Патриция Вентворт
Дело закрыто

   Patricia Wentworth
   The Case Is Closed

   © Patricia Wentworth, 1937
   © Перевод. Е. Федотова, 2020
   © Издание на русском языке AST Publishers, 2022
//-- * * * --//

Глава 1

   Сидя в вагоне набирающего скорость поезда, Хилари Кэрью с горечью думала о Генри. Это он виноват, что она села не в тот поезд, – здесь нет никаких сомнений. Ведь если бы ей не пришлось наблюдать, как он гордо вышагивает по платформе со столь свойственным ему видом человека, заплатившего за интересующую его вещь и желающего немедленно убедиться в том, что ее качество соответствует его ожиданиям, она не утратила бы самообладания и не спряталась бы в первый попавшийся вагон. Вагон был третьего класса в составе, подошедшем к платформе, находящейся справа. Теперь стало очевидно: ей нужно было сесть в поезд, стоявший с другой стороны перрона. Вместо пригородной электрички, следующей в Уинсли-гроув со всеми остановками и прибывающей на станцию Миртл-терис-20 как раз в то время, когда тетушка Эммелин садится пить чай с пирожными, она очутилась в междугороднем поезде, который продолжал набирать скорость и, казалось, собирался следовать без остановок еще несколько часов.
   Хилари посмотрела в окно и увидела лицо Генри. Стоял ужасный, сырой и туманный, день. Генри тоже уставился на нее из тумана. Нет, было бы неправильно считать, что он уставился на нее, так как на это способен лишь человек, утративший самообладание, а о Генри такого не скажешь. Он смотрел так, будто видел перед собой ползущего черного таракана или жутко надоедливого ребенка. Разумеется, гораздо лучше, если бы он вышел из себя, но уж таков Генри. Сама Хилари обладала совершенно другим нравом, благодаря которому сразу же оказывалась в самом центре событий. Она покраснела от злости, вспомнив о ссоре – незабываемой ссоре и разрыве помолвки – и об отвратительном спокойствии, с которым вел себя Генри. Он смотрел на нее точно так же, как и сейчас на станции. Самодовольство – вот каково основное качество характера Генри, чертовское самодовольство. Если бы он просто попросил ее отказаться от прогулок с Бэзилом, она бы, скорее всего, согласилась. Но он приказал ей сделать это, попутно сообщив о различных подробностях жизни Бэзила, которые его совершенно не касались, и это, разумеется, вывело ее из себя.
   Но по-настоящему ее приводила в ярость мысль о том, что Генри оказался прав: после ссоры, когда она все же начала встречаться с Бэзилом, она это поняла, но, к счастью, их отношения не зашли слишком далеко. Правда, к тому времени она уже высказала Генри все, что думала о нем и его собственнических замашках, а в завершение швырнула ему в лицо обручальное кольцо. Хуже не придумаешь.
   Если бы в тот момент он рассердился, они могли бы еще уладить ссору, попытавшись понять друг друга и помирившись в порыве взаимной нежности. Но он сохранял спокойствие, ледяное спокойствие, когда она сообщила ему о разрыве помолвки! Неожиданно на ум Хилари пришли неприличные строки. В ней жил настоящий бесенок, который всегда был готов сочинять бессмысленные стишки в самые неподходящие моменты. Из-за него она оказалась в ужасно неловкой ситуации, продекламировав в шестилетнем возрасте четверостишие, посвященное ныне покойной тетушке Арабелле:

     У тетушки Арабеллы очень длинный нос,
     Но никто не знает,
     Почему он рос,
     Став длинным и острым, как шип алых роз.

   Она не слишком-то любила тетушку Арабеллу, а после этих стихов и тетушка Арабелла перестала питать нежные чувства к своей племяннице.
   Теперь бесенок нашептывал ей такие строки:

     Если бы Генри умел сердиться,
     Вам бы совсем не пришлось расходиться.

   И это была правда.
   Помолвка была разорвана месяц назад.
   Очень трудно продолжать сердиться по прошествии целого месяца. Хилари легко могла вспылить, но не была мстительной и злопамятной. Уже спустя две недели она задумалась о том, что Генри пора бы написать ей письмо с извинениями. Через три недели она стала сама ходить за почтой. А в последние несколько дней мысли о холодном и безрадостном будущем без Генри начали терзать ее душу. Неудивительно, что любая мелочь сейчас могла вывести ее из себя.
   А затем воображение сыграло с ней поистине злую шутку. Глаза Генри, смотревшие на нее из тумана и проникавшие в душу, утратили презрительное и высокомерное выражение. Они изменились, засветившись радостью и любовью. Но они никогда больше не будут так смотреть на нее, никогда. О, Генри! Она почувствовала, будто кто-то вонзил ей нож в сердце. Такая сильная боль. Только что она сердилась на Генри и вот теперь чувствовала себя слабой и беззащитной. Гнев исчез, оставив место холодному неприятному осадку в душе. В глазах предательски защипало. «Ты ведь не собираешься расплакаться в вагоне поезда?»
   Она закрыла глаза и отвернулась от окна. Лучше туда больше не смотреть. Туман способен на самые подлые шутки, он может напомнить о твоем одиночестве, о том, чего вовсе не следует вспоминать. Нельзя поддаваться на эти дурацкие уловки, прежде всего нужно выяснить, куда направляется этот ужасный поезд и когда будет следующая остановка.
   Кроме нее, в купе находились еще два человека. Они занимали внутренние угловые сиденья и интересовали ее не больше, чем пара дорожных чемоданов. Обернувшись, она увидела, что один из пассажиров, мужчина, открыл раздвижную дверь, чтобы выйти в коридор. Как только он исчез из виду, сидевшая напротив него женщина сразу же пересела к ней на скамью и, немного наклонившись вперед, стала внимательно рассматривать Хилари. Это была пожилая женщина, и Хилари показалось, что у нее весьма болезненный вид. Она была в черной фетровой шляпе и сером пальто с темным меховым воротником – аккуратная неприметная одежда почтенной женщины, переставшей беспокоиться о своей внешности, но сохранившей стремление к опрятности благодаря привычке и воспитанию. Под темными полями шляпы ее волосы, лицо и глаза имели одинаковый сероватый оттенок.
   Хилари сказала:
   – Я села не в тот поезд. Это звучит довольно глупо, но не могли бы вы сообщить мне, куда он идет, – я не имею об этом ни малейшего представления.
   – Ледлингтон, – ответила женщина, – первая остановка Ледлингтон. – А затем добавила прерывающимся голосом: – О, мисс, я сразу же вас узнала. Слава богу, он не догадался! Но он вернется с минуты на минуту, он ни за что бы не ушел, если бы узнал вас. О, мисс!
   Хилари ощутила нечто среднее между жалостью и отвращением. Она никогда раньше не встречала эту женщину. Или встречала? Она не знала. Она подумала, что, возможно, видела ее, но никак не могла вспомнить, где именно. Нет, это ерунда, она не знакома с этой женщиной; должно быть, эта несчастная сошла с ума. Ей захотелось, чтобы мужчина поскорее вернулся; ведь если перед ней действительно сумасшедшая, то Хилари оказалась отрезана от выхода, так как женщина сидела между ней и коридором.
   – Боюсь… – начала она тихим вежливым голосом, однако женщина сразу же прервала ее, вновь подавшись вперед:
   – О, мисс, вы меня не знаете, я заметила, как вы смотрели на меня. Но я узнала вас, как только вы вошли в купе, и я молилась о том, чтобы мне выпал случай поговорить с вами.
   Кисти ее рук в черных лайковых перчатках были сжаты. Кожа туго обтягивала суставы, но кончики необычайно длинных пальцев оставались разогнуты. Пальцы нервно подергивались, сгибаясь и разгибаясь. Их непрестанное движение вызывало у Хилари настоящий ужас. Ей казалось, все тело женщины напряжено от боли.
   Она тихо произнесла:
   – Пожалуйста…
   Голос женщины стал тихим и безучастным. Покашливая и запинаясь от волнения, она настойчиво продолжила:
   – Я видела вас в суде, когда слушалось дело. Вы сопровождали миссис Грей. Я спросила, кто вы, и мне сказали, что вы ее двоюродная сестра, мисс Кэрью, а затем вспомнила: я уже слышала о вас, мисс Хилари Кэрью.
   Страх прошел, но вместо него Хилари ощутила волну ярости. Неужели не достаточно испытаний выпало на ее долю во время кошмарного судебного процесса над Джеффри Греем? Эта женщина была одной из зевак, привлеченных его страданиями и мучениями Мэрион. И эта отвратительная женщина решила, что напоминание об их предыдущей встрече поможет ей удовлетворить любопытство, вынюхивая и задавая нескромные вопросы. Да как она смеет?
   Она даже не подозревала, как сильно побледнела и как засверкали ее глаза, но женщина вдруг разжала свои скрюченные пальцы и умоляюще подняла руки вверх, будто стремясь остановить взрыв негодования.
   – О, мисс, не нужно! О, ради бога, не смотрите на меня так!
   Хилари встала. Ей нужно перейти в другое купе. Если эта женщина и не сумасшедшая, то наверняка истеричка. Ей совершенно не хотелось проходить мимо нее, но это в любом случае гораздо лучше, чем стать участницей неприятной сцены.
   Но как только она взялась за ручку раздвижной двери, женщина цепко схватила ее за юбку.
   – О, мисс, я всего лишь хотела спросить вас о миссис Грей. Я подумала, что вы знаете.
   Хилари вновь посмотрела на женщину. Взгляд прозрачных бесцветных глаз был устремлен ей в лицо. Рука, державшая подол юбки, тряслась так, что Хилари чувствовала эту дрожь. Она испытывала непреодолимое желание убежать. Но здесь скрывалось нечто большее, чем просто любопытство. Хотя ей было всего двадцать два, она знала, как выглядят люди, попавшие в беду, она поняла это во время суда над Джеффри Греем. Эта женщина была в беде. Опустив руку, она спросила:
   – Что вы хотите знать о миссис Грей?
   Моментально разжав пальцы, женщина опять села на скамью. Сделав над собой невероятное усилие, она постаралась придать своему голосу более спокойное, будничное выражение.
   – Мне лишь хотелось узнать, как она. Как она держится. Не ради любопытства, мисс. Наверняка она помнит меня, а я все время думаю о ней. О господи, как часто по ночам я не могу уснуть при мысли о ней!
   Чувство самоконтроля опять было утеряно. Дрожа и всхлипывая, она снова наклонилась вперед.
   – О, мисс, если бы вы только знали!
   Хилари опустилась на сиденье. Если эта бедняжка хотела узнать о том, как дела у Мэрион, она не видела причины отказать ей в этой просьбе. У этой женщины такой болезненный вид. Несомненно, она страдает от сильного душевного расстройства.
   Очень мягко она произнесла:
   – Простите, что я рассердилась. Мне показалось, вы одна из тех, кто любит поглазеть на чужие несчастья, но если вы знали Мэрион, это совершенно меняет дело. Она… она держалась чертовски храбро.
   – Мне было нелегко видеть ее такой, поверьте, мисс. В последний день мне стало совсем тяжело, по-настоящему тяжело. И я попыталась встретиться с ней. Мисс, я говорю чистую правду, я действительно хотела с ней увидеться. Я ускользнула от него, чтобы найти возможность встретиться с ней где-нибудь поблизости, там, где она находилась, но мне не разрешили, мне сказали, что она никого не хочет видеть, она отдыхает.
   Внезапно она замолчала, застыв на мгновение с полуоткрытым ртом и почти не дыша. Затем произнесла шепотом, едва шевеля губами: «Если бы она только встретилась со мной». Она подняла свои прозрачные испуганные глаза на Хилари и снова быстро залепетала, дрожа от ужаса:
   – Мы не встретились. Отдыхает – вот что мне сказали. А потом он вернулся, и у меня больше не было такой возможности, он об этом позаботился.
   Хилари не поняла ни слова из сказанного, но у нее вдруг возникло ощущение – она не случайно оказалась в этом поезде. С той же мягкостью в голосе, что и прежде, она спросила:
   – Вы скажете мне свое имя? Миссис Грей будет рада узнать, что вы осведомлялись о ее самочувствии.
   Одной рукой в черной перчатке женщина схватилась за голову.
   – Я забыла, вы меня не знаете. Это потому, что я позволила себе увлечься. Мне не следовало так вести себя, но когда я вас увидела, то не смогла удержаться. Я всегда питала симпатию к миссис Грей, и мне давно хотелось узнать, как у нее дела, и о ребенке тоже. С ним все в порядке, не так ли?
   Хилари опустила голову. Бедная Мэрион и ее так и не выживший ребенок.
   – Нет, – ответила она. – Она потеряла ребенка. Роды начались слишком рано, и ребенок погиб.
   Руки в перчатках снова напряженно сомкнулись.
   – Я не знала. Рядом не было никого, кто мог бы мне сказать.
   – Вы так и не сказали своего имени.
   – Нет, – ответила она и быстро вздохнула. – Ах, он сейчас вернется! О, мисс… мистер Джеффри… есть ли от него какие-нибудь известия?
   – С ним все в порядке, – ответила Хилари. – Он пишет нам, когда у него появляется такая возможность. Она навещала его сегодня. Я узнаю подробности после возвращения домой.
   Отвечая на этот вопрос, Хилари отвела взгляд и прекратила свои попытки вспомнить имя женщины. Ее глаза заблестели, а сердце наполнилось такой болью, что в нем не осталось места для других вопросов и переживаний. Джеффри получил пожизненный срок, и сегодня Мэрион снова пришлось пройти через эту ужасную процедуру посещения, которая раз за разом лишает ее остатков силы и мужества… Она этого не вынесет. Джеффри, всегда такой жизнерадостный, и Мэрион, которая любит его, но по-прежнему вынуждена жить среди тех, кто считает его убийцей, которого нужно запрятать подальше от людей… Что толку говорить себе: «Я этого не вынесу», – если все продолжается и будет продолжаться, и здесь уже ничего нельзя сделать, как бы тебе этого ни хотелось?
   Открыв раздвижную дверь, из коридора вошел мужчина. Хилари поднялась, и он посторонился, чтобы дать ей выйти. Она прошла как можно дальше по коридору и встала у окна, молча глядя на проносившиеся мимо деревья, поля и изгороди.

Глава 2

   – Ты выглядишь ужасно уставшей, – сказала Хилари.
   – Неужели? – ответила Мэрион Грей тоном, в котором сквозило безразличие.
   – Да-да, и замерзшей. Суп сегодня очень вкусный, честное слово. Он был похож на желе, пока я не разогрела его, но если ты не съешь его прямо сейчас, он быстро остынет, а теплая еда становится отвратительной на вкус.
   Голос Хилари был мягким, но настойчивым.
   Дрожа, Мэрион сделала один или два глотка, а затем отложила ложку. Она как будто на мгновение очнулась от своих раздумий, а потом погрузилась в них снова. Мэрион не успела раздеться – на ней по-прежнему было коричневое твидовое пальто, составлявшее часть ее приданого, и коричневый шерстяной берет, связанный тетушкой Эммелин. Несмотря на довольно потрепанный вид, пальто не портило впечатление от высокой, изящной фигуры Мэрион. Она была очень, даже слишком худой, но если бы от нее остались только кожа и кости, она все равно не утратила бы своей привлекательности и изящества. Темные, влажные от тумана волосы, сдвинутый назад берет и взгляд серых глаз, затянутых дымкой печали и усталости, придавали ее облику исключительность, подчеркивавшую ее красоту.
   – Доедай суп, дорогая, – сказала Хилари.
   Мэрион сделала еще несколько глотков. Суп согрел ее. Закончив есть, она откинулась назад. Хилари была добрым человеком, в ожидании сестры она растопила камин, приготовила горячий суп и омлет. Мэрион съела омлет, так как надо поддерживать силы, и, кроме того, Хилари очень старалась, поэтому огорчать ее отказом не хотелось.
   – Вода нагрелась, дорогая. Ты можешь принять горячую ванну и поспать, если хочешь.
   – Чуть позже, – ответила Мэрион. Забравшись в кресло с ситцевой обивкой, она молча смотрела на крошечные, едва мигающие языки пламени.
   Хилари мыла посуду, суетясь в гостиной и в маленькой кухоньке. Яркие ситцевые занавески закрывали окна. На каминной полке поблескивал ряд китайских фарфоровых птичек – голубая, зеленая, желтая, коричневая и розовая с большим клювом, которую Джефф называл Софи. У них у всех были имена. Джефф всегда давал имя каждой вещи, которую покупал. Его последняя машина называлась Самюэль, а среди птичек были Октавий, Леонора, Эрменгард, София и Эразм.
   Хилари вернулась в комнату с подносом.
   – Выпьешь чаю сейчас или позже, когда пойдешь спать?
   Мэрион вздрогнула, будто очнувшись.
   – Позже. Ты столько для меня делаешь.
   Хилари облегченно вздохнула. Это значит, Мэрион приходит в себя. Очень трудно бывало достучаться до нее, пока она находилась в состоянии глубокого горя и отчаяния. Можно было только ходить вокруг на цыпочках, ободряя ее, готовя еду и оказывая всевозможную поддержку. Но если ей станет лучше, она сможет разговаривать, а это пойдет ей только на пользу. Щеки Хилари немного порозовели, а в глазах заблестели искры надежды. Она принадлежала к тем людям, чье выражение лица постоянно менялось. Еще минуту назад она выглядела бледной и несчастной замухрышкой с глазами одинокого ребенка, который изо всех сил старается быть храбрым и хорошо себя вести. Она ответила:
   – Мне нравится этим заниматься, ведь ты это знаешь.
   Мэрион улыбнулась.
   – А как ты сама? Навещала тетушку Эммелин?
   – Нет, не смогла. Я уже поехала, но так и не добралась до нее. Дорогая, я такая дурочка. Села не в тот поезд, а это оказался экспресс, и мне удалось выйти лишь в Ледлингтоне. А потом я потратила несколько часов, чтобы вернуться, и не рискнула снова отправиться в Уинсли-гроув, боясь, что не успею домой к твоему возвращению.
   – Милое дитя, – произнесла Мэрион, снова погрузившись в свои мысли. И добавила: – Тетушка Эммелин будет сердиться.
   – Я позвоню ей.
   Хилари уселась на коврик перед камином, обхватив руками колени. У нее были короткие каштановые волосы с непослушными кудряшками. Ее фигура выглядела по-детски легкой и худощавой. Руки, обнимавшие колени, – маленькие, но сильные и умелые. Алые губы – изогнутой формы и слегка припухлые. Смуглая кожа, маленький, как у ребенка, нос и яркие глаза, цвет которых сложно определить. Когда она казалась взволнованной, счастливой или рассерженной, смуглая кожа приобретала розоватый оттенок. У нее был красивый голос и изящный поворот головы. Милый ребенок с отзывчивым сердцем и горячим нравом. Она бы позволила убить себя ради Мэрион Грей, а к Джеффри относилась как к брату, хотя у нее никогда не было братьев. Она решила отвлечь Мэрион от грустных мыслей с помощью беседы.
   – В поезде со мной случилась неприятная история. Сначала я подумала, что столкнулась с сумасшедшей истеричкой, но потом выяснилось – она твоя знакомая, дорогая.
   Мэрион улыбнулась, и Хилари возликовала. Ей становится лучше, на самом деле лучше. Она продолжила рассказ о своем удивительном приключении, стараясь сделать его как можно более захватывающим.
   – Знаешь, я ведь оказалась в этом поезде, потому что столкнулась с Генри…
   – Ах, – сказала Мэрион.
   Хилари энергично кивнула.
   – Он выглядел так, будто в нем одиннадцать футов росту и он слишком занят, чтобы снизойти до беседы. Уверена, он недавно виделся со своей матерью, и она говорила с ним о том, какой угрозы ему удалось избежать и как она была права, с самого начала утверждая, что я неподходящая для него партия и никогда не смогла бы стать для него такой же женой, какой она была для его отца.
   Мэрион неодобрительно покачала головой. Хилари изменила выражение лица и поспешно продолжила:
   – При мысли о том, что миссис Каннингем могла бы стать моей свекровью, у меня мурашки бегут по спине. Слава богу, я свободна! Уверена, это мой ангел-хранитель устроил нашу ссору, чтобы спасти меня.
   Мэрион вновь покачала головой:
   – Не думаю, будто Генри хотел, чтобы ты стала похожа на его мать.
   Хилари сильно покраснела и вздернула подбородок.
   – Не хотел? – ответила она. – Что значит «не хотел»? Между нами совершенно ничего нет, все кончено, и мне абсолютно безразлично, чего он хотел или не хотел. А ты сбиваешь меня с толку и не даешь рассказать о том забавном приключении, которое случилось со мной в поезде. Единственная причина, по которой я вообще упомянула о Генри, – это мой открытый и непосредственный характер, благодаря которому я решила объяснить тебе, почему ошиблась поездом и не заметила этого, пока он не отошел от перрона. А потом выяснилось, что поезд, в который я села, – междугородний, и я почувствовала себя совершеннейшей дурочкой. Но когда я спросила женщину, сидевшую в углу купе, куда он направляется, она сначала назвала Ледлингтон, а потом, всплеснув руками, сказала, что узнала меня в ту самую минуту, как я вошла в купе.
   – Кто же она?
   – Дорогая, я не знаю. Но возможно, ты догадаешься, поскольку она спрашивала, как у тебя дела. Я сначала решила, что ею движет простое любопытство, так как она сказала, что видела меня с тобой в суде – наверно, в тот день, когда у тетушки Эммелин сдали нервы; это был единственный раз, когда я там оказалась. Разумеется, сначала я вспылила и встала, чтобы выйти и пересесть в другое купе, – такие негодяи выводят меня из себя, – но потом поняла: ею руководили совсем другие чувства.
   – Как? – Голос Мэрион звучал напряженно.
   – Она схватила меня за юбку, и я почувствовала, как она дрожит. Она выглядела несчастной и отчаявшейся. В ней не было ни капли злорадства. Она сказала, что лишь хотела узнать, как ты поживаешь, поскольку ты ей всегда нравилась, ну и тому подобное.
   Хилари довольно поздно поняла, что было бы лучше в своем рассказе сосредоточиться на встрече с Генри. Вот уже во второй раз ей удалось добиться желаемого результата. Она не рассчитывала рассказом о случившемся вывести Мэрион из состояния апатии, но теперь ей пришлось продолжить, так как Мэрион во что бы то ни стало захотела выяснить имя той женщины.
   – Не знаю, дорогая; я же тебе сказала, что незнакома с ней. Мне действительно показалось, что она слегка не в себе, ее речь была весьма необычной. Ее сопровождал мужчина. Он вышел в коридор почти сразу же, как я вошла в купе, после встречи с Генри, ты понимаешь. И она очень странно о нем отзывалась, благодарила Бога, что он ушел, так как ей нужно было обязательно поговорить со мной. Она очень волновалась, сжимала руки и хваталась за воротник, будто ей становилось тяжело дышать.
   – Как она выглядела? – негромко спросила Мэрион. Она положила голову на руки, и ее длинные пальцы закрыли глаза.
   – Ну, она похожа на миссис Тидмарш. Помнишь, она приходит к тетушке Эммелин, когда у Элизы выходной. Не совсем, конечно, но какое-то сходство между ними есть: этот болезненный вид и внешняя респектабельность. И она все время называла меня «мисс». Я знаю, миссис Тидмарш употребляет это обращение дважды в каждом предложении, и мне кажется, эта бедняжка делает точно так же.
   – Средних лет?
   – Примерно. Помнишь миссис Тидмарш, ее невозможно представить ребенком или молодой девушкой. Она такая же, как и ее одежда: никогда не снашивается, – поэтому сложно вообразить, что когда-то она была новой.
   – Я думаю, это не важно, – сказала Мэрион. Помолчав, она добавила: – И что же она хотела узнать?
   – О тебе. Как ты. Все ли у тебя в порядке. А… а еще про Джеффа. – Хилари остановилась. – Мэрион, она сообщила мне одну очень странную вещь. Не знаю, должна ли я…
   – Да, расскажи мне.
   Хилари взглянула на нее с сомнением. Худшее, что бывает, когда садишься не в тот поезд, – это никогда не знаешь, куда он тебя привезет.
   – Знаешь, я думаю, она на самом деле слегка не в себе. Она говорила, что пыталась встретиться с тобой во время судебного процесса. Ей удалось ускользнуть от него, чтобы поговорить с тобой, но когда она пришла, ей не позволили войти. А потом она сказала что-то вроде: «Если бы я только встретилась с ней». Почти шепотом, я не расслышала толком, так как она была сильно взволнована и дрожала, но мне показалось именно это. Нет, вот как было. «Мне не удалось встретиться с ней», – а потом: «Если бы у меня получилось», – или что-то в этом роде. Она была очень возбуждена, поэтому я ни в чем не уверена.
   Голос Хилари стал прерывистым и приглушенным. Происходило нечто странное. И это было связано с Мэрион, которая не двигалась и продолжала молчать. Она сидела, закрыв лицо руками, и исходившее от нее ощущение нереальности наполняло комнату.
   Хилари терпела сколько могла. Наконец она разомкнула руки и положила их на колени Мэрион, и в этот самый момент та встала и подошла к окну. Там стоял дубовый сундук, заменявший диван, на нем были беспорядочно набросаны зеленые и голубые подушки. Скинув их на пол, Мэрион открыла сундук и вернулась, держа в руках фотоальбом. Не говоря ни слова, она села в кресло и стала перелистывать страницы.
   Вскоре она нашла то, что искала, и протянула альбом Хилари, чтобы та взглянула. На одной из страниц был снимок, сделанный в саду. Розовая арка, клумба лилий с выгнутыми лепестками, чайный столик, люди пьют чай. Улыбающаяся Мэрион и пожилой мужчина с пышными усами.
   Хилари никогда не встречалась с Джеймсом Эвертоном, но каждая черточка его лица была ей до боли знакома. Его фото печаталось во всех английских газетах год назад, когда Джеффри Грея арестовали за его убийство.
   Джеффри не было на фотографии, так как он выступал в роли фотографа, и, конечно, именно ему так счастливо улыбалась Мэрион. Но там был еще один персонаж, женщина, наклонившаяся над чайным столиком с подносом пшеничных лепешек. Она смотрела в объектив фотоаппарата вместе с Мэрион, держа поднос в правой руке, и выглядела так, будто кто-то говорил с ней или окликнул ее по имени.
   Задыхаясь от волнения, Хилари произнесла:
   – Да, это она!

Глава 3

   Наступила пауза. Хилари смотрела на фотографию, а Мэрион смотрела на Хилари с едва заметной горькой усмешкой.
   – Это миссис Мерсер, – произнесла она, – экономка Джеймса.
   Она снова взяла альбом и, не закрывая, положила себе на колени.
   – Джеффри мог бы избежать приговора, если бы не она. Ее свидетельские показания оказались решающими. Знаешь, она плакала на протяжении всего допроса, и, конечно, это произвело сильное впечатление на присяжных. Если бы она выглядела так, будто ею руководит чувство мести или гнева, это не повредило бы Джеффу, но когда, рыдая, поклялась, что слышала его ссору с Джеймсом насчет завещания, она фактически вынесла ему приговор. Если и была хоть малейшая вероятность убедить присяжных в том, что он всего лишь нашел Джеймса мертвым, она уничтожила ее.
   Голос Мэрион задрожал от волнения. Минуту спустя она с удивлением добавила:
   – Она всегда мне казалась очень доброй женщиной. От нее я получила рецепт этих пшеничных лепешек. Я думала, что нравлюсь ей.
   Хилари присела на корточки.
   – Она и мне сказала, что ты всегда ей нравилась.
   – Тогда почему она так поступила с нами? Почему? Я чувствовала себя обманутой дурочкой, пытаясь хоть на секунду вообразить причину, побудившую ее это сделать.
   – Вот именно, почему? – сказала Хилари.
   – Она лгала. Но почему она лгала? Она с симпатией относилась к Джеффу. Во время допроса она выглядела так, будто находилась под пыткой. Именно поэтому ее выступление произвело такое ужасающее впечатление. Но зачем она вообще свидетельствовала против него? Вот чего я не могу понять, вот какой вопрос мучает меня. Джеймс был уже мертв, когда туда пришел Джефф. Мы столько раз говорили об этом. Джеймс позвонил ему в восемь вечера. Мы закончили обедать, и он сразу же отправился к нему – ах, ты слышала это уже миллион раз, но главное, что это правда. Джеймс действительно звонил ему. И он действительно отправился в Патни, как и утверждал во время допроса. Он был там. Повесив трубку, он сказал: «Джеймс немедленно хочет меня видеть. Похоже, он сильно встревожен». Он поцеловал меня и сбежал вниз по лестнице. А когда добрался туда, Джеймс был уже мертв – лежал на письменном столе, а рядом с ним валялся пистолет. И Джефф поднял его. Ах, зачем он это сделал! Он сказал, что не осознавал происходящего, и понял все, только когда пистолет оказался в его руке. Он вошел со стороны сада и не видел никого, кроме Джеймса, а Джеймс был мертв, рядом лежал пистолет, и он поднял его. А затем в дверь постучал мистер Мерсер, но дверь оказалась заперта. Хилари, кто закрыл ее? Она была заперта изнутри, и ключ торчал в замке, но на ключе и на дверной ручке обнаружили только отпечатки пальцев Джеффа, поскольку он подошел и попытался открыть дверь, когда постучал мистер Мерсер. Он повернул ключ, чтобы впустить его, а там стояли мистер и миссис Мерсер, и мистер Мерсер воскликнул: «О господи, мистер Джефф! Что вы наделали!»
   – Не надо, – произнесла Хилари. – Не нужно вновь переживать это, дорогая, это ничего не изменит.
   – Ты думаешь, я бы сидела здесь и говорила все это, если бы могла сделать хоть что-нибудь еще? – Голос Мэрион звучал тихо и вымученно. – Мистер Мерсер сказал, что он ничего не слышал, кроме звука лопнувшей шины или выхлопа от мотоцикла, как ему показалось, за минуту до случившегося. В буфетной он чистил хрусталь и серебро. И это подтвердилось: кругом были разложены чистящие средства, следы которых нашли у него на руках. А миссис Мерсер была наверху, готовила постель для Джеймса, и она сказала, что, когда проходила через гостиную, слышала, как в кабинете кто-то громко кричал. Она подошла к двери, чтобы послушать, так как испугалась, а потом поклялась, что это Джеффри ругался с Джеймсом. И она заявила, будто, услышав выстрел, закричала и побежала за мистером Мерсером.
   Мэрион встала, и фотоальбом упал к ногам Хилари. Резким, но изящным движением Мэрион отодвинула назад кресло и начала ходить по комнате. Она так побледнела, что Хилари испугалась. Выражение усталости сменилось гримасой непрекращающейся боли.
   – Я повторяла себе это снова, снова и снова. Я рассказывала это так часто, что могу сделать это и во сне, но ничего невозможно изменить. Ничто уже не поможет. Все было ясно уже в суде, простая формальность, всего лишь слова. Жизнь Джеффа загубили слезы и клятвы этой женщины и отсутствие какой-либо причины, мотива – иного мотива для убийства Джеймса. Только у Джеффа был мотив, если предположить, что он потерял голову и сделал это в припадке ярости, когда Джеймс сообщил ему о новом завещании, в котором Джефф не упоминался. Хилари, он не делал этого, не делал! Клянусь, что не делал! Они много раз говорили о его вспыльчивости, но я уверена: он не виноват! Джеймс воспитал его и считал своим наследником, он не имел права так поступать. Он не имел права приглашать его в свой офис и обещать сделать своим партнером, а потом как ни в чем не бывало отказаться от своих слов. Но Джефф и пальцем бы его не тронул, я в этом уверена. Он даже ударить его не смог бы, не то что застрелить.
   Она замедлила шаг и остановилась у окна спиной к комнате, замолчав на мгновение. Потом добавила:
   – Это невозможно. Разве только в кошмарном сне. Но этот кошмар длится уже очень долго, и я чувствую, что начинаю понемногу и сама верить в это.
   – Нет! – сказала Хилари, всхлипнув.
   Мэрион повернулась.
   – Почему Джеймс уничтожил свое завещание и сделал новое? Почему он оставил все Берти Эвертону? Он никогда и слова-то доброго о нем не сказал, он ведь так любил Джеффа. Они были вместе за день до случившегося. Между ними не происходило никаких ссор, ничего такого. А на следующий день он уничтожил свое завещание, сделал новое, а в восемь часов позвал Джеффа, и Джефф нашел его мертвым.
   – Не думай об этом, – сказала Хилари.
   – Но мне ничего больше не остается. Боюсь, я сойду с ума от этих мыслей.
   Хилари была сильно взволнована. Она почти год жила вместе с Мэрион, но никогда, никогда, никогда прежде Мэрион не обсуждала происшедшее. Она хранила эту ужасную тайну в глубине своего сердца, не забывая о ней даже во сне, но никогда, никогда, никогда не заводила разговор на эту тему.
   Однако Хилари не оставалась безучастной; ее обуревали собственные мысли и догадки по поводу случившегося. Она была уверена, что, если Мэрион заговорит об этом, раскроет свое сердце, избавится от страхов и прислушается к советам Хилари, они вместе смогут докопаться до какого-нибудь факта, которому до сих пор никто не придавал особого значения, но который способен пролить свет на ситуацию.
   – Нет-нет, дорогая, послушай. Мэрион, пожалуйста. Ты не думаешь, что кто-то подделал завещание?
   Мэрион остановилась у сундука, повернувшись вполоборота к Хилари. Она попыталась засмеяться, но смех получился похожим на рыдание.
   – Ах, Хилари, ты настоящий ребенок! Неужели ты полагаешь, что об этом никто не задумывался? Неужели ты считаешь, что полиция не рассматривала все возможные варианты? Он был в банке, и его новое завещание засвидетельствовано управляющим и одним из клерков.
   – Почему? – спросила Хилари. – Почему он не попросил об этом Мерсеров? Обычно человек не ходит в банк, чтобы подписать свое завещание.
   – Не знаю, – устало ответила Мэрион. – Но он сделал это. Мерсеры не могли поставить свою подпись, так как сами находились в числе наследников. Джеймс послал за своим адвокатом и уничтожил старое завещание в его присутствии. Затем попросил его составить новое, и они вместе отправились в банк, где Джеймс подписал все документы.
   – А где находился Берти Эвертон? – спросила Хилари.
   – В Эдинбурге. Он уехал ночным поездом.
   – Значит, он был здесь накануне?
   – О да, он ездил в Патни, видел Джеймса и даже обедал с ним. Но это ничего не меняет, а только подтверждает, что он сделал или сказал нечто такое, что заставило Джеймса изменить свое мнение и завещание. Джеймс никогда не любил Берти, но за эти полтора часа произошло какое-то событие, которое повлияло на Джеймса, и он решил оставить ему все вплоть до последнего пенни. В старом завещании мне полагалась тысяча фунтов, но он вычеркнул и этот пункт. Брат Берти, Фрэнк, он всегда находился у Джеймса на содержании и не умеет зарабатывать себе на жизнь, тоже оказался вычеркнутым из списка наследников. А в старом завещании ему предусматривалось пожизненное пособие. Он, конечно, непутевый человек, перекатиполе, но такой же племянник Джеймса, как Берти или Джефф, и Джеймс всегда говорил, что позаботится о нем. Джеймс считал его дурачком, но не испытывал к нему такой неприязни, как к Берти. Он ненавидел Берти, но оставил ему все свое состояние.
   Хилари уперлась руками в пол.
   – Почему он ненавидел его? Что не так с Берти?
   Мэрион пожала плечами:
   – Ничего. Вот это и раздражало Джеймса. Он частенько говаривал, что Берти не сделал ни одного полезного дела в жизни, да и не пытался даже. Знаешь, у него есть немного денег, и он просто плывет по течению: собирает китайский фарфор, играет на фортепиано, ходит на танцы с девушками и мило беседует с их матерями и тетушками. И он никогда не принимает участия в мужских беседах. А когда Джеймс услышал, что он вышивает чехлы на кресла из гарнитура Людовика XV, которые ему посчастливилось купить по случаю, честно говоря, мы с Джеффом думали, его хватит удар.
   – Мэрион, откуда тебе известно, что этот Берти действительно находился в Шотландии, когда умер Джеймс?
   – Он уехал ночным поездом. Остановился в гостинице «Шотландия» в Эдинбурге. Он приезжал к Джеймсу, никто не знает зачем, встретился с ним и уехал обратно. Официант подтвердил, что он завтракал и обедал в гостинице, после обеда пожаловался на неработающую кнопку вызова в его номере, а в четыре часа осведомлялся о важном телефонном звонке, которого ждал.
   Она подняла руку и уронила ее на крышку сундука.
   – Как видишь, он не мог оказаться в Патни. Джеймс был убит в четверть девятого. И потом… Берти… если бы ты знала его…
   – А что насчет другого, – спросила Хилари, – Фрэнка, этого перекатиполя и недотепы?
   – Боюсь, он тоже не подходит, – ответила Мэрион. – Фрэнк был в Глазго. У него самое надежное алиби, поскольку как раз около шести часов он получил причитающееся ему пособие. Джеймс каждую неделю передавал ему деньги через своего адвоката в Глазго, так как Фрэнк понятия не имеет о бережливости, о какой бы сумме ни шла речь. Он позвонил и договорился о встрече в шесть вечера, чтобы забрать пособие, и покинул адвокатскую контору в четверть седьмого. Поэтому он просто не мог убить Джеймса. Было бы гораздо легче, если бы оказалось, что это его рук дело, но все не так.
   – Кто же совершил убийство? – спросила Хилари, продолжая размышлять вслух.
   Мэрион замолчала. Услышав вопрос Хилари, она будто окаменела. Жизнь невозможна без дыхания, а дыхание предполагает какое-то движение. Казалось, Мэрион перестала дышать. Наступила долгая, страшная минута, когда Хилари показалось, что у нее остановилось дыхание. Она смотрела на Мэрион расширившимися, полными ужаса глазами, и тут ей стало ясно: Мэрион не уверена, она не уверена в Джеффе. Она очень любила его, но не была убеждена, что это не он убил Джеймса Эвертона. Эта мысль поразила Хилари; она не знала, что сказать и как себя вести дальше. Она вновь оперлась на руки и почувствовала, как они онемели.
   Мэрион вышла из оцепенения. Она резко повернулась, неожиданно утратив самоконтроль, который давал ей силы на протяжении этого года борьбы и испытаний, и ответила:
   – Я не знаю, никто не знает и не узнает. Нам просто нужно жить дальше, день за днем, но мы все равно никогда не узнаем. Мне двадцать пять, а Джеффу двадцать восемь. Возможно, нам придется так жить ближайшие лет пятьдесят. Пятьдесят лет.
   Ее голос сорвался, перейдя на зловещий шепот.
   Хилари вскочила, подняв свои онемевшие руки.
   – Мэрион, дорогая, не надо! Это же не на всю жизнь: ты же знаешь, его отпустят.
   – Двадцать пять лет, – сдавленно произнесла Мэрион. – Двадцать пять лет или чуть меньше, за примерное поведение. Хорошо, пусть двадцать лет, двадцать лет. Ты не представляешь, что стало с ним за этот год. Лучше бы его приговорили к смертной казни. Они ведь убивают его, медленно, понемногу каждый день, и он погибнет задолго до того, как пройдут эти двадцать лет. Не останется ничего из того, что я знала и любила. Останется только тело по имени Джеффри Грей, тело его не умрет. Он сильный – говорят, он ведет здоровый образ жизни, поэтому его тело все выдержит. Но мой Джеффри погибает, сейчас, в эту самую минуту, пока мы разговариваем.
   – Мэрион!
   Мэрион оттолкнула ее.
   – Ты не знаешь, что это такое. Всякий раз, когда иду туда, я думаю: «Сегодня я достучусь до него, на самом деле достучусь, несмотря ни на что; в этот раз у меня все получится. Нам не помешают тюремщики, мы не будем ни на что обращать внимание, мы просто снова будем вместе, только это имеет значение». Но когда я прихожу туда, – на ее лице появилось отчаяние, – у нас не получается быть вместе. Я не могу сесть рядом с ним, не могу к нему прикоснуться. Они не разрешают мне дотронуться до него, поцеловать. Если бы я могла обнять его, он услышал бы меня. Но он избегает меня, отдаляется, и я ничего не могу с этим поделать.
   Она схватилась за спинку кресла и оперлась на него, содрогаясь от рыданий.
   – Подумай, каким он вернется через двадцать лет? Почти мертвецом! Что можно сделать для мертвеца? Он практически утратит вкус к жизни к тому времени. А какой стану я? Возможно, моя душа тоже погибнет.
   – Мэрион, Мэрион, прошу тебя.
   Мэрион вся дрожала.
   – Нет, нет никакой надежды, не правда ли? Нужно просто жить дальше. Если бы мой ребенок не умер…
   Она замолчала, выпрямившись и закрыв лицо руками.
   – Теперь у меня никогда не будет детей. Они убивают Джеффа, и они убили моих детей. О господи, почему, почему это случилось с нами? Ведь мы были так счастливы!

Глава 4

   Хилари проснулась от какого-то странного ощущения и услышала, как часы в гостиной пробили полночь. Она не хотела засыпать, не убедившись, что Мэрион уже спит, но позволила сну одолеть ее и теперь злилась на это. Ей казалось, она убежала, скрылась в своих снах, оставив Мэрион бодрствовать наедине со своими невзгодами. Но похоже, Мэрион тоже легла спать.
   Хилари выскользнула из постели и босиком направилась в ванную комнату. Окна спальни Мэрион и ванной выходили на одну и ту же сторону. Ухватившись за вешалку для полотенец левой рукой, а правым боком высунувшись из окна ванной комнаты, правой рукой можно дотянуться до подоконника в комнате Мэрион. А если при этом еще вытянуть шею и прислушаться, можно понять, заснула Мэрион или нет. Хилари делала это сотни раз, и Мэрион ни о чем не догадывалась. Тяжелая занавеска скрывала от нее кровать. И она столько раз слышала, как Мэрион вздыхает и плачет, но так и не осмелилась пойти к ней. Вместо этого она проводила ночь без сна, опасаясь за Мэрион и раздумывая о несчастье, которое произошло с ней и Джеффри.
   Но сегодня Мэрион спала. Только ее тихое, едва слышное дыхание нарушало тишину комнаты.
   Хилари соскочила с окна ловким акробатическим движением, отработанным за время долгой практики. Легкий вздох облегчения вырвался у нее из груди, когда она снова нырнула в свою постель и уютно свернулась калачиком под одеялом. Наконец-то она могла заснуть с чистой совестью.
   Еще в детстве она придумала для себя идеальный способ быстро засыпать. В своем воображении она представляла, будто в мире есть страна снов и страна бодрствования. Страну снов окружает высокая стена. Туда невозможно попасть, если только тебе не посчастливится обнаружить в стене потайную дверь, но ты никогда не знаешь, что именно скрывается за этой дверью, поэтому каждое путешествие в страну снов – настоящее приключение. Конечно, иногда за дверью оказывается всего лишь пустая и неинтересная комната. Порой, как в случае с бедняжкой Мэрион, вообще не получается найти дверь, и ты продолжаешь плестись вдоль стены, с каждым шагом чувствуя нарастающую внутри усталость. У Хилари так бывало редко. Двери распахивались перед ней еще до того, как она успевала нащупать щеколду.
   Но сегодня ей никак не удавалось заснуть. Она замерзла, пока выглядывала из окна ванной комнаты, поэтому с головой укуталась в одеяло. Но вдруг ее охватывал жар, и она сбрасывала его с себя. Подушка оказывалась то слишком высокой, то слишком низкой, то чересчур мягкой, то чересчур жесткой.
   А потом в голове у нее стали снова и снова прокручиваться мысли, как на патефонной пластинке. Будто кто-то включил музыку в соседней комнате, достаточно громкую, чтобы она могла свести человека с ума. Но при этом совершенно невозможно было распознать мелодию, как ни старайся. Снова, снова и снова проигрывала Хилари у себя в памяти эту запись, снова, снова и снова. Она не видела в этом никакого смысла. Разрозненные обрывки информации, дошедшие до нее после убийства Эвертона и ареста Джеффри Грея, не складывались в целостную картину, и поэтому от них не было никакого проку. Нельзя обнаружить смысл в бессмыслице; ей было безразлично, что думали окружающие. Глупо даже предполагать, что Джефф застрелил своего дядю.
   Хилари в сотый раз взбила подушку и пообещала себе, что не сдвинется с места, пока не досчитает до ста, но задолго до того, как она приблизилась к своей цели, в носу у нее опять защекотало, волосы попали в ухо, а рука затекла и онемела. Она сбросила одеяло и вылезла из постели. Это бесполезно, лучше ей подняться и заняться чем-нибудь полезным. Неожиданно в голову пришла мысль, что ей стоит пойти в гостиную, найти папку с материалами судебного процесса и внимательно изучить их. Ей было известно, где она лежит – на дне дубового сундука. Мэрион спала, впереди – длинная ночь, и у нее достаточно времени, чтобы прочитать все от начала до конца. Она хотела ознакомиться с протоколами дознания, так как пропустила его из-за поездки в Тироль с кузиной Генри, знакомства с ним и помолвки, которая оказалась такой недолговечной.
   Она надела халат и тапочки и крадучись добралась до гостиной. Включив свет, она вытащила папку с бумагами. Устроившись в большом кресле, она стала читать дело Эвертона.
   Джеймса Эвертона застрелили примерно между восемью и восемью двадцатью вечера во вторник, 16 июля. Он был еще жив в восемь часов, когда звонил по телефону Джеффри Грею, но уже двадцать минут спустя его нашли мертвым, как раз в тот момент, когда Джеффри открыл дверь, а супруги Мерсер ворвались в кабинет. Миссис Мерсер утверждала, что за минуту до этого она слышала звук выстрела. Находясь под присягой, она сообщила:
   – Я была наверху и готовила постель для мистера Эвертона. Проходя через гостиную, я услышала в кабинете голоса. Похоже, там ссорились. Я не знала, кто может находиться в кабинете вместе с мистером Эвертоном, поэтому испугалась и подошла к двери, чтобы послушать. Я узнала голос мистера Джеффри Грея и вернулась обратно в гостиную, решив, что если там мистер Джеффри, то беспокоиться не о чем. Затем я услышала звук выстрела. Я закричала, и на мой крик из буфетной прибежал мистер Мерсер, который чистил там серебро. Он попытался открыть дверь, но она оказалась заперта. А когда мистер Джеффри открыл нам ее, у него в руке был пистолет, а мистер Эвертон лежал мертвый на своем письменном столе.
   Коронер спросил, слышала ли она, что именно говорил мистер Грей, когда узнала его голос, но миссис Мерсер сильно разволновалась и ответила, что лучше ей будет умолчать об этом. Ее предупредили об обязанности отвечать на все вопросы, и тогда она расплакалась и сказала, что это было связано с завещанием.

   Коронер. Скажите, что именно вы слышали?
   Миссис Мерсер (рыдая). Я не могу рассказать больше, чем знаю.
   Коронер. Никто и не требует этого от вас. Я хочу, чтобы вы сказали только то, что действительно слышали.
   Миссис Мерсер. Ничего особенного, о чем можно было бы говорить. Только их голоса и что-то о завещании.
   Коронер. Что-то о завещании, но вы не знаете, что именно?
   Миссис Мерсер (истерично рыдая). Нет, сэр.
   Коронер. Дайте свидетельнице стакан воды. Итак, миссис Мерсер, вы утверждаете, что услышали голоса в кабинете и решили, будто там происходит ссора. Вы сказали, что узнали голос мистера Джеффри Грея. Вы уверены? Это действительно был голос мистера Грея?
   Миссис Мерсер. Ах, сэр, сэр, я не хочу наговаривать на мистера Джеффри.
   Коронер. Вы уверены, что это был его голос?
   Миссис Мерсер (вновь рыдая). О да, сэр. Ах, сэр, не знаю, как я не упала в обморок, выстрел был таким громким. Я закричала, и мистер Мерсер прибежал из буфетной.

   Показания миссис Мерсер имели решающее значение, особенно после того, как их подтвердил Альфред Мерсер, слышавший звук выстрела и крик жены. Он попытался открыть дверь, но она была заперта, а когда мистер Грей впустил их, у него в руке был пистолет, а тело мистера Эвертона лежало на письменном столе.

   Коронер. Вы узнаете этот пистолет?
   Мерсер. Да, сэр.
   Коронер. Вы видели его раньше?
   Мерсер. Да, сэр, он принадлежит мистеру Грею.

   Сердце Хилари затрепетало от гнева. Как могло случиться, что все обстоятельства разом сложились против невиновного человека? Какие чувства должен был испытывать Джефф, сидя там и слушая эту мерзкую, страшную клевету? Сначала он думал, что никто не усомнится в его невиновности, но потом вдруг понял: все вокруг считают его убийцей. Он видел, как люди смотрят на него с выражением ужаса на лицах, веря, будто он застрелил собственного дядю во время отвратительной ссоры из-за денег.
   На мгновение Хилари ощутила ужас. Это не могло быть правдой. Даже если все люди в мире верят в обратное, Хилари ни за что не откажется от своего убеждения. Супруги Мерсер лгали. Почему? Какой у них мог быть мотив? Они имели хорошую работу и достойную оплату. Зачем им убивать своего хозяина? Но это казалось единственной правдоподобной версией. Если они оклеветали Джеффри, значит, сделали это, чтобы отвести подозрения от себя. Но у них не было мотива. Совершенно никакого мотива. Их обязанности не выглядели обременительными, и они ничего не выигрывали. Новое завещание Джеймса Эвертона, подписанное утром в день его смерти, лишний раз подтверждало это предположение. Им причиталось такое же наследство, как и в старом завещании: десять фунтов на человека за каждый год службы. Они проработали у Джеймса около двух лет, так что вторые десять фунтов им еще были не положены. Какой человек откажется от хорошей работы и заманчивых перспектив, совершив умышленное убийство ради двадцати фунтов на двоих с женой?
   Хилари задумалась об этом… А если это правда? Деньги и комфорт – это еще не все. Ими могли руководить скрытые мотивы: ревность, ненависть и чувство мести, – а в этом случае собственная безопасность и личная выгода отходят на второй план. Но все-таки должен существовать какой-то мотив. Его наверняка искали, должны были искать, но не нашли. Хилари решила еще раз проверить эту возможность.
   Она прочитала показания Джеффри, и ее сердце наполнилось болью. Дядя позвонил ему в восемь вечера. Другие люди, дававшие свидетельские показания, говорили «покойный» или «мистер Эвертон», но Джеффри сказал «мой дядя». На протяжении всего допроса он так и говорил: «мой дядя». «Мой дядя позвонил в восемь вечера и сказал: «Это ты, Джеффри? Я хочу, чтобы ты немедленно приехал, немедленно, мой мальчик». Он казался сильно расстроенным».

   Коронер. Он был рассержен?
   Джеффри Грей. Нет, не на меня, я не знаю. Он казался взволнованным, но это никак не было связано со мной, иначе он не назвал бы меня «мой мальчик». Я спросил: «Что-нибудь случилось?» И он ответил: «Я не могу говорить об этом по телефону. Я хочу, чтобы ты приехал как можно скорее». И повесил трубку.
   Коронер. Вы поехали к нему?
   Джеффри Грей. Сразу же. Дорога до его дома занимает у меня около четверти часа. На полпути я сел в автобус, который останавливается в четверти мили от его ворот.
   Коронер. Мистер и миссис Мерсер сказали, что вы не звонили во входную дверь. Они утверждают, парадная дверь была заперта. Стало быть, вы воспользовались другим путем?
   Джеффри Грей. Был теплый вечер, и я знал, что дверь дядиного кабинета должна быть открыта, – это стеклянная дверь, которая ведет в сад. Я всегда ходил через сад, если дядя был дома, а я хотел с ним увидеться.
   Коронер. Вы часто навещали дядю?
   Джеффри Грей. Постоянно.
   Коронер. Вы жили вместе с ним на Солуэй-Лодж до своей женитьбы?
   Джеффри Грей. Да.
   Коронер. Я должен спросить вас, мистер Грей, можно ли назвать ваши отношения с дядей искренней и сердечной привязанностью?

   В этот момент лицо свидетеля исказила гримаса страдания. Он тихо произнес: «Это была искренняя и нежная привязанность».

   Коронер. Между вами не было ссор?
   Джеффри Грей. Нет, никогда.
   Коронер. Тогда как вы объясните, что он уничтожил свое завещание, в котором вы были главным наследником, и написал новое, где ваше имя отсутствует?
   Джеффри Грей. Я не могу этого объяснить.
   Коронер. Вы знаете, что он написал новое завещание утром 16 июля?
   Джеффри Грей. Сейчас знаю, но тогда не знал.
   Коронер. Вы не знали об этом, когда отправились на встречу с дядей?
   Джеффри Грей. Нет.
   Коронер. И не знали о том, что он уничтожил завещание, в котором оставлял свое имущество вам? Вы под присягой, мистер Грей. Вы по-прежнему заявляете, что ничего не знали об изменении завещания?
   Джеффри Грей. Не имел ни малейшего понятия.
   Коронер. Он не сказал вам об этом по телефону?
   Джеффри Грей. Нет.
   Коронер. Или после того как прибыли в Патни?
   Джеффри Грей. Когда я приехал в Патни, он был уже мертв.
   Коронер. Вы сказали, что приехали в Солуэй-Лодж в двадцать минут девятого.
   Джеффри Грей. Да, примерно в это время. Я не смотрел на часы.
   Коронер. Дом расположен на участке земли площадью два акра, и к нему ведет короткая подъездная дорога, не так ли?
   Джеффри Грей. Да.
   Коронер. Расскажите, как вы добрались до дома?
   Джеффри Грей. Я воспользовался подъездной дорогой, которая ведет к парадному входу, но не подходил к двери. Я свернул направо и обогнул дом. Кабинет находится в заднем крыле, а его стеклянная дверь выходит в сад. Дверь оказалась открыта настежь, как я и ожидал.
   Коронер. Занавески были задернуты?
   Джеффри Грей. Нет. Было светло, был замечательный теплый день.
   Коронер. Продолжайте, мистер Грей. Вы вошли в кабинет…
   Джеффри Грей. Я вошел. Я думал, дядя выйдет мне навстречу. Я даже не сразу заметил его. В комнате было гораздо темнее, чем снаружи. Я споткнулся обо что-то и увидел пистолет на полу у моих ног. Я поднял его, не задумываясь о том, что делаю. А потом увидел своего дядю.
   Коронер. Сначала вы сказали, что было светло, а теперь утверждаете: в комнате царил полумрак. Поясните свои слова.
   Джеффри Грей. Я не говорил, что в комнате было темно, я сказал, там оказалось темнее, чем снаружи. На улице было светло, и яркое солнце слепило мне глаза, когда я шел к дому.
   Коронер. Продолжайте, мистер Грей. Вы увидели мистера Эвертона…
   Джеффри Грей. Он лежал на письменном столе. Я решил, что он потерял сознание. Потом я подошел ближе и понял, что он мертв. Я прикоснулся к нему, он действительно был мертв. Тогда я услышал крик, и кто-то попытался открыть дверь. Она оказалась заперта изнутри на ключ. Я открыл ее. Там была чета Мерсер. Они решили, что это я убил дядю.
   Коронер. Пистолет по-прежнему был у вас в руке?
   Джеффри Грей. Да, я совершенно о нем забыл.
   Коронер. Это тот пистолет?
   Джеффри Грей. Да.
   Коронер. Мы установили, он принадлежит вам. Вы хотите что-нибудь добавить по этому поводу?
   Джеффри Грей. Он принадлежит мне, но я уже год его не видел. Я оставил его в Солуэй-Лодж, когда женился. Там осталось много моих вещей. Мы снимали квартиру, и там недостаточно места, чтобы загромождать ее ненужными вещами.
   Коронер. Скажите, зачем вам был нужен пистолет?
   Джеффри Грей. Дядя подарил мне его около двух лет назад. Я собирался в отпуск в Восточную Европу. Ходили слухи, будто там орудуют бандиты, поэтому он хотел, чтобы я взял с собой пистолет. Я так ни разу и не воспользовался им.
   Коронер. Вы хороший стрелок?
   Джеффри Грей. Я прекрасный стрелок.
   Коронер. По мишеням?
   Джеффри Грей. По мишеням.
   Коронер. Вы можете поразить человека, находящегося в противоположном конце комнаты?
   Джеффри Грей. Никогда не пытался.
   Коронер. Мистер Грей, когда шли по дороге, а затем обходили дом, вы встретили кого-нибудь?
   Джеффри Грей. Нет.
   Коронер. Вы слышали звук выстрела?
   Джеффри Грей. Нет.
   Коронер. Вы ничего не видели и не слышали по дороге к кабинету?
   Джеффри Грей. Ничего.

   Почему он никого не видел и ничего не слышал на пути к дому в этот прекрасный теплый вечер? Убийца должен был находиться совсем рядом. Почему Джефф не столкнулся с ним или хотя бы не увидел, как тот убегал с места преступления?.. Почему? Потому что убийца заранее позаботился, чтобы Джефф не встретился с ним. Потому что он знал о приходе Джеффа. Потому что он знал о звонке Джеймса Эвертона Джеффу и о том, что через четверть часа тот будет в Солуэй-Лодж. У убийцы было четверть часа, чтобы застрелить Джеймса Эвертона и замести все следы. Разумеется, Джефф ничего не слышал и ни с кем не встретился, так как убийца сделал все, чтобы этого не произошло. Но Мерсеры должны были слышать выстрел задолго до того, как миссис Мерсер спустилась вниз и закричала в гостиной, а мистер Мерсер прибежал из буфетной, где чистил серебро. Мэрион сказала, что он действительно его чистил – на его ладонях оставалось чистящее средство. Но он был в буфетной, а миссис Мерсер не кричала до тех пор, пока Джефф не оказался в кабинете с пистолетом в руке.
   В бумагах было много технических подробностей, связанных с описанием оружия. Пуля, убившая Джеймса Эвертона, определенно была выпущена из этого пистолета. На нем найдены отпечатки пальцев Джеффа. Но это естественно. Ведь он поднял его, не так ли? Но на нем не нашли других отпечатков. Отпечатки пальцев кого-либо еще отсутствовали. Значит, это не могло быть самоубийством. Даже если бы Джефф не оказался таким неуклюжим, споткнувшись о вещественное доказательство, лежавшее под окном. Она вспомнила, об этом не раз упоминалось во время процесса, стеклянная дверь находилась на расстоянии восьми или девяти футов от письменного стола, а Джеймс Эвертон умер мгновенно. Так что самоубийство полностью исключалось.
   Хилари глубоко вздохнула.
   Должно быть, Мерсеры солгали – видимо, им пришлось выбирать между своей жизнью и жизнью Джеффа. Но присяжные им поверили и на дознании, и на суде.
   Она прочитала показания Мэрион… Ничего, только несколько вопросов и ответов. Но у Хилари сжалось сердце, когда она представила себе Мэрион, принимающую присягу и отвечающую на вопросы. Они с Джеффом были так безудержно, невообразимо счастливы. Это счастье, как яркий свет, сопровождало их везде, куда бы они ни направились. Их любовь делала счастливыми всех, кто находился рядом с ними. И в этом темном переполненном зале суда этот свет вдруг погас навсегда. Был жаркий солнечный день, газеты сообщили, что в ближайшие дни по-прежнему будет жарко, но в этом ужасном, битком набитом людьми зале Мэрион и Джеффри чувствовали: свет их счастья исчез безвозвратно.

   Коронер. Вы были дома, когда ваш муж ответил на телефонный звонок вечером 16 июля?
   Мэрион Грей. Да.
   Коронер. Вы заметили, в котором часу это было?
   Мэрион Грей. Да, часы как раз били восемь вечера. Он подождал, пока бой часов замолкнет, и лишь затем снял трубку.
   Коронер. Что вы слышали?
   Мэрион Грей. Я слышала, как мистер Эвертон попросил моего мужа приехать в Солуэй-Лодж.
   Коронер. Вы хотите сказать, что непосредственно слышали, как мистер Эвертон обратился к вашему мужу с этой просьбой?
   Мэрион Грей. О да, я слышала его совершенно отчетливо. Он хотел, чтобы муж немедленно приехал к нему. Он повторил это: «Немедленно, мой мальчик». Когда муж спросил, что произошло, он ответил: «Я не могу говорить об этом по телефону. Я хочу, чтобы ты приехал как можно быстрее». Потом муж повесил трубку и сказал: «Это Джеймс. Он хочет, чтобы я немедленно приехал к нему». А я ответила: «Знаю, я слышала это». Муж сказал: «Он кажется сильно расстроенным. Ума не приложу почему».

   После этого ее спросили о пистолете. Она сказала, что никогда раньше не видела его.

   Коронер. Вы никогда раньше не видели его у своего мужа?
   Мэрион Грей. Нет.
   Коронер. Как долго вы женаты?
   Мэрион Грей. Год и неделю.
   Коронер. И за это время вы ни разу не видели пистолет?
   Мэрион Грей. Нет.
   Коронер. Вы живете в квартире на Модслей-роуд?
   Мэрион Грей. Да.
   Коронер. Вы живете там со дня своего замужества?
   Мэрион Грей. Да.
   Коронер. Это небольшая квартира?
   Мэрион Грей. Да, довольно маленькая, четыре комнаты.
   Коронер. Если бы пистолет хранился там, вы бы его увидели?
   Мэрион Грей. Если бы он был там, я бы наверняка его заметила.
   Коронер. В квартире есть запертые шкафы или ящики?
   Мэрион Грей. Нет.
   Коронер. И вы ни разу не видели пистолет?
   Мэрион Грей. Я никогда не видела его прежде, нигде.

   После этого коронер отпустил ее.
   Хилари перевернула страницу.

Глава 5

   Показания Берти Эвертона
   Коронер. Ваше имя Бертрам Эвертон?
   Бертрам Эвертон. Да, разумеется.
   Коронер. Вы приходитесь племянником покойному?
   Бертрам Эвертон. О да.
   Коронер. Когда вы видели его в последний раз?
   Бертрам Эвертон. Что ж, я обедал с ним накануне, как раз перед тем, как это произошло. Удивительно, не правда ли, ведь мы с ним виделись довольно редко. Но так уж случилось.
   Коронер. Вы хотите сказать, что были в плохих отношениях с дядей?
   Бертрам Эвертон. Не думаю, что это можно назвать плохими отношениями. Мы просто предпочитали встречаться пореже, вот и все.
   Коронер. Вы ссорились с дядей?
   Бертрам Эвертон. Что вы! Я никогда не ссорюсь с людьми.
   Коронер. Возможно, у вас были разногласия?
   Бертрам Эвертон. Ну, в том, что касается образа жизни. Дядя был деловым человеком. Серьезным и трудолюбивым деловым человеком. А я собираю китайские безделушки. Мы с ним совершенно не сходились во взглядах.
   Коронер. Но вы обедали с ним вечером в понедельник, 15 июля?
   Бертрам Эвертон. Да, я уже говорил об этом.
   Коронер. Вы были в Шотландии?
   Бертрам Эвертон. В Эдинбурге.
   Коронер. Вы приехали из Шотландии только для того, чтобы пообедать с дядей, хотя ваши отношения нельзя назвать дружескими?
   Бертрам Эвертон. Это преувеличение. Все было не совсем так.
   Коронер. Тогда, может быть, вы расскажете, как все было на самом деле, мистер Эвертон?
   Бертрам Эвертон. Дело вот в чем. Я собираю китайские безделушки и когда попадаю в такое место, как Эдинбург, то стараюсь найти что-нибудь стоящее. Это не всегда получается, но иногда мне сопутствует удача и удается что-то отыскать, хотя никогда не знаешь, где это произойдет. Ну, вы понимаете? Так вот, я ничего не нашел для себя, но знаю парня, который собирает керамические кувшинчики, его зовут Уайт.
   Коронер. Это важно, мистер Эвертон?
   Бертрам Эвертон. Ну, я бы так не сказал, но вы ведь задали мне вопрос, не так ли?
   Коронер. Расскажите нам покороче, почему вы приехали из Эдинбурга, чтобы встретиться с дядей.
   Бертрам Эвертон. Я и говорил об этом. На самом деле я приехал не для того, чтобы повидаться с дядей. Я приехал к этому парню, который собирает кувшинчики. Я уже говорил вам, что его зовут Уайт? Видите ли, я совершенно случайно натолкнулся на набор кувшинчиков в стиле Тоби, на которых изображены все генералы времен мировой войны, понимаете? Это уникальный набор, единственный в своем роде, очень занимательный – разумеется, если вы интересуетесь такими вещами, не так ли? А чудак, которому они принадлежат, хочет продать их Историческому музею. Так вот я решил предложить ему более высокую цену и приехал, чтобы встретиться с ним. Вот такие дела.
   Коронер. Вы с ним встретились?
   Бертрам Эвертон. Увы, нет, знаете ли. Как раз в этот день он улетел в Париж, поэтому я позвонил дяде Джеймсу и предложил пообедать вместе.
   Коронер. Вы сказали, что были совершенно разными людьми. Что заставило вас предложить ему совместный обед?
   Бертрам Эвертон. Ну я же остался у разбитого корыта, как говорится. Бесплатный обед, милая семейная беседа и все такое, знаете ли.
   Коронер. Вы хотели обсудить какой-нибудь конкретный вопрос с покойным?
   Бертрам Эвертон. Да, речь шла о пособии для моего брата, знаете ли. Он ведь выплачивал ему пособие, но брат сказал мне, что ему было бы гораздо легче, если бы дядя немного увеличил размер пособия. И я согласился поговорить с дядей. Что ж, мне представилась такая возможность, если вы понимаете.
   Коронер. Итак, вы обедали с дядей. Вы обсуждали с ним вопрос об увеличении пособия для вашего брата?
   Бертрам Эвертон. Ну, я не думаю, что это можно назвать обсуждением. Я сказал: «В отношении пособия старины Фрэнка, дядя Джеймс…» Но он прервал меня, заметив: «Неужели мы снова будем поднимать этот вопрос?»
   Коронер. Это имеет какое-то отношение к вопросу об изменении завещания?
   Бертрам Эвертон. Можно сказать, и так; он начал ругаться на бедного старину Фрэнка, знаете ли, сказал, что ему нужно поторопиться и найти себе работу, поскольку, если с ним что-нибудь случится – я имею в виду с дядей, – бедный старина Фрэнк окажется без гроша в кармане. Потому как он – я имею в виду дядя – собирается изменить завещание, исключив из него всех подхалимов и лицемеров, которые хотят воспользоваться его добротой. Но он докажет им, что они ошибаются, и это произойдет в ближайшие двадцать четыре часа. Что ж, эти слова застали меня врасплох, знаете ли, и я ответил: «Успокойся, дядя! Даже злейший враг бедного старины Фрэнка не смог бы обвинить его в лицемерии». Он недовольно посмотрел на меня и ответил: «Я не имел в виду твоего брата Фрэнка».
   Коронер. То есть он подтвердил вам, что собирается изменить завещание?
   Бертрам Эвертон. Что ж, похоже на то, не так ли?
   Коронер. Он сказал вам, что собирается изменить завещание в вашу пользу?

   Свидетель замялся в нерешительности.

   Коронер. Я настоятельно прошу вас ответить на этот вопрос.
   Бертрам Эвертон. Ну ведь это так неловко, отвечать на подобные вопросы, не так ли?
   Коронер. Боюсь, мне придется повторить свой вопрос. Дядя сказал вам, что собирается изменить завещание в вашу пользу?
   Бертрам Эвертон. Ну, не совсем так, знаете ли.
   Коронер. Что именно он сказал?
   Бертрам Эвертон. Что ж, если вы настаиваете… Он сказал: если ему приходится выбирать между лицемером и дураком, он предпочитает дурака, знаете ли.

   (Смех в зале.)

   Коронер. Вы отнесли его слова на свой счет?
   Бертрам Эвертон. Но ведь именно об этом он и говорил, не так ли?
   Коронер. Вы подумали, его слова говорят о намерении изменить завещание в вашу пользу?
   Бертрам Эвертон. Ну, я не думал, что он это сделает, знаете ли. Я решил, он поругался с Джеффри.
   Коронер. Он сказал вам об этом?
   Бертрам Эвертон. Нет, у меня просто сложилось такое впечатление, если вы понимаете.

   Щеки Хилари вспыхнули от гнева. Если бы суд был организован надлежащим образом, ему бы никогда не позволили заявлять подобные вещи. В коронерском суде запрещено высказывать свои предположения, а этот дурачок Берти решил, что Джеффри поругался со своим дядей. За все время дознания не нашли ни одного подтверждения этой ссоры, но вся общественность была уверена, что она действительно произошла. Они прочитали показания Берти Эвертона во время дознания и поверили в ссору Джеффри Грея со своим дядей из-за того, что тот уличил его в чем-то порочащем и именно поэтому решил изменить завещание. А присяжные, которые впоследствии признали Джеффри Грея виновным в убийстве своего дяди, и были представителями этой самой общественности. Как только какая-нибудь мысль становится частью коллективного сознания, практически невозможно избавиться от ее влияния. Ничем не обоснованное предположение Берти Эвертона о ссоре между дядей и племянником в итоге привело к вынесению обвинительного приговора.
   Хилари перевернула страницу. Лежавшие перед ней материалы частично были представлены газетными статьями, а частично – расшифровкой стенографических записей. Открыв следующую страницу, она увидела фотографию Берти Эвертона – «Мистер Бертрам Эвертон покидает здание суда». Конечно, она встречалась с ним однажды во время следствия, но воспоминания об этих днях казались ей настоящим кошмаром. Хилари смотрела во все глаза, но так и не смогла разглядеть ничего особенного. Не высокий и не низкий. Неправильные черты лица и длинные волосы. Фотография получилась довольно смазанной, и, уж конечно, ни один фотограф не может передать всю палитру красок. Она вдруг вспомнила, что у Берти Эвертона рыжие волосы. У него была шапка густых волос, которые на самом деле выглядели довольно длинными.
   Она продолжила чтение его показаний.
   Он сказал, что сел в десятичасовой экспресс из Эдинбурга, прибывавший на вокзал Кингс-Кросс в половине шестого вечера 15 июля. После обеда с Джеймсом Эвертоном он уехал на поезде, уходившем от Кингс-Кросс в 01.05, и в 09.36 16 июля сошел на вокзале в Эдинбурге. Оттуда он сразу же направился в гостиницу «Шотландия», где заказал поздний завтрак, а потом решил вздремнуть. Он долго объяснял, что не может спать в поезде. Поев в гостинице в половине второго, он написал два письма: одно – брату, а другое – мистеру Уайту, которого упоминал в связи с набором кувшинчиков Тоби. В это же время он пожаловался администрации гостиницы на неработающий звонок в номере. Сразу после четырех отправился на прогулку, а по пути поинтересовался, не было ли для него оставлено сообщений. Он ожидал звонка от продавца кувшинчиков. Вернувшись в гостиницу, сразу же направился в номер. Он чувствовал себя усталым, ему нездоровилось. Он решил не ходить в столовую, поскольку не был голоден. Вместо этого заказал себе в номер немного печенья. Съев одно или два и хлебнув пару глотков из своей фляги, он лег спать. Он не знал, в котором часу это было, – возможно, около восьми. Он не смотрел на часы. Ему сильно нездоровилось. Больше всего ему хотелось лечь спать. Следующее, что он помнит, – это как утром горничная принесла ему чай, он просил разбудить его в девять. На вопрос, чем он занимался во время прогулки, сказал, что не помнит. Немного побродил по окрестностям, пропустил пару стаканчиков.
   На этом заканчивались показания Берти Эвертона.
   На следующей странице оказалось отпечатанное заявление Анни Робертсон, горничной гостиницы «Шотландия». Осталось непонятно, приобщили его к материалам дознания или нет. Это было просто заявление.
   Анни Робертсон подтверждала, что мистер Бертрам Эвертон поселился в гостинице за три или четыре дня до 16 июля. Возможно, 11 или 12 июля или же 13 июля. Она не знала точно, но об этом можно узнать у регистратора. Он проживал в номере 35. Она помнит вторник, 16 июля. Действительно, мистер Эвертон жаловался на звонок в своей комнате. Он сказал, звонок не работает, хотя затем выяснилось, что с ним все в порядке. Она пообещала понаблюдать за звонком, так как мистер Эвертон утверждал, будто он то работает, то не работает. Мистер Эвертон пожаловался на звонок около трех часов дня. В это время он писал письма. В тот же вечер, примерно в половине восьмого, он позвонил, и она ответила. Мистер Эвертон попросил принести печенье. Он сказал, что плохо себя чувствует и собирается лечь спать пораньше. Она принесла ему печенье и решила, что его нездоровье связано с большим количеством выпитого алкоголя. На следующий день, в среду, 17 июля, в девять утра она принесла ему чай. Казалось, мистеру Эвертону стало лучше, и он выглядел как обычно.
   Хилари дважды прочитала это заявление. Затем она вновь пролистала показания Берти Эвертона. Он вышел из гостиницы около четырех часов дня, а вернулся в половине девятого вечера. Он мог вылететь в Кройдон, чтобы добраться в Патни к восьми часам, – по крайней мере ей хотелось так думать. Но тогда он не смог бы оказаться в своей комнате в гостинице «Шотландия», заказывать печенье и жаловаться на плохое самочувствие в половине девятого вечера. Джеймс Эвертон был жив и разговаривал с Джеффом в восемь часов. Кто бы ни застрелил его, это не мог быть его племянник Берти, который заказывал печенье в Эдинбурге в половине девятого.
   Хилари с сожалением отбросила свои подозрения в отношении Берти. Он так хорошо подошел бы на роль убийцы, но совершенно очевидно, что это невозможно.
   Другой племянник, Фрэнк Эвертон, не участвовал в дознании. Слова Мэрион о том, что он заходил за своим еженедельным пособием в Глазго в промежутке между пятью сорока пятью и шестью пятнадцатью вечера 16 июля, полностью подтверждались другим напечатанным заявлением. Мистер Роберт Джонстон из фирмы «Джонстон, Джонстон и Маккандлиш» заявил, что беседовал с мистером Фрэнсисом Эвертоном, который ему хорошо знаком, между пятью сорока пятью и шестью пятнадцатью во вторник, 16 июля, во время передачи ему суммы в размере двух фунтов стерлингов десяти шиллингов, о чем у него имеется подписанная мистером Эвертоном квитанция.
   Долой Фрэнка Эвертона. От его кандидатуры Хилари отказалась с еще большим сожалением. Недотепа, перекатиполе, паршивая овца в семье, но определенно не наш мистер Убийца. Даже если бы у него был собственный аэроплан – а откуда у такого человека может взяться собственный аэроплан? – он не смог бы этого сделать. Ему понадобился бы частный аэродром, нет, два частных аэродрома – по одному в каждом пункте назначения. Она представила себе, как эта белая ворона плюхается в аэроплан прямо у порога фирмы «Джонстон, Джонстон и Маккандлиш», проносится над оживленными улицами Глазго, прибывает в Патни, приземляется на заднем дворе поместья Джеймса Эвертона – и все это не привлекая к себе ни малейшего внимания. Эта идея казалась очень соблазнительной, но была похожа больше на историю из «Тысяча и одной ночи», сказку о десятом календаре или другую невероятную фантазию. Для отмены судебного приговора этого было явно недостаточно.
   Все снова указывало на Мерсеров. Если Джефф говорил правду, значит, Мерсеры лгали. Разумеется, Джефф говорил правду. Она верила ему всем сердцем. Если он сказал, что Джеймс Эвертон был мертв, когда он вошел в кабинет в восемь двадцать, значит, тот действительно был мертв, а рассказ миссис Мерсер о ссоре и пистолетном выстреле оказывался ложью. Она не могла слышать, как Джефф ссорился со своим дядей, а тем более звук выстрела в тот самый момент, когда, по ее словам, она его услышала, если к приходу Джеффа мистер Эвертон уже был убит. Нет, миссис Мерсер говорила неправду. Вот почему она все время задыхалась и выглядела такой напуганной в поезде. Ее мучили угрызения совести, и эти душевные страдания не прекратятся, так как она причинила боль Джеффу и Мэрион.
   Но зачем она это сделала?
   Это очевидно. Мистер Мерсер застрелил своего хозяина, и она лгала, чтобы спасти ему жизнь. Это грех с ее стороны, но грех вполне объяснимый. Она лгала, чтобы спасти мужа, и ради его спасения оклеветала Джеффри.
   Разумеется, так оно и было. Хилари подумала, что миссис Мерсер не следовало так выставлять напоказ свои чувства. Муки совести сыграли с ней злую шутку. Как можно верить показаниям женщины, которая не перестает душераздирающе рыдать во время допроса? Теперь все ясно: Альфред Мерсер застрелил Джеймса Эвертона, а миссис Мерсер солгала, чтобы обеспечить ему алиби.
   Хилари перевернула следующую страницу, и перед ней оказались показания миссис Томпсон. Она совсем забыла о миссис Томпсон. Прекрасное, неопровержимое алиби было не только у Берти и Фрэнка Эвертонов, оно также оказалось и у супругов Мерсер. Миссис Томпсон сняла с них все подозрения. В папке имелась ее фотография, буквально живое воплощение миссис Гранди [1 - Персонаж пьесы Т. Мортона (1798) – олицетворение общественного мнения в вопросах приличия.] – такая же внушительная, важная и основательная, как британская Конституция. Она служила экономкой в соседнем доме, у сэра Джона Блейкни, в течение двадцати пяти лет. Мерсеры пригласили ее пообедать вместе, так как сэр Джон был в отъезде. Она находилась на кухне с половины восьмого до того момента, когда Джеймса нашли убитым. Все это время мистер Мерсер оставался в буфетной, чистил серебро и занимался другими делами в кухне рядом с ней и миссис Мерсер. Это был старинный дом, в котором буфетная соединялась с кухней. Она поклялась, что мистер Мерсер не входил в жилую часть дома до тех пор, пока не услышал крик жены. Тогда он выбежал из кухни узнать, что случилось, а она последовала за ним в гостиную, где увидела распахнутую дверь кабинета, рыдающую миссис Мерсер и мистера Грея с пистолетом в руке.

   Коронер. Вы слышали выстрел?
   Миссис Томпсон. Нет, сэр, я очень плохо слышу, сэр.
   Коронер. Вы слышали, как закричала миссис Мерсер?
   Миссис Томпсон. Нет, сэр, я не слышала ничего такого – нас ведь разделяло две двери.
   Коронер. Между кухней и гостиной две двери?
   Миссис Томпсон. Да, сэр.
   Коронер. Миссис Мерсер была с вами на кухне?
   Миссис Томпсон. Да, сэр.
   Коронер. Она говорит, что пошла наверх приготовить постель для мистера Эвертона. Сколько времени прошло с того момента, когда она поднялась наверх, до того, когда она позвала на помощь?
   Миссис Томпсон. Я бы сказала, что около пяти минут, сэр, не больше.
   Коронер. Мне необходимо уточнить один вопрос. Альфред Мерсер присутствует в зале суда? Я бы хотел вызвать его повторно.

   Повторный допрос Альфреда Мерсера.
   Коронер. В предыдущих своих показаниях вы забыли сказать, в котором часу обедал мистер Эвертон. Так в котором часу он обедал?
   Мистер Мерсер. От восьми до половины девятого, сэр.
   Коронер. Вы хотите сказать, что это время не было строго установленным?
   Мистер Мерсер. Да, сэр. Если погода оказывалась хорошей, он любил посидеть в саду.
   Коронер. Состоялся ли обед в вечер убийства?
   Мистер Мерсер. Нет, сэр. Он приказал подать на стол в половине девятого.
   Коронер. Я хотел бы вызвать повторно миссис Мерсер.

   Повторный допрос миссис Мерсер.
   Коронер. Правда ли, что 16 июля мистер Эвертон просил подать обед в половине девятого?
   Миссис Мерсер. Да, сэр.
   Коронер. Вы исполняете обязанности кухарки?
   Миссис Мерсер. Да, сэр.
   Коронер. Обед должен был начаться в половине девятого, но в восемь пятнадцать вы поднялись наверх, чтобы подготовить ему постель. Вы не находите это странным?
   Миссис Мерсер. Да, сэр. На обед подавались только холодные блюда, сэр.
   Коронер. Вы хотите сказать, что вам не нужно было ничего готовить?
   Миссис Мерсер. Нет, сэр. Все было готово и подано в столовую, кроме пудинга, который я поставила на лед.
   Коронер. Ясно. Спасибо, миссис Мерсер, теперь все понятно. Так, миссис Томпсон, давайте продолжим. Вы поклялись, что Альфред Мерсер оставался на кухне и в буфетной с половины восьмого до восьми двадцати, то есть до того момента, когда раздался крик о помощи?
   Миссис Томпсон. Да, сэр.
   Коронер. Вот план дома. Из ваших показаний известно: в буфетной есть только одна дверь, которая ведет на кухню. Мне также сообщили, что окно в буфетной закрыто решеткой, поэтому через него нельзя вылезти наружу. Вы клянетесь, что не покидали кухню с половины восьмого до восьми двадцати?
   Миссис Томпсон. Да, сэр.
   Коронер. Вы клянетесь, что Альфред Мерсер не выходил через кухню на протяжении этого времени?
   Миссис Томпсон. Он заходил на кухню, сэр. Я ведь плохо слышу, и ему пришлось подойти поближе, чтобы я смогла расслышать его слова. Но он никуда не выходил, разве что обратно в буфетную.
   Коронер. Значит, вы разговаривали?
   Миссис Томпсон. Да, сэр.
   Коронер. А миссис Мерсер тоже была там все это время, пока не поднялась наверх, чтобы приготовить постель?
   Миссис Томпсон. Думаю, что один раз она выходила в гостиную, сэр.
   Коронер. В котором часу это было?
   Миссис Томпсон. Где-то около восьми, сэр.
   Коронер. Как долго она отсутствовала?
   Миссис Томпсон. Несколько минут, сэр.
   Коронер. Она вела себя как обычно?
   Миссис Томпсон. Нет, сэр, я бы так не сказала. Бедняжка сильно страдала от зубной боли. Об этом мы и говорили с мистером Мерсером. Он пожаловался, что не может заставить ее пойти к дантисту. «Что толку, – сказал он, – страдать и плакать от боли, вместо того чтобы пойти и удалить больной зуб?»
   Коронер. Понятно. А миссис Мерсер плакала от боли?
   Миссис Томпсон. Все время, бедняжка.

   На этом допрос миссис Томпсон был завершен.

Глава 6

   Затем следовали показания врачей и полиции, а также информация о завещании. Медицинское свидетельство гласило: Джеймс Эвертон умер мгновенно. Пуля вошла в левый висок. Полицейский хирург прибыл без четверти девять. По его мнению, мистер Эвертон не смог бы двигаться после того, как в него была выпущена пуля. И разумеется, он не мог уронить или бросить пистолет туда, где он лежал согласно показаниям мистера Грея. После выстрела он упал на стол и мгновенно умер. Выстрел был произведен с расстояния в один ярд или немного больше. Все это наряду с отсутствием отпечатков пальцев Джеймса Эвертона на пистолете исключало возможность самоубийства. Всегда сложно определить точное время убийства, но были все основания считать, что в восемь вечера он еще находился в здравии.

   Коронер. Он мог умереть за сорок пять минут или за час до того, как вы впервые увидели тело?
   – Это возможно.
   Коронер. Не более?
   – Я бы сказал, нет, но точное время смерти установить довольно сложно.
   Коронер. Он мог быть жив в восемь двадцать?
   – О да.

   Здесь было много таких показаний. В конце концов Хилари решила, что медицинские данные не противоречат всему заявленному в отношении времени убийства. По мнению полицейского хирурга, Джеймса Эвертона могли застрелить в восемь двадцать, когда Мерсеры, по их словам, услышали выстрел, или в любое другое время между восемью, когда он звонил по телефону Джеффри, и восемью двадцатью. Полицейские утверждали, что, когда они приехали, парадная дверь оказалась заперта на засов, а окна первого этажа закрыты на защелки, за исключением окон в столовой, распахнутых в верхней части. Эти огромные окна с тяжелыми рамами открыть было непросто.
   Во время повторного допроса миссис Томпсон показала, что ни мистер, ни миссис Мерсер не приближались к окнам и дверям после того, как мистера Эвертона нашли мертвым. Мистер Мерсер вошел в кабинет и, убедившись, что мистер Эвертон мертв, направился к телефону, но мистер Грей выхватил у него трубку и сам позвонил в полицию. Миссис Мерсер продолжала «отчаянно рыдать», присев на нижнюю ступень лестницы. Миссис Томпсон была уверена: никто не подходил к дверям и окнам.
   Коронер обратился к присяжным, и по его словам стало очевидно, что это Джеффри застрелил своего дядю.
   – Речь идет о семье, похожей на сотни других зажиточных семей. Мистер Джеймс Эвертон был общественным бухгалтером, единственным учредителем давно основанного предприятия. Его племянник, мистер Джеффри Грей, имел отношение к этой фирме и, как он сам признался, рассчитывал стать в ней полноправным партнером. До женитьбы, которая состоялась год назад, он жил вместе с дядей в Солуэй-Лодж, в Патни. Домашняя прислуга состояла из Альфреда Мерсера, его жены и приходящей работницы по имени Эшли, которую не вызывали в суд, так как она заканчивает свою работу в шесть вечера. Мерсеры подтвердили: в тот день она ушла приблизительно в это время. Но в доме находилась миссис Томпсон, которую Мерсеры пригласили на обед. Миссис Томпсон является экономкой сэра Джона Блейкни и проживает в Садбери-Хаус по соседству с Солуэй-Лодж. Она служит там уже двадцать пять лет. Вы слышали ее показания. Я не хочу преуменьшать их значение. По словам миссис Томпсон – а у нас нет причины сомневаться в их правдивости, – Альфред Мерсер не покидал кухню в интересующий нас промежуток времени. Она говорит, что он находился то в кухне, то в буфетной, где чистил серебро, но ни разу не выходил оттуда. Таким образом, если верить миссис Томпсон, Альфред Мерсер остается вне подозрений. По его словам, в восемь двадцать он услышал звук выстрела и крик жены. Выбежав в гостиную, он увидел миссис Мерсер в ужасном состоянии. Он попытался войти в кабинет, но дверь была заперта. Затем мистер Грей открыл ее изнутри. В руке он держал пистолет, а мистер Эвертон лежал мертвый на письменном столе. Последовавшая за Альфредом Мерсером миссис Томпсон подтверждает эти показания, но, так как у нее плохой слух, она не слышала звука выстрела и крика. Думаю, вы можете исключить Альфреда Мерсера из списка подозреваемых.
   Теперь рассмотрим показания миссис Томпсон в отношении его жены. Миссис Мерсер дважды покидала кухню – в первый раз «около восьми вечера». Миссис Томпсон не может сказать точно, в котором часу это было, но утверждает, что миссис Мерсер отсутствовала «не более двух-трех минут». Мистер и миссис Грей клянутся, что мистер Эвертон разговаривал с ними по телефону в восемь вечера. Думаю, эти показания можно считать достоверными. Я не вижу основания сомневаться, что мистер Грей приехал в тот вечер в Солуэй-Лодж после телефонного разговора со своим дядей, который состоялся в восемь часов. Поэтому отсутствие миссис Мерсер в кухне в это время можно считать несущественным. Она сказала, что относила тарелки в столовую, и у нас нет причин сомневаться в ее словах.
   Давайте перейдем к показаниям относительно того периода времени, когда миссис Мерсер отсутствовала на кухне во второй раз. Примерно в четверть девятого она вышла, чтобы приготовить комнату мистера Эвертона ко сну. На первый взгляд это выглядит подозрительно, так как обычно кухарка не должна заниматься домашними делами за четверть часа до начала основного приема пищи делового человека. Но ее показания о том, что из-за жары обед состоял из холодных блюд и уже был подан в столовую, подтверждаются полицейским отчетом. В нем также говорится, что постель мистера Эвертона оказалась разобрана. Я хочу обратить ваше внимание на время – здесь оно играет очень важную роль. Подозревая миссис Мерсер, мы должны предположить, что она поднялась наверх, приготовила комнату, а затем спустилась вниз с пистолетом, который, как утверждает мистер Грей, оставался в Солуэй-Лодж после его переезда год назад. Однако мистер и миссис Мерсер заявили, что даже не подозревали о его существовании. Итак, она зарядила пистолет, спустилась вниз, вошла в кабинет и без колебаний застрелила своего хозяина. Только представьте себе: она запирает дверь, стирает свои отпечатки с ручки – ведь на ней не было найдено других отпечатков, кроме отпечатков мистера Грея, – затем стирает свои отпечатки с пистолета – на нем тоже обнаружили только отпечатки мистера Грея, – а потом убегает через стеклянную дверь. На все это у нее не более пяти минут, но ей еще нужно вернуться обратно в дом. Если даже вообразить, что эта нервная, истеричная женщина способна сначала спланировать, а затем совершить хладнокровное убийство, уничтожив все следы своего преступления, мы по-прежнему не сможем ответить на вопрос, как ей удалось вернуться в дом. Входная дверь заперта на засов, все окна первого этажа – на задвижках, кроме двух окон в столовой, распахнутых в верхней части. В полицейском отчете сказано, что снаружи невозможно поднять нижнюю половину этих окон. Задняя дверь также оказалась закрыта. Миссис Томпсон подтвердила: ее заперли на ключ сразу после ее прихода. Полиция нашла ее закрытой. Я рассказываю об этом так подробно для того, чтобы доказать: миссис Мерсер не входит в число подозреваемых. Несмотря на ее отсутствие на кухне в промежуток времени, когда произошло преступление, физически невозможно – и, полагаю, я смог вас в этом убедить, – чтобы она совершила убийство, а потом вернулась в дом. Дверь кабинета оставалась запертой, пока ее не открыл мистер Грей. Он сам подтвердил: ключ находился в замке. Миссис Мерсер не смогла бы выйти через эту дверь, оставив ее запертой изнутри.
   Теперь обратимся к показаниям мистера Бертрама Эвертона. Мне кажется, не стоит напоминать вам об их важности. Мистер Бертрам Эвертон поклялся, что за обедом вечером в понедельник 15 июля мистер Джеймс Эвертон сообщил ему о намерении изменить свое завещание. Он сказал об этом в таких выражениях, которые позволили мистеру Бертраму Эвертону считать себя основным наследником своего дяди. Позвольте зачитать вам отрывок расшифровки стенограммы этой части показаний.

   «– Он сказал, что изменит завещание в вашу пользу?
   – Ну, не совсем так.
   – Что именно он сказал?
   – Что ж, если вы настаиваете, он сказал: если ему приходится выбирать между лицемером и дураком, он предпочитает дурака.
   – Вы отнесли его слова на свой счет?
   – Но ведь именно об этом он и говорил, не так ли?
   – Вы подумали, его слова говорят о намерении изменить завещание в вашу пользу?
   – Ну, я не думал, что он это сделает, знаете ли. Я решил, он поругался с Джеффри.
   – Он сказал вам об этом?
   – Нет, у меня просто сложилось такое впечатление, если вы понимаете».
   Эти показания подтверждаются установленными фактами. Достоверно известно, что утром 16 июля, то есть утром следующего дня после встречи с мистером Бертрамом Эвертоном, мистер Джеймс Эвертон послал за своим адвокатом и изменил завещание. У вас имеются свидетельские показания мистера Блэкета. Он утверждает, что в телефонном разговоре мистер Эвертон попросил его немедленно доставить его завещание в Солуэй-Лодж. По прибытии он обнаружил своего клиента в ужасном состоянии. По его мнению, мистер Эвертон пережил сильнейшее потрясение. Он не выглядел возбужденным или рассерженным, но был бледен, подавлен и весьма обеспокоен. У него тряслись руки, и, по-видимому, он провел бессонную ночь. Без всяких объяснений он порвал старое завещание и бросил его в открытый камин. Согласно старому завещанию основным наследником являлся мистер Джеффри Грей. Кроме того, небольшие суммы были завещаны миссис Грей, мистеру Фрэнку Эвертону и мистеру и миссис Мерсер. Уничтожив завещание, мистер Эвертон дал мистеру Блэкету распоряжение составить новый документ. В новом завещании мистер Джеффри Грей отсутствует в числе наследников. Миссис Грей и мистер Фрэнк Эвертон также были исключены из этого списка. Сумма, оставленная мистеру и миссис Мерсер, не изменилась. Остальная часть собственности переходит к мистеру Бертраму Эвертону. Обратите внимание: это полностью соответствует тем выводам, которые он сделал накануне вечером со слов своего дяди.
   В случае убийства подозрение в первую очередь падает на человека, который получает наибольшую выгоду от преступления. Однако в этом деле мистер Бертрам Эвертон, по счастливому стечению обстоятельств находившийся в Эдинбурге во время совершения преступления, оказывается вне подозрений. Кроме того, у него не было мотива для убийства, поскольку, даже если и предполагал, что дядя собирается изменить завещание в его пользу, он никак не мог знать о новом завещании, которое уже составлено и подписано. Показания служащих гостиницы «Шотландия» в Эдинбурге подтверждают: он находился там во время позднего завтрака, ленча, около трех часов пополудни, немногим позже четырех, в половине девятого вечера 16 июля и в девять утра 17 июля. Поэтому совершенно невозможно предположить, будто он связан с этим убийством.
   Наконец рассмотрим показания мистера Джеффри Грея. Он отрицает ссору с дядей и заявляет, что не имеет ни малейшего понятия о причине изменения завещания. Однако у мистера Джеймса Эвертона имелась такая причина. По свидетельству мистера Блэкета, он изменил завещание в минуту глубочайшего душевного страдания. После того как был составлен новый документ, он отправился в свой банк в сопровождении мистера Блэкета и подписал его в кабинете управляющего в присутствии самого управляющего и одного из служащих банка, выступивших в качестве свидетелей. Я обращаю на это ваше внимание, чтобы вы поняли: мистер Эвертон действовал не по чьему-либо принуждению, а по собственной воле. Он лишил одного из племянников наследства, оставив все свое состояние другому племяннику, хотя мистер Джеффри Грей и клянется, будто не знает причину, по которой он это сделал. Он поклялся, что между ним и дядей не было ссоры и разрыва отношений.
   Вернемся к его показаниям. Он заявляет, что дядя позвонил ему вечером 16 июля. Миссис Грей подтверждает его слова. На данном этапе нет оснований сомневаться в искренности этих свидетелей. Прозвенел телефонный звонок, и мистера Грея попросили срочно приехать в Солуэй-Лодж. Он говорит, что во время разговора голос дяди звучал дружелюбно. Всего несколько часов назад мистер Эвертон, находясь в состоянии глубокого душевного волнения, лишил своего племянника наследства, но тот уверяет, будто дядя по-прежнему был нежен и участлив. Он клянется, что, прибыв в Солуэй-Лодж, обнаружил дядю мертвым, а орудие преступления – пистолет – лежало у открытой стеклянной двери. Он поднял его, услышал крик миссис Мерсер, подошел к двери и понял – она заперта изнутри, а ключ находится в замке. Он открыл дверь и увидел супругов Мерсер в гостиной.

   Хилари перестала читать. Джефф, бедный Джефф! Это было совершенно бесполезно. Что ты мог поделать против таких улик? О чем могли подумать присяжные? Они отсутствовали всего десять минут, и за эти десять минут никто в зале суда не усомнился в отношении того, каким будет вердикт: Джеффри Грей виновен в умышленном убийстве.
   Хилари закрыла папку. У нее не хватило сил читать дальше. На судебном процессе не обнаружили ничего нового – тщательно подобранные улики, длинные выступления и ужасающие факты. Все это давно было ей известно. В этот раз жюри присяжных совещалось полчаса вместо десяти минут. Но они вынесли тот же самый вердикт: Джеффри Грей виновен в умышленном убийстве.

Глава 7

   Часы в гостиной пробили три. Хилари спала, откинув голову на спинку кресла; тяжелая папка по-прежнему лежала у нее на коленях. Тусклый свет стер румянец с ее влажных щек. Ситцевые чехлы Мэрион были покрыты яркими птицами и цветами, но Хилари выглядела очень бледной, погрузившись в глубокий сон. Свет плясал на ее сомкнутых веках, но она не чувствовала этого. Только что она была здесь, переживая за Джеффри и Мэрион, но вдруг одна из дверей в длинной гладкой стене страны сновидений распахнулась и впустила ее внутрь.
   Она оказалась в необычном месте, и в самом деле странном. Она шла по длинному темному извилистому коридору, стены которого были сделаны из черных зеркал. Она видела в них свое отражение, видела, как по обе стороны от нее по коридору идут еще две Хилари. Во сне это казалось естественным и даже забавным, но вскоре отражения начали меняться – не сразу, но постепенно, понемногу, шаг за шагом, – пока не превратились в двух совершенно незнакомых людей. Она не видела их лиц, но была уверена, что не встречалась с ними раньше. Если бы ей удалось повернуть голову, она смогла бы их разглядеть, но у нее не получалось пошевелиться. Ледяной страх сдавил ей шею и сковал мышцы. Она содрогалась от внутренних рыданий, призывая Генри, во сне она забыла о его отвратительном поведении и думала лишь о том, что он защитит ее от всякого несчастья.
   Свет скользнул по сомкнутым векам, и слезы из ее сна наполнили глаза и заструились по бледным щекам. Они капали на яркий ситцевый рисунок, увлажняя голубое оперение птиц и ярко-розовые лепестки пионов. Одна слезинка спряталась в глубокой складке в уголке губ, и она почувствовала ее солоноватый вкус во сне.
   В соседней комнате Мэрион Грей спала в кромешной темноте и ничего не видела во сне. Ей приходилось всегда носить маску мужества и стойкости, которую она надевала для окружающего мира. Для того чтобы обеспечить себя, она работала манекенщицей. Целыми днями она стояла, ходила и позировала в одежде, порой красивой, порой безобразной, но в любом случае жутко дорогой. Стройное изящное тело и статус жены Джеффри Грея придавали ей определенную известность. И каждый день ей приходилось мириться с этой известностью. Она получила работу благодаря помощи подруги: «Тебе придется изменить имя. Хотя, разумеется, все вокруг будут знать, кто ты на самом деле. Я сильно рискую, ведь твое имя может способствовать увеличению продаж, а может и уменьшить их. Учитывая характер моей клиентуры, я думаю, твое присутствие оживит торговлю. Если нет, тебе придется уйти. Повторяю, я иду на огромный риск». Но риск оправдал себя. Она зарабатывала себе на пропитание, и ее работа была не из легких. Завтра она вернется к Харриет и снова превратится в Ванию. Даже сегодня вечером она не была Мэрион Грей. Она так устала, что утратила связь с реальным миром, с Джеффри, и перестала ощущать холодную тоску, обволакивающую ее сердце тонким панцирем изо льда.
   Джеффри Грей тоже спал. Он лежал на своей узкой кровати так же, как в детстве, когда его укладывала мать, и в школьные годы, когда ему приходилось спать на школьной постели, почти такой же жесткой и неудобной. Он спал в той же позе, в которой его часто видела Мэрион в свете луны или на восходе солнца: закинув одну руку за голову, а ладонь другой подложив под щеку. Он спал и видел во сне все те милые его сердцу вещи, которые потерял. Его тело оставалось в тюрьме, но душа была свободна. Он участвовал в школьных соревнованиях, вновь побеждая в забеге на сто ярдов, срывая грудью ленточку и слыша рев и аплодисменты восторженной толпы. А потом видел себя в кабине самолета вместе с Элвери. Гул моторов, звезды и облака, похожие на кипящее молоко, и свист ветра в ушах. В следующую минуту он нырял в прозрачную морскую воду, погружался в нее, уходя все глубже и глубже, и голубые блики волн постепенно темнели, превращаясь в черную толщу воды. И вдруг он вновь оказывался на поверхности, где в лучах сияющего солнца ждала его Мэрион. Они брались за руки и плыли вместе, бок о бок, скользя в прозрачной воде. Порой они взлетали на гребни волн, погружаясь в пену и резвясь в разноцветной радуге ярких брызг. Он смотрел на Мэрион и видел, как радуга сияет в ее волосах.
   Капитан Генри Каннингем не спал, когда часы пробили три. К этому времени он уже отказался от всяческих попыток заснуть. Это случилось около получаса назад, когда он включил свет и попытался заняться изучением статьи о китайском фарфоре. Раньше его совершенно не интересовали подобные вещи. Но если он действительно собирается выйти в отставку и взять на себя руководство антикварным предприятием, которое так неожиданно завещал ему крестный отец, старый мистер Генри Юстатиус, то придется узнать много нового об истории фарфора. Разумеется, он еще не принял окончательного решения, но должен сделать это до конца месяца. Моррисы не будут дважды повторять свое предложение; ему придется либо принять, либо отклонить его – ведь отпуск закончится через несколько недель.
   Больше всего его волновали мысли о Хилари. Она так хотела, чтобы они занимались антикварным делом вместе. Именно тогда он всерьез задумался об этой возможности. Но если Хилари готова отказаться от участия в предприятии, то и он не станет этим заниматься. Лучше он уедет далеко, на край света, как можно дальше от Хилари Кэрью и от своей матери, которая всякий раз напоминает о том, какой опасности ему удалось избежать. Гнев подсказывал Генри, что опасность по-прежнему рядом, но он вовсе не хотел от нее скрываться. Хилари повела себя отвратительно – это ее собственные слова, – но он не собирался позволить ей ускользнуть из его жизни. Он оставил ее на время, поскольку был зол и она заслужила это наказание. Но как только он увидит ее смирение и раскаяние по поводу случившегося, то сразу же простит. По крайней мере, так он думал днем, но когда наступала ночь, он начинал понимать, что все далеко не так просто. А если Хилари не захочет мириться? Если она на самом деле увлечена этим негодяем Безилом Монтэгю? Если… если… А если он потерял ее?
   В такие минуты сон окончательно покидал его, и он уже не мог сосредоточиться на фарфоре. Генри садился на край кровати и вновь пытался понять, почему его отец женился на матери и почему мать так невзлюбила Хилари. Она унижала ее целый день, и это был последний день его пребывания в Норвуде, где он был так счастлив в течение долгих лет. Спасибо провидению и старику крестному за четырехкомнатную квартиру над антикварной лавкой, ставшую прекрасным поводом не проводить отпуск с матерью. Он собирался жить здесь вместе с Хилари.
   Ну вот, опять он думает о Хилари. Его гнев обернулся против него самого, поскольку даже мимолетная встреча с ней способна вывести его из равновесия. Избрав свой путь, ты должен быть готов следовать ему, но случайная встреча с Хилари совершенно выбила его из колеи, он уже собрался отказаться от заманчивых перспектив и отправиться на край света только для того, чтобы снова оказаться рядом с ней, обнять и поцеловать ее, увезти с собой и жениться на ней. Он пал так низко, что написал ей письмо – не то письмо, где он великодушно прощает ее, следуя своему плану, но страстное послание с просьбой о примирении, объяснением в любви и предложением руки и сердца. Даже у самолюбивых молодых мужчин случаются минуты слабости. И он только что пережил такую. Обрывки этого недостойного послания лежали в камине, потихоньку исчезая в веселых огоньках пламени. И так же медленно таяли в его сознании предательские мысли.
   Генри мрачно посмотрел на камин. На самом деле он ведь не видел Хилари сегодня днем. Это был лишь один дразнящий, провоцирующий, мимолетный взгляд. Ему показалось, она выглядела бледной. Его сердце сжалось при мысли, что бледность Хилари связана с болезнью, но память услужливо подсказала – ее румянец исчезал в холодную погоду. Не исключено, она увидела его раньше, чем он ее, и эту бледность вызвало смятение чувств. Но тут холодный разум сардонически произнес: «Не думаю!» Нет никакой причины воображать, будто Хилари все еще испытывает к нему какие-то чувства. Его всегда поражала ее веселость и безудержный оптимизм. Он никогда не замечал, чтобы она бледнела или мучилась от угрызений совести, выказывая полное равнодушие к его желаниям.
   В эту секунду в его сознании возникли две противоположные мысли. Одна нашептывала: «Маленькая чертовка!» – а другая повторяла: «О, Хилари, дорогая!» Нелегко разобраться в своих чувствах к девушке, если, понимая, что она покорила твое сердце, моментально вспоминаешь, что она настоящая маленькая чертовка, а желая забыть о ней навсегда, с болью ощущаешь, что она завладела твоим сердцем. Эту довольно простую дилемму невозможно решить в одиночку, но вдвоем эта задача уже не кажется такой сложной. Генри некого было попросить о помощи. Поэтому он продолжал смотреть на камин, в котором обрывки письма успели превратиться в едва различимую пыль.

Глава 8

   Хилари открыла глаза и прищурилась от яркого света. Ноябрьское солнце, чересчур яркое для Лондона, находилось слишком высоко над головой. Она моргнула. Это оказалось вовсе не солнце, а свет свисавшей с потолка электрической лампочки. А она лежала не в своей постели, а в гостиной, в огромном кресле Джеффа, и на коленях у нее было что-то тяжелое. Она приподнялась, толстая папка с громким звуком рухнула на пол, и она вспомнила, что это дело об убийстве Джеймса Эвертона.
   Ну конечно, ведь она просматривала его. Она прочитала все материалы дознания, а потом, должно быть, заснула, так как часы били уже семь, а сквозь плотные занавески пробивался холодный туманный свет. Она замерзла, одеревенела и не выспалась – было ощущение, что она бодрствовала всю ночь и совершенно не отдохнула.
   «Ванна», – решительно сказала себе Хилари. Она потянулась, вскочила с кресла и подняла папку. В эту самую минуту дверь открылась и она увидела Мэрион, удивленно и рассерженно смотревшую на нее.
   – Хилари! Что ты делаешь?
   Хилари захлопнула папку. Ее смешные короткие кудряшки разлетелись в разные стороны. Она была похожа на привидение, которое забыло вовремя исчезнуть, провинившееся и растрепанное привидение. Она прошептала:
   – Я заснула.
   – Здесь?
   – Угу.
   – Ты не ложилась в постель?
   Хилари взглянула на свою пижаму. Она не могла вспомнить, ложилась она в постель или нет. Она была не одета, на ней оказалась только пижама. Тут она начала вспоминать.
   – Да, я пошла спать, но не смогла заснуть, поэтому пришла сюда.
   По ее телу вновь пробежала волна дрожи, и она покрепче закуталась в халат. У Мэрион снова был ледяной взгляд. Этого взгляда, казалось, достаточно, чтобы заморозить любого.
   – Ты читала это? – спросила Мэрион, глядя на папку.
   – Да. Не смотри так, Мэрион. Я только хотела… Я никогда не читала, как проходило дознание.
   – И ты решила прочитать, чтобы удовлетворить свое любопытство? – Голос Мэрион зазвенел от гнева.
   Хилари сразу же проснулась. Мэрион не должна так себя вести – ведь она просто хочет помочь. Но тут она почувствовала угрызения совести. Бедняжка, это все потому, что любое упоминание о суде выводит ее из себя. В порыве жалости она произнесла:
   – Не надо так! Я действительно хотела помочь, поверь мне. Я уберу папку. Я не думала, что ты ее увидишь, и заснула нечаянно.
   Мэрион подошла к окну и отдернула шторы. За окном начинался новый день, стоял туман, воздух был пропитан влагой. Она обернулась и увидела, как Хилари убирает папку. Дело Эвертона закрыто. Джефф сидел в тюрьме. А ей предстояло прожить еще один день. Она сухо произнесла:
   – Пойди оденься. Я приготовлю завтрак.
   Но Хилари остановилась на пороге.
   – Если тебе не трудно, поговорим об этом, дорогая…
   – Я не стану об этом говорить! – ответила Мэрион, и в ее голосе вновь прозвучала нотка гнева. Она уже оделась, сделала макияж и как будто сошла с ультрасовременного плаката – невероятно грациозная, слишком неестественная, но красивая, по-прежнему красивая.
   Хилари поспешно продолжила:
   – Есть вещи, и это на самом деле важно, о которых я хотела бы тебя спросить.
   – Я не стану об этом говорить! – снова произнесла Мэрион.
   Хилари больше не напоминала привидение. На лице сиял румянец, а глаза увлажнились. Яркая внешность Мэрион затуманилась, словно утонув в слезах. Но это были ее слезы, а не слезы Мэрион – та не стала бы плакать. Хилари повернулась, выбежала в свою комнату и захлопнула дверь.
   После того как Мэрион ушла на работу, Хилари вымыла оставшуюся после завтрака посуду, убрала кровати, подмела пол и вычистила щеткой ковры. Это была небольшая квартирка, и уборка не заняла много времени. Раз в неделю к ним приходила женщина, чтобы сделать генеральную уборку.
   Покончив с делами, Хилари присела и задумалась. Она взяла бумагу и карандаш и стала записывать пришедшие ей в голову мысли.
   Миссис Мерсер: почему она так много плакала? Она плакала во время дознания, судебного процесса и в поезде. Но при этом продолжала утверждать, что слышала, как Джеффри ругался с дядей. Она не должна была этого говорить. Она плакала, но не меняла своих показаний.
   Это первое, что бросилось Хилари в глаза.
   Затем: приходящую работницу не допрашивали в качестве свидетельницы. Она бы с удовольствием задала ей несколько вопросов. Например, о зубной боли миссис Мерсер. Было очень странно, что ее зуб разболелся как раз в тот вечер. Очень кстати, если вас мучают угрызения совести и вам хочется закрыть лицо руками и зарыдать от отчаяния. Вы можете это сделать, сказав, что у вас болит зуб, и никто не догадается об истинной причине ваших страданий.
   Миссис Томпсон: вызывает всеобщее уважение, но ничего не слышит. Очень удобно иметь глухого свидетеля, когда рядом собираются застрелить человека и тебе об этом известно. Если они об этом не знали, зачем им понадобилась глухая гостья?
   Во всем этом не было никакой логики, но Хилари и не считала себя рациональной. Она не стремилась следовать какому-то плану, а просто записывала те вопросы, которые возникали у нее. Глухота гостьи Мерсеров выглядела подозрительно. Кроме того, внимание Хилари привлекло то обстоятельство, что почти у каждого свидетеля были многочисленные алиби. Вспоминая прочитанное прошлой ночью, она подумала, эти люди не могли бы придумать себе более подходящие алиби, если бы только не решили позаботиться об этом заранее. И вдруг у нее в голове словно молния мелькнула мысль: «А что, если так оно и есть?»
   Мистер Мерсер – Берти Эвертон – миссис Мерсер – Фрэнк Эвертон…
   Миссис Томпсон была приглашена на обед именно в тот вечер. Она настолько глуха, что не расслышала выстрел, но может подтвердить: мистер Мерсер не покидал кухню, а миссис Мерсер отсутствовала не настолько долго, чтобы убить мистера Эвертона и вернуться обратно в дом. Честно говоря, Хилари и не думала, что это миссис Мерсер застрелила Джеймса Эвертона. У такой слабой и нервной особы не хватило бы смелости выстрелить даже в морскую свинку. Хилари просто не могла представить себе, как миссис Мерсер стреляет из пистолета в своего хозяина. Истеричная женщина не может в одну секунду превратиться в расчетливую, предусмотрительную убийцу. Слезливые показания миссис Мерсер могли оказаться – скорее всего, так оно и было – клубком лжи, но это не она застрелила Джеймса Эвертона.
   Что ж, похоже, Мерсеры непричастны к убийству. Но братья Эвертон, Берти и Фрэнк, один в Эдинбурге, а другой в Глазго, что насчет них? Ответ на этот вопрос полностью обескураживал и умещался в одно слово – ничего. Эвертоны не давали ни одной зацепки, ни одной. Берти находился в Эдинбурге, а Фрэнк – в Глазго. Это подтверждали адвокат и горничная, которая приносила утренний чай и отвечала на звонки. К их показаниям невозможно придраться. Если бы они в течение долгих лет занимались составлением алиби, вряд ли у них получилось бы придумать что-то более подходящее. Все было бесполезно, совершенно бесполезно. Джеффа посадили в тюрьму, и к тому моменту, когда его срок закончится, он уже будет мертв. И Мэрион тоже будет мертва. И им обоим придется уехать, чтобы попытаться начать новую жизнь в другом месте.
   Хилари вздрогнула. Как это ужасно! Неудивительно, что у Мэрион такой ледяной взгляд. Конечно, Джеффри мог умереть по-настоящему, ему могли вынести смертный приговор. Прочитав свидетельские показания, Хилари задалась вопросом, почему этого не произошло. Было подано коллективное прошение. Люди жалели Мэрион, так как она ждала ребенка, а она решила, будто у присяжных появились сомнения, если они выступили с просьбой о снисхождении для Джеффри. Может, так оно и было. Возможно, они пожалели Мэрион, чей ребенок мог родиться в день казни. А он родился в тот день, когда она узнала о помиловании. Младенец умер. Мэрион находилась на волосок от смерти. А потом она вернулась, словно призрак, который стремится вновь оказаться в том месте, где когда-то был счастлив.
   Хилари снова пронзила дрожь, но в этот раз она испытала отвращение. Как бы ни было тяжело, не следует отчаиваться. Если все время думать о бедах, в конце концов они сломят тебя. Нельзя так себя вести, нужно действовать. Всегда можно что-то придумать, если задаться такой целью. Хилари принялась размышлять и вдруг неожиданно поняла, что еще можно предпринять в деле Эвертона. Она должна отправиться в Патни и отыскать приходящую работницу, которую не вызывали в качестве свидетельницы.
   Она спустилась вниз по дороге и села в автобус точно так же, как это сделал Джеффри Грей вечером 16 июля шестнадцать месяцев назад. Ему понадобилось всего пятнадцать – двадцать минут, чтобы добраться до Солуэй-Лодж, сойти на углу и пройти по узкой Дубовой тропинке прямо к дому. У Хилари дорога заняла около двадцати пяти минут, так как она никогда не бывала там раньше и часто останавливалась, чтобы попросить о помощи. Она решила, что не будет входить через садовую калитку. Вместо этого обошла дом и приблизилась к парадному входу. Здесь она остановилась и взглянула сквозь железную ограду на усыпанную листьями дорогу, над которой нависли мокрые, наполовину обнаженные ветви деревьев. Она не стала входить в сад, это было бессмысленно. Дом заперт, а на изгороди висело объявление о том, что Берти Эвертон желает продать поместье. От дома, в котором совершено убийство, не так-то легко избавиться, но новый хозяин, по-видимому, не терял надежды.
   Хилари прошла мимо досок для объявлений и второй калитки и подошла ко входу в Садбери-Хаус. Садбери-Хаус принадлежал сэру Джону Блейкни. Миссис Томпсон была экономкой сэра Джона Блейкни, и Хилари надеялась узнать у нее полное имя и адрес приходящей работницы, которую не вызывали в суд. Калитка оказалась открыта, поэтому она вошла внутрь и направилась к дому по узкой извилистой дороге. Если Дубовая тропинка действительно выглядела просто тропинкой, то Садбери-Хаус являлся прекрасным загородным домом. Это была мощная квадратная постройка из армированного кирпича, на стенах которой алели побеги дикого винограда, ползущие вверх по солнечной стороне здания.
   Хилари подошла к парадной двери и позвонила. Она подумала, что, пожалуй, следовало бы постучать в заднюю дверь, но решила этого не делать. Если она позволит всему этому сломить себя, так и случится. Она ни с чем не сможет справиться, взращивая в себе комплекс неполноценности и заходя в дом с черного хода.
   Она ждала, пока ей откроют. Все очень просто: она только спросит, нельзя ли увидеть миссис Томпсон, а остальное сделает тот, кто откроет ей дверь. Ей нужно лишь поднять подбородок, крепко прикусить нижнюю губу и убедить себя в том, что нельзя быть такой трусихой.
   Она оказалась права – все было очень просто. Дверь открыл грузный добродушный дворецкий. У него были превосходные манеры, и он не нашел ничего странного в ее желании повидать миссис Томпсон. Он напомнил Хилари о воздушных шарах, которые она так любила в детстве, – розовых, гладких и слегка поскрипывающих, если затянуть их слишком сильно. Поскрипывание, исходившее от дворецкого, объяснялось тяжелой одышкой и туго накрахмаленным воротничком. Он проводил ее в некое подобие столовой и испарился с той же легкостью, что и воздушный шарик. Хилари хотелось надеяться, что он не улетит и не лопнет, а позовет миссис Томпсон. С ее воздушными шариками такое частенько случалось.
   Через пять минут вошла миссис Томпсон. Она выглядела гораздо, гораздо крупнее дворецкого, но при этом вовсе не походила на шарик. Это оказалось самое внушительное человеческое создание, с которым Хилари когда-либо приходилось встречаться. От ее шагов содрогался пол. На ней было черное кашемировое платье с белым воротничком и брошью из оникса, похожей на глаз быка в золотой оправе. Над воротничком свисали складки кожи, а щеки наплывали на шею. Головной убор отсутствовал, а волосы, в которых не наблюдалось и следов седины, тщательно заплетены и уложены в косы. Контраст между этими яркими черными волосами и крупным невыразительным лицом придавал ей весьма решительный вид. Хилари сразу же поняла: перед ней человек, который никогда не меняет своего мнения. Последняя слабая надежда на то, что миссис Томпсон могла солгать во время дознания, улетучилась и превратилась в прах при виде этой впечатляюще солидной женщины. Хилари так растерялась, что, наверное, пришла бы в полное смятение, если бы ею не руководил трезвый расчет. Задыхаясь, она спросила:
   – Миссис Томпсон?
   Миссис Томпсон ответила:
   – Да, мисс.
   – Я хотела узнать… – сказала Хилари и замолчала.
   Тогда миссис Томпсон вновь произнесла: «Да, мисс», – но в этот раз в ее маленьких серых глазах мелькнула тень воспоминания – по крайней мере так показалось Хилари. На щеках у нее вспыхнул яркий румянец. Она начала:
   – Ах, миссис Томпсон, знаю, что вы заняты, и не хочу отвлекать вас понапрасну. Позвольте мне задать всего лишь пару вопросов.
   Миссис Томпсон продолжала стоять с величественным видом. Хилари больше не казалось, что она узнала ее. Лицо экономки снова стало бесстрастным, словно у статуи. Наконец она произнесла:
   – Мне знакомо ваше лицо, но я забыла имя.
   – Хилари Кэрью. Я двоюродная сестра миссис Грей, миссис Джеффри Грей.
   Миссис Томпсон сделала шаг вперед и рукой взялась за ухо.
   – Я очень плохо слышу. Вы не обидитесь, если я попрошу вас говорить громче, мисс?
   – Да, я помню.
   Хилари повысила голос. Прислуга тетушки Эммелин Элиза тоже была туговата на ухо, так что у нее уже имелся такой опыт общения.
   – Так лучше?
   Миссис Томпсон кивнула.
   – Люди уже не говорят громко и отчетливо, как раньше, но теперь все в порядке. Что вы хотели, мисс?
   – Речь пойдет о деле Эвертона. Вы второй человек, который помнит, что встречался со мной в зале суда, где я была только один день. Полагаю, именно там вы меня и видели.
   Миссис Томпсон снова кивнула:
   – Вместе с миссис Грей, бедняжкой.
   – Да, – сказала Хилари. – Ах, миссис Томпсон, он не делал этого, правда не делал.
   Миссис Томпсон покачала головой.
   – Я бы и сама так решила, если бы не увидела его с пистолетом в руке.
   – Он этого не делал, – повторила Хилари убежденно и очень громко. – Но нам нет смысла спорить, я не для этого пришла к вам. Я хотела узнать, знакомы ли вы с приходящей работницей, женщиной, которая раньше помогала миссис Мерсер в Солуэй-Лодж. Ее не было ни на дознании, ни в суде, а мне очень нужно задать ей несколько вопросов.
   Миссис Томпсон не рассмеялась только потому, что была хорошо воспитана и знала правила приличия. И все же казалось, только хорошие манеры позволили ей сдержаться.
   – Миссис Эшли!
   – Это ее имя?
   Миссис Томпсон кивнула.
   – Хорошо, что ее не вызвали как свидетельницу. Никогда не встречала, да и не хотела бы встретить, более жалкое и унылое создание.
   – Вы знаете, где она живет? – поспешно спросила Хилари.
   Миссис Томпсон покачала головой с презрительной усмешкой. Не в ее характере осведомляться о том, где живут такие жалкие женщины, которые в наши дни никому не интересны.
   Хилари побледнела от разочарования.
   – Ах, миссис Томпсон, но мне очень, очень нужно ее найти.
   Миссис Томпсон задумалась.
   – Если бы она могла что-то рассказать, полиция вытянула бы из нее это и вызвала бы как свидетельницу. А она, скорее всего, закатила бы истерику в суде. Я считаю, люди должны научиться контролировать себя, а миссис Эшли этого не умеет. И у меня нет ее адреса, мисс, я слышала о ней только от миссис Мерсер, но вы можете поинтересоваться у зеленщика Смита. Он живет в третьем доме от поворота на Хай-стрит. Это миссис Смит рекомендовала ее миссис Мерсер, когда той понадобилась помощница. Не скажу, что она плохо справлялась с работой, хотя я бы не взяла ее к себе в дом.
   Хилари покинула миссис Томпсон в приподнятом настроении. Миссис Смит скажет ей адрес миссис Эшли, и, возможно, ей удастся выведать какую-нибудь информацию, чтобы помочь Джеффу. Она и не ожидала услышать что-то важное от миссис Томпсон, которая наверняка рассказала все во время допроса и суда. Если ни на что не рассчитывать, тебе не грозит разочарование. Миссис Томпсон была уверена, что это сделал Джеффри, но ведь она не знала Джеффри. Она могла только повторить то, что уже говорила в суде, закончив свою речь фразой: «Я увидела его с пистолетом в руке». Хилари решила не огорчаться и не впадать в уныние.
   Найти лавку зеленщика оказалось несложно. Крепкая и энергичная миссис Смит дала ей адрес миссис Эшли, по всей видимости решив, что ей нужна приходящая работница. «Уверена, мадам, вам понравится миссис Эшли, она прекрасно справляется по дому. Леди, которым я ее рекомендовала, всегда были очень довольны. Пинмэнс-лейн, 10. Вам нужно свернуть за угол, а затем второй поворот налево и третий направо. Заблудиться невозможно. Она наверняка дома. Она заходила около получаса назад по пути домой. Дама, у которой она служит, уехала, и ей приходится только проветривать дом».
   Район Пинмэнс-лейн показался Хилари очень мрачным. Старые развалюхи с крошечными окошками. Она постучала в дверь дома номер 10. Тишина. Она постучала снова. Кто-то стал спускаться по лестнице, и в следующую минуту Хилари услышала шаги и поняла, почему миссис Томпсон отзывалась о миссис Эшли с таким презрением. У нее была медленная, неуверенная, немного шаркающая походка. Должно быть, Джеймс Эвертон испытывал симпатию к неудачницам, так как миссис Мерсер тоже была из их числа. Или же, у Хилари возникла неожиданная догадка, предпочитал руководить безвольными и зависимыми женщинами? Она продолжала размышлять об этом, когда дверь открылась и на пороге появилась миссис Эшли. Она поправила тусклые волосы, упавшие на увядшее лицо, и недоумевающе уставилась на Хилари. Когда-то она была хорошенькой девушкой со светлыми волосами и бледно-голубыми прозрачными глазами. Черты лица – мелкие и правильные, но румянец давно исчез с ее щек, и теперь кожа землистого оттенка стала морщинистой. Ей могло быть как тридцать пять, так и пятьдесят пять. Угадать невозможно.
   Хилари произнесла: «Можно войти?» – и решительно направилась мимо нее в комнату справа. Она поняла, что не дождется приглашения, но нельзя же было обсуждать дело Эвертона во всеуслышание, стоя на пороге, рядом с соседскими домами.
   Комната производила удручающее впечатление. Старый линолеум на полу с выдранными кусками и потрепанными краями, ковер, который выглядел так, будто его подобрали на помойке, и диван со сломанными пружинами и торчащими пучками конского волоса. Рядом стоял деревянный стул с прогнувшейся плетеной спинкой и покрытый видавшей виды красной шерстяной скатертью стол.
   Хилари остановилась возле стола в ожидании, пока миссис Эшли закроет дверь и войдет в комнату.

Глава 9

   Миссис Эшли была перепугана до смерти. Хилари подумала, что никогда в жизни ей не приходилось видеть такого до нелепости испуганного человека. Это выглядело абсурдно, так как на самом деле ей ничто не угрожало. Нет никакой причины трястись от страха, если когда-то вам довелось работать в доме, где произошло убийство, и теперь к вам пришли, чтобы задать несколько безобидных вопросов. Но бедная миссис Эшли по-прежнему стояла с открытым ртом, а в ее глазах трепетал ужас.
   – Я двоюродная сестра миссис Грей, – решительно повторила Хилари.
   Миссис Эшли издала какой-то звук, но его смысл был непонятен.
   Хилари топнула ногой. Сейчас она могла бы перевернуть весь мир.
   – Миссис Джеффри Грей – жена Джеффри Грея. А я ее двоюродная сестра. Я бы хотела задать вам пару вопросов. Миссис Эшли, почему вы так напуганы?
   У миссис Эшли перехватило дыхание и задрожал подбородок. Она прикрыла рот рукой.
   – Я ничего не знаю. И ничего не могу рассказать.
   Хилари старалась сдерживаться. Если она потеряет терпение, все будет испорчено. Тихим голосом, каким разговаривают с выжившими из ума людьми, она сказала:
   – Вам нечего бояться. Я хотела расспросить вас о миссис Мерсер.
   Похоже, ее слова возымели действие. Миссис Эшли убрала руку ото рта, облизнула побледневшие губы и произнесла слабым, задыхающимся голосом:
   – Миссис Мерсер?
   – Да. Вы помогали ей в Солуэй-Лодж, не так ли? Она жаловалась вам на зубную боль в день, когда застрелили мистера Эвертона?
   – Нет, мисс, ничего такого не было.
   Было очевидно, что этот вопрос показался ей легким и не вызвал затруднения.
   – Вы знали, что у нее болит зуб?
   – Нет, мисс, не знала.
   – Вы не знали, что она страдает от зубной боли?
   – Нет, мисс.
   – Наверное, вы часто разговаривали?
   – Иногда она говорила со мной, а иногда нет, – ответила миссис Эшли, – особенно если мистер Мерсер был неподалеку. Но когда мы оказывались вдвоем, она рассказывала, что много лет назад служила в доме у моря. Миссис Мерсер часто вспоминала тот дом. Там жила женщина с маленьким мальчиком, а хозяин дома часто отсутствовал. И еще был младенец, но чаще всего она рассказывала о мальчике.
   Миссис Эшли перевела дыхание. Похоже, разговор на эту тему придал ей уверенности в себе, и она больше не выглядела как загнанная в угол жертва.
   Хилари решила, что пора вернуться от воспоминаний миссис Мерсер к самой миссис Мерсер.
   – Значит, вы не знали, что у нее болит зуб?
   – Нет, мисс.
   Хилари поняла: вопрос о зубной боли исчерпан.
   – В котором часу вы ушли 16 июля?
   На лице миссис Эшли вновь возникло испуганное выражение. Часто моргая от страха, она ответила:
   – Я выпила чаю и ушла как обычно.
   Почему она так изменилась?
   – А в котором часу это было? – спросила Хилари.
   Миссис Эшли открыла и закрыла рот. Она выглядела ужасно, словно пойманная на крючок рыба.
   – В шесть часов, – почти бесшумно выдохнула она.
   – Вы никого не встретили по дороге домой?
   Миссис Эшли покачала головой.
   – Может быть, вы что-то слышали?
   Миссис Эшли еще больше побледнела, у нее забегали глаза, но она снова покачала головой.
   Разозлившись, Хилари сделала шаг вперед и произнесла со всей суровостью, на какую способна двадцатидвухлетняя девушка:
   – Миссис Эшли, ведь вы что-то слышали. Нехорошо с вашей стороны утверждать обратное – я вижу, что это неправда. Если вы не расскажете, мне придется обратиться в полицию.
   Страх полностью овладел миссис Эшли, она задрожала и оперлась на край стола, чтобы не упасть.
   – Я ушла в шесть, клянусь вам.
   Хилари решила не отступать:
   – Но вы ведь вернулись, миссис Эшли. Вернулись?
   Этот вопрос лишил собеседницу последних сил.
   Женщина разрыдалась, рухнув на колени у стола и закрыв лицо руками. Едва шевеля губами, она невнятно залепетала:
   – Я пообещала ей, что никому не скажу, буду молчать. Я дала ей обещание, поклялась никому не говорить. Я сказала полиции, что ушла, как всегда, в шесть. Я не должна отказываться от своих слов. Ведь это правда. Я ушла в это время. Никто больше не задавал мне вопросов, кроме той бедной женщины. И я дала ей клятву, что никому не расскажу. И я буду молчать.
   Хилари почувствовала озноб и замешательство. В комнате были слышны только рыдания миссис Эшли. Она отпустила стол и, согнувшись рядом с одной из покосившихся ножек, раскачивалась из стороны в сторону, захлебываясь от слез.
   – Миссис Эшли, послушайте меня! О чем вы говорите? Кому вы обещали молчать?
   – Я буду молчать, – повторила миссис Эшли, шмыгая носом. – Приходила полиция. Не знаю, как я это выдержала. Но я никому не скажу.
   – Кому вы обещали молчать? Вы должны назвать мне имя.
   Рыдания миссис Эшли усилились.
   – Она была здесь, и я ей рассказала. Она села вот на этот стул и взяла с меня обещание молчать. Пока не родится ребенок. Я обещала, и сдержала слово.
   Она смахнула волосы с лица трясущейся рукой и взглянула с гордостью на Хилари.
   – Я никому не сказала. Только ей. Только миссис Грей.
   Хилари опустилась на растрескавшийся пол, чтобы заглянуть миссис Эшли в глаза.
   – Что вы слышали? – спросила она тихо.
   Миссис Эшли вновь зарыдала. Голос Хилари понизился до шепота:
   – Расскажите, миссис Эшли, расскажите.
   Я должна знать. Теперь это никому не причинит вреда. Джефф в тюрьме. Дело закрыто. Я – двоюродная сестра Мэрион, вы можете мне рассказать. Видите, я же знаю, что вы вернулись. Я должна знать, что произошло.
   Она подняла руку и прикоснулась к запястью женщины.
   – Миссис Эшли, зачем вы вернулись?
   – Я потеряла письмо.
   – Какое письмо?
   – У меня есть сын. Он моряк. Ему семнадцать лет, и это его первый рейс. Он написал мне из Индии. Я взяла письмо, чтобы показать миссис Мерсер. Мы часто говорили о моем сыне. И о том мальчике, которого она так любила, когда служила у первых хозяев. А когда я пришла домой, письма не оказалось, поэтому я вернулась.
   – Что было дальше? – спросила Хилари.
   Миссис Эшли откинула назад прядь светлых волос.
   – Мистер Мерсер сжег бы его или порвал. Он на это способен. Не знает материнского сердца. Он жестокий человек. Мы много раз говорили об этом с миссис Мерсер, когда его не было поблизости. Я не хотела оставлять это до следующего дня и вернулась. Я знала, где обронила его. Мистер Эвертон ушел, и я убирала в кабинете. Вошла миссис Мерсер, я прочитала ей письмо. А потом в спешке засунула его в карман, так как мы услышали шаги мистера Мерсера. Должно быть, оно выскользнуло. Это было рядом со шторами, и я надеялась, что его никто не успел найти. Поэтому я хотела подождать, пока мистер Эвертон пойдет обедать, и направилась к кабинету.
   – Да! – воскликнула Хилари. – Что же дальше?
   Миссис Эшли перестала плакать. Она по-прежнему хлюпала носом и вздыхала, но силы понемногу возвращались к ней.
   – Я подумала, что не стану никому говорить о своем возвращении. В такой теплый вечер окно в кабинете должно быть полностью открыто. Мне оставалось только протянуть руку и забрать письмо, если бы оно было там. А если нет, мне пришлось бы ждать следующего дня, чтобы спросить у миссис Мерсер.
   Она запнулась, задрожала и со страхом посмотрела на Хилари.
   – Я подождала, пока мистер Эвертон уйдет ужинать, и подошла к дому. Но когда мне оставался один или два ярда до окна кабинета, я услышала, как мистер Эвертон закричал, а потом звук выстрела. Я развернулась и убежала.
   Она опять зарыдала.
   – Я никого не видела, и никто не видел меня. Не помню, как я добралась до дома. Ничего не помню.
   Хилари чувствовала себя так, будто кто-то плеснул ей в лицо ледяной воды. Каждый мускул ее тела был напряжен, но внешне она оставалась спокойной. Внутренний голос твердил: «Время, время, когда она услышала выстрел, вот что важно, время, время выстрела». Громко и решительно она задала этот вопрос.
   – В котором часу это было? Во сколько вы слышали выстрел?
   Миссис Эшли перестала дрожать, приоткрыла рот и стала вспоминать.
   – Когда я шла по Уокли-роуд, часы пробили…
   – Да-да?
   – Они пробили восемь часов.
   Хилари издала глубокий радостный вздох. От Уокли-роуд до Солуэй-Лодж всего пять минут ходьбы. То есть Джефф добирается оттуда за пять минут. Женщина способна пройти это расстояние за семь-восемь минут, но такой рохле, как миссис Эшли, понадобятся все десять. Однако если миссис Эшли слышала выстрел в десять минут девятого, значит, стрелял не Джеффри Грей. Джефф не мог оказаться в Солуэй-Лодж раньше четверти девятого, и даже в этом случае ему необходимо было какое-то время, чтобы встретиться и затеять ссору с дядей, если верить свидетельству миссис Мерсер. Дрожащим голосом она произнесла:
   – Значит, вы не могли слышать выстрел позже десяти минут девятого?
   Миссис Эшли присела на корточки и уставилась на Хилари. Уронив руки на колени, она ответила слабым голосом:
   – Нет, мисс, вы правы, это не могло произойти позже.
   У Хилари бешено застучало сердце.
   – Это очевидно. Вы же не могли идти от Уокли-роуд больше десяти минут?
   – Нет, мисс.
   – Значит, в момент выстрела было не больше десяти минут девятого.
   Миссис Эшли открывала и закрывала рот, совсем как рыба. Затем своим тихим кротким голосом она произнесла:
   – Было немногим больше десяти минут девятого.
   – Как же это возможно?
   Она снова облизнула губы.
   – На часах было примерно на десять минут больше, когда я вышла из дома.
   – Куда вышли?
   Миссис Эшли моргнула.
   – Дорога занимает около получаса.
   – Вы хотите сказать, что часы отставали?
   – Примерно на десять минут.
   Сердце Хилари упало. Вся ее радость улетучилась. Неудивительно, что Мэрион попросила эту женщину держать язык за зубами. Если она действительно слышала выстрел в двадцать минут девятого, ее показания означали бы смертный приговор для Джеффа. Она постаралась отогнать от себя образ Мэрион, прекрасной гордой Мэрион, которая на коленях упрашивает эту женщину сохранить тайну и дать Джеффу шанс, один-единственный шанс избежать виселицы. Сжав руки, она спросила:
   – Миссис Эшли, вы уверены, что часы отставали на десять минут?
   – На десять минут, мисс. Я много раз предупреждала об этом миссис Мерсер. «Ваши церковные часы ни на что не годятся, – говорила я ей. – Хорошо, если у вас есть наручные часы, но я-то столько раз попадалась на этот обман». Мне сказали, что теперь они идут верно, но сейчас я не хожу той дорогой и не знаю этого наверняка.
   – Вы слышали еще что-нибудь, кроме выстрела?
   Хилари ужасно боялась задавать этот вопрос, но она должна была это сделать или признать себя трусихой. Она сразу же поняла, что ее страх вполне обоснован. В глазах миссис Эшли мелькнул ужас, и она снова закрыла рот дрожащей рукой. Хилари тоже стало не по себе.
   – Что вы слышали? Вы ведь слышали что-то, я это вижу. Вы слышали голоса?
   Миссис Эшли качнула головой. Хилари решила, что это движение означает: «Да».
   – Вы слышали голоса? Чьи голоса?
   Слова с трудом вылетали из полузакрытого рта, но Хилари услышала ответ.
   – Мистера Эвертона.
   – Вы слышали голос мистера Эвертона? Вы уверены?
   В этот раз движение головой было похоже на судорогу. Если миссис Эшли и была в чем-то уверена, так это в том, что она слышала голос мистера Эвертона.
   – Вы слышали голос того, кто был с ним?
   Еще один кивок, означающий: «Да».
   – Чей это был голос?
   – Не знаю, мисс, клянусь, не знаю. Я и миссис Грей сказала то же самое, когда она приходила и спрашивала меня, бедняжка. Я только могу сказать, что там был еще кто-то и он ругался с мистером Эвертоном.
   Ругался… Хилари будто нож в сердце вонзили. Ужасное свидетельство против Джеффа, еще одно подтверждение показаний миссис Мерсер. И его не станешь считать купленным или состряпанным, ведь эта женщина не преследует никакой выгоды. И она не проболталась. Она пожалела Мэрион и никому ничего не сказала.
   Хилари перевела дыхание и заставила себя спросить:
   – Вы слышали, о чем говорил другой человек?
   – Нет, мисс.
   – Но вы узнали голос мистера Эвертона?
   – Да, мисс.
   – И вы слышали, что он сказал? – Хилари давила на миссис Эшли.
   – Да, мисс.
   Ее голос вновь перешел на рыдания, а из глаз хлынули слезы.
   Хилари удивляло обилие слез, но при этом она оставалась спокойной в пугающем ожидании ответа на вопрос, что сказал мистер Эвертон. Она услышала собственный шепот:
   – Что же он сказал? Вы должны сообщить мне, что вы слышали.
   И тогда миссис Эшли, закрыв лицо руками, простонала:
   – Он сказал, ах, мисс, он сказал: «Мой родной племянник!» Вот что я слышала, мисс. «Мой родной племянник!» А потом выстрел, и я убежала, спасая свою жизнь, вот и все. Я пообещала бедняжке миссис Грей, я поклялась, что никому не скажу.
   Хилари ощутила внутри ледяную пустоту.
   – Теперь это не важно, – ответила она. – Дело закрыто.

Глава 10

   Хилари плелась по Пинмэнс-лейн, и на душе у нее было тяжелее, чем прежде. Бедная Мэрион, бедная, бедная Мэрион. Она пришла сюда, лелея искру надежды, как и Хилари, но услышала те же ужасные слова, что и она сегодня. Однако для Мэрион это было гораздо мучительнее, невероятно, ужасно мучительно. Ей не нужно знать о поездке Хилари. Она должна и дальше верить, что миссис Эшли никому не рассказала о случившемся, так как ее показания стали бы смертным приговором для Джеффри.
   Она завернула за угол Пинмэнс-лейн и направилась обратно той же дорогой, которой пришла сюда. Разве лучше сохранить жизнь человеку, на долгие годы засадив его в тюрьму, где его ждет медленное, мучительное умирание? Может быть, смертный приговор стал бы облегчением, облегчением для Джеффа и для Мэрион тоже? Она гнала от себя эту мысль. Смерть не решение проблемы. Она вздрогнула и вернулась к реальности.
   Должно быть, она свернула не туда. Сейчас она находилась на совершенно незнакомой улице. Конечно, она помнила не все улицы, где ей случалось бывать, но эту она точно никогда не видела. Маленькие, недавно построенные дома с незавершенной отделкой. Соседние дома имели общую стену, но одно здание была выкрашено в бледно-зеленый цвет, а другое – в желто-коричневый. Красные занавески в окне жильцов одного дома контрастировали с ярко-голубой парадной дверью соседей, а черепица на крышах имела разную форму и расцветку. Вся улица состояла из ярких новостроек, похожих на только что распакованные и выставленные в ряд рождественские игрушки.
   Как раз в тот момент, когда ей в голову пришло это сравнение, она услышала позади себя шаги и поняла: кто-то уже давно преследует ее. Эти шаги появились сразу же после того, как она свернула с Пинмэнс-лейн. Да, вероятно, это началось именно тогда, но она не придала этому значения. Теперь она стала прислушиваться и немного ускорила шаг. Шаги сзади не отставали. Обернувшись, она увидела мужчину в плаще от «Берберри» и коричневой фетровой шляпе. На нем был толстый коричневый шарф, тщательно обмотанный вокруг шеи. Между полями шляпы и шарфом виднелись правильные черты лица, чисто выбритая кожа над верхней губой и светлые глаза. Она быстро отвернулась, но слишком поздно. Он снял шляпу и подошел к ней:
   – Извините, мисс Кэрью.
   Звук собственного имени испугал ее настолько, что она сразу же забыла обо всех правилах. Если с вами заговаривают на улице, просто продолжайте двигаться, как если бы ваших собеседников не существовало. Лучше всего сохранять ледяное выражение лица и ни в коем случае не поддаваться испугу или смущению. У Хилари моментально все это вылетело из головы. На щеках вспыхнул яркий румянец, и она ответила:
   – Что вам нужно? Мы не знакомы.
   – Нет, мисс, извините, но я хотел бы перемолвиться с вами словечком. Мы ехали вместе в поезде вчера, и я сразу же узнал вас, но вы, разумеется, не обратили на меня внимания, потому что едва ли разглядели.
   У него были манеры прислуги высшего ранга, воспитанного и почтительного. А его «мисс» звучало обнадеживающе.
   Хилари переспросила:
   – В поезде? Вы говорите о вчерашнем дне?
   – Да, мисс. Мы ехали в поезде вместе с вами, я и моя жена. Вчера, в поезде на Ледлингтон. Не думаю, что вы помните меня, так как я довольно долго отсутствовал в купе, но, возможно, вы запомнили мою жену.
   – С какой стати? – спросила Хилари, с недоумением взглянув на него. Ее яркие прозрачные глаза казались по-детски наивными.
   Мужчина посмотрел мимо нее.
   – Что ж, мисс, две женщины наедине в вагоне поезда; мне показалось, вам удалось побеседовать.
   Сердце Хилари забилось быстрее. Мерсер, это Мерсер. Он думал, что она разговаривала с миссис Мерсер в поезде и та о чем-то рассказала ей. Она сомневалась, что он узнал ее вчера. Хотя и мог бы ее вспомнить. Миссис Мерсер узнала, и миссис Томпсон тоже, но пока Мерсер находился в купе, она сидела, уставившись в окно, а после его возвращения вышла в коридор и стояла там, пока не сошла в Ледлингтоне. Он посторонился, чтобы дать ей пройти, и в этот момент мог узнать, но она уверена: этого не произошло. Если бы он узнал ее и захотел о чем-нибудь спросить, то, наверное, вышел бы в коридор. Нет, он вытянул ее имя у своей несчастной, забитой жены после их встречи и теперь хотел знать, о чем они говорили. Она могла только догадываться, как ему удалось найти ее. Размышляя об этом по прошествии времени, она предположила, что он, видимо, находился в Солуэй-Лодж по какому-либо делу, касающемуся его самого или Берти Эвертона. Вполне вероятно, он видел, как она заглядывала через ворота, или следил за ней от самого дома. От этих подозрений у нее по спине поползли мурашки. Чтобы избежать паузы, она быстро ответила:
   – Ах да, мы поговорили немного.
   – Извините, мисс, надеюсь, жена не причинила вам лишних хлопот. Обычно она довольно молчаливая, иначе я не оставил бы ее наедине с незнакомым человеком. Но, вернувшись в купе, я заметил, что она вышла из равновесия. А увидев сегодня, как вы заворачиваете за угол, я решил взять на себя смелость и извиниться, если она позволила себе сказать или сделать что-то оскорбительное. Обычно она ведет себя тихо, бедняжка, но в тот раз я видел, как она разволновалась. Мне не хочется думать, что она могла обидеть молодую леди, имеющую отношение к дому, где мы служили.
   Хилари вновь взглянула на него. Весьма уверенный в себе, обходительный мужчина, но ей не понравились его глаза. Неопределенного цвета, они пристально глядели на собеседника без тени эмоций. Она вспомнила, как миссис Мерсер плакала в поезде, и подумала: мужчина с такими глазами может запросто ударить женщину. Наконец она спросила:
   – Вы служили у мистера Эвертона в Солуэй-Лодж?
   – Да. Очень печальный случай, мисс.
   Они шли рядом мимо ярких игрушечных домиков. Хилари подумала: «Я бы предпочла жить в одном из этих домов, чем под сенью тех мокрых деревьев в Солуэй-Лодж». Все вокруг чистое и новое. В этих домах еще не поселились ошибки, безрассудства, преступления, любовные интрижки и ненависть. Крошечные веселые комнатки. Крошечный милый садик, где они с Генри могли бы любоваться своими великолепными бархотками, кентерберийскими колокольчиками и тунбергиями.
   Но теперь у них с Генри никогда не будет своего дома. Слова Мерсера слабым эхом прозвенели у нее в голове: «Очень печальный случай».
   Она дважды моргнула и ответила:
   – Вы правы.
   – Очень печально. У моей жены не все в порядке с головой, и она никак не может забыть о случившемся, мисс. Мне очень жаль, если она причинила вам беспокойство.
   – Нет, она не побеспокоила меня. – Ее голос звучал отстраненно, она пыталась вспомнить, как миссис Мерсер произнесла: «Ах, мисс, если бы вы только знали». Эти слова не давали ей покоя. Если бы она только знала – что? Что именно она должна была узнать?
   Она не заметила, как Мерсер пристально взглянул на нее и быстро отвел взгляд, но его голос пробивался сквозь ее размышления.
   – У нее плохое здоровье, мисс. Мне неудобно об этом говорить. Это мешает ей здраво рассуждать об этом деле, она выходит из равновесия и сама не понимает, что делает.
   – Мне жаль, – ответила Хилари. Она пыталась вспомнить, о чем еще говорила миссис Мерсер.
   «Я хотела встретиться с ней». С ней – это с Мэрион, с бедняжкой Мэрион во время судебного процесса. «Мисс, если раньше во всем, что я говорила, не было ни слова правды, то теперь я не лгу. Я хотела с ней встретиться. Я ускользнула от него и вышла из здания суда».
   Мерсер продолжал:
   – Значит, она не сказала ничего из того, о чем не следовало говорить, мисс?
   – Нет, – ответила Хилари довольно рассеянно. Она не осознавала, что говорит. Она думала о том, почему миссис Мерсер старалась ускользнуть от мужа во время судебного процесса над Джеффом, которого обвиняли в убийстве, а миссис Мерсер выступала в качестве главной свидетельницы обвинения. Миссис Мерсер пыталась встретиться с Мэрион, но безуспешно. «Мисс, если раньше во всем, что я говорила, не было ни слова правды, то теперь я не лгу. Я хотела с ней встретиться». В ее памяти всплыли нотки ужаса, сквозившие в голосе миссис Мерсер, и пристальный взгляд ее прозрачных испуганных глаз, когда она прошептала: «Если бы только она встретилась со мной», – а потом: «Она не встретилась со мной. Отдыхает – вот что мне сказали. А потом он вернулся, и у меня больше не оказалось такой возможности. Он об этом позаботился». Тогда она не обратила внимания на эти слова. Но теперь они приобрели для нее смысл. О чем хотела рассказать миссис Мерсер? Что изменилось бы, если бы бедняжку Мэрион не уговорили немного отдохнуть?
   Мерсер продолжал что-то говорить, но она не слушала его. Наконец она перестала думать о той встрече в поезде и повернулась к нему с неожиданной решимостью:
   – Вы были свидетелем на судебном процессе против мистера Грея, вы оба выступали как свидетели?
   Он опустил глаза.
   – Да, мисс. Это было очень нелегко для меня и для миссис Мерсер. Миссис Мерсер так и не оправилась после того случая.
   – Вы верите, что мистер Грей совершил это преступление?
   Этот вопрос сорвался с губ Хилари совершенно неожиданно.
   Мерсер взглянул на мостовую. В его голосе звучал вежливый упрек:
   – Так решили присяжные, мисс. Мы с миссис Мерсер только выполняли свой долг.
   Что-то внутри Хилари взорвалось с такой силой, что она почти полностью утратила самоконтроль. Она почувствовала дикое, непреодолимое желание расцарапать Мерсеру его холеное лицо и обвинить во лжи. К счастью, «почти» не означает «полностью». Молодая воспитанная девушка не станет бить дворецкого на улице, это просто не принято. Ее бросало то в жар, то в холод, и она немного ускорила шаг. Новая дорога сменилась старой, впереди уже был слышен шум оживленной улицы. Больше всего ей хотелось сесть в автобус и навсегда забыть о Патни и чете Мерсер.
   Он по-прежнему шел рядом, продолжая говорить о своей жене.
   – Не стоит ворошить старое, это только принесет неприятности всем, кто в этом замешан. Я не раз говорил об этом миссис Мерсер, но поскольку у нее нелады с головой – доктора говорят, что от нервов, – она продолжает твердить о данном деле и винит себя за то, что ей пришлось давать показания. Но я предупредил ее: «Ты обязана рассказать все, что знаешь, и не твоя вина, если это кому-то навредит. Ты не можешь солгать под присягой в зале суда, просто не можешь. Ты должна рассказать все, что видела и слышала, а остальное решать присяжным и судье». Но она продолжает твердить о случившемся, и я не знаю, что с ней делать. Я рад, что она не доставила вам беспокойства, мисс. Хотя уверен: вы отнеслись бы с пониманием к бедняжке, у которой не все в порядке с головой.
   – Разумеется, – ответила Хилари.
   Спасительная улица была совсем близко. Хилари шла быстрее и быстрее. Мерсер по меньшей мере раз шесть упомянул о душевном расстройстве своей жены. По-видимому, он очень хотел, чтобы она в это поверила. Интересно почему. И вдруг ей показалось, что она знает. Она решила, что, если он скажет об этом еще раз, она просто закричит.
   Они вышли на Хай-стрит, и Хилари облегченно вздохнула.
   – Всего хорошего, – сказала она. – Я поеду на автобусе.
   Она так и поступила.

Глава 11

   Хилари ехала в автобусе и продолжала размышлять. Она думала о Мерсерах. Сомнения одолевали ее. Возможно, миссис Мерсер не в себе, а может быть, и нет. Мерсер уж слишком старался убедить ее в том, что у его жены не все в порядке с головой. Он повторял это каждые пять минут. Нечто похожее есть у Шекспира: «Похоже, леди возражает слишком сильно». Вот так же и мистер Мерсер вел себя в отношении миссис Мерсер: говорил об этом слишком много, и у вас невольно возникало ощущение, что он чересчур усердствует. «Трех раз достаточно, чтобы тебе поверили» – так сказал Льюис Кэрролл в «Охоте на снарка». Альфред Мерсер следовал этому совету. Если он станет постоянно всем рассказывать, будто миссис Мерсер тронулась головой, в конце концов ему поверят и, как бы ни разворачивались события дальше, никто не будет обращать внимания на ее слова.
   В череду этих важных размышлений вдруг вклинились дурацкие стишки:

     Если б у меня был муж, как у миссис Мерсер,
     Я б хотела, чтоб служил он стюардом в море,
     Чтоб не жили мы бок о бок вместе,
     Чтобы плавал он на морском просторе.

   Она испытывала беспричинную неприязнь к Мерсеру. Но это не означает, что он говорит неправду. Можно не любить человека, но при этом не сомневаться в его честности. Подумав, Хилари решила постараться быть беспристрастной. Возможно, Мерсер говорит правду и у миссис Мерсер проблемы с головой, но, с другой стороны, может статься, он лжет, а миссис Мерсер всего лишь жертва, неудачница, напуганная бедная женщина, которая обладает какой-то информацией. Если есть хотя бы один шанс на тысячу, что это на самом деле так, необходимо действовать.
   Хилари принялась обдумывать свои дальнейшие действия. Мерсеры вышли из поезда в Ледлингтоне. Конечно, она может отправиться в Ледлингтон и попытаться отыскать миссис Мерсер, но она понятия не имела, как вести поиск незнакомого человека в незнакомом месте. Ей нужен тот, с кем она могла бы посоветоваться. Как можно принимать важные решения в одиночку? В такие минуты рядом обязательно должен быть человек, который в ответ на ваши соображения произнесет громкое и внушительное «чепуха», а затем, устроившись на каминном коврике, начнет цитировать законы, сохраняя беспристрастность ко всем доводам и возражениям. На это был способен только Генри. Но она, скорее всего, никогда его не увидит. Вздохнув, Хилари стала смотреть в окно автобуса. В мире слишком много страданий. Она даже и вообразить себе не могла, что когда-нибудь затоскует по Генри и его формулировкам законов. Но какой толк думать о Генри, если они больше не встретятся и она не сможет спросить у него совета.
   Хилари вздрогнула и выпрямилась. А что мешает ей спросить совета у Генри? Они же были друзьями. Они собирались пожениться и даже обручились, а потом поняли: женитьба не входит в их планы, – и разорвали помолвку. Если следовать логике, следующим шагом могло быть возвращение к дружбе. Очень глупо навсегда отказываться от общения с мужчиной только потому, что раздумала выходить за него замуж.
   Часто вздыхая и стараясь оставаться невозмутимой, Хилари решила поехать к Генри и посоветоваться с ним. Ей просто необходимо поговорить с кем-нибудь, но она не может взвалить это на Мэрион. Она попытается вести себя спокойно и дружелюбно. Во время их последней ссоры ее лицо побагровело от гнева. Она топала ногами и почти кричала на Генри. Но это потому, что он все время говорил сам, не давая ей вставить ни единого словечка. Будет разумно показать ему, как она умеет себя вести: сдержанно и достойно, вежливо, но равнодушно и учтиво.
   Она вышла из автобуса, чтобы пройтись пешком. Предстояло встретиться с Генри, хотя всего полчаса назад ей казалось: она его больше никогда не увидит. Она посмотрела на часы: половина первого. А если Генри ушел на ленч? Наверно, так оно и есть. «Я ведь могу встретиться с ним в другой раз, не так ли?» Хилари почувствовала на сердце такую тяжесть, будто на нее взвалили непосильную ношу. Легче смириться с мыслью, что они с Генри больше никогда не встретятся, чем не застать его как раз в тот момент, когда ей так нужно поговорить с ним. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет на месте!»
   Она свернула за угол и на другой стороне оживленной Фулем-роуд увидела магазин Генри, который тот унаследовал от своего крестного отца, хотя до сих пор не решил, что будет делать с ним дальше. Сердце Хилари громко застучало, ведь они с Генри собирались после свадьбы жить вместе в квартире над магазином. Возможно, Фулем-роуд не похожа на Эдем, но в сознании многих людей она ассоциируется с романтикой. Здесь Генри впервые поцеловал Хилари и спросил, будет ли она жить с ним в квартире над магазином. И Хилари тоже поцеловала его и ответила согласием. В ту минуту шумная многолюдная улица превратилась в их собственный маленький рай.
   Хилари еще раз повторила, что она совершенно спокойна и невозмутима. Она перешла дорогу и взглянула на вывеску: «Генри Юстатиус. Антиквариат». Ей пришлось задержаться у витрины, так как с коленями стало твориться нечто странное. Должно быть, они не подозревали о ее внутреннем спокойствии. Они тряслись. Не может же она предстать перед Генри с трясущимися коленями. Она старательно разглядывала витрину и вдруг заметила, что ковер Ферагхан, который они собирались положить у себя в столовой, исчез. Раньше он висел на левой стене, и они все время шутили: Генри говорил, что, если какой-нибудь покупатель спросит цену, он назовет тысячу фунтов стерлингов, а она утверждала, что у него не хватит на это духу. У нее предательски заныло сердце. Ковра больше нет. Это был ковер для их столовой, а теперь его больше нет. Генри продал его какой-нибудь другой счастливой паре. Она ощутила себя одинокой, ограбленной и бездомной. Это был ее ковер для столовой, а Генри его украл.
   Впервые она по-настоящему поняла, что между ними все кончено. Ей казалось невозможным войти в магазин, встретиться с Генри и при этом оставаться спокойной и безучастной. Но и вернуться на другую сторону Фулем-роуд она тоже не могла. И пока рассматривала в витрине мозаичный стол с красными и белыми шахматными фигурами, комод времен королевы Анны и набор испанских стульев с высокими спинками, она заметила какое-то движение в темном углу, где за позолоченной кожаной ширмой находилась потайная дверь. Оттуда вышел Генри с мужчиной.
   Хилари захотелось убежать, но ноги будто приросли к земле. Она не осмеливалась взглянуть на Генри и поэтому смотрела на другого мужчину. Он казался ниже Генри, но это только казалось. Человек был среднего роста и сложения, стройный, бледный, с неправильными чертами лица, зеленовато-коричневыми глазами и длинными, небрежно уложенными рыжими волосами. Мягкий шейный платок свисал в виде банта, какой редко увидишь в наши дни. Костюм у него тоже оказался необычного, карикатурного покроя. Синевато-серый костюм и розовато-лиловый бант. Хилари подумала, что никогда раньше не встречала человека с розовато-лиловым бантом, который совершенно не сочетался с его рыжими волосами, но зато подходил к цвету носового платка. Она принялась рассматривать его только потому, что не хотела смотреть на Генри, но неожиданно он полностью завладел ее вниманием. Это был Берти Эвертон. Она встречалась с ним один лишь раз, во время суда над Джеффом, но он относился к тем людям, кого, однажды увидев, невозможно забыть. Ни у кого в мире больше не было таких волос.
   Генри что-то говорил, когда они вошли в магазин. Он указал на высокий бело-голубой кувшин, и оба мужчины повернулись, чтобы рассмотреть его. Хилари быстро оглядела их. Мельком взглянув на Берти Эвертона, она остановилась на Генри. Он рассказывал с воодушевлением – формулировал закон, решила Хилари, – но выглядел бледным, намного бледнее, чем в тот день, когда она видела его в последний раз, не считая вчерашней мимолетной встречи на вокзале. Конечно, во время их последнего разговора, именно разговора, они ссорились, а гнев всегда заставляет человека краснеть. Он казался бледным, и его речь, обращенная к Берти Эвертону, забавляла своей мрачной выразительностью. Она подумала: речь, вероятно, идет о кувшине, и Берти наверняка знает о нем гораздо больше, чем Генри. Интересно, известно ли ему, что Берти коллекционер. Сначала ей захотелось, чтобы он этого не знал и попал впросак из-за своего раздутого самомнения, но потом ее захлестнуло раскаяние, и она поняла, как ей будет больно, если Генри окажется в дураках. Ее ноги оторвались от тротуара; сама не зная, что делает, она толкнула стеклянную дверь магазина и вошла.
   Генри стоял спиной к ней. Он не повернулся. В этот момент он как раз заканчивал пересказывать замечательный текст, который нашел в одной из книг по керамике своего крестного и тщательно заучил наизусть. Он мог привести в восторг кого угодно, кроме настоящего коллекционера, который, возможно, тоже читал эту книгу и мог заподозрить хозяина магазина в простом цитировании ее по памяти.
   Когда Генри закончил пересказ очередного абзаца, Берти Эвертон произнес: «Ах, достаточно» – и сделал шаг по направлению к двери. В эту минуту Генри повернулся и увидел Хилари. Он довольно бесцеремонно выпроводил Берти. Дверь закрылась. Рыжеволосый молодой человек надел мягкую черную шляпу, украдкой взглянул на девушку, которая восхищалась великолепным набором шахматных фигур из слоновой кости, и исчез из виду.
   Широкой, решительной поступью Генри приблизился с другой стороны к мозаичному столику, на котором стояли шахматные фигуры, и громким дрожащим голосом произнес:
   – Привет, Хилари!
   Хилари уронила белую королеву и прислонилась к высоким напольным часам, которые предательски закачались. Наступила пауза.
   Люди по-разному выражают свои эмоции. Генри мрачно уставился на Хилари, и она почувствовала, что не в состоянии выдержать этот взгляд. Если он и дальше будет так на нее смотреть, она либо рассмеется, либо расплачется, а ей не хотелось делать ни того ни другого. Она желала выглядеть спокойной, невозмутимой, учтивой и отстраненно вежливой. Ей нужно было продемонстрировать такт, самообладание и умение себя вести. И вот теперь она стояла тут, прислонившись к напольным часам и роняя шахматные фигуры. Но что еще хуже, и она, и Генри оказались на виду у любого, кто спускался по Фулем-роуд в этой части улицы. На ее щеках бушевал пожар. Если Генри и дальше собирается так стоять, не говоря ни слова, ей придется действовать самой, хотя и непонятно как.
   Генри нарушил тишину, спросив с мрачной учтивостью:
   – Я могу что-то для тебя сделать?
   Что за чушь он опять сморозил! Она взглянула на него и, сверкнув глазами, ответила:
   – Не глупи, Генри. Конечно, можешь!
   Генри поднял брови. Как это скучно!
   – Что именно?
   – Мне нужно с тобой поговорить. Но не здесь. Пойдем в кабинет.
   Хилари почувствовала себя лучше. Ее колени по-прежнему дрожали, и у нее не получалось выглядеть совершенно холодной и равнодушной, но по крайней мере ей удалось сделать так, чтобы они с Генри убрались подальше от окна, где воплощали собой живую картину «Магазинный воришка задержан с поличным».
   Без лишних слов они зашли за ширму и, пройдя по длинному темному коридору, оказались в квартире, которая служила конторой для старого мистера Генри Юстатиуса. Теперь, разумеется, это был кабинет капитана Генри Каннингема, и здесь стало гораздо опрятнее, чем во времена его крестного. Генри Юстатиус вел обширную переписку с коллекционерами антиквариата по всему миру. Их письма лежали на столе, стульях и полу, а его ответы, написанные мелким витиеватым почерком, часто задерживались, растворяясь в царившем вокруг беспорядке. Наверно, рано или поздно они все-таки доходили до своих адресатов благодаря помощнице Генри Юстатиуса, которая хорошо знала его почерк. Она никогда не рылась в остальных бумагах, но если ей попадался листок с витиеватыми письменами, она поднимала его и клала на край стола, где его было невозможно не заметить. Корреспонденция Генри Каннингема стала намного скромнее. Он складывал непрочитанные письма в один ящик, а прочитанные – в другой и, написав ответ, сразу же относил на почту.

Глава 12

   Хилари примостилась на ручке большого, обтянутого кожей кресла. Ей очень хотелось сесть, но это поставило бы ее в неловкое положение, так как Генри оставался стоять. Он прислонился к каминной полке и молча смотрел куда-то поверх ее головы. Ужасно! Когда нужно, Генри невозможно было заставить замолчать, он только повышал голос и продолжал излагать свою точку зрения. А теперь, когда ему следовало бы хоть что-нибудь сказать, он стойко хранил молчание и смотрел куда-то вдаль. Задыхаясь, она произнесла:
   – Перестань!
   Генри взглянул на нее, но сразу же отвел глаза. «Как будто на моем месте противный черный таракан!» – подумала про себя Хилари.
   Он произнес: «Прошу прощения?» – и Хилари вскочила с кресла, забыв о трясущихся коленях.
   – Генри, я не стану разговаривать с тобой в подобном тоне! Мне действительно нужно обсудить с тобой кое-что, но если ты будешь вести себя как вежливый незнакомец с вышколенными манерами, я ухожу!
   Генри по-прежнему избегал смотреть на нее. Чуть слышно он ответил, что не собирается выглядеть как вежливый незнакомец, но внутренний бесенок Хилари, хихикнув, пропел веселую песенку:

     Генри никогда не бывает слишком учтивым,
     Но когда он учтив, он выглядит страшно спесивым.

   Однако тут он вновь спросил, чем он может ей помочь, и она почувствовала, как на глазах закипают слезы. Неожиданно для себя она выпалила:
   – Ничем. Я ухожу.
   Но Генри первым оказался у двери. Он закрыл выход спиной и сказал:
   – Ты не можешь уйти.
   – Я не хочу уходить, я хочу поговорить. Но я не смогу, если ты не начнешь вести себя разумно.
   – Я готов, – ответил Генри.
   – Тогда иди сюда и садись рядом. Мне действительно нужно сказать тебе кое-что, но у меня вряд ли это получится, если ты будешь находиться на одиннадцать футов выше меня.
   Он опустился во второе кожаное кресло. Они находились так близко друг к другу, что, если бы она сидела в кресле, а не на ручке, их колени соприкоснулись бы. Теперь у нее оказалось незначительное преимущество, так как со своего места она смотрела на него сверху вниз, а он был вынужден задирать голову. Ее полностью устраивало такое положение, но она сомневалась, что это надолго. Даже сейчас Генри не смотрел на нее. А если он не притворяется, если действительно больше не хочет ее видеть… Эта мысль удручала ее.
   Внезапно она пожалела, что пришла. И в эту минуту Генри спросил довольно резко:
   – Что-нибудь случилось?
   Хилари захлестнула волна нежности. Генри вел себя так, когда его что-то беспокоило, а если он действительно за нее тревожится, значит, все будет в порядке.
   Кивнув, она ответила:
   – Об этом я и хотела поговорить. Кое-что произошло, но я не могу рассказать об этом Мэрион, это огорчит ее. Мне необходимо поговорить с кем-нибудь, так как это очень, очень, очень важно. Я подумала, что мы… мы… ну, мы же были друзьями. И я решила поговорить с тобой, ты посоветуешь, как быть дальше.
   Вот оно! Генри должно это понравиться, его приводили в восторг мягкость и женственность. По крайней мере так он утверждал на словах, но на деле ему могло это быстро наскучить.

     Генри был бы не прочь жениться на тихоне,
     Если б жену он мог менять в каждом сезоне.

   Генри немного оживился.
   – Расскажи мне обо всем. Чем ты занималась?
   – Ничем. – Хилари грустно покачала головой. – Я совершенно случайно ошиблась поездом, но в этом не было моей вины. Я… я увидела одного человека, который… который напугал меня, поэтому по ошибке села в поезд до Ледлингтона и только потом поняла это.
   – Кто-то напугал тебя? Как?
   – Разглядывая меня. Молодая чувствительная девушка теряется, когда на нее начинают глазеть в общественном месте.
   Во взгляде Генри появилось подозрение.
   – О чем ты?
   – О тебе, – ответила Хилари, запнувшись и едва удержавшись от того, чтобы добавить «дорогой». – Ты понятия не имеешь, как смотрел на меня. По крайней мере я на это надеюсь, так как будет гораздо хуже, если ты сделал это специально. Но я совершенно растерялась, а когда пришла в себя, поняла, что сижу в пустом вагоне поезда на Ледлингтон вместе с миссис Мерсер, которая в истерическом припадке стала хватать меня за юбку и рассказывать странные вещи. Только я не узнала ее, иначе заставила бы признаться во всем, что ей известно.
   – Миссис Мерсер? – спросил Генри. Голос его звучал по-настоящему странно.
   Хилари кивнула.
   – Альфред Мерсер и миссис Мерсер. Ты, наверно, не помнишь, ты ведь уехал в Египет до окончания суда, суда над Джеффом, дело Эвертона. Мерсеры – супружеская чета, служившая у Эвертона. Они были главными свидетелями обвинения. Из-за показаний миссис Мерсер Джеффа чуть не повесили. А в поезде она узнала меня, начала плакать и говорить невероятные вещи.
   – Какие вещи, Хилари? – Генри уже не выглядел таким надутым и обиженным. В его голосе сквозило любопытство, а в словах чувствовалось нетерпение.
   – Речь шла о Мэрион и суде. Миссис Мерсер все время задыхалась и плакала, пытаясь рассказать мне удивительную историю о том, как она хотела встретиться с Мэрион во время судебного процесса. Она говорила, что приходила к ней домой, чтобы увидеться. Буквально: «Мисс, если во всем, что я раньше говорила, не было ни слова правды, то теперь я не лгу. Я хотела с ней встретиться». И она призналась, что сбежала от мужа. А потом добавила зловещим шепотом нечто вроде: «Если бы она только встретилась со мной». Но они не встретились, так как Мэрион отдыхала. Бедняжка Мэрион тогда была совершенно измучена, и к ней никого не пускали, но миссис Мерсер ужасно расстроилась из-за этого. А потом вернулся ее муж, и такого случая больше не представилось. Она сказала, что муж об этом позаботился.
   Генри впервые смотрел ей прямо в глаза.
   – Это на самом деле была миссис Мерсер?
   – О да. Мэрион показала мне фотографию, и я сразу же узнала ее. Это определенно была миссис Мерсер.
   – Как она выглядела?
   – Ты хочешь, чтобы я тебе описала ее?
   – Нет-нет. Я хочу знать, какой она тебе показалась. Ты сказала, у нее была истерика. Она отдавала отчет в своих словах?
   – О да, я думаю. Да, я уверена, полностью отдавала. Когда я упомянула об истерике, я не имела в виду, что она кричала на весь вагон. Но она была очень сильно расстроена, понимаешь? Плакала, задыхалась и все время дрожала. Она несколько раз пыталась собраться и взять себя в руки, но потом все начиналось заново.
   – Она располагает какой-то информацией, – медленно произнес Генри, а затем выразительно добавил: – Ты же не думаешь, что она не в своем уме, не так ли?
   – Нет-нет, не думаю. Уже не думаю. Я сомневалась вначале из-за того, как она подсела ко мне, заливаясь слезами, и стала твердить, что узнала меня и нечто вроде «Слава богу, он не узнал вас» и «Он ни за что бы не ушел, если бы узнал вас».
   – Он?
   – Мерсер. Он вышел в коридор. Я… я смотрела в окно, а когда повернулась, увидела, как мужчина встал и вышел из купе. Я приходила в себя, понимаешь, после твоего взгляда на платформе и не замечала, что происходит в купе. А когда взяла себя в руки и обернулась, увидела, как в коридор выходит мужчина, а женщина пристально меня разглядывает. Пару минут мне казалось, что она сумасшедшая.
   – Почему?
   – Почему я решила так вначале или почему передумала потом?
   – И то и другое.
   – Ну, сначала я решила, что она не в себе, так как, разглядывая меня, она повторяла: «Слава богу». Любой бы так решил. Но потом поняла: она действительно меня знает, поскольку видела нас с Мэрион в суде. Она была взволнована и возбуждена из-за того, что переживала за Мэрион и не могла забыть об этой истории. Вот тогда я и убедилась, что она не сумасшедшая. Такие люди быстро теряют самообладание, если кто-то из близких попадает в беду. Именно так я и предположила. Но когда узнала, кто она на самом деле, я стала вспоминать все те странности, о которых она говорила, и заинтересовалась.
   – Тебе стало интересно, в уме она или нет?
   – Нет, мне стало интересно, что она скрывает.
   Генри подался вперед, положив локти на колени и опершись подбородком на ладони.
   – Но ведь ты сама сказала: ее показания чуть было не отправили Джеффа на виселицу.
   – Это так. Ты знаешь, она была наверху и разбирала постель мистера Эвертона. Она поклялась, что, спустившись вниз, услышала голоса в кабинете и подумала, будто там происходит ссора. Она испугалась и подошла ближе к двери, чтобы послушать. Узнав голос Джеффри, она успокоилась, но когда собралась уходить, прогремел выстрел, она закричала, и из буфетной прибежал Мерсер, который чистил там серебро. Дверь кабинета оказалась заперта изнутри, и на их стук открыл Джефф с пистолетом в руке. Это отвратительная история, Генри.
   – А что говорит Грей?
   – Дядя позвонил ему в восемь и попросил немедленно приехать к нему. Он был очень расстроен. Джефф поехал и должен был оказаться на месте между четвертью и двадцатью минутами девятого. По его словам, когда он вошел в кабинет через открытую стеклянную дверь, дядя лежал на письменном столе, а пистолет валялся на полу напротив окна. Он поднял его, а потом услышал крик в гостиной и стук в дверь. Он понял, что дверь заперта, и открыл ее, чтобы впустить Мерсеров. На ручке двери и на пистолете остались только его отпечатки пальцев.
   – Я помню, – ответил Генри, а затем задал вопрос, от которого воздерживался на протяжении всех шести месяцев их помолвки: – Это вполне убедительное доказательство. Что заставляет тебя думать, будто он не совершал этого убийства?
   Хилари вспыхнула. Она всплеснула руками и отчаянно произнесла:
   – Он не убивал, не убивал! Он просто не смог бы! Понимаешь, я знаю Джеффа.
   Генри почувствовал, как внутри что-то откликнулось на такое проявление непоколебимой веры. Словно затрубили трубы и барабаны стали выбивать военный марш. Это чувство горячило кровь и укрепляло дух. Но Хилари не должна испытать удовлетворение оттого, что ей удалось задеть его за живое. Он слегка нахмурил брови и спросил:
   – А Мэрион разделяет твою уверенность?
   Краска сошла с лица Хилари так же быстро, как и появилась. Она сомневается, бедняжка Мэрион уже ни в чем не уверена. Она слишком устала от боли, чтобы продолжать верить. Ледяной ужас, порожденный зловещими мыслями, заставил ее предать свою веру.
   Хилари отвела взгляд и мужественно повторила:
   – Джефф этого не делал.
   – Тогда кто?
   – Миссис Мерсер знает, – ответила Хилари. Собственные слова испугали ее и привели в дрожь. Она не собиралась говорить этого. Она даже не подозревала, что так думает.
   – Почему ты так считаешь? – быстро спросил Генри.
   – Не знаю.
   – Должна знать. Нельзя утверждать подобные вещи, не имея доказательств.
   Генри был совершенно прав. Его слова мгновенно отрезвили Хилари. Но станет Генри ей мужем или нет, в любом случае она не позволит ему пренебрегать ее соображениями. Она вздернула подбородок и произнесла:
   – Можно. Не знаю, почему я это сказала, просто вырвалось случайно. Я не успела подумать, перед тем как произнести: «Миссис Мерсер это знает». Я просто сказала и только потом поняла: она действительно знает. Так уж у меня работает голова: вещи, о которых вовсе не думаешь, вылетают сами собой, а потом, размышляя о них, понимаешь, что это правда.
   Генри растерялся. Она выглядела так забавно, рассуждая обо всем этом. Ее щеки вновь покрывал румянец, глаза светились, а маленькие русые кудряшки выбивались из-под замысловатой шляпки. Ему захотелось обнять и поцеловать ее, но вместо этого он рассмеялся.
   – Не вижу причины для смеха! – Однако в душе она тоже рассмеялась от радости, потому что если двое начинают смеяться, то уж точно не поссорятся. Это ведь невозможно. А ей до чертиков надоело ругаться с Генри.
   – Глупышка! – воскликнул Генри, мгновенно утратив былую чопорность.
   Хилари кивнула и закусила верхнюю губу, так как не хотела, чтобы Генри увидел, что она тоже смеется. Еще не время.
   – Ты говоришь это, поскольку сам так не можешь. Отвратительная черта, я тебе уже об этом говорила. И если ты когда-нибудь женишься, Генри, тебе придется измениться, иначе твоя жена либо сбежит от тебя, либо превратится в неудачницу из-за того, что ты в конце концов сломишь ее дух, взрастив в ней огромный комплекс неполноценности.
   Во взгляде Генри появилось нечто тревожащее. Генри умел смеяться глазами, заставляя твое сердце биться чаще и напряженнее.
   – Никогда этого не замечал, – ответил он.
   – Что ж, рада открыть тебе истину, – парировала Хилари, с решимостью встретив его взгляд.
   Генри промолчал. Он не хотел оказаться неправильно понятым. Он продолжал смотреть на нее, и, запаниковав, Хилари решила вернуться к разговору о миссис Мерсер.
   – Разве не видишь, Генри: если взять под сомнение показания миссис Мерсер – а я им не верю, – тогда очевидно, что ей известно, кто это сделал. Она бы не стала лгать ради собственного удовольствия. Кроме того, это не доставило ей никакой радости. Она выглядела крайне, крайне несчастной. И она не стала бы так поступать, чтобы уничтожить Джеффа, так как сильно беспокоилась о нем и Мэрион. Поэтому если она лгала – а я уверена: так оно и есть, – то наверняка для того, чтобы обезопасить другого человека. Мы должны выяснить, кого именно. Мы просто обязаны.

Глава 13

   Генри стал серьезным и нахмурился. Его гнев был направлен не на Хилари, а на Мерсеров, дело Эвертона и необходимость искать иголку в стоге сена. Только Хилари могла предложить ему игру под названием «Охота на убийцу», но, по его глубокому убеждению, убийца уже схвачен и сейчас расплачивался за то, что в порыве ярости застрелил своего дядю, исключившего его из завещания. Он всегда считал и продолжал утверждать, что Джеффри Грей легко отделался – ему сильно повезло, что его не вздернули.
   Полк Генри находился в Египте, и после приятного отпуска в Тироле он вернулся обратно в Каир. Джеймс Эвертон был убит за пару дней до окончания его отпуска. В тот момент он старался убедить Хилари по-иному взглянуть на их помолвку. В конце концов, мнения разделились: Генри хотел, чтобы они обручились, а Хилари относилась к помолвке как к предрассудку. Известия о деле Эвертона приходили и в Египет. Хилари постоянно писала пылкие письма в защиту Джеффа, но Генри решил не вдаваться в подробности расследования. Он знал о приговоре, ему было жаль Мэрион Грей, и он считал дни до своего возвращения и женитьбы на Хилари. И вот теперь она сидела перед ним, не желая даже слушать о замужестве и собираясь предпринять дикую, бессмысленную попытку начать новое расследование по делу Эвертона. Он мрачно взглянул на Хилари и со свойственным ему упрямством категорично произнес:
   – Лучше будет оставить все как есть. Дело закрыто.
   Хилари снова всплеснула руками.
   – Нет, не лучше. Совсем не лучше! Дело не будет закрыто до тех пор, пока не найдут настоящего убийцу и Джефф не выйдет на свободу. Чем больше я думаю об этом, тем тверже мое убеждение в том, что миссис Мерсер известно имя убийцы. Генри, у меня предчувствие!
   При слове «предчувствие» Генри снова нахмурился.
   – Какой толк в этих разговорах? Ты сама призналась, что в первый момент встречи с этой женщиной подумала о ее сумасшествии. Я не утверждаю, что она действительно безумна, но совершенно очевидно: это больной, склонный к истерии человек. Если она хорошо относилась к супругам Грей, ей тяжело осознавать свою вину – ведь это она дала показания против Джеффри. Из твоего рассказа для меня ясно только одно: она собиралась ворваться к Мэрион и устроить ей сцену.
   – Нет, – возразила Хилари, – нет, это не так. Ее словно что-то грызет изнутри. Я в этом уверена. Почему она сказала: «Если бы она только встретилась со мной»?
   – Почему истеричные люди говорят странные вещи?
   – А почему она сказала нечто вроде: «У меня больше не было такой возможности, он об этом позаботился»? И несколько слов о том, что он, слава богу, не узнал меня, иначе ни за что не оставил бы нас наедине. Почему она так говорила?
   Генри пожал плечами.
   – Если у тебя сумасшедшая жена, ты будешь изо всех сил стараться, чтобы она не беспокоила людей. По-моему, это понятно. Думаю, у нее на самом деле душевное расстройство.
   – Ни за что не вышла бы замуж за Мерсера, – сказала Хилари.
   Генри расхохотался:
   – Ничуть в этом не сомневаюсь!
   Рискуя приобрести косоглазие, Хилари бросила на него взгляд, которому долго и упорно училась. Она скопировала его у известной кинозвезды и теперь хотела знать, какое впечатление он произведет на Генри. Но он, похоже, даже не заметил ее стараний. Ее бесенок решил отомстить, позволив себе еще одну остроумную тираду:

     Когда на Генри ты глядишь как будто бы с картинки,
     Совсем не замечает он усилий и ужимки.

   Он пропел это едва слышным шепотом прямо в ухо Хилари. Искра гнева грозила превратиться в пожар. Генри просто чудовище, настоящее чудовище. Мужчины в фильме падали к ногам главной героини. Нет никакого проку и дальше строить Генри глазки. Даже если он окажется последним оставшимся в Лондоне мужчиной, она ни за что не выйдет за него. Уж лучше быть замужем за Мерсером. Хотя нет, ничуть не лучше. По спине побежали мурашки, и она поспешно пояснила:
   – Ты понимаешь, что я хотела сказать? Думаю, такой человек, как он, любого способен довести до сумасшедшего дома.
   – Значит, ты согласна с тем, что она больна?
   – Нет, не согласна. И чем больше Мерсер пытается меня в этом убедить, все время твердя о безумии своей жены, тем меньше я ему верю.
   Генри поднялся.
   – О чем ты?
   – О Мерсере. Генри, его зовут Альфред. Разве это не ужасно?
   – Хилари, он тебя преследовал?
   Она кивнула:
   – Да, дорогой, я же тебе сказала, и довольно долго. Думаю, он шел за мной от Солуэй-Лодж до Пинмэнс-лейн, где я села в автобус. Он говорил почти всю дорогу и постоянно твердил, что миссис Мерсер не в своем уме. Когда он произнес это в шестой раз, меня стало мучить любопытство, зачем он это делает.
   Генри сел на ручку кресла позади нее. Мир за пределами комнаты перестал для них существовать.
   – Возможно потому, что это правда, – ответил он.
   – Или же потому, что это ложь.
   Их плечи соприкасались. Она обернулась, сердито сверкнув глазами и приготовившись к жаркому спору, но Генри не собирался ругаться. Он обнял ее в такой же непринужденной манере, как это было во времена их помолвки, и произнес:
   – Странно.
   – Что именно?
   – То, что он следил за тобой.
   Хилари кивнула. Рука Генри пришлась очень кстати: на нее было удобно опереться.
   – Он узнал, что это я ехала в поезде. Уверена, он угрозами заставил эту бедняжку рассказать ему. Он, вероятно, хотел узнать, не сообщила ли она мне какую-нибудь информацию, и попытался убедить меня, что в любом случае ей нельзя верить. А если бы ему действительно удалось заставить меня поверить в ее болезнь, Генри, разве ты не понимаешь?
   Рука Генри пододвинулась чуть ближе.
   – Не знаю, может, она и вправду сошла с ума, – ответил он. – Но это странно. Он следил за тобой сегодня?
   – Да, сегодня. Как раз перед тем, как я пришла сюда. Почему ты спрашиваешь, Генри?
   – Странно, он убеждал тебя в этом как раз в то самое время, когда Берти Эвертон пытался то же самое внушить мне.
   Хилари подскочила так внезапно, что упала бы, если бы Генри не подхватил ее.
   – Осторожно! Держись!
   – Берти Эвертон! – воскликнула Хилари, не замечая, что находится в его руках.
   – Именно он. Он уходил, когда ты вошла. Разве ты его не заметила?
   – Разумеется, заметила. Он из тех, кто сразу бросается в глаза. И он сказал тебе, что миссис Мерсер сошла с ума?
   – Несколько раз. Так же, как Мерсер говорил тебе.
   – Генри, надеюсь ты не придумал это, чтобы подурачить меня или что-то в этом роде? Если это так…
   – То что? – спросил Генри заинтересованно.
   Хилари наморщила носик.
   – Не знаю, но думаю, тогда мы опять перестанем разговаривать.
   – Зато у тебя появится масса времени, чтобы обдумать, как ты поступишь дальше. Ладно, сегодня я не собираюсь ругаться. И я не вожу тебя за нос.
   – Берти Эвертон приходил сюда, чтобы сообщить тебе о болезни миссис Мерсер?
   – Ну, не так очевидно. Это было бы слишком невоспитанно. Он знал покойного Генри Юстатиуса и покупал у него гарнитур из стульев в стиле чиппендейл, а сейчас вышивает для них чехлы – стежком petit point [2 - Петит-пойнт, или гобеленовый стежок. Одна из разновидностей вышивки.] или чем-то в этом духе. Боюсь, он догадался, что я имею весьма слабое представление о том, что такое петит-пойнт. Я попытался увлечь его беседой о китайском фарфоре – в последнее время я все ночи напролет читаю о китайском фарфоре, – и он несколько раз повторил «да, да» и «я все понял». А потом вспомнил о тебе и спросил, по-прежнему ли мы с тобой друзья. Я ответил «да», хотя это и неправда.
   Тут Генри замолчал. По-видимому, он надеялся, что Хилари расплачется, возразит ему или кинется в объятия.
   Но Хилари оставалась невозмутимой, хотя щеки рдели от румянца. Она высунула язычок и быстро убрала его обратно.
   Генри нахмурился и продолжил, будто этой паузы и не было:
   – А потом он вспомнил Мэрион и начал пространно рассуждать на эту тему. Сказал, как это было ужасно для всей семьи, упомянул о характере Джеффри и о том, что все его любили. И вот здесь он заговорил о миссис Мерсер. Буквально: «Экономка дяди так и не оправилась после того, как ей пришлось давать показания против него. Думаю, она тронулась умом». И сразу же перевел разговор на большой синий кувшин, который продается в магазине. Но затем опять вернулся к миссис Мерсер, сказав, как ему жаль, что она страдает из-за дела Эвертона. «Только об этом думает и говорит, – произнес он. – Нелегко же приходится ее мужу со всем этим». Потом еще пару слов о том, какой достойный человек этот Мерсер, и еще пару слов о синем кувшине. Но здесь вошла ты, и он удалился. Вот так.
   – Н-да, – произнесла Хилари.
   Она начала легонько покачиваться взад и вперед. Ей бы хотелось, чтобы и Генри покачивался вместе с ней, но это было не в его стиле. У него оказалась такая гибкая рука, но, к счастью, на нее можно опереться. Она перестала покачиваться и начала всерьез размышлять о поведении Берти Эвертона.
   – Он прекрасно подошел бы на роль убийцы, если бы не его алиби. Дорогой, скажи, что ты ненавидишь алиби. Я их ненавижу.
   – О ком ты говоришь?
   – О Берти Эвертоне, разумеется.
   – У него есть алиби.
   – И не одно, – ответила Хилари. – У него их целый десяток на выбор. Понимаешь, Генри, они оказались ему нужны, поскольку бедный старина Джеймс перед смертью изменил завещание в его пользу. И это после того, как они несколько лет почти не разговаривали. Поэтому у Берти был серьезный мотив. Но при любом мотиве нельзя застрелить человека, если он находится в Патни, а ты – в Эдинбурге.
   – А Берти был в Эдинбурге?
   Хилари удрученно кивнула.
   – Его видело множество людей в гостинице «Шотландия». Джеймс был убит в восемь вечера 16 июля. Берти обедал с ним вечером 15 июля – за двадцать четыре часа до того, как он мог бы стать убийцей. После обеда он сел в поезд на Кингс-Кросс и прибыл в гостиницу «Шотландия» как раз к позднему завтраку утром 16 июля. С этого момента до половины пятого он все время находился на глазах у многих людей. Пожаловался на звонок в комнате, потом горничная видела, как он писал письма, а вскоре после четырех осведомлялся у администратора, не было ли ему телефонных звонков. А затем отправился на прогулку и, кажется, слишком много выпил. Горничная снова видела его где-то в половине девятого, он просил ее принести печенье. А потом она зашла к нему на следующее утро в девять часов, чтобы оставить чай. Если у тебя есть какие-нибудь предположения о том, как он мог застрелить беднягу Джеймса, с удовольствием тебя выслушаю. Я всю прошлую ночь перечитывала материалы дознания и судебного процесса, но не вижу никого, кто мог бы совершить это преступление, кроме Джеффа. А сегодня я разыскала приходящую работницу, которая раньше помогала в Солуэй-Лодж, и она сообщила то, что лишило меня последней надежды. И все же я не верю в виновность Джеффа. Генри, я не верю, не верю, не верю!
   – Что она тебе рассказала? – поспешно спросил Генри.
   – Не могу сказать, не могу. Я заставила ее раскрыть мне эту тайну, но я не могу говорить об этом тебе.
   – Хилари, – решительно произнес Генри, – ты должна бросить эту затею! Ты только мутишь воду, и Мэрион вряд ли скажет тебе за это спасибо. Зачем ты это делаешь?
   Она отстранилась от него и поднялась с кресла.
   – Я хочу выяснить, что известно миссис Мерсер.
   – Брось это! – ответил Генри, тоже встав. – Пусть все успокоится. Ты не поможешь Джеффу и Мэрион. Оставь все как есть!
   – Не могу, – ответила Хилари.

Глава 14

   Хилари покинула антикварный магазин Генри Юстатиуса с пунцовыми щеками и твердой решимостью не позволить Генри Каннингему одержать над ней верх. Если она хоть раз даст этому случиться, ее дух будет сломлен и она быстро превратится в забитое существо. Такое же, как миссис Мерсер. Или как миссис Эшли. Ужасная и отвратительная перспектива. Возможно, они тоже когда-то были молодыми и хорошенькими девушками – приходящая работница Эшли наверняка, – а потом какие-то мужчины подавили их волю, втоптали в грязь, и они стали покорными рабынями. Мистер Мерсер способен сломить дух любой женщины, если она настолько глупа, чтобы позволить ему сделать это. А у другой бедняжки тоже, видимо, был муж, который с ней не считался. Вот в чем состоит проблема Генри – он родился тираном и продолжает им оставаться. Если ему нужен бессловесный коврик перед дверью, он спокойно может жениться на таком коврике, но это не будет Хилари Кэрью.
   Она прошла около четверти мили, прежде чем к ней вернулось спокойствие. Она перестала сердиться и очень пожалела, что они с Генри не успели поесть до того, как поссорились. Для Генри самым важным приемом пищи был завтрак. Наверное, он позавтракал яйцами, сосисками и беконом не позже девяти, а Хилари съела только бутерброд и выпила чай в восемь утра. Это случилось так давно, что она совсем забыла о еде. Прогулки по Патни, разговоры с экономками и приходящими работницами и ссора с Генри пробудили немалый аппетит, особенно ссора с Генри. Если бы Генри не собирался ссориться, он бы сразу пригласил ее на ленч, а теперь ей придется довольствоваться булочкой с молоком в молочном магазине вместе с другими женщинами, пришедшими перекусить булочками с молоком, бутербродами с пастой «Боврил», кофе с молоком или чашечкой чая. Невыносимо грустно об этом думать, так как одна булочка вряд ли утолит ее голод, но она не могла позволить себе более дорогую еду. Ужасно глупо со стороны Генри не угостить ее ленчем. Раз уж ему оказалось невтерпеж поругаться, было бы гораздо лучше сделать это за кофе, а не в кабинете магазина. Мало того что она осталась без ленча, теперь еще придется обходиться булочкой. Все это ужасно жестоко, горько и невыносимо. И вина за это полностью лежала на Генри.
   Хилари нашла молочный магазин и съела булочку, необычайно черствую булочку. Крошечные черные шарики, когда-то называвшиеся изюмом, давно превратились в окаменелости. Плохая булочка. Бесенок Хилари затянул печальную песенку:

     Как грустно голодному человеку
     Есть булку, которой не меньше полвека.

   Покончив с ленчем, она достала кошелек и пересчитала деньги. Оставшейся суммы оказалось достаточно, чтобы купить билет третьего класса до Ледлингтона. Глядя на монеты, она засомневалась, а нужно ли ей туда ехать. Не было никаких оснований считать, что поездка окажется удачной. Она кивнула. Всегда можно найти немало причин отказаться от своей цели, но если мы не будем двигаться вперед, преодолевая собственные сомнения, у нас никогда ничего не получится. Она не знала, что доктор Джонсон уже рассуждал на эту тему в Босуэлле и назвал внутреннюю движущую силу давлением необходимости. Существует немало насущных потребностей, и для каждой из них можно найти свой стимул, который невозможно отрицать. Для Хилари таким стимулом оказалось желание узнать, что скрывала миссис Мерсер. Ни о чем другом она не хотела думать. А если бы стала размышлять, здравый смысл подсказал бы ей, что Ледлингтон находится далеко и у нее нет ни малейшего представления о том, как найти Мерсеров. Она даже не знает, с чего начинать поиск. Но все это блекло перед безрассудной решимостью добиться своей цели. Она купит билет в третий класс, отправится в Ледлингтон и найдет миссис Мерсер.
   Ленч у Генри оказался намного приятнее, чем у Хилари. Он испытывал мрачное удовлетворение при мысли, что сумел настоять на своем. Если он хоть раз предоставит Хилари возможность поступать, как ей вздумается, не обращая внимания на его мнение и советы, их семейная жизнь превратится в настоящий кошмар. Хилари всегда хотелось все делать по-своему, так как она не сомневалась в правильности своих решений. Она не прислушивалась к голосу разума и к его, Генри, словам, а сразу же, закусив удила, начинала действовать. Жаль, поскольку – здесь Генри немного замялся – это ведь… что ж… это ведь Хилари, которую он любит больше всего на свете, несмотря на ее упрямство и глупости. Даже когда она вела себя совершенно несносно, в ней было нечто такое, что отличало ее от остальных людей. Вот почему он не мог позволить себе сдаться. Если бы он уступил, она одурачила бы его, обвела вокруг пальца. При мысли об этом его взгляд становился непреклонным, а в голосе начинали звенеть стальные нотки. Но за всей этой броней скрывался настоящий Генри, которого приводила в ужас мысль, что Хилари навсегда исчезнет из его мира и из его жизни. Как она могла оставить его, ведь он принадлежит ей, а она ему? Они были суждены друг другу и должны оставаться вместе.
   Генри нахмурился, разглядывая отбивную и размышляя о дальнейших действиях. Хилари непременно вернется. Сейчас он позволил ей уйти, так как был уверен в ее возвращении. Все упирается в это проклятое дело Эвертона. Его закрыли год назад, и вот пожалуйста, оно опять всплыло на поверхность, превратившись в источник множества проблем. А если Хилари будет и дальше мутить воду, проблем окажется еще больше. Он стал еще мрачнее. Этот негодяй Мерсер следил за ней на улице. В этом есть что-то подозрительное; все подозрительно в этих Мерсерах. Хотя он скорее умер бы, чем признался Хилари, что верит всему этому вздору.
   Доедая отбивную и продолжая хмуриться, он принялся размышлять, что неплохо было бы привлечь какого-нибудь специалиста к выяснению обстоятельств жизни Мерсеров. Этот человек мог бы узнать, где они живут и чем занимаются со дня гибели Джеймса Эвертона. Или попытаться исследовать их финансовое состояние. Есть ли основания предполагать, что они извлекли выгоду из смерти Джеймса Эвертона? Ему казалось, они получили небольшое наследство, которое вряд ли можно считать крупной финансовой поддержкой, но если их материальное состояние с тех пор упрочилось, было бы нелишним в этом разобраться. Кроме того, специалист мог был покопаться в прошлом Мерсеров. Наверняка это уже сделали во время дознания, но поскольку все считали Джеффри Грея заведомо виновным, едва ли справки наводились со всей тщательностью. Он окончательно решил: здесь явно требуется помощь специалиста.
   Вернувшись в магазин, он позвонил Чарлзу Морею, который приходился ему очень дальним родственником и хорошим другом.
   – Привет, Чарлз! Это Генри.
   – Какой Генри? – спросил Чарлз с улыбкой в голосе. Его было слышно так хорошо, будто он находился в соседней комнате.
   – Каннингем, – ответил Генри.
   – Привет, привет, привет! Как идут дела в антикварном магазине?
   Генри нетерпеливо нахмурился.
   – Я звоню тебе по другому вопросу. Я хочу спросить: недавно ты говорил…
   – Давай облегчи наконец душу! – воскликнул Чарлз.
   – Ну, несколько дней назад ты упоминал о детективе…
   Чарлз удивленно присвистнул.
   – Тебя кто-то надул?
   – Это не для меня, а для одного знакомого. Мне нужно провести расследование, и я должен быть уверен в профессионализме этого человека. Я не хочу, чтобы он терял время попусту, считая ворон.
   – Наша мисс Сильвер сделает все, что нужно, – ответил Чарлз Морей.
   – Женщина? Ну не знаю…
   – Сначала поговори с ней. Или лучше подожди, пока она во всем разберется. Уж будь уверен, она это сделает. Она помогла мне выпутаться из очень сложной ситуации в моей жизни, и это случилось не в дебрях Южной Америки, а здесь, в Лондоне. Если у тебя конфиденциальное дело, можешь ей всецело доверять. Ее адрес… Подожди секунду у трубки и возьми карандаш… Да, вот же он. Монтегю-Мэншнс, 16, Уэст-Лиам-стрит, на северо-западе Лондона. Номер телефона?.. Нет, у меня нет, только старый номер. Ты можешь найти его в телефонном справочнике – Мод Сильвер. У тебя есть справочник?
   – Да, большое спасибо.
   – Заходи к нам, – любезно пригласил Чарлз. – Маргарет приглашает тебя на обед. В будущий понедельник или среду?
   Генри пообещал прийти в понедельник и повесил трубку. Потом он направился в Британский музей и провел там два часа, изучая дело Эвертона. Он прочитал все материалы дознания и судебного процесса и заключил, что Джеффри Грей, должно быть, родился в рубашке, если ему повезло избежать виселицы. По прочтении дело выглядело проще некуда. Все стало ясно как белый день. У Джеймса Эвертона было три племянника. Он любил Джеффри Грея. И терпеть не мог Берти Эвертона. А Фрэнк Эвертон давно жил далеко от дома, получая регулярное пособие. Все предназначалось Джеффри: место в дядюшкином предприятии, дядюшкином доме и дядюшкином завещании. Но вдруг появляется Берти и рассказывает невероятную историю. Он обедает с дядей, после чего Джеймс Эвертон в невероятной спешке лишает Джеффри наследства и завещает все Берти. Между прочим, он и Фрэнку отказывает в содержании, но, возможно, эти две вещи между собой не связаны. Изменение завещания становится ключевым событием, на котором основано обвинение. Джеффри совершает какую-то оплошность, а Берти оказывается рядом как нельзя кстати. Дядя Джеймс изменяет завещание, зовет Джеффри, чтобы сообщить ему о своем решении, а Джеффри убивает его вследствие приступа ярости. Никто так и не смог объяснить, в чем состояла оплошность Джеффри. Возможно, его проступок был настолько серьезным, что он просто не мог позволить этому выйти наружу. Не исключено, дядя угрожал ему разоблачением. Скорее всего, Джеффри был уверен: Берти не выдаст его, он даже мог не догадываться, что Берти обо всем известно. Он теряет голову, звучит выстрел, и Берти получает причитающееся ему наследство.
   Генри подумал, что было бы интересно узнать, продолжает ли Берти выплачивать Фрэнку содержание. В остальном не оставалось никаких сомнений. Он не видел ни одной причины, чтобы звонить мисс Сильвер. И все же Генри подошел к телефону и набрал номер.

Глава 15

   Он вошел в приемную и через несколько мгновений оказался в весьма необычном, старомодно обставленном кабинете. В комнате было гораздо больше мебели, чем в те времена, когда здесь бывал Чарлз Морей, а стулья давно вышли из моды. Они напомнили Генри стулья, на которых он сидел во время визитов к бабушкам и дедушкам своих школьных друзей. На каминной полке стояло множество фотографий в рамках.
   Мисс Сильвер сидела за крепким письменным столом середины Викторианской эпохи. Это была маленькая женщина с густой копной седых волос, собранных в пучок на затылке и уложенных завитками на лбу. Она носила эту прическу и в те времена, когда женщины только начинали повсеместно стричь волосы и когда дамская стрижка напоминала голову мальчика, а недавно совершенно случайно узнала, что ее прическа опять входит в моду.
   Но как бы ни были убраны ее волосы, прическа все равно выглядела старомодно, как и она сама. Опрятное, но совершенно унылое темно-коричневое платье, невыразительные черты лица, не указывающие на какой-либо талант или отличительную черту характера, гладкая желтоватая кожа, на которой отсутствовали следы пудры. Она вязала маленький белый шерстяной носок, и в тот момент, когда Генри вошел в комнату, занималась подсчетом петель. Минуту спустя она взглянула на него, наклонив голову, и произнесла довольно монотонным голосом:
   – Пожалуйста, садитесь.
   Генри был уже не рад, что пришел. Он не понимал, зачем взял адрес этой женщины, позвонил ей и договорился о встрече. Вся эта затея казалась ему совершеннейшей бессмыслицей. Если бы у него хватило решительности, он бы немедленно встал и вышел. Но он оробел и только смотрел, как мисс Сильвер положила свое вязанье на чистый листок белой промокательной бумаги и вытащила ярко-голубой блокнот из верхнего левого ящика письменного стола. Открыв блокнот, она записала его имя и адрес, а затем, расположившись с ручкой в руке, стала деликатно разглядывать Генри.
   – Я вас слушаю, капитан Каннингем.
   Генри почувствовал себя полным идиотом. И в этом виновата Хилари. Он смущенно произнес:
   – Думаю, что напрасно побеспокоил вас.
   – Вам станет лучше, если вы расскажете, что случилось. Не знаю, доводилось ли вам читать Теннисона. Мне кажется, он очень верно подметил, сказав:

     Бейтесь, бейтесь, бейтесь,
     Морские волны о холодные серые камни.
     Я хотел бы, чтобы и мое сердце освободилось
     От тяжелых дум, гнетущих душу.

   Труднее всего начать рассказ, но, как только вы это сделаете, вам сразу же станет легче.
   – Речь о деле Эвертона, – неожиданно выпалил Генри.
   – Дело Эвертона? Понятно. Но ведь оно закрыто, капитан Каннингем.
   Генри нахмурился. Неприятное ощущение человека, оказавшегося в глупой ситуации, придало ему уверенности.
   – Вы помните это дело?
   Мисс Сильвер взяла носок и принялась быстро вязать. Не отрываясь от рукоделия, она произнесла:
   – Разумеется, очень хорошо. – И спицы в ее руках задвигались еще быстрее.
   – Я поднял это дело, – продолжил Генри, – перечитал все материалы дознания и судебного процесса и…
   – Зачем? – спросила мисс Сильвер.
   – Я отсутствовал в стране, когда оно рассматривалось, уезжал за границу и должен признаться…
   – Не стоит, – возразила мисс Сильвер. Спицы звякнули. Она внимательно взглянула на него. – Видите ли, капитан Каннингем, я всегда предпочитаю делать собственные выводы. Скажите, пожалуйста, чем я могу вам помочь, и я постараюсь это сделать.
   – Дело в Мерсерах. Они были главными свидетелями обвинения против Джеффри Грея. Не знаю, помните ли вы.
   – Кухарка и дворецкий мистера Эвертона. Да?
   – Я хотел бы получить о них более подробную информацию.
   – Какого рода информацию?
   – Все, что может оказаться полезным. Их прошлое и настоящее, все, до чего вы сможете докопаться. Мисс Сильвер, у меня есть основания думать, что эти люди лжесвидетельствовали на процессе. Не знаю, зачем они это делали, но если подозрения подтвердятся, значит, у них была для этого веская причина. Я хотел бы выяснить, какую выгоду они получили от смерти хозяина. То есть мне нужно, чтобы вы разузнали о них все. Вряд ли вам удастся обнаружить что-либо ужасное, но мне необходимо убедить одного человека в бессмысленности повторного рассмотрения дела. Вы меня понимаете?
   Мисс Сильвер бросила свое вязанье на колени и прикрыла его руками.
   – Давайте проясним ситуацию, капитан Каннингем, – ответила она спокойно. – Вы нанимаете меня для того, чтобы я раздобыла факты. Если мне удастся обнаружить что-нибудь в отношении этих людей, я предоставлю вам результаты моего расследования. Возможно, они будут соответствовать вашим ожиданиям, а может быть, и нет. Люди не всегда готовы узнать правду.
   Мисс Сильвер немного наклонила голову.
   – Не представляете, насколько часто такое случается. Очень немногие действительно хотят знать правду. Люди предпочитают находить подтверждение собственному мнению, а это не всегда совпадает с реальностью, далеко не всегда. Не могу обещать, что обнаруженные мною сведения будут соответствовать вашим сегодняшним убеждениям.
   Деликатно покашляв, она вернулась к вязанию.
   – У меня сложилось собственное мнение относительно дела Эвертона.
   Генри был удивлен, хотя и не понял почему. В седых волосах, неопределенных чертах лица и невыразительном голосе не было ничего особенного. И тем не менее мисс Сильвер произвела на него глубокое впечатление. Он быстро спросил:
   – И каково же ваше мнение?
   – В данный момент я предпочла бы его не оглашать. – Она снова отложила вязанье и взялась за ручку. – Вы хотите, чтобы я раздобыла любую информацию, касающуюся Мерсеров. Вы можете сообщить мне их имена?
   – Да, они упоминались в деле. Его зовут Альфред, а ее – Луиза Кеция Мерсер.
   – Думаю, вы не знаете, какое имя она носила в девичестве?
   Он покачал головой:
   – Боюсь, что нет. Я не знаю об этих людях ничего, за исключением тех фактов, которые были опубликованы во время следствия. Мне неизвестно, где они живут и чем занимаются. Это я и хочу узнать.
   Мисс Сильвер сделала запись в ярко-голубом блокноте. Потом взглянула на Генри.
   – Я могла бы оказаться вам более полезна, если бы вы доверились мне, капитан Каннингем. Почти все клиенты совершают одну и ту же ошибку: скрывают от меня какой-нибудь факт, который в итоге оказывается решающим. В конце концов он все равно выплывает на поверхность, но если бы люди были искренни с самого начала, это сэкономило бы мне массу времени и сил. – Она снова кашлянула. – Например, оказалось бы очень кстати, если бы вы рассказали мне, когда и где ваша знакомая встретила Мерсеров и что произошло во время этой встречи. Вполне очевидно, это имело важные последствия, если она пришла к выводу о необходимости пересмотра дела. Вы с этим не согласны, поэтому решили нанять меня в надежде, что я смогу поддержать вашу точку зрения, отыскав доказательства, которые ваша знакомая будет вынуждена принять.
   Краска залила лицо Генри. Он не упоминал о Хилари. Он не хотел говорить о ней. Он был готов поклясться, что не сделал ни единого намека на ее роль в этом деле или на его желание повлиять на мнение другого человека. Но эта хитрющая маленькая старушенция догадалась о существовании Хилари и о ее встрече с Мерсерами. Втайне он начал опасаться ее, но на его мрачный взгляд мисс Сильвер ответила улыбкой, которая резко контрастировала с ее внешностью. Она меняла ее лицо до неузнаваемости, сообщая ему дружеское выражение. Неожиданно для себя Генри рассказал ей о том, как Хилари по ошибке оказалась в другом поезде, в одном вагоне с Мерсерами.
   Мисс Сильвер слушала. Ее спицы позвякивали. Порой она восклицала: «Боже мой, боже мой!» – и несколько раз «бедняжка» в адрес Мэрион Грей. Бесстрастный рассказ Генри о странном, взволнованном поведении миссис Мерсер вызвал новые покашливания и поток восклицаний: «Ах боже мой!»
   – И они вышли в Ледлингтоне, капитан Каннингем?
   – Она так говорит, но, мне кажется, она не уверена. Она тоже вышла на этой станции, так как это был не ее поезд и ей надо было вернуться домой.
   – Она видела кого-нибудь из них после этой встречи?
   – Да.
   Генри рассказал ей, как Альфред Мерсер следил за Хилари на улочках Патни, чтобы сообщить о душевном расстройстве своей жены.
   А потом Генри, сам не зная почему, поведал о визите Берти Эвертона, по всей видимости, преследовавшем ту же самую цель.
   Мисс Сильвер время от времени поднимала на него взгляд, а затем опускала. Она вязала так быстро, что создавалось впечатление, будто шерстяной носок вращается в воздухе.
   – Видите ли, мисс Сильвер, если происходит нечто подозрительное, мне не хотелось бы, чтобы мисс Кэрью оказалась в это замешана.
   – Разумеется.
   – Но в то же время не могу утверждать, что сомневаюсь в результатах расследования этого убийства. Очевидно, это сделал Грей. Я лишь хочу…
   Мисс Сильвер вытащила одну спицу и снова вонзила ее в пряжу.
   – Вы лишь хотите подтвердить собственное мнение. Я уже сказала: моя задача состоит в том, чтобы предоставить вам факты. Но я не могу гарантировать, что они вам понравятся. Вы по-прежнему хотите нанять меня?
   У Генри возникло очень странное ощущение. Как будто в сознании неожиданно приоткрылась плотная завеса. Свет и воздух наполнили пространство, в котором прежде царил мрак, – яркий свет и свежий воздух. А потом завеса снова закрылась, и все погрузилось в темноту.
   – Да, конечно, – ответил он и сам удивился прозвучавшей в его голосе решимости.

Глава 16

   Хилари села в двухчасовой поезд на Ледлингтон. В ее купе оказалась влюбленная парочка, прелестная девушка и женщина с девятью свертками. По крайней мере она так думала, но теперь их почему-то было только восемь. Поскольку поезд уже отошел от перрона, ей оставалось лишь тщетно разыскивать девятый между сиденьями и под ними, непрерывно принося свои извинения. Хилари помогала ей в поиске, девушка читала дешевый бульварный роман, а влюбленные держались за руки.
   Хозяйкой утерянного свертка была грузная озабоченная женщина, непрерывно произносившая разные странности.
   – Ума не приложу, куда я могла его деть; разумеется это сверток Перри. Там были носки Джонни, две отличные пары. Ах боже мой, как говорится, уплыли прямо из-под носа! Даже не представляю, что скажет мистер Браун. Никогда не встречала такого капризного ребенка, как Джонни, хотя Элле тоже палец в рот не клади. Простите, мисс, надеюсь, вы не сидите на одном из моих маленьких свертков? В нем мягкие вещи, вы можете просто не обратить внимания. Я ведь не спрашивала вас раньше, не так ли? Извините, если я уже к вам обращалась, но если не возражаете… Что ж, сейчас я их снова пересчитаю… Вижу только восемь, посмотрите, пожалуйста, права ли я. А может быть, там был шарф Мейбл, не идти же ей гулять раздетой. Просто не знаю, что скажет мистер Браун.
   Хилари узнала многое о мистере Брауне, который приходился полной женщине мужем, их взрослом сыне Джонни, дочери Мейбл и об Элле, которая была намного младше своих брата и сестры. Ей стало известно о военных заслугах мистера Брауна, о том, что Джонни трижды перенес скарлатину и как расстроилась Мейбл, когда ей пришлось носить скобку на зубах.
   – У нее были зубы как у кролика, но теперь они выглядят прелестно, и ни слова благодарности, одни только мучения и жалобы. «Неужели я должна носить эту ужасную штуковину, мам?» Только представьте себе! Вы даже вообразить не можете, сколько мне пришлось из-за этого выстрадать, а теперь все позади, и она даже спасибо не скажет. Что поделаешь с этими девчонками. Когда у Эллы был коклюш…
   Хилари выслушала подробности о том, как Элла болела коклюшем, а Джонни свинкой. Как мистеру Брауну надоели все блюда, кроме яиц всмятку, и как однажды ему попалось испорченное яйцо, и что мистер Браун сказал, когда это обнаружилось.
   Из-за всех этих воспоминаний ей не удалось обдумать план своих будущих действий. Хилари собиралась сидеть с закрытыми глазами и размышлять всю дорогу до Ледлингтона, а вместо этого ей пришлось выслушивать историю фамильных недугов миссис Браун, время от времени вставляя: «Какое неудобство!» и «Какой ужас!». Поэтому, выйдя из здания железнодорожной станции в Ледлингтоне, она понятия не имела, с чего начинать. Оглянувшись по сторонам, она почувствовала растерянность. Ледлингтон оказался многолюдным городом. Любой из его жителей обиделся бы, если бы какой-нибудь незнакомец во всеуслышание заявил, что Ледлингтон нельзя назвать полноценным городом. Но как в таком месте найти женщину, чей адрес неизвестен? На почте адрес не узнать, можно только оставить письмо до востребования. Однако писать миссис Мерсер не имеет смысла, поскольку Мерсер наверняка прочтет послание. Нет, ей необходимо то, от чего она так неосмотрительно отказалась: возможность десять минут побыть наедине с женщиной, из-за показаний которой Джефф отбывает пожизненный срок в тюрьме. Остается, может быть, всего один шаг до того, как сопротивление миссис Мерсер будет сломлено, и ее муж об этом догадывается. Сломанным ключом замок не закроешь, он не сможет сдержать решительный натиск человека, желающего войти. Хилари была уверена, что сможет убедить миссис Мерсер рассказать правду, но, к сожалению, не имела ни малейшего представления, где ее искать.
   Несколько минут она стояла в пристанционном дворике, где не был слышен уличный шум. Вариант с почтой не подойдет, но ведь есть еще продуктовые магазины – мясные и молочные лавки, булочные и бакалея. Мерсеры должны где-то покупать еду, и в одном из магазинов наверняка имеется их адрес, если только они сами не ходят за покупками, расплачиваясь наличными и таская продукты домой. Реже всего люди покупают в магазине молоко. Почти каждый обращается к молочнику. Хилари решила, что нужно начать именно с этого. Она навела справки и узнала адреса четырех молочных лавок в округе.
   Двигаясь по направлению к Маркет-сквер, она убедила себя в том, что этот замечательный план обязательно должен сработать, если только:
   а) Мерсеры не жили здесь под другим именем;
   б) они не жили в пансионе или гостинице, где им не нужно запасаться провизией.
   Она была уверена: они не меняли имена. Это выглядело бы подозрительно, а Мерсер не мог допустить сомнений на свой счет. Он должен оставаться храбрым честным дворецким с сумасшедшей женой. С другой стороны, вряд ли он остановился в гостинице или пансионе из-за боязни, что миссис Мерсер вновь потеряет самообладание и впадет в истерику. У домовладельцев и соседей по пансиону зоркие глаза и длинные языки. Нет, Мерсер не станет так рисковать.
   Она свернула на Маркет-стрит и прямо перед собой увидела первую молочную лавку. Здесь не оказалось покупательницы по фамилии Мерсер, но это не помешало женщине за прилавком попытаться продать Хилари особый сливочный сыр и необыкновенный мед. Однако кошелек Хилари был пуст, за исключением лежавшего в нем обратного билета и семи с половиной пенни, а иначе она наверняка поддалась бы на ее уговоры. Ей оставалось лишь надеяться, что не все продавцы в Ледлингтоне столь расторопны и обучены своему делу.
   Хозяин второй лавки не обладал ни резвостью, ни деловитостью предыдущей молочницы. Мрачный пожилой мужчина сообщил, что Мерсеры не числятся в его книге, а затем, покашляв, попросил ее вернуться и уточнить, не нужен ли ей кто-нибудь по фамилии Перкинс.
   В следующем магазинчике Хилари познакомилась с девушкой, благодаря которой к ней вернулась надежда. Но не прошло и нескольких минут, как эта надежда улетучилась. Девушка, пухлое розовощекое создание, сразу же вспомнила фамилию Мерсер.
   – Двое, мистер и миссис Мерсер, – пинта молока в день. Вы о них спрашиваете?
   Сердце Хилари заколотилось от радости. Она даже не осознавала, насколько безнадежным было затеянное ею предприятие, когда услышала эти вдохновляющие слова. Ее бесенок затараторил:

     Пинта молока ежедневно
     Избавит вас от отчаяния мгновенно.

   Она решительно произнесла:
   – Должно быть, о них. Как они выглядят?
   Девушка хихикнула.
   – Она выглядит так, будто душу продала дьяволу. Я бы ни за что не позволила мужчине так обращаться со мной. По мне, так это глупо.
   – Можете ли вы дать мне их адрес? – спросила Хилари.
   – Они останавливались у миссис Грин на Альберт-креснт. В меблированных комнатах, понимаете?
   – Какой номер комнаты? – быстро спросила Хилари.
   Девушка зевнула, прикрыв рот пухлой белой ладонью.
   – А они там больше не живут. Пробыли только одну ночь, а потом уехали.
   Хилари была разочарована.
   – Они больше здесь не живут?
   Девушка покачала головой.
   – Ваши друзья? – спросила она с дежурным любопытством.
   – Нет, я хотела встретиться с ними по делу.
   – Будьте осторожны, – продолжала девушка. Опершись пухлыми локтями о прилавок, она подалась вперед к Хилари. – Я бы не стала ничего рассказывать, если бы они оказались вашими друзьями, но миссис Грин обрадовалась, когда они съехали. С мужчиной было все в порядке, но миссис ее сильно напугала. Ходила по дому как привидение и вела себя как-то странно. А больше всего ее разозлили ночные крики, которыми она перебудила весь дом. Миссис Грин сказала, что никогда не слышала ничего подобного. Он пытался ее успокоить и перед всеми извинялся. Настоящий джентльмен, по ее словам. Тогда-то он и рассказал, что у нее не все в порядке с головой. А миссис Грин ему и говорит – я-то все знаю, потому что она дружит с моей тетушкой, – так вот, она ему и говорит: «Мистер Мерсер, мне жаль вас и вашу жену, но здесь не дом для душевнобольных, и я прошу вас уехать». Тетушка сказала, она совершенно права, так как нужно думать о своем доме, а крики по ночам могут создать ему плохую репутацию. Мистер Мерсер ответил, что он сожалеет и это больше не повторится. А потом они съехали.
   – Они съехали? – повторила Хилари голосом обиженного ребенка.
   Девушка кивнула:
   – Сразу же. Расплатились, и ищи ветра в поле.
   – Вы не знаете, куда они поехали?
   Девушка тряхнула головой.
   – Точно не могу сказать. Они вроде сняли коттедж по дороге на Ледстоу. Миссис Грин об этом упоминала.
   Коттедж… Она и сама об этом подумала. Место, где миссис Мерсер не с кем будет общаться. Одинокий коттедж, в котором женщина может кричать сколько угодно, но ее никто не услышит. По спине пробежала дрожь. Она спросила:
   – Вы знаете, как добраться до этого коттеджа?
   Девушка снова тряхнула головой.
   – Извините, нет.
   – Может, миссис Грин знает?
   Еще одно движение головой.
   – Только не она! Она говорила тетушке, что ей кто-то рассказал об этом коттедже, но она не помнит кто. А тетушка еще добавила, что агенты по недвижимости должны знать. Но миссис Грин уверена: они сняли коттедж без помощи агентов. А потом вдруг ее осенило, от кого она узнала про коттедж.
   – Да? – воскликнула Хилари. – И от кого же?
   Девушка хихикнула и облокотилась на прилавок.
   – Да от самого мистера Мерсера. Забавно, правда? Вот так неожиданно и вспомнила. Он услышал об этом коттедже от приятеля и решил поехать взглянуть на него. Так он и сделал. В тот момент она и внимания на это не обратила, а потом вдруг вспомнила.
   Забрезживший луч надежды окончательно погас.
   – Далеко отсюда Ледстоу? – удрученно спросила Хилари.
   – Примерно семь миль, – ответила девушка.
   Семь миль. Хилари вряд ли могла бы испытать большее разочарование. Сегодня ужасный, тоскливый, серый, туманный день. Скоро начнет смеркаться. Этот коттедж может оказаться в семи милях, между Ледлингтоном и Ледстоу. И потом, слова «по дороге на Ледстоу» звучали крайне неопределенно. Вероятнее всего, ей придется четырнадцать миль прошагать в тумане и вернуться к ночи ни с чем. Она не забыла, что сегодня утром Мерсер следил за ней. Интересно, как он оказался в Патни и почему шел за ней. Мерсеры ехали в Ледлингтон вчера днем – возможно, для того чтобы посмотреть коттедж по дороге на Ледстоу. Они переночевали в доме миссис Грин, хотя ночь выдалась бессонная, так как миссис Мерсер кричала и подняла на ноги весь дом. Миссис Грин сделала им замечание, и они «сразу же» съехали. Что ж, значит, у Мерсера было время, чтобы добраться до Патни и оказаться в Солуэй-Лодж. Но куда он дел миссис Мерсер? И зачем поехал в Патни? И почему миссис Мерсер кричала ночью? Да, почему миссис Мерсер кричала ночью?

Глава 17

   Хилари сдалась. Она почувствовала себя такой же ничтожной и жалкой, как обломки ненужных вещей, которые мы иногда находим под камнями в саду, и сдалась. Ее желание найти миссис Мерсер, чтобы выяснить, сошла ли та с ума или нет, исчезло при мысли о необходимости пройти четырнадцать миль в темноте по незнакомой проселочной дороге в поисках неизвестного коттеджа и женщины, которая, кстати, может оказаться в любой точке Англии. На ленч она смогла купить только булочку с молоком, и теперь ей неплохо было бы выпить чаю. На семь с половиной пенни особенно не разгуляешься, тем более что два пенни она отложила на автобусный билет в обратный конец. С трудом ей удалось уложиться в оставшуюся сумму.
   Сидя в поезде, увозившем ее обратно в Лондон, она почувствовала, что ее самоуважение растет. Возможно, помог чай, но скорее всего, к ней вернулся здравый смысл, одобривший ее поступок. Глупо было бы заблудиться на темной дороге и напугать Мэрион, не придя вовремя домой. Сегодня Мэрион, как никогда, нужно присутствие близкого человека. Ей всегда требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя после этих выматывающих посещений Джеффа. Нет, она совершенно права, что решила вернуться обратно. На самом деле она сглупила, отправившись в Ледлингтон днем. Туда нужно ехать пораньше, часов в десять, чтобы оставалось достаточно времени для поиска коттеджа и миссис Мерсер, до того как стемнеет. Даже страшно представить, как ты идешь в ночном мраке и вдруг слышишь позади шаги. Ведь так случилось, когда Мерсер стал преследовать ее сегодня утром. Ужасно неприятно, но это произошло на одной из улиц в Патни при свете дня. Ночью же, на пустынной дороге, где некого позвать на помощь, такая встреча может обернуться настоящим ночным кошмаром.
   Эти доводы быстро успокоили ее совесть. Коттедж никуда не убежит. Если миссис Мерсер поселилась там, она тоже никуда не денется. Завтра Хилари заложит кольцо тетушки Арабеллы и снова отправится в Ледлингтон. Это было самое омерзительное кольцо из всех, что ей доводилось видеть в своей жизни. Огромное, с плохо обработанным рубином, почти полностью погруженным в чудовищную золотую массу. Оно весило целую тонну, и его невозможно было носить, но за него давали пять фунтов стерлингов. Она собиралась арендовать велосипед, чтобы избежать утомительного поиска пешком. С этой мыслью она заснула и мирно проспала всю дорогу до города. Ей приснился Генри, и это был замечательный сон. Он каялся и просил прощения. Эта невероятно милая сцена утешила ее, но раскаивающийся и смиренный Генри – это даже для сна было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Она проснулась от толчка поезда и больше не засыпала.
   В тот вечер Мэрион Грей вернулась домой в ужасном состоянии, и Хилари порадовалась, что не осталась в Ледлингтоне. Мэрион была страшно измучена и истощена. Она замерзла и дважды теряла сознание, прежде чем Хилари удалось довести ее до кровати. Оказавшись в постели, она уставилась в потолок, испытывая невыразимые страдания. Не могло быть и речи о поездке в Ледлингтон на следующий день и вообще до конца недели. Мэрион заболела, за ней нужно было ухаживать, готовить еду, кормить и отвлекать от мрачных мыслей, пожиравших ее. Она должна отдохнуть, но ей нельзя оставаться одной. Ей рекомендовали интересные беседы, книги и хорошую еду. Тетушка Эммелин прислала чек. У Хилари возникло множество забот: она убирала квартиру, покупала и готовила еду, присматривала за Мэрион. На какое-то время Ледлингтон исчез с карты ее ежедневных маршрутов, и Мерсеры перестали существовать.
   Как раз в это время Генри Каннингем во второй раз побывал у мисс Сильвер. Она сама позвонила ему и пригласила к себе. Мягкий и четкий голос, каким она разговаривала с ним по телефону, не позволил понять, удалось ей что-то обнаружить или же она позвала его затем, чтобы сообщить об отсутствии новостей.
   Она встретила его тем же наклоном головы, продолжая вязать белый шерстяной носок. Сантиметровой лентой она сделала несколько детальных замеров, затем свернула ее и приятным энергичным голосом произнесла:
   – Итак, капитан Каннингем, у меня есть для вас новости.
   Удивленный Генри не скрывал своего огорчения. Что же ей удалось вытащить на свет божий? Новости, которые она собиралась ему сообщить, вряд ли обещали оказаться приятными. Дело Эвертона начинало его раздражать, и он не был уверен, что хочет услышать новости мисс Сильвер. Мягкий взгляд ее невыразительных глаз был направлен прямо на него.
   Голосом воспитанной леди она произнесла:
   – Выяснилось кое-что интересное, капитан Каннингем. Думаю, вы должны знать об этом.
   Теряясь в мрачных догадках, Генри ответил: «Да?» Он не знал, что еще сказать в такой ситуации, и злился, чувствуя себя круглым дураком.
   Спицы мисс Сильвер звякнули.
   – Я решила, что это определенно интересно. Но вы составите собственное мнение. После того как вы покинули мой дом несколько дней назад, я надела шляпку и отправилась в Сомерсет-Хаус. Вы не смогли сообщить мне девичью фамилию миссис Мерсер, поэтому я решила попробовать выяснить обстоятельства ее замужества. В таких делах очень важно знать прошлое участников событий. Имена миссис Мерсер, во всяком случае одно из них, необычны сами по себе, а их сочетание давало мне надежду рассчитывать на успех. Маловероятно, чтобы обнаружилась еще одна Луиза Кезия, вышедшая замуж за Альфреда Мерсера.
   – Да? – снова произнес Генри.
   Мисс Сильвер прервалась на мгновение, подсчитывая петли.
   – Десять, двенадцать, четырнадцать, – бормотала она, – одна лицевая, одну сбрасываем, две лицевых вместе…
   Носок завертелся в воздухе, а в пряжу вонзилась еще одна спица.
   – Что ж, капитан Каннингем, удача, хотя я предпочитаю слово «предусмотрительность», оказалась на моей стороне. Мне удалось отследить этот брак. Девичья фамилия миссис Мерсер – Анкетелл, Луиза Кеция Анкетелл. Эта информация должна помочь выяснить историю ее семьи и родных. Но это не самое главное. Есть одно обстоятельство, связанное с самим замужеством, точнее, с датой замужества.
   – Какое же? – спросил Генри Каннингем. Он не мог больше терпеть – так был взволнован. Он понятия не имел, что ему предстояло услышать, но горячо этого желал.
   Мисс Сильвер на минуту бросила вязание.
   – Дата свадьбы дает пищу для размышлений, капитан Каннингем. Альфред Мерсер и Луиза Кеция Анкетелл поженились 17 июля 1935 года.
   – Что? – спросил Генри.
   – 17 июля, – повторила мисс Сильвер, – на следующий день после смерти мистера Эвертона.
   – Что?
   Мисс Сильвер вернулась к своему вязанию.
   – Подумайте об этом, капитан Каннингем. Я предупредила: это дает хорошую пищу для размышлений.
   – На следующий день после смерти Джеймса Эвертона? Но они работали у него, выдавая себя за супружескую пару.
   Мисс Сильвер поджала губы.
   – Безнравственность свойственна не только представителям высшего общества, – ответила она.
   Генри вскочил со стула и остановился у стола, глядя на мисс Сильвер сверху вниз.
   – На следующий день после смерти Джеймса Эвертона? – повторил он. – Что же это означает?
   – А что, по-вашему, это означает, капитан Каннингем?
   Генри больше не хмурился. Все оказалось слишком серьезно. Он ощутил еще большее волнение, произнеся:
   – Жену нельзя заставить давать свидетельские показания против мужа.
   Мисс Сильвер кивнула:
   – Верно. Это один из тех случаев, когда закон рассматривает супругов как единое целое, а человека нельзя заставить свидетельствовать против себя самого. Разумеется, он может сделать признание, а его жена при желании тоже может дать показания. Закон, если позволите, довольно пристрастен в отношении семейных пар. Они проходят вместе по уголовным делам и платят подоходный налог как одно лицо, а это приводит к росту налоговой ставки. Хотя когда дело доходит до налога на наследство, супруги рассматриваются как два отдельных лица, и вот тут-то оставшийся в живых понимает, что его надули.
   Генри не слушал ее рассуждения. Его мысли были полностью заняты Мерсерами. Он произнес:
   – Ее нельзя было заставить давать показания против него. Он страшно торопился, чтобы заткнуть ей рот.
   Мисс Сильвер снова кивнула:
   – Именно так все это и выглядит. Я была бы признательна, если бы вы вернулись на свое место, капитан Каннингем. Трудно говорить с человеком, который, как бы это выразиться, смотрит свысока.
   – Прошу прощения, – сказал Генри и сел на стул.
   – У меня есть племянник ростом шесть футов, – сказала мисс Сильвер, деловито перебирая спицами, – примерно такого же роста, как вы, должна признаться. Мне приходится часто напоминать ему о том, что весьма утомительно беседовать с человеком, который, если так можно сказать, смотрит свысока. Но нам следует вернуться к Мерсерам. Разумеется, может открыться другое объяснение для этого поспешного брака, но на первый взгляд это действительно заставляет предположить, что Альфред Мерсер хотел, чтобы его супругу нельзя было принудить к даче показаний против него. Если допустить, что эта версия имеет право на существование, мы приходим к еще более страшному заключению.
   Она опустила вязание и посмотрела прямо на Генри.
   – Подумайте о дне заключения брака.
   – На следующий день после убийства.
   – Да. Но кстати, капитан Каннингем, вы не можете просто прийти в отдел ЗАГС и пожениться. Вам нужно заранее подать необходимые документы.
   – Я слышал, но не знаю, сколько для этого требуется времени.
   – Дату подачи документов и дату регистрации брака должен разделять хотя бы один рабочий день. Мерсеры поженились в среду, 17 июля. Они должны были подать документы в регистрационный отдел не позднее понедельника, 15 июля. А мистера Эвертона убили в восемь вечера во вторник, 16 июля. Если брак заключен для того, чтобы с его помощью скрыть следы преступления, значит, убийство было хладнокровно спланировано по меньшей мере за тридцать шесть часов до того, как произошло. Дело не в случайной ссоре, вызванной внезапным проявлением жестокости, гнева или обиды. Если вы поразмышляете об этом, вам на ум придут те же слова, что и мне: «заранее обдуманный преступный умысел». – Она немного покашляла. – Вы понимаете, капитан Каннингем?
   Генри все понял. Он закрыл лицо ладонями, и перед его мысленным взором возникло то, о чем не упомянула мисс Сильвер. Он представил, что дело Эвертона будет снова открыто и сколько новых неприятностей это повлечет за собой. Хилари окажется заляпанной с ног до головы этой грязью, которая прольется на всех участников процесса. Он представил ее торжество, так как она оказалась права, а он все время ошибался. Ему и в голову не приходила мысль, что Джеффри Грей может быть невиновен в этом преступлении. Он не мог понять, как это вообще возможно. Если в этом замешаны Мерсеры, если Альфред Мерсер женился, чтобы заставить замолчать свою жену, то Джеффри Грей мог оказаться в гораздо худшем положении, ведь это доказывало, что убийство носило преднамеренный характер и не являлось результатом неконтролируемой вспышки ярости, после того как Джеффри узнал об изменении завещания. В эту версию верил он сам, верило жюри присяжных и практически каждый, кто был знаком с материалами дела. Однако если убийство было спланировано… Он вздрогнул от ужаса при мысли о том, сколько дополнительных страданий и недоверия появится в жизни Мэрион и Хилари, если это окажется правдой.
   Мисс Сильвер наблюдала за ним, не произнося ни слова. Наконец она сказала:
   – Так что же, капитан Каннингем? Вы хотите продолжения расследования этого дела? Решение за вами.
   Генри поднял голову и взглянул на нее. Он ни за что не смог бы объяснить, почему принял такое решение и что побудило его к этому, но, ни секунды не колеблясь, произнес:
   – Я хочу, чтобы вы продолжили расследование.

Глава 18

   Мэрион Грей вернулась к работе через пять дней благодаря заботам Хилари. Примерно в это же время Жак Дюпре написал своей сестре в Провансе:

   «Сегодня я встретил Мэрион на улице. Страшно на нее смотреть – она похожа на высеченную из камня тень…»

   Правда, Жак был поэтом и уже в течение многих лет питал безответные чувства к Мэрион. Еще одна бесконечная и безнадежная любовь.
   Хилари хотелось, чтобы она побыла дома подольше, но не настаивала, когда Мэрион сказала:
   – Не останавливай меня, Хилари. Если я перестану работать, то умру. А если я умру, у Джеффа никого не останется.
   Именно эти слова подтолкнули Хилари к тому, чтобы опять отправиться в Ледлингтон, всего неделю спустя после своей первой безуспешной поездки. В этот раз она решила ехать поездом в 09.30, чтобы успеть все сделать засветло. Когда она вышла из поезда и оказалась на Маркет-стрит, у нее в запасе оставалась часть утра и весь день, но ей хотелось верить, что она найдет миссис Мерсер гораздо быстрее. Она успела заложить кольцо тетушки Арабеллы и почувствовала себя настоящей миллионершей при мысли о своем кошельке, в котором лежало четыре фунта шестнадцать пенсов. Она взяла с собой все деньги на всякий случай. Ведь иногда хозяева магазинов, где можно арендовать велосипед, просят оставить залог, если клиент им не знаком. И даже залог не всегда гарантирует удачную сделку.
   Хилари побывала в трех магазинах, прежде чем познакомилась с очень приятным и чувствительным молодым человеком, который не только помог ей арендовать велосипед, но и сообщил массу информации обо всех коттеджах между Ледлингтоном и Ледстоу. У него была удивительная копна белокурых волос, на четыре дюйма возвышавшихся над веснушчатым лбом, и он оказался одним из самых дружелюбных людей, с какими Хилари доводилось встречаться. О незнакомцах, снявших поблизости коттедж, он ничего не знал.
   – Но ведь это ничего не значит, мисс. Я немного подкачаю заднее колесо. Может, это коттедж мистера Гринхау в полутора милях отсюда по дороге на Ледстоу, а потом налево по тропинке, совсем недалеко. Я слышал, он переехал к своей замужней дочери в Лондон, но Фред Баркер сказал, что он вернулся обратно. Или это может быть новый дом, который мистер Картер построил для своей дочери, только вот она так и не вышла замуж, и дом решили сдать. Не знаю, можно ли назвать его коттеджем, но вам следует посмотреть. А еще мисс Соумс. Они всегда сдают его на лето, хотя нынешнее и летом-то не назовешь. Их дом в полумиле от главной дороги.
   – Не думаю, что мне нужен этот дом.
   Молодой человек перестал качать насос и выпрямился.
   – Еще есть дом Хампи Дика, – с сомнением произнес он. – На самом деле это отвратительная старая, полуразрушенная лачуга. Сомневаюсь, что кто-то захочет снять ее, хотя никогда не знаешь заранее, не так ли?
   По описанию это место вряд ли выглядело привлекательным, но Хилари и не охотилась за привлекательностью. Измученную женщину легко можно спрятать подальше от людских глаз в полуразрушенной хибаре.
   Поинтересовавшись, как туда можно добраться, она получила новую порцию информации.
   – От третьего моста направо ведет дорога. Ну, на самом деле ее едва ли можно назвать дорогой, хотя как же еще, если не дорогой. Не обращайте на нее внимания, езжайте прямо, и вы увидите небольшой лесок с прудом, но не сворачивайте к пруду. Вдоль леса идет тропинка, вот ее и держитесь, пока не доберетесь до дома Дика Хампи. Только вот не думаю, что вы там найдете кого-нибудь: он пустует с тех пор, как Хампи свалился в карьере в прошлом январе и брат увез его отсюда. Я слышал, его купил какой-то джентльмен из Лондона, кажется, художник, но вряд ли он станет переезжать в это время года. Во всяком случае, он был пуст две недели назад, когда мне случилось проходить мимо.
   Он продолжал рассказывать о коттеджах, пока у нее не возникло утешительное впечатление, что дорога на Ледстоу пала жертвой ленточной застройки и коттеджи теснились там вплотную друг к другу на протяжении всех семи миль.
   Она поблагодарила молодого человека, оставила в залог два фунта и пустилась в путь. Лучше бы она осталась и послушала его дружелюбные рассказы, вместо того чтобы объезжать агентов по недвижимости в поисках миссис Мерсер.
   Встречи с агентами по недвижимости ничего не прояснили. Они не отличались ни разговорчивостью, ни услужливостью. Имя Мерсера никому не было знакомо. Они ничего не знали об аренде коттеджей. Мисс Соумс никогда не уезжает зимой. Мистер Гринхау не обращался к ним за помощью. Мистер Картер сам стал жить в новом доме. Старый коттедж мистера Хампи был продан примерно месяц назад. Но они не вправе сообщить ей какую-либо информацию о покупателе. Три невероятно благоразумных и осторожных агента. Наконец четвертый, молодой клерк, рассказал Хилари, что коттедж купил за бесценок джентльмен из Лондона по фамилии Вильямс, который собирался проводить здесь выходные дни летом.
   К этому времени Хилари уже проголодалась, но сегодня решила не довольствоваться булочкой с молоком. Не каждый день закладываешь рубиновое кольцо тетушки Арабеллы, и, если уж это случилось, негоже питаться булочками. Можно кутнуть, заказав ленч из двух блюд и кофе со сливками.
   Было около половины второго, когда она выехала из Ледлингтона и направилась по дороге мимо рядов крошечных домиков. Некоторые из них были уже готовы и заселены, другие построены лишь наполовину, а третьи находились на этапе разметки и закладки фундамента. Хилари миновала их на арендованном велосипеде, слегка подпрыгивая на ухабах и думая, что молодой человек с копной волос явно перестарался с накачиванием шин. С другой стороны, взятые в аренду велосипеды часто быстро спускают воздух, так что все к лучшему.
   Вскоре дома остались позади, и она оказалась среди безбрежных зеленых полей, раскинувшихся по обе стороны дороги под мрачным серым небом. Утро выдалось ясное, но метеорологическая служба предусмотрительно не исключала любые возможные перемены погоды. Хилари, обратив внимание только на слова «яркое солнце», решила пренебречь остальными предупреждениями, но сейчас, глядя на темное небо, забеспокоилась, вспомнив о том, что поначалу показалось ей вовсе не важным. Они упоминали «похолодание», и теперь воздух действительно становился все холоднее. Это, разумеется, не страшно, но там говорилось еще о «быстром ухудшении погоды», и у нее возникло неприятное чувство, что в завершении прогноза прозвучало слово «туман». Всегда нужно читать внимательнее, вот только в ту минуту ей было вовсе не до погоды. Ей хотелось вернуться и завершить начатое. И потом, если ноябрьская распутица способна выбить вас из колеи, значит, вам лучше остаться дома и впасть в зимнюю спячку. К тому же она надеялась, что тумана все же не будет.
   Туман начал сгущаться около четырех часов. Хилари успела побывать в пятнадцати коттеджах и шести маленьких домиках. Везде ей отвечали, что дом не сдается, хотя некоторые намекали о перспективе сдать коттедж на лето спокойной даме или джентльмену. Одна женщина даже призналась в своем желании сдать коттедж актрисам, она ничуть не против их способа зарабатывать себе на жизнь. Все они воспринимали Хилари как любительницу сельской жизни, свалившуюся к ним на голову в неподходящее время года, когда люди отдыхают после забот и треволнений отпускного сезона. Должно быть, она пропустила тропинку, ведущую к коттеджу Хампи Дика, и, несмотря на то что ей попалось несколько островков леса, так и не увидела пруд, о котором ей рассказывал молодой человек. Впрочем, это и неудивительно. Ведь он забыл упомянуть, что этот пруд высох во время засухи в 1933 году и с тех пор вода в нем больше не появилась. Она въехала в Ледстоу с мыслью о том, что даже слышать не хочет больше ни о каком коттедже.
   В Ледстоу она выпила чаю. Чай подавали в общем зале деревенского паба. Внутри оказалось холодно и душно, как это бывает в помещениях, которые не проветриваются в течение нескольких месяцев. Все было вычищено и отполировано до блеска. Красно-зеленый линолеум сверкал как зеркало. Запахи мыла, лака, скипидара, бекона, лука и старой мебели смешивались и образовывали удивительный букет. Там стоял диван и три стула, обитые старинной декоративной тканью, чей первоначальный цвет или цвета со временем слились в единый нежно-коричневый оттенок. У камина валялись обрывки газет, а на каминной полке расположились голубая ваза с нарисованным на ней букетом анютиных глазок, медная блестящая сахарница с розово-голубым фруктовым орнаментом, ужасное декоративное украшение с гербом Колчестера (почему именно Колчестера?), медный подсвечник с золотистым отливом и маленькая зебра, принимающая угощение из рук девочки. На девочке была пестрая кофточка и желтая юбочка, а зебра несла пару корзин с фруктами и цветами. Хилари пришла в восторг от зебры и, увлеченно разглядывая ее полоски, перестала обращать внимание на горький чай, испорченное масло и не думала о своих неудачных поисках.
   Несмотря на то что в пабе было холодно и неуютно, оттуда было трудно уйти. Если бы здесь топился камин и рядом стояло удобное кресло, Хилари не решилась бы покинуть это место и в темноте пуститься в обратное путешествие. Было еще не очень темно, но сумерки сгущались. Ночь опустится задолго до того, как впереди покажутся веселые огни Ледлингтона. Туман по-прежнему висел в воздухе. Казалось, он становился все гуще. Что ж, нет никакого смысла сидеть здесь, пора трогаться в путь. По-видимому, ей придется смириться, что сегодня она не разыщет Мерсеров. Потянув на себя дверь, она увидела… Альфреда Мерсера.

Глава 19

   Рассудок Хилари оставался спокойным и бесстрастным, но рука сама захлопнула дверь. Она стояла по другую сторону и ждала, не двигаясь и ни о чем не думая. Казалось, что прошла целая вечность.
   Она снова начала размышлять. Войдет ли он сюда? Вряд ли. Он прошел мимо. Звук его шагов уже не был слышен. Что Альфред Мерсер делает здесь? Она не знала. Ей было бы интересно узнать, но у кого можно выведать эту информацию? Может быть, он следит за ней? Она просто обязана это выяснить. Подойдя к камину, она позвонила в звонок.
   Прошло несколько минут, прежде чем отозвались на ее зов. Вошла девушка, которая приносила ей чай, и сообщила, что она должна восемнадцать пенсов. Хилари вытащила два шиллинга и шесть пенсов, положила один шиллинг и шесть пенсов в ладонь девушки, а другой всунула ей между большим и указательным пальцами.
   – Вы могли бы назвать мне имя мужчины, который только что хотел войти?
   Это была пухленькая, розовощекая и добродушная девушка. Она взглянула на шиллинг и ответила:
   – Нет, мисс, не могу.
   – Вы не знаете его имени?
   – Нет, мисс, не знаю.
   – Вы встречали его раньше? Может быть, он уже заходил сюда?
   – Нет, мисс, я его не видела.
   – Хотите сказать, что это незнакомец?
   – Нет, мисс.
   Хилари была готова затопать ногами от гнева. Так знает эта девушка хоть что-нибудь или нет? Она производила впечатление непроходимой тупицы, но ведь все могло оказаться совершенно иначе. Хилари не могла больше здесь оставаться, рискуя быть застигнутой врасплох. Не важно, знает эта девушка Альфреда Мерсера или нет, но Альфред Мерсер знает Хилари Кэрью, а эта дуреха оставила дверь открытой, когда вошла. Так что Хилари Кэрью лучше всего быстро ретироваться, и она поспешила это сделать.
   Она постаралась исчезнуть как можно быстрее, но, видимо, оказалась недостаточно расторопна. Как только она вышла в переднюю и дотронулась до входной двери, тут же увидела Альфреда Мерсера, возвращающегося обратно. Хилари заметила его боковым зрением и сразу же проворным движением потянула на себя дверь и выскользнула на улицу.
   К пабу вела крутая лестница с несколькими ступенями. Она оставила велосипед, прислонив его к перилам, но кто-то уронил его, и ей пришлось поднимать его с земли. Она старалась делать все как можно быстрее. Взяла велосипед и в следующую минуту уже подпрыгивала на ухабах, наклонившись вперед, чтобы включить электрическую лампочку. Но лампочка не работала. Было еще не совсем темно, и все же ранние сумерки и туман обступили ее со всех сторон. Ей не следовало задерживаться, чтобы выпить чаю, но наступает момент, когда горячий чай становится для человека гораздо важнее поставленной цели. А теперь она мысленно упрекала молодого человека со всклокоченными волосами за то, что он позволил ей в такой туманный день сесть на велосипед с фарой, которая не действовала, должно быть, с прошлой зимы.
   Проехав несколько сотен ярдов, она чуть не угодила в канаву, так как дорога резко сворачивала вправо, а она направила велосипед прямо. Остановившись, она решила еще раз взглянуть на лампочку. Она потрясла ее, открыла и снова закрыла с громким щелчком. Вырвавшийся сноп яркого света помог увидеть, что каким-то образом она оказалась посреди поля. Она вернулась на дорогу, села на велосипед и поехала так быстро, как только позволял туман, в направлении Ледлингтона, не переставая надеяться, что у Альфреда Мерсера нет велосипеда. Она была совершенно уверена, что машины у него нет, но велосипед мог быть. Здравый смысл довольно неубедительно подсказывал: у Альфреда Мерсера нет никакой причины преследовать ее. Он уже двести раз успел сказать ей о сумасшествии его жены. И здравый же смысл твердил, что этого должно быть достаточно. Но далекий от логики внутренний голос тихо и устрашающе предупреждал: «Спеши, Хилари, спасай свою жизнь! Он охотится за тобой, охотится!»
   В это самое время мистер Мерсер сидел за кружкой пива в баре. Он узнал Хилари, когда та обернулась, и видел сквозь полуоткрытую дверь, но не стал преследовать дальше нижней ступеньки. Велосипед, о который он споткнулся и сшиб на землю, исчез. Это означало, что его забрала мисс Кэрью. Ему совершенно не хотелось гоняться по паршивым дорогам за паршивым велосипедом. Он вошел в бар, заказал пинту пива, разбавил его – какое кощунство! – джином и стал ждать хозяина, который опаздывал из-за тумана. Хозяин должен был приехать на машине. Если возникнет необходимость преследовать мисс Кэрью, на машине это будет намного удобнее. Он слегка попенял на погоду и гораздо больше – на мисс Хилари Кэрью.
   Примерно десять минут спустя напротив паба остановилась машина, а еще через пять минут в машине уже сидел пассажир. Она развернулась и поехала по дороге на Ледлингтон.
   Туман продолжал сгущаться. Оказавшись на ухабистом участке дороги, Хилари была вынуждена сойти с велосипеда и продолжить путь пешком. Лучше уж прогуляться, чем слететь в канаву или наткнуться на дерево. Перспектива пораниться и всю ночь пролежать в липкой грязи выглядела ужасающе. Дорога становилась все хуже, и она уже начала жалеть о том, что ввязалась в эту дикую историю. Внутренний бесенок поддакивал:

     На гусиной на охоте
     Можешь ты застрять в болоте,
     Понапрасну не зевай,
     О гусях не забывай.

   Немного проехав вперед, она снова сошла с велосипеда. Удивительно, насколько уверенной она себя чувствовала, когда ехала на нем. На самом деле гораздо безопаснее было шагать на собственных ногах, но всякий раз, когда она ступала на землю, у нее возникало чувство нависающей над ней опасности. Как будто над дорогой на Ледлингтон появилось еще одно туманное облако – облако постоянно растущего страха. Садясь на велосипед, она немного преодолевала его, но стоило ей спуститься на землю, страх окружал ее, обволакивал и холодил.
   Она внимательно прислушивалась, стараясь уловить малейший звук, нарушивший тишину туманной ночи. Замерев, она не услышала ничего, кроме собственного дыхания: ни трепета птичьих крыльев, ни их пения, ни хруста ветвей, ни шуршания листьев под лапами дикого зверя. Ничто не двигалось, все замерло вокруг, за исключением Хилари Кэрью, оказавшейся здесь из-за упрямства и глупой убежденности в своей правоте. А прав-то оказался Генри. Сейчас ей совершенно ясно: Генри имел все основания советовать ей оставить в покое дело Эвертона, чтобы никто не пострадал. А кто мог пострадать? Хилари Кэрью на темной пустынной дороге, застланной туманом, где не найдется ни одного очевидца происшедшего.
   – Дурочка! – произнесла Хилари, обращаясь к самой себе. – Что толку теперь думать об этом? Перестань, слышишь, перестань сейчас же! И прекрати вспоминать о Генри. Это действует на нервы. Его здесь нет, а если бы он вдруг и оказался, вряд ли отнесся к твоей затее с пониманием.
   «Но он не позволил бы мне погибнуть в этой темноте!»
   Это воскликнула другая Хилари, которая от страха потеряла всякую гордость и с огромной радостью согласилась бы оказаться в объятиях Генри Каннингема, даже зная, что он не испытывает к ней симпатии.
   В эту минуту она услышала звук приближающегося автомобиля.
   Она почувствовала облегчение, и на мгновение присутствие духа вернулось к ней. Ничто так не угнетает, как тишина. Знакомый, привычный гул Кингс-роуд ворвался в эту парализующую тишину и вмиг развеял все ее страхи. Даже туман перестал казаться таким непроницаемым, и ей в голову пришла великолепная мысль: если автомобиль движется не слишком быстро, она сможет добраться до Ледлингтона, следуя за светом фар.
   Осторожно крутя педали, она подумала, что лучше бы ей спешиться, когда машина подъедет поближе, чтобы не оказаться у нее на пути. Но времени еще достаточно, так как, судя по звукам, машина ехала довольно медленно. Это и понятно. Никто не стал бы ехать со скоростью больше десяти миль в час, рискуя вылететь на обочину на первом же повороте.
   Впоследствии Хилари могла точно вспомнить все вплоть до этого момента. Она совершенно ясно помнила, как решила держаться за машиной, если та будет ехать не быстрее десяти миль в час. Но здесь в памяти наступал провал. Резкий свет. Должно быть, водитель включил противотуманные фары или ближний свет. Потом какой-то шум. Он исходил от приближающегося автомобиля, который вдруг резко увеличил скорость, – огромного автомобиля. Она спрыгнула. Если бы она заранее не продумала этот план, у нее не хватило бы времени сориентироваться. Но она успела спрыгнуть на траву, когда машина подъехала совсем близко, и этим спасла себе жизнь. Внезапная боль, скрежет, она почувствовала, что ударилась головой обо что-то твердое. Звезды в темноте – фейерверк с золотым дождем, – а потом пустота. При падении она ударилась головой так сильно, что на пару минут потеряла сознание. Если бы обморок продлился дольше, этот день стал бы последним для Хилари Кэрью.
   Она пришла в себя оттого, что у нее болела голова. Кто-то поднял ее и произнес:
   – Потеряла сознание. Надо торопиться, чтобы завершить начатое!
   Голос был ей совершенно незнаком, и она не поняла смысл этих слов. Опустошенный разум отказывался воспринимать происходящее. Слова утратили свое значение. Она только чувствовала, что у нее болит голова, и больше ничего. Весь мир сосредоточился в этой боли.
   Но тут у нее возникло новое ощущение. Песок, холодный, мокрый песок у нее во рту. Ужасно. Она пошевелилась, прикоснувшись к чему-то острому, и порезала руку. Больше ее никто не держал. Она лежала, уткнувшись лицом в песок, прислонившись щекой к чему-то холодному, мокрому и твердому. Дорога – она лежала на дороге. И порезала руку. Больно. Она порезалась чем-то острым. Она вспомнила о велосипеде и подумала, что он, должно быть, совершенно разбит. Как же она теперь доберется до Ледлингтона?
   Все эти мысли последовательно появлялись у нее в голове. Сознание вернулось, а вместе с ним и воспоминание о том, что произошло. Две вещи сразу же пришли ей на ум, а за ними возникла еще одна. Мотор машины работает, а фары направлены прямо на нее – это первое. А затем стук закрывающейся двери. Кто-то захлопнул дверцу машины.
   Водитель включил первую передачу и до упора нажал на педаль газа.
   Хилари услышала внезапный рев мотора и ощутила приближение ужасной опасности. Двое мужчин перенесли ее с обочины и положили на дороге лицом в грязь, а позади бросили сломанный велосипед. При падении с велосипеда человек вряд ли окажется в положении лежа навзничь. Мужчины учли это, положив Хилари лицом на дорогу. Утром ее найдут мертвой, с переломанными костями и сочтут, что это случилось из-за тумана. Если бы они меньше беспокоились о правдоподобности, их план сработал бы без сучка и задоринки, но они уложили ее лицом в грязь. Девушка в полубессознательном состоянии скорее сможет подняться на ноги, если почувствует, что лежит во влажной липкой грязи.
   Услышав шум мотора, Хилари приподнялась на руках, глядя на оранжевый свет противотуманных фар, и увидела, как они приближаются к ней. Ей удалось увернуться в сторону, карабкаясь и цепляясь за пожухлые стебли растений. Каким-то образом она смогла встать на ноги и, спотыкаясь и двигаясь на ощупь, добежать до ближайшей изгороди. Слепой ужас придал ей сил. Она не чувствовала, как колючки и шипы ежевики царапали ей лицо и лезли в рот, пока она ползла на коленях, прячась и пытаясь найти хоть какую-нибудь дыру, чтобы пробраться на другую сторону. Волосы спутались, а пиджак порвался, сплетенные ветви деревьев и кустарников тянули ее назад, но она продолжала ползти, пока не оказалась с противоположной стороны изгороди. Там она спрятала голову между коленей и, зарывшись лицом в складки юбки, постаралась отдышаться и успокоиться. Она чувствовала слабость, но все же была в сознании. Мысли путались между забвением и ночным кошмаром. Мелькнула догадка: они вернутся, они будут ее искать. Они не должны ее найти.
   Она встала и побежала через поле так быстро, как только могла.

Глава 20

   Лязгнули тормоза, и машина остановилась на дороге. Из нее выскочил мужчина и побежал назад. Они с водителем не были уверены, что все завершилось. Из-за тумана ничего не было видно. Колеса что-то переехали. Если им повезло, Хилари Кэрью уже труп.
   Он добежал до нужного места. Но тела на дороге не было. Вместо него лежал разбитый, рассыпавшийся на части и никуда не годный велосипед. Он наступил на руль и почувствовал удар полудюжины сломанных спиц, порвавших ему брючину и вонзившихся в ладонь, когда он попытался их отбросить. Он грязно выругался и закричал, поцарапав голень о педаль, а убедившись во всем, побежал обратно к машине.
   Все это заняло не более двух минут. К тому времени, когда мужчины успели обменяться взаимными обвинениями и вытащить из набитого всякой всячиной бардачка электрический фонарь, Хилари уже добралась до второй ограды. Если бы у нее не кружилась так сильно голова, она побежала бы в открытое поле, где ее наверняка поймали бы, поскольку очень скоро мужчинам удалось отыскать место, где она пробралась сквозь первую ограду. Туман оказался ей на руку, но их было двое, сильных и энергичных мужчин, и у них имелся фонарь. Кроме того, им было что терять. Но и у нее на кону стояла жизнь, и хотя она ощущала слабость, эта слабость помогла ей, не давая двигаться прямо. У нее кружилась голова, и, сама об этом не догадываясь, она все время поворачивала вправо. Вскоре она оказалась на углу поля у ограды, ведущей в сторону от дороги. Ей повезло, и она перебралась через нее, найдя еще одну дыру. Здесь она поняла, что находится на склоне холма, и решила спуститься вниз. Эта тропа привела ее в низину, заросшую кустами. Добравшись до кустов, она остановилась, согнувшись и дрожа с ног до головы. Кусты укрыли ее, а туман не позволял увидеть кусты. Здесь, в этом ужасном, темном, пустынном месте, она забилась в нору, как дикое загнанное животное. Каждая частица ее тела сотрясалась от страха. Темнота стала ее убежищем. Высокие обнаженные ветви чутко стояли на страже. Если бы рядом прошел человек или кто-то протянул к ней руку, она услышала бы сигнал опасности в звуке сломанной ветки или поскрипывании кустов.
   Постепенно она расслабилась. Сердце перестало учащенно биться. Мысли прояснились. Она прислушалась, но не услышала звуков преследования.
   Прошло немало времени, и ей показалось, что до нее донесся слабый звук голосов. Голоса, всего лишь голоса, неразличимые, неясные звуки, идущие издалека. Она напряглась от ужаса, ожидая, что они приблизятся и обнаружат ее укрытие. Но вокруг стояла тишина. Затем раздался ясный щелчок захлопывающейся дверцы, и сразу же заворчал мотор.
   Хилари крепко сжала руки. Они вернулись в машину, закрыли двери и завели мотор. Они оставили тщетные попытки найти ее и собрались уезжать. Ура, ура, ура, ура, ура!
   Неожиданно по спине пробежала струйка холодного пота. А если это ловушка? Может быть, они только притворяются, что уезжают. Она вернется на дорогу, а они будут ждать ее там. Руки, неожиданно сомкнувшиеся у нее на шее в непроглядной тьме. Голос, шепчущий в тумане: «Надо торопиться, чтобы завершить начатое!» Они не позволят ей скрыться во второй раз. Машина раздавит ее, как раздавила велосипед. И она больше никогда не увидит Генри. Эта мысль была настолько болезненной, что мгновенно вернула ее к действительности. Она твердо решила снова встретиться с Генри. Обязательно встретиться. И не важно, что они задумали, она все сделает по-своему.
   Внезапно она успокоилась, ощутив прилив храбрости. Это была не та юношеская храбрость, которая с легким сердцем заявляет: «Ужасные вещи случаются – об этом пишут в газетах – с другими людьми, но подобное не может произойти со мной или с теми, кого я люблю». Нет, это случилось с ней, с Мэрион, с Джеффри Греем. Теперь ее храбрость стала мудрее и спокойнее, и она сказала: «Это надо пережить, и я с этим справлюсь».
   Она выпрямилась, убрала волосы с лица, поморщилась, прикоснувшись к длинной глубокой царапине, и услышала звук отъезжающей машины. Они направились в Ледлингтон. Постепенно шум мотора растворился в туманной мгле. Он не замер неожиданно, как если бы они решили немного отъехать, а потом вернуться обратно. Он затихал понемногу, пока окончательно не заглох, когда машина отъехала на большое расстояние.
   И все же это могла быть ловушка. В машине находились двое мужчин. Один из них мог остаться, чтобы схватить ее, если она решит вернуться на дорогу. Она представила себе неподвижную темную фигуру злодея, стоящую под зеленой оградой в ожидании ее появления. Однако мысли ее оставались ясными и спокойными. Не следует возвращаться обратно к дороге. И не стоит рисковать, пытаясь остановить проходящую мимо машину. Вряд ли это получится в таком тумане.
   Она стала думать, что ей делать дальше.
   Эти поля наверняка кому-то принадлежат. Где-нибудь поблизости есть тропинка или коттедж, какое-нибудь место, куда она может добраться, не выходя на дорогу. Она постаралась вспомнить, в какую сторону бежала, чтобы понять, где теперь находится. Ей казалось, она была на полпути к Ледлингтону, но не могла вспомнить место с оврагом и кустами и не представляла, как далеко ушла от дороги. Видимо, не слишком далеко, судя по шуму мотора, который сначала был слышен достаточно близко.
   Она даже представить не могла, что угодила на дно того самого пруда, о котором упоминал молодой человек с пышными волосами как об ориентире на пути к коттеджу Хампи Дика. Он забыл предупредить ее, что пруд высох во время засухи, и она не заметила его, проезжая мимо по дороге. Она ожидала увидеть блестящую гладь воды, но, не обнаружив этого, пропустила и нужную ей тропинку.
   Зато теперь она отыскала ее. Карабкаясь наверх со дна впадины и пробираясь сквозь густые кусты, она почти сразу же вышла на ухабистую дорогу, изрытую колесами груженых телег. На телегах ездят люди, а люди живут в домах. Она решила идти по колее, уходящей в сторону от дороги.
   Это было нелегко. Если бы не глубокие борозды от колес, она наверняка заблудилась бы, но следы не давали ей сбиться с пути. Если она переставала спотыкаться и подворачивать ноги, это подсказывало ей, что она сошла с колеи, и тогда она возвращалась и снова начинала спотыкаться. Утомительная прогулка. А что, если поблизости нет домов? Может, это место вообще далеко от реальности, ночной кошмар, в котором ей предстоит бесконечный путь сквозь нависший клочьями туман? Что за глупости! «Если бы у тебя оставалась хоть капля здравого смысла, ты бы не стала думать о таких вещах, пытаясь отыскать дорогу в тумане». В этот момент бесенок Хилари показал ей «длинный нос» и грубо парировал: «Если бы у тебя оставалась хоть капля здравого смысла, тебя бы здесь вообще не было». Он придумал что-то вроде двустишия, и теперь оно эхом звенело у нее в голове:

     Если бы ты сидела дома, тебя бы не было здесь.
     Если бы тебя не было здесь, ты сидела бы дома.

   Под ногами у нее по-прежнему были рытвины и ухабы. Она продолжала двигаться с вытянутой вперед рукой, на случай если на пути появится стена или изгородь.
   Наконец она прикоснулась к калитке, ощупала ее и обнаружила два засова: один на уровне талии, а другой на уровне коленей. Найдя щеколду, подняла ее и вошла. Калитка была недостаточно большой, чтобы называться воротами, за которыми начиналось поле. Кроме того, колея здесь заканчивалась и начиналась утоптанная дорожка, по всей видимости, когда-то выложенная гравием. По ней оказалось трудно идти – она была твердой и узкой. Свернув вправо, Хилари почувствовала, что ступила на мягкую почву садовой лужайки, и поняла еще до того, как увидела: рядом стоит дом. Было слишком темно, чтобы хоть что-то разглядеть. Ее вытянутая рука повисла в воздухе, а внутреннее чутье подсказывало: жилье уже близко. Еще пара осторожных шагов, и вот наконец стена, покрытая вьющимися растениями, деревянная оконная рама и холод прозрачного стекла. Она сошла с дорожки и теперь должна вернуться обратно. На ощупь Хилари дошла до ступенек, ведущих к деревянной двери с тяжелым металлическим дверным молотком. Заманчивый образ светлой комнаты – огонь, горячий чай – возник, пробиваясь сквозь туманную зыбь. Сезам, откройся! Ей осталось только постучать в дверь, и она откроется, мечта станет реальностью. Она прикоснулась к молотку. Всего лишь поднять и опустить руку. Нет ничего проще и ничего сложнее.
   Хилари стояла у двери, но с каждой секундой ей становилось все труднее пошевелиться. Рука судорожно сжимала тяжелое металлическое кольцо. Если кто-нибудь следит за ней с дороги, звук дверного молотка сразу же выдаст ее. Может быть, в доме никого нет. Она осторожно опустила молоток и решила обойти вокруг дома.
   Это на самом деле был коттедж, так как она почти сразу же оказалась на углу, двигаясь вдоль боковой стены здания. Еще один угол, и вот она уже у задней стены дома. Если внутри кто-то есть, он должен находиться совсем рядом. Жизнь в коттеджах сосредоточена вблизи кухни, а кухня всегда расположена в задней части дома.
   Повернув за угол, она увидела в тумане свет, поток серебристого света, лившегося из окон нижнего этажа. Туман переливался в этом сиянии, медленно поднимаясь вверх. Для Хилари этот тусклый блеск означал не меньше, чем свет первых дней Творения. Все складывается как нельзя лучше! Свет прогнал остатки тьмы из ее сознания, и ночной кошмар испарился без следа. Она подошла к окну и заглянула в него.
   На окнах не было занавесок или их не задернули. Под подоконником находилась раковина с водопроводным краном. В крошечной комнате, видимо буфетной, оказалось темно, но маленькая приоткрытая дверь вела в кухню, где на столе горела лампа, сиявшая сквозь туман. Ее свет ослепил Хилари, и поначалу она не могла ничего разглядеть, кроме лампы и бело-голубой скатерти, лежавшей на столе. Несмотря на яркий свет, она широко открыла глаза и стала наблюдать через открытую дверь. Вскоре Хилари заметила кое-что еще. Она увидела, как миссис Мерсер отходит от плиты с чайником в руках. Огромная старомодная плита стояла позади стола с лампой. Миссис Мерсер отошла от нее и поставила чайник на поднос рядом с лампой – старинный оловянный поднос с золотым рисунком. Затем она попыталась выпрямиться, будто несла что-то тяжелое.
   Хилари постучала в окно.
   В следующую минуту ничего не произошло. Потом миссис Мерсер обогнула стол, прошла через дверь в буфетную, открыла окно над раковиной и произнесла слабым, безжизненным голосом:
   – Вы принесли молоко? Я не ждала вас в такой туман.
   Хилари нырнула под окно. Ей совершенно не хотелось, чтобы створки захлопнулись у нее перед лицом. Если есть хоть один шанс из тысячи выпить чаю из этого пузатого коричневого чайника, она его не упустит. Она искренне надеялась, что стоявший на подносе кувшинчик с молоком полон, и обрадовалась, заметив, что миссис Мерсер приготовила только одну чашку. Она подняла голову и ответила:
   – Добрый вечер, миссис Мерсер.
   Миссис Мерсер схватилась за край раковины и покачнулась. Лампа стояла позади нее, и неожиданно ее лицо стало расплывчатым. Минуту спустя она тихо спросила:
   – Мисс Кэрью?
   Хилари кивнула.
   – Разве вы не позволите мне войти? Я хотела бы выпить чашечку чаю. Вы даже не представляете себе, насколько мне этого хочется. Я только что упала с велосипеда. Думаю, что выгляжу так, будто мне пришлось перелезать через забор. Можно мне войти и привести себя в порядок?
   Миссис Мерсер одной рукой по-прежнему держалась за раковину, а другой схватилась за сердце. Она воскликнула:
   – Ах, мисс, вы меня напугали!
   – Простите, пожалуйста.
   Она уставилась на Хилари.
   – Может быть, вам лучше сесть на поезд? – спросила она.
   – Ума не приложу, как добраться до станции. Мой велосипед полностью разбит. Позвольте мне войти и выпить чашку чаю.
   – Мой муж недолюбливает гостей. Я жду его с минуты на минуту.
   – Но на подносе всего одна чашка.
   Миссис Мерсер начала дрожать.
   – Разве я не имею права решать, кого приглашать в свой дом, а кого – нет? Я не просила вас приходить сюда, не так ли? Если бы вы были в здравом уме, то держались бы подальше отсюда. Разве вам нечем заняться, кроме как разыскивать и преследовать людей, которые не хотят иметь с вами ничего общего? Сейчас же убирайтесь! Чем быстрее, тем лучше, потому что если Мерсер вернется домой, если он вернется домой…
   До того как произнести имя мужа в первый раз, она говорила сердитым шепотом, но теперь ее голос изменился. В глазах засветился ужас, но он относился не к Хилари, а к тому, о ком она только что сказала: мистер Мерсер возвращается домой и застает их здесь вместе.
   – Миссис Мерсер, – голос Хилари звучал настойчиво, – мне нужно кое о чем вас спросить. Я не намерена оставаться, я должна вернуться в город.
   Миссис Мерсер облизнула побелевшие губы.
   – Уходите, – ответила она, – уходите, уходите, уходите, пока можете.
   Хилари кивнула:
   – Я сама хочу уйти отсюда побыстрее. Но это произойдет не раньше, чем вы расскажете мне обо всем. И если вы боитесь, что Мерсер застанет меня здесь, лучше вам поторопиться. Позвольте же мне войти.
   Миссис Мерсер снова облизнула губы.
   – Я не могу. Он вырежет мне сердце.
   У Хилари побежали мурашки по спине не столько из-за услышанных слов, сколько из-за выражения ужаса на лице миссис Мерсер. Не было смысла продолжать. Она потянулась и схватила женщину за запястье. Оно было ледяное, а тонкие пальцы по-прежнему сжимали каменный край раковины.
   – Послушайте, – сказала Хилари, – я хочу знать, что вы имели в виду, когда говорили, будто пытались встретиться с миссис Грей во время судебного процесса.
   Миссис Мерсер отпрянула от раковины и от Хилари.
   – Я пыталась, я ходила к ней, никто не может упрекнуть меня в том, что я ничего не сделала.
   Я думала, он убьет меня после этого.
   – Вы хотели встретиться с ней, а она отдыхала. Зачем вам понадобилось увидеть ее? Что вы хотели рассказать ей?
   Хилари почувствовала, как под пальцами бешено пульсирует кровь. Дыхание участилось. Она вспомнила обо всех несчастьях, которые произошли с ними с тех пор. Борьба, сражение и смерть блекли перед более ужасными вещами: необходимостью жить дальше, после того как твоя жизнь полностью разрушена. Она подумала о Мэрион. О том, какой она была раньше и во что превратилась теперь.
   Сдавленным голосом она произнесла:
   – Вы спросили меня о Мэрион. Она так изменилась. Если бы вы встретили ее, то ужаснулись бы. Это действительно страшно. Расскажите, зачем вы хотели увидеться с ней и что собирались сообщить. Вы сказали… если бы она поговорила с вами… Вы сказали это в поезде. Если бы она поговорила с вами, что вы могли бы ей сообщить при личной встрече?
   Миссис Мерсер перестала ее отталкивать. Рука медленно опустилась. Слабым безжизненным голосом она ответила:
   – Слишком поздно.
   – Расскажите мне, – потребовала Хилари.
   Миссис Мерсер покачала головой, но это движение было лишено силы и энергии. Казалось, что это была судорога, вызванная слабостью.
   – Отпустите меня! – попросила она.
   Хилари сжала холодное запястье.
   – Что вы собирались ей рассказать?
   Миссис Мерсер расплакалась. Нос стал подергиваться, а слезы градом текли по щекам, попадая в рот.
   – Это бесполезно, – ответила она, захлебываясь от рыданий. – Я верующий человек и понимаю, что совершила. Я не смею читать Библию и молиться, но не могу нарушить клятву, которую дала Мерсеру. Если бы я рассказала ей тогда, может быть, все обернулось бы к лучшему, но сделанного не воротишь. Признание не спасет меня от расплаты за содеянное. А если Мерсер узнает, то убьет меня, и я буду гореть в аду.
   Она перестала рыдать. Слова с трудом вырывались из ее груди, но слабый голос звучал ясно.
   Хилари крепче сжала запястье миссис Мерсер.
   – Вы живете в аду сейчас, – сказала она, – так как помогаете злодеям. Неудивительно, что вы так несчастны. Расскажите мне, о чем вы хотели поговорить с Мэрион. Пожалуйста, расскажите. Я не уйду, пока вы не выполните мою просьбу. Разве вы хотите, чтобы Мерсер вернулся и застал меня здесь? Я не хочу. Но я не уйду, пока не узнаю правду.
   Миссис Мерсер наклонилась к ней, перегнувшись через раковину.
   – Он убьет вас, – произнесла она шепотом, – ножом для хлеба или чем-нибудь вроде этого. А потом свалит все на меня. И скажет, что я сумасшедшая. Он всем говорит, что я сошла с ума. Он убьет вас и скажет: «Это сделала моя жена». А потом они увезут меня и запрут где-нибудь. И все будут думать, что я сошла с ума.
   Сердце Хилари затрепетало. Правда ли это? Правда? Правда? Очень медленно и испуганно, как ребенок, она произнесла:
   – А вы сумасшедшая, миссис Мерсер?
   Женщина снова разрыдалась.
   – Нет, нет! Это он так говорит, потому что он злой. Ах, мисс, лучше бы я умерла, лучше бы я умерла!
   Страх Хилари улетучился. Она погладила трясущиеся плечи, и ее пронзила жалость – такие они были острые и худые.
   – Миссис Мерсер, не плачьте. Если вы сказали неправду на суде – а я думаю, так оно и случилось, потому что Джефф никого не убивал, я в этом уверена, – если вы решились на такое, разве вам не кажется, что теперь представилась возможность рассказать, как все произошло на самом деле, и восстановить справедливость? Неудивительно, что вы живете как в аду, когда Джефф в тюрьме, а Мэрион несчастна. Но только представьте, как бы вы себя чувствовали, если бы его повесили и, несмотря на все ваши усилия, уже ничего нельзя было изменить. Разве от этой мысли вам не становится хоть чуточку лучше? Ведь сейчас вы можете все исправить. Вы же не хотите и дальше влачить такую ужасную жизнь, не правда ли?
   Миссис Мерсер, вырвавшись, резко отпрянула.
   – Не понимаю, о чем вы, – пробормотала она. – Уходите отсюда, или случится непоправимое.
   Глаза Хилари наполнились слезами. Она надеялась, она была уверена, но теперь все внезапно рухнуло.
   Миссис Мерсер остановилась в проеме, прислонившись к косяку двери. Голос выдавал человека, одержавшего пиррову победу. Она сказала:
   – Возвращайтесь на дорогу и поверните налево – так вы попадете в Ледлингтон! Где ваш велосипед?
   Хилари выпрямилась. Тело затекло, пока она висела на подоконнике.
   – Разбился, – ответила она. Затем добавила: – Они пытались меня убить.
   Миссис Мерсер подняла руку, прикоснувшись к губам, а затем уронила ее. Губы разжались, и она спросила:
   – Кто?
   – Разве вы не знаете? – ответила Хилари пренебрежительно.
   Миссис Мерсер развернулась и направилась в кухню. Миновав дверь, она толкнула ее обеими руками и коленом. Дверь со стуком захлопнулась. Хилари опять оказалась одна в туманной мгле.
   Она еще раз обошла дом и вышла из калитки. А потом долго брела по разбитой, ухабистой дороге.

Глава 21

   Мэрион Грей демонстрировала платье под названием «Лунный свет». И хотя оно не имело ничего общего с лунным светом, название привлекало внимание клиентов. В пять часов дня демонстрационный зал Харриет Ст. Джаст был заполнен женщинами, большая часть которых пришла сюда развлечься, а не пополнить свой гардероб. Многие, обращаясь к хозяйке, называли ее «Харри» или «дорогая». Она назначала немыслимые цены за свою одежду, но сумела добиться поразительного успеха за три года работы своего предприятия. Они с Мэрион вместе учились в школе, но на службе друзей для нее не существовало. С десяти до шести Мэрион превращалась в Ванию, которая слыла одной из лучших манекенщиц в Лондоне.
   Темноволосая сутулая женщина с морщинистым и осунувшимся лицом закричала, перекрывая голоса полудюжины человек:
   – Харри, это великолепно! Я беру его таким, какое оно есть. Попроси ее повернуться, чтобы я взглянула на спину.
   Мэрион медленно повернулась, кокетливо глядя через плечо, и замерла в этом положении. Ее черные волосы были собраны на шее. Макияж подчеркивал бледность гладкой кожи. Тени под глазами делали их неестественно большими и темными. Казалось, мыслями она далеко отсюда. Платье красиво облегало стройные линии тела, окутывая их словно легкая дымка.
   Харриет Ст. Джаст сказала:
   – Достаточно. Теперь можно показать черное вельветовое.
   Мэрион покинула подиум в серо-голубом облаке лунного света. Девушка по имени Селия, которая демонстрировала ярко-зеленый спортивный костюм, захихикала, как только за ними закрылась дверь демонстрационного зала.
   – Старушка Кэти раздражает! «Я беру это!» – изобразила она голос темноволосой женщины. – Господи, ну и вид у нее будет в этом платье! По-моему, настоящий позор!
   Мэрион промолчала. Точным движением опытной манекенщицы она выскользнула из платья, не задев ни одного волоска в прическе. Затем взяла черное вельветовое платье с подходящей к нему накидкой и стала одеваться.
   В дверь заглянула светловолосая женщина маленького роста с густыми рельефными бровями:
   – Вания, к телефону.
   Селия снова хихикнула.
   – Ручаюсь, что дорогая Харриет узнает об этом! В середине показа! Флора, неужели я действительно должна надеть эту отвратительную розовую тряпку? Ведь это не в моем стиле. Клянусь, я ни за что не показалась бы в ней на Тоттнем-Корт-роуд.
   – Поторопись! – ответила Флора и захлопнула дверь.
   Мэрион подняла трубку в кабинете Харриет. Флоре следовало сказать, что она занята. Интересно, кто мог позвонить сюда? Она не ждала звонка. Флора была дальней родственницей Харриет и любезным учтивым человеком. Она работала за шестерых и всегда сохраняла спокойствие, но совершенно не умела отказывать людям. Мэрион поднесла трубку к уху и услышала мягкий мужской голос:
   – Миссис Грей?
   – Да.
   Черный вельвет сполз с ее плеча. Она подняла руку и подтянула его наверх.
   – Мэрион, это вы?
   Она изменилась в лице. Тихим, сдавленным голосом она спросила:
   – Кто это? Кто говорит?
   Хотя она сразу узнала этот голос.
   – Берти Эвертон, – произнесли на другом конце. – Послушайте, не бросайте трубку, это важно.
   – Мне нечего вам сказать.
   – Знаю, знаю, понимаю ваши чувства. Это моя вина. Я бы не беспокоил вас, но это касается Джеффри и я решил, что вам следует знать. Сущий пустяк, но все же. Я решил вам рассказать.
   Свободной рукой она оперлась на письменный стол Харриет и ответила:
   – Я не могу встретиться с вами. Если у вас есть что-то для меня, обратитесь к моему адвокату.
   Ее губы свела судорога, и она едва выговаривала слова.
   Но после минутного замешательства ей показалось, что она выразилась недостаточно ясно, так как он произнес:
   – Тогда я заеду за вами в шесть.
   Отбросив всякую чопорность, она гневно воскликнула:
   – Вы не можете приехать сюда, и вам это известно!
   – Тогда я приеду к вам домой в половине седьмого. Вы вернетесь к этому времени?
   – Я не стану встречаться с вами. У меня показ. Я опаздываю.
   – Я буду ждать, – ответил Берти Эвертон, и связь оборвалась.
   Мэрион отправилась демонстрировать черное вельветовое платье под названием «Лукреция Борджиа». У платья была плотная длинная юбка и обтягивающий корсаж, вышитый жемчужинами в стиле ренессанс. В тяжелых рукавах от плеча до запястья были сделаны сатиновые вставки цвета слоновой кости. Открыв дверь демонстрационного зала, она увидела свое отражение в зеркале, но не заметила ничего, кроме искрящихся гневом глаз.
   Платье имело большой успех. Его купила худенькая блондинка, которая непрерывно шмыгала носом и прикрывала его маленьким платочком из ярко-красного шифона. Это была чья-то знакомая из провинции, и если ей хотелось выглядеть как Лукреция Борджиа, вряд ли кто-то мог упрекнуть ее в этом.

Глава 22

   Хилари добралась до окрестностей Ледлингтона около половины шестого. При виде первого уличного фонаря она прослезилась от радости. Если вам только что удалось избежать верной смерти, бродя в темноте по зловещей местности, где обитает зло, омнибусы, трамваи, газовые лампы и толпы людей покажутся вам такими милыми.
   Люди смотрели на Хилари с удивлением, но ей не приходило в голову, что это удивление вызвано не сходившим с ее лица выражением восторга. Вскоре она поняла, что, должно быть, выглядит немного странно: ведь ей пришлось ползти по грязной дороге и пробираться сквозь изгороди. Наверно, она похожа на пугало. Она осмотрелась и увидела на другой стороне дороги вывеску «Сорока и попугай». Вывеска была премиленькая. Сорока и попугай сидели рядышком на золотой ветке. Сорока черно-белая, а попугай – зеленый. Это оказалось рекламой одной из лучших гостиниц в Ледлингтоне, хотя никто не знал, откуда взялось это название.
   Хилари пересекла дорогу, сделала несколько шагов и вошла в такую темную переднюю, что мгновенно преисполнилась уверенности в себе. Позже, когда ей удалось умыться, помещение показалось ей мрачноватым, но в первый момент она посчитала его уютным. Хилари сообщила приятной пожилой леди за стойкой, что упала с велосипеда, и все в гостинице сразу же стали добрыми и услужливыми. Это было очень мило с их стороны, так как, увидев себя в зеркале, Хилари поняла: вид у нее был весьма сомнительный. Половина лица заляпана грязью, ведь она лежала на дороге лицом вниз. Шляпка потеряна, волосы испачканы, а на виске и подбородке красовались две глубокие длинные царапины. Сочившаяся из ссадин кровь смешалась с грязью. Пиджак и юбка порвались, а руки были исцарапаны.
   – Ну и ну, вот это грязь! – воскликнула она и стала приводить себя в порядок.
   Любезная горничная принесла ей горячей воды, мыла, большое жесткое и маленькое мягкое полотенце, чтобы «промокнуть эти царапины, мисс». Она приняла ванну и смыла грязь, пока горничная пыталась починить разорванную одежду. Ей подали замечательный чай (в «Сороке и попугае» платили шесть шиллингов за фунт чаю) и расписание, которое оказалось бесполезным. Как только Хилари стала просматривать его, она поняла, что ни за что на свете не сможет вернуться в Лондон в одиночку сегодня вечером. Было бессмысленно пытаться переубедить себя, упрекая в трусости. Ее мужество иссякло, и у нее просто не осталось сил. В какой бы вагон она ни зашла, он либо окажется пустым, либо сидящие в нем пассажиры сойдут на первой же остановке. И тогда любой из злодеев может войти и инсценировать несчастный случай, жертвой которого станет Хилари Кэрью. Ведь если они собирались убить ее на дороге в Ледлингтон час назад, вряд ли они изменили с тех пор свои намерения. Наоборот, как говорит Шалтай-Болтай. А если ее хотят убить, значит, они станут наблюдать за железнодорожной станцией, ожидая, когда она попытается сесть в поезд. Наверняка они тоже решили, что вечером в лондонском поезде будет мало людей. Отправиться в такую поездку человека может заставить лишь крайняя необходимость. В этом и крылась опасность, ведь Хилари нужно было вернуться домой. Ее ждала Мэрион, а кроме того, мучил финансовый вопрос. Она получила пять фунтов за кольцо тетушки Арабеллы. Поездка туда и обратно выходила в двенадцать шиллингов. Она оставила два фунта в залог за велосипед и теперь должна сообщить пышноволосому молодому человеку, что он разбит, и заплатить столько, сколько потребуется. Помимо всего прочего, ей грозил счет за обслуживание в гостинице. Оставался лишь один выход, и она не раздумывая решила немедленно позвонить Генри.
   В телефонной будке оказался залоснившийся конторский табурет. Он был очень скользкий и неудобный, но все же лучше, чем ничего. Пока Хилари ожидала звонка, она стала размышлять о своей ссоре с Генри и пришла к выводу, что это неразумно. Между ними произошла крупная ссора, и они разорвали помолвку, но с той минуты, как миссис Мерсер разрыдалась, встретив ее в поезде, а мистер Мерсер начал слежку за ней на улице, мысли о Генри не покидали ее. Правда, после этого они опять поругались и Генри запретил ей разыскивать Мерсеров, но она не послушалась, и они не общались уже неделю. Однако теперь, когда эти негодяи пытались убить ее, она испугалась и сразу же подумала о нем, нисколько не сомневаясь в его готовности прийти ей на помощь. Конечно, он станет говорить: «Я же тебя предупреждал», – и не исключено, что они снова поссорятся. Скорее всего, они будут ругаться всю дорогу до города. Но эта возможность представлялась ей самой утешительной. Ссориться в вагоне поезда гораздо увлекательнее, веселее и безопаснее, чем подвергнуться опасности быть убитой незнакомцами.
   Телефон затрезвонил. Сняв трубку, она услышала, как Генри произнес:
   – Алло!
   – Алло! – бодро ответила Хилари.
   – Кто это?
   – Не будь смешным!
   – Ах, это ты?
   – Дурачок! – сказала Хилари мягким, вкрадчивым голосом.
   Генри решил не обнаруживать своих чувств. Он догадался: Хилари в чем-то нуждается, иначе не позвонила бы. Разумеется, отрадно, что ей необходима его помощь, но он не собирается идти у нее на поводу. У него возникло мрачное подозрение: этот вкрадчивый голос – очередная попытка воздействовать на его чувства. Все равно что дразнить быка красной тряпкой.
   – Что тебе нужно? – Он говорил так, будто ему звонила надоедливая тетушка.
   – Ты, – ответила Хилари, находясь за сорок миль от него. Ее голос звучал тихо, и он едва расслышал ответ. Из-за плохой связи было непонятно, плачет она или смеется.
   Может, она действительно плачет? А если он ошибся?
   Он произнес: «Хилари», – но она, смахнув несколько невесть откуда взявшихся слезинок и задыхаясь, быстро спросила:
   – Генри, ты приедешь за мной, пожалуйста?
   – Хилари, что случилось? Что-то случилось? Говори громче. Я не слышу ни слова. Ты что, плачешь? Где ты?
   – В Л-л-ледлингтоне.
   – Мне кажется, ты плачешь. Это так?
   – Д-думаю, да.
   – Думаешь?
   Громкий женский голос произнес: «Три минуты», – но Генри, несмотря на то что не он был звонившим, решительно потребовал еще три минуты разговора. А затем закричал:
   – Алло! Ты слушаешь? Расскажи наконец, что случилось?
   Хилари постаралась придать голосу твердость. Она хотела немного напугать Генри, но вместо этого сама разволновалась и расплакалась, не понимая отчего.
   – Генри, пожалуйста, приезжай. Ты мне очень нужен. Не могу рассказать по телефону. Я в Ледлингтоне, гостиница «Сорока и попугай». Я разбила велосипед, и у меня нет денег, чтобы заплатить за него.
   – Ты ранена?
   Он задал вопрос слишком быстро. Почему она должна быть ранена? Но ведь она плачет. Она не стала бы плакать из-за раны. Он сильно перепугался и рассердился на Хилари за то, что она так напугала его. Маленькая глупышка! Дорогая маленькая чертовка!
   Он услышал, как она ответила:
   – Нет, только поцарапалась. Не садись за руль, сильный туман. Ты можешь позвонить Мэрион и предупредить, что заберешь меня? Только не говори, где я.
   Девушка с телефонной станции произнесла:
   – Шесть минут.
   – Черт возьми! – воскликнула Хилари.
   А Генри прокричал:
   – Еще шесть!
   Хилари засмеялась, и капитан Генри Каннингем покраснел, так как понял, что окончательно выдал себя.
   – Поезд отходит в семь сорок, – нежно сказала Хилари. – Не нужно больше разговаривать, это очень дорого. Поторопись, чтобы успеть на поезд, дорогой.
   Раздался щелчок телефонного звонка, и разговор прервался.

Глава 23

   Когда полтора часа спустя Генри добрался до места, в вестибюле гостиницы «Сорока и попугай» он не нашел никого, кроме Хилари. Он обнял ее и поцеловал, как будто они и не думали разрывать помолвку, а потом Хилари поцеловала его, хотя никогда не делала этого раньше, пока они были обручены. Прошло всего несколько часов с тех пор, как в момент отчаяния она подумала: «Я никогда больше не увижу Генри».
   Генри совершенно забыл, что хотел сказать. Он продолжал целовать ее, останавливаясь лишь затем, чтобы спросить, цела ли она.
   – Наверное, ты бы не огорчился, если бы я пострадала.
   – Не говори так!
   Она прижалась носом к его шее.
   – Почему, дорогой? Мы же больше не помолвлены. Тебе не пришлось бы носить траур, если бы я умерла.
   Руки Генри напряглись и оказались жесткими. Стало неуютно.
   – Ты не должна так говорить!
   – Почему, дорогой?
   – Мне это не нравится.
   Он сжал ее еще крепче и снова поцеловал.
   Как хорошо чувствовать объятия Генри. Как хорошо чувствовать его поцелуи.
   Неожиданно он перестал ее целовать. И начал говорить о дальнейших действиях.
   – Послушай, нам нужно успеть на поезд в девять пятьдесят. Ты пообедала?
   – Нет, ждала тебя. Было бы здорово, если бы ты угостил меня обедом.
   – Тогда мы должны перекусить, и ты расскажешь, чем занималась. Ты действительно не ранена?
   – Мои раны смертельны, но я стараюсь сохранять присутствие духа.
   Генри нахмурился, глядя на царапины.
   – Не могу смотреть, что ты с собой сделала, – сказал он, помрачнев.
   – Да, я перестала быть роковой красоткой! Хорошо, что мы разорвали помолвку, иначе мне пришлось бы проявить благородство и бросить тебя теперь.
   – Не напрашивайся на комплименты! – парировал Генри, подталкивая ее по направлению к столовой.
   Там метрдотель сообщил им, что с первого октября поезд в девять пятьдесят перенесен на девять сорок пять. Разумеется, он может задержаться из-за тумана, но лучше, если они отправятся на вокзал пораньше. Он рекомендовал суп, холодную телятину и пирог с ветчиной, а также предложил заказать такси из гаража мистера Уиттингтона. Носильщик может сообщить им о прибытии такси.
   Момент для объяснений был не самый подходящий. Суп, телятина и пирог с ветчиной оказались отменными, а кофе – выше всяческих похвал.
   Метрдотель суетился вокруг, как ангел-хранитель. Хилари подумала, как замечательно было бы провести здесь с Генри медовый месяц, вместо того чтобы прятаться от убийц. Тут она покраснела, взглянула на Генри и покраснела еще больше.
   Они сели в поезд в приглянувшийся им вагон. И поезд, и вагон оказались пусты, но ей уже не было страшно, так как Генри сидел рядом. Когда заработал двигатель и вагон тронулся, лязгая и ударяясь о впереди идущий вагон, Генри произнес:
   – Итак, Хилари, что же произошло? Тебе лучше поделиться со мной случившимся.
   И Хилари начала свой рассказ. Они сидели друг против друга на двух угловых сиденьях. Ей была видна реакция Генри на ее слова, а он видел царапины у нее на лбу и подбородке, алевшие на фоне побледневших и осунувшихся щек.
   – Понимаешь, дорогой, я решила разыскать миссис Мерсер, и не надо больше обсуждать мое решение, иначе мы поссоримся, а если мы начнем ссориться, я не смогу рассказать тебе о людях, которые пытались меня убить.
   – Хилари, подожди! О чем ты говоришь?
   Она решительно кивнула:
   – Это правда. Я должна рассказать тебе об этом. – Затем вдруг неожиданно сменила тему: – Надеюсь, молодой человек, у которого я брала в аренду велосипед, не подумает, будто я его украла. Он довольно мил, и мне бы не хотелось, чтобы он считал меня воровкой.
   – Не подумает. Служащие гостиницы сообщат ему, куда следует выслать счет. Расскажи, что произошло.
   Она вздрогнула.
   – Это было ужасно, – начала она, – как в ночном кошмаре, от которого невозможно пробудиться. Я надеялась, что проснусь и все закончится, но этого не случилось. Понимаешь, я выяснила, Мерсеры побывали в Ледлингтоне, но дама, у которой они сняли комнату, попросила их съехать, так как миссис Мерсер кричала ночью. Девушка в молочном магазине рассказала, что они переехали в коттедж по дороге на Ледстоу, поэтому сначала я обратилась к агентам по недвижимости, чтобы разузнать о местных коттеджах, а потом отправилась в этот самый Ледстоу, по пути заезжая в попадавшиеся мне коттеджи. Все было замечательно, вот только миссис Мерсер я не нашла. К тому времени, когда я добралась до Ледстоу, мне начало казаться, что я ищу иголку в стоге сена. Я решила выпить чаю и зашла в местный паб, но когда открыла дверь, чтобы попросить счет, увидела, как Мерсер входит в переднюю. Он был похож на зловещий призрак.
   – Хилари! – Голос Генри звучал недоверчиво.
   – Честное слово, дорогой. Конечно, я юркнула обратно в комнату, позвонила, оплатила счет и постаралась как можно быстрее исчезнуть. Но, приоткрыв входную дверь, я заметила, что он возвращается. Думаю, и он меня заметил.
   – Почему? – спросил Генри.
   – Из-за того, что случилось потом.
   – Что же случилось?
   – Было очень темно, повсюду стелились клубы густого тумана, дороги совсем не было видно. Мне приходилось останавливаться и идти пешком, поэтому я двигалась медленно. И всякий раз, когда я спрыгивала на землю, у меня появлялось ужасное ощущение, будто нечто чудовищное гонится за мной, чтобы погубить.
   Воцарилось молчание.
   Твердо и решительно Генри произнес:
   – Не может быть!
   – Генри, можно, я возьму тебя за руку, потому что…
   Генри притянул ее к себе и усадил на колени, обняв и покачивая, словно ребенка.
   – Ты самая настоящая маленькая глупенькая дурочка!
   – Мм… – промурлыкала Хилари, чувствуя себя очень уютно.
   – Теперь можешь продолжать, – сказал Генри.
   Она стала рассказывать дальше, положив голову ему на плечо.
   – Было страшно. Ужасно. Как будто я заблудилась в кошмарном сне. И когда мне стало совсем не по себе, я увидела свет фар приближающейся машины и спрыгнула на обочину дороги. Генри, я просто вовремя спрыгнула. Сначала мне показалось: они едут медленно, – и я даже подумала, что смогу добраться до Ледлингтона, держась позади машины. Потом, вероятно, они заметили меня и попытались сбить.
   – Чепуха! – воскликнул Генри, не разжимая рук.
   – Нет, – ответила Хилари мягким приглушенным тоном.
   – Это невозможно!
   – Так и было. Я упала и ударилась головой. Наверно, я потеряла сознание, поскольку следующее, что я помню, – это как они меня тащили. Один из них сказал, что у меня обыкновенный обморок. А потом добавил: «Надо торопиться, чтобы завершить начатое». А потом, Генри, потом они бросили меня на дорогу, вернулись в машину и приготовились переехать меня.
   Генри перестал качаться. Прижал ее к себе. Его охватило волнение, но рассудок упрямо твердил: «Ты знаешь, это неправда. Она упала в тумане и ударилась головой. Остальное – сущая чепуха, она все это выдумала».
   Она повернула голову, лежавшую у него на плече. Вытянув шею, она разглядывала его профиль на фоне светящейся наверху лампы. Он казался мужественным и спокойным. Она тихо вздохнула и произнесла:
   – Ты мне не веришь.
   Генри было очень тяжело. Меньше всего на свете ему хотелось затевать очередную ссору, но среди его врожденных достоинств числилось то, которое возмущенный Томас Рифмоплет отказался отдать Королеве Эльфов [3 - Персонажи старинной шотландской баллады «Томас Рифмоплет».] – язык, всегда говоривший правду.

     Мой язык снова принадлежит мне, – сказал
     Томас Правдолюб.
     Прекрасный дар, ценнее которого нет!
     Я не стал бы торговаться за него
     Ни на ярмарке, ни на базарной площади.

     Я не страшусь говорить ни с королем, ни с пэром
     И не боюсь взывать к милости прекрасной леди.

   На самом деле это довольно противное свойство, и оно весьма часто ставит человека в затруднительное положение. Но это ведь не его вина, такой уж у него характер. Оно не раз подводило его, особенно в отношениях с женщинами. В ответ на вздох Хилари и слова: «Ты мне не веришь» – он не смог придумать ничего лучше, чем промолчать.
   Хилари снова вздохнула. Затем опять опустила голову ему на плечо.
   – Значит, не веришь. Не знаю, почему ты хочешь жениться на мне, если не веришь ни единому моему слову.
   Генри поцеловал ее. Это было легко и ни к чему не обязывало. Когда она смогла говорить, то произнесла:
   – Я бы не стала целоваться с тем, кого считаю обманщиком, но, видимо, мужчины скроены иначе. Я слишком устала, чтобы из-за этого ссориться.
   – Я не считаю тебя обманщицей.
   – Тогда что ты думаешь об этом?
   – Я думаю, ты сильно ударилась. Ты ушибла голову. Уверен, что остальное – всего лишь кошмар. Такое случается после сотрясения или контузии.
   – Нет, Генри, глупо упираться с твоей стороны. Я веду себя как тихоня Гризельда, чтобы не поругаться. Я горжусь собой и надеюсь, ты – тоже. Мне кажется, нет смысла рассказывать о том, что произошло дальше, если ты все равно мне не веришь.
   Генри легонько встряхнул ее и сказал:
   – Продолжай.
   Она стала рассказывать дальше тихим мягким голосом, почти дотрагиваясь губами до его уха.
   – Конечно, если ты уверен, что это всего лишь сон, так оно и должно быть – Генри Всегда Правый, не так ли? Итак, в этом ужасном сне они положили меня на дорогу и приготовились переехать. У меня перед глазами все расплывалось, и, наверно, им это удалось бы, но когда раздался звук закрывающейся дверцы машины, что-то щелкнуло у меня в голове, будто включился электрический фонарик. Я подняла голову и увидела, как на меня надвигается огромный автомобиль. Я соскользнула с дороги на траву и стала пробираться сквозь самую колючую изгородь в Англии. Потом я оказалась в какой-то яме, поросшей кустарником, и спряталась там. Не обнаружив меня, они сели в машину и уехали. Мне было страшно возвращаться обратно на дорогу, так как я знала: это вовсе не сон. Я боялась, что они ждут меня, чтобы схватить, поэтому мне пришлось преодолеть множество ухабов, пока я не наткнулась на калитку. Я обошла вокруг коттеджа, заглянула в окно буфетной и увидела, как миссис Мерсер готовит чай.
   Генри отстранился от нее, чтобы взглянуть ей в лицо.
   – Хилари, ты все это сочинила?
   Она грустно покачала головой:
   – Я не настолько умна. Ах, Генри, это было такое ужасное разочарование. Сначала она рассердилась, а потом стала говорить то, что уже говорила мне в поезде.
   – Что именно?
   – Ну, она сказала: «Уходите, уходите, пока можете!» – и что она не может впустить меня, поскольку он вырежет ей сердце, – разумеется, она имела в виду Мерсера. И произнесла это с таким выражением лица, что мне стало страшно. Я бы не смогла чувствовать себя в безопасности в удаленном коттедже рядом с Мерсером, если бы он думал, будто я распускаю язык, а она ведь была почти готова проболтаться. Знаешь, она сказала мне в поезде, что пыталась встретиться с Мэрион во время судебного процесса. Я постаралась надавить на нее, но она выглядела так, словно находилась на грани обморока. Она все время повторяла: «Слишком поздно». Я схватила ее за запястье – во время разговора нас разделяла раковина в буфетной, – а она начала плакать и сказала, что не осмеливается молиться. Все жалела, что не поговорила с Мэрион, хотя Мерсер наверняка убил бы ее за это, отправив прямо в ад. Я поклялась, что не уйду, пока не услышу правду. Сказала, что вряд ли она захочет, чтобы Мерсер застал нас вдвоем, когда вернется. А она побледнела и предупредила, что он убьет меня, кухонным ножом, и скажет, что это ее рук дело. А потом они увезут ее и запрут, так как он всех вокруг убедил в ее сумасшествии.
   – Она, должно быть, действительно сумасшедшая. Нет смысла верить россказням душевнобольной женщины.
   Хилари негромко засмеялась.
   – Сумасшедшая в моем сне или на самом деле? Я ведь рассказываю тебе свой сон, понимаешь? По крайней мере ты уверен, это всего лишь сон. А во сне она вовсе не сошла с ума, она была смертельно напугана. Мне ли этого не знать, ведь это именно мой сон. И все же я задала ей этот вопрос.
   – Какой вопрос?
   – Я спросила ее, действительно ли она сошла с ума. Вот так и спросила. Я сказала: «Вы сумасшедшая, миссис Мерсер?» А она ответила: «Нет, это он так говорит, потому что он злой». Потом она все время плакала и желала себе смерти. Но в тот момент, когда мне показалось, будто она готова рассказать все, о чем знает, она замолчала, оттолкнула меня, ушла в кухню и закрыла дверь. Не знаю, сколько миль мне пришлось пройти, пока я не оказалась в Ледлингтоне, но когда увидела первый уличный фонарь, я была готова целовать землю у его подножия.
   Генри молчал. Он старался отделить в истории Хилари правду от вымысла. Он верил, что она упала с велосипеда, а после долго бродила по полям. Если она действительно встретилась с миссис Мерсер, эта женщина наговорила много странностей. Но действительно ли они разговаривали или это только сон? Сначала он был уверен, что случившееся не более чем плод ее воображения, но теперь начал сомневаться. Непохоже, чтобы у Хилари была тяжелая контузия. Она не кажется потерянной, возбужденной или оцепеневшей – только уставшей. А то, что она не кричит и не возмущается, пытаясь доказать свою правоту, больше всего убеждает в правдивости ее слов. Хилари быстро приходит в ярость, но в этот раз она рассказала всю эту историю с убедительной невозмутимостью.
   – Ты по-прежнему считаешь, что я выдумываю? – неожиданно прошептала она ему на ухо.
   В ее голосе звучала нотка обиды, но он был очаровательным и мягким. Генри нравились женщины с мягким голосом. Он был сильно взволнован и тронут. Наконец он произнес:
   – Хилари…
   – Да, дорогой?
   – Я только хочу спросить… Пойми меня правильно, но послушай, ты действительно уверена, что все это было на самом деле?
   – Клянусь, это правда.
   – Ты уверена, что тебе это не приснилось?
   – Совершенно, совершенно, совершенно уверена, Генри. Мне это не приснилось, все это было на самом деле.
   – Что ж, предположим, это произошло. Не хочу спорить, но предположим, это произошло.
   – О чем ты говоришь?
   – Я хочу расспросить тебя об аварии. Ты сказала, что тебя сбила машина, в которой находились двое мужчин.
   – В машине, которая меня сбила, было двое мужчин, – уверенно произнесла Хилари.
   – Ты их видела?
   – Нет.
   – Тогда откуда ты знаешь, что их было двое?
   Хилари высунула кончик языка и быстро убрала обратно.
   – Потому что они тащили меня. Один из них держал меня за плечи, а другой – за колени. И потом, один из них говорил, я же тебе рассказывала. Он сказала: «Надо торопиться, чтобы завершить начатое!» Но он сказал это не мне.
   – Ты узнала его голос?
   С видимым сожалением Хилари покачала головой. Было бы так просто и легко, если бы голос принадлежал Мерсеру и она могла бы это подтвердить. Но, следует признать, она слышала другой голос, и это прозвучало убедительно для Генри, так как, если бы ей все приснилось, наверняка она стала бы уверять, что это был голос Мерсера.
   Он нахмурился и спросил:
   – Ты слышала голос только одного мужчины?
   – Да. Но их было двое, они притащили меня и бросили лицом в грязь на дороге, а потом хотели переехать на машине.
   Генри едва сдерживался. Ужасный сон, если это действительно сон. А если нет?.. Он чувствовал себя так, будто в темноте бредет по дороге, которая может в любой момент закончиться обрывом. Первые толчки уже всколыхнули землю под его ногами, и каждый следующий шаг мог обернуться падением в бездну. Если на жизнь Хилари действительно покушались, на то должна быть серьезная причина. Первая попытка провалилась, но мотив остался. Если он достаточно силен, чтобы заставить пойти на убийство, они постараются повторить. Больше всего ему хотелось убедиться, что это был сон.
   Он взглянул на пятна, покрывавшие пиджак и юбку Хилари. Она сказала, ее бросили на дорогу лицом вниз. Блузка оказалась вся заляпана грязью вплоть до горловины. Он не хотел в это верить, но не было никакого смысла отрицать очевидное.
   – Как ты думаешь, кто эти двое? У тебя есть мысли на этот счет? – спросил он.
   – Конечно. Думаю, один из них Мерсер.
   – Но не тот, чей голос ты слышала?
   – Нет.
   – Вряд ли у Мерсера есть машина.
   Он говорил так, будто верил, что все это правда.
   – Нет, владелец машины другой мужчина. Это была большая машина.
   Она вздрогнула, вспомнив, как на нее надвигалась эта махина. Потом дерзко произнесла:
   – Это была машина Берти Эвертона. Я в этом уверена.
   – Почему ты так говоришь? Что заставляет тебя так думать?
   – Ничего. Я просто знаю. Он ведь заходил к тебе в магазин, чтобы сообщить о сумасшествии миссис Мерсер. Это случилось после того, как я встретила ее в поезде.
   Генри почувствовал несказанное облегчение. Он почти поверил в россказни Хилари, но, слава Богу, вовремя остановился. Все это выглядело нереально. По крайней мере на этот счет у него было неопровержимое доказательство.
   – Послушай, Хилари, тебе следует забыть об этом, иначе у тебя могут быть неприятности. Ты ошибаешься. Это не мог быть Берти Эвертон, так как он находился в Лондоне.
   – Ты его видел?
   – Нет, но с ним встречалась Мэрион.
   – Что?
   – Мэрион встречалась с ним. Ты ведь просила позвонить и предупредить ее, что я привезу тебя домой. Они незадолго до моего звонка расстались. Мэрион была в ярости. Он позвонил ей на работу. Ей едва удалось отговорить его заехать за ней вечером, а когда она вернулась домой, он ждал ее у входа. Ты можешь не питать симпатию к Берти Эвертону, но он не покушался на твою жизнь. У него превосходное алиби.
   Хилари резко подняла голову.
   – Думаю, у Берти Эвертона слишком много алиби, – сказала она.

Глава 24

   Когда они вернулись домой, Мэрион еще продолжала пребывать в состоянии холодной ярости. С кратковременной вспышкой гнева справиться гораздо легче. Если те, кого ты любишь, смотрят на тебя как на совершенно незнакомого человека и не хотят больше видеть, совсем нет желания возвращаться домой.
   Хилари опустилась на пол напротив камина. Прислонилась к стоявшему поблизости стулу, положила на него руки и опустила на них голову. Генри оставался в дверях, понимая, что его вряд ли пригласят войти и задержаться.
   Мэрион отошла к окну. Когда она повернулась, Генри вошел и захлопнул за собой дверь. Приподняв брови, она заметила:
   – Думаю, Хилари нужно выспаться.
   Хилари ничего не сказала. Генри произнес:
   – Мне кажется, сначала ты должна ее выслушать. Это касается и тебя. И главное, очень важно.
   – Не сегодня. У меня уже был гость, и я устала от показных любезностей.
   – Я так и понял.
   – Тогда уходи, Генри.
   – Не сейчас.
   Не поднимая головы, Хилари попросила:
   – Пожалуйста, Мэрион.
   Мэрион Грей не обратила на нее никакого внимания.
   – Я на самом деле хочу, чтобы ты ушел, – настаивала она.
   Генри прислонился к двери. Шляпу он держал в руках.
   – Одну минуту, Мэрион. Лучше послушай, тебе нужно об этом знать. Хилари едва удалось спастись.
   Она перебила его, повторив:
   – Спастись. От чего же?
   – Меня пытались убить. – Тихий голос Хилари звучал мрачно.
   Мэрион резко повернула голову.
   – О чем ты говоришь?
   – Об убийстве. Им почти удалось. Генри может тебе рассказать, я слишком устала.
   Мэрион перевела взгляд с Хилари на Генри и обратно. Она заметила, что Генри нахмурился. От нее не ускользнуло, как он смотрел на растрепанные кудри Хилари. Что-то в ней смягчилось. Она села в кресло и произнесла:
   – Хорошо, Генри, рассказывай.
   И Генри рассказал. Странно, но, повторяя историю Хилари, он почти уверовал в нее. Он по-прежнему сомневался, но, повествуя о случившемся, вдруг осознал, что пытается убедить Мэрион поверить в эту историю, а когда закончил, так и не понял, справился ли с задачей. Хилари положила голову на руки. Глаза были закрыты. Мэрион глубоко задумалась.
   «Сердце знает только свои горести, ему неведомы страдания других людей». Она больше не сердилась, но по-прежнему была холодна. Ее душа как будто остыла. После того как он закончил, она продолжала сидеть молча. Пауза затянулась, и Генри нарушил тишину, задав прямой вопрос:
   – Берти Эвертон был здесь? Хилари считает, что он один из тех, кто пытался с ней расправиться. Это совершенно необоснованно, но она так думает. Мне кажется, ты должна рассказать ей, в котором часу разговаривала с ним по телефону, когда он появился здесь и как скоро ушел. Хилари кажется подозрительным иметь надежное алиби, но ведь человек не может находиться в двух местах одновременно.
   – Я этого и не говорила, – ответила Хилари приглушенным голосом. Она приподняла голову на дюйм. – Алиби заключается не в том, чтобы быть в двух местах одновременно. Ты совершаешь преступление в одном месте, но утверждаешь, что в это время находился в другом, – вот это и есть алиби.
   Генри расхохотался:
   – Когда ты это придумала?
   – Только что, – ответила Хилари и снова уронила голову.
   Ни на кого не глядя, Мэрион сообщила:
   – Он позвонил мне в пять. Я показывала только что поступившие модели. Мы продали три платья. Это было сразу после пяти. Я слышала, как пробили часы, когда выходила из демонстрационного зала.
   – Он сказал, откуда звонит?
   – Нет. Но должно быть, он находился в городе, так как предложил заехать за мной к Харриет. А когда я отклонила его предложение, сказал, что будет ждать меня у дома. Он уже был здесь к моему возвращению.
   – А во сколько ты вернулась домой?
   – Сразу после семи. Я предупредила его, что могу опоздать. Надеялась, он передумает.
   – Чего он хотел? – спросила Хилари, обращаясь к стулу.
   Мэрион напряглась. Рука беспомощно упала, а глаза сверкнули.
   – Не знаю, как он осмелился прийти сюда и говорить о Джеффе.
   – Что он сказал? – быстро переспросила Хилари.
   – Ничего. Не знаю, зачем он приходил. Поведал какую-то несвязную историю, что кто-то видел Джеффа выходящим из автобуса в тот вечер, когда застрелили Джеймса. Он не знаком с Джеффом и никак не мог повлиять на ход дознания. В любом случае об этом поздно рассуждать. Не знаю, зачем он приходил.
   – А я знаю. – Хилари поднялась и откинула назад волосы. – Он сделал это, чтобы заполучить алиби. Если бы ему удалось убедить тебя, что он был в Лондоне днем, значит, он не мог покушаться на мою жизнь на дороге в Ледстоу, не так ли?
   Волосы распушились вокруг ее лица мелкими кудряшками. Глаза засверкали.
   – Но, моя дорогая, – воскликнул Генри и засмеялся, – сегодня ты не слишком внимательно относишься к алиби. Ты хотя бы знаешь, во сколько тебя сбили?
   Она задумалась.
   – У меня не было часов, хотя я все равно ничего не увидела бы из-за темноты и тумана. Я остановилась в Ледстоу, так как пришло время вечернего чая. Еще не стемнело, но надвигался туман и становилось по-ноябрьски промозгло. Я посидела там примерно полчаса. Вероятно, было около пяти, когда я встретилась с Мерсером и убежала. Не знаю, сколько времени я провела в пути. Мне казалось, целую вечность. Я часто спешивалась, туман ложился на землю клочьями. Трудно сказать, но думаю, что меня сбили где-то в половине шестого.
   – В таком случае это не Берти Эвертон. Он не мог сбить тебя, если в пять часов находился в Лондоне и звонил Мэрион.
   Хилари наморщила нос.
   – Если, – подчеркнула она.
   – Но Мэрион говорит, что было пять.
   Мэрион кивнула:
   – Я слышала, как часы пробили пять.
   – Уверена, он звонил в пять, – сказала Хилари. – Он должен был это сделать, это часть его алиби. Он хорошо знал: Мэрион не разрешит ему заехать к Харриет. Он мог позвонить из Ледстоу из автомата и убедить ее, что находится дома, в городе. Так и поступают преступники, которым необходимо алиби. Я бы поступила именно так.
   – А если бы она сказала: «Отлично, заезжай за мной»?
   – Невозможно. Мэрион никому не разрешает заезжать за ней к Харриет. Ее могут за это уволить. Наверняка ему об этом известно.
   Мэрион пристально посмотрела на нее.
   – А что было потом? Если верить твоим догадкам. Что произошло дальше?
   – Должно быть, он заехал за Мерсером в паб. А потом они попытались убить меня, но я убежала. Думаю, он изо всех сил давил на газ, чтобы успеть вернуться в Лондон и обеспечить себе алиби. Наверное, он высадил Мерсера в Ледлингтоне, а потом либо чудом успел на поезд, либо гнал как сумасшедший по лондонской дороге. Я просмотрела расписание поездов, пока ждала Генри. Есть поезд из Ледлингтона в пять сорок пять, который прибывает в Лондон в семь и идет без остановок. Он мог сесть на него. Поэтому-то они и не стали искать меня дальше. Ему было просто необходимо иметь алиби на случай, если мне удастся сбежать. Но я не думаю, что он поехал поездом. Он не стал бы оставлять машину в гараже в Ледлингтоне, чтобы никому не попасться на глаза.
   – Добраться за полтора часа из Ледлингтона довольно сложно, учитывая туман, – заметил Генри. – Не думаю, что это возможно.
   Хилари отбросила назад волосы.
   – Ты собираешься кого-то убить и тебе нужно алиби, чтобы спасти свою жизнь. Ради этого можно поставить парочку рекордов. Даже тем, кто не нуждается в алиби, пришлось вслепую искать обратную дорогу в тумане; ты же понимаешь, о чем я.
   Мэрион снова заговорила:
   – Я вернулась примерно в десять минут восьмого. Миссис Лестрандж и леди Доллинг ушли только в двадцать минут седьмого, потом нам нужно было убрать все модели, а Харриет решила рассказать мне о помолвке своего брата. И еще этот туман. Дорога домой занимает у меня не менее получаса. – Она взглянула на Генри. – Во сколько ты мне позвонил?
   – В половине восьмого. Я звонил с вокзала, как раз перед отходом поезда.
   – Вот! – воскликнула Хилари. – У него было достаточно времени. Я же вам говорю. И я думаю, – она выпрямилась и сжала колени, – я считаю, нам нужно нанять детектива, чтобы он разобрался со всеми остальными его алиби. Уверена, и в тот раз не обошлось без обмана, а хороший детектив смог бы все выяснить. Мэрион…
   – Нет, – ответила Мэрион.
   Хилари вскочила, подбежала к ней и схватила за руку.
   – Не отказывайся, дорогая, не надо! Это никому не помешает. И не навредит Джеффу. Мэрион, не говори «нет»! Я знаю, ты не хочешь снова пережить весь этот ужас, понимаю, что ты чувствуешь, но позволь Генри взять папку и обратиться к кому-нибудь за помощью. Джефф никого не убивал. За всем этим стоят негодяи, которые подстроили все так, будто это его рук дело, но он никого не убивал. Я знаю, что не убивал.
   Мэрион оттолкнула ее и встала. Ничего не сказав, она подошла к двери, открыла ее и вышла из комнаты. Дверь закрылась. Было слышно, как хлопнула дверь спальни.
   Хилари подбежала к сундуку, открыла крышку и вернулась, сжимая в руках папку с материалами дела.
   – Вот! Бери и уходи! Быстрее, пока она не вернулась и не забрала их обратно.

Глава 25

   Хилари проснулась в темноте. Только что она глубоко спала, без грез и сновидений, а теперь полностью очнулась ото сна, испугавшись холодного ночного воздуха, проникшего через открытое окно. Занавески остались не задернуты, в комнате было темно. Стояла глубокая ночь. Значит, она спала недолго, поскольку легла в кровать лишь после полуночи.
   Она не могла понять, что разбудило ее. Наверное, нечто неприятное. Она очнулась от глубокого сна, так как ей стало страшно. Но что так напугало ее?
   Она вылезла из постели, неслышно подошла к двери и открыла ее. Дверь в гостиную тоже была распахнута. Свет из спальни Мэрион просачивался в гостиную, освещая коридор. Мэрион с кем-то говорила, и в ее тихом голосе звучало отчаяние. Хилари услышала, как она произнесла:
   – Почему ты не признаешься мне в том, что сделал? Лучше бы я узнала.
   Она вернулась обратно в комнату и присела на краешек кровати, не зная, что думать. Мэрион – в такое время! С кем она разговаривает? С кем она вообще может говорить? Услышанное не укладывалось в голове, это неправда, Мэрион не способна на это. Плохо, когда собственные глаза и уши убеждают тебя в том, что для тебя кажется невероятным.
   Если ты сомневаешься во всем, что же тебе остается делать дальше?
   Хилари вскочила, надела халат и вышла в коридор. Дверь в гостиную по-прежнему была приоткрыта. Не прикасаясь к ней, она подошла к левому косяку и заглянула в комнату.
   Там не было никого, кроме Мэрион Грей. Ночная сорочка светло-зеленого цвета еще больше подчеркивала бледность ее кожи. Волосы были распущены – прекрасные вьющиеся черные волосы, доходившие до плеч и загибавшиеся кольцами вверх. Сейчас она выглядела совсем юной и измученной. Маска гордости и безразличия оказалась сброшена. На глазах блестели слезы. Мягкие губы дрожали. Она стояла на коленях у камина, вытянув руки к огню, который давно погас.
   Хилари почувствовала, как ее сердце разрывается от жалости и боли.
   Она беззвучно прошептала:
   – Дорогая…
   Мэрион произнесла тихим голосом, задыхаясь от боли:
   – Ты ничего мне не говоришь. Я справилась бы с этим, если бы узнала, если бы поняла почему. Должна же быть какая-то причина, ты бы не сделал этого без причины. Джефф, ты бы не стал этого делать без причины, Джефф, Джефф!
   Хилари замерла. Мэрион говорила не с ней, а с Джеффом. Но Джефф был в Дартмуре.
   Она обращалась к Джеффри Грею, физически он находился в Дартмуре, но для Мэрион был рядом, и с ним она разговаривала. Она подняла руку, словно пытаясь удержать его.
   – Джефф, Джефф, почему ты не признаешься мне? Ты же видишь, я знаю. Она рассказала мне, та приходящая работница. Ты не видел ее. Но она вернулась. Она обронила какую-то вещь в кабинете и вернулась. И она слышала, как вы разговаривали, ссорились. А потом она услышала слова Джеймса. Она слышала, как он сказал: «Мой родной племянник!» – а затем выстрел. Видишь, мне все известно. Теперь ты можешь рассказать, тебе больше не грозит виселица. Она никому не проговорится, она обещала молчать. Джефф, разве ты не понимаешь, что я должна узнать? Это убивает меня!
   Она поднялась с колен и босиком стала ходить по комнате. Слезы текли у нее по лицу, но она молчала, лишь иногда тяжело вздыхая.
   Хилари не знала, как поступить. И как с этим справиться. Эти тяжелые вздохи звучали еще жалобнее, чем рыдания. Она боялась заговорить с Мэрион, но не хотела оставлять ее одну в столь плачевном состоянии.
   Вдруг Мэрион развернулась и направилась к двери. Хилари едва успела посторониться. Ей не удалось бы этого сделать, если бы Мэрион не задержалась, чтобы выключить свет, перед тем как выйти из комнаты. Раздался щелчок, и все погрузилось в темноту. Лампочка на мгновение вспыхнула и погасла. Пальцы Мэрион прикоснулись к щеке Хилари. Их ледяное касание бросило ее в дрожь.
   Хилари стояла не шевелясь в пустом коридоре. Страшно ощутить такое прикосновение в полной тишине. Ей понадобилось некоторое усилие, чтобы вернуться к себе в комнату и зажечь свет. Дверь в спальню Мэрион осталась приоткрыта, но внутри было темно. Она взяла свечу, неслышно открыла дверь и заглянула в комнату. Мэрион лежала в постели, завернувшись в одеяло, и только черные волосы разметались по подушке.
   Хилари захлопнула дверь и вернулась к себе, дрожа от холода. Согревшись, она сразу же уснула, а уснув, увидела сон. Ей приснилось, что она разговаривает с миссис Мерсер в вагоне поезда, только это был необычный вагон с прилавком посередине. Миссис Мерсер стояла за прилавком, измеряя что-то специальной линейкой, которой пользуются в магазинах мануфактурных товаров. Хилари находилась с другой стороны прилавка и пыталась понять, чем она занимается. Все остальные предметы во сне выглядели вполне отчетливо, но то, что находилось в руках миссис Мерсер, постоянно выскальзывало, сверкало и изменяло свои очертания, поэтому Хилари никак не могла разглядеть это. Наконец она решилась спросить и испугалась собственного голоса, который прозвенел как колокол:
   – Что вы измеряете?
   Миссис Мерсер, продолжая держать в руках нечто скользкое и мерцающее, ответила:
   – Свои показания, мисс Хилари Кэрью.
   Во сне Хилари спросила:
   – Вы торгуете показаниями? Не знала, что это позволено.
   А миссис Мерсер ответила:
   – Я уже их продала.
   Тогда Хилари задала следующий вопрос:
   – Зачем вы это сделали?
   Миссис Мерсер пояснила:
   – Ради того, чего мне хотелось больше всего на свете.
   А потом она начала вздыхать и плакать:
   – Не нужно, не нужно мне было этого делать, мисс Хилари Кэрью. Оно того не стоило.
   В эту минуту вошел Альфред Мерсер в форме билетного контролера, но каким-то образом оказался и дежурным администратором магазина. Он вытащил кухонный нож из кармана брюк и произнес тихим свирепым голосом:
   – Проданный товар возврату не подлежит.
   Хилари так испугалась при виде ножа, что выскочила из поезда и побежала по Фулем-роуд. А когда добралась до магазина Генри, на нее наехал автомобиль, и она проснулась.

Глава 26

   Генри позвонил в четверть девятого, когда Мэрион наверняка уже должна была уйти на работу. Хилари бросила заправлять постель, сняла трубку и поднесла к уху.
   – Хилари, – произнес Генри на другом конце линии.
   – Слава богу, это ты, – ответила Хилари.
   – А кто же еще? Ты ожидала звонка от другого мужчины?
   Хилари засмеялась:
   – Дорогой, ты не представляешь, как я рада слышать твой голос. Я хочу сказать, мужской голос. Сюда звонят одни женщины, а сегодня утром был просто шквал звонков.
   – И кто же звонил?
   – Сначала позвонила Элиза, прислуга тетушки Эммелин, и сообщила, что та слегла в постель с простудой. Тетушка Эммелин, разумеется, а не Элиза. Элиза никогда не болеет простудой. А она должна была участвовать в благотворительном мероприятии для Общества защиты детей или что-то в этом роде сегодня днем. Я говорю о тетушке Эммелин, поскольку Элиза не занимается обществами защиты детей или благотворительными распродажами…
   – Хилари, о чем ты говоришь?
   – Дорогой, это было ужасно! Тетушка Эммелин хотела, чтобы я – я, Генри, – поехала вместо нее и помогла организаторам этой благотворительной ярмарки! Я сказала Элизе: «Элиза, как женщина женщине, признайтесь, вы бы согласились на такое?» А она кашлянула и ответила, что мисс Кэрью прекрасно известно: она в благотворительных распродажах не участвует. Тогда я сказала: «Ничего не попишешь» – и повесила трубку. А спустя минуту позвонила секретарь Общества защиты детей и сказала, что мисс Кэрью любезно подтвердила им мое участие в распродаже вместо нее. А еще через две минуты какая-то девушка важно сообщила, будто мы будем вместе торговать корзинами…
   – Хилари, замолчи! Мне нужно с тобой поговорить.
   – Я сказала, что не буду участвовать, но, похоже, им все равно. Люди, торгующие на ярмарках, часто так поступают: они никогда не позволяют своей жертве сорваться с крючка. Я бы тоже хотела поговорить с тобой, дорогой. Что именно ты хочешь мне сообщить?
   – Я хочу, чтобы ты немедленно приехала по адресу Монтегю-Мэншнс, 16, Уэст-Лиам-стрит.
   – Если это адрес распродажи, я не буду с тобой больше разговаривать.
   – Нет. Не глупи! Я встречу тебя там. Будет лучше, если ты возьмешь такси. Я заплачу.
   Хилари почувствовала себя заинтригованной. Она не часто ездила в такси, хотя это ей нравилось. Она любила наблюдать, как юрко они ныряют и выныривают из потока уличного движения, срезая углы, будто их вовсе не существует. Выглянув из окна, она убедилась, что на улице замечательная погода. Солнце съело туман, остатки которого клочьями повисли на кирпичных и оштукатуренных стенах зданий, придав им неуловимое очарование, которое так любил изображать Тернер. Великолепный день для встречи с Генри. Прекрасно пуститься в приключение, не зная, куда оно тебя приведет. Адрес Монтегю-Мэншнс ей ничего не говорил. В голову пришла внезапная мысль: если бы все это происходило в романе, а не в реальной жизни, в телефонной трубке прозвучал бы голос другого мужчины, а в квартире 16 ее ждали бы злодеи, чтобы связать, заткнуть рот кляпом и сделать инъекцию снотворного. Она немедленно решила, что не станет входить ни в один дом или квартиру без Генри. Ей всегда казалось неприятным сидеть с кляпом во рту. Поэтому, если Генри не будет ждать ее у входа, она никуда не пойдет. Уж лучше оказаться на благотворительной распродаже Общества защиты детей, чем в логове злодеев, готовых накачать тебя смертельной дозой лекарства. Кроме того, Генри обещал заплатить за такси.
   Генри ждал ее у входа. Они стали подниматься в квартиру 16 на лифте, говоря одновременно, поскольку Генри пытался объяснить, кто такая мисс Мод Сильвер, а Хилари воображала, как бы она поступила, будь это логово убийц.
   – Я не хотел обращаться к женщине, но Чарлз Морей сказал…
   – Я все тщательно продумала…
   – В ней есть что-то удивительное. Она обнаружила…
   – Если бы это оказался не ты…
   – Что Мерсеры не были женаты…
   – А кто-то с похожим голосом…
   – И поженились только на следующий день после смерти Джеймса Эвертона.
   Громкий голос Генри заглушил все остальные звуки.
   Хилари крепко схватила его за руку и спросила:
   – Что?
   – Если бы ты слушала, вместо того чтобы болтать…
   – Генри, довольно! Ты все время говоришь, я даже слова вставить не могу!
   – Тогда почему ты меня не слушала?
   – Я слушала.
   – Тогда зачем переспрашиваешь?
   – Но, дорогой, что же ты хочешь? Ведь ты упомянул миссис Мерсер! Повтори, пожалуйста!
   – Мерсеры поженились на следующий день после смерти Джеймса Эвертона.
   Лифт замер. Хилари открыла дверь, и они вышли на площадку этажа.
   Миссис Мерсер – просто невероятно! Почтенная дама средних лет! В этом было что-то ужасное. Она была удивлена и немного напугана. Сон, о котором она уже позабыла, всплыл в памяти. Он был таким ярким, что Генри, шахта лифта и пустынная холодная площадка у квартиры мисс Сильвер показались ей почти нереальными. Она вновь услышала свой вопрос: «Зачем вы продали свои показания?» И ответ миссис Мерсер: «Ради того, чего мне хотелось больше всего на свете». Они говорили о свидетельских показаниях миссис Мерсер – показаниях, за которые ей заплатили, и о том, зачем она это сделала.
   Генри дотронулся до ее плеча, и она подняла на него глаза.
   – Что случилось?
   – Ничего. Кое-что вспомнила.
   Он обнял ее на мгновение. Потом нажал на кнопку звонка, и они вошли.
   Мисс Сильвер сидела за своим письменным столом, а перед ней лежала раскрытая папка с делом Эвертона. Бледно-голубая детская кофточка была отодвинута на край стола, а прилагавшийся к ней клубок пряжи свалился на пол и укатился в угол. Хилари подняла его, когда вошла.
   – Спасибо, – сказала мисс Сильвер, – они все время падают. Вы не могли бы наколоть его на одну из вязальных спиц? Большое спасибо.
   Казалось, ее ничто не интересует, кроме раскрытой папки. Спустя несколько мгновений она, слегка нахмурившись и жестом пригласив их сесть, произнесла:
   – Это мисс Кэрью? Садитесь, пожалуйста. Капитан Каннингем объяснил, зачем я попросила вас прийти?
   – Нет, – ответила Хилари, – он позвонил мне, и я пришла.
   Краешком глаза она укоризненно посмотрела на Генри, но, казалось, он не заметил ее взгляда.
   Мисс Сильвер продолжила:
   – Капитан Каннингем позвонил мне рано утром. Он казался весьма обеспокоенным… – Она остановилась, слегка кашлянула и добавила: – Он беспокоился о вас, мисс Кэрью. Ему нужно было незамедлительно со мной посоветоваться. Он сообщил, что у него имеется папка с материалами дела Эвертона. Я попросила захватить ее с собой, и он это сделал. Когда он рассказал мне о вашем вчерашнем приключении, я предложила ему пригласить вас сюда. Тем временем мне удалось просмотреть папку, и я убедилась, что ничего нового для меня здесь нет. Конечно, у меня было недостаточно времени, чтобы прочитать все документы. Однако материалы дознания и судебного процесса публиковались в общественных изданиях, и я с ними хорошо знакома. А вот заявление горничной из гостиницы «Шотландия» оказалось для меня новостью, как и заявление адвоката из Глазго относительно мистера Фрэнсиса Эвертона. Здесь находятся только копии – думаю, оригиналы забрала полиция. Вы можете мне это подтвердить, мисс Кэрью?
   – Нет. Я была за границей в июле и вернулась домой только после окончания следствия.
   – Понятно. Капитан Каннингем тоже был за границей. Он говорит, что миссис Грей совсем не расположена отвечать на вопросы.
   – Она не станет, – ответила Хилари.
   Мисс Сильвер поджала губы.
   – Это весьма глупо, – сказала она. – Родственники часто мешают расследованию, отказываясь искренне отвечать на вопросы. Они боятся своей информацией навредить близкому человеку. Но если мистер Грей действительно невиновен, лучше всего будет пролить как можно больше света на недостающие детали. Возможно, миссис Грей скрывает то, что, по ее мнению, может навредить ее мужу…
   Генри вмешался, нахмурившись:
   – У нас нет причин подозревать ее в этом.
   Но взгляд маленьких бесцветных глаз мисс Сильвер был обращен не на него, а на Хилари.
   – Мисс Сильвер, почему вы так говорите?
   – Это ведь правда, не так ли? С чего бы ей тогда отказываться отвечать на вопросы, чтобы помочь расследованию? Она боится, что всплывет нечто уличающее его, о чем ей стало известно. Мисс Кэрью, полагаю, вы знаете, о чем идет речь?
   Генри изумленно взглянул на Хилари и увидел, как ее лицо стало пунцовым до корней вьющихся каштановых волос. Глаза наполнились слезами. Она испуганно спросила:
   – Как вы догадались?
   Мисс Сильвер вновь посмотрела на папку. Затем оценивающе кашлянула.
   – Нет ничего удивительного, если ты видишь то, что находится прямо перед тобой. Вы расскажете мне, чего так боится миссис Грей?
   – Не знаю, могу ли я.
   Взгляд мисс Сильвер изменился. Теперь у нее был вид доброй тетушки. Тетушки Эммелин, которая собирается подарить вам пять фунтов стерлингов на Рождество. Суховатым голосом она произнесла:
   – Я большая поклонница лорда Теннисона. У него есть одна весьма справедливая мысль. «Доверяйте мне всецело или не доверяйте вовсе». Мне очень часто приходится ссылаться на него в беседах с клиентами. Необходимо, чтобы вы полностью мне доверились.
   Хилари посмотрела на Генри. Он кивнул. В конце концов, что бы ни рассказала Хилари, это уже никому не принесет вреда. Грея не повесят, даже если появится еще какая-нибудь улика. Генри уже не раз убеждался в проницательности этой старой девы.
   Хилари подперла щеку рукой и стала рассказывать мисс Сильвер о своем визите к миссис Эшли.
   – Она была приходящей работницей в Солуэй-Лодж. Но ее не вызывали в качестве свидетельницы, так как она ушла в шесть часов. Она сказала полиции, что ничего не знает.
   Генри взял ее за руку.
   – О чем ты?
   – Я не говорила тебе, Генри. Не могла.
   – Продолжайте, – сказала Мод Сильвер.
   Хилари вздохнула и продолжила свой рассказ:
   – Я пошла к ней. Это маленькая напуганная женщина. Она заплакала и рассказала о своем обещании Мэрион молчать.
   Генри начал жалеть о том, что вынудил ее к этому признанию. Он крепче сжал руку Хилари.
   – Я заставила ее все рассказать. Она ушла в шесть, но вернулась. Она обронила письмо и решила, что это случилось в кабинете. Намереваясь войти в него через открытую стеклянную дверь, она приблизилась и услышала голоса. Двое ссорились. Она слышала, как мистер Эвертон воскликнул: «Мой родной племянник!» А потом раздался выстрел, и она убежала.
   – Понимаю, – сказала мисс Сильвер. – Теперь все понятно. А который был час?
   Хилари задержала дыхание.
   – Вот это и есть самое страшное. Для Джеффа, разумеется. Она слышала, как били церковные часы, когда шла по Уокли-роуд. Пробило восемь часов. Узнав об этом, я подумала, что все замечательно, поскольку дорога от Уокли-роуд до Солуэй-Лодж заняла бы у нее не больше десяти минут. Джефф проходил это расстояние за пять минут, не думаю, что кому-то понадобилось бы больше семи или восьми минут, поэтому я беру десять минут как предельный срок. Если она услышала выстрел в десять минут девятого, это снимает с Джеффа все подозрения, так как он не мог оказаться там раньше четверти девятого. Поэтому я решила – теперь все в порядке.
   Однако ее голос ясно указывал, что эти ожидания не оправдались.
   Генри спросил:
   – Так в чем же дело?
   Мисс Сильвер тоже смотрела на нее выжидательно.
   – Все обернулось к худшему: она совершенно убеждена, что эти проклятые часы отставали на десять минут и она подошла к дому «примерно в половине девятого».
   – Она сказала, что часы отставали? – спросила мисс Сильвер.
   – Она сказала, все в доме знали, что они отставали.
   – Часы, – сказала мисс Сильвер. – На них совершенно нельзя полагаться в таких вопросах. Вы абсолютно уверены в том, что она сказала насчет часов?
   – Я вновь и вновь задавала ей этот вопрос, – уныло ответила Хилари. – Она сказала, что говорила об этом с миссис Мерсер. И еще, эти часы не раз подводили ее, когда она шла утром на работу.
   – Почему? – Вопрос мисс Сильвер прозвучал как выстрел.
   – Она думала, что опаздывает, хотя это было не так.
   Глаза Хилари неожиданно расширились.
   – Но…
   – Значит, они спешили! – воскликнул Генри. Он схватил ее за руку и потряс. – Я говорю, Хилари, очнись! Пораскинь мозгами, они для этого и нужны! Если она боялась, что опаздывает, значит, часы спешили, а не отставали.
   Глаза Хилари становились все больше. Тихим шепотом она произнесла:
   – Ну и ну!
   – Вот именно, – парировала мисс Сильвер.
   – Как же ты могла так сглупить? – спросил Генри Каннингем.
   – Ну и ну! – повторила Хилари. – Она рассказала мне все, в точности как я рассказала вам сейчас, и я попалась на этот крючок! И она сообщила то же самое Мэрион, и Мэрион тоже проглотила наживку и заставила ее пообещать, что никто больше не узнает об этом. А если бы она рассказала, мисс Сильвер, ведь ее слова полностью оправдали бы Джеффа, не так ли?
   Мисс Сильвер кашлянула.
   – Не слишком-то надейтесь. Эти сведения нужно проверить. И потом, прошло пятнадцать месяцев. Но если мы сможем доказать, что в июле прошлого года церковные часы спешили на десять минут, тогда выстрел, убивший мистера Эвертона, прозвучал где-то около восьми вечера.
   – Ах, мисс Сильвер!
   Мисс Сильвер кивнула.
   – Теперь насчет тех слов, что услышала миссис Эшли. Они, – еще одно сухое покашливание, – что ж, они могут быть истолкованы самым неожиданным образом. По-видимому, она решила, и убедила в этом миссис Грей, что эти слова: «Мой родной племянник!» – означают обращение мистера Эвертона к своему племяннику Джеффри Грею. Полагаю, вы тоже так подумали. Но на самом деле это вовсе не обязательно. Вполне возможно, он действительно обратился к мистеру Джеффри Грею, но это пока бездоказательно. Кроме того, это могло быть ответом на какое-то обвинение или клевету в адрес мистера Грея, и тогда слова: «Мой родной племянник!» – интерпретируются как возмущение или отказ поверить в услышанное. Однако стоит вспомнить, что у мистера Эвертона три племянника. Возможно, эта фраза не имеет никакого отношения к Джеффри Грею.
   – Важно установить время, – сказала Хилари. – Если мы сможем доказать, что часы спешили… Ах, мисс Сильвер, мы должны доказать это! Ведь если Джеймса застрелили в восемь, Джефф просто не мог сделать этого.

Глава 27

   Мисс Сильвер вытащила блокнот и записала адрес миссис Эшли. А затем: «Церковные часы, Уокли-роуд». Под этой записью она сделала пометку: «Племянник». И снова вернулась к папке.
   – У меня есть несколько вопросов, на которые я хотела бы получить более полную информацию. Вы знакомы с остальными племянниками мистера Эвертона, капитан Каннингем?
   – Я познакомился с Берти Эвертоном два дня назад, – ответил Генри.
   – Случайная встреча?
   – Нет, он заходил в мой магазин. Я говорил вам, что получил в наследство антикварный магазин. Он зашел туда поговорить о китайском фарфоре.
   Хилари выпрямилась и сверкнула глазами.
   – Генри, он пришел туда, чтобы убедить тебя в сумасшествии миссис Мерсер. Ты ведь знаешь об этом!
   – Нет, не знаю, – ответил Генри. – Мы на самом деле говорили о фарфоре.
   – И он сказал, что миссис Мерсер сумасшедшая. Вот зачем он к тебе приходил. И это же пытался внушить мне Мерсер, когда выследил меня. Он тащился за мной через весь Патни, твердя, что у его бедняжки жены не все в порядке с головой. Мне хотелось кричать. И если ты расцениваешь все это как простую случайность, которая произошла на следующее утро после моей встречи в поезде с миссис Мерсер, то я так не думаю. И больше не хочу это обсуждать!
   Мисс Сильвер кашлянула.
   – Расскажите мне все с самого начала. Я уже выслушала мнение капитана Каннингема, а теперь хотела бы узнать, что вы думаете на этот счет.
   Хилари рассказала о случившемся с начала и до конца: о встрече в поезде с миссис Мерсер и обо всем, что произошло после этой встречи. Повествование доставило ей удовольствие, и она блестяще с ним справилась. Она подробно описала мисс Сильвер всех участников событий последних дней. В завершение она произнесла:
   – Ну вот.
   Мисс Сильвер минуту или две что-то записывала в свой блокнот.
   – А теперь, – продолжила она, – теперь, капитан Каннингем, я хотела бы знать, какое впечатление произвел на вас Берти Эвертон.
   Генри выглядел озадаченным.
   – Я так много слышал о нем. Во время расследования этого дела, разумеется. Если бы не это, боюсь, мне вообще было бы нечего о нем сказать. Не люблю таких людей, понимаете, он немного чопорный и жеманный в общении.
   – У него рыжие волосы и хитрые глаза, – недовольно произнесла Хилари.
   – Спасибо, мисс Кэрью, – сказала мисс Сильвер, сделав еще одну запись в блокноте. – А другой племянник, Фрэнсис Эвертон, что с ним?
   – Непутевый человек, – ответил Генри. – Живет на пособие. Старый Эвертон платил ему, чтобы тот его не беспокоил. Глазго находится достаточно далеко, чтобы он мог вволю наслаждаться дешевой выпивкой, не опасаясь оказаться на первой полосе лондонских газет. Он всегда любил выпить, не так ли, Хилари?
   Хилари кивнула.
   – Очень интересно, – сказала мисс Сильвер, – очень, очень интересно. А у него тоже рыжие волосы?
   – Я никогда с ним не встречался, – ответил Генри.
   – Я тоже, – добавила Хилари. – Но у него не рыжие волосы, мисс Сильвер. Я помню, Мэрион и Джефф говорили о нем. То есть на самом деле они говорили о рыжем цвете волос. Мэрион сказала, что ей очень не нравится этот цвет и она не вышла бы замуж за Джеффа, если бы знала о существовании рыжеволосых родственников. Ну, чтобы это не передалось по наследству детям, вы понимаете? Конечно, это была шутка. А Джефф ответил, что ей незачем беспокоиться, поскольку рыжеволосый только Берти и он унаследовал этот цвет от своей матери. Она спросила, не рыжий ли Фрэнк, и он сказал, что Фрэнк – черноволосый, так как в семье тетушки Генриетты у детей либо рыжий, либо темный цвет волос. Поэтому…
   – Да, – сказала мисс Сильвер довольно рассеянно, – понимаю. Она переворачивала страницы папки, пробегая их глазами. Вдруг она спросила: – Вы могли бы съездить в Эдинбург, капитан Каннингем?
   – Нет, – решительно ответил Генри.
   – Могу я узнать почему?
   – Мне кажется, Хилари нуждается в защите.
   То, что он назвал ее по имени, подтверждало успех мисс Сильвер в ее стремлении выглядеть полупрофессиональной тетушкой.
   – Согласна. Я подумала, мисс Хилари тоже может поехать с вами. У многих людей есть родственники в Эдинбурге. Я решила, что внезапный визит…
   – Там кузина Селина, – уныло произнесла Хилари.
   – Да? – живо спросила мисс Сильвер. – Это подойдет.
   Хилари скорчила гримасу.
   – Она наша с Мэрион кузина. К тому же уверена, что Джеффри виновен, поэтому Мэрион не поедет к ней, но она приглашала нас с Генри погостить. По крайней мере до того, как мы разорвали помолвку.
   – Ну вот опять, – сердито произнес Генри. Помолчав минуту, он добавил: – Мы никогда не разрывали помолвку.
   Хилари подняла бровь. Мисс Сильвер быстро сказала:
   – Замечательно. У вас прекрасный повод отправиться в Эдинбург. Замечательный город, один из самых красивых в Европе – так мне говорили. Думаю, это хорошая возможность для мисс Кэрью избежать риска оказаться жертвой новой катастрофы. В этом отношении Эдинбург совершенно безопасен. Шотландцы – весьма осторожный народ. Вы получите удовольствие от этой поездки, а пока будете там, сможете расспросить Анни Робертсон, чьи показания лежат в этой папке. Кроме того, капитан Каннингем сможет навестить хозяев местных гаражей. Я была бы вам признательна, если бы вы заглянули еще и в Глазго. Вы тоже можете поехать с ним, если ваша кузина будет не против. Наведите справки о мистере Фрэнсисе Эвертоне. Я дам вам письменные рекомендации, как действовать в каждом конкретном случае.
   Хилари наклонилась вперед.
   – А что с Мерсерами?
   – Да, – сказал Генри, – что же с Мерсерами?

Глава 28

   Мисс Сильвер оторвалась от блокнота с крайне любезным выражением на лице.
   – Ах да, разумеется. У меня появилась кое-какая информация для вас, капитан Каннингем. Мы не виделись с тех пор, как я узнала об этом.
   – Да? – спросил Генри.
   Мисс Сильвер наклонилась и взяла наполовину связанную детскую кофточку и клубок бледно-голубой пряжи. Потом опустилась обратно в кресло и начала вязать.
   – Да, – продолжила она. – Я разместила маленькое объявление в газете. Нам повезло, что у миссис Мерсер такая необычная девичья фамилия – Анкетелл. Можно быть совершенно уверенным в том, что существует только одна Луиза Кезия Анкетелл – по крайней мере этого возраста. Такие редкие имена обычно даются в семье из поколения в поколение. Мое второе имя Хефзиба совершенно не сочетается с Мод, но в моей семье на протяжении уже двухсот лет должна быть хотя бы одна Хефзиба. – Она кашлянула. – Я несколько отвлеклась от темы, прошу прощения. – Быстрым движением она вытащила и вновь вдела спицу. – Итак, вчера я разговаривала с женщиной, которая утверждает, что она кузина миссис Мерсер. Она написала мне в ответ на объявление, и мы встретились. Ее зовут Сара Анкетелл, не слишком приятная женщина, но, как мне показалось, правдивая. По-моему, она завидует своей кузине, но это не повод сомневаться в ее словах.
   – И что же она вам рассказала? – спросила Хилари.
   – Для начала она сообщила, что Луи, как она ее называет, всегда много о себе понимала. Это звучит вульгарно, но зато полностью выражает умонастроение этой женщины. Так вот, Луи, сказала она, всегда была о себе высокого мнения и считала себя гораздо привлекательнее окружающих. Эта женщина была настроена враждебно и с удовольствием сообщила, что гордость кузины была посрамлена из-за падения. Луи со всем ее воспитанием и благообразием попала в историю. Она родила, но ребенок умер.
   – Ах, – произнесла Хилари, – вот почему она так переживала, что Мэрион потеряла ребенка.
   Мисс Сильвер подняла и снова опустила глаза – странный мимолетный взгляд.
   – Мужчину звали Альфред. Миссис Акерс не знает его фамилию. Может быть, это Альфред Мерсер, а может, и нет. Тридцать лет назад молодая женщина с загубленной репутацией не могла рассчитывать на получение хорошего места. Луизе Анкетелл повезло – на нее обратила внимание сострадательная дама, которая решила дать ей второй шанс. Эта женщина узнала, что произошло с Луизой, когда гостила поблизости. У нее было доброе сердце и хорошее состояние. Она предложила Луизе поехать с ней и отдала ее в обучение своей кухарке. Больше Сара Анкетелл не встречалась с кузиной и знала о ее судьбе только понаслышке. Она полагает, Луи стала кухаркой и находилась в услужении у этой женщины в течение нескольких лет, пока та не скончалась. Возможно, вам кажется это неважным, капитан Каннингем. Я сама была немного разочарована, пока не догадалась спросить у миссис Акерс, как звали ту даму. Она сказала, и ее имя дало мне массу пищи для размышлений.
   Хилари ахнула, а Генри быстро спросил:
   – Как же ее звали?
   Мисс Сильвер бросила вязанье на колени.
   – Ее звали Эвертон. Миссис Бертрам Эвертон.
   – Что?! – воскликнул Генри. Затем, после минутного замешательства: – Я хотел спросить как? Ведь Берти Эвертон холост.
   – Тридцать лет назад, – выдохнула Хилари. – Мать Берти, тетушка Генриетта, та, благодаря которой в семье появился рыжеволосый ребенок!
   – Верно! – сказала мисс Сильвер.
   – Кто-нибудь знал об этом? – спросил Генри, после того как они уточнили все детали. – Хилари, Мэрион знала, что эта миссис Мерсер была в услужении у семьи Эвертон до того, как нанялась работать к Джеймсу Эвертону?
   Хилари выглядела сбитой с толку.
   – Она никогда об этом не говорила.
   Мисс Сильвер переводила взгляд с одного на другого.
   – Связь между миссис Мерсер и семейством Берти Эвертона, которая поддерживалась в течение стольких лет, наверняка должна была упоминаться во время судебного процесса. Разумеется, если ее установили. Если этого не произошло, значит, об этом никто не узнал.
   – Но послушайте, мисс Сильвер, – возразил Генри, – как это могло остаться неизвестным? Если эта Луиза Анкетелл Мерсер в течение многих лет была кухаркой его брата, Джеймс Эвертон должен был знать ее в лицо.
   – Это так, капитан Каннингем. Но какой гость станет обращать внимание на кухарку в богатом доме?
   – Он там не бывал! – воскликнула Хилари. – То есть Джеймс Эвертон не бывал в доме брата! Мэрион мне рассказывала. Он сильно разругался со своим братом Бертрамом, поскольку они оба хотели жениться на Генриетте. Поэтому Джеймс никогда там не бывал и не встречался с ними.
   – Это многое объясняет, – сказала мисс Сильвер. – Думаю, мы можем предположить, что миссис Мерсер скрыла факт своих прежних отношений с семейством Эвертон. Может быть, она поступила так, чтобы получить место, но вполне вероятно, у нее появились дурные мотивы. Мы должны учитывать: племянник ее нового хозяина Берти Эвертон вовсе не был для нее незнакомым человеком. Он вырос на ее глазах, и более того, она питала глубокое чувство благодарности к его матери.
   – Все это понятно, – сказал Генри, – но не станете же вы утверждать, будто миссис Мерсер из одного только чувства благодарности дала ложные показания и оговорила невиновного человека лишь потому, что когда-то служила кухаркой у матери настоящего убийцы? Ведь, как я понимаю, сейчас в роли предполагаемого преступника выступает Берти Эвертон. Хилари, разумеется, уверена в его виновности, но если она не обращает внимания на показания, вы-то, наверное, принимаете их в расчет?
   – Необходимо добыть надежные свидетельства, чтобы освободить Джеффри Грея из тюрьмы. Я не утверждаю, что убийца – Берти Эвертон. Я лишь предложила вам с мисс Хилари тщательно проверить его алиби.
   – Вы говорите, что не утверждаете, будто Берти Эвертон совершил это убийство. Но если его алиби подтвердится, значит, он действительно не мог этого сделать, так как находился в четырехстах милях от Патни, когда застрелили Джеймса Эвертона. Однако допустим, его алиби – фальшивка и он виновен в смерти дяди. Неужели вы верите, что бедная напуганная женщина вроде миссис Мерсер способна мгновенно выдумать такую историю, возложив вину на Джеффри Грея, и при этом не запутаться во время перекрестного допроса?
   – Я не говорила, что эта история придумана спонтанно, – серьезно возразила мисс Сильвер. – Убийство мистера Эвертона было тщательно спланировано. Вы помните, Альфред Мерсер женился на Луизе Анкетелл на следующий день. Но они подали заявку заранее. Полагаю, это стало одновременно и платой, и мерой предосторожности. Вспомните также глухую женщину, которую пригласили на обед. Ее показания сняли подозрения с Мерсеров, как и было задумано, а ее глухота не позволила ей точно определить, когда прозвучал выстрел. Все в этом деле указывает на точный расчет времени и тщательное продумывание деталей. Человек, замысливший это преступление, безжалостен, изобретателен и коварен. Я рада, что в ближайшие дни мисс Кэрью будет находиться далеко от Лондона.
   – Вы действительно считаете, что она в опасности? – спросил Генри.
   – А как вы думаете, капитан Каннингем?
   Хилари вздрогнула, и в ту же секунду Генри подумал, что предпочел бы улететь с ней на Луну. Он представил себе затянутую туманом дорогу на Ледстоу, и у него похолодели ноги. Он ничего не ответил, и мисс Сильвер произнесла:
   – Вот именно, капитан Каннингем.
   Хилари снова вздрогнула и сказала:
   – Я все думаю о миссис Мерсер. Она напугана и ужасно его боится. Вот почему она отказалась говорить со мной вчера вечером. Вы думаете, она в безопасности там, в коттедже, наедине с этим человеком?
   – Я думаю, что она в большой опасности, – ответила мисс Сильвер.

Глава 29

   – Если бы мне пришлось терпеть это еще хоть минуту, я бы взорвалась! – воскликнула Хилари.
   Генри взял ее под руку.
   – Если будешь показывать свой нрав, придется опять расторгнуть помолвку, – решительно произнес он.
   Хилари сморщила нос.
   – Но ведь никто не говорил, что мы снова помолвлены. Ах, Генри, разве кузина Селина не ужасна? Гораздо, гораздо, гораздо хуже, чем я думала.
   Они только что покинули дом миссис Макалистер на Маррифилд-авеню, стараясь как можно быстрее удалиться на безопасное расстояние. Миссис Макалистер и была той самой кузиной Селиной, и их приезд накануне вечером не доставил радости ни одной из сторон.
   – Ее муж был очаровашкой, – сказала Хилари, – а еще профессором или кем-то в этом роде. Часто угощал меня конфетами, а она все время повторяла, что они только вредят здоровью. Она стала еще невыносимее с тех пор, как он умер. Самое ужасное, что это она приходится нам родней, а не он. Она внучка двоюродной сестры нашего с Мэрион дедушки, которую звали Селина Кэрью, поэтому было бы нехорошо делать вид, будто она не является членом семьи. Только вспомни эти разговоры о Джеффе практически с первой минуты нашего приезда! А когда стараешься сменить тему – несколько слов о том, что ей нужно накрасить губы или сделать маникюр, а затем снова о Джеффе! Не знаю, как я все это выдержу. Как ты думаешь, сколько времени нам понадобится, чтобы выполнить все поручения мисс Сильвер?
   – Пока не знаю, – сказал Генри.
   – Генри, перестань давать односложные и неопределенные ответы! Чем мы займемся в первую очередь – гаражами или Анни Робертсон? Или оставим ее на закуску?
   – Сначала займемся ею. На это потребуется некоторое время.
   Но в гостинице «Шотландия» им сообщили, что Анни Робертсон здесь больше не работает. Она уволилась и вышла замуж. В результате долгих расспросов им удалось познакомиться с девушкой, которая, как оказалось, дружит с Анни. Она рассказала, что теперь ее фамилия Джемисон и она живет в Горджи, в крошечной милой квартирке. Генри и Хилари узнали ее новый адрес, а затем отправились в Горджи на трамвае.
   В квартиру миссис Анни Робертсон Джемисон вел длинный ряд ступеней, начищенных до блеска, но их оказалось слишком много. Миссис Джемисон открыла дверь и стала внимательно слушать их объяснения. Это была крупная светловолосая молодая женщина с розовыми щеками и пухлыми, обнаженными по локоть руками.
   Хилари принялась объяснять:
   – Нам дали ваш адрес в гостинице «Шотландия», миссис Джемисон. Мы не стали бы беспокоить вас, но нам очень нужно поговорить с вами. Это займет несколько минут. Речь пойдет об одном эпизоде, который произошел в прошлом году в гостинице. Мы надеемся, что вы сможете нам помочь.
   Круглые голубые глаза Анни Джемисон округлились еще больше.
   – Дело касается развода? Мой муж крайне неодобрительно относится к разводам.
   – Нет-нет, – заверила ее Хилари.
   – Тогда заходите.
   Они вошли. В квартире стоял запах копченой рыбы и детского мыла. В гостиной красовались ярко-красные занавески на фоне зеленого линолеума. Из мебели здесь были два стула и диван, обтянутые малиновым плюшем. Анни Робертсон гордилась этой мебелью, на которую она истратила все свои сбережения. Они сели, и наступило молчание. Хилари позабыла обо всем, что хотела сказать, а Генри вообще ничего не собирался говорить. В его задачу входило общение с владельцами гаражей, а бывшие горничные достались Хилари.
   – Миссис Джемисон… – наконец произнесла Хилари. Может быть, если она нарушит тишину, все прояснится. Ужасно, если ничего не получится. Она была в отчаянии и не знала, с чего начать. – Миссис Джемисон…
   Анни стало ее жаль.
   – Вы сказали, что это касается какого-то события в гостинице.
   – В прошлом году, – ответила Хилари и вдруг затараторила: – Ах, миссис Джемисон, вы помните заявление, подписанное вами по делу об убийстве Эвертона?
   Она собиралась совершенно иначе начать эту беседу. Генри недоуменно взглянул на нее.
   Анни Джемисон громко ахнула, но взгляд ее голубых глаз оставался спокойным и внушал доверие. Хилари почувствовала к ней симпатию, и разговор уже не казался таким трудным. У нее возникло ощущение, будто она беседует с подругой.
   – Я объясню вам, зачем мы пришли, – сказала она. – У меня есть ваше заявление, и я хотела бы задать вам несколько вопросов, если позволите. Мы считаем, что, возможно, произошла чудовищная ошибка. Муж моей кузины был приговорен к пожизненному заключению. Она мне как родная сестра, и она крайне, крайне несчастна. Я подумала, вы могли бы помочь нам…
   – Но все, о чем говорится в заявлении, правда. Каждое слово. Я не могу изменить свои показания.
   – Я и не прошу вас об этом. Я только хочу задать вам несколько вопросов.
   Хилари залезла в сумку и достала листок бумаги с копией заявления Анни Робертсон. Теперь она четко и ясно понимала, какие вопросы ей следует задать. Она пробежала глазами текст заявления.
   Анни Робертсон утверждала, что мистер Бертрам Эвертон поселился в гостинице за три или четыре дня до 16 июля. Возможно, он зарегистрировался 11, или 10, или 12-го числа. Она не могла сказать точно, но об этом должен знать регистратор. Он остановился в номере 35. Она помнила: во вторник, 16 июля, мистер Эвертон жаловался на неработающий звонок в его комнате. Он сказал, будто он не звонит, но проверка показала, что все в порядке. Она обещала понаблюдать за звонком, так как мистер Эвертон утверждал, что иногда он срабатывает, а иногда нет. Мистер Эвертон пожаловался на звонок около трех часов дня. В это время он писал письма. Позже вечером, примерно в половине девятого, его звонок зазвонил, и она ответила. Мистер Эвертон попросил принести печенье. Она решила, что ему нездоровится оттого, что он выпил. На следующее утро, в среду, 17 июля, она принесла ему чай в девять часов. Видимо, ему стало лучше, и он выглядел как обычно.
   – Это ваши показания, миссис Джемисон?
   – Да, так и было. Я бы не поставила свою подпись, если бы все сказанное не было правдой.
   – Тогда я хотела бы спросить вас о звонке в номере мистера Эвертона. Вы говорите, он жаловался на него?
   – Да.
   – Вы зашли зачем-то в комнату или он сам вас вызвал?
   – Он позвонил.
   – Он позвонил и сказал, что звонок не работает?
   – Да. Мне показалось это странным, но он говорил, будто звонок то работает, то нет.
   – Вы заявили, что он писал письма. Где он находился, когда вы вошли в комнату?
   – Он сидел у окна. Там стоит маленький столик.
   – Он сидел к вам спиной?
   – Да, он писал.
   – Но он повернулся, когда говорил с вами?
   – Нет. Он только сказал: «Ваш звонок не в порядке: то работает, то нет». И все время продолжал писать.
   – Значит, он вообще не поворачивался?
   – Нет.
   – И вы не видели его лицо?
   – Нет, не видела.
   – Тогда откуда вы знаете, что это был мистер Эвертон?
   Анни уставилась на нее.
   – Это был точно мистер Эвертон. Невозможно спутать его рыжие волосы.
   – Вы видели только волосы, но не лицо?
   – Да, но их невозможно спутать.
   Хилари наклонилась вперед:
   – У многих людей рыжие волосы.
   Анни теребила подол юбки, продолжая смотреть на Хилари. Она удивленно ответила:
   – Но не такие, как у него.
   – Почему же?
   – Они закрывают шею, слишком длинные для джентльмена. Их ни с чем не спутаешь.
   Хилари вспомнила волосы Берти Эвертона. «Слишком длинные для джентльмена», как сказала Анни. Она кивнула:
   – Да, у него длинные волосы.
   Анни тоже утвердительно кивнула.
   Хилари вернулась к заявлению.
   – Значит, это все, что касалось звонка. Вы не видели его лицо, только затылок и рыжие волосы. А вечером он снова позвонил?
   – Да.
   – В половине девятого?
   – Да.
   – Он попросил принести печенье и сказал, что ему нездоровится и он собирается лечь спать. Вы принесли ему печенье?
   – Да.
   – Миссис Джемисон, а в этот раз вы видели его лицо?
   Сердце Хилари тревожно забилось, когда она задала этот вопрос, поскольку все зависело от ответа, буквально все, для Джеффа и для Мэрион.
   На лбу Анни Джемисон появилась прямая глубокая морщина.
   – Он позвонил, – медленно произнесла она, – я постучала и вошла.
   – Как вы вошли? – неожиданно спросил Генри.
   Она посмотрела на него с недоумением.
   – Дверь была немного приоткрыта.
   – А была ли она приоткрыта, когда он звонил днем насчет звонка?
   – Да, сэр.
   – Она была открыта в обоих случаях? Вы уверены?
   – Да, уверена.
   – Хорошо, продолжайте, пожалуйста.
   Она повернулась к Хилари.
   – Вы постучали и вошли, – напомнила она.
   – Да. Мистер Эвертон смотрел в окно и сказал не поворачиваясь: «Мне нездоровится, я собираюсь лечь спать. Принесите мне немного печенья».
   – А когда вы вернулись с печеньем, что делал он?
   – Он умывался, – ответила Анни Джемисон.
   – Умывался?
   – Да, вытирал лицо полотенцем.
   Сердце Хилари запрыгало.
   – Значит, и на этот раз вы не видели его лица?
   Анни взглянула на нее с удивлением.
   – Он вытирал его маленьким полотенцем.
   – Он что-нибудь сказал?
   – Да, он сказал, чтобы я оставила печенье.
   Я оставила его и вышла из комнаты.
   Хилари снова посмотрела на заявление.
   – Вы заявили, что подумали, будто ему нездоровится оттого, что он выпил?
   – Да.
   – Почему вы это предположили?
   Анни пристально посмотрела на нее.
   – Я не предполагала, я была уверена.
   – Почему? Вы же не видели его лица.
   – В комнате стоял сильный запах спиртного. И он так странно разговаривал – будто это вовсе не его голос.
   – Понятно.
   Хилари пыталась не думать о том, что все это может значить. Она вновь взглянула на листок бумаги у себя в руке.
   – А когда вы принесли ему чай в девять часов на следующее утро, он чувствовал себя нормально и выглядел как обычно?
   – Да, тогда он выглядел хорошо.
   – И в этот раз вы разглядели его лицо?
   – Да, это был он.
   Тут вмешался Генри:
   – Значит, миссис Джемисон, вы ни разу не видели лица мистера Эвертона во вторник, 16 июля. В своем заявлении вы упоминаете послеобеденное время, то есть, как я полагаю, вы не видели его и утром?
   – Нет, я его не видела. Дверь его комнаты была заперта.
   – Значит, во вторник, 16 июля, вы ни разу не видели лица мистера Эвертона?
   – Нет. – Она хотела еще что-то сказать, но запнулась, переводя удивленный взгляд с Генри на Хилари и обратно. – Но если это был не мистер Эвертон, тогда кто же?

Глава 30

   Они понапрасну побывали в трех гаражах и опоздали к ленчу. Кузина Селина была недовольна. Она сказала, что это не имеет значения, голосом человека, который изо всех сил старается оставаться вежливым, несмотря на сильное искушение. Она поджала губы и сообщила о своих опасениях относительно мяса, которое могло оказаться пережаренным. Откусив кусочек, она вздохнула и закатила глаза кверху, после чего принялась есть говядину с брюссельской капустой с видом мученицы.
   Пока в комнате находилась служанка, Генри и Хилари старались поддерживать разговор, но как только они остались одни, миссис Макалистер скорбно произнесла:
   – Жаль, что Мэрион не хочет изменить фамилию. – Эти слова означали начало назидательной проповеди.
   И кузина Селина принялась энергично читать свои наставления. Она всегда считала, что Мэрион не следовало выходить замуж за Джеффри Грея.
   – Привлекательные молодые люди редко становятся хорошими мужьями. Мой дорогой супруг…
   Далее последовал длинный список достоинств профессора, который, несомненно, не славился внешней привлекательностью. Как сказала позже Хилари:
   – Он был таким милым человеком, но внешне напоминал рыжую обезьянку.
   Оставив профессора, вдова снова вспомнила о своих неоднократных советах Мэрион.
   – Если бы она прислушалась к ним, то сейчас не находилась бы в таком плачевном положении. Был один молодой человек, за которого я с радостью отдала бы ее замуж. Но нет, она настояла на собственном мнении. А что в результате? Вам положить еще говядины, капитан Каннингем? Тогда, будьте добры, позвоните в этот звонок, чтобы позвать Дженни.
   – Генри, я этого не выдержу, – сказала Хилари, когда они снова оказались на улице. – Чем займемся теперь: Глазго или гаражами? Она будет отдыхать до вечернего чая.
   – Если поедем в Глазго, не сможем вернуться к чаю.
   – Мы можем позвонить и сказать, что нас задержало важное дело, как обычно.
   – Давай я поеду, а ты останешься здесь, – предложил Генри.
   Хилари топнула ногой по асфальту.
   – Послушай, дорогой, скажешь это еще раз – и увидишь, что произойдет! Ты думаешь, я останусь здесь, чтобы болтать с кузиной Селиной, пока ты будешь выведывать все в одиночку? Если так, то ты ошибаешься, вот и все!
   – Хорошо, хорошо, не нужно волноваться из-за этого. Мы поедем в Глазго завтра. А сегодня днем займемся гаражами, хотя не представляю, неужели мисс Сильвер не понимает, что вряд ли кто-нибудь вспомнит о какой-то там машине спустя год. Это пустая трата времени, но давай продолжим.
   – А может, все-таки нам повезет, – ответила Хилари.
   Но они ничего не нашли. Это был долгий и безрезультатный поиск. В Пентлэндсе начал падать снег, а на улицах Эдинбурга заморосил холодный дождь. Затем последовало шесть часов общения с кузиной Селиной, после чего можно было отправиться спать, не нарушая правил приличия.
   На следующий день они поехали в Глазго. Небо выглядело так, будто впереди ожидались всевозможные ненастья – дождь, снег, дождь со снегом, град или гром. Оно нависало прямо над головой, пузырилось и предвещало бурю, но так ничего и не произошло.
   В фирме «Джонстон, Джонстон и Маккандлиш» им дали адрес Фрэнка Эвертона. Он привел их в бедный квартал, где совершенно неожиданно они оказались в настоящих трущобах.
   При виде этого места Генри нахмурился. Это было гораздо хуже, чем он ожидал. Повсюду бродили недоброжелательно настроенные хулиганы. Большие многоквартирные дома выглядели запущенными и грязными. Он посмотрел на лестницу, по которой они должны были подняться, и решительно взял Хилари за локоть.
   – Послушай, ты не можешь туда пойти. Я не должен был приводить тебя сюда. Но я понятия не имел, что этот парень живет в трущобах.
   – Я не останусь ждать тебя здесь, – ответила Хилари. Она не испытывала восторга при виде лестницы, но перспектива ожидания на холодной грязной улице радовала ее еще меньше.
   – Нет, ты должна вернуться.
   – Вернуться куда?
   – Я провожу тебя до угла. А там начинается безопасная улица. Прогуляйся по ней, пока я не вернусь.
   Было ужасно скучно ходить взад и вперед в ожидании Генри. Улица выглядела так же, как множество улиц в других городах. Низкие некрасивые домики, как и положено, наводили тоску. Хилари устала бродить между ними и решила вернуться на угол, чтобы посмотреть, не возвращается ли Генри. Но не увидела его. На улице было безлюдно. Она прошла несколько шагов, потом еще несколько.
   А потом вдруг поняла, что забыла, в какой из этих густонаселенных многоквартирных домов вошел Генри. Странный тоненький голосок внутри ее вдруг произнес: «А что, если он никогда не вернется?» И в этот момент у нее в душе возникло ужасное ощущение, похожее на туман. Его ледяное дыхание проникало в самую глубь сердца. Но это же чепуха. Что может случиться с Генри в этом большом доме, где полно народу? Ведь это самое безопасное место в мире. Там много бранящихся женщин и шумных детишек. Но кто обратит внимание на чей-то зов или крик о помощи? Ужас снова овладел ею. Она стала осматривать длинные ряды окон и вдруг в одном из них увидела лицо миссис Мерсер.

Глава 31

   Лицо задержалось в оконном проеме на несколько секунд, а потом исчезло. Миссис Мерсер отошла от окна вглубь комнаты.
   Хилари продолжала смотреть на окно. Оно находилось на пятом этаже, слева от лестничного пролета. Она была уверена, что видела миссис Мерсер там минуту назад. Хилари не сомневалась в этом: ведь даже если бы ей померещилось ее лицо, вряд ли она смогла бы разглядеть на нем это выражение непреходящего ужаса. Никогда прежде ей не доводилось видеть такого взгляда, и она не хотела бы увидеть его снова. Но при мысли об этой маске отчаяния и страха Хилари поняла: нужно немедленно что-то делать. Она забыла о Генри. Перебежав на другую сторону улицы, она не задумываясь нырнула в темный подъезд.
   На втором этаже она остановилась и перевела дыхание. Нельзя пробежать пять лестничных пролетов без остановки, нечего и пытаться.

     Мы бежим вверх, вверх, вверх,
     А потом спускаемся вниз, вниз, вниз.

   «Не вниз, только вверх. Ты должна следить за своими мыслями и дыханием, иначе от тебя не будет никакой пользы, когда ты окажешься наверху».
   За все время, пока она поднималась вверх, ей попалась только дюжина ребятишек двух-трех лет, игравших на лестничных площадках. Здесь были одни малыши, поскольку старшие дети находились в школе. Они не обратили никакого внимания на Хилари, а она пробежала мимо них. Поднявшись на пятый этаж, Хилари постучала в первую дверь по левой стороне и только тогда задала себе вопрос, что она будет делать, если дверь откроет Альфред Мерсер. Это ужасно, но какой толк размышлять об этом, когда дело сделано? Она еще может убежать… Но она не собиралась отступать.
   На ее стук никто не ответил. Она подняла руку с намерением постучать еще раз, но замерла перед дверью, не в силах пошевелиться или произнести хотя бы слово. Леденящий ужас сковал тело. Чтобы справиться с ним, она резким движением схватилась за дверную ручку. Рука повернулась, а вместе с ней и ручка. Она услышала щелчок, и дверь открылась.
   Стоя на пороге, Хилари увидела большую переднюю, из которой вели три двери. Забавно думать, что входная дверь открыта, а все остальные заперты. Должно быть, миссис Мерсер выглядывала из окна левой комнаты. Хилари закрыла входную дверь и направилась к нужному ей входу. По спине пробежал озноб. Теперь остальные комнаты были позади. Альфред Мерсер может выйти из любой, схватить ее за горло и задушить… «Он не сделает этого. Зачем ему это нужно?» – так подсказывал один внутренний голос. А другой настаивал: «Он убьет тебя, если решит, что тебе слишком многое известно».
   Она старалась понять, что происходит внутри, но там было тихо. На улице стоял гул, а в этой квартире царила гробовая тишина. Она бы с радостью, не задумываясь убежала обратно на шумную улицу. Но Хилари сжала руки, потом судорожно схватилась за дверную ручку и вошла.
   Это оказалась бедно обставленная грязная комната с засаленными занавесками, свисающими с окна, в котором она заметила лицо миссис Мерсер. Обветшавшая двуспальная кровать стояла рядом с окном, а справа находился то ли буфет, то ли шкаф. В центре комнаты расположился крошечный столик с парой стульев. Из-за двери не было видно изголовье кровати, поэтому в первую минуту Хилари решила, что комната пуста.
   Она сделала несколько шагов и увидела миссис Мерсер, стоящую у стены. Та забилась в самый дальний угол. Одной рукой она схватилась за край кровати, другая лежала у нее на груди. Хилари подумала, что она, наверное, упала бы в обморок, если бы не окаменела от ужаса. На ее лице читался тот же страх, который заставил Хилари пробежать пять пролетов вверх, чтобы разобраться в происходящем. Но когда она вошла, напряжение спало. Миссис Мерсер будто прорвало. Она упала на кровать и разрыдалась.
   Хилари закрыла дверь и спросила:
   – Что с вами? Что вас так испугало?
   В ответ последовали сдавленные рыдания и потоки слез.
   – Я думала, это он. О господи, я ведь так и решила. Что мне делать? О боже, что же мне делать?
   Хилари положила руку ей на плечо.
   – Вы подумали, что это Мерсер? Он здесь или ушел?
   Она посмотрела на Хилари своими бесцветными глазами, полными ужаса.
   – Он вернется в любое время, чтобы прикончить меня. Вот зачем он привез меня сюда, чтобы прикончить! – Миссис Мерсер схватила другую руку Хилари, и та почувствовала ее холодное влажное прикосновение. – Я не сплю и не ем! Он однажды уже оставил включенным газ, и в чае был горький привкус. А он сказал, что в этом нет ничего странного. Но не стал пить из чашки, которую я ему налила. А когда я спросила: «Ты будешь пить чай, Альфред?» – он оттолкнул блюдце так, что половина вылилась. А потом сказал: «Пей сама, туда тебе и дорога!» И обозвал меня так, как я того не заслуживаю, ведь я его жена, что бы там ни случилось в прошлом. Ему не в чем меня упрекнуть – Бог знает, я говорю правду!
   Хилари погладила ее по худому плечу.
   – Зачем вы продолжаете жить с ним, миссис Мерсер? Почему не уйдете? Что вас останавливает? Идемте со мной прямо сейчас, пока он не вернулся!
   Миссис Мерсер отпрянула от нее с выражением отчаянной решимости.
   – Вы думаете, он позволит мне уйти? Он разыщет меня, где бы я ни находилась, и прикончит. О господи, скорее бы это случилось, я хочу умереть!
   – Почему он так хочет убить вас? – медленно спросила Хилари.
   Миссис Мерсер задрожала и замолчала. Хилари продолжила:
   – Я сама скажу вам. Я догадалась, и вы это понимаете. Беда в том, что вы слишком много знаете. Он хочет убить вас, так как вам многое известно о смерти Эвертона. И вы знаете, что Джеффри Грей невиновен. Мне все равно, убьет он нас или нет, но вы расскажете мне обо всем прямо сейчас!
   Миссис Мерсер перестала плакать. Она безвольно согнулась, сидя на кровати в респектабельном черном платье. Глядя на Хилари бесцветными глазами, с обезоруживающей простотой она сказала:
   – Меня повесят.
   У Хилари бешено застучало сердце. В нем затеплилась надежда. Быстро и вполголоса она ответила:
   – Не думаю, что это случится. Вы жертва. Вы же не сами совершили убийство, не так ли?
   Миссис Мерсер вздрогнула.
   – Миссис Мерсер, ведь это не вы застрелили мистера Эвертона? Вы должны, обязаны мне ответить!
   Миссис Мерсер облизнула сухие губы. Она произнесла:
   – Нет, – а затем громче и решительнее повторила: – Нет.
   – А кто? – спросила Хилари, и в эту минуту до них донесся стук входной двери.
   Миссис Мерсер неестественно быстро вскочила на ноги. Оттолкнув Хилари и указав ей на шкаф, она попыталась что-то сказать, но голос ее не слушался.
   За отсутствием времени в словах не было никакой необходимости. Альфред Мерсер вернулся, и шкаф оказался единственным местом, где можно было спрятаться в этой бедной комнате. На размышления не оставалось ни секунды. Сработал врожденный инстинкт самосохранения. В мгновение ока Хилари скрылась внутри темного вонючего шкафа, и дверца захлопнулась. Плечом она касалась неотесанной древесины, а спиной прижималась к стене. Что-то свисало и раскачивалось перед ней в кромешной тьме. В памяти возникли слова миссис Мерсер, и липкий ужас пролился на ее губы и виски: «Меня повесят». Над ней что-то висело…
   Она попыталась воззвать к здравому смыслу. Разумеется, здесь что-то висит, для этого и нужны шкафы. А в этом миссис Мерсер наверняка хранила свое пальто. Оно свисало, раскачиваясь и касаясь щеки Хилари. Словно какая-то липкая масса. Она услышала, как Альфред Мерсер заговорил в комнате. Он грубо спросил:
   – Опять дуешься?
   – Нет, Альфред!
   Хилари поразилась, как быстро эта женщина взяла себя в руки. Ее голос звучал почти так, как должен был звучать. Почти, но не совсем.
   – Нет, Альфред! – сказал мистер Мерсер, передразнивая ее. – Ты все время это повторяешь. Ты проболталась этой проклятой девчонке? «Нет, Альфред!» Ты встречалась с ней? Говорила? Она вынюхивала что-то там, у коттеджа? «Нет, Альфред!» И все время, все время я слышу одно и то же, ты, мерзкая плакса.
   Хилари оставалось только догадываться, каких усилий стоил миссис Мерсер ее ответ.
   – Не понимаю, о чем ты, действительно не понимаю.
   – Ах, не понимаешь? Разве не ты заговорила с ней в поезде?
   – Но я только спросила о миссис Грей, я же тебе объясняла, Альфред.
   Она снова оказалась на грани срыва. Сил держаться больше не осталось. Голос звучал глуше.
   – Да какого черта вообще тебе понадобилось с ней разговаривать? Это ты все испортила. Дело было закрыто, ведь так? Джеффри Грей сидит в тюрьме. Если бы ты держала язык за зубами, мы жили бы припеваючи. Думаешь, я могу тебе доверять после этого?
   – Но я ничего ей не сказала, клянусь, что не сказала.
   Голос Альфреда Мерсера превратился в отвратительный свистящий шепот:
   – Тогда для чего она притащилась в Ледлингтон? Зачем шныряла по дороге на Ледстоу? И зачем разыскивала коттедж, если ты не сообщила ей что-то новенькое, чтобы она могла вытащить Джеффри из тюрьмы?
   – Я бы никогда, Альфред, я бы никогда!..
   – Ах, никогда? Ты ни в чем не виновата! Если бы я не нашел следы ее туфель под окном буфетной, ты бы мне не призналась, что она там вынюхивала поблизости. Откуда мне знать, что ты ей наболтала? И откуда мне знать, что ты не послала по нашему следу полицию?
   – Могу поклясться на Библии, – дрожащим голосом произнесла миссис Мерсер. Она не сдержалась, и голос сорвался на рыдания, целый поток рыданий.
   – Замолчи! – закричал Мерсер. – Ты себе этим не поможешь. Эта дверь закрыта, и входная тоже, никто не услышит твоих криков. Снаружи слишком шумно, никто и не заметит, я тебя предупреждал. Вот почему мы здесь, Луи. На другой стороне площадки живет мужчина. Он напивается трижды в неделю и бьет свою жену, а когда начинает ее колотить, она громко кричит – так мне рассказывали. Я разузнал о нем у одного мужчины, с которым встретился на лестнице вчера вечером. Ее крики слышны повсюду. Я спросил у него: «Разве соседи не вмешиваются?» Он рассмеялся в ответ: «Их это не пугает, они уже привыкли». Тогда я поинтересовался: «Почему они не вызовут полицию?» А он сказал: «У полиции и так много дел, чтобы еще вмешиваться в споры между мужем и женой. Если они и приедут, то сами пожалеют об этом». Так что нет никакого смысла кричать, Луи.
   Наступила тишина, потом раздались шаркающие шаги. В памяти Хилари возникла картина, которую она увидела, войдя в комнату: миссис Мерсер стоит, прислонившись к стене и схватившись за перекладину кровати. Она подумала, что если бы сейчас дверь шкафа открылась, она наверняка увидела бы ее в таком же положении, с выражением безумного ужаса на лице.
   Шаги затихли, и опять наступила тишина. Затем Альфред Мерсер снова заговорил, резко приказав:
   – Ну вот что, довольно, моя дорогая. Иди сюда, садись за стол и пиши то, что я тебе скажу!
   Хилари услышала, как миссис Мерсер облегченно вздохнула. Вероятно, она ожидала гораздо худшего, жестокой расправы. И когда он приказал сесть и писать под его диктовку, она решила, что опасность миновала.
   – Что же я должна написать, Альфред?
   – Иди сюда, садись, а я буду тебе диктовать.
   Хилари снова услышала звук шаркающих шагов, неуверенных, медленных шагов по дощатому полу. Заскрипел стул. Зашелестела бумага. Потом раздался голос Мерсера:
   – Пиши то, что я тебе скажу, да побыстрее! Ты ведь хорошо обучена грамоте. Ничего не выбрасывай и не прибавляй, а не то пожалеешь. Так! Поставь дату сверху страницы, 27 ноября, и начинай писать. «Я не могу больше это скрывать… Я совершила большой грех и должна рассказать о случившемся, чтобы мистер Джеффри Грей вышел на свободу».
   Стул опять заскрипел, как будто сидевший на нем человек отодвинулся назад. Едва слышным взволнованным шепотом миссис Мерсер спросила:
   – Чего ты хочешь? Ты ведь сказал, что вырежешь мне сердце, если я проговорюсь.
   – Пиши, что велено, – ответил Альфред Мерсер, – иначе видишь этот нож, Луи, ты видишь его? Он очень острый. Хочешь в этом убедиться? Если нет, пиши то, что я сказал!
   Она написала. В комнате было очень тихо, и Хилари слышала, как ручка скребет по бумаге, едва уловимое шуршание. И снова голос Альфреда Мерсера. А потом опять шуршание. Снова голос и длинный, дрожащий вздох.
   – Дописала то, что я сказал? Хорошо, продолжай. «Я не хотела убивать мистера Эвертона… Когда-то мы с Альфредом были любовниками… Он обещал жениться на мне, если мы вместе поступим на службу к мистеру Эвертону как муж и жена. Поэтому я согласилась… Но он продолжал откладывать наш брак, и однажды мистер Эвертон узнал…»
   Хилари услышала медленный вздох.
   – Что ты мне диктуешь? – спросила миссис Мерсер дрожащим шепотом.
   – Поймешь, когда закончишь писать, дорогая, – ответил Альфред Мерсер. Ты написала «однажды мистер Эвертон узнал»? Хорошо, давай дальше. «Это было в тот день, когда мистер Берти Эвертон приехал навестить его из Шотландии… Он не стал об этом разговаривать… Он сильно разозлился… Альфред пообещал все уладить, и мы подали заявку на заключение брака… но ничего не вышло… Мистер Эвертон сказал, что выгонит нас из дома… и еще он угрожал разоблачить нас… Поэтому я взяла пистолет мистера Джеффри из нижнего ящика, где он его оставил… Это было 16 июля… Наша соседка миссис Томпсон обедала с нами… Я вышла в гостиную… и когда я проходила мимо двери кабинета… то услышала, как мистер Эвертон разговаривает по телефону с мистером Джеффри Греем… Он просил его немедленно приехать… Я подумала, он собирается рассказать ему о нас с Альфредом… Было восемь часов… Я сразу же поняла, что нужно делать… Я знала, сколько времени понадобится мистеру Джеффри, чтобы добраться до дома… Незадолго до этого я сказала, что должна приготовить постель… Я вышла и взяла пистолет мистера Джеффри…»
   – Альфред! – Миссис Мерсер скорее выдохнула это имя, чем произнесла. Последовал слабый испуганный крик.
   – Если станешь напрашиваться, будет только хуже! Садись! Готова? «…пистолет мистера Джеффри». Написала?.. Так! «Я спрятала его под фартуком и вошла в кабинет… Я попросила мистера Эвертона сжалиться надо мной и сохранить все в тайне… Он обозвал меня распутной женщиной… и я застрелила его».
   Хилари услышала шорох, как будто писавшая резко отодвинула от себя бумагу.
   – Я не стану, не стану писать это! Меня повесят! – Ее голос дрожал от страха.
   – Ты уже достаточно написала, – ответил Альфред Мерсер. – Но тебя не повесят, не бойся. У них не будет такой возможности. Как только поставишь под этим признанием свою подпись и выпьешь из этой бутылки, ты заснешь и никогда больше не проснешься.
   – Я не стану это делать, – ответила она шепотом, – не стану!
   – Не станешь? Тогда… – Его голос стал таким тихим, что Хилари не могла расслышать слов. Только резкое скрежетание, похожее на рычание дикого зверя.
   Миссис Мерсер снова закричала, потом еще раз, а затем воскликнула, задыхаясь и дрожа:
   – Нет-нет! Я все сделаю.
   – Так-то лучше. Давай дальше! Не хочу возиться с этим целый день. Все хорошо, пара клякс не имеет значения. Ты перепутала все листы. «Я застрелила его». Ты это уже написала! И следи, чтобы было аккуратно! Дальше!
   Бумага снова зашуршала. Ручка начала двигаться. Миссис Мерсер стонала. Голос Мерсера звучал резко и хладнокровно.
   – «Я заперла дверь… и вытерла ключ и ручку… потом вытерла пистолет… и положила его на ковер рядом с дверью в сад… Потом я обежала вокруг дома и пробралась внутрь через одно из окон в гостиной, закрыв его за собой… Все окна была заперты на задвижки, когда приехала полиция… но одно окно я оставила открытым, чтобы быстро вернуться обратно… Я подождала, пока мистер Джеффри пройдет мимо окна и войдет в кабинет… Потом я побежала в гостиную и закричала… прибежал Альфред, а за ним миссис Томпсон… Мы стали стучать в дверь… Все подумали, что это он виноват… я их в этом убедила… Я никому не сказала, даже мужу… Альфред ничего не знал, кроме того, что я всем рассказала… Он подумал, что это сделал мистер Джеффри… все так решили… Я солгала на дознании и во время суда… но больше я не могу лгать… Мы с Альфредом поженились, как он и обещал… и он хорошо ко мне относился. Но я больше не могу так жить… Я согрешила и должна умереть…» Теперь распишись внизу, чтобы было хорошо видно. Поставь свое законное имя Луиза Кезия Мерсер!
   Волосы у Хилари на висках стали влажными. Между лопатками сбежала тонкая струйка пота. Это было похоже на ужасный ночной кошмар: отвратительный запах места, густой мрак и долетавшие до ее слуха угрозы. Что же она услышала? Что за историю продиктовал Альфред Мерсер? Заставил ли он эту несчастную женщину написать ложное признание, приставив ей нож к горлу, или все так и было на самом деле? Вполне возможно, что это правда. Все объяснения выглядели правдоподобно и соответствовали случившемуся. Нет, оставалось непонятно, почему Джеймс Эвертон изменил завещание. Это не вписывалось в общую картину. Впрочем, не важно; главное, чтобы Джефф был оправдан.
   Эти мысли проносились у нее в голове вперемешку с ужасом и замешательством, когда она услышала, как миссис Мерсер воскликнула:
   – Альфред, ради бога! Я не могу это подписать! Альфред, я никому ничего не скажу, клянусь! Я уеду туда, где никто меня не найдет, и никому не скажу ни слова! Могу поклясться на Библии!
   Альфред Мерсер оттолкнул от себя рыдающую женщину, упавшую на пол и обхватившую его колени. Он сердито закричал, но потом взял себя в руки. Что бы там ни было, она должна подписать признание, она должна его подписать. С неумолимым спокойствием он произнес:
   – Встань, Луи! Встань с пола!
   Миссис Мерсер тупо уставилась на него. Она была так напугана, что мысли путались. Она боялась виселицы, боялась смерти и боялась ножа, который был у Альфреда в руке, но больше всего она боялась ножа. Она поднялась, села на стул и трясущейся рукой взялась за ручку.
   – Ставь свое имя! – сказал Альфред Мерсер. Он приблизился и указал ей на нож.
   Хилари напряглась от страха и от того, что она только что узнала. Она слышала, как перо заскрипело по бумаге, выводя замысловатую подпись Луизы Кезии Мерсер. «Если она подпишет, он сразу же убьет ее. Я не могу сидеть здесь и позволить ему расправиться с ней. У него нож. Потом он убьет и меня. Никто не знает, где я. И Генри не знает. Генри…»
   – Ты подпишешь бумаги или мне придется тебя заставлять? – спросил Альфред Мерсер.
   Миссис Мерсер поставила свою подпись.

Глава 32

   Хилари собрала в кулак все свое мужество. Если дойдет до худшего, ей нужно будет добраться до двери и закричать. «Здесь живет женщина, которая кричит трижды в неделю, когда ее бьет муж, и никто не обращает на это внимание. Кричать бесполезно». Что толку об этом думать? Вспоминай, вспоминай, как выглядит комната, какая в ней мебель. Его можно застигнуть врасплох. Припомни, где стоят стол и стулья. Стулья. Если получится, хватай один стул и попытайся ударить его ножкой по коленям или по голове. Стул может спасти положение, и злодей не успеет воспользоваться своим ножом.
   Она дотронулась рукой до задвижки шкафа и подняла ее. Дверь приоткрылась, впустив тоненькую струйку света сквозь щель, через которую стало возможным наблюдать, что происходит в комнате. Она увидела миссис Мерсер, откинувшуюся назад с опущенными на колени руками. Ее лицо казалось бесчувственным. Только в глазах, обращенных к Альфреду Мерсеру, по-прежнему был ужас. Он стоял с другой стороны стола. Хилари не видела его лица. Ей не хватало смелости открыть дверь пошире. Она вцепилась в задвижку, чтобы та не соскочила полностью. В поле зрения оставались только руки Мерсера. В одной он держал нож. Он положил его на дальний угол стола. Хилари видела, как свет поблескивает на лезвии, ручка из рога, яркое лезвие и острый как бритва край. Листок бумаги, на котором только что расписалась миссис Мерсер, отлетел в сторону, коснувшись ножа. Ручка лежала рядом с чернильницей. Дешевые двухпенсовые чернила. С другой стороны валялась пробка от бутылочки с чернилами.
   Она заставила себя перевести взгляд. В комнате было два стула. На одном из них сидела миссис Мерсер. Где же второй? Должно быть, он с другой стороны, позади Альфреда Мерсера. Его руки на мгновение исчезли из вида, а потом снова появились с каким-то свертком из белой бумаги. Хилари увидела, как он развернул его и бумага слетела на пол. Внутри оказалась маленькая стеклянная бутылочка с завинчивающейся крышкой длиной не более трех дюймов. Побледневшая миссис Мерсер с ужасом уставилась на бутылочку. То же самое сделала и Хилари.
   Альфред Мерсер взял бутылочку в левую руку, отвинтил крышку и, подставив ладонь, высыпал на нее дюжину белых круглых пилюль. У Хилари заколотилось сердце. Он собирался отравить эту бедняжку прямо здесь, у нее на глазах. Если он действительно решится на это, ей придется выскочить из шкафа и сделать все, что в ее силах, чтобы помешать ему. Она попыталась сосредоточиться, но это оказалось нелегко. Ему придется растворить эти пилюли в воде – невозможно заставить человека проглотить столько пилюль без воды. Вопрос в том, есть ли в комнате вода. На столе ничего не было. Если он будет вынужден пойти за водой на кухню, у нее появится крохотный шанс на спасение.
   Альфред Мерсер поставил бутылочку на стол, небрежно бросив маленькую крышку рядом с запачканным чернилами листом бумаги, на котором Луиза Мерсер написала свое признание. Пилюли он зажал в левой руке.
   – Черт побери, я забыл воду! – произнес он, взял нож и исчез из поля зрения Хилари. Вскоре он появился снова, направляясь к двери, и в этот раз Хилари смогла разглядеть быстро промелькнувший перед ней профиль его лица. Ее поразил совершенно заурядный вид респектабельного дворецкого. Можно было подумать, он отправился за водой для одного из гостей хозяина.
   Наблюдая за его перемещениями, Хилари отдавала себе приказы, настойчивые, очень важные приказы. «Посчитай до трех после того, как он откроет дверь. Когда он выйдет, снова посчитай до трех. Потом беги. И тащи ее с собой. Ты должна, ты обязана. Это единственный шанс».
   Он прошел мимо кровати и вышел за дверь. Хилари открыла дверцу шкафа пошире и посчитала до трех. Потом подбежала к миссис Мерсер и схватила ее за плечи, тряся и повторяя шепотом:
   – Бежим, бежим! Поторопитесь, это единственная возможность!
   Но все было напрасно. Миссис Мерсер не реагировала на призывы Хилари. Ее голова запрокинулась назад. Глаза неподвижно уставились в потолок. Руки безвольно висели.
   «Нехорошо, – подумала Хилари, – это нехорошо».
   Она схватила чернильницу со стола и кинулась бежать из комнаты. Дверь на кухню оказалась открыта, а входная – заперта. Между ними было не более ярда. Из кухни доносился звук льющейся воды. Вдруг он прекратился. Хилари вцепилась в ручку входной двери, но еще до того, как она попыталась открыть ее, Альфред Мерсер схватил ее за локоть и развернул к себе. Мгновение, показавшееся вечностью, они смотрели друг на друга. Наверно, он убрал нож в карман, так как его не было видно. Одной рукой он держал Хилари, другой – стакан воды, в котором растворялась горстка пилюль, образуя на поверхности воздушные пузырьки. Под личиной респектабельного дворецкого скрывался убийца.
   Хилари громко закричала и изо всех сил ударила его в лицо бутылочкой из-под чернил.

Глава 33

   Генри Каннингем спустился по грязной лестнице многоквартирного дома и оказался на улице. У него был озадаченный вид, в руках он держал небольшой предмет, завернутый в смятый клочок коричневой бумаги. В ярде от лестницы он наткнулся на человека, которого меньше всего ожидал здесь встретить, – мисс Мод Сильвер в черном пальто с потертым меховым воротником и черной фетровой шляпке, украшенной букетиком анютиных глазок из пурпурного вельвета. Генри вскрикнул, и мисс Сильвер тоже. Точнее, она произнесла: «Боже мой!» После чего взяла Генри под руку, и они быстро зашагали рядом вверх по улице.
   – Возможно, нам не следует беседовать здесь. Я собиралась поговорить с Фрэнсисом Эвертоном, но вижу, вы уже сделали это. У меня назначена еще одна встреча, поэтому мы не должны терять время. Я бы хотела услышать, что вам удалось узнать, до того как мы продолжим свое расследование.
   – Нечего продолжать, – ответил Генри, бросив на нее удивленный взгляд. Он подумал, что она выглядит как добрая прихожанка, навещающая больных и нуждающихся, а вот у него довольно подозрительный вид, следовательно, чем скорее им удастся забрать Хилари и пойти туда, где можно спокойно поговорить, тем лучше.
   – Что вы этим хотите сказать? – спросила мисс Мод Сильвер.
   Они свернули на боковую улицу.
   – Фрэнк Эвертон умер, – ответил Генри.
   – Когда?
   – Похоронен вчера.
   – Как это случилось?
   – Говорят, он напился и упал с лестницы.
   – Думаю, его столкнули, – сказала мисс Сильвер тихим задумчивым голосом.
   Генри нетерпеливо дернул плечом.
   – Невелика потеря.
   – Напротив. – Голос мисс Сильвер звучал напряженно. – Это бесценный свидетель, если бы его удалось допросить.
   – Что ж, теперь это невозможно, – сухо заметил Генри. – Однако, мисс Сильвер, вы знаете, что он был женат?
   – Нет, капитан Каннингем.
   – Это так. Безработная девушка с фабрики. Довольно молодая. Любила его. А вот брата его терпеть не может, и это еще мягко сказано. Она ненавидит Берти Эвертона. Говорит, он заставил Фрэнка сделать грязную работу, а заплатил ему гроши.
   – Прекрасно, – сказала мисс Сильвер, – отличная работа, капитан Каннингем. Продолжайте, прошу вас.
   Генри начал живо пересказывать то, что ему удалось узнать. Постепенно картина стала проясняться. Он почувствовал сильное волнение.
   – Девушка вполне приличная. Ей ничего не известно, она только предполагает, что речь шла о какой-то грязной работе, но наверняка сказать ничего не может. Они поженились около шести месяцев назад, но, кажется, были знакомы задолго до свадьбы. Когда она упомянула, что Берти заставил Фрэнка сделать грязную работу, я решил расспросить ее об этом поподробнее. Она была рада выговориться.
   – Очень хорошо, – сказала мисс Сильвер.
   Они свернули на улицу, где Генри оставил Хилари. Дома стояли вплотную друг к другу, поблизости прогуливались несколько человек, но среди них не было девушки в коричневом твидовом пальто и шляпке.
   – Я оставил Хилари здесь…
   – Наверное, она свернула за тот угол. Она должна двигаться, чтобы согреться, – сказала мисс Сильвер.
   Генри облегченно вздохнул. Он думал, что сразу же увидит Хилари. В глубине души у него было ощущение, что он шагнул через ступеньку в темноте. Он был раздосадован и немного зол. Но логичное объяснение мисс Сильвер успокоило его.
   – Если мы подождем здесь, она вернется, – ответил он.
   Генри продолжил свой рассказ о жене Фрэнка Эвертона.
   – Она утверждает, будто Берти Эвертон пообещал ему денег. Но не дал, сказав, что ничего нельзя поделать, пока не утвердят завещание. Потом им стало известно об утверждении завещания, а Берти продолжал кормить их обещаниями. Он собирался отправить Фрэнка за границу, а Фрэнк не хотел уезжать из-за нее. Это было еще до того, как они поженились, а потом он вообще решил остаться в Глазго и никуда не ездить. Фрэнку только и нужно было, что эта маленькая уютная квартирка да деньги, чтобы покупать выпивку, и он не желал уезжать на край света ради чьей-то прихоти.
   – Это очень интересно, – сказала мисс Сильвер.
   Генри кивнул:
   – Я тоже так подумал. Конечно, он был не очень-то надежным человеком. Я хочу сказать, Берти вряд ли мог надеяться, что Фрэнк перестанет ему мешать, даже если окажется по другую сторону Атлантики или Тихого океана. Но было нечто необычное в ее словах, если вы понимаете. Берти очень настаивал, а Фрэнк только дразнил его, намекая, что не станет скрывать его делишки, если тот будет на него так давить.
   Мисс Сильвер немного склонила голову набок, словно птичка, которая увидела толстого и сочного червяка.
   – Он говорил, что собирается сделать, капитан Каннингем?
   – Он намекал, что в его власти сильно осложнить Берти жизнь. Он будто слишком часто делал за него грязную работу и никогда не взялся бы за это, если бы знал, на что Берти способен. Якобы у него есть доказательства, и если он пойдет с ними в полицию, Берти наверняка повесят. Эта девушка, Феми, сказала, что он показал ей эти доказательства, а потом взял с нее слово никому об этом не говорить, поскольку тогда его тоже могут вздернуть, а он ведь не собирался причинять старику никакого вреда.
   Мисс Сильвер повернулась к нему лицом, стоя на узком тротуаре. В глазах горел настороженный огонек.
   – Эти доказательства, капитан Каннингем, она вам о них рассказала?
   – Вот они, – ответил Генри и хлопнул по бумажному свертку, который нес в руках, с видом фокусника, который вынимает кролика из шляпы.
   Внезапно выражение лица мисс Сильвер сильно изменилось. Она протянула руку к свертку и открыла рот, намереваясь произнести что-то, но вдруг застыла, не коснувшись мятой коричневой бумаги. Рука опустилась, рот закрылся, а глаза потухли, хотя их взгляд стал еще тревожнее, чем прежде. С беспокойством в голосе она быстро спросила:
   – Капитан Каннингем, а где мисс Кэрью?
   Генри снова заволновался.
   – Я оставил ее здесь.
   – Тогда где же она?
   – Наверно, свернула за угол. Вы же сами это предположили. Вы сказали, что она, видимо, решила пройтись, чтобы согреться.
   – Но она не должна была уйти далеко. Наверняка она где-то поблизости. Мне это не нравится, капитан Каннингем.
   Генри сорвался с места до того, как она закончила говорить. Улица шла прямо примерно на четверть мили, никуда не сворачивая. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы пройти ее до конца. Он пропал из поля зрения мисс Сильвер, свернув налево. Спустя минуту он снова пересек начало улицы и исчез в противоположном направлении. Потом бегом вернулся обратно.
   Мисс Сильвер развернулась прежде, чем он догнал ее, и направилась к тому месту, откуда они только что пришли вместе. Генри, задыхаясь, поспешил за ней. Сердце глухо стучало: «Хилари, Хилари, Хилари». Его мучил беспричинный страх, с которым тяжелее всего справиться.
   – Ее нигде нет. Мисс Сильвер…
   Мисс Сильвер припустилась бежать вприпрыжку, словно большая курица.
   – Я должна предупредить вас, капитан Каннингем. Мерсеры тоже в Глазго. На самом деле я проследила за ними до этого места. Полицейский констебль должен ждать меня сейчас у их квартиры.
   Я очень тревожусь за миссис Мерсер. Если каким-то образом мисс Кэрью…
   Слова вырывались у нее из груди с тяжелым свистом, но она упорно продолжала бежать.
   Наконец они оказались на улице, где располагались многоквартирные дома. Она схватила Генри за руку и воскликнула:
   – Та дверь, где стоит полицейский, пятый этаж налево!
   На большее у нее не хватило дыхания, но когда он рванулся вперед, она выхватила коричневый сверток и зажала его у себя под мышкой.
   Генри перебежал через улицу, крикнул полицейскому и бросился вверх по лестнице.
   После минутного колебания полицейский поспешил за ним.
   Мисс Сильвер последовала за полицейским.
   Немногим раньше Хилари была уверена, что никому не преодолеть пять лестничных пролетов вверх сразу. Генри доказал обратное. С того момента как мисс Сильвер произнесла ее имя, им руководило безотчетное убеждение: Хилари грозит опасность. Он взлетел на пятый этаж с невиданной скоростью, но уже на площадке третьего этажа услышал ее крик. Он пробежал оставшееся расстояние за несколько мгновений и толкнул дверь. Она не открывалась. Ему показалось, кто-то удерживает дверь изнутри, и он плечом сильно ударил в нее. Этот толчок отшвырнул Хилари и Альфреда Мерсера через всю переднюю в кухню. Хилари ухватилась за кухонный стол, переводя дыхание, а Мерсер, спотыкаясь и закрывая окровавленное и залитое чернилами лицо одной рукой, другой пытался вытащить из кармана брюк отвратительный нож с рукояткой из рога. С губ низвергался непрерывный поток проклятий. Повсюду были разлиты чернила. Казалось невероятным, чтобы в такой маленькой бутылочке помещалось так много чернил.
   На секунду Генри остолбенел. В этот момент Альфред Мерсер наконец вытащил нож второй рукой и открыл его. Хилари попыталась закричать, но голос ее не слушался. Крик застыл у нее в горле и сдавил дыхание. Она увидела, как Генри сделал шаг вперед. Услышала хруст стекла, когда он наступил пяткой на горлышко бутылки, а потом Альфред Мерсер собрался с силами и прыгнул. Нож вылетел из его руки в тот момент, когда Генри схватил его за запястье и прижал локтем к двери. Началась борьба, стул упал, и Мерсер споткнулся об него, а Генри упал на Мерсера. И тут вбежал шотландский полицейский и стал разнимать дерущихся.
   Мисс Сильвер вошла минуту спустя. Она посмотрела на чернила, кровь и нож, а потом на Альфреда Мерсера, которого скрутил здоровенный полицейский. Затем она увидела, как побледневшая Хилари прижимается к капитану Генри Каннингему.
   Мягким голосом она спросила:
   – Что случилось с миссис Мерсер?
   Хилари вздрогнула.
   – Думаю, она мертва. Он, он…
   – Я и пальцем ее не тронул, – сказал Альфред Мерсер. – Клянусь, что даже не прикасался к ней.
   Генри обнял Хилари и прижал к себе. Она дрожала с головы до пят.
   – Он собирался ее отравить. Он заставил ее подписать признание.
   – Замолчи, ты! – прикрикнул полицейский, закрыв рот Альфреду Мерсеру рукой.
   – Он заставил ее написать признание. Я увидела ее в окне. Она выглядела напуганной. Я поднялась. Она сказала мне, что он хочет убить ее.
   Я хотела, чтобы она ушла со мной. Потом вернулся он, и я спряталась в шкафу. У него был нож, и он заставил ее написать признание под его диктовку и поставить свою подпись. А потом он хотел ей что-то дать, чтобы она заснула и никогда больше не проснулась.
   – Понятно, – сказала мисс Сильвер. Она повернулась и вошла в спальню.
   Все ждали молча. Хилари пыталась хоть как-то унять дрожь. Она сильно замерзла, вот в чем причина, она просто очень сильно замерзла. Но легче всего замерзнуть, когда тебе страшно. Было ужасно неуютно находиться в одном помещении с Альфредом Мерсером даже теперь, когда он вел себя спокойно, прикладывая к глазам испачканный платок. Рядом с ним, держа его за плечо, стоял полицейский.
   Мисс Сильвер вернулась обратно.
   – Миссис Мерсер жива, – сказала она. – У нее был обморок. Я уверена, она поправится и сможет сделать заявление. Констебль, думаю, будет лучше, если вы доставите этого человека в полицейский участок. Я прослежу, чтобы здесь ничего не трогали. Капитан Каннингем, я прошу вас помочь уложить миссис Мерсер в постель, одна я с этим не справлюсь. А если вы, мисс Хилари, разожжете плиту и поставите на огонь чайник, мы сможем выпить по чашечке чаю. Думаю, никому из нас не повредит чашечка горячего чая.

Глава 34

   – Нам нужно позвонить кузине Селине, – сказала Хилари. Она отбросила назад волосы и довольно мрачно посмотрела на Генри.
   Прошло всего два часа с той минуты, когда она ударила Альфреда Мерсера в лицо бутылочкой с чернилами, но ей казалось, что этот кошмар длился целую вечность. Большой шотландский полицейский отвел своего пленника в участок. Миссис Мерсер пришла в себя и снова стала рыдать, но уже по другому поводу. В конце концов она уехала на такси вместе с полицейским и мисс Сильвер. Генри отвез Хилари в гостиницу, где она смыла чернила с рук и наотрез отказалась признать тот факт, что их невозможно смыть с ее пальто. Они только что поели.
   – Генри, нам нужно позвонить кузине Селине, – сказала она.
   – Не вижу смысла. В любом случае она не ждет нас к обеду.
   – Будто вечность прошла, – сказала Хилари, вздрогнув. – Генри, разве нельзя пожениться в Шотландии, просто подписав нужные документы? Видишь ли, мы могли бы сделать это, и нам вообще не пришлось бы возвращаться. Я хочу сказать, что мы с кузиной Селиной совсем разные.
   Генри крепко обнял ее.
   – Дорогая, мне бы тоже так хотелось! Но для этого нужно иметь постоянное местожительство в Шотландии.
   – А как его получить?
   – Думаю, его дают после трехнедельного пребывания в стране. Понимаешь, я никогда не жил в Шотландии, хотя у меня шотландское имя. Однако здесь мы можем пожениться гораздо быстрее, чем в Англии.
   – Но это нехорошо, – грустно возразила Хилари. Она потерлась щекой о рукав его пальто. – Все это так ужасно, не правда ли? Я говорю о миссис Мерсер. Она, она так плакала. Генри, они же с ней ничего не сделают? Ведь что бы она ни совершила, это он ее заставил. Она бы не осмелилась ему возразить. Так же как в случае с признанием.
   – Хм… – произнес Генри, – я буду очень удивлен, если это она застрелила Джеймса Эвертона. А знаешь, ведь это возможно.
   – Я знаю. Поэтому-то я и чувствую себя так плохо. Надеюсь, она этого не делала.
   – Если это она, то я не понимаю, какую роль во всем этом играл Берти Эвертон. А ведь он участвовал в этом преступлении, должен был участвовать. Послушай, я только сейчас вспомнил: а где сверток, который был у меня в руках?
   Он вскочил с дивана, где они с Хилари сидели, прижавшись друг к другу, и начал рыться в карманах.
   – Дорогой, о чем ты говоришь? У тебя не было никакого свертка.
   – У меня был сверток с доказательствами. На нем написана заглавная буква Э, и я потерял его! – Он в смятении схватился руками за голову. – Будь оно проклято, я не мог потерять его! Я держал его в руках там, на улице, когда разговаривал с мисс Сильвер. Мы говорили об этом свертке, а потом вспомнили про тебя, и я совершенно забыл о нем. Знаешь, Хилари, не хочу возвращаться к старому, но если бы ты послушалась и осталась там, где мы договаривались…
   Она кротко взглянула на него из-под ресниц.
   – Знаю, дорогой, миссис Мерсер была бы мертва. – От былой застенчивости не осталось и следа. – Ведь он убил бы ее, не так ли?
   Генри посмотрел на нее, насупившись.
   – В любом случае я потерял этот проклятый сверток, а если бы ты…
   – Давай не будем ссориться, – попросила Хилари, и ее голос дрогнул, – пожалуйста, не будем.
   И сразу же все в мире утратило для Генри значение. Лишь бы она не плакала, лишь бы он мог любить ее и прижимать к сердцу, чтобы она снова почувствовала себя в безопасности.
   Мисс Сильвер стала свидетельницей очень трогательного момента. Она остановилась в дверях и тихо кашлянула. Но никто из них не заметил ее присутствия. Тогда она подождала минуту, размышляя о том, как приятно видеть двух молодых людей, так любящих друг друга. А потом снова кашлянула, но уже гораздо громче.
   Хилари резко подняла голову с плеча Генри. Генри вскочил. Мисс Сильвер учтиво произнесла:
   – Я думаю, вы искали свой сверток, капитан Каннингем. Я сохранила его, решив, что у меня он будет в большей безопасности.
   Она достала потрепанный, запачканный сверток, перевязанный обрывком обычной веревки.
   Генри взял его с видимым облегчением.
   – Вы его открывали?
   Мисс Сильвер выглядела удивленной и обиженной.
   – Ах боже мой, разумеется, нет, хотя, признаюсь, мне было любопытно. Вы сказали, что миссис Фрэнсис Эвертон вручила его вам и в нем содержатся очень важные доказательства…
   – В нем рыжий парик, – сказал Генри. Он развязал веревку и бросил бумагу на пол. У него в руках был самый настоящий рыжий парик.
   Хилари ахнула, а мисс Сильвер сказала: «Боже мой». Они молча смотрели на парик: рыжие волосы своеобразного оттенка, чуть длиннее, чем обычно носят мужчины. Этот парик в точности воспроизводил цвет волос и форму прически Берти Эвертона.
   Мисс Сильвер удовлетворенно вздохнула.
   – Это на самом деле очень важное доказательство. Поздравляю от всей души, капитан Каннингем.
   Хилари испуганно смотрела на них.
   – Что это значит? – спросила она шепотом.
   – Теперь, – сказала мисс Сильвер, – я готова вам все объяснить. Будьте добры, присядьте, пожалуйста. Нам нет никакой необходимости стоять. Нет, капитан Каннингем, я предпочитаю стул с прямой спинкой.
   Хилари была рада вернуться на диван. Она просунула ладонь под руку Генри и выжидательно смотрела, как мисс Сильвер усаживается на стуле, выполненном в стиле шератон, с ярко-желтой обивкой на спинке. Седые волосы мисс Сильвер были гладко причесаны, а голос звучал сухо и спокойно. Анютины глазки пышно цвели на аккуратной старомодной шляпке. Она сняла свои черные лайковые перчатки, тщательно их сложила и убрала в сумку.
   – Миссис Мерсер сделала заявление. Думаю, на этот раз она сказала правду. Парик, с помощью которого Фрэнсис Эвертон сыграл роль своего брата, обеспечив ему алиби в день убийства, представляет собой чрезвычайно важное доказательство.
   – Значит, в гостинице был Фрэнк Эвертон, Фрэнк? – спросила Хилари.
   – Я догадывалась об этом с самого начала, – ответила мисс Сильвер.
   – Но ведь он находился здесь, в тот день он заходил за своим пособием в адвокатскую контору в Глазго.
   Мисс Сильвер кивнула:
   – Без четверти шесть. Позвольте мне рассказать вам детали случившегося, и вы поймете, что к чему. Алиби Берти Эвертона зависит от людей, которые видели его в гостинице «Шотландия» во вторник, 16 июля, в день убийства. По его словам, пообедав с дядей вечером 15 июля, он сел на поезд, отходивший в 01.05 с вокзала Кингс-Кросс. Поезд прибыл в Эдинбург в 09.36 утра 16 июля. Со станции он поехал прямо в гостиницу «Шотландия», где позавтракал и отдохнул после дороги. Перекусив в гостинице в половине второго, он написал несколько писем в своем номере. Днем он пожаловался горничной, что у него в комнате не работает звонок. Сразу после четырех отправился на прогулку, перед этим осведомившись у регистратора, есть ли для него телефонные сообщения. В гостиницу он вернулся не ранее половины девятого, позвонил и попросил горничную принести ему печенье. Он пожаловался ей, что плохо себя чувствует и собирается лечь спать. В своем заявлении она утверждает, будто ему нездоровилось из-за выпивки. Но когда она принесла ему чай в девять часов следующего дня, он выглядел гораздо лучше и вел себя как обычно.
   Мисс Сильвер остановилась, деликатно кашлянула и продолжила свой рассказ:
   – У меня возникло несколько вопросов в отношении этого заявления и свидетельских показаний о передвижениях Берти Эвертона. Прежде всего, почему он сел на поезд из Кингс-Кросс, если собирался остановиться в гостинице «Шотландия»? Поезда из Кингс-Кросс прибывают на Уэйверли-стейшн, которая расположена в миле от гостиницы. Если бы он сел на поезд из Юстона, он мог бы сойти на Каледониан-стейшн и, пройдя сквозь вращающуюся дверь, оказаться в гостинице. Тогда почему он выбрал маршрут Кингс-Кросс – Уэйверли? Мне сразу же пришло в голову: для этого у него имелся веский мотив. Во время дознания на это не обратили внимание, поэтому вопрос в суде не прозвучал.
   – Но зачем ему нужно было на Уэйверли-стейшн? – спросила Хилари.
   – Его там не было, – ответил Генри, и мисс Сильвер кивнула:
   – Верно, капитан Каннингем. На Уэйверли-стейшн прибыл Фрэнсис Эвертон. Он выехал из Глазго, скорее всего, на мотоцикле. Вам удалось раздобыть какую-нибудь информацию на этот счет?
   – Нет, все оказалось безуспешно. Прошло слишком много времени.
   – Боюсь, это так. Но я уверена, он воспользовался мотоциклом. Шлем и защитные очки служат прекрасной маскировкой. После того как он поместил свой транспорт в гараж, ему оставалось лишь добраться до станции, предъявить квитанцию в камере хранения – думаю, квитанцию он получил от брата заранее, – и забрать чемодан, в котором лежала одежда Берти Эвертона и этот парик. Ему, конечно, не составило труда переодеться в туалете. Сложив свою одежду в чемодан, он взял такси до гостиницы «Шотландия», чтобы успеть там позавтракать.
   – Насколько они были похожи? – спросил Генри. – Ведь он сильно рисковал, не так ли?
   Мисс Сильвер покачала головой:
   – Никакого риска. Первое, что я сделала, – нашла фотографии обоих братьев. Между ними определенно есть семейное сходство, но у Фрэнка были короткие темные волосы, зачесанные от висков к затылку, а Берти Эвертон является обладателем ярко-рыжих волос, которые сразу бросаются в глаза. В этом парике Фрэнк мог обмануть любого служащего гостиницы. Ведь достаточно легко сделать так, чтобы никто не видел лица полностью. Ему нужно было только положить голову на руки, уткнуться в газету или сморкаться в платок – можно придумать полдюжины приемов.
   – Горничная ни разу не видела его лица, – взволнованно сказала Хилари. – Мы разыскали ее, и она в этом призналась, правда, Генри? Она сказала, что невозможно ни с чем спутать его рыжие волосы. Когда он пожаловался на звонок, то писал письма, сидя спиной к двери, а когда попросил принести печенье – стоял, глядя в окно. Вернувшись с печеньем, горничная видела, как он вытирал лицо полотенцем после умывания. Я все у нее разузнала, правда, Генри?
   Генри крепко ее обнял.
   – Ты можешь попасть в беду, если не будешь вести себя осторожнее, – сказал он.
   – Вы поступили правильно, – сказала мисс Сильвер. – Вот так все и произошло. Вы сами видите, риск оказался невелик. Всем в гостинице был знаком этот заметный рыжий цвет волос, и всякий раз, когда служащие его видели, они не сомневались, что перед ними Берти Эвертон. Сразу после четырех Фрэнк покинул гостиницу, поинтересовавшись насчет телефонных сообщений у администратора. Вероятно, чемодан находился при нем. Он снова переоделся в свою одежду, забрал мотоцикл и вернулся в Глазго, чтобы явиться в контору мистера Джонстона без четверти шесть. Думаю, расстояние между городами около сорока двух миль, и преодолеть его нетрудно. Он вышел из адвокатской конторы в четверть седьмого, а в половине седьмого пустился в обратный путь. Но он совершил одну большую ошибку: остановился по дороге, чтобы выпить. Как вы знаете, алкоголь был его злейшим врагом, и он не смог побороть искушения. Я прочитала в заявлении горничной, что, по ее мнению, Берти Эвертону нездоровилось от спиртного, когда он позвонил в половине девятого вечера во вторник, и отнеслась внимательно к этому очень важному замечанию. Я оказалась права. Путем несложных расспросов мне удалось установить: пристрастие к алкоголю не входит в число пороков Берти Эвертона. Его никогда не видели пьяным. А вот его брат – любитель выпить. В эту минуту я поняла, что у Берти Эвертона ложное алиби, которое появилось в результате тщательно спланированного замысла. Мы никогда не узнаем всех деталей. Избавившись от горничной, Фрэнк должен был найти подходящую возможность исчезнуть из гостиницы. Думаю, он переоделся в свою одежду прямо в комнате брата. В это время на этаже остается мало обслуги. Ему нужно было лишь незаметно выскользнуть из комнаты, ну а потом на него никто бы не обратил внимания. Он добрался до места, где оставил свой мотоцикл, и вернулся в Глазго. Однако он совершил один поступок, который явно не входил в планы его брата: сохранил парик. Я совершенно убеждена, что ему велели избавиться от парика.
   – Но именно парик может опровергнуть алиби Берти Эвертона, – удовлетворенно произнес Генри.
   Мисс Сильвер кивнула.
   – Парик и заявление миссис Мерсер, – добавила она.
   Хилари наклонилась вперед.
   – То, которое продиктовал ей Мерсер? Ах, мисс Сильвер!
   – Нет, не это. Она все время повторяла, что это неправда, бедняжка. А когда я сообщила ей о вашем согласии подтвердить, что оно действительно написано под угрозой смерти, она призналась: еще раньше она написала настоящее признание, когда муж отлучался из дома. Оно было спрятано у нее под корсетом и написано на старом носовом платке. Она заляпала его чернилами, бедняжка, но старший офицер напечатал его, прочитал ей, и она поставила свою подпись. Мы с ним старые знакомые, поэтому он разрешил мне взять копию. Берти Эвертон будет немедленно арестован. Думаю, вам следует побыстрее связаться с миссис Грей и посоветовать ей передать дело мистера Грея самому лучшему адвокату. А теперь я прочитаю заявление миссис Мерсер.

Глава 35

   – «Я хочу рассказать все, что знаю. Не могу и дальше жить во лжи. Он сказал, что убьет меня, если я перестану его слушаться. Лучше бы он убил меня тогда, и мне не пришлось бы давать ложные показания, из-за которых мистер Джеффри попал в тюрьму. Я ни минуты не была счастлива с тех пор, все время вспоминая о нем и о миссис Грей.
   Мне придется вернуться в прошлое, чтобы все объяснить. Мы с Альфредом были любовниками во времена моей молодости. Он испортил мне жизнь и погубил мою репутацию. Когда я оказалась на улице, мать мистера Берти, миссис Бертрам Эвертон, услышала мою историю. Она гостила рядом с моим домом, а потом пригласила меня поехать с ней, дав таким образом мне еще один шанс. Я обучалась у ее кухарки, и когда та уволилась, я получила ее место в доме. Все это случилось двадцать пять лет назад. Мистеру Берти тогда исполнилось пять лет, а мистер Фрэнк был еще младенцем. Мистер Берти казался самым очаровательным ребенком, какого мне доводилось видеть, хотя сейчас этого не скажешь. У него были расчудесные волосы необычного цвета, как у только что отчеканенной монеты. И он всегда вел себя так мило, что никто не мог ему ни в чем отказать. Думаю, это его и погубило: ему все доставалось слишком легко. Ему нравилась живопись и музыка, а еще он очень любил деньги. Деньги он любил больше всего. Отсюда и пришла беда. Он опозорился, отбирая деньги у других детей, а потом выяснилось, что некоторые из них даже платили ему, чтобы он никому не рассказал про их шалости. Это было еще хуже, чем воровство. Он разбил сердце своей матери, и она уже никогда не могла быть такой, как прежде. После этого его отправили учиться куда-то за границу, а домой он вернулся беззаботным молодым джентльменом и вскоре обосновался в Лондоне. Тогда-то его мать умерла, дом был разорен, а я поступила на службу к другим людям и в течение многих лет ничего не знала о семействе Эвертон.
   Однажды я снова встретила Альфреда Мерсера. Я работала в Лондоне, и у меня был выходной. Мы выпили чаю и вспомнили о прошлом. После этого мы стали встречаться, и все пошло как раньше. Получилось так, что он полностью подчинил меня своей воле, и я исполняла все его пожелания, поэтому, когда он велел мне уволиться, я так и поступила. Он сказал, что мы поженимся и нас возьмут на службу к мистеру Джеймсу Эвертону, который приходился деверем моей миссис Бертрам. Он жил в Солуэй-Лодж, в Патни. Мы поехали туда и попросили взять нас на работу, представившись мужем и женой, а он как раз хотел нанять семейную пару. Альфред обещал, что мы поженимся до того, как поступим на службу, но все время откладывал выполнение своего обещания. И у меня, и у Альфреда были рекомендательные письма. Он сказал мистеру Эвертону, что я его жена, но на самом деле мы поженились гораздо позже. Альфред все время откладывал наш брак, а я и слова не могла возразить. Он всегда поступал со мной как хотел, но теперь ему удалось запугать меня до смерти.
   Как-то я узнала, что Альфред тайком видится с мистером Берти. Мы встретились с ним однажды, когда прогуливались вместе. Он остановился, мы разговорились, и он назвал меня Луи, как делал это ребенком, когда пробирался ко мне на кухню, выпрашивая лакомства. Я подумала про себя: «Ему что-то нужно», – но не знала, что именно. Я поделилась своими мыслями с Альфредом, но он велел мне помалкивать.
   Мистер Джеймс Эвертон не любил мистера Берти. Он обожал другого своего племянника – мистера Джеффри Грея, который работал вместе с ним. Они называли себя общественными бухгалтерами. Не знаю, как это вышло, но мистер Берти обнаружил, что дядя допустил какую-то ошибку на службе. Подробности мне неизвестны, но Альфред рассказывал, будто он помог одному другу скрыть какой-то просчет в бухгалтерии и если бы эта история выплыла наружу, у него возникли бы серьезные неприятности с законом. Мистер Джеффри ничего об этом не знал, и дядя больше всего боялся, как бы это не стало известно ему, так он оберегал его покой.
   Случилось так, что мистер Эвертон согласился встретиться с мистером Берти и обсудить все это. Мистер Берти приехал ради этого из Шотландии. Это было 15 июля, за день до убийства мистера Эвертона. Мистер Берти пришел на обед, а потом они пошли в кабинет поговорить. Я чувствовала: должно что-то случиться, – но не знала, что именно. Я шла наверх и, проходя через гостиную, услышала, как мистер Эвертон кричал, словно лишился рассудка. Но тут Альфред стал мне говорить, будто мы созданы друг для друга, поцеловал меня, чего уже давно не делал, сказал, что подал заявку на наш брак, велел купить новую шляпку и не глупить. Тогда я ничего не знала, клянусь, что не знала».
   – Шантаж! – неожиданно воскликнул Генри. – Это шантаж! Вот почему он изменил завещание! Он попал в затруднительное положение, а Берти стал шантажировать его, чтобы он изменил завещание в его пользу!
   – Давайте читать дальше, – прошептала Хилари, – давайте дальше.
   Мисс Сильвер кивнула и стала читать дальше:
   – «На следующий день мистеру Эвертону нездоровилось. Альфред сказал мне, что он ходил переделывать завещание и он, Альфред, должен сообщить мистеру Берти, как только все будет готово. «Это большая удача для всех нас», – добавил он. А потом предупредил, что пригласил на обед миссис Томпсон. 16 июля был солнечным и жарким днем. Мистер Эвертон заперся у себя в кабинете. Мне приказали подать холодный обед в столовую, чтобы он мог поесть в любое время. Без четверти семь Альфред привел меня наверх в нашу комнату и сообщил о самоубийстве мистера Эвертона. Он предупредил, что никто об этом не должен узнать, пока не придет миссис Томпсон, так как на нас падет подозрение. Он говорил, будто нас могут обвинить в убийстве, если узнают, что в это время мы оставались дома одни. Он был уверен: из-за своей глухоты миссис Томпсон не сможет точно подтвердить, прозвучал выстрел или нет. А потом он научил меня, как вести себя и о чем говорить. Он поклялся: если я не послушаю его, он вырежет мне сердце, достал нож и показал его мне. И никакая полиция во всем мире не сможет меня спасти. А потом заставил встать на колени и поклясться. Мне пришлось сказать миссис Томпсон, что у меня болит зуб, таким образом объяснив свое состояние после всего услышанного. Миссис Томпсон пришла в половине восьмого. Не знаю, как я все это выдержала. Альфред сказал ей, что я ничего не соображаю от боли, и она ему поверила. В восемь часов я вышла с несколькими тарелками, поставила их в гостиной и пошла обратно. На полпути через гостиную я чуть не упала в обморок, так как услышала голос мистера Эвертона у него в кабинете. Он разговаривал по телефону, а я все это время считала его мертвым! Я не могла пошевелиться. Он сказал: «Приходи как можно быстрее, Джефф» – и повесил трубку.
   Дверь была приоткрыта, и я все слышала. Я слышала, как он ходил по кабинету, а потом заскрипело кресло. Оно всегда так скрипело, когда он пододвигал его к столу. А потом он громко вскрикнул: «Кто вы? Что вам нужно?» И мистер Берти – клянусь, это был его голос – ответил: «Вот я и вернулся». Мистер Эвертон спросил: «Почему на тебе эта шутовская одежда?» Мистер Берт засмеялся и сказал: «Это мое личное дело». Мистер Эвертон спросил: «Какое еще дело?» Я стояла рядом с дверью и заглянула в щель. Мистер Эвертон сидел за столом бледный и рассерженный, а мистер Берти стоял у окна. На нем была одежда, какую носят мотоциклисты, и кожаная кепка, а защитные очки подняты на лоб. Я вряд ли узнала бы его, если бы не слышала его голос, но это точно был он. Мистер Эвертон спросил: «Какое дело?» – а мистер Берти засунул руку в карман и ответил: «Вот это». Я не рассмотрела, что оказалось у него в руке, но уверена: это был пистолет мистера Джеффри, который он оставил в доме, когда женился, как он и заявлял в суде. Я не видела его, но мистер Эвертон видел. Он попытался встать и громко вскрикнул: «Мой родной племянник!» И тогда мистер Берти выстрелил в него.
   Я не могла пошевелиться. Мистер Берти подошел и запер дверь, я слышала, как в замке повернулся ключ. Потом раздался какой-то слабый звук: он вытирал ручку и ключ. Наверно, он вытер и пистолет, потому что позже на нем не нашли ничьих отпечатков пальцев, кроме отпечатков мистера Грея.
   Я убежала, так как сильно испугалась и не могла там больше оставаться. Я вернулась на кухню и закрыла лицо руками. Я должна была молчать. Там сидели Альфред и миссис Томпсон. Он слышал выстрел, но она ничего не заметила из-за своей глухоты. Он прокричал ей в ухо, что я страдаю от невыносимой зубной боли, а потом подошел ко мне, и мы стали тихо разговаривать. Я сказала: «Он убил его, мистер Берти убил его». А он ответил: «Ты ошибаешься, Луи. Это мистер Джеффри убьет его через четверть часа, помни об этом».
   Мисс Сильвер оторвала взгляд от аккуратно напечатанной копии признания миссис Мерсер.
   – Вы видите, что в заявлении этой бедняжки есть противоречия. Она утверждает, будто Мерсер убедил ее в самоубийстве мистера Эвертона, однако мы видим: ей заранее было известно, что нужно говорить, когда приедет полиция. Два таких осторожных заговорщика, как Берти Эвертон и Альфред Мерсер, не стали бы рисковать и не позволили бы, чтобы ее застали врасплох, как она здесь пишет. Вполне очевидно, она могла догадаться о предстоящем убийстве мистера Эвертона и о своей роли в этом деле. Она подтверждает это в одной части признания, но отрицает в другой. Разумеется, ее совершенно запугали.
   – Да, – сказал Генри. – Я не понимаю лишь одного. Как им удалось бы заманить туда Джеффри Грея, если бы мистер Эвертон сам ему не позвонил?
   Мисс Сильвер кивнула:
   – Интересный вопрос, капитан Каннингем. Я думаю, мистер Эвертон начал раскаиваться в том, что поддался на шантаж. Он хотел обо всем рассказать мистеру Грею и надеялся на его помощь. Неожиданный удар вывел его из равновесия, но он собирался бороться и вернуть все на свои места.
   – Полагаю, так оно и было. Но я не об этом хотел спросить. Их план состоял в том, чтобы возложить вину на Джеффри Грея. Мистер Эвертон сыграл им на руку, позвонив ему по телефону, но что они стали бы делать, если бы он не попросил Джеффри прийти к нему?
   – Вот именно, – сказала мисс Сильвер. – Старший офицер тоже задал этот вопрос. Миссис Мерсер утверждает, что Берти Эвертон подслушал телефонный разговор своего дяди. Для него это стало настоящей удачей, которая намного уменьшала риск всего предприятия. Берти Эвертон – прекрасный имитатор. Он собирался позвонить мистеру Грею после убийства. Он постарался бы подделать голос дяди, сказав примерно то же самое, что и мистер Эвертон. Заговорщикам было необходимо, чтобы Джеффри Грей обнаружил тело и поднял пистолет.
   – Но они не могли быть уверены, что он его поднимет, – произнесла Хилари. (Бедный Джефф угодил в эту ловушку! Бедный Джефф! Бедная Мэрион!)
   – Девятьсот девяносто девять мужчин из тысячи сделали бы это, – сказал Генри. – И я бы так поступил. Любой человек, у которого когда-либо был пистолет, не прошел бы мимо.
   – Да? – спросила мисс Сильвер. – Вот и старший офицер тоже так сказал. Он весьма сообразительный человек. – Она кашлянула. – Я думаю, мы прояснили все вопросы. Тогда я продолжу.
   Зашуршала бумага. Она стала читать дальше горькое признание своим спокойным, четким голосом:
   – «Это мистер Джеффри убьет его через четверть часа, помни об этом». Так он сказал. Не знаю, как мне удалось сдержаться и не закричать. Какой коварный замысел! Мистер Джеффри и мухи не обидит, дядя очень любил его. А мистер Берти решил забрать себе все деньги. Ради этого он совершил убийство и повесил его на мистера Грея. Клянусь, это чистая правда.
   Миссис Томпсон ничего не заметила. Она решила, что мне стало хуже, и подумала, какой замечательный муж Альфред, если гладит меня по плечу и пытается успокоить. Если бы она слышала, о чем на самом деле он говорил, она бы так не думала, но она совсем ничего не поняла. Альфред спросил: «Он уже позвонил мистеру Джеффри?» – имея в виду мистера Берти, а я ответила, что мистер Эвертон сам это сделал. Он спросил: «Когда?» – и я вспомнила: часы пробили восемь, когда я была в столовой. Альфред повернулся к миссис Томпсон и прокричал ей, что мне скоро станет лучше и что мне следовало бы избавиться от этого зуба. Потом он направился в буфетную, а мне шепотом сказал: «Сейчас семь минут девятого, тебе нужно взять себя в руки. За минуту до четверти девятого поднимись наверх, чтобы приготовить постель, да не задерживайся, а потом иди в гостиную и стой у двери кабинета, пока не услышишь, что пришел мистер Джеффри. Тогда ты должна закричать как можно громче. И помни: ты только что услышала выстрел. Если ты хоть что-нибудь сделаешь не так, это будет твоя последняя ошибка в жизни, дорогая моя». Он взял один из ножей, которые чистил, и показал его мне. Миссис Томпсон ничего не было видно с ее места, но я все поняла: он убьет меня, если я его не послушаюсь.
   Я сделала все, как он велел. Дала ложные показания полиции, а потом подтвердила их на дознании и во время судебного процесса. Я поклялась, что услышала ссору в кабинете, затем выстрел, а потом закричала и прибежал Альфред. Мистер Джеффри открыл дверь с пистолетом в руке. Он действительно держал пистолет, но это мистер Берти застрелил своего дядю и положил пистолет у двери в сад, чтобы мистер Джеффри его нашел. Он знал: мистер Джеффри войдет в кабинет через эту дверь – он всегда так делал. Мистер Джеффри поднял пистолет, подошел к двери и попытался ее открыть. Когда обнаружилось, что она заперта, он повернул ключ, как они и предполагали. Поэтому полиция и нашла его отпечатки пальцев. Но он не совершал этого убийства. И с тех пор у меня не было ни одной спокойной минуты. Мы с Альфредом поженились на следующий день, но он пошел на это, чтобы заткнуть мне рот. Какой прок в таком замужестве?
   Мистер Берти совершил убийство ради денег. Он обещал Альфреду помочь нам перебраться в Америку. Я напрасно поддалась на его уговоры и запугивания. Он убьет и меня, так как боится, что я проболтаюсь, с того самого дня, когда я встретила в поезде мисс Хилари Кэрью. Я написала это признание, поскольку он убьет меня, а я хочу, чтобы мистера Джеффри освободили».
   Мисс Сильвер опустила на колени последний листок бумаги.
   – Она подписала заявление после того, как оно было прочитано еще раз в ее присутствии. Думаю, не осталось никаких сомнений в том, что все это правда.
   Хилари встала. Она по-прежнему держала Генри за руку. Ведь нужно же за кого-то держаться, когда мир вокруг начинает так быстро вращаться.
   – Мне следует радоваться за Джеффа и за Мэрион, но я не могу. Пока не могу. Она так несчастна, бедняжка!
   Выражение лица мисс Сильвер изменилось. Она доброжелательно посмотрела на Хилари и мягко ответила:
   – Уж лучше быть несчастным, совершив неблаговидный проступок, чем чувствовать себя великолепно, причиняя боль другим людям. Это намного хуже.
   Хилари ничего не ответила. Мисс Сильвер была права, и это ее успокоило. Помолчав минуту, она сменила тему:
   – Я так и не поняла, когда же все это произошло. Во сколько был убит мистер Эвертон?
   – Сразу после восьми. Он позвонил мистеру Грею в восемь, миссис Мерсер это подтвердила. Она сказала, что, когда была в столовой, часы пробили восемь. Мистера Эвертона застрелили одну или две минуты спустя.
   – Но, мисс Сильвер, – Хилари казалась изумленной, – миссис Эшли сказала – миссис Эшли, та самая приходящая работница, с которой я встречалась, она обронила письмо и вернулась за ним, – она сказала, что церковные часы на Уокли-роуд пробили восемь, когда она проходила мимо. Чтобы добраться до Солуэй-Лодж, ей потребовалось бы от семи до десяти минут. Я решила, это спасет Джеффри, но она добавила, что часы шли неточно, отставали на десять минут, поэтому было около половины девятого, когда она подошла к дому.
   – Да, вы мне рассказывали, – подтвердила мисс Сильвер. Она тихо вздохнула. – Я предупреждала вас, на часы нельзя полагаться, это ненадежные свидетели. Думаю, мы выяснили этот вопрос. Мы говорили об этом раньше. Миссис Эшли не утверждала, что часы отстают, не так ли? Она просто боялась опоздать. Но если она боялась опоздать, значит, часы спешили, а не отставали. Видите ли, люди часто путаются во времени. Едва ли кто-то знает, в какую сторону нужно переводить часы при переходе на летнее время, если только не прочтет об этом в газете. Миссис Эшли – довольно бестолковая женщина. Она рассказала мне то же самое, что и мисс Хилари, а когда я стала настаивать на точном ответе, она совершенно запуталась. Надеюсь, ее не придется вызывать в качестве свидетельницы.
   – Думаю, есть возможность выяснить, спешили эти часы или отставали, – раздраженно произнес Генри.
   Мисс Сильвер уверенно кивнула:
   – Разумеется, капитан Каннингем. Я говорила с церковным служителем, очень любезный человек. Пятнадцать месяцев назад часы, несомненно, спешили, как раз на десять минут. Они постоянно убегали вперед, но прежнего викария это устраивало. А новый священник регулирует их каждый месяц. Совершенно очевидно, в день убийства они спешили. Когда миссис Эшли услышала, что пробило восемь, на самом деле было только без десяти восемь. В тот момент она находилась в пути, и ей оставалось около десяти минут, чтобы дойти до Солуэй-Лодж. Она пришла как раз в тот момент, когда мистер Эвертон воскликнул: «Мой родной племянник!» – а потом прозвучал выстрел, и она убежала.
   – Ну и дурочка же я! – воскликнула Хилари.
   Генри не мог с этим не согласиться.

Глава 36

   Харриет Ст. Джаст обвела взглядом свой демонстрационный зал и убедилась, что дело ее процветает. Эти маленькие закрытые показы одежды приносили очень хороший доход. Люди охотились за билетами, спрашивали, можно ли привести друзей, а попав на показ, покупали наряды и уходили с приятной иллюзией вернувшейся молодости. Они станут стройнее, их движения приобретут такую же гибкость и изящество, как у Вании.
   Мэрион, безусловно, стоит тех денег, которые зарабатывает. Но ей не следует больше худеть. Она настоящая жемчужина подиума, но если она еще убавит в весе, платья просто начнут сваливаться с нее. Харриет скривила губы. Вне работы она часто жалела Мэрион Грей.
   Но в эту минуту Мэрион Грей не существовало, на подиуме была только Вания, которая демонстрировала черное повседневное платье с высоким воротником и длинными узкими рукавами, закрывавшими кисти рук. Оно называлось «Грустный день». Тяжелый креп выглядел просто, но печально. Надев его, Мэрион почувствовала странное внутреннее удовлетворение, потому что на самом деле Джеффри умер, и ей было приятно носить это траурное платье, как будто она носила траур по нему. Она медленно прошлась мимо заинтересовавшихся женщин, слегка склонив голову и опустив глаза. Мыслями она была далеко. Комментарии покупательниц, долетавшие до ушей, не интересовали ее. Она постояла, повернулась и прошлась еще раз.
   Харриет кивнула, и она сошла с подиума, уступив место Селии в смелом оранжевом платье, которое резко контрастировало с «Грустным днем» Вании.
   Закрыв за собой дверь демонстрационного зала, она увидела сильно взволнованную Флору.
   – Ах, дорогая, тебя к телефону! Это междугородний звонок, из Глазго, наверное, твоя младшая кузина! Я сказала, ты на показе, но она ответила, что это важнее любой одежды в мире, может быть…
   Флора продолжала говорить, даже когда Мэрион взяла трубку.
   – Алло, алло, алло!
   Флора услышала, как Мэрион спросила: «Хилари?» – а потом: «Что случилось?» Она почему-то не смогла выйти, а только отошла к двери, но по-прежнему оставалась в комнате. Стоя на пороге, она видела, как Мэрион протянула руку и оперлась о стол Харриет. Она не произнесла ни слова с тех пор, как спросила: «Хилари?» Просто слушала, опершись на стол.
   Флора не могла выйти, не могла оторвать взгляд. Она наблюдала, как лицо Мэрион меняется прямо на глазах. Ей показалось, будто растаял лед или взошло солнце. На лице вспыхнул румянец, его черты смягчились. Она понимала, что ей не следует здесь находиться, но была взволнована до глубины своей доброй, бескорыстной души. Она понятия не имела, сколько времени прошло, прежде чем Мэрион повесила трубку и повернулась к ней со слезами на лице. Слезы текли и текли из ее глаз, в которых снова засветились молодость и нежность. Она схватила пухлые натруженные ладони Флоры и держала их, будто это были руки самого близкого человека. Бывают моменты, когда каждый человек в мире становится твоим другом, с которым можно поделиться радостью. Голосом ребенка, который только что очнулся от кошмарного сна, она произнесла:
   – Все хорошо, Флора, все хорошо!
   Флора почувствовала, как и ее глаза наполняются слезами. Она никогда не могла удержаться от слез, если рядом кто-то плакал.
   – Дорогая, что такое, что случилось?
   Но Мэрион только повторяла:
   – Все хорошо, Флора, все хорошо. Хилари мне сказала.
   А на другом конце линии Хилари обнимала Генри в ужасной телефонной будке гостиницы.
   – Генри, она ничего не ответила, она просто не смогла ничего сказать! Генри, я сейчас расплачусь!
   – Ты не можешь плакать здесь.
   – Могу. И буду.
   – Не можешь.
   В комнате для отдыха находились люди. Две пожилые дамы вязали, сидя по обе стороны от камина. К тому времени, когда комната опустела, Хилари больше не хотелось плакать. Она позволила Генри обнять себя и потерлась макушкой о его подбородок.
   – Я хочу, чтобы ты любил меня! Сильно любил! Сильно, сильно, сильно! Ведь ты меня любишь?
   Генри ответил утвердительно.
   – Потому что, если бы это случилось с нами… Ах, дорогой, это ведь не могло случиться с нами. Или могло?
   – Меня пока еще никто не обвинял в убийстве, – ответил Генри.
   – Но если мы расстанемся? Опять поссоримся и расстанемся? Мы почти что расстались; я думала, мы потеряли друг друга, на самом деле думала! У меня сердце ныло от боли!
   – Дурочка! – сказал Генри, обняв ее покрепче.
   – Неправда!
   – Неисправимая дурочка!
   – Почему?
   Последнее слово осталось за ним:
   – Мы созданы друг для друга.

Патриция Вентворт Дело закрыто