Сьюзан Кинг
Острые шипы страсти

   Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

   Выражаем особую благодарность литературному агентству «Nova Littera» за помощь в приобретении прав на публикацию этой книги

   Переведено по изданию:
   King S. Black Thorne’s Rose: A Novel / Susan King. – Topaz, 2013. – 416 р.

   © Susan King, 1994, 2011
   © The Killion Group, Inc., 2014, обложка, 2014
   © Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2014
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2014

   Дэвиду с любовью

Пролог

//-- Англия Лето 1207 года --//
   По залитой лунным светом глинистой дороге непреклонно следовали пять всадников, их плащи вздымались на ветру, как черные крылья, поблескивали кольчуги и рукоятки мечей. Когда наездники подъехали к изобилующему пещерами лесу, свирепый стук копыт пронизал мрачную тишину.
   В центре этой группы ехал молодой человек в кожаном хауберке [1 - Хауберк – кольчуга с капюшоном и рукавицами. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)], его длинные темные волосы развевались за спиной. Увлекаемый вместе со всеми на бешеной скорости, он наклонился вперед, пытаясь ослабить натяжение веревок, закреплявших его в седле, и пошевелил связанными за спиной руками.
   Всадники погрузились в неожиданный сумрак леса, слегка замедляясь на каждом повороте дороги. Лунный свет исчез за навесом из густой листвы, скрывавшим из виду каких-то существ, стремительно несшихся между деревьями впереди всадников, – их было не видно и не слышно. Между дубами, растущими вдоль тропы, прошмыгнул мужчина с двумя детьми; он остановился, чтобы посмотреть на приближающихся галопом всадников, затем рукой дал знак белому псу, бежавшему с ними.
   Отреагировав на произнесенную шепотом команду, пес ринулся вперед и спустился по лесному склону – устрашающее пятно в молочном свете. Оказавшись на тропе перед надвигающимися лошадьми, он злобно зарычал.
   Лошадь командира рванула в сторону и столкнулась с другими. Испугавшись, стражники поспешили обуздать своих скакунов. Арестант повернулся и огляделся вокруг, стараясь удержаться в своем шатком седле. Огромный, как волк, белый пес продолжал метаться поперек глинистой тропы перед ними.
   – Уничтожьте это животное! – выкрикнул командир. Три меча были вынуты из ножен. Четвертый страж направил на беспокойного пса заряженный арбалет. За тропой раздался громкий свист, и за миг до того, как тяжелая арбалетная стрела вонзилась в землю, пес прыгнул в густые заросли.
   Невидимый за сбившимися в кучу лошадьми, какой-то человек, пригнувшись, быстро направился к арестанту. В его руке блеснуло острие кинжала. Несколькими быстрыми точными ударами он разрезал ремни, сдерживающие пленника. Почувствовав свободу, арестант обернулся, но увидел лишь колыхание зарослей невдалеке.
   Командир сделал отряду знак двигаться вперед, и лошади, уже без былой прыти, пошли по тропе. Сжав развязанные руки за спиной, арестант резко ударил ногой свою лошадь. Скакун сделал неуверенный шаг в сторону и отстал от остальных.
   Дорога сужалась, минуя выступающие корни двух огромных дубов, чьи ветви переплелись наверху. Проезжая под этой природной аркой, арестант потянулся вверх и схватился за нижний сук. Поставив ноги на седло, он оттолкнулся и исчез в темной листве. Ничего не подозревающие стражники ускакали вперед, и лишь через некоторое время один из них оглянулся, закричал и повернул назад; остальные последовали за ним. Над их головами беглец осторожно забрался еще выше и нашел себе укромный уголок.
   – Это все та борзая с холма – зверь, принадлежащий злым духам, – произнес один из мужчин, когда отряд замедлил шаг, вновь проходя под аркой из дубовых веток.
   – Да, или заколдованный волк, – согласился другой. – Готов поклясться, этот Черный Торн наверняка в союзе с лесными духами.
   – Духи или нет, а лорд Уайтхок го́ловы нам снесет, если мы снова потеряем этого Торна, – проворчал другой стражник.
   – Да, Уайтхок вряд ли простит такое, – сказал командир, напрягшись в седле. – Поэтому мы должны найти его. Этьен, Ричард – ищите в том направлении. – Он указал в сторону леса. – Стреляйте вверх из арбалетов. Наверное, он на дереве.
   Ричард недовольно возразил:
   – Это безумие – преследовать Черного Торна ночью в этом лесу. Мы удалились далеко на юг от наших мест.
   – Тут могут поджидать и другие демоны, – добавил Этьен.
   – Плаксивые остолопы! – рявкнул командир. – Он здесь – найти его! – И ускакал.
   Лучи лунного света проникали сквозь густую листву леса, образуя зловещие фигуры. Вглядываясь в полумрак с безопасной тропы, стражники тихо разъехались в разных направлениях, держа наготове мечи и арбалеты. Каждый из них быстро осенил крестным знамением шлем или кольчугу. Вскоре они вновь сошлись у входа в лес, поставили лошадей в круг и продолжили спор.
   Черный Торн спустился с высокого дуба и бесшумно спрыгнул на землю. Дуб стоял на краю поляны, поэтому он замер. С противоположной стороны залитого лунным светом круга за ним внимательно наблюдал белый охотничий пес, и низкое рычание доносилось из его груди.
   У мужчины промелькнула мысль, что стражники все-таки были правы – это не обычное животное, а скорее, одна из белых собак, которые, как говорят, сопровождают фей. Он пришел к такому заключению, потому что именно фея – миниатюрная, идеальная, покрытая золотой и серебряной паутиной – стояла возле охотничьей собаки.
   Она направилась через поляну. В бледном облаке лунного света вокруг ее плеч блестели изящные локоны. Она шла, немного подпрыгивая.
   Торн прищурился и вздохнул с облегчением. Никакое это не волшебное создание, а просто ребенок, девочка. Невысокая для своего возраста (ей было, наверное, лет двенадцать или тринадцать), она была одета в длинную свободную тунику и мягкие узкие сапоги. Голова семенящего возле нее пса торчала на уровне ее пояса.
   Торн медленно выпрямился, и его худощавая фигура слилась с очертанием старого дерева. Девочка остановилась, подняла лицо и с нескрываемым любопытством посмотрела на него своими огромными ясными глазами. Белый охотничий пес снова зарычал, и она положила руку ему на голову.
   – Успокойся, Каджиль, – сказала она. – Это друг.
   Пес на секунду затих, затем посмотрел в сторону, напрягся и снова оскалил зубы.
   Торн услышал какой-то слабый звук, донесшийся с другой стороны поляны. Он протянул руку и сжал тонкое плечико девочки.
   – На дерево! – быстро прошептал он, поднимая ее на самую низкую ветку. Легкая и быстрая, как эльф, она резво взобралась выше. Он подпрыгнул вслед за ней и прижался к толстому суку.
   Пес продолжал ходить под деревом, и малышка наклонилась вниз.
   – Каджиль! Иди – найди Уота! – прошептала она.
   На поляне раздался свист, и полетели стрелы. Над Торном затряслась ветка. Девочка негромко вскрикнула, он схватил ее протянутую руку и помог спуститься к себе на широкий прочный сук.
   Еще один шквал стрел со свистом пронесся между ветвей. Торн прикрыл рукой макушку девочки, желая защитить ребенка от увечий, спрятать ее светлую головку. Хотя ее маленькие плечи дрожали, она не издала ни звука. Арбалетная стрела просвистела сквозь густую крону прямо над их головами и вонзилась в дерево, осыпая их листвой. Эти двое пригнули головы и прижались друг к другу, как курица-наседка с цыпленком под крылом.
   На поляне воцарилась тишина. Новых выстрелов не последовало, поэтому Торн поднял голову и обвел взглядом каждую подозрительную тень на поляне.
   Сквозь ширму листвы он разглядел под деревом темные фигуры двух стражей на лесной тропе. Мужчина крепко обнял ребенка, и в его мыслях пронеслась молитва, не произносимая им с самого детства. Он наблюдал, как стражники поговорили, потом повернули своих лошадей и уехали из леса.
   Облегченно вздохнув, он прислонил голову к стволу дерева, но сразу же снова напрягся, потому что с поляны донеслись новые голоса.
   – Уот! – Девочка так быстро слезла с дерева, что Торн, спускавшийся за ней, почувствовал себя стариканом. Оказавшись на земле, он увидел белого пса, радостно прыгающего возле хозяйки. Через поляну к ним направлялись двое: высокий юный блондин лет пятнадцати, очень похожий на девочку (наверняка они были родными братом и сестрой), и дородный мужчина в кольчуге.
   – Пресвятая Богородица, ты не пострадала! – глухо произнес мужчина, прикоснувшись к плечу девочки. Брат положил руку ей на голову и, не говоря ни слова, участливо погладил ее волосы.
   Повернувшись к Торну, мужчина тихо сказал:
   – Мы перед вами в долгу.
   – Нет, это я обязан вам, – ответил тот. – Я до сих пор был бы под стражей, если б не этот охотничий пес. Это вы обрезали на мне веревки?
   – Да. Меня зовут Уолтер Лиддельский. Если вы тот, кого называют Черным Торном, то у меня для вас послание.
   Бывший заключенный погладил бороду и склонил голову в тревожном ожидании. Его длинные, в саксонском стиле, волосы блестели при лунном свете, черные как смоль.
   – Я это он.
   Уолтер кивнул, темные глаза его сверкнули. Он потер суровую мощную челюсть.
   – Теперь слушайте, потому что ваш эскорт еще наверняка поблизости. Барон де Эшборн велел мне убедить вас вернуться на север и продолжить предпринятые вами ранее попытки, – произнес он. – Никому не рассказывайте об этой встрече, но знайте, что вы не один противостоите жестокости лорда Уайтхока. – Он резко выдохнул и окинул Торна тяжелым взглядом. – Стража наверняка везла вас в темницу короля в Виндзор, молодой человек. Это грязная яма, в которой людей лишают разума.
   – Так я и думал, пока мы ехали на юг. В таком случае благодарю вас, Уолтер. Передайте барону, что его доверие – честь для меня. – Он посмотрел на девочку и ее брата. – Это ваши дети?
   – Нет, сэр. Они увязались за мной, а я понял это слишком поздно. Я полагаю, они никому не позволят командовать своим щенком.
   Торн кивнул.
   – Благодарю за то, что вы сделали этой ночью, – тихо сказал он. – Я не забуду этого. Видит Бог, я готов отдать жизнь за каждого из вас.
   Уолтер положил руку на плечо Торна.
   – Мы должны идти. За поляной, сэр, там… – он указал рукой, – есть оседланная лошадь, она привязана к орешнику. Вы найдете там также лук и колчан.
   – Да хранит вас Господь, сэр, – сказала девочка.
   Торн опустил глаза на ее личико с тонкими чертами. При лунном свете ее глаза казались серебряными, она смотрела на него с чисто детским любопытством и в то же время с живым участием.
   Тишину нарушил стрекот незаметно упавшей на поляну арбалетной стрелы. Уолтер схватил девочку за руку и увлек в сторону. Они шмыгнули в заросли папоротника, за ними по пятам следовали мальчик с собакой. Торн быстро направился к ожидающей его лошади. На пустой поляне прожужжал звук выстрела.
   Торн побежал – движения его высокой крепкой фигуры были плавными и сдержанными. В чаще у него за спиной раздались крики: это стража шумно скакала через подлесок. Вскоре воздух пронизал свист пролетающих стрел – они вонзались в деревья и ударялись о землю. Невредимый, он продолжал бежать к лошади, пригибаясь под ветками и перепрыгивая через папоротник.
   Развязав поводья, он запрыгнул в седло и направил коня к тропинке, которая спускалась к широкой лесной дороге. На седле висели лук и полный колчан, но мужчина не стал тратить на них время.
   Мимо ужасным градом хлестали стрелы. Одна из них оцарапала его скулу, а вторая тяжело ударила под лопатку и глубоко вонзилась в его кожаную кольчугу. Не останавливаясь, сжав зубы от боли, он отвел руку за спину, дотянулся до стрелы и резким движением вытащил ее.
   Позади слышался грохот копыт, но его конь оказался быстрым и бесстрашным, да и Торн был отменным наездником, которого сейчас не обременял вес доспехов. Вскоре он хорошо оторвался от стражи, направляясь по старой дороге на север. С первыми лучами солнца он выехал на охотничью тропу, ведущую через холмы. Его преследователей уже не было видно в белом тумане.
   Хотя стрела вонзилась в его спину глубоко, он продержался два дня, все больше слабея, пока не доехал до северных вересковых пустошей. Там он повалился с лошади у основания древнего каменного монолита, словно это было его надгробие.

Глава 1

//-- Англия Апрель 1215 года --//
   Внезапный порыв ветра унес ее последнюю стрелу. Выпущенная из лука и подхваченная ветром, стрела очертила высокую дугу и пролетела мимо цели. Когда она исчезла в густой листве деревьев возле лесной тропы, Эмлин де Эшборн вздохнула и повесила лук на плечо. Плотнее завернувшись от холода в свой зеленый плащ, она накинула капюшон на льняные косы и направилась к тропе.
   Она училась стрелять, но сегодня ее выстрелы были неточными, по большей части из‑за ее неопытности, чем из‑за ветра. Из дюжины стрел с серыми перьями, которые она несла в кожаном колчане, свисающем с ее ремня, осталось лишь четыре. Эту нужно бы отыскать, если она желает продолжать учебу.
   Эмлин быстро передвигалась под навесом из лесной зелени, сквозь которую все же пробивались лучи солнечного света. В чистом весеннем воздухе слышался шелест листвы. Она радовалась, что пошла на этот риск, сбежав в лес после нескольких месяцев надоевшего заключения.
   Но в лесу, подобном этому, поздней осенью прошлого года был арестован людьми короля Иоанна ее брат Гай, барон де Эшборн. Из предосторожности сенешаль замка, который переживал за их безопасность, всю зиму не позволял Эмлин, двум ее младшим братьям и сестре покидать стены замка. Даже сейчас никому не было известно, где держат Гая и жив ли он еще.
   Стрельба из лука, которой начал обучать ее брат еще до того, как его захватили, была забыта до нынешнего дня. Эмлин не очень преуспела, она была напряжена и неповоротлива, ее пальцы не слушались, будто деревянные. Сегодня она не собиралась охотиться, а приехала сюда в надежде поупражняться на открытой местности.
   Используя короткий женский лук, было сложно подстрелить мелких быстрых животных или птиц – хотя, видит Бог, теперь в Эшборне нужна любая дичь, – но тем не менее она с детства была зачарована скоростью полета стрелы, грациозностью этого оружия, а также сложным мастерством, которого требовало обращение с ним. Во время стрельбы по мишеням во дворе замка Эмлин всегда громко аплодировала мужчинам, которые целились в мешки с сеном и соломенных чучел, одетых, как французские солдаты или, в последнее время, как король Иоанн.
   Оглядываясь по сторонам в поисках пропавшей стрелы, Эмлин приблизилась к лесной тропе, где деревья росли реже. Испугавшись неожиданного звона металла, она быстро спряталась за широким дубом, ее сердце бешено колотилось.
   – Дьявол! – Тишину и спокойствие нарушило раздраженное проклятие, произнесенное мужским голосом. Эмлин опустила лук и осторожно выглянула из‑за ствола.
   На тропе в нескольких ярдах от нее верхом на огромной черной лошади сидел мужчина в длинной кольчуге и смотрел в противоположную сторону. Его длинный голубой плащ накрывал заднюю часть животного. С луки высокого седла свисал белый щит с узором.
   Хотя зелено-белый герб с соколом и ветвью был незнаком ей, Эмлин понимала, что такой щит, а также отличное снаряжение лошади могли принадлежать только благородному рыцарю. Он мог оказаться человеком короля. Уот предупреждал ее именно о такой опасности в лесу. Девушка пригнулась, чтобы ее не было видно.
   Лошадь медленно ходила по кругу на тропе. Эмлин стало интересно, почему рыцарь так насторожился, вытащил меч и держал его наготове. Тишину леса нарушал тихий топот лошадиных копыт, негромкое позвякивание доспехов и периодически вырывающиеся проклятия.
   Опасаясь, что неподалеку может быть кто-то еще, она решила отойти глубже в лес и сделала шаг назад. Под ее ногой громко хрустнула сухая ветка.
   В ту же секунду рыцарь повернул голову и заметил ее между деревьев. Он развернул огромного черного жеребца и направил его вперед.
   – Эй! Подождите! – крикнул он.
   Эмлин остановилась. Он натянул поводья гигантской лошади у края тропы в нескольких шагах от девушки. Она уперлась взглядом в большую темную голову животного, затем опустила глаза на его сильную грудь и плечи, а потом – на заключенные в доспехи длинные ноги рыцаря.
   И увидела свою пропавшую стрелу, под странным углом торчащую из его бедра.
   Стрела покачивалась. Липкая кровь образовала вокруг пораженного участка пятно карминного цвета. Девушка медленно подняла сочувствующий взгляд к лицу рыцаря.
   Под темными прямыми бровями его глаза пылали таким же стальным блеском, как и доспехи.
   – Выходите, – приказал он, и его низкий голос эхом разнесся по лесу.
   Эмлин не сводила со стрелы перепуганных глаз. Затаив дыхание, с бешено стучащим сердцем она сделала шаг навстречу лошади. Рыцарь возвышался над ней, пока она топталась на месте.
   Он сунул меч обратно в ножны.
   – Юная дева, я должен вытащить эту стрелу, – прорычал он. – Я требую вашей помощи.
   Помощи? Она посмотрела на него с удивлением. Черты его лица наконец приобрели какую-то форму под капюшоном кольчуги – они казались грозными и суровыми под темной щетиной. Он поднял бровь в ожидании.
   – Хорошо, – произнесла девушка, – но я не могу достать отсюда.
   – Мои доспехи тяжелы, – строго ответил он. – Если я спешусь, то потом мне нелегко будет залезть обратно с раненой ногой. Вы должны вытащить стрелу, юная леди, и сейчас же. – Он указал рукой на широкий пень. – Встаньте туда.
   Эмлин повиновалась, удивляясь про себя: неужели все выполняли приказы человека с такими манерами? Но она только что подстрелила его и потому покорно влезла на пень и подождала, пока он подведет лошадь ближе.
   – Возьмитесь за стрелу, – командовал он, и девушка обвила пальцами древко. Сняв перчатки, он положил свою руку чуть ниже ее пальцев и надавил на ногу. Его касание было холодным. – Когда я скажу, вы должны тянуть быстро и сильно.
   – Но я… – запнулась она и прикусила губу.
   – Мне пришлось бы сделать это самому, не будь здесь вас.
   Кивнув, она крепче сжала руку и услышала, как рыцарь вдохнул, приготовившись. Она уловила на себе острый взгляд его серых глаз.
   – Тяните! – скомандовал он. Девушка с силой потянула. Когда острие вышло, оставив после себя дыру в теле, он громко выдохнул, сдерживая стон. Из раны потекла теплая кровь.
   Потом Эмлин поняла, что наконечник стрелы не пройдет сквозь кольчугу так же легко, как вошел туда изначально. Она осторожно высвободила его из сети металлических колец, ощущая суровое молчание рыцаря.
   Полностью извлекши стрелу, она вытащила из своего рукава платок и надавила на кровоточащее место. Тогда рыцарь взял у нее платок и сам начал останавливать кровь. Он нахмурился, черные ресницы сомкнулись полумесяцем, а губы крепко сжались от боли.
   В левой руке Эмлин неуверенно держала окровавленную стрелу. Она не могла так просто вытереть ее и бросить в колчан под своим плащом.
   Рыцарь наклонился, взял у нее из рук стрелу и начал изучать наконечник.
   – Здесь нет меток владельца. Это охотничья стрела с широким зубцом для мелкой дичи. – Он посмотрел на Эмлин. – Расскажите мне, что вам известно об этом нападении. Где плут, стрелявший в меня из лука?
   – Нападение? – Она нервно закусила нижнюю губу.
   – Никто не пришел за стрелой, я не видел ни разбойников, ни охотников. – Он наклонился вперед, его серые глаза были суровы и холодны, как иней на камне. Он коснулся ее плеча свободной рукой, крепко сжав его своими длинными пальцами. – Почему вы здесь, в этом лесу, юная дева?
   Хотя ее первым желанием было высвободиться из его хватки и убежать в лес, благоразумие и годы, проведенные в монастыре, советовали ей признаться. Но когда Эмлин открыла рот, послышался только какой-то слабый лепет, похожий на мышиный писк. Она боялась его реакции на правду. Беспощадные рыцари, подобные этому, захватили Гая. Этот человек может навредить ей, даже убить за совершенное ею деяние.
   Легко зажав стрелу между двумя пальцами, рыцарь той же рукой держал поводья. Другой рукой он продолжал сжимать плечо Эмлин.
   – Говорите! Вы пришли вместе со своим отцом или братом, чтобы охотиться на королевских оленей?
   – Нет, сэр. Это строевой лес, принадлежащий Эшборну, – изгородь и ров отгораживают его от мест обитания оленей.
   Мужчина посмотрел, куда она указала. Сквозь деревья просматривалась густая изгородь, окружавшая внешнюю часть леса. Если за ним хорошо ухаживать, такой барьер отпугивает крупных животных, в особенности оленей, и они не заходят в лес, чтобы поесть черенков и коры деревьев, выращиваемых для строительства.
   – Поскольку король некоторое время назад приказал, чтобы все изгороди стали ниже, – продолжала она, – эта совсем недавно была подрезана. Остальные повалились от зимних ветров. Скоро олени смогут свободно сюда заходить, потому что им ничто не будет препятствовать – благодаря королю Иоанну. Это старая тропа, ею почти не пользуются, она ведет к замку.
   – Строевой лес, – сухо произнес человек. – И здесь нет никого, кроме вас…
   Эмлин сделала глубокий вдох и решила рассказать правду. Ее сердце громко стучало, пока она быстро произносила свое признание.
   – В вас стрелял не разбойник и не браконьер, милорд. Это была моя стрела, выпущенная моей собственной рукой. – Она съежилась, приготовившись бежать, но он так крепко держал ее за плечо, что попытайся она увернуться, поплатилась бы целостностью плечевого сустава.
   Наступила секундная пауза, затем в воздухе над ее головой раздался громкий смех.
   – Что же мы с вами не поделили? Говорят, что бандит Черный Торн уже давно мертв, а никто другой не осмелился бы напасть на меня. – Он подался вперед и рявкнул: – Не надо защищать свою семью, своего любимого щеголя или своего муженька! Где плут, стрелявший в меня?! – Его голос стал угрожающе низким. – Не играйте со мной. Я еле сдерживаюсь из‑за боли, к тому же мне надо быть в другом месте!
   Эмлин съежилась, когда сила его ярости стала очевидной. Она слегка повернулась, от этого движения ее плащ приоткрылся и показался кожаный колчан. Внутри задребезжали четыре точно такие же стрелы.
   Он уставился на них, затем на нее.
   – Так…
   – Да, милорд, – несчастным голосом произнесла она.
   – Зачем вам нападать на меня? – Он почти рычал.
   – Я не хотела причинить вам боль, сэр. Это была случайность. Я тренировалась стрелять из лука. – Он молча наблюдал за ней. – Ветер унес мою стрелу. Я целилась в буковый ствол, – сбивчиво добавила она. Рыцарь по-прежнему не отвечал, но его хватка ослабла. – По правде говоря, милорд, я плохой лучник.
   Он проворчал:
   – Это уж точно.
   Эмлин кивнула.
   – Увы! Простите меня во имя Пресвятой Богородицы. Нехорошо ранить человека.
   – Действительно, нехорошо. – Неожиданно он отпустил ее плечо, и она начала массировать его. Рыцарь глубоко вздохнул, наблюдая за ней секунду-другую, его темные брови насупились. – Хм, – пробормотал он. – А я должен извиниться перед вами, что не могу посадить вас на вертел и поджарить. Хотя руки чешутся, уверяю вас. – Он протянул ей стрелу. – А теперь уходите.
   Взяв стрелу, Эмлин спрыгнула с пня и взглянула на рыцаря. Над темной щетиной его глаза были серыми, как сталь. Даже боль и ярость не портили его красоты. Вспомнив, что у него открытая болезненная рана, Эмлин озадачилась вопросом, далеко ли ему еще ехать.
   – И еще! – выкрикнул он. – Я узна́ю имя нападавшего на меня.
   Прежде чем она успела ответить, в лесу раздался крик.
   Рыцарь обернулся в своем седле и крикнул в ответ. По лесной дороге загремел топот копыт. Эмлин ужасно захотелось убежать: не нужно было ей приходить сюда одной, беззащитной, не следовало забираться так далеко от дома.
   – Идите же, – сказал рыцарь, казалось, почувствовав ее желание. – И оставьте стрельбу тем, кто может делать это лучше. – Повернув своего коня, он ускакал навстречу приближающемуся всаднику.
   Эмлин почувствовала сожаление и симпатию к этому раненому рыцарю. И вместе с тем некоторые его слова наполнили ее гневом. Зайдя в густые заросли строевого леса, чтобы подобрать свой лук, она пробормотала несколько недобрых фраз, которых лучше было никому не слышать, и направилась в Эшборн. За забором ей не грозит попасть из лука в какого-нибудь молодого рыцаря. Однако ей грозит гнев Тибби, если только та не слишком занята.

   Войдя в помещение, смежное с большим залом, Эмлин отодвинула в сторону красную штору, висевшую у входа, и заглянула внутрь. «О боже, – запыхавшись, подумала она, – я пропустила ужин, и меня наверняка вычислили».
   Несколько служанок ставили на место у стены узкие лавки и деревянные столы, за которыми проходила вечерняя трапеза. Одна из них быстро подметала пол, вторая складывала в корзину оставшиеся куски хлеба, чтобы отнести их завтра в деревню. Возле огромного камина у дальней стены стоял длинный стол из тяжелого дуба. Его отполированная поверхность была пустой.
   – Леди Эмлин! Вот вы где! – Разнесся по залу хриплый теплый голос. Эмлин вздрогнула. Стремительно оглядывая пространство, она не заметила Тибби.
   Приземистая властная женщина пересекала комнату как надвигающаяся туча – несколько слоев юбок колыхались вокруг ее ног. Эмлин, смирившись, приоткрыла занавес шире.
   – Да, Тибби?
   – Позвольте мне взять ваш плащ, миледи. – Тибби протянула руку, чтобы снять с Эмлин плащ. Пятясь, та нащупала бронзовую булавку-застежку.
   Потянув за тяжелый шерстяной край, Тибби открыла рот от возмущения.
   – Эмлин де Эшборн, этот плащ промок! Дайте-ка его сюда!
   Девушка сняла плащ.
   – Он едва влажный.
   – Влажный, как же, и заляпанный грязью с обрывками листьев и чем-то еще! – Тибби провела пухлыми пальцами по ткани, подцепляя веточки и листья. В сумрачном свете факелов она не сводила грозных глаз с Эмлин. – Вы выходили за ограду без охраны и даже без собаки, которая могла бы защитить вас, уж я‑то знаю.
   – Да, это так, – вздохнула Эмлин, по опыту зная, что от Тибби ничего не утаишь.
   Перебросив плащ через руку, Тибби сложила ладони над своим круглым животом и ждала, глядя Эмлин в глаза. Ни одна из них не была высокой, но Эмлин обладала тонкой статью, Тибби же была в два раза шире, сильная, как дуб.
   – Порой здесь тихо, словно в могиле, – сказала Эмлин. – Поэтому я ушла. Уот не разрешил бы мне уйти, и вы тоже. Я же только в строевой лес…
   – Сэр Уолтер не какой-то там старый глупец, и вы должны слушаться его. Что было бы, встреть вы в лесу людей короля? Уот говорит, что они всегда рядом теперь, и неизвестно, когда они придут за вами или за всеми нами, спаси нас Господь. – Тибби быстро перекрестилась над своей широкой грудью и уперла руки в бока.
   Эмлин вздрогнула от страха, вспомнив рыцаря в лесу. Она мысленно увидела его глаза в то мгновение, когда он сжимал пальцами стрелу, торчащую из его бедра. Сейчас страх, который она почувствовала в те минуты, вновь вернулся.
   Тибби и Уот, сенешаль замка, яростно оберегали ее и младших детей де Эшборна с тех пор, как Гая арестовали на охоте. Долгая зима прошла в напряжении, которое усилилось, когда король потребовал непомерных налогов – штрафов, как назвал их глашатай.
   Оставшись за хозяйку, Эмлин делала все возможное, чтобы заботиться о детях и домочадцах. Ей удалось отправить королю несколько серебряных монет, хотя это опустошило сундуки, но деньги были единственной надеждой опять увидеть Гая невредимым. За время долгой зимы Эмлин честно старалась полагаться на Бога и обращать свой гнев в прощение. Но она находила это чрезвычайно сложным.
   Хотя ее родители умерли, а старших брата и сестры не было с ними, два ее младших брата и сестра – то ли по Божьей воле, то ли по чьей-либо еще – находились в целости и сохранности под ее опекой. После захвата Гая Эмлин дала обет Пресвятой Деве Марии никогда не бросать детей, желая, чтобы в их жизни не было потерь, которые познала она. Как их единственный опекун она могла об этом лишь просить, предлагая взамен непогрешимую веру.
   Тибби не унималась.
   – И что же, – многозначительно спросила она, – вы делали в лесу одна? Почему не взяли Каджиля?
   – Тренировалась, – ответила Эмлин. – А Каджиль стареет.
   – Что за вздор! Только не лук и стрелы! – Тибби сердито посмотрела на нее. – Еще в детстве вас искушали эти штуки. Это все из‑за того преступника, которого вы встретили на свою беду. Иначе вы всегда были бы покорной девушкой.
   – Ох, Тиб, – вздохнула Эмлин. Ее так часто корили за непокорность. – Гай не видел ничего зазорного в стрельбе из лука, он первым и показал мне, как это делать. Многие леди охотятся с луком.
   – Фу! Те изящные леди, которые бродят по лесу во время охоты, нацелены на дичь покрупнее кроликов! Лишь некоторые из них идут на этот подвиг ради прелести стрельбы из лука, а большинство – ради молодых лордов, которых могут встретить на охоте. Если бы вы не провели последние годы в монастыре, то знали бы это.
   Тибби быстро перевела дыхание и понеслась дальше:
   – А вы убежали от тех, кто защищает вас от брюха этого проклятого короля – прости Господи, но он такой, и мы знаем это, – чтобы пойти пострелять в крошечных созданий? Вам следует пребывать в молитве за бедняжку барона Гая, спаси его Господь. – Тибби снова перекрестилась и вздохнула, качнув белым накрахмаленным чепчиком. – На самом деле я не могу винить вас.
   Эмлин прищурилась.
   – Тиб?
   – Неудивительно, что вы убегаете из этого мавзолея, как его называют, учитывая все наши теперешние беды. Вы поймали какую-нибудь дичь к столу?
   За двадцать с лишним лет постоянного щебетания и увещеваний няни Эмлин привыкла к быстрой смене ее настроений: мысли той перескакивали туда-сюда, как птицы с ветки на ветку. Не было на земле никого более любящего и заботливого, но те, о ком она заботилась, вынуждены были терпеть бесконечный поток громких оживленных суждений.
   – Эмлин, дорогая, вы принесли нам зайца или белку? – повторила Тибби.
   – Н‑не совсем. Я не очень хороший стрелок. – Девушка почувствовала досаду, вспомнив о рыцаре, – темные глаза, теплые руки, резкие слова и… кровавая рана.
   – Жаль. Господь знает, что теперь нам нужно больше еды, а здесь слишком мало мужчин-охотников, – сказала Тибби. – Денежные взыскания короля почти опустошили нас. Бочки с соленым мясом без малого пусты.
   Эмлин вздохнула, зная, что все это правда. Вопреки стараниям домочадцев, слуг и работников крепости, кухни, пивоварни, конюшни и кузни, их запасы истощались. Также не наблюдалось и обнадеживающего присутствия гарнизона в замке.
   В настоящее время по парапету ходило всего несколько вооруженных человек. Когда забрали ее брата Гая, бо́льшая часть воинов, которым они платили, куда-то ушла по приказу короля. Учитывая малое количество мужчин, ценен был каждый, кто умел охотиться. Недостаточное количество солдат также означало, что замок Эшборн не смог бы долго сопротивляться в случае нападения извне.
   – Нам удалось продержаться до этого времени, – сказала Эмлин Тибби. – Как-нибудь я заплачу оставшуюся часть выкупа за Гая. В этом году шерсть овец принесет хорошую прибыль.
   – Молитесь, чтобы нашему алчному королю этого хватило, – проворчала Тибби.
   – Конечно, он примет следующий платеж частями.
   – Гм! – прокомментировала Тибби, больше верящая в кнут, чем в пряник. Эмлин улыбнулась.
   Спасибо Небесам, что они могли положиться на мудрость и опыт Уолтера де Лидделя, который был сенешалем Роджера де Эшборна и остался на должности при его сыне Гае. С таким руководством Эмлин удалось сохранить более-менее сносную прислугу в замке, чему она была несказанно рада. Она хотела любой ценой защитить младших братьев и сестру от неприятностей и считала себя ответственной за них. Отец поручил их ей и Гаю, когда умирал.
   – Должно быть, близнецы чем-то слишком уж заняты, если здесь так тихо, – заметила она, оглядываясь вокруг.
   Тибби прищурилась, ее короткие пушистые брови высоко вскинулись над ярко-голубыми глазами, а на одной щеке неожиданно образовалась ямочка.
   – Если тихо, значит, заняты? Дети? Тишина порой – это самая настоящая неприятность! Вы и ваш брат Гай, благослови его Господь… этот негодяй король, прости Господи, – быстро бормотала она, и ее указательный палец витал в пространстве, – та еще парочка, за которой нужно было следить, и ваша сестра Агнес и брат Ричард, до того как… Боже, благослови ушедшую душу этого молодого человека и присмотри за леди Агнес в монастыре! – Она поспешила продолжить: – Тогда я была моложе и следила за всеми вами, как сейчас за близнецами и этим драгоценным малышом, милашкой Гарри.
   – Я уверена, Кристиан и Изабель метают дротики где-то на солнышке.
   Засмеявшись, Тибби двинулась через холл, чтобы повесить плащ Эмлин на деревянную вешалку рядом с другими плащами.
   – Я отправляла близняшек на кухню – они снова были голодны, и кухарка пообещала каждому из них по леденцу. Малыш Гарри уже спит, благослови его Господь. – Пока она говорила, из покоев над их головами неожиданно раздался громкий детский крик.
   – Ангелы небесные, снова нашествие сарацин, – пробормотала Тибби.
   – Это такая игра? Посвятите меня в нее. – Эмлин, шаркая кожаными подошвами по каменным ступеням, уже бежала наверх по изогнутой лестнице, ведущей к спальням над большим залом.

Глава 2

   Остановив своего черного коня на гребне холма, барон Николас де Хоквуд острым взглядом изучал замок Эшборн. Холодный весенний воздух придавал зданию какой-то ювелирный блеск, оно выглядело, словно позолоченный ковчег на зеленом шелке. Стены были озарены полуденным солнцем, а вокруг простирались зеленеющие луга и леса.
   Барон скрестил руки в доспехах и громко выругался. Каждое движение плеч лошади вызывало боль в его бедре. Он прождал здесь уже больше часа, однако лорд Уайтхок, очевидно, был доволен тем, что он здесь торчит. Раздраженно вздохнув, он потер мучительно ноющую ногу. Это задание было далеко не таким простым, как обещал король.
   Снова внимательно осмотрев замок, Николас сделал вывод, что Эшборн, древний, но крепкий, был построен нормандцами. Эта цитадель и башни должны были простоять несколько столетий. Но он знал, что замок скоро разграбят. Его отец тоже это знал.
   Внутри суетились слуги, несколько воинов и горстка детворы: задание будет выполнено без преград. Замок падет безмолвно и быстро, не от топора, а от пера. Приказ короля Иоанна был спрятан в подкладке голубого плаща Николаса. Неумолимый текст и королевская печать передавали Эшборн вместе с его окрестностями и имуществом во владение его отца, лорда Уайтхока.
   Для себя ему ничего здесь не нужно.
   Услышав равномерный топот копыт, он оглянулся через плечо. К нему скакал рыцарь в зеленом плаще. Вскоре он остановил свою рябую лошадь возле черного коня барона.
   – Где Уайтхок? – нетерпеливо рявкнул барон.
   Молодой рыцарь пожал плечами.
   – На южной дороге его нет, милорд, хотя я проскакал назад несколько миль. Охрана направилась по этому пути и может что-то о нем узнать.
   Николас опустил капюшон и огляделся. Его длинные темные волосы развевались на ветру, пока он осматривал ландшафт.
   – Наверняка Уайтхок и король все переменили в последний момент.
   Его спутник провел рукой по золотисто-рыжим усам и сердито пробурчал:
   – Да, милорд, это так же верно, как и то, что вы с лордом Уайтхоком снова в ссоре.
   – Ты это брось, Перкин! – выкрикнул тот. – Я лишь исполняю приказы короля. – Он дернулся в седле, и его бедро пронзила острая боль.
   – Успокойся. Ты еще более раздражен, чем был, когда я оставил тебя здесь. Как твоя рана?
   – Она незначительна, я уже говорил тебе.
   – Мы должны найти охотника, чья стрела попала в тебя.
   – Нет. Это царапина. Пустяки. – Николас отвел взгляд, мрачно усмехнувшись.
   Он никогда не признается, что его случайно подстрелила девчонка, пока он, ничего не подозревая, шатался по лесу. Хотя он и Питер де Блэкпул, которого с детства прозвали Перкин [2 - Perkin – имбирная коврижка, английское рождественское лакомство. (Примеч. пер.)], воспитывались вместе и были близки, как братья.
   Питер почесал небритый подбородок с длинной щетиной ярко-медного цвета.
   – Думаешь, девчонка, заправляющая здесь, достаточно взрослая, чтобы выйти замуж?
   – Девчонка достаточно взрослая, – лаконично ответил Николас. – Четверо младших детей Роджера де Эшборна все еще проживают в замке. Девчонка самая старшая из них. – Он не рассказал о том, что еще ему было известно, – ведь несколько лет назад он просил руки старшей дочери, потому что был обязан ее отцу. Но Роджер де Эшборн внезапно умер, прежде чем соглашение было подписано. А затем король Иоанн пообещал руку девушки Уайтхоку.
   – Сироты? О, лорду Уайтхоку не потребуется ничего завоевывать, – цинично произнес Питер. – Он приобрел молодую невесту и хороший замок. Вы, милорд, так не преуспели.
   – Да уж, – пробормотал Николас. Король назначил его опекуном над младшими Эшборнами – он стал нянькой по директиве короля! – Где он, черт подери? Уже вечереет.
   – Может, враги устроили ему засаду в лесу, – задумчиво проговорил Питер, и в его небесно-голубых глазах мелькнул веселый огонек.
   – Перестань паясничать, Перкин, у меня нет настроения, – сказал Николас. – Ты же знаешь, что Уайтхок и шагу не ступит в лес, если есть другой путь. Он вечно опаздывает из‑за своих суеверий. Не воин, а паралитичная старуха. – Он поерзал на лошади. – Клянусь, если он в скором времени не приедет, я с радостью брошу это дело.
   – Никто из вас не обладает легким нравом. – Питер сощурил глаза: – О! Вон по старой римской дороге едет твой прославленный старик.
   Дорога простиралась бледной лентой по открытым холмам. Группа всадников скакала по ней галопом. Во главе процессии на огромном белом коне ехал высокий мужчина в черных доспехах, а его длинные светлые волосы развевались, как шелковый флаг.
   – Наконец-то, – буркнул Николас.
   – Кто это с ним? Войско из тридцати – нет, сорока голов. У тебя, по крайней мере, хватило такта взять только восемь. И… черт возьми!
   – Впереди Хью де Чавант.
   – Этот косоглазый негодяй! – фыркнул Питер. – Зачем он здесь?
   – Это так ты отзываешься о моем кузене? Он сейчас капитан охраны моего отца.
   Питер с отвращением посмотрел на приятеля.
   – Значит, он завоевал доверие Уайтхока.
   – Уайтхок всегда ему доверял. И подарил ему небольшое поместье на границе с Уэльсом, хотя тот почти не живет там. Должно быть, он заработал это имущество в качестве командира гарнизона.
   – Ну что ж, он молодец. Мне как командиру вашего гарнизона, милорд, повезло меньше, – задумчиво произнес Питер. – Не имеющий земли младший сын ушел скитаться по миру. – Он драматично закатил глаза к небу.
   – Ты мог бы стать монахом… – Николас поднял бровь.
   – Ха! Мой меч слишком счастлив висеть у меня на боку. И я очень хочу иметь свой собственный кусок земли. Турниры принесли мне два небольших поместья, но я должен еще постараться, чтобы уйти на покой в роскоши.
   – Я с радостью отдам тебе мое положение наследника Уайтхока, – сказал Николас. – Он снова лишил меня наследства перед святками. Но в прошлом месяце, когда мы были вынуждены улыбаться и играть в суде родню, чтобы получить признание короля, он сообщил мне, что я его наследник раз и навсегда. Это значит, до тех пор, пока он не усмотрит во мне очередное зло.
   Питер тяжело вздохнул.
   – Будем надеяться, что он не обнаружит в тебе настоящего демона, сир.
   – Да. – Николас направил своего коня вперед со зловещим выражением лица. – Молись Богу, чтоб до этого не дошло.

   Из маленькой комнаты слышались крики, сопровождаемые более громким свирепым воплем. Эмлин остановилась на верхней ступеньке, затем резко открыла арочную деревянную дверь.
   Хотя крики Изабель доносились из глубокого оконного проема, Эмлин сразу же заметила, что девочка вне опасности. Второй причитающий вопль раздавался из‑за балдахина вокруг кровати. Эмлин взяла Гарри на руки и успокоила, а затем повернулась к двум другим детям.
   – Кристиан! Изабель! Прекратите это! – велела она громким решительным голосом. Гарри всхлипывал у нее на руках, обвивая ее талию своими теплыми пухлыми ножками.
   Кристиан, до этого махавший деревянным мечом, попятился назад, когда старшая сестра вошла в комнату. Сейчас он робко опустил острие меча. Эмлин прошла мимо него.
   Изабель свернулась калачиком в глубокой нише, визжа изо всех сил шестилетнего ребенка, спиной упираясь в крестообразное отверстие, которое было предназначено для лучников на случай защиты замка. Оно было достаточно большим, чтобы сквозь него проникал воздух и солнечный свет, но слишком маленьким, чтобы ребенок мог просунуть туда что-либо, кроме ручонки. Годами ранее их отец приказал поставить там железную решетку, потому что эта комната являлась детской спальней, в которой спала также Тибби.
   – Так, Изабель, вылезай, – заявила Эмлин, помогая сопящей девочке слезть с подоконника.
   Изабель повернулась и с укором посмотрела на Кристиана. Упрямо расставив ноги, он скрестил руки на груди. У него было более крепкое телосложение, чем у худенькой сестры-близняшки. Его медово-каштановые волосы были светлее ее темных блестящих локонов, хотя у обоих были глубокие васильковые глаза. Уже успокоившись, Гарри переводил взгляд с одной сестры на другую, его белые кудри вздрагивали всякий раз, когда он икал.
   – Она моя пленница, – обратился к Эмлин Кристиан. – Она воин-сарацин!
   Изабель быстро оправилась от обиды и топнула ножкой в маленькой войлочной туфельке.
   – Я принцесса сарацин! Рыцари никогда не замахиваются мечами на дам и не сталкивают их с окон!
   – Я не сталкивал тебя! Ты кричала, потому что я окружил тебя! Ты, дурноголовая принцесса!
   – Ты король Ричард, а я твоя королева! – прокричала Изабель.
   – У меня не будет королевы! – возразил Кристиан.
   Эмлин стала между ними.
   – Так, хватит, вы, оба! Эта комната не место для таких игр. Гарри спал. И ты, Изабель, прекрасно знаешь, как опасны окна. Кристиан, твоя сестра главнее. Ты младше ее на несколько минут. Когда-нибудь ты станешь рыцарем. Но ни один рыцарь не относится к даме с подобным неуважением. Даже если она дама сарацин.
   – Я воин, – пробормотал Кристиан.
   Эмлин вздохнула, посмотрев на брата.
   – Мне кажется, тебе срочно нужны мальчишки, с которыми ты мог бы играть. Ну, теперь извинись перед Изабель и упомяни об этом в своей молитве перед сном. – Она убрала упавшие на его бровь мягкие завитки волос. – И попроси святого Георгия научить тебя большей обходительности.
   – Хорошо, Эмлин, – угрюмо ответил мальчик и пробормотал извинение.
   Пока он извинялся, в дверь ворвалась Тибби, ее широкая грудь вздымалась.
   – Святые угодники! Что вы двое здесь делали? Опять христиане и сарацины, да еще и разбудили нашего Гарри. И где эта маленькая служанка, которую я послала вслед за вами, когда вы пошли в пекарню?
   Изабель и Кристиан виновато переглянулись и стали плечо к плечу.
   – Мы потихоньку оставили ее там, пока она лопала медовые пирожные.
   – Я заберу их к себе в комнату, а вы снова уложите кроху спать, – сказала Эмлин и протянула ребенка Тибби. Он положил головку на мягкое плечо няни и начал сосать большой палец.
   Эмлин увлекла близнецов в небольшой коридор, ведущий к ее комнате.
   – Если будете вести себя тихо, то можете посмотреть, как я работаю.
   Дети восторженно забежали в ее спальню – небольшую комнату, повторяющую очертания толстой стены замка, – и запрыгнули на удобный подоконник, пока Эмлин переодевалась в сухое платье из мягкой синей шерсти. Надев низко на бедра шелковый ремень, украшенный вышивкой, она наклонилась и отыскала под кроватью свои фетровые туфли.
   Тибби не любила беспорядка в комнате Эмлин, но легкий веселый хаос всегда был присущ этой спальне. Даже годы в женском монастыре не отучили ее хозяйку от склонности к благородному беспорядку. Она так и не приспособилась к строгой дисциплине монастыря – ей часто говорили, что она нетерпелива и должна в молитве просить о спокойствии. И хотя атмосфера уединения способствовала тому, что ей часто хотелось мира и спокойствия, это почти никак не отразилось на ее организованности.
   Переодевшись, она села на подоконник, расплела густые косы и расчесала спутанные волосы. Высвобожденные из тугой косы, шелковистые длинные пряди заблестели разными оттенками: светлый лен смешался с золотой пшеницей и грецким орехом – последнего оттенка были ее прямые серьезные брови. Расчесанные благоухающие волосы опускались до самых бедер. Девушка не стала снова заплетать их в косу, а надела на голову белый чепец из экзотического прозрачного хлопка. Тибби наверняка начнет ворчать из‑за распущенных волос, подумала она.
   Комната была залита солнечным светом, льющимся сквозь арочное окно и падающим золотыми полосками на алые парчовые подушки на диване. Упрямый ветер дул в открытое окно, внося легкий запах фруктового сада.
   Эмлин вдохнула прохладный воздух и выглянула в окно за стены замка, на зеленые кроны деревьев в лесу и роскошные луга. Там, подумала она, находится ничем не стесненная радостная исключительная свобода, которой по-настоящему обладают лишь немногие мужчины и еще меньшее количество женщин. Уверенная, что никогда не познает такой судьбы, девушка порой спрашивала себя, какой могла бы быть жизнь без стен и стражи, обязанностей и долгов.
   – Ты пропустила ужин, – заметила Изабель.
   – Да, я выходила в лес потренироваться в стрельбе из лука.
   – Одна в лес?! Леди никогда не должна выходить без сопровождения!
   – Весной там бродит Зеленый Человек, – заявил Кристиан. – Будь осторожна, он может отрубить тебе голову. – Он скосил глаза и высунул язык. Изабель испуганно взвизгнула.
   Эмлин вздохнула.
   – В следующий раз я расскажу вам кое-что менее зловещее, нежели сказка о Зеленом Рыцаре. Возможно, я поведаю своим непоседам о Бэве из Амтона. Он сражался с драконом, – проговорила она. Кристиан широко раскрыл глаза и оживленно закивал. – Однако никогда не бойтесь леса, дорогие мои, – это прекрасное спокойное место, – добавила старшая сестра.
   «Чаще всего», – мысленно поправилась она, хотя и решила для себя пойти туда опять, чтобы отточить мастерство стрельбы из лука, пусть ее талант в этом и был невелик. Ей будет что ответить стреляющим из лука рыцарям.
   – Теперь ты начнешь работать? – спросил Кристиан. Эмлин кивнула, поднялась и подошла к письменному столу, на котором лежал неплотный лист пергамента, придавленный по краям камушками. Прямо над ним на настенной полке стояли небольшие глиняные горшочки с густыми красками, раковины моллюска для смешивания красок, разные по размеру кисточки, рог с чернилами и крупные перья. Эмлин взяла горшочек и две кисточки, опустила их на стол, затем пододвинула стул на трех ножках.
   На поверхности пергамента уже было выведено несколько черных и красных букв. Эти слова не были написаны ее рукой, но она могла прочесть их, так же как и написать, благодаря настоятельнице монастыря, которая считала, что дворянки должны тренировать не только мозг, но и руки. Эмлин и другим девушкам вдобавок к уже привычному рукоделию преподавали чтение, письмо, азы математики, философии и теологии.
   В монастыре было небольшое помещение для работы с рукописями, где монахини копировали и украшали ценные книги, которыми пользовались сами. Когда монахини узнали, что Эмлин отлично рисует, она стала проводить в мастерской много часов, старательно копируя буквы, пока те не начинали плыть перед ее уставшими глазами. Сама мысль об этой работе заставляла сгибаться ее правую кисть, словно пальцы сводило судорогой. Но она всегда радовалась любой возможности рисовать.
   Отец одобрял ее обучение. Его младший брат, Годвин, монах Йоркского монастыря, был признанным ученым и художником, чьи работы украшали стены нескольких церквей и замков в северных районах. Ей было известно, что в настоящее время Годвин пишет хронологию британских королей и сам украшает ее страницы.
   Когда Эмлин была маленькой, Годвин однажды приехал к ним на святки и ради забавы показал ей, как держать в руках кисточку. Она полюбила магию красок, их яркие цвета на плотной поверхности пергамента… И с тех пор начала рисовать.
   Ветер всколыхнул завиток волос на ее плече, когда она приступила к работе. Придерживая одной рукой белое полотно, тоненьким концом кисти, которую перед этим окунула в серую краску, она дорисовала доспехи рыцаря, используя технику гризайль. Выводить мелкие кольца кольчуги для сцены битвы рыцарей было утомительно, и ей не терпелось закончить их. Но она была довольна этим решительным изображением, композицией, передающей ярость битвы.
   Кристиан и Изабель стояли за ее спиной почти не дыша, на удивление тихо наблюдая, как она рисует. Орудуя кисточкой, сестра рассказывала, что этот рисунок, как и другие, стоявшие на полке, иллюстрирует французскую героическую поэму о сэре Гае из Уорика. Она прочла вслух отрывок из французского текста с пергаментного полотна. Дети раньше уже немного слышали об этих приключениях, потому что Эмлин часто читала им перед сном или в дождливую погоду.
   – Мне нравится то место, где сэр Гай сражается с драконом, – сказал Кристиан.
   – Тебе нравятся только драконы и мечи, и еще боевые кони, – презрительно прокомментировала Изабель.
   – Видите, теперь, когда закончила последний доспех, я могу начать раскрашивать, – сказала Эмлин. – Здесь два голубых цвета. Помогите мне выбрать. – Она вытащила восковые пробки из двух глиняных горшочков, и дети наклонились посмотреть на яркие краски.
   Синий ультрамарин, насыщенный и яркий, был сделан из лазурита и доставлен из Святой земли, а потому представлял большую ценность и был очень дорогим. У Эмлин его было совсем немного, поэтому она редко им пользовалась. Другой был более темным, индиго, сделанным из распространенного растения, вайды красильной. Оба сухих пигмента были перемешаны со взбитыми яичными белками. Для получения других цветов, особенно красного и зеленого, Эмлин научили смешивать разные ингредиенты: желтки яиц, мед, вино, пиво. Художники ее дяди, насколько ей было известно, добавляли в определенную красную краску даже ушную серу, чтобы получить яркость.
   Дети выбрали вайду, и она начала раскрашивать плащ и конское снаряжение. Кристиан и Изабель нависали у нее над плечом.
   – Гай сохранит этот манускрипт, – сказала Изабель.
   – Да уж, пусть постарается, – засмеялась Эмлин. – Я работала по ночам на протяжении полугода над этим подарком для него. – Она не прекращала работу над манускриптом, несмотря на задержание брата, чувствуя, что оставить ее – значит оставить надежду вернуть Гая.
   Семь месяцев назад она купила через дядю Годвина незаконченный манускрипт, который хотела завершить и подарить брату на Новый год. Годвин прислал стопку легких пергаментных листов и копию рассказа о Гае из Уорика, сделанную писцом в мастерской монастыря. На некоторых страницах имелись пустые места, и она украсила их. Законченный манускрипт будет отправлен назад Годвину, чтобы его скрепили, обернули кожей и украсили инкрустированным деревом, если она сможет себе это позволить.
   Закончив раскрашивать голубой плащ, Эмлин опустила кисть в горшочек с водой и взяла чистую, из кроличьей шерсти. Она выбрала емкость с алой краской, сделанной из железистой соли, разрешила Изабель вытащить из нее пробку и попросила Кристиана достать раковину моллюска, чтобы отлить туда немного новой краски.
   Послышался стук в дверь, и сразу же показалась голова Тибби.
   – Ах, миледи, – произнесла женщина с озабоченным видом.
   – Что такое, Тибби? – спросила Эмлин.
   – Сэр Уот желает видеть вас в большом зале. Он сейчас на парапете, и вы можете застать его там, если поторопитесь. Сюда едут всадники! – выпалила она.
   Эмлин охватила паника, когда она подумала о рыцаре в голубом плаще, которого встретила в лесу, и девушка быстро сбежала по изогнутой лестнице в холл. Открыв дверь, она помчалась по соединяющей платформе, похожей на деревянный мост и связывающей цитадель с высокой внешней стеной. Она поспешила к Уоту, но остановилась, чтобы посмотреть через парапет.
   Передвигаясь по дороге, ведущей к Эшборну, разноцветная переливающаяся масса вскоре приобрела отчетливый облик отряда вооруженных солдат.
   – Пресвятая Дева Мария! – Эмлин затаила дыхание и наклонилась вперед, держась за неровный камень.
   Сорок с лишним шлемов ритмично подпрыгивали вверх-вниз и сверкали на солнце. Впереди скакали двое мужчин, у которых за спинами развевались два флага. Один, на светлой лошади, был одет во все черное, его блестящие белые волосы не были защищены ни шлемом, ни капюшоном. Рядом с ним, на черном коне, высился рыцарь в голубой мантии и поблескивающих под ней стальных доспехах.
   У девушки все сжалось внутри, когда она увидела его.
   Приблизившись к обширному лугу у ворот замка, отряд проскакал галопом по траве, вздымая лошадиными копытами куски земли с обрывками цветов, и неуклонно проследовал в направлении Эшборна. На деревянном шесту, прикрепленном к седлу знаменоносца, развевались флаги: на верхнем был виден королевский крест, а на нижнем внезапный порыв ветра приоткрыл изображение зеленого сокола на белом фоне.
   Эмлин отошла от края парапета и прислонилась к грубому камню. С ее губ сорвался глухой стон, ей стало дурно.
   Ее стрела угодила в посланника короля.

Глава 3

   – Человек в черном? Да, я знаю его. О втором, в голубом, не могу с уверенностью сказать, – ответил Эмлин Уолтер де Лиддель. Они вдвоем стояли на стене и смотрели вниз на всадников. Именем короля знаменоносец потребовал открыть ворота и теперь ожидал ответа от стражника, который в свою очередь ждал, что скажут леди Эмлин или сенешаль.
   – Бертран де Хоквуд, граф Греймерский, прозванный Уайтхоком [3 - Whitehawk (англ.) – дословно «белый сокол». (Примеч. пер.)] из‑за своих белых волос, – продолжал Уот. – Влиятельный лорд, а также жестокий человек, как я слышал. У него в руках больше мелких баронов, чем ты можешь назвать, а кроме того – расположение короля Иоанна. А вон те двое – пара гнусных подхалимов.
   Эмлин прикоснулась к руке Уота и почувствовала холод потускневшей стальной кольчуги. Высокий и широкоплечий, с карими глазами на покрытом шрамами лице, этот седовласый муж надел нынче темно-красный плащ, отождествляющий его с человеком барона де Эшборна. Уот был ближайшим другом ее отца и сенешалем замка на протяжении двадцати лет. Сейчас он смотрел на Эмлин с отцовской терпимостью, она же украдкой поглядывала за стену.
   – Что лорду Уайтхоку могло понадобиться здесь, Уот? – спросила она.
   – Кажется, он принес послание от короля, миледи.
   – Что вы предлагаете? – Больше всего на свете ей хотелось, чтобы мужчина в голубом плаще умчался прочь.
   Уолтер резко вздохнул, на его лице с тяжелым подбородком появилось несколько задумчивых морщин.
   – Они не бросают нам вызов, а просят позволения войти. Я полагаю, мы разрешим войти только графу и тому, кто едет рядом с ним. Они оставят свое оружие возле ворот, а их люди смогут расположиться лагерем на поле, пока будет передаваться послание короля.
   Эмлин не без труда кивнула.
   – Я не стану приветствовать их во дворе замка, хоть это и моя обязанность. Но… я не могу. Я поручаю это вам, – произнесла она.
   Уот кивнул и выкрикнул приказ стражникам. Ворота взвизгнули, когда толстые веревки медленно подняли первый ряд железных решеток. Эмлин подобрала юбки и бросилась назад в цитадель.
   Тибби и близнецы стояли у окон в большом зале. Дети забрались на скамью под одним из них, огромным, состоявшим из трех арок, сверху витражным, а внизу – с деревянными ставнями. Кристиан громко возмущался по поводу того, что Изабель досталось лучшее место перед единственной открытой створкой.
   – Через цветное стекло плохо смотреть, но оно создает прелестные блики на полу, вон там, – заметила Тибби, показывая на янтарные и красные полоски на полу. – А теперь, Изабель, подвиньтесь, пока я сама вас не отодвинула. – Тибби обернулась, когда вошла Эмлин. – Вы примете их, миледи?
   – Да, – ответила Эмлин и направилась вдоль длинной комнаты к камину, при этом подол ее синей юбки шелестел по полу. Охотничий пес Каджиль лежал у камина, положив желтоватую голову на лапы, и тихо заскулил, когда она подошла ближе. Эмлин наклонилась и почесала ему голову, затем опустилась на резной стул с высокой спинкой, решив любезно встретить посланников.
   Тибби подошла ближе, ее круглое лицо вытянулось, на нем отражалось опасение, глаза покраснели.
   – Будем надеяться, что они принесут хорошие новости, и молиться о том, чтобы король не вздумал арестовать еще и вас.
   – Король Иоанн не ссорился со мной, Тибби. Что с меня взять – от матери мне досталось совсем немного. Все приданое, которое у меня было, перешло королю. – Эмлин вздохнула. – Вы же знаете, что я закончу в монастыре, как моя сестра Агнес.
   Тибби покачала головой.
   – Король коварен, моя девочка. Вы разве плохо усвоили этот урок? Ведь лорда Гая сейчас здесь нет…
   Эмлин молча сжала губы, понимая, что Тибби права. Королю нельзя перечить – нельзя ему и доверять. Она вздрогнула. Если эти посланники принесли весть о смерти Гая, то следующим бароном станет Кристиан.
   Она подавила желание схватить близнецов и спящего Гарри и убежать куда-нибудь. Уже так много потеряно, и еще столько можно потерять. Ее самый старший брат Ричард, двадцатилетний рыцарь, был убит в Пуату несколько лет назад, когда вместе с другими английскими рыцарями сражался за короля Иоанна. Около двух лет назад ее мама, будучи уже в не самом благоприятном для вынашивания ребенка возрасте, умерла вскоре после рождения Гарри. В конце прошлого лета отец подхватил малярию и тоже скончался. И наконец, осенью забрали Гая.
   Потрясения и боль потерь свалились на Эмлин свинцовыми гирями. Временами ей было трудно дышать, трудно рассуждать здраво под этой тяжкой ношей. И она поняла, к своему ужасу, что женщины не в силах влиять на решения мужчин. Вскоре она услышит следующий приказ короля, и от нее будут ожидать его выполнения или даже заставят подчиниться. Крепко сжав резные подлокотники кресла, она почувствовала легкое недомогание, ее сердце быстро стучало.
   – Эмлин! – позвала Изабель со своего места возле окна. Дети возбужденно прыгали на лавке. – Они идут!
   Отделанные железом сапоги стучали по внешней лестнице. Эмлин силилась придать своему голосу спокойствие, которого не чувствовала.
   – Тибби, отведите детей в их комнату и оставайтесь там с ними.
   Та кивнула, прогнала ребятню со скамьи и, как гусят, повела перед собой. Они шумно исчезли на потайной лестнице, расположенной за трубой камина.
   Резной узор стула был холодным и твердым под ее дрожащими пальцами. Глубокая тишина, густая, как туман, наполнила большой зал. Вскоре штора в дальнем конце комнаты раскрылась, и вместе с Уотом твердым уверенным шагом туда вошли двое мужчин.
   Медленно поднявшись со стула, Эмлин кротко скрестила перед собой дрожащие руки. Рыцарь в голубом плаще был высоким, он шел, слегка покачиваясь, чтобы не показывать хромоты. Эмлин с облегчением подумала, что, возможно, рана все же была незначительной, несмотря на кровь, которую она видела.
   Глаза рыцаря, строгие и холодные, как камень, сверлили ее лицо, пока он приближался. Она сразу же поняла, что он узнал в ней девчонку из леса. Надев маску холодной властной дворянки, она сделала шаг вперед.
   – Милорды, да благословит вас Господь, – произнесла она. – Я леди Эмлин де Эшборн, сестра барона. Добро пожаловать. – Уот остановился возле нее, его крепкое плечо было рядом.
   Уайтхок был лишь немного выше своего спутника, но массивнее, крупнее. Он со своей высоты поклонился Эмлин. Его глубоко посаженные глаза с крошечными черными зрачками были бледно-голубыми, а брови цвета слоновой кости сочетались с гладкими белоснежными волосами, спускающимися ниже плеч. Он взял ее руку своими пухлыми, как сосиски, пальцами.
   – Я граф Греймерский, Бертран де Хоквуд, миледи, – представился он. – Уайтхок. – Этот человек говорил громко глубоким басом. Он наклонил голову в сторону младшего мужчины, стоявшего возле него. – Мой сын, Николас де Хоквуд.
   Эта новость поразила ее. Святые Небеса. Она выпустила стрелу не только в посланника короля, но еще и в сына графа. Если эти люди обладают хоть каким-то влиянием, судьба Гая в явной опасности.
   Сердитое выражение на лице рыцаря смягчилось и стало более задумчивым. Он осторожно согнул раненую ногу и перенес вес тела на правую, серый блеск его глаз пронизывал, как сталь.
   – Приветствую вас, миледи, – сказал он. – Я барон Хоксмурский. Мы привезли послание от короля Иоанна. Но сначала мы хотели бы немного передохнуть.
   Эмлин поняла, что Уайтхок не полностью представил своего сына, пропустив его титул. Пресвятая Дева Мария. Полноправный барон.
   – Милорд, – пропищала она, у нее сжалось горло. Подойдя к шкафу, девушка вытащила стеклянный кувшин и два серебряных кубка на ножках. Она поставила кубки на дубовый стол у камина, налила хорошего французского вина, красного, как рубин, и протянула, бормоча благословение.
   Пока граф и его сын пили, Эмлин нервно сжимала руки. Николас де Хоквуд снял капюшон, под которым прятались темные непослушные волосы, и провел рукой по темно-серой щетине, невозмутимо и оценивающе наблюдая за ней. Ее шея покрылась красными пятнами.
   Граф стоял у открытого окна, тихо беседуя с Уотом. Его белые волосы переливались в лучах заходящего солнца, а под черным плащом мерцали темные доспехи. Он все еще был привлекателен: крепкое телосложение, мускулы, сила. Он выглядел словно какой-то мифический король, не то эльфийский, не то человеческий.
   Эмлин подошла к нему.
   – Милорд, я выслушаю послание, но позвольте мне угостить вас. Мы уже поужинали, поскольку не ждали гостей. – У нее заурчало в животе, ведь она с утра ничего не ела. – Ужин будет простым, но вкусным. Вашим людям также отправят еды. – Она была рада отвлечься на полагающиеся в таких случаях хлопоты, связанные со встречей гостей: еда, напитки и обмен любезностями – все это традиционно предшествовало деловым вопросам. За исключением чрезвычайных ситуаций.
   – Спасибо, леди, – сказал граф, затем спросил Уота о месте для лошади в конюшне.
   – Леди Эмлин, – Николас де Хоквуд подозвал ее кивком головы. Эмлин повернулась и увидела, что он оперся о стол и ласкает за ухом Каджиля. Возмущенно сдвинув брови, она удивилась, почему пес, который никогда не оставлял теплого места у камина ради кого бы то ни было, кроме членов семьи, подошел к барону. Она тоже подошла к нему, боясь этой встречи.
   Хоквуд наклонился к ней. От него пахло деревом, металлом, кожей и потом. Но это был приятный мужской запах, и ей невольно захотелось стать рядом.
   – Когда будете распоряжаться касательно ужина, миледи, – прошептал он, – знайте, что мой отец не ест мяса.
   – Но ведь Пасха уже прошла, Великий пост закончился, – озадаченно произнесла она.
   – К сожалению, он никогда не ест мясо животных.
   – Совсем? Как может человек прожить без мяса? – Не сумев скрыть своего удивления, она посмотрела через плечо. Уайтхок вовсе не был похож на нуждающегося в чем-либо человека.
   – Он ест только рыбу, – ответил Хоквуд.
   – Почему же? – Она засомневалась, подумав тут же, что ей следует извиниться за такой личный вопрос.
   – Епитимья, – пожав плечами, ответил он.
   Какого рода грех совершил граф, чтобы дать такой обет?
   – Священник наложил такую епитимью?
   – Он сам наложил ее на себя, очень давно. – Молодой человек повернул голову, и луч заходящего солнца коснулся его лица, наполнив глаза неожиданной серо-зеленой ясностью. Длинные черные ресницы скрыли этот мимолетный проблеск. Его скулы, усеянные короткой темной щетиной, залились розовым румянцем над строгим подбородком и красивой формы губами. – Это адекватное наказание, – добавил он.
   Чувствуя, что ей не стоит больше ни о чем спрашивать, хотя она сгорала от любопытства, Эмлин крепко сжала губы. Барон оперся о стол, давая отдых раненой ноге, его длинные пальцы лениво чесали голову пса. На морде Каджиля было выражение полнейшего удовлетворения.
   – Может, мне послать за кем-то, кто бы позаботился о вас, сэр?
   Он посмотрел на нее.
   – Прошу прощения?
   – Хотите, чтобы кто-то позаботился о… ваших нуждах, милорд?
   – Я соглашусь на горячую ванну позднее этим вечером, миледи.
   Она кивнула.
   – Служанка приготовит вам ванну в комнате.
   Он наклонился ближе.
   – Я бы предпочел, чтобы вы сопроводили меня, миледи. – Его низкий голос, казалось, отдавался в ее груди.
   Она изумленно посмотрела на него, и он немного приподнял одну бровь.
   – Милорд, – решительно произнесла она, – я буду рада предложить вам традиционное мытье ног и могу снять с вас доспехи. Если вам потребуется помощь, сквайр Дженкин может оказать ее вам. Я приведу опытного лекаря…
   Он тихо перебил ее.
   – Миледи, будет лучше, если вы придете ко мне одна. Только один человек знает о моей… э… неприятности. Поскольку я не могу позвать рыцаря с поля, который позаботился бы о ванне для меня, а вы по традиции имеете право присутствовать, то сделайте это.
   Эмлин кивнула, ощущая, как на нее снова накатывает прежнее чувство вины. Подозвав кивком Дженкина, ожидавшего в конце комнаты, она приказала позже приготовить ванну и распорядилась передать повару инструкции относительно ужина: чтобы в меню были добавлены блюда из рыбы и яиц для графа. Она знала, что еду принесут быстро и та будет наилучшего качества, несмотря на недостаток продуктов, и это вызывало у девушки чувство гордости.
   Дженкин почти выбежал из комнаты и слетел вниз по лестнице, зовя экономку.
   – Ваш слуга, кажется, недостаточно вышколен, – заметил Уайтхок.
   – Он не слуга, а сквайр, – ответила Эмлин. – Он воспитывался моим отцом, а потом состоял при моем брате Гае. Он молод и полон рвения.
   – Его следует выпороть за то, что вышел из зала в такой неподобающей манере.
   – Мы никогда не били здесь ни слуг, ни сквайров, – резко возразила Эмлин.
   – Милорд, если позволите вмешаться, – мягко произнес Уот, – парню едва исполнилось двенадцать, он сын кузена лорда Перси. Леди Эмлин не разрешает бить слуг, и все же они послушны ей.
   – Это их прельщает, без сомнения. Я слышал о замках, в которых дисциплина и побои не приветствуются, и тем не менее слуги там ведут себя восхитительно, – протяжно произнес барон. Эмлин взглянула на него.
   – Я не потерплю таких манер, никогда, – прорычал Уайтхок. – Лучше всего, если лорд управляет тяжелым кулаком, а леди требует в хозяйстве строжайшей дисциплины.
   – А вот и слуги, без всяких возражений, – заметил его сын. Он указал в сторону дверного проема, откуда вышли Дженкин и трое слуг с тарелками и большими блюдами. Кивнув Эмлин, он улыбнулся. – Красота и грация победили кнут.
   Не понимая причин его насмешливого тона, Эмлин отошла распорядиться, чтобы большие блюда поставили на прилегающий стол, и сделала шаг назад, пока служанка расстилала на большом столе белую льняную скатерть и раскладывала серебряные солонки и ложки. На стол поставили простые квадратные подносы с хлебом и деревянные блюда с яблоками и сыром.
   Дженкин подошел, чтобы подать ужин, остальные слуги вышли из комнаты, неловко кланяясь Уайтхоку, так как не привыкли к такому пиетету; но старались они изо всех сил. Когда гости сели и ополоснули руки в розовой воде, Уот извинился, сказав, что пойдет посмотреть, всего ли хватает людям Уайтхока. Эмлин отказалась садиться и ожидала поблизости.
   – Рыба свежая? – спросил Уайтхок.
   – Конечно, милорд, ее поймали в нашем собственном пруду, – ответила она.
   Уайтхок кивнул и взял кусок пирога с форелью, в то время как его сыну было подано аппетитное мясо и овощное рагу. Когда Дженкин предложил жареный лук и запеченные яблоки, Уайтхок, энергично пережевывая угощение, жестом выказал свое согласие.
   – Я с сожалением узнал о смерти вашего отца, леди Эмлин, – сказал он, энергично посыпая солью свою еду. Он накалывал ножом лук, морковку и куски хлеба с подноса, игнорируя ложку. – Его смерть, а также заключение вашего брата оставили Эшборн в шатком состоянии. Без великодушной протекции короля вас будет притеснять то один жадный барон, то другой.
   – Король Иоанн не предоставил нам никакой протекции, милорд, – озадаченно произнесла девушка.
   – Его очень интересует Эшборн. – Уайтхок посмотрел на сына.
   Хоквуд сделал знак, что он закончил, хотя съел совсем немного, и Дженкин убрал поднос.
   – Мы с отцом на протяжении нескольких недель бывали в суде, – сказал он. – Это там мы услышали о смерти вашего отца и аресте вашего брата Гая. Многие недоумевали, кто же вступит во владение этим участком земли.
   – Вступит во владение этим участком! – Эмлин выпрямилась от возмущения. – Мой брат – полноправный барон Эшборнский. Он оплатил налоги на наследство, но король арестовал его, потому что плата неожиданно оказалась выше, чем уже было внесено. Доходы Эшборна исчерпаны налогами, пошлинами и штрафами, а король еще требует плату за весенних ягнят и шерсть. Но мы отправим королю последнее, что у нас есть, лишь бы освободить моего брата. Это отвратительный взнос – выкуп, по правде говоря, но он будет выплачен. Никто не отберет у нас эту землю, милорд.
   – Но ваш брат молод, – сказал Уайтхок. – А молодой барон – это зачастую совсем не барон. К тому же король подозревает вашего брата в предательстве.
   – Предательство?! – воскликнула она. – Я не слышала о таком обвинении.
   – Он симпатизировал мятежным баронам, которые с прошлой осени требуют хартии вольностей, – спокойно сказал Уайтхок. – Известно, что он встречался с ними в Бери-Сент-Эдмендсе касательно хартии короля Генриха, на основании которой некоторые планируют создать новую хартию. Ваш брат не оплатил свой взнос и в прошлом году отказался заплатить щитовые деньги [4 - Денежный сбор, называемый также скутагий, в пользу короля, взимался с рыцарей средневековой Англии взамен службы в королевской армии. (Примеч. пер.)], когда он и другие бароны не согласились сражаться за короля Иоанна во Франции… – тут он бросил злобный взгляд на своего сына. – Королю осталось только решить, как поступить с наследством вашего брата, ведь собственность преступника переходит короне. – Наколо́в ножом сочное печеное яблоко, он отправил его себе в рот.
   – Я хочу узнать содержание королевского послания, – сквозь стиснутые зубы произнесла Эмлин. – Все ли в порядке с моим братом?
   – Пока что, леди Эмлин, – пробубнил Уайтхок, уничтожая остатки сочного коричневого яблока, – я благодарю вас за хороший ужин. – Он опустил пальцы в розовую воду, разбрызгал ее и вытер руки о скатерть. – Вскоре вы узнаете суть письма короля. Прошу меня простить. Мне нужно посоветоваться с моими людьми. – Он встал и кивнул, затем прошел через комнату – его тяжелые сапоги гневно стучали по полу.
   Эмлин ожидала, что барон тоже встанет из‑за стола, но он остался, задумчиво глядя в спину уходящего отца. Золотистый свет из камина играл на поверхностях его точеной щетинистой скулы и тонкого носа. Ей показалось, что он похож на раскрашенную в насыщенные цвета скульптуру погруженного в раздумья святого Михаила в доспехах – красивый и строгий. Картину смягчала каштановая масса волос, которые пушистой волной спускались вдоль щек к сильной шее.
   Он повернул голову и посмотрел на нее. Под темными бровями его глаза сияли, как пламя, отражающееся в серебряном бокале.
   – С вашего позволения, леди, – мягко произнес он, поднимаясь. Немного неуверенной походкой он вышел из комнаты и исчез за шторой в дверном проеме. У камина Каджиль на секунду поднял голову, тоскливо посмотрел вслед барону и снова лег.
   – Неблагодарный негодник, – догоняя барона, с любовью прошептала псу Эмлин.
   Небольшой холл освещался смолистыми факелами в железных канделябрах, расположенных высоко на стене. Она проскользнула через занавес, и в это мгновение барон обернулся и чуть не столкнулся с ней.
   – В этом послании что-то большее, нежели очередное требование денег, – настойчиво произнесла Эмлин. – Скажите мне. Я хочу услышать это сейчас.
   – Нет. – Он не отошел в сторону, она тоже.
   – Что с моим братом? Скажите мне, милорд.
   Расположив руки на поясе, он обвел взглядом холл. Свет факелов очерчивал его профиль.
   – Эта стена вдоль лестницы отлично разукрашена, миледи.
   Холл и лестничный пролет, называемый лестничной стеной, потому что он шел вдоль толстой и массивной внешней стены цитадели, образовывали широкую площадку с каменными ступенями, ведущими вниз к входной двери. Другой пролет извивающейся лестницы вел наверх к спальням.
   Стены вдоль лестницы были украшены. Плавные изогнутые фигуры были нарисованы на покрытом штукатуркой камне, насыщенные цвета блестели в свете фонаря. Расположенные по обеим сторонам от входа в большой зал, два рыцаря в доспехах смотрели друг на друга, сидя на покрытых красной попоной конях. У подножия широкой лестницы архангелы в белых нарядах парили над красно-синим узором в виде алмазов.
   – Прекрасно выполненные рисунки, – сказал он. – Это работа какого-то местного художника?
   Эмлин не сразу нашлась, что ответить, так как обдумывала в это время, в чем могло заключаться послание короля. Барон снова задал свой вопрос. Она нахмурила брови. Некоторые рисунки были ее собственными, нарисованными год назад под руководством дяди Годвина, вскоре после ее возвращения из монастыря. Зимняя непогода продлила один из редких визитов Годвина в семью брата, и тогда он украсил холл – рыцари были подарком отцу Эмлин, а ангелы были нарисованы в честь ее матери.
   Гордясь способностями дяди, Эмлин очень сомневалась в ценности собственного вклада, который состоял в украшении фризов, прорисовке рук, ног и ниспадающих нарядов архангелов. Более привыкшая рисовать крошечные картинки на манускриптах, той зимой она неплохо научилась создавать масштабные изображения на стене.
   – Их нарисовал мой дядя Годвин из Уистонберийского аббатства, – наконец ответила она. Ей гораздо больше хотелось обсудить документ короля. – Он монах, живет в Йорке, учился на художника; расписывает стены парижских церквей, иногда дворцов. Деньги идут его ордену, поэтому ему разрешается время от времени покидать аббатство. В Уистонбери он возглавляет отличную мастерскую для переписи рукописей.
   – Он прекрасно владеет цветом и формой. Я знаю это аббатство. Оно находится недалеко от замка Хоксмур, моего дома, – заметил он. – Возможно, я приобрету какой-нибудь манускрипт оттуда. – Он повернулся и начал изучать при свете мерцающего факела тот участок, где был нарисован поединок двух рыцарей; его кольчуга скрипела в такт движениям. – Я бы хотел рассмотреть это более детально утром до нашего отъезда, – сказал он.
   Эмлин неожиданно почувствовала озноб, но не в теле, а скорее, в душе – мрачное предчувствие, словно он намекал, что она уедет с ним. Девушка отогнала эту мысль. Естественно, он говорил о своем отъезде с отцом и войском.
   Он опустил на нее глаза, находясь неподобающе близко в этом тесном пространстве. Эмлин почувствовала легкий аромат вина и корицы, когда его теплое дыхание нежно коснулось ее волос. Она сделала шаг в сторону, он тоже, но его рука тесно прижималась к ее плечу, пока они стояли бок о бок, рассматривая фриз.
   – Возможно, я даже попрошу, чтобы ваш дядя приехал в Хоксмур, – задумчиво произнес он.
   Она мельком взглянула на него. Тонкие линии его лица, темный лоск волос и блеск глаз отражали теплый свет, придавая ему такую поразительную красоту, что на секунду Эмлин стало трудно сконцентрироваться на разговоре. Глубокая задумчивость читалась не только в его суровых глазах, угрюмой элегантности и скрытной манере поведения. Каждое слово, каждое действие, казалось, имели подводное течение, как река, тихая, неизведанная, могучая.
   Она не знала, чего от него ожидать. Он казался мрачным, не очень любил шутить, к тому же она думала, что он будет бранить ее за то, что произошло в лесу. В конце концов, она проделала ему дыру в ноге всего несколько часов назад. Его нынешнее благоразумие сбивало ее с толку.
   Либо его молчание свидетельствовало о каком-то внутреннем рыцарском кодексе, либо он планировал какую-нибудь отвратительную месть. Угроза нависла над ней дамокловым мечом, раз уж он и его отец приехали в Эшборн. Пусть они откроют послание короля, молилась она, и скорее уедут.
   – …церковного характера?
   Эмлин посмотрела на гостя широко открытыми глазами. Что он спросил? Она не слушала и теперь старалась проследить за ходом его мыслей. До этого он упоминал Хоксмур.
   Он наклонился ближе и громко сказал:
   – Вы кажетесь расстроенной, миледи. Позвольте, я повторю. – Он отчетливо произносил каждое слово, словно она была глухой: – В Хоксмуре есть новая часовня. Может быть, ваш дядя согласится нарисовать там рисунки церковного характера?
   – Вы должны попросить об этом его настоятеля, аббата, – поджав губы, ответила она, смущенная своей невнимательностью. Она надеялась, что у него заболит нога, ведь он уже так долго стоит возле нее.
   – Значит, я так и сделаю.
   – Расскажите мне, о чем говорится в документе короля. Скажите, что вам известно о моем брате Гае.
   – Нет, – ответил он.
   – Зачем вы взяли с собой столько людей? – спросила она. – Вам нужен вооруженный отряд против девушки и троих детей?
   – Трое детей? – озадаченно переспросил он.
   – У меня двое младших братьев и сестра, – ответила она. – Один из них совсем младенец. Вы бы не пострадали от нас, сир, если бы решили взять наш дом силой.
   – Никто не упоминал о младенце. – Хоквуд нахмурился и о чем-то задумался. – И мы не собирались применять здесь силу. – Коснувшись обеими руками ее головы, он удерживал ее у стены. Доспехи на его руках заслонили свет, а в его дыхании чувствовался запах пряностей, лука и корицы… Он возвышался над ней. – У меня уже были небольшие неприятности из‑за вас сегодня, юная леди, – мягко напомнил он ей. – Я не желаю еще больше. Перестаньте расспрашивать и примите неизбежное.
   Эмлин чувствовала, как ее сверлят его глаза, она отчетливо осознавала его силу и мужественность. На долю секунды ей показалось, что он собирается наклонить голову и поцеловать ее. Девушка прижалась затылком к стене и крепко сжала рот, пристально вглядываясь в его нижнюю губу, полную, мягкую, и ровные белые зубы за ней.
   – Я не имею отношения к документам короля, – сказал он. – Видит Бог, если бы спросили моего мнения, в них все было бы по-другому.
   – Скажите мне хоть что-нибудь о моем брате, сир, – попросила Эмлин.
   Он посмотрел на нее долгим взглядом.
   – Ваш брат жив и здоров, из того немногого, что я слышал о нем, – наконец ответил Николас. Опустив руки, он сделал шаг назад. – А теперь покажите, где моя комната, миледи. Я хотел бы отдохнуть, пока не вернется мой отец.
   – Та маленькая дверь в дальнем конце ведет наверх в галерею, где вы увидите свою комнату, – ответила она. Хоквуд быстро кивнул, повернулся и ушел.
   Эмлин вдруг стало холодно, она сняла с вешалки на стене зеленый плащ, накинула его на плечи и возвратилась в опустевший зал. Она подошла к камину и села на корточки возле Каджиля, который обнюхал ее руку и положил морду на ее колено. Она гладила его шею, задумчиво глядя на языки пламени.

Глава 4

   Зычный надменный голос Уайтхока был подобен раскатам грома. Эмлин сидела у камина скрестив руки и слушала формальные вступительные слова в документе короля. У нее пересохло во рту от напряжения.
   Неподалеку, в свете огромного камина возвышался, облокотившись о дубовый стол, Николас де Хоквуд. Уот, суровый опекун, стоял рядом с Эмлин.
   – Да будет вам известно и приведено в исполнение соответствующим образом, – читал Уайтхок, – что вся собственность, принадлежащая барону Эшборну, переходит королю. Гай де Эшборн остается в тюрьме из‑за долга казне в размере пяти тысяч марок.
   – Пять тысяч! – с негодованием воскликнула Эмлин. – На Рождество было две тысячи марок!
   Уайтхок бросил на нее пронизывающий взгляд и продолжил:
   – Младшие наследники Роджера де Эшборна отдаются под опеку Николаса де Хоквуда, пока долг не будет выплачен полностью.
   Эмлин от возмущения рот раскрыла. Король заберет детей. Она не ожидала этого. Ногти впились в ее ладонь, когда она посмотрела на барона, чье лицо пряталось в тени, и его выражение невозможно было прочесть. Он казался холодным и невозмутимым – такому человеку вряд ли можно доверить детей. Ее братья и сестра слишком малы! Кристиан еще совсем юн, чтобы воспитываться в доме рыцаря, Изабель робка, как кролик, а Гарри едва научился ходить. Пресвятая Дева Мария, молилась Эмлин, помоги мне вынести это.
   Она знала, что король отбирает детей якобы для опекунства, но на самом деле в качестве залога. О некоторых из них больше никогда не слышали. Пару лет назад несколько маленьких мальчиков, принцев Уэльских, стали политическими заложниками. Они были повешены. Распрямив пальцы и глубоко вздохнув, Эмлин заставила себя сосредоточиться.
   – Продолжайте, милорд, – сказала она.
   Уайтхок наклонил голову и протянул документ сыну. Николас де Хоквуд вкратце объяснил, что замок Эшборн подарен Уайтхоку ради блага самого поместья.
   – К тому же Эшборн должен добросовестно передать монарху тридцать волов и двадцать мужчин.
   Эмлин слушала в оцепенении. Она сомневалась, что в Эшборне сейчас наберется двадцать стражников, а все волы находились в работе у ее крепостных.
   – Леди Эмлин, – произнес барон, – король объявляет о вашей помолвке с лордом Уайтхоком.
   Она резко подняла опущенные глаза и встретилась с твердым взглядом Николаса де Хоквуда. При свете огня тонкие пряди ее волос блестели на фоне побледневшего лица.
   Она изо всех сил пыталась сдержать подступающие слезы. У нее сжалось горло и участилось дыхание. Думай, убеждала она себя, сейчас не время для рыданий, нужно мыслить ясно. Даже если бы предвидела такой приговор, что она могла сделать против него?
   Король Иоанн прибег к жестоким мерам, желая показать беспомощность барона. Посредством этого текста на пергаменте он разорвал на части ее семью, как зверь разрывает свою жертву. Гай останется в тюрьме, возможно, умрет там, его дом и земли уже подарены другому; дети могут никогда не вернуться к ней; и ее заставят выйти замуж, без ее согласия, за старика с жестокой репутацией.
   Чудовищная враждебность короля нависла над ней, как сильная гроза, готовясь погубить последнее, что у нее осталось. Она слегка покачнулась и ощутила, как Уот украдкой успокаивающе пожал ей плечо.
   Закрыв глаза и замедлив дыхание, она почувствовала, что ее обволакивает холодный туман. Еще один выдох, и еще, и она смогла с гордостью поднять голову и посмотреть на Хоквуда. Он не сводил с нее сурового взгляда.
   – Неужели король может сделать это? – глухим тоном спросила она его. Мужчина медленно кивнул. Эмлин заставила себя отвести от него взгляд. Она повернулась к Уоту. – Честно говоря, спорить здесь бессмысленно. Я не понимаю действий короля. А что же с Гаем?
   Уот с отвращением фыркнул.
   – Король Иоанн делает то, что ему нравится, миледи. Очевидно, он понял, что спорить здесь не будут, и установил такую огромную цену. Его казна, должно быть, снова пуста, и его гнев увеличился из‑за мятежных действий такого большого количества дворян, просящих его принять хартию вольностей. Держу пари, других он ужалил не слабее.
   – Если вашего брата обвиняют в предательстве, король имеет право наказать его. Спорить недостойно, миледи, – сказал Уайтхок. Эмлин не могла заставить себя посмотреть в его тусклые ледяные глаза.
   – Естественно, король Иоанн знает, что женщины, дети и предметы мебели не окажут ему сопротивления, – с горечью заметил Уот.
   На невысокой лавке возле ее стула стояла шахматная доска, игра была прервана. Эмлин протянула тонкий палец и прикоснулась к гипсовой фигуре, ее брови были сведены.
   – Женщины подобны пешкам в игре, которую мужчины ведут на территории всей Англии, – пробормотала она. – Не королевы – пешки, которых передвигают туда-сюда, а с ними – куски земли.
   Она подняла голову. У нее снова появилось необъяснимое желание посмотреть в решительные спокойные глаза барона.
   – Вы не можете отказаться выйти замуж – таков приказ короля, леди Эмлин, – невозмутимо произнес он. – И не можете взять с собой детей, поскольку они официально лишены вашей опеки. – Эмлин, слушая его низкий спокойный голос, мимолетно спросила себя, сочувствует ли он хоть немного ее затруднительному положению.
   – Для замужества требуется мое согласие, – ответила она.
   – В согласии нет необходимости, – резко возразил Хоквуд. Может, раньше она и чувствовала в его тоне нечто, но сейчас все исчезло. Ощущая себя такой одинокой, несмотря на присутствие Уота, охваченная неожиданной усталостью, девушка слегка оперлась на спинку стула.
   – Лучше сложите свои вещи, миледи, и вещи детей, – грубо сказал Уайтхок. – Завтра мы уезжаем. – Затем добавил, обращаясь к Николасу: – Я проверю расположение войска, прежде чем пойти спать. Если остаешься ночевать в замке, смотри не сделай меня рогоносцем. – Резко повернувшись, он быстрым шагом вышел из комнаты.
   Сквозь туман обуревающих ее чувств Эмлин все же услышала горечь недоверия в словах Уайтхока, обращенных к его сыну. Она думала, тот оскорбится, но Николас де Хоквуд оставался спокоен.
   Эмлин подняла шахматную фигуру и повертела ее в ладони. Гипс был гладким и прохладным, в отличие от огня, начинавшего полыхать внутри нее. Она была взбешена несправедливыми действиями короля, и грубое замечание Уайтхока, обращенное к сыну, воспринималось, как направленный в ее сторону физический удар.
   Воспитание заставляло ее принять все это как свою женскую долю. Но годы строгой церковной дисциплины, целью которых было усмирение неподобающих женщине черт характера, неожиданно начали противоречить духу свободы, который ощущался ею с детства, проведенного под нежной опекой родителей. Природный задор и решительная энергия юных лет, давно затушенные и подавленные, сейчас вспыхнули рыжим пламенем, пока Эмлин праздно вертела в руке шахматную фигуру.
   Она была ужасно зла и понимала, что не сможет так легко уступить требованиям короля. Не зная до конца, что именно ей следует делать, сейчас она, по крайней мере, увидела направление: резкий, спонтанный и обязательный отпор. Как бы тщетно это ни было – протестовать против королевского приказа – дух сопротивления рос внутри нее и требовал выражения.
   Она встала, плащ соскользнул с ее плеч и упал на пол незамеченно. Ее тоненькая фигурка вырисовывалась на фоне огня, а волосы ослепительным ореолом ниспадали до бедер. Расправив плечи и выпрямив спину, она подняла голову и посмотрела в упор на Николаса де Хоквуда.
   – От всех подданных ожидают почтения по отношению к их королю, – сказала она. – Но я не давала согласия на это обручение. Такие браки незаконны с точки зрения Бога и церкви.
   – Церковь продолжает дискутировать на эту тему. Однако это не имеет значения для моего отца, – ответил Хоквуд, и их глаза встретились.
   – И вы, сир, стали опекуном детей помимо моей воли, помимо воли их родного, Богом данного опекуна. – Она задыхалась от гнева, который силился вырваться наружу. – Если есть способ остановить эти нападки на мою семью, будьте уверены, я найду его.
   Гипсовая фигурка была крепко зажата в ее кулачке. Она со злостью, не целясь, швырнула ее в стену. Пролетев прямо возле головы Николаса, та разбилась о каминную трубу. Эмлин повернулась и как можно быстрее вышла из зала.
   Хоквуд отыскал осколок пешки и взвесил его в руке. Затем он бросил его Уоту, и тот ловко поймал кусок гипса.
   – Кажется, даже маленькая пешка может неплохо ударить по мужскому черепу, – двусмысленно произнес Николас. Удивленный, Уот кивнул в знак согласия.
   Хоквуд повернулся, чтобы налить себе вина.
   – По правде говоря, сэр Уолтер, – сказал он, – леди Эмлин, несомненно, красавица. В этом мой отец выиграл. – Он сделал несколько глотков вина и на секунду скривил губы. – Но у нее резкий характер. Поначалу, признаюсь, я подумал, что она глупышка. Было бы лучше, если б она такой и была, потому что думающая жена часто опасная штучка. – Он сделал еще глоток. – По крайней мере, так считает мой отец.

   Тяжелая дубовая дверь хлопнула о каменный косяк с такой силой, что могла бы разбудить даже мертвого. Эмлин долго и громко ругалась, расхаживая по своей маленькой спальне, и две толстые свечи мерцали, когда она проходила мимо. Она нервно шагала взад-вперед, останавливаясь, чтобы прервать произносимую на одном дыхании тираду ударом по остову кровати, двери или каменной стене.
   Услышав тихий стук, Эмлин резко открыла дверь, и Тибби чуть не ввалилась в комнату.
   – Сэр Уолтер сам пришел, когда я укладывала малюток в кровать, – сказала Тибби.
   – Он рассказал вам о послании короля?
   – Да, рассказал. – Тибби подошла к деревянному сундуку и, тяжело вздохнув, стала на колени, расправив свои юбки вокруг пышного тела. Она открыла крышку и начала перебирать содержимое.
   – Ваши вещи как всегда в беспорядке, – прокомментировала она, – а вам нужна хорошая одежда для свадьбы. – Она вытащила розовато-лиловое платье с помятыми складками. – Это подойдет, если развесить его возле камина.
   – Я не собираюсь наряжаться, чтобы доставить удовольствие этому демону, – бросила Эмлин и угрюмо плюхнулась на кровать.
   – Да, моя девочка, не так уж и важно, что на вас надето, – уступила Тибби мягким тоном. – Но эти мужчины собираются увезти вас завтра. Я упакую все, что смогу, для поездки. – Она взглянула на опущенное лицо Эмлин. – Ах, Пресвятая Дева Мария, у меня сердце разрывается, как подумаю о вас с этим незнакомцем, и ничего нельзя предпринять в вашу защиту. Но такова жизнь. Мы должны взять от нее то, что сможем.
   Эмлин ничего не ответила. Тибби продолжала болтать, не обращая внимания на тишину.
   – Клянусь, те годы, проведенные в монастыре, не научили вас держать вещи в порядке. – Она быстро подняла глаза. – Однако вы будете хорошей графиней, такой же хорошей леди, как ваша мама и сестра Агнес, ставшая настоятельницей в аббатстве Розбери.
   Эмлин устало провела рукой по волосам, убирая их с лица.
   – Когда-то я благодарила Деву Марию, что выбор Агнес освободил меня из стен монастыря. Лучше бы я осталась там, – мрачно добавила она.
   – Ах, ваш отец знал, что вы не созданы для созерцательного существования, и забрал вас оттуда.
   Эмлин угрюмо кивнула.
   – Я могла долгими часами сидеть за письменным столом, работая над моими картинами, но не могла столько же времени простоять на коленях в молитве, как это делают Агнес и ее монахини.
   – Лорд Роджер вызвал вас назад еще и ради малышей, чтобы вы заняли здесь место вашей матушки. – Тибби отклонилась назад и посмотрела на Эмлин своими ясными глазами. – У них не могло бы быть более любящей матери. Это жестоко – лишать их вашей опеки. Может быть, когда вы выйдете замуж, их можно будет отправить в ваш новый дом… Хотя этот Уайтхок кажется угрюмым старым козлом. Ваш отец позаботился бы о том, чтоб его девочка вышла замуж за хорошего достойного человека. Не такого, как этот.
   Продолжая говорить, Тибби поднялась и начала разглаживать и аккуратно складывать каждый наряд; она разделила вещи на шерстяные и шелковые и разложила по разным стопкам: длинные платья с узкими рукавами, мягкие свободные сорочки и аккуратно сложенные чулки. Снова опустив свою полную руку в сундук, она вытащила шелковую вуаль.
   – Я не буду спать всю ночь, упаковывая ваши вещи в сундук. Эти мужланы так глупы. Как можно сделать все это за одну ночь? У вас должно быть постельное белье, и мебель, и один Господь знает, сколько вещей понадобится детям… – Тибби быстро подавила рыдание, прикрыв рот рукой.
   Эмлин устало поднесла руку ко лбу. Ее волосы запутались, блестя при свете свечи.
   – Ох, Тибби. Во имя всех святых, происходящее сводит меня с ума. Гай, замок, дети… все потеряно… – Она резко втянула щеки, также борясь со слезами. – И я выхожу замуж за старика.
   Тибби медленно покачала головой.
   – Все это сделано ради денег. Наш король не лучше карманника с черным сердцем, да простит меня Господь, – сказала женщина, закатив глаза. – Но послушайте внимательно. Многие девушки выходили замуж за старших мужчин, и довольно счастливо. – Она произнесла это так уверенно, что Эмлин с подозрением уставилась на нее. – Говорят, что Уильям Маршал и его жена счастливы в браке.
   – Уайтхок такой холодный, с этими белыми волосами и бледной кожей… У него глаза мертвеца, – пробурчала Эмлин.
   – Никогда так не говорите! – воскликнула Тибби, перекрестившись. – Вы же знаете… – Она резко замолчала, широко раскрыв глаза.
   – Что такое? – спросила Эмлин. Тибби быстро покачала головой. – Скажите мне, что вам известно!
   – Ох, миледи. Говорят, что лорд Уайтхок совершил дурной поступок много лет назад и теперь должен искупить его, иначе его душа будет навсегда отправлена в ад.
   – Что за дурной поступок? – спросила Эмлин. – Кто говорит?
   – Мне рассказал дворецкий, да и Уот упоминал, что граф не ест мяса из‑за епитимьи…
   – Это я знаю. Но почему?
   – И он нашел монастырь, где молятся о ее душе…
   – Чьей душе?! – воскликнула Эмлин, подавшись вперед.
   – Говорят, граф убил свою первую жену. Мать барона. – Тибби посмотрела на нее широко открытыми тревожными глазами.
   – О Господи! – Эмлин уронила голову на грудь. – Сердцем чувствую, что в этом есть доля правды. Граф и его сын ненавидят друг друга лютой ненавистью. Я не хочу становиться частью такой подлой семьи, Тибби. Как я могу расторгнуть эту помолвку? И детям я нужна, Тибби, они не могут уехать с этим… бароном! – Эмлин резко встала и начала расхаживать по комнате, но не возбужденно, а задумчиво.
   – Вы должны подчиниться приказу короля, миледи. Для ваших братьев и сестер будет лучше, если вы подчинитесь. Со всеми его епитимьями и молитвами, граф наверняка выкупит свою душу.
   – Никто не может помочь мне в этом, только я сама, – задумчиво произнесла Эмлин. – Должен быть какой-нибудь способ расторгнуть помолвку.
   – Эмлин, послушайте меня. Подчинитесь церкви и королю. Такова ваша женская судьба. Вам и правда пришлось столкнуться со многими бедами в последнее время, – ласково сказала Тибби. – Может быть, Уайтхоку нужно ваше добродушие. То, что он совершил, случилось давным‑давно. И я надеюсь, что вы будете в разлуке с малышами совсем недолго.
   Эмлин сверкнула сердитым взглядом, ее юбки отбрасывали причудливые тени, пока она ходила по периметру маленькой комнаты. Вдруг она остановилась и покосилась на Тибби.
   – Дети могут вернуться под мою опеку, если я выкраду их.
   – Осторожнее, вы можете пожалеть об этом, – пробормотала Тибби.
   – Мне все равно, чего ожидает Уайтхок от своей жены. Если я не найду способа, как избавиться от этого брака, я буду рисовать, или чертить, или учиться стрельбе из лука, что я всегда и делала, и ему это может нравиться или не нравиться, мне все равно. Возможно, если я разочарую его, он отправит меня в монастырь.
   – Это не самый лучший способ начинать семейную жизнь, но все же это лучше, чем ваша предыдущая мысль, – вздохнула Тибби, а потом закатила глаза.
   Их прервал резкий стук в дверь. Тибби отворила и впустила девочку-служанку.
   – Что случилось, Жанна? – спросила Эмлин.
   – Молодой барон, миледи. Он послал меня за вами, чтобы вы помогли ему с ванной.
   – Что?! – воскликнула Тибби. – Скажи его светлости, что леди Эмлин уже приготовилась ко сну. Чтобы леди помогала ему с ванной! Святые Небеса, я…
   Эмлин прервала тираду Тибби:
   – Жанна, передай барону, что я скоро приду. – Служанка не двинулась с места, приоткрыв от удивления рот. – Ты потеряла дар речи? Иди, – добавила Эмлин.
   Когда дверь закрылась, Тибби с укором посмотрела на девушку, уперев в бока сжатые в кулак руки.
   – Что вы делаете? Владелице замка ни к чему помогать рыцарю с ванной. Это старая традиция, ее уже никто сейчас не соблюдает. Если вы имеете в виду ополаскивание ног, то некоторые это делают, но вы должны оставаться здесь и передать ему свои извинения!
   – Я должна идти, Тибби. И я хотела бы попросить вас принести чистую ткань, которой можно перевязать рану, и настоять ромашку или еще что-нибудь для обработки раны, и принести это нам. Никому не говорите, что вы несете, спрячьте все под полотенцем. Умоляю, Тибби, сделайте это ради меня.
   Тибби вытаращила на нее глаза.
   – Сэр Уолтер сказал, что вы запустили шахматной фигурой в молодого лорда, но я не знала, что вы оставили его окровавленным возле камина.
   – Просто придите туда, Тиб. – Эмлин открыла дверь и вышла.

   В бывшей спальне родителей, где в детстве спали Эмлин с младшими детьми, было просторно и приятно даже ночью. Высокое окно с тремя арками, сейчас закрытое, доминировало в комнате. Пахучие зеленые камыши, переплетенные с целебными травами, образовывали толстый ковер, в камине ярко пылал огонь. В центре комнаты стояла огромная деревянная лохань, наполненная горячей водой, – из нее прозрачными завитками поднимался пар. В тени, возле широкой кровати стояла Жанна и складывала льняные полотенца.
   Николас де Хоквуд, стоявший возле камина, повернул голову, когда вошла Эмлин. Он бросил взгляд на служанку.
   – Этого достаточно, – сказал он. – Оставь нас.
   Эмлин вздохнула.
   – Спасибо, Жанна. Ты можешь идти.
   Когда девушка ушла, барон сбросил свое голубое сюрко [5 - Сюрко – длинный просторный плащ, по покрою напоминающий пончо. Часто украшался гербом владельца.]. Оно упало на пол.
   – Помогите мне с доспехами, миледи, – попросил он. Эмлин подошла ближе и потянулась, чтобы развязать кожаные ремни, соединяющие капюшон с оплечьем и кольчугой. Он стоял не двигаясь, она ощущала его дыхание на своей щеке и волосах. Ее руку царапала его щетина, поэтому он повернул подбородок в сторону, искоса поглядывая на нее.
   Эмлин помогла ему снять кольчугу с коротким рукавом, такую тяжелую, что девушка немного покачнулась, приняв ее. Мужчина вытянул руку, и они вместе подняли кольчугу на скамью. Затем он велел ей снять стеганый жилет, потом тугие кожаные сапоги, что она и сделала.
   – Перестаньте давать указания, милорд, – наконец сказала она. – Я прекрасно знаю, как снять с вас доспехи. У меня есть старший брат, и до прошлого лета был отец, обоим я время от времени помогала с этим.
   Не сказав ни слова, он сел на край кровати, расстегнул зажимы на бедре и снял доспех с правой ноги. Под ним была только белая материя и стеганые лоскуты на отдельных участках тела. Затем он начал стягивать громоздкие латы с другой ноги.
   – Дайте мне руку, они впиваются в мое тело, – сказал он. Эмлин стояла в нерешительности, затем отступила на шаг назад. – Подойдите сюда. Чего, черт возьми, вы так боитесь? Ведь из‑за вас же мне нужна эта чертова ванна, так что помогите мне снять это.
   Эмлин опустилась перед ним на колени и начала снимать стеганые гетры, сначала с правой ноги – они снялись легко, затем с левой. Его голые, покрытые темными волосами ноги были длинными и сильными, от него пахло металлом, кожей и потом.
   Когда она снимала гетры с левой ноги, под ними показалась пропитанная кровью ткань, прилипшая к коже. Она отвернулась, чтобы намочить в теплой воде из лохани чистое полотенце, потом размягчила покрытый коркой платок, которым была перевязана рана, и аккуратно сняла его.
   Увидев рану, Эмлин затаила дыхание. Это была ужасная дыра размером с ноготь большого пальца мужчины, зияющая и воспаленная по краям.
   – Ох! Выглядит очень болезненно, милорд, – выпалила она, и ее рука осторожно прикоснулась к его бедру.
   – Да, – выдавил он. – Потребуется несколько швов, чтобы она затянулась.
   Эмлин снова посмотрела на рану и прикусила губу. Без соответствующего вмешательства ткани не заживут как следует, и инфекция может распространиться по всему телу. Сегодня на ночь потребуется приложить сильнодействующую припарку из чеснока и лука. Она с благоговейным страхом восхищалась силой и выносливостью гостя, ведь он почти не хромал, и никто не заметил его раны.
   С детства приученная управлять домом, Эмлин знала кое-что о лечении травами. Она вылечила уже много мелких ран, справлялась с жаром и лихорадкой у членов семьи и слуг, присутствовала при родах, дежурила у кровати больных родителей… но никогда не зашивала человеческое тело.
   Она приложила к ране мокрое полотенце, и барон вздрогнул. Когда Эмлин закончила, он начал расшнуровывать белую льняную рубашку.
   – Знаю, было бы проще, если бы с ванной мне помогал мой человек, а вы только вымыли бы мне ноги. Но, – его голос звучал приглушенно, потому что он снимал рубашку через голову, – я приехал сюда прямо из королевского суда, не взяв с собой лакея. Никто не должен знать об этой ране. А поскольку вы нанесли ее, то вы и поможете мне сейчас.
   Сказав это, он встал, быстро расшнуровал белые шерстяные брэ [6 - Деталь мужского гардероба в Средние века, разновидность кальсон.] и слегка приспустил их. Эмлин затаила дыхание и отвернулась в замешательстве. Она отчетливо, пусть и мимолетно, увидела длинный сильный торс, темные волосы на его груди и ниже, на животе. А еще ниже, окаймленное черными завитками волос, располагалось его…
   Эмлин сильно покраснела. Она никогда не видела полностью голого мужчину, хотя и знала, что это было обычным явлением для многих женщин, даже незамужних – руководить процессом принятия ванны мужчинами-гостями, родственниками или больными. Мужчины не слишком стеснялись, как она слышала. И вот тому верное доказательство.
   Она услышала всплеск и глухой стук за спиной – это он шагнул в ванну и со стоном облегчения и боли опустился в горячую воду.
   Смущенная и уверенная, что это непристойно, вовсе не желая долго оставаться с ним наедине, Эмлин страстно молилась, чтобы как можно скорее пришла Тибби с необходимыми бинтами и травяными мазями. Секрет это был или нет, но Эмлин считала неправильным утаивать рану от Тибби, имевшей опыт в медицине. Ведь она могла бы зашить ее.
   Эмлин взяла со стола возле ванны полотенце, кувшин с маслом и травяное мыло, затем протянула мыло Николасу, стараясь не смотреть на него. Она почувствовала прикосновение его пальцев, когда он взял скользкий кусок, а потом услышала несколько всплесков, когда он нырнул в ванну с головой, чтобы помыть волосы.
   Откинувшись назад, мужчина приподнял колени и положил руки вдоль стенок просторной лохани. Эмлин мельком взглянула на него. Свет камина отбрасывал янтарные отблески на его лицо и сильные твердые плечи. Его глаза были, как серебристые камни, и мокрые блестящие волосы вились вокруг высокого лба. У него было такое же гладкое и чистое лицо, как у его отца. Блуждающий взгляд Эмлин приковало вдруг к его рту, мягкой нижней губе… Четкую линию подбородка нарушал небольшой шрам в форме полумесяца, он проступал розовым блестящим пятном сквозь темную щетину. Его грудь, выступающая над поверхностью воды, была покрыта темными мокрыми волосами.
   Для своего роста он был достаточно поджарым, но имел широкие сильные плечи и гладкие натянутые мускулы. Она знала, что даже груда доспехов и плащ не могут скрыть силы и грации его длинного высокого тела.
   Эмлин вдруг почувствовала себя глупо, из‑за того что уставилась на него, как голодный на щедро накрытый стол. Как безвольно, как неприлично с ее стороны поддаться, пусть даже на миг, этому визуальному искушению. Он вовсе не был щедро накрытым столом, напомнила она себе: его красота была классической, но суровой, и у него был неприятный характер.
   Если бы он обладал хорошими манерами, то с его привлекательностью был бы вполне приятным человеком. Но такие мужчины – внимательные к женским чувствам, порядочные и добрые – были редкостью. Большинство же, за исключением ее отца, существовало лишь в эпических рассказах, которые она любила слушать и читать у камина. Жестокие манеры этого мужчины, само его присутствие в ее доме сильно раздражало.
   Эмлин вздохнула и подняла полотенце. Однако, напомнила она себе, это из‑за нее он получил рану. Он не выдал ее во время беседы в зале. Его просьба о ванне была ничем по сравнению с тем, что он мог рассказать своему отцу.
   Барон смотрел на нее из-под полуопущенных век, и она вновь покраснела.
   – Может, мне послать за кем-то, чтобы вас побрили, милорд?
   Он покачал головой, намыливая голову.
   – Нет, не сегодня. И хотя это было бы очень приятно, я даже не попрошу вас потереть мне спину, – сказал он. Прижав к голове мокрую тряпку, он закрыл глаза, пока пенная вода стекала по его лицу. – Но вы можете ополоснуть мне волосы. – Не открывая глаз, он указал рукой в сторону ведра с чистой водой. Эмлин взяла его и подняла над головой гостя. Чем быстрее закончится это суровое испытание, тем лучше.
   Она перевернула ведро, и вода хлынула по его голове и плечам потоками кипятка. Барон закричал и сел прямо.
   – А‑а!!! – ревел он. – Вы что, не могли убедиться в том, что она не горячая? Вы ошпарили меня! – Покачав головой, он протер глаза и со злостью посмотрел на нее.
   – О, милорд, мне так жаль, – обеспокоенно произнесла Эмлин, с искренним сожалением похлопывая его полотенцем по голове и плечам.
   Выхватив у нее полотенце, он поднес его к лицу, затем начал вытирать им волосы.
   – Видит Бог, женщина, вы собрались прикончить меня сегодня, не так ли? Я был подстрелен из лука, чуть не прибит пешкой, а теперь я ошпарен, как угорь. Вы что же, еще и яду подмешали вечером в вино? Мне нужно быть настороже всю ночь или лучше уехать сейчас же, чтобы сохранить свою жизнь?
   Эмлин повернулась, взяла сухое полотенце и бросила барону в лицо. Оно упало ему на грудь и намокло.
   – И правда, милорд, почему бы вам не уехать? Я собственноручно открою для вас ворота! – Она отошла в сторону, желая оставить его. Когда она проходила мимо, он потянулся и схватил ее за руку.
   – Подождите-ка, леди. Я останусь до тех пор, пока надлежащим образом не будут выполнены мои обязательства перед королем. А вы не забыли, что обязаны мне?
   Она опустила на него глаза, тяжело дыша. Ее щеки горели, волосы запутались вокруг лица, а влажные локоны прилипли к шее. Она осознавала, что больше похожа на служанку, чем на дворянку, но ей было все равно. Если она сейчас не выплеснет свой гнев, то будет похожа на охотничью собаку из ада.
   – О вашей ране позаботятся, милорд, – сквозь зубы процедила она. – Других обязанностей перед вами у меня нет.
   Его рука была мокрой и теплой, и он крепче сжал ее.
   – Никаких, леди? Жаль, – пробормотал он. – Вы так сладко выполняли свои обязательства. – В его тоне чувствовался сарказм.
   Она попыталась высвободить руку, но ей удалось лишь брызнуть пальцами по мыльной воде.
   – Вы собираетесь наставить рога собственному отцу? – спросила она.
   Он сильнее сжал ее пальцы.
   – У вас язык змеи.
   – А у вас ее сердце. Человек, отбирающий детей… – Она пыталась освободиться, ее рукав уже промок.
   Хоквуд потянулся к ней, вода струйками стекала по его груди, капая ей на пальцы.
   – Это послание не моих рук дело, леди. Мы оба являемся жертвами. – Произнося это, он медленно водил большим пальцем по ее запястью. У нее по руке побежали мурашки, затем переместились на грудь и опустились к животу.
   Не говоря ни слова, она вырвалась, и он не стал ее удерживать.
   – Если вы закончили принимать ванну, там лежит халат, – надменным тоном проговорила она, указывая на мягкий светлый шерстяной халат, который Жанна сложила на кровати.
   Громкий удар в дверь предшествовал появлению Тибби, которая резко зашла в комнату еще до того, как затих ее стук.
   – Миледи, – запыхавшись, начала она, – я принесла бинты и мазь.
   Барон с изумлением посмотрел на Тибби, а она стремительно направилась к нему.
   – А теперь, милорд, дайте мне взглянуть на вашу голову.
   – На что? – ошеломленно спросил он.
   – На вашу башку, куда миледи стукнула вас. – Она наклонилась вперед.
   Осторожно положив мокрое полотенце на область паха, он указал пальцем на рану в бедре, едва виднеющуюся под поверхностью воды.
   Тибби изумилась.
   – Милорд! Леди Эмлин сделала это шахматной фигурой?
   – Нет, Тибби, – сказала Эмлин, – стрелой.
   Хоквуд бросил на нее неодобрительный взгляд, и она состроила ему гримасу в ответ.
   – Я оставлю вас двоих разбираться с этим. Моя часть договоренности выполнена, милорд. О вашей ране позаботятся. Тибби умелый врач. Наверняка сегодня вечером вам больше не понадобится моя рука.
   – Наверняка нет, – прорычал он, когда Эмлин захлопнула за собой дверь.

Глава 5

   – Юная леди, ваши слуги явно перегрузили эти повозки.
   Его глубокий голос донесся до нее в утренней прохладе. Николас де Хоквуд шел через двор замка по направлению к Эмлин, указывая в сторону двух телег, доверху набитых коваными сундуками, свернутыми постельными принадлежностями, гобеленами и несколькими огромными узлами. Слуги продолжали сносить вещи к повозке.
   Барон приближался к ней, не хромая. Хотя темные круги под глазами, напряженные губы и челюсть под темной щетиной выдавали усталость, он снова был импозантным рыцарем, которого она встретила в лесу. Длинный небесно-голубой плащ с низко надетым ремнем и узором в виде вышитых золотых соколов прикрывал его доспехи, ниспадая с широких плеч. Капюшон был опущен, и его темные волосы лишь слегка развевались на ветру.
   Хоквуд возвысился над ней.
   – В Хоксмуре достаточно мебели, так же, как и в замке моего отца в Греймере. Я прикажу разгрузить вторую повозку.
   За невозмутимым видом Эмлин пыталась скрыть свою возрастающую ненависть.
   – Господин барон, – ответила она, – детей заставляют покинуть их дом. Я не позволю отобрать у них то, что им дорого. Все это необходимые вещи.
   Хоквуд молча наблюдал за суетой вокруг двух повозок. Один из его собственных всадников, одетый в темно-зеленый плащ, вышел из конюшни с ярко раскрашенным деревянным детским седлом и положил его на увеличивающуюся груду второй повозки.
   Николас нерешительно покачал головой.
   – Потворствовать прихотям детей – это понятно. Но вы могли бы перевезти все свои вещи по частям.
   – У вас много солдат, они справятся с этой задачей.
   – Солдаты не обязаны выполнять работу слуг, хотя я вижу, мои люди вполне охотно выполняют ваши приказы. Но никто из них не будет управлять лошадьми и не поедет в экипаже. Лорд Уайтхок и я возьмем только одну повозку. Прощаюсь до вашего отъезда, миледи. – Резко кивнув, он повернулся, чтобы идти.
   – Нет, сир, постойте! – сказала она. Ее высокомерный тон заставил его притормозить, и он властно оглянулся через плечо.
   В глазах Эмлин сверкнул недобрый огонек, она подошла к нему и поспешно опустила взгляд, разжав кулаки. Она не доставит ему радости снова иметь повод назвать ее змеей.
   – Я тщательно готовлюсь к отъезду, милорд, – сказала она. – А поскольку нужно упаковать сундуки с моей одеждой, остов кровати, а также снять окна, прошу передать вашему отцу, что мы не сможем выехать до второй половины дня или даже до завтрашнего утра.
   – Боже правый, окна! – воскликнул он, теперь полностью повернувшись к ней.
   Эмлин дерзко вздернула нос.
   – У нас в Эшборне отличные стеклянные окна. Их упакуют и перевезут в мои новые комнаты. Если они останутся здесь, их наверняка разобьют солдаты вашего отца.
   – Миледи, – произнес он, отчеканивая каждое слово. – Мы уезжаем не потому, что сменилось время года или закончился сезон охоты. Мы не перевозим имущество, потому что вам скучно, а поэты перебрались на юг. Мы выполняем королевский приказ немедленно освободить замок.
   – Во имя всех святых, вы просите троих детей покинуть дом по-солдатски, ни с чем, кроме рюкзаков на спине, – горячо ответила она, посмотрев на него снизу вверх.
   Он тоже посмотрел на нее.
   – То, что потащат на этой телеге, сложно назвать ничем, миледи. Будет нагружена только одна повозка. Видит Бог, все это сильно нас задержит.
   Ее дрожащие пальцы, сжимавшие воротник плаща, выдали внутреннее волнение, которое она так старалась скрыть.
   – Ваш отец дал мне этот день на сборы детей и мои собственные. Еще так рано, а вы уже хотите отправляться.
   На его щеке заиграл желвак.
   – Постарайтесь сделать так, чтобы ничего не задержало нас здесь, миледи. Уайтхоку не терпится уехать отсюда. – Его привычный самоконтроль, казалось, начал изменять ему. Он сделал глубокий вдох. – Что-нибудь еще? Лучше мне услышать это сейчас.
   Эмлин бросила на него сердитый взгляд.
   – Уолтер де Лиддель останется сенешалем в Эшборне в мое отсутствие. Он знает местность и наших людей здесь.
   – Я уже предложил это Уайтхоку. Сэр Уолтер имеет большой опыт, Эшборн будет приносить прибыль под его руководством.
   – Кузина моей матери, миссис Изабель – Тибби – будет сопровождать детей в Хоксмур.
   – Моя тетя будет заботиться о них в Хоксмуре.
   – Тибби заботится о них, как о собственных детях, она воспитывала всех детей в этой семье… – Глаза Эмлин неожиданно наполнились слезами, когда она посмотрела на него. Девушка слегка подняла голову, и одна слезинка скатилась по ее щеке.
   Хоквуд быстро отвел взгляд в сторону, затем кивнул в знак согласия.
   – Хорошо, значит, ваша Тибби поедет с нами.
   Эмлин от удивления приоткрыла рот. Его небритые щеки залились густым румянцем, а серые глаза вдруг стали сине-зелеными, словно луч солнца сверкнул на холодном небе. Она изумленно наблюдала за этим превращением. Никакие эмоции не могли растопить сердце этого каменного мужчины, думала она – его щеки стали румяными из‑за холодного воздуха. Эмлин уже заметила, что кожа его отца имела такое же свойство легко заливаться краской. Но она была убеждена, что среди Хоквудов не было никого с добрым сердцем.
   – Не задерживайте нас больше, чем нужно, миледи, – резко сказал он, развернулся и широкими шагами пошел через двор замка, чтобы присоединиться к Уайтхоку.
   Она задумчиво смотрела, как он уходит. Барон правильно понял ее попытку задержать отъезд детей. Она отчаянно хотела дольше побыть со своими братьями и сестрой, ей нужно было закончить некоторые дела в замке, пока тот не перешел в руки Уайтхока. Она просто не могла уехать сейчас. Понадобится день, может, больше, чтобы рассказать обо всем домочадцам и дать им советы, связанные со сменой владельца. Она вздохнула. Уайтхок вряд ли проявит такую же заботу и великодушие, как Эшборны.
   С детства Эмлин и ее братья и сестры были знакомы со многими семьями из близлежащих сел. Эта земля была отдана во владение их семье Вильгельмом Завоевателем, и поколения баронов Эшборн показали себя честными и снисходительными владельцами. Крепостные добровольно помогали в посадке, сборе и продаже урожая, даже сейчас, когда налоги и штрафы короля Иоанна опустошали полные сундуки Эшборна.
   Лорд и его семья всегда благодарили этих людей землей или продуктами. Когда закрывались монастыри во время запрета, отлучившего Англию от церкви в наказание за действия короля, Роджер де Эшборн взял на себя благотворительные дела, обычно совершаемые монахами. Прошлой зимой Эмлин сама убедилась в том, что бедняки и старики обеспечены всем необходимым.
   Она понимала, что предписание короля Иоанна изменит характер отношений между этими людьми и их господином. При условии, что Уот останется сенешалем замка, традиции не изменятся, если только не вмешается Уайтхок. Она удивлялась тому, как далеко простиралась жестокость графа. Может быть, его ненависть распространялась и на членов его собственной семьи.
   Пройдя по двору замка, она подошла к конюшне, где стоял Уайтхок с другими людьми, включая его сына. Высокий и крупный, граф сразу бросался в глаза в своих блестящих черных доспехах и черном плаще. Его белые волосы развевались над откинутым капюшоном. Николас де Хоквуд указал в сторону повозок, и его отец выкрикнул какое-то замечание.
   Когда Эмлин подошла ближе, Уайтхок резко обернулся и, насупив белые брови, сердито посмотрел на нее.
   – Мне передали, что многое нужно сделать до того, как вы сможете отправиться, миледи.
   – Да, милорд, – запинаясь под его тяжелым ледяным взглядом, ответила Эмлин. – Есть определенные дела, которые требуют моего внимания.
   – В Эшборне нет больше никаких дел, которые требовали бы вашего вмешательства. Проследите только, как собирают ваши вещи. – Он снова посмотрел на нее, его челюсть дрожала. – И мы не берем с собой окна, во имя всех святых!
   Эмлин глубоко вздохнула и расправила плечи. Эти мужчины явно нечасто переезжали, иначе они бы понимали, как важно снять хорошие стеклянные окна и установить их на новом месте. Рамы можно было транспортировать. Чем больше Уайтхок с сыном сопротивлялись, тем более решительной становилась Эмлин в своем желании забрать с собой окна. Кроме того, снять их и упаковать в дорогу… это займет несколько часов, таких необходимых ей часов.
   – Я не начну свою супружескую жизнь, имея всего несколько наспех брошенных в сундук предметов. У меня должны быть постельное белье, мебель и окна моей мамы. А детям нужны их вещи.
   – В моем доме не будет цветных церковных окон! – заорал граф. Двое из трех солдат отошли в сторону.
   Напряжение прошлого вечера и сегодняшнего утра сильно вымотали ее. Эмлин больше не могла сдерживать свой норов.
   – Если вы должны получить меня в жены, сэр, вы получите окна и все остальное! – громко сказала она.
   Николас де Хоквуд отвернулся, пряча улыбку. Эмлин мельком взглянула на него, затем вновь посмотрела на Уайтхока, возвышавшегося над ней. Его узкие голубые глаза ледяными точками светились на скуластом покрасневшем лице. Весь его гнев, казалось, собрался в этом холодном взгляде, и Эмлин с трудом подавила желание отойти в сторону.
   В голосе графа чувствовались низкие опасные нотки:
   – Поступайте, как вам угодно, леди, до тех пор, пока не войдете в мой замок и в мою постель. Тогда и выучим роли хозяина и хозяйки.
   Эмлин побледнела от этого намека. Уайтхок обратился к Николасу:
   – Мы больше не будем ждать капризную невесту. Я проеду с вашим кортежем часть пути. Мы отправляемся через полчаса.
   Николас быстро кивнул. Граф повернулся к Эмлин.
   – Вы останетесь здесь и погрузите вещи в повозки на досуге, но через неделю вы покинете замок. Хью де Чавант, капитан моей стражи, останется, чтобы сопроводить вас в мой замок, в Греймер.
   Эмлин с изумлением уставилась на него, не проронив ни слова. Ее попытки отложить отъезд все испортили. Дети уедут с эскортом Николаса де Хоквуда, с Уайтхоком, но без нее. Заявив, что не готова, она дала Уайтхоку возможность перехитрить ее.
   – Одна неделя, миледи. Достаточно времени, чтобы сорвать уборные, если вы хотите увезти и их тоже. – Уайтхок резко повернулся к ней спиной и размашисто зашагал прочь.
   Ее грудь и горло сжались от паники. Она решила догнать его, но Хоквуд быстро преградил ей путь. Она врезалась в его кольчугу, и барону пришлось схватить ее за плечи, чтобы девушка не упала.
   Ловя ртом воздух, Эмлин пыталась высвободиться из его хватки.
   – Господи Боже, вы действительно отберете у меня детей, – осипшим голосом произнесла она. – Отпустите меня. Я должна поговорить с ним.
   – Подождите, миледи. Вы вряд ли сможете побороть такого монстра, как Уайтхок. Послушайте внимательно. Остерегайтесь Уайтхока и не провоцируйте его. Усвойте уже сейчас, что вы должны выполнять его приказы.
   Из ее горла вырвалось рыдание, и девушка резко сжала губы. Она не хотела плакать здесь, перед слугами и незнакомцами. Она не распустит нюни на глазах у этого человека. И в этот миг именно злость помогла ей собраться.
   – Будь проклят ваш отец, – сквозь зубы прорычала она и вырвалась из рук барона. – И вы, милорд… У вас хватило «благородства» взять в заложники детей. Это трусливый способ захватить замок.
   – Миледи, я подчиняюсь приказу короля, – коротко ответил он. – Дети слишком малы. Я бы с радостью отказался от этой ноши.
   – Скажите королю, что я отказываюсь как от обручения, так и от вашей опеки над детьми. – Ее глаза метали небесно-голубые искры. – Клянусь Богом, я отберу у вас детей назад.
   – Смелые слова глупой девчонки, – прорычал Хоквуд. – Если вы замышляете что-то недоброе, миледи, научитесь не трубить об этом на всю округу. – Он продолжил, понизив голос: – Некоторых посадили в тюрьму и за меньшее.
   – В тюрьме, милорд, пытки не страшнее, чем те, через которые в последнее время прошла моя семья! – Эмлин резко развернулась и хлестнула золотой косой по его руке. Несколько тонких волосинок запуталось в стальной кольчуге. Раздраженная, она со злостью дернула косой и устремилась прочь.

   – Проклятые глупые рыцари, следующие полоумным королевским приказам, – пробурчала Тибби.
   Эмлин взяла из рук Тибби крепыша Гарри и посадила к себе на колени. Изабель стояла подле нее, и Эмлин свободной рукой гладила блестящие темные кудряшки девочки.
   – Идите, Тибби, – давая это распоряжение, она вздохнула. – Собирайте свои вещи.
   Тибби кивнула – ее покрасневшие глаза затуманились – и резко двинулась через двор, не упустив возможности по пути задеть локтем одного из солдат Уайтхока. Ее юбки яростно метались в разные стороны, пока она поднималась по каменной лестнице цитадели, громко озвучивая свои соображения.
   Кристиан, только что вернувшийся из конюшни, потянул Эмлин за плащ. Его каштановые волосы запутались от сырого ветра, а в сапфировых глазах танцевали огоньки. Гарри протянул толстые пальчики и схватил брата за волосы.
   – Эмлин, – начал Кристиан, уклоняясь от Гарри. – Можно мне поехать с сэром Питером на его боевом коне? Сэр Питер разрешил. Я не хочу ехать в экипаже с женщинами и детьми. – Он поморщил нос.
   – Бо́льшую часть пути ты будешь находиться в экипаже. Но если сэр Питер разрешил, можешь немного проехаться верхом. – Она улыбнулась его простому невинному возбуждению, так отличавшемуся от робкого поведения Изабель, которая все утро не отходила от Тибби и Эмлин.
   Гарри потянул за капюшон ее плаща, накрыв ее лицо, и Эмлин попыталась увернуться. Изабель и Кристиан засмеялись ее попытке вырвать капюшон из пухлых упрямых пальчиков Гарри. Сладкие трели детских голосков наполнили сердце Эмлин любовью.
   – Нам обязательно ехать с тем ужасным стариком с белыми волосами? – Изабель была нынче капризна – результат раннего подъема и сбивающих с толку событий этого дня. – Он грубо обращался с Каджилем в зале во время завтрака.
   – Мы арестанты и поедем в тюрьму? – спросил Кристиан.
   Эмлин постаралась, чтобы ее опасения не отразились в голосе.
   – Успокойтесь, дорогие мои. Никто из нас не арестован. Лорд Уайтхок поедет в свой собственный замок, который называется Греймер. Вы ненадолго останетесь в Хоксмуре с бароном Николасом. – Не зная, как сказать им о своей помолвке, она решила не упоминать о ней вовсе. На детей и так свалилось достаточно перемен.
   – Барон мне нравится, – сказал Кристиан. – Он хороший и сильный, и выглядит как король. Его черного коня зовут Сильванус. Силь‑ва‑нус.
   – Почему ты не поедешь с нами? – спросила Изабель.
   – Сначала мне нужно решить кое-какие дела здесь, – мягко сказала Эмлин. – В Хоксмуре вам будет хорошо и безопасно, сладкие мои, а потом я приеду и заберу вас.
   Гарри пытался спрыгнуть на пол. Удерживая его, девушка наклонилась, чтобы крепко обнять троих детей, вдохнуть их смешанные запахи – молока, шерсти, пирожков с яблоками и теплой детской кожи.
   – Будь храбрым, – нежно сказала она Кристиану. – Помни, настоящий рыцарь защищает тех, кто в нем нуждается. Присматривайте с Изабель за Гарри, следите, чтобы возле него всегда кто-то был. – Дети кивнули с серьезным видом. – Будьте настоящими друзьями. – Она поцеловала каждого в мягкую щечку. – Я приеду к вам сразу, как только смогу. – Никто, даже король, подумала она, не сможет отобрать вас у меня навсегда.
   – Пойдемте, цыплятки, мы сделаем удобное гнездышко, – позвала их Тибби, направляясь к экипажу, и близнецы помчались за ней.
   Экипаж был готов: вещи крепко привязаны, лошади впряжены, навес натянут. Неся Гарри, Эмлин увидела, что экипаж немного покачивается, и почти не удивилась, обнаружив, что это Кристиан и Изабель прыгают внутри.
   Уот заглянул в повозку, и близнецы выскочили оттуда, как щенки из корзины, и бросились ему на руки. Он обнял их, затем посадил назад в экипаж и быстро прикоснулся к головке Гарри. Его лицо было напряжено, когда он кивнул Эмлин, а потом Тибби, перед тем как быстро уйти.
   Когда Тибби разместилась на деревянной скамье, Эмлин снова поцеловала Гарри и усадила его на колени женщины. У нее перед глазами все затуманилось. Словно пребывая во сне, она поцеловала близнецов, взъерошила их шелковистые волосы, поправила плащи и напомнила им прилежно себя вести, быть послушными, молиться, есть мясо и овощи, умываться. В заключение она обняла Тибби.
   Экипаж тронулся с места и покатился между рядами всадников, скачущих парами на значительном расстоянии друг от друга. Уайтхок скакал впереди всех. Николас де Хоквуд с Питером де Блэкпулом проехали мимо нее после того, как экипаж прогромыхал далеко вперед. Барон коротко ей кивнул, пристально посмотрел в глаза и отвернулся.
   Эскорт медленно пересек двор замка под мрачными взглядами слуг, вышедших на улицу. Скрипя колесами и ритмично покачивая деревянной основой, экипаж миновал огромную арку с опускающейся решеткой. За ним последовали оставшиеся стражники.
   Когда Кристиан и Изабель высунулись наружу, чтобы помахать Эмлин, на их маленьких бледных лицах читалось неожиданное замешательство.

   Четыре дня спустя, когда эскорт шел долиной, растянувшейся перед Хоксмуром, Николас чувствовал себя уже совсем измученным. Громоздкий экипаж замедлял их путь, и удивительное количество необходимых для детей остановок было невыносимым. Путешествие заняло намного больше времени, чем он планировал.
   Следование по старым римским дорогам еще больше удлинило путь. Уайтхок настоял на том, чтобы ехали низинами, мимо ферм и заселенных деревень. Николас сжимал зубы от разочарования всякий раз, когда они объезжали участки леса, ведь можно было ехать по прямым лесным тропам.
   Но погода была хорошая, и дети оказались на удивление отважными путешественниками, хотя и спрашивали постоянно, является ли то поместье или этот замок Хоксмуром.
   Наконец вдали показался Хоксмур, три из шести его закругленных башен поблескивали в бледных лучах вечернего солнца. С юга была видна громадная защитная стена, как будто высеченная из отвесной скалы, – она была построена на выступе над рекой. У основания утеса, имеющего крутой склон, простирались поросшие вереском поля и леса.
   Они пересекут реку на мелководье и объедут неприступную полукруглую стену до западных навесных ворот, через которые их и впустят. У реки Уайтхок и его люди свернут на восток к Греймеру.
   Николас с облегчением вздохнул, предвкушая тот час, когда их пути разойдутся. Он посмотрел на отца, который ехал рядом и сейчас задумался о чем-то своем.
   – Видит Бог, эшборнская девчонка независима, как кошка, – заметил Уайтхок. – Помяни мое слово, скоро она будет вести себя, как подобает хорошей жене. Как только я уложу ее в кровать, она быстро научится оказывать уважение. – Он ухмыльнулся Николасу. – Всем женщинам с острыми языками нужно попробовать настоящего мужика, – самодовольно добавил он.
   Николас молча сжал губы, сильно покраснев, а его отец хрипло засмеялся.
   – Ей лучше выйти за меня, чем за такого, как ты, – продолжил Уайтхок. – Я очень сомневаюсь, что ты смог бы справиться с ней. Я, однако, не стану терпеть таких препираний ни от какой женщины.
   – Готов поклясться, что мы лицезрели крутой норов леди Эмлин только потому, что отобрали у нее дом и братьев с сестрой, милорд, – спокойно ответил Николас, и пальцы его при этом крепко сжимали поводья.
   Уайтхок некоторое время скакал рядом молча, затем снова заговорил:
   – Свадьба состоится через месяц – достаточно времени, чтобы все, включая невесту, приехали в Греймер. – Граф бросил взгляд на сына. – Не привози с собой детей, я не хочу душераздирающих сцен на собственной свадьбе. Девчонка наверняка попросит меня оставить их у нас.
   – Они ее семья. Естественно, она надеется, что опеку над ними передадут ее мужу.
   – Король Иоанн постановил нянчиться с детворой тебе, а не мне. Держи их в Хоксмуре, пока король не решит их судьбу. Если он вспомнит про них.
   Николас устало вздохнул при мысли о постоянной опеке.
   – Я должен отклонить ваше приглашение, милорд.
   – Ты этого не сделаешь. – Уайтхок сердито посмотрел на сына.
   – В скором времени я уезжаю в Лондон.
   – Ты заодно с баронами, которые планируют вразумить короля!
   – Нет, милорд, я еду побеседовать с ними.
   – Нет, говоришь? Я знаю, что ты поддерживаешь тех мятежников, баронов, стремящихся уничтожить самого короля, давшего мне возможность обогатить мои владения, которые однажды станут твоими! – Румянец на лице графа стал еще ярче. – Господи, я состряпаю себе другого сына, и с тобой будет покончено. Девчонка выглядит достаточно здоровой, чтобы родить кучу достойных сыновей.
   Николас даже не вздрогнул от слов отца. На протяжении многих лет он слушал речи о том, что Греймер, возможно, будет принадлежать ему, а, возможно, нет. Более того, он часто задумывался над тем, что лучше ему вовсе не иметь наследства, нежели быть попрекаемым им и регулярно терпеть эти «дам-не дам» в зависимости от настроения отца. Он достроил свое собственное поместье, унаследованное от матери, Хоксмур, сейчас оно процветало. Цитадель Греймер, когда помрет Уайтхок, могла идти к чертям собачьим – ему было все равно.
   Он призвал на помощь все свое терпение.
   – Бароны собираются на подступах к Лондону не для того, чтобы сбросить короля, а чтобы поддержать создание хартии, которой мы требуем. Те несколько баронов, кто действительно угрожает жизни и собственности короля, – это просто горячие головы, милорд. – Он уже объяснял все это отцу ранее. – Есть множество людей, которые предпочитают бунту здравомыслие и мудрость.
   – Ты тоже когда-то был горячей головой. Конечно, ты такой же страстный противник короля, как Юстас де Весси и его сподвижники. – Уайтхок презрительно фыркнул. – Свергнуть короля – вот чего они добиваются. Мы подошли к перепутью, и не очень приятному. Мое поколение понимает, что такое верность королю, а твое – нет.
   – Многие желают изменить английские законы, милорд, но вас среди желающих нет.
   – Да, и мои сторонники сильны. Сам Уильям Маршал выступает против действий этих баронов, как и многие другие.
   – Я глубоко уважаю Маршала. В Англии не сыскать лучшего человека. Мне кажется, он отвергает хартию из верности и опасения за короля Иоанна. В любом случае нам повезло, что он, с его рассудком и здравым смыслом, находится сейчас около трона.
   Уайтхок рассердился.
   – Однако ты не согласен с человеком, чьи ум, опыт и суждения во многом превосходят твои?
   – Я хотел бы лучшей системы для дворянства, сир. Мы все должны смотреть в будущее и думать о наших поместьях. Королю Иоанну нельзя доверять. Кто из нас уверен в безопасности своих владений, если у короля случится приступ гнева или жадности? Судьба семьи де Эшборн может однажды постигнуть меня или вас.
   – Он наш король!
   – Хотя у него острый ум, он полон злости и желчи. Его склонность к мщению слишком сильна, и мы можем пострадать от нее, если не возьмем все под контроль.
   – Юстас де Весси и Роберт Фитцуолтер тоже хотят мести, – произнес Уайтхок.
   – Это правда. Они оба были напрямую оскорблены и понесли убытки из‑за жалкой склонности короля. Ими движет возмущение. Они отличные сильные лидеры, обладающие здравым смыслом, но в их группе есть и отчаянные мятежники. Другие, трезвые умы, тоже включились в это движение. Многие бароны получат ряд указаний, милорд. Король может сразить кучку дворян и поставить их на колени, но он не в силах остановить объединившуюся мощь почти всех баронов Англии.
   Он крепче сжал поводья, остановил своего коня и посмотрел на отца, остановившегося рядом.
   – Пришло время для новых законов Англии, – сказал Николас. – Иоанн не тот король, каким был его отец. Он выдающийся, да, но у него нет сердца. В стране царит хаос из‑за его жестокости. Мы должны защитить наши земли и наши семьи от такой жестокой власти. В Англии всегда правили законы, защищающие ее народ. Мы не можем поддерживать короля, который игнорирует законы.
   Уайтхок был явно возмущен, его грудь бурно вздымалась, лицо горело, залились краской даже корни белых волос.
   – Что касается меня, то я не имел проблем с Иоанном. Он великодушный и справедливый с теми, кто поддерживает благие намерения Англии.
   Николас презрительно фыркнул.
   – Вы имеете в виду благие намерения Иоанна.
   Уайтхок смерил его долгим ледяным взглядом. До Николаса доносилось его громкое сопение.
   – Если бы эти молодые бароны проявляли подлинное почтение к королю – как каждый из вас давал обещание поступать, когда вам на плечо клали меч, – то мы не оказались бы в таком плачевном положении. Вы будете разбиты, все вы! Почему ты так настойчиво поддерживаешь эту противоречивую хартию вольностей? Бог дарует свободу человеку через церковь и короля. Люди не могут требовать таких вещей для себя.
   – Возможно, настало время людям попытаться, сир, – ответил Николас.
   – Я переоценивал тебя. Надеялся, что твоя необузданность уйдет и, возможно, с возрастом ты успокоишься, образумишься.
   Молодой барон сжал челюсти и промолчал. Он давно уже прекратил попытки объяснить отцу свои взгляды, испробовав до этого как логику, так и неповиновение. Порой Уайтхок, казалось, торжествовал в своих кристально твердых суждениях: мир был таким, каким понимал его он. В крохотном мире Уайтхока не существовало альтернативной точки зрения, и он навязывал свои условия внешнему миру изнутри своего мирка. Даже трагическая смерть матери Николаса не доказала ему неизбежного краха надменной структуры его вселенной.
   В конце концов Николас понял тщетность своих попыток объяснить Уайтхоку собственные взгляды. Он научился не распространяться на этот счет и держать дистанцию, если только ему не приходилось бывать в компании Уайтхока по делам короля или земли, ведь Хоксмур и Греймер находились в одиннадцати милях друг от друга.
   – Возможно, возраст – это все, что мне нужно, – сухо ответил Николас.
   – Возраст оказывает успокаивающее воздействие, – дружелюбно согласился Уайтхок. – И я ожидаю, что новый брак сделает меня еще спокойнее. – Он вдруг оскалил зубы, напомнив Николасу огромного клыкастого волка. – Но, клянусь, я еще достаточно молод, чтобы насладиться моей красивой невестой.
   Непрошеный образ отца за пологом кровати рядом с Эмлин де Эшборн – его мясистые руки, исследующие ее тонкое тело, – заставил кровь Николаса закипеть от злости. Приложив усилие, он прогнал этот образ.
   – Я хотел бы поговорить с вами касательно особого дела, милорд, – резко произнес он.
   – А? О чем это?
   – Недавно мой сенешаль сообщил мне, что вы приказали своим рабочим начать строительство на севере долины Арнедейл, – сказал он. – Это место частично находится на земле, которая принадлежит мне. Я должен попросить, чтобы вы приказали своим рабочим прекратить стройку.
   Уайтхок покосился на сына.
   – Это не твоя земля.
   Николас вздохнул.
   – Давайте не ступать в это болото. Земля в долине вам не принадлежит, однако вы упорно продолжаете предъявлять на нее права и теперь начали строительство на ней. Мой сенешаль заверяет, что ваш последний проект действительно затрагивает земли Хоксмура. Принадлежит ли оставшаяся часть долины вам или аббатствам Уистонбери и Болтон – это к делу не относится. Просто поручите вашим каменотесам выбрать другое место для строительства, и дальнейшие споры ведите с аббатствами, если желаете.
   – Я бесконечно устал от споров по этому делу. Та долина принадлежит мне, это было приданое твоей матери, и со временем я докажу это, – прорычал Уайтхок.
   – Прекратите строительство в моих владениях, милорд, – ровным тоном повторил Николас. – Я буду вынужден остановить вас, если вы продолжите.
   – Пусть долина это спорный вопрос, но Хоксмур тоже принадлежит мне, не забывай, – заметил Уайтхок. – Мне понадобилась цитадель в том районе, а местоположение Арнедейла подходит лучше всего.
   – Я предупреждаю, милорд: оставьте этот ваш план.
   – Разве Хоксмур не выиграет, имея хорошо укрепленного соседа? В той местности было достаточно бед. Хорошенько подумай. – Уайтхок кивнул, затем хлестнул коня по боку и ускакал.
   Николас стиснул зубы и заерзал в седле, а затем полузакрытыми безучастными глазами посмотрел на приближающийся накренившийся экипаж. Дети помахали ему, и Николас поднял руку, чувствуя, как сжимается его сердце. Он громко выдохнул, выпуская некоторое напряжение, оставшееся от разговора с отцом.
   Увезенные из безопасного родного дома, дети теперь тряслись в экипаже, неунывающие и спокойные. А впрочем, они ведь были не одни, они были друг у друга, а еще с ними ехала миссис Тибби, и где-то осталась сестра, поклявшаяся вернуть их.
   Он вспомнил ее худенькие руки, поправляющие капюшон маленькой сестры и прикасающиеся ко лбу брата. Можно было позавидовать той преданности и любви, которые, несомненно, царили между ними. Он отдал бы все, чтобы хоть на миг увидеть свет такой любви в своей собственной жизни.
   Только его мать, которая умерла, когда ему было семь лет, проявляла к нему такую чистую любовь. Память о ней хранилась, как сладкий звон серебряных колокольчиков: теплые объятия, нежный голос, блестящие темные волосы, пахнущие розами. Через несколько лет он узнал, что сделал с ней Уайтхок, и понял, как тот презирает его, Николаса. Ответное чувство ожесточило его собственное сердце.
   Наблюдая за проезжающим мимо экипажем, он поднял вожжи и позволил Сильванусу медленно идти вперед. Он испытывал сочувствие к маленьким Эшборнам, ведь он тоже был отослан из дома в шесть лет, его воспитывал дядя, женившийся на сестре его мамы. Леди Джулиан воспитывала его с нежностью, и ее муж, лорд Джон де Гантроу, был хорошим человеком с обостренным чувством долга и громким смехом. Питер и кузен Чавант воспитывались там же.
   К тому времени, когда Николас достиг зрелого возраста, сильное положительное влияние тети и дяди сделало его разительно отличающимся от того, кем видел его отец. Уайтхок дал четко понять, что он считает Николаса скверным сыном и рыцарем. Отмечалась любая его слабость, и не обращалось никакого внимания на его достоинства.
   Он научился терпению, во многом из‑за грубости отца, и чувствовал, что сдержанность и замкнутость унаследовал, скорее всего, от матери. Леди Бланш годами с достоинством терпела жестокость и ревность Уайтхока, пока они не убили ее. Эту смерть, более всего остального, Николас нашел невозможным простить.
   Однако иногда он испытывал к отцу нормальные человеческие чувства. Он не решался судить Уайтхока и признавать его злодеем, зная, что его собственную жизнь и поступки тоже могли назвать нездоровыми, если бы судили.
   Дети окликнули его и попросили подождать, и он придержал своего коня. Гладя гладкую блестящую шею животного, он продолжал размышлять, пока экипаж подъезжал ближе.
   Естественно, было нечестно забирать этих детей из дома. Порой он чувствовал себя запятнанным позором – это было похоже на кислый привкус плохого вина. До тех пор пока он остается в ссоре с отцом, его не будут уважать. И до тех пор пока он продолжает бросать тайный вызов Уайтхоку – и не имеет значения, что он действует в интересах других, тех, кто пострадал от жестокости его отца, – он не узнает подлинного вкуса благородства.
   Эмлин де Эшборн была права: забрать детей было трусливым приемом, недостойным барона, противостоящего королю Иоанну. Ее укол жалил так же больно, как и ее стрела, угодившая в его бедро. Но она не знала, что он согласился на это, чтобы уберечь детей от опеки Уайтхока. Это, по крайней мере, Николас мог сделать, хотя он был обязан семье Роджера де Эшборна намного бо́льшим.
   Четыре года назад, желая возвратить долг ее отцу, Николас втайне попросил руки Эмлин. Ее родители согласились, но девочка была слишком юна и тогда еще находилась в монастыре, а потом смерть Роджера помешала окончательной договоренности.
   Он был уверен, что никто не знал о его предложении. Теперь, когда девушка по приказу короля была отдана Уайтхоку, Николас мог лишь принять опекунство над детьми. Но должен был существовать способ сполна вернуть долг этой семье, и он найдет его.
   Сейчас, увидев Эмлин де Эшборн, он пожалел, что его намерение жениться так и не осуществилось. Доброта украшала ее как золото, несмотря на частые злые нотки в ее голосе. В ней были смелость, ум и характер, способный вывести из себя любого. И тем не менее она была простодушной и обладала нежной соблазнительной красотой. Такая женщина являлась редким подарком. Он опасался, что Уайтхок только запятнает и испортит ее.
   Когда экипаж поравнялся с ним, маленький мальчик вскрикнул при виде его огромного боевого коня, протянул руку и прикоснулся к гладкой черной морде. Николас подъехал ближе, и оба ребенка высунулись, причем девочка робко протянула маленькую ручку, а ее брат бесстрашно гладил мощную шею коня.
   Николас улыбнулся и ответил на их вопросы о Сильванусе. Посмотрев вперед, он увидел Питера, скачущего к ним.
   Рыцарь повел своего пятнистого коня рядом с Сильванусом, отчего Кристиан пришел в дикий восторг. Сзади Тибби потянула мальчика за тунику, когда он чуть не вывалился от радости, и пригрозила, что он не будет гладить лошадь до конца пути, если не успокоится.
   – Милорд, – заговорила Изабель. Николас поднял бровь. – Мы еще не приехали в Хоксмур? Мы едем так долго…
   Николас улыбнулся и вытянул руку.
   – Вон там, за широкой полосой леса, видите башни на фоне неба?
   Дети карабкались друг на друга, чтобы посмотреть, а Тибби громко вздыхала.
   – Наконец-то, милорд. С тех пор как мы выехали, они уже примерно тысячу раз спросили об этом. – Она взяла на руки Гарри, который только что проснулся и теперь удивленно смотрел вокруг.
   Питер снял капюшон и встряхнул своими медными кудрями.
   – Этот протяженный участок леса впереди никак нельзя объехать, как вы знаете, милорд. Уайтхок решил двигаться сквозь него.
   – «Мечи наготове, вытащены лук и стрелы…» – повторил Николас известные слова военной песни. – Как давно это было, Перкин?
   – Когда Уайтхок заезжал в лес? Восемь лет назад.
   – Однако он не забыл.
   – Вы помните, чтобы он хоть раз забывал об оказанном ему неуважении? Особенно о таком, как тогда.
   – То была тщательно спланированная облава.
   – Да, верно, и даже больше. Разве он не потерял золото и столовое серебро, и партию зерна и товары, которые везли через лес в его замок? А также несколько людей?
   – Да, и людей. Впрочем, о потере людей всегда нужно сожалеть, клянусь Богом.
   – На протяжении двух лет Уайтхок пытался отомстить лесным злодеям. – Питер посмотрел Николасу в лицо, его голубые глаза светились. – Думаете, он когда-нибудь ослабит свою охрану? Нет, он до конца своих дней будет заезжать в лес в полной боевой готовности.
   – Особенно с тех пор, как Зеленый Человек начал надоедать его эскорту, – прокомментировал Николас.
   – Да, это так. Молитесь, чтобы мы не встретили этого лешего сегодня. Детворе от этого несколько месяцев будут сниться кошмары.
   – О Господи, – простонал Николас. – Только не у меня дома.
   – Сэр Питер, я хочу проехаться верхом с вами! – выкрикнул Кристиан. – Вы мне обещали.
   – Конечно, парень! – ухмыльнувшись, крикнул Питер. Николас удивлялся хорошему настроению приятеля. Сам он был мрачен, словно на похоронах. – Только попозже, – продолжил Питер. – Сейчас мы должны ехать осторожно, потому что приближаемся к опасному лесу.
   Глаза Кристиана стали как плошки, а Изабель испуганно взвизгнула.
   – Осторожнее, Перкин, – пробурчал Николас, – иначе будете успокаивать их оставшуюся часть пути.
   В глазах Питера сверкнул озорной огонек.
   – Здесь бывают разбойники, сэр? У нас возле Эшборна нет разбойников, милорд. Там нет опасных лесов, только строевой лес, где моя сестра учится стрелять из лука, – сказал Кристиан.
   – Что? – переспросил Питер. Николас бросил на мальчика сердитый взгляд и хотел вмешаться, но Питер продолжил: – Ваша сестра? Не эта прекрасная леди? – Он подмигнул Изабель, которая засмеялась.
   – Нет. Изабель нравится быть только тупой принцессой. – Та толкнула его, но он не обратил внимания. – Моя сестра Эмлин иногда стреляет из лука. У нее не очень хорошо получается. Гай пытался научить ее, и меня тоже.
   Питер поднял бровь, глянув на Николаса.
   – Леди Эмлин – лучница, милорд. Вы знали?
   Николас почувствовал, как его щеки покрываются румянцем. Питер радостно ухмыльнулся и наклонился вперед.
   – Она подстрелила крупную дичь давеча, клянусь вам.
   Кристиан удивленно смотрел на него.
   – Откуда вы узнали, что она ездила в лес?
   Питер весело и долго хохотал.
   – Езжайте вперед, простофиля, и напомните людям, что надо вооружиться при въезде в лес, – быстро сказал Николас.
   – Хорошо, но вам не стоит остерегаться врага, который бродит по строевому лесу в Эшборне. – Продолжая усмехаться, Питер повернул лошадь и поскакал галопом к стражникам, ехавшим позади экипажа.
   Николас натянул поводья, быстро кивнул на прощание Тибби и детям и поскакал вперед. Николас знал, что, в отличие от других приятелей, склонных к злорадным насмешкам, Питер будет вести себя разумно, хотя в разговорах наедине у того будут время от времени проскальзывать кое-какие подковырки.
   Он потер рукой свое бедро. Раненая мышца из‑за стольких дней дороги сильно болела, хотя, благодаря швам Тибби и ее мазям, заживала хорошо. Он отдохнет, когда приедет в Хоксмур, но только денек-другой. Пока он размышлял о своем долге перед семьей Эшборн, в его голове начал созревать план. Но чтобы осуществить его, придется в скором времени покинуть Хоксмур.
   Эскорт заехал в лес и двигался под сводами деревьев по широкой лесной дороге, залитой спокойным зеленым светом. Николас почувствовал, как его тело мало-помалу расслабляется, и лес начинает оказывать свое привычное волшебное влияние. Как всегда, успокаивающее пение птиц и шелест листьев, благоухающий воздух и теплые солнечные лучи ловко лишали тяжести его мышцы и настроение. Вот где он чувствовал себя по-настоящему дома, хотя в лесу с ним часто происходили опасные вещи.
   Он вернется в лес, как только сможет. Разместит детей в Хоксмуре, отдохнет немного и решит, когда лучше отправиться в Лондон.
   Улыбнувшись про себя, Николас признал, что, возможно, его отец не зря опасался леса. В любом случае пусть он еще немного побоится.

Глава 6

   В конце концов окна все же остались в Эшборне. Стражники Уайтхока, которым не терпелось присоединиться к приятелям в крепости Греймер, не стали ждать, пока из деревни вызовут столяра, и быстро, неумело вытащили болты, на которых держались деревянные рамы. После того как треснуло одно стекло, Эмлин с жаром заявила Хью де Чаванту, что лучше оставить окна в Эшборне, нежели совсем их потерять.
   Чавант страдал косоглазием, и его нелепый взгляд заставлял ее чувствовать себя неловко, но именно он должен был позаботиться о том, чтобы новая невеста Уайтхока в целости и сохранности прибыла в Греймер. Когда дожди стали лить потоками и дороги превратились в полосы грязи, путешествие на север стало невозможным, ведь они могли серьезно застрять. Поездку пришлось отложить почти на неделю.
   Эмлин устраивало это дополнительное время, ведь в Эшборне как раз началась посевная. Она много часов проводила, спрашивая советов Уота, обсуждая посадку, пересчитывая количество недавно родившихся ягнят на ближайших фермах и помогая каждому владельцу решить, сколько овец продать на рынке, а сколько оставить на еще один сезон. С многочисленными долгами Эшборна прибыль от шерсти была сейчас особенно важна.
   Несмотря на то что не хотела становиться женой Уайтхока, Эмлин послушно готовилась к нежелательной свадьбе. Из кладовой были изъяты яркие шелковые платья, украшенные парчой, со старомодным вырезом, когда-то сшитые для ее более высокой мамы. Опытная швея подогнала платья по фигуре Эмлин и переделала по новой моде – сделала закрытыми на груди и утянула рукава.
   Эмлин со служанкой Жанной сортировали и упаковывали одежду в деревянные сундуки, посыпая ее сухими лепестками роз. Пяльцы для вышивания были разобраны и сложены в деревянную шкатулку вместе с материей и нитками. В спешке шились новые простыни из белого холста, найденного в одной из кладовых. Жанна при этом ворчала, что если граф столько лет жил без жены, то неизвестно, в каком состоянии пребывает его спальня.
   Мысль о том, что нужно будет делить кровать с графом, заставила Эмлин вздрогнуть.
   Осторожно завернув в шелк листы манускрипта для Гая, она сложила их в коробку, которая должна была остаться в Эшборне и быть отправлена позже, когда она обоснуется на новом месте. Обернув замшей несколько кисточек и горшочков с красками, а также старые листы пергамента, она положила их в кожаную сумку, которую планировала взять с собой. Вспоминая на ходу, она бросила в просторную сумку еще кое-какие вещи: плотный синий плащ и серое шерстяное платье, сорочку, шерстяные чулки и льняной головной убор.
   Через двенадцать дней после отъезда ее братьев и сестры, в солнечный прохладный день Эмлин попрощалась с Уотом и выехала прочь через крепостные ворота с решеткой – ее зеленый плащ развевался над крупом лошади. Не заплакав, с невозмутимым выражением лица она покинула Эшборн, а за ней катились три нагруженные повозки и ехало больше дюжины стражников.

   Скача сквозь мрачный серый туман на третий день пути, Эмлин плотнее завернулась в свой плащ и поглубже спрятала голову в теплый капюшон. И все же девушка чувствовала холод и одиночество. Каждый шаг этого путешествия усиливал ужас, огромным холодным камнем лежащий на ее сердце. Она ехала в Греймер скорее как узница, нежели невеста.
   Жанна тряслась в экипаже рядом, кучером был молодой слуга из Эшборна. Хью де Чавант ехал во главе процессии, стражники, одетые в красно-коричневые плащи войска Уайтхока, торжественно скакали парами.
   Обоз уверенно продвигался сквозь неприятный мелкий дождь. С одной стороны Эмлин наблюдала крутой, покрытый травой и камнями склон. Он спускался к долине, окутанной густым туманом.
   Тишина, если не считать равномерного топота копыт, скрипа деревянных колес и побрякивания металлических доспехов, прекрасно соответствовала нынешнему задумчивому настроению Эмлин. Ведя коня по неровной, поросшей вереском земле, она ушла мыслями глубоко в себя, изучая свою ситуацию, словно это была отделка камня и на каждой грани была возможна трещина.
   Если бы у них было достаточно золота, чтобы выкупить свободу Гая, ничего бы этого не случилось. Она отчаянно желала быть с детьми, но интуиция подсказывала ей не выходить замуж. Она чувствовала, что Уайтхок никогда не разрешит детям жить с ней и не даст денег на освобождение Гая.
   Эмлин с отчаянием покачала головой. Ей было известно, что женщины редко отказывались выходить замуж, если так решили родственники-мужчины и влиятельные люди. Время от времени женщина, которая была против обручения, уходила на всю жизнь в монастырь или же выходила замуж за другого. Оба решения вызывали гнев отвергнутой стороны, который обрушивался на семью женщины.
   Эмлин едва не рассмеялась вслух. Естественно, во владениях Уайтхока, помимо него самого, не существовало человека, который мог бы жениться на ней. Единственным, что оставалось, было дать обет Богу и уйти в монастырь, хотя она уже поняла, что не создана для такой жизни. Уже несколько лет она ждала замужества и хотела, чтобы это были тесные узы, скрепленные дружбой и уважением, как это было у ее родителей – тихая гавань, способствующая творчеству и любви.
   Ясно, что Уайтхок не был такой гаванью. Однако могли появиться дети… Нет, с этим человеком не будет ни мира, ни любви, ни теплоты душевной. Она скорее найдет счастье на ферме.

   Разбитая после нескольких часов езды в деревянном седле, обитом кожей, она ерзала и вздыхала. Да, Уайтхок обладал дурной репутацией, но могло быть и хуже – по крайней мере, он, казалось, раскаивается в своих грехах. Он богат и привлекателен, хотя и намного старше. Эмлин видела, от кого сын унаследовал рост и телосложение, а также склонность краснеть. Она отбросила эту мысль.
   Больше всего ее настораживал грубый и жестокий характер Уайтхока. Уот и Тибби в один голос называли его безжалостным. Даже его сын Николас загадочно, но точно описал греховную сущность отца. Как умерла его первая жена? Почему вина пала на Уайтхока? И зачем эта странная епитимья?
   Эмлин знала, что между отцом и сыном лежит обида с примесью ненависти. Лучше ей совсем не выходить замуж, чем породниться с таким кланом. Но любое неповиновение приказам короля было так же рискованно, как плавание под парусами против холодного северного ветра.
   Уже слишком поздно, печально подумала она, ничто не сможет помешать запланированной свадьбе. В окружении личной охраны графа она ехала прямо в его крепость.
   Погруженная в невеселые раздумья, Эмлин как загипнотизированная слушала грохот и скрип колес повозки. Неожиданно у нее, будто искра, возникла новая мысль. Она выпрямилась, пораженная ее очевидностью, – ей вспомнились слова Николаса де Хоквуда, произнесенные им на лестнице.
   Эмлин слабо улыбнулась. Возможно, существует способ остаться с детьми и не выходить за графа. Идея была скорее глупая, чем опасная, – она это понимала, но ничего лучшего ей в голову не пришло. Это парадоксально, но Николас де Хоквуд предоставил ей шанс расстроить планы короля.
   – Миледи! – Голос Жанны прервал ее сосредоточенные мысли.
   – Да? – Эмлин повернула голову и улыбнулась Жанне, которая предложила себя в качестве компаньонки в дороге, разумно обратив внимание хозяйки на то, что не положено девушке одной путешествовать с несколькими солдатами. Эмлин была благодарна за ее общество.
   – Миледи, туман становится густым, как суп, а мы приближаемся к лесу, – сказала Жанна. – Подумайте, может, нам лучше остановиться, чем продолжать путь в такую погоду? – Девушка широко распахнула глаза, и Эмлин озадачил ее дрожащий голос.
   Поглощенная своими мыслями, она не заметила, что влажные завитки тумана начали скрывать близлежащую сельскую местность. Сквозь туман маячил лес, темный от дождя.
   – Я не знаю, – ответила она и увидела, как Жанна нахмурила брови. – Что-то не так? Ты заболела?
   – Ах, миледи, я очень боюсь ездить среди белых туманов. В этой северной местности в лесах и полях водятся призраки.
   Эмлин нетерпеливо вздохнула.
   – Жанна, это все сказки.
   – Да, вы сами рассказывали, возле большого камина в снежный вечер. Но откуда могли взяться эти истории, миледи? Томас будто бы слышал, что призраки настоящие. – Жанна ударила кучера по плечу. – Том, скажи леди Эмлин, о чем мы говорили.
   Молодой человек, слуга из Эшборна, ровесник Эмлин и Жанны, хмуро посмотрел на хозяйку и почесал чуб.
   – Миледи, мои мать и дядья родом из этой местности, и я слышал здешние истории о лесных духах и языческих призраках. Даже недавно здесь видели злых духов.
   Эмлин нахмурилась.
   – Призраки язычников, Томас?
   – Да, они существуют.
   Молодому человеку было явно не по себе, и Эмлин вздрогнула от мрачного предчувствия, хотя не верила в существование призраков. Ее вместе с братьями и сестрами учили принимать старые обряды, а не бояться их. Бабушка Эмлин по материнской линии происходила из кельтов и была язычницей и целительницей, совмещая все это с жаркой христианской набожностью. Старое языческое «зло» было просто культом, основанным на принятии благодати и щедрости земли, и могло бы легко и благополучно соединиться с христианской верой.
   Томас снова заговорил:
   – Вы знаете о лесном злом духе, Зеленом Джеке?
   Эмлин удивленно оглянулась.
   – Зеленый Человек? Каждый ребенок знает о нем, Томас, он – легенда, глупый персонаж из шутливых пьес. Каждый год в мае человек в деревне возле Эшборна надевает на голову венок, обсыпается цветами и листьями и танцует. Это обычное явление.
   Томас мрачно кивнул.
   – Миледи, здесь Зеленый Человек настоящий. Его многие видели. Он крадет овец, свиней и детей для своих дьявольских целей.
   Жанна подняла на него испуганные карие глаза.
   – Миледи, с нами же ничего здесь не случится?
   Эмлин покачала головой и мягко засмеялась.
   – Конечно, мы в безопасности, ведь мы не дети, и не овцы, и не свиньи. Кроме того, какое создание в здравом уме будет выходить на охоту в такой сырой день, как этот! Вы двое такие трусишки, как старушка на смертном одре, которой видится дьявол в изножье кровати.
   – Значит, вы считаете, что Зеленого Человека не существует? – спросила Жанна.
   Эмлин улыбнулась, в ее глазах плясали чертики.
   – Единственный Зеленый Человек, которого я знаю, это старик Тий из деревни. Помните леденцы, которые он нам давал? А как он жонглировал ими!
   – Сюда скачет Чавант, – неожиданно сказала Жанна.
   Эмлин увидела Хью де Чаванта, несущегося к ним назад вдоль эскорта. Хотя о нем говорили, что он самый надежный и способный из людей Уайтхока, Эмлин находила его глупым, коварным и лишенным чувства юмора.
   Чавант приблизился к ней и быстро кивнул.
   – Леди Эмлин. – Его косой глаз пассивно и боязливо блуждал по сторонам, в отличие от второго, темно-карего, пристально смотревшего на нее. – Если вы устали, мы остановимся отдохнуть прямо сейчас. Лес должен немного защитить нас от дождя.
   Эмлин ощущала смутное беспокойство всякий раз, когда Чавант глядел в ее сторону, даже если оба глаза смотрели на нее одновременно.
   – Я могу продолжать путь, милорд. – Тайно плетя паутину своего нового плана, она предложила: – Но мы можем остановиться в аббатстве, переночевать и поесть горячего. Мой дядя живет в аббатстве Уистонбери недалеко отсюда.
   Чавант нахмурился, сдвинув свои густые черные брови.
   – Уистонбери находится южнее. Такой круг не совсем удобен, поскольку мы движемся на северо-восток. Отряду Уайтхока вряд ли окажут благодушный прием в том аббатстве. Погода ухудшается, боюсь, что скоро пойдет сильный дождь. Я предлагаю вам передохнуть сейчас, вон под теми деревьями, или же мы помчимся вперед как можно быстрее.
   Эмлин вздохнула. Ей уже надоели дождь, грязь и бесконечные холодные мили с эскортом. Если у нее не получится остановиться в аббатстве, ее план не осуществится так легко, как она надеялась.
   – Я хочу остановиться в аббатстве, – настойчиво повторила она.
   – Мы не можем этого сделать. Мы доберемся до Греймера к полуночи, если поторопимся. – Чавант бросил куда-то сердитый взгляд. Движение его глаза показалось Эмлин интересным. – Если бы не повозки, мы были бы там раньше. Больше остановок не будет.
   – Как вам угодно, милорд, – вздохнула она, решив пока отложить этот вопрос. Интуиция подсказывала ей, что не следует противоречить Чаванту.
   Он наклонился вперед и прошептал:
   – Мы въезжаем в лес, миледи, и я должен предупредить вас, что там могут быть разбойники.
   Эмлин встрепенулась. По правде говоря, подумала она, банда лесных разбойников как раз не помешала бы, если бы только это не было байкой. Ведь тогда у нее появился бы шанс сбежать. Она нервно покусывала губу.
   Чавант улыбнулся.
   – Мы защитим вас, миледи. Лорд Уайтхок всегда требует от нас быть предельно осторожными в лесу. Наши люди имеют неплохой опыт встреч с опасными злодеями. – Он выпрямился в полный рост, который был, впрочем, не слишком внушительным. В своем красно-коричневом плаще, с непослушными темными волосами, торчащими из-под капюшона, и желтоватой загорелой кожей он походил на мелкого угловатого петуха.
   – Бандиты, милорд? – Лесные разбойники всегда вызывали у нее живой интерес, и, считая сказки о них восхитительными, она безумно хотела услышать упоминание об одном конкретном человеке. – Пугающая перспектива. В этой местности водятся разбойники?
   Блеснув своим косым глазом, он наклонился к ней.
   – Вам не нужно ничего бояться во время этого путешествия, леди Эмлин. Мы можем защитить вас. Только один бандит посмел напасть на лорда Уайтхока, но он был побежден много лет назад.
   – О! Интересно, слышали ли мы в Эшборне что-нибудь о нем?
   – Его звали Черный Торн – грубый саксонский волчонок. Он нападал на каждый эскорт и телеги с продовольствием, которые ехали в крепость Греймер или из нее. Мы жестоко преследовали его. Но Черный Торн исчез около восьми лет назад, после того как сбежал от стражников Уайтхока. С той ночи его никто не видел.
   Сердце Эмлин застучало быстрее. Несколько лет назад в Эшборне прошел слух о смерти Торна.
   – Исчез, милорд?
   – Он давно умер, миледи, хотя мы так и не нашли тело. Местные крепостные сообщили о его смерти. Он кидался на графа, как дикая собака, этот Торн, и не перестал бы этого делать ни с того ни с сего, без всякой причины. Умер, да, давным‑давно.
   Глубоко внутри Эмлин до сих пор жила девочка, продолжавшая восхищаться добрым красивым саксонцем. Но она выросла и должна была выйти замуж за неприятного злого старика, из‑за которого Торн погиб. Эмлин почувствовала, как внутри у нее все сжалось.
   – Зачем ему было нападать на лорда Уайтхока, милорд?
   Чавант посмотрел на нее косым глазом. Когда она впервые встретила его, этот глаз сбивал ее с толку. Сейчас, по своеобразному движению его взгляда, она уже поняла, что ему неприятен ее вопрос.
   – Что касается того, почему он присваивал бесчисленные партии товара, золото и хорошие вещи, то мы никогда этого не узнаем, хотя Уайтхок предполагал, что это имеет отношение к земельным спорам. – Чавант почесал бороду грубыми грязными пальцами.
   – Земельные споры? – Эмлин с любопытством уставилась на него.
   – Да, между Уайтхоком и монахами из двух близлежащих аббатств шли споры из‑за пастбищ для овец и права на строительство в долине ниже нас. Ее называют Арнедейл, она лежит к югу от Хоксмура и к западу от Греймера. Бароны и духовенство часто спорят по такому поводу, миледи. Черный Торн, скорее всего, был сыном пастуха или родственником аббата или монаха, который считал, что Уайтхок урезает церковную землю.
   – Чья это земля? Был ли тот спор улажен?
   – По закону она принадлежит Уайтхоку, это было наследство его жены. Он ожидает окончательного вердикта королевского суда в ответ на свое требование. Это всего лишь формальность, ведь прошло уже столько лет.
   – После смерти Торна, милорд, эта местность, конечно же, безопасна.
   – Большинство нападений Торна происходило в лесу, вот почему лорд Уайтхок остается бдительным и путешествует только по основным дорогам. Таким способом он защищает себя от разбойников. – Он замолчал и снова посмотрел на нее весьма странным взглядом. – Однако, миледи, в этих местах существуют некие злые духи.
   – Я уверена, вы защитите меня, как защищали всю дорогу, с тех пор как мы покинули Эшборн, – сдержанно произнесла Эмлин. Чавант натянуто улыбнулся, поклонился и поскакал к стражникам во главе процессии.
   Жанна повернулась к Эмлин.
   – Вы действительно относитесь к лорду Чаванту с большей учтивостью, чем я, миледи, клянусь вам. – Она вздрогнула.
   Эмлин наклонилась к Жанне и прошептала:
   – Он стал относиться к нам с большей предупредительностью, когда я начала вести себя с ним любезно, ты разве не заметила? Он странный человек, это точно, и по-своему неприятный, но он не вызывает во мне столько ярости, сколько Уайтхок или его сын. – Ее щеки неожиданно покраснели при мысли о последнем, и она дерзко вскинула подбородок.
   При упоминании о Николасе де Хоквуде у Жанны на щеках появились обаятельные ямочки.
   – Ах, молодой барон… Он хороший человек, – выдохнула она, – красивый мужчина, как… темный ангел.
   Эмлин еще сильнее залилась краской, неожиданно вспомнив барона в горячей ванне. Его сильный торс, мокрый и скользкий, блестел при свете камина, и темные волосы вились вокруг обманчиво ангельского лица…
   Затем она представила в его волосах торчащие рога – вот так-то лучше.
   – Хоквуды, отец и сын, не заслуживают нашего восхищения, Жанна, – поджав губы, сказала Эмлин. И хотя Жанна кивнула, глаза ее по-прежнему сверкали.
   Произнеся эти справедливые слова, Эмлин завернулась в полы плотного плаща, чувствуя смущение из‑за того, что прокручивает в голове непристойные образы Николаса де Хоквуда.
   – Не нравится мне это, миледи, – низким голосом произнес Чавант.
   Медленно двигаясь рядом с ним, Эмлин пробормотала слова согласия. С тех пор как они заехали в лес, плотные потоки дождя только усиливались. Сейчас они ехали сквозь такой густой туман, что почти не видели друг друга. Туман скрывал ветви деревьев и стелился по земле как гигантский призрак, извиваясь и принимая чудовищные формы, проглатывая лошадей и людей впереди Эмлин, – те исчезали, как по волшебству.
   Чавант поскакал галопом перед ней, красно-коричневый плащ и серый зад его коня растворялись в тумане. Доверяя инстинкту своей лошади и надеясь на ее отличный слух, Эмлин последовала за ним. Впереди скачущие всадники зажгли факелы, но с ее места в цепочке света видно не было.
   Эскорт продолжал продвигаться вперед, и малейшие звуки – скрип кожаной конской сбруи, побрякивание кольчуги, ритмичный стук деревянных колес – разносились повсюду, создавая эхо и действуя Эмлин на нервы.
   Разминая задеревеневшие мышцы шеи и плеч, она оглядывалась вокруг, упираясь носом в стену непроглядного тумана. Снова пошел мелкий дождь, превращая кудряшки вдоль ее щек и над бровями в медовое золото.
   Спереди доносились низкие голоса, ведущие возбужденный разговор. Эмлин прислушалась, но не смогла разобрать слов. Через несколько секунд она услышала резкое восклицание.
   – Что это? – выкрикнула она. – Чавант! Что случилось?
   – Тише! – ответил тот, появляясь из тумана впереди. Он выпростал руку, призывая к тишине, и описал головой дугу, прислушиваясь и косясь в туман.
   – Что такое? – громко прошептала Эмлин.
   – Ничего. Езжайте вперед, – прошипел он.
   – Может быть, нам стоит все же остановиться, милорд, – сказала она. – Туман такой густой…
   – Я никогда не остановлюсь здесь! Мы должны выйти из этого леса до темноты. Если будем идти четко по тропе, то довольно скоро выйдем на окраину леса. Степь тоже укрыта густым туманом, но ехать станет гораздо легче.
   До них донесся взволнованный шепот.
   – Милорд Чавант, – настаивала Эмлин. – Что происходит?
   Чавант с досадой вздохнул.
   – Мои люди говорят, что за нами наблюдают, возможно, следят.
   Тонкие брови Эмлин вздернулись от удивления. Кто осмелится напасть на эскорт невесты лорда Уайтхока? Если бы у нее были личные враги, она, конечно же, перешла бы сейчас на их сторону. Никакие бандиты не шатались бы в такую ненастную погоду. Любой здравомыслящий человек сидел бы сейчас у огня.
   – Но кто может следить за нами? – спросила она Чаванта. Он подъехал к ней ближе и обвел ее косым свирепым взглядом.
   – Никто на этой земле. – Его глаз переместился в сторону и остался там. – Мы едем дальше. Миледи, вам будет гораздо удобнее и безопаснее в экипаже.
   Эмлин спокойно посмотрела на него. Она уже отказывалась от этого предложения дважды за сегодняшний день.
   – Нет, милорд, – упрямо и гордо возразила она.
   – Как вам угодно. Не сходите с тропы и смотрите на огни. Я пришлю Жерара, чтобы он нес факел перед вами. Миледи… – Он поклонился, слегка опустив голову, и вскоре скрылся в густой дымке.
   Эмлин пришпорила коня и поскакала вперед, наклоняясь вниз и пристально глядя на землю под копытами лошади. Удостоверившись, что едет по ровной травянистой поверхности лесной тропы, она выпрямилась и поскакала на звуки впереди.
   – Эй! – донесся сквозь туман какой-то голос. Эмлин подпрыгнула, словно от удара.
   Когда она повернула голову, туман между деревьями, которые были похожи на призраков, будто рассеялся, открывая взору какого-то всадника невдалеке. Он не двигался – это было огромное неясное очертание.
   Туман, казалось, отступил и образовал бесформенный ореол вокруг мужчины и коня. Эмлин отчетливо рассмотрела его за секунду до того, как туман обволок и снова поглотил его. Он не являлся одним из стражников, потому что на нем не было красно-коричневого плаща и кольчуги с капюшоном. Эмлин не видела, во что он одет. Высокий и мускулистый, он сидел на светлой лошади, крепкое тело было завернуто во что-то зеленое. Его волосы развевались вокруг огромного овала лица, а глаза представляли собой глубокие впадины.
   Эмлин не могла дышать. Это был не человек, это было громадное зловещее существо, великан из переплетенных веток и листьев, напоминающий ожившее дерево. Гигантское тело возвышалось, как массивная гора, под плащом светло-зеленого цвета.
   Мощная рука, больше похожая на крепкую ветку, усыпанную листьями, поднялась. Что-то сверкнуло, топор или меч, в его лиственных пальцах. Существо повернулось и, казалось, указало прямо на нее своей длинной рукой.
   Кто-то вновь закричал, на этот раз позади нее, и лошадь заржала.
   – Скачи вперед! – заревел один из стражников. – Скачи вперед!
   Трое из четырех солдат проскакали мимо нее, притесняя ее лошадь и окружая ее. Один стражник протянул руку, чтобы схватить ее поводья и потянуть за собой, но наклонился слишком поздно и промахнулся.
   – Следуйте за мной, леди! – выкрикнул он, устремляясь галопом вперед.
   В панике она пришпорила лошадь, но животное начало вертеться по кругу, запутываясь в вожжах. Ее обволокла стена густого белого тумана. Холодный влажный воздух касался ее рук и щек, врываясь в легкие с каждым быстрым вздохом. Она уже ничего не понимала, у нее кружилась голова. Наконец она сильно натянула поводья, лошадь прекратила крутиться и стала смирно, тяжело дыша, чувствуя сомнения хозяйки и не зная, куда скакать дальше.
   Где-то слева от нее послышались приглушенные крики. Просунув ноги глубже в стремена, она направила своего скакуна туда.
   Ее сердце сильно стучало. Ей хотелось пришпорить коня и во весь опор помчаться вперед, но она боялась ехать быстрее, переживая, что лошадь споткнется и упадет, понимая, что каждый неуверенный шаг может приблизить ее к лесному чудищу.
   Она видела это существо. Это не было обманом зрения из‑за тумана. Потерев глаза, чтобы видеть яснее, она остановила лошадь. Сейчас она ничего не видела ни впереди, ни сзади, ничего, кроме стелющегося бледного тумана.
   – Чавант! – выкрикнула она. – Жерар! Я здесь! – Ее голос разносился по лесу зловещим эхом.
   – Леди Эмлин! – позвал кто-то. – Стойте там! – Голос звучал где-то далеко.
   – Здесь! Я здесь! – кричала она.
   Неожиданно впереди блеснул огонек, как золотая звезда в белесом небе. Значит, это послали стражника, чтобы он принес ей факел. Облегченно вздохнув, она направила лошадь вперед, медленно продвигаясь на свет.
   У дороги перед ней из тумана появилась огромная темная фигура.
   – Слава Богу, – пробормотала она.
   Эмлин ослабила поводья, желая, чтобы ее увели в безопасное место, и с облегчением отклонилась в седле. Вдруг она резко подалась вперед.
   Огромный зеленый коготь зацепил уздечку. Эмлин закричала. У приблизившейся лошади был бледно-зеленый зад и желтоватый хвост. Она снова завизжала, услышав крики стражников, и попыталась развернуть своего коня. Растерявшись, животное встало на дыбы. Эмлин соскользнула с седла и больно ударилась бедром о твердую землю.
   Она попыталась сесть. Ее лошадь лягнула копытами, и железная подкова слегка задела голову девушки. Отброшенная ударом в сторону, она покачала хмельной головой, поднялась на колени и поспешно отпрянула, чтобы избежать еще одного удара. Когда она отходила, то споткнулась о свою сумку, ощупью схватила ее и поползла в кусты папоротника.
   Она слышала, как существо скачет за ней, словно туман не мешает его мистическому зрению. Оно продвигалось по лесу тяжело и стремительно, направляясь прямо к ней. Эмлин бежала, запыхавшись, не зная дороги, ничего не видя в клубах тумана; ее голова кружилась и болела от удара лошади. Она поддалась природному желанию бежать, быстро бежать прочь от этого чудища. Она бежала, шумно и бесцельно.
   Через некоторое время Эмлин поняла, что единственными звуками вокруг были ее собственное тяжелое дыхание и ее же шаги по хрустящему подлеску. Она остановилась и прислушалась. Густой воздух наполняла тишина. Звуков преследования слышно не было. Ни чудища. Ни стражников.
   Дрожащей рукой она убрала назад спутанные локоны, падавшие ей на глаза. Вокруг никого не было. Затем появилась новая мысль – первая логичная мысль, посетившая ее за последние несколько минут.
   Она избавилась от эскорта.

   Быстро передвигаясь, она несколько минут бежала по лесу, несмотря на туман. Вскоре Эмлин услышала отдаленный грохот, более громкий, чем шум непрекращающегося проливного дождя: топот лошадей.
   Не задумываясь она нырнула в мокрую траву, скользнула по мокрым листьям и прижалась телом к корням деревьев. Едва она успела набрать полные легкие воздуха, как мимо пронеслось несколько всадников. Выглянув из зарослей, она рассмотрела сквозь слабый туман четырех стражников Чаванта, остановившихся неподалеку.
   – Эй! – громко крикнул один из них. – Леди Эмлин!
   Она прижалась лбом к холодным грязным листьям, вдыхая их прелый запах, и замерла, будто камень.
   – Куда, черт возьми, она подевалась? – пробормотал человек. Лошади становились на дыбы и фыркали. Эмлин свернулась калачиком в мокрых зарослях, ее сердце бешено колотилось в груди.
   Пусть себе зовут и ищут сколько хотят – она приняла решение спрятаться. Она пойдет в монастырь к дяде. Годвин поможет ей. Он отправит официальный протест папе, а еще она надеялась, что он отвезет ее в замок Хоксмур, чтобы забрать детей. Когда малыши поселятся у родственников в Шотландии, Эмлин посвятит свою жизнь Богу, уйдет в монастырь в знак благодарности за безопасность ее семьи.
   Но она не могла никуда идти, пока не рассеется туман. Больше всего Эмлин опасалась снова встретить чудовище. Хотя она боялась потеряться, сегодняшние расспросы Чаванта об этой местности обеспечили ее полезной информацией. Восточная тропа через лес, как он сказал, ведет к долине. Через долину протекает река, где она может нанять лодку, которая отвезет ее на юг в аббатство Уистонбери.
   – Мы должны продолжать поиски, – услышала она голос одного из мужчин. – Если ее забрал демон, то она в лесу. А если он отпустил миледи, то мы найдем ее.
   Другой стражник негромко выругался. Эмлин услышала скрип кожи и позвякивание кольчуги и увидела, как сапоги со шпорами коснулись земли, когда два человека спешились. Они шли, рассекая своими мечами спутанные мокрые ветки, на расстоянии брошенного камня от того места, где она лежала.
   Дрожа от холода и страха, она не шевелилась и радовалась, что ее зеленый плащ сливается с листвой. Ее одежда насквозь промокла. У нее запершило в горле и захотелось кашлять, поэтому девушка прикрыла рот и нос рукой.
   Через некоторое время она услышала ворчание и стук копыт удаляющихся лошадей. Выбираясь из мокрой чащи, она подняла свою упавшую сумку. Вдруг позади нее раздались крики.
   Эмлин устремилась вперед, обходя сероватые кусты ежевики, перепрыгивая через упавшие ветки деревьев и углубляясь в туманный лес. Где-то позади слышались слабые крики. Она продолжала нестись вперед.
   Не в силах бежать дальше, вскоре Эмлин остановилась за широким дубом, упав на колени между мокрыми листьями папоротника. Судорожное дыхание обжигало ей горло. Пока она прислушивалась к звукам, издаваемым своими преследователями, мокрый капюшон сполз вниз, обнажая ее светлые волосы.
   Вдалеке, а потом все ближе раздавался шум: мужчины в доспехах, клинками рассекающие кустарники. Эмлин подавила испуганный крик и как можно быстрее вскарабкалась на дуб, за которым пряталась. Откуда-то донесся резкий свист стрелы, и последовал хрип пронзенного ею. Девушка осторожно выглянула из‑за веток.
   Возле стройных берез в тумане промелькнул красно-коричневый плащ упавшего стражника. У него из шеи торчала стрела. Второй стражник склонился над товарищем, потом медленно выпрямился. С перепуганным выражением лица он попятился, потом развернулся и побежал, что-то бормоча и зовя других.
   Обеспокоенная, Эмлин оглянулась в поисках спрятавшегося стрелка.
   Если бы вокруг слегка не рассеялся туман, она бы не заметила его среди мокрых ветвей, потому что его зеленая одежда и зеленоватая кожа были едва различимы на фоне окружающей листвы. Он был самым высоким из мужчин, которых ей когда-либо приходилось видеть. Зеленый Человек на секунду остановился, затем ускакал прочь, закинув на плечо большой лук и покачав лохматой, покрытой листьями головой.
   Эмлин никогда не верила в существование злых духов, но теперь изменила свое мнение.

   Она не знала точно, сколько времени просидела на дубе, дрожа от холода и ужаса. Должно быть, она ненадолго заснула, однако чувствовала себя скорее истощенной, чем отдохнувшей. Мрачный дневной свет сменился густой всепоглощающей темнотой. Она смутно вспомнила, что холодный дождь промочил ее шерстяной плащ. Наверняка она просидела на дереве уже несколько часов, сначала слишком боясь спуститься, потом окоченев от изнеможения и пронизывающего холода.
   В гнетущей тьме противный дождь все стучал по листве, накрывавшей ее как шатер. Отклонившись назад, распрямив руки и ноги, Эмлин почувствовала сильную головную боль в том месте, где ее задело копыто лошади, и нащупала синяк и запекшуюся кровь. Ее тошнило.
   Все было мокрым: одежда, волосы, кожа. Ей срочно нужно было найти крышу над головой, но она понимала, что если сейчас слезет с дерева, то лишь устало побредет глубже в лес и потеряет всякую ориентацию.
   Вздохнув, она достала из сумки еще один плащ и сумела укутаться в его сухие складки. Ей долго не удавалось согреться и ужасно хотелось дымящегося супа, а потом – завернуться в мех и сесть у пылающего костра.
   Кашляя, она протерла лицо краем плаща и почувствовала себя немного лучше, завернувшись в его плотную шерсть. Сон начал окутывать ее вязким туманом.
   Неожиданная смутная тревога стрелой пронзила ее, и Эмлин выпрямилась. Ее голова ударилась о ветку сверху, и та немного закачалась. В полудреме она прислушалась: что же разбудило ее?
   Какое-то животное – Господи, только бы не волк – рыскало вокруг ствола дуба. Услышав бесшумные осторожные шаги, она медленно поджала налившиеся ноги.
   Когда шаги затихли, Эмлин затаила дыхание, отчаянно пытаясь решить, стоит ли ей лезть на дерево еще выше.
   Вскоре густой мрак ее укрытия пронзили порыв холодного воздуха и полоска лунного света. Туман рассеялся. Она увидела протягивающее к ней руки высокое лесное чудище на двух длинных ногах. Эмлин затаила дыхание и прижалась к стволу дерева, ее сердце бешено стучало в груди.
   – Господи, вот вы где… – Голос был мягким и глубоким, как ночная тишина. – Идите сюда. – Эмлин всхлипнула, она была слишком слаба и напугана, чтобы кричать. Она неуклюже, бесцельно начала бить по твердым сильным рукам, которые окутали ее.
   – Нет, – простонала она охрипшим голосом. – Кто вы?
   – Торн, – мягко сказал он. – Дорогая, я Черный Торн. – Она замерла в изумлении. Он заговорил опять: – Теперь вы в безопасности. Пойдемте со мной. – Он обхватил ее, переставшую вдруг сопротивляться, и взял на руки.
   Торн. Это, должно быть, сон. Но она чувствовала теплоту и твердость его мышц, когда он нес ее куда-то. Ее лицо обдало теплым дыханием, когда девушка положила голову ему на плечо и щекой уперлась в колючую шерсть и скользкую кожу его одежды. Она вдохнула запах мокрой кожи и пряный аромат земли. Это не сон, в полудреме подумала она.
   Изумляясь, насколько все это странно, она зарылась в тепло его рук и поддалась непреодолимой апатии. Он мягко терся бородой о ее бровь, пока нес ее в лес.

Глава 7

   – Миледи… миледи… – Чей-то голос гудел уже какое-то время, словно маленькая назойливая муха возле ее уха. Она прихлопнула ее. – Леди Эмлин! Вы проснулись?
   Она повернулась спиной, чтобы оградить себя от этого голоса, и меховое покрывало соскользнуло. Прохладный сухой воздух лизнул ее приоткрытое плечо. Уставшими глазами она посмотрела на темную каменную стену в нескольких дюймах от лица – на грубой поверхности стены играл свет от камина. Повернув голову, девушка увидела наклонные стены и низкий потолок маленькой комнаты странной формы, комнаты темной, если не считать небольшого костра в центре.
   – Леди Эмлин. – На этот раз она позволила голосу привести ее к лицу и телу обладателя. – Миледи. Вы проснулись. – Женщина сделала шаг вперед.
   Крупная и полная, она казалась Эмлин, лежавшей на брошенных на пол мехах, очень высокой. Женщина преодолела небольшое расстояние и присела возле нее. Широкие плечи и пышная грудь были прикрыты толстой домотканой шалью теплого желтого цвета. Лицо над простым вырезом было круглым и миловидным, с розовыми щеками и голубыми глазами; из-под льняного платка выбивались каштановые локоны. Она казалась молодой, всего на несколько лет старше Эмлин.
   – Я Мейзри, леди Эмлин. А это мои сыновья. – Она указала на двух маленьких мальчиков, стоявших с противоположной стороны костерка посреди комнаты. Тот, что повыше, имел гладкие блестящие волосы, яркие, как морковь, в лучах огня. Меньший с важным видом сосал большой палец, его голова была укрыта медно-золотыми кудряшками.
   – Старшего зовут Дирк, а младшего – Элви, – представила их Мейзри. Мальчики подошли ближе, и Мейзри протянула руку, привлекая их к себе. Они прижались к маме и вытаращили на Эмлин огромные глаза. Девушка слабо улыбнулась, и младший заморгал, еще усерднее облизывая палец, а его округлые щечки покраснели. Оба мальчика были в коричневых шерстяных туниках, темных гетрах и мягких кожаных сапогах. Старшему было не больше четырех-пяти, младший был немного старше Гарри, наверняка только из пеленок.
   Эмлин перевела взгляд на их маму. Вспомнив, кто принес ее сюда, она почувствовала мимолетное разочарование. Торн спас ее прошлой ночью – он жив, но ее одурманенная голова еще не могла этого принять, – и значит, это должны были быть его жена и сыновья.
   Она не могла представить его себе степенным женатым крестьянином. А впрочем, прошло уже несколько лет. Он не стал бы дожидаться, когда маленькая девочка вырастет, и не имеет значения, как часто она думала о нем.
   Эмлин приподнялась, и от ее движения мех соскользнул. Удивившись своей открывшейся наготе, она схватилась за меховое покрывало.
   – Где моя одежда? – пропищала она.
   – Вот. Все должно уже было просохнуть. – Эмлин заметила два своих плаща, синий и зеленый, они были развешены на скамье вместе с ее голубым шелковым платьем и белой сорочкой. Ее шерстяные чулки и туфли ждали на низком табурете возле огня.
   – Вы, должно быть, подхватили сильную простуду в такой влажной одежде. Промокли и замерзли, как я слышала.
   – Я плохо помню прошлую ночь, когда ваш муж спас меня, – ответила Эмлин.
   Мейзри некоторое время непонимающе смотрела на нее.
   – Миледи, это не мой муж нашел вас. Это Торн, он сам ухаживал за вами, пока утром не пришел к нам на ферму и не попросил меня прийти сюда. Мы здесь с полудня. Вы проспали целый день. Уже стемнело.
   Эмлин на миг закрыла глаза, пытаясь осознать все вышесказанное. Едкий дым от костра щипал глаза, а потом рассеялся из‑за потока холодного воздуха, донесшегося с дальнего конца комнаты. Девушка протерла затуманенные глаза, смутно ощущая пульсирующую головную боль.
   – Значит, вы не жена Торна? – спросила она, озадаченная и слишком уставшая, чтобы разобраться во всем.
   Каким-то образом она проспала целый день. Торн, должно быть, позаботился о ней прошлой ночью и наверняка снял с нее одежду. Она вспыхнула, не помня ничего, кроме его теплых сильных рук и низкого утешительного голоса у нее над ухом.
   – О, нет. Мой муж Элрик Шепедсгейт. Мы живем сразу за Кернхамом – это ближайшая деревня в долине. Элрик владеет овцефермой, – добавила Мейзри, лаская рыжие волосы Дирка. Руки женщины были гладкими, изящными, с тонкими пальцами. Она вопросительно посмотрела на Эмлин. – Бедняжка, у вас болит голова, я знаю. Позвольте мне принести вам воды. – Мейзри отошла к полке – природной нише в каменной стене. Выбрав чашку среди деревянной посуды, она наклонилась и набрала воды из ведра.
   Эмлин осмотрела комнату. Прямо на грязном жестком полу горел, потрескивая, костер, огражденный круглыми камнями. Стены были темными и блестящими, без окон, потолок – низким и закругленным. Скамья, сундук и несколько деревянных стульев стояли в комнате. Дверной проем находился за грубо обтесанным углом, где она увидела колышущийся край темной занавески. Эмлин поняла, что на самом деле комната была пещерой.
   Вернувшись к тому месту, где лежала Эмлин, Мейзри стала на колени и предложила ей воды, холодной, с привкусом деревянного ведра. Эмлин глотнула и скривилась от боли в виске.
   – Там большой синяк, миледи. Теперь, когда вы проснулись, я наложу на него мазь, но сначала, естественно, вы хотели бы одеться. – Она повернулась к сыновьям: – Дирк, поделись яблоком с Элви. Проследи, чтоб он не ел семечки и кожуру, и поиграйте вон там.
   Дети уселись в углу с небольшой грудой деревянных человечков и устроили шумную битву. Мейзри подала Эмлин сорочку, чулки и шелковое платье, помятое, с разводами от воды, но сухое и теплое на ощупь. Девушка оделась, затем обессиленно опустилась на мягкие меха.
   – Если у вас есть мята или ромашка, я могла бы приготовить настой от головной боли, – сказала Эмлин.
   – Я принесла с собой немного целебных трав. Но сперва позвольте мне приподнять меха, вот так… – Мейзри свернула покрывало, соорудив некое подобие толстой подушки. – Отдохните здесь, миледи. Когда ужин будет готов, я позову вас.
   Эмлин откинулась на теплые и мягкие меха. Мейзри быстро передвигалась по пещере: сильнее разожгла огонь, пока он не запылал ярким пламенем, поставила кипятить воду в маленьком железном котелке и помешала содержимое подвешенного над костром большого котла, в котором медленно что-то кипело. Потом она вышла через низкий проход из основной комнаты и вернулась с огромным кувшином и маленьким бурдюком. Поставив их на низкую скамью, она разложила рядом куски черного хлеба и светлого сыра и накрыла их тканью.
   Когда все было готово к ужину, Мейзри поставила на пол возле Эмлин круглую корзину и села, вытаскивая оттуда несколько небольших мешочков и глиняный кувшин.
   – Где вы ушибли голову, миледи?
   – Я упала с лошади, и она лягнула меня, – ответила девушка.
   Мейзри кивнула и осторожно прикоснулась к синяку на распухшем виске Эмлин, затем обеими руками исследовала ее голову.
   – Торн попросил меня подняться сюда, потому что я немного умею лечить. Он очень переживал за вас, миледи. Даже чересчур. Торн настоял, чтобы я поскорее пришла, потому что он не мог разбудить вас. Но это естественно, вы не просыпались из‑за усталости, бедняжка.
   Эмлин вяло слушала, почти сразу же расслабившись от успокаивающих касаний Мейзри, легких, будто ласки ангела. Хотя синяк сильно болел, нежное тепло рук женщины, казалось, облегчало боль и прогоняло ее прочь.
   Мейзри присела на корточки и начала рыться в мешочках, отобрала несколько и поставила в сторонке.
   – У вас тут здоровая шишка, миледи, она, наверное, сильно болит. Я сделаю горячий успокоительный отвар, вы попьете его, он ослабит боль и уменьшит опухоль. Но сначала немного травяной мази.
   Мейзри открыла глиняный кувшин и окунула в содержимое два пальца.
   – Я делаю ее в основном из листьев бузины, добавляю немного грецких орехов и миндального масла. Она неприятная, но помогает при таких синяках. У меня есть еще мыло для волос на травах, но вы не должны мыть голову несколько дней. – Она помазала висок Эмлин вязкой ярко-зеленой смесью.
   Дирк засмеялся со своего места у костра, Элви засмеялся следом, потому что так сделал его брат, и Эмлин ухмыльнулась им.
   – Ты опытный целитель, Мейзри, – сказала она.
   – Думаю, это дар, которым меня наградил Господь. Ко мне многие приходят, причем приводят своих животных так же часто, как и членов семей. – Она негромко засмеялась. – Я делаю все от меня зависящее, чтобы лечить все и всех. Бабушка научила меня старинным приемам, поведала о лекарственных травах и растениях; кое-чему я научилась сама. – Она закончила накладывать мазь и вытерла руки о тряпку.
   Выбрав из маленьких узелков несколько сухих лекарственных трав, Мейзри сложила их в кусок материи, завернула узлом и на секунду окунула его в кипящую воду в маленьком котелке.
   – Вы хорошо знаете Торна? – спросила Эмлин.
   – Да, хотя он зачастую сторонится людей и надолго пропадает. Он здесь заведует лесом и помогает монахам, владеющим этой землей.
   – Вы давно с ним знакомы?
   Мейзри кивнула.
   – О да.
   Взболтав отвар, она налила горячую жидкость в чашку и протянула Эмлин.
   Сделав маленький осторожный глоток, Эмлин обнаружила приятный мятный вкус с нотками ромашки и других трав, которые не были ей знакомы. Она отклонилась назад с деревянной чашкой в руке.
   Мейзри села рядом.
   – Восемь лет назад Элрик нашел Торна в степи, полумертвого, с торчащей из легких стрелой. Он был совсем плох тогда, совсем. – Она покачала головой при этом воспоминании. – На протяжении нескольких недель мы не знали, выживет он или умрет, хотя я делала все возможное и молилась за него днем и ночью. Он долго оставался у нас, оправляясь после болезни и… скрываясь.
   – Вы уже тогда знали, кто он? – осторожно спросила Эмлин.
   Мейзри сузила глаза.
   – Да, – неспешно сказала она. – А вы, миледи?
   – Мой опекун помог ему в ту ночь. Сначала мы думали, что он уехал цел и невредим, но потом до нас дошел слух, что Торн погиб той ночью. – Эмлин бросила взгляд на Мейзри.
   Та кивнула.
   – Так значит, это были вы, – тихим голосом проговорила она. – Он ведь сказал сегодня утром, что в долгу перед вами. Он сам распространил слух о своей смерти – вернее, попросил нас сделать это для него. Он оставался у нас, пока не окреп, а мы говорили людям, что это мой кузен. Когда Торн уехал, мы почти не слышали о нем несколько лет, однако за предыдущие два года он часто появлялся и исчезал. На протяжении всего этого времени мы ни в чем не нуждались. – Она засмеялась. – Он давал нам деньги и продукты и вообще был бесконечно щедр по отношению к нам. Мы получили во много раз больше, нежели отдали ему. Он прекрасный человек, этот Торн, с благородным сердцем. Он серьезно относится к долгу. Если он хоть чем-то обязан вам, то обязательно отблагодарит, миледи.
   – Он спас меня прошлой ночью. Этого достаточно.
   – Наверное, недостаточно в его глазах, – заметила Мейзри. – Он не забывает. Но лучше старый долг, чем давняя обида, как говорится.
   Она отошла помешать содержимое парующего черного котелка и через несколько секунд подала Эмлин миску горячего аппетитного супа, толстые куски хлеба и сыра, а также налила из бурдюка маленькую чашку медовухи. Девушка ела с жадностью, окуная в суп ломти хлеба, чтобы зачерпнуть овощи и бульон. Сыр был мягким и влажным, а медовуха немного обжигала ей горло.
   Мейзри подала детям их ужин, а потом села перекусить сама. Когда они доели, женщина протерла сухой тряпкой их миски и села возле костра, напевая мальчикам тихую песню. Убаюканная песней, Эмлин расслабилась на мягких глубоких мехах и вскоре задремала.
   – Элрик! – Восклицание Мейзри заставило Эмлин резко проснуться, и она постаралась сесть прямо. Вошедший в пещеру мужчина был очень высоким и крупным, на нем были плащ и туника коричневого оттенка. Необычайно рыжая непослушная копна волос выделялась на его голове, как и борода того же цвета, покрывающая большую часть его лица.
   Мейзри поспешила к нему, и Дирк прыгал рядом, пока Элрик не наклонился и не взял его на руки. Когда Мейзри представила мужа Эмлин, он робко кивнул ей через яркий костер. Она улыбнулась, но ее внимание переключилось на вошедшего в этот миг другого мужчину.
   Торн тепло улыбнулся Мейзри и Элрику, поприветствовал их как хороших знакомых. Хотя он и взглянул на Эмлин сразу же, как только вошел, сейчас он наклонился к Мейзри, тихо расспрашивая ее о чем-то и внимательно слушая ответ.
   Эмлин восхищенно наблюдала за ним. В ее смутных детских воспоминаниях он выглядел почти таким же. Он был высоким, хотя и не таким высоким и мощным, как Элрик. На его стройных ногах были длинные темные брэ и кожаные сапоги, обмотанные ремнями до колен. У него был длинный торс, узкие бедра, широкие плечи. На нем был кожаный камзол, усыпанный металлическими кольцами и надетый поверх коричневой туники, спускавшейся до колен. Зеленый капюшон, откинутый назад, обрамлял затененное лицо с короткой густой бородой. Темные волосы волной опускались на плечи.
   Кивнув Мейзри, он подошел к Эмлин грациозной покачивающейся походкой. Ее сердце быстро стучало, когда она нервно подняла голову, чтобы посмотреть на него. Свет костра озарял его лицо и грудь красно-золотым цветом, он смотрел на нее сверху вниз. Орлиный нос и темные брови…
   – Здравствуйте, миледи, – сказал он и присел рядом с ней.
   Когда уголки его губ приподнялись в полуулыбке, она увидела, что его глаза с густыми ресницами имеют оттенок не то зеленого, не то голубого, не то серого цвета – она не могла определить при свете костра. Он был статным, почти красивым, обладал какой-то дикой, темной и непонятной красотой. Эмлин чувствовала в каждом его движении сильное мужское начало и сдержанную доброту.
   После всех этих лет, подумала она, вот он Торн, рядом с ней. Осознав, что пристально смотрит на него с приоткрытым ртом, она быстро сомкнула губы.
   – Вижу, Мейзри поколдовала над вашей раной, – заметил он. Эмлин поднесла руку к голове, неожиданно смутившись от того, что непривлекательная зеленая мазь покрывает половину ее лица.
   Он опустил ее руку – его пальцы были холодными и сухими.
   – Нет, миледи, пусть будет так. – Слегка коснувшись длинными пальцами ее кожи, он медленно убрал с ее лица густые распущенные волосы. Несколько золотых прядей прилипли к ее щеке, и он отодвинул их. Мелкая дрожь спустилась от ее горла к животу от его легкого прикосновения. Какой-то образ или чувство, словно смутное воспоминание, вспыхнуло у нее в голове и быстро исчезло.
   – Старайтесь, чтобы сюда не попадали волосы, такие светлые и красивые, иначе они станут ярко-зелеными. Мы все прошли через слой зеленой мази Мейзри в то или иное время. – Он снова улыбнулся, занятно приподняв один краешек рта, наполовину прикрытого черными усами и бородой. Его голос был глубоким и мягким.
   Присев, он отклонился назад и оперся о стену, вытянув одну ногу и положив руку на поднятое колено другой. Мейзри протянула ему полную миску и ломоть хлеба, а через несколько секунд вернулась с чашкой, до краев наполненной элем. Он поблагодарил ее и принялся за еду. Эмлин наблюдала за ним, а когда он поймал ее взгляд, сразу же отвела глаза в сторону, смутившись. Элрик тоже поел, опустившись на пол напротив костра; Мейзри и Дирк сели подле него. Элви мягко посапывал, свернувшись на груде мехов неподалеку.
   Торн сделал большой глоток эля и, зажав чашку между указательным и большим пальцами, взболтал ее содержимое.
   – Что вы помните о прошлой ночи? – тихо спросил он. – Вы жутко замерзли, а рана на голове сильно болела, когда я вас нашел.
   Делая еще один глоток теплого отвара Мейзри, Эмлин вовсе не была уверена, что обрывочность ее воспоминаний и нервозность объясняются ударом по голове. Из‑за присутствия Торна она не могла нормально дышать и ясно видеть, как будто ее сильно закружили какие-то вихри. Смутно вспомнив о том, как уютно ей было в его руках, она густо покраснела и выпрямилась.
   – Я видела – или мне приснилось, что я видела, – Зеленого Человека. Моя лошадь испугалась и встала на дыбы, я упала, потом побежала прочь от этого существа. Затем вы нашли меня. Я помню, как услышала ваше имя. А потом… – Она пожала плечами.
   – Вы почти сразу же провалились в забытье у меня на плече, – сказал он. – А Зеленый Человек – это миф, миледи, – добавил он, повеселев. – Я услышал какой-то странный шум и поехал на звуки, ожидая увидеть попавшее в капкан или раненое животное. Вместо этого я обнаружил мокрую замерзшую девушку, крепко прижавшуюся к стволу дерева.
   Эмлин открыла рот, чтобы заверить, что она действительно видела какое-то лесное чудище, но он протянул руку, приподнял ее подбородок и мягко повернул ее голову к свету костра.
   – Расскажите мне, леди Эмлин, почему вы были в лесу прошлой ночью. – В его голосе слышалась едва различимая напряженность.
   – Скажите, сэр, откуда вы знаете мое имя? – спросила она.
   Он нежно провел большим пальцем по ее щеке, и она внутренне вздрогнула, ожидая его ответа.
   – Мы встречались много лет назад, вы и я, – мягко сказал он.
   – Да, – прошептала она, ее сердце затрепетало, – я знаю.
   Через мгновение он лишил ее тепла своей руки и выпрямил ногу, едва не задев ею камни костра, затем поднял другое колено и положил руку на него.
   – А сейчас, миледи, – произнес он, – нам нужно побеседовать. Здесь мы можем открыто говорить о вашей ситуации. Элрик и Мейзри – друзья, которым я доверяю.
   Мейзри подалась вперед и что-то тихо сказала Дирку. Он кивнул и вскоре лег возле Элви. Элрик подождал, пока мальчик закроет глаза, потом заговорил низким голосом:
   – Возле Кернхама сегодня были солдаты. Они спрашивали о леди Эмлин. – Он мельком взглянул на Торна. – Когда они остановились у поля, которое я вспахивал, я сказал им, что нет, я никого не видел. Они предупредили меня, что врать опасно.
   – Как они выглядели? – спросила Эмлин.
   – Их было четверо, в доспехах, в рыжеватых плащах людей Уайтхока.
   – Вы узнали людей Уайтхока? – удивилась Эмлин.
   – Граф хорошо известен в нашей долине, миледи, – сказал Элрик. – Мы находимся недалеко от Хоксмура, который принадлежит его сыну, барону. Кроме того, Уайтхок отчаянно желает заполучить эту землю.
   – Значит, это та самая долина, на которую он предъявляет права? – Она вспомнила недавний разговор с Чавантом о споре по поводу земли, вследствие которого Торн начал выступать против графа.
   – Лорд Уайтхок уже много лет спорит с уистонберийским и болтонским аббатствами о правах на долину, – сказал ей Торн. – Хотя оба монастыря расположены на юге вдоль реки, монахи владеют многими землями здесь, тысячами акров, это хорошая земля. Они арендовали фермы и огромные стада овец. Лорд Уайтхок же заявляет, что изначально земля принадлежала его жене и теперь это его собственность, включая фермы, стада, а также прибыль от них. Недавно он прислал рабочих, чтобы начать строительство замка в верхней части долины.
   – Элрик и я возделываем участок земли для Уистонбери, также мы выращиваем овец по соглашению с настоятелем монастыря, – добавила Мейзри. – Наш заработок – это то, что мы дополнительно выращиваем на ферме, да еще несколько овец. Господствующие здесь монахи забирают урожай с фермы и получают очень хороший доход от шерсти каждый год. Это бо́льшая часть их дохода, шерсть, ну, вы понимаете.
   – Уайтхок заявил о своих правах королю?
   – Да, – ответил Торн. – Уайтхок не давал прохода королю по этому делу в течение нескольких лет, но суд пока не вынес решения. Вердикт должен быть согласован с папой, потому что часть земли – собственность церкви. Дело было отложено, так как король Иоанн и папа ни о чем не могут договориться.
   – А как же сын графа, барон де Хоквуд? Он поддерживает требования своего отца?
   – Барон пока не предпринимал никаких действий, – сказал Элрик.
   – Но его земли находятся ближе всего к долине, – заметила Эмлин.
   Элрик заерзал всем своим огромным мускулистым телом и задумчиво отпил эля.
   – Да, Хоксмур находится в нескольких милях на север отсюда, но он на другом берегу реки и очень далеко от центра долины, где пасется большинство овец. Пока что барон не высказался ни за, ни против этого требования, хотя это будет его дело, если отец умрет до того, как все решится.
   – Итак, мы однозначно узнали людей Уайтхока, – сказал Торн.
   Мейзри подалась вперед.
   – Почему вы были в лесу одна, миледи, и почему прячетесь от людей Уайтхока?
   Эмлин оглянулась вокруг и посмотрела на них огромными глазами, ее лицо побледнело. Элрик и Мейзри терпеливо ждали ответа, их лица, в которых отражалось золотое пламя, были открытыми и честными. У нее создалось такое ощущение, что ее приняли и предложили настоящую дружбу в этом озаренном костром круге. Она робко взглянула на Торна. Он не сводил с нее глаз. Его взгляд излучал такое спокойствие, что она, как ни странно, почувствовала себя защищенной возле него. Закрыв на секунду глаза, она послала Небесам быструю молитву. Отчаянно желая доверять этим людям, она к тому же чрезвычайно нуждалась в помощи.
   – Мне кажется, – осторожно произнесла Эмлин, – что вы не особенно любите Уайтхока, поэтому я верю, что вы не выдадите меня ему. – Она вздрогнула, выпрямила спину и объяснила им обстоятельства своей помолвки, а потом рассказала, на кого натолкнулся эскорт в тумане. – Когда возле дороги появился Зеленый Человек, я убежала и потерялась. Человек, который послал за мной стражников, – это барон Хью де Чавант.
   – Почему вы убежали, миледи? – спросила Мейзри.
   – Подобные обручения церковь считает неправильными и греховными, но, несмотря на это, мужчины упорно продолжают принуждать нас к замужеству. Говорят, что Уайтхок очень жесток, я не могу добровольно выйти за него. Поэтому моя единственная возможность – спастись бегством. – Эмлин переводила взгляд с одного полного решимости лица на другое. – Я решила посвятить себя Богу.
   – Вы уйдете в монастырь? – изумленно спросила Мейзри.
   – Мне следует так поступить. Есть еще кое-что. – Она рассказала им о своих братьях и сестре. – Они, как я полагаю, сейчас узники замка Хоксмур. – Эмлин обхватила руками колени. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Торном. Его лицо было затенено, он медленно кивнул, чтобы она продолжала.
   – Лорд Уайтхок пугает меня, – спокойно продолжила Эмлин. – Уход в монастырь будет своего рода покаянием, ведь я оскорбляю его, отказываясь от помолвки. Я пойду на это. Но боюсь, что из‑за меня пострадают малыши… – Ее голос дрогнул. На глазах появились и тут же задрожали на ресницах слезы. – Если король не позволит мне самой воспитывать их, то я должна хотя бы убедиться, что они в безопасности и счастливы. Когда буду уверена, что с ними все хорошо, я с готовностью уйду в монастырь.
   – Куда вы денете малышей? Вы же не можете получить право опеки назад, – сказал Элрик. – Это приказ короля.
   Эмлин глубоко вздохнула и вытерла слезы.
   – Я каким-нибудь способом заберу их из Хоксмура. У нас есть кузены в Шотландии, и пока что детей можно отправить туда.
   Мейзри посмотрела на нее широко открытыми глазами.
   – Забрать их из замка Хоксмур?
   Эмлин пожала плечами.
   – Мой дядя – монах в Уистонбери, а моя старшая сестра – настоятельница в другом аббатстве. Возможно, они смогут помочь мне…
   – Как монахи могут помочь вам? – нетерпеливо вмешался Торн. – Бесполезно просить короля сжалиться над детьми. Он не обладает ласковым заботливым сердцем.
   – Мой дядя может потребовать опекунства как самый старший в нашей семье теперь. Поскольку он верующий человек, король может прислушаться. Николасу де Хоквуду могут велеть отдать детей моему дяде. А Годвин – человек образованный, он знает закон. Он наверняка отправит петицию еще и папе, с просьбой, чтобы король отменил приказ.
   – Он мог бы это сделать. – Торн подобрал с полу маленький камешек и бросил в костер. – Но вряд ли его попытки увенчаются успехом. Дети останутся там, где они сейчас. – Он взглянул на девушку. – Как вы думаете, разве им не хорошо и не безопасно в Хоксмуре? Барон Хоксмурский не великан-людоед, леди.
   – Я встречала барона, он кажется мне холодным и бессердечным человеком, – сказала Эмлин. – Я не оставлю моих братьев и сестру в незнакомом месте. Детям нужен дом, согретый любовью.
   Торн бросил еще один камешек в костер, затем еще один. Костер заискрился. Она посмотрела на его профиль, скрытый волнами темных блестящих волос, спутанных и непослушных.
   – Как пожелаете, миледи, – наконец проговорил он, затем поднял голову и посмотрел на нее. – А что будет с вами? Если вы уйдете в монастырь, лорд Уайтхок сможет вернуть вас. Вы все еще помолвлены с ним. Если он пожелает, то может любым способом заставить вас выйти за него замуж.
   Она не подумала об этом.
   – Я должна использовать этот шанс. Дядя может отправить меня к сестре Агнес в аббатство Розбери. Уайтхок решит, что со мной слишком много проблем. Он уже получил Эшборн, независимо от того, жена я ему или нет.
   Торн кивнул и уставился на костер.
   – Розбери находится далеко на север отсюда.
   – Да, – подтвердила Эмлин. – Агнес пошла в монастырь Розбери, потому что скорбела по умершему мужу. Вскоре после того отец забрал меня из монастыря, где я училась. Он сказал, что договаривается о хорошем браке для меня. Но он умер и не успел довести переговоры до конца. – Она пожала плечами. – Мой папа никогда не выбрал бы Уайтхока.
   Мейзри слушала с большим интересом, ерзая на своем месте, открывая и закрывая рот, с каждой фразой становясь все более нетерпеливой. Теперь она наклонилась вперед, ее круглое лицо сияло в свете костра.
   – Миледи, если бы вы уже были обручены, приказ короля ничего бы не значил. Вы говорите, что отец договорился о вашем браке?
   – Соглашение не было заключено. Я так и не узнала имя того человека. – Эмлин поднесла ко лбу дрожащую руку, словно пытаясь стереть настойчивую тупую боль, которая не проходила.
   – Если бы леди Эмлин была обручена, – сказала Мейзри, – или если бы вышла замуж за другого до того, как Уайтхок найдет ее, он не имел бы на нее никаких прав.
   Все обратили свои взгляды на Мейзри. От потрескивающего костра поднимались искры, пока они сидели в задумчивом молчании.
   Наконец Эмлин печально улыбнулась.
   – Кто теперь женится на мне? Никто не отменит эту помолвку, и я должна посвятить свою жизнь Богу. Уайтхок, если он набожный человек, должен уважать мой выбор.
   – Чем мы можем помочь вам, миледи? – спросил Элрик.
   – Вы и так мне очень помогли, за что я вам благодарна. Но утром я уйду, чтобы увидеться с дядей. Если вы можете дать мне коня, то я позабочусь, чтобы вам за него заплатили.
   Мейзри покачала головой в полотняном платке.
   – Нет, миледи. Вы должны отдохнуть по меньшей мере три или четыре дня, иначе у вас будет сильно кружиться и болеть голова. С таким-то синяком… у вас может быть повреждена какая-нибудь кость.
   Эмлин вздохнула, понимая, что Мейзри права. Голова продолжала болеть, и она чувствовала слабость в конечностях. Она старалась не обращать внимания на головокружение всякий раз, когда поворачивала голову.
   – Возможно, будет лучше, если я останусь здесь еще ненадолго, – согласилась она.
   – За это время Чавант уедет отсюда, – сказал Торн, – если, конечно, вы всецело уверены, что не хотите присоединиться к его эскорту.
   Эмлин насупилась, услышав его немного циничный тон.
   – Я останусь всего на день или два, – настойчиво произнесла она, откинувшись на меховую подушку. – Я должна попасть в Уистонбери. – Приятная усталость начала разливаться по ее телу. Она подумала в полудреме, что, возможно, лекарство Мейзри от головной боли действует еще и как снотворное.
   – Да, леди, вы обязательно увидитесь с дядей, – мягко сказал Торн, наклонился и набросил ей на ноги меховое покрывало. – А сейчас отдохните. Еще будет достаточно времени поговорить.
   – Я увижу вас снова? – сонно спросила Эмлин.
   Его лицо было так близко, что она ощущала легкое дуновение его дыхания на своем лбу. Она чувствовала тепло его тела – странное, очень успокаивающее ощущение.
   – Я буду здесь, если понадоблюсь вам. Отдыхайте, – пробормотал он.
   Эмлин кивнула, опустив ресницы, чтобы увлажнить уставшие глаза, но поняла, что ей трудно поднять веки снова.

   Когда она проснулась, в горле было сухо и тупая головная боль не прошла, но мысли немного прояснились. Вытянув руки над головой, она зевнула, затем провела взглядом по пещере. Она была одна. Слабый свет у входа, окрашивающий края темной занавески в розово-золотые тона, намекал на рассвет.
   Откинув меха, Эмлин поднялась – ноги пошатывались. Она зачерпнула кружкой воды из деревянного ведра и жадно выпила, затем села возле тлеющего костра и надкусила яблоко. Несмотря на утренний свет, внутри пещеры было все еще темно. Прижав колени к груди и положив на них подбородок, девушка уставилась на теплый свет костра.
   Сердце тихо и быстро стучало в груди. Черный Торн снова появился в ее жизни, именно тогда, когда она нуждалась в нем больше всего. Она не сомневалась, что этот бородатый молчаливый лесник на самом деле – давний враг Уайтхока. Когда он вошел в пещеру прошлой ночью и посмотрел на нее, она почувствовала, что хорошо его знает, словно времени между сегодняшним днем и лунной летней ночью восемь лет назад не существовало. Он смотрел на нее так же дружелюбно, она уверена в этом. Эмлин может доверять этому человеку, как никому. К тому же он обязан ее семье.
   Она прошептала в молитве свою благодарность. Ангелы послали ей храброго рыцаря или почти рыцаря. Она нашла воина, который поможет ей вернуть братьев и сестру, героя, подобного Бевису, Роланду или Гаю Уорику, который будет бороться за нее. Ей нужно только убедить его. Улыбнувшись, она крепче прижала колени к груди.

   Когда он вошел через занавешенный дверной проем, Эмлин была так поглощена своими мыслями, что не заметила его присутствия, пока он не стал возле нее. Она сидела у огня, как загипнотизированная, обвив руками колени. Соломенно-желтые, блестящие от природы волосы спадали по спине и опускались на пол.
   Ее спокойная красота заставила Торна затаить дыхание при входе в пещеру. Она была прекрасно сложена, стройные ноги, тонкие руки… У него уже была возможность, когда он снимал с нее мокрую одежду и укрывал теплым одеялом, оценить это крепкое упругое тело, округлую грудь, плоский живот и узкие бедра. Она не была крупной и никогда не будет, хотя и вела себя с гордой грацией, отчего казалась выше. Сейчас, сидя здесь у его ног, девушка казалась хрупкой, как стекло.
   – Леди Эмлин? – тихо позвал он. Она подняла голову и пристально посмотрела на него, так, словно видела в первый раз.
   «О Господи, – подумал он, – рана на голове вызвала необратимые последствия».
   – Леди?
   Она не отводила от него завороженного взгляда. Изящные линии ее носа и шеи составляли контраст упрямой, почти квадратной форме челюсти. Прямые темные брови придавали серьезности ее лицу, а под ними блестели голубые, как озера, глаза с маленькими золотыми крапинками вокруг каждого зрачка.
   Ее лицо представляло собой интригующую смесь упрямства и ранимости. Торну очень хотелось защитить ее – это был отчасти отклик на нежное сочетание ребенка и женщины, которое он ощущал в ней. Глядя на нее, он почувствовал также, что им овладело сильное желание, обжигающее все внутри. Ее теплая кремовая кожа так и манила протянуть руку и прикоснуться к этому шелку. Он крепко сжал пальцы в кулак.
   – Черный Торн… До нас дошел слух, что вы мертвы, – тихо сказала она.
   Вздохнув, он присел рядом с ней.
   – В каком-то смысле это правда.
   Подбросив хвороста в костер, он взял палку и расшевелил огонь.
   – Хотя и была тогда ребенком, я никогда не забывала о вас, – сказала она.
   – Я тоже помнил вас, – мягко произнес Торн, – и вашего брата, и Уота. Я слышал, что ваш отец умер и что у его семьи трудности. Я переживал.
   – Вы ведь узнали меня, когда нашли, – заметила она.
   Он улыбнулся.
   – Конечно, миледи. Вы думали, я не узнал худенькую девочку в этой красивой женщине? – Тут он протянул руку, не в состоянии больше сдерживать себя, и нежно прикоснулся к краешку ее подбородка. Она опустила глаза, густо покраснев.
   Он убрал руку и помешал палкой горячие угольки.
   – Ваш отец был хорошим великодушным человеком – это большая потеря. Когда я услышал о задержании вашего брата, то понял, что вскоре вам может понадобиться друг. Я как мог следил за новостями о вашей семье, на случай, если смогу чем-то помочь.
   Она удивилась.
   – Как вы узнавали новости о нас?
   Он пожал плечами.
   – У лесничего существует много источников, миледи. Потом пошел слух о вашей помолвке с Уайтхоком – что ж, честно говоря, это низкий человек. Я бы не хотел, чтобы дочь моего друга вышла за него замуж. Я помню свои долги.
   – Как вы узнали, что я потерялась?
   – Я знал, что эскорт повезет вас через долину, поэтому мы с Элриком следили за ней, что было довольно сложно при таком тумане. Вскоре мы выяснили, что с вами что-то случилось. Поначалу мы не могли найти вас в тумане, хотя и слышали исходящий от вас шум раненого зверька.
   Он усмехнулся, и она улыбнулась в ответ. От ее улыбки у него на сердце стало светлее. Святые Небеса, как ослепительны ее волосы и глаза при свете огня. Они вместе засмеялись, и Торн сделал глубокий вдох, чувствуя волну желания и осознавая, что его тело быстро отзывается на нее. Он еще не решил, как себя вести, и эти чувства настораживали.
   Эмлин свела брови, темно-серые полоски над ясными глазами, и посмотрела на него прямым любопытным взглядом. Его сердце громко застучало. Сидя на корточках, глядя на костер, он поддерживал огонь медленными движениями, а его мысли в это время вертелись как юла. Что сказать ей, сколько сказать. «Я не имею права открыть ей все сейчас», – напомнил себе Торн. Но он понимал, что уже начал доверять ей, хотя никогда не спешил доверять кому-либо.
   – Ваше лицо кажется мне знакомым, словно я хорошо знаю вас. Но я не видела вас много лет, – сказала она, наклонив голову и сощурив глаза. – Так ведь?
   Его улыбка растворилась, как сон, ей на смену пришла гнетущая прохлада. Да, доверие должно быть избирательным.
   – Полагаю, вы видите во мне моего отца, – резко сказал он. Он передвинулся и сел возле нее.
   – Вашего отца?
   – Лорда Уайтхока.
   Она выпрямилась и с недоверием уставилась на него.
   – Вы что же… брат барона Хоксмурского?
   Он молча пожал плечами.
   – Господи Боже! – выдохнула она. – Вы поссорились с отцом много лет назад?
   Он кивнул.
   – Это долгая история, все произошло очень давно.
   – Да уж. Вы действительно имеете сходство с бароном, несмотря на бороду. У вас очень зеленые глаза. – Она нахмурилась. – Торн, вы же мой друг, и я могу вам доверять?
   Он кивнул.
   – И вы обязаны моей семье.
   – Да, – осторожно произнес он. – Когда я доставлю вас в целости и сохранности к вашему дяде, я верну этот долг.
   – Вы могли бы сделать больше. – Глаза девушки горели от возникших в ее голове мыслей. Он боялся услышать их.
   – Заберите у барона моих братьев и сестру, – сказала она.
   Он медленно провел рукой по подбородку, погладив густую короткую бороду.
   – Похитить их, вы хотите сказать? – Он поднял бровь.
   Лучи пламени так красиво озаряли ее лицо – глаза сияли, мягкие волны волос блестели, а ровные зубы ярко белели на фоне розовых губ.
   – Да, вы могли бы это сделать!
   Он вздохнул, понимая, что здесь нужен холодный рассудок.
   – Леди, эти дети вне опасности. Придержите ваши фантазии и рассуждайте здраво. У меня нет людей для нападения на замок. И куда вы потом денете детей?
   – Отвезу к родственникам в Шотландию.
   – Как же вы отвезете их туда? Если вы уйдете в монастырь, что будет с детьми? Подумайте, миледи. Им хорошо там, где они сейчас.
   – Им нужна семья. Они такие маленькие, и я обещала отцу… – Эмлин резко замолчала и вскочила на ноги. Она начала ходить взад-вперед, и, понимая, что она разозлилась, Торн также встал. – Я обещала папе, что они всегда будут со мной, в безопасности. – Она поднесла к губам сжатую в кулак руку и зарыдала.
   Он видел, как она расстроилась, и почувствовал мучительную беспомощность. Ее боль задела его за живое, и он протянул руки, чтобы поддержать ее. Она наклонилась к нему и разрыдалась еще пуще. Нежно прижав ее к себе, он погладил ее мягкие волосы и плечи.
   – Тише, – успокаивал он, прикоснувшись щекой к ее голове. – Вы не сделали ничего плохого, вы ни в чем не виноваты.
   Эмлин шмыгнула носом и положила ладони ему на грудь.
   – Мы дали обещание нашему отцу, мой брат и я. – Она подавила рыдание. – Теперь Гая тоже нет. Я должна выполнить обещание.
   – Да, обещание – это святое, – пробормотал он. – И потерю отца нельзя заменить ничем на свете. Но вы не виноваты в том, что у вас отняли этих детей.
   – Я должна уважать его просьбу. – Ее голос был сиплым и дрожал. – Это была его последняя просьба – их благополучие. Если с ними что-нибудь случится… – Она резко замолчала.
   Торн сжал ее в своих руках, и, когда она задрожала от сдерживаемого рыдания, провел пальцами по ее тонкой шее. Он вдохнул запах дыма и трав, исходивший от ее волос, почувствовал ее тепло в своих руках и до глубины души ощутил ее боль.
   – Не надо было отдавать их, – всхлипывала она.
   – Понимаю, – сказал он и закрыл глаза. – Теперь я понимаю.

Глава 8

   – Ай! Ой! Полегче, Мейзри! – скривившись, взвыла Эмлин. – Я ведь не одна из ваших овец!
   Мейзри убрала руки с намыленной головы Эмлин.
   – Держите голову прямо над ведром, и я ополосну вас, – скомандовала она.
   Эмлин, стоя на коленях, резко закрыла глаза, и теплый поток каскадом спустился по ее голове в большую деревянную бадью. Мейзри натерла ее волосы розмариновым отваром, затем снова ополоснула, а потом обмотала полотенце вокруг головы Эмлин.
   – С моей головой еще нужно быть осторожнее, – надула губы та.
   – Ну да, это только второй день после вашего ушиба. Но вы почувствуете себя обновленной с такими чистыми волосами.
   – А можно мне принять ванну? – Эмлин посмотрела на два ведра, одно с чистой теплой водой для ополаскивания и одно пустое.
   – У Торна здесь нет ванны, миледи. Он купается в пруду, холодном как лед. Когда вы окрепнете и сможете гулять, то сходите на нашу ферму и воспользуетесь нашей ванной, достаточно большой даже для Элрика. Сейчас же, если пожелаете, мы нагреем побольше воды, чтобы немного обтереться.
   Эмлин кивнула, затем осторожно вытерла полотенцем голову.
   – Я должна уйти отсюда как можно скорее, Мейзри. Завтра или послезавтра.
   – Еще нет, миледи. Торн сказал, что мы отвезем вас в Уистонбери, когда я пойму, что вы готовы к такой дороге.
   – А! – возмутилась Эмлин, опустив полотенце на плечи и взяв из рук Мейзри гребень с широкими зубцами из слоновой кости. – Значит, вы и Торн решаете, когда я могу уйти, не я?
   – Хм, миледи, если бы я высказала свое мнение, то вы еще нескоро бы отсюда ушли. – Мейзри подняла ведро и пошла к выходу, чтобы вылить мыльную воду на улицу. Она посмотрела на солнце, нашла Элви и Дирка, игравших поблизости. Удостоверившись, что они целы и невредимы, женщина вернулась назад в пещеру.
   – Что вы имеете в виду? – спросила Эмлин.
   Мейзри встала на колени возле Эмлин и взяла гребень, чтобы расчесать спутанные волосы девушки. Ее пальцы были такими же нежными, как тогда при лечении.
   – Я имею в виду, миледи, что ни одна женщина не должна запираться в монастыре во избежание замужества. Дабы оградить от этого, я бы оставила вас здесь, если бы могла.
   Эмлин вздохнула.
   – Я приняла решение, не важно, верное или нет, отказаться от этого замужества. Мне больше некуда идти. Одинокая женщина должна находиться или у родственников, или в монастыре. И вы же знаете, что Уайтхок найдет меня, рано или поздно. Я должна посвятить свою жизнь Богу, чтобы спасти ее, так я считаю.
   – Грустно думать о вас, как о сморщенном яблоке, спрятанном в этой святой бочке. У вас должен быть муж и много деток; я видела, с какой любовью вы глядите на моих Элви и Дирка. Прошу вас, миледи, не спешите. – Она перестала ласково гладить волосы девушки и нетерпеливо дернула запутанный узелок.
   – Вы считаете, я хочу этого? – раздраженно сказала Эмлин. – У меня нет другого выхода! Мой дом отдан чужим людям, у меня нет ни земли, ни состояния. Никто из мужчин не женится на такой нищенке. Поэтому – монастырь.
   – Миледи, есть один человек, который женился бы на вас.
   Эмлин засмеялась.
   – Никто на свете не бросит вызов Уайтхоку ради женщины, у которой нет ни гроша.
   – Миледи, простите меня, но Торн сделал бы это, как мне кажется.
   Эмлин обернулась и уставилась на Мейзри, не обращая внимания на мокрые локоны, упавшие на глаза.
   – Торн?
   Мейзри кивнула и продолжила свое занятие.
   – Элрик с Торном голову мне оторвут, если услышат. Но да, Торн взял бы вас в жены, и честно говоря, мне кажется, что вы прекрасно подходите друг другу.
   – Торн взял бы меня в жены? – ошарашенно повторила Эмлин. Несмотря на ее скептицизм, сердце начало биться быстрее, как будто она бежала.
   – А вы бы не вышли за него, хорошего человека и красавца к тому же? Миледи, вы сами сказали, у вашей семьи нет ни земли, ни денег, и кто знает, что уготовано судьбой вашим близким. Но если бы вы вышли замуж за другого человека, помолвка с Уайтхоком была бы расторгнута на основании более весомого обета, и вам не пришлось бы уходить в монастырь.
   – Возможно, вы правы, Мейзри, но Торн не…
   – Мне кажется, он согласится, и с радостью. Вы не переживайте так из‑за этой пещеры. У него есть участок земли, хоть я и не знаю, где именно. Элрик знает, как мне кажется. Торн часто уезжает отсюда в то место. – Мейзри опустила гребень и провела рукой по всей длине волос Эмлин, немного их встряхивая. – Сядьте ближе к огню, миледи, волосы высохнут и станут пушистыми, как облака.
   Эмлин переместилась и повернулась спиной к костру, лицом к Мейзри, поджавшей под юбки длинные крепкие ноги.
   – Он говорил с вами об этом? – спросила Эмлин.
   Мейзри покачала головой.
   – Он ничего не говорил. Однако я видела, что он смотрит на вас, как на пламя свечи в темноте. – Заметив изумленный взгляд Эмлин, Мейзри подняла руку. – Да. Это желание и что-то еще, ну, будто вы волнуете его. Может быть, его гложет долг перед вами. Он человек скрытный и всегда все держал в себе, сколько его помню. Но ему нужна жена, я ручаюсь за свои слова. – Мейзри кивнула со знающим видом.
   – Если он такой скрытный, может, он уже женат.
   – Нет. Элрик знает о нем больше, чем я, и он никогда не упоминал об этом. – Мейзри наклонилась вперед. – Вот что я думаю и надеюсь, вы простите меня за эти глупые слова, миледи. Торн и мой муж наверняка с радостью повесили бы меня за сказанное. – Она улыбнулась. – Подождите здесь немного, я наберу воды и подогрею, чтоб вы искупались. – При этих словах она встала и вышла.
   Эмлин задумчиво провела рукой по волосам. Она вынуждена была признать, что не против предложения Мейзри. Ангелы небесные, взволнованно подумала она, я лучше буду жить с добрым мужем, у которого нет ничего, кроме тюфяка в пещере, чем в замке с Уайтхоком или же запертой в монастыре.
   Она вспомнила, как трепетно обнимал ее Торн, когда она плакала. Он относился к ней скорее как к перепуганной маленькой девочке, нежели к женщине. Тогда ей это было нужно, но позже ей хотелось, чтобы он раскрыл перед ней свое сердце. Однако, очевидно, он не испытывал к ней тех чувств, которые появились у нее к нему.
   Кроме того, человек, который должен жить свободно, не свяжет себя узами брака. Эмлин покачала головой и убрала волосы с глаз. С такой фантазией Мейзри нужно писать и выносить на суд благородного читателя любовную лирику.
   Торн обладал качествами героя рыцарского романа, подумала она, как Гай из Уорика, или Бэв из Амтона, или Авелок Датский. Как и они, он обладал красотой, силой и мужеством. Он вел себя с ней благородно и скромно. А еще он обладал такой весомой добродетелью, как честь.
   Но подобные мужчины, хладнокровно напомнила она себе, существуют лишь в рассказах, а не в сложном настоящем мире. К тому же ей не удалось убедить его сыграть отважного рыцаря и вызволить ее братьев и сестру из Хоксмура. Его аргументы действовали, как вода на ее костер. А потом он обнимал ее так, словно она была ребенком.
   Она чувствовала его пленительную глубину, но также и отчужденность, как будто его подлинная сущность была защищена ширмой. Даже если бы она могла заглянуть за ширму, его внутренний мир мог оказаться темным. В конце концов, он внебрачный сын Уайтхока. Яблоко ведь от яблони недалеко падает.
   Повернувшись к костру другим боком, чтобы высушить волосы, она провела пальцами по волнистым просохшим прядям, которые напоминали теперь залитое солнцем золото. Вот что она знала наверняка: Торн никогда не женится на ней, несмотря на предположения Мейзри. Он отвезет ее в аббатство, а потом исчезнет из ее жизни. Он должен ей не так уж и много в конечном счете.
   Однако у нее было такое чувство, словно он обвязал ее сердце шелковыми нитями, и всякий раз, когда она видела его или слышала его голос, нити затягивались. Ее сердце громко стучало, когда он подходил. Должно быть, Эмлин была немного влюблена в него еще с тринадцати лет. Сейчас, когда она вновь встретилась с ним, он, конечно же, не разочаровал ее. Естественно, в ее глазах отражалось сильное желание, когда она смотрела на Торна.
   Вздохнув, она положила руки на поднятые колени. Все это было глупой нереальной мечтой. Будет лучше, если она уедет в аббатство и примет то, что уготовил ей Господь. Она не может прятаться в этой пещере вечно. Если она останется здесь дольше, будет видеть его, ее сердце может не выдержать.

   – Ангелы небесные! Он длиннее, чем вы! – радостно смеялась Мейзри, глядя на Эмлин с большим луком в руках. – Ну, наклоните его, что ли. Может, если вы потянете вверх, вам удастся оторвать от земли его край.
   Сосредоточенная и молчаливая, Эмлин подняла лук и натягивала тетиву до тех пор, пока ее рука не заболела и не стала дрожать. Снова выровняв стрелу, после того как та соскользнула с зарубки, Эмлин посмотрела на стройный ствол березы и выпустила стрелу. Та пролетела, быстро и уверенно, далеко мимо цели и утонула в зарослях. Эмлин выбрала другое дерево – широкий дуб. Сюда-то она точно попадет. Она вытащила еще одну стрелу и, пошатываясь, подняла лук, который был слишком длинным для нее.
   – Ой! Та белка будет жить и рассказывать небылицы, клянусь, – хихикала Мейзри. – Посмотрите, как она бежит.
   – Та белка случайно попалась на пути, – оправдывалась Эмлин. – Она пряталась вон там и ее задело. – Опершись на лук, она отдохнула несколько минут и затем откинула назад свои длинные густые косы. Эмлин стояла на участке, освещенном солнечным светом, пробивавшимся сквозь навес из листвы. В лесу вокруг было множество лютиков, колокольчиков и примул, разбросанных среди зеленого папоротника и травы. Она вдохнула благоухание весны, полная энергии после более чем недельного заточения в пещере с дымящим костром и влажными стенами.
   Эмлин умоляла Мейзри разрешить ей выйти на улицу. Пещера Торна располагалась высоко над долиной, спрятанная в ущелье у основания отвесной скалы. В конце концов они с Мейзри и мальчиками рискнули спуститься по склону холма и остановились в этой лесистой местности.
   Поправив слишком большую кожаную перчатку, защищавшую ее руку, Эмлин подняла тяжелый лук, натянула тугую тетиву и выпустила стрелу.
   – Видите тот дубовый сук, где сплелись две ветки? Я целюсь в ствол под ними.
   – Ребята, станьте позади леди, – предостерегла Мейзри. – Перед ней не надо.
   Мальчики попятились назад.
   – Мейзри, – предупредила Эмлин. – Тс! – Она натянула и выпустила стрелу.
   – Ого! Вы почти попали.
   – Я была очень близко, – согласилась Эмлин. – Я начинаю чувствовать этот лук.
   – Вы стреляли раньше? – нерешительно спросила Мейзри.
   – Дома, из женского лука, – ответила Эмлин. – Конечно, мне нужно больше практиковаться, к тому же я никогда не пробовала стрелять из такого большого. В кладовой Торна нашлось несколько луков, но некоторые были связаны. Этот был ближе всех к двери, поэтому я взяла его и несколько стрел. – Она приладила третью стрелу, натянула тетиву и выстрелила. Тонкая зеленая ветка на высоте сильно колыхнулась.
   – Ну что ж, – прокомментировала Мейзри, криво улыбнувшись. – Вы действительно попали в дерево.
   – Эй! – послышался голос. Эмлин и Мейзри обернулись и увидели в лучах прохладного зеленого света Торна с Элриком, идущих по лесистому склону к ним.
   – Это что такое? – спросил Торн, подняв бровь и обращаясь к Эмлин.
   Хотя она и пыталась сдержаться, ей не удалось скрыть улыбку, когда он подошел ближе. Его глаза, зеленые, как молодые листья дуба, сверкнули.
   – Ну? Что вы делаете на улице, на солнце? Да еще и с моим большим луком? – Ей показалось, что на его губах тоже играет улыбка.
   – Я одолжила его, и несколько стрел, и еще перчатку, – сказала Эмлин. – Надеюсь, вы не станете возражать. Сегодня я полна сил и захотелось выйти на улицу. Мейзри, Дирк и малыш Элви меня поддержали, – добавила она, бросив взгляд на молодую женщину.
   – О да, леди Эмлин нужен свежий воздух, безусловно. И если вы немного подождете, то нам будет что положить в котелок и сварить, – сказала Мейзри, улыбнувшись Торну.
   – Я видел. Суп из желудей, – хмыкнул он. Элрик и Дирк засмеялись, а Эмлин бросила на них сердитый взгляд и покраснела.
   Торн сжал губы, лениво почесал бороду и вздохнул.
   – Что ж, раз уж вы занялись этим, то давайте, по крайней мере, сделаем все правильно. – Он повернулся к Элрику и тихо сказал ему несколько слов. Быстро кивнув, тот развернулся и снова полез на холм.
   Торн взял с собой Дирка, и они, перешагивая через спутанные заросли подлеска, начали собирать выпущенные девушкой стрелы. Эмлин и Мейзри наблюдали, как Элви пытается поднять большой лук, смеялись его браваде и вместе поспешили остановить его, когда он вытащил из колчана несколько стрел со стальными наконечниками.
   Через несколько минут Торн и Дирк снова подошли к холму, а Элрик вернулся с другим луком. Он протянул его Эмлин.
   – Вот, миледи, – сказал Торн. – Если хотите стрелять, попробуйте лук, более подходящий вам по размеру. Это маленький охотничий лук. Я не пользовался им с детства, планировал отдать его Дирку, когда тот немного подрастет.
   Эмлин приняла лук, который был почти с нее ростом, но гораздо легче предыдущего, и натянула предложенную Торном стрелу с пером на конце. Она подняла лук и прицелилась, все время прислушиваясь к голосу Торна, стоявшего позади нее.
   – Наклоните чуть-чуть… Да. А теперь отведите назад до подбородка. Хорошо, – произнес он, слегка прикоснувшись к ее подбородку. – Стрела действительно слишком велика для вашей маленькой руки. Отведите ее сюда. – Он провел пальцем по краешку ее челюсти, как раз под ухом, и по ее телу, как по спирали, пробежала дрожь. Когда он отвел свою руку, Эмлин снова вспыхнула, чувствуя, как горят ее щеки и шея, и посмотрела прямо перед собой.
   – А теперь натяните – сильнее, юная леди, чтобы стрела не шаталась. Держите руку, в которой лук, прямо. И поднимите локоть другой руки. Выше.
   – Она наклоняется, – заметил Элрик.
   – Да, точно, – согласился Торн. – Расправьте плечи, как будто вы стоите впритык к стене. Не наклоняйтесь. – Она вновь почувствовала его пальцы, распрямляющие ее плечи и слегка массирующие их. Он пробежался пальцами вдоль ее позвоночника, задержавшись на талии. – Когда вы натягиваете тетиву, держите тело прямо, но расслабьтесь. И дышите, – добавил он. – Делайте вдох, когда натягиваете тетиву, и выдох, когда отпускаете ее.
   При его касании по ее телу прошла такая приятная дрожь, что ей пришлось приложить усилие, чтобы сконцентрироваться на его словах. Затем, стараясь, чтобы его инструкции были не напрасными, Эмлин выпустила одну за другой четыре стрелы в одно и то же место, куда целилась ранее. Четвертая стрела слегка коснулась ствола дерева. Лучше, чем у нее получалось до этого.
   Ее попытки были встречены аплодисментами. Эмлин с серьезным видом снова натянула тетиву и подняла лук, стараясь вспомнить инструкции Торна.
   Он стал позади нее, пока она принимала нужную позу.
   – Миледи, – сказал он ей на ушко, – этот маленький лук стреляет очень плавно. Просто отпустите тетиву. Нежно, как выдох. Если вы дернете слишком сильно, стрела улетит левее или правее цели. Пусть она идет гладко, юная леди, – прошептал он. – Плавно.
   Сквозь шелковую ткань платья она почувствовала прикосновение его теплых пальцев к своему плечу. На секунду его дыхание ласково, как перышко, задело волоски ее брови. Она бросила на него встревоженный взгляд.
   – Дышите вместе со стрелой, – прошептал он и отошел назад.
   Эмлин выдохнула и отпустила тетиву, словно это была паутинка на ветру. Стрела врезалась в дерево, очень близко от цели, и застряла.
   Она обернулась, довольная, и посмотрела на Торна, он кивнул, улыбнувшись уголками губ.
   – Скоро станет лучником, – сказал он Элрику. – В конце концов, на ужин будет дичь.
   – Не сегодня, – возразила она. – Я могу попасть только в неподвижную цель. Огромную неподвижную цель.
   Он усмехнулся.
   – Постепенно, миледи, постепенно все получится, – сказал он.
   К Эмлин подошла Мейзри с Элви на руках.
   – Сладкий как мед, да такой, что пчела быстро прилипнет, – прошептала она.
   Эмлин широко раскрыла глаза, а Мейзри залилась негромким радостным смехом.
   – Нам нужно идти, миледи, – сказала она, – чтобы успеть приготовиться к завтрашнему дню.
   – Завтрашнему дню? – переспросила Эмлин.
   – Это же первое мая! – весело воскликнул Дирк. Он сидел высоко на плечах у отца. – В деревне будут игры, много еды, девочки будут танцевать вокруг майского дерева. Не я, – добавил он, – только девочки.
   Он схватился двумя руками за волосы Элрика и начал цокать, словно его отец был огромным конем с рыжей гривой. Эмлин улыбнулась и помахала им рукой. Повернувшись, она увидела Торна, расслабленно стоявшего на своих длинных ногах и опиравшегося на длинный лук, как на трость. Он спокойно наблюдал за ней, его мысли были сокрыты в глубине зеленых глаз.
   – Ну что же, – сказала она, – вы говорите, что лук стреляет плавно, тогда покажите мне, как это делается.
   – Покажу, миледи. Но сначала наденьте свой плащ и капюшон.
   – Зачем? Сегодня прекрасный теплый день.
   – Да, но ваши волосы яркие, как сигнальный огонь. Вам нельзя находиться здесь. Может, зеленый лес и красив, но для вас он опасен. – Говоря это, он наклонился, выбрал стрелу из колчана, стоявшего на земле, и легко взял ее в ладонь. – Сделайте это, если еще хотите незамеченной попасть в аббатство, – мягко добавил он.
   Эмлин надела зеленый плащ поверх голубого шелкового платья, запахнулась и застегнула брошь, потом накинула капюшон. Лучше пусть издали она будет похожа на покрытый мхом столб, чем на блеск золота. И хотя ей хотелось остаться в лесу вместе с Торном, она подняла голову с решительностью, которой у нее на самом деле сейчас не было, и ответила ему:
   – Естественно, я хочу поехать в аббатство.
   – Значит, я отвезу вас туда завтра, – сказал он, повернувшись к ней спиной. – Вам нравятся примулы?
   Он резко выпрямился, натянул стрелу и отпустил тетиву одним плавным грациозным движением, быстрым, как взмах соколиного крыла. Эмлин не успела обозначить цель, как уже увидела стрелу, описывающую дугу высоко над деревьями и плавно опускающуюся вниз.
   – Куда она улетела? – спросила она.
   – Туда, куда я ее направил, – ответил он. – Туда. – Он указал рукой. Между двумя березами в двухстах футах от них серое гусиное перо колыхалось в центре куста желтых примул возле упавшего дерева.
   Эмлин засмеялась, поправила свой лук на плече, подняла юбки и побежала к приземлившейся стреле. Она слышала, что Торн бежит позади нее, и, запыхавшись, засмеялась, когда первая добежала до упавшего дерева.
   Одновременно потянувшись за стрелой, их руки соприкоснулись на тонком наконечнике, пронзившем мягкие цветы. Торн выдернул стрелу, и маленькие желтые лепестки упали к ногам Эмлин. Она подняла на него глаза и медленно убрала пальцы с наконечника стрелы.
   Его глаза были такими зелеными, в тон плащу, а волосы и борода такими же темными в этой затененной части леса, как оперение ворона. Этот приятный благородный человек был так не похож на своего бескомпромиссного сводного брата. То, как он посмотрел на нее – проникновенно и в то же время тревожно, – заставило на миг остановиться ее сердце и вызвало странное покалывание внизу живота. Теперь причиной ее одышки был уже не быстрый бег.
   Торн сорвал примулу, ярко-желтую и благоухающую, и прикоснулся к ее щеке. Эмлин поднесла руку, чтобы взять у него влажный нежный цветок, продолжая смотреть ему в глаза.
   Неожиданно он поднял голову и глянул в сторону. Затем схватил ее за плечи и резко опустил на колени, присев рядом с ней. У нее вырвался удивленный возглас, когда он повалил ее на землю возле упавшего дерева и тяжело опустился на нее сверху. То немногое количество воздуха, которое осталось у нее в груди, вырвалось, как забродившее вино из бутыли.
   – Сир… – с трудом выдохнула она, отталкивая его, пораженная его агрессивностью. – Я скромная девушка…
   Он прикрыл ей рот рукой и прижал к земле всем телом, крепким и тяжелым, упершись коленом между ее ног.
   – Вашему достоинству ничто не угрожает, – прошептал он ей на ухо. – Тише.
   Его короткая борода щекотала ей щеку, а кожаная кольчуга давила в шею. Они подождали несколько секунд, не говоря ни слова и дыша в унисон, их тела повторяли форму друг друга.
   Эмлин, сжавшаяся под ним, услышала отдаленный стук копыт в лесу. Торн поднял голову и посмотрел туда, она тоже попыталась выглянуть, но он не позволил ей. Не говоря ни слова, он глазами предостерег ее, чтобы она не двигалась.
   Несколько всадников опасно приближались, и, казалось, цокот конских копыт раздавался бесконечно долго. Рука Торна твердо накрыла рот Эмлин, и она ощущала его тихое дыхание возле своего уха. Она чувствовала запах леса и кожаной кольчуги и отдаленный сладкий аромат смятой примулы на его пальцах. Наблюдая, как ровно пульсирует жилка на его шее, она вдруг ощутила энергичный ритм его сердца. Ее собственное сердце забилось быстрее, словно в ответ. Масса и очертания его тела прекрасно сочетались с ее собственными. Она положила руку ему на спину, а он сжал пальцы на ее губах.
   Когда Торн осторожно повернул голову, наблюдая и прислушиваясь, его чернильно-черные ресницы взмыли над радужными оболочками, усеянными зелеными и серыми крапинками, подобными мху на камнях. Эмлин находилась так близко, что могла сосчитать черные волоски на его бровях и заметить медные и каштановые волоски в его густой черной бороде. Его щеки горели ярко-розовым огнем, делая холодный цвет его глаз теплее.
   Через некоторое время Торн медленно убрал руку с ее рта, нахмурил брови и поднес палец к своим губам, призывая ее молчать. Он передвинулся и лег рядом с ней на зеленую траву, на яркое покрывало из примул в тени упавшего дерева. Листья папоротника щекотали Эмлин лицо, а на щеку опустился бледно-желтый цветок. Торн потянулся, убрал цветок с ее лица и положил руку ей на плечо. Подперев голову другой рукой, он посмотрел на нее.
   – Черт, – тихо произнес он.
   Она посмотрела на него, сдвинув брови.
   – Люди Чаванта?
   – Да, – резко выдохнул он.
   Эмлин ждала, что он заговорит опять, но он тихо лежал, рассеянно водя большим пальцем по ее плечу. Ее сердце бешено стучало, ускоряясь с каждым его движением. Он задумчиво вглядывался в высокие верхушки деревьев.
   – Торн…
   – Мм?
   Необычное теплое чувство растекалось по ее рукам и груди. Ей хотелось пододвинуться к нему, ощутить тепло и силу, исходившие от него, хотелось распространить собственный свет по его телу. Однако она боялась пошевелиться – Торн мог прекратить касаться ее и встать.
   – Они вернутся?
   – Наверное, нет. Они поскачут дальше, не найдя никого в этой части леса.
   Он нежно пожал ее плечо, затем сделал глубокий вдох и сел. Эмлин не могла подавить разочарования.
   – Пойдемте, юная леди, – Торн протянул ей руку, – вам лучше уйти отсюда.
   Не обращая внимания на его руку, Эмлин встала и расправила юбки. Когда она подняла глаза, мужчина протягивал ей пучок примул.
   – Вот, – пробормотал он, – за этим мы спустились сюда с холма. – Он поднял бровь, и она слабо улыбнулась, принимая цветы. Одним пальцем он приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза. – Вам страшно? Те люди ускакали.
   Она безмолвно покачала головой и отвернулась, робко вдыхая запах примулы. Вряд ли она смогла бы признаться ему, что подавлена потому, что испытала ужасное сладострастное желание лежать в его объятьях на траве в лесу или где угодно до самого Страшного суда.
   – Миледи… – позвал он едва слышным шепотом. Она с надеждой оглянулась. Он подошел ближе, поднес руку к ее лицу и провел пальцами по ее щеке и шее. Когда он наклонился к ней, внизу ее живота вспыхнул огонь. Колени странно дрожали, но она сделала шаг навстречу и подняла голову.
   Она почувствовала его губы, мягкие, теплые, немного суховатые. Это был обычный поцелуй, короткий и нежный. Когда он закончился, Эмлин безмолвно посмотрела в его глаза и немного нерешительно подошла ближе, чувствуя, что хочет большего, но не зная, чего просить. Она положила руку ему на грудь, ощущая прохладу кожаной одежды и тихое биение его сердца под своими пальцами.
   Торн провел рукой по ее спине, остановился на талии и придвинул ее ближе. Он вновь прикоснулся губами к ее устам и мягко задержал их. Огненный водоворот прошел по ее телу и вновь запульсировал внизу живота, она затаила дыхание.
   Обвив руками его шею и наклонив голову, Эмлин смелее предалась этому поцелую. Она запустила пальцы в густые шелковистые волны волос, отдаленно осознавая, что ее пальцы дрожат, а сердце настойчиво стучит. Его губы все еще были предельно нежными, немного неуверенными, а еще она почувствовала в нем какое-то напряжение.
   Он отстранился, и она несмело посмотрела на него. Ласково прикоснувшись к ее щеке, Торн улыбнулся немного устало и печально.
   – Простите меня, миледи. Вы обещаны другому, так же, как и он вам.
   – Нет, – выдохнула она. – Я никому не обещана.
   Что-то неуловимое, словно облако, наплывшее на солнце, пронеслось по его лицу, и он опустил руку. Надев лук на плечо, он отвернулся.
   – Поднимайтесь в пещеру, – тихо сказал он. – Мне нужно сходить в деревню, узнать новости. – Смущенная, Эмлин несколько секунд стояла не шелохнувшись. Он повернулся и посмотрел на нее снова.
   – Идите, – подогнал он, и его лицо было невозмутимым.
   Эмлин отвернулась и пошла в сторону холма. Как будто теплое прикосновение между лопаток, она чувствовала на себе его долгий взгляд, пока взбиралась наверх. Прошло несколько минут, прежде чем она услышала его легкие шаги по траве: он направлялся в другую сторону.

   Доносясь сквозь сумерки, голоса становились то громче, когда певцы взбирались наверх, то тише, когда они отходили в сторону. Эмлин вглядывалась в тусклый свет сквозь заросли деревьев и кустов, скрывавших вход в пещеру. Ей хотелось лучше расслышать музыку.
   Сквозь ветви деревьев она увидела в синеватом сумраке его, прислонившегося к полому дубу, вырванному с корнем несколько веков назад; сухие корни великана будто царапали лавандовое небо. Эмлин взяла плащ и вышла на улицу.
   Торн поднял глаза, когда она остановилась между деревьями, и кивком подозвал подойти ближе. От этого жеста ее сердце забилось быстрее, и она подошла.
   – Послушайте, миледи. – Он протянул к ней руку в этом тусклом свете и медленно опустил, слегка касаясь пальцами ее предплечья. От его прикосновения у нее по спине пробежали мурашки. – Слушайте.
   Вдали Эмлин услышала песню, подобную тихому журчанию ручья или смеху волшебницы. Она напрягла слух.
   – Это молодые люди из деревни, они отмечают канун Первомая.
   – Да. – Он отошел от дуба и снова протянул к ней руку. – Пойдемте со мной.
   Их ладони соприкоснулись, и Эмлин почувствовала легкую искру. Крепко взяв ее за руку, Торн повел девушку мимо входа в пещеру к другому концу плато, откуда шла вверх извилистая тропинка, поросшая травой. Торн отпустил ее ладонь и начал подниматься.
   Подобрав юбки, она молча пошла за ним, с трудом маневрируя по его следам. Чем ближе к вершине, тем путь становился круче, и Эмлин тихо запротестовала: у нее не получалось идти дальше.
   Торн спустился и подсадил ее на широкий утес с плоской вершиной. Эмлин медленно выпрямилась, у нее немного кружилась голова, и грудь сдавило от быстрого подъема. Ветер весело развевал ее плащ и волосы и обдувал прохладой ее кожу.
   С плато открывался поразительный вид. Подступающая темнота окрасила в цвет индиго небо, склоны холмов и деревья в долине далеко внизу. Вытянутое, как длинная чаша с бархатной каймой, дно долины было усыпано фермами и разделено узкими ручьями, будто глубокими складками бархата. Края долины расплывались в густом сумраке.
   – Красиво, – сказала она, медленно осматриваясь вокруг. Плоский утес размером с небольшой внутренний двор был усеян камнями и травой, как шахматная доска. По темнеющему небу проплывали облака и всходила луна.
   Торн, стоявший позади Эмлин, положил руку ей на плечо.
   – Здесь, наверху, – тихо сказал он, – в туманное утро дымка накрывает лес и долину, как будто облака спускаются на землю. Здесь царит мир и какая-то мощь. – Он пожал ее плечо и указал куда-то рукой: – Смотрите.
   Извилистая дорожка из огоньков – маленьких проблесков далеких факелов – передвигалась по лесу.
   – Они собирают ветки и цветы для празднования Первомая. – Его пальцы остались на ее плече, передавая свое тепло через ткань плаща.
   Она засмеялась.
   – Если эти девушки и парни такие же, как в окрестностях Эшборна, то они не лягут спать этой ночью и выпьют приличное количество эля.
   Торн улыбнулся – девушка услышала это в его голосе:
   – И группы разбиваются по парам, и в лесу начинают… не просто собирать цветы. Много скороспелых свадеб играется через несколько недель после первого мая.
   Эмлин сильно покраснела, вспомнив слова Мейзри, и отошла в сторону, подальше от его тела, излучающего тепло.
   – О! Вот, слышите? Снова пение. И кто-то играет на свирели. – Она начала тихо покачиваться в такт мелодии, а снизу вверх по склону сквозь ветви деревьев доносилась дюжина звонких смеющихся голосов.
   Охваченная простой радостью от этих звуков и великолепия утеса, Эмлин по-прежнему прекрасно осознавала неподвижное присутствие Торна за спиной. Тихо напевая и двигаясь в такт плавным ритмам, слегка покачивая светлыми косами, она почувствовала, когда он подошел ближе.
   Нежным прикосновением к плечу он повернул ее к себе. Луна уже поднялась выше и висела как шар позади него, очерчивая его высокий силуэт. Торн притянул ее к себе, и Эмлин носками туфель встретилась с его сапогами.
   – Леди, – тихо сказал он, – вы не боитесь гулять этой ночью накануне Первомая?
   Ее дыхание ускорилось из‑за того, что он легонько погладил ее по спине. Его теплое тело заслоняло ее от прохладного ветра.
   – Я не из пугливых, – ответила она.
   Торн опустил голову, его рот был в нескольких дюймах от ее губ.
   – С вами может приключиться какое-то волшебство, – прошептал он.
   Ее взгляд был прикован к его губам. В ней начала просыпаться порабощающая восхитительная сила, словно она открыла для себя какую-то незамысловатую, но такую глубокую магию.
   – Ах, я могла бы сама придумать заклинание, если бы у меня было майское дерево с яркими лентами и цветами.
   – Вы окутываете чарами прямо сейчас, – сказал он, но у Эмлин было такое чувство, что это ее очаровали.
   Поднеся руку к ее голове, он провел по гладким шелковистым волосам девушки и бережно прикоснулся к ее затылку. Другой рукой мужчина нежно притянул ее к себе.
   При первом же легком, как перышко, прикосновении его губ к ее щеке она поднесла к нему свои уста, желая вновь почувствовать его вкус. Губы Торна несмело дотронулись до ее губ и оторвались, потом вновь коснулись. Кровь пульсировала глубоко внутри нее. Она закрыла глаза и приоткрыла рот, а когда его губы накрыли ее еще раз, подумала, что сейчас растает, как масло на огне.
   Быстро учась, отвечая на крепкое объятие и натиск его губ, она плавно скользнула руками вверх к его плечам.
   Их губы встречались снова и снова со всевозрастающей силой и настойчивостью. Он все сильнее прижимал Эмлин к себе, его крепкие теплые руки обвивали ее. Шелковистая влага внутренней стороны его губ посылала сильную дрожь по всему ее телу. Низ ее живота начал содрогаться, и Эмлин прижалась к нему, желая, чтобы упругие контуры его тела соединились и слились с ее мягкими изгибами, даже через несколько слоев шелка, и шерсти, и кожи.
   Задыхаясь, она отклонилась назад, затем сделала вдох и бросилась к нему снова, притянув к себе его лицо. Он тихо засмеялся и легонько прикоснулся языком к ее нижней губе. Ее рот с готовностью открылся навстречу теплому влажному поглаживанию его языка. Она осторожно разомкнула губы, и он начал нежно исследовать ее уста, обхватив ее голову двумя руками.
   У Эмлин мелькнула смутная мысль: какое это блаженство, и как стало легко! Чувствовала она себя странно, но почему-то была спокойна больше, чем когда-либо в своей жизни, словно эти поцелуи, не дающие дышать, перенесли ее в очень знакомое место, в дом, принадлежащий ей… и ему.
   Торн провел рукой по ее шее, затем его пальцы нашли прорезь под воротником ее плаща. Его рука скользнула внутрь, нежно, круговыми движениями, поглаживая кожу под шелковой тканью, пока не остановилась возле ее груди. Лаская и сжимая затвердевший сосок, упиравшийся в его ладонь, он углубил поцелуй, пробуждая новое, будоражащее чувство внутри ее тела.
   Эмлин прижалась к нему еще сильнее, запрокидывая голову назад и выгибая тело ему навстречу. Быстрые легкие кончики пальцев скользили по ее коже, пока ее грудь не заныла. Ей хотелось еще больше его прикосновений, его самого, и не было ни страха, ни осторожности, только доверие, и спокойствие, и глубокое чувство легкости и правильности всего происходящего.
   Торн вдруг с силой сжал ее плечи. Молча они смотрели друг на друга, учащенно дыша. Ее грудь вздымалась и опускалась возле его торса, чувствительные соски слегка касались металлических колец на его кольчуге. Он прижал ее голову к своему плечу и обнял. Она слышала тяжелый быстрый стук его сердца.
   – Святые Небеса, – выдохнул мужчина. Он нежно поглаживал ее голову, скользя рукой по упрямым локонам. – Лучше мне увести вас отсюда, пока не случилось чего.
   – Но что-то уже случилось. – Эмлин подняла голову и посмотрела на него.
   – Да, – тихо сказал он, – да, и нужно на этом остановиться. Я не тот, кто бесчестит девушку в канун Первомая. Особенно если это еще совсем дитя, к тому же уже обрученное и давшее при этом обет стать монахиней.
   Она хотела возразить, напомнить ему вновь, что не обещала себя ни одному мужчине и никакому монастырю – пока, но ее мысли были затуманены, она была совсем сбита с толку.
   – Мы стоим на открытом утесе, ярко светит луна, – продолжил он. – Если жители деревни вышли на улицу, то люди Чаванта тоже могут это сделать. Не знаю, что на меня нашло, когда я привел вас сюда в такую ночь. И почему я позволил этому случиться. – Он громко выдохнул и внимательно посмотрел на нее, нахмурившись.
   – Торн… – Она замолчала, видя гневное выражение его лица, заметное даже в темноте. В то время как она наслаждалась, получала удовольствие от их жарких ласк, он, казалось, сожалел об этом.
   В лунном свете его глаза блестели, снова пробуждая в ней тот сладкий огонь, который она ощущала, когда он целовал ее. Но эта радость была подавлена его неожиданным необъяснимым поворотом назад. Жар обратился тупой болью в животе.
   Торн опустил руки и отвернулся, она пошла следом. Не сказав ни слова, они дошли до входа в пещеру.
   – Леди Эмлин. – Когда он заговорил, девушка, уже взявшись за черную занавеску, прикрывающую вход, застыла на месте. – Мой долг перед вашей семьей превыше всего. Я не нарушу своего обещания. – Она обернулась и посмотрела на него, вся ее боль вдруг подступила к глазам. Беззвучно вздохнув, он нежно и печально прикоснулся к ее лицу.
   – Я доставлю вас к дяде в целости и сохранности. Мы отправимся завтра утром, – сказал он. – Думаю, так будет лучше.
   Она на секунду прижала свое лицо к его руке, затем отстранилась. Слезы сковали ей горло, и она не смогла ответить.
   Торн не хотел, чтобы Эмлин была в его жизни. Возможно, на миг он поддался физическому влечению, которое и она так сильно ощутила. Но теперь девушка поняла, что его чувства к ней основывались на обязательствах из прошлого. Это дело чести, ничего, кроме долга.
   Повернувшись, она забежала в пещеру.

Глава 9

   Стоя в тени старого ветвистого дуба, Эмлин наблюдала за хороводом танцоров, кружащихся на солнце вокруг украшенного лентами майского дерева. Высокое деревце было выставлено в центре лужайки в деревне. Со скрещенными руками они танцевали по кругу, трели деревянных флейт и отрывистые звуки маленьких барабанов побуждали девушек двигаться быстрее и быстрее. Журчащий поток спокойной реки за деревней служил легким фоном для музыки, и громкого смеха, и веселых криков, которые наполнили залитую солнцем лужайку.
   Улыбаясь, Эмлин смотрела, как девушки невольно задевают длинные ленты, свисающие с верхушки молодого деревца. Танцовщицы обходили друг друга, в их яркие косы были вплетены красные, синие, пурпурные и желтые ленты. Маленькая собачка, возбужденная музыкой и кружащимися танцорами, забежала в хоровод, лая и подпрыгивая, но ее вынуждены были прогнать.
   Этим утром на рассвете Мейзри пришла в пещеру и настояла, чтобы Эмлин присоединилась к празднованию Первомая. Зная, что Торн хотел, чтобы она уехала сегодня в аббатство, Эмлин согласилась. Мейзри одолжила ей льняной платок, старую домотканую коричневую юбку и фартук. Она заявила, что представит Эмлин как свою двоюродную сестру, заверив девушку, что, даже если рядом появятся люди Чаванта, в платке она будет похожа на любую другую замужнюю женщину.
   Простой удобный платок, а поверх него грубая полотняная вуаль, скрывали даже ее брови и подбородок.
   – Вас тяжело будет узнать, – заметила Мейзри. – Ну, я бы узнала, но я ведь прозорливее большинства людей. Стражник и теперь не узнает вас. Мужчины никогда не обращают внимания на детали, – смеясь, сказала она.
   Наблюдая сейчас за танцорами, Эмлин обратила внимание на то, что происходило в дальнем конце лужайки. Там собралась толпа детей, они смеялись и кричали.
   – Здесь Зеленый Человек! – верещали они. – Зеленый Джек!
   Высокая фигура в зеленом одеянии медленно передвигалась среди шумной толпы детворы. Маленькие ручонки тянулись к ней, чтобы получить угощение, запасы которого, как им было известно, он носил под своим костюмом из листьев.
   Эмлин прищурилась и чуть не рассмеялась в голос. Несмотря на попытку замаскироваться, Элрик был слишком огромным, слишком рыжеволосым и слишком крупным, чтобы остаться неузнанным. Пробегая вприпрыжку через толпу, облепленный со всех сторон листьями, он весело улыбался, а его лицо было измазано не иначе как зеленой мазью Мейзри. На голове его торчала конусообразная шляпа, облепленная дубовыми листьями, зерном и лютиками, а его торс был спрятан под зеленой сетью.
   Листья и цветы в движении отпадали, обнажая каркас из веток и травы. Огромными зелеными руками он протягивал детям медовые соты и рассыпчатое печенье, а те бросались на него, безжалостно круша его замысловатый костюм.
   Снова улыбнувшись про себя, Эмлин огляделась в поисках Мейзри. Под деревьями вдоль берега реки были расставлены столы, и Эмлин пошла туда – у нее слюнки текли от перемешавшихся ароматов. Сооруженные из досок столы были завалены мясными и овощными пирогами, котелками с бобами и луком, горячим хрустящим хлебом, головками золотистых сыров и кувшинами с элем и медовухой. Жареные цыплята и гуси были разложены на деревянных блюдах, а на вертелах жарились замаринованные поросята и огромный бык.
   Подойдя к Мейзри и другим женщинам, суетившимся у столов в тени дубов, Эмлин услышала какой-то грохот. Сначала она подумала, что он доносится от бурлящей реки. Затем по ее спине пробежала дрожь. Она медленно повернула голову в сторону лужайки.
   Появившись словно из ниоткуда, по узкой улице что есть мочи неслись четыре вооруженных всадника в красновато-коричневых плащах. Свирели затихли, люди придержали коней и медленно проехали по лужайке. Девушки побросали свои ленты и разбежались, а крестьяне врассыпную бросились с дороги; всадники же тем временем подъехали к группе детей, окруживших Элрика.
   Матери начали звать детей встревоженными голосами. Элрик спокойно велел малышне отойти в сторону деревьев и повернулся лицом к наездникам.
   Командир опустил свой капюшон. Эмлин узнала Хью де Чаванта, его темные глаза бегали из стороны в сторону над неряшливой бородой. Она попятилась в тень дерева, благодарная за свой платок и полнившие ее складки коричневой юбки Мейзри.
   Чавант подвел лошадь к Элрику, одиноко стоявшему в центре поляны, и наклонился, чтобы внимательно рассмотреть его. Элрик тоже гордо уставился на него, несмотря на свой странный костюм.
   – Почему нас не пригласили на празднование Первомая? Вы, безусловно, знали о нашем пребывании в долине, – не повышая голоса, спросил Чавант. Он вынул меч и медленно направил острие в сторону Элрика. Через пару мгновений острый конец уперся в листья на грудной клетке мужчины.
   – Мы провели много месяцев в поисках Зеленого Рыцаря, который охотится на границе с землей лорда Уайтхока, – сказал Чавант. Он медленно провел острием меча вверх по груди Элрика к воротнику из цветов. – Будь он демон или просто-напросто человек, мы поклялись поймать его, – лениво продолжал Чавант, пока его меч рассекал цветочное ожерелье и двигался дальше. Кровь заструилась по листьям и лепесткам. Мейзри вскрикнула и прикрыла рот рукой. Стоявшая рядом Эмлин обняла ее за плечи.
   Чавант немного повысил голос, не отводя глаз от спокойного прямого взгляда Элрика.
   – Мы недавно искали также и леди Эмлин де Эшборн. Но никто на расстоянии нескольких миль ничего не знает о ней. – Он посмотрел на Элрика косым глазом. – Я говорил с тобой по этому делу меньше недели назад.
   Пришпорив коня и сделав несколько шагов вперед, он, держа меч на уровне шеи мужчины, заставил Элрика отойти назад, и тот уперся в ствол позабытого всеми майского дерева. Красные, желтые и пурпурные ленты упали ему на плечи, цепляясь за листья и прутья его костюма.
   – Назови-ка мне еще раз свое имя, – подчеркнуто медленно сказал Чавант.
   – Элрик Шепедсгейт, милорд.
   – Ты фермер?
   – Да, и свободный человек. Мой дом и земля не принадлежат аббатству. Я присматриваю как за своими овцами, так и за собственностью аббатства.
   – Какая часть овец твоя?
   – В этом сезоне около одной трети стада, милорд.
   – Значит, у тебя есть собственный доход?
   – Часть того, что выручу за шерсть, моя, да.
   – Ты платишь арендную плату Уистонбери или Болтону?
   – Уистонбери, милорд. – Элрик, опершись о тонкое, украшенное лентами деревце, выглядел удивительно невозмутимым для этой ситуации.
   – Милорд. – К ним подошел один из жителей деревни, сгорбленный старик с седой бородой, который почтительно прикоснулся к своему челу и поклонился два или три раза. Чавант недовольно закатил глаза.
   – Кто ты? – быстро спросил он.
   – Джон Таннер, милорд, – ответил старец. – Элрик надел этот костюм из листьев для святого дня, на потеху детишкам. Я и все мы клянемся – он не тот, кого вы ищете.
   – О!
   – Зеленый Человек, милорд, Охотник Торн, как некоторые называют это существо – ну, тот дьявол из горящего ада. Его нельзя отыскать, милорд. Он не из этого мира. Легенда говорит, он отрубит твою голову топором, как только…
   – Я слышал легенду! – закричал Чавант. Он отвел острие меча от шеи Элрика и замахнулся на Джона Таннера, заставив того упасть на землю. Старик тяжело поднялся и отошел назад. – Я слышал легенду, – ворчливо повторил Чавант.
   Он провел мечом вверх по щеке Элрика и подцепил острием конусообразную шляпу. Затем лениво наблюдал, как она вращается.
   – Пастух Элрик, Зеленый Человек – это вы?
   – Милорд, я надел это на забаву детям по случаю праздника Первомая.
   – Лжец. – Чавант подбросил шляпу в воздух и прижал острие меча к подбородку Элрика. – Роберт! – бросил через плечо Чавант.
   – Да, милорд, – отозвался один из всадников за его спиной. Трое сопровождавших своего командира стражников остановили лошадей позади Чаванта, наблюдая за происходящим так же тихо, как жители деревни.
   – Роберт, мы нашли нашего Зеленого Человека. Я лично видел его в лесу возле этой долины в тот день, когда пропала леди Эмлин. Свяжите его по рукам и ногам. Я желаю услышать, что он сделал с леди. – Роберт спешился, а остальные стражники выстроили своих лошадей вокруг лужайки, вытащили мечи из ножен и осторожно смотрели по сторонам.
   Элрик стоял неподвижно, пока стражники связывали ему руки за спиной; затем они привязали его запястья, а потом и колени к стволу майского дерева.
   Чавант наклонился и приставил край тяжелого лезвия к основанию горла Элрика. Еще одна струйка крови потекла вниз по листьям.
   – Где леди, которую мы ищем? Говори, или я сожгу твой костюм прямо на тебе!
   Рядом с Эмлин Мейзри прижала лицо Элви к своим юбкам и крепко сжала руку Дирка, ее грудь вздымалась, лицо горело.
   – Из‑за меня не должна продолжаться эта жестокость, – сердито прошептала Эмлин, обращаясь к Мейзри. – Я выйду к ним. – Она сделала шаг вперед.
   – Нет! – настойчиво прошептала Мейзри, потянув ее назад. – С ним ничего не случится. Подождите. Нас избавят от беды. – Мейзри сжала руку Эмлин, чтобы удержать девушку подле себя.
   Недоуменно посмотрев на нее, Эмлин осталась на месте.
   – Где леди?! – Чавант уже орал. Элрик молча стоял напротив с каменным взглядом.
   – Может так случиться, пастух, – вдруг задумчиво произнес Чавант, – что милорд Уайтхок сохранит твой надел земли, если леди в безопасности и с ней обходились с почтением.
   Элрик слегка наклонил голову в сторону и оперся о дерево, спокойно поглядев вдаль.
   Не в состоянии больше смотреть на это, Эмлин решила показаться. Видя мужественное сопротивление Элрика, она поняла, что не может предать драгоценное доверие и дружбу Мейзри и ее мужа из‑за своей трусости. Она шагнула вперед, ее взгляд был прикован к Элрику.
   Но он с невозмутимым видом едва заметно подмигнул ей, и это заставило ее остановиться – она увидела, что он немного выпрямился. Заинтригованная, Эмлин спрашивала себя, что же он заметил там, вдали, и решила подождать.
   – Скажи мне, где девушка, иначе, клянусь Богом, я рассеку твою голову, как яблоко! – Чавант высоко вскинул меч.
   Что-то со свистом пронеслось над ухом Чаванта и задело его поднятую руку. Он выронил меч, и тот с шумом упал. Расщепив тонкую кору молодого дерева высоко над головой Элрика, в стволе колыхалась деревянная стрела с тонкими зелеными и черными перьями.
   Чавант ошалело повернул голову, другие проследили за его взглядом. Эмлин сделала то же самое и вдруг застыла.
   На гребне длинного склона возвышался всадник на лошади, спину которой покрывала зеленая попона. На наезднике была кольчуга, блестевшая, как грани изумруда на солнце, и покрытый листвой и мхом плащ, по сравнению с которыми простой костюм Элрика выглядел просто смешно. Волосы всадника, борода и кожа имели зеленоватый оттенок под изумрудным блеском капюшона его кольчуги.
   На фоне светло-голубого неба отчетливо выделялся длинный лук, и казалось, что его сжимали тяжелые, покрытые листвой ветви, а не руки. Зеленый Рыцарь сильно натянул тетиву и снова прицелился, твердо держа стрелу.
   Чавант с криком погнал лошадь и махнул своим людям, давая знак следовать за ним. Они поскакали через лужайку, не обращая внимания на жителей деревни, разбегавшихся с дороги. Через несколько секунд лошади уже быстро мчались по мягкому зеленому настилу крутого склона.
   Зеленый всадник опустил свой лук. Затем он направил лошадь вперед и понесся вдоль гребня холма в противоположную сторону от леса и высоких черных скал, в направлении верхней части реки, струящейся вниз к долине.
   Дно мелководного участка было усыпано сланцем, залежи которого напоминали широкие гладкие ступени в быстром и опасном изгибе реки. Зеленый всадник подъехал к берегу и с брызгами пересек бурлящий поток, Чавант же со своими людьми остановился в нерешительности. Увидев, как легко лошадь этого существа пересекла реку, они медленно вошли в холодную быструю воду. Зеленый Рыцарь был далеко впереди, как яркое пятно на поросшем вереском участке, когда они вышли из воды на противоположном берегу.
   Зеленый Человек скакал во всю прыть по местности, укрытой вереском, мимо больших камней и беспорядочно торчащих деревьев, вверх по склонам бесчисленных холмов. Стражники продолжили преследование, и погоня вскоре достигла максимальной скорости, лошади были взмылены, их сильные копыта стирали в порошок вересковые заросли. Чавант и его люди не могли догнать всадника, который, казалось, парил над землей – зеленоватое пятно плавно удалялось, будто скользя по камням и папоротнику.
   Едва различимые на гребне далекого холма, груды камней склонились, как тяжелые кости великанов, почти белые в лучах солнца. Направляясь прямо к ним, не изменяя ни скорости, ни направления, зеленый всадник исчез за холмом. Когда Чавант и его люди увидели его в следующий раз, он уже достиг центра хенджа – группы мощных, разрушенных погодными условиями вертикальных столбов и гигантских монолитов.
   Всадники скакали вниз по склону, потеряв его из виду, потом снова начали подниматься вверх, направляясь к груде камней. Снизив темп, они наконец натянули вожжи и остановились, недоуменно глядя друг на друга.
   Всадник словно испарился. Он заехал в центр этой груды камней, но они не видели, чтобы он выехал оттуда. Окружающая местность, поросшая вереском, пусть холмистая, но просматриваемая во все стороны, была пустынна.
   Чавант громко выругался и повел лошадь к огромной рассеченной каменной плите, наклоненной под углом к другому камню.
   – Посмотрите, – прорычал он, указывая на землю. В центре хенджа виднелись отчетливые отпечатки копыт, внутренний круг был усеян разбитыми камнями. Но никакие отпечатки не вели наружу.
   – Он растворился в камнях, – пробормотал Роберт.
   Чавант снова громко выругался и спрыгнул на землю. Он медленно повел лошадь вперед через древние валуны. Многие плиты стояли неровно, некоторые ненадежно накренились. Первоначальная конструкция разрушилась, камни заросли плющом и покрылись мхом. Один огромный менгир наклонился в сторону зеленого холма, сверху и со всех сторон в него врезались другие глыбы; должно быть, он повалился много веков назад. Чавант некоторое время пристально смотрел на него, затем покачал головой и вернулся к остальным.
   – Черт бы его побрал! Он словно сквозь землю провалился, хотя, скорее всего, как-то пробрался вокруг хенджа, – сказал он Роберту.
   – Может, и правду говорят, сир, – ответил тот.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Может, Зеленый Человек, который обитает в этой местности, сущий демон, а не человек.
   Чавант фыркнул и обвел взглядом круглую площадку между камней.
   – Уайтхок глупец, который научил свой гарнизон своей же трусости, – насмешливо сказал он. – Он подпрыгивает от страха при упоминании демона, словно баба, увидевшая мышь. Но я верю, что Зеленый Человек – это всего лишь человек, ничего более. Хотя и дьявольски умный, зараза. – Натянув поводья и развернув лошадь, он неожиданно остановился. – Старик в деревне называл этого зеленого жулика по-другому – почему бы это, Этьен?
   – Он назвал его Охотник Торн, милорд, – заговорил Этьен. – Так называли Зеленого Человека в старину.
   – Охотник Торн. – Чавант улыбнулся. – Да уж, этот демон восстал из мертвых. За ним уже охотились и потеряли, но этого не повторится. Помяните мое слово, Уайтхок заинтересуется этой новостью. Это будет наиболее подходящим объяснением исчезновению его невесты. Поехали. – Пришпорив лошадь, он поскакал галопом прочь, за ним последовали остальные. Вскоре они были уже далеко от поросших вереском холмов, направляясь назад в деревню.
   За огромным монолитом, склонившимся в сторону холма, в темном затхлом углублении между камнем и земляным склоном стоял, прижимаясь к плечу лошади, Торн. Он оставался неподвижным, едва дыша в замкнутом пространстве, прислушиваясь и наблюдая через щель, мягко поглаживая гриву лошади. Стук копыт уже давно стих, и земля перестала дрожать, а он все продолжал стоять не шевелясь.
   Наконец он опустил руку, нащупал пальцами зарубку на камне и надавил на нее. Огромный камень бесшумно поднялся вверх и снова разместился, как это и было на протяжении нескольких веков, на двух вертикальных опорных камнях. Пригнув голову, чтобы выйти из укрытия, и немного натянув поводья, чтобы лошадь тоже опустила голову, Торн вышел наружу. Прикоснувшись к краю камня, он отошел в сторону, а глыба накренилась и с глухим стуком снова опустилась на покрытый травой холм.
   Кречет плавно пролетел красивой дугой над камнями и опустился на высокий столб, тихо взмахнув крыльями и уперев свой немигающий взгляд в Торна. Сняв длинные рукавицы, за которыми потянулись кусочки коры и ветки, приклеенные к кожаной кольчуге, Торн подоткнул их под переднюю луку высокого седла.
   Он поправил громоздкий плащ, каждый дюйм которого был обшит свежими и сухими листьями – аккуратная работа Мейзри. Потом снял опутанный сетью капюшон старой кольчуги, окрашенной в блестящий зеленый цвет, и провел рукой по темным вспотевшим волосам, слегка размазав зеленую мазь, обильно покрывающую его лицо. Откинув назад свой плащ – украшенную зеленью широкую сеть из рваной шерстяной ткани, – он просунул обутую в сапог ногу в тонкое железное стремя.
   Пока конь и наездник неспешно поднимались и опускались по заросшим вереском холмам, кречет парил над деревьями, но вскоре исчез. Несколько минут спустя всадник пересек реку и направил лошадь в сторону леса.

   Хотя образ Зеленого Рыцаря весь день не выходил у нее из головы, Эмлин не решалась спросить о нем у Мейзри. Празднование Первомая закончилось безрадостно спешным поглощением еды, после чего все тихо разошлись по домам. Эмлин проводила Мейзри и детей назад к их дому, который находился на расстоянии мили от поляны.
   Простой прямоугольный дом, построенный из булыжников, с толстой соломенной крышей и прочными бревенчатыми, покрытыми известью стенами, был чистым и ухоженным; побеленные стены основной комнаты озарялись светом огромного камина в углу. Мальчики сейчас спали на чердаке над спальней, отделенной от основной комнаты занавеской.
   Уставшие, Эмлин и Мейзри молча сидели на скамье у камина и ждали новостей от Элрика. Вернувшись после безрезультатной погони за лучником, Чавант забрал Элрика и некоторых жителей деревни, чтобы допросить их. Это было несколько часов назад. Эмлин устало провела рукой по волосам, с которых сняла платок. Глиняный пол под их ногами был устлан камышами, и она провела пальцем ноги по нескольким сухим камышам.
   – Мейзри, – начала она, – это Торн был сегодня на холме?
   Мейзри прислонила голову к стене и почесала бровь.
   – Да, миледи.
   – Что происходит в этой долине, Мейзри?
   Та вздохнула.
   – Три года назад лорд Уайтхок стал требовать плату с людей из этой долины, хотя мы ничего ему не должны. Наши земли принадлежат монастырям. Монахи даже подали на графа в суд, но суды долго не рассматривали их требование.
   – Значит, вы платите дань графу? – спросила Эмлин.
   – Нет, но тех из нас, кто отказывается это делать, изводят его стражники. Были сожжены амбары и уничтожены дома. В какой-то год мы потеряли коровник и несколько кур. Некоторые решили уехать отсюда, покинув свои фермы и овец. Это добавило работы остальным.
   – Шериф ничего не предпринимает? А король? Как может Уайтхок делать это бесконтрольно?
   – Король немного обижен на монахов. Несколько лет назад король Иоанн и его люди попытались выдворить цистерцианцев из Йорка, но папа приказал прекратить гонения. Король не из тех, кто прощает, поэтому он и его шерифы закрыли глаза на эту борьбу между Уайтхоком и монахами.
   Мейзри встала, чтобы подбросить немного хвороста в огонь.
   – Уже больше года, как неприятности прекратились. Благодаря защите Зеленого Человека.
   – Защите? Но он всех устрашает.
   – Да, это так. Торн и Элрик, а в последнее время и еще несколько человек, договорились по очереди играть роль Зеленого Рыцаря. Таким образом, они могут появляться во многих местах, и их часто видят люди Уайтхока. Граф верит в сказки, которые рассказывают детям, клянусь вам. Несуществующий Зеленый Человек заставил Уайтхока и его людей поверить, что эта местность – долина, леса, степь – населена призраками.
   – Честно говоря, я не могу поверить, что это отпугнуло его.
   – Люди, совершившие зло, будут бояться зла, миледи. Уайтхок запугал бо́льшую часть своего войска, как я слышала, и те тоже поверили в призрака. – Мейзри взяла железную кочергу и помешала раскаленные угольки. – Должно быть, Уайтхок имеет какую-то вину на сердце. Он боится за свою душу, как мне кажется. – Она пристально посмотрела на Эмлин. – Говорят, он убил собственную жену много лет назад. Вы знали об этом, когда убегали от него?
   – До меня доходил этот слух, – пробормотала Эмлин.
   – Ну, никто, кроме него, не знает наверняка. Из‑за его тирании он стал причиной многих бед на своей земле, а теперь и на нашей. Из‑за него случилось много смертей, как я слышала, во время французских войн, а потом еще его жена… Может, те поступки мучают его, и он боится последствий. Должно быть, он верит, что этот демон хочет забрать его в ад.
   – В качестве покаяния он не ест животной пищи, только рыбу.
   Мейзри с любопытством посмотрела на Эмлин.
   – Хотите правду, миледи? Для меня неудивительно, что он пытается искупить вину.
   – Мне интересно, почему он не уступит эту землю церкви в качестве платы за свои грехи и таким образом не облегчит душу?
   – Потому что он жаден, даже если вина как червь съедает его сердце. Это слишком жирный кусок, и слишком велико искушение захватить его.
   – Отец Небесный! Я должна сбежать от этой семьи Хоквудов, – произнесла Эмлин, покачав головой. – Но я не смогу по-настоящему освободиться от них, пока дети являются заложниками в Хоксмуре.
   Мейзри положила свою ладонь на руку Эмлин и нежно пожала ее.
   – Бог подскажет вам, как правильнее поступить, миледи. Я верю, что Он позаботится о вас.
   Эмлин грустно усмехнулась.
   – Либо Бог, либо я сама должна сделать это.
   Выпустив руку девушки, Мейзри неожиданно повернула голову к двери.
   – Слышите? Идет Элрик, – сказала она. Быстро поднявшись, она подошла к двери и отперла ее.
   Проем заполнила огромная фигура Элрика, одетого в тунику и шоссы, которые он поддевал под свой первомайский костюм. Мейзри прильнула к нему так крепко, что Эмлин вынуждена была отвести взгляд в сторону, желая дать им побыть наедине. Элрик долго обнимал жену, потом отпустил и вошел в комнату.
   – Ты не пострадал? – спросила Мейзри с удивлением и облегчением.
   – Я в порядке, женушка, – ответил Элрик, – хотя не могу сказать того же о Чаванте и остальных. – Он засмеялся – это были странные нотки боли, смешанной с радостью, – и, шаркая, подошел к огню. Опустившись на корточки, он едва не потерял равновесие. Мейзри нахмурилась.
   Бедняга, подумала Эмлин, он, наверное, испытывает сильную боль. На одном глазу был синяк, на щеке, губе и шее – запеченная кровь. Его кожа имела бледно-зеленый оттенок в тех местах, где была стерта «волшебная» мазь.
   – Расскажи нам! – потребовала Мейзри. Элрик усмехнулся ее нетерпеливости. Хотя на его лице читалась усталость, темные глаза сияли от какого-то странного удовольствия.
   – Вы все услышите через минутку. Здравствуйте, миледи, – спохватившись, обратился он к Эмлин, когда она вытянула руки вперед к огню.
   – Я рада, что с вами ничего не случилось, Элрик, – ответила та, а Мейзри в это время прошла мимо нее, чтобы принести лекарства. Заметив, что входная дверь осталась открытой, впуская холодный ночной воздух, Эмлин пошла прикрыть ее.
   Потянув на себя тяжелую деревянную дверь, она почувствовала неожиданное сопротивление и выглянула за порог. У входа показалась высокая фигура в плаще с опущенным капюшоном. Эмлин вскрикнула.
   Длинные пальцы откинули капюшон, и Торн многозначительно приподнял темную бровь.
   – Можно мне войти, миледи? – мягко спросил он. Его взгляд блуждал по ее лицу, касался ее глаз, губ, волос. Эмлин вспомнила предыдущий вечер, его проникновенные поцелуи, а потом неожиданную отстраненность, и ее щеки зарумянились, лицо и шея вспыхнули. Она сглотнула комок в горле и пристально посмотрела на него, понимая, что ее глаза неприлично поедают его лицо, но будучи не в состоянии пошевельнуться.
   Рука Торна накрыла ее ладонь на ручке двери, и тепло его пальцев вызвало нежный трепет в ее животе.
   – Эмлин, – тихо попросил он, – откройте дверь.

   – Эмлин, – повторил он. Чувствуя ее ладонь, маленькую и нежную, согнутую под его рукой, Торн захотел наклониться и нежно провести губами по ее нижней губе. Девушка смущенно отвела глаза в сторону, убрала руку и сделала шаг назад, давая ему пройти. Закрыв за ним дверь, она повернула засов.
   Он прошел мимо нее, расстегивая темный плащ и вешая его на крюк на стене, потом подошел к камину и присел на корточки рядом с Элриком. Когда Эмлин села возле камина на скамейку с подушками, его сердце почему-то сильно застучало. Зная, что она так близко, он хотел повернуться к ней, но сдержался.
   Ее глаза, ее угнетенное состояние говорили ему, что ей все еще больно оттого, как они попрощались прошлой ночью. Мужчина тяжело вздохнул и потер лицо рукой – тыльная сторона его ладони уже нагрелась от костра. За эти дни рядом с ней он полностью потерял над собой контроль. Один только Бог знал, каких усилий ему стоило оторваться от ее сладких форм прошлой ночью; один Бог ведал, как он сжимал кулаки, чтобы не притронуться к ней сейчас. Из‑за страсти к ней Торн не мог ясно мыслить. Хотя и говорил себе, что его обязанностью было вернуть ей долг и отпустить, он не рассчитывал, что испытает к ней такое влечение, что его будет притягивать не только ее мягкое упругое тело, но и острый ум, и открытое сердце.
   Он почти не спал прошлой ночью, ворочаясь на соломенном тюфяке в сарае Элрика, где ночевал с тех пор, как Эмлин заняла его пещеру. Думая о ее милом лице и доверчивых глазах, вспоминая, как сладко обжигало его тепло ее тела, он не хотел ее отпускать. В конце концов он придумал план, который был простым, однако потенциально опасным. Что ж, ему не привыкать к риску. Если все сработает, он сможет помочь ей и она останется с ним. Все, что ему понадобится, это ее согласие.
   – Добрый вечер, Торн, – сказала Мейзри, заходя в комнату. Она подошла к столу и поставила туда глиняные кувшины, большой и маленький, деревянные кружки и положила полотенце. – Ты видел триумф моего мужа? Он ликует, хотя я не знаю почему.
   – Здравствуй, Мейзри. Меня там не было, но я слышал эту историю, – сказал Торн, глядя на нее. – Мы встретились за деревней и пришли сюда вместе. А поскольку Элрик хочет похвалиться, пусть лучше он сам расскажет, как ему удалось взять верх над Чавантом. – Он повернулся к Элрику, который проворчал что-то, с трудом поднимаясь.
   Мейзри подозвала мужа кивком головы.
   – Иди сюда и позволь мне позаботиться о тебе, пока ты говоришь, – сказала она. Вскоре Элрик уже сидел за столом, наклонив голову, а Мейзри протирала влажным полотенцем раны на его лице. Затем она окунула палец в зеленую мазь.
   – Не надо больше этой смеси, сегодня ее было предостаточно, мне на всю жизнь хватит, – воспротивился он. Она помазала его скулу. – Эй, голубушка, полегче. Печет, – проворчал он.
   Она протерла его губу и помазала вязкой зеленой смесью его рот и шею.
   – Она и должна печь. Ты взял верх над Чавантом, а потом опустошил целый бочонок? От тебя несет, как из пивоварни. – Элрик засмеялся. Мейзри энергично вытерла руки о мокрую тряпку и посмотрела на мужа.
   – Рассказывай, муженек, – сурово произнесла она, – пока я сама не взяла верх над тобой.
   – Готов поклясться, у нее прекрасно это получится, Элрик, – тихо засмеявшись, заметил Торн. Он удобно оперся спиной о скамью, на которой сидела Эмлин, его плечи были совсем близко от ее колен.
   – Тогда слушайте. – Элрик положил локти на стол. – Когда Чавант и его люди вернулись в деревню, они были взбешены, как дикие кабанчики, что упустили Зеленого Рыцаря. Они взяли меня, и Ричарда Миллера, и Джона Уэлла, и Джона Таннера – это то, что видели Мейзри и леди Эмлин. Нас отвели на мельницу и связали по рукам и ногам. Чавант задавал вопросы, и мы отвечали, как раньше. Где леди Эмлин, что мы знаем о Зеленом Рыцаре, почему он нападает на людей Уайтхока. – Он на секунду замолчал, беря из рук Мейзри деревянную кружку и делая глоток. – Вода? – скривившись, спросил он.
   – Отменная весенняя вода, – кивнула она. – Пей.
   – В общем, естественно, мы не собирались помогать ему. Джон Таннер снова рассказал легенду о демоне, и Ричард Миллер согласился, что Уайтхок, должно быть, сходит с ума из‑за своей невесты, и что если она красотка, то он бы заметил ее, проходи она мимо, а вот уродину, скорее всего, не заметил бы.
   Мейзри недовольно скривилась при этом.
   – Через некоторое время пришел старший сын Ричарда Миллера, Генри, он помогает отцу на мельнице. Это был очень смелый поступок для мальчика, он сделал вид, что не ожидал увидеть нас там, а затем предложил всем эля.
   – Как ты сказал? – переспросила Мейзри. – Эль? Словно они были гостями, а не теми, кто убил многих из нас?
   – Да, именно так. Чавант, должно быть, испытывал сильную жажду, потому что согласился. Генри вернулся, прикатив один из бочонков свежего эля Кристины Миллер.
   – Ох! Ангелы небесные! – воскликнула Мейзри. – Генри умный мальчишка. – Она повернулась к Эмлин, чтобы объяснить: – Все в деревне знают, что нельзя лизнуть ни капли свежего эля Кристины, не разбавив его водой, потому что он разит наповал, – сказала она. – Его обычно хранят до Рождества или свадьбы.
   – Многих крепких мужчин, которые ничего не подозревали, свалил с ног эль Кристины, – сказал Элрик. – Мы, зная об этом, пили по чуть-чуть, ведь кружки наполнял Генри. Чавант, Роберт, тот, кого называют Этьеном, и четвертый… э…
   – Жерар, – тихо подсказала Эмлин, сидевшая позади Торна. Он посмотрел на нее. Она не взглянула на него в ответ и вообще казалась напряженной, словно так же сильно, как и он, ощущала, насколько близко друг от друга находятся их тела. С того самого момента, как он вошел сюда, он чувствовал ее нежное тепло возле себя и знал о каждом ее движении, о каждом ее вдохе.
   – Жерар, да, – продолжил Элрик, – в общем, они испытывали огромную жажду, и Генри наполнял их кружки снова и снова. Вскоре Роберт ослабил наши путы, Джон Уэлл достал игральные кости, и мы стали играть вместе с ними. Чавант принимал в этом всем самое активное участие.
   – Играть с такими людьми, – сказала Мейзри, – не только грех, но еще и глупо. Чавант наверняка жульничает.
   – Да, он мошенничает, потому что не может бросать кости прямо – из‑за своего косоглазия, – заметил Элрик. – Вскоре он надул губы, и Джон Уэлл заговорил о Зеленом Человеке…
   – Джон Уэлл, когда пьян, может проговорить целую ночь и еще весь следующий день, – простонала Мейзри, закатив глаза.
   – Да, моя голубушка, но никто из нас не притрагивался к кружке, как это делали Чавант и его люди, ведь мы знали об опасности продукта Кристины, – напомнил Элрик. – Поэтому Джон говорил, а остальные что-то добавляли – мы рассказали лучшую сказку из всех, какие слышала эта долина, клянусь. Довольно страшную – такую, что сам дьявол поджал бы хвост. Как Зеленый Человек беспощадно преследует нас, забирает наших детей, и портит урожай, и ворует ягнят с полей. Ричард Миллер сказал, что Зеленый Демон висит вверх ногами на кустах боярышника по ночам, а Джон Таннер поклялся, что во времена его отца какой-то человек был обезглавлен этим существом.
   Элрик, довольный своим рассказом, сделал паузу и посмотрел на своих восторженных слушателей.
   – И еще одно, Торн, – продолжил он.
   – Да? – Тот внимательно посмотрел на него.
   – Чавант спросил меня, когда уже хорошенько выпил, знаю ли я что-нибудь о человеке по имени Черный Торн, который может выдавать себя за Охотника Торна.
   – Да?.. – Торн не ожидал этого так рано.
   – Я ответил, что слышал о нем, но он мертв и не может выдавать себя ни за кого, если только он не призрак.
   Торн кивнул, громко выдохнув.
   – Что еще?
   – Джон Таннер сказал, что этот человек, должно быть, уже много лет является занозой в заднице графа, – растягивая слова, произнес Элрик.
   Торн покачал головой в ответ на эту жалкую шутку. Эмлин посмотрела на него, он в свою очередь поднял глаза на нее, и когда их взгляды встретились, у него что-то странно затрепетало внутри. Он немного передвинулся и наклонил плечо к ее колену. Эмлин отвела взгляд в сторону и сжала губы в тонкую полоску. Торн вздохнул и провел рукой по волосам.
   – Где они сейчас? – спросила Мейзри.
   – Трое мертвецки пьяны и храпят на полу мельницы. Этьен пошел справить нужду к мельничному пруду и упал туда, но мы вытащили его и оставили на берегу.
   – Господь милосердный, что будет, когда они проснутся? – спросила Мейзри.
   – Наверняка у них будет сильно болеть башка, – ответил Торн, – и они с позором уедут из Кернхама, так и не найдя свою добычу. – Затем он посмотрел на Эмлин. – Миледи, я должен увезти вас.
   Их глаза снова встретились.
   – Когда? – тихо спросила она.
   – Если мы отправимся на рассвете, то будем далеко отсюда, прежде чем кто-либо из них продерет глаза. К вечеру вы можете уже быть в Уистонбери, – сказал он. Эмлин слегка прикусила нижнюю губу, кивнула и пристально посмотрела на него.
   Ее взгляд зажигал тлеющие угли, которые распространились по его телу и обдали теплом его чресла. Он хотел потянуться к ней и сжать в своих руках, ощутить мягкое тепло ее тела, прижавшегося к нему. Но больше всего ему хотелось исправить свою вчерашнюю грубость. Сейчас, когда он решил, каким курсом следовать, он ужасно хотел облегчить боль, которую причинил ей.
   Ее волосы спускались с одного плеча волнистым золотым шелком, блестевшим в свете огня. Глаза, огромные под прямыми серьезными бровями на гладком лице, казались теперь темно-синими с золотыми крапинками. Когда она распрямила плечи, Торн подумал, что, несмотря на всю ее кажущуюся хрупкость, внутри нее таится грациозная сила. У нее выносливое сердце и гибкий ум – и слава Богу, ведь ей понадобится все это, если она согласится с его планом завтра утром.
   – Ну что ж, я буду готова до рассвета, – сказала она. – Благодарю.
   – Долг платежом красен, миледи, и будет с радостью выполнен, – пробормотал он, не сводя с нее глаз. Если будет на то Божья воля, Торн намерен выполнить долг от всей души. Но он осознавал степень риска. Брак, который он запланировал, мог подвергнуть опасности как их жизни, так и их сердца.

Глава 10

   – Черт возьми, – тихо выругалась Эмлин, прыгая на одной ноге и бросая грозный взгляд в спину Торна, находящегося в пятидесяти шагах впереди. Кожаная сумка на ее плече весила, как огромный камень, на пятке появился волдырь, а последний раз они делали остановку, чтобы передохнуть, в первой половине дня.
   Торн продолжал идти быстрым размашистым шагом. Через час пути он был далеко впереди нее и поддерживал дистанцию, периодически оглядываясь, чтобы узнать, не устала ли она. Бросив на него очередной сердитый взгляд и сдувая с лица прядь волос, она пообещала себе, что сейчас же остановится, с ним или без него.
   Оглянувшись вокруг, Эмлин сразу же забыла о трудностях, о натирающих ботинках и своем неутомимом спутнике, который начинал раздражать ее. Откинув капюшон, она медленно повернула на залитый солнцем участок, где лодыжки утопали в розовом вереске и лютиках. Высокие темные утесы над долиной остались далеко позади, их заменила дикая равнинная красота.
   Спереди и слева обширная тихая местность, поросшая вереском и окаймленная темными участками леса, простиралась к реке. Справа виднелось огромное ущелье. Услышав приглушенный грохот, Эмлин подошла ближе и посмотрела вниз. Со скалистого утеса с высоты примерно восемь футов стремительно обрушивался в пруд серебристый водопад.
   Торн ждал, обмотавшись длинным коричневым плащом и глубоко накрывшись капюшоном, который скрыл почти всего его – на виду остались только борода, сапоги, часть левой руки и длинный лук с колчаном, висящие на его спине. Через несколько минут он направился назад к ней.
   – Это водопад Мерси, – заговорил он. – Легенда гласит, что это святое место, за которым присматривает фея по имени Мерси. Выпитая из этого пруда вода приносит счастье, но забирать воду с собой – сулит неудачу.
   – Мы можем остановиться и попить? – спросила она, немного напуганная тем, что в этом месте, возможно, обитает волшебное создание.
   – Да, – ответил он, – настало время отдохнуть.
   Эмлин последовала за Торном по мшистой извилистой тропинке, которая вела вниз в глубокое узкое ущелье. Высокие крутые стены представляли собой беспорядочную груду зубчатых скальных плит, также покрытых мхом. В каждой расселине вокруг спутанных розовых ладанников и золотых камнеломок рос папоротник. Водный каскад, не очень большой, падал с отвесной скалы, с шумом устремляясь по зеленоватым скалам вниз, распадаясь там на тонкие кружевные струйки, наполняющие пруд.
   – О! – произнесла Эмлин, садясь на выступающий угол скалы у пруда напротив падающего водопада. – Это подходящее место для жизни феи! Мы словно на дне глубокого источника. – Она запрокинула голову и посмотрела на край отвесной скалы высоко вверху.
   – Шумный источник, – заметил Торн, но шум каскада заглушал его голос. Он бросил лук и колчан и опустился возле нее, болтая ногами.
   Эмлин посмотрела вниз.
   – Там глубоко?
   – Довольно глубоко, – ответил он. – Хотите пить?
   Эмлин улыбнулась и кивнула. Торн поджал ноги и нагнулся. Зачерпнув рукой воды, он поднес сложенную в виде чаши ладонь к ее лицу.
   Она бросила на него нерешительный взгляд. Он слегка дотронулся рукой до ее подбородка.
   – К сожалению, миледи, у меня нет серебряной чаши для вас.
   Наклонившись вперед, она положила одну руку под его ладонь, робко прикоснулась губами к его руке и немного отпила. Вода была холодной и имела его привкус: паленое дерево, кожа и нотки лаванды из супа Мейзри. Эмлин не поднимала глаз.
   – Спасибо, – сказала она. Торн медленно опустил руку.
   Он снова наклонился к воде и напился сам, затем провел мокрыми пальцами по лицу и непослушным волнистым волосам. Эмлин заметила, насколько он похож на барона, хотя ей казалось, что он более привлекателен, чем его противный сводный брат. Глаза Торна были зелеными-зелеными, немного светлее, чем мох вокруг. Очертания его бородатого лица, как и изящная высокая фигура, принадлежали более расслабленному человеку, более удовлетворенному жизнью и открытому, чем Николас де Хоквуд, вполне проявивший себя за то недолгое время, что пребывал в Эшборне.
   – Нам следует перекусить здесь и отдохнуть, миледи, – сказал Торн.
   Эмлин кивнула и развязала свою сумку.
   – Мейзри дала нам еды, – произнесла она, расстилая на скале скатерть. Она вытащила головку сыра, ломоть черного хлеба, завернутого в материю, запеченные яблоки и лук.
   – В последние дни я отняла у вас много времени, – заметила она, нарезая хлеб и сыр ножом, который он вытащил из‑за ремня.
   – Я не жалуюсь, – ответил он.
   – Торн, – спросила она, – что вы делаете в долине?
   – Я лесник и внимательно слежу за тем, чтобы не слишком много королевских оленей или диких кабанов было отстрелено. – Эмлин удивленно посмотрела на него, зная, что на королевских оленей вообще нельзя охотиться; очевидно, он закрывал глаза на определенное количество жертв. – Есть охотничьи уставы, которые должны соблюдаться теми, кто охотится и на мелкую дичь. Я запрещаю рубить или жечь лес без разрешения монахов. И я докладываю хозяину о состоянии земли, о действиях арендаторов. Поскольку я не единственный лесничий в долине, у меня не слишком много работы. – Он пожал плечами и продолжил есть.
   – Ваш хозяин – аббат? – спросила она.
   – Да.
   – Вы не встречаетесь с Николасом де Хоквудом?
   Он опустил глаза.
   – Нет.
   Эмлин сдвинула брови.
   – Как же получается, что Уайтхок не знает ничего о лесничем по имени Торн?
   Его мимолетная кривая улыбка заставила ее сердце содрогнуться.
   – Потому что этот лесник старается избегать графа. Как я уже сказал, здесь есть и другие лесничие.
   Окончив трапезу, Эмлин собрала оставшуюся еду, снова завернула ее, положила назад в сумку и вернула Торну его нож. Подвернув рукава платья, она потянулась и зачерпнула воды из пруда. Вода была холодной и шелковистой, и она потянулась опять, чтобы брызнуть мокрыми пальцами на лицо. Золотистые завитки волос, выбившихся из длинных кос, прилипли к ее мокрым щекам.
   Торн оперся на один локоть и осторожно наблюдал за ней. Его взгляд невозможно было прочитать.
   – Миледи, – заговорил он, – вы считаете, что ваш дядя сможет помочь вам?
   Она снова села ровно и подняла глаза на молочную дымку водопада.
   – Я надеюсь. Больше никто не может мне помочь.
   – Если он обратится к папе, пройдут месяцы, прежде чем придет ответ. Вам нужно более быстрое решение.
   Она пожала плечами.
   – Что бы я ни сделала, все навлечет гнев Уайтхока на меня и мою семью. А также навлечет раздражение короля Иоанна, я уверена. – Она медленно покачала головой. – Возможно, было бы лучше, если бы я вернулась к Чаванту, когда он искал меня в самом начале.
   – Когда я нашел вас, миледи, у вас была рана на голове, – напомнил ей Торн. – Тогда вы не могли вернуться.
   – Ну, что толку гадать. Что сделано, то сделано. Я последовала зову своего сердца, решившись пойти к дяде. – Произнося это, Эмлин теребила складки своего плаща. – Моя няня Тибби всегда твердит, что мне свойственно сперва делать, а потом думать, сначала сердце, потом голова. И вот я опять действовала не подумав.
   Торн сел прямо и швырнул оставшийся кусочек хлеба на уступ в дальней скале, куда тут же слетелись несколько маленьких птичек и начали клевать его.
   – Каково же мудрое решение в этой ситуации, миледи? Мудро ли выходить замуж за человека, известного своей жестокостью? Такой брак был бы подобен тюрьме, или того хуже.
   Он внимательно посмотрел на нее.
   – Самым мудрым решением было сбежать, что вы и сделали. Вы сможете лучше помочь своей семье с безопасного расстояния. Вы против несправедливого приказа, хотя он был отдан самим королем. Во всем этом я вижу храбрость, а не глупость.
   Эмлин слушала, наклонив голову.
   – Это вы проявили недюжинную смелость. Когда-то вы выступили против несправедливого господина. И продолжаете это делать в качестве Зеленого Человека. – Она посмотрела на него. – Мейзри рассказала мне.
   Он кивнул. Казалось, он не был против того, что ей стало это известно.
   – Тогда, много лет назад, юнец, которого вы помните, чертовски нагрубил в лицо Уайтхоку, с яростью, свойственной юности. – Торн покачал головой. – Сердце, как вы говорите. Не голова. Это не отвага, миледи.
   – А сейчас? Зеленый Человек?
   – Этот шаг вызван скорее необходимостью, нежели мужеством. – Он улыбнулся и прикоснулся к ее руке, слегка пожав ее и вызывая в ней теплую мелкую дрожь. – Гордитесь тем, что у вас хватило духу не выполнять приказы короля, – сказал он. – Сейчас многие бароны поступают так же. Король Иоанн обижал, и угрожал, и подвергал опасности своих подданных, и он получит по заслугам, как мне кажется. Вы восстали против короля по-своему, так же, как и его бароны.
   – Я слышала об этих спорах между баронами и королем. Но я не думала, что король может быть свергнут.
   Торн убрал свою руку, и Эмлин сразу же стало не хватать проникновенного тепла его прикосновений. Его голос неожиданно стал жестче, и из‑за этой резкости у Эмлин по спине пробежал холодок.
   – Не свергнут, миледи, но взят под контроль. Сумасбродство и жестокость короля Иоанна должны быть, будут урезонены. Он должен следовать закону, как и любой житель Англии.
   – Смогут ли несколько баронов заставить его сделать это?
   – Больше, чем несколько. Есть поддержка от большинства северных баронов, а также многих молодых баронов по всей Англии. Недавно некоторые из тех, кто был наиболее лоялен по отношению к королю, пообещали восстать против него.
   – Выходит, это однозначно произойдет?
   Торн кивнул.
   – Они уже все вместе собрались в Лондоне. Возможно, будет предпринята попытка осадить Лондон и начать гражданскую войну. Лучше, как мне кажется, сначала убедить короля Иоанна чтить старые законы Генриха. Затем понадобится подпись короля на подобной же хартии, переписанной с учетом нынешних и будущих потребностей.
   – Я слышала об этих старых законах, – сказала она. – Мой брат говорил о них, и мой отец однажды сказал, что, если воскресить старую хартию, король Иоанн не сможет продолжать действовать в свойственной ему манере. – Эмлин резко выпрямилась, затаив дыхание. – Торн, если король согласится на эти требования, будут ли его предыдущие злодеяния аннулированы?
   – Бароны будут требовать многих изменений, миледи. Они намерены упразднить методы, которые использует король Иоанн, дабы получать выкупы за похищенных и заключенных в тюрьму людей. Семьи, подобные вашей, должны получить воздаяние за то, что лишились крова и брошены на произвол судьбы из‑за действий короля.
   – Значит, он будет наказан за то, что совершил?
   – Утраченные жизни нельзя заменить, но поместья и деньги наследникам можно вернуть, по крайней мере частично. Бароны намерены установить свои права, чтобы король Иоанн уже не обладал такой неограниченной властью над своими подданными. Также будут оговорены права женщин, вдов и тех, кого заставили выйти замуж против их воли. – Он вскинул бровь и посмотрел на нее.
   Эмлин задумчиво насупилась.
   – Если примут хартию вольностей, в моем случае можно все исправить. – Она подняла на него глаза, внутри нее зародилась новая надежда. Возможно, ей нужно всего лишь выждать, дождаться, когда бароны сделают свое дело. – Торн, может ли это произойти?
   – Хартия очень даже возможна, – осторожно ответил он. – Вскоре произойдет столкновение. В середине лета или осенью будут действовать новые законы.
   Эмлин радостно вздохнула, прижав колени к груди.
   – Мы вернемся в Эшборн к осени или зиме!
   Торн поднял руку.
   – Нет, повремените, миледи. Король Иоанн непредсказуем. Даже если он подпишет хартию, он может не сдержать своего слова.
   – Но он вынужден будет следовать собственной хартии! Он сможет отменить предписание в отношении моей семьи. Гай будет освобожден, дети вернутся, а моя помолвка с Уайтхоком будет расторгнута. – Воодушевленная, она широко улыбнулась.
   Торн вздохнул.
   – Возможно, вам и предложат возмещение, – медленно произнес он. – Но думаю, что это маловероятно. Не забывайте об Уайтхоке при всем при этом. Король доверяет ему, и он не поддерживает стремления баронов. Уайтхок всегда получает желаемое, по закону или нет. – Торн наклонился к ней. – Даже если вы закроетесь в монастыре, он может заставить вас выйти за него замуж.
   Эмлин нахмурилась.
   – Даже если я буду у дяди, под защитой церкви, Уайтхок все равно может жениться на мне?
   – Он может потребовать осуществления этого права.
   Торн наклонился ближе. Эмлин еще никогда не видела таких густых и черных ресниц и таких зеленых глаз.
   – Но должен же быть какой-то способ избежать этого!
   Он посмотрел на нее долгим взглядом.
   – Есть один.
   Эмлин сидела на теплом выступе скалы, слушая, словно во сне, шум водопада и плеск воды в пруду, а также чириканье птиц, гнездящихся неподалеку.
   – Расскажите мне, – попросила она.
   – Если вы выйдете замуж за другого прежде, чем Уайтхок найдет вас, он утратит власть над вами. – Его голос, глубокий и низкий, звенел в ее ушах поверх шума водопада.
   – Разве такой брак может иметь силу? – спросила она, ее сердце бешено колотилось в груди.
   Щеки Торна залились румянцем, и он отвел взгляд в сторону.
   – Согласно церкви, супружеский обет сильнее, чем договор о помолвке, даже если тот был заключен. – Когда он снова посмотрел на нее, его глаза были сизыми, как тучи перед бурей.
   Каждый удар ее сердца отдавался по всему телу, когда она встретилась с ним взглядом. Торн мог жениться на ней и аннулировать помолвку. Эти непроизнесенные слова повисли в воздухе между ними.
   Эмлин опустила глаза на тихий пруд, понимая, как глупо желать, чтобы он сделал ей предложение. Его отказ в тот вечер все еще смущал и ранил ее, и она чувствовала, как в ней усиливается злость и печаль из‑за безнадежности ее ситуации. Она вдруг вспыхнула.
   – Не говорите больше о том, что невозможно! – выпалила она. – Думаете, у меня есть на примете подходящий поклонник? Где тот человек, который просил моей руки у отца несколько лет назад? Я не знаю, и вы тоже! – Она вскочила и теперь кричала на него – все разочарование прошлых недель выплеснулось наружу. – У меня нет иного выбора, кроме как последовать за сестрой в монастырь! Пусть так и будет! – Она резко подняла сумку и гордо пошла к тропинке.
   Вскочив на ноги, Торн схватил ее за руку и притянул к себе, сильно прижав ее грудь к своей кожаной кольчуге и крепко держа ее за предплечье. Эмлин оттолкнула его, едва не рыдая от злости.
   – Я не могу так легко смириться с этим, – сказал он, приблизив к ней лицо. – Я женюсь на вас.
   Девушка удивленно уставилась на него.
   – Вы? – Это слово разнеслось эхом. Ее сердце едва не выпрыгивало из груди. – Вы сделаете это?
   – Да, – ответил он. Его глаза сверкали. – Если только вы не откажетесь выйти за лесника.
   Масса причин выйти за него замуж молниеносно и бессвязно промелькнула в ее голове. За ними последовали непрошеные мысли, подсказывающие, почему ей нужно быть осмотрительной. Она сглотнула ком в горле и посмотрела на него.
   Никогда раньше ей не доводилось видеть Торна разъяренным. Железная хватка его рук и прищуренные глаза насторожили ее и напомнили его сводного брата Николаса, а потом и их общего жестокого отца. Сильное сходство Торна с хладнокровным бароном и то, что он разозлился на нее сейчас, окончательно вывели ее из себя.
   – Вы думаете, что таким способом выполните долг перед моим отцом? Или вы нашли новый способ напасть на Уайтхока? – Как только эти слова сорвались с ее губ, она сразу же пожалела о них.
   Его ноздри раздулись над черными усами. Затем он придвинул Эмлин еще ближе, наклонился и накрыл ее рот своим, запрокинув ее голову назад, целуя ее вовсе не нежно, как было той ночью на утесе. Ее тело ответило, и она разжала губы навстречу его настойчивому языку. Эмлин почувствовала его горячий твердый корпус, прижимающийся к ней. Вместе с пламенным чувством, зародившимся в ее теле, ушли все связные мысли.
   Неожиданно он отстранился, а она осталась на месте – тяжело дышать и смотреть на него широко открытыми глазами.
   – Предложение сделано, миледи, – отрывисто сказал Торн. – Вы можете обдумать его, до того как мы достигнем ворот Уистонбери. – Он опустил руки и наклонился, чтобы поднять свой лук и колчан. Потом прошел мимо нее по направлению к идущей вверх тропинке.

   Они продвигались к искрящейся серебром реке, которая протекала далеко впереди. Справа струился широкий ручей, он тек к ущелью и, падая со скалы, образовывал водопад. Торн направился к ручью, за которым простиралась покрытая вереском местность, а за ней и река, которая приведет их к аббатству.
   Журчащий, непрерывно струящийся мимо скал и камней, ручей следовал по извилистому пути к ущелью. Папоротник, трава и тонкие деревья обрамляли берега ручья, затеняя его русло прохладным зеленым занавесом.
   Торн, лицо которого было глубоко спрятано в капюшоне, ступил на камень, омываемый водой. Он начал пересекать ручей, ненадолго остановившись и сделав ей знак следовать за ним.
   С его места на середине бурлящего потока он не мог слышать других звуков.
   Эмлин сердито посмотрела на его спину, ее мысли продолжали перескакивать с его раздраженного предложения к жаркому поцелую. Осторожно ступив одной ногой на скользкий камень, она подняла голову, встревоженная каким-то неясным шумом, который не был похож на звук журчащей воды. Ничего больше не услышав, она пожала плечами и сделала шаг, скривившись от холодной воды, просочившейся в тонкие кожаные ботинки и намочившей край ее платья. Она подняла юбки над водой.
   Торн уже дошел до другого берега и взбирался наверх, когда первый пронзительный крик заглушил шум ручья.
   – Эй, вы, там! Стойте! – Эмлин повернула голову. Прямо на нее к берегу мчались три всадника, одетые в красновато-коричневые плащи.
   – Леди Эмлин де Эшборн! Стойте, где стоите! – выкрикнул один из них. По глубокому резкому голосу она узнала Жерара, одного из людей из эскорта Чаванта.
   Торн обернулся на крик Жерара и тут же вытащил стрелу. Он поднял лук и сильно натянул тетиву, а Жерар в это время направил своего коня вниз к ручью.
   – Подойдите, леди Эмлин! – крикнул Жерар. Испугавшись, девушка остановилась в нерешительности. Она видела, как Торн широко расставил ноги и сверкает лютым взглядом. В руках он держал длинный лук и предельно спокойно целился в свою жертву.
   – Оставьте девушку! – предупредил Торн невозмутимым голосом.
   – Да пошел ты к черту! – прорычал Жерар. В его руках блеснул арбалет, который он поднял над головой лошади. Раздался выстрел, но стрела пролетела мимо Торна, который даже не вздрогнул.
   – Если я выстрелю, сержант, то не промахнусь, – низким голосом произнес он.
   Через секунду другие всадники – Эмлин узнала Роберта и того, кого называли Этьеном, – погнали своих скакунов вниз к ручью.
   Эмлин повернулась, чтобы помчаться к противоположному берегу, но поняла, что приведет их прямо к Торну. Вместо этого она побежала вниз по течению, шлепая по воде посреди мелкого ручья, удаляясь от Торна и стражников. Пустив лошадей в галоп, стражники последовали за ней, шумно вспенивая воду.
   Вода доходила ей всего лишь до голени в самом глубоком месте, поэтому она подняла юбки и быстро, размашисто побежала. Кожаная сумка периодически била ее по спине, а влажный подол хлестал по ногам. Подводные камни и галька в ручье кололи ступни через тонкую подошву ее ботинок, но Эмлин продолжала бежать.
   Краем глаза она видела, как Торн мчится по берегу вдоль ручья с луком в руке. Он что-то кричал ей, но она не слышала его из‑за громкого дыхания, и шумных брызг, и топота лошадей совсем рядом.
   Чья-то рука сжала ее плечо, соскользнула, а потом схватила одну из ее густых тяжелых кос. Сильный рывок чуть не заставил Эмлин упасть.
   Споткнувшись, она попыталась удержаться на ногах. Ушибив колено о камень, она выпрямилась, но оказалась в ловушке из‑за своей косы. Ее голову и шею обожгла боль, потому что Роберт резко притянул ее за волосы к своей лошади. Полотняный чепец развязался и упал в воду.
   Возле головы Эмлин просвистела стрела и вонзилась в грудь стражника. Он вскрикнул, отпустил ее косу и упал с лошади. Эмлин, пошатываясь, отошла в сторону, поскользнулась, снова поднялась и побежала вниз по течению. Жерар крикнул, чтобы она остановилась. Она оглянулась и увидела, что один стражник лежит в ручье лицом вниз, а Этьен и Жерар продолжают преследовать ее.
   Один из них был совсем близко, он орал, чтобы она остановилась, и протягивал к ней руку, как до этого другой мужчина. Стрела попала ему в предплечье, он завопил и отдернул руку. Еще одна стрела просвистела в воздухе над ее головой и упала на грязный берег. Этот арбалетный болт предназначался Торну. Эмлин поискала его взглядом.
   За березами у края ручья Торн бежал параллельно выбранному ею в панике курсу вниз по течению.
   – К берегу! – донеслись к ней его слова. – Беги к берегу!
   Подавшись влево, она бросилась через холодный бурлящий поток по острым скользким камням к берегу ручья. Девушка слышала преследующих ее всадников. Еще одна арбалетная стрела вонзилась в берег, расколов искривленный корень дерева прямо возле ее ноги, пока она взбиралась по насыпи к Торну.
   Он протянул ей руку и помог подняться наверх, а затем потянул за собой. Недалеко впереди травянистый берег круто обрывался. Торн с Эмлин приблизились к краю, резко затормозив, остановились и вместе обернулись, тяжело дыша.
   Стражники приближались медленным угрожающим шагом, видя, что беглецы в ловушке. Торн обнял девушку за плечи и немного отступил назад, потянув ее за собой, пока лошади подходили ближе. Оглянувшись, Эмлин увидела лишь белые брызги, вокруг был слышен сильный шум водопада.
   Внизу ручей исчезал в стремительной, грохочущей дымке. Трава и цветущий вереск вились по краю обрыва. Эмлин посмотрела на Торна, каблуки сапог которого почти висели в воздухе. Он взглянул на нее, и она подумала, что он немного не в себе. Нет, он же не…
   Мужчины остановили коней. Из раны над локтем Этьена текла кровь, блестя на его стальном рукаве.
   – Значит, это ты тот подонок, который забрал невесту лорда Уайтхока, – произнес Жерар.
   – Сержант, – ответил Торн, – леди сбежала по собственной воле. – Тяжело дыша и осторожно посматривая на стражников, Эмлин стояла рядом, рука Торна крепко обнимала ее.
   – Теперь она рада, что ее спасли, я полагаю. – Жерар протянул ей руку в перчатке. – Миледи, Уайтхок будет очень доволен, что вы снова в безопасности.
   Торн сжал ее плечо. Она посмотрела на него, и он снова, едва заметно, показал головой в сторону обрыва. Эмлин замерла. Он делал ей знак прыгать. Она взглянула на него широко открытыми глазами.
   – Леди Эмлин, – прорычал Жерар. Та с тревогой посмотрела на стражника, затем на Торна.
   – Сейчас, – тихо шепнул Торн. Его рука легла на ее талию, и он шагнул назад с обрыва, унося Эмлин с собой.

Глава 11

   Секунду спустя ее ноги ударились о твердую поверхность, подкосились, и она упала на колени. У нее было такое чувство, будто желудок подступил к горлу. Сверху по ней ударила кожаная сумка, лишая и без того шаткого равновесия. Только железная хватка Торна, удерживающего ее за талию, не дала ей скатиться назад по краю скалы.
   – Отец Небесный, что вы делаете? – прошипела она.
   – Спасаю нас двоих. Вы можете сползти отсюда вниз?
   Они приземлились на широкий, выступающий из скалы камень примерно четырьмя футами ниже края обрыва, на расстоянии вытянутой руки от падающего с высоты грохочущего потока воды. Брызги ударяли ей в лицо, как маленькие мокрые иголки, ветер развевал волосы, и они прилипали к щекам. Эмлин осторожно взглянула вниз и испуганно вскрикнула.
   Покрытые мхом камни выступали под странными острыми углами и образовывали зубчатую, покрытую травой, стену ущелья. С одной стороны от них – безжалостный водопад, с сильным грохотом устремляющийся вниз по скалам в глубокий пруд. Наверху – крики спешившихся стражников, бегущих к краю обрыва.
   Эмлин сделала глубокий вдох. Когда она немного освоилась, высота перестала быть такой устрашающей. Идущая под наклоном стена ущелья уже казалась даже ниже крепостных башен Эшборна. В покрытых мхом выступах должно быть много ниш, что поможет при спуске. Кроме того, подумала она, что еще оставалось делать?
   Набрав в легкие воздуха, она кивнула.
   – Да, я могу спуститься.
   – Смелая девушка. Вперед. – Он начал спуск, схватившись за камень возле ее ноги. Его ступни нашли прочную поверхность.
   – Теперь вы.
   Один из стражников что-то кричал.
   – Не слушайте их, только меня, – сказал Торн.
   Эмлин присела и сползла, или скорее упала на выступ, где стоял он. Мужчина снова спустился вниз, и она последовала за ним.
   Медленно они продолжали спуск по склону. Эмлин обращала внимание, куда Торн ставит руки и ноги, а потом двигалась за ним, слушая его ободряющие слова и осторожно проверяя, прежде чем перенести вес тела на какой-нибудь камень.
   Жерар и Этьен выглядывали из‑за края обрыва, выкрикивая угрозы, заглушаемые шумом воды. Эмлин подняла глаза и заметила наконечник арбалета. Стрела просвистела мимо нее и со стуком упала на скалу, за ней сразу же последовала другая, едва не вонзившись в руку Торна.
   Густой влажный мох покрывал скользкие поверхности камней. Лицо, волосы и руки Эмлин стали совершенно мокрыми от брызг. Один или два раза она оступилась на скользкой поверхности. На открытом зеленом участке ущелья гулял ветер, развевая ее плащ, намокшие юбки и влажные косы.
   Когда мимо пролетела птица, напугав ее, она крепче схватилась за скалу и на миг прижалась к ней, тяжело дыша, желая подавить страх. Она опустила ногу вниз и продолжила спуск.
   Торн, казалось, перемещался, не прилагая никаких усилий, его плащ развевался на ветру, колчан и длинный лук раскачивались за спиной. Свистящие стрелы, от которых периодически содрогался воздух, по-видимому, беспокоили его не больше, чем жужжащие пчелы. Борясь со своими мокрыми юбками, миниатюрная Эмлин уже едва дышала. Посмотрев вниз, а потом наверх, она почувствовала головокружение, поэтому решила не смотреть никуда, кроме следующей безопасной опоры для ноги или руки.
   Когда она в очередной раз протянула ступню к небольшому выступу, арбалетная стрела вонзилась в складки ее плаща, пригвоздив его к скале. Потянувшись, чтобы выдернуть стрелу, она чуть не потеряла равновесие. Стрела застряла, и она начала паниковать.
   И тут рядом оказался Торн, который молниеносно вскарабкался наверх и поддержал ее за спину. Он вытащил стрелу и отбросил ее в сторону. Эмлин на секунду прижалась лбом к скале, вдыхая прелый запах мха и тяжело дыша; ее руки и ноги дрожали.
   Торн пожал ей плечо. Еще одна стрела рассекла воздух рядом с его спиной. За ней последовали громкие крики. Эмлин затаила дыхание и подавила испуганный вопль, она была не уверена, что может пошевелиться.
   – Успокойтесь, все хорошо. Снимите свой плащ, – мягко сказал Торн.
   Без лишних вопросов она попыталась расстегнуть брошь. Он протянул руку и сорвал плащ с ее шеи, сломав булавку. Крепко схватившись за скалу одной рукой, он накрутил ее плащ вокруг кожаной сумки и бросил их в овраг.
   Посмотрев вниз, она увидела, как ее вещи приземлились на скалистое плато возле подножия водопада. Торн не снял своего плаща и лука, и она бы прокомментировала это, если бы он уже не спустился вниз и не продолжил свой стремительный уверенный спуск.
   Избавившись от лишнего груза, Эмлин стала двигаться быстрее. Вскоре, спускаясь гуськом, они достигли плоского выступа, преодолев примерно две трети пути к ущелью, и присели на корточки, глядя вверх. Стражников на краю обрыва уже не было.
   – Они могут в любой момент спуститься по тропе вниз, – сказал Торн. – Мы будем легкими мишенями. Вы умеете плавать?
   Эмлин кивнула.
   – Немного, – сказала она.
   В жаркие летние дни вместе с Гаем, Ричардом и Агнес она научилась неплохо плавать в небольшом пруду.
   – Немного – уже хорошо, – произнес Торн, снимая свой плащ и тяжелый хауберк и бросая их вместе с колчаном и луком на тот же выступ, куда упали ее вещи. – Пойдемте. Прыгаем в пруд.
   Она, колеблясь, опустила огромные от страха глаза вниз, потом подняла их на Торна. Ей вспомнились его слова о том, что здесь достаточно глубоко, чтобы можно было плыть.
   – Но я не могу спрыгнуть отсюда, – прошептала она.
   – Эмлин, вы должны доверять мне, – настойчиво сказал Торн. – Не волнуйтесь, просто делайте то, что нужно. – Он схватил ее за руку и потянул вперед. – Сначала ноги, наберите в легкие воздуха. Давайте!
   Снова он не оставлял ей выбора и не давал времени подумать. Она должна идти с ним, должна доверять его решениям, его мудрости. Она ступила вниз с плоской скалы в пустоту – юбки раздулись колоколом и поднялись вверх, когда Эмлин погрузилась в холодную воду. Под толщей воды она начала бултыхать ногами, но юбки, обмотавшиеся вокруг нее, тянули ее вниз, как ни пыталась она выбраться наверх.
   Медленно, словно во сне, Эмлин посмотрела вверх, сквозь сине-зеленую гладь воды. Искривленные поверхностью пруда, над ней парили зеленые стены ущелья. Она тянулась вверх, но поднималась довольно медленно в этой безмолвной толще воды. Зажатый воздух обжигал ее легкие.
   Наконец в поле ее зрения показался Торн, его волосы в воде были похожи на темную тучу вокруг его лица. Он схватил ее и потянул за собой, выталкивая на поверхность.
   Закашлявшись, она выдохнула и набрала новую порцию воздуха, качая головой и обхватив одной рукой шею Торна. Он плыл вместе с ней, пока она не начала грести самостоятельно, следуя за ним прямо к водопаду.
   – Наберите воздуха! – крикнул он, и, когда Эмлин глубоко вдохнула, потянул ее под воду к молочному пенистому каскаду. Нырнув, она проплыла под слоем холодной бурлящей воды и вновь поднялась на поверхность.
   Задыхаясь, убирая волосы с лица, Эмлин удивленно оглянулась вокруг. Она находилась по другую сторону водопада, который образовывал грохочущую стену узкого ущелья.
   Торн вынырнул возле нее, убирая волосы с глаз, – струйки воды блестели кристаллами на его бороде. Он подплыл ближе и притянул ее к себе, прижавшись к ней своей щекой. Эмлин крепко обняла его за плечи, кашляя и вытирая лицо.
   – Господи, Эмлин, – задыхаясь, прошептал он ей на ухо, – я думал, что потерял тебя.
   Он прикоснулся холодными влажными губами к ее бровям, щекам и надолго прильнул к ее устам.
   Длинными рывками он проплыл, таща ее за собой, к дальней стене. Выбравшись на узкий риф, он вытащил девушку из воды и направился к ущелью. Дрожащая Эмлин прождала всего пару секунд, пока он не появился снова, неся ее плащ, сумку и свои вещи. Дав ей знак следовать за ним, он прошел по узкому скользкому рифу и, пригнувшись, исчез в темной расселине в скале.
   Эмлин последовала за ним в природный тоннель, довольно низкий, чтобы поместиться в нем в полный рост. Короткий проход привел к крошечной пещере, темной, но сухой, где шум водопада был слышен гораздо меньше. Низкий потолок слегка касался головы Эмлин, когда она выпрямилась, стены постепенно сужались. Торн, слишком высокий, чтобы стоять не согнувшись, сел у стены.
   Струйки воды стекали с ее платья и капали на каменный пол, пока она выжимала юбки. Она села возле него – места здесь было совсем немного, их плечи и бедра соприкасались.
   Торн вытянул одну ногу, и они сидели вместе, тяжело дыша от усталости.
   – Уф, – тихо вымолвила она через некоторое время.
   – Ага, – согласился он, – именно уф, так холодно и сыро.
   – Хорошо, что ты знал об этой пещере, – сказала она, стуча зубами. Он притянул ее к себе.
   – Я не знал. Когда я увидел расщелину, то понадеялся, что здесь будет какая-то ниша. Не совсем пещера, но, я полагаю, она поможет нам спрятаться.
   – Что мы теперь будем делать? – дрожа, спросила она.
   – Мы подождем, миледи. В скором времени я выберусь посмотреть, что случилось со стражниками. – Его голос, низкий и приятный, вибрировал в ее ушах.
   – Ты видел их, когда забирал плащи? – спросила Эмлин. – Они могут найти нас здесь?
   – Тогда они спускались по тропе в ущелье и сейчас наверняка уже здесь, но они не видели меня. Не волнуйся, они не смогут нас найти. Это место слишком хорошо спрятано. Если будем вести себя тихо и не станем разводить яркий огонь, который может быть виден сквозь водопад, то мы здесь как за каменной стеной.
   Эмлин вздрогнула.
   – Но надвигается ночь.
   – Да, – едва слышно прошептал он. – Стражники могут развести огонь в ущелье, потому что один из них ранен.
   – Мы должны остаться здесь на ночь? Тут так холодно.
   – Так надо. Мы справимся. – Он крепче обнял ее, и она прислонилась щекой к его влажной шерстяной тунике, их тела прекрасно подходили друг другу, от плеч до бедер. Торн провел пальцами по ее руке, и мало-помалу ее дрожь начала ослабевать, хотя холод был пронизывающим.
   Он вытащил из сваленной в кучу одежды свой плащ и покрывалом набросил на них двоих. Сжавшись в своей холодной промокшей одежде, они дрожали под сухим шерстяным плащом.
   Через минуту Торн вновь выпрямился.
   – Господи, – пробормотал он, – нам нужно высушиться и согреться, иначе мы погибнем от этого холода. – Отодвинувшись, он быстро стянул с себя мокрую тунику.
   Серебристый свет, поступающий из входа в тоннель, очерчивал мускулистые контуры его тела, когда он снял и с силой выкрутил тунику, а потом повесил ее на выступ скалы. Когда же он наклонился, чтобы снять сапоги и шоссы, она мельком увидела его крепкие ягодицы и сразу же отвела взгляд в сторону.
   – Подай мне плащ, – тихо сказал он.
   Ее взгляд вновь вернулся к нему, к слабому свету, который очерчивал контуры его сильных ног и широких плеч. Покраснев, она протянула ему плащ. Торн быстро завернулся в него и, согнувшись, двумя большими шагами пересек пещеру и сел рядом с ней.
   – Теперь ты должна сделать то же самое, – прошептал он.
   Эмлин столько раз за последнее время оказывалась в неподобающих ситуациях, любая из которых шокировала бы Тибби до полусмерти… однако эта превосходила все предыдущие. Она не только сидела возле голого мужчины – сейчас ей самой придется снять промокшую одежду и надеть что-то сухое из сумки. Неуверенно обхватив себя руками, Эмлин сильно вздрогнула и чихнула.
   Торн выпрямился.
   – Эмлин, ты продрогла до костей. Если мы хотим пережить эту проклятую ночь, нам двоим нужно согреться. Сними это мокрое платье, пока не простыла.
   Он был прав, и она понимала это. Повернувшись к нему спиной, она неохотно подняла юбки, чтобы снять ботинки и шерстяные чулки. Потянув за шнуровку платья под накинутым на плечи плащом, она вздохнула, потому что не могла развязать упрямые мокрые узлы.
   Торн протянул руку, чтобы помочь. Она попыталась увернуться, но он положил руку ей на плечо.
   – Позволь мне, – спокойно попросил он. Его мягкий голос немного снял ее напряжение. Она убрала руку, чтоб он имел возможность расшнуровать платье.
   Его длинные ловкие пальцы терпеливо возились со шнурками. В тускло освещенной пещере Эмлин видела мягкий блеск его темной головы в нескольких дюймах от себя. Когда его пальцы коснулись нежного изгиба ее груди, она осознала, что неровно и тяжело дышит.
   Ее мысли были сконцентрированы не на их затруднительном, даже опасном, положении, когда стражники были совсем рядом и искали их; не на его предложении, сделанном почти раздраженным тоном; но на его запахе, на его прикосновениях. На легком касании его пальцев. На аромате его влажных волос, теплой мужской кожи. Его дыхание тоже сейчас стало шумнее, в унисон ее дыханию.
   Он прикоснулся к другому ее плечу, и она повернулась, позволяя ему развязать шнурки и там. Придвинув ее ближе к себе, он скользнул рукой по ее груди, чтобы развязать еще один ряд узлов. Там, где их тела касались, разливалось тепло. Ей показалось, что его пальцы дрожат.
   Когда расстегнутое платье спустилось с ее плеч, она почувствовала его теплое дыхание на своей обнаженной коже. Затем, неожиданно, он провел мягкими губами по ее шее, там, где разделялись ее тяжелые влажные косы; его борода щекотала ее кожу. Ее сердце, казалось, опустилось к животу и снова подпрыгнуло на место от всецелого удовольствия. Инстинктивно она выгнула спину, и его рука полностью накрыла ее мягкую грудь. Ее сердце бешено стучало под кончиками его пальцев. Она могла бы увернуться, но ее способность ясно мыслить испарилась.
   И тогда Торн резко повернул ее в своих руках. Посадив к себе на колено, он накрыл ее губы жарким смелым поцелуем, лишившим ее возможности дышать. Обвив его руками, она еще крепче прижалась к нему, страстно желая ощутить еще больше его прикосновений. Кожа на его спине была холодной и влажной под ее дрожащими пальцами, складки шрама от старой глубокой раны нарушали гладкость кожи.
   – Эмлин, – пробормотал он возле ее губ, – выходи за меня.
   Она бы ответила, но он тут же провел языком по ее губам – это касание было влажным, горячим и трепещущим в холодной темноте. Она раскрыла рот навстречу этой настойчивой ласке, тихо простонав у его ищущих губ.
   Торн запустил пальцы в ее волосы, растрепывая запутанные косы, и провел рукой по их холодной шелковистой длине. Захватив густой тяжелый пучок волос на затылке Эмлин, он отвел назад ее голову.
   – Выходи за меня, – охрипшим голосом повторил он.
   Он нежно провел губами по изгибу ее шеи, горячее дыхание обдувало ее кожу, разливая тепло по груди. Шелковая ткань окончательно сползла с ее плеча, и его длинные пальцы нашли мягкий контур одной ее груди под мокрой сорочкой. Его ладонь сдавила твердый сосок, посылая сильную дрожь по всему ее телу.
   – Торн… – прошептала она, неожиданно вздрогнув, но не потому, что ей было холодно.
   То, о чем он просил, то, что его губы, и руки, и слова пробуждали в ней, отчасти пугало ее. Тем не менее она осознала, что теперь полностью доверяет ему, а значит, как это ни странно, незачем останавливать его руки или слова. Она ощущала силу его твердых уверенных прикосновений, и чувство правильности происходящего росло в ней.
   – Выходи за меня, – выдохнул он и поцеловал ее снова, нежно и крепко. Ее губы задрожали под его устами, но он отстранился и посмотрел на нее, нахмурившись.
   – Боже, – прошептал он, – твоя кожа как лед. Нам нужно тебя согреть.
   Он снял ее плащ, проворно развязал последние шнурки и потянул платье через голову Эмлин.
   Необычайная слабость убила всякое желание сопротивляться. Она позволила ему раздеть ее. Он потянул ее мокрую сорочку вверх по бедрам и быстро стащил, отбросив в сторону. Развернув девушку, теперь уже совсем нагую, он удобно усадил ее к себе на колени и накинул на них обоих плащ. Ее оголенная кожа, казалось, вмиг впитала кипящее тепло его тела, сильное и такое долгожданное.
   Пока он держал Эмлин так, рука ее и грудь касались длинных волос, смягчающих упругую поверхность его торса. Под своим бедром она ощутила его твердый живот, возбуждающий и интригующий. Она поддалась его объятиям, ожидая большего, чем просто тепло, большего, чем просто поцелуи. Ее сердце колотилось в груди, и она была уверена, что он чувствует эти сильные удары, так же, как она сейчас ощущала его.
   – Тебе холодно, любимая? – спросил он, кутая ее в плащ – плотный мягкий щит от холодного сырого воздуха.
   – Да, – пробормотала она, дрожа. Торн баюкал ее в своих руках, а в это время жаркий костер разгорался между их телами и вокруг них. Он томно провел одной рукой вниз по ее спине, другой вверх по ноге, его пальцы легко коснулись шелковистой кожи ее бедер. Через секунду он тихо простонал возле ее уха, и этот низкий звук вызвал горячий круговорот внизу ее живота.
   – Эмлин, – выдохнул он, – Эмлин… Выходи за меня. – Его губы нежно передвигались вдоль подбородка к ее устам, лишая рассудка.
   – Подожди, – пробормотала она, – я не могу думать…
   – Я тоже не могу думать, – прошептал он, накрывая ее губы нежными, захватывающими дух, ласковыми поцелуями. – Господи. Я не могу думать вообще. – Он наклонил голову, и его губы спустились к бархатистой коже верхней части ее груди.
   Когда его пальцы скользнули к ее затвердевшему соску, а следом губы подхватили упругий бутон, она выгнулась и громко простонала.
   Торн вновь поднял голову и поцеловал ее в губы, целовал долго и сладко, и, несмотря на холод пещеры, по их телам разлилось обжигающее тепло. Эмлин широко открыла рот навстречу его губам – это была быстрая капитуляция перед головокружительными ощущениями, подавившими ее последние рациональные мысли.
   Она чувствовала возбуждение от нежных легких касаний, похожих на перышко, на теплый огонек, от медленных, но решительных ласк, которые разожгли пламя внутри ее. Его тело было теплым и упругим, оно обжигало ей кожу и вызывало пожар в ее крови, и Эмлин понятия не имела, как его потушить или контролировать. Она просто смирилась, оказавшись в плену желания и любопытства.
   Сжимая ее грудь своими длинными нежными пальцами, другой рукой он ответил на интуитивный прогиб ее тела. Он провел рукой между ее бедрами и начал плавно подниматься выше.
   Девушка стала вдруг задыхаться, и он положил ее голову к себе на плечо и прильнул губами к ее уху.
   – Эмлин, – прошептал он. – Выходи за меня. Сейчас. Здесь.
   – О Господи, – простонала она. – Торн…
   – Сейчас, – пробормотал он.
   Его язык и губы поглотили вырвавшийся из нее полустон, в то время как его рука начала исследовать увлажнившееся лоно. Твердым аккуратным движением его пальцы разожгли тлеющий уголек внутри нее, Эмлин тихо всхлипнула и запрокинула голову, открывшись его ласкам.
   Он без усилий усадил ее на себя, ее груди горели, пушистые волоски на его груди дразнили ее чувствительные, пробудившиеся соски. Сердце Торна отбивало тяжелый ритм, а пульс смешивался с быстрым биением ее собственного сердца и сливался с шумом водопада.
   На миг приподняв, он опустил ее на себя снова, и протиснулся, твердый и теплый, между ее ног. Он двинул бедрами, и она охотно подалась вперед и, тяжело вздохнув от сильного желания, чуть не выкрикнула, что хочет этого. Однако он больше не двигался. Эмлин чувствовала его напряжение.
   – Торн… – едва дыша, произнесла она, прижавшись губами к его брови.
   – Твой ответ, – устало прошептал он у ее мягкого приподнятого подбородка. – Лучше мне получить его сейчас. Выходи за меня замуж, здесь и сейчас.
   Вместе они, как одно целое, снова начали двигаться, вспотевшие, нетерпеливые, учащенно дышащие. Его руки обнимали ее спину, а лоб прижимался к ее челу, дыхание было частым и громким. Она целовала его влажную от пота кожу. Она не была уверена, в какой момент он начал задавать ей вопросы, один своим телом, другой – сердцем, но знала, что на оба вопроса можно ответить одинаково.
   Его руки скользнули к ее бедрам, пальцы дрожали.
   – Заставь меня остановиться, – прошептал он, – и я остановлюсь. Но если скажешь продолжить, так и будет. – Их дыхание, разносимое эхом по маленькой сырой пещере, повисло в воздухе.
   Тело Торна пульсировало в ожидании. Он передал ей право решать, здесь и сейчас. Никогда еще в своей жизни Эмлин не хотела чего-то так сильно, как союза, который он ей предложил, союза сердца и тела, души и плоти.
   – Я согласна, – выдохнула она. – Господи, я согласна, – снова прошептала она в атласную копну его волос. Она отчетливо осознавала, что эти слова идут от сердца, а не от неожиданно жаркой потребности тела.
   Торн поднял голову при этих ее словах. Поднеся руку к ее лицу, он посмотрел на нее, его взгляд пронизывал в темноте.
   – Ты не пожалеешь об этом, клянусь тебе, – пробормотал он. – Клянусь. Ты веришь мне?
   Она закрыла глаза и кивнула, а потом опустила голову ему на плечо. Он погладил шелковую волну ее влажных волос, держа ее в своих объятиях. Его грудь тяжело вздымалась под ее щекой. Затем Торн слегка приподнял ее бедра и с силой нанизал Эмлин на себя. Та поцеловала его и тут же вскрикнула, задыхаясь, открывшись и приняв его.
   Ее имя, слетавшее с губ Торна, сменилось хриплым стоном, пока он погружался в ее глубины в поисках самого потайного уголка. Она прикусила губу от первого болезненного протеста своей плоти, но боль вскоре переросла в новый огонь, усиливающийся с каждым движением. Вздрогнув всем телом, Торн обнял ее, и она еще сильнее прижалась к нему, приветствуя его жар и огонь. Извержение внутри нее накрыло Эмлин волной растекающегося по телу восторга.
   Торн сделал глубокий вдох, и она почувствовала, что они дышат в унисон, словно она вдыхала его, а он ее. Когда он отстранился, нарушив переплетение тел и дыханий, она запротестовала, громко простонав. Он поцеловал ее медленным крепким поцелуем и надолго прижался щекой к ее щеке.
   Через некоторое время Торн провел носом по ее влажному виску и накинул на них забытый плащ.
   – Ангелы небесные, – прошептал он. – В моей голове сейчас такая каша. Я чуть не забыл, что нас ищут.
   Эмлин вздохнула, отчасти не желая отпускать это блаженство, а отчасти из‑за его неутешительного напоминания; затем обвила руками его шею.
   – Не уходи еще, – прошептала она, положив голову ему на плечо. Он нежно убрал волосы с ее лба.
   – Нет, любимая, еще не ухожу, – прошептал он в ответ. – Я не оставлю тебя, хотя скоро мне нужно будет одеться и проверить, что там поделывают наши друзья.
   – Торн… – тихо сказала она, на секунду поддавшись приятной неге, отбросив мысли о преследователях, не желая, чтобы кто-то нарушил созданные ею и Торном покой и безмятежность. Она подняла голову и внимательно посмотрела на него, хотя в темноте он представлял собой лишь серебристое очертание.
   – Да?
   – Я доверяю вам, сир, – сказала она. – Вот почему я согласилась выйти за тебя замуж.
   – Я знаю это, любимая, – произнес он тихо, будто легкий ветерок прошелестел. – И я обещаю, что ты не пожалеешь, что доверилась мне. – Его слова смешались с шумом водопада, а губы нежно и властно накрыли ее уста.

   Он замерз. Хотя день выдался погожим, сейчас был уже поздний вечер и воздух пронизывало холодом. Его одежда была неприятно влажной. Он присел на корточки, пошевелил закоченевшими пальцами внутри мокрых сапог, подул на руки и с тоской и легкой завистью подумал об Эмлин, которая, надев сухую одежду, крепко спала в пещере. Не так давно он ходил проверить, все ли с ней в порядке, а теперь снова вернулся на свой наблюдательный пункт.
   Выглядывая из‑за густой ширмы папоротника и орляка, скрывавшей его из виду, он внимательно изучал местность вокруг пруда. Раненый стражник с перебинтованной рукой сидел у пылающего костра, жаря на палке некрупную дичь. Ноздри Торна раздулись, уловив донесшийся через пруд аромат, в животе резко заурчало.
   Другой стражник стоял у края пруда. Неожиданно он что-то прокричал и быстро наклонился к воде. Когда он вернулся к костру, то помахал чем-то, зажатым в руке.
   Торн наблюдал, заинтригованный. Стражники возбужденно разговаривали и передавали друг другу мокрую белую тряпку. Он сдвинул брови, пытаясь объяснить это, потом вспомнил: когда стражник потянул Эмлин за косу, ее белый чепец упал в ручей. Должно быть, он попал в водопад, а потом в этот пруд.
   Указав на обрыв и энергично покивав головой в сторону пруда, раненый стражник вскоре со злостью или досадой махнул рукой. Другой подошел к пруду и посмотрел на воду, качая головой и потирая челюсть.
   Очевидно, стражники посчитали, что Эмлин утонула, когда спускалась со скалы. Торн и предположить не мог, что же они думали о нем, но был уверен, что стражники останутся на ночь в ущелье. Бесшумно, скрытый за стеной папоротника, мужчина пополз назад к водопаду.

   Он проснулся ночью, неудобно упираясь в грубую каменную стену. Рядом, касаясь его бедрами, тихо посапывая, клубочком свернулась Эмлин. Торн осторожно, чтобы не разбудить ее, расправил плечи и спину, расслабляя затекшие мышцы. В пещере было ужасно холодно и темно, но тусклый свет у входа возвещал о рассвете. Он сел, его мысли струились подобно водопаду.
   Два дня назад он получил известие о том, что бароны собрались в Лондоне и ожидают его скорого присоединения к ним: король наконец согласился принять новую хартию. Торн должен был отправиться через несколько дней, но сначала нужно убедиться, что Эмлин в безопасности.
   Стражники Уайтхока были настойчивы в своих поисках, и хотя они, возможно, и поверили в то, что Эмлин мертва, риск все равно оставался. Даже если поместить ее в монастырь, ее могут найти. Торн не слишком верил в ее план укрыться в монастыре, зная, что Уайтхок, если найдет ее, силой вытащит из любого места, ведь никакого уважения к церкви у него не было – разве только Эмлин уже не будет являться его невестой.
   Вздохнув, он посмотрел на мирно спящую девушку, и его сердце забилось быстрее.
   Он бы не вынес знания о том, что она замужем за другим или полностью посвятила себя Богу. Она принадлежала ему, всегда, еще с тех пор, как была ребенком. Его тянуло к ней все сильнее, какая-то непреодолимая сила, неумолимая судьба – неохотно, но Торн признал наконец ее могущество.
   Восемь лет назад, когда Торн защитил от опасности и прижал к себе испуганного ребенка, он впервые почувствовал бескорыстную заботу о ком-то. Именно в этот чистый миг он осознал, что такое настоящая честь, а не надменный идеализм, исходивший от людей, подобных его отцу. Понятие чести в ее лучшем проявлении, как он осознал со временем, было близко понятию любви.
   Каким-то образом, еще много лет назад, Эмлин проникла в глубины его внутреннего мира. Женитьба на ней неизбежно перевернет его скрытную жизнь, в которой он всегда отгораживался от других. Она нашла путь к нему. Теперь Эмлин была в жизни Торна, уютно свернувшись в его сердце, так же как она свернулась возле него в эту минуту. Но было опасно впускать ее в свою жизнь и еще опаснее – в сердце.
   Сегодня, подумал он, наблюдая за тем, как первые лучи солнца заполняют вход в пещеру, не будет времени на священника, не будет времени на пристойную свадьбу. Брак должен быть заключен как можно скорее. Спешный обмен клятвами может обеспечить ей законную защиту от Уайтхока, может гарантировать ей некоторую безопасность, когда он уедет в графство Йорк. Связав себя с ней восемь лет назад, он не позволит, чтобы они потерпели неудачу сейчас. Дети в безопасности в Хоксмуре, но он должен также удостовериться в безопасности Эмлин.
   Конечно, этот брак сулил некоторые проблемы, но Торн был уверен, что вместе с Эмлин они смогут преодолеть все препятствия. За этот приз стоило побороться – безусловно.
   Поскольку его конфликт с Уайтхоком обречен на продолжение, что с того, если к причинам вражды добавится еще и эта?
   Он провел рукой по лицу и нервно пригладил волосы. Тайно жениться на невесте отца – неблагородно. Честь, по-видимому, противостояла ему, споры с ней заводили в тупик. Однако Торн напомнил себе, что у него есть полное право поступить так: как Торну или как Николасу, Эмлин принадлежала ему по давней договоренности.
   Много лет назад он как Николас договорился с Роджером де Эшборном о браке с Эмлин, не упоминая, что предложение сделано для того, чтобы отплатить за спасение Черного Торна однажды летней ночью. Но окончательная договоренность не была заключена из‑за смерти Роджера. Потом, когда король пообещал Эмлин Уайтхоку, Николас сразу же подал официальный протест, но у него не было письменного документа, доказывающего его права. Для короля Иоанна слова барона было недостаточно.
   Сначала он не слишком переживал по этому поводу, приняв взамен опеку над детьми и намереваясь защищать новую жену своего отца. Но после того как он снова увидел Эмлин, ощутил ее доброту и чистоту души, чувство долга неожиданно отошло на второй план.
   Позже, перебирая в мыслях всплеск чувств, смятение и страсть между ними, трепет, смешанный с радостью, он обнаружил, что сильно влюблен, как любой молодой трубадур в свою даму, хотя и в своей собственной скрытной манере.
   Он мягко погладил в темноте изгиб ее плеча и оставил там руку, задумавшись. Обнаружив в себе эту глубоко спрятанную врожденную способность любить, он выявил и свой самый большой страх: презрение Эмлин к нему было просто невыносимым, поэтому он и утаил от нее всю правду. Если бы он обладал настоящим мужеством, он бы уже рассказал, кем является на самом деле, и спокойно бы воспринял ее гнев, ожидая, что она все поймет.
   Но он испугался. Ему нужно было завоевать ее сердце до того, как он расскажет о себе больше – да простит Господь его обман. Если бы Эмлин знала всю правду, она не вышла бы за него замуж. Он был уверен, что она бы презирала его. И потому этот брак, если замыслу суждено воплотиться в жизнь, должен быть заключен быстро.
   Боже, подумал он, когда дискомфорт каменной кровати нарушил ход его мыслей, как же сыро в этой проклятой темной пещере. Лучше уйти отсюда, чем закоченеть до костей. Стражники скоро проснутся и начнут поиски заново.
   Он прижался к манящей теплом спине Эмлин. Положив ладонь на ее предплечье, он рассеянно рисовал пальцами круги.
   – Если бы можно было развести здесь хотя бы маленький костер, – пробормотала она сиплым голосом.
   – Ты сильно замерзла? – тихо спросил он.
   – Да, – ответила она. – Мои пальцы на руках и ногах как ледышки. А ты? – Она села и повернулась к нему лицом.
   – Промерз насквозь.
   От ее лица, находящегося в темноте чуть ниже его лица, исходило тепло. Он наклонил к ней голову, их чела едва касались.
   – Нам срочно нужен костер в этой дыре, похожей на дымоход.
   – Да, она не намного больше камина, хотя я и люблю уединение. Лучше нам поскорее убраться отсюда, миледи.
   – Как? Там же стражники снаружи, – прошептала Эмлин, и ее дыхание при этом коснулось его щеки. Господи, это милое мягкое лицо так близко. Он закрыл глаза, чтобы немного насладиться этой теплотой.
   – Очень осторожно, – пробормотал он.
   Он нежно положил руку ей на голову, пригладил густые волосы, провел большим пальцем по тонкой линии подбородка. Она была мягкой и податливой. Ему вдруг так сильно захотелось окунуться в эту теплоту, принять от нее помощь, так же, как и предложить свою.
   Он прикоснулся к ней губами. Сейчас, уже более знакомые друг с другом, их губы отстранились и встретились снова, теперь еще страстнее, пока внутри него не зародилось какое-то блаженное напряжение. Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее еще глубже, неистово желая войти в ее теплую влагу. Когда ее уста раскрылись для него, он обнял ее голову и внимательно посмотрел в глаза.
   Плащ Эмлин был подобен шерстяному кокону. Обняв мужчину за шею, она вздохнула и прижалась к его все еще влажной тунике – сама она была одета в сухое платье, которое вытащила из сумки. Там, где соприкасались их тела, плелась паутина блаженного тепла.
   Он отклонился вместе с ней назад к холодной каменной стене, поглаживая тонкие запутанные пряди волос. Эмлин прижалась головой к его сердцу, и между ними разлился приятный жар.
   Через несколько секунд она приподнялась на колени, и ему тотчас же стало не хватать ее тела – расстояние между ними заполнил холодный воздух. Тонкими пальцами она дотронулась до его бороды, ее взъерошенные волосы, образуя серебряный ореол вокруг ее головы, вырисовывались в бледном свете, просачивающемся сквозь вход в тоннель.
   – Торн, – тихо сказала она. – Ты женишься на мне, чтобы защитить от Уайтхока?
   – Отчасти да.
   Ее голос был сиплым и очень тихим:
   – Почему?
   Он взял ее руки в свои.
   – Если мы поженимся, ты будешь моей по праву. И с тобой уже ничего не случится.
   – Ты лесник, а говоришь так, словно владеешь крепостью, в которой я буду жить. Я не желаю быть причиной дальнейших войн между тобой и лордом Уайтхоком. – Она сжала его руку. – Прости меня за то, что я сказала вчера, будто ты женишься на мне, чтобы насолить ему, – прошептала она.
   Он грустно улыбнулся.
   – Уже простил. Посмотри на меня внимательно, Эмлин, – попросил он. – Ты думаешь, леснику нечего тебе предложить? У меня есть земля и собственный дом, далеко отсюда. Ты, как моя жена, будешь жить в достатке. Ты будешь в безопасности.
   – Я когда-то считала, что буду в безопасности, если стану дочерью Божьей, – заметила Эмлин.
   – Во имя Христа, ты создана для чего-то большего, нежели ежедневные молитвы. Ты не создана для монастыря – или для Уайтхока с его жестоким обращением. – Он сжал ее руки. – Уже жалеете, леди? Я искренне даю мой обет.
   Она молчала, насупив брови и опустив глаза. Он уже не раз наблюдал быструю смену ее настроения и свойственную ей импульсивность, а также – глубокую способность любить. Сейчас он понял, что она к тому же здравомыслящий человек. Он еще не встречал женщины, взвешивающей все по-мужски. Он ждал. Снаружи у входа в тоннель уже сверкал ореол света.
   – Сердцем я чувствую, что все это всецело правильно, хотя и не могу сказать почему, – наконец произнесла она.
   Он криво улыбнулся в темноте, игнорируя суровый внутренний голос, делающий ему выговор за это безрассудство, за споры с честью. Его восхищали ее мужество и ум. Он не знал другой такой женщины, которая имела бы смелость спрыгнуть со скалы, или сбежать в знак протеста против несправедливой помолвки, или выйти замуж за простого лесника. Но мужчина понимал, что сама она считала себя застенчивой и порывистой.
   – Незачем противоречить порывам сердца, – сказал он ей. – Помни, патриархи церкви говорят, что сердце – это место нашей величайшей мудрости. – Он приподнял ее подбородок большим пальцем.
   Эмлин кивнула, и он нежно поцеловал ее в лоб, затем в губы, их уста соединились, а дыхание прервалось на долгий миг. Его грудь обжигала нестерпимая потребность в ней: быть с ней, знать, что она цела и невредима и что она рядом с ним. Это чувство заполонило его, накрыло волной.
   – Мой дядя мог бы поженить нас, – предложила Эмлин.
   – Твой дядя захочет аннулировать твою помолвку с Уайтхоком, или, по крайней мере, потребует, чтобы объявление о нашем предстоящем бракосочетании сообщалось на протяжении трех воскресений. Есть более быстрый способ. – Господи, как он спешил.
   – Какой? – тихо спросила она.
   – Мы произнесем обеты наедине.
   – Дадим клятвы без священника?
   – Бог создает браки, а не человек. Если два человека дают обет телом и душой, этот союз прочнее заключенного священником. Для церкви тайный брак имеет силу.
   – Мы объявим друг друга мужем и женой и… станем таковыми, – произнесла она, сдвинув брови.
   – Если, заключая брак, мы признаём его в наших сердцах, то это все, что нужно.
   Эмлин встрепенулась.
   – Значит, мы уже поженились?
   Он покачал головой и сжал обе ее руки, маленькие и холодные.
   – Еще нет. Мы должны произнести клятву.
   – Я не стану давать обет в этой темной сырой пещере, – заявила она.
   – Справедливо. – Он на секунду задумался. – Есть одно место, к западу от реки…
   – А нам не опасно отсюда выходить? – спросила она.
   – Не опасно, если никто из нас не станет орать, как пьянчуга, или не упадет вниз головой в костер стражников. Они крепко спят, и я полагаю, мы можем пробраться по тропе незамеченными. Собирайте свои вещи, миледи. – Мужчина натянул сапоги и встал, чтобы подпоясать свой холодный кожаный хауберк.
   Эмлин сунула в сумку сырые вещи, которые были развешены для просушки. Она выпрямилась, чего он со своим высоким ростом не мог себе позволить в этой пещере, и надела свой плащ.
   – Я готова, Торн, – сказала она.
   – Тогда пойдем со мной. – Он понимал, что эти слова относятся ко всей их жизни.
   Надежда, и страх, и волнение – все переплелось внутри, и он резко вздохнул. Господи, о чем я ее прошу, думал он. Она доверяет мне, хотя не все обо мне знает.
   Он шагнул в тоннель, и Эмлин последовала за ним.

Глава 12

   Тысячи белых лилий покачивались от легкого ветерка на тонких зеленых стеблях, ранние солнечные лучи окрашивали края их нежных лепестков в золотисто-розовый цвет. Устелив луг, дикие лилии распространились по полю и росли пучками вокруг берез и дубов, окаймлявших небольшую рощу.
   Эмлин шествовала среди цветов, и тонкие листья и лепестки цеплялись за ее подол, источая приятный аромат. Она подумала о том, что Небеса наверняка похожи на это место.
   Торн вошел в небольшую затененную рощу, и Эмлин последовала за ним. Лучи прохладного зеленого света просачивались сквозь высокие своды деревьев, словно это был величественный собор, возведенный из зелени, наполненный мелодичным щебетом птиц и тихим журчанием воды где-то поблизости.
   Маленький родник бил из поросшей плющом скалы и впадал в мелководный ручей. У воды с древних времен лежал широкий светлый камень. Благоуханием лилий была наполнена вся поляна.
   Солнечный свет позолотил волосы и плечи Эмлин, когда она наклонилась, чтобы положить на землю свою кожаную сумку. Торн прислонил колчан и лук к дереву.
   Сейчас Эмлин чувствовала робость, находясь рядом с ним в этом месте, зная, что они планируют сделать. Примерно час они шли, каждый погруженный в свои мысли. Эмлин обдумывала и рассматривала это решение с разных сторон. Тайный брак был не таким безопасным выбором, как уход в монастырь, но, наверное, это было практичным, даже мудрым решением. Более того, она хотела этого.
   Жизнь в монастыре была спокойной и духовной, без жарких прикосновений, без погружения в другого. Рядом с Уайтхоком сердцу ее угрожало своего рода оскудение. А жизнь в лесу вместе с Торном, возможно, будет ярче, чем она могла себе представить. За прошедшие несколько дней, а в особенности после их страстной ночи в пещере за водопадом, Эмлин поняла, что по-настоящему любит Торна.
   Возможно, она не продумала все до конца, как, наверное, сделали бы другие, оценив состояние жениха, и его земли, и золото, взвесив все за и против. Вместо этого она действовала по велению сердца. Если бы Эмлин была странником, которому предложили погреться у огня, разве отказалась бы она от него в пользу дикого холода? Провидение преподнесло ей этот дар, и она примет его.
   Высокий и худой, с длинными темными волосами, блестящими на свету, Торн сбросил свой плащ и стал похожим на какого-то всемогущего ангела, сошедшего на землю и одинаково способного как на любовь, так и на мщение. В его широких плечах, свободной манере поведения, в спокойном блеске зеленых глаз она видела неунывающий дух и решительное мужество: герой из легенды, даже без серебряных доспехов и знатного титула.
   Притягиваемая словно магнитом к его сильной натуре, она ничего не могла с собой поделать – она просто следовала за ним. Немного раньше, пока они шли рядом, Эмлин думала, что, может быть, пытается найти свою собственную внутреннюю силу, прикоснувшись к его; пребывание рядом с Торном, несомненно, сделало ее сильнее.
   Осмотрев затененную поляну, она заметила, что он наблюдает за ней.
   – Красивое место, – сказала она. – Никогда не видела, чтобы лилии росли так густо.
   Он подошел к ней.
   – Лилии растут здесь с незапамятных времен. Говорят, что в долине пролилась кровь какого-то христианского мученика, и на том месте появились лилии, а потом разрослись, как свойственно цветам.
   Хотя было еще раннее утро, воздух быстро нагревался. Эмлин сняла свой тяжелый плащ.
   – Здесь близко река, не так ли? – спросила она.
   – До реки добрые две или три мили отсюда, там мы сможем нанять лодку, которая перевезет нас в аббатство.
   Она взглянула на него.
   – Мы все еще едем в аббатство?
   – Да, миледи. – Он положил руки на ее хрупкие плечи и посмотрел в глаза.
   Необычайно чудесное тепло возникало там, где кожи касались его пальцы, и распространялось, мягко покалывая, по всему телу.
   – Наши клятвы оградят тебя от претензий Уайтхока, если он попытается предъявить на тебя права. Но ты должна оставаться с дядей, по крайней мере до тех пор, пока король не подпишет новые законы. А я должен уехать ненадолго.
   – Но… как же мы? – Эмлин окинула его неодобрительным взглядом. Она считала, что они останутся вместе, после того как дадут обеты.
   – Мы будем женаты, и никто не сможет этого изменить, – сказал Торн. – Однако на короткое время мы должны расстаться. – Он убрал шелковистый локон с ее брови. – Поверь, я приеду за тобой.
   – Я верю, – тихо повторила она. Его глаза были зелено-серыми камнями в устье реки, ресницы – густо-черным кружевом. – Я очень верю тебе.
   – Хорошо. – Торн наклонился и поцеловал ее в губы мягким, сдержанным, притягивающим поцелуем, его борода щекотала ее щеки. Она поддалась на этот поцелуй, но он отстранился. – Пойдем. Дадим клятву, – сказал он.
   – Подожди, – остановила его она. – Я приведу себя в порядок перед свадьбой.
   – Как пожелаешь, только поторопись. Мы не можем долго задерживаться. – Он отошел к низине.
   Порывшись в сумке, молодая женщина нашла гребень из слоновой кости и присела на берегу ручья, дабы расчесать свои запутанные волосы. Уже через несколько минут сияющая мягкая масса опустилась изящными волнами на ее бедра. Затем она вытащила из сумки красивое шелковое платье, сняла свое серое шерстяное и зашнуровала поверх сорочки слегка помятое голубое.
   Сорвав несколько лилий, Эмлин быстро сплела из них венок.
   – Я готова, – позвала она, надев венок на голову, стоя на берегу небольшого ручья.
   Глядя на Торна, быстрыми шагами пересекающего усеянную цветами поляну, Эмлин восхищалась его величественной походкой и высоким мускулистым телом. Он остановился перед ней и вскинул черную бровь, проведя глазами вверх-вниз. Она робко поднесла руку к венку.
   – Твоя красота подходит этому божественному месту, – сказал он.
   Эмлин улыбнулась ему, на секунду почувствовав себя одной из лилий, открывшихся утреннему свету.
   – У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, протягивая ей руку.
   В его ладони лежало маленькое колечко из темного тусклого металла.
   – Кольцо ознаменует и подтвердит наш обет. Я вытащил его из кольчуги и немного подогнал размер, – объяснил он. – Возьмите пока его, миледи, потому что сейчас мне больше нечего предложить.
   Она кивнула, затаив дыхание.
   – Я принимаю его.
   Они подошли к небольшому роднику, что сочился из скалы у прямоугольного белого менгира, склонившегося к ручью.
   – Когда-то это место было древним святилищем, – сказал ей Торн. – Видишь у родника упавший каменный алтарь? Говорят, эти воды обладают чудесными целительными свойствами.
   На заросшей плющом плите возле скалы возвышались маленькие статуэтки, грубо вытесанные из потускневшего потрескавшегося дерева.
   – Эти приношения какому-то лесному богу или богине были оставлены тут много лет назад, – сказал он.
   Эмлин опустилась на колени возле упавшего камня и провела кончиком пальца по тусклым руническим узорам в виде спиралей и крестов. Она подняла глаза и указала на растения за склонившим голову камнем.
   – Посмотри туда. Боярышник, а рядом с ним дуб. Дуб, колючее растение, камень, вода – все соединилось в этом месте. Когда-то здесь вершились таинства друидов.
   – Может быть, – тихо сказал он. – Древняя магия друидов была лишь способом поклонения Богу, хотя церковь и не принимает этого.
   Эмлин удивленно посмотрела на него.
   – Ты знаешь о таких вещах?
   – Немного. Народ долины живет как по христианским, так и по языческим обрядам. Мейзри так точно. Старые верования достаточно безопасны и говорят о доброте земли Божьей.
   Эмлин кивнула.
   – Это благословение, когда люди могут и поклоняться Господу, и любить древние щедроты земли, и усматривать Бога во всем этом.
   Торн стал на колени у древнего алтаря рядом с ней.
   – Значит, мы свяжем себя узами брака в святом месте.
   Он взял ее руки в свои большие ладони, теплые и сильные.
   – Эмлин, я беру тебя в жены перед лицом Господа Бога, навеки. Клянусь любить тебя и защищать как свою спутницу жизни всегда.
   Голубые глаза Эмлин утонули в глубине его темно-зеленого взгляда. Слова легко слетели с ее губ, словно она точно знала, что сказать:
   – Клянусь тебе, Торн, что и я беру тебя в мужья перед Богом, его святыми и ангелами. Обещаю любить тебя и заботиться о тебе всегда.
   – Наши обеты скрепляются этим кольцом. – Он надел маленький круг на ее палец. – Пусть наш союз будет таким же сильным, как эта сталь.
   – И таким же бесконечным, как круг, – тихо сказала она.
   Торн устремился к ней, Эмлин тоже подалась вперед. Их губы встретились, теплые и податливые, и он заключил ее в долгие объятия.
   – Какое приношение мы здесь оставим? – спросил он, уткнувшись в ее волосы. – Нужно, чтобы наше действо благословили лесные боги, а также святые.
   Она сняла венок из лилий.
   – Это подойдет в качестве символа брака.
   Торн отошел в сторону и положил цветы на каменную плиту у родника. Затем он вернулся и сел около нее на берегу ручья.
   – Сними свои туфли, – сказал Торн. Он начал развязывать ремни, крепко державшие высокие сапоги на его ногах.
   – Что?
   – И чулки тоже, – сказал он, бросая в сторону сапоги. Опустив голые ноги в ручей, он пошевелил пальцами, немного брызгая, пока ждал.
   Озадаченная, Эмлин сделала, как он велел.
   Он плеснул на нее водой, забрызгав лицо и платье. Поморщив нос, она опустила ноги в мелководный поток.
   – Как приятно! – восхитилась она.
   – А теперь подойди сюда, и мы завершим наш обряд.
   – Торн! – Она пристально посмотрела на него, восхищаясь обнажившимися участками его тела.
   Он улыбнулся и поднял ногу.
   – Прикоснись своей ступней к моей, вот так… Ах, какая крошечная ножка у моей жены, и такая мягкая… – Он тронул своей огромной ступней ее подошву. – Вот… – Он медленно убрал свою ногу, проведя пальцами по ее стопе, отчего у нее по коже пробежали мурашки. – Достаточно, – закончил он.
   – Достаточно? – Она снова опустила ногу в ручей.
   – Соприкосновение голых ступней – это способ консуммации брака. Обычно так делают, когда заключают брак по доверенности, если те, кто женится, по каким-то причинам не могут пока вступить в брачные отношения. Это нам подходит на сегодняшний момент. Нам нужно уходить, дабы поскорее добраться до аббатства.
   Высунув ноги из воды, он протер их руками.
   – Эй! – Эмлин подняла вторую ступню. – Нужно сделать то же самое с этой.
   Он засмеялся, затем притянул ее к себе за плечи, и она прижалась к его груди.
   – Мы могли бы задержаться в нашей свадебной часовне немного дольше, – прошептал он и наклонил к ней лицо, проведя бородой по ее подбородку и щеке, пока не нашел губы.
   Заключенная в его объятия, Эмлин ответила на поцелуй. Ее сердце отстукивало быстрый ритм, внутри все переворачивалось – странная, жаркая, кипящая смесь мрачного предчувствия и радости. Она снова и снова чувствовала этот глубокий могущественный поток, когда бы и где бы он ни притрагивался к ней. С каждым новым прикосновением влечение, которое она ощущала между ними, становилось сильнее, острее, увереннее.
   Она вспомнила, как Тибби однажды сбивчиво объяснила ей обязанности жены на супружеском ложе, хотя в то время Эмлин не понимала, как это все может быть приятным и как это может вдохновлять трубадуров на написание стихов и песен. Тибби говорила, сильно покраснев, что все это трепетно и приятно и что желания женщины такие же искренние и здоровые, как желания мужчины.
   Прошлой ночью в маленькой пещере в его объятиях Эмлин почувствовала непреодолимую силу тех желаний. Она отклонила голову назад, так страстно желая возвращения тех ощущений, нежного огня его прикосновений, что ее тело, казалось, наполнилось жаром от одного лишь предвкушения.
   Он прокладывал след из нежных поцелуев и легких касаний по ее шее вниз к румяной коже над круглым вырезом платья, затем осторожно уложил ее на землю, где прохладная ароматная трава стала для них мягкой постелью. Его длинные пальцы, все еще мокрые, слегка касались ее подбородка и спускались вниз к шее. Вздохнув, Эмлин закрыла глаза, пока он целовал ее щеку, ухо, подбородок, затем повернула голову, чтобы его губы могли спуститься ниже, и Торн стал играть с вырезом ее платья.
   Ослабив ленты ее шелкового платья и сорочки, его пальцы нырнули внутрь, заставляя ее сердце биться быстрее. Когда одежда соскользнула с ее плеч, пальцы мужчины нашли и начали исследовать ее нежные мягкие груди, затем пальцы сменил язык, вызывая в ее теле легкую дрожь, пробежавшую сверху вниз. Тихо вздохнув и выгнув спину, Эмлин провела рукой по его длинным волнистым волосам, ее пальцы искали, сжимались, умоляли, когда он прикасался к ней. У нее было такое чувство, словно она медленно кружилась по спирали, а ее дыхание и тело переплетались с его.
   «Торн, – вдруг страстно подумала она, – я любила тебя несколько лет». Но почему-то она очень стеснялась произнести это вслух, ведь это понимание было слишком новым, слишком ценным. Когда он прикасался к ней, трепещущий жар распространялся по всему телу потоками, пульсирующими волнами, словно ее душа пела благодаря его ласкам.
   Он со стоном целовал ее снова и снова, его руки скользили по шелку, обнажая ее. Его пальцы исследовали длинные голые ноги Эмлин, оттягивая миг прикосновения к укромному уголку, который он искал. Когда разгоряченное тело начало вибрировать под его уверенными пальцами, она тихо простонала возле его губ.
   Потянувшись к его тунике, вдруг страстно желая почувствовать его обнаженное тело на своем, она стащила с него одежду, и его торс, горячий и крепкий, прижался к ее прохладной коже. По жилам разлилась приятная нега, абсолютное блаженство от ощущения на себе его тела, упругого, успокаивающего и всецело приятного; каждый изгиб, каждая грань ее тела сливалась с его плотью.
   Он резко втянул воздух, когда ее нежные пальцы скользнули по его левому бедру. Поднеся ее пальчики к лицу, он поцеловал их, а потом поспешил накрыть ее умоляющие губы своими.
   Руки Торна скользнули по ее спине, приподняли бедра и настойчиво прижали их к его чреслам, делая все, чтобы она открылась для него, – страстный жезл стремился к нежному лону. Вздохнув, он зарылся лицом в мягкую копну ее волос, шелком опустившихся ей на плечи. А потом провел губами по ее устам, так же просто открывшимся ему, как и все ее тело.
   Торн побуждал ее двигаться вместе с ним, сначала это был легкий спокойный ритм, но вскоре движения стали глубже и сильнее, и искра переросла в пылающее жаркое пламя. Когда его толчки усилились, а дыхание участилось, пульсирующий уголек внутри нее превратился в дикий огонь.
   Эмлин последовала за ним в этот водоворот, увлекаемая в самую его воронку, которую совсем немного познала ранее. Попав в нее и закружившись в ее белом горячем потоке, Эмлин совсем потеряла голову. Она крепко схватилась за его плечи, желая ощутить его всего, всю его силу.
   Покрытый капельками пота, Торн наклонил к ней голову и выдохнул, нежно целуя ее. Она повернулась к нему и посмотрела в его красивые добрые глаза, такие яркие на этом пестром фоне. Улыбнувшись, она поправила упавший на его лицо длинный локон.
   В ответ на его мягкий хриплый смех по ее телу разлилась волна чистой любви, как спокойный ветер после бури. Эмлин почти забыла, где находится, кем является. Пока он не нахмурил брови.
   Он прислушался и посмотрел вдаль.
   Тихо выругавшись, Торн снова лег рядом и накрыл ее ноги гладким шелком.
   – Господи. Это призрачное счастье, – пробормотал он.
   – Что? – Казалось, она не могла ясно мыслить.
   Он со вздохом поднялся и, поправив одежду, потянулся к сапогам.
   – Посмотри туда, за поляну. Птицы. Целая стая вылетела из леса на западе. Там скачут всадники, любимая. – Он бросил ей туфли и чулки. – Нам еще нужно преодолеть несколько миль, а времени совсем немного.
   Эмлин тоже тяжело вздохнула из‑за того, что их идиллия снова была нарушена. Пока Торн собирал их вещи, она подбежала к берегу небольшого ручья и умылась холодной водой, затем надела чулки, закрепила их на бедрах шелковыми подвязками. Обувши туфли, она выпрямилась, немного покачиваясь на нетвердых ногах.
   Торн нежно накинул свой плащ ей на плечи. Его руки задержались на ее шее, и он провел пальцами за ушком и вдоль линии подбородка. Он прислонил ее спину к своей груди и прикоснулся щекой к ее волосам.
   – У нас будет достойное супружеское ложе, женушка, и никто нас там не побеспокоит, – прошептал Торн. Он поцеловал ее висок, и на его губах было нежное обещание. – На данный момент наш брак заключен и не может быть расторгнут.

Глава 13

   Слабый звон, словно голоса крошечных колокольчиков, раздался под высокими каменными стенами. Сидя на скамье рядом с Годвином, Эмлин, опустив подбородок, осторожно выглядывала из-под льняного платка. Не смолкал тихий шепот прислуги, заходившей в большой зал для разных поручений. Услышав этот звук снова, Эмлин узнала звон ключей и подняла глаза.
   Несмотря на высоченные сводчатые потолки и вытянутые элегантные пропорции, большой зал Хоксмура казался вполне уютным. Он был наполнен солнечным светом, украшен портьерами, пол был усыпан лепестками роз, а дубовые столы и стулья с высокими спинками – отполированы до блеска.
   Свет просачивался сквозь высокие окна, а на полу переливались янтарные блики. Огромный камин с каменным козырьком и потрескивающим внутри огнем доминировал в дальнем углу зала.
   Звон стал громче. Эмлин бросила взгляд в ту часть комнаты, где высился камин. Через боковую дверь вошла женщина – на ее тоненьком запястье позвякивала тяжелая связка ключей. Плавно подойдя к стулу возле камина, она села, расправив черные юбки, и повернулась к дворецкому, вошедшему следом за ней.
   – Леди Джулиан де Гантроу, тетка барона, – прошептал Годвин. Эмлин с интересом взглянула на склонившегося к ней дядю.
   – Джулиан де Гантроу?
   – Графиня, вдова графа Джона де Гантроу. Ее сестра была матерью барона. В свое время я видел леди Джулиан в аббатстве, когда она приезжала к аббату Джону. – Годвин задумчиво провел рукой по длинному подбородку и почесал сизую щетину. – Стражник сказал, что барон де Хоквуд уедет на некоторое время. Его тетя, должно быть, будет присматривать за всем здесь во время его отсутствия. Мы выскажем нашу просьбу ей.
   Эмлин кивнула, теребя края черного шерстяного шнура, служившего ей ремнем. На одном его конце на петле раскачивалось маленькое распятие из слоновой кости.
   – Успокойся. Ты мечешься, как белка, – мягко сказал Годвин.
   – Брат Годвин из Уистонбери! – выкрикнул дворецкий.
   Годвин встал и со сложенным в руке письмом прошел через комнату. Его черно-белая ряса раскачивалась от неровной походки, а сандалии тихо ступали по полу. Солнечные лучи подчеркивали голубизну его глаз и озаряли румяную кожу и пушистый ореол седеющих волос.
   – Благослови вас Господь, брат Годвин, – сказала леди Джулиан, подходя к нему. Она склонила изящное овальное лицо. – Мы встречались?
   – Да, миледи, в мастерской для переписи рукописей в Уистонбери.
   – А, вы художник! Я купила в лавке один из ваших манускриптов для своей дочери. Отличная работа. Брат, добро пожаловать в Хоксмур. Что привело вас сюда?
   – Мы с племянницей принесли письмо от аббата Джона, – ответил он.
   Леди Джулиан скользнула взглядом туда, где скромно сидела на скамье Эмлин.
   – Ваша племянница – монахиня? – спросила она.
   Годвин прочистил горло.
   – Э… да.
   – Подойдите, сударыня. – Она подозвала Эмлин к столу, затем сделала знак служанке. Женщина, поддерживающая огонь в камине, принесла серебряный кувшин и бокалы.
   Хотя в зале чувствовалась приятная прохлада поздней весны, растопленный камин и солнечные лучи делали эту часть комнаты слишком теплой. У Эмлин, задыхавшейся под тесным головным убором и тяжелым шерстяным платьем, не было желания стоять у камина. Она остановилась возле Годвина и с любопытством посмотрела на графиню.
   На леди Джулиан было черное шерстяное платье, украшенное брошью в виде длинной розы из красной яшмы и слоновой кости; белый головной убор скрывал ее лоб и подбородок. Утонченные черты лица и кожа лишь немного были тронуты возрастом. Все еще обладая какой-то языческой красотой, она тем не менее выглядела более набожной и строгой, чем любая монахиня.
   – Прошу вас, освежитесь, – обратилась к посетителям графиня, наливая немного красного вина в два серебряных бокала и протягивая им. Она посмотрела на Эмлин. – Госпожа…
   – Агнес из монастыря Розбери, миледи, – представилась Эмлин.
   Годвин, отпив глоток вина, закашлялся и фыркнул от удивления. Хотя он и понимал ее план в общих чертах, она не говорила о своем намерении воспользоваться именем своей сестры Агнес.
   Леди Джулиан терпеливо ждала, когда закончится его приступ кашля, на ее губах играла слабая улыбка.
   – Госпожа Агнес, добро пожаловать, – сказала графиня. – Как приятно видеть здесь сестру по духу. А также человека такого огромного таланта, брат Годвин. – Она посмотрела на высокого монаха глубоко посаженными карими глазами, в которых угадывалась аристократичность, а также, очевидно, близорукость. – Но, – продолжила она, – я сожалею, что моего племянника сейчас нет и он не может поприветствовать вас лично. Он уехал в Лондон, чтобы вместе с северными баронами встретиться с королем Иоанном. Мы думаем, что его не будет несколько недель.
   Годвин поставил свой бокал на стол.
   – Мы в аббатстве слышали, что архиепископ Кентерберийский уже прибыл в Лондон, чтобы провести совместную встречу короля и баронов.
   – Да, он сделал это после тех страшных недель, когда самые мятежные бароны пытались осадить Лондон и заставить короля принять их требования. Возможно, эта встреча станет наконец шагом к миру между королем и его баронами.
   – Коли на то будет воля Божья, мы вскоре увидим мудрость нашего короля, если он согласится на требования баронов.
   Леди Джулиан кивнула один раз – уверенный, явный жест согласия.
   – Расскажите мне о вашем письме.
   – Оно от аббата Джона и адресовано либо барону, либо вам, миледи, – объяснил он, протягивая ей пергамент.
   Она приняла его, но не развернула.
   – Я почти не умею расшифровывать слова. Это дело может подождать до возвращения барона?
   Годвин с серьезным видом покачал головой.
   – Миледи, недавно барону было поручено опекунство над тремя детьми.
   Графиня подняла свои тонкие темные брови.
   – Да.
   – Они дети моего старшего брата, Роджера де Эшборна. Моя племянница, Агнес, их старшая сестра.
   Графиня нахмурилась.
   – И ваша просьба?
   – Мы хотим навестить детей, – ответил Годвин.
   – Госпожа Агнес, вы путешествуете без сопровождения другой монахини? – спросила графиня, внимательно посмотрев на нее.
   Эмлин покраснела под откровенным и почему-то недоверчивым взглядом графини.
   – Миледи, мне разрешили путешествовать с моим дядей.
   Годвин немного нахмурился и отвел глаза. Она знала, что дядя не одобрял ее ухищрений, хотя и согласился с тем, что это необходимо. Он не мог потворствовать лжи, никогда бы не сказал абсолютной неправды и пока этого и не сделал: Агнес действительно была монахиней и старшей сестрой детей, его племянницей.
   Две недели назад Торн попрощался с Эмлин у ворот аббатства и нежно поцеловал на прощание, после чего она позвонила в колокол. Годвин, немало удивившись при виде ее, согласился помочь возвратить детей, но попросил у нее разрешения обратиться с петицией к папе. Не сумев убедить его действовать быстрее, она рассказала ему о своем замужестве.
   Переживая, что она попытается сама освободить детей, Годвин решил сопровождать ее во время визита в Хоксмур. Только ненадолго, настаивал он. Согласившись с тем, что это делается ради ее безопасности, он достал ей наряд послушницы. Он был намерен отправиться дальше, чтобы найти Торна. Тайные браки легальны, но их часто оспаривают, как он ей сказал. Сейчас, когда все уже сделано, нужно заключить настоящий брак.
   – Где ваша сестра Эмлин? – спросила ее графиня.
   Эмлин вздрогнула и густо покраснела под открытым любопытным взглядом женщины. Щеки Годвина покрылись яркими пятнами, но он с невозмутимым невинным видом посмотрел в глаза графине.
   – Ее пообещали в жены лорду Уайтхоку, – осторожно ответила Эмлин.
   Графиня вздохнула.
   – Конечно, вас же поместили в монастырь, миледи. Извините, что должна вам это сказать, но ваша сестра пропала несколько недель назад по пути в крепость Греймер. С тех пор лорд Уайтхок ищет ее.
   Эмлин взглянула на Годвина, отведшего от нее глаза.
   – Исчезла?
   – Ох, Пресвятая Богородица, – сказал Годвин и прошептал слова молитвы на латыни. Графиня склонила голову и невозмутимо сложила перед грудью руки. Эмлин вспыхнула, бросив взгляд на Годвина, и запоздало сделала то же самое.
   – Мы все уверены, что девушку найдут целой и невредимой, – тихо сказала графиня. Годвин энергично кивнул.
   – Миледи, можем мы увидеть детей? – спросила Эмлин.
   – Их опекуном является барон, но я сейчас замещаю его. – Взяв письмо, леди Джулиан встала из‑за стола и посмотрела на Годвина. – Брат, можно попросить вас на пару слов?
   Годвин последовал за ней к скамье у окна. Пока графиня говорила, он внимательно слушал, кивал и раз или два оглядывался на Эмлин. Девушка ждала, нервно теребя длинный шнурок с распятием.
   – У леди Джулиан тоже есть просьба, – тихо произнес Годвин, когда вернулся. Эмлин внимательно посмотрела на него – у нее ком стал в горле. – У барона есть новая часовня. Графиня желает украсить одну из стен и обещает за это щедрый гонорар аббатству. Поскольку мне понадобится помощник, я рассказал графине о твоих способностях. Тебе тоже с радостью позволили остаться.
   Подошла леди Джулиан, ее руки сжимали распятие из слоновой кости.
   – Барону Николасу будет приятно, что я воспользовалась возможностью и обзавелась отличным художником. Он решил разрисовать новую часовню и упомянул несколько красивых рисунков в Эшборне. – Она широко улыбнулась Годвину. – Он также захочет встретиться с родственниками его маленьких подопечных. Мне отослать посыльного к аббату?
   – Мы согласны на эту работу, миледи, – сказал Годвин. – Я буду благодарен за посыльного в Уистонбери, поскольку должен попросить, чтобы мне передали некоторые вещи. В Розбери можно не писать. – Письмо в монастырь Розбери может их погубить, подумала Эмлин, слушая его. Агнес не обладала чувством юмора.
   – Посыльный отправится за вашими вещами, брат Годвин, – сказала графиня. – Для вас приготовят комнаты и в скором времени приведут детей. Часовню я покажу вам позже, и тогда мы сможем обсудить проект.
   – Примите нашу благодарность за вашу доброту, миледи, – сказал Годвин.
   – Взамен мы ожидаем хорошей работы, брат Годвин.
   – Лучшее, на что я способен. – Он улыбнулся.
   – Конечно. – Леди Джулиан подозвала кивком дворецкого и вышла с ним из зала, тихим голосом озвучивая свои распоряжения.
   – Моя дорогая, – тихо обратился Годвин к Эмлин, – нам придется изменить планы. Выполнение этого задания может отнять месяцы, и мне очень понадобится твоя помощь.
   Эмлин подняла на него глаза. Узнав, что барона нет в Хоксмуре, она почувствовала облегчение, но сейчас снова ощутила тревогу. Хоквуд наверняка вернется до того, как они закончат работу в часовне. Желая украсть волчат, она сама оказалась в ловушке в волчьем логове.
   В дальнем конце комнаты открылась дверь, и в помещение вошли дети в сопровождении Тибби. Тревоги Эмлин рассеялись, как туман на солнце, и она протянула руки им навстречу.

   – Слава Богу! Я беспокоилась днем и ночью, поэтому благодарю святых, что вижу вас целой и невредимой, неважно, как вас называют теперь. А сейчас расскажите мне, деточка, почему вы здесь с Годвином и называете себя Агнес. – Тибби неодобрительно вскинула свои ворсистые брови.
   Сидя на скамье рядом с Тибби, Эмлин держала на руках Гарри и водила ногой по золотой головке одуванчика, пробившегося сквозь плиты. Скамья стояла на солнышке рядом с пышной клумбой. Вокруг белых маргариток, розовых роз и высокой сладкой лаванды жужжали пчелы. Примулы густо росли вперемежку с нежными лютиками.
   Эмлин поставила Гарри на землю, где он покачивался на согнутых ножках, его шерстяная рубашка сморщилась на спине, приоткрыв свободную набедренную повязку. Он неуверенно сделал несколько шагов и ухватился за юбку Изабель, пока та бросала мяч Кристиану.
   Тибби наклонилась вперед.
   – Расскажите мне все!
   Колеблясь, Эмлин поджала губы и посмотрела на детей. Кристиан послал кожаный мяч Гарри, который поднял его и начал радостно тянуть в рот.
   – Ладно, – согласилась Эмлин, – слушайте. Но это страшная тайна.
   Тибби перекрестила свою широкую грудь.
   – Клянусь Спасителем, я не скажу ни единой душе.
   – Я прячусь от лорда Уайтхока, потому что не могу выйти за него замуж. И не могу доверять его сыну. Если барон узнает меня здесь, то наверняка отправит к своему отцу. Я намерена забрать детей, но теперь Годвин пообещал графине, что мы останемся, пока не разрисуем часовню.
   Тибби положила руку на грудь.
   – Вы и вправду можете отказаться выйти замуж за этого седого старого козла?
   – Сейчас этот брак просто невозможен. Тибби… мы должны убедиться, что дети понимают, что меня нужно называть Агнес.
   Тибби кивнула.
   – Это легко, если все превратить в игру. А почему ваш брак с графом невозможен? – Она затаила дыхание. – Миледи! Что случилось, когда вы пропали и эскорт не смог вас найти? Вы пострадали?
   Эмлин сомневалась, наблюдая, как Изабель отбирает мяч у Гарри, а потом обнимает его, покрывая его головку поцелуями. Внезапно малыш оттолкнул сестру, пронзительно закричав.
   – Тибби, – прошептала Эмлин, – когда я пряталась от эскорта, я встретила лесника, который помог мне. – Распрямив плечи, она приподняла вуаль. – И сейчас мы женаты.
   – Ах! – воскликнула Тибби. – Что за вздор!
   – Тише! – попросила ее Эмлин, взглянув на детей. – Он добрый смелый человек. И наш обет аннулировал мою помолвку с Уайтхоком.
   Нижняя губа Тибби отвисла от изумления.
   – Ангелы небесные! – произнесла она, придя в себя. – Святые Небеса! Мне нужно было поехать с вами, а не с крохами. Это сумасшествие. Вы вышли замуж за незнакомца?
   – Он не незнакомец, – сказала Эмлин. – Он Черный Торн.
   – Как?! Покойник! Преступник!
   Эмлин криво улыбнулась.
   – Нет, дорогая моя, он жив-здоров. И мы поженились по обоюдному согласию.
   – О Боже, – пробормотала Тибби. – Тайный брак… Какой запутанный клубок. Годвин знает?
   – Да, хотя он и не встречался с Торном. Годвин сам хочет обвенчать нас. Однако он сказал, что подобные тайные обеты принимаются церковью, Тибби. Помолвка с Уайтхоком теперь недействительна.
   – И кто осмелится доложить об этом графу? Пресвятая Дева Мария! Замужем! – Тибби некоторое время сердито смотрела на Эмлин, затем тяжело вздохнула. – Ваши клятвы исходили от сердца?
   – Да, Тибби, – тихо ответила Эмлин. – От самого сердца.
   – Ну что ж, пусть это произошло слишком быстро, я молюсь, чтобы ваш союз был благословлен. – Тибби растянула губы в улыбке. – Зря вы рассказали мне о тайном браке, миледи. Мой отец – дядя вашей матушки – договорился о моем браке с рыцарем, который был толстым и грубым, как кабан. Я любила другого, молодого сквайра. В день, когда объявили о моем предстоящем бракосочетании с рыцарем, мы с Томасом сбежали и произнесли наши собственные клятвы, поступив по-своему. Моей семье понадобился целый год, чтобы отойти от этого шока. И рыцарь был взбешен.
   Эмлин наклонилась и обняла Тибби.
   – Я не знала, – сказала она. – Значит, вы поймете.
   – Да. – Тибби грустно улыбнулась. – Мы были так же молоды, как и вы. Я никогда не жалела, что поступила так дерзко и сама выбрала себе мужа, царство ему небесное. Он умер от лихорадки, когда мне не было и двадцати пяти, а с ним и наша дочь. После этого ваша матушка пригласила меня в Эшборн – вы были еще крохой, – тихо добавила она.
   Эмлин сжала круглую шероховатую руку Тибби.
   – Я соболезную вам, но рада, что вы приехали к нам, Тиб. Молитесь за меня, – сказала она. – Я тоже не пожалею об этом дерзком поступке.
   – Если этот человек добрый и заслуживающий доверия, – прошептала Тибби, – у вас не будет причин сожалеть.

   Толкнув дверь часовни, Николас вошел и плотно закрыл ее, укрываясь от проливного дождя. Внутри было прохладно и тихо, если не считать раскатов грома где-то вдали и постоянного стука металлической черепицы от сильного ветра.
   Сбросив мокрый капюшон плаща, он прошел вдоль часовни, его сапоги тихо стучали по каменному полу, а черная шерстяная туника, подвязанная серебряным шнурком, болталась вокруг голеней. Эта одежда казалась легкой и удобной после тяжелой кольчуги, которую он носил несколько недель. У алтаря он опустился на одно колено, прошептал молитву и, как полагается, зажег свечу, затем поднялся и огляделся вокруг. Он почти сразу же заметил изменения.
   В солнечный день, благодаря окнам часовни, пространство окрашивалось в разные цвета, но сегодня углы помещения оставались в густой багровой тени. Тем не менее света было достаточно, чтобы заметить незаконченные рисунки над дверным проемом. Это был набросок каких-то фигур.
   Напротив северной стены между двумя сводчатыми окнами стояли прочные леса около восьми футов высотой. Когда-то покрытый известью до самых сводов каменный потолок теперь был украшен яркими рисунками.
   Заинтригованный, Николас подошел к лесам. Высоко над его головой Георгий Победоносец в доспехах поставил одну ногу на спину свернувшегося кольцом зеленого змея. Изящная, величественная поза святого идеально вписывалась в арку тонких окон. Яркие краски оживляли серую часовню: рубиновый цвет плаща святого и красный крест на его белом щите, ярко-зеленая трава и сине-зеленый змей. Рядом грациозная принцесса в желто-голубом платье благодарила своего спасителя, сложив у груди руки.
   Во время последнего визита в Лондон Николас видел разукрашенные стены Вестминстера, выполненные мастерами известной школы; теперь, стоя в своей собственной часовне, глядя на сочные краски и плавные линии, он понимал, что эта работа может соперничать с рисунками в Вестминстере.
   Вдруг его внимание привлекло движение наверху. Хотя он никого не видел, когда вошел, сейчас ему пришлось сделать шаг назад, чтобы посмотреть наверх.
   К нему спиной на лесах сидела по-турецки женщина в свободном сером платье, ее голова была накрыта широким белым платком, спускавшимся на тонкие плечи и спину. Наклонившись к стене, она держала в руке длинную деревянную кисточку, другая была зажата между ее зубами.
   Не замечая его присутствия, она аккуратно раскрашивала крошечные цветы под ногами принцессы. Возле нее на маленьком складном стуле стояли круглые глиняные горшочки, ракушки, кисточки и валялась тряпка, испачканная краской. Три толстые свечи, мерцая, освещали ее работу.
   Николас нахмурился и удивился, почему тетя, когда он приехал поздно ночью, не сообщила о работах, которые ведутся в часовне. Он подошел к лесам.
   – Здравствуйте, сударыня.
   Женщина подпрыгнула и взвизгнула, уронив кисточку, которая была у нее во рту. Она также выронила вторую кисточку, которая скатилась с лесов и упала к ногам мужчины.
   Нагнувшись, он поднял кисточку и выпрямился. Сверху из-под платка на него смотрели огромные глаза. В тени было невозможно различить черты лица, но он заметил, что женщина смотрит на него с открытым ртом.
   Подняв руку вверх, он протянул ей кисточку. Она опустила руку и забрала ее обратно. Мужчина снова сдвинул брови.
   – Вы раскрашиваете стены моей часовни, сударыня? – резко спросил он. Николас хотел, чтобы она стала там, где ее можно рассмотреть. Новый поток дождя обрушился на крышу, барабаня и стекая вниз, – в часовне стало еще темнее.
   Женщина прочистила горло, затем заговорила странным голосом:
   – Я помогаю художнику, милорд.
   – И кто же художник? Где он сейчас?
   – Его позвали в комнату леди Джулиан, чтобы провести малую мессу, сир.
   – Мессу?
   – Он брат Годвин из Уистонбери, милорд.
   Сердце Николаса громко застучало в груди. Конечно. Дядя Годвин, монах-художник, который, должно быть, приехал сюда, чтобы поговорить с ним о детях. Он ответил холодным спокойным тоном:
   – Мне знакомо это имя. Кто направил его сюда?
   – Леди Джулиан попросила, чтобы он украсил часовню, милорд. – Она подалась назад в тень, и ее голос стал едва различим. Он заметил, что у нее большие глаза цвета дождя при этом тусклом свете, но лицо было затенено натянутым до бровей платком.
   Раздался сильный раскат грома, и молния на секунду осветила часовню, очерчивая лицо женщины. Николас прищурился. Она была похожа… У него на миг перехватило дыхание. Но… эта женщина явно монахиня, а ее возраст сложно определить. Он вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть ее, но она пригнулась и опустила голову, вытирая руки о грубый коричневый передник.
   – Кто вы, госпожа? – спросил он.
   – Я помощница брата Годвина. Меня зовут Агнес, – ответила она.
   – Вы монахиня? – спросил он. Ему нужно было посмотреть ближе. Она была слишком похожа – эта загадка интриговала его.
   Платок женщины двинулся вверх-вниз, когда она кивнула. Затем она быстро подняла голову и посмотрела на дверь.
   – Николас!
   Он повернулся и увидел, что в часовню вошли две женщины, с их капюшонов стекали струи дождя. Леди Джулиан кивнула ему, и он поклонился в ответ.
   – Доброе утро, Николас! Я не ожидала, что найду тебя здесь так рано, – сказала она. – Погода ужасная.
   – Миледи, – резко произнес он. – Доброе утро. – У него сердито подергивалась мышца на щеке, и он крепко сжал руку в кулак за спиной. Ему не хотелось быть грубым, но он ждал некоторых объяснений.
   Преувеличенно громкий стон и чьи-то тяжелые шаги отвлекли его внимание, и он не успел задать вопросы тете. В открытых дверях стояла девушка, сопровождавшая графиню, и смотрела сквозь серебристую пелену дождя на грязный двор.
   – Леди Джулиан, мои украшения в той коробке… это не связка соломы! – пожаловалась девушка. Николас мельком увидел насквозь промокших слуг, разгружающих багаж с пары повозок. – Сюда сейчас же! – крикнула девушка. – Вас побьют, если не будете аккуратнее нести эти коробки!
   – Моя дорогая Аларис, ваши вещи проделали весь этот путь из Кента в Хоксмур, – устало произнесла графиня. – С ними ничего не случится по пути со двора в комнату, разве что намочит дождь.
   Аларис резко захлопнула за собой дверь часовни и вскинула голову. Из-под мехового капюшона плаща показались яркие, как осенние листья, вьющиеся волосы под маленьким чепчиком из розовой парчи и белой шелковой вуалью.
   – Николас, – сладкозвучно произнесла она, подходя к нему и протягивая руки. Ее округлые бедра раскачивались под плащом, а пышные формы выделялись под облегающим розовато-лиловым шелком.
   Он поклонился опять.
   – Леди Аларис, надеюсь, с вами все в порядке.
   – Я не могу разогнуть спину сегодня утром. Наверное, это из‑за моей кровати. – Она мило надула губки и выгнулась, проведя рукой вдоль бедер. Ее грудь показалась и спряталась в украшенном вышивкой корсете.
   Николас прищурился.
   – Полагаю, это последствия многодневного путешествия в карете. Тетушка позаботится о вашем комфорте, пока вы здесь.
   – Кузина Аларис, прошу прощения, – сказала графиня. – Прошлой ночью мы предложили вам не слишком удобную временную кровать – сегодня у вас будет отличное ложе. Мы так удивились, что вы приехали на север с Николасом. Вы пробудете у нас все лето? Николас еще не прочитал мне письмо от вашей матушки.
   – Мои родители решили отправить меня сюда, миледи, на столько времени, на сколько это возможно, – ответила Аларис. – Все в Кенте так напряжены сейчас. Папа очень переживал и хлопотал о том, чтобы я уехала в безопасное место подальше от Лондона. Король стал вести себя скверно с тех пор, как подписал хартию в июне, и мой отец боится за мою безопасность.
   – Лорд Брей настоял, чтобы Аларис поехала на север со мной, когда узнал, что вы и Мод здесь, – объяснил Николас тете, – хотя я предупредил его, что на севере скоро станет так же небезопасно. Король Иоанн в ярости из‑за хартии, и все северные бароны должны быть осторожны, я полагаю.
   – И все же это хорошая новость, что хартия подписана, – ответила графиня. – Что касается Аларис, что ж, добро пожаловать к нам. Мод будет рада подруге. Если ситуация изменится, мы все можем покинуть Хоксмур. Мой собственный замок находится возле Уэльса, это довольно укромный уголок. Мы уедем туда, если король разгневается.
   Николас восторгался способности тети разложить все по полочкам в своей обычной невозмутимой манере. Он вздохнул и покачал головой.
   Аларис указала пальцем, на котором сверкало кольцо, в направлении лесов.
   – Там монахиня!
   Леди Джулиан посмотрела наверх.
   – Доброе утро, госпожа Агнес. Пожалуйста, познакомьтесь с моим племянником, бароном Хоксмурским, и нашей дальней родственницей, леди Аларис де Брей.
   Монахиня, которая сосредоточенно протирала кисточки и не обращала на них внимания, пробормотала вежливое приветствие и слегка кивнула.
   – Госпожа Агнес из монастыря Розбери, – представила графиня. – Она помогает своему дяде, художнику.
   – Я уже встретился с госпожой… Агнес, – сухо заметил Николас. – Хотя и не знал, что она племянница художника. – Агнес из Розбери. Значит, это старшая сестра Эмлин. Этим объясняется их сходство.
   – Монахиня-художница… как необычно, – обыденно протянула Аларис, оглядываясь вокруг со скучающим видом: ее явно не интересовали ни художники, ни монахини.
   – Тетя Джулиан, – сурово произнес Николас, – должен признаться, я был удивлен, когда вошел в часовню этим утром. – На самом деле у него было такое чувство, будто его ударили кулаком в живот. Если Агнес и Годвин оба в Хоксмуре, где же тогда Эмлин? Что, черт возьми, здесь происходит?
   Очевидно, Эмлин предпочла остаться в стороне и отправила за детьми других членов семьи. Так тому и быть: он был готов к тому, что они будут протестовать против его опекунства. Но ему нужно удостовериться, что Эмлин в безопасности.
   Хоквуд сжал губы в грозную линию, сдерживая свой язык, чтобы не быть резким с тетей. После почти двухмесячной отлучки его терпение и так было сильно истощено бесконечным присутствием испорченной Аларис с ее куриными мозгами. Он ожидал, что единственным изменением в Хоксмуре окажутся дети, которых нужно, как призовые кубки, отполировать и поставить на место.
   Вместо этого он обнаружил в его организованной дисциплинированной цитадели веселый балаган. Его солдаты были расслаблены и смеялись, вместо того чтобы эффективно выполнять свои обязанности, в зале были разбросаны детские вещи. Он раздавил каблуком маленькую деревянную корову во время завтрака и еле увернулся от Кристиана, размахивающего игрушечным мечом на лестнице. Следом за мальчиком по ступенькам прыгал щенок, а в комнате появилось несколько котят.
   А теперь еще он увидел, что без его разрешения разрисовывают часовню, и отчасти виновницей всех этих странных происшествий была его тетка.
   – Я собиралась рассказать тебе о часовне, Николас, но было столько других дел, которые пришлось обсудить прошлой ночью, когда ты приехал, – заговорила леди Джулиан. – Я знала, что ты не будешь возражать. – Она улыбнулась и подкупающе кротко глянула на него.
   Он пожал плечами, сдавшись.
   – Хоксмур совсем не похож на крепость, какой он был несколько месяцев назад, уверяю вас. Нынче у нас здесь полно дам, детей, нянек, щенков, котят, детских игрушек, валяющихся под ногами…
   – Что плохого, если здесь работают монахиня и священник?
   – Дети? Игрушки? – повторила Аларис.
   Николас и его тетя не обратили на нее внимания, сосредоточенные на своей дискуссии.
   – Ах, Николас, дорогой, не надувайся бурдюком из‑за пустяков, как сказала бы госпожа Тибби. Ты когда-то говорил, что часовню нужно разрисовать. Когда брат Годвин пришел сюда, я, зная о его репутации, сразу же наняла его. Я надеялась сделать тебе приятный сюрприз. Мы обсудили набросок и решили, что Георгий Победоносец очень даже подходит. А на западной стене он запланировал сцену взвешивания душ, но, если ты не одобришь, ее можно изменить.
   – Замысел отличный, и я не собираюсь ничего оспаривать, – заявил Хоквуд. – Однако какой была первоначальная причина визита брата Годвина в Хоксмур? – Он украдкой посмотрел на леса, но стройная фигура в сером была повернута к горшкам и кисточкам.
   – Естественно, он приходил навестить детей, – ответила графиня.
   – Детей? – спросила Аларис. Ее рыжеватые брови нахмурились над глазами, похожими на бледно-зеленое стекло. – Здесь есть дети?
   – Король назначил Николаса опекуном над тремя замечательными детишками, – прокомментировала графиня. – Брат Годвин и госпожа Агнес являются их родственниками, я попросила их остаться еще и поэтому.
   – Они должны жить с вами, Николас? – спросила Аларис.
   – Дети? Пока король Иоанн не решит по-другому – должны, – ответил тот. Монахиня на лесах громко стукнула горшком с краской.
   Николас до хруста сжал челюсти. Ему необходимо уйти отсюда, чтобы подумать. Он повернулся к тете и отвесил поклон.
   – Прошу простить меня. Мне нужно еще многое сделать сегодня утром. – Развернувшись на каблуках, он быстро вышел из часовни и захлопнул за собой дверь.
   Аларис надула губки и начала разглаживать вуаль.
   – Кажется, он раздосадован. Возможно, этот аромат слишком сильный – это особый аромат с Востока, эфирное масло жасмина, – сказала она, услужливо наклонившись вперед.
   Леди Джулиан слегка вдохнула аромат.
   – Чудесно, Аларис. Очень экзотично. – Они направились к двери. – Мод будет рада увидеть вас, если ее смогут найти. Она часто проводит время в загоне с лошадьми, хотя в такую унылую погоду можно надеяться, что она в доме. – Она грациозно покачала головой. – Порой она бывает таким непокорным ребенком.
   Графиня задумалась, когда они подошли к двери. Она оглянулась через плечо.
   – Госпожа Агнес, – позвала она, – леди соберутся в моей комнате, как обычно, вскоре после утренней молитвы. Присоединяйтесь к нам, пожалуйста.
   – Да, миледи, – ответила монахиня и опустила голову, чтобы продолжить работу.
   – Леди Джулиан, – сказала Аларис, – украшение часовни закончится к нашей свадьбе?
   Графиня застыла у двери.
   – Ваша матушка прислала письмо несколько месяцев назад, сообщая, что ваш отец хочет обсудить брак между вами и Николасом. Произошло что-то еще? Значит, Николас согласился?
   Аларис залилась радостной уверенной трелью, заставившей монахиню на лесах оторваться от работы.
   – Не волнуйтесь насчет Николаса, миледи, – сказала Аларис. – Он согласится.
   Продолжая улыбаться, причем на ее щеках появились ямочки, леди Аларис резко открыла дверь, и женщины вышли под дождь, накинув капюшоны.
   Эмлин аккуратно расставила по местам горшки с краской и кисточки. Все это время у нее крутило в животе. Она удивлялась, почему смех молодой и, очевидно, избалованной девушки так раздражал ее. Затем она вздохнула. Если Хоквуд женится на Аларис, это пустоголовое ничтожество тоже окажется опекуном детей.
   Она бросила тряпку на стул. Они наверняка стоят друг друга, два раздутых эго, один холодный, вторая тщеславная. Но Эмлин не позволит втянуть в это своих братьев и сестру.
   Глубоко вздохнув, она мысленно решила довести это дело до конца. В течение этих нескольких недель в Хоксмуре она умоляла Годвина помочь ей увезти детей, пока барон не вернулся домой. Теперь было слишком поздно. Что ж, она найдет другой способ, Бог не позволит ей потерять их.
   Вздохнув, она посмотрела сквозь тусклое стекло окна, наблюдая за тем, как дождь превращает двор замка в густую грязь. Неожиданное появление в часовне Николаса де Хоквуда стало для нее неприятным сюрпризом. Ее руки все еще дрожали, а сердце продолжало бешено стучать. Она не встречала барона со времени той короткой неприятной стычки в Эшборне. Когда она повернулась и увидела, что он стоит здесь, ее сердце будто подпрыгнуло к горлу.
   Ее первой мыслью было: как он похож на Торна! Конечно, именно поэтому она так сильно дрожала. То, что у них один отец, было очевидно. Однако барон был жесток и напряжен, с гладко выбритыми скулами, с глазами серыми и холодными, как сталь. Длинный черный плащ и туника, которые были на нем, усиливали впечатление от его суровой манеры поведения. Он казался таким же темным и бурным, как эта погода, в нем совсем не было благородства и мягкости Торна. Даже его голос с раздраженно-гневными нотками был более низким и резким.
   Вздыхая, Эмлин рассеянно протирала мокрый стакан. Должно быть, ангелы были с ней этим утром, ведь Николас де Хоквуд не узнал ее.
   Он наверняка стянул бы ее с лесов вниз и отправил к Уайтхоку.
   Дождь стекал потоками по оконному стеклу. Интересно, льет ли сейчас дождь в долине? Она представила, как Торн сидит у костерка Мейзри, пьет эль и смеется с Элриком. Она вспомнила его сильные надежные руки, его улыбку, полускрытую под бородой, и ощущение его теплых губ на своих губах.
   Господи, подумала она, прислонив голову к холодному стеклу, она отдала бы все на свете, лишь бы быть сейчас вместе с ним. Чем дольше она была с ним в разлуке, тем больше тосковала по его спокойному нраву, оберегающим от любого зла рукам и уверенной силе.
   Она покрутила простое стальное кольцо, которое он вручил ей, и закрыла глаза, чтобы не расплакаться. Эмлин отчетливо представила его лицо, зеленые, как мох, глаза, хотя она замечала, как быстро они меняют цвет: подобно тому, как летнее небо сменяется бурей, его глаза порой становятся холодными серо-зелеными.
   Затем его образ сменился непрошеным ликом Николаса де Хоквуда. Мурашки пробежали у нее по спине, и она потрясла головой, чтобы избавиться от этого образа. Похожи как две капли воды – да, и разные, как сталь и дуб.
   Подобрав юбки, Эмлин спустилась на пол. Ей нужно было поговорить с Годвином. Сняв с крючка свой плащ, она выскочила из часовни.

Глава 14

   – Мы должны… – Эмлин торопливо шла рядом с Годвином по каменному коридору главной цитадели. – Дядя, мы должны действовать быстро. Нельзя доверять барону. Если он узнает меня, то может рассказать Уайтхоку, что я здесь.
   – Успокойся, дорогая, – вздохнул Годвин. – Ты хотела быть с детьми, а сейчас рвешься уехать. Вера и терпение – и путь будет чист. Ты идешь в комнату леди Джулиан?
   Эмлин кивнула, и они вместе повернули за угол.
   – Дядя, для тебя важно остаться из‑за работы. Но я не могу оставаться здесь теперь, когда вернулся барон. Ты отправил письмо папе?
   – Я уже обдумал его, но еще не написал.
   – Так напиши! Ради всего святого, поторопись, а я каким-то образом разыщу Торна, мы заберем Тибби и детей в Шотландию. Когда будут новости от папы, напиши нам.
   Годвин вздохнул, остановился и посмотрел на Эмлин.
   – Девочка моя, одумайся, – тихо сказал он. – Ты хочешь, чтобы на тебя разгневался не только барон, но еще и король? Уайтхок уже ищет тебя. Барон тоже будет искать, если ты заберешь детей. Умоляю тебя, думай головой, а не сердцем.
   Эмлин нетерпеливо сжала губы.
   – Я не боюсь мужчин, которые используют женщин и детей, чтобы добиться своего. У меня достаточно мозгов, я осмотрительна – разве нет? – и Торн тоже. Приказы короля были продиктованы жадностью. Теперь, когда хартия – закон, осталось только ждать, когда приказы против нас отменят. Гай будет восстановлен в правах. Вскоре мы вернемся в Эшборн.
   Годвин покачал головой и вздохнул, потерев подбородок.
   – Мы не можем сказать, что сделает король. И я боюсь за тебя с твоим импульсивным нравом. Что решил твой скоропалительный брак? Где сейчас твой муж-защитник?
   Только Эмлин открыла рот, чтобы возразить, как он поднял руку.
   – Успокойся и подожди. Я молюсь, чтобы некоторые положения хартии уладили дела тех, кто пострадал. – Он взял ее руки в свои, накрыв их, как родитель, успокаивающий перевозбужденного ребенка. – Доверься Богу, моя дорогая. Почему ты так хочешь забрать малышей? Они здесь в безопасности. Пойди и убедись сама.
   Он провел ее по каменному переходу к нише в стене, где было небольшое окно, открытое, чтобы задувал слабый ветер из сада. Ливень прекратился, и тонкий солнечный свет поглядывал на сочную растительность. Эмлин увидела Кристиана и Изабель под фруктовыми деревьями в саду: взявшись за руки с Гарри и другими детьми, они образовали неровный круг, а Гарри неуверенно передвигался, пытаясь держать равновесие. До нее доносился их веселый смех.
   Когда Гарри упал, то повалил за собой Изабель и двух других ребятишек. Один из мальчиков поднял с земли какой-то фрукт и бросил его другому ребенку. Вскоре они уже все собирали упавшие яблоки и персики, смеясь и пререкаясь, пока Тибби не вылетела из‑за ворот, ругая детей, и не увела их оттуда.
   Эмлин улыбнулась, наблюдая. Тибби так часто делала замечания ей самой, что она живо представила, о чем та говорила сейчас. Свежий сырой ветер развевал белый платок вокруг ее головы. Годвин положил руку ей на плечо.
   – У детей был любящий дом в Эшборне, Господь это знает, – сказал он. – Но здесь они вновь обрели свободу. Они могут без страха выходить за пределы крепости и играть с детьми прислуги и рыцарей. Ты хочешь отобрать это у них?
   Эмлин вздохнула.
   – Признаю, я не ожидала, что им здесь понравится. Но они моя семья, а не родственники Николаса де Хоквуда! Кристиан еще мал, чтобы заботиться о них. Я поклялась отцу, что позабочусь об их безопасности. Здесь они заложники.
   – Здесь к ним хорошо относятся.
   – Я желаю им лучшего.
   – Лучшего для них или для тебя?
   Она повернулась и посмотрела ему в глаза, ужаленная правдой. Пытаясь сдержать слово, данное отцу, она решила забрать детей назад, движимая гневом и голосом долга. Детям не грозит здесь опасность. И она понимала, что они не нуждаются в ней настолько, насколько она нуждается в них.
   – Наблюдай и жди, дорогая, – заверил ее Годвин. – Пусть Господь решает, оставаться тебе или уезжать.
   После долгой паузы Эмлин кивнула, и отказ от задуманного причинил ей боль и облегчение одновременно.
   – Я попытаюсь запомнить твои слова.
   Годвин улыбнулся и похлопал ее по плечу.

   Сырая погода собрала больше, чем обычно, людей в комнате леди Джулиан – оживленном центре женской активности Хоксмура. К тому времени как пришла Эмлин, несколько женщин, жен рыцарей, уже присоединились к графине, а также здесь были ее дочь леди Мод и леди Аларис.
   В уютной комнате, обставленной сундуками, с занавешенной кроватью, двумя отличными креслами и несколькими низкими стульями, слышался легкий разговор и то и дело раздавался смех. Эмлин расположилась в широкой нише у окна, где стояли две одинаковые каменные скамьи с диванными подушками. Вышивая новую рубашку для Гарри, она мельком взглянула на леди Аларис и леди Мод, которые сидели на скамье напротив, склонившись над пяльцами и тихо беседуя.
   Всякий раз, собираясь вместе, леди шили для замка. Ремонтировалась одежда, подшивались покрывала и простыни. Шторы, подушки и другие предметы, которые можно было украсить вышивкой, вставлялись в деревянные пяльцы, и над ними трудились не покладая рук.
   Эмлин взглянула на графиню, которая, сощурившись, протыкала иголкой квадратный лоскут – стежки дамы были явно кривы. Зрение леди Джулиан было настолько слабым, что она не всегда знала, какую работу проделывает, пока не подносила вышивку близко к глазам. Однако при этом она всегда высоко оценивала работы других и любила яркие цвета и узоры.
   В последнее время леди Джулиан сама поднималась на леса в часовне, чтобы рассмотреть работу Годвина. Зная, что у хороших стекольщиков можно заказать очки, Эмлин планировала тактично предложить это графине.
   Мод широко улыбнулась Эмлин, ее карие глаза заблестели.
   – Малыш Гарри очень подрос за то время, пока он здесь, – заметила она, когда Эмлин перевернула рубашку, чтобы закончить кайму.
   – Да, – ответила Эмлин, улыбнувшись.
   Мод была, наверное, на год или два младше Эмлин, открытая и дружелюбная, рослая, упитанная девушка с приятными каштановыми волосами и глазами своей матери. Эмлин очень полюбила ее, находила честной и ценила за хорошее чувство юмора. Ту больше интересовали охота и верховая езда, чем вышивание, шелковые платья или состояние ее кожи.
   – Госпожа Агнес! – окликнула леди Джулиан. – Настало время молитвы.
   Мод тихо простонала.
   – Мама, мы же утром молились, еще и часа не прошло с тех пор.
   Мать сурово посмотрела на нее и сложила руки в молитве.
   – Госпожа Агнес, – повторила она.
   Эмлин вздохнула про себя и опустилась на колени, чтобы прошептать короткую молитву на латыни, которую выучила несколько лет назад в монастыре. Произнося нараспев знакомые утешительные слова, каждая женщина задумалась в тишине.
   Всем здесь явно руководила леди Джулиан, как любящая мать или настоятельница монастыря, в котором царит религиозная дисциплина. Возможно, близорукость способствует тому, что человек уходит в себя, подумала Эмлин, потому что, одеваясь в простые платья, постоянно молясь и ко всем проявляя милосердие, леди Джулиан, несомненно, вела себя скорее как настоятельница монастыря, нежели графиня.
   Она мягким убедительным тоном требовала, чтобы леди несколько раз в день останавливали работу и посторонние мысли, дабы помолиться и помолчать. Вечером, когда домочадцы обычно усаживались, чтобы послушать рассказы, читаемые хозяйкой замка, или музыкантов, леди Джулиан настаивала, чтобы все дамы, замужние или нет, удалялись в свои спальни для молитв. Аларис, которая только приехала, наверняка была не рада этому.
   Когда молитва закончилась, графиня блаженно улыбнулась и подняла со стола маленькую книгу в кожаном переплете.
   – Госпожа Агнес, не процитируете ли вы нам несколько отрывков о Марии, пока мы работаем?
   В комнате послышались слова одобрения в предвкушении небольшого развлечения.
   – Конечно, – согласилась Эмлин.
   Лэ [7 - Лэ – стихотворное произведение лирического или лирико-эпического содержания во французской литературе XII–XIV вв.] Марии Французской были ее любимыми рассказами. Она раскрыла позолоченную кожаную обложку маленькой иллюстрированной книги с простыми рисунками пером.
   Эмлин выбрала рассказ о Гимаре, рыцаре, который поехал на охоту и был проклят. Ее немного хриплый голос звучал и звучал, а паузы заполнялись потрескиванием костра и звуками работы.
   Однажды Гимар подстрелил лань, читала она, но животное оказалось заколдованным. Стрела отскочила и вонзилась рыцарю в бедро. Олень проклял мужчину, сказав, что рана не заживет, пока женщина добровольно не пострадает из‑за любви к нему, испытав сильные муки.
   Эмлин покраснела, читая. Она невольно вспомнила Николаса де Хоквуда в лесу в Эшборне со стрелой, торчащей из его бедра, и тут же попыталась прогнать это воспоминание. Только настоящая любовь излечит рану, читала она. Хм, Гимар, по крайней мере, был привлекательным, а не брызгал слюной от гнева.
   Когда Эмлин окончила рассказ, графиня отпустила женщин, чтобы те вернулись к своим обязанностям, и пообещала, что они встретятся в саду позже, если погода прояснится.

   Желая поскорее приступить к собственной работе, Эмлин спешила по коридору в маленькую комнату, которую графиня разрешила ей использовать в качестве мастерской. Потянув на себя узкую дверь, она скользнула внутрь.
   Несколько недель назад леди Джулиан попросила ее завершить пару рисунков в книге псалмов. Эмлин имела право свободно входить в маленькую комнату, смежную со спальней барона и отделенную от нее занавеской. Теперь, когда барон вернулся, она не знала, сможет ли продолжать работать в маленькой каморке, которая стала ее излюбленным местом в Хоксмуре.
   Всегда наполненная ярким светом и приятным свежим воздухом из сада, изолированная и тихая, эта комната стала раем для Эмлин, даруя ей уединение, которого не хватало в любом замке.
   Ее приветствовали тишина и спокойствие, когда она подошла к занавеске и украдкой заглянула за нее, чтобы убедиться, что барона нет в его спальне. У нее не было желания снова встречаться с ним. Дальняя комната была пуста, хотя в камине горел огонь, а на полу лежал свежий камыш. Огромная кровать с балдахином, с резными стойками и шелковыми пурпурными занавесками занимала бо́льшую часть комнаты. Кровать показалась ей пафосной, хотя выглядела, несомненно, удобной, широкой и мягкой. Возле кровати на деревянном стуле стоял высокий железный подсвечник с тремя толстыми свечами. Два стула со строгими спинками ожидали у камина, а между ними на столике лежала шахматная доска. На поду [8 - Под – элемент конструкции печи, на котором располагаются изделия, подвергаемые тепловой обработке.] стояла пара сапог.
   Отойдя от занавеси, Эмлин села за длинный дубовый стол, стоявший под окнами. В этой комнатке тоже была кровать, однако помещение всегда казалось просторным из‑за высоких арочных окон, нижние ставни которых она сейчас открыла.
   На поверхности стола, отполированной и озаренной солнечным светом, лежала украшенная миниатюрами книга – она была открыта и по углам придерживалась камнями. На столе беспорядочно стояли горшочки с краской, которые женщина до этого принесла в кожаной сумке, а также чернильница, кисточки, перо и мягкие лоскуты. Эмлин закатала рукава, готовясь приступить к работе.
   Леди Джулиан сказала, что купила эту маленькую книгу в лавке переплетчика в Лондоне, в ней планировалось создать несколько миниатюр, но они остались незаконченными. Эмлин согласилась заполнить пробелы рисунками и узорами на полях, но работать над книгой, которая уже была переплетена, было неудобно, кроме того, процесс замедлялся.
   Наклонившись вперед, она рассматривала поле, которое разукрасила вчера. Тонкая лоза, украшенная изысканными розами, переплеталась на полях вокруг текста: ее фирменный стиль, так или иначе присутствующий в каждом манускрипте, который она оформляла. На этот раз Эмлин добавила черные шипы [9 - Английское слово thorn (русск. шип) созвучно с именем Торн. (Примеч. пер.)] вдоль лозы. От взгляда на эти колючки у нее защемило в груди.
   Окунув кисточку в белый горшочек, а затем смешав содержимое с кармином и охрой, она добавила свежей краски на крошечную руку Бога, опущенную с облаков к царю Давиду, преклонившему колени с арфой в руке. Сосредоточенно рисуя, она не услышала, как открылась дверь в дальней спальне. При звуке шагов, сотрясающих пол, она резко подняла голову.
   – Прекрати топать, как лошадь, Кристиан, – сказала она. – Ты меня так напугал, что я едва не поставила кляксу.
   Брат с шумом прискакал к ней галопом и заглянул через ее плечо.
   – Тибби сказала, ты здесь. А что это? – спросил он.
   – Это рука Господа, успокаивающего царя Давида.
   – А где рыцари? – не унимался он.
   – В этом манускрипте их нет.
   – Эх, мне нравятся рыцари. Ты их много нарисовала в книге Гая. И дядя Годвин сделал огромного Георгия Победоносца… – мальчик поднял руки высоко над головой, – в часовне. Когда я вырасту, я попрошу, чтобы на стенах моего замка нарисовали рыцарей, высоких, до самого потолка. Если хочешь, их можешь нарисовать ты, – снисходительным тоном добавил он.
   – Спасибо. Значит, тебе понравился Георгий Победоносец дяди Годвина?
   Мальчик энергично кивнул, а она поправила небольшой квадратный кусок материи, который обычно клала под запястье, пока рисовала, чтобы защитить впитывающий влагу пергамент от жирных пятен. Опустив тонкую кисточку в чернила, она набросала точную копию святого воина, нарисованного Годвином, раскрасила детали его доспехов и добавила красный крест на его щит. Кристиан зачарованно смотрел и вносил активные предложения по поводу того, как должны выглядеть доспехи, потому что обожал эти предметы. Эмлин, довольная и приятно пораженная объемом его знаний, добавляла детали, о которых он упоминал, и вскоре картинка была готова.
   – Вот, – сказала она, – когда высохнет, можешь взять его.
   – Спасибо, – обрадовался Кристиан. – А теперь нарисуй мне дракона, пожалуйста.
   Она засмеялась и покачала головой.
   – Мне нужно закончить свою работу. Но ты сам можешь нарисовать, если хочешь.
   Она дала ему кусок пергамента, маленькую кисточку и выдвинула несколько предложений о том, с чего ему начать. Они обсудили его первые попытки и вместе склонили головы над работой, сидя спиной к двери.
   Короткое покашливание, глубокое и сильное, заставило их резко вскинуть головы. В дверном проеме между комнатами стоял, высоко подняв руку у косяка, Николас де Хоквуд. Серебряная отделка его черной туники блестела.
   – Милорд! – воскликнул Кристиан и подпрыгнул на стуле. – Идите посмотрите, что нарисовала для меня сестра!
   Войдя в маленькую комнатку, Николас наклонился над столом. Эмлин продолжала сидеть спиной, повернув голову в другую сторону, благодарная за широкие складки белого платка, прикрывающие ее лицо.
   – Хорошо нарисовано, – сказал барон Кристиану. – Здравствуйте, госпожа Агнес. Я и не знал, что моя личная комната была превращена в мастерскую для переписи рукописей.
   Эмлин густо покраснела, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди. Пресвятая Дева Мария, подумала она, его голос был таким же бархатным, как голос Торна, только высокомерным, а его слова были резкими и произносились будто немного в нос. Эмлин повернулась к нему всего лишь на градус. У нее немного сжалось горло, но она твердо решила не показывать лица в этой ярко освещенной комнате, и неважно, что избегать взгляда барона было грубостью.
   – Милорд, прошу прощения. Я перенесу вещи в другое место, если это мешает вашему уединению, – произнесла она. – Пока вы отсутствовали, графиня попросила меня добавить несколько иллюстраций в этот манускрипт и предложила эту комнату, как тихое место для работы.
   Его рука медленно опустилась ей на плечо, когда он подался вперед, прикоснулся к книге и начал перелистывать страницы.
   – А, понятно, – сказал он после секундной паузы. Эмлин почувствовала тепло его тела за своей спиной, мягкое поглаживание его руки. – Очень хорошая работа. Я и не знал, что Эшборны все художники.
   – Только дядя и… я, сир, – почти шепотом произнесла она. – Я училась в монастыре.
   Он замер, его пальцы нежно скользнули по раскрашенным полям. Эмлин наблюдала, как он провел чистыми ухоженными пальцами по лозе из роз и шипов, остановился и двинулся в обратном направлении.
   – Ваша работа превосходна, – заключил он. – Ну что ж, в таком случае можете пользоваться этой комнатой.
   – Спасибо, милорд. – «Пожалуйста, уйдите», – про себя умоляла она. Его рука опиралась на стол перед ней, длинные пальцы, покрытые темными волосами, перелистывали страницы книги, а его тепло обдавало теплом ее спину. Ее рука со стальным кольцом покоилась на столе рядом с его рукой. Она нервно постукивала пальцем.
   – Милорд, пожалуйста, – сказала она, – краски еще не везде высохли.
   Он медленно убрал руку и наверняка умышленно коснулся ее плеча. От этого контакта у нее по телу пробежала дрожь и защекотало в пояснице. Ошеломленная этим ощущением, Эмлин пригнула голову, ее щеки покраснели, а сердце забилось быстрее.
   Кристиан потянулся и взял кусок пергамента с нарисованным Георгием Победоносцем.
   – Уже высохло? – спросил он у нее.
   Эмлин быстро кивнула.
   – Да. Можешь забрать это, Кристиан. – Стараясь говорить прохладным монашеским тоном, она тем не менее очень переживала. Ее брат осторожно взял лоскут за край, подняв его, чтобы тот слегка развевался на ветру, задувавшем из открытого окна.
   – Изабель будет завидовать! – похвастался он и так же шумно выбежал из комнаты, как и ворвался в нее.
   Эмлин чувствовала могучее присутствие Николаса де Хоквуда, ощущала его обжигающий взгляд у себя на спине. Она положила руки на стол, боясь повернуться. Барон чрезвычайно взволновал ее, заставил ее сердце биться быстрее, нарушил ход ее мыслей.
   – Госпожа Агнес, – сказал Николас после долгой паузы. Его голос, низкий и глубокий, отдавался в ее теле. Немного насмешливый тон, которым он произнес ее имя, напомнил ей высокомерные манеры Уайтхока. – Вы и ваш дядя надолго останетесь в Хоксмуре?
   – Пока не закончим работу в часовне, сир, – запинаясь, ответила она. – Если вы этого желаете.
   – Конечно. – Он выдержал паузу. – У вас очень необычное кольцо.
   – Я ношу его как символ клятвы, милорд, – прошептала она.
   – Клятва. – Последовало долгое молчание. – Что ж, – наконец сказал он, и его голос был спокоен, – не буду больше отвлекать вас от работы. Хорошего дня, госпожа.
   Он уверенной походкой направился в свою спальню. Тяжелая наружная дверь открылась, затем резко захлопнулась.
   Эмлин подпрыгнула на стуле. Барон явно разгневан, а впрочем, всякий раз, когда она видела его, он казался злым. Она передернула плечами, пытаясь стряхнуть с себя остатки его присутствия. По крайней мере, с облегчением подумала Эмлин, он не узнал ее.

Глава 15

   Грозовые облака скользили по небу, странный зеленоватый свет давал возможность рассмотреть все детали. Стоя у парапета, Николас отчетливо видел реку, протекавшую от стен Хоксмура по обширным участкам леса вдаль к длинной зеленой долине, растянувшейся внизу. Мирный вид портили столбы синевато-серого дыма.
   – Что это, черт возьми, такое? – спросил Николас у подошедшего к нему по крепостной стене Питера.
   Тот посмотрел вдаль.
   – За рекой? Костер на поле.
   – А что там за дымом?
   – Похоже на широкую каменную стену. – Питер прищурился. – Господи! Это же наружная стена крепости, которую только начали возводить.
   – Ага. Крепости моего отца, – заметил Николас. – На моей земле.
   – Но твои границы отчетливо обозначены побеленной галькой. Что бы он ни вытворял в долине, граф не стал бы строить по ту сторону отмеченной границы.
   – Разве? – Барон искоса взглянул на Питера. – Несколько недель назад я напрямую попросил отца прекратить строить крепость. Но он не отдал своим каменщикам приказа остановиться.
   – Ты считаешь, у него есть разрешение короля строить там?
   – Нет, но в связи с волнениями во всем королевстве он наверняка считает, что на это не обратят внимания, потому что он один из немногих людей, сохранивших преданность короне. Черт! Борьба за хартию изменила не так уж и много. Она не поможет мне даже в этом.
   – Ну, шериф-то, по крайней мере, должен вмешаться в это дело. Те стены явно находятся на земле Хоксмура.
   Николас нетерпеливо вздохнул.
   – Шериф этого графства постоянно отказывался действовать против Уайтхока и становился все более слепым и глухим всякий раз, когда отец приезжал в долину.
   – Король и его подданные в Йорке все еще злятся на цистерцианцев, – сказал Питер. – Вот почему закрыты его глаза.
   – Да, а еще из‑за потока золота Уайтхока, текущего к шерифу, чтобы этот человек на многое не обращал внимания.
   – Наглость твоего отца не имеет границ.
   Николас мрачно кивнул.
   – Я это прекрасно знаю.
   – Я думал, лес простирается дальше на восток.
   Николас посмотрел туда, ветер дул ему в лицо и развевал длинные волосы.
   – Так и было. Именно поэтому мы не видели стены до сих пор. Уайтхок вырубил участок моего леса для своей крепости. Остатки горят и сейчас. – Барон ударил кулаком по камню. – Нужно прекратить это как можно скорее. Я не могу допустить, чтобы вторгались в мои владения, поджигали их и вели строительство у меня под носом.
   – Ты же не собираешься воевать с ним?!
   Николас повернулся к нему, подняв бровь.
   – Ах, среди рыцарей это считается позором. Не цитируй мне никаких кодексов.
   – Если ты пойдешь туда со своими войсками, Уайтхок отомстит и через несколько дней постучит в ворота Хоксмура с машинами для осады крепости. Ты же знаешь, он только и ищет повода осуществить то, о чем мечтает столько лет, – решительно атаковать тебя.
   Нахмурившись, Николас внимательно изучал тучи, из‑за которых свет стал тусклее. Он действительно сделает все возможное, чтобы не допустить штурма его стен. В Хоксмуре теперь хранилось драгоценное сокровище, более ценное, чем думают Уайтхок или Питер.
   Если бы не был так зол, он бы рассмеялся, вспомнив перевоплощение Эмлин. Он почти сразу узнал ее, когда увидел в маленькой комнате. Он будет молчать, пока не поймет, что же ему с ней делать. У него все затрепетало внутри при воспоминании о ее головке в необъятном платке. Теперь, когда здесь была она, и дети, и его тетя, а также все остальные, он не имел права начать войну с отцом. Он найдет другой выход.
   – Что ты будешь делать? – спросил его Питер.
   – Я подумаю. – В его сверкнувших глазах отражались зеленоватые тучи. – Мне хотелось бы знать, насколько он приблизился к моей границе, выложенной камнями. Господи, – пробормотал он, – сколько же всего произошло за время моего отсутствия. – Николас отошел от края парапета и быстро зашагал по крепостной стене. Питер, не отставая, шел позади него.

   На гребне холма остановился всадник, немного натянув кожаные зеленые вожжи и вглядываясь в темные тучи, скользящие по зеленым изгибам долины. В нос ударил резкий запах дыма. Он посмотрел в ту сторону, где были вырублены деревья и светлые камни уже образовывали высокие гладкие стены.
   Рабочие лазили вверх-вниз по груде булыжников и деревянным лесам и были похожи с этого расстояния на муравьев, тащащих какие-то крупицы. Некоторые, используя шкивы, поднимали в сетях обтесанные камни. Приказы выкрикивались то там, то тут.
   Высокий светловолосый мужчина сидел на молочного цвета лошади в окружении нескольких стражников, наблюдая, как в грозовое небо поднимается черный, словно дыхание ночи, дым. Поля и опушка леса были подожжены, чтобы освободить место для строительства замка.
   Всадник молча направил коня вперед, длинное зеленое одеяние развевалось за его спиной, когда он помчал галопом вниз по склону. Заехав в лиственный лес, он быстро поскакал к частично возведенной стене новой крепости. Приблизившись на расстояние, просматриваемое с рабочей площадки, он задержал лошадь между деревьями и остановился, сложив свои покрытые листьями рукавицы на седле. Он наблюдал.
   Через некоторое время по темному небу прокатился сильный раскат грома. Рабочие подняли лица на этот звук и один за другим стали посматривать в сторону графа. Чавант наклонился и что-то прошептал Уайтхоку. Коричневая охотничья собака, стоявшая возле лошади графа в железном ошейнике с шипами для защиты от волков и медведей, пригнула уши и тихо заскулила.
   Теперь небо стало жуткого грязно-пепельного цвета, который будто высосал яркость из зеленого леса и затемнил бледные каменные стены. Над головой тяжко прогремел гром. Не дожидаясь разрешения графа, мужчины спускались вниз со стен и бежали в крытый соломой барак, стоявший поодаль.
   Уайтхок уехал в сопровождении Чаванта, стражников и бегущей позади них охотничьей собаки. Когда они освободили рабочий участок и помчались в глубокую тьму, с неба начали падать крупные капли дождя и над головой раздался новый раскат грома. Чавант нервно посмотрел вверх и что-то крикнул графу.
   Припустил сильный дождь, быстро намочив лес, и поле, и людей. Выведя лошадь из леса, Зеленый Рыцарь уверенно поскакал сквозь стену дождя. Вода струйками стекала с плотных листьев, покрывавших его одежду. Аккуратно подстриженный густой падуб и листья боярышника, окаймлявшие его капюшон, не давали дождю смывать зеленую мазь, которой была обмазана его кожа. Он скакал вперед ровно, спокойно – ожившая легенда, появившаяся из ниоткуда в нужный час.
   Уайтхок резко натянул поводья, так сильно дернув голову скакуна, что животное заржало и встало на дыбы. Чавант и два стражника также резко остановили своих коней.
   Зеленый всадник поднял руку с переплетенными на пальцах прутьями и поприветствовал их. Дождь мешал разглядеть детали его внешности, но не умалял ужаса тех, кто увидел его. Сейчас, находясь на расстоянии полета стрелы, он пустил лошадь вперед галопом.
   Снова прозвучал раскат грома, шум дождя усилился. Всадник не остановился. Уайтхок и другие понемногу отводили своих взволнованных скакунов назад. Охотничий пес оскалил зубы и зарычал, но его грозный рык потонул в шуме дождя, грома и топота коней.
   – Дьявол! – прокричал Уайтхок. – Иди прочь!
   Опустив руку, Зеленый Рыцарь наклонился вперед и пустил лошадь еще более быстрым галопом, надвигаясь прямо на всадников. Они закричали от страха и бросились врассыпную, а он помчался по тропе и выпустил стрелу в сторону крепостной стены.
   Брызжа слюной, Уайтхок дал команду, и пес побежал за лошадью, накрытой зеленой накидкой. Чавант и два стражника развернулись и погнались за ним, мокрые комья земли летели из-под быстрых копыт.
   Рыцарь приблизился к стене, под проливным дождем его лошадь перескакивала через разбросанные по земле камни, взбираясь вверх по незаконченному краю стены, скользкому, но широкому.
   Всадник осторожно направлял послушное животное вперед. Сзади к нему приближались собака и один из стражников. Он продолжал скакать по опасной крепостной стене, уверенный в том, что суеверный граф посчитает крепость проклятой и бросит ее.
   Охотничий пес подбирался ближе, карабкаясь следом. Вцепившись в мокрую, волочившуюся по земле зеленую накидку, собака теперь крепко держала ее зубами. Всадник вытащил меч и взмахнул им понизу – эта угроза заставила пса резко попятиться назад. Прогремел гром, за которым последовала молния, устрашающе близко, ее синие отблески осветили зеленого всадника и собаку на вершине стены.
   Стена поворачивала направо. За поворотом виднелся широкий проем и недостроенная башня. Прямо у края проема груда булыжников образовывала спуск к земле. Всадник пришпорил коня, желая спуститься по каменному склону. Раздался раскат грома и треск молнии, ударившей где-то совсем рядом. Он услышал крики мужчин, повернулся и увидел преследующего его всадника с поднятым мечом и собаку, подбежавшую совсем близко.
   С наружной стороны стены выступал высокий блок со шкивом, его центральный деревянный столб шатался от ветра. Зеленый Рыцарь повернулся как раз в тот миг, когда тонкая молния ударила сине-белой вспышкой по металлическому тросу блока. Тот накренился в сторону незавершенного участка стены.
   Непрочная стена из камней, которые не были закреплены, повалилась, двигаясь сначала медленно, потом быстрее, пока с грохотом не распалась. Куски камней летели с высоты, некоторые попали в голову всадника, подгонявшего лошадь вниз по крутому спуску подальше от камнепада.
   Плавно передвигаясь под проливным дождем, рыцарь достиг земли и пустил лошадь галопом, удаляясь от содрогающейся груды камней, оставшейся от стены. Скача через поля, где огонь потушил дождь, он вскоре исчез в темноте леса.

   Дворецкий снова наполнил бокал терпким золотистым вином и подал Николасу, который поглядывал на Уайтхока, сидевшего подле него за огромным столом в саду. Поправив назад шелковистые белые волосы, Уайтхок, причмокивая, ел уху и кивал, отвечая на какие-то комментарии леди Джулиан.
   Потягивая вино с недовольной ухмылкой, Николас надеялся, что алкоголь уменьшит боль от ушибов на голове. Он понимал, что тетя прилагает огромные усилия, чтобы быть вежливой этим вечером. Хотя и не ждала графа, она организовала в саду наспех состряпанный ужин, потому что он был гостем в Хоксмуре.
   Аларис, Мод, Питер и Хью де Чавант сидели за высоким столом, лицом к нескольким другим столам, занятым рыцарями, солдатами и слугами. Николас отклонился на спинку стула, пытаясь слушать трех музыкантов, которых быстро отыскали в ближайшей деревне. Он почти не слышал свирелей и барабанов из‑за гула толпы.
   Уайтхок и Чавант с дюжиной людей неожиданно прискакали в Хоксмур сегодня днем. Кипя от злости, клянясь зарезать зеленого мерзавца, который ускакал в лес, Уайтхок рассказал Николасу, что произошло, явно не считая себя нарушителем каких-то законов. Это, мол, его земля, на которой он решил начать строительство. Отказываясь продолжать этот разговор, Уайтхок заявил, что он голоден и устал, а также дал понять, что ожидает щедрого угощения в честь своего приезда, и неважно, что он явился без предупреждения.
   Леди Джулиан наблюдала, как слуги и повара готовят роскошный пир за очень короткое время. Она пригласила в Хоксмур рыцарей и дам, сержантов и служащих и, конечно же, людей Уайтхока. Николас, стиснув зубы, вежливо улыбался и терпел эту пирушку только ради тети.
   Во фруктовом саду было накрыто несколько столов. Кругом росли яблони и персики, с которых при каждом порыве ветра на белоснежные скатерти падали листья. Мягкий оранжевый свет исходил от смоляных факелов, расставленных под деревьями и возле цветочных клумб. Череда слуг бегала на кухню и назад, принося тарелки с жареным мясом, рыбными пирогами, тушеными овощами и сладкими нежными десертами, а еще тут были бочки красного и белого вина и бочонки эля. Жара спа́ла, воздух был прохладный и сырой после недавнего дождя, в нем ощущался запах дыма, цветов и пряностей.
   – Хотите угрей, милорд? – спросила Аларис, кокетливо наклонив голову. – Они слегка обжарены с горчицей.
   Сидящий возле нее Уайтхок кивнул. Аларис поддела скользких угрей коркой хлеба и положила на квадратный поднос Уайтхока. Поскольку леди Аларис была ниже графа по происхождению, она лично подавала ему каждое блюдо.
   Пока что, как заметил Николас, Уайтхок не давал ей скучать. Граф съел щедрую порцию сыра, потом вареные яйца, капустный суп, рыбный пирог, вареные бобы, и репу, и камбалу с имбирем и клубничным соусом. Он отказался от оленины, копченой свинины и жареных цыплят, но согласился на желе и белый хлеб из муки тонкого помола. Сейчас он с аппетитом набросился на угрей с чесноком, хватая сочные куски руками.
   – Вина, милорд? – спросила Аларис.
   – А? Какого? – Уайтхок попробовал каждый сорт вина и густого эля, которые передавались за столом, и всякий раз бокал наполняла ему Аларис.
   – Темно-красное вино, милорд, – сказал Николас, услышав его вопрос. Аларис в это время обеими руками наклонила серебряный кувшин, чтобы налить темного напитка в бокал графа.
   Уайтхок отрыгнул.
   – Темно-красное вино! Чистое, как слезы монашки, крепкое, как дом монахов, обжигает горло, как молния, – так о нем говорят! – Отхлебнув, он поставил бокал и посмотрел на Николаса. – Я видел давеча, как по двору твоего замка прошла монахиня. Странно видеть ее здесь.
   – Недавно сюда приехал также монах, – добавила Аларис.
   Уайтхок поднял бровь.
   – Неужели Хоксмур стал религиозным местом?
   Николас окунул ломтик хлеба в бобы, тушенные в винном соусе.
   – Тетя поручила разрисовать стену в часовне, сир. Это делает монах из монастыря Уистонбери. Монахиня – его племянница и помощница, – ответил он.
   – Уистонбери? – Уайтхок сдвинул брови и потянулся за вином. – Вы платите этому аббатству за украшение рисунками стен? Девчонка показалась мне довольно молодой.
   – Госпожа Агнес – старшая сестра подопечных Николаса, – вмешалась Аларис. – Они с дядей пришли навестить детей. – Николас бросил на нее сердитый взгляд, но ничего не сказал.
   – Еще Эшборны? Роджер наплодил потомства, а?! Старшую дочку отправили в монастырь, так? – Уайтхок воспользовался ножом, чтобы подцепить очередной кусочек угря. – Я хочу расспросить ее о леди Эмлин.
   – Я уже сделала это, – решительно произнесла леди Джулиан. – Она даже не знала, что ее сестра пропала. Она же еще не нашлась, милорд?
   Уайтхок что-то раздраженно проворчал.
   – Зайдите в часовню и посмотрите на рисунки, милорд, до того как уедете из Хоксмура… кстати, когда? – спросила леди Аларис.
   – Мы отправляемся утром, – ответил Уайтхок.
   – Погода должна быть благоприятной, как мне кажется, – продолжила Аларис. – Я очень надеюсь, что буря прошла. Вы ведь согласны, милорд?
   Уайтхок заскрежетал зубами и раздул ноздри.
   – Грозы в последнее время были ужасные.
   – Да, грозы могут быть очень разрушительными, – пробормотал Николас.
   – О! – вмешалась Мод. – Мы слышали страшную историю о чудище, которое видели во время грозы возле Бакдена, – у него была голова осла, тело человека и ужасные обугленные конечности, как длинные хвосты жареной репы.
   – Чудище? Больше смахивает на горемыку крепостного, неосмотрительно отправившегося в путь во время грозы, – прокомментировал Питер.
   Леди Джулиан протянула Уайтхоку деревянную чашу.
   – Попробуйте тушеной баранины, милорд, – весело сказала она. Николас вскинул брови: он редко наблюдал злой умысел в действиях тети, она, казалось, приберегла это для Уайтхока.
   Граф пристально посмотрел на нее.
   – Я не ем мяса. И вы это знаете, миледи. – Он повернулся к Аларис. – Но я попробую салата, – сказал он и получил порцию салата с изюмом и миндалем.
   – Это барашек из собственного стада Николаса, – не унималась графиня.
   – Естественно, – пробормотал Николас. – Тысячи овец, было бы странно покупать их на рынке.
   Уайтхок наколол ножом салат.
   – Во сколько тебе обходится разведение овец, Николас?
   – В этом году дела шли хорошо. Мой сенешаль докладывал, что на фермах нашего поместья более пятнадцати тысяч овец. Этой зимой мы получили довольно много сыра и масла, а замок и прилегающие к нему деревни используют для свечей собранный жир. Производители пергамента из Йорка и Ланкастера заказывают у нас шкуры. И я одолжил не одно стадо фермерам, которые теперь готовы вернуть их назад.
   – Оставив себе… сколько?
   – Я разрешил им оставить половину ягнят, родившихся за время двухлетнего займа.
   – Щедро. Но таким способом ты помог им стать крупными фермерами, разводящими овец.
   – Да.
   – Через несколько лет у тебя будет слишком много конкурентов на рынке шерсти, – произнес Уайтхок, потягивая вино.
   – Думаю, что нет. На шерсть с севера огромный спрос. И у меня будут фермеры, которые с удовольствием помогут моим загонщикам, когда настанет время перегонять стада на южный рынок. К тому же вся местность извлечет выгоду от процветающих здесь фермерских хозяйств.
   – Хм. У меня двадцать пять тысяч по последним подсчетам.
   – Впечатляет. И все это вокруг Греймера, сир?
   Уайтхок подавил отрыжку.
   – Не все. Посчитаны и те овцы, которые находятся на землях, принадлежащих мне по титулу. Монарх все еще медлит с моими правами на Арнедейл, но мои люди все равно посчитали поголовье и там – по крайней мере, где смогли. Это вопрос времени, те фермерские хозяйства все равно опять будут моими.
   – Милорд, – обратилась к нему леди Джулиан, подавшись вперед. – Та земля принадлежала моей сестре Бланш и не переходила к вам по брачному соглашению. Часть ее мой отец пожаловал монастырям, а оставшаяся часть принадлежала моей сестре и не являлась ее приданым. Она должна была перейти Николасу. Неудивительно, что вы потратили столько лет на тяжбы, предъявляя на нее права.
   Уайтхок бросил на нее сердитый взгляд.
   – Этому нет доказательств, миледи. Эта полоса земли – западная часть долины от аббатства Уистонбери до реки, которая протекает перед Хоксмуром, – стала моей, после того как я женился на Бланш. Церковь украла ее у меня, и я намерен вернуть ее назад. Королевские секретари несколько лет работали, чтобы найти документы. Я собираюсь поехать в Лондон и сам перерыть архивы. Ваш отец заполнил дарственную в присутствии королевских адвокатов, леди Джулиан.
   Графиня резко выдохнула, готовая возразить, но Николас мягко коснулся рукава тети.
   – Сир, – сказал он, – та земля и стада являются основными средствами к существованию двух аббатств и сотен жителей долины.
   – Люди пусть себе там и живут, – ответил граф. – Но я получу землю и прибыль, которая причиталась мне все эти годы. Пресвятые монахи могут возвращаться к своим лечебным травам и книгам. Им не место на рынке шерсти или на моей земле! – Его лицо становилось все темнее при каждом произнесенном слове.
   В разговор вступил Питер:
   – Я слышал, милорд, что этот Зеленый Человек не дает вашим людям посчитать овец и вообще ездить по этой местности.
   Уайтхок застыл.
   – Господи Боже мой, я не желаю обсуждать это здесь, – прорычал он. – Достаточно сказать, что этот демон вскоре будет побежден.
   Аларис приоткрыла рот от удивления.
   – Демон, милорд?
   – Дьявол бродит по этой земле, миледи, в образе Зеленого Рыцаря, – с усмешкой сказал он. – И я решительно настроен отправить его назад в ад.
   Питер наклонился к Чаванту:
   – Может, Зеленого Человека видят в округе, потому что ему понравились овцы. Отведайте баранины, Хью. – Он передал ему блюдо.
   Чавант облизал свои жирные губы.
   – Зеленый мерзавец, кажется, больше любит кровь маленьких ягнят.
   – Заткнись, Хью! – рявкнул Уайтхок.

   Граф со стоном тяжело опустился на кровать и неловко наклонился, чтобы снять сапоги. Николас, потягивая горячее вино со специями из деревянной чаши, прислонился плечом к стене. Когда они встали из‑за стола, он, как и положено, предложил отцу переночевать на своей собственной кровати.
   Утонув в глубоком мягком матрасе, Уайтхок провел пальцами по белоснежным волосам и уставился на огонь в камине. Даже при красноватом свете его глаза были похожи на голубые льдинки.
   Николас слышал дыхание отца, подобное шороху тяжелого шелка. Он уже слышал этот звук раньше, когда отец был уставшим или когда находился под открытым небом в холодную либо дождливую погоду.
   Уайтхок потер грудь.
   – Твои слуги позаботились о настое?
   – Леди Джулиан распорядилась, чтобы сделали отвар из трав, о которых вы говорили. Напиток на столе.
   Уайтхок взял чашку и отпил горячего настоя, энергично потирая грудную клетку.
   – Проклятье! Единственная полезная вещь, которую когда-либо делала Бланш, это создание лекарства для моей больной груди. Теперь я совсем не могу обходиться без этого зелья. – Дрожащий вздох перерос в сильную отрыжку. – У моего отца была такая же болезнь легких. Это семейная болячка Хоквудов. – Он многозначительно посмотрел на Николаса. – Ты вряд ли избежишь ее.
   Тот сжал руку в кулак за спиной.
   – Вы плохо отзываетесь о моей матери, сир, – произнес он низким голосом.
   – По крайней мере, мы знаем, кто твоя мать. – Николас сделал шаг вперед при этом замечании.
   Уайтхок едко рассмеялся.
   – Только не надо возмущаться сейчас. Я слишком устал. Мы еще вдоволь поругаемся утром, я уверен в этом. – Он снова хрипло закашлялся и опустился на подушки. – Пришли служанку, чтоб помогла мне раздеться. Какую-нибудь прелестную девчушку, – добавил он и отвернулся, закрыв глаза.
   Николас глубоко вдохнул, чтобы сдержать свой гнев. Через секунду-другую с кровати донесся неровный храп. Вздохнув, Николас резко задвинул занавески вокруг кровати.
   Потирая шею, он почувствовал, что тоже ужасно устал. У него так и не прошла головная боль после удара. И хотя ему нужно было отдохнуть, его не прельщал сон в башне рядом с пьяными солдатами или на полу в большом зале на соломенных тюфяках и одеялах с прислугой замка и людьми Уайтхока.
   Он зевнул. Узкая кровать в маленькой комнате рядом с его спальней отлично подойдет для сегодняшней ночи.
   Отодвинув занавеску, мужчина увидел слабый свет маленькой свечи, стоявшей на деревянной тарелке на столе. Он раздраженно вздохнул. Эмлин – госпожа Агнес, недовольно подумал он – должно быть, пришла сюда во время ужина в саду, хотя из‑за присутствия Уайтхока ей не стоило ходить по замку.
   Иногда вечерами он замечал, что она сидит в маленькой комнате – огонек свечи виднелся сквозь плотную ткань красной занавески, слышались скрип пера или шорох кисти, слабый вздох или тихий стук. Иногда по ночам ему требовалась вся его воля, чтобы не зайти за штору и не остаться с ней, не сказать то, что должно быть сказано между ними.
   Сейчас, задув пламя свечи и погрузив комнату в темноту, нарушаемую только лунным светом, он удивился, почему она была так неосторожна, что оставила зажженной свечу.
   Тонкие лучи лунного света просачивались между ставнями и освещали комнату, когда он, зевая, повернулся к кровати. И остановился на полпути.
   Эмлин лежала, свернувшись под одеялом, положив на подушку ладонь. Его сердце сильно застучало. Первой его мыслью было увести ее от близкого соседства с Уайтхоком. Но вспомнив, что даже небесные горны, возвещающие Судный день, не смогли бы разбудить его отца этой ночью, он опустился на одно колено возле низкой кровати.
   Она спала крепко и беззаботно, как ребенок, ресницы и брови казались такими темными на фоне кремовой кожи, а рот был слегка приоткрыт. На голове не было платка, поэтому Николас прикоснулся к мягким локонам на ее виске. При тусклом свете ее волосы были легкими и жемчужно-серебристыми. Когда она вздохнула и повернула голову, почувствовав его пальцы, ее волосы опустились на лицо, плавно, как холодный тяжелый шелк.
   Им овладело желание. Он медленно вдохнул, запустив пальцы в гладкую пену ее волос, пробуждаясь от их тонкой структуры, от теплоты ее кремовой кожи, от красивых изгибов под одеялом. Его тень падала на ее лицо и шею. Она снова заворочалась, сладко вздохнув, когда он нежно провел кончиками пальцев по ее подбородку.
   Николас де Хоквуд не должен был прикасаться к этой девушке, он знал это. Но ее муж ничего не мог с собой поделать, поэтому он наклонился еще ближе.
   Его голова кружилась от того количества вина, что было выпито за ужином, из‑за шишек на макушке и из‑за ее присутствия. И хотя его мысли были затуманены, чувства были как никогда ясными. Он страстно желал раскрыть перед ней свои уловки и все честно рассказать. Хотел обнимать ее, говорить с ней, любить ее, пока она не выкрикнет его имя.
   Не обращая внимания на здравые доводы в своей голове, он наклонился вперед и прикоснулся губами, которые пахли вином и специями, к ее устам. Ее податливые теплые губы крепко прижались к его, несмотря на то что она спала, и от сладости ее поцелуя у него заломило в пояснице.
   Он задыхался, сердце громко стучало, и было такое чувство, словно он идет темной ночью пьяный по мосту, не зная, когда оступится и упадет в воду. Он пошел на риск и поцеловал ее снова, глубоко и страстно, позволив себе провести пальцами по гладкой коже ее открытой шеи, ощущая, как ее пульс ускоряется под его легкими прикосновениями.
   Сначала он совсем не обратил внимания на глухой стук в дубовую дверь. Он провел кончиками пальцев вверх к ее подбородку. Когда стук послышался опять, он неохотно поднял голову.
   Эмлин тихо вздохнула, проснулась и открыла глаза, моргая, как котенок на лунный свет, но еще не совсем понимая, что происходит. Затем с тихим стоном она поднесла руку к его щеке. Он наклонил лицо к ее ладони и посмотрел в ее глаза, погрузившись в теплое волшебство ее сонного непонимающего взгляда. И хотя его сердце едва не выпрыгивало из груди, он хотел, чтобы она поняла, кто он на самом деле.
   – Торн… – прошептала она.
   Стук раздался снова.
   – Эй, дорогая, – прошептала Тибби через дверь. – Вы что там, заснули? – Щеколда зашаталась и поддалась, дверь со скрипом открылась.
   Николас мгновенно поднялся и исчез, как призрак, в густом мраке за стеной голубого света. Эмлин протянула руку и вскрикнула. Холодный лунный свет падал ей на ладонь.
   Сильный прерывистый храп Уайтхока эхом разносился по спальне, когда Николас вышел, минуя занавеску, из маленькой комнаты и прижался лбом к стене, тяжело дыша.
   В комнатушке послышались шаги.
   – Миледи! Убирайтесь отсюда, – ругалась Тибби. – Вы что же, забыли, лорд Уайтхок в Хоксмуре! Вы обещали не выходить из своей комнаты!
   – Ох, Тибби, – заговорила Эмлин, – я заснула. Мне снился…
   – Сегодня за ужином было крепкое вино, – тихо произнесла Тибби. – Я сама немного опьянела, но когда проснулась и увидела, что вас нет в кровати, то пришла забрать вас. Пойдемте же спать, дорогая моя. – Николас слышал, как Эмлин тихо согласилась и за ними со скрипом закрылась дверь, заглушая тихий щебет Тибби.
   На подушке ощущался легкий запах розового мыла, она была еще теплой и с небольшими вмятинами, когда Николас опустился на узкий соломенный тюфяк. При погружении в сон лишь одна мысль не выходила из его головы: довольно с него трусости и обмана. Завтра он со всем покончит, пусть и придется заплатить за это высокую цену.

Глава 16

   – Проклятье! Пошел вон! – Уайтхок с трудом направился к камину и со злостью пнул ногой рыжего кота, свернувшегося на поду. Когда подбежал слуга, кот выгнулся и зашипел, а потом помчался через комнату, преследуемый слугой. Уайтхок проворчал, громко отрыгнул и вытер рот рукой. Светлые полоски света лились из окна и перемещались по его черным блестящим доспехам.
   Николас сгорбившись сидел у камина в кресле с высокой спинкой, вытянув одну ногу перед собой и превозмогая дикую головную боль от вина и синяка, спрятанного под волосами. Он мог бы побиться об заклад, что его головная боль не сравнится с похмельем его отца после вчерашнего пира, но граф не показывал этого, разве что был сильно раздражен.
   Глотнув разбавленного эля из серебряного бокала, Николас недоуменно наблюдал за активностью в зале. Если бы кот зашел в большой зал, никто бы не стал прогонять его. Леди Джулиан и другие леди обожали котов, а дети любили играть с котятами, которые теперь поселились в их комнате. Уайтхок, однако, одобрял только собак и соколов.
   Хью де Чавант вошел в комнату как раз в тот момент, когда кот прошмыгнул в дверной проем. Он резко захлопнул за собой дверь и повернулся с самодовольным видом.
   – Чертов подхалим, – пробормотал Уайтхок, плеснув в свой бокал еще пенистого эля из глиняного кувшина. – Посмотри, как бегают его глаза. Будь я проклят, если он не может одновременно смотреть на обе двери. Во имя святого Георга, как он управляется с оружием?
   Николас открыл собственные затуманенные глаза.
   – Глаз Хью вращается сильнее, когда он устает, – сказал он. – Вы сами назначили его капитаном своей охраны, милорд.
   Граф проворчал.
   – Он лукав, но в последнее время перестал быть таким сообразительным, как раньше.
   – Что вы имеете в виду?
   – Леди не найдена, демон из леса не изгнан.
   – Кот убежал, сир, – подойдя, сказал Чавант.
   – Я вижу это, идиот, – сквозь зубы процедил Уайтхок. – Грязные дьявольские животные, эти коты. Должно быть, он забрался сюда из конюшни. – Граф залпом осушил свой бокал и вытер рот тыльной стороной ладони. Охотничий пес забежал вприпрыжку и уселся у его ног, сложив лапы.
   Чавант снял кожаные перчатки, запихнул их за ремень и опустил капюшон кольчуги. Темные волосы, подстриженные до ушей, спадали на его лоб, а небритое лицо было покрыто капельками пота от быстрой езды. Николас знал, что Уайтхок еще до рассвета послал Чаванта с несколькими всадниками обыскать леса и равнины вокруг Хоксмура. Ему казалось, он знал причину этого.
   – Здравствуйте, Хью. Наконец-то вы приехали, – растягивая слова, произнес Николас. – В кувшине есть холодный эль. – Чавант налил в бокал эля и с жадностью выпил, его вытаращенные карие глаза разъехались в разные стороны, когда он опустил бокал. Охотничий пес осторожно поднялся на передние лапы и начал рычать на Николаса.
   – Что теперь, черт подери? – раздраженно спросил Уайтхок. – Сидеть, ты, проклятая борзая! Кот убежал.
   – Не понимаю, сир, – сказал Чавант. – Сидеть, Иво.
   Николас замер и весь напрягся.
   – Эй! Сидеть! – перекрикивая рычание собаки, заорал Уайтхок. – Иво! Сидеть!
   Тогда пес опустился – прямо перед Николасом. Чавант подскочил, схватил его за ошейник и отвел собаку назад, едва не уколовшись железными шипами.
   – Уведи его! – приказал Уайтхок. Чавант почти протянул пса по длинной комнате, потом передал его ужаснувшемуся слуге и вернулся.
   – Черт, я совсем ничего не понимаю, – проворчал граф. Он повернулся к Николасу. – Ну что ж. Мы приехали в Хоксмур, потому что он находится недалеко от того места, где пропала леди Эмлин, и недавно мы вновь навещали долину в поисках. Поскольку ты недавно был на юге с нашим дорогим королем, – делая ударение на каждом слове и яростно глядя на сына, произнес он, – то, наверное, не слышал последних новостей: Чавант потерял мою невесту.
   – Ее забрал Зеленый Человек, сир, мы не теряли ее, – возразил Чавант.
   – Нытье ничего не изменит, – сказал граф. – Она пропала, и моя помолвка стала посмешищем. Расскажи моему сыну всю историю.
   Чавант бросил косой взгляд на Николаса.
   – Вы же слышали рассказы о Зеленом Человеке в долине, милорд?
   – Да, – медленно ответил Николас. Он проглотил остаток эля и потянулся к кувшину, вновь наполняя свой бокал. – Я слышал эти сказки.
   – Наверняка этот Зеленый Рыцарь виноват в исчезновении леди. Мы видели его в тот день, он забрал леди у нас из-под носа в тумане. Один раз мы чуть не поймали его, – заметил Чавант.
   – Господи, убереги нас от дураков, – презрительно усмехнувшись, вмешался граф. – Они схватили фермера, переодетого в Зеленого Джека на Первомай, у него в карманах были конфеты, а на шляпе листья.
   – Вы же сами говорили, что верите в демонов, милорд, – сказал Николас.
   – Настоящие создания ада существуют, я в этом уверен. Мы видели подобное существо на прошлой неделе, когда оно разрушило мою стену, – ответил Уайтхок. – Хью, тем не менее, настаивает, что это был всего лишь человек.
   – Зеленый мерзавец, который разрушил крепостную стену, был тем же, кого мы преследовали на равнине за деревней Кернхам. Он не демон, хотя каким-то образом исчезает всякий раз, когда я вижу его, – рассказывал Чавант Николасу. – Он меткий стрелок из длинного лука. Я считаю, что он человек.
   – Чушь! – прорычал Уайтхок. – За ним стоит дьявол. Ему даже молния подчиняется. Стена моей крепости разрушилась, когда он приказал ей. Ни один из людей не смог бы сделать того, что сделал он в тот день.
   Вмешался Николас:
   – У вас было разрешение короля строить там? Это земля Хоксмура, и вам это прекрасно известно.
   Уайтхок густо покраснел.
   – Нет времени на писанину короля. Иоанн обезумел из‑за предательства баронов. И тот участок – не твоя земля, а твоей матери, а значит, моя, и хватит об этом.
   – Мы смотрим на это по-разному. Но вы говорите, что крепость разрушена?
   – Бо́льшая ее часть сейчас лежит бесполезной грудой камней, – сказал Уайтхок. – Но я найду другое место для строительства. В той местности много призраков.
   – Граф, милорд, – снова заговорил Чавант, – говорю же вам, это человек.
   – Я знаю, что ты говоришь. Расскажи свою теорию. – Он повернулся к Николасу. – Если бы я не был так уверен, что за этим существом стоит дьявол, я бы нашел это интересным.
   Чавант прочистил горло.
   – Милорд, – сказал он, обращаясь к Николасу, – я много думал об этом в последнее время. Лорд Уайтхок – лютый враг Зеленого Рыцаря.
   – Ближе к делу, Чавант. Вечно ты тянешь, – проворчал Уайтхок. – Ты две недели будешь все это рассказывать. – Его белая грива метнулась к Николасу, и он посмотрел на него острым взглядом. – Хью считает, что Черный Торн вернулся.
   – О? – спокойно произнес Николас.
   Карие глаза Чаванта по очереди повернулись к нему.
   – Зеленого Человека называют другим именем в Арнедейле, милорд. Охотник Торн.
   Николас опустил глаза на золотистую пену в бокале и постарался успокоиться.
   – Вы считаете, что Торн – это Зеленый Человек?
   – Стражники видели леди Эмлин с человеком, лесником или крепостным, у которого был длинный лук. Он захватил ее в плен, когда мои люди спасали ее, и убил одного из наших. По их описаниям, он похож на Торна. В то же время Зеленый Человек не дает нашему гарнизону свободно ездить по долине, так же, как это делал Торн, – продолжал Чавант. – И Зеленый Человек растворяется, как дым, – так мог делать и Торн. Так сделали леди Эмлин и этот человек несколько недель назад.
   Уайтхок потер короткую белую щетину на своей квадратной челюсти, издавая легкий скрежет ногтями.
   – Хотя крепостные и подтвердили, что он мертв, тело Торна так и не было найдено.
   – Но никто не слышал о нем на протяжении восьми лет, – сказал Николас, сжав бокал.
   – Наверное, он посчитал разумным не нападать более на графа, – сказал Чавант. – Может, он путешествовал, воевал во Франции или на Святой земле, или женился и где-нибудь осел… – Чавант пожал плечами. – Но теперь он вернулся и снова докучает нам. Если Торн – это Зеленый Человек, тогда мы имеем дело не с демоном.
   – А если это дух? – тихо спросил Николас.
   Уайтхок сжал губы и квадратные челюсти.
   – Тогда, видит Бог, я буду держаться на расстоянии. Дьявол пойдет на многое ради заполучения души. Мне нужно послать священника, чтобы он определил природу этого Зеленого Человека. – Он перевел взгляд на Николаса. – Но если Черный Торн не умер, тогда у меня два врага – человек, с которым я могу бороться, и демон, с которым не могу. Вне всяких сомнений, леди Эмлин удерживает кто-то из них. Сначала мои люди подумали, что она мертва, но доказательств этому нет. Скоро мы ее найдем.
   – Думаете, Торн снова бросает вам вызов? – Николас повернул свой бокал, внимательно изучая выгравированный узор.
   – Возможно. – Уайтхок тяжело опустился в кресло. – Отец Небесный, – с хрипом произнес он. – Когда я был моложе, у меня хватало задора и ярости бороться с этим надоедливым щенком. Но сейчас… – Он дернул ногой. – У меня больше нет желания играть с этим негодяем. Если он где-то здесь, я хочу его смерти, хватит водить друг друга за нос. – Он резко выпрямился. – Чавант! Найди их, крепостного и девчонку.
   – Да, милорд. Мы продолжаем поиски.
   Уайтхок с отвращением фыркнул.
   – Было бы больше пользы, если б я послал на это дело собак. Может, я так и сделаю.
   Николас поставил свой бокал на пол. Какое-то необычное покалывание прокатилось по его позвоночнику и животу, и он поднялся.
   – Милорд, – сказал он. – Незачем продолжать поиски леди Эмлин.
   – Почему? – рявкнул Уайтхок. – Что тебе известно?
   Николас выпрямил спину, расправил плечи и заставил себя хладнокровно посмотреть в застывшие глаза отца.
   – Она вышла замуж за другого.
   Уайтхок резко вскочил.
   – Что?! – заорал он.
   – Еще до того, как король Иоанн дал вам это предписание, было заключено другое брачное соглашение. Более раннее обещание имеет преимущество.
   Уайтхок сузил глаза. Его щеки покрылись яркими пятнами.
   – Говори, что знаешь, – прорычал он.
   – Леди Эмлин несколько недель назад стала моей женой.
   Чавант открыл рот от удивления.
   – Это шутка?!
   Уайтхок с грозным видом сделал шаг вперед.
   – Объяснись, – прорычал он.
   – Я уже давно был в долгу перед Роджером де Эшборном. В подтверждение этого четыре года назад я попросил руки Эмлин, – сказал Николас. – Никакой свадьбы не было, потому что она была слишком юна и еще находилась в монастыре. А в то время запрет, наложенный папой на Англию, не разрешал священникам совершать таинства. Позже барон Роджер умер, а у его наследника не было возможности завершить это соглашение.
   Он сжал челюсти и весь напрягся, ожидая, когда отец отойдет от шока. Его взгляд упал на Хью, который поднес руку к пустым ножнам.
   – Придержите руку, кузен, – предупредил Николас. – Ваш меч находится в безопасном месте у привратника.
   Бокал графа со звоном упал. Эль медленно растекался по полу.
   – Что ты наделал? – со злостью сказал Уайтхок. – Видит Бог, ты предал меня! Мне наставил рога собственный сын!
   В какой-то миг Николас подумал, что отец сейчас прыгнет и задушит его. Но каким-то железным усилием воли граф сдержался, его широкая шея покраснела, глаза превратились в длинные узкие щелки.
   Николас дерзко смотрел в лицо отца, только раздувающиеся ноздри выдавали его внутреннюю борьбу с яростью и старым мальчишеским страхом. Он сжал руку в кулак.
   – Я женился на Эмлин, так как имел право, ведь я первый обручился с ней. Она убежала от эскорта, чтобы не выходить за вас. Она поклялась, что не вернется назад, и хотела похитить своих братьев и сестру отсюда. К тому же я был уверен, что, когда вы найдете ее, она больше не будет расцениваться как ваша невеста, а скорее, будет считаться испорченным товаром.
   – Да! Я бросил бы ее в монастырь и запер там на всю жизнь за то, что оскорбила меня! – яростно возразил Уайтхок. – Возможно, я еще так и сделаю, ей-богу!
   – Она теперь под моей защитой, – сказал Николас.
   – Так это ты похитил ее! – обвинил его Уайтхок. – Не какое-то зеленое чудище или этот Торн! – Хью попытался возразить, но Уайтхок смертоносным взглядом заставил его замолчать. – Это ты был с нею у водопада и убил одного из моих людей?
   – Но, сир, стражники узнали бы барона, – вмешался Чавант. Он посмотрел на Николаса. – Она рассказывала вам что-нибудь о том леснике? Где вы нашли ее?
   – В лесу, куда она убежала от вашего эскорта. Ей помогли крепостные.
   – Значит, вам известно, кто помог ей. Вы, или они, можете привести нас к Зеленому Человеку, – заявил Чавант.
   – Клянусь Богом, я этого так не оставлю. Эта девчонка может рассказать мне подробности о Торне. Отдай ее мне, или я сам найду ее. Господи! – прошипел Уайтхок. – Почему она убежала?
   – Всем известна ваша репутация светлого спутника жизни, – растягивая слова, произнес Николас.
   – Черт возьми… – Лицо Уайтхока потемнело, сквозь белые волосы просматривалась розовая кожа головы. – Ты настоящий сын своей матери – так подвести меня! Наставить мне рога, выставить дураком! – Он ударил кулаком по столу. Чавант, облокотившийся о него, отпрыгнул в сторону, выпучив глаза.
   – Не утруждайте себя более по поводу леди, – сказал Николас. – Мне кажется, она не была нужна вам, вы взяли ее только из‑за замка Эшборн.
   Уайтхок повернулся и пристально посмотрел на Николаса. Никто из них не отвел взгляда.
   – Эшборн остается моим, – произнес граф. – Никакие предательские поступки не могут отменить этого. – Он скрестил руки на груди и присел на край стола, его дыхание становилось более затрудненным и громким. Он медленно покачал головой, провел рукой по лицу и длинным белым волосам. – Господи! Как считаешь, Хью, мог король устроить эту помолвку не для того, чтобы наградить меня за верность престолу, а в качестве злой шутки, направленной против Хоквудов?
   Чавант нервно закивал.
   – Я бы не отрицал этого.
   – Поскольку королю было, несомненно, известно о моем более раннем предложении, подобная затея ему бы понравилась, – сказал Николас. – И опять-таки, если мое предложение более раннее – кто кому наставил рога, сир?
   Глаза Уайтхока вновь превратились в две узкие бледные щели.
   – Ты ловко исправил несправедливость своим поступком. Как, должно быть, тебе было противно сопровождать меня в Эшборн в тот день, – лукаво добавил он. Николас, не сказав ни слова, крепко сжал рот и старался не поддаться на провокацию.
   Уайтхок бросил взгляд на Чаванта.
   – Леди красива, правда, Хью? Упругое тело, в голосе и походке – огонь. Учитывая мои пороки, мне кажется, мною руководило вожделение, когда я согласился на обручение. Хотя она быстро показала свой острый язычок. – Он засмеялся, а потом сразу закашлялся. – Ты заключил неудачный брак, Николас. У нее нет ни приданого, ни земли, а только брат-предатель да прицеп мелюзги. Кроме красоты, она обладает еще и умом, а значит, станет сварливой женой. Я рад, что избавился от этого.
   Николас продолжал молчать, кусая щеку, чтобы не сказать чего-нибудь. Уайтхок продолжал:
   – Ну что ж. Возможно, это и к лучшему. Мне достанутся земли без испорченной девчонки-невесты. Однако то, что ты сделал, – нечестно.
   – Человек, который строит на чужой земле и присваивает чужие доходы, говорит о нечестных поступках, – съязвил Николас. – Человек, чья жена умерла от его подлой руки, не должен судить других.
   Уайтхок резко вздохнул, широко раздув ноздри.
   – Я всегда поступал справедливо, во всем, что бы ни делал, – констатировал он. – Поэтому измену простить никогда не смогу.
   – Прощение – это тяжкий урок. Мне еще предстоит выучить его.
   – Теперь я увидел истинное лицо моего сына и наследника. А впрочем, мое отцовство ведь так и не было доказано, не так ли? – Уайтхок краем глаза посмотрел на Николаса.
   Тишина в комнате была холодной, как зимний рассвет.
   – Нет, милорд, – прошептал Николас. – Как определяется родство? Посредством доверия. Веры. Любви. Вы не перегружены этими добродетелями. – Он насмешливо наклонил голову.
   – Как я уже сказал, ты совсем как твоя мать, – произнес Уайтхок. – Фальшь у тебя в крови. – Он встал и взял со стола свои кожаные перчатки, медленно натягивая их.
   – Мы уезжаем немедленно, – заявил он. – Я, несомненно, поговорю с королем. Возможно, я потребую от тебя возмещения за то, что украл мою невесту. А возможно, вызову тебя на смертельный поединок. Ты услышишь о моем решении. И знай, что не унаследуешь от меня ничего, кроме горелой соломы. И можешь быть уверен, что притеснения моих людей этим зеленым мерзавцем, или Торном, прекратятся. – Он согнул пальцы в перчатках. – Мне кажется, что этот Зеленый Человек обладает бо́льшим мужеством, чем тот, кто называет себя моим сыном. Пойдем, Хью.
   Уайтхок резко развернулся и вышел в коридор, его черный плащ раскачивался вокруг крепких ног, и громко звенели доспехи. Когда он толкнул дверь, по темному коридору проходила леди Джулиан.
   – Бертран, – вежливо произнесла она, входя в комнату.
   – Джулиан, – быстро произнес он и захлопнул за собой дверь.
   Графиня, удивленная оскорблением, молча прошлась по длинной комнате. Ее колышущиеся темные юбки грациозно и мерно шуршали по полу.
   Собираясь выходить, Чавант кивнул Николасу.
   – Мои поздравления, кузен, – ровным низким голосом произнес он. – Ваша новая жена – сладкая конфетка, пусть и нищая, как церковная мышь.
   – Не смейте говорить о ней, – прорычал Николас, – иначе проглотите свой острый язык.
   Хью улыбнулся.
   – Пожалуйста, позвольте мне поблагодарить вас за то, что очистили для меня дорогу.
   – Дорогу? А! Как кузен по линии отца вы ожидаете, что он объявит вас наследником вместо меня? Что ж, вы достойный преемник наследства Уайтхока.
   Чавант сначала был озадачен, затем, осознав оскорбление, грозно сдвинул брови. Он проследовал к выходу, быстро кивнув графине.
   Леди Джулиан остановилась возле Николаса, когда за Чавантом со стуком захлопнулась дверь, и сложила руки над крестом из слоновой кости. Она настороженно подняла глаза на племянника.
   – Снова поссорился с Уайтхоком? На этот раз, кажется, серьезно. Я могу чем-то помочь, Николас?
   – Нет, – тихо сказал тот, поджав губы.
   – Хочешь, чтобы сегодня накрыли еще один роскошный ужин?
   – Не стоит. Уайтхок сейчас уедет.
   – Я вижу. Довольно поспешно и в ярости, – заметила она.
   – Да, – согласился он. – На то есть причины. – Мужчина поднял свой бокал и медленно отпил.
   – Зачем он приехал сюда вчера? – Ее глубоко посаженные глаза смотрели на племянника с беспокойством.
   Николас сделал еще один глоток тепловатого эля. С него довольно покаяния в грехах – голова раскалывалась. Ему нужно рассказать Джулиан о женитьбе, но не сейчас.
   – Чтобы сообщить мне, что продолжает гоняться за Зеленым Человеком по долине.
   – И продолжает поиски своей невесты, я полагаю. Он упомянул прошлым вечером, что, когда найдет ее, упрячет в монастырь. Хоть я и не согласна с его методами, но другие в такой ситуации могли бы и побить девушку, или еще хуже, и они имеют на это право. Монастырь – это милосердное наказание.
   – Ее не найдут. И он не хочет еще одной женской смерти на своей совести, – мрачно произнес он. – Он нашел небольшой монастырь, совершает там ежедневное покаяние и считает, что этого достаточно.
   – Разве, Николас? – мягко спросила графиня.
   Он отвернулся к камину, огонь озарил его гладко выбритый профиль и напряженный подбородок.
   – Я не ангел мщения, тетя. Не мне судить.
   Леди Джулиан положила свою ладонь на его руку.
   – Где-то теряем, где-то находим. Это один из наиболее милосердных законов Божьих.
   Николас улыбнулся, грустно подняв уголки губ.
   – Да. Вы стали мне матерью вместо вашей сестры. Я не устану благодарить вас за это.
   – Ты так похож на Бланш – ее глаза, ее губы. Это благословение – видеть ее красоту в тебе. Но я вижу здесь также и Уайтхока. Всегда видела.
   Он коротко и злобно рассмеялся.
   – А мой отец не видит этого.
   Он почувствовал адскую тяжесть, словно какая-то непосильная ноша была взвалена на его плечи и грудь, поэтому закрыл глаза и потер бровь. Теперь презрение отца по отношению к нему было обоснованным.
   – Ты поможешь ему найти эту девушку? – спросила Джулиан.
   – Нет, – ответил он, – не помогу.
   На ее лице дрогнул мускул, и Николас почувствовал проклятый румянец, который, как он считал, был унаследован от отца, – его щеки начали гореть. Он отвернулся. Как ни доверял тете, пока Николас не хотел открываться ей. Он молча смотрел на огонь в камине. Через несколько секунд леди Джулиан тихонько извинилась и вышла.
   Николас крепко сжал серебряный бокал – мягкий металл помялся. Его голова гудела, и сильно стучало в висках, пока он, не отводя глаз, смотрел на пламя в камине.
   Он никогда не перестанет беспокоиться об Эмлин, особенно после этой ужасной встречи с Уайтхоком. И все же он чувствовал облегчение оттого, что рассказал о своей женитьбе, несмотря на риск. Он устал от всей этой шарады и от их обоюдных уловок.

   Глупо было оставлять ее в аббатстве, подумал он. Направляясь в Раннимед близ Лондона с Питером и половиной своего гарнизона, он был доволен, что Эмлин будет находиться в безопасности до его возвращения. Ему следовало догадаться, что она слишком нетерпелива, чтобы дожидаться возвращения Торна.
   Покачав головой, он осушил последние пенистые капли эля. Ее присутствие в его собственном доме приводило Николаса в смятение. Он затаился, как робкий олень, прячущийся от охотника, зная, как она презирает барона де Хоквуда.
   Он был уверен, что Эмлин еще не узнала в нем Торна. Но он узнал ее даже в этом странном платке. Николас ухмыльнулся. Простодушная, как ребенок, она считала, что в одеянии монашки стала неузнаваемой. Он почти узнал ее, когда она лишь повернула голову на лесах. Позже, в маленькой комнате, он слышал ее тихий хрипловатый голос и видел стальное обручальное кольцо. Он также заметил и оценил черные шипы, нарисованные на вьющейся розе в манускрипте.
   Николас не ожидал, что Эмлин умеет рисовать. Она не упоминала об этом таланте, когда они бродили вместе в лесу. Ее необычная способность заставила его еще больше гордиться тем, что он ее муж.
   Теперь он еще сильнее любил ее и мысленно заботился о ней, хотя и старался не показываться на глаза в последнее время. Он стал зачесывать волосы назад, каждый день был гладко выбрит и тщательно следил за тембром голоса и походкой. Проводя больше времени за пределами Хоксмура, нежели внутри замка, он ездил на соколиную охоту, посещал отдаленные участки имения. И часто на несколько дней уезжал в долину.
   Эмлин пару раз за это время смотрела прямо на него, в ее голубых глазах с золотыми крупинками читалось любопытство. Он затаивал дыхание в такие моменты. Но его маскировка была лучше, чем он ожидал: голос, одежда, гладко зачесанные назад волосы и выбритая челюсть, холодные серые глаза – все отличало его от Торна. Той ночью на секунду она увидела в нем Торна, однако подумала, что это сон.
   Ему было прекрасно известно о непостоянном цвете его глаз. Когда он находился в замке в окружении каменных стен, одетый в темную одежду или в стальные доспехи, его глаза приобретали каменно-серый оттенок. Даже голубая туника и плащ делали их серыми. Но в зеленом лесу, когда высокий ясный свет просачивался сквозь зеленеющую листву, его глаза были зелеными, как мох.
   Проверяя их цвет в зеркалах и поверхности пруда, он знал, что тот меняется. Его глаза отражали окружающую его обстановку и защищали его подлинную личность. У Торна были темно-зеленые глаза, у Николаса де Хоквуда – серые. Ни один человек не мог изменить цвет глаз – если только Небеса не дали ему этой возможности.
   Будучи Торном, он не раз нападал на эскорты и телеги с провизией, которую везли Уайтхоку. Даже сейчас его руки были крепко сжаты в кулаки от одного воспоминания, как он презирал отца за оскорбления Бланш и жестокое обращение с ней. Молодой и вспыльчивый, он полагался лишь на месть, в те дни только применение силы могло успокоить его.
   Сначала нападений на Уайтхока было достаточно. Позже, когда это стало уже более походить на политическую борьбу, Торн, сам того не ожидая, превратился в героя. Уайтхок начал серьезно изводить людей в Арнедейле, и Николас, который терпеть не мог несправедливости, нашел еще больше причин для того, чтобы обирать своего отца. Торн быстро завоевал восхищение жителей долины.
   Никто никогда не связывал его с Торном. Он с легкостью отращивал густую черную бороду, а цвет глаз, к счастью, менялся вместе с его одеждой и окружающей обстановкой. Только Питер де Блэкпул и Элрик знали правду.
   Теперь для жителей долины он был Торном, лесником, человеком с обычным именем, который работает на аббата Уистонбери. Более того, в качестве барона он часто встречался с аббатом, чтобы информировать того о ситуации в Арнедейле. И даже аббат не догадался.
   Сначала он нападал один, но вскоре среди жителей долины, презирающих методы Уайтхока, нашлись желающие ему помочь. Они атаковали эскорты графа и грабили их, унося зерно, эль, вино и, время от времени, ящик или два золота. Ничего не оставляя себе, они удостоверялись, что семьи в долине получают компенсацию из запасов графа.
   Когда граф стал еще более нагло нападать на долину, другие бароны дали понять, что им не нравится, как бессовестно Уайтхок пренебрегает законами. Роджер де Эшборн был среди тех, кто выступил против Уайтхока в суде и прилюдно заявил о своем презрении к его тираническим собственническим методам. Все они тайно поддерживали стратегию молодого лесного мятежника.
   Но поток недоверия, окружавший Уайтхока, не побудил короля сделать графу выговор и не облегчил процесс решения вопроса о том, кто же является владельцем Арнедейла. Это дело, довольно простое, пылилось в королевской канцелярии и продолжало мучить долину.
   Но в тот вечер, когда Торн был ранен в легкое, его тайная миссия на время закончилась. Прячась тем вечером восемь лет назад вместе с Эмлин, он наконец увидел, куда привел его гнев: невинные люди оказались из‑за него в опасности. Попавшая в него стрела была словно упрекающим знаком свыше.
   Долгие недели выздоровления под опекой Мейзри дали ему время подумать. Он вел себя постыдно, был эгоистичным, импульсивным и виновным в откровенном воровстве. В своей ненависти к отцу он потерял здравый смысл, самоконтроль и чувство чести. Когда он понял, что его тропа свернула не туда, то попытался все исправить.
   Как только Николас достаточно окреп, он направился в деревенскую часовню и признался в кражах и неуважении к отцу. Он покаялся и отправил Торна на покой. Элрик начал распространять слух о его смерти, который быстро прошел по округе.
   Наконец ограничивающий приказ, изданный королем под давлением нескольких баронов и монахов, усмирил Уайтхока. Но когда действие предписания истекло, Уайтхок потребовал юридических договоров, письменной записи, которая, очевидно, затерялась где-то в огромных хранилищах Вестминстера.
   Налеты на долину возобновились и стали жестче. Поджигались амбары и дома, разрушались леса. Хоксмуру, который достался Николасу на совершеннолетие, теперь тоже отчасти грозила опасность.
   Однажды поздно ночью Николас с Элриком придумали уловку с Зеленым Человеком. С помощью Мейзри они детально разработали костюм, первый из многих, – так появилось зловещее чудище. Полностью покрытое листвой, оно будет плавно и грозно передвигаться в тумане, не произнося ни слова, или восседать на лошади на гребне холма. Вооруженный длинным луком или топором, могущественный охранник долины, Зеленый Человек не должен нападать напрямую.
   Так просто, так легко: все боялись отдать душу дьяволу, а Уайтхок был особенно, чрезвычайно суеверен. Возможно, чувство вины за его злодеяния сделало графа восприимчивым даже к малейшему предположению, что он может попасть в ад. Он так сильно боялся Зеленого Человека, что после первого же его появления сократил количество своих людей в долине.
   Николас громко выдохнул и отошел от камина. Над ситуацией в долине нужно хорошенько подумать. Уайтхок уже поехал туда. Возможно, будет лучше, если Зеленый Человек появится разок-другой на безопасном расстоянии.
   Он знал, что ему нужно поговорить с Эмлин как можно скорее. Он и так это долго откладывал, а она заслуживает узнать о том, что случилось сегодня. Однако он чувствовал, что обязан вскоре выехать в долину. Пройдет неделя-другая, прежде чем он поговорит с ней.
   Несмотря на гнев, Уайтхок, казалось, на удивление благосклонно воспринял новость об их женитьбе. Возможно, он действительно был рад, что получил Эшборн без груза в виде невесты, не имевшей ни гроша.
   Николас был только признателен за это, но… он боялся доверять отцу.

Глава 17

   – Не это, другое – вон то! – Светлый, как серебряный колокольчик, по саду разносился нетерпеливый голосок. – Тянись! Так, хорошо, теперь выше.
   Выйдя из часовни, Эмлин шла по двору замка к крепости. Проходя мимо сада, она услышала голос сестры, вздохнула и направилась к ней.
   Под высокой яблоней в дальнем конце сада Изабель стояла, задрав голову, ее темные косы слегка покачивались.
   – Вот там, Кристиан, – говорила она, глядя вверх, откуда как раз в этот миг к ее фетровым туфелькам упало яблоко. – Ой!
   Эмлин решительно подошла к дереву.
   – Где Кристиан?
   – Там, – ответила Изабель, показывая наверх.
   Коричневые гетры и маленькие кожаные ботинки болтались высоко над головой Эмлин. Обойдя дерево кругом, пока не увидела лицо брата сквозь зеленые ветки, она уперла руки в бока и запрокинула голову.
   – Кристиан, спускайся! – твердо потребовала она.
   Он качнулся на ветке, протянул ноги, а потом посмотрел на нее вниз.
   – Я не могу, – ответил мальчик дрожащим голосом. – Кажется, я застрял.
   – Спускайся так же, как залезал! – выкрикнула она.
   – Я не достаю ногой до нижней ветки. Я упаду, – жалобно произнес он.
   Нахмурив брови, Эмлин оценивала его положение. Ближайшая к нему ветка находилась на приличном расстоянии, а та, за которую он цеплялся, была тонкой. Когда ребенок вновь пошевелился, Эмлин услышала треск.
   – Кристиан! – с беспокойством крикнула она. – Подползи к стволу. Обхвати его и стой не двигаясь. Я достану тебя. – Она начала подбирать юбки.
   – Что тут стряслось? – Низкий властный голос, прозвучавший совсем близко, заставил ее резко обернуться от неожиданности.
   В нескольких футах от них с грозным видом стоял Николас де Хоквуд. Сначала Эмлин была поражена, что он здесь: его не было в Хоксмуре почти две недели, и, хотя он вернулся несколько дней назад, она почти не видела его. При этом оживленная активность во дворе замка этим утром указывала на то, что он снова куда-то уезжает – на этот раз с немалым количеством воинов.
   – Мальчик ранен? – Он быстро подошел к дереву и посмотрел наверх.
   – С ним все нормально, он крепко держится, милорд, – сказала она, замечая игру его плеч под светло-серой шерстяной туникой. Мельком взглянув на нее, он снова поднял глаза наверх.
   – Он высоко забрался, однако! – Николас, казалось, повеселел.
   – Нам захотелось яблок, – сказала Изабель.
   – В кладовке имеется куча яблок, деточка моя, – сказал Николас, обходя дерево и изучая положение веток.
   – Я не могу спуститься, милорд! – крикнул Кристиан.
   – Те сморщенные, лежат еще с прошлого сезона, – продолжала Изабель.
   – Ну что ж, а эти еще совсем зеленые, и от них будет сильно болеть живот, – сурово заметила Эмлин.
   – Но некоторые красные! Нам так хотелось свежих яблок, – не унималась Изабель. – Кристиан сказал, что сможет достать их. Он лучше всех лазит по деревьям.
   – О?! – Глаза Николаса просияли, когда он поднял их на Кристиана. – Так ты отличный скалолаз, парень?
   – Я… я думал, что да, милорд, – нерешительно ответил мальчик.
   – Значит, ты покажешь нам свои способности, ведь тебе придется самому спуститься сюда.
   Эмлин повернулась к Изабель.
   – Сбегай найди Тибби, – велела она. Когда Изабель убежала, она повернулась к Николасу. – Я полезу наверх и помогу ему безопасно спуститься, милорд. Я легко его достану.
   Он неодобрительно посмотрел на нее, затем поднял голову, обнажая сильную линию шеи.
   – Я полагаю, он сам прекрасно спустится. Не хочу, чтоб вы оба ушиблись.
   – Но он может упасть! – возразила Эмлин.
   – В таком случае ему будет наука – не рисковать понапрасну.
   Она резко вздохнула.
   – Он еще ребенок!
   – А вы защищаете его, как волчица, – пробурчал он. – Пусть мальчишка сам спустится вниз. Ему скоро в школу пора.
   Эмлин опустила глаза, понимая, что барон прав. Кристиану скоро исполнится семь, нужно предоставить ему некоторую самостоятельность. Она со вздохом кивнула.
   Николас прислонился к широкому разветвлению ствола, коснувшись рукой ее плеча, и задрал голову.
   – Слушай внимательно, Кристиан. Отодвинься немного в сторону… так. Теперь опусти левую ногу к той ветке под тобой… нет, другую ногу. Да. Давай, парень.
   Кристиан сползал по ветке робко, как гусеница. Эмлин на секунду крепко закрыла глаза, затем быстро открыла и увидела, как ее брат опустил ногу, не смог достать до ветки и схватился за ствол, чтобы не упасть. Его болтающаяся нога сбила два яблока, и они полетели на землю.
   Эмлин отпрянула и врезалась в Николаса. Он поддержал ее за локоть, продолжая говорить с Кристианом.
   – Опусти ногу, малыш! – выкрикнул он. – Хорошо. Ты должен немного подпрыгнуть и ухватиться вон там. Ты легко сможешь это сделать. – Он взглянул на Эмлин. – Если станет понятно, что он не может, я быстро его достану. – Его мягкий голос звучал совсем близко и отдавался в каждом позвонке. Нежно пожимающие ее руку пальцы посылали электрические разряды по всему телу.
   Крепкое, высокое и мускулистое, его тело за ее спиной вызывало ощущение покоя и безопасности. Нежный физический контакт, который начался с его прикосновения к ее локтю, мелкой дрожью распространился к груди и низу живота. Его легкое касание было чрезвычайно приятным. И хотя стоять так близко к нему было непристойно, где-то в глубине души она растаяла и не могла отодвинуться в сторону.
   Ее тоска по Торну не прошла, а возобновилась с новой силой, особенно после того, как она недавно увидела его во сне. Она чувствовала его тогда, ощущала его медленные, сладкие поцелуи, хотя он и обернулся бароном, и сон растворился. Сейчас, вдыхая сладкий аромат яблок, Эмлин собралась с мыслями и положила свою руку рядом с ладонью мужчины на ствол дерева, пока они смотрели вверх на мальчика.
   – Почти получилось, малыш, – подбадривал Николас. – Осталось достать ногой. Ты не упадешь, ведь тебе же удалось залезть туда.
   Кристиан кивнул и слез с ветки, за которую цеплялся, дотянувшись носками до точки опоры. Немного неуверенно он стал на нижнюю ветку и согнулся на ней, ожидая.
   – Отлично! – Николас зааплодировал успеху Кристиана. – Храбрый парень. Теперь спускайся дальше. Да, вот так. Здесь уже легче.
   Эмлин, благодарная за его терпение, тихо стояла и слушала, как Николас помогает ее брату безопасно спуститься. Ей вспомнилось, как она с ужасом спускалась по скользкому скалистому ущелью и полагалась на спокойные указания Торна.
   Ее волнение и страх за Кристиана неожиданно растворились, и в голове вспыхнула шокирующая мысль. Она ошарашенно посмотрела на Николаса де Хоквуда. Пятнистый зеленый свет заливал его голову и плечи. Глядя на линию его подбородка, Эмлин прищурилась и начала представлять его бородатым.
   Кристиан слез на самую нижнюю ветку и спустился к ним, щебеча, как белка. Эмлин почти не слышала его слов, ее взгляд был прикован к барону.
   Николас улыбнулся и посмотрел на нее.
   – Во имя Георгия Победоносца, парень уже не желторотый юнец, – с теплотой, гордостью и некоторым довольством в голосе произнес он. – У него все получилось. – Его глаза искрились между черными, как сажа, ресницами, радужные оболочки были зелеными, как пигмент крушины. Серовато-зелеными, как мох на камне.
   – Дева Мария… – выдохнула она.
   – Ох, святые и грешники! – крикнула Тибби. Пораженная, Эмлин перевела взгляд с Николаса на Тибби, спешившую по саду с Гарри на руках. Годвин и Изабель семенили рядом с ней.
   – Парень в порядке! – выкрикнул Николас, отходя от Эмлин.
   Кристиан уже спрыгнул на землю, гордо улыбаясь. Тибби ринулась вперед и обняла его свободной рукой, переместив Гарри на широкое бедро.
   Оцепенев, Эмлин слушала, как Тибби бранит Кристиана и Изабель. Она слышала, как Годвин отчитал мальчика за то, что тот высоко залез, а потом поблагодарил барона за помощь. Их слова мельтешили вокруг нее, как шелестящие от ветра листья яблони, а она молча стояла, не шелохнувшись.
   Тибби и Годвин уже шли с детьми к воротам сада, а Николас стоял рядом с ней под зеленым навесом и не произносил ни слова. Она повернулась и пристально посмотрела на него. Лиственные узоры отражались в его глазах, как свет изумрудов. Он опустил на нее глаза с немного озадаченным видом.
   – Вы идете в крепость, мадам?
   – Ваши глаза, – вымолвила она.
   Его улыбка быстро исчезла.
   – Мои глаза? – Он резко посмотрел на лиственные кроны. Затем вновь опустил на нее взгляд, насыщенно-зеленый, сильный, глубокий и все понимающий.
   – Зеленые. – Она глубоко вздохнула, запах яблок вызвал у нее приступ удушья. – Не серые. Зеленые. – Глаза Торна. Голос Торна, и руки, и дыхание Торна у нее над ухом несколько секунд назад, и дрожь по ее позвонкам…
   Он вскинул бровь, и все притворство между ними исчезло. Эмлин осознала, что он узнал ее так же, как она его. Он вовсе не был удивлен.
   В ней закипал гнев, подобный грозовым облакам, наползающим друг на друга.
   – Так это ты был в маленькой комнате той ночью, – заговорила она. – Ты! Торн!
   Он вздохнул.
   – Тише, леди, здесь не место…
   – Какой же дурой я была! – выкрикнула она. – Пустоголовой дурой, не замечающей ничего!
   Подобрав юбки, она зашагала по выложенной камнями тропинке, быстро минуя цветочные клумбы с ароматными лавандой и ноготками. Она слышала хруст его шагов позади себя.
   Он взял ее за руку.
   – Эмлин…
   Она повернула к нему лицо, не в силах рассуждать здраво. Разоблачение поразило ее в самое сердце. Она гневно отдернула его руку.
   – Подожди, – сказал он. – Я сразу узнал тебя.
   – И тем не менее ничего не сказал? – Вместе с гневом ее охватило еще и замешательство. Тяжело дыша, с горящими щеками, Эмлин начала понимать, что он обманом склонил ее к браку, заманил в ловушку. – Выйдя замуж за Торна, я стала женой барона? Зачем ты сделал это?
   – Так было нужно, – спокойно сказал он. – У меня тоже есть к тебе вопросы. Переодеться в монахиню – недостойный поступок. Тибби и дети должны знать.
   – Естественно, они знают! – выкрикнула она. – Я не хотела, чтобы ты – барон – узнал меня. – У нее задрожала губа, на глазах появились слезы, а внутри кипела ярость, готовая выплеснуться наружу. Этот выплеск был неизбежным. Она сделала шаг ему навстречу, учащенно дыша.
   Его взгляд смягчился, когда он посмотрел на нее.
   – Эмлин, я…
   Неожиданно она дала ему пощечину. Пораженная своей собственной реакцией, девушка приоткрыла рот. Он внимательно посмотрел на нее, раздувая ноздри, розовые отпечатки ее пальцев выказывали место удара.
   Развернувшись, Эмлин выбежала в открытые ворота и пересекла двор замка. Взбежав вверх по ступенькам, она дернула на себя тяжелую деревянную дверь и исчезла внутри.
   На секунду оглушенный пощечиной, Николас быстро оправился и побежал за ней.

   Его сапоги с железными набойками гремели по изогнутой лестнице. Он слышал тихий шелест ее платья впереди и стук туфель по каменному полу в коридоре. На последнем лестничном пролете он мельком увидел, как она прошмыгнула в ближайшую незапертую комнату. Его комнату. Дверь резко захлопнулась прямо перед его носом, когда он ринулся вперед, на ходу поправляя волосы. Он услышал, как за дверью щелкнул железный засов.
   – Открой дверь! – заорал он, тяжело ударив кулаком по дубовой поверхности, бесполезно сотрясая ее. Если девчонка не поднимет щеколду, ничто, кроме тарана, не сможет открыть эту дверь. Повернувшись, он метнулся к маленькой комнате. Заперто. Он ударил по ней ладонью и вновь побежал по коридору.
   – Черт подери! – ревел он, стуча по дубовым доскам. – Открой дверь! – Внутри комнаты что-то громко ударилось о дверь, дерево под его ладонью задрожало. Он яростно выругался, локтями оперся о дверь и обхватил голову руками.
   Это был самый неподходящий момент для Эмлин узнать о нем правду. Николас был решительно настроен поговорить с ней в тот день, когда поссорился с Уайтхоком, но уехал из Хоксмура на следующий день и не возвращался дольше, чем планировал. А как только он вернулся, аббат Уистонберийский прислал гонца с просьбой привезти в долину войско.
   Теперь, когда каждая минута была на счету, у него не было ни времени, ни сил для этой ссоры. Люди Уайтхока, как написал в своем послании аббат, с новой силой притесняют жителей долины. Аббат надеялся, что Николас поговорит с графом и помешает ему, пока епископ не пришлет кого-нибудь для установления мира.
   Сейчас его люди готовились к отъезду. Он собирался выезжать вместе с ними, пока не услышал крики в саду. Через маленькое окно в коридоре было слышно, как дюжина лошадей бьет копытами во дворе, мужчины перекрикивали звон доспехов и сбруи. Николас еще не успел надеть кольчугу и не дал распоряжений сенешалю о ведении дел в Хоксмуре на время своего отсутствия.
   Его внимание привлекло какое-то движение. Он обернулся и увидел леди Джулиан и леди Мод, с открытыми ртами уставившихся на него через порог женской комнаты. Он бросил на них сердитый взгляд, но их глаза открылись еще шире.
   Силы небесные, теперь пойдет молва, подумал он. Ну что ж, раз уж все пошло наперекосяк – гори оно огнем! Он забарабанил кулаками по прочной деревянной двери.
   – Открой!
   – Нет! – крикнула Эмлин. – Мерзавец! Проваливай к черту!
   Леди Джулиан затаила дыхание, услышав такое богохульство из уст монахини. Мод затащила мать в комнату. Коридор с тусклыми каменными сводами наполнила удручающая тишина.
   Николас прижался лбом к дереву и простонал.
   – Леди, – медленно произнес он, – позвольте мне войти. Если вы этого не сделаете, я буду говорить отсюда. И все услышат то, что мы скажем друг другу. – Он подождал, его сердце бешено стучало.
   Через несколько секунд щеколда отодвинулась. Он тихо открыл дверь, и тут же сине-белый кувшин пролетел по комнате и разбился о косяк. Керамические осколки со звоном посыпались на пол.
   Захлопнув дверь, он оттолкнул носком несколько осколков.
   – Миледи, у вас вспыльчивый характер, поэтому вы не попадаете в цель. Вы не попали в меня шахматной фигурой в Эшборне и едва не кастрировали стрелой в строевом лесу.
   Она стояла возле камина, сжав кулаки.
   – Господи, лучше б я не промахнулась тогда в лесу! Мне жаль, что стрела не попала прямо в ваше черное сердце!
   – Правда?
   – Да! – Она отвернулась, потом снова уставилась на него. – Как ты мог так поступить? Я думала Торн – мой муж – в долине, – сквозь зубы проговорила она, – защищает землю монахов от Уайтхока!
   – Ну, я не оставил эту обязанность, – спокойно сказал он.
   Она взглянула на него, в ее сощуренных глазах блеснули голубые и зеленые искры.
   – Ты змей! Неужели ты наврал мне обо всем? – Подняв с маленького столика серебряный бокал, она швырнула его на пол, где он звякнул и отскочил к камину, оставив новую вмятину. Эмлин энергично размахивала руками. – Это кусочек земли и дом, о котором ты упоминал? Отличное змеиное логово!
   Он поднял руку и медленно подошел к ней.
   – Не говори мне о лжи. Ты не монахиня, а я здесь барон и был им много лет. Я бы рассказал тебе, кто я, – подходящего времени не было. – Эмлин попятилась назад, когда он подошел ближе, а он вытянул руку, чтобы спасти второй бокал, и проникновенно взглянул на нее.
   – Подходящее время рассказать обо всем было перед тем, как ты женился на мне!
   – А ты бы вышла за меня, зная это?
   – Никогда! – быстро крикнула она. Затем в ее глазах мелькнула яркая вспышка, словно удар молнии в темноте. – Ах, милорд. Тайный брак отлично подходил для ваших целей, поскольку я не знала, кто вы на самом деле.
   – Я не собирался никого предавать, – решительно возразил он. – Я хотел уберечь тебя от Уайтхока и выполнить долг… – Он замолчал, еще не готовый объяснить ей, почему имел право просить ее руки. Пусть она сначала осознает это, а остальное примет потом.
   Она холодно посмотрела на него, ее грудь тяжело поднималась и опускалась.
   – Я поняла, почему до сегодняшнего дня не видела в тебе Торна. Эти несколько недель ты избегал меня.
   – Я мало времени провел в Хоксмуре этим летом, – осторожно подтвердил он.
   – Да, а когда ты был здесь, то держался от меня подальше. Когда я входила в комнату, ты выходил или говорил со мной со спины или при свете свечи…
   – Чтобы защитить нас обоих, миледи, – сказал он. – И не забывай, что, когда я подходил ближе, ты сама отворачивалась, чтобы я не узнал тебя. Мне оставалось только говорить с этим платком. – Он быстро снял с нее плотный платок.
   – Значит, мы дурачили друг друга, – сказала Эмлин.
   Она вдруг отошла в сторону. Он схватил ее за руку, привлек к себе, словно она была пушинкой, и сжал ее руки на своей груди. Сквозь шерстяное платье ее тело казалось теплым и мягким, а сердце стучало чуть пониже его собственного.
   – Разве это дурно – любить тебя? Потому что я люблю, – прошептал он, понимая, что честен сейчас как никогда. Эмлин безмолвно посмотрела на него, затем отвела глаза в сторону. По ее громкому выдоху Николас понял, что она немного смягчилась.
   Хотя Эмлин сопротивлялась его объятиям, она все же поддалась на его близость, ее руки легли на его предплечья. Она выгнула шею, чтобы посмотреть ему в лицо, стиснув зубы и сверкнув голубыми, как озера на ярком солнце, глазами.
   – Кто ты, Торн или Николас?
   – И тот, и другой, леди, и все еще твой муж, – прошептал он.
   – Ни одному, ни другому нельзя доверять, сир, – парировала она.
   – Есть много причин, по которым я обманывал, Эмлин, а у тебя только одна – желание выкрасть детей.
   Она попыталась высвободиться из его крепких объятий.
   – Выкрасть? Они моя семья! Еще скажи, что ты не насильно увез детей из Эшборна!
   – Я выполнял приказ короля! – рявкнул он.
   – Да, выполнял приказ короля и наставил рога своему отцу, как только появилась возможность! – Обида повисла в воздухе, злая и горькая. Мужчина сдержался от резкого ответа и почувствовал, что в нем самом закипает злость от ее ярости. «Да, – подумал он, – хотя моя любовь к ней сильна – эта женщина может вызвать гнев даже у камня».
   Эмлин с вызовом посмотрела на него, ее грудь вздымалась. Щеки женщины залились ярко-розовым румянцем и сделали ее горящие глаза еще более лазурными под темными нахмуренными бровями. Николас подумал о высеченной фигуре разъяренного ангела, противостоящего жалкому грешнику.
   – Ты бесчестный человек! – обвинила она его.
   – Тем не менее ты моя жена, – прорычал он. – Или лучше было бы, если бы ты оказалась моей мачехой?
   – Ни то ни другое! Я доверяла тебе. Но ты предал меня!
   На его щеке дрогнул мускул.
   – Я женился на тебе ради твоей же безопасности. Тогда я не мог всего рассказать.
   – Я сама бы позаботилась о своей безопасности, лучше бы я не встретила тебя в лесу! – процедила она сквозь зубы, отталкиваясь от его груди.
   Крепко держа ее за талию, он скользнул другой рукой по ее спине и притянул ее ближе, она неохотно уперлась носками туфелек в его сапоги.
   – Ради всего святого, – раздраженно произнес он и наклонил голову, так что они оказались нос к носу, – ты же сама говорила, что хочешь, чтобы помолвка была аннулирована. Так и получилось. – Он так крепко прижал ее к груди, что Эмлин вынуждена была отвести голову назад, чтобы посмотреть на него. – Вы моя жена, леди, – прорычал Николас, – и эта игра наконец закончена.
   Голубой кремень в ее глазах распалил угольки его долго подавляемых чувств. Держа Эмлин в крепких объятиях, Николас переполнялся чувствами от прикосновения к ней: так долго без нее, так часто возле нее. Его тело проснулось, он наклонил голову и прижался к ней губами.
   Сначала она отталкивала его, затем, со вздохом облегчения, положила руки на его грудь и ответила на поцелуй дрожащими губами. Вздохнув, он ослабил свою железную хватку.
   Эмлин оборвала поцелуй и снова попыталась высвободиться.
   – Умоляю, не затуманивай больше мой рассудок. Я не могу ясно мыслить, когда ты прикасаешься ко мне. Как мы можем быть по-настоящему женаты, если твоя часть обета была ложью? Ты женился на мне, чтобы досадить отцу, чтобы использовать наши клятвы против него!
   – Нет, – сказал он. – Нет, это не так, поверь. – Он прикоснулся к ее подбородку – кожа Эмлин была нежной, как лепестки роз. Его рассудок тоже был затуманен – ее телом, прижавшимся к нему, и его собственными чувствами. – Обет в силе. Тайные браки – это священное соглашение. Кем бы я ни был, я не могу расторгнуть того, что мы сказали друг другу.
   Эмлин закрыла глаза.
   – Наиболее честно было бы освободить меня от клятвы, которую я произнесла, пребывая в неведении.
   Но он так рисковал, чтобы она была в безопасности!
   – Я не освобожу тебя, – грубо сказал он.
   – Я выходила замуж за Торна. Не за тебя, – прошептала она.
   – У меня были причины так поступить. – Господи, рассказать ей все займет много времени, а у него нет ни минуты. Питер скоро пошлет кого-нибудь за ним. Он тяжело вздохнул от безысходности. – Сейчас не время. Я расскажу тебе, но позже.
   – Позже! Нет.
   – Не сейчас. – Во дворе послышался пронзительный звон горна. – Мои люди готовы и вооружены, – сказал он, ослабив объятия.
   Эмлин высвободилась и отошла, остановившись у двери и оглянувшись.
   – Ну что ж, поезжай, – резко произнесла она. – Оставь свои объяснения. Я не приемлю предательства. Больше не считай меня своей женой. – Отодвинув железный засов, она открыла дверь и вышла.
   Николас провел рукой по волосам. Вместо того чтобы все объяснить и попросить у нее прощения, он снова утаил правду, поддавшись уловкам скрытности, основной черты его характера. Также он поддался раздражению. Теперь ее доверие к нему было потеряно. Она считала его таким же ненадежным, каким был его отец.
   Он ударил кулаком по ладони, стиснув зубы. Снова протрубили в рог. Ему нужно было рассказать ей, кто он, когда она только пришла в Хоксмур. А еще лучше было рискнуть и рассказать ей все до того, как они дали клятву. Тогда Эмлин, возможно, выслушала бы его.
   Теперь, когда обман стал ледяным клином между ними, возможно, уже слишком поздно. Вздохнув, Николас устало потер бровь. Ему нужно во всем разобраться, потому что он не знает, как вернуть ее потерянное доверие. Но его не будет здесь, чтобы иметь возможность найти идеальный способ и использовать его. Судя по письму аббата, он будет отсутствовать в течение нескольких недель.

   Руки с когтями и раскрытые рты жадно тянулись к падающим телам грешников. Над преисподней возле весов стоял высокий худощавый ангел, взвешивающий души умерших. Те, кто без греха, поднимались на небеса, заслоненные радужными крыльями ангела. Грешников с искривленными от криков ртами груз злодеяний тянул в ожидающие их руки демонов.
   Эмлин присела и внимательно рассматривала свою работу, смутно осознавая, что Годвин уже ушел из часовни и начинает смеркаться. Сегодня она не нарисовала ни одного ангела. Ее нынешнему настроению больше подходили демоны.
   Солнце зашло, накрыли к ужину, а Эмлин продолжала рисовать. У нее не было желания никого видеть, поэтому она весь день провела в часовне, нанося кистью решительные мазки на покрытую штукатуркой стену.
   У нескольких демонов теперь были черные волосы и стальные серые глаза. Удовлетворенная сердитым взглядом на бородатом лице последнего, Эмлин создала другого – с ярко-зелеными глазами и таким же злобным взглядом. Она поместила его ноги с копытами в куст с шипами.
   Расправив затекшие плечи, Эмлин наклонила голову и критично осмотрела свой рисунок. Но ее мысли были далеки от этих изображений. Она вновь прокручивала в голове ссору с Торном – с Николасом, – придумывала замечания, которые нужно было ему высказать, или разоблачала новые аспекты его постыдного поступка.
   Ей было плохо оттого, что ее так бесстыдно обманули. Утренние гнев и слезы к полудню переросли в глубокую опустошающую печаль. Глаза опухли от слез. Чуть раньше она открыто рыдала, разбрасывая повсюду кисти и горшки с красками, – вдалеке слышался шум отъезжавшего отряда. Годвин, сбитый с толку ее отказом объяснить свое поведение, наконец ушел.
   Свет был очень тусклым, когда она спустилась с лесов и подошла к алтарю, чтобы прошептать молитву Пресвятой Деве Марии. На деревянной полке у алтаря потрескивали тонкие свечи, и Эмлин стало спокойнее на душе от простого знакомого ритуала зажжения свечи. Вдохнув запах горячего воска, она наблюдала за чистым крошечным пламенем.
   Когда заскрипела дверь часовни, она повернулась и увидела в дверном проеме невысокое приземистое очертание. Тибби.
   – Дорогая? Вы здесь?
   – Да, Тибби, здесь.
   Та раскачивающейся походкой прошла по часовне.
   – Милая моя, Годвин сказал, что вы рисовали так, словно ваши пальцы горят, а еще вы рыдали. – Опустившись на колени рядом с Эмлин, Тибби прошептала короткую молитву, затем многозначительно подняла бровь. – Расскажите мне, что стряслось.
   – Что вы имеете в виду? – осторожно спросила Эмлин.
   – Как это, что я имею в виду! Дамы жужжат, как пчелы над полем маргариток. Они говорят, что вы с бароном кричали друг на друга в его спальне. Леди Джулиан прилипла к двери, словно улитка, как я слышала.
   Эмлин вздохнула.
   – Значит, все знают, – сказала она.
   – Некоторые. Леди Мод, леди Аларис и Маргарет де Уэллес обсуждали это за ужином. То, что вы не пришли к столу, только разожгло интерес и подстегнуло разговоры. – Слабый свет свечи сглаживал морщины на энергичном лице Тибби. – Леди Аларис считает, что он хочет сделать вас своей любовницей.
   – Ха! Это было бы так просто.
   – Значит, он раскрыл, кто вы!
   – Хуже, – пробормотала Эмлин. – Барон – мой муж.
   Тибби открыла рот от удивления.
   – Пресвятая Дева! Сколько их у вас?
   – Ох, Тиб, – чуть не засмеялась Эмлин. – Барон и есть тот лесничий, за которого я вышла замуж. – Она опустила глаза. – Мне стыдно признаться, но я не узнавала его до сегодняшнего утра. Он был каким-то другим раньше. С бородой и… – Добрее, подумала она. Нежный и заботливый, с зелеными, как листья боярышника, глазами.
   – А он узнал вас в монашеском одеянии? – спросила Тибби. Эмлин робко кивнула. – Ну, я считаю, что он не глупец. Вам не удалось одурачить никого из тех, кто знал вас, миледи.
   Эмлин бросила на собеседницу сердитый взгляд.
   – Я не считаю, что этот брак действителен. Он обманул меня.
   – Брак есть брак, дорогая, если он заключен.
   Покраснев, Эмлин вспомнила босые ноги у пруда и еще столько всего. Она повесила голову от стыда, обиды и боли в сердце. Часть ее так хотела, чтобы Тибби разрешила это, как она решала когда-то ее детские проблемы, но никто не мог помочь ей сейчас, кроме Николаса.
   – Ох, Тиб, – печально прошептала она.
   Тибби поднялась, задумчиво сведя брови.
   – Ваш барон удивляет меня, признаюсь. Он старше вас и, кажется, не из тех, кто рубит с плеча. Но он мне даже нравится, потому что прекрасно обращается с детьми. Клянусь, у него преданное сердце. – Она встала, уперев руки в бока. – Как вижу, Господь Небесный обеспечил вас хорошим мужем. Вы лучше вышли бы за графа?
   – Вы имеете в виду, что Бог действует непостижимыми методами? – вздохнула Эмлин.
   Тибби энергично закивала головой.
   – Он найдет способ избавить вас от Уайтхока. Вот кто ваша единственная беда, как мне кажется.
   – Единственная беда?! – воскликнула охваченная гневом Эмлин. – Меня обманом заставили выйти замуж! Я не желаю быть женой барона!
   – А вы привередливы. Не забывайте, что он еще и ваш лесник. Вы спросили его, почему он вас обманул?
   Эмлин опустила глаза.
   – Нет. Я была слишком разгневана, чтобы слушать это.
   – Некоторые узлы долго распутывать. Он человек уравновешенный, значит, причина должна быть весомой. Нужно уважать ее.
   Эмлин покосилась на Тибби.
   – Я не знаю, ни когда он вернется, ни куда уехал.
   – Я слышала, он едет в Арнедейл по просьбе аббата, чтобы призвать Уайтхока к миру. Граф начал новые атаки на тех бедных фермеров в Арнедейле. Он грозил сжечь их дотла. – Тибби покачала головой. – Лучше бы граф позаботился о спасении своей души, я так скажу.
   – Уайтхок обладает упрямой и мстительной натурой, – сказала Эмлин. – О Господи! Что, если начнется перестрелка между отрядами Николаса и его отца?
   – Мужчины дерутся за землю и деньги, как дети за конфеты, и женщины ничего не могут с этим поделать. Доверьтесь Богу, он защитит вашу любовь, миледи. О чем вам действительно стоит волноваться, так это о том, что сделает его отец, когда узнает, что вы поженились, – произнесла она, уверенно кивая головой.
   – Я совсем сбита с толку всем этим, Тиб.
   Няня наклонилась к ней и похлопала по руке.
   – Я вижу, миледи. Просто подождите. Не дайте злости разорвать священные узы между мужем и женой.
   – Я не ощущаю этих уз с бароном, – пробормотала Эмлин. – Когда-то я почувствовала их с лесничим, но теперь и в этом не уверена.

Глава 18

   Висевшая высоко на ветке фигура пылала ярким пламенем, жара позднего лета раздувала потрескивающий огонь. Жители деревни собрались вокруг соломенного чучела, взявшись за руки и тихо напевая. Темный дым загрязнял лазурное небо и рассеивался по зеленым и золотым полям с урожаем, растягиваясь до противоположного края деревни.
   Николас заерзал в седле и тревожно посмотрел на Уайтхока, заметив особенный блеск в бледных глазах отца, наблюдавшего за огнем. Они остановили своих боевых коней на низком холме, наблюдая за деревенским лугом в компании нескольких стражников из обоих отрядов.
   За прошедшие две недели, после того как Николас и его люди разбили лагерь в долине, Уайтхок не упоминал о женитьбе сына и вообще почти не разговаривал с ним. Николас удивился, получив письмо с предложением присоединиться к графу в деревне.
   Он обернулся и посмотрел на слегка покачивающееся горящее чучело. В День святого Варфоломея, следуя древней традиции, горбатое соломенное чучело, одетое в лохмотья и прозванное Старым Бартлом, три раза пронесли по деревне, а потом повесили на высокое голое дерево. Как только обмазанная смолой солома загорелась ярким пламенем, жители долины устроили пир с танцами и песнями в честь какого-то давно забытого языческого духа урожая.
   На голову выше всех остальных, Элрик выделялся среди жителей деревни, рядом с ним были Мейзри и сыновья. Николас видел, как Элрик улыбается и смеется над какой-то шуткой, кивая жене, в то время как люди затянули песню.
   – На утесе… он был одет в лохмотья и дул в горн, как Торн…
   Послышались зловещие звуки горнов, представляющих собой изогнутые овечьи рога, они смешались с треском огня и непрерывным пением.
   – Старый Бартл сожжен, и сегодня я дам предостерегающий знак Торну, – внезапно сказал Николасу Уайтхок. – Посмотри туда. – Он указал на склоны долины.
   Несколько стражников Уайтхока скакали по длинному, покрытому травой холмистому склону к деревне – десять или двенадцать быстро передвигающихся силуэтов в красновато-коричневых плащах, сверкающих на солнце.
   Один из воинов держал перед седлом большой узел. Скача галопом, он бросил его под ноги горящего Бартла и помчался дальше. Присмотревшись, Николас увидел, что это еще одно обмазанное смолой соломенное чучело, но уже в зеленых лохмотьях, а его руки, ноги и голова украшены колючими ветками.
   Стрелок на холме выпустил горящую арбалетную стрелу в направлении поляны. Раздался женский крик – стрела вонзилась в зеленое чучело и подожгла его.
   Уайтхок проскакал легким галопом мимо деревенской церквушки и затем медленно проехал вокруг пылающего чучела. Гладкие белые волосы развевались за его спиной, обнажая высокий лоб и мощную шею. Остановившись, он обвел бледным взглядом жителей деревни. Его грозное присутствие заставило всех замолчать. Плачущий ребенок был успокоен встревоженной матерью.
   – Бартла сжигают, чтобы изгнать бесов среди вас! – выкрикнул он. – Поэтому я также сжигаю Зеленого Человека, Торна. Его злой дух уже давно бродит по этой местности. Я буду вам признателен, если он найдет здесь свою смерть. Это моя земля, и я ваш господин. Слушайте меня, если хотите получить мою благосклонность.
   Натянув поводья и пустив лошадь легким галопом, он проскакал мимо Николаса и стражников.
   – С назойливым Торном покончено, – произнес Уайтхок, когда сын подъехал к нему. – Они больше не станут защищать его.
   Услышав, как народ вновь затянул песню, Николас оглянулся назад. Голоса разносились по жаркому воздуху, солнечный свет был затуманен дымом.
   Элрик ворвался в центр круга с ведром воды и опрокинул его на соломенное чучело Торна. Под одобрительные возгласы и смех людей Элрик тоже разразился звонким глубоким смехом. Кто-то заиграл на свирели, и танцы возобновились.
   Николас отвернулся.

   Лето быстро закончилось, увянув, как цветы в саду. Сбор большей части урожая в Хоксмуре, подсчеты и подготовка к зиме были закончены под контролем сенешаля Юстаса в отсутствие барона. Николас приезжал только три раза за несколько недель, чтобы посоветоваться с Юстасом и леди Джулиан. Каждый раз он уезжал с рассветом, всегда отправляясь в путь с еще бо́льшим количеством людей, чем по приезде.
   Эмлин избегала его, когда он приезжал в первый раз. Смутно догадываясь, что он в замке, она уходила в часовню или в свою спальню. Николас уехал с рассветом. Несколько недель спустя он приезжал опять, поздно ночью. Следующим утром она слышала его глубокий смех в саду, когда проходила мимо, а также веселый ответ Аларис. Эмлин поторопилась уйти и весь день оставалась в своей комнате.
   Тибби уговаривала ее пойти к нему, но Эмлин отказывалась. Замешательство и гнев образовали тяжелый ком в ее сердце. Она не заговорит с ним, пока он не придет к ней, упрямо твердила Эмлин Тибби, это он предал ее, поэтому сам должен все исправить.
   В конце сентября он вернулся снова и остался на весь следующий день. Ища Кристиана после завтрака, Эмлин вошла в большой зал. Николас и леди Джулиан стояли возле камина и тихо вели серьезный разговор.
   Эмлин замерла, когда Николас заметил ее. Он остановился посреди предложения под любопытным взглядом тети. Несмотря на расстояние, его пристальный взгляд встретился с ее, и она прочла в нем сильное желание. Она стояла там с выпрыгивающим из груди сердцем и хотела, чтобы он заговорил. Но на его лице вдруг появилось напряжение, и он отвернулся.
   Покраснев, Эмлин выбежала в коридор.
   Сначала разозленная и обиженная его предательством, через несколько недель его отсутствия в Хоксмуре она мало-помалу начала желать, чтобы он пришел к ней и оправдался. Однако во время своих коротких визитов барон никогда не разговаривал с ней.
   Эмлин хотела понять, узнать, почему он манипулировал ею. Как спокойный любящий лесник мог уживаться в одном человеке с этим холодным бароном? Когда Николас резко отвернулся от нее в зале, Эмлин почувствовала, несмотря на собственное негодование, его полнейшую отстраненность. Во время их ссоры она сказала, чтобы он больше не считал ее своей женой. Теперь она начала бояться, что он поймал ее на слове.
   Холодный осенний дождь барабанил по крыше часовни, когда Эмлин с Годвином закончили сцену взвешивания душ. Осталось дорисовать всего несколько второстепенных участков, и Годвин решил, что его доля работы в часовне закончена. Он сказал Эмлин, что скоро возвратится в Уистонбери.
   – Аббат Джон хочет, чтобы я вернулся, – сказал он. – В нашей мастерской есть много рукописей. Они ждут. Сейчас самое подходящее время для меня, чтобы уйти.
   Холодным утром Эмлин крепко обняла его за воротами крепости и долго наблюдала вместе с Тибби и детьми, как он уезжает на отличном новом осле, подаренном леди Джулиан. Годвин заткнул за пояс мешочек с оплатой за работу в часовне. Монеты должны были быть переданы аббату, потому что Годвин лично не мог принять эти деньги.
   Выдыхая морозный воздух и сильнее кутаясь в плащ, Эмлин нежно посмотрела на детей, машущих дяде. Они так подросли, что леди Джулиан заказала швеям новую одежду для них и поручила сапожнику сделать новые кожаные туфли для их растущих ножек.
   Кристиан стал выше и худее, вытянулся, как молодое деревце; в его настроениях проявлялись смелость и непоседливость. Эмлин вспомнила, что у Гая в этом возрасте преобладали те же черты. Изабель тоже подросла, хотя вряд ли она будет когда-либо выше Эмлин. Свойственная ей неуверенность уходила, хотя она продолжала быть ведомой братом. Гарри теперь бегал на устойчивых ножках, хотя ему еще рано было носить под туникой брюки.
   О детях в Хоксмуре заботились хорошо, их любили и лелеяли, как родных детей хозяина. К разочарованию Эмлин, здесь братья и сестра нашли именно такую жизнь, какую она сама собиралась им обеспечить. Вопрос о том, чтобы забрать их, уже не стоял, они прекрасно обосновались в замке в качестве подопечных Николаса. Эмлин понимала, что их благополучие не вызывает сомнения.
   А вот ее статус в доме барона не был таким однозначным. Роспись часовни была почти окончена, дядя уехал, поэтому у нее было меньше причин оставаться здесь в качестве госпожи Агнес. Она продолжала носить монашеское одеяние, несмотря ни на что, ведь только Николас и члены ее семьи знали, что она Эмлин. Потребность быть с детьми, чья светлая радостная энергия помогала ей справиться с собственными мрачными чувствами, заставляла ее молчать.
   Неуверенная в своем статусе жены Николаса после их ссоры, она пока еще была не готова раскрывать свое истинное лицо. Если бы Уайтхок узнал, что она здесь, даже страшно подумать, что он мог сделать в отсутствие сына. Сначала она обманом попала в Хоксмур, чтобы забрать детей; теперь она находилась здесь, чтобы защититься от Уайтхока.
   Эмлин часто не могла уснуть и ворочалась на кровати, когда было уже далеко за полночь, размышляя, остаться ей или уйти, доверять Николасу или продолжать быть осторожной, пойти к нему или подождать, когда он сам заговорит.
   Однажды ночью ей приснился ястреб, застрявший в колючках вьющегося растения. Пытаясь высвободиться, ястреб сбил розовые розы и золотые примулы, которые каким-то образом вместе росли на лозе. Она проснулась со слезами на глазах, отчаянно желая, чтобы ее обняли руки Торна.
   Прохладная осенняя погода изменила привычную летнюю жизнь. Поскольку темнело раньше, леди Джулиан все чаще послабляла свое правило, гласившее, что женщины должны расходиться, когда садится солнце. Эмлин читала или рассказывала истории всевозрастающему числу слушателей, включая леди, и слуг, и рыцарей, задержавшихся после ужина, чтобы послушать сказки перед потрескивающим в камине огнем.
   Небольшая группа детей, включая Кристиана, Изабель и нескольких сыновей рыцарей, ежедневно приходила к Эмлин на уроки чтения, письма и математики для малышей. К ее удивлению, Гарри проявил интерес к книгам и буквам, поэтому она давала ему кусочек мела и небольшую глиняную плитку, пока учила других детей. Но чаще всего Гарри бегал вокруг на уверенных пухлых ножках, весело болтая неполными предложениями, или бродил по крепости и двору со служанкой, идущей чуть поодаль.
   Каждое утро в комнате, где собирались леди, Изабель прилежно сшивала куски материи под руководством Тибби, или Эмлин, или леди Мод – у нее были четкие и аккуратные стежки. Кристиан теперь умело управлял своим пони и много времени проводил в конюшнях, или наблюдал, как на арене для состязаний практиковались мужчины, или же ловил лягушек в саду вместе с другими мальчишками.
   Вскоре собрали яблоки, и на Михайлов день слуги и рыцари гарнизона, а также жители деревни собрались во дворе замка на состязания, в которых участники с перекошенными лицами поочередно тянули плуг. Победителей награждали большим количеством яблок. Кристиан радостно дождался своей очереди под громкие аплодисменты толпы. Эмлин слышала, как несколько человек в тот день заметили, что, если бы здесь был Питер де Блэкпул, он бы составил отличную конкуренцию победителям.
   К середине октября Эмлин почти завершила роспись часовни. Закончив следом маленький псалтырь, она была занята тем, что заполняла небольшие пробелы в других рукописях. Затем леди Джулиан попросила ее разрисовать белые стены ее спальни, на которых уже были набросаны красные линии, имитирующие кубики. Эмлин, благодарная за задания, оправдывающие ее присутствие в Хоксмуре, добавила по краям тонкие яркие цветы.
   Все было мирно, если не считать периодических неприятных комментариев Аларис, чье очевидное раздражение из‑за присутствия Эмлин порой возмущало всех. Даже леди Джулиан однажды так рассердилась, что велела Аларис перестать всем надоедать и попросить для себя в молитве более приятный характер. Эмлин избегала злого языка Аларис и пропускала мимо ушей бахвальство девушки по поводу предстоящего, как она считала, предложения руки и сердца со стороны барона.
   Полностью посвятив себя обязанностям, Эмлин как могла держалась в стороне от других. Она ежедневно учила детей, читала рассказы и что-нибудь шила. Каждый день она думала о Николасе и молилась о разрешении ее дилеммы или, по крайней мере, избавлении от подавленного настроения и неуверенности. Продолжая раздумывать над тем, какой путь выбрать, она не выбирала никакой.
   Она не знала, почему Николас так долго пребывает вдали от Хоксмура, а леди Джулиан редко упоминала о делах племянника. Эмлин удалось узнать из разговоров домочадцев, что он со своим гарнизоном разбил лагерь в долине, действуя от имени монахов аббатства и отражая агрессивные методы Уайтхока, убеждающего жителей долины в своем господстве.
   Леди Джулиан в разговорах никогда не упоминала о том дне, когда Эмлин и Николас кричали друг на друга, как торговцы рыбой. Леди Мод также хранила молчание, и Эмлин заметила, что любое упоминание этой темы среди женщин пресекалось. Только леди Аларис продолжала проявлять недоброе любопытство.

   Осторожно ведя тонкой кисточкой по нижнему краю узора, Эмлин рисовала красную линию, сосредоточенно зажав язык между зубами и сдвинув брови. Дверь часовни резко отворилась, но прошло несколько секунд, прежде чем она подняла глаза и заметила леди Аларис.
   – Госпожа Агнес, – сказала та, опуская отделанный мехом куницы капюшон. Она сузила зеленые глаза. – Ваш дядя уехал несколько недель назад. Я надеюсь, вы скоро также вернетесь в свое аббатство.
   – Мне разрешили остаться с моими братьями и сестрой до тех пор, пока они нуждаются во мне, миледи, – осторожно ответила Эмлин.
   – Так необычно для монахини оставаться одной вне стен ее аббатства, – прошептала Аларис, склонив голову.
   – Семейные обстоятельства, как правило, обладают большей значимостью, миледи. К тому же кузина моей матери, госпожа Тибби, является моей компаньонкой здесь. – Эмлин отвернулась и продолжила свое занятие.
   – Во внешнем мире у вас есть привилегии, о которых большинство монашек даже не мечтает, – продолжала Аларис. – Привилегии в спальне в том числе.
   Эмлин замерла.
   – Что, простите? – переспросила она.
   – Не задерживайтесь в Хоксмуре, ожидая возвращения барона, – сказала Аларис. – Он больше не окажет вам внимания.
   Эмлин вздохнула.
   – С вашего позволения, я вернусь к работе. – Дрожа, она отошла и вскарабкалась на леса.
   – Я намерена поговорить с графиней, – сказала Аларис холодно и отчетливо. – Ваше возвращение в монастырь – это вопрос времени. Ваши братья и сестра – подопечные барона и не нуждаются в вас. Их может обучать любой священник. Работа в часовне завершена – она готова к нашей свадьбе. Когда вернется барон, скорее всего, сразу объявят о нашей женитьбе. – Аларис подошла к высокой сводчатой двери. – Мы поженимся как раз после Нового года, я полагаю.
   – Так скоро? Что ж, я желаю вам счастья, – любезно произнесла Эмлин. И хотя все внутри нее сжималось от злости, она сохранила спокойное выражение лица, перебирая рисовальные принадлежности.
   Аларис ушла, хлопнув дверью. Эмлин швырнула вниз свою кисточку и закрыла лицо руками. Скоро, говорила она себе, скоро ей не понадобится больше эта проклятая маскировка. Что удерживает Николаса в долине? Когда он вернется? Ей надоело ждать.
   Вспомнив голос Торна, его низкий тихий смех, ощущение безопасности в его объятиях, девушка заплакала. Как бы ни были сбиты с толку ее сердце и разум, она продолжала любить Торна и испытывать в нем потребность. Она отчаянно хотела быть с ним, живя простой жизнью в пещере, вместе, счастливо.
   Эмлин выпрямилась с широко раскрытыми глазами. Не иначе как благодаря лучу света, пробивающемуся сквозь крышу часовни прямо с небес, она отчетливо увидела правду.
   Торн не исчез. Николас не смог бы полностью изменить свою сущность с помощью одежды, не смог бы сделать так, чтобы от Торна – человека, которому она доверяла и которого любила – не осталось и следа. Она наверняка почувствовала бы это, если бы его поведение не изобиловало загадками. Но это был один и тот же человек. Выходит, так тому и быть: мужчина, которого она любила, был частью человека, которого она не знала.
   Она закрыла глаза, удивившись простоте озарения. До этого момента она не воспринимала этого мужчину целиком. Любя только часть его и отрицая все остальное, она безмерно мучилась. Сейчас внутри нее мелькнули проблески прощения, и они становились все ярче. Теперь Эмлин знала, что покой придет, когда она откроет для него свое сердце.
   Вытерев щеки, она расправила плечи, а ее дыхание стало свободным и легким. Она была замужем за мужчиной, которого любила, даже если он оказался бароном, которого она боялась. Аларис не сможет узурпировать место баронессы, и Эмлин была уверена, что леди Джулиан не отпустит госпожу Агнес в отсутствие Николаса.
   Как только Николас вернется, она поговорит с ним и покончит со всем этим.

   Ворвавшись в палатку, Питер резко запахнул за собой откидное полотнище, потому что ветер с дождем нещадно хлестал по материи. Он снял темно-зеленый плащ, и холодные брызги попали в низкий костер, разведенный в центре, – тот зашипел и зачадил. Блэкпул налил в кружку эля и с тяжелым вздохом опустился на соломенный тюфяк.
   – Господи, – простонал он, вытирая влажное лицо, – мне нужны потрескивающий огонь в камине, обед из восьми блюд и ванна с паром. Девять дней этого проклятого дождя. Мне кажется, что мои доспехи заржавели и ржавчина уже впитывается в кожу.
   Николас поднял глаза, сидя за маленьким столом, где провел больше часа, расшифровывая несколько документов, написанных сжатыми буквами, и слушая барабанящий дождь.
   – Ты закончил на сегодня обход?
   Питер фыркнул и прочистил горло.
   – Мы прошли, сколько смогли. Никто не выходит в такую ненастную погоду, хотя фермер в трех милях отсюда утверждает, что у него пропал десяток овец.
   Николас вздохнул.
   – Наверняка они уже в котелках Уайтхока вместе с чьей-то пропавшей репой. – Он отодвинул в сторону листы пергамента, потянулся к деревянной кружке, наполовину наполненной элем, и поставил локти на деревянный стол. Было такое ощущение, что его голова набита мокрой шерстью. Как и Питеру, ему надоели замерзшие ноги, мокрая одежда и затхлые соломенные матрасы.
   Дожди и холодные туманы длились уже несколько дней. Все палатки воняли плесенью, не только эта. Шатры, установленные с прошлого лета в двух лагерях в одной части долины, больше не служили временным символом аристократической власти. Некоторые грустно накренились, гордые яркие шелка, развеваемые ветрами и омываемые дождями, порвались, промокли, полиняли.
   Большинство мужчин мучил продолжительный кашель, у многих ныли суставы. Теперь их больше волновала возможность получить чеснок в суп, чем судьба фермера, на которого в тот или иной день напали люди Уайтхока. Николас искренне желал, чтобы их пребывание здесь поскорее закончилось.
   Питер помахал рукой в направлении мокрого откидного полотнища, украшенного вышивкой.
   – Я уже не помню, как выглядит крепкая стена. Подумать только, какие прелестные ручки вышивали на этом шатре. Жаль, что мы не на турнире и наверняка не увидим ручек тех девиц, – проворчал он, потягивая эль. – Черт подери, мы здесь уже несколько недель!
   – Дольше, чем предполагали. Однако долина еще не сожжена дотла, – ответил Николас, перебирая листы пергамента и вытаскивая из стопки нужный документ.
   Питер закатил глаза.
   – Не наше присутствие затушило огонь в долине, а рука Господня, пославшая дожди.
   Николас тяжело вздохнул.
   – Ага. Кроме патрулирования местности и бесконечных споров с Уайтхоком, мы почти ничего не делаем. Он отказывается уходить, поэтому остаемся и мы.
   – Как прошла твоя встреча сегодня утром? Мы слышали крики, когда проезжали мимо шатра.
   Николас вспомнил тот час, когда его вызвали в палатку Уайтхока после прибытия посыльного от короля. Они обсуждали самые последние планы короля относительно их двоих. Хотя Уайтхок никогда напрямую не упоминал о женитьбе Николаса после ссоры в Хоквуде, он продолжал вести себя с ним с холодной учтивостью, граничащей с озлобленностью. Не особенно удивившись реакции отца, Николас предположил, что граф выжидает, обдумывая будущие действия, возможно, абсолютное лишение наследства. Сегодня Николас попытался опять, по просьбе аббата, обсудить с Уайтхоком спорный вопрос о владении долиной. У него челюсти сжимались от болезненного воспоминания.
   – Он говорил лишь о своем почетном праве на землю, а я в это время еле сдерживался, чтобы не придушить его, – сказал он Питеру и налил себе еще одну кружку темного эля, присланного ему несколько дней назад аббатом. Он залпом осушил ее.
   – Почетном? И где же во всем этом честь графа, интересно мне знать? – Питер задумался.
   – Где, в самом деле! Теперь он приказывает аббатству оставить землю раз и навсегда. Он заявляет о своем праве сжечь их, если они не признают его. – Николас засмеялся. – Его право!
   – Из‑за твоего гарнизона и непрекращающихся дождей он не может выполнить свои угрозы. Выжидает время, когда мы уйдем, клянусь.
   Николас снял ленту с письма, которое держал в руке.
   – Его люди продолжают рыскать, как мыши по кучам зерна, в поисках Торна или Зеленого Человека.
   Питер засмеялся.
   – Напрасные поиски, милорд.
   Николас пожал плечами.
   – Пока что старик еще не сдался. И теперь он нашел другое место для своей проклятой крепости. Он вцепился в эту долину, как голодный пес в кость.
   – Однако он прекратил поиски… кое-кого. – Питер поднял бровь, глядя на Николаса. – Почему он перестал искать леди Эмлин? Мне кажется, вам кое-что известно об этом, милорд, хотя вы ничего не говорите. – Он бросил на приятеля немного обиженный взгляд и чихнул. – Ну, ладно. Итак, мы сидим здесь двумя лагерями, чинно объезжаем фермы, леса и поля, ожидая посланников епископа, лениво направляющихся сюда из Йорка. Хотя даже прибытие самого архиепископа Уолтера не смогло бы уладить это дело. Нужно предпринять какие-то действия.
   Николас взглянул на Питера серыми, как дождь, глазами.
   – Что ты предлагаешь?
   Тот пожал плечами.
   – Если бы граф снова увидел Зеленого Рыцаря, может, страх заставил бы его отправиться домой.
   Потерев небритый подбородок, Николас нахмурил брови.
   – Я не хочу, чтобы рисковал кто-то еще, а у меня совсем нет времени с тех пор, как мы приехали сюда. – Он пошуршал пергаментом. – Кроме того, такой шаг может оказаться лишним. Сегодня приехал посланник короля. Король вызывает Уайтхока на юг.
   – Значит, было принято судебное решение?
   – Нет. Иоанн слишком занят собственными проблемами, чтобы беспокоиться о мелких спорах Уайтхока. Король вызывает его в замок Рочестер, дабы тот присоединился к его людям. И если граф дорожит своей жизнью и собственностью, он отправится немедленно.
   – Рочестер? Реджинальд де Корнхил держит его для короля.
   – Больше нет. Группа повстанцев легко взяла его. Иоанн взбешен, и, очевидно, кузнецы вовсю работают над машинами для осады. Он выдвигается с наиболее преданными своими людьми.
   – Это не очень хороший знак для остальных баронов.
   – Да. Держу пари, его планы простираются дальше этой осады. Прошлым летом он поклялся отомстить всем, кто принял участие в попытке его свергнуть.
   – Сначала он казался довольно сговорчивым, отдал обратно несколько замков, которые отобрал у законных владельцев, – произнес Питер. – А что с Гаем де Эшборном? Среди возвращенных было его наследство?
   Николас покачал головой.
   – Нет. Я недавно осведомлялся об этом. Иоанн сделал только пару-тройку жестов мира, пока ждал слова папы по вопросу хартии.
   – Ну что ж, он никогда не славился справедливостью, каким бы ни был закон.
   – Дальше будет только хуже. Что бы там ни произошло на юге, мы, северяне, наверное, скоро будем защищаться от нашего короля.
   Питер встал и начал расхаживать взад-вперед.
   – Он выбрал место, чтобы начать свою маленькую войну против вздорных баронов. Но у тех нет ни хорошей организации, ни полевой армии… – он покачал головой. – Если король двинется на север, он выбьет баронов одного за другим.
   Николас помахал пергаментом, на котором болталась королевская печать.
   – Он уже начал атаку. Эта бумага была доставлена мне утром. Папа Иннокентий на стороне короля, и он аннулировал Великую хартию. Он также отлучил от церкви тех из нас, кто был хоть как-то причастен к бунту. Иоанн должен быть доволен.
   – Боже! Интересная стратегия. Угрожать душе врага?
   – Страх вечного проклятия творит чудеса. Иоанн сразит каждого барона, теперь он это сможет. – Николас швырнул пергамент на стол. – Грядет война, Перкин. И теперь люди епископа откажутся от встречи с Уайтхоком, если на ней будет присутствовать отлученный от церкви барон. – Он пожал плечами. – Я предан анафеме.
   – По крайней мере, мы можем уехать отсюда, – с облегчением сказал Питер. – Хотя твоя тетя будет недовольна, когда узнает о состоянии твоей души.
   Николас махнул рукой.
   – Несложно его восстановить. Мне понадобится либо выложить крупную сумму денег, либо подождать, пока Папа простит восставших баронов. Это случится рано или поздно, мы можем быть уверены в этом.
   Питер грустно усмехнулся.
   – Леди Аларис тоже будет расстроена. Она надеется на свадьбу, когда вы вернетесь, милорд.
   Николас тяжело вздохнул и постучал пальцами по поверхности стола.
   – Святые и грешники, – пробормотал он и поднял кружку, вращая в ней пенистую жидкость. – Я должен поговорить с тобой относительно моей женитьбы.
   Питер выглядел удивленным.
   – Ты планируешь сделать предложение Аларис?
   – Я не собираюсь делать предложение. Я уже женат.
   – Что?! – Питер сделал три больших шага и оказался возле стола.
   – На леди Эмлин.
   Питер, не веря ушам своим, покачал головой и потянулся к кружке.
   – Святые Небеса! Дай мне того чудного эля из твоих запасов. Мне нужно подкрепиться после всего услышанного.

Глава 19

   Пересадив тяжелого Гарри на другое бедро, Эмлин продолжала ходить по комнате. У ребенка начали прорезаться зубы. На кровати с балдахином Изабель спала рядом с мирно сопящей Тибби, а Кристиан свернулся калачиком на соломенном тюфяке на полу. Но Гарри уже давно не спал, он проснулся и плакал, потирая уши и дергая себя за волосы.
   Раньше Тибби лечила его больные ушки теплыми припарками и закапывала в них масло чеснока. А сейчас Эмлин знала, что у него режутся зубы.
   – Лапочка, давай выйдем на улицу, – сказала она.
   – На улицу, – сквозь слезы повторял Гарри, пока она заворачивала его в одеяло и застегивала свой плащ.
   Она пронесла ребенка по темному коридору и поднялась по лестнице, выйдя на прохладный ночной воздух валганга, зубчатой стены, окружающей фасад крепости.
   Гарри показывал то туда, то сюда, и Эмлин бродила с ним. Мимо прошел стражник, быстро кивнув. Она уже приходила сюда раньше, поэтому стражники не удивлялись, видя ее здесь так поздно ночью.
   Она посмотрела на звезды в темном небе и белую луну, напоминающую дольку яблока.
   Гарри что-то щебетал, потом снова начал хныкать. Эмлин полезла в рукав за свернутым кусочком кожи, который Тибби смочила в сладком вине, чтобы успокоить боль в деснах ребенка.
   Пока малыш грыз кусок кожи, Эмлин прохаживалась с ним взад-вперед, останавливаясь, чтобы посмотреть на звезды. Николаса уже так долго не было, она переживала, что он не возвращается намеренно, зная, что она в Хоксмуре. Она ужасно по нему соскучилась, хотя и беспокоилась о том, как пройдет их следующая встреча.
   Эмлин понимала, что он столкнулся с тяжелой ситуацией в долине, и знала о желании короля Иоанна отомстить. Хартия, подписанная в июне, не успокоила волнений в Англии, и бароны вынуждены были защищать свои собственные дома и жизни от мести короля.
   Недавно леди Джулиан сказала женщинам, собравшимся в ее комнате, что Николас отлучен от церкви. Эмлин выслушала это с тревогой – отлучение от церкви было кошмаром. Если душа переставала находиться под опекой церкви, она уже не могла спастись и не была защищена от дьявола. А рыцари всегда ходили рядом со смертью. Эта мысль взволновала ее, хотя она и верила, что уж кто-кто, а ее муж выживет.
   Гарри начал напевать песенку, и Эмлин тихо засмеялась. Услышав стук каблуков за спиной, она остановилась.
   – Что это? Два новых охранника крепостных стен? Нашим врагам нужно остерегаться. – Узнав голос, она повернулась, от удивления приоткрыв рот.
   Николас вышел из тени дверного проема башни. Эмлин замерла, ее сердце бешено стучало в груди.
   – Миледи, – тихо пробормотал он, приближаясь к ней. Ветер доносил его знакомый запах, в котором чувствовались ароматы дыма, специй и кожаной одежды. Волосы упали ему на бровь, когда он остановился рядом с ней.
   Эмлин посадила Гарри на бедро.
   – Приветствую вас, милорд. Я не знала, что вы вернулись.
   – Мы приехали, когда уже стемнело.
   – Вы, как и раньше, ненадолго?
   – Я вернулся окончательно, – тихо ответил он.
   От его теплого голоса ее сердце забилось сильнее. Эмлин жалела о своих гневных словах, сказанных ранее, но сейчас обида от его предательства нахлынула вновь, острая и резкая. Она не могла овладеть дыханием, не могла ничего ответить. Затененные черты его лица, настороженный вид и голос имели над ней какую-то едва уловимую власть. Она чувствовала радость, боль и смятение.
   А еще она не понимала, поставил ли он все-таки крест на их тайном браке. Она молча наблюдала за ним.
   – Ну что ж, миледи, – сказал он, – желаю вам спокойной ночи.
   – Милорд… – «Не уходи!» – вдруг захотелось крикнуть ей, хотя она и боялась выяснять отношения. – Вы, э‑э, видели Мейзри и Элрика в долине? Как они поживают?
   – Живы-здоровы, хотя люди Уайтхока разгромили их ферму и поля.
   – Поэтому вы и уезжали, как я слышала.
   Он кивнул. Гарри захныкал у нее на руках, и она успокоила его.
   – Да, аббат попросил меня разбить военный лагерь и присмотреть за жителями долины, пока архиепископ не пришлет посланника для переговоров.
   Он казался расслабленным, а не зажатым и раздраженным, каким она часто видела барона. Ветер играл с его волосами, и при лунном свете, без доспехов, с темной развевающейся шевелюрой и небритым лицом он был Торном. Эмлин судорожно вздохнула.
   – Уайтхок отбыл до того, как приехали священники, – сказал он.
   – Значит, ни о чем так и не договорились?
   – По крайней мере, во время отсутствия Уайтхока там будет мир. Архиепископ не отправил бы никого в ту ужасную погоду, что здесь царила, а мой отец отказывался ехать в Йорк, чтобы встретиться с ним.
   – Если все решится в пользу монахов, он смирится с этим?
   – Научит ли это графа тому, что заносчивость и тирания не содействуют его успеху? Не могу сказать. – Мужчина пожал плечами.
   Гарри начал плакать, и Эмлин покачала его и погладила по спине.
   – Что случилось с малышом?
   – У него прорезается новый зубик. Что думает король о действиях Уайтхока в Йоркшире?
   – Король Иоанн ничего не предпринял и передал дела на рассмотрение в суд. Архиепископ урегулирует это, если есть такая возможность.
   Гарри громко разревелся, и Эмлин, расстроившись, погладила его по голове. Николас протянул руку и прикоснулся к виску мальчика. Гарри затих, сжав деснами кожаный лоскут и уставившись на мужчину.
   – Здесь довольно прохладно. Какого черта вы на улице так поздно?
   – Ночные прогулки успокаивают его в таком состоянии, – ответила она.
   – Вы бледны. Еще не ложились?
   – Еще нет. Неважно…
   – Пойдемте.
   Он повел ее к двери в башню. При свете факела они спустились по лестнице и прошли по тусклому коридору к его спальне. Гарри вел себя спокойно, возможно, удивившись скорости их передвижения. Николас проводил их в комнату и закрыл дверь. Мерцал янтарный свет от огня в камине, его тепло действовало успокаивающе, по комнате распространялся запах полыхающих в камине яблоневых веток.
   – Дайте его мне. – Николас взял ребенка на руки, Гарри не протестовал. – Иди сюда, парень, посмотрим, сможешь ли ты побороть бывалого рыцаря. – Он подбросил Гарри, и тот засмеялся. – Давайте, я посижу с ним. Идите отдохните в маленькой комнате – или в своей комнате, если хотите, – спокойно добавил он.
   – Сэр, вы не обязаны сидеть с ребенком.
   – Я не боюсь малышей. А ребенок… э‑э… сухой?
   Эмлин прикоснулась к набедренной повязке Гарри.
   – Кажется, да.
   – Я не устал, в отличие от вас. Укачать ребенка, чтобы он заснул, не так уж сложно.
   – Вам так кажется. – Эмлин поджала губы в нерешительности. – Я и правда устала. Когда он заснет, обложите его подушками, чтобы не упал.
   – Не волнуйтесь. Идите, – сказал он, усаживаясь в кресло с высокой спинкой перед камином и сажая Гарри к себе на колени.
   Эмлин остановилась, чувствуя, как томится ее сердце. Затем она медленно пересекла спальню, подняла занавеску и вошла в маленькую комнатку.

   Немного позже Эмлин проснулась, открыла глаза в темноте и привстала. Рассвет еще не наступил – по-видимому, она проспала не больше часа. Отодвинув в сторону занавеску, она посмотрела на освещенную огнем камина спальню. Услышав тихие звуки в кресле, повернутом спинкой к ней, она поспешила туда.
   Николас тихо посапывал, откинув голову, его черные ресницы были опущены. У него было поразительно красивое лицо, сильное, с правильными чертами. Она осознала, что никогда еще не видела его спящим и таким умиротворенным.
   Гарри тоже крепко спал, свернувшись на груди у мужчины, – руки Николаса покоились на спине и голове мальчика, а пальцы погрузились в мелкие светлые кудри. Эмлин с улыбкой прикоснулась к головке Гарри, затем к волосам Николаса, проведя рукой по его мягким темным локонам. Она наклонилась и подняла Гарри на руки, прислонив его к своему плечу. Плавно пройдя в маленькую комнату, она опустила его на кровать, накрыла своим плащом и вокруг положила подушки.
   Задыхаясь, она подошла к окну и немного приоткрыла ставни. Комнату наполнил голубой лунный свет, легкий ветерок развевал ее волосы. Она взглянула на Торна – нет, Николаса – он был так близко, всего в нескольких шагах… С болью в сердце она вновь ужаснулась, что потеряла его из‑за своего пылкого характера. Но у нее ведь были основания злиться на него и не доверять ему. Хотя все эти недели она старалась унять свои чувства.
   Вздохнув, она прислонилась к стене. Он был добр к Гарри, но ни словом не упомянул о них двоих, о том, что было между ними. Он держался на некотором расстоянии, однако каждой клеточкой своего тела Эмлин ощущала его присутствие рядом.
   Она услышала шорох занавески за спиной и легкий звон железных колец. Эмлин замерла, но не повернулась, хотя и слышала, как он направляется к ней, и чувствовала тепло его тела позади нее.
   – Эмлин, – прошептал он. – Нам нужно поговорить. – Его голос был приятным, в нем слились доброта лесника и решительность барона.
   Желание развернуться и прижаться к нему было таким сильным, что она напряглась, не зная, что же ей делать.
   – Когда-то я думала, что ты Торн, благочестивый разбойник и человек, за которого я охотно вышла замуж, – наконец мягко ответила она. – Затем ты стал для меня незнакомцем. – Она закрыла глаза. – Теперь я не знаю, что и думать.
   – Ты хочешь залатать эту трещину? – прошептал он.
   Она прикусила губу и кивнула.
   Николас взял ее за плечи.
   – Эмлин…
   Затем он повернул ее к себе, и она подняла глаза. Он стоял перед ней в лунном свете, высокий и широкоплечий, с твердым упрямым подбородком и волосами цвета воронова крыла. Он долго смотрел на нее серьезным взглядом.
   – Скажи, почему ты обманул меня?
   – Четыре года назад, – начал он, – я попросил у твоего отца твоей руки.
   Она широко раскрыла глаза.
   – Так это ты вел переговоры с моим отцом?
   – Да. Но это происходило во время интердикта, и нас не могли обручить, к тому же ты была слишком юна, чтобы выходить замуж. Твоя мать хотела, чтобы ты закончила учебу в монастыре. Меня заверили, что договор будет в силе, поэтому я согласился подождать. Но твой отец умер. Я понятия не имею, что случилось с договором, который мы подписали. Твоя мама тоже умерла, а Гая арестовали до того, как я успел поговорить с ним.
   Эмлин слушала с изумлением и облегчением, однако боялась доверять ему так скоро.
   – Мне ничего об этом не говорили. Откуда мне знать, что это правда?
   – Вот доказательство.
   Он потянулся к мешочку, висевшему у него на ремне, затем протянул ей руку. На его открытой ладони лежало небольшое кольцо.
   Она подняла его: золотое колечко с маленьким гранатом.
   – Это… это же мамино. Как оно к тебе попало?
   – Твои родители вручили его мне как символ нашей договоренности. – Он взял ее руку и надел кольцо на палец рядом со стальным кружочком. – Я ведь действительно задолжал тебе кольцо.
   Она долго смотрела на колечко, потом на Николаса.
   – Почему ты просил моей руки несколько лет назад?
   Он улыбнулся, скривив уголки губ. Ее сердце вырывалось из груди. Она так хорошо знала эту улыбку, так скучала по ней.
   – Когда-то я поклялся, что отдам свою жизнь за тебя и твою семью, – сказал он. – Ты помнишь?
   – Да, – выдохнула она. – Но Уайтхок…
   – Ему все известно, и он должен смириться. Эмлин, я сожалею, что ты подумала, будто я женился на тебе, только чтобы насолить ему. Я мог освободить тебя от брака с Уайтхоком, если бы сам женился на тебе, но я не мог рассказать всю правду. Тогда не мог. – Он вздохнул. – Вышла бы ты за меня, узнав? Ты, скорее, убила бы меня. – Он улыбнулся.
   Эмлин безмолвно слушала, наблюдая за ним и наклоняясь все ближе. Это казалось сном – однако его слова многое объясняли.
   – А теперь пойми, как я запутался, – хрипло проговорил он. – Я хранил секрет о Торне много лет, и только ты узнала о нем. Я… позволил бы узнать о нем только тебе. – Он провел рукой по ее волосам и плечам. Когда он заключил ее в свои объятия, она охотно подалась, и он прижался подбородком к ее виску.
   Злость и разногласия ушли, Эмлин закрыла глаза, чувствуя облегчение и радость. Прислушавшись к его дыханию, она вдруг почувствовала, что Торн с Николасом для нее соединились воедино.
   – Я считал, что посредством заключения брака выплачу важный долг. – Он погладил ее волосы, из‑за чего по телу женщины пробежали мурашки. – Но я никогда не рассчитывал, что мой долг тебе – в сердце. Я никогда и подумать не мог, что ты будешь значить для меня так много. Однако, встретив тебя после стольких лет, я потерял голову. Твоя душа… Даже твой темперамент! Я бы не вынес, если бы ты досталась моему отцу или ушла в монастырь. Я пошел бы на все, лишь бы ты была в моей жизни. На все. – Он вздохнул. – Даже на ложь и риск, что ты возненавидишь меня.
   – Я не могла ненавидеть тебя, – прошептала она. – Ты не Торн… хотя ты – это он. Когда я узнала, что ты барон, то подумала, что Торн для меня исчез.
   – Никогда, – пробормотал он, опуская голову. В его дыхании чувствовался запах вина и корицы, он прильнул к ней губами и сначала нежно провел ими по ее устам, а потом его поцелуй стал жарким и страстным. Николас отстранился, но ей хотелось большего.
   – Эмлин, – хриплым голосом произнес он, – я любил тебя много лет. Теперь я понимаю, как долго это чувство жило во мне. Я надеюсь на твое прощение.
   Когда она обвила руками его шею, даже та обида, что еще оставалась внутри нее, растворилась, как туман. Глубина чувств усмирила ее. Ей пришлось пострадать от его предательства и холодности, но сейчас от него исходила только любовь. Эмлин подняла лицо, и он глубоко и страстно поцеловал ее, быстро и так же неумолимо и упрямо, как вела себя до этого момента она.
   – Мне кажется, я любила тебя с детства. – Она крепко поцеловала его в ответ. – Думаю, даже вас обоих. Только пообещай, что мне удастся разобраться во всем этом.
   – Тебе удастся, – подтвердил Николас, его губы прикоснулись к уголку ее рта, затем к изгибу ее шеи, а пальцы нежно провели линию по ее горлу. – Но мы поговорим об этом позже, не сейчас.
   Она затаила дыхание, когда его ласки последовали вниз по ее шее и пальцы скользнули по корсажу и обвили грудь. Ее соски напряглись, начали покалывать и ныть от его прикосновений.
   Тихо простонав, мужчина поднял ее на руки. Она прижалась к нему щекой.
   – Николас, – прошептала она возле мочки его уха. – Гарри…
   – Он ужасно устал, – прошептал ее муж. – И еще долго не проснется.
   Затем он перенес ее через порог в свою спальню. Золотой свет камина озарял кровать, когда они оба утонули в мягкой перине, накрытой красной парчой и гладкими меховыми шкурами. Николас задернул балдахин, и свет камина окрасил тонкую ткань в красновато-золотой оттенок.
   Быстро и почти не дыша, они сняли друг с друга одежду, отбросив все в сторону, и погрузились в теплые взаимные объятия. Он страстно целовал ее, и Эмлин наслаждалась его близостью после такого долгого перерыва. Ее пальцы слегка касались черного облака волос на его груди, она целовала его плечи, вдыхая его запах – кожи, специй и леса.
   Ее руки скользнули по его мускулистому торсу и упругим бедрам, затем по его спине, исследуя шрам, который Торн получил восемь лет назад. Пальцы Эмлин спустились вниз и прикоснулись к гладкому рубцу на его бедре – памяти о стреле, выпущенной ею всего несколько месяцев назад. Опустив голову, Эмлин поцеловала розовый шрам, словно извиняясь. Плавно скользя по его телу, она прильнула губами к его губам, оказавшись в его объятиях и все глубже погружаясь в поцелуй, сладкий как мед.
   Николас провел кончиками пальцев по ее шее и плечам, его касания были легкими и приятными. Вздохнув и запустив пальцы в темный шелк его волос, она извивалась от удовольствия, пока он целовал по очереди каждую грудь – страстные, чувственные ласки вызвали у нее стон. Его касания были спокойными и медленными, каждое движение уменьшало, растворяло сердечные раны, нанесенные друг другу.
   Он плавно поглаживал ее живот, пока, умоляюще простонав, она не раздвинула ноги. Его пальцы скользнули туда… Напрягшись и дрожа, она обвила ногами его талию, желая ощутить на себе его гибкое тело, отдаться ему. Нежно и уверенно он вошел в нее и плавно продвинулся вперед.
   Следуя за ритмом сердца, дыхания, движения мышц, Эмлин страстно желала соединения не только их тел, но и душ. Когда он находился глубоко внутри нее, она еще крепче прижалась к нему, и ее окатило жаркой волной, по телу пробежала дрожь, а Николас, тяжело дыша, так мощно погрузился в нее, что она ощутила наконец, что они – одно целое.
   Все еще сладко содрогаясь, Эмлин почувствовала, как Николас медленно опустился рядом с ней, осыпая ее мелкими благодарными поцелуями. В камине потрескивал огонь… Она свернулась около него, наслаждаясь умиротворяющей тишиной и погружаясь в сон. Приятное тепло их тел растопило все страхи и обиды.
   Она проснулась еще до рассвета, почувствовав легкий поцелуй на спине. Николас любил ее снова, очень нежно, пока сквозь ставни не пробились первые солнечные лучи. Позже, когда ее голова покоилась на его плече, она, накрытая шелковым покрывалом, выводила пальцем круги на его груди.
   – Мы скажем всем о нашем союзе?
   – Да, и как можно скорее.
   – А как же твой отец?
   Он приложил палец к ее губам.
   – Он знает. Не переживай о нем. – Мужчина улыбнулся. – Твои глаза голубые, как лазурит.
   – А твои зеленые, как лягушки, и серые, как камни, мой переменчивый муж. Но я узнаю тебя, какое бы имя ты ни выбрал.
   – Отлично, – сказал он. – Давай-ка одевайся. Нам нужно как можно скорее рассказать правду о нашем браке всем домочадцам, иначе меня сочтут грешником и мерзавцем, затащившим в постель монахиню.

Глава 20

   Николас сложил пергамент, вздохнул и почесал затылок. В письме Уота, как и в каждом послании, приходившем в последнее время в Хоксмур, упоминалось о деятельности короля Иоанна: теперь король направлял отряды наемников на север, угрожая уничтожить замок каждого мятежника на его пути.
   Уот также прислал новости об Уайтхоке. Бросив плотный пергамент на стол, Николас встал и расправил напряженные плечи и шею. Питер терпеливо ждал, откинувшись на спинку стула и удобно вытянув ноги перед камином.
   За высокими окнами большого зала тысячей волков завывал ветер, а по стеклу барабанил дождь со снегом. Не самое лучшее время года для проведения сражений, подумал Николас. Однако он сомневался, что давняя традиция зимой заключать перемирие убедит короля воздержаться покамест от актов мести.
   Он бросил мрачный взгляд на Питера.
   – Уот пишет, что мой отец получил еще один документ от монарха, подтверждающий его право собственности на владение Эшборном. Он предпринимает шаги, чтобы лишить меня наследства, и заявляет, что их с Эмлин помолвка аннулирована из‑за ее постыдного поведения.
   Питер кивнул.
   – Тем не менее, милорд, вам и вашей жене ничего не угрожает. Уайтхок оказался на удивление понятливым. А вот для леди Аларис ваш брак оказался настоящим шоком, как это ни странно.
   – Действительно. Леди Джулиан благословила нас. Слуги и жители долины смотрят на жизнь просто и прагматично. Что ж, она была монахиней, а стала баронессой. Возможно, они посмеиваются над нами за кружкой эля по вечерам, но тем не менее приняли это без лишних вопросов. Только Аларис, как ты сказал, раздосадована. Однако, клянусь, как только погода наладится, она покинет нас. Я слышал, ее отец договаривается с Чавантом.
   Питер многозначительно закатил глаза.
   – Святые Небеса! Чавант и леди Аларис?!
   Николас пожал плечами.
   – У нее немалое приданое, и однажды она получит богатое наследство. Что касается меня, не хотел бы я сообщать этой леди новости о том, кто просит ее руки, – криво улыбнувшись, произнес Николас.
   – Я тоже, – согласился Питер. – Но как получилось, что твой отец почти не противился вашему браку с леди Эмлин?
   Николас пожал плечами.
   – Я не знаю, что у него на уме. Придет весна, и меня могут пригласить на турнир, на котором обиженный сир снесет мне голову. В настоящее время, с тех пор как он торчит с королем в замке Рочестер, его волнуют другие дела.
   Питер подался вперед.
   – Уот прислал новости о Рочестере?
   Николас кивнул и уставился на огонь.
   – Осада прекращена. В конце ноября король Иоанн приказал зарезать сорок свиней, а его люди использовали сало, чтобы поджечь стены, и сделали подкоп под угловую башню. Он был безжалостен. Пленников заковали в цепи, некоторых покалечили. Он повесил друга своего детства. – Николас тяжело вздохнул. – Он обезумел от ярости и движется со своей иностранной армией на север по тропе войны. К Рождеству он будет в Ноттингеме.
   – Господи, – пробормотал Питер, нахмурившись. – Он быстро движется. А что же восставшие бароны в Лондоне? Говорят, что бо́льшую часть времени они пьют и играют в кости.
   – Да, но они страстно желают свергнуть Иоанна с престола и испробовали все легальные способы. Ничего не помогло. Он ловко просчитывает каждый шаг.
   – Несколько недель назад восставшие бароны пригласили землевладельцев из Йорка обсудить все это, однако ты не поехал.
   – Я не согласен с ними касательно того, что нужно передать английскую корону французскому принцу. Все знают, что я поддерживаю хартию. Но я не стану объединяться с горячими головами против непредсказуемого короля.
   – Иоанн – коварный трус, – согласился Питер. – Удивительно видеть его во главе армии в таком долгом походе.
   – Он бы за милую душу поступил со своими баронами, как с теми заколотыми свиньями в Рочестере, клянусь тебе, и разом покончил бы со всем этим. Но поскольку у жителей севера нет единой армии, сейчас каждый сам за себя.
   – Северные бароны должны либо безоговорочно капитулировать, а это значит, купить расположение монарха, либо готовиться к войне.
   Николас угрюмо кивнул.
   – Я много думал по этому поводу, Перкин, – сказал он. – Я не отдам Хоксмур. Нам нужно немедленно укрепить стены. – Он посмотрел на огонь, чувствуя, что его лицо горит, а внутри назревает решимость. Он будет защищать свой дом и свою семью и сделает все от него зависящее ради их безопасности.
   – Я никогда не продамся и не открою ворота замка, – тихо сказал он. – Готовь меч, мой друг.

   У Эмлин уже болела рука, ее щеки были румяными от дикого холода. Она сжимала поводья своей гнедой кобылы и поглядывала на Николаса, который неспешным шагом вел Сильвануса. Он развернулся в седле, чтобы вновь помахать рукой жителям долины, столпившимся вдоль заснеженной дороги.
   Во время их долгой поездки по деревням он разбрасывал вокруг монетки из кожаного мешочка и выкрикивал приветствия, называя многих людей по имени. Они в свою очередь выказывали справедливому господину уважение и доброжелательное отношение.
   Краем глаза Эмлин видела широкие просторы заснеженных степей, блестящих на солнце, как перевернутые тарелки из белого стекла. Вдали виднелись мощные серые стены замка Хоксмур. После пронизывающего холода в зале будет тепло, как в пекарне. Желая поскорее приехать домой, она пришпорила лошадку.
   Рано утром, после того как все, кроме Николаса, который все еще был отлучен от церкви, сходили на рождественскую мессу в недавно расписанную часовню, барон и баронесса с небольшим количеством стражи решили проехаться по замерзшим степным дорогам к северу от Хоксмура.
   Несмотря на мороз, на протяжении всего их пути навстречу выбегали жители долины. Они кричали и смеялись, хватали на лету серебряные монеты и протягивали им свежий хлеб и омелу с падубом на удачу. Проехав несколько миль, Николас и Эмлин согласились взять у хозяина трактира по кружке с горячим ароматным сидром и повернули с эскортом домой.
   – Если у вас и оставались еще какие-то сомнения в том, что вам здесь рады, миледи, можете похоронить их, – улыбнувшись, произнес Николас. – Нашу рождественскую процессию встретили достаточно громко, что свидетельствует об одобрении.
   Эмлин взглянула на него, ее глаза светились от солнечного света, мороза и счастья.
   – Клянусь, я почувствовала себя невестой, когда мы проезжали там, сир, – беспечно ответила она, – но скорее всего, это ваши монеты сделали их улыбки шире.
   – Нет, любимая, хотя монеты и желанны, люди приветствовали тебя, – сказал он и повернулся, чтобы помахать рукой женщине, восторженно кричащей им что-то.
   Эмлин удобнее расположилась в седле и вспомнила шумную и красочную прошлую неделю, возросшие требования к ней как к новой хозяйке Хоксмура. Однако ее обязанности были очень приятными и включали украшение зала гирляндами из свежего падуба и плюща, а также яркими шелковыми лентами.
   Семеро мужчин затащили в зал огромное святочное полено и разместили его возле камина – оно должно было гореть до Двенадцатой ночи. Был организован пир для сотни слуг замка, рыцарей и постоянного потока жителей деревни.
   Члены семьи обменялись рождественскими подарками. Эмлин подарила Николасу небольшой рисунок Девы Марии с изображением святого Николая на обратной стороне. Он обрадовался, а ей понравился его подарок: ремень с золотыми и сапфировыми вставками.
   Затем он прошептал, сильно заинтриговав ее, что еще один его подарок будет вручен позже. Вспыхнув, Эмлин засмеялась и поцеловала его, подумав, что он имеет в виду очередную чарующую ночь в его огромной кровати с красным балдахином.
   Несколькими неделями ранее он помог ей подобрать подарки для детей. Кристиан получил тисовый лук с колчаном и стрелами, Изабель – браслет из резного янтаря, который когда-то принадлежал леди Бланш. Гарри ликовал, получив маленьких свинцовых рыцарей на деревянных колесиках. Но самой довольной оказалась леди Джулиан – ей подарили позолоченные очки, которые Николас заказал у стекольщика из Йорка.
   Возбужденные, дети долго не ложились спать, до тех пор, пока у них не стали закрываться глаза от усталости. Гарри нашел горошину в своем куске торта и под громкий смех был провозглашен Королем Торжества. Он руководил пиром довольно мудро, пока не расплакался слезами тирана и не был уложен в кровать.
   Улыбнувшись этим приятным воспоминаниям, Эмлин погнала лошадь вперед через подвесной мост Хоксмура.
   Подбежали конюхи, чтобы забрать лошадей. Пока Эмлин помогали спуститься с ее скакуна, по ступенькам сбежал старый слуга и подошел к Николасу, что-то бормоча. Выслушав старика, тот нахмурился, быстро кивнул и протянул поводья конюху.
   Николас, не заметив озадаченного взгляда Эмлин, что-то прошептал Питеру. Затем резко развернулся и стремительно направился в крепость.

   Перед камином седобородый мужчина в забрызганных грязью доспехах и красном плаще стоял и смотрел на горящее святочное полено. Он как раз принял из рук девочки-служанки бокал горячего ароматного вина. Николас быстро направился к нему, и мужчина обернулся.
   – Уот! – Николас улыбнулся, похлопав того по плечу. – Поздравляю с Рождеством, дружище! Эмлин будет несказанно рада увидеть вас. Когда вы приехали?
   – Господин барон, – поклонился Уот. – Не больше часа назад. Я выполнил вашу просьбу.
   – Значит, все готово? – резко спросил Николас.
   – Да, милорд, – кивнул Уот.
   Взяв у служанки предложенный ему бокал с горячим вином, Николас отпустил ее коротким кивком. Он осторожно хлебнул горячего напитка, затем посмотрел на Уота.
   – А сверток?
   – Передан вашему сенешалю, господину Юстасу.
   – Хорошо. – Он глубоко вздохнул, словно освободившись от тяжелой ноши. – У вас были трудности в Эшборне?
   – Нет, милорд. Дорога короля лежит на север, а не на запад. Мы удалены от его гнева благодаря нашему расположению и тому факту, что мы принадлежим Уайтхоку.
   Николас поднял бровь.
   – Но вы носите красное – знак барона де Эшборна, а не коричневую форму людей Уайтхока.
   Уот пожал плечами.
   – Я ношу такой плащ, какой мне нравится, ведь я уже не сенешаль Эшборна.
   – Что вы сказали?
   – Уайтхок по приезде в Греймер прислал приказ о назначении другого сенешаля.
   – Он вернулся домой? Я не слышал.
   – Да. Он прислал мне письмо на прошлой неделе. Но я получил от вас весточку задолго до этого. Отец Небесный, милорд, я так обрадовался, когда услышал, что вы женились на леди Эмлин. Ваш папенька, должно быть, вне себя от ярости.
   – Это долгая история, которую вы скоро услышите, Уот. А пока отдохните и расскажите мне о короле. – Николас прислонился к столу, а Уот в это время опустился на скамью. – Мы слышали, что он вместе со своими наемниками был на Рождество в Ноттингеме.
   – Да, милорд. Говорят, что он ускакал оттуда, взбешенный, как дьявол. – Уот сделал глоток вина и покачал головой. – Он отправляет своих иностранных воинов группами, как волков, захватывать замки мятежников. Нападать. Сжигать. Он почти не встречал сопротивления, но ему везде предлагали деньги, милорд. По традиции он либо принимает их, либо нет.
   – Куда он держит путь?
   – Четко на север. Среди прочих сдались Рокингем, Бельвор и Донкастер. Замки и городки открывают ему свои ворота, принимая как неизбежность. Непокорные же имеют дело с его армией. Он собирает выкупы, как приказчик налоги.
   – Где же он сейчас?
   – Последнее, что я слышал, Понтефракт, возможно, сейчас уже Йорк, милорд.
   – Значит, он не так уж и далеко от Хоксмура.
   Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась, и заглянул Питер. Он подошел и поприветствовал Уота. Сняв капюшон и поставив ногу на скамью, Питер слушал кратко излагаемые Николасом новости от Уота.
   Заинтригованный, с массой вопросов, Питер наклонился к Уоту, чтобы обсудить неадекватное поведение короля на севере. Николас потягивал вино и оглядывал комнату, украшенную зелеными гирляндами над каминной полкой, и окнами, и дверными проемами.
   Казалось, здесь задержались смех и веселье. Благоухающий рождественский куст из сплетенных зеленых веток, увешанных яблоками, грушами, орехами и шелковыми лентами, свисал с балки в центре длинной комнаты. Заполняя собой весь камин, святочное полено светилось оранжевым и черным, потрескивало, излучая свет и тепло.
   Николас не смог бы отказаться от этого недавно приобретенного мира и семейного уюта и вернуться к беспощадной войне и беспорядочным спорам, которые стали в последнее время нормой в Англии. Однако у него не было выбора. Вздохнув, он снова сосредоточился на разговоре.
   – Король следует по запланированному маршруту? – спросил Питер Уота.
   – Он направляется в Берик на шотландской границе, снося каждую крепость на своем пути, – ответил Уот. – Александр III, король Шотландии, надвигается на Англию, и Иоанн намерен остановить его продвижение и в то же время клянется избавиться от мятежников в своем королевстве.
   – Очевидно, Александр чувствует, что почва под Англией пошатнулась, – заметил Питер.
   – Точно так же, как Филипп, король Франции, – сказал Николас. – Иоанн пригласил французов помочь ему подавить восстание, и откликнулось множество солдат и рыцарей. Я слышал, их так много, что с подходящим лидером они могли бы положить Англию на лопатки. По крайней мере, французы этого хотели бы.
   – Какое посмешище сделал Иоанн из Англии, – сказал Питер. – Неудивительно, что другие ищут шанса оккупировать нас. Они видят, как мы погрязли в междоусобицах, лишенные поддержки собственного короля.
   – Да, это так. Этот человек по-своему гениален, но при этом более опрометчив, чем любой из повстанцев. Мудрое обсуждение и ограничения, указанные в хартии, – вот и все, что требовалось. Но теперь все зашло слишком далеко. Разозлившись, он нескоро остынет. Он убедится, что мы заплатим деньгами, или замком, или жизнью, – произнес Николас, качая головой. – Посмешище, как ты сказал. Уот, армия короля состоит преимущественно из французов?
   – Да, милорд, а также из гасконцев, брабантцев и фламандцев.
   – Ха! – воскликнул Питер. – Если у Иоанна не хватит денег, чтобы заплатить им, он получит мятежников, скачущих у него же за спиной.
   Уот поднял бровь и посмотрел на Николаса.
   – Говорят, король возит все свои сокровища на вьючных лошадях.
   Николас присвистнул.
   – Огромная ноша для путешествия. Значит, он никому не доверяет.
   Питер подошел к приставному столу, чтобы взять бокал вина.
   – Некоторые из его самых преданных сторонников переметнулись на сторону восставших, – сказал он. – Арандель, Йорк, граф Саррей. Есть еще и другие.
   – Йорк – нет, – сказал им Уот. – Он предложил Иоанну тысячу марок, чтобы тот проехал мимо замка Алнвик.
   – Уайтхок среди тех, кто поддерживает короля, несмотря ни на что, – заметил Питер.
   Николас кивнул.
   – Это гарантирует безопасность крепости Греймер. Сомневаюсь, что король поедет и сюда, но мы вооружимся, все до единого, а стены с бойницами приготовлены к любой атаке. Но… Питер, я хочу, чтобы ты взял несколько человек и отвез женщин и детей в Эвинкорт.
   – В замок графини возле Ланкастера? – спросил Питер.
   – Да. Им будет гораздо безопаснее на западе. Иоанн не сможет охватить всю Англию за один зимний поход. Вы отправитесь до того, как здесь что-нибудь произойдет. Если что-то вообще произойдет, – добавил Николас. – С Божьей помощью Хоксмур не увидит никаких сражений.
   Питер вздернул бровь.
   – Ваша жена будет ужасно недовольна, если вы отправите ее отсюда.
   – Она бывала недовольна мной и раньше, – медленно произнес Николас.
   Послышался скрип щеколды на двери, и Николас оглянулся. Вошла Эмлин с обветренным румяным лицом. Она грациозно пересекла комнату, снимая перчатки из кроличьей шерсти, а ее длинный плащ волочился по полу. Зимний солнечный свет превратил ее косы в гладкий золотой лен под прозрачной вуалью.
   Эмлин вдруг наклонила голову, и солнечный луч упал на ее щеку, заставляя золотые крапинки танцевать в ее голубых глазах. Николас почувствовал тепло в пояснице, когда посмотрел на нее, а затем – что-то более сильное, чем просто физическое влечение: полнейшую безусловную любовь.
   И предвкушение. Через несколько минут он подарит ей рождественский подарок, который она нескоро забудет.
   Приближаясь по залитому солнечным светом залу, Эмлин могла видеть лишь руку и спину посетителя, которого заслоняли Николас и Питер. Еще один посланник, решила она, один из вереницы всадников, приезжающих и уезжающих из Хоксмура.
   Она заметила, что мужчина крупный, одет в темно-красный плащ и потускневшие доспехи. Новости из Эшборна – ее сердце забилось быстрее. Подойдя, она увидела, что Николас сделал знак Питеру подойти ближе и прошептал ему несколько слов. Тот сразу же вышел из комнаты через боковую дверь, не сказав ей ни слова и даже не кивнув. Это совсем не похоже на Питера, подумала Эмлин.
   – Милорд, мне сообщили, что у нас гость… – Она не договорила, узнав седеющие волосы, темные глаза и лицо с крепкой челюстью, когда мужчина повернулся. Ее улыбка исчезла.
   – Уот! – крикнула она. Перчатки упали на пол, потому что она подобрала юбки и поспешила вперед. – Уот! – Подбежав к его распростертым рукам, она крепко обняла его. – Господи! Как ты здесь? Что-нибудь случилось в Эшборне? Или что-то с Гаем?
   – Эшборн в безопасности, – вмешался Николас. – Мой отец освободил Уота от его обязанностей там. Мне кажется, нам нужен такой опытный солдат здесь, в Хоксмуре, если Уот согласится остаться. – Эмлин улыбнулась Николасу, обвив рукой широкое предплечье Уота.
   Тот слегка поклонился.
   – Спасибо, милорд. Я с радостью соглашусь. – Его голос был низким и приятным, звучал в свойственной ему уверенной, но скромной манере. Эмлин осознала, как соскучилась по нему.
   – Сэр Уолтер принес новость о том, что король со своей армией продвигается к Йорку, – продолжил Николас.
   Эмлин обеспокоенно посмотрела на него.
   – На север? Он может прийти сюда?
   – Этого мы не знаем, миледи, – ответил Николас, серьезно глядя ей прямо в глаза. – Но сейчас у вас есть другая причина для беспокойства.
   – Какая? – спросила она.
   Боковая дверь отворилась, и вернулся Питер. Его красивое лицо раскраснелось. За ним следом зашел еще какой-то человек. Эмлин прикрыла рот рукой.
   Он был высоким и худым, как сухой тростник, в обвисшей коричневой тунике, его длинные светлые волосы с коричневатыми прядями неаккуратно ложились на брови и падали на широкие костлявые плечи. Он стоял в нескольких шагах и смотрел на нее, затем протянул руки навстречу.
   – О боже! – выдохнула она. На ее глазах появились слезы, а сердце бешено стучало. Она сделала неуверенный шаг, затем пробежала оставшиеся несколько шагов к его распростертым рукам.
   – Эмлин, – произнес Гай.
   Обняв его, она почувствовала через тунику, как он худ, как изнурен. Ее брат когда-то был похож на белого медведя, намного крупнее Николаса и сильнее, чем человек вдвое шире его. Он славился своей силой, но сейчас даже Эмлин смогла бы поднять его.
   – Гай, – выдохнула она, ее слезы намочили его колючий подбородок. – Когда?
   – Меня освободили в ноябре, – сказал он. Тогда Эмлин рассмотрела его осунувшееся лицо и синяки под голубыми глазами. Вокруг рта пролегли печальные складки, и это делало его намного старше, чем год назад, когда она видела его последний раз.
   – Миледи, – отозвался Уот, – лорд Гай приехал домой в Эшборн слабый, как младенец, ему нужно было время, чтобы восстановить силы для поездки в Хоксмур.
   – Но почему никто не сообщил мне, что его освободили? – озадаченно спросила она. – Уот, ты написал Николасу, не мне.
   – Я действительно знал, Эмлин, – сказал Николас. – Но тогда я не мог сказать. – Она повернулась и вопросительно посмотрела на него. – Гай был очень болен и настаивал на нашем молчании до тех пор, пока он не сможет приехать сюда самостоятельно, чтобы побыть со своей семьей.
   – Ты был болен? – Она посмотрела на Гая.
   – Он крайне нуждался в пище, воде и покое, – объяснил Уот. – Он чуть было не умер от голода в той проклятой тюрьме.
   Эмлин всхлипнула. Питер мрачно кивнул.
   – Это обычное дело для короля Иоанна, миледи. Морить голодом заключенных более выгодно, чем нормально их кормить. Многие погибли из‑за этого в его застенках. Всем известно, что Иоанн называет это случайностью и извиняется за свою забывчивость.
   – Отец Всемогущий, – вздохнула Эмлин, – какая жестокость! Но как же тебя выпустили? Король отказывался восстановить тебя в правах из‑за обвинений в предательстве.
   – Для Иоанна все имеет цену, – ответил Гай. – И благодаря твоему мужу за меня отдали эту цену.
   Николас молча наблюдал за ними, его серо-зеленые глаза сияли над порозовевшими щеками. Этот румянец, свидетельство его смущения, вызвал широкую улыбку на ее губах. Эмлин испытала столько радости в эти последние несколько минут, что удивлялась, возможно ли вынести все это.
   – Николас? Ты заплатил выкуп?
   Он быстро кивнул, посмотрев ей прямо в глаза.
   – Я бы не стал платить за мой собственный замок, как я уже говорил. Но не было другого способа освободить Гая. Король настаивал на плате за предательство. Только деньги смогли образумить его, в конце концов.
   Гай засмеялся.
   – Поздравляю тебя с прекрасным замужеством, сестра. Я не смог бы сосватать тебе лучшего человека.
   Протянув Николасу руку, Эмлин ответила:
   – А я бы не приняла никого другого. – И его длинные, теплые пальцы по-свойски сжали ее пальчики.

   – Снова я говорю тебе нет, Эмлин. Король щеголяет с оружием по всей Англии. Я хочу уберечь тебя от опасности.
   Николас быстро шел по двору замка, а Эмлин едва поспевала за ним, плотнее кутаясь в свой плащ от пронизывающего утреннего холода.
   – Но Хоксмур находится слишком далеко на западе, чтобы король забрел сюда, – настаивала она. – Ты сам сказал это Питеру вчера вечером.
   Муж бросил на нее сердитый взгляд и вошел в конюшню, Эмлин следовала за ним по пятам, как охотничья собака.
   – Бо́льшую часть времени со дня заключения брака мы жили отдельно, – говорила она, когда они зашли в теплую, покрытую соломой конюшню.
   Зевающий конюх, накладывая вилами свежее сено, бросил испуганный взгляд на барона и его жену, затем натянул капюшон и быстро вышел.
   – Не проси меня покинуть тебя сейчас, Николас, – продолжила она.
   – Эмлин, король каждое утро сжигает дом, в котором перед этим ночевал. Он действительно может никогда не дойти так далеко на запад, и Хоксмур, скорее всего, не тронут. – Николас оглянулся через плечо. Их шаги заглушались толстым слоем соломы. – Но король Иоанн человек непредсказуемый. Если он затаил на меня сильную злобу за то, что я агитировал за хартию, он направит своих наемников сжечь меня дотла. Он знает, что я не стану платить дань, чтобы он сжалился.
   – Почему он станет выделять тебя, если есть другие, кто находится ближе на его пути? Ты сказал, он в Понтефракте?
   Николас остановился, затем повернулся к жене и взял ее за плечи.
   – И на пути в Йорк, который недалеко отсюда. Подумай, Эмлин. Почему он может прийти сюда? – Он немного встряхнул ее, и капюшон соскользнул назад. – Кого слушает король?
   – Уайтхока. Но даже твой отец не предаст собственного сына.
   В тусклом свете его глаза блестели, как сталь.
   – Разве? – холодно спросил он.
   – Николас, – сказала она, – Уайтхок смирится с мыслью о нашем браке, дай ему время. Несмотря на весь его гнев, он человек набожный. Он ежедневно кается, отказываясь от мяса, он нашел аббатство, где молятся за его душу, он…
   Николас разразился громким грубым смехом.
   – А известно ли тебе, почему он постоянно кается перед Богом?
   Он крепче сжал ее руку и наклонил к ней голову, выражение его лица было таким свирепым, словно он смотрел в лицо врагу, а не своей жене. Эмлин отстранилась и затаила дыхание.
   – Нет, – тихо ответила она.
   – Он боится ада за то, что убил мою мать.
   Николас отвернулся, опустив голову. В одном из темных стойл тихо заржала лошадь.
   – Он обвинил маму в неверности, – бросил он через плечо. – И заточил ее в темницу. Там она и умерла.
   Эмлин громко выдохнула. Хотя и слышала об этом, она не задумывалась всерьез о такой ужасной жестокости. Она предполагала, что Бланш умерла в результате какого-то несчастного случая, за который Уайтхок винит себя.
   Сделав шаг вперед, Эмлин положила руку ему на плечо. Он резко отвернулся. И она вдруг поняла, как сильны в нем ненависть и злость. Его боль разрывала ей душу, она глубоко вздохнула и осознала, что он так и не смог залечить рану в сердце.
   Со слезами на глазах она встала перед ним и прикоснулась лбом к его груди. Под холодной твердой сталью она почувствовала, как тяжело поднимается и опускается его грудь и громко стучит сердце. Хотя его рука лежала на ее спине, Эмлин чувствовала напряжение и отстраненность мужа.
   – Ты никогда не говорил об этом, – мягко произнесла она.
   – Теперь я вынужден, – холодно сказал он. – Человек, убивающий жену за неверность, не имея тому доказательств, не обладает ни каплей чести. Ничто не остановит его от предательства по отношению к собственному сыну.
   – Но она умерла в темнице. Он не убивал ее. Она умерла, пока была там, возможно, от болезни.
   Николас устало смотрел прямо перед собой.
   – Мне было семь лет, – без всякого выражения произнес он. – Меня отправили пожить в Эвинкорт к леди Джулиан и ее мужу. Уайтхок запер маму – так со своими женами поступали многие лорды. Но однажды он обнаружил ее мертвой. – Николас опустил глаза – их холодный серый свет пронзал, как клинок. – Знаешь, почему он не ест мяса?
   – Это его покаяние, – прошептала она.
   – Моя мама умерла от голода.
   – О Господи! – воскликнула Эмлин. От шока и волнения у нее перевернулось все внутри. Ее начало тошнить. – Он чувствует тяжкую вину, если наложил на себя именно эту епитимью.
   Николас выдохнул.
   – Как будто это поможет.
   Эмлин пристально посмотрела на него, на темную щетину на его щеках, красивый приглушенный цвет его глаз, освещенных ясным светом, и увидела боль, затаенную в глубине его взгляда.
   – Ты был слишком мал, – мягко сказала она, – когда потерял маму. Неудивительно, что ты затаил такую обиду на него.
   – Это тяжело независимо от возраста, Эмлин. Это было бессмысленно и жестоко. И чувство, которое я испытываю к нему, взаимно, как ты заметила. Он ненавидел меня с самого рождения, как мне кажется. Он и глазом не моргнув сдаст меня королю.
   – Но порой он выказывал тебе свою учтивость. Кажется, он принял наш брак без лишних споров, если не считать лишения наследства. Ты говорил, что он много раз лишал тебя права наследства одним лишь взмахом руки, а потом снова возвращал его. Это похоже скорее на вспышки гнева, чем на бесчувственную ненависть.
   – Он лишает меня наследства, потому что не верит по-настоящему, что я его родной сын, – сказал он. – Он несколько раз обвинял мою мать в измене и сомневается в своем отцовстве. Он никогда не давал мне забыть об этой своей неуверенности.
   – Николас… – начала она, но он заставил ее замолчать, внезапно притянув к себе и крепко обняв. Потом он ослабил объятия и прикоснулся щекой к ее гладкой косе.
   – Эмлин, – хрипло произнес он, – невозможно быстро решить эту проблему между мной и отцом. Почитай отца, учат нас священники. Это самая тяжелая заповедь для меня, и я не в состоянии выполнить ее.
   – Ты можешь, Николас, – кротко сказала она.
   – Ты олицетворение верности и чести, Эмлин. Ты знала? Я наблюдал это в тебе: ты всегда готова на все ради родных, тебе это совсем несложно. Преданность семье движет тобой – это основа тебя. Тебя так же раздражает несправедливость, как и меня, но твой гнев никогда не перерастает в ненависть. Этому мне остается только учиться у тебя. – Погладив волосы Эмлин, он опустил руку, поднял ее подбородок и невозмутимо посмотрел ей в глаза. – Но сейчас попытайся понять, что происходит между мной и Уайтхоком. Даже твоя добрая искренняя натура не сможет залатать эту дыру.
   Он прикоснулся к ней губами, и его нежный поцелуй отозвался в глубине ее тела, которое всегда так страстно отвечало на его ласки. Она почувствовала, что его смятение ушло.
   – Послушай меня, – сказал он, прижавшись теплыми губами к ее челу. – Ты должна пока уехать из Хоксмура. Я хочу знать, что ты в безопасности, Эмлин.
   – Но мне надо остаться еще на несколько дней. Деревенский священник попросил меня присутствовать на мессе, посвященной Двенадцатой ночи. Как твоя баронесса, поскольку тебе все еще запрещено посещать мессу, я должна принять его приглашение. Затем, милорд, если вы пообещаете, что вам ничего не угрожает, я покорно подчинюсь воле своего мужа, как любая прилежная жена.
   – Значит, через несколько дней. Я не ожидал от тебя такой покорности, клянусь. – Он грустно улыбнулся, слегка приподняв уголок рта.
   Она поморщила нос.
   – Увы, милорд, вы нечасто будете слышать от меня такие слова, поэтому уважайте мои просьбы.
   – Мы уже договорились об этом раньше, я помню, – заметил он. – Проследи за сбором вещей, но оставь мои окна в покое.
   Она засмеялась.
   – Милорд, я не стану трогать здесь окна, потому что скоро вернусь.
   Николас улыбнулся, затем прильнул к ней губами в крепком горячем поцелуе, который заставил ее задохнуться и послал волны удовольствия от корней волос до кончиков пальцев. Он просунул руку под ее плащ и провел по бедрам и талии, поднимаясь вверх к груди. Эмлин застонала от овладевшего ею желания, отчего ее дыхание и пульс участились, наполняя ее пьянящей страстью.
   – Сир, – прошептала она, тихо засмеявшись, – мы в конюшне.
   – Ага, – прорычал он и снова жадно провел губами по ее щеке и губам. – Думаешь, конюх скоро вернется?
   Она покачала головой и обвила руками его шею, крепко прижавшись к нему всем телом.

Глава 21

   Холодный туман обволакивал деревню, размывая и без того нечеткую границу между заснеженной землей и бледным небом, когда Эмлин вместе с Аларис вышли, дрожа, из главного входа квадратной церкви, построенной саксонцами.
   Попрощавшись со священником после мессы в честь Двенадцатой ночи, они поспешили к лошадям, где их ждал конюх, чтобы помочь забраться в седла. Неподалеку верхом топтались шесть вооруженных стражников и стоял крытый экипаж с детьми и их няней. Как только леди сели на лошадей, группа отправилась по ледяной дороге назад в Хоксмур, до которого было несколько миль пути.
   Эмлин натянула поводья своей гнедой кобылы.
   – Поехали быстрее, Уильям, – обратилась она к молодому сержанту во главе эскорта. – Кажется, скоро опять пойдет снег. – Кивнув в знак согласия, тот сделал знак группе ехать вперед.
   – Так резко похолодало и стало сыро, – сказала Аларис, слегка улыбнувшись.
   Ответив на улыбку, Эмлин напомнила себе, что Аларис после долгого возмущенного молчания пыталась последнее время быть учтивой в разговоре с ней и снова улыбалась Николасу. Неприятие ею факта существования брака между ними будто бы осталось в прошлом. По-видимому, на его место пришла прохладная вежливая дружба.
   Когда Аларис попросила Эмлин сопровождать ее в церковь на мессу по случаю Двенадцатой ночи, та предложила поехать верхом, предоставив экипаж детям и няне. Ей хотелось быстрой езды, но теперь из‑за сырой ветреной погоды она желала поскорее оказаться у теплого камина за крепкими стенами. Ей не хотелось оставлять Николаса надолго, ведь завтра она отправляется в Эвинкорт.
   Из‑за отлучения от церкви Николас не мог посещать мессу, но священник был рад присутствию Эмлин. Сказав, что это сулит благоприятный новый год, он поблагодарил ее за десятину в виде соленого мяса и сыра, а также за несколько пачек восковых свечей, которые она преподнесла в качестве новогоднего подарка для церкви.
   Оглянувшись на экипаж, она скорчила рожицу детям. Они помахали ей, смеясь и сильнее кутаясь в меха. Под ногами у них лежали горячие кирпичи. Бетрис, темноглазая крупная девушка, все это время терпела их шалости, а потом все же вывела их с мессы пораньше, потому что они совсем разошлись. Услышав громкий смех детей, Эмлин сделала вывод, что их шалости продолжались.
   Впереди сквозь клочковатый туман дорога сворачивала у поросшего вереском участка. Смутная тревога овладела Эмлин, когда она взволнованно посмотрела на расплывчатый зимний ландшафт.
   Жестоких наемников короля Иоанна в этой местности нет, говорила она себе, но плохое предчувствие не ушло. Эти беспрерывные разговоры о войне и стратегиях защиты, которые она слышала в Хоксмуре, должно быть, заставляли ее нервничать.
   Бледное тяжелое небо и холодный напряженный воздух предупреждали о надвигающемся снегопаде. Путь в несколько миль абсолютно безопасен, размышляла Эмлин. Снег начнется позже. Дрожа всем телом, она заставила коня скакать быстрее. Красно-белое знамя Хоквуда энергично мелькало впереди, прикрепленное к седлу стражника, – символ защиты и привилегия Эмлин как баронессы Хоксмура. Сегодня с ними ничего не случится.
   На открытом участке туман клубился над каждым спуском дороги. Если бы она знала о таком холоде и тумане на этом участке, то оставила бы детей дома. Теперь единственным ее желанием было поскорее попасть в Хоксмур. На склоне заснеженного холма появились тени, которые вскоре обернулись тремя десятками всадников, скачущих им навстречу. Увидев красновато-коричневые плащи гарнизона Уайтхока, Эмлин крепче сжала поводья. Внезапная тишина наполнилась стуком копыт и ржанием лошадей. Их командир приблизился и поднял руку.
   Остановившись, Уильям пробормотал тихий приказ своим людям. Те образовали защитный круг вокруг двух леди и экипажа. Эмлин сжалась под своим тяжелым меховым плащом и остановила лошадь. Возле нее застыла напряженная и молчаливая Аларис.
   Хью де Чавант прискакал галопом и остановился перед сержантом, решительно взглянул на Эмлин и наклонил голову.
   – Баронесса, – обратился он. Его глаза нетерпеливо метнулись к Аларис. – Миледи. Поздравляю вас обеих с Новым годом.
   – Барон де Чавант, – ответила Эмлин. – Почему вы остановили наш эскорт? Здесь холодно, к тому же с нами дети. Любое дело можно перенести в тепло. Вы можете либо сопроводить нас в Хоксмур, либо уехать.
   Чавант улыбнулся, показывая длинные пожелтевшие зубы. Один его глаз, казалось, смотрел в сторону Уильяма.
   – Миледи, позвольте мне сопроводить вас в Греймер для встречи с лордом Уайтхоком.
   – Он должен вначале обсудить это с моим мужем или иметь предписание суда. Позвольте нам проехать.
   – Миледи, вынужден настоять на том, чтобы вы проехали с нами, – сказал Чавант.
   – Барон де Чавант, – вмешался сержант. – Лорд Уайтхок не имеет власти здесь, на земле Хоксмура. Подобное ваше требование к миледи заставляет нас применить оружие, милорд.
   Чавант негромко вздохнул, словно обдумывая что-то.
   – Значит, так тому и быть, – спокойно произнес он и быстро дал знак людям из отряда. Намного превышая численностью стражу Эмлин, они растянулись и окружили эскорт. Их лица были не видны за тяжелыми металлическими шлемами.
   Эмлин буквально затряслась, осознав, что Чавант со своими людьми провоцирует их на столкновение. Ее сердце быстро стучало. Она снова пожалела, теперь уже отчаянно, что не оставила детей дома.
   – За Уайтхока! – закричал Чавант, подняв меч.
   – К оружию! – проревел Уильям. – За Хоксмур и святого Георга!
   Подступив вплотную к маленькому эскорту, люди Чаванта вынули мечи. Эмлин услышала ужасный свист металла, рассекающего холодный воздух, раздались первые удары и лязг, зловеще разносившийся эхом в тумане.
   Толкнув свою лошадь, она легким галопом вернулась к экипажу, маневрируя между натренированными боевыми конями, – все они были крупнее и спокойнее ее собственной взволнованной кобылы. Аларис, бледная от испуга, оказалась в центре этого хаоса, ее верховая лошадь металась по кругу, неуправляемая. Эмлин увидела стражника в красно-коричневом плаще, который ударил мечом кучера. Протянув руки, он вытащил из экипажа Кристиана, перекинул его через седло и ускакал.
   Пронзительно вскрикнув, не в силах подвести лошадь ближе, Эмлин с ужасом смотрела, не веря своим глазам, как два других стражника быстро вытащили из повозки Изабель и Гарри, а потом и кричащую Бетрис. Перебросив своих пленников через седла, они ускакали галопом, прикрытые солдатами Чаванта.
   Эмлин слышала крики детей и неприятный звон стали. Она почувствовала, как внутри у нее все сжалось, и вскрикнула, когда рука в кольчуге сорвала ее с лошади.
   Перекинутая через плечо другой лошади, Эмлин еле дышала, потому что лука высокого седла сильно впивалась ей в ребра. Вырываясь, она ничего не видела, а слышала лишь, как лязгающий металл сокрушал деревянные щиты. На ее спину давила тяжелая рука.
   Она резко ударила локтем своего захватчика, видимо, попав в чувствительное место. Он простонал, а затем жестоко ударил тяжелым кулаком ей в челюсть. Подняв голову и думая о том, что ее сейчас вырвет, Эмлин погрузилась в глубокую тьму.

   – Отец Небесный! – произнесла леди Джулиан, поднеся руку к лицу. – Что значит пропали? Как такое может быть?
   – Их захватили, тетя, – резко ответил Николас, заводя в зал рыдающую Аларис. Его лицо побледнело.
   Аларис кивала, пребывая в полуобморочном состоянии, ее волосы растрепались, вуаль съехала, глаза опухли от слез. Николас посадил ее на стул у камина и протянул бокал вина. Пока девушка пила, он закрыл глаза, пытаясь унять усиливающуюся ярость.
   Аларис, в сопровождении Уильяма, двух стражников и дрожащего кучера, заехали во двор замка менее двадцати минут назад. Едва дыша, они возбужденно и быстро рассказали, что произошло по дороге. Кучера и стражников, тоже раненых, увели залечивать раны, а остальных Николас попросил подняться в большой зал.
   Стоя у камина, он слушал Аларис, та, рыдая, рассказывала о нападении и потихоньку пила вино. Он сжал пальцы в кулак, болезненно желая притронуться к мечу. Его гнев был направлен на Чаванта. Это трусливое нападение наверняка было одобрено Уайтхоком. По характеру налета было похоже, что потребуют выкупа, поэтому он был озадачен. Уайтхоку, очевидно, не нужны деньги. Чего же тогда он хочет? Николас выругался про себя, ярость и страх вспыхнули одновременно, подогревая друг друга.
   Он бросил взгляд на Питера, стоявшего рядом с Уильямом, и на леди Джулиан, которая, сосредоточенно слушая, водила рукой по бусинам на своем розовом ожерелье. Его взгляд вернулся к Аларис, которая печальным голосом, прерываемым рыданиями, завершала рассказ.
   – Клянусь Богом! – неожиданно воскликнул Николас, ударив кулаком по столу. – За это я оторву Чаванту голову!
   Аларис выпрямилась на стуле, широко раскрыв глаза.
   – Не понимаю, – сказал Питер. – Как Чавант узнал, что леди Эмлин будет в церкви в деревне?
   – Это не совпадение, будьте уверены, – бросил Николас. Он повернулся к Аларис. – Чавант ничего не говорил по поводу того, как он оказался там?
   – Н‑нет, милорд, – заикаясь, ответила она.
   – Уильям? – Николас напряженно посмотрел на мужчину.
   – Я не слышал, чтобы он упоминал об этом, сир, хотя мне тогда показалось, что он поджидал нас.
   – Аларис! – Вспыхнул Николас, повернувшись к ней.
   Та взволнованно опустила глаза.
   – Милорд, – расплакалась она, – все должно было быть не так!
   – Аларис! – воскликнула леди Джулиан. – Что…
   – Я хотел спросить, посылала ли Эмлин кого-нибудь в деревню предупредить о своем приезде? – прорычал Николас.
   – Я не знаю ни о каких сообщениях. – Аларис отвела глаза в сторону.
   Любопытно, но то, как странно она отвела свои зеленые глаза, напомнило ему Хью де Чаванта, и у него вдруг стрельнуло в затылке. Он медленно подошел к ней.
   – Что вам известно? – потребовал он ответа.
   Она отклонилась назад, когда он подошел совсем близко.
   – Н‑ничего, милорд, – сдавленным голосом ответила девушка.
   Питер подошел к ней с другой стороны, мужчины обступили ее. Леди Джулиан тоже безмолвно подалась вперед.
   – Леди Аларис, – сказал Питер, – ваш отец уже договорился о вашем браке?
   – Господи, – бросил Николас, – я и забыл. Теперь Чавант обручен с вами.
   Глаза Аларис забегали, а голова поворачивалась от одного мужчины к другому – она стала похожа на попавшую в силки птицу.
   – Хью велел мне так поступить, – выдавила она. – Он заставил меня… – Девушка вдруг развернулась, как будто собиралась убежать.
   Николас схватил ее за руку.
   – Что вы сделали?
   – Она сообщила Чаванту, когда леди Эмлин выедет из замка, – ответил за нее Питер.
   – Аларис, – вмешалась леди Джулиан, – вы встречались с Чавантом, когда ездили прокатиться верхом?
   Та кивнула и прикусила губу, Николас продолжал удерживать ее.
   – Я не думала, что он заберет детей, – вдруг разрыдалась Аларис и согнулась пополам, так что Николас вынужден был поднять ее. Она положила голову ему на грудь, ее слезы намочили его шерстяную тунику.
   – Ох, Николас, – рыдала она, – я хотела стать вашей женой. Вы знали об этом. Эмлин не заслуживает вас… Она лгала, совершила грех, оскорбляла Чаванта. Он сказал, что у него и вашего отца есть право наказать ее. – Она обвила руками его шею. – Но не детей, – всхлипнула она, – не малышей.
   Он не мог вынести ее предательства в этот момент. Все его тело, казалось, дрожит от злости. Отодрав ее руки от своей шеи, он сильно сжал ее за плечи, так что она скривилась от боли.
   – Ангелы небесные! – закричал он. – Вы с ума сошли?! Вы передали Эмлин моему отцу! Он же убьет ее за то, что она унизила его, так же, как убил мою мать!
   Его пальцы побелели от напряжения, и девушка вскрикнула, пытаясь высвободиться. Беспомощная ярость наполнила Николаса при мысли о том, что с Эмлин поступят так же, как с его мамой. Было такое чувство, что его сердце превратилось в холодную сталь. Он не осознавал, что причиняет девушке боль.
   – Николас, – тихо сказал Питер.
   Леди Джулиан положила руку ему на предплечье.
   – Она же девушка…
   Тогда он отпустил Аларис и с отвращением оттолкнул ее в сторону, нетерпеливо сбрасывая при этом руку тети.
   Аларис сделала шаг назад, опустив глаза и тяжело вздохнув.
   – Я раскаиваюсь, – прошептала она. – Правда, Николас.
   – Раскаянием здесь не поможешь, – прорычал он.
   Леди Джулиан тихо прошла мимо него, шурша черными юбками.
   – Я пошлю за священником, Аларис, – сказала она холодным тоном. – Вы должны покаяться. И мы вместе помолимся за безопасность Эмлин и детей.
   Аларис кивнула, рыдая, и леди Джулиан увела ее.
   – Господи, – пробормотал Питер, качая головой.
   Продолжая бороться с дикой злостью, Николас сделал глубокий вдох.
   – Созовите гарнизон, мы уезжаем! – гаркнул он и вылетел из зала.

   – Черт, – выругался Николас, – здесь король Иоанн.
   Скачущий рядом с ним Питер посмотрел вперед сквозь белый полуденный свет. Пушистый снег притрусил его огненно-рыжие кудри, выбившиеся из-под капюшона кольчуги.
   – Я вижу штандарт короля над знаменем Уайтхока. И большое количество стражи на парапете.
   Они пересекали холм, направляясь к крепости Греймер, возвышавшейся на заснеженной скале, окруженной замерзшими рвами. За навесной стеной, как гигантская каменная глыба, выступала старая крепость, за которой пряталось более новое и меньшее по размеру здание.
   Николас тихо выругался.
   – Даже если бы у нас была тысяча человек, мы не могли бы начать атаку, потому что внутри король. Не говоря уже о том, сколько там с ним наемников.
   – Не забывайте, что нападение сейчас будет воспринято как вопиющий акт с нашей стороны, – растягивая слова, произнес Питер.
   Николас сощурил глаза, и они стали похожими на опасные стальные прорези.
   – Мою жену похитили сегодня утром, и я верну ее целой и невредимой, там король или нет. Господи! Присутствие Иоанна нарушает мои планы. Считается, что я должен войти туда как бывший наследник и вежливо попросить? – Покачав головой, он снова выругался.
   Безумная поездка в Греймер с сотней людей за спиной подстегнула Николаса к борьбе, подобно кузнечным мехам, раздувающим огонь. Сейчас, расположившись на окраине леса перед Греймером, Николас смотрел на королевское знамя над зубчатой стеной и чувствовал беспомощность из‑за того, что присутствие монарха заставило его остановиться. Словно он врезался в каменную стену. Мужчина сжал челюсти от злости. Если бы отец стоял перед ним в эту минуту, Николас не смог бы ответить за последствия.
   Вместе с Питером и Юстасом Николас собрал бо́льшую часть своего гарнизона, включая Уильяма, который настоял на своем присутствии. Готовые к битве, они приехали к тому месту, где произошел захват заложников.
   Три стражника и юный конюх лежали на снегу, изрубленные в куски. Николас оставил дюжину людей собрать тела и перевезти их в Хоксмур.
   – Черт бы побрал Чаванта, – пробормотал Николас, исследуя Греймер напряженным взглядом. – Черт бы побрал и моего отца в придачу.
   – Что нужно Уайтхоку от леди Эмлин? – спросил Питер. – И зачем забирать детей, во имя всех святых?
   Николас, что-то бормоча, словно в голове его были счеты, изучал замок сквозь небольшое расстояние между заснеженными черными деревьями и папоротником, подмечая, как часто стражники проходят по парапету. Люди короля сменялись стражниками Уайтхока – он различал цвета их плащей.
   Нельзя было совершить прямое нападение и не потерять при этом бо́льшую часть своего гарнизона. И у них не было машин для осады, чтобы взобраться по стенам или воротам; не было речи и о том, чтобы сделать подкоп под башней. Количество стражи на парапете равнялось примерно численности всех его людей. Одному Богу известно, сколько их было внутри.
   Через некоторое время Николас повернулся к Питеру.
   – Почему Уайтхок забрал их? Потому что только Эмлин может вывести его на человека, которого он больше всего желает заполучить.
   Питер кивнул, только теперь все понимая.
   – Черный Торн.
   – Да. – Николас выпрямился. – Возможно, Уайтхок и получит его. Естественно, в обмен на то, что нужно мне.
   – Ты же не собираешься распрощаться с Торном? – удивленно произнес Питер.
   – А мне оставили выбор? – тихо возразил Николас. – Чтобы освободить свою семью… – Он замолчал. Слово, так естественно сорвавшееся с его губ, заставило его затаить дыхание, и сердце замерло в груди. Его семья. Решительно сжав челюсти, он продолжил: – Я хочу видеть мою семью целой и невредимой, и я отдам за это жизнь.
   Эмлин вместе со своими братьями и сестрой вошли в его затворническую жизнь, как дар, посланный ему щедрыми Небесами. Он не отступится от них так легко.
   – Твоя жена желает видеть тебя живым. Поэтому лучше тебе думать головой, а не сердцем, – сказал Питер.
   Николас бросил на него быстрый взгляд и уже открыл рот, чтобы ответить, но резко закрыл его, сосредоточенно глядя вдаль.
   – Подожди-ка. Что это, вон там? – Он показал рукой.
   Питер посмотрел в том направлении.
   – Телега с продуктами.
   Четырехколесная повозка громыхала по близлежащей дороге, размытое пятно становилось все больше по мере приближения к территории замка.
   – Боже… Это все бочки с элем? – удивленно протянул Николас.
   Повозка со скрипом передвигалась по заснеженному лугу, затем остановилась перед воротами. Крики, которыми обменялись кучер и швейцар, были едва слышны Николасу, затем громоздкий деревянный подъемный мост повис в воздухе и ударился о заледеневший ров. Железные зубья решетки медленно поднялись, будто открывая пасть преисподней, быстро проглотили повозку и снова с грохотом опустились.
   – Торговец элем? – Питер нахмурился. – Должно быть, Уайтхок закатил пир для короля в честь Двенадцатой ночи.
   Николас повернулся к своему другу и медленно ухмыльнулся.
   – Нет, – быстро сказал Питер, предостерегающе поднимая руку. – Нет. Подумай о риске. Оказавшись внутри, как мы сможем вывезти всех оттуда? Мы не можем тайком провезти сотню людей, чтобы они помогли нам проложить путь назад!
   Николас обвел пристальным взглядом заснеженную деревню и высокие стены, огораживающие крепость. Его глаза сверкали от пришедшей в голову идеи. Вызывающей. Нелепой. И спасительной.
   – Пойдем, – обратился он к Питеру. – Мы должны вернуться в лагерь. Нужно послать человека, чтобы прочесал деревни.
   – Милорд, – осторожно произнес Питер, – что вы задумали?
   – Я еще не вполне уверен. Но нам нужны скатерти и корзины с хлебом. И, возможно, немного вина или эля.
   – Пикник? – Питер посмотрел на него в изумлении.
   – Угу, пикник. Я голоден. – Николас засмеялся, поворачивая голову Сильвануса и направляя коня глубже в черный зимний лес. Его улыбка была горькой. – Голоден и хочу отведать крови Чаванта с кончика моего меча.

Глава 22

   Не грязная камера, но все равно темница, подумала Эмлин. В комнате было ужасно холодно, несмотря на слабый огонь в камине. Она слышала отдаленные голоса с пирушки в большом зале. За дверью стоял стражник.
   Взглянув на кровать с балдахином, где спали дети с Бетрис, Эмлин подошла к окну. Ее ребра ныли, челюсть болела, она была измождена, но уснуть не могла. Преодолев долгий путь в крепость Греймер, они оказались в этой спальне возле галереи, с которой просматривался большой зал. Стражник принес хлеб и разбавленный эль и захлопнул дверь.
   Это было несколько часов назад. Ближе к вечеру они услышали звуки свирели и барабанов, возвещающих о начале празднования Двенадцатой ночи в большом зале. Музыка, по крайней мере, отвлекла детей от страха, голода и тоски. Эмлин рассказала им сказку и разделила хлеб между детьми и няней, себе оставив совсем немного. Наконец они с Бетрис уложили детей спать на грязной перине.
   Подняв ставни, женщина впустила внутрь холодный воздух и бледно-лиловый свет. Медленно кружился снег. Она выглянула в окно и вдохнула свежести, спрашивая себя, есть ли надежда сбежать.
   Коридор вел прямо к наружной стене. За ледяным рвом был крутой овраг, ведущий к реке. Греймер, казалось, был расположен на круглой льдине над зубчатой скалой: неприступная, недостижимая крепость. Николас как-то упоминал, что новая крепость Уайтхока построена на крутом утесе, по которому не может взобраться ни одна армия. Более старая башня крепости находилась в центре двора: Эмлин вспомнила, что видела ее, когда они только приехали.
   Побег невозможен. Вздохнув, она закрыла ставни, подошла к камину и уставилась на слабый огонь. Конечно, Николас к этому времени уже узнал об их похищении и теперь направляется в Греймер, разъяренный и готовый к битве. Пока же ей нужно рассчитывать только на себя.
   Уайтхок захватил их в заложники, но почему? К этому привела его ярость по отношению к Николасу, и Эмлин не хотела даже думать, что еще он мог предпринять. Закрыв глаза, она помолилась, фразы на латыни немного ее успокоили. Через некоторое время она услышала шорох. Со скрипом отворилась дверь. Эмлин развернулась и увидела Уайтхока.
   На его черной тунике играли тени, а длинные белые волосы блестели. Он остановился перед ней и пристально посмотрел на нее тусклыми глазами, она почувствовала сильный запах вина и масляных факелов. Эмлин не видела его с тех пор, как покинула Эшборн, и его присутствие сейчас пугало ее. Она в свою очередь пристально посмотрела на него, пытаясь унять свой страх.
   – Леди Эмлин. Вам удобно в этом помещении? – Его голос был громким и спокойным.
   – Здесь холодно, и дети голодны, – бросила она, – но, слава Богу, сейчас они спят. Значит, так вы встречаете гостей?
   – Не всегда, – сказал он. – Господи! Это идиот Чавант отдал приказ схватить детей, не я. Захватывают детей только трусы.
   – И короли, – вставила она.
   – Такие замечания могли бы быть восприняты как предательство, если бы вас услышал король.
   – Что вы имеете в виду?
   – Король Иоанн здесь. Он сидит за столом в зале прямо под этой комнатой.
   Страх и злость обжигающим ядом разлились по телу Эмлин. Она сжала руки в кулаки.
   – А знает ли он, что вы захватили семью своего сына?
   – Захватил? Но вы моя невестка и просто приехали погостить ненадолго.
   – Куда отправится король после? – Она вдруг вспомнила о подозрениях Николаса в отношении его отца.
   – Не могу сказать. Король приехал, разгромив повстанцев в Понтерфакте. Поскольку я один из его самых преданных людей, он предпочел отдохнуть здесь денек-другой. Вы хотите попросить об аудиенции? Считаете, он смилостивится над женой восставшего барона? – Уайтхок улыбнулся, грозно оскалив зубы. – О! Я забыл поздравить вас с замужеством, миледи, – добавил он. Он быстро схватил ее за плечи, заставив поднять на него глаза. – Вы должны были стать моей женой. Моей! – От его горячего дыхания разило луком и гнилью при каждом выдохе. – Как вы могли так поступить?!
   – Николас сделал мне предложение раньше, – ответила она.
   – Где вы находились все то время, пока мы искали вас? – В его голосе звучала ярость. – Вы предали меня! Оскорбили!
   – Я была у жителей долины, милорд, – осторожно сказала она, вздрогнув от его хватки.
   – Вас удерживал Торн? Вы отдались ему?
   – Милорд! – Она попыталась вырваться из его рук. – Не говорите со мной так. Я вышла замуж за Николаса, о чем договорился еще мой отец!
   – Я не какой-то там жалкий поклонник… Вы посмели отказать мне!
   – Отпустите меня, – раздраженно произнесла Эмлин, снова отталкивая его. – Пустите!
   Он вдруг разжал руки, и она высвободилась.
   – Как вы посмели отказаться от брака, который предписал король?!
   И тут Эмлин тоже взорвалась.
   – Я не меч, которым можно воспользоваться в вашей войне! – обрушилась на него она. – Вы и ваш сын – каждый из вас орудовал мною против другого! Для короля же я была очередной овцой, которую передали кому-то вместе с Эшборном! Я была похищена и обманута… – Тут она с ужасом осознала, что чуть не проболталась, и овладела собой. – С меня хватит. Я замужем за Николасом – по закону. Его предложение было одобрено моими родителями.
   – Он женился на вас, только чтобы насолить мне, не сомневайтесь в этом. Почему еще он заключил бы брак так быстро, если только вы не носите его ребенка. – Он сузил глаза. – Как ему удалось найти вас, в то время как мои люди не смогли этого сделать? – Он вскинул брови, догадавшись. – А! У него же были дети. Вы сами поехали к нему.
   Она позволила ему поверить в это.
   – Что вам от меня нужно?
   Его глаза были как куски льда.
   – Черный Торн.
   – Торн? – Эмлин пристально посмотрела на него. – Я не…
   – Мои люди видели вас с ним возле водопада. Скажите, где я могу найти его.
   – Я ничего не знаю об этом Торне.
   – Не прикидывайтесь дурочкой, – предупредил он. – Черт подери, я прошерстил половину Йорка, ища вас, поэтому я могу найти и его. Вы знаете, где он прячется. – Уайтхок протянул руку, схватил ее за косу и притянул к себе, как будто на поводке. – Поэтому расскажите, где найти его берлогу, миледи, если хотите однажды увидеть свет.
   – Вы лучше побеспокойтесь о другом, – сказала она, скривившись от боли. – Николас вскоре будет здесь и постучит в ваши ворота с гарнизоном за спиной.
   – Он никогда не посмеет напасть на крепость, ведь здесь находится король. А вы, миледи, будете мертвы до того, как он увидит вас снова, если не расскажете. Отдайте мне Черного Торна!
   – Меня спасли жители долины, а не Торн, о котором вы говорите.
   – Скажите мне правду. – Его голос был грубым, как шероховатый камень, он сильнее потянул ее за косу.
   – Ничем не могу вам помочь.
   На его щеках появились багровые пятна.
   – Вы лжете.
   Отпустив косу женщины, он ударил ее по лицу. Удержавшись на ногах, она с вызовом посмотрела на него.
   – Ничем не могу вам помочь, – повторила Эмлин, ее щека горела.
   – Сможете. Детвора останется здесь под стражей. Ваше молчание только навредит им. Помните об этом.
   Она смотрела на него, тяжело дыша, ее мысли вертелись колесом. Николасу и детям грозит опасность в любом случае, расскажет она все или утаит. Оставалось надеяться, что Уайтхок не обидит детей. Эмлин продолжала молчать.
   Схватив за руку, Уайтхок поволок ее к двери и распахнул ее.
   – Интересно, понравится ли вам donjon [10 - Донжон (фр. donjon) – главная башня европейского феодального замка. (Примеч. пер.)], – произнес он и толкнул ее через порог в протянутые руки Чаванта.

   Леденящий ветер развевал ее плащ, пока Чавант тащил ее через двор сквозь мягко падающий снег. Уайтхок быстро направился вперед к старой цитадели, которая монолитом возвышалась в центре двора. Подталкиваемая Чавантом, Эмлин, спотыкаясь, поднялась по раскрошенным ступенькам и вошла в темный дверной проем, а Уайтхок в это время вынул из каменной ниши зажженный факел и уже поднимался с ним впереди.
   – Эта башня была построена много лет назад, – заговорил граф. – Сейчас мы используем комнаты здесь в качестве кладовых. – Он был на удивление словоохотлив. – Если бы мы были осаждены, то продуктов хватило бы надолго. У нас есть мешки зерна и бобов, бочки вяленого мяса и засоленной рыбы. Огромные запасы вина и эля, а воды хватит, чтобы наполнить пруд. Смоляные факелы, свечи, одеяла – все, что понадобится, чтобы без проблем прожить здесь несколько месяцев.
   Слушая его, Эмлин, спотыкаясь на каждом шагу, осторожно ступала рядом с державшим ее Чавантом. На третьем, самом верхнем этаже, Уайтхок остановился перед дверью.
   – Лишь одна комната здесь не используется в качестве кладовой. – Достав ключ, он открыл дверь, и Чавант толкнул Эмлин внутрь.
   Она сняла капюшон и огляделась вокруг, увидев только кромешную тьму за областью света от факела.
   – Чавант, – быстро сказал Уайтхок, – спуститесь вниз и посмотрите, все ли в порядке у короля. Если он попросит моего присутствия, сообщите мне.
   Чавант ушел, захлопнув дверь, и Уайтхок повернулся, высоко подняв факел.
   – Если не считать пыли, эта комната выглядит так же, как тогда.
   – Тогда?
   Эмлин повернулась и увидела в свете факела кровать с балдахином, кресло с высокой спинкой, стол и деревянный сундук. На одной из стен висел гобелен, напротив виднелось узкое окно. Каждая поверхность была покрыта толстым слоем пыли. Между столом, кроватью и потолком висела тонкая паутина. Эмлин чихнула.
   Уайтхок сунул факел в железный канделябр на стене, затем подошел к столу и провел пальцем по слою пыли.
   – Она провела здесь свои последние дни.
   У Эмлин мурашки пробежали по коже.
   – Леди Бланш?
   – Это была ее любимая комната, когда мы жили в этой цитадели. По ночам она смотрела на звезды.
   – Вы говорите о ней… с любовью.
   Он тяжело вздохнул.
   – Она была красива. Глаза, как серебро, волосы, как смоль. Она была остроумна – как для женщины, могла читать и писать, как священник. Она также умела лечить травами. – Уайтхок пожал плечами. – Но женщины – слабые натуры, которым нельзя доверять. Она изменила мне. Оскорбила меня.
   – Она подарила вам сына. Она поддерживала огонь в домашнем очаге. Она была вашей женой.
   – И нарушила брачный обет. Она завела любовника, подбивала его на турнир. Джулиан знает об этом. Я сбросил этого человека с коня и убил его. А затем поехал домой и запер жену в этой комнате.
   – Вы заточили ее здесь?
   – Так делали многие. Даже король Генрих запер свою Элеанор, чтобы она не бралась за поводья и не распускала язык. Я запер Бланш здесь, чтобы научить ее покорности, и отправил ее сына к тетке.
   – Что случилось с леди Бланш? – тихо спросила она.
   – Умерла от голода, – без каких-либо эмоций ответил он, – здесь, в этой комнате. – Он провел рукой по лицу и волосам, словно оттирая что-то. – Не прошло и двух недель.
   – Господи, – выдохнула Эмлин. Она знала о людях, которые воздерживались от пищи в течение месяца и более и выживали. Однако другие, более слабые, заболевали уже через несколько дней.
   – Я не ем мяса. Часто пощусь. Приказал построить женский монастырь.
   – Вы сожалеете о вашей жестокости, милорд. Священники говорят, что Бог прощает тех, кто раскаивается.
   Граф внимательно посмотрел на Эмлин.
   – Я не сожалею, – зарычал он. – Своей смертью она хотела на прощанье оскорбить меня. Ей было лучше умереть, чем признаться в измене. Я не прошу прощения у Бога. Я был прав.
   Эмлин с изумлением уставилась на него.
   – Тогда почему вы отказываетесь от мяса? Зачем монастырь?
   – Это совет священника – чтобы моя душа жила вечно. Я не сожалею о том, что наказал ее, но смерть Бланш не дает мне попасть на Небеса. – Он ударил кулаком по столу. – Вы слышите? Она не дает мне попасть на Небеса!
   – Лорд Уайтхок, – твердым голосом обратилась к нему Эмлин, хотя ее сердце бешено стучало. – Милорд, не повторите того же поступка. По крайней мере, отправьте назад в Хоксмур детей.
   Граф ходил по комнате, покачиваясь и шаркая ногами, и она поняла, что он сильно пьян после празднования Двенадцатой ночи.
   – Нет! – Он покачал головой. – Я не могу позволить вам уйти. Вы тоже предали меня и сильно оскорбили.
   Он повернулся и схватил ее лицо одной рукой – его толстые пальцы казались льдом на ее коже, и Эмлин вынуждена была запрокинуть голову назад.
   – Если хотите освободиться, выдайте мне моего врага.
   – Я уже сказала, что не могу помочь вам.
   Он сжал пальцы еще сильнее.
   – Ни одна женщина больше никогда не проведет меня. – Граф тяжело дышал, потирая свою грудь, но его хватка не ослабла. – Выдайте мне Черного Торна!
   Эмлин безмолвно встретилась с ним глазами, спокойно дыша. Он же начал сипеть.
   – К чему такая преданность, леди? – медленно произнес граф. – Она неуместна. Вы поклялись быть верной своему мужу и детворе. – Он сильно толкнул ее, и она упала на кровать. Наполненный соломой матрас захрустел под ней, поднимая облако плесени и пыли. – Тогда оставайтесь здесь, – промычал он, – и подумайте о судьбе леди Бланш! – Он возвысился над ней, поднял руку, и Эмлин вздрогнула, ожидая удара. Через несколько секунд он неожиданно направился к двери. – Вы сильнее Бланш, но время без еды промоет вам мозги, как любой церковный пост. – Он открыл и захлопнул за собой дверь.
   Эмлин услышала, как в замке повернулся ключ. Соскочив с кровати, она подбежала к двери и дернула железную ручку. Она колотила по дереву, пока на ладонях не образовались синяки. Шаги Уайтхока какое-то время были еще слышны, потом затихли. Теперь ее попытки никто не услышит. Толстые стены и три этажа, набитые мешками и бочками, впитают звук, как груда перин.
   Она подошла к узенькому окну, и холодный воздух успокоил ее покрасневшие щеки. С неба падал снег. Она протянула руку и почувствовала, как на ее ладони тают крошечные хлопья. С другой стороны двора слышались отдаленные звуки пира, заглушаемые снегопадом.

Глава 23

   – Тысяча чертей! Нашей дружбе конец, это точно, – пробормотал Питер. Он крутился на сиденье повозки, поправляя прозрачную вуаль. – Клянусь, милорд, на следующем же объявленном турнире я выиграю достаточно земли и оставлю наконец службу у вас.
   Николас искоса посмотрел на него и взмахнул поводьями.
   – Если мы переживем это, я сам дам тебе земли и с радостью буду наблюдать, как ты уезжаешь. Старая бабка – и та меньше раздражает.
   – Старой бабке не приходилось сбривать усы, потому что это потребовалось другу. – Питер поправил складки на юбке.
   Николас сдержал улыбку.
   – Возможно, но я слишком высок для женщины. Поправь свои прелестные рыжие кудряшки, и нас впустят без промедления.
   – Это глупый план, – жаловался Питер. Он упер ногу в край повозки.
   – Сядь, как женщина, пожалуйста. Сегодняшней ночью хорошие костюмы только приветствуются.
   Питер угрюмо проворчал:
   – Езжай уже, цапля. Я чувствую себя клоуном.
   – У тебя же доспехи и оружие под этим прелестным платьицем. Снимешь эти вещи, как только мы попадем внутрь, и нас никто не увидит, если тебе от этого станет лучше. Нужно, чтобы было темно, иначе тебя не примут за женщину. – Николас направил вола вперед, и они с грохотом приблизились к замку. – Швейцары ни за что не узнают двух вооруженных рыцарей.
   – Ага, зато мельник и его жена, везущие эль и корзины со свежим хлебом для пира, будут внутри в мгновение ока.
   – Хотелось бы, чтобы эта уловка помогла нам забраться внутрь. Я достаточно заплатил за право воспользоваться этой повозкой и одеждой. Сядь красиво. Мы возле моста.
   Николас накинул капюшон, чтобы не было видно его лица. Падающий снег покрыл всю землю и блестел в темноте.
   – Эй! Стража! – изо всех сил крикнул Николас. – Я Томас Миллер, привез свежий хлеб, который лорд Уайтхок заказывал в деревне для пира.
   – Ты поздно, – прорычал швейцар. – А кто это с тобой?
   – Моя жена! – крикнул в ответ «булочник». – Они с подругами из деревни пекли хлеб так быстро, как только могли. Мы, может, и поздно, но ожидаем платы. И у меня еще два бочонка двойного эля, присланного хозяином трактира.
   После этого разрешение было получено сразу же – мост заскрипел и с грохотом опустился. Переехав через мост, Николас был остановлен под сводчатой решеткой. Вышел швейцар и сказал, что любое оружие придется оставить у него. Николас пожал плечами и поднял свой плащ, показывая, что у него нет на ремне ни меча, ни кинжала. Под длинным плащом на нем были шерстяная туника, толстые шоссы и прочные высокие сапоги. Волосы лезли ему на глаза, а со своими испачканными руками и колючей бородой он был очень похож на жителя долины.
   Питер поправил голубой плащ поверх платья и улыбнулся как можно более жеманно. Швейцар махнул в сторону двора. Там Николас спрыгнул с повозки и обошел ее кругом, чтобы помочь слезть Питеру, чьи огненно-рыжие кудри кокетливо выглядывали из-под тонкой вуали. Когда солдат подмигнул «красотке», Питер бросил на него сердитый взгляд и отвернулся.
   Подошли слуги, чтобы помочь разгрузить глубокие плетеные корзины, доверху наполненные круглыми булками хлеба, и отнести их в зал. Пока другие слуги пытались стащить с телеги неповоротливые деревянные бочонки с элем, Николас сам поднял последнюю корзину.
   Они с Питером направились через двор в зал для приемов, их сапоги шаркали по земле из‑за тяжелой ноши. Мерцающие факелы озаряли двор неестественным светом, вокруг них образовывались гигантские ореолы, в которых кружил густой снег.
   – Глупо, – пробурчал Питер.
   – Тише ты, кретин, – прорычал Николас. – Проберемся внутрь и найдем Эмлин с детьми, вытащим их оттуда и тогда уже подумаем о следующем шаге – вызывать ли мой гарнизон или уехать так же, как заехали.
   – Дурацкий план. Напасть и спасти – вот мой план.
   – Жаль, что ты так и не попробовал пожить в лесу, – прошептал Николас. – Лучше перехитрить моего отца, чем атаковать в лоб. – Он многозначительно кивнул в дальний конец двора.
   Тот был похож на конный рынок. Больше двух сотен лошадей стояли за наспех сооруженной оградой. Дюжины вооруженных стражников бродили вокруг, пока конюхи перебрасывали туда-сюда мешки с продуктами, одеяла, скребницы и щетки. Оружейная мастерская и стоявшая рядом кузня ярко освещались факелами; там царили шумиха и суета, натирались и ремонтировались мечи и копья, скреплялась сломанная упряжь, ковались подковы.
   Возле мастерской стояли две огромные военные машины – деревянная осадная и стенобитное орудие на колесах; огороженные цепями, эти громоздкие сооружения были засыпаны недавно выпавшим снегом.
   Питер тихо присвистнул.
   – Джеки Софтсворд и его бродячие актеры, – сказал он.
   – Ага, кровавая армия, с которой лучше не встречаться.
   Они пригнули головы, глубже завернулись в плащи и поспешили вперед.
   – Поскольку нам нужно доставить хлеб, – прошептал Николас, – то сначала придется найти зал для приемов. Если они там, то наш план удастся. – Он поправил корзину и оглянулся вокруг, радуясь, что никому нет дела до торговца и его жены.
   Они свободно вошли в зал, протянув сторожу буханку свежего хлеба. Внутри было тепло и светло. Свечи и факелы излучали золотой свет, а в воздухе ощущался сильный запах дыма, который обжигал Николасу глаза. Он вдохнул аппетитный аромат мяса и пряных блюд, не ощущая при этом голода, алкая лишь мести.
   Длинный зал с высоким потолком был наполнен мужчинами, большинство из которых были пьяны; все ели, пили и громко разговаривали. Гул сотни низких голосов почти заглушал звуки музыки – в глубине комнаты играли музыканты. Николас заметил, что ни у кого, кроме личной охраны короля, нет оружия. Так и полагалось во время торжества, особенно если пирующие были в основном солдатами, отдыхавшими после битвы.
   Николас увидел короля за столом на помосте – его темная голова раскачивалась и пальцы в кольцах жестикулировали во время бурного обсуждения. Николас также увидел там Уайтхока и быстро отвернулся.
   Направляясь следом за Питером к лестнице, он подумал, что нужно искать в спальнях наверху. Если он перевернет все в замке, то обязательно найдет их.
   Их обступила группа солдат, и все потянулись к хлебу, который лежал в корзине сверху. Николас не возражал, он осторожно опустил голову, хотя с его спутанными волосами, опускавшимися на глаза, и небритым лицом вряд ли кто-то узнает в нем Николаса де Хоквуда.
   За его спиной Питер шлепнул по чьей-то похотливой руке. Николас повернулся к солдату, настойчиво пытавшемуся залезть под плащ Питера.
   – Это моя жена, сэр, – сказал он, суя в руку мужчины покрытую хрустящей корочкой булку и слегка подталкивая Питера к лестнице. Прокравшись к коридору, они обогнули широкую каменную колонну и проскочили вверх по лестнице.
   – Быть пойманными в таком виде перед королем и его солдатами было бы сущим адом, – пробормотал Питер, срывая вуаль, плащ и платье и засовывая их в корзину. – Уж лучше сделать это во всеоружии! – Он поправил хауберк и накинул капюшон, чтобы спрятать волосы.
   – Здесь такое количество наемников, что ты можешь сойти за одного из эскорта, – сказал Николас. – Но ради Бога, убери оружие.
   Вытащив меч из ножен, Питер сунул его в глубокую корзину.
   – Ладно, где же их держат?
   – Одному Богу известно. Нам следует начать с верхних этажей и оттуда идти вниз.
   Дойдя до галереи, Питер схватил Николаса за руку, и тот притормозил.
   – Стой! – прошептал Питер. – Посмотри. У двери стоит стражник.
   Николас выглянул из‑за колонны возле изогнутой лестницы.
   – Ага. Давай-ка спросим, как он поживает.
   – Эй, сержант! – позвал Питер, направляясь к нему по коридору. – Меня отправили сменить вас. Вы уже поели? Только что привезли двойной эль…
   Солдат нахмурился.
   – Я пил только вино. Это лорд Уайтхок направил вас сюда?
   Питер подался вперед.
   – Да, я человек короля. У нас приказ взаимодействовать с Уайтхоком, пока мы здесь, хотя он и пьянее дьявола в праздник урожая. Удивительно, что он вспомнил, кто у него тут. – Питер качнул головой в сторону двери.
   – Они спят, – сказал сержант.
   – Отлично. Нам меньше работы! А вот и мельник… Дружище, ты принес хлеб? – добродушно продолжил он, когда подошел Хоквуд с корзиной. И тут Питер схватил сержанта за шею, а Николас в это время выхватил из корзины меч и рукояткой ударил мужчину по голове. Громко простонав, стражник повалился на пол. Питер наклонился и усадил его у двери, затем поднял бокал вина, из которого пил стражник, и выплеснул содержимое тому в лицо.
   – Пьяница, – с отвращением сказал он.
   Николас поднес губы к щели между деревянной дверью и каменным косяком.
   – Эмлин! – шепнул он, ожидая ответа. Ему не хотелось ввалиться не в ту комнату. – Кристиан!
   – Сэр? Кристиан спит, сэр, – ответил тихий голос.
   – Изабель! С вами все в порядке?
   – Все хорошо, милорд. Вы принесли еду? Я голодна, – слабо сказала она.
   – Отойди назад. – Он отодвинул засов в сторону, толкнул дверь, и они с Питером вошли внутрь.
   Изабель побежала разбудить Бетрис, Кристиан неожиданно проснулся и сонно оглядывался. Няня закричала и прижала к себе Изабель.
   – Тише! – обратился к служанке Питер. – Мы вытащим вас отсюда. Только не шумите.
   Бетрис кивнула и начала собирать детские плащи и обувь.
   Николас нахмурил брови.
   – Где леди Эмлин? – спросил он тихим строгим голосом.
   Кристиан поднял глаза.
   – Она была здесь, но лорд Уайтхок забрал ее, милорд.
   – Куда?
   Бетрис опустилась возле Кристиана на колени и накинула ему на плечи плащ.
   – Мы не знаем, милорд. Он увел миледи несколько часов назад.
   Кристиан прыгал, пока Бетрис застегивала его плащ.
   – Я знаю, где она. В темнице!
   – В темнице? – Николас присел, поравнявшись с мальчиком.
   – Я проснулся, но они подумали, что я сплю. Он попросил у нее что-то, кажется, шип, а она сказала ему «нет». Он ударил ее, но она снова сказала «нет», и тогда он сказал, что ей вряд ли понравится в его темнице. И увел ее.
   Николас медленно выдохнул.
   – Вот как. Спасибо, Кристиан. – Он поднялся и повернулся к Питеру. – Если она пострадала, он не проживет и дня, отец он мне или нет.
   – Ладно. Но сначала нужно решить с этим.
   Резко кивнув, Николас подошел к окну и открыл ставни. Он внимательно изучил стены внизу и с двух сторон. По-прежнему кружил снег. Поправив растрепанные ветром волосы, мужчина обернулся:
   – Мы можем попытаться. Дай знак.
   Питер поднял несколько камышей с пола, подошел к камину и зажег их, как факел. Подойдя к окну, он высунул руку и помахал огнем, затем бросил горящие камыши вниз, и они закружились вместе со снежными хлопьями.
   Николас повернулся к Бетрис, которая уже надела плащ на Изабель и теперь наклонилась, чтобы разбудить Гарри.
   – Подожди, – тихо сказал он. Бетрис подняла глаза. – Пусть ребенок спит.
   Девушка поняла.
   – Он шалун, – сказала она.

   – Помнишь яблоню? – чуть позже спросил Николас у Кристиана. – Это будет даже легче. Просто сиди спокойно и будь смелым парнем. Мы позаботимся, чтобы с тобой ничего не случилось.
   Кристиан свернулся калачиком в глубокой корзине и уверенно кивнул. Николас натянул длинные веревки, чтобы можно было спустить ее на землю.
   – Питер, они там?
   – Да, я думаю, у рва.
   Николас высунулся в окно. Ветер развевал его волосы, а снежные хлопья били по лицу.
   – Господи, – произнес он, – надвигается снежная буря!
   Внизу, возле края утеса по замерзшему рву передвигались… сугробы. Сквозь летящий снег (он знал, куда нужно смотреть) Николас смог различить очертания своих людей, пригнувшихся и накрытых белыми скатертями. Они остановились под окном, у которого Питер держал зажженную свечу.
   Теперь он задул маленькое пламя.
   – Отличное применение для скатертей, милорд.
   – Королева Матильда сбежала из башни таким способом, как я слышал, – сказал Николас. Он снова посмотрел вниз. – Лед прочный. Они могут пройти по рву, в овраге им ничего не угрожает. Если они видят, куда идут, при таком снегопаде, – добавил он.
   – Веревки, которые мы пронесли в корзине, должны быть достаточно длинными, чтобы достать до земли, – заметил Питер. – Но дует сильный ветер, а этот мальчишка весит, как перышко.
   Николас кивнул.
   – Дай мне свой хауберк.
   Питер нахмурил брови.
   – Кольчуга весит больше, чем ребенок, но занимает мало места. Она поможет при ветре.
   – Точно.
   Питер развязал шнурки между капюшоном и кольчугой с коротким рукавом и высвободился из нее с помощью Николаса. Одетый в льняную сорочку и шоссы, Питер разместил побрякивающую массу стальных колец вокруг ног мальчика.
   – Попроси Юстаса отправить это назад, – сказал он Кристиану. – Твоей сестре это также понадобится.
   Мальчик кивнул. Николас поднял сложенную белую скатерть, также пронесенную в корзине, и набросил ее на Кристиана, на секунду подняв ее уголок.
   – Да пребудет с тобой святой Михаил, – прошептал он.
   Кристиан робко улыбнулся, широко раскрыв доверчивые глаза, что разрывало сердце Николасу. Корзину подняли на подоконник, затем сжали ее и просунули в окно. Медленно друзья начали опускать ее, натягивая тугие веревки, переброшенные через подоконник.
   – Боже, – ворчал Питер, пока тянул, – опасно проделывать это с ребенком.
   – Я знаю.
   В то время как мышцы Николаса напрягались от усилий, направленных на то, чтобы корзина опускалась медленно и ровно, его внутренности были сжаты от поразившего его страха. Если бы у него был выбор, он все сделал бы по-другому. Опасность, которой он подвергал детей, ужасала его. Однако он понимал, что это был страх, основанный на любви.
   Полгода назад эти дети были словно путающиеся под ногами щенки, через которых нужно было переступать, и он не обращал на них внимания. Но постепенно каждый из них приобрел в его глазах свою индивидуальность. Он хотел, чтобы они были в безопасности, так же, как хотел, чтобы была в безопасности их златовласая сестра.
   Николас покачал головой, отбрасывая эти отвлекающие мысли, и сосредоточился на своем задании. Пока Питер крепко держал веревку, он быстро высунулся в окно.
   – Почти внизу. – Ветер сдувал волосы, падавшие ему на бровь. – Без хауберка эту корзину качало бы, как осенний лист.
   Они почувствовали рывок веревки. Николас снова посмотрел вниз.
   – Он у них, – произнес он сдавленным голосом. – Все в порядке. О, вот и корзина.
   Через несколько минут они усадили в корзину с кольчугой Изабель. Гарри проснулся, но каким-то чудом вел себя тихо, наблюдая за ними широко раскрытыми глазами, пока его сажали на колени к Изабель и накрывали плащом Питера.
   Шепча подбадривающие слова, Николас наклонился к маленькой девочке, крепко обнявшей его за шею. Он поцеловал ее гладкие темные волосы, нежно погладил по спине Гарри и накрыл корзину белой скатертью. Бетрис со слезами на глазах, сжав кулаки, нервно наблюдала, как Николас с Питером снова опускают корзину на землю.
   Когда корзина вернулась, Питер пожаловался – они забыли прислать назад его кольчугу. Затем они хорошенько закрепили веревки, чтобы спустить пышную Бетрис, набросили на нее последнюю белую скатерть, и она, держась за веревку, была спущена на землю.
   Николас затащил веревку назад и сказал, не глядя на Питера:
   – Ты следующий.
   – Нет. Я не оставлю тебя.
   – Ты нужен мне за пределами замка вместе с Юстасом и гарнизоном. Когда я найду Эмлин, мы выедем на повозке мельника. Нас заехало двое, не трое, – напомнил он.
   – Ты знаешь, где эта темница?
   – Я найду. Давай, пока буря не усилилась.
   Питер бросил на Николаса тяжелый взгляд, затем вздохнул и почесал затылок, стоя без экипировки, только в своих чулках, длинной сорочке и сапогах.
   – Без хауберка я чувствую себя голым. Ну, заехал же я сюда как шут – могу уйти в таком же звании! – Он пожал плечами.
   Николас засмеялся.
   – Возьми мой плащ, – сказал он, протягивая одежду, – и свое оружие.
   Он потянулся к эфесу меча, торчащему из корзины.
   – Нет, – отказался Питер. – Тебе может понадобиться хороший клинок.
   Николас кивнул и сунул меч за широкий ремень.
   – Привяжи веревку к колонне и перебрось на улицу. Думаю, я смогу спуститься по ней, – предложил Питер.
   Вскоре веревка была обвязана вокруг колонны, поддерживающей низкую арку. Завернувшись в простыню, как в кокон, через несколько секунд Питер был готов. Он похлопал Николаса по плечу.
   – Мы будем ждать от тебя сигнала, – сказал Питер и, извиваясь, прыгнул из окна. Несколько минут спустя он присоединился на земле к остальным. Николас в окно наблюдал, как одетая в белое группа, едва виднеющаяся сквозь снежную завесу, скрылась в направлении леса.
   Запихнув в угол пустую корзину с оставшимися веревками, Хоквуд открыл дверь и выглянул в темный коридор.
   Из большого зала раздавался, доносясь до верхних этажей, храп. Факелы потускнели, пир закончился, и замок погрузился в сон. Тихо закрыв за собой дверь, Николас положил одну руку на эфес меча, переступил через валявшегося под ногами стражника и отправился на поиски темницы.

Глава 24

   Мелкие снежные хлопья все так же кружились и падали в холодной темноте, когда Николас вышел из дверей зала для приемов. Оглядываясь вокруг, он передвигался, как привидение, вдоль затененного основания крепостной стены, а его шаги заглушались падающим снегом.
   Он уже осторожно осмотрел несколько помещений: это были комнаты, в которых спали пьяные без задних ног люди, пара-тройка кладовых… Но темницы среди них не было. Большинство солдат Уайтхока, слуг и наемников короля спали на соломенных тюфяках, разбросанных повсюду, даже в коридорах. Те, кто еще не спал, были довольно шумными, что насторожило его, когда он проходил через зал, направляясь к выходу. Решив, что помпезное здание не место для содержания заключенных, он направился к ближайшей башне.
   Оказавшись внутри и не найдя подвала, Николас начал подниматься вверх по лестнице. Тщательно осмотрев все три этажа, он обнаружил лишь пустые комнаты стражников и нескольких храпящих мужчин. Крепкие напитки в бокалах гостей Уайтхока сыграли ему на руку. Осмотр тем же способом других трех башен также не дал результата.
   Войдя в четвертую башню, Николас застыл и в отчаянии провел холодными пальцами по мокрым волосам. Услышав голоса наверху и стук сапог с железными набойками на лестнице, он вернулся на улицу и вжался в темный угол. Дверь резко открылась, едва не ударив его в лицо.
   Из башни вышли три стражника и направились через двор, о чем-то тихо разговаривая. Затем один выкрикнул что-то нечленораздельное, раздалось эхо; стражник слепил снежок и запустил в остальных. Они шли по двору и перебрасывались снежками.
   Николас придержал дверь и с легкостью пробрался назад в башню, затем украдкой шагнул на лестницу в глубокой тишине, наполнившей цилиндрическое пространство лестничного колодца.
   На первом этаже он тихо открыл дверь. Свет от горящей жаровни отбрасывал длинные тени, озаряя голову и плечи мужчины, склонившегося над пергаментом. Мужчина поднял глаза, затем медленно повернул голову.
   Сжав пальцы вокруг тонкой рукояти меча, торчащего из‑за его ремня, Николас уставился на удивленно косящего Хью де Чаванта. Он вошел в тускло освещенную комнату.
   – Чего надо? – раздраженно спросил Чавант. – Здесь жителям долины спать негде. Вали отсюда.
   Николас пересек комнату быстро, так что у Чаванта не было времени даже подняться из‑за стола. Сверкнуло лезвие меча и остановилось возле горла Чаванта, который отстранился назад и повалился на скамью. Николас возвысился над ним с диким взглядом и мокрыми от снега волосами.
   – Ты! – хрипло произнес Чавант. – Что тебе нужно?
   – Где она? – потребовал ответа Николас.
   Чавант сузил глаза.
   – Я знаю тебя. Ты Черный Торн.
   Николас сильнее прижал к его горлу кончик клинка.
   – Твое горло мягкое, как свиное брюхо, я думаю, – прошипел он. – Где леди Эмлин?
   – Ангелы небесные! Николас! – Чавант непонимающе таращился на него. – Я думал, ты…
   – Отвечай!
   – С ней все нормально… но лорд Уайтхок еще не готов ее отпускать.
   Николас медленно провел острием по горлу Чаванта, оставляя на коже тонкую царапину. Показались капельки крови.
   – Я не жду от тебя любезности и не собираюсь вести себя учтиво в ответ. Ты захватил мою жену и детей, как настоящий трус. Сейчас же верни ее мне, иначе мое войско снесет эти стены.
   Скривившись от боли, Чавант раздул ноздри.
   – Уайтхок запер ее до тех пор, пока она не скажет, где найти… – Он резко вдохнул. – А! Черт возьми! Я полагаю, что Черный Торн все-таки пришел за ней. Ты!
   Николас потянул за шерстяную тунику Чаванта и заставил его сесть, угрожая клинком.
   – Я могу перерезать твое трусливое горло здесь и сейчас и найти ее сам. Где она?
   Чавант тихо засопел.
   – Пожалуйста…
   Тогда Николас рывком поднял его и заломил руку Хью за спиной, держа лезвие клинка под его ухом.
   – Веди меня к ней! Сейчас же!
   Чавант споткнулся, когда Николас толкнул его к двери.
   – Значит, Торном все это время был ты. Твой отец будет сильно разочарован.
   – Мне не привыкать, – заметил Николас, пока они спускались по изогнутой лестнице.
   Они вышли во двор, тяжело ступая по свежему снегу, разносимому ветром. Несколько экипажей впереди стали похожи на призрачно-белые холмы.
   Пронзительный холод ударил в лицо и наполнил легкие. Меч в руке Николаса был подобен льдине.
   – Проклятие! – бросил Чавант. – Погода просто дрянь. Твой гарнизон никогда не атакует в такую метель. Лошади не смогут пересечь луг.
   – Снег для них не препятствие. Если они не получат от меня вестей к определенному времени, то двинутся на Греймер.
   – Дурак! Здесь король Иоанн.
   – Присутствие короля не особенно устрашает, потому что он и так уже планирует двинуться на Хоксмур, когда выедет отсюда. Какая разница, где произойдет сражение?
   Чаванту в голову вдруг попал большой снежок, он упал на колени и повалился вперед. Еще один снежок пролетел между ними. Николас попытался удержать Чаванта, но они оба упали на снег. Неподалеку послышался смех, быстро сменившийся криками тревоги и скрипящими по снегу быстрыми шагами в их направлении. Проворно восстановив равновесие и наполовину поднявшись, Николас приподнял Чаванта.
   – Вставай! – приказал он.
   – Стража! – крикнул Чавант.
   Их тут же обступили три человека. Колено Хоквуда погрузилось в глубокий сугроб, но ему удалось вытащить меч и взмахнуть им. Резко вскрикнув, один из стражников упал рядом с ним, схватившись за раненое бедро. Даже в темноте Николас увидел прорезь в кольчуге и всем телом подался вперед, чувствуя ужасный хруст ребер, пока его клинок проникал в незащищенный участок под предплечьем стражника.
   Но прежде чем ему удалось замахнуться еще раз, на него налетели сзади и отшвырнули, как мешок с зерном. Несколько людей повалили его наземь – он не мог определить, сколько их. Они вдавили его лицо и тело в снег. Пытаясь сделать вдох, он повернул голову в сторону. Ему выкрутили руку и отобрали меч. Крики и тяжелые шаги, казалось, раздавались отовсюду, пока он лежал на замерзшей, заснеженной земле, тщетно пытаясь столкнуть навалившихся на него людей.
   – Поднимите его, – рявкнул Чавант.
   Николаса подняли на ноги. Со всех сторон он был окружен стражниками. Два человека скрутили руки ему за спиной и надавили на грудную клетку. Чья-то рука в кольчуге схватила его за длинные волосы и запрокинула голову назад. Кто-то поднес кончик меча к его горлу, чтобы он не двигался.
   Чавант сделал шаг вперед.
   – Ну что ж, – презрительно усмехнувшись, произнес он. – Я захватил трофей для лорда Уайтхока. – Он наклонил голову набок. – Отведите его в зал и хорошо охраняйте. И пошлите кого-нибудь разбудить графа.
   Пока Николаса вели куда-то, ему показалось, что он услышал голос, сладкий и пронзительный, выкрикнувший его имя. Отдаленный звук заглушил порыв холодного ветра. Он повернул голову, чтобы прислушаться, но его ударили в скулу тупым концом топора. Из глаз посыпались звезды.
   – Эмлин! – выкрикнул он в ответ, но его стремительно тащили вперед. – Эмлин…

   Каменная стена была скользкой под ее пальцами – ее покрывал тонкий слой льда. Эмлин поднялась на цыпочки и как можно дальше высунулась из окна.
   Крик и лязг металла привлекли ее к окну. Вытянув шею и посмотрев вниз, а потом налево, она рассмотрела какое-то движение. По двору передвигалось бесформенное очертание, вскоре приобретшее форму двух мужчин, отчаянно дерущихся на мечах. Несколько людей пробежали через двор по направлению к ним.
   Стражники прыгнули на одного из мужчин и повалили его на землю. Он сопротивлялся, но они подняли его на ноги. Когда кто-то запрокинул его голову назад, его лицо озарилось тусклым светом.
   Эмлин широко раскрыла глаза.
   – Николас! – выкрикнула она, но ее крик унесло ветром. – О Господи!
   Стражники увели его из поля зрения.
   – Эмлин! – Его голос разрывал ей душу. Она чувствовала себя такой беспомощной. Горько рыдая, она опустилась на пол, на минуту закрыв лицо руками. Вскоре Уайтхок узнает, что Торн – это его сын. Страшная судьба, с которой слишком часто играл Николас, настигла его. Уайтхок в ярости может убить собственного сына.
   А впрочем, она знала, что Николас сохранит спокойное твердое мужество, что бы ни предпринял его отец. Ей нужно было делать то же самое. Она села прямо.
   Обычно смелые порывы возникали у нее лишь вследствие взрывного характера. Но теперь мысли о Николасе придали ей новых сил, от которых стало значительно теплее. Расправив плечи, она ощутила огромную потребность оказаться рядом с ним. Эмлин сбежит из этой башни и найдет его и детей. Они выберутся отсюда вместе. Вскочив на ноги, она начала расхаживать по комнате. Николас велел бы ей подумать, а потом действовать, и не раздражаться. Но она не могла сидеть здесь, пока ее муж и семья были в опасности.
   Вера, честь, мужество, надежда… Все то, чему ее учили, признаки внутренней силы. Все то, что восхищало ее в Николасе. Теперь ей нужно найти это все и в себе.
   Подойдя к двери, она медленно провела рукой по железному засову. Изначально комната закрывалась простой щеколдой, а замок внизу, по-видимому, был добавлен, когда спальня стала темницей.
   До этого Эмлин уже дергала за щеколду и железное кольцо в центре двери, пока на ее пальцах не образовались синяки. Тем не менее, подумала она, с подходящим инструментом замок можно будет сломать.
   Она была намерена перерыть всю комнату, если потребуется, и найти какой-нибудь предмет, который сломает замок. В надежде найти ножницы, нож или какие-либо другие металлические инструменты в деревянном сундуке возле кровати Эмлин подошла к нему и присела, толкая крышку. Тугие петли заскрипели.

Глава 25

   Пробирающий до костей мороз обжигал легкие. Вокруг была темнота и зловещая тишина. Теперь они будут окружать его вечно: холод, мрак, тишина, беспомощность.
   Николас резко проснулся, прогоняя сон, который отражал его реальность – непроглядный и леденящий холод. Комната была та же, в которой держали детей, но огня не было.
   Он лежал на полу, лодыжки и запястья были туго связаны веревками. Прищурившись, он огляделся вокруг, не зная, как долго находился без сознания. Свет, сочившийся сквозь щели в ставнях, намекал на рассвет. Николас не дал так легко завести себя в эту комнату и, пока его тащили и связывали, получил еще больше синяков и сильных ударов под ребра. Проснувшись сейчас, он глубоко вздохнул, подавляя боль и ощущая горечь во рту. Он пожалел, что ничего не поел накануне. И жаль, что у него не было плаща.
   Чавант, обнаружив пропажу детей, ужасно разозлился и ударил Николаса по лицу металлической перчаткой кольчуги. Затем он удалился искать Уайтхока.
   Согнув ноги, Николас потянулся за стальным кинжалом, засунутым в сапог, но не смог достать его, потому что его запястья были связаны за спиной. Наконец он лег на спину, поднял ноги и начал трясти ими, пока кинжал не выпал из сапога ему на грудь. Затем не без труда он захватил пальцами деревянную рукоятку.
   Распиливая толстые веревки, Николас умело орудовал острым лезвием, пока не почувствовал, что те начали поддаваться, хотя и были обмотаны несколько раз вокруг кожаных манжет. Освободив руки и ноги, он выберется из комнаты и использует кинжал против стражников, если потребуется. Дети теперь в безопасности, но Эмлин все еще здесь, и он намерен найти ее. Конечно, будет лучше, если ему удастся сбежать до того, как его остановит Уайтхок… Но где же Эмлин?
   В детстве он жил в Греймере, но не помнил здесь темницы. Интерьер нового зала и старых башен не был рассчитан на такие камеры.
   Извиваясь, он приподнялся и сел, хотя ребра дико болели от каждого движения. Он продолжал орудовать кинжалом за спиной, разрезая веревки. В старой цитадели, где когда-то находились жилые помещения, не было темницы. Построенная высокой и квадратной, специально для защиты, цитадель имела каменный фундамент с подвалами внизу. Но Кристиан настаивал на том, что Эмлин в темнице.
   Николас перестал пилить и едва не выронил нож. Мальчик говорил на английском [11 - Dungeon – темница (англ.). (Примеч. пер.)]. Уайтхок мог говорить с Эмлин на французском. В таком случае он сказал «donjon», что означает «главная башня».
   Господи! Эмлин в старой башне!
   В коридоре послышались гул голосов и стук сапог. Только он успел спрятать кинжал, как поднялся засов и дверь распахнулась.

   – Ты мне не сын! – орал Уайтхок, его лицо исказила гримаса, волосы были растрепаны. Он подошел к Николасу, руки были сжаты в кулаки, он едва контролировал свою ярость. – Родной сын не предал бы меня таким образом!
   Николас наклонил голову и спокойно наблюдал за отцом.
   – Милорд, – сказал он, – я полагаю, тот факт, что я являюсь вашим родным сыном, – наша обоюдная беда.
   Уайтхок ударил его тыльной стороной ладони, отчего раненая до этого нижняя губа начала пульсировать. Николас провел по ней языком, почувствовав соленую кровь. Уайтхок смотрел на него сверху вниз с тяжелым хрипом.
   – Поднимите его! – крикнул он стражнику.
   Его грубо подняли, и Николас сжал запястья, радуясь в этот миг, что ослабленные веревки перерезаны еще не до конца.
   Отвернувшись, Уайтхок провел рукой по лицу и волосам. В комнату вошел Чавант и что-то тихо прошептал графу.
   Тот повернулся к Николасу.
   – Где дети?
   – Полагаю, пошли поиграть в снежки, – ответил Николас.
   – Он увел их, – сказал Чавант. – Где они? Кто тебе помогал?
   Николас бросил на него презрительный взгляд.
   – Дети в безопасности.
   Уайтхок приблизился к Николасу.
   – Если они сбежали, клянусь тебе, парень, ты никогда больше не увидишь свою жену. Сколько твоих людей за этими стенами?
   – Уже несколько сотен. Остальные подтянутся, когда можно будет пройти по лугу.
   – Никто не зайдет сюда без твоего сигнала. И наверняка ты врешь, как делал это на протяжении многих лет. Боже! Я пригрел змею на собственной груди.
   – Я недолго грелся у вас на груди, милорд.
   – Святые Небеса! Ты Торн! Я хотел собственноручно поймать и повесить этого крестьянина – и вместо этого нахожу тебя! Ты замарал имя Хоквудов своим поступком!
   – Всем позорным поступкам я научился на коленях отца, убившего мою мать, когда я был ребенком.
   – Она предала меня. Не забывай об этом.
   – Твое плохое обращение с ней было не единственной причиной моего ухода в лес в юности. – Николас посмотрел на Уайтхока. – Вся долина много лет страдала из‑за твоей жадности. Сжигались амбары и фермы, грабились запасы. Ты жестоко посягал на землю аббатства, когда король начал гонения на монахов Йорка. Даже король успокоился, когда папа пригрозил ему отлучением от церкви. Но ты не прекратил свою травлю. – Николас смотрел на отца, понимая, что из‑за сильной злости у него горят щеки. – Никто не мог образумить тебя. Я пытался – безрезультатно, как и другие, среди которых был Роджер де Эшборн.
   – Монахи Йорка годами платили налоги, – поспешно возразил Уйатхок. – Король Иоанн приказал их пастве освободить леса. Я только помогал выполнять его приказы!
   – Король предоставил своим шерифам свободу действий в поисках группы монахов и разорении фермеров, – продолжил Николас. – Ты же вцепился в эти приказы, как голодная собака в кусок мяса.
   – У меня была причина преследовать тех монахов. Та земля была частью приданого Бланш, а значит, теперь она моя!
   – Тогда почему же суды так и не выдали документов, удовлетворяющих твою просьбу? – возразил Николас. – Если бы та земля принадлежала другому барону, ты бы начал за нее воевать. Но монахи ничего не могут сделать против разбоя, пожаров и грабежа. Я решил помочь им.
   – Монахи отдали бы землю еще несколько лет назад, – прорычал Уайтхок. – Ты же настойчиво пытался остановить меня. Потом мы услышали о твоей смерти – к чему это было?
   – Как только твои люди впервые силой забрали скот и телеги, груженные овечьей шерстью и направлявшиеся на рынок, чтобы ты мог продать их как свои собственные, – именно тогда, в тот год, милорд, я начал совершать набеги в лесу. Вскоре ко мне присоединились хорошие люди из окрестных ферм и деревень. Мы грабили твои повозки с продовольствием, как только предоставлялась возможность. Что могли – возвращали жителям деревни, остальное раздавалось в монастыри.
   – Один раз мои стражники все же схватили тебя, но ты сбежал.
   – С помощью проклятого волка, – отозвался Чавант из‑за спины Уайтхока.
   Николас тонко улыбнулся.
   – Барон де Эшборн услышал, что Черного Торна захватили и везут в Виндзор на суд короля. Он направил капитана собственной гвардии, сэра Уолтера де Лидделя, милорд, – Николас намеренно назвал это имя Уайтхоку, потому что тот знал его, – чтобы освободить меня. – Его улыбка переросла в оскал, хотя губы болели. – Помогали также сын и дочь барона, и их белый охотничий пес. Тогда я впервые увидел Эмлин и позже попросил у барона ее руки – именно вследствие той ночи.
   – Господи! Меня окружают предатели, – сказал Уайтхок.
   – Прямо под носом, сэр, – согласился Николас.
   Уайтхок подошел ближе, и Николас почувствовал запах вина в дыхании отца.
   – Ты сроднился с жителями долины. Что же тогда тебе известно о Зеленом Человеке?
   – Мне известно, что Зеленый Человек заберет твою душу в ад, если ты когда-нибудь столкнешься с ним.
   Побледнев, Уайтхок попятился назад.
   – Твои поступки – это пародия на обладание честью.
   – Вот и доказательство нашего родства – нет чести у отца, нет и у сына.
   – Хватит! – крикнул Уайтхок, его щеки покраснели. – Я живу по кодексу чести, которого тебе не понять! Боже, я заберу себе Хоксмур! Эта земля была частью имущества Бланш и по закону должна была перейти мне, а не тебе.
   – Только попробуй взять мою землю, – прошептал Николас, – и увидишь, что произойдет с моей верностью.
   – Мне уже известна твоя верность. У тебя моя фамилия, ты был воспитан, как рыцарь. Я позволил тебе получить наследство матери. Теперь, когда ты отрекся от меня, ты ничего не получишь.
   Николас сжал руку в кулак. Желание разорвать веревки и придушить этого человека за его жалкое поведение было очень сильным.
   – Хоксмур принадлежит мне по закону, так как достался мне от матери. Только прикоснись к нему, и у меня будет основание убить тебя.
   – Король может решить, что с тобой делать. Пусть он разрешит наши проблемы. – Уайтхок покачал головой. – Мне нужно было убить тебя, ее отродье, сразу, а не дожидаться предательства с твоей стороны.
   Раздувая ноздри, Николас глубоко вздохнул, чтобы овладеть собой. Он чувствовал, как сильно горят его щеки.
   – Джулиан клянется, что у мамы не было любовника. Мне было около семи лет, когда ты убил ее за измену. Как ты можешь утверждать, что не отец мне?
   Уайтхок отошел в сторону, потом вернулся опять.
   – Женщины по своей природе искусительницы, этому учит нас история. Даже замужним женщинам нельзя доверять, если они находятся наедине с мужчиной. Еще до твоего рождения я уехал на два месяца с королем Генрихом. Когда я вернулся, у твоей матери завязалась учтивая дружба, как она называла ее, с молодым бароном. Тогда я обвинил ее в неверности, но она отрицала.
   Николас ждал, его сердце неровно стучало в груди. Хотя он и спросил об этом, ему не хотелось слышать о ненависти между родителями. Его начинало тошнить.
   – Бланш была беременна, – продолжил Уайтхок. – Она сказала, что поняла это, когда я уехал. Но, когда ты родился, я отсчитал месяцы. Наверняка не от меня, сказал я, хотя акушерка и заявила, что ты родился раньше срока. – Он пожал плечами. – У меня была причина не доверять Бланш.
   Николас вспомнил, как ему рассказывали, что он появился на свет крошечным и слабым, как думали, что он не выживет, потому что родился семимесячным. Он отвел глаза в сторону, слыша неровное дыхание Уайтхока.
   – Несколько раз за те годы я видел ее с тем человеком, – продолжал граф. – Они просто разговаривали, иногда пели, но я подозревал обман. Она поддерживала эту дружбу несколько лет, даже после того, как этот человек женился на другой. Я не мог больше терпеть такого оскорбления. – Он повернулся и посмотрел в лицо Николаса. – Я вызвал его на турнир, выиграл и запер ее. – Николас продолжал молчать, желая, чтобы тот остановился, и желая, чтобы тот продолжал.
   – Я запер Бланш в ее любимой комнате – это было нетрудно. Я хотел, чтобы она признала, что не права. Я бы отправил ее в монастырь, может, даже простил бы ей. Но она молчала, отказывалась от еды, которую ей приносили. Через некоторое время она попросила пригласить священника, но не хотела разговаривать со мной. Ее упрямство бесило меня. Я приказал больше не отправлять еду, не разрешил посещать ее кому-либо до тех пор, пока она не будет молить меня о прощении.
   – И она молила? – вяло спросил Николас, опустив голову. Его волосы заслонили лицо.
   – Я зашел в ее комнату через неделю. – Граф выдержал паузу. – Но она была мертва.
   Николас чувствовал, что силы покидают его. Ему вдруг захотелось прикрыть веки и надолго заснуть. Его отец до смерти заморил голодом его мать, а он был плодом этого проклятого союза. Однако Николас был уверен, что является родным сыном Уайтхока, он знал это каждой клеточкой своего существа. Честь всегда была для него предметом ужасной борьбы. Испорченная кровь порой подавала голос.

   Эмлин сделала глоток горячего напитка, чувствуя, как его тепло опустилось к ее пустому желудку. Держа в ладонях небольшую деревянную кружку, она оглянулась вокруг. Еще минутка, и она вернется к работе, сейчас же Эмлин хотела насладиться своей находчивостью. Она развела огонь в небольшом камине, воспользовавшись факелом, оставленным Уайтхоком; она нашла кое-что, чтобы заполнить до боли пустой желудок; и хотя еще не открыла замок, она работала в этом направлении.
   Результаты ее продуктивного дня были видны по хаосу в комнате. Когда утренний свет сменился полуденным, Эмлин выпотрошила два деревянных сундука и несколько маленьких ящиков в поисках любого острого предмета, которым смогла бы сломать замок.
   Здесь хранились личные вещи Бланш, ведь когда-то это была ее комната. Разнообразная одежда, шерстяные кофты и шелковые платья, сорочки, вуали, чулки были разбросаны по полу. Рядом лежала груда небольших резных шкатулок из слоновой кости; туфли, серебряные ремни и пряжки; золотые и серебряные броши и янтарные розы; три книги – псалтырь, справочник лекарственных трав и бестиарий [12 - Бестиарий – средневековый сборник статей зоологической тематики, где животные описывались часто с аллегорическими, нравоучительными целями.] – все красиво украшенные; несколько свеч; кожаная коробка с перьями, бараньим рогом и засохшими чернилами.
   В свинцовом ящике лежало несколько раскрашенных глиняных кувшинов, закупоренных воском поверх пробок; каждый был аккуратно подписан буквами и символами. Из любопытства Эмлин вскрыла несколько печатей и обнаружила засушенные травы, все еще имеющие выраженный аромат: ромашка, мята и розмарин; фенхель, шиповник и листья ежевики; корни воронца от болезней легких, кора ивы и таволга от болей; сильнодействующие боярышник и наперстянка.
   Еще раньше Эмлин собрала в маленький медный кувшин немного выпавшего снега – достаточно, чтобы растопить и выпить. Кувшин послужил и котелком. Она бросила в кипящую воду листья мяты и шиповник, зная, что ромашка только усилит ее жажду. Сняв горячий кувшин с огня с помощью тряпки, она осталась весьма довольна своей изобретательностью.
   Теплая жидкость была приятной на вкус. Эмлин сделала небольшой глоток и посмотрела на низкий огонек. Пяльцы леди Бланш уже сгорели дотла, за ними последовали ножки маленького деревянного стула, который она умудрилась разломать на части. Шепча извинения духу леди Бланш, Эмлин подбросила в огонь деревянные гребни и две ручные прялки, плетеную корзину и пару деревянных сабо. Деревянные же кружки ждали своей очереди рядом с другими предметами, которые по виду должны были отлично гореть.
   Когда стало светлее, теплее и жажда была утолена, Эмлин почувствовала себя спокойнее, ее мысли прояснились. Пока что ее заточение проходило физически легче, чем, очевидно, планировал для нее Уайтхок. Эмлин отказывалась думать о том, что будет, когда закончатся эти несколько драгоценных предметов. К тому времени она сбежит, твердо решила она.
   Но замо́к все еще не поддавался. Ножницы, железный подсвечник, свинцовая пряжка ремня были использованы безрезультатно, хотя она старательно долбила и скребла. Рыская среди вещей со словами извинения перед леди Бланш, Эмлин изучала книги и восхищалась украшениями и другими хорошими вещицами. Боясь, что запах дыма из старого камина может привлечь внимание, она прислушалась, но не услышала никаких шагов.
   Через узкое окошко Эмлин наблюдала, как слуги счищают снег лопатами и метлами, в то время как солдаты непрерывно ходят туда-сюда. Находясь высоко над ними, погруженными в какую-то деятельность, она ощутила странное чувство полной изоляции.
   Эмлин еще раз подошла к деревянному сундуку возле кровати. Она слишком резко откинула тяжелую крышку, и та должна была с грохотом удариться об украшенную гобеленом стену. Но громкого звука не последовало – крышка откинулась… в пустоту.
   Пораженная, Эмлин приподняла край материи и заглянула в темное холодное пространство, похожее на тоннель. Взволнованная, она схватила зажженную свечу, отодвинула расшитый узорами занавес и шагнула в сырую заплесневелую дыру. Там было холодно и чувствовался слабый неприятный запах. Каменные стены были скользкими. Вздрогнув, Эмлин направилась вперед. Тоннель поворачивал налево.
   Это была уборная. Поскольку эта комната в башне когда-то была личной спальней леди Бланш, открытие не было удивительным. В углу на каменном подъеме стоял деревянный стул с круглым отверстием, а маленькое окно пропускало сюда тонкую полоску света и свежий холодный воздух.
   Эмлин поставила свечу в маленькую нишу, где высилась горка расплавленного воска от догоревших давно свечей. Взобравшись на стул, чтобы выглянуть в окно, она увидела часть двора.
   Покрытая соломой кузня была ярко освещена, и раздавался постоянный стук железных инструментов. Недалеко стояли две деревянные установки для осады, покрытые снегом, чуть дальше – длинная конюшня. Двор был густо усеян солдатами. Эмлин услышала приятный звон колоколов часовни, отбивающих время богослужения. Она разочарованно вздохнула: двор находился так близко и в то же время так далеко.
   Резко закрыв глаза, она несколько секунд молилась.
   Дорогой Небесный Отец, пожалуйста, помоги. Николас еще жив, я чувствую это. Я должна найти его и детей.
   Открыв глаза, она внимательно осмотрела окно.
   Его ширины хватало лишь на то, чтобы туда пролезла голова. Если бы оно было больше, она попыталась бы выбраться. Эмлин слышала о многих подобных побегах и в сказках, и в жизни. Но это оконце не могло ей помочь, хотя Эмлин это было так нужно! Спустившись, она потянулась к свече, но случайно сшибла ее, та ударилась о деревянный стул и упала в отверстие.
   Эмлин заглянула вниз, потому что свеча еще мерцала, а потом погасла. Женщина наклонилась и уставилась в темный канал.
   Все-таки есть способ выбраться из этой башни.
   Будь осторожна в своих молитвах, – не раз говорила ей Тибби, – твое желание может исполниться.
   Эмлин возбужденно расхаживала взад-вперед перед камином. На ее молитвы был дан ответ, но она не была уверена, что ей нравится это решение.
   Уборные, как ей было известно, представляли собой длинные трубы, которые вели к выгребной яме под зданием. Иногда трубы были выложены под наклоном, как в Эшборне, они соединяли уборные разных этажей, но все вели вниз. Другие были просто прямыми. В большинстве замков туда выливалась вода после стирки, чтобы прочищать трубы. Выгребные ямы постоянно чистились специально нанятыми рабочими, которые просили за свою работу непомерно дорого и всегда получали требуемую сумму.
   Эмлин с облегчением поняла, что выгребная яма этой цитадели, скорее всего, окажется пустой, ведь теперь здание использовалось только в качестве хранилища. Кроме того, если что, вся гадость будет покрыта снегом.
   Пока ее зажженная свеча падала вниз, она мельком увидела трубу, которая казалась немного шире ее плеч и была вроде бы неизогнутой. Эмлин, небольшая и худенькая, наверняка смогла бы спуститься по ней.
   – Гаяр, – пробормотала она сама себе, нервно скрутив пальцы, пока ходила по комнатке туда и обратно. – Так сделали в замке Гаяр. И это были вооруженные мужчины гораздо крупнее меня. – Она вспомнила историю о завоевании королем Ричардом неприступной крепости во Франции, которая сдалась, когда группа французских рыцарей залезла внутрь через трубы уборных. Это хитрое проникновение послужило началом краха одного из самых прекрасных замков в истории.
   Эмлин ходила по кругу. Лучше уж нырнуть в трубу уборной, чем умереть здесь от голода, говорила она себе. Лучше уж пройти через это, нежели потерять шанс найти Николаса и детей.
   Она подошла к груде одежды в центре комнаты и начала ее перебирать. Отказываясь думать о более пугающих аспектах своего плана, Эмлин твердо сосредоточилась на том, что должна была сделать, дабы выбраться отсюда.

Глава 26

   – Здравствуйте, барон де Хоквуд, – произнес король, заходя в комнату.
   Уайтхок и Чавант последовали за ним с десятью или двенадцатью солдатами. Кто-то ударил ногой по двери.
   – Ваше величество. – Николас встал и уставился на короля. Его лодыжки были по-прежнему связаны веревками.
   На него внимательно смотрели темные проницательные глаза. Будучи на голову ниже Николаса, король Иоанн имел коротко стриженные золотисто-каштановые волосы, острый подбородок, который делала еще более угловатым изящная борода, и крепкий корпус с тонкими длинными конечностями. Он напомнил Николасу обезьяну, которую тот видел однажды, – хитрую, осторожную и нервную.
   – Я услышал от лорда Уайтхока о ваших опрометчивых поступках. Опрометчивых, однако довольно любопытных. – Король повернулся к Уайтхоку и ухмыльнулся. – Ваш щенок причиняет вам много бед, клянусь Богом! – Он засмеялся, потому что Уайтхок не ответил. Король снова повернулся к Николасу. – Вы признаете, что вы – тот изменник, которого называют Черным Торном?
   – Признаю, ваше величество.
   – И мы можем отнести вас к числу тех баронов севера, которые пошли вразрез с моей волей?
   – Можете, сир. – Николас смотрел ему прямо в глаза.
   – Значит, вы совершили два преступления. Однако недовольство монарха можно исправить, по крайней мере частично.
   – Ваше величество? – Николас понял намек.
   – Более важны ваши добрые намерения. – Король наклонил голову.
   – Сир, как вы знаете, в настоящее время моя жизнь подвержена опасности. Как видите, меня лишили свободы.
   – И? – Король выглядел озадаченным.
   – И мои карманы пусты, сир.
   Иоанн снова засмеялся.
   – Человек, который нападает на собственного отца, либо бесчувственный, либо слишком храбрый. С таким предком, как Уайтхок… – Он красноречиво поднял плечи. – Вы обладаете мужеством. Поэтому я предлагаю вам выбор. Вас казнить как преступника или как мятежника?
   – Как преступника, сир. – В голове Николаса промелькнула надежда.
   – Очень хорошо. Так тому и быть.
   – Господин король, – обратился Николас, – вы же прекрасно разбираетесь в законах и знаете, что существует определенный закон в отношении любого преступника, который сумел избежать захвата в течение по меньшей мере года и одного дня.
   Иоанн нахмурил брови.
   – Черт подери, есть такой. Непонятный закон, созданный Завоевателем, гласит, что такой человек должен быть прощен навсегда. – Он посмотрел на Уайтхока. – Сколько времени прошло с тех пор, как вы в первый раз схватили этого человека и потеряли его?
   Уайтхок скрипел зубами.
   – Восемь лет, ваше величество.
   Король злорадно ухмыльнулся.
   – Ха! Это лучше любой клоунады! Я так люблю развлечения. Тогда отлично. – Все так же ухмыляясь, он повернулся к Николасу. – Вам прощаются ваши разбойные нападения в лесу, хотя ваш отец и не согласен.
   – Спасибо, ваше величество. – Николас выдохнул. Принимай, что предлагают, а с остальным справишься позже, сказал он себе.
   – Итак, вам удалось спасти вашу жизнь, пока. – Иоанн повернулся к Уайтхоку. – Боже правый, это прекрасно! Ваша маленькая семейная война оказала мне услугу. Распространится слух о том, как снисходительно я поступил с этим мятежным бароном. – Он задумчиво посмотрел на Николаса. – Но вы все еще обязаны ответить за предательство.
   Это, к сожалению, и было остальное.
   – Ваше величество.
   Взгляд Иоанна вдруг стал безжалостным и безучастным. Король отвернулся.
   – Как только позволит погода, мы уедем из Греймера. Арестуйте этого человека за предательство.
   – Да, милорд. – Уайтхок поклонился, его лицо сейчас было намного темнее светлых волос. Король вышел из комнаты в сопровождении стражи, холодно взглянув на Николаса. Чавант вышел следом.
   Уайтхок повернулся к сыну.
   – Умно. И так удачно. Я вчера отдал тяжелый мешок монет за расположение короля. Ты получил его бесплатно.
   Николас удивленно уставился на него, ожидая очередной тирады.
   – Иоанн наслаждался нашей маленькой игрой. Хотя ты и избежал смертельного приговора, нам с тобой еще нужно многое подсчитать.
   – Нужно. – Николас спокойно посмотрел на отца.
   – Я попросил короля объявить Хоксмур платой за твои преступления. Он переходит ко мне. – Уайтхок слегка приподнял подбородок и глядел на Николаса сквозь наполовину прикрытые веки. – Я полагаю, что подарю эту собственность моему новому наследнику.
   – Милорд? – Николас похолодел.
   – Чавант все-таки мой племянник, а ты отрекся от меня и будешь торчать в тюрьме долгое время. Если бы я добавил больше золотых монет в карман короля, то мог бы попросить, чтобы тебя отправили в тюрьму в Виндзор. Еще никому не удалось выйти оттуда живым или хотя бы сохранить рассудок.
   – Хью де Чаванту – Хоксмур? – Николас резко засмеялся. – Мой гарнизон никогда не примет его. Помни, что долина еще не в твоих руках, как бы ты ни старался.
   Уайтхок неровно вздохнул.
   – Бывают минуты, когда я жалею, что ты не мой сын. Какая бы несправедливость ни привела тебя сюда, у тебя железное сердце. Ты не отступаешь. Меня всегда восхищали мужество и ум.
   – Правда, милорд, – ответил Николас. – Я не отступаю, если это касается вас.

   Эмлин, довольная, затянула последний узел. Самодельный канат казался крепким и должен был выдержать. Вскоре она узнает, достаточно ли он длинный. Убрав с колен мягкую тяжелую массу цветных вещей, она встала и поиграла уставшими пальцами.
   Ей вновь захотелось извиниться перед леди Бланш. Шелковые платья, сорочки, шерстяные туники, чулки и украшенные вышивкой ремни сейчас образовали длинный разноцветный канат. Также длины добавили пыльные льняные простыни с кровати.
   Перенеся громоздкую массу в уборную, женщина немного приподняла тяжелое сиденье и обвязала один конец «веревки» вокруг его края. Она бросила связку в дыру, и яркая цветная масса со свистом скользнула вниз в темноту. Потянув за хорошо закрепленный узел, Эмлин удостоверилась, что канат выдержит массу ее тела.
   Закончив приготовления, Эмлин вернулась в комнату, дабы дождаться полной темноты, не желая выбраться из туалетной трубы во двор, заполненный солдатами. Довольно улыбнувшись, она подогрела оставшийся талый снег и добавила туда щепотку мяты.
   Смелость предстоящего поступка вызывала подъем, Эмлин ощущала себя амазонкой из легенды. Распрямив плечи, она почувствовала некоторое возбуждение и уверенность. Все будет хорошо.
   Неуклюжая девушка, неосторожно подстрелившая барона, никогда бы не додумалась до такого. Раньше она полагалась на Торна или Годвина, надеясь, что ей помогут спрятаться, изменить облик… Сейчас она рассчитывала только на себя, у нее была четкая цель и достаточно мужества.
   Налив в кружку горячего мятного настоя, Эмлин взяла в руки небольшую книгу, которую нашла среди вещей леди Бланш, радуясь, что можно отвлечься на что-то до наступления темноты.
   Перелистывая книжные страницы, она рассматривала красивые узоры и большие ярко раскрашенные рисунки. Книга представляла собой сборник коротких молитв и псалмов с календарем религиозных праздников. На последней странице Эмлин обнаружила надпись, датируемую 1180 годом, за несколько лет до рождения Николаса, и подпись леди Бланш.
   Ее внимание привлекла картинка внутри огромной буквы «Б» в начале латинского стихотворения – это была крошечная красивая фигурка женщины, преклонившей колени и согнувшей руки в молитве. Хотя портретного сходства с Бланш не было, лицо женщины было утонченным, щеки – нежно румяными, длинные черные косы спадали по стройной фигуре в голубом платье. Неподалеку на ветке сидел белый сокол, намекая, видимо, на Бертрана де Хоквуда.
   Эмлин изучала маленькое изображение Бланш де Хоквуд. Когда она подалась вперед, чтобы сделать глоток настоя, книга соскользнула с ее колен. Эмлин подняла ее и вдруг заметила, что переплет болтается. Задник обложки из тонкого дерева, покрытого позолоченной кожей, имел странную щель.
   Из любопытства она просунула туда руку и почувствовала какой-то шелест. Под кожу был просунут сложенный лист пергамента, который Эмлин осторожно вытащила. Одна сторона была исписана мелким разборчивым почерком на французском языке, а внизу стояла красная печать. На обратной стороне были написаны неровные слова выцветшими коричневыми чернилами.
   Она сразу же заметила, что подпись над печатью, датированная 1178 годом, принадлежала королю Генриху. Эмлин сдвинула брови, с трудом читая сложный французский текст. Ее внимание привлекли имена: барон Роберт де Торнтон из замка Уилкот в Камберленде, и его дочери, Джулиан и Бланш.
   Документ касался раздела земель, принадлежавших барону Роберту. Отдельные участки жертвовались бароном двум означенным аббатствам в Йорке, в память о его умершей жене, матери его дочерей. Остальные участки земли отдавались Джулиан и Бланш в их собственное владение и не входили в приданое – опять же в память об их обожаемой матери.
   Сердце Эмлин забилось быстрее, когда она разгладила старый пергамент дрожащими пальцами. В ее руках был документ о праве владения долиной – землей, которую Уайтхок так отчаянно желал получить. Бланш спрятала его. В углу под королевской печатью было наскоро написано несколько слов выцветшим коричневым цветом.
   Все земли, которые принадлежат мне, я оставляю моему сыну Николасу. Графиня Бланш, – прочла Эмлин. Под этой фразой стояла лаконичная подпись: Одобряю. Св. отец Клер.
   Изумленная, Эмлин отклонилась назад. Засвидетельствованный документ был подлинным и, безусловно, имел юридическую силу. Николас и леди Джулиан, не Уайтхок, владели долиной наравне с монахами. Ошеломленная, она перевернула листок.
   MicheresouneNichls.
   Эмлин вынуждена была присмотреться, чтобы разобрать буквы и понять слова, потому что здесь использовалась необычная смесь французского и английского языков. Бо́льшая часть текстов писалась на французском или латыни, и их она могла читать очень хорошо. На родном языке писали нечасто, язык же, на котором разговаривала она и большинство дворянства, представлял собой смесь нормандско-французского и английского.
   – Мой дорогой сын Николас, – вслух перевела Эмлин.
   …Мне говорят, что ты сейчас с Джулиан и Джоном. Это меня радует. Я попросила, чтобы ко мне привели священника, потому что мои дни сочтены. Боли в груди совсем ослабили меня. Бертран считает, что я такая же сильная, как он. Он ошибается. Завтра я попрошу у него прощения за грех, которого не совершала. Я сделаю это, чтобы увидеть тебя снова, мой любимый сынок. Жаль, что я не доживу до той поры, когда ты станешь мужчиной. Я молюсь о том, чтобы Бертран не отрекся от тебя из‑за своей безосновательной несправедливой ненависти. Да пребудет с тобой Господь. Храни эту небольшую книгу в память обо мне. Графиня Б.
   Эмлин душили слезы. Леди Бланш не была изменницей – это письмо доказывало, что она хотела жить и собиралась сказать неправду, лишь бы увидеть своего маленького сына. И Эмлин подозревала, что леди Бланш умерла не от голода.
   Среди содержимого горшочков с лекарственными травами, откуда Эмлин брала мяту для своего питья, были кора ивы и таволга, унимающие боль, а также боярышник и наперстянка – сердечные лекарства.
   Ослабленная голодом и болезнью сердца, леди Бланш могла умереть даже от небольшой дозы боярышника и наперстянки, которые были очень сильнодействующими. Маленький горшочек с сушеной пурпурной наперстянкой был почти пуст, вспомнила Эмлин.
   Сложив пергамент, Эмлин просунула его обратно в тайник и положила книгу в шелковую котомку с завязками, которую нашла среди вещей. Она привязала сумку к своему ремню.
   Сквозь узкое отверстие все еще просачивались серый дневной свет и холодный воздух. Дрожа, Эмлин застегнула плащ и начала нервно ходить по комнате. Со двора доносились смех и крики. Когда стемнеет и в замке станет тихо, она совершит побег. Эмлин почувствовала головокружение, потому что ничего не ела и почти не отдохнула. Она легла поперек кровати и укрылась плащом, как покрывалом, чтобы немного вздремнуть.
   Громкий топот несущихся галопом лошадей заставил ее резко проснуться. Потерев глаза, Эмлин бросилась к окну и с ужасом поняла, что спала слишком долго. Рассвет озарил заснеженную поверхность, окрасив ее в золотые тона, а яркие плащи сотен вооруженных всадников создавали веселую разноцветную картинку. Войска короля покидали двор замка через открытые ворота. Перед королем, одетым в фиолетовый плащ, развевались украшенные вышивкой знамена. Проехав под опускающейся решеткой, он оглянулся назад, поднял и опустил руку. Это не было знаком прощания – Эмлин поняла, что это был сигнал. Она замерла.
   Пока солдаты выезжали за ворота, от них отделилась небольшая группа. Каждый всадник держал в руке пылающий факел. Эмлин с ужасом наблюдала за тем, как они разъезжались по двору замка и бросали факелы в помещения с соломенными крышами, расположенные вдоль крепостных стен. Горящие факелы взмывали в воздух, как золотые звезды, и поджигали крыши.
   – Боже! – выдохнула Эмлин.
   Король отдал приказ сжечь замок. Пока она осмысливала это, один из мужчин подъехал к старой башне. Она посмотрела вниз, понимая, что брошенный им факел приземлился у основания старого хранилища, где ее держали.
   Разбросав факелы, всадники понеслись галопом через ворота и ускакали с королем и его наемниками. Вскоре они исчезли из виду.
   Жаркие оранжевые языки пламени вспыхнули в нескольких местах одновременно, густой дым повалил черными тучами. Соломенные крыши были мокрыми от снега, но огонь находил сухие места и проникал внутрь зданий. Вскоре воздух наполнил едкий запах дыма.
   Во дворе раздались крики – это слуги и солдаты бегали туда-сюда от ближайшего колодца и обратно, таская ведра и сосуды с водой. Другие хватали лопаты и бросали снег, пытаясь загасить пламя, которое было теперь, как казалось, повсюду.
   Эмлин уже чувствовала едкий запах внутри башни. Подбежав к запертой двери, она прижалась лицом к деревянной поверхности. Сильный запах доносился с лестницы. Наверняка там все было в огне. Наемники постарались, чтобы сгорели все склады Уайтхока. Теперь она находилась на верхушке готового факела, сложенного из бочек с элем и сотен корзин и мешков с сухими продуктами.
   Забежав в уборную, Эмлин схватила туго натянутую веревку, привязанную к сиденью, прошептала быструю молитву и нырнула в круглую дыру. Крепко держась за веревку, она оказалась в кромешной тьме. По самодельному канату, зажатому между ног, как ее научили много лет назад, когда они с Гаем лазили по веревкам на чердак конюшни, она уверенно спускалась вниз.
   Темнота была гнетущей. Здесь чувствовалось зловоние, запах дыма и чего-то еще – все запахи были устоявшимися и неприятными, впитанными в известку и камень. Холодный ветер задувал снизу, поднимая свежий воздух, и Эмлин вдыхала его, спускаясь все дальше.
   Толстый канат раскачивался в узкой трубе, и она скользила спиной по стене, коленями и ступнями обхватив веревку. Длинные юбки и дрожь в конечностях мешали ей, делая сложное задание еще более затруднительным.
   Чего она не ожидала, так это липких стен на своем пути. Толстый слой плесени, в некоторых местах очень вонючий, прилипал к ней везде, где она прикасалась к камням. Из‑за вони было невозможно дышать, ее начинало тошнить. Когда ее голова уперлась во что-то рыхлое, Эмлин резко дернулась в сторону.
   Через некоторое время плечи и руки начали болеть. Сумка периодически стучала по ее бедру, а тяжелый плащ и густые косы дополнительно нагружали шею.
   Прислонившись к вонючей стене, Эмлин остановилась отдохнуть и мимолетно вспомнила их с Торном безумный спуск по скале. В тот день ужас едва не парализовал ее. Но сейчас, даже в этой темной липкой трубе, она ощущала удивительное спокойствие. Безвыходное положение и твердая цель не давали ей поддаться страху. Запыхавшись от приложенных усилий, она подумала о детях и Бетрис, запертых в комнате в здании для приема гостей. Кто спасет их от опасности? Ей нужно добраться до них и найти Николаса. Это настойчивое желание заставило ее двигаться дальше. Гарнизон Хоксмура, наверное, застрял в заснеженной степи – пылающий замок мог превратиться в пепелище к тому времени, как они приедут.
   Плесень, отравляющая воздух, выворачивала все внутри. Эмлин закашлялась, она была уверена, что преодолела уже половину пути. Скользнув ногой по шелковым складкам, она вдруг ощутила… пустоту.
   Сердце упало. Связанная веревка была недостаточно длинной, чтобы достать до дна. В панике она на ощупь поднялась немного наверх. Болтаясь, как гусеница на ветке, она осторожно посмотрела вниз.
   С облегчением Эмлин увидела выгребную яму не так далеко внизу, а также – струйку дыма и слабый свет зари. Ее руки и плечи горели. Она мысленно произнесла короткую молитву, скорее даже мольбу. Затем согнула ноги и отпустила канат.
   Миг в воздухе – и ее бедро первым коснулось дна. Несколько секунд Эмлин лежала неподвижно, пока ее легкие снова не наполнились воздухом, а голова не перестала кружиться. Сделав глубокий вдох, она почувствовала запах дыма и вонь сухого навоза. Земля под ней была замерзшей, слава Богу, и немного хрустела – круглая куча чего-то неопределимого смягчила ее падение. Она быстро села.
   В нескольких футах молодая женщина увидела приоткрытую деревянную дверь. Она осторожно поднялась и вышла во двор.
   Ее сразу же окружили солнечный свет, дым и морозный воздух. Она стояла, прикованная к месту увиденным и услышанным вокруг: слуги, солдаты, женщины и дети бежали, выкрикивая что-то, несли ведра с водой, топоры и лопаты. Некоторые кричали, некоторые тащили вещи и детей, и большинство из них толпой направлялись к воротам.
   Покрутив головой, Эмлин заметила возле опускающейся решетки Уайтхока, возвышавшегося на своем белом боевом коне. Она вскрикнула от страха, но поняла, что он не заметит ее среди этой неразберихи. В доспехах, с непокрытой головой, он выкрикивал приказы. Чавант, также сидящий верхом возле него, направлял солдат и слуг к конюшням.
   Языки пламени уже поглотили конюшню, и кухни, и кузницу. Уродливые клубы дыма поднимались вверх, как по спирали, в воздух летели опасные искры. Эмлин подняла голову и увидела дым, валящий из старой цитадели. Поспешно отойдя в сторону, она чуть не врезалась в двух мужчин, бежавших с ведрами воды.
   Она тоже побежала. Дети были заперты в здании для приема гостей, и она должна была каким-то образом вытащить их, а потом найти Николаса. Сугробы сверкали золотом, отражая солнце и пожар, слуги загребали лопатами снег, пытаясь затушить языки пламени. Искры воспламенили обнесенный высоким забором сад возле входа в зал для приемов, и некоторые фруктовые деревья теперь тоже пылали.
   Эмлин быстро побежала туда.

   До него донеслись отдаленные крики, шаги и едкий запах дыма. Сначала он услышал суматоху, потом понял, что король со своим войском уезжает. Но сейчас произошло что-то еще. Неужели Питер и Юстас все-таки совершили нападение? Однако внезапно Николас понял, что это король Иоанн поджег замок, когда уезжал.
   До этого он уже справился с веревками на запястьях и лодыжках, но даже сняв их, не мог выбраться отсюда. Немного отдохнув, барон исследовал комнату, изучил каждую нишу, ящик и сундук, пока не услышал гул на улице. Посмотрев в окно на яркое небо, он заметил дым.
   Время выбираться, понадобится ли ему для этого угробить следующего стражника, который сюда войдет, или выбраться через окно на простынях. Он вооружился высоким железным подсвечником, чей тяжелый треножник, а также зубцы для свеч были опасным оружием. Повертев в руке, он оценил его тяжесть. Услышав шаги, барон принял решение как раз перед тем, как открылась дверь. Он сжал подсвечник в руке и затаился.

   Эмлин пронеслась через зал для приемов – никто из солдат и слуг не обратил на нее внимания, потому что все спешили на улицу, спасая себя. В зале ощущался сильный запах дыма, хотя огня, слава Небесам, не было. Женщина отыскала лестницу и побежала наверх. Она миновала галерею, направляясь к спальне, и с облегчением обнаружила, что та не охраняется. Дверь была подперта тяжелым брусом, и ей пришлось потрудиться, чтобы передвинуть его в сторону. Открыв дверь, она вошла в слабоосвещенную комнату.
   Почувствовав какое-то движение, она инстинктивно пригнула голову и выставила перед собой руки, чтобы защититься от предмета, которым размахивали в темноте. Она вскрикнула.
   Тяжелый предмет упал на пол, а она оказалась в крепких мужских объятиях.
   – О Господи, Эмлин! – задыхаясь, произнес Николас. – Как ты…
   – Николас! Пресвятая Дева Мария, ты здесь, цел! – Его сильные руки сомкнулись вокруг нее, и она упала ему на грудь. Эмлин подняла голову, и он прикоснулся к ней губами, нежно и в то же время крепко.
   – Где стража? – раздался его голос возле ее щеки.
   – Здесь ее нет, – ответила она. – Весь замок пылает. Все вверх дном. Наемники короля подожгли замок, разбросав факелы… – Она быстро передала ему то, что видела.
   – Значит, Уайтхока предали, а ведь он считал себя фаворитом Иоанна.
   Эмлин осмотрелась в пустой комнате.
   – Николас, где дети?
   – В безопасности, любимая. – Он вкратце рассказал ей, как их забрали отсюда. Эмлин обвила его шею руками и прошептала слова благодарности, а потом поцеловала.
   – Они наверняка к этому времени уже вернулись в Хоксмур, – сказал он, проведя носом по ее волосам. – Фууу… – внезапно выдохнул он. – Черт подери! Ты что, из помойки выбралась? Мне казалось, тебя заперли в старой цитадели.
   Она посмотрела на него немного обиженно. Неприятный запах поплыл по воздуху, когда она сделала шаг вперед.
   – Так и было, – сказала она. – Он посадил меня в комнату на самом верху, и единственным способом выбраться оттуда был спуск через трубу уборной.
   – Что?
   Она гордо усмехнулась.
   – Я сбежала через трубу в уборной!
   Николас провел рукой по своим волосам.
   – Господи, – произнес он, – ты не перестаешь меня восхищать! – Он притянул ее к себе. – Ты моя изумительная вонючая прелесть. Иди сюда, любимая. – У него был кисловатый запах изо рта, и от нее дурно пахло, но страсть их поцелуя затмила все это.
   Николас опустил на нее глаза. С его щетиной, спутанными темными волосами и побитым лицом при тусклом свете он выглядел диким, сильным и в то же время ранимым. Эмлин нежно прикоснулась к его щеке.
   – У тебя раны…
   – Ничего, – сказал он, изогнув рот в полуулыбке. – Дорогая, я думал, что уже никогда не увижу тебя. – Он прижался к ней всем телом, и Эмлин наслаждалась его теплом и лаской.
   – И я так думала, любимый, – прошептала она. – Но мы должны бежать.
   – Да. Лучше нам поскорее уйти отсюда, иначе я предамся коварному соблазну использовать вон ту кровать по лучшему из ее назначений. Мы не можем так рисковать. – Он отстранился от нее, скривив нос. – И, честное слово, от тебя ужасно воняет, женушка.
   – Николас… – Она прикоснулась к его руке. – Я должна тебе кое-что сказать на случай, если мы не выберемся отсюда…
   – С нами все будет в порядке, но мы должны поторопиться. – Он открыл дверь и потянул ее за собой в коридор, наполненный дымом.

Глава 27

   Окруженный высокой крепостной стеной, замок напоминал огромного дракона, изрыгающего огонь. Темные клубы дыма перемещались над головами Эмлин и Николаса, когда они выбежали во двор. Торопясь не отстать от мужа, Эмлин чувствовала удушающую жару, словно зимнего холода не было вовсе.
   Конюшня рухнула, но люди успели вывести лошадей на улицу и теперь вели их к воротам и дальше на луг. Крыша кухни тоже рухнула.
   – Тысяча чертей! Посмотри на часовню! – выкрикнул Николас.
   Эмлин подняла глаза на крышу часовни, которая пылала всеми цветами радуги.
   – Что это?
   – Крыша выложена медными листами. Они плавятся.
   – Господи! – выдохнула она, но Николас уже тянул ее за руку, и вскоре они присоединились к толпе, направлявшейся к воротам.
   Греймер служил домом для сотен солдат, слуг, ремесленников и их семей, и теперь большинство из них спешили выбраться отсюда, ругаясь и толкаясь. Эмлин держалась за руку Николаса, не отставая от него. Приподнимаясь на цыпочки, она пыталась смотреть поверх голов и плеч перед собой.
   Впереди Уайтхок – его белые волосы сразу привлекали внимание – во главе вооруженных рыцарей направлял коня к воротам; они задерживали толпу людей, лошадей и собак, идущих за ними. Оглядевшись вокруг в поисках Чаванта, Эмлин увидела его скачущим вместе с гарнизоном.
   – Значит, рыцари спешат позаботиться о себе! – перекрикивая шум, произнес Николас. – А остальные, очевидно, должны защищать себя сами.
   Кто-то споткнулся рядом с ним, и он наклонился и поднял маленького мальчика. Успокоив ребенка, Николас взял его на руки, и они двинулись вперед к опускающейся решетке. За стенами замка толпа людей разделилась на более мелкие группы. Жители долины подъезжали по заснеженному лугу на повозках, запряженных ослами или волами, или же шли пешком, чтобы оказать помощь. Женщины собрались вокруг костра, над которым висел железный котел и варился суп. Другие поставили на телегу бочонок с сидром и протягивали ковши всем желающим.
   Эмлин посмотрела в другую сторону и вскрикнула от ужаса. На покрывалах, прямо на снегу, лежали люди. Некоторые корчились от боли, получив сильные ожоги, другие лежали смирно. Женщины склонились над ними, прикладывая к ожогам мази или просто снег.
   Повернувшись, она увидела, что Николас отошел в сторону, неся маленького мальчика к телеге с сеном. Какая-то женщина протянула руки, это же сделал и малыш, и Николас передал его матери.
   Наблюдая за этим, Эмлин ощутила, как ее охватывает волна любви, а также благодарности Небесам за то, что Николас в безопасности. Она наблюдала, как грациозно и решительно он двигается, укутывая мальчика в одеяло, ей было приятно слышать его серьезный добрый голос, когда он разговаривал с матерью малыша. Эмлин пристально смотрела на него, словно он был единственным человеком на этом заснеженном лугу. Затем он повернулся, их глаза встретились. Он поднял руку, и Эмлин побежала к нему.
   Покачивая ее в своих объятиях, Николас провел рукой по ее волосам, и они стояли рядом, не обращая внимания на суматоху, окружавшую их. Чуть позже Эмлин посмотрела на пылающий замок. Хотя языки пламени стали меньше, темный дым еще валил из‑за стен.
   – Николас! – раздался голос у них за спиной. Эмлин повернулась и увидела Питера.
   – Миледи, – сказал он и посмотрел на друга. – Я несказанно рад, что вы оба целы и невредимы. – Хотя голос его был спокойным, в голубых глазах читалась усталость. – Вы прошли через круги ада.
   – Так и есть, – устало ответил Николас.
   – Что с детьми? – спросила Эмлин.
   – Теперь уже доставлены в Хоксмур и наверняка с ними нянькаются, как с ангелами, сошедшими с Небес. – Питер показал в сторону деревьев, где ожидал хоксмурский гарнизон, в доспехах и на конях. – Мы сильно волновались за вас двоих и уже собирались ехать спасать вас, когда увидели, что вы выходите из ворот вместе с остальными. Сейчас наши помогают там, где нужна помощь.
   – Хорошо, – пробормотал Николас.
   Эмлин заметила, что его стража в зеленых плащах передвигается среди толпы, помогая людям залезть на телегу или на лошадь, протягивая детей в руки родителей. Ее наполнила гордость оттого, что эти прекрасные люди теперь тоже часть ее жизни.
   – Уайтхок и его свора ускакали, словно за ними гонятся бешеные собаки, – заметил Питер.
   – Да, он направился предъявлять права на Хоксмур, пока я не приехал туда, – не сомневаюсь в этом.
   – Гром небесный, – пробормотал Питер. Эмлин заметила, как мужчины обменялись быстрыми взглядами.
   – Я пойду с вами! – воскликнула она, понимая, что они собираются делать. – Я умею стрелять из лука. – В ней все еще присутствовал дух амазонки. Питер простонал в ответ.
   Николас посмотрел на нее.
   – Лучше тебе поехать в Эвинкорт, как мы и планировали. Король непредсказуем. Пусть твои приключения на этом закончатся. Мне нужно знать, что ты в безопасности. Лучше пусть сейчас в твоих руках будут иголка с ниткой, чем оружие.
   Она возразила:
   – Нет. Я хочу помочь.
   Он покачал головой.
   – Я увижусь с тобой через несколько недель. Эскорт доставит тебя туда. – Он помедлил, затем быстро отошел от нее и направился к деревьям, где ожидали несколько его человек.
   Изумленная, Эмлин метнулась за ним. Он как раз садился в седло, когда она догнала его.
   – Николас! – крикнула она, вспомнив о небольшом молитвеннике, болтавшемся в сумке у нее на ремне. – Я должна поговорить с тобой!
   Кто-то протянул ей зеленый плащ, и она надела его. Успокоив возбужденного коня, Николас посмотрел на нее холодными глазами.
   – Проследите, чтобы у моей жены был эскорт! – выкрикнул он. – Остальные, поехали со мной!
   – Что ты собираешься делать?! – кричала Эмлин, пока бежала рядом с его лошадью.
   – Есть дела, которые я должен закончить. Береги себя. – Дернув за поводья, он повернул коня и ускакал, давая знак остальным, чьи лошади с грохотом понеслись по заснеженной степи.
   С развевающимися, как черный шелк, волосами и вздымающимся плащом за спиной Николас растворился в белой пустоте, направляясь на запад в Хоксмур.
   Обуреваемая гневом и страхом, Эмлин наблюдала, как он исчез за холмом.

   – Миледи. – Уильям, смело защищавший ее по дороге с мессы всего несколько дней назад, подвел к ней свою лошадь. – Мы сейчас отправляемся, – сказал он.
   Эмлин не торопилась. Она выпила немного сидра и съела кусок хлеба с тушеным мясом, затем вместе со стражниками помогала другим людям, а потом наконец взобралась на крепкого серого жеребца и закуталась в плотный зеленый хоксмурский плащ. Немного подкрепившись, она почувствовала, что в голове прояснилось. Женщина посмотрела на ожидавший ее эскорт из двадцати стражников.
   Ей не нравилось, что они вновь разъединены с Николасом, приказавшим ей ждать в одиночестве несколько недель, под защитой, но в изоляции.
   Мудрая жена должна подчиняться требованиям мужа, как учит церковь, и она знала, что обязана поддержать женщин и детей, которые позже приедут в Эвинкорт. Николас не хотел, чтобы она ехала с ним. Некоторые женщины сопровождали своих мужчин на битвы, но это были либо дамы из королевского окружения с многочисленным эскортом, либо женщины для утех вовсе без эскорта. Она же не была ни особой королевских кровей, ни распутницей.
   Эмлин поерзала в седле, и маленькая сумочка с книгой ударила ее по животу и помогла ей принять решение. Николас ведь так и не узнал о дарственной!
   Натянув поводья, Эмлин пришпорила серого жеребца и повернула в сторону. В ответ на ее действия тот разогнался и помчал по холмам.
   – Миледи! – крикнул изумленный Уильям.
   Снег мягко опускался ей на ресницы и засыпал плащ. Эмлин потерла одной рукой глаза и помчалась дальше рядом с Уильямом, который последовал за ней вместе с остальными. Она боролась с усталостью, ставшей почти болезненной. Ей хотелось камина с горячими углями, теплой ванны, мягкой кровати и миски горячего супа. Ее пальцы замерзли, и она одолжила чьи-то кожаные перчатки, слишком большие, но теплые. Выдохнув морозный воздух, согнув пальцы внутри перчаток, Эмлин посмотрела вперед. Эскорт одолевал еще один заснеженный холм в замерзшей степи.
   Спонтанно направившись в Хоксмур, она была плохо подготовлена к многочасовой поездке верхом. Эмлин уже почти жалела, что не передала молитвенник Николасу через стражника. Но нет, она должна сообщить ему новость лично, поэтому не станет жаловаться на холод, усталость или дикий голод.
   Мужчины покорно скакали рядом с ней, затем перешли вброд широкий ледяной ручей и повернули наконец к Хоксмуру. Уверенно направляясь вперед, Эмлин пригнула голову от ветра и сильнее укуталась в плащ. Погода была сырой, начинало смеркаться.
   Наконец на гребне холма показались едва заметные сквозь снегопад зубчатые стены Хоксмура, окруженные заснеженными лесными склонами. Далеко впереди Эмлин разглядела отряд Николаса, направляющийся ко входу в замок.
   А еще она мельком увидела красновато-коричневые плащи стражи Уайтхока, владельцы которых также спешили в Хоксмур. Пришпорив серого жеребца, она направила его вниз по склону. Их всех постигнет беда. Она с тревогой взглянула на Уильяма. Тот показывал на что-то впереди.
   – Смотрите!
   Из леса выехали несколько человек.
   – Кто это? – спросила она.
   – Люди из Хоксмура, миледи, хотя мне не знакомы эти двое впереди.
   Эмлин сощурилась.
   – Гай! – крикнула она и погнала жеребца вперед. – Гай!
   Срезав угол, она быстро догнала их и чуть не упала с лошади, торопясь обнять его. Гай поймал ее, обнял и усадил обратно в седло.
   – Эмлин! Что ты здесь делаешь?
   Она улыбнулась ему и Уоту, ехавшему рядом. Но Уот с красным от холода носом нахмурился.
   – Вы не должны быть здесь, леди Эмлин. Вам здесь не место. Барон намерен поймать Уайтхока до того, как тот достигнет стен Хоксмура.
   – Откуда вы знали, что нужно ехать сюда? – спросила она его.
   – Когда детей вернули из плена – с ними все хорошо, и они гордятся своими приключениями, – быстро вставил Уот, – мы удвоили стражу. Вскоре мы увидели людей Уайтхока и позади него – Николаса с его отрядом. Мы выехали через боковые ворота и направились в лес. Лично мне не терпится скрестить мечи с людьми, которые захватили в плен детей.
   – Эмлин, – сказал Гай. – Ты должна отправиться в Эвинкорт, там безопасно.
   – Мне нужно поговорить с мужем, – объяснила она. – Это крайне важно.
   Она повернулась и увидела скачущего к ним Николаса, хмурого, как грозовая туча.
   – Эмлин! – заорал он, остановившись возле нее. – Уезжай отсюда! Тут опасно…
   – Николас, я…
   – Что она здесь делает? – Он повернулся к Уильяму.
   – Милорд, она помчалась за вами, – ответил мужчина, подъехав ближе.
   Николас прорычал по-медвежьи. Его небритые щеки покрылись розовыми пятнами. Эмлин с вызовом посмотрела ему в глаза.
   – Моя сестра сильно изменилась, – задумчиво произнес Гай. – Она была довольно тихой девушкой, увлекающейся рисованием и рукописями. Конечно, у нее всегда был горячий нрав – горячий, но не мятежный.
   – Мятеж – это профессия. Я научилась этому у мастера, – сквозь зубы парировала Эмлин.
   Николас не отводил от нее взгляда, отвечая при этом Гаю.
   – Замужество превратило вашу сестру в львицу.
   – Тогда помоги Господь вам обоим, – весело сказал Гай.
   – Уильям, немедленно убери ее отсюда, свяжи и закуй цепями, если потребуется. – Взглянув на Гая и Уота, он сделал им знак следовать за ним и повернул своего коня.
   – Николас! – крикнула Эмлин. – Я должна поговорить с тобой!
   – Позже! Уезжай! – Он пришпорил Сильвануса и ускакал.
   Она набрала в грудь воздуха, чтобы крикнуть снова, но Гай положил руку ей на плечо.
   – Он переживает за тебя, – сказал он. – Он очень любит тебя и поэтому злится. Какие бы у тебя ни были новости, они должны подождать. Пусть удостоверится, что ты в безопасности, иначе он не сможет сосредоточиться на предстоящей задаче.
   Она кивнула, вздохнув. Гай повернул в сторону вместе с Уотом и другими, чтобы ехать за Николасом, а Эмлин направила своего жеребца на возвышенность. Уильям скакал рядом.
   – Стойте! Кто-то должен передать это моему мужу. Это слишком важно, чтобы оставлять на потом. – Она потянулась к маленькой сумочке на ремне и остановилась. – Уильям, что это?
   Сержант пристально вглядывался вдаль, другие стражники о чем-то шептались, показывая туда. Эмлин увидела, что гарнизон Уайтхока остановился в степи. Сквозь сильный снег она разглядела, что граф отделяется от группы. Люди Николаса остановились в ожидании.
   Она видела, как ее муж выехал вперед один и через несколько секунд встретился с отцом. Они о чем-то говорили. Уайтхок поднял руку и показал в сторону деревьев.
   Сначала всадник, выехавший из леса, показался им стражником из Хоксмура. Но его зеленый плащ был более ярким и накрывал как всадника, так и лошадь. Эмлин затаила дыхание и посмотрела на Уильяма, уже направившего лошадь вперед.
   – Миледи…
   – Езжай, Уильям, ты нужен там, – сказала она. – Но умоляю, дай мне оружие, вдруг мне потребуется защищать себя. Я умею пользоваться луком и кинжалом.
   Он кивнул, затем махнул стражнику, чтобы тот дал ей лук и колчан со стрелами.
   – Вам лучше укрыться, миледи. Барон мне голову оторвет, если с вами что-то случится.
   Повесив лук на плечо, Эмлин перебросила петлю колчана через седло. Серый жеребец беспокойно качнулся под ней.
   – Это мое решение, не ваше. Я должна быть рядом с моим мужем и братом, я просто не могу уехать. Вы же понимаете.
   – Да, – ответил он и поскакал вниз по склону с бо́льшей частью эскорта, приказав паре человек остаться и охранять ее.
   Сощурив глаза, женщина наклонилась вперед – серый жеребец радостно уносил ее вниз по склону. Все ее внимание было приковано к тому, что происходило впереди.
   Люди из Хоксмура, так же как и воины из Греймера, отошли назад, словно ограждая себя от зеленого всадника, мчавшегося по поросшему сухим вереском участку. Эмлин ехала молча, прислушиваясь к стуку копыт и шуму ветра среди голых деревьев.
   Она, не замеченная им, остановила лошадь позади Николаса на расстоянии выстрела из лука. Ее глаза становились все шире, пока она наблюдала за Зеленым Человеком, выехавшим из леса.

Глава 28

   – Проклятье, – хриплым голосом сказал Уайтхок.
   Николас остановил Сильвануса возле жеребца отца, молча наблюдая, как Зеленый Рыцарь скачет к ним сквозь снегопад. Лошадь, в плечах широкая, как буйвол, и выше любого боевого коня, сверкала зловещим зеленым цветом, как и рыцарь на ее спине.
   – Это не ты… – медленно произнес Уайтхок. – Исчадие ада, он настоящий!
   Николас ничего не сказал, его взгляд был прикован к приближающемуся наезднику. Все молчали. Ветер жестоко обдувал щеки, и Николас сощурил глаза.
   «Естественно, это Элрик», – подумал он.
   Но действительно ли это так? Демонического вида всадник подъехал ближе и поднял руку, огромную, как дубовая ветвь. В его перчатке сверкнул большой топор. Зрелище было таким таинственным и завораживающим, что Николас смотрел, не веря своим глазам. Это создание выглядело таким жутким, таким сильным, что сам дьявол не смог бы появиться более убедительно.
   Однако Николас узнал снаряжение, которое, по-видимому, было взято из запертого сундука в пещере Торна: зеленые сверкающие доспехи и шоссы, зеленая, обшитая листьями сеть поверх плаща. Но на голове этого существа был настоящий мох, он спускался даже на бороду, и весь он, от макушки до пят, был усеян свежими листьями. Откуда такая растительность посреди зимы?
   Маленькие ягоды, листья и цветы, свежие и сочные, как в мае, скатывались и падали при каждом движении лошади, оставляя на снегу яркий след. Присутствие Зеленого Рыцаря говорило о потустороннем лесе, о новой зеленеющей жизни посреди промозглой черно-белой зимы. Он нес с собой мощную магию нездешней весны.
   Николас нахмурился. Неужели Элрик пошел на такой риск?
   Лошадь этого существа остановилась на небольшом расстоянии, затем легко пустилась по условному кругу, медленно гарцуя, пока все стояли пораженные и восхищенные, словно боясь пошевелиться в тишине. Эффект был великолепен и ужасающ. Николас посмотрел на отца.
   Уайтхок уставился на призрака, его лицо стало белым как мел.
   Каковы бы ни были намерения Элрика, они были смело воплощены и могли бы стоить ему жизни, подумал Николас. Он огляделся вокруг. Солдаты застыли как вкопанные, некоторые из них испугались так, словно увидели исчадие ада. Чавант тоже неподвижно сидел на лошади.
   Вдруг Николас увидел, что к нему сзади подъехала Эмлин. Он выругался про себя, поерзал в седле, а потом дал ей знак подойти ближе. Раз уж она все равно здесь, он хотел, чтобы она находилась рядом и он мог защитить ее.
   Он почувствовал острую потребность в этом, потому что теперь знал, что в ней таилось кое-что бесценное: она любила его. Эмлин действовала смело и импульсивно – сначала выбравшись из башни, затем последовав за ним сюда, – потому что переживала за него. Сомневаясь, что заслуживает такой преданности, он все же понимал, что может вернуть ее любовь в тысячекратном размере и у него останется еще.
   И если ему не удастся покинуть этот луг живым, пусть та светлая частичка, что живет в нем благодаря любви, сохранится в ее памяти или, да поможет им Господь, возродится в его потомстве. Николас де Хоквуд будет жить лучше, чем раньше, он станет чище. Ему отчаянно хотелось, чтобы с Эмлин все было хорошо, хотелось сохранить ей жизнь и спасти свою душу.
   Эмлин поставила свою лошадь между молочным жеребцом Уайтхока и Сильванусом. Николас заметил, что она не боится. Она знала Зеленого Человека. Она была прекрасна в своей чистоте, с распущенными золотыми волосами, спокойная и бесстрашная. Поймав его взгляд, Эмлин улыбнулась и протянула ему книгу.
   Что это? Озадаченный, он взял ее.
   Зеленый Человек теперь описывал легким галопом более широкий круг, в центре которого оказались Уайтхок, Николас и Эмлин. Не изменяя ритма, всадник оставлял на снегу свежие листья, ягоды и цветы. Николас подумал о том, что это выглядит действительно сверхъестественно.
   И тут Уайтхок резко вздохнул. Николас повернул голову: лицо его отца приобрело голубой оттенок, напоминая цветом снег во время сумерек. Или это был цвет смерти? Николас сдвинул брови.
   – Сэр…
   Зеленый Человек повернулся и быстро поскакал в сторону леса, своим отъездом нарушая чары. Гипнотическую тишину разорвали крики:
   – Убейте его! Вы, идиоты, догоняйте его! – Чавант помчался по лугу. – Он всего лишь человек – убить мерзавца!
   Несколько воинов поскакали за Чавантом, но большинство стояли как громом пораженные. Николас посмотрел через плечо.
   – Эмлин! Уезжай!
   Уайтхок продолжал сидеть не шелохнувшись на лошади, его взгляд ничего не выражал. Пришпорив коня, Николас погнался за Чавантом и остальными. В сопровождении его собственных людей, включая Гая и Питера, он мчался по лугу, а Чавант в это время орал растворившемуся всаднику, мол, выходи из леса.
   Затем Чавант повернулся, увидел приближающегося Николаса и высоко поднял меч. Гай, Питер и другие тоже были там, готовые защищать друг друга. Когда кто-то из людей Чаванта помчался прочь, люди Хоквуда поскакали следом.
   Чавант зажал меч в кулаке, не снимая перчаток, и придержал своего беспокойного коня.
   – Давайте сразимся один на один, милорд! На мечах и верхом – это благородный бой. В отличие от использования лука, которым вы орудовали в прошлом.
   Николас и его кузен ходили по кругу друг напротив друга, их лошади вытоптали дорожку в сугробах.
   Николас вспомнил учебу с Хью, когда они вместе были оруженосцами. Странный косой глаз Чаванта делал процесс обучения сложнее, и единственным, с чем он мог неплохо управляться, были меч и лук. Николас знал, что ему нельзя доверять.
   Чавант нанес первый удар, сильно качнувшись вбок. Николас парировал, препятствуя следующему удару, и отъехал в сторону. Они повернули лошадей. Когда Николас подъехал ближе, его удар был встречен клинком Чаванта, послышался резкий скрежет. Чавант ударил Николаса сапогом по ноге. Отскочив, тот сделал выпад, и его быстрый клинок достиг плеча Чаванта, найдя слабое место в доспехах. Кровь затемнила красно-коричневый плащ.
   Чавант скривился и просчитывал следующий удар.
   – Теперь я наследник Уайтхока, – тяжело пропыхтел он. – Я получу Хоксмур!
   – Никогда, – зарычал Николас.
   – Получу. Ты выставил нас всех дураками, Торн! – Чавант взмахнул мечом в воздухе, произнося это имя. Николас аккуратно пресек удар.
   Две лошади толкались, мужчины дрались. Чавант скорчил гримасу, предупреждая следующий удар противника, Николас отвел меч, но, размахнувшись, задел ствол дерева, и лезвие застряло.
   Освобождая свое оружие, Николас замешкался, а Чавант, обеими руками сжав эфес меча, размахнулся изо всех сил. Николас пригнулся и направил коня вперед – клинок Чаванта просвистел над ним. Через секунду Николас развернулся, и уже его собственный меч взметнулся в воздух и ударил Чаванта по вскинутой руке, рассекая кольчугу на плече. Заревев, как медведь, Чавант ударил Николаса головой в грудь, повалил на замерзшую землю и прижал массой своего тела в доспехах. Пытаясь безуспешно дотянуться до своего меча, Николас увидел, как Чавант схватил его и теперь возвышался над ним, готовясь нанести удар.

   Вскрикнув, Эмлин погнала серого жеребца к опушке леса. Слыша ужасный лязг металла, она видела, как Николас с Чавантом сошлись в схватке, подобно рыцарям на турнире. Она простонала, понимая невыгодное положение Николаса, на котором не было ни доспехов, ни шлема.
   Чавант прыгнул, повалил Николаса на землю и подобрал упавший меч. Эмлин с криком пришпорила коня, привлекая внимание, но никого не было рядом, чтобы помочь.
   Эмлин одним движением заправила в лук стрелу, подняла его и натянула тетиву на уровне своей челюсти. Плавно, на вдохе, напомнила она себе. Чавант занес меч, готовясь нанести удар.
   Сейчас. Она отпустила тетиву. Стрела очертила дугу и попала в цель. Чавант накренился, выпустил меч и упал. Николас поднялся и огляделся вокруг. Через несколько секунд к нему подъехал Гай.
   – Черт возьми, – сказал мужчина за спиной Эмлин, – кажется, вы убили его, миледи.
   Эмлин оглянулась и увидела Уильяма.
   – Он и правда упал, – согласилась она.
   – Вы выпустили стрелу ему в шею! Никто не смог бы выстрелить точнее. – Уильям одобрительно кивнул.
   – Я убила его? – Она повернула своего жеребца и ускакала, пораженная своим поступком.
   Впереди Уайтхок продолжал неподвижно сидеть в седле, его плечи странно согнулись. Когда она подъехала ближе, по ее спине пробежала нервная дрожь. Почему он не отдавал приказов?
   – Милорд, – обратилась к нему она.
   Он обернулся, глядя на нее стеклянными глазами, затем медленно наклонился вперед в седле.
   Николас промчался мимо нее на Сильванусе и спрыгнул с коня.
   – Помогите мне спустить его! – крикнул он подъехавшим стражникам. Они спешились и помогли спустить Уайтхока на землю. Эмлин слезла с лошади, бросилась по снегу к Николасу и опустилась возле него на колени.
   – Ослабьте его доспехи, – сказала она, снимая перчатки и развязывая кожаные шнурки, соединяющие капюшон с хауберком. Николас помог ей освободить горло Уайтхока от кольчуги.
   Из груди мужчины раздался ужасный стон, сопровождавшийся каким-то бульканьем. Казалось, у него был приступ удушья.
   – Что с ним? – спросила Эмлин. Она подняла его голову и положила себе на бедра, наклонив так, чтобы ему было легче дышать; его белые волосы накрыли ее руки.
   – Это болезнь легких, – ответил Николас.
   – Пошли кого-нибудь за Мейзри, – предложила она.
   – Нет времени. – Николас снял свой плащ и накрыл отца. – Нужно согреть его. Питер! – позвал он, роясь в складках плаща Уайтхока в поисках чего-то.
   – Что ты делаешь? – спросила Эмлин, глядя на задыхающегося графа.
   Николас посмотрел на Питера.
   – Он носит с собой лекарство. Пузырек или пакет с травами. Посмотри на его седле.
   Кивнув, Питер побежал к лошади графа.
   – Мама создала для него лекарство, – объяснил Николас. – Он всегда носит его с собой.
   Кожа Уайтхока посерела. Он произнес что-то одними губами.
   Эмлин наклонилась.
   – Священник, – повторила она, поднимая глаза на Николаса. – Он сказал «священник».
   Николас полез в карман туники, вытащил молитвенник, который дала ему Эмлин, и протянул его Уайтхоку.
   – Это пригодится.
   Вцепившись в молитвенник, граф закашлялся, шум в его груди был очень страшным. Он кивнул, и Эмлин сжала его руку.
   – О Господи! – прошептала она. – Неужели нет никакого способа помочь ему?
   – Вот, – сказал Николас, поймав маленький пузырек, который бросил ему Питер.
   Вытащив восковую пробку, Николас поднес пузырек к губам Уайтхока и залил густую жидкость ему в рот. Старик сделал глоток, закашлялся, потом глотнул еще.
   – Милорд, – обратилась к Уайтхоку Эмлин. – Милорд, вы должны кое-что знать. – Она боялась, что он умрет, поэтому решила рассказать ему обо всем сейчас.
   – Что? – удивился Николас.
   Она подняла руку, призывая мужа замолчать. Уайтхок поднял на нее глаза, и она поняла, что он слушает.
   – Милорд, леди Бланш умерла не от голода, – сказала она. – Я нашла письмо в башне. Она лечила сердце. Леди Бланш собиралась помириться с вами, милорд. Поэтому либо она приняла слишком много своих трав, либо ее сердце остановилось по иной причине. Это была не ваша вина.
   Он крепко сжал ее руку и пристально посмотрел на нее.
   – Вы не убивали ее, милорд. У нее было слабое сердце. Она знала это.
   – Значит, на тебе нет греха ее смерти, – тихо произнес Николас.
   Уайтхок со свистом выдохнул и сурово посмотрел на барона.
   Эмлин наклонилась.
   – А еще леди написала в своем письме, что она гордилась вашим с ней сыном. Ваш сын мужественный и целеустремленный человек. Прекрасный человек.
   Она посмотрела на Николаса. Он сдвинул брови и крепко сжал челюсти, обдумывая сказанное.
   Уайтхок снова закашлялся, но его хрипы стали тише. Прижав молитвенник к груди, он взглянул на Николаса и попытался что-то сказать, затем замолчал, упрямо сжав губы.
   – Я часто действую в порыве гнева, сэр, – пробормотал Николас. – И порой недостойно. Прошу прощения за это.
   – Мой характер… – со свистом произнес Уайтхок. – У тебя мой характер.
   Эмлин убрала волосы с бровей графа. Сильный шум в его груди затих.
   – Отвар помогает, – заметила она.
   – Мы должны занести его в дом, – сказал Николас. – Питер! Нам нужна подстилка!
   Уайтхок пошевелился.
   – Не надо, – с хрипом прошептал он. – Посадите меня на лошадь.
   – Но, милорд! – возразила Эмлин.
   – Да, сэр, – сказал Николас, помогая ему сначала сесть, затем встать. Но граф оттолкнул его и, шатаясь, сам побрел к коню. Два стражника помогли ему сесть в седло. Он смотрел на Николаса и Эмлин. Но его ярость рассеялась. Он кивнул и протянул молитвенник обратно Эмлин.
   Она почувствовала, что граф смягчился. Что бы ни совершил в свое время Уайтхок в долине, она надеялась, что там еще можно восстановить мир.
   – Миледи, – сказал Уайтхок, – я не совсем учтиво обращался с вами. Примите мои извинения.
   – Сэр, – обратилась к нему она. – Вы еще слабы, вам нужен лекарь. До Греймера долгий путь, к тому же он разрушен. Там нет для вас крыши над головой.
   – Поедем в Хоксмур, – тихо предложил Николас, остановившись возле него.
   – Вы примете меня там?
   Николас молчал.
   – Я когда-то сказал, что не умею прощать, – после небольшой паузы ответил он. – Но моя жена научила меня, что семья – это бесценный дар. Его нужно беречь, а не разрушать.
   Эмлин удивленно посмотрела на Николаса и взяла его за руку. Он накрыл ее ладонь своей и снова посмотрел на своего отца.
   – Твоя жена верная и сильная, – резко сказал Уайтхок. – Такой же была и твоя мать. Я жалею, что мы с Бланш были такими упрямыми. Мы… уничтожили друг друга.
   – Это в прошлом. Тебя хорошо примут в Хоксмуре, – сказал Николас.
   Уайтхок кивнул.
   – Я просмотрю найденное вами письмо, леди Эмлин.
   – Конечно, – ответила она.
   Мужчина повернул своего коня и медленно направился к Хоксмуру, его войско последовало за ним.
   Николас взял книгу из рук Эмлин и пролистал ее страницы.
   – Кажется, я помню эту маленькую книжечку. Мама берегла ее.
   – Она хотела передать ее тебе, – сказала она. – Под ее обложкой она спрятала дарственную на долину.
   – Что?! – Он снял зубами перчатку и быстро вытащил сложенный пергамент, изучая его в сумрачном свете.
   – Долина принадлежит монахам, тебе и леди Джулиан, – прокомментировала Эмлин.
   – Понятно. – Он сунул сложенный листок на место. – Но будет лучше полностью передать эту землю монахам. Думаю, леди Джулиан согласится.
   Эмлин кивнула.
   – Конечно! Николас, это же Элрика мы видели сегодня?
   – Да, это был Элрик. Этим необычайным зрелищем он спас наши жизни. Но если мамина дарственная подлинная и имеет юридическую силу, то надобности в Зеленом Человеке больше не будет, – разве что раздавать конфеты на Первомай.
   Улыбнувшись, Эмлин посмотрела на Уайтхока, скачущего впереди. Она почувствовала странную симпатию по отношению к нему и его суровому представлению о чести, которое так быстро рассыпалось в прах.
   – Я думала, что твой отец может умереть, так и не узнав правды о Бланш и о тебе, – объяснила она. – Что бы он ни совершил, он беспокоится о состоянии своей души.
   – Он слишком жесток и в последнее время совсем забыл, что такое честь. Его предал король, которого он так верно поддерживал. – Николас провел рукой по спутанным волосам – он выглядел очень усталым. Эмлин прижалась лбом к его груди, и он поцеловал ее голову.
   – Эмлин, – через несколько секунд произнес он. – Это ты стреляла в Чаванта?
   Она печально кивнула.
   – Теперь на мне тяжкий грех. Я больше никогда не прикоснусь к луку, обещаю, – сказала она, уткнувшись лицом в его грудь. – Я только хотела спасти тебя.
   – Ты это и сделала, любимая, – сказал он. – Посмотри туда.
   Она устремила взгляд вдаль. Два хоксмурских стражника склонились над телом Чаванта на снегу.
   – О Господи, я не могу на это смотреть! – Она прикрыла глаза рукой.
   – Эмлин, – настойчиво произнес Николас. – Смотри туда.
   Она открыла глаза. Чавант сидел и потирал шею.
   Николас тихо засмеялся.
   – Твоя стрела лишь слегка задела его. Думаю, у него будет уродливый шрам.
   Эмлин вздохнула с облегчением.
   – Слава Богу! Я все-таки промазала.
   Николас обнял ее, завернув их двоих в зеленый плащ. Он прижался щекой к ее макушке.
   – Слава Богу! – повторил он. – Я тоже хожу с шрамом из‑за твоего неосторожного выстрела.
   У Эмлин вырвался полусмех-полурыдание. Она наблюдала, как стражники помогли Чаванту отойти в сторону.
   – Что с ним будет теперь? Хоксмур останется твоим, но кого твой отец назовет своим наследником?
   – Посмотрим. Чавант может остаться с отцом или отправиться в свое собственное имение. Или поехать вместе с королем. Я слышал, что можно быстро разбогатеть, служа Иоанну в эти дни. – Николас пожал плечами. – Меня не волнует, кого мой отец назовет своим наследником. Пусть это будет Хью. У меня есть ты и Хоксмур. Мне этого достаточно.
   – Ох, Николас, – выдохнула Эмлин. Ею вдруг овладела неожиданная радость, заставившая сердце биться быстрее. Она обвила руками его талию под плащом. – Я так сильно люблю тебя! Я любила тебя на протяжении нескольких лет, с тех пор как той ночью мы спрятались на дереве. С тобой не сравнится ни один герой эпоса. В моих глазах пред тобой падет любой дракон.
   Он засмеялся, прижал ее к себе и безмолвно стоял так несколько секунд.
   – Драконом был мой собственный отец. «Почитай отца своего…» – задумчиво процитировал он. – Я не делал этого. Дай Бог, чтобы мы с отцом стали понимать друг друга со временем. Но мы уже не сможем всецело уважать друг друга.
   – Сможете. Твое сердце наполнено мужеством и любовью, и все, что ты проявил по отношению ко мне и моей семье, достойно уважения, поверь.
   – Твоя семья – это и моя семья тоже. Дети теперь для меня дороже золота. И ты. – Он поднял ее подбородок и посмотрел в глаза.
   – И я?
   – Вы, миледи, дороже жизни для меня. – Его глаза были сейчас приглушенного серо-зеленого цвета – зима и весна. Его поцелуй был нежным, как снежные хлопья, опускавшиеся им на щеки, но губы были теплыми. – А теперь, женушка, поскольку король все еще прокладывает свою ужасную тропу вдоль Англии, ты должна уехать в безопасное место, в Эвинкорт.
   Она не выдержит еще одного расставания с этим человеком.
   – Только с тобой.

Эпилог

   – Поторопитесь, Годвин, таким шагом вы никогда не дойдете, – задыхаясь, произнесла Тибби, спеша впереди него по коридору. – Миледи не может больше ждать. Ох, ангелы небесные, – пробормотала она, перекрестившись. Она подбежала к Николасу, который стоял за дверью в спальню и нетерпеливо постукивал ногой.
   – Милорд! – задыхаясь, выпалила Тибби. – Наконец-то приехал этот брат.
   – Сюда! – Николас распахнул дверь и зашел вслед за ними. Когда Тибби подвела Годвина к кровати, священник нащупал крест, висевший на его ремне.
   Эмлин лежала на подушках, ее лицо горело, мокрые от пота волосы были заплетены в густую косу. Дыша в заданном ритме, она опустила руки на огромный живот, накрытый красным покрывалом. Подняв глаза, она сдвинула брови.
   – Господи, больше никаких посетителей, – простонала она. – Я что, танцовщица на ярмарке, на которую всем охота пялиться?
   – О, дорогая, – сказала Тибби, не зная, куда деть руки, – у нас не так много времени.
   – Очень мало, – вставила Мейзри, подходя с полотенцем в руке. Она встала на колени возле кровати и начала водить полотенцем по круглому животу Эмлин. – Спокойнее, миледи, – прошептала она, – спокойнее.
   – Как тут быть спокойнее! – выдохнула Эмлин. Ее щеки стали ярко-розовыми, и она задышала быстрее.
   Николас опустился на колени рядом с Мейзри и взял Эмлин за руку.
   – Недолго осталось, любимая, – тихо сказал он.
   – Иди к черту, – пробормотала Эмлин, открыв один глаз.
   Он с беспокойством посмотрел на Мейзри, которая улыбнулась. Он знал массу причин для этой улыбки. Несколько месяцев назад Мейзри с радостью узнала, кто скрывался за личностью Торна, и об их с Эмлин браке. А еще эта улыбка означала, что женщины всегда радуются родам. Его собственные нервы были натянуты, как струна.
   Когда у Эмлин начались схватки, еще до рассвета, Мейзри приехала сразу же. Оставив детей играть с Кристианом и Гарри, она поспешила к Эмлин. Тибби и Мейзри, помогая друг другу, включились в работу, как сестры.
   Теперь, когда он наблюдал за взглядами, которыми обменивались эти двое, ему вдруг отчаянно захотелось выбежать из этой комнаты, наполненной щебечущими женщинами.
   Он с завистью подумал о Питере, Гае и Уоте, которые ждали в большом зале, волнуясь, но в нормальной обстановке, с бокалами эля в руках.
   Эмлин снова сделала долгий выдох.
   – Простите за грубость, дядя, – сказала она и посмотрела также на Николаса. – Почему здесь Годвин? Что-то не так? Ребенок…
   – С ребенком все хорошо, он сильный, – перебила ее Мейзри, – так же, как и вы.
   – Ваш муж хочет снова обвенчаться с вами, пока ребенок не родился, вот и все, – объяснила Тибби. – Вы оба пообещали леди Джулиан, и, поскольку отлучение от церкви отменили, она послала за Годвином, надеясь, что вы поженитесь до рождения ребенка. Молюсь Богу, что еще не слишком поздно.
   – Ладно, но поторопитесь, – простонала Эмлин.
   Годвин сделал шаг вперед и перекрестил Эмлин, затем Николаса. Глубоко вздохнув, Эмлин простонала – от этого гортанного звука у Николаса внутри все сжалось. Когда она схватила его за руку, он почувствовал стальную силу в ее тоненьких пальцах.
   – Продолжайте, брат, – прошипела Тибби. Она быстро подошла к краю кровати и просунула руку под покрывало мимо приподнятых колен Эмлин.
   – Тибби, – с негодованием воскликнула Эмлин, – я выхожу замуж!
   Подняв глаза, Николас заметил неожиданно глубокую красоту, которая светилась в голубых глазах Эмлин. Она крепко сжала его пальцы и издала еще один стон.
   Тибби, продолжающая шарить под одеялом, сжала губы и кивнула. Затем она убрала руку и вытерла пальцы о полотенце.
   – Макушка, – шепнула она Мейзри, которая кивнула и просунула руки под спину Эмлин.
   – Тужься, – сказала Мейзри.
   – Дорогие дети, – начал Годвин.
   – Да, и благослови нас всех, – взвилась Тибби, отвернув Годвина от кровати. – У нее не хватит дыхания, чтобы отвлекаться на венчание, брат, – сказала она, толкая его к двери. – Передайте леди Джулиан, что вы попытались. Думаю, Господь с доброй улыбкой примет клятвы, которые они дали друг другу в лесу.
   Захлопнув за Годвином дверь, Тибби повернулась к Николасу.
   – А теперь, милорд, – обратилась к нему она, – вам лучше уйти. Вы позеленели. Это придает странный оттенок вашим глазам.

   Полчаса спустя Николас плюхнулся около кровати, неуверенно держа в руках небольшой подвижный сверток. Он снова посмотрел на крошечное идеальное личико своей дочери и поднял глаза на Эмлин.
   Она улыбнулась, ее лицо было румяным и блестело от пота, мокрые золотые локоны прилипли к лицу и шее.
   – Да, – тихо произнесла Эмлин, – ты отец.
   – Она красавица… – Его голос лишь частично отражал полнейшее изумление, которое он испытывал. Аккуратно отодвинув шелковую материю, он опять посмотрел на светлые пушистые волосики, обрамляющие крохотную головенку ангельским ореолом.
   – Ее волосы почти белые, – сказала Эмлин.
   – Точно, – согласился Николас. Ребенок зашевелился на его руках, и теплота его тоненького тельца вызвала самую большую радость, которую когда-либо испытывал Николас. – У нее должно быть такое же светлое имя, мне кажется.
   – Конечно, – пробормотала Эмлин, положив свою ладонь на руку Николаса. – Бланш. Оно идеально ей подходит. – Женщина задумчиво погладила его руку. – Уайтхок…
   – Будет рад, я думаю, – закончил он. – Он смягчился за эти месяцы. Это твое влияние. Порой он производит впечатление почти человека. – Хоквуд замолчал, нахмурившись. – Эмлин, Годвин принес важные новости.
   – Расскажи, – заинтересовалась она.
   – Король Иоанн умер. – Он посмотрел на нее. – Смерть наступила день или два назад, возле Линкольна, из‑за болезни желудка. Это случилось после потери, как я слышал, большинства его королевских сокровищ в устье Уэлстрима, в заливе Уош возле аббатства Свайнсхед.
   – Господи, – прошептала она. – Царство ему небесное! Значит, теперь Генрих король? Он едва ли старше Кристиана.
   – Девять лет, кажется. Его коронуют через несколько лет. Уайтхок, как и большинство баронов, заявил о том, что мальчик может рассчитывать на его поддержку. Уильяма Маршала попросят о регентстве.
   Эмлин посмотрела на мужа. Ее глаза, яркие от слез, сияли внутренней радостью, благодаря крошечному благословению, хныкающему на руках Николаса, и чему-то большему – искрящейся надежде.
   – Англия наконец получила шанс начать все заново, – сказала она.
   – Да, это так, любимая, – пробормотал он, накрывая ее руку своей.
   Ребенок пошевелился под мягким покрывалом возле его груди, и Николас улыбнулся. Наклонившись, он поцеловал Эмлин в бровь, затем поднес свои губы к ее устам.
   – Мы тоже все начнем сначала, – прошептал он.

Сьюзан Кинг Острые шипы страсти