Виктория Холт
Индийский веер

   Victoria Holt
   The India Fan

   © Victoria Holt, 1988
   © DepositРhotos.com / AyaksS, ibphoto, Neirfys, AntonMatyukha, обложка, 2021
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке и художественное оформление, 2021
//-- * * * --//

Англия и Франция

Большой дом

   Большой дом Фрамлингов почему-то всегда манил меня. Пожалуй, началось это еще в ту пору, когда мне исполнилось два года и Фабиан Фрамлинг похитил меня и держал у себя взаперти целых две недели. Я обнаружила, что дом полон теней и тайн, когда отправилась туда на поиски веера из павлиньих перьев. В длинных коридорах, на балконах, в крытых переходах и молчаливых комнатах – казалось, из каждого угла недобрым взором провожает незваного гостя прошлое, готовое исподтишка вторгнуться в настоящее и вычеркнуть его – хотя и не до конца – из реальности.
   Сколько я себя помню, леди Гарриет Фрамлинг оставалась безраздельной владычицей нашей деревни. Работники ферм уважительно отступали к обочине и поспешно сдергивали шляпу с головы, когда мимо проносился экипаж, дверцы которого украшали величавые гербы Фрамлингов, а женщины приседали в почтительном реверансе. О ней говорили исключительно приглушенным шепотом, словно опасаясь произносить ее имя всуе; в моем детском восприятии она была ровней королеве и второй после Бога. Потому не стоит удивляться, что, когда ее сын Фабиан повелел мне стать его рабыней, я – будучи в то время шестилетней девочкой – даже не подумала возмутиться. Мне казалось вполне естественным, что мы, простые люди, должны угождать Большому Дому любыми способами.
   Большим Домом – известным в округе как «Дом», словно те жилища, в которых обитали мы, являлись чем-то другим – был Фрамлинг. Не Фрамлинг-Холл или Фрамлинг-Манор, а просто Фра́млинг, с ударением на первом слоге, отчего имя собственное звучало куда внушительнее. Фрамлинги владели им на протяжении нескольких веков. Леди Гарриет, выйдя замуж за очередного представителя семейства, сделала ему большое одолжение, фактически снизойдя до него, поскольку была дочерью графа, а это, как говорил мне отец, означало, что она была леди Гарриет, а не просто леди Фрамлинг. Об этом не стоит забывать никогда, пусть даже она и заключила неравный брак, став супругой простого баронета. Правда, он уже скончался, бедняга. Но я слыхала, что она не давала ему забыть о своем более высоком общественном положении; и, хотя в нашей деревне появилась, только став новобрачной, с тех самых пор она полагала своим долгом править нами.
   Брак долгие годы оставался бездетным – к немалой досаде леди Гарриет. Думаю, что она постоянно пеняла Вседержителю на подобный недосмотр с его стороны; но даже небо не могло игнорировать леди Гарриет бесконечно, и, когда ей исполнилось сорок, спустя пятнадцать лет после свадьбы, она произвела на свет Фабиана.
   Радость ее не знала границ. Она души не чаяла в своем ребенке. Логика ее была проста – ее сын мог быть только идеалом. Малейшая его прихоть подлежала немедленному удовлетворению, и слуги Фрамлингов признавали, что леди Гарриет лишь снисходительно улыбалась, когда ей становилось известно об очередной выходке ее инфанта.
   Через четыре года после рождения Фабиана родилась Лавиния. Будучи девочкой, она по всем статьям уступала Фабиану, зато оставалась дочерью леди Гарриет и в этом качестве превосходила всех в общине.
   Меня всегда забавляло, как они входили в церковь и шли по проходу, – первой выступала леди Гарриет, за нею шел Фабиан, и замыкала процессию Лавиния. С благоговейным страхом и почтением присутствующие наблюдали за тем, как они занимали свои места и преклоняли колена на черно-красных молитвенных подушечках с вышитой на них буквой «Ф»; те, кто оказывался у них за спиной, становились свидетелями незабываемого зрелища, когда леди Гарриет склоняла голову перед высшей силой, – и это впечатление с лихвой искупало все недостатки молебствия, коих имелось предостаточно.
   Стоя на коленях, я в немом изумлении наблюдала за происходящим, позабыв о том, что нахожусь в церкви, пока Полли Грин не пихала меня локтем в бок, возвращая к действительности.
   Фрамлинг – Дом – возвышался над деревней и подавлял ее. Он был построен на склоне небольшого холма, отчего казалось, будто он постоянно пребывает настороже, высматривая грехи, которые мы могли совершить. Хотя первый дом появился там еще во времена Вильгельма Завоевателя, за прошедшие века он был изрядно перестроен, так что в его облике не осталось практически ничего от здания эпохи, предшествовавшей Тюдорам. Проходя под надвратной башней, вы попадали во внутренний двор, где прямо из стен торчали растения, а в бочонках, перехваченных железными полосами, в художественном беспорядке росли декоративные кустарники. Во дворе имелись потайные уголки, куда выходили окна со свинцовыми переплетами – темные и загадочные. И я почему-то неизменно представляла, как кто-то смотрит вниз из этих окон, а потом докладывает об увиденном леди Гарриет.
   Массивная, утыканная многочисленными железными заклепками дверь вела в залу для пиршеств, где на стенах висели портреты давно умерших Фрамлингов – с властными или кроткими лицами. Ввысь устремлялся сводчатый потолок; длинный выскобленный стол отчетливо пах пчелиным воском и скипидаром; над огромным камином простирало свои ветви фамильное древо; в одном конце залы виднелась лестница, ведущая в часовню, а в другом – дверь, за которой начиналась половина для слуг.
   В детстве мне казалось, будто все мы в деревне, подобно планетам, вращаемся вокруг ослепительного в своем блеске солнца, коим являлся Фрамлинг.
   Наш собственный домик, разросшийся за счет пристроек и продуваемый насквозь, стоял совсем рядом с церковью. Я часто слышала, что протопить его стоит целого состояния. По сравнению с тратами на отопление Фрамлинга эта сумма, разумеется, представлялась смехотворной, но, хотя в гостиной пылал огонь, да и на кухне было довольно тепло, подняться зимой наверх было то же самое, что отправиться в путешествие к Северному полюсу, – так, во всяком случае, я тогда думала. Но мой отец не обращал внимания на такие мелочи. Собственно, насущные вопросы вообще мало его волновали. Его сердце принадлежало Древней Греции, и об Александре Македонском или Гомере он знал куда больше, чем о своих прихожанах.
   Своей матери я не помнила, поскольку она умерла, когда мне было всего два месяца. Ее заменила мне Полли Грин; но это случилось уже после того, как мне сравнялось два года и я впервые познакомилась с манерами и образом жизни Фрамлингов. В те времена Полли было около двадцати восьми. Она была вдовой, всегда мечтавшей о ребенке, и, став для меня второй матерью, получила в моем лице дочь, которой у нее никогда не было. В общем, все устроилось как нельзя лучше. Я любила Полли, и у меня никогда не возникало даже тени сомнения в том, что и Полли любит меня. Именно в ее любящие объятия я приходила, когда мне бывало плохо. Когда горячий рисовый пудинг падал мне на коленки, когда я в кровь сбивала локти, когда просыпалась среди ночи оттого, что мне снились гномы или злобные великаны, – именно к Полли я обращалась за утешением. Словом, я не могла представить себе жизни без Полли Грин.
   К нам она приехала из Лондона, и, по ее мнению, не было на свете места лучше и краше. «Я похоронила себя в деревне, и все ради вас», – обыкновенно говорила она. Когда же я возражала, что быть похороненным – значит оказаться под слоем земли на кладбище, она соглашалась со мной: «Что ж, и это верно». К деревне она испытывала презрение. «Столько полей, а делать на них нечего. Дайте мне Лондон». И она начинала рассказывать об улицах, на которых «вечно что-нибудь происходит», о рынках, освещенных пламенем керосиновых фонарей, лотках, доверху заваленных овощами и фруктами, старой одеждой и «всем, чего только душа пожелает», и торговцах, на все лады расхваливающих свой товар. «Когда-нибудь я возьму тебя с собой, и ты все увидишь собственными глазами».
   Полли была единственной среди нас, кто относился к леди Гарриет без особого пиетета.
   «Да кто она такая без своего дома? – возмущенно вопрошала она. – Ничем не отличается от нас, простых смертных. Все, что у нее имеется, – какая-то приставка перед именем».
   Полли была бесстрашной. Никаких покорных реверансов от нее ждать не приходилось. Она не желала укрываться за живой изгородью, когда мимо проезжал приснопамятный экипаж. Она крепко брала меня за руку и решительно шагала дальше, выставив вперед подбородок и не глядя по сторонам.
   У Полли имелась сестра, жившая в Лондоне вместе с мужем. «Бедняжка Эфф, – говорила Полли. – Он у нее – так, пустое место». Я никогда не слыхала, чтобы Полли называла его иначе, чем «он». Похоже, имени собственного он был недостоин. «В тот день, когда она обручилась с ним, я сказала ей: „С ним ты хлебнешь горя полной ложкой, Эфф“. Но разве она хоть когда-нибудь меня слушала?»
   И я горестно качала головой, потому что уже слышала эту историю ранее и ответ был мне известен.
   Итак, в моем детстве Полли была центром вселенной. Городские замашки выделяли ее среди нас, сельских жителей. У Полли была манера складывать руки на груди и пронзать воинственным взором того, кто собирался возразить ей. Таким образом, она превращалась в серьезного оппонента. Она говорила, что «ничего ни у кого не возьмет», а когда я, посвященная в таинства английской грамматики своей гувернанткой, мисс Йорк, заметила, что двойное отрицание дает положительный смысл, она просто ответила: «Ты что, смеешься надо мною?»
   Я любила Полли всей душой. Она была моим союзником, причем безоговорочным; вдвоем мы с нею противостояли леди Гарриет и остальному миру.
   Мы занимали комнаты на верхнем этаже дома приходского священника. Моя спальня соседствовала с ее; так повелось с самого первого дня ее появления здесь, и мы не собирались менять сложившегося порядка вещей. Впрочем, на мансардном этаже имелась еще одна комната. В ней Полли разводила небольшой уютный огонь, и зимой мы жарили там гренки и каштаны. Я смотрела на языки пламени, а Полли рассказывала мне о Лондоне. Перед моими глазами вставали рыночные лотки, Эфф и «он», а также маленький домик, в котором Полли жила со своим мужем-моряком. Я видела, как Полли ждет, когда его отпустят на побывку и он придет домой в своих брюках-клеш, маленькой белой шапочке с надписью «К. Е. В. Победоносный» и с аксельбантом на плече. Голос ее подрагивал и срывался, когда она рассказывала о том, как он пошел на дно вместе со своим кораблем.
   «Ничего не осталось, – говорила она. – Даже малыша, который напоминал бы мне о нем». Я возражала, что рада этому, что, будь у нее малыш, она не захотела бы возиться со мной.
   Тогда в глазах ее появлялись слезы, и она говорила хриплым голосом: «Эй. Ну-ка, посмотри на меня. Ты пытаешься разжалобить мое старое сердце?»
   Но при этом все равно обнимала меня.
   Из своих окон мы смотрели на церковный двор, покосившиеся старые надгробия, под многими из которых лежали те, кто умер уже давным-давно. Я читала надписи на них и спрашивала себя, какими были люди, похороненные здесь. Некоторые посвящения почти стерлись от старости.
   Комнаты наши были большими и просторными, с окнами, выходящими на обе стороны. Напротив церковного кладбища находился пустырь с прудиком и скамьями, где любили собираться старики, чтобы поговорить или просто посидеть в молчании, глядя на воду, перед тем как шаркающей походкой удалиться в гостиницу и пропустить там пинту эля.
   – Смерть с одной стороны, – говорила я Полли, – и жизнь – с другой.
   – Какая же ты, право, смешная со своими мыслями, – отвечала мне Полли, поскольку именно таков был ее ответ на любое мудреное мое замечание.
   Семья наша состояла из моего отца, меня, моей гувернантки мисс Йорк, Полли, миссис Дженсен, поварихи и экономки, и Дейзи и Холли, двух сестер-непосед, занимавшихся работой по дому. Впоследствии я узнала, что гувернантка у нас появилась потому, что мама принесла в семью немного денег, которые были отложены на мое образование, причем лучшее из возможных, какие бы трудности ни пришлось терпеть для того, чтобы получить его.
   Я любила своего отца, но он играл в моей жизни далеко не главную роль, в отличие от Полли. Когда я видела, как он через кладбище возвращается из церкви домой, в своем белом стихаре, с молитвенником в руке, и его густые седые волосы треплет ветер, меня охватывало безудержное желание защитить его. Он казался таким уязвимым, неспособным позаботиться о себе, и потому мне было странно думать о нем как о попечителе своей духовной паствы – особенно если учесть, что к ней принадлежала и леди Гарриет. Приходилось напоминать ему о необходимости вкушать не только духовную, но и телесную пищу, подсказывать, когда надо переодеваться в чистое… Его очки вечно терялись, а потом находились в самых неожиданных местах. Ему случалось войти в комнату за чем-нибудь и тут же забыть, за чем именно. Зато он блистал красноречием на амвоне, хотя я уверена, что прихожане, по крайней мере деревенские жители, не понимали его отсылок к классицизму и древним грекам.
   «Он бы уже давно забыл свою голову, если бы она не сидела крепко у него на плечах», – так обычно отзывалась о нем Полли в ласково-презрительном тоне, который был мне хорошо знаком. Но она была привязана к нему и готова была защищать его со всем пылом своего сочного и выразительного языка – иногда весьма отличного от нашего – в случае нужды.
   Мне исполнилось два года, когда со мной приключилась история, о которой я почти ничего не помню. Я восстановила ее позже, по рассказам других, но именно она заставила меня ощутить некую связь с Большим Домом. Будь Полли со мной в то время, этого бы никогда не случилось; полагаю, что как раз после этого случая мой отец окончательно осознал, что мне нужна нянька, которой можно доверять.
   То, что произошло тогда, явно свидетельствует о характере Фабиана Фрамлинга и о том, что его мать была буквально одержима им.
   Пожалуй, в то время Фабиану исполнилось уже лет семь. Лавиния была на четыре года младше брата, а я родилась через год после ее появления на свет. Подробности случившегося стали мне известны от наших слуг, которые дружили с прислугой Фрамлингов.
   Большую часть истории поведала мне миссис Дженсен, повариха и экономка, служившая у нас верой и правдой, установившая в доме строгую дисциплину и поддерживавшая в нем определенный порядок.
   – Ничего более странного я в жизни не слыхала, – рассказывала она. – Это все молодой мастер Фрамлинг. Там, в Доме, он их всех заставляет плясать под свою дудку… всегда так было. Леди Гарриет думает, что в его глазах светит солнце, луна и сияют звезды. Она никому не даст его в обиду. Маленький Цезарь, вот кто он такой. Одному богу известно, что с ним будет, когда он станет хоть немного старше. В общем, его маленькому величеству надоело играть в старые игры. Он желает чего-нибудь новенького и решает, что будет отцом. А уж если он чего-нибудь хочет… Мне говорили, что все, чего он хочет, становится его собственностью. А это не сулит хорошего никому, помяните мое слово, мисс Друзилла.
   Я сделала заинтересованное лицо, потому что мне очень хотелось услышать продолжение.
   – Вас отвели в сад при доме приходского священника. Там можно было бродить без опаски, и вам очень нравилось учиться ходить. Им не следовало оставлять вас одну. Это все Мэй Хиггс, взбалмошная штучка. Хотя при этом любила детей… В то время она напропалую кокетничала с Джимом Феллингсом. И он не устоял. В общем, она крутила с ним шашни и не заметила, что творилось у них под самым носом. А мастер Фабиан решил, что будет отцом, а у отца должен быть ребенок. Он увидел вас и счел, что вы ему подходите. Поэтому он взял вас и отвел в Дом. Вы были его дочкой, а он должен был стать вашим отцом.
   Миссис Дженсен уперла руки в бока и посмотрела на меня. Я засмеялась. История эта показалась очень смешной и понравилась мне.
   – Продолжайте, миссис Дженсен. Что же случилось потом?
   – Бог ты мой, знали бы вы, какой переполох поднялся, когда обнаружилась пропажа. Никто не мог понять, куда вы подевались. А потом леди Гарриет послала за вашим отцом. А он, бедняга, пребывал в неописуемом расстройстве. Он взял с собой Мэй Хиггс. Та была в слезах, во всем винила себя, и поделом. Если хотите знать, то именно тогда между нею и Джимом Феллингсом пробежала кошка. В случившемся она обвинила его. А в следующем году, чтоб вы знали, она вышла замуж за Чарли Клея.
   – Расскажите мне о том, что было, когда мой отец пошел в Дом, чтобы забрать меня.
   – Это то же самое, что пытаться словами описать бурю! А там разразилась не просто буря, а настоящий ураган. Мастер Фабиан рвал и метал. Он ни в какую не желал отдавать вас. Вы были его дочкой. Он нашел вас. И собирался стать вашим отцом. Мы были ошеломлены и растеряны, когда пастор вернулся обратно один, без вас. Помню, что спросила у него: «А где же девочка?» И он ответил: «Она останется в Большом Доме еще на денек-другой». А я смогла только пробормотать: «Но ведь она совсем еще крошка». – «Леди Гарриет заверила меня, что за нею будут хорошо присматривать. О ней позаботится нянька мисс Лавинии. Ей не причинят вреда. Фабиан буквально впал в бешенство, когда подумал, что лишится ее, и леди Гарриет решила, что он может убить ее». – «Помяните мое слово, – сказала я, – этот мальчишка – пусть он хоть трижды сын леди Гарриет – плохо кончит». И мне было все равно, передадут мои слова леди Гарриет или нет. Я должна была высказать все, что думаю.
   – В итоге я прожила в Большом Доме целых две недели.
   – В самую точку. Говорят, было смешно наблюдать, как мастер Фабиан присматривал за вами. Он катал вас по саду в коляске, принадлежавшей мисс Лавинии. Сам кормил и одевал вас. Мне говорили, что со стороны это выглядело даже мило. Он ведь всегда предпочитал грубые забавы… а тут играл роль заботливой мамочки. Если бы не Нэнси Каффли, он бы наверняка закормил вас до смерти. В кои-то веки она проявила характер, настояла на своем, а он отступил. Должно быть, он по-настоящему привязался к вам. Одному богу известно, сколько бы еще это продолжалось, если бы погостить к ним не приехала леди Милбэнк со своим сыном Ральфом, который был на год старше мастера Фабиана. Тот посмеялся над ним и заявил, что это – все равно что играть в куклы. И не имеет значения, что кукла была живой. Все равно, это – девчоночья игра. Нэнси Каффли говорила, что мастер Фабиан ужасно расстроился. Он не хотел, чтобы вы уезжали… но я думаю, он решил, что запятнает свое мужское достоинство, если станет и дальше присматривать за вами.
   Я очень любила эту историю и много раз просила повторять ее снова.
   Почти сразу же после этого случая у нас появилась Полли.
   Стоило мне завидеть Фабиана – обычно издалека, – как я принималась украдкой наблюдать за ним, представляя, как он нежно заботится обо мне. Это было так забавно, что я начинала смеяться.
   А еще я воображала, что и он смотрит на меня как-то по-особенному, хотя он всегда притворялся, будто не замечает меня.
   Из-за нашего положения в деревне – приходской священник по своему статусу считался ровней доктору и стряпчему, хотя, разумеется, целая пропасть отделяла нас от высот, на которых обитали Фрамлинги, – когда я чуточку повзрослела, меня стали иногда приглашать на чай к мисс Лавинии.
   Хотя такие мероприятия и не доставляли мне особой радости, я всегда с удовольствием бывала в Доме. Прежде я почти ничего не знала о нем. До той поры я видела лишь холл, потому что пару раз, когда в самом разгаре гулянья в саду начинался дождь, нам дозволено было укрыться от него в Доме. Я навсегда запомню волнение, охватившее меня, когда я покинула холл и стала подниматься по лестнице, мимо статуи в рыцарских доспехах, которая, как я решила, после наступления темноты выглядит жутковато. Я не сомневалась, что она – живая и смеется над нами за нашими спинами.
   Лавиния была высокомерной и очень красивой. Она напоминала мне тигрицу. У нее были каштановые волосы с рыжеватым отливом и золотистые искорки в зеленых глазах; верхняя губка у нее была коротковатой и приподнималась, обнажая прелестные белые зубы; носик у нее был маленьким и курносым, что придавало ее личику некую пикантность. Но главным ее достоинством были роскошные вьющиеся волосы. Да, она была очень привлекательной.
   Тот первый раз, когда я пришла к ней на чай, навсегда останется у меня в памяти. Меня сопровождала мисс Йорк. Встречала нас мисс Этертон, гувернантка Лавинии, и обе мисс моментально прониклись друг к другу симпатией.
   Чай мы должны были пить в классной комнате, которая оказалась большой, со стенами, обшитыми деревянными панелями, и окнами с расстекловкой. Здесь же стояли большие шкафы со стеклянными дверцами, в которых, как я решила, хранились грифельные доски для письма, карандаши и, наверное, книги. Имелся в наличии и длинный стол, за которым поколения Фрамлингов наверняка делали уроки.
   Мы с Лавинией принялись рассматривать друг друга с некоторым оттенком враждебности. Но еще перед выходом Полли успела дать мне нужные наставления: «Не забывай, ты ничем не хуже ее. Даже лучше, на мой взгляд».
   Слова Полли по-прежнему звучали у меня в ушах, и я уставилась на Лавинию как на соперницу, а не как на будущую подругу.
   – Сначала мы выпьем чаю в классной комнате, – провозгласила мисс Этертон, – а потом вы познакомитесь поближе. – И она заговорщически улыбнулась мисс Йорк. Было совершенно очевидно, что этим двоим требуется небольшое отдохновение от своих обязанностей.
   Лавиния подвела меня к диванчику у окна, и мы сели.
   – Ты живешь в том старом и ужасном доме священника, – начала она. – Фу.
   – Он очень милый, – возразила я.
   – Зато совсем не похож на этот.
   – Он и не должен быть похож, чтобы оставаться милым.
   Лавиния была явно обескуражена тем, что я осмелилась противоречить ей, и я поняла, что наши отношения не будут такими легкими и безоблачными, как у мисс Йорк и мисс Этертон.
   – В какие игры ты играешь? – поинтересовалась она.
   – Мм… в «угадайку», с Полли, моей няней, и мисс Йорк мы иногда воображаем, будто отправляемся в путешествие по всему миру и говорим обо всех местах, в которых должны побывать.
   – Какая скучная игра!
   – Нисколько.
   – Нет, скучная, – заявила она с таким видом, словно намеревалась оставить за собой последнее слово в нашем споре.
   Подали чай. Принесла его горничная в накрахмаленной шапочке и переднике. Лавиния бегом бросилась к столу.
   – Не забудьте о своей гостье, – сказала ей мисс Этертон. – Друзилла, садитесь сюда.
   На столе оказались хлеб, масло, клубничный джем и маленькие кексы с разноцветной сахарной глазурью.
   Мисс Йорк внимательно наблюдала за мной. Сначала – хлеб и масло. Было бы невежливо взяться сперва за кексы. А вот Лавиния и не думала соблюдать правила и сразу же схватила один из кексов. Мисс Этертон метнула извиняющийся взгляд на мисс Йорк, которая сделала вид, будто ничего не заметила. Когда я съела бутерброд, мне предложили кекс. Я выбрала тот, на котором была голубая глазурь.
   – Это последний из голубых, – заявила Лавиния. – Я хотела съесть его сама.
   – Лавиния! – одернула ее мисс Этертон.
   Но та пропустила это мимо ушей. Она смотрела на меня, явно ожидая, что я отдам ей кекс. Но, вспомнив слова Полли, я не стала этого делать. Немного помедлив, я взяла его с тарелки и впилась в него зубами.
   Мисс Этертон приподняла плечи и посмотрела на мисс Йорк.
   Да, чаепитие вышло не слишком приятным.
   Полагаю, обе они, и мисс Йорк, и мисс Этертон, испытали большое облегчение, когда с чаем было покончено и нас отправили играть, а они остались вдвоем.
   Я шла следом за Лавинией, которая заявила, что мы будем играть в прятки. Вынув из кармана монетку в одно пенни, она сказала:
   – Бросим жребий. – Я не догадывалась, что она имеет в виду. – Выбирай, орел или решка, – предложила она.
   Я выбрала орла.
   Она щелчком подбросила монетку, и та упала ей на раскрытую ладошку. Она сжала ее в кулак, так что я не могла ее увидеть, и сказала:
   – Я выиграла. Это значит, что я выбираю первой. Ты прячешься, а я буду искать. Беги. Я досчитаю до десяти…
   – Куда… – начала было я.
   – Куда хочешь.
   – Но этот дом так велик… я даже не знаю.
   – Разумеется, он большой. Не то что твой дурацкий дом священника. – Она толкнула меня. – Пошевеливайся, а то я начинаю считать.
   Разумеется, она была мисс Лавинией из Большого Дома. Она была на год старше меня. Она казалась всезнайкой, искушенной и опытной, а я была всего лишь гостьей. Мисс Йорк рассказывала мне, что гости часто чувствуют себя неловко и делают то, от чего предпочли бы отказаться. Это входит в обязанности гостя.
   Я вышла из комнаты, оставив Лавинию вести зловещий счет. Три, четыре, пять… Звук ее голоса казался мне звоном погребального колокола.
   Я спешила удрать подальше. Но Дом, казалось, смеялся надо мной. Как я могла спрятаться в здании, география которого мне совершенно неизвестна?
   Несколько мгновений, ничего не видя перед собой, я просто бежала вперед. Потом мне на глаза попалась дверь, и я отворила ее. За нею оказалась небольшая комнатка. Здесь стояли несколько кресел, спинки которых были украшены сине-желтой вышивкой. Но мое внимание привлек потолок: на нем были нарисованы облака, на которых восседали маленькие толстенькие амуры. Кроме того, здесь имелась еще одна дверь. Войдя в нее, я оказалась в коридоре.
   Спрятаться здесь было просто негде. «Ну, и что мне теперь делать? – спросила я себя. – Может, стоит вернуться обратно в классную комнату, отыскать мисс Йорк и сказать ей, что я хочу домой?» Мне вдруг захотелось, чтобы со мной была Полли. Она бы никогда не оставила меня одну на милость мисс Лавинии.
   Надо попробовать вернуться по своим же следам. Развернувшись, я отправилась в обратную, как мне показалось, сторону. Вот и дверь, за которой меня должны были ждать толстенькие купидоны на потолке, но их не было. Я оказалась в длинной галерее, увешанной картинами. В одном ее конце виднелось возвышение с клавикордами и позолоченными стульями.
   Я со страхом уставилась на портреты. Они были очень похожи на живых людей, которые взирали на меня с явным неодобрением за то, что я вторглась в их владения.
   Я чувствовала себя так, словно дом зло подшутил надо мной, и мне отчаянно захотелось увидеть Полли. Я уже готова была удариться в панику. У меня вдруг появилось гадкое чувство, будто я угодила в ловушку и уже никогда не выберусь из нее. И теперь мне предстоит всю жизнь бродить по коридорам и комнатам этого дома в тщетной попытке выйти отсюда.
   В конце галереи виднелась дверь. Я отворила ее и оказалась в очередном длинном коридоре. Впереди меня ждала лестница. Итак, мне предстояло сделать выбор – подняться по ней или вернуться в галерею. Я стала подниматься по ступенькам; глазам моим предстал очередной коридор и… новая дверь.
   Я бесстрашно отворила и ее и оказалась в маленькой темной комнатке. Несмотря на охвативший меня страх, она очаровала меня. Было в ней нечто чужеземное. Портьеры были сшиты из тяжелой парчи, и тут стоял странный и незнакомый мне запах. Впоследствии я узнала, что так пахнет сандаловое дерево. Резные деревянные столы украшал орнамент из желтой меди. Комната выглядела прелестной, и на мгновение я даже забыла о своих страхах. Над камином, на мраморной полке лежал веер. Он был очень красив, ярко-синий с большими черными пятнами. Я знала, что это такое, потому что уже видела картинки с павлинами. Это был веер из перьев павлина. Мне вдруг захотелось потрогать его. Если встать на цыпочки, то я сумею дотянуться до него. Перья оказались очень мягкими на ощупь.
   Потом я еще раз огляделась по сторонам. И увидела дверь. Я подошла к ней. А вдруг за дверью – кто-нибудь, кто покажет мне дорогу к классной комнате и мисс Йорк?
   Приоткрыв дверь, я осторожно заглянула внутрь.
   Чей-то голос спросил:
   – Кто здесь?
   Я перешагнула порог и сказала:
   – Меня зовут Друзилла Делани. Я пришла на чай и заблудилась.
   Шагнув вперед, я увидела кресло с высокой спинкой, а в нем – пожилую леди. Колени ее были укрыты ковриком, что, по моему мнению, свидетельствовало о том, что она инвалид. Рядом с нею стоял стол, заваленный бумагами, по виду – письмами.
   Она разглядывала меня, и я храбро уставилась на нее в ответ. Ведь в том, что я заблудилась, моей вины не было. Со мной обращались совсем не так, как полагается обращаться с гостьей.
   – Почему ты пришла ко мне, девочка? – высоким голосом спросила леди. Она была очень бледной, и руки у нее дрожали. На миг я даже подумала, что вижу перед собой привидение.
   – Я не специально. Я играла в прятки и заблудилась.
   – Подойди ко мне, дитя.
   Я повиновалась.
   Она сказала:
   – Раньше я здесь тебя не видела.
   – Я живу в доме приходского священника. Я пришла на чай к Лавинии, а потом мы с нею стали играть в прятки.
   – Люди не приходят повидаться со мной.
   – Извините меня.
   Она покачала головой.
   – Я читаю его письма.
   – Почему вы делаете это, если они заставляют вас плакать? – спросила я.
   – Он был неподражаем. Случилось несчастье. Я погубила его. Это была моя вина. Мне следовало быть умнее. А ведь меня предупреждали…
   Я решила, что она – самая странная женщина из всех, кого я знаю. Всегда подозревала, что в этом доме могут происходить невероятные вещи.
   Я сказала, что мне пора возвращаться в классную комнату.
   – Они начнут волноваться и спрашивать себя, куда я могла запропаститься. А со стороны гостей не очень вежливо бродить по дому, не так ли?
   Она протянула руку, которая больше походила на птичью лапку, и цепко ухватила меня за запястье. Я уже собралась было звать на помощь, как вдруг дверь отворилась и в комнату вошла женщина. Ее внешность поразила меня. Она явно не была англичанкой. Волосы у нее были очень темными; глаза – черными и глубоко посаженными; закутана она была в накидку, которая, как я узнала позже, называется сари. Она была темно-синей, того же оттенка, что и веер, и показалась мне очень красивой. Двигалась женщина очень грациозно, а голос ее прозвенел, как колокольчик:
   – Ох, голубушка, мисс Люсиль, что случилось? А вы кто, маленькая девочка?
   Я объяснила ей, кто я такая и как попала сюда.
   – Ох, мисс Лавиния… Но она – очень, очень гадкая девочка, если обошлась с вами таким образом. Надо же, прятки. – Она воздела руки перед собой. – Да еще в этом доме… И вы наткнулись на мисс Люсиль. Посторонние сюда не приходят. Мисс Люсиль нравится быть одной.
   – Простите меня, я не нарочно.
   Она похлопала меня по плечу:
   – Ах, нет, нет, это все гадкая мисс Лавиния. Когда-нибудь… – Поджав губы, она сложила руки ладонями другу к другу и на несколько мгновений воздела глаза к потолку. – Но вам пора возвращаться. Я покажу дорогу. Идемте со мной.
   Она взяла меня за руку и ласково пожала ее.
   Я взглянула на мисс Люсиль. По ее щекам медленно текли слезы.
   – Эта часть дома отведена мисс Люсиль, – так мне было сказано. – Я живу здесь с нею. Мы здесь… и нас здесь нет… Вы понимаете?
   Я ничего не поняла, но на всякий случай кивнула.
   Мы вернулись обратно через галерею и другие части дома, которых я раньше не видела, и довольно быстро добрались до классной комнаты.
   Женщина отворила дверь. Лавинии нигде не было видно, а мисс Йорк и мисс Этертон о чем-то увлеченно беседовали.
   Обе изумленно уставились на меня.
   – Что случилось? – Дар речи наконец вернулся к мисс Этертон.
   – Они играют в прятки. Эта малышка… в доме, который ей незнаком. Она заблудилась и вышла к мисс Люсиль.
   – Ох, мне очень жаль, – сказала мисс Этертон. – Мисс Лавинии следовало бы лучше заботиться о своей гостье. Благодарю вас, Аеша.
   Я обернулась к женщине и одарила ее улыбкой. Мне пришлись по душе ее мягкий голос и добрые черные глаза. Улыбнувшись в ответ, она столь же грациозно удалилась.
   – Надеюсь, Друзилла ничего не… э-э… – начала мисс Йорк.
   – О, нет. Мисс Люсиль живет отдельно со своими слугами. Есть еще одна, они обе – индианки. Понимаете, она провела там долгое время. Семья поддерживает связи с Ост-Индской компанией. Но сейчас у нее… наблюдаются некоторые странности.
   Обе гувернантки посмотрели на меня, и я поняла, что разговор на эту тему продолжится, но в мое отсутствие.
   Обращаясь к мисс Йорк, я заявила:
   – Хочу домой.
   На ее лице отобразились смущение и беспокойство, но мисс Этертон понимающе ей улыбнулась.
   – Что ж, – произнесла мисс Йорк, – в таком случае, полагаю, нам пора.
   – Как вам будет угодно, – ответила мисс Этертон. – Хотела бы я знать, куда подевалась мисс Лавиния. Она должна прийти и попрощаться со своей гостьей.
   Лавиния отыскалась еще до нашего ухода. Я заявила ей ледяным тоном:
   – Благодарю тебя.
   Она ответила:
   – Как это глупо с твоей стороны – взять и заблудиться. Хотя ты ведь непривычна к таким домам, не так ли?
   В разговор вмешалась мисс Этертон:
   – Сомневаюсь, что найдется второй такой дом, Лавиния. Что ж… Вы должны прийти к нам еще раз.
   И мы с мисс Йорк ушли. Губы моей гувернантки были недовольно поджаты, но она все-таки сказала мне:
   – Не хотела бы я оказаться на месте мисс Этертон, судя по тому, что она рассказывает… А мальчишка еще хуже.
   Правда, потом она, очевидно, вспомнила, с кем разговаривает, и заявила, что визит все-таки получился приятным.
   Я была категорически с нею не согласна, хотя он и впрямь отличился волнительными моментами, которые я забуду еще не скоро.
//-- * * * --//
   Хотя особого желания вновь наведываться в тот дом у меня не было, его притягательность лишь возросла. Всякий раз, проходя мимо, я вспоминала странную пожилую леди и ее компаньонку. Меня разбирало любопытство, потому что по натуре я была очень любознательной; в этом мы как две капли воды были похожи с Полли.
   Случалось, когда отец не был занят, я приходила к нему в кабинет. Обыкновенно это бывало после чая. Я чувствовала себя едва ли не одной из тех вещей, о существовании которых он, как об очках, забывал время от времени; он начинал их искать только тогда, когда они становились нужны ему, а обо мне вспоминал, когда над ним довлело чувство долга.
   Но в его забывчивости было нечто очень милое. Он всегда был нежен со мною, и я не сомневалась, что не будь он столь одержим Троянской войной, то вспоминал бы обо мне гораздо чаще.
   Беседы с ним походили на игру, когда он старался завести речь о каких-либо классических понятиях, а я, в свою очередь, – не дать ему оседлать его излюбленного конька.
   Он всегда спрашивал меня, как идет моя учеба и нравится ли мне мисс Йорк. Мне казалось, что я учусь весьма успешно и что мисс Йорк довольна моими успехами.
   Он кивал и улыбался.
   – Она думает, что ты слишком порывиста, – говорил он. – Но в остальном она весьма тобой довольна.
   – Наверное, она считает меня порывистой, потому что сама совсем не такая.
   – Может быть, и так. Но ты должна приучить себя не торопиться. Не забывай о Фаэтоне.
   Я не помнила, кто такой этот Фаэтон, но, если я спросила бы его об этом, он взял бы нить разговора в свои руки и Фаэтон запросто мог привести к какому-нибудь еще персонажу из тех давних времен, когда людей превращали в лавровые деревья и другие растения, а боги обращались лебедями или быками, отправляясь соблазнять смертных. Все это представлялось мне весьма странной манерой поведения, да я и не верила в это, в любом случае.
   – Отец, – однажды поинтересовалась я у него, – ты знаешь что-нибудь о мисс Люсиль Фрамлинг?
   Взгляд его затуманился. Он потянулся за своими очками, словно они могли помочь ему получше разглядеть эту леди.
   – Однажды я и впрямь слышал, как леди Гарриет говорила о ней… Кажется, это кто-то из Индии.
   – Да, там с нею была еще индийская служанка. Я видела ее. Когда мы стали играть в прятки, я заблудилась и наткнулась на нее. А индианка отвела меня обратно к мисс Йорк. Знаешь, это было здорово.
   – Я знал, что Фрамлинги имеют связи с Индией. По-моему, с Ост-Индской компанией.
   – Интересно, почему ее заперли в отдельном крыле дома?
   – Кажется, она потеряла своего возлюбленного. Наверное, ей очень тяжело и грустно. Помнишь Орфея, который спустился в подземный мир, чтобы отыскать Эвридику?
   Я настолько увлеклась загадкой мисс Люсиль Фрамлинг, что позволила отцу выиграть этот раунд, и остаток времени он посвятил рассуждениям об Орфее и его странствиях по подземному миру в поисках супруги, которую похитили у него в день их свадьбы.
//-- * * * --//
   Несмотря на неудачное начало, мое знакомство с Лавинией продолжилось и, хотя между нами сохранялась некоторая антипатия, меня влекло к ней, но еще сильнее – к дому, в котором могло случиться все что угодно; всякий раз, входя в него, я ловила себя на ощущении, будто отправляюсь на поиски приключений.
   Я рассказала Полли об игре в прятки и о том, как повстречала пожилую леди.
   – Так-так, – сказала она. – Ну ты и нашла себе славную маленькую мадам, которая не знает, как следует принимать гостей. Это уж точно. А еще называет себя леди.
   – Она говорила, что этот дом священника очень мал.
   – Хотела бы я посмотреть, как она здесь таскает на себе уголь наверх.
   При мысли об этом я рассмеялась.
   Полли была добра ко мне. Она сказала:
   – Ты по виду – куда больше леди, чем она. Точно тебе говорю. Поэтому не тушуйся перед нею. Скажи ей пару ласковых, а если мисс не понравится, то ты в этом не виновата, верно? Полагаю, ты бы не отказалась побывать вместе со мной в каком-нибудь уютном местечке… вместо того старого дома. Ему давно пора отправляться на слом, если хочешь знать мое мнение.
   – Ох, Полли, тот дом – он просто замечательный!
   – В таком случае жаль, что те, кто в нем живут, не усвоили хороших манер.
   Я всегда думала о Полли, когда шла в тот дом, напоминала себе, что я ничем не хуже их. Например, училась я лучше. Об этом стало известно случайно. Просто я услыхала, как миссис Дженсен сказала, что мисс Лавиния морочит голову мисс Этертон, отказываясь обучаться чему-либо, когда не в настроении, отчего эта юная леди на пару лет отстает от некоторых своих знакомых. Я поняла, кого она имеет в виду под «некоторыми своими знакомыми», и капельку возгордилась. Эти сведения весьма мне пригодились, когда я оставалась наедине с мисс Лавинией. Более того, в отличие от нее, я знала, как нужно себя вести, хотя не исключено, что она тоже знала, просто не желала подчиняться правилам. К тому времени я провела в обществе Лавинии достаточно много часов, чтобы понимать: она – бунтарка по природе своей.
   Кроме того, не забывала я и о совете Полли не лезть за словом в карман и платить Лавинии той же монетой, и потому больше никогда не чувствовала себя такой уязвимой, как во время первой нашей встречи.
   Мой отец без конца повторял, что любые знания хороши и что много их не бывает. Мисс Йорк соглашалась с ним. Но было одно знание, без которого я могла бы вполне обойтись.
   Леди Гарриет весьма доброжелательно относилась к дружбе Лавинии со мной, следовательно, наши отношения должны были продолжаться. Лавиния как раз училась ездить верхом, и леди Гарриет заявила, что я должна учиться вместе с нею. Обыкновенно мы ездили по кругу в пределах паддока под бдительным присмотром Джо Крикса, старшего грума.
   Лавинии нравилось ездить верхом, и потому в седле она держалась весьма недурно. Она получала истинное наслаждение, демонстрируя свое превосходство надо мною. Она была отчаянной и безрассудной и, в отличие от меня, не признавала никаких правил. Бедный Джо Крикс пугался до полусмерти, когда она игнорировала его указания.
   – Если хотите уверенно чувствовать себя в седле, – говорил Джо Крикс, – не бойтесь своего коня. Дайте ему понять, что вы – хозяйка. С другой стороны, здесь существует некоторая опасность.
   Лавиния воинственно трясла своей рыжевато-коричневой гривкой. Ей очень нравился этот жест. Волосы у нее были по-настоящему роскошными, и она таким образом лишний раз привлекала к ним внимание.
   – Я знаю, что делаю, Крикс, – заявляла она в ответ.
   – Я и не говорю, что не знаете, мисс Лавиния. Я всего лишь хочу сказать… нужно думать не только о себе, но и о лошади. Вы можете думать, будто знаете, что делаете, но лошади – очень нервные создания. И они могут сотворить что-нибудь такое, чего вы никак не ожидаете.
   Но Лавиния продолжала поступать по-своему; ее дерзость и уверенность в том, что она – умнее всех остальных, вместе взятых, позволяла ей добиваться своего.
   – Из нее получится очень хорошая наездница, – заметил однажды Джо Крикс. – В том, правда, случае, если она станет рисковать чуть меньше. А пока, мисс Друзилла, она слишком уверена в себе. Когда-нибудь она это поймет… и добьется настоящего успеха.
   Мне нравились уроки верховой езды, нравилось пускать лошадь рысью по паддоку, понравилось волнение первого аллюра и восторг первого галопа.
   Это случилось однажды после полудня. Урок закончился, и мы отвели лошадей обратно в стойла. Лавиния спешилась и небрежно бросила поводья груму. А вот мне нравилось задержаться еще на несколько минут, чтобы потрепать своего коня по холке и поговорить с ним, как учил нас Джо.
   – Никогда не забывайте об этом, – говорил он. – Обращайтесь со своей лошадью хорошо, и она отплатит вам тем же. Лошади – они как люди. Помните об этом.
   Я вышла из конюшни и зашагала по лужайке к дому, чтобы присоединиться в классной комнате к Лавинии, где нас должен был ждать чай. Мисс Йорк уже была там и оживленно болтала о чем-то с мисс Этертон.
   В доме были гости. Такое случалось нередко, но нас они не тревожили. Мы почти не видели леди Гарриет – чему я была только рада.
   Я должна была пройти через гостиную, дверь в которую была открыта, и мельком увидела, как горничная подает чай нескольким людям. Я поспешно отвернулась и прошмыгнула мимо, но потом приостановилась, чтобы взглянуть на ту часть дома, где, по моим предположениям, обитала мисс Люсиль.
   И вдруг из гостиной до меня донесся чей-то голос:
   – Кто эта дурнушка, Гарриет?
   – А… вы имеете в виду дочь приходского священника? Она часто бывает здесь. Приходит, чтобы составить Лавинии компанию.
   – Какой контраст по сравнению с Лавинией! Правда, Лавиния – настоящая красавица.
   – О да… Видите ли, здесь очень мало людей. Насколько мне известно, та девочка – очень приятный ребенок. Так полагает гувернантка, а Лавинии пойдет на пользу общение со случайной компаньонкой. Повторю, здесь очень немноголюдно. Поэтому приходится довольствоваться тем, что есть.
   Я невидящим взором уставилась прямо перед собой. Это я была дурнушкой. Это я находилась здесь, потому что они не смогли найти никого получше. Я была ошеломлена. Да, я знала, что волосы у меня неброского русого оттенка, прямые и жесткие… так не похожие на золотисто-каштановые кудри Лавинии; а глаза у меня так и вовсе были бесцветными. Они походили на воду и, если я надевала голубое, становились голубоватыми, а иногда – зелеными, зеленоватыми или карими… то есть не имели собственного цвета. Я знала, что у меня большой рот и самый обычный нос. Вот, значит, что такое «дурнушка».
   И, разумеется, Лавиния была красавицей.
   Первой моей мыслью было пойти в классную комнату и потребовать, чтобы меня немедленно отвели домой. Я очень расстроилась. В горле у меня образовался тугой комок. Но я не плакала. Слезы не для таких глубоких чувств. Я чувствовала себя уязвленной до глубины души и думала, что эта рана не заживет никогда.
   – Ты опоздала, – приветствовала меня Лавиния.
   Я не стала ничего объяснять, потому что знала, какой будет ее реакция.
   Но я тогда по-новому взглянула на нее. Ничего удивительного, что она вела себя так гадко. Она была настолько красива, что люди прощали ей все.
   Полли, конечно, заметила мою озабоченность.
   – Эй, ты ничего не хочешь рассказать мне?
   – Рассказать тебе что, Полли?
   – Почему ты выглядишь такой счастливой, словно потеряла соверен, а нашла фартинг.
   Я никогда ничего не могла утаить от Полли и потому рассказала ей все.
   – Я дурнушка, Полли. Это значит – уродливая. И я хожу в Дом только потому, что лучше здесь никого нет.
   – Никогда я еще не слыхала такой чепухи. Никакая ты не дурнушка. Таких, как ты, называют интересными, а это всегда оказывается выигрышнее в конечном счете. И, если ты больше не хочешь ходить в тот дом, я позабочусь о том, чтобы ноги твоей там больше не было. Я сама пойду к священнику и скажу, что это должно прекратиться. Насколько я понимаю, оттого, что ты перестанешь видеться с ними, хуже тебе не будет.
   – Я и вправду невзрачная, Полли?
   – Ты такая же невзрачная, как кекс с изюмом, орехами, цукатами и пряностями. Или рождественский пудинг.
   Ее слова заставили меня улыбнуться.
   – У тебя одно из тех лиц, которые заставляют людей останавливаться и оглядываться. Что до этой твоей Лавинии… или как там она себя называет… я, например, никак не могу назвать ее красивой, когда она хмурится и смотрит волком. Господь свидетель, она делает это достаточно часто. Вот что я тебе скажу: если она будет и дальше продолжать вести себя так, как сейчас, то очень скоро в уголках глаз у нее появится паутина морщинок, а уж по всему лицу они у нее разбегутся, как железнодорожные рельсы. Я скажу тебе кое-что еще: когда ты улыбаешься, твое лицо словно светится изнутри. И вот тогда ты становишься настоящей красавицей, можешь даже не сомневаться.
   Полли приподняла мне настроение, и спустя некоторое время я уже начала забывать о том, что меня обозвали дурнушкой. Дом по-прежнему манил меня к себе, и я постаралась не вспоминать о том, что меня выбрали только потому, что рядом не нашлось кого-то получше.
//-- * * * --//
   Время от времени я мельком видела Фабиана, хотя и не часто. Но стоило ему попасться мне на глаза, как я вспоминала те времена, когда он сделал меня своей дочерью. Он тоже наверняка помнил об этом, потому что в ту пору ему было уже целых семь лет.
   Бо́льшую часть времени он проводил в школе и часто даже не приезжал домой на каникулы, гостя у кого-либо из школьных друзей. Его приятели тоже изредка наезжали в Дом, но на нас они не обращали никакого внимания.
   Однажды – кажется, это было на Пасху – Фабиан все-таки приехал домой на каникулы. Вскоре после того, как мы с мисс Йорк прибыли в Дом, начался дождь. После чая мы с Лавинией оставили гувернанток вдвоем, чтобы они могли поболтать без помехи. Мы как раз раздумывали над тем, что делать дальше, когда дверь отворилась и в комнату вошел Фабиан.
   Он был очень похож на Лавинию, разве что был намного выше и выглядел совсем уже взрослым. Хотя он был старше Лавинии на четыре года, тогда мне это представлялось огромной разницей, особенно если учесть, что я сама была младше Лавинии на целый год. Так что ему исполнилось уже двенадцать, а поскольку мне не было еще и семи, для меня он выглядел намного старше своих лет.
   Лавиния подошла к нему и повисла у него на руке, словно говоря: «Вот это мой брат. А ты можешь отправляться к своей мисс Йорк, потому что мне ты больше не нужна».
   А он как-то странно смотрел на меня – очевидно, припомнив, кто я такая. Я была тем самым ребенком, которого он присвоил. Наверняка эта история должна была произвести впечатление даже на такого умудренного опытом человека, как Фабиан.
   – Ты ведь останешься со мной? – взмолилась Лавиния. – Подскажешь, чем можно заняться? У Друзиллы такие глупые идеи. Ей нравятся игры, которые она называет умными. Мисс Этертон говорит, что она знает больше меня… по истории и всяким таким штукам.
   – Ей совсем не обязательно знать много, чтобы знать больше тебя, – заявил Фабиан.
   Эта ремарка, прозвучи она из уст кого-либо другого, непременно привела бы Лавинию в бешенство, но поскольку это изрек Фабиан, то она лишь счастливо захихикала. Для меня стало откровением, что на свете, оказывается, есть человек, перед которым Лавиния благоговеет – не считая леди Гарриет, разумеется, перед которой благоговели все.
   Он сказал:
   – История… Я люблю историю, римлян и все такое. У них были рабы. А давайте-ка сыграем.
   – Ой, Фабиан… правда?
   – Да. Я буду римлянином. Цезарем, пожалуй.
   – Которым из них? – спросила я.
   Он ненадолго задумался.
   – Цезарем… Тиберием.
   – Он был очень жесток к христианам.
   – Тебе совсем не обязательно быть христианской рабыней. Я буду Цезарем. Вы – моими рабами, я испытаю вас.
   – Я буду твоей царицей, или кто там был у цезарей, – провозгласила Лавиния. – А Друзилла будет нашей рабыней.
   – Нет, ты тоже будешь рабыней, – к моему восторгу и разочарованию Лавинии возразил Фабиан. – Я буду давать вам задания… которые покажутся вам невозможными. Это позволит вам проявить себя и покажет, достойны ли вы быть моими рабынями. Я велю вам: «Принесите мне золотые яблоки Гесперид», или что-нибудь в этом роде.
   – Но как же мы достанем их? – поинтересовалась я. – Они существуют только в греческих мифах. Мой отец вечно рассказывает о них. Но они – не настоящие.
   Лавиния начала терять терпение, поскольку я, незваная гостья, слишком много говорила.
   – Я дам вам задания, которые вы должны будете выполнить, или испытаете на себе мой гнев.
   – Только если это не означает, что мы должны будем спуститься в подземный мир и привести оттуда людей, которые уже умерли, и всякое такое, – вставила я.
   – Этого я от вас не потребую. Задания будут трудными, но выполнимыми.
   Он скрестил руки на груди и закрыл глаза, словно погрузившись в глубокие раздумья. А потом заговорил, как оракул, которых иногда упоминал мой отец:
   – Лавиния, ты принесешь мне серебряный кубок. Но не любой, а тот, на котором выгравированы листья аканта.
   – Я не могу, – тут же откликнулась та. – Он стоит в комнате с привидениями.
   Я еще никогда не видела Лавинию такой испуганной, но более всего меня поразило то, что брат полностью подавил в ней тягу к бунту.
   Он обернулся ко мне:
   – А ты принесешь мне веер из павлиньих перьев. А когда мои рабыни вернутся ко мне, кубок нужно будет наполнить вином, и, пока я буду вкушать его, одна из вас будет обмахивать меня веером из павлиньих перьев.
   Задача не показалась мне такой уж невыполнимой. Я ведь помнила, где он находится. Теперь я знала дом куда лучше прежнего и с легкостью могла найти дорогу в апартаменты мисс Люсиль. Я могла тихонько пробраться в комнату, где лежал веер, взять его и отнести Фабиану. Причем постараться проделать это так быстро, чтобы он похвалил меня, пока бедная Лавиния будет набираться смелости перед комнатой с привидениями.
   В общем, не теряя времени, я отправилась в путь. Меня охватило ликование. Присутствие Фабиана возбуждало меня, потому что я все время думала о том, как он меня похитил и как я прожила в этом доме целых две недели, словно была членом семьи. Я хотела поразить его быстротой, с которой исполню поручение.
   До комнаты я добралась без проблем. Но что, если там окажется индианка? Что я ей скажу? «Можно мне взять ваш веер, пожалуйста? Мы играем в одну игру, и я стала рабыней».
   Пожалуй, она улыбнется и скажет: «Ну и ну!» – этим своим мелодичным голоском. Я не сомневалась, что она хоть и удивится, но выкажет мне дружеское расположение. А вот насчет пожилой леди я была не уверена. Но та должна сидеть в соседней комнате, в кресле, с ковриком на коленях, и оплакивать прошлое, которое возвращалось к ней в письмах.
   Я осторожно приоткрыла дверь. В ноздри мне ударил резкий запах сандалового дерева. В комнате царила тишина. Прямо передо мною на каминной полке лежал веер.
   Привстав на цыпочки, я дотянулась до него, схватила, выбежала из комнаты и со всех ног помчалась к Фабиану.
   Он в изумлении уставился на меня.
   – Ты уже нашла его? – Он расхохотался. – А я думал, что у тебя ничего не получится. Как ты узнала, где он лежит?
   – Я уже видела его прежде. Когда играла в прятки с Лавинией. Я случайно забрела в ту комнату, потому что заблудилась.
   – Ты видела мою двоюродную бабку Люсиль?
   Я молча кивнула, а он продолжал в упор разглядывать меня.
   – Отличная работа, – сказал он. – А теперь, рабыня, можешь обмахивать меня, пока я дожидаюсь своего кубка с вином.
   – Ты хочешь, чтобы я тебя обмахивала? Здесь довольно прохладно.
   Он покосился на окно, из которого ощутимо тянуло. Капли дождя стекали по оконным стеклам.
   – Ты подвергаешь сомнению мои приказы, рабыня? – спросил он.
   Поскольку это была всего лишь игра, я ответила:
   – Нет, мой господин.
   – Тогда делай так, как я велю.
   Вскоре после этого вернулась с кубком Лавиния. Она окинула меня убийственным взором, потому что я выполнила свою задачу быстрее. Я вдруг обнаружила, что мне нравится эта игра.
   Нам пришлось искать вино и наполнять кубок. Фабиан простерся на диване. Я стояла позади него, размахивая веером из павлиньих перьев. Лавиния опустилась перед братом на колени, протягивая ему кубок.
   Впрочем, неприятности не заставили себя долго ждать. Мы услышали топот бегущих ног и громкие голоса. Среди них я узнала и голос Аеши.
   В комнату ворвалась мисс Этертон, за которой по пятам следовала мисс Йорк.
   Наступила драматическая пауза. В дверях столпились все остальные, большинство я раньше никогда не видела, и все они в упор смотрели на меня. Воспоследовало мгновение мертвой тишины, а потом мисс Йорк бросилась ко мне.
   – Что вы наделали? – вскричала она.
   Аеша тоже увидела меня и негромко вскрикнула:
   – Он у вас! Значит, это вы. Милостивые небеса… это вы.
   Я сообразила, что все они имеют в виду веер.
   – Как вы могли? – сказала мисс Йорк. Заметив на моем лице недоумение, она продолжала: – Вы взяли веер. Зачем?
   – Мы… мы играли, – запинаясь, пробормотала я.
   – Играли! – воскликнула мисс Этертон. – Веер… – Голос у нее от едва сдерживаемых чувств дрогнул и сорвался.
   – Мне очень жаль… – начала было я.
   А потом в комнату вступила леди Гарриет. Она была похожа на богиню мщения, и колени мои подогнулись, отказываясь держать меня.
   С дивана наконец соизволил подняться Фабиан.
   – Какая суета! – сказал. – Она была моей рабыней. Это я приказал ей принести веер.
   Я заметила облегчение на лице мисс Этертон и не смогла удержаться от смеха, пусть и несколько истерического.
   Выражение лица леди Гарриет смягчилось.
   – Ох, Фабиан! – пробормотала она.
   – Но веер… Веер мисс Люсиль… – запричитала Аеша.
   – Это я приказал ей, – повторил Фабиан. – У нее не было иного выхода, кроме как повиноваться. Она – моя рабыня.
   Теперь засмеялась и леди Гарриет.
   – Вижу, вы уже все поняли, Аеша. Отнесите веер обратно мисс Люсиль. С ним ничего плохого не случилось, и покончим с этим. – Она повернулась к Фабиану. – Леди Гудман прислала письмо, в котором приглашает тебя погостить летом у Адриана. Что скажешь?
   Фабиан равнодушно передернул плечами.
   – Быть может, мы обсудим этот вопрос? Идем со мной, мой дорогой мальчик. Думаю, мы немедленно должны ответить согласием.
   Фабиан, окинув презрительным взглядом всю компанию, чрезмерно возбудившуюся из-за такого пустяка, как взятый без спроса веер, удалился вслед за своей матерью.
   Я уже решила, что на этом все и закончится. Они были весьма взволнованы, и мне показалось, что веер чем-то очень важен для них, но леди Гарриет и Фабиан свели все едва ли не к шутке.
   Аеша ушла, унося с собой веер с таким видом, словно он представлял собой немалую ценность, и обе гувернантки последовали за нею. Мы с Лавинией остались одни.
   – Я должна отнести кубок назад, пока они и его не хватились. Удивляюсь, как они его не разглядели, но из-за этого веера поднялась такая суета… Ты пойдешь со мной.
   А я продолжала пребывать в растерянности, ведь это я взяла веер, который, очевидно, оказался ценной штукой, коль из-за него поднялся такой переполох. Я спросила себя, а что было бы, не окажись здесь Фабиана, который снял с меня обвинение? Пожалуй, мне на веки вечные запретили бы приходить сюда. И мне бы это очень не понравилось, хотя я никогда не чувствовала себя здесь желанной гостьей. Тем не менее меня тянуло сюда. Меня интересовали все обитатели Дома… даже Лавиния, которая часто бывала груба и никогда – гостеприимна.
   Я подумала, что Фабиан выглядел очень благородно, облив их презрением и взяв всю ответственность на себя. Разумеется, к этому его обязывал долг, и в том, что он принял вину на себя, не было ничего героического. Но он повернул все так, словно и не был ни в чем виноват, а они выставили себя на посмешище, устроив такой переполох.
   Я смиренно последовала за Лавинией в ту часть дома, где мне еще не доводилось бывать.
   – Двоюродная бабка Люсиль живет в западном крыле. А это – восточное, – сказала она мне. – Мы идем в комнату Монахини. Так что будь осторожна. Монахиня не любит чужаков. Мне можно. Я – член семьи.
   – И почему же ты тогда боишься идти туда одна?
   – Ничего я не боюсь. Я просто подумала, что тебе будет интересно взглянуть на нее. У вас же в том старом доме священника привидения не водятся, верно?
   – Да кому они нужны, эти привидения? Какой от них прок?
   – В большом доме они есть всегда. Они предупреждают людей.
   – Значит, если я Монахине не понравлюсь, ты пойдешь туда одна.
   – Нет-нет. Ты должна пойти со мной.
   – Предположим, я не пойду…
   – Тогда я больше не разрешу тебе прийти сюда снова.
   – Ты думаешь, я расстроюсь? Вы не очень-то милы… все вы.
   – Да как ты смеешь! Ты – всего лишь дочь приходского священника, и мы вас содержим.
   Я боялась, что в этом что-то есть. Не исключено, что леди Гарриет попросту выживет нас отсюда, если я вызову ее неудовольствие. Я поняла, чего добивается Лавиния. Она хотела, чтобы я составила ей компанию, потому что боялась идти в комнату Монахини одна.
   Мы зашагали по коридору. Она обернулась и взяла меня за руку.
   – Идем, – прошептала она. – Тут недалеко.
   Она отворила дверь. Мы оказались в небольшой комнате, очень похожей на монашескую келью. Стены ее были голыми, а над узкой кроватью висело распятие. Еще из мебели наличествовали только стол и стул. В комнате царила атмосфера строгой аскетичности.
   Лавиния поставила кубок на стол и чуть ли не бегом выскочила из комнаты. Я следовала за нею по пятам. Мы промчались по коридорам, а потом она обернулась и с удовлетворением уставилась на меня. К ней уже вернулись ее природная самоуверенность и присутствие духа. Она привела меня обратно в комнату, где совсем недавно на диване возлежал Фабиан, а я обмахивала его веером из павлиньих перьев.
   – Видишь, – сказала Лавиния, – у нашей семьи – долгая и славная история. Мы пришли сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем. А твои родственники, полагаю, были простыми смердами.
   – Нет, мы ими не были.
   – Нет, были. В общем, Монахиня была одной из наших предшественниц. Она влюбилась в неподходящего мужчину… Кажется, он был викарием или приходским священником. Люди такого сорта не входят в такие семьи, как наша, через брачный союз.
   – Зато они наверняка были куда образованнее вас.
   – Нам ни к чему волноваться насчет образования. Об этом беспокоятся только такие, как ты. Мисс Этертон говорит, что ты знаешь больше меня, хоть ты и на год младше. Но мне нет до этого дела. Потому что мне образование не нужно.
   – Образование – величайшее благо, которого можно добиться, – заявила я, цитируя своего отца. – Расскажи мне еще о Монахине.
   – Он был настолько ниже ее, что она никак не могла выйти за него замуж. Ее отец запретил ей даже думать об этом, и она ушла в монастырь. Но она не могла жить без него и потому убежала оттуда и пришла к нему. Ее брат отправился за ними в погоню и убил ее возлюбленного. Ее же привезли домой и поместили в ту комнату, которая так похожа на келью. С тех пор в ней ничего не меняли. Она выпила яд из кубка, а теперь приходит в свою комнату и ищет в ней кого-то.
   – И ты веришь в это?
   – Разумеется, верю.
   – Наверное, тебе было очень страшно, когда ты ходила туда за кубком.
   – Ничего не поделаешь, если хочешь играть с Фабианом. Я подумала, что раз это он послал меня туда, то призрак не сделает мне ничего дурного.
   – Похоже, ты считаешь своего брата кем-то вроде бога.
   – Так оно и есть, – ответила она.
   Очевидно, в семье его и впрямь полагали богом.
   Когда мы возвращались домой, мисс Йорк сказала:
   – Подумать только, сколько шума из-за какого-то веера. Пожалуй, если бы не мистер Фабиан, разразился бы настоящий скандал.
//-- * * * --//
   Дом все сильнее манил меня к себе. Я часто думала о монахине, которая выпила яд из кубка и покончила с собой из-за любви. Я даже поговорила об этом с мисс Йорк, которая узнала от мисс Этертон, что мисс Люсиль слегла, обнаружив, что ее веер из павлиньих перьев пропал.
   – Ничего удивительного, – сказала она, – что из-за него поднялся такой шум. Мистер Фабиан не должен был приказывать вам украсть его. Вам-то откуда было знать? Чистое озорство, вот как я это называю.
   – Но почему этот веер так важен для них?
   – Там что-то связано с павлиньими перьями. Я слышала, что они приносят несчастье.
   Мне стало интересно, имеет ли эта теория какое-либо отношение к греческой мифологии, если да, то отец наверняка что-то должен знать об этом. Я решила рискнуть нарваться на очередную лекцию и все-таки расспросить его поподробнее.
   – Отец, – начала я, – у мисс Люсиль из Дома есть веер, сделанный из перьев павлина. Он какой-то очень необычный. Не знаешь ли ты, почему перьям павлина придают такую важность?
   – Видишь ли, Гера поместила глаза Аргуса в хвост павлина. Но ты, конечно, знаешь эту легенду.
   Конечно же, я не знала и попросила отца рассказать ее мне.
   Оказалось, что это очередная история о любовных похождениях Зевса. На сей раз он ухлестывал за дочерью царя Аргоса, а его жена Гера узнала об этом.
   – Ей не следовало удивляться, – заметила я. – Он вечно ухаживал за теми, за кем не следует ухаживать.
   – Это правда. Он превратил прекрасную Ио в белую корову.
   – Надо же. Обычно он превращался сам.
   – В этом случае все было наоборот. Гера оказалась очень ревнивой.
   – И почему я не удивлена… с таким-то мужем. Но она могла бы привыкнуть к его эскападам.
   – Она поставила чудище Аргуса, у которого было сто глаз, сторожить ее. Прознав об этом, Зевс отправил Гермеса усыпить его игрой своей лиры, а потом, когда тот заснет, – убить. Гера очень разозлилась, когда узнала о том, что случилось, и поместила глаза мертвого чудища на хвосты павлинов.
   – И поэтому считается, что павлиньи перья приносят несчастье?
   – В самом деле? Знаешь, если подумать, кажется, я действительно слышал что-то такое.
   Но большего он поведать мне не смог. Я решила, что все дело в глазах. Они все время наблюдают и сторожат… чего не смог сделать Аргус. Но почему же мисс Люсиль так обеспокоилась из-за того, что глаза исчезли и перестали присматривать за нею?
   Загадка стала казаться мне еще более таинственной. Нет, какой все-таки замечательный дом, в котором обитает призрак давно умершей монахини и хранится веер с глазами, оберегающими его владельца. Интересно, а он предупреждает о грядущей опасности?
   Меня не покидало стойкое ощущение, что в этом доме может случиться все что угодно; там можно было узнать столько всего интересного, что, несмотря на то что меня назвали дурнушкой и приглашали в гости только потому, что никого достойнее рядом не было, я хотела и дальше приходить в Дом.
   Спустя неделю или около того после случая с веером я вдруг обнаружила, что за мною следят. Учась верховой езде в паддоке, я едва сдерживалась, чтобы не вскинуть глаза на одно из окон, расположенных высоко на стене, откуда за мною велось наблюдение. В нем на миг мелькала чья-то тень и тут же исчезала. Несколько раз мне казалось, что я различаю там чей-то силуэт. Жутковатое и не очень приятное ощущение.
   Я поинтересовалась у мисс Этертон:
   – Какая часть дома выходит окнами на паддок?
   – Западное крыло. Оно практически не используется. Там живет только мисс Люсиль. Остальные члены семьи считают, что эта часть дома принадлежит ей.
   Меня уже посещали подобные догадки, и теперь я лишь убедилась в своей правоте.
   Как-то раз, когда я уже отвела лошадь в стойло (Лавиния убежала вперед) и собиралась вернуться в дом, я увидела Аешу. Она быстро подошла ко мне и, взяв за руку, заглянула мне в глаза.
   – Мисс Друзилла, я хотела застать вас одну. Мисс Люсиль весьма сильно желает поговорить с вами.
   – Что? – воскликнула я. – Сейчас?
   – Да, – ответила она. – Сию же минуту.
   – Но меня будет ждать Лавиния.
   – Ничего страшного, подождет.
   Я последовала за нею в дом, мы поднялись по лестнице и прошли по коридору в ту комнату в западном крыле, где меня ждала мисс Люсиль.
   Она сидела в кресле у окна, которое выходило на паддок и в которое она наблюдала за мною.
   – Подойди ко мне, дитя, – сказала она.
   Я повиновалась и подошла к ней. Она взяла меня за руку и стала пристально всматриваться в мое лицо.
   – Принеси стул, Аеша, – велела она.
   Аеша принесла и поставила стул рядом с креслом мисс Люсиль.
   После этого она ушла, и я осталась с пожилой леди наедине.
   – Расскажи мне, что заставило тебя так поступить, – сказала она. – Что заставило тебя украсть веер?
   Я объяснила ей, что Фабиан был великим римлянином, а мы с Лавинией – его рабынями. Он испытывал нас и давал нам трудные задания. Мое заключалось в том, чтобы принести ему веер из павлиньих перьев, а я знала, что он лежит в этой комнате, поэтому пришла сюда и взяла его.
   – Выходит, в этом деле замешан Фабиан. И теперь вас двое. Но взяла его именно ты, а это означает, что некоторое время он находился в твоем владении… Твоем. Это запомнится.
   – Кем?
   – Судьбой, мое дорогое дитя. Мне очень жаль, что ты взяла веер. Возьми ты для ваших игр что-нибудь другое, ничего бы не случилось, но в перьях павлина есть нечто такое… нечто таинственное, мистическое… и зловещее.
   Я вздрогнула от страха и огляделась по сторонам.
   – Они приносят несчастье? – спросила я.
   На лице пожилой леди появилось скорбное выражение.
   – Ты – славная маленькая девочка, и мне жаль, что ты прикасалась к нему. Теперь ты должна быть настороже.
   – Почему? – с волнением поинтересовалась я.
   – Потому что веер приносит горе.
   – Но как?
   – Я не знаю как. Но я точно знаю, что приносит.
   – Если вы уверены в этом, то зачем храните его?
   – Потому что я заплатила за право владеть им.
   – Чем?
   – Своим счастьем.
   – Но разве вы не должны в таком случае выбросить веер?
   Она покачала головой:
   – Нет. Этого делать нельзя. Это будет означать передачу проклятия другому.
   – Проклятие! – История становилась все более невероятной. Кажется, она готова была превзойти рассказ моего отца о том, как юная дева превратилась в белую корову. – Но почему? – спросила я.
   – Потому что так предначертано.
   – Кем?
   Она лишь покачала головой, но я продолжала:
   – Как перо может приносить несчастье? В конце концов, это всего лишь веер, как можно причинить вред тому, кто владеет им? Павлин, из перьев которого он сделан, давным-давно мертв.
   – Ты не бывала в Индии, дитя мое. Там случаются самые невероятные вещи. Я видела, как мужчины на базарах приручают ядовитых змей и те становятся кроткими и домашними. Я видела то, что называется «фокус с веревкой», когда йог заставляет веревку встать вертикально безо всякой поддержки, а потом по ней взбирается маленький мальчик. Побывай ты в Индии, ты бы тоже верила в подобные вещи. Здесь люди чересчур материалистичны, они не готовы воспринимать мистическое. Если бы у меня не было этого веера, я была бы счастливой женой и матерью.
   – Почему вы следите за мной? Почему вы послали за мной и рассказали мне все это?
   – Потому что веер побывал в твоих руках, пусть и недолго. Ты была его владелицей. И злой рок мог коснуться тебя. Поэтому я хочу, чтобы ты была осторожна.
   – Я ни на миг не считала его своим. Я просто взяла его на время, потому что так велел мне Фабиан. И все. Это была всего лишь игра.
   Я подумала, что она сошла с ума. Как веер может приносить зло? Как можно превратить женщину в белую корову? Но, похоже, в это верил и мой отец, что вообще было уму непостижимо. По крайней мере, он говорил так, словно действительно в это верил. Впрочем, древние греки были для него реальнее членов собственной семьи.
   – Почему вы уверены в том, что веер приносит несчастье? – спросила я.
   – Из-за того, что случилось со мной. – Она вперила в меня трагический взгляд своих глаз, но мне показалось, что она видит не меня, а нечто такое, чего не было в комнате. – Я была так счастлива. Пожалуй, такое счастье было ошибкой. Я как будто искушала судьбу. Джеральд был необыкновенным. Я встретила его в Дели. Наши семьи имеют там свои интересы. Моя решила, что мне нужно повидать мир и немного развеяться. Англичане и члены Компании ведут там активную светскую жизнь… я имею в виду Ост-Индскую компанию, мы тоже участвовали в ней. Как и Джеральд с его семьей. Вот почему он оказался там. Он был таким красивым и обаятельным… второго такого было не сыскать. Мы полюбили друг друга с первой нашей встречи.
   Она улыбнулась мне.
   – Ты еще слишком юна, чтобы понять, дитя мое. Все было… как во сне. Его семья была очень довольна, как и моя. Не было ничего, что мешало бы нам пожениться. Все были в восторге, когда мы объявили о помолвке. Моя семья устроила бал в честь столь знаменательного события. Он удался на славу. Жаль, что я не могу описать тебе Индию, дорогая моя. Это была жизнь, о которой можно только мечтать. Кто мог предсказать, что нас подстерегает ужасная трагедия? Она подкралась неожиданно, словно тать в ночи… кажется, так написано в Библии. И настигла меня.
   – Неужели это случилось из-за веера? – с трепетом осведомилась я.
   – Ах, веер. Как молоды мы были тогда! Как невинны! Мы вместе отправились на базар, потому что после официальной помолвки это дозволялось. Все было чудесно. Базары неизменно выглядели захватывающе, хотя я всегда побаивалась их, – но не в присутствии Джеральда, разумеется. Это было так волнующе… заклинатели змей… улицы… непривычная музыка… острые и пикантные запахи, характерные для Индии. Выставленные на продажу товары… чудесные шелка и слоновая кость… незнакомые кушанья. Все это волновало и будоражило кровь. Мы шли по базару и вдруг увидели человека, продающего веера. Они тут же привлекли мое внимание. «Какая прелесть!» – вскричала я. Джеральд согласился: «Они очень красивы. Ты должна иметь такой». Я помню мужчину, продававшего их. Он был калекой и не мог стоять. Он сидел на какой-то циновке. Я помню, как он улыбнулся, глядя на нас. Тогда я не подумала ничего дурного и сообразила лишь впоследствии. Это было… зло. Джеральд развернул веер, и я приняла его. Веер приобрел для меня двойную ценность, потому что это он подарил его мне. При виде моего восхищения Джеральд рассмеялся. Он крепко держал меня за руку. Люди провожали нас взглядами, пока мы ходили по базару. Наверное, оттого, что мы выглядели очень счастливыми. Вернувшись к себе, я раскрыла веер и положила его на стол, чтобы иметь возможность постоянно любоваться им. Но, когда ко мне вошла моя горничная-индианка, она в ужасе уставилась на него. Она сказала: «Веер из павлиньих перьев… О, нет, нет, мисс Люсиль… они приносят несчастье… Вы не должны держать его здесь». Я ответила ей: «Не говори глупостей. Его подарил мне жених, и потому я всегда буду дорожить им». Но она лишь покачала головой и закрыла лицо руками, словно для того, чтобы не видеть веера. А потом сказала: «Я отнесу его обратно тому человеку, который продал его вам… хотя теперь, когда он побывал в ваших руках, зло уже здесь. Но, будем надеяться, маленькое зло». Я решила, что она сошла с ума, и не позволила ей даже прикоснуться к вееру.
   Пожилая леди умолкла, и по щекам у нее потекли слезы. Спустя некоторое время она нашла в себе силы продолжать:
   – Я любила этот веер. Это был его первый подарок после нашей помолвки. Он был первым, что я увидела, проснувшись на следующее утро. Я сказала себе, что всегда буду помнить тот момент на базаре, когда Джеральд купил его для меня. А он смеялся над тем, как я привязалась к этому вееру. Тогда я этого еще не понимала, зато ясно вижу сейчас: этот веер сразу наложил на меня проклятие. «Это всего лишь веер, – говорил Джеральд. – Почему ты так беспокоишься о нем?» Когда же я рассказала ему почему, он заявил: «В таком случае я сделаю его еще достойнее твоего внимания. Я распоряжусь, чтобы в него вставили что-либо ценное, и всякий раз, когда он попадется тебе на глаза, ты вспомнишь о том, как сильно я люблю тебя». Он сказал, что отнесет его к знакомому ювелиру в Дели. Того считают настоящим кудесником. И к тому моменту, как я получу свой веер обратно, он превратится в вещь, которой я смогу гордиться по праву. Я пребывала в полном восторге и была по-настоящему счастлива. Но мне следовало бы знать, что такое счастье не бывает долгим.
   Он взял веер и отправился в центр города. Я никогда не забуду тот день. Каждая его секунда навеки врезалась мне в память. Он вошел в ювелирную лавку. Пробыл там довольно долго. А когда вышел наружу… его уже ждали. Надо сказать, что беспорядки случались довольно часто. Компания старалась поддерживать порядок, но безумцы находились всегда. Они не желали видеть, сколько хорошего мы принесли в их страну. Они хотели, чтобы мы убрались вон. Семья Джеральда была связана с важными для страны проектами, как и моя. Его хорошо знали повсюду. Когда он вышел из лавки ювелира, его застрелили. Он умер прямо там, на улице.
   – Какая печальная история. Мне очень жаль, мисс Люсиль, – сказала я.
   – Да, я вижу, что ты искренна, мое дорогое дитя. Ты – хорошая девочка. Я сожалею о том, что ты взяла веер.
   – Вы думаете, что все это случилось из-за него?
   – Именно из-за веера он оказался в том месте. Я никогда не забуду взгляда своей горничной. Эти люди обладают мудростью и знанием, которого лишены мы. Я всем сердцем жалею о том, что вообще увидела этот веер… Лучше бы я не ходила на базар в то утро. Я была беспечна и весела, и мой глупый порыв унес его жизнь и разрушил мою.
   – Это ведь могло случиться где угодно и когда угодно.
   – Нет, это все веер. Понимаешь, он отнес его в ювелирную лавку. Должно быть, они следили за ним и остались ждать его снаружи.
   – Думаю, это легко могло случиться и без веера.
   Она покачала головой.
   – Со временем я поняла, в чем причина. Я покажу тебе, как и что было сделано. – Еще несколько мгновений она сидела молча, и по щекам ее текли слезы. В комнату вошла Аеша.
   – Ну же, полноте, – сказала она. – Вам не нужно было предаваться воспоминаниям. Великие небеса, все это нехорошо, маленькая мисс, очень нехорошо.
   – Аеша, – сказала пожилая леди, – принеси мне веер.
   – Нет. Забудьте о нем. Не терзайте себя.
   – Принеси его, пожалуйста, Аеша.
   И служанка принесла веер.
   – Видишь, дитя, что он сделал со мной? Нужно знать, как сдвинуть эту пластину. Смотри, здесь есть маленькая защелка. Ювелир был большим мастером своего дела. – С этими словами она отодвинула пластину на рукоятке, обнажая чудесный изумруд, окруженный россыпью мелких бриллиантов. У меня перехватило дыхание. Он был прекрасен. – Говорят, он стоит целое состояние, как будто это может меня утешить. Утешение – не для меня. Но ведь это его подарок. Вот почему этот веер для меня бесценен.
   – Но если он приносит вам несчастье…
   – Он уже принес мне его и больше не в силах. Аеша, возьми веер и положи его обратно. Вот так. Я рассказала тебе эту историю, потому что, пусть и недолго, он был твоим. И теперь ты должна быть осторожной. Ты – хорошее дитя. А теперь ступай к Лавинии. Я исполнила свой долг. Остерегайся Фабиана. Видишь ли, отчасти вина лежит и на нем. Хотя, быть может, раз ты владела веером столь короткое время, зло тебя не коснется…
   Аеша сказала:
   – Вам пора идти.
   Она проводила меня до двери и даже прошла со мною по коридору.
   – Не придавайте слишком большого значения тому, что она говорит, – попросила служанка. – Она пребывает в постоянной печали, а иногда так и просто живет воспоминаниями. Для нее это стало сильнейшим потрясением, вы же понимаете. Но не волнуйтесь насчет того, что услышали. Наверное, мне не следовало приводить вас к ней, но она очень настаивала. Она не успокоилась бы, пока не поговорила бы с вами. Зато теперь у нее словно камень с души упал. Вы понимаете?
   – Да, я все понимаю.
   И я сказала себе: после того, что случилось, она повредилась рассудком.
   Мысль о том, что в восточном крыле обитает призрак монахини, а в западном – полоумная женщина, придала Дому еще большее очарование и притягательность в моих глазах.
//-- * * * --//
   Время шло, и постепенно я перестала вспоминать о веере из павлиньих перьев и раздумывать о том, какие беды могут приключиться со мной оттого, что некогда я держала его в руках. Я продолжала бывать в Доме. Гувернантки вели себя вполне дружелюбно, да и мои отношения с Лавинией немного изменились. Да, я оставалась дурнушкой, и приглашали меня только потому, что я была единственной ровесницей Лавинии окрест и мое происхождение было не настолько низким, чтобы от меня можно было отмахнуться; однако потихоньку я начала ощущать свое превосходство над Лавинией, поскольку, пусть она и превосходила меня красотой, я была умнее. Мисс Йорк превозносила мои успехи в беседах с мисс Этертон, а однажды, когда та заболела, мисс Йорк пригласили в Дом, чтобы занять ее место, пока она не поправится; вот тут-то и выяснилось, что меня и Лавинию разделяет пропасть. Это открытие пошло на пользу мне и не могло не повлиять на Лавинию.
   Я росла и взрослела, не позволяя больше третировать и унижать себя. Я даже пригрозила, что перестану наведываться в Дом, если Лавиния не научится должным образом вести себя; стало очевидным, что она не желает лишаться моего общества. Мы стали ближе друг другу, стали даже союзницами, если того требовали обстоятельства. Я была дурнушкой, но умненькой дурнушкой. Она была красавицей, но не такой изобретательной и целеустремленной, как я; и она – хотя ни за что не призналась бы в этом – привыкла полагаться на меня в том, что я найду выход из любого положения.
   Время от времени я видела Фабиана. Он приезжал домой на каникулы и иногда привозил с собой друзей. Они неизменно игнорировали нас, но я начала замечать, что Фабиан не настолько пренебрегает моим присутствием, как хотел бы показать. Иногда я ловила его взгляды, брошенные на меня украдкой. Полагаю, все это было следствием той давней истории, когда я была совсем еще крохой, а он похитил меня.
   По деревне начали гулять слухи о том, что мисс Люсиль лишилась рассудка. Миссис Дженсен была очень дружна с поварихой в Доме и потому, как она выразилась, получала известия «из первых рук». Полли же вела себя, как сорока. Она гонялась за каждой крупицей сногсшибательных новостей, чтобы, по ее словам, «сложить все кусочки головоломки и насладиться общей картиной».
   Мы часто разговаривали о Доме, потому что Полли, судя по всему, он манил к себе ничуть не меньше, чем меня.
   – Старая леди сошла с ума, – говорила она. – В этом нет никаких сомнений. С тех пор как она потеряла своего возлюбленного в Индии, с головой у нее не в порядке. Отправляясь незнамо куда за тридевять земель, следует ожидать неприятностей. И мисс Люсиль повредилась рассудком, в чем нет ничего удивительного. Миссис Брайт говорит, что она повадилась бродить по Дому, отдавая им распоряжения таким тоном, словно они – чернокожие рабы. И все из-за того, что она побывала в Индии. В толк не возьму, почему людям никак не сидится дома. Она до сих пор думает, что живет в Индии. И Аеша не перечит ей. А что еще ей остается? И ведь у нее имеется еще один темнокожий слуга.
   – Его зовут Имам. Он тоже родом из Индии. Кажется, она привезла его с собой, когда вернулась домой… вместе с Аешей, разумеется.
   – У меня прямо мурашки по коже бегают, как увижу эти их чужеземные одежды и черные глаза. А еще они все время несут какой-то вздор.
   – Это не вздор, Полли. Это – их собственный язык.
   – Почему бы ей не нанять какую-нибудь милую пару англичан, чтобы они ухаживали за нею? А потом все эти разговоры о комнате, куда наведывается призрак монахини… Опять любовь, и опять сплошные неприятности. Даже не знаю, что сказать. По-моему, от любви надо держаться подальше, если хочешь знать мое мнение.
   – Когда у тебя был Том, ты так не считала.
   – Второго такого, как мой Том, днем с огнем не сыскать, вот что я тебе скажу.
   – Но ведь все надеются на лучшее и потому влюбляются.
   – Что-то ты стала слишком умной, девочка моя. Погляди на нашу Эфф.
   – Там по-прежнему все плохо?
   Вместо ответа Полли лишь прищелкнула языком.
   Как ни странно, но почти сразу же после этого разговора до нас дошли известия о нем. Очевидно, вот уже некоторое время он, как выразилась Полли, «мучился грудью». Я помню тот день, когда мы узнали о том, что он умер.
   Полли была потрясена до глубины души. Она не знала, как теперь поведет себя Эфф.
   – Мне придется поехать на похороны, – сказала она. – В конце концов, надо же выказать покойному хоть каплю уважения.
   – Когда он был жив, ты не спешила с этим, – заметила я.
   – Когда люди умирают, это другое дело.
   – Почему?
   – Эй, эти твои «что» и «почему»! Просто… просто так и есть.
   – Полли, – сказала я, – можно мне поехать на похороны с тобой?
   Она в изумлении воззрилась на меня:
   – Ты? Эфф не ожидает увидеть тебя.
   – Что ж, давай сделаем ей сюрприз.
   Полли примолкла. Я видела, что она обдумывает эту мысль.
   – Что ж, – спустя долгое время сказала она, – этим мы и впрямь выкажем уважение.
   Так я узнала, что уважение является крайне необходимой частью похорон.
   – Нам придется спросить разрешения у твоего отца, – провозгласила она наконец.
   – Он даже не заметит, уехала я или нет.
   – А вот так не следует отзываться о собственном родителе.
   – Почему нет, если это правда? Кроме того, мне нравится сложившееся положение дел. Мне бы не хотелось, чтобы он проявлял ко мне настоящий интерес. Я сама скажу ему.
   Отец и впрямь немного удивился, когда я заикнулась о своем желании.
   Он поднял руки, рассчитывая найти очки на лбу. Их там не оказалось, и на лице его отобразилась беспомощность, как если бы он не мог решить вопрос без очков. К счастью, они лежали на его письменном столе, и я благополучно принесла их ему.
   – Она – сестра Полли, и мы выкажем ей уважение, – сообщила я отцу.
   – Надеюсь, это не означает, что Полли намеревается оставить нас.
   – Оставить? – Подобная мысль даже не приходила мне в голову. – Разумеется, она не захочет расстаться с нами.
   – Она может захотеть поселиться у сестры.
   – О нет! – воскликнула я. – Но, думаю, я должна поехать на похороны.
   – Дело может оказаться весьма неприятным. Рабочий класс любит устраивать из них целые представления, выбрасывая на ветер деньги, которых и так мало.
   – Я хочу поехать, отец. Я хочу познакомиться с ее сестрой. Она вспоминает ее при каждом удобном случае.
   Он кивнул:
   – Что ж, в таком случае ты и впрямь должна поехать.
   – Мы задержимся там на несколько дней.
   – Хочу надеяться, что ничего дурного не случится. С тобой рядом будет Полли.
   Полли пришла в полный восторг, узнав, что я еду с ней. Она сказала, что Эфф будет польщена.
   Итак, я приняла участие в обряде погребения, и он показался мне весьма поучительным.
   Размеры дома Эфф поразили меня. Он выходил окнами на деревенский выгон, вокруг которого, словно часовые, выстроились четырехэтажные дома.
   – Эфф всегда любила зелень, – пояснила Полли. – А здесь ее вдоволь. Капелька деревенского пейзажа и перестук копыт, чтобы ей не казалось, будто она обитает в глуши.
   – Это то, что ты называешь лучшим из обоих миров, – сказала я.
   – Что ж, не стану возражать, – согласилась Полли.
   Эфф была старше Полли на четыре года, но при этом выглядела настоящей старухой. Когда я сказала об этом Полли, та ответила:
   – Во всем виновата жизнь, которую она вела.
   Полли не стала поминать его, поскольку он умер, а я уже знала, что, когда люди отходят в мир иной, уважение, имеющее первостепенную важность, прощает им грехи; при этом я понимала и то, что именно жизнь с ним преждевременно состарила Полли. Что, надо признать, меня поразило, поскольку она не выглядела женщиной, которой легко помыкать. Даже ему. Во многом она походила на Полли; она обладала тем же трезвым взглядом на жизнь и уверенностью в том, что никто не сможет перехитрить ее, даже если попытается. За время своего короткого пребывания в гостях я уразумела, что и остальные тут придерживаются такого же мнения. Это был так называемый «дух кокни», несомненное порождение лондонских улиц.
   В общем, этот визит стал для меня чем-то вроде откровения. Мне казалось, что я вступила в совершенно новый для себя мир. И он поразил меня. Полли была его частью, и мне захотелось узнать о нем побольше.
   Поначалу мое присутствие заставляло Эфф немного нервничать. Она без конца извинялась то за одно, то за другое, пока Полли не заявила ей:
   – Да, это не то, к чему ты привыкла, но не переживай насчет Друзиллы, Эфф. Мы с нею ладим, как две лучшие подруги, верно?
   Я заверила Эфф, что так оно и есть.
   Полли и Эфф то и дело разражались смехом, но потом вспоминали о том, что в передней гостиной он лежит в гробу.
   – Он такой красавчик в смерти, – сказала Эфф. – Миссис Браун сама готовила его к погребению и постаралась очень хорошо.
   Мы сидели на кухне и говорили о нем. И – вот странность: судя по этим разговорам, он никак не походил на чудовище из прошлых бесед; я уже было собралась напомнить об этом Полли, но не успела открыть рот, как она толкнула меня коленом под столом, напоминая об уважении к покойному.
   Нам с Полли выделили одну комнату. В ту первую ночь мы лежали в постели и говорили о похоронах и о том, что они даже не подозревали, как сильно он болен, пока тот «не помер в одночасье». Оттого, что в чужом доме я нахожусь рядом с Полли, мне было покойно и уютно, хотя этажом ниже в гостиной лежало тело.
   И вот наступил великий день. Сейчас я уже смутно припоминаю сотрудников похоронного бюро в черных пальто и цилиндрах, украшенных плюмажем лошадей и гроб, «настоящий дуб с латунными ручками», как гордо пояснила Эфф.
   Он был завален цветами. Эфф заказала ему цветочную арку под названием «Распахнутые врата рая», что я сочла чересчур оптимистичным, учитывая его репутацию – при жизни, разумеется. Впрочем, мы с Полли сбегали в цветочный магазин и купили венок в виде арфы, который тоже смотрелся явно неуместно. Но я уже успела усвоить, что смерть меняет все.
   Воспоследовала торжественная служба, во время которой Эфф с одной стороны поддерживала Полли, а с другой – мистер Брэнли, коему она сдавала комнаты внаем в собственном доме. Эфф сгорбилась и без конца прикасалась к глазам носовым платочком с черной каймой. Я начала подозревать, что Полли рассказывала мне неправду о нем.
   В гостиной подали бутерброды с ветчиной и шерри – портьеры были уже раздвинуты, и в отсутствие гроба комната выглядела совсем по-другому, сохраняя, правда, немного чопорный и нежилой вид, но уже без похоронного антуража.
   Я заметила, что Полли и Эфф очень дружны, хотя и критически относятся друг к другу – Полли к Эфф за то, что та вышла за него, а Эфф к Полли – потому что та «пошла в услужение». Отец, как тонко намекнула Эфф, никогда бы этого не одобрил. Правда, она снизошла до того, что заметила, будто услужение это – особого рода и Полли стала почти что членом семьи, глава которой, местный приходской священник, никогда не знал, стоит ли он на голове или на ногах; и Эфф признала, что я – «славная маленькая штучка».
   Насколько я поняла, Эфф не испытывала финансовых трудностей. Полли рассказала мне, что именно Эфф заправляла всем в доме. Ведь он уже долгие годы не работал из-за болей в груди. Эфф пустила к себе квартирантов. Семейство Брэнли проживало у нее вот уже два года и из разряда арендаторов перешло в категорию друзей. Разумеется, когда их славный мальчуган немного подрастет, им придется задуматься о собственном домике с садом, но пока их все устраивало.
   Как выяснилось, привязанность Эфф к семейству Брэнли объяснялась главным образом наличием у них «мальчугана». Ему стукнуло уже шесть месяцев от роду, и он пускал слюни и пузыри по любому поводу и без оного. Эфф позволила им держать детскую коляску в холле – большая уступка, которой отец никогда бы не одобрил, – и миссис Брэнли спускала его вниз, чтобы он мог подышать воздухом в саду. Эфф души в нем не чаяла; это передалось и Полли. Когда он лежал в своей колясочке, Эфф старалась под любым предлогом выйти в сад и поглазеть на него. Стоило ему заплакать – что случалось довольно часто, – как они принимались нести всякий вздор – «Масенький хочет свою сосоньку?» – или что-нибудь в этом роде. В их устах это звучало очень странно, поскольку обе, как выразилась бы миссис Дженсен, были «остры на язык». Но этот ребенок заставил их пересмотреть свои принципы самым радикальным образом.
   Мне пришло в голову, что в жизни Эфф и Полли не хватало главного – такого вот ребенка, только своего. Похоже, дети являются весьма желанными созданиями – даже Фабиан хотел заполучить одного себе.
   Я очень хорошо помню случай, произошедший через два дня после похорон. На следующий день мы с Полли должны были возвращаться домой. Полли решила по максимуму воспользоваться последним оставшимся днем и водила меня «на запад», то есть в сторону Уэст-Энда.
   Потом мы сидели на кухне. Я пристроилась у огня, меня клонило в сон, и я клевала носом.
   Сквозь полудрему до меня донесся голос Полли:
   – Посмотри на Друзиллу. У нее уже глаза слипаются. Хотя да, сегодня мы изрядно побродили по городу…
   И тут сон сморил меня по-настоящему. Проснулась я совершенно неожиданно. Эфф и Полли сидели за столом, а между ними стоял большой глиняный чайник.
   Эфф как раз говорила:
   – Что ж, полагаю, еще двух человек я тут принять в состоянии.
   – Не знаю, что сказал бы отец…
   – Представляешь, Полл, мои соседи Мартины съезжают, и я могу купить их дом.
   – И зачем тебе это нужно?
   – Ради новых жильцов, разумеется. Пожалуй, тогда я смогу развернуться по-настоящему.
   – Охотно верю.
   – Но имей в виду – мне нужна помощь.
   – И что ты намерена делать… пригласишь кого-нибудь жить с тобой?
   – Мне нужна та, кого я знаю. Кому смогу доверять.
   – Хорошенькое дело.
   – Как насчет тебя, Полл?
   Воспоследовало долгое молчание. К этому моменту я уже полностью проснулась.
   – Мы с тобой не пропадем, – продолжала Эфф. – У нас будет славное маленькое дельце. Ты будешь занята обслуживанием… хотя да, отцу бы это не понравилось.
   – Я не оставлю Друзиллу. Это дитя много значит для меня.
   – Славная малышка. Не красавица, но умна и, на мой взгляд, обаятельна.
   – Ш-ш! – сказала Полли.
   Она покосилась на меня, и я моментально смежила веки.
   – Так не может продолжаться до бесконечности, Полл. На мой взгляд, сестры должны держаться вместе.
   – Знаешь, если бы не она, я бы хоть завтра присоединилась к тебе, Эфф.
   – Я смотрю, мое предложение пришлось тебе по душе, а?
   – Мне нравится здесь. В деревне – скука смертная. А я люблю, когда вокруг кипит жизнь.
   – А то я не знаю. Ты всегда была такой, Полл.
   – Но пока я нужна ей, я останусь там.
   – Просто подумай о том, что я тебе сказала. Ты же не хочешь быть на побегушках у кого-либо всю оставшуюся жизнь. Это не для тебя.
   – Не волнуйся, я там в порядке, Эфф. Он – мягкий, а она мне как дочь.
   – Подумай, как славно мы с тобой заживем. И работать тоже будем вместе.
   – Как хорошо, что ты есть, Эфф.
   Итак, в мою жизнь вошел новый страх. Страх того, что настанет день, когда я потеряю Полли.
   – Полли, – сказала я ей в тот вечер, когда мы уже собирались отойти ко сну. – Ты ведь меня не бросишь, а?
   – О чем ты говоришь?
   – Ты можешь поселиться с Эфф.
   – Ага! Значит, кто-то подслушал то, что не предназначалось для ее ушей? Делала вид, будто спишь. Да, я знаю, это я разбудила тебя своим громким голосом.
   – Так ты не бросишь меня, Полли?
   – Нет. Я останусь с тобой до тех пор, пока буду нужна тебе.
   Я крепко обняла ее, боясь, что она возьмет и исчезнет.
   Прошло много времени, прежде чем я забыла о наживке в виде свободы, которую Эфф подвесила перед Полли.

Французская история

   Прошли годы. Мне сравнялось уже четырнадцать, но, по большому счету, я занималась тем же, чем и прежде. Мисс Йорк по-прежнему была со мной, а Полли оставалась моей наставницей, утешительницей и советчицей. Я все так же иногда бывала в Доме, хотя и перестала раболепствовать перед Лавинией. Стоило мне только намекнуть, что я могу отказаться приходить к ней в гости, как она тут же прекращала задирать нос и бахвалиться. Она питала ко мне нечто вроде уважения – хотя и никогда не призналась бы в этом. Я пару раз помогла ей выпутаться из неприятностей и тем самым обрела некоторое превосходство над нею.
   Мы с Полли стали еще ближе и несколько раз побывали в гостях у Эфф, которая таки приобрела дом по соседству и теперь весьма недурно зарабатывала на своих пансионерах. Похоже, она преисполнилась сознания собственной значимости и управляла двумя домами с изяществом и утонченностью знатной дамы. Полли даже вынуждена была признать, что теперь у их отца едва ли появились бы поводы для жалоб и беспокойства. Семейство Брэнли съехало, но их сменили Пакстоны.
   – Оно и к лучшему, – заметила тогда Эфф. – В отличие от миссис Брэнли, миссис Пакстон всегда заворачивает свой мусор, прежде чем выбросить его в мусорную корзину. Хотя, должна признаться, я скучаю по мальчугану.
   Итак, если не считать утраты малыша, перемены действительно произошли к лучшему.
   – С Эфф все будет в порядке, – сказала мне Полли. – Это все по ее части.
   Я была согласна, но при этом понимала, что Полли должна была быть рядом с Эфф, помогая той в пансионате и втайне посмеиваясь с ней над маленькими слабостями жильцов. Но Полли поклялась, что не оставит меня до тех пор, пока я нуждаюсь в ней, и я верила ей безоговорочно.
   А потом в жизни вдруг начали происходить перемены. В Дом прибыл архитектор, поскольку в восточном крыле обнаружились какие-то проблемы, устранить которые мог только настоящий специалист. Звали его мистер Риммель, и они с мисс Этертон стали очень дружны. Леди Гарриет слишком долго пребывала в неведении относительно происходящего, пока не стало поздно: мисс Этертон объявила о своей помолвке с мистером Риммелем, уведомив леди Гарриет, что через месяц она отказывается от места, дабы успеть подготовиться к свадьбе.
   Леди Гарриет пришла в ярость. Очевидно, гувернантки менялись в Доме с незавидной регулярностью, и лишь мисс Этертон удалось задержаться.
   – Люди крайне бесцеремонны, – заявила леди Гарриет. – Где, скажите на милость, ее благодарность? Ведь все эти годы она чувствовала себя здесь как дома.
   Но мисс Этертон, которой любовь мистера Риммеля придала уверенности, не видела причин для беспокойства. Отныне она могла не обращать внимания на неодобрение леди Гарриет.
   В положенный срок она отбыла восвояси. На ее месте побывали две гувернантки, но обе продержались всего лишь пару месяцев.
   И тогда леди Гарриет заявила, что нелепо содержать двух гувернанток, когда две девочки, почти ровесницы, живут так близко друг от друга. Знания и манеры мисс Йорк произвели на нее глубокое впечатление, и она не видела помех для того, чтобы сия молодая женщина обучала Лавинию и меня одновременно.
   Мой отец усомнился в целесообразности подобного решения и заявил, что должен проконсультироваться у мисс Йорк, что и сделал в самое ближайшее время. Мисс Йорк, подобно гувернанткам, чье пребывание в доме оказалось весьма непродолжительным, не горела желанием брать на себя обучение Лавинии; но вскоре, соблазнившись посулами повышенного жалованья и, вне всякого сомнения, поддавшись давлению со стороны леди Гарриет, ответила согласием. Как следствие, Лавиния стала время от времени наведываться к нам домой, а я иногда отправлялась с визитом в Дом, где мы брали уроки вместе. Мисс Йорк, черпая уверенность в осознании того факта, что отныне, пусть и до некоторой степени, она может диктовать свои условия, наотрез отказалась переселяться в поместье и настояла на том, что по-прежнему полагает своим нанимателем именно приходского священника.
   Итак, мы с Лавинией стали учиться вместе.
   У меня не было поводов для недовольства, поскольку классная комната стала сценой моего постоянного триумфа. Невежество Лавинии повергало мисс Йорк в ужас, и, хотя Лавиния частенько списывала у меня домашние задания, а я регулярно помогала ей в учебе, на занятиях она уступала мне во всем.
   В глубине души Лавиния мне нравилась, хотя я и не понимала почему. Быть может, все дело было в том, что мы знали друг друга вот уже много лет. Она была властолюбивой и самоуверенной эгоисткой, но эти ее манеры я воспринимала как вызов себе. Я была польщена, когда поняла, что она подсознательно привыкла полагаться на меня. Пожалуй, я знала ее лучше, чем кто бы то ни было; именно поэтому я и подметила ту черту ее характера, которая стала причиной некоторых событий, произошедших с нею позже.
   Она была натурой исключительно чувственной, к тому же рано созревшей. В свои пятнадцать лет внешне она была уже женщиной, а вот я, несмотря на свое превосходство в знаниях, физически оставалась еще ребенком. Она обладала тоненькой талией и неизменно прикладывала нешуточные усилия к тому, чтобы подчеркнуть свою фигуру, которая демонстрировала уже все признаки брачного возраста. Лавиния всегда чрезмерно гордилась своими роскошными волосами. У нее были безукоризненные белые и ровные зубы, и она любила выставлять их напоказ; создавая обманчивое впечатление приветливости, она старательно раздавала улыбки направо и налево, чтобы люди увидели их и восхитились.
   Потерпев неудачу на академическом поприще, она решила, что учеба – удел тех, кому недостает физического обаяния.
   Я вдруг стала замечать, что Лавиния поддерживает нескончаемую любовную интригу в отношениях с противоположным полом. Она расцветала, когда рядом оказывались мужчины. Она улыбалась и блистала – демонстрируя зубки и встряхивая своей роскошной гривой, она становилась совершенно другим человеком.
   Время от времени я видела Фабиана. Он подолгу отсутствовал, сначала учась в школе, а потом – в университете. Иногда он заезжал домой и почти всегда привозил с собой кого-либо из друзей. Когда Лавиния заговаривала о молодых людях, приезжавших вместе с ее братом, глаза ее блестели и она часто и беспричинно смеялась и хихикала.
   Я сталкивалась с Фабианом, когда он ездил верхом, или в доме, когда у меня бывали занятия. Он не обращал на меня никакого внимания, и я решила, что он уже забыл о том времени, когда присматривал за мной и поднял страшный шум из-за того, что меня решили забрать у него. Хотя это была всего лишь детская игра, мне нравилось думать, будто между нами установилась некая особенная связь.
   Через несколько дней после своего пятнадцатилетия я познакомилась с Дугалом Каррузерсом.
   Решив срезать путь, я отправилась домой через церковный двор и вдруг заметила, что дверь церкви открыта. Подойдя ближе, я расслышала чьи-то шаги по каменным плитам пола. Я подумала, что это мой отец, который тоже собрался домой, поскольку миссис Дженсен бывала недовольна, если его не оказывалось за столом во время ленча. Ему приходилось постоянно напоминать о таких вещах.
   Перешагнув порог церкви, я, однако же, увидела молодого человека, который стоял, запрокинув голову, и разглядывал потолок.
   При моем появлении он обернулся и одарил меня улыбкой.
   – Привет, – сказал он. – Я восхищался церковью. Она у вас очень симпатичная, не так ли?
   – Полагаю, она – одна из самых старинных в стране.
   – Очевидно, еще норманнских времен. И прекрасно сохранилась. Просто диву даешься, как такие древние сооружения противостоят напору времени. Вам известна история этой церкви?
   – Нет. Но она известна моему отцу. Он местный священник.
   – Ага… Понятно.
   – Он с превеликой радостью расскажет вам все, что вы хотите знать.
   – Как мило с его стороны!
   В душе у меня боролись противоречивые чувства. Если я отведу его к нам домой и познакомлю с отцом, нам придется пригласить его на обед, а миссис Дженсен крайне недружелюбно встречает незваных гостей, явившихся к столу. С другой стороны, если мы не пригласим его на обед, отец заговорит его до полусмерти и сам пропустит трапезу. И в том, и в другом случае мы навлечем на себя неудовольствие миссис Дженсен.
   И я сказала:
   – Почему бы вам как-нибудь не наведаться к моему отцу? Например, сегодня после обеда он будет свободен. Вы живете где-нибудь поблизости?
   – Да, – ответил он и махнул рукой в сторону. – Вон там.
   Я решила, что он имеет в виду местную гостиницу, и, оставив его в церкви, отправилась домой. За обедом я рассказала отцу о том, что встретила молодого мужчину, которого заинтересовали архитектура и история церкви.
   Лицо отца просветлело, как бывало всегда, когда он рассчитывал на встречу с теми, кто разделял его энтузиазм.
   – Он придет сегодня после обеда. Я сказала ему, что ты примешь его.
   Я стала ждать появления молодого человека, потому что боялась, что в противном случае отец позабудет о нем; мне казалось, что мое присутствие необходимо хотя бы для того, чтобы познакомить их.
   Он явился вовремя, и отец с восторгом принял его. К моему удивлению, молодой человек сообщил нам, что гостит во Фрамлинге. Я оставила отца с ним и отправилась на верховую прогулку.
   Мы с Лавинией стали хорошими наездницами, но нам пока не разрешали ездить одним, без сопровождения грума. Обычно нас сопровождал Ройбен Карри, сменивший на посту старшего грума Джо Крикса. Человеком он был немногословным, никак не реагировал на уловки и коварство Лавинии и вообще держал нас в ежовых рукавицах. Он был интересным персонажем, причем крайне религиозным. Я слыхала от Полли или миссис Дженсен, уж не припомню, от кого именно, что жена его «отбилась от рук», когда неподалеку останавливался цыганский табор. Очевидно, среди цыган нашелся «живописный малый. Белозубый, с золотыми серьгами в ушах, а уж как играл на скрипке – просто заслушаешься. Все служанки только и делали, что шептались о нем, а он, оказывается, замыслил недоброе. Господь знает, что там у них произошло». Миссис Дженсен, похоже, готова была обвинить его во всех смертных грехах. А жена Ройбена… в общем, этот прохиндей вскружил ей голову, а потом воспользовался ее слабостью. В конце лета табор снялся с места и двинулся дальше, оставив после себя кое-что. Этим «кое-что» стал Джошуа Карри – сущий проказник, причем с момента своего появления на свет. Точная копия своего папаши и будущая гроза служанок.
   Прослышав о колоритном прошлом Джошуа, я заинтересовалась им. У него были вьющиеся черные волосы и блестящие темные глаза, в которых неизменно светилась улыбка и крылась настороженность – правда, мне оставалось лишь гадать, что было тому причиной. Он был смуглым, гибким и непохожим на всех, кого я знала.
   В тот день, когда мы с Лавинией пришли на конюшню, Джошуа был там один. Он приветствовал нас широкой улыбкой. Я заметила, как в Лавинии моментально произошли перемены, потому что, пусть и всего лишь слуга, он был представителем противоположного пола. На щеках у нее заиграли ямочки, а глаза засверкали.
   Джошуа почтительно приветствовал ее, но совсем не так, как это делали большинство мужчин. Глядя на него, можно было подумать, что он решил подшутить над нею, а не выказать уважение.
   – Наши лошади оседланы? – высокомерно осведомилась Лавиния.
   Джошуа поклонился:
   – О да, миледи. Оседланы и ждут вас.
   – А где же Ройбен?
   – Он работает. Полагаю, что сегодня я буду сопровождать вас вместо него.
   – Обычно нас сопровождает Ройбен или кто-нибудь из мужчин постарше, – заметила Лавиния, но я-то видела, что втайне она довольна.
   – Что ж, сегодня я – в вашем полном распоряжении… то есть если вы, молодые леди, согласны взять меня с собой.
   – Полагаю, у нас нет иного выхода, – томно проговорила Лавиния.
   Мы подошли к лошадям. Я воспользовалась подставкой, а потом взглянула на Лавинию. Подняться в седло ей помогал Джошуа. Я заметила, что лицо его оказалось совсем близко от ее лица, а рука его коснулась ее бедра. Я было решила, что подобная фамильярность рассердит ее, но… ничуть не бывало. На ее щеках заиграл жаркий румянец, а глаза заблестели пуще прежнего.
   – Благодарю вас, Джошуа, – сказала она.
   – Я отзываюсь на имя Джош, – сообщил он ей. – Это как-то дружелюбнее, вы не находите?
   – Я не думала об этом, – отозвалась Лавиния, – но, пожалуй, вы правы.
   Я увидела, как он накрыл ее ладошку своею.
   – Что ж, тогда зовите меня Джошем.
   – Договорились, – сказала она. – Джош.
   Мы выехали с конного двора и вскоре пустили лошадей легким галопом. Лавиния позволила мне вырваться вперед, чтобы остаться рядом с Джошем. Я услышала, как она смеется, и подумала, что это странно. Обыкновенно она бывала крайне высокомерна со слугами.
   На уроках она демонстрировала еще бо́льшую невнимательность, нежели когда-либо. Она постоянно изучала свое лицо в зеркале, дергая себя за мелкие локоны и отпуская их, при этом загадочно улыбалась, словно упиваясь какой-то известной ей одной тайной.
   – Попытки научить эту девушку хотя бы чему-нибудь приводят меня в отчаяние, – вздохнула мисс Йорк. – Я уже готова пойти к леди Гарриет и сообщить ей, что это напрасная трата времени и сил. Она становится просто невыносимой.
   Но Лавинии не было до этого никакого дела. Преисполненная самоуверенности, она выглядела вполне довольной собой и жизнью. Очевидно, что-то произошло. Жаль, но именно я первой узнала, что именно.
   Между тем Дугал Каррузерс подружился с моим отцом и несколько раз нанес нам визит во время своего пребывания во Фрамлинге, а однажды даже пожаловал на обед.
   Он рассказал нам, что живет во Фрамлинге вот уже три недели и что его отец был большим другом сэра Уильяма Фрамлинга; их свела Ост-Индская компания, да и сам он вскоре должен будет покинуть страну. Он признался моему отцу, что с куда бо́льшим удовольствием посвятил бы себя изучению искусства и архитектуры Средних веков. Но потом, пожав плечами, добавил, что у них в семье существует традиция, согласно которой сыновья должны послужить в компании, и что подобная участь ожидает и Фабиана Фрамлинга.
   Миссис Дженсен не выказала и капли недовольства. Она заявила, что может подать обед ничуть не хуже, чем миссис Брайт в Доме. Ее нужно лишь заранее поставить в известность о том, что к обеду у нас будут гости, что и было сделано на этот раз.
   Мне нравился Дугал. Со мной он вел себя крайне обходительно, ничем не напоминая Фабиана и его дружков, которые были не то что грубы или невежливы, а попросту не замечали меня.
   У Дугала обнаружилась приятная привычка поглядывать в мою сторону во время разговора, создавая таким образом впечатление, будто он вовлекает меня в беседу, а если мне случалось обронить замечание, он внимательно выслушивал его.
   Теперь я уже жалела о том, что не слушала отца, когда он разглагольствовал о том, что наша церковь была построена норманнами еще в незапамятные времена; ведь тогда я имела бы возможность активнее участвовать в разговоре.
   Однажды вместе с ним к нам пожаловал Фабиан. Они сидели в саду и пили вино с моим отцом. Дугал и отец вскоре затеяли оживленный разговор, и мне ничего не оставалось, как заговорить с Фабианом.
   Заметив, что он пристально разглядывает меня, я сказала:
   – Помните, как вы меня похитили?
   Он улыбнулся.
   – Да, помню. Я думал, что, раз мне нужен ребенок, остается только пойти и найти его.
   Мы оба рассмеялись.
   – И вы нашли меня, – сказала я.
   – Полагаю, вы были очень терпеливым ребенком.
   – Я почти ничего не помню из тех времен, но, когда услышала эту историю, была, пожалуй, даже польщена. Польщена тем, что вы остановили свой выбор на мне, я имею в виду. Но, пожалуй, так бы чувствовал себя любой ребенок на моем месте.
   – Вы показались мне подходящим субъектом для удочерения.
   – Кажется, по этому поводу поднялся изрядный шум.
   – Люди всегда поднимают шум, когда случается что-либо необычное.
   – Что ж, не могли же вы ожидать, что моя семья просто возьмет и отдаст меня без звука.
   – Да, не мог. Но я оставил вас у себя на две недели.
   – Я часто слышала эту историю. Жаль, что в то время я была совсем еще маленькой.
   – Вы бы, пожалуй, закатили скандал, если бы понимали, что происходит. Но, как бы там ни было, тогда вы отнеслись к случившемуся весьма спокойно.
   Я осталась очень довольна, поскольку мне казалось, что, заговорив об этом случае, мы сломали некую преграду, существующую между нами. Я воображала, что и он испытывает те же чувства и что с этого момента наши отношения станут непринужденнее.
   Затем общий разговор коснулся и нас, после чего спустя некоторое время они с Дугалом ушли. На следующий день Дугал уезжал из Фрамлинга, а в конце недели за ним должен был последовать и Фабиан.
   Я не смогла устоять перед искушением и поведала об их визите Лавинии.
   – Но они приходили не для того, чтобы повидать тебя, – был ответ.
   – Знаю, но они пришли, и я разговаривала с обоими.
   – Дугал очень мил, но его интересуют лишь старинные вещи. – Лавиния поморщилась. Я решила, что она трясла перед ним своей огненной гривой, рассчитывая, что он преисполнится восторга. И мысль о том, что этого не случилось, доставила мне удовольствие.
   – Фабиан вспоминал то время, когда похитил меня, – с невинным видом заметила я.
   – Ах, это, – отозвалась она. – Какая скукотища.
   Но я видела, что моя встреча с Дугалом задела ее за живое. И, когда мы после обеда поехали кататься верхом, она так и не смогла справиться со своим раздражением.
   Джош поехал с нами. Думаю, что при первой же возможности он набивался нам в сопровождающие, и тот факт, что вместо Ройбена с нами ездил он, обычно приводил Лавинию в хорошее расположение духа. Но в тот день она вела себя на редкость капризно. С Джошем она была то высокомерной, то фамильярной; он же по большей части помалкивал и лишь глупо ухмылялся, глядя на нее.
   На лугу, по которому обычно носились галопом, мы с Лавинией соревновались, кто первым достигнет противоположного его края.
   Я пустила коня с места в карьер и вырвалась вперед. Доскакав до края луга, я огляделась по сторонам и обнаружила, что осталась в одиночестве. Немало удивленная, я крикнула:
   – Лавиния, ты где?
   Ответа не последовало. Развернув коня, я послала его галопом обратно. Очевидно, что, когда я рванулась вперед, рассчитывая победить, они просто не поскакали вслед за мной.
   Я ехала не спеша, высматривая их, но спустя полчаса мне пришлось вернуться на конюшню. Но и там их не оказалось. Мне не хотелось одной возвращаться в Дом, поскольку я опасалась переполоха. Нам пока еще не разрешалось ездить без сопровождения грума. Прошло не менее получаса, прежде чем они наконец вернулись.
   Лавиния выглядела возбужденной и раскрасневшейся, но при виде меня постаралась изобразить негодование.
   – Куда ты пропала? – пожелала узнать она. – Мы уже обыскались тебя.
   – Я думала, что вы скачете за мною по лугу.
   – Какому еще лугу?
   – Ты знаешь какому. Где мы всегда носимся наперегонки.
   – Не понимаю, как такое могло случиться, – ответила Лавиния, а потом самодовольно улыбнулась, и я заметила, как они с Джошем обменялись быстрыми взглядами.
   Полагаю, обладай я достаточным жизненным опытом, то непременно догадалась бы о том, что происходит. Кому-нибудь постарше все стало бы ясно с первого же взгляда. Но тогда я поверила, что произошло какое-то недоразумение и они просто не заметили, как я пустила коня галопом и ускакала.
//-- * * * --//
   Полли о чем-то оживленно беседовала с миссис Дженсен, и та как раз говорила ей:
   – Я уже сто раз предупреждала ее. Но разве она меня послушает? Эта Холли всегда была взбалмошной штучкой, а теперь, кажется, и вовсе потеряла рассудок.
   – Вы же знаете, какие они, современные девушки, – попыталась успокоить ее Полли. – А эта просто ищет неприятностей на свою голову. И найдет, можете мне поверить.
   Оставшись наедине с Полли, я поинтересовалась:
   – А что делает эта Холли?
   – Творит несусветные глупости.
   – Судя по вашему разговору, весьма опасные глупости.
   – О да. Они не доведут до добра. С кем поведешься, от того и наберешься.
   – С кем поведешься? Это ты о Холли?
   – Нет… о нем.
   – Расскажи мне все.
   – Ты опять подслушивала. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
   – Полли. Никакая я тебе не Варвара, и нос мне никто не оторвет. Перестань обращаться со мной как с маленькой.
   Полли скрестила руки на груди и окинула меня внимательным взглядом.
   – Растешь не по дням, а по часам, – с ноткой грусти заметила она.
   – Я же не могу быть ребенком вечно, Полли. Пришло время и мне узнать, как устроен мир.
   Она проницательно взглянула на меня.
   – Что ж, в твоих словах есть доля правды, – признала она. – Юные девушки должны быть осторожны. Не то чтобы я беспокоилась на твой счет. Ты – разумная девочка. К тому же ты получила правильное воспитание. Уж об этом-то я позаботилась. Это все Джош… Он – из тех типов…
   – Каких типов?
   – Он умеет себя подать. Девчонки вечно увиваются за ним, и, сдается мне, ни о чем ином он и не помышляет. Может, именно поэтому он получает то, чего хочет.
   Я подумала о том, какими глазами он смотрел на Лавинию и как она принимала его фамильярное обращение и знаки внимания, чего, как я была уверена, дочь леди Гарриет делать не должна.
   – А Холли?
   – Она из-за него совсем потеряла голову.
   – Ты имеешь в виду, что он ухаживает за нею?
   – Ухаживает! Ухаживать – это одно… что тоже совсем не обязательно подразумевает обручальное кольцо. Держу пари, что глупая девчонка уже дала ему, как он того и добивался, совершив тем самым несусветную глупость, чего как огня должна бояться любая девушка.
   – И что ты собираешься делать?
   Полли пожала плечами:
   – Я! А что я могу поделать? Я могу поговорить с пастором. А говорить с этим – все равно что толковать с каменной стеной. Миссис Дженсен уже сделала все, что могла. В общем, поживем – увидим. Может, она и успеет вывести его на чистую воду, пока не стало слишком поздно.
   В силу собственного невежества я просто не могла представить себе, сколь серьезными последствиями может обернуться нынешнее положение дел. Холли могла заигрывать с Джошем, как в свое время мать Джоша с цыганом, причем с тем же результатом.
   Но Джош ведь не был бродячим цыганом. Он просто не мог сбежать и увильнуть от ответственности.
//-- * * * --//
   Мне бы очень хотелось, чтобы их нашла не я.
   Территория поместья вокруг Дома была большой, а в некоторых местах – дикой, неокультуренной. За гущей кустарника вообще лежал уединенный пустырь. Там стоял старый летний домик, о существовании которого я узнала совершенно случайно. Когда же я стала расспрашивать о нем Лавинию, та ответила: «Туда сейчас никто больше не ходит. Он заперт. Где-то даже хранится ключ. И когда-нибудь я его найду». Но это было давным-давно, и с тех пор она ничего не предпринимала по этому поводу.
   В тот самый день я пришла к Лавинии. Время приближалось к полудню – пора отдыха для мисс Йорк, – и я знала, что и миссис Дженсен собирается «прилечь на часок», чтобы передохнуть; подозреваю, что миссис Брайт из Дома поступала точно так же.
   Сон окутал собой Дом. Повсюду царила полная тишина. Лавинии нигде не было видно. Она должна была встретить меня на конюшне, но и там ее не оказалось. Лошадь ее стояла в стойле, так что уехать без меня она не могла.
   Я подумала, что она, должно быть, гуляет где-нибудь в саду, и решила осмотреться перед тем, как идти в Дом.
   Несмотря на все усилия, найти ее не удалось, но поиски привели меня к зарослям кустарника, за которыми виднелся старый летний домик. От него веяло тленом и запустением, но он всегда манил меня к себе. Поговаривали, что в нем водятся привидения, и поэтому люди не часто наведывались сюда.
   У двери я приостановилась, и тут мне показалось, что изнутри донесся какой-то звук. Это был негромкий, протяжный смех, от которого у меня по коже пробежали мурашки. Он показался мне каким-то… потусторонним, что ли. Я повернула ручку, и, к моему удивлению, дверь открылась. И тогда я увидела, кто находится внутри. Это было не привидение, это были Джош и Лавиния. Они лежали на полу.
   Я не хотела замечать подробности. Мне вдруг стало жарко. Захлопнув дверь, я побежала прочь и не останавливалась до тех пор, пока не добралась до дома. Меня подташнивало. Взглянув на себя в зеркало, я увидела, что лицо у меня раскраснелось, как маков цвет.
   Я не могла поверить в то, что увидела. Лавиния… гордая, высокомерная Лавиния занимается этим со слугой!
   Я обессиленно опустилась на кровать. И что мне теперь делать? Лавиния могла заметить меня. Она наверняка слышала, как открылась дверь. Как поступить? Как я могла рассказать об этом кому-либо – и как могла не рассказать?
   Тут дверь открылась, и в комнату вошла Полли.
   – Я услышала, как ты промчалась мимо… – Оборвав себя на полуслове, она во все глаза уставилась на меня. – Эй, что стряслось? В чем дело?
   Она подошла, присела на кровать и обняла меня за плечи.
   – Ты чем-то расстроена, – сказала она. – Расскажи обо всем старой Полли.
   – Не знаю, Полли. Не могу в это поверить. Я не знаю, видела она меня или нет. Это было ужасно.
   – Ну, давай же. Рассказывай.
   – Думаю, что я не должна говорить об этом никому… и никогда.
   – Ты можешь довериться мне, и никто ничего не узнает. А еще я буду знать, что делать. Так ведь было всегда, не правда ли?
   – Да, правда. Но ты должна пообещать, что не станешь ничего предпринимать, не сказав сначала мне.
   – Честное слово.
   – Поклянись, Полли.
   – Вот, смотри. – Она облизала палец и вытерла его насухо. – Палец мокрым был, а стал сухим, вот те крест, что не скажу другим. – Последовал драматический жест.
   Я уже слышала эту детскую клятву из уст Полли раньше и была уверена, что она не нарушит ее.
   – Я нигде не могла найти Лавинию, – начала я, – и пошла искать ее. Ты знаешь тот старый летний домик… ну, который с привидениями… там еще кто-то покончил с собой много лет назад.
   Полли кивнула.
   – Она была там… с Джошем. Они лежали на полу и…
   – Нет! – в ужасе вскричала Полли.
   Я кивнула.
   – Я разглядела совершенно отчетливо.
   Полли принялась медленно раскачиваться взад и вперед.
   – Вот те раз! Я поверю во все что угодно, если речь идет об этой сладкой парочке. Они друг друга стоят. Хотелось бы мне видеть лицо ее милости, когда она услышит об этом.
   – Ты не должна ничего говорить ей, Полли.
   – Что? И позволить им продолжать, пока он не оставит своей подписи на фамильном древе? Говорю тебе, это не тот рисунок, который можно повесить над камином.
   – Она поймет, что это я рассказала всем. Я ведь не умею врать и выдумывать небылицы.
   Полли притихла и задумалась.
   – Но ты не можешь сделать вид, будто ничего не произошло. Хотела бы я знать, как далеко у них все зашло. Она – та еще штучка… эта маленькая мадам. Что до него, то, клянусь честью, он весь пошел в своего папашу, и ни одна девушка не может чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Если у нее есть голова на плечах, разумеется. Думаю, что этому надо положить конец. Иначе может произойти непоправимое. А мне не хотелось бы, чтобы такое случилось, – даже с леди Гарриет.
   – Может, мне сначала самой поговорить с Лавинией?
   – Нет. Только не ты. Держись от всего этого подальше. Ты только все испортишь, а она озлобится. Мне уже приходилось иметь дело с такими, как она. Но что-нибудь предпринять мы все-таки обязаны. Предоставь это мне.
   – Полли, ты ведь никому не скажешь, что это я видела их?
   Она покачала головой.
   – Я ведь дала тебе слово, верно?
   – Да, но…
   – Не волнуйся, хорошая моя. Я что-нибудь придумаю и уж постараюсь не вмешивать тебя в это дело, будь уверена.
   Полли была изобретательной особой. И таки нашла способ.
   Все случилось через несколько дней. Как обычно, я отправилась в Дом. Лавинии нигде не было видно, как и Джоша. Я поспешила домой и рассказала об этом Полли, которая ждала от меня известий.
   Она сказала, чтобы я шла к себе в комнату читать, потому что не хотела, чтобы я путалась у нее под ногами.
   О том, что было дальше, я узнала лишь некоторое время спустя.
   Полли сделала так, чтобы Холли узнала, что ее возлюбленный находится в «заколдованном» летнем домике Фрамлингов с другой женщиной. Поначалу Холли не поверила ей, но потом все-таки отправилась туда, чтобы удостовериться. И план Полли сработал. Как мне рассказывала впоследствии Лавиния, Холли застукала ее с Джошем, что называется, на месте преступления. Бедная Холли! Возлюбленный предал ее, и, после того как она застала его в столь пикантном положении с другой женщиной – пусть даже ею оказалась мисс Лавиния, – она пришла в неописуемое бешенство.
   Она принялась кричать на него, проклиная и мисс Лавинию заодно. Сбежать он не мог, поскольку был не одет, как и мисс Лавиния, кстати.
   На крики Холли сбежались слуги, решив, что какой-нибудь грабитель был пойман на горячем. Разразился скандал. Утаить случившееся от леди Гарриет было невозможно.
   Лавинию и Джоша застукали во время акта прелюбодеяния. И гроза не замедлила разразиться.
//-- * * * --//
   Несколько дней я не видела Лавинию. О том, что случилось, мне рассказала Полли, которая сама услышала эту историю от миссис Дженсен, которой, в свою очередь, поведала ее миссис Брайт. Лавинии запретили выходить из своей комнаты, и ей грозило суровое наказание.
   Рассчитать Джоша не было никакой возможности, поскольку он приходился сыном Ройбену, хотя и не являлся таковым на самом деле, – и потому его оставили и дальше прислуживать на конюшне, ведь сам Ройбен был слишком ценным работником, чтобы за здорово живешь избавляться от него. К тому же было бы несправедливо карать отцов за грехи детей, хотя в Библии и сказано обратное. Если бы его застукали с кем-нибудь из служанок, это был бы простительный грех – но мисс Лавиния!
   – Я всегда знала, кто она такая на самом деле, – прокомментировала случившееся Полли. – Это было очевидно любому, у кого есть глаза. Грехи всегда вылезают наружу, что и произошло с мисс Лавинией.
   Мы стали ждать, что будет дальше, и долго ждать не пришлось.
   Леди Гарриет послала за моим отцом, и они долго совещались, прежде чем он вернулся домой. Едва переступив порог, он потребовал меня к себе.
   – Ты знаешь, – начал он, – что мы всегда намеревались отдать тебя в хорошую школу. Мы с твоей матерью спланировали все еще до твоего рождения. Не имело значения, кем ты окажешься – мальчиком или девочкой, мы оба верили в абсолютную необходимость образования, а твоя мать хотела для своего ребенка только самого лучшего. Как ты наверняка слышала, некоторая сумма – не слишком большая, но вполне достаточная – была отложена для продолжения твоего образования. Мисс Йорк – очень хорошая гувернантка, и леди Гарриет приложит все усилия к тому, дабы подыскать ей достойное место, и даст ей такие рекомендации, что это не станет для нее непосильной задачей. Полли… Что ж, она с самого начала знала, что не будет рядом с тобою всю жизнь, кроме того, у нее есть сестра, с которой она вполне может воссоединиться.
   Я во все глаза уставилась на него. Нет, отнюдь не мысль о школе страшила меня. Я могла думать только о предстоящей разлуке с Полли.
   – С тобой поедет Лавиния. Леди Гарриет одобрила выбор школы, так что вы станете учиться вместе.
   И тогда я поняла все. Леди Гарриет решила, что Лавиния должна уехать. Следовало немедленно положить конец ее губительному роману с Джошем. И отъезд становился единственным возможным решением – а я должна была сопровождать ее. Леди Гарриет по-прежнему безраздельно властвовала над нашими жизнями.
   Тем не менее я осмелилась возразить:
   – Я не хочу уезжать в школу, отец. Я уверена, что мисс Йорк – замечательная учительница, и я вполне могу продолжить обучение под ее руководством.
   – Таково было желание твоей матери, – с грустью ответил он.
   А я подумала: «Но главное, что того же хочет и леди Гарриет!» – после чего прямиком направилась к Полли. Обхватив ее руками за шею, я прильнула к ее груди.
   – Полли, я не могу оставить тебя.
   – Лучше скажи, что опять стряслось.
   – Я еду в школу. Вместе с Лавинией.
   – Так-так. Понятно. Это все из-за милой выходки нашей маленькой мадам, верно? Не думаю, что школа заставит ее остепениться. А ты, значит, уезжаешь учиться…
   – Я никуда не поеду, Полли.
   – Не исключено, что школа пойдет тебе на пользу.
   – А как же ты?
   – Что ж, я всегда знала, что когда-нибудь этот день настанет. Это было неизбежно. Я перееду к Эфф. Она вечно требует, чтобы я приехала. Так что тебе не о чем беспокоиться, хорошая моя. Ты и я… мы ведь навсегда останемся друзьями. Ты будешь знать, где живу я, а я буду знать, где находишься ты. Так что не расстраивайся понапрасну. Вот увидишь, в школе тебе понравится, а когда ты будешь приезжать домой на каникулы, то сможешь погостить и у меня с Эфф. Сестра будет очень горда тобой. Так что старайся во всем видеть светлую сторону. Жизнь продолжается, знаешь ли. Она не стоит на месте, и ты не можешь вечно оставаться ребенком старушки Полли.
   Настроение у меня немедленно улучшилось.
   Мисс Йорк приняла известия с философским смирением. По ее словам, чего-то подобного она и ожидала. Мой отец всегда говорил ей, что когда-нибудь мне придется уехать на учебу в школу. Она найдет себе другое место, и пастор разрешил ей оставаться в нашем доме до тех пор, пока этого не случится. Да и леди Гарриет обещала помочь ей с поиском работы, так что можно было считать, что она уже устроена.
   Только спустя неделю после разоблачения Лавинии я вновь увидела ее.
   Она буквально кипела негодованием и походила на разъяренную тигрицу, а не на избалованную кошечку. Глаза у нее припухли и слегка покраснели, и я поняла, что она плакала.
   – Какой переполох! – сказала она. – А все из-за этой дуры Холли.
   – Холли ничем не хуже тебя. Джош выставил на посмешище вас обеих.
   – Не смей говорить так обо мне, Друзилла Делани.
   – Я буду говорить так, как хочу. Ты – самая настоящая дура, раз сделала то, что сделала, да еще с грумом.
   – Ты ничего не понимаешь.
   – Зато понимают все остальные и поэтому отправляют тебя с глаз долой.
   – Тебя тоже.
   – Только потому, что едешь ты. Я должна быть рядом с тобой.
   Она презрительно фыркнула:
   – Ты мне не нужна.
   – Отец мог с легкостью отправить меня в другую школу.
   – Моя мать этого бы не допустила.
   – Знаешь, а ведь мы – не рабы твоей матери. Мы обладаем свободой поступать так, как хотим. И, если ты и дальше станешь мне перечить на каждом шагу, я попрошу отца отправить меня одну, без тебя.
   Мои слова явно заставили Лавинию встревожиться.
   – Со мной обращаются, как с несмышленышем, – пожаловалась она.
   – Джош – нет.
   Она засмеялась и выдала:
   – Он негодяй.
   – Все так говорят.
   – Да… но все равно это было восхитительно.
   – Тебе следует вести себя осторожнее.
   – Я и была осторожна, пока эта женщина не пришла и не обнаружила нас в летнем домике.
   Я поспешно отвернулась. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, кто стал причиной ее разоблачения?
   – Он сказал, что я – самая красивая девушка из всех, кого он когда-либо видел.
   – Думаю, все они так говорят. Они уверены, что такие речи помогут им быстрее получить то, чего они добиваются.
   – Неправда. Хотя что ты можешь знать об этом?
   – Я слышала…
   – Замолчи! – выкрикнула Лавиния, и я поняла, что она вот-вот разрыдается.
   Мы заключили с нею нечто вроде перемирия. Мы обе отправлялись в чужое и незнакомое место, будучи единственными знакомыми друг для друга. И обе были рады тому, что едем туда не в одиночестве.
   А еще мы много говорили о школе.
//-- * * * --//
   В пансионе Меридиан Хаус мы провели два года. Я освоилась там быстро и без особого труда. Меня сразу же отметили как способную и прилежную ученицу, и в качестве таковой я привлекла внимание учителей. Лавиния же попала в разряд отстающих, не проявляя, впрочем, ни малейшего желания изменить этот статус. Более того, она вела себя самоуверенно и вызывающе, чем тоже не снискала особой любви, а ее высокое происхождение – что она поначалу подчеркивала на каждом шагу – стало очередным раздражителем, а не достоинством. Она неизменно ожидала, что окружающие будут потакать ей во всем, и ей даже в голову не приходило считаться с желаниями других.
   Неподалеку находилась школа для мальчиков, и мы иногда видели, как они играют на пустыре рядом. Это приводило к некоторому волнению в рядах девочек, особенно по воскресеньям, когда мы ходили в деревенскую церковь на утреннюю службу и мальчики занимали скамьи напротив. Разумеется, Лавиния приковывала к себе их восторженные взгляды. Записочки тайком передавались через проход, и воскресное утро для некоторых девочек становилось самым желанным временем недели, причем по причине, узнать которую отнюдь не доставило бы удовольствия ни викарию, ни нашей грозной директрисе, мисс Джентиан.
   На втором году нашего обучения в пансионе Меридиан Хаус Лавинию постигла вторая катастрофа, причем природа ее неизбежно оказалась схожа с первой.
   Бо́льшую часть времени она попросту игнорировала мое присутствие, вспоминая обо мне только тогда, когда ей требовалась помощь с домашним заданием. У нее появился собственный круг подражательниц, которых все остальные называли «скороспелками». Они полагали себя взрослыми и искушенными особами, дерзкими и умудренными жизненным опытом. Лавиния стала признанной королевой этой стайки, поскольку, пока многие из них могли лишь в теории рассуждать о вопросах, близких их сердцу, она обладала уже неоспоримыми практическими познаниями в этой области.
   Когда она бывала особенно зла на меня, то могла тоном, исполненным высочайшего презрения, бросить мне в лицо: «Ты, девственница!»
   Мне часто приходила в голову мысль о том, что если бы сама Лавиния принадлежала к членам этой презираемой ею «секты», то я могла бы благополучно оставаться дома, делая уроки с мисс Йорк или прибегая к помощи дорогой моему сердцу Полли в случае возникновения очередного кризиса.
   Полли старательно писала мне длинные письма, но они явно давались ей нелегко. Она научилась писать после того, как Том ушел в море, чтобы поддерживать с ним связь. Она делала много ошибок, но тепло ее чувств согревало и утешало меня.
   В то время я часто вспоминала ее и Эфф, а летом на каникулах собралась и съездила к ним. Я провела у них в гостях целую неделю, наслаждаясь общением с Полли. Они с Эфф справлялись вполне успешно. Обе обладали недурной деловой хваткой. Полли вскоре оказалась на дружеской ноге со всеми пансионерами, а Эфф являла собой живое воплощение достоинства, что требовалось для поддержания порядка.
   – Мы стали тем, что отец назвал бы хорошей командой, – призналась мне однажды Эфф. Она выглядела по-особенному довольной, потому что «Номер 32 Нижний» (так она называла жильцов нижнего этажа в недавно приобретенном ею доме) привезли с собой малыша. Те были вне себя от радости, ведь в их распоряжении для прогулок с коляской оказался целый сад, что само по себе являлось чрезвычайно удачной сделкой. Эфф и Полли, в свою очередь, могли заглянуть к ним в любое время, чтобы поворковать с ребенком.
   Это было чудесное время, когда Полли слушала мои новости о школе, а я узнавала всю подноготную жильцов, начиная с верхнего этажа и заканчивая цокольным.
   Например, «Верхний этаж» оставил включенной воду, а «Первый» никак не могла правильно вымыть лестницу; «Нижний 32» тоже не принадлежали к сливкам общества, но им многое прощалось в силу того, что они привезли с собой ребеночка.
   – Он чудный малыш. Видела бы ты, как он улыбается, когда я склоняюсь над ним.
   Из этих слов я заключила, что, как и в случае с семейством Брэнли, наличие ребенка компенсировало недостатки родителей.
   Во время прогулки «на запад», разглядывая вместе с Полли витрины больших магазинов, прохаживаясь по рынку в субботний вечер, когда там зажгли факелы и на лицах торговцев заиграли багряные отблески, глядя на груды розовых яблок на лотках, слушая выкрики «Селедка! Устрицы! Мидии!», проходя мимо пожилого шарлатана, клятвенно уверявшего, будто его снадобье излечивает от облысения, ревматических болей и прочих недугов, коим подвержено человеческое тело, – я радовалась новым ощущения и впечатлениям, как ребенок.
   Полли вела себя так, словно я – самый главный человек в ее жизни, и мне было приятно сознавать, что, даже расставаясь с нею, я не теряла ее навсегда.
   Она любила слушать рассказы о моей жизни. Я жаловалась ей на мисс Джентиан, нашего абсолютного монарха.
   – Настоящая стерва, – посмеивалась она, а когда я начала передразнивать нашу Мадемуазель, учительницу французского, она и вовсе покатилась со смеху, приговаривая: – Ох уж эти иностранцы. С ними не соскучишься. Полагаю, вы вволю потешаетесь над нею.
   В рассказах это выглядело невероятно забавно – куда смешнее, чем было на самом деле.
   Когда я уже уезжала, Эфф сказала мне на прощание:
   – Имей в виду, мы всегда ждем тебя.
   – Думай об этом месте как о своем доме, – заявила Полли. – Вот что тебе скажу: там, где я, там всегда твой дом.
   Каким утешением стали для меня ее слова! Я всегда буду помнить их.
   Во время последнего семестра нашей учебы в Меридиан Хаус Лавинию и еще двух девочек поймали на том, что они возвращались в спальни поздно вечером. Они подкупили одну из служанок, чтобы та тайком впустила их, и были застигнуты в процессе воспитательницей, которая, страдая зубной болью, сошла вниз, в медицинский кабинет, чтобы взять болеутоляющее. Ее появление в холле совпало с тайным открыванием двери, и беглянки были пойманы, что называется, на горячем.
   Воспоследовала ужасная сцена. Лавиния тихонько прокралась в спальню, которую делила со мной и еще одной девочкой. Мы, разумеется, были посвящены в ее тайну, поскольку это случалось уже не в первый раз.
   Лавиния была сама не своя.
   – Грядут большие неприятности, – сообщила она. – Эта грымза мисс Спенс. Она застукала нас, когда мы уже возвращались.
   – Анни впустила тебя? – спросила я. Анни была той самой служанкой.
   Лавиния кивнула.
   – Ей наверняка откажут от места, – предположила я.
   – Скорее всего, – беззаботно отозвалась Лавиния. – Ну а завтра нам достанется на орехи. Увидишь, что тут начнется, когда обо всем узнает старая немка.
   – Вам не следовало впутывать в это дело Анни.
   – А как бы, по-твоему, мы вернулись обратно?
   – Не надо было использовать ее.
   – Не говори глупостей, – оборвала меня Лавиния, но было видно, что она встревожена.
   И на то у нее имелись веские причины. Последствия оказались весьма серьезными. Бедную Анни немедля выставили за порог. Мисс Джентиан распорядилась привести к ней провинившихся девочек и, по словам Лавинии, принялась разглагольствовать о том, как ей стыдно, что девочки из ее школы ведут себя, как уличные шлюхи. В конце концов им разрешили вернуться в свои спальни с предупреждением, что это еще не конец.
   Семестр уже подходил к концу, и за день до нашего возвращения леди Гарриет получила письмо, в котором говорилось, что мисс Джентиан полагает, что Лавинии будет лучше в другой школе; она сожалеет, но мисс Фрамлинг не найдется места в Меридиан Хаус в следующем семестре. И в обозримом будущем.
   Леди Гарриет пришла в ярость оттого, что в какой-то школе посмели отказать ее дочери. Так просто она этого не оставит. Леди Гарриет и мисс Джентиан походили на двух командующих армиями, готовящихся к сражению. Леди Гарриет начала с ответа мисс Джентиан, мол, ее письмо было несколько поспешным и опрометчивым. Она, леди Гарриет, располагает некоторым влиянием и потому желает, чтобы ее дочь осталась в Меридиан Хаус по крайней мере еще на год. Мисс Джентиан ответила, что она, дескать, по-прежнему уверена, что Лавинии будет лучше в другой школе, причем письмо было выдержано в тоне, предполагавшем, что и сама она будет только рада подобному исходу.
   Леди Гарриет предложила мисс Джентиан нанести ей визит, дабы они могли обсудить сей прискорбный инцидент в спокойной и дружественной атмосфере. Мисс Джентиан заявила, что чрезвычайно занята, но если леди Гарриет выразит желание приехать к ней, то это можно будет устроить. Однако же ей представляется целесообразным указать, что она тщательно обдумала все случившееся и пришла к выводу, что Лавиния не подходит школе Меридиан Хаус и вопрос этот можно считать закрытым.
   Леди Гарриет явилась к нам домой, чтобы взглянуть на табель, который мисс Джентиан вручила мне.
   «Друзилла хорошо поработала. Ее математика оставляет желать лучшего, но она все равно делает успехи в этом направлении. И вообще, достигнутый ею прогресс впечатляет». Было очевидно, что эдикт об исключении меня не касается. Мне нравилось в школе. Мне были интересны все предметы, а соперничество, которого я была лишена дома, лишь разжигало во мне желание добиться еще бо́льших успехов. Да, спортивные забавы не слишком занимали меня, но то же самое можно было сказать и о мисс Джентиан. Мне казалось, будто я читала в ее глазах одобрение, когда взгляд ее задерживался на мне. Более того, это ведь не меня поймали на тайных встречах с мальчиками из соседней школы. И леди Гарриет более обыкновенного озаботилась тем, что я делаю успехи в своей ученой карьере.
   Она пошла на беспрецедентный шаг и отправилась с визитом к мисс Джентиан, но потерпела поражение и вернулась ни с чем. Думаю, что ее поставили в известность об эскападах дочери и она почувствовала себя опустошенной. Подтвердились ее опасения по поводу того, что дочь превращается в нимфоманку. Если бы можно было испытывать жалость к столь высокородной особе, то я непременно пожалела бы ее.
   Однако она недолго колебалась перед тем, как сменить тактику. Она послала за моим отцом. Я не присутствовала при разговоре, но узнала о нем чуть позже.
   Моему отцу она заявила, что девочкам нужен пансион благородных девиц. Она навела справки у своих друзей, и ей посоветовали таковой во Франции. Герцогиня Ментовер отправила туда свою дочь, и, зная герцогиню, можно быть уверенным в том, что она ни за что не сделала бы этого, если бы тамошний пансион не удовлетворял самым высоким стандартам.
   Школа Меридиан Хаус оказалась плохим выбором, а ее директриса мисс Джентиан – чересчур властолюбивой особой. А девочкам, если они хотят преуспеть в жизни, необходимы навыки правильного поведения в обществе.
   Мой отец слабо запротестовал, мол, он и его покойная жена намеревались всего лишь дать дочери хорошее образование, и он полагал, что я и получала его в Меридиан Хаус. Мои отметки гласили, что я преуспела в этом нелегком деле, и мисс Джентиан сочла возможным лично написать ему.
   – Глупая женщина! – отрезала леди Гарриет. – Она всеми силами стремится удержать одну из девочек, которых я направила к ней.
   – Я подумал, что если Друзилла проведет там еще два года…
   – Вы подумали неправильно, пастор. Девочкам нужен хороший пансион благородных девиц. Они должны отправиться во Францию, в тот, который рекомендован герцогиней.
   – Боюсь, это будет мне не по средствам, леди Гарриет.
   – Вздор. Я сама доплачу разницу. Я хочу, чтобы Друзилла оставалась с Лавинией. Они ведь дружат уже много лет. И обе наверняка будут рады поехать вместе.
   После долгих размышлений и колебаний отец все-таки сдался. Мою мать волновало исключительно образование. Ей и в голову не приходило всерьез рассматривать такое понятие, как «лоск». Но эрудиция – одно, а навыки поведения в обществе – совсем другое. Скорее всего, Лавинию ожидает сезон в Лондоне, по окончании которого она и обретет необходимый лоск; после чего ее представят при дворе. Мне, естественно, подобное будущее не грозило.
   Теперь-то я понимаю, что отец старался подготовить меня к тому, что после его смерти я должна буду сама позаботиться о себе. Денег мне достанется немного – очень немного, – как раз столько, чтобы вести крайне скромный образ жизни. Я спросила себя, а отдает ли он себе отчет в том, что я – далеко не красавица и рискую никогда не выйти замуж? Леди Гарриет наверняка заверила отца в том, что, хотя мои обстоятельства весьма сильно отличались от обстоятельств Лавинии, мне будет легче «вступить в мир», обретя внешний лоск, который могла дать только одна из школ, куда она и предлагала отправить меня; и, поскольку она изъявила готовность доплатить разницу за мое обучение, в конце концов было решено, что я составлю компанию Лавинии.
   Выбранным для нас заведением стало Шато Ламезон, и уже одно его название приводило меня в восторг; несмотря на то что отныне я была в долгу перед леди Гарриет, перспектива оказаться там приятно будоражила меня.
   Джоша поспешно убрали от греха подальше. Он уехал, как сообщила мне с гримасой недовольства Лавиния, чтобы помогать на конюшне одного из друзей леди Гарриет. Но мы с Лавинией могли говорить только о будущем, которое ожидало нас в пансионе. Впервые в жизни мы обе ехали за границу.
   – Он совсем не похож на обычную школу, – пояснила она. – Это заведение – для людей, которые будут выходить в свет. Там не будет этих дурацких уроков и прочей ерунды.
   – Да, знаю. Нас будут обучать хорошим манерам.
   – Готовить к жизни в обществе. Но тебя это не касается, разумеется. Там соберутся сплошь одни аристократки.
   – Пожалуй, лучше мне было остаться в Меридиан Хаус.
   Мне достаточно было лишь намекнуть, что я могу и не поехать вместе с Лавинией, как она тут же принялась задабривать меня. Теперь я знала, как следует вести себя с нею, и читала все ее замыслы легко, как в открытой книге, так что одержать над нею верх было нетрудно. Последнее, чего я хотела, – лишиться возможности насладиться этим замечательным приключением. И перспектива оказаться в Шато Ламезон приводила меня в восхищение ничуть не меньше Лавинии.
   Перед отъездом я на несколько дней отправилась в гости к Полли. Мы хорошенько посмеялись над будущим лоском, который я должна была обрести. Эфф решила, что это «очень мило» с моей стороны, и рассказывала всем и каждому, что я гощу у них перед отъездом в пансион благородных девиц. Ей в особенности нравилось обсуждать мое будущее с «Номером 23 Второго Этажа», которая «слишком много о себе воображала», поясняя, что «знавала и лучшие дни».
   Летние каникулы подходили к концу, и в сентябре мы уезжали. За день до отъезда меня призвала к себе леди Гарриет. Она приняла меня в гостиной, сидя в кресле с высокой спинкой, настолько похожем на трон, что я почла за лучшее приветствовать ее реверансом.
   Я неуверенно застыла на пороге.
   – Входи же, Друзилла, – сказала она. – Присаживайся.
   Она изящным жестом указала мне на стул, и я села. Леди Гарриет продолжала:
   – Уже совсем скоро ты покинешь нас и отправишься в Шато Ламезон. Это один из лучших пансионов благородных девиц в Европе. Я тщательно выбирала его. И тебе очень повезло. Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет.
   Теперь, когда я повзрослела, божественная суть леди Гарриет несколько поблекла в моих глазах. Я видела перед собой женщину, которая создала ощущение власти, и люди приняли это и смирились, потому что того хотела она. Чувства, которые я испытывала к ней, уже никогда не будут прежними, такими, какими они были до битвы с мисс Джентиан. Директриса Меридиан Хаус со всей наглядностью продемонстрировала, что леди Гарриет – вовсе не такая всемогущая особа, какой она себя представляла. Мисс Джентиан одержала победу в войне между ними. Это было похоже на столкновение Наполеона с Веллингтоном, и я поняла, что леди Гарриет отнюдь не является непобедимой.
   – Знаете, леди Гарриет, я была очень счастлива в Меридиан Хаус, и мисс Джентиан полагает, что я могу добиться больших успехов в ее школе. Так что я предпочла бы остаться.
   Леди Гарриет была ошеломлена и не сумела скрыть своих чувств.
   – Что за вздор, дитя мое. Это был неверный выбор.
   Я выразительно приподняла брови. Что это, признание своих ошибок? Ведь школу Меридиан Хаус выбрала для нас сама леди Гарриет. Но она быстро взяла себя в руки и беззаботно рассмеялась:
   – Мое дорогое дитя, ты будешь чрезвычайно благодарна мне за то, что тебе представился шанс отправиться в Ламезон. Эта женщина, мисс Джентиан, и понятия не имеет о том, какие требования предъявляет к нам общество. Ее величайшее устремление состоит в том, чтобы напичкать головы своих учениц всякой ерундой, которая не пригодится им после окончания учебы. – Она сделала небрежный жест, словно отметая мисс Джентиан как нечто недостойное упоминания. – Вы с Лавинией окажетесь далеко от дома. Ты – разумная девочка и… э-э… – Она не произнесла вслух «далеко не красавица», хотя явно имела в виду именно это. – Я хочу, чтобы ты, моя дорогая, приглядывала за Лавинией.
   – Боюсь, леди Гарриет, что она просто не желает меня слушать.
   – А вот здесь ты ошибаешься. Она о тебе очень высокого мнения. – Леди Гарриет помолчала и добавила: – Как и я, кстати. Лавиния, как тебе известно, очень красива. Поэтому, а еще из-за высокого происхождения, ее окружает толпа поклонников. В то же время она… несколько порывиста. И я полагаюсь на тебя, моя дорогая, в том, – она одарила меня слабой улыбкой, – что ты станешь приглядывать за нею. – Она негромко рассмеялась. – Твой отец весьма доволен тем, что тебе выпала столь редкая возможность, и я знаю, что и ты чрезвычайно благодарна мне. Девушкам нужен лоск.
   Я вдруг почувствовала, что смеюсь в душе. Пожалуй, стоит запомнить каждое слово этого разговора, чтобы поточнее передать его Полли, когда мы встретимся. Я представила, как передразниваю леди Гарриет. А Полли я скажу, что от меня, видимо, требовалось ощутить себя столом во Фрамлинг-Холле, за которым восседал сам Кромвель, после того как стол натерли воском и скипидаром.
   Оказывается, я многое узнала о леди Гарриет, и меня охватило чувство торжества. Она испытывала неловкость из-за своей дочери, и признаваться маленькой некрасивой дочурке местного священника в том, что та далеко не безупречна, было для нее унизительно. Полли говорила, что и Лавинии, и Фабиану Фрамлингам придется дорого заплатить за то, что в детстве обоих баловали безмерно; жизнь быстро выбьет из них эту дурь насчет «богоизбранности». «Кто они такие без своих титулов и замашек? – вопрошала она. – Точно такие же, как и все мы. Так нельзя воспитывать детей. Да, они нуждаются в любви, но время от времени их надо осаживать. И ласка им тоже требуется… ласка, но не слепое обожание».
   Бедная леди Гарриет, столь остро осознающая свое превосходство и совершающая столь трагические ошибки в отношении собственных отпрысков!
   – Ты поймешь, что время, проведенное в Шато Ламезон, станет тебе большим подспорьем в дальнейшем. Твой отец понимает это и потому с радостью готов принять мое предложение. Я же хочу, чтобы ты приглядывала за Лавинией. Она… чересчур отзывчива и добросердечна и оттого склонна заводить неподходящих друзей. А ты более осмотрительна и серьезна. В твоем положении это вполне естественно. Просто будь ей хорошей подругой. Ну вот, теперь ты можешь идти.
   Я поспешила оставить леди Гарриет и присоединилась к Лавинии.
   – Чего от тебя хотела мама? – пожелала узнать та.
   – Она сказала мне, что ты очень отзывчива и добросердечна, а еще склонна заводить неподходящих друзей.
   Лавиния поморщилась:
   – Только не говори мне, что она просила тебя стать моей нянькой. Что за вздор!
   И я согласилась с нею.
//-- * * * --//
   Мы покинули Англию вместе с еще четырьмя девочками, которые тоже направлялись в Шато Ламезон, под опекой мисс Эллмор, одной из тамошних воспитательниц.
   Мисс Эллмор оказалась дамой средних лет, благовоспитанной и утонченной, к тому же дочерью профессора. Когда молодость прошла, она вдруг обнаружила, что осталась без средств к существованию, и была вынуждена начать самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Ее взяли на работу в Шато, но, как я выяснила впоследствии, не из-за академических знаний, а из-за того, что она была леди.
   Особой она была унылой и склонной к меланхолии, и непростая задача приглядывать сразу за шестью девочками-подростками повергала ее в ужас.
   А для нас поездка стала восхитительным приключением. Мы собрались вместе в Дувре, в порт которого нас с Лавинией отвезли кучер из Фрамлинга и старший грум. Там мы и были благополучно вверены попечению мисс Эллмор.
   В гостинице «Пакетбот» мисс Эллмор представила нас остальным членам нашей группы. Это были Эльфрида Дазенби, Джулия Симонс, Мелани Саммерс и Джанин Феллоуз.
   Меня сразу же заинтересовала Джанин Феллоуз, потому что она резко отличалась от остальной троицы. Эльфрида, Джулия и Мелани напоминали мне многих девочек, с которыми я познакомилась в Меридиан Хаус, – милые и обыкновенные, со своими характерными особенностями, разумеется, но в целом похожие друг на друга, как горошины из стручка. А вот Джанин отличалась от них, как небо от земли, чего я не могла не заметить с самого начала.
   Она была невысокой и очень стройной, с рыжеватыми волосами и легкими, песочного цвета, ресницами; ее молочно-белую кожу усеивали слабые веснушки. Я решила, что мне придется выждать некоторое время, чтобы понять – нравится мне Джанин или нет.
   С самого начала стало понятно, что Лавиния очаровала их своей красотой. Они буквально не сводили с нее глаз. Я уже успела заметить, что большинство людей оборачивались и смотрели ей вслед… особенно мужчины. Лавиния и сама прекрасно знала об этом, но подобные знаки внимания неизменно приводили ее в приподнятое расположение духа.
   Мы пересекли Ла-Манш. Но сначала мисс Эллмор уведомила нас о том, что мы должны делать, а чего нет.
   – Девочки, мы должны держаться вместе. Если кто-нибудь потеряется, это станет катастрофой.
   Переправа прошла гладко, и охватившее меня радостное волнение лишь усилилось, когда на горизонте показался берег Франции.
   Путешествие через всю Францию было долгим, и к тому времени, как мы добрались до Шато Ламезон, я уже хорошо узнала своих попутчиц… за исключением Джанин.
   Шато Ламезон располагался в самом центре Дордони. Оставив позади вокзал, мы поехали по казавшейся бесконечной красивой сельской местности с ее лесами, полями и мелкими речушками.
   А потом мы увидели замок. Нет, château. Мне даже не верилось, что мы будем жить в таком месте. Он выглядел весьма впечатляюще и романтично, окруженный лесом и холмами с крутыми склонами, с которых срывались небольшие водопады. Огромный château, выстроенный из дикого камня, выглядел старинным и внушительным, с башнями в виде перечниц с обеих сторон от входа и толстыми каменными бастионами.
   От удивления и восторга у меня перехватило дыхание. Мне казалось, будто мы разом перенеслись в прошлое. Мисс Эллмор явно испытывала удовольствие при виде охватившего меня благоговения, и, когда мы проехали под аркой и оказались во внутреннем дворе, она сказала:
   – Вот уже несколько веков замок принадлежит семье Мадам. Они многого лишились во времена революции, но этот замок уцелел, и она решила превратить его в школу для юных леди.
   Мы покинули экипаж, и нас сразу провели в огромную залу, где на церемонию начала семестра собралось несколько десятков девочек. Многие из них хорошо знали друг друга. Здесь же присутствовали и несколько дам среднего возраста, очень похожих на мисс Эллмор. Они выглядели растерянными, будто оттого, что им пришлось спуститься с небес в реальный мир.
   Мадемуазель Дюбро показала нам наши комнаты. В каждой из них размещалось четыре пансионерки. В качестве соседок нам с Лавинией досталась француженка по имени Франсуаза и немка, которую звали Герда.
   Мисс Эллмор сказала:
   – Вы двое остаетесь вместе, поскольку вы подруги, но Мадам любит «сталкивать национальности». Это прекрасный способ улучшить ваше владение иностранными языками.
   Франсуазе на вид было лет семнадцать, и она была очень красива. Я заметила, как Лавиния с некоторой опаской разглядывает ее, впрочем, опаска тут же сменилась самодовольством. Да, француженка была мила, но она не могла затмить буйную золотисто-рыжую красоту Лавинии. Что до немки Герды, то она выглядела толстушкой и не подавала надежд когда-либо превратиться в красавицу.
   «Две красавицы, две дурнушки», – сказала я себе и снова подумала о том, как стану рассказывать об этом Полли. Мы распаковали свои вещи и выбрали себе кровати. Франсуаза была не новичком в château и немного рассказала нам о здешних порядках.
   – Мадам, – сказала она, – очень энергичная леди. Правила… их так много… Впрочем, вы все увидите сами. Но мы ведь еще и повеселимся, верно? Вы меня понимаете?
   Я все поняла и перевела ее слова Лавинии.
   – Что за веселье? – пожелала узнать та.
   Франсуаза воздела глаза к потолку:
   – Ой… всякое. В городе. Он неподалеку. Мы пьем кофе в кафе. Это вкусно.
   Глаза Лавинии сверкнули, а немка на ломаном французском осведомилась о здешней еде. Франсуаза скривилась, и я решила, что ее гримаска – не лучший комплимент для здешнего шеф-повара. Герда тоже выглядела разочарованной, и я догадалась, чем объясняется ее полнота.
   Я быстро поняла, что жизнь в замке будет какой угодно, только не скучной. Для меня уже просто находиться в подобном окружении было захватывающим приключением. Замок уходил корнями еще в четырнадцатый век, сохранив многие свои старинные черты. В нем были башенки для стрелков и винтовые лестницы, уводящие в темные коридоры. Зала явно раньше была центром жизни в château, и, хотя в ней располагался огромный камин, присмотревшись, можно было заметить, где ранее размещался старинный очаг с широким дымоходом, через который уходил дым, – прямо по центру. Здесь имелась даже своя подземная темница, из которой, как говорили, в определенные дни доносились голоса призраков, приговоренных к забвению. Но более всего меня привлекали люди.
   Мадам дю Кло правила château, как какая-нибудь средневековая королева. С первого взгляда я распознала в ней одну из тех властных женщин, подобных леди Гарриет или мисс Джентиан. Все называли ее просто Мадам, она не отличалась высоким ростом, но производила впечатление несомненного величия. Неизменно одетая в черное – я никогда не видела ее в платье другого цвета, – она буквально искрилась агатами, висевшими у нее в ушах и вздымавшимися и опадавшими на ее выдающейся груди в такт дыханию. У нее были маленькие кисти и ступни, она не ходила, а выступала, и пышные юбки издавали мягкий шелест при каждом движении. Ее маленькие глазки беспрестанно перебегали с одного предмета на другой, и, как мы очень скоро обнаружили, мало что могло укрыться от них. Темные волосы ее были по обыкновению уложены в безупречную высокую прическу; она была обладательницей длинного аристократического носа, и в ней прослеживалось чрезвычайное сходство с многочисленными портретами, развешанными в различных частях château. Вне всякого сомнения, все изображенные на них лица были членами знатного семейства дю Кло, одна из ветвей которого сумела пережить Революцию. Дед Мадам, как мы вскоре выяснили, был близким другом короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Во время беспорядков они потеряли все свои владения, за исключением château, но кое-кто из них все-таки умудрился сохранить голову на плечах. Мадам решила превратить свой замок в эксклюзивный пансион благородных девиц, оказав тем самым величайшее благодеяние тем, кому посчастливилось получить доступ в ее заведение, и при этом настолько поправив свое пошатнувшееся благосостояние, что вполне безбедно жила среди остатков былой славы и роскоши.
   В первый же день нас всех собрали в большой зале, где перед нами с речью выступила Мадам, напомнив о том, как нам повезло оказаться здесь. Нас обучат искусству поведения в обществе; преподавать нам будут настоящие леди; и к тому времени, как покинем Шато Ламезон, мы будем готовы с легкостью войти в любое общество. Перед нами будут открыты все двери. Ламезон являлся синонимом безупречного воспитания и происхождения. Вульгарность почиталась здесь тягчайшим грехом, и мадам дю Кло обещала непременно сделать из нас аристократок.
   Большинство девушек были француженками; на втором месте по числу здешних пансионерок были англичанки, а за ними шли итальянки и немки. Мы должны были пройти курс обучения, который позволил бы нам свободно изъясняться на французском, английском и итальянском. Рядом с Мадам на возвышении сидели три воспитательницы: мадемуазель Ле Брюн, синьорина Лортини и наша знакомая мисс Эллмор. Им предстояло преподать девочкам навыки общения, и поскольку все они были благородного происхождения и получили хорошее воспитание, то речь их будет в точности соответствовать манере, которая используется в высших слоях общества. Кроме того, еще одним нашим учителем должен был стать синьор Парадетти, который будет обучать нас пению и игре на фортепиано. И месье Дюбуа, танцмейстер.
   Мы многое узнали от Франсуазы. Ей исполнилось уже восемнадцать, она была на год старше Лавинии. Ей предстоял последний семестр, после чего она должна была выйти замуж за мужчину, которого выбрали для нее родители. Он был на тридцать лет старше Франсуазы и очень богат. Именно по этой причине был намечен их брак, поскольку, несмотря на свои деньги, он не мог похвастать благородным происхождением. Франсуаза пояснила, что благодаря женитьбе он получит дворянство, а ее семья обедневших аристократов поправит свое финансовое положение.
   Герда заявила, что это какая-то купеческая сделка.
   Но Франсуаза лишь равнодушно пожала плечами.
   – Это разумно, – сказала она. – Посредством женитьбы он входит в благородную семью, а я – в богатую. Я устала быть бедной. Это ужасно. Все эти бесконечные разговоры о деньгах… деньги на ремонт крыши… в спальнях от сырости заводится плесень… испорченные Фрагонар и Буше в музыкальной комнате. Но Альфонс все это изменит. Я надеюсь больше никогда не слышать разговоров о деньгах. Отныне я хочу лишь тратить их.
   Франсуаза обладала философским складом ума и твердо стояла обеими ногами на земле. А вот Герда была совсем другой. Полагаю, железоделательные заводы приносили большие деньги, и ее семья, судя по всему, рассчитывала с ее помощью породниться с еще одним промышленным гигантом.
   Мне было крайне интересно слушать все это. Обыкновенно мы вели разговоры до глубокой ночи. Яркие воспоминания о них навсегда сохранятся в моей памяти. Как мы лежали в темноте и единственным источником света были звезды, заглядывавшие в окна, отчего наша комната с высоким потолком и деревянными панелями на стенах обретала какой-то потусторонний вид. Я помню четыре уютные кровати в углах комнаты и осознание того, что мы не одни.
   При этом я чувствовала себя лишней в их обществе. Они все были богатыми. Что делает здесь дочь простого деревенского священника? Но я знала ответ. Я была здесь для того, чтобы приглядывать за Лавинией, и своим пребыванием в замке была обязана ее беспутному поведению. Я должна была исполнить свой долг. Но, подмечая, как она бросает заинтересованные взгляды на месье Дюбуа, я спрашивала себя, как смогу уберечь ее от глупостей? Разумеется, за этим меня и послали сюда. Не видать бы мне возможности оказаться в столь изысканном заведении как своих ушей, если бы леди Гарриет самолично не выбрала меня с этой целью.
   Франсуаза и Лавиния болтали часто и подолгу. Они сплетничали о мужчинах, поскольку эта тема были близка и дорога сердцам обеих. Я нередко видела их перешептывающимися. Я была уверена, что Лавиния поведала Франсуазе о своем романе с Джошем. Именно поэтому ее и отправили подальше от дома, хотя, разумеется, изначально она должна была учиться в Меридиан Хаус; но оттуда ее исключили за шашни с мальчиками.
   В темноте нашей спальни Лавиния рассказывала о своих приключениях, обрывая себя на полуслове в некоторых местах и добавляя: «Нет, я не могу продолжать дальше… в присутствии Друзиллы. Она еще слишком юна для этого». При этом она не поминала вслух Герду, чье громкое сопение или случайный храп показывали, впрочем, что она крепко спит. Это были попытки Лавинии унизить меня.
   Со слов Франсуазы выходило, что несколько девочек воспылали романтическими чувствами к месье Дюбуа. «Он ведь на самом деле довольно красив, – заметила она. – Кое-кто из девчонок прямо-таки сходит по нему с ума».
   Не то чтобы я увлеклась им, подобно другим девочкам, но месье Дюбуа весьма заинтересовал и меня. Он был невысоким и стройным французом с очень темными и гладко зачесанными назад волосами и щегольскими усиками. Он носил яркие цветастые жилеты и печатку на мизинце, на которую, отбивая ритм ладонями, взирал с некоторой аффектацией.
   – Раз… два… три… леди поворачивается… четыре… пять… шесть… она стоит лицом к партнеру… Нет, леди, так не годится. Ах, Герда, ваши ноги будто налиты свинцом.
   Бедная Герда! Танцы не давались ей. Пожалуй, это не имело особенного значения, поскольку владелице железоделательных заводов едва ли пристало забивать себе голову танцульками. А вот в случае с Франсуазой все обстояло с точностью до наоборот. В замках благородных семейств Франции от нее ожидают, что она будет играть первую скрипку.
   Некоторым из нас приходилось исполнять в танце роль мужчины. Обыкновенно подобная участь выпадала Герде. От этого ее неприязнь к танцам лишь усиливалась, и она неохотно и неловко совершала нужные па.
   Зато Лавиния всегда танцевала хорошо, причем проделывала все движения с какой-то чувственной отрешенностью. Месье Дюбуа быстро заметил это и, показывая нам очередное па, непременно выбирал Лавинию в качестве партнерши.
   А она соблазнительно и вызывающе прижималась к нему. Я даже спросила себя, не должна ли я, сообразно взятой на себя роли опекунши, поговорить с нею об этом. Уж слишком явно она демонстрировала, как относится к месье Дюбуа.
   Он был обходителен и ласков с нею, давая понять, что она ему очень нравится. Впрочем, так он вел себя абсолютно со всеми девочками. Он имел обыкновение класть очередной партнерше руку на плечо или бережно обнимать ее за талию. Казалось, что месье Дюбуа так сильно увлечен всеми девочками без исключения, что было трудно сказать, нравится ли ему кто-либо в особенности. Впрочем, у меня сложилось впечатление, что он все-таки чуточку выделяет Лавинию среди остальных.
   Франсуаза сказала однажды:
   – В школу он приходит только для того, чтобы дать урок. Полагаю, где-нибудь его ждут жена и шестеро детишек.
   – Я считаю его весьма привлекательным, – заявила Лавиния. – И он сказал мне, что я самая красивая девушка в школе.
   – Он всем так говорит, – возразила Франсуаза.
   – А я в это не верю, – парировала Лавиния. – Он выглядел совершенно искренним.
   – Смотри не влюбись в него, – предостерегла подругу Франсуаза. – Это все… наверху? Как вы говорите в таких случаях?
   – Внешнее проявление, – подсказала я. – Он не имеет в виду ничего особенного. Он всего лишь вежлив с девушками, которые вешаются ему на шею.
   Лавиния хмуро уставилась на меня. Но интрижка так и не случилась, к вящему ее разочарованию и моему большому облегчению.
   Франсуаза оказалась права, когда говорила, что месье Дюбуа слишком боится потерять свою работу, чтобы довести свой легкий флирт до логического завершения.

   Из-за того что от дома нас отделяло большое расстояние, возвращаться туда нам дозволялось всего лишь раз в год. Поначалу время тянулось невыносимо медленно, но потом помчалось стремглав.
   Я была очень довольна своею жизнью, как и Лавиния, кстати. Фактически только от нашего желания зависело, учиться прилежно или нет. Я очень старалась улучшить свои навыки владения языками и вскоре свободно болтала по-французски и недурно овладела итальянским. А еще мне очень нравились уроки танцев и пения, и я научилась сносно играть на фортепиано.
   Кроме того, нам была предоставлена почти полная свобода.
   Иногда после полудня мы отправлялись в небольшой городок Перадо. Одна из воспитательниц отвозила нас туда в фургоне, который вмещал двенадцать учениц, и оставляла его на площади, пока мы гуляли по окрестностям. Городок был маленьким и милым, по нему протекала река с перекинутым через нее небольшим, но изящным мостиком. Здесь имелись в наличии всевозможные лавки, включая кафе, где продавались восхитительные пирожные, и в жаркую погоду мы усаживались под разноцветными навесами таких заведений и наблюдали за прохожими. По пятницам на площади разворачивался базар, и потому желающие съездить в город именно в этот день находились всегда. На лотках можно было купить одежду, обувь, сладости, яйца, овощи и сыры. Над городом неизменно витал аромат свежеиспеченного хлеба с хрустящей корочкой, который булочник выгребал из зева своей печи, похожей на пещеру, чтобы тут же продать выстроившимся в очередь покупателям.
   Но более всего мы любили бывать в pâtisserie, кондитерской: выбрать себе пирожное по вкусу, после чего усесться за один из маленьких столиков под ярким полотняным навесом и за чашечкой кофе разглядывать снующую мимо публику.
   Мы познакомились со многими торговцами и владельцами лотков на рынке, а в городке нас знали как les jeunes filles du château, молодых девушек из замка.
   Жизнь наша разделилась на упорядоченные отрезки: уроки иностранного языка, посещать которые можно было по желанию; танцы и музыка, обязательные для всех, равно как и умение держать себя и вести беседу. Раз в неделю в замке устраивали вечер танцев, на котором присутствовала – и царила – Мадам.
   Время летело быстро. В Ламезон мы прибыли в сентябре и только в начале следующего июля в сопровождении мисс Эллмор вернулись в Англию на летние каникулы. В сентябре нас ждал новый учебный год, по окончании которого мы будем готовы занять свое место в высшем обществе.
   Вид отца неприятно поразил меня. Он исхудал и постарел на десяток лет, хотя мы не виделись всего год. Миссис Дженсен сообщила мне, что он проболел всю зиму, и даже поговаривали о том, чтобы прислать ему в помощь младшего служителя. «Временами он заговаривается, – продолжала она. – И мне это решительно не нравится».
   Я поговорила с отцом. Он заверил меня, что с ним все в полном порядке. Я возразила, мол, быть может, мне не стоит уезжать так далеко от него, но он не пожелал ничего слушать. Отец был рад узнать о моих успехах в изучении чужеземных языков и музыки, но при этом полагал, что в учебный план не помешало бы включить такой предмет, как история средневековой Франции.
   Леди Гарриет пришла в восторг от изменений, произошедших в дочери. Она послала за мной, и я выпила чаю с нею и Лавинией. Фабиан тоже оказался дома, но он не пожелал присоединиться к нам. Леди Гарриет живо расспрашивала меня о школе и с явным одобрением выслушивала мои ответы, чему я была рада, поскольку было бы очень обидно, если бы она сочла, что нам не стоит возвращаться.
   От миссис Дженсен я узнала, что рассудок мисс Люсиль помутился еще сильнее. Теперь ее практически содержали взаперти в ее части дома. Кто-то из прислуги видел, как она, словно призрак, бродит по дому. Рассказывали, что она потеряла всякое чувство времени и иногда зовет своего возлюбленного.
   А еще я возобновила знакомство с Дугалом Каррузерсом, который повел себя очень вежливо и открыто, когда увидел меня. Мне исполнилось уже семнадцать – можно сказать, я стала взрослой, – и я на собственном опыте узнала, какое влияние возраст оказывает на взаимоотношения. Дугал стал относиться ко мне совсем по-другому, и не могу сказать, что эта перемена мне не понравилась.
   Он пришел повидать моего отца, и они долго разговаривали о норманнской архитектуре, обычаях и прочем. Мой отец пребывал в восторге оттого, что встретил родственную душу, он оживился и воспрянул духом, чего с ним не случалось уже давно.
   Переменилось и отношение Фабиана ко мне. Он стал обращать на меня больше внимания и даже задал мне несколько вопросов насчет château.
   Однажды мы вчетвером поехали кататься верхом, и я заметила, что Лавиния раздражена тем, что Дугал чаще заговаривает со мною, а не с нею. Впервые какой-то молодой человек проявил ко мне интерес, что неимоверно разозлило ее. «Он всего лишь выказывает вежливость», – заявила она. И теперь, когда мы выезжали на верховую прогулку, она старалась держаться поближе к нему, оставляя меня с Фабианом. А мне всегда казалось, что тот чуточку теряется в моем присутствии из-за той давней истории с похищением – и даже немного стыдится ее.
   Целую неделю я провела в обществе Полли, чему была искренне рада. Она притворилась, будто мой вид ослепил ее, что было продолжением нашей старой шутки по поводу обретаемого мною лоска.
   – Бог ты мой, такое впечатление, будто кто-то надраивал тебя с утра до вечера. Ничего не вижу из-за сплошного блеска.
   Деловое предприятие по сдаче комнат в двух домах процветало. Полли и Эфф, как по секрету призналась мне моя бывшая нянька, пользовались в округе репутацией состоятельных и даже зажиточных дам. Все пансионеры как один оказались вполне платежеспособными, и Эфф уже присмотрела для покупки очередной дом в том же ряду.
   – «Расширение» – вот как она это называет. Отец всегда говорил, что Эфф у нас рождена для бизнеса.
   «Нижний Номер 32» съехали несколько месяцев тому назад, отчего сестры чуточку затосковали, лишившись своего ненаглядного малыша. Но вскоре нашлась достойная замена в лице мистера и миссис Коллет, чудесной и любящей семейной пары. Правда, они были староваты для того, чтобы заводить детей, но, как говорится, от добра добра не ищут и надо довольствоваться тем, что имеешь.
   Затем последовала уже привычная череда походов на рынки и «на запад»; мне было хорошо рядом с Полли, и я с радостью убедилась, что узы, соединявшие нас, ничуть не ослабли с течением времени.
   Я попрощалась с нею с тяжелым сердцем, сознавая, что увижу ее вновь не ранее чем через год.
   В сентябре мы вернулись в Ламезон.
   Здесь нас ждали перемены. Франсуаза уехала и к этому времени уже должна была выйти замуж за своего богатого, но престарелого жениха. Ее место в нашей спальне заняла Джанин Феллоуз.
   Я не знала, радоваться этому или огорчаться, поскольку до сих пор не определилась со своим отношением к Джанин. Франсуаза показала себя хорошим товарищем; она была интересной и забавной особой, а ее знания об образе жизни в замке очень сильно помогли нам в первые дни пребывания здесь. Кроме того, меня интриговало ее безмятежное смирение со своей судьбой, философский взгляд на жизнь, реализм и отсутствие сантиментов. Я чувствовала, что многому научилась у нее. Герда, разумеется, не относилась к числу самых интересных соседок по комнате. Ее чрезмерное пристрастие к еде давно мне прискучило; она была чересчур флегматичной и поглощенной земными благами, но при этом оставалась вполне добросердечной и никогда не держала камня за пазухой. Лавинию я, естественно, знала вдоль и поперек; и вот теперь к ним добавилась Джанин.
   Ее присутствие изменило саму атмосферу в нашей спальне. С Франсуазой в ней было уютно и весело; теперь же мне казалось, будто здесь появилось нечто зловещее.
   Во-первых, они с Лавинией с первого же взгляда прониклись взаимной неприязнью, но самое неприятное заключалось в том, что Джанин редко давала волю этому чувству. И если у Лавинии оно проявлялось в эмоциональных вспышках, то у Джанин – в злом сарказме.
   Она обладала невыразительной внешностью и в этом смысле была похожа на меня. Ее рыжеватые волосы были тонкими и прямыми, но неизменно пребывали в беспорядке; глазки у нее были маленькими и ярко-голубыми, а приподнятые тонкие брови создавали впечатление, будто она все время чему-то удивляется.
   Похоже, она искала и надеялась обрести во мне подругу. В отличие от Герды, которая была занята исключительно собой, – когда речь заходила о других, глаза ее обретали отсутствующее выражение. От нее не стоило ждать неприятностей, но и вклад ее в общую атмосферу дружбы и уюта был крайне невелик.
   Вполне естественно, Джанин куда чаще заговаривала со мной, чем с остальными, просто потому, что Лавинию, подобно Герде, интересовали в первую очередь ее собственные желания; если мысли Герды занимала еда, то мысли Лавинии – восхищение ею самой.
   Лавиния вновь принялась оказывать знаки внимания месье Дюбуа, правда, вызвано это было тем, что другого мужчины рядом попросту не нашлось. Это заметила Джанин, и всякий раз, когда звучало имя учителя танцев, по губам ее скользила неприятная улыбка.
   Лавиния танцевала прекрасно, и месье Дюбуа по-прежнему выбирал ее в партнерши, показывая нам очередные па. Лавиния наслаждалась такими моментами, кружась вокруг него, раскачиваясь из стороны в сторону и прижимаясь к месье сильнее необходимого; поднимала свои прелестные глаза к его лицу, после чего томно прикрывала их веками, демонстрируя ему свои длинные загнутые ресницы, которые уже сами по себе делали ее писаной красавицей.
   – Месье Дюбуа – прирожденный сердцеед, – заметила однажды Джанин. – Это неотъемлемая часть его ремесла. Разумеется, он знает, с кем можно флиртовать, а с кем лучше не надо. Трудно представить, как он испытывает свой шарм на принцессе, не так ли?
   Принцесса принадлежала к правящему дому какой-то малозначимой страны в центре Европы, и Мадам чрезвычайно гордилась ее титулом.
   – Не думаю, что ему этого хочется, – отозвалась Лавиния.
   – Моя дорогая, у него нет желания флиртовать с любой из нас. Просто таким способом он делает нас счастливыми. Если он видит, что девушка жаждет флирта, он флиртует. Собственно говоря, именно за это ему и платят.
   Лавиния не отличалась проницательностью (а Джанин была слишком умна не только для нее) и почти всегда проигрывала в словесных баталиях, но упорно продолжала заигрывать с учителем танцев.
   Лавиния была лучшей танцовщицей и первой красавицей школы – по крайней мере, самой яркой из них. Сейчас она пребывала в самом расцвете юности. Восемнадцати лет от роду, с полными бедрами, крутой грудью и тончайшей талией. Иногда она носила волосы распущенными, забрасывая их на спину и слегка перехватывая лентой; иногда укладывала в высокую прическу, из которой выбивались, ниспадая на ее лебединую шею, несколько локонов. Она приковывала к себе взгляды, и редкий прохожий не оглядывался ей вслед.
   Как-то раз Джанин ворвалась в комнату вне себя от возбуждения. Подождав, пока к нам присоединится Лавиния, она поделилась с нами новостями.
   Оказывается, она проследила за месье Дюбуа до его дома. Она специально подождала его, а потом держалась на безопасном расстоянии. Она увидела его жилище, жену и четверых детей; подслушала, как они с супругой приветствуют друг друга, потому что свободно владела французским. По ее словам, они обнялись, словно возлюбленные, которые не виделись несколько месяцев.
   – «Как прошел твой день, Анри?» – «Неплохо… совсем неплохо… душа моя». – «Сколько глупых девчонок вешались на тебя сегодня?» – «А… как обычно. Все как всегда. Сплошная скука. Ты не должна сердиться, мой ангел. Я обязан сделать маленьких девочек счастливыми. Все это ничего не значит… это просто часть моей работы».
   – Я тебе не верю! – с жаром вскричала Лавиния.
   В ответ Джанин лишь пожала плечами, как если бы ей не было никакого дела до того, верит ей Лавиния или нет. Но потом она разыскала меня, улучив момент, когда рядом никого не было.
   – Ты не похожа на других, – сказала она. – Они – глупые и легкомысленные ничтожества, во всяком случае, большинство. Что до твоей подруги Лавинии, то я никак не возьму в толк, как ты вообще ее терпишь.
   – Я знаю ее всю свою жизнь.
   – Слишком долго, – заметила Джанин.
   – Ее мать частично оплачивает мое обучение здесь. Иначе отец никогда бы не смог позволить себе отправить меня сюда. Ты права, когда говоришь, что я не похожа на других. Так и есть, потому что я небогата и меня не ждет впереди заманчивый брак.
   – Благодари за это свою счастливую звезду.
   Джанин явно обладала даром выпытывать чужие секреты. Я часто удивлялась тому, что так откровенно веду себя с нею. А еще она умела слушать, что было большой редкостью среди самовлюбленных девушек. Я часто рассказывала ей о леди Гарриет и нашей деревне.
   – Избалованная дрянь, – отозвалась она однажды о Лавинии.
   – Леди Гарриет полагает себя и все, что с ней связано, безупречным и достойным лишь восхищения. Сюда же относится и ее дочь.
   – Должно быть, она просто слепа. Лавиния не может похвастать тем, что у нее имеется что-либо, помимо кудряшек да смазливой мордашки.
   – Мне кажется, что это много значит.
   – Она чересчур… физически развита, это ей не на благо. Не удивлюсь, если рано или поздно она вляпается в какие-нибудь неприятности. Да и с мужчинами она слишком откровенна, а порой просто назойлива. Только посмотри, как она вешается на шею месье Дюбуа.
   – Ей не понравилось то, что ты говорила о нашем учителе танцев и его жене. Это правда?
   Взглянув на меня, Джанин рассмеялась:
   – В каком-то смысле.
   – Значит, ты все это выдумала?
   – Я уверена, что так оно и есть на самом деле. Или близко к этому. Я видела их вместе на рынке. Они очень привязаны друг к другу. Должно быть, его изрядно утомили глупые, романтически настроенные девчонки, которые не дают ему прохода; а она, пожалуй, гордится тем, что у нее такой муж, которого домогаются многие.
   Джанин доверилась мне и немного рассказала о себе. Впрочем, не скажу, будто поверила ей. История, с ее слов, выглядела вполне романтично. Она была незаконнорожденным отпрыском двух высокопоставленных родителей. И даже намекнула на королевскую фамилию.
   – Понимаешь, они не могли пожениться. Он… мой отец… должен был заключить выгодный брак сугубо по политическим мотивам. В королевской семье бывает только так. Моя мать была фрейлиной королевы и тоже должна была выйти замуж за кого-то из высшего сословия. Однако тут случилась я. Я родилась в лечебнице, которой управляет та, кого я зову «тетя Эмили». Она, разумеется, никакая мне не тетка, но я выросла там и всегда называла ее тетей Эмили и никак иначе. Я должна была получить самое лучшее образование. Его оплачивали мои родители, но я должна была считать, будто всем обязана именно тете Эмили, которая поддерживала тесные связи с королевским двором. Она умеет хранить тайны и очень сдержанна на язык. К ней обращаются люди, которые не хотят, чтобы стало известно о том, что…
   Я сказала, что все это очень интересно, но при этом не поверила Джанин. Сама не знаю почему, но мне вдруг стало жаль ее. Я представила, как она вечно пытается что-то доказать себе. Она не пользовалась особенной популярностью у других девушек, но поскольку она была одной из нашей четверки, то я поддерживала ее, пожалуй, больше остальных.
   Это случилось через неделю или около того после нашего возвращения в Ламезон. Стоял чудесный золотистый сентябрьский полдень. Нас привезли в город на крытой повозке, после чего все разошлись по своим делам. Мы вчетвером зашли в pâtisserie: я, Джанин, Лавиния и еще одна девушка по имени Мари Даллон. Выбрав себе по пирожному, мы расположились под одним из разноцветных навесов. Шарль, гарсон, принес нам кофе.
   Мы как раз дружно смеялись над чем-то, когда мимо проходил мужчина. Приостановившись, он окинул нас взглядом. Слабо улыбнулся. Лавиния немедленно отреагировала, потому что, будучи немногим старше нас, он выглядел чрезвычайно привлекательно, на итальянский манер. Я заметила, как взгляд его остановился на Лавинии; но в этом не было ничего необычного.
   – Добрый день, – сказал он. – Простите меня. Я буквально очарован. Услышав ваш смех, я увидел, как вы сидите здесь… и выглядите такими счастливыми. С моей стороны это непростительно… но, прошу вас, постарайтесь простить меня.
   – Вы прощены, – сообщила Лавиния, одарив его ослепительной улыбкой.
   – В таком случае я действительно счастлив.
   Я подумала, что сейчас он отвесит нам поклон и пойдет дальше, но этого не случилось. Он по-прежнему не сводил глаз с Лавинии.
   – Скажите мне, – продолжал мужчина, – вы ведь – те самые юные леди из замка?
   – Вы правы, – ответила Лавиния.
   – Мне уже доводилось видеть девушек из château. Я прибыл сегодня, по пути в Париж. И я рад. В замке по-прежнему живут юные леди, и… они стали еще очаровательнее. Я бы хотел обратиться к вам с просьбой.
   Мы с любопытством уставились на него.
   – Будет ли мне дозволено задержаться здесь еще ненадолго, чтобы я мог вволю полюбоваться вами и, быть может, немного поговорить?
   Мы с Джанин и Мари смущенно переглянулись. Одному богу известно, что будет, если нас застукают за разговором с незнакомцем. Наверняка разразится скандал, потому что мы нарушаем все законы Ламезона; к тому же воспитательница, которая привезла нас сюда, могла появиться с минуты на минуту.
   Но Лавиния уже говорила, обращаясь к нему:
   – Присаживайтесь, если сможете стать невидимкой, когда сюда явится наша воспитательница-дракон. Если она подойдет к нам, вам придется прервать разговор. Тогда мы сможем заявить, что вы подсели к нам уже после того, как нам подали кофе, и потому мы не могли встать и уйти.
   – Какая восхитительная изобретательность! – Он присел.
   Подошел гарсон, и мужчина заказал себе кофе.
   – Думаю, что нам ничего не грозит, – заявила Лавиния, облокачиваясь о стол и в упор глядя на него. Она вела себя, как истая кокетка.
   – Я буду настороже и при первых же признаках появления дракона призову на помощь свои магические способности, чтобы стать невидимым.
   Лавиния рассмеялась, запрокинув голову и демонстрируя безупречные зубы.
   – А теперь вы должны рассказать мне о Шато Ламезон. Тамошние правила очень строги?
   – Некоторым образом… но не как в школе, не настолько, – ответила Лавиния.
   – За что вы, полагаю, весьма благодарны?
   – О да, – сказала я. – Это позволяет нам бывать в городе, например.
   – И встречаться с интересными людьми, – подхватила Лавиния и улыбнулась ему.
   Мы разговорились. Он засыпал нас вопросами о нас самих и школе, а в ответ рассказал нам о том, что является графом де Боргассоном. Его собственный замок находился примерно в пятидесяти милях отсюда, оказавшись одним из немногих, что уцелели после Революции.
   – Подобно Ламезону, – вставила я.
   – Да… именно так. – Он улыбнулся мне, но мимоходом, поскольку не мог оторвать взгляда от Лавинии.
   Во время этой первой встречи он предстал перед нами аристократом, владеющим замком в пятидесяти милях отсюда и большим поместьем с виноградниками. Он был молод и неженат; его отец недавно скончался, и он унаследовал титул и большие владения.
   – Мои студенческие дни остались позади, – сказал он. – Теперь я вынужден быть серьезным.
   Это было настоящее приключение. Я не сомневалась, что Лавиния наслаждается им от души, тем более что он ясно дал понять: именно она приковывает к себе все его внимание.
   Заметив, что к нам приближается мадемуазель, мы с самым невинным видом поднялись из-за стола, незаметно попрощались с нашим привлекательным спутником и присоединились к остальным девушкам в фургоне.
   Забираясь внутрь, я увидела, как Лавиния оглянулась. Граф приподнял руку в прощальном жесте, и, когда мы возвращались в замок, Лавиния чему-то улыбалась украдкой.
   Во время следующего визита в город мы вновь повстречали графа, и он пил с нами кофе, как и в прошлый раз. Мы вволю поболтали обо всяких пустяках. На этот раз он сел рядом с Лавинией.
   Наверное, из-за того что знала ее слишком хорошо, я догадалась, что у нее появилась какая-то тайна. Она частенько исчезала, и мы даже не подозревали, где она пропадает. Она стала какой-то рассеянной и более не обращала внимания на обаяние мистера Дюбуа. Танцевала она с прежней отрешенностью, но уже не добивалась того, чтобы он непременно выбирал ее, как случалось в прошлом, когда она делала шаг вперед и смахивала с лица непослушную прядку волос.
   Графа я более не видела и даже забыла о его существовании, пока не встретила однажды поблизости от château. Он рассеянно улыбнулся мне, словно пытаясь вспомнить, кто я такая. Впрочем, я нисколько этому не удивилась, потому как во время наших встреч он не сводил глаз с Лавинии.
   А она словно впала в эйфорию, перестала ворчать и жаловаться и часто сидела, задумчиво накручивая на палец прядку волос и с улыбкой глядя куда-то вдаль невидящим взором. Однажды я поинтересовалась у нее, что происходит. В ответ она окинула меня исполненным презрения взглядом.
   – А, ты все равно не поймешь.
   – Если это нечто глубоко прочувствованное, то мне остается только удивляться, что это доступно тебе.
   – Это тебе не глупые домашние задания. Это жизнь.
   – Ах, вот оно что, – огрызнулась я. – Неужели месье Дюбуа обнаружил, что больше не любит свою жену и четверых детей, а мечтает только о тебе?
   – Не говори глупостей. Месье Дюбуа! Этот коротышка, учитель танцев! Или ты полагаешь, будто он – настоящий мужчина? Ах да, ты вполне способна на это, учитывая, как мало ты знаешь о них.
   – А ты, разумеется, знаешь уже очень много.
   Она опять улыбнулась с таким видом, будто имела какую-то тайну.
   – Значит, речь опять идет о мужчинах, – заключила я.
   – Тише, – добродушно отозвалась она.
   Пожалуй, мне следовало бы обо всем догадаться самой.
   Однажды, когда мы опять собрались в город, Лавиния не поехала с нами, заявив, что у нее болит голова. Я должна была сразу же заподозрить, что дело нечисто, потому что выглядела она радостной и сияющей.
   Когда мы вернулись, в нашей комнате ее не было, и она пожаловала обратно лишь спустя некоторое время, взволнованная и раскрасневшаяся. Не понимаю, как я могла быть настолько слепа. В конце концов, я все это уже видела прежде, с Джошем.

   Наступило Рождество. В Ламезоне его праздновали по традиции, и большинство девушек осталось в château, потому как ехать домой было далеко и долго. Мы прекрасно повеселились.
   Джанин сообщила мне, что опять видела графа. Он оказался неподалеку от замка и, похоже, не узнал ее. Джанин сказала, что выглядел он довольно целеустремленно.
   Несколько дней спустя я осталась наедине с Лавинией и рассказала ей о том, что Джанин видела его.
   Она самодовольно усмехнулась и вдруг спросила:
   – Ты умеешь хранить тайны?
   – Разумеется. А в чем дело?
   – Я собираюсь выйти замуж.
   – Замуж? Конечно выйдешь. Когда леди Гарриет подберет тебе подходящего мужа.
   Но в ответ Лавиния покачала головой.
   – Ты что же, полагаешь, что я сама не могу его найти?
   – При взгляде на тебя складывается впечатление, что ты уже находишься в поиске.
   – Мне не пришлось ждать очень уж долго, не так ли?
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я собираюсь выйти за графа.
   – За графа? Ты имеешь в виду того человека, что заговорил с нами в городке?
   Лавиния радостно кивнула.
   – Но как же твоя мать?
   – Она будет в полном восторге.
   – Ты уже сообщила ей?
   – Нет, Жан-Пьер думает, что пока не надо. Пока мы не решим, как лучше сообщить ей новости.
   – Жан-Пьер?
   – Да граф же, глупышка. Только представь себе! Я стану графиней де Боргассон и буду жить в чудесном château. Граф очень богат. Он поедет в Англию и увидится с мамой. Он обратил на меня внимание сразу же, в тот первый день, и понял, что я рождена для него. Разве это не чудесно?
   – В общем, все выглядит так, словно…
   – Словно что? Ты ведь завидуешь мне, Друзилла!
   – Нет, конечно.
   – Завидуешь, я же вижу. Мне станут завидовать все.
   – Но ведь ты почти не знаешь его.
   Лавиния напустила на себя вид умудренной жизнью женщины.
   – В таких вещах не важно, как долго ты знаешь кого-либо. Имеет значение лишь то, как глубоко ты знаешь. Пока не рассказывай об этом никому. И в особенности Джанин.
   – Почему ты хочешь держать это в секрете? – спросила я.
   – Это ненадолго. Я не должна была говорить и тебе, но ты же знаешь, что я не в силах таиться от тебя.
   Лавиния и впрямь была невероятно счастлива. И со мной вела себя вежливо. Она перестала ездить с нами в город, и я решила, что они с графом где-то встречаются тайком. Хотелось бы мне знать где. Наверное, у него есть экипаж, который поджидает ее где-нибудь в тайном месте и увозит… Куда, кстати, увозит? Мне вдруг стало не по себе.
   – Что случилось с Лавинией? – спросила однажды Джанин. – Она стала другой.
   – В самом деле? – с невинным видом ответила я вопросом на вопрос.
   – Только не говори мне, что ты ничего не заметила.
   – У нее часто меняется расположение духа.
   – Что-то произошло, – заявила всевидящая Джанин. В глазах ее читалось подозрение. В ней проснулось бесцеремонное любопытство, и, когда расположение духа Лавинии изменилось в очередной раз, она первой заметила это.
   На лице Лавинии появилась бледность. Она стала рассеянной, иногда даже не реагировала, когда к ней обращались.
   Я решила, что ее роман развивается не слишком успешно, и уже набиралась решимости, чтобы расспросить ее об этом, когда она вдруг сама пожелала переговорить со мной, причем весьма срочно.
   – Давай выйдем в сад, – предложила Лавиния. – Там будет спокойнее.
   Стоял февраль, и погода была прохладной. Мы уже знали, что летом здесь жарче, чем в Англии, а зима может быть куда холоднее. Весной и летом сады утопали в цветах – бугенвиллеях, олеандрах и прочих ярких растениях. Но зимой вероятность столкнуться с кем-либо в саду была куда меньше, нежели в любом другом месте.
   Мы встретились там.
   – Итак, что случилось? – поинтересовалась я.
   – Граф, – коротко ответила она.
   – Я вижу, что новости у тебя нерадостные. Он разорвал помолвку?
   – Нет. Я просто давно не видела его.
   – Он наверняка уехал куда-нибудь по делам… Ведь у него большое поместье и все такое.
   – Он дал бы мне знать. Мы с ним должны были встретиться.
   – Где?
   – В маленьком домике. Да ты знаешь его, примерно в полумиле отсюда, в лесу.
   – В этом старом полуразрушенном сарае! Значит, вы встречались там?
   – Туда никто не ходит.
   Меня охватили дурные предчувствия. Эта история все больше походила на интрижку с Джошем.
   – Он не пришел…
   Лавиния покачала головой. Я видела, что она из последних сил сдерживает слезы.
   – Когда ты виделась с ним в последний раз?
   – Три недели тому.
   – Давно. Но я уверена, что подвернется кто-нибудь еще. Если же нет, тебе придется вновь обратить внимание на месье Дюбуа.
   – Ты не понимаешь. – Она пристально взглянула на меня и вдруг выпалила: – Кажется, у меня будет ребенок.
   Я в ужасе уставилась на нее. Моя первая мысль была о леди Гарриет. О том, какое потрясение ее ожидает… и как она станет упрекать меня. Лавинию отправили сюда именно для того, чтобы с нею не случилось ничего подобного, а меня послали, чтобы уберечь ее.
   И я сказала:
   – Ты должна выйти за него замуж. Немедленно.
   – Я не знаю, где он.
   – Мы должны передать сообщение в этот его замок.
   – Прошло три недели с тех пор, как я видела его в последний раз. Ох, Друзилла, что мне делать?
   Мне тут же стало жаль ее. Все ее самодовольство и заносчивость исчезли без следа. Остался только страх. И я была польщена тем, что она обратилась за помощью ко мне. Лавиния с мольбой смотрела на меня, словно и впрямь ожидала, что я найду выход из положения. И я вновь испытала удовлетворение оттого, что она питает ко мне такое уважение.
   – Мы должны найти его, – сказала я.
   – Он так любил меня, Друзилла. Сильнее всех на свете. Он говорил, что я самая красивая женщина из всех, которых он знал.
   – Думаю, такие слова они говорят всем. – Меня так и подмывало ответить ей какой-нибудь резкостью, но, когда чужие самодовольство и высокомерие разлетаются в прах, вы испытываете не просто жалость, а нечто большее. Передо мной стояла насмерть перепуганная девочка, и ей было чего бояться.
   – Друзилла, – взмолилась она, – ты мне поможешь?
   Я пока не представляла себе, как это можно сделать, но, повторю, мне было приятно, что обычно высокомерная и властная Лавиния обратилась ко мне с наивной верой в то, что я и на этот раз смогу решить ее проблему.
   – Мы должны хорошенько все обдумать, – сказала я. – Нам придется поломать голову.
   Она отчаянно вцепилась в меня:
   – Я не знаю, что делать. Но я должна сделать что-то. Ты ведь поможешь мне, правда? Ты такая умная.
   И я ответила:
   – Сделаю все, что в моих силах.
   – Ой, спасибо тебе, Друзилла, спасибо тебе.
   Но моя голова уже была занята решением ее проблемы. Я подумала: «Первое, что нужно сделать, – найти графа».
   В тот же день я поехала в город с другими девушками. Лавиния опять осталась в замке, сказавшись больной. Пожалуй, в этот раз у нее действительно разболелась голова.
   Я выбрала себе пирожное, а когда Шарль принес кофе, решила воспользоваться представившейся возможностью и заговорила с ним.
   – Вы знаете Боргассон? – осведомилась я.
   – О да, мадемуазель. До него отсюда примерно пятьдесят миль. Вы подумываете о том, чтобы съездить туда на экскурсию? Едва ли оно того стоит.
   – Там есть старый замок, принадлежащий графу Боргассону…
   – О нет, мадемуазель, нет там никакого замка, – всего лишь несколько ферм и небольших крестьянских домов. Обычная деревня. Нет, она не стоит того, чтобы ехать туда на экскурсию.
   – Вы хотите сказать, что Шато де Боргассон не существует?
   – Совершенно определенно – нет. Я хорошо знаю это местечко. Там живет мой дядя.
   Тогда я поняла, что произошло на самом деле. Мнимый граф попросту одурачил Лавинию. И меня до глубины души потряс весь трагизм ее положения.
   Я должна была рассказать ей обо всем. И я сделала это.
   – Шарль, гарсон, говорит, что в Боргассоне нет никакого замка, и графа, соответственно, тоже. Он знает, потому что там живет его дядя. Тебя обманули.
   – Я тебе не верю.
   – А куда же подевался граф? Тебе лучше взглянуть правде в глаза, Лавиния. Все это время он лгал и притворялся. Он всего лишь хотел, чтобы ты сделала то, что сделала. И поэтому рассуждал о женитьбе и всем прочем.
   – Он не мог так поступить! Только не граф.
   – Лавиния, чем скорее ты взглянешь фактам в лицо, тем лучше… и тем легче это будет для нас. Мы имеем дело с действительностью, а не тем, чего тебе хочется.
   – Ох, Друзилла, мне так страшно.
   Я подумала: «И почему я не удивлена? Она полностью полагается на меня. Я просто обязана предпринять что-нибудь. Вот только что?»
   Люди уже начали замечать произошедшую в ней перемену. Она выглядела бледной, а под глазами у нее залегли круги. Ко мне обратилась мисс Эллмор:
   – Думаю, что Лавинии нездоровится. Пожалуй, мне стоит поговорить с Мадам. Здесь есть хороший доктор, добрый друг Мадам…
   Когда я рассказала об этом Лавинии, она ударилась в панику.
   – Не волнуйся, – посоветовала я ей. – И соберись. Это будет конец, если она пошлет за доктором. Тогда о случившемся узнают все.
   Она попыталась, но по-прежнему выглядела бледной и утомленной.
   Мисс Эллмор я заявила, что Лавинии стало гораздо лучше.
   – У девочек и впрямь случаются такие периоды, – согласилась та, и я поняла, что это препятствие мы преодолели.
   И тут явилась неизбежность в лице проницательной Джанин.
   – Что происходит с нашей всеми забытой красавицей? – осведомилась как-то она. – Неужели благородный граф бросил ее? И мы наблюдаем все признаки разбитого сердца?
   Мне вдруг пришло в голову, что всезнайка Джанин, не исключено, сможет помочь нам, и я спросила у Лавинии, могу ли я рассказать ей обо всем.
   – Она меня ненавидит, – заявила та. – И никогда не станет помогать мне.
   – Она поможет тебе. Она ненавидела тебя, потому что ты красивее ее. Но теперь, когда ты попала в беду, она перестанет испытывать к тебе ненависть. Такова уж людская натура. Они перестают ненавидеть тех, кто потерпел неудачу. Кроме того, не исключено, что она и впрямь сможет помочь нам.
   – Хорошо, расскажи ей. Но возьми с нее слово, что она не станет говорить об этом больше никому.
   – Предоставь это мне, – успокоила я Лавинию.
   И пошла к Джанин.
   – Поклянись, что не скажешь ни слова ни единой живой душе, если я расскажу тебе кое-что.
   Возможность узнать чужую тайну зажгла ее глазки.
   – Обещаю, – сказала она.
   – Лавиния попала в большую беду.
   Должна сказать, что мне не понравилось глубокое удовлетворение, которое я разглядела в ее глазах.
   – Да, да, – зачастила она, явно желая узнать подробности.
   – Граф исчез.
   – Я всегда знала, что он самозванец. Все эти разговоры про титул и поместья… да еще при первой же встрече. Продолжай.
   – Она ждет ребенка.
   – Что?
   – Боюсь, что так.
   – Бог ты мой. Какой пассаж! Что ж, так ей и надо. Она отдалась первому встречному. Вот тебе и вся ее привлекательность, все очарование, коими она соблазняла представителей противоположного пола. Я ваша, подходите и берите. И что же?
   – Что мы теперь будем делать?
   – Мы?
   – Мы должны помочь ей.
   – С какой это стати? Она никогда нас с тобой не жаловала.
   – Такой уж у нее характер. Но она стала другой.
   – Еще бы ей не стать. – Джанин задумалась. – Ну и что мы можем сделать? Не родить же вместо нее.
   – Разразится жуткий скандал. Ты даже не представляешь, что такое ее мать. У них в доме уже и так живет безумная тетка, которая полагает, что перья павлина приносят несчастье.
   – При чем здесь это?
   – При том, что она окажется в ужасном положении, если вынуждена будет вернуться домой и сказать им, что ждет ребенка.
   – Твои библейские рассуждения очень хороши, но они ничего не меняют.
   – Я убедила ее позволить мне рассказать тебе все, потому что думала, что ты можешь помочь.
   Мои слова польстили Джанин, это было заметно невооруженным глазом.
   Она рассмеялась.
   – Я просто думаю о том, какой поднимется шум. Что ж, так мадам Лавинии и надо. Подумать только, какой высокомерной она была, помыкала всеми нами… и тут такой афронт. «Дьявол гордился, да с неба свалился». Полагаю, это положит конец всем надеждам на завидное замужество доченьки, которые питала ее мать. Состоятельным джентльменам нравится думать, что они получают девственниц.
   – Джанин, пожалуйста, попробуй помочь ей.
   – Что я могу сделать?
   Я прибегла к той же тактике, которую использовала применительно ко мне Лавиния.
   – Ты умна. Ты многое знаешь о жизни. Ты можешь придумать что-нибудь.
   – Хорошо, – неохотно согласилась она, – я попробую.
//-- * * * --//
   И Джанин действительно придумала. Она спросила, когда ребенок должен появиться на свет, и, когда Лавиния подсчитала, что это должно произойти в августе, с умудренным видом заявила:
   – Итак, это случится на каникулах. Слава богу.
   Мы в нетерпении уставились на нее.
   – Поймите, – пустилась в объяснения Джанин, – это дает ей шанс родить ребенка так, что об этом никто не узнает.
   – Как? – взмолилась непривычно смиренная Лавиния.
   – Если ты сможешь уехать отсюда в начале июля, когда заканчивается семестр… Господи, до этого еще почти восемь месяцев. Мы сможем так долго скрывать твою беременность?
   – У нас нет другого выхода, – отрезала я.
   – Я сделаю. Я все сделаю, – воскликнула Лавиния, словно утопающая, хватаясь за спасательный круг, который только что бросили ей.
   – У меня есть тетя Эмили, – продолжала Джанин.
   Меня охватило радостное волнение, и я обернулась к Лавинии:
   – Тетка Джанин управляет лечебницей, куда обращаются люди, чтобы родить ребенка… помимо всего прочего.
   Лавиния стиснула руки перед грудью, словно вознося молитву.
   – Тетя Эмили отличается крайней осмотрительностью и немногословностью, – сказала Джанин.
   – Где это? – спросила Лавиния.
   – Неподалеку от Нью-Фореста. – Глаза Джанин засверкали. – Слушайте. Мы поедем туда. Ты должна сказать родным, что тебя пригласили… Можешь сказать, что остановишься во дворце принцессы.
   – Это доставит удовольствие леди Гарриет, – ввернула я.
   – Ты отправишься туда прямиком из Ламезона после окончания семестра.
   Лавиния восторженно закивала головой.
   – Я напишу своей тетке и узнаю, примет ли она тебя. Если да, то тебе придется написать родным и сообщить, что ты остановишься во дворце принцессы, который находится в… где бы он там ни находился. Я знаю, что это далеко, но никогда не слышала, где именно. После того как уедем отсюда, мы направимся в лечебницу моей тетки и там ты родишь своего ребенка.
   – Замечательно! – вскричала Лавиния. – Спасибо тебе, Джанин.
   – А что будет, когда ребенок родится? – спросила я.
   – Можно организовать удочерение, – ответила Джанин. – Правда, не исключено, что тебе придется заплатить.
   – Я все устрою, – поспешно сказала Лавиния.
   Я видела, что она уже мысленно составляет письмо матери. Она собирается отдохнуть на каникулах у благородной принцессы; ей понадобятся новые наряды – по последней французской моде, – а они стоят дорого. Леди Гарриет будет в восторге оттого, что ее дочь навещает члена королевской фамилии, в какой бы глуши ни располагался его замок.
   Итак, похоже, что с помощью Джанин мы получили шанс выпутаться из этой истории. Но пока мы сделали только первый шаг. И меня куда сильнее волновал вопрос о том, что мы будем делать с ребенком потом.
   И тут мне в голову пришла блестящая идея. Мыслями я устремилась к высокому дому напротив пустыря. Я вновь увидела, как Полли и Эфф воркуют с «мальчуганом». Полли пойдет на все, чтобы помочь мне, она сама так говорила. Но она отнюдь не готова пойти на все ради Лавинии, которую всегда недолюбливала. Я решила, что она выкажет меньше недовольства, узнав, что Лавиния таки вляпалась в неприятности, которые она ей предрекала. И если я попрошу ее, то она наверняка не откажет нам в помощи.
   Я озвучила свой план вслух. Лавиния едва не лишилась чувств от облегчения. Она заявила, что мы самые верные подруги и она не знает, что бы делала без нас.
   Было очень странно и непривычно видеть ее в столь смиренном расположении духа.
   С того самого момента мы превратились в трех заговорщиц.
//-- * * * --//
   Должна сказать, что Лавиния превосходно исполняла свою роль, что было нелегко. Мы тревожились насчет состояния ее здоровья, но, к счастью, истинное положение дел так и осталось неизвестным официальным лицам.
   Тем не менее я не находила себе места от беспокойства, боясь, что они обо всем догадаются. На рынке мы приобрели просторную юбку. Она скрывала все. Пришла весна; мы втроем глубоко погрузились в наше предприятие, а Лавиния уже могла сидеть в pâtisserie, не предаваясь горьким воспоминаниям.
   Уехать должны были по окончании семестра, завершив предварительную подготовку. Нам троим не терпелось начать претворять свой план в действие.
   Джанин получила ответное письмо от тетки Эмили, в котором та писала, что подобные вещи испокон веку случаются с такими наивными девушками, как Лавиния, и что мы можем на нее положиться.
   А я получила письмо от Полли. Они с Эфф, разумеется, готовы принять малыша после того, как он появится на свет. Эфф умела обращаться с маленькими детьми и должна была, конечно, давно воспитать собственного ребенка, но, увы, ей пришлось ухаживать за ним. Похоже, он уже утратил изрядную долю святости, снизошедшей на него сразу после кончины. Однако известия были однозначно хорошими. Полли и Эфф примут малыша. И только много позже мне пришло в голову, что Полли так быстро согласилась предложить свою помощь потому, что наверняка считала ребенка моим.
   Итак, план был составлен. Зрелище того, как сильно полагалась на нас Лавиния, было поистине душераздирающим. Но мы обе, и Джанин, и я, получали от этого удовольствие.
   Шли недели. Вскоре нам предстояло воплотить в жизнь первую часть своего плана. Свободная юбка уже не справлялась со своей задачей. Несколько девочек заявили Лавинии, что она чересчур сильно поправилась. Иногда я спрашивала себя, а не знает ли уже Мадам о том, что случилось. Мне казалось, что она тайком оберегает Лавинию от позора. Скандал в элитном заведении, пользующемся безупречной репутацией, ей был решительно не нужен.
   Я испытала огромное облегчение, когда наконец-то настал день прощания с нашими сокурсницами. Мы обменялись адресами и пообещали писать друг другу и непременно увидеться, если кто-либо из нас окажется поблизости.
   В Англию мы отправились в обществе мисс Эллмор. Я заметила, как она пару раз окинула Лавинию пристальным взглядом… Мы, затаив дыхание, гадали, заметила ли она что-либо подозрительное, но, подобно Мадам, мисс Эллмор, похоже, не желала никаких осложнений, пока мы пребывали под ее опекой.
   Мы сообщили ей, что завернем ненадолго погостить к Джанин, на том дело и кончилось.
   Когда она посадила нас на поезд, с нами едва не случилась истерика от облегчения. Мы смеялись и смеялись, никак не могли остановиться. Лавиния пребывала в приподнятом расположении духа. Мы счастливо избежали катастрофы, которая временами казалась неминуемой, и этим Лавиния была обязана исключительно нашей помощи.
   В положенное время мы прибыли в Кэндон неподалеку от Нью-Фореста. Лечебница «Ели» располагалась в большом белом здании, притаившемся среди деревьев. Тетя Эмили приняла нас весьма любезно, но взгляд ее тут же устремился к Лавинии.
   – Мы проводим вас в вашу комнату, – сказала она. – Вы, мисс Делани, можете жить вместе с мисс Фрамлинг. Джанин покажет вам, где что находится, после чего я должна буду побеседовать с мисс Фрамлинг. Но сначала мы обеспечим вам уют и все удобства.
   Она была крупной женщиной с высокомерными, но успокаивающими повадками, которые поначалу показались мне не соответствующими ее образу. Было в ее манерах нечто елейное и вкрадчивое. У нее были редкие волосы песочного оттенка и пронзительные глаза зелено-голубого цвета. Стоило мне увидеть ее, как я поняла, что именно так будет выглядеть Джанин, когда ей исполнится тридцать, и я не могла поверить, что они не состоят в кровном родстве. Несмотря на все ее попытки создать то, что она называла «атмосферой уюта», в ней чувствовалась некоторая резкость, в глазах проскальзывала холодность, а острый нос придавал ее лицу выражение настороженности. Она напомнила мне птицу – ворону или, как с тревогой и беспокойством подумала я, стервятника.
   Однако мы вполне успешно справились, как нам казалось, с самой трудной частью предприятия и теперь могли наслаждаться покоем.
   Джанин показала нам нашу комнату. Спальня выглядела приятной. В ней обнаружились голубые занавески, мебель светлого дерева и две кровати.
   – Я рада, что ты будешь жить вместе со мной, – сказала Лавиния, теперь смиренная и тихая.
   Вмешалась Джанин:
   – Теперь с тобой все будет хорошо. Тебе просто надо подождать, пока не придет время.
   – Это же еще целый месяц… по крайней мере, я так думаю, – пролепетала Лавиния.
   – Ты не можешь знать этого наверняка, – возразила Джанин. – Ничего, тетка Эмили скоро все выяснит. Она пригласит доктора Рэмси осмотреть тебя.
   Лавиния явственно вздрогнула.
   Чтобы успокоить ее, я сказала:
   – Все будет в порядке, вот увидишь. Я знаю.
   Лавиния проглотила комок в горле и кивнула. Теперь, когда все дорожные трудности остались позади, она начала страшиться предстоящего ей испытания.
   Нам передали поднос с едой. Его принесла Джанин, которая разделила трапезу с нами. Когда мы ели, она сказала Лавинии:
   – Тетка Эмили хочет видеть тебя сразу после еды. Ей нужно обсудить с тобой кое-что.
   Через некоторое время она отвела Лавинию к тетке Эмили. В комнате я осталась одна. Подойдя к окну, я выглянула в сад. Там, среди кустов, стояла скамейка, на которой сидели два человека. Одним из них был глубокий старик. Он подался вперед, опираясь на палку, и я заметила, как дрожит его рука; время от времени и голова у него подергивалась. Рядом с ним сидела девушка примерно одних лет с Лавинией; она явно была беременна. Они не разговаривали, а просто невидящим взором смотрели куда-то перед собой и выглядели потерянными.
   По коже у меня пробежали мурашки. Меня вдруг охватило такое чувство, будто стены смыкаются вокруг меня и душат. С того самого момента, как я переступила порог лечебницы, меня не покидало дурное предчувствие, и присутствие тетки Эмили не развеяло его.
   Я напомнила себе, что через несколько недель все кончится. Ребенок окажется у Полли, и мы все разъедемся по домам. Лавиния отсутствовала почти час, а когда вернулась, то на лице у нее был написан страх.
   Я встретила ее вопросом:
   – Ну что?
   – Это будет стоить очень дорого. Об этом я как-то не подумала.
   – Но у нас нет денег.
   – Можно не платить все сразу. Она даст мне рассрочку. Но я должна отдать ей какую-то часть денег прямо сейчас… для начала. Это почти все, что у меня есть.
   – О деньгах я как-то не подумала, – призналась я. – Джанин не говорила, сколько это будет стоить.
   – Я должна буду найти их где-то.
   – Быть может, тебе стоит рассказать обо всем матери.
   – Ни за что!
   – Как насчет твоего брата?
   – Я не могу рассказать ему о том, что попала в беду. Кроме того, мне придется заплатить и за твое проживание здесь.
   – Я могу поехать домой.
   – О, нет, нет. Обещай мне, что никуда не уедешь.
   – Но как быть, если это стоит денег, которых у нас нет?
   – Я смогу заплатить. Она дает мне время. Я назвала ей сумму, которая у меня есть, и она ответила, что откроет счет. Я должна буду пересылать ей сколько смогу каждый месяц. Ох, Друзилла, как я могла вляпаться в такую историю?
   – Спроси себя. Ты же помнишь, как все было с Джошем.
   – Ах, Джош! – Она слабо улыбнулась. – Он был всего лишь помощником конюха, но…
   – Не таким опасным, как твой мнимый французский аристократ.
   – Не понимаю, как я могла попасться на его удочку.
   – Зато я понимаю, – ответила я. – Ты падка на лесть. Разве что после случившегося ты возьмешься за ум и станешь разборчивее.
   – Придется. Ах, Друзилла, ты моя лучшая подруга.
   – До того как это случилось, ты так не думала.
   – Неправда. Я считала так всегда. Но проверяется дружба как раз в таких ситуациях.
   – Что ж, теперь остается только дождаться рождения ребенка, и мы уедем. Но тебе придется заплатить что-нибудь и Полли. Нельзя же просто родить, а потом отправить малыша на содержание другим.
   – Полли всегда была очень привязана к тебе.
   – Но она не питает особой симпатии к тебе. Ты всегда была с нею высокомерна.
   – Я этого не знала.
   – В общем, она тебя не жалует.
   – Она помогает мне только потому, что ты попросила ее об этом. Ох, Друзилла, что бы я делала без тебя?
   – Или Джанин, – напомнила я ей.
   – Я знаю. Вы обе просто замечательные.
   – Тебе нельзя волноваться. Не забывай о ребенке.
   Она ответила мне благодарной улыбкой.
//-- * * * --//
   Эти несколько недель, что я провела у тетки Эмили, показались мне самыми необычными и странными в моей жизни.
   Не знаю, то ли я и впрямь уже тогда ощущала зловещую атмосферу или же все придумала впоследствии.
   В лечебнице пребывали двенадцать пациентов, и в них не было ничего необычного. Четыре молодых женщины ожидали ребенка. Их неизменно называли только по имени, что само по себе было весьма показательно. Они явно оказались в бедственном положении и тайну своей личности не доверяли никому. Но я немного узнала о них во время нашего пребывания в «Елях».
   Я помню Агату, яркую красавицу, содержанку состоятельного коммерсанта. К огромному своему сожалению, она зачала от него ребенка. Агата была обладательницей забавного акцента кокни и громкого смеха. Она была единственной, кто не особенно скрытничал насчет своей прошлой жизни. Она рассказала мне, что у нее было много любовников, но отец ребенка был лучшим из них; пребывая в преклонном возрасте, он был благодарен ей за оказываемые услуги, взамен чего осыпал ее подарками и прочими благами. «Подходит мне, подходит и ему», – заявила она и подмигнула. В ее присутствии ко мне, казалось, возвращалось ощущение прежней, нормальной жизни; и оттого, что я стремилась избавиться от чувства нереальности происходящего, я старалась почаще встречаться с нею в саду, где мы садились на скамейку и разговаривали, причем она болтала за нас обеих. Агата знала, что я всего лишь сопровождаю Лавинию, которая стала жертвой небольшого просчета, как она выразилась, сопроводив свои слова очередным подмигиванием. «Это должно было случиться с нею рано или поздно, – сказала она. – Ей придется быть настороже и поскорее обзавестись обручальным кольцом. Эти маленькие ублюдки доставляют массу неудобств».
   Что ж, ситуацию Лавинии она описала правильно и с большим знанием дела.
   Еще одной из беременных дам была Эмелин – привлекательная особа, мягкая и кроткая, не очень молодая – лет около тридцати, как мне показалось. Кое-что я узнала и о ее прошлом. Она работала сиделкой у вечно недовольной женщины-инвалида, влюбилась в ее мужа, и он ответил ей взаимностью. В свое время она получила хорошее воспитание, и я видела, что нынешнее положение она расценивает как грех. Ее возлюбленный приезжал повидаться с нею. Я была тронута. Мне стало очевидно, что эти двое по-настоящему любят друг друга. Обыкновенно они сидели в саду, держась за руки; он был с нею очень нежен.
   Я искренне надеялась, что вечно всем недовольная жена умрет и они смогут пожениться и будут жить долго и счастливо.
   Была здесь и молодая девочка, ожидавшая ребенка. Ее изнасиловали, и она часто плакала по ночам; вид мужчин приводил ее в ужас. Ее звали Дженни, и ей исполнилось всего двенадцать лет.
   Ну и наконец оставалась еще Мириам. Ее я хотела бы узнать получше. В ней чувствовалось какое-то напряжение. Она была немногословной и чуралась остальных, отгородившись от мира в коконе собственной трагедии.
   Дни тянулись для меня непривычно долго. Лавиния часто и подолгу отдыхала. У Джанин обнаружились обязанности, выполнения которых ожидала от нее тетя Эмили; я же довольствовалась ролью стороннего наблюдателя. Меня не покидало странное чувство, будто я попала в мир теней, оказавшись среди людей, которые однажды исчезнут отсюда и вернутся к нормальной жизни. Но пока что они казались мне ненастоящими… заблудшими душами в некоем царстве Аида, душами, которые страшатся ада и надеются узреть рай.
   Мириам часто сидела в саду в одиночестве, погруженная в свои невеселые думы. Поначалу она неприязненно относилась ко мне, но потом, должно быть, поняла, что я сочувствую ей, и желание поговорить с кем-либо и излить душу оказалось слишком сильным.
   Постепенно я узнала ее историю. Она страстно любила своего мужа. Он был моряком. Оба очень хотели ребенка, но небеса отказали им в этом. Да, это было печально, но не слишком, потому что они были вместе. Она очень сильно любила его и в разлуке будто не жила, а только ожидала воссоединения. Однажды кузина сказала ей, что она не должна сидеть дома и тосковать по нему, надо хотя бы изредка выходить в люди во время его отсутствия. Мириам не горела желанием следовать ее совету, но в конце концов поддалась на уговоры.
   Она взглянула на меня печальными глазами.
   – Все вышло очень глупо… и бессмысленно. – Слезы заструились у нее по щекам. – Подумать только, что я сама… так поступила с ним.
   Я сказала:
   – Не продолжайте, если не хотите.
   Но она покачала головой.
   – Иногда меня так и тянет выговориться. Временами кажется, будто я сплю и мне снится жуткий кошмар. Что я делаю в этом месте? Ах, если бы только я не пошла тогда… если бы только…
   – Многие так говорят.
   – Мысль о том, что он узнает обо всем, мне невыносима. Это убьет его. Это станет концом всему, что было между нами.
   – Разве не будет лучше рассказать ему обо всем? А что, если он узнает сам?
   – Он ничего не узнает. – Ее лицо вдруг помрачнело. – Иначе я покончу с собой.
   – Ваш ребенок…
   – Все вышло очень глупо. Я даже не знала этого человека. Они подпоили меня. А я не привыкла к спиртному. Я рассказала ему о Джеке – то есть о своем муже, – и он сказал, что его тоже зовут Джек. Я не помню, что было дальше. Он отвел меня куда-то. На следующее утро я проснулась, а он лежал рядом. Я едва не умерла. Оделась и выбежала вон. Мне хотелось смыть с души все случившееся. Я не желала вспоминать ту ночь. Мне хотелось притвориться, будто ничего этого не было. А когда я поняла, что беременна, мне захотелось умереть.
   Я накрыла ее руку своею. Она вся дрожала. Я сказала:
   – Почему бы вам не рассказать ему обо всем? Он поймет. Ведь вы так любите его, а он любит вас. Наверняка он простит вас.
   – Я больше не смогу взглянуть ему в глаза. Понимаете, у нас все было так хорошо… а теперь…
   – Но вы же хотели ребенка.
   – Его ребенка.
   – Но это ваш ребенок.
   – Я бы возненавидела его. Он навсегда стал бы для меня укором.
   – Вы ни в чем не виноваты. Они специально напоили вас. Вы не имели привычки к спиртному, и вот что получилось. Я уверена, что если ваш муж любит вас по-настоящему, то он все поймет.
   – Он не сможет. И не захочет. Мы были друг для друга всем.
   – А как же ребенок?
   – Я найду кого-нибудь, кто заберет его к себе.
   – Бедный малыш! – сказала я. – Он никогда не узнает своей матери.
   – Вы еще слишком молоды, чтобы понять то, что было между мной и Джеком. Ни один ребенок не будет значить для меня больше него… даже его ребенок. Я много думала и не могу поступить иначе.
   – Но это же делает вас несчастной.
   – Я и не надеюсь когда-либо вновь изведать счастье.
   – Уверена, вы должны сделать еще одну попытку. Это была всего лишь случайность, вас застигли врасплох. Вы же не намеренно завели себе любовника.
   – Со стороны выглядит, что намеренно.
   – Нет, если вы расскажете ему о том, что случилось.
   – Он никогда не поймет.
   – Почему бы вам не попытаться? Бедный малыш… Родиться нежеланным – такого никому не пожелаешь. Это же настоящая трагедия.
   – Я знаю. Тяжек мой грех. Я уже всерьез думала о том, чтобы покончить с собой.
   – Прошу вас, не надо так говорить.
   – Если я сделаю это, то разобью Джеку сердце. Но если он узнает о том, что случилось, то наши отношения никогда больше не будут прежними. Он перестанет мне верить. Он очень пылкий и ревнивый. Он так хотел ребенка… Подумать только, другой мужчина дал мне то, чего не смог он. Я знаю Джека. А вы – нет. Вы еще слишком молоды, чтобы разбираться в таких вещах.
   Она говорила со мной, вновь и вновь горюя о случившемся. Я пыталась дать ей совет, но, как она заявила, была еще слишком молода, чтобы понять.
   Я много думала о тех детях, что родятся в лечебнице тетки Эмили, – нежеланных детях, – и вспоминала своих родителей, которые спланировали мое обучение и образование, еще когда я даже не появилась на свет. Я думала о леди Гарриет, которая корила Господа за то, что он не давал ей детей, а потом избаловала их до такой степени, что теперь с Лавинией стряслась эта беда.
   Были здесь и другие пациенты, помимо женщин, ожидавших рождения детей. Среди них был бедный старик, которого я видела из окна своей спальни сидящим на скамейке в день моего приезда. Я узнала, что в свое время он был большим ученым, но потом с ним случился апоплексический удар, в результате чего он повредился рассудком; а здесь он оказался потому, что семья не пожелала ухаживать за ним и поместила сюда в ожидании смерти, – это был самый удобный способ избавиться от него. Была здесь и женщина, которая жила в своем собственном мире. Она вела себя высокомерно, потому что полагала, будто правит большим поместьем, полным слуг. Все звали ее Герцогиней. Жил в лечебнице и некий Джордж Томпсон, раскладывавший дрова для костров в буфетах. Его поведение вызывало большое беспокойство, и за ним требовался постоянный присмотр. Он никогда не пытался развести настоящий огонь, но существовала нешуточная опасность, что когда-нибудь он попробует это сделать.
   Все они походили на людей из мира теней.
   Я часто думала и о Джанин, которая родилась здесь и которую воспитывала тетка, родство с коей она отрицала.
   Сам дом был ярким и чистым. Повсюду висели голубые занавески и стояла светлая мебель, но тем не менее он выглядел угрюмым и загадочным, и я никогда не чувствовала себя в нем легко и покойно. Иногда я просыпалась посреди ночи, дрожа от страха, и вглядывалась в очертания второй кровати, на которой спала Лавиния, разметав по подушке свои чудесные волосы. Ее сон часто бывал беспокойным. Я спрашивала себя, вспоминает ли она своего неверного возлюбленного, с важным видом подходящего к нам у pâtisserie с байками о собственном величии и единственной целью – соблазнить невинную девушку? И все эти недели удовольствия, приведшие к такому финалу. Но каков урок! Вот только усвоит ли его Лавиния?
   Ее принял доктор Рэмси – маленький человечек с темными курчавыми волосами, растущими у него даже из носа и ушей. Осмотрев ее, он заявил, что она пребывает в добром здравии, что беременность протекает хорошо и что появления ребенка на свет следует ожидать на второй неделе августа. Это были хорошие новости. Мы рассчитывали, что он родится на две недели позже указанного доктором срока.
   Я сказала себе: «Скоро мы уедем из этого странного места». Здесь я чувствовала себя отгороженной от реального мира. Как хорошо будет вернуться в мир живых, потому что мне казалось, будто здесь может случиться все, что угодно. Тем не менее тетя Эмили стремилась окружить нас домашним уютом. Она всегда была веселой и оживленной, спрашивала нас, чувствуем ли мы себя здесь «как дома». Если бы еще не эти ее пронзительные зеленовато-голубые глаза, которые, казалось, говорили мне то, чего я не желала знать.
   Днем все было нормально, и только по ночам я слышала странные звуки. Маленькая девочка начинала вдруг плакать от страха, а ученый бродил по коридорам, постукивая своей палкой и бормоча себе под нос что-то насчет беспорядка в лаборатории. Герцогиня иногда ходила во сне, и мы слышали, как она отдает приказания бюсту Георга IV в холле, полагая его своим дворецким.
   Это был дом контрастов: крепкая и грубоватая Агата со своим уличным лондонским акцентом и нежная Эмелин, ожидающая визита своего возлюбленного. Да, это был таинственный и загадочный мир, и, хотя он вызывал у меня всепоглощающий, пусть и нездоровый, интерес, я всей душой рвалась поскорее уехать отсюда.
   Я знала, что впереди нас – по крайней мере Лавинию – ждут неисчислимые трудности, когда мы выберемся отсюда. Я догадывалась, что все, кто живет здесь, платят значительные суммы тетке Эмили за ее услуги; и, хотя Лавинии было позволено платить по частям, все равно ей придется нелегко.
   В людях, пребывающих в лечебнице, ощущалось нечто странное. Это было что-то вроде приватного санатория, куда приезжали те, кому было что скрывать, – за исключением Герцогини и старика, которых отправили сюда их семьи, дабы избавиться от них. Мне было очень жаль их, и я никак не могла отделаться от мысли, что во всем этом есть нечто зловещее.
   Доктор мне откровенно не понравился. Он был похож на проныру, нечистого на руку, которому, по моему разумению, тоже было что скрывать.
   А вот Джанин здесь стала совсем другой. Ей приходилось помогать своей тетке, и ее часто заставляли ухаживать за пациентами, а один молодой человек и вовсе был поручен ее особому попечению. Его звали Достопочтенный Кларенс Колдри, и он явно страдал умственной отсталостью. Он обладал сияющей улыбкой и приходил в полный восторг, когда кто-нибудь заговаривал с ним. Правда, ему самому говорить было нелегко: язык его будто не помещался во рту. Во всем его облике просматривалось сходство с собакой.
   Мне почему-то казалось, что Джанин тяготится своим положением. Она уже ничуть не походила на ту девушку, с которой мы учились в школе. За любезными же улыбками тетки Эмили крылась расчетливая натура, и она буквально не спускала с Джанин глаз.
   Мне же, повторю, отчаянно хотелось поскорее уехать отсюда. Казалось, мы провели здесь уже много месяцев. Иногда я гуляла с Джанин, правда, недолго. В последние недели Лавиния стала неуклюжей, ей было трудно ходить, и потому она не могла сопровождать нас.
   – Скоро ты уедешь, – сказала мне как-то Джанин. – Осталось недолго. Лавиния уже почти готова доставить товар по назначению.
   Я поморщилась, поскольку была единственной, кто относился к будущему ребенку с симпатией. И мне не нравилось, когда его называли «товаром».
   – А я так и останусь здесь, – с легкой гримасой недовольства закончила она.
   – Что ж, это твой дом, – напомнила я ей.
   Она угрюмо кивнула, соглашаясь.
   – У тетки Эмили есть на меня виды.
   – Только не Достопочтенный Кларенс!
   – Боюсь, что так.
   – Ох, Джанин… ты не можешь!
   – Все может быть. В конце концов, он сын пэра.
   – Он не захочет сочетаться браком.
   – Я должна сделать так, чтобы он не мог без меня обходиться.
   – Джанин, почему ты остаешься здесь?
   – Я здесь родилась. И прожила всю жизнь, если не считать того времени, когда училась в школе.
   – Твоя тетка, должно быть, очень привязана к тебе, если отправила учиться в Ламезон.
   – Она не моя тетка. За обучение платила моя настоящая семья.
   – Они бы не хотели, чтобы ты вышла замуж за Кларенса.
   – Все решает тетя Эмили.
   – Да, она выглядит очень властной и могущественной. Надеюсь, она даст Лавинии время, чтобы расплатиться.
   – Несомненно. Хотя, если произойдет задержка с платежами, она может обратиться к матери Лавинии.
   – Она не должна этого делать. Не думаю, что Лавиния предвидела, что это будет так дорого.
   – Ошибки всегда обходятся дорого, так или иначе. Она попала в большую беду. А мы с тобой вытащили ее оттуда… ты и я. Что бы она делала, если бы мы не привезли ее сюда? Кроме того, деньги нужны и на содержание ребенка. Так что ей еще повезло, имей в виду. Она не могла и надеяться на лучшее.
   – По крайней мере, мы сделали все, что могли, – сказала я.
   И вновь подумала: осталось совсем недолго.
//-- * * * --//
   Вскоре после этого ночью Лавиния проснулась от сильной боли. У нее начались схватки.
   К ней в комнату явились доктор и тетка Эмили. Едва я успела впопыхах набросить на себя одежду, как меня отправили разбудить одну из служанок, которая немного разбиралась в акушерстве и уже помогала при родах раньше.
   Роды оказались легкими. Лавиния была молодой и здоровой, и уже утром у нее родилась девочка. В нашей комнате появилась колыбелька.
   – У нас практически не осталось свободных мест, – извиняющимся тоном поведала мне тетя Эмили. Но я ничего не имела против того, что наша комната превратилась в детскую. Малышка попросту очаровала меня.
   Лавиния испытывала невероятное облегчение оттого, что ее страдания закончились. Весь первый день она просидела на кровати, улыбаясь и глядя влюбленными глазами на ребенка вместе с нами.
   Ее навестили многие – Эмелин, Агата, Герцогиня… Последняя приняла Лавинию за свою дочь и именовала малышку Паулем. А вот Мириам не пришла.
   Лавинии требовался небольшой отдых перед тем, как мы двинемся дальше. Я тоже вздохнула с облегчением. Лавиния благополучно прошла через нелегкие испытания. Я слышала много историй о том, как во время родов случались самые ужасные вещи, и даже спрашивала себя, что мы станем делать, если что-либо подобное случится с Лавинией. Но теперь на этот счет можно было не беспокоиться. Она была совершенно здорова, да и малышка обрела цветущий вид. Словом, наше пребывание в лечебнице явно подходило к концу.
   Первые несколько дней мы буквально не отходили от новорожденной, беспрестанно любуясь ею. Мне казалось настоящим чудом, что в результате гнусного обмана на свет может появиться столь забавное крошечное создание. Даже Лавиния была очарована ею и гордилась тем, что произвела ее на свет. Я полюбила ее личико, вечно прищуренные глазки, завитки темных волос и маленькие ручки и ножки, украшенные нежными розовыми ноготками.
   – Ей нужно имя, – сказала я. – Она похожа на маленький цветок.
   – Давайте назовем ее Цветком, а поскольку она наполовину француженка, то пусть будет Флер.
   – Флер, – повторила я. – А что, это имя ей идет.
   Вот так малышка стала Флер.
   Я написала Полли о том, что ребенок появился на свет и что это девочка по имени Флер. Полли написала в ответ, что они с нетерпением ждут ее к себе. Эфф пребывала в радостном волнении; у нее все уже было готово – колыбелька, бутылочки и пеленки. Эфф хорошо разбиралась в том, что требуется маленькому человечку. Правда, она полагала, что имя мы выбрали диковинное, тогда как сама она предпочла бы что-нибудь попроще, например Роза, или Лили, или хотя бы Эффи.
   – Теперь вы сами по себе, – сказала нам Джанин. – Ваш адрес у меня есть. Я обязательно напишу.
   Тетка Эмили любезно попрощалась с нами и вручила Лавинии неоплаченный счет, при взгляде на который у той неизменно портилось настроение.
   Мы с нею должны были отвезти ребенка в Лондон. Полли встретит нас на вокзале. Эфф останется дома, чтобы подготовиться к встрече.
   Поезд прибыл по расписанию. Я несла девочку на руках. У меня это получалось лучше, чем у Лавинии, – не так неуклюже. Такими и увидела нас Полли. Она воскликнула:
   – Друзилла! – И в следующий миг оказалась рядом. Глаза ее лучились любовью, и она принялась обнимать меня и малышку разом. – А вот и вы с нашей маленькой крошкой. Ну-ка, ну-ка, дай-ка мне взглянуть на тебя. Хорошо выглядишь.
   – Ты тоже, Полли. Как чудесно снова увидеть тебя!
   – Еще бы! Подожди, что будет, когда Эфф увидит эту кроху.
   С Лавинией же она поздоровалась весьма прохладно, хотя та присмирела и, похоже, осознавала, чем обязана моей старой няне и ее сестре.
   Нас уже поджидал нанятый Полли кеб, мы все погрузились в него и покатили к дому на пустыре.
   Эфф изменилась самым разительным образом. Я увидела перед собой представительную и даже величавую женщину. Они купили дом через дорогу и теперь владели тремя особняками, квартиры в которых весьма выгодно сдавали внаем. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться с жильцами, потому как теперь их стало намного больше.
   Радость и восторг сестер при виде малышки затмили все остальное. Эфф взяла руководство на себя. А Полли, я видела, была растеряна и озадачена. Она то и дело поглядывала на меня исподтишка. Разумеется, присутствие Лавинии вынуждало их к некоторой сдержанности. Казалось, над нами довлеет тень леди Гарриет; я подозревала, что даже Полли не лишена подобной слабости. Эфф без конца извинялась перед Лавинией то за одно, то за другое, поскольку была куда лучше знакома с условностями общества, чем готова была признать Полли. Сколь бы предвзято они ни относились к Лавинии, та по-прежнему оставалась дочерью леди Гарриет.
   Мы пробыли у них всего несколько дней. Из Лондона я написала отцу, а Лавиния – матери. Мы сообщили, что только что вернулись из Линденштейна и решили прервать свое путешествие, чтобы отдохнуть в столице. Домой мы рассчитывали вернуться уже через несколько дней.

Убийство в Фидлерз-Грин

   Я была потрясена, заметив перемены к худшему, произошедшие с отцом. Теперь он передвигался, опираясь на палку, но по-прежнему утверждал, что с ним все в порядке. Дескать, в деревне много работников, которые оказывают ему неоценимую помощь.
   Он пожелал, чтобы я рассказала ему о Линденштейне; он полагал Schloss очень древним, в сущности, готическим замком и хотел знать, не осталось ли поблизости каких-либо свидетельств нашествия готов.
   – Наверняка ты нашла все это чрезвычайно увлекательным, моя дорогая. Прекрасная возможность. Ты поступила мудро, раз не упустила ее.
   Я весьма уклончиво отвечала на его вопросы о месте своего якобы пребывания и сказала себе, что при первой же возможности должна найти соответствующую книгу и почерпнуть из нее хотя бы какие-нибудь знания о нем. Пришлось упрекнуть себя за то, что я не подумала об этом раньше. Но, разумеется, у нас хватало и других забот.
   Миссис Дженсен сказала, что прошлой зимой отец серьезно недомогал и что она уже заранее страшится приближающейся перемены сезона. Она явно была рада тому, что я снова дома.
   – Ваше место здесь, – многозначительно добавила она. – Я даже начала беспокоиться, когда узнала, что вы не сразу возвращаетесь домой, а решили повеселиться в компании чужеземных принцесс.
   – Принцесса была всего одна, миссис Дженсен, – напомнила я ей.
   – Довольно и одной. Вы должны были вернуться прямо домой. Знаете, что я вам скажу? Я рада, что школа закончилась, – наконец-то. Как там Полли?
   – Очень хорошо.
   – Наверное, она была рада увидеть вас.
   Я подтвердила ее догадку.
   Итак, со школой было покончено. Предполагалось, что я приобрела необходимый лоск. Я, правда, не была уверена, произвело ли это во мне серьезные перемены, хотя понимала, что перестала быть той невинной девочкой, которая отправилась на учебу во Францию.
   В ту ночь, когда после долгого перерыва я наконец лежала в собственной кровати, мне снились кошмары.
   Перед моим внутренним взором проплывали самые разные лица. Герцогиня… Ученый… Мужчина со своими кострами… Все они ждали смерти. И очень много женщин, носивших в себе ростки новой жизни. Я видела жизнерадостную улыбку Агаты, полный тоски взгляд Эмелин и искаженное мукой лицо Мириам. Я чувствовала потаенную улыбку тетки Эмили, которая как будто говорила: «Тебе не убежать отсюда, ты останешься здесь навсегда, тут тебя ждет покой… вечный покой…»
   Проснулась я от собственного крика:
   – Нет! Нет!
   И только потом сообразила, что лежу в своей кровати и что мне всего лишь приснился страшный сон. Я была свободна.
   На следующий день ко мне пожаловала Лавиния.
   – Давай прокатимся верхом, – предложила она, и мы поехали кататься, поскольку теперь, закончив учебу, могли ездить верхом без сопровождения грума.
   Она сказала:
   – Только здесь я могу говорить без опаски. Вокруг так много людей. У меня такое чувство, что они могут подслушивать. Мать толкует о сезоне в Лондоне.
   – Она ни о чем не догадывается?
   – Нет, конечно. С чего бы вдруг?
   – Мой отец задавал неудобные вопросы насчет Линденштейна.
   – А, он слишком далеко, чтобы люди знали о нем. Сезон в Лондоне, только представь себе!
   – Хочешь поехать?
   – Разумеется, хочу. А еще я хочу выйти замуж за богача, чтобы расплатиться с теткой Эмили. Эта женщина – настоящая акула.
   – Когда ты приехала к ней, ты так не думала.
   – Я не знала, что это будет стоить так дорого.
   – Сколько времени тебе понадобится, чтобы окончательно расплатиться с нею?
   – Больше года. Разве что я сумею уговорить маму увеличить сумму на мое содержание.
   – Почему бы тебе не попросить Фабиана?
   – Я не смогу объяснить ему, для чего мне понадобились деньги, а он захочет знать.
   – Разве ты не можешь сказать ему, что это тайна?
   – Ты совсем не знаешь Фабиана. Он хочет знать все. Он всегда был таким. Нет. Мне придется выплачивать долг из денег на мое содержание до тех пор, пока я не найду себе богатого мужа.
   Я взглянула на нее, удивляясь тому, как легко она ведет подобные разговоры. Неужели она не вспоминает малышку Флер? Разве ей не хочется хотя бы иногда побыть вместе с нею?
   Я и спросила ее об этом.
   – Конечно хочется, – отозвалась Лавиния, – но ведь я не могу, не так ли? Эти двое надежно присмотрят за ней. Они уже любят ее.
   – Я попробую съездить к ним на днях и узнать, как у них дела. Хочу повидать Флер.
   – Очень хорошо! А потом ты расскажешь мне, как она поживает.
   Я подивилась тому, как быстро к ней вернулся прежний апломб. Подавленная и напуганная Лавиния исчезла буквально на глазах. Она уже справилась со своей бедой и, насколько я видела, была готова к новым приключениям.
   Она не могла думать ни о чем, кроме предстоящего сезона и того, как она будет наслаждаться жизнью. К ней уже возвращалась прежняя красота; она начала прихорашиваться, уверенная, что станет признанной дебютанткой сезона.
   Раз или два я ходила во Фрамлинг и видела там леди Гарриет, которая была со мной любезна, хотя и продемонстрировала некоторую отстраненность. Мне больше не было места в ее планах. Я сыграла свою роль в качестве дуэньи Лавинии во время учебы в школе, и теперь она низвела меня к прежнему положению – некрасивой дочки местного священника.
   А Лавиния не зря пребывала в радостном волнении. Ее ожидали грандиозные перспективы. Леди Гарриет уже совсем скоро намеревалась отбыть вместе с дочерью в Лондон, где Лавиния узнает, как танцевать новые модные танцы, и закрепит некоторые необходимые манеры; ну и, разумеется, она должна посетить придворных модисток. Ее выход в свет был назначен на Пасху.
   В общем, зимой я редко видела Лавинию. Я написала несколько писем Полли, а она в ответ рассказывала о том, как поживает малышка Флер. Девочка росла не по дням, а по часам. Во всей округе было не сыскать второго такого умненького и здорового ребенка. Они с Эфф по очереди прогуливали ее в колясочке, а позади дома у них по-прежнему располагался небольшой сад, где она могла спать на свежем воздухе.
   Флер уже узнавала их и даже начинала капризничать, когда хотела, чтобы ее приласкали.
   Я представляла себе, что в ближайшем будущем Флер ждет море ласки и объятий, и в который уже раз от всей души порадовалась тому, что в мою жизнь когда-то вошла Полли.
   Наступило Рождество, во время которого мы в доме священника бывали традиционно очень заняты. Нужно было отслужить обычные службы – полуночную мессу в сочельник, а потом и рождественское богослужение с гимнами, – а перед этим еще украсить церковь, организовать церковных служек, и при всем этом отец должен был непременно присутствовать, разумеется. Следовало пригласить на рождественский обед наших друзей – местного доктора с семьей, а также стряпчего и его жену.
   В поместье Фрамлинг тоже праздновали, причем на широкую ногу. Домой приехал Фабиан. Я видела его раз или два. Он приветственно махал мне рукой и загадочно улыбался, к чему я, впрочем, уже успела привыкнуть.
   – Здравствуйте, Друзилла. Уже закончили школу?
   – Да.
   – Теперь вы стали настоящей взрослой леди.
   Что я могла ему сказать? Он улыбался так, словно полагал самой смешной шуткой тот факт, что я выросла.
   Во Фрамлинге он пробыл недолго. От миссис Дженсен, которой сообщила новости повариха из Дома, я узнала, что вскоре он должен был отплыть в Индию, что бо́льшую часть времени он проводит в Лондоне, в тамошней конторе, знакомясь с деятельностью Ост-Индской компании, с которой Фрамлинги поддерживали деловые связи с момента ее основания.
   Я написала Полли и отправила им подарки на Рождество, приложив и крошечный жакет для Флер. Полли прислала мне ответ, и в ее письме речь шла лишь о том, как растет малышка, как она впервые улыбнулась Полли и как не согласилась с этим Эфф, заявив, что это никакая не улыбка, это газики, потому как настроена была первой добиться узнавания от малышки.
   В феврале Лавиния и леди Гарриет отбыли в Лондон. Стояли ужасные холода, и отец подхватил простуду, которая сменилась бронхитом. Он серьезно занемог, и бо́льшую часть времени я не отходила от него ни на шаг.
   Ему в помощь прибыл младший приходской священник. Его звали Колин Брэди, и он оказался старательным молодым человеком со свежим и чистым юношеским лицом. Вскоре его искренне полюбили все домашние. Миссис Дженсен принялась баловать его, и остальные последовали ее примеру. В округе он тоже пользовался заслуженными любовью и уважением.
   Я была рада его появлению, потому что он охотно взял на себя тягостные и обременительные обязанности моего отца и очень скоро стал членом нашей семьи.
   Мы с ним быстро нашли общий язык. Нам обоим нравилось читать, а потом мы обсуждали прочитанное. Его окружала аура невинности, которая показалась мне глотком свежего воздуха. Он обсуждал со мной идеи своих проповедей и с неизменным вниманием выслушивал мои замечания. Постепенно я начала принимать куда большее участие в церковных делах, чем в ту пору, когда всем руководил мой отец.
   Отцу стало лучше, но мы с миссис Дженсен считали, что ему следовало беречься. Мы не разрешали ему выходить наружу в холодную и ветреную погоду. Было весьма трогательно видеть, как Колин Брэди приходил отцу на помощь, когда тот брался за явно непосильное дело, и ненавязчиво выполнял требуемое сам.
   Я была ему чрезвычайно благодарна и очень рада его появлению у нас, но потом начала замечать взгляды, которые украдкой бросала на нас не только миссис Дженсен, но и слуги, и даже кое-кто из прихожан. Они уже решили, что идеальным выходом для меня станет замужество за Колином и что постепенно он возьмет на себя все обязанности, одним махом устроив будущее моего отца, свое собственное и мое заодно.
   В результате все эти домыслы напрочь испортили наши с ним приятельские отношения. Он мне очень нравился, но мысль о том, чего ожидают от нас окружающие, заставляла меня нервничать и теряться в его присутствии.
   Пришла весна, и отец почти полностью выздоровел. «Он – просто душка, – по секрету сообщила мне миссис Дженсен. – Не зря же говорят, что битая посуда два века живет».
   Во Фрамлинг пожаловал Фабиан и привез с собой Дугала Каррузерса. Леди Гарриет и Лавиния еще оставались в Лондоне. Я регулярно писала Полли и получала от нее известия о Флер. Я уже говорила Полли, что хочу приехать и повидаться с ними, но здоровье отца не позволяло мне сделать это раньше. Теперь, когда ему стало лучше, я хотела договориться о встрече. Полли написала мне в ответ, что они не нарадуются на малышку, которая уже научилась добиваться своего умом и хитростью. Так что я могу не беспокоиться насчет девочки и не сомневаться, что меня ждет радушный прием.
   Дорогая, милая моя Полли! Что бы я делала без тебя? И что бы делала Лавиния? Я вообразила, как ту представляют королеве, как она ездит на балы и приемы; она наверняка уже и думать забыла о мнимом графе, как и о Джоше. Вот только забыла ли она Флер? Я не могла поверить в то, что на такое способна даже Лавиния. Я решила, что на следующей неделе поеду в Лондон.
   Моему отцу нанес визит Дугал. Он остался на чай, и отец, как всегда, был весьма доволен беседой с ним. Мне было приятно видеть отца таким оживленным, да и выглядел он здоровым, каким был до наступления зимы.
   Когда Дугал собрался уходить, я проводила его до двери и поблагодарила за визит.
   – Ну что вы, – ответил он.
   – Ваш приход пошел на пользу моему отцу. Он сильно недомогал и оттого пребывал в подавленном расположении духа.
   – Надеюсь, я могу прийти еще раз.
   – Разумеется. Не стесняйтесь. Мой отец будет рад видеть вас в любое время.
   – Надеюсь, что и вы тоже.
   Я никак не ожидала, что он повторит свой визит так быстро, но он нагрянул к нам в гости уже на следующий день. Чаепитие вновь получилось приятным, и отец сказал:
   – Приходите к нам на ужин как-нибудь. Нам с вами еще многое нужно обсудить.
   – Я бы с радостью, – ответил Дугал, – но я остановился во Фрамлинге и не могу покинуть гостеприимного хозяина.
   – Приводите его с собой, – явно не подумав, предложил отец.
   – В самом деле? Я уверен, что он с радостью примет ваше предложение.
   А вот миссис Дженсен была от случившегося далеко не в восторге. Ей не нравилась мысль о том, что придется «развлекать гостей из Большого Дома», да еще и самого сэра Фабиана.
   Я постаралась успокоить ее:
   – Не тревожьтесь. Просто забудьте о том, кто он такой.
   – Вся беда с этими Фрамлингами в том, что они сами никогда не дадут тебе забыть, кто они такие.
   Итак, Фабиан пожаловал к нам на ужин. Взяв меня за руки, он на несколько мгновений задержал их в теплом пожатии.
   – Благодарю вас за то, что позволили мне прийти, – заявил он – совершенно неискренне, на мой взгляд. Я была уверена, что он не питает ни малейшей благодарности ко мне за то, что я пригласила его в наше скромное жилище.
   – Это предложил мистер Каррузерс, – сообщила я ему.
   Он выразительно приподнял брови, словно выказывая изумление. Собственно говоря, я уже начала подозревать, что бо́льшую часть времени он относится ко мне именно что с веселым изумлением.
   – Пастор обладает поразительными знаниями об истории Древней Греции, – произнес Дугал. – Он высказал несколько весьма оригинальных идей.
   – Как увлекательно! – согласился Фабиан, продолжая улыбаться мне.
   Я провела их в гостиную, где в своем кресле сидел мой отец. Вместе с ним был и Колин Брэди.
   – Полагаю, вы знакомы друг с другом, – сказала я.
   – Не думаю, что мы встречались, – возразил Фабиан, пристально разглядывая Колина.
   – Мистер Брэди прибыл на помощь моему отцу, когда тот был болен, и мы надеемся, что он и в дальнейшем останется с нами.
   – Наверняка это очень удобно, – заметил Фабиан.
   – Мистер Брэди, позвольте представить вам сэра Фабиана Фрамлинга.
   Колин чуточку робел перед Фабианом. Он знал, что тот происходит из влиятельной семьи, правившей нашей деревней.
   Вскоре мы уселись за стол. Миссис Дженсен превзошла самое себя, а служанкам были даны строжайшие указания относительно того, как они должны вести себя.
   Дугал завел разговор с моим отцом, и Колин время от времени вставлял замечания. Фабиан же развернулся ко мне.
   – Вам понравилось в Ламезоне? – поинтересовался он.
   – Пребывание там оказалось на редкость интересным, – сообщила я ему.
   – Полагаю, моя сестра придерживается того же мнения.
   – Уверена, что так оно и есть.
   – Теперь, когда вы вернулись, чем думаете заняться?
   – Полагаю… что просто стану и дальше жить здесь.
   Он кивнул.
   Мой отец тем временем рассуждал о цивилизациях древности, зародившихся, достигших пика своего развития и затем угасших.
   – Так бывает всегда, – сказал Дугал. – Империи рождаются и умирают. Полагаю, что самым значительным было падение Римской империи. Следы этой поистине великой цивилизации разбросаны по всей Европе, несмотря на то что вслед за ее упадком наступили Темные века.
   И тут я услышала, как отец сказал:
   – Совсем недавно Друзилла была в Линденштейне.
   – Линденштейн, – повторил Дугал. – Какое любопытное местечко. Ты помнишь его, Фабиан? – Он обернулся ко мне. – Мы с Фабианом совершили нечто вроде большого турне. Посетили все полагающиеся места, не так ли, Фабиан? Но время от времени мы сворачивали с протоптанных тропинок. Собственно говоря, мы побывали совсем рядом с Линденштейном.
   Я вдруг почувствовала, что краснею. Мне всегда становилось не по себе, когда речь заходила о чем-то, что касалось нашего обмана, и потому я постаралась побыстрее сменить тему.
   – Расскажите нам, что вы думаете о Флоренции, мистер Каррузерс, – попросила я. – Мне всегда казалось, что это самый необычный город в мире.
   – Многие согласились бы с вами, – отозвался Дугал.
   Мой отец обронил:
   – Как бы я хотел прогуляться вдоль Арно, где Данте встретил Беатриче.
   – А что вы думаете о Линденштейне, мисс Делани? – осведомился Фабиан.
   – Он… чрезвычайно интересен.
   – Этот средневековый Schloss…
   – Это место, где останавливалась Друзилла, не правда ли, милая? – сказал мой отец. – Принцесса училась в одной школе с Друзиллой и Лавинией. Она пригласила их. Это было крайне познавательно.
   – Да, – с чувством согласилась я. – Это было незабываемо.
   Но тут мой отец вновь вернул разговор к Данте, и Колин с Дугалом присоединились к нему.
   Фабиан же негромко сказал, обращаясь ко мне:
   – Забавная маленькая страна этот Линденштейн. Горы, голые и мрачные… Вы согласны со мной?
   – О да, – сказала я.
   – И Schloss. Крайне необычная архитектура, особенно башенки.
   Я кивнула.
   – Должно быть, было очень интересно пожить в таком месте.
   Я вновь кивнула.
   А он в упор рассматривал меня. Я спросила себя, а не могла ли Лавиния в конце концов довериться ему, и вдруг разозлилась на нее за то, что ее тайна тяжким грузом легла мне на совесть.
   После того как мужчинам подали портвейн, я удалилась к себе в комнату. Фабиан Фрамлинг постоянно приводил меня в замешательство. Он смотрел на меня так, словно пытался напомнить, сколь уязвимым остается мое положение.
   Когда они уже собрались уходить, отец сказал:
   – Вечер получился очень приятным. Я редко сталкиваюсь с людьми, которым бывают интересны мои увлечения. Прошу вас, заходите к нам снова.
   – Теперь вы должны отужинать у нас во Фрамлинге, – сказал Фабиан.
   – Благодарю вас, – ответила я, поскольку вышла их проводить, – но моему отцу вредно выходить из дома по вечерам. – Я смотрела на Дугала. – Будет лучше, если вы придете к нам.
   – В таком случае я непременно приду… когда меня пригласят.
   – Надеюсь, вы пробудете у нас еще некоторое время, – сказал отец.
   – Я тоже надеюсь, – подхватил Фабиан. – Сомневаюсь, что мы покинем страну ранее конца будущего года.
   – На следующей неделе… Это ведь будет на следующей неделе, не так ли, дорогая? Друзилла едет в Лондон.
   – Вот как? – сказал Фабиан, переводя взгляд на меня.
   – Чтобы погостить у своей старой няни, – пояснил отец. – Вы же знаете, как сильны бывают такие связи.
   – Да, – согласился Фабиан. – В таком случае мы, пожалуй, придем после возвращения мисс Друзиллы.
   – Не вижу причин для того, чтобы не прийти в мое отсутствие, – сказала я. – Миссис Дженсен обо всем позаботится, а отец будет только рад вашему обществу.
   – Я приглашаю вас, – присоединился ко мне отец.
   После чего они откланялись.
   Отец заявил, что вечер получился чудесным, и Колин Брэди согласился с ним. Не выразила недовольства и миссис Дженсен. Вынесенный ею вердикт гласил: Фрамлинги ничем не отличаются от простых смертных, и уж его она всяко не боится. Что касается второго, то он – истинный джентльмен, коего совершенно не в чем упрекнуть.
   Я решила, что с честью выдержала испытание сегодняшним вечером, хотя и была близка к панике, когда разговор коснулся Линденштейна.
   Между тем я с волнением предвкушала визит в Лондон. Перспектива вновь повидаться с Полли неизменно наполняла меня радостью, а теперь добавились еще и малышка с Эфф. Я сходила в городок, располагавшийся примерно в миле от деревни, и приятно провела все утро, покупая подарки: маленькое пальтишко, шляпку и носочки для Флер, а для Полли и Эфф – воздуходувные мехи, потому что еще в прошлый раз заметила, каких трудов им стоит развести огонь на кухне.
   Когда я выходила из лавки, мимо проехал экипаж. Я знала, что он из конюшни Фрамлингов, потому что видела ранее, как на нем раскатывал Фабиан. Он был запряжен двумя серыми в яблоках горячими лошадками, и хозяину нравилось гнать сломя голову.
   Я увидела на месте кучера Фабиана, и, к моему удивлению, он натянул поводья, останавливая карету.
   – Мисс Делани.
   – Ой… привет, – отозвалась я.
   – Вижу, вы ходили за покупками.
   – О, да.
   – Я отвезу вас обратно.
   – В этом нет необходимости.
   – Разумеется есть. Я отвезу вас.
   Он спрыгнул и забрал у меня сумку, в которой лежали мои покупки. При этом содержимое ее вывалилось наружу, и на тротуаре оказались воздуходувка, пальтецо, шляпка и носочки.
   – Какая незадача, – вырвалось у него, и он наклонился, чтобы подобрать их. – Надеюсь, я ничего не испортил.
   А я покраснела до корней волос. Фабиан замер на мгновение, держа в руках детские носочки.
   – Очень миленькие, – заметил он, – и даже не испачкались.
   – Нет, правда, – запинаясь, пробормотала я, – вам нет никакой нужды везти меня домой.
   – Но я настаиваю. Кроме того, мне хочется показать вам моих лошадок. Превосходная пара. Можете сесть рядом со мною. Так вам будет лучше видно. Вам понравится, вот увидите. – Он осторожно уложил мои покупки в экипаж и помог мне подняться на сиденье. – Ну вот, – сказал он. – А теперь поехали. Но домой я вас сразу не повезу.
   – Да, но…
   – И вновь я настаиваю. Дома вы окажетесь как раз к тому времени, как если бы шли пешком. Но при этом будете иметь удовольствие увидеть Кастора и Поллукса в действии, так сказать.
   – Небесные близнецы… – пробормотала я.
   – Они близнецы только по виду. Поллукс у нас с норовом, а Кастор склонен к лени. Но они уже знают руку своего хозяина. – Лошади сорвались с места в галоп, и он рассмеялся, когда мы стали быстро набирать скорость.
   – Просто держитесь за меня, если вам страшно, – предложил он.
   – Спасибо, – отказалась я. – Я не боюсь.
   – Благодарю вас за комплимент. Он вполне заслужен. Я знаю, как править своими лошадками. Кстати, в последнее время я не видел, чтобы вы ездили верхом.
   – Да, после возвращения я больше не езжу.
   – Отчего же?
   – У нас нет лошадей.
   – Но раньше вы катались регулярно у нас.
   – Тогда дома была Лавиния.
   – Моя дорогая мисс Делани, вам не нужно спрашивать разрешения, чтобы взять лошадь из конюшни Фрамлингов. Мне казалось, вы это понимаете.
   – Это совсем другое дело. Тогда здесь была Лавиния, и я ездила верхом с нею.
   – Не вижу разницы. Прошу, как только у вас возникнет такое желание, смело берите ту лошадь, на которой ездили всегда.
   – Благодарю вас. Это очень мило с вашей стороны.
   – Ничуть. В конце концов, вы – близкая подруга моей сестры. Вы завидуете тому, что она чистит перышки в Лондоне?
   – Не думаю, что процесс этот столь уж интересен.
   – Да, пожалуй, вы правы. Но, прошу вас, катайтесь верхом в свое удовольствие, буде у вас появится такое желание.
   – Вы очень добры.
   Он криво, несколько сардонически улыбнулся.
   – Расскажите мне о Ламезоне, – попросил он.
   – Предполагается, что это прекрасная школа.
   – Где из девочек-сорванцов делают утонченных леди.
   – Что ж, смысл таков.
   – И вы полагаете, что они хорошо поработали над вами и Лавинией?
   – Не могу утверждать насчет Лавинии. Вам лучше спросить об этом у нее.
   – А вы сами?
   – Со стороны виднее.
   – Хотите услышать мой приговор?
   – Не особенно. Он может оказаться несправедливым, потому что вы совсем не знаете меня.
   – У меня такое чувство, будто я знаю вас очень хорошо.
   – Не представляю откуда. Я очень редко виделась с вами.
   – Зато встречи эти были весьма значимыми. Вы помните, как взяли перья павлина?
   – Да, по вашему приказу. Скажите мне, как поживает ваша тетя Люсиль?
   – Она сильно сдала и стала совсем потерянной для этого мира, поскольку теперь живет исключительно в своем собственном.
   – Она по-прежнему держит индийских слуг?
   – Да. Они никогда не оставят ее, без них она окончательно погибнет.
   – Мне очень жаль, – сказала я.
   Воспоследовало недолгое молчание. Затем он заговорил вновь:
   – Скоро вы уедете в Лондон.
   Колесо угодило в выбоину, экипаж накренился, и я вцепилась в его пальто обеими руками.
   Он рассмеялся.
   – Все хорошо. Я же говорил, что со мной вы в полной безопасности.
   – Но мне действительно пора домой. У меня еще очень много дел.
   – Вам нужно подготовиться к поездке в Лондон.
   – Да, и много чего еще помимо этого.
   – Как долго вы собираетесь пробыть в столице?
   – Э-э… около недели.
   – Вы очень привязаны к своей старой няне.
   – На самом деле она совсем не старая. Полли из тех людей, которые никогда не стареют.
   – Ваша верность ей делает вам честь.
   – Разве выражать свои истинные чувства – дело чести?
   – Нет, разумеется нет. Вот видите, какой я послушный. Я высажу вас у дверей вашего дома через три минуты.
   – Благодарю вас.
   Он резко натянул поводья у дома из серого камня, спрыгнул наземь и помог спуститься мне. Взяв мои руки в свои, он улыбнулся мне.
   – Надеюсь, подарки будут приняты с признательностью.
   – Какие подарки?
   – Воздуходувка и детская одежда.
   К вящему моему негодованию, я вновь залилась краской до корней волос.
   Взяв сумку, которую он протягивал мне, я сказала:
   – Спасибо, – и вошла в дом.
   Я пребывала в смятении. Фабиан всегда повергал меня в замешательство. Какая жалость, что он видел мои покупки. Вдобавок мне казалось, что он окинул их каким-то загадочным взором. Хотелось бы знать, что он при этом подумал?
   А тут еще отец забеспокоился, разумно ли мне будет ехать в Лондон одной.
   – Мой дорогой папочка, – ответствовала я, – что со мной может случиться? Я сяду на поезд под бдительным оком мистера Хансона, станционного смотрителя, и мистера Биггса, носильщика. А там меня будет ждать Полли. В конце концов, я уже взрослая.
   – Тем не менее… – неуверенно проговорил отец.
   – Со мной все будет в порядке.
   Наконец он согласился, что со мной ничего не может случиться, и я отправилась в путь, прихватив с собой чемоданчик с подарками и немногочисленный багаж.
   В вагоне я села у окна и прикрыла глаза, предвкушая новую встречу с Полли, а также возможность увидеться с Эфф и малышкой.
   Дверь отворилась. В купе вошел Фабиан.
   Он приветствовал меня широкой улыбкой.
   – Мне понадобилось срочно наведаться в Лондон. Вот нежданная радость. Мы приедем туда вместе. Но что-то мне кажется, вы не слишком рады видеть меня.
   – Я никак не ожидала…
   – Сюрпризы – приятная вещь, не так ли?
   – Иногда.
   Он сел напротив меня и скрестил руки на груди.
   – Я уверен, что ваш батюшка будет доволен. Полагаю, он немного встревожен тем, что вы путешествуете одна. Молодые леди обычно так не поступают, или вы думаете иначе?
   – Я придерживаюсь мнения, что мы не настолько хрупкие создания, как некоторые пытаются изобразить.
   – Хотел бы я знать почему.
   – О, таковы мужские представления, они должны продемонстрировать превосходство мужчин.
   – И вы действительно в это верите?
   Поезд уже готовился покинуть пределы станции.
   – Верю во что?
   – В мужское превосходство.
   – Разумеется, нет.
   – То есть мужчины – низшие создания?
   – Я этого не говорила.
   – Как это любезно с вашей стороны.
   – Нет, это всего лишь здравый смысл. Два пола предназначены для того, чтобы дополнять друг друга.
   – Так написано в Библии? Но, я полагаю, в некоторых случаях намеренно подчеркивается подчиненная роль женщины. Святой Павел…
   – А, апостол Павел! Разве не он изрек, что женщина есть искусительница, и обвинил их в этом?
   – В самом деле? Думаю, что вы знаете Библию намного лучше меня. Вы такая утонченная юная леди.
   – Благодарю вас.
   – Как долго вы намерены пробыть в Лондоне?
   – Около недели, полагаю. Мне не хочется надолго оставлять отца одного.
   – Кажется, зимой он сильно болел. Я понимаю ваше беспокойство. Насколько я успел убедиться, младший священник – очень достойный молодой человек.
   – Он всегда готов прийти на помощь и пользуется большой популярностью у прихожан, что имеет большое значение.
   – Для всех нас важно пользоваться популярностью и уважением.
   – Но для человека в его положении особенно. А вот вас, мне почему-то кажется, не слишком-то волнует собственная популярность.
   – Отчего же? Хотя, правда, меня интересует мнение очень немногих людей. – И Фабиан насмешливо улыбнулся мне, к чему я уже привыкла. Он откинулся на спинку сиденья, улыбка не сходила с его лица. – Какой приятный способ путешествовать. Обычно мне жаль потраченного времени.
   – Похоже, вам предстоят частые путешествия.
   – А, вы имеете в виду Индию, куда я рано или поздно поеду.
   – Скорее рано, как мне представляется.
   – Вероятнее всего, в конце года. И Каррузерс поедет тоже. Видите ли, наши семьи поддерживают тесные связи с Ост-Индской компанией.
   – Я слышала об этом.
   – От Каррузерса, скорее всего, верно? Я знаю, что он частый гость в вашем доме.
   – Он подружился с моим отцом. У них обнаружились общие интересы.
   – Мы воспитывались и росли на мысли о том, что со временем будем работать в Компании. Мой дядя, брат моего отца, имеет контору в Лондоне. Время от времени я бываю там, набираюсь опыта, если можно так сказать.
   – Должно быть, это интересно.
   – Компания? О да. Она стала частью истории, которая насчитывает много лет. Как вам известно, торговля с Индией началась, когда Васко да Гама открыл восточный проход и бросил якорь у города Каликут. Но португальцы так и не сподобились основать торговую компанию; они предоставили это нам. Вы знаете, что королева Елизавета даровала нам привилегию на торговую деятельность? Это случилось в самый последний день шестнадцатого века. Сами понимаете, наши корни уходят далеко в прошлое, и семья просто обязана продолжать фамильные традиции.
   – Вы наверняка гордитесь своими предками.
   – Хотите откровенно? У нас тоже есть свои грешники.
   – Как и в любой семье.
   – В некоторых семьях их больше, чем в других. Но ваша, как мне представляется, – весьма достойная… разве что в ней встречаются случайные грешки.
   – Пожалуй, будет лучше не вдаваться в подробности.
   – Уверен, что вы правы, но в таких семьях, как наша, все это хранится в архивах. Мы знаем, что наш предок был одним из основателей Компании, и нам известно кое-что о жизни тех, кто пришел ему на смену. Люди довольно непредсказуемы, вы согласны со мной? Те, кто выглядят праведниками, часто хранят скелеты в шкафу, а в злодеях обнаруживается добродетель.
   – Расскажите мне о вашем деле, – попросила я. – Чем конкретно вы занимаетесь?
   – Мы отправляем золотые и серебряные слитки, изделия из шерсти, скобяные товары и всякое такое в Индию, а привозим оттуда шелка, бриллианты, чай, фарфор, перец, коленкор, лекарственные снадобья и так далее.
   – Понятно. То есть вы торговцы.
   – В самую точку. Но мы стали очень влиятельны. Понимаете ли, нас не удовлетворяла одна только торговля. Мы хотели править и потому принимали участие в распрях индийских раджей, поддерживая одних против других. Мы обрели власть, и кое-кто может сказать, что Ост-Индская компания является реальным правителем Индии.
   – А разве индийцы не протестуют против такого положения дел?
   – Естественно, кое-кому из них это не нравится. Другие же видят преимущества, которые мы предоставляем им. У французов, кстати, имеется своя Ост-Индская компания, что и является причиной постоянного напряжения между нашими странами.
   – Полагаю, стремление к власти неизменно порождает напряжение.
   Он согласно кивнул.
   – Теперь вы сами понимаете, что такова фамильная традиция.
   – Да, понимаю, – сказала я. – В такой семье, как ваша.
   – Что ж, довольно разговоров о Компании и моей семье. Как насчет вас? Что вы собираетесь делать теперь, когда вернулись домой?
   – Делать? А что я могу делать?
   – Это вы мне скажите.
   – Сейчас, например, я помогаю управлять приходом и ухаживаю за отцом. На семью приходского священника возложены многочисленные обязанности. Полагаю, что этим я и продолжу заниматься.
   – И у вас нет никаких планов, никаких устремлений? Быть может, отправиться в путешествие? Вы уже побывали во Франции… и Линденштейне.
   Я поспешно ответила:
   – Полагаю, мне просто стоит подождать дальнейшего развития событий.
   – Некоторым терпения не хватает, и они принимаются искушать судьбу. Вы, случайно, не одна из них?
   – Это мне еще предстоит узнать. До сих пор я не искушала судьбу. А вы?
   Он подался ко мне:
   – А я постоянно этим занимаюсь. Если мне что-нибудь нужно, я прилагаю все усилия к тому, чтобы заполучить желаемое.
   – Амбиции и жажда власти. Это оттого, что вы часть семьи Фрамлингов и Ост-Индской компании.
   – Не совсем. Отчасти тому виной – моя личная жажда деятельности.
   Я рассмеялась, и он сказал:
   – Когда вы смеетесь, то становитесь совсем другой. Вы знаете, что в состоянии покоя выглядите строгой и неприступной?
   – Нет, даже не подозревала ни о чем подобном.
   – Возможно, вы становитесь такой только при виде меня.
   – Не представляю, с чего бы вдруг вам внушать строгость окружающим.
   – Быть может, вы порицаете меня?
   – С какой стати?
   – Я могу навскидку назвать несколько причин.
   – Мне они неизвестны.
   – Не ждите от меня подсказки – я ничего вам не скажу. Не настолько я глуп, чтобы усиливать ваше неодобрение.
   – Мое неодобрение – исключительно плод вашего воображения. Как можно не одобрять или порицать того, кого совсем не знаешь?
   – Быть может, из-за дурной репутации.
   – Ничего не могу сказать на этот счет.
   – Вот! Вы опять напустили на себя строгость. У меня такое чувство, что во время этого путешествия мы с вами хорошо узнаем друг друга.
   – Почему это должно получиться в поезде, тогда как долгие годы, прожитые по соседству, ничем не помогли нам с вами в этом смысле?
   – В поездах есть нечто такое, что сближает людей.
   – В самом деле?
   – А вы разве не чувствуете?
   – Что ж, пожалуй, здесь мы с вами проговорили дольше, чем за все прошлые годы.
   – Вот, теперь и вы понимаете. Вам не удастся отделаться от меня.
   – Как и вам от меня.
   – Да, но я и не хочу этого.
   Я засмеялась.
   – Думаю, что мы приближаемся к месту нашего назначения.
   – Еще пять минут, – заметил он. – Увы! Оказалось, что путь был недолгим. Зато очень познавательным. Какая удача, что тут, кроме нас двоих, больше никого не было. Но я должен признаться вам кое в чем. Это не было простой удачей. У меня достало предусмотрительности дать проводнику на чай.
   – Зачем?
   – Это же очевидно. Я решил, что нам будет интересно узнать друг друга поближе. А посторонние испортили бы наш маленький tête-à-tête.
   – Все равно не понимаю, к чему вы взяли на себя такой труд.
   – Я беру на себя любой труд, чтобы добиться того, чего хочу. Разве я не говорил вам, что по натуре я искатель приключений?
   Я немного растерялась и даже встревожилась. Я ведь не знала, что он задумал. Мне казалось вполне вероятным, что он не против немного пофлиртовать со мной. Очевидно, он полагал меня невинной девицей, готовой упасть в объятия всесильного владельца манора. Но если Лавиния так и не вынесла для себя ничего полезного из своих эскапад, то я научилась многому.
   И потому я прохладно повторила:
   – Не представляю, зачем вам это понадобилось.
   – Я скажу вам позже.
   – А пока что – мы прибыли.
   Он взял мой чемоданчик.
   – Вообще-то я и сама могу управиться с ним, – заметила я.
   – Мне бы и в голову не пришло позволить вам самой нести его.
   Мне казалось, он вел себя так, будто я уже принадлежала ему душой и телом.
   Я подумала, что, пожалуй, должна остерегаться его. Он относился к числу тех мужчин, которые полагают, что стоит им поманить девушку пальцем, как она тут же бросится им на шею. В конце концов, он был сэром Фабианом, богатым и влиятельным, и мать внушила ему уверенность в том, что он, как они говорят, – маленький Цезарь.
   Я попыталась забрать у него свой чемоданчик, но Фабиан не позволил мне сделать этого и улыбнулся. Мы сошли на платформу, где меня уже поджидала Полли.
   Она изумленно уставилась на свою любимицу, ведь меня сопровождал мужчина, но изумление сменилось озабоченностью, когда она узнала его.
   Я подбежала к ней, и она обняла меня.
   – Ах, Полли, – вскричала я, – как же здорово вновь увидеть тебя!
   – Ну, я тоже не расстроена.
   Ей приходилось быть сдержанной, потому что рядом стоял он.
   – Это – сэр Фабиан, Полли. Он был настолько любезен, что поднес мою сумку.
   Тот отвесил Полли легкий поклон.
   – Мы с мисс Делани встретились в поезде.
   – В самом деле? – чуточку воинственно осведомилась Полли. Она никогда не одобряла Фрамлингов. Вот и сейчас я догадывалась, о чем она думает: «Кто они такие без своих титулов? Решил поднести чужую сумку? Наверняка затеял что-нибудь недоброе». Я настолько хорошо знала Полли, что без труда читала ее мысли.
   – Что ж, благодарю вас, сэр Фабиан, – сказала я. – Вы были очень добры.
   – Мы возьмем кеб и быстренько домчим до дома, – подхватила Полли.
   – Я провожу вас, – сказал он, – и сам найму извозчика.
   – В этом нет ни малейшей нужды… – начала было я.
   – Но я настаиваю.
   Он вел себя так, словно его слово было законом. Понемногу его поведение начинало раздражать. Меня вдруг охватило непреодолимое желание вырвать у него из рук свой чемоданчик и заявить ему, что мы не нуждаемся в его помощи. Но тогда я рисковала нечаянно выдать то, что хотела бы утаить от него.
   Я видела, как он властно подозвал к себе кеб, и в следующую минуту мы уже катили к общинному пустырю.
   Я попыталась завязать с Полли невинную болтовню, как если бы его не было рядом, спросила у нее об Эфф. Та процветала. Дела ее шли просто превосходно. Она даже подумывала о том, чтобы приобрести дом под номером 10 по улице Макклстон, если живущий там старик все-таки съедет оттуда. Эфф неизменно держала глаза и уши открытыми.
   Никто из нас даже не заикнулся о ребенке, но я знала, что Полли умирает от желания поговорить о нем, как и я, кстати.
   Я была рада, когда поездка подошла к концу. Спрыгнув на землю, Фабиан донес мой чемоданчик до двери, которую тут же распахнула Эфф. Увидев меня, она радостно вскрикнула, но сразу же отступила назад при виде Фабиана.
   Он приподнял шляпу и поклонился.
   – Это – сэр Фабиан Фрамлинг, наш сосед, – представила его я. – Мы встретились с ним в поезде, и он оказался чрезвычайно полезен.
   По лицу Эфф я поняла, что она размышляет о том, а не стоит ли пригласить его на чашечку чая и кусок пирога с изюмом, который она испекла специально ради такого случая; колебаться Эфф заставил его титул и, возможно, то, что он оказался незваным гостем.
   Я быстро сказала:
   – Вы были очень добры, сэр Фабиан. Большое вам спасибо. – С этими словами я отвернулась, и он, отвесив еще один поклон, удалился к ожидающему экипажу.
   Мы же вошли в дом.
   – Однако, – сказала Полли. – Я чуть в обморок не грохнулась, когда увидела, кто тебя сопровождает.
   Она покачала головой, и на лице ее отобразилось беспокойство. Пожалуй, надо будет при первой же возможности уверить ее, что повода для тревоги нет.
   Эфф сказала:
   – Знаю-знаю, кого тебе не терпится увидеть. Я бы принесла ее сюда, но она спит, и мне не хочется будить ее, иначе тут поднимется большой шум, а, Полл?
   – Можешь быть уверена, – согласилась Полли.
   – Предлагаю для начала выпить по маленькой чашечке чаю. У меня есть несколько булочек к нему.
   Мы пили чай с булочками, и я выслушала рассказ о расширении делового предприятия, которое множилось собственностью, а заодно о том, как малышка хорошеет с каждым днем.
   В конце концов Эфф принесла ее вниз, и я взяла ее на руки. Она с удивлением таращилась на меня, а потом ухватила своей крошечной ручонкой мой палец; при этом на ее кругленьком розовом личике цвела удовлетворенная улыбка. Она сильно изменилась с того дня, как мы с Лавинией привезли ее сюда. Скоро ей должно было исполниться девять месяцев – настоящий человек. Мысль о нежеланных детях всегда угнетающе действовала на меня, но эта малышка, благодаря Полли и Эфф, буквально купалась в любви и обожании.
   Яркие голубые глазенки Флер остались прежними, а вот черные волосики, с которыми она родилась, посветлели. Сейчас они были скорее темно-каштановыми с золотистыми искорками – унаследованными, вне всякого сомнения, от Лавинии. Она явно была довольна жизнью, чему можно было только порадоваться.
   Находясь рядом с Флер, я вдруг вспомнила и о других детях, которые должны были появиться на свет примерно в то же время. Что сталось с Эмелин? Впрочем, я была уверена, что для ее ребенка найдется счастливая крыша над головой. А та бедная маленькая девочка, подвергшаяся насилию? Наверняка ее семья примет ребеночка. Как насчет Агаты? Уж она-то всегда знает, что делать. У нее доброе сердце, и она никогда не бросит своего ребенка на произвол судьбы. Так что по большей части беспокойство мое было связано с Мириам, которой придется отказаться от своего дитя, чтобы спасти брак. Пожалуй, ее история оказалась самой печальной.
   Зато я пребывала в полном восторге оттого, что Флер оказалась здесь. Она не будет скучать по родителям, потому что двух других таких любящих мамочек, как Полли и Эфф, не найти.
   Воздуходувка была принята с большой радостью.
   – Огонь на кухне вечно разгорается не так, как должен, – заявила Эфф.
   Потом мы примерили девчушке шляпку, а сама Флер принялась заинтересованно разглядывать ботиночки.
   – А сейчас ей пора баиньки, – сказала Полли. – Она всегда спит после обеда. А вообще малышка уже пробует ходить. По моему разумению, она решила, что хватит ей уже ползать на четвереньках.
   – Ну правда же она маленький ангел? – сказала Эфф.
   Я энергично согласилась с нею.
   – Эфф балует ее, – ворчливо заметила Полли.
   – Нет, мне это нравится! – возмутилась в ответ Эфф. – Уж чья бы корова мычала!
   Их шутливая перебранка и общая атмосфера заставили меня почувствовать себя дома. Собственно, иного я и не ожидала. Полли по-прежнему оставалась надежным якорем в моей жизни.
   Тем не менее в ее поведении проскальзывала некоторая неловкость. Я чувствовала это. Вечером, после того как Эфф отправилась спать, она пришла ко мне в комнату, и у нас состоялся серьезный разговор.
   – Я беспокоюсь о тебе, Друзилла, – начала она. – Мне не понравилось, что ты была там, за границей. Я не знала, что происходит. Флер… она – дочь Лавинии. Теперь я вижу это совершенно отчетливо. Поначалу я думала, что она твоя.
   – Ох, Полли!
   – В общем, именно поэтому мы с такой готовностью приняли ее. Я сказала Эфф: «Это моя девочка, и она попала в беду. Мы должны помочь ей всем, чем сможем, и, если для этого понадобится взять ребенка к себе, мы возьмем его».
   – Я тогда сразу вспомнила о тебе. Я ведь знаю, что вы с Эфф всегда любили детей.
   – И любим по-прежнему. Но взять чужого ребенка… здесь надо все тщательно взвесить.
   – Тем не менее вы не колебались.
   – Да… Но, как я уже говорила, я думала, что ребенок твой.
   – Ты всегда относилась ко мне замечательно, Полли. Всегда.
   – Но теперь я уверена, что Флер – дочь Лавинии. Какая плутовка! Как это на нее похоже. Вляпаться в неприятности и найти кого-нибудь, кто разгребет их для нее.
   – Леди Гарриет оплатила бо́льшую часть счетов за мое обучение в школе. Я поехала туда, чтобы быть рядом с Лавинией.
   – Знаю. Люди такого типа вечно думают, что им принадлежит весь мир и те, кто в нем живет. А теперь этот Фабиан… или как там он себя называет.
   – Все остальные тоже зовут его Фабианом. Это его настоящее имя.
   – Сэр Фабиан, если быть точным.
   – Он унаследовал титул от своего отца. И сэром стал с тех самых пор, как тот умер.
   – Какая несусветная глупость… Маленькие дети с рождения начинают важничать. Неудивительно, что они вырастают, полагая, что держат Бога за бороду.
   – По-твоему, он такой?
   – Это же очевидно как божий день.
   – Не для всех.
   – Теперь, когда ты поумнела, я хочу поговорить с тобой серьезно. Речь идет о Флер.
   – Ох, Полли, разве Лавиния не посылает вам деньги?
   – Дело совсем не в деньгах. Я хочу сказать, что Флер… в общем, она – Фрамлинг до мозга костей. Сейчас с нею все в порядке. Она не отличит Букингемского дворца от птичьего базара. Пока ей довольно того, что мы рядом, всегда готовые поцеловать и обнять ее. Но, когда она вырастет, достаточно ли хорошим для нее окажется это место?
   – Оно останется достаточно хорошим, если рядом будете вы с Эфф. Она любит вас обеих. Смотри, какой довольной она выглядит, когда вы рядом.
   – О да, она славная малышка. Тут не может быть никаких сомнений. Но ведь неизбежно наступит время, когда придется рассказать ей о том, кто она такая, придется что-нибудь делать с ее обучением и всем прочим.
   – Давай не будем волноваться об этом заранее, Полли. При первой же возможности я поговорю с Лавинией.
   – Ну и потом… есть еще ты.
   – А что не так со мной?
   – Что ты намерена делать?
   – Что ты имеешь в виду, Полли?
   – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Отец ведь нездоров, верно? Сколько еще он сможет работать? Полагаю, его место займет этот Колин Брэди. Он тебе нравится?
   – Ты решила заняться сводничеством, Полли?
   – В таких делах шуткам не место. Я хочу быть уверена, что ты найдешь свое место в жизни. И свои дети тебе не помешают, а сделают тебя счастливой. Кому, как не мне, знать об этом. Я видела, как ты возишься с Флер. Есть прирожденные матери, и ты одна из них.
   – По-моему, ты чересчур спешишь, Полли.
   – Так ты не ответила – он тебе нравится, этот Колин Брэди?
   – Да.
   – И он хороший человек?
   – Смею надеяться, что так.
   – Ты же не хочешь, чтобы тобой попользовались, а потом выбросили за ненадобностью, когда ты надоешь?
   – Кого ты имеешь в виду?
   – Твоего сэра Фабиана.
   – Можешь не бояться. Мы просто случайно встретились в поезде.
   – Некоторые люди способны влиять на ход событий, когда им это нужно.
   Я вспомнила, что он говорил мне насчет своей деятельной натуры. Ведь нашу встречу он наверняка подстроил. Я почувствовала радостное возбуждение оттого, что он взял на себя такой труд. Странное дело, я должна была испытывать раздражение, но его не было.
   Слово за слово, и Полли постепенно выудила у меня всю историю падения Лавинии.
   – Твоя подружка буквально напрашивалась на неприятности. Будем надеяться, что это станет для нее уроком. Хотя я лично сомневаюсь в этом… У нее на лбу крупными буквами написано: «Ищу проблемы на свою голову». И рано или поздно она их обязательно находит. Подумать только, сэр Фабиан приходится дядей нашей Флер и даже не знает об этом!
   – Разумеется, он даже не подозревает о ее существовании.
   – Да, а если узнает, это станет для него настоящим потрясением. Я ничуть не удивлена, что Лавиния ни перед чем не остановится, чтобы сохранить свою маленькую тайну. Я всегда жалела девушек, попавших в беду, но не могу сказать, будто мне до слез жаль именно ее.
   Мы еще долго разговаривали, и я чувствовала себя покойно и счастливо, совсем как в старые времена, когда мы сидели в моей спальне, в отцовском доме с окнами, выходящими с одной стороны на церковный двор, а с другой – на деревенскую площадь.
   Как у нас с Полли было заведено, мы сходили «на запад»; я купила кое-что из одежды, перчатки для Полли и шарфик для Эфф. Теперь у меня были свои средства, выделяемые из суммы, которую оставила мне мама. Их было немного, но, по крайней мере, я не чувствовала себя нищей. Я сказала Полли, что буду высылать ей половину того, что получаю, для Флер, но она пришла в негодование:
   – И думать забудь об этом! Только попробуй, и я отправлю их тебе обратно… Ты просто обидишь меня и Эфф.
   Она в очередной раз рассказала мне, как сильно они любят малышку. Это было очень важно, особенно для Эфф. Та жила своим деловым предприятием, но часто жаловалась, что ей кое-чего не хватает. Она долгие годы терпела его и простила бы ему все недостатки, если бы только он подарил ей ребеночка. Но, как оказалось, он был ни на что не годен… даже тут. Полли тоже постигло разочарование в этом вопросе.
   – Но теперь у нас есть Флер, – сказала она. – И если твоя Лавиния когда-нибудь возжелает вернуть малышку обратно, то она ее не получит. За Флер я буду сражаться до смерти, как и Эфф. А Эфф всегда побеждает, кстати. Так всегда было и будет. Даже наш отец признавал это.
   Я часто думала о Лавинии, спрашивая себя, чем она сейчас занимается и вспоминает ли свою дочку. Говоря откровенно, я в этом сомневалась. Она беззаботно зачала ее в порыве удовольствия и столь же небрежно отказалась от нее, по всей видимости, даже не отдавая себе отчета в том, как несказанно ей повезло, что нашлись люди, снявшие эту ношу с ее плеч.
   Всю неделю я вывозила малышку в колясочке на пустырь. Обыкновенно я усаживалась на скамейку и обдумывала все, что случилось за минувшие два года. Я частенько вспоминала поездки в городок, как выбирала пирожное, клала его на блюдечко и садилась под маркизой в ожидании Шарля, который должен был подать кофе. Тот день, когда к нам подошел так называемый граф, отложился у меня в памяти в мельчайших подробностях. Перед моим внутренним взором предстала Лавиния, соблазнительно улыбающаяся незваному гостю и хранящая молчание. Я очень хорошо помнила это ее глубинное самодовольство. Мне следовало бы сразу догадаться, что граф самозванец и ему требовалась лишь короткая любовная интрижка.
   Однажды, пока я предавалась воспоминаниям, а Флер мирно посапывала в своей коляске, кто-то опустился на скамейку рядом со мной. Обернувшись, я со смесью радостного возбуждения и внезапного испуга увидела, что это Фабиан.
   – Сэр Фабиан… – запинаясь, пролепетала я.
   – Оставьте это, прошу вас, – отмахнулся он. – К чему подобные формальности? Для друзей я просто Фабиан.
   – Что… что вы здесь делаете?
   – Радуюсь столь удачному обороту фортуны. А вы как поживаете? Выглядите хорошо, даже щечки зарумянились. Это все влияние лондонского воздуха или же воссоединения с вашей обожаемой няней?
   Я не ответила, но он как ни в чем не бывало продолжал:
   – Какой славный ребенок! Чья она?
   – Ее удочерила Полли.
   – Она очень необычная женщина, эта ваша Полли. Шляпка идет ей. – Он лукаво покосился на меня. – Вы сделали хороший выбор.
   – Да, пожалуй.
   – И еще эти маленькие носочки.
   – На самом деле они ей уже малы, так что этот выбор был не слишком удачным. Она ползает, пытается ходить, и потому ей нужны ботиночки.
   – Вам следовало бы подумать об этом заранее. Но какими предприимчивыми особами оказались эти две дамы! У них есть собственные дома, и они успели удочерить ребенка. Крайне необычно! Скажите мне, они уже приобрели дом на Макклстон, 10?
   – Нет, но собираются. Так вы здесь по делам?
   Он взглянул на меня с веселой полуулыбкой.
   – Я вижу, вы подозреваете меня в праздности. Просто я случайно оказался неподалеку и, наткнувшись на пустырь, вспомнил, что вы остановились где-то здесь. К счастью, я вовремя увидел вас. Поначалу, правда, детская коляска сбила меня с толку. Я решил, что это, должно быть, какая-нибудь молодая мать сидит здесь… но потом сообразил, что никто не может так походить на вас… и обрадовался. Когда вы возвращаетесь? По-моему, вы говорили, что собираетесь провести здесь неделю. И в пятницу будет ровно неделя.
   – Да. Полагаю, именно так.
   – Надеюсь, вы приятно и с пользой провели время.
   – Не стану возражать.
   Тут проснулась Флер и несколько мгновений молча разглядывала нас. Но потом, очевидно, малышка решила, что ее игнорируют, и захныкала. Я взяла ее на руки, и она тут же заулыбалась. Я немножко покачала ее вверх и вниз, что ей явно понравилось. Очевидно, Фабиан заинтересовал девочку, и она, потянувшись к нему, завладела одной из пуговиц на его пальто. Она подняла на него глазенки, напряженно глядя ему в лицо снизу вверх.
   – Это выражение неодобрения? – поинтересовался он.
   – Не знаю, не уверена, но она явно выказывает к вам интерес.
   Флер засмеялась, как если бы Фабиан показался ей чрезвычайно забавным.
   – Скоро она начнет говорить, – сказала я. – Она что-то хочет сказать вам, но пока не может.
   – Какая милая крошка.
   – Я тоже так думаю, и Полли с Эфф согласны со мною.
   – Эфф?
   – Сокращенно от «Эффи».
   При упоминании этого имени Флер принялась лепетать:
   – Эфф, Эфф… Эфф.
   – Видите, – сказала я, – она уже делает первые попытки заговорить.
   – Мне это не показалось членораздельной речью.
   – А вы попробуйте вслушаться. Она говорит: «Эфф».
   – Эфф эфф… эфф, – снова сказала Флер.
   – Как ее зовут? – спросил он.
   – Флер.
   – Маленький французский цветок. Она француженка?
   – Полли ничего не говорила на этот счет.
   – Но они дали ей французское имя.
   – Пожалуй, ее назвали так еще до того, как она попала к ним.
   Я попыталась убедить малышку отпустить пуговицу, но она отказалась наотрез, а когда наконец это все-таки случилось, она тут же выбросила ручку вперед и ухватила Фабиана за ухо.
   – Вы явно ей понравились, – сказала я.
   – Я бы предпочел, чтобы она нашла другой способ выразить свою привязанность.
   – Отпусти дядю, Флер, – сказала я. – Нам с тобой пора домой. Там тебя уже заждалась Полли, да и Эфф тоже. Они рассердятся, если мы с тобой задержимся надолго.
   – У меня есть идея, – предложил он. – Отвезите ребенка домой, а потом я угощу вас обедом.
   – Вы очень любезны, – отказалась я. – Но у меня осталось совсем мало времени, и я хочу провести его с Полли.
   – Потому что вы скоро уезжаете. Хорошо. Обратно мы поедем вместе.
   Я ничего ему не ответила. Уложив вяло протестующую Флер обратно в коляску, я повернулась к нему. Он снял шляпу и поклонился.
   – До свидания, – сказала я.
   – Au revoir, – со значением ответил он.
   Я не стала говорить Полли о том, что встретила на пустыре Фабиана, потому что знала: она расстроится.
//-- * * * --//
   Наступило утро следующего дня. Мы с Полли обычно в это время завтракали. Что касается Эфф, то она поднималась ни свет ни заря, а это означало, что мы с Полли можем болтать без помехи, как мы обе любили. Думаю, что Эфф знала об этом и потому с радостью оставляла нас одних, дабы предоставить нам такую возможность.
   Полли просматривала утреннюю газету, когда я вошла.
   – Эй, а что ты думаешь об этом?
   Я села за стол и в ожидании уставилась на нее.
   – Там случился большой пожар… в этих «Елях», в этой лечебнице… в Нью-Форесте.
   Она начала читать: «Сообщаем последние новости из дома призрения „Ели“. Здесь случился ужасный пожар, устроенный, как полагают, одним из пациентов. Огонь уже полыхал вовсю, прежде чем его обнаружили. При пожаре погибла миссис Флетчер, владелица. Общее число погибших все еще остается неизвестным, но огонь был очень сильным, и имеются все основания предполагать, что он унес несколько жизней…»
   Я застыла, невидящим взором глядя в пустоту. Неужели Джанин оказалась одной из жертв? А сколько погибло женщин, ожидающих ребенка? Потом я вспомнила Герцогиню и молодого человека, которого тетка Эмили прочила в мужья Джанин. Я представила себе, как однажды Джордж все-таки разжег костер, дрова для которого раскладывал в буфетах и тому подобных местах.
   Я рассказала Полли о Джордже.
   – Слава богу, что этого не произошло, пока ты была там, – сказала она.
   Весь тот день мысли о «Елях», тете Эмили, Джанин и других людях, которых я знала, не шли у меня из головы.
   Беда ведь могла легко случиться, пока мы находились там.
   Я внимательно просматривала газеты и в этот день, и в следующий. Похоже, репортеры не сочли несчастье представляющим большой интерес и потому после первого сообщения к нему более не возвращались.
   Наступил день моего отъезда.
   За час до отбытия у дверей появился Фабиан, чтобы отвезти меня на вокзал к трехчасовому поезду. В тот день после обеда он был единственным, и потому Фабиан был уверен, что я поеду именно на нем.
   На стук дверь открыла Эфф. Его появление произвело на нее большое впечатление. Она любила, когда к ним приходили важные люди. Как она говорила, это положительно влияет на мнение соседей.
   Мне ничего не оставалось, кроме как принять его предложение. Полли поехала вместе с нами на вокзал, но чужое присутствие, разумеется, не поощряло нас к ведению личных разговоров.
   Фабиан был показательно вежлив. По прибытии на вокзал он настоял на том, что извозчик отвезет Полли обратно и он сам заплатит ему.
   Полли возразила:
   – В этом нет никакой необходимости.
   Но он отмахнулся от ее протестов, и ей пришлось смириться, хотя я знала, что ей неприятно видеть меня сидящей с ним в одном вагоне.
   А вот ему собственная изворотливость, похоже, доставила большое удовольствие.
   – Визит был приятным, – заметил он, когда мы выехали из Лондона.
   – Мне всегда нравится гостить у них.
   – Очень необычная парочка, да еще и с ребенком. Даже я заметил, как сильно вы привязаны к малышке. Приятное дитя. Как мне показалось, она все-таки немного похожа на француженку.
   – В самом деле? – заставила себя произнести я.
   – О да. И еще это имя – Флер. Не знаю, часто ли оно встречается во Франции, но звучит очаровательно, не так ли?
   – Вы правы.
   – И это наводит меня на мысль о том, кто же мог бросить такого славного ребенка? Мне бы хотелось узнать историю ее рождения. Тайная связь, полагаю, когда оба участника осознали, что совершили ошибку.
   – Очень может быть.
   – Почти наверняка, я бы сказал. Вы не слышали о том, как эти две достойных леди произвели удочерение?
   – Я не знаю, как делаются подобные вещи.
   Отвернувшись, я стала смотреть в окно.
   – Похоже, пейзаж заинтересовал вас, – заметил он.
   – Графства, окружающие Лондон, выглядят очень привлекательно, – отозвалась я.
   – Так и есть. Их окружает аура умиротворяющего процветания. Никаких разрушений, все аккуратно и мило. Мне иногда кажется, что здесь даже деревья подвластны традициям. Какой разительный контраст с тем же Линденштейном!
   Меня вдруг охватили дурные предчувствия. Он явно что-то заподозрил и готовил мне ловушку. Фабиан играл со мной, как кошка с мышкой, прежде чем нанести смертельный удар.
   – Да… Линденштейн, – пробормотала я, пытаясь придать своему голосу беззаботность.
   – Довольно плоский, решил я, когда увидел его. Что весьма удивительно, если учесть его положение. Совсем не то, чего можно было бы ожидать.
   Он явно пытался загнать меня в западню. Я вспомнила обрывки разговора, когда он был у нас в гостях, и тогда речь шла о горной стране.
   Под его пристальным взглядом я чувствовала себя очень неловко.
   Отвернувшись от окна, я наконец набралась смелости взглянуть ему в лицо. В глазах его плясали искорки веселого изумления. Он что же, пытается сказать мне, что знает о том, что я никогда не бывала в Линденштейне? Я буквально видела, как разыгралось у него воображение. Мы с Лавинией покинули школу по окончании семестра; всем остальным мы объявили, что едем в гости к принцессе; мы отсутствовали два месяца; а потом на свет появился таинственный ребенок – француженка, которую удочерила любящая меня нянька.
   Я представила, как он складывает кусочки головоломки, решив, что нашел правильный ответ. Для него вывод был очевиден. Я почувствовала, как меня охватывает негодование. Мне хотелось заявить ему в лицо, чтобы он прекратил свои оскорбительные расспросы и потребовал объяснений у сестры.
   Вместо этого я холодно заявила:
   – Полагаю, реальность всегда отличается от наших представлений. Наверное, нет смысла даже сравнивать их.
   – Они отвратительны… эти сравнения, не правда ли? Или, правильнее будет сказать, с запашком? [1 - Труднопереводимая игра слов. Персонаж использует слова odious (ненавистный) и odorous (пахучий).]
   – Все зависит от того, у какого источника вы консультировались.
   – Разумеется, вы правы, но в любом случае это означает что-то малоприятное.
   Он продолжал рассматривать меня с этим своим веселым изумлением. Наверняка он обдумывает и возможность того, что здесь замешана Лавиния. Хотя, зная ее – а он должен знать сестру очень хорошо, – он ни за что не поверит в то, что она готова на любую жертву ради подруги. Если бы это мне пришлось скрывать свою беременность, она бы и пальцем не пошевелила, чтобы помочь мне.
   Мне хотелось крикнуть ему: «Вы, Фрамлинги, вечно демонстрируете чувство превосходства, тогда как на самом деле все неприятности исходят именно от вас».
   Должно быть, он заметил, что я вся дрожу, потому что, когда вновь заговорил со мной, голос его прозвучал мягко, почти нежно:
   – Надеюсь, ваш батюшка встретит вас в добром здравии.
   – Я тоже на это надеюсь. Разумеется, с приездом Колина Брэди его обязанности существенно уменьшились.
   – Ах да, младший священник. Я слышал, он пользуется большим успехом.
   – Это правда, и нам очень повезло, что он здесь. Случаются такие дни, когда мой отец просто не может работать, что ужасно гнетет его. Но мистер Брэди берет на себя все его обязанности, чем снимает тяжкую ношу с плеч отца.
   – Полагаю, рано или поздно он захочет зарабатывать себе этим на жизнь.
   – Непременно.
   Он кивнул и вновь устремил на меня испытующий взгляд.
   – У вас с ним много общего.
   Вместо ответа я выразительно приподняла брови.
   – Оба вы принадлежите к духовенству. Вы – по рождению, а он – по собственному выбору.
   – Что ж, можно и так сказать.
   – И вы явно дружны с ним.
   – А иначе с мистером Брэди невозможно. Он ко всем настроен очень дружелюбно.
   – Достойный всяческого восхищения молодой человек.
   И вновь по его губам скользнула глумливая улыбка. Он начинал меня раздражать. Сначала он решил, что у меня случился роман во Франции, результатом которого стала Флер, а сейчас прикидывал, как бы выдать меня замуж за Колина Брэди. Это было крайне неуместно с его стороны, даже если предположить, что он играл роль лорда манора, заботящегося о своих подданных.
   Мне хотелось заявить ему, что я не искала его общества и что мне нет дела до его домыслов, но, разумеется, я не стала делать ничего подобного, и вскоре он сменил тему.
   Фабиан заговорил об Индии. Эта страна явно привлекала и восхищала его своими пейзажами и людьми. По его словам, он еще не видел ее, но уже знал о ней так много, что у него складывалось впечатление, будто он бывал там.
   Мне было интересно послушать о населявших ее народах, кастовой системе, власти Компании, базарах и экзотических товарах, которые можно там купить. Я была буквально очарована, но не могла забыть предыдущего разговора и его намеков на то, что Флер стала результатом моего неблагоразумия; а я, разумеется, не могла сообщить ему, что в той гадкой истории была замешана вовсе не я, а его собственная сестра.
   Наконец в клубах пара поезд вкатил на нашу станцию. Один из грумов Фрамлинга подал экипаж, и Фабиан вскоре подвез меня к отцовскому дому.
   На прощание он взял меня за руку и одарил улыбкой, повторив, что визит в Лондон получился чрезвычайно интересным и познавательным, несомненно, вкладывая в свои слова потаенный смысл.
   Я же чувствовала себя не в своей тарелке, поскольку никак не могла отделаться от мыслей о пожаре в «Елях», все время спрашивая себя, кто из тех людей, с кем я свела краткое знакомство во время пребывания там, стал его жертвой. Неужели и Джанин?
//-- * * * --//
   Миссис Дженсен сообщила мне, что во время моего отсутствия в доме приходского священника все оставалось настолько хорошо, насколько этого можно было ожидать. Да, с пастором случился приступ, но не настолько сильный, чтобы она сочла возможным прервать мои каникулы. Пару раз к ним заглядывал мистер Каррузерс, и его визиты принесли отцу несомненную пользу. Они долго сидели, склонившись над старыми картами и прочими штуками, принесенными мистером Каррузерсом, что стало для пастора буквально глотком свежего воздуха. Ну и, разумеется, мистер Брэди позаботился обо всем остальном, так что, по словам экономки, все прошло просто замечательно.
   На протяжении нескольких следующих недель моя дружба с Дугалом Каррузерсом и Колином Брэди приняла новый оборот.
   Дугал часто приходил к нам, и отец неизменно приглашал меня к участию в их беседах.
   – Тебе будет интересно, – говорил он. – Разумеется, любимым коньком мистера Каррузерса остаются англо-саксы… что для меня поздновато, но все равно увлекательно. Он обладает недурными познаниями о ранней истории Европы, естественно. Вот увидишь, беседа с ним покажется тебе весьма занимательной.
   Я с удивлением убедилась, что отец оказался прав. Дугал приносил мне книги, что стало для меня приятной отдушиной, потому что своей пикировкой с Фабианом я оказалась расстроена куда сильнее, нежели полагала изначально. Я никак не могла выбросить из головы мысли о нем и его намеках. Когда вернется Лавиния, я потребую от нее, чтобы она объяснила брату, какую роль я сыграла в этой авантюре. Очевидно, он сложил разрозненные кусочки головоломки воедино и решил, что сделал правильные выводы. А я вовсе не желала, чтобы он думал, будто, во-первых, я могла впутаться в столь грязную историю, и во-вторых, оставить своего ребенка, пусть даже на попечении любимой няньки. Лавинии придется ему все объяснить.
   Как бы мне хотелось перестать думать о Фабиане! Он постоянно вторгался в мои мысли. Я же никак не могла понять, какие чувства испытываю к нему, хотя временами они чрезвычайно напоминали неприязнь. Я страшилась случайных встреч с ним, исключить которые было нельзя, поскольку мы жили по соседству; и в то же время я надеялась на встречу.
   Он, как никто другой до него, заставлял меня чувствовать себя живой, заставлял защищаться. Да, мне было тревожно из-за Флер; при этом наши встречи стали для меня волнующим испытанием.
   А еще мне очень хотелось перестать думать о пожаре в «Елях». Мысли мои то и дело возвращались к Джанин. Что с нею сталось? Правда, она знала, где мы живем, и потому, не исключено, напишет нам. Я не сомневалась, что ее тетка заработала целое состояние и, следовательно, Джанин была хорошо обеспечена. Жаль, что в газетах об этом случае писали очень мало.
   Между тем крепла моя дружба с Дугалом, и я начала подозревать, что он приходит к нам не только для того, чтобы увидеть отца.
   На некоторое время мною овладел интерес к прошлому; мне было решительно необходимо отвлечься от мыслей о Фабиане и о том, что он думает обо мне – если вообще думает. Пожалуй, с моей стороны было самонадеянно полагать, что он станет забивать себе голову чем-то подобным, но тогда мне казалось, что в нем пробудился глубокий интерес, что, правда, могло объясняться участием в этой истории его сестры. Кроме того, меня преследовали сумбурные кошмары, в которых мне снились «Ели». Я словно вернулась в тот затерянный мир, населенный странными и незнакомыми людьми. Перед моим внутренним взором вставал Джордж, раскладывавший костры, а в глухую полночь выбиравшийся из своей палаты и разжигавший их. Мне снилось, будто я просыпаюсь посреди ночи, задыхаясь от дыма. Как, должно быть, ужасно чувствовали себя все те люди, застигнутые пламенем врасплох!
   Изменилось и отношение Колина ко мне. Церковные хлопоты сблизили нас. Он неизменно обсуждал их со мной – какие гимны следует выбрать для особенных богослужений, кому и какой лоток предоставить на ежегодном базаре и когда лучше обратиться к Фрамлингам с просьбой выделить для него место.
   Мне казалось, будто я вполне представляю, какие планы строит на мой счет Колин. В сущности, это было неизбежно. Он был молодым помощником викария, жаждущим повышения. Наша община подходила ему по всем статьям. Священникам требуются жены, да и продвижение по службе облегчалось наличием подходящей супруги. Дочь пастора считается в данном случае наилучшей партией, и, скорее всего, женившись на мне, он заполучит приход.
   Как и все девушки, я тоже задумывалась о замужестве; но в саду Фрамлингов я узнала, что меня считают дурнушкой, и понимала, что некрасивые девицы отнюдь не так привлекают потенциальных мужей, как это удается красавицам. Я уже сказала себе, что если никто не захочет жениться на мне, то так тому и быть. Я стану хозяйкой собственной судьбы, и мне не будет нужды мириться с чудачествами какого-либо мужчины.
   Мои шансы выйти замуж были невысокими, и, как сказала бы Полли, ни одна здравомыслящая девушка не станет отвергать их без долгих раздумий; но я уже приняла решение, что лучше не выйду замуж вовсе, чем пойду под венец потому, что Колину Брэди такой вариант показался наиболее удобным.
   В то же время я призналась себе, что кое-какие романтические мысли начали посещать меня в отношении Дугала Каррузерса. Он был недурен собой, мягок и обходителен со всеми. Миссис Дженсен неизменно приходила в тихий восторг, если он оставался у нас на обед. Нет, Колин Брэди ей тоже нравился, но Дугал Каррузерс вызывал откровенное восхищение.
   Меня все больше интересовала история, и он приносил мне книги, которые мы потом и обсуждали. Как-то он предложил прокатиться верхом в замок Грошем, который находился на удалении восьми миль от нас. Получится загородная прогулка на целый день, и миссис Дженсен могла бы собрать для нас корзинку с продуктами, чтобы мы перекусили где-нибудь по пути. «Предоставьте это мне», – заявила она, поскольку отлично знала, что нам потребуется.
   Итак, рано утром мы выехали из конюшни Фрамлингов. Стоял чудесный летний день, не слишком жаркий, и дул легкий ветерок; мы не спеша направлялись к замку.
   Дугал не торопил меня. Он наслаждался окружающей природой. Она чрезвычайно интересовала его. Мы пустили своих лошадей шагом и поехали бок о бок, чтобы удобнее было разговаривать. Он сказал мне, что отнюдь не жаждет отправляться в Индию, а предпочел бы остаться дома. Ему было бы куда интереснее заниматься своими изысканиями при каком-нибудь университете.
   Примерно в полдень мы достигли замка. Солнце начинало припекать, но мы решили по-быстрому осмотреть развалины, а затем подкрепиться снедью, которую собрала для нас миссис Дженсен. После этого можно было исследовать руины повнимательнее.
   Грошем напоминал пустую скорлупу от ореха, хотя наружные стены уцелели, и, даже подъехав вплотную, никто бы не догадался о том, что внутри все разрушено.
   Мы осторожно петляли меж торчащих камней – частей внутренней стены, – двигаясь мимо обрушившихся колонн и приминая траву, выросшую там, где некогда находился выложенный плитами холл.
   Дугал пребывал в сильнейшем раздражении, поскольку Грошем разрушили не силы природы и время, а солдаты Кромвеля.
   Устроившись в тени стен, мы открыли корзинку и обнаружили там ножки жареных цыплят, салат, хрустящий хлеб и горшочек масла. На десерт нам предлагались фрукты и бутылка домашнего вина из бузины, самолично изготовленного миссис Дженсен.
   Мы изрядно проголодались, и потому угощение показалось нам особенно вкусным.
   Мне нравилось беседовать с Дугалом – после знакомства с ним я стала много читать, так что могла уверенно поддерживать разговор.
   Мне редко доводилось видеть его в таком негодовании.
   – Подумать только! Сегодня этот замок мог бы находиться в прекрасном состоянии, если бы не этот… вандал.
   – Вы имеете в виду этого лицемера и ханжу Оливера, разумеется.
   – Ненавижу, когда портят красивые вещи.
   – Но он полагал их вместилищами греха.
   – Тогда он просто идиот.
   – Думаю, в общем и целом его таковым не считают.
   – Бывает, что люди проявляют мудрость в одном и невероятную глупость – в другом.
   – Это правда. Кромвель ведь действительно собрал огромное войско и научил крестьян сражаться. Он выиграл войну и некоторое время даже правил целой страной.
   – Он уничтожил множество красивых вещей, а это непростительно.
   – Он начал войну и погубил множество людей, что куда хуже. Но при этом он верил в то, что поступает правильно и что Господь на его стороне. Разве можно винить людей, когда они делают то, что полагают правильным?
   – Это самонадеянно – полагать себя правым, когда множество людей придерживаются прямо противоположных взглядов.
   – Сейчас нам трудно судить, был ли он прав или нет. Некоторые историки соглашаются с ним, другие же полагают совершенно иначе. Да и едва ли возможно составить определенное впечатление о таком человеке. Насчет Нерона и Калигулы двух мнений быть не может, а вот ваше представление об Оливере Кромвеле останется исключительно вашим собственным.
   – Он уничтожил прекрасные вещи, – стоял на своем Дугал, – и за одно только это я не могу простить его. Когда люди убивают именем Господа, я ненавижу их куда сильнее, чем если бы они явили просто откровенную жестокость. Замок – всего лишь единичный случай. Но если подумать, что он натворил по всей стране…
   – Знаю. Но ведь все дело в том, что он считал себя правым и верил, что поступает так ради блага людей.
   – Что ж, в ваших словах есть смысл. Просто я безумно люблю красоту и не могу спокойно смотреть, как ее уничтожают.
   – Пожалуй, для вас красивые вещи значат больше, чем для остальных. Кромвель же видел в них сосуды греха, потому что люди боготворили их сильнее, чем Господа нашего.
   Разговор заставил его оживиться. На его бледном лице с тонкими чертами проступил слабый румянец. Я подумала: «А ведь в него можно запросто влюбиться. Он из тех людей, которые становятся все интереснее по мере знакомства». Я уже представляла, как разделяю его интересы. Такая жизнь была бы полной и приносила бы удовлетворение. Он уже открыл для меня целый мир новых идей. Он был интеллектуалом и гуманистом – правда, его любовь к людям не распространялась на тех, кто варварски разрушал красивые вещи. Я никогда не видела, чтобы он так сильно негодовал еще на кого-либо, как сейчас – на Оливера Кромвеля.
   Кажется, он догадался, о чем я думаю, и сказал:
   – Я был очень рад познакомиться с вами и вашим отцом.
   – А мы были очень рады свести знакомство с вами.
   – Мисс Делани… представляется нелепым обращаться к вам столь формально, когда нас связывает крепкая дружба. Быть может, вы позволите называть вас Друзиллой?
   – Думаю, что это хорошая идея, – с улыбкой ответила я.
   – Пикник у нас с вами сегодня вышел очень славный.
   – Я передам ваши слова миссис Дженсен. Она будет в восторге.
   – Друзилла…
   Я так и не узнала, что он собирался мне сказать, потому что в этот момент мы услыхали приближающийся стук копыт. От удивления Дугал замолчал на полуслове, когда увидел, что к нам подъезжает Фабиан.
   – Приветствую! – крикнул он. – Я знал, что вы поедете сюда, и решил присоединиться к веселью. О, угощение! Какая прекрасная мысль! – Спешившись, он привязал свою лошадь рядом с нашими. – Так вы пригласите меня присоединиться к вам?
   Я испытала легкое раздражение. Когда я слушала Дугала, на меня снизошло безмятежное спокойствие, но тут, заставив меня насторожиться, явился этот человек и разрушил все очарование.
   Я не сумела сдержать язык за зубами и сказала:
   – Похоже, вы пригласили себя сами, сэр Фабиан.
   – Я догадался, что вы не станете возражать против того, чтобы я присоединился к вам. Это цыпленок? – Протянув руку, он ухватил куриную ножку. – Хлеб выглядит восхитительно, – добавил он.
   – Его испекла миссис Дженсен.
   – Превосходный повар эта ваша миссис Дженсен, как я имел честь убедиться, когда обедал у вас. А какой вкус! Я так рад, что нашел вас.
   – Как ты узнал, куда мы направляемся? – осведомился Дугал.
   – Ха. Дедуктивный метод. Вот возьму и не скажу. Не исключено, что когда-нибудь я воспользуюсь им снова. Руины выглядят замечательно, вы не находите? Не удивлен, что они возбудили у вас интерес. Безупречные снаружи, а внутри… не совсем то, чего можно было бы ожидать. Как люди, которые являют миру невинный лик, а на самом деле имеют тайны.
   Смотрел он при этом прямо на меня.
   – Мы обсуждали Оливера Кромвеля, – сказала я.
   – Я всегда думал, что он крайне неприятный тип.
   – Вот кто готов согласиться с вами, Дугал, – заметила я.
   – А у Друзиллы нашлись добрые слова в его защиту.
   Я читала его мысли, словно в открытой книге. Друзилла? Дугал? Фабиан заметил, что мы называем друг друга по имени, и задумался, что бы это значило. На лице его отобразилось легкое недовольство.
   – Значит… Друзилла… восхищалась этим человеком?
   Я ответила:
   – Он верил, что поступает правильно, когда делал то, что сделал; это следует принимать во внимание, оценивая людей.
   – Вы крайне беспристрастны. А вот я, разумеется, должен быть благодарен ему за то, что он не разорил наше поместье.
   – Он был решительным и волевым человеком устоявшихся взглядов.
   – Что необходимо для правителя. Это вино? Можно мне попробовать?
   Я налила немного в маленький бокал, который предусмотрительно положила в корзинку миссис Дженсен.
   – Боюсь, из него уже пила я. Миссис Дженсен с полным на то правом предположила, что нас будет только двое.
   – Я в восторге оттого, что могу разделить с вами бокал, – сказал он и улыбнулся мне. Потом сделал глоток вина. – Нектар богов, – пробормотал он. – Ваша миссис Дженсен подумала обо всем.
   – Я передам ей ваши комплименты. Не сомневаюсь, что она будет польщена.
   – Какая прелесть! Надо чаще встречаться. Пикник на свежем воздухе! Какая прекрасная мысль! Чья она, кстати? Твоя, Дугал, или Друзиллы, а?
   – Миссис Дженсен разумно предположила, что мы не вернемся к обеду, и потому приготовила нам снедь.
   – Какая предусмотрительная леди! Да, совершенно определенно этот опыт надо повторить. Ты и Друзилла расскажете мне о древностях, которые мы должны исследовать. Вынужден признать свое невежество в этом вопросе. Но я всегда готов учиться.
   С момента своего появления он вел беседу в нужном ему направлении. Ощущение приятной близости и уединения исчезло без следа. Когда мы сложили остатки провианта и продолжили исследование развалин замка, все уже было по-другому. Здесь был он, внушая мне чувство смятения и неуверенности и время от времени окидывая меня насмешливыми взглядами. Казалось, он оценивает меня, что раздражало и приводило в беспокойство.
   День утратил все свое волшебство, да еще Фабиан умудрился сделать так, что все наши замечания по поводу замка выглядели претенциозными.
   Экспедицию пришлось свернуть, и мы вернулись на конюшню Фрамлингов на час или два раньше намеченного срока.
//-- * * * --//
   Двумя днями позже к нам домой пожаловал Дугал. Мой отец выразил несомненное удовольствие, а миссис Дженсен подала вино и особое печенье в гостиную. Дабы продемонстрировать нам свое расположение, она мурлыкала, словно кошка. Ей очень нравилось, когда в доме приходского священника бывали визитеры благородного происхождения, а Дугал, несомненно, принадлежал к их числу.
   Как только она ушла, я разлила вино по бокалам.
   Дугал сказал:
   – Я пришел сообщить вам, что завтра уезжаю.
   – Надеюсь, вы скоро вернетесь, – ответил мой отец.
   – Я тоже на это надеюсь. В моей семье случилось несчастье. Мой кузен упал с лошади и сильно расшибся. Я должен навестить его.
   – Он живет далеко отсюда? – спросила я.
   – Примерно шестьдесят миль. В местечке под названием Тенлей.
   – Я слыхал о нем, – сообщил мой отец. – Поблизости были обнаружены развалины времен Римской империи… на земле графа Тенлея, если я правильно помню.
   – Да, так и есть.
   – Очень интересно. Прекрасные, вымощенные мозаикой мостовые и бани… Каким все-таки замечательным народом были римляне! Они принесли столько пользы захваченным территориям, что, разумеется, и обязаны проделывать все завоеватели. Вырождение и падение их империи стало величайшей трагедией.
   – Такова судьба многих цивилизаций, – заметил Дугал. – По образцу, если можно так сказать.
   – Когда-нибудь может появиться та, что не станет следовать образцам, – предположила я.
   – Что ж, вполне возможно, – согласился Дугал.
   – Нам будет не хватать ваших визитов, – заявил ему отец.
   Дугал улыбнулся и перевел взгляд на меня.
   – Мне тоже, – сказал он.
   Оттого, что он уезжает, мне стало немного грустно. Я проводила его до двери, чтобы попрощаться. Он взял меня за руки и крепко пожал их.
   – Мне очень жаль, что приходится уезжать именно сейчас, – сказал он. – Я получал истинное наслаждение от наших встреч. И планировал совершить еще несколько экскурсий, подобных той, недавней. По всей Англии разбросано много интересных местечек. Словом, мне было очень приятно.
   – Что ж, в таком случае, когда вы навестите своего кузена…
   – Я вернусь, можете быть уверены. И настаиваю на том, чтобы вы пригласили меня в гости.
   – Смею надеяться, что отец будет рад, если вы остановитесь у нас. Но, разумеется, такой роскоши, как во Фрамлинге, мы вам предложить не сможем.
   – Я готов с превеликой радостью принять ваше предложение, но не стесню ли вас при этом?
   – Нисколько. У нас в достатке свободных комнат, а миссис Дженсен с удовольствием приготовит для вас что-нибудь особенное.
   – Если я и приеду, то не для того, чтобы потешить свой желудок. Пища для ума – совсем другое дело. Подумайте об этом. – Он с трогательной серьезностью заглянул мне в глаза и продолжал: – Друзилла… – Но тут же оборвал себя на полуслове, и я с любопытством взглянула на него. После недолгого молчания он заговорил вновь: – Да, я бы очень хотел погостить у вас. Но сначала разберусь с этим вопросом, а потом… мы поговорим.
   – Буду ждать с нетерпением, – ответила я.
   Подавшись вперед, он легонько поцеловал меня в щеку.
   После чего развернулся и вышел вон.
   А меня вдруг охватило глубокое удовлетворение. Отношения между нами явно стали глубже, будущее вдруг перестало казаться мне безрадостным и заиграло новыми красками.
//-- * * * --//
   В последующие дни я много думала о Дугале. Я была уверена, что спустя некоторое время он предложит мне выйти за него замуж. Дугал был предусмотрительным и внимательным человеком, серьезным и обстоятельным; он не станет принимать поспешных решений. Я знала о том, что нравлюсь ему, тем не менее дружба наша крепла постепенно, что устраивало меня как нельзя лучше. С тех пор как я услыхала слова, сказанные в мой адрес в саду Фрамлингов, мне пришлось смириться с тем, что я дурнушка и что ни один мужчина не воспылает ко мне страстной любовью исключительно из-за моей красоты, поскольку таковой у меня попросту не было. Но отношения между людьми формируются по разным законам, и я считала, что взаимное понимание и уважение станут куда более крепкой основой для брака, нежели ослепляющая страсть, рожденная красотой.
   Дугал отсутствовал целую неделю. Фабиан все это время пребывал в Лондоне, чему я была только рада, поскольку вполне могла обойтись без его присутствия, которое неизменно порождало у меня тревогу и беспокойство. Мысли о Джанин не давали мне покоя, а кошмары о пожаре в «Елях» преследовали регулярно. Мне вдруг пришло в голову, что если я съезжу в Нью-Форест, то смогу узнать что-либо у местного населения. Джанин стала настолько близка нам в те злосчастные месяцы и так сильно помогла, что я просто не могла забыть ее.
   Я поддерживала постоянный контакт с Полли, которая сообщала мне об успехах Флер, и в одном из писем поделилась, что тревожусь о Джанин и не могу выбросить из головы пожар в «Елях» и ужасную трагедию, коснувшуюся людей, среди которых я прожила некоторое – пусть и недолгое – время.
   И тут Полли пришла в голову идея. Почему бы мне опять не приехать к ним в Лондон? И тогда мы вместе с нею могли бы совершить поездку в интересующие меня места. Эфф останется опекать Флер, что лишь доставит ей удовольствие. На том мы и порешили.
   Я покинула родительский дом и на сей раз прибыла в Лондон в одиночестве. Полли встречала меня на вокзале, и мы, по обыкновению, обменялись дружескими объятиями.
   Затем меня ждала радость от встречи с Флер и Эфф. Малышка сильно подросла, уже весьма бодро топала вразвалочку и даже могла пролепетать нечто членораздельное: Эфф, Полл, да, нет, – причем последнее слово получалось у нее особенно выразительным. Она была само очарование и выглядела вполне довольной жизнью.
   Эфф и Полли сражались за ее привязанность, а она раздавала оную с царственной беззаботностью; мне было совершенно очевидно, что никакая мать не может одарить свое дитя большей любовью, чем эти две дорогие моему сердцу женщины.
   Полли составила план касательно нашего путешествия. Она предложила отправиться в путь уже на следующий день, а ночь провести в одной из близлежащих гостиниц. У «Дальнего Третьего Этажа» – который, по счастливой случайности, хорошо знал этот регион – она выяснила, что «Плюмаж» был лучшей среди них, и даже позаботилась о том, чтобы заказать в нем две комнаты на ночь.
   Итак, начало было положено, и вскоре мы с Полли отправились в свою разведывательную экспедицию. Мы прибыли в Нью-Форест ближе к вечеру и решили, что прямо с утра наведаемся на место.
   А пока нам представилась возможность поговорить кое с кем. Первой в качестве собеседницы мы выбрали горничную. Ею оказалась женщина средних лет, начинавшая работу в «Плюмаже» еще девчонкой, а теперь, когда дети выросли, приходившая сюда только после обеда. Она жила буквально в двух шагах от гостиницы.
   – Итак, – начала я. – Вы хорошо знаете окрестности.
   – Как свои пять пальцев, мадам.
   – Должно быть, вы помните и пожар.
   – В «Елях»?
   – Да.
   – Ох, это случилось совсем недавно. Бог ты мой, зарево виднелось на полнеба! Все ведь случилось ночью.
   – Мы читали в газетах, – сказала Полли. – Новости об этом напечатали на первой странице.
   – Странное это было место, скажу я вам. У меня прямо мурашки по коже бегали, стоило мне оказаться рядом.
   – Почему? – спросила я.
   – Сама не знаю. Эта миссис Флетчер… Кстати, перед тем как вернуться сюда, когда моя младшенькая подросла настолько, что мне не нужно уже было ходить за нею по пятам… я ведь даже недолго работала там.
   – Вот как, – в растерянности пробормотала я, боясь, что она могла увидеть там Лавинию или меня.
   – Лет пять назад это было, точно вам говорю.
   Я испытала большое облегчение.
   – Так почему у вас мурашки по коже бегали? – пожелала узнать Полли.
   – Вот так сразу и не скажешь. Было там что-то такое… Пожалуй, из-за того, что там жили старики. При взляде на них возникало такое чувство, будто они все только и ждут, чтобы за ними пришла смерть и забрала их с собой. Очень неприятное ощущение, доложу я вам. Поговаривали, что их поместили туда, потому что они стали не нужны своим семьям. Ох и странная там подобралась компания… да еще парочка женщин из тех, что приехали туда рожать… по-тихому. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?
   Да, я совершенно точно понимала, что она имеет в виду.
   – А пожар? – подтолкнула я ее в нужном направлении.
   – Озарил всю округу. Я как раз лежала в постели, ну и говорю своему старику: «Джейкоб, что-то неладное стряслось». А он мне отвечает: «Спи давай», – а потом почуял какой-то странный запах, и вроде как свет появился в комнате. «Господи Иисусе», – говорит он и прямо выпрыгивает из постели. Побежал туда, помогать им. Почитай, вся деревня на помощь кинулась. Словом, ночка выдалась еще та, точно вам говорю.
   – Там было много пострадавших, не так ли? – осведомилась я.
   – О да. Понимаете, тот чокнутый старикашка развел костер в одном из буфетов внизу, весь первый этаж охватил огонь, а потом пожар начал распространяться дальше. Они там угорели до смерти… и миссис Флетчер среди них.
   – Все? – спросила я. – До единого?
   – Все, кто находился в доме. Спасать их было уже слишком поздно. Никто не знал, что дом горит, пока огонь не вырвался наружу.
   – Какая ужасная трагедия.
   В ту ночь я так и не сомкнула глаз. Я все время думала о Джанин и о том, что вместе с нею могли погибнуть и Флер, Лавиния и я.
   На следующий день мы с Полли отправились в «Ели». Ворота с названием, набранным медными буквами, стояли распахнутыми настежь. Стоило мне ступить на подъездную аллею, как на меня нахлынули воспоминания. Как ни удивительно, но часть стен уцелела. Заглянув в окно, я увидела обугленные обломки.
   Полли сказала:
   – Это зрелище заставляет задуматься. Я скажу Эфф, что мы должны быть вдвойне осторожны. Перед сном надо убедиться, что огонь потушен везде. Следить за свечами. Не успеешь и глазом моргнуть, как парафиновая лампа может опрокинуться… а потом только и остается, что орать: «Господи, спаси и сохрани!»
   Узнать особняк было трудно. Я попыталась было определить, в какой комнате жили мы с Лавинией, где располагалась святая святых миссис Флетчер на первом этаже и комната Джанин… или Эмелин и остальных.
   Но это было невозможно, и Полли решила, что нам не стоит рисковать, пытаясь подняться наверх по останкам лестницы.
   – Ты только посмотри на нее. Она готова рухнуть от малейшего прикосновения.
   А меня обступили воспоминания, и мне стало очень грустно.
   Полли сказала:
   – Все, довольно. Идем отсюда.
   И тут, стоя рядом с Полли на пожарище, я вдруг услышала быстрый перестук каблучков на подъездной аллее. Вдали показалась какая-то женщина средних лет. Я увидела ее прежде, чем она нас. Лицо ее было бледным, а в глазах застыл ужас. Несколько мгновений она стояла неподвижно, глядя на мрачные развалины. А потом заметила нас.
   – Доброе утро, – сказала я.
   – Э-э… доброе утро.
   – Как и мы, вы пришли посмотреть на сгоревший дом.
   Женщина выглядела так, словно из последних сил сдерживала истерику. Она кивнула.
   А потом сказала:
   – У вас тоже… кто-то погиб здесь?
   – Не знаю, – ответила я. – Здесь жила девушка, с которой я вместе училась в школе. Миссис Флетчер приходилась ей теткой.
   Она кивнула.
   – А у меня здесь жила дочь. Хотя мы об этом не знали. Но это не имеет никакого значения. Она могла бы сказать нам. Она была такой славной… замечательная девочка… и уйти вот так…
   Я угадала ее историю. Она ничем не отличалась от других. Дочь должна была родить ребенка, приехала сюда тайком и погибла.
   – Какая трагедия, – сказала женщина. – Этого не должно было случиться.
   – Зря мы сюда приехали, – отозвалась я.
   Но она покачала головой:
   – Я должна была. Когда я узнала, что она была здесь и погибла во время пожара… Я бы сделала все, что угодно…
   В разговор вступила Полли:
   – Такие вещи иногда случаются. Трудно сказать почему. На душе остается одна только горечь. Уж я-то знаю.
   Женщина уставилась на нее с вопросом в глазах.
   – Мой муж пропал без вести в море.
   Удивительно, как чужая боль смягчает вашу собственную. Судя по ее виду, женщина даже немного утешилась.
   – Вы уже бывали здесь раньше? – спросила я.
   Она опять кивнула.
   – Ноги будто сами несут меня сюда. Я просто должна сюда ходить.
   – Вам известно что-либо о людях, которые погибли здесь?
   – Только то, что я слышала от других.
   – Здесь была девушка, с которой я училась в школе. Я хотела бы знать, не удалось ли ей спастись.
   – Откуда мне знать? Мне известно лишь, что моя дочь была здесь и это случилось с нею… моей девочкой.
   Мы оставили ее и дальше бездумно смотреть на руины, словно это могло вернуть ей дочь.
   В обратный путь к «Плюмажу» мы отправились пешком. На берегу пруда, на полоске травы, стояла скамья, на которой сидели двое стариков. Они не разговаривали, а просто смотрели в никуда невидящими взорами.
   Мы с Полли присели рядом с ними, и они с любопытством воззрились на нас.
   – Остановились вон там? – спросил один из стариков, вынимая изо рта трубку и тыкая ею в сторону «Плюмажа».
   – Да, – подтвердила я.
   – Славное местечко, верно?
   – Очень милое.
   – До пожара дела у него шли весьма недурно.
   – Должно быть, этот пожар стал потрясением для всех.
   Один из стариков согласно кивнул.
   – Думаю, это была кара Господня, – сообщил он. – Тот сброд, что там жил… Содом и Гоморра… вот что там творилось. Все они получили по заслугам.
   – Я слышала, среди них было несколько пожилых людей.
   Старик гневно постучал себя пальцем по лбу:
   – У них было не в порядке вот здесь. Значит, в чем-то они согрешили против Господа. Их постигла Божья кара, вот что я вам скажу. А она… странная она была, как и все остальные женщины…
   Я была не в настроении вести теологическую дискуссию и потому спросила:
   – Вы не слышали, выжил ли кто-нибудь?
   Старики переглянулись, и религиозный фанатик удовлетворенно ответил мне:
   – Все сгорели дотла… а теперь их ждет адский огонь.
   Полли с иронией заметила:
   – А вас ждут райские кущи, если я правильно поняла.
   – В самую точку, подруга. Я всю жизнь исправно посещал церковь. Каждое воскресенье, без пропусков, вечером и утром.
   – Бог ты мой, – сказала Полли. – И что, ни разу не согрешили?
   – Я воспитывался под сенью Господа нашего.
   – Да, пожалуй, тот ангел, что ведет записи, отвернулся ненадолго, пока вы проказничали помаленьку.
   Я буквально кожей ощутила нарастающую между ними враждебность и поняла, что это не лучший способ получить от них какие-либо сведения.
   – Значит, все, кто жил здесь, погибли, – сказала я.
   – Эй, – спохватился второй старик. – Кажется, была еще какая-то племянница или кто-то в этом роде, Абель?
   Я быстро вставила:
   – Ее звали Джанин Флетчер. Вы не знаете, что с нею сталось?
   – Помню-помню. Ну же, Абель, та молодая женщина… ты должен знать ее… она не жила здесь, а вроде как приехала погостить, что ли? Правильно. Она единственная осталась жива.
   – На то была Божья воля, – изрек Абель.
   Меня охватило радостное волнение.
   – Значит, она не умерла?
   – Нет… точно не умерла. Она возвращалась сюда. Что-то там насчет страховки и всего такого.
   – Дом не был застрахован, – заявил Абель. – Они были похожи на глупых девственниц, не готовых к приходу жениха.
   – Что-то мне это нисколько не напоминает свадьбу, – заметила Полли.
   – Вы не знаете, куда она уехала? – спросила я.
   – Ничего не могу сказать на этот счет, мисс.
   Я поняла, что большего мы от них не добьемся, и поднялась на ноги. Абель вновь принялся поминать козни дьявола, и я сказала:
   – Нам пора возвращаться.
   Полли согласилась со мной и, когда старики остались позади, пробормотала:
   – Этого Абеля ждет неприятный сюрприз, когда он попадет на небеса.
   Я решила, что путешествие наше было не напрасным. Пусть мы не узнали, куда подевалась Джанин, зато были уверены, что она осталась жива.
//-- * * * --//
   После возвращения я не пробыла дома и двух дней, когда, к моему удивлению, к нам пожаловал Фабиан.
   За все прошлые годы он ни разу не приходил сам, разве что с Дугалом, и его визит стал для меня сюрпризом.
   Должно быть, удивление отразилось на моем лице.
   – Слышал, что вы были в Лондоне, – сказал он. – И пришел удостовериться в вашем благополучном возвращении.
   Я всем своим видом изобразила удивление.
   – Это невероятно любезно с вашей стороны.
   – Я беспокоился. Если бы вы предупредили меня, я бы сделал так, чтобы мой визит совпал с вашим.
   – Путешествие не было долгим, и на другом конце меня встречали.
   – Драгоценная Полли, судя по всему. Как поживают ее сестра и эта их очаровательная подопечная?
   – Очень хорошо.
   – Это и впрямь хорошо. А у меня новости о вашем друге.
   – В самом деле?
   – Дугале Каррузерсе.
   – Какие именно новости?
   – За одну ночь он вдруг превратился в высокопоставленного джентльмена.
   – Что вы имеете в виду?
   – Вы же знаете, что с его кузеном случился несчастный случай. Увы, он скончался от последствий травмы.
   – Они были близкими друзьями?
   – Дальними родственниками. – Он сардонически улыбнулся. – Это совсем другое дело. Не зря же говорят, что друзей выбирают, а родственников навязывают.
   – Зато между родственниками зачастую устанавливаются связи теснее, чем между друзьями.
   – Пресловутая «кровь гуще воды».
   – Именно так.
   – Что ж, не думаю, что кузен… или, именуя его полным титулом, граф Тенлей, имел много общего с нашим другом Дугалом. Он был заядлым охотником и на лошади чувствовал себя свободнее, чем на собственных ногах. Прирожденный спортсмен, все свое время посвящавший физической активности, не уделявший должного внимания разуму, который уже начал покрываться мхом от небрежения. Ах да, я отзываюсь дурно о мертвых, чем, скорее всего, привожу в негодующий трепет ваше провинциальное сердечко.
   Я улыбнулась.
   – Ни в коей мере. Но каким же образом мистер Каррузерс стал высокопоставленным джентльменом?
   – Со смертью своего кузена. Понимаете, граф был сыном старшего брата отца Дугала, так что ему достался титул и фамильные поместья. Отец Дугала был младшим сыном. От нашего общего друга мне известно, что он был весьма доволен этим обстоятельством. Подобно своему сыну, всему на свете он предпочитал штудии. Правда, не могу сказать, в чем заключалась его навязчивая идея. Кажется, Византийская империя. Так что со своими англосаксами и норманнами Дугал пошел по его стопам. Увы, настоящее посягнуло на прошлое. Так что теперь, скорее всего, ему придется оторваться от Хенгиста Кентского, Хорсы и Боадицеи и задуматься хоть немного о своих обязательствах перед настоящим.
   – Смею надеяться, он будет рад этому. Ведь отныне у него появятся деньги для продолжения своих исследований, чего он и хотел.
   – Большие поместья требуют внимания, и это может оказаться не так легко, как вам представляется. Я подумал, что должен предупредить вас о том, что теперь мы будем редко видеть его. Подобные вещи меняют людей, знаете ли.
   – Я не верю, что они изменят его.
   – По-вашему, он слишком умен для этого?
   – Я действительно так думаю. Самодовольство и высокомерие ему не свойственны.
   Я взглянула на Фабиана в упор, и он улыбнулся, пробормотав:
   – Как некоторым другим.
   – Да, как некоторым другим.
   – Что ж, поживем – увидим. Но это означает, что отныне он не сможет наезжать сюда, дабы насладиться скромными пикниками в руинах. Кстати, почему бы нам с вами не устроить свой пикник… только вы и я?
   – Это решительно невозможно.
   – Стоит мне услышать это слово, как меня так и подмывает опровергнуть его.
   – Вас не интересуют руины.
   – Вы могли бы заразить меня интересом, научить…
   Я рассмеялась ему в лицо.
   – Не думаю, что вам нравится сама мысль о том, что кто-то еще способен научить вас чему-либо.
   – Вы ошибаетесь. Я стремлюсь к новым знаниям… особенно тем, которые мне можете дать вы.
   – Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
   – Вот теперь вы очень похожи на учительницу, чуточку строгую, недовольную плохим мальчиком и размышляющую над тем, что делать: то ли заставить его написать сто строчек подряд, то ли поставить в угол и надеть дурацкий колпак на голову.
   – Уверяю вас, ничего подобного и в мыслях не было.
   – Я постараюсь найти развалины, которые вы еще не видели… и соблазнить вас.
   – Не стоит беспокойства. Я наверняка не смогу поехать с вами.
   – Надежда умирает последней, – отозвался он и добавил: – Учительница.
   – Прошу простить, но у меня есть еще дела.
   – Позвольте мне помочь вам.
   – Увы. Эти обязанности касаются прихода.
   – Обязанности, которые вы исполняете вместе с мистером Брэди?
   – О нет, у него хватает собственных забот. Вы и понятия не имеете, сколько всего нужно переделать в доме приходского священника… А теперь, когда мой отец нездоров, у нас вообще хлопот полон рот.
   После его ухода я никак не могла отделаться от мыслей о нем. Я даже забыла о том, что Дугал унаследовал титул и состояние. Но потом я все-таки задумалась над этим и спросила себя, как все это повлияет на него и нашу дружбу, которая только-только начала перерастать в нечто большее.
//-- * * * --//
   – Пора подумать о летнем fête, – заявил мне Колин Брэди.
   – Все знают, что он должен состояться в первую субботу августа. Так было всегда. Большинство прихожанок на протяжении последних месяцев готовили товары для своих лотков.
   – Пастор сказал мне, что у вас в обычае обращаться к Фрамлингам за разрешением провести его на их территории, а если будет дождь, то перенести мероприятие в холл. Полагаю, он достаточно велик, чтобы вместить всех желающих.
   – О да. Пожалуй, он не просто велик, он огромен. Но на моей памяти мы всего лишь пару раз собирались внутри. Фрамлинги знают о празднике. Такова традиция, и леди Гарриет всегда любезно давала свое разрешение.
   – Да, но ваш отец говорил, что за разрешением все равно нужно обратиться. Это тоже часть традиции.
   – Да, вы правы.
   – Что ж, в данный момент леди Гарриет пребывает в Лондоне вместе с дочерью. Нам придется обратиться с этой просьбой к сэру Фабиану.
   – Не думаю, что в этом есть необходимость.
   – Тем не менее его следует спросить.
   – Вот если бы здесь была сама леди Гарриет, тогда другое дело. Она ярая сторонница соблюдения традиций.
   – И все-таки я полагаю, что разумнее было бы обратиться к сэру Фабиану с просьбой, хотя бы из вежливости. Может, вы нанесете ему визит и заручитесь его формальным согласием?
   – Если вы будете проходить мимо, может, заглянете сами? Это дело нескольких минут.
   – Знаете, сегодня я еще должен навестить миссис Брайнс. Вот уже несколько недель она прикована к постели и попросила меня повидать ее. Кроме того, мне еще нужно разобрать бумаги… так что сами видите…
   В общем, ничто не мешало мне самой заручиться согласием Фрамлингов, разве что ужасно не хотелось обращаться к Фабиану с просьбой. Но отказаться без объяснений я просто не могла, поэтому решила, что зайду к нему сама, быстренько выскажу просьбу и так же быстро уйду.
   Мне было сказано, что сэр Фабиан дома. Я попросила передать ему, что пришла лишь затем, чтобы получить его согласие на проведение fête на их территории, и присовокупила, что не отниму у него много времени.
   Я надеялась, что ко мне выйдет горничная и скажет, что позволение дано, и я смогу уйти. Но не тут-то было. Она вернулась с сообщением, что сэр Фабиан пребывает в своем кабинете и будет рад видеть меня.
   Меня препроводили по огромному холлу к лестнице. Его кабинет располагался на втором этаже.
   Он поднялся из-за стола, когда я переступила порог, и шагнул ко мне, улыбаясь, после чего взял мои руки в свои.
   – Мисс Делани! Как приятно видеть вас. Мне сказали, что вы пришли насчет церковного праздника.
   Горничная вышла, закрыв за собой дверь, и ко мне вернулось хорошо знакомое чувство опасности, щедро приправленное радостным возбуждением.
   – Прошу вас, присаживайтесь.
   – Я не могу задерживаться, – сказала я. – На самом деле меня привела к вам пустая формальность. Леди Гарриет обыкновенно разрешает использование вашей земли, а в случае дождя – и холла.
   – Да, моя мать вечно занимается подобными вещами, не так ли?
   – Собственно говоря, здесь нечем заниматься. Фрамлинг всегда использовался для проведения церковных праздников. И я всего лишь хочу заручиться вашим формальным согласием, сказать спасибо и откланяться.
   – Но ведь вы еще не заручились моим согласием.
   – На самом деле оно подразумевается как должное.
   – На самом деле ничего нельзя принимать как должное. И потому я хотел бы обсудить этот вопрос с вами.
   – Но здесь решительно нечего обсуждать. Одно и то же происходит каждый год. Итак, я могу надеяться, что заручилась согласием?
   Он поднялся на ноги, и я тут же последовала его примеру. Он подошел ко мне вплотную.
   – Скажите, – сказал он, – почему вы боитесь меня?
   – Боюсь? Вас?
   Он кивнул.
   – Вы похожи на молоденькую испуганную косулю, которая учуяла приближение тигра.
   – Я нисколько не ощущаю себя испуганной косулей. Да и вы не производите на меня впечатление тигра.
   – Пожалуй, стервятник для описания подойдет лучше… Ненасытный орел, готовый обрушиться с небес на беззащитное создание. Знаете, вам положительно не стоит опасаться меня, поскольку вы мне очень нравитесь, и чем больше я вижу вас, тем больше вы мне нравитесь.
   – Это очень мило с вашей стороны, – прохладно отозвалась я. – Но мне пора идти.
   – Это ничуть не мило с моей стороны. Это всего лишь спонтанное чувство, которое я не могу поставить себе в заслугу.
   Я рассмеялась, изо всех сил изображая беззаботность.
   – Итак, – продолжила я, – насколько я понимаю, мы можем приступать к осуществлению планов на церковный праздник.
   Он положил руки мне на плечи и привлек к себе.
   – Сэр Фабиан? – с удивлением воскликнула я и отпрянула.
   – Вы знаете, как я отношусь к вам, – сказал он. – Разве это не очевидно?
   – Не имею ни малейшего понятия.
   – И вам не хочется узнать?
   – Не особенно.
   – А впечатление иное.
   – В таком случае мне жаль, что я ввела вас в заблуждение.
   – Вы нисколько не ввели меня в заблуждение, потому что я слишком много знаю о вас, моя дорогая Друзилла. В конце концов, мы знакомы всю жизнь.
   – Несмотря на это, я бы сказала, что мы едва знакомы.
   – В таком случае мы должны это исправить.
   Он вновь привлек меня к себе, причем с такой силой, что я не могла воспротивиться, и поцеловал в губы. Я залилась румянцем и позволила охватившему меня гневу прорваться наружу.
   – Как вы смеете! – воскликнула я.
   Он насмешливо улыбнулся.
   – Я отчаянный человек.
   – Раз так, то приберегите демонстрацию своей отчаянности для других.
   – Но я хочу продемонстрировать ее вам. Я хочу, чтобы мы стали добрыми друзьями. Уверен, это может быть приятственно для нас обоих.
   – Насчет меня вы ошибаетесь.
   – Я обещаю вам, что вы не пожалеете.
   – Я не верю вашим обещаниям. До свидания.
   – Не спешите, – сказал он, взял меня за руку и крепко сжал ее. – Полагаю, что я все-таки нравлюсь вам, пусть и немного.
   – Вы слишком хорошего о себе мнения.
   – Может быть, – согласился он. – Но и вы не остались равнодушны к моему неоспоримому обаянию.
   – Я не желаю, чтобы со мной обращались в столь непочтительной манере.
   – Я не проявляю ни малейшей непочтительности. И я совершенно искренен с вами. Вы мне очень нравитесь, Друзилла. Вы всегда интересовали меня. Вы другая… такая серьезная… и целеустремленная в учебе. В вашем присутствии я становлюсь робким и смиренным, а подобные ощущения для меня настолько внове, что я нахожу их волнительными. Мне становится все труднее скрывать свои чувства.
   – До свидания, – сказала я. – Я передам церковному комитету, что разрешение получено обычным способом.
   – Останьтесь еще ненадолго, – взмолился он.
   – У меня нет ни малейшего желания. Я не позволю обращаться с собой подобным образом.
   – Ваша девичья честь поистине умилительна. – Помолчав, он выразительно приподнял брови. – Но…
   Я почувствовала, что краснею. В его глазах я прочла предложение.
   Высвободившись из его объятий, я направилась к двери, но он опередил меня и, привалившись к двери спиной, загородил проход, издеваясь надо мною.
   – Я ведь могу удержать вас силой, – сказал он.
   – Вы не сделаете ничего подобного.
   – Почему же нет? Это мой дом. Вы пришли сюда по доброй воле. Почему же я не могу оставить вас у себя? Кто меня остановит?
   – Вы, похоже, полагаете, будто живете в Средневековье. Это что, воплощение droit de seigneur, «права первой ночи» в вашем лице?
   – Какое замечательное понятие! Почему бы и нет?
   – Вам лучше покинуть Средневековье, сэр Фабиан. Вы со своим семейством можете, конечно, полагать, будто мы все здесь – ваши крепостные, но на самом деле это не так. И если вы только попробуете удержать меня силой, как заявили только что, я… я…
   – Кликните стражей порядка? – спросил он. – Вот только умно ли это будет? Они ведь проведут расследование, если хотите знать.
   – Что вы имеете в виду?
   Он с хитрецой взглянул на меня, и я поняла, что он заранее спланировал нечто в этом роде. Он всего лишь выжидал подходящей возможности, а я по собственной глупости дала ему шанс. Он решил, что обнаружил тайну в моем прошлом, и теперь собирался использовать ее против меня. Мне захотелось бросить ему в лицо: «Флер – не мой ребенок, а вашей сестры», – слова эти уже почти сорвались с моих губ, но даже в такой момент я не могла заставить себя нарушить обещание, данное Лавинии.
   Мой явный дискомфорт привел его в столь удовлетворенное расположение духа, что он разжал руки. Я рванулась прочь, выскочила из комнаты, поспешно спустилась по лестнице в холл и выбежала из дома. Остановилась я только тогда, когда добралась до своей комнаты на верхнем этаже нашего дома, где простерлась на кровати. Сердце у меня билось так сильно, что готово было выскочить из груди. Словом, я пребывала в крайне расстроенных чувствах.
   А еще я была очень зла. Я возненавидела его. Он прибегнул к шантажу: «Я узнал вашу тайну. Поскольку вы из тех девушек, что способны закрутить роман еще до окончания школы, то почему же вы негодуете, когда я делаю вам определенное предложение?» Это было чересчур унизительно.
//-- * * * --//
   От миссис Дженсен я вскоре узнала новости. Лавиния и леди Гарриет вернулись домой.
   Лавиния прислала мне записку. «Ты должна прийти немедленно. Я хочу поговорить с тобой. Встретимся в саду, где нам никто не помешает».
   Ее послание буквально дышало нетерпением. Она бы не стремилась срочно увидеться со мной, не будь ей от меня что-то нужно. Хотя, сказала я себе, не исключено, что ей хочется всего лишь похвастать своими успехами в Лондоне. Но вот был ли ее сезон настолько успешным? Не было никаких сообщений о помолвке с маркизом или герцогом. А я была уверена, что леди Гарриет метит очень высоко.
   После столкновения с Фабианом я опасалась идти во Фрамлинг и потому обрадовалась, что она предложила встретиться в саду.
   Лавиния уже ждала меня. В ней произошли перемены, или же я просто забыла, насколько она красива. Кожа ее отливала молочной белизной, кошачьи глаза с темными ресницами завораживали, но главным ее украшением оставались роскошные волосы. Они были уложены в высокую прическу, и отдельные локоны ниспадали на лоб и шею. На ней было зеленое платье, которое ей очень шло. Собственно, она была и оставалась самой красивой девушкой из всех, кого я только знала.
   – Ох, здравствуй, Друзилла! Мне нужно очень многое рассказать тебе.
   – У тебя был успешный сезон?
   Она поморщилась:
   – Одно или два предложения, но мама сочла их недостаточно хорошими.
   – Леди Гарриет задает высокие стандарты. Для своей дочери-красавицы она желает только самого лучшего. Ты видела королеву?
   – Во время своего первого выхода в свет, когда меня представляли, один раз в опере и еще раз на благотворительном балу. Она танцевала с Альбертом. Друзилла, этот пожар…
   – Ты имеешь в виду в «Елях»?
   – Я испытала такое облегчение!
   – Лавиния! Там погибло множество людей!
   – Эти люди… в общем, жизнь не сулила им ничего хорошего, не так ли?
   – Может, они и думали так, но там были еще женщины, которые готовились рожать детей, совсем как ты. Я встретила мать одной из них, когда ездила туда.
   – Ты ездила туда?
   – Я хотела своими глазами увидеть, что там случилось. Полли поехала со мной.
   – Все эти требования заплатить…
   – Это был твой долг. Что бы ты делала без нее?
   – Знаю… но это стоило очень дорого, и я должна была найти деньги.
   – Ты сама вляпалась в эту историю.
   – Знаю, знаю. Но сейчас все дело в Джанин.
   – Джанин? Насколько я поняла, в ту ночь на пожаре ее не было.
   – Лучше бы она там была.
   – Ох… Лавиния!
   – Ты еще не слышала, что я тебе сейчас расскажу. Больше всего меня сейчас беспокоит именно Джанин. Дело в том, что я видела ее.
   – Значит, с нею все хорошо?
   – С нею все очень плохо. Я уже думала, что освободилась от всех обязательств, а тут Джанин взяла да и появилась откуда ни возьмись.
   – Она специально приехала повидать тебя?
   – Именно так. В газетах были небольшие заметки о дебютантках, и там было упомянуто и мое имя. Меня называли «прелестной мисс Фрамлинг». Всякий раз, вспоминая обо мне, меня величали именно так. Должно быть, она наткнулась на одну из статей. Ох, Друзилла… это было ужасно.
   – Как? Что ты имеешь в виду?
   – Она потребовала денег.
   – Почему?
   – Потому что, по ее словам, она очень бедна, и я должна помочь ей, иначе…
   – О нет!
   – О да. Она сказала, что если я не заплачу ей, то она разместит в газете статью о Флер.
   – Она не посмеет.
   – Еще как посмеет. Я никогда ее не любила.
   – Она помогла тебе выпутаться из беды.
   – Она просто отвезла нас в это ужасное место… к своей ужасной тетке, которая все время требовала у меня денег.
   – Не могла же ты надеяться, что после всего, что натворила, ты выйдешь сухой из воды, да еще и не заплатив.
   – Все я понимаю. В общем, Джанин сейчас живет в Лондоне, в какой-то жуткой дыре. Это все, что она может себе позволить. Она заявила, что мне очень повезло, и потребовала от меня пятьдесят фунтов, тогда она не расскажет никому то, что знает обо мне.
   – Это шантаж.
   – Разумеется, это шантаж. Предполагается, что ему нельзя поддаваться, но что мне оставалось делать? Иначе мама пришла бы в ярость.
   – Осмелюсь предположить, она бы знала, как поступить с Джанин.
   – Я тоже знала, как с нею придется поступить. Я была вынуждена отдать ей пятьдесят фунтов, чтобы она держала язык за зубами. Так я и сделала… и больше о ней ничего не слышала.
   – Ужасно думать, что Джанин унизилась до такого.
   – Это и впрямь было ужасно. Мне пришлось сделать вид, будто я иду к модистке, а на самом деле я отправилась в ту дыру, где она живет. Это маленький домик в районе под названием Фидлерз-Грин. Они там стоят в ряд, эти домишки. И в одном из них она снимает комнату. Говорит, что это все, что она может себе позволить. Она сказала, что ни за что не стала бы обращаться ко мне, если бы не оказалась в отчаянном положении. Видишь ли, пожар уничтожил дом, принадлежавший ее тетке, вместе со всем его содержимым. А тетка не застраховала его. Она только что выкупила его и все, что у нее было, вложила в покупку, так что у Джанин ничего не осталось. Она сказала, что пятьдесят фунтов позволят ей встать на ноги. Мне было нелегко собрать такую сумму, но я справилась. Вот и все, конец истории.
   – Надеюсь на это, – сказала я.
   – Ну разумеется. Разве может быть иначе?
   – Шантажисты имеют особенность возвращаться и требовать большего.
   – Больше я ей ничего не дам.
   – Ты с самого начала не должна была давать ей ничего. Вместо этого тебе следовало бы во всем признаться своей матери. Не стоило тебе поддаваться шантажу. Я много раз слышала подобные истории.
   – От людей, которые никогда не имели дела с шантажистами, полагаю.
   – Может быть.
   – Что ж, хорошо уже то, что мне удалось заставить ее замолчать. Она сказала, что собиралась замуж за этого Достопочтенного… как там его зовут… и тем рассчитывала устроить свою жизнь, поскольку он баснословно богат. Но он погиб во время пожара. А Джанин просто повезло, что той ночью ее не оказалось дома.
   Я глубоко задумалась, а потом сказала:
   – Лавиния, тебе придется во всем признаться.
   – Признаться? С какой это стати?
   – Потому что правда все равно выйдет наружу. Потому что есть Флер.
   – С нею все в порядке. Она счастлива с этими двумя милыми пожилыми леди.
   – Пока. Но ведь ей надо дать образование. Полли и Эфф придется заплатить за то, что они содержат и воспитывают ее. Почему бы тебе не рассказать обо всем матери?
   – Рассказать обо всем матери! Ты просто не знаешь мою маму.
   – Уверяю тебя, здесь все знают леди Гарриет достаточно хорошо.
   – Я боюсь даже представить, что она сделает.
   – Поначалу она придет в ужас, но потом непременно предпримет что-нибудь, поскольку другого выхода нет.
   – Я никогда не смогу рассказать ей обо всем.
   – Твой брат видел Флер.
   – Что?
   – Я поехала в Лондон, и он оказался со мной в одном вагоне. Он увидел, где я остановилась, а потом явился туда как раз в тот день, когда я гуляла с Флер.
   Лавиния побледнела как смерть.
   – Он исполнился подозрений, – продолжала я. – Я хочу, чтобы ты рассказала ему правду, потому что он подозревает, что ребенок мой.
   Она постаралась ничем не выдать своего облегчения, но оно было буквально написано у нее на лице.
   – Ты должна обо всем рассказать ему, – продолжала я. – Он не может и дальше жить с этой полуправдой.
   – Ты ничего не говорила ему?
   – Нет, конечно. Но мне не нравятся его гнусные инсинуации, и я думаю, что ты немедленно должна рассказать ему правду.
   – Я не могу ничего рассказать ему.
   – Это еще почему? Не думаю, что он вел праведный образ жизни.
   – Для мужчин это нормально. А вот девушки должны сохранять невинность.
   – В реальности все не так. Не думаю, что ты первая, кто запутался в добрачных авантюрах.
   – Ох, Друзилла, я так полагаюсь на тебя.
   – Пожалуй, даже слишком. Я не желаю, чтобы твой брат и дальше оскорблял меня.
   – Он больше не будет оскорблять тебя.
   – Будет, и еще как. Я хочу, чтобы он узнал правду.
   – Я… я подумаю об этом.
   – Если ты сама не скажешь ему, это сделаю я. Может быть.
   – Ох, Друзилла… Сначала Джанин, а теперь еще и ты.
   – Это совсем другое дело. Я ведь не шантажирую тебя, а всего лишь прошу рассказать правду.
   – Дай мне время. Просто дай мне время. Ох, Друзилла, ты ведь всегда была моей лучшей подругой. Обещай мне, что ничего и никому не станешь рассказывать… пока.
   – Я не стану ничего говорить, не предупредив тебя, но я не потерплю, чтобы твой брат и дальше намекал… на всякое.
   – Однако это ты допустила, чтобы он узнал о ребенке!
   – Я же говорила: он проследил за мной.
   – Но для чего ему следить за тобой? Это могло случиться только в том случае, если он заподозрил что-либо. Ты же не…
   – …похожа на девушку, которую преследуют мужчины? – закончила я вместо нее. – Разумеется, я не могла никого заинтересовать.
   – В общем… – начала она.
   – Ладно, не выкручивайся, – сказала я. – Я знаю, что с тобою мне не сравниться.
   – Зато у тебя есть этот мистер Брэди. Мама думает, что он вполне подойдет тебе.
   – Спасибо за заботу.
   – Она любит, когда все в округе идет гладко.
   – Уверена, что так оно и есть. Но я не собираюсь становиться счастливым решением чьей-либо проблемы.
   – Ой… смотри, кто идет.
   Оглянувшись, я увидела, что к нам приближается Дугал.
   – Его пригласила мама, – продолжила Лавиния. – Ты знаешь, что он стал графом? И мама настояла, чтобы он приехал и погостил у нас.
   Я была рада видеть его, ведь дружба с ним привнесла в мою жизнь глоток свежего воздуха и новые перспективы. Его внимание вернуло мне веру в себя.
   – Друзилла, Лавиния, – сказал он и улыбнулся.
   Лавиния стояла чуточку поодаль. Слабый ветерок взъерошил ей волосы, и, когда она подняла руку, убирая пряди с лица, зеленое платье свободного покроя в греческом стиле облепило ее фигуру, подчеркивая безукоризненные формы.
   Дугал не мог оторвать от нее глаз. Я заметила в них вспыхнувший огонек и вспомнила, что он обожает красивые вещи.
   Он выглядел ошеломленным, как если бы впервые увидел нечто достойное внимания. Это была новая Лавиния, в подчеркнуто простом платье, с выбившимися локонами и кошачьими глазами.
   В тот самый момент я поняла, что он или влюбился в нее, или вот-вот влюбится.
   Но этот миг миновал, и вот он уже улыбнулся мне своей мягкой улыбкой, справился о здоровье моего отца и сообщил, что вскоре заглянет к нам, если возможно.
   Я ответила, что отец будет в восторге.
   – Я обнаружил две новые книги о Завоевании, – сказал он, – и должен буду принести их вам.
   Но я думала не столько о норманнском завоевании, сколько об очередной победе Лавинии.
   В дом я с ними не пошла, отказавшись под надуманным предлогом:
   – У меня слишком много хлопот.
   – Даже теперь, когда у тебя появился новый младший священник, – лукаво заметила Лавиния. – Я слыхала, что вы с ним очень хорошо ладите.
   – Он очень способный молодой человек, – ответила я.
   – Я так рада, что ты пришла и что он оказался таким милым, – сказала Лавиния. – Что ж, до встречи, Друзилла. Мы с Друзиллой – лучшие подруги, – продолжала она, оборачиваясь к Дугалу. – Давно, еще с самого детства. – Ею вдруг овладело озорство. Думаю, она знала или догадывалась о моих чувствах к Дугалу. Кроме того, она прекрасно сознавала и то, что он только что был буквально ослеплен ее красотой. Всего несколько минут назад она до ужаса боялась того, что ее тайна станет известна другим, а сейчас уже забыла о прошлом и вовсю наслаждалась настоящим. Чужое восхищение неизменно придавало ей сил. – Мы с Друзиллой вместе учились в школе. Это было во Франции.
   – Знаю, – сообщил ей Дугал.
   – Такие вещи сближают людей, – продолжала Лавиния. – Мы чудесно провели время, не правда ли, Друзилла?
   Она смеялась надо мной, не сомневаясь в успехе чар, которыми уже околдовала Дугала. Она наверняка слышала разговоры о его привязанности к дому пастора и его обитателям и наслаждалась своим триумфом до такой степени, что уже и думать забыла о Джанин и исходящей от нее угрозе.
   Я же чувствовала себя злой, униженной и уязвленной и домой вернулась в прескверном расположении духа.
//-- * * * --//
   Миссис Дженсен сказала:
   – Наша леди Гарриет зубами и когтями вцепилась в этого мистера Каррузерса… ах, простите, графа Тенлея. Что ж, вполне разумно с ее стороны. Мисс Лавиния побывала в Лондоне. Говорят, ее признали самой красивой дебютанткой сезона. Все это очень хорошо, но где же тот герцог, которого обещала ей леди Гарриет? Сезон миновал, а ни одного так до сих пор и не видно. Полагаю, удовольствия сей факт ее светлости не доставил. Придется довольствоваться графом, и зачем, скажите на милость, ей ехать в Лондон, когда у нее уже есть жених прямо на пороге? Точно вам говорю, в Доме что-то затевается. Леди Гарриет говорит, что он должен остановиться у них. Она настаивает, а новоиспеченный граф не может отказать ей. Полагаю, что-нибудь из всего этого да выйдет. Об этом позаботится леди Гарриет.
   Эти ее слова я подслушала случайно, а при моем появлении она умолкла. Я не сомневалась, что они уже сосватали меня Дугалу, как перед этим прочили в жены Колину Брэди.
   Миссис Дженсен нравился Дугал, и он был нашим частым гостем. Они не сомневались, что он «сохнет по мне», как они выражались. Но теперь за него вплотную взялась леди Гарриет. Об этом миссис Дженсен сообщили горничные из Дома.
   – Теперь, когда он обзавелся титулом и деньгами, это стало лишним аргументом в его пользу. Раньше он был просто другом сэра Фабиана и она обращалась с ним, как с одноклассником сына. Но теперь все по-другому. Мы перестали видеть его у себя… Хотя в прежние времена он готов был, кажется, поселиться у нас.
   Но он все-таки пришел, чтобы принести книги, о которых говорил. Мой отец был очень рад видеть его, и они долго разговаривали о чем-то. Я решила присоединиться к ним. Как мне показалось, в моем присутствии Дугал несколько стушевался. Он приложил усилия, дабы вовлечь меня в беседу, тогда как раньше это получалось у него вполне непринужденно. Я вспомнила наш разговор перед самым его отъездом, когда по глупости своей размечталась, что он уже готов сделать мне предложение.
   Впрочем, пострадала скорее моя гордость, а не глубокие чувства. Я не была уверена, как на самом деле отношусь к Дугалу, за исключением того, что полагала его добрым и интересным другом. Я позволила себе помечтать о будущем с ним и поверила, что оно может быть многообещающим. Какой же дурой я была! Разумеется, ему нравилось разговаривать со мной о вещах, которые интересовали его, тогда как с Лавинией беседовать на эти темы бесполезно. Но это не было любовью. Люди вступают в брак не ради таких разговоров. Красота Лавинии внезапно поразила его в самое сердце, и он не смог устоять перед нею.
   Я перестала ходить на конюшню, поскольку не пожелала воспользоваться предложением Фабиана. Я не хотела иметь с ним никаких дел. Более того, я старательно избегала Фрамлинга, боясь столкнуться с ним.
   Я была в нашем саду, когда однажды он проезжал мимо верхом.
   – Друзилла! – окликнул он меня. – Давненько я вас не видел.
   Я ограничилась пожеланием доброго утра и отвернулась, чтобы войти в дом.
   – Надеюсь, с вами все в порядке. А как здоровье вашего батюшки?
   – Хорошо, благодарю вас.
   – Вы, конечно, знаете, что Дугал здесь.
   – Он приходил к моему отцу.
   – И к вам тоже, смею предположить. Я знаю, что вы с ним добрые друзья.
   Я ничего ему не ответила.
   – Надеюсь, что вы более не сердитесь на меня. Кажется, я позволил своим чувствам взять верх над манерами.
   Я по-прежнему хранила молчание.
   – Мне очень жаль, – смиренно продолжал он. – Вы должны простить меня.
   – Это не имеет значения. Забудьте, прошу вас.
   – Вы очень щедры.
   – Мне пора идти…
   – У вас так много дел по дому. – Когда он закончил предложение вместо меня, в голосе его явственно прозвучала издевка.
   – Это правда, – парировала я.
   – А в поместье явное оживление, – заявил он.
   Я невольно замерла в ожидании продолжения.
   – Мы ожидаем, что вскоре они сделают объявление.
   Я почувствовала, как кровь ударила мне в голову.
   – Лавиния и Дугал, – добавил он. – Мама пребывает в полном восторге.
   Я не мигая смотрела на него, выразительно приподняв брови. Он кивнул, улыбаясь, – злорадствовал, что ли?
   – Моя мать говорит, что не надо откладывать столь хорошее дело… надолго. Да и к чему? Они давно знакомы и вдруг осознали, какие чувства испытывают друг к другу. Такое случается. Мать настроена на скорую свадьбу. Я уверен, вы порадуетесь за них, поскольку хорошо знаете обоих.
   – Как… удачно все складывается.
   – Моя мать придерживается того же мнения.
   Я же сердито подумала: «Да, с тех пор как Дугал обзавелся титулом и состоянием, а сезон в Лондоне не принес никого знатнее».
   – Полагаю, Лавиния сама в скором времени заглянет к вам, дабы сообщить приятные известия. Дугал, пожалуй, тоже. Они захотят, чтобы вы благословили их.
   Мне вдруг нестерпимо захотелось скрыться куда-нибудь от его испытующего взора. Я знала, что он дает мне понять: «Вы потеряли Дугала. Теперь моя мать никогда не позволит ему выскользнуть из ее цепких рук. С тех пор как он обрел титул, все изменилось самым решительным образом».
   Он приподнял руку, наклонил голову и, пробормотав «au revoir», поехал дальше.
   Спустя месяц после нового появления Дугала во Фрамлинге было объявлено о помолвке между графом Тенлеем и прелестной мисс Лавинией Фрамлинг, дебютанткой сезона.
//-- * * * --//
   Я не пошла во Фрамлинг, чтобы поздравить Лавинию. Она сама пожаловала ко мне. Я сразу же поняла, что она чем-то обеспокоена.
   – В чем дело? – осведомилась я. – Ты не похожа на счастливую невесту.
   – Это все та женщина… Джанин. Она хочет еще денег.
   – Я говорила тебе, именно так и бывает с шантажистами. Тебе с самого начала не следовало уступать ей.
   – Почему все это должно было случиться именно со мной?
   – Ты должна заплатить за свои грехи.
   – Я всего лишь сделала то, что делают многие.
   Она была расстроена и обижена, и меня вдруг охватил гнев. У нее всегда было все, чего только можно пожелать, а теперь она заполучила еще и Дугала. Я попыталась разобраться в своих чувствах к нему и почувствовала себя глубоко уязвленной. Но при этом я была достаточно честна с собой, чтобы признать: уязвлена главным образом моя гордость. Поначалу мне было трудно смириться с этим, потому что я получала удовольствие от нашей с ним дружбы, а возможное замужество представлялось мне дополнительной приятной перспективой. Как было бы замечательно, если бы меня полюбил мужчина, которому я доверяла.
   Но о каком доверии идет речь, если наши близкие отношения, которые могли перерасти в серьезные обязательства, вдруг разбились вдребезги только потому, что посторонняя девушка показалась ему настоящей красавицей?
   И я дала волю своему гневу, направив его на Лавинию. Эти Фрамлинги, похоже, всерьез думают, что весь мир создан исключительно для них. Лавиния совершенно искренне полагала, что может совершить величайшее грехопадение, родить ребенка, а все вокруг должны помочь ей скрыть столь неблагоразумный поступок и предоставить возможность счастливо жить дальше. Что до ее братца, то тот считал, что может безнаказанно оскорблять меня, а потом нагрянуть в гости и вести себя так, словно ничего не случилось.
   Я устала от Фрамлингов.
   – И еще, – продолжала Лавиния, – я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать цитаты из Библии. Полагаю, это Библия? Ты, мисс Всезнайка, наверняка щеголяешь этим.
   – Мне очень жаль, Лавиния. Но тебе самой придется выпутываться из беды.
   – Ох, Друзилла. – Подбежав ко мне, она обвила меня руками за шею. – Помоги мне, пожалуйста. Я знаю, ты можешь. Я ведь не собиралась говорить тебе все эти глупости. У меня больше нет сил и дальше терпеть все это. Честное слово. Если мама или Дугал узнают… мне останется только покончить с собой. Я уже подумывала о том, чтобы выброситься из окна.
   – Ты упадешь в кусты дрока, что будет очень неприятно.
   – Ох, помоги мне, пожалуйста, Друзилла.
   – Как?
   – Я подумала, что ты можешь увидеться с нею.
   – Я? И какой в этом прок?
   – Ты ей нравишься. Ты интересна ей. Она говорила мне, что ты стоишь дюжины таких, как я. Я знаю, что она права.
   – Спасибо. Я запомню твои слова. Но разговаривать с нею бесполезно.
   – Разговор может помочь… если поговоришь ты.
   – И что я ей скажу?
   – Ты скажешь ей, что я исправилась и хорошо себя вела, и если она подождет еще чуточку, пока я не выйду замуж… Я стану очень богата и тогда смогу сделать для нее что-нибудь. Честное слово. Обещаю.
   – Не думаю, что она поверит твоим обещаниям, Лавиния.
   – А ты пообещай вместо меня. Скажи ей, что станешь кем-то вроде свидетельницы и постараешься сделать все, чтобы она получила свои деньги. Ей нужно всего лишь подождать.
   – А я думаю, что тебе стоит пойти к своей матери, брату или Дугалу и рассказать правду.
   – Да ты что? Дугал может и отказаться жениться на мне.
   – Я считаю его понимающим и разумным молодым человеком.
   – Он не поймет. И придет в ярость. Он до сих пор верит в идеалы.
   – Его ожидает потрясение, когда он женится на тебе.
   – Я постараюсь стать для него хорошей женой.
   «Какой же он глупец!» – подумала я. Он хочет жениться на Лавинии, не зная ее. Даже деревенский идиот не сделал бы подобной ошибки, а ведь предполагается, что Дугал умница! «Что ж, – с некоторым даже удовлетворением подумала я, – скоро он узнает, что к чему: Лавиния не из тех, кто меняется к лучшему после того, как обзаведется любящим супругом, коим он обещает стать».
   Лавиния же умоляюще продолжала:
   – Мы были такими добрыми подругами… с тех самых пор, как встретились впервые.
   – Я очень хорошо помню то время. Ты была не самой очаровательной хозяйкой. С твоей стороны очень неумно вспоминать те дни, если ты пытаешься доказать, что наша дружба крепка и взаимна.
   – Перестань умничать, Друзилла. Совершенно ни к чему постоянно демонстрировать свое превосходство. Мужчинам это не нравится. Я, например, никогда так не делаю.
   – Зато ты все время красуешься, по твоим же собственным словам.
   – Да, но делаю это правильно. Друзилла, перестань ходить вокруг да около. Скажи, что ты поможешь мне. Я знаю, что могу на тебя рассчитывать. Тебе просто нравится мучить меня.
   – Но что я могу сделать?
   – Я уже говорила. Поезжай и повидайся с Джанин. Объясни ей все.
   – Почему бы тебе не поехать самой?
   – Как же я могу поехать в Лондон? А вот ты можешь, причем легко. Просто скажи, что едешь повидаться с Полли.
   Я заколебалась. После визитов к Полли мне всегда становилось лучше. Она поймет мои чувства в отношении помолвки Дугала. С Полли мне не придется пускаться в ненужные объяснения. С нею я могу разговаривать так же свободно, как и сама с собой. Кроме того, повидаю Флер. Малышка начала понемногу завоевывать мое сердце. Она научилась произносить свою версию моего имени. Полли даже написала мне: «Слышала бы ты, как с нею разговаривает Эфф… “А у кого из нас есть такая славная тетя Друзилла, а? Чья это тетя Друзилла скоро к нам приедет?” Вот так она и морочит голову ребенку». Да, было бы неплохо повидаться с Полли, Эфф и Флер. Более того, меня начало одолевать любопытство – я и сама хотела увидеться с Джанин.
   По моему лицу Лавиния прочла, что я колеблюсь.
   – Ты любишь Флер, – сказала она. – Она такая славненькая.
   – Откуда тебе знать? Ты ведь очень давно не видела ее.
   – Я непременно повидаю ее… когда разберусь со всем этим. А когда узнаю Дугала получше, то расскажу ему обо всем. Нет, правда. Я знаю, он скажет, что я могу забрать ее к нам.
   – Это последнее, чего хочет Флер. Неужели ты не понимаешь, что дети – не фигурки, которые можно передвигать по доске, как удобно другим?
   – Ты вновь превращаешься в гувернантку.
   – Кто-то же должен преподать тебе пару жизненных уроков.
   – Я знаю, что веду себя гадко и что меня избаловали. Но я ничего не могу с собой поделать, хотя и стараюсь быть хорошей. Как только я выйду замуж за Дугала, то сразу же остепенюсь. Ох, пожалуйста… прошу тебя, Друзилла.
   – Где она живет?
   – Я записала адрес. Я ведь ездила туда, чтобы передать ей пятьдесят фунтов. Я расскажу тебе, как добраться туда. Это не очень далеко от Полли.
   Я взяла у нее клочок бумаги с адресом.
   – Фидлерз-Грин, номер 20, – сказала Лавиния. – Его легко найти.
   – Ты брала извозчика?
   – Да. Он еще удивился, но я заставила его подождать моего возвращения. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал о том, что я ездила туда. Это было ужасно. А потом еще и она. Она насмехалась надо мною. Все время обзывала меня Графиней. А потом заявила мне, что я должна найти деньги, потому что в противном случае она расскажет всему миру о том, что я наделала. Она сказала, что я бросила своего ребенка, и наговорила кучу других неприятных вещей. А я ответила, что никого я не бросала и что нашла ей приличный дом. А она и говорит: «Это Друзилла нашла его. А вот ты наверняка бросила бы ее на ступеньках у чужих людей, чтобы самой и дальше радоваться жизни». Я сказала ей, что она ошибается. Флер мне совсем не безразлична, и когда я выйду замуж, то заберу ее к себе. Я знаю, что у меня все получится, но только после свадьбы.
   – Я не приду к тебе на свадьбу, Лавиния. Это какая-то насмешка судьбы, честное слово. Ты хоть раз подумала о том, что обманываешь Дугала? Ты будешь стоять перед алтарем в целомудренном белом платье…
   – Ах, замолчи. Так ты поможешь мне или нет? Неужели ты не видишь, в каком ужасном положении я оказалась?
   – Я ничего не могу сделать, у меня просто нет денег.
   – А я и не говорю, что ты должна дать ей денег. Но я уверена, что если ты поговоришь с нею, то она прислушается к голосу разума.
   – Она не станет меня слушать.
   – Станет, и еще как. Она всегда восторгалась тобою. Я знаю, ты сумеешь убедить ее. Прошу тебя, Друзилла, поезжай в Лондон. Ты же знаешь, как приятно тебе будет увидеть Полли и Флер. Пожалуйста, Друзилла.
   И тогда я поняла, что поеду.
   Я задумалась над тем, что скажу Джанин. Это был хороший повод поразмыслить.
   Подготовка к свадьбе шла полным ходом, поскольку леди Гарриет не видела причин для промедления. Может, я и не люблю Дугала, но и слышать о них с утра до вечера точно не желаю.
   Отцу я сказала:
   – Съезжу-ка я, пожалуй, повидать Полли.
   – Знаю. – Он улыбнулся. – Ты хочешь взглянуть на ребенка, которого они удочерили. Ты к ней очень привязана, не так ли?
   – В общем, да. И я очень привязана к Полли.
   – Добрая женщина, – сказал он. – Несколько прямолинейная, может быть, но сердце у нее золотое.
   Я отправилась в путь, и Полли, как всегда, была счастлива увидеть меня. Я не стала говорить ей о том, куда собираюсь, потому что подозревала, что она попытается переубедить меня. Она бы заявила, что я не должна еще сильнее впутываться в делишки Лавинии. Однажды я уже поступила так, в результате чего у них появилась Флер, о чем она нисколько не сожалела; но она бы наверняка сказала, что одного раза более чем достаточно.
   В Фидлерз-Грин я отправилась на извозчике. Он с удивлением покосился на меня, но ничего не сказал. Я попросила его подождать меня – не прямо перед домом, а немного в стороне.
   Он взглянул на меня так, словно заподозрил, будто я замыслила нечто гадкое. Интересно, а Лавиния испытывала те же чувства, что и я?
   После некоторых блужданий я оказалась возле номера 20 по Фидлерз-Грин. Он оказался высоким домом с некоторыми признаками былой роскоши, но со временем штукатурка осыпалась и белизна сменилась грязно-серыми разводами. Четыре ступеньки, ведущие ко входной двери, были выщерблены; по обеим сторонам лестницы сидели два шелудивых льва. Лавиния говорила мне, что к Джанин, жившей на третьем этаже, стучать нужно три раза.
   Постучав, я стала ждать. Мне показалось, что минула целая вечность, прежде чем на стук явилась Джанин.
   Несколько мгновений она в изумлении взирала на меня. Потом вскричала:
   – Друзилла?! Что привело тебя сюда? – Передернув плечами, она добавила: – Ладно, пойдем внутрь.
   Я оказалась в полутемном и грязном коридоре, в конце которого виднелась лестница. На ступеньках лежал обтрепавшийся ковер, в некоторых местах протертый до дыр.
   Мы поднимались наверх, и с каждым этажом ковер выглядел все хуже. Потом Джанин распахнула дверь, за которой глазам моим открылась довольно большая комната, правда, обставленная весьма скудно. Повернувшись ко мне, она недовольно скривилась:
   – Теперь ты видишь, как живут бедняки.
   – Ох, Джанин, – ответила я. – Мне очень жаль.
   – Что ж, такова моя доля. В одночасье все рухнуло.
   – Мне хотелось бы знать, что произошло тогда.
   – Все погибло, тетка Эмили… и все люди вместе с нею. Этот идиот Джордж. Знаешь, это ведь он во всем виноват. А я говорила ей, что он очень опасен и что однажды ночью мы все сгорим во сне.
   – Да, он определенно был очень опасен.
   – Опасен! Да он погубил все, что только было у тетки Эмили… и у меня тоже. Я собиралась выйти замуж за Кларенса… Да, я знаю, что он был скорбен умом, но зато он обожал меня. Он бы отдал мне все, все, что бы я ни попросила. Но он погиб, сгорел из-за этого идиота Джорджа.
   – Тот сам не понимал, что делает. Ох, Джанин, какое счастье, что тебя в ту ночь там не было.
   – Иногда я жалею об этом.
   – Не говори так.
   – А я говорю. Как бы тебе понравилось жить в такой дыре?
   – А в этом есть необходимость?
   – Что ты имеешь в виду, говоря про необходимость? Или ты думаешь, что я не съехала бы отсюда, если бы могла?
   – Но ведь ты же наверняка можешь сделать что-нибудь! Образованные леди обыкновенно становятся гувернантками.
   – А я вот не собираюсь.
   – И что же ты будешь делать?
   – Пока строю планы, прикидываю. Я едва не спятила, когда увидела, сколько шума поднялось вокруг этой Лавинии. Стоит только подумать о ней и ее ребенке… А теперь она вновь морочит головы окружающим. Это нечестно.
   – Следует смириться с тем, что жизнь несправедливая штука.
   – Я намерена что-нибудь урвать у нее.
   – Она сказала мне, что ты требуешь у нее денег.
   – Ага! Ну и что тут такого? Почему бы ей не поделиться со мной? Я помогла ей. Где бы она сейчас была, если бы не я? Думается мне, что благородный граф не спешил бы предлагать ей руку и сердце, знай он о том, что получит подпорченный товар.
   – В тебе говорит зависть, Джанин.
   – Это не столько зависть, сколько здравый смысл. У нее есть все, а у меня – ничего. Что ж, пришло время и мне получить свою долю.
   – Ты еще пожалеешь об этом, Джанин.
   – Никогда! Я хочу начать свое дело. Уверена, у меня все получится. Например, изготовлять шляпки. Не сомневаюсь, что дело пойдет. Я знаю одну женщину, которая держит небольшой магазинчик. Будь у меня средства, я бы вошла с нею в долю. Словом, мне нужны деньги, и я не понимаю, почему мисс Лавиния Фрамлинг не может снабдить меня некоторой суммой.
   – Тебе понадобится намного больше пятидесяти фунтов.
   На ее лице появилось хитрое выражение.
   – И я намерена добыть их.
   – Ты ведь понимаешь, что это шантаж. Уголовное преступление.
   – Неужели она подаст на меня в суд? Это будет мило, ты не находишь? Мисс Лавиния Фрамлинг выдвигает обвинения против той, кто знает, что у нее имеется незаконнорожденный ребенок, существование которого она тщательно скрывает. Прямо-таки вижу, как она делает это!
   – Джанин, так не годится.
   – Скажи это кому-нибудь другому.
   – Я думаю, что ты можешь устроиться на работу и откладывать понемногу. Вот увидишь, ты станешь счастливее.
   – Ни за что. В некоторых вопросах ты ужасная простушка, Друзилла. То, как ты стараешься сохранить чужую тайну… И чью? Она эгоистка до мозга костей. Или ты думаешь, что она помогла бы тебе, окажись ты на ее месте?
   – Нет.
   – Тогда к чему такие хлопоты? Пусть она заплатит или получит то, что ей причитается.
   Джанин явно озлобилась, и я понимала, что мне нечего ей сказать, чтобы заставить ее передумать.
   Я оглядела комнату, и она заметила мой взгляд.
   – Сплошное убожество, не так ли? – сказала она. – Теперь ты видишь, почему я хочу убраться отсюда.
   – Вижу, конечно, и мне очень жаль. Где ты была в ту ночь?
   – Помнишь Герцогиню?
   – Да, помню.
   – Ее семья решила взять ее обратно. Пожалуй, они устыдились того, что свалили заботу о ней на тетю Эмили, – но лично я думаю, что дело в деньгах. Они захотели держать ее у себя перед глазами, чтобы она не отписала все свое состояние кому-нибудь другому. Они не доверяли тете Эмили. И не сильно ошибались на этот счет. Я должна была отвезти ее домой. Больше сделать это было некому. Дорога была слишком долгой, чтобы обернуться туда и обратно за один день, и потому я вынуждена была переночевать в доме ее семьи. Он здорово отличался от этого, можешь мне поверить.
   Я кивнула.
   – Вот так все и произошло. Все погибло в том пожаре. Дом наверняка бы достался мне. Он чего-то да стоил. Я могла бы начать какое-нибудь дело. Хотя мне не пришлось бы этим заниматься, потому что я бы вышла замуж за Кларенса. Я бы устроила свою жизнь раз и навсегда, а теперь осталась ни с чем. Дом призрения не был застрахован. И как только тетя Эмили могла совершить подобную глупость, имея на содержании таких безумцев, как Джордж!
   – Зато тебе повезло, что тебя там не было.
   – Если это можно назвать везением.
   – Я приехала просить тебя подумать еще раз.
   Но Джанин лишь покачала головой:
   – Нет, она должна заплатить. Она должна поделиться со мной хотя бы частью того, что имеет.
   – Содержание у нее не слишком большое.
   – Тогда мне нужна доля из того, что у нее уже есть, а когда она выйдет замуж за своего благородного лорда…
   – Ты полагаешь, что сможешь и дальше тянуть из нее деньги? Ты же сама сказала ей, что пятьдесят фунтов, которые она дала тебе, это все.
   – Это не так. Я оказалась в отчаянном положении, Друзилла. И не намерена упускать такой шанс.
   – Ты не сделаешь этого, Джанин. Я знаю, не сделаешь. Ты просто прекратишь все это. Какие бы чувства ты ни испытывала – а я понимаю твою горечь, – это неправильно.
   – А как по мне, так все справедливо. Пришло время кому-нибудь преподать Лавинии Фрамлинг достойный урок. Она всегда считала себя выше всех нас из-за своих рыжих волос.
   – Ох, Джанин! Послушай меня. Давай я приеду к тебе еще раз. Я могу взять тебя с собой к нам, в дом пастора. Ты проведешь у нас каникулы. Может, мы сумеем найти для тебя работу. Мы знаем там многих, и рекомендация от пастора, несомненно, поможет тебе. Ты можешь жить у нас, пока не найдешь работу. Оставь это место…
   Но она лишь упрямо покачала головой.
   – Ты хорошая, Друзилла, – мягко сказала она. – Ты стоишь двадцати таких Лавиний.
   Я улыбнулась.
   – А моя стоимость увеличилась. Лавинии ты говорила про двенадцать.
   – Я переоценила ее. Она вообще ничего не стоит. И мне жаль этого графа. Он еще натанцуется с нею. Она из тех, кто не пропустит ни одного мужчины. В свое время мне довелось повидать парочку таких же.
   – А я надеюсь, что она остепенится, когда выйдет замуж.
   – Я помню, что ты была лучшей ученицей в классе, но, когда речь заходит о реалиях жизни, ты превращаешься в несмышленыша.
   – И все-таки послушай меня.
   – Я уже выслушала тебя.
   – Значит, ты собираешься и дальше продолжать шантажировать ее.
   – Я намерена получать деньги до тех пор, пока не встану на ноги.
   – Ты совершаешь ошибку.
   – Позволь мне самой судить об этом. Кеб все еще ждет тебя?
   – Да.
   – В таком случае поезжай. Иначе он может и не дождаться. Вдруг извозчик не поверит, что тот, кто приехал сюда, сможет расплатиться с ним? Он подумает, что ты уже сбежала.
   – Мне показалось, что он так не думает, и он обещал подождать.
   – Я ценю то, что ты сделала.
   – Если я узнаю что-либо, то приеду и расскажу тебе.
   Но она улыбнулась и покачала головой.
   В тот момент я не могла сделать большего для Джанин Флетчер, но надежды не теряла.
//-- * * * --//
   Я не стала говорить Полли, где была. Я знала, что она не одобрит мой поступок и посоветует держаться от всего этого подальше. Но мне было жаль Джанин. Наверное, я жалела ее с самого начала. У нее была такая странная жизнь… Кажется, тетя Эмили не питала к ней особой привязанности. Джанин отправили в дорогую школу, потому что тетя Эмили рассчитывала найти богатого жениха для нее среди своих клиентов. И бедный Кларенс подходил для этой цели как нельзя лучше. Не ведающий, что творится вокруг, ласковый со всеми, кто по-доброму относился к нему, да еще и богатый вдобавок. Им можно было вертеть, как марионеткой, что тетя Эмили и проделывала с большой ловкостью. А теперь… Вместо желанного замужества бедная Джанин осталась совсем одна, без гроша за душой, и потому была вынуждена прибегнуть к самому презренному из всех преступлений – шантажу.
   Я написала Лавинии о том, что не добилась особого успеха в переговорах с Джанин, мол, та осталась непреклонной.
   Я легко могла представить, в какое смятение придет Лавиния, прочитав мое письмо. Она станет проклинать Джанин и, пожалуй, меня тоже за то, что я провалила столь важную миссию. Но она должна знать правду.
   Полли поинтересовалась:
   – Что-то не так, хорошая моя?
   – Нет, все в порядке. Почему ты спрашиваешь?
   – Ты выглядишь… задумчивой. Ты ведь знаешь, что можешь все мне рассказать. Этот Дугал… Он представляется мне глупцом, раз смог увлечься Лавинией. Должна сказать, что мне нравятся настоящие мужчины, которые знают, что к чему, и не позволят выставить себя на посмешище. Думаю, что он тебе немножко нравился.
   – Он очень обаятельный мужчина, Полли, и умный.
   Она фыркнула:
   – Набитый дурак.
   – Многие мужчины влюбляются в красоту. А Лавиния – настоящая красавица. Пребывание при дворе пошло ей на пользу, и у нее появились эксклюзивные платья.
   – Мужчины женятся не на модницах – если у них, разумеется, имеется хоть капля здравого смысла.
   – Полли, я не была влюблена в Дугала Каррузерса, и он не бросал меня ради того, чтобы жениться на Лавинии. Он не делал мне предложения руки и сердца.
   – А я думала…
   – Ты ошибалась. Лавиния станет графиней. А меня ты видишь в этой роли?
   – Почему же нет? По моему мнению, ты можешь стать королевой Англии, если захочешь.
   – Не думаю, что принц Альберт согласится с тобой. Да и он мне не понравится – даже если ее величество отречется от престола ради меня.
   – Эх, ты! – с улыбкой сказала она. – В общем, ты знаешь, что нет такого, чего бы ты не могла рассказать мне.
   Я постаралась забыть о проблемах Лавинии и сосредоточилась на Флер, которая стала еще очаровательнее. Обыкновенно по вечерам я сидела на кухне у очага, и не проходило и дня, чтобы Полли наперебой с Эфф не нахваливали новую воздуходувку, занимавшую почетное место рядом; обе отмечали, что огонь теперь разгорается просто замечательно. Я слушала их уютную домашнюю болтовню, пока они нагревали кочергу докрасна и опускали ее в крепкий портер, и на меня снисходило умиротворение. Где-то далеко, на задворках сознания угнездился тот факт, что мне непременно нужен дом, где меня всегда будут любить, холить и лелеять. У меня есть Полли, Эфф и Флер. И я всегда буду помнить об этом, даже в минуты отчаяния.
   Однажды Эфф сказала:
   – «Номер 32 Третьего Этажа» уверяет, что среди ее родственниц числится Достопочтенная Миссис Некто.
   – Достопочтенная моя нога, – ответила Полли. – Она всегда хвалится своими высокопоставленными родственниками.
   – В ней чувствуется порода, – заметила Эфф. – В таких вещах я разбираюсь.
   Тут Полли приходилось склонять голову перед Эфф и ее чутьем.
   – Ну, и что там с нею? – спросила она, признавая правоту сестры.
   – Ее кузина… или еще кто-то… едет за границу. А эта вертихвостка клянется, что связана родственными узами с людьми на самом верху. Так вот, эта кузина, или кем там она ей приходится, ищет компаньонку, чтобы взять ее с собой за границу. Она должна быть леди и уметь улаживать дела.
   Я пребывала в полусонном состоянии, лениво глядя на языки пламени, отблески которых создавали в моем воображении всякие картинки, и вдруг насторожилась. Компаньонка в путешествии. Срочно. «Джанин», – сказала я себе.
   – Похоже на хороший шанс, – проговорила я вслух.
   – Хороший шанс! – фыркнула Эфф. – Таких один на миллион. Будь я моложе… до того, как встретила его, я бы ухватилась за такую возможность зубами и когтями.
   – Но ты всегда недолюбливала иностранцев, Эфф, – со смешком заметила Полли.
   – Им самое место в своих странах, и именно там я бы на них и смотрела.
   А я все думала о Джанин.
   Наконец я с волнением заявила:
   – Одна из моих соучениц попала в трудное положение. Она ищет себе место. Я только вчера виделась с нею.
   – Ты ничего не говорила об этом, – сказала Полли. – Наверное, случайно столкнулась с нею где-нибудь?
   – Да. Я знаю, что ей нужна работа. Интересно, согласится ли она?
   – Вот что я тебе скажу, – заявила Эфф. – Ты давай узнавай, нужна ли ей эта работа, а я поговорю с «Номером 32 Третьего Этажа». Быть может, мы сумеем устроить им встречу.
   – С удовольствием.
   – Ты знаешь, где она живет?
   – Да, у меня есть ее адрес. Пожалуй, я ей напишу.
   – Это станет предметом гордости «Номера 32…», если окажется, что именно она нашла для них такую образованную молодую женщину.
   Я задала несколько вопросов насчет «Номера 32», которая, по словам Эфф, была «подлинным товаром, который утратил прежнее положение в обществе».
   Я поняла, что если напишу Джанин, то она просто разорвет мое письмо, а вот если лично поговорю с нею, то все может выйти по-другому. Пожалуй, я льстила себе, но мне представлялось, что я все-таки имею на нее некоторое влияние.
   На следующий день я взяла извозчика и поехала по прежнему маршруту. Меня высадили на том же самом месте, и я направилась к дому 20 по Фидлерз-Грин. Я шагала быстро, попутно выстраивая аргументы, которые выскажу Джанин.
   Подходя, я вдруг заметила, что возле дома под номером 20 собралась небольшая толпа. Люди с любопытством уставились на меня, видя, что я иду в их сторону. Поднявшись по выщербленным ступенькам, я трижды постучала в дверь.
   Ее открыл какой-то мужчина.
   – Что вам угодно? – спросил он.
   – Я приехала повидать свою подругу мисс Джанин Флетчер, – ответила я.
   Он насторожился.
   – Входите, – пригласил он меня.
   Я вошла. Какая-то женщина выглянула из-за приоткрытой двери.
   – Лучше подождите здесь, – велел мне мужчина.
   Он поднялся по лестнице. Все это было очень странно. Я никак не могла понять, что все это значит. Женщина между тем не сводила с меня глаз.
   – Ужасно, не так ли? – пробормотала она. – Такая молодая…
   – Что случилось?
   – Она наверняка в чем-то замешана. Это плохо для дома.
   Меня все сильнее охватывало беспокойство: я поняла, что с Джанин случилось нечто ужасное.
   Тут я услыхала, как снаружи у дверей остановился экипаж.
   – Это они, – сказала женщина. – Они приехали, чтобы забрать ее.
   – Я не понимаю, – растерянно пробормотала я.
   В дверь постучали. Женщина пошла открывать им, и тут на лестнице появился мужчина, который впустил меня.
   В дверях показались двое мужчин с носилками в руках.
   – Все в порядке, – сказал мужчина на лестнице. – Поднимайтесь.
   Двое с носилками стали подниматься по ступенькам. Женщина удалилась в свою комнату, оставив дверь открытой. Я по-прежнему стояла в коридоре.
   Наверху раздался какой-то шум. Мужчины с носилками появились вновь; на сей раз они кого-то несли – тело было накрыто простыней. Когда они проходили мимо, я мельком увидела песочного цвета прядь волос, запятнанных кровью.
   Я поняла, что под простыней лежит Джанин.
   Вслед за носильщиками по лестнице спустился и мужчина. Подойдя ко мне, он сказал:
   – Я офицер полиции. Нахожусь здесь для того, чтобы расследовать обстоятельства смерти мисс Джанин Флетчер. Что вы здесь делаете?
   – Я приехала повидаться с нею.
   – Вы ее подруга?
   Меня вдруг затошнило. Я попыталась отогнать мысль, которая настойчиво лезла мне в голову. Убийство совершила Лавиния. И уж это никогда не сойдет ей с рук, никогда.
   – Я училась вместе с нею в школе, – словно со стороны услышала я собственный голос.
   – Вы часто навещали ее?
   – Нет. Я приезжала сюда всего один раз.
   – Когда?
   – Три дня тому назад.
   – И тогда с нею все было в порядке? Она не показалась вам напуганной чем-либо? Обеспокоенной?
   Я покачала головой в ответ.
   – Где вы живете?
   Я назвала ему адрес дома приходского священника.
   – А вы проделали изрядный путь, чтобы навестить мисс Флетчер.
   – Сейчас я нахожусь в гостях у своей старой няни.
   К нам присоединился мужчина помоложе, и первый сказал ему:
   – Запиши адрес леди. Мы должны будем задать вам несколько вопросов и поэтому навестим в ближайшее время. Пожалуйста, никуда не уезжайте из Лондона.
   – Но мне надо возвращаться домой…
   – Мы вынуждены просить вас задержаться. Не исключено, вы сможете сообщить нам что-либо важное. Это необходимо.
   Я пробормотала:
   – Хорошо, я останусь.
   Колени у меня подгибались, и я чувствовала, что вся дрожу. Мне хотелось убежать куда-нибудь подальше от этой отвратительной сцены. При этом я хотела узнать как можно больше. Как это случилось? Кто совершил убийство? Кого подозревает полиция? Я все время повторяла себе: «Ты бы никогда не сделала этого, Лавиния. Ты всегда предоставляла другим делать за тебя грязную работу».
   Первый мужчина повернулся ко второму, который присоединился к нам.
   – Да, Смитсон, – сказал он, – проводи молодую леди – по ее словам, кеб ждет неподалеку. – Обращаясь уже ко мне, он добавил: – Один из наших людей задаст вам несколько вопросов относительно ваших отношений с покойной. Это простая формальность.
   Я была рада сбежать отсюда под любым предлогом. Мужчина, сопровождавший меня, был очень молод и явно нервничал.
   – Это просто шок, – сказал он, когда мы зашагали прочь.
   – Да, мне не по себе.
   – Я и сам нервничаю, – признался он. – Это мое первое убийство.
   Убийство! От этого слова по телу у меня пробежала дрожь. Я не могла поверить в случившееся. Джанин! Подумать только, совсем недавно мы вместе учились в школе, а потом… Лавиния стала матерью, а Джанин… холодным трупом. Я постаралась не думать о том, что два этих факта, несомненно, каким-то образом связаны между собой.
   К нам подошел еще один молодой человек. Сняв шляпу, он поклонился.
   – Могу я узнать, не были ли вы подругой молодой леди? – спросил он.
   Я решила, что это еще один полицейский, и ответила ему:
   – Да.
   – Не могли бы вы назвать мне свое имя?
   Я назвалась, и он достал из кармана блокнот.
   – Вы живете поблизости?
   – Нет… в деревне. Сюда я приехала в гости.
   – Как интересно. Вы хорошо знали молодую леди?
   – Мы вместе учились в школе. Я ведь недавно рассказывала об этом вашим людям.
   – Еще пара вопросов. Понимаете, никакой ошибки быть не должно. Где именно в деревне?
   Я назвала ему адрес дома приходского священника.
   – Значит, вы дочь пастора?
   Я кивнула.
   – И вы вместе учились в школе. У вас есть какие-либо предположения относительно того, зачем кому-то понадобилось убивать вашу подругу?
   – Нет, – с нажимом ответила я.
   Мой сопровождающий коснулся моей руки.
   – Вы разговариваете с прессой, – прошептал он.
   – На этот счет можете не беспокоиться, – заверил меня второй. – Еще несколько вопросов, только и всего.
   Запинаясь, я пробормотала:
   – Я думала, что вы связаны с полицией.
   Он обезоруживающе улыбнулся.
   – В некотором роде.
   – Я не скажу более ни слова. Мне ничего не известно о случившемся.
   Он с улыбкой кивнул, приподнял шляпу и удалился.
   А у меня появилось такое чувство, будто я только что совершила крайне неблагоразумный поступок.
   Молодой человек проводил меня до места, где ждал кеб, и поехал со мной.
   – Вам не следовало общаться с прессой, – заметил он. – Нам это не нравится. Мы предпочитаем давать им только те сведения, которыми они, по нашему мнению, должны располагать.
   – Почему вы не сказали мне об этом раньше?
   Он порозовел. Ему явно не хотелось признавать собственную оплошность, ведь он не распознал репортера сразу.
   От его прощальных слов повеяло обреченностью:
   – Полагаю, мы скоро свяжемся с вами. Должны будем проверить ваши показания и все такое.
   В коридоре меня уже поджидали Полли и Эфф, спрашивая себя, что произошло.
   – Эй, – первой начала Полли, – что все это значит? Кто этот молодой человек?
   – Полицейский, – ответила я.
   Полли побледнела.
   Эфф сказала:
   – Сюда пришел полицейский. Что делает полиция в доме респектабельных людей? Что подумают соседи?
   – Принеси капельку бренди, – перебила ее Полли. – Разве ты не видишь, как она расстроена?
//-- * * * --//
   Я лежала в своей постели, а рядом со мной сидела Полли. Я только что рассказала ей все, что знала о случившемся.
   – Бог ты мой, – пробормотала она. – Убийство, ну надо же, а? Если хочешь знать мое мнение, эта твоя Джанин была той еще дрянью, раз решила заняться шантажом.
   – Я уверена, что ее смерть как-то связана со всем этим, Полли.
   – Не удивлюсь, если так. Ты думаешь, что в этом деле замешана Лавиния?
   Я покачала головой:
   – Не могу в это поверить.
   – От этой красавицы можно ждать чего угодно. Случившееся похоронит и ее, и ее великую любовь, если это правда. Полагаю, что даже всемогущие Фрамлинги не смогут замять такой скандал.
   – Ох, Полли, это же ужасно.
   – Я надеюсь только на то, что Господь убережет тебя от всего этого. Какая жалость, что ты туда поехала. Не хотелось бы мне оказаться замешанной в такую историю.
   – Боюсь, что я уже замешана, Полли.
   – Эта Лавиния… она всем несет беду. Думаю, что она приложила к этому руку.
   – Я не могу в это поверить, Полли. Она может солгать при необходимости, но я уверена, что она не способна на убийство. Она никогда не смогла бы заставить себя совершить его. Да и где бы она взяла ружье?
   – Во Фрамлинге у них есть ружья. Так что достать его для нее не составило бы труда. Полагаю, она способна на все что угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Я не стала ничего рассказывать Эфф. Она взбесится окончательно, если узнает, что к нам сюда нагрянет полиция.
   – Пожалуй, мне лучше вернуться к отцу.
   – Там тебе будет еще хуже. Нет, ты останешься здесь, со мной, пока все не утрясется.
   Я прильнула к ней. Я была растеряна и напугана. Перед моим внутренним взором то и дело всплывал образ Джанин, лежащей под той простыней… мертвой.
//-- * * * --//
   Пришла полиция. Они задавали много вопросов. Что мне известно о жизни Джанин? Были ли у нее друзья и подруги? Я сказала им, что ничего не знаю о ее друзьях. Я встретилась с нею несколько дней назад, в первый раз после окончания школы.
   – Она была дочерью мисс Флетчер, управляющей дома призрения.
   – Это была ее тетка, – возразила я.
   Двое полицейских переглянулись.
   А я подумала: «Они узнают все. Узнают, кто такая Флер. Для Лавинии это будет ужасно… причем перед самой ее свадьбой».
   После их ухода я испытала огромное облегчение, но оказалось, что худшее было еще впереди. Полли первой увидела статью в утренней газете и поняла, что теперь скрывать что-либо от Эфф стало бесполезно.
   Срывающимся голосом она прочла мне заметку: «Кем была Джанин Флетчер? Для чего кому-то понадобилось отнимать жизнь у молодой девушки? Мне представилась возможность побеседовать с ее старой школьной подругой. Ею оказалась мисс Друзилла Делани, которая сейчас гостит у своей бывшей няньки». В статье был указан адрес Полли и Эфф. Полли продолжала: «Она дочь пастора во Фрамлинге и приехала навестить свою школьную подругу, но вместо этого обнаружила, как ту выносят на носилках из ее жилища. Джанин убили выстрелом в голову. Мисс Делани заявила, что не знает никого, кто мог бы желать смерти ее подруге. Джанин была дочерью мисс Эмили Флетчер, управляющей эксклюзивным домом призрения для состоятельных обитателей Нью-Фореста. Полиция пока ничего не сообщает о случившемся, но, по слухам, рассчитывает на скорый арест подозреваемого».
   Полли закончила чтение и в ужасе уставилась на меня.
   – Ох, Полли, – сказала я, – это кошмар.
   – Сумеют ли они разузнать насчет Флер? Есть у полиции такая привычка – совать нос куда не следует и раскапывать дурно пахнущие делишки.
   – Это будет ужасно, особенно сейчас, перед самой свадьбой. От всего сердца надеюсь, что Лавиния в этом не замешана. Я уверена, что она ни при чем, но могут всплыть разные неприятные подробности.
   – Знаешь, этому графу, или кто он там такой, не помешает узнать кое-что о девушке, на которой он собирается жениться, пока свадьба еще не состоялась. Я не удивлюсь, если ему многое станет известно.
   – Ох, Полли… мне страшно.
   – Тебе решительно нечего бояться. В самом крайнем случае просто расскажешь правду. И забудь о том, чтобы и дальше покрывать мадам Лавинию. Пора уже вывести ее на чистую воду.
   Я черпала утешение в близости Полли, но мне пора было возвращаться к отцу, потому что я понимала, сколь трепетно Эфф относится к респектабельности своего дома. Полли тоже не осталась к этому равнодушна, но любовь ко мне была сильнее.
//-- * * * --//
   На следующий день после того, как мы прочли заметку в газете, я услыхала стук в дверь, и меня охватило дурное предчувствие, что это пришла полиция. Я спустилась, чтобы отворить дверь, и увидела перед собой Фабиана.
   – Добрый день, – сказал он, без приглашения переступая порог. – Я хочу поговорить с вами.
   – Но… – начала было я.
   – Куда мы можем пройти? – перебил меня он.
   Я провела его в гостиную, строгую и опрятную маленькую комнатку, в которой стояли стулья с прямой спинкой и вельветовой обивкой, софа в тон, этажерка с драгоценными безделушками, – пыль с которых стирала лично Эфф, – облицованный мрамором камин, фикус в большом коричневом горшке на столике у окна и бумажные цветы в вазе на каминной полке. Комната была нежилой и использовалась как святая святых респектабельности: в ней принимали посетителей, будущих жильцов да иногда, по особым случаям, пили в воскресенье чай после полудня.
   – Что привело вас сюда? – осведомилась я.
   – И вы еще спрашиваете? Я видел статью в газете. Эта девушка… Джанин, – какое она имеет к вам отношение?
   – Если вы прочли статью, то должны знать, что мы вместе учились в школе.
   – Девушка была убита, и вы оказались там в это же время.
   – Я приехала уже после случившегося.
   – После того, как она была убита, – поправил меня он. – Господи милосердный! Что все это значит?
   – Думаю, как раз этим и занимается полиция – выясняет.
   – Но ваше имя было упомянуто в этой связи.
   – Я просто случайно оказалась там. Меня допросили.
   – Знаете, полиция не допрашивает людей просто так, чтобы позабавиться. Тот факт, что вас допрашивали, означает, что они уверены, будто вы что-то знаете.
   – Я действительно знала ее. И собиралась нанести ей визит.
   – С какой целью?
   – Целью? Она была моей старой школьной подругой.
   – Так вы просто возобновляли знакомство? Я хочу знать правду. Вы слышите меня? Вы не можете лгать всю жизнь. Вам лучше рассказать мне все. Я настаиваю на этом.
   В следующий миг дверь распахнулась, и на пороге появилась Полли. Впоследствии она рассказывала мне, что слышала, как он пришел, а потом подслушивала под дверью.
   Раскрасневшаяся, она стала в дверях, уперев руки в бока.
   – А теперь, Великий и Ужасный Сэр Как-Вас-Там, я скажу вам кое-что. Я не позволю вам приходить сюда и расстраивать мою девочку. Она одна стоит всех вас вместе взятых, хотя я бы и два пенса за пучок таких, как вы, пожалела бы.
   Он явно был ошеломлен подобным напором, но я заметила веселое изумление в его глазах.
   – Полли! – с упреком сказала я.
   – Нет. Говорить буду я. Если тебе все еще мало, то с меня довольно. И я сейчас выскажу этим Фрамлингам все, что о них думаю. Явился сюда, расстроил тебя. Он должен знать правду.
   – Ничто не доставит мне большего удовольствия, – сказал Фабиан.
   – Ой ли! Говорю вам, вы не получите ни малейшего удовольствия, когда услышите то, что я имею вам сказать, а если полиция и дальше продолжит наведываться сюда, пытаясь заставить Друзиллу сказать то, что им нужно, то я и им все расскажу. Друзилла сделала все, что могла, для вашей сестры. Как по-вашему, чьего ребенка мы здесь воспитываем? Вашей сестры, вот кого. Друзилла попыталась помочь ей, а взамен получила одни лишь оскорбления. Кто сопровождал вашу сестру в тот дом? Делая вид, что гостит у принцессы или где там еще? Кто потом привез малышку ко мне? Да стоило им только приехать сюда, как мне стало ясно, что ваша сестра не отличит ребенка от фунта масла – и не торопится узнать разницу. Поэтому я не позволю вам приходить сюда и унижать Друзиллу. Возвращайтесь к своей сестре и грозите ей. Она – причина всех бед.
   Фабиан произнес только:
   – Благодарю вас за то, что рассказали мне. – Он повернулся ко мне. – Полагаю, это правда?
   – Разумеется правда! – вскричала Полли. – Или вы хотите обвинить меня во лжи?
   – Нет, мадам, но я полагал, что могу рассчитывать на небольшое сотрудничество.
   – Мы влипли в неприятности по самые уши, а виновата во всем ваша сестра. Поэтому не смейте ни в чем обвинять Друзиллу, я этого не допущу.
   – Вы правы, – согласился он, – и я чувствую себя в долгу перед вами. Положение и впрямь неприятное, и я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы помочь.
   – Гм! – Полли сбавила натиск. – Самое время.
   – Да. И опять вы правы. Как вы полагаете, я могу еще немного поговорить с мисс Делани?
   – Это ей решать.
   – Да, конечно, – сказала я.
   Я чувствовала легкую дрожь во всем теле. Откровения Полли потрясли меня, но я была рада тому, что он все узнал наконец и что это не я предала Лавинию.
   Полли сказала:
   – Что ж, в таком случае я ухожу. – Она посмотрела на меня. – С тобой все будет в порядке?
   – Да, Полли, спасибо тебе.
   Дверь закрылась за нею, и мы остались вдвоем.
   – Какая доблестная и неустрашимая леди, – сказал он. – Итак, теперь я знаю правду. Полагаю, вы должны рассказать мне больше. Вы же понимаете, что я замешан в этой истории благодаря своей сестре. Это случилось во Франции, не так ли?
   – Да.
   – Француз?
   Я кивнула.
   – Вы знали его?
   – Видела раз или два.
   – Понятно. И моя глупая сестренка попросила вашей помощи.
   – С нами в школе училась Джанин Флетчер. У нее была тетка.
   – Значит, вы солгали насчет поездки в Линденштейн. Я знал, что вас там не было, разумеется.
   – Да. Вы пытались загнать меня в ловушку, поскольку у вас было некоторое представление о том, что случилось.
   – Когда я увидел ребенка…
   – Вы подумали, что это я…
   – В это было трудно поверить.
   – Но вам удалось.
   Фабиан ничего не ответил. Спустя несколько мгновений он заговорил вновь:
   – Эта девушка… Джанин… Как вы думаете, что там случилось?
   – Я не знаю.
   – Вы приехали туда сразу же после. Для чего?
   – Я пыталась поговорить с нею.
   – О Лавинии. Она шантажировала мою сестру? – Я молчала. Мне не хотелось выдавать ее, но, разумеется, Полли уже сделала это вместо меня.
   Он посерьезнел.
   – Бог ты мой! – вырвалось у него. – Но ее там не было. Она была во Фрамлинге. Наверняка это был кто-то другой.
   – Вы имеете в виду…
   – У той женщины жили другие девушки в том же положении?
   – Несколько.
   – Какая неприятность! Жаль, что вас там видели. Но я рад, что знаю все. Я останусь в Лондоне и дам вам адрес своего особняка в городе. Пошлите мне записку, если узнаете что-либо новое.
   Вот теперь он выглядел по-настоящему встревоженным. Мне показалось, будто он думает о скандале, который неминуемо разразится, если станет известно о пребывании Лавинии в доме призрения, а особенно о том, с какой целью она там находилась. Эта новость выйдет крупным планом во всех газетах. Я удостоилась лишь упоминания мельком и нескольких строчек в заметке. Репутация же Лавинии будет погублена безвозвратно. И я поняла, что ее брат намерен предотвратить это любой ценой.
   На меня нахлынуло облегчение. Я была высокого мнения о его способностях и возможностях. Он непременно проявит силу и изобретательность. Разумеется, его беспокоила только необходимость защитить сестру, но при этом он позаботится и обо мне.
   Он сказал, что ему пора идти. Взяв мои руки в свои, он улыбнулся мне, и это было будто извинение за его поведение в прошлом. Я же была рада, потому что наконец-то он узнал правду, причем не от меня.
//-- * * * --//
   Новостей об этом деле больше не было – лишь краткие упоминания. Полиция проводила расследование. К нам они больше не приходили.
   Зато Фабиан вновь почтил нас своим присутствием. Его впустила Эфф. Нельзя сказать, что она была недовольна его появлением.
   – Эфф придает чересчур большое значение титулам, – пояснила Полли. – Вот увидишь, сейчас она пойдет к жилице третьего этажа, чтобы сообщить ей о том, что к нам пожаловал сэр Фабиан. Она полагает, что это хорошо для репутации. Выглядит он соответственно, надеюсь, и ведет себя правильно.
   – О да, – заверила я ее.
   – Не вздумай спускать ему с рук, если он опять примется упрекать тебя в чем-либо.
   – Не стану, конечно.
   По его словам, он хотел поговорить со мною о ребенке. Эти две женщины ухаживали за ним с самого рождения, не так ли? Я ответила, что да.
   По его отношению я поняла, что он проникся уважением к Полли. Судя по всему, он даже получил удовольствие от того скандала, хотя то, что она ему сообщила, стало для него горькой пилюлей. Кажется, он был немало удивлен тем, что дочь приходского священника отважилась нарушить общепринятые правила; а вот для его сестры веселого в этом было мало.
   – Это ведь девочка, не правда ли?
   – Да. Вы должны познакомиться со своей племянницей. Вы ведь еще не видели ее, если не считать той короткой встречи на пустыре.
   – Я хочу познакомиться с нею. А ведь эти две леди воспитывали ее, кормили, одевали и обували…
   – А еще они любили ее, – подсказала я.
   – Бедное дитя! Что бы она делала без них? И без вас.
   – Лавинии пришлось бы заключить некоторые договоренности, но они наверняка не были бы столь удачными для Флер, как те, что соблюдают Полли и ее сестра.
   – Я хочу быть уверенным, что они получат компенсацию за все, что сделали.
   – Вы имеете в виду деньги?
   – Я имею в виду именно их. Они не могут быть настолько состоятельными, чтобы заботиться о чужих детях бесплатно. Это наверняка обходится дорого.
   – Они, если говорить их словами, ни в чем не нуждаются. Они сдают комнаты внаем, и Эфф умеет вести дела. Полли, кстати, тоже. Они много работают и наслаждаются плодами своего труда. Они могут и оскорбиться, если сочтут, будто вы полагаете, что они нуждаются в деньгах.
   – Но они же взяли ребенка!
   – Они сделали это ради меня, потому что…
   – Потому что совершили ту же ошибку, что и я. Понимаете, в конце концов, не такой уж я негодяй, чтобы Полли… которая очень близка вам… В общем, такое может случиться с каждым.
   – Да, пожалуй.
   – Все мы иногда проявляем неосмотрительность. – Он опять насмешливо улыбался мне, но потом коротко и деловито бросил: – Я найду способ возместить затраты этим двум добрым женщинам. Вы не могли бы поговорить с ними вместо меня? Боюсь, мне не позволят высказать свою точку зрения. А вот к вам они прислушаются.
   Я пообещала поговорить с ними.
   Обе пришли в негодование, когда я коснулась этой темы.
   – Кем, интересно, он себя считает? – возмутилась Полли. – Нам не нужны его деньги. Мы заполучили Флер совсем еще крохой. Она наша. Стоит только взять деньги у такого человека, как он начнет указывать тебе, что делать, и все такое прочее. Нет, мы на это не согласны.
   Эфф, впрочем, смилостивилась настолько, чтобы заявить:
   – Сэр Фабиан выказал любезность, предложив нам компенсацию. – Она всегда подчеркивала его титул, разговаривая с «Номером 32…», и потому, в силу привычки, практиковала это уже и в наших беседах.
   – Послушай, Полли, – не отступилась я, – сейчас у вас все в порядке, но, предположим, обстоятельства переменятся к худшему. Вы должны подумать о Флер, о школе для нее и всем таком.
   – Не хочу, чтобы она уехала учиться за границу. Можно подумать, Лавинии это принесло много пользы.
   Но Эфф оказалась чуточку практичнее. Думаю, что чувства сыграли с Полли злую шутку, притупив ее проницательность. Она уже решила для себя, что Фабиан – коварный соблазнитель и что он вынашивает гнусные планы на мой счет. Она здорово его опасалась.
   Однако, когда Фабиан предложил открыть для них счет, с которого они в любой момент смогут снять деньги для Флер, они, после долгих споров, дали свое согласие на это.
   – Но мы не собираемся прикасаться к нему, – заявила Полли.
   – Зато мы будем чувствовать себя спокойнее, зная, что он существует, – добавила практичная Эфф.
//-- * * * --//
   Всю следующую неделю я часто виделась с ним. Мне пришлось признать, что на него можно положиться и что его присутствие успокаивает меня. Тот факт, что он был рядом и знал правду, снял тяжкий груз с моей души.
   Полиция более не допрашивала меня. В газетах также почти перестали писать об этом деле. Но было приятно сознавать, что в случае возникновения очередного кризиса Фабиан окажется рядом.
   Я начала все больше узнавать его. Он обзавелся привычкой наведываться к нам, и Эфф, преисполнившись собственного достоинства, неизменно подавала чай в гостиной. Думаю, она гордилась тем, что принимает в гостях столь важную персону. Перед его приходом она клала свежие салфеточки на бархатную обивку стульев, заново начищала медь и латунь; безделушки на этажерке тщательно протирались. «Мы же не хотим, чтобы сэр Фабиан счел нас неряхами». Впрочем, в душе я потешалась, представляя, что он вдруг вздумает осмотреть фарфоровые статуэтки на этажерке или латунные подсвечники, проверяя, достаточно ли ярко они сверкают. Но мне нравилось видеть удовольствие, которое получала Эфф, обслуживая столь титулованного джентльмена, равно как и подозрение, с которым к нему продолжала относиться Полли, поскольку это свидетельствовало о ее любви и заботе обо мне.
   Да и сам Фабиан немного изменился. Он еще раз повидал Флер, причем весьма понравился ей, что удивило меня, поскольку ему явно было трудно общаться с нею. Да он и не стремился к этому.
   – Скажи: «Здравствуйте, сэр Фабиан», – приговаривала Эфф, и Флер, запинаясь и путая слова, с несомненным очарованием повторяла вслед за нею. Она клала ему ручонки на колени и с немым обожанием взирала на него. Смотреть на них со стороны было очень забавно. Мне казалось, что в облике Флер уже начали проступать черты Фрамлингов. Она не унаследовала от Лавинии ее гриву золотисто-каштановых волос, но я подозревала, что, подобно своей матери, она вырастет настоящей красавицей.
   – Симпатичная малышка, – заметил Фабиан.
   – Кажется, она почувствовала, что приходится вам родственницей, – сообщила ему я.
   – Разве такое возможно?
   – Кто знает? Но ведь вы ее дядя.
   Эффи принесла чай, который я выпила вдвоем с Фабианом. Полли наверняка держалась где-нибудь поблизости. Она ему не доверяла, он, по ее мнению, легко мог устроить какое-нибудь «жульничество».
   Мы говорили о предстоящей свадьбе Лавинии, которая должна была состояться очень скоро. Лавиния уже наверняка знала о смерти Джанин, поскольку об этом писали все газеты. Мне было интересно, что она об этом думает. Насколько я ее знала, она, с одной стороны, испытала огромное облегчение, но, с другой, наверняка опасалась того, что может выплыть наружу в этой связи. Я спрашивала себя, а не приходило ли ей в голову, что раз Джанин шантажировала ее, то могла проделывать то же самое и в отношении других людей? Словом, поводов для беспокойства у нее сейчас хватало.
   Фабиану же предстояло вернуться домой, чтобы успеть к свадьбе.
   – Думаю, – сказал он, – все ожидают, что вы тоже будете присутствовать.
   – Не знаю, есть ли в том необходимость. Лавиния наверняка слышала о Джанин. Хотелось бы мне знать, какие чувства она испытывает.
   – Она не позволяет себе чрезмерно беспокоиться по какому бы то ни было поводу, но даже у нее случаются периоды подавленного расположения духа. Слава богу, что она пребывала во Фрамлинге, когда убили ту женщину, так что против нее не может быть выдвинуто обвинений.
   – Как по-вашему, она расскажет обо всем Дугалу?
   – Уверен, что нет.
   – А вы думаете, что она должна это сделать?
   – Это ей решать.
   – Разве он не должен знать?
   – Я вижу, что вы моралистка.
   – А вы нет?
   – Я сторонник здравого смысла.
   – И морали не всегда есть в нем место?
   – Я бы так не сказал. Просто в каждом случае необходимо разбираться отдельно. В таких вещах обобщения недопустимы.
   – То есть вы полагаете правильным – или даже разумным, – что женщина, имеющая ребенка, не рассказывает о нем своему будущему супругу?
   – Будь женщина добродетельной, у нее не могло бы оказаться внебрачного ребенка изначально, посему не следует ожидать от нее примерного поведения впоследствии. Этот вопрос Лавиния будет решать для себя сама.
   – А Дугал – разве не будет он обманут в этом случае?
   – Да, будет. Но не исключено, что он предпочитает ничего не знать.
   – Вы и в самом деле так полагаете? А как поступили бы вы в схожих обстоятельствах?
   – Мне чрезвычайно трудно представить себя на месте Дугала. Я не Дугал. Я это я. Дугал – хороший и достойный человек. Я уверен, что он вел исключительно добропорядочный образ жизни. Не могу сказать того же о себе. Посему я смотрю на вещи несколько иначе, нежели он. Я уверен, что к жизни следует относиться легко, и если неведение приносит больше успокоения, чем знание, то лучше оставаться в неведении.
   – Какая странная философия!
   – Боюсь, вы не одобряете меня.
   – Я уверена, что вы боитесь очень немногих вещей, и мое одобрение или неодобрение не относится к их числу.
   – Мне всегда будет приятно ваше хорошее мнение обо мне.
   Я рассмеялась, вдруг обнаружив, что в его обществе чувствую себя легко и свободно. Я даже начала ждать его визитов, хотя и постоянно напоминала себе об опасности увлечься им чрезмерно. Мне достаточно было одного раза, когда я обожглась с Дугалом. Он выглядел таким безупречным джентльменом. Фабиан же был не таков, но мне он казался куда интереснее.
   Вопросы, которые поднимал Дугал, представлялись мне волнующими и занимательными, но Фабиан привлекал меня как личность.
   Я ступила на тонкий лед. Полли знала об этом и потому не теряла бдительности.
//-- * * * --//
   Был вечер. Флер лежала в кроватке, а я сидела с Полли и Эфф у очага на кухне. Эфф только что в очередной раз заметила, какая в нем хорошая тяга, как вдруг раздался стук в дверь.
   Эфф мгновенно пришла в смятение. Она очень не любила, когда кто-либо заставал ее за тем, что она использует кухню как гостиную.
   – Один из жильцов, – сказала она. – «Дальний Второй Этаж», держу пари на что угодно.
   Встряхнувшись, она напустила на себя полный достоинства вид, который приберегала для арендаторов, и направилась к двери. Полли последовала за нею, ну а я замыкала процессию.
   Это оказался не «Дальний Второй Этаж», а кто-то из других жильцов, причем с газетой в руках.
   – Я подумала, что вы могли не слышать последних новостей, – взволнованно сообщила женщина. – Это по делу Джанин Флетчер.
   Мы все вошли в приемную. Полли выхватила у посетительницы газету и развернула ее на столе. Мы столпились вокруг. Заметка была помещена на первой странице, это был так называемый экстренный выпуск.
   «Ошеломляющее развитие событий в деле Джанин Флетчер. Полиция полагает, что раскрыла его».
   И все.
   – Так-так, – промолвила Эфф. – Это было очень мило с вашей стороны, миссис Тенби.
   – Я так и подумала, что вы захотите узнать. А мисс Делани вообще должно быть интересно, учитывая, как близко она знала бедняжку.
   – Да, – согласилась я.
   – Теперь остается только ждать. Посмотрим, к чему это приведет, – заметила Полли. Тем временем Эфф в высшей степени достойно выпроваживала миссис Тенби в коридор.
   – Благодарим вас за то, что дали нам знать.
   После ее ухода мы вновь собрались на кухне, спрашивая себя, что бы это значило, и оттого отправились на покой позже обыкновенного.
   Перед сном я пошла взглянуть на Флер, как делала каждый вечер. Она крепко спала, прижимая к себе купленную для нее Эфф крохотную куколку, с которой наотрез отказывалась расставаться. Я наклонилась и поцеловала ее, малышка что-то пролепетала во сне. Я испытывала огромное облегчение оттого, что Фабиан все знает, ведь это означало, что ее ждет счастливое будущее.
   Я долго не могла заснуть, раздумывая над тем, что же нового обнаружилось в деле и увижу ли я Фабиана на следующий день.
//-- * * * --//
   Газеты нам принесли рано утром, и уж там было что почитать. Для меня это стало еще одним потрясением, и я почувствовала, что увязла в этом деле глубже прежнего. Драмы… трагедии… они ведь часто случаются. Когда читаешь о них, они кажутся нереальными, потому что происходят с другими людьми, которых мы можем лишь представить в своем воображении; но когда они касаются тех, кого мы знаем лично, то это совсем другое дело.
   Прочитанное повергло меня в тоску и печаль, хотя Лавинии должно было доставить ни с чем не сравнимое облегчение.
   Они нашли убийцу – но не путем какой-либо дедуктивной работы со стороны полиции, а благодаря признанию.
   «Убийца Джанин Флетчер признается в содеянном».
   Изложено все было весьма витиевато, я бы даже сказала поэтически вычурно.
   «…в маленьком домике на окраине Уонстеда, близ Эппинг-Форест, умирал Джек Эверетт Мастерс. Смертельные раны он нанес себе сам. Рядом с ним лежало тело его жены, Мириам Мэри Мастерс. Она была мертва вот уже несколько часов.
   Их знали как самую счастливую пару в округе. Джек был моряком. Соседи рассказывают, как Мириам ждала его возвращения и как всякий раз, когда он приходил домой, для них словно начинался очередной медовый месяц. Но почему же тогда она решила покончить с собой, приняв чрезмерно большую дозу лауданума? Да потому, что у нее недостало сил справиться с последствиями беспечного и неосторожного поступка, который она совершила в то время, пока Джек был в море».
   Следующий заголовок кричал: «Двойное самоубийство».
   «…Мириам не могла и далее мириться с положением, в котором оказалась, и решила, что ей более незачем жить. И тогда, написав два подробных письма – одно Джеку, другое коронеру, – она призналась в убийстве Джанин Флетчер. В послании своему супругу она назвала причины своего поступка.
   «Я люблю тебя, Джек».
   Письмо, написанное ею мужу, содержало объяснение случившегося. Как-то вечером, когда Джек был в море, друзья убедили ее отправиться на вечеринку. Поначалу она не хотела идти. Не отдавая себе отчета в том, что ступила на путь, ведущий к страданиям и смерти, не будучи привычной к алкоголю, она выпила слишком много и уже не сознавала, что с нею происходит. Кто-то воспользовался состоянием бедной девушки и соблазнил ее, в результате чего она забеременела. Мириам была в отчаянии. Как рассказать обо всем Джеку? И поймет ли он? Она очень боялась, что не найдет у него понимания. Счастье ее разбилось вдребезги. И все-таки она сделала попытку выпутаться из беды. Она слышала о Доме призрения миссис Флетчер в Нью-Форесте. Заведение было не из дешевых, но гарантировало сохранение тайны. Она решила, что у нее нет другого выхода, кроме как отправиться туда, а после родов устроить передачу ребенка приемным родителям. Когда Мириам рожала, там оказалась Джанин Флетчер, племянница владелицы дома призрения. Джанин узнала ее тайну. Ребенок появился на свет, и его усыновили. Мириам вернулась домой, чтобы оставить прошлое позади. И так бы оно и было, если бы в ее жизнь не вошла Джанин Флетчер.
   Нельзя сказать, что подобного не случалось ранее. Джанин потребовала денег за молчание. Мириам заплатила – раз или два, – а потом обнаружила, что более не может платить. Последствия внушали ей неизбывный ужас. Она не решилась рассказать Джеку обо всем. Вместо этого она тайком приобрела револьвер, отправилась к Джанин, которая снимала комнату, и прострелила ей голову. С места преступления она сумела уйти незамеченной. Но потом ей стало ясно, что с таким грузом на совести она не сможет жить дальше, и потому Мириам написала эти письма.
   Несчастные влюбленные.
   Они были современными Ромео и Джульеттой. Он пришел и обнаружил ее мертвой. Потом прочел ее письмо. И едва не сошел с ума от горя. Он бы все понял. Он бы простил ее. Быть может, они разыскали бы ребенка и он мог бы стать ему отцом.
   Слишком поздно.
   Она убила Джанин Флетчер. Должно быть, она вдруг со всей ясностью осознала, что с грехом адюльтера можно было жить, а вот тяжесть убийства стала для нее неподъемной. И несчастные влюбленные погибли, а загадка убийства Джанин Флетчер оказалась раскрыта».
//-- * * * --//
   Тем же утром, но уже ближе к обеду, нам нанес визит Фабиан.
   – Вы уже слышали новости? – первым делом осведомился он.
   – Да, – ответила я. – И была глубоко тронута. – Я очень хорошо помнила Мириам, помнила ее горе и сейчас думала о том, что жизнь жестоко обошлась с нею.
   – Вы выглядите потрясенной, – сказал он.
   – Я знала ее. Она уже была там, когда мы только приехали. Она была таким мягким человеком. Я не могу думать о ней как об убийце.
   – Дело закрыто. Теперь мы можем вздохнуть свободно. Господи милосердный! Все наверняка выплыло бы наружу. Стало бы известно о том, что Лавиния замешана в этой истории. И вы тоже, кстати. Я каждый день ожидал, что правда выйдет наружу. Но теперь все кончено.
   Я сказала:
   – Она любила своего мужа, очень сильно любила. Должно быть, и он любил ее. И мысль о том, чтобы жить дальше без нее, оказалась для него невыносимой. На меня история произвела глубокое впечатление.
   – Она, наверное, была очень необычной женщиной – взять револьвер и застрелить своего врага!
   – Все это выглядит таким ненужным. Если бы только она рассказала мужу обо всем! Если бы только Джанин попыталась зарабатывать на жизнь честным трудом, а не прибегла к шантажу! Ах, если бы Лавиния не увлеклась тем мужчиной!
   – Если бы только мир был другим, а все в нем живущие являли собой идеал, жизнь стала бы куда проще, не правда ли? – Фабиан с горечью улыбнулся мне. – Вы стремитесь к совершенству, – продолжал он. – Как мне представляется, вам придется удовлетвориться чем-то намного меньшим. А сейчас я собираюсь развеселить вас. Я хочу предложить вам отобедать со мной. Думаю, у нас с вами есть что отпраздновать. Дело закрыто. Готов признаться, что временами даже мне становилось не по себе!
   – За Лавинию, – подсказала я.
   – И за вас.
   – Мне нечего было бояться.
   – Всегда неприятно признаваться в чем-то недостойном. Непременно остается… впечатление. Люди помнят такие вещи, пусть и смутно. Они забывают подробности, забывают, кто был кем, какую роль сыграли они сами. Так что мы можем вздохнуть с облегчением – все наконец-то кончилось.
   – Я не могу не думать о Мириам.
   – Она нашла, как ей казалось, наилучшее решение стоящей перед нею дилеммы.
   – И тем погубила свою жизнь и жизнь своего мужа заодно.
   – Увы. Таков был ее выбор. Печальная история. Я заеду за вами в двенадцать тридцать.
   Новости взволновали Полли.
   – Бог ты мой, я сходила с ума, думая, что будет дальше, а теперь ты едешь на обед с ним. – Она покачала головой. – Будь осторожна с этим типом. На твоем месте я бы не доверяла ему ни на грош.
   – В тебе говорит предубеждение, Полли.
   – Дай-то бог. Но ты все равно будь осторожна.
   – Конечно, Полли, даже не сомневайся.
//-- * * * --//
   За обедом Фабиан обращался со мной с подчеркнутым уважением. Он пребывал в приподнятом расположении духа. Естественно, он не был знаком с Мириам, и ее трагедия для него означала лишь благополучное разрешение ситуации, которая могла стать опасной.
   – Ну, не странно ли? – говорил он. – Мы с вами познакомились, когда вам было всего два года, но только теперь узнали друг друга получше. Для чего понадобилось это небольшое недоразумение, которое сблизило нас. Я крайне сожалею о том, что вскоре мне предстоит покинуть Англию.
   – Вы отправляетесь в Индию?
   – Да, в конце этого года или же в начале следующего. Путешествие обещает стать целым событием.
   – Вы когда-нибудь уже бывали в столь дальних краях?
   – Нет. Но я много слышал об этом. В Доме всегда есть люди, связанные с Ост-Индской компанией, и они постоянно говорят о ней.
   – Часть пути вы проделаете на корабле, разумеется.
   – При этом придется делать выбор – или плыть кружным путем мимо Мыса Доброй Надежды, или же высадиться на берег, скажем, в Александрии, и отправиться посуху через пустыню в Суэц, где всегда можно сесть на один из кораблей Ост-Индской компании.
   – Вы сделаете последнее, как я полагаю.
   – Мы пойдем именно этим маршрутом, да. Он сэкономит нам время, разве что путь через пустыню может оказаться небезопасным.
   – Уверена, это будет чрезвычайно интересно.
   – Я тоже в этом не сомневаюсь. Но все же мне будет жаль покидать Англию.
   Он многозначительно улыбнулся мне, и я почувствовала, что краснею. У меня еще свежи были в памяти воспоминания о том случае, когда он, как мне показалось, сделал мне недвусмысленное предложение.
   – Не знаю, когда ваш друг Дугал, наш новобрачный, начнет собираться в дорогу, – продолжал Фабиан. – Он должен был отправиться вместе со мной, но теперь новые обязательства могут задержать его в Англии.
   – А где находится его родовое гнездо?
   – Не слишком далеко от Фрамлинга. Я бы сказал, милях в сорока-пятидесяти. – Он пристально взглянул на меня. – Смею полагать, что вы получите приглашение нанести визит. Пожалуй, вам там понравится.
   Он ухитрялся вкладывать двойной смысл в обычные, казалось бы, реплики. Вот и сейчас он намекал на мои чувства к Дугалу, на то, что я имею чаяния и надежды. Я почувствовала, что меня охватывает негодование. При встречах с ним это было мое обычное состояние.
   – Разумеется, молодожены наверняка пожелают, чтобы на некоторое время их оставили одних, но, вне всякого сомнения, это пройдет. И тогда, я уверен, вы станете почетным гостем.
   – У Лавинии появятся новые интересы. Я уверена, что для меня у нее не найдется времени.
   – Но ведь вас с Дугалом чрезвычайно интересовали древности. Крайне маловероятно, что его интерес к ним не вернется после того, как утихнут первые восторги семейной жизни.
   – Поживем – увидим.
   – Согласен. А у вас философический склад ума.
   – Я этого не знала.
   – Мы многого не знаем о самих себе.
   Он вновь заговорил об Индии и Компании. Из его слов следовало, что он может отсутствовать несколько лет.
   – К тому времени как я вернусь, – заявил он, – вы уже забудете, кто я такой.
   – Едва ли. Фрамлинг и его обитатели доминируют в деревне, сколько я себя помню.
   – Кто знает, быть может, вы выйдете замуж и уедете.
   – И это тоже маловероятно.
   – То, что сегодня кажется невозможным, завтра может стать неизбежным. – Он поднял свой бокал. – За будущее – ваше и мое.
   Его поведение все сильнее беспокоило меня. Он намекал, что Дугал мне небезразличен и что я пребываю в печали, потому что леди Гарриет и Лавиния отняли его у меня. А я не могла объяснить ему, что, хотя мне и впрямь нравился Дугал, и мы с ним стали добрыми друзьями, и я даже почувствовала себя уязвленной оттого, что, ошеломленный красотой Лавинии, он моментально позабыл меня, – мое сердце вовсе не было разбито.
   Фабиан перегнулся через стол.
   – А известно ли вам, – сказал он, – что вы всегда представляли для меня особый интерес?
   – В самом деле?
   Он кивнул.
   – С тех самых пор, как я похитил вас и увез во Фрамлинг. Вам кто-нибудь рассказывал, как я ухаживал за вами на протяжении этих двух недель?
   – Я кое-что слышала об этом.
   – Вам не кажется, что это что-нибудь да значит?
   – Это означает лишь то, что вы были избалованным ребенком. Вас посетил очередной каприз. А тут под руку вам подвернулась я и, будучи ничем не хуже других, привлекла ваше внимание. Вы увезли меня к себе домой, поскольку не могли отказать себе в удовольствии. И разлучили меня с моей семьей.
   Он рассмеялся.
   – Это свидетельствует о моей целеустремленности.
   – Скорее о том, что вас окружали те, кто потворствовал вам и вашим капризам.
   – А ведь я помню вас. Вы были тогда совсем крохой. Правда-правда. А мне нравилось изображать отца. И я вновь хочу сказать, что эта игра пробудила во мне особый интерес к вам. Что вполне естественно.
   – Полагаю, у вас возникает вполне естественный – пусть и преходящий – интерес к большинству молодых женщин.
   Он весело рассмеялся.
   – Что бы вы ни говорили, я полагаю, что наше маленькое приключение породило между нами особенную связь.
   Но я лишь покачала головой в ответ:
   – Ничего подобного.
   – Вы меня разочаровываете. Неужели вы ее не чувствуете?
   – Нет, – отозвалась я.
   – Друзилла, давайте будем друзьями. Хорошими друзьями.
   – Нельзя стать друзьями по заказу.
   – Но можно попробовать. Мы живем неподалеку друг от друга. Мы могли бы часто видеться. Этот инцидент… он ведь сблизил нас, не правда ли?
   – Надеюсь, он научил вас кое-чему, чего вы не знали, когда пришли к поспешным выводам в отношении меня.
   – Он позволил мне многое понять в отношении вас, и я сгораю от желания узнать больше.
   Я решила, что понимаю, к чему он клонит, – не столь грубо, как в первый раз, когда он сделал на мой счет неверные выводы, но с прежним желанием.
   Перед моим внутренним взором встало лицо Полли. Она не доверяла ему. Как и я, впрочем. Посему я вновь завела разговор об Индии, и он многое рассказал об этой стране, пока я не заявила, что мне пора. При этом я удивлялась самой себе. Мне хотелось, чтобы наш обед не кончался. Тем не менее я сознавала, что Полли права. Этого мужчину мне следовало опасаться.
   Когда я вернулась домой, она с некоторой тревогой всмотрелась в мое лицо.
   Должно быть, на нем отразились признаки душевного подъема, который общество Фабиана неизменно вызывало во мне.
//-- * * * --//
   Я не могла вечно гостить у Полли. Настало время возвращаться домой.
   Близился день свадьбы.
   Лавинию закружил водоворот всеобщей суматохи и оживления. Я нанесла ей визит, и она приняла меня с подчеркнутым радушием, воодушевленно посвятив во все подробности подготовки к свадьбе и медовому месяцу. Когда мы наконец остались одни, она выпалила:
   – Ох, Друзилла, если бы ты только знала, через что мне пришлось пройти.
   – Другим тоже, Лавиния.
   – Разумеется. Но ведь я как раз собираюсь замуж.
   – Бедной Мириам тоже довелось немало пережить.
   – В голове не укладывается, что она это сделала! До сих пор не могу поверить.
   – Бедная девочка. Она, что называется, дошла до той точки, когда просто не осталось сил терпеть дальше.
   – Я ужасно беспокоилась и нервничала. А вдруг полиция поместила бы мое имя в газетах! Я ведь уже появлялась там, правда, по другому поводу. Знаешь, меня назвали самой красивой дебютанткой года.
   – Я слышала об этом.
   – Дугал был очень горд. Конечно, он обожает меня.
   – Конечно, – согласилась я.
   – Будет очень весело. Мы поплывем в Индию.
   – Значит, ты окажешься там вместе со своим братом.
   Она поморщилась:
   – Из-за этого дела он стал таким раздражительным! Прочитал мне нотацию насчет Флер и всего остального. Но я сказала ему, что устроила ее удочерение, так что теперь ей обеспечен хороший уход. Что еще я могла сделать?
   – Ты могла бы забрать свою дочь домой и воспитывать ее сама.
   – Не говори ерунды. Разве я могла так поступить?
   – Сделай признание, переверни страницу и стань любящей матерью. Флер – просто чудо.
   – Правда? Пожалуй, надо будет как-нибудь съездить туда и повидать ее.
   – Полли будет возражать. Она скажет, что это расстроит ребенка.
   – Она расстроится из-за того, что повидается с матерью?
   – Разумеется. Ведь мать бросила ее на попечение других людей, чтобы не путалась под ногами.
   – Ах, перестань. Ты говоришь совсем как Фабиан. С меня довольно. Все кончено. Об этом позаботилась Мириам.
   – Да уж, она облагодетельствовала тебя, это точно.
   – Ты очень странно смотришь на вещи.
   – Напротив. Скорее это можно сказать о тебе. Ты хоть представляешь, какие муки выпали на ее долю?
   – Ей следовало бы рассказать обо всем своему мужу.
   – Как ты рассказала Дугалу?
   – Это совсем другое дело.
   – Все, что происходит с Фрамлингами, по определению отличается от того, что случается с обычными людьми.
   – Прекрати. Я хочу поговорить с тобой о свадьбе. Проводить медовый месяц мы будем в Италии. Дугал хочет показать мне сокровища искусства. – И она недовольно скривилась.
   «Бедный Дугал!» – подумала я. А потом разозлилась на него. Как он мог оказаться настолько глуп, что собрался жениться на такой девушке, как Лавиния? Ведь она совершенно не подходит ему.
   Какая же она самовлюбленная эгоистка! Она даже не вспомнила о Мириам, разве что с благодарностью, потому что та устранила единственного человека, который мог угрожать ей самой.
   В те дни я грезила наяву. Я мечтала, чтобы Дугал осознал свою ошибку и вернулся в дом приходского священника, дабы возобновить нашу приятную дружбу; и чтобы связь между нами окрепла.
   Как странно, что в моей жизни появились стразу трое мужчин, имевших для меня большое значение. Первым был Колин Брэди, готовый жениться на мне потому, что это было для него очень удобно и стало бы первым шагом к получению собственного прихода, особенно учитывая, что здоровье отца продолжало ухудшаться и он скоро попросту не сможет исполнять обязанности пастора; вторым стал Фабиан, прозрачно намекнувший на свою готовность вступить со мной в некие отношения… беспорядочные, разумеется, поскольку брак в его расчеты явно не входил. Я нисколько не сомневалась, что леди Гарриет, которая столь ловко приобрела звучный титул для дочери, питает еще бо́льшие амбиции в отношении сына. Разумеется, он мог воспротивиться, будучи явно не столь податливым и уступчивым, как Лавиния. Должно быть, к настоящему моменту леди Гарриет сообразила, что ее обожаемый сынок обладает столь же сильной волей, как и она сама. Но было и еще кое-что, о чем не следовало забывать. Если предположить, что я действительно ему небезразлична, ему достаточно просто решить, что он женится на мне. Леди Гарриет, сколь бы горько разочарована и взбешена она ни была, вынуждена будет уступить его желаниям. Но это решительно невозможно. Быть может, он испытывает ко мне достаточно сильное влечение, чтобы затеять легкую любовную интрижку, но не может быть и речи о том, чтобы наследник Фрамлинга женился на скромной дочери священника. Ну и, наконец, был еще Дугал. Он обладал манерами и моральными принципами настоящего джентльмена. Я могла бы гордиться тем, что заполучила такого мужа. Я могла бы разделить его интересы. Но он увидел броскую красоту и пал ее жертвой. Будь я умнее, мне следовало бы согласиться с Полли и сказать себе: мне повезло. А вдруг это случилось бы позже, когда я увлеклась бы им намного сильнее?
   Перед отъездом Полли сказала мне:
   – Мужчины – очень странные создания. Есть хорошие и плохие, верные и те, кто не пропустит ни одной юбки, даже зная, что те сидят на бочке с порохом. Так что главное в этом деле – выбрать правильного партнера.
   – Если подобный выбор есть, – напомнила я ей.
   – Выбор заключается уже в том, чтобы сделать его или нет. Вот что самое главное. А еще есть такие мужчины, к которым я бы не подошла и на пушечный выстрел.
   Я знала, конечно, что одним из них был и Фабиан; но вот Дугал не принадлежал к их числу, зато скоро он свяжет себя матримониальными узами с Лавинией, что было, как изящно выразилась Полли, все равно что садиться на бочку с порохом, когда фитиль уже подожжен. Можно было с уверенностью утверждать, что их брак не будет спокойным и благополучным.
   Наступил день свадьбы. Он обещал стать праздником для всей деревни. Церемонию венчания проводил мой отец. Церковь была украшена цветами всех форм и расцветок. Их прислали нам из близлежащих оранжерей, выбрав для этой цели лучшие сорта. Вместе с цветами прибыли и две дамы, дабы расположить их наилучшим образом, к негодованию мисс Глин и мисс Берроуз, которые ранее всегда занимались украшением церкви.
   Обряд венчания получился впечатляющим. Лавиния в наряде невесты выглядела настоящей красавицей, при виде которой перехватывало дыхание, а из Дугала получился очень симпатичный жених. Церемонию почтили своим присутствием многочисленные гости.
   Я сидела в задних рядах, видела леди Гарриет, поражающую роскошью своего платья, и Фабиана рядом с нею, строгого и чопорного, и чувствовала себя сереньким воробышком среди роскошных павлинов.
   Итак, Лавиния вышла замуж за Дугала.
   Джанин была мертва. Будущее Флер было устроено. Но я знала, чувствовала, что это еще не конец истории.

Индия

Опасное путешествие по пустыне

   Все это случилось два года тому назад. Время, прошедшее с тех пор, не было богатым на события, и жизнь превратилась в серую монотонную рутину. Я просыпалась каждое утро, в точности зная, что принесет мне грядущий день. В моем существовании не было ни света, ни теней. И некоторое волнение вызывал лишь вопрос, будет ли погода достаточно хорошей для того, чтобы провести церковный праздник на свежем воздухе, и принесет ли благотворительный базар по такому случаю выручку бо́льшую, нежели в минувшем году.
   Фабиан отбыл в Индию раньше, чем ожидалось, вскоре после свадьбы Лавинии.
   Это было нелепо, но без него мне стало скучно. Как такое может быть, учитывая, что виделись мы с ним крайне редко и я к тому же прилагала все усилия, дабы избежать этих встреч? Мне никак не следовало сожалеть о его отъезде. Он, как выразилась бы Полли, являл собой явную и несомненную угрозу.
   Хотя Лавиния частенько раздражала меня, теперь я начала скучать и по ней. Без них Фрамлинг казался другим. Мне хотелось бы знать, скучала ли леди Гарриет по своим детям и почему она вдруг решилась отпустить их обоих одновременно. Сама же она отдавалась задаче управления деревней еще энергичнее прежнего. Колин Брэди стал ее любимчиком, что в немалой степени, как я поняла, объяснялось тем, что с ним было проще иметь дело, нежели с моим отцом. К тому же он оказался склонным к подобострастию и угодливости: «О да, конечно, леди Гарриет», «Благодарю вас за добрый совет, леди Гарриет». Мне же хотелось крикнуть ему в лицо: «Вам совершенно не обязательно являть собой подобное смирение. Я уверена, что приход и так достанется вам в свое время».
   У меня имелась и еще одна причина для дурного расположения духа. Здоровье отца стремительно ухудшалось. Он очень быстро уставал, и я была благодарна Колину за помощь. Словом, в действительности он взял на себя исполнение всех обязанностей пастора.
   Я слышала, как леди Гарриет однажды заметила: «Какой приятный молодой человек! А вот наш дорогой пастор временами бывает таким странным. Это его чрезмерное увлечение мертвыми, особенно если учесть, что умерли они очень давно. При этом у него есть приход, о котором он обязан думать в первую очередь. Казалось бы, этих забот ему должно хватить с головой…»
   Время от времени она заходила к нам, полагая это своим долгом, и окидывала меня испытующим взором. Я знала, о чем она думает. Ей нравилось, когда все завершается в срок и без последствий. Мой отец недомогал вот уже некоторое время и, подобно Карлу Второму, не желал умирать уже слишком долго. Я была его незамужней дочерью, а в доме пастора постоянно жил молодой человек. По мнению леди Гарриет, решение было очевидным и в данных обстоятельствах все заинтересованные лица должны были признать и принять то, что им предлагается.
   Мой отец перенес легкий апоплексический удар. Он не лишил его дееспособности полностью, но речь его стала затрудненной, а одна сторона тела была практически парализована. В общем, он стал наполовину инвалидом.
   Ухаживать за ним мне помогали миссис Дженсен и две горничные. При этом я отдавала себе отчет в том, что развязка близка.
   Доктор Берриман, добрый друг семьи, сообщил мне, что опасается второго приступа, который может случиться в любую минуту и стать фатальным.
   Так что я была готова.
   Я часто и подолгу читала отцу, что доставляло ему большое удовольствие, да и мои познания в истории греков и римлян существенно расширились. Просыпаясь по утрам, я спрашивала себя, что принесет мне грядущий день, потому что понимала – шаткое равновесие не может длиться вечно.
   И тут леди Гарриет пригласила меня во Фрамлинг на чай. Мы сидели в гостиной, и величественная хозяйка председательствовала за накрытым кружевной скатертью столом, на котором стояли серебряный поднос с серебряным же чайником, тонко нарезанные ломтики хлеба, масло и фруктовый пирог.
   Горничная, прислуживавшая за столом, передала мне чашку чая, который собственноручно налила для меня леди Гарриет. В присутствии служанки беседа текла сдержанно, но я понимала, что меня пригласили не только для того, чтобы угостить чаем.
   Леди Гарриет заговорила о Лавинии и о том, как той нравится в Индии.
   – Общественная жизнь там – весьма бурная и увлекательная, – продолжала она. – В стране собралось очень много тех, кто связан с Компанией. Полагаю, местные жители чрезвычайно нам благодарны. К тому у них имеется множество резонов. А неблагодарности я не терплю. Граф вполне здоров, и дорогие молодожены безумно счастливы вместе, особенно после рождения маленькой Луизы. Подумать только – Лавиния уже сама стала матерью!
   Я мрачно улыбнулась про себя. Лавиния стала матерью намного раньше, чем полагала леди Гарриет.
   Она заговорила о маленькой Луизе и о том, что та хотя бы иногда должна приезжать домой. Это случится еще не скоро, но не могут же маленькие дети провести все детство в Индии!
   Я сидела, слушала и соглашалась покорнее, чем Колин Брэди.
   Когда мы покончили с чаем и поднос с приборами унесли, леди Гарриет сказала:
   – Я немного обеспокоена состоянием дел в приходе.
   Я чуточку приподняла брови, выражая тем самым свое немое удивление.
   Она благосклонно улыбнулась мне.
   – Я всегда приглядывала за вами, дорогая, еще с тех пор, как умерла ваша мать. Это было так печально. Оставить ребенка одного… А тут еще ваш отец… Нет, я очень его уважаю, но он постоянно витает в облаках. Большинству мужчин трудно заботиться о детях – но ему в особенности. И потому я не выпускала вас из виду.
   Что-то я не замечала подобного пристального внимания к собственной персоне, чему, впрочем, была только рада.
   – Ваш отец очень слаб здоровьем, дорогая моя.
   – Боюсь, что вы правы, – согласилась я.
   – Приходит время, когда следует взглянуть правде в глаза, сколь бы болезненной она ни была. Здоровье вашего отца продолжает ухудшаться. Пришла пора мистеру Брэди полностью перенять у него бразды правления. Он замечательный молодой человек и пользуется моей полной поддержкой. И, кстати, он питает к вам весьма теплые чувства. Если вы выйдете за него замуж, это станет облегчением для меня и счастливым решением тех проблем, с которыми вам неизбежно придется столкнуться. Будучи дочерью священника, вы знаете…
   Меня охватило негодование оттого, что меня попросту лишают будущего.
   И потому я позволила себе заявить с некоторым даже высокомерием:
   – Леди Гарриет, у меня нет никакого желания выходить замуж. – И мне очень хотелось добавить: «И я совершенно определенно не намерена делать это только ради того, чтобы вы испытали облегчение».
   Она ласково улыбнулась мне, словно несмышленому ребенку.
   – Понимаете, моя дорогая, ваш отец уже не молод. Вы достигли возраста замужества. Я уже говорила на эту тему с мистером Брэди.
   Я могла легко себе представить их разговор и его ответы: «Да, леди Гарриет, если вы полагаете, что я должен жениться на Друзилле, то я непременно сделаю это».
   Я почувствовала, как меня охватывает гнев, и ощетинилась, призвав на помощь все свое упрямство.
   – Леди Гарриет, – начала я, но не успела дать выход своему негодованию, – вследствие чего меня почти наверняка отлучили бы от Фрамлинга на веки вечные, – поскольку за дверями поднялся какой-то шум.
   Я услышала чей-то голос: «Нет… нет, там леди Гарриет».
   Хозяйка дома поднялась на ноги и быстрым шагом подошла к двери. Распахнув ее, она тут же попятилась, потому что на пороге стояла совершенно безумная фигура, которую я тем не менее узнала мгновенно. Длинные распущенные волосы в беспорядке ниспадали женщине на спину; на ней была свободная ночная сорочка, а ноги были босыми.
   – Что это значит? – пожелала узнать леди Гарриет.
   Вперед поспешно выступила женщина, которую я знала как Аешу, и я мысленно перенеслась в те времена, когда впервые увидела мисс Люсиль, рассказавшую мне о проклятии веера из павлиньих перьев.
   – Я должна поговорить с нею! – явно не владея собой, вскричала несчастная. – Она здесь. Ах… – Не отводя от меня взгляда, она неверной походкой шагнула ко мне. Аеша обеими руками вцепилась в нее, пытаясь удержать.
   – Мисс Люсиль, давайте вернемся в вашу комнату. Так будет лучше для всех.
   Я вспомнила ее мелодичный голос, так похожий на перезвон колокольчиков, который поразил меня еще много лет назад.
   Но мисс Люсиль возразила:
   – Я хочу поговорить с нею. Я должна сказать ей кое-что.
   Леди Гарриет сухо распорядилась:
   – Отведите мисс Люсиль в ее спальню. Как вообще это могло произойти? Я же вполне недвусмысленно велела содержать ее в комнатах, что необходимо для ее здоровья.
   К этому времени и я встала из-за стола, и бедная помешанная женщина уставилась на меня во все глаза. А потом она улыбнулась, причем неожиданно ласково.
   – Я хочу… я хочу… – начала она.
   Аеша пробормотала:
   – Да-да, немного погодя. Посмотрим, посмотрим.
   Она нежно взяла ее за руку и увела; уходя, она оглянулась и беспомощно посмотрела на меня. Леди Гарриет выглядела расстроенной донельзя. Она сказала:
   – Не представляю, что с нею произошло. Она очень нездорова. Я делаю все, что в моих силах, дабы позаботиться о ней, а они позволили ей сойти вниз…
   Совершенно очевидно, только что разыгравшаяся сцена потрясла ее не меньше меня. Мыслями она уже была далеко от моих проблем. То, что происходило во Фрамлинге, было намного важнее.
   – Что ж, моя дорогая, – сказала она, отпуская меня, – хорошенько подумайте над тем, что я вам сказала. Сами увидите, что так будет лучше.
   Я была рада уйти оттуда и, погрузившись в задумчивость, отправилась домой.
   Передо мною в полный рост встала нешуточная проблема, и, хотя я полагала, что сделаю что угодно, но никогда не соглашусь на предложение леди Гарриет, будущее выглядело унылым и безрадостным.
//-- * * * --//
   Два дня спустя Колин Брэди предложил мне стать его женой.
   Я привыкла подолгу гулять. Нет, я бы предпочла ездить верхом, но своей лошади у меня не было и, хотя Фабиан давно предоставил мне доступ к конюшне Фрамлинга, я не считала себя вправе воспользоваться его предложением, учитывая мое нежелание следовать совету леди Гарриет.
   Я как раз возвращалась домой после прогулки и решила срезать путь, пройдя через церковный двор, когда увидела выходящего из храма Колина.
   – А, Друзилла, – сказал он. – А я как раз хотел поговорить с вами.
   Я сразу же догадалась, о чем пойдет речь.
   Я окинула его внимательным взглядом. Его ни в коем случае нельзя было назвать некрасивым или неприятным. Лицо Колина светилось добродетелью; он был из тех людей, которые ни на шаг не сойдут с праведного пути на протяжении всей своей жизни; он не наживет себе врагов, разве что среди тех, кто станет завидовать его достоинствам; он будет утешать больных и немощных; он не лишен и несколько натужного чувства юмора. Так что многие молодые женщины наверняка согласились бы связать себя с ним узами брака. Выйти за него замуж – вот, очевидно, предел мечтаний неимущей дочери приходского священника.
   Не знаю, на что я надеялась, но меня не покидало стойкое ощущение, что я предпочту восстать против целого мира одна, чем в компании с тем, кому фактически повелели жениться на мне и за кого мне посоветовали выйти замуж, потому что это было лучшим, на что я могла рассчитывать.
   – Здравствуйте, Колин, – сказала я. – Вы, как всегда, в делах и хлопотах.
   – Заботы прихода. Временами они становятся весьма срочными. Сегодня утром, как мне показалось, пастор выглядел не очень хорошо. – Он сокрушенно покачал головой.
   – Да, – подтвердила я. – Боюсь, он очень слаб.
   Колин откашлялся, прочищая горло:
   – Мне кажется здравой мысль о том, что вы и я… словом, в свете всего… это представляется хорошим решением…
   А меня вновь захлестнуло раздражение. Я не хотела, чтобы мое замужество становилось решением чьих-то проблем.
   – В общем, – продолжал он. – Вы знаете здесь все. И я… я полюбил это место… и полюбил вас, Друзилла.
   – Полагаю, – сообщила я ему, – вы разговаривали с леди Гарриет. Или, точнее, она разговаривала с вами. С леди Гарриет вообще-то не принято разговаривать. Ей следует внимать.
   Он попытался возразить и закашлялся.
   – Словом, я хотел сказать, что мы с вами могли бы… пожениться.
   – И тогда вы станете полноценным главой прихода.
   – Что ж, думаю, это стало бы успешным решением всех наших проблем.
   – Полагаю, что брак не стоит рассматривать как средство решения проблем. Что скажете?
   Он выглядел явно озадаченным и пробормотал:
   – Леди Гарриет намекнула…
   – О, я знаю, на что она намекнула, но я бы не хотела выходить замуж только потому, что кому-то это представляется удобным.
   – Дело не только в том… – Он взял меня за руку и просительно заглянул в глаза. – Вы же знаете, что очень мне нравитесь.
   – Вы мне тоже, Колин. Я уверена, что вы прекрасно справитесь со всеми обязанностями, когда заполучите приход в свое полное распоряжение. Собственно, вы и так уже его получили. Что до меня, то я не уверена, что хочу замуж. Пока, во всяком случае.
   – Моя дорогая девочка, вы не должны так думать. Все будет в порядке, уверяю вас. Я не хочу торопить вас. Если бы только мы могли обручиться…
   – Нет, Колин. Пока нет.
   – Я знаю, у вас достаточно забот. Вы беспокоитесь о своем батюшке. Пожалуй, я заговорил о браке слишком рано. Леди Гарриет…
   Мне хотелось крикнуть ему в лицо: «Леди Гарриет не будет править моей жизнью так, как управляет вашей».
   Но вместо этого я спокойно заявила:
   – Леди Гарриет нравится устраивать чужую жизнь. Пожалуйста, постарайтесь понять меня, Колин, – я предпочитаю справляться собственными силами.
   Он рассмеялся.
   – Она волевая и решительная леди, но сердце у нее, полагаю, доброе, и она беспокоится о вашем благополучии. Да, я заговорил о браке слишком рано. Я знаю, что вы очень тревожитесь о своем батюшке. Мы поговорим позже.
   Я не стала возражать, хотя меня так и подмывало крикнуть ему, причем во весь голос: «Я никогда не выйду за вас замуж».
   Это было бы жестоко. Ведь он был человеком мягким и добросердечным. Не надо было, чтобы он догадался о том, как сильно я разозлилась из-за того, что он позволил сделать себя орудием в руках леди Гарриет. Пожалуй, его даже можно назвать здравомыслящим. Он сумел найти свою дорогу в жизни и понимал, что не может не обращать внимания на таких людей, как леди Гарриет, поскольку они могут способствовать его карьере или разрушить ее.
   Я часто ходила в паддок. Он располагался на земле Фрамлингов, но использовался редко. Здесь я обретала некое подобие умиротворения. Отсюда было хорошо видно западное крыло, в котором проживала мисс Люсиль. Я много думала о той странной нашей встрече, которая случилась много лет тому назад. Она тоже запомнила ее и, сходя в гостиную, где я пила чай с леди Гарриет, явно хотела повидать меня.
   Я размышляла о прошлом и пыталась заглянуть в будущее. Понемногу оно начинало тревожить меня. Отец слабел буквально с каждым днем. Он с нетерпением ждал послеполуденного отдыха, когда я на протяжении пары часов читала ему, поскольку более всего его удручало ухудшение зрения, лишившее его возможности общения с миром книг. Ему случалось задремать, слушая меня, и я понимала, как он слаб, раз эти часы были предметом его желаний. Тогда я клала книгу на колени и всматривалась в его лицо, столь умиротворенное во сне. Я представляла, как он приехал сюда с моей матерью, какие надежды они питали и какие планы строили в отношении меня. Но потом она умерла, оставив его одного, и он посвятил свою жизнь книгам. Если бы она осталась жива, все было бы совсем по-другому!
   А вот теперь и его жизнь подошла к концу, и скоро я останусь одна в этом мире. Нет, у меня же есть Полли. Полли стала моим спасательным кругом.
   Я знала, что отцу осталось совсем немного. Я знала, что Колин Брэди займет его место, а я стану здесь лишней – здесь, где прожила всю жизнь, – если не останусь тут в качестве его жены.
   Пожалуй, кое-кто мог бы счесть, что мне стоило взять то, что они предлагали.
   «Нет-нет, – сказала я себе. – Но отчего же я испытываю такое отвращение? Колин хороший человек. Мне будет хорошо с ним». Однако я понимала, что ему многого недостает, сравнивая его с другими: с Дугалом, который заставил меня думать, будто наша дружба перерастает в нечто большее; и с Фабианом, обещавшим восторг, но давшим понять, какого рода отношения между нами его устраивают.
   Было глупо мечтать об этих двоих. И нельзя было сравнивать их с Колином. Того никогда бы не ошеломила красота, и ему бы и в голову не пришло заводить интрижку вне брака.
   Иногда я думала, что с моей стороны было глупо отвергнуть Колина. Леди Гарриет была права. Брак с ним был бы для меня не только лучшим, но и единственным выходом.
   Сидя в паддоке, привалившись спиной к ограждению, я часто ловила себя на том, что смотрю на одно окно и вспоминаю, как много лет назад мисс Люсиль наблюдала оттуда за нашими уроками верховой езды.
   Однажды я увидела, как портьера шевельнулась. У окна появилась фигура, глядящая на меня сверху вниз. Мисс Люсиль. Я подняла руку и помахала ей. Ответа не последовало, и спустя некоторое время она отступила, причем у меня сложилось впечатление, будто ее увели от окна насильно.
   После этого я часто видела ее. Обыкновенно я приходила в паддок после полудня, причем почти всегда в одно и то же время. Мы словно соблюдали негласную договоренность.
   Между тем отец беспокоил меня все сильнее и сильнее. Он все чаще заговаривал о маме, и я чувствовала, что он обретает спокойствие и удовлетворение оттого, что возвращается в прошлое.
   – Она жила только мыслями о тебе, – мечтательно сказал он мне однажды, внезапно пробудившись, когда я остановила чтение, заметив, что он задремал. – Она так хотела ребенка. Я рад, что она успела увидеть тебя. Я никогда не видел ничего красивее ее лица в тот миг, когда она взяла тебя на руки. Она хотела, чтобы у тебя было все. Она хотела, чтобы ты была устроена в жизни. Я рад тому, что у нас есть Колин Брэди. Он хороший человек. И я уверен, что могу доверять ему так, как доверяю немногим.
   – Да, – согласилась я. – Он хорош во всем.
   – Он возьмет здесь все в свои руки, когда меня не станет. Он заслужил это право. Он куда лучше меня подходит для этой работы.
   – Тебя здесь все очень любят, папа.
   – Я стал слишком забывчивым. Не гожусь больше на роль пастора.
   – Ты полагаешь, что Колин больше подходит для этой роли?
   – Он прирожденный духовный наставник. Это у него в крови. Его отец и дед были служителями церкви. Друзилла, лучшего и желать нельзя. Он тот человек, которому я вверил бы тебя без опаски.
   – Многие люди полагают чрезвычайно удобным, если я выйду замуж за Колина Брэди.
   – Приход всегда будет твоим домом.
   – Да. Но стоит ли выходить замуж только ради того, чтобы обрести дом? Как думаешь?
   Он улыбался, поскольку мыслями уже перенесся в то благословенное время, когда еще была жива мама.
   – Ты могла бы сделать и куда худший выбор, – пробормотал он.
   Их всех заботило мое будущее, и ответ казался очевидным. Даже моему отцу.
//-- * * * --//
   Однажды, когда я была в паддоке, ко мне подошла Аеша. Ее появление удивило и напугало меня. Но она улыбнулась мне и сказала:
   – Вы часто приходите сюда.
   – Здесь так тихо и покойно.
   – Тихо и покойно, – повторила она. – Моя госпожа видит вас. Нет, она высматривает вас.
   – Да, я видела ее.
   – Она желает поговорить с вами.
   – Со мной?
   Аеша кивнула.
   – Она не забыла вас.
   – Ой… Вы имеете в виду тот случай, когда я взяла веер.
   – Бедняжка. По преимуществу она живет прошлым. Боюсь, она больна… очень больна. Она говорит о том, что хочет воссоединиться с Джеральдом. Он был ее возлюбленным. Просто удивительно наблюдать, с какой радостью она ожидает этого. Пойдемте? Понимаете, она наблюдает за нами из окна. Она очень хочет поговорить с вами.
   Я последовала за Аешей в дом и поднялась по широкой лестнице, надеясь, что по дороге мы не встретимся с леди Гарриет.
   Пройдя длинными коридорами, мы подошли к двери комнаты, в которой я когда-то впервые увидела веер из перьев павлина. Он по-прежнему лежал на своем месте.
   Мисс Люсиль стояла у окна. Она была в домашнем платье и тапочках.
   – Я привела ее, как вы просили, – сказала Аеша.
   – Добро пожаловать, моя дорогая, – проговорила мисс Люсиль. – Я счастлива видеть вас. Давненько мы не встречались лицом к лицу. Но я видела вас, – она сделала неопределенный жест в сторону окна. – Входите же и поговорите со мной.
   – Присядьте вот сюда, – сказала Аеша, усаживая мисс Люсиль в ее кресло и придвигая еще одно для меня.
   – Скажите, моя дорогая, – начала мисс Люсиль, – жизнь ведь не была для вас легкой и приятной?
   Я заколебалась, потому что не знала, что ей ответить. Была ли моя жизнь легкой и приятной? Временами, пожалуй.
   – Случилось много нехорошего? – настаивала она.
   Я медленно кивнула. Все эти мытарства с Лавинией… хлопоты с полицией… тоска Джанин… трагедия Мириам… разочарование в Дугале… встречи с Фабианом.
   – Вам не следовало брать его, – продолжала она. – Злой рок довлеет…
   Я сообразила, что она имеет в виду веер из павлиньих перьев.
   – Вы когда-либо думали о нем? – спросила она. – О том, как красивы перья павлина? Помните драгоценный камень… добро и зло? Такой красивый… Но красота может таить в себе зло.
   Аеша стояла рядом, пристально наблюдая за своей госпожой. Она немного хмурилась, что, как мне показалось, означало встревоженность.
   Мисс Люсиль прикрыла глаза и стала снова рассказывать мне историю своего возлюбленного. Слезы потекли у нее по щекам.
   – Это все веер. Если бы только мы не пошли на базар в тот день. Если бы только он не купил его мне… если бы только не понес его к ювелиру… все могло бы быть совсем по-другому! И вы, дитя мое, не должны были позволять ему околдовать вас.
   – Не думаю, что он околдовал меня. Я ведь всего лишь одолжила его, да и то ненадолго.
   – Нет, околдовал. Я знаю. Я почувствовала, как с моей души сняли камень.
   Она закрыла глаза и, казалось, заснула.
   Я вопросительно поглядела на Аешу, которая в ответ лишь повела плечами.
   – Вот такой она стала, – прошептала служанка. – Она так сильно желала увидеться с вами, а когда вы пришли, забыла, что хотела вам сказать. Зато сейчас она удовлетворена. Она встретилась с вами. Время от времени она вспоминает вас. Она тревожится о вас. Заставляет меня рассказывать о вашей жизни в доме приходского священника. Она тревожится, потому что ваш отец очень болен.
   – Удивительно, что она вообще запомнила меня.
   – Это потому, что вы ей понравились, а еще из-за веера. Он превратился для нее в навязчивую идею.
   – Почему она придает ему такое большое значение?
   – Она видит в нем источник всех своих бед.
   – Я удивлена, что она до сих пор не избавилась от него.
   Аеша покачала головой:
   – Нет. Она верит, что не может этого сделать. Это не поможет ей избавиться от проклятия, говорит она. И так продолжается до бесконечности.
   – Но если она верит…
   – Это старое суеверие, она верит, что из-за веера потеряла своего возлюбленного. Мысль об этом завладела всем ее существом.
   – Это очень печально. Но, думаю, мне пора. Леди Гарриет будет недовольна, если застанет меня здесь.
   – Леди Гарриет уехала в Лондон. Она очень счастлива. Ее сын возвращается домой ненадолго. Есть какое-то дело, которым он должен заняться. Его визит будет кратким, но она все равно радуется тому, что увидит его.
   Я почувствовала, как сердце замерло у меня в груди, а потом забилось с новой силой. Я вновь ощутила, что живу. С кратким визитом! А не должна ли я повидаться с ним?
   – Будет большое веселье. Сюда приедут важные люди. Рассылаются приглашения. Для мисс Люсиль это не очень хорошо. Она всегда беспокоится, когда в доме собирается много людей.
   Я спрашивала себя, изменило ли его пребывание в Индии.
   – Думаю, мне пора, – сказала я.
   Аеша бросила взгляд на мисс Люсиль.
   – Да, – сказала она. – Это глубокий сон. Теперь она спит бо́льшую часть времени.
   – Я должна буду почитать своему отцу. Он ждет меня.
   – Да, – сказала служанка. – Пойдемте. Я провожу вас.
   Она опять проводила меня коридорами, и я быстро зашагала домой, уже почти забыв о своем визите и странностях мисс Люсиль. И все потому, что Фабиан возвращался домой.
//-- * * * --//
   Этой ночью моему отцу стало хуже. С ним случился еще один удар, после которого он оказался частично парализован и утратил связность речи. Доктор сообщил нам, что конца осталось ждать недолго.
   Бо́льшую часть времени я проводила с ним и потому видела, как смерть подбирается все ближе и ближе.
   Полли прислала мне письмо. Если что-нибудь случится, я должна буду немедленно приехать к ней. Мы поговорим. Нам есть что сказать друг другу. Я не должна позволять, чтобы меня торопили с принятием решений. Полли, пожалуй, была единственной, кто понимал, что замужество за Колином Брэди – не самая желанная вещь на свете.
   Фабиан прибыл во Фрамлинг на следующий день после смерти моего отца. От миссис Дженсен я узнала, что он уже дома. Я оставалась с отцом до конца. Он держал меня за руку, и я видела, что он спокоен и умиротворен.
   Колин Брэди повел себя выше всяких похвал. Он явил сочувствие и расторопность и даже если и думал о том, что стал на шаг ближе к своей цели, то ничем не выказал этого.
   Леди Гарриет выразила неудовольствие тем фактом, что приходской священник умер как раз тогда, когда она готовилась отпраздновать возвращение сына. Как бы ни была она вовлечена в жизнь прихода, событие это стало, мягко говоря, несвоевременным. Я вообразила, как она жалуется на столь прискорбный факт в своих молитвах. Пожалуй, наверху следовало бы с бо́льшим уважением отнестись к той, кто всегда безропотно исполнял свой долг.
   Миссис Дженсен рассказала мне, что она начала планировать грандиозные торжества, едва узнала о грядущем возвращении сына. Во Фрамлинг с визитом должна была прибыть леди Джеральдина Фитцброк в сопровождении родителей, и это было важное событие. Родословная Фитцброков была столь же безупречной, как у самой леди Гарриет, и было совершенно очевидно, что она уже наметила Джеральдину Фитцброк в жены Фабиану.
   Время от времени я думала о нем, но мысли мои главным образом были устремлены в прошлое. Слишком многое в доме напоминало мне об отце. Теперь, когда он лежал в гробу за плотно задернутыми портьерами в гостиной, дом выглядел непривычно тихим, почти чужим. Повсюду взгляд мой натыкался на вещи, вызывавшие поток воспоминаний: его кабинет с книжными шкафами, выстроившимися вдоль стен; тома с пометками, сделанными его рукой в любимых местах. Я все время думала о том, как он не мог отыскать свои очки, когда хотел перечесть какой-либо излюбленный пассаж… Он жил в другой эпохе, со смешанными чувствами пытаясь оторваться от нее, чтобы заняться неотложными делами прихода.
   Мне следовало бы быть умнее. Я же видела, как он озабоченно хмурится, глядя на меня. Его глубоко волновало мое будущее – как должно было волновать и меня саму. В глубине своей наивной и неискушенной души он верил, что я выйду замуж за Дугала. Он бы с радостью принял его в качестве зятя, предвкушая долгие визиты, во время которых они бы с головой погружались в прошлое вместе. В то время Дугал был молодым человеком, не обремененным собственностью и земными благами, – схоласт, мягкий и добрый человек, начисто лишенный амбиций и похожий на моего отца.
   Сейчас, оглядываясь назад, я понимала, какое разочарование постигло отца, когда все вышло совсем не так, как он надеялся. Он не только лишился воображаемого зятя, коего готов был принять с распростертыми объятиями, но еще и будущее дочери отныне таило в себе угрозу, что изрядно беспокоило его. Затем у него забрезжила надежда, что я выйду замуж за Колина Брэди. Что ж, разумное умозаключение. Колин Брэди выглядел не самым лучшим решением, но тоже вполне приемлемым.
   Люди полагали, что я должна соглашаться на синицу в руках, а не мечтать о журавле в небе. Редко кому в жизни выпадает счастливый случай, и потому от него не следует беззаботно отмахиваться. Леди Гарриет намекнула, что я веду себя глупо. Пожалуй, тут она была права. Не то чтобы я так уж недолюбливала Колина Брэди. Не любить его было нельзя. Он был добр и внимателен ко всем. Из него обещал получиться превосходный священник. Но где-то на задворках сознания у меня прочно утвердилась мысль о том, что если я «совершу разумный поступок», то потом пожалею об этом, поскольку выберу образ жизни настолько предсказуемый, что он лишит меня всех радостей, которые только и придают вкус жизни.
   Наверное, не встреть я Дугала, будь восприимчивей к чужому мнению… тогда, пожалуй, мне стоило бы выйти замуж за Колина. Но я была и оставалась такой, какая есть, и инстинктивно восставала против предложения замужества при таких обстоятельствах.
   Ко мне с визитом нагрянул Фабиан. Он выглядел по-настоящему озабоченным и подавленным.
   – Мне очень жаль, – сказал он.
   – Благодарю вас. Для нас это не стало неожиданностью.
   – Да. Тем не менее вы пережили большое потрясение.
   – С вашей стороны было очень любезно нанести визит.
   – Я не мог не прийти.
   – Надеюсь, ваше пребывание в Индии было успешным.
   Он неопределенно повел плечами.
   – Вы к нам надолго? – продолжала я.
   – Нет. Очень ненадолго.
   – Понимаю.
   – А вы начнете строить… планы?
   – Придется.
   – Да, согласен. Если мы во Фрамлинге можем чем-нибудь помочь…
   – Нет, благодарю вас. Мистер Брэди взял все хлопоты на себя.
   – Я в нем не сомневался. Я слышал, что похороны состоятся завтра. Я приду, разумеется.
   – Благодарю вас.
   Он улыбнулся мне и откланялся.
   Я была рада, когда он ушел. Мне не хотелось, чтобы он заметил, что меня обуревают самые разные чувства. Я почти желала, чтобы он не приходил вовсе.
   Во время похорон отца прихожане заполнили церковь до отказа.
   На скамье Фрамлингов сидели леди Гарриет и Фабиан. А я не могла думать ни о чем, кроме папы, вспоминая все мелочи, связанные с ним. Меня вдруг накрыло опустошение. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.
   Колин Брэди легко и со знанием дела принял на себя организацию похорон. Он проводил скорбящих в дом приходского священника, и мы выпили глинтвейна и съели сандвичи, приготовленные для нас миссис Дженсен. Дом погрузился в пучину скорби.
   Он перестал быть моим. Разумеется, он мог вновь стать таковым, если я выйду замуж за Колина. Мне предстояло очень серьезно обдумать свои дальнейшие действия.
   Было зачитано завещание. Завещать было особенно нечего, но то немногое, что в нем упоминалось, стало моим. Стряпчий уведомил меня, что это обеспечит мне минимальный доход – недостаточный, чтобы жить с комфортом, но я все-таки не остаюсь без средств к существованию в случае нужды. Он добавил, что надеется, что я уже обдумала сложившееся положение дел и что оно не стало для меня неприятным сюрпризом.
   Я ответила, что как раз думаю над этим.
   Меня окружила атмосфера напряженного ожидания. Миссис Дженсен смотрела на меня с видом пророчицы. Я была уверена, она думает, что я должна выйти замуж за Колина Брэди, и тогда жизнь войдет в прежнее русло. Прислуга знала мои привычки; они любили меня и не желали видеть в доме незнакомку.
   Замужество мое представлялось им неизбежным, потому что всем было очевидно, что мистер Брэди желал его, да и где еще я найду более подходящего супруга? Пришло время остепениться и осесть, и меня уже поджидало теплое местечко.
   В ночь после похорон у меня состоялся разговор с Колином. Я сидела у окна, бездумно глядя на церковное кладбище. Мною овладела неизбывная тоска. Я будто дошла до конца пути и теперь не знала, в какую сторону сделать следующий шаг. А ведь рядом лежала легкая дорога, и все вокруг подталкивали меня к ней.
   – Какой печальный день, – сказал он. – Я знаю, кем был для вас ваш батюшка. Я тоже любил его. Он был замечательным человеком.
   Я кивнула.
   – Вы столько лет прожили вместе, всю вашу жизнь, не считая, разумеется, тех лет, когда вы учились в школе.
   Да, тут он был прав. Случившееся изменило меня. Вот интересно, если бы все эти годы я провела дома, в приходе, то чувствовала бы себя сейчас по-другому? Казалось, что я на краткий миг очутилась в другом мире, где люди совершают совершенно дикие поступки и расплачиваются за них; но в то же время я успела понять, что в жизни есть еще кое-что помимо комфортного и незаметного существования, когда каждый следующий день похож на предыдущий как две капли воды и сама жизнь превращается чуть ли не в ожидание смерти.
   – Для вас это стало большим ударом, – говорил тем временем Колин. – Друзилла, позвольте мне разделить ваше горе.
   – Вы и так это делаете, – ответила я. – Вы взяли все на себя и справились просто прекрасно.
   – Я был бы счастлив и дальше заботиться о вас.
   Мне хотелось сказать ему, что я не особенно-то и желаю, чтобы обо мне заботились. Я полагала, что вполне могу позаботиться о себе сама. Я хотела, чтобы жизнь моя была полна приключений и радостного волнения… И я вовсе не искала комфорта, сколь приятным бы он ни был.
   – Свадьба может состояться в ближайшее время. Леди Гарриет сказала, что так будет лучше.
   – Я не позволяю леди Гарриет управлять моей жизнью, Колин.
   Он рассмеялся.
   – Конечно нет. Но ведь она важная персона, вы же понимаете. Ее слово имеет большой вес. – На его лице отразилось беспокойство. – Она тревожится о вас. Как и все мы.
   – Не стоит. Вы должны дать мне возможность самой устроить свою жизнь.
   – Но вы только что пережили большое потрясение. Не думаю, что вы полностью отдаете себе в этом отчет. Я хочу, чтобы вы знали: вам достаточно сказать одно только слово. Я не стану вас торопить. Это ваш дом. И всегда будет таковым.
   – Ах, дома приходских священников очень похожи на временное жилье. Они уходят вместе с работой.
   – Да, вы правы. – Он говорил и выглядел совершенно искренне. Я уже знала, что он из тех, кто ненавидит колебания; а еще я знала, что никогда не смогу выйти за него замуж и что он заслуживает того, чтобы знать об этом.
   – Колин, я должна сказать вам, что никогда не выйду за вас.
   Мои слова ошеломили его.
   – Мне очень жаль, – продолжала я. – Вы мне нравитесь, но… по-другому.
   – Друзилла, вы хорошо все взвесили? Задумайтесь на минуту. Куда вы пойдете?
   Под влиянием момента я выпалила:
   – Я поеду к Полли и немного поживу у нее. Мы вместе обсудим мое будущее. Она хорошо знает меня и даст мне добрый совет.
   – Я думаю о том, как будет лучше для вас, что станет для вас наилучшим выходом. Совершенно очевидно, Друзилла, что вы должны выйти за меня замуж.
   – Я не могу сделать этого, Колин. Вы добрый и славный человек и много сделали для моего отца и меня. Но я не могу выйти за вас.
   – Быть может, позже…
   – Нет, Колин. Прошу вас, забудьте об этом.
   Он выглядел сконфуженным, и я поспешила добавить:
   – Я искренне благодарна вам за все, в том числе за предложение руки и сердца.
   – Вы сейчас расстроены.
   – Нет, – в сердцах бросила я, потому что он словно бы намекал, что я совершаю несусветную глупость, отказывая ему. Но каким-то образом мне все же удалось донести до него мысль о том, что я имею в виду именно то, что сказала. – Я очень устала. Сегодня был тяжелый день, – проговорила я. – Пойду прилягу.
   Он сказал, что отправит ко мне одну из горничных со стаканом горячего молока. Я попыталась было возразить, но он лишь небрежно отмахнулся. Немного погодя ко мне в комнату принесли молоко.
   Я присела у окна, глядя наружу. Вдали горели огни Фрамлинга. Я чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Там намечалось шумное веселье. Леди Джеральдина и Фабиан наверняка будут танцевать вдвоем, вместе кататься верхом, разговаривать… не сегодня, разумеется, из уважения к моему отцу, а немного погодя. Леди Гарриет хотела, чтобы он женился на ней. Интересно, последует ли он совету матери? Он должен был первым оценить все преимущества подобного брака.
   Я сердито сказала себе, что он из тех мужчин, которые заключают выгодные браки, а удовольствие получают на стороне… с простыми смертными, вполне подходящими для легкого дивертисмента, но только не для замужества.
   И я вновь сказала себе: «Я еду к Полли».
//-- * * * --//
   На следующий день я увидела Фабиана на верховой прогулке вместе с молодой женщиной, которая, как я предположила, и была леди Джеральдиной. Она оказалась высокой и красивой. У нее был довольно громкий голос, и они оживленно болтали о чем-то. Я услышала, как Фабиан рассмеялся.
   Я вернулась в дом и уложила в сумку кое-какие вещи. Я не знала, сколько времени проведу в гостях, но мне придется решить, что делать дальше, прежде чем я вернусь сюда.

   У Полли я обрела утешение, в котором столь отчаянно нуждалась.
   Флер исполнилось уже пять лет. Она росла разумным и жизнерадостным ребенком. «Всегда готова напроказить», – с ворчливой лаской заметила Эфф, а Полли добавила, что малышка умна и хитра, как «стая обезьянок».
   Встретила она меня с неприкрытой радостью. Разговаривая с нею, Полли и Эфф неизменно отзывались обо мне в превосходных тонах, и это возымело свое действие. Я провела много времени в ее обществе. В лавке букиниста я отыскала несколько книг, которые сама читала в детстве, и начала учить ее. Флер оказалась весьма способной ученицей.
   Я уже начала подумывать о том, как счастливо заживу вместе с Полли и Эфф. У меня был свой доход, небольшой, но вполне достаточный. Я могла бы учить Флер, и мы были бы счастливы вместе.
   Но Полли тревожилась обо мне.
   – Чем ты собираешься заняться? – спросила она однажды.
   – У меня есть время, чтобы принять решение, Полли, – отозвалась я. – Нет нужды очертя голову бросаться в какую-либо авантюру.
   – Да. И слава богу.
   – Я бы хотела на некоторое время остаться здесь. Я обожаю Флер. С нею я забываю обо всем.
   – Что ж, сойдет ненадолго, но подобная жизнь не для молодой леди, получившей такое образование, как у тебя. Где ты собираешься встретить кого-нибудь?
   – Мыслишь привычными категориями. Или ты всерьез намерена выдать меня замуж?
   – Что ж, как говорится, брак – это лотерея, всегда есть шанс сорвать куш. А тогда, поверь, с этим ничто не сравнится.
   – Уверена, что ты права, Полли.
   – Жаль, что у тебя не сложилось с Колином.
   – Я не могла выйти за него замуж только потому, что это было самым выгодным решением.
   – Никто и не просит тебя об этом.
   – О, просят, и еще как. Леди Гарриет, во-первых, и сам Колин, во-вторых.
   – Ах, они…
   – Я знаю, что ты думаешь по-другому, Полли, но, пусть даже это хорошее решение, я не могу принять его.
   – Тогда давай начнем отсюда. Ты же не тоскуешь больше об этом Дугале? Хорошеньким он был кавалером… прогуливаясь с девушкой по саду, начал ухаживать за цветами у соседского порога.
   – Ох, Полли, – рассмеялась я, – все было совсем не так.
   – А как еще, хотела бы я знать? То он регулярно, как на работу, ходил в гости к тебе и пастору, а потом появилась Лавиния, подмигнула ему – и его и след простыл.
   Я вновь не смогла удержаться от смеха, что показывало, насколько безразлично было мне случившееся.
   – Он еще горько пожалеет о том дне, когда унаследовал свое состояние.
   – Думаю, что нет, Полли. Все-таки она очень красива, и давай взглянем правде в глаза – обо мне этого не скажешь.
   – Ты – такая, какой создал тебя Господь.
   – Как и все мы, разве нет?
   – И ты ничуть не хуже прочих. Есть такие мужчины, которые не могут игнорировать призывного взгляда, отчего их следует избегать, как огня, и благодари свою счастливую звезду за то, что ты не связалась с одним из них. Я бы не подошла к этому Дугалу и на пушечный выстрел, даже если он приползет к тебе обратно на четвереньках.
   – Уверяю тебя, мы едва ли увидим подобное зрелище.
   – Скоро он поймет, какую ошибку совершил, и горько пожалеет о собственной глупости, помяни мое слово.
   – Думаю, что теперь, когда у нее есть ребенок, Лавиния изменилась.
   – Черного кобеля не отмоешь добела, так мне всегда говорили.
   – Лавиния – не кобель.
   – И тем не менее она не изменится так же, как и любой из них. Помяни мое слово, он уже жалеет о своей поспешности. Но сейчас мы должны думать о тебе.
   – Здесь я куда счастливее, чем в любом другом месте, Полли.
   – Покамест да, но ты же не собираешься отсиживаться у нас всю жизнь?
   – Давай немного подождем, хорошо? Поживем – увидим, как говорится.
   Она кивнула.
   Шли дни. Флер доставляла мне массу удовольствия. Мы вместе играли. А потом, когда она засыпала, я усаживалась на кухне вместе с Полли и Эфф и слушала их колоритное обсуждение квартирантов.
   – Мы находимся в самой гуще жизни, – со смешком заметила как-то Эфф.
   Полли согласилась с нею, но я видела, что она не считает это жизнью, которую должна вести я.
   А потом пришло письмо от леди Гарриет. На конверте красовался ее фамильный герб, и Эфф надеялась, что почтальон заметил его. Так что в следующий раз, когда будет разговаривать с «Номером 32», она непременно упомянет леди Гарриет.
   Перед тем как вскрыть, я несколько мгновений разглядывала письмо, спрашивая себя, что же такого сочла своим долгом сообщить мне леди Гарриет.
   «Моя дорогая Друзилла, – писала она. – Я весьма сильно беспокоюсь о тебе. Бедный мистер Брэди пребывает в отчаянии. Мне остается лишь уповать на то, что ты не пожалеешь о своем поспешном решении. Лучшее, что ты могла сделать, – выйти за него замуж и остаться и далее жить в доме приходского священника. Не сомневаюсь, что со временем ты пожалеешь о своем упрямстве.
   Однако у меня есть к тебе предложение. Лавиния очень счастлива в Индии. Как тебе известно, у нее есть маленькая Луиза, и я счастлива сообщить, что недавно она родила еще одного ребенка – мальчика. Лавиния хочет, чтобы ты приехала и помогла ей. Должна признаться, она сумела убедить меня в том, что это пойдет на пользу всем. Я отправляю к ней няню. Мне не нравится, что моих внуков будут воспитывать иностранцы. Сейчас у нее есть айя, няня-туземка, но я хочу, чтобы у нее была и хорошая няня-англичанка. Я нашла на эту должность надежную женщину и в самом скором времени отправляю ее в Индию. Лавиния же выразила желание, чтобы ты стала ее компаньонкой, и я полагаю, что это отличная мысль, которая отвечает интересам и Лавинии, и твоим собственным. Моя дочь хочет, чтобы дети ее получили английское образование, и полагает, что ты можешь не только стать для нее компаньонкой, но и обучать ее детей.
   Лавиния и ее супруг, граф, рассчитывают вернуться в Англию через два года. Я уверена, ты согласишься, что подобное предложение – прекрасная возможность для тебя. Ожидаю, что ты примешь решение в самое ближайшее время. Няня отбывает в Индию в начале следующего месяца, и было бы весьма удобно, если бы вы отправились в путь вместе, так что у тебя есть еще три недели на построение планов. Буду признательна, если ты ответишь мне как можно скорее».
   Дочитав письмо, я онемела от удивления, а по коже у меня пробежали мурашки радостного волнения. Поехать в Индию! Быть с Лавинией и детьми. Увидеть Дугала и Фабиана.
   В комнату вошла Полли и увидела, что я уставилась невидящим взором куда-то перед собой.
   – Новости? – поинтересовалась она.
   – Полли! – воскликнула я. – Да, причем потрясающие.
   – Итак?
   – Это письмо от леди Гарриет.
   – Она вновь сует нос не в свое дело?
   – Можно и так сказать, но я рада этому. В общем, она предлагает мне отправиться в Индию.
   – Что?
   – Я стану кем-то вроде гувернантки для детей Лавинии и компаньонкой для нее самой.
   Полли в изумлении уставилась на меня.
   – Опять Лавиния, – только и смогла вымолвить она.
   Я прочитала ей письмо вслух. При этом я отдавала себе отчет, как подрагивает от волнения мой собственный голос. Как выяснилось, Фрамлинги все-таки имеют на меня большое влияние.
   – Когда ты должна дать ответ? – осведомилась Полли.
   – Уже скоро. Мне предстоит уехать через месяц.
   – Гм, – сказала Полли.
   Мы обсуждали все варианты на протяжении нескольких часов, но, похоже, я уже приняла решение о том, что поеду. Очень скоро к такому же выводу пришла и Полли.
   – Поначалу я даже растерялась. Индия. Это ведь так далеко. Но, пожалуй, оно и к лучшему. Здешняя жизнь не для тебя, как бы нам ни нравилось видеть тебя рядом. Девушка с твоим образованием не может застрять здесь. Флер? Мы уже подумывали о том, чтобы нанять гувернантку для малышки. Видишь ли, мы хотим, чтобы и она получила достойное образование. А для этого можем воспользоваться деньгами, которые он отложил для нее. Не вижу причин не найти им применения. В конце концов, он ее дядя. Для себя мы не взяли бы и пенса, но Флер – другое дело. У нее должно быть все только самое лучшее.
   Эфф согласилась с Полли. Здесь было не место для меня. Хотя Эфф и полагала, что отправляться за границу дело рискованное, но ведь Лавиния выжила и даже благополучно жила там.
   Поначалу я собиралась написать леди Гарриет, но, поскольку времени оставалось мало, я решила, что проще будет вернуться. За мной по-прежнему оставалась комната в доме приходского священника, и именно она должна была стать лучшим местом для сборов.
   Через два дня после получения письма я вернулась домой.
//-- * * * --//
   С вокзала я отправилась прямиком в дом священника. Оказалось, что у миссис Дженсен есть для меня новости. Фрамлинг погрузился в траур.
   – Это все мисс Люсиль. У нее случилось несколько апоплексических ударов один за другим, и последний оказался фатальным. Он прикончил ее. Я всегда говорила, что одни похороны влекут за собой другие. Сначала – дорогой пастор, а потом – мисс Люсиль. Что ж, свое счастливое избавление она заслужила. Мы-то надеялись на скорую свадьбу, но, полагаю, пока я тороплю события.
   – Свадьбу?
   – Леди Гарриет совсем уже было собралась поженить Фабиана и леди Джеральдину, но ему пришлось вернуться в Индию, или куда там еще ему понадобилось. Он вынужден был даже сократить свой визит. Вот что я вам скажу. – Она вновь вообразила себя пророчицей. – Думаю, они нашли общий язык. Она приедет к нему, и они соединятся священными узами брака, так сказать.
   – В самом деле? – сказала я. – Мне нужно немедленно повидать леди Гарриет. Она написала мне с предложением приехать к мисс Лавинии в Индию.
   – Господи милосердный, спаси и помилуй! Да неужто? Однако! Даже не знаю… но если Фрамлинги…
   – Пожалуй, мне пора. Я должна уведомить ее о своем решении.
   Леди Гарриет приняла меня немедленно.
   – Моя дорогая Друзилла, я ожидала тебя.
   – Я сочла, что приехать будет быстрее, чем написать.
   – И каково же твое решение?
   – Я хочу поехать, леди Гарриет.
   На ее лице расцвела удовлетворенная улыбка.
   – Ага. Так я и знала, что ты проявишь благоразумие… на сей раз. Предстоит уладить столько проблем. Увы, наш дом пребывает в трауре.
   – Мне очень жаль. Я уже слышала о мисс Люсиль.
   – Бедняжка. Для нее смерть и впрямь стала счастливым избавлением. Мы уже занимаемся похоронами, но сейчас приведем в действие наш план. Я тотчас же напишу Лавинии. Я знаю, она будет в восторге, и я уверена, что ты сможешь обучать Луизу. Для меня большое облегчение знать, кто станет опекать ее. Скоро сюда на несколько дней прибудет Элис Филрайт, и было бы очень хорошо, если бы ты познакомилась с нею поближе, поскольку путешествовать вы будете вместе. Думаю, что с нею ты окажешься в безопасности. Ей уже доводилось совершать долгие поездки, и она присматривала за детьми во Франции. Вы отправитесь морем в Александрию, а там пересечете страну и сядете на другой корабль… в Суэце, как мне представляется. Впрочем, подробности станут известны позже. Тем временем тебе придется многое подготовить – личные вещи в доме священника и прочее. Не знаю, однако, какие распоряжения ты оставишь, но я предоставляю тебе решать это самой.
   Она все не умолкала, явно довольная тем, что я наконец-то согласилась с ее решениями и уразумела, что мне же будет лучше, если я стану следовать составленным ею планам в отношении меня. Все знали, что ничего она так не любила, как устраивать жизни других людей.
   Я же направилась обратно к дому. Колин оказался очень добр. И выглядел весьма довольным жизнью. Он занял место моего отца, и в округе его приняли весьма благосклонно. Моего отца больше любили за его причуды, нежели за умения и расторопность. Колин же излучал доброжелательность и расположение; он разбавлял серьезность весельем, что очень шло служителю церкви. Он идеально подходил для такой работы.
   Более того, он уже начал проявлять интерес к дочери доктора, Эллен. Она была на несколько лет старше его, но обладала всеми качествами, которые должна иметь супруга священника, включая одобрение леди Гарриет. Что могло быть лучше, когда единственным недостатком Колина, мешающим ему стать безупречным пастором, оставалось отсутствие супруги? И он явно находился на пути к тому, дабы обзавестись таковой.
   Он не таил на меня зла за то, что я отказала ему, и сказал, что на чердаке довольно места для хранения моих вещей, и после того, как закончится мое пребывание в Индии, я смогу решить, что с ними делать далее. Он обещал заплатить мне достойную цену за мебель в доме, который теперь переходил к нему, что позволит ему сэкономить время на поиске и приобретении своей собственной и одновременно поможет мне.
   Его предложения показались мне разумными, и я была благодарна Колину за то, что он оказал мне практическую помощь. Мне предстояло избавиться от всех сентиментальных чувств к своему прежнему дому и смириться с тем, что так будет лучше всего.
   Охватившее меня радостное волнение нарастало, и по мере того, как шли дни, я все отчетливее понимала, что это именно то, что мне нужно. Мне вдруг захотелось уехать как можно скорее. Моя жизнь зашла в тупик. Мне нужно было сменить место и встретиться с новыми людьми.
   В ту пору газеты много писали о войне с Россией. Вот уже некоторое время напряженность в отношениях двух стран нарастала, и теперь мы оказались в состоянии войны.
   Домой сплошным потоком шли депеши об ужасающих потерях в Крыму, и мисс Флоренс Найтингейл отправилась туда вместе с группой других сестер милосердия. Я читала об этом, а когда гостила у Полли, то видела солдат, марширующих по Лондону в сторону порта для посадки на суда. Люди приветствовали их радостными криками и распевали патриотические песни, но, боюсь, я настолько увлеклась драматическими переменами в собственной судьбе, что не уделила этому должного внимания, что непременно сделала бы при иных обстоятельствах.
   Я ходила в церковь на похороны мисс Люсиль. Поминальную службу вел Колин, а я держалась поодаль, вполне отдавая себе отчет в том, что с моей стороны было бы самонадеянно присвоить себе статус друга усопшей.
   Когда гроб опускали в землю, я мельком заметила Аешу, выглядевшую потерянной, и подошла, чтобы поговорить с нею.
   Она встретила меня печальной улыбкой и сказала:
   – Она была бы рада тому, что вы пришли. Она часто говорила о вас.
   – Я чувствовала, что должна прийти. Хотя я почти совсем не знала ее, но забыть не могла.
   – Да. А теперь ее нет. Она ушла с радостью, потому что верила, что воссоединится со своим возлюбленным. Я тоже на это надеюсь. И верю, что она вновь обретет счастье.
   Участники похоронной процессии начали расходиться, и я медленно направилась обратно к дому приходского священника.
//-- * * * --//
   На следующий день один из слуг Фрамлингов пришел к нам домой. Леди Гарриет желала немедленно видеть меня.
   Я тотчас же отправилась к ней.
   – Это довольно неожиданно, – сказала леди Гарриет. – Мисс Люсиль оставила тебе кое-что.
   – Мне!
   – Да. Аеша говорит, что она заинтересовалась тобой еще в то время, когда ты приходила играть с Лавинией.
   – Я видела ее всего раз или два с той поры.
   – Что ж, она распорядилась, чтобы тебе передали одну вещь, ранее принадлежавшую ей. Я велела принести ее сюда.
   В эту минуту в комнату вошла одна из служанок. Она держала в руках шкатулку, которую и опустила на стол.
   – Вот этот предмет, – сказала леди Гарриет. – В ее завещании имеются указания, согласно которым он должен быть передан тебе.
   Я взяла шкатулку.
   – Открой ее, – сказала леди Гарриет.
   Я так и сделала и не особенно удивилась при виде перьев павлина. Еще до того, как откинуть крышку, я знала, что именно таким будет ее прощальный дар. Но стоило мне коснуться гладких перьев, как меня пробрала дрожь.
   Однако я не смогла устоять перед искушением, вынула из шкатулки веер и раскрыла его. А когда нажала на пружину в рукояти, то моему взору предстали изумруд и бриллианты, уже виденные мной ранее.
   Леди Гарриет одарила меня сияющей улыбкой.
   – Он стоит, как я слышала, целое состояние, – сообщила она. – Что ж, ты можешь считать это сбережениями, отложенными на черный день.
   – Благодарю вас, леди Гарриет, – сказала я.
   Она наклонила голову.
   – Мисс Люсиль была в некотором роде эксцентричной леди. Трагедия, случившаяся с ней в юности, оказала на нее сильное влияние. Но я могу утешиться мыслью о том, что сделала все от меня зависящее, дабы ей был обеспечен надлежащий уход.
   Я вернулась домой, держа под мышкой шкатулку с веером из павлиньих перьев.

   Повидать меня пришла Аеша.
   Она пребывала в глубокой печали. Много лет она ухаживала за мисс Люсиль. Мы с нею вышли в сад, поскольку заходить в дом она не хотела.
   Я спросила у нее, что она намерена делать дальше.
   Она ответила, что еще не решила. Мисс Люсиль оставила ее хорошо обеспеченной, так что в деньгах она не нуждалась. Быть может, она вернется в Индию, но еще не знает точно. Хотя она и ожидала смерти мисс Люсиль, та стала для нее большим потрясением. Впрочем, ей позволили оставаться во Фрамлинге до тех пор, пока она не решит, что делать дальше.
   Аеша заговорила о мисс Люсиль – о ее доброте, мягкости и о ее страшном горе.
   – Она всегда говорила, что веер должен достаться вам. Она сочла это наилучшим способом избавиться от него, поскольку вы уже, пусть и совсем недолго, владели им.
   – Но ведь она полагала, что он приносит несчастье.
   – Она наслушалась старых сказок. Ей их наговорили после смерти ее возлюбленного… и в своем горе она поверила в них. Быть может, это хотя бы отчасти смягчило боль потери. Понимаете, в случившемся она винила себя. Ей захотелось иметь этот веер, и он купил его для нее; она настолько увлеклась безделушкой, что он захотел украсить ее драгоценными камнями и, когда занялся этим, встретил свою смерть. И единственным способом перестать винить себя было обвинить веер, который в ее глазах олицетворял собой злой рок.
   – Я никогда не могла понять, отчего она не уничтожила его, если верила, что он принес ей несчастье.
   – Просто она думала, что, уничтожив его, накличет еще большее несчастье. Она уже пострадала – причинить ей больший вред он был уже не в силах. А еще она уверовала в то, что беда пришла к вам в дом именно потому, что вы брали веер в руки. По Дому ведь гуляют слухи. И она кое-что слышала. Она заинтересовалась и была рада, когда решила, что вы выйдете замуж за мистера Каррузерса, который стал графом. Но, когда он обручился с мисс Лавинией, она уверилась, что во всем виновато проклятие веера. Сначала он лишил возлюбленного ее саму, а теперь и вас. Она говорила: «Проклятие обрушилось и на нее, бедное дитя. Но она молода. Впереди у нее долгая жизнь. Она уже заплатила, так что теперь она освободилась от его зла».
   – Подобные рассуждения лишены логики, разве нет?
   – Бедная леди, она никогда не отличалась особенным благоразумием. Трагедия изменила ее. Она повредилась рассудком.
   – Несколько странно передавать другому беду по наследству.
   – Ей казалось, что так будет лучше. Веер больше не сможет причинить вам зла. Вы уже пострадали. И она решила, что так будет лучше для вас. – Аеша легонько коснулась моей руки. – Вы отнюдь не мечтательница. Вы, как у вас говорят, твердо стоите обеими ногами на земле. Вы сами поймете, что все это – не более чем домыслы. А в веере есть драгоценный камень. Он останется там до тех пор, пока не понадобится вам. В этой жизни мы никогда ни в чем не можем быть уверены. Кто знает, что случится? Однажды вы можете испытать нужду в деньгах, отчаянную нужду. И тогда вы продадите камень. А что такое веер без камня? Всего лишь жалкий пучок перьев. Вы мудры, чего так недоставало моей бедной госпоже. Помните об этом. Мы сами создаем свою удачу. А если вы кличете несчастье, то оно непременно придет к вам. Мисс Люсиль пострадала, но не сделала ни малейшей попытки стряхнуть с себя печаль и хандру. Она даже холила ее, лелеяла и взращивала. Она сказала себе, что это проклятье павлиньих перьев… и что же она сделала? Сохранила веер. Ей нравилось смотреть на него. Иногда она просила меня принести его, а потом разворачивала и смотрела на него до тех пор, пока слезы не начинали течь у нее по щекам. А вы обладаете здравым смыслом. Вы понимаете, что женитьба графа на мисс Лавинии никоим образом не связана с веером.
   – Разумеется, понимаю. И мои чувства не пострадали. Уязвлена была разве что моя гордость, не сердце.
   – Кто знает, быть может, через несколько лет вы скажете: «Это пошло мне на пользу», – когда сами обретете счастье. Верьте в это, и так оно и случится. Вы отправляетесь в Индию. Она покажется вам очень странной и необычной. Я буду молиться, чтобы вас поджидало на пути только добро.
   После этого она заговорила об Индии и о диковинках, которые я встречу там. Она рассказала мне о религии, традициях, разных кастах и старинных обычаях.
   – Женщины… увы, они рабы мужчин. Вы скоро узнаете, что везде, во всем мире властвуют мужчины. Даже здесь, в Англии, это так, а в Индии – вдвойне. Были времена, когда вдовы сжигали себя заживо на погребальных кострах своих мужей. Это был обычай сати, но сейчас от него отказались. Генерал-губернатор сэр Уильям Бентинк даже издал закон, запрещающий его. Но людям не по нраву, когда их заставляют отрекаться от своих обычаев, особенно когда это делают иностранцы.
   – Запрещение подобных обычаев – несомненное благо.
   – Да… а еще воровства и грабежей… но есть те, кому нет дела до того, хорошо это или плохо; они недовольны просто тем, что кто-то вмешивается в старые законы.
   – Это называется нести благо цивилизации в мир.
   Глядя на меня, она покачала головой, и в ее темных глазах отразилась скорбь.
   – Люди не всегда хотят того, что хорошо. Они хотят своего. Ах, вам еще многое предстоит увидеть и понять. Мисс Лавиния будет рада увидеть вас, я знаю.
   Мы еще долго разговаривали о моем путешествии в Индию. Я сказала ей, что мы непременно должны встретиться еще раз до моего отъезда.
//-- * * * --//
   Подготовка к поездке отняла у меня массу времени. Леди Гарриет то и дело посылала за мной, чтобы наставить в том или ином вопросе.
   Она уже написала Лавинии, чтобы та была готова встретить меня с распростертыми объятиями, и между делом обронила, что леди Джеральдина вскоре тоже отправится в Индию – «с определенной целью», с хитрецой добавила она. Я испытала прилив раздражения, поскольку все всегда шло именно так, как хотела леди Гарриет, и даже Фабиан, очевидно, полагал своим долгом повиноваться ей.
   Два дня мы должны были провести в Лондоне, и я планировала остановиться у Эфф с Полли. Другие варианты я даже не рассматривала, поскольку хотела должным образом попрощаться с ними. Леди Гарриет одобрила мой выбор, поскольку в Лондон нам пришлось бы ехать в любом случае.
   Примерно за неделю до отъезда во Фрамлинг прибыла Элис Филрайт. Меня пригласили на встречу с нею.
   Она оказалась высокой женщиной внушительной комплекции лет около тридцати, с волевым, но некрасивым лицом, уверенной в себе и расторопной. У леди Гарриет состоялся приватный разговор с нею, и владелица Фрамлинга осталась чрезвычайно довольной.
   Сначала мы выпили чаю вместе с леди Гарриет, причем беседа развивалась вполне предсказуемо и была посвящена главным образом взглядам леди Гарриет на воспитание детей. Немного погодя, когда остались вдвоем, мы познакомились поближе, что стало приятным сюрпризом для меня и, надеюсь, для Элис тоже.
   Она заявила мне, что не терпит вмешательства в свои дела и, будь это дети леди Гарриет, без колебаний отклонила бы предложение занять место няни.
   – Я не позволю, чтобы мне указывали, что я должна делать в детской, – провозгласила она. – Я заметила, что никто не может и на шаг отклониться от представлений ее светлости, которые, боюсь, в любом случае выглядят изрядно устаревшими.
   Я рассмеялась и заверила, что с графиней она может этого не опасаться.
   – Полагаю, вы хорошо ее знаете.
   – Очень хорошо. Мы вместе учились в школе.
   – Вот как. Значит, вас связывает давняя дружба.
   – О да… с самого детства. За мной посылали в дом приходского священника, чтобы я приходила играть с Лавинией.
   – Лавиния и есть наша графиня?
   Я кивнула.
   – Боюсь, она была избалованным ребенком.
   – Избалованным? У такой-то ревнительницы строгой дисциплины?!
   – Она полагала, будто ее дети слеплены из того же божественного теста, что и она сама.
   – Подумать только, и это моя новая хозяйка!
   – Я убеждена, что вы получите полную свободу действий в детской.
   – Кажется, там есть еще и брат?
   – О да, сэр Фабиан. Сомневаюсь, что он знает о нашем прибытии.
   – Леди Гарриет говорила мне, что он якобы собирается жениться.
   – Я тоже слышала об этом. К нему приедет леди с безупречной родословной, чтобы выйти за него замуж.
   – Это будет интересно.
   – Очевидно, когда он был дома, времени, чтобы устроить свадьбу, не хватило, – его отозвали по какому-то срочному делу.
   – Связанному с Ост-Индской компанией, полагаю.
   – Вы предвкушаете эту поездку в Индию? – поинтересовалась я.
   – Я всегда с нетерпением жду встречи с новыми детьми. Пока я работала в двух семьях, и расставание с ними далось мне очень тяжело. Приходится приучать себя к тому, что нельзя привязываться к ним, и все время помнить, что это не твои дети, хотя со временем ты все больше склоняешься к этой мысли.
   – Я до сих пор не теряю связи со своей няней, – сообщила я ей. – Этого никогда не случится. Говоря откровенно, она моя лучшая подруга.
   Я часто заговаривала о Полли, Эфф и доме.
   – Ей повезло, – заметила Элис. – Ей было куда пойти. Няни, гувернантки… всю жизнь они проводят с чужими семьями, не имея той, которую могут назвать своей.
   – Если только не выходят замуж.
   – Тогда они перестают быть нянями или гувернантками. Странное дело: при нашем роде занятий мы понимаем детей, любим их, из нас получились бы лучшие на свете матери… Но мы редко выходим замуж. Мужчины же славятся тем, что отворачиваются от тех женщин, которые стали бы для них идеальными женами, и влюбляются в каких-то вертихвосток, потому что те выглядят смазливо в лунном свете… И часто сожалеют впоследствии.
   – Я смотрю, вы закоренелый циник.
   – Это приходит с возрастом. Подождите, у вас еще все впереди.
   – Перестаньте, вы еще не настолько старая.
   – Мне уже тридцать три. Определенно состоявшаяся старая дева. Имейте в виду, по-прежнему имеется шанс – хоть и крохотный, – что кто-нибудь заметит меня и полюбит. Но это вряд ли.
   При этих словах она рассмеялась, и у меня возникла уверенность, что мы с нею непременно поладим.
   У нас состоялась еще одна встреча с леди Гарриет. Нам вручили письма для Лавинии, которые, в чем я не сомневалась, были полны предостережений. Я обошла друзей, живущих по соседству, чтобы попрощаться, – последней стала Аеша, – после чего мы отбыли.
   Полли и Эфф уже ждали нас, дабы устроить теплый прием.
   Элис Филрайт предстояло провести два дня в их доме. Сестры заявили, что без проблем разместят ее у себя. Думаю, втайне Полли была рада тому, что сможет оценить мою спутницу. Я же была в восторге оттого, что они с момента знакомства прониклись симпатией друг к другу. Элис быстро освоилась на кухне и даже угостилась стаканчиком нагретого кочергой стаута.
   Она рассказала о «своих» детях в Италии и Франции, а заодно призналась, что ей трудно представить, каким окажется англо-индийское домашнее хозяйство.
   Полли сказала:
   – Я рада, что вы едете с нею.
   Когда мы остались одни, она заявила уже мне:
   – Она добрая и разумная женщина, твоя спутница. Я боялась, что тебя отправят с какой-нибудь молоденькой взбалмошной штучкой.
   Я напомнила Полли о том, что взбалмошные штучки редко становятся няньками.
   – В наше время их можно встретить везде, – был ответ.
   Я взяла с собой веер из павлиньих перьев и показала его Полли.
   – Его оставила мне мисс Люсиль.
   – Гм, – сказала Полли. – Красивый.
   Зато, когда я показала ей камень, она ахнула, и глаза у нее полезли на лоб от удивления.
   – Он должен стоить кучу денег.
   – Так и есть, Полли. Леди Гарриет назвала его сбережениями на черный день.
   – Что ж, полезная штука в хозяйстве, должна заметить.
   – Я хочу, чтобы ты сберегла его для меня. Просто не знаю, где еще его можно оставить.
   – Я позабочусь о нем и положу в надежное место, можешь не волноваться.
   И тут я заколебалась, потому что не рассказывала Полли о том, что веер якобы приносит несчастье. Я знала, что она просто посмеялась бы над столь абсурдной идеей, к тому же подозревала, что в глубине души хочу сама забыть об этом.
   Она сказала:
   – Жаль, что я не могу поехать с тобой. Береги себя. И берегись этого Фабиана. Полагаю, ты обязательно столкнешься с ним там.
   – Не думаю, что мы будем часто видеться. Он наверняка занят своими делами.
   – Он из тех, кто не даст забыть о себе. Я бы лично не подошла к нему и на пушечный выстрел.
   – Кажется, ты уже говорила это раньше.
   – Что ж, повторю это снова. И помни вот еще что. Мы всегда здесь. Если они примутся за свое и начнут жульничать – оба вместе или по отдельности, – никогда не доверяй никому по фамилии Фрамлинг – просто дай мне знать, и я буду ждать тебя на причале, когда корабль вернется домой.
   – Спасибо тебе за добрые слова, Полли.
   – Не забывай о том, что здесь твой дом.
   – Не забуду, – сказала я. – До свидания, Полли, и спасибо тебе за то, что приехала к нам тогда и была рядом все эти годы.
   – Что ж, мы были созданы друг для друга, верно? А теперь поезжай, береги себя и возвращайся поскорее.
   – Два года, Полли. Это не такой уж долгий срок.
   – Я буду считать дни.
   Вскоре после этого мы отплыли на «Королеве Востока» в Александрию.
//-- * * * --//
   Мы с Элис стояли на палубе, пока последняя полоска земли, что была Англией, не растаяла вдали, после чего спустились к себе в каюту.
   Она была маленькой и тесной, но, как мы поняли совсем скоро, нам повезло уже в том, что мы разместились в ней вдвоем. Впрочем, тогда я была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Мы сделали первые шаги на пути к приключениям.
   До сих пор у меня был не большой опыт в таких делах. Да, я пару раз пересекала Ла-Манш на пути в Ламезон и обратно и сейчас вспомнила о своем тайном возвращении в Англию вместе с Джанин и беременной Лавинией.
   Мысли тут же переключились на нее, и я спросила себя, изменило ли ее замужество и какие сюрпризы ждут меня в месте назначения. Но пока до этого было еще далеко. Меня ждали интересные события и первые впечатления.
   Уже меньше чем через час после отплытия море сделалось бурным и продолжало оставаться таковым все время нашего плавания по Ла-Маншу и даже после входа в Бискайский залив. Нам пришлось поумерить свои наклонности естествоиспытателей, поскольку даже просто сохранять равновесие на палубе стало очень трудно.
   Но, смешавшись наконец с остальными пассажирами, мы обнаружили, что на борту собралась приятная публика. Многие знали друг друга, поскольку уже не в первый раз отправлялись в морское путешествие. Мы отличались от остальных еще и тем, что две молодые женщины, путешествующие без сопровождения, явление достаточно необычное (Элис, хотя и была старше меня, все же оставалась сравнительно молодой). Я была уверена, что леди Гарриет ни за что не одобрила бы подобной договоренности, если бы она не вписывалась столь удачно в ее планы отправить нас к дочери.
   Так или иначе, мы оказались на корабле вдвоем, но уже через несколько дней сумели узнать кое-что о людях на борту.
   Здесь были две девушки – из разных семейств, – плывшие навстречу замужеству. Насколько я поняла, подобное случалось довольно часто. Одну звали Фиона Макре, она была шотландкой и собиралась выйти замуж за военного, а вторую – Джейн Эгмонт; мужем последней должен был стать один из чиновников Компании.
   Мыслями я то и дело возвращалась к леди Джеральдине, которая вот-вот тоже отправится в дорогу, чтобы сочетаться браком с Фабианом. У меня вошло в привычку задаваться вопросом, должна ли я буду увидеться с ним и каким окажется его отношение ко мне. Мне хотелось знать, одобрит ли он мое согласие стать компаньонкой своей сестры.
   Мы с Элис, что вполне естественно, проводили много времени вместе, и я кое-что узнала о ней. Однажды она была помолвлена, и дело шло к свадьбе. Тогда она еще не помышляла о том, чтобы стать няней. Она жила со своей замужней сестрой и зятем в Гастингсе и была при этом не слишком счастлива; не то чтобы семья относилась к ней предвзято, но она чувствовала себя лишней. А потом она встретила Филиппа. Он был художником и в Гастингс приехал, чтобы поправить здоровье. У него была слабая грудь, и морской воздух, как уверяли врачи, пойдет ему на пользу.
   Она встретила его на берегу, где он рисовал бурное море. Порыв ветра унес несколько его рисунков, и они упали прямо к ее ногам; она спасла их и вернула ему.
   – Как сейчас помню, ветер тогда завывал и был очень сильным, – сказала она. – Так и норовил свалить тебя с ног. Я решила, что он сошел с ума, если работает в такую погоду. То были наброски, которые он еще даже не закончил. Он обрадовался, что я не дала им разлететься, мы разговорились и сразу же нашли общий язык. А потом стали встречаться каждый день. – В глазах Элис засветилась нежность, и она преобразилась, превратившись в совершенно другую женщину – мягкую, кроткую и женственную. – Мы должны были пожениться. Он рассказал мне о том, что здоровье его оставляет желать лучшего, что он болен чахоткой. Я собиралась ухаживать за ним. Я была уверена, что смогу вылечить его. Но он умер… за месяц до нашей свадьбы. Что ж, это жизнь. И вот тогда я решила, что хочу ухаживать за людьми, маленькими человечками, и стала няней. Едва ли у меня когда-нибудь появятся свои дети, так что пришлось довольствоваться чужими.
   Мы быстро прониклись друг к другу взаимным доверием. Я рассказала ей о предложении Колина и убежденности леди Гарриет в том, что для меня это стало бы наилучшим выходом, мол, по ее мнению, я проявила упрямство и глупость, не приняв его.
   Элис поморщилась.
   – Ты должна быть осторожна – в этом мире полно таких вот леди Гарриет. Они прирожденные манипуляторы. Я никому не позволяю манипулировать собой. И очень хорошо, что и ты такая же.
   – Мне не нравится, когда мне навязывают чужое мнение.
   – Ты поступила правильно, когда отказала ему. Замужество длится долго и потому должно быть правильным. Иногда случается встретить своего мужчину… раз в жизни. Быть может, он даже не заметит тебя. Но если он тот самый, то больше тебе никто не нужен.
   Я не стала рассказывать ей о Дугале, который предал меня еще до того, как я успела полюбить его, как ни словом не обмолвилась и о Фабиане, от мыслей о котором не смогла избавиться, невзирая на все свои старания.
   Нашей первой остановкой стал Гибралтар.
   Как же здорово было вновь оказаться на суше! Некие мистер и миссис Карлинг пригласили нас сойти на берег вместе с ними. Полагаю, им просто стало жаль двух женщин, путешествующих в обществе друг друга.
   Мы провели очень славный денек, исследуя Скалу, мыс и разглядывая обезьян; было волнительно оказаться в месте, принадлежащем чужой державе, но над головой реял британский флаг, так что мы чувствовали себя как дома, пусть и отчасти.
   Плавание по Средиземному морю выдалось мирным и покойным. Мы сидели на палубе, наслаждаясь лучами нежаркого солнышка. Во время одной из таких посиделок мы и познакомились с месье Лассером.
   Я уже раз или два видела его на борту корабля. Он был среднего роста, приближался к среднему возрасту и являлся обладателем черных волос и темных глаз, которые рыскали по сторонам, словно боясь упустить что-либо из виду.
   Он неизменно приветствовал меня любезной улыбкой и поклоном, сопровождая их жизнерадостным «Доброе утро!» или иной фразой, полагающейся в соответствии со временем дня. Я решила, что он француз.
   Мы входили в порт Неаполя, и я облокотилась о поручни, глядя на город. Я была одна и не знала, куда подевалась Элис. И тут я почувствовала, что рядом стоит он.
   – Волнительный момент, вы не находите, мадемуазель, когда корабль входит в порт?
   – Да, вы правы, – ответила я. – Полагаю, волнение объясняется новизной окружающего пейзажа.
   – Я чувствую его, хотя для меня это все отнюдь не внове.
   – Вы часто путешествуете этим путем?
   – Время от времени.
   – Вы направляетесь в Индию?
   – Нет, в Суэц.
   – Насколько мне известно, из Александрии мы отправимся дальше по суше.
   – Именно так. Вас ожидает некоторое… отсутствие комфорта. Как вы к этому относитесь?
   – Все вокруг выглядит для меня новым и восхитительным, так что отсутствие некоторого комфорта я даже не замечу, скорее всего.
   – Ага, у вас, как я вижу, философический склад ума. А… леди постарше, наверное, ваша сестра?
   – О нет.
   – Нет? В таком случае…
   – Мы путешествуем вместе, чтобы получить два места в Индии.
   – Как интересно. Могу я спросить… Я очень любопытен. Дело в том, что на борту обычным условностям нет места. Мы здесь все вместе, как одна семья. И потому я могу выступить в роли дядюшки или старшего брата… peut-être. Может быть.
   – Какое любезное предложение.
   – Вы пока еще не обзавелись друзьями.
   – Многие здесь уже знакомы друг с другом, да и семейные пары стараются держаться вместе. Полагаю, это несколько необычно, когда две женщины вроде нас путешествуют в одиночестве.
   – Давайте скажем так – элемент новизны. Да, вы определенно внесли живительный элемент новизны. Вы намерены сойти на берег в Неаполе?
   – Э-э… даже не знаю. Видите ли…
   – Понимаю. Две дамы, путешествующие в одиночестве. А теперь я буду очень смелым и очень откровенным.
   Я вопросительно уставилась на него, подняв брови.
   – Сейчас я вам скажу кое-что. Почему бы мне не сопроводить двух дам на берег? Если две дамы сойдут на берег сами… – Он развел руки в стороны и с преувеличенной серьезностью покачал головой. – Нет, нет, это нехорошо. Эти люди здесь, они скажут: «Вот идут две дамы… мы возьмем с них больше денег». Не исключено, они практикуют и другие нехорошие вещи. Нет, нет, дамы не могут сходить на берег совсем без защиты. Моя дорогая юная леди, я предлагаю вам такую защиту.
   – Это очень мило с вашей стороны. Я поговорю со своей подругой.
   – Я всегда к вашим услугам, – ответил он.
   В следующую минуту я увидела Элис и окликнула ее:
   – Элис, месье Лассер любезно предлагает сопроводить нас на берег.
   Элис округлила глаза от радости:
   – Какая замечательная мысль! А я как раз ломала голову над тем, что мы будем делать.
   – Мадемуазель, удовольствие будет взаимным. – Он взглянул на часы. – Давайте встретимся, скажем… через четверть часа. Полагаю, к тому времени нам разрешат покинуть корабль.
   Итак, тот день в Неаполе мы провели в обществе галантного француза. Он многое рассказал нам о себе. Как выяснилось, месье Лассер был бездетным вдовцом. В Египте у него имелись деловые интересы, и он рассчитывал провести в Суэце несколько дней.
   При этом он ухитрился выведать и о нас кое-что. Он умел слушать с таким вниманием, что у собеседника складывалось впечатление, будто все услышанное представляет для него живейший интерес.
   Кроме того, он буквально излучал властность. Взмахом руки отгоняя прочь галдящих людей, среди которых было множество детей, клянчащих подачки или пытающихся продать нам какие-то дешевые сувениры, он направлял нас сквозь эти толпы.
   – Нет, мисс Делани, – сказал он, – я вижу, вы жалеете этих несчастных оборванцев, но, поверьте мне, они профессиональные попрошайки. Я слышал, что они способны обобрать наивных гостей города до нитки.
   – Всегда существует вероятность того, что они действительно бедны.
   Он погрозил мне пальцем.
   – Поверьте мне, – сказал он. – Если вы подадите милостыню одному из них, все остальные набросятся на вас, подобно стервятникам, и можете быть уверены, что, пока вы будете заняты благотворительностью, чьи-нибудь ловкие пальчики проберутся в ваши карманы.
   Он нанял небольшой экипаж, запряженный парой маленьких лошадок, и нас повезли на экскурсию по городу. Совершенно очевидно, месье Лассер хорошо знал его и, когда мы оказались в тени огромной горы под названием Везувий, весьма увлекательно поведал нам об исходящей от него угрозе. Мы заявили, что не понимаем, почему люди продолжают жить в непосредственной близости от него, невзирая на грозящую опасность.
   – Все дело в том, – ответил он, – что они родились здесь. Здесь их родная земля, и им не нужно другой – если не говорить об искателях приключений в лице молодых дам, готовых отправиться хоть на край света.
   – Молодых дам гонит туда работа, – возразила Элис.
   – В Индию, страну незнакомых специй и неразгаданных тайн.
   Затем он заговорил об извержении Везувия, которое уничтожило такие города, как Помпея и Геркуланум. Слушать его было интересно.
   Он привел нас в ресторан, и мы уселись под ярко раскрашенными зонтиками и стали смотреть на спешащих мимо людей. Он умело направлял разговор, и я вдруг поймала себя на том, что рассказываю ему о нашем приходе и леди Гарриет, а заодно и о том, как училась в пансионе благородных девиц во Франции. Элис, напротив, предпочитала отмалчиваться, и мне вдруг пришло в голову, что он не забрасывает ее вопросами, хотя мой рассказ выслушал с неослабным вниманием.
   Я подумала, что, пожалуй, говорю слишком много, и сделала себе мысленную зарубку поинтересоваться у Элис, так ли это на самом деле, когда мы останемся одни. Наконец наступило время возвращаться обратно на «Королеву Востока». День получился поистине замечательным.
   Когда мы остались одни, я сказала Элис:
   – Вы полагаете, что я говорила чересчур много?
   – Он явно подталкивал вас к этому.
   – Я заметила, что о себе вы говорили очень мало.
   – Мне показалось, что ему это неинтересно. Все свое внимание он обратил на вас.
   – Хотелось бы мне знать, так ли это на самом деле или он всего лишь выказывал вежливость.
   – Можете не сомневаться, то, что вы говорили, чрезвычайно заинтересовало его. Тем не менее…
   – Тем не менее что?
   – Да так… я просто подумала, что не слишком доверяю ему.
   – В каком смысле?
   – Он показался мне в некотором роде авантюристом.
   – А я, напротив, не заметила в его поведении даже намека на флирт.
   – Да. Вот почему он показался мне странным.
   – Ох, Элис, вы все слишком драматизируете. Полагаю, он просто одинокий мужчина, которому нужно общество. Он много путешествует. Скорее всего, он сближается с людьми на несколько недель, заводит нечто вроде дружбы, а потом забывает о них.
   – Гм, очень может быть, – сказала Элис, но выглядела она при этом озабоченной.
//-- * * * --//
   В положенный срок мы прибыли в Александрию, где и покинули «Королеву Востока», поднялись на палубу парового катера и поплыли вверх по каналу в Каир.
   Месье Лассер рассказал нам о том, что будет дальше. Мы переночуем в гостинице – лучше всего остановиться в «Пастушке», – а из Каира отправимся через пустыню в Суэц в некоем подобии крытой повозки. Подобное средство передвижения пользовалось большим спросом и популярностью, перевозя путников туда, где они могли продолжить свое путешествие по морю.
   После стольких дней на корабле было так славно ощутить под ногами твердую землю. На нас произвела большое впечатление роскошь гостиницы, которая не походила ни на одну из виденных нами прежде. Она выглядела темной и тенистой, и мужчины в экзотических нарядах бесшумно скользили по ней, пристально разглядывая нас темными глазами.
   Месье Лассер поведал нам, что «Пастушка» является своеобразным перевалочным пунктом для путешественников – в большинстве своем направляющихся в Индию или из нее.
   Едва мы переступили порог гостиницы, как я обратила внимание на одного человека. Одетый в европейское платье, он был высоким и широкоплечим, отчего сразу бросался в глаза. Когда мы вошли в гостиницу, выйдя из экипажа, который доставил нас сюда вместе с другими пассажирами, направлявшимися в Индию, он, казалось, уже ждал нас. Поднявшись с кресла, он подошел к стойке портье, где у нас спросили наши имена и сообщили, где мы будем ночевать.
   – Мисс Филрайт и мисс Делани, – сказал клерк за стойкой портье. – Ваша комната находится на втором этаже. Она невелика, но, как вы сами видите, у нас наблюдается наплыв постояльцев. Вот ваш ключ.
   В этот момент высокий мужчина стоял совсем рядом. Мне стало интересно, что он здесь делает, поскольку на корабле его с нами не было. Но тут Элис потянула меня за руку.
   – Идемте, – сказала она. – Это всего лишь на одну ночь. Мы уезжаем рано утром.
   Несмотря на все волнения, спала я крепко, и на следующее утро меня разбудила Элис, заявив, что уже пора вставать.
   Пересечь пустыню нам предстояло на одной из крытых повозок, которые нам в подробностях описал месье Лассер. Каждая из них была запряжена четверкой лошадей, и нам сообщили, что в пустыне имеется несколько караван-сараев, в которых мы сможем отдохнуть во время перемены лошадей. Каждая повозка вмещала шесть человек.
   Месье Лассер предложил:
   – Давайте поедем вместе. Я чувствую себя обязанным присматривать за вами, молодые леди. По собственному опыту мне известно, что такие путешествия могут быть не слишком приятными. Погонщики очень ловко обращаются со своими кнутами, имея перед собой одну-единственную цель – как можно скорее добраться до очередного караван-сарая. Боюсь, что предстоящее путешествие покажется вам утомительным.
   – Как я уже говорила вам, месье Лассер, все здесь для нас настолько внове, что мы готовы потерпеть некоторые неудобства, – сказала я ему.
   Я никогда не забуду нашу поездку по утреннему Каиру. В рассветных сумерках здания выглядели таинственными. Мы проезжали мимо элегантных мечетей, миновали один из дворцов хедива и многочисленные решетчатые домики, которые наверняка восхитили бы Дугала, углядевшего бы влияние сарацин в убранстве их тенистых стен. Было очень рано, и город еще не проснулся к обычной жизни, что, впрочем, обещало случиться очень скоро. Мне на глаза попались несколько осликов, которых вели в поводу маленькие босоногие мальчишки. Повсюду царила предутренняя тишина, но солнце уже вставало над горизонтом, и в его лучах Каир стал похож на волшебный город, словно сошедший со страниц «Тысячи и одной ночи». Я с легкостью могла вообразить, как словоохотливая Шехерезада развлекает своего султана за закрытыми дверями одного из старинных дворцов.
   В фургоне мы разместились вшестером: я, Элис, месье Лассер, мистер и миссис Карлинг и, к моему удивлению, тот высокий мужчина, на которого я обратила внимание в гостинице.
   Я спросила себя, а не собирается ли он вместе с нами сесть на пароход в Индию или же местом его назначения, как и для месье Лассера, должен был стать Суэц?
   Вскоре вокруг нас простерлась пустыня. Было уже достаточно светло, чтобы понять: нас окружают сплошные мили песка. В лучах рассвета он казался золотым. Я была потрясена и очарована. Но кучер подхлестнул лошадей, и пришлось сосредоточиться на том, чтобы удержаться на месте.
   – Я говорил вам, – сказал месье Лассер, – что поездка едва ли окажется приятной.
   Мы рассмеялись, когда нас в очередной раз швырнуло друг на друга. Миссис Карлинг заметила, что, благодарение Богу, это не будет длиться вечность, на что мистер Карлинг ответил, что, когда собираешься совершить столь длительное путешествие, следует быть готовым к неудобствам. Месье Лассер заявил, что в жизни случаются такие вещи, которые приятно только предвкушать и вспоминать, и путешествие часто оказывается одним из них.
   Высокий мужчина благосклонно улыбался, взирая на нас. Казалось, он распределяет свой интерес между мною и месье Лассером, и, когда бы ни поднимала глаза, я обнаруживала, что его серьезный взгляд направлен на одного из нас.
   Лошади под стук и скрип колес везли нас дальше.
   – А что будет, если повозка опрокинется? – спросила я.
   – Такое может произойти запросто, – согласился мистер Карлинг. – Не думаю, что наш возница осознает, какой опасности нас подвергает.
   – Он думает лишь о том, как побыстрее доставить свой груз, получить деньги и перейти к следующему, – пояснил месье Лассер.
   – Но ведь, если случится поломка, она наверняка задержит его, – предположила я.
   – О, он уверен в том, что Аллах не оставит его своим вниманием.
   – Хотелось бы мне разделить его уверенность, – заметила Элис.
   Все мы вздохнули с облегчением, когда возница натянул поводья и лошади остановились. Бедные создания, они, должно быть, сильно устали. Мы тоже чувствовали себя разбитыми и были рады короткой передышке, прежде чем мучения начнутся вновь.
   Сходя на землю, я заметила, что высокий мужчина старается держаться поблизости.
   Пустыня буквально дышала жаром, потому что время приближалось к полудню. Мы провели в фургоне около шести часов и были рады даже такому укрытию, хотя место нашего отдыха являло собой убогий барак.
   Нам предложили напитки, и я с радостью обнаружила среди них чай. Кроме того, там была еще и еда – хлеб и мясо неопределенного вида, от чего я отказалась.
   Мы сидели за столом – все вшестером, сколько нас было в повозке. Я не заметила никого из попутчиков по кораблю и предположила, что они выедут позже, поскольку наш фургон покинул Каир одним из первых.
   – Что ж, по крайней мере, начальный отрезок пути мы преодолели вполне благополучно, – заметила Элис.
   Высокий мужчина ответил:
   – Впереди нас ждут такие же испытания.
   – Не думаю, что может быть еще хуже, – с легкой гримасой продолжала Элис.
   Мужчина пожал плечами.
   – Я слыхал, что в пути нередко случаются поломки, – вставил месье Лассер.
   – Какой ужас! – сказала я. – И что тогда?
   – Остается ждать, пока сообщение об этом не достигнет нужных ушей и вам не пришлют другую повозку.
   – Что будет, если мы прибудем в Суэц не вовремя и опоздаем на корабль?
   – Они придумают что-нибудь, чтобы доставить вас туда, – сказал высокий мужчина.
   – Мы не знаем вашего имени, – сообщила я ему. – А ведь нам, похоже, суждено стать попутчиками на этом полном опасностей пути.
   Он улыбнулся. Зубы у него оказались очень белыми.
   – Меня зовут Том Кипинг, – представился он.
   – Значит, вы англичанин.
   – Вы заподозрили во мне кого-то другого?
   – Я не была в этом уверена.
   Месье Лассер сказал:
   – Пойду узнаю, когда мы выезжаем.
   Он направился к столу, за которым сидел человек, по виду заправлявший здесь.
   Том Кипинг сказал:
   – Я рискую показаться навязчивым, но вы все едете из Англии, не так ли?
   – Да, мы все плыли на одном корабле.
   – А месье… забыл, как его зовут… французский джентльмен.
   – Месье Лассер. Да, он тоже был с нами.
   – И все вы добрые друзья. Полагаю, в пути люди быстро знакомятся и становятся друзьями.
   – Да, поскольку вынуждены держаться вместе, – согласилась я.
   – Сейчас как раз такой случай.
   Вернулся месье Лассер.
   – Выезжаем через полчаса.
   – Пора собираться с силами, – сказала Элис.
   Вторая часть пути изобиловала не меньшими опасностями, чем первая. Я заметила, что через пустыню тянется тропа. Скорее всего, она была накатана повозками, и если бы возницы придерживались ее, то дорога стала бы не в пример комфортнее, но резвые лошади, разгоряченные, вне всякого сомнения, частыми ударами кнута, упорно бежали по песку, осыпая наше средство передвижения клубами поднятой пыли.
   Несколько раз мне казалось, что мы неизбежно опрокинемся, но каким-то чудом повозка оставалась на колесах и после показавшегося бесконечным пути благополучно достигла перевалочного пункта.
   Когда мы направлялись ко входу в караван-сарай, месье Лассер взял меня под руку и увлек чуть в сторону от остальных.
   – Болтанка была сумасшедшей. У меня все тело в синяках, а у вас?
   Я ответила, что чувствую себя не лучше.
   – Думаю, – продолжал он, – я могу обеспечить нас более удобным средством передвижения. Но пока не говорите никому ни слова. Я не смогу взять остальных, только вас и мисс Филрайт.
   Во время этого разговора сзади к нам подошел Том Кипинг.
   Я сказала:
   – Как же мы можем бросить Карлингов? Им первым не помешал бы комфорт.
   – Доверьтесь мне, – продолжал месье Лассер. – Я все устрою.
   Мне стало неловко. Я вдруг пожалела о том, что не посоветовалась с Элис. И дело было не только в том, чтобы уехать с месье Лассером. Мы путешествовали вместе и хорошо узнали его. Но как объяснить это Карлингам, которые переносили тяготы пути куда хуже нас?
   Мы сели, и нам подали напитки и легкие закуски. Том Кипинг сказал:
   – У меня есть бутылка вина. Никто не желает присоединиться?
   Я отказалась, и моему примеру последовали Элис и миссис Карлинг. Мы предпочли чай, хотя он и оказался не очень хорошим. Мистер Карлинг заколебался было, но потом все-таки сказал, что тоже выпьет чаю.
   Остались только месье Лассер и Том Кипинг. Последний отошел в дальний конец комнаты и разжился там подносом и двумя бокалами, по которым и разлил вино.
   Вернувшись к столу, он предложил один из них месье Лассеру.
   – За удачную дорогу! – сказал Том Кипинг, салютуя своим бокалом. – Чтобы мы все в добром здравии достигли каждый своего пункта назначения.
   Мы немного поболтали, и вскоре месье Лассер покинул нас. Уходя, он окинул меня заговорщическим взглядом. Мистер и миссис Карлинг устали настолько, что вскоре задремали. Рядом находилась небольшая комнатка, где можно было умыться и немного освежиться перед тем, как продолжить путь. Я знаком показала Элис, чтобы она сопроводила меня туда.
   Когда дверь за нашими спинами закрылась, я сказала ей:
   – У месье Лассера есть план. Он полагает, что сможет достать нам экипаж получше, но мы все в него не поместимся.
   – В таком случае ему лучше взять с собой Карлингов. Они пожилые люди, а мы переносим тяготы куда легче них.
   – Я предложила ему такой вариант, но он сказал, что хочет взять только нас.
   – Зачем? Мы ведь уже проделали бо́льшую часть пути.
   – Кажется, он взял на себя ненужные хлопоты.
   – Было бы замечательно путешествовать с комфортом, но мы не можем бросить Карлингов одних. С мистером ничего не случится, но, как мне представляется, миссис Карлинг натерпелась уже достаточно.
   – Да, будем настаивать, чтобы он взял с собой всех.
   – Не думаю, что он сильно обрадуется. Он хочет показать вам, какой он находчивый джентльмен.
   – А я думаю, что ему и самому хочется ехать с комфортом. Он сказал, что пойдет на конюшню и попробует договориться там.
   – Что ж, давайте посмотрим, что из этого выйдет.
   Мы умылись и подготовились к возобновлению путешествия.
   Когда мы вернулись за стол, мистер и миссис Карлинг встрепенулись и отправились в уборную. Комнат было две, что вполне естественно, одна для мужчин и одна для женщин.
   Прошло некоторое время, прежде чем появился мистер Карлинг в сопровождении Тома Кипинга, и одного взгляда на них мне хватило, чтобы понять: что-то случилось. Том Кипинг быстро подошел к столику, за которым сидели мы с Элис.
   – Боюсь, с месье Лассером кое-что случилось, – сказал он.
   Мы привстали со своих мест.
   – Что произошло?
   – Ничего серьезного, не тревожьтесь. Ему просто стало дурно. Думаю, он съел что-то не то во время последней остановки. Такое случается здесь сплошь и рядом. Боюсь, что он не сможет продолжить путь вместе с нами.
   – Но… – начала было я.
   – Пожалуй, мы можем что-нибудь сделать для него, – предложила Элис.
   – Мои дорогие дамы, – сказал Том Кипинг, – мы должны успеть на пароход. Насколько мне известно, у месье Лассера дела в Суэце. И задержка на день-другой не имеет для него особого значения. А вот для нас опоздание на пароход станет настоящей катастрофой.
   – Но что мы можем сделать?
   – Он остается в хороших руках. Здешний люд привычен к такого рода происшествиям. О нем есть кому позаботиться. Он просто подсядет в очередную повозку, попозже.
   – А где он сейчас?
   – В комнате отдыха для мужчин. Там есть небольшой закуток, где можно прилечь. Он просил меня передать вам свои наилучшие пожелания и чтобы вы не беспокоились о нем.
   – Быть может, нам стоит повидать его… – начала было я.
   – Мисс Делани, он бы не хотел этого. Более того, фургон отправляется с минуты на минуту. Если вы опоздаете, на следующем для вас может не оказаться свободного места.
   Мистер Карлинг сказал:
   – Это самое неудачное путешествие из всех, которые я когда-либо предпринимал.
   – Не расстраивайся, папочка, – обратилась к нему миссис Карлинг. – Мы проделали уже долгий путь, и эта его часть уже почти закончилась. Остался всего один перегон.
   Мистер Кипинг поспешно сопроводил нас к фургону, и вскоре мы опять покатили по пустыне.
   В положенный срок мы прибыли в Суэц, где провели целый день, поджидая прибытия остальных повозок. К нашему изумлению, месье Лассер так и не появился. Мы с Элис часто вспоминали его. Это было странно. Кто бы мог подумать, что столь опытный путешественник съест что-то такое, что пойдет ему во вред? Было бы понятно, случись нечто подобное с кем-либо из нас.
   Нас уже ждал пароход Восточно-Пиренейской пароходной компании. Мы поднялись на борт и расположились в своей маленькой каюте на двоих, испытывая огромное облегчение оттого, что благополучно пережили полное опасностей путешествие по пустыне.
   В положенный час мы отплыли. Месье Лассер так и не появился.
//-- * * * --//
   На протяжении первых дней морского путешествия мы опять много говорили о месье Лассере.
   – Он был к нам очень внимателен, – сказала я Элис.
   – Я всегда подозревала, что он руководствовался какими-то скрытыми мотивами, – возразила она.
   – Это было всего лишь дружеское участие. Ему нравилось помогать двум беззащитным женщинам, которым не следовало пускаться в путь в компании друг друга.
   – Я до конца так и не поняла этого мистера, и его исчезновение выглядит весьма загадочно.
   – Интересно, что он почувствовал, когда понял, что не сможет попасть в Суэц?
   – Он опоздает всего на несколько дней, но, поскольку ему не нужно успевать на корабль, не думаю, что это имеет для него такое уж большое значение.
   – Все равно выглядит это чрезвычайно странно и даже загадочно. Мы были вместе почти все время, а потом… он вдруг взял и исчез.
   – Том Кипинг, похоже, счел это весьма заурядным событием. Пища не всегда идет нам на пользу. Не думаю, что здешние правила гигиены очень уж строги. Но Лассер должен был бы об этом знать.
   – Мне показалось, что Том Кипинг не очень-то к нему расположен.
   – Пожалуй, это чувство было взаимным. Однако месье Лассер исчез, и едва ли мы когда-либо вновь услышим о нем.
   Тома Кипинга мы видели каждый день. Меня не покидало ощущение, будто он оберегает нас, возложив на себя роль нашего защитника в отсутствие месье Лассера.
   Море успокоилось, и путешествие обрело определенную приятность; дни сменяли друг друга, похожие как две капли воды. Многие из тех пассажиров, что плыли с нами на «Королеве Востока», обнаружились и на новом корабле, и могло показаться, будто мы сменили лишь внешние декорации; хотя в Суэце на борт взошли новые лица, направляясь через Красное море к Адену, мы чувствовали себя как дома, поддерживая дружеское общение.
   Жара постепенно усиливалась, и я с теплотой вспоминаю те полные неги деньки, когда мы сидели на палубе и, по выражению Элис, приходили в себя после утомительного путешествия по пустыне.
   К нам часто присоединялся Том Кипинг. Я заметила, что Элис очень подружилась с ним. Он вел себя исключительно любезно по отношению к нам обеим, но вскоре я убедилась, что если ко мне он относился как к объекту, требующему постоянного внимания и защиты, то к Элис проникся подлинным восхищением.
   Он оказался опытным путешественником. Нам он рассказал, что много раз проделывал путь из Англии в Индию и обратно.
   – Большинство людей, направляющихся туда, служат в армии или в Компании, причем в последней их явно больше.
   – А вы, – поинтересовалась я, – тоже служите в Компании?
   – Да, мисс Делани. Я служащий Компании и, как только мы высадимся на сушу, отправлюсь в Дели.
   – А мы на некоторое время останемся в Бомбее, – сообщила ему Элис. – Но, по-моему, нашему нанимателю доводится много ездить по стране, так что мы тоже можем оказаться в столице.
   – Я буду чрезвычайно рад, если такое случится, – сказал он.
   Он знал, разумеется, к кому мы направлялись. Судя по всему, он был хорошо знаком с Фабианом.
   – Должно быть, вы хорошо знаете Индию, – сказала ему Элис.
   – Моя дорогая мисс Филрайт, я не знаю никого, кто не был бы аборигеном и при этом хорошо понимал бы Индию. Хотелось бы мне знать, о чем думают местные жители. По-моему, этого не знает никто – из европейцев, я имею в виду.
   Речь его была яркой и образной. Слушая его, нам хотелось увидеть буйную зелень, большие дома в окружении лужаек, поросших баньяновыми деревьями, величественный священный фикус и пушистый тамаринд, но более всего мы мечтали увидеть людей… смешение рас, различных каст, обычаи, которые столь разительно отличались от наших собственных.
   – У меня такое чувство, будто многим из них ненавистно наше присутствие, – сказал Том Кипинг, – хотя самые благоразумные признают, что мы принесли им торговлю и куда лучший образ жизни. Однако захватчики не могут пользоваться популярностью по определению.
   – Но насколько глубоко они презирают чужеземцев?
   – В этом мы не можем быть уверены. Мы имеем дело с непостижимыми и загадочными народами. Многие из них считают себя цивилизованнее нас и потому презирают наши чужеземные обычаи.
   – Тем не менее вас они терпят.
   Прежде чем ответить, Том Кипинг одарил меня кривой улыбкой.
   – Иногда я спрашиваю себя, когда же у них лопнет терпение?
   – Вы имеете в виду, что они могут вышвырнуть вас вон?
   – У них ничего не получится, но они могут попытаться.
   – Это было бы ужасно.
   – Это еще мягко сказано, мисс Делани. Впрочем, давайте оставим эту тему. В руках Компании Индия может чувствовать себя в безопасности.
   Я никогда не забуду то время, что мы провели в Адене. Оно было недолгим. Мы задержались там всего на несколько часов, но Том Кипинг сказал, что отвезет нас на прогулку.
   Каким угрожающим выглядело это место, когда мы подплыли к нему! Черные утесы вздымались из самого моря, грозя потопить нас.
   Мы с Элис стояли на палубе, а Том держался позади нас.
   – Кажется, будто мы плывем к самим вратам ада, – заметила Элис.
   – Вы тоже это почувствовали, верно? Знаете, что говорят об этом месте? Что Каин – тот самый, что убил Авеля, – похоронен здесь и что с тех самых пор, как в землю лег печально известный убийца, изменилась здешняя атмосфера. Теперь она излучает зло.
   – Я готова в это поверить, – сказала я. – Но, как мне представляется, она и раньше была мрачной.
   – Письменных свидетельств об этом не осталось, – сказал Том. – Хотя лично я думаю, что своим возникновением эта история обязана неприступному виду этого места.
   – Да, я тоже верю в то, что легенды привязываются к определенным вещам и местам, потому что подходят друг другу, – сказала Элис.
   Те несколько часов, что мы провели в Адене, были очень приятными. Мы находились под защитой Тома Кипинга, чему лично я была только рада. Элис же изменилась буквально на глазах. Она помолодела, и я еще подумала: «Неужто она влюбилась в Тома?»
   Они часто уединялись и подолгу разговаривали, так что я чувствовала себя лишней. Это было странно. Элис казалась мне последней из тех, кто позволил бы себе поддаться романтическим порывам. Пожалуй, я преувеличивала. Только потому, что двое людей явно понравились друг другу, было неразумно предполагать, будто они уже подумывают о браке. Элис была слишком здравомыслящей особой, чтобы всерьез относиться к завязавшейся на корабле дружбе, как, впрочем, и Том. Нет. Просто как личности они оказались друг другу близки по духу. Они произвели на меня впечатление двух самых здравомыслящих людей из всех, кого я когда-либо встречала; совершенно не похожих на Лавинию и того мнимого графа.
   Том сообщил нам, что из Бомбея отправится в Дели по суше, хотя путешествовать по Индии нелегко. Железных дорог в стране не было, отчего поездки превращались в сущее наказание и предпринимались исключительно в силу крайней необходимости. Скорее всего, ехать ему придется на dâk-ghari, разновидности экипажа, запряженного лошадьми; по пути ему предстоит сделать множество остановок, зачастую в местах, решительно не приспособленных для отдыха.
   – Но ведь это вы предупреждали нас о том, что путешествие порой сопряжено со значительными неудобствами, – сказала я.
   – Я выяснил это на собственном опыте.
   Путешествие по морю подходило к концу. Пока мы пересекали Аравийское море, дни стояли долгие, теплые и покойные, и мы уже забыли о своей тесной каюте, штормовой погоде и поездке по пустыне, во время которой столь таинственным образом лишились месье Лассера.
   Я заметила, что по мере приближения к пункту нашего назначения Элис все чаще охватывает грусть, и решила, что это вызвано близким расставанием с Томом Кипингом. А вот его подобная меланхолия, судя по всему, миновала, хотя меня не покидала уверенность в том, что дружба с нами и в особенности с Элис доставляла ему удовольствие.
   Он всегда производил на меня впечатление человека, сознательно взявшего на себя роль нашего защитника, и я сказала Элис, что часто думаю о нем как о Томе Кипере, то есть Хранителе, а не Кипинге.
   А потом наше долгое путешествие подошло к концу.
   Перспектива вновь увидеться с Лавинией – и, не исключено, с Фабианом – приободрила и вселила в меня радостное волнение. Я спросила себя, а какие чувства вызовет у меня Дугал? В общем, с какой стороны ни посмотри, я понимала, что скучно мне не будет.
   – Вас наверняка встретят, – сказал Том Кипинг. – Итак… пришло время сказать друг другу «прощай».
   – Сколько времени вы проведете в Бомбее? – спросила я.
   – День или два, не более. Чем раньше я уеду в Дели, тем лучше.
   Во время нашего разговора Элис хранила молчание.
   И вот наступил последний вечер. Утром мы должны были высадиться на берег.
   Когда мы лежали в ту ночь на своих койках, я спросила Элис, какие чувства у нее вызывает наше прибытие в конечную точку маршрута.
   – Что ж, – с явным сожалением ответила она, – ведь ради этого мы сюда и приехали, не так ли?
   – Да. Но наше путешествие стало приключением само по себе!
   – Теперь оно закончилось. Мы прибыли туда, куда стремились. И нам предстоит приступить к исполнению своих обязанностей.
   – И помнить о том, что мы более не являемся независимыми.
   – Вот именно. Но работа пойдет нам на пользу.
   – Интересно, увидим ли мы когда-нибудь Тома Кипинга еще раз?
   Элис немного помолчала и только потом ответила:
   – Дели находится далеко от Бомбея. Ты сама слышала, что он говорил о трудностях, с которыми приходится сталкиваться путешественникам.
   – Это так странно. Когда путешествуешь с людьми, сближаешься с ними… А потом наступает миг расставания.
   – Думаю, – трезво рассудила Элис, – этот факт следует принять как неизбежность с самого начала. А теперь давай попробуем заснуть. Завтра нас ждет долгий день.
   Я поняла, что она боится ненароком выдать свои чувства. Бедная Элис. Я решила, что она все-таки привязалась к Тому Кипингу. И он мог бы ответить ей взаимностью, если бы они и дальше оставались вместе. Но теперь, похоже, собственные дела вновь захватили его с головой. Мне вдруг вспомнились строки Байрона:

     «В судьбе мужчин любовь – не основное.
     Для женщины любовь и жизнь – одно» [2 - Перевод Т. Гнедич.].

   На следующий день мы прибыли в Бомбей.

Приближается буря

   Наступившее утро выдалось беспокойным и суматошным. Правда, я уже привыкла к этим моментам прибытия в порт. Люди менялись на глазах, и казалось, что те, кто совсем недавно были добрыми друзьями, вновь превращались в совершеннейших незнакомцев. Приходило горькое осознание: то, что выглядело прочной дружбой, на деле являлось лишь приятным, но мимолетным знакомством.
   Бедная Элис! Она отдавала себе в этом отчет, будучи сильной и здравомыслящей женщиной, и никогда не призналась бы в том, что позволила себе увлечься мужчиной, которого могла более никогда не увидеть вновь.
   И вот мы уже стояли на переполненном людьми причале.
   Один из чиновников порта подошел к нам и осведомился, не являемся ли мы мисс Делани и мисс Филрайт. Получив утвердительный ответ, он сообщил, что нас ждет экипаж, дабы отвезти к месту назначения. В нескольких шагах позади него высился полный чувства собственного достоинства осанистый индиец в легком белом тюрбане и длинной голубой юбке поверх мешковатых белых штанов. Проигнорировав чиновника, он отвесил нам низкий поклон.
   – Вы – мисс Делани? – спросил он.
   – Да, – с нетерпением ответила я.
   – Я прибыл за вами и мисси Нанни, няней.
   – О, да, да.
   – Следуйте за мной, пожалуйста.
   Мы двинулись следом за нашим впечатляющим провожатым, а он уже отдавал распоряжения двум кули, которые, очевидно, были частью антуража.
   – Кули несут багаж… Мисси идут следом, – было сказано нам.
   И вот тут мы ощутили себя важными персонами, которых встречали со всеми полагающимися почестями.
   Нас действительно ждал экипаж, запряженный двумя серыми в яблоках лошадьми, терпеливо замершими на месте. Их держал под уздцы еще один кули.
   Здесь с нами расстался Том Кипинг, фактически передавший нас из рук в руки. Я заметила, как он крепко пожал Элис руку и явно не спешил отпускать ее. А она в ответ улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. По мере того как я узнавала Элис, она все больше мне нравилась.
   Наш любезный защитник помог нам подняться в экипаж; нам передали ручной багаж, в то время как чемоданы, насколько мы поняли, будут доставлены отдельно. Персона нашего сопровождающего внушала такое почтение, что мы нисколько не сомневались – все будет в полном порядке.
   Воспоминания о той поездке до сих пор свежи в моей памяти. Полагаю, оттого, что это были мои первые впечатления от Индии.
   Жара была нестерпимой. Повсюду сновали люди – шумные и яркие. Еще никогда в жизни я не видела ничего похожего. Буквально под ногами бесстрашно шныряли маленькие мальчишки. Поначалу я опасалась, что мы переедем кого-то, но наш возница ловко избегал их, хотя один раз и он разразился длинной тирадой, состоящей, предположительно, из одних ругательств. Виновник обернулся, метнув на него перепуганный взгляд, вызванный то ли тем, что он чудом избежал увечья, то ли серьезностью проклятий.
   Улицы были яркими и разноцветными – белые дома, ослепительные и роскошные; а в боковых улочках, которые мы видели мельком, – темные крошечные хибарки, и люди сидят прямо на тротуарах… нищие старики, у которых, кажется, не осталось уже ничего, кроме костей и лохмотьев, маленькие дети, роющиеся в сточных канавах, совершенно голые, если не считать набедренных повязок… Полагаю, они искали еду. Немного погодя я узнала, что здесь на каждом шагу потрясающая роскошь соседствует с ужасающей нищетой.
   Мне захотелось остановиться и отдать все, что у меня было, матери с ребенком на руках и еще одним малышом, цеплявшимся за ее изорванные юбки. Но наш возница упрямо вез нас дальше, не обращая внимания на то, какое впечатление произвело на нас увиденное. Полагаю, он видел все это столько раз, что уже принимал как должное.
   Повсюду виднелись лотки, заваленные едой, которую я не всегда распознавала, и люди в самых разнообразных нарядах. Впоследствии я узнала, что они принадлежат к разным кастам и племенам: парсы со своими зонтиками, тамилы, патаны и прочие. Туда и сюда сновали кули, ища, где можно выклянчить или заработать немного денег. Я видела женщин под белыми вуалями, закутанных в бесформенные накидки, и представительниц низших каст, передвигающихся с бесконечным изяществом, с чудесными длинными волосами, ниспадающими на спину. Я подумала о том, насколько они привлекательнее женщин в парандже, приберегавших очарование исключительно для своих господ.
   Мы почти не разговаривали, поскольку все наше внимание было приковано к окружающему миру, и мы стремились не упустить ничего заслуживающего внимания. Так мы проехали не одну милю, миновав несколько прекрасных особняков, и наконец остановились перед одним из них.
   Резиденция выглядела впечатляюще – ослепительно белая, окруженная верандой, на которой стояли два белых стола и легкие кресла. Над столами висели зелено-белые тенты от солнца.
   На веранду вели ступеньки. При нашем приближении из дома выбежали одетые в белое слуги. Они обступили экипаж, что-то восторженно щебеча на своем наречии.
   Наш величественный возница сошел на землю, швырнув вожжи одному из слуг, и махнул рукой, приказывая остальным умолкнуть, а затем принялся отдавать распоряжения на языке, которого мы не понимали. Ему повиновались беспрекословно, что нас ничуть не удивило.
   Мы поднялись по ступенькам, причем он выступал впереди.
   Элис прошептала, обращаясь ко мне:
   – Не хватает только фанфар – не для нас, правда, а для него.
   Я согласно кивнула. Нас провели с веранды в дом. Контраст температур оказался поразительным. Внутри царила настоящая прохлада.
   Комната была большой и погруженной в полумрак, с окнами в стенных нишах. Как я поняла, это было сделано для того, чтобы не пустить в дом жару и солнцепек. На одной из стен висел большой веер, который, как я узнала немного погодя, назывался опахалом. Подобным орудовал мальчик в униформе, состоящей из длинной белой рубашки и мешковатых брюк. Мне показалось, что вплоть до сего момента он бездельничал, потому что при нашем появлении вскочил на ноги и принялся яростно размахивать опахалом.
   Наш величественный провожатый метнул на него испепеляющий взгляд, и я поняла, что мальчишке непременно достанется на орехи, но не сейчас, а когда момент окажется более подходящим.
   – Мисси Нанни идет в комнату… детскую, – возвестил наш джентльмен. – Мисси Делани идет к мемсахиб леди графине.
   На лице Элис отобразилось удивление, но один из слуг тут же выхватил у нее из рук сумку, которую она несла до этого, и поспешил прочь. Элис последовала за ним. Я осталась на месте.
   – Вы мисси Делани. Вы идете, – было сказано мне.
   Меня пригласили подняться вверх по лестнице. В одно из окон я мельком заметила внутренний двор. В нем имелся бассейн с плавающими цветками лотоса, а вокруг, под зелено-белыми навесами, были расставлены легкие кресла и стол.
   Перед дверью мы остановились. Мой провожатый почтительно поскребся в нее.
   – Входите, – разрешил голос, который я тут же узнала.
   – Мисси входит, – изрек провожатый, улыбаясь с удовлетворением героя, выполнившего непосильную задачу. – Я приводить мисси, – добавил он.
   И вот передо мною оказалась Лавиния.
   – Друзилла! – вскричала она.
   Я подбежала к ней, и мы обнялись. Дверь закрылась за моей спиной, но я еще успела услышать удовлетворенное ворчание.
   – Тебя так долго не было!
   – Путешествие оказалось долгим.
   – Я так рада, что ты наконец приехала! Дай-ка мне взглянуть на тебя. Все та же добрая старая Друзилла.
   – А чего ты ожидала?
   – Именно того, что вижу… чему очень рада. Я боялась, что ты превратилась в ужасный синий чулок. У тебя всегда была склонность к этому.
   – Зато от тебя я такого точно не ожидала! А теперь дай и мне взглянуть на тебя.
   Лавиния отступила на несколько шагов, встряхнула своей роскошной гривой, небрежно перехваченной лентой, возвела очи горе и приняла смиренную позу.
   Она чуточку располнела, но осталась такой же красивой, как и прежде. Я уже успела позабыть, насколько она хороша. На ней было длинное, свободного покроя бледно-лиловое нарядное платье, надеваемое к чаю, оно поразительно шло ей… Собственно, Лавинии шло абсолютно все, что бы она ни надела.
   Я поняла, что она заранее распланировала нашу встречу и сейчас словно бы исполняла главную роль в пьесе, которую поставила сама.
   – А ты ничуточки не изменилась, – сказала я.
   – Очень на это надеюсь. Я работаю над собой.
   – Индия очень тебе идет.
   Лавиния насмешливо фыркнула:
   – А вот я в этом не уверена. Мы возвращаемся домой через два года. Дугал ждет и не может дождаться этого момента. Он ненавидит эту страну. Он хочет вернуться домой и изучать какие-нибудь истлевшие старинные штуки. Дугал просто не знает, куда себя девать.
   – Люди получают удовольствие от разных вещей.
   Она подняла глаза к потолку – я хорошо помнила эту ее старую привычку.
   – От Друзиллы всегда знаешь, чего ожидать, – сказала Лавиния. – Ты не пробыла здесь и пяти минут, а наш разговор уже приобрел философический оборот.
   – Я привела всего лишь простой, не требующий обсуждения факт.
   – То, что кажется простым такой умнице, как ты, представляется невероятно сложным такой тупице, как я. В общем, Дугал ждет не дождется, когда сможет вернуться домой.
   – А где он сейчас?
   – В Дели. Они вечно ездят куда-то. У старой Компании повсюду есть дела. Меня уже тошнит от нее. Фабиан, кстати, тоже там.
   – В Дели?
   – Там находится головная контора.
   – Тогда почему вы живете не там?
   – Потому что мне нравится в Бомбее, и мы останемся здесь еще на некоторое время. Хотя потом, пожалуй, все-таки переберемся в Дели.
   – Понятно.
   – Лучше расскажи мне о доме.
   – Все осталось по-прежнему, если не считать того, что умер мой отец.
   – Я слышала об этом от мамы… А тебе полагалось выйти замуж за добряка Колина Брэди и поддержать пасторскую традицию. Обо всем этом я знаю от нее. Но ты не проявила благоразумия, что означает – поступила не так, как она планировала.
   – Я смотрю, ты хорошо осведомлена о делах прихода и Фрамлинга.
   – Мама любит писать письма, и это у нее хорошо получается. Мы с Фабианом регулярно получаем от нее послания. Вот только оттуда она не может видеть, выполняются ее повеления или нет, и в этом заключается наше спасение.
   – Она всегда неусыпно следила за всем. В этом ее жизненное кредо.
   – Она устроила и мой брак тоже. – Мне показалось, будто Лавиния обиженно надула губы.
   – Но ты весьма охотно пошла под венец.
   – Тогда все это выглядело здорово, но теперь я уже большая девочка. И я сама решаю, что мне делать.
   – Мне жаль, если все вышло не так, как ты хотела.
   – В самом деле? Знаешь, он должен был жениться на тебе. Вы стали бы чудесной парой. И тебе бы нравились все его разговоры о древних временах. Они как раз в твоем стиле. Я уже вижу, как ты восторгалась бы каким-нибудь найденным горшком, потому что им пользовался сам Александр Македонский. А мне нет никакого дела до того, кто им пользовался, Александр Македонский или Юлий Цезарь. Для меня это просто старый горшок.
   – Ты совсем не романтична.
   Мои слова заставили ее рассмеяться.
   – Я ужасно романтична! Я здесь прекрасно провожу время… тоже весьма романтично, кстати говоря. Ах, я так рада, что ты здесь, со мной, Друзилла. Совсем как в старые времена. Мне нравится, когда ты так неодобрительно смотришь на меня. От этого я чувствую себя ужасно испорченной.
   – Полагаю, у тебя уже появились поклонники?
   – Они были у меня всегда.
   – С катастрофическим результатом.
   – Я уже сказала тебе, что теперь я большая девочка и больше не попадаю в неприятности.
   – Рада слышать.
   – Ты опять напустила на себя чопорный вид. В чем дело на этот раз?
   – Ты не спросила меня о Флер.
   – Я как раз собиралась. Так что там с нею?
   – Она здорова и счастлива.
   – Тогда чем же вызвано твое неодобрение?
   – Тем, что ты ее мать, но ваше родство тебя нисколько не волнует.
   – Вынуждена напомнить вам, мисс Делани, что отныне я ваша работодательница.
   – Если ты намерена вести себя так и дальше, я с первой же оказией возвращаюсь в Англию.
   Она расхохоталась.
   – Никуда ты не поедешь. Теперь я тебя не отпущу. Тебе придется остаться здесь и принять все как есть. Кроме того, ты всегда будешь моей старой доброй подругой Друзиллой. Нам слишком многое довелось пережить, чтобы сейчас все стало как-то по-другому.
   Я сказала:
   – Ты не повидалась с Флер перед отъездом. Собственно говоря, ты вообще виделась с нею после того, как Полли забрала ее к себе?
   – Добрая Полли не захотела, чтобы я расстраивала ее. Таковы были твои собственные слова.
   – Ты уже знаешь, что Фабиан осведомлен обо всем.
   Лавиния согласно кивнула:
   – Он прочитал мне целую нотацию по поводу моей глупости.
   – Надеюсь, ты не думаешь, что это я рассказала ему обо всем.
   – Он сказал, что это была Полли; она была вынуждена, потому что он пришел к кое-каким выводам относительно тебя. Причем, кажется, это разозлило его сильнее всего остального.
   – Он был весьма любезен, – сказала я. – И даже положил некоторую сумму на депозит для Флер, дабы Полли воспользовалась ею по своему усмотрению, – на образование для девочки и прочее. Они собираются нанять для нее гувернантку. Флер должна получить образование.
   – Вот и хорошо. Теперь нам больше не о чем беспокоиться. Даже эту гадкую Джанин – и ту убили. Так что все разрешилось очень удачно.
   – Для тебя – может быть, а вот для нее – едва ли.
   – Шантажисты заслуживают своей участи.
   – А ты ни разу не думала о бедной Мириам?
   – Я не очень хорошо ее помню. Это ведь ты совала свой нос повсюду, чтобы познакомиться с ними поближе, пока я страдала, готовясь к рождению ребенка. То место было просто ужасным, и я рада, что все кончилось.
   – Ты расскажешь обо всем Дугалу?
   – Боже милостивый, нет, конечно. С какой стати?
   – Я подумала, что ты, быть может, захочешь повидать Флер, а потом и забрать ее к себе… хотя Полли и Эфф никогда этого не допустят. Или для того, чтобы облегчить свою совесть, а?
   – Нужно учиться смирять угрызения своей совести.
   – Уверена, что в этом предмете ты преуспела.
   – Друзилла, ты опять завела свою шарманку. О нет, я не стану напоминать тебе о разнице в нашем положении, иначе ты опять обидишься, а я этого не хочу. Кроме того, мне нравятся твои строгие нравоучения. Они совершенно в твоем духе. Я рада, что ты приехала. А как насчет этой няньки, которую мама прислала с тобой?
   – Она очень хорошая, мне нравится. Благоразумная, рассудительная и, я уверена, достойная всяческого доверия.
   – Что ж, этого следовало ожидать, раз уж мама сама нашла ее.
   – Мы с нею очень хорошо поладили.
   Я начала рассказывать о нашем путешествии, полной опасностей поездке по пустыне и исчезновении месье Лассера, но потом заметила, что она меня не слушает. Она то и дело поглядывала на себя в зеркало, поправляя волосы, и вскоре я умолкла.
   – Как насчет детей? – спросила я.
   – Каких детей?
   – То есть как это каких? Ты родила в браке двоих детей. А твою незаконнорожденную дочь мы только что обсудили и оставили в стороне.
   Лавиния запрокинула голову и рассмеялась.
   – Типичный друзиллизм, – сказала она. – Я люблю их. И не доставлю тебе удовольствия, лишив места за неуважение к своей хозяйке, так что даже не думай. Тебя выбрала для меня моя решительная мамочка, и мой назойливый брат одобряет ее решение, так что тебе придется остаться.
   – Твой брат?
   – Да. Кстати, если хочешь знать, именно он первым предложил твою кандидатуру. Он сказал мне: «Ты ведь была дружна с этой девочкой из дома приходского священника. Ты училась вместе с нею в школе. Смею надеяться, тебе будет приятно, если она приедет сюда». Выслушав его, я никак не могла понять, почему не додумалась до этого сама, и спросила лишь: «Но как она здесь окажется?» Ты же знаешь Фабиана. Он ответил: «Доберется на пароходе до Александрии, а потом от Суэца». Но, разумеется, я имела в виду совсем не это. Я сказала: «А зачем ей это нужно?» – «Видишь ли, – ответил он, – Друзилла – очень эрудированная молодая женщина. Она может учить детей. Именно этим и занимаются образованные молодые леди, не имеющие достаточных средств к существованию, – а дочь приходского священника, без сомнения, относится к их числу».
   Она рассмеялась, а я почувствовала, как меня охватывает дурацкое ликование. Он сам предложил это. Должно быть, как раз во время своего последнего пребывания дома и ухаживаний за леди Джеральдиной он и побеседовал об этом с леди Гарриет.
   Мне захотелось расспросить о леди Джеральдине, но я сочла, что момент не слишком подходящий, хотя Лавиния, не блещущая умом в других сферах, прекрасно разбиралась в чувствах к противоположному полу.
   И потому я ограничилась тем, что сказала:
   – Даже так?
   – С маминой стороны это похоже на утверждение постановления парламентом, а одобрение Фабиана приравнивается к подписи монарха. И вот, сама видишь, предложение становится законом.
   – Но ведь ты не всегда следуешь их советам.
   – И поэтому грех так манит меня. Не имей я столь властной семьи, то не получала бы и половины удовольствия. Моя дорогая добродетельная Друзилла, так непохожая на свою вечно ошибающуюся подругу, я не могу выразить словами, как рада видеть тебя здесь. Как здорово, что приказ из Фрамлинга совпал с моими собственными желаниями. Впереди меня ждет масса приятных минут.
   – Надеюсь, ты не имеешь в виду ситуации, подобные той…
   Лавиния прижала палец к губам:
   – Тема закрыта. Я больше не повторю прошлых ошибок. Нет, серьезно, Друзилла, я никогда не забуду той роли, которую ты сыграла во всей этой истории. А потом я похитила Дугала прямиком у тебя из-под носа.
   – Он никогда не был моим.
   – Зато с легкостью мог стать. Думаю, что не обрети он значимость в маминых глазах, то до сих пор ковырялся бы в своих книгах и неспешно ухаживал за тобою. И мог бы до сих пор не сделать тебе предложения. Быстрота не принадлежит к числу его достоинств. Но движение вперед было бы неуклонным… совершенно в его духе. Для тебя это могло стать выходом из положения, кстати. Уж куда лучше, чем этот самодовольный старина Колин Брэди, отказать которому у тебя достало здравого смысла. Впрочем, его у тебя всегда было в избытке. Знаешь, Дугал был бы куда счастливее без своего громкого титула. Бедняжка Дугал! Иногда я почти готова пожалеть его. Его сбили с черепашьего пути и женили на самой неподходящей для него женщине на свете. Тем не менее так решила мама, а это равносильно закону мидян или персов, о чем тебе известно куда лучше меня.
   Я вдруг ощутила острый прилив счастья оттого, что оказалась здесь. Жизнь слишком долго оставалась унылой и скучной. А здесь все было незнакомым и даже загадочным – и Фабиан первым предложил, чтобы я приехала сюда.
   Я спросила себя почему. Ради удобства Фрамлингов, разумеется. Лавинии нужна была компаньонка, быть может, кто-нибудь, кто смог бы уберечь ее от последствий маленьких слабостей и соблазнов, коих здесь наверняка встречается великое множество, куда больше, чем во французском пансионе благородных девиц, уж во всяком случае. А я уже однажды доказала свою полезность. Фабиан этого не забыл.
   Таким образом, декрет о бракосочетании Дугала и Лавинии отныне распространялся и на меня. Я должна была оставить прошлое позади и прибыть для дальнейшего прохождения службы. И вот я здесь.
   Я испугалась, что Лавиния заметит мое воодушевление и свяжет его с именем Фабиана, и потому сказала:
   – Я бы хотела увидеть детей.
   – Друзилла выразила желание. И я исполню ее прихоть хотя бы для того, чтобы продемонстрировать, как рада видеть ее. Идем, я отведу тебя в детскую.
   Она первой вышла из комнаты и стала подниматься по лестнице. Мы оказались на верхнем этаже особняка, где располагались детские комнаты – два огромных помещения с маленькими скрытыми окнами. Их закрывали тяжелые портьеры, отчего в комнате царил полумрак.
   Услышав голоса, я сообразила, что Элис осваивается на новом месте, знакомясь со своими будущими подопечными.
   Лавиния привела меня в комнату, где стояли две маленькие кровати, затянутые сеткой от москитов, а на стене висело неизбежное опахало. Дверь в смежную комнату отворилась, и на пороге появилась невысокая темнокожая женщина в сари. Ее сопровождала Элис.
   – Знакомьтесь, – сказала я, – мисс Элис Филрайт. Элис, это графиня.
   – Привет, – дружелюбно поздоровалась с нею Лавиния. – Я рада вашему приезду. Вы уже познакомились с детьми?
   – Это первое, что я всегда делаю, – ответила Элис.
   Они вошли в комнату. Худенькая смуглая женщина отступила в сторону, давая нам пройти. Она выглядела настороженной, и я решила, что она опасается: наше появление здесь приведет к тому, что ей откажут от места. Я улыбнулась ей, и она улыбнулась в ответ. Казалось, она прочла мои мысли и поблагодарила меня за них.
   Луиза была само очарование. Она немного походила на Флер, в чем не было ничего удивительного, ведь они приходились друг другу сводными сестрами. У нее был маленький и аккуратный носик, светлые вьющиеся волосы и восхитительные голубые глазенки, но не было того тигриного взгляда, который запомнился мне еще с первой встречи с Лавинией (она в тот момент была чуть старше Луизы). Она была симпатичным ребенком, но ей недоставало яркой красоты матери. Девочка отличалась некоторой застенчивостью и ни на шаг не отходила от индианки, к которой питала явную привязанность. Мальчику было меньше двух лет. Он учился делать первые шаги, и пока ему с трудом удавалось сохранить равновесие.
   Когда же Элис подхватила его на руки, он пристально взглянул на нее и, похоже, не счел неприятной.
   – Друзилла, твоей ученицей будет Луиза, – сказала Лавиния.
   – Привет, Луиза, – поздоровалась я. – Мы с тобой будем учиться всяким замечательным вещам.
   Она окинула меня строгим взглядом, но, когда я улыбнулась, одарила ответной улыбкой. Я подумала, что мы с нею отлично поладим. Дети всегда привлекали меня, и, хотя нам редко доводилось общаться, я обладала врожденным даром легко находить с ними общий язык.
   Лавиния наблюдала за нами с некоторым нетерпением. Мне вдруг стало жаль ее детей. Их привязанность к айе была очевидной, а вот к Лавинии они относились, как к чужому человеку. Внезапно мне стало интересно, как они ведут себя с Дугалом.
   Лавиния не пожелала надолго задерживаться в детской и чуть ли не силой увела меня оттуда.
   – Нужно столько всего организовать, – сказала она и одарила Элис ослепительной улыбкой. – Я вижу, что у вас все получается просто замечательно.
   Элис ответила ей благодарным взглядом, и я поняла, что она уже решила для себя – и решила правильно, – что вмешиваться в ее дела и в этой детской никто не будет.
   Я отправилась в свою комнату, чтобы разложить вещи, отдавая себе отчет в том, что испытываю приятное возбуждение, которого давно уже не чувствовала.
//-- * * * --//
   Каждый день нес с собой новые приключения.
   Я решила, что для начала Луизе будет довольно двухчасовых занятий, и Лавиния была готова согласиться с любым моим предложением. Я съездила с нею на прогулку по городу в экипаже, и мы повидали место погребения парсов, тела которых оставляли на открытом воздухе, сухом и жарком, чтобы стервятники могли дочиста обглодать их кости. Все вокруг привлекало меня своей новизной, и я впитывала ее всеми фибрами души. Окружающая экзотика произвела на меня неизгладимое впечатление.
   Время от времени мы с Элис выбирались в город вместе. Нам нравилось бродить по улицам, которые не уставали поражать нас своей жизнью. Со всех сторон нас осаждали попрошайки, чей вид ужасал, причиняя почти физическую боль. Дети-калеки угнетали меня куда больше изможденных взрослых, мужчин и женщин, выставлявших свои увечья напоказ, чтобы снискать сочувствие и выклянчить пару монет. Мы с Элис брали с собой некоторое количество денег, которые раздавали тем, кто, на наш взгляд, пострадал сильнее всего, хотя были неоднократно предупреждены, что если нас увидят за раздачей милостыни, то подвергнут безжалостным домогательствам. Мы смирились с этим, и угрызения совести уже не терзали нас так, как прежде.
   Здесь наблюдалось поистине страшное нашествие мух, которые садились на разложенные для продажи товары, на белые одежды женщин, на розовые и желтые тюрбаны знатных джентльменов и, самое неприятное, на лица, но местные жители настолько привыкли к ним, что совершенно не обращали на них внимания.
   Мы смотрели, как заклинатель змей наигрывал на дудочке свои унылые мелодии; прогуливались по узеньким улочкам, а мимо нас сплошным потоком носились кули, вышагивали водоносы с медными кувшинами на плечах и плелись нагруженные ослики. Иногда до нас доносились звуки незнакомой музыки, вплетавшейся в крики людей. Большинство лавок не имели витрин и передних стен, товары были разложены на лотках или прямо на земле, и среди них гордо восседали владельцы, изо всех сил старавшиеся заманить нас к себе. Здесь можно было купить еду, медную посуду, шелка и драгоценные изделия. Последними торговал пухлый мужчина в огромном розовом тюрбане, куривший кальян. Также по улицам часто перегоняли стада овец. Повсюду сновали мальчишки, совершенно обнаженные, если не считать грязных набедренных повязок, и похожие на шкодливых воробьев, выжидающих подходящего момента, чтобы обворовать какого-нибудь простофилю.
   Мы с Элис приобрели себе отрезы бухарского шелка, показавшегося нам на удивление дешевым и при этом очень красивым. Я остановила свой выбор на голубом и сиреневом, а Элис предпочла светло-коричневый. Лавиния, кстати, заявила, что мои платья просто ужасны, и порекомендовала очень хорошего местного портного darzi, который шил быстро, умело и… крайне дешево. Он же, мол, поможет выбрать фасон, который подойдет мне лучше всего, и с готовностью придет к нам на дом. К его услугам прибегали все европейцы; все, что требовалось от клиента, – сказать, чего именно он желает. Ему смело можно было заплатить названную им цену без обычной для местного люда шумной торговли. Репутация значила для портного ничуть не меньше заработка.
   Лавиния проявила недюжинный интерес к моему внешнему облику и принялась с энтузиазмом подбирать для меня наряды. Я поняла, что для этого у нее имеются свои резоны. Впрочем, исключительно ими она руководствовалась во всех своих делах и поступках.
   Она вращалась в кругах армейских офицеров и чиновников Компании, поскольку и те и другие поддерживали тесные связи между собой. Компания являла собой не просто торговую организацию. Она была частью правительства страны, а армия находилась здесь для того, чтобы оказывать ей поддержку. Она защищала интересы Британии в Индии.
   Лавиния была вполне довольна собой и жизнью, и это явно что-то значило. Я была уверена, что у нее есть любовник. Я уже давно поняла, что Лавиния принадлежит к числу тех женщин, у которых он обязательно должен наличествовать. Восхищение, преклонение и то, что она называет любовью, обязаны всенепременно присутствовать в ее жизни. Она привлекала мужчин, не прилагая к тому никаких усилий, а когда еще и прилагала, то эффект получался сногсшибательный. Я перехватила взгляды, которыми она обменивалась с неким майором Пеннингтоном Брауном. Ему слегка перевалило за сорок, и у него имелась серая мышка-жена, которая, как мне представляется, в свое время полагала его замечательным мужчиной. Не исключено, что с тех пор она изменила свое мнение. Мне он показался позером и хлыщом, но при этом обладающим несомненной привлекательностью.
   Я попыталась было расспросить о нем Лавинию. Она ответила:
   – Ага, ты уже шпионишь за мной?
   – Для этого не требуется прилагать каких-то особенных усилий. Я просто предположила, что интрижка развивается полным ходом. Мне хорошо знакомы ее признаки. Они не слишком изменились с тех времен, когда тебе так не вовремя повстречался твой граф-француз.
   – Гэрри так мил, и он буквально обожает меня.
   Итак, майор Пеннингтон Браун уже стал Гэрри!
   – Уверена, что его жена согласна с тобой.
   – Бедняжка.
   – Очевидно, в свое время он так не думал. Он наверняка полагал ее привлекательной, если женился на ней.
   – Скорее привлекательным ему показалось ее состояние.
   – Понятно. И такое поведение представляется «милым»?
   – Прошу тебя, оставь этот тон. Не забывай…
   – Что я – слуга. Очень хорошо…
   – Тише! Тише! Я не позволю тебе вернуться домой кипящей от возмущения, чем бы оно ни было вызвано. Даже если тебе не нравится Гэрри, я нахожу его довольно милым, и почему он не может считать привлекательной меня?
   – Поскольку ему нужна лишь любовная интрижка, полагаю, так оно и есть.
   – Всего лишь любовная интрижка! Не стоит столь презрительно отзываться об этом восхитительном времяпрепровождении. Что тебе вообще известно о любовных интрижках?
   – Ничего, и у меня нет желания узнавать о них что-либо.
   – Ой, какие мы добродетельные, скажите, пожалуйста.
   – Но мы совсем не глупы, если ты это имеешь в виду.
   – Извини, но тут ты явно льстишь себе, учитывая, что заранее отказываешься от возможности получить огромное удовольствие. – Она вдруг прищурилась. – Когда-нибудь я заставлю тебя передумать, вот увидишь.
   Теперь я знала, что она задумала. Она хотела, чтобы я нашла себе кого-нибудь среди ее знакомых, кого-нибудь, с кем можно закрутить роман. Ей хотелось иметь рядом ту, с кем можно было бы похихикать, обсудить и сравнить ощущения. Правда, я не совсем понимала, для чего Лавинии понадобилась я, когда она могла с легкостью подыскать себе конфидентку среди многочисленных жен офицеров или служащих Компании, которые с радостью откликнулись бы на ее зов.
   Круг ее друзей и подруг не привлекал меня: они казались мне поверхностными и не слишком интересными. Зато я радовалась занятиям с Луизой, которой очень понравились книжки с картинками, что я привезла ей. Она любила рассказывать мне свои простые истории, а когда я входила в детскую, она спешила мне навстречу и зарывалась лицом в мои юбки, радуясь моему приходу. Я уже любила этого ребенка всей душой.
   Айя иногда сидела и наблюдала за нами, кивая головой и улыбаясь. Наша общая любовь к Луизе породила незримую связь между нами.
   Однажды я встретила ее в саду. У меня сложилось впечатление, будто она нарочно последовала за мною из дома, чтобы, улучив момент, заговорить.
   В саду имелась беседка, ставшая моим излюбленным местом отдыха. Из нее открывался чудесный вид на лужайку, в центре которой росло раскидистое баньяновое дерево.
   Она подошла ко мне и сказала:
   – Пожалуйста… мы можем поговорить?
   – Разумеется, – ответила я. – Прошу вас, присаживайтесь. Здесь очень красиво, вы не находите? Какое чудесное дерево, и трава такая яркая.
   – Она становится такой после сильных дождей.
   – Вы хотите поговорить о Луизе?
   Она кивнула.
   – Ей нравится учиться, – сказала я. – И учить ее – большая радость. Она кажется мне очаровательной маленькой девочкой.
   – Она мне как родная дочь.
   – Да, – сказала я. – Понимаю.
   – Но теперь…
   – Вы опасаетесь, что теперь, когда приехала новая няня, вас отошлют прочь?
   Айя жалобно взглянула на меня своими большими глазами.
   – Луиза, – сказала она, – для меня она как дочь, я не хочу терять ее.
   Я взяла ее за руку и крепко пожала.
   – Понимаю.
   – Мисси Элис… она – новая нянька. Бедная айя… больше не нужна.
   – Дети любят вас, – сказала я.
   Лицо ее осветилось улыбкой, которая тут же сменилась выражением печали.
   – Мне скажут, – проговорила она. – Мне скажут уезжать.
   – Чего бы вам очень не хотелось.
   – Очень не хотелось, – повторила она.
   – Но почему вы говорите об этом мне? Вы думаете, что я могу что-либо изменить?
   Она кивнула:
   – Мемсахиб графиня очень вас любит. Она послушает. Она очень счастлива оттого, что вы приехали. Все время говорит: «Где мисси Друзилла?» – Айя показала на меня. – Вы слушаете… а она не слушает. Я думаю, она скажет – уходи.
   – Я поговорю с нею. Я расскажу ей, как вас любят дети. Я скажу ей, что будет лучше, если вы останетесь.
   Она просияла, а потом поднялась, сложила руки перед грудью и склонила голову, словно в молитве. После чего грациозно удалилась, оставив меня смотреть на баньяновое дерево. Но, глядя на него, я видела другое: как айя пришла в этот дом, стала заботиться о Луизе, полюбила девочку, обрадовалась скорому появлению на свет еще одного ребенка и потом распространила свою любовь на Алана. Но теперь вся эта любовь и забота оказались никому не нужными по прихоти леди Гарриет. А ведь та ничего не знает о том, что здесь происходит, и вряд ли поверит в любовь, которая может существовать между няней-индианкой и ее английскими подопечными.
   При первой же возможности я заговорила об этом с Лавинией. Она отдыхала перед тем, как начать готовиться к вечеру, когда перед ужином у нее соберутся друзья. Я уже побывала на нескольких подобных сборищах, и она любезно представила меня как свою подругу из Англии. На меня с усмешкой и любопытством поглядывали мужчины, решившие, вероятно, что усилия, которые пришлось бы приложить для того, чтобы вскружить мне голову, не стоят того; а когда вдобавок стало известно, что я подвизаюсь здесь в роли гувернантки и что знакомству с ними обязана великодушию Лавинии, меня начали более-менее вежливо игнорировать. С тех пор подобных встреч я старалась избегать всеми силами.
   Она лежала на кровати, накрыв глаза кружочками ваты.
   – Лавиния, – сказала я, – мне нужно поговорить с тобой.
   – Разве тебе не сказали, что я отдыхаю?
   – Сказали, но я все равно пришла.
   – Что-нибудь важное? – Она сняла с правого глаза кружок ваты и взглянула на меня.
   – Очень важное.
   – Тогда рассказывай. Ты передумала и решила пойти на прием? Хорошо. Надень свою сиреневую «бухару» – все равно ничего лучшего у тебя пока нет.
   – Дело не в этом. Сколько у тебя здесь слуг?
   – Ну и вопросы ты задаешь! Спроси хансаму. Он должен знать.
   – Их наверняка много, так что одним больше, одним меньше – разницы никакой.
   – Полагаю, ты права.
   – Я хотела поговорить с тобой насчет айи.
   – А что о ней говорить? Она скоро уедет отсюда.
   – Не думаю, что ей следует уехать.
   – Знаешь, я уверена, что няня Филрайт захочет избавиться от нее.
   – Не захочет.
   – Это она тебе сказала?
   – Да. Понимаешь, Луиза любит ее.
   – Дети всех любят.
   – Неправда. Послушай, Лавиния. Айя была с твоими детьми с момента рождения Луизы. И потому она много значит для них. Безопасность, стабильность. Неужели ты сама этого не понимаешь?
   Лавинии явно прискучил этот разговор. Ей хотелось поговорить со мной о некоем капитане Ферримене, который заставил ревновать майора.
   Но я не собиралась уступать.
   – Лавиния, тебе ведь решительно все равно, останется айя или нет.
   – Тогда зачем докучать мне такими вопросами?
   – Затем, что ты можешь изменить ее жизнь. Сейчас, например, она очень несчастлива.
   – В самом деле?
   – Послушай, Лавиния, я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня.
   – Дарю тебе полцарства, как говорили в сказках.
   – Это слишком много.
   – В любом случае оно твое.
   – Прошу тебя, будь серьезной. Я хочу, чтобы ты позволила айе остаться.
   – И это все?
   – Для нее это много значит.
   – А при чем здесь ты?
   – Потому что мне не все равно, Лавиния. Я хочу, чтобы она была счастлива. Я хочу, чтобы была счастлива Луиза. Если айя уедет, несчастливы будут обе.
   – Теперь ты послушай меня, Друзилла. Почему ты так настаиваешь на этом? Почему я должна забивать себе голову тем, уедет эта женщина или останется?
   – Я знаю, что тебе нет дела до таких вещей, а вот мне есть.
   Она рассмеялась мне в лицо.
   – Ты такое странное создание, Друзилла. И навязчивые идеи у тебя тоже очень странные. Впрочем, мне все равно, чем ты там занимаешься. Можешь оставить себе эту айю, если только няня Филрайт не возражает. Мне не нужны здесь неприятности. Она не должна расстраиваться. И мама рассердится, если что, потому что это был ее выбор.
   – Уверяю тебя, Элис Филрайт согласится со мною. Она принимает близко к сердцу благополучие Луизы. И Алан уже полюбил ее, кстати.
   – Передай мне зеркало. Тебе не кажется, что я слишком растолстела?
   – Что касается твоей внешности, ты прекрасна, как всегда.
   – Значит, черная у меня только душа.
   – Не то чтобы черная…
   – Но и не сияющая белизной.
   – Увы. Но я все-таки не считаю тебя совсем пропащей.
   – А если я пойду навстречу твоему желанию, ты станешь молить за меня, когда будешь пожинать плоды своей добродетели, а меня приговорят к адскому пламени?
   – Обещаю.
   – Ну хорошо. Можешь считать, что твоя просьба удовлетворена.
   – Значит, я могу сказать айе, что ты желаешь, чтобы она осталась?
   – Можешь сказать ей все, что твоя душа пожелает.
   Я подошла к кровати и поцеловала ее в лоб.
   – Благодарю тебя, Лавиния. Ты даже не представляешь, какой счастливой меня сделала.
   – В таком случае прекращай и поговори со мной, пока меня не придут одевать. Я хочу рассказать тебе о капитане Ферримене, который действительно очень красив. И довольно умен, следует отметить. Говорят, он еще обладает хорошим чувством юмора.
   Итак, я выслушала ее, отпуская комментарии, которых она ожидала, а потом пришла горничная, чтобы помочь Лавинии подготовиться к вечеру.
   Что ж, я заплатила небольшую цену за победу.
   Когда я сообщила айе о том, что вопрос о ее увольнении больше не стоит, она взяла меня за руку и трепетно поцеловала.
   Я поспешно отняла руку, пробормотав:
   – Какие пустяки… Оттого, что вы остаетесь, будет лучше всем.
   Но она продолжала проникновенно смотреть на меня, вкладывая в этот взгляд всю душу.
   Спустя время в разговоре со мной Элис заметила:
   – Айя смотрит на тебя, как на всемогущую богиню.
   Я рассказала ей о случившемся.
   – Полагаю, ты заслужила ее вечную благодарность, – только и сказала она.
//-- * * * --//
   Луиза менялась на глазах, сияя счастьем. Она была готова одарить своей любовью каждого, кто выказывал ей заботу и ласку. С нею осталась айя, а теперь приехали еще и мы: Нанни и я. Элис была строгой, но любящей воспитательницей; она как нельзя лучше подходила для своей работы и выполняла ее со знанием дела. Алан тоже полюбил ее. Несмотря на то что он был совсем еще маленьким, я начала учить и его. Ему нравились картинки в книжках, которые я привезла с собой, и он уже различал животных, которых я показывала ему.
   Луизе нравилось петь. Она полюбила колыбельные, которым я научила ее, так что в детской частенько раздавались «Баю-баюшки-баю» и «Вокруг розовых кустов».
   Детская стала средоточием счастья. Мне нравилась моя работа, и Элис тоже. При этом меня не покидало ощущение мимолетности бытия, я словно бы знала, что это ненадолго.
   Все чаще заходили разговоры о Дели, куда мы должны были перебраться рано или поздно.
   – Кажется, военные останутся здесь, – с сожалением заявила Лавиния. Она от всей души наслаждалась соперничеством между своими капитаном и майором. При этом она неоднократно пыталась ввести меня в свой круг друзей, но я относилась к ним совершенно равнодушно, как, впрочем, и они ко мне.
   Лавинию же мое поведение раздражало, причем изрядно.
   – Я зла на тебя, – заявила она мне. – Ты не стараешься. Просто не желаешь прилагать усилий.
   – Ты хочешь, чтобы я закатывала глаза и усиленно обмахивалась веером, как это делаешь ты?
   – Ты никогда и никого себе не найдешь, если и дальше станешь напускать на себя вид «оставьте меня в покое». С таким же успехом ты можешь вырезать этот девиз на дощечке и повесить его себе на шею.
   – Он хотя бы служит контрастом твоему завлекательному «спешите все сюда!».
   Мои слова заставили ее рассмеяться.
   – Друзилла, ты хочешь моей смерти. Я умру от смеха.
   – Я всего лишь сказала правду.
   – Все равно, «спешите все сюда!» звучит куда дружелюбнее, чем «оставьте меня в покое!».
   – Твой девиз помогает поддерживать твое сокрушительное обаяние. Твоя манера равносильна приглашению всех и каждого. «Ищу любовника. Долгие ухаживания не обязательны».
   – Хотелось бы мне знать, почему я мирюсь с твоими выходками?
   – Выбор есть всегда.
   – Ага, мы снова взялись за старое? Ладно, сдаюсь. Ты чересчур забавна, чтобы я так просто взяла и отпустила тебя. Лучше я не буду обращать на тебя внимания и при первом же удобном случае снова надену выражение «все сюда!».
   – Ничего иного я не ожидала.
   Словом, наши беззлобные препирательства продолжались, и не было никаких сомнений в том, что Лавиния безумно счастлива иметь меня рядом с собою. Более всего на свете ей нравилось повергать меня в шок.
   Однажды, войдя в классную комнату, я застала там айю в обществе девочки одиннадцати или двенадцати лет. Она была поразительно красива. Ее длинные черные волосы были перевязаны серебряной лентой, а бледно-розовое сари чудесным образом оттеняло смуглую кожу. Глаза у нее были большими и бархатными.
   – Это, мисси, моя племянница.
   Я сказала, что очень рада познакомиться с нею.
   – Она… Рошанара.
   – Рошанара, – повторила я. – Какое замечательное имя.
   Айя улыбнулась и кивнула.
   – Она пришла к вам в гости?
   Айя снова кивнула.
   – Мисси позволит ей остаться послушать мисси Луизу?
   – Ну конечно, – сказала я, и, пока мы с Луизой занимались, Рошанара внимательно слушала и смотрела.
//-- * * * --//
   Рошанара была исключительно красивым ребенком даже для индианки. Ее природная грация приводила меня в восхищение. Она уже вполне сносно разговаривала по-английски. Ей очень нравилось учиться, и я с восторгом наблюдала, как ее серьезное маленькое личико расплывается в улыбке, когда ей удается овладеть очередным незнакомым словом. Луиза очень любила, когда она приходила к нам, и эти два часа занятий стали моим самым любимым временем дня.
   Постепенно я узнала кое-что о Рошанаре. Она приходилась айе племянницей, ее отец был процветающим торговцем, и она должна была унаследовать от него некоторую сумму денег, что означало, что ее перспективы удачно выйти замуж выглядели весьма многообещающими. Она, кстати, уже была помолвлена с молодым человеком на год старше себя. Он был сыном Большого Хансамы, дворецкого-распорядителя в доме в Дели.
   – В доме, – поведала мне айя, – в котором живут большие сахибы. Сахиб мемсахиб графини и ее брат-сахиб.
   От нее я узнала о делийском доме больше, чем от Лавинии. Особняк принадлежал Компании, как и большинство здешних домов, которые содержали ради удобства ее важных директоров. Особняк в Дели был намного роскошнее здешнего, но Лавиния полагала последний более уютным. Я же думаю, что здесь, вдали от мужа и критического взора брата, она просто чувствовала себя куда свободнее.
   По словам Рошанары, домом в Дели безраздельно распоряжался Большой Хансама, который и впрямь был важной персоной. Его наняла Компания, как и хансаму в Бомбее, и в их обязанности входило обеспечивать наибольший комфорт важным джентльменам, прибывающим из Англии, – таким как Фабиан и Дугал.
   Того человека в Дели знали под именем Большой Хансама Нана. Впоследствии я спрашивала себя, нарекли ли его так от рождения или же он обзавелся именем вследствие своего диктаторского отношения к тем, кто оказывался в его власти. Тогда я еще не слышала о Нане Сахибе, революционном деятеле, прославившемся своей животной ненавистью к Британии и британцам. Сейчас, оглядываясь назад, я считаю странным, что мы даже не подозревали о том, что над нами сгущаются грозовые тучи.
   У Большого Хансамы Наны был сын, и именно с ним была помолвлена Рошанара. Когда семья с домашними переедет в Дели, что случится уже скоро, настанет время сыграть свадьбу.
   – Ты ждешь ее с радостью? – спросила я у Рошанары.
   Заглянув в ее ясные глаза, я увидела в них проблеск страха, который тут же заглушила отчаянная покорность.
   – Так должно быть, – ответила она.
   – Ты еще слишком юна, чтобы выходить замуж.
   – Уже подошел возраст замужества.
   – Но ты же еще никогда не видела своего жениха!
   – Нет. И не увижу до тех пор, пока мы не поженимся.
   «Бедное дитя!» – подумала я, испытывая прилив нежности к ней. Мы постепенно становились добрыми подругами. Я часто разговаривала с нею и тешила себя надеждой, что завоевала доверие девочки, ставшее следствием нашей дружбы.
   Что до айи, то она выглядела вполне довольной жизнью, пожалуй, была даже счастлива. Она получила возможность остаться с детьми, которых полюбила, и ее дорогая племянница была с нею – обучалась, как она говорила, у очень умной леди.
   Поначалу я побаивалась, что не справлюсь с обязанностями гувернантки, но уже совсем скоро поздравила себя с тем, что у меня, кажется, неплохо получается.
   Через два года мы вернемся в Англию. Тогда у Луизы, разумеется, с подачи леди Гарриет, появится профессиональная гувернантка, и ее научат всему тому, что должна знать молодая англичанка. А пока что для этой роли сгожусь и я.

   Однажды Лавиния послала за мной. Был полдень, на дом опустилась тишина, которую нарушал только скрип опахал, когда полусонные мальчишки налегали на ременные шкивы.
   Лавиния, томно раскинувшись, возлежала на кровати в зеленом пеньюаре, который чудесным образом контрастировал с золотисто-коричневой гривой ее волос.
   Я присела на краешек ее постели.
   – Мы переезжаем в Дели, – сказала она. – Приказ пришел с самого верха.
   – Вот как? Ты довольна?
   Она скривилась:
   – Не совсем. Здесь становилось довольно-таки интересно.
   – Ты имеешь в виду соперничество между симпатичным майором и амбициозным капитаном?
   – Разве он амбициозен?
   – Он стремится изведать твое несомненное обаяние.
   – Благодарю тебя. Комплимент из твоих уст многое значит, потому как ты нечасто раздаешь их. Ты одна из тех ужасно честных людей, которые всегда должны говорить правду и только правду. Ты скорее предпочтешь пройти огонь и пытки, чем скажешь хоть словечко неправды.
   – А ты готова изрекать ее без малейших угрызений совести.
   – Так я и знала, что ты недолго станешь хвалить меня. Нет, серьезно, Друзилла. На следующей неделе мы должны будем уехать отсюда.
   – То есть немедленно после получения указаний.
   – Напротив, там сочли, что предупредили нас заранее, а столь долгая отсрочка объясняется лишь наличием детей. В противном случае нам пришлось бы собраться и выехать в течение суток. Просто кто-то очень важный приезжает в Бомбей… папа, мама и трое детей. Им понадобился дом, так что нам придется перебраться в Дели. Впрочем, рано или поздно мы должны были там оказаться.
   – Значит, мы выезжаем на следующей неделе?
   Лавиния кивнула.
   – Будет интересно увидеть Дели.
   – Там нас будет ждать Дугал и, полагаю… Фабиан.
   – Ты наверняка будешь рада вновь увидеться с мужем и братом.
   Она с явным неодобрением поджала свои пухлые губы.
   – Ах да, – с сарказмом заметила я, – полагаю, это означает, что тебе придется уделить больше внимания соблюдению приличий.
   – Перестань! Я и благопристойность? Нет, я просто буду сама собой. Никто не заставит меня измениться. Кстати, перевезти детскую – не такое уж простое дело. Хорошо, что айя с нами. Нам придется ехать в этих ужасных dâk-gharis, как они называют свои конные повозки. Говорю тебе, они начисто лишены малейших удобств.
   – Что ж, я уже успела выжить в ходе путешествия по пустыне, и можешь мне поверить, это была самая дискомфортная моя поездка.
   – Подожди, пока не увидишь dâk. Дорога предстоит долгая, а ведь с нами поедут еще и дети.
   – Не думаю, что тебе придется сильно беспокоиться о них.
   – С ними будет Нанни Филрайт и айя… не говоря уже об их находчивой гувернантке.
   – А как же Рошанара? – спросила я.
   – А, та молоденькая девочка, которая должна выйти замуж за сына Большого Хансамы? Она поедет с нами. Мы не можем позволить себе оскорбить Б. Х.
   – Б. Х.?
   – Перестань. Куда подевались твои мозги? Б. Х. означает Большой Хансама, разумеется. Насколько я поняла, в тамошнем особняке он правит железной рукой. Нужно быть моей мамой, чтобы суметь противостоять ему. Дугал на это не способен. А вот Фабиан мог бы, разумеется. Но он сочтет это напрасной тратой времени.
   – Итак, – сказала я, – мы, те, кто работает в детской, выдвигаемся в Дели?
   – Именно так, вместе со всеми остальными.
   – Буду ждать возможности увидеть и узнать Индию поближе, – сказала я и подумала: «Там же будет Фабиан. Интересно, он изменился или остался прежним?»
//-- * * * --//
   Нужные приготовления были сделаны быстро. Айя пришла в восторг оттого, что едет с нами, и заявила, что своим счастьем обязана мне. Она знала, что именно после разговора со мной мемсахиб графиня позволила ей остаться.
   – Я этого никогда не забуду, – с жаром сообщила мне она.
   – Какие пустяки, – попыталась отмахнуться я, но она не приняла мои слова всерьез. Она сказала мне, что очень счастлива еще и оттого, что увидит свадьбу своей племянницы. Она очень любила Рошанару и была рада тому, что та заключит столь выгодный брак.
   А вот Рошанара вовсе не выглядела счастливой, и с каждым проходящим днем на ее личике все явственнее проступал страх.
   – Понимаете, я совсем не знаю его, – призналась она мне.
   – Мне представляется неправильным выдавать тебя замуж за того, кого ты никогда не видела.
   Она обратила на меня взор своих печальных глаз, в которых поселился фатализм.
   – Так случается со всеми девушками, – сказала она. – Иногда они счастливы, иногда нет.
   – Я слышала, что он – важный молодой человек.
   – Сын Большого Хансамы в Дели, – не без гордости поведала она. – Большой Хансама – важный джентльмен. Все говорят, что мне выпала большая честь выйти замуж за его сына.
   – Он почти твой ровесник. Вы повзрослеете вместе. Это может пойти вам на пользу.
   Она невольно вздрогнула всем телом. Я видела, что она успокаивает себя, рисуя безоблачную картину совместного будущего, в которое, правда, и сама не верила.
   В нужный срок мы были готовы выехать. Багаж уже отправился впереди нас на повозках, умело уложенный слугами под руководством хансамы – не Большого, разумеется, но тоже весьма внушительного джентльмена. И вот теперь пришел наш черед.
   Дорога предстояла дальняя, и, будучи уже относительно опытной путешественницей, я предвидела серьезные неудобства.
   Да и в целом я была настроена пессимистически.
   Для нас подготовили несколько dâk-ghari. Наш оказался дурно сработанным экипажем, запряженным какой-то дикой лошадью. Я должна была ехать в обществе Лавинии и некоего капитана Крэнли, задачей которого, как я подозревала, являлось защищать нас. Дети расположились вместе с Элис, айей и Рошанарой. Вместе с ними разместили и тот небольшой багаж, что понадобится нам непосредственно в дороге. В еще одном экипаже мы везли медные тазики, которые пригодятся для умывания, и тюфяки, на которых нам предстояло спать, если в гостиницах для путешественников, где мы будем останавливаться, не окажется спальных мест.
   И вот мы отправились в путь.
   Все было, как и полагается в Индии, интересно, познавательно и волнительно, но мы так старались удержаться на месте, пока наш dâk переваливался с боку на бок, что уделить внимание окружающей природе были просто не в состоянии.
   Лавиния вздыхала по паланкину, путешествовать в коем было бы несравненно удобнее. Паланкин, как она объяснила мне, это разновидность носилок с тюфяком и постельным бельем внутри, на котором с комфортом может устроиться его обитатель. Паланкин размещался на шестах, которые несли четверо носильщиков.
   – А ведь им приходится нелегко, – заметила я.
   – Они привыкли к этому. Думаю, что в следующий раз я просто откажусь путешествовать без паланкина.
   Путь казался бесконечным. Мы останавливались в нескольких dâk-бунгало, которые напомнили мне те караван-сараи, что попадались нам в пустыне на пути из Каира в Суэц. В них нам обычно подавали овсянку и жареных цыплят, а потом мы пили чай с козьим молоком, которое мне не очень понравилось, если честно. Тем не менее голод – не тетка, как здесь говорят, и потому мы не привередничали.
   На каждой остановке дети встречали нас так, словно мы не виделись несколько месяцев, что бесконечно умиляло и радовало. Но вот наконец в положенный срок мы увидели вдали красные кирпичные стены прекрасного Дели.
   Поездка по городу получилась волнующей и полной впечатлений. Меня переполняло предвкушение чего-то необыкновенного. Я жалела о том, что рядом со мной нет гида, способного ответить на мои нетерпеливые расспросы и объяснить, что за величественные здания нас окружают.
   Обнесенный стенами город располагался на возвышении, окруженный буйной зеленью. Купола, минареты и сады придавали ему загадочное очарование, приводившее меня в восхищение. Я увидела красные стены Форта и старый дворец Шах-Джахана. Мне отчаянно захотелось узнать побольше о его истории, и я вдруг подумала: «Дугал, должно быть, отдыхает здесь душой».
   Мы проехали через весь город, миновав по пути соборную мечеть Джами-Масджид, которая наверняка была одним из красивейших сооружений во всей Индии. Вдали промелькнуло британское кладбище. Я не знала, что сулило мне будущее, но была твердо уверена, что всегда буду благодарить судьбу за то, что побывала в Индии.
   Итак, мы прибыли в Дели.
//-- * * * --//
   Город своей роскошью и размерами превосходил все, увиденное нами в Бомбее.
   Нас встретил Большой Хансама, мужчина средних лет, преисполненный такого чувства собственного достоинства, какого я прежде не встречала ни в одном из своих знакомых. Глядя на него, можно было подумать, будто дом принадлежит ему, а мы стали почетными его гостями, пусть и не принадлежащими к его высокой касте.
   Стоило ему хлопнуть в ладоши, как со всех сторон набежали слуги. Он окинул внимательным взглядом Рошанару, и на лице у него проступило неодобрительное выражение. Я вспомнила, что он должен был стать ее свекром, и ради ее же блага понадеялась, что он не будет жить рядом с молодоженами.
   – Добро пожаловать в Дели, – изрек он с таким видом, словно город принадлежал ему.
   Мы поймали себя на том, что испытываем к нему нешуточное почтение. Наблюдая за ним, я заметила, что, когда взгляд его задерживается на Лавинии, в глазах его появляется блеск, как и у остальных мужчин, когда они глядят на нее. Она знала об этом и, похоже, ничуть не возражала.
   Нас вели в отведенные нам комнаты. Повсюду висели опахала, и я обратила внимание, что уж здесь никакого манкирования своими обязанностями не было и в помине.
   Я никак не могла отделаться от мысли, что скоро увижу Дугала… и Фабиана.
   Элис вместе с айей увела детей в отведенные им помещения. Мне показали мою комнату, которая выходила на веранду с величественным священным фикусом с пышной зеленой листвой. Сад, представший моим глазам, был прекрасен. В пруду, под сенью индийского финика, плавали кувшинки и цветки лотоса.
   Повсюду царила атмосфера безмятежности и умиротворенной красоты. Впоследствии я поняла, что это было затишье перед бурей, но в ту минуту меня не одолевали никакие дурные предчувствия.
   Немного погодя я пошла взглянуть, как там устроились Элис с детьми. Отведенные им комнаты оказались куда просторнее, чем в Бомбее. С ними была и Рошанара. Я заметила, что она дрожит всем телом.
   – Все будет хорошо, – сказала я.
   Она с мольбой взглянула на меня, словно я могла хоть чем-то помочь ей.
   – Так говорит мне чутье, – добавила я с улыбкой.
   – А мне чутье подсказывает нечто совершенно иное.
   Я решила, что властная манера Большого Хансамы вселила в нее страх.
   – У строгих отцов очень часто бывают нежные сыновья, – сказала я. – Понимаешь, их воспитывали в строгости, и им довелось немало выстрадать, отчего они сами склонны выказывать доброту и понимание.
   Она слушала меня с каким-то жадным вниманием. А я подумала: «Бедное дитя! Какая печальная участь – быть выданной замуж за незнакомца». Мне, сумевшей успешно противостоять усилиям леди Гарриет сочетать меня браком с Колином Брэди, было особенно жаль тоненькую, словно тростиночка, Рошанару.
   Новая детская привела Элис в восхищение. Жизнь тоже представлялась ей новой, странной и волнующей; но иногда я подмечала в ее глазах печаль и понимала, что она вспоминает о Томе Кипинге. И я подумала: «Ведь он тоже прибыл в Дели; и он тоже работает на Компанию. Не исключено, что мы вскоре встретимся». Мысль эта воодушевила меня. Элис оказалась доброй и верной подругой. Ей бы следовало обзавестись собственными детьми вместо того, чтобы одарять своей любовью чужих, которых с легкостью могли отнять у нее.
   Навестив детей, я вернулась к себе в комнату. Там меня уже поджидала Лавиния, простершись в одном из кресел.
   – Где ты была? – пожелала узнать она.
   – Помогала им обустроиться в детской.
   – Я ждала тебя.
   Извиняться я не стала. Меня уже начало понемногу раздражать полное отсутствие у нее интереса к благополучию собственных детей.
   – Ты отужинаешь с нами сегодня вечером?
   – Разве это обязательно?
   – Там будет Дугал. Как и Фабиан, насколько я понимаю… если только оба не ужинают где-нибудь в другом месте, что случается довольно часто. Дела Компании требуют их постоянного внимания.
   – Понимаю. Но ведь я здесь исполняю обязанности гувернантки.
   – Не говори ерунды. Они знают тебя. Причем Дугал – довольно хорошо, как мне представляется. Разразится скандал, если тебя отнесут к категории слуг, пусть даже старших.
   – Не думаю, что они станут возмущаться.
   – Не выпрашивай комплименты. Это сугубо моя прерогатива. Я хочу, чтобы ты присутствовала. Разумеется, за столом будет много скучных разговоров о Компании. Так что мы с тобой сможем поболтать о своем.
   – Что ж, если я для чего-либо пригожусь…
   Она рассмеялась мне в лицо.
   – Мне бы хотелось остаться в Бомбее. Ах, эти ужасные повозки! Они были невыносимы. Я сделаю замечание Дугалу за то, что он не выслал за нами паланкины. Я скажу, что если мемсахиб человека, работающего на Компанию, разъезжает на этих ужасных штуках, то тем самым они наносят ей оскорбление. В таком случае они могут и обратить внимание на мои слова. Нет, ну почему мы не могли остаться?
   – Я знаю, что тебе очень не хотелось покидать романтичного майора и честолюбивого капитана.
   Она прищелкнула пальцами.
   – Впрочем, здесь расквартирован целый полк. Иначе нельзя. В конце концов, Дели – важный центр, где заключается бо́льшая часть сделок. Здесь и в Калькутте… Должна сказать, что я предпочту остаться здесь, чем поеду туда.
   – В общем, ты найдешь замену своей галантной парочке.
   – На этот счет можешь не беспокоиться. Итак, что мне надеть сегодня вечером? Именно об этом я и хотела поговорить с тобой.
   Она принялась болтать о своих нарядах, но я слушала ее крайне невнимательно. Голова моя была занята мыслями о том, каково это будет – вновь увидеть Дугала и Фабиана.
   Ответ на этот вопрос я получила очень скоро.
//-- * * * --//
   Первым я увидела Дугала, когда вошла в аванзал перед гостиной. Он был уже там. У меня сложилось впечатление, что он уже знал о нашем приезде и поджидал меня.
   Он шагнул мне навстречу и взял мои руки в свои.
   – Друзилла! Очень рад вас видеть.
   Он постарел и растерял прежний энтузиазм, с которым смотрел на мир, ожидая приятных сюрпризов. Между бровей у него уже залегла едва заметная морщинка.
   – Как поживаете, Дугал? – поинтересовалась я.
   На долю секунды он заколебался.
   – Хорошо, благодарю вас. А вы?
   – Аналогично, – отозвалась я.
   – Я был в восторге, когда узнал о том, что вы приезжаете… и очень расстроился, узнав о вашем отце.
   – Да. Это было большое горе.
   – Я всегда буду помнить те дни, когда мы подолгу беседовали. – В глазах его появилась тоска. Прочесть мысли Дугала для меня не составляло особого труда, хотя, пожалуй, не всегда – разве не я одно время верила, что он увлекся мною? Да, несомненно, он был увлечен мною. Но, как выяснилось, не настолько, как я полагала.
   А потом в комнату вошел Фабиан, и я перенесла все внимание на него.
   Он остановился, расставив ноги, и пристально взглянул на меня. Вот только прочесть его мысли с той же легкостью, что и мысли Дугала, я не могла никогда. Но я заметила, как уголки его губ дрогнули и поползли вверх, словно сам факт моего присутствия здесь изрядно забавлял его.
   – Так-так, – изрек он. – Мисс Друзилла Делани. Добро пожаловать в Индию.
   – Благодарю вас, – ответила я.
   Он подошел ко мне вплотную, взял мои руки в свои и заглянул мне в лицо.
   – Ага… все та же мисс Делани.
   – А вы ожидали увидеть кого-либо другого?
   – Я надеялся не увидеть перемен. И теперь я вполне удовлетворен. – В тоне его голоса сквозила беспечность. – Как вы нашли путешествие?
   – Невероятно интересным. Быть может, это чуточку утомительный, но при этом незабываемый опыт.
   – Вы отнеслись к нему философски, понимаю. Разумеется, я знал, что так оно и будет. Но я очень надеюсь, что интерес и зрелищность перевесили неудобства.
   Тут в комнату вошла Лавиния. Оба мужчины повернулись к ней.
   Она выглядела настоящей красавицей, волосы ее были уложены в высокую прическу, а платье из полупрозрачной материи облегало безупречную фигуру.
   Я моментально ощутила себя серой мышкой в присутствии яркой павы.
   Дугал подошел к ней, и они обменялись равнодушным поцелуем. Пожалуй, совсем не этого следовало ожидать от мужа и жены, на много месяцев лишенных общества друг друга. Я вдруг заметила в Дугале еще одну перемену. В его манерах появилась настороженность.
   Лавиния обернулась к Фабиану.
   – Что ж, сестрица, – заговорил он, – ты выглядишь лучше, чем всегда. Полагаю, ты в восторге оттого, что к тебе присоединилась мисс Друзилла.
   Лавиния обиженно надула губы.
   – Ах, она не одобряет моего поведения, не так ли, Друзилла?
   – Полагаю, на то у нее есть свои резоны, – заметил Фабиан.
   – Друзилла неизменно сохраняет благоразумие, – с обреченным видом заявил Дугал.
   – Ну еще бы, Друзилла у нас – просто образчик добродетели, – насмешливо протянула Лавиния.
   – Что ж, будем надеяться, ее пример пойдет тебе на пользу, – добавил Фабиан.
   – Давайте пройдем в столовую, – предложил Дугал. – Иначе Большой Хансама будет недоволен.
   – В таком случае давайте опоздаем, – заявил Фабиан. – Кажется, это мы здесь должны устанавливать правила.
   – Он может изрядно осложнить нам жизнь, – напомнил ему Дугал и повернулся ко мне. – Слуги повинуются ему беспрекословно.
   – Все равно, – возразил Фабиан, – я не намерен позволить ему управлять еще и моей жизнью. Но, полагаю, еда остынет и станет невкусной, если мы не поспешим. Так что, пожалуй, Большой Хансама не так уж неправ. К тому же мы ведь не хотим произвести дурное впечатление на мисс Друзиллу, не так ли?
   В столовой было прохладно. Она представляла собой большое помещение, похожее на салон, с французскими окнами, выходящими на прелестную лужайку с прудом, в котором плавали уже знакомые кувшинки и цветы лотоса. В воздухе раздавалось слабое гудение бесчисленных насекомых, и я уже знала, что стоит только зажечь лампы, как придется наглухо задергивать портьеры, чтобы не дать злонамеренным созданиям проникнуть в комнату.
   – Вы должны рассказать нам о своей поездке, – предложил Фабиан.
   Я рассказала им обо всем, упомянув в том числе и полное опасностей путешествие по пустыне.
   – Вы, случайно, не подружились с кем-нибудь из пассажиров? – поинтересовался Фабиан. – Обычно на корабле так и происходит.
   – Да, был там один француз. Он оказался нам очень полезен, но заболел во время пути по пустыне, и больше мы его не видели. А потом мы встретили человека из Компании. Полагаю, вы знаете его. Это некий мистер Том Кипинг.
   Фабиан кивнул:
   – Думаю, он был вам полезен.
   – Да, очень.
   – А что вы думаете об Индии?
   – Как мне представляется, пока что я видела очень мало.
   – Здесь все отличается от Англии, – с ноткой сожаления заключил он.
   – Именно этого я и ожидала.
   В комнату вошел Большой Хансама. Одет он был в светло-голубую сорочку поверх мешковатых белых брюк, голову его украшал снежно-белый тюрбан, а на ногах красовались темно-красные туфли, которыми, как я вскоре узнала, он очень гордился. Он носил их с таким видом, словно они были признаком его высокого положения.
   – Все готово к полному удовлетворению, – сказал он таким тоном, словно предлагал нам набраться мужества и оспорить сие утверждение.
   Лавиния одарила его теплой улыбкой.
   – Все просто замечательно, – заверила она его. – Благодарю вас.
   – А сахибы? – осведомился он.
   Фабиан и Дугал поспешили подтвердить, что полностью удовлетворены.
   Только после этого он поклонился и вышел вон.
   – Он действительно очень высокого о себе мнения, – пробормотал Дугал.
   – Проблема в том, – ответил Фабиан, – что такого же мнения о нем и остальные домашние.
   – А почему он так важничает? – поинтересовалась я.
   – Его наняла Компания. Для него это постоянная работа. Он полагает особняк своей собственностью, а тех из нас, кто пользуется им, – кем-то вроде временных постояльцев. Во всяком случае, такова его точка зрения. Разумеется, он знаток своего дела. Полагаю, именно поэтому его и терпят.
   – Думаю, с ним можно легко найти общий язык, – предположила Лавиния.
   – Особенно если продемонстрировать ему полное подобострастие, – сообщил ей Фабиан.
   – Что для вас совершенно неприемлемо, – сказала я.
   – Я не допущу, чтобы моей жизнью повелевали слуги.
   – Не думаю, что он рассматривает себя в таком качестве, – заметил Дугал. – Наверняка он полагает себя великим набобом, правителем всех нас.
   – Есть в нем нечто такое, что заставляет меня все время оставаться настороже, – сказал Фабиан. – Если он станет слишком уж заносчивым, я приложу все силы к тому, чтобы заменить его… Итак, что нового дома?
   – Война закончилась.
   – Давно пора.
   – Раненых привезли домой из Крыма, и теперь за ними ухаживают сестры милосердия. Они справляются просто замечательно.
   – Благодаря несравненной мисс Найтингейл.
   – Да, – согласилась я. – Пришлось приложить немало усилий, чтобы люди стали прислушиваться к ней.
   – Итак, война закончилась, – сказал Фабиан. – И закончилась нашей победой – хотя, боюсь, она была пирровой. Потери оказались поистине чудовищными, но французам и русским досталось куда сильнее нас. Хотя и наши потери были велики.
   – Слава богу, что все кончилось, – сказал Дугал.
   – Для этого нам понадобилось слишком много времени, – заметил Фабиан. – К тому же не думаю, что это принесет нам много пользы здесь.
   – Вы имеете в виду, в Индии? – спросила я.
   – Они пристально наблюдают за тем, что делают британцы, и я пришел к выводу, что после начала войны отношение к нам изменилось.
   Фабиан озабоченно хмурился, глядя в свой бокал.
   Лавиния подавила зевок и обронила:
   – Здешние лавки наверняка ничем не отличаются от бомбейских.
   Фабиан рассмеялся.
   – Поскольку этот вопрос очень важен, я не сомневаюсь, что ты быстро изучишь его.
   – Почему отношение к нам должно измениться из-за войны, которая идет далеко отсюда? – спросила я.
   Фабиан водрузил локти на стол и в упор уставился на меня.
   – Компания принесла Индии много пользы – мы так считаем, во всяком случае. Но всегда нелегко навязать свои обычаи и правила другой стране. Пусть даже некоторые изменения ведут к лучшему, всегда – и неизбежно – возникает отторжение.
   – И в нашем случае отторжение, несомненно, имеет место быть, – согласился Дугал.
   – Именно это вас тревожит? – осведомилась я.
   – Не совсем, – ответил Фабиан. – Но, полагаю, мы должны оставаться настороже.
   – И это одна из причин, по которой вы терпите деспотические методы Большого Хансамы?
   – Я вижу, вы очень быстро разобрались в положении дел.
   – О да, Друзилла очень умна, – подхватила Лавиния. – Намного умнее меня.
   – Ты тоже не лишена проницательности, раз отдаешь себе в этом отчет, – сказал ее брат. – Хотя, должен заметить, это довольно очевидно.
   – Вечно Фабиан меня обижает, – надув губы, заявила Лавиния.
   – Я всего лишь говорю правду, сестрица. – Он повернулся ко мне. – За последний год или около того кое-что изменилось. И, на мой взгляд, в первую очередь это связано с войной. В газетах писали о том, какие тяготы и страдания выпали на долю наших солдат, о долгой осаде Севастополя. И я уверен, что здесь это восприняли с определенным удовлетворением.
   – Но ведь наше процветание наверняка идет на пользу и им.
   – Так и есть, но далеко не все люди руководствуются логикой, как вы и я. Не зря же говорят: выколю себе глаз, пусть у моей тещи будет кривой зять. И, как мне представляется, многие аборигены готовы поступить именно так – допустить, чтобы пострадало их собственное благосостояние, ради того чтобы увидеть нас униженными.
   – Слишком бессмысленное намерение, чтобы следовать ему.
   – Во всех нас сильно чувство национальной гордости, – вставил Дугал. – И независимость дорога большинству из нас, и многие боятся лишиться ее, пусть даже ее сохранение означает потерю некоторых привычных удобств.
   – И к чему же приведет такое чувство? – спросила я.
   – Ни к чему такому, с чем бы мы не смогли справиться, – ответил Фабиан. – Но время от времени оно проявляет себя. Хансама этого дома обладает чрезмерной гордостью, в чем вы сами могли убедиться.
   – Я считаю, что он довольно забавен, – сказала Лавиния.
   – Если вы признаете его главой домашнего хозяйства, то все будет хорошо, – сказал Фабиан. – Полагаю, что он не тот человек, которому стоит противоречить.
   – И что же он может сделать?
   – Осложнить нам жизнь сотней самых разных способов. Слуги будут повиноваться ему. Возражать они не посмеют. Если в стране нарастает напряжение, то вызвано оно, скорее всего, тем, что мы приняли новые законы. Местные жители опасаются, что мы навяжем им свой образ жизни до такой степени, что их собственные институции отомрут за ненадобностью.
   – Тогда стоит ли это делать?
   Фабиан взглянул на меня и кивнул.
   – Бандитизм. Убийства из-за угла. Самосожжение вдов… Вот то зло, которое уничтожили британцы. Я вижу на вашем лице удивление. Очевидно, вы и не подозревали ни о чем подобном. Все это пагубные, безнравственные, жестокие обычаи, давно изжившие себя. Мы сделали так, что их практика стала незаконной. Многие индийцы боялись этих обычаев, но при этом им не нравится, что мы пришли сюда и сделали их уголовно наказуемыми деяниями. Дугал, разумеется, изучал этот вопрос куда подробнее.
   – Еще бы, – вставила Лавиния.
   Дугал даже не посмотрел на нее. Вместо этого он повернулся ко мне:
   – Это все туги. Мы называем это бездумной жестокостью. В основе ее лежит культ богини Кали, самой, пожалуй, кровожадной из всех богов. Она постоянно требует кровавых жертвоприношений. Те, кто приносит ей клятву верности, являются профессиональными убийцами. И убийство почитается достойной профессией.
   – Но ведь наверняка все согласны, что это нужно прекратить, – сказала я.
   – Все – за исключением самих тугов. Но здесь имеет место вмешательство чужеземцев в обычаи страны.
   – Но ведь люди наверняка до смерти боялись их.
   – Это было религиозное сообщество. Люди, принесшие клятву верности, промышляли убийствами. До тех пор пока они убивали, не имело особого значения, кто именно погибал при этом. Они грабили своих жертв, но мародерство не было самоцелью. Они всего лишь стремились задобрить свою богиню. Сбивались в шайки, примыкали к путешественникам, завоевывали их доверие, а потом выбирали подходящий момент, чтобы убить их.
   – Какая… дьявольская изощренность!
   – Обычно они совершали убийство путем удушения.
   – Очень многие из них прибегают к помощи дурмана, – сказал Фабиан.
   – Это особое снадобье, – пояснил Дугал. – Здесь оно повсюду растет в изобилии. Листья и семена используются в медицине. Высушенные листья обладают наркотическим свойством. Стоит только увидеть это растение, как вы сразу же узнаете его. Собственно, на латыни оно называется «датура», но в обиходе его именуют дурманом. Он имеет разделенную на пять лепестков чашечку с большой короной в форме воронки, снабженную характерной колючей оболочкой.
   – Там, где Дугал, всегда завязывается научный диспут, – насмешливо заметила Лавиния.
   – Здесь нет ничего научного, – возразил ее супруг. – Это понятно любому человеку.
   – Полагаю, что не узнаю этого растения, даже если увижу его, – заявила Лавиния. – А ты, Друзилла?
   – Я согласна с тобой.
   – Вот видишь, Дугал. Ты утомляешь нас своим описанием. А вот о яде я хочу узнать побольше.
   – Он смертелен, – ответил Дугал. – Из него можно дистиллировать особый алкалоид под названием датурин. Кое-кто из местных жителей использует его в качестве наркотика. После его приема начинается дикое возбуждение. Мир представляется прекрасным, и люди приходят едва ли не в исступление.
   – И что же, им это нравится? – спросила я.
   – О да, еще бы, – отозвался Дугал. – Они буквально парят в небесах… пока длится его действие. А вот потом, насколько мне известно, наступает сильнейшая депрессия, явление вполне обычное в случае с такими веществами. Более того, она может быть очень опасной и в конце концов даже фатальной.
   – Вы говорили, что эти бандиты использовали дурман, чтобы убивать своих жертв.
   – Это был один из их методов, – вступил в разговор Фабиан, – но, по-моему, наиболее распространенным было все-таки удушение.
   – Казалось бы, большинство людей должны были испытать огромное облегчение, когда этих бандитов и убийц объявили вне закона.
   Фабиан пожал плечами и поднял глаза к потолку.
   – Мы уже говорили об этом, это вопрос предпочтений: независимость или лучшее правление. Всегда найдутся те, кто желает первого. То же самое относится и к самосожжению вдовы после смерти мужа.
   – Оно было запрещено примерно в то же время, что и убийства с ограблением, – поведал мне Дугал. – Они и впрямь должны быть благодарны лорду Уильяму Бентинку. Он двадцать лет был губернатором Мадраса, а потом стал генерал-губернатором, коим и оставался с 1828 по 1835 годы. Вы знаете, что такое самосожжение вдовы? Когда умирает муж, его вдова прыгает в погребальный костер и сгорает заживо вместе с его телом.
   – Какой ужас!
   – Так думали и мы все, и лорд Уильям ввел в оборот законы, запрещающие самосожжение вдовы и ритуальные убийства с ограблением, – добавил Фабиан.
   – Это стало большим шагом вперед, – заметил Дугал.
   – Знаете что? – заметил Фабиан. – Думаю, и то и другое все еще практикуют где-нибудь в глухих местах. В знак протеста против британского правления.
   Лавиния в очередной раз подавила зевок и сказала:
   – Право слово, я чувствую себя, словно на уроке истории!
   – Захватывающем уроке, – поправила ее я.
   – Друзилла, не будь такой занудой! Ты приводишь меня в бешенство. А их просто провоцируешь. Я знаю, что она сейчас скажет. «Если тебе что-то не нравится, я могу вернуться домой ближайшим пароходом». Вечно она грозит мне возвращением домой.
   – Этого, – с самым серьезным видом заявил Фабиан, – мы не должны допустить ни в коем случае.
   А у меня вдруг стало радостно и покойно на душе. Нечто подобное я уже испытывала раньше. Я словно бы возрождалась к новой жизни.
   Весь остаток вечера мы говорили об Индии, о разных кастах и религиях. Глядя на лужайку, я думала, что она являет собой одну из самых мирных сцен, которые я когда-либо видела.
   В ту ночь я долго не могла заснуть, вспоминая минувший вечер и размышляя о том, что живу под одной крышей с двумя – в чем следовало признаться хотя бы самой себе – самыми важными мужчинами в моей жизни: Дугалом и Фабианом. Какие же они все-таки разные! Меня изрядно встревожила тоска, которую я подметила в глазах Дугала. Он был полон печали и сожалений. Даже постороннему наблюдателю было ясно, что женитьба разрушила все его иллюзии; за то недолгое время, что я провела в его обществе, я ощутила, что он готов обратиться ко мне за утешением. И решила, что должна быть осторожной. Что до Фабиана, то он почти не изменился. Но я не должна позволять, чтобы он произвел на меня чересчур большое впечатление. Я должна помнить о том, что он был и остается одним из Фрамлингов, а они не меняются. Они всегда будут считать, что весь мир создан исключительно для них, а люди, населяющие его, должны руководствоваться лишь их интересами. Более того, я не должна забывать и о леди Джеральдине, которая скоро прибудет сюда, чтобы сочетаться с ним браком.
//-- * * * --//
   Рошанару выдали замуж почти сразу же по приезде. На церемонии, проведенной в полном соответствии со старинными индийскими обычаями, мы не присутствовали. Правда, богато украшенные экипажи не заметить было невозможно, поскольку по такому случаю церемонией руководил сам Большой Хансама, выглядевший весьма представительно. Его легкий тюрбан искрился блеском драгоценных камней.
   От айи я узнала о том, что Ашраф, новобрачный, был на год старше Рошанары.
   – Бедные дети, – сказала Элис. – Я молю Господа о том, чтобы жизнь маленькой Рошанары и ее мужа не оказалась чересчур тяжелой.
   После свадьбы Рошанару я больше не видела. Вместе с мужем она готовилась к переезду на чайную плантацию, где он работал на своего дядю, а та находилась довольно-таки далеко от Дели. Хотелось бы мне знать, дядя у Ашрафа такой же важный, как и отец? Впрочем, едва ли кто-либо мог потягаться с ним в этом.
   Жизнь наша вошла в привычную колею. В детской мы устроили классную комнату, в которой я учила детей. Нам всем недоставало Рошанары. Алан взрослел и уже походил на маленького человека.
   Дети были счастливы. Перемена места практически не повлияла на них, потому что те, кого они любили, были рядом, и они во всем полагались на этих людей. Печально, говорила Элис, что мать почти не обращает на них внимания, на что я отвечала, что так было всегда, так что и в этом смысле для них ничего не изменилось. Да, она приходилась им матерью, но формальности ничего для них не значили, и они были счастливы в обществе Элис, айи и меня. Мы олицетворяли собой их маленький мирок, и они не требовали большего.
   Немного освоившись, Лавиния даже обрадовалась переезду. Дели был крупнее Бомбея и пользовался большей популярностью; являясь средоточием деловой жизни, он располагал и много большим количеством военных, что доставляло ей несомненное удовольствие.
   – Выбор симпатичных офицеров здесь куда больший, – сардонически заметила я.
   Лавиния показала мне язык.
   – Завидуешь? – спросила она.
   – Ни в коей мере.
   – Обманщица.
   Я в ответ лишь пожала плечами:
   – Будь по-твоему.
   – Бедная Друзилла, стоит тебе только притвориться, что они замечательные, как они тут же полюбят тебя.
   – Предоставляю это тебе.
   Она явно потешалась надо мной.
   По своему обыкновению, Лавиния была чрезвычайно занята собой и своей внешностью, а также выбором нарядов, подчеркивающих ее. Она отыскала какие-то экзотические духи, которые очень ей понравились. Я же изумлялась тому, что жизненный опыт ничему не научил ее. Отвратительная история с мнимым графом миновала бесследно, она ни о чем не сожалела и начисто забыла о Флер, словно той и вовсе не существовало на свете. Об устранении этой ее досадной оплошности позаботились другие. Полагаю, она воображала, что в ее окружении всегда найдутся люди, готовые на все ради нее. Но по-своему она была привязана ко мне, и моя завуалированная критика тоже была ей по душе. Стоило мне только заикнуться о том, что я готова оставить ее, как она едва ли не впадала в панику. Таким образом, в моих руках оказалось оружие, которым я время от времени и пользовалась. Она отдавала себе в этом отчет и смирилась. В общем, несмотря ни на что, я тоже любила ее, хотя нередко ее поведение представлялось мне возмутительным.
   Лавиния последовала обычаю прежних хозяек и каждое утро обсуждала с хансамой меню на день, чем изрядно удивила меня, потому что в Бомбее она ничтоже сумняшеся пренебрегала этой своей обязанностью. Зато теперь исполняла ее неуклонно. Пожалуй, стоило попытаться выяснить почему.
   Большой Хансама с привычной помпезностью являлся в верхнюю часть особняка, и Лавиния принимала его в небольшой комнате вроде будуара рядом со своей спальней. По такому случаю она надевала украшенный лентами пеньюар или иной подчеркнуто женственный наряд, что я лично полагала неблагоразумным.
   Похоже, она попросту не отдавала себе отчета в том, что это была церемония – своего рода ритуал. Хозяйке, полной сдержанного достоинства и скрупулезности, полагалось бы сидеть во главе стола, внимательно выслушивать предложения Большого Хансамы, иногда подвергая их сомнению и выдвигая свои собственные, после чего уступать или настаивать на своем в зависимости от того, что требовал этикет.
   В исполнении Лавинии вся процедура выглядела совершенно по-иному. Я знала, чем вызваны ее старания. Все дело в том, что преисполненный чувства собственного достоинства Хансама в ее присутствии отбрасывал свои царственные замашки, давая понять, что полагает ее красивой.
   Дугал и Фабиан бо́льшую часть дня отсутствовали. Иногда они ужинали дома, нередко – в иных местах. Дугал появлялся дома чаще Фабиана, обязанности которого перед Компанией, как мне представлялось, были строже и обширнее.
   Я трапезничала с ними вместе. Одно время мне было неловко оттого, что Элис при этом ела или в детской, или в своей комнате. Однажды я даже попыталась было объясниться с нею.
   – Думаю, это все оттого, что я, предположительно, должна исполнять роль компаньонки графини. Я знаю ее с детства, мы жили по соседству. И сейчас, похоже, она нуждается во мне. Разумеется, все может измениться. В этом смысле она совершенно непредсказуема.
   – Так даже лучше, – отмахнулась Элис. – И меня это вполне устраивает.
   – Надеюсь, ты и правда не возражаешь.
   – Моя дорогая Друзилла, с какой стати? Иногда мне даже бывает жаль тебя, ведь тебе приходится проводить с графиней столько времени.
   – Я хорошо знаю ее. И не позволяю помыкать собой.
   – Она представляется мне крайне беспечной особой.
   – Всегда была такой.
   – Я уже и сама догадалась об этом, но почему-то думала, что здесь она станет вести себя по-другому, чем в Англии.
   Я согласилась. Иногда меня и саму одолевали дурные предчувствия насчет Лавинии. Что ж, если она опять попадет в неприятности, то теперь у нее есть супруг и брат, чтобы помочь ей выпутаться из них.

   Мы обедали. Фабиана с нами не было, за столом сидели лишь Дугал, Лавиния и я. Разговор шел ни о чем, и, как только с едой было покончено, Лавиния заявила, что идет спать.
   Вот так мы с Дугалом остались одни. Мы сидели в гостиной. Дневная жара уже спала, и вечерняя прохлада казалась восхитительной.
   – В лунном свете сад выглядит просто прекрасно, – сказал Дугал. – Если мы задуем лампы, то сможем отдернуть занавески и полюбоваться чудесным видом.
   Что он и сделал немного погодя. Дугал оказался прав. Пейзаж выглядел настолько великолепно, что захватывало дух. Взору моему предстал пруд с плавающими в нем цветами, а баньяновое дерево в тусклом лунном свете выглядело мистически-загадочным.
   Дугал сказал:
   – Нам нечасто выпадает возможность поговорить наедине. Это редкая удача, Друзилла.
   – Я знаю, что вы немного тоскуете по дому, Дугал.
   – С каждым днем дом становится ближе.
   – По истечении двухлетнего срока вы намерены уехать отсюда?
   Он кивнул:
   – Пожалуй, да. Люди должны жить своей жизнью, так, как им того хочется, вы согласны?
   – Да, думаю, вы правы… при условии, что при этом они не причиняют боль другим.
   – Я никогда не стремился к чему-либо подобному.
   – Да, знаю. Вы предпочли бы жить в тиши, в окружении своих книг, под сенью ученого мира.
   – Как все-таки хорошо вы меня знаете, Друзилла.
   – Для того чтобы понять, чего вы хотите от жизни, это совсем не обязательно.
   – Я хотел бы все время читать, постоянно учиться. Нет ничего столь же волнующего и захватывающего, как узнавать новые факты о мире, в котором мы живем. И мне остается лишь удивляться тому, что многие этого не понимают. По-моему, они предпочитают гоняться за призраками.
   – Быть может, они полагают, что и вы занимаетесь тем же. Ведь у каждого из нас свой взгляд на жизнь. То, что волнует одного, представляется смертельной скукой другому.
   – Вы совершенно правы.
   – Просто об этом не следует забывать, только и всего.
   – Я очень хочу вернуться домой. Здесь я не чувствую себя счастливым. К тому же в воздухе витает опасность.
   – Вы действительно так думаете?
   – Мне кажется, что эти люди следят за нами и у них есть совершенно определенная цель. Мне кажется, они говорят: «Вам здесь не место. Убирайтесь вон».
   – Вы говорили об этом с Фабианом?
   – Мой шурин – человек сугубо практического склада. Как говорится, он твердо стоит обеими ногами на земле. Обладание властью здесь подходит ему как нельзя лучше, в отличие от меня. Теперь вы понимаете, почему я намерен вернуться домой, как только истекут два года моего пребывания здесь, и остаться там.
   – Если вы приняли такое решение, то почему не уедете раньше?
   – Для этого я должен буду представить вескую причину. Пока что я ограничился лишь намеками. Я сказал им, что у меня есть определенные обязательства дома. Но вся беда в том, что моя семья долгие годы поддерживала тесные связи с Компанией. И каждый член этой семьи теперь просто обязан поддерживать традиции.
   – Бедный Дугал!
   – Я заслуживаю подобной участи. Я совершаю одну ошибку за другой.
   – Полагаю, то же самое можно сказать о каждом из нас.
   – Вы не сделали ни одной.
   Я выразительно приподняла брови и рассмеялась.
   – Уверена, что это не так.
   – Я имею в виду, серьезных ошибок. Друзилла, нет смысла скрывать то, что очевидно каждому. Я совершил, пожалуй, самую ужасную ошибку, какую только может совершить мужчина.
   – Вы уверены, что хотите поговорить со мной об этом, Дугал?
   – А с кем еще я могу поговорить?
   – С Фабианом, например.
   – С Фабианом? Эти Фрамлинги слишком эгоцентричны и заняты сами собой, чтобы забивать себе голову проблемами других людей.
   – Я уверена, что Фабиан поймет вас. – Он не ответил, и я продолжала: – Все дело в вашем браке?
   – У нас с Лавинией нет решительно ничего общего.
   А меня вдруг с головой накрыла волна гнева. Я подумала: «Почему ты сообразил это только сейчас? Это же было очевидно с самого начала! И для чего ты теперь рассказываешь об этом мне?»
   – Мне ведь так нравилось бывать у вас дома, – с тоской продолжал он.
   – Моему отцу тоже доставляли удовольствие разговоры с вами.
   – У меня сложилось впечатление, что не только ему, но и всем нам.
   – О да. Мы говорили о таких интересных вещах.
   – Вы всегда были готовы подхватить любую тему. Ах, если бы только…
   – Это, наверное, одна из самых часто используемых фраз.
   – А вы разве никогда не прибегали к ней?
   – Отчего же? Вот только это бесполезно. Нельзя изменить то, что уже свершилось.
   – Но это не помешает мне сказать – если бы только…
   – Вы же не останетесь здесь навсегда. Если вы решили вернуться домой и продолжить обучение… Словом, вам есть к чему стремиться и чего ожидать.
   – Лавиния никогда не согласится вести тот образ жизни, который мне по душе.
   – Весьма вероятно, но почему вы не подумали об этом раньше?
   – Я был одурманен.
   – Ах да, понимаю.
   Между нами воцарилось молчание. Его нарушило лишь жужжание огромного жука, пролетевшего мимо открытой двери.
   – Он влетел бы в комнату, если бы мы зажгли лампы, – сказал Дугал.
   – Очень красивый.
   – Здесь повсюду много красоты, – сказал Дугал. – Взгляните хотя бы в сад. Разве он не прекрасен? Деревья, пруд, цветы. В нем ощущается чувство глубокого умиротворения… но ведь оно очень обманчиво. Многое в этой стране представляется мне загадочным. Иногда кажется, что все здесь совсем не такое, каким выглядит.
   – Включая этот дом?
   – Думаю, да. Возьмите слуг, спешащих на наш зов… Я часто спрашиваю себя, что они думают о нас на самом деле. Иногда в выражении их лиц проступает обвинение, как если бы они копили обиду и негодование на нас. Посмотрите на этот сад. Кажется, что более мирного и покойного места не сыскать на всем свете, а ведь в траве рыщут цепочные гадюки. Здесь можно запросто наткнуться на кобру, притаившуюся в тени.
   – Вас послушать, так это настоящий Эдемский сад со змеем-искусителем, – со смехом заметила я.
   – Определенное сходство имеется, вы правы. Будьте осторожны в саду, Друзилла. Здесь повсюду водятся змеи.
   – Я уже видела парочку. Знаете, такого бледно-желтого цвета.
   – Да, они называются изменчивыми улиткоедами. На спине у них видны большие овальные пятна, коричневые с белой окантовкой. Держитесь от них подальше. Их укус может быть смертелен.
   – Я видела на базаре, как они выползают из мешков заклинателей змей.
   – Ах да, но у них вырваны ядовитые зубы. А вот у тех, на которых можно наткнуться в саду, с клыками все в порядке.
   – У меня по коже бегут мурашки при мысли о том, каким умиротворенным выглядит это место и какие угрозы оно при этом в себе таит.
   – Зеркало жизни, что поделаешь. Внешняя поразительная красота нередко скрывает пустоту… а иногда – еще и зло.
   В полумраке я разглядела скользнувшую по его губам печальную улыбку. Я догадалась, что он думает о Лавинии, и мне захотелось утешить его.
   Несколько мгновений мы провели в молчании, и именно в таком состоянии нас нашел Фабиан.
   Он вошел в комнату совершенно неожиданно.
   – Ах, – сказал он. – Прошу простить меня. Я не знал, что здесь есть кто-нибудь. Итак, вы сидите в темноте.
   – Мы хотели подышать свежим воздухом, но без насекомых, – сказала я.
   – Что ж, по-моему, некоторым из них все же удалось пробраться внутрь.
   Он сел рядом со мною.
   – У вас был тяжелый день? – спросила я.
   В ответ он пожал плечами.
   – Не более обыкновенного. – И вытянул свои длинные ноги. – Вы правы, – продолжал он. – Сидя здесь, в темноте, поневоле чувствуешь, как на тебя снисходит умиротворение. Но скажите мне, я прервал какую-либо интересную дискуссию?
   – Мы говорили о здешних контрастах. О красоте, которая скрывает под собой уродство. Прелестные цветы, зеленая трава и притаившиеся в ней ядовитые змеи, только и ждущие момента, чтобы нанести смертельный укус.
   – Опасности подстерегают нас повсюду, – беспечно откликнулся Фабиан. – Но разве от этого жизнь не становится восхитительнее?
   – Полагаю, что большинство людей ответили бы «да», – согласился Дугал.
   – А вы что скажете? – обратился Фабиан ко мне.
   – Даже не знаю, что ответить. Полагаю, все будет зависеть от степени опасности.
   – А еще от того, сумеете ли вы избежать ее, если столкнетесь? – предположил Фабиан.
   – Пожалуй, да. – Я встала. – Вам наверняка нужно обсудить свои дела. Поэтому я желаю всем покойной ночи.
   – Не позволяйте моему появлению разрушить столь приятный tête-à-tête.
   – Это был разговор ни о чем, – сказала я. – А теперь мне пора.
   Фабиан проводил меня до дверей.
   – Доброй ночи, – произнес он на прощание, глядя на меня со странным выражением в глазах.
//-- * * * --//
   Через несколько дней мне напомнили об этом разговоре. Я была в саду вместе с Элис и детьми. Нас сопровождала айя. Я заговорила с нею о Рошанаре и спросила, не получала ли она от нее каких-либо вестей.
   В ответ та лишь покачала головой:
   – Нет… нет. Она уехать далеко-далеко. Наверное, я больше никогда не увижу ее.
   – Ну что вы, она обязательно приедет повидаться с вами! – возразила я. – Она не может быть очень уж далеко.
   Айя подняла руки и принялась медленно раскачиваться из стороны в сторону. В ее поведении было нечто пугающе фаталистическое.
   К нам подбежала Луиза. В руке девочка держала что-то.
   – Что это? – спросила я.
   – Я сорвала его для тебя, – ответила она и протянула цветок мне. Я в растерянности уставилась на него, поскольку никогда в жизни не видела ничего подобного.
   Вместо меня его взяла айя, и я заметила, как побледнело ее лицо. Дрожащим от страха голосом она проговорила:
   – Яблоко с шипами. Или дурман.
   В голове у меня зашевелились воспоминания. Что же такого я слышала о дурмане? В памяти вспыли обрывки разговора. Именно из дурмана изготавливают наркотические вещества. А еще туги в прошлом использовали его в качестве отравы, когда не удавалось избавиться от жертв путем удушения.
   И вот сейчас Луиза держала его в руке.
   Я поняла, что и айя знает, что это такое, и сказала:
   – Я слышала кое-что об этом растении.
   Айя кивнула.
   – Где Луиза нашла его?
   Она покачала головой:
   – Не здесь. Этого не может быть. Этого бы никто не позволил.
   Луиза с тревогой смотрела на нас. Она была умным ребенком и уже поняла, что что-то случилось.
   – Благодарю тебя, Луиза, – сказала я. – С твоей стороны было очень мило принести мне цветочек. – И я поцеловала ее. – Скажи мне, где ты его нашла?
   Она расставила ручонки в стороны и помахала ими, словно собираясь обнять весь сад.
   – Здесь? – спросила я. – В саду?
   Она кивнула. Я перевела взгляд на айю.
   – Покажи нам.
   При этом я осторожно держала цветок двумя пальцами. От него исходил слабый дурманящий аромат.
   Луиза повела нас к маленькой калитке. Она была заперта, но внизу оставалась щель, достаточная для того, чтобы такая кроха, как Луиза, пролезла в нее, что она и вознамерилась сделать.
   – Там сад Большого Хансамы, – качая головой, сообщила айя.
   – Возвращайся, Луиза, – окликнула я девочку.
   Она остановилась по другую сторону калитки, с недоумением глядя на нас.
   – Но я нашла твой цветок здесь, – сказал она. – Вон там.
   – Это сад Большого Хансамы, – повторила айя. – Вы не должны ходить туда. Большой Хансама. Он быть очень зол.
   Перепуганная Луиза пролезла обратно.
   – Больше никогда не ходи туда, – сказала айя. – Это нехорошо.
   Луиза обеими ручонками обхватила себя, словно защищаясь. Все в доме были наслышаны о могуществе и власти Большого Хансамы.
   Я отнесла веточку с цветком в дом и сожгла ее, только потом сообразив, что сначала следовало бы показать ее Дугалу или Фабиану.
   Вскоре я увидела Дугала и рассказала ему о случившемся.
   – Вы уверены? – только и спросил он.
   – Айя назвала растение «яблоком с шипами», и тогда я вспомнила то, о чем вы нам рассказывали.
   – И вы смогли узнать его по моему описанию?
   – В общем-то нет, не совсем, но оно могло быть им. А вот айя хорошо знает это растение и потому узнала его сразу.
   Дугал немного помолчал, а потом сказал:
   – Сад Большого Хансамы является его частной собственностью, и мы не можем указывать ему, что он должен или не должен выращивать там.
   – Но если он выращивает там наркотики…
   – Он сам себе хозяин.
   – Но ведь он служащий Компании, и если он нарушает закон…
   – Думаю, что пока не стоит никому рассказывать об этом. В конце концов, у нас нет никаких доказательств, и может разразиться нешуточный скандал, если мы попытаемся запретить ему выращивать то, что он хочет, на том клочке земли, который Компания выделила ему в личную собственность.
   Я пожалела о том, что не рассказала обо всем Фабиану, потому что тот наверняка отреагировал бы совершенно иначе.
   С другой стороны, я располагала только словами айи о том, что это действительно был тот самый страшный дурман. А ведь она могла ошибиться, и я представила себе, какой крик поднялся бы, если бы мы попытались оспорить право Большого Хансамы выращивать в своем саду то, что он хочет.
   Но в тот день нас поджидал еще один сюрприз, на этот раз приятный, и, пожалуй, именно поэтому я не придала находке смертельно опасного растения того значения, которого она заслуживала.
   К нам пожаловал Том Кипинг. Он столкнулся с нами нос к носу, когда мы с Элис собирались отвести детей в сад.
   – Мисс Филрайт, мисс Делани! – воскликнул он, и лицо его озарилось восторженной улыбкой.
   Я почувствовала, как напряглась стоявшая у меня за спиной Элис.
   – Я знал, что вы здесь, – продолжал он. – И очень рад видеть вас снова. С вами все в порядке? Вам здесь нравится?
   Я ответила, что у нас все хорошо, и Элис согласилась со мной.
   – Я знал, что мы с вами еще обязательно встретимся, а тут срочные дела привели меня сюда.
   – Вы надолго к нам?
   – Зависит от множества вещей. Впрочем, мы с вами будем видеться иногда. – Он не сводил взгляда с Элис. – Вам здесь нравится?
   – Да, – ответила она. – Я хорошо лажу с детьми. Правда? – сказала она, погладив Луизу по голове.
   Та энергично закивала в ответ, с интересом разглядывая Тома Кипинга.
   – И со мной, – заявил Алан.
   – Да, – подтвердила Элис, взъерошив ему волосы. – С тобой тоже, дорогой.
   – Мне нужно немедленно увидеться с сэром Фабианом, – сказал Том. – Мне сказали, что сегодня после обеда он будет здесь.
   – Мы никогда не знаем заранее, когда он появится, – сообщила ему я.
   – Нам пора гулять в саду, – сказала Элис.
   Том Кипинг улыбнулся.
   – Скоро увидимся. Au revoir, – произнес он.
   Появился Дугал.
   – Сэр Фабиан уже очень скоро будет здесь. А пока давайте пройдем в кабинет, где мы сможем поговорить.
   Они оставили нас, а мы вышли в сад.
   – Какой сюрприз! – сказала я.
   – Да, но раз он работает на Компанию… – Элис оборвала себя на полуслове.
   – Он такой славный человек.
   Элис промолчала. Раскрасневшаяся, она как будто помолодела; я обратила внимание и на то, что она исполнилась рассеянности, и подумала: «Было бы чудесно, если бы он оказал ей знаки внимания, но если этого не случится, то лучше бы он вообще не приезжал».
   Немного погодя домой вернулся Фабиан и заперся в своем кабинете вместе с Дугалом и Томом. Они не вышли к ужину, который подали им в кабинет.
   Мы с Лавинией оказались за столом одни.
   – Слава богу, – заявила она. – Терпеть не могу все эти деловые разговоры. Можно подумать, что больше и говорить-то не о чем.
   И она принялась разглагольствовать о некоем молодом капитане, с которым познакомилась давеча вечером.
   – Такой красавчик, а женат на ужасной простушке… Полагаю, все дело в ее деньгах. Она даже не умеет подать себя. Только представь – с ее смуглой кожей одевается в коричневое.
   Но меня подобные вопросы занимали мало. Я думала об Элис и Томе Кипинге.
//-- * * * --//
   На следующий день мы опять повели детей в сад. К нам присоединился и Том. Под первым же попавшимся предлогом я оставила их одних. Элис встревожилась, но я была неумолима. «Мне нужно выполнить поручение графини», – заявила я ей, что было откровенной ложью. И я была уверена, что Том оказался весьма рад подобному обороту.
   Возвращаясь в дом, я неожиданно столкнулась с Фабианом. Он сказал:
   – Привет. Вы заняты?
   – Не особенно.
   – Я бы хотел поговорить с вами.
   – О чем? – поинтересовалась я.
   – О разном, – ответил он.
   – Где?
   – Лучше всего в моем кабинете.
   Должно быть, на моем лице отобразилась настороженность. Я так и не смогла забыть тот случай, когда он домогался меня, решив, что я являюсь матерью Флер. Оставаясь с ним наедине, я все время задавалась вопросом, а не повторит ли он свою попытку? Теперь он знал, что я не принадлежу к числу легкодоступных женщин, но я подозревала, что, будучи Фрамлингом по рождению и обладая куда более высоким социальным статусом, он считает в порядке вещей возможность поразвлечься со мною. Пожалуй, именно поэтому я всегда оставалась настороже. И он знал об этом, в чем я не сомневалась. Именно это и сбивало меня с толку, если уж быть совсем откровенной. Создавалось впечатление, будто он с легкостью читает мои мысли. Я всегда была уверена, что он питает ко мне некоторую привязанность – не из-за моей привлекательной внешности, чего не было и в помине, и не из-за моей женственности, а потому – на что неоднократно указывала Лавиния, – что я была чопорной недотрогой, а такой мужчина, как он, счел бы забавным разрушить мою броню и заставить меня покориться.
   Я решила, что не стану показывать ему ни своего возбуждения, ни опаски.
   Он закрыл дверь, и уголки его губ дрогнули и поползли кверху. Он предложил мне кресло, и, когда я садилась, рука его коснулась моего плеча. Сам же он опустился в кресло по другую сторону стола, разделявшего нас.
   – Вы знаете, что здесь Том Кипинг, – без предисловий начал он.
   – Да, он сейчас в саду вместе с мисс Филрайт и детьми.
   – Я обратил внимание на то, что вы весьма тактично оставили их вдвоем. Что, между мистером Кипингом и няней существуют отношения?
   – Об этом вам лучше спросить их самих.
   Я заметила насмешливые искорки у него в глазах. И вдруг они погасли.
   – Друзилла, – серьезным тоном заговорил он, – вы разумная девушка. Хотелось бы мне сказать то же самое о своей сестре. – Он заколебался. – Мы немного встревожены.
   – Чем?
   Он всплеснул руками.
   – Всем.
   – Я вас не понимаю.
   – Мы тоже не совсем понимаем. Том Кипинг занимает особую должность в Компании. Он много путешествует по стране. И присматривает за ходом событий.
   – Вы имеете в виду, что он шпионит для Компании?
   – Я бы предпочел не использовать подобный термин. Вы сами видите, в каком положении мы здесь оказались. В конце концов, эта страна для нас чужая. Их обычаи радикально отличаются от наших. Столкновения неминуемы. Мы полагаем, что можем улучшить условия жизни здесь. А вот местные жители считают нас империалистическими завоевателями. Но ведь это не так. Мы хотим для них всего самого лучшего – при условии, что это станет лучшим и для нас. Мы создали для них хорошие законы, но это наши законы, и они часто ненавидят их и пренебрегают ими.
   – Знаю. Вы говорили нам об этом.
   – Они действуют наперекор нам. В этом и заключается проблема. Том приехал сюда, чтобы поговорить об этом. Примерно в тридцати милях отсюда произошла отвратительная вспышка насилия – убийства с ограблением, совершенные тугами. Погибла группа путешественников из четырех человек. У них не было врагов – четверо совершенно безобидных людей, путешествующих вместе. Их всех нашли мертвыми в лесу неподалеку от некой гостиницы. Ее владелец признал, что они останавливались у него. В гостинице еще оставались двое мужчин, которые ужинали вместе с ними за несколько часов до того, как их нашли мертвыми. Они умерли от яда, который наверняка подмешали им в питье как раз перед тем, как они покинули гостиницу. Не было никаких причин убивать их, разве что из желания задобрить кровожадную Кали. Полагаю, что возврат к прежним варварским обычаям одновременно является и вызовом нашим законам.
   – Какой ужас! Невинные путники погибли от рук совершенных незнакомцев!
   – Таков обычный образ действий тугов. И от этого мне становится не по себе. В последнее время таких случаев было совсем немного, и мы уже начали подумывать, что выжгли эту заразу с корнем. Но теперь случился очевидный возврат к прежним практикам, нам опять бросили вызов. Это очень и очень неприятно. Том проводит расследование. Если мы сумеем обнаружить источник неприятностей, если сможем найти убийц и узнаем, откуда они, то у нас появится шанс покарать их, и покарать быстро. Позволить этому бесчинству продолжаться – значит не только повергнуть в ужас бесчисленных индийцев. Нет, это будет означать открытый вызов британскому правлению и нашим законам.
   – И что вы намерены предпринять?
   – Нет сомнений, что у них имеется нечто вроде штаба, где принимаются решения. Чтоб вы знали, они даже устраивают сборища. Дикие церемонии с кровавыми жертвоприношениями Кали – чудовищные клятвы верности богине и тому подобное. Если мы сможем установить лидеров и устранить их, то остановим эту вакханалию. Ни один здравомыслящий индиец не желает ее продолжения.
   – Но ведь Дугал говорил, что эти люди превыше всего на свете ценят свою независимость. И они не желают улучшений, если те противоречат их обычаям.
   – А, да, Дугал. Он – мечтатель. Но мы должны установить, что все это значит, и огнем выжечь заразу.
   – Быть может, людям можно это объяснить.
   Он взглянул на меня с усталым раздражением.
   – Друзилла, вы дитя в подобных вопросах. Дать волю чувствам – лишь испортить все дело. Мы должны будем уничтожить зло, если хотим иметь благополучную страну, в которой можно жить и приносить пользу людям, включая самих себя. Если они окажутся не готовыми принять это, нам придется их заставить.
   – И вы полагаете, что у вас получится?
   – Мы должны хотя бы попробовать.
   – А что вы сделаете, если найдете убийц?
   – Повесим их.
   – Умно ли это? Ведь они следуют заветам своей религии, как бы мы к ней ни относились. Именно преклонение перед богиней Кали вынуждает их творить столь ужасные вещи.
   – Вы очень умненькая молодая леди, моя дорогая Друзилла, но в подобных вещах не разбираетесь.
   – Тогда почему вы взяли на себя труд просветить меня?
   – Потому что я думаю, что мы все должны быть предупреждены. Кипингу очень не нравится, как развиваются события. Он говорит, что чувствует подспудное течение. Некоторые люди начали демонстрировать наглость и высокомерие. А его специально учили распознавать подобные настроения. Он очень опытный человек, и он встревожен.
   – И что же нам делать?
   – Соблюдать повышенную осторожность. Следить, в какую сторону ветер дует. С Лавинией на этот счет разговаривать бесполезно.
   – Согласна с вами. Но почему вы разговариваете со мною?
   – Потому что я ожидаю, что вы проявите благоразумие.
   – В каком смысле?
   – Смотрите и слушайте. Будьте начеку. Рассказывайте нам о том, что покажется вам странным. Наступают нелегкие времена. Порой такое случается. Мы должны быть осторожны, чтобы не оскорбить, не выказать пренебрежение, уважить их обычаи.
   – За исключением ритуальных убийств.
   – Совершенно верно. Но мы надеемся, что случившееся – всего лишь единичный эксцесс. Если мы сможем установить, кто за этим стоит, и уничтожить их, то новых может и не последовать. А вот если мы никого не найдем, новые вспышки насилия неизбежны.
   – Я понимаю вашу озабоченность. Благодарю вас за то, что поделились ею со мной.
   – Смею полагать, что Том Кипинг расскажет обо всем мисс Филрайт. Собственно говоря, я в этом уверен. Он питает большое уважение к ее умственным способностям. И заодно проявляет к ней повышенный интерес.
   – Это стало очевидным, когда мы путешествовали вместе с ним.
   – А она? Каковы ее чувства?
   – Не знаю, что и сказать. Она не из тех, кто открыто демонстрирует их.
   – Встречал я таких людей, – заметил он и улыбнулся, глядя мне в глаза.
   – Зачастую это продиктовано благоразумием.
   – Уверен, что все, что делает мисс Филрайт – и вы тоже, – будет благоразумным. Том Кипинг – славный малый, верный друг Компании. Я многим ему обязан.
   – Да, он явно очень деятельный человек.
   – Вы ведь тоже перед ним в долгу.
   – Вы имеете в виду, что он присматривал за нами во время последней части нашего путешествия?
   – Он очень хорошо позаботился о вас. Полагаю, вы даже не представляете насколько.
   Я молча ждала.
   – Вы знаете, что он спас вас в очень щекотливой ситуации?
   Я с удивлением взглянула на него.
   – Я знаю, что он был очень добр и полезен.
   – Насколько хорошо вы изучили человеческую природу, мисс Друзилла?
   – Вы имеете в виду, разбираюсь ли я в людях? Весьма сносно, уверяю вас.
   – Что ж, это может быть правдой – в отношении обычных людей, с которыми вы привыкли иметь дело. С дамами, помогающими в церкви или на благотворительном базаре у нас в саду; с теми, кто расставляет цветочные венки на Пасху; с теми, кому следует предоставить лучшую палатку для продажи поделок; с теми, кого обуревает ревность или зависть только оттого, что слишком уж дружелюбная улыбка бесподобного отца Брэди досталась кому-то другому… Кстати, Брэди женился. На дочери нашего доброго доктора.
   Он пристально следил за моей реакцией.
   – Удачный брак, – сказала я. – Полагаю, он вполне удовлетворил леди Гарриет?
   – В противном случае он бы не состоялся.
   – Да, действительно. Колин Брэди – весьма понятливый субъект.
   – А вот про вас этого не скажешь.
   – Мне нравится самой управлять собственной жизнью, как и вам, кстати.
   – В самую точку. Но мы отклонились от темы, каковой была ваша способность оценивать человеческую натуру. Вот что я вам скажу, мисс Друзилла: вы можете быть знатоком в своем маленьком мирке, но, выйдя за его пределы, превращаетесь в полную невежу.
   – Вот как?
   – Вот так. Очаровашка Лассер покорил вас.
   Я была поражена в самое сердце.
   – Он ведь и впрямь был привлекателен, не правда ли? Внимательный француз. Разве не произвел он на вас должного впечатления? Вы ведь сочли его привлекательным?
   – Месье Лассер… – пробормотала я.
   – Он самый. Чтоб вы знали, французом он не был.
   – Но…
   Он рассмеялся мне в лицо.
   – Вы оказались невинной овечкой среди волков. Полагаю, всегда полезно знать, когда натура берет свое.
   – Вы говорите загадками.
   – Забавный способ вести беседу, вы не находите?
   – Нет. Я предпочла бы прямоту и ясность.
   – Как вам будет угодно. Итак, месье Лассер, вовсе не француз по происхождению, а джентльмен с туманным прошлым, лишь играл роль. Задачей галантного господина являлось ввести в заблуждение ничего не подозревающих дам, кои полагали, что настолько хорошо знают жизнь и ее превратности, что с легкостью попали в расставленную им ловушку. Ваш месье Лассер…
   – Мой?
   – В некоторых кругах месье Лассер пользуется известностью в качестве поставщика некоего очень состоятельного джентльмена с Востока, придерживающегося свойственных его стране взглядов на место женщины… с которыми никогда бы не согласилась такая молодая леди, как вы. Другими словами, месье Лассер выбрал вас в качестве интересного дополнения к гарему своего хозяина.
   Я покраснела до корней волос, чем изрядно позабавила Фабиана.
   – Я не верю в это.
   – Тем не менее он известен кое-кому из нас. В некоторых случаях английские дамы приобретают особую пикантность. Во-первых, они представляют гордую страну, которая считает себя властелином мира. В отличие от женщин из стран Востока, они получили совершенно другое воспитание. Они куда более независимы; с детства их не приучали к мысли о том, что их главная миссия – во всем угождать мужчине. Мне жаль, что наша беседа повергает вас в шок, но, видите ли, если уж вы взялись странствовать по миру, то должны осознавать, в чем заключается суровая правда жизни. Лассер плыл на вашем корабле от самой Англии. Там он занимался вполне законными делами своего хозяина; но, если бы ему еще и удалось найти какую-нибудь леди, достаточно приятную во всех отношениях, чтобы возбудить изрядно пресытившийся вкус своего господина, а потом и доставить ее к нему в целости и сохранности, он мог бы заслужить одобрение и благодарность столь уважаемого человека. Словом, он увидел вас.
   – Я по-прежнему не верю ни единому вашему слову.
   – Можете спросить Кипинга. Он видел, что происходит. Это, в сущности, был бы уже далеко не первый случай, когда женщина, путешествующая по пустыне в обществе Лассера, исчезла бы без следа и о ней никто и никогда больше не услышал бы. Кстати, вы могли бы и поблагодарить меня. Это я отправил ему весточку с просьбой приглядеть за вами, когда вы сошли с парохода в Александрии. Он так и сделал, окружив вас своей заботой, потому что знал, что этого желал бы я. А вы, похоже, потрясены до глубины души.
   Так оно и было на самом деле. Потому что теперь прошлое предстало передо мной в новом свете. Я вспомнила свою встречу с месье Лассером… наши беседы… появление Тома Кипинга. А ведь месье Лассер собирался устроить так, чтобы мы продолжили путешествие отдельно от остальных. «Святые угодники! – подумала я. – Еще немного – и ему бы удалось задуманное».
   Фабиан улыбался, с легкостью читая мои мысли.
   – Надеюсь, вы не огорчены тем, что вас похитили буквально из гарема султана.
   – Уверена, что султан расстроился, но не уверена, что моя персона стоила подобных хлопот.
   – Вы себя недооцениваете, – заявил он. – Я полагаю, что вы стоите куда бо́льших хлопот.
   Он встал и подошел ко мне. Я тоже поднялась на ноги. Он положил руки мне на плечи.
   – Я рад, что Кипинг спас вас и благополучно доставил к нам, – без тени насмешки проговорил Фабиан.
   – Благодарю вас.
   – Вы все еще выглядите ошеломленной.
   – Я потрясена тем, что услышала от вас. И мне по-прежнему трудно в это поверить.
   – Это потому, что большую часть жизни вы провели в доме приходского священника, где и слыхом не слыхивали о хитроумных джентльменах с Востока.
   – Полагаю, что в мире полным-полно таких стервятников.
   – Да, – с улыбкой подтвердил он, – просто методы у всех разные.
   – Я должна выразить свою благодарность мистеру Кипингу.
   – Он скажет, что просто исполнял свой долг… и выполнял приказ.
   – Приказ Компании?
   – Компания – это те люди, которые работают на нее. Так что это был мой приказ, скажем так. И это мне вы должны выразить благодарность в первую очередь.
   – Если это действительно так, то прошу принять мою благодарность.
   Он наклонил голову, показывая, что принимает ее.
   – В один прекрасный день мне может потребоваться ваша помощь.
   – Не могу представить себе, чтобы мои скромные услуги могли пригодиться вам.
   – Повторяю еще раз – вы себя недооцениваете. И, позвольте заметить, напрасно. Не зря же говорят, что люди принимают нас за тех, кем мы сами себя считаем. Обратите внимание, что, невзирая на все свои недостатки, разборчивый месье Лассер разглядел вашу истинную ценность. Его примеру могут последовать и другие, если вы позволите им.
   – Думаю, мне пора вернуться к детям. Это время я обычно провожу с ними.
   – Желаете нарушить tête-à-tête мисс Филрайт и Тома Кипинга?
   – Пожалуй, я заберу детей и развяжу им руки. И тогда они смогут поговорить без помехи.
   – Друзилла…
   – Да?
   – Вы испытываете ко мне хотя бы маленькую благодарность?
   Я заколебалась, потому что вся эта история по-прежнему представлялась мне невероятной.
   – Я… полагаю, что да, – наконец выдавила я.
   – Вы полагаете! Это очень робкий комментарий со стороны юной леди, обыкновенно склонной демонстрировать недюжинную решимость.
   – Разумеется, я благодарна мистеру Кипингу. Что он сделал с тем человеком?
   – Он сам расскажет вам об этом. Насколько я знаю, в одном месте случилась остановка.
   – Да. Именно там он занемог.
   – С помощью Тома, разумеется.
   – Должно быть, он подмешал ему что-нибудь в вино. Я помню, что оно там было.
   – Естественно. Он рассказал мне об этом. Он подсыпал снадобье в бокал этого типа, зная, что оно подействует быстро. Вместе с ним он отправился в уборную для мужчин, чтобы оказаться рядом, когда Лассеру станет плохо. Кипинг позаботился о нем, вызвал управляющего и устроил его там, чтобы он смог продолжить путь, когда ему станет лучше. К тому времени как он пришел в себя, ваш корабль уже должен был покинуть Суэц. Вам более ничего не грозило.
   – Все было проделано очень умно. Что он ему дал?
   – Кое-что, что должно было произвести нужное действие. Занимаясь своим делом, Том научился всяким полезным штукам.
   – Не исключено, что это была датура, – предположила я. – Яблоко с шипами.
   – Ах, вот что… Дугал говорил о нем, не так ли?
   – Да. И даже описал его. Но я едва ли смогла бы узнать его по описанию.
   – Значит, вы его видели?
   И тут я сказала:
   – Судя по всему, Хансама выращивает его в своем саду.
   Фабиан мгновенно сбросил с себя маску показного насмешливого добродушия.
   – Б. Х., – сказал он. – В собственном саду. Но разведение его запрещено, за исключением строго оговоренных случаев.
   – Значит, такой случай имеет место.
   – Я в этом не уверен. Как вы узнали об этом?
   Я рассказала ему о том, как Луиза принесла мне веточку.
   – Господи всемогущий! – воскликнул он. – Он выращивает отраву прямо в саду!
   – Вы поговорите с ним? Айя крайне расстроена. Понимаете, Луиза пролезла под забором, потому что решила подарить мне красивый цветочек.
   – Ребенок брал его в руки… – пробормотал Фабиан. – Вы ничего не говорили об этом Хансаме?
   – Нет. Вы же знаете, какой он важный.
   – Знаю, – угрюмо подтвердил Фабиан. – А кому-нибудь еще вы рассказывали?
   – Я рассказала Дугалу, но при этом поступила очень глупо, поскольку сожгла цветок и не смогла предъявить его. Я уверена, что он решил, будто я ошиблась. К тому же мне показалось, что он счел, будто расспрашивать об этом Хансаму – не лучшая идея.
   – Гм, – медленно протянул Фабиан. – Признаю, это будет нелегко. Пожалуй, подобные сведения и впрямь стоит придержать… до лучших времен. Я хочу увидеться с Томом Кипингом. Быть может, вы спуститесь в сад и передадите ему, что я жду его в своем кабинете? Вы согласны выполнить мою просьбу?
   – Разумеется.
   Как я заметила, новость о том, что Большой Хансама, возможно, выращивает в своем саду дурман, вытеснила все фривольные мысли у него из головы.
//-- * * * --//
   Мы с Элис сидели в саду и разговаривали. Том Кипинг тотчас же отправился к Фабиану, как только я сообщила ему, где его можно найти. Элис же переменилась самым разительным образом. В голосе ее зазвучала живость и появились игривые нотки. Я подумала: «Да она влюбилась!» Элис сказала, что очень удивлена приезду Тома.
   – Здесь нечему удивляться, – возразила я. – Он состоит на службе у Компании, как и все они. А вот сэр Фабиан только что поведал мне одну очень странную вещь. И я даже не знаю, верить ему или нет.
   И я пояснила ей, что имею в виду. Элис в изумлении уставилась на меня.
   – Это и тогда выглядело очень странно, – сказала она. – То, как внезапно он заболел.
   – Все сходится, – согласилась я. – Но все равно эта история по-прежнему представляется мне дикой и невероятной.
   – Что ж, мы побывали в дикой стране. Там все устроено совершенно по-другому, как и здесь, впрочем… совсем не так, как дома. И невероятной история выглядит лишь потому, что мы воспринимаем ее как англичане. Я думаю, что Том действовал безупречно – быстро и очень эффективно.
   – Да, я должна буду поблагодарить его.
   – Подумать только, что могло бы произойти, не окажись его там! – Элис содрогнулась всем телом. – Об этом даже помыслить страшно.
   – Сэр Фабиан сказал, что Том выполнял его распоряжение.
   Элис выразительно повела плечами.
   – Думаю, Том вел себя превосходно, – повторила она.
   Я поняла, что Том занимает все ее мысли, и спросила себя, что же из этого выйдет.
   Уложив детей спать, мы сели с ней поболтать в детской. Элис казалась куда разговорчивей обыкновенного.
   – Том, несомненно, замечательный человек, – сказала я. – Похоже, что все они очень высокого мнения о нем.
   – Его жизнь полна приключений. Не думаю, что он задержится здесь надолго. Он всегда в пути. Но он был очень рад увидеть нас.
   – Он был очень рад увидеть тебя.
   – Он так и сказал. Но потом добавил… очень странную вещь. Он сказал, что рад вновь увидеться с нами, но мы выбрали не лучшее время, чтобы оказаться здесь. Я спросила у него, что он имеет в виду, но он не пожелал уточнить и отшутился.
   – Я рассказала сэру Фабиану о находке того страшного растения в саду Хансамы. Он изрядно встревожился.
   – В воздухе носится нечто весьма странное. А тут еще эти туги… Полагаю, именно они вызывают наибольшее беспокойство.
   – Это вполне естественно. Они же открыто нарушают закон.
   – Том говорит, что рассчитывает пробыть здесь всего несколько дней и что никогда не знает заранее, куда отправится дальше. – Элис немного помолчала, а потом уже в который раз сказала: – В пустыне он выступил выше всяких похвал.
   Она гордо улыбнулась. Мне оставалось только надеяться, что все устроится для нее наилучшим образом. Она заслужила, чтобы фортуна повернулась к ней лицом.
   Как только увидела Тома, я заявила ему, что теперь знаю, что он для меня сделал, и поблагодарила его.
   – Не стоит благодарности, – ответил он. – Я жалею о том, что не смог арестовать того человека. Но в таких местах это нелегко. Я сразу же узнал его, поскольку он уже прибегал к подобной тактике раньше. Была одна девушка, которая ехала к своему жениху, чтобы выйти за него замуж. Лассер оказался среди ее попутчиков, и они исчезли вдвоем во время путешествия по пустыне. Он подрядил небольшой экипаж в конюшне, убедил ее в том, что последний отрезок пути они проделают с комфортом, и… больше ее никто не видел.
   – Я не знаю, что и сказать. Все это очень неприятно. Когда я пытаюсь представить, что могло бы случиться…
   Он положил руку мне на локоть:
   – Ну ничего же не случилось. Сэру Фабиану пришлась не по вкусу мысль о том, что вы, две молодых леди, путешествуете без сопровождения, и он приказал мне отыскать вас, поскольку я обретался неподалеку. Я сразу же понял, что Лассер пытается вновь провернуть свой прежний фокус. Надобно сказать, что я получил огромное удовольствие, помешав его грязным планам.
   – Скорее всего, он попытается проделать это снова.
   – Вне всяких сомнений. Я бы многое отдал за то, чтобы предать гласности его проделки, но это будет нелегко. Его наниматель, насколько я представляю, человек состоятельный и обладающий огромной властью. Одному богу известно, что произойдет, если кто-либо попытается помешать любому из его людей. Может разразиться международный скандал! Так что осмотрительность должна восторжествовать над доблестью, а мне придется довольствоваться тем, что я благополучно доставил вас к месту назначения.
   – Позвольте еще раз поблагодарить вас.
   – Вы должны благодарить сэра Фабиана. Ваше благополучное прибытие стало для него вопросом чрезвычайной важности.
   Я вдруг испытала прилив удовлетворения, отчего – вот странность! – опасности, которые мне пришлось преодолеть, показались оправданными.
   А потом вдруг случилось нечто из ряда вон выходящее. Был полдень, самое жаркое время дня, и дом погрузился в сонную тишину и полудрему.
   Лавиния пригласила меня к себе. Ей хотелось поболтать и узнать мое мнение о новом платье, которое она заказала. Не то чтобы она следовала моим советам в подобных вещах, но поговорить о нем ей хотелось совершенно точно.
   Я решила, что сейчас для этого настало самое подходящее время. Об эту пору она обычно отдыхала, хотя и не спала, и я знала, что застану ее одну.
   Подойдя к ее двери, я услышала звуки голосов, причем голос Лавинии показался мне высоким и визгливым. А еще в нем явственно звучал страх.
   Подбежав к двери, я распахнула ее и несколько мгновений ошеломленно взирала на представшую мне картину. Лавиния стояла подле кровати, пеньюар сполз с ее плеч. Она выглядела ошеломленной и напуганной – в ее комнате находился еще и Большой Хансама. Он стоял рядом с нею, и легкий тюрбан у него на голове сбился на сторону… Лицо же его искажала гримаса ярости. Мне показалось, что он был готов наброситься на Лавинию и даже попытался сделать это. Взгляд его остекленел, и вообще, выглядел он как-то странно.
   Что до Лавинии, то волосы волной рассыпались у нее по плечам. Она раскраснелась, словно маков цвет. Когда она посмотрела на меня, я заметила, что страх исчез из ее глаз и по лицу скользнуло едва ли не самодовольное выражение.
   – Думаю, – сказала она, обращаясь к Хансаме, – что сейчас вам лучше уйти.
   Я видела, что он отчаянно пытается вернуть себе чувство собственного достоинства. Рука его метнулась к вороту полурасстегнутой сорочки. Покосившись на меня, он проговорил, запинаясь:
   – Мисси приходить в гости к мемсахиб графине. Я ухожу.
   – Да, Хансама, – в голосе Лавинии послышались властные нотки. – Вам следует уйти.
   Я спросила:
   – Что здесь произошло?
   – Моя дорогая Друзилла, я вне себя от возмущения. Этот субъект счел, что я позволю ему заняться со мной любовью.
   – Лавиния!
   – Не притворяйся удивленной. Он полагает себя лучше любого из нас.
   – Как ты могла позволить такое!
   – Ничего я не позволяла. Наоборот, я сопротивлялась в меру своих сил.
   – С чего бы это он решил, что такое вообще возможно?
   – Говорю тебе, он слишком высокого о себе мнения.
   – Ты наверняка дала ему повод.
   Она обиженно надула губки.
   – Правильно, обвини меня… как ты всегда делаешь.
   – Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно?
   – Опасно? Я бы справилась с ним.
   – Ты выглядела весьма встревоженной, когда я вошла.
   – В самый последний момент! – драматически воскликнула она.
   – Ты с самого начала не должна была принимать его в таком виде. Было бы куда лучше, если бы для ежедневной консультации ты принимала его внизу.
   – Какой вздор! Я делала лишь то, что делают все женщины. Они принимают у себя своих хансам каждое утро.
   – Этот отличается от прочих. А ты вела себя глупо. Ты флиртовала с ним. Должно быть, ты дала ему понять, что он может добиться успеха. Подобные мысли никогда бы не пришли ему в голову, если бы ты вела себя с ним как подобает. Кто еще сподобился бы поощрять своих слуг на подобные действия?
   – Я не делала ничего подобного.
   – Делала. Я все видела. Ты принимала его в неглиже, улыбалась ему, принимала его комплименты. Естественно, он решил, что близок к тому, чтобы завоевать тебя.
   – Но он здесь слуга. Он должен был помнить об этом.
   – Только не тогда, когда ты повела себя как шлюха.
   – Осторожнее, Друзилла.
   – Это тебе следует быть осторожной. Если тебе не нравится моя откровенность, то нам не о чем больше разговаривать.
   – А я-то думала, что ты мне посочувствуешь.
   – Лавиния, неужели ты не видишь, что здесь происходит? Из-за этого сюда даже приехал Том Кипинг. В воздухе буквально повисло напряжение… возможны беспорядки… а ты еще своими руками породила инцидент с этим мужчиной!
   – Это не я. Это все он. Я не просила его приходить ко мне в комнату.
   – Да, не просила. Но ты дала ему понять, что он тебе интересен.
   – Я не говорила ему ни слова.
   – Взгляды иногда говорят громче слов. Ты повела себя так же гадко, как и в школе.
   – А-а, ты опять собираешься ворошить прошлое?
   – Да, собираюсь, – в качестве примера твоей глупости. Так вот, твое сегодняшнее поведение ничуть не лучше.
   Она выразительно приподняла брови.
   – В самом деле, Друзилла, ты слишком много себе позволяешь. Только потому, что я поддерживала с тобой дружеские отношения…
   – Если тебе не нравятся мои манеры…
   – Знаю. Ты отправишься домой. Вернешься в этот старый и скучный дом приходского священника… Но зря ты так думаешь. У тебя ничего не выйдет. Ты не сможешь выйти замуж за Колина Брэди, потому что он уже женат.
   – Я никогда и не собиралась за него замуж. И я не желаю находиться там, где мне не рады.
   – Фабиан никогда тебя не отпустит.
   Кажется, я порозовела. Она заметила это и рассмеялась.
   – Он проявляет к тебе неслыханный интерес… но не обольщайся. Он никогда не женится на тебе. На самом деле Фабиан ничем не лучше меня. Но… ты не должна вести себя с ним столь холодно и отчужденно. Ты меня понимаешь?
   Я уже совсем собралась было уйти, но она жалобно вскричала:
   – Друзилла, подожди минутку. Я так рада, что ты пришла вовремя. Кажется, Хансама был настроен очень решительно. Я действительно испугалась, что он может меня изнасиловать.
   – Я больше ничего не хочу слышать, Лавиния. В случившемся виновата только ты сама. Думаю, ты должна проявлять больше ответственности. Кроме того, как мне представляется, он был одурманен наркотиками. Я знаю, что он выращивает в своем саду дурман. Этим можно объяснить его непристойное поведение, потому что я никогда не поверю в то, что даже он мог отважиться на подобный поступок в нормальном состоянии.
   – Ну и что ты намерена делать теперь? Расскажешь Дугалу, какая у него ужасная жена? На этот счет можешь не беспокоиться. Он уже знает. Скажи ему, что он – жуткий зануда и что именно поэтому я вынуждена искать маленьких развлечений на стороне.
   – Разумеется, я не стану ничего говорить Дугалу.
   – А-а, знаю. Ты расскажешь обо всем Фабиану. Друзилла, ради всего святого умоляю тебя не делать этого.
   – А вот мне кажется, что умалчивать об этом факте не следует. Это непозволительно, что он ввалился к тебе в спальню в таком виде.
   – Что ж, значит, я все еще неотразима.
   – И полна тайных обещаний.
   – Друзилла, прошу тебя, ничего не говори Фабиану.
   Немного помолчав, я заметила:
   – Думаю, это может оказаться важным в свете того…
   – Перестань умничать! Он – такой же мужчина, как и все остальные. Они все похожи друг на друга, если дать им волю.
   – Так перестань давать им ее. Хотя в твоем случае совет откровенно запоздал.
   – Обещаю, Друзилла, обещаю. Я стану вести себя благоразумно, только ничего не говори Фабиану.
   В конце концов я согласилась, пусть и с большой неохотой, поскольку полагала: тот факт, что слуга-индиец рассматривает саму возможность любовных отношений с хозяйкой дома, может иметь большое значение.
//-- * * * --//
   Два дня спустя пришли очередные известия.
   За это время я видела Хансаму всего лишь однажды. Он вновь превратился в живое воплощение собственного достоинства. При встрече он вежливо наклонил голову и ничем не показал, что помнит сцену в спальне Лавинии и ту роль, которую сыграла в случившемся я.
   Лавиния заявила, что, когда он пришел к ней с ежедневным визитом, она приняла его в своей гостиной, одетая строго и чопорно. Встреча прошла вполне спокойно – как проходили обыкновенно подобные встречи в большинстве домов в британском квартале, когда матроны обсуждали ежедневное меню со своими хансамами. О том, что случилось накануне, оба предпочли забыть.
   – Ты должна была меня видеть, – хвастливо заявила Лавиния. – Тогда ты бы гордилась мною. Да, даже ты, Друзилла. Я просто обсуждала выбор блюд, а он вносил свои предложения. Я сказала ему: «Да, Хансама, оставляю это на ваше усмотрение», как это наверняка делают самые достойные леди. Вот так все и прошло.
   – Он поймет, что вел себя совершенно недопустимым образом, – заявила я. – Но и извиняться не станет, разумеется. Мы хотим от него слишком многого. Кроме того, вина-то главным образом лежит на тебе. Судя по всему, он решил сделать вид, будто ничего необычного не случилось, что, наверное, станет наилучшим выходом для всех.
   К нам прибыл какой-то молодой человек. Он явно прискакал издалека, поскольку едва держался на ногах, но потребовал, чтобы его немедленно отвели к Большому Хансаме.
   Вскоре мы узнали, что послание было отправлено братом Хансамы и гласило, что сын Хансамы, Ашраф, недавно женившийся на Рошанаре, умер. Его убили.
   В знак траура Хансама заперся в своей комнате. Весь дом погрузился в уныние. Фабиан выглядел изрядно встревоженным. Том Кипинг и Дугал долго совещались с ним в его кабинете. Они не вышли к ужину, и, как всегда бывало в подобных случаях, подносы с едой были поданы им отдельно.
   Мы с Лавинией встретились за ужином. Кроме нас, больше в столовой никого не было. Мы, как и все в доме, заговорили о смерти Ашрафа.
   – Он был совсем еще молоденьким, – сказала я. – Они с Рошанарой только-только поженились. Кому понадобилось убивать его?
   Даже Лавиния выглядела потрясенной до глубины души.
   – Бедный Хансама. Для него это стало таким ударом. Единственный сын!
   – Это ужасно, – согласилась я и испытала прилив жалости к этому человеку, несмотря на то что в моем воображении его облик стремительно обретал зловещие черты.
   Лавиния сказала, что пораньше ляжет спать, и удалилась к себе в комнату. У меня же сна не было ни в одном глазу, а на душе скребли кошки. Я спрашивала себя, что теперь будет с Рошанарой. Бедное дитя, она ведь была еще так молода.
   В гостиной было темно, шторы были отдернуты, и я любовалась красотой залитого лунным светом сада.
   Стоило мне подумать о том, что, пожалуй, теперь можно идти спать, как дверь отворилась и в комнату вошел Фабиан.
   – Добрый вечер, – сказал он. – Еще не спите? А где же Лавиния?
   – Она сегодня легла пораньше.
   – И вы сидите здесь в одиночестве?
   – Да. Меня не оставляет беспокойство.
   Он закрыл за собой дверь и прошел в комнату.
   – Согласен, – сказал он. – Все это очень тревожно.
   – И что же это означает? – осведомилась я.
   – Это означает, что по какой-то причине Ашрафа убили.
   – Быть может, это сделал один из этих тугов. Они ведь убивают без разбору.
   Фабиан немного помолчал, а потом сказал:
   – Нет, я не думаю, что на этот раз виноваты туги… Хотя не исключено, что без них не обошлось.
   – Вы полагаете, кто-то совершил убийство не ради убийства, а по какой-то иной причине?
   Он сел напротив меня.
   – Нам жизненно необходимо выяснить, что здесь происходит.
   – Я понимаю.
   – Это может быть очень важно для нас. Мне не нравится происходящее. Я обсуждал с Томом и Дугалом возможность увезти отсюда Лавинию с детьми и вас.
   – Увезти! Вы имеете в виду…
   – Я был бы рад этому. – Он сардонически улыбнулся мне. – Не то чтобы я обрадовался, просто мне было бы спокойнее.
   – Не думаю, что Лавиния согласится уехать.
   – Лавиния? Она поедет куда нужно, если ей велят.
   – Она не лишена здравого смысла.
   – Жаль, что у нее недостает благоразумия прислушиваться к нему.
   – Не думаю, что и мне понравилось бы, если бы меня гоняли туда-сюда, как какую-нибудь посылку.
   – Прошу вас, не усложняйте и без того нелегкое положение. Нам и так предстоит принять непростое решение.
   – Я хочу иметь право голоса в том, что касается меня лично.
   – Вы понятия не имеете о том, что здесь происходит, но уже хотите принимать решения. Женщинам и детям нельзя здесь оставаться.
   – Но вы не возражали, когда Лавиния приехала сюда. Да и дети родились уже здесь.
   – Она приехала с мужем. И от меня не зависело, где родятся ее дети. Я всего лишь признаю, что ее и ваше присутствие с детьми в данный момент здесь нежелательно. Но все это случилось вполне закономерно. Я виню себя за то, что вы и мисс Филрайт оказались здесь.
   – Это не вы отправили нас сюда.
   – Но это я предложил, чтобы вы приехали.
   – Почему?
   – Я решил, что вы можете оказать некоторое влияние на Лавинию. В прошлом вам это удавалось, и, кроме того, как я уже говорил вам… или подразумевал, во всяком случае… ваше присутствие принесет пользу и мне.
   – Потому что вы и ваша мать убеждены, что дети должны иметь английскую гувернантку и няньку-англичанку.
   – Это же так естественно…
   – Но теперь вы сожалеете об этом.
   – По одной-единственной причине. Мне не нравится, как развиваются события, и я предпочел бы, чтобы дети и женщины оказались подальше отсюда.
   – Ваша забота делает вам честь.
   В голосе его прозвучали саркастические нотки, когда он сказал:
   – Вам известна настоящая причина, по которой я устроил ваш приезд сюда. Я всего лишь хотел получить немного удовольствия и для себя.
   – Я удивлена тем, что вы полагаете меня способной доставить его.
   – Не вижу здесь ничего удивительного. Во-первых, вам прекрасно известно, как мне нравятся наши ожесточенные беседы… Кроме того, мне хотелось увезти вас подальше от этого постылого Колина Брэди.
   – А мне казалось, что вы полагаете его преданным вашей семье.
   – Это еще одна причина моей неприязни к нему. Мне хотелось увидеть вас, и я устроил ваш приезд. Кроме того, чем бы вы занимались дома? Вы не могли и дальше оставаться в доме приходского священника, не выйдя замуж за Брэди. Куда бы вы пошли?
   – Туда, куда и отправилась в итоге. К своей старой нянюшке.
   – Ах да, той доброй женщине. Но вы нужны были мне здесь, вот и все. Несмотря на ваше равнодушие, вы мне нравитесь, Друзилла.
   Надеюсь, я сумела не выказать охватившую меня радость. Все-таки какой же он неугомонный! Он ведь наверняка должен сознавать, что я ни за что не ввяжусь в легкую любовную интрижку с ним; тем не менее попыток он не оставляет.
   Я предпочла сменить тему:
   – А чем вы взволнованы сейчас?
   – Этим делом Ашрафа.
   – Убийством?
   – В самую точку. За что его убили? Он ведь был совсем еще мальчишка. Так вот, за что? И мы должны выяснить это, причем быстро. Будь это туги, мне, пожалуй, было бы спокойнее. Но это убийство никак с ними не связано. Туги не мелочатся. Кровь одного невинного юноши не надолго умиротворит Кали. Неприятно это признавать, но такие вещи были бы куда понятнее этого загадочного преступления. Видите, все опять возвращается к нашему дому и семье. И у меня такое чувство, что это не просто так.
   – Вы можете допросить Хансаму?
   Он покачал головой:
   – Это может быть опасным. Мы должны сами выяснить, что здесь происходит. Почему Ашраф был убит? Мы должны знать совершенно точно, ритуальное это было убийство или какое-либо иное. Том уже выехал на чайную плантацию. Не исключено, что, вернувшись, он сможет сообщить нам нечто новое.
   – Все это крайне загадочно, таинственно.
   – Вся эта страна – сплошная загадка. Друзилла, пожалуй, я должен предупредить вас. Я могу решить, что вам следует уехать немедленно, не оставив времени на сборы. Наверное, мне следовало бы отослать вас заранее, но путешествовать здесь нелегко и дорожные тяготы могут оказаться опаснее, чем пребывание на месте. Не исключено, что вам придется переехать в другой город в Индии. Но сначала мы должны понять, что означает это убийство. Слишком многое зависит от того, кто стоит за ним.
   На несколько мгновений между нами повисло молчание, а потом он заговорил вновь:
   – Каким мирным кажется пейзаж за окном…
   Он не стал продолжать. А я вдруг резко встала, потому что спросила себя, а что подумает Лавиния, если сойдет вниз и застанет меня в темной комнате наедине со своим братом? Я сказала:
   – Позвольте пожелать вам покойной ночи.
   До меня донесся его смех.
   – Вы полагаете неприличным находиться здесь со мной… наедине?
   Вновь он с легкостью прочел мои мысли, чем не уставал удивлять и повергать в смущение всякий раз, стоило мне подумать об этом.
   – Что вы… нет, конечно.
   – Нет? Что ж, пожалуй, вы не настолько консервативны, как я иногда думаю. Вы отправились в полное опасностей путешествие. Подвергаясь нешуточному риску, пересекли пустыню, так что едва ли опасаетесь меня только потому, что мы с вами сидим вдвоем в полутемной комнате.
   – Что за вздор! – Я постаралась, чтобы голос мой прозвучал как можно небрежнее.
   – Но ведь это так, не правда ли? Побудьте со мной еще немного, Друзилла.
   – Я очень устала. Пожалуй, мне пора спать.
   – Не слишком переживайте из-за того, что я тут наговорил вам. Я ведь могу и ошибаться. Наверняка всему происходящему имеется логическое объяснение, цепочка случайных совпадений и все такое. Но мы должны выяснить все и быть готовы.
   – Разумеется.
   – Я был бы крайне огорчен, если бы вам пришлось уехать.
   – Вы очень любезны.
   – Нет, всего лишь искренен. А еще я хочу, чтобы вы перестали бояться.
   – Я не боюсь вас, если вы об этом.
   – В таком случае, быть может, вы боитесь себя саму?
   – Никоим образом, уверяю вас. Я не испытываю перед собой благоговения.
   – Я не это имел в виду.
   – Мне пора.
   Он взял мою руку и поцеловал.
   – Друзилла, вы же знаете, как я привязан к вам.
   – Благодарю вас.
   – Не благодарите меня за то, над чем я не властен. Задержитесь еще ненадолго. Давайте поговорим. И заодно перестанем ходить вокруг да около, согласны?
   – А я и не подозревала, что мы с вами ходим вокруг да около чего-либо.
   – Между нами протянулась незримая связь. Это как посеять семена, которые потом прорастают побегами, обильными и плодородными. Я знаю, с чего все началось. С того дела во Франции. Оно оказало на вас куда большее воздействие, чем на Лавинию. Вы решили, что все мужчины лжецы, и вознамерились любой ценой не допустить, чтобы вас обманули.
   – Мне кажется, сейчас вы говорите о том, в чем совершенно не разбираетесь.
   – Что ж, дайте мне шанс разобраться. Я готов быть вашим смиренным учеником.
   – Смирение вам не к лицу. И получать от меня наставления вы тоже никогда не согласитесь. И потому я говорю вам: покойной ночи. Я запомню все, что вы сказали, и буду готова к отъезду в любой момент.
   – Надеюсь, до этого не дойдет.
   – Тем не менее я буду готова.
   – Вы уверены, что хотите уйти?
   – Я должна, – сказала я. – Доброй ночи.
   Наверх я поднималась в приятном возбуждении. А еще мне очень хотелось верить, что я говорю правду, когда убеждаю себя в том, что совершенно равнодушна к нему.
//-- * * * --//
   Элис показала мне письмо, которое оставил ей Том с просьбой прочесть только после того, как он уедет. Он рассчитывал вскоре вернуться и получить от нее ответ. Он просил ее выйти за него замуж. Он не хотел торопить ее и понимал, что ей нужно время, чтобы хорошенько все обдумать. В конце концов, они были знакомы совсем недолго, но в отношении себя он был уверен, что хочет жениться на ней.
   «…наступают нелегкие времена, – писал он. – Скорее всего, мне придется провести здесь еще несколько лет. Вы будете путешествовать со мной. Временами нам может грозить опасность, а иногда нам придется разлучаться. Я хочу, чтобы вы все обдумали. Я решил написать, потому что боюсь поддаться чувствам настолько, что вынужден буду невольно сгладить трудности. Все будет совсем другим, не тем, к чему вы привыкли прежде. Но я люблю вас, Элис, и, если я не совсем вам безразличен, вы сделаете меня счастливейшим человеком на свете».
   Прочтя письмо, я почувствовала, что глубоко тронута. Письмо, быть может, и не изобиловало изысканными признаниями в любви, зато дышало глубокой искренностью.
   Взглянув на Элис, я поняла, что могу не спрашивать, каким будет ее ответ.
   – Никогда бы не поверила, что такое может случиться со мной, – сказала она. – Я ни на миг не задумывалась о том, что какой-нибудь мужчина захочет жениться на мне… особенно такой мужчина, как Том. И сейчас мне кажется, что я сплю.
   Милая Элис! Она и впрямь выглядела растерянной, но при этом совершенно счастливой.
   – Ох, Элис, – сказала я. – Это же просто чудесно. И очень романтично.
   – Подумать только, что нечто подобное могло случиться со мною! Просто не могу поверить. Ты думаешь, что он действительно имеет в виду то, что написал?
   – Разумеется! Я так рада за тебя.
   – Но я пока не могу выйти за него замуж.
   – Почему?
   – А как же моя работа здесь? Графиня…
   – Графиня не станет возражать, если сочтет, что так ей будет лучше. Разумеется, ты должна выйти за него. Ты должна как можно быстрее начать новую и замечательную жизнь.
   – А как же дети?
   – У них уже есть превосходная няня в лице айи и замечательная гувернантка – в моем.
   – Ах, Друзилла, мы с тобой были такими хорошими подругами!
   – А почему ты говоришь об этом в прошедшем времени? Мы были и остаемся хорошими подругами. И всегда будем ими.
   Я с радостью подмечала произошедшие в Элис перемены. Она буквально стала другим человеком. Она уже и не мечтала встретить когда-нибудь такого мужчину, как Том Кипинг, который полюбит ее и которого полюбит она. Она ведь очень любила детей и хотела иметь своих собственных, но давно смирилась с мыслью о том, что ее предназначение в жизни – воспитывать чужих отпрысков.
   И вот теперь перед нею открылись новые, чудесные и заманчивые перспективы. Жизнь, полная приключений! Странствия по Индии в компании с мужчиной, который делает очень необычную и волнующую работу, – и отныне она всегда будет сопровождать его.
   И вдруг она с тоской и сожалением взглянула на меня, и я поняла, что, как многие влюбленные – бескорыстно влюбленные, – она хотела, чтобы и все остальные изведали это чувство. А я в особенности.
   – Как бы мне хотелось… – с грустью начала Элис.
   Я поняла, что она собирается сказать, и не позволила ей:
   – Тебе бы хотелось, чтобы Том вернулся поскорее, и ты спрашиваешь себя, когда вы сможете пожениться. Это будет довольно просто, как мне представляется. Подумай о всех тех девушках, которые выходили замуж до тебя. Они наверняка уже привыкли к своему нынешнему положению.
   – Мне бы хотелось, чтобы и ты встретила кого-нибудь…
   – Увы, – попыталась отшутиться я, – такие мужчины, как Том Кипинг, встречаются редко. Они достаются только счастливицам.
   Элис нахмурилась:
   – Мне не нравится, что я оставляю тебя одну.
   – Моя дорогая Элис, со мной все будет в полном порядке.
   – Я буду беспокоиться о тебе.
   – Ах, Элис, перестань. Ты же знаешь, что я не хрупкая тростинка. С помощью айи я прекрасно управляюсь с детьми.
   – Я думала не об этом, Друзилла. Мы с тобой стали очень близки. Я чувствую, что могу быть с тобой откровенна. Как ты относишься к Фабиану Фрамлингу?
   – Ммм… он интересный мужчина. Остро сознающий собственную важность.
   – Насколько он важен для тебя?
   – Полагаю, что ровно настолько, насколько и для всех остальных. Здесь он, похоже, обладает нешуточной властью.
   – Это не совсем то, что я имела в виду.
   – В таком случае что ты имела в виду?
   – Я думаю, что он неравнодушен к тебе.
   – Он неравнодушен ко всему, что происходит здесь.
   – Ты понимаешь, о чем я говорю. Он проявляет интерес…
   – К соблазнению?
   – Ну… Признаюсь, я подумывала о чем-то таком.
   – И я думаю, что подобные мысли приходили ему в голову, – как бывает всегда, когда рядом оказываются молодые женщины.
   – Вот этого я и боюсь. Было бы неразумно проникаться к нему чересчур сильными чувствами.
   – Не волнуйся. Я хорошо его знаю.
   – Но разве не едет к нему леди как-там-ее, чтобы выйти за него замуж?
   – Я бы сказала, что этот вопрос отложен в долгий ящик из-за тех безобразий, что творятся здесь.
   – Но, рано или поздно, брак все-таки будет заключен.
   – Полагаю, таково желание леди Гарриет, которому обыкновенно повинуются все.
   – Понятно. Хотелось бы мне, чтобы ты уехала вместе со мной.
   – Не думаю, что Том обрадуется присутствию постороннего человека во время своего медового месяца.
   – Я очень надеюсь, что с тобой все и вправду будет в порядке. Разумеется, ты весьма здравомыслящая особа. Но мне не нравится, что ты остаешься здесь с графиней, которая думает исключительно о себе и своих удовольствиях. А что до ее супруга, то он, по-моему, чуточку влюблен в тебя.
   – Говорю же, тебе не о чем беспокоиться. Дугал всегда будет чуточку влюблен в кого-нибудь… и никогда – беззаветно и до конца.
   – Мне не нравится, что здесь происходит. Не позволяй никому застать себя врасплох.
   – Спасибо. Полагаю, ты считаешь, что, будучи женщиной, которая вот-вот выйдет замуж, ты должна позаботиться о своих менее опытных и слабых сестрах. Ох, Элис, будь счастлива сама. А я порадуюсь за тебя.
//-- * * * --//
   Лавиния пришла в изумление, узнав о том, что Том и Элис намерены пожениться.
   – Нет, кто бы мог подумать! Она казалась мне прирожденной старой девой. Честно говоря, не понимаю, что он в ней нашел. Она же откровенная дурнушка.
   – Чтоб ты знала, в людях ценны не только кудрявые локоны и тигриные взоры. Она очень умна.
   – А я, как ты намекаешь, нет.
   – Никто в здравом уме не сможет назвать тебя дурнушкой.
   – Но и умной тоже?
   – Что ж, то, как ты себя ведешь, позволяет заподозрить недостаток этого ценного качества.
   – Ах, замолчи, будь любезна. Я полагаю это забавным – няня Элис и Том Кипинг. А как же дети, кстати? Мама придет в ярость. Она прислала сюда Элис Филрайт присматривать за детьми, а не подыскивать себе мужа.
   – Этот вопрос не подлежит более юрисдикции твоей матери. Она может управлять Фрамлингами, но не всей Индией.
   – Она будет очень расстроена. Причем настолько, что пришлет сюда еще одну няньку-англичанку.
   – Я так не думаю. Кроме того, тебе ведь осталось провести не так много времени здесь, не правда ли?
   – Спасибо, что напомнила мне о столь благословенном факте.
   – В деревенском имении Каррузерсов тебе будет не хватать мужского обожания.
   – Да. В этом-то все и дело. Да еще и мама будет неподалеку. Мне стоит хорошенько обдумать этот вопрос. Пожалуй, я постараюсь убедить Дугала остаться здесь.
   – Кажется, он очень тоскует по дому и всей душой жаждет вернуться туда.
   – К своим ветхим старым книгам, которые не смог перевезти сюда. Так ему и надо.
   – Какая преданная жена, – пробормотала я, она же расхохоталась во весь голос.

   Фабиан отреагировал на озвученную новость несомненным удивлением. Мы сидели за ужином, когда всплыла эта тема.
   – Я всегда полагал Кипинга убежденным холостяком, – сказал он.
   – Некоторые мужчины и сами верят в это, но только до тех пор, пока не встретят свою настоящую половинку, – отозвалась я.
   Он метнул на меня изумленный взгляд.
   – Все равно никто из вас не был удивлен так, как я, – заявила Лавиния. – Я была уверена, что такие женщины, как Нанни Филрайт, никогда не выходят замуж. Предполагается, что они всю жизнь посвящают своим подопечным, а на склоне лет живут в каком-нибудь маленьком домике, купленном для них кем-либо из благодарных отпрысков, которые навещают свою нянюшку каждое Рождество и день ее рождения и заботятся о том, чтобы она более ни в чем не нуждалась до конца дней своих.
   – А вот я ничуть не удивлена, – возразила я. – Они станут прекрасной парой. Я видела, что они нашли общий язык с момента своей первой встречи.
   – На пути через пустыню, – вставил Фабиан и многозначительно улыбнулся, будто напоминая мне о том, как Том Кипинг по его приказу спас меня от участи слишком ужасной, чтобы даже думать о ней.
   – Но это означает, что мы лишились няни, – заметила Лавиния. – Какая досада.
   – Здешняя айя очень хороша, – напомнила я ей. – Кроме того, я помогу ей присматривать за детьми, как делала и раньше. Но нам всем будет очень грустно расставаться с Элис.
   – Смею надеяться, она иногда будет приезжать сюда вместе с Томом, – предположил Дугал.
   – И тогда наступит момент счастливого воссоединения, – подхватил Фабиан.
   – Я очень рада за Элис, – сказала я. – Она одна из лучших подруг, которые у меня когда-либо были.
   – В таком случае, – сказал Фабиан, – давайте выпьем за них. – Он поднял свой бокал. – За влюбленных, где бы они ни находились.

Мятеж

   Тело Ашрафа доставили его отцу и с почестями поместили в маленький домик, стоявший на участке, принадлежавшем Большому Хансаме. Вскоре должны были состояться традиционные похороны, а это означало, что тело Ашрафа положат на деревянную тележку и доставят в отведенное место, где сожгут.
   Вернулась и Рошанара. Она по-прежнему оставалась под защитой своего свекра, Большого Хансамы. Я очень жалела о том, что мы не можем увидеться. Мне бы хотелось поговорить с нею. Я хотела знать, какое будущее ее ожидает.
   Ответ я узнала очень скоро.
   Ко мне пришла айя; она потянула меня за рукав, давая понять тем самым, что желает поговорить со мною наедине. Я спросила:
   – Что случилось?
   Она не ответила на мой вопрос, а лишь пробормотала:
   – Мисси… идемте…
   Она привела меня в сад, к беседке, притаившейся среди высоких кустарников и зарослей травы. Не многие обитатели дома рисковали заглядывать сюда. Нам говорили, что в густой высокой траве любят скрываться змеи. Здесь видели цепочных гадюк, а раз или два даже смертоносных кобр.
   Я замедлила шаг, когда поняла, что мы направляемся к беседке. Айя заметила мою неуверенность и сказала:
   – Мы будем осторожны… очень осторожны. Ступайте за мной след в след, пожалуйста.
   Я осторожно двинулась за нею и в беседке нос к носу столкнулась с Рошанарой. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, а потом она бросилась ко мне в объятия.
   – Ох, мисси… мисси… – всхлипнула она. – Такая хорошая… такая добрая.
   Я отстранила ее от себя, держа за руки. Ее вид неприятно поразил меня. Она больше не была той девочкой, что прилежно сидела рядом с Луизой и слушала мои наставления.
   Она выглядела старше, исхудала, и, что встревожило меня сильнее всего, на лице ее был написан страх, не заметить который было невозможно. Я вдруг поняла, что передо мной стоит до смерти напуганная девушка.
   – Итак, ты стала вдовой, Рошанара, – сказала я.
   Она ответила мне горестным взглядом.
   – Мне очень жаль, – вновь заговорила я. – Это ужасно. Ты пробыла замужем совсем недолго. Как это, должно быть, печально – потерять мужа.
   Она покачала головой и ничего не сказала, не сводя при этом своих больших испуганных глаз с моего лица.
   – Он был убит, – продолжала между тем я. – Какая бессмысленная расправа. У него были враги?
   – Он не сделал ничего такого, мисси. Он был напуганным мальчишкой. Он умирать из-за того, что было сделано… другими.
   – Хочешь поговорить об этом?
   Она вновь покачала головой, а потом вдруг упала передо мной на колени, ухватив меня обеими руками за юбку.
   – Помогите мне, мисси, – взмолилась она. – Не дайте сжечь меня.
   Я перевела взгляд на айю, и та согласно кивнула, а потом добавила:
   – Расскажи. Расскажи, Рошанара. Расскажи все мисси.
   Рошанара подняла на меня глаза:
   – Состоятся похороны… погребальный костер. И я должна броситься в огонь.
   – Нет! – вырвалось у меня.
   – Большой Хансама сказал «да!». Он говорит, что таков долг вдовы.
   – Нет, нет, – повторила я. – Это обычай сати. По британским законам он запрещен.
   – Большой Хансама, он говорит, что это наш обычай. Он не станет поступать по законам чужеземцев.
   – Это попросту запрещено, – попыталась я успокоить девочку. – Ты должна отказаться, только и всего. Никто не может заставить тебя силой. Закон на твоей стороне.
   – Большой Хансама, он говорит…
   – Это ни в коей мере не касается Большого Хансамы.
   – Ашраф был его сыном.
   – Не имеет значения. Это запрещено законом.
   – Мисси знает, что говорит, – сказала айя.
   Рошанара кивнула.
   – Этого никогда не случится, – заверила их я. – Мы не допустим этого. Предоставь дело мне. Я не допущу ничего подобного.
   Страх на лице Рошанары сменился доверием. Я же была потрясена тем, какие надежды она возлагала на мое вмешательство.
   Я решила действовать быстро, но не знала, с чего начать. Вопрос был слишком важным, чтобы пытаться решить его в одиночку. Необходимо срочно посоветоваться с Фабианом и Дугалом. Пожалуй, лучше начать с Фабиана. Дугал поймет и посочувствует, но едва ли предпримет что-либо. А вот Фабиан точно будет знать, как поступить наилучшим образом.
   Я должна немедленно разыскать его и поговорить с ним. Я повторила:
   – Предоставь это мне. А теперь я должна идти. Что ты намерена делать дальше, Рошанара?
   – Она вернется в дом Большого Хансамы, – ответила вместо девочки айя. – Он не должен знать, что она приходить и рассказывать вам обо всем. Я сама отведу ее обратно.
   Я сказала ей:
   – Думаю, что уже совсем скоро я скажу вам, что надо будет сделать.
//-- * * * --//
   Я отправилась прямиком в кабинет Фабиана. К счастью, он оказался на месте.
   Он поднялся и выразил удовольствие при виде меня. Я же разозлилась на себя за то, что вновь впадаю в восторженное расположение духа в столь ужасной ситуации.
   – Мне нужно поговорить с вами.
   – Я рад этому. О чем же?
   – О Рошанаре. Она здесь. Я только что видела ее. Бедное дитя в ужасе. Большой Хансама собирается заставить ее прыгнуть в погребальный костер Ашрафа.
   – Что?
   – Ей сказали, что именно так она и должна поступить.
   – Это невозможно.
   – Таков приказ Большого Хансамы. Что мы предпримем по этому поводу?
   – Самое простое: не допустим произвола.
   – Это будет несложно с точки зрения закона, не так ли?
   – Да, это будет несложно, но такой шаг может оказаться провокационным. Мы уже сделали несколько тревожащих открытий, и, по-моему мнению, положение быстро становится взрывоопасным. Думаю, что действовать мы должны с крайней осторожностью.
   – Но ведь в данном случае будет нарушен закон…
   – Друзилла, – без намека на шутку или легкомыслие сказал он, – я рассчитываю на ваше благоразумие и умение держать язык за зубами.
   – Разумеется.
   – Не говорите об этом никому, включая и мою сестру. Когда Том Кипинг вернется, он, скорее всего, посвятит мисс Филрайт во все подробности, но она разумная девушка. Том не полюбил бы ее, будь это иначе.
   – Я пообещала Рошанаре, что мы сделаем все возможное.
   – Мы непременно предпримем меры. Это отвратительное и жестокое действо не состоится. На этот счет можете быть покойны. Но мы кое-что выяснили. В воздухе пахнет мятежом. Раздуть тлеющие угли чрезвычайно легко, и когда это случится – если случится, – то вспыхнет пламя такого пожара, что мало не покажется никому. Где-то мы совершили ошибку… или, скорее всего, все произошло само собой. Компания никогда не желала превращать индийцев в рабов. Мы старались сделать их образ жизни лучше, но ошибок на этом пути было не избежать. Очевидно, мы сделали их немало. Я лично думаю, что наше влияние сказалось чересчур сильно и быстро. Люди могли решить, будто их цивилизация подвергается опасности и обычаи вытесняются силой с целью заместить их другими.
   – Но ведь они не могут не понимать, что жизнь их без актов самосожжения и ритуальных убийств стала лучше.
   – Пожалуй. Но недовольные найдутся всегда. Понимаете, при лорде Далхаузи мы аннексировали провинции Пенджаб и Ауд. Но самой напряженной в данный момент остается обстановка в Дели. Причиной назревающих беспорядков стало низложение падишаха Бахадур Шаха II, вследствие чего Далхаузи грозит вообще выслать последних Великих Моголов из Дели.
   – Почему?
   Фабиан пожал плечами.
   – Мы следим за их лидером Наной Сахибом, который готов воспользоваться первой же возможностью, чтобы подбить людей к мятежу против нас. Мы оказались в трудном положении. Я рассказываю вам все это для того, чтобы вы поняли: действовать мы должны с исключительной осторожностью.
   – А что будет с Рошанарой?
   – Подобную практику следует прекратить. В этом не может быть сомнений. Но мы не можем действовать наобум. Мы кое-что узнали о Большом Хансаме. Как выяснилось, мы пригрели змею у себя на груди.
   – Это меня не удивляет. Но разве не можете вы разоблачить его?
   – Нет, конечно. Это станет сигналом к немедленному началу мятежа, и тогда только один Господь знает, чем и когда все закончится. Он ведь не просто Хансама. Он получил свое место еще и потому, что в этом доме часто бывают чиновники Компании.
   – Вы хотите сказать, что он… некоторым образом… шпион?
   – Более того, Б. Х. – предводитель. Он ненавидит захватчиков. Я в этом уверен. К тому же он является последователем Наны Сахиба, который мечтает о том, чтобы изгнать нас из страны.
   – Он – тоже Нана, только большой. Большой Нана. Я слышала, его так называют.
   – Я не знаю, назвался ли он так в честь своего предводителя или это имя принадлежит ему от рождения. Зато нам стало известно о нем кое-что такое, что заставляет нас вести себя с большой осторожностью.
   – И что же именно вы узнали?
   – Вы уже знаете: он выращивает дурман в своем саду. Из-за того что ритуальные убийства запрещены законом, он хочет отменить его. Кипинг подозревал – а теперь у него появились и доказательства, – что Б. Х. помогает своим дружкам вернуться к практике ритуальных убийств. Путники, обнаруженные в лесу, были отравлены, и мы полагаем, что яд для этой цели предоставил именно Б. Х. Скорее всего, это действительно так, поскольку родственник одного из погибших отомстил ему, убив Ашрафа.
   – Ох, бедный Ашраф! Он пал жертвой мести другому человеку!
   – Его собственному отцу, разумеется. Ашраф был единственным сыном Б. Х. Причинить ему бо́льшую боль было невозможно. Так что, сами понимаете, мы взрастили семена обмана в собственном саду.
   – Но что мы можем сделать для Рошанары?
   – Мы не дадим ей умереть, но действовать будем втайне и исподволь. Устроить скандал на месте погребального костра было бы несусветной глупостью – мятеж может вспыхнуть тотчас же. Я уверен, что в этом случае бунт начнется прямо здесь, в этом самом доме. Мы должны избежать этого. Когда Кипинг вернется, я поговорю с ним о том, чтобы как можно скорее вывезти из Дели вас и Лавинию с детьми.
   – Вы ожидаете беспорядков в Дели?
   – Это важный город. Если начнутся волнения, он не останется в стороне, можете быть уверены.
   – А теперь скажите мне, что конкретно вы намерены сделать для Рошанары.
   – Я должен хорошенько все обдумать, но пока что самым подходящим решением представляется тайком вывезти ее из города.
   – Большой Хансама никогда этого не допустит.
   – Я сделаю это без его ведома, разумеется.
   – Это возможно?
   – Мы должны сделать это возможным. Компании принадлежат несколько домов в разных местах. Некоторое время в одном из них можно пожить, не привлекая к себе внимания. Я действительно полагаю, что так будет лучше всего. Но мы должны быть очень, очень осторожны. Том вернется сегодня вечером. Он часто приезжает и уезжает, не ставя никого в известность о своем маршруте, так что в его скором отъезде не будет ничего необычного. Когда должны состояться похороны?
   – Думаю, что очень скоро. Максимум через два дня.
   – В таком случае мы должны действовать быстро. Будьте готовы. Мне может понадобиться ваша помощь. И помните: никому ни слова.
   – Запомню, – ответила я.
   Он улыбнулся и наклонился ко мне. Я уже решила, что он собирается поцеловать меня, но он не сделал этого. Думаю, он заметил, как в моих глазах вспыхнула тревога. Нет, положительно мне надо научиться лучше скрывать свои чувства. Даже Элис заметила кое-что. Мне придется постараться, чтобы такого больше не случилось… особенно в присутствии Фабиана.
//-- * * * --//
   События того дня до сих пор свежи в моей памяти.
   Я постаралась как можно скорее найти айю, что мне удалось почти сразу же, поскольку ей так же не терпелось увидеть меня. Я сказала ей:
   – Все в порядке. Это надо остановить, но при этом мы должны быть осторожными. Нельзя, чтобы о том, что мы задумали, стало известно кому-либо еще.
   Она кивнула с самым серьезным видом.
   – Сэр Фабиан позаботится о том, чтобы ничего плохого не случилось. Вы должны будете сделать именно так, как вам скажут, и при этом не обмолвиться ни словом никому постороннему.
   Она вновь кивнула и спросила:
   – Сейчас?
   – Я скажу вам, когда мы будем готовы. А пока ведите себя так, словно ничего не случилось.
   Я знала, что она справится. Но ей было страшно даже помыслить о том, что с нею станется, если Большой Хансама узнает о той роли, которую она сыграла в заговоре, призванном подорвать его авторитет.
   В тот же день, ближе к вечеру, вернулся Том Кипинг.
   Фабиан пригласил меня и Дугала к себе в кабинет, присовокупив, что прийти должна и мисс Филрайт – теперь, когда обручена с Томом, она будет действовать сообща с нами.
   Очевидно, Том уже знал о том, что Элис приняла его предложение руки и сердца. На лице его радость попеременно сменялась озабоченностью, что было вызвано напряженной обстановкой.
   – Присаживайтесь, – сказал Фабиан. – И вы тоже, мисс Филрайт. Вы знаете о том, что происходит? – Он вопросительно взглянул на Элис.
   Элис ответила, что знает.
   – Итак, мы должны вывезти эту девочку из дома. Этим займется Том. У Компании в собственности имеется несколько небольших домов, в которых можно укрыться в случае необходимости. Они расположены в сельской местности и используются как гостиницы. Любой, кому надо переждать некоторое время, может сойти там за путника, и никто не обратит на него особого внимания. Том, расскажи нам свой план.
   – Мы намерены избавить девочку-индианку от опасности, – начал Том. – Разумеется, мы можем просто запретить церемонию и призвать на помощь закон. Именно это я и посоветовал бы при обычных обстоятельствах. Но мы думаем, что, учитывая нынешнее взрывоопасное положение дел, это было бы неразумно.
   Фабиан сказал:
   – Полагаю, что и мисс Делани, и мисс Филрайт отдают себе отчет в том, что недовольство местных жителей нарастает. Наши враги распространяют среди сипаев слухи о том, что пули, которые они используют, смазаны говяжьим и свиным жиром, что они считают нечистым. Они думают, что мы пытаемся уничтожить их прежние обычаи, относясь к ним с презрением. В Барракпуре было устроено несколько поджогов… Извини, Том. Я отклонился от темы, но полагаю важным, чтобы молодые леди осознали всю серьезность положения, равно как и то, почему мы вынуждены действовать исподволь. Уже произошло несколько попыток мятежа, которые мы подавили, но по Ауду и Бунделкханду ходят грязные слухи, подрывающие наш престиж. А теперь продолжай, Том.
   – В отношении Хансамы у нас возникли самые серьезные подозрения. Он способен повести людей за собой. Именно его присутствие в доме заставляет нас действовать с предельной осторожностью, и мы с сэром Фабианом пришли к заключению, что до тех пор, пока не удостоверимся в его намерениях, мы должны направить все усилия на то – по крайней мере, в данный момент, – чтобы спасти девочку, а не совершить правосудие. Итак, наш план состоит в том, чтобы уберечь Рошанару от беды.
   – Каким образом? – осведомился Дугал.
   – Увезя ее отсюда.
   – Вас увидят, когда вы будете уезжать, – заметил он.
   – Не увидят, если мы все сделаем правильно. Ее увезут после наступления темноты.
   – Ее непременно хватятся в доме Хансамы, – сказала я.
   – Мы надеемся, что окружающие полагают, будто она заперлась в одиночестве в своей комнате и убивается из-за потери горячо любимого мужа. По обычаю она должна провести свою последнюю ночь на земле в медитациях и молитве. И для этого ее должны оставить в покое. Ей придется самой тайком выбраться из дома. Она направится к беседке в саду.
   – Там же трава вокруг буквально кишит змеями, – сказал Дугал. – Укус некоторых может оказаться фатальным.
   – Я знаю, что ты интересуешься разными видами живых организмов, Дугал, – нетерпеливо бросил Фабиан, – но у нас нет времени, чтобы обсуждать их сейчас.
   – Я всего лишь предположил, что приближаться к беседке может быть опасно.
   – Эта опасность – ничто по сравнению с тем, с чем нам придется столкнуться, если мы ничего не предпримем. Продолжай, Том.
   – Итак, – сказал Том, – мы должны переодеть и загримировать Рошанару. Здесь нам поможете вы, леди. У меня есть парик, он изменит ее внешность. – Открыв небольшую сумку, он достал из нее парик светло-каштанового цвета; тот был сделан из человеческих волос и выглядел вполне натурально.
   – Да, в нем она сама себя не узнает, – заметила я.
   – Немного пудры осветлит кожу у нее на лице, – предложила Элис.
   – Правильно, – подхватила я. – У Лавинии на туалетном столике стоит множество всяких баночек и бутылочек. Я попрошу у нее парочку.
   – Нет, – возразил Фабиан. – Не надо ее ни о чем просить. Просто возьмите все, что вам нужно.
   – Она может заметить пропажу.
   – Вы уж постарайтесь, чтобы этого не случилось. Они понадобятся вам ненадолго, а после вы вернете их на место. Итак, вы уверены, что сможете изменить ее внешность так, чтобы она выглядела европейкой?
   – Думаю, что мы справимся, – сказала я. – Во всяком случае, постараемся.
   – Но учтите: Лавинии об этом – ни слова.
   – Это означает позаимствовать без разрешения, то есть украсть.
   – Значит, украдите.
   – По плану, – продолжал Том, – Рошанара должна прийти сюда в полночь. Но она ни в коем случае не должна входить в дом. Слуги здесь постоянно держат глаза и уши открытыми, особенно сейчас. Так что ей придется самой добираться до беседки.
   – Невзирая на возможных змей, – добавил Фабиан, покосившись на Дугала.
   – Там, – продолжал Том, – она переоденется в одежду, которую для нее подберете вы. В европейском стиле. Внешность ее должна измениться самым кардинальным образом. Потом мы с нею немедленно уедем. Я отвезу ее в дом на окраине города. Позже туда прибудут мистер и миссис Шелдрейки. Шелдрейк – один из служащих Компании. Его жена будет помогать ему. Рошанаре придется изображать их дочь. Миссис Шелдрейк с «дочерью» могут передвигаться в паланкине – мы скажем, что девочке нездоровится. Это поможет избежать множества ненужных расспросов: никто не станет подходить к ней слишком близко из опасения подцепить заразную болезнь. Таким образом, мы доставим ее в безопасное место, где ей предстоит провести некоторое время, пока мы не придумаем, что делать дальше.
   Фабиан перевел взгляд на меня:
   – Вижу, вы полагаете, что происходящее изрядно попахивает мелодрамой. Почему бы нам просто не запретить проведение обряда? Поверьте, я и сам предпочел бы именно этот вариант.
   – Я все понимаю, – заверила я его. – Все должно пройти в точности так, как вы предлагаете. А мы с Элис постараемся переодеть и загримировать ее до полной неузнаваемости.
   – Вся штука в том, чтобы подобрать для нее что-либо подходящее, – заметила Элис. – Она же совсем еще молоденькая и хрупкая.
   – Подойдет любая одежда, – сказал Фабиан. – Большую часть времени она все равно проведет в паланкине – за исключением первых часов, разумеется.
   – А это, насколько мне представляется, самая опасная часть, – заметила я и развернулась к Элис. – Где мы возьмем для нее одежду?
   Прежде чем ответить, Элис окинула меня изучающим взглядом.
   – Ты очень стройная и худенькая, хотя и намного выше девочки. Мы можем укоротить подол одного из твоих платьев.
   – Вот и ответ, – сказал Том, с гордостью глядя на Элис, предложившую столь простое и элегантное решение.
   – И не забудьте, – сказал Фабиан, – моя сестра не должна быть посвящена в нашу тайну. Иначе она не удержится и что-нибудь непременно разболтает.
   – Но сначала необходимо передать записку Рошанаре, – сказал Том.
   – Я немедленно переговорю с айей, – успокоила я его.
   – Мне не нравится, что мы вынуждены привлечь к этому делу аборигенку, – сообщил Фабиан.
   Я с раздражением взглянула на него:
   – Разве вы не видите, что айя заинтересована в успехе не меньше нас самих? Она ее тетка. Она воспитала ее. И сделает все, что в ее силах, дабы спасти племянницу. Я знаю.
   – Не нужно так волноваться, – сказал Фабиан. – Эмоциональное перенапряжение ведет к неверным поступкам. Внушите это айе.
   – Непременно, но она все поймет и без слов. Мы можем полностью положиться на ее благоразумие.
   – Полностью доверять нельзя никому.
   Интересно, подумала я, почему меня всегда тянет возразить ему? Но сейчас для споров не было времени. Мы должны были приложить все усилия к тому, чтобы наш план сработал.
//-- * * * --//
   Едва выйдя из дома, я увидела айю. Я предложила ей встретиться в беседке, где мы могли бы поговорить. Фабиан прав. В нашем положении нельзя быть чересчур доверчивым и, хотя я была уверена в том, что многим здешним слугам не хотелось бы увидеть, как Рошанару сжигают на костре, все они до единого страшились гнева Хансамы, который наверняка был бы ужасен. Кроме того, кое-кто мог проникнуться патриотическими убеждениями насчет необходимости изгнать британцев с их законами со своей земли.
   Я рассказала айе о нашем плане. Рошанара узнает о том, что ей предстоит сделать, когда придет в беседку. Мы расскажем ей об этом, пока будем переодевать ее. У меня сердце едва не разорвалось на части, когда я увидела отчаянную надежду в глазах пожилой женщины. Она искренне считала, что у Рошанары появился шанс на спасение исключительно благодаря моей власти, схожей в ее представлении с могуществом богини. И мне захотелось рассказать ей, что план этот разработали Фабиан и Том Кипинг.
   Она внимательно выслушала все, что я ей поведала. Рошанара должна прийти в беседку в полночь, когда в доме Большого Хансамы воцарится тишина, а все его обитатели уснут. Она знала, что сделать это вполне возможно, потому что все члены семьи разойдутся по своим комнатам, чтобы помолиться в ночь перед погребением.
   Мы же с Элис придем в беседку днем, прихватив с собой вещи, которые понадобятся нам, чтобы изменить внешность девушки. Более всего на свете мы боялись выдать себя какой-нибудь необычной мелочью и вызвать подозрения.
   Но, очевидно, нам удалось этого избежать, потому что все прошло гладко.
   Мы с Элис переодели Рошанару. Бедная девочка дрожала от страха. Она до сих пор не могла поверить в то, что кто-то посмел ослушаться приказа Большого Хансамы, но при этом испытывала безграничное доверие ко мне.
   Предостерегать обеих индианок о последствиях того, что с ними будет, если что-либо пойдет не так, не было нужды. Они осознавали их не хуже нас.
   Итак, вскоре Рошанара была готова. Она ничуть не походила на себя прежнюю. Обрезанное по подолу платье оказалось ей немножко велико, но сидело на ней сносно, а светло-каштановый парик и вовсе преобразил ее. Она стала походить на евразийку. Но загримировать полные внутренней грации движения и поразительные темные глаза мы были не в силах.
   Я узнала, что план наш увенчался полным успехом, когда через несколько дней получила записку от Тома Кипинга. «Все в порядке, – писал он. – Нынче вечером груз в полной безопасности покинет город». Итак, нам удалось задуманное – мы спасли Рошанару.
//-- * * * --//
   На следующий день, когда стало известно об исчезновении Рошанары, разразилась буря.
   Хансама ничего не сказал, но я знала, что его обуревает дикая ярость. Он ведь хотел, чтобы старинный обычай сати был исполнен до последней буквы. Он желал бросить вызов британцам, и это желание, похоже, набирало силу по всей стране.
   Айя рассказала мне, что было задано много вопросов. Ее он допрашивал лично. Что ей известно о случившемся? Она не могла ничего не знать. Или девчонка сбежала на собственный страх и риск? Будь, мол, уверена, они непременно отыщут ее рано или поздно. И, если ее найдут, она все равно умрет в огне, но только уже лишенная чести принести себя в жертву ради своего супруга и своей страны. Погибнет она всенепременно, потому что осмелилась не повиноваться приказу Большого Хансамы и предала свою родину.
   Бедная Рошанара! Я надеялась, что больше она никогда не встретится со своим могущественным и страшным свекром.
//-- * * * --//
   Как и велел Фабиан, Лавиния оставалась в полном неведении относительно происходящего, но теперь и она узнала о побеге Рошанары. Причина его выплыла наружу, и все только о нем и говорили.
   – Бедная девочка, – сказала она. – Ты знала, что они хотели заставить ее прыгнуть в погребальный костер?
   – Да, был такой старинный обычай.
   – К счастью, запрещенный.
   – Да. Слава богу, теперь он объявлен вне закона.
   – Но его все еще практикуют. Большой Хансама хотел соблюсти его и на этот раз. Из уважения к своему сыну. И, похоже, он несколько раздосадован тем, что его желания не осуществились.
   – Так ему и надо.
   – Он всего лишь следует старинному обычаю.
   – Интересно, а сам он готов прыгнуть в костер ради соблюдения старинного обычая?
   – Разумеется, нет. Рошанаре повезло, что она сумела выкрутиться из этой истории. Хотелось бы мне знать, как ей это удалось. Никогда бы не подумала, что у нее хватит на это духу.
   – Когда тебе грозит смерть, поневоле обретешь силу воли, сделаешь что угодно, лишь бы избежать ее.
   – Откуда тебе знать? Ты ведь еще никогда не сталкивалась со смертью лицом к лицу.
   – Ты права. Никто из нас не знает, как повел бы себя в определенных обстоятельствах, если никогда прежде не сталкивался с ними.
   – Опять ты философствуешь! Узнаю старую добрую Друзиллу. Б. Х. допрашивал всех слуг, пытался выяснить, кто посмел ослушаться его повеления.
   – Он что же, сам рассказал тебе об этом?
   – Ну что ты! Он ведет себя весьма сдержанно, с тех пор как я дала ему от ворот поворот.
   – Насколько я помню, ты не сделала ничего подобного. Ваше свидание закончилось благополучно только потому, что я пришла и спасла тебя.
   – Спасительница ты моя! Ты уже проделала это однажды из-за того старого унылого графа, и теперь тебе кажется, будто ты все время спасаешь меня.
   – Я рада, что он превратился в старого унылого графа. Одно время он был душкой.
   – Что ж, в последнее время Хансама ведет себя безупречно.
   – Безупречно! Заставляя свою невестку прыгнуть в погребальный костер?
   – Я имела в виду его отношение ко мне.
   – Ну разумеется. Ты всегда думаешь только о том, что касается лично тебя.
   Лавиния рассмеялась.
   – Оставайся со мною. Мне нравится, как ты меня третируешь. Сама не знаю почему. Мама уже давно бы выгнала тебя за неуважение.
   – Но ты – не твоя мама, и, если меня рассчитают, я тотчас же отправлюсь восвояси.
   – Ты опять обиделась! Разумеется, я хочу, чтобы ты и дальше оставалась со мною. Ты – моя лучшая подруга, Друзилла. Какое чудесное имя! И оно тебе очень идет. Ты даже выглядишь как Друзилла.
   – Чопорный синий чулок? Не одобряющий любого веселья?
   – Истинная правда.
   – Это неправда. Я не одобряю лишь то так называемое веселье, когда ты развлекаешься с противоположным полом, что однажды уже имело для тебя самые неприятные последствия, о чем тебе не стоит забывать.
   – Ты опять за свое?
   – Да. И будь осторожна с Хансамой. Он может оказаться совсем не тем, кем ты его считаешь.
   – О, теперь он вежлив со мной. И неизменно почтителен.
   – На твоем месте я бы не доверяла ему.
   – Ты не доверяла бы и своей тетке, старой деве, которая четырежды в день посещает церковь и часами молится на коленях перед сном.
   – У меня нет такой тетки.
   – Ты сама станешь ею – вот только у тебя нет семьи, в которой ты числилась бы теткой. И поэтому ты навязываешь свои чопорные правила приличий мне.
   – Говорю тебе…
   – «Я еду домой!» – передразнила она меня. – Да никуда ты не поедешь. О чем мы с тобой говорили? Ах да, как со мной ведет себя Б. Х. На самом деле он довольно мил. Знаешь, он давеча вручил мне презент. И я знаю, за что. Он просит прощения за свою вспышку. Разумеется, я прощаю его. Просто он слишком обожает меня.
   – Полагаю, ты отдалась бы ему, не войди я так вовремя.
   – Лишиться своей добродетели! Какой это был бы опыт! А ощущения!
   – Добродетели у тебя так мало, что ты даже не заметила бы ее потери. Что до ощущений… так и прыжок в море с последующим утоплением тоже подарит тебе незабываемые ощущения. Но я не советую тебе их испытывать.
   – Ах, лучше замолчи и взгляни на подарок Б. Х.
   Подойдя к комоду, она выдвинула один из ящиков и достала оттуда шкатулку.
   – Ты хочешь сказать, что приняла подарок… от него!
   – Конечно приняла. Следует принимать подарки, когда их делают от чистого сердца. Отвергать их – крайне невежливо. – Откинув крышку шкатулки, она извлекла и поднесла к лицу презент, кокетливо глядя поверх него на меня. А я в ужасе уставилась на веер из павлиньих перьев.
//-- * * * --//
   Последующие недели были отмечены возрастающим напряжением. В отдельных частях страны вспыхнули очаги открытого неповиновения, но пока что ситуацию удавалось удерживать под контролем.
   В начале марта нынешнего, 1857 года Элис и Том Кипинг поженились. Церемония была простой. На ней присутствовали я, Дугал, Лавиния и Фабиан, который прибыл в Дели специально ради такого случая и тут же вновь уехал по ее окончании. При этом он успел обронить, что дела Компании требуют его срочного присутствия и постоянного контакта с армией. Он направлялся в Пенджаб, где до сих пор все было спокойно.
   Дугал оставался в Дели, и мне представилась возможность несколько раз побеседовать с ним.
   Он сказал, что очень хочет уехать из страны и что Фабиан якобы поддержал его в этом устремлении. Ростки мятежа пробивались повсюду, и путь к побережью мог оказаться полным опасностей. Но Дугал решил, что ради детей должен совершить такую попытку. Они с Фабианом сошлись на том, что пока Дели остается для нас самым безопасным местом, поскольку именно здесь были сосредоточены основные армейские части.
   Я много думала о подарке, который Хансама сделал Лавинии, – о веере из павлиньих перьев, – и не могла отогнать от себя дурные предчувствия, хотя и корила себя за них. Это был такой пустяк по сравнению с облаком неуверенности, которое накрыло нас с головой. Веера, сделанные из перьев павлина, были обычным делом на базарах и рынках. Да, в основном их покупали иностранцы, не подозревавшие об их репутации… какой бы она ни была. Но в чем же состоял смысл того подарка, что Хансама сделал Лавинии?
   Она полагала, что это была своеобразная форма извинения за его поведение; впрочем, Лавиния всегда верила только в то, во что хотела верить.
   Я попыталась расспросить о павлиньих перьях Дугала. Он всегда интересовался старинными обычаями и, скорее всего, слышал, что их считают приносящими несчастье. Оказалось, он ничего не знает на этот счет, но, будучи Дугалом, пообещал навести справки.
   Поскольку заранее знал, что однажды ему доведется посетить Индию, Дугал счел своим долгом узнать все, что только можно, об этой стране; к тому же он располагал несколькими книгами, которые привез с собой из Англии. Собственно, рассказать он мне смог немногое, но все-таки сообщил, что павлиньи перья действительно вызывали подозрение, а один или два источника со всей определенностью брались утверждать, что в некоторых регионах страны их и впрямь полагали приносящими несчастье.
   Я сказала ему, что один такой веер имеется и у меня и что его мне подарила мисс Люсиль Фрамлинг, которая твердо верила в его дурное влияние.
   – Странно, что она решила отдать его вам, – заметил он.
   Я рассказала ему о том, как завладела веером. Он улыбнулся и ответил:
   – По-моему, она была слегка не в себе.
   – Да, с нею произошла ужасная трагедия. Ее возлюбленного убили, и она решила, что в его смерти повинен веер.
   – Какая чушь!
   Я не стала говорить ему о том, что такой же веер Хансама презентовал Лавинии. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал о том, что она флиртовала с этим мужчиной? Иногда я думала, что ему нет никакого дела до того, чем занимается Лавиния.
   – История эта уходит корнями к легенде об Аргусе, глаза которого попали на павлиний хвост. Кое-кто полагает, будто Аргус жаждет отмщения и что эти пятна и есть глаза, которые видят все, что происходит вокруг, причем не только наяву, но и в мыслях. В этой стране множество людей ни за что на свете не станут держать перья павлина в своем доме.
   – Полагаю, отнюдь не все придерживаются такого мнения. Кое-кто наверняка считает, что из павлиньих перьев получатся чудесные подарки. Они ведь действительно очень красивы.
   – Может быть и так, что их несомненная красота служит лишним доказательством их дурного влияния в глазах сомневающихся.
   Я постаралась забыть о том, что Хансама подарил Лавинии такой веер. Господь свидетель, у меня и без того хватало забот, причем куда более важных.
//-- * * * --//
   Мне пришло письмо от Элис. Она была очень счастлива. «Том – замечательный человек, и мы с ним не устаем удивляться тому счастливому случаю, что свел нас вместе. Том часто размышляет о том, что будет дальше. Я думаю, что он лучше многих осознает опасность, которую таит в себе нынешнее положение дел, поскольку вынужден бывать в самых разных уголках страны по делам. У него весьма увлекательная работа, и так славно, что я могу помочь ему. Ты наверняка была рада узнать, что груз благополучно доставлен по назначению и что о нем позаботятся. Надеюсь, что мы с тобой еще увидимся. Не исключено, что мы вернемся в Дели. Том никогда не знает заранее, куда заведет его работа, и сейчас в делах появилась некоторая неопределенность. Как было бы здорово сесть и поговорить обо всем!»
   Я была очень рада получить это письмо. Как же хорошо, что жизнь Элис переменилась самым чудесным образом!
   Тем временем одна напряженная неделя сменялась другой, а слухи все ширились.
   Минул апрель, и наступил май. Лорд Каннинг сделал официальное заявление, в котором заверял солдат-сипаев, что патроны, которые они используют, не осквернены свининой или говядиной, но оно, как мне показалось, было воспринято с большим скептицизмом.
   Дела вынудили Дугала уехать. В путь он отправился с большой неохотой.
   – Мне не нравится, что вы остаетесь здесь одни, – сказал он. – Майор Каммингс будет приглядывать за домом. Делайте все, что он вам велит.
   Лавиния осталась весьма довольна происходящим. Она уже начала проникаться симпатией к майору Каммингсу.
   В день отъезда Дугала вернулся Фабиан.
   Он пригласил меня к себе в кабинет. Войдя, я сразу же заметила, что он необычайно серьезен. Он сказал:
   – Разговаривать с Лавинией положительно невозможно. Она начисто лишена чувства ответственности. Не могу передать вам, Друзилла, как это меня беспокоит. Иногда мне кажется, что теперь, после отъезда Элис Филрайт, вы остались здесь единственным здравомыслящим человеком. Какая жалость. Она была такой практичной молодой женщиной.
   – Что случилось?
   – Господь его знает. В Компании и армии всех не покидают тревога и дурные предчувствия. Смещение падишаха было ошибкой – старый Бахадур-шах был существом безвредным, – но еще большей бедой стало принудительное выселение его из фамильных чертогов. Видите ли, в чем дело, Друзилла: мы одержали множество побед с войсками сипаев. Но теперь они спрашивают себя: «А кто же выиграл эти сражения? Ведь в бою побеждает солдат, а не тот, кто им командует. И то, что мы сделали для британцев, мы можем с легкостью повторить для себя». Они настроены против нас, Друзилла, но при этом являются частью наших вооруженных сил.
   – Вы действительно полагаете, что они восстанут?
   – Некоторые – совершенно определенно. Сикхи сохраняют нам верность… во всяком случае, пока. Думаю, они видят, какую пользу мы им приносим, а будущее страны заботит их в достаточной мере, чтобы они желали продолжения. Но этот упорный национализм – мы не можем остановить его. Более всего меня беспокоите вы, Лавиния и дети. И мне бы очень хотелось прямо сейчас отправить вас домой.
   – Это будет не слишком легко, не так ли?
   – Куда как сложно, но все равно возможно. Понимаете, даже если мы вывезем вас из Дели, куда вы направитесь? Никто из нас не знает, где и когда вспыхнет очередной мятеж. Может так случиться, что мы отправим вас прямиком в ад, а здесь мы, по крайней мере, располагаем некоторыми силами и понимаем, что происходит.
   – У вас наверняка есть заботы и поважнее, чем беспокойство о нас.
   – Не в этом дело, – сказал он. – Я искренне сожалею о том, что вы приехали сюда. Я хочу остаться здесь. Я хочу держать руку на пульсе событий… тоже здесь. Хочу, но не могу. Друзилла, вам придется думать за себя и за Лавинию.
   – Вы разговаривали с ней?
   – Пытался. Но мои слова не произвели на нее особого впечатления. Она отказывается видеть реальную опасность. И мне очень не нравится, что я оставляю вас здесь с Хансамой. Мне бы хотелось избавиться от него. Я уверен, что именно он несет ответственность за тот инцидент с ритуальными убийствами. Это наверняка был вызов – брошенный нам, как вы понимаете. Он не в ладах с законом, потому что это мы установили его. Но кто-то сумел отомстить ему самому, потому что гибель молодого Ашрафа явно стала отмщением со стороны семьи одной из жертв. И теперь он может заподозрить, что это мы организовали заговор, благодаря которому Рошанара оказалась на свободе. Я хочу, чтобы вы были готовы уехать в любую минуту.
   – Хорошо.
   – Я очень желал бы остаться в Дели, но сегодня вечером я вынужден отбыть по делам.
   – Не беспокойтесь о нас. Я буду готова.
   – Дети…
   – Положитесь на меня. Я скажу им, что это новая игра. И тогда справиться с ними будет легче.
   – Я уверен, что вы справитесь. Иногда я благодарю Господа за то, что вы здесь, а в следующую минуту проклинаю себя за то, что привез вас сюда.
   Я улыбнулась ему:
   – Прошу вас, не надо. Это было… познавательно.
   Несколько мгновений он неотрывно смотрел на меня, а потом заключил в объятия и крепко прижал к себе.
   И тогда я почувствовала, что все эти беды и тревоги стоили того.
//-- * * * --//
   После его ухода я испытала чувство пугающего одиночества. Казалось, сам воздух замер в неподвижности, и в нем повисло какое-то напряжение, словно нечто ужасное затаилось где-то поблизости, готовясь вот-вот выпрыгнуть из засады и обрушиться на нас.
   Наступил вечер. Дети уже лежали в кроватках. Кузина айи присоединилась к ней, чтобы помочь обиходить малышей. Она была тихой и кроткой девушкой, и Луиза с Аланом уже успели полюбить ее.
   Я услыхала, как кто-то осторожно постучал в дверь. Подойдя, я отворила ее и обнаружила на пороге айю.
   – Что-то случилось? – в тревоге вскричала я.
   Она прижала пальцы к губам и вошла в комнату.
   – Я хочу, чтобы вы идти… повидать моего брата. Он должен увидеть вас.
   – Для чего он хочет увидеть меня?
   – Он хочет сказать спасибо. – Она понизила голос. – За то, что вы спасли Рошанару.
   – В этом нет необходимости.
   – Есть… большая необходимость.
   Я знала, как легко обижаются впечатлительные натуры, и потому сказала:
   – Завтра я буду дома. Пусть он тогда и приходит.
   – Он не придет. Он говорит – это вы приходить к нему.
   – Когда?
   – Сейчас.
   – Но дети…
   – Они под надежным присмотром.
   Я поняла, что она приставила свою кузину приглядывать за ними.
   – Это очень важно, – сказала айя и загадочно присовокупила: – Для плана. – Я растерялась окончательно, а она продолжала: – Идите. Ступайте к беседке. Ждите там.
   Меня снедало любопытство, но в ее манерах явно проскальзывала напряженность; кроме того, я понимала, что должна быть готова к любому повороту событий, и потому немедленно согласилась на ее предложение.
   Я посмотрела на детей. Они мирно спали, и кузина айи сидела подле кроватки Алана.
   – Я присмотрю, – сказала она.
   Со всей возможной быстротой я направилась к беседке. Айя уже была там. Открыв коробку, она достала оттуда голубое сари, которое и попросила меня надеть. Дело становилось все загадочнее, но, вспомнив предостережение Фабиана и грозившую нам опасность, я повиновалась. Айя протянула мне отрез материи, похожий на шаль, чтобы я покрыла голову.
   – Мы идем, – сказала она.
   Мы вышли из сада, обогнули дом, стараясь никому не попасться на глаза, и вскоре оказались на улице.
   Я хорошо знала дорогу. Она вела прямиком к базару.
   Мы подошли к дому. Я уже обращала на него внимание раньше, потому что перед ним росло роскошное манговое дерево. Сейчас оно было в самом цвету.
   – Это дом моего брата, – сказала айя.
   Ее брат вышел, чтобы приветствовать нас. Поклонившись дважды, он пригласил нас в дом. Отведя в сторону расшитый бисером занавес, он провел нас в комнату, тесно заставленную резной деревянной мебелью.
   – Салар очень счастлив, – сказал он. – Он хочет поблагодарить за Рошанару… – Он покачал головой, и в глазах его блеснули слезы. – Она сейчас в безопасности… с нею все хорошо. Она счастлива. Говорит, Мисси Друзилла – великая леди.
   – О, это были сущие пустяки, – сообщила я ему. – Естественно, мы не могли позволить этому случиться. Это противозаконно.
   – Салар… он хочет оказать услугу. Он хочет сказать – в большом доме не все хорошо. И оставаться там нехорошо.
   – Да, – согласилась я. – Сейчас можно ждать беды отовсюду.
   – Нехорошо, – повторил он, кивая головой. – Салар хочет сказать большое спасибо.
   – Все, довольно. Забудем об этом. Мы все любим Рошанару. Мы не могли допустить, чтобы с нею обошлись таким образом. Вполне естественно, мы сделали все, что могли.
   В разговор вмешалась айя:
   – Мой брат не понимает. Он говорит, что вы должны уйти из большого дома. Там нехорошо.
   – Я знаю, – ответила я. – Мы уйдем, когда сможем.
   – Мой брат говорит – лучше вернуться обратно за море.
   – Скажи ему, что мы так и сделаем при первой же возможности.
   Они о чем-то заговорили между собой, при этом оба качали головами.
   – Он говорит, что поможет, – сказала она мне.
   – Поблагодарите его от меня и передайте, что я не забуду его доброту.
   – Он перед вами в долгу. Ему не нравится быть должным. Он хочет расплатиться.
   – Уверена, что так и есть, и я благодарна ему за это. Передайте ему, что, если мне понадобится помощь, я обязательно обращусь к нему.
   Вскоре нас вывели из дома.
   Салар, очевидно, испытал облегчение, поскольку я узнала от него лично, что он мне благодарен.
//-- * * * --//
   Через несколько дней до меня дошли слухи о том, что пожары, возникшие в результате поджогов, разгораются по всему Мирату и что там вспыхнул мятеж.
   Напряжение в нашем доме ощущалось почти физически. За последние несколько недель Большой Хансама преисполнился еще большей важности. Он расхаживал повсюду с таким видом, словно все здесь и впрямь принадлежало ему. Я страшилась того, что он мог совершить, и заговорила об этом с Лавинией.
   – Лавиния, неужели тебе не страшно?
   – Почему мне должно быть страшно?
   – Неужели ты не видишь того, что творится вокруг?
   – А-а, все эти разговоры, ты имеешь в виду? Так они были всегда.
   – Ты знаешь, что Фабиан и Дугал очень тревожатся о нас?
   – И совершенно напрасно. Майор Каммингс сумеет защитить нас. Он говорит, что приложит все силы к тому, чтобы со мной ничего не случилось.
   – А как насчет детей?
   – С ними все в порядке. Они ведь еще совсем маленькие. Они ничего не понимают и не ведают, о чем остальные шепчутся по углам. Кроме того, ты ведь присмотришь за ними… и айя, разумеется.
   – Лавиния, ты, похоже, не имеешь ни малейшего понятия о том, что здесь творится. Ситуация по-настоящему взрывоопасная.
   – Говорю тебе, с нами все будет в порядке. Хансама позаботится об этом.
   – Он настроен против нас.
   – Только не против меня. Мы с ним понимаем друг друга… кроме того, он один из самых ярых моих поклонников.
   – Я тебе удивляюсь, Лавиния.
   – Вот и хорошо. Удивляйся дальше. Именно этого я от тебя и жду.
   Я уже поняла, что пытаться внушить ей озабоченность по поводу серьезности положения – пустая трата времени.
   Через день-другой, ближе к вечеру, ко мне в комнату вошла айя.
   Она сказала:
   – Мы должны уйти прямо сейчас. Я отведу детей в беседку. Приходите туда так быстро, как только сможете. А я поведу детей… сейчас.
   Я поняла, что она знает о какой-то нависшей над нами опасности и что опасность эта очень близка. Настойчивость в ее голосе убедила меня в том, что я должна действовать немедленно, не задавая лишних вопросов.
   – Я приведу графиню.
   – Быстрее. Мы не можем терять времени.
   – Дети спят.
   – Не имеет значения. Я скажу им, что это новая игра. Попрошу их не шуметь. Мы приведем их. Надо спешить. Времени не осталось.
   – Но почему…
   – Не сейчас. Просто приходите. Я все расскажу.
   Я со всех ног бросилась в комнату Лавинии. К счастью, она была одна – сидела перед зеркалом и расчесывала волосы.
   Я сказала:
   – Лавиния, мы должны немедленно уходить.
   – Куда?
   – Сначала в беседку в саду.
   – Зачем?
   – Послушай. У меня нет времени на объяснения. Я и сама толком ничего не знаю. Просто идем со мной. Я знаю, что это важно. Дети будут ждать нас там.
   – Но чего ради?
   – Не спорь. Идем.
   – Я не одета.
   – Ничего страшного.
   – Я не позволю тебе приказывать мне.
   – Лавиния. Айя будет в отчаянии. Обещай мне, что придешь. И придешь быстро. Не говори никому о том, куда собираешься.
   – Друзилла, мне это не нравится.
   – Послушай, ты должна иметь хотя бы некоторое представление о той опасности, которой мы подвергаемся. – Она не выглядела и чуточку встревоженной. Но даже она должна была заметить, как изменилась окружающая атмосфера.
   – Ну хорошо. Я приду.
   – Я пойду первой. Надо предупредить айю. Она уже наверняка беспокоится, отчего я задерживаюсь. Не забудь – никому ни слова… никому и ни единого словечка! – о том, куда ты собралась, и постарайся не попасться никому на глаза. Это очень важно.
   Я сошла вниз по лестнице черного хода и вышла в сад, не встретив никого, после чего быстрым шагом направилась к беседке.
   Айя уже ждала меня там с детьми. Я увидела у нее в глазах настоящую панику.
   – Нам нужно идти… быстро, – прошептала она. – Ждать дольше опасно.
   Луиза встретила меня словами:
   – Это новая игра, Друзилла. Она называется «прятки», правильно, айя?
   – Да, да, сейчас мы идем и прячемся. Пойдемте.
   – Я должна подождать графиню, – сказала я.
   – Нельзя. Некогда.
   – Она придет сюда, но не будет знать, что делать.
   – Сейчас нам надо увести детей. И вы идете с нами.
   Я возразила:
   – Мне надо подождать ее.
   – Мы не можем. Некогда.
   – Куда вы идете?
   – В дом моего брата.
   – К Салару!
   Айя согласно кивнула.
   – Он так говорить. Когда придет время, ты должна быть здесь, с мисси и детьми. Время приходить. Мы должны идти.
   – Уводите детей. Я приведу туда графиню. Я пообещала ей, что дождусь ее здесь. Я должна задержаться ради нее.
   Но айя покачала головой:
   – Нет. Плохо. Плохо… нехорошо.
   Она укутала детей в накидки с головой, так что я больше не видела их лиц, а потом вручила мне коробку, которую принесла с собой в беседку.
   – Наденьте, – сказала она. – Укройте голову. Тогда вы станете похожи на индианку… немного. Пойдемте. Некогда ждать.
   Я надела сари и накинула на голову шаль.
   – Друзилла, ты такая смешная, – сказала Луиза.
   – А теперь мы уходим. Я беру детей. Вы приходить к брату. Мы хотим сделать это для вас.
   – Как только графиня придет, я приведу ее. Она не может задержаться надолго. Думаю, что она наконец-то осознала, какая опасность нам грозит.
   – Скажите ей, пусть покроет голову. Набросит шаль…
   Я пребывала в смятении и страхе, но понимала, что должна буду справиться с проблемами, когда они настигнут нас.
   Взяв Алана за руку и велев Луизе держаться рядом, айя поспешила прочь из беседки.
   Тишину нарушало лишь жужжание насекомых, к которому я уже начала привыкать. Даже стук собственного сердца казался мне чересчур громким. Я понимала, что айя осведомлена об опасности куда лучше меня, как понимала и то, что ситуация, должно быть, обострилась до предела.
   Я чувствовала себя одинокой и совершенно беспомощной. Едва позволив детям уйти, я тут же уверилась в том, что должна была пойти вместе с ними. Они находились на моем попечении, но разве могла я бросить Лавинию? Однажды ее глупость уже сыграла роковую роль в моей жизни. И мне начало казаться, что сейчас все повторится вновь.
   Ах, если бы она сразу же пошла со мной! Вполне могло оказаться, что бежать тайком из дома не было нужды, но ведь айя полагала иначе. Я подошла к двери беседки и стала смотреть на дом. А потом я услышала крик. В окнах замелькали темные фигуры. Казалось, все слуги бросились на штурм верхнего этажа.
   Сердце гулко стучало у меня в груди, в горле пересохло. Я шептала: «Лавиния… Лавиния, где же ты? Почему не идешь?»
   Ничего на свете я не желала столь страстно, как услышать шорох шагов Лавинии, тайком пробирающейся по траве к беседке.
   Но она не пришла.
   Шестое чувство настойчиво шептало мне, что я должна уйти, уйти и отыскать дорогу к дому под манговым деревом. Я знала, как туда добраться, потому что много раз ходила этим путем.
   «Уходи! Уходи немедленно!» – надрывался здравый смысл. Но я не могла уйти без Лавинии.
   А что, если она все-таки придет в беседку и обнаружит, что я ушла? Куда она пойдет? Она же не знает, что нас ждет безопасное убежище в том доме.
   Я должна дождаться Лавинию.
   Я не знала, сколько прошло времени, как долго я ждала ее. Со своего места мне было видно окно спальни Лавинии. Там внутри горели несколько ламп. И вдруг я увидела у ее окна Хансаму. Значит, он был в ее комнате! В следующий миг он исчез, и я даже спросила себя, а не почудилось ли мне.
   Дрожа всем телом, я замерла на месте. Что делать, я не знала и молила небеса дать мне знак.
   «Уходи прямо сейчас», – снова сказал мне внутренний голос. Но я не могла уйти, пока Лавиния оставалась в доме.
   Должно быть, прошло не меньше часа. Ночь выдалась жаркой и душной, но меня бил озноб. И вдруг я услышала вдалеке чей-то голос… пьяный голос, он что-то напевал и доносился из нижней части дома.
   Поначалу я колебалась, а потом все-таки отважилась и осторожно направилась к дому. При этом я отдавала себе отчет в том, что совершаю несусветную глупость. В доме наверняка произошло нечто ужасное. И мне, по-хорошему, нужно было бежать отсюда со всех ног. Я должна была идти к Салару, где меня давно ждали айя с детьми.
   Но я не могла заставить себя так поступить.
   – Лавиния, – услыхала я собственный шепот. – Где ты? Почему не идешь?
   Ожидание стало невыносимым. Больше терпеть я не могла. Я поняла, что должна вернуться в дом и найти ее. Это была глупость, конечно. Айя совершенно точно знала, что нам надо уходить, причем немедленно. Она успела спасти нас в самый последний момент. Но разве могла я бросить Лавинию?
   Я понимала, что долг призывает меня подумать о детях. Я нужна им, причем нужна прямо сейчас. Но они пребывали в безопасности под надзором айи. Если она добралась до дома брата, то сейчас они уже ждут меня там.
   Я знала, что должна сделать. Мне нужно во что бы то ни стало найти Лавинию. Я не могла уйти без нее. Разумеется, ей следовало бы сразу же идти со мной; она совершила очередную глупость. Впрочем, она никогда не отличалась большим умом. Тем не менее я любила ее. Мне представлялось, что каким-то образом моя жизнь переплелась с ее жизнью, и я не могла предать ее сейчас.
   Я подобралась уже к самому дому, прижалась к стене и прислушалась. С половины для слуг доносились звуки шумной гулянки. Я живо представила себе Хансаму среди них. Но где же Лавиния? Она сказала, что придет. Так чего же она ждет?
   Дверь была приоткрыта. Я переступила порог и вошла в коридор. Крики и смех стали отчетливее. В них сквозило веселье – хмельное веселье, в чем я не сомневалась.
   Ступая на цыпочках и затаив дыхание, боясь, что в любой момент может появиться Хансама, я стала подниматься по лестнице. К счастью, в этой части дома, по всей видимости, никого не было.
   Дверь в спальню Лавинии была распахнута настежь. Я подкралась к ней и замерла на пороге.
   Зрелище, представшее моим глазам, навсегда запечатлелось в моей памяти. Беспорядок… и кошмар наяву. Стены комнаты были забрызганы кровью. А на кровати, с раскинутыми ногами и руками, лежало обнаженное тело Лавинии. Поза ее казалась бесстыдной, и я поняла, что это было сделано намеренно. Глаза ее были широко распахнуты, и в них застыл ужас. Роскошные волосы запятнала кровь, а в ногах у нее лежал залитый кровью раскрытый веер из павлиньих перьев. И тогда я поняла, что все это совершил Хансама.
   Меня едва не стошнило, когда я увидела, что горло у нее перерезано.
   Лавиния была мертва. Красота, составлявшая предмет ее гордости, ставшая для нее навязчивой идеей и сделавшая ее той, кем она стала, в конце концов погубила ее.
   Интуиция подсказывала мне, что Хансама отомстил ей, потому что она соблазнила его и отвергла. В его глазах она совершила величайшее преступление, потому что оскорбила его достоинство. Он выжидал нужного момента, чтобы поквитаться за свой потерянный авторитет, и подарок в виде веера из павлиньих перьев был последним предупреждением.
   Несколько долгих минут я не замечала ничего, кроме разыгравшейся здесь кошмарной сцены.
   Лавиния… Лавиния… почему ты не пришла? Почему задержалась? Ты погубила себя собственными руками.
   «Как я расскажу об этом детям?» – спросила я себя, словно этот вопрос был для меня сейчас самым главным.
   Дети! Я должна вернуться к ним. Должна присмотреть за ними. Мне теперь придется заботиться о них так, как я заботилась о Флер. Я должна немедленно бежать из этого обиталища смерти. Если меня обнаружат здесь, то я позавидую судьбе Лавинии. Меня ждут в другом месте. Я нужна детям, чтобы позаботиться о них.
   Отвернувшись от этой жуткой сцены, я на цыпочках двинулась в обратный путь. Удача сопутствовала мне, потому что меня никто не видел. Выскочив в открытую дверь, я бегом припустила по траве.
   Ночной воздух охладил мой разгоряченный лоб и помог привести в порядок растрепанные чувства. Я вбежала в беседку и позволила себе недолгий отдых, чтобы перевести дыхание. Я должна во что бы то ни стало добраться до детей. Но для этого мне придется выйти на улицу. Я догадывалась, что происходит в каждом доме, в котором живут европейцы. Мятеж вспыхнул по-настоящему, в полную силу. То, чего мы так боялись на протяжении последних нескольких дней, вырвалось наружу, и действительность оказалась куда худшей, чем я могла представить себе даже в самом кошмарном сне.
   Людей на улицах было немного. Меня спасли сари и шаль, которой я укрыла голову. Айя поступила очень мудро, когда захватила их для меня. Правда, я слегка сутулилась, чтобы высокий рост не выдал меня.
   Казалось, я шла по городу целую вечность. Мне на глаза попались несколько окровавленных тел. Все они были европейцами. Я понимала, что происходит, и, поворачивая за очередной угол, ожидала столкнуться лицом к лицу с кем-нибудь, кто опознает во мне представительницу ненавистной расы.
   Но удача сопутствовала мне в ту ночь. И лишь много позже я поняла, насколько мне повезло.
   Я все-таки добралась до дома. Увидев, айя заключила меня в объятия.
   – Я беспокоилась.
   – Айя, – запинаясь, выговорила я. – Они убили ее. Она мертва.
   Айя кивнула:
   – Она должна была прийти раньше.
   – О да… да… Она не хотела верить, что такое возможно. Это было ужасно. Кровь… там повсюду в комнате была кровь.
   – Помните о детях, – сказала пожилая женщина.
   – Где они?
   – Уже спят. Вас не было слишком долго.
   – Айя, что мы теперь будем делать?
   Она смиренно произнесла:
   – Мы ждем. Мы смотрим. А вы пока отдыхайте. На некоторое время мы здесь в безопасности. Мой брат счастлив. Он платить свой долг.
   Она отвела меня в мастерскую. Повсюду были разбросаны резные деревянные предметы. В воздухе пахло свежеоструганным деревом. Я заметила окно и выглянула во двор.
   – Все хорошо, – сказала айя. – Там двор. Двор Салара. Никто не увидит.
   Она отвела меня в маленькую комнатку, смежную с мастерской. Окон в ней не было. Дети лежали на тюфяке на полу и крепко спали. Рядом с ними пустовал еще один тюфяк.
   – Вы здесь, – сказала айя, показывая на него. – Отдыхайте. Вы чувствуете себя очень плохо.
   Чувствую себя плохо? А ведь так оно и есть. Я отчаянно старалась прогнать из памяти ту страшную сцену, сознавая при этом, что забыть ее не смогу никогда.
   Я легла на тюфяк, и перед моим внутренним взором вновь замелькали жуткие образы. Некогда уютная комнатка превратилась в место кровавого преступления… Кровь… кровь… повсюду кровь, тело Лавинии простерто на кровати, а ее красота, которой она так гордилась и выставляла напоказ, погублена безвозвратно.
   Я лежала и вспоминала нашу первую встречу… как мы вместе поехали в школу… Лавиния, которая стала неотъемлемой частью моей жизни… А теперь ее больше нет.
   Что я еще могла сделать, чтобы спасти ее? Пожалуй, стоило попытаться внушить ей, что надо бросать все и бежать. Я должна была заставить ее осознать, сколь велика опасность. Но кто мог заставить Лавинию сделать то, чего она делать не желала?
   Щеки у меня были мокрыми. Я плакала молча. Мне стало чуточку легче. Горе нашло выход в слезах.
   Ох, Лавиния… Лавиния мертва.
   Кто-то из детей заворочался во сне, словно напоминая, что мой долг – взять себя в руки, не поддаваться горю и ухаживать за малышами, словно они – мои собственные.
   Впоследствии я часто спрашивала себя, как резчик по дереву Салар ухитрился спрятать нас в своем доме на все те долгие недели? Это был настоящий подвиг.
   Дом был небольшим. Будучи холостяком, он жил один, вырезал из дерева всякие фигурки, а потом относил их в лавки на продажу. Он всегда вел одинокий образ жизни, и потому никто ничего не заподозрил.
   Кое-что о нем я узнала от айи, которая рассказала мне, что Рошанара, его племянница, очень многое значила для него. Он любил девочку больше жизни и потому никогда не забудет, что мы спасли ей жизнь. Когда-нибудь он непременно навестит ее; быть может, даже поселится по соседству; и все благодаря нам. Теперь он был счастлив, потому что выплачивал свой долг, причем с лихвой. Три жизни за одну. Он был рад этому. Но он еще не спас нас. Удачной получилась пока только первая часть операции. Долг будет считаться уплаченным полностью, только когда мы вновь сможем свободно ходить по улицам.
   В ночь нашего бегства айя вернулась обратно в дом. Она не хотела, чтобы на нее пало подозрение, поскольку это могло привести Хансаму в дом Салара, и тогда нам всем пришел бы конец. Салар уже не смог бы защитить нас, а ведь он рассчитывал уплатить свой долг любой ценой.
   Решение это оказалось очень удачным, поскольку теперь старушка могла сообщать обо всем, что там происходит; кроме того, обладая свободой передвижения, айя могла составить мнение о положении дел в Дели в целом.
   Мне было очень нелегко занять детей чем-либо интересным, да еще и отвечать на их вопросы. Маленький дворик, который я видела из окна, был наглухо обнесен высокими стенами, но оставался открытым небесам, и прогулки в нем стали для детей единственной возможностью подышать свежим воздухом. Мы не осмеливались выводить их на улицу, где их могли увидеть и узнать. Айя принесла несколько пар маленьких штанишек и туник, чтобы они выглядели как местные жители, но их выдавали светлые волосы. Мы даже подумывали о том, чтобы выкрасить их в черный цвет, но сомневались, что сможем добиться удовлетворительного результата. В любом случае отпускать их одних было страшно. Но делать вид, будто мы все еще играем в прятки, стало уже невозможно. Для этого Луиза была слишком умна. Я сказала ей:
   – Мы вынуждены будем скрываться здесь еще некоторое время, потому что нас ищут плохие дяди.
   Глаза ее испуганно расширились.
   – Что за плохие дяди? – спросила она.
   – Просто… плохие.
   – Большой Хансама? – предположила девочка.
   «Интересно, что именно ей известно?» – спросила я себя, в очередной раз поразившись тому смешению невинности и проницательности, что демонстрировали дети. Я решила сказать ей правду и ответила:
   – Да.
   Она смотрела на меня серьезно, без улыбки.
   – Он нас не любит, – наконец сообщила Луиза. – Я знаю.
   – Откуда? – осведомилась я.
   Но она лишь повторила:
   – Просто знаю, и все.
   – И поэтому нам придется пожить здесь еще немного, пока…
   – Пока он не уйдет?
   – Да, – согласилась я.
   – А где моя мама? – спросил Алан.
   Луиза пристально смотрела на меня, и я поняла, что должна сказать им правду. Решение пришлось принимать быстро.
   – Ваша мама уехала.
   – Когда она вернется? – спросила Луиза.
   – Понимаете… она уехала далеко-далеко.
   – Домой в Англию? – предположила малышка.
   – Нет, не совсем. Пожалуй, намного дальше.
   – Дальше уже некуда, – на полном серьезе заявила Луиза.
   – Нет, есть. Это место называется рай.
   – И она уехала туда?
   – Да.
   – Надолго? – подхватил Алан.
   – Видишь ли, когда люди попадают в рай, это обычно надолго.
   – Она будет там с ангелами? – поинтересовалась девочка.
   – Я сам ангел, – заявил Алан.
   – Никакой ты не ангел, – возразила Луиза. – У тебя нет крыльев. Ты – всего лишь маленький мальчик.
   – Я ангел Друзиллы, – упорствовал он. – Правда, Друзилла?
   Я обняла его и сказала, что да.
   Глаза мои наполнились слезами, но Луиза по-прежнему внимательно наблюдала за мной. Она была очень серьезной маленькой девочкой, и мне показалось, что она не до конца поверила в мою историю.
   – Но ты ведь никуда не уедешь, правда? – сказала она.
   Я покачала головой и ответила, что, будь моя воля, я никогда бы от них не уехала.
   Шли дни. Просыпаясь по утрам, я спрашивала себя, не станет ли этот день моим последним днем на земле, а ложась ночью на тюфяк, думала о том, доживу ли до завтрашнего рассвета.
   Я пыталась учить детей дальше. Я изобретала новые игры, в которые мы могли бы играть вместе. У нас были игры на угадывание, и я постоянно придумывала новые разновидности старых игр. Алан часто впадал в беспокойство и не находил себе места. Он хотел выйти в сад. Мне было трудно объяснить ему, почему этого нельзя делать. А вот Луиза, как мне представлялось, понимала, что нам грозит большая опасность.
   Нас часто навещала айя. Ее визиты к брату выглядели вполне естественно. Она рассказывала нам о том, что творится вокруг.
   Сипаи, убившие своих офицеров, образовали новую армию, и квартировали они в Дели. Более того, на престол вернулся Бахадур-шах. Все должны были принести клятву верности падишаху. Британцев изгнали из Дели. Встретив кого-либо из них на улице, с ним следовало немедленно расправиться. Индия теперь была только для индийцев. Великий Нана Сахиб, тезка нашего Большого Хансамы, направлялся маршем через Ауд к северо-западным провинциям, призывая тамошних жителей восстать и сбросить ярмо чужеземных угнетателей. Мятежи охватили Лахор и Пешавар. Салар утверждал, что вскоре англичан вообще вытеснят из Индии.
   Но я не верила в то, что мои соотечественники позволят так легко расправиться с собою, и вскоре стало очевидно, что я оказалась права: мы узнали, что сэр Джон Лоуренс раздал оружие сикхам и с их помощью поумерил аппетиты сипаев. Пенджаб сохранил верность Британской короне, и, по слухам, сэр Джон Лоуренс отправил целую армию, чтобы освободить Дели.
   Я знала, что нам по-прежнему грозит смертельная опасность, что любой мужчина, женщина или ребенок европейского происхождения, которого застанут на улице, будет убит немедленно.
   Я целиком и полностью посвятила себя заботе о детях, стараясь, чтобы они были довольны и счастливы, а у меня не оставалось ни единой свободной минутки на размышления. Я уделяла им все свое внимание без остатка; это был единственный способ не думать и не вспоминать.
   Мне очень хотелось, чтобы я никогда не видела того, что видела. Услышать краем уха о том, что Лавиния погибла, подобно тысячам остальных, значило бы испытать глубокое потрясение; но то, что я своими глазами видела, как именно ее убили, стало для меня источником постоянных мучений.
   Слава богу, у меня были дети. Учитывая обстоятельства, они вели себя замечательно. У Луизы оказалось развито чувство опасности. Иногда она подходила ко мне и останавливалась рядом без видимой причины. Я понимала ее. Она была уже достаточно взрослой, чтобы сообразить – мы живем в смертельно опасное время. Она отчаянно цеплялась за меня и айю. Я знала, что она не находит себе места от беспокойства, когда старушки не было с нами.
   Они оказались чудесными людьми, эти двое – айя и ее брат. Я полностью положилась на них; преданность айи и благородство Салара были для нас примером.
   Все это время меня не оставляли мысли о Дугале и Фабиане. Где они? Сумели ли они пережить эту чудовищную катастрофу? Я решила, что Фабиан, учитывая его характер, наверняка находится в самой гуще событий. Мне очень хотелось получить от него весточку. Лежа по ночам на своем тюфяке, я думала о нем; поскольку жизнь моя висела на волоске, а смерть подстерегала на каждом шагу, мне пришлось взглянуть правде в глаза и принять свои подлинные чувства к нему.
   Я умирала от желания быть с ним рядом. Время, проведенное в его обществе, стало для меня светом в окошке. Мне нравилось вспоминать тот эпизод в детстве, когда он обратил на меня внимание и возжелал сделать своей дочерью. Он мог бы оставить меня рядом с собой навсегда. И тогда моя жизнь переменилась бы самым кардинальным образом! Я вспоминала, как он лежал на кушетке, простершись во весь рост, а Лавиния стояла перед ним на коленях и протягивала ему кубок с вином, в то время как я обмахивала его веером из павлиньих перьев, принадлежащим мисс Люсиль.
   А потом мысли мои устремлялись к той ужасной сцене: забрызганные кровью павлиньи перья веера, который Хансама подарил Лавинии. Как странно, что появился еще один веер, воспоминания о котором теперь будут преследовать меня. Лавиния убедила себя в том, что подарок этот был знаком искреннего раскаяния с его стороны. Господи, как же она ошибалась! Это означало, что ее ожидает ужасный конец, месть, потому что она позволила себе оскорбить его.
   Так, мне надо было сосредоточиться на чем-либо, чтобы воспоминания не мучили меня. «Фабиан спасет нас», – сказала я себе. Я стала молиться о том, чтобы он остался жив и чтобы мы поскорее встретились вновь.
   Я должна признать правду. Он оказался дорог мне, причем куда сильнее, чем я осмеливалась полагать. Какой смысл обманывать себя сейчас? Почему не сказать себе, что я одержима им? Причем еще с самого детства. Я просто влюблена в него! Я, которая всегда была той, кого называют благоразумной девушкой, что признавала даже леди Гарриет. Разве не она отправила меня в школу благородных девиц во Франции – чего никогда бы не смог позволить себе мой отец, – чтобы я приглядывала за Лавинией и удерживала ее от сумасбродств?
   И ведь я действительно приглядывала за нею. Я помогла ей выпутаться из трудного положения, которое, не добейся мы успеха, навсегда разрушило бы ее шансы заключить выгодный брак. Правда, леди Гарриет об этом даже не подозревала, но я была уверена, что она одобрила бы мои действия, если бы узнала о них.
   Я была благоразумной девушкой. И должна и дальше оставаться таковой. Из-за того, что я переутомлена и стала свидетельницей вещей столь ужасных, что они не укладывались у меня в голове, я не должна терять самообладания.
   Нас в очередной раз пришла навестить айя и принесла новости. В воздухе вновь запахло грозой. Британцы наступали на Дели, и в городе началась паника.
   – Будьте очень осторожны, – сказал Салар. – Они не должны найти вас.
   Мы вновь стали ждать. Неужели наша нынешняя жизнь скоро изменится? Шли дни и недели. Наверняка что-то должно произойти в ближайшее время.
   Стоял жаркий июньский день, когда была сделана попытка взорвать ворота города. Быть может, Дели будет взят в ближайшее время. И тогда, не исключено, я увижу Фабиана.
   Однако этого не случилось. Местные жители поднялись на защиту своей столицы. Сипаи прошли хорошую подготовку и были храбрыми солдатами, и оттого, что теперь они сражались за Индию, они делали это не менее храбро и умело.
   Мы испытали горькое разочарование, когда попытка взять город штурмом провалилась, но, разумеется, это был еще не конец. Вновь потянулись долгие недели ожидания и надежды, когда я спрашивала себя, не станет ли очередной день последним для нас? Мы пришли в дом Салара в мае, и только в сентябре Дели был взят объединенными усилиями сикхов и британцев.
//-- * * * --//
   Однако выходить на улицу по-прежнему было опасно. Повсюду продолжались перестрелки, и любого, кто не выглядел как местный житель, могли убить на месте. Но к нам вернулась надежда. Что-то должно непременно произойти, причем очень скоро. Это понимала и Луиза.
   – Моя мама тоже вернется? – спросила она.
   – Нет, Луиза. Она не может вернуться.
   – А мой папа?
   – Очень может быть.
   – А мой дядя?
   – Не знаю. Они вернутся, если смогут. Они захотят удостовериться, что с нами все в порядке.
   – Значит, тогда мы уедем отсюда?
   – Да, мы уедем отсюда.
   – На большом корабле? Домой?
   Было приятно слышать, как она называет Англию домом, хотя никогда не видела ее; тем не менее далекая страна ассоциировалась в ее восприятии с родным кровом.
   – Да, – подтвердила я. – Однажды мы поплывем домой.
   – Скоро?
   – Возможно, даже скорее, чем ты думаешь.
   Девочка кивнула и улыбнулась. Она понимала, что если продолжит расспросы, то получит уклончивые ответы, и шестое чувство подсказывало ей, что не все из них будут правдивыми.
   Итак, мы стали ждать.
   Как-то ко мне вновь пришла айя. День уже клонился к вечеру. Я решила, что это был один из ее обычных визитов, но все оказалось совсем по-другому. Она сказала:
   – Мы все уходить из дома. Хансама говорит, это небезопасно. Он говорит, что приходить враг. Солдаты во всех домах, теперь британские солдаты. Он говорит, они обвинят нас… и убьют.
   – Вас никто не убьет.
   – Хансама, он говорит…
   – Где сейчас Хансама?
   – Не знаю. Он говорит всем уходить. Все идут в разные места.
   Остаток того дня и всю следующую ночь айя провела в доме брата. Мы с нетерпением ожидали новостей.
   На другой день она вышла наружу. Айя полагала, что мне все еще небезопасно выходить на улицу с детьми. Людей по-прежнему убивали без разбору, и, хотя британская армия уже заняла город, в нем еще сохранялись очаги сопротивления. Вернувшись, она сказала:
   – Я видела Фабиана сахиба. Он в доме.
   Я не могла вымолвить ни слова, но, полагаю, старушка догадалась, какая радость охватила меня при этих ее словах.
   – Вы видели его? Разговаривали с ним?
   Она кивнула.
   – Я идти к нему. Он говорит: «Где мисси Друзилла и дети? Где мемсахиб графиня?»
   – Вы… вы рассказали ему?
   Она отрицательно покачала головой:
   – Я боюсь Хансамы. Он наблюдать за мной. Думаю, он знать. – Она вздрогнула всем телом. – Думаю, он следить за мной.
   – Но где же он сам?
   Айя заколебалась.
   – Я не видела, но думаю, что он следить. Думаю, он идти за мной. Я не видела, но знаю.
   – Что ж, – сказала я. – Теперь он не сможет причинить нам зла. В доме его больше нет. Что вы сказали сэру Фабиану?
   – Я говорить ему, что графиня мертва, а дети в безопасности с вами.
   – Значит, вы рассказали ему об этом?
   Она кивнула.
   – Он говорит: «Где? Где?» Но я не сказала. Я боюсь, что сюда придет Хансама. Я боюсь, он следить. Я говорить: «Я приведу мисси Друзиллу к вам». Он говорит: «Да, да». И тогда я убегать.
   – Я должна пойти к нему.
   – Только не днем. Надо ждать ночи.
   Как я пережила тот день? Я была словно в забытьи. Меня охватило восторженное волнение, а потом с головой накрыло чувство вины. Вокруг меня царили смерть и разрушения. Как я могла испытывать подобную радость, если до сих пор оплакивала гибель Лавинии и всех остальных, кто погиб вместе с нею?
   Наконец наступил вечер.
   – Наденьте сари, – сказала айя. – И получше укройте голову. А теперь идемте.
   И вот я оказалась на улице, стараясь не отстать от нее. Я не могла думать ни о чем ином, кроме того, что сейчас увижу его, и боялась, что этого никогда не случится. За каждым углом мне мерещились ассасины, наемные убийцы.
   Меня не покидало неприятное чувство, что за нами следят. Легкий шорох чужих шагов… поспешный взгляд назад. Никого. Должно быть, это лишь игра воображения, разгулявшегося сверх всякой меры из-за того, что произошло в последние месяцы моей жизни.
   Я должна пережить следующие минуты. Я должна вновь увидеть Фабиана.
   Наконец впереди показался наш дом.
   – Я ждать вас в беседке, – сказала айя.
   Я быстро зашагала по лужайке. В нескольких окнах горел свет. Мне хотелось во весь голос крикнуть:
   «Фабиан! Я здесь, Фабиан!»
   Поблизости от дома тянулись густые заросли кустарника. Проходя мимо, я услышала за спиной какой-то шорох. Резко обернувшись, я едва не лишилась чувств от ужаса. Передо мною стоял Хансама.
   – Мисси Друзилла, – негромко проговорил он.
   – Что… что вы здесь делаете?
   – Это мой дом, – сказал он.
   – Он больше не ваш. Вы предали тех, кто доверял вам.
   – Вы очень смелая, мисси Друзилла, – сказал он. – Вы ушли, вы взяли детей, спрятались. Теперь я знаю где. Я убью айю. Но вы будете первой.
   Я закричала, призывая на помощь, когда он бросился на меня с ножом. Я вновь закричала и изо всех сил оттолкнула его.
   Попытка была слабой, но все-таки заставила его отшатнуться. Он тут же восстановил равновесие и вновь надвинулся на меня. Эти секунды растянулись, казалось, на целую вечность. Теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь тому, сколь многое может промелькнуть перед глазами в такие вот краткие мгновения. Моей первой мыслью было: «Неужели айя предала меня? Ради этого она привела меня сюда? Нет. Она бы никогда не сделала ничего подобного. Она любила детей и была привязана ко мне из-за того, что я сделала для Рошанары». Мысль эта показалась мне недостойной. Потом я решила, что это все, конец. «Я больше никогда не увижу Фабиана, – подумала я. – И кто позаботится о детях?»
   А потом раздался оглушительный грохот. Хансама всплеснул руками. Я услыхала, как нож выпал из его ослабевших пальцев; он пьяно покачнулся, прежде чем бесформенной кучей осесть на землю у моих ног.
   Ко мне шел Фабиан, сжимая в руке пистолет.
   – Друзилла!
   От шока я едва не лишилась чувств. Я решила, что умираю и что у меня начался бред.
   Он обнял меня и крепко прижал к себе. Я дрожала всем телом. А потом я услышала его шепот:
   – С тобой все в порядке? Слава богу, ты жива…
   – Фабиан, – прошептала я. – Фабиан… – Звук его имени принес мне ни с чем не сравнимое облегчение.
   – Пойдем внутрь, подальше от всего этого.
   – Он мертв, – пробормотала я.
   – Да, он мертв.
   – Ты спас меня.
   – В самый последний момент. Старый негодяй. Наконец-то он получил по заслугам. Скажи мне… я едва не сошел с ума… меня одолевали кошмарные мысли. Но ты вся дрожишь. Пойдем в дом. Ничего не бойся. Они все ушли, никто не остался, когда мы вошли в город. В доме теперь совершенно безопасно. Мне столько нужно сказать тебе…
   Он обнял меня за плечи и повел в дом. Там было тихо.
   – Я сейчас принесу бренди или что-нибудь покрепче, – сказал он.
   В коридор вышел солдат в мундире.
   – Найди, пожалуйста, капельку бренди, Джим, – велел ему Фабиан. – Там, снаружи, произошел неприятный инцидент. Потом избавься от тела, хорошо? Это старый негодяй, который раньше прислуживал здесь. Он пытался убить мисс Делани.
   – Слушаюсь, сэр, – отозвался солдат. Очевидно, ни первый, ни второй приказ ничуть не удивили его.
   Мы прошли в гостиную, которая больше не выглядела знакомой, а спустя несколько минут мужчина вернулся, неся нам бренди и два бокала. Фабиан налил нам.
   – Выпей, – сказал он. – Тебе сразу станет лучше.
   Я дрожащими руками приняла у него бокал.
   – Этот человек… – начала было я.
   – Не надо больше думать о нем. Вопрос стоял так – или ты, или он. Поэтому ему пришлось уйти. Более того, он причинил массу неприятностей. Он давно уже должен был получить по заслугам.
   – Лавиния… – пролепетала я. А потом рассказала ему все.
   Он был потрясен до глубины души.
   – Моя бедная глупая сестренка… Она так ничему и не научилась, верно? – Отпив глоток бренди, он уставился в никуда. Я знала, что он заботился и беспокоился о ней, хотя и порицал ее поведение, обращаясь с нею с ласковым презрением. Да и для будущего Флер он сделал все, что мог. Убийство Лавинии стало для него жестоким ударом.
   – Это сделал тот человек… – сказала я, а потом будто издалека услышала собственный голос, который, захлебываясь, рассказывал ему обо всем, чему я стала свидетельницей. – Веер из павлиньих перьев лежал у ее ног. Он был забрызган кровью. Должно быть, он намеренно положил его туда.
   Фабиан обнял меня одной рукой и прижал к себе. Мне показалось, что так мы утешаем друг друга.
   – Значит, я все-таки отомстил за нее, – после долгого молчания сказал он. – Я рад, что сделал это. Вот уже некоторое время мы разыскивали его. Он был одним из лидеров. Воображал себя Наной Сахибом. Хвала Господу, что мы достали его наконец. Уже скоро все закончится, Друзилла. Но предстоит еще многое сделать. Мы уедем отсюда, сможем забыть все это – как только покончим с этой историей.
   Я начала рассказывать ему о детях, о Саларе и его мастерской и о том, как он укрывал нас все это время.
   – Добрый человек. Он получит свою награду.
   – Ему не нужна награда, – сказала я. – Он хочет оплатить свой долг за то, что мы сделали для Рошанары.
   – Да, – кивнул Фабиан. – Я понимаю.
   – А что Хансама делал здесь? – спросила я.
   – Скорее всего, пытался добраться до меня. Он все это время был где-то поблизости, я подозреваю. У нас здесь разместились несколько офицеров, и их уже обстреливали снайперы. Нам придется быть очень осторожными.
   – А Дугал? – спросила я. – Где Дугал?
   – Вот уже некоторое время я не получаю от него известий. Думаю, что сейчас он находится в Лакхнау. Туда же должны приехать и Том с Элис.
   Я вздрогнула.
   – Поскорее бы все это кончилось.
   – Осталось совсем немного, – заверил он меня. – Но пока нам грозит нешуточная опасность. Ты должна вернуться в дом Салара. Ведь до сих пор вы пребывали там в безопасности. Дети тоже должны оставаться с тобой. Как они?
   – Не находят себе места, но в остальном все нормально. Не могу передать тебе, как я благодарна айе и ее брату! И все это из-за Рошанары.
   – Что ж, хотя бы в этом маленьком дельце мы перехитрили старого дьявола. Как все-таки приятно сознавать, что теперь он уже не может нам навредить. Я все время думал о тебе, Друзилла… обо всех вас.
   – А я – о тебе… и Дугале… и Элис с Томом.
   – Я знаю, что с тобой дети будут в безопасности настолько, насколько это вообще возможно. Но вот в чем вопрос – куда нам податься? Я бы не хотел, чтобы вы возвращались в дом прямо сейчас. Мне кажется, это будет небезопасно. Но я переверну небо и землю, чтобы доставить тебя домой в целости и сохранности.
   – Ты же говорил, что беспорядки постепенно затихают.
   – Боюсь, это будет медленная смерть. Хотя здесь у нас сосредоточены большие силы, впереди ждут крупные неприятности. У меня бы с души камень упал, если бы я был уверен в том, что тебе и детям ничего не грозит. Жаль, что мы не в Бомбее. Оттуда мы могли бы отправить вас домой. Но здесь… придется пересечь чуть ли не всю страну, и одному богу известно, что может случиться в дороге. А теперь ты должна вернуться к Салару. Побудь у него еще несколько дней, веди себя как ни в чем не бывало, а мы посмотрим, как будут развиваться события. Я буду знать, где ты, и приложу все усилия к тому, чтобы благополучно вывезти тебя с детьми из страны.
   Мысли у меня путались. Самое главное, что он жив. И что мы снова встретились. Что он был счастлив видеть меня и что именно он спас мне жизнь, когда я была на волосок от смерти. Пожалуй, при таких обстоятельствах о смерти думается легче, чем обычно. Сегодня ночью на моих глазах застрелили человека, но я даже не особенно испугалась – шок у меня притупило безграничное счастье.
   Фабиан отвел меня обратно в беседку, где нас поджидала айя. Она слышала выстрел и осторожно выбралась наружу, чтобы посмотреть, что случилось. Поначалу старушка решила, что убили меня. Пожалуй, она испытала неимоверное облегчение, увидев мертвым Хансаму, потому что сама долгие годы жила в страхе перед ним. Можно было не сомневаться в том, что он отличался самовлюбленностью, жестокостью и склонностью к садизму. Я не особенно терзалась угрызениями совести, потому что он получил по заслугам – с ним обошлись так, как он поступал с другими. Но любая смерть несет с собой потрясение, и до конца избавиться от его последствий я так и не смогла.
   Айя пришла в восторг, увидев меня живой, но при этом на лице ее отобразилось беспокойство при виде Фабиана, которое лишь усилилось, когда он сообщил, что проводит нас до дома ее брата, где я должна буду провести еще несколько дней. Беспокойство переросло у старушки в неприкрытую тревогу. Его не должны были увидеть в нашем обществе. За нами могли следить.
   Она испугалась по-настоящему, и Фабиан посчитал этот страх небезосновательным, потому мы договорились, что я с нею пойду впереди, а он последует за нами на некотором отдалении, держа пистолет наготове, чтобы успеть прийти нам на помощь.
   Вот так я вернулась в дом Салара.
   Весь остаток ночи я провела в ошеломлении и растерянности, не в силах сомкнуть глаз.
//-- * * * --//
   Жизнь понемногу возвращалась в прежнее русло. На улицах Дели стало безопаснее, хотя время от времени вспышки насилия еще случались. Нана Сахиб потерпел поражение, но мятеж отнюдь не был подавлен, хотя британские войска одерживали одну победу за другой, и уже было ясно, что, хотя на это потребуется время, порядок в стране будет восстановлен. Я получила возможность выходить наружу, но далеко не отходила. Фабиан все еще оставался в доме, и время от времени я виделась с ним.
   Мы много говорили о положении дел в стране. Он никогда не заикался о будущем. Впоследствии я решила, что он вел себя так, потому что не видел для нас никакого будущего.
   Смерть тоже немного отступила. Она больше не таилась у нас за спиной, но держалась поблизости.
   Более всего на свете Фабиана заботило, как вывезти нас из страны. Он постоянно рассылал запросы относительно того, насколько безопасен путь до побережья. Британцы добились больших успехов в Раджпутане, Малве, Бераре и еще нескольких отдаленных провинциях.
   Теперь я могла без опаски приходить в дом, но Фабиан не хотел, чтобы я бывала там слишком уж часто. Он полагал, что кое-кто из людей Хансамы мог затаиться поблизости, вбив себе в голову, что его смерть должна быть отомщена, и застрелить любого замеченного в связях с нашим домом. Я должна была оставаться в доме Салара до тех пор, пока он не найдет способ вывезти нас из страны.
   Фабиан больше не покидал Дели.
   Он сказал мне, что, скорее всего, Компании в ее нынешнем виде пришел конец. Если верить слухам, руководящие круги осознали тот факт, что торговая компания не подходит для управления целой страной; Компании в этом нелегком деле помогала армия. Получилось у нее не слишком удачно, и он полагал, что, когда здесь все утрясется, будет найдена иная форма правления.
   – Ты имеешь в виду, что мы сохраним свои интересы в Индии?
   – Безусловно. В этом не может быть никаких сомнений. Но законодательство будет новым, в этом я тоже убежден.
   Я полюбила эти краткие встречи с ним. Кажется, мы стали очень близки. У меня становилось спокойнее на душе, потому что те жуткие вещи, свидетельницей которых я была, изменили меня навсегда и не давали покоя. Я никогда не забуду Лавинию, простертую на кровати с раскинутыми в стороны руками и ногами. Мне не удастся изгнать из памяти и вид окровавленного веера из павлиньих перьев. Я навсегда запомню выражение потрясения и ужаса, застывшее у нее на лице. Я часто думала о ней, о той, что жила в мире собственных грез и мечтаний, неизменно оставаясь прекрасной сиреной, которую обожали благородные галантные рыцари. О чем она думала, столкнувшись лицом к лицу с жестокой реальностью? Наверное, ответ на этот вопрос таился в широко распахнутых, испуганных и глядящих в никуда глазах.
   Я часто разговаривала с нею вслух. «Лавиния, Лавиния, почему ты не пошла со мной, когда я умоляла тебя об этом? Почему задержалась? Неужели ты действительно поверила в то, что Хансама стал твоим беззаветно преданным рабом и что тебе ничего не грозит, пока он рядом?» Бедная, заблуждающаяся Лавиния!
   Фабиан был до глубины души потрясен случившимся, но при этом оставался реалистом. Лавиния погибла. Никто не в силах был вернуть ее обратно. В некотором смысле ее смерть стала результатом ее же собственной глупости. И теперь мы в первую очередь должны были думать о детях.
   Новый год принес закат мятежа в Бенгалии и в большинстве провинций Центральной Индии. Бахадур Шах, последний из династии Великих Моголов, предстал перед судом по обвинению в государственной измене, был осужден и сослан в Бирму. По всей стране медленно восстанавливался порядок.
   Я по-прежнему часто вспоминала Дугала, Элис и Тома. Очевидно, они все еще оставались в Лакхнау, потому что мы так и не получили от них никаких вестей. Я до дрожи боялась думать о том, что могло с ними случиться.
   Куда более терпимым стало и наше существование. Мы по-прежнему жили в доме Салара, но обрели при этом некоторую свободу передвижения, а нужда в сохранении наших личностей в тайне отпала. К власти в Дели вернулись наши люди. Нам можно было не опасаться сикхов, которые всегда сохраняли верность британскому правлению, сознавая, какие выгоды оно им несет.
   Я не брала с собой в наш дом детей, потому что боялась, что этот визит всколыхнет воспоминания и они вновь начнут задавать мне вопросы о своей матери; но Фабиан однажды сам пришел в дом Салара. Они были рады видеть его, но выказали это довольно сдержанно, поскольку все еще побаивались своего дядю.
   Он тоже изменился. Стал более серьезным. Смерть Лавинии повлияла на него куда сильнее, нежели я предполагала. Более того, в ходе беспорядков он лишился нескольких друзей. По моему мнению, никто, переживший эти чудовищные события, не имел шанса остаться прежним беззаботным человеком. К жизни следует относиться со всей серьезностью, ведь вы не можете быть уверены в том, что однажды она не обернется для вас кошмаром.
   Наши беседы стали крайне рациональными и рассудительными; мы много говорили о том, что происходит в стране. Мы больше не устраивали словесных баталий. Но я чувствовала, что наши отношения – какими бы глубокими они ни казались теперь – должны неизбежно измениться, когда мы вернемся к привычной жизни. Пожалуй, мы сблизились, но сближение это было чисто внешним и, как мне казалось, преходящим.
   Я часто думала о том, что больше никогда не стану прежней. Я говорила себе, что не должна придавать чересчур большого значения своим новым отношениям с Фабианом, потому что нашу жизнь никак нельзя было назвать нормальной.
   Миновала зима, и я была в любой момент готова услышать, что надо готовиться к отъезду.
   И вот этот час настал. Я должна была отправляться в Бомбей через два дня, забрав с собой детей. Айя оставалась здесь, в доме своего брата. Мы же поедем вместе с еще несколькими женщинами и детьми. Давно вынашиваемые планы отправить нас домой наконец-то осуществились.
   – Итак, – невыразительно проговорила я, – я поеду одна.
   – Я провожу вас до Бомбея, – сказал Фабиан. – Не могу представить, чтобы вы отправились в путь, который изобилует столь серьезными препятствиями, без меня. – От радости сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди, пока я бранила себя за собственную глупость.
//-- * * * --//
   Наше расставание с айей получилось пронзительно грустным. Салар же торжествовал. Он успешно выплатил свой долг. Дети притихли. Для них все эти события стали большим испытанием – и первым большим горем в жизни.
   Я сказала:
   – Дорогая айя, может случиться так, что больше мы никогда не встретимся.
   Она улыбнулась мне своей бесконечно печальной улыбкой и сообщила, что глубоко несчастна, но при этом должна покориться своей судьбе.
   Даже сейчас, спустя долгое время, наше путешествие в Бомбей представляется мне каким-то нереальным. Мы отправились в путь на dâk-ghari, на которых мне уже доводилось ездить раньше. Я помнила, что эти грубые экипажи, запряженные косматыми, неухоженными лошаденками, неспособны обеспечить комфортное передвижение. Дети, как ни грустно им было расставаться со старушкой айей, радовались тому, что вырвались наконец из заточения дома Салара. Они едут домой, заявила Луиза Алану, и малыш тут же забыл свою печаль от расставания с горячо любимой нянюшкой и принялся подпрыгивать на сиденье, приговаривая: «Домой, домой».
   В этом слове для нас присутствовало несомненное волшебство.
   Мы выехали ранним утром. Я сидела в повозке с детьми, а Фабиан гарцевал на лошади позади нас вместе с полудюжиной вооруженных мужчин. Вскоре к нам присоединились попутчики, и еще до того, как мы выехали за пределы Дели, численный состав нашей колонны значительно возрос. Женщины и дети, подобно нам, ехали на повозках dâk-ghari. Количество вооруженных солдат тоже увеличилось. Начался долгий путь домой.
   Мы знали, что мятеж еще не подавлен окончательно и что на нас могли напасть вооруженные местные жители. Тот факт, что мы были женщинами с детьми и стариками, не мог остановить их и спасти нас. Это была война рас, а не отдельных личностей. Было очень трогательно наблюдать, как все старались помочь друг другу. Если кому-либо становилось плохо или же случалось какое-нибудь мелкое происшествие, все остальные, без исключения, сразу же бросались на помощь, отдавая последнее, что имели.
   Я про себя поражалась тому, до какой степени чувство нависшей над головами опасности сплотило людей.
   Большинство из нас за прошедшие месяцы уже сталкивались со смертью; мы понимали, что ее тень все еще нависает над нами и каждый вдох может стать последним, но страха и преклонения перед смертью уже не было. Она превратилась в повседневное явление. Мы узнали, что жизнь быстротечна. Пожалуй, можно сказать, что духовное в нас возобладало над материальным. Не знаю. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что это был странный, необычный, но необходимый жизненный опыт.
   Время от времени мы останавливались в dâk-бунгало, дабы перекусить и дать отдых лошадям либо же сменить их. Но в бунгало мы не ночевали. Всех нас подстегивало понимание того, что мы должны спешить и что, лишь оказавшись на корабле, мы почувствуем себя в безопасности.
   Остановки приносили невыразимое облегчение. Они означали, что наступила передышка в бесконечной и яростной тряске dâk-ghari. Мы старались урвать хоть пару часов сна на ходу. Дети обычно закрывали глаза с наступлением темноты и спали до рассвета.
   Я остро ощущала присутствие Фабиана, и оно согревало и успокаивало меня. Пока он был рядом, я не сомневалась, что мы благополучно преодолеем все трудности. Иногда мне даже хотелось, чтобы наше путешествие не кончалось, потому что я знала, что тогда должна буду сказать ему «прощай». Сейчас же, несмотря на все неудобства, его присутствие наполняло меня радостным волнением.
   После того как мы достигнем Бомбея, он вернется в Дели, а мы поплывем домой. Мы окажемся в безопасности, а ему вновь будет грозить смерть. Я часто думала о том, что происходит с Томом, Элис и Дугалом.
   Во время недолгих остановок мы с Фабианом разговаривали, отходя чуточку в сторону от остальных.
   – Как только вы окажетесь на корабле, все будет в порядке. Да, разумеется, вам еще предстоит путешествие по суше, от Суэца до Александрии, но теперь ты знаешь, что вас ждет там. Ты будешь не одна, а в большой компании, и тебе больше не грозит плен от рук симпатичных проходимцев вроде Лассера.
   – Да, – согласилась я, – теперь я стала умнее.
   – Когда попадете домой, ты останешься с детьми.
   – Леди Гарриет наверняка пожелает забрать их себе.
   – Разумеется. Но и ты будешь рядом. Теперь ты не сможешь оставить их одних. Подумай о том, что это будет означать для них. Они лишились своей матери и айи. Я заметил, как они крепко держатся за тебя. Ты стала для них олицетворением безопасности. Ты должна оставаться с ними и во Фрамлинге. Я написал матери.
   – Ты полагаешь, письмо дойдет?
   – Я уже отправил его с одним из наших людей, который отплыл домой несколько недель тому назад. Я написал ей, что ты прибудешь вместе с детьми и что я хочу, чтобы ты оставалась с ними до тех пор, пока я не вернусь домой.
   – И когда это будет?
   Он неопределенно повел плечами:
   – Кто знает? Но ты должна быть с ними. Моя мать наверняка внушит им страх поначалу. И ты будешь нужна им, чтобы помочь понять ее. Бедные дети, они только начинают жить, а на их долю уже выпали такие страдания.
   – Судя по всему, необратимые последствия их психике не грозят. По-моему, дети привыкают ко всему и начинают воспринимать это как новую нормальность. Сейчас они привыкли жить, оглядываясь. Иначе было нельзя, мы бы не выжили.
   – А их мать?
   – Они приняли ее смерть. Они полагают, что она отправилась в рай.
   – Тем не менее они наверняка растеряны.
   – Слишком многое случилось с той поры, да и Лавиния виделась с ними нечасто. Они относились к ней как к дальней родственнице.
   – Пожалуй, это и к лучшему.
   – А вот по айе они скучают, естественно.
   – Что заставит их еще крепче привязаться к тебе. Друзилла, ты сама видишь, что просто не можешь бросить их одних. Все это я объяснил своей матери.
   – Ты хочешь, чтобы я осталась во Фрамлинге… в роли гувернантки.
   – Ты – друг семьи. Когда я вернусь домой, мы сможем предпринять что-нибудь. А до той поры я хочу, чтобы ты позаботилась о детях. Пообещай мне.
   Я пообещала.
   – Есть еще кое-что, – продолжал он. – Я рассказал матери о другом ребенке.
   – Ты имеешь в виду Флер?
   – Да. Я подумал, что она должна знать.
   – Но Полли и ее сестра…
   – Знаю. Они воспитывают ее, причем наверняка очень хорошо. Но что, если с ними что-нибудь случится? Тогда Флер должна быть со своей семьей. Так будет правильно.
   – Значит, леди Гарриет все-таки узнала правду.
   – Когда-нибудь это должно было случиться.
   – И как, по-твоему, она поступит?
   – Она наверняка постарается присвоить ребенка.
   – О нет! – Я живо представила себе эту конфронтацию: Полли и Эфф с одной стороны, а леди Гарриет – с другой. Это будет столкновение достойных противников, без сомнения. Хотелось бы мне знать, кто выйдет победителем. – Все-таки я надеюсь…
   – Моя мать решит, как следует поступить с ребенком. В любом случае, что бы ни произошло, мы знаем, что у Флер есть дом.
   До моего слуха донесся собственный слабый голос:
   – Полагаю, ты прав.
   – Я тоже так думаю.
   – Полли и ее сестра ни за что на свете не отдадут Флер.
   – Полагаю, столкновение неизбежно, вот только я не уверен, какая из сторон одержит победу. Моя мать очень решительная леди.
   – То же самое можно смело сказать об Эфф и Полли.
   – Это будет битва титанов.
   Он рассмеялся, и я поймала себя на том, что смеюсь вместе с ним. Я вдруг обнаружила, что чувствую себя в полной безопасности и мне больше ничего не страшно.
   Я никогда не забуду ту ночь… длинную череду повозок, пасущихся поодаль лошадей… теплый благоуханный воздух, жужжание насекомых… и Фабиана рядом с собой. Это было нелепо, но я вовсе не стремилась поскорее оказаться в Бомбее.
   Были и другие остановки. Мы разговаривали или просто молчали, но между нами установилась прочная, хотя и незримая связь. Более чем когда-либо я была уверена, что моя судьба накрепко переплелась с судьбами Фрамлингов. Иногда мы вспоминали прошлое, в том числе и тот случай, когда он похитил меня и сделал своей дочерью, изображая моего отца.
   – Ты думал, что можешь брать все, что тебе нужно, – сказала я ему, – включая чужих детей.
   – Пожалуй, да.
   – Пожалуй, ты до сих пор так думаешь.
   – От старых привычек нелегко избавиться.
   Я часто вспоминала о веере из павлиньих перьев, но вслух о нем не заговаривала. Эти мысли навевали столь жуткие воспоминания – Лавиния, простертая на залитой кровью постели, и веер у ее ног… Я знала, что никогда не смогу забыть это.
   Нет, надо оставить прошлое позади. Я должна жить ради будущего. Передо мною сейчас стояла важная задача. Я должна благополучно доставить детей домой и посвятить им свою жизнь… пока не вернется Фабиан.
   Наконец мы достигли Бомбея. Здесь нас встретили знакомые здания, сверкающие ослепительно-белыми стенами в лучах жаркого солнца, и море – врата Индии, как называли его местные жители. И теперь мы должны были пройти сквозь них на пути домой.
   Несколько дней мы провели в ожидании корабля. В конце концов прибыл и он. Нас пригласили подняться на борт, и Фабиан поднялся вместе с нами, чтобы взглянуть, как мы устроимся. В нашем распоряжении оказалась небольшая каюта, которую мне предстояло делить с детьми.
   Времени в запасе оставалось совсем немного. Вскоре после того, как мы поднялись на борт, экипаж стал готовиться к отплытию. Фабиан попрощался с детьми, наставляя их во всем слушаться меня. Они выслушали его внимательно и почтительно.
   А потом он взял мои руки в свои.
   – До свидания, Друзилла, – сказал он. – Я вернусь домой так скоро, как только смогу. – Он улыбнулся мне. – И тогда у нас наверняка найдется время о многом поговорить.
   – Да, – покорно согласилась я.
   Он расцеловал меня в обе щеки.
   – Береги себя, – сказал он на прощание.
   – Ты тоже, – посоветовала я ему.
   На этом все кончилось. Я отплыла с детьми из Бомбея, оставив Фабиана в этой раздираемой внутренними распрями стране.

Англия

Возвращение домой

   Я немногое запомнила из того путешествия. Наверное, оно изобиловало событиями, как обычно бывает в пути, но все случившееся представлялось мне тривиальным и пустяковым по сравнению с тем, что произошло ранее.
   Нужно было присматривать за детьми. Они требовали к себе постоянного и неусыпного внимания. Корабль, идущий под всеми парусами, – не самая уютная детская на свете.
   Да и среди пассажиров постарше было не все гладко. Многие из них оставили мужей или родственников там, в Индии, и потому постоянно терзались мыслями о том, как бы с ними чего не случилось. Новостей к нам не поступало; мы были крошечным сообществом изгнанников с чужой земли.
   Дети, разумеется, пребывали в полном восторге от всего, что видели вокруг, и экипаж потакал им во всем. Я помню, как в компании с другими малышами стояла на палубе Луиза и моряки указывали им на дельфинов и летучих рыб. Я помню всеобщее радостное возбуждение, когда неподалеку показался кит.
   Нам пришлось пережить и неизбежные шторма, которые разогнали нас по своим каютам, и дети визжали от смеха, обнаружив, что не могут устоять на ногах, а мелкие предметы в беспорядке швыряет повсюду. Все вокруг представлялось им новым и восхитительным, а в конце пути их ждало замечательное место под названием «родной дом». Я даже не бралась вообразить, что они себе напридумывали, и надеялась лишь на то, что они не останутся разочарованными.
   В положенный день и час мы прибыли в Суэц.
   Нельзя сказать, чтобы я предвкушала путешествие по пустыне, зато у детей оно вызывало неописуемый восторг. Такое впечатление, что они не замечали неудобства фургонов и норова лошадей, которые влекли нас по пескам. А уж когда мы остановились в караван-сарае, они вообще были без ума от радости. Я слышала, как Луиза делится знаниями с Аланом, который прыгал вверх-вниз, не находя себе места от восторга.
   А на меня нахлынули воспоминания, которые, оказывается, были совсем еще свежи в моей памяти! Путешествие с Элис, наше знакомство с месье Лассером, появление Тома Кипинга и в самом конце – таинственное исчезновение так называемого француза.
   Я внутренне содрогнулась, попытавшись представить себе, где могла бы оказаться сейчас, если бы не вмешательство Тома. По приказу Фабиана.
   И все мои мысли тут же вернулись к Фабиану.
   Наконец мы прибыли в Саутгемптон.
   – Это и есть дом? – спросила Луиза.
   – Да, – с чувством ответила я. – Это и есть наш дом.
//-- * * * --//
   Какой непривычной показалась мне Англия после возвращения из страны ослепительного солнца, удушающей жары, цветков лотоса, баньяновых деревьев и смуглых людей с мелодичными мягкими голосами, умеющих передвигаться совершенно бесшумно.
   Когда мы прибыли, стоял апрель – чудесное время года для возвращения, когда на деревьях набухают почки и пробиваются первые весенние цветы. Это было время ласковых дождей, время, когда солнце светит ярко, но еще не печет, оставаясь милосердным и мягким, даже игривым, поскольку часто прячется за облаками. Я видела, как глаза у детей удивленно расширились от восторга. Пожалуй, они давно решили для себя, что дом – это нечто вроде Мекки, земли обетованной, в которой все должно быть замечательным.
   Нас отвезли в гостиницу, чтобы мы могли сделать необходимые приготовления и встретиться с теми, кто с нетерпением ожидал нас. Я тотчас же отправила послание во Фрамлинг, дабы известить леди Гарриет о своем прибытии с детьми.
   Здесь мы услышали первые новости. Сэр Колин Кэмпбелл освободил Лакхнау. Здесь, дома, известие об этом породило бурную радость. По общему мнению, мятеж наконец-то начал затухать.
   В гостинице с нас буквально сдували пылинки. Еще бы! Мы оказались в самом сердце жестокого мятежа и сумели уцелеть. Хозяева не знали, куда нас посадить и что нам предложить.
   А я думала о тех, кого оставила позади. Как там Фабиан? Сыграло ли освобождение Лакхнау благоприятную роль в судьбе Элис, Тома и Дугала? Мне было страшно даже подумать о том, что Элис могла лишиться Тома, с которым планировала разделить все.
   Леди Гарриет всегда отличалась решительным и деятельным нравом. Едва получив мою записку, она тут же отправила за нами экипаж, который должен был отвезти нас во Фрамлинг. И вот мы уже сидели в нем, колеся по проселочным дорогам Англии, мимо полей, похожих на аккуратные зеленые квадратики, мимо лесов, ручьев и речек. Дети были очарованы. Луиза сидела молча, словно в трансе, а Алан не удержался и вновь принялся подпрыгивать на месте.
   Но вот впереди показалась знакомая деревня, выгон, дом приходского священника, особняк Фрамлингов – сцены моего детства вновь предстали у меня перед глазами. Интересно, как там поживает Колин Брэди? Я была уверена, что он по-прежнему остается покорным слугой леди Гарриет.
   Я наблюдала за детьми, пока мы приближались к Фрамлингу. В лучах неяркого солнца он выглядел потрясающе – самоуверенный, внушительный и красивый настолько, что при виде его захватывало дух.
   – Это наш дом? – спросила Луиза.
   – Да, – ответила я. – И скоро вы увидите свою бабушку.
   Мне пришлось удерживать на месте Алана, который готов был тотчас же выпрыгнуть из экипажа.
   Мы поднялись по подъездной аллее, и перед моим внутренним взором поплыли воспоминания. Лавиния… о нет. Я постаралась отогнать от себя ее образ, потому что вспоминать о том, какой я увидела ее в последний раз, было невыносимо. Фабиан… впрочем, лучше не думать и о нем. Скорее всего, у меня просто разыгралось воображение. Теперь, глядя на величественную постройку из потемневшего от времени камня и ожидая скорой встречи с леди Гарриет, я поняла, насколько абсурдными и нелепыми выглядели мои мечты.
   Он вернется домой, и все вновь станет таким, как прежде, каким было всегда, если не считать того, что я, дурнушка, дочь приходского священника, получу завидную должность гувернантки при внуках леди Гарриет: добрая и благоразумная девушка, знающая свое место. Именно этого захочет и будет ожидать леди Гарриет, а она всегда добивается своего.
   Экипаж остановился. Появилась служанка. Джейн? Долли? Бет? Имени ее я не помнила, но я знала ее, а она знала меня.
   – Ах, мисс Делани. Леди Гарриет велела вам немедленно подняться к ней вместе с детьми.
   Дети уже не могли дождаться, когда же наконец им позволят выйти из экипажа.
   Мы вошли в холл, знакомый холл с его высокой сводчатой крышей и оружием на стенах, с которым давно умершие Фрамлинги обороняли свой дом от любых захватчиков. Поднялись вверх по лестнице в гостиную, где уже сидела, поджидая нас, хозяйка.
   – Они здесь, леди Гарриет.
   Она поднялась на ноги. Выглядела она, по своему обыкновению, величественно и внушительно. Щеки ее покрывал легкий румянец, а взгляд тотчас же приковало к детям.
   Я почувствовала, как они крепко сжали мои ладони.
   – Это ваша бабушка, дети, – сказала я.
   Они молча смотрели на нее, а она – на них. Я решила, что ее тронул их вид и она, разумеется, думает о Лавинии. Я была рада тому, что она не знает, как погибла ее дочь. Фабиан никогда не расскажет ей об этом, а уж я тем более. Во время мятежа погибло слишком много людей. Само собою подразумевалось, что подобная участь могла постигнуть любого из нас.
   Леди Гарриет наконец перевела взгляд на меня.
   – Добрый день, Друзилла, – сказала она. – Добро пожаловать домой. Входите, не стойте на пороге. Это у нас Луиза.
   Луиза кивнула.
   – Меня зовут Алан, – проговорил мальчуган. – А это, значит, и есть дом?
   Неужели мне показалось или я действительно увидела, как леди Гарриет на миг смешалась и растерянно моргнула, стараясь сдержать слезы? Пожалуй, да. Едва заметно дрогнул ее голос, когда она ответила:
   – Да, мой дорогой мальчик, ты приехал домой. – Но миг слабости миновал, и она стала прежней, хорошо знакомой леди Г. – Как поживаешь, Друзилла? Ты хорошо выглядишь. Сэр Фабиан писал мне о тебе. Я знаю, что ты показала себя крайне здравомыслящей особой. Ты всегда была такой. Твоя комната располагается по соседству с детской. Пожалуй, это временно, но поначалу… Без сомнения, дети будут только рады. Ты обязательно как-нибудь расскажешь мне о своих приключениях. А теперь, Луиза, подойди сюда, дорогая.
   Луиза неохотно выпустила мою руку.
   – Мое дорогое дитя, – произнесла леди Гарриет. – Какая ты высокая! Впрочем, все Фрамлинги отличаются высоким ростом. Теперь здесь будет твой дом. Я – твоя бабушка. Отныне я буду присматривать за тобою.
   Луиза обернулась, чтобы метнуть на меня обеспокоенный взгляд.
   – Мисс Делани… Друзилла тоже будет рядом. Мы все будем жить вместе. Скоро у вас появится няня, англичанка, как мисс Филрайт.
   По лицу ее промелькнула тень недовольства. Как смела Нанни Филрайт забыть о своих обязанностях и выйти замуж, бросив детей Фрамлингов! Нет, она оставалась прежней леди Гарриет. В ней не произошло никаких перемен, на которые я надеялась, уловив слабый след эмоций. Но, разумеется, они касались лишь семейства Фрамлингов и на посторонних не распространялись.
   Дети разглядывали ее с легким недоумением. Пожалуй, при виде их она все-таки растрогалась. И тут же, наверное, испугалась, что они заметят за ней такую слабость, как проявление чувств, и потому вновь заговорила отрывистым и деловым тоном:
   – Рискну предположить, что дети не отказались бы что-нибудь съесть. Как насчет бульона, молока и хлеба с маслом? Что скажешь, Друзилла?
   Я поняла, что она не до конца справилась с волнением, раз уж спрашивает моего мнения.
   – Сейчас время ленча, – уточнила она.
   – Что ж, в таком случае, думаю, немного молока и хлеб с маслом будут в самый раз. – Я повернулась к детям. – Вы ведь не возражаете?
   Луиза ответила:
   – Да, хорошо.
   Алан ограничился тем, что согласно кивнул с самым серьезным видом.
   – Хорошо, – сказала леди Гарриет. – Ленч подадут вам в комнаты. Я сама покажу их вам. Я распорядилась подготовить для вас старую детскую. А потом, Друзилла, мне надо будет поговорить с тобою. Пока ты будешь жить рядом с ночной детской. Немного погодя мы пригласим няню, но первое время, пожалуй…
   Я сказала ей, что меня все устраивает.
   Мы поднялись по лестнице в старую детскую, и по дороге туда леди Гарриет отправила одну из служанок за ленчем для детей.
   Комнаты оказались светлыми и просторными. Я вспомнила, что уже бывала здесь прежде, когда приходила играть с Лавинией. И тут же перед моим внутренним взором предстало жуткое зрелище ее смерти, и меня охватило чувство обреченности. Здесь, в этих самых комнатах, владычествовал Фабиан, здесь находилось его царство, что признавали все, даже его мать. Здесь его холили и лелеяли, потакали малейшим его желаниям и не перечили самым диким выходкам, включая похищение чужого ребенка.
   На каждом шагу меня поджидали воспоминания, и в тот момент я вдруг поняла, что мне нестерпимо хочется убежать отсюда, потому что я никогда не стану кем-либо, кроме чужака, в этом доме. Дочь приходского священника, недостаточно родовитая, чтобы знаться с обществом Фрамлингов, за исключением случаев, когда ее можно использовать ради собственной выгоды.
   – Я оставлю вас, чтобы вы обустроились, – сказала леди Гарриет.
   Мне показалось, что и ей хочется поскорее уйти отсюда, что ей невыносимо оставаться в комнате, в которой когда-то жила и играла еще ребенком ее погибшая дочь, как теперь будут жить и играть ее дети. Неужели и леди Гарриет могут переполнять эмоции? Я была уверена, что уж в чем в чем, а в этом она никогда не признается.
   В конце концов она ушла, и я осталась с детьми одна.
   – Она кто? Королева? – спросила Луиза.
//-- * * * --//
   Это был очень странный день. Я устроила детям нечто вроде экскурсии по дому и саду. Им все понравилось, и они сочли их замечательными. Мы встретили нескольких слуг, которые не смогли скрыть своего удовольствия при виде того, что в доме вновь появились дети.
   Я подумала, что со временем они обретут здесь счастье. Сейчас они держались за меня чуточку крепче, чем прежде, а это означало, что им немного не по себе после произошедших в их жизни перемен; ну и, разумеется, они испытывали благоговейный трепет перед своей внушительной бабушкой.
   Ленч мне прислали в комнату.
   Леди Гарриет намекнула, что желает побеседовать со мной нынче же вечером, и после ужина пригласила меня в свою гостиную.
   – Присаживайся, Друзилла, – сказала она. – Мне нужно поговорить с тобой. Я знаю, что тебе довелось многое испытать. Сэр Фабиан сообщил мне о том, как ты ухаживала за детьми и обеспечивала их покой и безопасность в то ужасное время, за что мы оба искренне благодарны тебе. Сэр Фабиан пишет, что ты должна будешь остаться с детьми, по крайней мере, до его возвращения, которое, как он надеется, состоится уже весьма скоро. По его мнению, в Индии произойдут перемены, ставшие неизбежными после того ужасного мятежа. Луизе и Алану более не грозит опасность, но ведь есть еще один ребенок. Я знаю о нем и о той роли, которую ты сыграла в этом деле. Это было большое несчастье, но сейчас я не намерена останавливаться на этом. Вся история уже известна мне со слов моего сына, и я виделась с теми людьми, которые воспитывают ребенка. В каком ужасном месте они живут! Я пригласила их сюда, но они в самой грубой форме отвергли мою просьбу… и мне пришлось поехать к ним самой. Какая жалость, что они забрали ребенка.
   – Должна сказать вам, леди Гарриет, что с нами они обошлись поистине замечательно. Не представляю, что бы мы без них делали.
   – Я ни в чем не виню тебя, Друзилла. Твое участие в этом деле достойно всяческой похвалы. Твоя нянька – очень откровенная и прямолинейная особа. – Что я слышу! Леди Гарриет снизошла до похвалы, пусть скупой и неохотной, другой женщине, так похожей на нее саму. – Полагаю, их поступок в тот момент заслуживал восхищения. Но теперь мы должны подумать о девочке. Какими бы неблагополучными ни были обстоятельства ее появления на свет, она остается моей внучкой и потому должна воспитываться здесь, во Фрамлинге.
   – Леди Гарриет, они заботились о ней с самого рождения. Они любят ее как собственную дочь. И потому никогда не отдадут ее.
   – Ну это мы еще посмотрим, – решительно заявила леди Гарриет. – Сэр Фабиан полагает, что она должна жить здесь, вместе со сводными братом и сестрой.
   – Я знаю, что они никогда никому не отдадут ее.
   – Она Фрамлинг по рождению, а я – ее бабушка. У меня есть права.
   – Немедленно отнять ребенка едва ли будет хорошим решением и для него.
   – Со временем они поймут, что это было разумно.
   – Но, леди Гарриет, то, что представляется разумным вам, может не казаться таковым им.
   Она недоуменно взглянула на меня, но я не отвела взгляда. Я уже давно приняла твердое решение, как и в случае с Лавинией, что она не сможет помыкать мною. Если им не нравится мое поведение, я просто дам им понять, что нахожусь здесь исключительно потому, что не желаю оставлять детей одних. Сейчас я была куда нужнее леди Гарриет, чем она мне, и это давало мне известное преимущество. Мой статус был гораздо выше статуса обыкновенной гувернантки.
   – Это мы еще посмотрим, – с угрозой пообещала она, а потом добавила: – Я хочу, чтобы ты повидалась с этими людьми.
   – Я сама собиралась сделать это. Полли очень дорога мне, как, впрочем, и ее сестра, и Флер.
   – В таком случае я хочу, чтобы ты съездила к ним как можно скорее.
   – Таково было и мое намерение.
   Она благосклонно кивнула.
   – Объясни им все выгоды того, что ребенок станет жить и воспитываться здесь. Несмотря на все обстоятельства ее рождения, она по-прежнему остается моей внучкой. Я думаю, их можно заставить понять, что это значит.
   – Думаю, что и они хотят для малышки только самого лучшего.
   – Именно. В таком случае, полагаю, ты сумеешь воззвать к их здравому смыслу.
   – Я совсем не уверена, что они ответят на ваше предложение положительно, леди Гарриет.
   – Я верю в тебя, Друзилла. – Она даже одарила меня улыбкой-авансом – за то, что я возвращу ее рожденную вне брака внучку обратно в семью, подумала я. Но это будет нелегко. Я знала Полли и знала Эфф. В решимости они ничуть не уступали леди Гарриет. – Что ж, – продолжала она, – раз Луиза и Алан теперь здесь, то их будущее обеспечено.
   – А как же их отец? – спросила я. – У него могут быть иные планы на их счет, ведь он же вернется…
   – О нет. – Леди Гарриет рассмеялась. – Он не станет возражать, потому что своими глазами увидит и поймет, что со мною им будет лучше.
   – Вам известно что-либо…
   – Очень немногое. Он был в Лакхнау вместе с той няней и ее мужем. – Она презрительно фыркнула. – Тогда они были в безопасности. Это мы знаем совершенно точно. Но, разумеется, там по-прежнему творятся самые ужасные вещи. Какие все-таки неблагодарные и коварные люди – убивать тех, кто столько сделал для них. Англичане, мужчины, женщины и маленькие дети, павшие от рук аборигенов! Но они непременно получат по заслугам, можешь не сомневаться.
   – Рада, что дети отныне пребывают в безопасности.
   Леди Гарриет кивнула.
   – Что ж, Друзилла, у тебя был долгий день… и у меня тоже. Позволь пожелать тебе покойной ночи. Полагаю, дети уже спят.
   – О да, они очень устали.
   – Не сомневаюсь. Мне жаль, что я вынуждена взвалить на тебя обязанности няни в детской. Но они привыкли к тебе, и поэтому так будет лучше, хотя бы первое время. Думаю, что сейчас им не нужны слишком уж большие перемены. Но у меня уже есть хорошая нянька на примете.
   – Я тоже думаю, что сейчас им будет лучше со мною. Я ведь ухаживала за ними в дороге, да и раньше тоже. Они очень скучают по своей няне-индианке.
   На ее лице появилось выражение явного неодобрения.
   – Ладно, скоро у нас будет хорошая няня-англичанка и они перестанут скучать. Доброй ночи, Друзилла.
   – Доброй ночи, леди Гарриет.
   Как странно вновь оказаться в этом доме… и даже поселиться под его крышей!
   Я отправилась к себе в комнату. Простыни были свежими и прохладными, а комната просторной, пусть и немного аскетичной. Но здесь жили воспоминания, слишком много воспоминаний: сад, выгон, старая церковь… домик священника… сцены из моего детства.
   Я подумала об отце и словно наяву увидела, как он идет через сад, возвращаясь из дома в церковь, зажав под мышкой молитвенник, и ветер треплет его светлые неприбранные волосы… а мыслями он уже унесся далеко-далеко… в Древнюю Грецию, скорее всего.
   Столько всего произошло после моего отъезда.
   Я не чувствовала усталости, но стоило мне лечь и укрыться этими прохладными чистыми простынями, как я тут же провалилась в сон без сновидений. Все-таки я основательно вымоталась, и морально, и физически.
//-- * * * --//
   Весь следующий день я провела с детьми. Я повела их на прогулку на старый церковный двор. Там мы встретили Колина Брэди и его жену. У них уже родился ребенок.
   Эллен Брэди, дочь доктора, настояла на том, чтобы я зашла к ним в дом священника, где угостила меня бокалом собственноручно изготовленного вина из ягод бузины. Потом Колин присоединился к нам. Дети тихонько сидели рядышком.
   Я вдруг подумала, что это я могла бы сейчас сидеть перед подносом, передавая гостям бокалы с моим вином из бузины. Но нет. Я бы никогда не удовлетворилась этим, хотя и не сомневалась, что леди Гарриет по-прежнему полагает мой отказ несусветной глупостью.
   – Мы вспоминали вас, когда узнали о том, что происходит, не правда ли, Эллен? – сказал Колин.
   Та подтвердила, что да, действительно вспоминали.
   – Какие ужасные вещи там творились. Как они могли? Вот уж где вы, наверное, страху натерпелись.
   Служанка повела детей в сад, поэтому они могли разговаривать свободнее.
   – И мисс Лавиния, графиня. Какая ужасная смерть… Она ведь была еще так молода…
   Я согласилась, думая: «Вы понятия не имеете о том, как она умерла. И даже представить себе этого не можете».
   В деревне ко мне подходили многие, чтобы поговорить. Владельцы выходили из лавок поздороваться со мною. Все они интересовались детьми.
   – Как хорошо, что во Фрамлинге вновь зазвучат детские голоса. Леди Гарриет будет довольна.
   В этом ни у кого не было ни малейших сомнений. Я знала, что в душе она оплакивает Лавинию. Она полагала возмутительным, что аборигены посмели напасть на англичан, но то, что они убили ее дочь, было возмутительно вдвойне. Пожалуй, я никогда не понимала ее. Единственным, что волновало ее по-настоящему, были дети – а теперь и внуки. И я прекрасно знала, что за Флер разыграется настоящая битва.
   Я много думала об этом и, как только уверилась, что дети освоились в Доме настолько, что смогут обойтись без меня несколько дней, решила съездить в гости к Полли и написала ей об этом.
   Леди Гарриет заглядывала к нам в детскую. Я старалась приободрить детей, призывая их разговаривать с нею, но при этом замечала, что в ее присутствии они становятся скованными и стараются держаться поближе ко мне.
   Она не навязывала им свое общество. Нет, это было бы недостойно леди Гарриет. Но я видела, как она втайне радовалась, когда Луиза обращалась к ней непосредственно. А вот Алан упорно отводил глаза в сторону и воздерживался от прыжков, когда она была рядом.
   – Дети ведут себя очень тихо, – однажды обратилась она ко мне, когда брат с сестрой отправились спать.
   – Им нужно привыкнуть к новому окружению, – пояснила я. – Они пережили уже множество перемен. Но со временем все образуется.
   – Их научат верховой езде.
   Я ответила, что эта мысль представляется мне замечательной.
   – Я пока подожду с наймом новой няньки. Еще немного.
   Я сказала ей, что и эта мысль мне по душе.
   – Пусть они немного привыкнут к новым лицам в своем окружении.
   Леди Гарриет одобрительно кивнула.
   – Новости становятся все лучше, – сказала она. – Генерал Робертс воистину творит чудеса. Он показывает этим ужасным людям, кто там настоящие хозяева, а сэр Джон Лоуренс, по общему мнению, заслуживает отдельного признания за сыгранную им роль. Судя по всему, вскоре обстановка там более-менее нормализуется… то есть настолько, насколько это вообще возможно в этой варварской стране. Может так случиться, что мы увидим сэра Фабиана и отца детей намного раньше, чем рассчитывали.
   – Это наверняка станет для вас большим облегчением, леди Гарриет.
   – Ты совершенно права. Ну а потом зазвенят свадебные колокола. Леди Джеральдина и так ждала достаточно долго. – Я старательно избегала ее взгляда, поскольку боялась выдать себя. – Задержек больше не будет, – продолжала леди Гарриет, – то есть, разумеется, после того, как сэр Фабиан вернется домой. – Она ласково улыбнулась. – Боюсь, он сгорает от нетерпения. Он был таким всегда. Если он чего-нибудь хочет, то хочет немедленно, так что свадьба состоится в самое ближайшее время.
   Ее рассуждения показались мне вполне здравыми. Дома все выглядело совсем по-другому. А вот в Индии, путешествуя из Дели в Бомбей, я, пожалуй, позволила себе чересчур увлечься несбыточными мечтами.
   Только здесь я поняла, какой дурой выглядела и была.
//-- * * * --//
   Я получила полное любви и ласки письмо от Полли.
   «…я распеваю во весь голос. Эфф говорит, что я сведу ее с ума. Просто я очень рада тому, что ты жива и здорова и благополучно вернулась домой. Мы будем ждать, так что приезжай поскорее».
   Газеты тоже сообщали хорошие новости. Мятеж быстро катился к своему концу, и броские заголовки в газетах провозглашали победу. Генерал Робертс и сэр Джон Лоуренс стали национальными героями. Также много писали о лояльных сикхах и предателях-сипаях. Но в итоге все будет хорошо. Зло будет наказано, а добро восторжествует.
   Старики все так же сидели у пруда и обсуждали освобождение Лакхнау, перебрасываясь такими названиями, как Бунделкханд и Джханси. В этих беседах они несколько раз нанесли поражение злобному Нане Сахибу и восторжествовали над Тантием Топи. В общем, поставили мятежников на место.
   В воздухе разливалось умиротворение. Весна вступила в свои права; слабое жужжание насекомых сливалось со щелканьем садовых ножниц, которыми подстригали живые изгороди.
   Это был дом. А мне предстояла встреча с Полли.
   Детям я сказала, что буду отсутствовать всего несколько дней. Они уже успели проникнуться симпатией к Молли, одной из горничных, и я знала, что с нею они будут счастливы. После обеда она станет отводить их в гостиную, чтобы они провели часок со своей бабушкой. Это стало у нас ритуалом, который они приняли, постепенно учась не бояться ее. Я чувствовала, что могу без опаски оставить их, да и в любом случае надо было выслушать все, что Полли имеет сказать мне.
   Она ждала на вокзале. Глаза ее наполнились слезами, когда она увидела меня, и на несколько долгих мгновений мы замерли, обнявшись. Но вот она вернулась с небес на землю.
   – Эфф осталась дома. К тому времени как мы доберемся домой, она вскипятит чайник. Боже ты мой, как же я рада видеть тебя! Ну-ка, дай мне на тебя посмотреть. Неплохо. А то я уже начала беспокоиться… Ты одна посреди всего этого ужаса. Достаточно, чтобы волосы на голове встали дыбом. А когда мы услыхали, что ты вернулась… в общем, видела бы ты нас… Эфф и Флер… О, она прекрасно тебя помнит. Говоря по правде, иногда Эфф даже ревнует. Да, она такая. Но как же я рада видеть тебя! Точно тебе говорю, с той самой минуты я пою не переставая… отчего Эфф едва не слетела с катушек. Ладно, ты приехала.
   В кебе, который вез нас к дому, мы почти не разговаривали. И вот наконец дом, знакомый и почти родной.
   Дверь распахнулась настежь, и на пороге показались Эфф и Флер. Эфф – такая же, как всегда, и Флер – подросшая куда больше, нежели я ожидала. Красивая темноволосая девочка обхватила меня обеими руками за шею и поцеловала.
   – Мы что, будем стоять здесь до ночи? – пожелала узнать Эфф. – У меня уже чайник закипает. И горячие булочки к чаю имеются. Их надо обязательно попробовать. Я сказала, что не позволю никому к ним прикоснуться, пока ты не приедешь. Мы же не хотим, чтобы они зачерствели, а?
   И вот мы уже сидели на кухне, слишком взволнованные поначалу, чтобы говорить связно, но счастливые оттого, что вновь собрались вместе.
   Мне предстояло познакомиться с гувернанткой.
   – Миссис Чайлдерс – истинная леди, – сказали мне. – Сошла с небес на землю, – добавила Полли. – Она такая щепетильная, и ей здесь нравится. Никакого тебе жеманства и надувания щек, просто любит Флер, и бог ты мой, какой же взаимностью отвечает ей ребенок! Да и умная вдобавок. История, география и французский, можешь себе представить? А Флер все схватывает на лету. Слышала бы ты, как она парлекает по-французски. Мы с Эфф по стенке сползаем от хохота, верно, Эфф?
   – Говори за себя, – отозвалась та. – Я-то легко распознаю французский на слух, и в нем нет ничего смешного. Кроме того, не вижу ничего странного в том, чтобы Флер научилась говорить по-французски, потому как это умеют многие леди, и она тоже вырастет такой.
   Миссис Чайлдерс оказалась очень приятной женщиной лет сорока, как мне показалось; она была вдовой и очень любила детей. Она явно, как и говорила мне Эфф, утратила прежнее положение в обществе, но – опять-таки, по словам Эфф – «не озлобилась из-за этого». Она стойко перенесла обрушившиеся на нее невзгоды, и, как выразилась Полли, пусть они не принадлежали к сильным мира сего, но обращались с нею как с равной, и уже от нее самой зависело, примет она подобное отношение или нет.
   Миссис Чайлдерс, очевидно, приняла его, а мне заявила, что очень счастлива в доме и любит Флер. Мне показалось, что все они живут в мире и согласии.
   Каждое утро миссис Чайлдерс водила Флер на прогулку в парк. Они там изучали цветы и «прочие штуки», как по секрету сообщила мне Эфф: «Это называется ботаника».
   Эфф часто уходила на рынок за покупками, что давало мне возможность побыть с Полли наедине.
   Очень скоро она первой заговорила о визите леди Гарриет.
   – Представляешь, она послала за мной. «Прошу вас незамедлительно прибыть во Фрамлинг». Интересно, кем она себя возомнила? «А не пошла бы ты куда подальше!» – сказала я, но не ей… а Эфф. А потом она является сюда собственной персоной. Видела бы ты ее. Я бы, не чинясь, усадила ее на кухне, но Эфф потащила ее в гостиную. Она заявила, что собирается забрать с собой Флер. «Если вы так полагаете, – заявила я ей, – то вам следует знать и еще кое-что. Это ее дом, в нем она и останется». Она начала рассказывать нам о том, как много может сделать для девочки. Мы тоже не в канаве родились, говорю я ей. Ты, кстати, знаешь, что дом теперь принадлежит нам? Да, мы купили его и собираемся прикупить еще и соседний. Эфф поговаривает о том, чтобы переехать в какой-нибудь небольшой городок в сельской местности.
   – В сельской местности! Ты, Полли! Но ты же так любишь Лондон!
   – С возрастом приоритеты меняются. А Эфф всегда любила природу и свежий воздух. Как бы там ни было, дело это неблизкое. Пока мы отложили этот вопрос на потом. Но что я хочу сказать? Что мы можем воспитать Флер и без помощи ее светлости. Ладно, а теперь расскажи о себе. Как ты? Ты ведь живешь под одной крышей с этой женщиной.
   – Там же дети, Полли. Луиза и Алан. Ты бы сразу же полюбила их, если бы увидела.
   – Если они хотя бы наполовину такие же славные, как их сестра, то, пожалуй, ты права. Полагаю, они рады, что у них есть ты, но едва ли тебе весело в том доме с ее светлостью.
   – Я справляюсь. Она любит детей и понимает, что я им нужна. Не забывай, что я была рядом с ними в то ужасное время в Индии.
   Полли кивнула.
   – Ты же знаешь, что, когда она надоест тебе хуже горькой редьки, ты всегда можешь приехать сюда. Думаю, что мы прекрасно заживем все вместе. Арендаторы платят регулярно, а теперь, когда у нас есть собственный дом… это хорошо. Имей в виду, нам пришлось побороться за него, и одно время мы были стеснены в средствах. Вот, кстати. Надо было сразу сказать тебе об этом. Что ж, другого выхода у меня не было. Думаю, ты все поймешь.
   – Надеюсь, что так, Полли. В чем дело?
   – Флер была очень больна.
   – Ты ничего мне об этом не говорила.
   – Не было никакого смысла тревожить тебя, учитывая, что ты была далеко. Ты бы все равно ничего не смогла сделать. В какой-то момент жизнь ее повисла на волоске.
   – Ох, Полли! Неужели это правда?
   – Гм. Окажись тогда эта ее бабка здесь, думаю, что сейчас Флер уже жила бы с нею. Нам бы пришлось отпустить ее. У нее воспалилось горлышко. Она бы, наверное, умерла, если бы не операция.
   – Какой ужас, Полли! А я ни о чем даже не подозревала.
   – Нашелся здесь один человек… хороший хирург или что-то в этом роде. Доктор Клементс рассказал нам о нем. Он полагал, что только тот и может спасти девочку. Имей в виду, он был одним из этих умников с Харли-стрит… и, чтобы заполучить его, нужно было выложить кругленькую сумму. Нам пришлось искать деньги. Мы ведь только-только купили этот дом. Случись это раньше, мы бы воспользовались теми деньгами, а покупку отложили бы. Но случилось так, как случилось… мы оказались на мели. В общем, теперь у нас есть дом, но какая бы нам была от этого радость, если бы мы потеряли Флер?
   Я в ужасе уставилась на нее, но она лишь покачала головой и улыбнулась мне.
   – Теперь все хорошо. Он сделал свою работу, и малышка полностью выздоровела. А теперь я скажу тебе, что мы сделали. Помнишь тот веер, который тебе подарила старая леди?
   Я кивнула.
   – В нем еще были драгоценные камни.
   – Да, Полли, помню.
   – Я отнесла его ювелиру, и он сказал, что эти блестяшки стоят кучу денег. – Она с извиняющимся видом взглянула на меня. – Я сказала Эфф: «Если бы Друзилла была здесь, то наверняка и сама бы так поступила». Она согласилась со мной. Деньги были нужны нам срочно. Мне пришлось принимать решение прямо на месте. На одной чаше весов были камни, а на другой – наша славная малышка Флер. Итак, я отнесла веер ювелиру, и он купил драгоценности, вынул их из веера… Они спасли жизнь Флер. Кое-что еще осталось, и мы даже съездили с нею на море, Эфф и я. Совсем как в прежние времена. Видела бы ты, как румянец возвращался на ее маленькие щечки. Словом…
   – Разумеется, я все понимаю, Полли. И я рада, очень рада!
   – Я знала, что так и будет. Что такое камень какой-то по сравнению с жизнью ребенка, верно? Я так и сказала Эфф. И теперь говорю тебе. Он хорошо поработал с твоим веером, этот ювелир. Он выглядит совсем как новый. Я сберегла его. Погоди минутку.
   Я сидела, не в силах пошевелиться, потрясенная ее рассказом, покуда она ходила за веером. Отныне павлиньи перья вызывали у меня лишь одно воспоминание: окровавленный веер у ног Лавинии.
   Полли встала передо мною и с гордостью раскрыла веер. Он почти не изменился с той поры, как я видела его в последний раз; те места, где прежде находились драгоценные камни, были тщательно заделаны.
   – Вот! – сказала Полли. – Красивая штучка. Я никогда не забуду того, что он сделал для Флер.
//-- * * * --//
   Не успела я вернуться, как леди Гарриет пожелала узнать, как прошел мой визит.
   – Они настроены весьма решительно, – сообщила я ей. – И никогда не отдадут вам Флер.
   – Но разве ты не указала им на те преимущества, которые она получит, живя со мной?
   – Они по-прежнему думают, что ей будет лучше, если она останется с ними. К тому же у них теперь есть гувернантка.
   – Знаю. Ума не приложу, что хорошая гувернантка может делать в таком месте?
   – Она показалась мне интеллигентной и умной женщиной, которая очень любит Флер.
   – Вздор! – заявила в ответ леди Гарриет. – Их надобно привести в чувство. Чтоб ты знала, я ведь могу и настоять на своих правах.
   – Обстоятельства сложились… необычные.
   – Что ты имеешь в виду? Флер – моя внучка.
   – Но вы ведь совсем недавно узнали о ее существовании.
   – И что же из этого следует? Я знаю, что она моя внучка, и этого довольно. У меня есть на нее права.
   – Вы хотите сказать, что прибегнете к помощи закона?
   – Я сделаю все необходимое, дабы вернуть себе свою внучку.
   – Это будет означать предание огласке подробностей ее рождения.
   – И что же?
   – Вас это не беспокоит?
   – В случае необходимости это будет сделано.
   – Но, если вы обратитесь в суд, обстоятельства ее рождения станут всеобщим достоянием. Это было бы плохо для Флер.
   Она заколебалась, правда ненадолго.
   – Я решительно настроена вернуть себе ребенка.
   Я вдруг увидела горькую иронию судьбы в том, что, когда Флер родилась, мать отказалась от нее и мы приложили немало усилий, чтобы найти для нее дом. Теперь же за малышку сражались две равные силы – одна была намерена заполучить ее, а другая – удержать.
   Хотелось бы мне знать, кто выйдет победителем из этой битвы.
//-- * * * --//
   Время незаметно утекало сквозь пальцы, как вода в песок. Луиза и Алан постепенно становились настоящими детьми Фрамлингов. Им давали уроки верховой езды, чему они были только рады, – каждое утро они полчаса проводили в паддоке с грумом Фрамлингов. Леди Гарриет с большим удовлетворением наблюдала за ними из своего окна.
   Прибыла новая няня. Ей было лет сорок с небольшим, решила я, и она занималась с детьми вот уже более двадцати пяти лет. Леди Гарриет осталась ею весьма довольна. Она работала в семье герцога, сообщила мне хозяйка Фрамлинга, – правда, только с младшим сыном, зато будущим наследником.
   – Она освободит тебя от самых тягостных и обременительных обязанностей, – пообещала она мне. – Так что теперь ты можешь сосредоточиться исключительно на классной комнате.
   Дети приняли Нанни Мортон, и поскольку она сполна обладала крайне важным для нянек даром держать детей в ежовых рукавицах и одновременно создавать впечатление всезнайки, готовой защитить их от всего мира, то вскоре стала неотъемлемой частью их каждодневной жизни, внушая им ощущение того, что было сейчас для них главнее всего на свете – надежности и безопасности.
   Время от времени они вспоминали свою мать и айю, но только при случае и все реже и реже. Фрамлинг понемногу становился для них настоящим домом. Им нравилось приволье этого загадочного и вместе с тем уже знакомого особняка; они обожали ездить верхом, и, хотя по-прежнему благоговели перед своей властной бабушкой, уже успели проникнуться к ней некоторой привязанностью и получали несомненное удовольствие в тех редких случаях, когда она выражала одобрение тому, что они делали; кроме того, у них были еще Нанни Мортон и я.
   Долгие недели, проведенные взаперти в доме Салара, и то чувство тревоги и беспокойства, которое они при этом испытывали, научили их ценить покой Фрамлинга, великолепие его садов, замечательные конные прогулки и общее ощущение благополучия.
   Леди Гарриет часто заговаривала о леди Джеральдине.
   – Западное крыло нуждается в реставрации, – сообщила она мне. – Но я не стану ничего предпринимать сама. Не исключено, леди Джеральдина захочет все переделать на свой лад, когда приедет. – А потом добавила: – Леди Джеральдина – отличная наездница. Рискну предположить, что она пожелает перестроить и конюшню.
   Леди Джеральдина обзавелась назойливой привычкой неожиданно возникать в наших в разговорах, причем по мере того, как шло время, это случалось все чаще.
   – Теперь сэра Фабиана более ничто не удерживает в Индии, – рассуждала леди Гарриет. – Я уверена, что уже скоро он вернется домой. Я намерена пригласить леди Джеральдину, чтобы она встретила его, когда он прибудет. Сделаем для него приятный сюрприз. Да, Луизе и Алану самое время сполна воспользоваться преимуществами детской. Не исключено, что вскоре им придется делить ее еще с кем-нибудь.
   – Вы имеете в виду Флер?
   – Да, Флер и еще кое-кого, когда сэр Фабиан женится. – Она негромко хихикнула. – Семья леди Джеральдины известна своей плодовитостью. У каждого из ее членов большое семейство.
   С каждым днем она приходила во все большее волнение, потому что не могла поверить, что отсутствие Фабиана продлится еще долго.
   А потом домой вернулся Дугал.
   Мы как раз были на уроке в классной комнате, когда он приехал, причем без предупреждения. Вместе с ним в комнату вошла леди Гарриет. Перед тем как она переступила порог, до меня донесся ее голос: «Они сейчас занимаются с Друзиллой. Вы помните Друзиллу? Эту славную благоразумную девушку из сельского прихода…»
   Можно подумать, он нуждался в подобном напоминании! Когда-то мы были добрыми друзьями. Я виделась с ним в Индии, и он знал, что здесь я присматриваю за его детьми. Но леди Гарриет никогда не придавала особенного значения отношениям между своими «подданными».
   Он вошел и замер на месте, и взгляд его сначала устремился ко мне, а уже потом он перевел его на детей. Я встала. Леди Гарриет сказала:
   – Дети, приехал ваш папа.
   Первой отозвалась Луиза:
   – Привет, папа.
   Алан хранил молчание.
   – Как поживаете? – осведомился Дугал. – А вы, Друзилла?
   – Очень хорошо, – ответила я и, в свою очередь, полюбопытствовала: – А вы?
   Он кивнул, по-прежнему не сводя с меня глаз.
   – Давненько мы не виделись.
   – Мы слышали о том, что творилось в Лакхнау. Должно быть, это было ужасно.
   – Ужасно было везде, – возразил Дугал.
   – Полагаю, на сегодня уроки закончены, – заявила леди Гарриет, – и по такому случаю я приглашаю всех в свою гостиную.
   Дети оставили свои книжки, а я задержалась, чтобы закрыть их и убрать.
   – Вы, наверное, хотите побыть со своим папой, дети, – сказала леди Гарриет.
   – Да, бабушка, – покорно согласилась Луиза.
   Дугал взглянул на меня.
   – Мы поговорим позже, – сказал он.
   Я осталась одна в классной комнате, напоминая себе о том, что, несмотря на все случившееся ранее, я – всего лишь гувернантка.
//-- * * * --//
   Похоже, дети не особенно обрадовались тому, что увидели отца, зато леди Гарриет пребывала в полном восторге; причиной тому стало привезенное Дугалом известие о том, что и Фабиан засобирался домой.
   – Я получила хорошие новости из Индии, – поведала она мне. – Мой сын вскоре отправится домой. Свадьба состоится практически сразу же по его прибытии. Они бы уже давно поженились, если бы не эти злобные аборигены. Я уже начала задумываться над тем, какое платье надену по такому случаю. В качестве матери жениха мне предстоит сыграть свою роль, а Лиззи Картер, хотя и хорошая швея, работает довольно медленно. Из Луизы получится очаровательная подружка невесты, а из Алана – отважный маленький паж. Я очень люблю планировать свадьбы. Вот, помню, Лавиния… – Но тут оживленное выражение исчезло с ее лица. – Бедный Дугал, – коротко бросила она. – Без нее он сам не свой.
   Я не замечала, чтобы он уж очень нуждался в ней, но свои мысли предпочла оставить при себе. Упоминание о Лавинии причиняло мне неменьшую душевную боль, чем леди Гарриет.
   Дугал задержался на несколько дней во Фрамлинге, после чего должен был отправиться в свое поместье. Он не стал медлить и заговорил со мной при первой же возможности.
   – Я очень рад тому, что вижу вас снова, Друзилла, – сказал он. – Были времена, когда я думал, что мы больше не увидимся. Какие ужасные испытания выпали на нашу долю!
   – Увы… впрочем, как и на долю тысяч других людей.
   – Иногда мне кажется, будто я уже никогда не стану прежним.
   – Думаю, подобные мысли посещают всех нас.
   – Я ухожу из Компании. Собственно, я в любом случае намеревался так поступить. Кроме того, в Компании неизбежны перемены. Такое впечатление, что ей как таковой пришел конец. Ее передадут под контроль государства. Я же передам свои интересы кузену.
   – И чем же вы займетесь?
   – Тем, чем всегда хотел. Исследованиями.
   – А дети?
   На лице его отобразилось удивление.
   – Они останутся с бабушкой.
   – Разумеется, она бы хотела именно этого.
   – Это представляется мне вполне разумным. У нее большой дом, детские комнаты – все, в чем только могут нуждаться дети, и… э-э… она намерена оставить их у себя. А я рассказывал Луизе о некоторых последних открытиях в области археологии, и она показалась мне заинтересованной.
   – Луиза очень умна, она из тех детей, которым интересно все, что они слышат.
   – Да. Должно быть, это захватывающий процесс – исследовать детский ум, наблюдать зарождение разума. У них превосходные мозги, незамутненные, и они все быстро схватывают.
   – А как иначе? Они должны усвоить то, что может понадобиться им в жизни. Мне часто приходило в голову, что мыслят они логично и ясно. Им недостает лишь жизненного опыта, и потому они должны научиться тому, как справляться с триумфом или катастрофой.
   – Как хорошо снова оказаться рядом с вами, Друзилла. Я скучал по вам. Я часто вспоминаю наши прежние встречи в доме вашего батюшки. Вы помните их?
   – Разумеется.
   – Ваш отец был очень интересным человеком.
   Мы смотрели, как дети катаются на пони, и в этот момент мимо нас проехал Алан. Грум держался рядом с ним, и малыш бросил поводья.
   – Посмотри на меня, Друзилла! – крикнул он. – Посмотри! Без поводьев!
   Я захлопала в ладоши, а он радостно засмеялся.
   – Они очень вас любят, – заметил Дугал.
   – Мы стали очень близки, пока прятались. Думаю, что оба они осознавали нависшую над нами опасность.
   – Какое счастье, что вам удалось выжить.
   – Вы были с Томом и Элис.
   – Да, они тоже оказались в Лакхнау. Это было время настоящего террора и ужаса. Мы просто не знали, чего ожидать и что может произойти в следующий миг. У меня нет слов, чтобы выразить то, что мы почувствовали, когда войска Кемпбелла взяли город. Сопротивление было ожесточенным. Они сражались, как дьяволы.
   – Том и Элис тоже приедут домой?
   – Не сразу, насколько я понимаю. Там до сих пор дым стоит коромыслом. Ожидаются большие перемены. Услуги Тома нужны как никогда, поэтому вернуться в ближайшее время они не смогут. Но у него есть Элис. Они очень хорошо ладят. А вот Фабиан может пожаловать домой со дня на день. Но я не знаю, когда именно это случится. Он наверняка захочет увидеться с кое-какими людьми в Лондоне. Все так неопределенно. В Компании должны произойти большие перемены, и я не знаю, как это повлияет на Фабиана.
   – Как и на Тома Кипинга, пожалуй.
   – С Томом все будет в порядке. Он везунчик. Из Элис вышла прекрасная спутница жизни. – В голосе его прозвучала тоска. – Только представьте себе. Они ведь были знакомы совсем недолго… и такое счастье. Они буквально созданы друг для друга.
   – Полагаю, такое время от времени случается.
   – Только с везунчиками. Что же до всех остальных, нас, грешных… – Он немного помолчал. – Нам ведь ни к чему притворяться, верно? Мы слишком хорошо знаем друг друга. Друзилла, я умудрился все испортить.
   – Полагаю, такие чувства иногда посещают всех нас.
   – Надеюсь, этого не скажешь о вас. Вот я, например… плыву куда глаза глядят, без руля и ветрил. Мужчина с двумя детьми, которые, кажется, относятся к нему как к чужому человеку.
   – Это можно быстро исправить.
   – Они очень любят вас, Друзилла.
   – Мы много времени провели вместе. Они стали моими подопечными, когда я приехала в Индию, и остаются таковыми с тех самых пор. Нам довелось вместе пережить то страшное время. Они не до конца сознавали степень грозящей нам опасности, но даже маленькие дети не могут пережить такие ужасы и остаться прежними. Я олицетворяю для них нечто вроде каменной скалы, внушая ощущение безопасности.
   – Я все понимаю. Так они будут относиться к вам всегда. В вас чувствуется некий стержень, Друзилла. Я часто вспоминаю прежние времена. Тогда мы с вами были хорошими друзьями. Не могу передать, с каким нетерпением я ожидал встреч и бесед с вами и вашим отцом.
   – Да, мы все получали от них удовольствие.
   – Мы говорили об интересных вещах… важных… и поскольку удовольствие от встреч было взаимным, оно удваивалось. Вам никогда не хотелось вернуться в те беззаботные времена? Поступить по-другому… чтобы все переменилось?
   – Полагаю, иногда подобное желание возникает у каждого.
   – Мой брак не был счастливым. Скорее уж его можно назвать катастрофой. Понимаете, она была настоящей красавицей.
   – Не думаю, что когда-либо встречала кого-нибудь красивее Лавинии.
   – Ее красота была ослепляющей. Думаю, что она была похожа на Венеру, выходящую из моря.
   – Я помню, что вы преклоняетесь перед красотой. Я видела выражение ваших глаз, когда они останавливались на какой-либо статуе или шедевре живописи.
   – Я думал, что она самое красивое создание из тех, что мне довелось увидеть. Она казалась влюбленной в меня, а леди Гарриет была так решительно настроена…
   – Ах да, – сказала я. – В общем, вы в мгновение ока превратились в завидного жениха.
   – Этого не должно было случиться со мной. Как бы там ни было, она мертва, а у меня теперь есть дети.
   – Они станут вашей главной заботой.
   – Они будут расти и воспитываться в этом доме, полагаю. Здесь они будут здоровы и счастливы. Правда, насчет влияния Фрамлингов у меня есть некоторые сомнения. Оно меня беспокоит. Я боюсь, что дети унаследуют некоторые ценности от леди Гарриет. И поэтому я рад, что вы остаетесь с ними, Друзилла.
   – Я очень их люблю.
   – Я вижу. Но когда вернется Фабиан… Насколько мне известно, в скором времени ему предстоит женитьба. Полагаю, об этом существует некоторая договоренность с леди Джеральдиной Фитцброк. Официального объявления сделано еще не было, но за этим дело не станет, да и леди Гарриет желает, чтобы этот брак состоялся как можно скорее, так что…
   – Да, мне она тоже говорила об этом.
   – Полагаю, пройдет совсем немного времени и у Фабиана появятся собственные дети. Детская будет принадлежать им, и, если его дети будут хоть сколько-нибудь похожи на него, они вскоре начнут помыкать моими.
   Разговор о женитьбе Фабиана неизменно навевал на меня тоску, которую, как я надеялась, мне удавалось скрыть. А он продолжал:
   – Я хотел бы забрать их с собой… иметь собственный дом.
   – Но он же у вас есть, разве не так?
   – Полуразрушенный старый замок, больше похожий на крепость. Он достался мне вместе с наследством. В качестве дома для детей он не годится, Друзилла.
   – Но это ведь можно исправить, не так ли?
   – Если иметь семью… и других детей, быть может…
   – Что же, все зависит от вас.
   – Да, еще ведь не слишком поздно, как вы полагаете?
   – Кое-кто уверяет, что поздно не бывает никогда.
   – Друзилла… – Он улыбался мне.
   Меня вдруг охватила паника, и я подумала: «Сейчас он сделает мне предложение, как много лет тому предсказывал мой отец. Он полагает, что это станет решением всех проблем. Я уже исполняю роль матери его детей, и он знает, что мне будет интересно все, чем он решит заняться. Я – отнюдь не красавица… уж точно не Венера, выходящая из пены морской… но у меня есть другие достоинства. Как выражается леди Гарриет, я – благоразумная девушка».
   В этот момент к нам подбежали дети. Урок верховой езды у них закончился. Надо ли говорить, что я была рада передышке?
   Не обращая внимания на отца, Луиза сказала:
   – Друзилла, я сегодня совершила прыжок. Ты видела?
   – Да, – ответила я. – У тебя отлично получилось.
   – Правда? Джим говорит, что с каждым разом я буду прыгать все выше и выше.
   – До самого неба, – встрял в разговор Алан. – А меня ты видела?
   – Видела, – заверила я его. – Мы оба смотрели, твой отец и я.
   – Ты был очень хорош, – сообщил ему Дугал.
   Алан улыбнулся ему и подпрыгнул на месте.
   – Прекрати, Алан, – сказала Луиза и метнула извиняющийся взгляд на Дугала. – Он всегда прыгает, – добавила она.
   – Это значит, что он счастлив, – пояснила я.
   – Подождите, скоро я начну прыгать на лошади! – вскричал Алан.
   – Мы подождем, – пообещала я и повернулась к Дугалу. – Правда?
   – И ты тоже? – вопросил Алан, с сомнением глядя на отца. – Ты и Друзилла?
   – Мы будем здесь, – заверила я малыша.
   Алан вновь подпрыгнул, и мы дружно рассмеялись.
   Потом мы направились обратно к дому. Алан бежал впереди и через каждые полминуты оборачивался, чтобы посмотреть, идем ли мы следом, а Луиза с серьезным видом шагала между нами.
//-- * * * --//
   Фабиан возвращался домой. Его корабль уже вышел в море, и через неделю или около того он должен был присоединиться к нам.
   Леди Гарриет пребывала в таком волнении, в каком я никогда не видела ее прежде, и стала куда разговорчивее обыкновенного.
   – Я решила, что не буду приглашать леди Джеральдину заранее. Иначе он станет уделять ей слишком много внимания, но поскольку я очень давно не видела собственного сына, то хочу его для себя. Кроме того, будет куда романтичнее, если он приедет к ней. Он должен сделать ей предложение в доме ее отца. Когда он вернется, все изменится. И больше не будет никаких глупостей от этих двух женщин. Флер будет воспитываться там, где ей самое место, то есть в этом доме.
   – Полагаю, она пожелает иметь право голоса относительно собственного будущего.
   – Сущее дитя! О чем ты только думаешь, Друзилла?
   – О том, что и мне пришла пора задуматься о своем положении.
   – О твоем положении? Что ты имеешь в виду?
   – Я подумала, что леди Джеральдина может захотеть изменить сложившееся положение.
   – В детской? Я хозяйка этого дома, так было, когда я пришла сюда новобрачной, так будет и впредь. Более того, ты очень хорошо учишь детей, и я вполне удовлетворена их успехами. Луиза добилась впечатляющего прогресса. У тебя дар к учительскому делу. Моя гувернантка оставалась со мной с раннего детства вплоть до первого моего выхода в свет.
   Итак, вопрос закрыт. Для нее. Но не для меня. Я не могла остаться. Особенно когда Фабиан женится на леди Джеральдине. Я понимала, что чересчур увлеклась несбыточными мечтами. Пожалуй, так сказалось на мне время, проведенное в Индии, которое теперь представлялось лишь ночным кошмаром. Вернувшись во Фрамлинг, я поняла, что мои мечты никогда не сбудутся.
   Фрамлинги были и остаются Фрамлингами. Они никогда не изменятся. На всех остальных они смотрят свысока, словно на пешки в их игре, которые следует передвигать так, как нужно им. Мы не представляли для них интереса сами по себе, и значение имела лишь польза, которую мы могли принести им.
   Всю ту неделю леди Гарриет пребывала в приподнятом расположении духа, чего я раньше никогда за нею не замечала. Я же все глубже погружалась в пучину уныния. Я не желала находиться здесь, когда он вернется домой. Я не могла присоединиться к общему ликованию, вызванному столь удачным браком, который он намеревался заключить. Фабиан непременно женится к выгоде для себя, в этом я была уверена. Он не хуже своей матери сознавал обязательства своей семьи. Он и воспитан был в духе того, что они важнее всего остального. Я не ошиблась, когда утверждала, что между нами возникла симпатия. Она была всегда – и у него, и у меня. Я знала, что он хочет заняться со мной любовью, но вопрос женитьбы на мне не встанет никогда. Я слышала сплетни о прошлом Фрамлингов – об их похождениях и романтических авантюрах, не имевших ничего общего с законным браком.
   Они заключали выгодные семейные союзы, а большего от них и не требовалось. Но такая жизнь была не для меня. Я была для этого слишком серьезной или, как выразилась бы леди Гарриет, «чересчур здравомыслящей».
   Я часто видела Дугала. Он не просил меня выйти за него замуж, но я знала, что у него на уме. Он боялся прямо предложить мне свои руку и сердце, опасался моего отказа. Я уже знала, что Дугал не сторонник быстрых решений. Он всегда будет колебаться и раздумывать; другим придется наставлять его и принимать решения вместо него.
   Если я дам ему хотя бы малейший повод, коего он так жаждал, он тут же сделает мне предложение. «Почему он добивается именно меня?» – спрашивала я себя. Очевидно потому, что для него я олицетворяла собой некий оплот благополучия и надежности, как и для его детей. Я стану хорошей матерью, поскольку уже продемонстрировала, что обладаю необходимыми для этого качествами.
   Это был бы понятный и мудрый поступок. Я могла бы рассчитывать на спокойную, тихую и приятную жизнь с Дугалом; он стал бы для меня внимательным и заботливым супругом, и дети бы взрослели вместе с нами. Мы бы занимались исследованиями вместе. Я бы многому научилась. Древний мир стал бы для нас источником вдохновения… книги, произведения искусства… в нем мы были бы счастливы.
   Пожалуй, я могла бы даже полюбить Дугала.
   Он видел во мне полную противоположность Лавинии, но он никогда не забудет ее выдающуюся красоту, которая поразила его в самое сердце, когда он впервые увидел ее.
   Любая женщина на моем месте была бы рада воспользоваться представившейся возможностью. «Что ждет тебя дальше? Или ты намерена до старости прислуживать Фрамлингам? И как насчет леди Джеральдины? Как скоро она поймет, что ее супруг испытывает к тебе некие чувства?» Ситуация могла стать взрывоопасной и непредсказуемой.
   Мне придется уехать. Но вот куда? У меня было отложено немного денег, как раз достаточно, чтобы не умереть с голоду, но и только. Какой же дурой я была, отказываясь от всего, что мог предложить мне Дугал.
   А тут еще Фабиан через день-другой должен был вернуться домой.
   Нет, я решительно не желала находиться здесь, когда он приедет.
   И я сказала леди Гарриет:
   – Пожалуй, я еще раз съезжу повидаться с Полли.
   – Что ж, – ответствовала та, – мысль недурна. Можете передать им, что сэр Фабиан скоро будет дома и тогда он положит конец тому безобразию, что они творят. Будет куда лучше, если они отдадут Флер по-хорошему. Скажите им, что мы не страдаем забывчивостью и щедро вознаградим их за то, что они сделали.
   Я не стала говорить ей о том, что подобные речи лишь укрепят их решимость, если она еще нуждалась в укреплении, – в чем я сомневалась. Но разве можно объяснить такие вещи леди Гарриет?
//-- * * * --//
   Я была счастлива вновь повидаться с Полли. Я словно перенеслась обратно в детство, когда она всегда была рядом, чтобы утешить меня, утереть слезы огорчения.
   Как обычно, прошло совсем немного времени, прежде чем она поняла, что меня что-то гнетет, и сноровисто обернула дело таким образом, что мы с нею остались одни.
   – Давай-ка посидим в гостиной, – предложила она. – Эфф ничего не узнает. Кроме того, ты же у нас гостья, а гостиная и предназначена для приема гостей.
   И мы уселись на жестких, редко используемых стульях с накрахмаленными чопорными салфеточками на спинках. Фикус стоял в плетеной корзинке на подоконнике, и часы, которыми так гордился их отец, мерно тикали на каминной полке.
   – Итак, что тебя гложет?
   – Со мной все в порядке, Полли.
   – Не вешай мне лапшу на уши. Я вижу, что ты чем-то обеспокоена. Выкладывай.
   – Сэр Фабиан возвращается домой.
   – Что ж, давно пора, я бы сказала.
   Я предпочла промолчать.
   – Эй, – сказала она. – Рассказывай. Ты же знаешь, что старушке Полли можно поведать все без утайки.
   – Я чувствую себя полной дурой, потому что вела себя очень глупо.
   – Такое случается со всеми нами.
   – Понимаешь, Полли, если бы ты могла представить себе, каково было там, в Индии… Каждая минута могла стать последней. Это неизбежно накладывает на тебя свой отпечаток.
   – Расскажи, какой отпечаток наложился на тебя.
   – В общем… он был там, как и множество других людей, но мне казалось, будто я осталась с ним наедине. Он спас мне жизнь, Полли. Я видела, как он застрелил человека, который намеревался убить меня.
   Она медленно кивнула.
   – Понимаю, – сказала она. – Ты решила, что он похож на сказочного героя, верно? И прониклась к нему симпатией. Собственно говоря, ты всегда симпатизировала ему. Уж я-то знаю.
   – Может быть, – согласилась я. – Но это было очень глупо с моей стороны.
   – Я всегда знала, что он принесет тебе одни только неприятности. А потом появился тот, второй. – Она в упор взглянула на меня. – Но он взял и женился на Лавинии. И почему-то мне кажется, что ради собственного блага ты должна держаться подальше от них обоих. Мужчины такие непредсказуемые создания… лучше не иметь никого, чем выбрать неподходящего. И, боже мой, настоящие мужчины не растут на деревьях, точно тебе говорю.
   – Но ты-то нашла своего Тома.
   – Ага, мой Том. Таких, как он, можно по пальцам пересчитать, а он взял и утонул в море. А ведь я говорила ему: «Ты должен найти работу на берегу». Но разве он стал меня слушать? Ничуть не бывало. И вот результат. Нет, у мужчин мозги отсутствуют начисто, и ничего тут не поделаешь.
   – Полли, – сказала я. – Мне надо уехать. Понимаешь, он возвращается домой и собирается жениться.
   – Что?
   – Леди Гарриет уже вовсю занимается приготовлениями к свадьбе. Она – леди Джеральдина Фитцброк.
   – Господи, с таким имечком ложиться в постель…
   – Она станет леди Джеральдиной Фрамлинг. Я не могла оставаться там. Да она и не позволит мне остаться.
   – Это точно, особенно когда увидит, что он к тебе неровно дышит.
   – Это была всего лишь мимолетная причуда, Полли. Он уже наверняка забыл меня. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
   – Так, я вижу, что тебе надо уезжать оттуда. Здесь тебя всегда ждет дом.
   – Есть еще кое-что, Полли. Леди Гарриет говорит, что он непременно предпримет что-либо насчет Флер.
   – Что именно?
   – Она будет отстаивать свои права. В конце концов, она – ее бабушка.
   – Нет, ну надо же – бабушка! Флер – наша девочка. Мы растим ее с тех пор, как ей исполнилось несколько недель. И теперь никто не сможет забрать ее у нас. Я говорю тебе это прямо и недвусмысленно.
   – Если она обратится в суд… учитывая их деньги и то, что Флер – их плоть и кровь…
   – Я этого не потерплю. Эфф тоже. Они не захотят, чтобы их грязное белье полоскали в суде… Похождения мадам Лавинии во Франции. Им это ни к чему.
   – Как и тебе, Полли. Ты же не захочешь, чтобы Флер прошла через все это.
   Полли долго молчала.
   – Думаю, что до этого не дойдет, – проговорила она наконец.
   – Они настроены очень решительно и привыкли добиваться своего.
   – Только сейчас они столкнулись с теми, кто им не по зубам. Но мы говорили о тебе. Ты ведь понимаешь, что тебе надо выбросить Фабиана из головы? А что касается второго… что ж, быть может, это не такая уж и плохая идея.
   – Ты имеешь в виду Дугала?
   – Да, его. Он, конечно, изрядный простофиля, но ты ведь очень привязалась к его детям.
   – На самом деле мы с ним большие друзья. И когда-то он мне очень нравился. Но потом появилась Лавиния. Она ведь была настоящей красавицей, Полли. Иногда мне кажется, что эта красота в какой-то мере испортила ей жизнь. Она не могла устоять перед обожанием. Она должна была получать его ото всех, а в итоге… умерла.
   Я вдруг поймала себя на том, что рассказываю ей всю историю. На меня вновь обрушились воспоминания, причем такие яркие, словно все это было только вчера. Рошанара… Хансама… его встречи с Лавинией в ее будуаре… вплоть до последней жуткой сцены.
   – Она лежала на кровати, Полли. Я сразу же поняла, что случилось. Она оскорбила его достоинство и заплатила за это страшную цену. Он подарил ей веер из павлиньих перьев. Она решила, что он раскаялся, покоренный ее красотой. Но это был знак смерти. Она лежала там с окровавленным веером в ногах…
   – Боже мой…
   – Видишь ли, Полли, существует легенда о перьях павлина. Они считаются вестниками несчастья. Ты же помнишь мисс Люсиль и ее веер?
   – Помню. И как он нас выручил, тоже помню. Полагаю, он спас жизнь нашей Флер.
   – Но установка драгоценных камней стоила жизни ее возлюбленному.
   – А я думаю, что те люди могли убить его в любой момент и без веера.
   – Но это случилось именно тогда, когда он отнес его к ювелиру, чтобы вставить камни. Люсиль до последней минуты верила, что в этом виноват веер.
   – Знаешь, она просто спятила.
   – Да, я знаю, что Люсиль была неуравновешенной, но она стала такой после того, что случилось с нею.
   – Забудь-ка ты весь этот бред о веерах.
   – Но ведь это что-то для них да значит, Полли. Они очень странные и необычные люди. Они совсем не похожи на нас. То, что здесь представляется обычным здравым смыслом, там выглядит совершенно иначе. Дугал выяснил, что существует легенда насчет павлиньих перьев. И Хансама наверняка верил в нее, потому что подарил Лавинии веер, а когда убил ее, то положил его у ее ног. Это было нечто вроде ритуала.
   – Знаешь, пусть они верят во что хотят. Для меня куча перьев остается кучей перьев, и не вижу в ней ничего, из-за чего бы стоило пугаться.
   – Полли, у меня есть такой веер. Одно время мой отец… да и все остальные тоже думали, что Дугал сделает мне предложение. Все полагали, что это станет для меня прекрасной возможностью начать новую жизнь.
   – Он выказал бы куда больше здравого смысла, если бы действительно сделал тебе предложение, и я считаю, что ты тоже проявила бы его, если бы сказала «да». Быть может, он и не тот, о ком ты мечтала, не один из этих героев на белом коне, скорее робкий маленький человек… но он не так плох, а иметь в жизни все просто невозможно. Иногда следует удовлетвориться тем, что само идет в руки… при условии, что в главном все нормально.
   – Он забыл обо мне, стоило ему увидеть Лавинию. Такое впечатление, что его словно околдовали. Он просто не видел меня после этого. Меня интересовало то же, что занимало его, как и моего отца. Ему нравилось бывать у нас, разговаривать с нами, а потом он увидел Лавинию. Нет, он видел ее и до этого, разумеется, но с той поры она повзрослела, и он словно бы увидел ее заново. Он тут же забыл все свои чувства, которые мог питать ко мне. Вот тебе самый яркий пример того, что может случиться.
   – Я начинаю думать, что у тебя не все в порядке с головой. И какое это все имеет отношение к вееру?
   – Знаешь, Полли, я думаю, что никогда не буду счастлива в любви, потому что взяла веер и некоторое время он находился в моем распоряжении. В это верила и мисс Люсиль. Похоже… сама понимаешь.
   – Нет, я ничего не понимаю, – заявила в ответ Полли. – Это на тебя не похоже. Я всегда полагала, что у тебя имеется толика здравого смысла.
   – В Индии случаются странные вещи.
   – Ты уже не там, а здесь. Ты живешь в простой здравомыслящей Англии, где веер – это просто веер и ничего больше.
   – Я знаю, что ты права.
   – Разумеется, я права. Так что давай заканчивать с этим бредом насчет вееров. Мне вот, например, кажется, что твой веер сослужил нам хорошую службу. Смотрю я на малышку Флер, вспоминаю, какой она была тогда, и у меня мурашки бегут по коже. Значит, ты не собираешься выходить замуж за этого Дугала?
   – Он еще не сделал мне предложение, Полли.
   – Похоже, он просто ждет, пока кто-нибудь не даст ему пинка в нужном направлении.
   – Я, во всяком случае, этого делать не собираюсь.
   – Ты же получишь громкий титул, верно? Сама я никогда не видела в них ничего особенного, но многие считают иначе.
   – Я не собираюсь выходить замуж исключительно ради титула, Полли.
   – Разумеется, не собираешься. Но этот мистер представляется мне достаточно приятным типом. Его, правда, иногда нужно подталкивать, и у тебя это получится легко и просто. Кроме того, есть еще и дети. Они любят тебя и с радостью примут в качестве матери. Думаю, что они даже хотят этого.
   – Скорее всего, ты права, но и только ради этого не стоит выходить замуж.
   – Ты все еще думаешь о том старом веере. Ты думаешь, что он принесет тебе несчастье и что, пока он остается у тебя, удача будет обходить тебя стороной. Ладно, подожди минуточку. Ступай на кухню. Я хочу показать тебе кое-что. Одну минуту. Сейчас схожу и принесу.
   Я вышла на кухню. Здесь было тепло, потому что в очаге горел огонь. Собственно, он горел здесь все время, поскольку нагревал печь и чайник, стоящий на полке.
   Через несколько минут вернулась Полли. В руках она держала шкатулку, в которой покоился злополучный веер из павлиньих перьев. Она достала его и развернула.
   – Симпатичная штучка.
   А потом подошла к огню и сунула в него веер. Перья вспыхнули мгновенно – их синева буквально растворилась в ярко-алых языках пламени. Я ахнула, глядя, как они обращаются в невесомый пепел.
   От веера не осталось ничего, кроме почерневшего остова.
   Я в смятении уставилась на нее. Полли тоже смотрела на меня, и во взгляде ее я прочла испуг пополам с торжеством. Я поняла, что она была не уверена в том, как я отреагирую на ее выходку.
   – Полли! – запинаясь, пробормотала я.
   На лице у нее появилось воинственное выражение.
   – Ну вот, – сказала она. – Все кончено. Можно больше не беспокоиться на этот счет. А то ты уже готова была рехнуться из-за этого веера. Я видела, что он начинает завладевать всеми твоими мыслями. Ты прямо ожидала, что дела пойдут из рук вон плохо, а ведь зачастую дурные мысли сбываются. Но теперь его больше нет, и на этом все кончилось. Понимаешь, мы сами строим собственную жизнь. И комок перьев не имеет к этому никакого отношения.
//-- * * * --//
   Я гуляла в парке с миссис Чайлдерс и Флер, и не успели мы вернуться домой, как в коридор вбежала Полли, а за нею спешила Эфф. Моя старая нянюшка выглядела встревоженной, а на лице Эфф, напротив, читалось радостное волнение. Эфф без промедления сообщила мне:
   – У тебя гости, Друзилла. – После чего высоким голосом, полным благоговейного трепета, добавила: – В гостиной.
   – Кто? – пожелала узнать я.
   – Ступай и сама увидишь, – ответила Полли.
   И я пошла. Он стоял там и улыбался, отчего гостиная уменьшилась в размерах и выглядела не такой чопорной и строгой, как обыкновенно.
   – Друзилла! – Он подошел ко мне и взял меня за руки. Несколько мгновений он молча смотрел на меня, а потом крепко прижал к себе. Затем отстранил на вытянутых руках, продолжая пристально разглядывать меня.
   – Почему ты уехала? – пожелал узнать он. – В тот самый момент, когда я должен был вернуться домой.
   – Я… я подумала, что тебе захочется побыть с семьей.
   Он рассмеялся счастливым смехом, в котором сквозила неприкрытая ирония.
   – Ты же знаешь, что я хочу быть с тобой, более, чем с кем-либо еще.
   И тогда я подумала: «Чудо случилось. И не важно, что будет потом… сейчас я счастлива».
   – Я не была уверена…
   – А я не думал, что ты способна на такие глупости, Друзилла. Ты знала, что я приезжаю, и сбежала.
   Я попыталась успокоиться и взять себя в руки.
   – Ты приехал сюда из-за Флер. Ты приехал, чтобы попытаться отобрать ее.
   – Да что с тобой происходит, ради всего святого? Неужели ты забыла? Вспомни, как в прошлый раз мы были вместе, – вокруг было столько людей, а нам хотелось остаться одним. И первое, что я спросил, когда приехал домой, было: «А где Друзилла? Почему она не с детьми?» Мать сказала мне, что ты уехала сюда. Я говорю: «Но я же велел ей быть здесь». Я рассчитывал застать тебя во Фрамлинге сразу же по возвращении.
   – Я не знала, что ты захочешь увидеть меня.
   Он вновь уставился на меня, явно не веря своим ушам.
   – Друзилла, что с тобой случилось?
   Я ответила, медленно выговаривая слова:
   – Я вернулась домой. Здесь все по-другому. Теперь мне кажется, будто в Индии я жила в другом мире, где может случиться все что угодно. А здесь… здесь все осталось, как прежде.
   – Какая разница, где мы находимся? Мы – это мы, разве не так? Мы знаем, чего хотим. По крайней мере я. Я хочу тебя. Ты мне нужна.
   – Ты подумал…
   – Мне незачем думать. Почему ты держишься так холодно и отстраненно? В последний раз все было совсем не так.
   – Говорю же тебе, сейчас все по-другому. Что происходит в Индии?
   – Хаос.
   – Элис и Том?
   – Блаженствуют. Самый замечательный пример радостей супружеской жизни.
   Я улыбнулась.
   – Ага, – сказал он. – Вот теперь ты больше похожа на себя прежнюю. В чем дело? Мы разговариваем, как чужие люди. Я приехал, чтобы жениться на тебе, а ты ведешь себя так, будто нас только что представили друг другу.
   – Жениться на мне! Но…
   – Ты ведь не станешь возражать, а? А то мой нрав тебе известен. Я просто не стану слушать возражений.
   – А как же леди Джеральдина?
   – С нею все в порядке, насколько я знаю.
   – Но твоя мама занималась устройством…
   – Устройством чего?
   – Свадьбы.
   – Нашей свадьбы.
   – Твоей и леди Джеральдины свадьбы. Твоя мать занималась именно ее устройством.
   – Свою свадьбу я устрою сам, по собственному разумению.
   – Но леди Джеральдина…
   – Что тебе сказала моя мать?
   – Что ты возвращаешься домой, чтобы жениться на ней.
   Он весело рассмеялся.
   – О, мама уже некоторое время носится с этой идеей. Правда, она забыла спросить у меня, что я думаю по этому поводу.
   – Но она придет в ярость.
   – Моя мать согласится со мной. Так было всегда. Как мне представляется, я единственный, к чьему мнению она прислушивается. А теперь перестань думать о моей матери и подумай лучше обо мне. Ты выходишь замуж не за нее.
   – Не могу поверить, что это происходит со мною!
   – Ты же не собираешься заявить мне: «Все это так неожиданно, сэр», – как на твоем месте должны были бы ответить многие благовоспитанные леди.
   – Но, Фабиан, все это действительно так неожиданно…
   – А я бы сказал, что все это вполне очевидно и ожидаемо. То, что произошло между нами в Индии… или ты забыла?
   – Я не забыла ничего из того, что случилось там.
   – Мы прошли через это вместе, не так ли? Я винил себя в том, что затащил тебя туда. Но теперь мы здесь, снова вместе. Думаю, то время многому нас научило в отношении друг друга. Оно научило нас тому, что между нами существует особая связь, которая с каждым днем становится только крепче. И она никогда не разорвется, Друзилла. Мы вместе… навсегда.
   – Фабиан, я думаю, что ты слишком торопишься.
   – А я думаю, что двигаюсь непростительно медленно. Ты ведь не собираешься ответить мне отказом, а? Тебе уже давно должно быть известно, что я не приемлю отказов. Иначе я немедленно похищаю тебя и силой тащу к алтарю.
   – Ты действительно хочешь жениться на мне?
   – Святые угодники! Неужели я выразился недостаточно ясно?
   – Но ты же должен понимать, что это исключительно неравный брак.
   – Если он устраивает меня, значит, он устроит и всех остальных.
   – Леди Гарриет никогда этого не допустит.
   – Леди Гарриет смирится с тем, чего хочу я. Она уже знает. Я пришел в ярость, когда вернулся домой и не застал там тебя. Я сказал: «Я собираюсь жениться на Друзилле и не потерплю никаких отлагательств».
   – Она должна быть вне себя.
   – Всего лишь в легком недоумении.
   Я покачала головой. Он сказал:
   – Ты меня разочаровываешь, Друзилла. Неужели ты все забыла? Ту ночь, когда ты пришла в дом… – Я вновь покачала головой, и он продолжил: – Тот жуткий момент, когда я испугался, что промахнусь или опоздаю. Ты понятия не имеешь о том, что я пережил тогда. За те несколько мгновений передо мною промелькнула вся моя жизнь. Или ты забыла дорогу в Бомбей? Я не находил себе места от отчаяния, когда ты уплыла, и тогда я пообещал себе, что, как только освобожусь от всего этого, мы будем вместе и больше никогда не расстанемся. Друзилла, неужели ты все забыла? Разве не тебя я выбрал, когда был еще мальчишкой? «Ты – моя», – сказал я, и с тех пор так было всегда.
   От счастья я забыла даже, как дышать, потому что до сих пор не верила, что это происходит со мной наяву. Он крепко обнимал меня и прижимал к себе. Я чувствовала себя защищенной от гнева леди Гарриет, разочарования леди Джеральдины и ужасного страха, что вот я очнусь и окажется, что все это было сном. «Не думай о том, что тебя ждет в будущем, – упрекнула я себя. – Живи настоящим. Это величайшее счастье, о котором ты могла только мечтать».
   А Фабиану подобные колебания и неуверенность были решительно несвойственны. Разумеется, я знала: он никогда не сомневался в том, что получит все, что ему нужно.
   – Итак, – сказал он, – мы возвращаемся. Немедленно. Это будет самая скорая свадьба в истории Фрамлингов. И больше никаких возражений, пожалуйста.
   – Если это правда, если ты действительно этого хочешь, если ты именно это имеешь в виду, то…
   – То что?
   – То жизнь – замечательная штука!
//-- * * * --//
   Мы позвали Полли и Эфф и сообщили им новости.
   – Итак, ты выходишь замуж, – сказала Полли. Она держалась чуточку воинственно, и в глазах ее я заприметила опасный блеск. Она все еще опасалась, что ее овечку сожрет большой и страшный серый волк.
   Фабиан знал, как она относится к нему, и я увидела, как глаза его насмешливо блеснули.
   – Уже совсем скоро, – пообещал он ей, – вы будете танцевать на нашей свадьбе.
   – Дни, когда я танцевала, – сухо отрезала Полли, – давно миновали.
   – Но ради такого случая вам, быть может, стоит вспомнить прошлое, – предположил он.
   У Эфф заблестели глаза. Я поняла, что она уже прикидывает, какое платье надеть. «Это на свадьбу, особую свадьбу. Сэр Фабиан Фрамлинг женится на нашей близкой подруге. – Я буквально слышала, как она объясняет это квартирантам. – Полагаю, предстоит пышная церемония. Мы с Полли уже получили приглашения. Очень близкая и давняя наша подруга».
   Полли была куда меньше склонна к эйфории. Она не доверяла ни единому мужчине, за исключением своего Тома, а ее подозрения относительно Фабиана пустили чересчур глубокие корни, чтобы рассеяться от одного лишь предложения выйти замуж.
   Мне оставалось лишь улыбнуться ее страхам и постараться стать счастливой.
   Фабиан хотел несколько дней провести в Лондоне, после чего мы должны были вернуться во Фрамлинг вместе. Он заказал комнату в гостинице. Эфф испытала явное облегчение. Ей вдруг пришло в голову, что им придется где-то «разместить его», но в домах не было ни одной свободной комнаты, достойной такого титулованного джентльмена, хотя ее престиж взлетел бы до небес, если бы она могла заявить: «Когда в одной из моих комнат гостил сэр Фабиан…»
   Ближе к вечеру в тот же день мы с Фабианом отправились к ювелирам, чтобы купить кольцо. Оно было прелестным – изумруд в обрамлении бриллиантов. Когда оно оказалось у меня на пальце, я почувствовала себя такой счастливой, какой не была никогда в жизни, потому что мне казалось, будто кольцо скрепляет соединяющие нас узы и провозглашает всему миру, что я вот-вот выйду замуж за Фабиана.
   Я твердо верила в то, что буду счастлива. Верила, что смогу позабыть те ужасы, свидетельницей которых стала во время индийского мятежа. Меня любил Фабиан, любил искренне, глубоко и нежно, любил так, как мне казалось невозможным; и где-то в подсознании я провела параллель между своим счастьем и уничтожением веера из павлиньих перьев.
   Причем я понимала, что это нелепо, что меня преследует какая-то дикая выдумка. Пожалуй, я слишком много времени провела в Индии, где мистицизм процветал буйным цветом в сравнении с реалиями прозаической и прагматичной Англии. И меня нельзя было обвинить в случившемся. В конце концов, его уничтожила не я. Вместо меня это сделала Полли, а ведь веер ей не принадлежал, и потому она тут совершенно ни при чем. Я закрыла глаза, и перед моим внутренним взором встали его чудесные синие перья, скручивающиеся в пламени. Даже тогда они выглядели невероятно красивыми. Я позволила вееру завладеть своим воображением: подсознательно я наделила его магическими свойствами, отчего он приобрел влияние на мою жизнь.
   Но все это осталось в прошлом. Я чувствовала себя свободной и хотела сполна насладиться каждым мгновением своей будущей жизни. Разумеется, на этом пути меня ждали немалые трудности. Но я предоставила их будущему и жила настоящим, этим чудесным мгновением, от всей души радуясь тому, что люблю и любима.
//-- * * * --//
   Мы с Фабианом сидели в саду возле дома и разговаривали. Он вдруг сказал:
   – Есть ведь еще вопрос с ребенком.
   – Они никогда не отдадут ее, – сообщила я ему.
   – Она не может оставаться в этом месте.
   – Фабиан, нельзя использовать людей, когда они нужны тебе, а потом, когда надобность отпадает, отбрасывать их в сторону, как ненужную вещь.
   – У меня есть идея. Они должны привезти ее во Фрамлинг.
   – Полли и Эфф!
   – Вот что я думаю. В поместье имеется пара свободных домов. Они могут занять один из них и взять с собой девочку. Она окажется рядом с Фрамлингом. Некоторое время Флер может жить на два дома. Потом придет время, когда она поедет учиться в школу. И тогда она сможет думать о том коттедже, в котором будут жить эти женщины, и Фрамлинге как о своем доме.
   – У них уже есть дома. И они едва ли захотят переселиться в деревню.
   – Они хотят для Флер только самого лучшего, и они будут жить рядом с тобой. Думаю, их можно убедить, и убеждать будешь именно ты.
   – Я не уверена, что они примут твое предложение или даже согласятся рассмотреть его.
   – Вот этим ты и займешься – убедишь их.
   – Они независимые личности.
   – Им принадлежит том дом, не так ли? Они могут продать его и купить этот, в поместье.
   – А как насчет цены?
   – Договоримся. В конце концов, они могут получить его даром.
   – Они никогда не согласятся на такое. Они скажут, что ты хочешь сделать их обязанными.
   – Тогда пусть они купят его за любую сумму, которая их устроит. Все очень просто.
   – Ты не знаешь Полли и Эфф.
   – Да, но я знаю тебя и уверен, что с твоей помощью у нас все получится.
//-- * * * --//
   Сначала я поговорила с Полли.
   – Вот тебе и на! – сказала она. – Бросить этот дом. Занять тот, который стоит у них пустым. Мы не нуждаемся в подобной благотворительности с их стороны.
   – Никакая это не благотворительность. Вы будете совершенно независимы от них. Вы можете продать этот дом и купить тот на вырученные деньги.
   – Ни за что!
   – Вы будете жить рядом со мною, Полли. Это же здорово.
   Она согласно кивнула.
   – И Флер получит все, что Фрамлинги смогут дать ей.
   – Знаю, и это меня беспокоит. Я уже говорила на эту тему с Эфф.
   – Вы дали ей дом, когда она в нем нуждалась. Вы подарили ей свою любовь. Это было замечательно, Полли. Но она должна будет пойти в школу. И Фрамлинг станет для нее надежным тылом.
   – Ты же не думаешь, будто мы с Эфф не обсуждали этого?
   – Почему бы нам не поговорить с ней опять?
   Полли взвешивала выгоды. Можно было уже не говорить о том, что она и Эфф хотели для Флер самого лучшего. Для них это было самым важным. И я видела, что Полли нравится мысль о том, что она будет жить рядом со мною. Она полагала, что мне в любой момент может понадобиться дельный совет, учитывая, за кого я выходила замуж.
   Она заколебалась. Эфф говорила ей, что устала от некоторых жильцов. А с «Номером 28 третьего этажа» вообще были одни проблемы.
   – Полли, я буду очень рада, если вы согласитесь.
   – Я поговорю с Эфф, – сдалась Полли. – Но она будет не в восторге.
   – Ты сможешь убедить ее.
   – Да, я знаю, что она хочет, чтобы Флер была счастлива, и понимаю, что там все будет немного не так, как здесь…
   – Прошу тебя, Полли, подумай об этом серьезно.
   Немного погодя я сказала Фабиану:
   – Думаю, у нас все может получиться.
   Во Фрамлинг мы с Фабианом вернулись вместе. Внутренне подобравшись, я постаралась подготовиться к неизбежному – встрече с леди Гарриет.
   Но меня изумил оказанный мне любезный прием. Ее отношение ко мне переменилось, в этом не было никаких сомнений. Я уезжала из этого дома гувернанткой ее внуков, а вернулась невестой ее любимого сына.
   Интересно, не спрашивает ли она себя, что такое творит Фабиан, связывая себя с простой девчонкой, дочерью местного священника, – учитывая, что она свой выбор остановила на кое-ком другом?
   Я опять вспомнила тот давний инцидент, когда он ребенком привел меня в свой дом и заявил, что я – его дочь. Тогда леди Гарриет настояла на том, чтобы удовлетворить прихоть сына. Сейчас, пожалуй, ситуация повторялась.
   Леди Гарриет с улыбкой заговорила о свадьбе.
   – Я не вижу смысла и далее откладывать это событие, – сказала она. – Я уже давно считаю, Фабиан, что тебе пора жениться. Но ты не сможешь выйти замуж, проживая здесь, Друзилла, это было бы неприлично. Невеста не должна жить под одной крышей с женихом до свадьбы. Поэтому ты можешь переселиться в дом приходского священника. Так будет лучше всего, поскольку ты родилась и жила там. Какая жалость, что Колин Брэди не сможет отвести тебя к алтарю. Он как никто другой подходил бы для этой цели. Но ему предстоит обвенчать вас… следовательно, к алтарю тебя поведет доктор. Прекрасная альтернатива, поскольку его дочь живет в том же доме. После Колина Брэди он лучшая кандидатура.
   Леди Джеральдина была упомянута всего один раз.
   – Милая девушка… пожалуй, чрезмерно увлеченная верховой ездой. Она проводит в седле бо́льшую часть дня. Полагаю, это дурно влияет на фигуру и может означать отсутствие иных интересов.
   Она ничем не дала понять, что разочарована, и я по-новому увидела леди Гарриет. Она любила сына ничуть не меньше Лавинии, пожалуй, даже больше, поскольку в ее глазах он был безупречен. Но тот факт, что она редко вспоминала дочь, вовсе не означал, что она забыла ее. Она часто уединялась в старой комнате Лавинии, а выходила оттуда присмиревшей и печальной. Что до Фабиана, то, по ее мнению, он просто не мог заблуждаться. Он был ее сыном и уже только поэтому обладал абсолютной непогрешимостью. Фабиан выбрал меня, и поскольку выбор был сделан им, то я чудодейственным образом оказалась выбрана и ею.
   Я не могла поверить в это чудо, пока не начала по-настоящему понимать леди Гарриет. Разумеется, она должна была всегда и во всем быть правой и потому изящно приспосабливала свои взгляды к неизбежному, убеждая себя в том, что хотела этого с самого начала. Я начала относиться к ней чуточку лучше, поскольку мы обе любили одного и того же человека, который был для нас важнее всех на свете. Она признала это, и между нами зародилась взаимная симпатия.
   История действительно повторялась. Однажды, как и много лет тому назад, я услышала разговор, но теперь подслушивала совершенно сознательно, не испытывая ни малейших угрызений совести.
   Это случилось в том же самом саду, где я когда-то узнала, что она считает меня дурнушкой. Оказывается, тот случай повлиял на меня куда сильнее, чем я думала тогда.
   Леди Гарриет принимала у себя доктора и его жену. Доктор получал указания, поскольку она выбрала его сыграть определенную роль в свадебной церемонии. Ее голос, властный и звучный, доносился до меня совершенно отчетливо:
   – Я всегда хотела, чтобы Друзилла стала женой Фабиана, и я счастлива оттого, что все вышло именно так, как я и планировала. Она так хорошо умеет найти общий язык с детьми… словом, исключительно благоразумная девушка.
   На поверхности пруда искрились солнечные зайчики; кувшинки были великолепны. Белая бабочка, пролетая над прудом, вдруг замерла и опустилась на одну из них. Отдохнув недолго, она вновь отправилась в полет.
   Такой счастливой я не чувствовала себя еще никогда.
   Фабиан любил меня. Я не сомневалась в том, что в самом ближайшем будущем Полли и Эфф переселятся к нам, и Флер будет с ними. Сомнения и беспокойство, которые порождала во мне моя внушительная свекровь, притупились и поутихли. Более того, я прониклась к ней пониманием, которое обещало перерасти в любовь.
   Отныне Фабиан всегда будет со мною рядом, и впереди нас ждет долгая и счастливая жизнь.

Виктория Холт Индийский веер