Виктория Холт
Роковой опал

   © Victoria Holt, 1976
   © DepositРhotos.com / wellmind@yandex.ru, Valentyn_Volkov, piolka, обложка, 2021
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2022
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2022

Дауэр Хаус

   То, что меня окружает какая-то тайна, я почувствовала еще в детском возрасте: уже тогда у меня возникло ощущение какой-то отчужденности, которое потом не оставляло меня. Я была особенной, не такой, как все остальные в Дауэр Хаусе.
   У меня вошло в привычку спускаться к небольшому ручью, который протекал между Дауэр Хаусом и Окленд Холлом, и подолгу смотреть в его чистые воды, как будто я надеялась увидеть там ответ на мучивший меня вопрос. То, что для своих размышлений я выбрала именно это место, как оказалось впоследствии, имело существенное значение. Как-то меня застала здесь Мэдди, которая была у нас служанкой и кем-то вроде няньки для меня, и мне никогда не забыть то выражение искреннего ужаса в ее глазах.
   – Почему вы захотели пойти сюда, мисс Джессика? – взволнованно спросила она. – Если бы мисс Мириам узнала об этом, она бы вам не позволила.
   Еще одна тайна! Что не так было с этой славной речушкой и красивым мостом, перекинутым через нее? Меня особенно тянуло сюда еще и потому, что на другом берегу вдалеке вырисовывались очертания серых стен величественного Окленд Холла.
   – А мне здесь нравится, – упрямо ответила я. Запретный плод сладок, и ко мне это высказывание относится в первую очередь, потому что, узнав о существовании каких-то непонятных причин, по которым мне не следовало появляться на берегу этого ручья, я стала ходить туда еще чаще.
   – Это неправильно, что вы так много бываете там, – настаивала Мэдди.
   А мне ужасно хотелось узнать, почему это так. В итоге моя любознательность привела к тому, что Мэдди начала называть меня Мисс Что-Где-Почему.
   – Это плохое место, так и знайте, – заявила она. – Я сама слышала, как это говорили мистер Ксавье и мисс Мириам. Плохое!
   – Но почему?
   – Ну вот, опять пошло-поехало! – воскликнула Мэдди. – Потому что! Плохое – вот и все, и нечего вам туда ходить.
   – Там что, привидения водятся?
   – Очень даже может быть.
   Итак, я частенько ходила к той речушке и, сидя на ее берегу, размышляла о том, как она, извиваясь между холмами, плавно течет по всей стране, разливается вширь перед впадением в старушку-матушку Темзу, а потом уже вместе с этой могучей компаньонкой добирается до самого моря.
   Ну что в этом может быть такого опасного? – спрашивала я себя. Если не шли проливные дожди, ручей был совсем мелким, с чистой прозрачной водой, так что я могла разглядеть даже гальку на его коричневатом от ила дне. На другом берегу к воде клонила поникшие ветки плакучая ива. О чем она плачет? – гадала я. – О чем печалится?
   В общем, в те юные годы, приходя к нашей маленькой речке, я в основном думала о себе, и чуть ли не главной темой моих размышлений всегда было то, что у меня на самом деле очень мало общего с Дауэр Хаусом, что я здесь чужая.
   Однако эта мысль не слишком беспокоила меня. Я была особенной, и меня это устраивало. Взять для начала хотя бы мое имя – оно было необыкновенным. Потому что в действительности звали меня Опал, Опал Джессика, и я часто задумывалась, каким образом моя мать когда-то могла назвать меня таким фривольным именем, ведь она была женщиной далеко не легкомысленной. Что же касается моего бедного отца, то его мнения, конечно, никто не спрашивал: над ним словно витала какая-то темная печальная туча, и порой мне казалось, что она же накрывала и меня.
   Правда, именем Опал меня никто никогда не называл, поэтому я сама иногда использовала его, разговаривая сама с собой, что происходило со мной частенько. Объяснялось это, безусловно, тем фактом, что большую часть времени я проводила в одиночестве; именно таким образом я пришла к осознанию тайны, которая окружала меня, как облако тумана, за которым ничего не видно. Время от времени Мэдди проливала немного света в непроглядной пелене, но эффект получался обратным: от этих слабых проблесков все становилось только еще более запутанным и призрачным.
   Во-первых, это странное имя. Зачем было меня так называть, если пользоваться этим именем не собирались? Моя мать казалась мне очень старой: когда она родила меня, ей было далеко за тридцать. Моя сестра Мириам была старше меня на пятнадцать лет, а брат Ксавье – почти на двадцать, но я никогда не относилась к ним как к сестре и брату. Мириам была для меня фактически воспитательницей, поскольку мы были слишком бедны, чтобы нанять для меня настоящую гувернантку. Вообще же тема бедности была самой болезненной темой в нашей семье. Мне пришлось бесчисленное количество раз выслушивать рассказы о том, что у нас было в прошлом и чего теперь нет, потому что мы постепенно скатились от роскоши до «состояния нужды», как называла это мама.
   Мой бедный отец как-то весь сжимался, когда мама заводила разговоры о «лучших временах», когда их окружали толпы слуг, когда в их доме устраивались блестящие балы и элегантные приемы гостей. Тем не менее в Дауэр Хаусе не было недостатка в еде, у нас были Бедняга Джармен, ухаживавший за садом, миссис Кобб – наша кухарка и Мэдди в качестве служанки на все случаи жизни, так что, строго говоря, мы не были совсем уж безденежными. А поскольку мама всегда преувеличивала степень нашей нищеты, я подозревала, что то же самое происходило и с ее рассуждениями о нашем былом богатстве, а значит, все эти балы и банкеты были не такими впечатляющими, как она это рисовала.
   Мне было лет десять, когда я сделала для себя одно важное открытие. Хозяева Окленд Холла устраивали у себя какой-то праздник: на другом берегу ручья царило оживление, и было шумно от веселых возбужденных голосов. Стоя у окна, я видела, как вся эта большая компания выезжает верхом на псовую охоту.
   Мне ужасно хотелось оказаться в числе приглашенных, чтобы побывать в этом большом красивом особняке. Да, я видела его издалека и только зимой, когда лишенные листвы дубы уже не заслоняли его от нашего берега; и, хотя разглядеть мне удавалось только серые каменные стены, даже их вид уже завораживал меня. Подъездная аллея длиной с полмили была слишком извилистой, так что с ее начала рассмотреть дом тоже было невозможно, но я пообещала себе, что однажды наберусь смелости, переправлюсь на другой берег и подойду поближе.
   Дело было в классной комнате, где мы с Мириам были вдвоем. Мириам была не самым вдохновенным педагогом, и я зачастую выводила ее из терпения. Это была высокая бледная женщина, а, поскольку мне было десять, стало быть, ей уже исполнилось двадцать пять. Она была вечно недовольной – как и все остальные, кто был не в силах забыть те пресловутые «лучшие времена», – и порой смотрела на меня с холодной неприязнью. Повторю: я никогда не воспринимала ее как свою старшую сестру.
   В тот день, когда гости Окленд Холла с веселым шумом проехали по берегу верхом, направляясь на охоту, я вскочила и подбежала к окну.
   – Джессика, – воскликнула Мириам, – что ты делаешь?!
   – Я всего лишь хотела взглянуть на всадников, – ответила я.
   Она схватила меня за руку, – не слишком нежно, нужно сказать, – и оттащила от окна.
   – Они же могут увидеть тебя! – прошипела она, как будто это было верхом безумия с моей стороны.
   – И что? – удивилась я. – Они и так видели меня вчера. А некоторые из них даже поздоровались и помахали мне рукой.
   – Не смей больше с ними разговаривать, – строго сказала она.
   – Но почему?
   – Потому что мама рассердится.
   – Ты говоришь о них, как о каких-то грубых дикарях. А я не возьму в толк, что плохого будет, если я с ними поздороваюсь.
   – Ты просто не понимаешь, Джессика.
   – А как я могу что-то понять, если мне никто ничего не рассказывает?
   Поколебавшись немного, как будто раздумывая, насколько правильным будет это небольшое попустительство, которое тем не менее сможет уберечь меня от морального падения в виде доброжелательного отношения к гостям Окленд Холла, она все-таки сказала:
   – Когда-то Окленд Холл был нашим. И этого нельзя забывать никогда.
   – А почему он сейчас не наш?
   – Потому что они его у нас забрали.
   – Забрали? Каким образом? – Я немедленно представила себе эту картину: во время осады мама, воинственная и властная, командует членам нашей семьи лить на злобных врагов, пришедших отобрать наш замок, кипящее масло с зубчатых крепостных стен; Мириам и Ксавье подчиняются беспрекословно, тогда как папа пытается взглянуть на происходящее с другой точки зрения.
   – Они купили Окленд Холл.
   – Так почему же мы его продали?
   Губы ее сурово сжались.
   – Потому что мы больше не могли себе позволить жить там.
   – О, – сказала я. – Все ясно, нужда. Так вот, значит, где прошли наши «лучшие времена».
   – Не наши, ты тут вообще ни при чем. Все это произошло еще до твоего рождения. А вот я провела свое детство в Окленд Холле. И я знаю, что означает спуститься с небес на землю.
   – Ладно, если я никогда не знала лучших времен, для меня ничего не поменялось. Но почему мы стали такими бедными?
   Ответить на этот вопрос она не могла и поэтому сказала:
   – Вот и пришлось нам продать его этим… варварам. Однако нам удалось сохранить хотя бы Дауэр Хаус. Это все, что у нас осталось. Теперь ты понимаешь, почему мы не хотим, чтобы ты уделяла столько внимания людям, которые отобрали наш дом.
   – А они что, на самом деле варвары? В смысле – дикари?
   – Они ничем их не лучше.
   – А выглядят, как обыкновенные люди.
   – Ох, Джессика, какой же ты еще ребенок! Если ты чего-то не понимаешь, оставь это для взрослых. Но сейчас, по крайней мере, ты уже знаешь, что мы когда-то жили в Окленд Холле, и поэтому сможешь понять, почему мы не хотим, чтобы ты таращилась на выходящих из этого дома людей, как какая-то деревенщина. А теперь пришла пора для урока алгебры. Если ты хочешь получить хоть какое-то образование, тебе следует больше внимания уделять своим учебникам…
   Но как после такого поразительного открытия можно сосредоточиться на том, сколько будет (х + у)²? В итоге мне отчаянно захотелось узнать побольше об этих варварах, которые забрали себе наш дом.
   Этот интерес положил начало моему расследованию, в ходе которого я начала действовать в свойственной мне энергичной – и, как мне казалось, утонченной – манере.
   Решив, что от слуг будет больше толку, чем от членов нашей семьи, я первым делом принялась за Беднягу Джармена, который под бдительным надзором мамы содержал в образцовом порядке наш сад, летом пропадая в нем целыми днями, но также наведываясь туда и зимой. Бедняга Джармен! Он говорил мне, что самой Природе угодно, чтобы он был бедным, поскольку она каждый год дарит его жене нового ребенка.
   «Так что бедный я из-за природы» – это было его любимое высказывание, которое лично я находила совершенно несправедливым по отношению к природе. Потому что под руководством Мириам своим каллиграфическим почерком обычно писала совсем другое, а именно: «Природа – наша кормилица». Но в отношении Бедняги Джармена она была уж слишком благосклонной. Это сделало его крайне робким, и он чрезвычайно почтительно кланялся практическим всем и каждому – за исключением меня. В общении со мной он обычно ограничивался фразами вроде: «Держитесь подальше от этих проклятых клумб, мисс Джессика. Если госпожа увидит, что они вытоптаны, винить в этом станет меня».
   Целую неделю я ходила за ним по пятам в надежде выудить какую-то информацию. Я собирала цветочные горшки и складывала их в теплице, я терпеливо наблюдала, как он подрезает деревья и выпалывает сорняки.
   – Что это вы, мисс Джессика, – однажды сказал он, – так внезапно стали интересоваться садоводством?
   Я не стала объяснять ему, что на самом деле меня интересует прошлое моей семьи.
   – Ты ведь когда-то работал в Окленд Холле, – притворно улыбнувшись, небрежно заметила я.
   – О да. Вот это были времена!
   – Лучшие времена, надо полагать, – вставила я.
   – Какие там лужайки! – восторженно заявил он. – А трава! Лучший дерн во всей стране. А зверобой какой! Только отвернулся, а им уже все заросло – растет буквально на глазах!
   – Все это щедрость природы, – сказала я. – К зверобою она так же щедра, как и к тебе.
   Он подозрительно взглянул на меня – о чем это я сейчас говорю?
   – Так почему же ты тогда ушел из Окленд Холла? – продолжала выспрашивать я.
   – Переехал сюда с вашей матерью. Такая вот преданность госпоже. – Он оперся на лопату, и взгляд его затуманился. Воспоминания унесли его далеко в прошлое, когда щедрость природы еще не превратила его в Беднягу Джармена. – Да, славные были деньки. И что забавно, я думал, это никогда не закончится. А потом вдруг…
   – Что? – быстро вставила я, стараясь его подтолкнуть.
   – Госпожа послала за мной. «Джармен, – сказала она, – мы продали Холл. И теперь переезжаем в Дауэр Хаус». Я остолбенел – в тот момент меня можно было свалить с ног легким перышком. Кое-кто потом говорил, что видел – к этому все идет, но меня это известие застало врасплох. Тогда она и говорит: «Если ты поедешь с нами, то сможешь на нашем участке построить себе дом. А потом женишься». Так все и началось. Не прошло и года, как я уже стал отцом.
   – Ты сказал, что ходили разговоры…
   – Да, ходили. Кое-кто знал, что это должно случиться… по крайней мере, так говорили. Мол, в семье издавна есть пристрастие к азартным играм. Старый мистер Клаверинг очень любил это дело и, по слухам, проиграл приличную сумму денег. В итоге имущество начали закладывать – то одно, то другое. Для дома и хозяйства это очень плохо. А что плохо для дома, тем более плохо для тех, кто в нем работает.
   – Выходит, они чувствовали приближение бури.
   – Ну, мы все знали про какие-то проблемы с деньгами, потому что порой нам не выплачивали жалованье по два месяца. Конечно, есть семьи, где это вошло в привычку, однако Клаверинги никогда такими не были. А потом появился тот человек. И купил Холл. Какой-то рудокоп. Уж не знаю, на чем он заработал свое состояние, только приехал он из-за границы.
   – А почему ты не остался работать у него?
   – Так ведь я всегда служил у одних господ. К тому же здесь у меня есть свой дом.
   У него было одиннадцать детей, следовательно, все это должно было происходить примерно двенадцать лет тому назад. В принципе можно было бы вести счет годам по детям Джармена, но, поскольку люди вечно путали, кто из них кто, запомнить, что произошло в год рождения каждого, было трудно.
   – Все это случилось еще до моего рождения, – продолжала я, стараясь направить ход его мыслей в нужное мне русло.
   – Да. Точно. Примерно за два года до этого.
   Выходит, с тех пор действительно прошло уже двенадцать лет, считай, целая жизнь – моя жизнь, по крайней мере.
   Это было все, что мне удалось выведать у Джармена: в случившемся виновато пристрастие моего отца к игре. Неудивительно, что мама относилась к нему с презрением. Теперь мне стало понятно истинное значение ее горьких упреков в его адрес. Мой бедный папа в основном отсиживался у себя в комнате, большую часть времени уделяя раскладыванию пасьянсов – единственной игре, где он не мог проиграть деньги своему оппоненту, но в то же время не утрачивал связь с картами, которые продолжал любить, несмотря на то, что они, видимо, стали причиной изгнания его семьи из мира богатых.
   Миссис Кобб мало что могла мне сообщить. Как и члены моей семьи, она постоянно вспоминала «лучшие времена». Она тоже ушла с ними, когда они переехали в Дауэр Хаус, и не уставала повторять всем, кто был готов ее выслушать, что вообще-то она привыкла, чтобы в доме были горничные, судомойки на кухне и парочка лакеев.
   Получалось, что служить в доме вроде нашего было для нее менее престижно, но себя она успокаивала тем, что, по крайней мере, работает на господ, которые, как и она сама, знавали «лучшие времена», а не на кого-то, кто вообще «в жизни ничего хорошего не видел».
   Приближаться к моему отцу – постоянно раскладывающему свой пасьянс, читающему и уходящему на длительные прогулки в одиночестве – мне определенно не следовало. В любом случае он, похоже, и не обращал на меня внимания. А когда все-таки замечал, на лице его появлялось то самое выражение, что и в минуты, когда мама напоминала ему о его слабости, приведшей семью в плачевное состояние. Для меня он был почти пустым местом, – согласитесь, странное ощущение по отношению к собственному отцу, – но, поскольку он не проявлял ко мне ни малейшего интереса, мне было сложно испытывать к нему какие-либо чувства, кроме жалости во время очередного напоминания о его вине.
   Что касается моей мамы, то она была еще более неприступна. Когда я была совсем маленькой, мы пели в церкви:
   Может ли женщина перестать Нежно любить дитя, которое она носит?

   Мое детское воображение рисовало мне мать-медведицу, которая горячо любит своего крошечного медвежонка; но когда я рассказала об этом Мириам, она была шокирована и объяснила мне истинный смысл этих слов [1 - Игра слов: bear (англ.) – 1) носить (ребенка); 2) медведь. (Здесь и далее примеч. пер.)]. Тогда я ответила ей, что нежная любовь моей матери ко мне никогда не прекратится только потому, что ее никогда не существовало. Мириам густо покраснела и заявила, что я – просто неблагодарный ребенок и что мне бы следовало быть признательной за то, что у меня такой хороший дом. Я возразила, что не понимаю, почему этот дом хорош для меня, тогда как все остальные его презирают, но была поставлена на место очередным упоминанием о том факте, что все они знавали «лучшие времена» – в отличие от меня.
   Мой брат Ксавье был замкнутым романтичным молодым человеком, которого я почти не видела. Он приглядывал за тем, что нам удалось сохранить после продажи поместья Окленд, – одной небольшой фермой и несколькими акрами пастбищ. Когда же мы с ним все-таки виделись, он бывал добр ко мне, но проявлялось это отношение странным образом: как будто он признавал мое право находиться в этом доме, но не мог понять, как я здесь оказалась, а спросить – из вежливости – стеснялся. Я слышала, что он влюблен в леди Клару Доннингем, которая жила милях в двадцати от нас, но не сватался к ней, потому что не мог предложить ей той роскоши, к которой она привыкла у себя. Она, очевидно, была очень богата, тогда как мы, по выражению мамы, жили «в нужде». Как бы там ни было, но они с леди Кларой продолжали жить порознь, каждый сам по себе, хотя по данным миссис Кобб, которая была знакома с кухаркой в доме этой молодой дамы, та не ответила бы отказом, если бы мистер Ксавье сделал ей предложение. Но Ксавье был слишком горд, а леди Кларе поднять этот вопрос самой запрещали правила приличия, и это мешало им быть вместе. Ксавье в моих глазах был окружен романтическим ореолом: он был благородным рыцарем, стойко шедшим по жизни, лелея в душе тайную страсть, которую не смел открыть даме своего сердца из-за светских приличий. Касательно же моего расследования, он бы мне точно ничего не рассказал.
   Мириам можно было бы склонить поведать мне что-то, но для доверительной беседы она не годилась. У нее тоже возникло «взаимопонимание» с одним молодым человеком, помощником нашего приходского викария, преподобного Джаспера Крея, однако пожениться они могли только после того, как тот займет место этого самого викария, а это, учитывая застенчивый характер ее избранника, представлялось весьма далекой перспективой.
   Мэдди сказала мне, что, будь мы по-прежнему в Окленд Холле, у нас постоянно устраивали бы танцы, к нам приходили бы толпы гостей, и не пришлось бы мисс Мириам заглядываться на какого-то помощника викария. Да что говорить! Выбор у нее был бы совсем другой – сквайр Такой-то или сэр Такой-то, а может быть, даже какой-нибудь лорд. Ведь именно такого круга люди захаживали к нам в те грандиозные былые времена.
   В общем, все беседы возвращались к излюбленной теме – нашему славному прошлому.
   Поскольку миссис Кобб было не удержать от рассказов про ее собственные «лучшие времена», у меня оставалось мало надежды разговорить ее на тему о моей семье. Насколько я уже поняла, единственным человеком, который мог мне в этом действительно помочь, была Мэдди. Она жила в Окленд Холле. Еще одним аргументом в ее пользу было то, что она любила поболтать, а если я еще и клялась никому об этом не говорить, – что я делала с готовностью, – она иногда подбрасывала мне крупицы важной информации.
   Мэдди было тридцать пять – она была на пять лет старше Ксавье, – и в Окленд Холл она пришла одиннадцатилетней девочкой работать нянькой.
   – Там все было очень шикарно. А детские комнаты – так те и вовсе просто замечательные.
   – Ксавье, наверное, был хорошим ребенком, – вставила я.
   – О да. Он-то как раз не любил озорничать.
   – А кто же тогда любил? Мириам?
   – Нет, она тоже нет.
   – Тогда почему ты сказала «он-то»?
   – Ничего я такого не говорила. Что вы меня допрашиваете, как какой-то судья из магистрата? Что, да как, да почему… – Она плотно сжала губы, как будто наказывая меня таким образом за вопрос, который ее встревожил. И только намного позже я выяснила, почему это произошло.
   Как-то я сказала Мириам:
   – Забавно: ты родилась в Окленд Холле, а я – в Дауэр Хаусе.
   – Нет, ты родилась не в Дауэр Хаусе, – немного поколебавшись, ответила она. – На самом деле… это было за границей.
   – Как интересно! И где же?
   Мириам выглядела смущенной, словно никак не могла понять, каким образом мне удалось спровоцировать ее на такую опрометчивую откровенность.
   – Ты родилась, когда мама путешествовала по Италии.
   Мои глаза округлились от возбуждения. Венеция, сразу подумала я. Гондолы. Пиза с ее падающей башней. Флоренция, где встретились Беатриче и Данте и полюбили друг друга так красиво и целомудренно – по крайней мере, так об этом рассказывала Мириам.
   – Где же это было? – не отставала я.
   – Это случилось… в Риме.
   Я была в восторге.
   – Юлий Цезарь, – сказала я. – «О, римляне, сограждане, друзья! Меня своим вниманьем удостойте!» [2 - У. Шекспир, «Юлий Цезарь». (Перевод П. Козлова.)] Но почему именно Рим?
   Это вызвало у Мириам раздражение.
   – Потому что тебя угораздило появиться на свет, когда они были там.
   – Так папа был с нею? – удивилась я. – Но ведь это, наверное, весьма накладно? А как же наша нужда и все такое прочее?
   На лице Мириам появилось особенное уязвленное выражение, свойственное только ей, и она чопорно ответила:
   – Они там были – и точка.
   – Они что, не знали, что я должна вот-вот родиться? Я имею в виду, они ведь не поехали бы так далеко, если бы…
   – Такие вещи порой случаются. А теперь довольно. Что-то мы с тобой заболтались.
   Она могла быть очень суровой, моя старшая сестра Мириам. Порой мне становилось даже жаль помощника нашего викария, – если, конечно, она когда-нибудь выйдет за него замуж, – а также унылых деток, которые могут у них родиться.
   В общем, здесь было над чем подумать. Похоже, меня с рождения окутывает тайна! Вероятно, мне дали имя Опал как раз потому, что они в это время были в Риме. Я попыталась собрать какую-то информацию об опалах. После того как я заглянула в толковый словарь, у меня остались противоречивые чувства. Не очень лестно, когда тебя называют в честь «природного минерала, состоящего в основном из водосодержащего кварца»; что бы отсюда ни следовало, выглядело это абсолютно не романтично. Однако потом я выяснила, что этот камень бывает разных оттенков красного, зеленого, синего… фактически всех цветов спектра, и что он при этом переливается, меняя окраску, – и это уже звучало намного лучше. Но мне все равно трудно было представить себе, что моя мама в порыве легкомыслия, навеянного красотами итальянских небес, назвала своего ребенка Опал, даже если после было добавлено второе имя, Джессика, более пригодное для повседневного употребления.
   Вскоре после того случая, когда я видела на другом берегу отправляющихся на охоту гостей, до меня дошли слухи, что хозяин Окленда на некоторое время уехал. В доме осталась только прислуга, и за ручьем уже не было слышно звуков шумного веселья, потому что в гости никто не приезжал; точнее, посетители там бывали, но приходили они к слугам, а это, конечно, совершенно другое дело.
   Некоторое время жизнь наша продолжалась по-старому: отец был замкнут в своем одиночестве с пасьянсами, прогулками и чудесной способностью отгородиться от жалоб и упреков семьи; мама руководила домашним хозяйством, занималась делами церкви и заботилась о бедных, не забывая напоминать, что мы теперь тоже принадлежим к этой категории. Однако мы все-таки были относительно обеспеченными бедняками, поскольку раздавали милостыню, а не получали ее. Ксавье, без сомнения, был погружен в тихие мечты о недостижимой леди Кларе (хотя в отношении этой пары к моему прежнему сочувствию добавился привкус нетерпения, потому что на месте леди Клары я бы уже давно заявила, что создавать преграду их чувствам из-за ее денег – это полная чушь; впрочем, на месте Ксавье я сказала бы то же самое). Аналогично было и у Мириам с ее помощником викария. Ей светило пойти по пути Бедняги Джармена и произвести на свет множество детей. Мне казалось, что священники вообще плодятся довольно свободно, и чем они беднее, тем, похоже, плодовитее.
   Шли годы, тайна моя оставалась неразгаданной, но мое желание раскрыть ее нисколько не уменьшалось. Постепенно я все больше и больше убеждалась в существовании веской причины, по которой чувствовала себя в этой семье чужой.
//-- * * * --//
   Каждый новый день у нас начинался с утренней молитвы, где должны были присутствовать все домочадцы – предполагалось, что там обязан был быть даже папа. Происходило все это в гостиной, поскольку, как часто холодным тоном заявляла мама, у нас теперь нет своей часовни. При этом она бросала укоризненный взгляд в сторону отца, а затем поворачивалась к Окленд Холлу, где столько лет до этого преклоняла колени, изображая смирение. Потом она переводила взгляд на присутствующих во время этого ритуала Беднягу Джармена, миссис Кобб и Мэдди и с горечью в голосе добавляла: «Вот и вся наша прислуга. А ведь в Окленд Холле слуг у нас было так много, что мы знали по именам далеко не всех, а только занимавших какие-то высокие должности».
   Это была торжественная церемония под руководством нашей мамы, где она увещевала нас быть смиренными, благодарными и добродетельными, к чему призывал Господь. Но это всегда казалось мне лицемерием, поскольку сама она была очень далека от умиротворенности. Обращаясь к Нему, она произносила «Ты только взгляни на это…» или «не делай то…», как будто командовала кем-то из своих старших слуг, которые, должно быть, работали у нее в Окленд Холле. Я думала, что она немного обижала этим Бога.
   Я всегда находила утреннюю молитву скучной, но церковные службы мне нравились, хотя и по своеобразным причинам. Церковь была красивая, и я очень любила изучать там витражи с их замечательными яркими красками. Это цвета опала, с удовлетворением отмечала я. Мне нравилось пение приходского хора, но больше всего я любила петь сама. «Христианин, ты видишь их?..» – приводил меня в трепет, и я даже оглядывалась по сторонам, почти ожидая увидеть там крадущееся войско мидийцев. О временах года я всегда думала через ассоциации с церковными гимнами. Прекрасное время сбора урожая и после – «Мы вспашем поля и засеем добрые семена…»; «Слушайте! Ангелы-вестники поют!» – это уже Рождество. Но больше всего я любила Пасху – «Аллилуйя! Христос воскрес в этот день». Пасха вообще замечательное время, когда появляются первые цветы нежных расцветок, белые и желтые, когда весна уже окончательно входит в свои права, и на подходе лето. К этому празднику Мириам обычно ходила украшать церковь. Интересно, думала я, составляет ли ей компанию помощник викария и ведут ли они в процессе этого печальные беседы о невозможности пожениться из-за бедности. Мне всегда хотелось сказать им, что народ в деревенских хижинах имеет меньше, чем они, но при этом выглядит вполне счастливым.
   Как бы там ни было, но церковь у нас была красивая, и особенно на Пасху.
   Там у нашей семьи по-прежнему была своя скамья, скамья Клаверингов. Занимала она два передних ряда, и вела туда отдельная калиточка, запиравшаяся на замок; думаю, что, когда мы заходили туда вслед за родителями, маме казалось, что вернулись добрые старые времена. Возможно, именно поэтому и ей тоже нравилось ходить в церковь.
   В Пасхальное воскресенье после позднего праздничного завтрака мы всегда брали цветы и шли на церковное кладбище, чтобы возложить их на могилы родственников. Здесь тоже все было очень престижно, поскольку участок Клаверингов находился в самом удобном месте, и надгробья здесь были самыми лучшими на всем погосте. Мне доподлинно известно, что маму очень раздражал тот факт, что памятник на ее могиле после ее смерти будет менее красивым и изысканным, чем мог бы быть, если бы деньги на него не были в свое время проиграны за карточным столом.
   В то памятное Пасхальное воскресенье мне было шестнадцать. Я думала, что расту, что скоро перестану быть ребенком, и гадала, какое будущее ждет меня впереди. Очень не хотелось бы состариться в Дауэр Хаусе, как Мириам, которой исполнился уже тридцать один год, а она была все так же далека от замужества за своим помощником викария, как и прежде.
   Служба была прекрасная, и тема проповеди интересная – «Будь доволен и благодарен Господу за то, что Он дает тебе». Очень уместное наставление для Клаверингов, подумала я и заподозрила, уж не имел ли преподобный Джаспер Крей в виду именно их, когда писал эту проповедь. Как будто он хотел напомнить им, что Дауэр Хаус – вполне удобная и респектабельная резиденция по меркам всех окружающих, не считая хозяев Окленд Холла; что Мириам и ее священник должны быть довольны тем, что они есть друг у друга, и им следует пожениться; что Ксавье и леди Кларе необходимо сделать то же самое; нужно позволить моему отцу забыть, что это он довел нас до нашего нынешнего положения, а моей матери следовало бы просто радоваться тому, что у нее есть в настоящий момент. Что же касается меня самой, то я была в достаточной мере довольна судьбой, а если бы удалось получить ответы на некоторые мучившие меня вопросы, то вообще была бы вполне счастлива. Возможно, в глубине души я жаждала быть любимой, потому что до этого была лишена такого благословения небес. Мне бы хотелось, чтобы у кого-то при моем появлении зажигались глаза, чтобы кто-то немного переживал, когда я опаздываю домой; и не потому, что непунктуальность – это признак дурного тона, а из страха, что со мной могло случиться что-то нехорошее.
   «Господи, – молилась я, – пусть же кто-нибудь полюбит меня».
   Потом, правда, я смеялась над собой, поскольку, по сути, диктовала Ему, что нужно сделать, – в точности, как моя мать.
   Когда наступило время идти на кладбище, я взяла корзинку с нарциссами и пошла вслед за Мириам и мамой. На участке Клаверингов был свой насос, с помощью которого мы набрали воды в стоящие на могилах кувшины и поставили туда свежие цветы. Здесь были похоронены мой дедушка, который первым начал растрачивать попусту семейное состояние, бабушка, прадедушка с прабабушкой, а также брат и сестра моего отца. Разумеется, мы не могли украсить могилы всех наших предков, но мне нравилось бродить среди заросших кустарником надгробий, похожих на открытые каменные книги, и читать выгравированные на них надписи. Там были памятники Джону Клаверингу, погибшему за своего короля в битве при Престоне в 1648 году; Джеймсу, павшему в другой битве, при Мальплаке во Франции; Гарольду, который был убит в Трафальгарском сражении. Мы были воинственным родом.
   – Пойдем, Джессика, – наконец сказала мама. – Должна сказать, какие-то нездоровые у тебя интересы.
   Оторванная от мыслей про пушечные битвы, я торжественно проследовала обратно в Дауэр Хаус. Только ближе к вечеру мне удалось через сад пробраться к берегу ручья. Я все еще размышляла о своих предках Клаверингах, отважно отдавших жизнь за свою страну; о Джоне, который сражался с «круглоголовыми» в безуспешной попытке сохранить престол для своего короля – борьба эта стоила королю не только его трона, но и головы; о Джеймсе и Гарольде, воевавших в армии, соответственно, герцога Мальборо и адмирала Нельсона. Да, мы, Клаверинги, внесли весомую лепту в историю этой страны, с гордостью думала я.
   Следуя вдоль течения ручья, я добрела до конца садов Дауэр Хауса. Дальше шла полоска луга – площадью примерно с акр, – где трава была высокой и неухоженной. У живой изгороди росло похожее на крапиву растение – белая яснотка, бутоны которой только начали распускаться. Цветение ее длится до самого декабря, но летом вокруг ее цветков будет столько пчел, что к ним невозможно будет приблизиться. Сюда редко кто приходил, и место это называлось Пустырем.
   Выйдя на эту лужайку, я вдруг случайно заметила букетик диких фиалок, стянутый белой ниткой. Я наклонилась поднять его, но, раздвинув траву, увидела, что дерн в этом месте немного приподнят. Это был вытянутый холмик длиной около шести футов.
   «Похоже на могилу» – это первое, что пришло мне в голову.
   Но откуда здесь взяться могиле? Вероятно, после посещения церковного кладбища с пасхальными цветами мысли мои просто были настроены на этот невеселый лад. Тем не менее я присела и, раздвинув траву уже более основательно, пощупала землю. Да, это определенно была насыпь. Значит, здесь и вправду находилась могила, на которую сегодня кто-то принес букетик цветов.
   Но кто мог быть похоронен на Пустыре? Озадаченная, я села на берегу ручья и стала размышлять, что бы это могло значить.
   Первым человеком, которого я встретила по возвращении домой, была Мэдди; теперь, когда нянька мне больше не требовалась, она выполняла у нас все виды домашней работы. В данный момент она стояла перед шкафом и перебирала постельное белье.
   – Мэдди, а я сегодня видела могилу, – сказала я.
   – Так сегодня ж Пасхальное воскресенье, что тут удивительного? – ответила она.
   – Нет, не на кладбище. А на Пустыре. Я уверена, что это была могила.
   Она быстро отвернулась, однако я успела заметить выражение ужаса, мелькнувшее на ее лице.
   – Так чья это могила? – не отставала я.
   – А почему вы меня спрашиваете?
   – Потому что ты знаешь.
   – Мисс Джессика, пора бы вам прекратить допрашивать людей. Уж больно вы любознательная.
   – Это всего лишь естественная жажда знаний.
   – А я называю это «совать свой нос, куда не следует». Хотя этому есть и другое название – докучливое любопытство.
   – Но мне непонятно, почему я не могу знать, кто похоронен у нас на Пустыре.
   – «Похоронен у нас на Пустыре», – передразнила она меня. Но себя Мэдди уже выдала – она была смущена и взволнована.
   – Там был маленький букетик фиалок – как будто кто-то вспомнил про Пасхальное воскресенье.
   – Ох, – растерянно отозвалась она.
   – Я подумала, что кто-то мог похоронить там любимую собаку.
   – Очень даже может быть, – с некоторым облегчением отреагировала она.
   – Но для собаки могила слишком большая. Нет, все-таки, думаю, там какой-то человек… которого похоронили уже очень давно, но до сих пор помнят. Понятное дело, что помнят, раз кто-то так аккуратно положил туда цветы.
   – Мисс Джессика, не путайтесь у меня под ногами.
   Она торопливо ретировалась со стопкой простыней в руках, но покрасневшие щеки выдавали ее. Она знала, кто похоронен на Пустыре, но – увы – мне не говорила.
   Несколько дней после этого я еще донимала ее вопросами, но добиться чего-либо так и не смогла.
   – Ох, да перестаньте же! – в конце концов раздраженно воскликнула она. – Потому что однажды можете услышать что-то такое, чего вам лучше бы не знать.
   Это загадочное заявление прочно отложилось в моем мозгу, но нисколько не остудило моего любопытства. И весь последующий год тайна той неизвестной могилы не давала мне покоя.
//-- * * * --//
   Я перестала думать об этом, только когда в Окленд Холле на другом берегу опять стали заметны признаки бурной деятельности. Я знала, что там что-то происходит, потому что в доме вдруг стали появляться какие-то мастеровые, и с моего наблюдательного пункта у ручья мне было слышно, как перекрикиваются слуги и выбиваются от пыли ковры, вынесенные из дома на улицу. Пронзительные женские голоса сменялись солидным басом дворецкого. Я видела его несколько раз, и всегда он вел себя так, будто Окленд Холл принадлежит лично ему. У меня почему-то сложилась уверенность, что его-то призраки «лучших времен» не донимают.
   А затем наступил день, когда я заметила карету и, выскользнув из Дауэр Хауса, увидела, как она сворачивает на подъездную аллею Окленда. Поспешив обратно, я мигом перебралась на другой берег ручья, подкралась поближе к особняку и затаилась в кустах – как раз вовремя, чтобы увидеть, как из кареты на руках вынесли какого-то мужчину и усадили его в кресло-каталку. Лицо у него было очень красное, и он громко орал на окружающих – стены Окленд Холла в «лучшие времена» таких звуков, безусловно, не слыхали.
   – Занесите меня в дом! – кричал он. – Давай же, Уилмот! Выйди и помоги Бэнкеру.
   Мне бы очень хотелось рассмотреть его получше, но нужно было быть крайне осторожной. Можно себе представить, что он сказал бы, если бы увидел меня. Он явно был очень властной личностью, и я чувствовала острую необходимость тщательно прятаться от него.
   – Занесите меня по ступеням, – скомандовал он. – Там я уже сам смогу. Покажи им, Бэнкер.
   Наконец вся маленькая процессия скрылась в доме, и я со всеми предосторожностями отправилась обратно к мостику. По пути туда меня не покидало ощущение, что меня преследуют – наверное, это было связано с угрызениями совести из-за вторжения на чужой участок. Я просто бежала изо всех сил и не оглядывалась и, только перебежав на наш берег, все-таки остановилась и обернулась. Я была уверена, что заметила какое-то движение среди деревьев, но кто это – мужчина или женщина – сказать было невозможно. При этом меня не покидало странное чувство, что за мной наблюдают. Я стала переживать, что тот, кто меня видел, может пожаловаться моей маме. Если он – или она – сделает это, у меня точно будут неприятности. Тот факт, что я ступила на запретную территорию, был сам по себе уже достаточно предосудителен, а если меня там еще и видели… На мою голову могла обрушиться настоящая буря презрения и недовольства.
   По дороге к себе в комнату я встретила Мириам.
   – Хозяин Окленд Холла вернулся, – доложила я ей.
   – Храни нас Господь! – воскликнула она. – Снова начнутся бесконечные развлечения, пирушки с попойками и прочие греховные непристойности.
   Я радостно рассмеялась.
   – Это будет весело!
   – Это будет отвратительно, – отрезала она.
   – Мне кажется, что с ним произошел какой-то несчастный случай.
   – С кем?
   – Ну… с тем, кто забрал у нас Окленд.
   – Не сомневаюсь, что он это заслужил, – с удовлетворенной ухмылкой заявила Мириам.
   Она тут же отвернулась от меня. Сама мысль об этих людях была ей неприятна, но мой интерес к ним возрос еще больше.
   И я спросила о них у Мэдди, поскольку у меня давно сложилось впечатление, что она могла бы очень многое мне поведать, если бы удалось заставить ее нарушить обет молчания – что она, собственно, понемногу и делала, как будто ей самой хотелось об этом поговорить.
   Итак, я сказала:
   – Мэдди, вчера в Окленд Холл привезли какого-то человека в кресле на колесах.
   Она кивнула.
   – Да, это он.
   – Тот, кто купил у нас дом?
   – Он где-то заработал целое состояние, но к таким особнякам не привык. Он из тех, кого называют богачами-выскочками.
   – Нуворишами, если по-французски, – важно проинформировала ее я.
   – Можете называть его как угодно, – сказала она, – но только так оно и есть.
   – Он инвалид?
   – Несчастный случай, – кивнула она. – С такими людьми всегда случаются такие вещи.
   – С какими такими?
   – Он заработал огромные деньги, это правда; вот он и покупает Окленд Холл, а те, кто жил там бог весть сколько поколений подряд, вынуждены переезжать в другое место.
   – Пока Клаверинги в карты играли, он тяжко работал, – ехидно заметила я. – Это как в той басне про муравья и стрекозу. И без толку его обвинять: все получили то, чего заслуживали.
   – Ну при чем тут какие-то насекомые? Вы, мисс Джессика, сейчас сами как какой-то кузнечик – постоянно перескакиваете с одного на другое.
   – Нет, это сравнение очень даже к месту, – возразила я. – И я очень хотела бы побывать в Окленд Холле. Он останется здесь жить?
   – Все очень непросто, когда ты одноногий. Богатство-то он получил, но это стоило ему ноги. – Мэдди покачала головой. – Лишнее подтверждение тому, что деньги – это еще не все… хотя в нашем доме иногда думаешь иначе. Миссис Бакет считает, что он останется здесь.
   – А кто такая эта миссис Бакет?
   – Она там кухаркой.
   – Какая замечательная говорящая фамилия – Бакет! Хотя она больше подходит для горничной. А кухарка должна была бы быть миссис Бейкер или миссис Стьюер [3 - Игра слов: Бакет (англ. Bucket) – ведро; Бейкер (англ. Baker) – пекарь; Стьюер (англ. Stewer) – тот, кто готовит рагу.]. Итак, ты знакома с миссис Бакет, я правильно тебя поняла, Мэдди?
   – Вполне естественно, что мы с ней знакомы, учитывая, что она служила в Окленд Холле уже тогда, когда и я была там.
   – Вы с ней время от времени видитесь?
   Мэдди поджала губы. Я поняла, что она навещает миссис Бакет, и была рада этому. Еще немножко поднажать, и можно будет у нее что-то выведать.
   – Я не из тех, кто задирает нос, проходя мимо человека, которого знает двадцать лет, только потому, что…
   – Конечно, не из тех. Ты у нас образец…
   – Нельзя винить за это миссис Бакет или того же мистера Уилмота. Здесь им места не нашлось. А отказываться от хорошей работы лишь из-за того, что…
   – Я прекрасно все понимаю. Итак, он потерял ногу, и?..
   – Вы опять перешли к своим перекрестным допросам, мисс. Я вас насквозь вижу. Но одно дело, если я время от времени перекидываюсь парой словечек с миссис Бакет, и совершенно другое, если это будете вы. Так что держитесь нашего берега речки и не задавайте столько вопросов относительно того, что вас не касается.
   Я поняла: несмотря на тот факт, что Мэдди навещала миссис Бакет, больше никакой информации мне от нее не добиться.
//-- * * * --//
   Стоял жаркий июльский день, я сидела у нашего ручья и смотрела на другой берег, когда все это и произошло. Внезапно я заметила мужчину в кресле-каталке и вскочила на ноги, потому что он почему-то ехал прямо в мою сторону. Это был тот самый человек, который недавно приехал в карете, но на коленях у него лежал шотландский плед, так что не было видно, одна под ним нога или две. Пока я смотрела на него, кресло, похоже, начало набирать скорость, и тут мне все стало понятно: потеряв управление, он выкатился на пологий склон, ведущий к воде, и кресло разогналось. Еще несколько мгновений – и оно окажется в ручье, где обязательно перевернется.
   Не мешкая ни секунды, я сбежала к ручью и перешла его вброд. К счастью, лето было засушливое, и воды было мало; поэтому, поднимая тучи брызг, я быстро перебралась на другую сторону и выскочила на берег как раз вовремя, чтобы схватить кресло-каталку, пока оно не свалилось вниз.
   Все это время мужчина вопил:
   – Бэнкер! Бэнкер! Ради всего святого, где тебя черти носят, Бэнкер? – пока не заметил меня. Я вцепилась в его кресло изо всех своих сил, и в какой-то момент мне даже показалось, что оно утянет меня в воду за собой.
   Теперь мужчина улыбался мне, а лицо его было еще краснее, чем прежде.
   – Здорово! – воскликнул он. – Вы сделали это. Такая малышка – а справилась!
   Перед ним торчало что-то вроде рычага управления; он потянул его, и замедлившееся кресло повернуло и поехало параллельно берегу.
   – Ну вот, – сказал он. – Так-то лучше. Я пока что не привык к этой ужасной штуковине. А теперь пришло самое время мне вас поблагодарить, не так ли? Если бы не вы, я бы точно опрокинулся.
   – Да уж, – сказала я, выходя из-за спинки кресла и становясь сбоку. – Можно не сомневаться.
   – А где вы были в это время?
   – На другой стороне ручья… на нашем берегу.
   Он кивнул.
   – Мне крупно повезло, что вы оказались в нужном месте в нужное время.
   – Я часто там сижу. Мне здесь нравится.
   – Я никогда вас прежде не видел. Вы живете в том доме?
   – Да. В Дауэр Хаусе.
   – А вы, часом, не из Клаверингов?
   – Да, из них. А вас как зовут?
   – Я Хенникер.
   – Должно быть, вы тот, кто купил у нас Окленд Холл.
   – Да, он самый.
   Я рассмеялась.
   – Что в этом смешного? – спросил он довольно резким тоном.
   – Просто забавно познакомиться через столько лет таким вот необычным образом, – ответила я.
   Он тоже засмеялся. Я не смогла бы объяснить, что в этой ситуации могло так рассмешить нас обоих, но тем не менее.
   – Приятно познакомиться, мисс Клаверинг.
   – Как поживаете, мистер Хенникер?
   – Хорошо, благодарю вас, мисс Клаверинг. Я собираюсь подкатить свое кресло немного вверх, здесь как-то неудобно разговаривать. Туда, под деревья… в тень. Давайте пройдем туда и познакомимся поближе.
   – А вы не хотите… позвать Бэнкера?
   – Уже нет.
   – Вы ведь кричали ему.
   – Это было до того, как я увидел вас.
   Идя рядом с его креслом-каталкой, я думала об этом чудесном приключении и мысленно аплодировала его предложению отойти подальше, потому что очень не хотела, чтобы нас видели вместе. Добравшись до тени, он остановился, а я присела на траву. Мы сидели и внимательно изучали друг друга.
   – Вы и вправду рудокоп? – спросила я.
   Он кивнул.
   – Золотодобытчик, я полагаю.
   Он покачал головой.
   – Опалы.
   По телу моему пробежала внезапная дрожь.
   – Опалы! – возбужденно воскликнула я. – А меня ведь так и зовут – Опал!
   – Вот как? Значит, Опал Клаверинг? С моей точки зрения, звучит просто грандиозно.
   – Только никто так меня не зовет. Обычно я просто Джессика. Несколько прозаично по сравнению с Опал, вы не находите? Я часто удивляюсь, зачем они дали мне такое имя, если не собирались им пользоваться.
   – Более прекрасного имени вам не найти, – серьезно сказал он. Щеки его покраснели еще больше, а глаза на их фоне стали пронзительно-синими. – На свете нет ничего красивее, чем опалы. И даже не пробуйте рассказывать мне что-то про алмазы и рубины…
   – Я и не собиралась.
   – Вижу, вы не так глупы, чтобы заводить подобные разговоры со старым старателем.
   – Кем-кем?
   – Добытчиком опалов.
   – А как это делается? Расскажите мне.
   – Вы принюхиваетесь к земле, вы горите надеждой, вы мечтаете. Знаете, каждый старатель мечтает найти самые красивые камни на свете.
   – А где вы их находите?
   – Ну, они есть в Южной Австралии – в Кубер-Педи и в Андамуке, а также в Новом Южном Уэльсе и Квинсленде.
   – Так вы из Австралии, – попробовала угадать я.
   – Начинал я здесь, на родине, но там я нашел свой первый опал. Кто бы мог подумать, что Австралия богата на опалы? Мы там еще далеко не все обследовали. Можно себе представить, что было с теми, кто это обнаружил. Вообразите себе такую картину: какие-то тощие клячи ковыряют землю своими копытами, и вдруг… опал! Господи, вот это находка! В те времена мы считали, что все эти камни должны быть из Венгрии, никто и не думал искать их где-то еще. Там их добывали сотни лет, и камни те очень красивые, молочного оттенка… Но теперь я отдаю предпочтение черным австралийским опалам.
   Он сделал паузу и взглянул в небо. Я почти уверена, что в этот момент он забыл обо мне. Мысли унесли его очень далеко, за много миль отсюда, на другой конец света, где он выдалбливал – или как там это правильно называется – свои черные опалы.
   – Алмазы… пф-ф! – продолжал он. – Что такое алмаз? Холодный огонь, вот и все. Да еще и белый! А вот если взглянуть на опал…
   О, я бы ужасно этого хотела, но сейчас лучшее, что я могла сделать, – просто слушать его.
   – Австралийские опалы самые лучшие, – продолжал он. – Они тверже. Не так легко раскалываются, как некоторые другие. Это камень удачи. С давних времен люди верили, что опалы приносят везение. Вы знали, что императоры и богачи носили украшения из них, потому что считалось, что они защищают своих владельцев от покушений? Говорили, что опал может помешать врагам отравить вас ядом. А еще с его помощью лечили слепоту, хотя это уже другая история. Чего еще можно желать от камня?
   – Ничего, – охотно согласилась я.
   – Oculus Mundi – вот как их еще называют. Вы знаете, что это значит?
   Пришлось признаться, что в своем образовании я еще не зашла настолько далеко.
   – Око мира, – просветил он меня. – Носите его с собой, и вы никогда не совершите самоубийства.
   – Опалов у меня никогда не было, но и покончить с собой мне как-то в голову не приходило.
   – Вы еще слишком молоды. Так вы говорите, вас зовут Опал? И Джессика. А знаете – мне нравится. Джессика. Джесси. Звучит очень располагающе.
   – По крайней мере, не наводит на мысли о лечении слепоты или защите в качестве противоядия.
   – Точно, – подтвердил он, и мы оба прыснули от смеха. – А еще опалы наделяют даром предвидения, – продолжал он. – Предвидения и пророчества – во всяком случае, так говорят.
   Он снял с мизинца кольцо и показал его мне. Я надела его на большой палец, однако оно все равно оказалось мне велико. Там был великолепный камень в золотой оправе. Как завороженная я смотрела, как он играет на свету. Темно-синий, он переливался красными, желтыми и зелеными бликами. Мужчина протянул руку за кольцом, и я поспешно отдала его, потому что в его жесте чувствовалось какое-то нетерпение, как будто он переживал, что слишком надолго расстался с ним.
   – Он прекрасен, – сказала я.
   – Новый Южный Уэльс… вот он откуда. Уверяю вас, мисс Джесси, однажды в тех краях будут сделаны великие находки… больше, чем сделали мы. Впрочем, я в этом уже не поучаствую. – Он похлопал ладонью по клетчатому пледу у себя на коленях. – Дело это рискованное, опасное. С этим приходится мириться. И думать о награде в случае успеха. Никогда не забуду тот день, когда это со мной случилось. Думал, что мне конец. Я собирал этих красавцев, их было много, они лепились к своду над моей головой, точно устрицы… да, именно, как устрицы. Я не мог поверить своему счастью. Представьте себе меня, выдалбливающего их без устали. Дело было в пещере глубоко под землей, а они прятались в пласте красноватой песчаной почвы… замечательные камешки. Внезапно раздался грохот, и свод пещеры обвалился. Прошло три часа, прежде чем меня смогли оттуда вытащить. Но свои опалы я все-таки добыл, причем один из них… это был настоящий красавец, который стоил того, чтобы из-за него потерять ногу – по крайней мере, я так себя успокаивал. Но, строго между нами, не существует ничего такого, ради чего следовало бы жертвовать собственными конечностями, даже если речь идет о такой красоте, как мой камень. Господи, это была настоящая большая награда. Я даже подумал, что нашел еще одно Зеленое Сияние. Хотя этот, конечно, был не совсем такой… тем не менее в нем тоже был замечательный блеск зеленого цвета, волшебного оттенка зеленого. Это было первое, что я увидел, когда пришел в себя. Мне еще долго пришлось проваляться в больнице, после того как мне отняли ногу. Это было необходимо. Гангрена и все такое. Прошло немало времени, прежде чем меня перевезли в Сидней, уже без ноги. Но первое, что я попросил, было: «Покажите мне мой зеленый опал». И вот он наконец лежал передо мной, на моей ладони, и, хотя я уже знал, что вместо ноги у меня пустое место, я все равно испытал великую гордость, которую вам трудно понять, увидев лишь эту милую безделушку в моей руке.
   – Но он ведь должен был защитить вас от обвала скалы, – заметила я.
   – Видите ли, когда скала начала рушиться, он мне еще не принадлежал. Я смотрю на это иначе: мне пришлось заплатить немалую цену за свои камешки.
   – Было бы ужасно потерять ногу просто так.
   – Я знал, что с моей прежней профессией покончено. Где это видано – одноногий старатель? Хотя, возможно, я снова вернусь к этому, когда научусь прилично ковылять. Но сначала мне нужно привыкнуть к своей деревянной ноге. Врачи сказали мне, что я нуждаюсь в длительном отдыхе, вот я и решил, что лучше всего для этого подойдет Окленд. И вот я здесь, стараюсь приучить себя к костылям, но пока полагаюсь в своих перемещениях на это старое кресло-каталку. Вы сами видели, что из этого вышло бы, если бы не одна проворная юная леди.
   – Я очень рада, что увидела вас, но не только поэтому.
   – А почему еще?
   – Потому что таким образом я смогла с вами познакомиться и столько узнать про опалы.
   – Между нашими семьями действительно существует некая вражда. – Он громко рассмеялся, и я засмеялась тоже. Меж нами словно установилась какая-то связь, заставлявшая нас вместе смеяться без какой-то особой причины: мы смеялись не из-за веселья, а просто от удовольствия, получаемого в обществе друг друга, а также из-за необычного характера нашего знакомства. Тогда я еще подумала, – а позже и убедилась в этом, – что ему нравилась идея лишний раз насмешливо поддеть наше семейство.
   – Видите ли, я купил у них дом, – начал он, – который издавна принадлежал вашему роду. У них там в холле над камином прямо на стене был нарисован герб Клаверингов, вообще очень красиво. Генеалогическое древо, кто на ком женился и когда… Клаверинги жили в Окленд Холле с тысяча пятьсот седьмого года, а тут является этот неотесанный грубиян Хенникер и отбирает его у них, причем не огнем и мечом, не с помощью пороха и таранов для взлома крепостных ворот, а с помощью денег!
   – Если бы Клаверинги действительно по-настоящему хотели сохранить этот дом, они бы его никогда не отдали. А что касается вас, мистер Хенникер, вы рисковали своей жизнью, чтобы добиться своего, и добились… я рада за вас.
   – Странно слышать такие слова от Клаверинга, – заметил он. – Ах да – вы ведь все-таки Опал.
   – Я понятия не имею, почему мне дали это имя, – знаю только, что родилась в Италии. Думаю, моя мама тогда была совсем другой.
   – Люди меняются, – сказал мистер Хенникер. – То, что с нами происходит в жизни, часто может привести к развороту в обратном направлении. В половине пятого я ожидаю гостя, так что сейчас мне уже пора идти, но послушайте: нам нужно встретиться снова.
   – О да, мистер Хенникер, конечно.
   – Как насчет завтра? На этом же месте и в это же время.
   – Замечательно.
   – Думаю, нам нужно еще многое сказать друг другу. Итак, завтра в это же время.
   Я смотрела ему вслед, пока он катил свое кресло в сторону дома, а затем в приподнятом настроении взбежала на мостик. Там я остановилась и оглянулась. Дом – его дом теперь – был скрыт за деревьями, но я живо представила себе там его: он громко звал Бэнкера и радовался, что подружился с одной из Клаверингов.
   В голову пришла шальная мысль: «Он авантюрист. Как и я».
//-- * * * --//
   Я старалась скрыть радостное возбуждение, но Мэдди все равно заметила его; она заявила, что не может взять в толк, кого я ей сейчас больше напоминаю – собачку, виляющую сразу двумя хвостами, или кошку, стащившую на кухне сметану.
   – Уж больно вы довольны собой, я бы сказала, – подозрительно щурясь, добавила она.
   – Просто сегодня прекрасный денек, – беззаботно ответила я.
   – Значит, в воздухе пахнет грозой, – проворчала Мэдди.
   Это вызвало у меня смех. Да, действительно, атмосфера определенно могла стать штормовой, если бы стало известно, что я не только разговаривала с нашим врагом, но и договорилась с ним о следующей встрече.
   Которой я уже не могла дождаться.
   Когда я пришла туда, он уже был на месте. Он говорил – о, как он говорил! И как мне нравилось его слушать! Он рассказал мне о своей бедной юности, которая прошла в Лондоне.
   – Лондон! – воскликнул он. – Что за дивный город! Его мне не забыть, где бы я ни был. Но с ним у меня связаны также и тягостные воспоминания. Мы были бедны… хотя и не так бедны, как другие, потому что в семье был только один ребенок – я. Моя мать не могла больше иметь детей, и в каком-то смысле тогда это было нашим благословением. Сначала я ходил на дом к одной учительнице, где научился читать, потом посещал школу для разных оборванцев, где понял, что почем в этом мире. К двенадцати годам с моим образованием было покончено, и я был уже готов к жизненным баталиям. К тому времени отец мой умер. Он был пьяницей, так что потеря была невелика. И тогда я начал обеспечивать матери тот уровень комфорта, к которому она не привыкла.
   Я гадала, зачем он мне все это рассказывает. Он был своего рода актером, потому что, когда в своем повествовании он говорил от имени других людей, голос его и выражение лица соответственно менялись. Например, когда он рассказывал мне про уличного торговца печеной картошкой, лицо его вдруг сморщилось, и он хрипло прокричал:
   – Подходим, красавицы! Вся картошечка горячая и рассыпчатая, по два пенни за штуку! Не только животики набьете, но и ручки согреете! Вот так-то, мисс Джесси, – продолжал он, выйдя из образа и снова став самим собой. – Сейчас вы можете решить, что я несколько вульгарен, но нужно учитывать, что я вырос на лондонских улицах. Вот это была жизнь! Ничего подобного со мной больше не было… никогда. Когда ведешь такое уличное существование, ничего особенного в этом не замечаешь, но забыть такое уже невозможно. Оно навсегда остается в твоей крови. От него можно уйти, но все равно останется любовь к той жизни, которая всегда будет тянуть в воспоминания о прошлом.
   Он все рассказывал и рассказывал – о какой-то ярко-рыжей женщине, о продавцах булавок и иголок.
   – Булавки-булавочки, большие и средние, в аккуратных пакетиках, по пять штук на пенни, – нараспев затянул он. Потом вспомнил о торговцах зеленью, предлагавших в основном водяной кресс-салат, который в те дни собирали в полях вокруг города, хотя сейчас все это уже находилось в черте Лондона. А тогда луга и леса подступали к самому Портленд-Плейс; но люди также держали и огороды, так что овощей на рынке было предостаточно.
   – А кому во-одяной сала-атик? – задорно и певуче прокричал он. – Все свежайшее, только сорвано! Забавно, когда я говорю об этом, у меня все очень живо всплывает в памяти. Но лучше всего мне запомнилась Пасхальная неделя. Страстная пятница была для меня Днем сдобных булочек. Именно об этом были все мои мысли с утра в этот праздничный день: сегодня мой день булочек.
   И он вдруг запел:
   Булочки, булочки, горячие крестовые булочки! [4 - Сдобная булочка, украшенная сверху крестом из теста, которую традиционно едят в Великую пятницу.]Пенни за штуку, а то и за две платите – Деток своих знатно угостите. Если ж деток у вас нет, Купите себе на праздничный обед.

   В этот день мы ходили по улицам с подносами свежих булочек на голове и распевали эти незамысловатые слова.
   Я была от него в восторге. Таких людей я никогда еще не встречала. Он все время говорил исключительно о себе, но меня это не беспокоило, потому что я охотно слушала его, стараясь заглянуть в мир, доселе мне неизвестный.
   – Я был рожден, чтобы делать деньги, – заявил он. – У меня был редкий дар – «прикосновение Мидаса». Вы что-нибудь слышали об этом, мисс Джесси? По легенде все, к чему прикасался этот мифический царь, превращалось в золото. Практически то же самое происходило и со стариной Беном Хенникером. Например, если я брался играть на пирожки, то обязательно выигрывал. Игра, знаете ли, очень простая. Подходишь на улице к торговцу с подносом пирожков, подбрасываешь свой пенни, ловишь и накрываешь его ладонью. Тот говорит «орел» – они всегда выбирают орла. Мне, разумеется, остается решка. В итоге, угадав, я сохраняю свою монетку плюс получаю пирожок. Когда это проделывают другие, они каждый раз проигрывают. Но только не я. Тогда я был хорошим игроком, остался им и сейчас. Я понял, что путь к богатству идет через продажи. Нужно только найти то, что люди хотят получить, без чего они жить не могут, а потом предложить им это, но более высокого качества, чем у других продавцов, и по возможности дешевле. Улавливаете идею? Даже когда мне было всего четырнадцать, я уже умел хорошо продавать. Это могло быть что угодно: бараньи ножки, свиные ножки, морские моллюски, шербет, имбирное пиво, лимонад. Я всегда знал, где взять дешевле, и мог предложить лучшую цену. Одно время у меня была палатка, где я продавал кофе, но потом я занялся выпечкой имбирных пряников, и мне показалось, что я нащупал способ разбогатеть. Я додумался делать свои пряники самой разной формы – лошадки, собаки, арфы, девочки, мальчики… даже королева с короной на голове. Пекла их моя мама, а я продавал. Дело пошло хорошо, и у нас даже появился свой небольшой магазин на Рэтклифф-Хайвей – и очень неплохой магазин, нужно сказать. Бизнес разрастался, и жили мы в достатке. Но потом мама умерла. Это было неожиданно, как снег на голову. Она просто упала замертво на кухне, когда лепила свои замечательные пряники.
   – И что же было после этого?
   – Я завел себе подругу. Но ничего хорошего из этого не вышло. Красивая, как картинка, она обладала вспыльчивым характером. Пряники у нее не имели нужной формы, да и качество стало не то. Наш бизнес рассыпался, и она от меня ушла. Мне было семнадцать, и я нашел работу в доме одного джентльмена – присматривать за лошадьми. Как-то раз хозяева отправились навестить своих друзей в их усадьбе за городом. В мои обязанности входило ехать на запятках кареты, а когда она останавливалась, спрыгивать, открывать дверцу и помогать дамам выйти, чтобы они не испачкали своих юбок. О, в те годы я был очень красив. Видели бы вы мою ливрею, темно-синюю с серебряной тесьмой! Должен признаться, что все девушки заглядывались на меня. Так вот, однажды мы отправились в гости, и, как вы думаете, куда именно мы приехали? В деревню Хартингмонд. В поместье под названием «Окленд Холл».
   – Так вы попали в гости к Клаверингам?
   – Совершенно верно, но явился я туда в очень непрезентабельном облике. Я в таких домах еще никогда не бывал и решил, что это самое красивое место, какое я только видел в своей жизни. Мы с кучером сходили на конюшню и первым делом позаботились о наших лошадях, а потом за стаканчиком поговорили с местными конюхами из Окленд Холла; они там, хочу я вам сказать, были просто отменными.
   – Как интересно! – воскликнула я. – Должно быть, это было очень давно.
   – Да, задолго до вашего рождения, мисс Джесси. Мне тогда было лет семнадцать или восемнадцать – значит, действительно давненько. Как думаете, сколько мне лет?
   – Вы определенно старше Ксавье, намного старше, но почему-то выглядите моложе его.
   Мое замечание, похоже, ему очень понравилось.
   – Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Вот и весь ответ. Важно, не сколько годков вы прожили, а каким они вас сделали. И сейчас мне кажется, что свои годы я прожил славно. Получается, что впервые я увидел это место более сорока лет тому назад, и, знаете, я никогда уже не мог его забыть. Помню, я стоял в той конюшне и чуть ли не кожей чувствовал, какое здесь все старинное. Это мне и понравилось – все эти основательные каменные стены и ощущение, что люди живут тут уже сотни лет. Тогда я и сказал себе: «Когда-нибудь и у меня будет такой дом, как этот Окленд Холл, и ничто меня не остановит». А уже через полгода я был на пути в Австралию.
   – В поисках опалов! – возбужденно воскликнула я.
   – Нет. Тогда об опалах я даже не думал. Ехал я туда за тем же, за чем ехали все остальные – за золотом. Я сказал себе: я найду золото и не дам себе передышки, пока не добуду его целую кучу; а затем вернусь на родину и куплю себе такой дом. Ради этого я подался в Австралию. Какое это было приключение! За проезд я рассчитывался, работая на корабле. Того путешествия мне не забыть. Порой казалось, что мне конец. Мы попадали в страшные штормы, наше суденышко едва не опрокидывалось, и я уже думал, что вот-вот поступит команда «всем на помпы откачивать воду и спасать первым делом женщин и детей». Ступив на берег, я не верил, что все закончилось. А там… Это палящее солнце! Эти мухи! Ни с чем подобным я никогда не сталкивался, но что-то подсказывало мне, что это место как раз для меня. Там я поклялся себе, что не вернусь на родину, пока не буду в состоянии купить Окленд Холл.
   – И вы сдержали слово, мистер Хенникер.
   – Зовите меня Бен, – попросил он. – Когда вы говорите «мистер Хенникер», мне кажется, что речь идет о ком-то другом.
   – А можно? Все-таки вы человек пожилой.
   – Только не когда я с вами, мисс Джесси. С вами я чувствую себя молодым и веселым. Мне как будто снова семнадцать.
   – Совсем как когда вы впервые ступили на австралийскую землю в Сиднее.
   – Да, именно так. Я тогда был просто уверен, что разбогатею. Поэтому пересек весь Новый Южный Уэльс, добрался до Балларата и там начал мыть золото.
   – И вы нашли его, заработав на этом состояние.
   Он повернул руки ладонями вверх и задумчиво посмотрел на них.
   – Взгляните сюда, – сказал он. – Немного грубоватые, вы не находите? Можно сказать, это не руки джентльмена, ведущего праздный образ жизни. Не очень-то они подходят хозяину Окленд Холла. Впрочем, как и все остальное во мне, что вы сейчас видите. Однако что-то внутри меня идеально соответствует этому месту. – Он похлопал себя по груди. – Есть у меня здесь что-то такое, что любит этот старинный особняк больше, чем все те важные дамы и джентльмены, которые здесь жили. Они относились к нему, как к чему-то само собой разумеющемуся. А я его завоевал, поэтому особенно люблю его. Никогда не относитесь к чему-либо как к должному, мисс Джесси. В противном случае можете это потерять. Если вещь того стоит, любите и лелейте ее. И подумайте о том, как я выхватил у вашей семьи Окленд Холл.
   – Уже думаю, – сказала я. – Итак, вы сколотили состояние.
   – Все это произошло не в одночасье. На это ушли годы. Годы разочарований, крушений надежд – таков был мой жребий. Я постоянно переезжал с места на место, жил под открытым небом, столбя новые участки… Помню великий поход из Мельбурна. Толпы народу – вы сочли бы их армией оборванцев – упорно направлялись к земле обетованной. Мы знали, что кому-то суждено разбогатеть, а остальные так и умрут разочарованными. Но кто будет кем? Вперед на этом пути нас гнала надежда, и каждый считал себя избранником судьбы. У кого-то были тачки для пожитков, другие тащили все на своих спинах… Мы шли по равнинам Кейлор-Плейнс, через леса, где мелькающие среди деревьев огни бросали нас в дрожь, потому что мы знали, что это может для нас значить: в любой момент из зарослей могли выскочить разбойники и убить просто за кусок хлеба. По ночам мы разбивали лагерь. Ох, это было незабываемо… песни у костра… мы пели старые песни нашей родины, и я знаю, многие из нас были рады, что ночная тьма скрывает выступившие на глазах слезы. А потом был Бендиго. Там я жил в маленькой палатке из тонкой ткани. Все лето я изнемогал от зноя, мечтая о тех временах, когда наконец похолодает, но затем начались проливные дожди с непролазной грязью, и я снова стал грезить о солнце. Это были тяжкие дни – в Бендиго мне не повезло. Первую свою значительную находку я сделал в Каслмейне – этого было еще недостаточно, чтобы разбогатеть, но я воспрял духом. И сразу же открыл счет в мельбурнском банке. Я не тратил деньги на выпивку и женщин, как делали многие другие, а потом удивлялись, как быстро все закончилось. Это я уже проходил. Я не собирался покупать себе женщин. Любовь – это одно, а любовь за деньги – абсолютно другое. Не самый мудрый способ потратить с таким трудом добытое золото. Но мне не следовало этого говорить молоденькой девушке. Теперь вы сами видите, почему Клаверинги не хотят меня знать.
   – Не все Клаверинги, – уточнила я.
   – Что ж, я прихожу к выводу, что вы очень необычная юная леди. Так на чем я остановился?
   – На ваших женщинах… и продажной любви.
   – Это мы опустим. Затем был Хиткоут, а после – Балларат, где я был уже не бедным, хотя еще и не богатым. У меня было время, чтобы оглядеться по сторонам и задать себе вопрос – что дальше? Старательство, попытки отыскать то, что может предложить человеку матушка-земля, – штука забавная. Оно со временем становится частью тебя, твоей крови. В конце концов ты уже чувствуешь, что тебе просто необходимо узнать, что скрывается под твердью земной коры. И не только ради денег. Когда люди говорят о деньгах, они обычно думают о золоте. Золото! Это еще одно имя денег, можете сказать вы. Но я выяснил, что существуют вещи поинтереснее золота.
   – Опалы! – воскликнула я.
   – Да, опалы. Сначала это было делом случая. Я скопил немного денег в мельбурнском банке и подумывал двинуть в Новый Южный Уэльс – просто посмотреть страну, так сказать. Я шел через буш, разбивая лагерь по ночам… а потом встретился с одной компанией, которая искала опалы. О нет, это были не настоящие искатели драгоценных камней. Они это делали для забавы, их можно было бы назвать «старатели на уик-энд», – народ просто вырывался на природу в свои выходные, чтобы проверить удачу, ведь известно, что новичкам везет. «Что вы ищете, ребята?» – поинтересовался я, и они ответили: «Опалы». «Опалы», – повторил я, а сам подумал: нет, это не для меня! Я всегда старался реально оценить свои перспективы на рынке, шла ли речь о копченых колбасках и свиных ножках или о золоте и сапфирах. Но, пока суд да дело, я пошел с ними, чтобы немного поучаствовать в этом новом для себя занятии.
   Из инструментов у меня была только кирка. А еще лопата, веревка и то, что мы называем «пауком»: это своего рода подсвечник, чтобы можно было работать в темноте. Конечно, нужна еще одна штуковина, вроде щипцов, чтобы скалывать матричный камень, внутри которого прячется опал. Ох, похоже, я слишком углубился в технические подробности, но с таким именем, как у вас, вам будет полезно знать об этом процессе все.
   – Так вы нашли опалы?
   – Ничего стоящего. Но я поучаствовал. И вошел во вкус. Я уже знал, что мне нужно продолжать в том же духе, и через месяц я стал хорошим старателем. Вот тогда и последовали мои первые настоящие находки. Держа в руках играющие на свету опалы, я уже знал, что это именно то, что я ищу. Знаете, забавная вещь: говорят, что в каждом камне скрывается своя история, картина, написанная Природой. Я мог бы вам кое-что показать… – Он взглянул на меня и рассмеялся. – Не так: я собираюсь вам это показать. Вы придете ко мне и увидите мою коллекцию. Мы же не намерены и впредь встречаться только здесь, не так ли?
   – Похоже, тут удобнее всего, – ответила я, живо воображая себе, что может произойти, если я представлю его своим родителям или Мириам и Ксавье.
   Он подмигнул мне.
   – Мы найдем какой-то выход. Предоставьте это мне. – Он снова засмеялся. – Что это я все говорю и говорю? И только о себе. Интересно, что вы обо мне думаете?
   – Я думаю, что вы самый необыкновенный человек из тех, кого я встречала.
   – Ну вот! – воскликнул он. – Мне пора возвращаться. В следующий раз вы придете ко мне в гости, согласны? Я покажу вам некоторые из моих драгоценных опалов. Вы бы хотели взглянуть на них, не так ли?
   – Да, конечно, хотела бы, но если они узнают…
   – Как они могут узнать?
   – Слуги проболтаются.
   – В этом можно не сомневаться. Ну и пусть.
   – И мне запретят это делать.
   Он опять лукаво подмигнул мне.
   – Что могут значить какие-то запреты для таких людей, как мы с вами? Мы ведь не позволим им остановить нас?
   – Они могут запретить мне видеться с вами.
   – Предоставьте это мне, – повторил он.
   – Когда я увижу вас снова?
   – Завтра не получится, поскольку я жду посетителей, которые пробудут у меня некоторое время. Бизнес, сами понимаете. Скажем, в следующую среду. Вы смело пройдете по аллее прямо к парадному крыльцу. Вас будут ждать и сразу проводят ко мне, а уж я устрою вам развлечение, достойное представительницы рода Клаверингов.
   От охватившего меня возбуждения я даже забыла его поблагодарить.
   Позднее я думала, что это будет конец, потому что мы никак не сможем держать мои визиты к нему в секрете. Но пока мне предстояла целая неделя ожиданий.

Окленд Холл

   Эта неделя показалась мне удивительно долгой, мне не терпелось вновь послушать Бена Хенникера, который за наши две встречи открыл для меня совершенно другой мир, отчего моя собственная жизнь теперь представлялась мне скучной и бесцветной. Не могу сказать, что произвело на меня большее впечатление, – содержание его рассказов или же та манера, в которой это было подано, но, так или иначе, я очень живо могла представить, как я в тонкой полотняной палатке борюсь с нестерпимой жарой и назойливыми мухами, как с трудом пробираюсь по вязкой грязи, как терпеливо мою золото в ручьях. Я прочувствовала на себе горечь неудач и восхитительную радость успеха, которые сопутствовали этому нелегкому делу. Но то было золото, а я стану искать опалы. Я представляла, как со свечой заглядываю в разломы и трещины породы, а потом наконец извлекаю опал – прекрасный камень, переливающийся всеми цветами радуги, камень удачи, который наделит меня даром предвидения и расскажет свою историю, написанную самой Природой.
   Я раз за разом мысленно поздравляла себя с тем, что оказалась у нашего ручья в тот день, когда кресло Бена Хенникера понесло на склоне берега, и мне удалось спасти его от несчастного случая, который – как я себя уже убедила – неминуемо закончился бы его гибелью. Мы могли бы понравиться друг другу уже благодаря одному этому факту: он – из чувства благодарности за спасенную жизнь, а я – из добродетельного великодушия. Но было между нами еще что-то, некое родство душ, что ли. Вот почему мне было так тяжело дождаться встречи.
   Поэтому я усаживалась на берегу ручья в надежде, что он вдруг появится из-за деревьев в своем кресле. «Я знаю, что мы договаривались увидеться в следующую среду, – скажет он, – но, честно говоря, подумал, что уж очень долго ждать этого дня».
   А потом мы посмотрим друг на друга и весело рассмеемся.
   Но ничего этого не произошло. Я сидела и сидела на берегу, однако он не появился. Воспоминания о его рассказах продолжали пробуждать в моей голове один за другим живые образы: я думала, как он страдал под безжалостно палящим солнцем, думала о том, что было бы, если бы привалившая его скала оказалась немного тяжелее и раздавила его.
   Тогда бы мы с ним никогда не познакомились.
   Это навело меня на мысли о смерти, я вспомнила надгробья на церковном кладбище, а они, в свою очередь, напомнили мне о заросшем травой холмике земли на Пустыре. Был ли он на самом деле могилой? А если так, то чьей?
   Без толку сидеть у ручья и пялиться на противоположный берег. Он не придет. У него сейчас гости – вероятно, это люди, которые приехали покупать или продавать опалы. Я представила себе, как они сидят за столом, пьют вино или виски и подливают себе из хрустального графина в бокалы, как только те пустеют (я почему-то была уверена, что Бен Хенникер любит выпить). Он относился к тому типу людей, которые все делают с особым вкусом. И вот сейчас они сидят там, болтают, много смеются и с удовольствием обсуждают опалы, которые нашли, купили или продали. А я должна маяться тут и ждать до следующей среды, а это еще ох как долго.
   С грустью в душе я встала и побрела без всякой цели вниз по течению ручья. Как-то незаметно для себя я оказалась перед тем холмиком на Пустыре и присела рядом с ним.
   О да, это точно была могила. Это стало совершенно ясно, когда я – сама не знаю, зачем и почему, – оборвала вокруг сорняки. И, судя по значительному размеру, похоронена здесь была не собака. А потом я сделала поразительное открытие. Из земли слегка выступал столбик, я взялась за него и потянула, и оказалось, что на нем есть табличка с именем. Когда я отряхнула землю и прочла, что там написано, то почувствовала, как по спине у меня струится ледяной пот: на табличке значилось мое собственное имя – Джессика. Просто Джессика Клаверинг.
   Стоя на коленях, я внимательно изучала свою находку. Я уже видела такие таблички на церковном кладбище. Их ставили на могилы своих близких те, кто не мог позволить себе гранитных надгробий с крестами и ангелами, держащими в руках открытые книги с выгравированными именами усопших.
   А в этой могиле лежала Джессика Клаверинг.
   Перевернув табличку, я смогла разглядеть там еще одну надпись: «1880» и еще слово «Ию…» – последние две буквы стерлись.
   От этого мне стало еще тревожнее. Я родилась 3 июня 1880 года, значит, та, кто здесь покоилась, не только носила мое имя, но и умерла в день моего рождения.
   Я мгновенно забыла про Бена Хенникера, потому что не могла думать ни о чем другом, кроме своего удивительного открытия, теряясь в догадках, что это может означать.
//-- * * * --//
   Для меня было невозможно удержать все это в себе, и, поскольку самым очевидным собеседником в данном случае казалась Мэдди, я подстерегла ее по дороге на огород, куда она пошла срезать кудрявой капусты к обеду.
   – Мэдди, – заявила я, решив сразу перейти к делу, – кто такая Джессика Клаверинг?
   Она притворно ухмыльнулась.
   – Ну, ее вам долго искать не придется. Это та самая особа, которая задает массу вопросов и никогда не бывает удовлетворена ответами.
   – Нет, – с достоинством возразила я, – ты сейчас говоришь про Опал Джессику. А кто такая просто Джессика?
   – О чем это вы толкуете? – Я начала замечать в выражении ее лица признаки смятения.
   – Я говорю о той, кто похоронена у нас на Пустыре.
   – Послушайте, мисс, мне работать нужно. Миссис Кобб ждет свою капусту…
   – Ты сможешь ответить мне, пока будешь ее срезать.
   – А с чего это вы мною командуете?
   – Ты забыла, Мэдди, что мне уже семнадцать. И в таком возрасте с человеком уже нельзя обращаться, как с малым ребенком.
   – Если человек ведет себя по-детски, то обращаться с ним следует соответственно.
   – В том, чтобы интересоваться местом, где я живу, нет ничего от детской настырности. На могиле я нашла табличку, на которой написано «Джессика Клаверинг» и указана дата ее смерти.
   – Все, не путайтесь у меня под ногами.
   – Нигде я не путаюсь, я и близко к тебе не подошла. Но по тому, как ты себя ведешь, догадываюсь, что тебе есть что от меня скрывать.
   Дальше разговаривать с ней было бессмысленно. Я ушла к себе в комнату и размышляла, кто еще мог бы знать что-то об этой загадочной Джессике, до самого обеда.
   Трапезы в Дауэр Хаусе проходили весьма уныло. Разговоры, которые велись за столом, никогда не отличались оживленностью. Речь обычно шла о каких-то местных проблемах, о том, что было в церкви, да о людях из деревни. В светской жизни мы практически не участвовали, причем исключительно по своей вине, потому что, когда кто-то приглашал нас в гости, мы неизменно отвечали отказом. «У нас просто нет возможности ответить на чужое гостеприимство», – горестно причитала мама. «А ведь как оно бывало прежде! В Окленд Холле у нас всегда было полно гостей!» В такие моменты я переводила глаза на отца, который либо поднимал свою «Таймс», прячась за ней, как за щитом, либо находил какой-то повод, чтобы удалиться. Однажды я как-то заметила в ответ, что те, кто зовет нас в гости, совсем необязательно требуют что-то взамен.
   – Отношения в обществе – это то, в чем ты ничего не смыслишь, – сказала мама, а затем с напускным смирением добавила: – Что неудивительно, учитывая, как мы тебя воспитали.
   А я потом пожалела, что дала ей лишний повод упрекнуть моего отца.
   Дауэр Хаус был построен в более поздний период, он был добавлен к Окленд Холлу в 1696 году, и над парадным крыльцом имелся лепной барельеф, подтверждающий это. Я всегда находила, что это очень красивый особняк и что скромным по размерам его можно считать только по сравнению с Холлом. Он был сделан из кирпича с отделкой натуральным камнем, а крыша с резным карнизом в сочетании с венецианскими окнами придавала ему особое очарование.
   Итак, к обеду мы собрались за круглым столом в довольно симпатичной столовой. Столовая была небольшая, но очень величественная, а в просветы высоких окон была видна стриженая лужайка – гордость Бедняги Джармена.
   Мы сидели за столом красного дерева с гнутыми ножками, который увезли с собой из Окленд Холла.
   – У нас была возможность кое-что спасти оттуда, – тогда сказала мама, – но всю мебель вывезти было невозможно, так что многое пришлось оставить. – Говорила она об этом, как о великой жертве с нашей стороны, хотя я думаю, что мистер Хенникер за все это заплатил очень приличную цену.
   Отец, сидевший во главе стола, практически все время молчал; мама, расположившаяся на другом конце, зорко следила за Мэдди, которая, помимо своих основных обязанностей, должна была еще и прислуживать нам во время еды – факт, который мама находила более огорчительным, чем сама Мэдди; по правую руку от мамы сидел Ксавье, а наши с Мириам места были с обеих сторон от отца.
   Ксавье рассуждал, что летняя засуха плохо влияет на урожай, и сокрушался, что дождь, когда он нам по-настоящему необходим, никогда не идет.
   Все это произносилось из года в год, и тем не менее каждый раз урожай благополучно собирали, а церковь нашу украшали огромные тыквы и снопы пшеницы, как бы в подтверждение того, что в очередной раз состоялось это парадоксальное чудо.
   – Когда я думаю о том, сколько земли нам когда-то принадлежало… – горестно вздохнула мама.
   Эта фраза послужила сигналом моему отцу, который прокашлялся и выдал яркую тираду насчет того, насколько в этом году меньше осадков по сравнению с предыдущим.
   – Я хорошо помню, что в прошлом году это было настоящее бедствие, – заявил он. – Большинство полей в Ярроуленд оказались затопленными. – С его стороны это было ошибкой, поскольку ферма Ярроуленд находилась в поместье Доннингемов, а это напомнило маме о леди Кларе. Я искоса взглянула на Ксавье, чтобы проследить за его реакцией. Он и виду не подал, что как-то уязвлен, – хотя и не должен был, потому что относился к типу людей, которые считают дурным тоном показывать окружающим свои чувства. Я подумала, что, возможно, именно поэтому ему так трудно продемонстрировать леди Кларе, что он действительно хочет жениться на ней.
   – Доннингемы могут легко выдержать любые напасти, – заметила мама. – Потому что они сохраняют свое богатство в течение многих поколений.
   – Да, это верно, – смиренным тоном отозвался отец; было видно, что он уже жалеет, что открыл рот. Мне стало жалко его, и, чтобы сменить тему, я без подготовки выпалила:
   – А кем была Джессика Клаверинг?
   За столом мгновенно воцарилась мертвая тишина. Я заметила Мэдди, застывшую у буфета с блюдом кудрявой капусты в руках. Все взгляды устремились на меня, а на щеках мамы начал проявляться нервный румянец.
   – Что ты имеешь в виду, Джессика? – с ноткой нетерпения в голосе спросила мама, но я знала ее достаточно хорошо, чтобы понять, что за этим нетерпением она пытается скрыть свое замешательство.
   – Это что, шутка какая-то? – сказала Мириам, и ее губы, которые с каждым годом, казалось, делались все тоньше и тоньше, слегка выгнулись. – Тебе и так прекрасно известно, кто ты такая.
   – Я – Опал Джессика. И меня часто удивляет, почему моим первым именем никто не пользуется.
   У мамы, похоже, немного отлегло от сердца.
   – Просто оно не очень удобно в повседневной жизни, – сказала она.
   – Тогда почему вы меня так назвали? – не унималась я.
   Тут вмешался Ксавье, который всегда по возможности старался прийти на помощь в сложной ситуации.
   – Многим людям их имена не совсем подходят, хотя при их рождении казались родственникам вполне подходящими. Как бы там ни было, к именам привыкают. Я думаю, что Джессика – очень красивое имя, а мама к тому же говорит, что оно тебе идет.
   Однако я не давала им уйти от интересующей меня темы.
   – Кто такая Джессика, которая похоронена на Пустыре? – настойчиво повторила я.
   – Похоронена на пустыре? – раздраженно переспросила мама. – О чем ты? Мэдди, капуста стынет. Подавай. – Мэдди засуетилась с блюдом, а я снова испытала горькое разочарование, как и много раз до этого.
   Слово взяла Мириам:
   – Я надеюсь, что нынче миссис Кобб проварила ее немного подольше. Тебе не показалось, мама, что в прошлый раз она была жестковата?
   – Так оно и было, и я уже поговорила об этом с миссис Кобб.
   – Вы должны это знать, – продолжала я. – Не может такого быть, чтобы кого-то похоронили рядом с вашим домом, а вы все пребываете в полном неведении. На могиле я нашла табличку с ее именем.
   – Кстати, а что ты делала на этом, как ты выразилась, «Пустыре»? – вдруг поинтересовалась мама. Мне хорошо была известна ее тактика: оказавшись в затруднительном положении, она предпочитала переходить в наступление.
   – Я часто хожу туда, – ответила я.
   – Лучше бы делом занялась. Насколько я знаю, там собралась уже целая стопка тряпок для пыли, которым нужно подрубить края. Правда, Мириам?
   – Да, мама, конечно. Работы много.
   – Мне это кажется совершенно напрасным трудом, – проворчала я. – Подшивать тряпки для пыли? Как будто без этого они пыль собирать не будут. – Мне всегда было трудно устоять перед искушением озвучить какую-нибудь очевидную истину, даже если это было абсолютно неуместно.
   Это дало моей матери желанный повод разразиться одной из ее проповедей о трудолюбии и о том, что мы должны отдавать бедным то же, чем пользуемся сами, поскольку эти самые тряпки для пыли, сделанные из старой, отслужившей свой срок одежды, разрезанной для этих целей на части, в дальнейшем раздавались как раз бедным. Если мы не могли позволить себе давать им рубашки и одеяла, то хотя бы таким образом старались придерживаться одной из привилегий высшего класса.
   Пока подавали сыр и пока мы его ели, Ксавье слушал все это с очень серьезным видом – как и Мириам; отец, как всегда, просто молчал. А затем моя мать сразу встала из-за стола, не дав мне успеть вернуться к теме о таинственной могиле и табличке на ней.
   После обеда я сразу отправилась в свою спальню, но, поднимаясь по лестнице, вдруг услышала голоса родителей в холле.
   – Она должна это знать, – говорил мой отец. – Рано или поздно ей все равно нужно все объяснить.
   – Вздор! – резко ответила мама.
   – Я не вижу, как нам…
   – Если бы не ты, этого никогда бы не произошло.
   Я понимала, что они говорят о могиле Джессики, и подслушивала без всякого зазрения совести.
   Потом они перешли в гостиную, а я опять осталась в тупике. Похоже, все снова сводилось к тому факту, что мой отец проиграл фамильное состояние.
//-- * * * --//
   По мере приближения среды мое любопытство к могиле на Пустыре постепенно остыло, поскольку я была охвачена радостным возбуждением в связи с предстоящим визитом к Бену Хенникеру. Я вышла вскоре после обеда, и, когда уже сворачивала на подъездную аллею к особняку соседа, меня вдруг посетила странная мысль, что я сейчас окажусь гостьей в доме, который при других обстоятельствах мог бы быть моим собственным. Ох, дорогая моя, одернула себя я, ты сейчас рассуждаешь в точности как мама!
   По обе стороны извивающейся аллеи росли дубы – могучие, горделивые и прекрасные. Тот факт, что дорога эта не прямая, в прошлом вызывал у меня некоторое раздражение, потому что отсюда мне не был виден дом; но сейчас – уже радовал. Это добавляло некой таинственности, а к тому же, пройдя первый поворот, я уже скрылась из виду – это было полезно в том смысле, что никто из наших не мог заметить меня здесь даже случайно.
   Когда же я увидела сам дом, у меня дух перехватило от восторга. Он был просто потрясающим. Смотреть на него было интересно даже с нашего берега сквозь деревья, но видеть вот так, когда тебе ничего не мешает, – это было захватывающе. Теперь я даже могла понять и простить годами вынашиваемую ненависть моей матери к нашему соседу, потому что тому, кто жил в таком месте, естественно, крайне трудно с ним расстаться. Возведен он был в основном в стиле Тюдоров, но с тех пор несколько раз обновлялся и достраивался, так что кое-где здесь угадывалось влияние архитектуры восемнадцатого века. Но все же это прекрасное кирпичное здание было по сути своей творением времен царствования Тюдоров и не слишком изменилось с тех дней, когда Окленд Холл, по словам моей матери, как-то посетил Генрих VIII. Высокие мансардные окна, красивые эркеры и закрытые балконы могли быть достроены здесь позднее, но идеально вписались в общий ансамбль, своим изяществом отметая любую возможную критику. Величественные ворота с двумя башнями по бокам и еще одной, пониже, в центре, остались нетронутыми, и я застыла, с благоговением глядя на все это великолепие. Над воротами красовался щит с фамильным гербом. Нашим, надо полагать.
   Пройдя через ворота, я оказалась во внутреннем дворе, где уперлась в массивную дубовую дверь, на которой был подвешен старинный колокольчик. Потянув за него, я с восторгом услышала громкий чистый звон.
   Дверь открылась через какую-то секунду, и у меня возникло ощущение, что кто-то следил за моим приближением, уже ждал меня и был готов к этому. Этот «кто-то» оказался важного вида джентльменом, и я для себя сразу решила, что это тот самый Уилмот, о котором я уже слышала.
   – Вы мисс Клаверинг, – констатировал он, прежде чем я успела что-то сказать; имя мое в его устах прозвучало очень величественно. – Мистер Хенникер ждет вас.
   От этого я словно стала выше ростом. Я мельком заметила нашу фамилию над украшенным резьбой камином, а потом и еще в нескольких местах, и почувствовала здесь незримое присутствие Клаверингов; при этом я испытала приятное волнение сопричастности, как член семьи, которой когда-то принадлежал этот дом.
   – Если вы соблаговолите последовать за мной, мисс Клаверинг…
   Я мило улыбнулась ему в ответ.
   – Разумеется.
   Пока он вел меня через холл, я смотрела по сторонам: большой обеденный стол, длинный и узкий, со старинной оловянной посудой на нем; два комплекта рыцарских доспехов, по одному в противоположных концах комнаты; оружие, развешанное на стенах; небольшой помост, за которым начиналась лестница, куда мы и направлялись.
   Мне показалось, что я слышу невнятное бормотание, приглушенный шепот и тихое шарканье ног. Уилмот бросил наверх короткий недовольный взгляд, из чего я сделала вывод, что за нами и вправду наблюдают.
   Уилмот заметил, что я о чем-то догадываюсь, и, несомненно, решил, что было бы глупо игнорировать этот факт. Губ его коснулась легкая ироничная улыбка.
   – Вы должны понять, мисс Клаверинг, мы впервые принимаем представителя вашей фамилии с тех пор…
   – С тех пор как мы были вынуждены продать все это, – напрямик заявила я.
   Уилмот немного поморщился, но согласно кивнул. Позже я осознала, что такую прямоту и стремление называть вещи своими именами многие считают дурным тоном. Можно было только удивляться, каким образом могут ладить между собой такие люди, как Уилмот и мистер Хенникер, но подумать над этим было некогда: я нетерпеливо впитывала новые впечатления, стараясь ничего не пропустить. Мы прошли по коридору и поднялись еще по одной лестнице.
   – Мистер Хенникер примет вас в гостиной, мисс Клаверинг.
   С этими словами он открыл тяжелую дубовую дверь с накладными панелями, обитыми собранной в складки тканью.
   – Мисс Клаверинг, – громко объявил он, и я прошла вслед за ним.
   Мистер Хенникер, сидевший в своем кресле, покатил мне навстречу.
   – Ха! – со смехом воскликнул он. – Итак, вы все-таки пришли! Что ж, добро пожаловать в ваше родовое гнездо, дом ваших предков.
   Услышав, как дверь за мной осторожно закрывается, я шагнула вперед, чтобы поздороваться с Беном.
   Он все еще продолжал смеяться, и я присоединилась к нему.
   – Нет, это все-таки очень забавно, вы не находите? – наконец сказал он. – Вы – и моя гостья. Мисс Клаверинг – мисс Опал Клаверинг.
   – Это действительно звучит очень необычно: меня назвали Опал, и именно опалы принесли вам все это.
   – Немного в этом поучаствовало и золото тоже, – напомнил он мне. – Не забывайте, что я в этом очень даже хорошо преуспел. Проходите и присаживайтесь. Дом я покажу вам позже. – Плечи его буквально содрогались от сдерживаемой радости.
   – Я начинаю думать, что вы пригласили меня просто ради удовольствия показать одной из Клаверингов их фамильный особняк.
   – Не только из-за этого. Мне очень понравились наши с вами встречи, и я подумал, что пришло время увидеться снова. Мы с вами обязательно выпьем чаю, но тоже потом. А теперь скажите, вы рассказали своим близким, что познакомились со мной?
   – Нет.
   Он ободрительно кивнул.
   – Мудрая девочка. Знаете, что бы они вам сказали? Что вы не должны порочить себя, переступая его порог, равно как и ему – то есть мне – путь в ваш дом заказан. Короче говоря, лучше будет им этого не знать, согласны?
   – Намного лучше.
   – Это предотвратит множество споров и препирательств.
   – А также убережет от кучи запретов и их нарушения.
   – Да я вижу, вы бунтарь по натуре. Что ж, мне это нравится. Вы уже, наверное, поняли, что я испорченный вредный старик. Если же еще нет, то скоро поймете. Так что на ранней стадии нашей дружбы я могу сам вам в этом признаться.
   Я рассмеялась, и рассмеялась от удовольствия. Выходит, это только первый этап нашего с ним сближения, и мне еще не раз предстоит наслаждаться его вдохновляющим обществом.
   – Значит, вы позволили бы мне приходить сюда, даже если бы мои родители запретили мне это?
   – Конечно, позволил бы. Вам полезно узнать кое-что о том, как устроен этот мир. Но из этого ничего не получится, если отворачиваться от тех или иных личностей, просто потому что лучше вам с ними дела не иметь. Вы должны познать и хороших людей, и плохих. Поэтому для вас важно познакомиться со мной. Я человек грешный, заработавший себе состояние и купивший дом, который не предназначен для таких, как я. Но это не беда. Я заработал его пóтом и тяжким трудом, своей киркой и мотыгой, своей лопатой и «пауком»… Я завоевал этот дом и считаю, что имею на него полное право. Он был для меня олицетворением мечты, цели в жизни. Это как самый красивый опал, когда-либо добытый из скалы. Лучший из всех опалов, Зеленое Сияние.
   – А что это такое? – спросила я. – Вы и раньше упоминали об этом.
   Взгляд его на миг мечтательно затуманился.
   – Что, правда говорил? Да, Зеленое Сияние. Неважно. Я завоевал все то, о чем мечтал еще выряженным в ливрею парнишкой на запятках господской кареты, можно сказать, лакеем, впервые увидевшим ту жизнь, к которой он однажды придет. А вот вы… кто у нас вы? Вы как раз одна из них, понимаете? Мы с вами находимся по разные стороны этой стены. И все же вы не совсем одна из них. В глубине души вы ведь себя к ним не относите? Вы не закрываетесь в своем узком мировоззрении, не позволяющем видеть что-либо за его пределами. Вы свободны, мисс Джесси. Свои шоры вы сбросили уже очень давно. – Он подмигнул мне. – Поэтому мы и понимаем друг друга, поэтому и сошлись так стремительно, словно распространяющийся по бушу пожар. Я собираюсь пригласить вас в свое особое убежище. Должен сказать, что очень немногие бывали там с тех пор, как… В общем, я собираюсь показать вам нечто необыкновенное. У вас будет прекрасный повод порадоваться тому, что вас назвали в честь такой красоты.
   – Вы хотите показать мне свои опалы?
   – Это одна из причин, по которой я хотел, чтобы вы пришли сюда. А теперь прошу за мной.
   В своем кресле-каталке он подъехал к углу комнаты, где стоял костыль; взяв его, поднялся с кресла. Затем он открыл находящуюся рядом дверь, и я увидела две ступеньки вниз, ведущие в еще одну комнату поменьше, с красивыми настенными панелями и витражными окнами. Распахнув стоящий у стены буфет с внушительным сейфом внутри, он покрутил колесики кодового замка, открыл стальную дверцу и извлек оттуда несколько плоских коробок.
   – Присядьте за этот стол, – сказал он, – и я покажу вам некоторые из самых лучших опалов, когда-либо добытых из земных недр.
   Он сел к круглому столу, а я подтянула второй стул, чтобы устроиться рядом с ним. Он поднял крышку первой коробки, где на бархатной подкладке в специальных углублениях лежали опалы. Я никогда в жизни не видела таких красивых самоцветов. В верхнем ряду расположились большие бледные камни, отливавшие синим и зеленым блеском; в следующем ряду – камни тоже приличного размера, но темнее – густо-синие, почти фиолетовые; и наконец в самом нижнем ряду были камни с почти черным фоном, но самые эффектные, потому что сверкали яркими красными и зелеными искрами.
   – Вот они, ваши тезки, – сказал он. – Что вы о них скажете? Ясно. У вас пропал дар речи. Я так и думал. И даже надеялся на это. Что там бриллианты. Что сапфиры. Ничто на свете не затмит эти чудеса. Вы согласны со мной, не так ли?
   – Я видела не так много бриллиантов и сапфиров, – призналась я, – так что утверждать не берусь. Однако ничего более прекрасного я себе представить не могу.
   – Взгляните на него! – сказал он, аккуратно касаясь одного из образцов своим грубым пальцем. – Этот известен как Звезда Востока. Да, эти опалы имеют свои имена. Звезда Востока! Вы могли видеть ее на рассвете, когда восходящее солнце своими лучами еще не затмевает ее свет. Нечто подобное много-много лет назад, должно быть, видели в небе волхвы в Рождественскую ночь. Уверяю вас, она уникальна. Они все уникальны, эти опалы. Казалось бы, можно найти точно такой же, но потом присмотришься и увидишь, что ошибался. Они как люди: двух совершенно одинаковых не существует. Это одно из чудес мироздания… столько разных людей… столько разных опалов… а полностью одинаковых нет. Когда находишь нечто подобное Звезде Востока, невольно думаешь о перенесенных страданиях… ведь жизнь старателя – далеко не пикник… и вдруг понимаешь, что оно того стоило. Тому, кто владеет Звездой Востока, этот камень пророчит, что лучшее еще впереди; точно так же, как восхождение на востоке звезды Вифлеемской стало предвестником рождения младенца Христа.
   – Значит, все лучшее у вас еще в будущем, мистер Хенникер?
   – Вы должны звать меня Бен. Я ведь просил.
   – Да, но к этому трудно привыкнуть, если вас всю жизнь приучали, что нельзя называть взрослых людей просто по имени.
   – Здесь мы не будем обращать внимания на то, что кто-то считает наши действия неправильными, не объясняя причин. Нет. Мы делаем то, что правильно для нас, и раз так, то для вас я Бен, как и для всех моих друзей, поскольку я верю, что вы одна из них.
   – Я тоже этого хотела бы… Бен.
   – Вот и хорошо, вот и правильно. Будем исходить из того, что у меня, как у владельца Звезды Востока, лучшее еще впереди.
   Я протянула руку и прикоснулась к дорогому камню.
   – Правильно, – сказал он. – Коснитесь его. Вглядитесь, как он сверкает. Он ведь один такой. Но есть еще Гордость Лагеря. Прекрасный опал, вот этот. До Звезды Востока не дотягивает, но тоже отличный образчик. Родом он из района Белых Скал в Новом Южном Уэльсе. Там сейчас раскинулся большой и шумный лагерь. Началось с того, что в тех краях побывал один старатель и двинулся дальше; по его следам пришли те, кто копается в старых выработках, и стали рыскать вокруг, как они это обычно делают. И что же? Один из них находит камень, и не какой-то матричный опал без всякой игры света… о нет. Это был самый что ни на есть настоящий, драгоценный опал. Редкая находка для непрофессионала. И уже через какой-то месяц на этом месте вырос целый лагерь, где все рыли землю, как невменяемые. Это безумие захватило и меня. И мне повезло натолкнуться там на Гордость Лагеря.
   – Вы продаете их? – спросила я.
   На миг он задумался.
   – Это может показаться главной целью, но порой в руки попадает такой камень, что ты просто не можешь его продать, сколько бы денег это тебе ни принесло. Ты проникаешься к нему особым чувством, он принадлежит тебе и только тебе. В итоге он дороже тебе, чем все деньги мира – в буквальном смысле этого слова.
   – Означает ли это, что сейчас вы показываете мне камни, к которым относитесь, как только что описывали?
   – Да, это так. Одни я ценю за их красоту, другие – по иным причинам. Взгляните на этот. Видите в нем зеленый огонь? Он стоил мне моей ноги. – Бен погрозил ему кулаком. – Ты обошелся мне дорого, мой красавец, – продолжал он, – и за это я берегу тебя. В этом тоже есть огонь, но это она. Вы только посмотрите на нее! Я ей безразличен, она как бы говорит: «О, возьми меня, если хочешь, но только не начинай высчитывать мою рыночную цену». Я зову ее Зеленая Леди, потому что так звали кошку, которая у меня когда-то была. Вообще я люблю кошек, в них присутствует какое-то высокомерие, которое мне импонирует. Вы когда-нибудь замечали, как грациозна кошка? Какая у нее изящная походка? Гордое животное, никогда не раболепствует. Мне это нравится. Кошку, которая у меня жила, звали Леди. Ей шло это имя, потому что она была настоящей леди среди котов. А глаза у нее были такие же зеленые, как вот эта ее тезка. Поэтому я и не расстаюсь с этой красавицей, хотя из-за нее в том числе я потерял ногу, и можно было бы подумать, что лишнее напоминание об этом в ее лице будет для меня тягостным. Лежит себе, мерцая при свете свечи… Я должен был заполучить этот камень, когда обвалившийся свод пещеры покалечил меня.
   Взяв Зеленую Леди в руки, я внимательно изучила ее, а потом осторожно положила обратно в ее мягкое бархатное гнездо.
   – А теперь посмотрите сюда, мисс Джесси. На этот кабошон [5 - Кабошон – способ обработки драгоценного или полудрагоценного камня, при котором он приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней; также кабошоном называют обработанный таким образом камень.] в форме сердца. Обратите внимание на цвет. Видите фиолетовый оттенок? Это у меня Королевский Пурпур. Он достоин королевской короны.
   Я была зачарована, а он открывал все новые коробки с великим разнообразием этих редких минералов, от молочных с проблесками розоватого и зеленоватого до темно-синих и черных с целым набором гораздо более интенсивных красок.
   Он рассказывал мне о каждом из них, отмечая их неповторимые качества и особенности, и я была полностью захвачена его энтузиазмом.
   Одна из коробок оказалась пустой. Она была меньше остальных, потому что предназначалась для одного-единственного камня, а незаполненное углубление в центре подушечки из черного бархата выглядело укором хозяину. Мистер Хенникер несколько секунд удрученно рассматривал эту пустоту.
   – Что здесь было? – спросила я.
   Он обернулся ко мне. Губы его сжались, а выражение лица вдруг стало жестоким. Я удивленно смотрела на него, пораженная такой сменой настроения.
   – Когда-то здесь лежало Зеленое Сияние на Закате.
   Я ждала продолжения, но его не последовало. Он стиснул челюсти, и в разрезе плотно сжатых губ угадывалась злость.
   – Это был какой-то особенно красивый опал? – рискнула спросить я.
   Он поднял на меня горящие гневом глаза.
   – Такой красоты еще никто и никогда не видел! – воскликнул он. – Второго подобного опала не существует во всем мире. Он один стоил целого состояния, но я бы с ним никогда в жизни не расстался. Чтобы поверить в это, нужно было его видеть. Если бы вы его увидели, то узнали бы сразу же. Его зеленое сияние… оно не было непрерывным. Его нужно было еще найти, поймать. Здесь было важно многое: освещение, угол падения света, то, как вы его держите. От вас самих это зависело не в меньшей степени, чем от камня.
   – И что же с ним случилось?
   – Его украли.
   – Кто?
   Он промолчал. Когда он снова повернулся ко мне лицом, глаза его были прищурены. Я видела, что потеря этого камня глубоко ранила его.
   – Когда его украли? – повторила свою попытку я.
   – Уже очень давно.
   – Насколько давно?
   – Еще до вашего рождения.
   – И за все это время вы его так и не нашли?
   Он покачал головой и вдруг резко захлопнул коробку. Положив ее обратно в сейф вместе с остальными, он закрыл стальную дверь на замок, обернулся ко мне и рассмеялся. Только на этот раз смех его был уже другим, в нем появились новые нотки.
   – А теперь, – объявил он, – мы с вами выпьем чаю. Я приказал подать его ровно в четыре. Так что давайте перебираться отсюда туда. – Он показал рукой в сторону гостиной. – Вы можете разливать чай по чашкам и развлекать меня, что было бы в каком-то смысле правильно и уместно, учитывая, что вы Клаверинг.
   На столе на спиртовой лампе уже стоял серебряный чайник в окружении блюд с бутербродами, ячменными лепешками и сливовым пирогом. Рядом с Уилмотом стояла служанка.
   – Разливать чай будет мисс Клаверинг, – предупредил Бен.
   – Как скажете, сэр, – изящно ответил Уилмот и удалился вместе с девушкой; я была рада, что они ушли.
   – Очень уж тут все церемонно, – вздохнул Бен. – Признаюсь вам, я никак не могу привыкнуть к этому в полной мере. Иногда я не выдерживаю и кричу: «Довольно!» Можете себе представить, каково это для человека, который сам кипятил себе воду в котелке и пек пресные лепешки в золе походного костра. Но сегодня случай особый. Сегодня ко мне в гости впервые пришла представительница семейства Клаверингов.
   – Боюсь, не самая важная представительница, – усмехнулась я.
   – Наоборот, самая важная. Не стоит недооценивать себя, мисс Джесси. Если вы сами о себе невысокого мнения, окружающие будут думать о вас так же. В этом нужно находить разумную середину. Плохо, если вы слишком велики или слишком малы для ваших ботинок и вашей шляпы. Все должно быть впору.
   Я поинтересовалась, какой чай он любит, после чего налила и подала ему. В ответ он одобрительно улыбнулся. Я поставила чашку с блюдцем на стол перед его креслом и, очень довольная собой, расположилась напротив него, по другую сторону от серебряного чайника.
   – Расскажите мне про Зеленое Сияние на Закате, – попросила я.
   Он помолчал немного, а потом спросил:
   – Вы когда-нибудь слышали про зеленое сияние, мисс Джесси?
   – Только сегодня от вас.
   – Нет, я имею в виду не опал… а другое зеленое сияние. Говорят, что бывает такой короткий миг на заходе солнца – как раз перед его исчезновением, – когда небо озаряется вспышкой зеленого света. Такое встречается только в тропиках и только при определенных погодных условиях. Это редкое явление, прекрасное и захватывающее. Многие хотят его увидеть, но удается это далеко не всем. Можно просто не вовремя моргнуть и все пропустить – оно было и прошло, а вы так ничего и не заметили. Для успеха в этом деле необходимо не только оказаться в нужном месте в нужное время, но также смотреть в верном направлении и не зевать. Однажды мне повезло. Я плыл из Австралии обратно в Англию и, находясь на палубе как раз на закате дня, следил, как этот громадный огненный шар опускается в океан. В тропиках все это выглядит по-другому. Сумерки там совсем короткие, не то что у нас. Это было величественное зрелище – на небе ни облачка, и солнце парило так низко над горизонтом, что я мог смотреть на него, не щурясь. А затем оно пропало, и его исчезновение сопровождалось вспышкой зеленого света. «Я видел это! Я видел зеленое сияние!» – громко воскликнул я. Затем я пошел в каюту и посмотрел на свой опал. Он был очень ценным, лучшим из всех. Помню, что во время того путешествия домой я постоянно носил его с собой, да еще и периодически поглядывал на него, чтобы убедиться, что он на месте. Тот опал напоминает мне вспышку зеленого свечения, которую я видел в море. Когда любуешься его красотой, то видишь мерцающие в нем красные и синие искры. Через весь камень идет более темная полоса, напоминающая границу между морем и сушей, а отблески красного похожи на низкое солнце. Но, если смотреть на него в определенный момент, держать его под нужным углом и при правильном освещении, то внезапно все красное в нем исчезает, и вы видите зеленое сияние. Сначала я хотел назвать его Опал Заката, но после того, как увидел в море то чудо, понял, что ошибался. Имя у него может быть только одно – Зеленое Сияние на Закате.
   – Вы любили его больше всех остальных ваших камней?
   – Таких, как он, просто не было. Я никогда не слышал о зеленом сиянии в камнях до него. Это нужно было видеть. Явление редкое, и к нему нужно было быть готовым. Такого зеленого цвета больше нигде не увидишь, а если пропустил, другого шанса может не представиться.
   – Вы пытались выяснить, кто это сделал?
   – У меня были подозрения. На самом деле все указывало на него, на того молодого дьявола. Господи, мне бы только добраться до него, и уж тогда… – Казалось, в это мгновение у него просто не хватило слов, что было на него не похоже, и он, видимо, вообще забыл о моем присутствии. Подозреваю, что в мыслях он перенесся в тот злосчастный момент, когда, открыв свой сейф, обнаружил, что опал исчез.
   Я подошла к нему, забрала его пустую чашку и подлила ему чаю; возвращая чашку обратно, я тихо спросила:
   – Как это случилось, Бен?
   – Он был здесь, в этом доме. – Мистер Хенникер рукой показал через плечо в сторону комнаты, которую мы только что оставили. – Я совсем недавно купил Окленд, очень гордился им и хотел показать гостю. Это был не просто дом, все дело в атмосфере, в том, как ты себя здесь чувствуешь. Я убежден, что ваша семья знала это. Что ж, их потеря – мое приобретение. Я часто приглашал к себе гостей, потому что мне хотелось сказать всем: «Посмотрите, что у меня есть. Вот что принесли мне все эти долгие годы лишений и разочарований. Вот наконец успех!» Некоторые из этих людей никогда в подобных местах не бывали. Это все гордыня, конечно. Не зря в народе говорят: дьявол гордился, да с неба свалился, гордыня до добра не доведет. А я… Посмотрите, что у меня есть. Посмотрите на мой особняк. Посмотрите на мои опалы. Нас было четверо. Мы зашли туда. – Он показал на дверь в кабинет. – Я вынес мои опалы так же, как сделал это для вас. Именно тогда я видел Зеленое Сияние на Закате в последний раз. Я положил его обратно в коробку и спрятал в сейф. Когда на следующий день я полез туда, футляр был на своем месте. На месте были и все опалы, за исключением одного – Зеленого Сияния на Закате.
   – Так кто его украл?
   – Тот, кто знал комбинацию замка сейфа. Должно быть, так.
   – И вам неизвестно, кто это?
   – Был тут один молодой человек. Потом он исчез, и я его больше никогда не видел, хоть и искал. Видимо, он и забрал Зеленое Сияние.
   – Но это же низко!
   – На свете есть немало людей, способных на такое. Никогда не забывайте об этом. Самое забавное, что на него я бы никогда не подумал. В нем чувствовалась целеустремленность и решимость, что почти всегда приводит человека к успеху. Но когда он увидел Зеленое Сияние, это стало его падением. Понимаете, другого такого нет, это король опалов. Вы бы лучше поняли, что я имею в виду, если бы сами пытались поймать миг и увидеть то сияние. Я потерял свой камень навсегда.
   – Но ведь полиция, конечно, могла бы найти этого человека.
   – Он сразу же скрылся. Иногда я говорю себе, что когда-нибудь обязательно отыщу его и верну Зеленое Сияние.
   – Как думаете, он продал его?
   – Это было бы очень нелегко. Такой камень узнал бы любой профессиональный дилер, и о сделке сразу было бы доложено. Так что, вероятно, он забрал его, чтобы оставить себе. Этот опал обладает страшными чарами, воздействующими на того, кто смотрит на него. Но невзирая на все выдумки про несчастья, которые он приносит, каждый, кто хоть раз видел его, страстно желает им обладать.
   – Что это за выдумки, Бен?
   – Ну, знаете, вокруг таких необычных вещей вечно крутится людская молва. Говорят, что этот опал несчастливый. У него была парочка владельцев, на которых обрушились беды. Ходят слухи, что Зеленое Сияние несет с собой смерть.
   – Значит, вы нашли его не первым?
   – О нет, боже мой, нет! До меня он прошел через много рук. Можно сказать, что я выиграл его.
   – Как вам это удалось?
   – Я всегда был игроком. Рискнуть иногда – это по мне. Но при этом я умел остановиться. Никогда в жизни я не проигрывался до последнего гроша, как некоторые. Мне нравилось быть богатым и порой поигрывать в азартные игры для удовольствия, если вы понимаете, о чем я говорю. Камень этот принадлежал старине Гарри Уилкинсу: тот показал его мне, и я сразу же захотел заполучить его себе. Можно сказать, что я попал под действие его чар и уже ничего не мог поделать со своим желанием. А бедолагу Гарри преследовали несчастья – поговаривали, что все из-за этого опала. Его сын, довольно бестолковый парень, однажды вечером ушел и больше не вернулся. Он всегда слишком много пил, и его нашли со свернутой шеей. Гарри от горя сломался и совсем упал духом. Он был чрезвычайно азартен, готов был биться об заклад по любому поводу. Например, падает на оконное стекло две капли дождя, и он тут же заявляет: «Держу пари на сотню фунтов, что правая из них доберется донизу первой». Просто не мог удержаться от такого. В общем, мне нужен был его камень, но это было практически все, что у него на тот момент оставалось, потому что его сын перед смертью обобрал его до нитки. Короче говоря, он поставил Зеленое Сияние против целой кучи денег. Я принял вызов и выиграл, а через несколько недель после этого он застрелился. Так что правильно говорили, что Зеленое Сияние приносит несчастье.
   – А вас это почему не коснулось?
   – Потому что я не верю в проклятья.
   – А может быть, вы избежали невзгод как раз потому, что потеряли камень?
   – Однажды он вернется туда, где ему положено быть.
   – Вы говорите про Зеленое Сияние так, как будто это живой человек. Женщина.
   – Именно так я к нему и относился. Я любил его – ее. В минуты грусти я вынимал этот опал и подолгу разглядывал него. Высматривая миг его сияния, я успокаивал себя: «Все еще изменится к лучшему, старина Бен. И ты найдешь свое счастье так же, как в свое время находил драгоценные камни». Вот что подсказывало мне мое сокровище.
   Внезапно наступил момент, когда он, похоже, был больше не в состоянии обсуждать свою потерю и поэтому начал опять рассказывать мне про дни своей молодости, когда он, по его собственному выражению, «немного занимался изыскательством», и про то, как впервые испытал на себе соблазн поиска опалов. Потом он резко поменял тему, заявив, что я, наверное, хотела бы осмотреть дом, а поскольку сам он не может передвигаться так быстро, как ему хотелось бы, он попросит сопровождать меня кого-то из прислуги.
   Мне не хотелось расставаться с ним, но как можно было не осмотреть дом? В итоге я застыла в нерешительности; сомнения мои ему, похоже, понравились, и он сказал:
   – Не переживайте, вы еще придете сюда. Мы должны чаще встречаться, должны сделать эти встречи регулярными, потому что на данный момент мне ясно одно: мы приглянулись друг другу. Надеюсь, вы согласитесь с моими наблюдениями.
   – О да. И если я еще смогу прийти к вам в гости, чтобы послушать вас, то сейчас все-таки с удовольствием осмотрела бы дом.
   – Конечно, вы не только можете это сделать, но и должны. Чтобы представить себе, каково было бы прожить здесь всю свою жизнь. Что, собственно, и имело бы место в действительности, если бы в один прекрасный момент не явился какой-то внезапно разбогатевший выскочка и не заграбастал бы себе ваше родовое поместье.
   – А я теперь рада этому обстоятельству, – заверила я его, и это понравилось ему еще больше.
   Он дернул за шнурок колокольчика для вызова прислуги. Уилмот появился мгновенно.
   – Мисс Клаверинг хотела бы осмотреть дом, – сказал Бен. – Кто-то из вас должен ей здесь все показать.
   – Хорошо, сэр, – пробормотал Уилмот.
   – Минутку! – воскликнул Бен, как будто его осенило. – Пусть это будет Ханна. Да, Ханна – это то, что надо.
   – Как скажете, сэр.
   Я подошла к сидевшему в своем кресле Бену и взяла его за руку.
   – Благодарю вас. Мне все очень понравилось. Я действительно могу прийти к вам еще?
   – В следующую среду. В то же время.
   – Спасибо.
   На какой-то миг на его лице появилось странное выражение. Будь это кто-то другой, я бы решила, что он готов расплакаться. Но это быстро прошло, и он сказал:
   – Ну все, ступайте. Ханна вам все покажет.
//-- * * * --//
   Я задумалась, почему он выбрал именно Ханну: ведь она как раз интересовала меня больше всего. Это была высокая худощавая женщина с довольно суровым лицом и темными глазами, взгляд которых, казалось, сверлил меня насквозь. Она была явно довольна, что ее выбрали показать мне дом.
   – Я служила в вашей семье пять лет, – сразу сообщила мне она, – а начала, когда мне было двенадцать. После вашего отъезда оказалось, что там для меня места не найдется, и я осталась здесь.
   – Боюсь, что так получилось с большинством слуг.
   – Может быть, мы начнем осмотр с самого верха, мисс Клаверинг, а потом будем спускаться вниз?
   Я сказала, что идея кажется мне замечательной, и для начала мы по винтовой лестнице поднялись на крышу.
   – Отсюда башенки видны лучше всего. Взгляните, какой прекрасный вид на местный ландшафт открывается здесь. – Она внимательно посмотрела на меня. – И на Дауэр Хаус тоже.
   Я проследила за ее взглядом. И действительно, вот он, уютно устроился среди зелени деревьев. Отсюда наша обитель напоминала кукольный домик. Чистые линии его архитектуры были слишком незамысловатыми, а гладкая стриженая лужайка напоминала аккуратно вырезанный лоскут зеленого шелка. Я заметила также Беднягу Джармена, который трудился на цветочной клумбе.
   – Нас вам видно намного лучше, чем вас нам, – прокомментировала я. – Летом Окленд Холл полностью скрыт от наших взоров.
   – Я часто прихожу сюда, чтобы оглядеться кругом, – призналась Ханна.
   – Тогда вы должны время от времени видеть нас в саду.
   – О да, часто.
   Я почувствовала себя немного неловко из-за того, что, оказывается, Ханна могла когда-то наблюдать за мной.
   – Вам сейчас здесь больше нравится, чем когда тут жила моя семья?
   – В некотором смысле да, – немного поколебавшись, ответила она. – Мистер Хенникер часто бывает в отъезде, и тогда мы предоставлены сами себе. Это даже кажется забавным – поначалу, по крайней мере, – но ко всему постепенно привыкаешь. На него легко работать. – «В отличие от моей матери – по-моему, именно это она сейчас имела в виду». – Мисс Мириам, когда жила здесь, была совсем еще девчушкой, – добавила Ханна.
   – Это было давно. До моего рождения.
   – Я уверена, мисс, им не понравится, что вы были здесь.
   – Конечно, не понравится, – согласилась я и добавила: – Если они об этом узнают.
   – Мистер Хенникер – очень странный джентльмен.
   – Да, он не похож ни на кого из тех, кого я знаю, – снова подтвердила я.
   – Подумать только, как он сюда попал. Кто бы мог представить, что такой человек, как он, будет владеть таким местом, как Окленд Холл.
   Мы немного помолчали, любуясь пейзажем. Мои глаза прямо тянуло к Дауэр Хаусу. Бедняга Джармен выпрямился, потому что из дома вышла Мэдди и заговорила с ним. Мне нравилось, что я могу наблюдать за ними, оставаясь незамеченной.
   – Ну что, пойдем, мисс Клаверинг? – предложила Ханна.
   Я кивнула, и, спустившись по винтовой лестнице, мы вошли в первую комнату. Здесь меня сразу восхитили лепнина на потолке, отделанные деревянными панелями стены и резной камин.
   – Таких комнат здесь множество, не сосчитать, – сказала Ханна. – Ими никто не пользуется, даже когда в доме принимают гостей.
   – А часто бывают такие приемы?
   – Да, обычно это джентльмены, которые приезжают к мистеру Хенникеру поговорить о делах. По крайней мере, так было раньше. Не знаю, как будет теперь, после этого несчастного случая.
   – Думаю, они приезжают из-за опалов.
   – Не только. Мистер Хенникер занимается разными делами. Он очень богатый джентльмен. И поэтому здесь на самом деле хорошо… для прислуги, я имею в виду. Нет никаких разговоров про экономию, жалованье выплачивают всегда вовремя, не то что…
   – Не то что во времена, когда здесь жила моя семья.
   – Похоже, в большинстве поместий имеются свои проблемы с финансами. Я разговаривала с прислугой из других домов, вроде нашего. Но такой человек, как мистер Хенникер… Он же как-то заработал деньги, чтобы купить такой особняк, так что вполне логично, что он может себе позволить достойно содержать его – в отличие от тех, кому поместье досталось по наследству, став со временем неподъемной ношей.
   – Я вижу, что, по сравнению с нашей семьей, работать на мистера Хенникера намного приятнее.
   – Это совершенно другое. Мистер Уилмот, например, всегда говорит, что это совсем не то, к чему он привык, и я думаю, что он хотел бы служить более почтенному хозяину. И все же приятно сознавать, что с жалованьем твоим все в порядке, и его выплатят, когда положено, минута в минуту. Здесь нет никаких проявлений скупости или прижимистости, он никогда не запирает на замок чай и прочие такие вещи, никогда не просит миссис Бакет показать ему счета и бухгалтерию. Но при этом я уверена, что, имей место какое-то жульничество, он узнал бы об этом очень быстро.
   Между тем мы дошли до галереи.
   – Когда-то, – продолжала Ханна, – здесь на стенах висели портреты членов вашей семьи. Мы их сняли, а свои портреты мистер Хенникер вешать не стал. Мистер Уилмот говорит, что галерея не галерея без картин с изображением членов господской семьи, но мы почти ничего не знаем о близких мистера Хенникера.
   Галерея была великолепна: украшенные резьбой колонны, высокие узкие окна с витражными стеклами, от которых пол был покрыт разноцветными бликами света. На стенах через равные промежутки были развешаны портьеры из насыщенно-красного бархата. Они закрывают места, где отсутствуют панели, пояснила Ханна.
   – Говорят, здесь водятся привидения, – сообщила мне она. – В таких домах, как этот, всегда есть особая комната. У нас это галерея. Правда, с тех пор как здесь появился мистер Хенникер, никто ничего подозрительного не видел и не слышал. Думаю, он отпугивает собой любого призрака. А прежде, говорят, здесь звучала музыка, мелодия, наигрываемая спинетом [6 - Спинет – музыкальный инструмент, который был распространен в Англии в XVIII веке, род клавикордов.], который когда-то стоял тут. Мистер Хенникер отправил его в Австралию. Я слышала, что этот инструмент почему-то много значил для него. Миссис Бакет утверждает, что все это чушь, а мистер Уилмот верит в привидения и говорит, что считал бы ниже своего достоинства служить в доме, где нет семейного призрака.
   – Но ведь сейчас он работает на мистера Хенникера.
   – Да. И порой это очень болезненная для него тема.
   Мы продолжили экскурсию. Как уже сказала Ханна, здесь было так много похожих комнат, что в них немудрено было заблудиться. Я надеялась, что если буду посещать мистера Хенникера достаточно часто, то смогу побывать здесь снова и на досуге продолжить свое обследование. Ханна была не самым приятным гидом, потому что, когда бы ни глянула на нее, я ловила на себе ее странный, как бы оценивающий взгляд. Я приписывала это тому факту, что я была членом семьи, в которой она когда-то служила. Однако теперь меня уже не покидала мысль о том, что она с крыши Окленда смотрела на Дауэр Хаус и следила за мной.
   Меня восхитили резные камины, появившиеся здесь во времена правления королевы Елизаветы; на них были изображены библейские сюжеты. Я самостоятельно узнала Адама и Еву, а также жену Лота, превратившуюся в соляной столб, однако насчет всего остального мне пришлось ждать пояснений, и я почувствовала себя невеждой.
   Я была в полном восторге от застекленной террасы, окна которой выходили на юг, а стены были увешаны гобеленами, несомненно, купленными мистером Хенникером у моей семьи. Я живо представила себе свою маму, расхаживающую взад-вперед тут и в галерее и рассуждающую о том, как им жить здесь дальше без нее.
   Наконец мы спустились в холл и, пройдя через вестибюль, оказались в салоне, как назвала это место Ханна.
   – В прежние времена, – объяснила она, – здесь принимали гостей. – В этой комнате с витражными стеклами на окнах стены тоже были отделаны деревянными панелями, в углу стояли рыцарские доспехи. – В другом конце холла, за ширмой, выход на кухню с кладовкой, буфетной и прочими подобными помещениями. Вам стоит посмотреть. Кое-что из этого появилось еще при первой постройке всего здания, а было это бог весть как давно.
   Она провела меня обратно через холл к двери, которая вела в служебные помещения и которую она назвала Ширмой, и я оказалась в очень просторной кухне. Одну стену почти полностью занимал громадный очаг, где разместились печи для хлеба, большие котлы, вертела для поджаривания дичи. В центре стоял большой стол со скамьями по обе длинные его стороны и двумя креслами, широкими и резными, в торцах; позднее я узнала, что предназначены они были для миссис Бакет и дворецкого, мистера Уилмота.
   Когда я вошла, на кухне послышался шепот: за мной откуда-то наблюдали. Затем на кухню вплыла крупная женщина в сопровождении трех служанок.
   Ханна представила меня:
   – Это мисс Клаверинг, миссис Бакет.
   – Здравствуйте, миссис Бакет, – сказала я. – Много о вас слышала.
   – Неужели? – довольно улыбнулась она.
   – Мэдди, которая по-прежнему работает у нас, часто вас вспоминает.
   – Ах да, Мэдди. Что ж, мисс Клаверинг, для нас это большой день – мы впервые принимаем у себя члена вашей семьи.
   – Я очень рада побывать здесь.
   – Что ж, может быть, это только начало, – сказала миссис Бакет.
   Мне было довольно неловко под их изучающими взглядами. Может, они считают, что я не вполне истинная Клаверинг, раз воспитывалась в Дауэр Хаусе? В конце концов, я действительно не знала жизни в таком грандиозном доме, как этот.
   – Никогда не забыть мне тот день, когда Семья объявила о своем отъезде. Мы тогда все выстроились в холле, даже мальчики с конюшни.
   Ханна подавала миссис Бакет отчаянные сигналы, я же, наоборот, благословляла разговорчивость этой полной поварихи, которая уже не могла умолкнуть; увидев на своей кухне меня, представительницу Клаверингов, она ударилась в воспоминания и теперь была не в состоянии остановиться.
   – Конечно, мы слышали все это и раньше. Деньги, деньги, деньги… Это действовало на всех нас угнетающе. Все эти сетования про подоходный налог и про то, как он буквально разоряет людей. Часть персонала на конюшнях уже сократили. А какие здесь были лошади, когда я впервые пришла сюда! А сады какие! С этого всегда и начинаются сокращения – сады и конюшни. Я сразу сказала мистеру Уилмоту – он подтвердит вам, если вы его спросите… так вот, я сказала ему…
   – Все это давным-давно прошло, миссис Бакет, – перебила ее Ханна.
   – А кажется, будто это было только вчера. Да, тогда, мисс Клаверинг, вы еще не родились. Когда мы узнали, что это место купил один джентльмен, приехавший из Австралии, мы ушам своим не верили. Хоть у мистера Уилмота спросите. Так оно и было на самом деле. А потом все поменялось: Клаверинги переехали в Дауэр Хаус, а про нас там речь вообще не шла. И вот теперь…
   – Мисс Клаверинг познакомилась с мистером Хенникером, – твердым голосом вмешалась Ханна, – и он пригласил ее на чай.
   Миссис Бакет кивнула.
   – Вам понравились наши ячменные лепешки, мисс Клаверинг? Помню, мисс Джессика всегда…
   Ханна, выкатив глаза, устрашающе уставилась на миссис Бакет – прямо как настоящая горгона Медуза. Я видела, что она всячески пытается заставить повариху закрыть рот.
   Но я не могла этого допустить и поэтому быстро вмешалась:
   – Мисс Джессика? А кто это?
   – Миссис Бакет имеет в виду Мириам. Это она любила ее ячменные лепешки. Помните, миссис Бакет, как она приходила к вам на кухню, когда вы начинали их печь?
   – Нет, она сказала «мисс Джессика», – настаивала я.
   – Просто она иногда путает имена, правда, миссис Бакет? Мисс Джессика перед вами. А то были мисс Мириам и мистер Ксавье, и это они любили ваши лепешки. Думаю, что миссис Кобб в этом до вас далеко.
   – В этом всем до меня далеко, – безапелляционно заявила миссис Бакет.
   – Лепешки ваши были очень вкусными, – сказала я, продолжая раздумывать, почему все-таки она упомянула мисс Джессику.
   Ханна постаралась быстро сменить тему, предложив мне осмотреть конюшни.
   Но я отказалась: мне пришло в голову, что, хотя предполагалось, что мой визит сюда будет тайным, некоторые из слуг могли проговориться, и поэтому чем меньше народу здесь меня увидит, тем лучше. Можно было представить ужас моих родственников, если бы они узнали, что я завела дружбу с мистером Хенникером. Мне было всего семнадцать, я была самой младшей в семье, и мне приходилось в определенной степени слушаться старших, какой бы бунтаркой я ни была в душе. По этой причине нужно было максимально скрывать факт моих визитов сюда, и чем меньше людей будет об этом знать, тем спокойнее.
   Признавшись, что мне было очень интересно, я также сказала миссис Бакет, что была рада с ней познакомиться, после чего удалилась, не забыв поблагодарить Ханну за то, что она показала мне дом.
   Идя по подъездной аллее, я чувствовала на себе их взгляды и испытала определенное облегчение, когда дошла до поворота; хотя теперь меня уже было видно с дороги, и можно было только догадываться, что произойдет, если меня заметят мои родители, Мириам или Ксавье, случайно вышедшие из дому. Однако ничего этого не случилось, и я благополучно вернулась в Дауэр Хаус незамеченной.
   Я продолжала думать о том, что миссис Бакет сказала про мисс Джессику и ячменные лепешки. Поэтому сразу же отправилась на Пустырь и отыскала там найденную мною табличку с надписью «Джессика Клаверинг, ию… 1880», которую в прошлый раз воткнула обратно в землю.
   Должно быть, это была та самая Джессика, о которой говорила миссис Бакет.
//-- * * * --//
   Я посещала Окленд Холл весь тот жаркий август. Происходило это не только по средам, потому что Бен заявил, что ему не по душе какая-либо регулярность. Он любил неожиданности и поэтому мог внезапно сказать: «приходите в понедельник» или «приходите в субботу». А бывало, что, наоборот, я ссылалась на церковный праздник или какое-то подобное мероприятие, где меня могли хватиться. И тогда мы назначали нашу встречу на другой день.
   У него, похоже, наметился прогресс в тренировках, и теперь ему было легче ходить, опираясь на костыль. Он подшучивал над протезом, называл себя Бен Деревянная Нога и утверждал, что очень скоро будет перемещаться на своей деревяшке не хуже, чем большинство людей на здоровых ногах. Обычно он опирался на мою руку, и мы с ним вместе прохаживались по галерее.
   Как-то он сказал мне:
   – Здесь должны висеть семейные портреты. Говорят, что галереи для того и существуют. Однако мое уродливое лицо вряд ли для этого подходит.
   – У вас самое интересное лицо из всех, что я когда-либо видела, – заверила я его.
   В ответ он поморщился. Под внешне суровым фасадом скрывалась очень сентиментальная натура.
   Он всегда много времени уделял рассказам, а мое богатое воображение живо рисовало картины его жизни. Я четко видела улицы Лондона и парня с горящими, стреляющими по сторонам глазами, который всегда находил лучшие способы продавать свой товар и постоянно был на шаг впереди своих конкурентов. Он много говорил о своей матери, и голос его в такие моменты становился очень нежным. Было очевидно, что он ее горячо любил. Однажды я сказала ему:
   – Бен, вам нужно было жениться.
   – Я был не из тех, кто женится, – ответил он. – Забавно, но в нужный момент рядом со мной никогда не оказывалось подходящего человека. Своевременность играет в жизни важную роль. Шанс должен предоставляться тогда, когда ты в состоянии им воспользоваться. Не стану говорить вам, что у меня не было женщин. Это было бы ложью, а мы ведь хотим быть честными друг с другом, не так ли? Примерно год я жил с Люси, а когда уже начал подумывать, что пора бы узаконить наши отношения, что-то вдруг пошло не так, и все изменилось. Потом у меня была Бетти. Хорошая женщина, эта Бетти, но я знал, что с ней у меня тоже ничего не получится.
   – Но так у вас могли бы быть сыновья и дочери, портреты которых висели бы в этой галерее.
   – Ну, парочка детей у меня есть, – ухмыльнулся он. – По крайней мере, они называют меня отцом… точнее, начали называть, когда я разбогател.
   Вот так мы и беседовали.
   Я также подружилась и с прислугой. Миссис Бакет относилась ко мне очень сердечно. Ей нравилось выяснять, как миссис Кобб готовит разные блюда, и она меня подробно расспрашивала об этом. Пока я рассказывала, она с видом превосходства кивала, притворно улыбаясь; я была уверена, что она несправедлива к миссис Кобб.
   – Старине Джармену лучше было бы остаться, – заявила она. – Ну что он получил в итоге? Крошечный домик и кучу детей, которые там уже не помещаются. Как по мне, ему бы остаться и подождать лет пять. Было бы на пять ртов меньше кормить сейчас.
   Со временем Уилмот тоже смирился с моими визитами на половину прислуги. Пожалуй, он пришел к выводу, что я не истинная Клаверинг из Окленд Холла, потому что родилась на чужбине, а не в большом сводчатом зале, где впервые увидели свет все мои предки. Это в определенном смысле понижало мой статус, и, хотя относился он ко мне с уважением, но все же несколько снисходительно.
   Меня это забавляло, и мы с Беном посмеивались над этим. Я уже не могла представить себе, как мне удавалось выносить монотонность моей жизни до знакомства с Беном.
   Ближе к концу августа Бен вдруг встревожил меня. Мы совершали очередную совместную прогулку по галерее, и было очевидно, что он уже вполне свободно передвигается с помощью своего костыля.
   – Если так пойдет и дальше, – сказал он, – то в следующем году я буду готов к путешествию. – Заметив мой мгновенный испуг, он поспешил успокоить меня: – Но это будет никак не раньше Рождества. Мне еще нужно много упражняться в ходьбе.
   – Без вас мне будет очень тоскливо, – запинаясь, произнесла я.
   Он похлопал меня по руке.
   – До этого еще далеко. Кто знает, что может случиться к Рождеству?
   – А куда вы хотите отправиться? – поинтересовалась я.
   – Поеду в свой дом к северу от Сиднея… недалеко от опалового края, где, я уверен, будет сделано еще немало интересных находок.
   – Вы хотите сказать, что вернетесь к старательству?
   – Это навсегда в моей крови.
   – Но после того несчастного случая…
   – О, я не уверен, что снова возьмусь за кирку. Я не это имел в виду. У нас с партнером там есть прииски, и мы знаем, что получим отдачу. Мы уже наняли людей работать на нас.
   – А что происходит со всем этим в настоящее время?
   – О, за всем приглядывает Павлин.
   – Павлин?
   Бен расхохотался.
   – Когда-нибудь вы познакомитесь с этим Павлином, – сказал он. – Это прозвище ему очень идет.
   – Наверное, из-за его самомнения?
   – Да, с самомнением у него все в порядке. Заметьте, я не говорю, что это его качество необоснованно. Вспомните перья павлина, этот неповторимый синий цвет, его ни с чем не спутать. Так вот, у него такие глаза. Очень редкого, глубокого темно-синего цвета. Господи, а как они у него сверкают, когда он приходит в ярость! В Компании нет человека, который посмел бы перечить Павлину. А это очень полезно для дела. Я спокоен, зная, что он обо всем позаботится, пока меня нет. Да что там говорить: если бы не Павлин, меня бы здесь не было. Не отважился бы бросить все. Но я должен вернуться. Никогда не знаешь, что там может стрястись.
   – А вы можете доверять этому вашему Павлину?
   – Полностью, учитывая наше близкое родство.
   – Так кто же он на самом деле?
   – Джосслин Мэдден. Которого все зовут просто Джосс или Павлин. Мы с его матерью были дружны. О да, очень дружны. Она была очень красивой женщиной, эта Джулия Мэдден, и не было в лагере такого мужчины, который бы не фантазировал на ее счет. А Джок Мэдден был простофилей, которому было не место среди нас. Он и работать не умел, и свою женщину удержать не мог. А мы с Джулией очень любили друг друга. И когда на свет появился Джосс, ни у кого сомнений насчет отцовства не возникало. Потому что старина Джок физически не мог иметь детей.
   – Вы хотите сказать, что Павлин ваш сын?
   – Именно, – рассмеялся Бен. – Никогда не забуду тот день. Ему было около семи. К тому времени я уже построил свои Павлины… лет за пять до этого, наверное. У меня на лужайке гуляли павлины, вот я и назвал свой дом в их честь. Джулия иногда заходила повидать меня. Подумывала бросить Джока и окончательно переехать ко мне. Но однажды ее конь на всем скаку споткнулся. Ее выбросило из седла, она упала и разбилась насмерть. Джок женился повторно. Его новая супруга была настоящим тираном, никто ее в лагере не хотел, несмотря на нехватку женщин. Вот она и взялась за Джока, который просто не умел сказать «нет». Тряпка, а не мужик, как раз то, что ей было нужно. Маленькому Павлину все это ужасно не нравилось. Поэтому он срочно собрал свои пожитки и в один прекрасный день появился на моей лужайке, шагая, как какой-то бездомный бродяга, и распугивая моих птиц. Его привели ко мне, и он с порога заявил: «С этого дня я буду жить здесь». Не «можно ли мне», не «разрешите», а «я буду тут жить»! Таким был Джосс Мэдден в семь лет, таким остается и по сей день. Он просто принимает решение, а дальше все должно идти так, как он задумал.
   – Вы любите его, Бен. Заметно, что вы им восхищаетесь.
   – Он ведь мой сын… мой и Джулии. Во многих отношениях он напоминает мне меня самого. И ничто не восхищает вас в людях так, как ваши собственные черты.
   – Значит, он поселился у вас и стал таким высокомерным, что за это его прозвали Павлином. При этом он человек жесткий, и он ваш сын.
   – Да, примерно так.
   – А еще он один из тех, кто назвал вас своим отцом, когда вы разбогатели?
   – Не думаю, чтобы в свои семь лет он задумывался о чьем-то богатстве. Наверное, он просто ненавидел собственный дом, и ему нравились павлины. Им он уделял больше внимания, чем мне, и часто важно разгуливал по лужайке, копируя походку этих величавых птиц. А потом его зачаровали опалы – особенно с такой расцветкой, как у павлиньих перьев. Они крепко заинтересовали его с самого начала, а если Джосс чем-то увлекается, это уже серьезно. Я знаю, что наше дело в надежных руках. Вскоре он сможет управляться с ним без моей помощи. Но меня все равно тянет туда. Порой мне снится, что я спускаюсь в шахту… ниже, ниже, в подземные пещеры… я стою со своей свечой, а на своде множество драгоценных камней… замечательные опалы переливаются красным, зеленым и золотым… а в самом центре этого скопления – еще одно Зеленое Сияние.
   – Оно приносит несчастье, – сказала я. – Мне не хочется, чтобы с вами случилось что-то нехорошее. Вы богаты. У вас есть Окленд Холл. Зачем вам еще переживать о Зеленом Сиянии?
   – После потери Зеленого Сияния я и так уже сделал одну чудесную находку, – тихо сказал он. – И эта находка – вы.
   Некоторое время мы молчали, продолжая прогуливаться по галерее, но он уже заронил в мою душу дурные предчувствия, поскольку теперь я знала, что неминуемо настанет день, когда он уедет.
   Иногда мне казалось, что времени катастрофически мало. Если Бен уедет, у меня не будет повода посещать Окленд Холл, а мне еще столько хотелось выяснить.
   Я уже узнала немного про опалы и про то, как их добывают из недр земли. У меня сложилось свое представление о шумных лагерях старателей, о которых он мне рассказывал, и о том, как там живут люди. Я уже могла представить себе восторг, который испытываешь, найдя отличный камень. Но дело было не только в этом.
   Миссис Бакет обожала, когда я приходила к ней на кухню, и я никогда не упускала такой возможности. Я поняла, как мало знаю о собственной семье; Мириам, Ксавье и мои родители казались мне смутными тенями, скользящими в полумраке плохо освещенной комнаты. Комнаты, свет в которой почти погас, после того как из-за проигрыша моего отца они потеряли Окленд Холл.
   Особое удовольствие миссис Бакет находила в приготовлении специально для меня разных маленьких вкусностей, чтобы я могла сравнить их с тем, что подавала на стол миссис Кобб. Полагаю, миссис Бакет испытывала некоторые угрызения совести из-за того, что не ушла вместе с нами в Дауэр Хаус. Она очень любила вспоминать прошлое, и от нее я узнала, что Ксавье был «весьма одаренным мальчиком».
   – Заметьте, что во время всех этих неурядиц он продолжал учиться. Ему нравилась моя стряпня, и он прозвал меня «наше Ведерко Деликатесов». – Она довольно фыркнула и покачала головой. – В этом не было ничего обидного или неуважительного. «Конечно, Ведерко Деликатесов, потому что никто не умеет так вкусно готовить, как ты», – пояснял он. А он любил поесть. Мисс Мириам порой бывала немного вспыльчивой и раздражительной. Когда она была маленькой, я не раз ловила ее на том, что она потихоньку таскает сахар. Когда ей было пятнадцать, она вдруг подошла ко мне и говорит: «Миссис Бакет, мы должны переехать из Окленда». А сама чуть не плачет – я, надо сказать, тоже. А тогда мисс Джессика…
   Тут надолго повисло глубокое молчание, которое в конце концов прервала Ханна:
   – Кстати, вы испекли ваши знаменитые булочки с изюмом к чаю, миссис Бакет?
   – Кто такая Джессика? – решительно спросила я.
   Миссис Бакет жалобно посмотрела на Ханну, а потом не выдержала:
   – Ну сколько еще можно притворяться? Нельзя же вечно держать такие вещи в тайне.
   – Расскажите мне, – сказала я довольно повелительным тоном, словно была не просто Клаверинг, но родом из Окленда. – Кем была эта Джессика? – повторила я.
   – В семье была еще одна дочь, – почти вызывающе заявила миссис Бакет. – По возрасту – между Мириам и Ксавье.
   – И звали ее Джессика? – продолжала я.
   Ханна наклонила голову. Это был знак согласия.
   – Тогда зачем вся эта секретность?
   Опять наступила тишина, пока я не воскликнула:
   – Все это довольно глупо!
   – Вы сами все узнаете в свое время, – резко ответила Ханна. – И не нам…
   Я умоляюще взглянула на миссис Бакет.
   – Но ведь вы знаете. Так почему не могу знать я? Что случилось с той Джессикой?
   – Она умерла, – сказала миссис Бакет.
   – В совсем юном возрасте? – уточнила я.
   – Сразу после того, как они уехали из Окленда, – сообщила мне Ханна, – так что мы мало что об этом знаем.
   – Она была старше Мириам, а Мириам было пятнадцать во время переезда, – начала рассуждать я.
   – Да, ей было лет семнадцать, – подтвердила Ханна. – Но все равно не нам… Миссис Бакет не следовало вам этого говорить.
   – На своей кухне я поступаю так, как считаю нужным, – отрезала миссис Бакет.
   – Ну при чем тут кухня? – возмутилась Ханна.
   – Я была бы очень благодарна тебе, Ханна Гудинг, если бы ты не дерзила мне!
   Я видела, что они готовы даже затеять ссору, лишь бы ничего мне не рассказывать. Но я собиралась все выяснить, несмотря ни на что, и была настроена очень решительно.
   Покинув Окленд, я прямиком отправилась на церковное кладбище и обошла там все могилы. Среди них была только одна Джессика Клаверинг, и умерла она примерно сто лет тому назад в весьма почтенном возрасте – семидесяти лет.
   Тогда я вернулась на Пустырь. Там все было по-прежнему: и могилка, и табличка с ее именем и датой смерти – ию… 1880.
   – Почему они похоронили тебя здесь, Джессика? – тихо пробормотала я.

Письмо с того света

   На следующий день я сидела у ручья, когда вдруг на противоположном берегу появилась Ханна с каким-то пакетом в руках.
   – Я хотела с вами поговорить, мисс Джессика, – сказала она.
   – Хорошо, Ханна. Я сейчас к вам перейду. – Идя по мостику, я обратила внимание на ее весьма торжественный вид.
   – Я подумала, что пришло время передать вам вот это, – объявила она.
   – А что это?
   – Мне было велено отдать это вам, когда придет пора или когда вам исполнится двадцать один год – в зависимости от того, какое из этих событий наступит раньше. Я считаю, что сейчас самый подходящий момент, учитывая все, что было уже сказано.
   Она сунула мне в руки пакет, и я начала его рассматривать.
   – Что там? – повторила я.
   – Там письмо, которое было написано вам, но передано мне.
   – Когда это было? И кто вам его дал?
   – Вы сами все поймете, когда прочтете. Надеюсь, что я поступила правильно.
   На миг она замешкалась, испуганно наморщив лоб, а затем развернулась и поспешно ушла вверх по склону, оставив меня стоять с большим конвертом в руке. Открыв его, я извлекла оттуда несколько листков бумаги, исписанных аккуратным разборчивым почерком.
   Я взглянула на первую страницу.
   Первая фраза звучала так: «Дорогая моя Опал, милое мое дитя!»
   И далее:
   «Ты прочтешь это через много лет после того, как я пишу это, и надеюсь, что в результате ты не будешь обо мне слишком плохого мнения. Всегда помни, что я любила тебя, и то, что я собираюсь сделать, я делаю потому, что так будет лучше для нас всех. Я хочу, чтобы ты знала: последние мои мысли были о тебе…»
   Мне трудно было понять, что все это означает, и поэтому я решила взять письмо с собой на Пустырь, куда почти никто не приходит, и уже там, у могилки Джессики, почитать в спокойной обстановке.
   «Начну с самого начала. Я хочу, чтобы ты получше узнала меня, потому что только так ты сможешь понять, как это все произошло. Думаю, в каждой семье есть тот, кто выделяется на общем фоне, один из детей, который отличается от всех остальных. По-моему, их еще называют отщепенцами. Так вот, это обо мне. У нас был Ксавье – умный, способный в учебе, готовый всегда прийти на помощь каждому; и Мириам, которая была склонна к шалостям, но в основном, когда на это ее подбивала я. Мириам была очень податливой и могла принимать любой облик, порой превращаясь в образцового ребенка. Я же всегда была немного бунтаркой. Изображая привидение, я пробиралась в галерею и играла там на спинете, а потом пряталась, когда туда приходили посмотреть, что это за шум; таким образом, поползли слухи, что в галерее поселился призрак, и слуги перестали ходить туда поодиночке. Лестью я уговаривала миссис Бакет печь свои любимые лепешки, и она всегда готовила еще одну дополнительно – специально для меня. Я была папиной любимицей, чего не скажешь про отношение мамы. Папа учил меня играть в покер. Никогда не забуду выражение на мамином лице, когда она, зайдя в кабинет, застала нас с ним с картами в руках. Похоже, именно в тот момент я осознала, насколько напряженная обстановка царит в нашем доме. Она стояла в такой театральной позе, что я чуть не расхохоталась. «Играете на скрипке, пока горит Рим! [7 - По легенде, Нерон играл на скрипке, когда горел подожженный им Рим.]» – едко заявила она, на что я ответила: «Скрипка тут ни при чем, мама. Это покер». «Как тебе не стыдно!» – воскликнула она и с этими словами схватила карты и бросила их в огонь. «Ну вот, теперь не Рим горит, а наши карты», – заметила я; мне всегда было сложно уследить за своим языком, и слова слетали с него сами собой, прежде чем я успевала их остановить. Тут мама взмахнула рукой и дала мне пощечину. Помню, я была шокирована – главным образом потому, что это демонстрировало, насколько она охвачена смятением. Обычно она сохраняла спокойствие, и все ее упреки были словесными. Папа тоже был в шоке. «Не смей поднимать руку на детей», – хмуро сказал он. И здесь маму прорвало. «А кто ты такой, чтобы указывать мне, как себя вести? Учишь собственную дочь быть такой же беспутной, как ты. Карты, азартная игра… все это ведет к долгам, из-за них мы сегодня находимся в таком тяжелом положении. Тебе, например, известно, что крыша нуждается в срочном ремонте? Что в галерею уже сочится вода? Что под половицами в библиотеке дерево разъедает грибок? Что слугам не плачено два месяца? И твой достойный ответ на все это – научить дочь играть в покер!»
   Я стояла, держась за щеку, по которой она меня ударила. «Только не при Джессике, Дороти, прошу тебя», – умоляющим тоном сказал отец. Но она ответила: «А что? Почему бы и нет? Она все равно очень скоро все узнает сама. Узнает, как и все остальные, что ты проиграл свое состояние, а заодно и мое, и что мы больше не можем позволить себе жить, как прежде».
   Я смотрела, как догорает в пламени камина дама червей. А потом мама ушла, и мы с отцом остались наедине.
   Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю. В действительности к делу это не относится. Но я и вправду хочу, чтобы ты, Опал, кое-что узнала обо мне и о том, как мы жили. Хочу, чтобы ты поняла, почему все случилось так, как случилось, поэтому и пишу все это. Возможно, я порву все, когда закончу. Возможно, я потом решу, что тебе незачем все это знать. Возможно, это просто поиск оправданий. Как бы там ни было, поначалу я запишу все, что приходит мне в голову, и эта сцена в отцовском кабинете представляется мне своего рода началом истории, когда необходимость продать Окленд Холл стала достоверным фактом; если бы не это, все пошло бы совершенно по-другому.
   Вскоре подобные сцены стали делом обычным. Все постоянно упиралось в деньги, которые нужно было заплатить то за одно, то за другое. А денег не было. Я понимала, что папа был неправ. В нем проявилось наше семейное проклятье, порочная дьявольская черта. Он часто рассказывал мне об этом в нашей длинной галерее, когда показывал портреты своих предков и объяснял, чем они прославились. Там был живший триста лет тому назад Джеффри, который нас чуть не разорил. Был Джеймс, отправившийся в море и ставший пиратом: он грабил испанские галеоны, и на этом мы разбогатели. Был еще Чарльз, – тоже игрок, кстати, – живший во времена Карла I. Тогда началась война, и хотя мы, естественно, выступали за короля, нам каким-то непонятным образом удалось пережить смутный период Английской республики и дотянуть до Реставрации, после чего мы получили земли и богатство в награду за лояльность к монархии. Следующие сто лет мы жили вполне комфортно, а потом появился Генри Клаверинг – друг Георга, принца Уэльского, денди и транжира, а также самый заядлый игрок из них всех. После его выходок наш род так и не смог оправиться окончательно, хотя мы и пытались это сделать. Отец папы, мой дед, унаследовал эту семейную слабость, которая затем перешла и к моему отцу. Два поколения картежников подряд – это было уже слишком, и Окленд Холл этого не выдержал. Так и получилось, что в сложившейся ситуации у нас был только один выход – мы должны были продать свое родовое поместье.
   Тогда мне было шестнадцать. Обстановка была угнетающая, папа был так несчастен, что я даже боялась, что он может наложить на себя руки, а мама продолжала едко причитать, что этого не должно было случиться. Однако мы были вынуждены продать не только сам особняк, но и многие ценные вещи – например, мои любимые гобелены, часть столового серебра и мебели. Потом мы переехали в Дауэр Хаус. Ксавье без устали повторял, что это очень красивый дом, но мама и слышать этого не хотела и все время ворчала. И то ей не так, и это. Я ненавидела то, как она своими упреками третировала отца при первом же удобном случае. Все и без этого было достаточно плохо!
   Казалось, мы все изменились. Ксавье как-то притих: отца он открыто не винил, но стал совсем отстраненным. У нас осталась ферма, которой он управлял, однако это никак нельзя было сравнить с большим имением, которым мы владели до этого. Мириам было пятнадцать, когда мы уволили гувернантку, так что мама взялась учить ее сама. Я считалась уже достаточно взрослой, чтобы освободить меня от уроков. Мама сказала, что мы должны помогать на кухне, учиться консервировать фрукты и варить варенье, потому что те молодые люди, за которых мы могли бы выйти замуж теперь, очень отличались от тех, на кого мы могли бы рассчитывать, если бы нерадивость нашего отца не лишила нас родового гнезда. Мириам разделяла мамину язвительность, я – никогда. Я понимала то неодолимое влечение, которым был одержим мой отец. Оно было и во мне, только не к картам, а к самой жизни. В моем характере было импульсивно следовать своим побуждениям, сначала действовать, а уж потом рассуждать, насколько это было разумно. Надеюсь, дорогая моя Опал, что по своей натуре ты другая, потому что это может довести тебя до беды.
   Окленд купил некто по имени Бен Хенникер, заработавший состояние в Австралии. Человек он был, казалось, приветливый и однажды заглянул к нам в Дауэр Хаус. Не забуду, как Мэдди ввела его в гостиную, где мы пили чай.
   «Что ж, мэм, – сказал он маме, – я подумал, что раз мы с вами соседи, то и вести себя следует по-соседски. У меня на следующей неделе намечается одно мероприятие, приедут гости, вот я и решил, что, возможно, вы захотите к нам присоединиться». Моя мама была способна заморозить человека одним только взглядом; свой талант она с успехом оттачивала на наших слугах, и это безотказно работало как в Окленд Холле, так и в Дауэр Хаусе. Никому из прислуги не позволялось ни на минуту забывать, что мы – Клаверинги, как бы ни истощились наши финансы.
   «Мероприятие, мистер Хенникер? – переспросила она таким тоном, будто речь шла о какой-то римской оргии. – Боюсь, что об этом не может быть и речи. Мои дочери еще не выезжают в свет. К тому же в указанное вами время мы определенно будем заняты».
   И тут я возьми и скажи: «А я могла бы пойти, мама». От маминого леденящего взгляда слова буквально застыли у меня на губах.
   «Ты никуда не пойдешь, Джессика», – холодно отрезала она.
   Лицо мистера Хенникера стало пунцовым от гнева, и он сказал: «Я все понял, мэм: на следующей неделе вы заняты и будете заняты всякий раз, когда я буду иметь дерзость пригласить вас к себе. Не переживайте, вы в полной безопасности… вы и ваша семья. Вас больше никогда не пригласят в Окленд Холл, пока он принадлежит мне». С этими словами он удалился.
   Я ужасно злилась на маму за ее грубость: в конце концов, человек просто пытался вести себя дружелюбно по отношению к соседям, и, с моей точки зрения, было абсурдным обижать его только за то, что он купил у нас Окленд Холл. Ведь это мы выставили его на продажу. Мы искали покупателя. Я выскользнула из гостиной и побежала за ним, но догнала уже на середине аллеи, ведущей к Окленду. «Я хотела сказать вам, что мне очень жаль, что так получилось, – запыхавшись выпалила я. – И мне стыдно, что моя мама так разговаривала с вами. Надеюсь, вы не будете из-за этого думать плохо обо всех нас».
   Его пронзительно-синие глаза сверкали гневом, но, посмотрев на меня, он постепенно остыл и начал улыбаться. «Скажите на милость, – произнес он. – А вы, надо полагать, юная мисс Клаверинг».
   «Джессика», – уточнила я.
   «Вы определенно пошли не в свою мать, – заметил он. – И это лучший из комплиментов, который я мог бы отпустить в ваш адрес».
   «У нее есть свои положительные качества. Просто их довольно сложно выявить», – ответила я.
   Он расхохотался; было в его смехе что-то заразительное, отчего не присоединиться к нему было невозможно. Потом он сказал: «Мне понравилось, что вы догнали меня таким вот образом. Вы хорошая девушка, мисс Джессика, правда хорошая. Вы должны прийти ко мне в гости в ваш прежний дом. Что скажете? – И опять чуть не задохнулся от смеха. – В конце концов, она ведь говорила только за себя. Приходите познакомиться с моими друзьями. Они хорошие люди – по крайней мере, некоторые из них. Это станет для вас откровением, мисс Джессика. Подозреваю, что вы всю свою жизнь прожили в клетке. Сколько вам лет?» Я сказала, что семнадцать. «Замечательный возраст, – вздохнул он. – Возраст, когда самое время отправляться в путешествия. Наверное, вам и самой этого хочется. Навещайте меня иногда… если, конечно, посчитаете это возможным и пристойным. Не кажется ли вам, что ваша прежняя жизнь была несколько унылой и скучной?»
   Я заявила ему, что не считаю свою жизнь скучной, что у меня множество интересов. Что я люблю ездить в гости, и что мы делали это часто, пока жили в Окленде. Как помещики-землевладельцы мы должны были заботиться о благополучии наших арендаторов. Дни наши были строго расписаны: учебные занятия по утрам, потом разные дела в деревне, рукоделие, беседы, шитье каких-то нарядов, уроки танцев, которые понадобятся нам, когда мы начнем выезжать в общество. Правда, сейчас наши возможные выезды остались в прошлой жизни, в Окленд Холле. Однако я сама никогда не считала свое существование унылым, и только мистер Хенникер открыл мне глаза: я поняла, какой ничем не примечательной и лишенной событий была моя жизнь прежде. И каким счастливым бегством от нее стали мои посещения Окленд Холла…»
   Сделав паузу в чтении, я внимательно посмотрела на могилу передо мной, не в силах избавиться от странного ощущения, что моя жизнь катится по тому же сценарию. Что случилось с Джессикой, происходит и со мной. Одновременно хотелось и дочитать побыстрее, и посмаковать сам этот процесс. Я чувствовала, что для меня очень важно получше узнать эту Джессику и посмотреть, как разворачивалась ее жизнь. Ведь и она тоже хотела этого, потому и описывала все в таких подробностях.
   Итак, я продолжила читать.
   «Конечно, я обманывала свою семью, хотя Мириам в определенной степени все-таки доверилась. Мне хотелось взять ее с собой в Окленд Холл, но при этом я сознавала, что в случае разоблачения разразится грандиозный скандал, и не хотела ее втягивать: она была младше, и я чувствовала ответственность за нее. Мириам и правда была очень податливой. Находясь со мной, она была готова озорничать – в определенных пределах. В прежние времена у нас была гувернантка, довольно властная дама, втайне исповедовавшая буддизм; в какой-то момент возникла реальная опасность, что Мириам под ее влиянием также ударится в эту религию. Когда Мириам оставалась с мамой, она становилась снобом и презрительно отзывалась об отце, «пустившем нас по миру». Я называла ее Хамелеоном из-за подобного умения менять окраску в зависимости от окружающего фона. Поэтому я засомневалась насчет того, чтобы брать ее с собой, решив удовлетвориться рассказами о своих похождениях, когда мы будем укладываться спать. Она увлеченно слушала меня и даже аплодировала, но я знала, что, если мама осудит меня за мои поступки, сестра мгновенно с ней согласится. Это нельзя было назвать неискренностью – просто она была не в состоянии иметь свою собственную точку зрения. Когда я смотрела, как миссис Кобб замешивает тесто для каравая, булок или крестьянского хлеба, я думала, что с Мириам точно так же: ей можно придать любую форму по своему желанию. Ксавье был совсем другим, но как было довериться ему? Он очень переживал по поводу резкого изменения нашего материального положения и считал это позором семьи. Он любил Окленд и воспитывался с ощущением, что все это, естественно, однажды будет принадлежать ему. Поэтому он, конечно, был возмущен, когда у него это отняли, хотя, в отличие от мамы, никогда не оскорблял отца – просто погрузился в печаль и отчужденность. Мне было жаль Ксавье, но я, разумеется, никогда не была с ним так близка, как с Мириам.
   Я постоянно отвлекаюсь, откладывая описание того, что произошло, но я на самом деле хочу, чтобы ты меня поняла. Прошу тебя, не вини меня или Десмонда. Я познакомилась с ним на одном из приемов у мистера Хенникера. Я стала часто бывать у него в гостях, и вскоре Окленд начал казаться мне даже в большей степени родным домом, чем Дауэр Хаус, где жизнь стала просто ужасной – в основном из-за того, что мама без устали третировала отца. Порой я думала, что он может ее ударить. Он вел себя так тихо и скрытно, что, казалось, он вынашивает против нее какие-то планы, и как бы в подтверждение этого я иногда замечала странные взгляды, которые он бросал на нее. В доме ощущалось тягостное напряжение, и как-то раз я сказала Мириам перед сном: «Что-то должно случиться. Я чувствую, как это висит в воздухе. Как будто сам Рок готовится нанести свой удар». Мириам испугалась, да и я тоже. Но я и не догадывалась, откуда может последовать этот удар судьбы.
   Я все чаще бывала в Окленде, становясь все более беспечной. Мистер Хенникер был неизменно рад мне. Однажды, когда мы с ним были в галерее, я рассказала ему о том, как играла здесь на спинете и пугала прислугу. Это немало позабавило его, и с тех пор он просил меня поиграть для него. Он любил сидеть там, слушая в моем исполнении вальсы Шопена. Я привыкла к мысли, что так будет вечно, что мистер Хенникер всегда будет здесь, а у него в доме будут собираться разные интересные люди. А потом я узнала, что все это не так, что мистер Хенникер приехал сюда ненадолго. В Новом Южном Уэльсе у него была некая «недвижимость», как он это называл, а Окленд Холл – это для него всего лишь каприз, «проявление безрассудства, если хотите». Побывав здесь еще в молодости, он поклялся, что однажды станет тут хозяином, а это был не тот человек, который бросает слова на ветер. Трудно тебе передать, как он заинтересовал меня. Я таких людей еще никогда в жизни не встречала».
   Как раз этого она могла бы мне не объяснять: я ее прекрасно понимала, потому что сама пережила тот же опыт.
   «Поскольку я была старше Мириам, перед нашим отъездом из Окленд Холла широко обсуждался мой предстоящий выход в свет. У нас служила миниатюрная Минни Джобберс, которая шила, и у меня уже появилось несколько очень симпатичных нарядов. В частности, два красивых бальных платья. Помню, когда мы уже знали, что покидаем Окленд, мама взглянула на них и заявила: «Они теперь никогда тебе не понадобятся». Одно из этих платьев, самое красивое, было из шелка вишневого цвета с отделкой из хонитонских кружев; шея и плечи у меня были красивыми, и платье это было сшито с целью показать их в самом выгодном свете. «Бедные мои плечики и шейка, теперь вам не покрасоваться, никто вас не увидит», – горестно причитала я.
   С мистером Хенникером можно было говорить о чем угодно, вот я и рассказала ему про свое платье. Как это ни странно, – он ведь старатель, а они народ, по идее, грубый, – он всегда мог понять меня, чего бы это ни касалось. И он сказал так: «Вы обязательно должны надеть свое вишневое платье. Зачем лишать мир возможности взглянуть на ваши обворожительные плечи и шею только из-за того, что ваш отец был игроком? Мы устроим бал, а вы украсите его своим присутствием в вишнево-красном наряде». Когда же я сказала, что не посмею сделать этого, он ответил: «Кто не рискует, тот не выигрывает, риск – дело благородное, как говорится. Никогда не бойтесь дерзать». Затем он засмеялся и заявил, что чувствует себя испорченным человеком, который уводит соседскую дочку с узкой прямой дорожки. Он потом еще долго посмеивался над своими словами. «Узкий прямой путь ограничивает человека, мисс Джессика. Простор открытого пространства вдохновляет гораздо больше», – пояснил он свою мысль.
   Ну вот, я снова отвлеклась, хотя и не хотела. Сначала я думала, что это будет короткое письмо, но как только взялась за перо, почувствовала необходимость писать подробно. Я должна осветить тебе все. Не хотелось бы, чтобы у тебя сложилось впечатление, что я была просто распутной. Потому что это совершенно не так.
   Как-то раз в Окленде принимали гостей, у Бена Хенникера такое бывало часто. В основном люди приезжали к нему по делу, привозя какие-то особенные камни. Он иногда покупал их, иногда продавал. Здесь всегда было много разговоров про опалы. Постепенно я получила некоторое представление о том, как их добывают и как ими торгуют, и находила все это захватывающим.
   Он сообщил мне, что в этот раз состоится бал, на который я должна явиться как одна из гостей. Я была возбуждена и взволнована, но понимала, что не могу надеть свое лучшее платье и выйти в нем из дому; поэтому Бен предложил, чтобы я заранее тайком принесла свой вишнево-красный (как он его называл) наряд в Окленд Холл, а уже в день бала переоделась в него прямо на месте. Со своей стороны он попросит одну из горничных помочь мне. На том и порешили.
   Это был знаменательный вечер – тогда я впервые увидела Десмонда. Я должна тебе его описать. Нужно сказать, что все ошибались насчет того, что произошло впоследствии, и мне хотелось бы, чтобы ты в первую очередь поняла именно это. Все было не так, как выглядело со стороны.
   В галерее Окленд Холла было очень красиво: она была украшена цветами из теплиц, а в дальнем ее конце расположились музыканты. Словом, получился идеальный бальный зал, освещенный мерцающим светом свечей в канделябрах. Мистер Хенникер хотел обставить все, как бал моего дебюта в обществе. Он как-то сказал мне: «Я не испытываю угрызений совести, что отобрал Окленд у вашего отца: тут все честно – он сделал ставку и проиграл. Но я рад отобрать его у вашей матери, потому что она заслуживает того, чтобы его потерять. Порой мне больно смотреть на вашего брата, который выглядит очень печальным; но он еще молод и должен сам подумать, что можно сделать, чтобы вернуть свое поместье или приобрести нечто подобное. Что же касается вас, мисс Джессика, то здесь я действительно очень сожалею. И поэтому мы устроим вам настоящий бал». И вечер получился просто чарующим. У меня такого никогда не было и не будет.
   Десмонд был молод, ненамного старше меня, но тогда двадцать один год казался мне уже очень приличным возрастом. Бальная зала не была переполнена, потому что мистер Хенникер умышленно не пригласил никого из соседей, объяснив, что все они знают меня, и из-за этого могут возникнуть неприятности. Это должен был быть исключительно мой бал – «бал божественных плеч и шеи на фоне вечернего платья цвета спелой вишни», как он выразился. Поэтому там были только те, кто приехал туда на несколько дней; в Окленде множество комнат для гостей, и в то время народу там было довольно много. Десмонд выделил меня среди всех остальных с самого начала и сразу пригласил на танец. Жаль, что ты не видела нашу галерею в тот вечер. Там было так красиво… и так романтично. Думаю, что за несколько столетий там проходило немало балов, но уверена, что такого еще не было. Он был высокий и светловолосый – на самом деле волосы его попросту выгорели на солнце. А еще у него были «австралийские глаза», как я это называю, – полуприкрытые с очень густыми ресницами. «Это все из-за солнца, – объяснил он мне. – Там оно намного ярче и жарче, чем здесь, и ты инстинктивно щуришься от света. А такие ресницы, наверное, природа просто создала для дополнительной защиты». Об опалах он рассуждал в точности, как Бен Хенникер, и был таким же их фанатом. Он рассказал мне, что уже нашел и что еще надеется найти.
   «На свете нет ничего прекраснее Зеленого Сияния на Закате, – сказал он. – У Бена есть этот камень, и вы должны его попросить как-нибудь показать его вам». Но я не заинтересовалась Зеленым Сиянием, потому что в тот вечер меня интересовал исключительно Десмонд. Большинство гостей были старше нас. И мы с ним целый вечер танцевали и все разговаривали, разговаривали…
   Он сообщил мне, что собирается через две-три недели вернуться в Австралию. Он рвался обратно, потому что нашел земли, где, по его словам, должно было быть большое месторождение опалов, и ему не терпелось поскорее обследовать его. Бен и еще несколько предпринимателей также были заинтересованы в этом проекте, для разработки которого требовались значительные инвестиции. Некоторые из опытных старателей посмеивались над ним, называли этот участок Десмондс Фенси [8 - Desmond’s Fancy – Причуда Десмонда (англ.).], но он верил в успех, говорил, что испытывает особое чувство. И собирался заработать на Фенси целое состояние.
   «Я чувствую это, Джесси». (Он всегда называл меня именно Джесси.) «Это страна опалов. Буш… сухая равнина… где растет лишь жесткая трава солончаков, а из деревьев встречается только местная разновидность акации да ее подлесок. Расположено все это в низине с выжженной растрескавшейся землей и давно пересохшими руслами рек. Я сказал себе: Эти края говорят сами за себя. Здесь обязательно что-то есть – может быть, золото или вольфрам, олово или медь… Но что-то подсказывает мне, что здесь есть опал… драгоценный опал». Говорил он об этом очень возбужденно, – совсем как Бен Хенникер, – и его энтузиазм передался мне.
   Мы все говорили… боже, как мы с ним говорили! Время пролетело незаметно, и я очнулась только тогда, когда часы во внутреннем дворе пробили полночь. Когда бал закончился, Ханна помогла мне переодеться в дневное платье. Это была одна из служанок, которая осталась в Окленде, когда мы уехали оттуда. Она служила у нас давно, была примерно моего возраста и, наверное, поэтому относилась ко всему с пониманием. Мэдди тоже помогала мне. Она спустилась по лестнице Дауэр Хауса и впустила меня в дом. Без помощи этих двух девушек мне было бы очень сложно. На следующий день Ханна должна была принести мое вечернее платье к ручью, чтобы я потом улучила момент и незаметно пронесла его домой. Теперь мне оставалось только заручиться молчанием Мириам. Это было легко, поскольку она хотела только одного – чтобы я подробнее рассказала ей про бал. Она была полностью на моей стороне и, как и я сама, считала это удивительным приключением.
   Когда я на следующий день забрала у Ханны свое платье возле ручья и принесла его домой, там была записка от Десмонда. Он писал, что должен увидеть меня во второй половине дня. Разумеется, я пришла. Мы с ним гуляли по парку в Окленде и снова бесконечно разговаривали. А вечером я опять отправилась в Окленд к ужину. Я знала, что слуги рады мне. Ханна рассказывала, что в нашей семье они больше всего любили меня и что всем им нравится работать на мистера Хенникера; поэтому все были очень довольны тем фактом, что я подружилась с их новым хозяином. Ханна добавила, что на половине прислуги у них сейчас только обо мне и говорят. «А еще они говорят про вас и мистера Десмонда Дерхэма и считают вас прекрасной парой».
   С этим нельзя было не согласиться. Ты, конечно, поняла, что мы были влюблены. Да, к концу первой же недели нашего знакомства мы оба были абсолютно уверены, что никто другой каждому из нас не нужен. И это было так на самом деле, Опал, ты должна поверить мне, несмотря на все то, что произошло потом. Я знаю, что все они ошибаются, хотя и понимаю, как это выглядит со стороны. Но это не может быть правдой. Я не верила в это ни секунды… даже в самый тяжелый и трагический момент. Я знала, что это неправда.
   Миновало две недели, а он все еще был здесь, откладывая свой отъезд. А когда наконец собрался, то сказал, что возьмет меня с собой. Мы поженимся и поедем в Австралию вместе. «Как тебе понравится быть женой старателя, Джесси? – говорил он. – Жизнь эта нелегкая, но не беда: мы с тобой разбогатеем, как это в свое время сделал Бен, и тогда у твоих ног будет все, что только пожелаешь». Каждую ночь я тайком проскальзывала через мостик в соседский парк, где он уже ожидал меня. Я не в силах описать тебе счастье, которое я испытала в те сентябрьские ночи. Без помощи Мэдди и Ханны у меня ничего бы не вышло, они просто замечательные. Мне все время приходилось хитрить и изворачиваться, чтобы мама ни о чем не догадалась, и сама не понимаю, как это у меня получилось.
   Мы спланировали все очень тщательно. Свадьба должна была состояться через три недели. Десмонду еще нужно было получить какую-то особую лицензию, а после этого мы с ним уехали бы в Австралию вместе. Мы не говорили об этом никому… даже Бену. Я была уверена, что Бен поможет нам, но Десмонд в этом сомневался. Похоже, Бен считал меня хрупкой маленькой куклой, которой нельзя сталкиваться с трудностями жизни: ведь жизнь в лагере старателей разительно отличалась от той, какую я вела в изящном Дауэр Хаусе. Я знала это и была готова к испытаниям. А потом наступила та ужасная ночь.
   Десмонд сообщил мне, что в Окленд в ближайшее время приедет несколько деловых партнеров Бена и что сам он вскоре тоже уедет в Австралию. Еще совсем недавно это известие расстроило бы меня, но теперь, когда я и сама собралась в те края, я была рада, что он будет там. В ходе намеченной встречи они должны были принять решение о разработке участка, с которым Десмонд связывал столько надежд, обсудить план разведывательных работ и строительства шахт. Десмонд был очень взволнован. «Там будем мы с Беном и еще один крупный торговец опалами, – пояснил он мне. – Мы начнем сразу же, как только обеспечим необходимое финансирование». А еще он сказал мне, что из-за этого важного делового совещания мы с ним сможем увидеться только на следующий день после обеда, и он будет ждать меня у ручья, как обычно.
   Но он так и не пришел, и больше я его не видела. Никому толком не известно, что произошло той ночью. Хотя многие уверены, что знают это. Десмонд пропал, просто исчез, ни с кем не попрощавшись. А вместе с ним исчезло и Зеленое Сияние.
   Можешь себе представить, что думали люди, сопоставляя эти два факта. Говорили, что объяснение этому может быть только одно. Но оно было ошибочным. Я знаю это и никогда не поверю в обратное. Как он мог уехать, ничего не сказав мне? Мы ведь собирались через несколько недель пожениться. Он получил бы свою лицензию, и я уехала бы с ним в Австралию; но он исчез, не предупредив меня, хотя мы с ним должны были встретиться на нашем месте у ручья. Он пропал… а вместе с ним пропало и Зеленое Сияние.
   Я ждала его на следующий день, как мы договаривались, но вместо него ко мне пришла Ханна. Она была в слезах. «Он пропал, мисс Джессика, – сказала она. – Уехал или поздно ночью, или рано утром. Никто этого не видел». «Как уехал, Ханна? – воскликнула я. – Куда?» Ханна сокрушенно покачала головой, а потом со злостью в голосе добавила: «Уехал, и чем дальше отсюда, тем лучше. Потому что он забрал с собой тот опал, Зеленое Сияние». «Это неправда! – закричала я. – Неправда!» «Боюсь, что правда, – скорбно ответила Ханна и взглянула на меня с такой жалостью в глазах, что я едва не расплакалась. – Только поздно утром мы обнаружили, что постель его не смята. Сам он не смог бы так ее застелить. Он забрал все свои вещи, и в его комнате было пусто. И пока мы все удивлялись, почему он уехал таким образом, мистеру Хенникеру зачем-то понадобилось полезть в сейф. Он сразу понял, что туда кто-то заглядывал, потому что кое-что было не на своих местах. А потом он открыл футляр, где хранилось Зеленое Сияние, и там оказалось пусто. Мистер Хенникер вне себя от ярости. Он буквально жаждет крови Десмонда Дерхэма, называет его вором, мерзавцем, лживым псом. Вы бы только слышали все эти проклятья! С вами все в порядке, мисс Джессика?»
   «Я не верю этому, Ханна. Просто не верю».
   «Можете не верить, зато верят все остальные».
   Мне было дурно от страха, но я продолжала твердить себе, что все это какой-то абсурд. Я не могла забыть, как загорались глаза Десмонда, когда он говорил об опалах, которые собирается найти. «Такого опала, как Зеленое Сияние, еще никогда не было, – как-то сказал он мне, а потом быстро добавил: – Но кто сказал, что такой не найдут в будущем?»
   Последующие дни я жила, словно в каком-то кошмарном сне. Я повторяла себе, что все это ужасная ошибка, что Бен просто положил опал в другое место и сам это выяснит. Когда я пришла к Бену, он был похож на разъяренного быка. «Это он забрал Зеленое Сияние! – заорал он. – А потом сбежал с ним! Господи, я убью его! В тот вечер я показывал им свои камни. И когда я доставал их из сейфа, все было на месте. А он сидел по правую руку от меня… этот молодой дьявол. Пристрелю мерзавца! Он украл мое Зеленое Сияние!»
   «Он не делал этого, Бен! – воскликнула я. – Я уверена в этом».
   Он немного успокоился и внимательно посмотрел на меня. «Он обманул вас, – печально сказал он. – Такой красивый мальчик… такой приятный молодой человек. Который оказался совсем не тем, за кого мы его принимали».
   Что здесь можно было сделать, что сказать? Говорить с Беном было не о чем. Он сказал мне, что срочно уезжает, чтобы не тратить время попусту. Он был убежден, что господин Десмонд Дерхэм отправится прямиком на тот участок, Десмондс Фенси, – просто не бросит такое место, – и собирался последовать за ним. Бен видел, как у того горели глаза, но думал, что это от предвкушения новых находок, а оказалось, что тому виной Зеленое Сияние. Он понял это, только открыв сейф и заглянув в заветный футляр. Он был слеп, хотя ему следовало бы догадаться, зачем явился этот молодой дьявол.
   Слышать все это от Бена было невыносимо, так что я перестала бывать в Окленде. Я замкнулась в своем горе, и все думали, что я заболела, поскольку я стала бледной и апатичной. А мне просто было все равно, что со мной происходит. И тогда Ханна сообщила мне, что Бен уезжает в Австралию. «Он едет за Зеленым Сиянием», – сказала она.
   Я увиделась с ним перед отъездом, но наши отношения изменились. Между нами встал Десмонд. Бен был убежден в его виновности, я же была уверена, что он не виноват.
   Не могу описать ту пустоту, которая вошла в мою жизнь. Бен уехал, а Десмонда я потеряла. Для меня это была настоящая трагедия, какую себе даже трудно представить. Я по-прежнему ходила в Окленд Холл, чтобы повидать миссис Бакет и всех остальных; на кухне они пытались отвлечь меня разговорами о том, что все наладится, когда приедет мистер Хенникер – а он обязательно приедет, можно не сомневаться. Он просто обязан был вернуться в Окленд, ведь это место ему так нравилось. О Десмонде при мне никто не упоминал, но я знала, что они его активно обсуждали, когда меня не было.
   Мириам, конечно, знала, что произошло, потому что скрывать от нее свои ночные похождения было невозможно. Тогда она подолгу не спала, дожидаясь меня, а я должна была потом ей все подробно рассказывать. Теперь же, когда стало понятно, что все пошло не так, она начала рассуждать о том, что на это может сказать мама.
   Мои подозрения подтвердились уже в конце ноября. Когда на меня впервые накатил страх, я старалась не обращать на это внимания. Этого просто не может быть, уверяла я себя. Тем не менее ведь были те наши встречи в парке, когда мы с ним столько беседовали и мечтали, когда так пылко любили друг друга. Десмонд как-то сказал мне: «Мы с тобой и так фактически повенчаны. Я больше никогда в жизни не взгляну на другую, и при первой же возможности мы с тобой поженимся официально». Поэтому я считала себя его женой, рисовала себе, как мы приедем в Австралию, как я буду ему во всем помогать, а в будущем видела наших с ним детей. Перед Рождеством я убедилась, что беременна. Не зная, что делать, я рассказала об этом Ханне, потому что могла ей доверять. Мы с ней много говорили, но выхода найти не могли. Я была уверена, что, будь здесь мистер Хенникер, он бы мне помог. Но он был очень далеко, а рядом никого не оказалось.
   Я вынуждена была рассказать об этом Мириам. Помню, было это в Рождественскую ночь, но радостным это время не назовешь. В канун Рождества мы были на полуночной службе, а утром снова пошли в церковь. Такие моменты очень живо напоминали маме нашу прежнюю жизнь в Окленд Холле. За обедом, состоявшимся в полдень, она беспрерывно рассказывала, как они отмечали этот праздник раньше, как приносили в дом большое полено, традиционно сжигаемое в сочельник, как украшали галерею омелой и ветками падуба, как принимали многочисленных гостей. Внезапно у меня вырвалось: «Ты могла бы сделать папе рождественский подарок – немного помолчать про наше блестящее прошлое». Я не смогла сдержаться, потому что все это казалось мне таким мелочным по сравнению с моей ситуацией и тем фактом, что внезапно исчезнувшего Десмонда подозревают в воровстве, в похищении Зеленого Сияния.
   Все буквально остолбенели. Никто и никогда – ни единого разу! – не разговаривал с мамой в подобном тоне. «Тебе следовало бы проявлять больше уважения к матери, Джессика», – грустным голосом заметил отец, на что я с жаром ответила: «А ей пора бы подумать и о нас тоже. Да, мы потеряли Окленд Холл. Ладно. Но это прекрасный удобный дом. На свете есть и гораздо более серьезные несчастья, чем тот факт, что наша семья живет сейчас в Дауэр Хаусе». Тут я залилась слезами и выбежала из комнаты, успев услышать, как мама бросила мне вслед: «Джессика становится просто несносной».
   Сославшись на головную боль, я всю вторую половину дня провела в нашей с Мириам спальне, но вечером все же была вынуждена спуститься. День и так был безнадежно испорчен, и вечером я поделилась с Мириам своим горем, потому что мне необходимо было кому-то об этом рассказать. Она была в ужасе. Мало что в этом понимая, она хорошо помнила, что, когда одна из наших служанок, так сказать, «попала в беду», ее немедленно уволили и отослали обратно в деревню, заклеймив вечным позором. Она все лепетала про этот самый «вечный позор», тогда как мне хотелось взвыть от отчаяния. Что мне делать – это был большой вопрос, ответа на который у меня не было. Не было его, естественно, и у Мириам. Я попыталась ей что-то объяснить, и она даже вроде бы меня поняла, но я знала, что стоит ей пообщаться с мамой – и все ее сочувствие ко мне растает как дым.
   Я понимала, что рано или поздно о моем секрете в любом случае станет известно, и решила рассказать им прежде, чем они все узнают сами. Первому я сообщила об этом Ксавье: хотя он всегда казался очень отчужденным, я чувствовала, что он поймет меня лучше остальных. Я вошла к нему в комнату промозглым январским днем, когда все небо было затянуто снеговыми тучами; пока я выкладывала ему все начистоту, он смотрел на меня так, будто прикидывал, не сошла ли я с ума. Впрочем, он был добр ко мне. Он вообще был добрым человеком. Я рассказала ему обо всем – как подружилась с Беном Хенникером, как встретила Десмонда, как мы с ним решили пожениться и как потом Десмонд исчез. «Ты уверена, что ждешь ребенка?» – спросил он у меня. Я ответила утвердительно. «Нам необходимо знать наверняка. Обратись к доктору Клинтону», – заявил он. «Только не к нему!» – в ужасе воскликнула я. Доктор Клинтон много лет был нашим семейным врачом, и я знала, что он будет глубоко потрясен. Ксавье меня понял правильно и сказал, что отведет меня к доктору, который нас не знает. Слово свое он сдержал. Когда было подтверждено, что я беременна, Ксавье сказал, что нам не остается ничего другого, кроме как рассказать родителям. Долго скрывать это все равно не получится, а нам еще предстояло спланировать то, что нужно будет сделать в первую очередь и незамедлительно.
   Странно, но, когда женщина ждет ребенка, у нее, похоже, появляются какие-то дополнительные силы. Так было и со мной. Из-за потери Десмонда у меня было разбито сердце, но теперь, благодаря этому малышу, во мне ожила какая-то новая надежда. Даже скандал с родителями повлиял на меня не так, как я себе это представляла. Ксавье оказался спокойным и сильным – он был мне очень хорошим братом. Он предупредил отца и маму, что должен им кое-что сказать, и мы вчетвером прошли в гостиную. Ксавье закрыл за нами дверь и очень спокойным голосом произнес: «Джессика ждет ребенка». Мгновенно воцарилась зловещая тишина. Я подумала, что, наверное, такая тишина стояла на земле перед тем, как начали рушиться стены Иерихона. Отец выглядел растерянным, а мама просто пристально смотрела на нас. «Да, боюсь, что это так, – продолжал Ксавье. – И теперь нам предстоит решить, что с этим делать».
   «Ребенок! Джессика! Я этому не верю!» – воскликнула мама. «Но это правда, – отвечала я. – Я беременна. Мы должны были пожениться, но этому помешал ужасный несчастный случай». «Несчастный случай? – вскричала мама, которая уже преодолела первый шок и постепенно брала себя в руки. – Что ты хочешь этим сказать? Это невозможно!» «Тем не менее это уже произошло, – вмешался Ксавье. – Так что давайте подумаем, что мы можем предпринять». «Я хочу знать подробности. Не верю, чтобы моя дочь…» – не унималась мама. «Все правда, мама. И доктор это подтвердил», – сказала я. «Доктор Клинтон!» – в ужасе воскликнула мама. «Нет, это был другой доктор, – успокоил ее Ксавье, – который нас не знает».
   Моя мать обернулась ко мне, как разъяренная тигрица. Она наговорила много горьких слов. Я не запомнила их, потому что старалась не слушать. Я думала о своем ребенке. Я хотела его и думала тогда, что, несмотря на все мои беды, это дитя мне поможет с ними справиться. Затем моя мать повернулась к отцу и заявила, что во всем виноват он. Если бы не его безответственность, мы бы по-прежнему жили в Окленд Холле, где в принципе не мог бы появиться какой-то грубый рудокоп со своими испорченными друзьями, способными соблазнить глупую запутавшуюся девушку. Вот что получается, когда приходится жить рядом с такими людьми. А теперь я собираюсь родить дитя вне брака. Семья Клаверингов никогда не знала такого позора. «Такое уже было, – возразила я. – Ричард Клаверинг делил любовницу с Карлом Вторым…» «Как будто это одно и то же! – раздраженно воскликнула она. – Это был король, и большинство аристократов делилось с ним своими любовницами». «Но у него был внебрачный ребенок, сын которого женился на своей законнорожденной кузине и таким образом вернулся в семью». «Помолчи, распутница! Наша семья еще никогда не была так опозорена, и все вследствие того лишь факта, что твой отец…» Она неистовствовала еще некоторое время, и я знала, что она не оставит это до конца своих дней. Тогда я сказала себе: Десмонд вернется. Что-то пошло не так, но мы выясним это, и тогда все наладится. Поэтому я просто не слышала ее яростной тирады.
   Решение о том, что нам делать, принял Ксавье. Было бы немыслимо, если бы кто-то узнал, что я родила внебрачное дитя. Факт моей беременности можно было скрывать несколько месяцев. Возможно, даже полгода. Юбки тогда носили объемные…. Ребенок должен родиться в июне. В апреле я с моими родителями поеду в Италию. Всем можно сказать, что здоровье мамы вызывает у нашего семейного доктора некоторые опасения. Мы можем продать серебряный поднос и кубок для пунша, подаренные Георгом IV одному из наших предков: это очень ценные вещи, и этих средств хватит на двухмесячное пребывание за границей для троих и на роды. Мой ребенок должен будет родиться там, а по возвращении мы скажем, что недомогание моей матери было связано с ее беременностью, о которой она до некоторых пор не догадывалась в связи с ее возрастом. В результате мы сможем спокойно вернуться домой с новорожденным, не давая повода для скандала.
   Как несчастна я была в последующие месяцы! Некоторое время мы снимали виллу во Флоренции – Флоренции с дворцом Медичи в его золотом сиянии! При других обстоятельствах уже только это вызывало бы у меня восторг. Стараясь забыться, побороть свое ужасное настроение, я представляла себе, как мы с Десмондом гуляем здесь по берегу реки Арно. Случайно заметив опалы в витрине магазина рядом со знаменитым мостом, я вздрогнула и отвернулась, потому что смотреть на них для меня было невыносимо.
   За несколько недель до родов мы переехали в Рим, где все и произошло. Стоял июнь 1880 года. Я назвала свою девочку Опал. Мама сразу заявила, что это очень глупое имя, и дитя нужно назвать иначе. Поэтому у ребенка появилось двойное имя – Опал Джессика.
   Когда мы приехали домой, – благодаря неослабным энергичным действиям моей матери, – даже те, кто строил какие-то догадки, увязывая в единое целое наш неожиданный отъезд в Италию и возвращение с новорожденным младенцем на руках, не смели и заикнуться об этом. Тем младенцем, как ты уже догадалась, моя дорогая Опал, была именно ты. Никогда не стыдись истории своего рождения. Ты была зачата в любви. Всегда помни об этом, и, что бы люди ни говорили о твоем отце, не верь этому. Я хорошо его знаю, и это не может быть правдой. Он был неспособен украсть тот злосчастный опал. Сейчас я вообще жалею, что этот камень был когда-то найден. Но Десмонд не имел к этому отношения, Зеленое Сияние на Закате украл кто-то другой. И однажды правда восторжествует, я в этом уверена.
   А теперь, дорогое мое дитя, история моя подходит к концу. После твоего рождения меня охватило такое бесконечное отчаяние, что я никак не могла прийти в себя. Мы не были счастливы в Дауэр Хаусе, мама превратила нашу жизнь в ад – не только мою, но и папину. На моих глазах он с каждым днем становился все несчастнее. Неожиданно подняв глаза, я ловила на себе ее взгляды, полные крайнего презрения. Она постоянно укоряла отца, говорила, что его бесхарактерность проявилась и во мне, что во всем виноват только он один. Мириам выказывала к тебе живой интерес; думаю, она по-своему любила тебя, хотя и боялась проявлять свои чувства при маме. Тебе она также нравилась, и ты всегда просилась к ней на руки. Ксавье тоже сильно привязался к тебе, как и наш папа.
   Я была несчастна и, часто уходя к ручью, разделявшему Дауэр Хаус и Окленд Холл, подолгу смотрела в его студеные мелкие воды. Я много размышляла о своей жизни и в конце концов уверилась, что больше уже не увижу Десмонда: поскольку он никогда бы не бросил меня, значит, он мертв. Ощущение это было таким сильным, что, когда я сидела на берегу, мне казалось, что эти струи манят меня. Как будто это Десмонд зовет меня присоединиться к нему на небесах. Единственное разумное объяснение заключалось в том, что он погиб; если бы это было не так, зачем ему исчезать? Я была твердо убеждена только в одном: он никогда по доброй воле не уехал бы, не оставил бы меня. А следовательно, разгадка в том, что кто-то украл опал и затем убил Десмонда, чтобы его сочли вором. Понимаю, что ни один человек в это не поверит, но сама я в этом твердо убеждена. Он уже никогда не вернется, поэтому и зовет меня в воду – он хочет, чтобы мы с ним были вместе.
   Мое присутствие в Дауэр Хаусе приносило всем одни только страдания. Мама яростно обвиняла отца, как никогда прежде. Я пыталась представить себе свою жизнь в будущем, если я больше никогда не увижу Десмонда на этой земле. Слуги любили мое дитя… все любили его… за исключением мамы; думаю, она вообще никого и никогда не любила. Поэтому я часто сидела у ручья и думала о бедах, которые навлекла на нашу семью, и о том, что без меня всем было бы лучше. Причем лучше было бы даже моей девочке, поскольку по мере того, как она будет подрастать, эти бесконечные упреки не утихнут. Ей лучше не знать, что ее мать опозорила семью, а пока я здесь, мама всегда будет относиться ко мне с презрением.
   Мне снилось, что я ложусь лицом в эту холодную воду, и в этот момент я испытывала удивительный покой и умиротворение. Но кроме Ханны поговорить мне об этом было не с кем. Она знала всю мою историю, но рассуждала очень осмотрительно. Она рассказала мне о разговорах среди слуг в Окленд Холле. Хотя и рассматривалась возможность того, что ребенок это мой, а не моей матери, уверенности в этом, конечно, не было. Даже миссис Бакет считала, что моя мама никогда бы на такой обман не пошла и что все это объясняется тем хорошо известным фактом, что женщины в годах частенько «оказываются застигнутыми врасплох», когда меньше всего того ожидают; например, у ее тетки Полли все было точно так же: она занемогла, доктора не могли понять, в чем дело, а потом оказалось, что она беременна на позднем сроке и что ребеночек вот-вот родится. «Я не стала их разубеждать», – сказала мне моя добрая Ханна.
   Прошло уже несколько недель, а я все так же подолгу просиживала на берегу ручья. Когда я рассказала Ханне о своих ощущениях, она в ужасе воскликнула: «Это неправильно, вы не должны так думать!» А я ответила: «Наверное, так будет лучше всего. С малышкой все будет хорошо. Они позаботятся о ней, а мне лучше не оставаться здесь». «Может быть, вам уехать на какое-то время?» – предложила Ханна. «Это не сработает, – отвечала я. – Значение имеет только то, что происходит в настоящий момент. Возможно, через двадцать лет я и могла бы оглянуться назад и счесть все происходящее приемлемым, но двадцать лет нужно как-то прожить, а за это время мне придется еще столько всего вынести». «Если вы наложите на себя руки, вас не смогут похоронить на освященной церковью земле», – заметила Ханна. «Почему?» – удивилась я. «Говорю вам, они этого не сделают, если… вы совершите это. Думаю, таков закон, закон церкви. Таких людей хоронят на перекрестке дорог или в другом каком-то месте, но никак не на освященной земле церковного кладбища».
   Я много думала об этом, но продолжала ходить к ручью, зная, что однажды я пойду туда и больше не вернусь. Я думаю о тебе, моя доченька, думаю о том, что они скажут тебе о твоей матери и твоем отце, когда ты подрастешь… поэтому и решилась написать это, чтобы ты узнала правду, какой она видится мне. И это действительно правда, Опал. Я сижу на берегу и пишу это письмо, а перед глазами пролетает мое прошлое. Понимаешь, ты обязательно должна знать, что и как произошло. Я передам это послание Ханне, а она отдаст его тебе, когда придет время. Хотя, может быть, это время никогда и не придет, и тогда я все расскажу тебе сама.
   Сегодня я отдаю все это Ханне, так что это будут мои последние слова, обращенные к тебе.
   Прощай, моя маленькая Опал. Да благословит тебя Господь, чтобы в один прекрасный день ты узнала всю правду о своем отце. Обещаю тебе, что в этом не будет ничего позорного для него. И еще одно, последнее, моя дорогая доченька: если меня не будет с тобой, когда ты вырастешь, – а в ином случае ты просто не прочтешь этих строк, – никогда и никому не позволяй плохо говорить о нем. Будем надеяться, что именно ты однажды докопаешься до истины».
   Невидящим взглядом я смотрела вдаль, очень четко представляя себе всю картину происшедшего.
   А затем я встала на колени перед могилой моей мамы. Случайно коснувшись своей щеки, я обнаружила, что она мокрая от слез, хотя я и не заметила, когда плакала.
//-- * * * --//
   В тот вечер я не спустилась к обеду, потому что не могла смотреть им всем в лицо. Теперь они представлялись мне совершенно другими людьми, я видела их насквозь и понимала, как никогда прежде. Я злилась на них, это они довели ее до такого, думала я. Будь они добрее к ней, она была бы жива и сегодня, а у меня была бы настоящая мама. Какой несчастной она была! Мне хотелось сорваться на них и высказать каждому, что я о нем думаю: и моему бедному слабохарактерному отцу – а на деле, оказывается, дедушке; и высокомерной черствой бабке (как же я была рада, что в действительности она мне не мать!); и Мириам, позволявшей всегда кому-то другому решать за нее; и Ксавье с его бездеятельной добротой, такому отчужденному, что он и пальцем о палец не ударил, чтобы спасти ее.
   Я сослалась на головную боль, а когда Мириам пришла проведать меня, я просто закрыла глаза и отвернулась.
   На следующий день я увиделась с Ханной; думаю, она и сама искала встречи со мной.
   – Вы все прочитали, мисс Джессика? – взволнованно спросила она.
   Я кивнула.
   – Расскажи мне, что было потом.
   – Они нашли ее в ручье. Она лежала лицом вниз. Там было очень мелко, и вода едва покрывала ее.
   – Они похоронили ее вон там, – показала я в сторону Пустыря.
   – Преподобный Грей был очень строг в этом вопросе. Самоубийц никогда не хоронили на освященной земле.
   – Как это жестоко! – воскликнула я. – Тогда я сама освящу это место! Она была хорошим человеком и не причиняла никому зла. Я приведу в порядок ее могилку, посажу там цветы и буду их поливать.
   – Лучше бы вам за это не браться, мисс.
   – Но почему? Она ведь была моей матерью!
   – Я знала, что вы тяжело воспримете это. Она не хотела бы такого. И даже не хотела бы, чтобы вы обо всем узнали, если в результате это навлечет на вас неприятности.
   – Тогда расскажи мне подробно, как это все произошло, Ханна.
   – Ее нашли мертвой и тихо похоронили. Вот, собственно, и все. Люди… мало обсуждали это. Говорили только, что она всегда была непохожа на остальных членов семьи. Считалось, что она влюбилась, а ее избранник уехал. Сердце ее было разбито, и она, по молодости, решила, что ей незачем больше жить. На Пасху я всегда приношу цветы на ее могилку.
   – Спасибо тебе, Ханна. А никто не заподозрил, что я ее ребенок?
   – Если и заподозрил, то промолчал. Сошлись на том, что вы были «поздним ребенком», а мисс Джессика просто по совпадению утонула вскоре после вашего рождения. Помню, тогда стоял жаркий летний день. – Она отвернулась, и губы ее задрожали. – Они вернулись домой всего несколько недель тому назад, поэтому ходили слухи, что это из-за молодого человека, с которым она познакомилась в Италии. Это случилось в последний день июля, а вы родились третьего июня… вы тогда были совсем крошкой, которая не понимает, чего стоило ее появление на свет.
   – Должно быть, она ужасно страдала. Ты, как я понимаю, знала моего отца. Расскажи мне о нем.
   – Он казался всем таким славным молодым человеком. Высокий, с привлекательной внешностью. Одно время он был явным любимчиком мистера Хенникера, который потом, конечно, говорил о нем ужасные вещи. Мне никогда не забыть тот день…
   – Расскажи мне все, Ханна, абсолютно все.
   – Начался тот день как обычно. Мы понесли горячую воду наверх в комнаты гостей, а потом одна из горничных вернулась и говорит: «Мистера Дерхэма нет у себя. Постель его не смята, а все вещи пропали». Мы все удивились: такого не может быть, но все, конечно, оказалось правдой. А затем мистер Хенникер обнаружил, что исчез его драгоценный опал, и тогда показалось совершенно естественным предположить, что забрал камень именно Дерхэм.
   – Но это было не так, Ханна. Ты и сама это знаешь.
   – То же самое говорила ваша мать, но молодой человек неожиданно уехал, и опал пропал вместе с ним.
   – Она была уверена, что он не брал его.
   – Она ведь была в него влюблена.
   – А вора она никогда бы не полюбила.
   – Любовь не обращает внимания на такие вещи.
   – Но ты же знаешь, что все было по-другому.
   – Ну вот, опять… Вы рассуждаете в точности, как ваша мать. Я никак не думала, что она может такое учинить с собой, иначе нашла бы какой-то способ остановить ее. Она рассказывала мне, что он являлся ей во сне и говорил, что любит, что никогда в жизни не бросил бы ее. «Иди ко мне, – говорил он ей в том сне. – Встретимся у нашего ручья. Только смерть могла бы не пустить меня к тебе». Тогда-то она и приняла свое решение, теперь я в этом убеждена. Она была уверена, что он погиб, в противном случае он бы никогда ее не оставил, она верила в это и знала, что он мертв. Это был единственный способ соединиться… навеки.
   – Ей следовало бы жить дальше, чтобы доказать его невиновность.
   – Но у нее были все эти странные видения, и она думала, что он зовет ее к себе.
   – Я бы очень хотела докопаться до правды, Ханна, выяснить, что же произошло с тем опалом на самом деле.
   – Господь с вами, мисс. За все эти годы было столько попыток сделать это, чего только не перепробовали. Думаю, что мистер Хенникер никогда не прекращал своих поисков. А вы считаете, что это удастся вам? Вы ведь вообще ничего не знаете о таких вещах, только начинаете входить в жизнь.
   – Но ведь он мой отец. А она моя мать. Как ты не понимаешь, что это все меняет?
   Ханна лишь печально покачала головой.
//-- * * * --//
   Хотя я не могла поговорить об этой трагедии со своей семьей, я могла сделать это с Беном и при встрече прямо с места в карьер выпалила:
   – Я знаю про свою мать и своего отца, а также про то, что вы думаете, будто это он украл опал Зеленое Сияние.
   Дело было в гостиной, где он сидел в своем кресле-каталке, к спинке которого был прислонен его костыль. Несколько секунд он сосредоточенно молчал, погрузившись в глубокую печаль.
   – Кроме вас, мне больше не с кем об этом поговорить, – не выдержала я.
   – Кто вам рассказал? – спросил он.
   Я объяснила ему про письмо, которое мне оставила мама.
   Он кивнул.
   – Вы все знали с самого начала? – продолжала я.
   – Догадывался. У вас ее темные глаза, такие же густые ресницы, хорошо очерченные брови и чуть вздернутый носик; те же губы, готовые рассмеяться над жизнью даже в самые нелегкие времена. В такие моменты мне кажется, что передо мною она. Вы примерно того же возраста, что и она тогда, но она была более беззащитна перед суровым миром, менее способна постоять за себя.
   – А вы знали про их отношения с моим отцом?
   – Все было ясно как божий день.
   – И вы были довольны… поначалу? Не имели ничего против?
   Он задумался в нерешительности, которой я за ним никогда не замечала.
   – Кто я такой, чтобы иметь что-то против, – наконец произнес он. – Я видел, что с ними происходит, с первого момента их знакомства. Я думал, что он славный, честный молодой человек… тогда думал.
   – Знаете, Бен, он этого не делал.
   – Не делал? Что вы имеете в виду? Он разбил ей сердце, разве не так? Я бы убил его только за это… да, убил бы.
   – Вы любили ее, Бен, – сказала я.
   Он снова задумался.
   – Думаю, и так можно сказать. Она была очаровательным деликатным созданием, а я… а я грубый пожилой старатель, сами видите.
   – Вы сами хотели жениться на ней, Бен.
   – Это было бы неправильно.
   – Но если бы это случилось, тогда я была бы вашей дочерью, – напомнила я ему.
   – Неплохая мысль.
   – Однако тогда я была бы другой. Совсем не такой, как сейчас.
   – Тогда слава богу, что этой трагедии удалось избежать. – Он опять стал прежним Беном, и беседа с ним успокаивала меня. – Да, – продолжал он, – я любил ее. Она была для меня как этот дом… Вы понимаете, что я хочу этим сказать: немного отдаленный от меня, он был тем, чего я страстно желал и чем хотел обладать. Но с женщинами все иначе… Я корю себя за то, что меня не было здесь в тот момент. Тогда ничего бы этого не случилось.
   – А что бы вы сделали, Бен?
   – Я бы женился на ней. Может быть, потом она полюбила бы меня.
   Я порывисто подбежала к нему и обняла.
   – О, Бен, как бы это было здорово! Тогда бы мы жили здесь все вместе, и мне не пришлось бы убегать сюда из Дауэр Хауса!
   Он погладил меня по голове.
   – А вы хотели бы этого?
   – Это было бы просто прекрасно.
   – Да, но только ничего этого не произошло. И что толку теперь оглядываться назад и гадать по поводу всевозможных «если бы». Это удел глупцов. Вчерашний день должен быть забыт. А сегодняшний очень важен, потому что от него зависит завтрашний. Мы познакомились с вами и стали добрыми друзьями. А дружба, нужно сказать, штука замечательная.
   Я вернулась на свой стул и сказала:
   – Расскажите мне свою версию того, что тогда произошло.
   – Ваша мать пришла в Окленд.
   – Да, я знаю: у вас был большой прием, на котором она показалась в вишнево-красном платье.
   – Все верно. Она познакомилась с вашим отцом, и они полюбили друг друга с первого взгляда. Они собирались пожениться и вместе отправиться в страну опалов. Не думаю, что это подходящее место для такого деликатного создания, но она буквально рвалась туда. С ним она была готова ехать хоть на край света. Ее охватила опаловая лихорадка, она клялась, что вынесет все что угодно, пока они вместе. И она смогла бы. Я завидовал счастью Десмонда Дерхэма, это был красивый парень, к тому же из хорошей семьи. И честный… как мне казалось. Тяга к приключениям была у него в крови, и его тянуло в Австралию. Вначале он приехал туда ради золота, как и все мы, но потом нашел свой первый опал, и с тех пор золото его уже не интересовало. Он инстинктивно верил, что напал на одно из крупнейших месторождений опалов в Новом Южном Уэльсе, только и говорил об этом месте, которое мы в шутку назвали Десмондс Фенси. Но потом и мы уже стали думать, что дело не только в его фантазиях, что там действительно может что-то быть. Чтобы обсудить это, мы и собрались тогда в Окленде, где он познакомился с вашей мамой, где они полюбили друг друга и решили пожениться. Вот что произошло перед тем злополучным вечером.
   – А что было потом?
   Бен продолжал свой рассказ, похоже, тщательно подбирая каждое слово.
   – Там присутствовали Джосс, Десмонд, Круассан и я. Джоссу было четырнадцать, он ходил здесь в школу. Господи, но какой у него был ум уже тогда, совершенно не по годам. Он уже точно знал, чем будет заниматься, и собирался стать крупнейшим специалистом по опалам в Австралии… Да что там в Австралии – во всем мире! И такой подход у него был во всем. Он уже тогда рассказывал мне, что я должен делать. Признаюсь, это частенько возмущало меня, но весь фокус состоял в том, что порой он оказывался абсолютно прав. Он уже был выше нас всех и продолжал расти. Шесть футов пять дюймов – таков Джосс сейчас, и это босиком.
   – Да-да, – несколько раздраженно прервала его я; мне не терпелось поскорее услышать о той роковой ночи, а все эти подробности про его сына, Джосса Мэддена, утомляли меня.
   – Так вот, значит, Джосс и Дэвид Круассан. Дэвид торговал драгоценными камнями в Австралии, Америке, Англии и континентальной Европе. И что касалось опалов, это был человек, который знал в них толк. И был там Десмонд Дерхэм. Мы сидели в этой комнате, Десмонд с огромным энтузиазмом излагал нам свои планы относительно Десмондс Фенси, а мы изучали их. Он обследовал участок, провел кое-какие изыскания и, хотя на тот момент обнаружил лишь слабые следы опалов, все равно был уверен, что эта земля станет одним из самых богатых месторождений в Новом Южном Уэльсе. Мы, разумеется, хотели видеть доказательства, так что пока говорить было особо не о чем. Он нашел только породу, в которой обычно встречаются опалы, и мелкие включения сцементированных между собой песчинок, которые образуют прожилки опалов. Так или иначе, это было показателем того, что где-то здесь могут быть и большие красивые опалы. Мы определили точки, где будет лучше всего копать штольни. Начать мы собирались скромно, но, если окажется, что интуиция Десмонда его не обманула, тогда мы уже возьмемся за дело основательно. Дэвид Круассан должен будет потом оценить наши первые находки и принять решение, где и как их лучше всего продать. Чтобы развернуть бизнес в полную силу, нам понадобятся забойщики и самое современное оборудование для прокладки шахт. Все это мы и обсуждали, нащупывая пути решения. Помню энтузиазм Десмонда, который заявил, что мы сорвем большой куш, он это чувствует. Старатели в определенном смысле народ суеверный. Некоторые верят в существование направляющей руки, которая ведет их к успеху; в ту ночь именно такое ощущение было у нас всех в отношении предчувствия Десмонда. Было в нем что-то такое… он излучал непоколебимую уверенность. Я понимаю, что звучит это нелепо, но я и прежде сталкивался с таким, и почти всегда это вело к успеху. Думаю, все сидевшие вокруг нашего стола в ту ночь верили, что Десмондс Фенси принесет нам замечательные опалы, каких еще не видел свет. Мы думали, что это будут черные опалы, а спрос на них рос постоянно. Одно время интерес, как я вам рассказывал, вызывали светлые, молочные опалы, но теперь в моду входили черные. Тогда я заявил, что такого опала, как Зеленое Сияние на Закате, нам все равно не найти. Разговор зашел об этом камне, и они захотели взглянуть на него.
   Для этого я привел их всех сюда и открыл сейф. Он лежал в своем гнездышке из бархата. Какая красота! Если вы не видели Зеленое Сияние, считайте, что вы вообще не видели настоящих опалов. Десмонд Дерхэм протянул руку и взял его. Подержав его несколько секунд на ладони, он вдруг сказал: «Я видел это. Я видел Зеленое Сияние». Я выхватил у него камень и начал рассматривать, но, как ни поворачивал, вспышки зеленого огня заметить не смог. Я уже рассказывал вам, как однажды, возвращаясь из Австралии на родину, видел настоящее зеленое сияние в небе, когда солнце садилось за горизонт. Точно такое же я видел однажды и в том опале. «Вы уверены, что видели его, Десмонд?» – воскликнул я. «Уверен», – ответил он. Джосс тоже божился, что заметил этот эффект. Ему всегда требовалось оказаться в самом центре событий. И чтобы никто не мог его переплюнуть. А на следующее утро ваш отец пропал. Он собрал свои вещи и потихоньку выскользнул из дома. И Зеленое Сияние тоже исчезло вместе с ним.
   – Не могу поверить, что мой отец взял его.
   – Ваша лояльность к нему делает вам честь, однако неразумно слепо отметать очевидные факты, где все ясно как божий день. Десмонд Дерхэм приехал сюда, некоторое время жил в этом доме, соблазнил вашу маму, обещав жениться на ней, но искушение обладать Зеленым Сиянием оказалось слишком сильным для него… поэтому он забрал опал и сбежал вместе с ним.
   – Этому должно быть какое-то иное объяснение.
   Бен подался вперед и взял меня за руку.
   – Я знаю, о чем вы думаете. Он был вашим отцом. Что ж, ваши чувства мне понятны. Но что тогда случилось с Зеленым Сиянием? Дэвид Круассан никогда бы не взял его, на это у него просто кишка тонка, как говорится. Он ведь всего лишь торгаш и опалы рассматривает исключительно с точки зрения наживы. Он разбирается в их качестве, как никто другой, но не испытывает ни к одному камню каких-либо сентиментальных чувств. Он знает их рыночные цены, но какой может быть цена Зеленого Сияния, если кто-то предложит его купить? Этот опал ведь мгновенно опознают и объявят продавца вором. Джосс? – Бен усмехнулся. – Этот, конечно, способен на все что угодно. Я знаю, что он чувствовал по отношению к Зеленому Сиянию, но ведь он-то как раз мог увидеть его, когда ему только вздумается. Если, разумеется, его не сломила неодолимая жажда обладания им…
   – Но вы сказали, что это был непростой камень. Он обладал особыми притягательными чарами.
   – Пытаясь сейчас переложить вину на Джосса, вы хотите оправдать своего отца? Было множество людей, которые боялись Зеленого Сияния. Как я вам уже говорил, его считали приносящим несчастье, и вокруг этого ходили соответствующие легенды. Говорили, что от него одни только беды. Я никогда в это не верил, но теперь… взгляните на меня.
   – Однако вы ведь его потеряли. А я всего лишь не верю, что мой отец мог бросить мою мать.
   – Но он тогда не знал, что скоро станет отцом. Возможно, это многое бы изменило… а может быть, и нет. Вы никогда не видели Зеленое Сияние. Но если бы видели, вам бы стало понятно, какое воздействие оно оказывало на людей. Вам предстоит еще многое узнать о жизни в этом мире, и среди всего прочего есть такое явление, как одержимость, колдовское влечение… Неважно, как это назвать, – суть вам понятна.
   – А что случилось с тем проектом моего отца, с Десмондс Фенси?
   – Сейчас это одно из лучших месторождений опалов в Австралии.
   – Выходит, он все-таки был прав.
   – О да, он был прав.
   – И вы серьезно полагаете, что он не приехал бы туда, чтобы увидеть все своими глазами?
   – Как бы он мог это сделать, если у него Зеленое Сияние?
   – Вы думаете, он отказался бы от своей мечты, от своей большой Прихоти, и от моей матери ради одного опала, который он никогда в жизни не сможет назвать своим – открыто, по крайней мере?
   – Могу лишь повторить уже сказанное, мисс Джесси: вы никогда не видели Зеленое Сияние. – Он взял свой костыль. – Посмотрите только, как я хожу по комнате. Я все больше привыкаю к этой деревяшке и скоро смогу передвигаться, как будто у меня обе ноги целые. И тогда…
   Я испытующе посмотрела на него, но он только сокрушенно покачал головой. Я понимала, что он имел в виду, но не хотел произносить вслух. Как только сможет ходить более или менее свободно, он сразу задумается о том, чтобы покинуть Окленд Холл. Мне даже страшно было подумать, как тоскливо будет здесь без него.
//-- * * * --//
   Когда я, возвращаясь от Бена, уже шла по аллее от Окленда, меня вдруг увидела моя бабушка, которая понесла раздавать «бедным» наши подшитые тряпки для пыли. Она застыла на месте, ошеломленно уставившись на меня, как будто не верила своим глазам. Я дерзко выдержала этот взгляд, не собираясь больше притворяться.
   – Джессика! – изумленно воскликнула она. – Где ты была?
   – Навещала мистера Бена Хенникера, – почти небрежным тоном бросила я и стала ждать, когда на мою голову обрушится буря. Но сразу этого, конечно, не произошло. Внешние приличия у нее всегда превалировали над гневом. Зато, когда мы вошли в Дауэр Хаус и встретили Ксавье и Мириам, она тут же крикнула им:
   – Пройдите в гостиную! А ты, Мириам, попроси своего отца оторваться от карт и уделить нам минуту его драгоценного времени.
   Когда мы все собрались в гостиной, бабушка закрыла двери, чтобы прислуга не могла нас слышать.
   – А теперь, Джессика, я хотела бы услышать твои объяснения, – сказала она.
   – Все очень просто, – ответила я. – Я ходила в гости к моему другу мистеру Бену Хенникеру.
   – Твоему другу?
   – Да, к другу, более близкому мне, чем кто-либо в этом доме.
   – Ты с ума сошла!
   – Отнюдь. Я как раз в здравом уме, потому и ищу дружбы подальше от этого дома, где процветают обман и притворство.
   – Не говори так, умоляю тебя. Лучше объясни, как тебя угораздило оказаться в Окленд Холле.
   – Хорошо, но сначала я хотела бы, чтобы ты объяснила, почему столько лет выдавала себя за мою маму, и почему вы все сделали ее жизнь столь невыносимой, что она утопилась…
   Все молча глазели на меня. Я была уверена, что моя бабушка впервые в жизни по-настоящему растерялась.
   – Джессика! – воскликнула Мириам. Видимо, она не знала, что ей думать, и поэтому беспомощно переводила взгляд с матери на Ксавье и обратно. Дедушка в это время оглядывался по сторонам, словно в поисках своей «Таймс», чтобы по привычке спрятаться за газетой. И только Ксавье сохранял спокойствие.
   – Полагаю, кто-то рассказал тебе историю твоего рождения, – произнес он.
   – Ведь это правда, не так ли? – ответила я.
   – Зависит от того, что ты слышала.
   – Я знаю, что моя настоящая мама погибла, знаю, как она умерла, знаю, что похоронена она на Пустыре и все вы стараетесь о ней не вспоминать.
   – Это стало трагедией для нас всех, – сказал он.
   – Но больше всех для нее! – крикнула я.
   – Как раз мы ничем не заслужили этого, – наконец взяла слово бабушка.
   – Вы в полной мере заслужили все, что с вами произошло, – презрительно бросила я.
   – Вот что бывает, когда водишь дружбу с рудокопами, – вздохнула бабушка.
   – Пожалуйста, не говори о мистере Хенникере пренебрежительно. Он хороший человек. Никто из вас ей не помог, а он бы сделал это, если бы в тот момент был здесь.
   – Напротив, – возразила бабушка, – мы полностью пренебрегли собой, чтобы помочь ей. Мы продали серебряный поднос и кубок для пунша от Георга Четвертого, чтобы вывезти ее за границу, а я признала тебя своей дочерью.
   – Ей нужно было от вас немного любви и доброты, а вы не дали ей этого. Вы сделали ее жизнь невыносимой… вы и все ваши глупые условности. Вы не любили ее и не помогли ей. Вы что, не понимали, что она потеряла своего возлюбленного?
   – Возлюбленного! – воскликнула бабушка. – Он был вор… Соблазнитель… Глупая девчонка!
   – О, теперь я вижу, как вы унижали ее, как сделали такой несчастной. Вы! Кто всегда делали только правильные вещи – или думали, что делаете. Разве может быть правильной такая жестокость? Почему вы не утешили ее? Почему не постарались как-то облегчить ей жизнь? Вы ведь могли ей помочь. Но не сделали этого. Вы просто дали ей умереть. Ты – моя бабушка, выдававшая себя за мою мать. Я могла бы об этом догадаться, потому что ты никогда не относилась ко мне по-матерински. А у тебя, – я повернулась к дедушке, – оказалась кишка тонка. – (Я умышленно использовала это просторечное выражение Бена Хенникера, и даже в такой драматический момент моя бабушка поморщилась.) – Равно как и у Мириам и Ксавье… Ни один из вас не помог ей. Это же немыслимо! Мириам не в состоянии взглянуть жизни в глаза со своим священником, потому что он беден. Ксавье, наоборот, не может жениться на леди Кларе, потому что она слишком богата. Смех да и только! Да из чего вы все сделаны, что у вас внутри? Солома? – Я вновь повернулась лицом к бабушке. – За исключением тебя. Ты сделана из гранита неприязни и равнодушия к другим с такой долей надменности, что ни на что другое там больше не остается места! – Закончив свою гневную тираду, я резко развернулась и выбежала из комнаты.
   От переполнявших душу эмоций меня всю трясло. Я высказала им все, что о них думаю, и впервые в жизни им не было чем мне возразить.
   Вскоре после этого у меня появилась Мириам. Она выглядела смущенной и сказала:
   – Теперь нет необходимости прятать от тебя семейную Библию. – Это заявление показалось мне настолько забавным, что я рассмеялась; в какой-то мере это помогло мне немного расслабить напряженные нервы. Подумав, она добавила, как бы разговаривая сама с собой: – Наверное, лучше уж быть бедной, чем просто безучастно смотреть, как жизнь проходит мимо тебя.
   Позднее я действительно увидела семейную Библию, которая до этого хранилась в гостиной под замком в шкафу. На чистом листе в ней каллиграфическим почерком было вписано имя моей мамы и мое тоже. Полистав ее, я перечитала список давно почивших Клаверингов, размышляя, какие испытания им пришлось пережить и какие тайны они унесли с собой в могилу.
   Вечером я все же спустилась к обеду, но за столом никто и слова не произнес о моем эмоциональном срыве, как будто ничего и не произошло. Я буквально умилялась их беседе, которая, как обычно, велась о погоде и рутинных делах в деревне. Человек посторонний никогда бы не поверил, что всего несколько часов назад здесь бушевала семейная драма. В каком-то смысле я даже восхищалась ими.
   Но в одном я была уверена: никто не собирается положить конец моей дружбе с Беном Хенникером. Как ни странно, никто даже не пытался это сделать, так что с тех пор я смело отправлялась в Окленд Холл у всех на виду.

Павлин

   В воздухе витал ветер перемен. Немного изменилась даже моя бабушка, и я часто ловила на себе ее взгляды, брошенные украдкой. Мириам стала несколько смелее, а Ксавье – еще более отрешенным: я подозревала, что на них подействовало то, как я открыто бросила вызов бабушке. Было очевидно, что победа в этом противостоянии была за мной, и даже дедушка теперь трепетал перед ней меньше, чем прежде. Мириам заметно похорошела. Она старалась посещать церковь под любым предлогом и, думаю, чаще виделась со своим помощником викария.
   Однако были и тревожные перемены. И произошли они в Окленд Холле.
   Бен бодро ковылял повсюду на своем костыле.
   – Эта старая деревяшка скоро будет слушаться меня не хуже моей родной ноги, – не раз повторял он мне.
   – Но тогда вы не захотите больше оставаться здесь, – испуганно отвечала я.
   – Что ж, время не стоит на месте, – философски комментировал он.
   – Так вы вернетесь к своим опаловым копям?
   – Надеюсь, что да, но только к концу лета. Это самое благоприятное время для такого дальнего плавания. Море будет поспокойнее, а я, уехав из лета здесь, снова попаду в лето там.
   Глаза его сверкали хитрым блеском, как бы намекая, что он уже строит новые планы, и я верила, что в этих планах найдется место и для меня.
   То лето определенно выдалось необычным. Такой жары не было уже много лет, и поговаривали даже о каких-то рекордах температуры. Много дней подряд в небе не было ни облачка; все разговоры за нашим обеденным столом вертелись вокруг погоды и возможности засухи, но я знала, что никто из нас об этом серьезно не задумывался.
   То, что его отъезд явно расстраивал меня, и радовало Бена, и беспокоило одновременно, и поэтому он предложил мне чаще бывать в Окленд Холле. Особо уговаривать меня не приходилось.
   Я бывала там каждый день. Слуги уже привыкли к этому и были рады мне. Ханна как-то сказала, что, по словам мистера Уилмота, у него бывает такое чувство, будто Семья возвращается в свой прежний дом.
   Одним из моих любимых мест была галерея. Она была длиной примерно в сто футов и двадцать футов в ширину. Здесь Семья устраивала балы, здесь моя мама познакомилась с Десмондом Дерхэмом. Сидя на скамье под окном, я представляла себе, как это грандиозно выглядело, когда Клаверинги сотни лет танцевали здесь под портретами своих предков, взиравших на них со стен. Место, где когда-то стоял спинет, оставалось пустым, – и это было заметно, – а персидские ковры на полу Бен купил у нас вместе с домом.
   Мне нравилось сидеть у окна, рисуя в воображении, как моя мама в тот вечер появилась здесь в своем шикарном платье цвета спелой вишни и как был сражен Десмонд, впервые увидев ее там.
   Однажды Бен сказал мне:
   – Когда я уеду, Джесси, вам будет меня недоставать.
   – Прошу вас, не нужно, – взмолилась я.
   – Но я хочу поговорить об этом. И мне необходимо сказать вам одну очень важную вещь. Вы же не думаете, что я уеду просто так, бросив вас здесь? Если я поеду, я бы хотел, чтобы вы отправились туда вместе со мной.
   – Бен!
   – Да, в голову мне пришла такая мысль, чтобы мы с вами уехали отсюда вместе. Что скажете?
   Я мгновенно представила себе, как захожу в гостиную в Дауэр Хаусе и объявляю о своем отъезде.
   – Они меня никогда не отпустят, – вздохнула я.
   – Отпустят, отпустят, если за это дело возьмусь я.
   – Думаю, вы плохо их знаете.
   – Я плохо знаю? Они ненавидят меня. Ведь я отобрал у них этот особняк. Сотни лет в нем обитали Клаверинги, и тут является какой-то Бен Хенникер, престарелый старатель, и срывает весь куш. Естественно, что они меня ненавидят. Однако есть еще один нюанс. Я был знаком с вашей бабушкой, перед тем как приехал сюда. Мне нужно было рассказать вам раньше, не хочу, чтобы между нами были какие-то тайны и недомолвки… по крайней мере, больше, чем это действительно необходимо. У вашей семьи есть особая причина ненавидеть меня.
   – Расскажите мне об этом, – попросила я.
   – Кое-что я уже упоминал. Существует большая разница между правдой и полуправдой; просто поразительно, какую картину можно нарисовать, если говорить только то, что хочется сказать, утаивая все остальное. На ней все будет выглядеть красиво и очень даже натурально… но тут всплывает правда, и все сразу меняется. Я говорил вам, что, побывав здесь в молодости, решил, что хочу этот особняк, а потом, заработав состояние, задался целью приобрести его. Все правда. Был я со своими деньгами, и был дедушка Клаверинг, которому трудно было сводить концы с концами, но он кое-как перебивался – собственно, как и его предки до него. Я грешный недобрый старик, Джесси, и вы должны знать это. Но я богат. У меня есть деньги и возможность поиграть с ними. Этот мир – моя сцена, и мне нравится манипулировать актерами на ней, заставляя их плясать под мою дудку. А еще я игрок, и об этом я тоже уже говорил вам. Хотя, конечно, не такой, как Клаверинги. Кстати, как насчет вас, Джесси? Думаю, вы тоже азартны. В конце концов, вы ведь Клаверинг.
   Ваш дедушка был членом одного лондонского клуба, который я хорошо знал, – правда, знал только снаружи, поскольку часто проходил мимо со своим подносом имбирных пряников, когда только начал заниматься этим бизнесом. Красивое внушительное здание, по обе стороны от парадного входа – каменные львы, которые должны были отпугивать бедных уличных торговцев вроде меня. Еще тогда я пообещал себе, что в один прекрасный день обязательно поднимусь по этим ступеням на законных основаниях вместе со всеми остальными. Так и произошло: я вступил в этот клуб и познакомился там с вашим дедушкой. Мы с ним разделяли любовь к покеру. В этой игре можно проиграть все за какие-нибудь полдня. Чем он, собственно, и занимался у меня на глазах. Точнее, проигрался он за три или даже четыре дня, но это неважно. Я решил, что стану играть до тех пор, пока он не будет вынужден поставить на кон Окленд Холл. Это оказалось проще, чем я ожидал.
   – Так вы… умышленно сделали это!
   – Только не нужно на меня так смотреть, Джесси. Все было честно и решалось за карточным столом. У него были такие же шансы выиграть, как и у меня. Хотя я и не ставил все, что у меня есть. Просто он был более опрометчив. Мы оба играли: я поставил на кон целое состояние, он поставил свой особняк и проиграл. Он вынужден был его продать, и таким образом Окленд Холл достался мне. Они не смогли мне этого простить, особенно ваша бабушка. После этого бессмысленно было заводить добрососедские отношения. Вот теперь я рассказал вам все.
   – Бен, вы точно не жульничали? – очень серьезно спросила я. – Мне нужно это знать. Если это было мошенничество, я этого не перенесу.
   Он посмотрел мне прямо в глаза.
   – Крест на сердце, как говорили во времена моей уличной юности. – На миг приложив указательный палец к губам, он нараспев произнес:

   Мой палец мокрый,
   Его я оботру (он действительно вытер палец о сюртук).
   Крест на сердце (взмах рукой на уровне груди),
   Я не вру!

   Он ухмыльнулся.
   – Нет. Это была честная игра. Я просто выиграл.
   – И моя бабушка знала это?
   – Да, знала и возненавидела с тех самых пор. Не то чтобы я переживал по этому поводу, однако мне бы очень не понравилось, если бы этот факт восстановил вас против меня.
   – Нет, Бен, этого не произойдет. Я вам верю: игра была честной, и он проиграл.
   – Вот и хорошо, что мы понимаем друг друга. Полагаю, я мог бы устроить так, чтобы вы поехали в Австралию вместе со мной.
   – Это звучит так захватывающе, что мне даже не верится.
   – Что ж, тогда начинаем готовить наш заговор, так?
   – Они все будут в ужасе.
   – Значит, это будет еще более увлекательно, – с озорной ухмылкой отвечал он.
   Он сидел, посмеиваясь о чем-то про себя, а я гадала, что у него на уме. Он много говорил о Компании, о городке, который вырос на том месте и получил название Фенси или Фенси Таун. При этом он часто упоминал Джосса; на самом деле он, похоже, только о нем и говорил, и я находила это вполне естественным, поскольку тот был его сыном. Но чем больше я слышала об этом заносчивом молодом джентльмене, тем меньше разделяла нежное отношение Бена к нему.
   Он постоянно говорил: «Вот когда вы будете в Австралии…», но не пояснял, каким образом я смогу покинуть свою семью. В июне мне только-только исполнилось восемнадцать, так что я еще не была полновластной хозяйкой самой себе.
   Впрочем, все эти разговоры мне очень нравились. Нравилось слушать про его дом там – со временем мне уже стало казаться, что я хорошо знаю эту его нарочито претенциозную усадьбу… Я была уверена, что она у него именно нарочито претенциозная, потому что с таким названием, как Павлины, иначе быть просто не могло. При этом я всегда представляла ее себе с павлинами на лужайке и человеком-павлином, важно расхаживающим между ними. Бен также периодически упоминал о тамошней экономке, миссис Лауд, женщине очень энергичной, к которой он испытывал теплые чувства. У нее был сын Джимсон, работавший в Компании, и дочь Лилиас, которая помогала матери по дому. Работало у него и несколько слуг, среди которых были «або» – так он называл аборигенов.
   Я жадно слушала его, но снова и снова задавала все тот же мучивший меня вопрос:
   – Все это хорошо, Бен, но каким образом туда попаду я?
   Однако он лишь хитро улыбался и отвечал:
   – Предоставьте это мне.
   Время от времени я встречалась с Ханной и поддерживала хорошие отношения со всеми слугами Окленд Холла, находя минутку, чтобы пообщаться с каждым.
   – Мистер Хенникер сказал, что скоро уедет, – сообщила мне миссис Бакет. – Он и мистера Уилмота уже предупредил. Так что мы снова готовимся к закрытию, как это было до его возвращения без ноги. Думаю, что это не очень хорошо для такого особняка, как этот. И прислуге это тоже не нравится. Он все-таки человек не из высшего общества – что тут скажешь. Думаю, вы тоже будете скучать по нему.
   Я чуть не выпалила ей, что у него на меня есть свои планы, но потом вдруг ясно осознала, как дико все это звучит со стороны; и тут мне пришло в голову, что он говорил все это, лишь бы успокоить меня, хотя не хуже моего понимал, что я никогда не смогу уехать с ним.
//-- * * * --//
   В дверь моей комнаты постучали, и вошла Мириам, выглядевшая просто замечательно.
   – Хочу поговорить с тобой, Джессика, – сказала она. – Мы с Эрнестом собираемся пожениться. Что скажешь?
   Я обняла ее и от всей души поцеловала, потому что действительно была очень рада, что она наконец-то пришла в чувство. Не помню, чтобы я когда-либо делала это прежде, но знаю, что она была очень довольна, поскольку покраснела до кончиков ушей и носа.
   – Я ужасно счастлива, – продолжала она. – Мы с ним решили, что не станем больше ждать, что бы там ни говорила мама.
   – Я так рада за тебя, Мириам! – воскликнула я. – Вам нужно было сделать это уже давно. Ну ничего, главное, что вы наконец решились. Когда свадьба?
   – Эрнест говорит, что затягивать не имеет смысла. Мы и так прождали слишком долго. Понимаешь, мы ждали, пока ему дадут приход церкви Святого Клиссолда, потому что викарий там очень старый; однако этот дедушка все живет и живет и может прожить еще лет десять.
   – Есть такая поговорка: «Ходить босым, ожидая обуви от покойника»; в вашем случае – не стоит вам дожидаться рясы викария. Думаю, что это просто здорово, я рада, что вы в конце концов опомнились. Все замечательно, и, надеюсь, вы будете счастливы вместе.
   – Но мы будем бедны. Папа ничего не сможет дать за меня в приданое, и мне еще предстоит обо всем рассказать маме.
   – Не дай ей остановить вас.
   – Меня теперь уже ничто не остановит. Это даже хорошо, что мы в последнее время были бедными – хотя, конечно, не такими бедными, какими станем мы с Эрнестом. Я хочу сказать, что теперь научилась экономить…
   – Я уверена, что вы поступаете правильно. Так все-таки – когда свадьба?
   На лице Мириам появилось испуганное выражение.
   – В конце августа. Эрнест говорит, что лучше нам заранее объявить о нашем бракосочетании, и тогда уже никто не сможет нас остановить. На территории церкви есть небольшой коттедж, где Эрнест сейчас живет один. Но там хватит места для нас обоих.
   – Вы прекрасно с этим справитесь, Мириам.
   Я была рада, что она приняла решение, которое чудесным образом изменило ее. Бабушка, естественно, злилась и отнеслась к этому известию крайне скептически. Она насмешливо и презрительно называла Мириам «нашей томящейся от любви девочкой» и рассуждала, что некоторые люди наивно думают, что могут жить бедно, как церковные мыши, питающиеся крошками с господского стола. На что я весело возразила, заметив, что она плохо знает Библию, потому что там вовсе не мыши едят эти самые крошки со стола [9 - «Так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Евангелие от Матфея, 15:27, синодальный перевод).].
   – Ты стала абсолютно невозможной, Джессика, – сказала она мне. – Даже не знаю, куда катится этот дом. А ведь все могло быть совсем по-другому, если бы кое-кто более серьезно относился к своему долгу. Может быть, тогда некоторые глупые старые девы не стали бы делать из себя посмешище в безумном стремлении выйти замуж – за кого угодно, – пока еще не слишком поздно.
   Мириам была уязвлена и даже дрогнула, но лишь незначительно. Она при первом удобном случае цитировала слова своего Эрнеста о том, что теперь она не только дочь своей матери, но в первую очередь его будущая жена. Я была в полном восторге. Мы часто задушевно беседовали с ней и сблизились, как никогда прежде. Я заявила ей, что она поступает правильно, спасаясь от тирании матери, что это ее судьба и что впереди ее ожидает счастье.
   – Я все думаю, что будет здесь, когда я покину этот дом, – как-то сказала она мне. – И что будет с тобой, Джессика?
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ты все пропадаешь в Окленд Холле, и порой это пугает меня. Потому что то же самое делала твоя мать.
   – Мне нравится ходить туда. Почему бы и нет? Ты должна признать, что жизнь в Дауэр Хаусе веселой не назовешь.
   – Но беды ее начались именно там.
   – Со мной все будет иначе. Не переживай, Мириам. Думай о своем будущем. Я верю, что ты будешь счастлива.
   – Насчет этого я настроена решительно, – с вызовом сказала она, как будто отвечала своей матери.
   Мириам вышла замуж в конце августа, как и намечалось. Моя бабушка тоже была на той свадьбе; единственной причиной для нее пойти туда было то, что в противном случае это выглядело бы неприлично. Под венец Мириам вел папа, а я была подружкой невесты. Церемония была очень скромной – «по необходимости, из-за наших стесненных обстоятельств», как сотню раз повторила бабушка после официального объявления об их бракосочетании.
   Свадебного застолья не было вообще.
   – Что тут праздновать? – саркастически вопрошала бабушка. – Прихоть старой девы?
   Это было жестоко, но Мириам уже казалась невосприимчивой к ее оскорблениям; она просто наслаждалась счастьем, потому что наконец, после стольких лет сомнений, приняла решение и вышла замуж. На губах моей бабушки постоянно появлялась презрительная усмешка, когда она упоминала о наших молодоженах; она называла их не иначе как «церковные мыши» и, злорадствуя по поводу их бедности, рисовала все в гораздо более мрачном свете, чем это было на самом деле.
   Медового месяца у них не было.
   – Медовый месяц? – фыркнула моя бабушка. – Могу себе представить, что это будет: кусок хлеба с сыром, который они вдвоем съедят в своей хижине за грубым деревянным столом, который моей дочери еще предстоит научиться выскабливать. Вот тогда она наконец поймет свою глупость. Медовый месяц в жалкой маленькой конуре – иначе и не назовешь! Желаю им насладиться этим в полной мере.
   Но тут голос подал мой дедушка.
   – Иногда в скромном непритязательном жилище человек испытывает больше счастья, чем в огромном особняке. Об этом и в Библии что-то сказано. Так что, думаю, Мириам может поздравить себя с тем, что наконец вырвалась отсюда.
   Бабушка бросила на него испепеляющий взгляд, под тяжестью которого он молча взял свою «Таймс» и удалился к себе в комнату.
   Вот уж действительно разительные перемены, если даже дедушка перестал безропотно соглашаться со своей супругой!
   Но через неделю после венчания Мириам произошел один неприятный случай. Бен прогуливался по своему участку, когда вдруг его костыль поскользнулся на сырых опавших листьях. Он упал и пролежал на земле целый час, прежде чем его нашли. Бэнкер и Уилмот занесли его в дом и вызвали врача. Травма оказалась весьма значительной: открылась старая рана на его ампутированной ноге, и теперь ему необходимо было оставаться в постели, пока она не заживет.
   Когда я навестила его, он выглядел не просто раздосадованным, а совсем больным.
   – Нет, вы только посмотрите, Джесси, что натворил этот старый дурак! – проворчал он. – Только я ускорился немного и на минутку расслабился, как в следующий момент мой костыль улетает в воздух, сам я качусь по траве, а моя отрезанная нога напоминает мне, что ее там давно нет. Где вы были на этот раз и почему не спасли меня?
   – Я очень жалею, что не оказалась рядом.
   – Вот теперь вам придется навещать меня время от времени.
   – Я буду приходить так часто, как вы пожелаете, Бен.
   – Вам быстро надоест больной старик в койке. Но скоро я снова встану на ноги, вот увидите.
   – Конечно.
   – Это означает, что наша поездка в Австралию откладывается. Но, похоже, вас это почему-то нисколько не расстраивает.
   – Мысль, что вы уедете, невыносима для меня.
   – Но только не в том случае, если вы едете со мной.
   – Я по-настоящему никогда не верила, что это возможно.
   – Это на вас совсем не похоже, Джесси. Вы ведь хотели поехать, не так ли? Не желали оставаться в этом доме. Вы задыхаетесь здесь. Сами подумайте, что будет, если вы застрянете тут? Это не место для такой непокорной души, как ваша. Вы хотите жить полнокровной жизнью, хотите увидеть мир, расправить крылья… Вы азартны, Джесси. О да, поверьте мне. Это у вас в крови – в точности, как у меня. Так что смотрите на происшедшее так: это всего лишь отсрочка. Однажды вы обязательно отправитесь в Австралию. Я вам это обещаю.
   – Может быть, вы хотите на этот раз сыграть с ними в карты на меня? – рассмеялась я.
   – Идея недурна. Думаю, на это я мог бы подбить вашего дедулю в любой момент. – Но затем он скривился в гримасе. – Но представьте, что я проиграл, а, Джесси? Что тогда?
   – Вы же игрок. А игрокам свойственно рисковать.
   – Но есть некоторые вещи, которые слишком важны, чтобы полагаться на волю случая. – Он взял мою руку и сжал ее. – Вы поедете в Австралию. Я уже решил это для себя.
   – Что ж, Бен, пока для вас самое главное – выздороветь.
   – Положитесь на меня. Уже на следующей неделе я буду снова на ногах.
   Но его словам не суждено было сбыться.
   Прошел сентябрь, уже и октябрь был в разгаре, а рана его все не затягивалась. И доктор настаивал на том, что он должен оставаться в постели.
   Он злился, проклинал врачей, говорил, что они вообще не соображают, что говорят, но при этом уже нервничал. Ну почему эта несчастная рана никак не заживает? Он не собирается бесконечно валяться в кровати, у него есть свои планы. Он даже попробовал вставать, но эта попытка отняла у него слишком много сил, и в итоге он вынужден был признать свое поражение.
   Я навещала его каждый день и, зная, что в половине третьего он в ожидании меня уже начинает посматривать на дверь, старалась никогда не опаздывать. И если во время моего визита он был веселее и бодрее, чем до него, я была очень этому рада.
   В один из дней ближе к концу октября доктор приехал с каким-то своим коллегой, которого он пригласил для консультации, и все в Окленд Холле разом напряглись и помрачнели. С Беном явно было что-то не так, и касалось это не только его раны, которая упорно отказывалась заживать, – это было лишь симптомом чего-то еще более серьезного.
   Сначала Бен говорил, что все это чепуха, и даже порывался встать на ноги, чтобы доказать это. Но доказал совсем обратное: он просто не смог подняться и со временем вынужден был признать, что доктора правы.
   Он не был бы Беном, если бы не настоял на том, чтобы ему сказали всю правду, и когда я в очередной раз пришла навестить его, он рассказал мне, что ему удалось у них выведать.
   – Я должен очень серьезно с вами поговорить, Джесси, – сказал он. – Я заставил их выложить мне все начистоту. Поначалу они не хотели, но очень скоро поняли, с кем имеют дело. Я им так и заявил: «Это мое тело. И нечего обращаться со мной, как с малым ребенком или немощной старухой. Если Бену Хенникеру пришел конец, то в первую очередь это личное дело самого Бена Хенникера. И я желаю расставить все по своим местам!» И тогда они сообщили мне, что у меня какое-то заболевание крови. Поэтому-то моя старая нога и не заживает. Даже если бы я тогда не упал, это все равно проявилось бы рано или поздно. Просто так они получили нужную подсказку насчет диагноза. По их мнению, мне осталось жить от силы год, и все это время я не должен вставать с постели. Вы можете подумать, что теперь все славные планы Бена Хенникера в одночасье рухнули, но тогда вы меня просто плохо знаете. Это означает лишь, что планы мои нуждаются в корректировке, и я заставил их рассказать мне правду потому, что на эту корректировку мне потребуется время. Вы следите за моей мыслью, Джесси?
   – Конечно, – отвечала я.
   – Вот и хорошо. Долго я не протяну, но к этому нужно подготовиться. Вот я и подготовлюсь. Не нужно так печалиться. Я старый человек. Я прожил свою жизнь, и прожил недурно. Дело в том, что я не хочу догореть, как свеча: вот она только что горела, и вдруг темно… Был Бен Хенникер – и нету его. Нет. Все должно быть не так. Я всегда мечтал увидеть на лужайке перед своим домом кучу внуков, копошащихся, как выводок птенцов павлина.
   – Вы имеете в виду детей Джосса.
   – Верно. Я рисовал их себе в своем воображении – такие крепкие здоровенькие малыши, и все похожи на него. И обязательно, чтобы их было много. Маленькие мальчики и девочки. Девочки будут красавицами, если им достанутся его глаза. Я рад, что пока он не изъявляет желания жениться, на то есть своя причина.
   – Какая причина? Он ведь не так уж и молод.
   – Сейчас ему за тридцать. Подумать только, сколько уже времени миновало с того дня, когда он явился ко мне на лужайку со своим чемоданчиком. «Я пришел. Мне тут у вас нравится. Люблю павлинов…» Какой был мальчишка! Думаю, с тех пор он и влюбился в это место. Я хочу, чтобы он женился на правильной женщине. Это важно. Поэтому-то и рад, что пока он этого не сделал.
   – Вы хотели рассказать мне про причину.
   – О, он постоянно увлекался, направо и налево. Это мужчина, которому нравятся женщины, а он нравится им. – Он развязно ухмыльнулся, что всегда несколько раздражало меня в нем при разговорах на эту тему. – Все, чем занимается Джосс, он делает энергичнее, чем обычные люди. Так у него и с женщинами: он постоянно ищет новых романтических приключений и остепеняться, похоже, не думает.
   – Его образ становится все более притягательным, – саркастически заметила я. – Теперь к его высокомерию добавилась еще и неразборчивость в связях.
   – Джосс мужчина, не забывайте об этом. Сильный, гордый, уверенный в себе, каким и положено быть мужчине. Ростом и внешностью он в меня, но при этом образован, чего обо мне не скажешь. В возрасте одиннадцати лет я послал его в школу в Англии, и он учился до шестнадцати. Тогда я немного боялся за него, думал, что это может его сильно изменить. Но ничего подобного не произошло. Английское образование пошло ему на пользу. В шестнадцать он отказался посещать школу, потому что ему не терпелось начать работать. Он бредил опалами, старательством и всем, что с этим связано. Помню выражение его лица, когда я в ту ночь показал ему Зеленое Сияние… Но все это в прошлом, а я хотел поговорить о настоящем. Они говорят, что у меня есть год, – самое большее. Ну, возможно, старина Бен сумеет протянуть чуть дольше. Но, прежде чем уйду, я должен привести в порядок все свои дела. И здесь вы в состоянии мне очень помочь. Можете писать за меня письма и все такое прочее.
   – Я сделаю для вас все, что смогу, Бен. И вы это знаете.
   – Первым делом я хочу, чтобы вы написали моим адвокатам. Они у меня есть в Лондоне и в Сиднее. Необходимо прямо сейчас написать по лондонскому адресу, чтобы мистер Веннор приехал ко мне сюда незамедлительно. Сделаете это?
   – Разумеется, и немедленно. Вы только должны сказать мне, кому писать.
   – Мистеру Веннору из адвокатской конторы «Веннор и Кейвс», что на Ганновер-сквер – точный адрес найдете в записной книжке, которая лежит в выдвижном ящике стола.
   Я быстро написала письмо и пообещала сама отправить его почтой.
   Когда я села у его кровати, он сказал:
   – Я рад, что у нас с вами есть еще немного времени.
   – Доктора могут и ошибаться, – ответила я. – Такое часто бывает.
   – Это верно. Но я вот подумал: а что, если это сказывается проклятье Зеленого Сияния? Я уже как-то рассказывал вам, что владельцев этого камня преследуют несчастья, не так ли?
   – Но он ведь вам уже не принадлежит. Вы… потеряли его, причем почти двадцать лет тому назад.
   – Да-да, конечно. Но был еще тот несчастный случай в штольне… а сейчас к этому добавилось предположение, что свое заболевание крови я мог тоже заработать в тех опаловых копях. Не исключено, что это как раз та цена, которую приходится платить за возможность добывать таких красавцев, извлекая из родной для них стихии, – своего рода месть с их стороны.
   – Но такая красота, конечно, не должна скрываться в скале. Ее нужно доставать оттуда, чтобы люди могли ей радоваться.
   – Как знать, как знать… Но все же возможно, что меня настигло проклятье Зеленого Сияния.
   – Вы же не верите в это, Бен. Да и как такое может быть?
   На это он ничего не ответил, а просто взял меня за руку.
   – Потом, – сказал он, – я хочу послать за Джоссом.
   – Вы имеете в виду, чтобы он приехал сюда?
   Он бросил на меня свой проницательный взгляд.
   – Я чувствую, как сердце ваше забилось чаще. Он волнует вас, не так ли? Я хотел сказать, вас волнует мысль, что вы скоро увидите его.
   – С чего бы это? – удивилась я. – Я знаю, как вы к нему относитесь, Бен, но то, что я слышала о нем до сих пор, особого восхищения во мне не вызывает.
   Тут он так расхохотался, что я даже начала опасаться, как бы ему не стало дурно от этого.
   – Прекратите, Бен, – строго сказала я. – Не вижу в этом ничего смешного.
   – Это потому, что я знаю: познакомившись с ним, вы точно измените свое мнение.
   – Значит, вы действительно собираетесь попросить его приехать сюда?
   – Пока что нет. У меня еще есть какое-то время. Сюда он приедет уже попрощаться со мной. У него там много дел. Он не может здесь целый год валять дурака. Но когда конец будет близок, – а я обязательно почувствую это, – когда в этом уже не будет никаких сомнений, вот тогда я пошлю за Джоссом. Перед своим уходом я должен буду рассказать ему, что нужно сделать.
   Я горевала и чувствовала себя несчастной, видя, как его состояние каждый день меняется в худшую сторону. Это, конечно, был Бен, и он будет упорно цепляться за жизнь, но в конце концов ему все равно придется сдаться.
   А произойдет это в следующем году в это же время, думала я, и сердце мое переполнялось грустью.
//-- * * * --//
   Неделя проходила за неделей, а я продолжала проведывать Бена каждый день.
   Моя бабушка, которая не могла не знать об этом, не предпринимала попыток остановить меня, хотя и высказывала свое неодобрение. Думаю, она понимала, что, если попробует запретить мне посещения, я ее просто открыто не послушаюсь.
   – Похоже, твоему другу рудокопу воздается по заслугам, – с кислой миной на лице заметила она. – Те, кто, подобно ему, корячатся в шахтах ради того, чтобы потом строить из себя человека из общества, неминуемо обречены на провал.
   Я не смогла ответить ей с обычной своей дерзостью, потому что слишком глубоко переживала за Бена.
   Он постоянно рассказывал мне о своей жизни в Австралии, и я потакала ему в этом, поскольку такие беседы его успокаивали. Он часто упоминал опал Зеленое Сияние, но пару раз, похоже, запутался, потому что говорил о нем так, как будто по-прежнему обладал им.
   – Люди вообще много фантазируют насчет опалов, – сказал он, – а Зеленое Сияние не был обычным драгоценным камнем. Алмазы могут стоить очень дорого, но они не оказывают на нас такого эффекта. Я видел людей, отправляющихся искать золото… они одержимы своего рода лихорадкой, но страсть эта направлена не на само золото, а на то, что оно может им дать. Возможно, поэтому-то с опалами все иначе. Один самородок похож на другой, а опалы все разные. О них ходит много легенд, люди читают судьбу по их рисункам. В прошлом их считали талисманами на удачу. Однако сейчас говорят, что они могут приносить несчастье. Возможно, оттого, что они легко раскалываются, и камень, который человек считал своим состоянием, способен мгновенно потерять значительную часть своей ценности. Однако я знал тех, кто отчаянно нуждался в деньгах, и все же отказывался расставаться со своими опалами, которые могли бы спасти от банкротства. Так было и с Зеленым Сиянием.
   – И тем не менее вы говорили, что его прозвали Камнем невезения.
   – О таком камне неминуемо должны были слагаться легенды. Он был одним из первых добытых черных опалов. Даже удивительно, что с тех пор не было найдено ничего подобного. И не будет, с моей точки зрения.
   – А кто его нашел?
   – Один пожилой старатель, пятьдесят лет тому назад. Ему постоянно не везло… он был из тех, кто сдается, когда цель уже совсем близка… а по его следам приходили другие, кто попросту пожинал плоды его труда. Его так и прозвали – Неудачник Джим. Но потом он нашел его. С ним случилось так же, как у меня с Зеленой Леди: на него обвалился свод шахты, и его нашли уже мертвым, сжимающим в руке Зеленое Сияние. Может быть, с этого все и началось. Думаю, невезение иногда могут наслать на человека, если он не учится на ошибках. Неудачник Джим нашел Сияние и поплатился за него жизнью. Его сын, обнаруживший отца с камнем, сразу понял, что это большая ценность. Для этого достаточно было одного взгляда, хотя камень тогда и не был обработан. Он хотел сразу же отвезти его в Сидней, но поддался искушению немного похвастаться. Он ужасно гордился своей находкой и просто не смог удержаться. Старая цыганка предупреждала его, что опасно везти такой камень через буш, потому что уже поползла молва, что это самый лучший опал в мире, который стоит целого состояния. Поэтому он придумал план: отдать камень младшему брату, чтобы об этом никто не знал. По дороге его застрелил скрывавшийся в буше беглый каторжник, который хотел забрать опал, но, конечно, не нашел его, потому что тот был у другого человека. Вот уже на камушке две смерти.
   – А что было с ним потом?
   – Он был обработан и отполирован, и то, что оказалось внутри, буквально поражало всех, кто его видел. И размер, и расцветка – никто даже не подозревал, что такие камни вообще существуют. Он теперь был у младшего брата. Я смутно припоминаю, что его дочь хотела сбежать с любовником, он пытался остановить их и в драке с ее будущим мужем упал с лестницы. Два года он мучился от страшных болей, а потом умер, но с камнем не расстался. Я слышал, что он постоянно носил его с собой, чтобы любоваться им каждый божий день, и при этом считал, что обладание этим опалом стоит любых невзгод. Однако его дочь этот камень пугал, и она продала его какому-то торговцу, от которого он попал к одному восточному правителю. Это наводило на мысль, что такая красота достойна украсить корону, усыпанную другими драгоценностями. Но через год этого правителя предательски убили, и опал перешел к его старшему сыну, которого в итоге продали в рабство, предварительно отобрав Зеленое Сияние. Один из поработителей сына правителя украл опал и бежал с ним. Когда его начали преследовать несчастья, он во всем обвинил камень. Он умер от лихорадки, успев приказать своему сыну отвезти опал туда, где его нашли. Так Сияние вернулось в Австралию, где его выиграл Старый Гарри, о котором я вам как-то рассказывал.
   – Он не верил в легенду?
   – Мне известно только, что все те, к кому камень попадал в руки, старались сохранить его во что бы то ни стало.
   – А вы не боялись, когда он был у вас?
   – Нет. Но посмотрите, что со мной случилось. И каково мне теперь.
   – Вы не можете сетовать на то, что несчастье вам принес камень, потому что его у вас давно нет. Интересно, что случилось с тем, у кого он сейчас?
   Он сжал мою руку и начал:
   – Джесси… – Но вдруг умолк. Я все ждала, решив, что он собирается сказать мне что-то важное, но он, видимо, передумал.
   Он выглядел очень уставшим, и я сказала:
   – Я пойду, Бен, а вы немного поспите.
   Как ни странно, он не стал противиться, и поэтому я тихо вышла из комнаты и вернулась в Дауэр Хаус.
//-- * * * --//
   Между тем начался новый год. Время от времени Бен чувствовал себя несколько лучше, и тогда мне казалось, что он вот-вот поправится назло всем докторам; но бывали дни, когда он выглядел совершенно изможденным, несмотря на все свои старания скрыть это.
   Одним холодным днем в середине февраля, когда за окном дул пронизывающий северный ветер и мела метель, я в очередной раз пришла навестить его.
   В камине горел жаркий огонь. Ханна выглядела печальной.
   – Думаю, ему хуже, – прошептала она. – Господи, помоги нам. Что со всеми нами будет?
   – Я не сомневаюсь, что он еще отдаст какие-то распоряжения насчет прислуги, – заверила я ее.
   – Бэнкер ужасно расстроен, а мистер Уилмот за последние шесть недель ни разу не сказал, что мистер Хенникер неподходящий хозяин для Окленд Холла; думаю, он многое бы отдал сейчас, чтобы все было, как прежде.
   – Как и все мы, Ханна, – ответила я.
   Таким образом, входя в его комнату, я была уже подготовлена. Возможно, лицо его имело какой-то синеватый оттенок из-за тусклого света из окна, за которым гуляла вьюга, но я так не думаю.
   Увидев меня, он улыбнулся и попытался выглядеть беспечным.
   – Такая погода навевает мне воспоминания о жареных каштанах и горячей картошке, – сказал он. – Когда-то мне ужасно нравились каштаны и печеная картошка, приготовленные на маленькой жаровне на углу нашей улицы. Они так замечательно грели замерзшие руки… Сегодня выдался холодный денек, Джесси.
   Я подошла к его кровати и взяла его ладони. Они действительно были очень холодными.
   – В последние дни я никак не могу согреться, – признался он.
   Мы поговорили об Австралии, о тамошних копях, о людях, которых он когда-то знал. Потом я приготовила ему чай на спиртовой лампе – ему нравилось смотреть, как я это делаю.
   – Я представляю вас у котелка над костром где-то в буше. Я думал, что однажды мы с вами побываем там вместе. Но, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. И боюсь, Джесси, на сегодняшний день Он уже принял решение.
   Подав ему чай, я стала наблюдать, как он пьет.
   – Хороший чай, крепкий, – заметил он. – Но знаете, чай нигде не бывает таким вкусным, как в буше. Я бы очень хотел побывать с вами в тех краях, хотел бы увидеть вас на биваке с выпеченной на углях лепешкой в одной руке и кружкой крепкого чая в другой, хотел бы услышать, как вы говорите, что ничего более вкусного в жизни никогда не пробовали. Но ничего, однажды вы все это еще испытаете. – Должно быть, лицо мое стало очень грустным, потому что он тут же добавил: – Выше нос, моя девочка. О да, вы побываете там, я в этом совершенно уверен. Иначе и быть не может.
   Я не ответила. Давая ему возможность фантазировать и дальше, я думала, что буду делать, когда его не станет и я не смогу больше бывать в Окленд Холле.
   – Я тут кое-что придумал, – продолжал он. – Полагаю, сейчас самое время, пора вызывать Джосса. Он должен уже начать собираться сюда. На это уйдет какое-то время. Вряд ли он отправится в путь первым же кораблем. Ему потребуется уладить некоторые вопросы. Без Джосса Компании будет не хватать руководящей руки.
   – Хотите ему написать? – спросила я и, взяв бумагу и перо, села у его кровати. – Что вы хотите ему передать?
   – Я бы хотел, чтобы вы написали от своего имени. Чтобы это было письмо ему от вас.
   – Но…
   – Никаких но. Я так хочу.
   И я написала:

   Дорогой мистер Мэдден!
   Мистер Хенникер попросил меня написать вам, что он очень болен. Он хочет, чтобы вы приехали в Англию. Очень важно, чтобы вы сделали это как можно скорее.
   Искренне ваша,
   Джессика Клаверинг

   – Прочтите, что у вас получилось, – попросил Бен, и я прочла.
   – Звучит как-то не слишком дружелюбно, – заметил он.
   – О каком дружелюбии речь, если я с ним даже не знакома?
   – Я кое-что вам о нем рассказывал.
   – И ваши рассказы особых дружеских чувств к нему у меня не вызвали.
   – Значит, я вам не то рассказывал, и это моя вина. Когда вы познакомитесь с ним, вы почувствуете то же, что и остальные женщины… в общем, сами увидите.
   – Я не какая-нибудь глупая пава, которая станет, открыв рот, таращиться на надменного павлина, распустившего перед нею свой хвост, Бен.
   Это вызвало у него такой взрыв хохота, что я вновь заволновалась, как бы ему не стало дурно.
   Немного успокоившись, он откинулся на подушки со счастливой улыбкой на губах; я подумала, что, наверное, примерно так выглядит старатель, обнаруживший жилу, богатую опалами.
   – Можно подумать, что вы только что нашли Зеленое Сияние, – заметила я, и на лице его вдруг возникло странное выражение. Невозможно было догадаться, о чем он сейчас подумал.
   После этого случая ему стало немного лучше, а я в положенное время получила ответ от Джосслина Мэддена. Адресатом была указана мисс Джессика Клаверинг, Окленд Холл, и, когда я там появилась, Уилмот церемонно вручил мне этот конверт на серебряном подносе.
   Обратив внимание на австралийскую почтовую марку и твердый почерк, я сразу догадалась, от кого оно, и поэтому тут же понесла его к Бену, чтобы сообщить ему, что Джосс Мэдден ответил на мое письмо.
   Вскрыв конверт, я прочитала письмо вслух:

   Дорогая мисс Клаверинг!
   Благодарю вас за ваше письмо. К моменту, когда вы будете читать это, я буду уже в пути. По приезде в Англию я немедленно отправлюсь в Окленд Холл.
   Искренне ваш,
   Дж. Мэдден

   – И это все?! – ворчливым тоном воскликнул Бен.
   – Вполне достаточно, – резонно заметила я. – Ему всего-то нужно было сообщить нам, что он уже в дороге.
//-- * * * --//
   Наступил апрель, а в июне мне должно было исполниться девятнадцать.
   – Ты совсем взрослая, – сказала моя бабушка. – А ведь все могло быть совершенно по-другому. Мы выполнили бы свой долг по отношению к тебе, и ты достойно была бы представлена в обществе. А здесь, в этом убогом месте, на что мы можем надеяться? Предупреждаю, что твое пристрастие водить компанию с простолюдинами может лишить тебя даже такого незавидного жребия, который достался Мириам.
   – Думаю, что Мириам очень счастлива.
   – Не сомневаюсь, просто светится счастьем, ломая голову, что они будут есть в следующий раз.
   – На самом деле все не так уж плохо. Еды у них как раз достаточно. Ей нравится вести домашнее хозяйство, и я знаю, что у себя в доме она намного счастливее, чем была здесь.
   – О да, она была безумно рада заполучить себе жениха, неважно какого, хоть какого-нибудь. Надеюсь, что хоть ты не окажешься в таком отчаянном положении, как она.
   – На этот счет можешь не беспокоиться, – резко ответила я.
   Мне было очень грустно, потому что здоровье Бена все ухудшалось, он менялся прямо на глазах, и меня мучили мысли о том, что будет, когда он умрет. Мое будущее виделось мне тоскливым. Я продолжала делать то, что бабушка называла нашим долгом перед обществом, который мы должны были выполнять, несмотря на наши стесненные обстоятельства. На практике это означало раздавать бедным тряпки для пыли и неудавшееся, с точки зрения бабушки, варенье; брать на себя работу в церковной лавке во время праздников; посещать курсы шитья, организованные в доме священника; возлагать цветы на могилы; помогать украшать церковь и прочие подобные вещи. Я ловила себя на том, что становлюсь старой и мрачной, как Мириам до свадьбы. Я больше не чувствовала себя юной девушкой. Я была женщиной и понимала, что чем старше я буду становиться, тем быстрее будут пролетать годы.
   Тот день, как обычно, начался с молитвы в гостиной, где в присутствии членов семьи и прислуги моя бабушка, по своему обыкновению, – как я однажды весьма неуважительно шепнула Мириам, – давала Всевышнему инструкции насчет сегодня. «Делай это…», «не делай то…» Я по привычке начала считать ее указания.
   В начале апреля миссис Джармен родила еще одного ребенка, и ее муж в этой связи выглядел еще более меланхолично. Природа, доверительно сообщил он мне, и не собирается как-то обуздать свою щедрость. На что бабушка резко заметила, что не такой уж он простак, чтобы не понимать, что небольшая сдержанность с его стороны могла бы облегчить сложную ситуацию в его семье. Но на то он и Бедняга Джармен: он взглянул на мою бабушку с такой укоризной, что я едва не рассмеялась.
   – Кстати, о Бедняге Джармене, – резко сказала она мне. – Я думаю, что в действительности нам нужно посочувствовать Бедняге миссис Джармен.
   В порыве щедрости она собрала для этой плодовитой дамы корзинку с провизией, сунув туда горшочек малинового варенья, еще даже не взявшегося плесенью, небольшого цыпленка и бутылку с бульоном.
   – Ты могла бы отнести это миссис Джармен, Джессика, – сказала она. – В конце концов, ее муж служит у нас. И сделай это, пока он работает: я уверена, что в их семье лучшие куски он забирает себе, а этой бедной женщине сейчас необходимо хорошо питаться.
   Вот так и получилось, что ветреным днем в конце апреля я с корзинкой через руку шла по дороге к коттеджу, где жил Джармен, и размышляла на ходу о Бене и о том, что скоро наступит день, когда, явившись в Окленд Холл, я узнаю, что его там больше нет.
   Перед домиком Джармена находился грязный запущенный пруд и крошечный садик, заросший сорняками. Выглядело странным, что Джармен, проводивший все свои дни, тщательно ухаживая за чужими садами, наводя там красоту, настолько пренебрегал заботой о своем собственном. Мне казалось, что они могли бы выращивать здесь цветы или какие-то овощи, однако вместо нарциссов и цветущих кустарников все это пространство было отдано под игры выводка маленьких Джарменов, которые сопровождались невероятным шумом, суматохой и беспорядком.
   Один из малышей лет трех от роду занимался тем, что насыпал совком землю в цветочный горшок, трамбовал его, а потом переворачивал, делая из грязи аккуратные маленькие пирамидки; готовые он прихлопывал по бокам своими ладошками, которыми затем тер лицо. Двое других тянули в разные стороны веревку, а еще один бросал в пруд мяч так, что он поднимал фонтан брызг, окатывая грязной водой и его самого, и окружающих, к полному восторгу всех участников этого представления.
   При моем приближении наступило кратковременное затишье – все глаза устремились на мою корзинку, – но как только я вошла в дом, шум и веселье возобновились.
   – Добрый день, миссис Джармен! – громко позвала я.
   Прихожей здесь не было, и, оказавшись с порога прямо в гостиной, я постучала в дверь, за которой, как мне было известно по прошлым моим визитам сюда, находилась супружеская спальня. Спиральная лестница вела в две комнаты на втором этаже, где на ночь располагалась вся эта постоянно растущая армия отпрысков нашего садовника.
   Миссис Джармен лежала на кровати, а рядом с ней стояла колыбель с новорожденным малышом. Очень полная, она была похожа на пчелиную матку, как я однажды сказала Мириам; и действительно, по замыслу Природы, похоже, у них обеих было одно и то же высшее предназначение.
   – Еще одна девочка, миссис Джармен? – спросила я.
   – Да, мисс Джессика, – ответила она, закатывая глаза, как будто само Провидение подбросило этого ребенка ей в колыбель, пока она по неосторожности отвернулась; она полностью разделяла мнение Бедняги Джармена о том, что во всем этом виноваты фокусы матушки-природы.
   Она сообщила мне, что девочку назовут Дейзи и что Господь одарит ее своим благословением – по крайней мере, она на это надеется.
   – Миссис Джармен, – сказала я, – у вас такая большая семья – уже это можно считать Божьим благословением.
   – Я хочу обзавестись второй кроватью, – вздохнула она. – Могу только надеяться, что Господь сочтет нужным остановиться на Дейзи.
   Мы поговорили еще немного, а потом вышли на улицу, где, похоже, стало еще более шумно. Строитель земляных пирамидок, видимо, решил, что этого достаточно, и теперь сосредоточенно пинал их ногой, так что они летели в воду. Мяч в конце концов оказался в пруду, а тот, кто его туда забросил, только пожал плечами и просто ушел.
   Я уже хотела выйти на дорогу, когда малыш, до этого бодро рушивший свои земляные конструкции, увидел мяч в пруду и решил его достать. Подойдя поближе, он потянулся за ним, но не удержался на ногах и упал в воду лицом вниз.
   Остальные дети с интересом следили за происходящим, но никто из них и не подумал ему помочь. Ребенок был в явной опасности, и мне не оставалось ничего другого, кроме как зайти в пруд, подхватить юного Джармена и, злясь на себя и на него, выйти с ним на сушу.
   Стоя на берегу с мальчишкой на руках, я вдруг заметила всадника, который наблюдал за всей этой сценой. Лошадь почему-то показалась мне огромной, как и сидящий в седле мужчина; он напоминал кентавра или какое-то другое мифическое существо.
   – Не могли бы вы подсказать мне, как доехать в Окленд Холл? – властным голосом произнес он.
   Старший из присутствующих здесь Джарменов, которому было лет шесть, крикнул:
   – Вдоль по дороге вон туда!
   Но мужчина на лошади смотрел прямо на меня, ожидая ответа от единственного здесь взрослого.
   – Поезжайте прямо, – сказала я, – потом повернете направо и вскоре увидите ворота неподалеку от дороги.
   – Спасибо.
   Сунув руку в карман, он достал несколько монеток и бросил нам.
   Я пришла в бешенство. Спешно опустив ребенка на землю, я уже хотела собрать монеты и бросить их ему обратно, однако не успела, потому что два самых шустрых малыша мигом подхватили их и со всех ног кинулись наутек.
   Бросив сердитый взгляд в спину удаляющегося всадника, я повернулась к маленькому Джармену, который стоял, подняв на меня вымазанное в грязи личико; сунув палец в рот, он с любопытством рассматривал меня.
   – Ах ты, перепачканное маленькое создание… – пробормотала я, но потом пожалела его, поскольку, по сути, это была не его вина. – Ну ладно, – сказала я. – Иди домой и попроси кого-нибудь из твоих братьев и сестер переодеть тебя. И не смей больше лезть в пруд.
   Затем я отправилась в Дауэр Хаус. Войдя к себе в комнату, я взглянула в зеркало.
   На щеке красовался мазок грязи, блузка была испачкана, край юбки промок, а в туфлях хлюпала вода.
   Ну и картина! Неудивительно, что тот человек принял меня за деревенскую девушку! Интересно, кто он такой? Он ведь спрашивал дорогу в Окленд Холл. А эта высокомерная манера поведения! Разве не был он похож на самодовольного павлина?
   Не думала, что наша с ним первая встреча получится такой.
   – Я с самого начала знала, что возненавижу его, – вслух сказала я своему отражению.
//-- * * * --//
   На следующий день я не могла заставить себя пойти в Окленд Холл: ведь там будет он, а я не хотела его видеть. И с Беном тоже все будет в порядке, ревниво думала я. Он наконец дождался своего драгоценного Павлина. Зачем ему теперь я?
   Но я ошибалась.
   В комнату ко мне постучала Мэдди.
   – Ханна передала мне записку для вас. Она от мистера Хенникера. Он просит вас прийти. Хочет видеть именно вас.
   Придется идти. Одевалась я с особой тщательностью и в конце концов выбрала синее шерстяное платье, которое не очень мне шло, но зато в нем я казалась себе исполненной достоинства.
   Едва зайдя в Окленд Холл, я сразу заметила перемены. Атмосфера была напряженной. В холле Уилмот приветствовал меня торжественно.
   – Мистер Хенникер пожелал, чтобы вы прошли прямо к нему, мисс Клаверинг.
   – Благодарю вас, Уилмот, – сказала я.
   Я знала, что бесполезно задавать ему вопросы, роившиеся у меня в голове: Уилмот слишком корректен, чтобы обсуждать одного посетителя хозяина с другим. Но потом я заметила притаившуюся наверху у лестницы Ханну, которая, видимо, хотела перехватить меня.
   – Ох, мисс Джессика, – с благоговейным страхом в голосе произнесла она. – Он приехал… тот джентльмен из Австралии.
   – Неужели? – отозвалась я, ожидая продолжения.
   – Ей-богу! – Выражение ее лица меня раздражало. Обычно такая рассудительная Ханна сейчас выглядела глуповато.
   – Похоже, он произвел на тебя неизгладимое впечатление, – насмешливо заметила я.
   – Но мистер Хенникер очень доволен. Мне кажется, он даже воспрянул духом. Когда вчера этот Джосс вошел в холл… можно было подумать, что он здесь хозяин. Уилмот говорит, что он ведет себя так, будто все тут принадлежит ему. Не помню, чтобы я когда-то видела такого большого джентльмена, он даже разговаривает соответствующим образом. Его слышно по всему дому… Ей-богу! Похоже, он всегда знает, что делает. Уилмот считает, что он какой-то родственник хозяина, возможно, даже сын, – он что-то такое слышал краем уха. Хотя мы не знали, что мистер Хенникер был женат, да и фамилия у этого господина другая – Мэдден.
   – Полагаю, я сейчас его сама увижу, – прервала ее я, – мне пора идти знакомиться с этим… – я хотела сказать «павлином», но в последний момент передумала: – …с этим твоим образцом совершенства, чей высокий рост и громкий голос так пленили тебя.
   Не дожидаясь ответа, я прошла мимо нее, зная, что показалась ей сегодня излишне раздражительной.
   Постучав в спальню Бена, я услышала, как он сказал:
   – Должно быть, это Джессика, – а затем громко добавил: – Входите, дорогая.
   Я вошла. Бен сидел на стуле возле своей кровати в домашнем халате и с накинутым на колени пледом. Высокий мужчина встал и шагнул мне навстречу. Я была несколько раздосадована, потому что мне приходилось смотреть на него снизу вверх.
   Он протянул мне руку, а когда я пожала ее, слишком долго, как мне показалось, не отпускал мои пальцы.
   – Ну вот мы и встретились снова, – сказал он.
   – Эй, ну что это такое? – воскликнул Бен. – Идите-ка оба сюда. Я хочу представить вас друг другу как положено. Это очень важный момент. Я хочу, чтобы вы получше узнали один другого, а когда это случится, вы обязательно подружитесь. Я никогда в этом не сомневался, потому что вы во многом похожи.
   Мне не удалось скрыть негодования, вспыхнувшего из-за того, что меня сравнивают с этим человеком. В этот момент я получше рассмотрела его: пронзительно-синие глаза, цветом напоминавшие оперение павлина; довольно большой нос с горбинкой, почти орлиный, свидетельствовавший о заносчивости, с которой, безусловно, мне еще предстояло столкнуться; длинные тонкие губы, которые могли говорить о его цинизме или чувственности – а может быть, о том и другом одновременно. Он не был красив в общепринятом понимании этого слова, но такое лицо не пропустишь в толпе. А увидев один раз, уже не забудешь. Коричневый бархатный пиджак и белоснежный шейный платок указывали на разборчивость в одежде, хотя сапоги для верховой езды и бриджи из ткани в рубчик были чисто по-мужски практичными, без изысков.
   Однако больше всего мне не понравилось в нем это ироничное выражение лица, намекавшее на то, что он хорошо помнит, как я выглядела, выйдя из грязной лужи с перепачканным юным Джарменом на руках. Это было его первое впечатление обо мне, и, похоже, он еще долго этого не забудет.
   – Мы уже встречались, Бен, – сказал он.
   – Расскажите-ка об этом поподробнее.
   – Я ходила к Джарменам, – быстро перехватила инициативу я. – Миссис Джармен снова родила, и моя бабушка послала меня отнести им кое-что из провизии. А когда я выходила из дома, один из детей упал в пруд. Я вытащила его оттуда, а мистер… мистер… – Я кивнула в сторону молодого человека, ожидая подсказки.
   – Дорогая, вы должны звать его Джосс, – сказал Бен. – Официальность нам ни к чему. Мы ведь все здесь друзья.
   – Но я его совсем не знаю, – запротестовала я.
   – Хотя мы уже встречались, – повторил Джосс Мэдден, и я опять уловила в его интонации насмешливые нотки.
   – Проезжавший мимо мистер Мэдден, – твердым голосом продолжала я, – спросил дорогу – и заплатил за полученную информацию. – Я обернулась к нему. – Уверяю вас, что платить не было надобности и что я вернула бы вам эти деньги, если бы дети не подхватили их с такой скоростью и не разбежались.
   Бен рассмеялся.
   – Что ж, получилось забавно. И вы не узнали друг друга.
   – Я знала, что мистер Мэдден должен приехать, и поэтому догадалась, что это он. А его поведение подтвердило то, что я о нем уже слышала.
   Теперь уже засмеялся Джосс Мэдден. Смех у него был громкий и раскатистый – взорвался и затих.
   – Надеюсь, это был комплимент, – сказал он, – потому что я отнесся к вашим словам именно так.
   – Насчет этого вы вольны думать, как вам будет угодно, – ответила я.
   Бен улыбался так, будто только что нашел Зеленое Сияние, и я поймала себя на том, что слишком часто использую в его отношении такое образное сравнение.
   – Мне приятно видеть, что вы так хорошо ладите с Джессикой, – заметил Бен. – Это лучшее, что произошло со мной со времени моего падения. А теперь присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. Нам с вами нужно многое обговорить, и я не знаю, сколько у нас осталось времени.
   – Не говорите так, Бен! – воскликнула я. – Теперь, когда приехал… мистер Мэдден, вам станет легче, и вы пойдете на поправку.
   – Давайте смотреть правде в глаза, – сказал Бен. – Это всегда самый лучший выход. Верно, Джосс?
   – Думаю, да, – ответил тот.
   – А теперь идите сюда, придвиньте стулья и садитесь от меня по обе стороны. Ну вот. Именно этого я так долго хотел. Сейчас я буду сентиментален, это позволительно несчастному старику, которому осталось жить не так уж много. Вы – двое людей, которые значат для меня больше, чем все остальное в этом мире. И в сердце моем живет одно-единственное желание: я хочу, чтобы вы были вместе, вместе работали…
   Я поймала на себе взгляд Джосса, который рассматривал меня как бы оценивающе. Я нашла это оскорбительным – ни один мужчина прежде на меня так не смотрел. Но от этого, как ни странно, я почувствовала себя увереннее. Я ожидала от него, что он будет заносчивым и бесцеремонным, но не думала, что это всколыхнет во мне доселе неиспытанные чувства. Я почему-то вспомнила, что по дороге сюда сильный ветер растрепал мои волосы и что платье мое не слишком мне идет. И что вчера я выглядела просто ужасно, когда выбралась из того злосчастного пруда.
   – Работать вместе? Что вы имеете в виду, Бен? – резко спросила я, слыша собственный голос словно со стороны.
   – Я как раз к этому подхожу, хотя уже вижу, Джосс считает, что я несколько поторопился. Не сомневаюсь, он думает, что вам сперва нужно поближе познакомиться друг с другом. Я прав, Джосс?
   – Подозреваю, что для мисс Клаверинг это может оказаться слишком сильным потрясением. Дай ей пару дней на то, чтобы она немного привыкла ко мне.
   – Все это звучит довольно загадочно.
   – На самом деле все совершенно открыто и практично, – сказал Джосс Мэдден. – Вы ведь человек практичный, мисс Клаверинг?
   – Я же просил вас, – перебил его Бен. – Никакого официоза между собой.
   – Так вы практичны, Джессика? – повторил свой вопрос Джосс.
   – Думаю, да, – ответила я.
   – Вот и я так решил, судя по выражению вашего лица. Я бы сказал, что вы даже гордитесь тем, что вы благоразумная молодая женщина.
   – И мне кажется вполне благоразумным гордиться этим, – нашлась я.
   – А еще очень бойкая, – добавил он. – Нет, правда. Это может очень пригодиться, с моей точки зрения.
   – Послушайте, – вмешался Бен. – Я действительно тороплю события, теперь я это и сам вижу. Вот как мы сделаем. Мы подробно поговорим о делах завтра. Втроем. Годится?
   – Хорошая идея, – согласился Джосс Мэдден.
   – Вот и славно, – сказал Бен. – Значит, договорились. А сейчас давайте просто поболтаем. Расскажи мне, как там дела дома.
   – Самое главное я тебе уже сообщил, – усмехнулся Джосс. – Все идет гладко, как и следовало ожидать. Серьезных проблем нет. Сейчас мы разрабатываем богатую жилу возле Дерри-Крик.
   – Хорошие черные опалы, да? Пустышек низкого качества – не много. Приятно это слышать. А как там Джимсон Лауд?
   – Он в порядке.
   – Как-то ты вяло об этом говоришь.
   – Так он же и сам такой вялый.
   – Не всем же постоянно гореть огнем, как тебе, Джосс. Джимсон мужчина серьезный, представительный, а такие люди не заводятся на ровном месте. Но бухгалтеры всегда очень важны для бизнеса. А Лилиас как?
   – Как всегда.
   – А Эммелин?
   – Да вся семья мало изменилась с тех пор, как ты видел их в последний раз.
   Взгляд Бена затуманился, устремился куда-то вдаль, и он пробормотал:
   – Как бы я хотел еще разок увидеть Павлины, прежде чем уйду. Знаете, в моей памяти все сохранилось очень четко. Я любил там каждый кирпичик… каждую травинку на лужайке. Там, конечно, не то что здесь… это солнце, палящее беспощадное солнце… долгие месяцы засухи. Как там было, когда ты уезжал?
   – Все сухое, как порох. В нескольких милях от нас случались лесные пожары.
   – Там это постоянная опасность, Джессика, – сказал мне Бен. – Вам все покажется там совсем другим, не таким, как здесь. Правда, Джосс?
   – Если, конечно, она согласится на наши условия.
   – Условия? – насторожилась я. – Какие еще условия?
   – Мне показалось, ты говорил, что еще слишком рано для таких бесед, – заметил Бен.
   – Да, это так, – ответил Джосс Мэдден. – Думаю, в противном случае мы просто получим решительный отказ. Тебе следовало бы дать мисс Клаверинг время на размышление… Джессике, я хотел сказать. Из тебя плохой кукловод, Бен, просто потому что роль марионеток ни мне, ни Джессике не подходит. Вы согласны со мной… Джессика? Вы тоже не хотели бы плясать под чужую дудку на сцене. Иди туда… а теперь сюда… Именно так в кукольном спектакле помыкают куклами – дергают за ниточки.
   – Могу заверить вас, что на это я бы не пошла, но я совсем не понимаю, о чем вы тут говорите. Думаю, вам следует незамедлительно посвятить меня в свои секреты.
   Бен посмотрел на Джосса, но тот покачал головой. Тогда Бен сказал:
   – Сначала я должен вам кое-что рассказать, Джессика. Джосс это уже знает. Я объясню вам это наедине, и вы все поймете.
   Я многозначительно взглянула на Джосса, потому что их разговоры загадками вызвали во мне горячее желание немедленно узнать, о чем речь.
   – Намек понял, – сказал Джосс. – Пойду еще раз взгляну на твои конюшни, Бен. Хочу посмотреть, есть ли у тебя кто-то достойный того, чтобы я на нем прокатился.
   – Какая дерзость! – рассмеялся Бен. – Должен тебе сказать, что мы сами разводим породистых лошадей. И там найдется несколько таких, которые ничем не хуже той, которую ты нанял, чтобы добраться сюда.
   – Надеюсь на это. А того коня я взял только потому, что ничего другого у них не было. Так я покину вас? Можете спокойно побеседовать. А с вами мы скоро увидимся… Джессика.
   Как только он вышел, Бен сразу повернулся ко мне.
   – Ну, что вы о нем думаете? – нетерпеливо спросил он.
   – В точности такой, как я себе представляла.
   – Значит, я его хорошо вам описывал?
   – Я составила свое мнение о нем на основании тех забавных историй, которые вы мне рассказывали.
   – Так он вам понравился, Джесс?
   Я замялась. Не хотелось расстраивать Бена, объясняя ему, что чем больше я узнаю Джосса Мэддена, тем менее он мне симпатичен. Поэтому ответила я осторожно:
   – Я пока плохо знаю его.
   Бен покачал головой.
   – Это дело поправимое. Я жалею, что не позвал его раньше.
   – Бен, – перебила его я. – Вы собирались рассказать мне о том, на что давеча оба намекали. О чем, собственно, речь?
   Он медлил с ответом.
   – Даже не знаю, с чего начать. Я ошибался и очень сожалею об этом. Но в конечном итоге все к лучшему. Вы сами разберетесь и все поймете, я в этом уверен. Это касается Зеленого Сияния на Закате.
   – Похоже, этот камень стал центром наших жизней, – сухо заметила я.
   – Я рассказывал вам, как я его выиграл. Это чистая правда. Я завладел камнем, и это изменило мою жизнь. Даже странно, как обладание этим опалом могло все так поменять. Правда также и то, что тех, кому он принадлежал, преследовали несчастья. Я чувствовал, как окружающие наблюдают за мной… и ждут, когда со мной что-то случится. Были те, кто желал мне добра. Но были и другие, кто, попав под чары Сияния, жаждал заполучить его. Мужчины – странные создания, Джесс. И такая девушка, как вы, – благоразумная девушка, по словам Джосса, – не может ничего знать об этом. К тому же вы никогда не видели Зеленого Сияния. Если бы видели, возможно, смогли бы лучше понять меня. Эти вспышки синего и красного, похожие на отблески солнца… они просто завораживают. Так о чем это я? Ах да. Были те, кто наблюдал за мной, и те, кто хотел украсть камень. Моя жизнь, после того как у меня появился этот опал, все время подвергалась опасности, потому что находились и такие, кто готов был ради него перерезать мне горло или всадить пулю в сердце. Принадлежавшая мне ценность словно была раскалена добела, и я просто обречен был однажды серьезно обжечься на ней, так или иначе.
   Наступил тот день, когда все собрались здесь, и я показал им свой камень. Это причинит вам боль, Джессика, поэтому я и не хотел говорить раньше. Я знаю, что в вашем представлении сложилась прекрасная картина романтической любви между вашей мамой и отцом, и это только похвально, когда юные леди испытывают такие чувства по отношению к своим родителям. Однако в действительности все было не совсем так. Ваша мама была очаровательным нежным созданием. Она была похожа на вас, да, очень похожа… но все же другая. Вы крепче стоите ногами на земле, вы более рассудительны. А она могла быть и веселой, и беззаботной, и немного своенравной; она была тоже своего рода азартным игроком. Это у вас семейное. И вам также от этого не уйти. Держу пари, что однажды, когда настанет ваш час, вы точно так же сделаете свою ставку. Я надеюсь, вы будете готовы к этому в нужный момент, и тогда выигрыш будет за вами, уверяю вас. Я был не просто слегка влюблен в вашу маму.
   – Да, я знаю, – ответила я.
   – Мне казалось, что было бы замечательно жениться на ней и таким образом вернуть ее в их старый дом. Я мечтал о том, что у нас будут дети и что на генеалогическом древе вашего рода в холле появится и мое имя. Я представлял себе ее в Австралии… хотя совсем не так, как представляю вас. Она была гораздо более хрупкой и утонченной. А затем появился Десмонд. Красивый молодой парень, да еще и умеющий изысканно выражаться. Хотя и норовистый немного. Ох да, я должен рассказать вам всю правду. Он успел много побродить по свету и научился некоторым фокусам. Однако к своему проекту в Фенси он относился крайне серьезно, его охватила опаловая лихорадка, как и нас. Он всегда нравился женщинам, и когда приехал сюда на несколько дней, чтобы убедить меня инвестировать в Фенси, он познакомился с вашей матерью и по-своему полюбил ее. Она была наивной и верила всему, что он ей говорил. Он действительно женился бы на ней, я в этом не сомневаюсь, но не смог, потому что все обернулось иначе.
   Я был очень зол на него – за то, что он молод, красив, имеет успех у женщин. Как я уже говорил вам, Джосс тогда тоже был здесь; он приехал домой на каникулы и агитировал меня не возвращать его обратно в школу. В то же время он много интересовался опалами, и все вместе это и побудило меня в ту ночь показать им Зеленое Сияние. Я видел, как оно повлияло на Десмонда, он просто не мог оторвать от него глаз. Он взял его в руки, и я помню, как его пальцы обвились вокруг камешка. Он был воплощением Желания – другого слова и не подберешь. Безумная всепоглощающая страсть, как глоток воды в пустыне, как кусок хлеба для изголодавшегося. Вы смотрите на меня скептически, Джесси, но это только потому, что вы ничего подобного не испытывали. Однако я уже видел такое, знал, чем это может закончиться, и поэтому был готов. Когда все разошлись спать, я не стал раздеваться, а оставил свою дверь открытой и сел ждать. Вскоре я услышал скрип половиц под чьими-то ногами и спустился в свой кабинет.
   Он стоял перед сейфом, а Сияние было у него в руках. «Что вы здесь делаете, Десмонд Дерхэм?» – спросил я. Но он лишь смотрел на меня странным взглядом, бледный как полотно. Тогда я сказал: «Вы соблазнили юную Джессику Клаверинг, а теперь пытаетесь украсть Зеленое Сияние. Интересно, что бы вы сделали, если бы получили его? У вас есть только один выход. Убраться отсюда немедленно и оставить девушку в покое. Ради Зеленого Сияния вы все равно бросили бы ее, не так ли? Я считаю, что вы недостойны жить на этом свете».
   – О, Бен! – в ужасе воскликнула я. – Вы убили моего отца!
   Он покачал головой.
   – Нет… нет… не это. Хотя в руках у меня было ружье, и я мог бы это сделать. Но я подумал, что не хочу, чтобы его смерть была на моей совести, он того не стоит. Поэтому я сказал: «Я поймал вас на горячем. Сейчас вы положите опал в сейф, туда, где он лежал, и быстро уедете отсюда. Вы больше никогда в жизни не покажетесь ни здесь, ни в Фенси, иначе я публично разоблачу вас как вора. Убирайтесь. Покиньте мой дом немедленно. Держу пари, что вещи ваши уже собраны и вы готовы к бегству». О, я просто сходил с ума от ярости. Не могу вам передать, каких усилий мне стоило сдержаться и не нажать на курок. С моей стороны это было бы глупо, жестоко, и пользы бы не принесло никакой. Тогда он положил опал на место, и я под прицелом отвел его в комнату. Как я и ожидал, вещи его были уже упакованы. Он планировал похитить опал и скрыться, как ночной вор, коим он и был на самом деле.
   – Значит, вы отослали его… подальше от моей матери.
   – С ним ее не ожидало ничего хорошего. Он с самого начала знал, что должен будет скрываться, если заполучит Сияние. Он все спланировал заранее и собирался, похитив опал, сбежать.
   – Бедная моя мама!
   – В его жизни было много женщин. Хотя всегда это было ненадолго, и мне было об этом известно. Поэтому я и хотел, чтобы он исчез, – для ее же блага. Но я не знал тогда, что скоро должны будете родиться вы. Иначе все могло бы быть по-другому.
   – Но ведь вы говорили, что это он украл Зеленое Сияние.
   – Это я и хотел вам объяснить. С моей стороны это была хитрость. Он уехал, исчез среди ночи и никогда не вернулся бы. Он просто не посмел бы показаться мне на глаза из боязни, что я публично назову его вором. В Австралии у нас с этим очень строго, иначе нам нельзя. Правосудие там суровое. Мы нетерпимы к ворам, мы нетерпимы к убийцам. Потому что не можем себе этого позволить, слишком многое поставлено на карту. Когда я застал его перед своим сейфом, произошел крах всех его планов в Фенси. Он знал это, но был готов рискнуть всем ради Зеленого Сияния. Вот тогда мне в голову и пришла эта мысль: если все подумают, что он исчез вместе с Сиянием, никто больше не будет пытаться ограбить меня. Никто уже не пожелает мне зла, видя, что меня и так преследуют несчастья. А вскоре после этого я уехал в Австралию… и увез Зеленое Сияние с собой.
   – А Джосс знает об этом?
   – Конечно, знает, потому что я рассказал ему все так же открыто, как рассказываю вам. Поверьте, Джесси, я поступил бы совсем по-другому, если бы знал, что ваша мать ждет ребенка. Что вы молчите? Скажите что-нибудь.
   – Я слишком шокирована.
   – Но все это в прошлом, а ваша жизнь только начинается. Вы еще будете счастливы, вы обретете то, чего не было у вашей матери. Обещаю, вы еще узнаете, что настоящая жизнь – это великое приключение.
   – Я не могу думать о будущем, потому что все мои мысли сейчас занимает моя мама.
   – Вы должны все это забыть.
   – Интересно, где сейчас мой отец?
   – Наверняка благополучно оправился и встал на ноги – с ним всегда было так.
   – Вы допустили, чтобы все эти годы он находился под подозрением, а моя бедная мама…
   – Она не должна была так поступать с собой.
   – Ее довели до этого.
   – Нет, Джесс, никого из нас невозможно до чего-либо довести. Каждый в своих поступках всегда руководствуется собственной волей. И если кто-то посчитал свое существование слишком тягостным, чтобы продолжать жить, он не может винить в этом никого, кроме самого себя.
   Я отвернулась в сторону, и перед глазами моими возникла картина тех событий: мой отец пойман у сейфа, и Бен заставляет его уехать; вещи его уже собраны, а это значит, что он заранее планировал сбежать с Зеленым Сиянием, бросив мою бедную беременную маму, которая родила меня, а потом покончила с собой.
   Бен погладил мою ладонь.
   – Не думайте обо мне дурно, Джесси, – сказал он. – Как вы знаете, осталось мне недолго, и эта горечь в самом конце невыносима для меня. Я жесткий человек, проживший жизнь, полную опасностей. Я не подхожу на роль хозяина такого грандиозного исторического особняка, как этот. Всю жизнь мне приходилось сражаться, и это сделало меня суровым, сильным и беспощадным. Возможно, я не всегда поступал в соответствии с общепринятыми нормами морали. Но в австралийском аутбэке реально были люди, готовые убить меня ради Зеленого Сияния. Вы понимаете меня? Скажите, что понимаете.
   – Да, я вас понимаю, Бен.
   – И мы ведь с вами любили друг друга, разве не так? Ведь ваша жизнь изменилась после знакомства со мной, и изменилась в лучшую сторону?
   – Да, изменилась, и я действительно люблю вас, Бен.
   – Тогда вы должны кое-что усвоить. Любовь не признает логики или здравого смысла. И если она настоящая, то не имеет значения, что сделал дорогой вам человек. И я люблю вас не меньше из-за того, что когда-то серьезно грешил. Я все тот же сентиментальный старина Бен, который если уж любит кого-то, то это навсегда.
   – Все верно, Бен. Я тоже не смогу перестать вас любить. Поэтому для меня невыносима мысль о том, что вас не будет с нами…
   – Это ничего, ничего. Потому что и после меня ваша жизнь уже не останется пустой. В нее еще войдет много хорошего, и она станет намного лучше, чем прежде. Я вам это обещаю, при условии, что вы выслушаете меня и последуете моему совету. Я хорошо знаю человеческую натуру, а это означает, что я знаю вас, возможно, даже лучше, чем вы сами. Поговорим об этом завтра, на сегодня более чем достаточно. Вам еще не раз предстоит рискнуть в играх с жизнью. Я делал это всегда. Вы ведь не захотите доживать свои дни в этом унылом старом Дауэр Хаусе? Не захотите отвернуться от настоящей жизни?
   – Ох, Бен, – сказала я, – мне так жаль, что все так вышло… с моим отцом, я имею в виду. Теперь оказывается, что Зеленое Сияние со всеми несчастьями, которые ему сопутствуют, по-прежнему принадлежит вам. Это все-таки из-за него с вами произошел тот несчастный случай? Из-за него вы сейчас в таком тяжелом состоянии?
   – Людская молва приписала бы ему, но я никогда не жалел, что обладал им. Этот опал много для меня значит. Бывало, я вставал глубокой ночью, доставал его и любовался. Мне казалось, он шепчет мне: «Продолжай наслаждаться жизнью. Не думай об опасностях. Я твой, но, если тебе придется заплатить за это, плати щедро».
   – А Джосс знает эту историю… про моего отца и мать?
   – Он знает все.
   – И Зеленое Сияние достанется ему, когда…
   – Когда я умру? О, у меня есть определенные планы, и как раз их нам предстоит обсудить завтра втроем.
   – Расскажите мне о них сейчас, Бен.
   – О нет. Думаю, для одного дня вы и так уже узнали более чем достаточно. Но, чтобы четко представлять себе картину, вы должны владеть информацией, быть в курсе дела. И не нужно печалиться, Джесси. Я хочу, чтобы мои последние недели прошли весело. Осталось их немного.
   – Прошу вас, Бен, не нужно об этом.
   – Ладно, не буду. А теперь отправляйтесь домой и возвращайтесь завтра после обеда. Я расскажу вам о своих планах. И не нужно так волноваться, дорогая моя девочка.
   Оставив его, я отправилась обратно в Дауэр Хаус. На душе было очень тревожно: все эти откровения, нахлынувшие на меня после встречи с Джоссом Мэдденом, полностью смутили и озадачили меня.
   Войдя в дом, я увидела в холле бабушку, которая расставляла цветы по вазам.
   – Господи, как здесь все это сложно! – пожаловалась она. – Мне так не хватает оранжерей, которые были у нас в Окленде! Кстати, сегодня я видела гостя, который остановился у твоего друга. Он не слишком похож на рудокопа – почти что джентльмен. По крайней мере, если судить по тому, как красиво он сидит в седле.
   Я промолчала. Меня слишком переполняли эмоции, чтобы я могла придумать какой-то остроумный ответ, и поэтому я просто тихо удалилась к себе в комнату.
//-- * * * --//
   Я провела бессонную ночь и, подозреваю, на следующий день выглядела несколько измученной. Я задавалась вопросом, откуда у меня взялось это непривычное внимание к собственной внешности, и понимала, что причина кроется в этом мужчине. Он смотрел на меня оценивающе, а в выражении его лица угадывалось что-то такое, отчего мне почему-то становилось стыдно. Размышляя о нем, я вспомнила, как Бен рассказывал, что ему нравятся женщины. Я подумала, что знаю этот тип мужчин: они полагают, что все женщины, которых они встречают, считают их неотразимыми. Это определенно был одиозный персонаж. Однако я была слишком расстроена признаниями Бена, чтобы много думать о Джоссе Мэддене. Не хотелось бы, чтобы он вторгался в мои мысли, когда я этого не желаю.
   Когда я пришла в Окленд во второй половине дня, они уже ждали меня – я сразу почувствовала, что оба сгорают от нетерпения.
   – О, вот и вы наконец-то, – сказал Бен. – Проходите и садитесь.
   Он был в кровати. Думаю, что вчерашние волнения отняли у него много сил. Выглядел он неважно, и я заметила, что губы его приобрели синеватый оттенок.
   – По обе стороны от меня, – скомандовал он, и, пока мы рассаживались, я поймала на себе взгляд этих синих, как перья павлина, глаз, и вновь испытала неловкое чувство оттого, что Джосс Мэдден так пристально изучает меня.
   – Позвольте мне начать, – сказал Бен. – Очень скоро я умру, хоть и не желаю этого. Столько еще хотелось… Моей заветной мечтой было увидеть своих внуков, резвящихся на лужайке перед этим домом или перед Павлинами. Понимаете, вокруг меня никогда не было малышей. Я всегда был занят зарабатыванием денег, и детей у меня не было. До тех пор, пока однажды на мою лужайку не явился Джосс со своим чемоданчиком. Но он малышом никогда не был. Ты, Джосс, уже тогда был гигантом для своего возраста; ты и разговаривал, и действовал, как взрослый мужчина. Таким образом, младенцев в моей жизни не было вообще. Джосс все никак не женился, и я уже начал беспокоиться по этому поводу, пока не приехал сюда и не познакомился с мисс Джессикой Клаверинг. Я всегда испытывал к Клаверингам особое чувство. Могу признаться, что, глядя на их генеалогическое древо на стене в холле, я сожалел, что я не один из них. Принадлежать к такому древнему роду – это здорово. Поэтому я больше всего на свете хочу, чтобы семьи наши соединились. Хочу, чтобы смешалась кровь парнишки, торговавшего на лондонских улицах имбирными пряниками, и тех, кто служил королям в их исторических сражениях; тех, кто был рожден в богатстве, и тех, кому приходилось отчаянно бороться, чтобы пробиться наверх. Думаю, лучшего сочетания для будущих поколений потомков не найти.
   Я подняла голову и встретилась с взглядом темно-синих глаз. Что он предлагает? Я этого не понимала. О нет, Бен, даже вам непозволительна такая дерзость. Я попыталась прочесть что-то в глазах Джосса Мэддена. Должно быть, он сейчас тоже в ужасе, как и я.
   – Поэтому я хочу, чтобы вы стали друзьями, точнее, больше, чем просто друзьями. Дело в том, что больше всего мне хотелось бы, чтобы вы поженились. Только не впадайте сразу в ярость, Джесси. Я понимаю, какой это для вас шок, но вы еще не дослушали меня до конца. Джосс будет хорошим мужем – если вы сможете смириться с его характером. А Джессика будет прекрасной женой, если ты, Джосс, будешь заботлив и внимателен к ней.
   – Прошу вас, Бен, – горячо возразила я, – давайте сразу положим этому конец. Я уверена, что никогда не смогу свыкнуться с характером и манерами мистера Мэддена, и тем более не соглашусь отдаться его заботам и вниманию.
   – Вот видишь, Джосс, наша Джесси очень быстро выходит из себя, – заметил Бен. – Но это ничего. Тебе ведь в любом случае не нужна тихая и кроткая маленькая голубка, не так ли?
   Джосс молчал. Я решила, что эта ситуация вызывает у него такой же ужас, как и у меня.
   – Мне следовало бы начать урезонивать вас, – продолжал Бен, – но у меня нет на это времени, оно неумолимо утекает. Кто знает, когда высшие силы призовут меня к себе? Может быть, завтра. Может, через день… а может, и через полгода. Можно быть уверенным только в том, что этот момент настанет скоро. Поэтому я хотел бы, чтобы венчание ваше произошло в самое ближайшее время – я должен знать, что дело сделано, и тогда я уйду счастливым.
   – Ты сам не понимаешь, что предложил, Бен! – воскликнул Джосс.
   – О нет, дорогой мой, я понимаю, понимаю. Я обдумывал это очень долго. Как только я познакомился с вами, Джесси, я сразу сказал себе: «Вот кто нужен моему Джоссу. И я хочу, чтобы она стала матерью моих внуков». После я очень долго думал только об этом и ни о чем другом.
   – Послушай меня, Бен, – сказал Джосс. – По тому ужасу, который мы сейчас видим на лице мисс Клаверинг, ты и сам понимаешь, что твой маленький план будет отвергнут.
   Впервые за все время нашего знакомства я взглянула на него одобрительно.
   – Женитьба – это тоже своего рода игра, – философски заметил Бен. – А у вас обоих в крови есть азарт картежника. Когда вы внимательно обдумаете все позитивные моменты, которые включает в себя мое предложение, Джесс, вы согласитесь на него. А Джосс уже на полпути к этому решению.
   – Нет, – решительно ответил Джосс. – Тем более теперь, когда я вижу такое неприятие со стороны мисс Клаверинг.
   – Ох, эта гордость… гордость павлина! Ты всегда хотел, чтобы другие занимались беготней, выполняя основную работу. И даже считал это своим правом. – Он обернулся в мою сторону. – Джосс – именно тот, кто вам нужен. Почему вы оба так упрямитесь? Джессика привлекательная девушка. Ты ведь тоже так считаешь, Джосс? А вы, Джесс, должны признать, что он представительный мужчина. Обыщите хоть всю Англию вместе с Австралией, лучшего мужа вам не найти. Будьте же рассудительны, вы оба. А я между тем говорю вам, что такова моя последняя воля. Вы не можете отказать умирающему, не так ли?
   – Можем, – сказал Джосс. – Бен, ты ведешь себя просто возмутительно.
   – Знаю, – с хриплой усмешкой отвечал тот. – Но я еще ничего не хотел так сильно в этой жизни. Я смогу умереть спокойно только в том случае, если вы поженитесь. Я просто знаю, что так будет правильно. Я вижу ваше будущее.
   Он сошел с ума, подумала я. Прежний Бен никогда ничего подобного не говорил.
   – Послушайте меня, – продолжал он. – Я уже отдал соответствующие распоряжения своим адвокатам. Я завещаю вам все свое имущество – за исключением некоторых мелочей, предназначенных для других, – но только при условии, что вы поженитесь.
   – А если не поженимся? – сразу спросил Джосс.
   – Мой дорогой Джосс, тогда вы не получите ничего. Вообще ничего.
   – Послушай…
   – Ты не можешь спорить с человеком, находящимся на смертном одре, о судьбе его наследства, – перебил его Бен, и глаза его сверкнули недобрым блеском. – Вы не получите ни гроша – вы оба, если не поженитесь. Таковы суровые голые факты. Ты вправду хочешь, чтобы Компания уплыла из твоих рук, Джосс?
   – Ты не сможешь так со мной поступить.
   – Сам увидишь. А вы, Джессика? Вы хотите прожить до конца своих дней в Дауэр Хаусе со своей мегерой-бабулей, ухаживать за ней в старости, когда она станет еще более несносной? Или все-таки предпочтете жизнь, полную приключений и новых впечатлений? Вы оба, конечно, правы, когда утверждаете, что заставить я вас не могу. Это правда. Но зато я могу доставить вам массу неудобств, если вы меня не послушаетесь.
   Мы с Джоссом переглянулись через его кровать.
   – Это полный абсурд… – начала было я, но Джосс Мэдден меня не поддержал. Я понимала, что он сейчас думает о перспективе потерять свою Компанию. Бен не постеснялся сгустить краски, рисуя картину и моего будущего. Я четко представила себя через десять, двадцать лет… В уголках рта и вокруг глаз появятся морщинки, как сейчас у Мириам… Я буду бесконечно украшать церковь к праздникам, разносить корзинки продуктов для бедных… Я буду безжалостно стареть, становясь все более нудной и раздражительной… и все лишь потому, что жизнь прошла мимо меня.
   Бен знал, о чем я сейчас думаю.
   – Это игра, – напомнил мне он, – не забывайте об этом. Так как вы собираетесь поступить?
   Он без сил откинулся на подушки и закрыл глаза. Я заметила вслух, что он, видимо, устал, и встала.
   Бен кивнул.
   – Что ж, я подкинул вам пищу для размышления, не так ли? – Казалось, эта ситуация забавляет его.
   Джосс Мэдден направился к выходу вместе со мной.
   – Пойду обратно к себе, по мостику через ручей, – пробормотала я.
   – Боюсь, это стало для вас большим потрясением, – заметил он.
   – Вы правы, – согласилась я. – А как могло быть иначе?
   – Я думал, что для молодых леди вашего положения мужей выбирают другие и заранее.
   – Но это не делает сложившуюся ситуацию более приемлемой.
   – Мне жаль, что я настолько вам неприятен. Вы дали понять это совершенно недвусмысленно.
   – Вы, по-моему, тоже не проявили особого энтузиазма по поводу предложенного супружества.
   – Мне показалось, что мы с вами оба относимся к тому типу людей, которые предпочитают делать выбор сами.
   – Я думаю, что Бен потихоньку выживает из ума.
   – А он считает, что полностью контролирует себя. Вы, Клаверинги, словно зачаровали его. Своими блистательными предками, этим родовым поместьем и тому подобным. Он очень хочет кровно породниться с вашей семьей.
   – Ему нужно будет придумать для этого какой-то другой способ.
   – Не думаю, что это у него получится, если вы ему откажете.
   – Хотите сказать, что сами вы ему не откажете?
   От изумления я остановилась и испытующе взглянула на него. Губы его изогнулись в кривой усмешке.
   – Для меня ставка очень велика, – сказал он.
   – На этом мы с вами расстанемся, – коротко заявила я. – До свидания.
   – Au revoir [10 - До свидания (фр.).], – сказал он мне вслед, когда я уже торопливо шагала через лужайку.
//-- * * * --//
   Я брела в Дауэр Хаус в несколько ошеломленном состоянии. Войдя в холл, я почувствовала знакомый сильный запах лимонного воска, к которому за все эти годы должна была бы привыкнуть и перестать замечать. Моя бабушка часто говорила, что, хотя и обеднели, мы все равно должны демонстрировать людям, что не отошли от своих прежних жизненных стандартов; наше жилище должно быть безукоризненно чистым, каким бы скромным оно ни было. Там же, в холле, стояла ваза с букетом цветов – лилии и тюльпаны были составлены бабушкой в букет аккуратно, но совершенно безвкусно. Из гостиной доносились голоса Ксавье и бабушки; я подумала, что, возможно, дедушка сейчас тоже там в своей обычной роли кающегося грешника. Задержавшись на миг, я живо представила себе, какое вызову смятение, если сейчас распахну эти двери и объявлю им, что выхожу замуж и уезжаю в Австралию. Пусть даже предполагаемый жених скорее упирается, чем рвется под венец. Я вдруг осознала, какое огромное удовольствие получила бы, если бы огорошила их сейчас такой новостью.
   Я ушла к себе, в свою уютную маленькую комнатку с портретом одной из наших предшественниц на стене, портретом, который когда-то висел в галерее Окленда. Моя бабушка испытывала определенные затруднения, подбирая для картин оттуда подходящие места в Дауэр Хаусе. В несокрушимом желании улучшить нас всех она очень строго подошла к выбору соответствующих персонажей для наших спален. Мне достался датированный примерно 1669 годом портрет Маргарет Клаверинг, красивой молодой дамы с шаловливой искоркой в глазах. Я никогда не слышала, что именно она такого сотворила, но это определенно было нечто шокирующее, от чего даже у моей бабушки губы кривились в изумленной ухмылке. Следовательно, ее предосудительное поведение имело место где-то в самых верхах – подозреваю, при участии короля, который дарил свою любовь многим дамам. Как бы там ни было, но бедная Маргарет нашла свою безвременную кончину, будучи выброшенной из седла, когда бежала с любовником от одного из своих мужей, коих у нее было всего трое, тогда как любовников – великое множество.
   В комнате моего дедушки со стен взирали наши картежники. Все эти разорители семейства, всегда казавшиеся мне развеселой компанией гуляк, по-моему, скорее соблазняли на новые подвиги, чем отпугивали от них; и выглядели они явно лучше, чем виртуозный спаситель нашего семейного состояния, который смотрел на бабушку со стены ее спальни так чопорно и – можно не сомневаться – с одобрением.
   Моя кровать с балдахином была несколько великовата для такой небольшой комнатки; также у меня там стоял один стул, сиденье и спинка которого были обтянуты гобеленом, сотканным одной из моих прародительниц, – родные братья этого стула были расставлены по всему дому. На полу лежал прекрасный восточный ковер – еще одна реликвия из Окленда. Сейчас я смотрела на все эти предметы уже по-другому. Наверное, потому, что в ушах еще звучали слова Бена: если я поступлю мудро, то смогу очень скоро все это оставить в прошлом; в противном случае буду доживать в этих стенах до конца своих дней.
   Я не могла долго оставаться в своей комнате. Был всего один человек, с кем я могла бы доверительно поговорить, хотя всего несколько месяцев назад об этом не могло быть и речи. Мириам!
   Выбежав на улицу, я направилась к церковному коттеджу, как все называли этот маленький домик в дальнем конце территории церкви. Я подумала, что выглядит он просто очаровательно с этой обсаженной кустарником вьющейся дорожкой, которая вела к переднему крыльцу.
   Мириам была дома. Как же она изменилась! Сейчас она выглядела на несколько лет моложе, а в манерах чувствовалось достоинство, которого ранее ей недоставало. Не было нужды спрашивать, счастлива ли она, – это было и так видно.
   С порога я попала прямо в гостиную; кроме нее на первом этаже находилась только кухня, а две спальни располагались наверху, куда вела спиральная лестница. Все сияло чистотой, а на столе, покрытом красной скатертью, стояла ваза с букетом из азалий и зеленых листьев. Ситцевые занавески на окнах, а на камине с двумя креслами по бокам – еще одна ваза с цветами. Личные вещи Мириам – бронзовые подсвечники и серебряные безделушки – смотрелись в этой скромной обстановке несколько неуместно, но очень мило.
   Прическа Мириам была не такой строгой, как раньше, и в своем накрахмаленном платье из набивного ситца и с тряпкой для пыли в руках она выглядела очень по-домашнему.
   – Ах, Мириам, я должна была повидать тебя! – воскликнула я. – Мне нужно с тобой поговорить.
   Она, без сомнений, была рада мне.
   – Приготовлю чаю, – сказала она. – Эрнеста нет дома. Викарий слишком загружает его работой.
   Слегка склонив голову набок, я внимательно разглядывала ее.
   – На тебя просто приятно смотреть, – заметила я. – Прямо живой аргумент в пользу супружеской жизни. – И это была чистая правда. Она очень изменилась. Спокойная, мягкая, она буквально излучала любовь к своему мужу и к жизни вообще; а тот факт, что она так долго лишала себя такого блаженного состояния, похоже, заставлял ее еще больше ценить то, что она имела сейчас.
   – В общем, мне сделали предложение! – выпалила я. – Ну, не совсем предложение, но что-то вроде того.
   В глазах ее мелькнул страх.
   – А он… не из Окленда?
   – Да, из Окленда.
   – Ох, Джессика! – Теперь она выглядела, как прежняя Мириам, потому что мои слова воскресили в ней воспоминания о давнем случае, когда гость Окленда точно так же сделал предложение другой Джессике. – А ты уверена…
   – Нет, – быстро сказала я, – не уверена.
   Похоже, у нее немного отлегло от сердца.
   – На твоем месте я была бы очень осторожна.
   – Вот я и стараюсь. Мириам, представь себе, что ты не вышла за своего Эрнеста, представь, что живешь, как жила раньше…
   На лице ее мелькнуло выражение ужаса.
   – Даже думать об этом не хочу, – твердо заявила она.
   – Но ты ведь так долго колебалась.
   – Думаю, вопрос упирался в то, чтобы собраться с духом.
   – А если бы, допустим, у тебя не так удачно сложилось с Эрнестом, ты бы все равно была довольна, что ушла оттуда?
   – Как это у меня могло не сложиться с Эрнестом?
   – Но ведь ты не всегда была в этом уверена, иначе сделала бы все это намного раньше.
   – Я боялась…
   – Боялась насмешек и пророчеств твоей матери. А теперь они тебя нисколько не волнуют.
   – Мне все равно, насколько мы бедны, мы со всем можем справиться. Я выяснила, что из меня получилась хорошая хозяйка. Эрнест так говорит и хвалит меня. Но даже если бы все обернулось не так удачно, Джессика, я все равно была бы рада уйти из Дауэр Хауса.
   – А кто не был бы? – Я представила себе, каково будет долгие годы жить там, тем более без компенсации в виде возможности увидеться с Беном, и четко поняла, что не вынесу этого. Но и замужество с этим человеком… Нужно все обдумать. Что это будет? Будет брак по расчету – если это можно назвать расчетом. Возможно, мы могли бы договориться. Возможно, мы могли бы сделать это ради Бена, а затем жить каждый своей жизнью.
   Меня начало немного трясти от возбуждения. Я уже знала, что не смогу вытерпеть долгие годы в Дауэр Хаусе.
   – Давай поговорим о тебе, – сказала Мириам. – Кто этот человек?
   – Сын Бена Хенникера, он приехал из Австралии.
   – Значит, ты знакома с ним совсем недолго.
   – Необязательно знать человека всю жизнь только потому, что именно так вышло у вас с Эрнестом.
   – Но так ты могла бы быть более уверена в нем.
   – Может быть, так даже интереснее, когда меньше знаешь.
   – Что ты хочешь этим сказать? Ох, Джессика, ты такая своенравная. Совсем как твоя мать, хотя она была более деликатной натурой.
   – Мириам, я не могу навеки застрять в этом убогом Дауэр Хаусе, по десять раз на дню выслушивая причитания бабушки: «Мы знали лучшие времена, о Господи, не забывай об этом. Взгляни с небес на моего жалкого мужа, который довел нас до этого, и не дай ему забыть своей вины, потому что я ее никогда ему не забуду».
   – Ты порой бываешь совершенно непочтительной, Джессика.
   – Вероятно, но ведь это правда. Я не хочу всю жизнь просидеть там в заточении, как это много лет делала ты. Насчет того предложения – это пока секрет, так что никому не говори.
   – Я должна буду рассказать Эрнесту. У нас нет тайн друг от друга. И он может посчитать своим долгом…
   – А ты напомни ему, как бабушка столько времени не давала вам соединиться. Это мой секрет, я надеюсь его сберечь. Тебе я рассказала только потому, что мне нужно было поговорить с кем-то о замужестве, хотя я пока еще ничего не решила. Я думала, ты меня правильно понимаешь.
   – О да, и я думаю, что, если вы любите друг друга, сомневаться не стоит. Только вот что на это скажет мама?
   – Это меня волнует в последнюю очередь. Ты все эти годы ее боялась, а я не испугаюсь. Но и ты в конце концов сделала решительный шаг, вырвалась из цепких пальцев своей матери и теперь счастлива.
   – Да, я счастлива, – с жаром подтвердила Мириам.
   Она задумалась в нерешительности, определяясь со своим мнением. Передо мной снова была прежняя Мириам! Теперь очень многое зависело от того, что по этому поводу подумает Эрнест, ее скала, на которую она опирается, и тогда она сменит «окраску» – не зря же та Джессика дразнила ее Хамелеоном – в соответствии с его точкой зрения.
   Она подошла к буфету и достала оттуда бутылку вина собственного приготовления, которую привезла с собой из Дауэр Хауса. Она всегда гордилась своим вином, которое хранила в кладовой. Бабушка на этот счет ворчала: «Лучше бы ты научилась делать что-нибудь полезное по дому, потому что скоро у нас слуг совсем не останется». Мириам научилась и теперь была очень рада этому.
   – Выпьем за твое будущее, – предложила она. – Это будет гораздо уместнее, чем чай.
   Так что мы с ней сели и выпили за мое будущее – а потом и за ее будущее тоже. И при этом я все удивлялась, отчего это разговариваю с Мириам так, будто рассматриваю этот вариант с женитьбой серьезно.
//-- * * * --//
   Той ночью я практически не спала, а на утренней молитве не слышала голоса бабушки, потому что в этот момент сама взывала к Небесам о помощи, с иронией думая о том, что еще никогда так горячо не молилась, – а молилась я исключительно тогда, когда мне было по-настоящему что-то нужно.
   После завтрака я занялась выполнением того, что мне поручила бабушка, которая в последнее время настаивала, чтобы я тоже училась хозяйничать и управляться по дому. Поэтому я помогала Мэдди срезать на огороде ранний салат-латук и готовить банки, которые в свое время будут заполнены вареньем или консервированными фруктами.
   Зоркий глаз нашей служанки сразу уловил произошедшие со мной перемены.
   – Что-то с вами не так, – подозрительно заявила она. – Вы вроде бы здесь, но вроде как и не здесь, а за много миль отсюда. Уж не замышляете ли вы чего-то, мисс?
   – Я уже не ребенок, – заносчиво ответила я. – Похоже, ты иногда об этом забываешь. Я имею полное право думать не только о подготовке банок под осенние фрукты.
   – Скажите пожалуйста, обиделась! – сказала она. – Вы очень изменились с тех пор, как зачастили в Окленд Холл. Я вообще удивляюсь, как вам это дозволяют.
   – Держи свое мнение при себе, Мэдди, оно никого не интересует.
   – Я говорю о том, что вы заважничали в последнее время…
   – Все, с меня на сегодня довольно, – с достоинством перебила ее я.
   Сразу после обеда я ушла к ручью. Мир, казалось, перевернулся с ног на голову. Бен, которого я так нежно любила, оказывается, лгал мне насчет моего отца. Как мне смириться с этим? И как я могу перестать любить его и не страдать от осознания того, что скоро его не будет с нами? А теперь он еще выступил с этим предложением, хотя знал, что оно неприемлемо ни для меня, ни для Джосса, которого он так очевидно любит, – даже обожает, если выразиться точнее. Я просто не могла его понять. Но тревожнее всего было то, что я и себя саму не понимала, потому что где-то в глубине души старалась здраво оценивать ситуацию и фактически обдумывала возможность такого нелепого замужества.
   Пока я сидела там, из-за деревьев показался Джосс Мэдден и подошел ко мне.
   – Я заметил вас с башни, – сказал он, – и подумал, что нам было бы неплохо поговорить. Пойдемте.
   Мне показалось, что будет удобнее сделать это на берегу Окленд Холла, чем на нашей стороне ручья, где меня мог бы увидеть кто-то из домашних, и поэтому подчинилась.
   Когда мы прошли по заросшему травой склону под деревья, он спросил:
   – Ну что, вы приняли решение?
   – Ситуация просто невозможная! – воскликнула я.
   – Она имеет место в действительности и, следовательно, не может быть невозможной. С другой стороны, это очень откровенное предложение.
   – А вы сами уже решились на что-то? – в свою очередь поинтересовалась я.
   – Да, я готов двигаться вперед.
   – Вы хотите сказать… что женитесь на мне?
   – Мне казалось, что в этом и заключалась суть его предложения. Ох, оставьте, вы кажетесь убитой горем. Вас ведь не казнить предлагается.
   – А ощущения у меня именно такие.
   Он громко и заразительно расхохотался. Но быстро взял себя в руки и вновь стал серьезным.
   – Боюсь, Бену осталось уже недолго. Сегодня утром он был очень слаб. И он хочет, чтобы церемония состоялась при его жизни.
   – И как скоро?
   – Как только вы дадите свое согласие. Других причин затягивать с этим нет.
   Мы с ним подошли к толстому дереву, когда он неожиданно взял меня за руку и потянул, чтобы я села рядом с ним. Он тут же отпустил меня, но я остро прочувствовала это короткое прикосновение. Меня охватило вдруг сильное волнение, которое скрыть не удалось.
   – Надеюсь, – сказал он, – у вас нет на примете кого-то еще?
   – В каком смысле?
   – Давайте называть вещи своими именами. У вас есть возлюбленный? Вы собирались за кого-то замуж?
   – Нет.
   – Это очень упрощает дело. Думаю, я смогу получить специальное разрешение ввиду болезни Бена. И тогда мы могли бы пожениться в самое ближайшее время.
   – А что насчет вас? – спросила я. – Вы-то сами не собирались жениться на ком-нибудь?
   – Не собирался, – отрезал он.
   – Я смотрю, вы относитесь к этому очень спокойно.
   – А как еще я могу к этому относиться? Я же вижу, как переживает Бен. Он испытывал сильное чувство к вашей матери. И дело не только в ней – вся эта обстановка, величественный особняк, древний род, начавшийся со времен Вильгельма Завоевателя… Он хочет породниться с вашей семьей. У него есть ваше поместье, но нет ни капли благородной крови. Если мы с вами поженимся, у наших отпрысков – благодаря вам – будет определенная толика вашей голубой крови, и спустя несколько поколений все они будут гордиться своим происхождением. – Он цинично рассмеялся.
   Последних его слов я уже не слышала, потому что его рассуждения насчет наших с ним отпрысков застали меня врасплох. Это было уже слишком, и я ответила довольно резко:
   – Боюсь, этому никогда не бывать.
   Он заглянул мне прямо в глаза, как будто читая мои самые сокровенные мысли. Под этим взглядом я почувствовала себя неловко, потому что видела: он понимает, что меня тревожит.
   – На кону высокая ставка, – сказал он. – Бен не шутит, я хорошо его знаю. Он твердо стоит на своем, зная, что единственный способ поженить нас с вами в такой короткий срок это пригрозить последствиями того, что произойдет в противном случае. Он умеет быть беспощадным, наш старина Бен.
   – Я это знаю.
   – Он много мне о вас рассказывал. О вашей семье, о вашей жизни, о том, какая она унылая. Он попросту приговаривает вас к жизни в Дауэр Хаусе, если вы не выйдете за меня. Выбор у вас невелик: вы оказываетесь между двух огней. Что до меня… Для меня это будет означать потерю управления Компанией, которую я помогал строить наравне с Беном. У меня есть какая-то доля в ней, но основной держатель акций Бен, а он угрожает продать свою часть кому-то на стороне. А это значит, что если я останусь в Компании, то только на второстепенных ролях. Он прекрасно знает, что я на это не пойду. Так что меня он загнал в угол. Бен понимает, что я соглашусь на что угодно, даже…
   – Даже на меня?
   – Даже на женитьбу. Которой я успешно избегал тридцать два года.
   – Значит, были такие женщины, которые охотились на вас?
   – Их было множество.
   – Возможно, впоследствии они были рады своей неудаче.
   – Не думаю. Упущенная награда всегда более желанна, чем полученная. Вы этого не знали?
   – Я не верю в это – однако это к делу не относится.
   – Тут вы совершенно правы. Нам не следует отвлекаться на легкомысленные дискуссии, тогда как мы имеем дело с гораздо более важными вещами. Каждый из нас стоит перед дилеммой. Если поженимся, мы оба существенно выиграем. И наоборот, многое потеряем, если не сделаем этого. Я знаю, что это будет означать для меня. Вы тоже должны осознать все за и против со своей точки зрения.
   Я задумалась о том, каково мне будет возвращаться к своему прежнему, до знакомства с Беном, существованию теперь, когда я стала старше и узнала, какой захватывающей может быть жизнь. И быстро поняла, что возненавижу это существование.
   – Итак, – продолжал он, – для себя я уже все решил. Я готов жениться на вас незамедлительно, так что все, что от вас требуется, это просто выразить свое согласие.
   Он положил руку мне на плечо, и я в испуге отпрянула назад. Он только коротко усмехнулся.
   – Ну ладно, – сказал он. – Я упрощу для вас задачу. Мы с вами поженимся, но женитьбой это будет считаться только, так сказать, номинально. Если обе наши стороны не передумают. Что скажете?
   Я промолчала, и он добавил:
   – Я чувствую, что у вас немного отлегло от сердца.
   – Бен может не согласиться на такие условия, – возразила я.
   – Но условия эти должны, конечно, определять мы с вами.
   – Я в этом не уверена. Ведь он хочет внуков.
   – Он не может рассчитывать, что все будет в точности, как он хочет. Мы поженимся и будем жить каждый своей жизнью. Вы сбежите из Дауэр Хауса, а я возьму управление Компанией в свои руки. Вы должны признать, что это представляется хорошим выходом для нас обоих.
   Я резко встала. Он тоже поднялся на ноги и теперь стоял рядом, возвышаясь надо мной. Он положил мне руки на плечи, и губы его изогнулись в довольной ухмылке.
   – Похоже, наши переговоры успешно продвигаются в нужном направлении, – заметил он. – Так что, пойдем и сообщим Бену?
   – Нет. Пока я еще ничего не решила.
   – Хорошо. Но не затягивайте с этим надолго. Ведь с вашей стороны это не решительный отказ, а просто вопрос неуверенности.
   Я молча развернулась и отправилась через мостик в Дауэр Хаус, оставив его на берегу.
//-- * * * --//
   Я пошла повидать Бена. И была рада, застав его одного. Он выглядел сегодня несколько лучше, и я отметила это вслух.
   – Да, я намерен дожить до того момента, когда вы поженитесь. Скажите мне, Джесс, вы думали над моим предложением?
   – Да, и думала очень много.
   – Разумеется, а как же иначе. Вам предстоит проснуться и зажить полной жизнью. Но за Джоссом нужно будет присматривать. Он пользуется успехом у женщин.
   – Вы просите от меня слишком многого.
   – Так вы собираетесь и дальше жить в Дауэр Хаусе? Лично я предпочел бы тюрьму. Ваша бабушка… у нее и сейчас жуткий характер – чистый уксус. А во что это превратится через десять лет? Желчь, горькое алоэ. А ведь есть и вино, которое с возрастом только улучшает свои качества. В будущем вам там понравится. Компания… Фенси Таун… Дух приключений у вас в крови. Время от времени будете наведываться в Окленд… Это будет замечательная жизнь.
   Я промолчала, и он продолжал:
   – Послушайте, Джесс, вам пора становиться взрослым человеком, и, поехав туда, вы повзрослеете быстро. Потому что жизнь там настоящая, в ее первозданном виде. А это великое дело. Я уже вижу вас в Павлинах. Джосс рассказывал вам про Павлины? – Я покачала головой. – Еще расскажет. Он очень любит это место. Полюбите его и вы. Только представьте себе это: возвращаться в Англию вы будете в роли хозяйки большого поместья. Интересно, что скажет на это пожилая дама из Дауэр Хауса? Хотел бы я видеть при этом ее лицо… но это ладно. А теперь подумайте о малышах, которые резвятся на этих лужайках… под этими деревьями… как могли бы в детстве резвиться и вы, если бы у вас была такая возможность.
   – Я должна сказать вам одну вещь, Бен. Если я и выйду за него замуж, то… не смогу жить с ним, как с мужем, а это автоматически означает, что ваши мечты насчет детворы, играющей на этих лужайках, просто несбыточны. Я уверена, что при таких обстоятельствах вся эта затея для вас теряет всякий смысл.
   Я ожидала вспышки недовольства с его стороны, но ничего подобного не произошло. Наоборот, Бен так хохотал, что я начала переживать, как бы он не выбился из сил.
   – Знаете, Джесси, – запыхавшись сказал он, когда немного успокоился после такого приступа веселья, – вы очень воодушевляете меня в мои последние дни, честно вам говорю. Просто не устаете меня радовать. Так значит, вы все-таки решились выйти за него?
   – Я этого не говорила. Всего лишь объяснила, почему это невозможно.
   – Послушайте меня. Я хочу, чтобы вы поженились. Я уверен, что Джосс согласится на это. В противном случае он слишком много теряет, я же знаю гордость своего Павлина. А что касается остальных вопросов, я готов положиться в этом на Джосса.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – А, сразу насторожилась! Я оставлю все как есть: увижу, что вы поженились, и умру в надежде, что и для вас двоих в конце концов станет понятно очевидное – вы просто предназначены друг для друга. Ход игры лучше всего виден со стороны, а уж я, поверьте мне, очень внимательный наблюдатель. Я прожил осознанно каждую минуту того времени, которое отпустил мне Господь. Я похож на кота, у которого девять жизней. Сейчас на исходе моя девятая, но за все предыдущие я почерпнул очень многое и поэтому знаю, о чем говорю. Так что, решено? Я принимаю ваши условия, а вы мои. Я хочу красивого венчания в церкви, и чтобы все об этом знали.
   – На это потребуется какое-то время.
   – Думаю, столько времени у меня еще есть. Не хочу уходить, не увидев, как священник соединит вас с моим мальчиком Джоссом святым обрядом бракосочетания.
   – Бен, но, если вы любите нас, как вы можете требовать от нас так много? – с чувством спросила я.
   – Я пошел на эту сделку как раз потому, что очень люблю вас обоих. Через годы, когда вы с семьей будет приезжать в Англию и сидеть на этих зеленых лужайках, каковых в Австралии, кстати, вам не найти, – над вами будет витать дух Бена, с удовлетворением взирающий на вас, потому что все вышло именно так, как он желал. Я буду с вами и здесь, и в Павлинах, – счастливый призрак, который предвидел ваше светлое будущее и немного приложил руку к его воплощению в жизнь.
   – Вы устали, Бен, – сказала я.
   – Это приятная усталость. Так можно уставать. Только не забывайте меня через все эти годы. Помните обо мне.
   – Я никогда вас не забуду.
   – Вы еще будете благодарить за это старика Бена, обещаю вам.
   Я осторожно поцеловала его и выскользнула из комнаты.
   Выходя из Окленд Холла, я уже знала, что сожгу за собой мосты. Я смирилась с этой нелепой ситуацией и собиралась на самом деле выйти замуж за Джосса Мэддена.
//-- * * * --//
   Понятия не имею, что Джосс сказал моей бабушке. Он пробыл с ней и Ксавье в гостиной целый час. Из окна своей спальни я видела, как он широким шагом идет через нашу лужайку в сторону моста. Причем шагал он с таким видом, будто все здесь уже принадлежит ему.
   В дверь ко мне постучала Мэдди, которая сказала, что они хотят видеть меня в гостиной.
   Едва войдя в комнату, я тут же почувствовала, что их отношение ко мне сильно изменилось: я вдруг стала важной персоной. Однако моя бабушка не спешила демонстрировать удовлетворение по этому поводу.
   – Итак, – начала она, – ты тайно встречалась с этим господином из австралийской глуши.
   – Если ты имеешь в виду мистера Джосслина Мэддена, то да, я с ним встречалась.
   – И закончилось это помолвкой! Он не спросил нашего согласия, прежде чем делать тебе предложение, как на его месте следовало бы поступить джентльмену. Но, думаю, нам и не стоило ожидать хороших манер от человека, воспитанного подобным образом.
   – Он получил образование в Англии.
   Она неохотно призналась, что и сама заметила в его поведении некое сдержанное изящество.
   – Разумеется, после всего того, что мы сделали для тебя, мы могли бы рассчитывать на определенную благодарность. Когда на нас обрушилась та ужасная трагедия, – она выразительно бросила злобный взгляд в сторону дедушки, который, как мне показалось, закивал довольно легкомысленно, – мы вынуждены были пойти на большие жертвы. Наша дочь опозорила нас, а теперь еще и Мириам обрекла себя на жизнь в нищете.
   – Я всегда считала, что она страдала от этого и здесь.
   – По сравнению с тем, к чему она привыкла, пока наше семейное состояние не было спущено на ветер, – да, но Мириам жила прилично и достойно, в окружении своей семьи. – Она едко усмехнулась. – А теперь эта ее лачуга. Думаю, там ей приходится самой драить деревянные полы. – Она брезгливо передернула плечами. – Ладно, неважно. Не будем лишний раз расстраиваться, вспоминая о глупости Мириам. Речь сейчас о тебе. Ты обязана была проинформировать меня заранее. После всего, что мы сделали для тебя, предоставив тебе крышу над головой…
   – И продав серебряный поднос и кубок для пунша Георга Четвертого.
   Она улыбнулась – само по себе явление исключительно редкое и верный индикатор того, что она чувствует на самом деле.
   – По крайней мере, ты уберегла нас от унижения наблюдать, как ты живешь в бедности и сама моешь полы в своем доме. Остается надеяться, что сделанное тебе предложение реальное. Надеюсь, что ты не доставишь нам столько беспокойств, как твоя мать. Если все в силе, то может получиться не так уж плохо. Но должна сразу тебе сказать, я недовольна тем, что тебе придется иметь дело с людьми, у которых были далеко не дружественные отношения с твоим дедушкой. Однако я усматриваю в этом руку судьбы. Мы пережили ужасное несчастье. Мы потеряли Окленд. Но, если этот человек не лжет, он унаследует Холл, и в этом случае ты как его жена будешь жить там.
   Я подумала, что сейчас она похожа на орла, приготовившегося вцепиться когтями в свою добычу. Ну как же: Окленд Холл возвращается в семью! И это благодаря мне!
   Меня вдруг охватило радостное возбуждение: я неожиданно поняла, что, если бы мне сейчас предложили отказаться от этого брака, если бы Бен заявил, что с его стороны это была просто шутка, я бы на это не пошла. Чрезвычайно удивительно, но факт: я уже сама хотела выйти за Джосса Мэддена – при условии, естественно, что будет выполняться очень важный пункт нашего устного соглашения, который Джосс предложил со смехом, а Бен просто пропустил мимо ушей, как не имеющий большого значения.
   Слово взял Ксавье.
   – Мистер Мэдден сообщил нам, что сделал тебе предложение руки и что ты согласилась. Мы понимаем, что он наследник мистера Хенникера и что к нему в итоге перейдет и Окленд, и недвижимость в Австралии. Они не просят за тобой приданого, но мистер Хенникер отпишет на твое имя ферму Блуберри, которая, как тебе известно, досталась ему вместе с поместьем Окленд. Управление этой фермой будет возложено на меня, и таким образом эта земля фактически возвращается нам. Получается, что для нас это очень выгодное соглашение.
   В глазах дедушки блеснули слезы.
   – Выглядит это почти так, будто через тебя, Джессика, к нам возвращается Окленд Холл, – тихо сказал он.
   Моя бабушка не могла оставаться в стороне от нашего разговора.
   – Несмотря на твои хитрости, все, похоже, обернулось даже лучше, чем можно было бы ожидать, – сказала она. – Надеюсь, твои дети родятся здесь. Возможно, нам удастся уговорить мистера Мэддена взять нашу фамилию – Клаверинг. В нашей семье такое уже случалось прежде.
   – Я уверена, что это совершенно невозможно.
   Бабушка лишь небрежно взмахнула рукой с таким видом, словно сама займется этим вопросом позже.
   – Мы должны быть практичны, – заявила она. – Эта свадьба пройдет на уровне, достойном наших лучших времен. Думаю, нам следует продать наши серебряные подсвечники, чтобы устроить все должным образом, как положено. Как ты знаешь, подсвечники эти были подарены Джереми Клаверингу Вильгельмом Четвертым, и стоят они больших денег.
   – Тогда не стоит продавать их ради меня, прошу вас.
   – Это делается не ради тебя, а ради доброго имени нашей семьи. О, дорогая, как бы мне хотелось выдавать тебя замуж из Окленда!
   – Не беда, мама. Может быть, это сбудется для дочери Джессики, – вставил Ксавье.
   – Умоляю тебя, давай сначала все-таки выдадим ее замуж, прежде чем рассуждать о подобных вещах, – заявила бабушка, забыв, что сама завела этот разговор секунду назад. Я никогда не видела ее такой довольной, а то, что причиной этому являюсь я, казалось мне иронией судьбы.
   В ближайшее воскресенье Эрнест, выполнявший обязанности преподобного Джаспера Крея, официально объявил в церкви о нашем предстоящем бракосочетании.
//-- * * * --//
   Бену, казалось, стало немного лучше. Было очевидно, что он воодушевился, а испытываемое им удовлетворение, похоже, добавило ему новых сил и энергии.
   – Итак, о свадьбе объявлено официально! – воскликнул он. – Значит, со стороны семьи никаких возражений нет. Так я и думал! Все понимают, что это означает для них.
   Бабушка наняла портниху, которая должна была сшить мне белое подвенечное платье из атласа – причем самого лучшего в магазине «Либерти». Бабушка специально ездила в Лондон, чтобы купить эту ткань и все, что нужно для платья, на деньги, вырученные от продажи серебряных подсвечников.
   – Надеюсь, Вильгельм Четвертый, рассердившись, не станет преследовать тебя за этот поступок, – едко прокомментировала я.
   – Ты ведешь себя слишком дерзко, – ответила она. – Впрочем, как и всегда. Тебе следует быть более рассудительной, когда выйдешь замуж.
   – Я не могу поменять свой характер, бабушка, – сказала я.
   Она горестно вздохнула, но даже она не могла позволить себе строго критиковать меня, учитывая те перемены в материальном положении семьи, которые произошли благодаря мне.
   Я часами стояла перед модисткой, пока та – с полным ртом булавок – подгоняла мои новые платья, потому что мне все-таки требовалось и другое приданое помимо свадебного наряда.
   – Мы же не хотим, чтобы в Австралии нас посчитали какими-то дикарями, – заявила бабушка. Она решительно настаивала на том, что я должна быть одета не просто надлежащим образом, но и элегантно.
   О нашей свадьбе было объявлено уже дважды, и возбуждение в предвкушении предстоящей торжественной церемонии начало постепенно сменяться у меня опасениями. Джосс Мэдден на неделю уехал в Лондон по каким-то своим делам, и мне стало немного психологически легче, когда его не было здесь.
   Однако вернувшись, он, похоже, решил больше времени проводить со мной. «Это он так ухаживает за вами», – пояснил Бен, видя мою досаду.
   – Поскольку свадьба уже неминуема, – заметил однажды Джосс, – нам необходимо лучше узнать друг друга. Насколько хорошо вы держитесь в седле? В Австралии вам придется много ездить верхом.
   Я сказала, что меня учили этому, но возможностей попрактиковаться было очень мало. У нас был пони, но, когда он умер, замены ему не нашлось. А сейчас осталась только одна лошадь, которой пользовался Ксавье.
   – В Окленде очень скромная конюшня, – сказал Джосс, – но мы начнем ездить верхом. Хочу посмотреть, что вы умеете.
   Я в душе возмутилась, обиженная его покровительственным тоном.
   Он сам выбрал мне бурую лошадку с игривой искоркой в глазах, и это заставило меня немного заволноваться. Наш пони был ростом в тринадцать ладоней [11 - Ладонь – единица измерения, равная 4 дюймам или 10,2 см.], а на ком-то более солидном я никогда в жизни не ездила.
   Я уже хотела запротестовать, но потом поймала на себе его взгляд, веселый и будто торжествующий, в котором читались и самодовольство, и снисходительность, – ну просто вылитый павлин!
   Я неловко взобралась в седло.
   – Этим лошадям необходима тренировка, – сказал он. – Они слишком раскормленные. Верховая езда здесь совсем другая по сравнению с Австралией. Вам нужно будет привыкнуть к этим различиям, потому что без коня вы в буше просто пропадете.
   – А этот дом, Павлины, он что, стоит в буше?
   – Он расположен на собственном участке примерно в двух милях от Фенси Тауна. А вокруг него довольно дикая местность. Вам нужно будет чувствовать себя в седле так же уверенно, как на своих двоих.
   Мои познания в данной области были весьма ограниченны, однако даже мне было очевидно, что лучшего коня в конюшне он выбрал для себя. Пока мы с ним ехали шагом рядом, я чувствовала, как он оценивающе следит за моей посадкой, руками, ступнями ног, за всем… а на губах его гуляла эта нахальная улыбка, которая так выводила меня из себя.
   – Другими словами, – сказал он, – можно свободно сказать, что там наша жизнь проходит в седле.
   – А у вас хорошая конюшня в Павлинах?
   – Лучше в Австралии, пожалуй, не найти.
   – Естественно, – язвительно заметила я.
   – О да – естественно.
   – Так вы повсюду ездите верхом?
   – Да, повсюду. Между большими городами курсируют дилижансы, но я редко ими пользуюсь. Повторяю, там все по-другому.
   – Я так и думала.
   – А здесь… Это скорее похоже на сад. Куда ни поедешь, везде натыкаешься на какое-то жилье. И все эти маленькие поля, узкие дороги… о да, здесь все иначе.
   – Вы это уже говорили, и не раз.
   – Тогда я должен извиниться, что повторяюсь.
   – С каждым бывает, – небрежно бросила я, желая напомнить ему, что и он не лишен недостатков, чего бы о себе ни воображал.
   Он перешел на легкий галоп, и я попыталась последовать за ним, но моя лошадь заупрямилась, не слушая меня. Она вдруг опустила голову и стала пощипывать листву с придорожных кустов.
   – Ну, давай же, – нетерпеливо прошептала я. – Он нас засмеет.
   Но упрямое животное, видно, тоже решило поиздеваться надо мной.
   Джосс Мэдден обернулся, и до меня донесся короткий раскат его смеха.
   – Вперед, Джокер, – скомандовал он, и реакция последовала мгновенно. Хитрый Джокер тут же оставил в покое куст и поскакал дальше, всем своим оскорбленным видом словно говоря: а чего вы, собственно, от меня ждали, если на спине у меня сидит какой-то дилетант?
   – Вы должны управлять своей лошадью, – с улыбкой заметил Джосс, явно довольный послушанием Джокера.
   – Это я и сама прекрасно понимаю, – огрызнулась я.
   – Он знает, кто здесь главный. Вы сами видели: стоило мне только позвать его по имени, как он сразу повиновался.
   – Так ведь я вижу эту лошадь впервые.
   – Он немного озорничает, когда считает, что это сойдет ему с рук. Это можно понять. Все, Джокер, в дальнейшем без всяких фокусов. Будешь делать то, что велит тебе эта леди. Вперед.
   Это утро мне ужасно не понравилось: у меня сложилось впечатление, что он все время хочет продемонстрировать мне свое превосходство. И он не единожды доказал его. Был момент, когда он пустил своего коня в галоп через луг и крикнул Джокеру следовать за ним. В ту минуту я подумала: наверное, он надеется, что я вылечу из седла и сверну себе шею. Меня злило, что он командует моей лошадью, а когда она во весь опор бросилась за ним в погоню и я поняла, что никак ею не управляю, в голове моей мелькнула отчаянная мысль: он старается меня убить, чтобы не жениться на мне.
   Если я погибну, Бен не лишит его наследства. Он получит свою распрекрасную Компанию просто так, без необходимости расплачиваться за это женитьбой на мне. Ох, как же он самонадеян! Павлин, хвастающийся распущенным хвостом!
   Внезапно он оказался совсем близко от меня и схватил моего коня за уздечку. Несколько секунд мы скакали рядом, а когда остановились, он засмеялся.
   – Я научу вас верховой езде, – заявил он, – и сделаю это еще до нашего отъезда. Без этого умения в Австралию ехать нельзя.
   – А вам не кажется, что лучше было бы все отменить, пока не поздно? – сказала я.
   – Как это – пока не поздно? Подвенечное платье уже шьется, приглашения разосланы… – Он вдруг стал очень серьезным. – Да и как же быть с Беном?
   – Ненавижу все это! – с чувством бросила я.
   – Вы имеете в виду, что ненавидите меня?
   – Можете думать, как хотите.
   – Да, прочный фундамент для будущего брака, – иронично заметил он. – Говорят, со временем чувства молодоженов меняются; по крайней мере, утешает, что с вашими чувствами хуже не будет, – уже некуда хуже.
   – Вам не кажется, что все это очень похоже на какой-то фарс?
   – В жизни часто встречаются элементы фарса.
   – Хорошо хоть такие нелепые свадьбы – все-таки редкость.
   – А вы не считаете нашу ситуацию довольно пикантной? Мы с вами пойдем в церковь, чтобы дать торжественные клятвы перед алтарем, и это при том, что все, в чем мы там поклянемся, мы уже пообещали друг другу не делать. Люди женятся, чтобы произвести потомство, ради этого все и затевается. А для нас свадьба – одно только название.
   – Вы сами так сказали, – заметила я.
   – Это очень точно передает смысл происходящего. Перед алтарем мы поклянемся «любить и заботиться» друг о друге, а сейчас вы заявляете, что ненавидите меня.
   – Вот вам и вполне адекватная причина, по которой нужно все это отменить.
   – Но мы же этого не сделаем, не так ли? Мы с вами оба люди рассудительные – вы согласны? Слишком много можно на этом выиграть и слишком много потерять. И мы сделаем так, как будет лучше для всех. Как знать, возможно, у меня получится сделать из вас приличную наездницу, а вам, в свою очередь, удастся держать меня на расстоянии. – Внезапно глаза его вспыхнули недобрым огнем, и я увидела в них неуемную гордость, которую уже начала считать главной чертой его характера. Его задело то, что на меня не произвела впечатления его мужественность, какие-то мужские достоинства… уж не знаю, какие именно. – Рискну предположить, – продолжил он с ноткой злости в голосе, – что второго мы достигнем проще, чем первого.
   Обратно в Окленд мы возвращались шагом – такой темп, сухо прокомментировал он, больше соответствует моим навыкам.
   Я, конечно, ненавидела его, а он, похоже, меня презирал. Ну и ладно, переживать по этому поводу не стоило: так, по крайней мере, я могла не опасаться излишнего внимания ко мне с его стороны. Но, поскольку он продемонстрировал это мне столь явно, я вдруг противоестественным образом начала надеяться на его внимание – но, разумеется, исключительно для того, чтобы с большим удовольствием дать ему отпор.
//-- * * * --//
   В предвкушении свадьбы вся прислуга находилась в состоянии радостного возбуждения. Мириам пекла для нас свадебный торт. Бабушка продолжала относиться ко мне несколько более благосклонно, чем обычно, а дедушка вообще открыто считал меня спасительницей семейного достояния. Бен, лежа в постели или сидя в своем кресле, постоянно довольно посмеивался. В общем, этой свадьбы с нетерпением ждали все – за исключением жениха и невесты.
   Джосс настаивал на том, чтобы я дважды в день ездила с ним верхом.
   – Это просто необходимо, – сказал он. – До отъезда в Австралию вы должны научиться управлять лошадью.
   Согласившись, что в этом он прав, я решила смириться с его покровительственным отношением ко мне. Я очень старалась и считала себя способной ученицей, хотя он никогда открыто не говорил о моих успехах. Наоборот, ему, казалось, нравилось унижать меня.
   Я пообещала себе, что обязательно выучусь и стану независимой от него; кроме того, верховая езда начала мне по-настоящему нравиться.
   Наконец наступил день моей свадьбы. Стоя перед алтарем, пока преподобный Джаспер Крей венчал нас, я была как во сне. Когда Джосс надевал мне на палец обручальное кольцо, я вдруг почувствовала странный всплеск эмоций, причину которых понять не могла. Там определенно присутствовали нехорошие предчувствия, однако, если быть до конца честной с самой собой, предложи мне тогда кто-либо отменить все это, я бы отказалась.
   Бен тоже присутствовал в церкви: Бэнкер привез его туда на кресле-каталке. Его желание было исполнено, и я могла представить себе его удовлетворение.
   Под звуки свадебного марша, который Мириам играла на органе, я шла по центральному проходу под руку с Джоссом и чувствовала на себе довольные взгляды моих близких – Ксавье, бабушки и дедушки. Видя радость в их глазах, я вспомнила слова бабушки о том, что Господь вернул Окленд Холл нашей семье за все то, что они сделали для меня. Это была Его награда им за их добродетельность.
   Из церкви все отправились в Дауэр Хаус, где состоялся праздничный прием, по окончании которого мы с Джоссом пошли через мостик в Окленд Холл.
   Бен находился в своей спальне, но предупредил слуг, что хотел бы увидеть нас, как только мы вернемся. Когда мы вошли, он сидел на кровати, и глаза его сияли.
   – Сегодня вы сделали Бена Хенникера счастливым человеком, – сказал он. – Сядьте от меня по обе стороны. Вот так, хорошо. Дайте мне свои руки. Когда-нибудь вы еще будете благословлять меня за этот знаменательный день. А теперь я хочу вам кое-что сказать. Я берег это до самого последнего момента.
   – Вы очень устали, Бен, – сказала я. – Вам нужно отдохнуть.
   – Да, но не раньше, чем я вам все расскажу. Вы знаете историю Зеленого Сияния. Знаете, что я увез его с собой в Австралию, все это время делая вид, что утратил его. Но мне нужно было его где-то прятать. Где находится это место, будете знать только вы двое. Потому что камень теперь принадлежит вам. А тайник… я сделал его сам… чтобы об этом не знал никто. Ха, славная вышла шутка. Ты, Джосс, конечно, помнишь картину «Гордость павлина», которая висит в гостиной и всегда так тебе нравилась. На этой картине, Джесси, изображен стоящий на лужайке великолепный павлин, который выглядит, как и положено павлину. Всем своим видом он говорит: «Полюбуйтесь на меня! Разве я не самое прекрасное создание на свете?» Картина эта висит в роскошной раме из позолоченного резного дерева. Толстой раме… очень толстой. В правом нижнем углу этой рамы находится подпружиненная защелка. Сделана она очень искусно и совершенно незаметна. Когда нажимаешь на пружину, в задней части рамы открывается дверца. Там в углублении и лежит Зеленое Сияние, завернутое в вату. Много раз я запирался в той комнате, чтобы достать опал и полюбоваться им. Когда я умру, камень станет вашим… вашим общим. И в дальнейшем уже вам решать, что с ним делать.
   Он очень разволновался, и я, начав тревожиться за него, успокаивающим тоном сказала:
   – Спасибо вам, Бен. Но вы все-таки отдохните, прошу вас. Хоть теперь, когда все устроилось.
   – Благословляю вас обоих, – сказал он, и мы вышли из комнаты.
   Для молодоженов была приготовлена особая комната, которой, по-видимому, издавна пользовались невесты из Окленд Холла.
   Когда мы вошли туда и Джосс закрыл за собой дверь, мне стало не по себе.
   – Говорят, что все будущие хозяйки Окленд Холла проводили свою первую брачную ночь именно здесь, – сказал он.
   Я быстро взглянула в сторону большой кровати с балдахином. Он перехватил мой испуганный взгляд, и я видела, что моя реакция позабавила его.
   – У нас с вами несколько другой, особый случай, – заметила я.
   – У всех такой случай по-своему особый, – ответил он, направляясь в дальний конец спальни. – Тут имеется вторая комната, что-то вроде гардеробной. Я расположусь там или вы?
   – Раз уж вы сказали, что все невесты из Окленд Холла спят на этой кровати, я не буду нарушать эту традицию. Так что гардеробная полностью в вашем распоряжении. Уверена, вам будет там удобно.
   – Такая забота жены об удобстве мужа не может не вызывать восхищения, – проворчал он.
   – Ну… тогда спокойной ночи.
   Взяв мою руку, он поцеловал ее, но отпустил не сразу, и тут я еще раз испугалась.
   – Надеюсь, вы человек слова, – сказала я.
   Он едва заметно покачал головой.
   – С вашей стороны неразумно быть такой доверчивой.
   Я резко отдернула руку.
   – Но бояться вам не стоит, – продолжал он. – Я бы никогда не стал навязываться, видя столь явное неприятие.
   – Тогда мне остается лишь еще раз пожелать вам спокойной ночи.
   – Спокойной ночи, – ответил он и пошел к двери в гардеробную.
   Когда он закрыл ее за собой, я тут же подбежала и с ужасом заметила, что ключа в замочной скважине с моей стороны нет. В этот момент дверь снова открылась. Передо мной стоял Джосс с ключом в руке. Церемонно поклонившись, он отдал ключ мне.
   – Я знал, что вы захотите чувствовать себя в полной безопасности, – сказал он.
   Я взяла у него ключ и заперла дверь на замок со своей стороны. Вот теперь я действительно была в безопасности.
//-- * * * --//
   Через две недели после свадьбы Бену стало хуже. Это ожидалось давно, но сейчас выглядело так, будто он решил, что миссия его выполнена и теперь он может спокойно уйти.
   Мы постоянно находились рядом с ним. Он много рассуждал о Павлинах и говорил, что его душа будет там вместе с нами.
   – Не забывайте меня, Джесси, – сказал он. – И помните, что я больше всего хотел, чтобы вы были счастливы… вы и Джосс. Однажды вы это увидите сами, но я знал об этом всегда. Вам не нравится, когда планы для вас строит кто-то другой. Однако порой мы не можем за деревьями разглядеть лес – именно это и происходит сейчас с вами обоими. Но все изменится. Я бы очень хотел видеть вас вместе, слышать, как вы с ним спорите. Вы предназначены друг для друга. А теперь вы к тому же муж и жена. Благослови вас Господь.
   Мы с Джоссом продолжали ежедневно ездить верхом. Эти уроки одновременно и пугали меня, и доставляли удовольствие. Я знала, что сделала заметные успехи, и теперь уже Джокер не смел упрямиться и выполнял мои команды.
   Наступила пора томительного ожидания, и с каждым прошедшим днем становилось все более очевидно, что Бена скоро с нами не будет.
   Умер он во сне. Меня позвала к нему Ханна, и, подойдя к его кровати, я была поражена выражением глубокого умиротворения на его лице. Мне даже казалось, что он слабо улыбается мне. Я поцеловала его холодный лоб и молча вышла из комнаты.
   Мы похоронили его на церковном кладбище неподалеку от участка Клаверингов. Ему бы это понравилось. Стоя рядом с Джоссом у его могилы и слушая, как комья земли стучат по крышке его гроба, я думала о том, что это конец важного периода моей жизни.
   И очень скоро для меня должен был начаться ее новый этап.
//-- * * * --//
   Необходимо было встретиться с адвокатами. Я начала сомневаться, не сыграл ли Бен с нами злую шутку: может быть, он и не думал менять свое завещание, вносить в него новые условия. Но я ошибалась – все было в точности так, как он и говорил.
   Мы с Джоссом стали совместными владельцами Окленда и усадьбы в Австралии, известной под названием «Павлины». Мне была передана значительная часть принадлежащих Бену акций «Опал Майнинг Компани», а Джоссу – другая их часть, но так, чтобы в итоге наши с ним доли участия сравнялись. Кроме этого, в завещании упоминались другие люди, включая экономку Бена миссис Лауд и ее детей, а также опал, известный как Зеленое Сияние на Закате, который становился нашей с Джоссом общей собственностью.
   Создавалось впечатление, что Бен твердо решил, что мы обязательно должны быть вместе. Такое распределение наследства зависело от факта нашего бракосочетания, и если бы он не свершился до его смерти, то мог бы иметь место и после нее – в этом случае его имущество все равно досталось бы нам. Однако на это нам давался всего год: если бы по окончании этого срока мы так и не поженились, и акции, и недвижимость, и опал Зеленое Сияние перешли бы семье Лауд.
   – Но эти варианты можно не рассматривать, – заключил мистер Веннор, – поскольку свадьба состоялась при его жизни, так что я уже сейчас могу поздравить вас с вступлением в права наследства.
   В течение следующих нескольких недель мы были заняты приготовлениями к отъезду в Австралию.
   Мириам была искренне рада тому, что все прошло настолько гладко. Эрнест посчитал, что я поступаю совершенно правильно, и, соответственно, теперь так думала и Мириам. Она была большой мастерицей в области вязания кружев и в качестве свадебного подарка преподнесла мне несколько изящных кружевных салфеток.
   Ксавье пожелал мне счастья.
   – Свадьбы – дело заразительное, – загадочно произнес он, и я подумала, уж не означает ли это, что и они с леди Кларой в конце концов все-таки пришли к взаимопониманию в этом вопросе.
   Бабушка до самой свадьбы старалась прятать свою благодарность по отношению ко мне под маской скептицизма; время от времени она отпускала в мой адрес шпильки относительно жизни на лоне дикой природы, делая упор на то, что некоторые обладают странным вкусом и по глупости своей рвутся туда, куда даже их ангелы-хранители опасаются следовать за ними. Она не понимала, зачем ехать за тридевять земель на край света, имея прекрасные дома в цивилизованном мире. Насколько правильнее и спокойнее было бы, если бы я осталась в Окленде, чтобы наслаждаться жизнью так, как они это делали там в прежние времена. Я знаю, что она порой упоминала меня в своих молитвах, давая наставления Господу приглядывать за мной и не наказывать слишком строго за то, что я покидаю Окленд Холл, тогда как семье было бы намного приятнее, если бы я осталась; но делалось это в привычной для нее манере – она фактически отчитывала Его за то, что Он так долго не может «привести меня в чувство».
   Однако теперь я могла смеяться над этим сколько угодно. Ведь я была свободна и не зависела от нее.
   Джосс уехал по делам в Лондон, и я на некоторое время осталась дома одна. Я испытывала странные ощущения, когда спала на огромной кровати с балдахином в качестве хозяйки Окленд Холла.
   Уилмот был в восторге. Как и все остальные слуги.
   По словам Ханны, дворецкий сказал ей, что все идет так, как и должно: «И теперь Клаверинги вернутся в Окленд Холл».
   Каждый день я отправлялась на конную прогулку, твердо решив совершенствовать навыки верховой езды. Когда Джосс вернулся, он сообщил мне, что мы покинем Англию уже очень скоро.
   Бэнкер уволился вскоре после похорон хозяина. Нам он рассказал, что хочет обосноваться в Мельбурне.
   Когда мы с Джоссом наконец отправились на корабле в Сидней, наступил уже октябрь.

Ветер странствий

   Стоял ясный день золотой осени, когда мы поднялись на борт корабля «Гермес», который должен был доставить нас на другой конец света. Я быстро поняла, что Джосс считался здесь важной персоной и что капитан и его экипаж знали как его самого, так и Бена. Мой муж объяснил мне, что, когда этот корабль стоит в сиднейском порту, некоторые сотрудники Компании приглашают всю команду в гости, вследствие чего нам здесь было гарантировано множество маленьких привилегий.
   – Одна из них, – продолжал Джосс, – состоит в том, что нам отведут отдельные каюты. И хотя для молодоженов такая прихоть выглядит странной, я уверен, что вы будете рады этому обстоятельству.
   – Вы абсолютно правы.
   Моя каюта оказалась вполне приемлемой. Джосс расположился по соседству, и я была благодарна, что нас будет разделять хотя бы эта тонкая корабельная переборка.
   Поначалу море было неспокойным, но, к моей радости, оказалось, что я хорошо переношу качку. Джосс, разумеется, тоже, однако я чувствовала бы себя ужасно, если бы и в этом отношении он имел преимущество передо мной.
   Делать на борту было особенно нечего, кроме как спать, есть, разговаривать и изучать других пассажиров. Естественно, большую часть времени нам с Джоссом приходилось проводить вместе. Он много рассказывал о Компании и жизни в Австралии, и, нужно признаться, я находила это увлекательным.
   Завтрак подавали в девять, обед – в двенадцать. Однажды, когда корабль качало особенно сильно, мне стало душно в моей каюте, и я решила выйти на палубу, несмотря на шторм. Наверху же оказалось, что устоять там практически невозможно. Наш корабль, видимо, был полностью во власти мощных волн, которые били ему в борт; нос судна взлетал так круто вверх, что, казалось, уже не опустится, но потом он резко нырял вниз, и я боялась, что мы вот-вот перевернемся. Сильный ветер сорвал с моей головы капюшон плаща, и волосы рассыпались, закрыв лицо, так что я почти ничего не видела. Ощущение было пьянящее. Да, я находила это захватывающим.
   Я попыталась сделать несколько шагов по палубе, но недооценила силу ветра, который развернул меня и едва не оторвал от пола. Внезапно сильная рука поймала меня и удержала на месте. Это, конечно, был Джосс, и он со смехом смотрел на меня. Лицо его было забрызгано морской водой, а мокрые волосы липли к голове, так что казалось, будто уши смешно оттопыриваются больше обычного.
   – Что вы собираетесь делать? – поинтересовался он. – Хотите покончить с собой? Вы что, не знаете, насколько опасно находиться на верхней палубе в такую погоду?
   – А как же вы сами?
   – Я видел, как вы отправились наверх, и пошел следом, догадываясь, что у вас может хватить безрассудства бросить вызов такому ветру.
   Он по-прежнему крепко держал меня, и я попыталась высвободиться.
   – Но теперь со мной все будет хорошо, – сказала я.
   – Позвольте с вами не согласиться… – В этот момент корабль резко накренился, и нас бросило на поручни. – Вот видите? – язвительно заявил он – его лицо было совсем близко.
   – Думаю, это еще один случай, когда я вынуждена признать вашу правоту.
   – И таких случаев, поверьте, будет еще множество – даже считать не стану.
   – Возможно, однажды я тоже окажусь в чем-то права.
   – Как знать. Чудеса на свете случаются. Посмотрите, вон за переборкой под навесом для спасательных шлюпок стоит скамья. Там можно подышать свежим воздухом спокойно, не борясь со стихией.
   Он взял меня под руку и прижал к себе. У меня создалось впечатление, что ему это нравилось, но не потому, что он получал удовольствие от физического контакта со мной, а потому что знал, как это тревожит меня.
   Мы сели, и он обнял меня за плечо.
   – Так безопаснее, – скорчив гримасу, заявил он. – Это единственная причина, уверяю вас.
   – Если бы меня по моей глупости смыло за борт волной, вы стали бы единственным владельцем всего, что сейчас принадлежит нам обоим, не так ли?
   – Конечно.
   – Желанная для вас консуммация нашего брачного союза, я полагаю.
   – Возможно, для меня есть и более привлекательные способы этой самой консуммации. – Я отодвинулась от него. – Рано или поздно вам все равно придется повзрослеть, Джессика, – продолжал он. – Будьте к этому готовы.
   – Похоже, что каждый раз, заговаривая со мной, вы не можете удержаться, чтобы как-то не задеть меня. Тогда какой вам интерес в том, чтобы я взрослела?
   – Жду не дождусь, чтобы выяснить это.
   – Мне кажется, вы думаете, что обязаны инструктировать меня в процессе моего взросления.
   – Вероятно, в этом заключается мой супружеский долг.
   – А когда я…
   – Вот тогда и увидим. А пока я сгораю от нетерпения.
   – Лучше расскажите мне еще о Компании и той жизни, которая меня ожидает впереди.
   – Этот опыт вам нужно будет приобретать самостоятельно. Бен и так уже немало поведал вам. Вы окажетесь в самом сердце кампании по добыче опалов. В Фенси Тауне этим занимаются все. Вам известно, что название наш городок получил благодаря догадкам Десмонда Дерхэма. Кстати, расскажите мне, как вы теперь относитесь к Бену. Я знаю, что он вам очень нравился. Вы были очарованы им, не так ли? Это был большой человек. Но он выгнал вашего отца, объявив его вором, а потом много лет обманывал нас всех насчет Зеленого Сияния. Вы не задумывались над этим? Один из важных моментов, которые вам стоит постичь, состоит в том, что вы должны признать принятые у нас правила поведения. К этому нужно приспособиться. Бен абсолютно не терзался угрызениями совести, поступив так с вашим отцом. Ведь тот собирался украсть Зеленое Сияние и бросить вашу маму. Бен любил эту женщину, а если он кого-то любил, то был готов ради него на все. В душе он всегда был азартным игроком. Как и мы с вами. Будь это иначе, нас бы сейчас здесь не было. То же самое происходит и с теми, кто охотится на золото… сапфиры, алмазы, опалы – неважно. Природа строит свои козни, и все это очень напоминает карточную игру. Вы не знаете, какая вам выпала карта, до последнего момента, пока не перевернете ее. Это может быть туз пик, может быть туз червей – говорят, что эти карты символизируют смерть и любовь. Но это может быть и двойка треф, которая сама по себе ничего не дает. У жизни есть для нас много всего. Я всегда считал: чтобы удача улыбнулась тебе, нужно в нее свято верить.
   Он рассказал мне о некоторых находках, сделанных в Фенси, и объяснил, что все они были обнаружены в пластах окаменевшей древесины, которая и сама имела вкрапления опалов, только очень мелких, которые нельзя использовать.
   – Иногда это похоже на бутерброд, – говорил он. – Но какой бутерброд! Снизу – опаловая глина, сверху – песчаник, а между ними – драгоценная начинка. Самое вкусное в середине. Но я хочу рассказать о других перспективных образованиях в породе. Они состоят из множества спекшихся вместе песчинок… а в трещинах присутствуют следы опала. Иногда там можно наковырять несколько кусочков, которых хватит на небольшой камешек, но усилия того не стоят. Однако это верный знак: если тебе попалось такое, то можно рассчитывать найти где-нибудь неподалеку и дорогой самоцвет. Признаки могут быть разные, – опаловая матрица, опаловая пыль или просто опал-пустышка, без игры цветов, – но там всегда есть надежда отыскать место, где прячется драгоценный опал. И каждый старатель верит в то, что ему в конце концов попадется что-то такое, чего еще никто и никогда не видал.
   Слушать его было очень интересно. Казалось, что, увлекаясь, он забывал даже о необходимости показывать мне свое превосходство, хотя это было его постоянным стремлением, что, как мне кажется, было обусловлено моей антипатией к нему и теми условиями, на которых я настояла перед нашей свадьбой. Но когда он предстал передо мной в качестве главы Компании, человека, который разбирается в опалах и любит их, – о чем свидетельствовало то, как он об этом рассказывал, – я открыла другую сторону натуры этого самодовольного мужчины, чье достоинство было ущемлено тем, что женщина, на которой он был вынужден жениться, дабы не потерять свое состояние, настояла на том, чтобы их брак представлял собой «одно только название», как он сам насмешливо выразился. Я поняла, что на самом деле натура его имеет много граней, и, если мне решительно не нравится одна из них, глупо закрывать глаза на существование всех остальных.
   Так мы и сидели на скамейке посреди бушующего шторма, и по мере того, как я слушала его рассуждения о жизни, которая меня ожидает, мое отношение к нему мало-помалу менялось.
//-- * * * --//
   Первым портом, куда мы зашли на нашем пути в Австралию, был Тенерифе, и как только мы причалили, Джосс повез меня на экскурсию по острову. В Санта-Круз мы отправились на симпатичной маленькой пролетке, запряженной двумя осликами. Джосс, который хорошо знал эти места, рассказал мне много интересного. Погода стояла теплая, настроение у меня было приподнятое, и мне хотелось, чтобы этот день не кончался. Я восхищалась буйной растительностью и удивительными красками цветущих кустарников. Джосс показал мне банановые плантации, после чего мы перекусили в небольшом ресторанчике с видом на море, где подавали potaje de berros – местный суп из кресс-салата – и свежепойманную рыбу c удивительно вкусным острым соусом под названием mojo picon. Все было очень экзотично и волнующе. За едой мы смотрели на море, а Джосс рассказывал мне, что, когда на эти острова высадились древние римляне, они обнаружили здесь столько собак, сколько не видели ни в одной другой стране. Поэтому они назвали эти острова Canaria, что в переводе с латыни означает Собачьи. А потом местный народ, гуанчей, покорили испанцы.
   Пока мы ели, молодые парни и девушки развлекали нас пением и танцами, среди которых были isa и folia – Джосс сказал, что они характерны для Испании. Ему явно нравился мой интерес ко всему окружающему и моя восторженность, и даже то, как он заметно хвастал своими обширными познаниями, не могло испортить мне удовольствия.
   Возвращаться на корабль не хотелось, но ничего не поделаешь. Когда же «Гермес» отчалил и поднял паруса, мы еще долго стояли у поручней, наблюдая, как тает вдали самая высокая горная вершина острова Тенерифе – Пико-де-Тейде.
//-- * * * --//
   Когда мы прибыли в Кейптаун, Джосс предложил мне отправиться с ним в дом к одному человеку, с которым ему нужно было встретиться по делам. Он заявил, что теперь, когда я стала акционером Компании, мне будет полезно знать об этом бизнесе как можно больше.
   Кейптаун, должно быть, расположен в одном из самых красивых мест в мире. Я была просто зачарована великолепием бухты Тейбл-Бей, сияющей на солнце Столовой горой с плоской вершиной и горной грядой «Двенадцать апостолов».
   К деловому партнеру Джосса мы доехали на конной повозке. Дом был восхитительный, в голландском колониальном стиле; шагнуть в эти прекрасные прохладные комнаты по ощущениям было для меня все равно что войти внутрь картины кого-то из знаменитых голландских художников. На террасе, куда вели каменные ступени, стоял стол с расставленными вокруг него стульями.
   Пока мы поднимались по этой лестнице, навстречу нам вышли хозяин, Курт ван дер Стел, и его жена. Было заметно, что они рады видеть Джосса, который представил меня как свою супругу, добавив, что женился недавно, в Англии.
   Грета ван дер Стел была розовощекой полной дамой, одетой довольно строго. Она суетилась вокруг нас, угощая вином – с местных виноградников, как она нам объяснила, – и печеньем, которое испекла сама.
   Джосс сообщил им о смерти Бена, и это известие глубоко опечалило их.
   – Как грустно думать, что мы его больше никогда не увидим, – сказала Грета.
   – После того несчастного случая он до конца так и не оправился, – отозвался Джосс.
   – При работе в шахтах всегда есть такая опасность, – заметил Курт.
   – И это одна из причин, по которой такие люди, как вы, платят большие деньги за то, ради чего старатели рискуют своей жизнью, – заключил Джосс.
   Ван дер Стелы еще долго говорили о Бене, о его жизненной энергии, о непредсказуемости характера, сойдясь на том, что мир охотников за опалами без него никогда уже не будет прежним.
   Затем Грета предложила мне осмотреть дом, и я с радостью согласилась.
   Дом был замечательный, в нем царила атмосфера покоя и порядка, уже немного знакомая мне по картинам художников голландской школы живописи. Все здесь сияло чистотой; чувствовалось, что хозяева с любовью заботятся о своем жилище.
   Грета сообщила мне, что ее семья живет в Кейптауне вот уже двести пятьдесят лет.
   – Здесь очень красиво, и это стало нашей родиной, – сказала она. – Жизнь полна разных возможностей. Двести пятьдесят лет тому назад двое голландцев потерпели кораблекрушение у этих берегов. Они были очарованы этим местом – его климатом, обилием фруктов, красотой цветов, – и в голову им пришла идея основать здесь большую колонию. Вернувшись в свою Голландскую Ост-Индскую компанию, они доложили там о своей находке. В результате сюда были направлены три корабля под командованием Яна ван Рибека. Первые поселенцы обосновались здесь, а потом к ним присоединились другие голландцы. Так появился этот город, который является родным домом уже для многих поколений наших семей.
   Я стояла у окна и смотрела на блестящую поверхность моря и гору, которая гордо вздымалась, казалось, прямо из воды и действительно напоминала по форме стол. Грета показала мне сад со множеством прекрасных цветов, высаженных вокруг одноэтажного коттеджа для прислуги, после чего мы вернулись на террасу, где сидели мужчины. На столе перед ними были разложены сворачивающиеся в рулон дорожные футляры для драгоценностей, которые я так часто видела у Бена. В данный момент они обсуждали лежавшие там опалы.
   Грета объявила, что сейчас будет подан ланч, так что Джосс аккуратно свернул свои футляры. В этот момент мы услышали цокот подков по булыжной мостовой.
   – Это он, – сказал Курт ван дер Стел.
   – Интересно будет увидеться с ним, – ответил Джосс. – Возможно, я смогу узнать от него, что нового происходит в Фенси.
   Когда прибывший мужчина поднялся по ступеням на террасу, Джосс встал и пожал ему руку.
   – Рад вас видеть, Дэвид, – сказал он.
   – Взаимно, Джосс, – ответил тот. Он пожал руку и Курту, после чего Джосс вывел вперед меня.
   – Хочу познакомить вас с моей женой, – сказал он.
   При виде меня мужчина явно изумился и не смог скрыть этого.
   – Джессика, это Дэвид Круассан, – представил его Джосс.
   Я уже слышала это имя. Дэвид Круассан, торговец, способный оценить качество опалов как никто другой. Он был невысок; линия роста волос образовывала в центре его лба треугольник вершиной вниз – в народе это называется «вдовий мысок». Близко посаженные глаза были на удивление светлыми, что в сочетании с темными волосами и смуглой кожей делало его внешность очень необычной.
   – Вы еще не знаете про Бена, – сказал Джосс. Дэвид нахмурился, и Джосс все ему рассказал.
   – Боже правый! – воскликнул Круассан. – А я и не знал. Эх, Бен… старина Бен!
   – Нам будет очень его не хватать, – сказал Курт.
   – Да, не повезло бедняге, – пробормотал Круассан. – Если бы Зеленое Сияние было еще у него, можно было бы подумать, что во всем виноват камень. Все-таки интересно, что случилось с Десмондом Дерхэмом. Он словно исчез с лица земли. Не сомневаюсь, он подался в какие-то дальние края. Возможно, так ему удастся избежать несчастий.
   – Как это? – удивилась Грета.
   – Кое-кто утверждает, что в этом камне таится зло; если это так, то это обстоятельство может использовать тот, кто его украл.
   – Совершенно безумное предположение, – возразил Джосс. – Я удивляюсь вам, Дэвид. Вы, специалист по опалам, а говорите такую чушь. Это ж надо – камень, приносящий несчастье! Ради бога, давайте прекратим эти разговоры, которые вредят нашему бизнесу.
   Он бросил на меня короткий предостерегающий взгляд, чтобы я не проговорилась о том, что Зеленое Сияние не было украдено. Я не понимала почему и чувствовала обиду за отца, которого обвиняли в воровстве, тогда как на самом деле он ничего не крал, а лишь предпринял неудачную попытку. Однако я чувствовала себя неуверенно и поэтому промолчала.
   – Это правильно, – согласился Курт. – Кто будет покупать опал, если тот считается несчастливым камнем?
   – Счастливый… Несчастливый… – насмешливо произнес Джосс. – Все это чепуха, и не более того. Издавна опалы считались приносящими удачу, а потом вдруг начались все эти пересуды насчет невезения.
   – А что вы привезли нам показать, Дэвид? – поинтересовался Курт.
   – О, несколько камешков, которые заставят вас плясать от радости, – ответил тот. – И среди них есть один особенный.
   – Давайте-ка взглянем на него, – сказал Джосс.
   – Но заранее предупреждаю, – добавил Дэвид, – стоит он недешево.
   – Если он таков, как вы о нем говорите, никто на дешевизну и не рассчитывает, – ответил Джосс.
   Когда я увидела опал Арлекин, то впервые по-настоящему поняла, какое чарующее воздействие может оказывать драгоценный камень. Название для него было подобрано очень метко. Он переливался разными цветами, радостно и задорно. Даже мне было понятно, что это очень необычный опал.
   – Вы правы, – сказал Джосс. – Он прекрасен.
   – Мне известен только один камень, с которым его можно было бы сравнить.
   – И здесь мы снова возвращаемся к разговору о Зеленом Сиянии, – недовольно проворчал Джосс. – Но с ним не сравнится ничто.
   – Конечно нет. Однако это тоже превосходный экземпляр.
   – Как вы не боитесь путешествовать с таким сокровищем?
   – Я показываю его только тем, кого хорошо знаю. И держу его отдельно от всех остальных. Я не собираюсь рассказывать вам о своих тайниках. Как знать, а вдруг вы со временем станете грабителем с большой дороги?
   – Мудрая предосторожность, – согласился Джосс и протянул камень мне. – Взгляните на него, Джессика.
   Подержав опал у себя на ладони, я поймала себя на том, что отдавать его мне не хочется.
   – Чувствуете его красоту? – тихо спросил Джосс. – Ни единого изъяна. Обратите внимание на эти краски, на его размер…
   – Не расхваливайте его слишком, Джосс, – попросил Курт. – Таким образом вы набиваете ему цену. Не то чтобы я собирался приобрести его. Я хорошо понимаю, что не смогу себе такого позволить.
   – У меня есть и другие, Курт. Они вам понравятся, – сказал Дэвид Круассан. – Арлекина я пока уберу, чтобы он не затмевал собой всех остальных.
   Я по-прежнему не могла оторвать глаз от камня в своей руке.
   – Видите, Джосс, – заметил Дэвид, – ваша жена не хочет с ним расставаться.
   – Она уже начинает разбираться в опалах. Верно, Джессика?
   – Я пока невежественна в этом вопросе, – сказала я, отдавая опал Круассану. – Но, по крайней мере, сознаю это.
   Дэвид раскатывал перед нами один дорожный футляр за другим, и, пока мы рассматривали их содержимое, Джосс объяснял мне характерные особенности каждого из этих опалов.
   Внезапно он взглянул на часы.
   – Если мы не хотим опоздать на корабль, нам уже пора ехать. Увидимся в Австралии, Дэвид. Думаю, вы покажетесь там очень скоро.
   – Как только смогу. У меня здесь намечена еще пара встреч, а потом первым же кораблем обратно.
   Мы попрощались со всеми, после чего извозчик, который все это время ждал, отвез нас на корабль.
//-- * * * --//
   А затем потянулись долгие дни в спокойных водах, когда казалось, что наш корабль стоит на месте. Мы с Джоссом в основном сидели на палубе, разговаривая ни о чем и лениво потягивая прохладительные напитки. Постепенно складывалось ложное впечатление, что это будет продолжаться целую вечность. Время от времени нам попадались стаи морских свиней и дельфинов, гонявшихся друг за другом, или летучих рыб, выскакивавших из морских глубин на поверхность. Однажды в небе появился одинокий альбатрос, который следовал за нашим кораблем три дня, и мы, полулежа в наших креслах, подолгу любовались его изысканной грацией и дивились необыкновенной силе его крыльев, – двенадцати футов в размахе, – пока он кружил над нами.
   В этот период даже горячее желание узнать правду об исчезновении моего отца отошло куда-то на второй план. Меня охватило состояние глубокого умиротворения – думаю, что и Джосс испытывал то же самое.
   Мы сидели на палубе до заката, который здесь наступал в семь часов. Для меня было удивительно наблюдать, как быстро тут темнеет; это разительно отличалось от Англии, где сумерки тянулись еще очень долго после того, как солнце скрывалось за горизонтом. Здесь же ясный день под палящими лучами длится до тех пор, пока огненный шар нашего светила виден в небе; зато как только он резко тонет в океане, почти мгновенно наступает ночная мгла.
   Закаты здесь были поразительно красивые, и однажды Джосс сказал мне:
   – Мы сейчас находимся в тех широтах, где можем увидеть зеленое сияние.
   Поэтому мы каждый вечер задерживались на палубе, надеясь уловить редкостный момент, и внимательно вглядывались в небеса в поисках каких-то признаков этого явления.
   – Для этого все условия должны совпасть идеально, – объяснял Джосс. – Полное отсутствие облаков, абсолютный штиль… может помешать даже мельчайшая деталь.
   Каждый вечер, когда мы сидели там, я говорила:
   – Может быть, сегодня?
   – Кто знает, – отвечал Джосс. – Сидишь и ждешь его, как дорогого гостя, но важно не терять концентрации внимания, чтобы не прозевать. Не забывайте, что это всего лишь вспышка: моргнул не вовремя – и уже упустил момент.
   Это превратилось для нас в навязчивую идею. Джосс, конечно, уже видел это, но, как он сам признался, всего только раз.
   – При том, что множество раз бывал в нужном месте, – рассказывал он, – я лишь однажды был удостоен чести стать свидетелем этого.
   Каждый вечер мы на закате выходили на свой наблюдательный пункт, но ждали напрасно. Это природное явление было неуловимо, как и подобает вспышке.
   Когда корабль подошел к Бомбею, мы тоже вышли на палубу. Перед нами открывалась великолепная панорама скалистых островов, а на берегу раскачивались высокие пальмы, за которыми вдали виднелась высокая горная гряда – Западные Гаты. Это были ворота в Индию.
   Меня охватило радостное возбуждение оттого, что мы с Джоссом проведем это утро в таком экзотическом окружении, – ничего подобного я никогда не видела. Вид прекрасных индийских женщин в разноцветных сари резко контрастировал с толпами окруживших нас нищих – это шокирующее зрелище портило настроение и угнетало нас. Мы начали раздавать подаяние, но чем больше отдавали, тем больше собиралось вокруг людей; в итоге мы были вынуждены спешно уйти подальше от этих исполненных мольбы глаз и протянутых к нам тощих смуглых рук.
   Мы остановились было понаблюдать за группой женщин, которые стирали в реке одежду, но из-за наплыва нищих вернулись в свою пеструю повозку, запряженную мулом, и уехали от берега. Но все же я не могла отделаться от мыслей об этих несчастных.
   Затем мы поехали на рынок со множеством лавок с самыми разнообразными товарами и крикливыми продавцами, изо всех сил старавшимися их продать. Там были прекрасные ковры, всевозможные изделия из меди, слоновой кости, резного дерева, которые приводили нас в восторг.
   Один из торговцев буквально впился в нас своими блестящими черными глазами.
   – Хотите сделать небольшой подарок? – спросил он у меня. – В знак любви… он приносит удачу.
   Я заколебалась, но Джосс прошептал:
   – Он будет очень расстроен, если мы ничего не купим.
   – Вот, леди, вам повезло, – продолжал торговец. – Это фигурка из слоновой кости, богиня удачи, талисман против злых сил.
   – Я куплю ее для вас, – сказала я. – Ведь теперь вы стали владельцем Зеленого Сияния… это вам может пригодиться.
   – Но он частично принадлежит и вам. Поэтому, чтобы показать, что не верю во все эти байки про невезение, я куплю вам отрез вишнево-красного шелка на платье.
   Мы сделали свои покупки, немного поторговавшись с продавцом: Джосс сказал, что, если мы будем во всем с ним молча соглашаться, тот будет разочарован.
   За легким ланчем я поинтересовалась у Джосса, почему он не захотел объяснять Дэвиду Круассану, что Зеленое Сияние вовсе не пропало и что мой отец не крал его.
   – Вокруг этого камня всегда ходило много пересудов, – сказал Джосс. – А Дэвид большой любитель поговорить. Я не хочу, чтобы разговоры о нем возобновились, пока я не обеспечу его безопасность. Думаю, поступить так будет разумно.
   Спорить по этому поводу я с ним не стала.
   После ланча мы поехали посмотреть впечатляющую башню Раджабай, построенную в четырнадцатом столетии, и потом поднялись на самую высокую точку города – вершину холма Малабар. Мы также остановились у Башни Молчания, где, по словам нашего возницы, персы хоронили своих мертвых, согласно религиозным традициям оставляя их тела открытыми для солнца, непогоды и птиц.
   – Женщины туда не допускаются, – добавил он.
   – Почему? – удивилась я. – Откуда такие ограничения?
   Наш гид, плохо говоривший по-английски, меня не понял, и за него ответил Джосс:
   – Они считаются здесь низшими существами.
   – Но это же полный абсурд! – возмутилась я.
   По выражению его лица я видела, что он доволен моим негодованием, и наметившееся, как мне казалось, потепление в наших отношениях мгновенно испарилось. Мы вернулись на те же позиции, с которых начинали.
//-- * * * --//
   По мере того как путешествие наше приближалось к концу, отчужденность между нами нарастала. Джосс часто стал погружаться в задумчивость, и я несколько раз ловила на себе его внимательный изучающий взгляд.
   Но вечера на закате дня мы по-прежнему проводили вместе на палубе, где, сидя в молчании, наблюдали, как большой огненный шар медленно клонится к горизонту.
   Если же все-таки заводили разговор, то часто вспоминали Бена. Джосс постоянно цитировал его, и было очевидно, что отец оказал на него огромное влияние в жизни.
   – Вы вправду думаете, что мы однажды увидим зеленое сияние? – спросила я.
   – Все может быть. Хотя времени на это у нас осталось не много. Этого момента стоит дождаться. Думаю, что некоторым людям просто показалось, что они видели его.
   – Себя вы к ним не относите?
   – Я – другое дело. Я слишком практичен. И грезам наяву не подвержен.
   – Может быть, это и не очень хорошо для вас.
   – Зачем витать в мире фантазий, когда нас на самом деле окружает реальность?
   – Это признак богатого воображения.
   Он только посмеялся над моими словами. Я знаю, что ему нравилось смеяться надо мной: таким образом он лишний раз доказывал мне, что я слишком молодая, не знающая жизни и даже глуповатая.
   Как-то раз он заявил:
   – Бен говорил, что любовь порой возникает мгновенно, как вспышка, нужно только суметь ее распознать. Множество людей считают, что нашли это чувство, просто потому, что им этого очень хочется. То же самое с зеленым сиянием. Люди хотят его видеть и поэтому обманывают себя, считая, что это было с ними в действительности.
   – Могу заверить вас, что я себя никогда не обманываю.
   – Взгляните на это солнце, – продолжал он. – Сегодня оно раскрасило небо в цвета опала. Видите, как вон там желтый постепенно переходит в голубой? Я нашел опал похожей расцветки; мы назвали его Примула, потому что кто-то увидел в нем схожесть с этим нежным цветком. Солнце сядет через полчаса, и, как знать, может быть, сегодня мы увидим зеленое сияние. Вечер для этого самый подходящий.
   Мы сидели, продолжая ждать.
   – Теперь это может произойти в любую минуту, – сказал Джосс. – Как ярко светит в глаза солнце! Как будто специально хочет ослепить, чтобы мы его пропустили. Будьте внимательны и не моргайте.
   Огромный покрасневший шар постепенно прятался за линию горизонта, погружаясь в воду; вот осталась видна только его половина, затем – четверть, и наконец – лишь узкий красный ободок.
   – Ну, сейчас! – прошептал Джосс. Однако затем последовал шумный вздох разочарования, потому что солнце исчезло окончательно, а никто из нас так и не увидел вспышки зеленого сияния.

Сгоревшая гостиница

   На подходе к пункту нашего назначения всех на борту охватило понятное волнение, и все пассажиры без исключения – в этом я была почти уверена – высыпали на палубу, разглядывая приближающийся берег горящими от возбуждения глазами. А там было на что посмотреть, потому что, по моему убеждению, ни одна гавань в мире не сравнится по красоте с Сиднейской бухтой. Во время плавания капитан дал мне одну книгу, где я прочла о том, как здесь бросили якорь корабли Первого флота; так что я могла примерно представить себе чувства завезенных сюда каторжников, когда они после долгих месяцев заключения в зловонных трюмах плавучих тюрем ступили на этот берег и оказались в окружении таких красот. В те времена обстановка, наверное, была еще более колоритной благодаря стаям птиц с изумительным разноцветным оперением – длиннохвостых попугаев, неразлучников и австралийских какаду с их нежно-серыми и розовыми перьями, – мне еще предстояло их увидеть. Теперь, конечно, все здесь было по-другому. Птицы отступили вглубь континента, а там, где прежде буйно цвели дикие цветы, выросли городские здания. Место это было названо в честь лорда Сиднея, на тот момент министра внутренних дел. Капитан Артур Филлип, первый губернатор новой колонии, именем которого назван порт, писал, что «это лучшая бухта в мире, где одновременно может укрыться до тысячи парусных линейных кораблей».
   То ли из-за того, что, благодаря прочитанному, я сильно прониклась духом прошлого, то ли просто это было одним из самых красивых мест, где я бывала, но только меня охватило приятное возбуждение, которое полностью затмило легкую депрессию, подкравшуюся ко мне в предчувствии расставания с кораблем, так долго служившим мне настоящим домом.
   Я стояла на палубе, держась за перила, пока мы плыли через Сиднейские Головы, систему мысов на входе в бухту, и дальше мимо изрезанного заливчиками побережья с песчаными пляжами и бахромой сочной тропической зелени. Затем появились первые строения, и вскоре стало ясно, что мы приближаемся к большому городу.
   – Какие красивые места! – не удержавшись, воскликнула я.
   Джосс был доволен, что мне здесь нравится.
   – Мы будем жить в Фенси Тауне, но это не так уж и далеко отсюда, – сказал он. – Так что вы сможете иногда ездить в Сидней за покупками. Здесь есть несколько приличных магазинов – и гостиниц тоже. По пути сюда, правда, вам нужно будет пару раз где-то ночевать, разбивать лагерь. Но можно останавливаться и в тавернах.
   – Звучит захватывающе.
   – И не только звучит. Впрочем, сами увидите. Не знаю, будет ли нас кто-то встречать. Сейчас мы остановимся в «Метрополе», а чтобы доехать до Павлинов, нам потребуется два дня.
   – Как мы будем туда добираться?
   – Здесь регулярно ходит дилижанс, но до наших краев он не доезжает. Так что лучше всего будет отправиться туда верхом. И здесь вам пригодятся уроки верховой езды, которые я вам давал.
   Похоже, Джосса тут знали все, так что наша высадка на берег прошла очень гладко. Багаж благополучно выгрузили и сразу отправили в отель, где мы собирались остановиться.
   – Поживем в «Метрополе» неделю, – сказал мне Джосс. – У меня есть в Сиднее кое-какие дела, а вам, думаю, будет интересно немного осмотреться в городе, прежде чем мы уедем в Фенси Таун. Возьмем кабриолет, который доставит нас до гостиницы. Ничего из вещей с собой брать не будем, только самое необходимое.
   Отель был расположен в самом сердце города. В холле толпилось множество людей, но Джосс быстро протолкался к стойке администратора и вернулся оттуда с двумя ключами.
   Один из них он протянул мне с ироничной ухмылкой на лице.
   – Все согласно нашему договору, – прокомментировал он.
   Я покраснела от раздражения. Мягкость в наших отношениях, которую, как мне казалось, я начала замечать во время путешествия, была снова утрачена.
   Наши номера были расположены по соседству и сообщались отдельной дверью. Заметив, что я бросила на нее тревожный взгляд, он с насмешливым видом сразу подошел к ней, вынул ключ из замка и вручил его мне, как и перед нашей первой брачной ночью.
   Номер был очень приятный, с высокими французскими окнами, выходившими на небольшой балкон. Выйдя на него, я стала смотреть на улицы внизу, заполненные пешеходами и конными повозками. Это действительно был большой город.
   Я умылась и, готовая к выходу, присела на кровать. Долго мне ждать не пришлось – в дверь постучали. Джосс пришел, чтобы вести меня к ужину. По широкой лестнице мы спустились в холл. Народу тут было на удивление много, и все оживленно разговаривали.
   – Здесь собрались скотоводы со всего Нового Южного Уэльса, – пояснил мне Джосс. – Некоторые приехали даже из-за Голубых гор. Есть здесь и золотоискатели. Их всегда можно отличить по рыскающему взгляду, они словно продолжают искать что-то. Мне кажется, дело тут в несбывшихся надеждах, от которых тоскливо щемит сердце. А происходит это потому, что мечты большинства оторваны от реальности. Но сразу можно заметить и тех, кто все-таки нашел свою толику золота. Зачастую они не слишком счастливы, поскольку выяснили для себя, что не все можно купить за деньги, – причем нельзя как раз то, что они хотели больше всего. Другая категория – это те, кто урвал небольшой куш и теперь спешит все потратить. Все они сейчас здесь. А скотоводы… это совсем другое дело. Одному Господу известно, сколько у них проблем: засуха, наводнения, нашествия вредителей, которые могут погубить пастбища и скот. Можно сказать, что бедствий здесь больше, чем, согласно Библии, знала земля египетская.
   Когда мы зашли в ресторан, он сказал:
   – Закажем стейк. Свежее мясо – это будет вкусно.
   Хотя меня слегка возмущал его командный тон и то, что он за меня решал, что мне есть, я все-таки кивнула в знак согласия.
   Стейк действительно оказался отменным; покончив с ним, мы вышли в холл попить кофе, но там было так шумно, что мы едва слышали друг друга.
   Джосс сказал, что день выдался для меня утомительным и мне требуется отдохнуть. Я уже не знала, радоваться ли такой его заботе, или обижаться, что он опять мною командует.
   Но он был прав – я устала. Поэтому, пожелав ему доброй ночи, я поднялась к себе в номер, убедилась, что дверь между нашими комнатами заперта, после чего с удовольствием крепко заснула.
//-- * * * --//
   Мы встретились за завтраком, который у Джосса был довольно плотным и на этот раз состоял из бараньих котлет и жареных почек.
   – Мы все здесь хорошие едоки, – пояснил он. – Сказывается жизнь на свежем воздухе. Днем я покажу вам город, а потом у нас будет одна деловая встреча. Хочу познакомить вас с людьми, которые покупают и продают опалы, и, хотя это будет вполне светское мероприятие, вы немного войдете в курс дела. Затем, вероятно, вам понравилась бы мысль пройтись по местным магазинам. Но сперва я должен вам кое-что показать, чтобы вы в какой-то мере ориентировались здесь.
   Я заявила, что это прекрасная идея, и после завтрака мы отправились в путь.
   Двуколкой он взялся управлять сам и поначалу захотел показать мне бухту. Я, конечно, уже видела ее с борта корабля, однако сейчас все смотрелось по-другому. Мы объехали все эти симпатичные заливчики, разглядывая все с высокого берега. Вода в море была цвета сапфира.
   – Все это выглядит очень красивым, – сказал он, – но должен предупредить, что в этой безобидной с виду синеве скрываются акулы. И тот, кто рискнет здесь купаться, легко может попасть им на обед.
   – Какая ужасная мысль!
   – Многое на самом деле совсем не такое, каким кажется с первого взгляда, – с ухмылкой заметил он.
   – Воды здесь действительно выглядят такими спокойными и безмятежными.
   – Значит, самое время вспомнить об осторожности. Если вас уже сейчас пугают акулы, как вы собираетесь жить в Фенси Тауне?
   – Этого я не узнаю, пока не попробую.
   – Вы увидите, что здесь все очень отличается от Англии. – Он остановил лошадь и внимательно посмотрел мне в глаза. – Некоторые, приехав сюда, начинают так сильно тосковать по родине, что в итоге собирают вещи и отправляются домой.
   – Всегда трудно покидать родные места.
   – Мои предки приехали сюда семьдесят лет тому назад.
   – Они тосковали по дому?
   – Если и так, это не имело значения: они должны были здесь остаться. Отец моей матери прибыл сюда на корабле с каторжниками. Сам он не был преступником, но некоторые его взгляды тогда считались предосудительными. Своими высказываниями он кое-кого обидел, так что ему объявили приговор и выслали. Его осудили на четырнадцать лет. Мать его жены, которая была служанкой в доме богатого господина, обвинили в краже дорогой броши у хозяйки. В нашей семье ее считали невиновной, однако то же самое утверждают близкие всех осужденных. Так или иначе, большинство людей мечтают вернуться отсюда обратно в Англию.
   – А вы?
   – Иногда. Здесь моя вторая родина, и сердце рвется напополам: когда я здесь, мне хочется в Англию, а там мне хочется обратно в Австралию. Своенравное поведение, скажете вы, но я вообще человек своенравный.
   Его позабавило, что я не стала возражать. Он словно читал мои мысли, и поэтому я часто чувствовала себя с ним неловко.
   – Как и Бена, меня притягивал Окленд, – продолжал он. – Какая-то часть меня хотела, чтобы я остался там и стал сквайром. Теперь, когда я женат на представительнице рода Клаверингов, я, вероятно, подошел бы на эту роль. С другой стороны, опалы – вся моя жизнь, а добывают их здесь. Так что сами видите, перед какой дилеммой я нахожусь.
   – Думаю, это называется embarras de richesses [12 - Затруднение от избытка (вариантов) (фр.).].
   – Да, но я не позволю этому обстоятельству смутить меня. Я из тех, кто постарается заполучить самое лучшее из обоих столь разных миров.
   – Значит, вы будете временами наезжать в Окленд?
   – Да. Жаль, конечно, что расположен он на другом конце света, но что такое какие-то несколько тысяч миль?
   – Сущие пустяки для вас, – небрежно бросила я.
   – Я уверен, что и вы не откажетесь время от времени навещать те края, – сказал он.
   – Конечно.
   – Ну вот, хоть один вопрос, в котором у нас с вами нет разногласий. Я считаю, что это уже прогресс.
   Он снова насмехался надо мной.
   Мы поехали обратно в город, где он показал мне, что улицы там не прямые, а извиваются причудливым образом; объяснялось это тем, что образовались они стихийно, там, где раньше проходили колеи, по которым между холмов двигались повозки первых поселенцев.
   – Сидней разрастался не по плану, – сказал он.
   – Для города это хорошо, так и должно быть, – заметила я. – Было бы неинтересно, если бы все строилось там, где кто-то своей рукой отметил на карте.
   – Я вижу, вы большой романтик.
   – По-моему, это неплохо.
   – Мне трудно задумываться над этим, когда я качу на двуколке по улицам Сиднея.
   – А я думала, нет ничего такого, что было бы вам не по плечу.
   – Признаться, я рад, что мне удалось произвести на вас столь хорошее впечатление.
   – Бен говорил, что людей воспринимают такими, какими они сами видят себя.
   – Вы считаете, это справедливо и в моем случае?
   – Мне нужно еще узнать, что думают о вас другие люди.
   По крайней мере, Джосс оказался для меня очень информативным спутником. Он красочно рассказывал мне о капитане Куке, который высадился здесь в 1770 году и захватил для британской короны новые земли – Новый Южный Уэльс; такое название этой колонии было дано потому, что, когда он впервые увидел этот берег, тот напомнил ему пейзаж его родины. Семнадцать лет спустя было принято решение использовать эти прекрасные края для ссылки каторжников, и в том же 1787 году сюда причалила первая плавучая тюрьма с осужденными.
   – Фактически они оказались здесь на положении рабов, их секли за малейшую провинность, – рассказывал Джосс. – То были жестокие времена: ведь среди закоренелых уголовников в ссылку сюда отправляли политических заключенных, интеллектуалов.
   – Как вашего деда.
   – Верно. Но потом сюда прибыли следующие поселенцы, чтобы начать здесь новую жизнь. Земля продавалась участками по десять фунтов за штуку; при том, что площадь такого участка составляла пять квадратных миль, большого капитала для начала не требовалось. В лице каторжников имелась дешевая рабочая сила, нужно было только упорно работать. И как же они работали! В «Метрополе» вы видели местных скотоводов. Большинство из них – народ грубый, упорный и рассудительный, знающий, что такое беды и лишения. Вы уже слышали про мор, наводнения и засухи. Есть и еще одно – лесные пожары. В буше это страшное бедствие. Как видите, столкнуться здесь можно с чем угодно, так что забудьте о легкой комфортной жизни.
   – Вы снова меня предостерегаете.
   – Так прислушайтесь к моим словам, если нуждаетесь…
   – Кажется, вы обо мне невысокого мнения. И это удивляет, потому что, если Бен был прав насчет самооценки…
   Он рассмеялся, и впервые за долгое время у меня было такое чувство, что на этот раз он смеется не надо мной, а вместе со мной.
   Когда мы приехали обратно в отель, он сказал:
   – Каждый, кто приезжает в эту страну, – в каком-то смысле игрок. Все старатели, разумеется, имеют подобный менталитет. Каждый день, приступая к работе, они говорят себе: «Это свершится сегодня». На закате они понимают, что это было не так, но надежда всегда остается с ними. Это касается как золотодобытчиков, так и тех, кто охотится за опалами. Эти всегда уверены, что они еще найдут свое Зеленое Сияние на Закате.
   – Но вы ведь видели сияние в реальности.
   – Да, я уже рассказывал вам, как однажды видел его на заходе солнца.
   – Значит, вы достигнете успеха там, где другие потерпят неудачу.
//-- * * * --//
   Я наслаждалась нашим пребыванием в Сиднее. По вечерам я знакомилась кое с кем из деловых партнеров Джосса. Один из них был здесь с женой, и мы с ней вместе как-то отправились на экскурсию по магазинам.
   На оживленной Джордж-стрит я купила ткань для более практичной одежды, которая понадобится мне в моей новой жизни, после чего мы прошлись по Питт-стрит и Элизабет-стрит, любуясь товарами в витринах магазинов. По совету своей спутницы я приобрела две соломенные шляпки, предназначенные защитить меня от палящего австралийского солнца, которое здесь греет намного жарче, чем мы привыкли в Англии. Я была очень довольна покупкой, потому что, во-первых, они мне шли, а во-вторых, выполняли не только декоративную функцию, но и утилитарную. На Кинг-стрит я купила себе ленты и шпильки для волос.
   Но вот настало время уезжать. Джосс уделил много времени выбору лошадей, на которых мы отправимся в путь. Основную часть нашего багажа должны были доставить в Фенси Таун на повозке. С собой мы взяли еще одну вьючную лошадь, нагруженную провизией и личными вещами. Наше путешествие из Англии заняло шесть недель, и сейчас здесь стоял ноябрь, что в этих краях эквивалентно нашему маю. В пути нам попадалось множество прекрасных диких цветов всевозможных расцветок, и у меня невольно вырывались возгласы восхищения; я видела, что Джоссу это нравится. Но наибольшее впечатление на меня произвели эвкалипты: надменно и равнодушно возвышаясь над подлеском из древовидного папоротника и местных разновидностей нашего бука и ясеня, они, казалось, дотягивались до самых небес. Джосс знал об этой дикой местности не меньше, чем о Сиднее, и я была очень рада, что у меня такой проводник.
   – Взгляните на эти эвкалипты, – показывал он. – Из-за их жесткой волокнистой коры мы так и зовем их – жилистая кора. На местном сленге точно так же называется плохой виски. Вы найдете этот язык весьма колоритным, и некоторые особенности вам еще нужно узнать.
   – Мне будет интересно, – заверила я его.
   – Рад это слышать. Это поможет вам немного быстрее освоиться. А теперь взгляните туда. Это пятнистый эвкалипт. Видите эти необычные отметины на его коре?
   Земля на этой плоской равнине была удивительно иссушенной, и, глядя на нее, я только сейчас поняла, какие замечательные, зеленые и сочные луга у нас в Англии; прежде я этого просто не замечала, потому что не с чем было сравнивать. Дороги здесь были неровные и ухабистые, и наши лошади поднимали за собой облака пыли.
   Мы долго преодолевали невысокие холмы, пересекали плоские долины, ехали по руслам пересохших ручьев, пока наконец не добрались до какого-то одноэтажного крестьянского дома в окружении пастбищ. Джосс пояснил, что хотел, чтобы мы остановились здесь на ночь: отсюда до Фенси Тауна далеко, и за один дневной переход такое расстояние не преодолеть. Согласно его плану, следующую ночь мы проведем на постоялом дворе Транта, так, чтобы до пункта нашего назначения добраться послезавтра.
   Он заехал во двор и спешился, когда к нему вышла женщина в свободном черном платье и белом переднике.
   Джосс переговорил с ней, после чего вернулся ко мне.
   – У них есть только одна свободная комната, – сказал он. – Это вам не лондонский отель, сами понимаете. Так что скажете? Возьмем ее или проведем ночь под открытым небом?
   Женщина подошла к нам.
   – Добро пожаловать, дорогая, – сказала она. – Это хорошая комната. Вы муж и жена?
   – Да, – подтвердил Джосс.
   – Тогда я подсуечусь и приготовлю вам постель. Кровать у нас очень хорошая, а пух для подушек привезли из самой Англии. Джек присмотрит за лошадьми. Джек! Пошевеливайся, парень. А Мери… Где же Мери?
   Джосс помог мне слезть с лошади. Было заметно, что сложившаяся ситуация ему нравится.
   – Не унывайте, – шепнул он мне. – Противоестественное условие нашего соглашения не может не ставить нас периодически в неловкое положение, но я очень находчив.
   В чистенькой приятной комнате доминировала большая двуспальная кровать. Джосс взирал на обстановку с унылым видом.
   – Здесь есть удобное кресло, – сказал он. – Могу устроиться в нем либо лягу на полу у ваших ног, как верный рыцарь в старину. – Он положил руки мне на плечи и заглянул в глаза. – Вы должны помнить одну вещь, – продолжал он. – Я никогда не прилагал усилий, чтобы добиться внимания женщины, которая не хочет меня. Не стану делать этого и теперь. Как вам известно, я человек гордый.
   – Я это знаю. Недаром же вас прозвали Павлином.
   – Вероятно, так оно и есть, только никто не смеет сказать мне это в лицо. Запомните мои слова. Это поможет вам в дальнейшем избежать неловкости.
   Смыв с себя дорожную пыль чуть теплой водой, мы вышли на улицу, где стоял стол со скамьями, а рядом на решетке жарилось мясо. Нас пригласили сесть, после чего подали суп из кенгуру в толстых глиняных мисках, пока на углях дожаривались наши стейки. К тому моменту, когда они были готовы, хозяйка как раз успела приготовить свежие пресные лепешки. В довершение трапезы был подан сыр с другими лепешками – испеченными на углях и размером с наши сконы [13 - Скон – ячменная лепешка из пресного дрожжевого теста, очень популярна на севере Англии и в Шотландии.] – и какой-то напиток, по вкусу напоминавший эль.
   Было еще достаточно светло, когда мы, покончив с ужином, пошли прогуляться и понаблюдать, как хозяйские собаки – австралийские келпи – сначала окружают овец, а потом направляют перепуганных животных в загоны и сбивают их в плотные группы, просто проворно прыгая у них прямо по спинам.
   Несмотря на все заявления Джосса, меня беспокоила мысль, что придется ночевать с ним в одной комнате. Он сказал, что будет спать в кресле, что, конечно, было удобнее, чем на полу. Полностью раздеваться я не стала, сняла только юбку и корсет. Как и следовало ожидать в подобных обстоятельствах, спала я урывками; думаю, то же самое можно сказать и о нем.
   Мы продолжили наше путешествие ранним утром, а часам к одиннадцати подъехали к реке; Джосс решил, что это будет удачное место для привала. Наши лошади, нуждавшиеся в отдыхе, могли здесь пойти на водопой. Он велел мне собрать ветки папоротника, а когда я принесла их, ловко развел костер, вызвав у меня восхищение своими уверенными действиями, и приготовил то, что сам назвал «чай на одну кварту». Неподалеку мы нашли поваленное дерево, на которое можно было удобно сесть. Хозяйка дома, где мы ночевали, снабдила нас бутербродами, и у нас к тому же с собой был сыр. Как это ни странно, но мне показалось, что я никогда в жизни не пила такого вкусного чая с бутербродами.
   Солнце припекало все сильнее, и нас обоих стало клонить в сон. Я незаметно задремала, и мне приснилось, что я снова на корабле. На море бушует шторм; я иду по палубе, и меня качает из стороны в сторону. Внезапно чья-то рука хватает меня, сжав, точно в тисках. Это Джосс. «Пытаетесь покончить с собой?» – спрашивает он, побуждая меня резко ответить: «А ведь это было бы для вас прекрасным выходом, не так ли? Все бы принадлежало вам одному. Не было бы этой лишней обузы в виде жены, которой вы так же не нужны, как и она вам. Все бы стало вашим: дома, акции, Зеленое Сияние…» Когда я упоминаю про опал, выражение его лица меняется, в глазах вспыхивает зловещий огонь, а рука сжимается еще сильнее. «Тут вы правы. Без вас было бы лучше. А самоубийство… что ж, можно обставить это, чтобы все выглядело именно так». «Нет… нет! – в отчаянии кричу я. – Только не убивайте меня!»
   Вздрогнув, я проснулась. Сердце мое трепетало от страха, потому что лицо его было совсем рядом, и он внимательно смотрел на меня. На миг мне даже показалось, что то был вовсе не сон.
   – Что с вами? – спросил он.
   – Я задремала и видела сон.
   – По вашей реакции, похоже, это был какой-то кошмар.
   – Можно и так сказать.
   – Видеть кошмары среди белого дня! Должно быть, вас что-то тревожит, не дает покоя… что-то пугающее.
   – Думаю, я могу постоять за себя, так что ничего я не боюсь.
   – Так что же это был за сон?
   – Да так, ничего особенного. Все вперемешку, как это часто бывает в снах.
   – Покинуть родину и уехать в чужую страну всегда непросто. В этом причина ваших тревог?
   – Иногда я действительно задумываюсь по поводу того, как буду приспосабливаться к новой жизни.
   – Да еще и этот брак… с практически незнакомым человеком… замужество, лишенное здравого смысла. Будем надеяться, что со временем нам с вами удастся прийти к компромиссу в этом вопросе.
   Интересно, что он имеет в виду под словом «компромисс», подумала я.
   – В этих краях немало преступников.
   – Они есть во всех странах.
   – Вы что-нибудь слышали об австралийских разбойниках – бушрейнджерах?
   – Разумеется.
   – Но вы все равно не знаете, что они представляют собой на самом деле. Отчаявшиеся люди… многие из них потерпели крах на золотых приисках и в шахтах по добыче опалов и сапфиров. Это головорезы, живущие грабежом, и здесь для них идеальное место. В буше им легко прятаться, занимаясь своим черным делом. Попадаться в руки властей им нельзя – их просто вешают на первом же попавшемся дереве в назидание подобным. Поэтому, если представится случай, они убивают своих жертв не задумываясь.
   – Думаю, вы говорите это, чтобы я развернулась и немедленно отправилась обратно в Англию.
   Это вызвало у него смех.
   – Хотел посмотреть, не из тех ли вы, кто готов сразу мчаться домой из-за каких-то неудобств.
   – А я скажу вам так: я готова пойти на многое, чтобы доказать вам, что вы ошибаетесь на мой счет.
   Он снова рассмеялся, а я уставилась прямо перед собой, чтобы не встретиться с ним глазами, поскольку боялась, что взгляд его сейчас может быть слишком дерзким.
   – Вы что, выискиваете там бушрейнджеров? – насмешливо спросил он. – Не переживайте. У вас есть надежная защита.
   – Вы имеете в виду себя?
   – Да, и еще вот это. – Он вынул из-за пояса небольшой пистолет. – Красавец, – сказал он. – Я никогда не путешествую без него. Изящный, невпечатляющий с виду и при этом убийственный в действии. Если на нас кто-то нападет, шансов у него, скажу я вам, будет немного.
   Вскоре мы снова ехали через буш рядом.
   – До постоялого двора Транта примерно пятнадцать миль отсюда, – сказал он. – Когда доберемся туда, лошадям потребуется отдохнуть. Да и нам тоже.
   Я с интересом крутила головой по сторонам, разглядывая окружавший нас дикий пейзаж.
   – А это что за деревья со светлыми стволами – вон там? – спросила я.
   – Эвкалипты-призраки. Существует поверье, что, когда кто-то погибает в буше насильственной смертью, душа его поселяется в таком дереве. А еще говорят, что там, где появилось одно такое, вскоре к нему присоединятся и другие. В эту легенду легко поверить – стоит только увидеть этих белых красавцев при лунном свете. Некоторые даже боятся ездить через рощи эвкалиптов-призраков с наступлением сумерек, потому что им кажется, что ветки этих деревьев превратятся в руки, а к утру они и сами станут на том месте еще одним таким деревом.
   – В каждой стране люди слагают свои предания.
   – Но мы-то с вами люди разумные.
   Внезапно у нас над головами раздался странный кудахчущий смех; от неожиданности я вздрогнула и покачнулась в седле. Заметив это, Джосс засмеялся.
   – Это всего лишь кукабара, – пояснил он, – зимородок-пересмешник. А вот и его подруга. Они в основном держатся парами и, похоже, наслаждаются этой жизнью. В Павлинах часто можно услышать их голоса.
   Мы переезжали высохшие ручьи и овраги.
   – Если бы не эта сушь, здесь было бы очень красиво, – сказал Джосс.
   Было уже около семи вечера, когда он выехал на невысокий холм и оттуда оглядел простиравшийся перед нами буш.
   – Отсюда мы уже должны были бы видеть дом Транта, если бы он не стоял в низине, – пояснил он.
   – Скоро совсем стемнеет.
   – Я хочу доехать туда засветло. Буш может быть коварным. Я, конечно, хорошо знаю эти места, но и люди бывалые могут здесь заблудиться. Вы должны быть осторожны, никуда не уходите одна. Сами видите, что ландшафт тут очень однообразный. Я знавал людей, которые сбивались в буше с дороги, а потом шли долгие мили, фактически двигаясь по кругу. Они не могли найти ориентир, поскольку здесь одна и та же картина повторяется бесконечно. Поэтому еще раз – будьте осторожны. Кажется, я уже вижу дом Трантов. Взгляните. Вон там, в низине.
   Мы продолжили путь. Солнце уже село за горизонт, на небе начали высыпать первые звезды, и появился узкий серп месяца.
   Он пустил свою лошадь в галоп, а я последовала за ним. Неожиданно он остановился, и я оказалась рядом с ним.
   – Боже правый! – воскликнул он. – Вы только посмотрите на это!
   Перед нами в бледном свете луны и звезд предстала зловещая картина – остов разрушенного дома. Джосс подъехал поближе; я ехала за ним, тщательно выбирая дорогу по проплешинам выжженной травы. Одна сторона двухэтажного дома была полностью уничтожена пожаром, а вторая серьезно пострадала от языков пламени.
   – Нужно осмотреться, – сказал Джосс, – чтобы понять, что здесь уцелело.
   Мы спешились и привязали лошадей к обломкам металлического забора.
   – Внимательно смотрите под ноги, – бросил он через плечо, но потом обернулся и взял меня за руку, после чего мы вдвоем переступили обугленный порог.
   – Должно быть, эти люди все потеряли, – сказал он. – Интересно, куда они ушли.
   – Надеюсь, они спаслись.
   – Кто знает.
   – Как далеко отсюда до Фенси Тауна?
   – Миль тридцать или около того. Эх, Транты! Люди часто останавливались у них. Это был словно оазис в пустыне – здесь больше нет никакого жилья на многие мили вокруг. – Он обернулся и посмотрел на меня. – Нам придется остановиться на ночь здесь. Наши лошади не в состоянии продолжать путь. Тут неподалеку есть река. Будем надеяться, она не пересохла. Там лошади смогут попить и, возможно, найти траву, не сожженную огнем. Подождите меня здесь, а я пойду посмотрю.
   Посреди пожарища мне вдруг стало не по себе от этого места, где витал дух смерти: воздух, казалось, был пропитан ужасом произошедшей здесь трагедии. Внезапно мне стало холодно, и я задрожала: ощущение было такое, будто я осталась один на один с мертвецами. Коснувшись почерневших от копоти стен, я подумала, что это, должно быть, когда-то было гостиной, где люди собирались, чтобы поговорить и посмеяться. В этих четырех стенах проходила их жизнь. Я начала фантазировать, что они были поселенцами, приехавшими из Англии в поисках новой жизни, и им пришла в голову мысль построить гостиницу, где путешественники по бушу могли бы остановиться на ночь-другую. Они также собирались возделывать эту землю, потому что постояльцев здесь бывало не так много, чтобы хозяевам можно было на это жить. Выходя на прогулку, они не встречали людей – вокруг была лишь дикая равнина. Наверное, они жили в страхе перед бушрейнджерами. При виде этих обугленных развалин в душе моей зародилось дурное предчувствие: я поняла, что до этого момента не осознавала, насколько одиноко может быть человеку в буше.
   Я обратила внимание на кое-какие уцелевшие предметы обстановки: полуобгоревший стол, фрагменты какой-то металлической фурнитуры, два закопченных бронзовых подсвечника, некогда начищенных и сияющих, а также оловянный сундучок, очень похожий на тот, что был у нашей Мэдди в Дауэр Хаусе. Она называла его не иначе как «мой сундук» и хранила там все свои пожитки. Мэдди привезла его к нам из Окленд Холла и, должно быть, не расставалась с ним всю свою жизнь.
   Позади меня вдруг возникла темная фигура, и я охнула от страха.
   – Простите, что напугал вас, – сказал Джосс. – Что с вами?
   – Все дело в этом месте. Мне кажется, тут есть привидения.
   – Кроме голых стен, здесь мало что осталось. Я нашел тот ручей, и, к счастью, там есть свежая трава. Отведем туда наших лошадей.
   – Вы что, собираетесь ночевать здесь?
   – Тут есть хоть какой-то кров, а у нас нет ничего, чтобы разбить лагерь.
   – А дальше ехать мы не можем?
   – Тридцать миль? Лошадям необходим отдых. Останемся здесь до рассвета, а потом продолжим путь. Лучше давайте посмотрим, есть ли тут что-то такое, что можно было бы использовать для наших целей. Обследуем все, но будьте осторожны.
   – Там стоит оловянный сундучок, – сказала я. – Внутри может быть что-то полезное.
   Мы двинулись вперед, и моя нога на что-то наткнулась. Нагнувшись, я подняла с пола полусгоревшую свечу. Джосс взял ее у меня и сказал:
   – Здесь недавно кто-то был; вероятно, как и мы, решил остановиться тут, чтобы переночевать. – Оглядев огарок, он вынул из кармана спички и зажег его. Когда он поднял свечу повыше, все это место при ее тусклом свете стало выглядеть еще более зловещим. Внешность Джосса тоже изменилась: глаза его потемнели, а бронзовый загар стал не таким заметным. Выражение его лица, когда он посмотрел на меня, показалось мне несколько удивленным и загадочным. Я в очередной раз заметила, что у него большие уши, причем слегка заостренные сверху, что делало его похожим на сатира. А еще я уловила блеск в его глазах, говоривший, что не так уж он расстроен создавшейся ситуацией. И от этого мне стало еще более тревожно.
   – Нам повезло, что мы нашли эту свечу, – сказала я.
   – Интересно, кто ее здесь оставил. Наверное, какой-нибудь бушрейнджер.
   – А почему не какие-нибудь путешественники вроде нас с вами?
   – Может быть, и так, конечно. – Он вдруг похлопал себя по поясу. – Теперь вы видите, почему так важно быть хорошо подготовленным. Не волнуйтесь, вы здесь не одна.
   Он задержал на мне взгляд, и я вдруг подумала, что он на самом деле пытается запугать меня.
   – В этом сундучке может что-то быть, – повторила я.
   Он подошел к нему и слегка ткнул носком своего сапога.
   – Похоже, он хорошо выдержал этот пожар. – Наклонившись, Джосс открыл его и заглянул внутрь, подсветив себе свечкой.
   – Смотрите-ка – одеяло. Спаслось от огня, сундук защитил его. Знатная находка! Можем расстелить его на полу. – Вынув одеяло, он понюхал его. – Все пропахло дымом.
   Я подошла к нему и забрала одеяло.
   – Как думаете, тот, кто жег здесь эту свечу, тоже им пользовался?
   – Трудно сказать. В любом случае мы не можем себе позволить особо привередничать. Эта вещь нам пригодится.
   На дне сундучка я заметила книгу, в которой, как оказалось, хозяева делали свои записи. Открыв ее на первой странице, я прочитала: «Усадьба Трантов, 1875. Эта книга принадлежит Джеймсу и Этель Трантам, покинувшим Англию в 1873 году и поселившимся здесь, в этом доме, который они назвали Усадьбой Трантов».
   Я представила себе, как Джеймс и Этель покидали родину, исполненные надежд на лучшую жизнь, как они обосновывались в этом уединенном месте. Пролистав несколько страниц книги, я поняла, что они использовали ее для учета гостей. Она была расчерчена на три колонки: в одной стояла дата, в другой – имя постояльца, а третья была оставлена для комментариев. Я прочла несколько отзывов. «Спасибо, Джеймс и Этель. Все было здорово». «Совсем как дома». «Это мой третий визит сюда. Говорит само за себя».
   Обнаружение этой книги как бы сделало Джеймса и Этель реальными для меня людьми, и теперь я искренне надеялась, что им удалось выжить, когда горела их усадьба.
   Джосс заглянул мне через плечо.
   – О, книга регистрации. Посмотрите, когда здесь останавливался последний из гостей. Это даст нам какое-то представление о том, когда произошел пожар. – Я проверила. Последними были Том Бест и Гарри Уэйкерс, которые останавливались здесь три месяца тому назад.
   – Не так уж и давно, – заметил Джосс.
   – Я все думаю, что стало с Трантами.
   – Кто знает. Ладно, сейчас нужно отдохнуть. Не забывайте, что вставать нам на рассвете.
   – Мне почему-то не нравится, что мы остаемся здесь.
   Он громко рассмеялся.
   – Это какое-никакое убежище. Не самое надежное, но все-таки. Рядом есть вода и немного травы для лошадей. Нам повезло. О, я понимаю, что вы рассчитывали на удобную кровать, но в буше не всегда получается так, как хочется. Подержите свечу.
   Я посветила ему, пока он расстилал одеяло на неровном обуглившемся полу. Затем Джосс взял у меня свечу, капнул воском на пол, наклонив ее, после чего установил ее в этом месте вертикально.
   – Как думаете, на сколько ее хватит? – спросила я.
   – На несколько часов в лучшем случае. Это действительно большая удача, что вы нашли ее. Так что вы везучая.
   – Хоть в чем-то нам должно было повезти.
   С книгой регистраций в руках я села на расстеленное одеяло. От нечего делать я рассеянно листала страницы, читая имена постояльцев и их отзывы. Внезапно взгляд мой остановился на одной записи: «Десмонд Дерхэм, июнь 1879», и дальше: «Я обязательно приеду сюда еще».
   – Что случилось? – спросил Джосс, заметив, как изменилось мое лицо.
   – Мой отец останавливался здесь, его имя есть в этой книге. Думаю, люди все-таки должны знать, что ему не удалось украсть Зеленое Сияние и что камень все это время оставался у Бена. А также то, что теперь он находится у нас.
   – Посмотрим. Это тот вопрос, решение по которому не хотелось бы принимать поспешно. Уж больно много от этого зависит.
   Вероятно, он прав, подумала я. Лучше, чтобы пока никто не знал, что знаменитый камень у нас.
   Вновь опустив глаза на страницы книги, я заметила вскоре имя Дэвида Круассана.
   – Здесь записан еще один знакомый нам человек, – сказала я.
   Джосс тоже взглянул на эту запись.
   – Должен сказать, что я знаю многих, кто отметился в этой книге. Здесь все останавливались. Что ж, можем попробовать развести костер и нагреть чаю. Я рассчитывал, что мы с вами сегодня будем сидеть за хозяйским столом, а потом, может быть, заночуем в одной комнате, как это было прошлой ночью. В таких местах отдельных комнат практически не бывает, они не предназначены для людей привередливых. В том чертовом кресле вчера было удивительно неудобно, я клялся себе, что никогда в жизни больше не пойду на такое испытание. И вот теперь я обречен заночевать на пропахшем гарью одеяле в сгоревшей чуть ли не дотла гостинице.
   Вытянувшись во весь рост, он лег на спину, глядя на то, что осталось от крыши; торчащие там обломки напоминали какое-то доисторическое насекомое, а в просветы были видны звезды.
   – Это хорошее вступление в вашу новую жизнь здесь, – сказал он. – По крайней мере, после такого вы будете морально готовы ко всему. Хотите спать? Прошлой ночью вам хорошо поспать не удалось, насколько я понимаю. А жаль… Хозяйка говорила, что кровать у них там такая удобная и мягкая.
   Протянув руку, он придвинул меня ближе к себе.
   – Одеяло совсем маленькое, – тихо сказал он.
   Я отодвинулась на самый край.
   – Вы разочаровываете меня, Джессика, – сказал он. – Не думал, что вас так легко напугать. Будьте же смелее. Нужно быть готовой к новому жизненному опыту.
   – К какому такому опыту?
   – Я хотел жениться на вас не больше, чем вы горели желанием выйти за меня. Мы с вами – просто двое разумных людей, увидевших в этом свой шанс. Этот брак устраивал нас обоих; если бы стали перечить Бену, мы слишком много потеряли бы. Но теперь-то, когда дело сделано, почему бы нам не попробовать извлечь из этого какой-то толк?
   – Я намерена узнать как можно больше о Компании. И хочу принимать участие в ее работе.
   – Я не это хотел сказать. Вы сейчас напуганы, но в чем проблема? В данный момент вы находитесь в сгоревшей гостинице наедине со своим супругом. Не будьте таким ребенком, Джессика. Вы же взрослая женщина.
   – Вы мне обещали! – воскликнула я. – Вы сказали, что гордость не позволит вам…
   – Нет, от вас с ума можно сойти! Никогда не встречал таких женщин.
   – Это потому, что я не растаяла от ваших чар?
   – Да! – в свою очередь воскликнул он. – Видит бог, я уже жалею…
   – Что не отказали тогда Бену? Однако вы не отказали бы ему и сейчас, не так ли? Вы очень хотели Окленд, Павлины и Зеленое Сияние. Неудачно, конечно, что в придачу к этому вам досталась еще и я, но это было частью сделки. Вот если бы избавиться от меня, тогда вы были бы полностью довольны. Вы уже дали мне это понять. Не такой уж я ребенок, чтобы не видеть этого. Подозреваю, что вы хотели бы жениться на ком-то другом. Это так на вас похоже – попытаться рискнуть, чтобы сорвать главный куш. Думаете, я не понимаю вас? Да с каждым днем вы становитесь мне все понятнее, и мне совсем не нравится то, что я в вас нахожу. Я бы хотела…
   В этот момент передо мной как будто возникло лицо Бена, увещевавшего меня: «А теперь скажите мне правду, Джесси. Вы действительно хотели бы остаться в Дауэр Хаусе до конца своих дней?»
   Джосс встал.
   – Пойду проверю, как там наши лошади, – сказал он и широким шагом вышел на улицу, оставив меня одну.
   Я еще раз огляделась по сторонам в этой сгоревшей гостинице. На душе было тоскливо и тревожно. Он меня не хочет и даже негодует на меня. Должно быть, он понял, насколько удобнее было бы для него, если бы меня с ним не было. Он хочет быть свободным, ничего не теряя при этом.
   В ушах моих эхом звучал его голос: «В этой стране человеческая жизнь ничего не стоит». Здесь скитается немало бушрейнджеров. Он мог бы легко убить меня, а потом придумать сотню объяснений этому.
   Я уже представила себе один из таких вариантов: «Я пошел взглянуть на лошадей… А когда вернулся, она была уже мертва… задушена… или застрелена. В тех краях промышляли бушрейнджеры… Пропали украшения, которые были на ней… а также все ее деньги…» Или так: «Она не привыкла ездить по дикой местности. В Англии я давал ей уроки верховой езды, но там все было по-другому. Она неудачно упала с лошади. Я видел, что она сломала себе шею… поэтому похоронил ее неподалеку от сгоревшей гостиницы…»
   Он хотел заняться со мной любовью? Возможно. Бен намекал, что он распутник. Заняться любовью, а потом убить. Есть такие люди.
   – Господи, помоги мне, – прошептала я, а сама подумала: и снова я обращаюсь к Нему, когда оказываюсь в беде. Если я молюсь только тогда, когда мне совсем туго, на какую помощь я рассчитываю?
   Было что-то жутковатое в этом месте, но что? Мрак, едкий запах гари, необъяснимый страх, который оно вызывало? Мой отец останавливался тут. Где он сейчас? Может быть, он умер, и его дух, витающий здесь, теперь пытается предупредить меня об опасности? В конце концов, я ведь его дочь.
   Действительно ли Джосс пошел проверить лошадей или сейчас он подкрадывается ко мне сзади?..
   «Вздор, – твердо сказала я себе. – Этот человек – твой муж».
   Муж, которого заставили жениться на мне; в итоге он многое приобрел, а в противном случае мог многое потерять. Но если он отделается от меня, ему достанется все, включая и мою долю в Компании.
   Я вздрогнула, услышав чьи-то тихие шаги. Кто-то медленно и скрытно подбирался к гостинице – причем не со стороны реки.
   Вскочив на ноги, я притаилась у дверей, когда то, что от них осталось, со скрипом распахнулось.
   Темная фигура шагнула через порог. Я услышала испуганный вздох, а потом тихий голос:
   – Боже правый…
   Тут я не выдержала и закричала. Человек резко обернулся. На миг я подумала, что это опять какой-то сон, потому что передо мной был Дэвид Круассан.
   – Мистер Круассан, – запинаясь, простонала я.
   Он уставился на меня.
   – Что… ради бога…
   – Гостиница полностью сгорела, – сказала я. – Мы с Джоссом планировали остановиться здесь.
   – Уф, так это вы, миссис Мэдден. Как это странно. Значит, вы здесь. А где Джосс?
   – Пошел взглянуть на наших лошадей.
   В следующее мгновение мы услышали приближающиеся шаги Джосса, и Дэвид Круассан окликнул его.
   Он объяснил нам, что сел на корабль в Кейптауне примерно через неделю после нашей с ним встречи. А сейчас он направляется в Фенси Таун и тоже собирался заночевать у Трантов.
   – Надеялся, что Этель угостит меня своим бесподобным тушеным мясом, – сказал он. – Да и с лошадей моих на сегодня достаточно.
   – Странно, что вы так неожиданно здесь появились, – сказал Джосс. – Мы нашли здесь книгу регистраций и как раз вспоминали вас, увидев там ваше имя.
   – Ничего удивительного, я часто останавливаюсь здесь. Самый удобный постоялый двор на много миль вокруг. Что же стало с бедными Джеймсом и Этель?
   – Я покажу вам, куда отвести лошадей, – предложил Джосс. – Там хорошее место для них. Что у вас в сумках?
   – Сейчас посмотрим, – сказал Дэвид Круассан и пошел вслед за Джоссом к реке.
   Из-за того, что мне теперь не придется оставаться наедине со своим мужем, я испытывала чувство огромного облегчения.
   Вскоре мужчины вернулись. Джосс развел костер и вскипятил котелок воды для чая. Дэвид достал холодную курицу и лепешки, и мы все с жадностью поели.
   Во время еды Дэвид рассказал, что много раз останавливался в Усадьбе Трантов.
   – Я бывал у них регулярно и однажды встретил тут Десмонда Дерхэма. Интересно, что с ним случилось и куда он подался с Зеленым Сиянием? Как бы там ни было, здесь его никогда не забудут.
   – Конечно, пока люди будут помнить, что это он дал их городу такое название.
   – Ну да, Десмондс Фенси. Именно так он назывался, миссис Мэдден, пока здесь не начались масштабные работы. Но это было до того, как он украл Зеленое Сияние и тем опозорил свое имя. Мне все-таки хотелось бы знать, что случилось с ним и с тем камнем. С моей точки зрения, нельзя допустить, чтобы такой опал был предан забвению. Интересно, увидим ли мы его когда-нибудь?
   – Сомневаюсь, – заметил Джосс. Мне стоило огромных усилий промолчать, хотя хотелось крикнуть, что мой отец не крал этот камень. Сдержалась я только потому, что, по словам Бена, он все-таки собирался это сделать.
   У Дэвида Круассана было с собой несколько одеял, и это дало нам возможность более удобно устроиться на ночлег в сгоревшей гостинице.
   Выехали мы затемно и рассвет встретили в пути; я ехала между двумя мужчинами. В тот же день мы прибыли в город, название которому дала убежденность моего отца в том, что он нашел здесь богатое месторождение опалов. А к вечеру я впервые увидела свой новый дом – поместье Павлины.

Павлины

   Фенси Таун раскинулся по берегам речушки, которую природа так удачно расположила рядом с месторождением опалов. Некоторые рабочие жили в холщовых палатках, но были здесь и хижины, сложенные из бревен или глинобитных кирпичей с грубыми печными трубами из глины или древесной коры. Торговые лавки представляли собой открытые с одной стороны сараи, где и были выложены товары. После необъятных просторов буша все это производило гнетущее впечатление.
   Мы добрались сюда ближе к вечеру; то оживление, которое было вызвано нашим появлением, говорило о том, что приезжали сюда нечасто. Чтобы поглазеть на нас, навстречу выбежали дети – неухоженные в своем большинстве, что неудивительно, учитывая, что жили они в этих убогих лачугах и палатках.
   Кто-то окликнул Джосса:
   – Рад, что вы вернулись, сэр!
   – Спасибо, Мак, – ответил Джосс.
   – Жаль, что так вышло с мистером Хенникером, сэр.
   Павлины находились примерно в миле от городка и резко контрастировали с его нищетой. Когда мы проехали ворота, перед нами открылась аллея длиной в четверть мили, которая вела к дому; он выглядел очень изящно и сиял белизной в чистом прозрачном воздухе. Крыльцо и терраса были украшены довольно витиеватыми колоннами, в которых угадывались греческие мотивы, но стиль самого особняка определить было невозможно; впрочем, эта эклектическая смесь стилей – готики, а также архитектуры времен королевы Анны и Тюдоров – обладала определенным очарованием.
   В этот момент очень кстати на лужайку вышел павлин в сопровождении своей кроткой скромной павы; он важно прошелся перед террасой, как бы приглашая всех полюбоваться собой. Все лужайки были так тщательно ухожены, что можно было подумать, будто их подстригают здесь сотни лет. На первый взгляд дом и в самом деле производил впечатление старинного особняка, что, разумеется, никак не могло соответствовать действительности; к тому же было непонятно, насколько старой эта усадьба должна была казаться по задумке авторов.
   – Позаботься о лошадях, Том, – сказал Джосс. – Кто сейчас дома?
   – Миссис Лауд, сэр, мистер Джимсон и мисс Лилиас.
   – Ладно, пусть кто-то сообщит им о нашем приезде.
   Мы спешились, а когда поднимались по ступеням крыльца, Джосс взял меня за руку; Дэвид Круассан следовал за нами. Через открытые двери мы вошли в холл. В доме было прохладно: изящные венецианские жалюзи из тонких деревянных планок успешно защищали от немилосердного солнца. Холл был просторным, с высокими потолками и полом, выложенным синей мозаикой цвета оперения павлина, в центре которой красовалась большая плита с изображением этого великолепного красавца.
   – Этот мотив присутствует здесь повсюду, – сказал Джосс, проследив за моим взглядом. – Бен назвал дом Павлины и задумал, чтобы здесь было множество броских деталей. Мне бы хотелось добавить, что Павлины всегда будут принадлежать нашей семье, пока здесь не переведутся эти чудесные птицы; но что толку в словах, если у нас нет ни всех этих легенд, ни ваших старинных традиций. Мы очень молодая страна. Единственное, чего так хотел Бен и чего добился, так это то, что каждый, кто переступает этот порог, сразу понимает, что это именно Павлины. Напоминания об этом встречаются тут на каждом шагу.
   Из холла на второй этаж вела широкая лестница, где я заметила женщину, которая наблюдала за нами; видимо, она уже некоторое время стояла там, слушая объяснения Джосса.
   Он увидел ее одновременно со мной.
   – А, миссис Лауд, – сказал он.
   Она неторопливо двинулась к нам навстречу – высокая, худощавая, с красивыми седеющими волосами, расчесанными на пробор и заколотыми в аккуратный узел на затылке. На ней было серое платье с высоким белоснежным воротником и такими же белыми манжетами. Подчеркнутая простота ее наряда делала ее похожей на почтенную жену квакера.
   – Миссис Лауд! – воскликнул Джосс. – А у меня для вас сюрприз. Познакомьтесь – это моя жена.
   От этих слов она побледнела и схватилась за перила в поисках опоры. Она явно опешила, однако потом на губах ее появилась легкая улыбка.
   – А, понятно: это одна из ваших шуток, мистер Мэдден, – сказала она.
   Но Джосс взял меня под руку и подтолкнул вперед.
   – Никаких шуток, правда, Джессика? Мы поженились в Англии, и Бен присутствовал на нашей свадьбе.
   Медленно спускаясь по ступеням, она слегка поморщилась, и мне даже показалось, что сейчас она разразится рыданиями.
   – Печальная новость о смерти мистера Хенникера докатилась до нас всего неделю назад, – дрожащим голосом произнесла она. – Но вы не упоминали… о своей женитьбе.
   – Конечно. Иначе это не было бы сюрпризом.
   Миссис Лауд подошла к нам; я первой протянула ей руку, и она очень осторожно пожала ее.
   – Что вы можете обо мне подумать? Я ведь понятия не имела… Нам всем здесь было очень грустно. Мы потеряли нашего хозяина и доброго друга.
   – Я разделяю ваше горе, – сказала я ей. – Он и мне был хорошим другом.
   – Как видите, с нами приехал мистер Круассан, – продолжал Джосс. – Мы повстречали его по дороге из Сиднея. Джимсон и Лилиас дома?
   – Да, они где-то здесь. Я послала одного из слуг разыскать их и уверена, что они сейчас появятся.
   – Миссис Лауд расскажет вам, Джессика, все, что нужно знать о нашем доме, – сказал Джосс.
   – Мне будет очень интересно послушать, – ответила я.
   Улыбка миссис Лауд была почти заискивающей. Я помнила, что рассказывал мне о ней Бен, и ожидала встретить более властную даму.
   Но она показалась мне очень мягкой женщиной с вкрадчивым успокаивающим голосом.
   – Думаю, самое время нам немного освежиться, – предложил Джосс.
   – Господи, о чем я только думаю! – беспомощно всплеснула руками миссис Лауд. – Все это для меня такое потрясение… Сначала смерть мистера Хенникера…
   – А затем эта женитьба, – закончил за нее Джосс. – Я вас понимаю. Но вам придется к этому привыкать. Как и всем нам.
   – Пойду распоряжусь насчет чаю, – сказала экономка. – Обед подадут примерно через час, но, если вы желаете, я могу ускорить это.
   – В пути мы немного перекусили цыпленком и лепешками, – ответил Джосс, – так что чая будет достаточно, пока мы дожидаемся обеда.
   Миссис Лауд открыла двери, и мы перешли в гостиную. Здесь были высокие окна, вытянувшиеся от пола до потолка, который был украшен великолепной лепниной. Комната выглядела весьма величественно с этими шторами цвета пера павлина, но дневной свет был приглушен из-за опущенных жалюзи. Миссис Лауд сразу подошла и открыла их, чтобы здесь стало светлее.
   Взгляд мой немедленно остановился на картине с изображением павлина, которая висела на стене. То же произошло и с Джоссом; мы переглянулись, и нас как будто подхватила могучая волна возбуждения. В тайнике в раме этой картины было спрятано Зеленое Сияние на Закате, и мы собирались при первом же удобном случае взглянуть на него.
   В комнате стоял застекленный шкаф с обитыми черным бархатом полками, где лежали не полированные камни, а образцы различных горных пород с вкраплениями опалов.
   Заметив, что я смотрю на него, Джосс пояснил:
   – Это была идея Бена. Все, что находится на этих полках, что-то для него означало. Это образцы из разных шахт, которые по тем или иным причинам были важны для него. А вот и Джимсон.
   Джимсон Лауд, по моим сведениям, должен был быть примерно одного возраста с Джоссом. Манеры у него были такими же мягкими, как у его матери.
   – Джимсон, это моя жена, – без предисловий объявил Джосс.
   Тот был явно ошеломлен этим известием. А Джосс ухмыльнулся, довольный произведенным эффектом.
   – Похоже, это сенсационная новость для всех вас, – весело заметил он. – Мы с Джессикой поженились перед самым отъездом из Англии.
   – Поз… поздравляю.
   – Спасибо, – отозвалась я.
   – Очень рад познакомиться, – сказал он, немного придя в себя от изумления. Затем он добавил, что был глубоко потрясен смертью Бена.
   – Мы все были шокированы, – ответил Джосс. – Боюсь, не было никаких надежд спасти его. Поэтому-то он и хотел, чтобы я поскорее приехал к нему в Англию.
   – Где вы и встретились со своей будущей женой, – тихо вставила миссис Лауд.
   – Джимсон работает в Компании, – объяснил мне Джосс. – Он и его сестра Лилиас живут здесь, в апартаментах их матери.
   – Это большой дом, – заметила я.
   – Мистер Хенникер всегда хотел, чтобы здесь было много комнат для гостей, – сказала миссис Лауд. – И часто гостей у нас был полон дом. А вот и моя дочь Лилиас.
   Все члены этой семьи были удивительно похожи друг на друга. А Лилиас была вылитая мать в молодости – такая же кроткая и скромная.
   – Лилиас, это миссис Мэдден, наша новая хозяйка, – представила меня миссис Лауд.
   Удивление Лилиас было не менее откровенным, чем у ее матери и брата. Я уловила странное выражение в ее глазах, когда она взглянула на Джосса, и не совсем поняла, что оно означает. Она определенно была потрясена тем фактом, что мы с ним муж и жена. Но впечатление это было мимолетным – и вот она уже снова была той же кроткой девушкой, какой казалась несколько мгновений назад.
   – Полагаю, вы побудете у нас некоторое время, мистер Круассан? – поинтересовалась миссис Лауд.
   – Да, думаю, задержусь на пару дней. А затем должен ехать в Мельбурн.
   – Все ли было в порядке в мое отсутствие, миссис Лауд? – спросил Джосс.
   – Да, все хорошо, мистер Мэдден. Ничего такого, о чем следовало бы говорить.
   Джосс взглянул на Джимсона Лауда, и тот сказал:
   – В Компании были кое-какие неприятности, но ничего серьезного. Надеюсь, вы завтра сами все увидите.
   – Можете не сомневаться, – заверил его Джосс. – А вы, миссис Лауд, завтра должны показать моей жене дом.
   Экономка учтиво склонила голову.
   – Мне будет очень интересно все увидеть, – повторила я.
   Затем подали чай.
   – Налить вам? – предложила миссис Лауд.
   – Думаю, моя жена хотела бы сделать это сама. – Мне показалось, что своим ответом Джосс обидел ее.
   – Лилиас проследит, чтобы вам пока приготовили ваши комнаты, – продолжала экономка.
   – Джимсон, чуть позже мы еще поговорим с вами, чтобы у меня было представление о том, что у нас происходит, – предупредил Джосс.
   В комнате остались мы и Дэвид Круассан. По тому, как Джосс постоянно посматривал на картину, я чувствовала его нетерпение. Потому что и сама испытывала его: ведь очень скоро мне предстояло увидеть знаменитое Зеленое Сияние.
   Тем временем Дэвид рассказывал о камнях, которые привез с собой; некоторые из них он уже показывал нам в Кейптауне. Он добавил, что ему не терпится поскорее увидеть, что было добыто в Фенси за последнее время.
   – Мне и самому не терпится, – заверил его Джосс.
   Когда мы не торопясь допили свой чай, Джосс сказал, что хочет проводить меня наверх. Пока мы поднимались по ступеням, он сказал:
   – Я заметил, какие взгляды вы бросали на картину. Вы думаете о том же, о чем и я?
   – Полагаю, да.
   – Мы посмотрим на него при первой же возможности. При этом я запру дверь – не хочу, чтобы нас побеспокоили. Но не хотелось бы делать это, пока в доме Дэвид Круассан. У него настоящий нюх на опалы, и я боюсь, что он учует наш камень. Мы еще улучим для этого подходящий момент. Скажите лучше, что вы думаете о вашем новом доме?
   – Я пока видела совсем немного.
   – Не сравнить, конечно, с особняком ваших предков, но все же. Думаю, планируя это строительство, Бен держал в уме Окленд. Вы сами обнаружите здесь некоторые сходные особенности. Говорят, имитация – высшая форма лести. Таким образом, этот дом своим существованием льстит Окленд Холлу. Так что вам он понравится.
   – Мне уже очень нравится то, что я успела увидеть.
   – Вы должны отложить свое суждение до окончания ознакомительной экскурсии. Вы знаете, по правде говоря, я должен был бы перенести вас через этот порог на руках.
   Я проигнорировала его замечание.
   – А что вы думаете о Лаудах? – продолжал выспрашивать он.
   – Думаю, все они очень скромные… и услужливые.
   – Они своего рода атрибут этого дома. Миссис Лауд работает здесь уже… ну да, почти двадцать семь лет. Она была вдовой с двумя детишками на руках. Ее муж отправился за золотом, но ему не повезло. В итоге он умер, оставив семью без гроша. Бен подобрал их, когда Лилиас был примерно год, а Джимсону – около пяти. Так что миссис Лауд тут больше чем просто экономка.
   – Это я уже поняла.
   – У них с Беном одно время были очень дружеские отношения.
   – Вы хотите сказать…
   Он насмешливо взглянул на меня.
   – Ладно, вы все равно не поймете.
   – Почему же? Я все… прекрасно понимаю, – возразила я.
   – Это дает им определенное положение в доме. Джимсон был взят на работу в Компанию. Он силен в арифметике… хороший работник, но трудится без огонька, без вдохновения.
   – А Лилиас?
   – Приятная девушка. И более способная, чем вы могли подумать.
   – Откуда вам знать, о чем я думаю?
   – Дорогая моя женушка, я читаю вас, как раскрытую книгу. Я заметил, как внимательно вы ее рассматривали.
   – Похоже, она очень старается угодить именно вам. Вы поэтому считаете ее способной?
   – Разумеется. Это показывает, насколько она умна. Ого! Они уже приготовили нам покои для новобрачных.
   Открыв дверь, он быстро обернулся ко мне, неожиданно подхватил на руки и внес в комнату. Я не сопротивлялась, посчитав, что именно сопротивления он от меня ожидает, и оставалась полностью пассивной, пока он не поставил меня на пол.
   – Боже мой, боже мой, – покачал он головой, сокрушенно прищелкивая языком. – Они совершили ту же ошибку. – С притворным смущением он бросил взгляд на большую кровать с балдахином. – А здесь у нас что-то вроде гардеробной. – Подхватив под руку, он потащил меня за собой. – Предназначена для тех случаев, когда между влюбленными супругами теряется гармония. Кровать там с виду какая-то неудобная. Кроме того, такое соседство вам не понравится. – Он подошел к шнуру колокольчика для вызова прислуги и потянул за него.
   На вызов быстро явилась Лилиас; подозреваю, она умышленно держалась где-то неподалеку.
   – Лилиас, – сказал Джосс, – не могли бы вы приготовить для меня мою старую комнату. Она мне понадобится.
   Казалось, эта просьба удивила ее. Но я заметила, как странно блеснули ее глаза, и вновь задумалась об их отношениях с Джоссом.
   – Я немедленно позабочусь об этом, – сказала она. Когда Лилиас удалилась, Джосс повернулся ко мне. – Вот видите, какой страх вы нагоняете на всех нас.
   Я ничего не ответила. Щеки мои пылали.
   Вошла горничная, которая принесла горячую воду.
   – А сейчас я оставлю вас, – сказал Джосс, – и зайду примерно через час, когда придет время обеда.
   Он вышел, и я оглядела комнату. Шторы здесь были светло-желтые, ковер на полу – чуть темнее; на постели покрывало бледно-лимонного цвета. Нужно сказать, что все здесь было выдержано в самых разных оттенках желтого, прекрасно сочетавшихся между собой.
   В общем, обстановка действительно была очень приятная. Умывшись, я переоделась в зеленое шелковое платье. Осталось разобраться, где остальная часть моего багажа.
   Я подошла к окну и подняла жалюзи. Комнату мгновенно залило ярким солнечным светом. Вдали были видны палатки Фенси Тауна. Я представила себе, как Бен наслаждался схожестью этого дома с Оклендом, глядя из окна на город вдалеке, который родился здесь благодаря мечте моего отца.
   – Теперь вы довольны, Бен? – прошептала я и вдруг вспомнила тот неожиданный приступ страха, охватившего меня в сгоревшей гостинице. Я знала, что страх этот никуда не делся, он по-прежнему прячется где-то в глубине моего сознания, готовый в любой момент вырваться наружу.
   Я тосковала по Бену; мне хотелось объяснить ему, что, устраивая наши жизни подобным образом, он не догадывался, какой опасности меня подвергает.
   Мне даже показалось, что я слышу, как он усмехается в ответ: «Но ведь это был ваш свободный выбор, не так ли? Вы сами хотели того, что принесла вам эта женитьба… хотели оба. И вы получили, что хотели, но теперь должны за это платить».
   Ох, Бен, думала я, вы были жестким человеком, и ваш сын такой же. Вы прожили суровую жизнь, сметая тех, кто оказывался у вас на пути. Но задумывались ли вы, Бен, что на пути у вашего Джосса могу оказаться я?
   Что означала эта мысль, пробравшаяся в мое сознание той кошмарной ночью в буше? Выглядела она почти как предупреждение.
   Когда Джосс зашел, чтобы вести меня на обед, я была уже готова и ждала его.
   – Лауды обедают вместе с нами, – сказал он. – Так было заведено всегда. Вы должны будете привыкнуть к ним, а они, со своей стороны, сделают все, чтобы вам угодить. Миссис Лауд прекрасная хозяйка, вы можете полностью положиться на нее во всех домашних делах. Я имею в виду, что за столом с нами часто бывают гости. И она отлично управляется с такими задачами.
   В столовой, отделанной деревянными панелями, как в Окленде, были высокие, от пола до потолка, окна в обрамлении синих штор с серебряным рантом. В центре стола, украшенного букетами из разноцветных листьев, стоял массивный канделябр; выглядело это очень эффектно. Миссис Лауд обставила все с большим вкусом.
   Я заметила, как она своим острым взглядом оценивает все детали, словно еще раз убеждается, что все здесь так, как и должно быть. После супа подали жареных цыплят, приготовленных безупречно.
   Я чувствовала некоторое напряжение, витавшее за столом, и от этого мне было немного не по себе. Было ощущение, что относительно моего нового дома мне еще нужно во многом разобраться. Казалось, что за этим уверенным спокойствием скрывается что-то такое, что может полностью изменить всю атмосферу в доме, если всплывет наружу. Это было странное чувство.
   Когда я смотрела на Лилиас, то каждый раз ловила на себе ее взгляд; заметив это, она улыбалась или торопливо отводила глаза в сторону, и я снова задавалась вопросом, была ли я права, предположив, что она испытывает к Джоссу глубокие чувства и что наша с ним женитьба стала для нее болезненным ударом.
   Миссис Лауд непостижимым образом руководила слугами молча, одним только взглядом, и у меня сложилось впечатление, что от нее не ускользнет ни одна мелочь.
   За столом этим вечером я в основном слушала, потому что разговор шел о Компании, а я о ней знала пока очень мало.
   – Том Пейлинг сильно расшибся, когда с повозки, в которой он ехал, на ходу слетело колесо, – сообщила миссис Лауд. – Он приезжал к нам повидаться с Джимсоном, а на обратном пути с ним случилась эта авария, и он едва не погиб.
   – Пейлинг! – воскликнул Джосс. – Господи! Надеюсь, сейчас с ним все в порядке?
   – Он больше никогда не сможет ходить. Джимсон взял его работу на себя, и, думаю, сейчас его отделение работает эффективнее, чем когда-либо. Но лучше будет, если ты сам расскажешь об этом мистеру Мэддену, Джимсон.
   – Понимаете, – сказал Джимсон, – когда это случилось, мы думали, что бедняге Тому вообще пришел конец. Он сильно повредил спину и сейчас частично парализован. Я сразу взял его работу на себя.
   Джосс явно был встревожен.
   – Пейлинг был одним из лучших наших людей. А как его семья?
   – О них позаботились, – успокоил его Джимсон. – Завтра у вас будет возможность убедиться, что на отделении это никак не отразилось.
   – Джимсон работал день и ночь, – вставила миссис Лауд.
   – Да, это большая беда, – пробормотал Джосс. – Какие еще новости?
   – Усадьба Трантов сгорела дотла, – сообщила Лилиас.
   – Это мы уже знаем, – заметил Дэвид Круассан. – Мы заезжали к ним по дороге сюда.
   – А что случилось с самими Трантами? – спросил Джосс. – Надеюсь, они спаслись?
   – К счастью, да. И уже успели открыть в городе что-то вроде харчевни. Весьма полезное заведение.
   – Должно быть, это было для них страшным ударом.
   – Да, верно. Джеймса это почти сломило, но Этель помогла ему взять себя в руки. А потом у них родилась эта идея с новым бизнесом. И сейчас дела идут хорошо. Для тех, кто работает в конторах, очень удобно, что можно ненадолго выскочить и перекусить; а многие к тому же покупают у них готовую еду навынос.
   – Выходит, в итоге все обернулось не так уж плохо, – заметил Джосс.
   – Думаю, мы можем найти что-то положительное даже в том, что произошло с Томом Пейлингом, – сказала миссис Лауд. – Я слыхала, что их отделение еще никогда не работало так успешно, как теперь, когда Джимсон взял руководство на себя.
   – Посмотрим, – отозвался Джосс.
   – Я подумала, – продолжала миссис Лауд, – что вы были бы не прочь пригласить Банноков на обед. Вы, конечно, сами увидите Эзру завтра в городе, но, возможно, вы хотели бы, что их пригласила к обеду я?
   – Иза наверняка захочет взглянуть, что я привез с собой, – добавил Дэвид.
   – Да, думаю, это удачная мысль, – ответил Джосс. – Нам нужно будет многое обсудить. – Он повернулся ко мне. – Эзра Баннок – наш главный управляющий. Он живет неподалеку отсюда – на самом деле в пяти милях, но по местным меркам это совсем рядом. У них большая усадьба… у него и его жены Изабели – Изы.
   – Значит, приглашаем их на завтра, – подытожила миссис Лауд.
   – Да, было бы хорошо, – подтвердил Джосс.
   – О! – вдруг воскликнула Лилиас. – Мы же забыли рассказать мистеру Мэддену про Десмонда Дерхэма!
   – Что?..
   В наступившей тишине все, казалось, подались вперед от любопытства… и я вместе с остальными.
   – Об этом рассказали Транты, – пояснила миссис Лауд.
   – Да, – кивнул Джимсон. – Перед самым пожаром у них останавливался один человек. Он недавно приехал из Америки, где был знаком с Десмондом Дерхэмом. Этот постоялец утверждал, что тот умер. Они были друзьями, и у них был совместный бизнес: они покупали и продавали драгоценные камни, в основном опалы. Десмонд, который долго болел, медленно умирая от какого-то заболевания легких, поведал своему партнеру удивительную историю про Зеленое Сияние.
   – Какую историю? – насторожился Джосс.
   – Он клялся, что никогда не крал этот камень, говорил, что пытался, но был пойман во время той неудачной попытки самим Беном. Бен предоставил ему выбор: либо он публично разоблачит его, либо тот навсегда исчезнет без следа. Бен грозил ему арестом, поскольку Десмонд был пойман на горячем. А еще Бен сказал, что в Австралии у него не будет будущего – уж он об этом позаботится. Поэтому тот и подался в Америку.
   – И разумеется, – скептически заметил Джосс, – теперь эту историю пересказывают в городе на каждом углу.
   – Люди только об этом и говорят, – подтвердил Джимсон. – Десмонд Дерхэм утверждал, что с той ночи, когда он попробовал украсть опал, его постоянно преследовали неудачи. Сам он связывал это с тем, что на несколько минут стал обладателем этого камня, – ведь он держал его в руках, – и, если бы Бен не застал его за этим, Зеленое Сияние осталось бы у него. С тех самых пор он чувствовал себя несчастным.
   – Но в таком случае где же теперь Зеленое Сияние? – резонно заметил Дэвид.
   – По словам Десмонда Дерхэма, оно всегда оставалось у Бена, – пояснил Джимсон. – Так что оно или в Англии, или здесь. – Он вопросительно взглянул на Джосса. – Если только…
   – Я не видел Зеленое Сияние с той ночи, когда оно, как все считали, было украдено, – ответил Джосс. – Надеюсь, люди не очень серьезно относятся ко всем этим россказням о том, что опалы могут приносить несчастье. Это плохо для нашего бизнеса. И по возможности нужно это пресекать.
   – За Зеленым Сиянием тянется целая история, – пробормотал Дэвид Круассан.
   – Что ж, тогда давайте просто не будем заострять на ней внимание, – отрезал Джосс.
   – Интересно, правду ли говорил тот парень, – задумчиво произнес Дэвид. – Если да, то остается лишь разыскать, где Бен мог спрятать Зеленое Сияние.
   – Не желаете ли еще яблочного пирога, мистер Мэдден? – предложила миссис Лауд. – Я испекла его специально для вас, зная, что это одно из ваших любимых лакомств.
   Джосс начал рассказывать о нашем путешествии из Англии. Было ясно, что он избегает темы Зеленого Сияния.
   Кофе подали в небольшой уютной гостиной, расположенной рядом со столовой.
   – Завтра миссис Лауд покажет вам все в доме, – сказал мне Джосс, – а я тем временем съезжу в город взглянуть, что там происходило в мое отсутствие. Потом я заеду за вами и объясню некоторые важные вещи.
   – Интересно будет послушать, – ответила я.
//-- * * * --//
   Спальня при свете свечей выглядела совершенно по-другому. Он назвал это покоями для молодоженов, но огромная кровать с балдахином была явным перебором. Разумеется, никаких новобрачных здесь никогда не было: дом этот был построен Беном, а сам он никогда не был женат.
   Я села за туалетный столик и вынула шпильки из прически; волосы свободно рассыпались по плечам. В голове беспорядочно проносились впечатления сегодняшнего дня – какие-то картинки, образы, обрывки разговоров. Меня заинтересовали Лауды, такие скромные и податливые. Было в них что-то странное и даже таинственное, но что? Этого я понять не могла. Я подумала о Лилиас, которая, похоже, очень внимательно за мной наблюдала. Связывает ли их с Джоссом какое-то чувство? Джимсон производил впечатление человека достаточно мягкого, но, когда разговор зашел о том, как успешно он руководит отделением после травмы Тома Пейлинга, я и в нем заметила что-то непонятное… но что именно, объяснить не смогла бы.
   Было ясно, что я слегка выбилась из сил. Это был очень странный день, за который произошло слишком много самых разных событий, так что воображение мое неистовствовало.
   Я сняла платье и накинула домашний халат из приданого, на котором настояла моя бабушка. Он был из красного бархата и, как мне казалось, очень шел мне.
   Сидя перед зеркалом, я начала расчесывать волосы. Мое отражение смотрело на меня широко раскрытыми глазами – настороженно, выжидательно, немного испытующе. Видя в зеркале остальную часть комнаты, – резные столбы по углам кровати, окна со шторами, смутные очертания мебели, – я вспоминала свою спальню в Дауэр Хаусе, где моя шаловливая прародительница Маргарет Клаверинг смотрела на меня со стены с таким видом, будто была готова преподать мне важный жизненный урок. Как же безопасно там было! Да, безопасно. Это было очень точное слово, которое первым пришло мне на ум.
   Внезапно я вздрогнула и, затаив дыхание, прислушалась к тихим шагам в коридоре: кто-то осторожно двигался в сторону моей комнаты и вскоре остановился перед дверью.
   Я привстала, и в этот момент раздался тихий стук.
   – Кто там? – крикнула я.
   Дверь открылась. На пороге стоял Джосс с горящей свечой в серебряном подсвечнике.
   – Что вам угодно? – испуганно воскликнула я.
   – Хотел поговорить с вами о Зеленом Сиянии. Думаю, мы должны достать его.
   – Что, прямо сейчас?
   – Все домашние спят. Я хотел дождаться, пока Круассан уедет, но теперь передумал. Не терпится поскорее увидеть камень. А вам?
   – Аналогично, – тихо ответила я.
   – Тогда сейчас самое время. Спустимся и посмотрим на него.
   – А потом что?
   – Оставим там, где прятал его Бен, пока не определимся, что с ним делать. Пойдемте.
   Я потуже запахнула халат, и он повел меня в гостиную. Там он запер двери и зажег еще свечей, после чего подошел к картине «Гордость павлина», снял ее со стены и положил на стол лицевой стороной вниз.
   – Пружина, о которой говорил Бен, должна быть где-то здесь, – сказал он. – Найти ее, конечно, непросто. Иначе в тайнике не было бы смысла. Поднимите свечу повыше.
   Я так и сделала. Прошло еще несколько минут, и он наконец воскликнул:
   – Есть, нашел! Задняя часть рамы отходит.
   Он снял заднюю стенку, и в правом нижнем углу рамы обнаружилась полость, достаточно объемная, чтобы там можно было спрятать крупный опал. Джосс смотрел на нее как завороженный.
   – Джессика, – взволнованным шепотом начал он, – сейчас вы увидите нечто необыкновенное; ничего подобного вы никогда в жизни не видели. – Внезапно он замер и растерянно взглянул на меня. – Не может быть. Там ничего нет. Взгляните. Пощупайте.
   Я сунула пальцы в полость. Внутри было пусто.
   – Кто-то уже побывал здесь до нас, – коротко констатировал он.
   Мы стояли, глядя друг на друга, и в этот момент я боковым зрением заметила, как за окном мелькнула чья-то тень. Я резко обернулась, но там уже никого не было.
   – Что случилось? – быстро спросил Джосс.
   – Думаю, под окном кто-то стоял.
   Взяв у меня свечу, он выглянул на улицу и сказал мне:
   – Погодите минутку. – Быстро открыв ключом дверь гостиной, он спешно прошел через холл и вышел из дома. Я видела, как он прошел мимо окна, а потом украдкой оглянулась через плечо – сама не знаю, что я ожидала там увидеть.
   Вскоре он вернулся.
   – Там никого нет. Должно быть, вам показалось.
   – Да, такое, конечно, возможно, – согласилась я, – но я практически уверена…
   – Кто мог об этом знать? – пробормотал он, а потом отрывисто добавил: – Главный вопрос состоит в том, что нам теперь делать? Похоже, кто-то обнаружил тайник раньше нас. Мы должны выяснить, кто это был и где теперь находится опал. В данный же момент нам не остается ничего другого, кроме как повесить картину обратно и идти спать. Утром я решу, как мы будем со всем этим разбираться.
   – Должно быть, это сделал тот, кто живет в доме или приехал сюда на время… и кто хорошо здесь ориентируется.
   – От Бена всегда можно было ждать фокусов. Может быть, он все-таки не оставлял камень в картине.
   – Но зачем тогда сказал нам, что оставил?
   – Не знаю, это для меня загадка. Наиболее вероятно, что опал был украден. Но сегодня ночью мы ничего больше предпринять не можем.
   Он поставил заднюю часть рамы на место и повесил картину на стену. Гордый павлин вновь взирал на нас, как прежде, всем своим видом показывая, что заботит его лишь собственное великолепие.
   – Я провожу вас, – сказал Джосс.
   Я поднялась за ним по лестнице, и у дверей моей спальни мы расстались.
   Естественно, после этого я всю ночь не могла уснуть.
//-- * * * --//
   Когда я встала на следующее утро, Джосс уже уехал в Фенси Таун вместе с Джимсоном Лаудом и Дэвидом Круассаном. Я чувствовала себя растерянной и сбитой с толку после такого богатого на события вчерашнего дня, кульминацией которого стала сцена в гостиной, когда мы выяснили, что драгоценный опал исчез.
   Когда я спустилась вниз, миссис Лауд уже ждала меня.
   – Мистеру Хенникеру нравилось, чтобы здесь все было, как в Англии, – сообщила она мне, – поэтому мы подаем у нас английский завтрак – яичница, бекон, жареные почки. Все это стоит на буфете, накладывайте себе по своему вкусу.
   Так я и сделала.
   – Надеюсь, вы хорошо спали.
   – О да, благодарю вас. Настолько хорошо, насколько это вообще возможно в таком необычном месте.
   – Мистер Мэдден очень хотел, чтобы я вам здесь все показала, но, если вы захотите что-то изменить, пожалуйста, сразу говорите мне. Я веду хозяйство в этих стенах уже двадцать семь лет. Мистер Хенникер был очень добр к нам. Моя дочь Лилиас помогает мне управляться по дому. Когда по делам в город приезжают торговцы и предприниматели, они неизменно останавливаются у нас или в усадьбе Банноков. Управляющие Компании часто обедают здесь, когда необходимо обсудить какие-то важные вопросы. Кроме этого, бывают и другие встречи – их можно назвать приемами. Мистер Хенникер любил собирать у себя людей. Чаще других к нам заглядывают Банноки.
   – Полагаю, сегодня вечером я с ними познакомлюсь.
   – О да. – Она едва заметно поджала губы, и я подумала, что в Банноках ей что-то не нравится.
   – Насколько я понимаю, мистер Баннок главный управляющий Компании.
   – Да. Говорят, что он очень хороший специалист по опалам. Конечно, все в Компании разбираются в этих вопросах, однако у некоторых есть к этому особый дар. Его жена просто коллекционирует камни.
   – Мне уже не терпится познакомиться с ними. Какого они возраста?
   – Ему примерно сорок пять. Она намного моложе, думаю, лет на десять, хотя по ней не скажешь. – И она снова поджала губы. Я подумала, что не такая уж она уравновешенная, как кажется; но эта женщина определенно старается никак не проявлять свои чувства.
   Когда я поела, мы отправились на экскурсию по дому. Мне было и приятно, и грустно одновременно, потому что все это живо напоминало о Бене. Он попытался сделать из этого дома новый Окленд Холл и, разумеется, потерпел неудачу. Комнаты были величаво вычурными, имелась гостиная, – находясь там, я опять невольно задержала взгляд на красавце-павлине, – откуда дверь вела прямо в кабинет, но по большому счету все сходство на этом заканчивалось. На всех окнах висели плотные жалюзи, защищавшие от немилосердного солнца, разительно отличавшегося от мягкого и зачастую ненавязчивого английского.
   Она провела меня по разным комнатам, которых здесь действительно было великое множество, и наконец мы пришли в галерею – точную копию оклендской.
   – Мистеру Хенникеру она очень нравилась, – сказала мне миссис Лауд. – Он стремился, чтобы здесь все было в точности, как в его английском имении.
   – Это ему удалось, – подтвердила я. – О… здесь есть спинет!
   – Он привез его из Англии. На нем играла какая-то женщина, к которой он был очень неравнодушен. Потом она умерла, и он привез инструмент сюда.
   На меня накатили эмоции. Это был тот самый спинет, о котором упоминала моя мама, – она играла на нем, а потом пряталась, когда кто-то заглядывал в галерею, так что вся прислуга считала, что там поселилось привидение.
   Бен был чрезвычайно сентиментален.
   Она сводила меня на кухню и познакомила с некоторыми из слуг, среди которых были и аборигены.
   – Они хорошие работники, – заметила она, когда мы затем вышли в сад. – Но время от времени на них что-то накатывает, и они отправляются «побродить», как они сами это называют. Тогда они могут все бросить и просто уйти. Это делает их очень ненадежными. Мистер Хенникер всякий раз после таких выходок клялся, что не возьмет их обратно, но неизменно смягчался потом.
   Она отвела меня в чисто английский сад, который был распланирован регулярно и симметрично, в стиле Тюдоров, как у Бена в Окленд Холле.
   – Он любил говорить, что это похоже на уголок Англии, – сказала миссис Лауд. – Из-за постоянных засух вырастить его было тяжело, но он всегда хотел, чтобы все здесь напоминало ему родину, насколько это возможно. На этих решетках у нас вьется страстоцвет, но он подсаживал туда еще и вьюнок – говорил, что так это больше напоминает ему дом. Вы должны взглянуть на фруктовый сад.
   Там росли апельсины, лимоны, инжир, гуаява и бананы, из которых здесь делают вино.
   – Мистер Хенникер держал здесь также много яблонь, но всегда говорил, что тут яблоки не такие вкусные, как дома.
   – Такое впечатление, что он скучал по родине.
   – О, это был человек, которого одновременно тянуло к разному. Он хотел жить сразу несколькими жизнями, наслаждаясь каждой из них.
   – Думаю, он в этом преуспел, – заметила я.
   – Это был замечательный человек, – подхватила она. – Очень жаль, что когда-то он увидел это Зеленое Сияние.
   Я быстро взглянула на нее, и она опустила глаза.
   – Этот камень приносит несчастье, – с чувством продолжала она. – И все это знают, но зачем-то неотвратимо тянутся к нему. Почему просто не оставить его в покое?
   – Похоже, этот камень очаровывает каждого.
   – Когда я услышала, что опал был украден Десмондом Дерхэмом, я обрадовалась… да, именно обрадовалась. Я сказала, что с собой он унесет все беды. Но потом произошел тот несчастный случай с мистером Хенникером. С тех пор он уже не оправился. А теперь он умер. Я думала, это потому, что он когда-то владел Зеленым Сиянием и должен был за это расплачиваться… Но, если камень все время оставался у него, это тем более все объясняет. Только вот где он теперь?
   Она пристально посмотрела на меня, но я лишь покачала головой.
   – Он может быть спрятан в доме, и мне это не нравится, я его боюсь. Он может навлечь беду на наш дом. Собственно, уже навлек, и мы не хотим, чтобы стало еще хуже.
   Я была удивлена тем, как она разволновалась, хотя и старалась контролировать свои эмоции. До этого момента она казалась мне абсолютно невозмутимой.
   – Нельзя верить всем этим сказкам про несчастья, миссис Лауд, – сказала я. – Они ничем не обоснованы. Это все сплетни и слухи.
   Она положила ладонь мне на руку.
   – Я боюсь этого камня, миссис Мэдден. И молюсь Господу, чтобы он никогда не был найден.
   Я видела, что она сильно расстроена; мне и самой было не по себе после нашего неприятного открытия прошлой ночью. Поэтому я сказала ей, что пойду лучше в свою комнату распаковывать недавно доставленный багаж, и оставила ее.

Арлекин

   Джосс до обеда так и не появился, но ко мне в комнату пришла Лилиас и предложила помочь распаковывать мой багаж.
   Я поблагодарила ее, сказав, что прекрасно справлюсь сама, но она все равно села у меня, с восхищением разглядывая мои вещи, пока я выкладывала их.
   Она сказала, что находит мои наряды очень элегантными, и заметила, что Иза Баннок наверняка будет завидовать мне.
   – Она считает себя femme fatale [14 - Роковая женщина (фр.).], – добавила она.
   – А это не так?
   – Здесь ее считают такой, потому что ни в Фенси Тауне, ни где-либо в округе у нее нет конкуренток.
   – Тем более будет интересно с ней познакомиться.
   – Надеюсь, вам действительно будет интересно. Мама уже показала вам дом, не так ли?
   – Да, он восхитителен.
   – Похож на тот особняк в Англии?
   – Не совсем.
   – Думаю, его очень старались сделать таким.
   Я улыбнулась.
   – Полагаю, мистер Хенникер поначалу загорелся этой идеей, но потом сам понял, что из этого ничего не вышло.
   – Мы очень хотим, чтобы вы сразу сказали нам, если вам что-то не нравится. Надеюсь, вы не считаете нас слишком самонадеянными?
   – Конечно нет.
   – Видите ли, когда моя мать пришла сюда работать, мистер Хенникер был очень добр к нам. Мне тогда еще и двух лет не исполнилось… так что здесь всегда был мой дом.
   – Павлины и будут вам домом… пока вы не выйдете замуж.
   Лилиас потупила взгляд – привычка, которую она переняла у матери.
   – Мы все немного переживали. Никто ведь не знал, что мистер Мэдден собирается жениться… за морем.
   – Я знаю, что это стало для вас большим потрясением. Конечно, следовало предупредить.
   – Не нам указывать ему, что нужно делать, а что не нужно.
   – В любом случае мне жаль, что вас не уведомили заранее. Но я не сомневаюсь, что мы с вами всеми прекрасно поладим.
   – Мой брат Джимсон отлично управляется с работой, особенно сейчас, когда он занял должность Тома Пейлинга. Мы уверены, что мистер Мэдден будет доволен им.
   – Это очень хорошо, что он сумел успешно заменить мистера Пейлинга после того несчастного случая.
   – О да, без Джимсона у Компании были бы определенные трудности. Мы все гордимся им. Вы могли подумать, что у него довольно странное имя. Дело в том, что нашего отца звали Джим, вот мальчика и назвали Джимсон [15 - Jim son – сын Джима (англ.).].
   – Очень трогательно, – согласилась я.
   – О, мы были очень дружной семьей. Мы с Джимсоном всегда помнили и помним, чем обязаны матери. Но я уже утомила вас, миссис Мэдден. Здесь у вас будет много места для ваших вещей. Вещи мистера Мэддена, похоже, будут в другой комнате.
   Она снова потупила взгляд. Что она прячет от меня в своих глазах? Ликование, определенный триумф?
   – Места тут у меня предостаточно, – холодно ответила я.
   – Ужин подадут в половине восьмого, – сообщила она. – К этому времени подъедут и Банноки. Спускайтесь вниз, когда будете готовы.
   У меня было подозрение, что она была очень довольна тем, что мы с Джоссом расположились в разных спальнях. И ее замечания относительно Изы Баннок тоже показались мне излишне язвительными.
   Похоже, у меня тут начало разыгрываться воображение, всюду чудились какие-то секреты, интриги и тайные конфликты.
   Слишком многое случилось за очень короткий отрезок времени, а открытие прошлой ночи по-настоящему напугало меня и заставило задуматься над тем, что же происходит в этом доме на самом деле. Да еще и тревожная мысль, что кто-то следил за нами через окно; если я не ошиблась, это наверняка был кто-то из домашних.
   Одевалась я со всей тщательностью, решив, что уместным будет платье из синего шелка – в тон перьям павлина. «Оно, – сказала моя бабушка, – подойдет тебе для особого случая». Принарядившись таким образом, я пошла вниз знакомиться с Банноками.
   Когда я спустилась, они уже были в малой гостиной и пили аперитивы. Джосс вышел навстречу и предложил мне руку.
   – Джессика, – сказал он, – познакомься: это Иза и Эзра Баннок.
   Ее я увидела не сразу, потому что смотрела на Эзру, мужчину мощного телосложения, который едва не раздавил мне ладонь своим излишне горячим рукопожатием.
   – Какой сюрприз! – воскликнул он зычным голосом. – Мои поздравления, Джосс. Вам досталась настоящая красавица.
   Я немного растерялась, не зная, как реагировать на столь восторженное приветствие, и поэтому просто с улыбкой сказала, что очень рада с ним познакомиться, поскольку много слышала о нем.
   – Надеюсь, ничего плохого? – захохотал он.
   – Ну что вы – напротив, – ответила я.
   – А это Иза, – вставил Джосс.
   Заметно, что она на несколько лет моложе мужа, подумала я, пока Иза с явным интересом изучала меня красивыми глазами цвета коричневого топаза. Со своими рыжевато-каштановыми волосами – в тон ее глазам – она в тот момент напоминала мне тигрицу: двигалась Иза с невероятным изяществом этой большой кошки, и, как мне показалось, от нее веяло джунглями и опасностью.
   – Так значит, вы жена Джосса, – сказала она. – Мы уже не думали, что он когда-либо женится. Какое коварство – застать нас врасплох таким известием. Надеюсь, у нас вам понравится. Хорошо, когда рядом есть женщины. Здесь их не хватает, вы в этом скоро убедитесь. Это заставляет ценить нас больше, чем мы того заслуживаем. Вы не согласны, Дэвид? – Она обворожительно улыбнулась Дэвиду Круассану, который, казалось, был полностью во власти ее чар.
   – Думаю, это зависит от конкретной женщины, – ответил он.
   – Какой вздор! – возразила Иза. – Если имеется недостаток предложения, цена поднимается автоматически. Вам ли, опытному торговцу, не знать этого.
   Дэвид глупо улыбнулся ей. Создавалось впечатление, что в присутствии этой сирены его хваленый здравый смысл покидал его.
   – Позвольте принести вам что-то из напитков, миссис Мэдден, – предупредительно предложила миссис Лауд.
   – Так что же вы привезли нам на этот раз, Дэвид? – спросила Иза, пока мне несли мой бокал. – Я просто сгораю от любопытства.
   – Он обязательно покажет нам, но только после ужина, – ответил Джосс.
   – Сейчас очень неплохо идут черные опалы, – заметил Эзра. – Я лишь надеюсь, чтобы они не переполнили рынок.
   – Насколько я понимаю, у вас здесь были интересные находки в последнее время, – вставил Дэвид.
   – В этом можете не сомневаться, – подтвердил Эзра.
   Иза улыбнулась мне.
   – Вам тоже не терпится увидеть эти камни? – спросила она.
   – Да, конечно. Правда, кое-что из этого я уже видела, когда мы встречались с мистером Круассаном в Кейптауне, навещая ван дер Стелов в их доме.
   Взгляд Изы мечтательно затуманился.
   – Должно быть, то были для вас незабываемые впечатления. Медовый месяц в океане. Переезд в ваш новый дом. Как романтично! А тут еще и Дэвид приезжает, чтобы показать вам свои драгоценные опалы.
   – Да. Один из них запомнился мне особенно – опал Арлекин. Никогда в жизни не видела такой красоты.
   – Арлекин! – воскликнула Иза. – Какое чудесное название! Я ужасно хочу увидеть его! Он у вас с собой, Дэвид?
   – Вы увидите его после ужина, – заверил ее Круассан.
   – Он действительно настолько красив?
   – Он стоит больших денег, – ответил Дэвид.
   – Опалы для него – лишь бизнес, – пояснила мне Иза. – Его интересует не их красота, а рыночная стоимость. Я совсем не такая. Я обожаю красивые драгоценные камни… в особенности опалы. Эти чудные проблески огня в них возбуждают меня. А скажите-ка, господа эксперты, какой опал был самым лучшим из тех, что вы видели? Впрочем, ответ мне известен – Зеленое Сияние на Закате!
   – Полагаю, нам уже пора к столу, – вмешалась миссис Лауд, чтобы сменить тему.
   Джосс сидел за одним концом стола, я – за другим. По правую руку от него расположилась Иза, а от меня – Эзра. Очень скоро мне стало ясно, что внимание всех мужчин сфокусировано на миссис Баннок и что она считает это само собой разумеющимся. Я чувствовала себя неловко, меня раздражали ее манеры; к тому же я догадывалась, что она, чувствуя это, наслаждается своим положением и, видимо, кокетничает больше обычного, чтобы позлить меня.
   За толстыми сочными стейками с гарниром из свежих овощей последовало желе из маракуйи, но я практически не замечала, что ем. Мое внимание – как и внимание всех мужчин – было приковано к Изе; точнее, к Изе и Джоссу. Я заметила, как она несколько раз положила ладонь ему на руку, как он в ответ улыбался ей. А еще мне показалось, что миссис Лауд и Лилиас внимательно следят уже за мной, как бы оценивая мою реакцию на это.
   Эзра, похоже, был очень доволен тем эффектом, который его жена производит на окружающих; к тому же было очевидно, что он сам является одним из наиболее страстных ее почитателей. Я пыталась убедить себя, что она пустоголовая и легкомысленная вертихвостка, но понимала, что эта женщина не настолько проста. Она была таинственна, хитра и лукава. И хотя она как бы в шутку упрекала Джосса за то, что тот поспешно женился, никому не сказав ни слова, я была уверена, что на самом деле это сильно задело ее самолюбие.
   За столом она вернулась к теме Зеленого Сияния и еще раз пересказала историю про смерть Десмонда Дерхэма в Америке и его последнюю исповедь.
   – Похоже, что опал все это время находился у Бена, – сказала она. – Но в таком случае непонятно, что же с ним произошло в итоге?
   Наступило короткое молчание, после чего Джосс посмотрел мне прямо в глаза и заявил:
   – Перед смертью Бен рассказал нам с женой, где спрятал Зеленое Сияние. Он завещал камень нам обоим.
   Иза всплеснула руками.
   – Я хочу увидеть его, не томите меня!
   – Боюсь, что я не могу вам его показать, – ответил Джосс. – Потому что, когда мы заглянули в тайник, куда, по словам Бена, он его спрятал, опала там не оказалось.
   Миссис Лауд мертвенно побледнела.
   – Вы хотите сказать, мистер Мэдден, что он был в этом доме?..
   – Да, когда Бен прятал его. Но потом его кто-то украл.
   – По крайней мере, теперь его здесь нет, – тихо добавила миссис Лауд. – Спасибо Господу хотя бы за это.
   – Вы просто наслушались всех этих небылиц, миссис Лауд, – фыркнул Эзра. – Про красивые камни всегда ходит много слухов, в этом суть человеческого тщеславия. Люди не хотят, чтобы кто-то наслаждался тем, что сами они позволить себе не могут, поэтому и выдумывают что попало, вроде этих сказок про несчастливый камень. Однако вот так происшествие! Что собираетесь делать, Джосс?
   – Я намерен найти его, но с чего начать?
   – Кто мог знать о том, где Бен спрятал его? – задумчиво произнес Эзра. – Да и стал бы он кому-то об этом рассказывать?
   – Я уверен, что не стал бы. Он и мне не говорил, пока не понял, что умирает. И только тогда рассказал нам обоим – Джессике и мне.
   – Где же он лежал? – поинтересовалась Иза.
   – Он сделал тайник в картинной раме.
   – Как таинственно, дух захватывает! – воскликнула Иза. – Кто же мог взять его?
   – Не завидую этому человеку, – тихо пробормотала миссис Лауд.
   – О, мама, нельзя же относиться к слухам настолько серьезно, – вмешался Джимсон.
   – Я хочу кое-что заявить, хотя уже и делал это раньше, – сказал Джосс. – И не сомневаюсь, что повторю еще не раз. Я не хочу никаких рассуждений относительно несчастливых камней. Из-за подобных разговоров люди могут перестать покупать опалы.
   – Но, Джосс, – шепнула Иза, – как же вы собираетесь искать Зеленое Сияние?
   – Думаю, бессмысленно давать объявление: «Не желает ли тот, кто украл в Павлинах бесценный опал, добровольно вернуть его хозяину?»
   – Согласна. Так с чего вы начнете?
   – Над этим еще предстоит подумать, но я твердо решил найти его.
   – А если наш Джосс что-то решил, он обязательно добьется этого, не так ли, миссис Мэдден? – нараспев произнесла она, насмешливо глядя на меня своими красивыми карими глазами. – Вам, конечно, это известно не хуже, чем каждому из нас.
   – Я уверена, что он очень целеустремленный человек.
   – Но я не хочу, чтобы в городе пошли разговоры об этом, – предупредил Джосс.
   – Но там уже и так вовсю судачат о том, что Десмонд Дерхэм не крал камень и тот все время был у Бена, – возразил Эзра.
   – Я знаю, но пусть эти разговоры теперь затихнут. – Эти слова были адресованы Эзре, и я снова отметила для себя, как доходчиво мой муж дает понять, что желает сменить тему. – Скажите лучше, не появилось ли в вашей конюшне новых стоящих лошадей?
   – Есть парочка. Вам будет интересно, Джосс. Недавно я приобрел одну маленькую красотку, серую кобылку. Зовут ее Уоттл. Никогда не встречал таких эмоциональных лошадей. Она по-настоящему любит меня!
   – Все лошади любят вас, – вставил Джимсон. – Вы знаете к ним особый подход.
   – Что к лошадям, что к женщинам, – добавила Иза, выразительно взглянув на мужа.
   – Ну, к лошадям определенно, – хмыкнул Эзра. – Вы уже купили хорошую лошадку для миссис Мэдден, Джосс? – поинтересовался он.
   – Пока только думаю. Нужно осмотреться в здешних конюшнях.
   – Я бы предложил ей мою Уоттл. Это как раз то, что нужно. Она сильная, немного своенравная, но при этом сговорчивая. Если я шепну ей на ухо пару слов, она будет прекрасным выбором для вашей леди.
   – Это очень щедрый жест, – сказала я.
   Эзра небрежно махнул рукой.
   – Это все остается в Компании. Вы ведь теперь одна из нас.
   – Я вам чрезвычайно благодарна…
   – Вы полюбите ее. Она просто красотка и к тому же хорошая девочка. Обращайтесь с ней хорошо, и она ответит вам тем же. Я только замолвлю за вас словечко, и все будет прекрасно.
   – А это, между прочим, правда, – кивнул мне Джосс. – Никогда не видел, чтобы кто-то мог так разговаривать с лошадьми, как Эзра.
   – Это очень мило с вашей стороны, спасибо, – повторила я.
   – Итак, с этим разобрались, – вступила в разговор Иза. – Дэвид, я уже не дождусь, когда смогу увидеть ваши сокровища.
   – Возможно, лучше после кофе, – предложила миссис Лауд.
   Пока все пили кофе, который подали в малой гостиной, Иза явно сгорала от нетерпения. Затем все перешли в большую гостиную, где на глазах у величавого павлина с картины, который, умей он говорить, назвал бы нам имя вора, похитившего Зеленое Сияние, Дэвид сел за большой стол и развернул свои походные футляры для драгоценных камней. Были подняты жалюзи, но лучей закатного солнца было явно недостаточно; поэтому зажгли свечи, которые залили комнату своим мягким трепетным светом, – газового освещения в Павлинах не было.
   Мы все расселись за круглым столом: Иза и Джосс по обе стороны от Дэвида, я рядом с Джоссом, Эзра возле своей жены. Все Лауды сидели вместе особняком. Я начинала думать, что они несколько обижены своим положением – вроде и часть семьи, но не совсем; это обстоятельство накладывало свой отпечаток на их манеру поведения и бросалось в глаза.
   В центре стола стоял канделябр со свечами, и в их свете разложенные Дэвидом камни, переливаясь, заиграли всеми цветами радуги. Я была зачарована этим зрелищем.
   – У вас здесь есть несколько очень неплохих образцов, Дэвид, – отметил Эзра.
   – В этой партии большинство из Южной Австралии, – пояснил Круассан. – Вам тут повезло, а в той части страны добывать их намного сложнее из-за суровых природных условий. Края те крайне засушливые, и старатели сталкиваются с огромными трудностями – там почти нет дров, а вода встречается так же редко, как золото на полностью выработанном прииске.
   – Он сейчас пытается набить цену своему товару, – подмигнул нам Эзра.
   Джосс повернулся ко мне.
   – Та часть страны представляет собой засушливую щебнистую равнину, усыпанную валунами. Можете себе вообразить, как тяжело там жить. – Как ни странно, но я была благодарна ему, что он в такой момент вспомнил обо мне.
   – Но, Дэвид, где же тот Арлекин, о котором мы столько слышали? – властным тоном напомнила о себе Иза.
   – Всему свое время, – отвечал Круассан. – Если бы вы увидели его в самом начале, то не стали бы смотреть на все остальные.
   – Вы просто дразните нас!
   Он развернул рулон следующего футляра, и мужчины принялись изучать лежащие там опалы, обсуждая их размер, расцветку, огранку и прочие технические характеристики.
   – Ну пожалуйста, Дэвид, – взмолилась Иза. – Я наконец хочу увидеть Арлекин!
   Тогда он открыл отдельный футляр, и перед нами во всей своей красе предстал тот самый опал, показавшийся мне еще более восхитительным, чем в первый раз; может быть, это объяснялось тем, что теперь я была лучше подготовлена и могла уже полнее оценить его замечательные качества.
   Дэвид поднял камень к свету и нежно коснулся его пальцем. Интересно, гадала я, о чем он думает в этот момент, – о его красоте или о его цене.
   Иза нетерпеливым жестом взяла у него опал и зажала его в ладони.
   – Он изумителен, – проворковала она. – Я уже влюбилась в него. Вы только посмотрите на эти цвета. Арлекин, да… Неудивительно, что Коломбина так любила его. Какие легкие, фантастические краски… – Она подняла к нам лицо с зардевшимися щеками. – Думаю, это один из самых очаровательных драгоценных камней, которые я когда-либо видела.
   – А я думаю, что он стоит огромных денег, – сказал Эзра.
   – Правильно думаете, – ответил Дэвид.
   – Я бы многое отдала, чтобы добавить его в мою коллекцию, – вздохнула Иза.
   – Как я понимаю, мне уже пора начать откладывать деньги, – прокомментировал ее заявление муж.
   Джосс снова посмотрел на меня.
   – Изе принадлежит одна из лучших коллекций опалов. При этом она не обязательно использует их в качестве ювелирных украшений, а просто собирает у себя, чтобы любоваться ими.
   Иза рассмеялась, и на ее лице тигрицы мелькнуло не вполне понятное мне выражение. В нем угадывались и триумф победительницы, и странная алчность.
   – Это моя гарантия, – сказала она мне. – Если Эзра когда-нибудь решит бросить меня, я смогу продать их и заработать на этом состояние.
   – Вы считаете, что он может так с вами поступить? – Как я ни старалась, тон моего вопроса получился холодным. Меня уже начали утомлять ее попытки покрасоваться передо мной.
   – Как будто я способен на такое! – с нежностью в голосе сказал Эзра. – Иза у меня настоящая сорока, обожает блестящее, – продолжал он, обращаясь ко мне, словно, раз уж я приехала сюда, чтобы побольше узнать об опалах и этой стране, то непременно обязана знать и о слабостях его очаровательной Изы. – Едва услышав о лучшем камне года, она тут же хочет его себе в коллекцию.
   – О, как бы я хотела добавить туда и этот замечательный опал, – мечтательно отозвалась Иза. – Будь у меня такая красота, я бы не допустила, чтобы эти прозаически практичные мужчины обсуждали исключительно ее цену. Надеюсь, вы понимаете меня, миссис Мэдден?
   – Разумеется, – ответила я.
   – Полагаю, такие камни, как этот, рано или поздно все равно окажутся в чьей-то частной коллекции, – заметил Джосс.
   – А вы, я так понимаю, хотели бы добавить его в свою? – задиристо спросила его Иза.
   Они обменялись взглядами, смысл которых был мне непонятен, после чего он тихо сказал:
   – Я думаю над этим.
   Иза повернулась ко мне.
   – Это правда, что с годами я собрала у себя несколько по-настоящему хороших камней. И с большим удовольствием как-нибудь покажу их вам.
   – Я бы очень хотела их увидеть.
   – Приезжайте к нам, я вас приглашаю. Мы живем всего в пяти милях отсюда. Уоттл привезет вас к нам. Она будет в восторге от возможности встретиться с Эзрой, пока мы с вами будем смотреть мою коллекцию.
   – Благодарю вас.
   Иза неохотно рассталась с Арлекином, положив его на бархатную подкладку, и Дэвид скатал свой дорожный футляр.
   После этого камня все остальные действительно уже казались серыми и неинтересными.
   Вскоре Банноки собрались уезжать, и Джосс пошел их проводить.
   Поднявшись к себе в комнату, я принялась обдумывать события этого вечера. Перед глазами стояла Иза, взволнованно подавшаяся вперед с Арлекином в ладони. Я чувствовала, что эта сцена таила в себе что-то важное, – все эти люди, сидящие вокруг стола, их внимание, сконцентрированное на камне, напряженность их взглядов, то, как они обращаются с опалами, как говорят о них; казалось, они подвержены действию какой-то сверхъестественной силы, исходящей от перелива этих красок. Я подумала, что это напоминает мне постановку какой-то греческой драмы, где Лауды исполняют роль хора, и не могла отделаться от ощущения, что на самом деле здесь все не так, как выглядит внешне. Было в атмосфере моего нового дома что-то странное и даже зловещее.
   Но в мыслях моих все-таки преобладали воспоминания о том, как Джосс и Иза вели себя друг с другом. Она была кокетлива по своей натуре, и среди присутствующих мужчин не было ни одного, кто не тянулся бы к ней, – даже Джимсон Лауд, правда, в своей застенчивой манере. Но к Джоссу она, похоже, испытывала более глубокое чувство.
   Femme fatale, сказала о ней Лилиас.
   Я вдруг разозлилась. Да как смеет она так вести себя по отношению к моему законному мужу в моем присутствии!
   И тут поймала себя на том, что впервые подумала о нем именно как о «моем муже».
   Впрочем, я тут же отбросила эти мысли. Женщины вроде Изы раздражали меня, но, какие бы у нее ни были отношения с Джоссом, меня это не касается.
   Я уже собиралась ложиться спать, когда услышала из коридора шорох, настороживший меня. Подойдя к двери, я прислушалась. Это были чьи-то шаги, медленные и осторожные. Перед моей спальней они замерли. Я задрожала от страха: кто-то стоял с той стороны двери и прислушивался к звукам в комнате. Подняв руку, я нащупала ключ и быстро повернула его в замке. Этот щелчок наверняка был слышен в коридоре.
   Несколько секунд длилась тишина, а потом я услышала, как стоявший там человек удаляется.
   Это происшествие немало встревожило меня.
//-- * * * --//
   Когда на следующее утро я спустилась к завтраку, то застала в столовой Эзру Баннока. Я была удивлена, что он так быстро появился у нас опять. Они с Джоссом сидели за столом, и Эзра весело рассмеялся, заметив выражение моего лица.
   – О, я вижу, вы удивлены, – сказал он. – Я просто подумал, что вам с Уоттл нужно познакомиться поскорее. Я подробно рассказал ей о вас, и она выразила согласие. Немного расстроилась поначалу, что придется расстаться со мной, но потом поняла, что я сам этого хочу, и уступила. Как только вы перекусите, мы отправимся в конюшню, где я официально передам ее вам из рук в руки. Я хочу присутствовать там, чтобы посмотреть, как вы поладите.
   – А потом мы вместе поедем в город, – добавил Джосс, – и я Джессике все там покажу.
   Уоттл сразу же понравилась мне – как и я ей. Хотя меня изумило, как Эзра похлопывал ее и разговаривал с ней.
   – Ничего, подружка, мы с тобой будем часто видеться. Я буду к тебе заезжать, а ты ко мне. Хочу, чтобы ты присмотрела за этой юной леди. Она еще не привыкла ездить по такой пересеченной местности, как у нас, так что ты уж позаботься о ней, ладно?
   Уоттл ткнулась носом ему в грудь.
   – В этом весь смысл. Понимаешь, она тут совсем недавно, и мы хотим, чтобы у нее сложилось хорошее впечатление о нашей стране. Вот так, моя девочка. – Он вынул из кармана кусочек рафинада и протянул ей. Она взяла его одними губами и благодарно захрустела.
   Когда я села в седло, она показалась мне довольно послушной, но я чувствовала, что внутри у нее бушует огонь. Я наклонилась к ней и ласковыми словами принялась ее успокаивать, стараясь произвести на нее хорошее впечатление, потому что, похоже, она присматривалась ко мне.
   Пока мы ехали, – Эзра с одной стороны от меня, Джосс с другой, – я чувствовала себя очень спокойно и уверенно; испытывая чувство благодарности к этому большому и довольно неуклюжему человеку, я терялась в догадках, почему Иза вышла за него и что он думает о ее поведении.
   Очень скоро показался город. Он ни в каком отношении не поражал воображение красотой. Расположенный в сердце засушливой равнины, он состоял из грубо сколоченных хижин в центре и широкой полосы палаток ближе к краю. Прямо на улице стояли скамьи и столы на козлах, на которых была расставлена примитивная кухонная утварь.
   – Вас ждет здесь несколько сюрпризов, – сказал мне Джосс. – Не забывайте, что город этот появился в буквальном смысле за одну ночь. Люди в основном живут тут недостаточно долго, чтобы обзаводиться собственным жилищем, и поэтому устанавливают временные палатки. У некоторых есть жены, семьи – в каком-то смысле им несколько легче: жены готовят еду, да и для детей тоже находится работа.
   Пока мы ехали мимо палаток, оттуда выскакивала детвора, чтобы поглазеть на нас. Строения в центре напоминали небольшие коттеджи. Был здесь и магазин, где продавались самые разнообразные товары. Я заметила, как уважительно все относились к Джоссу и с каким любопытством рассматривали меня.
   Мы подъехали к кузнице, где кузнец подковывал гнедого жеребца.
   – Доброе утро, Джо! – окликнул его Джосс.
   – Доброе утро, хозяин.
   – Это миссис Мэдден, моя жена. В дальнейшем вы будете часто с ней видеться, Джо.
   Кузнец вышел к нам, на ходу вытирая руки о фартук.
   – Добро пожаловать в Фенси, мэм, – сказал он.
   – Спасибо, Джо.
   – Надеюсь, вы примете мои поздравления.
   – Конечно принимаю, еще раз большое спасибо.
   – Хорошо, что хозяин наконец-то женился, – добавил Джо.
   Джосс вдруг громко расхохотался.
   – Ты вправду так думаешь?
   – Я думаю, что джентльмену правильно остепениться, когда он выходит из мальчишеского возраста.
   – Согласен. Как видите, Джо не старается смягчать своих слов. Впрочем, с лошадьми он управляется мастерски – настоящий волшебник. И вообще считает, что важнее их никого нет. Верно я говорю, Джо?
   – Да, хозяин, без них нам было бы очень туго.
   – Это правда. Привяжи наших красавиц у себя, Джо.
   Эзра спешился, что-то сказав своей лошади. Не забыл он и Уоттл – спросил у нее, как дела, и не считает ли она, что я легкая, как подросток.
   – Не то что старина Эзра, верно?
   Я заметила, что лошадка нежно прижалась к нему мордой и опять была вознаграждена кусочком сахара. Затем он оставил нас, сказав, что направляется в контору и встретится с нами позже. Джосс взял меня за руку, и мы с ним зашагали по проходу, который здесь громко назывался Улицей. По пути он несколько раз останавливался, чтобы представить меня каким-то людям. Было уже жарко, и нам начали досаждать мухи. Я попыталась отгонять их, и Джосс усмехнулся.
   – Это еще ничего по сравнению с тем, что здесь будет чуть позже, – сказал он с ноткой удовлетворения в голосе. – Особенно осторожным нужно быть с москитами, от них можно подхватить «песчаную погибель» [16 - «Песчаная погибель» (австрал. сленг) – название глазного заболевания, такого как трахома или любая разновидность конъюнктивита, при котором возникает ощущение, что в глаза попал песок.], а болячка эта, поверьте, не из приятных. К тому же они обладают пристрастием к свежей английской крови – особенно если она голубая. Здесь они привыкли питаться много проще. Так что берегитесь.
   – Похоже, вы стараетесь сделать все, чтобы я невзлюбила это место.
   – Просто хочу, чтобы вы увидели его в истинном свете. Мне кажется, что с первого взгляда у вас сложилось несколько романтическое представление об этих краях. Вы думали, что мы будем просто прогуливаться под нежными лучами солнца, время от времени останавливаясь, чтобы подобрать дорогой опал.
   – Какая чепуха! Ничего такого я не думала. Бен мне много рассказывал, и я знаю, с какими опасностями сталкиваются старатели. Чего только стоит тот несчастный случай с Беном.
   – Не нужно так злиться. Люди могут подумать, что мы ссоримся.
   – А это не так?
   – Нет, мы просто мило подтруниваем друг над другом. Но мы должны произвести благоприятное впечатление на окружающих. Если молодожены с самого начала препираются, это не очень хорошо.
   – Не очень хорошо – для кого?
   – Для бизнеса, – быстро ответил он. – Любые трения – это плохо для Компании.
   – Вы, кроме своей Компании, больше ни о чем не думаете?
   – Почему же? Время от времени я думаю и о других вещах.
   – Я считаю, будет лучше, если вы позволите мне составить собственное мнение.
   – Прекрасно. Составляйте.
   Между городом и простиравшимся за его границей большим полем в обоих направлениях двигались люди в шляпах для защиты от солнца, сделанных из листьев пальмы – «капустного древа» – или соломы, на полях которых болтались привязанные на ниточках пробки, чтобы отгонять мух. Я с интересом смотрела на иссохшую землю, на шахты и на груды извлеченной из них пустой породы.
   – Здесь живет две тысячи человек, – с некоторой гордостью сказал Джосс, – и чтобы кормить их, нужна торговля. Как я выяснил, харчевня Трантов уже пользуется здесь большим успехом.
   – Я бы хотела познакомиться с Трантами, – сказала я.
   – Я тоже собираюсь с ними поговорить. Они ждут этого.
   Продолжив путь, мы дошли до деревянного домика, где обитали Джеймс и Этель Трант. Джеймс, сидевший у дверей и чистивший картошку, с трудом поднялся на ноги при виде Джосса.
   Они пожали друг другу руки.
   – Я очень расстроился, узнав, что произошло, – сказал Джосс.
   Джеймс Трант кивнул.
   – Но сейчас-то дела уже пошли на поправку. Мы тут пользуемся успехом.
   – Все говорят, что это очень полезное дело для города.
   – Мы тоже так думаем и рады этому, сэр. Нам повезло, что мы нашли здесь место. Мистер Баннок подал нам эту идею, и она сработала.
   – Вот и хорошо. Это моя жена. Я показываю ей город, чтобы у нее появилось представление о местной жизни.
   Джеймс Трант пожал мне руку.
   – Добро пожаловать в Фенси Таун, – сказал он, а потом добавил, что пойдет позовет Этель.
   Его жена вышла к нам в широком переднике, вытирая тряпкой испачканные в муке руки. Меня представили ей, после чего мы с Джоссом еще раз повторили, как мы сочувствуем постигшему их несчастью, и рассказали, как узнали о нем, проведя ночь в их сгоревшей гостинице.
   – Человеку нельзя все видеть в мрачном свете, – сказала Этель. – Не так много шансов надолго уберечь деревянный дом, когда живешь в буше, где стоит такая сушь, где пересохшая трава, кажется, готова вспыхнуть от одного только взгляда на нее. Когда я увидела подбирающийся огонь, сразу поняла, что надежды нет. Но нам еще повезло. Мистер Баннок предложил, чтобы мы расположились в этом угловом домике и превратили его в харчевню, и мы сразу согласились. Дело нужное, в Фенси такого не было. Сейчас у нас все идет неплохо, правда, Джеймс? Я даже горжусь тем, что кормлю этот народ. Ох, эти скотоводы и старатели – едят, как кони. За день они очень устают, а когда приходят ко мне, им хочется поесть домашнего. Они обожают жаркое и, конечно, ростбифы – это у нас всегда есть. А еще добрый кусочек филея, сочный, с кровью – это тоже одно из любимых блюд, как и моя картошка в мундире, запеченная в углях. Пользуется популярностью тушеная говядина, где в соусе кроме мяса плавают еще клецки и лук; к этому хорошо идут ячменные лепешки. И конечно, чай – его тут заказывают ко всему.
   Джеймс прервал ее, заявив, что, пока здесь находят хорошие опалы, они наверняка будут неплохо зарабатывать себе на жизнь.
   – Дай бог, чтобы это длилось долгие годы, – с жаром вставила Этель.
   – Так и будет, – заверил ее Джосс.
   – Странно как-то, но всего за несколько дней до пожара к нам заезжал тот человек, – сказала вдруг Этель.
   – Какой человек? – резко спросил Джосс.
   – Тот, что был с Десмондом Дерхэмом в Америке. Он сказал, что Десмонд никогда не крал Зеленое Сияние и камень все время находился здесь, в Австралии. Я еще подумала, не это ли принесло нам такое несчастье…
   – Полная ерунда, – оборвал ее Джосс.
   – Я ей то же самое говорю, – поддержал его Джеймс.
   – Но мне это показалось странным. Где бы ни было это Сияние, там всегда несчастья. Взять хотя бы мистера Хенникера. Кто мог подумать, что с ним может произойти такой несчастный случай?
   – Несчастный случай может произойти с кем угодно и когда угодно, – коротко возразил Джосс.
   – Но вы сами посудите: если тот человек говорил правду, Сияние все время было у него, а потом с ним случилось то несчастье… и вот теперь он умер.
   – Если продолжать вести подобные разговоры, очень скоро у вас не будет вашей харчевни, – со злостью заявил Джосс. – Если вся эта болтовня про камни, навлекающие несчастья, не прекратится, я сам положу этому конец.
   Джеймс и Этель сразу притихли, и мне стало их жаль, поэтому я мягко сказала:
   – Уверена, что никто не воспринимает это всерьез.
   – Но продолжают говорить, – огрызнулся Джосс. – Нужно пресекать это.
   Я с извиняющимся видом улыбнулась Трантам.
   – Нам пора идти, – сказал Джосс.
   – Неужели было необходимо говорить с ними так резко?
   – Еще как необходимо.
   – Эти бедные люди пережили ужасную трагедию. Вы могли бы быть повежливее с ними.
   – Я желаю им добра. Подобные слухи могут привести к тому, что цены на опалы упадут, и тогда тут любые харчевни просто разорятся. Поэтому мы должны бороться с этим.
   – Понятно. Жестокость из добрых намерений.
   – Именно. Вы имеете что-то против?
   – Просто мне не нравится ваша самоуверенная манера поведения.
   – О, я кое-что выяснил для себя.
   – И что же?
   – Что вам во мне очень многое не нравится.
   Я промолчала, и он гневно продолжил:
   – Но боюсь, вы уже сожгли за собой мосты, согласившись на условия завещания Бена. Помните об этом. Все, что вы видите… и я в том числе… Вы приняли нас. Как говорится, раз уж постелили постель, вы должны туда ложиться. – Он насмешливо ухмыльнулся. – Хотя, должен признать, это не самое удачное сравнение в сложившихся обстоятельствах.
   – Сегодня я поехала сюда с вами, решив постараться, чтобы мне все здесь понравилось, – огрызнулась я. – Вы сами все портите.
   – И так со мной всегда? Если бы Бен вместо меня подобрал вам какого-нибудь приятного джентльмена, все у вас сложилось бы иначе – беззаботно и весело, как перезвон свадебных колоколов… Что-то меня сегодня тянет на аллегории.
   – Я считаю, что мы, по крайней мере, должны пытаться вести себя любезно, как бы неприятна нам ни была ситуация, в которую загнали нас обстоятельства.
   – Думаю, это старая добрая английская традиция.
   – И не самая худшая.
   – Подайте мне пример. Притворитесь, что все хорошо. Это очень поможет делу. Кто знает, может быть, со временем вам и самой понравится находиться среди этих шахт и старателей. И однажды Фенси превратится в настоящий город, со своим муниципалитетом, церковью и колокольней. Мы избавимся от лачуг, выстроим здесь добротные дома, и все эти палатки исчезнут навсегда. Это определенно будет вам больше по вкусу.
   – Возможно, – ответила я.
   – Здесь находится контора нашей Компании, – сказал он, когда мы подошли к самому внушительному зданию в городе. – Раз вы стали ее частью, вам следует знать, что тут происходит. Бессмысленно презирать то, в чем имеешь свой интерес, не так ли? Вы постепенно сами войдете в курс дела, но сегодня утром я ограничусь тем, что представлю вас.
   – Надеюсь, они не испытывают неприязни ко мне.
   – Неприязнь к моей жене? Они не посмеют!
   Мы вошли в здание. Было приятно спрятаться здесь от палящего солнца и получить небольшую передышку от навязчивых мух.
   Тут было несколько комнат, в которых работали люди. Я в очередной раз отметила тот эффект, какой производило на окружающих появление Джосса. Без сомнения, люди испытывали благоговейный трепет перед ним. Эзра собрал начальников отделений в комнате для совещаний, где меня и представили им.
   – Миссис Мэдден – отныне одна из наших директоров, – пояснил им Джосс.
   В зале присутствовало шестеро, включая Эзру и Джимсона Лауда. Среди остальных мое внимание привлек Джереми Диксон – блондин с моложавым лицом; вероятно, связано это было с тем, что он недавно прибыл из Англии, и это как-то объединяло нас с ним.
   Джосс объяснил мне, что добыча – это только первый этап в индустрии драгоценных камней. После этого опалы необходимо рассортировать, срезать ненужное и отшлифовать, причем все эти операции должны выполнять специалисты. Одна ошибка может стоить потери больших денег.
   – Все эти джентльмены – эксперты, каждый в своей области, – продолжал он.
   За круглым столом в этой комнате он сообщил им, что, согласно завещанию Бена, его доля акций Компании делится поровну между ним и мною, что автоматически делает меня здесь важной фигурой.
   Он повернулся ко мне.
   – Вы, безусловно, захотите подробнее ознакомиться с тем, что у нас происходит… если, конечно, планируете брать активное участие в нашей работе. Решение об этом нужно принимать взвешенно и без спешки. Разумеется, в любой момент вы можете позволить мне позаботиться обо всем самому.
   – Я чувствую, что способна занять свое место среди вас, – ответила я.
   Мои слова были встречены аплодисментами.
   – В таком случае, – кивнул Джосс, – мы вкратце обсудим то, что происходило здесь в мое отсутствие. Это поможет вам кое-чему научиться.
   Они говорили, а я сидела и слушала. Признаться, понимала я не многое, но все равно не желала давать Джоссу шанса демонстрировать свое превосходство надо мной. Я уже решила для себя, что буду работать в Компании и покажу этим мужчинам, – которые наверняка думали, что все это мне скоро наскучит, – что могу справляться с проблемами не хуже их.
   Через час такого общения, за который я не стала заметно просвещеннее, Джосс спросил, хочу ли я посмотреть работу некоторых отделений или вернуться в Павлины. Во втором случае он пошлет кого-нибудь проводить меня туда.
   Я сказала, что хочу посмотреть отделения. Сопровождать меня было поручено Джереми Диксону, после чего он должен был отвезти меня в Павлины, поскольку Джосс будет занят в городе до конца дня.
   Я увидела, как в одной комнате сортируют опалы, а в другой – обрабатывают их на шлифовальных кругах. Пока я наблюдала за действиями работников, Джереми объяснял мне, как определяется качество сырья. Я научилась по внешнему виду различать образцы, в которых могут находиться опалы первого, второго или третьего классов, от того, что здесь называлось «пустышки». Это был конек самого Джереми.
   Я восхищалась работой резчиков, которые были способны удалить все ненужное и с помощью визжащих точильных камней с величайшей точностью снять невзрачные внешние слои, обнажая скрывающиеся под ними великолепные краски. Мне объяснили, что одно неверное движение – и драгоценный опал будет загублен.
   Я увидела, как опал раскрывается во всей своей сияющей красе, когда с него убрано все лишнее, и как взрослые мужчины едва не плачут, когда в камне, над которым они столько работали, обнаруживаются многочисленные вкрапления песка, превращая прекрасный во всех остальных отношениях образец в бесполезную игрушку, не имеющую ценности на рынке.
   Это был очень интересный день, но Джосс был прав: было бы ошибкой попробовать узнать слишком много за один раз. После испытания жарой и обретения нового для меня опыта я была готова вернуться в Павлины.
   Когда я садилась в седло, Уоттл вела себя смирно; и, хотя у меня сложилось впечатление, что она продолжает проверять меня, не думаю, чтобы я ее чем-то обидела.
   Мне понравилось беседовать с Джереми Диксоном, который рассказал мне о своем доме в графстве Нортгемптоншир. Он был сыном помощника викария, чем сразу снискал мои симпатии, – думаю, это напомнило мне о Мириам и Эрнесте. Он приехал в Австралию восемь лет назад, надеясь, как и многие до него, разбогатеть на золотых приисках. Однако не слишком преуспел в этом и разочаровался. И тогда он открыл для себя опалы и постепенно оказался во власти их чар. В Сиднее он познакомился с Беном Хенникером, который, в свойственной ему манере, пригласил понравившегося молодого человека на работу в свою Компанию. Он упорно трудился и проявил необыкновенные способности, впечатлившие Бена. А три года назад его назначили уже начальником отделения.
   – Вам нравится такая жизнь? – поинтересовалась я.
   – Я люблю опалы, – ответил он. – Они для меня многое значат. Не могу передать словами, что я чувствую, когда вижу, как они переливаются на свету. Мне не найти другого занятия для себя, которое приносило бы такое же удовольствие.
   – А по Нортгемптонширу не скучаете?
   – Человеку свойственно вспоминать о родном доме. И я, конечно, тоже скучаю, особенно после трудового дня. Но Бен всегда знал это и старался как мог чем-то порадовать нас. Мы часто получали приглашение в Павлины. Он звал нас обсудить за обедом дела, а иногда собирал всех вместе у себя по поводу какого-нибудь праздника или события. Когда он уехал в Англию, нам его очень не хватало; но ваш муж поддержал старую традицию, и, когда он сам уехал на родину, Лауды продолжали приглашать меня к себе – это было очень приятно.
   Когда мы добрались до Павлинов, я спросила:
   – Может быть, зайдете?
   – Разве что на полчаса. Потом нужно будет вернуться на работу. Но раз уж приехал, просто не могу не поздороваться с миссис и мисс Лауд.
   Я провела его в гостиную и послала одну из служанок сообщить Лилиас и ее матери, что у нас гость.
   Первой появилась Лилиас. Я была поражена произошедшей в ней переменой. С улыбкой на лице она вошла в комнату, протянув к Джереми обе руки, которые он взял в свои.
   – Я проводил миссис Мэдден домой, – пояснил он.
   – Вы, должно быть, устали и вам жарко, – сказала Лилиас. – Желаете чего-нибудь освежающего?
   – Да, пожалуйста, – сказала я.
   Она дернула за шнурок с колокольчиком и попросила принести лимонад.
   Нам она сообщила, что приготовила его сегодня ранним утром и он все время стоял на льду, так что должен быть восхитительно прохладным.
   Мы беседовали, попивая лимонад, и все было очень мило и приятно. Джереми Диксон был англичанином до мозга костей, так что в его обществе я чувствовала себя практически дома. Что же касается Лилиас, то сейчас она казалась мне абсолютно другой. Я решила, что она, видимо, влюблена в этого молодого человека, раз его появление произвело на нее такое сильное воздействие.
   Мы говорили о городе и о том, что я видела сегодня, а он поведал нам о только что поступившем образце опала, из которого может получиться великолепный камень, если у него внутри не окажется значительных дефектов, добавив, что у него буквально перехватывает дыхание от восторга, когда он видит, как из-под удаляемых слоев породы постепенно появляется на свет драгоценное сокровище.
   Затем вошла миссис Лауд.
   Она остановилась в дверях с загадочным выражением на лице; при этом взгляд ее был устремлен не на меня, а на Лилиас.
   – Значит, это мистер Диксон заехал к нам, – констатировала она.
   – Да, мама. Он привез домой миссис Мэдден. И тот лимонад, который я приготовила поутру, оказался им обоим очень кстати.
   – Вот и хорошо, – сказала миссис Лауд, потупив взгляд, словно не желая встречаться глазами ни с кем из нас. Похоже, она нервничала.
   – Он очень освежает, – сказала я, чувствуя необходимость что-то произнести в наступившем неловком молчании, хотя меня в этот момент мучил вопрос: почему мы разговариваем про лимонад, когда здесь, похоже, разворачивается какая-то драма?
   Я перевела глаза на павлина, высокомерно взиравшего на нас со стены, и вспомнила Джосса. И вновь у меня появилось ощущение, что я участвую в каком-то спектакле, сюжет которого мне неизвестен, и что на этой сцене мне отведена далеко не главная роль.
//-- * * * --//
   В течение последующих трех дней я уезжала в город вместе с Джоссом. Сначала в конторе под его председательством проходило совещание с руководителями отделов, на котором обсуждались текущие дела. Если накануне старатели приносили что-то стоящее, их находки тщательно изучались. Джосс каждый раз с покровительственной улыбкой вручал новый образец мне, чтобы я лучше рассмотрела его, и в итоге я решила как можно скорее выучиться, чтобы начать в этом разбираться, – назло ему. Но на самом деле это было не единственной причиной. Я все больше и больше увлекалась этим занятием.
   Я также задалась целью как можно скорее познакомиться со всеми людьми, работающими в здании конторы, – несколькими клерками и теми, кто работает за верстаками. Я разговаривала со старателями, когда они заходили к нам; как я понимала, поначалу они воспринимали мое присутствие, как какую-то шутку, но со временем, выяснив, что не такая уж я невежественная в деловых вопросах, как им казалось, они начали относиться ко мне с определенным уважением. Я рассматривала все это как огромный вызов и стремилась пристыдить Джосса, но еще хотела доказать этим людям, что женщина способна не только рожать детей и вести домашнее хозяйство, как все они считали.
   Больше всего меня интересовали сортировка, обрезка и обработка на шлифовальных кругах. Поскольку отвечал за это Джереми Диксон, я виделась с ним чаще, чем с другими работниками Компании. Его подход и отношение к опалам не были сугубо практическими – он был романтиком.
   На четвертое утро он в своем маленьком кабинете вскипятил воду на спиртовке и заварил чай в котелке. Пока мы пили его, он рассуждал об опалах и рассказывал мне о них разные удивительные истории.
   – У древних турок ходила легенда, – сказал он, – что во время удара молнии на землю из рая был сброшен огромный огненный камень. В воздухе он разрушился и осыпал дождем своих осколков определенные территории, которые сейчас являются месторождениями опалов. – Глаза его загорелись. – Вы знали, что опал также называют огненным камнем? И понятно почему! Это сияние, блеск! Эти камни каким-то необъяснимым образом вызывают в человеке трепет, миссис Мэдден. Вы уже чувствуете, как уплываете, теряетесь в этих глубинах, когда смотрите на них?
   – Да, я начинаю это ощущать.
   – Чем дальше, тем будет сильнее – помяните мое слово. Мне часто кажется, что в этих камнях скрыто особое могущество, дающее власть над людьми. Похоже, что все так или иначе чувствуют их сверхъестественную силу.
   Пока мы беседовали, дверь отворилась, и к нам заглянул Джосс.
   – Я не очень помешал вашему чаепитию? – поинтересовался он.
   – Это вполне рабочее чаепитие, – ответила я за двоих. – Мистер Диксон просвещает меня во многих вопросах.
   – Надеюсь, вы находите мою жену способной ученицей. – Он сделал упор на слова «мою жену», словно напоминая Джереми Диксону, кто есть кто. И абсолютно напрасно, подумала я. Когда он закрыл за собой дверь, я испытывала раздражение из-за того, что он испортил наш приятный тет-а-тет, а по лицу Джереми видела, что он уже думает, как бы быстрее вернуться к работе.
   На следующий день, когда я спустилась к завтраку, Джосс сказал:
   – Пришла пора немного показать вам окрестности. Я подумал сегодня утром отправиться с вами на прогулку, чтобы у вас сложилось некоторое впечатление о здешнем рельефе местности. Без этого вам было бы неразумно ездить по округе самостоятельно.
   – Я могла бы попросить кого-нибудь сопровождать меня некоторое время.
   – Это я вам и предлагаю сейчас, но вы, конечно, найдете и других желающих. Выскажу предположение, что молодой Диксон будет рад оказать вам такую услугу.
   – Он очень много знает об опалах.
   – Естественно. Иначе он не получил бы эту должность, – безапелляционно ответил Джосс.
   Выехав из Павлинов, мы направили наших лошадей в противоположную сторону от Фенси Тауна.
   – Вы так ничего и не предприняли в связи с кражей Зеленого Сияния? – спросила я.
   – А вы можете что-то предложить?
   – Когда у человека крадут что-то столь ценное, он прикладывает усилия к тому, чтобы вернуть потерянное.
   – Это не совсем обычная кража. Во-первых, никто точно не знает, когда она имела место.
   – Вероятно, это случилось спустя некоторое время после того, как Бен уехал в Англию. Интересно, почему он не забрал камень с собой?
   – С таким ценным грузом это было бы рискованное путешествие, и поэтому он решил, что Сияние будет в большей безопасности там, где он его спрятал.
   – Однако кто-то обнаружил его тайник. И мы, конечно, могли бы…
   – Не мы, а я, – перебил меня он.
   – Не забывайте, что частично это и мой камень.
   – Я помню.
   Вдруг в голову мне пришла мысль, что после отъезда Бена он и сам оставался в Павлинах. А допустим, это он нашел камень в картинной раме, что тогда?
   Нет, он определенно не стал бы красть у Бена! Хотя этот опал оказывал на людей странное влияние. Мой отец, например, был так зачарован им, что думал ради него бросить мою мать. Так что кто знает… К тому же это объясняло бы, почему он до сих пор ничего не сделал, чтобы вернуть Зеленое Сияние.
   – Предоставьте это мне, – сказал Джосс. – Я что-нибудь придумаю. Мы найдем камень, но в свое время. Почему вы все так драматизируете? Жизнь – это вам не мелодрама. Нельзя все разложить по аккуратным маленьким пакетикам и снабдить ярлыками. И первое, что я хочу сделать на данный момент, это пресечь любые разговоры о Зеленом Сиянии, потому что дальше неминуемо следуют рассуждения о том, что опалы приносят несчастье. Не могу вам описать, как упорно мы с Беном сражались, чтобы пресечь это. Для этого мы поддерживали возрождение старых легенд о том, что опалы всегда были талисманом против злых сил. Так что помните: не нужно сейчас слишком распространяться относительно Зеленого Сияния.
   – В ваших устах это звучит как приказ.
   – Можете расценивать и так. Забудьте на время о камне ради общего спокойствия.
   Отвернувшись от меня, он направился в сторону цепочки невысоких холмов. Почва здесь была песчаной и очень сухой, так что копыта его лошади поднимали за собой плотные облака пыли, и я на несколько мгновений потеряла его из виду, когда он галопом проскакал между двумя возвышенностями. Мне очень хотелось повернуть назад, но я уже знала о том, что в буше ландшафт весьма однообразен, одно место очень похоже на другое. Поэтому я понимала, что буду не в состоянии найти дорогу в Павлины без его помощи.
   Я направила лошадь в показавшийся проход. Джосс уже ждал меня там.
   – Это место называется Овраг или Ущелье Гровера, – сообщил он мне. – В свое время здесь была процветающая разработка. Сейчас она «выдохлась», как мы говорим; это означает, что копаться здесь дальше смысла нет. А ведь когда-то она была одним из крупнейших месторождений в Новом Южном Уэльсе. Здесь есть множество подземных ходов и пещер, в которых, по слухам, водятся привидения.
   – А я-то считала, что вы слишком приземленный человек, чтобы верить в подобные вещи.
   Он ухмыльнулся.
   – Не все же такие. На самом деле многие очень даже суеверны. Все, чья работа связана с опасностью. Рыбаки, шахтеры… это одни из самых суеверных людей на земле. В жизни им часто случается искушать судьбу. Легенда гласит, что человек по имени Гровер заработал в этом месте целое состояние, а затем отправился в Сидней, где собирался обосноваться. Там он познакомился с женщиной, женился на ней, и вдвоем они промотали за карточным столом все, что у него было. Когда она бросила его, он очень страдал, потому что понял, что ее интересовали только его деньги. В итоге он стал бушрейнджером, и поговаривали, что скрывался он как раз в штольнях того прииска, который сделал его богатым. Он постоянно появлялся в маске, за что его прозвали Бродяга в Маске из ущелья Гровера. Конечно, тогда никто не догадывался, что это сам Гровер и есть. Об этом узнали только тогда, когда его застрелил хозяин маленькой повозки, которого тот хотел ограбить: с него сняли маску и поняли, кто он такой. После этого поползли слухи, что его призрак поселился в этих местах, так что народ стал опасаться проезжать здесь по ночам. Некоторые даже клялись, что видели неподалеку человека в маске, хотя я убежден, что то был просто куст местной акации, а остальное дорисовало разыгравшееся воображение. Вот такая легенда про Овраг Гровера. Думаю, вам лучше не появляться здесь после захода солнца, иначе можете встретиться с призраком в маске или услышать, как Гровер проклинает свою неверную жену и оплакивает потерянные деньги.
   – Тут действительно все кажется каким-то мрачным и угнетающим.
   Мы поехали дальше, пока не добрались до входа в старую шахту. Ствол ее уходил глубоко вниз, и старая железная лестница, которой пользовались для спуска туда, по-прежнему была на месте. Я невольно содрогнулась, хотя и знала, что Джосс внимательно наблюдает за мной.
   Он подошел ближе ко мне.
   – Вы чувствуете это, – начал он тихим притворно зловещим тоном. – Эту наводящую ужас атмосферу, присутствие смерти…
   – Просто пытаюсь сообразить, что бы я подумала об этом, если бы вы не рассказали мне эту историю. Так вот, я бы сказала, что выглядит это просто как… секундочку, вы мне говорили… как выдохшаяся шахта, так?
   – Хорошо. Вы запомнили. Поехали отсюда. Довольно с нас Оврага Гровера.
   Джосс тронул поводья, и я поехала за ним. Через некоторое время он снова остановился и показал рукой на горизонт.
   – Видите вон те строения?
   – Да, что-то вижу. Это дом?
   – Усадьба.
   – Чья?
   – Скоро узнаете, – бросил он через плечо и поскакал вперед.
   Вскоре уже можно было рассмотреть большой особняк, сияющий на ярком солнце своей белизной.
   – Это усадьба Банноков, – пояснил Джосс, и настроение у меня сразу упало: Иза Баннок была последним человеком на земле, кого мне сейчас хотелось бы видеть.
   При нашем приближении громко залаяли собаки, и навстречу нам вышел Эзра Баннок. Разглядев гостей, он громко воскликнул в своей жизнерадостной манере:
   – Посмотрите-ка, кто приехал! – Затем он открыл ворота и завел наших лошадей во двор, поросший травой. Уоттл радостно заржала, а он погладил ее, похлопал ладонью, спросил, как у нее дела, и сообщил, что ужасно рад ее видеть.
   – Проходите, – сказал он. – Иза будет рада. Но сначала прошу в конюшню, где я покажу вам свое новое приобретение – молоденькую кобылку. Думаю, ради этого вы и приехали, Джосс, я прав?
   – Я знал, что Джессика хотела бы побывать у вас, – ответил Джосс и с некоторой издевкой посмотрел на меня. Похоже, он знал, что из-за неприязни, возникшей между мной и Изой, мне меньше всего хотелось ехать к ним в гости.
   Мы прошли в конюшню, которая была здесь такой же большой, как в Павлинах. Уоттл явно была рада оказаться тут, считая это своим домом. Мне было настолько легко управлять ею, что я начала задумываться: может быть, это действительно объяснялось тем, что она слушается Эзру? Конечно, это казалось нереальным, но, видя, как он общается с лошадьми, я помимо воли ощущала, что он обладает магическими способностями, силой своего слова будто очеловечивая их.
   Затем мы прошли в дом. На резной дубовой тумбочке стояла ваза с прекрасно подобранным букетом цветов. От выложенного плиткой пола в холле веяло приятной прохладой.
   – Иза! – крикнул Эзра. – У нас гости.
   И тогда я увидела ее. На ней было что-то вроде пеньюара из мягкого полупрозрачного материала с вычурной юбкой и широкими ниспадающими рукавами. Выглядела она свежей и, нужно признать, очень красивой, а ее светло-коричневый наряд прекрасно гармонировал с цветом рыжеватых волос и карих глаз.
   – Как приятно, – сказала она, подходя к нам. – Миссис Мэдден в сопровождении своего мужа.
   Джосс поцеловал ей руку. Я была удивлена и даже шокирована – это было на него не похоже. Но, очевидно, он мог быть другим с Изой.
   – Мой дорогой Джосс, – мягко проворковала она, – как мило, что вы заглянули в наше скромное жилище.
   – Надеюсь, мы не помешали, – вмешалась я, чтобы как-то привлечь ее внимание к факту моего присутствия.
   – О, дорогая миссис Мэдден… впрочем, почему бы нам с вами не обращаться друг к другу просто по имени? Видеться с вами мы будем часто, а Джосс для меня всегда был просто Джоссом, так что будет вполне логично, если я и его жену буду звать по имени. Итак, Джессика… вам это имя подходит. – Она произнесла мое имя таким тоном, будто я была чопорной немолодой дамой с суровым лицом и плотно сжатыми губами, которая относится к жизни чересчур серьезно. Она вдруг рассмеялась. – Джессика, к нам невозможно приехать не вовремя. У нас бывает так мало гостей, что мы рады им всегда.
   – Но мы познакомились с вами совсем недавно.
   – Давно, уже очень давно, – с той же воркующей интонацией продолжила она и с энтузиазмом добавила: – Вы останетесь на ланч. Эзра сегодня в первой половине дня работает дома, так что будет очень кстати, если вы присоединитесь к нам. Вы сможете вволю наговориться о своих скучных делах, но только у меня за столом, а не в вашей комнате для совещаний.
   – Похоже, это прекрасная мысль, – бодро отозвался Джосс. – На самом деле я даже надеялся, что вы пригласите нас задержаться. А обратно поедем ближе к вечеру, когда немного спадет жара.
   Я четко слышала, как разительно менялся его голос, когда он обращался к ней, и это вызывало у меня негодование.
   – Но сперва я предложу вам прохладительные напитки в малой гостиной, – заявила Иза. – Эзра, дорогой, вызови Эмили.
   В гостиной во всем чувствовалась рука Изы. Я удивлялась, что за роль отведена в этом доме ее мужу. Прежде Иза виделась мне дикой лесной кошкой, а теперь – паучихой, поедающей своего супруга-паука, но, разумеется, не раньше, чем тот перестанет быть полезным для нее. Это была вычурная комната в чисто женском стиле, с веселенькими муслиновыми шторами на окнах и неизменными в этих краях жалюзи. Горшки с яркими цветами придавали этой гостиной нарядный и жизнерадостный вид, а обивка мебели с изображением цветов и птиц только усиливала это впечатление. Нам подали высокие бокалы с прохладительными напитками, и мы с Джоссом были весьма благодарны за это.
   – Мы живем здесь по-соседски, Джессика, – начала Иза, – и будем всегда вам рады. Мы вообще рады гостям, особенно если это друзья. – Она бросила кокетливый взгляд на Джосса, и он улыбнулся ей с елейным выражением на лице, которое меня уже вовсю злило. Мог бы и не демонстрировать свое восхищение ею столь открыто – по крайней мере, в присутствии своей жены, подумала я. Хотя отношения наши и не вполне обычные, но ведь нужно соблюдать какие-то приличия.
   Они заговорили о людях, про которых я слышала впервые. Об этом позаботилась Иза: думаю, таким образом она хотела изолировать меня от общей беседы. Но тут разговор вдруг зашел об охоте за сокровищами, которая проводилась в Павлинах ежегодно.
   – Как, вы ничего не слышали об этом? О, Джосс, это большое ваше упущение. Не рассказать Джессике про охоту на сокровища!
   Джосс повернулся ко мне.
   – Это небольшое развлечение, которое мы устраиваем раз в год. До него осталось несколько недель, и я еще успею вам все рассказать.
   – Это чрезвычайно интересно и весело, – заявила Иза. – Мы все… Сколько нас бывает, Джосс? Человек пятьдесят-шестьдесят или даже семьдесят. Так вот, мы все едем в Павлины, где получаем подсказки к разгадке тайны и начинаем искать. Это одно из самых ярких событий в году, которое придумал Бен, чтобы доставить людям радость. Он всегда старался уберечь своих сотрудников от скуки, говорил, что от нее начинаются все беды человеческие.
   – Звучит интригующе, – заметила я и холодно взглянула на Джосса. – Я бы хотела узнать подробности.
   – Мне нужно было вам столько показать, – извиняющимся тоном начал он, – и я забыл рассказать об этом. Возможно, это немного ребячество…
   – Зато как весело! – воскликнула Иза.
   – Да, людям, похоже, нравится, – добавил Джосс.
   Иза сменила тему разговора так же неожиданно, как и завела.
   – Я же обещала показать вам свою коллекцию, Джессика! Наверное, так и поступим. Что вы на это скажете, Джосс?
   Они обменялись взглядами, которых я не поняла – на тот момент.
   – Конечно, Иза, обязательно покажите ей, – подхватил он. – Джессика уже начинает интересоваться опалами. И это будет частью процесса обучения, в котором она быстро прогрессирует.
   – Тогда решено – сразу после ланча, – пообещала Иза. – К которому мы сейчас и приступим.
   Мы перешли в столовую, где нам подали холодного цыпленка и салат, а также много фруктов; Иза сказала, что прислуга консервирует их в урожайные годы, когда образуется избыток.
   – Но вы, Джессика, вероятно, сами будете заниматься консервацией. Я убеждена, что у вас прекрасно получится. Боюсь, у меня абсолютно нет способностей к ведению домашнего хозяйства. Хотя, полагаю, есть много других достоинств.
   Эзра громко расхохотался, да и Джосс вовсю заулыбался, как будто она сказала что-то чрезвычайно остроумное.
   Раздражение мое нарастало; мне очень хотелось убраться подальше от этой женщины, поскольку одним из ее талантов, безусловно, было умение заставить меня почувствовать собственную несостоятельность. Досада моя усугублялась тем, что Джосс потакал ей в этом, и я это чувствовала.
   После ланча мы приготовились смотреть ее коллекцию, для чего перешли в затененную малую гостиную со всеми ее чисто женскими излишествами – в комнату Изы. Мы расселись вокруг стола, а она тем временем извлекла из сейфа уже знакомые мне дорожные футляры для драгоценностей, свернутые в рулоны. У нее здесь было несколько замечательных камней, и она явно в этом хорошо разбиралась. Опалы тут были самые разные, на любой вкус.
   – Я хочу себе только самое лучшее, – сказала она мне.
   – И получаете, – ответил Джосс.
   – Приятно слышать это от такого знатока, – обворожительно улыбнулась она ему.
   – Да, – подтвердил Эзра, – Иза всегда хотела, чтобы ее коллекция была лучшей в Австралии.
   – В мире, – поправила она его. – А теперь… – Она взяла маленький рулон, развязала его и разложила на столе. На подкладке из черного бархата во всей своей красе сиял опал Арлекин.
   Я уставилась на него. Быть не может! Наверное, это просто очень похожий камень, а у меня не хватает опыта, чтобы уловить отличия. Это не мог быть Арлекин, она никак не могла так быстро завладеть им.
   Иза хихикнула.
   – Джессика узнает его, – заметила она.
   Я подняла голову и встретилась глазами с Джоссом, который внимательно смотрел на меня.
   – Я подумала, что он очень похож на Арлекин, – запинаясь, пробормотала я.
   – Это и есть Арлекин.
   – О… он действительно прекрасен.
   – Возьмите его, – скомандовала Иза. – Подержите на ладони. Я знаю, что он вам очень нравится, потому что видела, как вы смотрели на него в прошлый раз. Он настоящий красавец, один из самых лучших в моей коллекции.
   – Вам очень повезло иметь у себя такой камень, – сказала я.
   – За него я должна благодарить своего очень близкого друга… – Она улыбалась Джоссу, а я почувствовала в сердце такую ледяную злость, что даже сама удивилась.
   – Вашего… очень близкого друга? – переспросила я.
   – Нашего дорогого Джосса! Он знал, как сильно я жаждала его, и дал мне то, чего я хотела. Верно, Эзра?
   – Это был очень щедрый подарок, – благодушно кивнул ее муж.
   – Как… интересно, – выдавила я.
   И аккуратно положила опал обратно на черный бархат, стараясь, чтобы пальцы мои не дрожали от охватившего меня гнева. Я была потрясена и злилась, как никогда в жизни.
   Я взглянула на Эзру. Он казался совершенно невозмутимым. Что должен чувствовать муж, когда его жена принимает очень дорогие подарки от другого мужчины? То же самое, что и жена, муж которой дарит такие подарки другой женщине!
   Собственный голос я слышала как бы со стороны:
   – Значит, вы все-таки заполучили его. Я знаю, что вы его очень хотели, – холодно произнесла я.
   – Я всегда получаю то, что хочу, правда, Эзра?
   – Похоже, что так, дорогая.
   – У вас действительно очень интересная коллекция. Долго собирали ее?
   – Не слишком. Началось все, когда я приехала сюда и вышла за Эзру. Получается, около пятнадцати лет, да, Эзра?
   – Так быстро? – с притворным удивлением сказала я, делая вид, что думала, будто на это должно уйти намного больше времени: жалкая попытка хоть чем-то уколоть ее по сравнению с тем ударом, который нанесла мне она. Я видела, что Джосса забавляет суровость моего голоса, и ненавидела его за это.
   Когда коллекцию убрали в сейф, я подумала, что цель этого визита достигнута. Мы посидели еще немного. Они беседовали, а я слушала, время от времени пытаясь вставить и свое слово, но при этом постоянно следила за тигриными глазами Изы и ответной реакцией Джосса, которая виделась мне в его пылких, как мне казалось, взглядах.
   Для меня стало огромным облегчением, когда мы наконец пошли в конюшню, где Эзра сердечно попрощался с Уоттл, а потом поехали обратно в Павлины.
   – Что-то вы притихли, – заметил Джосс.
   – Вы должны были предупредить меня, куда мы едем.
   – Я думал, что это станет для вас приятным сюрпризом. Иза очень гостеприимно встретила нас, вы не находите?
   – Особенно вас.
   – Ну, мы ведь знакомы с ней уже очень давно.
   – И, полагаю, очень близко.
   – Мы с ней просто старинные друзья.
   – Она должна быть очень благодарна вам за столь роскошные подарки.
   – Он довольно красив, не так ли?
   – Не могу не согласиться.
   – Я начинаю догадываться. Этот ваш маленький курносый носик – он чем-то недоволен?
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Что вы настойчиво демонстрируете мне свое неодобрение.
   – Я подумала, что это был странный поступок с вашей стороны.
   – Так вы сами хотели его? Он вам сразу понравился, я знаю, и теперь, благодаря плодотворным лекциям Джереми Диксона, вы начинаете кое в чем разбираться и уже способны узнать опал, который видели раньше. Вам следовало попросить его у меня. И кто знает – возможно, это убедило бы меня подарить его вам.
   – В отличие от той женщины, я не имею желания принимать от вас дорогие подарки.
   – И тем не менее вас разозлило, что я подарил его ей.
   – А как же насчет этого… так называемого ее мужа?
   – Ему с некоторых пор все равно, что делает его так называемая жена, – по крайней мере, я так думаю. Могу, конечно, ошибаться.
   – Я считаю, что это был очень глупый поступок.
   – Почему? Она хотела его. Она в полной мере оценила его. Что плохого в том, чтобы давать людям то, чего они хотят?
   – Это показалось мне очень… необычным – дарить чужой жене такие подарки, а потом ожидать, что собственная жена, которая об этом ничего не знала, будет аплодировать подобным действиям.
   – Я и не прошу вас аплодировать моим действиям. И каким моим действиям вы когда-либо аплодировали?
   – Это противоречит общепринятым нормам поведения.
   – Мы тут не всегда соблюдаем светские условности.
   – Вы любовник этой женщины.
   Он промолчал.
   – Что, угадала? – не отставала я.
   – Мы ведь должны придерживаться тех самых общепринятых норм поведения, верно? Поэтому было бы неправильно выдавать чужие секреты. И это единственная причина, по которой я не отвечаю на ваш вопрос.
   – Вы уже и так ответили на него.
   – А вы со всей очевидностью дали мне понять, что не одобряете моего поведения. Но имеете ли вы на это право? Вы не хотите меня. Вы меня отвергаете. Так какие у вас могут быть претензии, если я ищу привязанности где-то еще?
   Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Джосс опустил глаза с видом полного смирения. Он насмехался надо мной. Интересно, когда он прекратит и прекратит ли вообще?
   Не в силах больше выносить это, я пустила свою лошадь в галоп.
   – Спокойно! – крикнул он. – Куда это вы поскакали? Если поедете в том направлении, точно заблудитесь в буше. Так что держитесь меня.
   И я покорно последовала за ним обратно в Павлины.
   Там я сразу ушла к себе в комнату, чувствуя себя несчастной и одновременно злой; в итоге я стала распалять злость в качестве единственного средства как-то успокоить смятение.
   Он влюблен в Изу Баннок, думала я. Конечно, так и должно быть. Она очень женственная и привлекательная. В ней есть все, чего нет во мне, и поэтому она его любовница.
   Я легла на кровать и уставилась в потолок.
   Он невыносимый, твердила я себе. Заносчивый и самоуверенный, бессердечный и черствый. В нем есть все качества, которые я ненавижу.
   – Самовлюбленный павлин, выставляющий себя напоказ, – тихо пробормотала я. – И ничего больше.
   Однако блеск опала Арлекин просветил меня кое в чем. Я не хотела признаваться, всячески пыталась утаивать это от себя, но это было очень глупо. Отчего я так разозлилась? Почему так переживаю? А потому… Нет, я должна была произнести это, поскольку это было правдой, и я это уже знала. Я либо уже влюбилась в него, либо ускоренными темпами впадаю в это ужасное состояние. Только его привязанность к другой женщине заставила меня взглянуть правде в глаза и увидеть то, что доходило до меня так медленно. До этого я отказывалась обращать внимание на признаки того, что в его обществе испытываю какое-то радостное возбуждение, которого при других обстоятельствах не наблюдается. Почему же у меня не хватило ума раньше распознать истинную причину моей чрезмерной ненависти к нему?
   По крайней мере, я наконец-то все поняла. Я влюблена в Джосса Мэддена, моего собственного мужа, и мне уже безразлично, какие еще новые открытия относительно него я сделаю. В нем есть абсолютно все, что я больше всего не люблю в мужчинах, и тем не менее я умудрилась влюбиться в него!
   – Должно быть, ты сошла с ума, – сердито сказала я сама себе.
   Так оно и было. Вероятно, такое случается с теми, кто влюблен.
//-- * * * --//
   Я находилась в своей спальне уже более часа, обдумывая чрезвычайную ситуацию, обрушившуюся на меня, когда в дверь постучали.
   – Войдите! – крикнула я, и в комнату вошла миссис Лауд.
   – О, – сказала она, – вы отдыхаете.
   – Я просто еще не привыкла. Сегодня было очень жарко для меня, и к тому же мы ездили довольно далеко.
   – Мистер Мэдден обмолвился, что вы задержались на ланч у Банноков.
   – Да.
   – Мне кажется, у них очень хорошая кухарка.
   – В этом я не сомневаюсь: все было очень вкусно.
   – Я пришла, чтобы поговорить с вами об Охоте за сокровищами.
   – Сегодня впервые об этом услышала.
   – Я думала, что мистер Мэдден вам об этом рассказывал. Здесь это особое событие, которое проходит каждый год. Мистер Хенникер придумал это, потому что чувствовал, что от однообразной жизни его люди и их жены начинают скучать и нервничать. Видите ли, мы с ним много говорили на эту тему.
   – Тогда расскажите мне поподробнее об этой Охоте за сокровищами, миссис Лауд.
   – Сначала для всех подготавливаются подсказки. Согласно правилам игры, дом – это необитаемый остров, на котором спрятано «сокровище», представляющее собой два достаточно ценных опала из тех, что найдены за последний год. Подсказки изготавливаются и расставляются слугами. Мистер Хенникер считал правильным, чтобы и прислуга принимала участие во всем этом. Свои подсказки слуги придумывают в течение года – это помогает занять их мозги делом.
   – Звучит занимательно.
   – Я, разумеется, помогаю им, потому что сама участия не принимаю, хотя мистер Хенникер настаивал, чтобы иногда я тоже включалась в общую игру. – Под действием приятных воспоминаний она улыбнулась. – Таким образом, об этой части подготовки есть кому позаботиться, но я хотела обсудить с вами другие моменты. Мы всегда устраиваем фуршетный стол, а наши гости получают официальные приглашения. Мы стараемся делать это немного заранее, чтобы у людей была возможность насладиться предвкушением праздника.
   – А кто приезжает на эту Охоту за сокровищами?
   – Все начальники отделений, а также те, кто занимает более или менее высокие должности. Всего набирается человек шестьдесят-семьдесят. Через несколько дней для всех остальных рабочих устраивается свой праздник с конкурсами и призами. Мистер Хенникер говорил: «Людям для счастья нужно хлеба и зрелищ». У него было много подобных высказываний.
   – Должна сказать, что вы, миссис Лауд, можете все это прекрасно организовать и без меня.
   – О, я просто подумала, что будет правильнее, если вы узнаете, как все это проводилось раньше, – на случай, если захотите внести какие-то изменения.
   – Я уверена, что не захочу ничего менять. Как человек здесь новый я хотела бы сначала посмотреть, как все это у вас устроено; тогда в следующий раз, возможно, у меня и появятся свои предложения.
   – Обычно за кое-какими продуктами для фуршетного стола я посылаю в Сидней. Но основная еда, разумеется, готовится на нашей кухне.
   – Тогда, пожалуйста, делайте все так же, как и раньше.
   – Я подумала, что вы знаете, как проводятся подобные приемы… вы ведь воспитывались в такой хорошей семье…
   Я с удивлением взглянула на нее, и она, как обычно, смиренно опустила глаза; к такой реакции я уже привыкла.
   – Мистер Хенникер очень мне доверял. Когда мистер Мэдден рассказывал об Окленд Холле, он упомянул, что вы одна из Клаверингов. А мне известно, что мистер Хенникер купил свой особняк именно у них.
   – Это правда, что прежде я была мисс Клаверинг, только я никогда не жила в Окленд Холле. Моя семья испытывала большие финансовые трудности, поэтому и продала Окленд.
   – Да, это мне известно, но я подумала, что с вашим происхождением вы, наверное, знаете, как все должно быть устроено на высоком уровне.
   – Насчет этого я абсолютно не уверена, – ответила я, – и считаю, что лучше всего оставить судьбу Охоты за сокровищами в ваших умелых руках.
   – Я рада, что вы не возражаете против нас, миссис Мэдден.
   – Возражения? О чем вы говорите! Вы уже доказали свою компетентность.
   – Я имела в виду всю нашу семью. Мы ведь все живем здесь и пользуемся многими привилегиями.
   – По моему убеждению, именно этого и хотел мистер Хенникер.
   – О да, он даже упомянул нас в своем завещании. Он всегда любил Джимсона и Лилиас. Когда мы приехали сюда, они были еще совсем детьми, а Лилиас – вообще крошкой. Я всегда буду благодарна ему за это. Видит бог, я тогда была в отчаянном положении, не знала, что мне делать. Мы с моим мужем Джимом были очень близки. Я считала ошибкой уезжать в Австралию, но он так захотел. А потом он умер, оставив меня без крыши над головой и без гроша… И тут появился мистер Хенникер.
   – Значит, в итоге все устроилось.
   – Да, и так было все эти годы. А потом мистер Хенникер тоже умер, и я подумала, что нас ждут перемены, так что, когда мистер Мэдден вернулся из Англии с молодой женой…
   – Я знаю, вы все были ошеломлены. Но не волнуйтесь – я очень рада, что вы остаетесь здесь. В действительности я даже не знаю, что бы без вас делала.
   Похоже, миссис Лауд переполняли эмоции, но она быстро перешла на деловой тон:
   – Вероятно, мне следует показать вам черновики пригласительных открыток, которые я заказываю в Сиднее. Они у нас одни и те же каждый год.
   – Можете ничего мне не показывать – просто делайте то, что делали всегда. Я уверена, что так будет лучше всего.
   Она с такой тревогой взглянула на меня, что я сочла необходимым объясниться:
   – На самом деле мне гораздо интереснее научиться разбираться в делах Компании, чем вести домашнее хозяйство, миссис Лауд.
   – Вы очень необычная леди, теперь я это вижу. Думаю, вы из тех, кто добивается поставленных перед собой целей.
   – Надеюсь, так оно и есть, миссис Лауд, – с чувством ответила я.
//-- * * * --//
   В ту ночь я не могла уснуть, вспоминая момент, когда Иза развернула перед нами футляр и показала опал Арлекин. Джосс знал, что она собирается продемонстрировать его мне, и дал ей на то разрешение. Мне даже казалось, что он повез меня туда именно c этой целью, и тогда это было равносильно открытому вызову.
   Означало это примерно следующее: как ты ко мне относишься, так и я к тебе. Я догадывалась, что ему не нравится моя крепнущая дружба с Джереми Диксоном. Но как он может возмущаться столь невинным общением, когда у них с Изой все не то что не невинно, а совсем даже наоборот!
   И кстати, что по этому поводу думает Эзра? Неужели он готов отступиться из-за того влияния, которое Джосс имеет в Компании? Что он тогда за муж? Впрочем, он кажется ослепленным любовью к ней и готовым выполнять любую ее прихоть. Что это за власть, которой она обладает над ними? Красота – большая сила, но в ее случае это злая сила. Таких женщин и правда называют сиренами: они способны уничтожить мужчину, который не в состоянии противостоять их обольстительности, хотя и знает, что это ведет его к полному краху.
   Я была расстроена до невозможности, но теперь, по крайней мере, у меня открылись глаза: несмотря ни на что, я попала под действие его чар. С одной стороны, я ненавидела Джосса, а с другой – хотела, чтобы он был рядом, чтобы брал меня за руки, улыбался мне, чтобы не обращал внимания на мое сопротивление.
   Господи, что со мной случилось?
   Если бы не Иза… Но что толку теперь рассуждать? Иза существовала. Она была здесь. Именно ревность к ней открыла мне истинную природу моих собственных чувств.
   Я задремала, и мне приснилось, что мы сидим вокруг стола, на котором Иза разворачивает рулон футляра и показывает всем опал Арлекин.
   – Взгляните на него, – говорит она. Я смотрю в исходящее от него свечение и вижу разные картины. Вижу себя с Джоссом, который говорит мне: «Какой мне прок от вас? Вы мне не жена. Я не хочу вас. Я хочу Изу, а вы стоите у меня на пути. Если бы вас тут не было, Зеленое Сияние было бы моим. Вы мешаете мне… стоите у меня на пути…» Я чувствую его руки у себя на горле и, вскрикнув от ужаса, просыпаюсь.
   Я лежала в темноте и дрожала от страха.
   «Это тебе лишь приснилось», – уговаривала я себя. Но потом мне пришло в голову, что сон этот мог быть предупреждением. В Павлинах происходило что-то странное. Будь здесь Бен, все было бы по-другому. Он распахнул бы тут все двери, и потоки свежего воздуха развеяли бы… но что именно они развеяли бы, я сказать не могла.
   Мне очень не хватало Бена. Ему я могла бы объяснить, что чувствую. Лауды с их застенчивым смирением казались мне бледной загадочной тенью людей, как будто они вели две жизни – настоящую, которую я не видела, и призрачную, что была у всех на виду. Джимсон и Лилиас, похоже, оба боялись своей матери… хотя, может быть, не боялись, а как бы отгораживались от нее. Наверное, это было естественно, но тем не менее…
   А потом я снова услышала те же осторожные шаги в коридоре, что и в прошлый раз. Кто-то остановился прямо у моей комнаты. Я села на кровати и напряженно впилась глазами в дверь, которую до этого заперла на ключ, – теперь я делала это всегда.
   В бледном лунном свете мне было видно, как ручка медленно поворачивается.
   Но ничего не произошло: короткая тишина, а затем звук удаляющихся шагов.
   Все еще продолжая дрожать, я лежала и думала, что случилось бы, если бы дверь была не заперта.

Охота за сокровищами

   Несколько дней в Павлинах царила суета, связанная с подготовкой к грядущему событию. Слуги выглядели рассеянными и хихикали по углам.
   – Люблю это время накануне Охоты за сокровищами, – призналась мне Лилиас.
   Она поинтересовалась моими успехами в Компании, и я поделилась с ней, что увлекаюсь все больше и больше. Особенно меня захватывали производственные процессы, а когда я видела, как в ходе обработки постепенно начинают проявляться краски камня, меня всякий раз охватывал волнительный трепет.
   – Должна заметить, что вы часто общаетесь там с Джереми Диксоном.
   – Объясняется это исключительно тем, что в Компании он отвечает именно за то, что интересует меня больше всего.
   Она выглядела немного хмурой и напряженной, как будто боялась о чем-то проговориться, и в этом была похожа на свою мать. Я в который раз подумала, что, возможно, такое поведение связано с тем, что они живут в семье хозяина, но все-таки к ней не принадлежат. На ум мне пришло сравнение – бедные родственники. С другой стороны, никто ведь здесь к ним так не относился. Джосс вел себя с ними точно так же, как и со мной. А может быть, был к ним даже несколько более внимательным, как уныло отметила я.
   Я старалась не думать о нем, но ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, заслышав его голос, я приходила в возбуждение и старалась расслышать, что он говорит. Когда он куда-то уезжал, я подозревала, что он едет к Изе, и представляла его с ней. При этом я гадала, не побаивается ли Эзра Джосса в каком-то смысле. Потому что Джосса боялись все. Я как-то сказала ему, что здесь, похоже, все относятся к нему с большим уважением, на что он ответил:
   – А как иначе? От меня зависит, будет у них работа или нет.
   – Ну, в этом смысле они, наверное, также зависят и от меня, – заметила я.
   – Вам еще предстоит заслужить, чтобы люди начали с вами считаться, – возразил он.
   – Вы снова насмехаетесь надо мной.
   – Насмехаюсь? – воскликнул он. – Я говорю абсолютно серьезно!
   Я хорошо помнила все, что он мне говорил.
   Эзра был опытным работником, но доля акций Компании, которой он владел, была незначительной. Поэтому, если бы Джосс оказался недоволен им, он мог просто попросить его уйти. Может быть, Эзра закрывал глаза на интрижку Джосса с его женой из желания угодить начальнику?
   Я не могла в это поверить. Сразу вспоминалась трогательная взаимная привязанность между Эзрой и Уоттл. Нет, человек, которого настолько любит лошадь, – а также, как выяснилось, и все его собаки, – просто не может так низко пасть. Хотя, как знать… У каждого характера есть много разных граней.
   В Джоссе чувствовалась какая-то всеподчиняющая сила. Вероятно, люди в его присутствии менялись. Жаль, что я не могла заставить себя не думать о нем.
   Я выяснила, что ему не нравится, когда я нахожусь в обществе Джереми Диксона. Он не говорил этого, – хотя мне и очень хотелось бы, – но все равно каким-то образом давал понять.
   Иногда по утрам я отправлялась в город в сопровождении Джимсона Лауда, потому что, спустившись из спальни вниз, обнаруживала, что Джосс уже уехал. Приходилось делать вид, что я вполне довольна, хотя на самом деле я находила Джимсона таким же странно непонятным, как и его мать с сестрой.
   Он подолгу рассказывал мне о бухгалтерском учете, – довольно примитивном, насколько я поняла, – которым он занимался в Компании после несчастья с Томом Пейлингом.
   Вероятно, со временем мне следовало бы научиться немного разбираться в бухгалтерии, но на данный момент мне это было совершенно неинтересно, поскольку меня захватывал производственный процесс.
   Иногда я удивлялась тому, что Бен завещал мне решающую долю акций в этой преуспевающей Компании, и тогда мне казалось, что он рядом и подгоняет меня. Мне часто слышался его голос, я вспоминала его красочные рассказы, которые забыть невозможно. Он очень любил опалы и хотел, чтобы я разделила его любовь. Он любил мою мать и, думаю, относился ко мне, как к своей дочери, а значит, любил и меня тоже. Он восхищался Джоссом, своим сыном, который вырос именно таким, как он хотел. Смелым, жестким, беспощадным, не слишком щепетильным; человеком своей страны и своего времени. Он заставил нас пожениться, но зачем? Он был мудрым и нежно любил меня. Он хотел спасти меня от незавидного существования в Дауэр Хаусе. Неужели он настолько хорошо знал меня, что предвидел – не пройдет и года, как я влюблюсь в Джосса?
   Знал ли он о страстном влечении Джосса к Изе? Не думаю, чтобы Бен был в восторге от этой женщины. Возможно, он как раз хотел разорвать эту связь, навязав сыну молодую жену.
   Бен любил меня и по этой причине, наверное, думал, что и другие должны меня любить. Как же он ошибался! Никто и никогда не любил меня по-настоящему, за исключением самого Бена. Я вспомнила тот случай из детства, когда в церкви завела разговор с Мириам про мать-медведицу и ее любовь к своему медвежонку. Как могла любовь моей матери иссякнуть, если ее никогда не существовало? – спросила я ее. Трагический вопрос, прозвучавший из уст ребенка. Но тогда оказалось, что женщина, которую я считала матерью, на самом деле ею не была. Моя настоящая мама любила меня, но недостаточно для того, чтобы продолжать ради этого жить.
   Я мечтала, чтобы меня любили так, как любят Изу, представляла себе, какой счастливой была бы, если бы мой брак сложился по-иному, если бы мы с Джоссом сначала поближе узнали друг друга, а потом он со временем полюбил меня так же, как я полюбила его.
//-- * * * --//
   Наконец наступил вечер Охоты за сокровищами. По всему дому горели тысячи свечей, поскольку все действо начиналось с заходом солнца. Я подумала, что это очень романтично, но было бы еще более волнующе для меня, если бы я жила в таком доме с любящим мужем.
   Когда я переодевалась, в комнату ко мне пришла Лилиас, чтобы спросить, не нужна ли мне ее помощь.
   – О, какое у вас красивое платье! – восторженно воскликнула она.
   Это было еще одно синее платье, немного другого оттенка, – но тоже в тон с цветом оперения павлина, – которое, как это ни странно, мне всегда очень нравилось. Мне было позволено самой выбирать ткань для моих нарядов, что в свое время я считала большой привилегией; но теперь, осознав, сколько всего моя семья получила благодаря мне, я наконец поняла истинную причину такой «доброты». Покрой этого платья не вполне соответствовал последней моде, которую я считала не слишком удачной. И оказалась права, потому что здесь обращали мало внимания на веяния моды. Я вернулась к очаровательным фасонам более ранних времен, и юбка моя, хотя и не совсем, но напоминала кринолин. Она немного раздувалась за счет складок шифона, а плотно облегающий талию лиф выгодно контрастировал с ней своей элегантной простотой.
   Лилиас и сама выглядела прекрасно в своем строгом платье из светло-серого шелка, расшитом розовыми цветами; она призналась мне, что вышивала их своими руками.
   – Я подумала, что вам, возможно, понадобится моя помощь с волосами, – сказала она.
   Я уложила свои густые темные волосы в высокую прическу – снова пренебрегая модой и возвращаясь в этом смысле к еще более давним временам, чем со стилем моего платья.
   – Я всегда делала это самостоятельно.
   – Не сомневаюсь, что все будут восхищены вами. Никогда не видела таких великолепных нарядов ни у кого, кроме Изы Баннок.
   – Понятно, – отозвалась я.
   – Ткани она заказывает из самой Англии. Интересно, как она будет выглядеть сегодня вечером. Знаете, мы сами выбираем себе партнеров для Охоты за сокровищами. Такова традиция. Мистер Хенникер говорил: «Это ночь, когда выбор делают леди».
   Такая неожиданная перспектива взволновала меня. Тогда я выберу Джосса, сказала я себе. Возможно, это положит начало новому этапу нашего брака. Я вынуждена была признать, что, по правде говоря, наши отношения пребывали в неудовлетворительном состоянии в значительной степени по моей вине, так что, наверное, мне и следовало сделать шаг навстречу ему. Я вспомнила первые дни после свадьбы. Это ведь не он настоял на том, чтобы разместиться в разных комнатах, но я все-таки была рада, что сделала это, потому что такое замужество на скорую руку меня не устраивало. Я хотела испытать эти новые для меня неистовые эмоции, но при условии, что он будет ощущать то же самое. Как его жена я никогда не соглашусь на компромиссы. Я хочу быть единственной в его жизни, а для этого он должен отказаться от Изы и своего пресловутого донжуанства.
   – Я думала пригласить мистера Диксона, – робко начала Лилиас, – но, конечно, только если вы не… – Я с удивлением взглянула на нее, и она торопливо закончила фразу: – Если только вы не собирались выбрать его сами.
   – И не думала, – ответила я, и у нее, похоже, отлегло от сердца.
   Дверь открылась, и в комнату вошел Джосс. Выглядел он потрясающе, и в наряде его также присутствовал синий цвет – совсем как у меня. На нем был бархатный смокинг и белая сорочка с кружевным воротником и такими же манжетами. Он казался еще выше, чем обычно, а синяя ткань смокинга прекрасно гармонировала с пронзительной синевой его глаз.
   – Прошу меня простить, – быстро сказала Лилиас и выскользнула в коридор.
   – Она похожа на перепуганного кролика, – заметил он.
   – Просто вы смотритесь довольно внушительно.
   Он оглядел себя в зеркале и остался доволен, как мне показалось. Встретившись со мной глазами, он улыбнулся.
   – Я знаю, что вы опять подумали, – сказал он. – «Настоящий павлин!»
   – По цветовой гамме – вполне. Но я никогда не слышала, чтобы кто-то звал вас так, – за исключением Бена.
   – Они делают это у меня за спиной и, конечно, не посмеют сказать это в присутствии моей любящей жены. Подумают, что она может найти это оскорбительным. Я подхватил это прозвище еще мальчишкой, потому что разгуливал по лужайке вместе с павлинами и был очень доволен собой.
   – Подкупающая черта характера, которую вы не утратили и по сей день. – Ну отчего я продолжаю разговаривать с ним в таком язвительном тоне? – удивлялась я самой себе. Наверное, просто боюсь открыть свои истинные чувства.
   Он иронически улыбнулся.
   – Значит, вас восхищает моя гордость, моя заносчивость и самомнение. Я рад доставить вам удовольствие хотя бы этим.
   Мне трудно было смотреть ему в глаза, потому что я опасалась выдать себя. Время для этого еще не пришло. Триумф его самодовольства был бы для меня невыносим: я с ужасом думала, что он после этого может отправиться к Изе и начать хвастаться, что я в конце концов сдалась под натиском его неотразимости и в дальнейшем буду ему верной и послушной женой.
   Он взял меня за плечи и развернул так, что теперь мы с ним стояли рядом перед зеркалом и глядели на свое отражение.
   – Мы с вами отлично смотримся вместе, вы должны признать это. Прекрасная пара. Вы ведь тоже себе нравитесь, не так ли? В вас тоже есть кое-что от павлина?
   – Надеюсь, окружающие разделят мое хорошее мнение о себе, – ответила я. – Разница между нами в том, что вам все равно, что о вас подумают. Это и есть характерная черта павлина.
   – Тонко подметили. Похоже, вы наконец начинаете лучше узнавать меня.
   – Да, думаю, я вас уже немного знаю.
   – Говорят, что недостаточная осведомленность – вещь опасная.
   – Я постараюсь избежать этой опасности.
   – На вашем месте я бы не был в этом так уверен.
   – Какой-то загадочный у нас получается разговор.
   – Но ведь и наши отношения тоже полны загадок.
   – Возможно, со временем все изменится, – сказала я, гадая, заметил ли он, как слегка дрогнул мой голос.
   – Я слышал, что все течет, все меняется.
   У меня появилось жгучее желание сказать ему, что я хочу все изменить. Хочу, чтобы мы чаще виделись. Хочу, чтобы он честно рассказал мне о своих отношениях с Изой и о том, насколько далеко у них все зашло. Хотела сказать ему: «Давайте дадим друг другу шанс правильно распорядиться своими жизнями». Один маленький намек на откровенность с его стороны – и я бы это сделала.
   Поддавшись мгновенному импульсу, я выпалила:
   – Насколько я понимаю, партнера на Охоту за сокровищами по традиции выбирают дамы. Думаю, я должна выбрать вас.
   Прозвучало это, скажем прямо, грубовато – как будто я не хотела, но посчитала это своим долгом; хотя на самом деле мне больше всего хотелось сказать ему, что я очень хочу быть с ним. Хочу, чтобы мы рука об руку ходили по дому в поисках «сокровищ»… а по сути – в поисках счастья, найти которое могли только вместе.
   Несколько секунд прошли в полной выжидательной тишине, которая соответствовала важности момента. Я первой сделала свой шаг, который мог стать началом чего-то нового. Я видела, как в его синих глазах вспыхнул огонь, как его взгляд мимолетно и почти нежно скользнул по моим обнаженным плечам, и сердце мое учащенно забилось.
   Но в итоге он сказал:
   – Дорогая, вам не нужно выбирать меня. Напротив, это было бы неправильно. Допустим, мы с вами найдем сокровище. Все сразу заподозрят тайный сговор.
   Я была уязвлена: я поняла, что он, конечно, уже дал Изе свое согласие на то, чтобы она выбрала его.
   – А теперь нам с вами пора встречать гостей, – закончил он.
   Мы стояли бок о бок в холле и встречали вновь прибывших. Люди, которых я никогда прежде не видела, сердечно жали мне руку, поздравляли с бракосочетанием, одобряли мой приезд в Фенси Таун. Это был шумный дружелюбный народ, приехавший в этот знаменательный вечер, которого все ждали целый год, повеселиться на самом ярком представлении, придуманном Беном Хенникером.
   Приз, как обычно, состоял из двух добытых в месторождении Фенси опалов – ограненных, отполированных и уже оцененных в значительную сумму.
   – Но тут важны не опалы как таковые, – пояснила мне одна из дам, – а сам факт победы. Все хотят, чтобы их чествовали за то, что они первыми разыскали все подсказки.
   Ко мне подошла светловолосая молодая женщина, чтобы сказать, как она рада, что успела родить вовремя и тем самым получила возможность поучаствовать в нашей Охоте за сокровищами. Ее новорожденный младенец вместе с его старшим братом остались дома под присмотром ее сестры, которая не смогла прийти, потому что тоже беременна на большом сроке.
   – Просто повезло, – сказала она мне. – У нас говорят, что опалы, которые разыгрываются в Охоте за сокровищами, всегда приносят удачу. В первую очередь тем, кто их найдет, конечно. Поэтому-то все так хотят их заполучить. Это действительно счастливые камни.
   Закуски на фуршетном столе уничтожались с большим аппетитом, и когда все наелись вволю, началась собственно охота.
   – Дамы должны выбрать себе партнеров, – объявил Джосс.
   Мне стало дурно, когда я увидела Изу под руку с Джоссом. Выглядела она, конечно, потрясающе, в одном из своих броских платьев, желто-коричневом с зеленой отделкой – сплошной шелк, ленты и кружева. Нитка топазов в ее волосах напоминала диадему и удачно подчеркивала необычный цвет ее глаз. Сегодня ночью она, как никогда, напоминала мне дикую кошку из джунглей – хищницу, крадущуюся к своей добыче.
   – Я увожу вашего мужа! – крикнула она мне с ноткой злорадства в голосе. – Надеюсь, вы не против.
   «Он-то точно не против», – мысленно огрызнулась я.
   Джосс пристально посмотрел на меня, но выражение его глаз понять было невозможно. Рядом с глуповатой улыбкой на лице стоял Эзра.
   – Тогда, наверное, лучше всего мне будет ответить вам тем же – выбрать вашего.
   Эзра просиял.
   – Замечательно! – воскликнул он. – Я уже запереживал, обратит ли на меня внимание хоть кто-нибудь, а тут сама прекрасная хозяйка остановила на мне свой выбор!
   – Я уверена, что вы отлично разбираетесь в подсказках, – сказала я.
   – Сделаю все, что в моих силах, Джессика, чтобы мы с вами победили.
   – Будем стараться выиграть вместе, – ответила я.
   Я услышала смех Изы, заметила, как она своими длинными белыми пальцами, похожими на когти хищника, сжимает руку моего мужа, и, не выдержав, отвернулась к Эзре.
   Миссис Лауд вручила нам первую подсказку. Как и Лилиас, она была одета в серое платье, но только с белой отделкой. Рядом с ней стоял Джимсон, и я вдруг подумала, что он, похоже, надеялся, что я выберу в партнеры его. Лилиас в паре с Джереми Диксоном казалась весьма оживленной и даже веселой.
   Это была старинная английская игра, в которую многие из собравшихся играли и раньше. Но только не я. В Дауэр Хаусе не потакали таким легкомысленным занятиям, хотя, подозреваю, все остальные члены моей семьи развлекались подобным образом в Окленд Холле еще до меня. Участникам выдавали записку с подсказкой, которая вела их к следующей, и так далее. А победителем объявлялся тот, кто соберет полный набор таких записок.
   Первый этап традиционно был самым легким, чтобы для начала возбудить у играющих интерес.
   Незамысловатый текст звучал так:
   Чтоб найти подсказки наши, Освежись сперва у чаши.

   Имелась в виду, конечно, большая оловянная чаша для пунша, стоявшая на столике у стены в холле, куда первым делом прибывали все гости. Там и находилась вторая подсказка.
   С этого момента начиналась настоящая охота.
   Третью записку мы нашли в гостиной, и она увела нас наверх. Пока мы поднимались, мне в голову пришла неожиданная мысль: во время таких поисков, когда в доме одновременно находилось много людей, кто-то из них мог случайно натолкнуться на спрятанное Зеленое Сияние. Как иронично было бы, если бы его похитили во время Охоты за сокровищами: мне ведь говорили, что любой опал, найденный в этой игре, должен приносить счастье, потому что того, кто его обнаружит, вела к нему сама Удача.
   – Как вы ладите с Уоттл? – спросил меня Эзра.
   – Очень хорошо.
   – Думаю, она счастлива. Есть в этой маленькой лошадке, Джессика, что-то особенное.
   – Я знаю.
   – Уоттл очень смышленая. Все при ней, как говорится.
   – Она до сих пор помнит вас.
   – И не забудет до конца своих дней. Лошади весьма преданные существа. Чего никак не скажешь об очень многих людях.
   Я внимательно взглянула на него: уж не намекает ли он на свою Изу?
   – У вас есть особая связь с животными, это совершенно очевидно. Даже наши павлины на лужайке, похоже, обращают на вас внимание. Но, конечно, не слишком, потому что эти птицы в основном думают только о себе.
   Он рассмеялся.
   – Этот дар был у меня всегда, я с ним родился. Но люди на меня обычно внимания не обращали, и поэтому я не мог понять, что такого нашла во мне Иза. Заметьте, когда я ехал сюда, у меня были большие надежды… впрочем, как у всех. Я собирался найти золотой клад.
   – Но вы ведь добились успеха, разве нет?
   – Я хорошо знаю свое дело и, работая с опалами, не хотел бы для себя ничего другого.
   – Тогда вам крупно повезло. Далеко не все находят удовлетворение в своей работе. Куда мы идем теперь?
   – В галерею. Там обязательно должно что-то быть.
   – Я тоже так считаю, но другие, наверное, думают то же самое.
   Мы открыли дверь. Внутри никого не было. При свете шести свечей все здесь выглядело зловеще и поразительно напоминало галерею в Окленд Холле. Взгляд мой остановился на спинете в дальнем конце зала.
   – Похоже, здесь должны водиться привидения, – сказал Эзра. – Но думаю, что дом для этого недостаточно стар. А почему драпировка развешена на стенах через равные интервалы?
   – Это в точности повторяет Окленд Холл. Там стены частично отделаны деревянными панелями, а промежутки, где их нет, завешены тканью. Очень практично.
   – Вы умеете играть на спинете, Джессика?
   – Немного. В детстве я брала уроки музицирования, меня учила моя тетя Мириам. Но получалось не слишком хорошо.
   – Сыграйте что-нибудь.
   Я села за клавиши и сыграла вальс Шопена – насколько его помнила.
   – Ух ты! Здесь все-таки водятся привидения! – Это был голос Джосса. Резко обернувшись, я увидела, как он входит в галерею вместе с Изой. – Так нашим привидением, оказывается, была Джессика, – продолжал он.
   – Почему вы думаете, что я была привидением? – спросила я.
   – Я не думаю, я в них вообще не верю. Но Бен, когда накатывало сентиментальное настроение, часто говорил, что ему слышатся здесь звуки спинета, как будто женщина, которую он любил и которая играла ему в Окленд Холле, возвращается и играет для него здесь. Странные фантазии для человека столь практического склада ума.
   – Он всегда говорил, что открыт для любых мнений, – заметил Эзра.
   – Да, – подтвердил Джосс, – Бен был готов поверить во что угодно, если получит доказательства. Вот и поверил, что, если построит здесь такую же галерею, как в Окленд Холле, и перевезет сюда тот спинет, его привидение может появиться и здесь.
   – Как у вас движутся дела с моим мужем? – поинтересовалась Иза с шаловливой интонацией в голосе.
   – Вполне приемлемо, – ответила я. – Мы собрали уже три подсказки. А как у вас дела с моим?
   – Более чем замечательно, – ответила она. – Пойдемте, Джосс. Я хочу эти опалы.
   – Они недостойны вашей коллекции, – сказал он ей.
   – Тогда я попрошу вас обменять их на стоящие.
   – Нам нужно идти, – сказала я Эзре. – Не думаю, что здесь что-то есть.
   И мы вышли из галереи. Джосс с Изой исчезли, а мы вскоре выбрались на верхний этаж дома, где я еще не бывала. Комнаты здесь были меньше, а одна из них была обставлена как гостиная. На столе в освещении масляной лампы стояла ваза с букетом из сухих листьев и деревянная шкатулка с открытой крышкой. Рядом лежали какое-то рукоделие, коробка с иголками, нитки и ножницы. Приоткрытая дверь вела на террасу, огражденную невысокой балюстрадой. Мы находились на самом верху особняка.
   – Думаю, это обитель Лаудов, – сказала я.
   – Даже звучит как-то благочестиво [17 - Laud – славословить; хвалебный гимн (англ.).], – усмехнулся Эзра.
   – Да уж, – согласилась я. – Не уверена, что нам следовало сюда заходить.
   – Ну почему же? По правилам мы можем заходить в любое место, где есть шанс найти решающий ключ к разгадке.
   – Я так не думаю. Лауды такие скромные и застенчивые. Сомневаюсь, что миссис Лауд позволила разместить подсказки у себя в комнате.
   – Тем не менее я тут осмотрюсь.
   – А меня заинтересовала эта маленькая терраса, – сказала я. – Даже не подозревала о ее существовании.
   Я вышла на улицу и посмотрела на небо, где сиял Южный Крест, – созвездие, которого в Северном полушарии не видно; это напомнило мне, что я вдали от дома, где никто по мне особо не скучает, – впрочем, как и здесь, с горечью подумала я.
   Я заглянула за ограждение. Мы действительно находились очень высоко над землей.
   Затем я услышала голос миссис Лауд и спешно вернулась в комнату. Эзра стоял у стола, а миссис Лауд остановилась в дверях.
   – Я не знала, что здесь кто-то есть, – пролепетала она. – Но тут вы ничего не найдете. У меня и в мыслях не было позволять кому-то оставлять здесь подсказки. О, это вы, миссис Мэдден!
   – Простите нас за вторжение, – извинилась я.
   – О, что вы, не страшно. Но здесь ничего и быть не может.
   – Тогда нам лучше побыстрее уйти, – сказала я. – Похоже, мы понапрасну теряем тут время.
   Миссис Лауд улыбалась с виноватым видом.
   – Просто я растерялась, когда открыла дверь и увидела в комнате мужчину.
   Эзра также рассыпался в горячих извинениях, после чего мы пошли вниз.
   – Вам повезло: это не женщина, а настоящее сокровище, – заметил он. – Помню, Бен часто расхваливал ее как домоправительницу. Заметьте, он многое сделал для ее детей – воспитал и поставил их на ноги, можно сказать. Миссис Лауд очень благодарна ему за это. Я много раз слышал, как она повторяла это.
   – Не знаю, что бы мы без нее делали.
   – Джимсон тоже большой молодец. От того, как он жонглирует цифрами, просто дух захватывает. Здесь таких людей редко встретишь. Большинство народу в этих местах стремится заниматься какими-то увлекательными вещами, но найти человека, который по-настоящему любит возиться с числами, – это большая удача. Мы считали, что нам повезло с Пейлингом, но Джимсон его превосходит… как выяснилось после того несчастного случая с экипажем.
   – А ее дочь вы хорошо знаете?
   – Лилиас? Конечно. Если хотите знать мое мнение, она влюблена в Джереми Диксона. Я убежден, что из них получилась бы прекрасная пара, но… Не знаю. Лилиас то вспыхивает, то снова остывает к нему.
   – Правда? А мне казалось, что он ей очень нравится.
   – Возможно, это связано с ее застенчивостью или с чем-то в этом же духе. Хорошо было бы их поженить. Городу нужны женатые мужчины. Они более надежные и уравновешенные.
   – Я слышу внизу какой-то шум, – перебила его я. – Наверное, определили победителей.
   Я оказалась права и порадовалась, что победила маленькая светловолосая женщина со своим партнером – та самая, которая ради Охоты за сокровищами оставила новорожденного младенца на попечение своей беременной сестры.
   Джосс заставил меня стоять рядом с собой на вручении приза.
   – Не забывайте, – шепнул он мне, – что сейчас вы владеете половиной всего этого. И все здесь должны это уяснить.
   Когда светловолосая женщина с партнером вышла к нам и мы вручили им награду, вокруг них сразу образовалась толпа желающих рассмотреть эти опалы.
   – Очень тактично с вашей стороны было не выигрывать, – заметил Джосс.
   – И с вашей тоже, – ответила я. – Но осталась ли довольна этим ваша алчная подруга?
   – Моя алчная подруга была вынуждена смириться.
   – Интересно, не потребует ли она с вас еще один Арлекин в качестве компенсации.
   Глаза наши встретились; взгляд его был немного насмешливый, немного запальчивый, немного скрытный.
   – Мне это тоже очень интересно, – проворчал он.

Субботний вечер

   На следующее утро, когда я спустилась к завтраку, Джосс был в столовой один. Он поинтересовался, как мне спалось после вчерашнего веселья. Я сказала, что спала прекрасно, и выразила надежду, что он тоже.
   – Теперь у вас есть некоторое представление об одной из наших традиций здесь. Идея принадлежала Бену, который хотел как-то радовать своих людей. Вдали от ярких огней большого города нам самим приходится заботиться о своих развлечениях.
   – И когда будет следующая подобная возможность?
   – Дорогая моя Джессика, такие возможности случаются каждую неделю. Регулярно, вечером по субботам. Пришла пора и вам побывать на таком субботнем сборище. Я должен вас всем представить.
   Перспектива провести это время вместе с ним привела меня в восторг – должно быть, это было заметно по моему лицу.
   – У человека нет другого времени, кроме настоящего момента; им нужно пользоваться. В ближайшую субботу мы поедем туда.
   В тот день в конторе произошел неприятный случай, но только намного позже я поняла, насколько тревожный это был сигнал. Проходя мимо кабинета Джосса, я услышала разговор на повышенных тонах, а потом в коридор вышли Джосс и Эзра. Я прежде никогда не видела, чтобы Эзра злился – его широкое лицо утратило обычное доброе выражение, отчего он выглядел совершенно иначе. Джосс казался хмурым и рассерженным. Они оба лишь мельком взглянули в мою сторону, как будто были не в настроении общаться со мной в данный момент.
   Позже, когда мы с Джоссом ехали обратно в Павлины, я сказала:
   – Похоже, у вас с Эзрой сегодня утром возникли серьезные разногласия.
   – Время от времени такое случается, – беспечно ответил он. – Мы не всегда сходимся во мнениях, и не во всем. Эзра хороший человек, но порой ведет себя непрактично. В городе всегда возникают проблемы вокруг освобождающихся домов. Естественно, что все, кто живет в палатках, горят желанием занять их. Эзра пообещал отдать такой дом человеку, который ему нравится, а я отдал это жилье другому, потому что он хороший работник и живет здесь дольше. В итоге Эзре выпала очень неприятная миссия объяснять своему протеже, что тому придется немного подождать.
   – Так вот в чем дело.
   Джосс быстро взглянул на меня, но ничего не сказал. А я подумала: выходит, Эзра все-таки может постоять за себя. Действительно ли у них шел разговор о распределении жилья для рабочих или, может быть, Эзра наконец заявил Джоссу, что устал видеть того со своей женой?
   Но когда я в следующий раз увидела Эзру, он буквально светился радушием, был сама благожелательность, так что я на некоторое время забыла о том случае.
   Наступила суббота, и уже в сумерках мы с Джоссом отправились верхом в город.
   – Субботний вечер в лагере, – сказал Джосс. – Там состоится пирушка, что-то вроде праздника, но не в вашем понимании этого слова. Там не будет ни бальных танцев в масках, ни лакеев в напудренных париках, – это я вам обещаю.
   – Можете не готовить меня заранее. Ничего подобного я не ожидаю, да и не привыкла я к такой светскости. Я ведь рассказывала вам, что выросла в Дауэр Хаусе, и, хотя моя семья «знавала лучшие времена» в Окленде, я их уже не застала – мне достались только худшие.
   – Какое облегчение! – Он иронично оглядел меня. – Тогда, возможно, мы вас не очень разочаруем. Наш субботний вечер нужно видеть. Закончилась рабочая неделя. Воскресенье – день отдыха, но только не для старателей, которым необходимо привести в порядок свой дом и постирать одежду. Однако перед возобновлением работы нужно немного отойти и повеселиться.
   – И что это будет за веселье?
   – Сами увидите.
   Уже на подъезде к городу я заметила у его границы большой костер.
   – Конечно, лучше было бы развести его в центре города, но это крайне опасно, когда вокруг столько деревянных построек, – пояснил Джосс. – Подуй ветер не с той стороны, и весь город может вспыхнуть, как порох. Мы отведем лошадей к Джо и оставим их у него, а сами пойдем к костру пешком. Там уже начали готовить угощенье, это наша общинная пирушка, но и посторонних никто не прогонит. Вы сами увидите там несколько бродяг, которые обязательно приходят сюда по субботам вечером.
   Пока мы ехали к кузнице Джо верхом, а потом шли через весь город пешком, я чувствовала царившую здесь возбужденную атмосферу праздника.
   Когда мы шли мимо деревянных лачуг и палаток, Джосс взял меня за руку. Прямо на улице плясали и весело перекликались дети под надзором взрослых, сидевших перед своими домами.
   – Ужин подадут вон в той большой палатке, – сообщил мне Джосс. – Ее специально поставили для таких субботних действ. Думаю, там будет жареный поросенок, а также говядина и баранина.
   – А кто обеспечивает провизией?
   – Компания. И хотя на это идет часть их заработной платы, люди все равно целую неделю с нетерпением ждут наступления субботы. Бен всегда считал, что такие стимулы побуждают людей лучше работать, и я придерживаюсь того же мнения.
   – Выходит, это не благотворительность?
   – Ни в коей мере. Такова политика Мэддена, вы это еще поймете.
   – Вы просто расчетливы, так получается?
   – Мы занимаемся бизнесом, и бизнес этот обязан быть успешным. Будь это иначе, что, по-вашему, было бы со всеми этими людьми? Некоторые, наверное, смогли бы найти работу в другом месте, но многие начали бы голодать, а кое-кто даже умер бы в отчаянии.
   – Вам нравится наблюдать, как они веселятся?
   – Конечно нравится. Потому что это означает, что они довольны. А довольный человек работает гораздо лучше недовольного.
   – Ну почему вы всегда стараетесь предстать в образе циничного расчетливого бизнесмена?
   Он развернул меня к себе лицом, и в глазах его вспыхнули отблески костра.
   – Потому что я такой и есть, – тихо сказал он.
   – При таком освещении вы похожи на демона.
   – Я всегда считал, что с демонами было бы интереснее иметь дело, чем с ангелами. Уверен, вы со мною согласитесь, поскольку вы и сама далеко не ангел.
   – Что, правда?
   – О, вне всяких сомнений. В вас бушует пламя. Вам выбрали очень правильное имя – Опал… Опал Джессика. А ведь никто в мире не знает об опалах больше, чем я.
   – Естественно, – насмешливо фыркнула я.
   – Причем обо всех его разновидностях, – подчеркнул он.
   – Думаю, что вы, вероятно, переоцениваете свои возможности в некоторых областях.
   – Вы просто не понимаете. Все опалы относятся к моей сфере деятельности. И в особенности те, что находятся в моей коллекции.
   – А как насчет Изы Баннок?
   – А что с ней?
   – Вы ее тоже рассматриваете как один из своих опалов?
   – Какая интересная мысль.
   – У меня, конечно, нет надежды сравниться с ее блистательным великолепием.
   Он прижал мою руку к груди.
   – Вы не должны недооценивать себя… или притворяться, что недооцениваете.
   – Какой-то глупый разговор у нас получается!
   – Согласен, глупый… да еще и в субботний вечер!
   В отблесках костра палатки впереди нас выглядели таинственно и загадочно. Кто-то наигрывал на скрипке старинную валлийскую песню «Ясеневая роща», и мне внезапно вспомнился мой дом – родные поля и луга, Дауэр Хаус, Бедняга Джармен, копающийся на клумбах с цветами, Мириам с ее помощником викария… Интересно, поженились ли все-таки Ксавье и леди Клара?
   Две девочки в клетчатых платьицах, показывавшие на улице акробатический номер, при нашем приближении прекратили кувыркаться, встали и почтительно присели в реверансе. К играющей скрипке присоединилась еще и губная гармошка. В воздухе уже чувствовался аромат жареной свинины.
   Мы с Джоссом присели на бугорке, поросшем кустами местной акации; с этого небольшого возвышения нам хорошо было видно все происходящее. Из большой палатки до нас доносились аппетитные запахи и возбужденные голоса.
   – Они готовят там внутри, – сказал Джосс. – Так безопаснее. Мы боимся пожара: одному Богу известно, чем он может здесь обернуться. Когда все поедят, начнется главное веселье. После свинины подадут сливовый пудинг. Вы должны его попробовать – просто чтобы показать, что не считаете ниже своего достоинства отведать их угощения. – Он усмехнулся. – Не забывайте, что мы здесь одна семья, а вы теперь одна из нас, и вам следует придерживаться наших обычаев.
   – А вам самому нравится этот обычай?
   – Предполагается, что такие субботние вечера обязательно посещает кто-то из руководства Компании, и мы делаем это по очереди. Бен часто ходил сюда сам. Я тоже, и Эзра. Мы должны показывать людям, что мы одни из них. Это очень важно. У нас тут, как нигде, работает поговорка – работник ничем не хуже своего хозяина.
   – Тем не менее мне кажется, что здесь есть кое-какие хозяева, которые считают себя лучше других.
   – Это только потому, что так оно и есть. Приказы выполняются только тогда, когда люди уважают того, кто их отдает. Уважают за то, что он собой представляет.
   Я молчала.
   – Я хотел сказать, что превосходство над другими определяется здесь не лучшим образованием или наличием денег. Человек должен показать себя настоящим мужчиной, тогда и относиться к нему будут соответственно.
   – Если люди зависят от того, кто дает им возможность зарабатывать себе на жизнь, они считают нужным проявлять к нему определенное уважение?
   – Конечно. Если они не круглые дураки.
   – Ваша жизненная философия построена так, чтобы давать вам все преимущества.
   – А разве это не разумно?
   – Вы сводите все к своей точке зрения.
   – Это как раз ваши методы. Ведь это вы подбили меня на весь этот аналитический экскурс.
   Я пожала плечами.
   – Вот это правильно, – похвалил меня он. – Женщина всегда должна признавать свое поражение.
   – Поражение? Мое?
   – Но только в споре, разумеется. Хотя на нашей родине есть такая пословица: «Женщина, собака и ореховое дерево – чем больше их бить, тем лучше они становятся».
   – Пословицу эту, без сомнений, придумал какой-то напыщенный самонадеянный мужлан. Никогда не слышала, чтобы кто-то бил ореховое дерево, а от одной мысли о том, чтобы бить собак, меня уже тошнит. Что же касается женщин, то мужчины, которые их бьют, часто делают это потому, что бессильны что-то доказать на словах.
   – Да, у вас-то с этим все в порядке. Надеюсь только, что это у нас не состязание. Моя сила, ваш ум – господи, вот это противоборство!
   – Похоже, мы вступили в абсолютно абсурдные препирательства!
   – И все исключительно благодаря вашему острому и скорому на ответ язычку.
   – Вы снова смеетесь надо мной.
   – И мы оба снова забываем, что пришли сюда, чтобы повеселиться в субботний вечер.
   Я переключила внимание на то, что происходило перед нами. Толпы людей направлялись в палатку, а некоторые уже выходили оттуда, с большим аппетитом уплетая внушительные куски жареного мяса с хлебом. Они рассаживались группами и заводили оживленный разговор; смеясь и перекрикивая друг друга, они почти не замечали нас, сидевших неподалеку на бугорке. Дети разносили на подносах пудинг и какой-то напиток – Джосс объяснил мне, что это был самодельный эль.
   Нам тоже досталось по куску пудинга, похожего на горячий кекс. Мы с Джоссом взяли его прямо руками и съели. Было вкусно.
   Когда с едой было покончено, началось основное веселье. Те две девочки, что прежде кувыркались, теперь ходили по площадке колесом. Какой-то мужчина показывал фокусы. Две скрипки и несколько губных гармошек, имевшихся в лагере, по заказу играли знакомые песни, и все подпевали им. Это была очень живописная картина: пламя костра освещало лица мужчин, женщин и детей, поющих старинные песни, известные здесь каждому. Это были песни их далекой родины, которые одни знали еще до своего отъезда сюда, а другие выучили уже здесь.
   Была там одна песня, которую исполняли с бóльшим чувством, чем все остальные, – «Трудяге снится дом родной». В ней говорилось о старателе, который устало заснул и увидел сон. Ее здесь подхватывали буквально все. Я запомнила некоторые слова и, думаю, не забуду их уже никогда:
   Я видел свой старый дом И лица тех, кого любил. Я видел долины и холмы моей Англии. С былым восторгом вслушивался я В звон старых деревенских колоколов – Совсем как в детстве. Ярко светила луна, То была ночь, когда отпускаются все грехи, Поскольку колокола те возвещали конец Старого года И наступление Нового.

   Когда песня закончилась, наступило напряженное молчание. Некоторое время ничего другого петь не хотелось. Люди погрузились в воспоминания о тех, кто остался за морями; возможно, многие хотели бы вернуться туда, но знали, что этого никогда не произойдет.
   Затянувшуюся тишину нарушил топот конских копыт, и в свете костра появился всадник.
   – Мистер Мэдден здесь? – крикнул он. – Мне срочно нужен мистер Мэдден!
   Джосс встал и широким шагом направился к всаднику, которого уже окружила толпа любопытных.
   – Ох, мистер Мэдден, сэр! – донеслось до меня. – Миссис Баннок послала меня разыскать вас. Она просила передать вам, сэр, что мистер Баннок не ночевал дома прошлой ночью, не было его и весь сегодняшний день, а сейчас его лошадь вернулась домой без него. Хозяйка очень беспокоится и просит вас приехать к ним в усадьбу.
   – Сразу скачи обратно, Тим, – услышала я голос Джосса. – Передашь ей, что я немедленно выезжаю, – если только я не увижу ее раньше тебя.
   Он ушел, оставив меня растерянно стоять на месте. Я задыхалась от гнева. Стоило ей только поманить его, и он тут же позабыл о моем существовании. Но затем я подумала об Эзре, и мне стало стыдно. Что могло с ним случиться? Я направилась в кузницу Джо, где меня терпеливо дожидалась Уоттл. Но ждала меня там не только она.
   – Мистер Мэдден сказал, чтобы я проводил вас обратно в Павлины, – сообщил мне Джимсон.
   – Благодарю вас, Джимсон, – ответила я. – Поехали.
   Таким образом, я вернулась обратно в Павлины вместе с Джимсоном. Все удовольствие от вечера было испорчено тем, что меня охватило глубокое беспокойство за Эзру.
//-- * * * --//
   Вернувшись к себе в комнату, я сняла костюм для верховой езды, переоделась в домашний халат из своего приданого и распустила волосы.
   Я просто сидела у себя и ждала. Джосс приехал в полночь и сразу пришел ко мне, как я и надеялась.
   – Джимсон благополучно доставил вас домой? – первым делом поинтересовался он.
   – Да. А что с Эзрой?
   Он хмурился и выглядел весьма озабоченным.
   – Не понимаю, что могло случиться. Он просто пропал. Мне это очень не нравится. Должно быть, с ним произошел какой-то несчастный случай. Его лошадь вернулась домой без него. Утром я вышлю поисковые группы. Если же он объявится ночью, Иза даст мне знать.
   – Вы сами часто говорили мне, что в буше очень легко заплутать, – заметила я.
   – Да, но не такому человеку, как Эзра. Он исчез где-то между своей усадьбой и городом, а эту дорогу он мог бы найти с закрытыми глазами.
   – А вы не думали, что он мог сбежать?
   – Сбежать?
   – Он мог просто устать от роли мужа Изы.
   Джосс скептически взглянул на меня.
   – А как тогда объяснить возвращение его лошади?
   – Он мог умышленно представить это как несчастный случай.
   Джосс покачал головой, глядя на меня почти с нежностью.
   – Это было плохим окончанием вашего первого субботнего вечера.
   – Я очень надеюсь, что с Эзрой все в порядке. Он мне очень нравится, и он всегда был добр ко мне.
   Джосс положил мне руку на плечо и слегка сжал его.
   – Я не хотел вас беспокоить, но подумал, что вы еще не спите и захотите узнать подробности.
   – Спасибо, – сказала я.
   Он улыбнулся и замер в нерешительности; мне показалось, что он хотел сказать что-то важное, но в последний момент передумал.
   – Спокойной ночи, – в итоге произнес он и оставил меня.

Находка в Овраге Гровера

   Слухи об исчезновении Эзры разрастались с каждым днем. Некоторые из них звучали просто ужасающе. Говорили, что он в определенном смысле испытывал судьбу. Он всегда смеялся над легендой и постоянно ездил мимо Оврага Гровера после захода солнца. Кто-то даже слышал, как он говорил, что Гровер был просто старым дураком, которому следовало бы лучше позаботиться о своих деньгах.
   Но больше всего говорили о том, что именно он украл Зеленое Сияние; как ни пытался Джосс скрыть факт кражи, новость эта тем не менее расползлась по городу очень быстро. Согласно этой версии, все было очевидно: Эзра нашел и украл знаменитый опал, и теперь его преследуют несчастья, которые приносит этот камень. А раз так, то произойти с ним могло все что угодно.
   Джосс никак не проявлял своей обычной злости по поводу возрождения разговоров про несчастливый опал. Выглядел он очень подавленным; я предполагала, что все его мысли сейчас были о том, чем это все обернется для Изы.
   Поисковые группы были высланы во всех направлениях, но никаких следов Эзры не нашли. Злые языки утверждали, что он сбежал, потому что жена его вела себя неподобающе.
   Прошло три дня, в течение которых все только и говорили об исчезновении Эзры.
   Как-то ближе к вечеру я выехала покататься, и Уоттл, как обычно, привела меня на дорогу к усадьбе Банноков и проходу между холмами, ведущему к Оврагу Гровера.
   День выдался жаркий. Ветер, дувший с севера, постепенно усиливался и уже начал поднимать в воздух пыль. Если так пойдет дальше, то со временем под этим ветром станет очень неуютно; но на данный момент он был еще не так плох – сухой и жаркий, он нес с собой запахи пустыни.
   Я ехала через этот проход, тревожно оглядываясь по сторонам. Место выглядело безлюдным. По земле вились маленькие пылевые смерчи, и я подумала, что ветер действительно усиливается. Лучше будет вернуться.
   – Поехали домой, Уоттл, – сказала я.
   Но тут моя лошадка повела себя чрезвычайно странно. Я попыталась развернуть ее в противоположную сторону, но она неожиданно заупрямилась, отказываясь подчиняться моим командам.
   – Что случилось, Уоттл? – спросила я, когда мы вдруг начали двигаться в сторону входа в шахту. – Нет, Уоттл, нам не туда!
   Что могло с ней произойти? Она совершенно не слушалась меня, а действовала по своему разумению.
   Я натянула поводья, и тут Уоттл сделала то, чего не делала прежде: она показала мне, что я так легко управляю ею исключительно потому, что она сама этого хочет. Теперь она вдруг передумала и решила не обращать на меня внимания, и мне оставалось только подчиниться ей. Это стало для меня поразительным открытием.
   Таким образом мы продолжали двигаться вперед.
   – Уоттл! – испуганно крикнула я, но она меня явно игнорировала; в этот момент я услыхала издевательский смех двух кукабар. Похоже, эти птицы были неизменными свидетелями моих здешних промахов; хотя при других обстоятельствах, вероятно, я бы этих звуков просто не заметила.
   От страха по спине у меня пробежал холодок, как будто я столкнулась с чем-то сверхъестественным, выходящим за рамки моего понимания.
   Между тем Уоттл продолжала решительно двигаться все дальше и дальше.
   – Уоттл… Уоттл… – жалобно уговаривала я ее, но все напрасно. Равнодушная к моим словам, она, казалось, вообще забыла, что я сижу у нее в седле. Я попробовала добавить в голос злости – все было бесполезно. Уоттл взяла контроль на себя.
   Что она собирается делать? – гадала я. Никогда прежде я так остро не осознавала, что в общении с лошадьми я новичок. Когда все было хорошо, я довольно неплохо ездила верхом, но при возникновении первых проблем оказалась беспомощной – Джосс меня предупреждал. На тот момент я пребывала полностью во власти Уоттл, которая явно знала что-то такое, о чем я не догадывалась. Недаром же говорят, что лошади и собаки обладают особым чутьем – восприятием действительности, которое просто недоступно человеку.
   Не знаю, чего именно я ожидала, но я бы не слишком удивилась, если бы увидела, что мою лошадку манит к себе призрак старика Гровера, выбравшийся из шахты.
   Мне еще никогда в жизни не было так страшно.
   Внезапно моя Уоттл резко остановилась и, заржав, начала бить копытом о землю. Затем она свернула от входа в шахту направо, где на песчаной почве рос колючий куст акации.
   Лошадь прижала уши и принялась лихорадочно рыть передним копытом песок. Вдруг она захрапела, и в этом звуке я неожиданно услышала боль.
   – Что там, Уоттл? – спросила я, увидев, что она раскопала что-то. Чтобы рассмотреть это, я нагнулась пониже. – Боже правый! – в ужасе прошептала я. Потому что Уоттл раскопала то, что осталось от Эзры Баннока.
//-- * * * --//
   Эзру убили выстрелом в голову и закопали под кустом австралийской акации неподалеку от входа в шахту, где бы его никто и никогда не нашел, если бы не Уоттл, которая так любила его.
   Весь городок словно оцепенел от страха и скорби. Тело отвезли в усадьбу, а Джо сколотил для него гроб. Похоронили его на кладбище на окраине Фенси Тауна, а на копях был объявлен выходной день, чтобы каждый мог прийти на похороны и отдать последнюю дань уважения Эзре.
   Джосс провел в конторе Компании совещание, на котором присутствовала и я. Нужно было обсудить случившееся и решить, что с этим делать.
   Эзра Баннок был убит, и убийство это необходимо было расследовать. Насильственные преступления нельзя было оставлять безнаказанными. В общинах вроде нашей должны строго выполняться определенные правила поведения, и поэтому нужно было приложить все усилия, чтобы убийца предстал перед лицом правосудия.
   Было решено напечатать объявления, предлагающие награду в пятьдесят фунтов каждому, кто предоставит любую информацию об убийце. Кроме того, были опрошены все, кто видел Эзру в день его исчезновения.
   Выяснилось, что в то утро он сначала выехал в Павлины, где примерно час пробыл с Джоссом, после чего, предположительно, отправился домой. А Джосс через некоторое время уехал в город.
   На ум мне пришло ужасное подозрение: я подумала, что, пока Эзра был в Павлинах, они с Джоссом могли поссориться из-за Изы. В который раз я спросила себя, действительно ли причиной их размолвки в конторе несколько дней тому назад было недоразумение с жильем. Может быть, на самом деле речь зашла об Изе, и Эзра наконец-то топнул ногой и заявил, что не желает больше с этим мириться? А если это так, то…
   Нет, нужно было отбросить эти крамольные мысли, хотя я и не могла заставить себя перестать думать о том, что Джосс и Иза вместе. Я не сомневалась, что они тайные любовники. Он подарил ей опал Арлекин – какие еще нужны доказательства? Если бы не Эзра, она вышла бы за Джосса, и тогда вопрос о браке со мной не стоял бы вообще. Вероятно, они оба сожалели об этом. А что, если они вдвоем решили кое-что предпринять, чтобы изменить ситуацию? Теперь Иза была свободна… но не свободен Джосс. Господи, куда могут завести меня подобные рассуждения?
   На похоронах Иза была вся в черном, и это ей очень шло. На самом деле вдовство только добавило ей очарования. Я подумала, что она выглядит загадочной и не слишком убитой горем. Глаза ее под небольшой вуалью сверкали, как два топаза, рыжевато-каштановые волосы казались даже более блестящими, чем обычно.
   Я не ожидала этого, но она сама подошла ко мне и выразила надежду, что я буду иногда заглядывать к ней, мол, ее утешает мысль, что по соседству есть женщина, с которой можно поговорить.
   Я пообещала навещать ее.
   – Бедный Эзра. Кто мог подумать, что с ним случится такое? И главное, кто мог это сделать?
   Я покачала головой.
   – Я здесь совсем недавно, поэтому пока плохо понимаю, что тут происходит.
   – Но у него не было врагов. Все любили Эзру.
   – А вы не думали, что он мог с кем-то поссориться?
   Немного подумав, она признала, что да, такое могло быть.
   – Но самая вероятная версия, что это был бушрейнджер, который убил его, чтобы ограбить.
   – Его кошелек действительно пропал, – сказала Иза, – а он у него был всегда полон соверенов. Эзра любил носить с собой приличную сумму денег. Говорил, это позволяет ему чувствовать себя богатым человеком, и поэтому наполнял кошелек каждое утро. Он у него был красивый, кожаный, с окантовкой сверху. Может быть, вы видели такие… из красной кожи.
   – И он пропал? Тогда это определенно был грабитель.
   – Выходит, он погиб из-за горстки монет? Бедный Эзра! Но возможно, это все-таки слишком простое объяснение, и был кто-то, кто хотел убрать его со своего пути.
   – И кто бы это мог быть? – спросила я.
   – Мало ли кто… – Мне не удалось расшифровать выражение ее лица. И она тут же сменила тему: – Надеюсь, вы вскоре у меня появитесь. Я хочу показать вам свою коллекцию.
   – Но вы ведь ее мне уже показывали, помните?
   – Я показала не все и хочу как-нибудь исправить положение.
   К нам подошел Джосс, и она сразу отвернулась к нему. Я слышала, как он сказал ей, что, если ей понадобится какая-то помощь, пусть она не задумываясь обращается к нему.
   Нет, став вдовой, Иза определенно не стала менее привлекательной.
   В Павлины мы с Джоссом возвращались вместе. Рассеянно пройдя мимо павлинов на лужайке, мы сели на террасе, наслаждаясь вечерней прохладой.
   – Какова ваша версия? – осторожно поинтересовалась я.
   – Ограбление, – ответил он. – Что же еще?
   – Ситуация не всегда выглядит такой, какой является на самом деле. Бедняга Эзра влачил не слишком счастливое существование.
   – А по-моему, наоборот: мне редко приходилось видеть человека, который был бы настолько доволен своей судьбой.
   – Вы думаете, он был доволен, видя, как его жена изменяет ему?
   – Он очень гордился ее красотой.
   – Так вы серьезно полагаете, что ему нравилась ее неверность?
   – Есть и такие мужчины.
   – Вы и себя относите к ним?
   Он расхохотался.
   – Лично я не стал бы терпеть такого ни секунды.
   – А другие, с вашей точки зрения, могут терпеть?
   – Каждый имеет право поступать так, как ему вздумается. Если человеку что-то не нравится, он должен найти способ остановить это.
   – А вы не думаете, что Эзра как раз пытался это сделать?
   – Я думаю, что Эзра старался не дать отобрать у себя кошелек.
   – Кошелек или жену?
   – Что вы имеете в виду?
   – Только то, что сказала.
   – Но ведь пропал у него кошелек.
   – Это можно было сделать для отвода глаз.
   – Вы превращаетесь в настоящего сыщика.
   – Просто очень хочу выяснить, кто убил Эзру Баннока.
   – Мы все этого хотим.
   – Все! – пылко воскликнула я. – Довольно ходить вокруг да около! Я хочу знать правду. Это вы убили Эзру Баннока?
   – Я? Зачем мне это?
   – У вас был очень весомый мотив. Вы любовник его жены.
   – И какой мне толк в его смерти? У меня есть законная жена. Я бы в любом случае не мог жениться на Изе, даже когда она стала свободной.
   Я ничего не ответила. Меня шокировало то, что он не стал отрицать их любовной связи. Я встала.
   – Все, я ухожу. Потому что нахожу наш разговор крайне неприятным.
   В следующее мгновение Джосс оказался рядом со мной.
   – Как и я, – холодно заявил он.
   Уйдя к себе в комнату, я села за туалетный столик и уставилась в зеркало невидящим взглядом. Будь он холостым, думала я, он бы женился на Изе. Но он несвободен, потому что женился на мне.
   Ох, Бен, подумала я, что же вы наделали? На самом деле вы очень плохо знали своего сына.
   Гордый, как павлин, он не мог отказаться от того, чего страстно желал. А желал он власти – над Компанией, над городом, над всеми. Таким он себя и видел – высшим начальником над нами всеми. У него в жизни было две страсти – опалы и Иза. И похоже, он был решительно настроен не упустить ни того ни другого.
   А как же тогда я?
   Я начинала четко сознавать, что стою у него на пути.
//-- * * * --//
   Прошло несколько недель. По ночам я плохо спала, меня одолевали страхи. Но зачастую мои ночные фантазии рассеивались с наступлением рассвета, и утром по дороге в город мне удавалось отогнать мрачные мысли. Я старалась забыть свои опасения, все глубже и глубже погружаясь в работу: я уже была способна принимать участие в обсуждениях во время совещаний и даже внесла пару предложений – правда, касались они, конечно, не производственного процесса, а условий труда наших служащих. Я чувствовала, что престиж мой растет и что ко мне относятся уважительно не только потому, что я жена Джосса Мэддена и крупный акционер Компании.
   И однажды мне улыбнулась большая удача: в зале, где проводилась сортировка сырья, я – абсолютно интуитивно – выбрала один невзрачный образец и попросила обработать его в первую очередь, потому что у меня было предчувствие, что под слоем пустой породы там кроется что-то очень необычное.
   Потакая моей прихоти, человек отложил свою текущую работу, чтобы проверить качества выбранного мною камня. К моей великой радости, – сопровождавшейся, должна признаться, шумными выражениями восторга, – я оказалась совершенно права. Наши специалисты были слегка озадачены, когда после обработки на шлифовальном круге обнаружили внутри образца замечательный опал, какого здесь не находили уже много месяцев.
   – Она нашла его! – возбужденно воскликнул Джереми Диксон. – Миссис Мэдден, у вас настоящее чутье на опалы, редкое для женщины!
   Под впечатлением такого триумфа я на несколько часов забыла о своих растущих тревогах.
   Однако очень скоро они вернулись ко мне благодаря увиденному в городе объявлению о награде. Пятьдесят фунтов за любую информацию об убийце Эзры Баннока. Я опять вспомнила, как Иза и Джосс украдкой улыбались друг другу, и сопоставила это с ссорой между мужчинами, свидетельницей которой я случайно стала, и тем фактом, что Эзра уехал навстречу своей смерти именно из Павлинов.
   Мне нужно было узнать, что говорят люди в городе, о чем они думают и не подозревают ли, что убийцей Эзры был Джосс. У меня уже вошло в привычку заходить в харчевню Трантов на утреннюю чашечку кофе. При этом Этель всегда бросала свои дела и выходила ко мне немного поболтать. Я ей определенно нравилась. Помимо этого, она была прирожденной сплетницей и держала руку на пульсе города. Кому, как не ей, было знать, что говорит народ по этому поводу. Когда Джосс посмеивался над такими моими визитами, я отвечала, что дело не только в кофе, ведь поболтать с Этель – это лучший способ понять, какие настроения царят среди горожан.
   – Вижу, вы хотите внести новые штрихи в деятельность Компании, – заметил он.
   – Вы считаете, это плохо? – с вызовом ответила я.
   – Поживем – увидим, – парировал он, и мне показалось, что по лицу его пробежала тень тревоги. Уж не боится ли он, что я выведаю какие-то его секреты?
   В то утро я сидела, помешивая свой кофе, и, как обычно, беседовала с Этель; очень скоро разговор зашел о недавнем убийстве.
   – Я убеждена, что у Эзры было Зеленое Сияние, – сказала Этель. – И не одна я так думаю: он украл камень для своей жены!
   – Но вы же, разумеется, не считаете, что опал сейчас у нее?
   – А что? Меня бы это не удивило. Как только она появилась здесь, у нас регулярно возникает какая-то смута. Говорили, что в Англии она была актрисой. Он увидел ее в каком-то театре и влюбился без памяти.
   – А зачем она, по-вашему, покинула родину?
   – Чтобы выйти за Эзру. Она думала, что он разбогатеет. Все мужчины вокруг нее буквально сходили с ума. В буше никогда не видели таких красавиц, как Иза Баннок. Все как один были готовы стать ее рабами. Даже у моего Джеймса при виде нее начинали блестеть глазки. А ее это устраивало. Дела у Эзры, конечно, шли хорошо. Он был одним из первых людей Компании – после мистера Хенникера и вашего супруга, разумеется. Но он все же не поднялся так высоко, как ей того хотелось. А теперь еще и Зеленое Сияние. Мистер Хенникер все это время прятал его у себя, а Эзра постоянно бывал у него в доме, так что…
   – Не могу поверить, что Эзра был вором.
   – Воровство воровству рознь, и украсть Зеленое Сияние – это особое дело. Этот камень обладает чарами. Люди против них бессильны. В них словно вселяется какой-то злой дух. Это еще называется одержимостью.
   Я сразу подумала о своем отце, который любил мою маму и обещал жениться на ней. Но потом вдруг увидел Зеленое Сияние и забыл обо всем на свете. Одержимость! Да, это очень точное определение.
   – Думаю, он взял его для Изы, а потом на него обрушились несчастья, которые всегда приносит этот камень. Бушрейнджер подстерегал в Овраге Гровера первого встречного, которым из-за того несчастливого опала и стал Эзра Баннок. Народ считает, что нужно обязательно найти Зеленое Сияние. – Этель многозначительно взглянула на меня, и я почувствовала, что, какой бы сплетницей ни была, все-таки она чего-то недоговаривает. – Все эти загадки насчет его местонахождения порождают нехорошие пересуды, – заключила Этель.
   – Я уверена, что вы совершенно правы.
   Оставив ее, я отправилась обратно в контору и у дверей столкнулась с Джоссом.
   – Ну как? – спросил он. – Выяснили, чем дышит город?
   – Да, – кивнула я. – Кривотолков ходит много.
   – Естественно. Как всегда.
   – И касаются они Эзры и Зеленого Сияния.
   – Не вижу между ними никакой связи.
   – А люди, очевидно, считают, что она существует.
   – Что же вы узнали?
   – Народ перешептывается, что Эзра украл Зеленое Сияние, потому что Иза хотела этот камень себе. Именно этот опал, приносящий, согласно поверью, несчастье, привел Эзру в Овраг Гровера как раз в тот момент, когда там притаился бушрейнджер.
   Я видела, как сжались губы Джосса, а в синих глазах появился стальной блеск, так пугавший меня.
   – Чушь, – отрезал он. – Абсолютная ерунда.
   – Во всяком случае, такова одна из версий происшедшего, – возразила я, глядя ему прямо в лицо.
   Он нетерпеливо пожал плечами, а я подумала: насколько во всем этом замешан он сам? Уж не Джосс ли похитил Зеленое Сияние из тайника, чтобы потом подарить его своей любовнице? Как далеко могла завести его эта безрассудная страсть?
   В общем, мне было тоскливо и очень страшно.
//-- * * * --//
   Я сидела на террасе, как часто делала это, вернувшись из города; обычно миссис Лауд или ее дочь приносили мне туда прохладительный напиток. Как правило, это был изготовленный Лилиас домашний лимонад.
   На этот раз ко мне вышла миссис Лауд.
   – Выглядите встревоженной, – заметила она. – Вас что-то огорчает?
   – Да нет, ничего такого. Просто очень хочется, чтобы мы разгадали тайну убийства Эзры Баннока. Он был такой веселый и общительный.
   – Вы думаете, в этом есть какая-то тайна? Разве это не дело рук бушрейнджера? Ведь у мистера Баннока украли кошелек.
   – Да, я знаю.
   – Но вы, похоже, считаете, что все было не так.
   – Конечно, на первый взгляд все кажется очевидным.
   – Вы встревожены, но не нужно так расстраиваться, миссис Мэддок. А то я уже переживаю за вас.
   – Вы всегда были ко мне очень добры и предупредительны, миссис Лауд. С самого начала, когда я только появилась здесь.
   – А как же иначе? Вы хозяйка в этом доме. Думаю, вам следует выбросить все это из головы. Так будет лучше всего.
   – Я не могу. Вы знали, что кое-кто связывает это убийство с Зеленым Сиянием?
   – Кому могла прийти в голову такая мысль?
   – По городу ходят разговоры.
   – Но какое отношение может иметь смерть мистера Баннока к Зеленому Сиянию? Оно ведь пропало, не так ли? Мистер Хенникер спрятал его где-то, а потом его украли.
   – В том-то и дело… и вероятно, мы должны что-то предпринять, чтобы найти его.
   – Да, но каким образом, миссис Мэдден?
   – Мы должны сделать все возможное. Зеленое Сияние было похищено в этом доме. Значит, нужно выяснить, когда это было сделано и как. Мистер Мэдден против этого. Он не желает болтовни о Зеленом Сиянии, не желает возрождения старых легенд. Он не хочет, чтобы люди считали опалы несчастливым камнем, но это неминуемо происходит, как только речь заводят о Зеленом Сиянии.
   – Он прав. Джимсон тоже говорит, что такие разговоры вредят их бизнесу.
   – А мы не будем акцентировать внимание на том, счастливый этот опал или несчастливый. Я просто хочу докопаться до правды. Я должна знать, что с ним произошло.
   – И что же вы намерены делать, миссис Мэдден?
   – Пока точно не знаю, но попытаюсь что-то разведать.
   – Сами?
   – Да, но буду рада любой помощи. И вы, миссис Лауд, как раз тот человек, кто мог бы мне помочь.
   – Можете на меня рассчитывать: я сделаю все, что в моих силах.
   – Вам известно, кто приходил в этот дом.
   – Ну, вы ведь сами видели Охоту за сокровищами – здесь бывали сотни людей. В Павлины постоянно кто-то приезжает.
   – Однако факт остается фактом, миссис Лауд: кто-то пришел в этот дом, нашел тайник и забрал оттуда Зеленое Сияние.
   – Вы действительно считаете, что это мог быть мистер Баннок?
   – Мне крайне трудно в это поверить. Он мне очень импонировал, хотя знала я его совсем недолго. Он казался вполне счастливым и не был похож на человека, взявшего такой грех на душу.
   – Согласна, в это очень трудно поверить. Значит, вы хотите начать расследование.
   – Да, но не открыто, а тайно – потому что мистер Мэдден этого не хочет.
   – Я понимаю, он не захочет… – Она вдруг запнулась, как будто сказала что-то лишнее.
   – А почему? – быстро спросила я.
   – Он… да… будет возражать против расспросов… – Она явно смутилась.
   – Чтобы избежать разговоров про несчастья, которые приносят опалы, – твердо заявила я.
   – О да, конечно, в этом и есть вся причина. Это я и хотела сказать.
   Но я догадывалась, что у нее на уме. Она знала о страстном увлечении Джосса Изой, которая мне напоминала капризную принцессу из детских сказок. «Чтобы завоевать мое расположение, ты должен принести мне…», после чего следовало, казалось бы, абсолютно невыполнимое задание, с которым сказочный принц все-таки в конце концов всегда справлялся.
   Все выглядело логично. Она любит опалы. «Я хочу, чтобы моя коллекция была лучшей в мире!» И как же она обойдется без Короля всех опалов? «Вы должны найти его и принести мне. И тогда моя рука и сердце…» Ну чем не сюжет из сказки?
   Но пожениться сразу они не могут. Иза-то теперь свободна. Зато не свободен Джосс… пока не свободен.
   – Что это вы так задрожали? – встревоженно спросила миссис Лауд. – Вас знобит?
   – Нет, ничего… просто мурашки пробежали по коже. У нас в таких случаях почему-то говорят: кто-то прошелся по моей могиле.
   Она улыбнулась мне, странно и загадочно. А я спросила себя: мы с ней подумали об одном и том же?

Спинет

   Несколько дней спустя я сделала для себя еще одно тревожное открытие.
   Последние пару недель наш дом действовал на меня угнетающе. У меня появилось ничем не объяснимое ощущение опасности. Я много думала о Бене, поскольку в Павлинах на всем лежал отпечаток его личности. Мне стало казаться, что я повсюду чувствую его присутствие – наверное, это объяснялось моим нервным состоянием. Я верила, что, если между людьми существует связь, она не прерывается со смертью одного из них. Он был единственным, кто по-настоящему любил меня. Эта любовь какое-то время делала меня счастливой, а когда он умер, я вдруг осознала, насколько я одинока. Думаю, все жаждут быть любимыми, но больше всего – те, кто упустил шанс в полной мере насладиться этим самым желанным, с моей точки зрения, чувством, когда такая возможность была. В детстве меня не любили, я с самого начала была обузой. Моя мама посчитала свою жизнь невыносимой и оставила меня. Не могу сказать, что ребенком я была несчастна, потому что такое состояние души противоречит моей натуре; просто в то время я не тосковала по тому, чего никогда не знала. Фактически это Бен своим отношением, своей привязанностью открыл мне глаза на то, чего я до этого была лишена.
   Наверное, именно поэтому я чувствовала, что между нами существует некая особая связь, и воображала, что его дух каким-то образом старается предупредить о грозящей мне опасности. Все получилось совсем не так, как он планировал. Он искусственно связал нас с Джоссом, но такое вмешательство в жизнь людей может быть опасным. Знал ли он, насколько далеко может зайти Джосс, чтобы получить желаемое? Думал ли он, что я могу стать женой, которая будет мешать этому безжалостному человеку, и из-за этого моя жизнь окажется под угрозой?
   Кем был тот, кто подкрадывался к моей двери ночью, а в последний раз вошел бы ко мне в спальню, если бы дверь была не заперта? Зачем он это делал? С какой целью? Был ли это Джосс? Думаю, да. Приходил ли он молить меня начать вместе новую жизнь? Вряд ли, для этого он слишком горд. Он всегда говорил, что не станет навязываться мне. Тогда зачем было все это затевать? И что это могло означать?
   Ошибаюсь ли я, считая, что в нашем доме присутствует некая сущность, которая старается меня предостеречь?
   Когда я теперь возвращалась после работы в Павлины и меня там встречала тишина, зачастую появлялось желание побыстрее уйти оттуда. Иногда в таких случаях я садилась в тени у пруда, но обычно предпочитала спокойствие фруктового сада. Под сенью лимонных и апельсиновых деревьев я могла, расслабившись, обдумать, как прошел мой день в конторе и что я узнала нового. Там я корила себя за глупые фантазии, чувствуя, как среди сочных цитрусов и гуаяв ко мне возвращался мой здравый смысл.
   Я взяла в конторе несколько книг по минералогии, откуда черпала практические знания об опалах. Я любила читать их, устроившись в тени сада; при этом я легко запоминала всякие интересные факты, и мне очень нравилось удивлять этим наших сотрудников, и в особенности Джосса. Он, конечно, ничего мне не говорил, хотя явно был впечатлен – я видела это по чуть приподнятым уголкам его губ и блеску в глазах. Мне это было особенно приятно, поскольку я понимала, что вызываю у него восхищение против его воли.
   Именно во фруктовом саду я и сделала свое открытие.
   Жесткая трава росла здесь не сплошным ковром, а островками, в прогалинах между которыми проступала земля, сухая и растрескавшаяся. Думаю, поэтому мне и бросилось в глаза то место, которое недавно было вскопано.
   Я заметила его случайно, на миг оторвавшись от книги; почва здесь была разрыхлена, и из нее что-то виднелось. Несколько долгих секунд я вглядывалась в этот объект, а потом на него упал луч солнца, и тот вспыхнул золотым блеском.
   Когда я подошла ближе, оказалось, что это и было золото. Вытащив непонятный предмет из земли, я задрожала от страха, потому что в руках у меня был красный кожаный кошелек с золотистой каймой. Я сразу поняла, что это тот самый кошелек, который был с собой у Эзры Баннока, когда того застрелили в Ущелье Гровера.
   Но кто мог закопать его в саду в Павлинах?
   Я не могла здесь больше оставаться и, преследуемая страшными догадками, ушла к себе в комнату, дрожа от ужаса.
//-- * * * --//
   Я не знала, что мне делать. Версия о том, что Эзру застрелил бушрейнджер, оказалась ошибочной. Никакой бушрейнджер не стал бы специально тайком проникать в наш сад, чтобы закопать здесь украденный кошелек.
   Разгадка у этой тайны могла быть только одна: кто-то из Павлинов сначала убил Эзру, потом обставил это как ограбление и в завершение спрятал кошелек у нас в саду.
   Я знала только одного человека, у которого был мотив к такому преступлению.
   Эзру убрали с пути, и теперь Иза была свободна. А вот Джосс – нет. Он был женат на мне, и, пока я жива, я была ему помехой. Но только пока я жива…
   Эта мысль теперь постоянно крутилась у меня в голове, как навязчивый ночной кошмар.
   Взяв кошелек, я внимательно осмотрела его. «У него с собой был красный кожаный кошелек, полный соверенов. Он обычно наполнял его каждое утро…» Помнится, Иза сообщила мне что-то в этом роде.
   Какое чувство возбуждал во мне Джосс? Была ли это любовь? Мне почему-то хотелось защитить его, что бы он ни совершил. Хотелось подойти к нему и просто сказать: «Я нашла кошелек Эзры. Вы спрятали его в саду – это было не самое мудрое решение. Земля в том месте была заметно более рыхлой. Теперь мы с вами должны избавиться от него».
   Но зачем вообще было закапывать его в саду? Почему он просто не выбросил его где-то в буше? Казалось, что сделано это было в панике. Странное дело: я могла поверить в то, что он убийца, но никак не могла представить себе, что он вдруг запаниковал!
   Тогда он скажет мне: «Значит, вы считаете, что это я. Тогда почему не разоблачите меня, а становитесь моей соучастницей?»
   А я отвечу ему: «Потому что я дура. Я питаю к вам те же чувства, что вы – к Изе Баннок. Вероятно, теперь вы меня поймете».
   На самом деле я, конечно, ничего такого не скажу. Я не знала, что делать, и, мучаясь сомнениями, положила кошелек в выдвижной ящик комода, но потом испугалась, что там его могут найти. А ведь это была важная улика, которая могла вывести на след убийцы.
   Я должна сказать ему. Он станет все отрицать, скажет, что не закапывал его. Но тогда кто это мог сделать, Джосс? Кто еще?
   Я провела бессонную ночь, в течение которой дважды вставала с постели, чтобы взглянуть на кошелек в комоде и убедиться, что он на месте и все это мне не приснилось.
   На следующее утро, когда я спустилась на первый этаж, оказалось, что Джосс уже уехал, так что я отправилась в город с Джимсоном. По дороге мы с ним беседовали, но о чем – не помню. Все мои мысли были заняты красным кожаным кошельком со следами прилипшей к нему земли.
   Вернувшись вечером в Павлины, я прямиком пошла к себе в комнату, но, едва успев войти, сразу заметила, что там что-то не так. Один из ящиков был задвинут не полностью, и я инстинктивно догадалась, что в мое отсутствие здесь что-то искали. Первым делом я открыла ящик, куда положила красный кошелек. Его там не было.
   Сев на стул, я задумалась о том, что это может означать. Тот, кто убил Эзру, знал, что я обнаружила его кошелек и забрала его.
//-- * * * --//
   Мне трудно было держаться как обычно. Я пыталась придумать себе наилучшую линию поведения, убеждала себя, что, как только увижу Джосса, я сразу все пойму, потому что даже он не сможет остаться абсолютно невозмутимым после случившегося.
   Я подошла к окну и остановилась, глядя на унылые просторы буша и белеющие палатки на окраине города вдалеке. Через некоторое время к дому на двухместной конной коляске подъехала миссис Лауд. Она часто подобным образом ездила в город за провизией, которую слуги потом тащили на кухню. Подняв голову и увидев меня, она приветливо помахала мне рукой.
   Чувствуя острую необходимость вернуться в свое нормальное состояние, я спустилась к ней в холл.
   – Очень жарко сегодня, не так ли? – начала я.
   – Жарко – не то слово.
   – Вам следовало бы взять с собой Лилиас.
   – Я подумала, что она и так слишком часто встречается с Джереми Диксоном.
   – По-моему, он очень приятный молодой человек. Почему он вам не нравится, миссис Лауд?
   Вместо ответа она только плотно сжала губы.
   – Вы, должно быть, совсем выбились из сил, – продолжала я. – Сейчас вам не помешала бы чашечка чая.
   – Я тоже подумала о том, чтобы пойти к себе и приготовить чаю. Не желаете присоединиться ко мне, миссис Мэдден?
   – Почему бы и нет? С удовольствием.
   Мы поднялись к ней на самый верх, и она поставила чайник на спиртовую лампу. Это была очень уютная маленькая комнатка; на камине стояла ваза с букетом из засушенных листьев, полированный стол был застелен декоративной дорожкой из красного плюша. Сиденья стульев были накрыты чехлами из рисунчатой материи, затканной от руки; я была почти уверена, что она сделала это сама. В углу стояла этажерка с миниатюрными фарфоровыми фигурками на полках, а на стене висели часы с кукушкой.
   Пока я рассматривала все это, она следила за моим взглядом.
   – Я привезла все эти вещи из Англии, а когда перебралась сюда, мистер Хенникер позволил мне обставить ими свою комнату. Я была ему очень благодарна за это.
   – С ними здесь все выглядит очень по-домашнему, как на родине.
   Миссис Лауд заварила чай. Похоже, она была чем-то расстроена, и я задалась целью выяснить причину. Это на время отвлекло меня от гнетущих мыслей.
   – Надеюсь, чай вам понравится, миссис Мэдден. Хотя вкус его здесь кажется мне каким-то не таким. Не как у нас в Англии. Говорят, это из-за местной воды.
   – Вы хотели что-то рассказать мне о мистере Диксоне, – напомнила ей я.
   Она взглянула на меня с удивлением.
   – Неужели?
   – Вам… не нравятся дружеские отношения между ним и Лилиас?
   – Ну, я бы не назвала это так.
   – А как бы вы это назвали?
   – Наверное, я веду себя глупо. Просто очень боюсь, чтобы она не совершила ошибку. Думаю, все матери ощущают что-то подобное по отношению к своим дочерям.
   – Он сделал что-то такое, что расстроило вас?
   – О нет… не он.
   – Значит, кто-то другой?
   Когда она посмотрела на меня, я увидела в ее глазах тоску и тревогу, как у зверя, загнанного в ловушку.
   – Я уже очень давно живу в этом доме, – начала она, уходя, как мне показалось, от темы. – Когда я была в отчаянном положении и не знала, как мне быть…
   – Мистер Хенникер предложил вам должность экономки. Это я знаю.
   – Я воспитала здесь своих детей. Ко мне относились… как к члену семьи.
   – Мистер Хенникер был удивительно добрым человеком.
   – И если в его доме что-то не так, это для меня просто невыносимо. А сейчас мне очень не нравятся разговоры, которые ходят в городе.
   – И о чем же там говорят? – резко спросила я.
   Растерянно взглянув на меня, она сказала:
   – Если подумать, то так конкретно и не скажешь. Люди намекают, чего-то недоговаривают…
   – И что же это за намеки?
   Она инстинктивно оглянулась, как будто искала пути отступления.
   – Вы последняя, кому бы мне хотелось это говорить.
   – Почему? Это касается лично меня?
   – Все это ложь. Очень много лжи.
   – Довольно, миссис Лауд, вы сказали уже слишком много, чтобы на этом останавливаться. Кто-то распространяет обо мне лживые сплетни?
   – Нет, что вы, не о вас, миссис Мэдден. Наоборот – вас все жалеют.
   – И почему же они меня жалеют?
   – Люди считают, что напрасно мистер Хенникер так составил свое завещание. Говорят, что нельзя такие вещи делать насильно. Миссис Баннок не любят в городе. Совсем не любят. Ох, мистер Мэдден рассердится, если узнает. Я должна помалкивать, или он меня выгонит. Наверное, я этого заслуживаю, если повторяю такие вещи.
   – Я все равно хочу знать, о чем говорят люди.
   – Если я расскажу вам, вы ему не скажете?
   – Кому? Вы имеете в виду моего мужа?
   – Да, пожалуйста, не говорите ему ничего про меня. Он очень рассердится. Одному Богу известно, чем это может закончиться. Это всего лишь разговоры, не более того, но они меня расстроили. Я сказала, что все это ложь, но это их не остановит. Вам они, конечно, ничего такого не скажут. Вы последняя, с кем такое будут обсуждать.
   – Миссис Лауд, повторяю: я хочу знать все.
   – Собственно, это даже не слова, а так… косые взгляды… понимающие кивки… и…
   – И намеки, – подсказала я ей. – Так о чем они?
   – Говорят, – торопливо продолжила старая экономка, – что между ними всегда что-то было. Просто Эзра долго мирился с этим из-за своего положения в Компании. А потом это ему надоело… и вот теперь он убит.
   – Нет! – со злостью в голосе воскликнула я, забыв, что сама думала о том же самом. – Это немыслимо!
   – А еще говорят, что Зеленое Сияние у нее, что он взял его из тайника и отдал ей.
   – Никогда не слышала большей чуши! – решительно заявила я.
   – Я тоже, но из-за этих сплетен я расстроилась, а вы в неудачный момент застали меня врасплох.
   – Я рада, что вы мне это рассказали, миссис Лауд. Но давайте забудем об этом, договорились?
   Она заметно колебалась.
   – Ну, я, конечно, этому не верю, но думаю… В общем, я думаю, что вам следует быть настороже… – Когда я пристально посмотрела на нее, она в замешательстве закусила губу и, запинаясь, закончила: – …чтобы знать, как реагировать на эти сплетни.
   В этот момент деревянная кукушка в часах на стене начала отсчитывать время своим дурацким криком:
   – Ку-ку, ку-ку…
//-- * * * --//
   Когда я отправилась в город, мне все время казалось, что люди украдкой наблюдают за мной. Они словно жалели меня, гадая, как много мне известно. В таких небольших поселениях каждый знает про каждого буквально все. А со всех столбов на меня смотрели листовки, обещающие награду за информацию об убийце Эзры.
   В городе было неспокойно. Единственная альтернатива очень удобной теории о том, что Баннока застрелил бушрейнджер, который теперь уже убрался за много миль отсюда, заключалась в том, что убийцей был кто-то из нашей среды. Но у любого убийства должен быть мотив. Кроме всего прочего, мне было известно, что этот преступник приходил в Павлины, причем был здесь настолько обычным посетителем, что никто не обратил на него внимания, когда он проник в наш сад, чтобы закопать там похищенный кошелек.
   Когда я пришла в контору, там меня уже ждал Джереми. Он хотел показать мне завершенное изделие из того опала, который я выделила благодаря своему предчувствию.
   – Вы смело можете гордиться тем, что ваше предположение оказалось правильным, – заявил он мне.
   – Означает ли это, что я чему-то научилась здесь, или же это было просто дело случая?
   – Здесь сработала ваша интуиция, а это то, к чему стремимся мы все.
   Диксон предложил мне чаю, и пока он заваривал его, я испытывала сильное желание рассказать ему о своих страхах и той ужасной находке, поскольку чувствовала, что он был одним из немногих, с кем я действительно могла бы поговорить откровенно. Но я знала, что это было бы неразумно с моей стороны.
   Поэтому я завела разговор о Зеленом Сиянии.
   – До вас уже дошли слухи о том, что это Эзра украл камень и в результате поплатился своей жизнью? – спросила я.
   – Я не придаю значения подобным сплетням.
   – А по-моему, существует вероятность, что это правда.
   – Во-первых, Эзра не вор. Он бы никогда не стал ничего красть.
   – У его жены есть замечательная коллекция. Допустим, он захотел добавить туда опал, который стал бы ее украшением.
   Джереми покачал головой.
   – Если бы найти камень, это очень помогло бы разобраться, – сказал он.
   – О да. Но где он может быть? Если бы я только знала, где начать его поиски! Видите ли, ситуация очень неловкая, и связана она с тем, что Джосс не хочет поднимать вокруг этого шум.
   Джереми нахмурил брови.
   – Все это очень странно, – заметил он. – Возможно, он самостоятельно ведет тайное расследование.
   – Поскольку камень частично принадлежит и мне, я считаю, что он должен был бы со мной посоветоваться. Я хочу что-то делать. Может быть, у вас есть какие-то соображения по этому поводу?
   – Можно предположить, что, когда мистер Хенникер уезжал отсюда, камень был на месте. Следов взлома не обнаружено, значит, взял его тот, кого в доме хорошо знали. Это мог быть кто-то из работников Компании, которые часто приходят в Павлины и уходят оттуда, не привлекая к себе внимания. Вы могли бы начать с опроса прислуги. Что касается меня, можете быть уверены: если я увижу или услышу что-то подозрительное, тут же сообщу об этом вам.
   – Спасибо.
   Дверь внезапно открылась, и в комнату заглянул Джосс.
   – О, я вижу, у вас тут опять приятная беседа! – заявил он и готов был уже скрыться, как Джереми остановил его, спросив:
   – Вы меня искали?
   – Это не срочно, можно и попозже, – ответил Джосс и исчез в коридоре.
   Вскоре после этого я вышла из конторы и отправилась обратно в Павлины. Там я легла на кровать в своей спальне, затененной от солнца закрытыми жалюзи. Я не могла сосредоточиться на чтении, потому что перед моими глазами все время стоял Джосс, закапывающий кошелек в саду. Однако чем дольше я об этом думала, тем абсурднее это все мне казалось. Насколько проще было бы выбросить его в буше – что, кстати, наверняка сделал бы и тот самый воображаемый бушрейнджер.
   Вдруг в дверь тихонько постучали, и я вздрогнула от неожиданности. Стук был таким легким, что я едва услышала его. Я громко крикнула:
   – Войдите! – Но, когда никто не отозвался, сама открыла дверь и выглянула в коридор. – Кто здесь? – позвала я.
   Ответа опять не последовало, но затем я услышала доносящиеся сверху звуки спинета. Это был вальс Шопена.
   Подгоняемая любопытством и гадая на ходу, кто в доме мог играть на этом инструменте, я вышла на лестницу, ведущую к галерее. Но когда я была уже на полпути к цели, музыка внезапно оборвалась. Дойдя до галереи, я открыла дверь и вошла. Внутри никого не было.
   В смятении я оглядывалась по сторонам. Если здесь кто-то играл, я должна была бы видеть, как он выходит из комнаты.
   Неужели мне все почудилось? Нет. Я слышала эти звуки очень отчетливо.
   Спускаясь вниз, я услышала, как кто-то вошел в холл. Это была миссис Лауд.
   – Ужасно жарко сегодня в городе, – заметила она.
   – Опять ездили за продуктами? Вы ведь уже были там сегодня утром.
   – Я кое-что забыла. Что случилось, миссис Мэдден? Вы выглядите напуганной.
   – Мне показалось, я слышала, как кто-то играл в галерее на спинете.
   – О нет, думаю, вы ошибаетесь. Никто годами не касался его клавиш. На нем иногда играл мистер Хенникер. У него было много милых причуд. Бывало, он говорил мне: «Эммелин…» Он всегда обращался ко мне только так, используя полное имя. Так вот: «Эммелин, когда я играю на этом хитром инструменте, я словно вызываю кое-кого из могилы». Она умерла из-за несчастной любви, по его словам. И он говорил, что мог бы спасти ее, если бы остался тогда в Англии. Странно, что вам показалось, будто вы тоже слышали эту музыку.
   – Все это звучало очень даже реально.
   – Нет, не думаю, миссис Мэдден. Не знаю, что бы это могло быть.
   – Ну и ладно, – ответила я, пожав плечами. – Неважно.
   Но это было очень даже важно, потому что я была уверена, что слух меня не обманывал, только не понимала, как такое могло быть.
   После захода солнца я снова пошла в галерею. Во время шумных празднеств тут наверняка все бывало залито ярким светом, теперь же в бра горело всего несколько свечей, и при таком скудном освещении казалось, что тут и вправду могут быть привидения. Я почти убедила себя, что чувствую чье-то незримое присутствие. Может быть, души тех, кто сам ушел из жизни, действительно не могут найти себе упокоения и поэтому возвращаются к нам из загробного мира? Возможно, моя мать теперь особо хочет позаботиться обо мне, потому что в свое время бросила меня на попечение моей бабушки, что было далеко не радостным? Господи, что со мной происходит? Находка в саду выбила меня из колеи, и в таком нервном состоянии я вдруг поверила в то, что легким стуком в дверь и тихой игрой на спинете моя мама дает мне знать, что приглядывает за мной.
//-- * * * --//
   На следующий день с работы в Павлины меня провожал Джереми Диксон.
   – Я на некоторое время должен буду уехать, – сообщил мне он.
   – Правда? Куда же?
   – Вчера после вашего ухода у меня был разговор с мистером Мэдденом. Ему нужно, чтобы кто-то от нас поехал в сиднейскую контору, и он решил, что поеду я.
   Эта новость вызвала во мне смешанные чувства – разочарование и радость. Мне будет недоставать Джереми, но что, если Джосс отсылает его потому, что видит, как по-дружески мы относимся друг к другу? Это может означать, что дружба наша ему небезразлична, – она его немного задевает, я это чувствовала.
   – Вы рады этому? – спросила я.
   – Я слишком увлекся нашим планом поисков Зеленого Сияния. А что, если разгадка находится именно в Сиднее?
   – Вряд ли.
   – Но почему же? Если кто-то его забрал, зачем ему оставаться с камнем здесь?
   – Но мы же пришли к выводу, что этот человек местный, что он может заходить в дом и выходить, не привлекая к себе внимания.
   – Возможно, вы правы. Однако я обязательно поспрашиваю о нем в Сиднее. Просто поразительно, как много интересного можно выяснить в ходе непринужденных частных бесед.
   Наши разговоры действовали на меня успокаивающе, и, когда он через два дня уехал, я заскучала.
   Джосс сам завел разговор на эту тему, когда мы с ним ехали в город.
   – Простите, что отнял у вас партнера по досугу, – иронично начал он.
   – Партнера по досугу? – огрызнулась я. – Вы, наверное, хотели сказать «партнера по работе».
   – Мне показалось, что вам всегда было приятно находиться в обществе друг друга.
   – Это потому, что он относится ко мне, как к разумному человеку.
   – О, бросьте. В Компании нет таких, кто не отдавал бы должного вашему уму. Но пора вам начать осваивать и другие стороны нашего бизнеса. Вы слишком задержались на изучении этапа обработки.
   – Но даже вы должны признать, что у меня есть чутье.
   – Я этого никогда не отрицал. Однако, занимаясь опалами профессионально, нельзя все время почивать на лаврах одного удачного решения. Вам следует осваивать и бумажную сферу деятельности, а для этого нужно поработать с Джимсоном Лаудом. Бухгалтерский учет – важная часть нашего бизнеса.
   – А как же быть с Эзрой Банноком? – спросила я.
   Выражение его лица резко изменилось.
   – Что вы имеете в виду?
   – Вам удалось приблизиться к разгадке тайны его смерти?
   – Дело безнадежное. Совершенно очевидно, что это был бушрейнджер. Подозреваю, что Эзра оказал ему сопротивление, и все закончилось для него плохо.
   – Но у него забрали кошелек, который, как мне кажется, можно было бы найти.
   Он с удивлением взглянул на меня.
   – Кошелек? Не думаете же вы, что вор стал бы хранить его у себя? Он должен был выбросить его, причем как можно скорее. Преступник не станет держать у себя то, что может его разоблачить.
   – Это красный кожаный кошелек с золотой окантовкой.
   – Да. Это было установлено в результате опросов.
   – Его так и не нашли.
   – А должны были, по-вашему? Да в нашей округе, наверное, сотни таких кошельков.
   Я так хотела рассказать ему, но не могла. Это было бы очень похоже на прямое обвинение в убийстве. Этого он мне никогда не простит – особенно если он действительно в этом виновен.
   А насчет сотен таких кошельков – это было правдой. Возможно, найденный мною лежал в нашем саду уже давно. Но если это так, то зачем было кому-то похищать его из ящика комода у меня в спальне?
   Когда мы добрались до конторы, я ушла в отделение к Джимсону, но никак не могла сосредоточиться. Все мои мысли были заняты тем, что Джосс и Иза… вместе; я не могла думать ни о чем другом. В памяти намертво запечатлелась сцена, когда она, показав мне опал Арлекин, беззастенчиво объявила, что его подарил ей Джосс.
   Поэтому в конце дня я решила не возвращаться прямо в Павлины, а съездить в усадьбу Банноков, чтобы повидать Изу.
   Оставив Уоттл на входе под надзором одного из конюхов, я прошла в дом, где в холле сразу обратила внимание на большой сундук, похоже, приготовленный к скорому отъезду.
   Служанка проводила меня в знакомую гостиную, прохладную, но безвкусно обставленную, где я недолго была одна: Иза появилась буквально через несколько секунд. В своем развевающемся пеньюаре из черного шифона выглядела она замечательно – и я в очередной раз отметила таинственный взгляд этих глаз хищницы.
   – Джессика, как мило с вашей стороны было проявить сострадание ко мне.
   – Я подумала, что пришла пора мне вас повидать. К тому же вы меня сами приглашали.
   – О, прошу вас, не нужно оправдываться. Я ведь говорила вам, что всегда рада гостям.
   – Вам, должно быть, сейчас одиноко.
   – Что вы, люди так добры. Меня часто навещают.
   По губам ее скользнула слабая улыбка, и я сразу подумала о Джоссе.
   – Распоряжусь, чтобы принесли чай, – сказала она. – Ох, что бы мы делали без чая? Здесь это единственное наше спасение от изнурительной жары.
   Позвонив в колокольчик прислуге, она поинтересовалась, как я осваиваюсь в Компании.
   – Я слыхала, вас считают там своего рода гением.
   – Кто вам такое сказал?
   – Земля слухами полнится. Думаю, из вас выйдет строгая придирчивая начальница. Они у вас и головы поднять не посмеют от своих точильных станков.
   – Глупости. Просто мне все это интересно.
   – Это разумно с вашей стороны. Разбираться в производственных процессах и всем остальном. Я же способна только на то, чтобы наслаждаться прелестями готового изделия.
   – Вы говорили, что однажды покажете мне оставшуюся часть своей коллекции.
   – Но я ведь вам ее уже показывала.
   – Да, сразу после того, как вы получили опал Арлекин.
   – Это по-настоящему драгоценный камень. Со стороны Джосса это было так мило.
   – Я уверена, что и он получил удовольствие, сделав вам такой подарок.
   – Он знал, что камень попадет в хорошие руки.
   – Однако это ведь не самый лучший экземпляр в вашей коллекции, не так ли?
   Она застенчиво взглянула на меня и покачала головой.
   – А какой же опал самый ценный у вас?
   – Эзра часто говорил мне: «Ты не должна слишком распространяться о своей коллекции. Потому что однажды кто-то может прийти к тебе и все украсть».
   – Но вы не слушались его совета.
   – Я всегда придерживалась мнения, что к чужим советам нужно прислушиваться, но следовать им стоит только тогда, когда сам считаешь нужным.
   – Теперь, когда я знаю об опалах уже намного больше, я могла бы более объективно оценить достоинства вашей коллекции.
   – Да, когда видели ее в первый раз, вы были совсем новичком в этом деле. Но все же не настолько несведущим, чтобы не признать высокие качества Арлекина.
   – Они были очевидны – как, вероятно, и у других экземпляров из вашей коллекции.
   – Да, конечно. А как там Уоттл? Когда она нашла Эзру, это стало для нее потрясением. Как подумаешь, что может произойти в таком безлюдном месте, становится просто страшно. Сколько в буше еще закопано трупов, для которых не нашлось такой вот преданной Уоттл, чтобы разыскать их. Вы уже видели конюха и служанку, которая принесла чай. А ведь, если не считать их, мы с вами в доме совсем одни. Вы говорили Джоссу, что отправились ко мне в гости?
   – Не говорила, но могу сказать. А можете сказать и сами.
   Глаза ее удивленно округлились.
   – Вы думаете, я увижусь с ним? Он что, тоже собирался сюда?
   – А разве нет? – огрызнулась я. – Так вы будете показывать мне оставшуюся часть своей коллекции?
   – Нет, – отрезала она.
   – Почему?
   – Сами догадайтесь.
   – У вас там что-то настолько ценное, что лучше этого никому не показывать?
   – Там действительно есть очень ценные камни. – Она вдруг рассмеялась. – О, я знаю, о чем вы подумали. Неуловимое Зеленое Сияние. Вы знаете, что говорят в городе? Что Эзра украл его и отдал мне, после чего был убит, потому что камень этот приносит несчастье. Вы считаете, что я захотела бы эти несчастья для себя?
   – Вы ведь не верите во все эти байки, не так ли?
   – Я как раз очень суеверна. И причина, по которой я не покажу вам свою коллекцию, не имеет ни малейшего отношения к Зеленому Сиянию.
   – Так что же это за причина?
   – Просто она уже запакована.
   – Вы отсылаете ее?
   Она кивнула.
   – Точнее, она едет со мной. Через несколько недель я уезжаю в Англию.
   – В Англию? Вы уезжаете отсюда?
   – Хочу отдохнуть. Возможно, я еще вернусь. Теперь, когда Эзры нет, мне нужно сменить обстановку.
   – А вы едете… одна?
   Глаза тигрицы сверкнули недобрым огнем.
   – Вы задаете слишком много вопросов, – ответила она.
   Интересно, на что она намекает, подумала я.
   Вскоре я поехала домой. Очень не хотелось оставаться в буше после захода солнца.
//-- * * * --//
   Когда я вернулась в Павлины, в доме опять стояла тишина. Джосс еще не приехал из города. На душе у меня было неспокойно: я чувствовала, что за отъездом Изы скрывается что-то очень важное. Интересно, как Джосс отнесся к этой новости? Если он действительно влюблен в эту женщину, это должно его сильно расстроить. Я уже не могла дождаться, когда увижу его.
   Поднимаясь к себе, я вдруг опять услышала звуки спинета. Я помчалась вверх, перепрыгивая через две ступеньки, однако, как только поднялась на второй этаж, музыка затихла. Открыв дверь, я вошла в галерею. Но там снова никого не было.
   Я внимательно огляделась по сторонам. Объяснение могло быть лишь одно: если здесь не существует какого-то тайного выхода, играть мог только тот, кого каменные стены не останавливают.
   Присев на один из стоявших здесь стульев, я еще раз осмотрела комнату. Как и в прошлый раз, звуки спинета глубоко тронули меня. Возможно, мне просто очень хотелось верить, что это моя мама восстала из мертвых, чтобы позаботиться обо мне. Но почему именно сейчас? А как же все те годы, которые я провела в Дауэр Хаусе? Ведь тогда мне тоже очень нужна была ее поддержка.
   Появление Бена временно внесло в мою жизнь некоторую стабильность: он изменил меня, помог мне повзрослеть, выдал меня замуж за Джосса, чье сердце было уже занято на тот момент, и он согласился жениться на мне исключительно из меркантильных соображений.
   Вывод из этих моих рассуждений напрашивался пугающий. Раз моя мама только сейчас решила, что пришла пора меня защищать, это означало, что мне грозит очень серьезная опасность.
   Да, я тоже ощущала это. Здесь, именно в этой галерее присутствовало что-то зловещее. Я могла легко представить себе, как слышу голос, предостерегающий меня. Будь осторожна. Ты в опасности.
   Я сидела неподвижно, все мои чувства были напряжены до предела. Но зачем играть на спинете? Почему просто не явиться и не объяснить, что конкретно мне грозит? Однако сверхъестественные силы никогда не действуют напрямую, они проявляют себя странным и загадочным образом.
   Внезапно я услыхала истерические рыдания. Подскочив к выходу из галереи, я прислушалась. Плач доносился откуда-то с верхнего этажа, и я быстро взбежала туда. Дверь комнаты миссис Лауд была приоткрыта – эти надрывные звуки исходили оттуда.
   – Что случилось? – воскликнула я, входя в комнату, где находились все трое Лаудов – Джимсон, Лилиас и их мать. Лилиас билась в истерике, громко смеясь сквозь слезы. Джимсон обнимал ее за плечи. – Что происходит? – повторила я.
   На лице миссис Лауд читалось страдание.
   – Ну вот, теперь мы потревожили миссис Мэдден. О, прошу нас простить. Наша бедная Лилиас немного расстроена. А мы с ее братом пытаемся ее как-то успокоить.
   – Что с ней?
   Миссис Лауд только покачала головой и посмотрела на меня с таким видом, будто умоляла не задавать лишних вопросов.
   – Со мной уже все хорошо, миссис Мэдден, – сказала Лилиас, наконец взяв себя в руки. – Сама не понимаю, что на меня нашло. – Было заметно, что контролировать себя ей удается с огромным трудом.
   – Просто небольшие личные неприятности, – пробормотал Джимсон.
   – Я была в галерее, когда услышала рыдания, – сказала я.
   – В галерее, – эхом повторила Лилиас дрожащим голосом.
   – Мне показалось, что я снова слышала, как там играет спинет.
   Наступило короткое молчание, после которого Джимсон заметил:
   – Должно быть, он звучал фальшиво. Я знаю, что обычно спинеты нужно настраивать.
   – Вы уверены, что у вас все хорошо? – еще раз спросила я.
   – О да, миссис Мэдден, – заверила меня миссис Лауд. – Мы сами позаботимся о Лилиас.
   – Жаль только, что мы вас побеспокоили, – добавил Джимсон.
   – Да, – смиренным тоном подхватила Лилиас. – Я тоже очень и очень сожалею об этом, миссис Мэдден.
   Я вышла из комнаты. Эта семья все больше и больше озадачивала меня.
//-- * * * --//
   Когда я уже переодевалась к ужину, ко мне в комнату пришла миссис Лауд.
   – Можно к вам на минутку, миссис Мэдден? – спросила она. – Я хотела извиниться за то, что произошло сегодня. Ужасно, что мы невольно побеспокоили вас.
   – О, прошу вас, миссис Лауд, пустяки. Жаль только, что у вашей Лилиас неприятности.
   – В том-то и дело, миссис Мэдден. Она немного расстроена. А о причине вы, наверное, и сами уже догадались.
   Я непонимающе взглянула на нее.
   – Это все из-за мистера Диксона. Она огорчена, что того послали в Сидней.
   – А, тогда понятно.
   – Она влюблена в него, а я была против того, чтобы она выходила за него. Хотя, возможно, в этом я неправа.
   – А они уже ведут разговоры о браке?
   – Как вы понимаете, официально об этом не говорится, но Лилиас ужасно расстроилась, узнав, что он уехал.
   – Но ведь это ненадолго.
   – А она почему-то вбила себе в голову, что мистер Мэдден захочет оставить Диксона в Сиднее на постоянную работу.
   – Я так не думаю.
   – Вы, конечно, должны были бы знать о таких планах. Я все время забываю, что вы ведь входите в дирекцию Компании, хотя немного странно видеть в такой должности леди.
   – Это была идея мистера Хенникера.
   – О, я знаю, что он изобиловал экстравагантными идеями. Я просто подумала, что будет лучше объяснить вам все насчет Лилиас.
   – Вот и хорошо. Не думайте больше об этом, миссис Лауд.
   К ужину Лилиас, похоже, окончательно пришла в себя. Разговор за столом, как обычно, шел о бизнесе. Теперь я уже могла полноценно участвовать в нем и никогда не упускала такой возможности. Однако все мое удовольствие от такой беседы улетучилось, когда Джосс неожиданно заявил:
   – Думаю, в самом ближайшем будущем необходимо будет поехать в Англию.
   Я изумленно взглянула на него.
   – Но ведь мы, кажется, совсем недавно оттуда приехали, – возразила я.
   – В бизнесе такое случается, – небрежным тоном заметил он. – Никогда не знаешь, когда возникнут новые обстоятельства.
   – И что же это за обстоятельства?
   – В Лондоне открываются новые рынки, стремительно растет спрос на черные австралийские опалы. И совершенно естественно, что мы должны этим воспользоваться.
   – Значит, вы предполагаете отправиться в Англию?
   – Пока не могу сказать ничего определенного. Просто в скором времени может возникнуть такая необходимость.
   Я чувствовала себя несчастной и опустошенной. Все это легко можно было понять: Иза едет в Англию, следовательно, и он тоже собирается туда. Должна сказать, что заявить такое было весьма предусмотрительно с его стороны. Она уедет, а потом он внезапно «выяснит», что и ему туда необходимо. На данный момент он просто готовит почву для такого решения.
   Аппетит у меня мгновенно пропал, и, как только все встали из-за стола, я извинилась и ушла к себе в комнату. Там я вспомнила, как посмотрел на меня Джосс, когда объявил, что готовится поехать в Англию. Казалось, он ждал от меня, что я буду протестовать.
   Нет, я не доставлю ему такого удовольствия. Но дам понять, что мне известна истинная причина его желания ехать за океан: дело тут было вовсе не в бизнесе.
//-- * * * --//
   Я было уже решила, что, как только Джереми Диксон вернется, расскажу ему, что нашла красный кошелек, поскольку с этим человеком я могла быть откровенна. Но затем подумала, что делать этого не следует, потому что этим я фактически обвиню Джосса. Так с кем же мне все-таки поговорить про этот злосчастный красный кошелек?
   Я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.
   Как-то раз, вернувшись во второй половине дня в наш объятый тишиной дом, я пошла к себе в комнату, но, уже взявшись за ручку двери, вдруг услышала тихую музыку: чьи-то призрачные пальцы перебирали клавиши спинета.
   Со всех ног я бросилась наверх, но все повторилось: музыка умолкла, а за инструментом никого не было.
   Кто-то подшучивал надо мной, хотел одурачить. Я внимательно осмотрела галерею и обратила внимание на то, что одна из портьер, висевших на стене, как в Окленде, слегка сдвинута. Когда я подошла и отдернула ее в сторону, за ней обнаружилась скрытая дверь, о существовании которой я не знала. Наконец-то во мгле этой тайны забрезжил луч света. Тот, кто играл здесь на спинете, спрятался за портьерой и ушел через этот ход, как только я подошла к двери галереи.
   Ответ находился за этой потайной дверью, которая была приоткрыта. На этот раз неизвестный шутник слишком торопился и не смог полностью скрыть путь своего отступления.
   Толкнув дверь и шагнув в темноту, я нащупала ногой лестницу. Ничего не видя, я спустилась на две ступеньки, но потом обо что-то споткнулась. Раздался грохот, и я начала падать. Взмахнув руками, чтобы удержаться, я схватилась за невидимые в темноте перила. Ноги мои поехали, и в итоге я оказалась сидящей на чем-то сыром и холодном.
   От испуга я некоторое время не могла пошевелиться – просто сидела и слушала, как дальше вниз по лестнице катятся какие-то тяжелые предметы.
   – Помогите! Помогите! – позвала я и попыталась встать на ноги. К этому времени глаза мои уже привыкли к темноте, и теперь я могла видеть лестницу, которая вела куда-то во мрак.
   А потом я услышала снизу чей-то голос:
   – Кто там? Что случилось? – Это была миссис Лауд.
   – Это я, миссис Лауд. Я упала, – откликнулась я.
   – Вы шли из галереи? Сейчас поднимусь к вам.
   Пока я сидела и ждала ее, мне удалось сообразить, что произошло. Я начала спускаться по лестнице, которая была чем-то заставлена. Я едва убереглась, потому что могла бы серьезно травмироваться, если бы инстинктивно не ухватилась за перила.
   Наконец рядом со мной возникла миссис Лауд.
   – Как это случилось? Позвольте мне помочь вам, миссис Мэдден. Минутку, я зажгу свечу. Это наша старая лестница.
   Покачиваясь, я встала на ноги, и она буквально заволокла меня обратно в галерею.
   – Я увидела открытую дверь, хотя понятия не имела, что она здесь есть, – пояснила я.
   – Она скрыта за портьерой, а ход соединяет между собой два этажа. Им не пользуются уже много лет, и кто-то наставил там каких-то ящиков, оборудовав лестницу как кладовку.
   – Это было очень опасно, – заметила я.
   – Не помню, чтобы кто-то заходил туда в последние годы. Постойте минутку, я вас осмотрю, миссис Мэдден. Не думаю, что у вас что-то сломано. Как вы себя чувствуете?
   – Мне больно, трудно согнуться, и меня до сих пор трясет. Пока падала, думала, что сломаю себе ногу или еще что-нибудь.
   – Вы действительно могли серьезно пострадать. Наверное, мне лучше проводить вас в вашу комнату. Я могла бы вам чего-нибудь принести. Говорят, что после любого потрясения нет ничего лучше, чем чашка крепкого и обязательно очень сладкого чая.
   – Пока что я хотела бы просто немного посидеть и подумать. Сегодня я опять слышала, как кто-то играл на спинете.
   Она заметно занервничала.
   – Вы в этом уверены, миссис Мэдден?
   – А вы по-прежнему считаете, что у меня разыгралось воображение?
   – Знаете, людям могут казаться разные вещи, когда они немного взвинчены или чем-то расстроены.
   – Чем это я расстроена?
   – Ну, не знаю. – Она неопределенно взмахнула рукой. – Все это…
   – Что – все? – насторожилась я.
   – То, что мистер Мэдден вдруг заговорил об отъезде, да и все остальное.
   От людей, с которыми живешь под одной крышей, что-либо скрыть невозможно. Легко догадаться, что мои отношения с Джоссом здесь обсуждались постоянно.
   – Я хочу знать, почему эта дверь была открыта, – сказала я. – Вы говорите, что по этой лестнице не ходят уже несколько лет. Но совсем недавно ею точно пользовались. Думаю, это был тот, кто играл на спинете в галерее. А еще мне кажется, что, кто бы это ни был, сегодня он не просто забыл прикрыть за собой дверь: он оставил ее открытой умышленно.
   – Но кто мог ходить по этой лестнице, где стояло столько разных вещей?
   – Тот, кто хорошо знал, что там стоит, кто поставил все это туда, зная, что я увижу открытую дверь и пойду разбираться.
   – О нет, миссис Мэдден, так далеко зайти он не мог.
   – Он? Кто – он?
   – Тот, кто устраивал эти шутки со спинетом. Вы ведь сами так сказали, не правда ли? Что кто-то хотел над вами подшутить.
   – Я должна докопаться до правды, миссис Лауд. Ничего не трогайте на этой лестнице. Я собираюсь сама выяснить, что там.
   – Миссис Мэдден, эта дверь, как я уже сказала, ведет на этаж под нами. Поскольку этой лестницей никто не пользуется, я закрыла ее шторой. Как видите, внутри темно и опасно. Кто-то мог использовать ее в качестве встроенного шкафа и заставить ступеньки ящиками.
   – Любой, кто открыл бы эту дверь, сразу понял бы, что это лестница, а никакой не шкаф.
   – Ума не приложу, как такое могло произойти, – беспомощно развела руками миссис Лауд.
   Я взяла у нее свечу и подняла ее. Заглянув вниз, я увидела на нижних ступенях лестницы груду каких-то ящиков.
   – Нужно все здесь убрать и открыть лестницу, – сказала я. – Не нравятся мне все эти потайные места.
   Произнося эти слова, я уже понимала, что кто-то специально заманил меня на эту лестницу, предварительно заставив ее ящиками. Этот человек рассчитывал, что я упаду там… а возможно, даже сверну себе шею. Я знала, что увлек меня в галерею игрой на спинете вовсе не призрак моей матери.
   Это был кто-то, кому я мешала, кто-то, желающий таким образом убрать меня с дороги.
//-- * * * --//
   На следующее утро я снова поехала в город, потому что физически после вчерашнего происшествия практически не пострадала.
   – Вы знали о существовании потайного хода между галереей и коридором на нижнем этаже? – спросила я у Джосса.
   Задавая этот вопрос, я внимательно следила за его реакцией. Однако выражение его лица не изменилось.
   – О да, что-то припоминаю, – ответил он. – Мальчишкой я играл там в прятки. Это была моя любимая игра, и я, помнится, не раз пользовался этой лестницей.
   – А в последнее время вы туда не заглядывали?
   – Я совсем забыл о ней. А почему вы спрашиваете?
   – Я обнаружила ее только вчера.
   – Нужно будет открыть ее, чтобы все могли пользоваться.
   – Я так и сказала. Вы умеете играть на спинете?
   – А почему вы интересуетесь?
   – Исключительно из любопытства.
   – Между прочим, да, умею.
   Я рассмеялась.
   – Что в этом смешного?
   – Просто представила себе вас на том изящном табурете за исполнением ноктюрна Шопена.
   – Я играю совсем недурно. Как-нибудь нужно будет вам продемонстрировать.
   – А в последнее время вы там не упражнялись?
   – Я не касался клавиш несколько лет. Полагаю, что инструмент расстроен. Нужно будет позвать кого-нибудь посмотреть на него. Только вот вопрос: кто бы это мог сделать? Настройщик спинетов не самая доходная профессия в наших краях. Ума не приложу, зачем Бен вообще привез его сюда.
   – Полагаю, из сентиментальных соображений.
   – А подобные соображения редко бывают разумными.
   Как он мог держаться так спокойно и непринужденно? Ладно, я не нужна ему, это я прекрасно знаю, но стал бы он играть на спинете и таким образом подводить меня к тому, чтобы я свернула себе шею? Мне было известно, что он человек безжалостный, что он влюблен в Изу и почти не скрывает этого. Некоторые в городе подозревали его в убийстве Эзры – миссис Лауд намекала на это недвусмысленно, а что толку было избавляться от Эзры, если не устранить еще одну преграду на пути к их браку?
   Я должна смотреть фактам в лицо. Если бы меня не было, он мог бы жениться на Изе. Однако если они столько лет были любовниками, не помышляя о свадьбе, так с чего бы им вдруг так срочно захотелось пожениться?
   Я поймала себя на том, что не слишком верю в то, что Джосс действительно хотел убить меня; а еще меньше верилось, что он мог бы сделать это таким способом. Хотя почему бы и нет? В первую очередь моя смерть должна была бы выглядеть естественной. Если бы и меня вдруг застрелил неизвестный бушрейнджер, это показалось бы слишком подозрительным совпадением.
   В Фенси Тауне Джосс пользовался огромным влиянием, люди боялись его. Но даже ему нужно было быть крайне осторожным, планируя убийство.

В шахте с привидениями

   На следующее утро, когда одна из горничных, как обычно, принесла в мою спальню горячую воду, она также передала мне письмо. Я была очень удивлена, поскольку всю корреспонденцию из Сиднея мы забирали по средам в Фенси Тауне, а на дом письма никогда не доставлялись.
   – Как оно сюда попало? – спросила я, крутя в руках странное послание.
   – Его нашли в холле, миссис Мэдден. Одна из служанок заметила его на полу, адресовано оно вам.
   Значит, кто-то привез его лично. Когда я вскрывала конверт, почерк на нем показался мне смутно знакомым. Написано там было следующее:

   Дорогая миссис Мэдден!
   Как я и рассчитывал, мне удалось кое-что выяснить в Сиднее. Это письмо я лично завез в Павлины вчера поздно вечером. Нам необходимо увидеться наедине и в строгой секретности. Я слишком многое узнал, и поэтому нам с вами было бы неразумно встречаться открыто. Вы в опасности. Как и я. Мне нужно вам кое-что показать. Надеюсь, мое послание не покажется вам слишком мелодраматичным, но заверяю вас: в этой ситуации определенно есть что-то театральное, и существует реальная угроза для наших с вами жизней. Поэтому я хочу просить вас встретиться со мною завтра, в день, когда вы получите это письмо. После некоторых раздумий я решил, что самым подходящим местом для этого будет Овраг Гровера, поскольку встретиться нам необходимо в обстановке полной секретности, поверьте мне. Могли бы вы приехать туда в три часа? Там в это время никого не может быть, но мы все равно должны быть крайне осторожны. Поэтому я предлагаю увидеться под землей, в шахте. Туда можно спуститься по старой лестнице, и бояться там нечего.
   Прошу вас никому не показывать мое письмо, это очень важно. После нашего разговора вы сами поймете почему.
   Искренне ваш,
   Джереми Диксон

   Буквы плясали у меня перед глазами. Все это выглядело не просто мелодраматично, а даже дико, впрочем, как и все, что связано с Зеленым Сиянием, – я была уверена в причастности к происходящему этого зловещего камня.
   Конечно, я решила идти на встречу. Хотя про шахту эту говорили, что там водятся привидения, я не боялась, потому что всегда доверяла Джереми Диксону, который был мне симпатичен.
   От нетерпения мне трудно было дождаться трех часов.
   Чтобы не вызвать подозрения, утром я поехала с Джоссом в город, как обычно. Возможно, в этот раз я была несколько более молчаливой – кстати сказать, как и он. Расстались мы у дверей конторы, и я сразу ушла в бухгалтерию к Джимсону Лауду.
   В то утро я не могла сосредоточиться ни на чем.
   Я уже бывала в заброшенных шахтах и поэтому решила взять с собой свечу, чтобы не заблудиться в подземных переходах.
   Я уехала с работы сразу после полудня, но сначала заглянула в Павлины – это было по пути к Оврагу Гровера. В своей комнате я взяла свечу и спички и вышла, уверенная, что в доме меня никто не видел.
   День выдался абсолютно безоблачным, без малейшего намека на ветерок.
   Ослепительно-белое палящее солнце стояло высоко над головой. Это было самое жаркое время суток, но я, поднимая за собой облака пыли, старалась ехать как можно быстрее, чтобы не опоздать на свое рандеву.
   Воздух был наполнен пением цикад, но я уже настолько привыкла к этому, что почти не замечала этих звуков. Вдали, ближе к горизонту неуклюже прыгал среди кустов акации кенгуру, над головой у меня насмешливо перекликались кукабары. Еще никогда я так остро не ощущала в буше свое одиночество.
   По тропе между холмами я добралась до входа в шахту. Здесь никого видно не было. Я взглянула на часы – без пяти три. Прикрыв глаза от солнца, я огляделась. Никого. Джереми предложил встретиться под землей, и, наверное, он уже там, хотя непонятно, где он спрятал свою лошадь. Я соскочила с Уоттл, которая не возражала и казалась совершенно спокойной. Привязав ее к ветке куста, я пошла к шахте.
   Там я остановилась на несколько секунд, оглядываясь по сторонам. Меня снова охватило чувство полного одиночества. Действительно ли Джереми отыскал Зеленое Сияние и собирался показать его мне? Но где тогда его лошадь? Вероятно, он еще не прибыл и через несколько мгновений я увижу его скачущим в мою сторону. Но он ведь сам точно указал время встречи, а сейчас уже почти три часа.
   Я начала спускаться по ступенькам очень ржавой металлической лестницы, которая выглядела так, будто ею давно не пользовались. Добравшись до конца, я оказалась в пещере, переходившей в другую пещеру, откуда в разные стороны расходились прорубленные в породе коридоры.
   Я заглянула в них, но практически ничего не увидела.
   Тогда я тихонько сообщила:
   – Я здесь.
   Ответа не последовало.
   Я зажгла свечу и начала исследовать первую пещеру, но не успела сделать и пары шагов, как пламя затрепетало, а потом и вовсе погасло. Я еще раз чиркнула спичкой, но слабый огонек задрожал и потух снова.
   Я не могла понять, что здесь не так. Повернув под прямым углом направо, я очутилась в полной темноте и повторила попытку зажечь свечу. На этот раз она вообще не загорелась.
   Внезапно я похолодела от страха. Все чувства вдруг обострились до предела. Я не понимала, о чем они меня предупреждают, знала только, что мне грозит опасность. И тут меня осенило – это письмо писал не Джереми! Но почерк-то был его. С другой стороны, насколько хорошо я знала его почерк? Я видела его записи всего пару раз, и то мельком. И тому, кто хотел бы обмануть меня, было совсем нетрудно подделать это письмо.
   – Джереми! – снова позвала я.
   В ответ опять тишина.
   Кто-то заманил меня сюда, и это был не мистер Диксон. Но кто тогда? Это я скоро узнаю… узнаю в самом конце.
   Как глупо было самой лезть в расставленную мне ловушку.
   – Нет, Джосс, – вслух сказала я. – О нет, Джосс, только не ты.
   Никогда в жизни мне не было так страшно. Здесь пугало все – и полная тишина, и окружавший меня мрак… Но больше всего тишина, гнетущая зловещая тишина.
   Выбирайся отсюда, скомандовала я себе. Чего ты ждешь? И почему не сделала этого сразу? Возможно, у тебя еще есть время для бегства.
   Однако меня вдруг охватила странная вялость, нечто, абсолютно мне несвойственное. Возникло ощущение, будто меня медленно парализует.
   Пошатываясь, я добрела по коридору до места, откуда сверху был виден проблеск солнечного света. К этому моменту я уже едва могла переставлять ноги; время словно замерло для меня, и я медленно и тяжело опустилась на землю.
//-- * * * --//
   – Джосс?
   Да, это был Джосс, и он держал меня на руках.
   – Значит… вы пришли убить меня, – слабо пробормотала я. – Значит, это все-таки были вы. Вам нужна Иза. Теперь все ясно. А я-то думала…
   Джосс не отвечал. Теперь я различала какие-то приглушенные голоса и крики и догадалась, что я уже не в шахте.
   Я лежала на земле, а Джосс склонился надо мной. Я слышала, как он кому-то сказал:
   – Думаю, действие отравления проходит. Не толпитесь вокруг, ей нужен свежий воздух, много воздуха.
   Я открыла глаза, услышав, как он сказал:
   – Джессика…
   Он никогда прежде не произносил мое имя так нежно и укоризненно, и от этой интонации я вдруг почувствовала себя очень счастливой.
   – Есть у вас здесь коляска? – затем спросил он и бережно поднял меня. – Я отвезу ее домой, – объявил он.
   Джосс положил меня в небольшой экипаж, а сам сел на козлы. Когда мы остановились у Павлинов, он внес меня в дом. Я находилась в полубессознательном состоянии и слышала голоса вокруг себя приглушенно, как бы издалека.
   – …Беда случилась в шахте, миссис Лауд… молока, пожалуйста, и горячие кирпичи, чтобы сохранять его теплым…
   – Ох, мистер Мэдден, какой ужас!
   – Ничего, теперь она в безопасности. Я успел вовремя.
   Он уложил меня в постель. Глаза мои были закрыты, но я знала, что он рядом. Потом Джосс наклонился ко мне и поцеловал в лоб.
   Когда я открыла глаза, он сидел у моей кровати.
   – Все хорошо, – сказал он и улыбнулся. – Я нашел вас вовремя.
   Я снова закрыла глаза, на тот момент не желая больше ничего знать. Хотелось просто наслаждаться сознанием того, что он спас меня и переживает по поводу того, что со мной случилось.
//-- * * * --//
   Очнулась я уже в темноте. В моей комнате горели свечи, а Джосс все так же сидел у моей кровати.
   – Вы до сих пор здесь?
   – Хотелось быть рядом, когда вы проснетесь.
   – Что произошло?
   – Вы совершили большую глупость. – Это опять был прежний ироничный Джосс.
   – Я собиралась встретиться с Джереми Диксоном.
   – Мы обязательно найдем его и разберемся, что он задумал.
   – Сомневаюсь, что это он подстроил все.
   – Я видел его письмо. Лилиас принесла его мне.
   – Лилиас? Но где она его взяла?
   – Нашла у вас в комнате. Она не поверила, что его написал он. Слава богу, у нее хватило ума немедленно передать его мне. И я сразу же бросился к шахте, догадываясь, что он собирался причинить вам какой-то вред.
   – Его там не было. А потом я себя как-то странно почувствовала.
   – Вы почувствовали себя странно, потому что были отравлены. Джереми Диксон специально послал вас туда, зная, что должно случиться дальше. Теперь нам предстоит выяснить, зачем он хотел вас убить. Местные знают, что нельзя спускаться в давно заброшенные шахты, пока оттуда не будут удалены ядовитые газы. Сделать это можно разными способами. Вы должны были сразу заметить, что свеча там не горела.
   – Да, так и есть.
   – Это было предупреждением, которое означало: убирайся оттуда, и побыстрее. Под землей там существуют полости, заполненные ядовитыми газами. Мы все обыскали. Там нет следов пребывания ни Диксона, ни кого-либо другого. Так что там уже давно вообще никого не было, кроме вас.
   – Значит, люди спускались туда, после того как меня оттуда подняли?
   – Да, но, чтобы избежать риска, туда сначала сбросили подожженные сухие листья папоротника. Нагретый огнем воздух устремляется вверх, увлекая за собой вредные газы, и таким образом шахта проветривается притоком свежего воздуха. Затем мы проверяем обстановку с помощью свечи: если она горит, находиться там безопасно. Диксон намеренно заманил вас туда, а для этого у него должна быть веская причина. И я собираюсь выяснить, какая именно.
   – Это должно быть как-то связано с Зеленым Сиянием. Я говорила с ним об этом камне.
   – А почему же не со мной?
   – У вас тогда были другие интересы.
   – Вздор.
   Мы немного помолчали, а потом он произнес:
   – Когда я поднимал вас оттуда, вы кое-что сказали. А конкретно это звучало так: «Значит, вы пришли убить меня. Значит, это все-таки были вы, Джосс». Таковы были ваши слова.
   – Я просто вслух высказала свои мысли.
   – Так вы действительно рассудили, что это был я? Боже мой, весь этот фарс зашел слишком далеко!
   – А что я должна была думать? Все сходилось. Вы избавились от Эзры. И я решила, что пришел мой черед…
   Он скептически взглянул на меня.
   – Вы так ничего и не поняли, – заключил он со своим прежним презрением в голосе.
   – Я понимаю только, что вы ненавидите меня, что вы меня избегаете, что стараетесь унизить при первой возможности.
   – А чего вы от меня ожидали? Ведь на самом деле это вы избегали меня, унижали своими постоянными заверениями, что я мешаю вам, что меня вам навязали.
   – Вы злитесь, что я не стала жертвой вашей неотразимости…
   – Вижу, вам еще многое нужно узнать, и не только об опалах. Поправляйтесь скорее, я должен незамедлительно заняться вашим просвещением.
   Я привстала на кровати, но тут он взял меня за плечи и поцеловал.
   – Джосс, – начала было я, – есть еще столько…
   Но никому из нас дальнейшие объяснения были уже не нужны. Через некоторое время он сказал:
   – Бен все-таки был прав, я очень скоро это понял. Но все ждал, что вы сами придете и скажете мне об этом.
   – А почему было самому не сказать?
   – Все моя гордость, – вздохнул он. – Я хотел, чтобы инициатива исходила от вас. По ночам я много раз подходил к вашей двери, а однажды чуть не ворвался в вашу спальню.
   – Знаю. Я слышала. Но думала, что вы пришли меня убить.
   – Вы с ума сошли! – обиделся он. – Мне нужно многое вам объяснить, но сейчас вы пережили слишком сильное потрясение. Это могло продолжаться еще долго, но когда вы сказали, что я будто бы пришел вас убить… Чтобы я планировал убить собственную жену, единственную женщину на свете, которая мне нужна?!
   – Скажите это еще разок.
   Он повторил, и я воскликнула:
   – Почему вы никогда не говорили этого прежде? Неужели не догадывались, что это именно те слова, которые мне хотелось услышать больше всего на свете?
   – Какая же вы притворщица! Вы все время заставляли меня думать, что всеми способами стараетесь от меня избавиться. Сейчас вы слишком взволнованы. В этом причина? Возможно, это у вас нервное, последствия того, что в той старой шахте вы были в шаге от смерти. Может быть, завтра поутру вы проснетесь и обнаружите, что по-прежнему ненавидите меня.
   – Не нужно больше о ненависти, – взмолилась я. – Давайте лучше говорить о любви.
   – Я мог бы делать это бесконечно, но только когда вы отдохнете. Не забывайте, что командую здесь я. Вы пережили сильный шок и теперь должны полежать спокойно.
   – А вы побудете со мной?
   – Побуду, но вы должны отдохнуть. Просто лежите себе и думайте о двух недалеких глупцах, которые наконец очнулись и собираются начать жить по-настоящему.
   Я ощущала легкое головокружение, как и тогда в переходах шахты, – с той только разницей, что теперь это было не от страха, а от радости.
//-- * * * --//
   Должно быть, проспала я долго. Когда я проснулась, было уже позднее утро, а Джосс сидел у моей кровати и смотрел на меня.
   – Сегодня вы уже лучше выглядите, – заметил он. – Хороший ночной сон пошел вам на пользу. Последствия отравления газом вы преодолели, но вам потребуется еще пару дней покоя.
   – Нам с вами нужно столько сказать друг другу.
   – Времени на это у нас будет достаточно.
   – Хорошо, тогда скажите мне всего одну вещь: это правда, что я вам небезразлична?
   – Правда. Самая правдивая из всех правд на свете.
   – И тем не менее вы планировали поехать в Англию с Изой Баннок.
   – Когда я отправлюсь в Англию, вы поедете вместе со мной.
   – Тогда зачем же вы делали вид, что…
   – Чтобы поддразнить вас, вызвать какие-то чувства ко мне.
   – Мне казалось, что вы очень увлечены ею.
   – С тех пор, как я женился, я увлечен лишь одной женщиной. А все остальное было притворством, направленным на то, чтобы разрушить выстроенную ею стену равнодушия.
   – Но вы подарили Изе великолепный опал.
   – И, как по-вашему, почему я это сделал?
   – Потому что вы хотели ее, вы были без ума от нее и мечтали завоевать ее благосклонность любой ценой. Вам нравилось показывать ей, какая вы здесь важная персона. Ей нужно было только высказать вам свое желание, как вы сразу исполняли его.
   – Тут вы снова ошибаетесь. Я сделал это, потому что знал, что вам это ужасно не понравится. Я рассчитывал этим показать вам, что вы ведете себя глупо, и пробудить в вас чувство ко мне. Думал, что это могло бы стать первым шагом к здравомыслию.
   – Шаг этот получился довольно дорогостоящим.
   – Все, что могло развернуть эту ситуацию в обратную сторону, не могло быть слишком дорогостоящим для меня. – Он наклонился ко мне и пылко поцеловал. – Вот что я имел в виду, когда говорил о здравомыслии.
   – Вы очень изменились, изменились буквально за одну ночь. Это из-за того, что я спустилась в шахту?
   – Из-за того, что едва не потерял вас, я решил объясниться, чтобы удержать вас и заставить себя понять.
   – Почему мы не поговорили об этом раньше?
   – Да мы с вами только и делали, что говорили! Мне даже кажется, что эти словесные перепалки увлекали нас сами по себе. Но я много раз был на грани того, чтобы отбросить все эти экивоки и начать вести себя, как примитивный мужчина.
   – Коим вы и являетесь на самом деле?
   – Это вам еще предстоит выяснить, – фыркнул он. – Но на данный момент вам необходимо восстановиться после пережитого. Вам кажется, что вы уже оправились, но шок был очень глубоким. И поэтому я хочу, чтобы до конца дня вы оставались дома и отдыхали.
   – А вы?
   – Отправлюсь искать Джереми Диксона. Он как-то замешан в этом, и я хочу понять смысл его письма.
   – Лилиас сказала, что это не его почерк.
   – Лилиас старается его защитить. Он находится где-то поблизости, я пошлю людей на поиски. Я ждал, пока вы проснетесь, чтобы сообщить вам, куда иду.
   – Не могу поверить, чтобы это был Джереми Диксон.
   – Трудно поверить, что люди вообще могут совершать такие поступки. Именно поэтому виновные и выходят сухими из воды – до поры до времени.
   – Вы вправду думаете, что это он послал то письмо? Но зачем ему желать моей смерти? Это лишено смысла.
   – Вот это мы и выясним. Я пошлю поисковые группы в разных направлениях. А теперь мне пора, я уезжаю и возьму с собой Джимсона.
   – А как вы считаете, он имел какое-то отношение к кошельку?
   – К какому еще кошельку?
   – К кошельку Эзры. Я нашла его в саду, он был там закопан.
   – Не может быть!
   – Может. Я нашла его там. Но потом кто-то выкрал его из моей комнаты.
   Джосс выглядел озадаченным, мне даже показалось, он решил, что я после отравления газами слегка заговариваюсь.
   – Поговорим об этом позже, – уклончиво сказал он. – Я просто перед отъездом хотел убедиться, что с вами все в порядке. – Глаза его странно сверкнули. – Не могу отделаться от мысли, что вы могли умереть в той шахте, думая, что это я хотел вас убить.
   – Все уже позади, – ответила я. – В итоге я запомнила только то, что вы рисковали своей жизнью, чтобы спасти меня.
   Он ухмыльнулся – совсем как в прежние времена.
   – Я должен был это сделать, – сказал он, – хотя с моей стороны это был чистый эгоизм. Спасая вашу жизнь, я думал: зачем мне моя, если в ней не будет вас?
   Я чувствовала себя на вершине счастья.
   Джосс заторопился.
   – Все, отдыхайте. Оставляю вас на попечение миссис Лауд, а сам вернусь к заходу солнца.
   Затем он обнял меня и, казалось, не хотел отпускать, чему я была только рада.
   – Если бы Бен смотрел на нас сейчас сверху – или снизу – не знаю, где он в итоге очутился, он был бы доволен собой, – сказал Джосс. – Представляю, как он заразительно смеется, – мы с вами хорошо помним этот смех, – и приговаривает: «Вот видите, я же вам говорил».
   Потом он снова и снова целовал меня.
   – До вечера.

Зеленое Сияние

   Неторопливо встав с постели, я умылась и оделась. Голова по-прежнему немного кружилась. В комнату вошла миссис Лауд, чтобы узнать, как я себя чувствую.
   – Совсем неплохо, – ответила я. – Просто немного устала.
   – После того, что с вами случилось, в этом нет ничего удивительного. Чего бы вы хотели на завтрак?
   – Я, пожалуй, дождусь ланча.
   – Приходите ко мне, я угощу вас чаем.
   – Это было бы замечательно, – согласилась я.
   – Приходите, как только будете готовы. А я пока пойду поставлю чайник.
   Через пять минут я постучала к ней в дверь.
   – Входите. Выглядите уже намного лучше. Чай готов, я уже разлила его по чашкам.
   – Как у вас тут уютно, – уже не впервые заметила я.
   – Мне тоже всегда так казалось. Мистер Хенникер часто любил приходить сюда на чашечку чая.
   Я села на стул, который она пододвинула к столу, накрытому декоративной плюшевой дорожкой. Ее шкатулка для рукоделия была открыта, и сверху лежало какое-то шитье.
   – Ох, миссис Мэдден, что-то вам в последнее время не везет. Сначала вы чуть не разбились на той лестнице, а потом спустились в шахту. Выглядит это так, будто вас преследуют несчастья. Люди скажут, что это, наверное, результат того, что вы забрали Зеленое Сияние себе.
   Я отхлебнула освежающий горячий чай.
   – Люди могут говорить что угодно.
   – Они точно так скажут, это факт. Но ведь это и вправду можно считать несчастьями, верно? Сначала одно, потом другое… Хотела бы я знать, что замышлял этот Джереми Диксон. Как вам чай?
   – Очень хорош, спасибо.
   – Допивайте, и я налью вам еще чашечку. Я всегда говорила, что нет ничего лучше, чем чашка доброго чая.
   – Это правда.
   – Они тут все регулярно пьют чай, совсем как у нас на родине. Позвольте налить вам еще.
   – Спасибо, миссис Лауд.
   – Вас, похоже, немного клонит в сон?
   – Я чувствую себя… слегка необычно.
   – Я заметила. В доме у нас сейчас очень тихо. Знаете, мы ведь здесь с вами совсем одни. Все уехали, помчались в эту погоню за призраком. Оставались только две девушки, но я послала их в город кое-что купить для меня. У обеих там есть дружки из числа старателей. – Она хихикнула. – Так что, думаю, обратно они торопиться не будут.
   Тут я обратила внимание, что она очень внимательно следит за мной, и в глазах ее появился какой-то странный блеск.
   – Прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что показать, – сказала она.
   – Показать… прежде чем уйду… куда… где?
   – Здесь, в моей шкатулке. Здесь есть маленький потайной ящичек. Помните ту ночь, ночь Охоты за сокровищами? Этот Эзра… он знал. Я по его глазам видела, что его так и тянет к моей шкатулке.
   Я попыталась встать, но не смогла. Мои ноги, казалось, стали чужими и не слушались меня.
   – Даже не пытайтесь пока уходить. Я хочу, чтобы вы это увидели. Эта вещь у меня со времени отъезда мистера Хенникера. Его корабль еще не успел отплыть от берега, как я уже нашла ее. Я всегда очень педантично отношусь к весенней генеральной уборке. Нашей прислуге доверять нельзя, и поэтому в доме всегда было много такого, что я делала сама. Картина эта мне очень нравилась. Как и мистеру Хенникеру. Он говорил, что павлин на ней напоминает ему Джосса. Я видела, что он как-то необычно смотрит на нее и посмеивается, и у меня возникла догадка, что в картине этой есть что-то особенное для него. Поэтому я уделила ей особое внимание. Я нашла скрытую пружину и поняла, для чего она там. Так все и произошло. – Облокотившись на стол, она подалась вперед. – Внутри там что-то есть, что-то живое… живое божество. Помните сказку про лампу Аладдина? Так вот это – нечто похожее. Внутри живет джинн, который исполняет желания.
   – Вы сейчас говорите о Зеленом Сиянии на Закате, миссис Лауд? – уточнила я.
   – Да, – ответила она. – Именно о нем я говорю.
   Она вдруг начала смеяться. С ней произошла разительная перемена. Как будто она до сих пор изображала кого-то, надев маску, а теперь пришло время показать свое истинное лицо. Эту женщину я никогда не знала. Неудивительно, что она и ее семья напоминали мне хор из греческой трагедии. Не было больше робкой экономки, бесконечно благодарной хозяину дома за то, что, став его любовницей, она на все эти годы обрела крышу над головой для себя и своих детей. Это был совсем другой человек. А может быть, наоборот, скромная экономка была истинной миссис Лауд, а сейчас на меня безумными глазами смотрел кто-то другой.
   – Вы должны увидеть его, прежде чем уйдете, – повторила она. – Я хочу, чтобы вы увидели его. Никогда не забуду тот миг, когда я нашла его в раме картины, и он явился мне во всей своей красе, во всем своем могуществе. «Я твой, – сказал он мне. – Не упусти меня, и я буду на тебя работать. Все, что захочешь, станет твоим». Сначала я не хотела забирать его. Просто собралась держать его у себя в комнате, чтобы любоваться им. Я просыпалась среди ночи от мысли, что он у меня есть, вставала с постели и шла посмотреть на него. А со временем я начала понимать, что могу делать все что хочу, потому что Зеленое Сияние позволит мне это.
   – Так покажите его мне, миссис Лауд, – тихо попросила я.
   Она придвинула к себе шкатулку с рукоделием и стала возиться с выдвижным ящичком. Я никогда не видела, как скупец пересчитывает свое золото, но догадываюсь, что смотрелось бы это примерно так же. Внешность миссис Лауд снова изменилась: скривившиеся губы подергивались, глаза сверкали нездоровым блеском. Я подумала: эта женщина действительно потеряла рассудок. Зеленое Сияние свело ее с ума.
   Она извлекла из шкатулки комок ваты. Когда она разворачивала его, пальцы ее дрожали. Бережно взяв что-то в ладони, она вдруг начала тихо напевать, как мать, убаюкивающая свое дитя.
   Миссис Лауд протянула ко мне руки, в которых во всей своей изумительной сказочной красе лежал самый чудесный опал всех времен, опал, определивший мою судьбу, опал, который был самым потрясающим драгоценным камнем из всех, какие я видела или еще увижу в своей жизни.
   Описать его словами было невозможно. Могу сказать, что он был очень большим, – крупнее, чем я ожидала. Даже при всей обрывочности моих познаний в этой области мне было понятно, что он – само совершенство во всех отношениях. Он был и насыщенно-синим, как воды тропических морей, и светло-голубым, как безоблачное небо; в нем были красные искры, напоминавшие блики закатного солнца на поверхности океана. Однако все это не в состоянии передать его волшебного очарования, его ауры, ощущения, что он живой. В нем действительно как будто билась жизнь, он менялся прямо у вас на глазах. Голова у меня кружилась все больше, я была как в тумане, и мне уже начало казаться, что я могу утонуть в пучине этих безумных искрометных красок. От этого камня исходила невидимая сила. Он обладал каким-то магнетическим воздействием, и я невольно потянулась к нему.
   – О нет, нет, – сказала она. – Вы решили, что можете забрать его у меня, не так ли? Подумали, что наконец-то его нашли? Но хочу вам сказать, миссис Мэдден, что я всего лишь показываю его вам, не более того. Просто подумала, что вам стоит увидеть его перед тем, как вы умрете.
   – Перед тем… как умру?
   – Вы ведь уже чувствуете сонливость? Больно не будет. Вы ничего не почувствуете. То, что я положила вам в чай, просто вызовет сладкий мирный сон, вот и все. Посмотрите на мои руки. Они у меня сильные. А у вас такая тоненькая шейка. Я часто приглядывалась к ней. Это будет несложно. Я хорошо знаю, где нужно надавить. Но я подожду, пока вы крепко уснете. Не люблю причинять боль, так будет лучше. Повторяю: вы ничего не почувствуете.
   Я ощутила, как волосы у меня встают дыбом. Из-за того, что говорила она эти жуткие вещи спокойно и совершенно прозаически, становилось еще страшнее. То, что она находится в состоянии аффекта, стало очевидно только тогда, когда она заговорила о Зеленом Сиянии. Я была в пустом доме наедине с сумасшедшей, но не воспринимала ее серьезно, пока не увидела Зеленое Сияние. Вот тогда мне стало понятно, что старая экономка окончательно свихнулась. Она подсыпала мне в чай снотворное, и под его влиянием я становилась все более вялой и апатичной.
   Я подумывала о том, чтобы метнуться в сторону двери, но конечности мои уже словно налились свинцом. В голове крутилась мысль: мы с ней в доме одни, все разъехались, я здесь наедине с сумасшедшей.
   Она уставилась на свои руки, руки, которые ждали, чтобы задушить меня… но не раньше, чем я засну. Следовательно, я не должна спать. Я должна держаться и найти способ перехитрить ее.
   – Вы хорошо играете на спинете, миссис Лауд, – сказала я.
   То, как она мгновенно превратилась из злобного убийцы в кроткую экономку, выглядело сверхъестественно и жутко.
   – О да, я часто играла для мистера Хенникера. Он рассказал мне о Джессике, вашей матери. Это мне очень не понравилось, потому что я сама была влюблена в него. У Бена были свои фантазии насчет спинета и возвращения ее души через эти звуки. Поэтому я играла для него – он говорил, что это напоминает ему о ней.
   – А потом вы играли для меня?
   – Вы ведь начали что-то вынюхивать с первого дня своего появления здесь. Приглядывались, прислушивались, искали Зеленое Сияние. Я знала это. Благодаря силе камня в голове моей роились прекрасные идеи. Когда вы искали его, – сначала с мистером Мэдденом, а затем с мистером Диксоном, – я была рядом. Когда вы снимали картину «Гордость павлина», я наблюдала за вами. Я не хотела, чтобы Лилиас вышла за Джереми Диксона, хотела для нее мистера Мэддена. Такая вот была у меня прихоть. Я догадывалась, что мистер Хенникер оставит Зеленое Сияние ему, и тогда камень частично принадлежал бы и ей. Но нет, он стал моим. Однако о Лилиас пришлось забыть, потому что приехали вы, и сначала нужно было как-то избавиться от вас. Теперь я не хотела, чтобы он достался даже моей дочери. Он был моим, и я хотела его для себя.
   – И камень принялся работать на вас, давать вам советы?
   Она кивнула.
   – В первый раз это случилось, когда к нам в дом приехал Том Пейлинг, – я пошла на конюшню и сломала колесо на его пролетке. После этого произошел тот несчастный случай, в результате которого Джимсон получил должность и прекрасно проявил себя на ней. Понимаете, Зеленое Сияние подкидывает вам в голову интересные идеи и показывает, как можно их осуществить.
   – Значит, это вы заманивали меня в галерею.
   – Я хотела, чтобы вы думали, будто это ваша мать пытается вас предостеречь.
   – А зачем вам нужно было, чтобы меня предостерегали?
   – Зеленое Сияние умное. Оно никогда ничего не делает без причины. Я хотела, чтобы вы рассказывали людям, что напуганы, потому что ваш муж хочет от вас избавиться. Когда загадочной смертью погибают чьи-то жены, первыми подозреваемыми становятся их мужья. Ситуация была мне понятна: отдельные спальни и Иза Баннок. Я думала, что вы кому-то расскажете о своих подозрениях. Ведь когда-то давно Джосс тоже играл на спинете, а Бен, кстати, любил слушать его игру. К тому же он знал про потайную лестницу, не так ли?
   – Вы играли на спинете, вы скрывались из галереи по той лестнице, и вы подстроили там мое падение. И все потому, что, если бы я убилась, подозрение, по-вашему, должно было пасть на моего мужа?
   – Тут Зеленое Сияние ни при чем. Это была моя идея. Впрочем, не очень-то удачная. Вероятность, что вы найдете свой конец, свалившись с тех ступенек, была невелика, да и меня легко могли поймать за игрой на спинете. Но если бы вы покалечились, это на время охладило бы ваш пыл и послужило бы, так сказать, подготовительным этапом – надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Но все испортила Лилиас. Она устроила целую истерику из-за того, что я играла на спинете, после чего они с Джимсоном попытались меня остановить. Они всегда внимательно следили за мной. Конечно, они не знали, что Зеленое Сияние у меня, но видели, как я изменилась, и испугались этого.
   Чтобы не заснуть, я должна была разговаривать, и поэтому я продолжала:
   – К этому времени вы уже отказались от мысли выдать Лилиас за моего мужа?
   – Ну, это было бы неплохим вариантом, но главной моей задачей было сохранить Зеленое Сияние. Когда я в тот вечер пришла к себе в комнату и увидела, как Эзра смотрит на мою шкатулку, я сразу поняла, что он обо всем догадался. Об этом сказало мне выражение его лица.
   – И поэтому вы убили его?
   – Да, убила. Я подстерегла его в Овраге Гровера, застрелила и там же закопала. Его труп пролежал бы там много лет, если бы не эта глупая лошадь. А нашли его именно вы. В этом все и дело. Мне в голову пришла мысль, что вы и есть моя главная Опасность. А Зеленое Сияние подсказало, что вывод мой правильный.
   – А что с письмом от Джереми Диксона?
   – Я много часов тренировалась копировать его почерк, взяв за образец его ответ с согласием принять приглашение на Охоту за сокровищами. Думаю, получилось у меня хорошо. Это снова была идея Зеленого Сияния, и я была уверена, что уж на этот раз все получится. Но Лилиас, моя собственная дочь, помешала этому. Она нашла письмо. Что она делала в вашей комнате, спросите вы? Она ревновала вас к Джереми. В общем, она была готова поклясться, что это не его почерк. Прихватив письмо, она поехала с ним в город и опять все испортила. И теперь, конечно, с этим нужно было что-то делать.
   Она вдруг сморщилась и, казалось, вот-вот разразится рыданиями.
   – Я видела это по лицу мистера Мэддена. Видела, что он так этого не оставит. Кто-то угрожал вам, и теперь он все выяснит. В этом он точная копия мистера Хенникера: не остановится, пока не докопается до самой сути. И я обязана остановить его.
   – Вам никогда этого не сделать.
   Она лукаво взглянула на меня.
   – А у Сияния есть на это ответ. У него всегда есть ответы на любые вопросы. Сияние нельзя победить. Я делаю ошибки только тогда, когда перестаю слушать его. Так было с тем кошельком. Это было глупо. Я взяла его только потому, что хотела, чтобы это было похоже на ограбление. Нужно было сразу выбросить его где-нибудь в буше. Даже если бы его кто-то нашел там, это не имело бы никакого значения. Потом мне пришлось забирать его у вас, и это тоже было ошибкой. Мне снова не нужно было действовать самостоятельно, без Зеленого Сияния. Сияние всемогуще, и никто не может противостоять ему.
   – Вы пытались убить меня и не убили. Вам дважды не удалось этого сделать.
   – Я просто не поняла, что подсказывало мне Сияние.
   – А сейчас, думаете, понимаете?
   – О да. Теперь для меня все ясно и понятно.
   О Господи, молилась я про себя, помоги мне побороть это непреодолимое желание закрыть глаза, помоги мне не заснуть. Пока я бодрствую, я в безопасности. Мне необходимо, чтобы она продолжала говорить.
   – У вас не получится, миссис Лауд, – сказала я. Она удивленно вскинулась. – Вы опоили меня. Вы зашли очень далеко и думаете, что собираетесь меня убить.
   Она кивнула и мягко улыбнулась. Потом опустила взгляд на свои руки и несколько раз сжала и разжала пальцы, словно разминая их.
   – Допустим, вы меня убили, – продолжала я. – Тело мое останется в этой комнате. Как вы объясните то, что случилось со мной? Вас сразу разоблачат как убийцу. А к убийцам здесь беспощадны, миссис Лауд, вам не жить. Так зачем это вам нужно?
   – А вас здесь не будет, – возразила она. – Вы исчезнете. – Она вдруг засмеялась демоническим смехом, от которого по спине у меня пробежали мурашки. Это напомнило мне, что в данный момент я сражаюсь за свою жизнь против женщины, которая хотя и сошла с ума, но все равно имеет силы на то, чтобы убить меня. Один неверный шаг с моей стороны – и мне конец. Выхода из этого положения я не видела.
   Зеленое Сияние она по-прежнему держала у себя на ладони. Складывалось впечатление, что она не может положить его на место, потому что боится, что в этом случае лишится его силы.
   Все эти месяцы, что я жила с ней в этом доме под одной крышей, она была уже безумна.
   Я не нарушала установившегося молчания, потому что выигрывала драгоценное время, когда она забывала о моем присутствии, как это, похоже, было в данный момент. Пока я не потеряю сознания, она меня не тронет. По натуре она не была жестокой и оказалась способной на такие ужасные действия только из-за одержимости этим камнем.
   Я думала о Джоссе. Я вообще не могла перестать думать о нем. Во мне до сих пор были живы воспоминания о наших с ним стычках. Все это еще требовало объяснений. Однако один положительный момент перевешивал все негативное. Он не побоялся спуститься в шахту, чтобы вынести меня оттуда. Он спас меня, рискуя своей жизнью. Потому что он любит меня. Потому что я ему нужна. И те ночные шаги в коридоре – то были его шаги. Он подарил Арлекин Изе Баннок только для того, чтобы подтолкнуть меня, помочь разобраться в моих истинных чувствах. И преуспел в этом, нужно сказать, потому что именно после этого я и поняла, насколько люблю его. Мы оба вели себя глупо, отказываясь смотреть правде в глаза. Бен был мудрее нас. И вот теперь, когда мне наконец все стало ясно, я оказалась в смертельно опасном положении и могла все потерять. Нам не давала соединиться наша гордость – причем моя не в меньшей степени, чем его. А сейчас он по неведению оставил меня наедине с убийцей.
   Я была перед лицом смерти, и, если она возьмет верх, я так никогда и не узнаю той жизни, которую обещал мне Джосс. Передо мной открывались две дороги: одна была короткой и готова была вот-вот оборваться, а другая, длинная и восхитительная, была полна волнующих поворотов и крутых виражей, которые сулила мне жизнь с моим мужем. Мне уже давно следовало ступить на этот второй путь. Почему я была так глупа, что боялась этого?
   О, где же ты, мой Джосс? Как же я хочу, чтобы мы с тобой начали нашу новую жизнь… прямо сейчас.
   Чем же все это закончится? Джосс ринулся по ложному следу, он охотится за Джереми Диксоном, который, без сомнения, сидит в данный момент в сиднейском офисе Компании и обсуждает с кем-нибудь характеристики камней, которые были найдены на копях Фенси Тауна в последнее время.
   Миссис Лауд вдруг очнулась от своих грез.
   – Все уже готово. Это будет в саду. Я закопаю вас там, где никому и в голову не придет вас искать. А еще я спрячу ваш дорожный саквояж и кое-что из ваших вещей.
   – У вас не получится это сделать, миссис Лауд. Вспомните историю с кошельком Эзры Баннока. Тогда Сияние подсказало вам не слишком разумный ход, не так ли?
   – Я уже говорила вам: камень не хотел этого. Это я допустила ошибку. И на вашем месте я не стала бы насмехаться над ним. Он вам этого не простит. А в этот раз он меня предупредил: «Закапывай ее поглубже. Никто не должен найти ее так, как она тогда нашла кошелек…»
   – Но с кошельком вы все-таки ошиблись.
   – Это было задумано как предупреждение мне. Подготовка к тому, что будет сегодня. Такое порой случается.
   – А вам не кажется странным, что мы с вами сидим тут и обсуждаем мои похороны?
   – Над чем вы сейчас забавляетесь, миссис Мэдден? Вечно вы шутите, но это вам не шутки. Я расскажу всем, что вы забрали Зеленое Сияние, что вы сами показывали его мне, а я пыталась убедить вас вернуть камень на место. Но вы не послушались и спешно сбежали с ним.
   – Из этого тоже ничего не выйдет. Тогда вам пришлось бы убить еще и Уоттл. И закопать.
   – О нет. Вы сбежали с сообщником, который заехал за вами. Лошадей он привел с собой, на них вы и ускакали.
   – А сообщник мой – Джереми Диксон, я полагаю.
   – Для начала и он сойдет.
   – А что будет, когда Джереми вернется?
   – Сияние разберется. Почему вы не засыпаете? Так было бы лучше для всех. Тогда мы сможем со всем покончить.
   – Я не собираюсь спать.
   – Заснете. Вы ничего не сможете с этим поделать.
   Я видела ее дикую одержимость, видела бесконечную алчность в ее глазах – вот что сделал с ней этот камень. Она будет действовать так, как рассказала мне. Этот опал разрушил жизнь моей матери, а теперь и я должна умереть из-за него. Я видела Зеленое Сияние и теперь понимала, что оно может делать с людьми. В нем таилось зло, которое сейчас вселилось в эту женщину.
   Я схватилась за край стола. Невыносимая усталость накатывала на меня волнами. Стараясь отогнать мысли о мягкой постели и ласковом прикосновении подушек, я думала о том, как умру и как вернувшийся Джосс обнаружит, что я пропала. Поверит ли он, что я, забрав с собой Зеленое Сияние, сбежала с Джереми Диксоном? А когда тот приедет из Сиднея, – что у меня был другой сообщник?
   Многие люди были одержимы этим опалом. Поверит ли он, что такое могло произойти и со мной?
   Я не должна заснуть. Я боролась за свою жизнь, старалась изо всех сил как никогда прежде. Мне приходилось напоминать себе, что эта сумасшедшая женщина – единственное, что угрожало нашему с Джоссом захватывающему светлому будущему.
   Слыша свой голос как бы со стороны, на грани потери сознания, я раз за разом повторяла:
   – У вас ничего не выйдет.
   Ее лицо поплыло передо мной… маска сброшена… огонь исступления в глазах… Я знала, что именно безумие придаст ей сил совершить задуманное.
   Стены комнаты начали удаляться, я словно превратилась в стороннего наблюдателя, перед которым разворачиваются картины всего, что будет дальше. Вот мое обмякшее безжизненное тело тащат в сад, туда, где песчаная почва более рыхлая: здесь закопать меня можно будет довольно быстро, а позже она доделает работу более качественно и выроет глубокую могилу. Затем она забирает мои вещи и прячет их…
   Я видела, как Джосс возвращается, так и не найдя Джереми. А как могло быть иначе, если тот работает в Сиднее? Я видела на его лице злость и даже ярость, ущемленную гордость. Он в бешенстве, что я исчезла, бросив его. Он считает, что это моя месть ему за то, что он причинил мне столько боли, флиртуя с Изой Баннок.
   Теперь он верит, что я обманула его. Но этого не может быть! Ее план не сработает. С кем я могла сбежать? На роль моего сообщника нет ни единого кандидата.
   С другой стороны, кто поверит, что эта тихая безропотная экономка способна вынашивать такие дьявольские планы? Но на самом деле она не виновата. Тут действовало само зло, которое вселилось в нее из-за этого камня.
   Я слышала свое невнятное бормотание:
   – Нет… нет… нет…
   Неумолимо текли минуты.
   – Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – пропела маленькая глупая птичка из своего окошка в часах. Это кукование вновь и вновь крутилось у меня в голове, я чувствовала, что проваливаюсь в забытье, но каждый раз заставляла себя вернуться к действительности.
   Миссис Лауд начала беспокоиться.
   – Я ничего не понимаю. Вы уже давно должны были заснуть.
   – Моя сила воли крепче вашего снотворного, миссис Лауд.
   – Но почему? – удивлялась она. – Можно подумать, что Сияние не у меня, а у вас.
   – Оно и так мое – по праву. Оно принадлежит нам с моим мужем. Вероятно, камень знает это.
   Я увидела в ее глазах неподдельный страх.
   – Да, – продолжала я развивать свой временный успех. – Он все знает. Посмотрите сами, как он сияет для меня. Знает свою хозяйку.
   – Нет-нет, он все время был у меня. Законы тут ни при чем. Он предназначался мне. Прежде в жизни у меня никогда ничего своего не было, но с Сиянием я обрела все. И это дорогого стоит. Все это время камень работал на меня.
   – Но не против меня, миссис Лауд. Вы подстроили несчастный случай с Томом Пейлингом. Вы убили Эзру Баннока. В то же время вы заманили меня на темную лестницу, но я отделалась испугом. Вы попробовали свой фокус с шахтой, но меня спасли.
   Лицо ее приобрело пепельно-серый оттенок.
   – Вот видите, – гнула я свою линию, – Сияние не хочет причинить мне вред, потому что я – его законная хозяйка. Камень мой, миссис Лауд.
   – Я никогда не отдам его, никогда! – истерически воскликнула она.
   – Послушайте, миссис Лауд, это всего лишь опал, минерал, отложения кремнезема в толще горной породы. Как можно приписывать ему чудодейственную силу?
   Она взглянула на меня с таким видом, будто не понимала, о чем я говорю.
   – Он уже и так сильно навредил вам, – добавила я. – Неужели вы сами этого не видите?
   Она уставилась на меня пустым невидящим взглядом.
   О, спасибо Тебе, Господи, – снова обратилась я к Небесам. У меня получается бороться со сном. Я обязательно выдержу. И буду жить. Нужно продолжать поддерживать разговор с ней. И не забывать, что впереди меня ждет Джосс и наша с ним новая жизнь, какой у меня никогда не было.
   – Вы стали одержимы этим камнем, его легендой, выстроили в своем сознании иллюзию, хотя в реальности ничего этого не существует.
   – Да как вы смеете называть его просто камнем! Вы-то не жили с ним. Не держали его в своих ладонях. Только посмотрите на него…
   – Да, покажите мне его. Дайте подержать в своих руках.
   Она покачала головой, и на губах ее появилась хитрая улыбка.
   – О нет… Вам его видно и оттуда, где вы сидите. Смотрите на него. Когда солнце садится в море, если присмотреться, – и если вам повезет, – можно уловить внезапную короткую вспышку зеленого света. Это реальное явление природы, но это же умеет делать и мое Зеленое Сияние.
   Внезапно я насторожилась: мне послышался какой-то шум снизу.
   Кто-то поднимался наверх. Я быстро посмотрела на нее, но она впилась взглядом в опал, полностью поглощенная его великолепием и миром собственных фантазий.
   Я почувствовала огромное облегчение и уже поверила, что все-таки победила.
   Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Джосс, а за ним кто-то еще. То был Джимсон.
   – Мама! – воскликнул он с болью в голосе.
   Она встала, не сводя глаз с сына.
   – Ты привел его! – пронзительно закричала она. – Сначала Лилиас, теперь ты. Мои собственные дети…
   Она стояла, сжимая в руке камень, но Джосс смотрел не на нее, а на меня. Я с трудом поднялась и, шатаясь, двинулась к нему. Теперь, когда уже не было такой острой необходимости цепляться за все что угодно, лишь бы не потерять сознание, я вдруг почувствовала, что не в силах противостоять бесконечной усталости, обрушившейся на меня.
   Джосс успел подхватить меня на руки и дважды позвал по имени. Просто поразительно, как много он сумел вложить в эти слова. Он нежно прижал меня к себе, а я была готова навечно остаться в его объятиях.
   Уже сквозь сон я слышала умоляющий, полный страдания голос Джимсона:
   – Мама, я должен был это сделать. Я понял, что здесь что-то не так.
   – Отдайте мне то, что вы держите в руке, миссис Лауд, – сказал Джосс.
   Ее неистовый крик вырвал меня из небытия и на мгновение вернул к действительности. Но затем для меня наступила нескончаемая глухая тишина.
   Когда я очнулась, оказалось, что я очень живо помню каждую интонацию ее голоса, каждую смену выражения ее лица.
   Джосс рассказал мне, как она выкрикнула, что никогда не отдаст Зеленое Сияние, после чего выбежала на террасу и, прежде чем они успели ее остановить, бросилась оттуда вниз.
   Когда они подобрали ее с каменных плит внизу, она была мертва, но по-прежнему сжимала в кулаке злосчастный опал.
//-- * * * --//
   Полгода спустя мы с Джоссом вернулись в Окленд, но это были уже другая я, и другой он.
   Это были замечательные шесть месяцев новых открытий и обретений – величайшее из всех возможных приключений под названием «Взаимная любовь».
   Лилиас вышла за Джереми Диксона еще до нашего отплытия. Мы с ней много беседовали, и она поведала мне, что они с Джимсоном оба понимали, что мать их находится на грани помешательства, хотя не догадывались, насколько далеко это у нее зашло. Разумеется, они не знали, что Зеленое Сияние у нее, но подозревали, что на психику ее что-то пагубно влияет. Они выяснили, что это она играла на спинете в галерее, и именно это так расстроило Лилиас в тот раз, когда я застала ее рыдающей. Оба они, желая защитить свою мать, гадали, чем она при этом руководствовалась. Когда со мной произошел тот инцидент на темной лестнице, а потом меня заманили в шахту, они уже что-то заподозрили. Поэтому, когда Джимсон узнал, что меня в моем болезненном состоянии оставили с его матерью, он решил рассказать Джоссу, что опасается за мою безопасность. В результате мой муж срочно вернулся домой.
   Лилиас очень мучилась, пытаясь объяснить мне все это, но я успокоила ее, сказав, чтобы она не переживала. Я все прекрасно понимаю. Они пытались защитить свою мать, которая столько для них сделала, когда они были беспомощными детьми. Приехав в Павлины, она работала на Бена, влюбилась в него и надеялась, что он женится на ней. Но жениться он не хотел, и поэтому она довольствовалась просто крышей над головой для себя и своих детей. Она была женщиной консервативных взглядов, и такое положение в доме очень тревожило ее. Могу себе представить, как она боролась с угрызениями совести, как успокаивала себя тем, что делала все это исключительно ради своих детей. Но, как я понимаю, это угнетало ее сознание, и она постоянно пыталась как-то исправить ситуацию. Если бы Лилиас вышла за Джосса, миссис Лауд посчитала бы, что игра того стоила. Лилиас рассказала мне, что ее мать определенно вынашивала этот план и поэтому всячески старалась препятствовать ее союзу с Джереми Диксоном.
   А потом она нашла Зеленое Сияние и совсем потеряла рассудок. Это привело к тому, что она покалечила Тома Пейлинга, убила Эзру и попыталась убить меня. Где-то в глубине сознания у нее засела мысль, что, если бы не я, Джосс мог бы жениться на Лилиас. Но больше всего она боялась, что я могу найти Зеленое Сияние. Она завидовала моей матери и поэтому с самого начала была настроена против меня. Но при этом искусно скрывала свою враждебность за подчеркнутой скромностью и постоянной демонстрацией желания помочь мне. Такая вопиющая неискренность могла бы показаться невозможной, однако я пришла к выводу, что на самом деле в ней одновременно уживались две миссис Лауд: образцовая экономка, которая прекрасно вела домашнее хозяйство и всегда была готова угодить, и безумная женщина, потерявшая рассудок под влиянием чар Зеленого Сияния и фактически ставшая его пленницей.
   Мне было жаль ее детей. Однако Джереми должен был успокоить Лилиас, а Джимсон, похоже, находил некоторое утешение в своей работе.
   А наше с Джоссом решение отправиться на родину было связано именно с Зеленым Сиянием.
   Я сама завела этот разговор, и это был тот нередкий случай, когда муж был со мной не согласен. Да, наши мнения по-прежнему часто расходились, но это каким-то странным образом только стимулировало наши отношения.
   Когда у нас возникали горячие споры, Джосс обычно смеялся. Так было и на этот раз.
   – Я всегда знал, – заявил он, – что ты в любой момент готова вспыхнуть, как фейерверк.
   – Фейерверк – это очень красиво, – огрызнулась я. – Ты должен признать, что это впечатляющее зрелище.
   – И оно мне всегда нравилось, – ответил он. – К тому же подобные твои вспышки помогают полнее насладиться теми моментами, когда между нами царит согласие.
   В городе все ждали, когда из-за нашего опала на нас обрушится какое-нибудь несчастье.
   – С этим камнем всегда будут связаны легенды, – заметила я.
   – Естественно. Он уникален.
   Джоссу нравилось доставать его, чтобы полюбоваться.
   – Так ты сам скоро станешь одержимым, – поддразнивала я его.
   – Чепуха. На свете есть только один предмет моей одержимости.
   – И что же это?
   – Ты прекрасно это знаешь.
   – Ох, Джосс! – воскликнула я. – Порой от тебя можно услышать изумительно приятные вещи. Однако одержимость зачастую не длится долго.
   – Ну вот, в этом вся ты. Ничем тебе не угодишь.
   – Ну, были ведь времена, когда ты был одержим Изой Баннок.
   – Это было еще до тебя. А Изой были очарованы все. Я влюбился в нее, когда мне было шестнадцать, – заодно со всеми остальными у нас.
   – Но у тебя это закончилось романом.
   – Похоже, она сама ждала этого.
   – А потом ты отдал ей Арлекин.
   – Да, но только, чтобы позлить тебя.
   – Ах, Джосс Мэдден, иногда я тебя просто ненавижу!
   – Я в курсе. И это делает такими сладостными те моменты, когда ты меня любишь. – Внезапно он заговорил очень серьезно. – Забудь об Изе. С этим покончено. Я вел себя так только потому, что ты отвергала меня. Ты пренебрегала мной, пренебрегала Павлином! А павлины этого не любят. Они от этого становятся зловредными.
   – Но самым жестоким с твоей стороны было то, что ты отдал ей Арлекин.
   – Я собираюсь исправиться. И поэтому подарю тебе нечто более ценное – Зеленое Сияние.
   – Нет, Джосс.
   – Да, Джессика. И тогда ты наконец забудешь тот досадный случай с Арлекином. В общем, я отказываюсь от своей доли, теперь камень твой. А он в тысячу раз дороже, чем Арлекин.
   – Я как раз хотела поговорить с тобой о Зеленом Сиянии. Я боюсь его.
   – Ты? Боишься опала?
   – Да, боюсь. Он поломал жизнь моей матери. Он изменил мою жизнь. Из-за него убили Эзру и едва не погиб Том Пейлинг… да и я тоже.
   – Но ты же не хочешь этим сказать, что и тебя смущают разговоры про несчастья?
   – В данном случае я думаю не о себе, а о своей семье. Я не хочу рисковать. Есть для меня вещи слишком ценные, чтобы подвергать их даже мифической опасности.
   – Ты сейчас про меня? Про нашего ребенка?
   Я кивнула.
   Он был тронут: я видела это по тому, что, когда он рассмеялся, в смехе его одновременно слышалась и его обычная ирония, и нежность.
   – Так что же ты тогда предлагаешь? – спросил он.
   – Мы отвезем Зеленое Сияние в Лондон и передадим в дар Геологическому музею, где все люди смогут любоваться его красотой. Так я обману скрывающееся в нем зло, потому что там он не будет принадлежать никому конкретно.
   – Значит, ты отказываешься от моего подарка?
   – Твой лучший подарок мне, Джосс, вовсе не этот камень. Это намного, намного важнее.
   – А ты заметила, что, взрослея, становишься сентиментальной? – спросил он.
   – Тебе не нравится?
   – Как это может мне нравиться, если ты и меня делаешь таким же?
//-- * * * --//
   Мне хотелось, чтобы наш ребенок родился в Окленд Холле, и Джосс был готов исполнить этот мой каприз. Я знала, что мистер Хенникер был бы очень доволен таким решением. Джосс был его сыном, и на генеалогическом древе, изображенном на стене в холле нашего старого особняка и всегда интриговавшем Бена, теперь должна была появиться новая ветвь. Мистер Уилмот и миссис Бакет посчитали это очень правильным и справедливым.
   Окленд ничуть не изменился. Да и с чего ему меняться из-за того, что я уехала в Австралию, влюбилась и чуть не погибла, если он, простояв уже несколько сотен лет, видел за это время множество и не таких трагедий и комедий?
   Мириам к этому времени уже стала мамой.
   – Она еще проклянет тот день, когда не послушалась меня, – по-прежнему ворчала моя бабушка.
   Мой дедушка, похоже, стал немного смелее, чем прежде; как видно, упреки, которыми бабушка бичевала его, несколько утратили свою остроту после того, как я, в каком-то смысле, вернула Окленд в семью, а Ксавье – который все-таки женился на леди Кларе – теперь стал управляющим на землях Доннингемов.
   Моя бабушка вела себя по отношению ко мне весьма уважительно и проявляла большой интерес к нашему ребенку. Она была полностью согласна с тем, что он должен родиться в Окленде. После нескольких стычек с Джоссом она в итоге поладила с ним. Думаю, она почувствовала в нем жесткую силу, противостоять которой было невозможно даже ей.
   По этому поводу она обычно говорила: «Свое образование он ведь в основном получил в Англии», как будто это обстоятельство многое объясняло и делало такого зятя уже приемлемым. А благодаря тому факту, что Джосс вернул Окленд Холл в нашу семью, он вообще вызывал у нее восхищение.
   Мой сын родился погожим сентябрьским днем в той самой сводчатой комнате, где впервые видели свет многие мои предки.
   Для меня это было вершиной счастья. Я сидела на большой кровати с балдахином, смотрела на сочные лужайки, за которыми здесь ухаживали сотни лет, и чувствовала, что вернулась домой. Но при этом я четко сознавала, что самое главное для меня – это полная и богатая событиями жизнь, которую я буду вести с моим мужем и сыном.
   Вошедший Джосс посмотрел на наше дитя с таким видом, будто до сих пор не верил в его реальность. Затем он обернулся ко мне.
   – Хорошо, правда?
   – Что хорошо?
   – Жизнь хороша, – усмехнулся он. – Просто наша жизнь.
   – Да, хороша, – согласилась я. – А будет еще лучше.
   – Кто может быть в этом уверен?
   – Я могу, – ответила я. – Никаких сомнений.

Об авторе

Элеанор Элис Берфорд Хибберт, больше известная читателю под своими литературными псевдонимами Виктория Холт, Филиппа Карр и Джин Плейди, является одним из самых любимых и неувядающих авторов в мировой литературе. Ее писательская карьера растянулась на пять десятилетий, и она продолжала писать свои интригующие исторические и любовные романы до самой смерти в 1993 году. Всего в мире было продано более 100 миллионов ее книг, а более двадцати – стали бестселлерами международного масштаба.

Виктория Холт Роковой опал