Эдгар Уоллес
Тайна желтых нарциссов. Синяя рука

Тайна желтых нарциссов

I

   – Боюсь, что не вполне поняла вас, мистер Лайн, – сказала Одетта Райдер и мрачно посмотрела на молодого человека, сидевшего за письменным столом. Ее нежную кожу заливала густая краска, а в глубине ее серых задумчивых глаз вспыхнул огонек, который мог бы быть предупреждением для каждого. Но мистер Лайн был настолько уверен в себе, в своих способностях и впечатлении, производимом его личностью на других, что считал, что все люди должны покоряться его желаниям.
   Он не смотрел ей в лицо. Его взгляды скользили по ее чудной фигуре, и он удивлялся ее изумительно прямой посадке, красиво очерченной голове и тонким нежным рукам.
   Он смахнул со лба свои длинные черные волосы и улыбнулся. Ему доставляла удовольствие мысль, что черты его лица свидетельствуют о его умственных способностях и что его несколько бледный цвет лица можно приписать долгим размышлениям.
   Вдруг он отвернулся и поглядел в большое внутреннее окно, из которого открывался вид на оживленные торговые помещения фирмы «Лайн».
   В свое время он велел устроить свое бюро в полуэтаже, и большие окна были устроены с таким расчетом, что он в любой момент мог одним взглядом проконтролировать важнейшие отделения своего предприятия.
   Время от времени он поворачивал голову лицом к своей комнате. Он знал, что внимание всех девушек в магазине сконцентрировано на сцене, разыгрывающейся в его кабинете, которую можно было хорошо наблюдать из нижнего этажа.
   Одетта тоже отлично знала, в чем дело, и чем дольше ей приходилось оставаться, тем несчастнее и неуютнее она себя чувствовала. Она сделала движение, как будто собираясь уходить, но он удержал ее.
   – Мне кажется, Одетта, что вы на самом деле неправильно поняли меня, – произнес он мягким, мелодичным и почти ласкающим голосом. – Читали ли вы мою маленькую книжечку? – внезапно спросил он.
   – Да, я прочла в ней разное, – ответила она, и густая краска снова залила ее щеки.
   Он рассмеялся:
   – Вы, вероятно, находите это очень интересным, что человек в моем положении занимается тем, что пишет книги. Но вы можете себе, конечно, представить, что большая часть была написана раньше, чем я перенял управление этим делом – прежде чем я стал купцом!
   Она ничего не ответила, и он с любопытством посмотрел на нее.
   – Каково ваше мнение об этих стихотворениях? – спросил он после короткой паузы.
   Ее губы задрожали, но он снова не догадался, в чем дело.
   – Я считаю их ужасными, – сказала она тихо, – у меня нет другого названия для них.
   Он наморщил лоб.
   – Какое же у вас посредственное и плохое мнение, мисс Райдер, – ответил он с досадой. – Эти стихи лучшие критики страны сравнивали с самыми красивыми стихотворениями древних эллинов.
   Она хотела что-то сказать, но удержалась и плотно сжала губы.
   Торнтон Лайн пожал плечами и принялся расхаживать взад и вперед по своему с большой роскошью убранному бюро.
   – Ну, понятно, широкие массы рассуждают о поэзии как об овощах, – сказал он, помолчав минуту, – вы должны еще немного заняться своим образованием, особенно в области литературы. Придет еще время, когда вы мне будете благодарны, что я дал вам возможность познакомиться с красивыми мыслями, изложенными таким красивым языком.
   Она взглянула на него:
   – Могу я теперь уйти, мистер Лайн?
   – Еще нет, – ответил он холодно.
   – Вы раньше сказали, что вы не в состоянии понимать меня.
   – Мне хотелось бы повторить это еще раз немного яснее.
   – Вы, как вам, вероятно, самой известно, – очень красивая девушка. В дальнейшем течении вашей жизни вы, как это в вашем сословии принято, выйдете замуж за человека средних умственных способностей и без большого образования и у него под боком будете вести образ жизни, который во многих отношениях напоминает жизнь рабыни. Такова судьба всех женщин среднего класса, как вам это, вероятно, хорошо знакомо. Хотите ли вы тоже испытать эту судьбу только потому, что какой-то мужчина в черном сюртуке и в белом воротнике скажет вам слова, которые для интеллигентных людей не имеют ни значения, ни права на определение судьбы? Я никогда не предложил бы вам проделать подобную дурацкую церемонию, но я сделал бы все, чтобы сделать вас счастливой.
   Он подошел к ней и положил ей руку на плечо. Она, вздрогнув, подалась назад. Он рассмеялся:
   – Ну, что вы скажете на это?
   Она внезапно обернулась, ее глаза блеснули, но она успела овладеть своим голосом.
   – Оказывается, я одна из тех неразумных молодых девушек из предместья, которые придают большое значение произносимым при венчании словам, о которых вы сейчас так презрительно отзывались. Но, в конце концов, я не настолько узка, чтобы не знать, что церемония венчания, одна, сама по себе, не делает еще людей более счастливыми или более несчастными. Но, заходит ли речь о браке или о какой-нибудь другой форме отношений, во всяком случае, тот человек, которому я отдаю свою любовь, должен быть мужчиной с ног до головы.
   Он посмотрел на нее с раздражением.
   – Что хотите вы этим сказать? – Его голос уже больше не звучал так мягко и ласкательно-льстиво, как раньше.
   У Одетты готовы были проступить слезы на глазах, но она еще раз сдержалась.
   – Мне противен такой, не знающий удержи, человек, который воплощает ужасные мысли и чувства в ничего не говорящие стихи; повторяю вам еще раз, что я могу полюбить только настоящего мужчину.
   Его лицо передернулось.
   – Знаете ли вы, с кем вы разговариваете? – спросил он, повышая голос.
   Ее дыхание стало учащенным.
   – Я говорю с Торнтоном Лайном, владельцем фирмы «Лайн», шефом Одетты Райдер, которая каждую неделю получает от него три фунта жалованья.
   Он пришел в бешенство и от волнения едва мог говорить.
   – Берегитесь! – крикнул он.
   – Я говорю с человеком, вся жизнь которого является сплошным упреком для настоящего мужчины. – Теперь она говорила быстро, не сдерживаясь более. – Вы человек неискренний и ведете роскошный образ жизни, потому что ваш отец был большой делец. Вы тратите деньги не считая, те деньги, которые лучшие люди приобрели для вас тяжелым трудом. Я не дам запугать себя! – гневно воскликнула она, когда он вздумал подойти к ней. – Я оставляю свою должность еще сегодня.
   Торнтон Лайн был глубоко задет и пристыжен ее презрением. Она это сразу поняла, ей стало жалко, что она была настолько резка, и ей захотелось хоть отчасти загладить свои слова.
   – Мне очень жаль, что я была настолько резкой, – любезно сказала она, – но вы сами вызвали меня на это, мистер Лайн.
   Он не в состоянии был произнести ни слова и только молча указал головой на дверь.
   Одетта Райдер покинула комнату, и мистер Лайн подошел к одному из больших окон. Он посмотрел ей вслед, как она с опущенной головой медленно проходила сквозь ряды служащих и на другой стороне магазина поднялась на три ступени, ведущие к помещению главной кассы.
   – Ты еще поплатишься мне за это, – прошипел он, стиснув зубы.
   Он был выше меры оскорблен и обижен. Он был сыном богатого человека, его всегда берегли и охраняли от жестокой борьбы за существование. Он не посещал общественной школы, в которой он больше сталкивался бы с окружающей жизнью и другими людьми, но он посещал частные учебные заведения, в которые принимались только сыновья самых богатых людей. Он постоянно был окружен льстецами и людьми, желавшими извлекать пользу из его богатства. Никогда ни сам он, ни его действия не подвергались резкой критике справедливых учителей и воспитателей. Только третьестепенная печать хвалила его литературные произведения выше мер, извлекая из этого соответствующую пользу.
   Он закусил губы, подошел к письменному столу и позвонил. Сейчас же вошла его секретарша, которую он раньше отослал.
   – Мистер Тарлинг пришел?
   – Да, сэр, он уже четверть часа ожидает в зале для заседаний.
   Он кивнул.
   – Благодарю вас.
   – Позвать ли мне его сюда?
   – Нет, я сам отправлюсь к нему, – ответил Лайн.
   Он вынул из золотого портсигара сигарету и закурил. Его нервы были немного возбуждены после недавней беседы, и его рука дрожала, но буря в его душе понемногу улеглась; ему пришла в голову мысль. Тарлинг! Какая блестящая возможность, этот человек, имевший репутацию гениальности и необычайного ума! Эта неожиданная встреча была просто бесподобна. Быстрыми шагами он пошел по коридору, соединявшему его личное бюро с залом заседаний, и с протянутыми руками вошел в большое помещение.
   Человек, которого он так любезно приветствовал, имел на вид не то двадцать семь, не то тридцать семь лет. Он был высокого роста, строен и скорее молод, чем силен. Его лицо имело смуглую окраску, а голубые глаза, которыми он посмотрел на Лайна, глядели твердо и непроницаемо.
   Таково было первое впечатление, которое он произвел на Лайна. Тарлинг пожал Лайну руку с неприятным ощущением. Рука Лайна была мягкая, совсем как у женщины. Поздоровавшись, Лайн обнаружил присутствие в комнате еще третьего лица. Это был человек среднего роста, сидевший в тени выступа стены. Он точно так же поднялся и отвесил короткий поклон.
   – Вы взяли с собой китайца? – спросил Лайн и с любопытством посмотрел на этого человека. – Ах, я почти забыл, что вы как раз прибыли из Китая. Но садитесь же, прошу вас.
   Лайн тоже придвинул себе стул и предложил Тарлингу свой портсигар.
   – О поручении, которое я вам собираюсь дать, мы поговорим потом. Должен вам откровенно сознаться, что я очень высокого мнения о вас, после всех газетных статей, которые мне пришлось про вас читать. Ведь это вы недавно нашли драгоценности герцогини Генри? Я еще гораздо раньше слыхал о вас, когда сам был в Китае. Насколько я знаю, вы не состоите на службе в Скотланд-Ярде?
   – Нет. Я, правда, занимал крупный пост в шанхайской полиции и, возвращаясь в Англию, имел намерение поступить на службу в здешнюю полицию, но вышли разные обстоятельства, которые побудили меня открыть собственное сыскное агентство. В Скотланд-Ярде я не имел бы той свободы действия, в которой я так нуждаюсь.
   Лайн быстро кивнул.
   – Во всем Китае тогда рассказывали о подвигах Джека Оливера Тарлинга. Китайцы называли его «Ли-Иен» – «охотник на людей».
   Лайн всех людей оценивал со своей точки зрения и в человеке, сидящем напротив него, видел подходящее орудие и, по всей вероятности, еще ценного сотрудника.
   У сыскной полиции в Шанхае, судя по тому, что об этом рассказывалось, были свои собственные методы, и она не имела угрызений совести по поводу того, согласны ли ее действия с буквой закона или нет. Рассказывали даже, что «охотник на людей» подвергал своих пленных пытке, желая напасть на след более крупных и тяжких преступлений.
   Лайн знал далеко не все легенды об «охотнике на людей», а также не был в состоянии отличать истину от лжи во всех тех историях, которые рассказывались о знаменитом сыщике.
   – Я знаю, зачем вы за мной посылали, – сказал Тарлинг. Он говорил медленно и обдуманно. – В вашем письме вы в общих чертах наметили мне задачу. Вы подозреваете одного из ваших людей, что он в течение многих лет путем больших растрат нанес фирме значительные убытки. Речь идет о некоем мистере Милбурге, вашем главном управляющем.
   – Я желал бы, чтобы вы пока забыли обо всей этой истории, – тихо сказал Лайн. – Я сейчас же представлю вам Милбурга, он, по всей вероятности, может оказаться хорошим помощником при выполнении моего плана. Не хочу утверждать, что он честный человек, а также, что мои подозрения против него необоснованны, но в данный момент я занят кое-чем более важным и был бы вам признателен, если вы пока что всю историю с Милбургом отодвинете на задний план. – Он подошел к длинному столу, взял слуховую трубку и позвонил в магазин.
   – Попросите мистера Милбурга прийти ко мне в зал заседаний.
   Потом он вернулся к своему посетителю.
   – История с Милбургом может подождать, я еще не знаю точно, возвращусь ли я когда-нибудь к ней. А вы уже начали ваши розыски? Если так, то скажите мне, пожалуйста, самое существенное, пока Милбург еще не пришел.
   Тарлинг вынул из кармана маленькую белую карточку и бросил на нее взгляд.
   – Какое жалованье получает у вас Милбург?
   – Девятьсот фунтов в год, – ответил Лайн.
   – Но он тратит около пяти тысяч, – ответил Тарлинг. – Если я буду продолжать свои розыски, то эта сумма еще, может быть, увеличится. Он владеет домом вверх по реке, устраивает большие вечера.
   Лайн нетерпеливо махнул рукой.
   – Пока это лучше оставим. Я уже сказал вам, что в данный момент у меня для вас гораздо более важная задача. Пусть Милбург будет вором.
   – Вы посылали за мной, сэр?
   Лайн быстро обернулся. Дверь бесшумно отворилась. На пороге стоял лицемерно улыбающийся человек, все время потирая руки, как будто он мыл их невидимым мылом.

II

   – Разрешите представить – мистер Милбург, – представил его Лайн, немного смущенный. Если даже Милбург слыхал последние слова своего шефа, то ни одно его движение не выдавало этого. Он самодовольно улыбался, и в маловыразительных чертах его лица отражалось полное довольство. Тарлинг быстро поглядел на него и сделал свои собственные выводы. Этот человек был прирожденный лакей, имел тупое выражение лица, лысую голову и сутулые плечи, как будто бы он каждую минуту готов был кланяться.
   – Закройте двери, мистер Милбург, и присядьте. Это мистер Тарлинг – сыщик.
   – Чрезвычайно интересно, сэр.
   Милбург почтительно поклонился Тарлингу. Сыщик внимательно наблюдал за ним, но мистер Милбург не краснел и не бледнел, и его лицо было неподвижно. Тарлинг не заметил ни одного из тех признаков, благодаря которым преступники нередко выдавали себя ему с головой.
   «Опасный человек», – подумал он.
   Он бросил взгляд на Линг-Чу, чтобы узнать, какое впечатление на него произвел Милбург. Любой другой наблюдатель не нашел бы ничего особенного в выражении лица и позе китайца. Но Тарлинг увидел, что его губы почти незаметно вздрогнули и ноздри слегка приподнялись.
   Это были не допускающие сомнения признаки, что Линг-Чу почуял преступление.
   – Мистер Тарлинг – сыщик, – повторил Лайн. – Я очень много слыхал о нем, когда был в Китае, – вы же помните, что я во время своего кругосветного путешествия три месяца был в этой стране? – спросил он Тарлинга, который коротко кивнул в ответ.
   – Да, я знаю, вы проживали в «Бунт-отеле» и много времени проводили в туземном квартале. Вам пришлось пережить неприятное приключение, когда вы пошли курить опиум.
   Лайн покраснел, потом рассмеялся:
   – Вы, оказывается, знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас, Тарлинг! – По его тону было слышно, что последнее замечание было ему неприятно. Он снова обратился к своему служащему: – Я имею все основания предполагать, что в моем деле пропадают деньги, которые похищаются одним из служащих главной кассы.
   – Это совершенно невозможно! – в ужасе воскликнул мистер Милбург. – Кто же это мог сделать? Но я удивляюсь вашему ясному взгляду, сэр, что вы это раскрыли. Ведь я всегда утверждал, что вы всегда успеваете заметить то, что мы, старые деловые люди, не замечаем даже тогда, когда это творится у нас на глазах!
   Мистер Лайн, польщенный, улыбнулся:
   – Вас это, вероятно, заинтересует, мистер Тарлинг, что я сам в этом смысле имею некоторые познания, я сказал бы даже, что имею кое-какое отношение к преступному миру. Вы, вероятно, знаете, что я в известной степени забочусь об одном таком несчастном человеке. За последние четыре года я делал всяческие попытки к его исправлению. Через несколько дней он снова выходит из тюрьмы. Я все эти заботы взял на себя, – скромно сказал он, – потому что почувствовал, что это является обязанностью как раз тех людей, которые находятся в счастливом имущественном положении, помогать другим, которые не находятся в подобных благоприятных условиях, в тяжелой борьбе за существование.
   На Тарлинга эти слова не произвели ни малейшего впечатления.
   – Знаете ли вы, кто вас все время обкрадывал?
   – У меня все основания предполагать, что это была одна молодая барышня. Я был вынужден сегодня уволить ее без предупреждения и попросил бы вас следить за ней.
   Сыщик кивнул:
   – Это сравнительно простая вещь. – По его лицу незаметно скользнула улыбка. – Разве в вашем большом деле не состоит на службе частный сыщик, который мог бы заняться этим? Я такими мелкими кражами не интересуюсь. Когда я сюда пришел, то предполагал, что речь идет о гораздо более важной задаче.
   Он замолчал, так как невозможно было в присутствии Милбурга сказать еще что-либо.
   – Вам это дело может показаться незначительным, но для меня оно имеет большую важность, – серьезным тоном ответил мистер Лайн. – Речь идет о девушке, которая пользуется большим уважением в глазах сослуживцев и, ввиду этого, имеет большое влияние на их нравственные взгляды. Она, по всей вероятности, продолжительное время делала подлоги в книгах, утаивала предназначавшиеся для фирмы деньги и при этом пользовалась всегда благожелательным отношением и уважением к себе со стороны всех. Вполне ясно, что она гораздо опаснее, чем какой-нибудь бедный преступник, поддающийся минутному искушению. По моему мнению, ее следовало бы наказать, но я должен откровенно сознаться вам, мистер Тарлинг, что у меня на руках нет достаточных доказательств, чтобы накрыть ее с поличным. Иначе я, вероятно, и не обратился бы к вам.
   – Ах так, я сперва должен составить материал? – с любопытством спросил мистер Тарлинг.
   – Кто эта дама, о которой идет речь? – спросил Милбург.
   – Мисс Райдер, – мрачно ответил Лайн.
   – Мисс Райдер? – Милбург сделал крайне изумленное лицо. – Мисс Райдер? Ах нет, это же совершенно невозможно!
   – Почему же это невозможно? – резко спросил Лайн.
   – Ну да, простите меня, я только полагал… – заикаясь, пробормотал управляющий. – Это совершенно на нее не похоже. Она такая славная девушка.
   Торнтон Лайн косо посмотрел на него сбоку.
   – У вас какие-нибудь особые основания заступаться за мисс Райдер? – холодно спросил он.
   – Нет, сэр, вовсе нет. Прошу вас, не думайте ничего такого, – немного возбужденный, сказал мистер Милбург, – мне это только кажется таким невероятным.
   – Все невероятно, что не согласно с обычным ходом вещей, – сделал ему замечание Лайн. – Например, было бы очень странно, если бы вас обвинили в краже, Милбург. Не было ли бы странным, если бы мы открыли, что вы тратите пять тысяч фунтов в год, в то время как ваше жалованье, как мы все хорошо знаем, составляет только девятьсот фунтов?
   Только на одну секунду Милбург потерял самообладание. Его рука, которою он погладил лоб, задрожала. Тарлинг, все время наблюдавший за его лицом, увидел, какие усилия он употреблял, чтобы не выйти из состояния равновесия.
   – Да, сэр, это было бы во всяком случае очень странно, – сказал Милбург на сей раз уже твердым голосом.
   Лайн все более и более взвинчивал себя и, хотя его резкие слова были обращены к Милбургу, но мысленно он обращался к гордой высокомерной девушке с гневными глазами, которая так презрительно обошлась с ним в его же собственном бюро.
   – Было бы очень странно, если бы вас присудили к тюремному заключению, потому что я якобы открыл, что вы в течение долгих лет обманывали фирму, – возбужденно продолжал он. – Я убежден, что все служащие фирмы сказали бы то же, что и вы!
   – Это я тоже хочу сказать, – заявил Милбург со своей обычной улыбкой. Он снова сделал любезное лицо и потирал руки. – Это звучало бы очень странно, и никто не был бы более поражен, чем сама несчастная жертва. – Сказав эти слова, он расхохотался во все горло.
   – Может быть и нет, – холодно сказал Лайн. – Я хочу сейчас в вашем присутствии повторить несколько слов, прошу вас, слушайте внимательно. Вы уже месяц тому назад жаловались мне, – Лайн произносил каждое слово с ударением, – что в кассе не хватало мелких сумм.
   Утверждать такую вещь было большой смелостью, это было даже в известной степени рискованно. Успех этого наскоро импровизированного плана зависел не только от вины Милбурга, но и от нежелания его признать свою вину. Если его управляющий ничего не возразит против неверного утверждения, то тем самым признает собственную вину. Тарлинг, которому разговор этот сперва казался непонятным, теперь начал смутно догадываться, куда клонит Лайн.
   – Я жаловался вам, что за последний месяц была недохватка денежных сумм? – с изумлением спросил Милбург.
   Он не улыбался более, и на его лице внезапно показалась растерянность. Его загнали в тупик.
   – Да, я говорю это, – ответил Лайн, наблюдая за ним. – Это соответствует действительности?
   После продолжительной паузы Милбург кивнул.
   – Да, это так, – слабым голосом ответил он.
   – И вы же сами сообщили мне, что вы подозреваете мисс Райдер в совершении этой растраты?
   Снова наступила пауза, и снова Милбург кивнул.
   – Вы слышите это? – торжествуя, спросил Лайн.
   – Да, – спокойно ответил Тарлинг. – Но что же мне делать, ведь это касается обыкновенной полиции?
   Лайн сдвинул брови.
   – Мы должны сперва подготовить заявление для полиции. Я посвящу вас во все подробности, дам вам адрес молодой дамы, а также все данные о ее личности. Тогда вашей задачей будет доставить нам такую информацию, чтобы мы были в состоянии передать этот случай Скотланд-Ярду.
   – Понимаю, – сказал Тарлинг и улыбнулся. Но потом он покачал головой. – Я не могу заниматься этим делом, мистер Лайн.
   – Почему же нет? – удивленно спросил Лайн.
   – Потому что я не занимаюсь подобными вещами. Когда вы писали мне, у меня было чувство, что благодаря вам в мои руки попадает один из интереснейших случаев, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело. Очевидно, первое впечатление может быть иногда обманчивым, – он взялся за шляпу.
   – Что вы хотите этим сказать? Вы таким образом отказываетесь от ценного клиента.
   – Я не знаю, насколько вы ценны, но в данный момент дело выглядит не очень радужным. Я не хотел бы заниматься этой историей, мистер Лайн.
   – Вы полагаете, что дело недостаточно значительно для вас? – неприятно пораженный, спросил Лайн. – Я готов уплатить вам за труды пятьсот фунтов.
   – Даже если вы мне уплатите пять тысяч, даже пятьдесят тысяч фунтов, я должен буду отклонить предложение заняться этим делом, – ответил Тарлинг.
   Его ответ звучал решительно и категорически.
   – Тогда разрешите спросить, почему вы не хотите заняться этим делом? Вы знакомы с этой девушкой? – излишне громко спросил он.
   – Я никогда не видел этой молодой дамы и, по всей вероятности, никогда ее не увижу. Я хочу только заявить, что не желаю, чтобы мне надоедали подобными искусственно построенными обвинениями.
   – Искусственно построенными обвинениями?
   – Я полагаю, вы хорошо знаете, что я думаю, но я хочу сказать это вам в более ясной и понятной форме. В силу какой-нибудь причины вы злы на одну из ваших служащих. Я могу распознать ваш характер по вашему лицу, мистер Лайн. Мягкая форма вашего круглого подбородка и ваш чувственный рот показывают мне, что вам не доставляет угрызений совести ваше обращение с дамами, которые у вас работают. Я не знаю, но предполагаю, что какая-нибудь порядочная девушка дала вам как следует по носу, что вас очень рассердило, и, обуреваемый жаждой мщения, вы сочиняете совершенно необоснованные обвинения против нее.
   – Мистер Милбург, – он снова обратился к управляющему, – имеет основания идти навстречу вашим подлым желаниям. Он ваш служащий, и, кроме того, на него оказывает действие скрытая угроза, что вы собираетесь упрятать его в тюрьму, если он откажется действовать заодно с вами.
   Лицо Торнтона Лайна было искажено яростью.
   – Я позабочусь, чтобы ваше подлое поведение получило широкую огласку. Вы здесь в самой оскорбительной форме бросили мне в лицо обвинение, и я подам на вас в суд за клевету. Дело, очевидно, в том, что вы чувствуете, что мое задание вам не по силам, и ищете повода отклонить его.
   Тарлинг вынул из кармана сигару и откусил кончик.
   – Моя репутация слишком хороша, чтобы я должен был впутываться в подобные грязные дела. Мне очень не хотелось бы оскорблять других, и я неохотно выпускаю из рук возможность хоршо заработать, но я не хочу зарабатывать деньги, совершая подлости, мистер Лайн. И, если вы позволите дать вам хороший совет, то оставьте этот вздорный план, который вызван только вашим задетым самолюбием. Замечу мимоходом, что это наиболее неудачная форма поднять дело. Пойдите лучше и попросите у молодой дамы извинения, потому что, как я предполагаю, вы ее, должно быть, грубейшим образом оскорбили.
   Он кивнул своему спутнику китайцу и медленно вышел из помещения. Лайн наблюдал за ним, дрожа от гнева. Он сознавал свое бессилие, но, когда дверь уже наполовину закрылась, он вскочил с подавленным криком, широко распахнул дверь и подскочил к сыщику.
   Тарлинг схватил его обеими руками, поднял, отнес обратно в комнату и посадил на стул. Потом добродушно посмотрел на него сверху вниз.
   – Мистер Лайн, – сказал он слегка саркастически, – вы сами подаете дурной пример преступникам. Хорошо, что ваш приятель-преступник еще сидит в тюрьме!
   Не говоря больше ни слова, он покинул комнату.

III

   Два дня спустя Торнтон Лайн сидел в своем большом автомобиле, стоявшем на краю тротуара, недалеко от Уондворт-Компона и смотрел по направлению к воротам тюрьмы.
   Он был поэт и актер, редкая помесь для делового человека его типа.
   Торнтон Лайн был холост. Он выдержал университетский экзамен и получил отличие за научную работу. Был он также автором-издателем тоненького томика стихов. Качество его стихов было не особенно выдающееся, но книга была украшена очень красивыми заставками и переплетена в старинном вкусе.
   Он был купец, и это ему в некоторых отношениях было далеко не неприятно. Тем более что его профессия давала ему возможность вести роскошный образ жизни. Он владел несколькими автомобилями, деревенским поместьем и домом в городе. Отделка и мебель для обеих квартир поглотили такие крупные суммы, на которые он смело мог бы скупить большое число мелких магазинов.
   Джозеф Эмануэль Лайн основал эту фирму и поднял ее на значительную высоту. Он выработал специальную систему продажи, согласно которой каждый клиент обслуживался сейчас же, как только он успевал войти в магазин. Этот метод основывался на старом принципе – держать постоянно наготове достаточные резервы.
   Торнтон Лайн должен был перенять управление делом в тот момент, когда выход в свет его маленького томика возвысил его в сонм непонятых знаменитостей. В своих стихотворениях он пользовался совершенно необычной пунктуацией, перевернутыми запятыми, восклицательными и вопросительными знаками, чтобы выразить свой гнев и презрение человечеству. Несмотря на то что томик был очень тонкий, его все-таки не покупали, но Лайн сумел добиться известного уважения у тех мужчин и женщин, которые точно так же писали стихи и книги которых никто не читал.
   Ничто в этом мире не казалось этой непонятой знаменитости более надежным, чем то, что наивысшая степень благородства выражается в презрении. При других обстоятельствах Торнтон Лайн мог бы добраться и до дальнейших степеней непонятности – на такую высоту, где можно чувствовать себя возвышенным над браком, мылом, чистыми рубахами и свежим воздухом. Лишь то обстоятельство, что внезапно умер его отец, было виной, что он не достиг этой степени совершенства.
   Сначала он почти уже был готов продать всю фирму, чтобы поселиться где-нибудь во Флоренции или на Капри, в какой-нибудь уединенной вилле. Но потом его соблазнило противоречие, можно сказать, комизм его положения. Ученый человек, важный барин, непонятый поэт должен был засесть в купеческой конторе. И, ко всеобщему изумлению, он стал продолжать работу своего отца, вернее говоря, он подписывал чеки и получал доход. Действительное руководство фирмой он передал тем людям, которым доверил это уже сам старый Лайн.
   Торнтон составил воззвание к своим трем тысячам служащих, воззвание, которое он дал напечатать на бумаге верже античной формовки, с изумительно красивыми заставками и широкими полями. Он цитировал Сенеку, Аристотеля, Марка Аврелия и вставил также несколько стихов из «Илиады».
   Это воззвание было прорецензировано как книга длинными критическими статьями в газетах.
   Он получил новый интерес к жизни – он сам себе казался весьма интересным, так как многие из его восторженных друзей только руками разводили и с изумлением спрашивали: «Как можете вы – человек таких способностей, такого характера?..»
   Жизнь продолжала бы оставаться для него и впредь такой же интересной и красивой, если бы все люди, которых он встречал на своем пути, продолжали считать его полубогом. Но было, по крайней мере, двое людей, на которых прекрасный характер и миллионы Лайна не производили никакого впечатления.

   В лимузине было приятно тепло, так как он отапливался электрической печью. В это хмурое апрельское утро на улице было чувствительно холодно. Кучка дрожащих женщин, стоявших на почтительном расстоянии от ворот тюрьмы, как можно более плотно закуталась в свои платки и шали, когда начало слегка снежить.
   Вскоре вся местность укрылась легким белым покрывалом, и первые весенние цветы выглядели довольно жалко в своей белой рамке.
   Тюремные часы пробили восемь. Отворилась маленькая дверь, из которой вышел человек. Он наглухо застегнул куртку и воротник и глубоко надвинул на лицо кепку. Лайн выпустил из рук газету, которую он все время читал, открыл дверцы автомобиля, выскочил и поспешил навстречу выпущенному арестанту.
   – Ну, Сэм, – любезно сказал он, – на сей раз вы меня, наверно, не ожидали?
   Человек вдруг остановился, как пораженный молнией, и уставился на фигуру в дорогой шубе.
   – Ах, мистер Лайн, – ответил он усталым голосом. – Мой милый барин! – больше он не мог говорить, слезы катились по его щекам, и он обеими руками схватил протянутую ему руку.
   – Ведь не думали же вы в самом деле, что я оставлю вас на произвол судьбы, Сэм.
   Лайн был в восторге от своего собственного благородного образа мыслей.
   – А я думал, что на сей раз вы совершенно отказались от меня, сэр, – хрипло ответил Сэм Стэй. – Вы воистину благородный джентльмен. Я должен стыдиться самого себя.
   – Чепуха, Сэм, не надо! Пойдемте скорее в мой экипаж, садитесь сюда, мой мальчик. Теперь люди могут подумать, что и вы миллионер.
   Сэм вздохнул, бессмысленно ухмыльнулся и сел в автомобиль. Он со вздохом опустился на мягкое сиденье, обитое дорогой коричневой сафьяновой кожей.
   – Боже мой, если подумать только, что есть еще на свете такие люди, как вы, то воистину еще можно верить в ангелов и чудеса!
   – Не говорите глупостей, Сэм. Вы поедете теперь ко мне домой, покушаете хоть раз досыта, а потом я вам помогу начать новую жизнь.
   – Теперь, наконец, я действительно хочу начать вести порядочный образ жизни, – сказал Сэм, подавляя рыдание.
   Чтобы не согрешить против истины, надо сказать, что мистер Лайн, в сущности говоря, очень мало интересовался тем, ведет ли Сэм честный образ жизни или нет. Быть может, он даже пришел бы в ужас, если бы Сэм стал порядочным человеком.
   Он держал у себя Сэма приблизительно так же, как другие люди держат редкую птицу или породистых собак, и гордился им не меньше, чем другие люди гордятся своими коллекциями почтовых марок или китайского фарфора. Сэм принадлежал к той роскоши, которую он мог себе позволить и которой мог похвастать. В своем клубе он охотно рассказывал о знакомстве с этим преступником, – Сэм был очень известный взломщик несгораемых шкафов, который ничем другим не занимался. Привязанность Сэма была для Лайна необычайно приятной щекоткой нервов. Обожание, с которым этот преступник относился к Лайну, было действительно необычайно. Сэм без малейшего колебания отдал бы жизнь за этого человека с бледным лицом и легкомысленным ртом. Он дал бы разорвать себя на куски для своего благодетеля, если бы он был в состоянии таким путем принести ему пользу. Потому что Лайн был для него Богом, сошедшим с небес. Два раза Сэм был осужден на краткосрочное заключение, а однажды ему пришлось посидеть даже более продолжительное время, и каждый раз Торнтон брал его к себе домой, роскошно угощал, давая ему при этом целую кучу светских, но совершенно излишних советов, и отпускал его от себя с десятью фунтами в кармане. Этой суммы как раз хватало Сэму на покупку нового набора фомок и отмычек.
   Но никогда еще прежде Сэм не высказывал столько благодарности, и никогда еще до сих пор Торнтон Лайн не оказывал ему так много внимания. Прежде всего ему предложили горячую ванну, после которой был подан горячий завтрак. Сэм получил новый костюм, и в его жилетном кармане на сей раз шуршали не две, а даже целых четыре пятифунтовые бумажки. После завтрака Лайн держал к нему свою обычную речь.
   – Ах, сэр, это не подходит для меня! – совершенно откровенно сказал Сэм и покачал головой. – Я делал всяческие попытки начать вести честный образ жизни, но вечно что-то мешает. Когда я вышел предпоследний раз из тюрьмы, я же стал шофером и три месяца подряд ездил на такси. Но потом один из этих проклятых сыщиков узнал, что у меня нет шоферского свидетельства, и моему честному образу жизни пришел конец. Нет никакого смысла дать мне должность в вашем деле, это все равно не могло бы долго продолжаться. Я уже привык к жизни на вольном воздухе и должен быть сам себе господином. Я принадлежу к разряду…
   – Искателей приключений? – сказал Лайн и тихо усмехнулся. – Да, да, вы правы, Сэм. И я сам на сей раз могу вам дать одну довольно авантюрного свойства задачу, которая вам будет как раз по сердцу.
   И он рассказал ему историю девушки, которой он помог, которую он спас от голодной смерти и которая обманула его самым низким образом. Торнтон Лайн был в такой же степени лжецом, как и поэтом. Он с одинаковой легкостью говорил ложь или правду. Но правда временами бывала очень суровой и отталкивающей и не подходила к его изнеженным художественным наклонностям. Когда он заговорил о злости Одетты Райдер, Сэм слушал в большом возбуждении, сдвинувши веки. Для такой твари не было достаточно тяжкого наказания, и она не заслуживала ни малейшего сочувствия. Торнтон Лайн на минуту прервал рассказ, чтобы видеть, какое впечатление произвели на Сэма его слова.
   – Скажите мне только, – дрожащим голосом прошептал Сэм, – как можно разделаться с этой канальей? Я готов опуститься в самый ад, чтобы отомстить за вас этой особе!
   – Рад слышать это, – ответил Лайн и налил из бутылки с длинным горлышком полную рюмку. Это был любимый напиток Сэма. – А теперь я могу вам сказать, как я себе представлял это дело.
   Они еще несколько часов просидели вместе и составили план ужасной мести Одетте Райдер, которая так тяжело задела тщеславие Торнтона Лайна и чье нравственное поведение распалило ненависть этого порочного человека.

IV

   Вечером того же дня, когда Сэм Стэй был выпущен из тюрьмы, Джек Тарлинг лежал растянувшись на своей жесткой кровати. С сигаретой в зубах он читал книгу о китайской философии и был доволен собой и всем миром.
   Он пережил хлопотливый день, так как ему было поручено раскрыть крупную растрату в одном банке. Это дело могло бы, собственно говоря, поглотить его целиком, если бы у него одновременно не было маленького побочного занятия. Это не приносило ему, правда, ничего, но его любопытство и интерес были разбужены.
   Он оставил книгу лежать на груди, когда услышал, как его ассистент тихо открыл дверь. Линг-Чу беззвучно вошел и поставил поднос на низенький столик рядом с постелью своего господина. Тарлинг увидел, что китаец надел платье из синего шелка.
   – Ты сегодня вечером не собираешься выходить на улицу, Линг-Чу?
   – Нет, Ли-Иен.
   Они разговаривали между собой на мягком, мелодичном шантунгском наречии.
   – Был ли ты у господина с хитрым лицом?
   Вместо ответа китаец вынул из внутреннего кармана конверт и подал его Тарлингу, который прочел адрес.
   – Вот где живет молодая дама? Мисс Одетта Райдер, двадцать семь, дом Керримора, Эджвар-роуд.
   – Это дом, где живет много людей, – сказал Линг-Чу. – Я пошел туда сам по твоему поручению и видел, как люди входили и уходили беспрерывно, и ни разу я не видел одного и того же человека вторично.
   – Что сказал человек с хитрым лицом, получив мое письмо?
   – Он молчал, господин. Он все перечитывал письмо и сделал вот такое лицо.
   Линг-Чу стал подражать улыбке мистера Милбурга.
   – И потом он написал то, что ты здесь видишь.
   Тарлинг на минутку уставился глазами в пустоту, потом оперся на локоть и взял в руку чашку чаю, принесенную Линг-Чу.
   – Узнал ли ты еще что-нибудь про человека с мягким белым лицом, Линг? Разыскал ли ты и его?
   – Да, господин, я видел его, – серьезно ответил китаец, – это человек без неба.
   Тарлинг кивнул. Дело в том, что китайцы употребляют слово «небо» вместо слова «Бог», и он знал, что Линг-Чу хороший наблюдатель и хотел этим самым выразить, что Торнтон Лайн был человеком, лишенным духовных способностей.
   Он выпил чаю и поднялся.
   – Линг, этот город и эта страна очень мрачны и печальны, и я не думаю, что долго проживу здесь.
   – Разве господин снова хочет вернуться в Шанхай? – спросил китаец без малейшей тени удивления по поводу этой новости.
   – Да, я так думаю, во всяком случае, здешние места слишком скучны. Эта пара жалких случаев, мелких краж и брачных историй, – я не в состоянии больше слышать об этом.
   – Это только мелочь, – с философским спокойствием сказал Линг-Чу. – Но учитель, – он имел в виду великого философа Конфуция, – сказал, что все великое начинается с мелочей, и, может быть, маленький человек снимет голову с большого, и тогда тебя позовут изловить убийцу. Тарлинг рассмеялся.
   – Ты большой оптимист, Линг. Я не думаю, чтобы моя помощь была здесь желательна при поимке убийцы. В этой стране частных сыщиков в подобных случаях не привлекают к работе.
   Линг-Чу покачал головой.
   – Но мой господин должен вылавливать убийц, или же он больше не будет Ли-Иеном – охотником на людей.
   – Ты кровожаден, – внезапно сказал Тарлинг на английском языке, который Линг знал очень плохо, хотя он и учился в лучших миссионерских школах. – Теперь я немного выйду, – продолжал Тарлинг снова по-китайски, – и пойду посетить маленькую женщину, которую так хочется иметь «белому лицу».
   – Могу я сопровождать тебя, господин?
   Тарлинг минуту колебался.
   – Да, ты можешь идти со мной, но ты должен оставаться позади.
   Дома Керримора составляли большой блок, лежавший между двумя фешенебельными зданиями на Эджвар-роуд. Нижний этаж был сдан под магазины, и благодаря этому квартирная плата для жильцов несколько удешевлялась. Несмотря на это, Тарлинг предположил, что квартирная плата должна быть сравнительно высокой, в особенности для девушки, служившей в магазине, в том случае, если она проживает отдельно от семьи. Но у швейцара он получил новое разъяснение. Она занимала маленькую квартиру в полуэтаже, где помещения имели низкий потолок, и ввиду этого мисс Райдер платила за квартиру не особенно дорого.
   Скоро он стоял перед гладко отполированной дверью из красного дерева и размышлял, под каким предлогом он мог войти к молодой даме так поздно вечером. По ее взгляду он понял сразу, что ему придется дать объяснение, когда она открыла ему дверь.
   – Да, я мисс Райдер, – сказала она.
   – Могу я поговорить с вами несколько минут?
   – Мне очень жаль, но я в квартире одна и не могу вас попросить к себе.
   Это было плохим началом.
   – Может быть, вы согласитесь немного погулять со мной? – спросил он озабоченно.
   Несмотря на всю странность данного положения, ей пришлось улыбнуться.
   – Для меня совершенно невозможно гулять с кем-нибудь, кого я раньше никогда не видала.
   – Я вполне понимаю ваши затруднения. Боюсь, что здесь в Англии меня недостаточно знают. Вы, наверно, не знаете моего имени.
   Она взяла карточку в руки и прочла.
   – Частный сыщик? – испуганно спросила она. – Кто послал вас ко мне? Ведь не мистер…
   – Нет, не мистер Лайн.
   Она колебалась одну секунду, потом открыла дверь немного пошире.
   – Прошу вас, войдите, – мы можем поговорить здесь в передней. Надеюсь, я правильно поняла вас, что не мистер Лайн направил вас ко мне?
   – Мистеру Лайну, во всяком случае, очень хотелось бы, чтобы я разыскал вас, и я в известной степени злоупотребляю его доверием, но я не думаю, чтобы он так или иначе мог бы рассчитывать на мое молчание. Я, собственно говоря, не знаю, зачем я пришел сюда и тревожу вас, но я хотел бы посоветовать вам быть настороже.
   – Почему?
   – Вы должны опасаться интриг одного господина, которого вы… – Он минутку поколебался и замолчал.
   – Оскорбили, – дополнила она.
   – Я же не знаю, что вы ему сказали, – сказал он, улыбаясь, – но предполагаю, что вы, в силу той или иной причины, задели мистера Лайна и что он собирается отомстить вам. Я не хочу спрашивать вас о том, что случилось, потому что понимаю, что вы едва ли считали бы нужным рассказать мне это. Но я должен сообщить вам, что мистер Лайн, по-видимому, готовит против вас обвинение и что он старается изобрести кое-что, чтобы обвинить вас в краже.
   – В краже? – воскликнула она с возмущением. – Он собирается заявить полиции, что я его обкрадывала? Но это же немыслимо, чтобы он был таким дурным человеком!
   – О, это вовсе не так уж невозможно, что человек может быть чрезвычайно подлым, – возразил Тарлинг. Его лицо оставалось непроницаемым, несмотря на то, что в глазах искрилась улыбка. – Во всяком случае, я знаю об этом и слышал своими ушами, как он заставил мистера Милбурга дать кое-какие показания, будто бы в главной кассе происходили денежные кражи.
   – Но ведь это же совершенно невозможно, – сказала она с ужасом, – мистер Милбург не в состоянии сказать этого. Это совершенно исключено!
   – Мистер Милбург первоначально не хотел сделать этого, готов охотно согласиться с вами. – Он вкратце рассказал ей сцену в зале заседаний фирмы «Лайн», умолчав только о всех прямых и косвенных подозрениях против самого мистера Милбурга. – Вы видите, стало быть, что вы должны быть очень настороже. Я хотел бы даже посоветовать вам снестись с каким-нибудь адвокатом и передать ему все дело. Вы не должны начинать вести дело против мистера Лайна непосредственно, но это бы очень усилило вашу позицию, если бы вы передали дело и посоветовались с какой-нибудь известной в обществе личностью.
   – Я премногим вам обязана, мистер Тарлинг, – горячо сказала она, поглядев при этом на него. Ее улыбка была настолько нежной, многовыражающей и беспомощной, что Тарлинг был как-то особенно тронут.
   – А если вы не хотите брать адвоката, то можете положиться на меня. Я всегда приду вам на помощь, если вы каким-либо образом окажетесь в опасности или будете иметь неприятности.
   – Вы не знаете, как я вам благодарна, мистер Тарлинг. И я ведь так нелюбезно приняла вас!
   – Было бы с вашей стороны, если можно так выразиться, весьма безрассудно, если бы вы вздумали обращаться со мной иначе.
   Она подала ему обе руки, он крепко пожал их и увидел слезы в ее глазах. Но потом она взяла себя в руки и ввела его в свою маленькую жилую комнату.
   – Я потеряла должность, но имею уже несколько новых предложений. Одно из них я приму. Но остаток недели я собираюсь использовать для себя и устроить себе каникулы.
   Вдруг Тарлинг сделал ей знак замолчать: у него был чрезвычайно чуткий слух.
   – Вы разве ожидаете визита? – тихо спросил он.
   – Нет, – ответила она удивленно.
   – Кроме вас еще кто-нибудь проживает в этом помещении?
   – Моя прислуга спит здесь, но она сегодня вечером пошла гулять.
   – У нее есть ключ?
   Одетта отрицательно покачала головой. Тарлинг поднялся. И она удивилась, как быстро и ловко двигался это рослый и крупный мужчина. Он бесшумно поспешил к двери, быстро повернул ручку и распахнул дверь настежь.
   Снаружи на коврике для ног стоял человек и отскочил назад в тот момент, когда Тарлинг неожиданно появился у входа.
   Незнакомец выглядел очень плохо и был одет в новый костюм, очевидно, сшитый не на его рост. Его лицо имело желтую нездоровую окраску, как это часто наблюдается у только что отбывших наказание преступников.
   – Простите, пожалуйста, это не номер восемь? – спросил он.
   В следующий момент Тарлинг схватил его за шиворот и втащил в квартиру.
   – Что вам здесь нужно? Что у вас там в руке? – с этими словами Тарлинг силой отнял у него какой-то предмет. Это не был ключ, а какой-то странный плоский инструмент. Одним движением он сорвал с незнакомца сюртук, сделал несколько шагов назад и прикрыл дверь. Быстро и с изумительной ловкостью он обыскал сюртук. Из двух карманов он вытащил, по крайней мере, дюжину украшенных бриллиантами перстней, снабженных маленькими этикетками фирмы «Лайн».
   – Вот как? – саркастически спросил Тарлинг. – Это, по-видимому, подарки мистера Лайна мисс Райдер, потому что он так любит ее?
   Незнакомец онемел от ярости. Если бы взгляды были в состоянии убивать кого-нибудь, то Тарлинг должен был тут же упасть мертвым.
   – Это довольно глупый трюк. – Тарлинг печально покачал головой. – Ступайте к тому, кто поручил вам это дело, именно к мистеру Торнтону Лайну, и скажите, что мне стыдно, что такой интеллигентный человек может применять такие низкие и такие дурацкие приемы. – Он открыл двери и выставил Сэма Стэя в темный коридор, на лестницу.
   Одетта, испуганно наблюдавшая за всем, теперь вопросительно посмотрела на Тарлинга.
   – Что все это должно означать? Я так боюсь. Что нужно было здесь тому человеку?
   – Вы не должны бояться ни его, ни кого бы то ни было вообще. Мне очень жаль, что это доставило вам огорчение.
   Ему удалось наконец успокоить ее, и, когда вскоре после того вернулась прислуга, он распрощался с ней.
   – Итак, подумайте об этом, – у вас есть мой телефонный номер, и вы можете позвонить ко мне, если вы как-нибудь попадете в затруднительное положение, в особенности если завтра у вас выйдут какие-нибудь неприятности, – подчеркнуто добавил он.
   Но на следующий день не случилось ничего особенного. Несмотря на это, она в три часа дня позвонила ему:
   – Я хочу вам сказать еще, что я поеду за город, – сказала она. – Я все-таки очень испугалась вчера вечером.
   – Дайте мне, пожалуйста, знать, когда вы снова вернетесь, – ответил Тарлинг, которому трудно стало отделаться от мысли о ней. – Я завтра снова пойду к Лайну и снова поговорю с ним. Мимоходом замечу, что человек, который вчера поздно вечером возился у ваших дверей, протеже мистера Лайна и предан ему телом и душой. С этого типа мы не должны спускать глаз. А дело начинает придавать новый интерес моей жизни!
   Он услышал ее тихий смех.
   – Неужели меня должны сперва убить, чтобы сыщик получил удовольствие? – спросила она. И он тоже улыбнулся.
   – На всякий случай я завтра зайду к Лайну.
   Но задуманной Джеком Тарлингом беседе вообще не суждено было состояться. На следующий день, рано утром, какой-то рабочий, проходя по Гайд-парку, чтобы скорее попасть на работу, увидел по дороге какого-то человека, лежавшего в траве недалеко от брошенного автомобиля. Он был одет, но без сюртука и жилета. Его грудь была обмотана шелковой дамской ночной рубашкой. Он был весь забрызган кровью. Руки этого человека были скрещены на груди, а на руках лежал букет желтых нарциссов.
   В одиннадцать часов утра газеты поместили большие отчеты, что личность убитого, найденного в Гайд-парке, установлена. Это был не кто иной, как Торнтон Лайн. Смертельный выстрел попал ему как раз в сердце.

V

   «Лондонским полицейским властям неожиданно приходится иметь дело с загадочным убийством, причем побочные обстоятельства его настолько своеобразны, что без преувеличения можно назвать это преступление загадкой нашего века. Популярная в лондонском обществе фигура, мистер Торнтон Лайн, глава крупного торгового дома, довольно значительный поэт, миллионер, чьи гуманные стремления пользуются общей известностью, был сегодня в ранний утренний час найден в таком положении, которое не оставляет ни малейшего сомнения, что он убит самым подлейшим образом.
   В половине шестого утра каменщик Томас Сэведж, проходя через Гайд-парк, заметил какую-то фигуру, лежащую недалеко от дороги в траве. Он побежал туда и установил, что лежавший человек умер уже несколько часов тому назад. На трупе не было ни сюртука, ни жилета, а его грудь была обмотана шелковым платьем, по-видимому для того, чтобы унять сильное кровотечение из раны на левой стороне. Руки были скрещены на груди. Наиболее интересным фактом является то, что убийца сам уложил тело в этом странном положении. На груди убитого нашли еще букет желтых нарциссов. Скоро прибыла на место полиция, и, после того как были установлены все необходимые факты, тело было убрано. Полиция придерживается того мнения, что убийство совершено не в Гайд-парке, но несчастный был убит в другом месте и привезен в парк на своем собственном автомобиле, который стоял брошенный, приблизительно в ста метрах от места, где было найдено тело. Как нам сообщают, полиция напала на весьма важный след и непосредственно предстоит арест одного лица».
   Мистер Д. О. Тарлинг, бывший чиновник сыскной полиции в Шанхае, прочел этот краткий отчет и погрузился в задумчивость.
   Лайн убит! Это был необыкновенный случай, и как раз за несколько дней до этого он столкнулся с этим молодым человеком.
   Сам Тарлинг, в сущности, ничего не знал о частной жизни Лайна. Он только предполагал, судя по тому, что он узнал о кратком пребывании Лайна в Шанхае, что кое-какие похождения Лайну приходилось скрывать. Но у Тарлинга в то время в Китае было слишком много дел, чтобы еще ломать себе голову по поводу глупых шалостей какого-нибудь туриста. Теперь же ему смутно вспомнилась одна скандальная история, связанная с именем Лайна, и он старался восстановить в памяти все подробности. Он отложил газету в сторону. Ему было жалко, что он не состоит на службе в Скотланд-Ярде. Это был бы для него чудесный случай. Здесь скрывалась тайна, способная в значительной степени приковать внимание общественности и вполне достойная, чтобы ее раскрыли!
   Его мысли обратились к Одетте Райдер. Что сказала бы она по этому поводу? Конечно, она пришла бы в ужас от этого страшного преступления. Ему было очень неприятно, когда он думал о том, что ее могут поставить в связь со всей этой скандальной историей, хотя бы даже только косвенно и в отдаленной степени. По всей вероятности, газеты станут упоминать ее имя и могут сообщить о том, что у нее с убитым вышла ссора.
   – Совершенно невозможно, – сказал он вполголоса, разговаривая сам с собой, и пожал плечами при этой мысли.
   Он подошел к двери и позвал Линг-Чу. Китаец сейчас же молча вошел.
   – Слушай, человек с белым лицом мертв.
   Линг-Чу спокойно посмотрел на своего господина.
   – Все люди умирают один раз, – сказал он спокойным голосом. – Этот человек умер скоро, это лучше, чем умирать долго.
   Тарлинг пытливо посмотрел на него.
   – Откуда ты знаешь, что он умер скоро?
   – Об этих вещах говорят, – без малейшей запинки ответил Линг-Чу.
   – Но ведь люди здесь не говорят по-китайски, – возразил Тарлинг, – а ты не говоришь по-английски.
   – Я немного понимаю, господин, – ответил Линг-Чу, – и я слышал, как люди на улице говорили об этом.
   – Линг-Чу, – сказал Тарлинг после некоторой паузы, – этот человек приехал в Шанхай, когда мы там были, и тогда произошел большой скандал. Однажды он был вышвырнут из чайного домика Линг-Фу, где он курил опиум. Из-за него вышло тогда еще одно волнение, – ты помнишь об этом?
   Китаец посмотрел ему прямо в глаза:
   – Я забыл об этом. Человек с белым лицом был дурной человек, и я рад тому, что он умер.
   – Гм, – сказал Тарлинг и коротким кивком головы отпустил китайца.
   Этот китаец был самым хитрым из всех его ищеек. Ему достаточно было указать след, и он неуклонно следовал по пятам каждого преступника; при этом он был одним из самых преданных и верных слуг Тарлинга. Но еще никогда сыщику не удавалось настолько понять мысли Линг-Чу, чтобы приподнять покрывало, которым китайцы окутывают свои собственные чувства и мысли. Даже китайские преступники удивлялись способностям Линг-Чу, и многим по дороге на плаху все еще не было ясно, как это Линг-Чу удалось раскрыть их преступление.
   Тарлинг снова подошел к столу и взял газету в руки, но едва он начал читать, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку и к своему великому изумлению услышал голос Кресвеля, главного полицейского инспектора, по совету которого он приехал в Англию.
   – Не откажите в любезности немедленно заглянуть ко мне в дирекцию, я хотел бы поговорить с вами об этом убийстве.
   – Через несколько минут я буду у вас, – ответил Тарлинг.
   Когда он спустя несколько минут вошел в Скотланд-Ярд, его тотчас же провели в бюро Кресвеля. Седовласый джентльмен поднялся и с довольной улыбкой пошел ему навстречу.
   – Я распоряжусь доверить вам раскрытие этого дела, Тарлинг, – сказал он. – С этим убийством связаны разные побочные обстоятельства, с которыми здешняя полиция справиться не может, и, в конце концов, ничего необыкновенного нет в том, что Скотланд-Ярд привлекает помощника со стороны, в особенности если дело идет о преступлении подобном этому. – Он открыл довольно тонкую папку. – Здесь находятся все служебные отчеты, которые вы можете прочесть. У Торнтона Лайна были, выражаясь мягко, немного эксцентричные наклонности. У него были разные подозрительные знакомства, в том числе с одним типичным преступником, который только на днях был выпущен из тюрьмы.
   – Это очень интересно, – ответил Тарлинг, подняв брови. – Что он имел общего с этим человеком?
   Кресвель пожал плечами:
   – По моему мнению, он хотел только хвастать этим знакомством. Ему приятно было, когда об этом необыкновенном случае говорили. Это давало ему право на особенный интерес со стороны своих друзей.
   – Кто этот преступник?
   – Сэм Стэй – вор и громила, гораздо более опасный тип, чем это предполагают полицейские власти.
   – Вы думаете, что он… – начал Тарлинг.
   – Мы спокойно можем вычеркнуть его из списка людей, находящихся в подозрении, что они совершили это убийство. Сэм Стэй, правда, имел очень мало положительных качеств, но, без сомнения, он был очень предан Лайну. Когда сыщик, наводивший первые справки, пошел в Ламбет допрашивать его, то он нашел его растянувшимся на кровати и рядом с ним газету с отчетом об убийстве. Он был вне себя от горя и с дикими проклятиями вопил, что найдет убийцу. Вы тоже можете разыскать его, но, полагаю, что едва ли вы много от него узнаете: он настолько возбужден, что говорит совершенно бессвязно. Лайн в его глазах был нечто большее, чем обыкновенный человек, и я могу себе представить, что единственным благородным побуждением во всей его жизни была привязанность к этому человеку, который был так хорош с ним. Можно оставить в стороне вопрос, является ли это правильным и рекомендуемым способом заботливости о других людях. Я хочу только сообщить вам несколько фактов, которые не получили публичной огласки.
   Кресвель откинулся на спинку сиденья.
   – Вы, должно быть, знаете, что грудь Лайна была обмотана шелковой ночной рубашкой?
   Тарлинг кивнул.
   – Но там же нашли два скомканных платка, которыми, по-видимому, пытались приостановить кровотечение. Судя по величине, это были дамские платочки. Значит, мы должны предположить, что в дело замешана женщина.
   Тарлинг снова задумчиво кивнул.
   – Еще один примечательный факт, который, по счастью, ускользнул от внимания тех, кто первым нашел тело и дал первые сведения газетным репортерам. Хотя он был вполне одет, его ноги обуты в толстые войлочные туфли. Мы установили, что он велел их доставить себе из магазина вчера вечером, и один из служащих принес ему туфли на дом. Ботинки Лайна были найдены в автомобиле, который стоял на некотором расстоянии от тела. В-четвертых, желаю сообщить вам, – и это главная причина, в силу которой я привлек вас к раскрытию данного случая, – что сюртук и жилет, забрызганные кровью, были найдены в его автомобиле. В правом жилетном кармане нашли вот это. – Кресвель медленно и с ударением произнес последние слова и, вынув из выдвижного ящика маленький квадратный кусок бумаги, передал ее сыщику.
   Тарлинг взял бумажку в руки и с изумлением посмотрел на нее. Толстыми черными штрихами на ней стояли четыре китайские буквы: «Тцу Чао Фан Нао» – «Он сам себе этим обязан».

VI

   Оба молча поглядели друг на друга.
   – Ну? – наконец спросил Кресвель.
   Тарлинг удивленно покачал головой:
   – Это очень странно… – Он снова посмотрел на маленький кусочек бумаги, который держал в руке.
   – Теперь вы понимаете, почему я привлек вас? Если дело имеет какое-нибудь отношение к Китаю, то никто не сумеет разобраться в этом лучше вас. Я дал перевести себе эту надпись. Она гласит: «Он сам себе этим обязан».
   – Но вы, быть может, кое-чего не разглядели. Если вы внимательнее посмотрите на бумажку, то увидите, что эти слова не написаны, а напечатаны.
   Он подал листок Кресвелю, и тот внимательно стал разглядывать его.
   – Вы совершенно правы, – сказал он удивленно, – на это я совсем не обратил внимания. Разве вы уже раньше имели дело с подобными бумажками?
   – Несколько лет тому назад, когда в Шанхае происходило большое количество преступлений. Большинство из них было совершено бандой, находившейся под руководством одного знаменитого преступника. Мне удалось схватить его, и он был казнен на основании моих показаний. Эта шайка преступников носила имя «Радостных сердец». Вам, вероятно, известно, что китайские разбойничьи шайки большею частью носят фантастические имена. У них был обычай оставлять на месте преступления свой знак, можно сказать, свою визитную карточку. Это всегда были такие красные бумажки, как и эта, только буквы были написаны от руки. Эти бумажки покупались потом в качестве курьезов, и были любители, платившие за них большую цену, пока один предприимчивый китаец не дал их напечатать, так что их можно было покупать, как открытки, в любом писчебумажном магазине Шанхая.
   – Понимаю, – сказал Кресвель. – А это точно такая же бумажка?
   – Да, но бог ее знает, как она попала сюда. Это, во всяком случае, довольно значительное открытие.
   Кресвель подошел к шкафу, отпер его и вынул оттуда маленький чемоданчик, который он открыл на столе.
   – Ну а посмотрите еще на это, Тарлинг.
   Он показал ему забрызганную кровью рубаху. Тарлинг сейчас же увидел, что это ночная рубашка. Он взял ее в руки, внимательно разглядывая. На белой шелковой рубашке, за исключением двух маленьких веточек незабудки, не было никаких кружев или иных украшений.
   – Она была, как вам известно, обмотана вокруг его груди. А вот и оба носовых платка. – Он указал на два маленьких носовых платочка, которые были настолько измазаны кровью, что их едва можно было опознать.
   Тарлинг взял в руки тонкую рубашку и поднес ее ближе к свету.
   – Была ли найдена метка прачечного заведения?
   – Нет.
   – И на платках тоже нет метки?
   – Нет.
   – Следовательно, эти вещи принадлежат молодой даме, которая живет одна. Она, правда, не обладает большими средствами, но у нее очень хороший вкус и она любит хорошее белье, однако не чересчур роскошное.
   – Откуда вы все это знаете? – с изумлением спросил инспектор полиции.
   Тарлинг рассмеялся:
   – Исходя из того, что нет никаких меток прачечного заведения, можно заключить, что она свое шелковое белье моет дома, по-видимому также и платки. Отсюда я делаю дальнейшее заключение, что она не особенно избалована земными благами. Но так как она имеет шелковые ночные рубашки и платочки из тончайшего батиста, то мы, по-видимому, имеем дело с дамой, обладающей хорошим вкусом и разбирающейся в качестве вещей.
   – Сделали ли вы еще другие открытия, из которых можно было бы сделать окончательные выводы?
   – Мы только выяснили, что мистер Лайн имел серьезную ссору с одной из своих служащих, некоей мисс Одеттой Райдер. – Тарлинг глубоко вздохнул. Он сказал самому себе, что для сыщика не подходит настолько интересоваться дамой, с которой он успел поговорить всего полчаса и которую он за неделю до того совершенно не знал. Но, так или иначе, девушка произвела на него более глубокое впечатление, чем это ему казалось. У этого человека, чьей жизненной целью было раскрывать преступления и ловить преступников, оставалось слишком мало времени, чтобы интересоваться женщинами. Но встреча с Одеттой Райдер была для него откровением. – Случайно я знаю об этой истории и знаю даже ее причину. – Тарлинг вкратце рассказал инспектору, при каких обстоятельствах он видел Торнтона Лайна несколько дней тому назад. – Какие у вас улики против нее?
   Он принял равнодушный вид, хотя в душе далеко не был равнодушен.
   – У меня никаких определенных данных против нее нет, – ответил Кресвель. – Только Сэм Стэй тяжко обвиняет ее. И хотя он прямо не обвиняет ее в убийстве, но он намекнул, что в известном смысле она ответственна за это. Но он не мог сказать ничего более точного. Сперва я был очень удивлен, что он вообще знал об этой девушке, но теперь я готов предположить, что он пользовался доверием Торнтона Лайна.
   – Какого вы мнения о Сэме Стэе? – спросил Тарлинг. – Он в состоянии доказать, где он провел последнюю ночь и сегодняшнее утро?
   – Он показал, что в девять часов вечера зашел к мистеру Лайну на квартиру и тот в присутствии швейцара дал ему пять фунтов. Потом он оставил квартиру и пошел к себе домой в Ламбет, где он скоро лег спать. Все наши розыски до сих пор подтвердили его показания. Мы допросили швейцара Лайна, чьи показания сходятся с показаниями Стэя. В пять минут десятого Стэй ушел из квартиры Лайна, и ровно через полчаса Лайн сам вышел из дому. Он поехал один в своем маленьком двухместном автомобиле и сказал швейцару, что собирается поехать в клуб.
   – Как он был одет?
   – Да, это весьма важно. До девяти часов он был в вечернем туалете. После того, как Стэй ушел, он вдруг переоделся и надел ту одежду, в которой его нашли мертвым.
   Тарлинг закусил губы.
   – Следовало предположить, что он не сменил бы смокинг на сюртучную пару, если бы имел намерение отправиться в клуб.
   Вскоре после этого разговора Тарлинг вышел из полицейского управления. Все эти новости немного смутили его. Первым делом он отправился на Эджвар-роуд, где проживала Одетта Райдер. Ее не было дома, и швейцар сказал ему, что она не приходила домой с послеобеденного времени предыдущего дня. Она поручила ему пересылать свои письма в Гертфорд и дала ему свой адрес: «Хиллингтон-гроув, Гертфорд».
   Тарлинг стал беспокоиться. Хотя, как он сам уговаривал себя, этому не было никакой причины, но все-таки он, без сомнения, был озабочен. Он чувствовал, что мог бы после короткого разговора с молодой девушкой сейчас же очистить ее от подозрений, которые так или иначе падали на нее. Но ее не было дома. Того, что она исчезла как раз в тот вечер, когда Лайн был убит, было, насколько он знал, вполне достаточно, чтобы пустить полицию по ее следам.
   – Быть может, вы можете мне сказать, имеет ли мисс Райдер родных или друзей в Гертфорде? – спросил он у швейцара.
   – Да, сэр, там проживает ее мать.
   Тарлинг уже собирался уходить, когда швейцар сделал еще одно замечание, которое снова выбило в его мозгу картину убийства со всеми его кошмарными подробностями и настроило его мысли на печальный лад.
   – Я рад, что мисс Райдер прошлой ночью не было дома, – жильцы этажом выше очень жаловались.
   – По поводу чего? – спросил Тарлинг.
   Но швейцар раздумывал, ответить ли ему.
   – Предполагаю, что вы друг молодой дамы?
   Тарлинг кивнул.
   – Из этого еще раз следует, – дружеским тоном сказал ему швейцар, – как часто людей обвиняют в разных вещах, с которыми у них нет ничего общего. Квартирант прилегающей квартиры – немного странный человек. Он музыкант и почти оглох. Если бы этого не было, он не стал бы утверждать, что он из-за нее вдруг проснулся посреди ночи. Наверно, на улице был какой-то шум.
   – Что же он слышал? – быстро спросил Тарлинг.
   Но швейцар рассмеялся в ответ.
   – Подумайте только – выстрел!.. Кроме того, крик, похожий на женский. Тогда он проснулся. Можно было предположить, что ему это приснилось, но другой господин, также проживающий в полуэтаже, слыхал то же самое. Самое удивительное то, что оба придерживаются одного и того же мнения, что шум был слышен из квартиры мисс Райдер.
   – В какое время все это произошло?
   – Эти люди утверждают, что дело было около полуночи, но ведь это совершенно невозможно, потому что мисс Райдер вовсе не было дома.
   Тарлинг обдумывал эту совершенно неожиданную новость, сидя в вагоне по дороге в Гертфорд. Он твердо решил разыскать и предупредить Одетту, хотя ему было совершенно ясно, что в его обязанности не входило предупреждать кого-нибудь, кто был заподозрен в преступлении. Его поведение было необычайно и противоречило всем его привычкам, но это обстоятельство очень мало интересовало его.
   Он только что купил билет и шел по платформе, как вдруг увидел одного знакомого, поспешно выходившего из только что прибывшего поезда. Очевидно, тот уже раньше узнал его, так как сразу свернул в сторону и собирался исчезнуть в толпе, но сыщик вовремя нагнал его.
   – Алло, мистер Милбург! Ведь это вы собственной персоной, если я не ошибаюсь.
   Управляющий обернулся, потирая руки и улыбаясь как всегда.
   – Представьте себе только, ведь это же мистер Тарлинг, известный сыщик! Какая ужасная новость! Какой ужас для всех, кого она затрагивает!
   – Это ужасное событие, наверно, привело в возбуждение весь торговый дом.
   – Ах да, – сказал Милбург упавшим голосом. – Сегодня наше дело закрыто. Это просто ужасно, это самый жуткий случай на моей памяти! Есть ли уже какие-нибудь подозрения о том, кто убийца?
   Тарлинг покачал головой:
   – Это весьма таинственная история, мистер Милбург. А Лайн заблаговременно распорядился, кто в случае его смерти должен продолжать руководить делом?
   Милбург замялся и, по-видимому, с большой неохотой ответил:
   – Конечно, я веду дело точно так же, как тогда, когда мистер Лайн совершал свое кругосветное путешествие. Я уже получил от адвокатов мистера Лайна доверенность на продолжение ведения дел до тех пор, пока суд не назначит опекуна.
   Тарлинг пытливо посмотрел на него.
   – Какое влияние имеет смерть Лайна на вашу личную судьбу? – резким тоном спросил он. – Ваше положение ухудшается или улучшается благодаря этому?
   Милбург улыбнулся:
   – К несчастью, оно улучшается, так как я получаю гораздо большие полномочия и, понятно, беру на себя еще большие обязанности. Я был бы рад, чтобы никогда не пришлось очутиться в подобном положении, мистер Тарлинг.
   – В этом я вполне уверен, – ответил сыщик и вспомнил о подозрениях Лайна насчет честности этого человека.
   Обменявшись еще парой общих фраз, оба расстались. По дороге в Гертфорд Тарлингу пришлось много думать об этом человеке. Милбург во многих отношениях был личностью ничтожной и ненадежной, и у него, наверно, не хватало качеств, необходимых для порядочного делового человека.
   В Гертфорде Тарлинг сел в автомобиль и дал шоферу адрес.
   – Хиллингтон-гроув? Это свыше двух миль отсюда, – заметил шофер. – Вы, вероятно, к миссис Райдер?
   Тарлинг кивнул.
   – Вы не приехали вместе с молодой дамой, которую тоже ожидают в гости?
   – Нет, – удивленно ответил Тарлинг.
   – Видите ли, мне было сказано осмотреться на вокзале, – объяснил шофер.
   Но сыщика ожидала еще одна неожиданность. Несмотря на громкое имя, он представлял себе Хиллингтон-гроув маленьким домиком, где-нибудь в предместье, и был изумлен, когда шофер, завернув в высокие ворота парка, поехал по длинной широкой аллее и, наконец, остановился на усыпанной гравием площадке перед большим красивым зданием. Он не мог предположить, что родители приказчицы фирмы «Лайн» живут настолько по-барски. Он еще более изумился, когда двери раскрыл ливрейный лакей. Тарлинга провели в жилую комнату, убранную с художественным вкусом. Он был твердо убежден, что тут какая-то ошибка, когда отворились двери и вошла дама. Ей могло быть лет под сорок, но она была еще очень красива и имела поступь дамы общества. Она была чрезвычайно любезна с Тарлингом, но ему показалось, что он прочел некоторую боязливость и озабоченность в выражении ее лица и голоса.
   – Боюсь, что я ошибся, – начал он. – Я, видите ли, хотел поговорить с мисс Одеттой Райдер.
   Но, к его великому изумлению, дама кивнула:
   – Это моя дочь. У вас есть какие-нибудь известия о ней? Я очень озабочена из-за нее.
   – Вы озабочены из-за нее? – быстро спросил Тарлинг. – Разве что-нибудь случилось? Ее здесь нет?
   – Нет, ее нет, она не приехала.
   – Но не была ли она здесь уже раньше? Не прибыла ли она еще вчера вечером?
   Миссис Райдер отрицательно покачала головой:
   – Нет, ее здесь не было. Она обещала мне провести несколько дней у меня, но вчера вечером я получила телеграмму – обождите минуту, я сейчас принесу ее. – Она вышла на короткое время и вернулась с коричнево-желтым телеграммным листком в руках, который она подала сыщику. Тот прочел:
   «Я не могу приехать, не пиши по моему адресу. Как только я достигну места назначения, я дам тебе знать. Одетта».
   Телеграмма была подана на главной лондонской почте и, судя по штемпелю, была принята в девять часов вечера, – следовательно, за три часа до того, когда, по общему мнению, было совершено убийство!

VII

   – Могу я оставить себе эту телеграмму? – спросил Тарлинг.
   Дама кивнула в знак согласия.
   Он видел, что она была в очень нервном и возбужденном состоянии.
   – Я никак не могу понять, почему Одетта не приезжает. Быть может, вы знаете причину?
   – Я, к сожалению, тоже не могу дать вам никакого объяснения. Но прошу вас, не беспокойтесь, миссис Райдер. Она, по всей вероятности, в последний момент изменила свое решение и остановилась у приятелей в городе.
   – Разве вы не видели Одетты? – спросила боязливо миссис Райдер.
   – Я уже несколько дней как не говорил с ней.
   – Разве что-нибудь случилось? – Ее голос дрожал и она с трудом подавила рыдание. – Видите ли, я уже два или три дня не видела ни Одетты, ни еще кого бы то ни было, – быстро добавила она и при этих словах сделала слабую попытку улыбнуться.
   Кого еще она могла ожидать? И почему она сделала именно эту паузу в разговоре? Возможно ли, что она ничего не слыхала об убийстве Лайна? Он решил установить все факты.
   – Весьма возможно, что ваша дочь задержалась в городе вследствие смерти мистера Лайна, – сказал он, внимательно наблюдая за ней.
   Она неподвижно уставилась на него и побледнела.
   – Мистер Лайн умер? – пробормотала она. – Разве этот молодой человек так рано должен был умереть?
   – Его вчера утром убили в Гайд-парке.
   Миссис Райдер зашаталась и бессильно опустилась на стул.
   – Убит! Убит! – прошептала она. – О боже, только не это! Только не это!
   Ее лицо посерело. Она дрожала всем телом, эта статная женщина, которая незадолго до того вошла в комнату с такой важной осанкой. Вдруг она закрыла лицо руками и начала тихо плакать.
   – Вы знали мистера Лайна лично? – спросил он через некоторое время.
   Она отрицательно покачала головой.
   – А слыхали ли вы что-нибудь о мистере Лайне?
   Она подняла голову.
   – Нет, – спокойно сказала она. – Только то, что он был человеком неприятным в обращении.
   – Простите, но вы, кажется, очень заинтересованы? – Он замялся, когда она подняла голову и посмотрела на него.
   Он не знал, как ему закончить этот вопрос. Он был изумлен, что дочь этой женщины, которая жила, по-видимому, в блестящих материальных условиях, работала в торговом доме на мелкой должности. Ему хотелось также узнать, знала ли она об увольнении Одетты и доставляет ли ей это заботу? Беседа с Одеттой Райдер не дала ему того убеждения, что она могла бы пренебречь должностью. Напротив, она говорила о том, что собирается искать новую должность, и все это вовсе не говорило о том, что ее мать живет в хороших условиях.
   – Разве ваша дочь вынуждена зарабатывать себе на жизнь? – неожиданно спросил он.
   Она опустила глаза.
   – Это ее собственное желание, – тихо ответила она. – Она дома не уживается с людьми, – порывисто добавила она.
   Последовало краткое молчание. Потом он поднялся и подал ей на прощание руку.
   – Я надеюсь, что не слишком потревожил вас своими расспросами. Вы, вероятно, удивитесь, почему я вообще приехал сюда. Хочу вам совершенно откровенно сказать, что мне поручено раскрыть это убийство и я надеялся узнать от вашей дочери, а также и от других людей, имевших отношение к мистеру Лайну, что-нибудь, что могло бы дать мне какой-нибудь ключ к дальнейшим, более важным открытиям.
   – Так, значит, вы сыщик? – спросила она. И он был готов поклясться, что прочел страх в ее взгляде.
   – Сыщик особого рода, – сказал он, улыбаясь, – но не из Скотланд-Ярда, миссис Райдер.
   Она проводила его до дверей и поглядела ему вслед, когда он пошел вниз по аллее. Потом она медленно вернулась в дом, прислонилась к мраморному камину, закрыла лицо руками и горько расплакалась.
   Тарлинг покинул Гертфорд еще более расстроенный, чем был по дороге туда. Он велел шоферу ждать его с машиной у ворот. Он решил расспросить шофера и узнал, таким образом, что миссис Райдер уже четыре года проживает в Гертфорде и пользуется большим уважением. Он осведомился также об Одетте.
   – О да, молодую даму я часто видал, но в последнее время она реже приезжает сюда. Судя по всему, что приходится слышать, она, по-видимому, плохо ладит с отцом.
   – С ее отцом? Я совсем не знал, что у нее есть еще отец, – удивленно ответил Тарлинг.
   – Да, отец еще жив. Он регулярно приезжает в гости, обычно он прибывал последним поездом из Лондона, и на станции его ожидал собственный автомобиль. – Шофер никогда еще не видал его, но рассказывал, что те немногие люди, которые приходили с ним в соприкосновение, говорили, что он очень обходительный человек, хорошо известный в Сити.
   Тарлинг телеграфировал своему помощнику, которого Скотланд-Ярд предоставил в его распоряжение, и полицейский инспектор Уайтсайд уже ожидал его на станции.
   – У вас есть какие-нибудь новости? – спросил Тарлинг.
   – О да, мы нашли кое-что очень важное, – ответил полицейский. – У станции нас ожидает служебный автомобиль, и мы можем поговорить по дороге в полицию.
   – В чем же дело?
   – Мы получили сведения от швейцара мистера Лайна. Похоже на то, что он по поручению главной полиции перерыл всю корреспонденцию мистера Лайна, причем нашел в углу письменного стола телеграмму. Когда мы прибудем, я покажу вам ее. Она очень важна для выяснения всей этой истории и, полагаю, наведет вас на след настоящего убийцы.
   При слове «телеграмма» Тарлинг автоматически почувствовал в своем кармане телеграмму, которую миссис Райдер получила от своей дочери. Он вынул ее из кармана и снова прочел.
   – Но ведь это изумительно, – сказал инспектор Уайтсайд, который тоже бегло просмотрел телеграмму.
   – Что вы хотите сказать? – с удивлением спросил Тарлинг.
   – Я видел подпись «Одетта».
   – Разве это имя заключает в себе что-нибудь необыкновенное?
   – Это странное совпадение. Телеграмма, найденная на столе мистера Лайна и приглашавшая его в определенную квартиру на Эджвар-роуд, была тоже подписана именем «Одетта».
   Он наклонился вперед и посмотрел на телеграмму, которую изумленный Тарлинг все еще держал в руке.
   – И взгляните еще раз, – сказал он с торжествующим видом, – она была подана как раз в то же самое время, именно в девять часов вечера!
   После того как они прибыли в Скотланд-Ярд, обе телеграммы были проверены, и оказалось, что Уайтсайд не ошибся. Немедленно был послан курьер на главный почтамт, и через два часа были получены оригиналы телеграмм. Обе телеграммы были написаны одним и тем же почерком. Первая была адресована матери Одетты и говорила о том, что она не может приехать. Вторая телеграмма, отправленная Лайну, имела следующий текст: «Согласны ли вы сегодня вечером в одиннадцать часов посетить меня на дому? Одетта Райдер».
   Тарлинг потерял мужество. Этот новый, неожиданный факт вывел его из состояния равновесия. Он снова уговаривал себя, что невозможно, чтобы эта девушка могла убить Лайна. Но если она все-таки совершила убийство? Где это случилось? Может быть, она села в его автомобиль и застрелила во время поездки кругом по Гайд-парку? Но зачем он надел толстые войлочные туфли, и на нем не было сюртука? И как вышло, что эта шелковая ночная рубашка была обмотана вокруг его груди?
   Его мысли были поглощены всеми допустимыми возможностями, но чем больше он углублялся в это дело, тем большей загадкой оно становилось для него.
   Совершенно разбитый, он в тот же вечер пошел в главную полицию и выхлопотал приказ об обыске в квартире Одетты.
   Потом он отправился, в сопровождении Уайтсайда, к ней на квартиру на Эджвар-роуд, предъявил свои полномочия и получил от швейцара ключ от квартиры.
   В мозгу Тарлинга вспыхнуло воспоминание о визите, который он сделал Одетте. Он чувствовал себя очень скверно, и его охватило чувство жалости к девушке в тот момент, когда он, отперев дверь, вошел в маленькую переднюю и зажег электричество.
   Здесь не было заметно ничего особенного. Ему только ударил в нос затхлый воздух, который бывает всегда, когда квартира не проветривалась несколько дней подряд.
   Но когда они пробыли в помещении короткое время, они услышали еще один запах, напоминавший запах жженого кордита.
   Они вошли в маленькое жилое помещение. Здесь все было очень чисто, и каждая вещь находилась на своем месте.
   – Но это, однако, очень странно, – сказал Уайтсайд, указывая на соседний столик.
   Тарлинг посмотрел туда и увидел цветочную вазу, наполовину наполненную желтыми нарциссами. Два или три цветка выпали или же были вынуты и лежали, сморщенные и засохшие, на полированном столике.
   Тарлинг молча обернулся, снова пошел в переднюю и открыл другую дверь, которая была только притворена, и зажег электричество. Он находился в спальне молодой девушки и на мгновение неподвижно застыл на месте, когда оглядывал помещение. Комод был в полном беспорядке. Все ящики были выдвинуты, одежда и предметы туалета лежали разбросанные по полу. Все свидетельствовало о быстром и поспешном разгроме. Потом они оба нашли на кровати маленький ручной чемоданчик, который был брошен упакованным наполовину.
   Тарлинг вошел в середину помещения, и, даже будь он полуслепым, он не мог бы пройти мимо тяжелой улики: на ковре песочного цвета, покрывавшем полкомнаты, у камина было видно большое темно-красное, неправильной формы пятно.
   Лицо Тарлинга стало мрачным.
   – На этом месте был застрелен Лайн, – сказал он.
   – Посмотрите-ка сюда! – крикнул взволнованный Уайтсайд, указывая на один из ящиков комода.
   Тарлинг быстро вытащил рубашку, свисавшую через край ящика. Это была шелковая ночная рубашка, и на ее рукавах были вытканы веточки незабудки. Рубашка была похожа на ту, которою была обмотана грудь Лайна в тот момент, когда нашли его мертвым.
   Когда рубашка была вынута из ящика, открылось еще одно новое обстоятельство. На белой эмалированной наружной стороне ящика они увидели кровавый оттиск большого пальца!
   Тарлинг посмотрел на своего ассистента. Его лицо приняло твердое и непроницаемое выражение.
   – Уайтсайд, – спокойно сказал он, – прикажите заготовить приказ об аресте Одетты Райдер ввиду тяжкого подозрения в совершении предумышленного убийства. Телеграфируйте во все полицейские учреждения приказ задержать эту девушку и сообщите мне, как успешно идет дело.
   И, не говоря больше ни слова, он покинул квартиру Одетты и вернулся к себе домой.

VIII

   Сэм Стэй находился в Лондоне. Полиция знала, где он проживает, и день и ночь он находился под неусыпным надзором. Для него не было ничего нового в том, что за ним по пятам следил с якобы невинным видом сыщик, но впервые за всю его жизнь это его нисколько не беспокоило.
   Смерть Торнтона Лайна была для него самым тяжким ударом судьбы, который приключался с ним когда-либо. Даже если бы его посадили за решетку, это было бы ему совершенно безразлично, потому что этот неисправимый преступник с продолговатым меланхолическим лицом, изборожденным морщинами, придававшими ему старческий вид, безгранично любил Торнтона Лайна. Лайн был для него божественным явлением со сверхчеловеческими свойствами и способностями, о которых кроме него никто ничего не знал. В глазах Сэма Лайн не был в состоянии поступать несправедливо, он был для него олицетворением всего хорошего и прекрасного, всего высокого и благородного.
   Торнтон Лайн умер! Никогда он больше не вернется к жизни! Умер! На каждом шагу отдавалось гулкое эхо этого страшного слова. Сэм Стэй совершенно отупел. Все его прочие заботы и огорчения умолкли перед этим большим страшным горем.
   А кто был во всем виноват? Благодаря чьему предательству так скоро и ужасно окончилась жизнь этого чудного человека? При этой мысли он яростно скрежетал зубами. Не кто иной, как Одетта Райдер. Это имя стояло перед ним, начертанное огненными буквами. Он старался восстановить в памяти все оскорбления, которые она нанесла его благодетелю. Он вспоминал каждое слово из продолжительного разговора с Лайном в день своего выхода из тюрьмы. Он вспомнил все планы, которые они тогда вместе выработали. Ведь не мог же он знать, что его обожаемый герой сказал ему неправду, а в своем гневе и оскорбленном тщеславии попросту выдумал разные обвинения и оскорбления, которые он вынес от Одетты Райдер, что на самом деле никогда не происходило в действительности. Стэй знал только, что Торнтон Лайн ненавидел эту девушку и, с его точки зрения, эта ненависть заслуживала полного оправдания. Она одна была виновна в смерти этого великого человека.
   Он бесцельно направился в западную часть города, совершенно не интересуясь полицейским, который следил за ним. Когда он дошел до конца Пикадилли, он вдруг почувствовал, что кто-то вежливо взял его за руку. Он обернулся с кислым видом и узнал одного старого знакомого.
   – Вам нечего бояться, – сказал сыщик, смеясь. – За вами ничего не числится. Я хотел бы только задать вам пару вопросов.
   – Полиция и так достаточно допрашивала меня день и ночь после того, как случилось самое ужасное.
   Он все-таки дал успокоить себя и уселся вместе со своим спутником на одиноко стоявшей скамейке в парке.
   – Скажу вам совершенно откровенно, Сэм, мы не только ничего против вас не имеем, но даже убеждены, что вы нам можете много помочь. Вы очень хорошо знали мистера Лайна, он по отношению к вам всегда был благожелателен и любезен.
   – Да прекратите же! – дико крикнул Сэм. – Я не хочу больше говорить об этом. Я не смею больше думать об этом. Послушайте, неужели вам это непонятно? Самый великий человек, который жил когда-либо на свете, был мистер Лайн! Ах, боже, боже! – Он стал причитать, и, к величайшему изумлению полицейского, этот жестокий преступник закрыл лицо руками и зарыдал.
   – Я вполне понимаю ваше горе, Сэм. Я знаю, что он был к вам очень хорош. Разве у него не было врагов? Может быть, он говорил с вами об этом и доверил вам то, чего он не доверял никому из своих друзей?
   Сэм недоверчиво посмотрел на него своими красными заплаканными глазами.
   – А для меня потом не скрутят веревку, если я сейчас расскажу вам кое-что?
   – Ни в коем случае, Сэм, – быстро ответил полицейский. – Будьте добрым парнем и помогите нам, насколько это в ваших силах. Быть может, мы тоже когда-нибудь посмотрим сквозь пальцы, если вы опять что-нибудь натворите. Ведь вы же понимаете, что нам нужно? Не знаете ли вы кого-нибудь, кто был с ним во враждебных отношениях и ненавидел его?
   Сэм кивнул.
   – Это была женщина? – спросил сыщик с равнодушным видом.
   – Да, это была она! – изрыгая проклятия, воскликнул Сэм. – Черт побери, это была она. Мистер Лайн так хорошо обращался с ней, ведь она совершенно опустилась. Он поднял ее из грязи полуголодную и дал ей хорошую должность, а она отблагодарила его тем, что стала обвинять его, оклеветала самым подлейшим образом!
   Гнев и ярость Сэма изливались на девушку потоком диких проклятий и ругательств, каких сыщик еще никогда не слыхал своими ушами.
   – Этакая подлая тварь была она, Слэд, – продолжал он. Он называл чиновника только по имени, как это принято у старых преступников. – Она вообще не должна жить.
   Его голос оборвался, и он снова зарыдал.
   – Не хотите ли вы назвать мне ее имени?
   Сэм снова посмотрел на него недоверчиво:
   – Послушайте-ка, Слэд, предоставьте мне иметь дело с ней, она от меня получит свою порцию, будьте спокойны!
   – Но послушайте, Сэм, это приведет вас только к новым осложнениям. Можете спокойно сказать нам ее имя. Не начинается ли оно на букву «Р»?
   – Откуда мне знать это? Я не могу больше скандировать буквы. Ее звали Одеттой.
   – Райдер?
   – Да, так зовут ее. Она раньше была кассиршей в торговом доме Лайна.
   – Итак, успокойтесь наконец и расскажите нам разумно, по порядку, что Лайн рассказывал вам о ней.
   Сэм Стэй неподвижно поглядел на него, и вдруг в его глазах вспыхнул лукавый огонек.
   – Если это была она! – сказал он, тяжело дыша. – Если бы только я мог наказать ее за это!
   Не было ничего лучшего для исправления настроения этого человека, как дать возможность полиции схватить Одетту Райдер. Ведь это же замечательная мысль! Он снова с загадочной улыбкой посмотрел на сыщика.
   – Я помогу вам, – сказал он наконец. – Но я скажу это кому-нибудь из высших чиновников, но не вам.
   – Все в порядке, Сэм, – ответил любезно сыщик. – Вы можете сообщить об этом мистеру Тарлингу или мистеру Уайтсайду. Эти гораздо больше в курсе дела.
   Чиновник взял автомобиль, и оба поехали, но не в Скотланд-Ярд, а в маленькое бюро Тарлинга на Бонд-стрит. Тарлинг вместе с Уайтсайдом ожидал здесь возвращения сыщика, которого он послал за Сэмом Стэем. Сэм медленно вошел в комнату, подавленно посмотрел на одного, на другого и отказался сесть на предложенный ему стул. У него болела голова. Мысли перемешались в его мозгу. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо. В его ушах стоял странный шум и жужжание, так что он очнулся только тогда, когда почувствовал на себе ясный пронизывающий взгляд Тарлинга. Он не мог вспомнить, где он видел раньше этого человека.
   – Ну, Стэй, – начал Уайтсайд, который хорошо знал преступника с прежних времен. – Мы охотно услыхали бы от вас, что вы знаете про это убийство.
   Стэй плотно сжал губы и ничего не ответил.
   – Да садитесь же, – любезно сказал Тарлинг, и на сей раз Сэм послушался. – Ну, мой милый, я узнал, что вы были другом мистера Лайна.
   Когда нужно было уговорить кого-нибудь, то Тарлинг мог говорить так мягко и любезно, что, глядя на него, трудно было бы этому поверить.
   Сэм кивнул.
   – Он всегда был к вам очень хорош, не правда ли?
   – Вы говорите, только хорош?
   Сэм тяжело и глубоко вздохнул.
   – Я бы отдал за него последнюю каплю крови, чтобы только уберечь его от горя. Я бы все сделал для него. Провались я на месте, если я вру! Это был ангел в образе человека. Боже мой, если я когда-нибудь доберусь до этой девушки, то я сверну ей шею! Я выпущу из нее дух! Я не успокоюсь раньше, чем разорву ее на куски! – Его голос все повышался. На губах показалась пена и все лицо было искажено бешенством. – Она обкрадывала его годы подряд! А он заботился о ней, охранял ее, а она оболгала, оклеветала его и завлекла в западню!
   Он визгливо вскрикнул и поднялся, как бы собираясь подойти к письменному столу. Он настолько крепко сжал кулаки, что пальцы судорожно сплелись и кисти рук побелели. Тарлинг подскочил, зная, что означают эти симптомы. Но прежде чем он успел выговорить слово, Стэй вздрогнул и рухнул на пол как подкошенный.
   Тарлинг сейчас же подбежал к бесчувственному Сэму и положил его на спину. Он поднял одно веко и стал наблюдать за глазным яблоком.
   – Припадок падучей или еще нечто более худшее, – сказал он. – Это было слишком много для бедняги. Уайтсайд, вызовите больничную карету!
   – Не дать ли мне ему немного воды?
   – Нет, не надо. Пройдет несколько часов, пока он очнется, если он вообще переживет этот припадок. Если Сэм Стэй имеет какие-нибудь улики против Одетты Райдер, то, очень может быть, что он унесет их с собой в могилу.
   В глубине души Тарлинг почувствовал известное удовлетворение по поводу того, что уста этого человека больше не в состоянии были обвинять.

IX

   Где была Одетта Райдер? Этот вопрос, во всяком случае, должен был быть выяснен. Она пропала, как будто земля разверзлась и поглотила ее. Все полицейские посты во всей Англии искали ее. За всеми судами, выходившими в море из английских гаваней, следили. Во всех местах, где ее можно было бы найти, производились секретные расследования. За домом ее матери в Гертфорде следили беспрерывно день и ночь.
   Тарлинг добился того, что показ тела убитого отложили на день. Каковы бы ни были его чувства к Одетте Райдер, он был человеком надежным и прежде всего желал выполнить свой долг по отношению к государству. Прежде всего, нужно было добиться, чтобы какой-нибудь любопытный судья не слишком заинтересовался этим делом и всеми побочными обстоятельствами, приведшими к смерти Торнтона Лайна, раньше, чем следствие не сделало дальнейших успехов. При настоящем положении вещей преступник благодаря огласке всей истории мог бы только быть предупрежденным.
   В сопровождении инспектора Уайтсайда он снова основательно обыскал квартиру Одетты, которая, судя по большому кровавому пятну на ковре, без сомнения была местом совершения убийства. Кровавый оттиск большого пальца на белом комоде был сфотографирован, и предполагалось сравнить его с оттиском большого пальца Одетты Райдер, как только ее удастся захватить.
   Дом Керримора, где проживала Одетта Райдер, был огромный дом с большим количеством барских квартир. В первом этаже были магазины. Парадные двери, ведущие в квартиры, были расположены равномерно между каждыми двумя витринами. К несколько приподнятым подвальным помещениям также вели лестницы. Здесь находилось шесть квартир, окна которых выходили на узкий двор. Середину этого подвального помещения занимало большое бетонированное складское помещение. Вокруг него видны были маленькие квадратные помещения, в которых жильцы могли складывать мебель и разные другие ненужные вещи. Тарлинг установил, что из подвального коридора можно было попасть в это складское помещение и отсюда через маленькую складскую дверь на задний двор. Довольно большие ворота открывали доступ с улицы. Это было устроено, чтобы обитатели дома могли получать, удобным для себя образом, уголь, топливо и прочие необходимые для хозяйства запасы. Со стороны маленькой улички, проходившей позади дома, находилось около дюжины конюшен, которые одно общество, владевшее наемными автомобилями, арендовало под гаражи.
   Если убийство было совершено в квартире, то тело можно было таким путем вынести на заднюю улицу. Здесь стоявший в ожидании автомобиль не привлек бы к себе ничьего внимания. Тарлинг расспросил служащих автомобильной фирмы, которые проживали в помещениях над гаражами, и мог установить, что кое-кто из них видел автомобиль в ту ночь. На этот факт при первом полицейском дознании не было обращено никакого внимания.
   Двухместный автомобиль Лайна имел ярко-желтую окраску, и его трудно было бы спутать с другим автомобилем. Его нашли брошенным поблизости от трупа. В ночь убийства между десятью и одиннадцатью часами его видели здесь. Но, хотя Тарлинг делал чрезвычайные усилия и допросил многих людей, никто не мог сказать, что видел Лайна лично, и никто не наблюдал, как автомобиль приехал или как он уехал.
   Был допрошен швейцар, который дал односложный ответ, что между десятью и половиной одиннадцатого никто не вошел через парадную дверь. Между половиной и тремя четвертями одиннадцатого кто-нибудь мог и прийти, потому что как раз в это время он вошел в швейцарскую, чтобы переодеться, раньше чем пойти домой. Швейцарская находилась под лестницей, так что он оттуда никого не мог видеть.
   Он обычно запирал парадную дверь в одиннадцать часов. Что случилось позднее, он, понятно, не мог видеть. Он, впрочем, сказал, что в тот вечер он ушел, может быть, незадолго до одиннадцати, хотя точно не мог сказать этого.
   – Его показания очень мало могут помочь нам, – заметил Уайтсайд. – Как раз в то время, когда убийца мог войти в дом, именно между половиной и тремя четвертями одиннадцатого, он не был на своем посту.
   Тарлинг кивнул в знак согласия. Он предпринял точное обследование всех погребов, всех проходов заднего двора, но нигде не нашел кровавых следов. Он и не ожидал их найти, так как было совершенно ясно, что шелковая рубашка не давала просачиваться крови при транспортировании тела.
   – Но одно, по моему мнению, установлено: Одетта Райдер должна была иметь помощника, в случае, если она совершила убийство. Совершенно невозможно, чтобы она могла вынести или вытащить на улицу этого сравнительно тяжелого человека. Она также не могла бы сама втащить его в автомобиль, а потом вынести и положить на траву.
   – Я все еще не понимаю, что, собственно говоря, должны означать желтые нарциссы на его груди и, если он был убит здесь, почему же она потрудилась положить ему цветы на грудь?
   Тарлинг покачал головой. Он был ближе к разрешению этой загадки, чем кто-нибудь представлял себе.
   После того как они обыскали квартиру, они вместе поехали в Гайд-парк, и Уайтсайд указал ему на место находки трупа, недалеко от дороги. Он объяснил ему также положение, в котором бы найден труп. Тарлинг осмотрелся и внезапно испустил подавленный крик.
   – Ведь это же удивительно! Мне кажется, что при этом убийстве мы находим одни желтые нарциссы!
   Тарлинг направился к большой цветочной клумбе, сплошь покрытой желтыми нарциссами, чьи нежные чашечки колыхались, колеблемые легким весенним ветерком.
   – Гм, – сказал Тарлинг. – Знаете ли вы толк в желтых нарциссах? Знакомы ли вам все их разновидности, Уайтсайд?
   Уайтсайд, смеясь, покачал головой:
   – Для меня все нарциссы одинаковы. Разве есть вообще разница?
   Тарлинг утвердительно кивнул.
   – Этот сорт называется «золотыми шпорами», – объяснил он. – Этот сорт часто встречается в Англии. Цветы в квартире мисс Райдер называются «императорскими нарциссами».
   – Ну, какой вы из этого делаете вывод?
   – На груди Лайна были найдены нарциссы «золотые шпоры».
   Он опустился на колени рядом с клумбой, раздвинул стебли и внимательно стал осматривать растения.
   – Посмотрите-ка сюда! – Он указал на несколько сорванных стеблей. – Здесь были сорваны нарциссы. Готов принять присягу. И они все сорваны в один прием.
   Уайтсайд с сомнением посмотрел на него:
   – Цветы могли сорвать и уличные мальчишки.
   – Те, кто крадет цветы, срывают по отдельному цветочку. Большинство людей, которые делают подобные вещи, тщательно избегают срывать цветы на одном и том же месте, чтобы не обратить на себя внимание садовых сторожей.
   – Значит, вы предполагаете…
   – Я предполагаю, что убийца, – будь это мужчина или женщина, – в силу какой-нибудь причины, которой мы еще пока не знаем, украсил тело цветами. И взяты цветы с этой клумбы.
   – А не из квартиры Одетты Райдер?
   – Нет, – задумчиво ответил Тарлинг. – Мне это уже было ясно, когда вы показали мне цветы в Скотланд-Ярде.
   Уайтсайд провел рукой по лбу.
   – Чем дальше мы продвигаемся при выяснении этого случая, тем загадочней становится для меня все это дело. Итак, мы здесь имеем дело с богатым человеком, который, очевидно, не имел смертельных врагов. Его в одно прекрасное утро находят в Гайд-парке. Его грудь обернута дамской ночной сорочкой. На нем войлочные туфли. В кармане находят бумажку с китайской надписью. И в довершение всего ему на грудь положили букет желтых нарциссов. Такую вещь могла сделать только женщина, – внезапно добавил он.
   Тарлинг посмотрел на него большими глазами.
   – Почему вы так думаете?
   – Только женщина могла украсить мертвого цветами, – спокойно ответил Уайтсайд. – Желтые нарциссы говорят о сочувствии и сострадании, быть может, о раскаянии.
   Тарлинг почти незаметно усмехнулся:
   – Мой милый Уайтсайд, вы становитесь сентиментальным. – Он оглянулся. – Посмотрите-ка, словно притягиваемый этим местом, снова показывается джентльмен, которого я повсюду обязательно встречаю – мистер Милбург.
   Увидев обоих сыщиков, тот вдруг остановился. По его лицу видно было, что он охотнее всего бы исчез. Но Тарлинг заметил его, и он, какой-то особенной скользящей походкой, подошел поближе. Хотя он старался скрывать свое смущение, прикрываясь улыбкой, но Тарлинг сейчас же заметил боязливый неуверенный взгляд, который он уже раз наблюдал у Милбурга.
   – Доброго утра, господа, – сказал Милбург и поклонился обоим, сняв шляпу. – По-видимому, еще ничего нового не найдено?
   – Во всяком случае, я не ожидал встретить вас здесь сегодня утром! – с насмешливой улыбкой ответил Тарлинг. – Я полагал, что у вас достаточно работы в фирме.
   Милбург почувствовал себя не в своей тарелке.
   – Это место имеет известную притягательную силу для меня, – хрипло сказал он. – Меня то и дело охватывает искушение приходить сюда. – Он опустил глаза под пытливым взглядом Тарлинга.
   – Есть ли у вас что-нибудь новое об убийстве?
   – Это я хотел бы спросить у вас.
   Милбург нервно посмотрел на него.
   – Не думаете ли вы о мисс Райдер? – спросил он.
   – Нет, сэр, не нашлось ничего такого, что свидетельствовало бы против нее, но я не могу установить, где она сейчас находится, несмотря на все мои усилия. И это меня волнует.
   Тарлинг заметил перемену в его поведении. Он хорошо помнил, что Милбург сперва категорически отрицал перед Лайном виновность Одетты в краже, но теперь он был почему-то враждебно настроен к ней. Звук его голоса дал многое понять Тарлингу.
   – Вы полагаете, что мисс Райдер имела основание бежать?
   – В этом мире, – сказал он елейным голосом, – чаще всего ошибаешься в тех, к кому относишься с наибольшим доверием.
   – Вы, следовательно, желаете сказать этим, что подозреваете мисс Райдер в том, что она обокрала фирму?
   Но Милбург сейчас же протестующе замахал своими большими руками.
   – Нет, этого я не собираюсь утверждать. Я не желал бы обвинять молодую даму в том, что она подобным образом обкрадывала своего шефа, и я категорически отказываюсь выдвигать какие-либо обвинения до того, как ревизоры торговых книг не закончили своей работы. Без всякого сомнения, – добавил он, – у мисс Райдер на руках бывали большие суммы денег, и она, скорее чем какая-либо другая из служащих кассы, была в состоянии совершать растраты, без того, чтобы я или мистер Лайн это могли сейчас же заметить. Но это я сообщаю вам только по секрету.
   – Имеете ли вы понятие, где она может быть?
   Милбург отрицательно покачал головой.
   – Единственно, что я… – Он замялся и неуверенно посмотрел на Тарлинга.
   – Ну, что вы хотите сказать? – нетерпеливо спросил сыщик.
   – Это, во всяком случае, только мое предположение, что она, может быть, покинула страну. Я ни в коем случае не собираюсь утверждать этого, но она очень хорошо говорит по-французски и уже прежде бывала на континенте.
   Тарлинг задумчиво посмотрел на него.
   – Ну, в таком случае я должен поискать на континенте, потому что я твердо решил найти мисс Райдер!
   Он кивнул своему ассистенту и быстро повернулся. Мистер Милбург, смущенный, поглядел ему вслед.

X

   Тарлинг после обеда пришел домой в подавленном настроении. Этот случай задал ему так много новых загадок, что он в тот момент не мог разобраться в них. Линг-Чу, еще по прежним временам, знал подобные депрессии за своим господином. Но на этот раз он заметил в его поведении нечто новое. Он выглядел совершенно излишне возбужденным, и Линг-Чу показалось, что он подметил у Тарлинга какую-то боязливость, которая до сих пор была абсолютно чужда этому охотнику на людей. Китаец молча приготовил своему господину чай, остерегаясь упоминать что-либо об этой истории или о подробностях следствия.
   Он придвинул столик к краю постели и уже собирался бесшумно, как кошка, исчезнуть из комнаты, когда Тарлинг удержал его.
   – Линг-Чу, – сказал он на китайском наречии, – ты ведь помнишь, что «Радостные сердца» в Шанхае всегда оставляли свой «хонг» на месте совершения преступления.
   – Да, господин, я помню это очень хорошо. На бумажке стояли определенные слова. Впоследствии их можно было покупать в лавках, потому что люди хотели иметь эти удивительные бумажки, чтобы показывать их своим друзьям.
   – Многие люди имели при себе тогда эти бумажки, – медленно ответил Тарлинг, – и бумажка со знаками «Радостных сердец» была также найдена в кармане убитого.
   Линг-Чу посмотрел на него совершенно спокойно.
   – Господин, – сказал он, – разве человек с белым лицом, который сейчас мертв, не мог привезти такие штуки из Шанхая? Он ведь был туристом. И такие люди всегда собирают разные сумасбродные сувениры.
   Тарлинг кивнул.
   – Это было бы вполне возможно. Я уже подумал об этом. Но почему же как раз в ту ночь, когда он был убит, он имел эту бумажку в кармане?
   – Господин, – спросил китаец, – почему же он вообще был убит?
   Тарлинг должен был улыбнуться этому обратному вопросу своего слуги.
   – Ты хочешь сказать этим, что на один вопрос так же трудно ответить, как на другой?
   – Ну хорошо.
   Линг-Чу покинул комнату. Тарлинг в данный момент был не слишком озабочен разрешением этого вопроса. Теперь прежде всего надо было разыскать местопребывание Одетты Райдер. Он все время обдумывал эту проблему. Он был смущен теми странными фактами, которые установил. Почему же Одетта Райдер приняла такую мелкую должность в фирме Лайна, в то время как ее мать вела в Гертфорде роскошный образ жизни? Кто ее отец, этот таинственный человек, который появлялся в Гертфорде и снова исчезал? Какую роль мог он играть в этом преступлении? А если она была невинна, то почему же так бесследно исчезла, при обстоятельствах, которые могли навлечь на нее всяческие подозрения? Что мог Сэм Стэй на самом деле знать об убийстве? Было совершенно ясно, что он ненавидел Одетту Райдер. Когда Тарлинг только упомянул имя Одетты, то могло казаться, что в душе Сэма Стэя забил пенящийся фонтан ядовитых брызг. Но Сэм не дал никаких разумных связных показаний. Все его разглагольствования свидетельствовали о его беспредельной злобе к девушке и безграничном почтении к покойнику.
   Он беспокойно повернулся на другую сторону и только что собрался взять в руку чашку чая, как снаружи послышались тихие шаги и Линг-Чу проскользнул в комнату… «Сияющий человек снова пришел», – сказал он. Так он называл Уайтсайда, который всегда вносил в комнату свежий, живой дух, что побудило Линг-Чу дать ему такое прозвище.
   – Мистер Тарлинг, – начал полицейский инспектор и вынул из кармана маленькую записную книжку, – мне, к сожалению, многого не удалось узнать о месте пребывания мисс Райдер. Я был на станции Чаринг-Кросс и наводил справки у билетной кассы. За последние два дня несколько молодых дам без сопровождения уехали на континент.
   – Ни одна из примет не подходит к мисс Райдер? – разочарованно спросил Тарлинг.
   Сыщик отрицательно покачал головой.
   Но, несмотря на незначительный успех его розысков, он, по-видимому, сделал важное открытие, так как имел самоуверенный вид.
   – Вы что-нибудь нашли? – быстро спросил Тарлинг.
   – Да, благодаря чистейшей случайности мне удалось узнать интересную историю. Я беседовал с некоторыми билетными контролерами, не видел ли кто-нибудь из них этой девушки. Я, видите ли, нашел ее фотографию, увеличенный портрет, взятый из фотографии группы служащих торгового дома. Она весьма пригодилась мне при моих розысках.
   – В то время как я беседовал с одним из людей у барьера, – продолжал Уайтсайд, – подошел контролер, сопровождающий поезд, и рассказал мне интересную историю, случившуюся в Эшфорде. В тот же вечер, когда произошло убийство, с континентальным экспрессом произошел несчастный случай. Я вспомнил, что читал об этом кое-что в газете. Но я был слишком занят другим делом.
   – Что же там случилось?
   – Большой чемодан, стоявший на задней площадке вагона, во время езды упал между двумя вагонами и один из них соскочил с рельс. Повреждения получила, впрочем, только одна дама, некая мисс Стэвенс. По-видимому, она отделалась только легким сотрясением мозга. Поезд тотчас же был остановлен, и ее доставили в Коттедж-госпиталь, где она находится еще сейчас. Дочь билетного контролера, – сестра милосердия в том же госпитале, и рассказала своему отцу, что эта мисс Стэвенс, прежде чем придти в сознание, сильно бредила и при этом часто упоминала имена некоего мистера Лайна и мистера Милбурга!
   Тарлинг быстро поднялся на кровати и, прищурив глаза, поглядел на Уайтсайда.
   – Рассказывайте дальше.
   – Я еще узнал от чиновника, что его дочери показалось, что дама была в плохих отношениях с мистером Лайном и еще в худших с мистером Милбургом.
   Тарлинг поднялся и снял халат. Он ударил пальцами в гонг. Появился Линг-Чу, и Тарлинг по-китайски отдал ему приказание, которого Уайтсайд не мог понять.
   – Вы поедете в Эшфорд? Я так и думал. Могу я сопровождать вас? – спросил Уайтсайд.
   – Нет, благодарю вас, – ответил Тарлинг, – я поеду один. У меня определенное впечатление, что показания мисс Стэвенс помогут прояснить дело Лайн, и это может внести гораздо больше ясности во все эти запутанные события, чем всякие другие, запротоколированные нами до сих пор показания.
   Когда он пришел на станцию, ему пришлось еще целый час ожидать поезда в Эшфорд.
   Он беспокойно разгуливал по платформе. Это было запутывающим дело обстоятельством. Кто могла быть эта мисс Стэвенс, и почему же она в тот вечер, когда случилось убийство, поехала в Дувр?
   Он прибыл в Эшфорд и с трудом мог найти экипаж, так как начался сильный дождь. В довершение всего он не взял с собой ни дождевика, ни зонтика.
   Когда он прибыл в Коттедж-госпиталь, начальница сейчас же дала ему объяснения по важнейшему пункту.
   – О да, мисс Стэвенс еще здесь, – сказала она.
   Он облегченно вздохнул. Могло случиться, что она уже выпущена, и тогда было бы очень трудно снова найти ее.
   Пожилая дама указала ему дорогу по длинным коридорам, которые кончались у маленькой передней площадки. Прежде чем она дошла до этого места, она открыла маленькую дверь справа.
   – Мы положили ее здесь, в этой частной комнате, так как сперва думали, что ее придется оперировать.
   Тарлинг вошел; уже стоя в дверях, он увидел кровать. Девушка повернула голову, и их взгляды встретились. Он в ужасе застыл на месте, потому что мисс Стэвенс была Одеттой Райдер!

XI

   Сначала оба молчали. Тарлинг медленно подошел к ней, взял стул, поставил его возле кровати и сел. Он не спускал глаз с девушки. Одетта Райдер, которую разыскивала полиция всей Англии, которую приказано было арестовать по подозрению в предумышленном убийстве, лежала здесь, в этом маленьком госпитале.
   Тарлинг колебался один момент. Если бы он не был заинтересован в этой истории и наблюдал бы ее как посторонний зритель, если бы эта девушка не была ему так дорога, то он сделал бы вывод, что она здесь скрывается и выбрала этот маленький госпиталь для надежного убежища. То, что она находилась здесь под фальшивым именем, было достаточно подозрительно.
   Одетта не спускала с него глаз. Он прочел в ее глубоких глазах испуг и ужас и был весьма ошеломлен. Теперь только ему стало ясно, что главным побуждением для него при раскрытии убийства Торнтона Лайна было не желание найти убийцу, а доказать невиновность этой девушки.
   – Мистер Тарлинг, – тихо сказала она упавшим голосом, – я никак не ожидала увидеть вас здесь.
   Это было совершенно лишнее замечание, ни в коем случае не способное внести ясность в положение. Свои же собственные слова показались ей весьма неудачными, так как она уже заранее приготовилась сказать ему все, что хотела сказать по этому поводу. Потому что ее мысли, начиная с того момента, когда она пришла в сознание, все время витали вокруг этого человека с резкими и смелыми чертами лица. Что он может о ней подумать? Что бы он сказал и что бы он при известных обстоятельствах сделал?
   – Это я тоже предполагаю, – вежливо ответил Тарлинг. – Мне очень жаль, что с вами произошел этот несчастный случай, мисс Райдер.
   Она кивнула головой, и слабая улыбка мелькнула на ее губах.
   – Ах, это не было так страшно; сперва я, понятно, испугалась, но зачем вы пришли?
   Последние слова она наскоро выдавила из себя. Она и не хотела, и не могла поддерживать видимость вежливого разговора. Тарлинг ответил не сразу.
   – Я хотел найти вас, – медленно сказал он и снова прочел боязнь и страх в ее лице.
   – Ну ладно, – запинаясь, сказала она, – вы нашли меня.
   Тарлинг кивнул.
   – И так как вы меня нашли, – продолжала она быстро и порывисто, – что вам от меня угодно?
   Облокотившись, она посмотрела на него. В ее позе ясно сказывалось возбуждение.
   – Я хотел бы задать вам несколько вопросов, – сказал Тарлинг, вынув из кармана маленькую записную книжку, которую положил к себе на колени.
   Он был поражен, когда она покачала головой.
   – Не думаю, что буду в состоянии отвечать на ваши вопросы, – ответила она немного спокойней, – но я не вижу никакой причины, почему бы вам не задать мне этих вопросов.
   Тарлинг не предвидел подобного поведения. Он понял бы ее, если бы она совершенно растерялась, если бы она рыдала, если бы она была испугана настолько, что не могла бы связно отвечать. Будь она возмущена или пристыжена, она вела бы себя с видом оскорбленной невинности или с сознанием своей вины.
   – Прежде всего, я хочу знать у вас, почему вы находитесь здесь под чужим именем, мисс Стэвенс? – спросил он немного резко.
   Она замялась и минуту подумала, потом снова решительно покачала головой.
   – Это вопрос, на который мне не хотелось бы вам отвечать, – спокойно сказала она.
   – Мне не хотелось бы в данный момент глубже проникать в вашу душу, так как этот ответ находится в тесной связи с разными другими необычайными действиями, мисс Райдер.
   Она покраснела и опустила глаза.
   – Почему вы тайно покинули Лондон, не сообщив ни вашим друзьям, ни вашей матери хоть что-нибудь относительно ваших намерений?
   Она пытливо взглянула на него.
   – Вы видели мою мать? – быстро спросила она.
   – Да, я посетил вашу мать, я также прочел телеграмму, которую вы отправили ей. Мисс Райдер, неужели же вы не хотите разрешить мне помочь вам? Поверьте, от ваших ответов зависит нечто гораздо большее, чем вы предполагаете. Подумайте только, насколько серьезно ваше положение.
   Он видел, как она плотно сжала губы.
   – Я ничего не могу ответить на это. – Она тяжело дышала. – Если вы того мнения, что я… – Она вдруг замолчала.
   – Можете закончить предложение, – твердо сказал Тарлинг. – Не хотели ли вы сказать, что я того мнения, будто вы совершили это преступление?
   Она кивнула головой. Он сунул записную книжку в карман и, продолжая разговаривать с ней, нагнулся над краем кровати, взяв ее за руку.
   – Мисс Райдер, я хотел бы помочь вам, – убедительно сказал он, – и я лучше всего в состоянии помочь вам, если вы будете совершенно откровенны со мной. Заявляю вам, что не верю в то, что вы совершили это дело, и, несмотря на то что все обстоятельства указывают на вашу вину, я все-таки твердо, убежден, что вы могли бы своими ответами рассеять выдвинутые против вас обвинения.
   На ее глазах показались слезы, но она подавила в себе этот прилив чувств и свободно посмотрела ему в глаза.
   – Это очень мило и хорошо с вашей стороны, и я вполне могу оценить вашу доброту, но я ничего не могу сказать вам – я не могу сделать этого. – В своем возбуждении она так порывисто схватила его за локоть, что он подумал, что она готова упасть в обморок, но максимальным напряжением воли она снова овладела собой. Он преисполнился почтением к ее самообладанию.
   – Вы будете плохого мнения обо мне, мистер Тарлинг, мне это очень жаль и гораздо больше, чем вам кажется. Я прошу вас: верьте моей невиновности… но я ничего не предприму, чтобы доказать вам ее.
   – Это безумие, – грубо прервал он ее. – Полнейшее безумие! Вы должны что-нибудь сказать мне. Вы слышите меня? Вы должны, во всяком случае, сделать что-нибудь, чтобы очиститься от подозрений.
   Она покачала головой, и ее маленькая ручка, покоившаяся на его руке, обхватила два его пальца.
   – Это для меня совершенно невозможно, – просто сказала она. – Я не могу этого сделать.
   Тарлинг в волнении отодвинул свой стул. Этот случай был просто безнадежным. Если б она сделала ему хоть маленький намек, который дал бы возможность проследить дальше. Но раз она протестует против всего, что могло бы доказать ее невиновность! Он потерял всякое мужество и беспомощно и печально глядел на нее.
   – Предположим, – хрипло сказал он, – что против вас возбуждено обвинение по поводу этого преступления. Неужели вы хотите сказать мне, что и тогда вы не будете защищаться, не будете доказывать вашу невиновность и не захотите сделать ничего, что могло бы очистить вас?
   – Да, это я и хотела сказать.
   – Боже мой, вы не ведаете, что говорите! – воскликнул он, подскочив. – Вы не в своем уме, Одетта. Вы сошли с ума.
   Слабая улыбка мелькнула на ее лице, когда она услышала, как он назвал ее по имени.
   – Нет, мистер Тарлинг, я не сошла с ума. Я вполне в здравом уме.
   Она задумчиво посмотрела на него, но вдруг ее самоуверенность пошатнулась и она побледнела.
   – Вы, вы… имеете при себе приказ о моем аресте?
   Он кивнул.
   – Вы собираетесь арестовать меня?
   Он отрицательно покачал головой.
   – Нет, – коротко сказал он, – это я должен предоставить другим. Мне не по себе от этой истории, и я хочу уклониться.
   – Он прислал вас сюда? – медленно спросила она.
   – Он?
   – Я припоминаю: ведь вы работали для него, или он собирался вас пригласить к себе?
   – О ком это вы говорите? – быстро спросил Тарлинг.
   – О Торнтоне Лайне.
   Тарлинг неподвижно уставился на нее.
   – Вы говорите о Торнтоне Лайне? Да разве вы не знаете?
   – Что же я должна знать? – спросила она, морща лоб.
   – То, что Торнтон Лайн убит и что приказ о вашем аресте дан по обвинению вас в его убийстве.
   Она на мгновение уставилась на него широко раскрытыми глазами.
   – Убит? Убит? Торнтон Лайн убит? Но ведь это же несерьезно…
   Она схватила его за руку.
   – Скажите мне, что это неправда. Торнтон Лайн не убит!
   Она зашаталась, упала ничком, Тарлинг быстро опустился на колени рядом с кроватью и успел подхватить ее как раз в тот момент, когда она упала в обморок.

XII

   В то время когда сестра милосердия хлопотала вокруг Одетты, Тарлинг зашел к главному врачу госпиталя.
   – Я полагаю, что состояние мисс Стэвенс не особенно серьезно. Я мог бы выписать ее уже вчера из больницы и оставил только по ее просьбе. А скажите, правда ли, что ее разыскивают в связи с «нарциссовым убийством»?
   – Да, мы нуждаемся в ее свидетельских показаниях, – уклончиво ответил Тарлинг. Впрочем, он понимал, что его ответ звучит не особенно правдоподобно ввиду того, что приказ об аресте Одетты Райдер был очевидно известен повсюду.
   Описание ее примет и все прочие подробности были тогда же разосланы дирекциям всех госпиталей и общественных учреждений. Последующие слова врача подтвердили все его предположения.
   – В качестве свидетельницы? – сухо спросил он. – Ну, мне не хотелось бы углубляться в ваши секреты и еще менее в секреты Скотланд-Ярда, но, может быть, для вас вполне достаточно того факта, что она в состоянии немедленно покинуть госпиталь.
   В дверь постучали, и в бюро вошла пожилая дама.
   – Мисс Райдер желает говорить с вами, – обратилась она к Тарлингу.
   Сыщик взял свою шляпу и отправился в маленькую больничную комнату. Он нашел ее успокоенной, хотя она была бледнее прежнего.
   Она встала с постели и сидела в кресле в своем утреннем халате. Сделав знак рукой, она предложила Тарлингу сесть рядом с ней. Но она заговорила только тогда, когда сестра милосердия вышла из комнаты.
   – Это был непростительный припадок слабости, мистер Тарлинг. Но это известие было чересчур ужасным и пришло как-то неожиданно. Не откажите в любезности сообщить мне все подробности. Со дня поступления в госпиталь я не читала больше ни одной газеты. Я слышала, как одна из сестер милосердия рассказывала о «нарциссовом убийстве» – разве это?
   Она замялась, и Тарлинг кивнул. Теперь ему стало легче на душе, и он даже почти обрадовался. Он нимало не сомневался в том, что она была невиновна. Жизнь опять стала ему казаться более радостной.
   – Торнтон Лайн был убит в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое. В последний раз его видел живым его слуга приблизительно в половине девятого вечера. На следующий день на рассвете его нашли мертвым в Гайд-парке. Он был застрелен, причем была сделана попытка унять кровь в ране: кто-то обмотал его грудь дамской шелковой ночной рубашкой. На груди убитого нашли букет желтых нарциссов.
   – Желтых нарциссов? – повторила она с изумлением. – Но как же?
   – Его автомобиль был найден приблизительно в ста метрах от трупа, – продолжал Тарлинг. – Совершенно ясно, что он был убит в другом месте и что его потом доставили в парк в его же собственном автомобиле. На нем не оказалось ни сюртука, ни жилета, а ноги были обуты в мягкие войлочные туфли.
   – Я не в состоянии понять всего этого, – сказала она, совершенно смущенная. – Я не понимаю всей связи. Кто же… – Вдруг она замолчала и закрыла лицо руками. – О, как это ужасно, как это ужасно! Я бы даже во сне не могла представить себе этого. Это просто ужасно!
   Тарлинг ласково положил руку на ее плечо.
   – Мисс Райдер, вы подозреваете кого-нибудь, кто мог совершить это убийство? Не согласились ли бы вы назвать его имя?
   Она покачала головой, не глядя на него.
   – Я не смею этого.
   – Но разве вы не видите, что подозрение целиком падает на вас? На письменном столе Лайна была найдена телеграмма, в которой его приглашали прийти в тот роковой вечер к вам на квартиру.
   Она быстро взглянула на него:
   – Как? Телеграмма от меня? Я не посылала ему никакой телеграммы.
   – Слава богу!
   – Я все еще не могу понять. Разве в самом деле кто-нибудь отправил телеграмму мистеру Лайну, приглашая его прийти ко мне на квартиру?
   – По всей видимости, так, – сказал он серьезно, – потому что убийство было совершено в вашей квартире.
   – Боже мой! – вырвалось у нее. – Ведь не это же вы в самом деле собираетесь утверждать? Но нет же…
   Он сообщил о всех сделанных им открытиях. Он знал, что его поведение с полицейской точки зрения совершенно неправильно. Он рассказал ей все и, таким образом, дал ей возможность защищаться и искать лазейки. Он рассказал ей о большом кровавом пятне на коврике и описал ночную рубашку, обмотанную вокруг тела Торнтона Лайна.
   – Рубашка принадлежит мне, – ответила она просто и без запинки. – Но, пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете, мистер Тарлинг.
   Он рассказал ей о кровавом оттиске большого пальца на выдвижном ящике комода.
   – На вашей кровати, – продолжал он, – я нашел вашу маленькую дорожную сумочку, наполовину запакованную.
   Она снова зашаталась и протянула руки как бы для защиты.
   – О, как дурно это было с его стороны! Как подло! Это лишь он мог сделать!
   – Кто? – быстро спросил Тарлинг и взял ее за руку. – Кто это сделал? Вы должны мне сказать это. Ваша жизнь зависит от этого. Неужели же вы не понимаете, Одетта, что я хочу помочь вам? Вы подозреваете определенное лицо, и вы должны назвать мне имя.
   Она посмотрела на него с отчаянием.
   – Я не могу сказать вам этого, – ответила она слабым голосом, – и я ничего больше не могу вам сказать. – Я ничего не знала об убийстве до того, как вы мне рассказали о нем. Я не имела ни малейшего представления. Да, я ненавидела Торнтона Лайна, ненавидела его всей душой, но никогда не причинила бы ему ни малейшего зла. Как это ужасно!
   Вдруг она стала спокойнее.
   – Я сейчас же должна вернуться в Лондон. Не будете ли вы столь любезны взять меня с собой?
   Она увидела его смущение и вдруг поняла, в чем дело.
   – У вас… у вас при себе приказ об аресте?
   Он молча поклонился.
   – Потому что меня обвиняют в убийстве Лайна?
   Он снова кивнул.
   Некоторое время она молча глядела на него.
   – Через полчаса я буду готова.
   Не говоря больше ни слова, Тарлинг вышел из комнаты. Он вернулся в бюро врача, который с нетерпением ожидал его.
   – Но ведь это же чепуха, что молодую даму собираются допросить в качестве свидетельницы. Я усомнился сразу же и после этого прочел извещение от Скотланд-Ярда, которое получил уже третьего дня. Согласно описанию совершенно ясно, что эта молодая дама Одетта Райдер. Ее собираются арестовать по подозрению в убийстве.
   Тарлинг тяжело опустился на кресло.
   – Вы разрешите закурить?
   – Пожалуйста, – любезно сказал доктор. – По-видимому, вы сейчас же берете даму с собой?
   Тарлинг кивнул.
   – Я не могу представить себе, чтобы такая девушка могла совершить убийство, – сказал доктор Сандерс. – Она вовсе не обладает достаточными силами, чтобы выполнить все то, что сделал убийца. Я прочел в газете «Морнинг глок» все подробности. Ведь Торнтона Лайна оттащили на сто метров от его автомобиля и положили на траву. Но эта молодая девушка едва ли могла бы поднять ребенка.
   Тарлинг кивнул головой в знак согласия.
   – Кроме того, она вовсе не имеет вида убийцы. Я не хочу сказать, что она не могла совершить убийство потому только, что она такая красивая. Но я видал на своем веку немало людей и немного разбираюсь в них. Она принадлежит к тому особому типу, который черпает внешнюю красоту в красоте духовной, внутренней, я считаю вполне исключенным, чтобы она могла совершить убийство.
   – Я совершенно того же мнения. Я твердо убежден, что она невиновна, хотя все признаки говорят против нее.
   В этот момент раздался звонок по телефону. Доктор подошел к аппарату и сказал несколько слов.
   – Это иногородний разговор. – Он подал сыщику трубку через стол. – Полагаю, что дело касается вас. Говорят из Скотланд-Ярда.
   – Здесь Уайтсайд, – услышал Тарлинг в трубку. – Вы здесь, мистер Тарлинг? Мы нашли пистолет.
   – Где? – быстро спросил Тарлинг.
   – В квартире мисс Райдер.
   На лице Тарлинга мелькнула тень ужаса, но, в конце концов, этого открытия следовало ожидать. Для него никакого сомнения не было в том, что Торнтон Лайн был убит на квартире Одетты, и если это соответствовало действительности, то было вполне естественным, что и оружие найдено на месте преступления.
   – Где вы нашли пистолет?
   – Он лежал в корзинке для шитья, на самом дне, и был прикрыт мотками шерсти, лоскутками и обрывками лент.
   – Что это был за пистолет? – спросил Тарлинг после некоторой паузы.
   – Браунинг. В обойме нашли шесть патронов и в стволе один. Очевидно из пистолета был сделан выстрел, потому что дуло изнутри было покрыто пороховой копотью. Выпущенную пулю мы нашли застрявшей в камине. Вы встретили здесь мисс Стэвенс?
   – Да. Мисс Стэвенс тождественна с Одеттой Райдер.
   Он услышал, как его собеседник свистнул в телефон.
   – Вы арестовали ее?
   – Еще нет, – ответил Тарлинг. – Будьте любезны встретить меня на станции. Через полчаса я выезжаю. – Он повесил трубку и обернулся к врачу.
   – Я предполагаю, что найден пистолет, – сказал с заинтересованным видом врач.
   – Да.
   – Гм, – сказал доктор и задумчиво посмотрел на Тарлинга. – Скверная история. Что за человек, собственно говоря, был этот Торнтон Лайн?
   Тарлинг пожал плечами.
   – Он не принадлежал к лучшим людям. Но даже самый дурной человек имеет право на законную защиту, и убийца, во всяком случае, будет наказан.
   – Вы полагаете, убийца в женском роде? – улыбаясь, спросил доктор.
   – Нет, убийца просто, – коротко ответил Тарлинг. – Имел ли убитый хороший или дурной характер, это обстоятельство не имеет никакого влияния на наказание.
   Доктор Сандерс пускал густые клубы дыма.
   – Это вполне ошибочно – обвинять такую девушку, как мисс Райдер, в подобном убийстве.
   В дверь постучали, и вошла пожилая дама.
   – Мисс Стэвенс готова, – сказала она.
   Тарлинг поднялся. Доктор Сандерс тоже встал, подошел к своему пульту, снял оттуда большую книгу для записи больных, положил ее на стол, открыл и взял в руку перо.
   – Я еще должен сделать отметку о выписке больной, – сказал он и перелистал несколько страниц, – вот здесь. Мисс Стэвенс, легкое сотрясение мозга и контузия.
   Вдруг он посмотрел на сыщика.
   – Когда было совершено убийство?
   – Вечером четырнадцатого.
   – Четырнадцатого, – повторил доктор задумавшись. – В котором часу?
   – Время не совсем точно установлено. – Он охотнее всего прервал бы разговор: болтливость врача действовала ему на нервы. – По всей вероятности, сейчас же после одиннадцати.
   – Это, наверное, случилось после одиннадцати? Может быть, убийство было совершено раньше? И когда Лайна видели в последний раз?
   – В половине десятого, – ответил Тарлинг немного ироническим тоном. – Не собираетесь ли вы стать сыщиком, доктор?
   – Нет, не собираюсь, – улыбаясь, сказал Сандерс, – но меня радует, что я могу доказать невиновность девушки.
   – Доказать ее невиновность? Как вы это предполагаете сделать?
   – Итак, убийство не могло быть совершено раньше одиннадцати часов. Убитого в последний раз видели в половине десятого?
   – Ну и…
   – В девять часов поезд, на который мисс Райдер села в Чаринг-Кроссе, покинул станцию, а в половине десятого ее с сотрясением мозга доставили в госпиталь.
   На один момент Тарлинг остался совершенно спокойным. Потом он подошел к доктору Сандерсу, схватил удивленного врача за руку и крепко пожал ее.
   – Это самая приятная новость, которую я когда-либо слышал в своей жизни, – хрипло сказал он.

XIII

   Обратный путь в Лондон был одним из тех исключительных переживаний, которое с фотографической точностью осталось в памяти Тарлинга на всю жизнь. Одетта не разговаривала, и он сам был очень доволен тем, что мог не думать о всех странных обстоятельствах, касавшихся ее бегства.
   Но если они не разговаривали, то все же оба были счастливы сидеть рядом. В этом молчании сказывалось невысказанное товарищеское чувство и взаимное понимание, которое трудно было объяснить. Разве он влюблен в нее? Он никак не мог освоиться с мыслью, что для него наступила эта катастрофа. Никогда еще в своей жизни он не влюблялся. Для него это было удивительным обстоятельством, о котором он еще никогда как следует не думал. Он знал людей, которые были влюблены. В его глазах это было то же самое, как если бы они болели малярией или желтой лихорадкой… Никогда ему даже в голову не приходила мысль, что и он когда-нибудь очутится в подобном состоянии. Он был робок и сдержан, под его твердой замкнутой внешностью скрывалась такая тонкость чувств, о которой не догадывались его друзья.
   Уже одна мысль, что он, может быть, влюблен в Одетту, приводила его в смущение, потому что у него еще не выработалось доверие к себе в этих вещах и он опасался, что его симпатии к ней совершенно безнадежны.
   Он не мог представить себе, что женщина вообще может полюбить его. И вот ее присутствие и сладкая близость успокаивали его, успокаивали и возбуждали в одно и то же время.
   Он попытался разобраться в своем положении. Он был сыщиком, который должен был действовать против женщины, над которой тяготело обвинение в убийстве, и он боялся выполнить свою роль. В его кармане лежал приказ об аресте, и теперь он рад, что ему не пришлось привести его в исполнение. Для него являлось известным удовлетворением, что Скотланд-Ярд не возбудит против нее обвинения в убийстве, потому что, хотя главная полиция и допустила уже тяжелые ошибки, но в данном случае дело было настолько ясным, что Одетта никак не могла считаться непосредственным участником дела. Поездка казалась ему чересчур короткой, и только когда поезд уже вошел в полосу тумана, покрывавшего Лондон, он снова упомянул об убийстве, но это стоило ему большого напряжения.
   – Я доставлю вас в гостиницу, в которой вы проведете ночь, – сказал он, – а завтра я отвезу вас в Скотланд-Ярд, где вам придется говорить с одним из высших чиновников.
   – Значит, я арестована? – спросила она, улыбаясь.
   – Нет, вы не арестованы, – он улыбнулся ей в ответ, – но боюсь, что вам будет поставлено много вопросов, которые вам будут весьма неприятны. Ведь вы должны же понять, мисс Райдер, что ваш образ действий навлек на вас подозрение. Вы под фальшивым именем поехали во Францию. И подумайте только, что убийство было совершено в вашей квартире!
   Она задрожала.
   – Пожалуйста, не говорите со мной больше об этом, – тихо попросила она.
   Он почувствовал, что обращался с ней очень строго и сурово, но он знал людей, которые не станут считаться с ее чувствами.
   – Мне только хотелось бы, чтобы вы удостоили меня вашим доверием. Я твердо убежден в том, что сумел бы рассеять все подозрения против вас.
   – Мистер Лайн ненавидел меня. Полагаю, я угодила ему в самое больное место, задев его тщеславие. Вы сами знаете, что он послал этого преступника ко мне на квартиру, чтобы подбросить вещи для доказательства моей вины.
   Он кивнул.
   – Вы уже раньше видали Сэма Стэя?
   – Нет, я только слыхала о нем. Я знала, что мистер Лайн очень интересуется каким-то преступником и что последний очень уважал его. Однажды мистер Лайн взял его даже к себе в фирму, чтобы дать ему должность. Но сам Стэй не захотел. Мистер Лайн сказал мне как-то, что этот человек сделал бы для него все, что в человеческих силах.
   – Стэй убежден в том, что вы совершили убийство, – мрачно сказал Тарлинг. – Лайн, по-видимому, рассказывал ему всяческие истории про вас и про вашу ненависть к нему. По моему мнению, он для вас гораздо опаснее, чем полиция. По счастью, бедняга лишился рассудка.
   Она изумленно поглядела на него.
   – Разве он сошел с ума? – спросила она. – Это несчастье настолько поразило его?
   Тарлинг кивнул.
   – Сегодня утром его поместили в сумасшедший дом. В моем бюро он рухнул без сознания, и, когда он потом в больнице снова пришел в себя, было установлено, что он, по-видимому, лишился рассудка. Мисс Райдер, не откажите мне в вашем доверии и расскажите мне все.
   Она снова поглядела на него и печально улыбнулась.
   – Боюсь, что не сумею сообщить вам больше, чем сообщила до сих пор. Если вы будете допытываться, почему я выдавала себя за мисс Стэвенс, то я не сумею дать вам никакого ответа. У меня было достаточно оснований – и у меня, быть может, было бы больше оснований удрать…
   Он напрасно ждал, что она снова заговорит, и положил свою руку на ее.
   – Когда я рассказывал вам об убийстве, – серьезно сказал он, – я сейчас же понял по вашему изумлению и волнению, что вы невиновны. Потом доктор оказался в состоянии доказать ваше алиби; это доказательство вполне безупречно и неопровержимо. Но в своем возбуждении вы сказали многое такое, что заставляет сделать вывод, что вы знаете убийцу. Вы упомянули об одном человеке, и я убедительно прошу вас назвать мне его имя.
   – Этого имени я ни в коем случае не могу назвать вам.
   – Но разве вам не ясно, что вас могут обвинить в соучастии до или после преступления? Разве вы не понимаете, что это означает для вас и вашей матери?
   Когда он упомянул о ее матери, она закрыла глаза.
   – Пожалуйста, не говорите об этом, – прошептала она. – Делайте то, что вы должны делать. Предоставьте же полиции арестовать меня, предать суду или повесить, но не спрашивайте меня больше, потому что я не хочу и не могу вам отвечать.
   Тарлинг, ошеломленный и обескураженный, тяжело опустился на мягкое сиденье вагона и не произнес больше ни слова. Уайтсайд ожидал их на платформе в сопровождении двух людей, которых уже издалека можно было признать за полицейских из Скотланд-Ярда. Тарлинг отвел его в сторону и в двух словах объяснил ему положение.
   – При таких обстоятельствах я не произведу ареста.
   Уайтсайд был того же мнения.
   – Это совершенно невозможно, что она совершила убийство.
   – Ее алиби вполне неопровержимо. Кроме того, данные, сообщенные врачом, были указаны начальником станции в Эшфорде, который занес в свой служебный дневник точное время катастрофы и сам помогал выносить девушку из поезда.
   – Почему же тогда она назвалась мисс Стэвенс? И почему она так поспешно покинула Лондон? – спросил Уайтсайд.
   Тарлинг пожал плечами:
   – Это я тоже охотно узнал бы от нее, но мои старания не увенчались успехом, так как мисс Райдер отказалась дать по этому поводу показания. Теперь я ее отвезу в какую-нибудь гостиницу. Завтра я доставлю ее в Скотланд-Ярд, но сомневаюсь, чтобы шеф мог оказать на нее какое-либо влияние и чтобы она дала показания.
   – Она была удивлена, когда вы ей рассказали об убийстве? Может быть, она назвала какое-нибудь имя в связи с этим? – спросил Уайтсайд.
   Тарлинг замялся, а потом солгал, что очень редко случалось с ним:
   – Нет, она была вне себя, но не назвала никого.
   Он доставил Одетту в наемном автомобиле в маленькую гостиницу и был счастлив, что снова находится с ней наедине.
   – У меня нет слов благодарности для вас, мистер Тарлинг, за то, что вы так любезны и добры ко мне, – сказала она на прощание, – и если я чем-нибудь могу облегчить вашу задачу, то я это охотно сделаю.
   Он прочел болезненное выражение на ее лице.
   – Я все еще не могу осознать этого. Мне все это кажется дурным сновидением… – Она говорила отчасти обращаясь сама к себе. – Но вовсе не требуется, чтобы я понимала это. Мне хотелось бы забыть это. Забыть все.
   – Что вы хотите забыть?
   – Ах, прошу вас, не спрашивайте меня.
   Озабоченный и с мрачными мыслями он сошел вниз по большой лестнице. Он оставил автомобиль дожидаться у дверей, но, к его великому изумлению, машина уже уехала. Он обратился к швейцару:
   – Куда же девался мой автомобиль? Ведь я не заплатил шоферу.
   – Я совсем не заметил вашего автомобиля, сэр, но я осведомлюсь об этом.
   Стоявший у дверей швейцар рассказал странную историю. Какой-то незнакомый господин внезапно вынырнул из темноты, заплатил шоферу, который сейчас же уехал. Но швейцар не успел разглядеть лицо этого господина. Таинственный благотворитель ушел и исчез во мраке ночи.
   Тарлинг наморщил лоб.
   – Это очень странно. Достаньте мне другой автомобиль.
   – Боюсь, что в данный момент это будет довольно затруднительно. – Швейцар покачал головой. – Вы видите, какой густой туман? В нашей местности он всегда очень густой, в этом году он держится дольше. Обычно в это время тумана не бывает.
   Тарлинг прервал его рассуждения о погоде, застегнул свое пальто до подбородка и направился к ближайшей станции подземной железной дороги.
   Гостиница, в которую он поместил молодую девушку, находилась в тихом районе, и в этот поздний час улицы были совершенно пусты.
   Туманная погода заставляла всех сидеть дома.
   Тарлинг не особенно хорошо разбирался в топографии Лондона, но он приблизительно знал, в каком направлении идти.
   Он смутно различал уличные фонари и находился как раз на равном расстоянии между двумя фонарями, как вдруг услыхал позади себя тихие шаги. Шум шагов был очень слабый, но он сейчас же обернулся, как только разобрал шорох. Инстинктивно он отошел в сторону и поднял руки для защиты.
   Мимо его головы пролетел какой-то тяжелый предмет, который ударился о тротуар.
   Тарлинг сейчас же бросился на покушавшегося, который попытался было искать спасения в поспешном бегстве. Когда Тарлинг схватил злоумышленника, раздался оглушительный взрыв, и его ноги покрылись раскаленным кордитом. Ему на мгновенье пришлось выпустить из рук своего противника, который схватил его за горло. Он скорее почувствовал, чем увидел, что тот направил на него револьвер, и быстро прибегнул к военной хитрости, которой научился у японцев: он бросился наземь и стал кататься по земле, в то время как револьвер дважды выстрелил. Он с размаха хотел броситься своему противнику на колени. Это был хитрый и ловкий трюк, но таинственный незнакомец быстро исчез, и, когда Тарлинг снова вскочил на ноги, он уже был один.
   Но он видел лицо противника – большое белое, искаженное местью лицо. Он видел его только один момент. Но с него было достаточно. Он знал своего противника. Он поспешил в том направлении, куда, по-видимому, исчез нападавший, но туман был очень густой, и он потерял своего противника из виду. Внезапно он услышал на улице шаги, пошел навстречу и увидел полицейского, привлеченного сюда выстрелами. Полицейский никого не видал.
   – Тогда он, вероятно, бежал в другом направлении, – сказал Тарлинг и со всех ног поспешил туда, но и на сей раз без всякого успеха.
   Медленным шагом он вернулся на место, где было совершено на него покушение. Полицейский тем временем при помощи своей карманной лампочки стал обыскивать тротуар, чтобы установить личность преступника.
   – Ничего не найдешь. Я нашел только эту маленькую красную бумажку.
   Тарлинг взял бумажку в руки и разглядел ее при свете уличного фонаря. Это была красная квадратная бумажка, на которой стояли четыре китайские буквы: «Он сам себе обязан этим».
   Это была та же самая надпись, которая стояла на клочке бумаги, найденном в кармане Торнтона Лайна в то утро, когда его мертвого и застывшего нашли в Гайд-парке.

XIV

   Мистер Милбург занимал не очень большой дом на одной из фабричных улиц Кемден-Тоуна. Улица почти на всем своем протяжении состояла из гладких стен, которые кое-где прерывались окованными железом воротами, через которые открывался вид на грязные фабричные здания и закопченные фабричные трубы.
   Дом Милбурга был единственным жилым домом на этой улице, если не считать служебных квартир сторожей и служащих. Все считали, что у мистера Милбурга хороший домохозяин, так как участок земли содержался в образцовом порядке. Дом занимал большую площадь. Он имел только один этаж, и так как все комнаты находились рядом, то он по величине равнялся маленькой фабрике. Фирмы справа и слева предлагали большие суммы денег за этот участок, но домохозяин мистера Милбурга отклонял все предложения. Были люди, которые предполагали, что мистер Милбург был сам домовладельцем. Но как же это было возможно? Его годовое жалованье едва достигало 900 фунтов стерлингов, а ценность участка земли, на котором стоял дом, составляла по крайней мере 6000 фунтов. Здание стояло несколько в стороне от улицы.
   Перед ним находилась большая лужайка, на которой не было ни одной цветочной клумбы. Зелень была ограждена красивой высокой железной решеткой, которую домохозяин мистера Милбурга велел сделать, не жалея расходов.
   Чтобы войти в дом, нужно было пройти большие железные ворота и идти по довольно длинной, вымощенной гладкими камнями дорожке.
   В тот вечер, когда мистер Тарлинг едва не пал жертвой покушения, мистер Милбург вернулся домой, отпер большие железные ворота, вошел и с большой заботливостью снова запер их. Он был один и, по обыкновению, насвистывал какую-то печальную мелодию без начала и без конца. Он медленно пошел по дорожке, отворил дверь, нерешительно постоял немного и еще раз обернулся и посмотрел на густой туман прежде, чем войти в дом. Потом он тщательно запер изнутри дверь и зажег электричество.
   Он теперь стоял в маленькой, просто, но с большим вкусом убранной передней комнате. На стене висели различные гравюры. Мистер Милбург с довольным видом разглядывал их, потом повесил пальто и шляпу на вешалку, снял надетые по случаю гнилой погоды галоши и зашел в жилую комнату. Эта комната была убрана и меблирована с той же благородной простотой, как и приемная. Мебель была простая на вид, но сделана из прекрасного материала. На полу расстилался прекрасный мягкий ковер. Милбург повернул другой выключатель, и вспыхнула электрическая печь в камине. Потом он сел за большой стол, который выделялся среди всей мебели, потому что он был покрыт небольшими связками разных бумаг и дел. Они были тщательно разложены по отделам, и некоторые пакеты были перевязаны резинками. Но он не дал себе никакого труда прочесть или просмотреть их, задумчиво смотрел на красную промокательную бумагу, и его мысли, казалось, витали далеко.
   Вдруг он с коротким вздохом поднялся, прошел на другой конец комнаты, отпер старинного вида шкаф и вынул оттуда дюжину небольших книг, которые он положил на стол. Они все были одинаковой величины, и на каждой стоял год. Это были дневники, но не его собственные. Когда он однажды случайно зашел в бюро Торнтона Лайна, он нашел эти книги в личном денежном шкафу своего хозяина. Из бюро шефа можно было видеть все помещения фирмы, так что он должен был заметить приход Торнтона Лайна и его нельзя было накрыть с поличным. Милбург тогда же взял один из томов и прочел.
   В тот раз он, впрочем, прочел всего несколько страниц, но впоследствии он нашел случай прочесть один из томов с начала до конца. Он мог почерпнуть оттуда очень много информации, которая ему весьма пригодилась и пригодилась бы еще больше, если бы Торнтон Лайн не умер так внезапно.
   В тот день, когда тело Лайна было найдено в Гайд-парке, мистер Милбург, имевший еще один ключ к денежному шкафу своего хозяина, доставил эти дневники к себе на квартиру. В них было очень много такого, что было не особенно лестно для мистера Милбурга, в особенности в дневнике за последний год. Потому что Торнтон Лайн записывал не только разные переживания и то, что случалось каждый день, но и свои мысли, свои поэтические наброски и все такое прочее. Из всего было ясно, что он имел тяжкие подозрения против своего управляющего. Чтение этих дневников оказалось для мистера Милбурга вполне интересным. Он раскрыл книгу на том месте, на котором он остановился в прошлый вечер. Он легко мог найти его, так как проложил между страницами конверт с красными тоненькими бумажками. Вдруг он, казалось, вспомнил что-то и тщательно ощупал свой карман, но, по-видимому, не нашел того, что искал, и с улыбкой заботливо положил конверт с китайскими бумажками на стол. Потом он открыл книгу и стал читать дальше.
   «Обедал в Лондон-Отеле, после обеда немного прилег. Погода ужасно жаркая. Собирался посетить дальнего родственника Тарлинга, который служит в шанхайской полиции, но это чересчур хлопотливо. Вечерние часы провел в танцевальном павильоне Чу-Хана. Там познакомился с маленькой красивой обворожительной китаянкой, которая умеет говорить по-английски. На завтрашний день условился встретиться с ней в чайном домике Линг-Фу. Ее зовут здесь «маленьким нарциссом», и я называл ее «мой милый маленький желтый нарцисс».
   Мистер Милбург на этом месте остановился.
   «Маленький желтый нарцисс», – повторил он про себя, потом посмотрел в потолок и сжал губы.
   – Маленький желтый нарцисс? – сказал он еще раз, и широкая улыбка расплылась по его лицу.
   Он был еще занят чтением, как вдруг раздался звонок. Он подскочил и прислушался. Позвонили еще раз. Он быстро потушил повсюду электричество, осторожно отодвинул в сторону толстую штору, прикрывавшую окно, и посмотрел в туман.
   При свете уличного фонаря он мог различить несколько человек, стоявших у окна. Осторожно он снова опустил штору, зажег свет, взял книги в руки и исчез с ними в коридоре. Помещение, находившееся позади, было его спальней. Он скрылся туда и в течение пяти минут не обращал внимания на продолжавшиеся звонки.
   Потом он снова показался. Он надел пижаму и поверх нее солидный халат. Он отпер дверь и в войлочных туфлях прошел по дорожке к большим железным воротам.
   – Кто там? – спросил он.
   – Тарлинг. Вы же знаете меня.
   – Мистер Тарлинг? – спросил удивленным тоном Милбург. – Но это совершенно неожиданное удовольствие. Подойдите ближе, господа.
   – Отпирайте ворота, – коротко приказал сыщик.
   – Извините, господа, я сперва должен сходить за ключами, я никак не ожидал гостей в такой поздний час. – Он вошел обратно в дом, еще раз осмотрелся и вторично вернулся с ключом. Хотя и раньше он имел его при себе в кармане, но, будучи осторожным человеком, он хотел убедиться в том, не забыл ли чего-нибудь.
   Тарлинг был в сопровождении Уайтсайда и еще одного человека, в котором Милбург правильно угадал сыщика. Но только Тарлинг и полицейский инспектор приняли приглашение войти. Третий остался у ворот.
   Милбург ввел их в свое уютное помещение.
   – Я уже несколько часов как лег спать, и мне очень жаль, что я заставил вас так долго ждать.
   – Однако ваша электрическая печь еще очень горячая, – спокойно заметил Тарлинг, наклонившийся к маленькому аппарату.
   Милбург засмеялся.
   – Но вы сразу же открываете все, – сказал он с удивлением. – Когда я отправился в постель, меня охватила такая сонливость, что я забыл выключить печь. Когда я только что вышел, я увидел это и поспешил выключить ее.
   Снова Тарлинг нагнулся и взял в руки тлеющий окурок сигары, брошенный в пепельницу на камине.
   – Вы курите во время сна? – сухо спросил он.
   – О нет, – беззаботно ответил Милбург. – Я курил как раз в тот момент, когда спускался с лестницы, чтобы впустить вас. Погруженный в мысли, я зажег сигару и сунул ее в рот. Это я делаю каждое утро, просыпаясь. Я только что положил ее, когда выключал радиатор.
   Тарлинг улыбнулся.
   – Не желаете ли присесть? – спросил Милбург, который сам при этом опустился на стул. Он со значительным видом указал на бумаги, лежавшие на столе: – Вы видите, у нас в фирме очень много работы с тех пор, как бедный мистер Лайн умер. Я вынужден даже брать работу на дом и могу уверить вас, что иной раз работаю до рассвета только для того, чтобы приготовить все счета для предстоящей ревизии новых книг.
   – Вы разве всегда работаете? – с невинным видом спросил Тарлинг. – Не выходите вы иной раз погулять ночью в туманное время, чтобы освежиться?
   Милбург вопросительно поднял брови.
   – Гулять, мистер Тарлинг? – сказал он, крайне изумленный. – Я вас не вполне понял. Само собой разумеется, что такой ночью, как эта, я не пойду гулять. Сегодня ведь совершенно невероятный туман.
   – А вы вообще знаете Паддингтон?
   – Нет, я знаю только, что там находится железнодорожная станция, откуда я иной раз сажусь на поезд. Но скажите мне, пожалуйста, зачем вы пришли ко мне?
   – Сегодня вечером на меня совершил нападение какой-то человек, который два раза выстрелил в меня почти в упор. Этот человек был одинакового роста с вами и вообще был очень похож на вас. У меня при себе официальное предписание.
   Мистер Милбург зажмурился.
   – Мне дано поручение произвести обыск в вашем доме.
   – Что вы собираетесь искать? – холодно спросил Милбург.
   – Револьвер или же автоматический пистолет. Быть может, я в данном случае найду еще кое-что.
   Милбург поднялся:
   – Вы можете обыскать весь дом сверху донизу. Вы скоро закончите, потому что дом очень маленький. Мое жалованье не позволяет мне держать большой дорогой квартиры.
   – Вы живете здесь один? – спросил Тарлинг.
   – Да. Только в восемь часов утра приходит поденщица, которая приготовляет мне завтрак и убирает комнаты; но она не остается здесь на ночь. Я считаю себя весьма оскорбленным этим приказом об обыске.
   – Нам придется еще больше обидеть вас, – сухо ответил Тарлинг и начал обыскивать помещение.
   Но успех был сомнительный, так как он не мог найти оружие. Ему также не удалось найти ни одной из маленьких красных бумажек, которые, как он предполагал, были у Милбурга. Потому что ему гораздо больше хотелось изловить убийцу Торнтона Лайна, чем того человека, который сегодня подстерег его.
   Он вернулся в ту комнату, в которой оставил Милбурга под наблюдением инспектора; неуспех, по-видимому, не произвел на него никакого впечатления.
   – Мистер Милбург, – резко сказал он, – я хотел бы задать вам один вопрос. Вы уже видали когда-нибудь такую бумажку?
   Он вынул из кармана маленькую красную бумажку. Милбург внимательно разглядел ее и кивнул.
   – Вам знакомы такие бумажки? – спросил удивленный Тарлинг.
   – Да, сэр. Если бы я отрицал это, я сказал бы неправду, а я терпеть не могу вводить других в заблуждение.
   – Могу себе представить это, – иронически сказал Тарлинг.
   – Мне очень жаль, что вы не удостаиваете мои слова доверием, но могу вас уверить еще раз, что я терпеть не могу говорить неправду.
   – Где вы могли видеть подобные бумажки?
   – На письменном столе мистера Лайна.
   Тарлинг снова был поражен этим ответом.
   – Покойный мистер Лайн, вернувшись из кругосветного путешествия, привез с собой много экзотических курьезов. Между ними было также много подобных бумажек с китайскими буквами. Я не понимаю по-китайски и никогда еще не имел случая побывать в Китае. И я в этих бумажках не разбираюсь.
   – Вы видали эти бумажки на письменном столе Лайна? Почему же вы не сказали это полиции? Ведь вам известно, что Скотланд-Ярд придает большое значение этой бумажке, которая была найдена в кармане убитого.
   – Совершенно верно, я ничего не говорил полиции об этом, но вы должны понять, мистер Тарлинг, что меня это печальное событие настолько вывело из равновесия, что я ни о чем другом не думал. Вполне возможно, что вы могли найти несколько таких бумажек и у меня дома: мистеру Лайну доставляло удовольствие дарить экзотические курьезы своим друзьям. Он даже подарил мне меч, который вы видите там на стене. Кажется, он подарил мне также несколько таких красных бумажек. Он рассказал мне при этом целую историю, но я в данный момент не могу вспомнить ее сути.
   Он собрался было рассказывать еще разные вещи о своем покойном хозяине, но Тарлинг распрощался с ним. Милбург проводил его до больших ворот, которые он потом тщательно запер. После этого он вернулся к себе и самодовольно улыбнулся.
   – Это так, я вполне убежден, что именно Милбург совершил на меня покушение. Это не подлежит никакому сомнению, – сказал Тарлинг.
   – Имеете ли вы какие-нибудь догадки, по какой причине он собирался «угробить» вас? – спросил Уайтсайд.
   – Не имею ни малейшего представления, но, очевидно, тот человек, который совершил на меня покушение, все время шел за мной по пятам и видел, как я ехал с мисс Райдер по улицам Лондона. Когда я вошел в гостиницу, он вышел из своего автомобиля и расплатился с моим шофером. Шофер всегда доволен, когда ему не приходится ждать. После этого он пошел за мной, пока я не попал на пустынную улицу. Там он сперва бросил в меня что-то, а потом и стрелял.
   – Я не понимаю только, почему он все это сделал, – снова заговорил Уайтсайд. – Предположим, Милбург знал кое-что об этом убийстве – хотя это все еще очень сомнительно, – какую выгоду он мог иметь, убрав вас с дороги?
   – Если бы я мог ответить на этот вопрос, то мог бы сказать вам, кто убил Торнтона Лайна.

XV

   Последние клубы тумана уже успели рассеяться, когда Тарлинг на следующее утро подошел к окну своей спальни. Улицы были освещены ярким солнечным светом, и прекрасный теплый весенний воздух настраивал терпеливого лондонца на веселый лад после того, как ему целую зиму пришлось страдать от туманной сырости.
   Тарлинг потянулся и зевнул. Он был доволен своей жизнью. Линг-Чу прислуживал ему.
   Китаец в синем шелковом платье, стоя за стулом своего господина, налил ему чаю и положил газету с правой стороны стола, а письма с левой. Тарлинг позавтракал молча.
   – Линг-Чу, – сказал он наконец, – я потеряю право называться охотником на людей, потому что этот случай задает мне одну загадку за другой.
   – Господин, – ответил китаец, – во всех этих случаях наступает момент, в который чувствуешь, что приходится сделать паузу и привести в порядок свои мысли. У меня было такое чувство, когда я преследовал Лу-Фунга – душителя из Ханькоу. И все-таки в один прекрасный день я нашел его и сейчас он спит непробудным сном в Царстве Ночи, – добавил он с философским спокойствием. Он употребил красивое символическое выражение, которое служит китайцам для обозначения смерти.
   – Вчера я нашел маленькую молодую женщину, – сказал Тарлинг после некоторой паузы. Он имел в виду Одетту Райдер.
   – Ты мог найти маленькую молодую женщину, но тем самым ты еще не нашел убийцу, – ответил Линг-Чу, стоявший возле стола, почтительно спрятав свои руки в широких рукавах. – Маленькая женщина не убила человека с белым лицом.
   – Почему ты это знаешь?
   – Маленькая молодая женщина не обладает достаточной силой, господин. У нее не хватит также умения управлять скорым экипажем.
   – Ты хочешь сказать, автомобилем? – быстро спросил Тарлинг.
   Линг-Чу утвердительно кивнул.
   – Об этом я еще не успел подумать. Но, понятно, убийца Торнтона должен был управлять автомобилем. Но откуда же ты знаешь, что она не умеет управлять автомобилем?
   – Я осведомился об этом, – просто ответил китаец. – В большом магазине многие люди знают маленькую молодую женщину, и они сказали мне, что она этого не умеет.
   Тарлинг немного подумал.
   – Да, это так, маленькая молодая женщина не убила человека с белым лицом, потому что она была на расстоянии многих миль отсюда в то время, когда случилось убийство. Но все еще остается открытым вопрос, кто это сделал?
   – Это охотник на людей еще откроет, – с уверенностью сказал Линг-Чу.
   – Посмотрим, – ответил Тарлинг.
   Он оделся и пошел в Скотланд-Ярд, где условился встретиться с Уайтсайдом. Потом он собирался проводить Одетту Райдер в главную полицию. Когда Тарлинг вошел в бюро, Уайтсайд рассматривал один предмет, лежащий перед ним на куске бумаги.
   – Алло, – воскликнул заинтересованный Тарлинг, – этим оружием был убит Торнтон Лайн?
   – Да, мы нашли его в корзинке для шитья у мисс Райдер, – ответил Уайтсайд.
   – Пистолет кажется мне очень знакомым, – сказал Тарлинг и взял оружие в руки. – Он еще заряжен?
   – Нет, я вынул все патроны вместе с магазинной коробкой.
   – Вы, по всей вероятности, разослали описание пистолета и его фабричный номер по всем оружейным мастерским?
   Уайтсайд кивнул.
   – Это вам много пользы не принесет, потому что это американский пистолет, и если он не был куплен в Англии, то мы имеем мало шансов установить таким путем его владельца. – Тарлинг осмотрел оружие со всех сторон.
   Когда он внимательно разглядел ручку пистолета, он вдруг издал восклицание. Уайтсайд внимательно посмотрел, в чем дело, и нашел две глубокие царапины, которые шли поперек ручки.
   – Что это такое? – спросил он.
   – Похоже на то, как будто уже несколько лет тому назад во владельца этого оружия были выпущены две пули, которые попали не в него, но в ручку револьвера.
   Уайтсайд рассмеялся:
   – Откуда же вы знаете это, мистер Тарлинг? Это ваши выводы?
   – Нет, это факт. Дело в том, что пистолет принадлежит мне.

XVI

   – Это ваше оружие? – недоверчиво спросил Уайтсайд. – Милый друг, вы, очевидно, не в своем уме. Как же этот пистолет может быть вашим?
   – И все-таки это мой пистолет, – спокойно ответил Тарлинг. – Я сейчас же узнал его, как только увидел на столе, но подумал, что, быть может, я ошибаюсь. Но следы пуль доказывают, что ошибки быть не может. Этот пистолет был моим верным другом, и я шесть лет носил его при себе в Китае.
   У Уайтсайда захватило дыхание.
   – То есть это значит, что Торнтон Лайн был убит из вашего пистолета?
   Тарлинг кивнул.
   – Это изумительное открытие, но это все-таки мое оружие, и оно было найдено в квартире мисс Райдер. У меня нет ни малейшего сомнения, что смертельный выстрел был дан из этого пистолета.
   Наступило долгое молчание.
   – Ну-с, это переворачивает вверх дном все мои теории, – заявил Уайтсайд и положил оружие на стол. – Мы натыкаемся все на новые и новые тайны, углубляясь в этот случай. Это уже вторая невероятная история, которая приключилась со мной сегодня.
   – Вторая? – спросил Тарлинг.
   Он спросил об этом совершенно равнодушно, потому что его мысли были все еще заняты этим открытием, которое придавало делу другой вид и было для него весьма неприятным. Торнтон Лайн был убит из его пистолета.
   – Да, сегодня это вторая неожиданность, – подтвердил Уайтсайд.
   Собрав все свои силы, Тарлинг вышел из задумчивости.
   – Помните ли вы еще об этом? – Он открыл несгораемый шкаф и вынул большой конверт, откуда достал телеграммы. – Да, это телеграмма, в которой Одетта Райдер приглашает Лайна прийти к ней на квартиру. Она была найдена среди бумаг убитого, когда в доме был произведен обыск.
   – Выражаясь точнее, – поправил Уайтсайд, – она была найдена швейцаром Лайна, неким Коолем. Это, по-видимому, вполне честный человек, и на него не может пасть ни малейшего подозрения. Я пригласил его сюда на сегодняшнее утро с целью допросить его более точно, не знает ли он еще разных подробностей, куда Лайн мог пойти в тот вечер. Он ожидает в соседнем помещении. Я велю позвать его.
   Он позвонил и отдал приказание вошедшему в полной форме полицейскому.
   Сейчас же дверь отворилась снова, и полицейский ввел хорошо одетого человека среднего возраста, по наружности которого можно было сразу узнать его профессию.
   – Расскажите мистеру Тарлингу то, что вы рассказывали мне.
   – Вы говорите о телеграмме? – спросил Кооль. – Я боюсь, что допустил ошибку, но меня настолько вывели из равновесия все эти ужасные события, что я тогда потерял голову.
   – Как же обстоит дело с телеграммой? – спросил Тарлинг.
   – Я принес эту телеграмму через день после убийства мистеру Уайтсайду, но я при этом сделал неверные показания. Этого никогда раньше со мной не случалось. Но я говорю вам, что эти бесчисленные вопросы в полиции меня совершенно сбили с толку.
   – Какого обстоятельства касалось ваше неправильное показание?
   – Видите ли, сэр, – сказал швейцар, нервно теребя в руках свою шляпу, – я тогда показал, что мистер Лайн открыл телеграмму, но в действительности телеграмма была получена через четверть часа после отъезда мистера Лайна. Я, видите ли, тогда сам вскрыл ее, когда услышал об убийстве. Но я боялся иметь неприятности за вмешательство в дела, которые меня не касаются, и, таким образом, рассказал мистеру Уайтсайду, что мистер Лайн сам открыл телеграмму.
   – Следовательно, он не успел получить этой телеграммы? – спросил Тарлинг.
   – Нет, сэр.
   Оба сыщика изумленно переглянулись.
   – Что вы думаете об этом, Уайтсайд?
   – Я был бы счастлив иметь возможность объяснить это; ведь эта телеграмма была самой тяжкой уликой против Одетты Райдер. Это новое открытие в значительной степени снимает с нее подозрения.
   – Но, с другой стороны, у нас больше нет никаких объяснений, почему Лайн в тот вечер отправился в квартиру мисс Райдер. Вы вполне уверены, Кооль, что мистер Лайн в тот вечер не получил телеграммы?
   – Вполне, сэр, – ответил Кооль, – я сам принял ее. Когда мистер Лайн уехал, я вышел на крыльцо, чтобы немного подышать свежим воздухом, и стоял как раз на лестнице, когда рассыльный принес телеграмму. Если вы точно посмотрите на формуляр, вы найдете, что телеграмма принята в девять часов двадцать минут. Почта находится от нас приблизительно в двух милях, и было бы совершенно невероятно, если бы телеграмма могла прибыть к нам в то время, когда мистер Лайн был дома. Меня очень удивляет, что вы до сих пор прошли мимо этого факта.
   – В этом случае вы правы, – улыбаясь, согласился Тарлинг. – Благодарю вас, Кооль, ваши показания совершенно достаточны.
   Когда Кооль ушел, он сел напротив Уайтсайда, засунув руки в карманы.
   – Я больше не понимаю ничего, – сказал он.
   – Я вам набросаю вкратце всю ситуацию, Уайтсайд. Этот случай настолько усложнился, что я начинаю забывать о самых простых вещах. Вечером четырнадцатого числа Торнтон Лайн был убит одной или несколькими, до сих пор неизвестными личностями. По всей вероятности, в квартире Одетты Райдер, своей бывшей кассирши. На ковре была найдена большая лужа крови; пистолет и пуля были также найдены в квартире. Никто не видал, как мистер Лайн вошел в дом и как он оттуда вышел. На следующее утро мистер Лайн был найден в Гайд-парке без сюртука и жилета. Вокруг его груди была обмотана дамская шелковая ночная рубашка, в открытой ране нашлись два платочка Одетты Райдер, ему на грудь был положен букет желтых нарциссов, и сюртук, жилет и ботинки нашлись в его автомобиле. Этот автомобиль стоял на расстоянии около ста метров от места находки трупа. Я правильно изложил все?
   Уайтсайд кивнул:
   – У вас все очень хорошо осталось в памяти.
   – При обыске спальни, в которой было совершено это преступление, на белом ящике комода был найден кровавый оттиск большого пальца. Маленький чемоданчик, наполовину упакованный, лежит на кровати. Удается установить, что он принадлежит Одетте Райдер. Потом также находят пистолет в корзинке для шитья этой молодой дамы, спрятанный под всякого рода лоскутками. Пистолет оказывается моей собственностью. Сперва накапливаются подозрения в таком духе, что можно предположить, будто убийца – мисс Райдер. Но обвинения не выдерживают критики, потому что, во-первых, в то время, когда было совершено убийство, она лежала в бесчувственном состоянии в госпитале в Эшфорде, затем швейцар Лайна нашел телеграмму, которая якобы была отправлена ею и в которой она приглашает Лайна прийти к ней на дом, но эта телеграмма не была передана лично убитому.
   Тарлинг поднялся.
   – Пойдемте, надо зайти к Кресвелю. Эта история еще сведет меня с ума!
   Главный инспектор выслушал от них эту историю совершенно спокойно. На его лице нальзя было заметить ни малейшего изумления.
   – Дело принимает такой оборот, что это убийство еще станет знаменитым в истории криминалистики. Понятно, против мисс Райдер не следует больше ничего предпринимать. И это очень умно с вашей стороны, что вы не произвели ареста. Несмотря на это, она все же должна остаться под наблюдением, так как она, очевидно, знает убийцу или думает, что знает его. Она должна оставаться под надзором день и ночь – рано или поздно мы найдем человека, против которого она питает подозрение.
   – Пусть лучше Уайтсайд в следующий раз побеседует с ней, – обратился он к Тарлингу, – быть может, он сумеет больше выпытать у нее. А впрочем, я не думаю, чтобы это имело большой смысл. Заметьте мимоходом, Тарлинг, что все торговые книги фирмы «Лайн» переданы для ревизии известной фирме «Бешвуд и Соломон» в Сент-Мэри-Эксе. Если вы имеете подозрение, что служащие фирмы совершили растраты и что это имело что-нибудь общее с убийством, то вам результат ревизии может, во всяком случае, пригодиться. Сколько времени продолжится ревизия?
   – Ревизоры назначили недельный срок. Книги переданы фирме сегодня утром. Это заставляет меня вспомнить о вашем друге – мистере Милбурге. Он охотно дал полиции все сведения, так что она имеет ясную картину финансового положения фирмы.
   Кресвель откинулся в кресле и посмотрел на Тарлинга.
   – Следовательно, при помощи вашего оружия было совершено убийство, – спросил он, чуть улыбаясь. – Мне кажется, что это весьма неприятно.
   – Я тоже не знаю, что делать с этим, – ответил Тарлинг, смеясь. – Я сейчас пойду домой и немедленно расследую, каким путем мой пистолет мог попасть туда. Я отчетливо помню, что четырнадцать дней тому назад я отправил его к оружейному мастеру, чтобы он вычистил и смазал его.
   – Где вы обычно храните пистолет?
   – В ящике комода, вместе со всеми прочими сувенирами о Шанхае. Никто, кроме Линг-Чу, не имеет доступа в мою комнату, а китаец всегда остается в квартире, когда я ухожу.
   – Вы говорите о вашем слуге-китайце?
   – Он не вполне мой слуга, – улыбаясь, сказал Тарлинг. – Он один из лучших китайских сыщиков и изловил уже немало преступников. Он человек абсолютно надежный, и я могу при всех обстоятельствах абсолютно доверять ему.
   – Следовательно, мистер Лайн убит из вашего пистолета? – снова спросил Кресвель.
   Наступила небольшая пауза.
   – По-видимому, все состояние Лайна переходит в казну, – продолжал Кресвель. – Насколько я знаю, после него не осталось ни родных, ни наследников.
   – Это не так, – спокойно сказал Тарлинг.
   Кресвель изумленно посмотрел на него.
   – У него имеется кузен, – улыбаясь, ответил Тарлинг, – который, к несчастью, находится в таком близком родстве с ним, что вынужден предъявить права на миллионное наследство Лайна.
   – Почему к несчастью? – спросил Кресвель.
   – Потому что этот наследник – я.

XVII

   Тарлинг покинул главную полицию и пошел вдоль залитого солнцем берега Темзы. Он был возбужден и сказал самому себе, что выяснение этого случая превышает все его силы. Главный инспектор очень странно посмотрел на него, когда узнал, что наследником состояния убитого был сыщик, который собирался раскрыть это убийство. Кроме того, его револьвер был найден в той комнате, в которой было совершено убийство.
   Он усмехнулся по поводу этого совпадения. Теперь наступала его очередь совершенно несправедливо попасть под подозрение. И он вдруг вспомнил о том, сколько людей он заподозрил неправильно в течение всей своей деятельности.
   Он поднялся по лестнице к своей квартире и застал Линг-Чу занятым чисткой серебра. Линг-Чу, в сущности говоря, был ловцом жуликов и в своем роде великим сыщиком, но заодно взял на себя и задачу заботиться о личном благополучии Тарлинга. Тарлинг, не говоря ни слова, прямо прошел в свою комнату и открыл комод. В отдельном ящике лежали тщательно выглаженные его белые тропические костюмы. Его тропический шлем висел тут же на крюке, а рядом с ним – кожаная сумка из-под револьвера. Он снял ее и увидел, что сумка пуста. Он, впрочем, иного и не ожидал.
   – Линг-Чу, – сказал он спокойно.
   – Я слушаю тебя, Ли-Иен, – сказал китаец и отложил в сторону ложки и тряпочки.
   – Где мой револьвер?
   – Его нет, Ли-Иен.
   – Как долго его уже нет?
   – Уже четыре дня, – равнодушно сказал Линг-Чу.
   – Кто взял его?
   – Я не вижу его уже четыре дня.
   Наступила пауза. Потом Тарлинг медленно кивнул.
   – Хорошо, Линг-Чу, не будем больше говорить об этом.
   Несмотря на свое внешнее спокойствие, он был весьма поражен.
   Как же это было возможно, чтобы кто-нибудь в отсутствие Линг-Чу попал в комнату? Они только один раз вышли вместе, в тот вечер, когда он в первый раз посетил Одетту Райдер, а Линг-Чу шел позади него. Линг-Чу сам?
   Но он сейчас же отбросил эту мысль как совершенно бессмысленную и абсурдную. Какую пользу Линг-Чу мог иметь от смерти Лайна, которого он видел только один раз тогда, когда Торнтон Лайн позвал их к себе?
   Это было невозможное подозрение, но тем не менее он не мог отделаться от этой мысли. Наконец он отправил Линг-Чу с каким-то неважным известием в Скотланд-Ярд. Он решился сам последовать этой невероятной теории и проверить ее, насколько это возможно.
   Квартира Тарлинга состояла из четырех комнат и кухни. Его спальня соединялась со столовой и жилым помещением. Кроме того, было еще одно помещение, в котором он хранил свои ящики и чемоданы. Здесь он держал свой револьвер. Четвертую комнату занимал Линг-Чу.
   Тарлинг обождал, пока китаец не ушел из дому, потом встал и начал свои розыски.
   Комната Линг-Чу была небольшая, но прибрана чисто и аккуратно. Кроме кровати, стола, стула и простого черного ящика под кроватью, в комнате не было больше никакой мебели.
   Чисто вымытый пол был покрыт красивой китайской циновкой. Единственным украшением комнаты была маленькая ваза, стоявшая у камина. Тарлинг направился к входной двери квартиры и запер ее, прежде чем приступить к своим розыскам.
   Если вообще можно было найти что-нибудь, что могло бы раскрыть тайну украденного револьвера, то следовало искать в этом черном ящике. Ящик был крепко заперт, и пришлось потратить несколько минут, пока нашелся ключ, подходивший к обоим замкам.
   В ящике было не особенно много вещей. Линг-Чу не обладал большим гардеробом. Его одежда занимала едва половину ящика. Тарлинг очень осторожно поднял костюмы, шелковые платки, туфли и все те маленькие туалетные принадлежности, которыми пользовался китаец. Он быстро дошел до нижнего отделения, где нашел два незапертых лаковых ящика. Первый ящик содержал принадлежности для шитья, а во втором он нашел маленький пакетик, тщательно упакованный в китайскую бумагу и перевязанный ленточкой. Тарлинг развязал узел, открыл пакетик и, к своему изумлению, увидел массу газетных вырезок. Это были главным образом вырезки из китайских газет, но несколько вырезок были из одной английской газеты, выходившей в Шанхае. Он сперва подумал, что это отчеты о делах, в которых участвовал Линг-Чу, и хотя удивился этому, в особенности вырезкам на английском языке, но все же не думал, чтобы эти бумажки имели какое-либо значение. Но он хотел найти хоть какую-нибудь точку опоры, которая дала бы ему хоть какое-то объяснение причин исчезновения пистолета. Он сперва поверхностно разглядывал английские вырезки, но вдруг заинтересовался ими.
   «Вчера вечером произошел скандал в чайном домике Хо-Хана. Один из посетителей – англичанин – стал выказывать большой интерес к танцовщице, «Маленькому нарциссу», как ее называют иностранцы».
   «Маленький нарцисс». Тарлинг выпустил газетную вырезку из рук и старался вспомнить подробности этого случая. Он хорошо знал Шанхай и его таинственное подполье, а также хорошо знал чайный домик Хо-Хана, который в действительности был притоном курильщиков опиума. Незадолго до своего отъезда ему удалось выяснить характер этого заведения, и оно было закрыто. Он еще хорошо помнил эту красивую танцовщицу. Он никогда не интересовался ею, когда ему приходилось бывать в этом заведении, потому что у него тогда были более важные дела. Но вдруг он вспомнил обо всем. Он слышал в английском клубе, как джентльмены беседовали о красоте и грации этой маленькой китаянки. Когда она выступала в последний раз, ее танцы вызвали сенсацию среди англичан, которые чувствовали себя в Шанхае, как в ссылке.
   Следующая вырезка была также взята из английской газеты.
   «Сегодня утром произошел печальный случай. Молодая девушка, китаянка О-Линг, сестра полицейского инспектора Линг-Чу, вчера была поднята умирающей на заднем дворе чайного домика Хо-Хана. Девушка выступала там в качестве танцовщицы против воли своего брата. Она послужила косвенной причиной одного весьма неприятного скандала, о котором мы сообщали на прошлой неделе. Предполагают, что этот трагический случай – одно из тех самоубийств, которые, к сожалению, очень часто случаются среди китаянок и являются средством спасения чести».
   Маленький нарцисс! Значит, она была сестрой Линг-Чу! Он знал немного китайцев и знал их бесконечную терпеливость и ненависть, которая никогда не в состоянии прощать. Убитый Торнтон Лайн смертельно оскорбил не только ее, но и всю ее семью: в Китае оскорбляют не одно лицо, а все его общество. И эта девушка в сознании позора, который падал также на ее брата, выбрала единственный исход, оставшийся ей, как китаянке.
   Но какого рода могло быть это оскорбление? Тарлинг стал рыться в вырезках из китайских газет и нашел еще несколько рассказов, написанных цветистым языком. Все рассказы сходились в одном, что какой-то англичанин-турист открыто стал ухаживать за этой девушкой. Впрочем, с точки зрения европейца, это не было особенным оскорблением, но в дело вмешался китаец, и в результате вышел большой скандал.
   Тарлинг прочел все газетные вырезки с начала до конца, заботливо упаковал их и сунул пакет в лаковый ящичек. Он запаковал все как можно осторожнее. Сложил все в том же порядке, в каком все находилось, запер черный ящик на ключ и поставил его под кровать.
   Он попытался представить себе ясную картину всех событий.
   Линг-Чу увидал Торнтона Лайна и поклялся отомстить ему. Похитить револьвер Тарлинга было нетрудным делом. Но почему же он оставил оружие на месте преступления, если он уже убил Лайна? На Линг-Чу это не было похоже. Так мог поступить только неопытный человек.
   Но как же ему удалось заманить Торнтона Лайна в ту квартиру? И как же он мог ее знать? Вдруг ему в голову пришла мысль. Еще незадолго до убийства Линг-Чу говорил с ним о той беседе в частном бюро Лайна. Он тогда ясно понял всю ситуацию. Линг-Чу знал, что Торнтон Лайн был влюблен в Одетту и хотел обладать ею; ничего удивительного в том, если он эти сведения использовал для себя.
   Но телеграмма, которая вызывала Лайна в квартиру Одетты, была написана по-английски, а Линг-Чу едва понимал этот язык. Здесь Тарлинг снова очутился на мертвой точке. Хотя он мог вполне доверить этому китайцу свою собственную жизнь, ему все же было совершенно ясно, что Линг-Чу рассказывал ему далеко не все, что знал. Вполне возможно, что Линг-Чу и владел английским языком.
   – Я отказываюсь от этого, – с отчаянием сказал Тарлинг, обращаясь к самому себе.
   Он никак не мог решить, ждать ли ему возвращения своего ассистента и бросить ему обвинение в лицо или же в течение нескольких дней предоставить дело своему ходу, а сначала посетить Одетту Райдер. Он решился на последнее, оставил записку и уже четверть часа спустя был в маленькой гостинице.
   Одетта Райдер ожидала его. Она была бледна и выглядела усталой. Похоже было на то, что она прошлой ночью мало спала, но она встретила его приветливой улыбкой.
   – Могу вам принести приятную новость: вы не должны отправляться в Скотланд-Ярд, и вы избавлены от допроса.
   Он прочел в ее глазах, насколько ее обрадовало это сообщение.
   – Вы успели погулять в это прекрасное утро? – с невинным видом спросил он.
   Но она громко рассмеялась в ответ на этот вопрос.
   – Ведь вы же прекрасно знаете, что я не выходила гулять, и три сыщика из Скотланд-Ярда охраняют гостиницу. Эти люди сейчас же последовали бы за мной по пятам, если бы я вышла из гостиницы.
   – Откуда вы узнали об этом? – спросил он, не отрицая самого факта.
   – Потому что я вышла погулять, – наивно сказала она и рассмеялась. – Вы вовсе не такой хитрый, как я предполагала. Я ожидала, что, когда я вам скажу, что не выходила, вы мне точно расскажете, куда я пошла, как далеко и что я купила.
   – Если вы непременно желаете знать это – вы купили зеленого шелка, шесть платочков и зубную щетку, – точно ответил Тарлинг.
   – Я все-таки должна была лучше знать вас, – сказала она. – Скажите, вы приставили ко мне шпионов?
   – Ну, как сказать? – ответил он, улыбаясь. – Я только что поговорил в вестибюле со старшим из них, который мне все рассказал. Он, может быть, следовал за вами?
   – Нет, я никого не видала, – созналась она, – хотя я очень внимательно оглядывалась. Но скажите мне, пожалуйста, что вы сейчас собираетесь делать?
   Вместо ответа Тарлинг вынул из кармана плоский продолговатый ящичек. Она с удивлением увидела, что, когда он открыл крышку, там оказалась фарфоровая чашка, покрытая тонким слоем черной краски, и две белые карточки. Его рука дрожала, когда он положил их на стол, и она вдруг поняла, в чем дело.
   – Вы желаете снять оттиски с моих пальцев?
   – Мне очень жаль, что я должен просить вас об этом, но…
   – Покажите мне только, как я должна это сделать? – прервала она его, и он дал ей краткие указания.
   Он чувствовал себя не особенно хорошо при этом. Он сам себе казался предателем. Возможно, она догадалась об этом, потому что рассмеялась, вытирая свои грязные пальцы.
   – Долг остается долгом, – сказала она немного насмешливо. – Но скажите мне, пожалуйста, вы собираетесь все время держать меня под наблюдением?
   – Только очень короткое время, – серьезно ответил Тарлинг. – Так долго, пока мы не соберем нужной нам информации. – Он сунул ящичек снова в карман.
   – Неужели же вы не хотите в самом деле дать нам ключ к разгадке? По моему мнению, вы совершаете крупную ошибку. Но, в конце концов, я ведь тоже не нахожусь в зависимости от ваших показаний, я, по всей вероятности, раскрою все без того, чтобы вы сказали мне хоть одно слово. Это зависит от…
   – От чего? – спросила она с любопытством, после того как он замялся.
   – От того, что мне рассказывают другие.
   – Другие? О ком же вы говорите?
   Она посмотрела ему прямо в лицо.
   – Был когда-то знаменитый политик, пустивший в ход выражение «Жди и присматривайся!», – ответил Тарлинг. – Я хотел бы попросить вас последовать этому совету. Но теперь я хочу кое-что сказать вам, мисс Райдер. Завтра же я удалю наблюдателей, но прошу вас еще немного времени пробыть в этой гостинице. Само собой разумеется, что вы не можете вернуться на свою квартиру.
   – Не говорите, пожалуйста, об этом, – тихим голосом попросила она. – Но разве так необходимо, чтобы я осталась здесь?
   – Я мог бы найти еще другой выход, – медленно сказал он, пытливо глядя на нее.
   Она быстро взглянула на него.
   – Это совершенно невозможно.
   Он помолчал немного.
   – Почему же вы не доверяете мне, мисс Райдер? Я не буду злоупотреблять доверием. Почему вы не расскажете мне ничего о вашем отце?
   – О моем отце? – Она дико посмотрела на него. Он кивнул. – Но ведь у меня больше нет отца.
   – Вы имеете, – ему стало трудно подыскивать слова, и он соображал, как именно спросить ее об этом. – Вы имеете поклонника?
   – Что вы хотите этим сказать?
   По тону ее голоса он заметил, что она недовольна.
   – Я хочу сказать этим: каковы ваши отношения с мистером Милбургом и кто он вам?
   Она посмотрела на него, совершенно расстроенная и пораженная.
   – Никто, – сказала она хрипло.
   – Никто?

XVIII

   Тарлинг по дороге домой медленно шел по широкой Эд-жвар-роуд. Он шел сутулясь и низко опустив голову. Ему не хотелось думать о том, что при создавшихся обстоятельствах на него самого падает подозрение. Ведь он был сравнительно мало известный сыщик, недавно прибывший из Китая. Его родство с Торнтоном Лайном и факт, что он оказался единственным наследником, навлекли на него подозрение. И, кроме того, факт, что на месте преступления найден его револьвер. Высшие чины полиции не откажутся от этого подозрения уже потому, что ему было поручено расследование этого дела.
   Он слишком хорошо знал, что вся огромная машина Скотланд-Ярда пущена в ход и работает энергично над тем, чтобы втянуть его в эту трагедию. Хотя это происходило почти незаметно, но он нисколько не сомневался в этом. Он улыбнулся и, пожав плечами, отделался от этой мысли.
   Самое сильное подозрение падало на Одетту Райдер. Тарлинг ни минуты не думал, что Торнтон Лайн действительно любил ее. Лайн был неспособен на искреннюю любовь, его богатство делало ему задачу любви достаточно легкой, и только немногие женщины сопротивлялись его желанию. Одетта Райдер была исключением. Только один Тарлинг догадывался о сцене, разыгравшейся между Одеттой Райдер и Лайном в тот день, когда он зашел в фирму. Но, по всей вероятности, уже раньше бывали сцены, весьма щекотливые для девушки и не делавшие чести покойному.
   Во всяком случае, он был благодарен судьбе за уверенность в том, что Одетту больше не считали убийцей. Уже в течение некоторого времени он привык называть ее мысленно только Одеттой, – открытие, над которым он при других обстоятельствах посмеялся бы. Но, во всяком случае, он мог считать ее совершенно невинной, так как невозможно, чтобы она одновременно могла быть сразу в двух местах. Когда Торнтон Лайн был найден в Гайд-парке, она лежала в госпитале в Эшфорде, в пятидесяти милях от места убийства, в бесчувственном состоянии.
   Но что же следовало ему думать о Милбурге, этом ползучем и скользком создании? Тарлинг вспомнил о том, что покойный Лайн дал ему задачу осведомиться об образе жизни Милбурга. Милбург упорно подозревался в том, что совершал по службе крупные растраты. Если бы Милбург был убийцей? Разве не было возможно, что он застрелил своего шефа в целях сокрытия растрат? Но это было ошибочным заключением, потому что смерть Лайна только ускорила бы расследование и раскрытие его растрат. Было ясно, как на ладони, что после смерти владельца фирмы будет произведена ревизия книг, и тогда все могло выплыть наружу. А Милбург это хорошо знал.
   Но, с другой стороны, часто бывали случаи, что преступники совершали самые безрассудные действия. Они часто вовсе не думали о последствиях своих поступков, а такой человек, как Милбург, может быть, и не был в состоянии предвидеть все возможности, которые могли получиться в результате подобного преступления.
   Когда Тарлинг дошел уже до конца Эджвар-роуд, он услышал, как его окликнули. Он обернулся и увидел автомобиль, ехавший возле тротуара. Из автомобиля выпрыгнул инспектор Уайтсайд.
   – Я только что хотел заехать к вам поговорить немного. Ваша беседа с молодой дамой уже кончена. Я только расплачусь с шофером. В полиции я видел вашего китайца. Вы, по-видимому, отослали его, чтобы некоторое время побыть одному. Я знаю, о чем вы задумались, – продолжал Уайтсайд. – Но, поверьте мне, шеф считает всю эту историю лишь странным совпадением. Вы расследовали пропажу револьвера?
   Тарлинг кивнул.
   – Вам удалось установить, как он попал в руки, – он сделал паузу, – убийцы Торнтона Лайна?
   – У меня есть только предположение, но оно еще не вполне обоснованно.
   Тарлинг рассказал ему об открытии, сделанном им в ящике Линг-Чу, о газетных вырезках, в которых сообщалось о похождениях мистера Лайна в Шанхае и трагических последствиях этого.
   Уайтсайд слушал молча.
   – Тут наверное что-нибудь да есть, – сказал он наконец, когда Тарлинг кончил рассказывать. – Я слыхал очень много о вашем Линг-Чу. Он очень дельный полицейский.
   – Лучший китаец, которого я когда-либо видел на службе, – ответил Тарлинг. – Но я не в состоянии утверждать, что разбираюсь в его мыслях. Разберемся еще раз в фактах. Револьвер находился в моем комоде, и единственный, кто мог его взять, был Линг-Чу. В связи с этим находится другой более важный факт, именно что Линг-Чу имел достаточно оснований ненавидеть Торнтона Лайна, который косвенно был виновен в смерти его сестры. Я все это обдумал и в состоянии теперь вспомнить, что Линг-Чу стал необыкновенно молчаливым после того, как увидел Лайна. Он рассказал мне также, что пошел в торговый дом Лайна наводить справки. Мы обсуждали с ним, возможно ли то, что мисс Райдер убила Лайна, и Линг-Чу упомянул, что она не в состоянии управлять автомобилем. Когда я спросил, откуда он это знает, он рассказал мне, что производил расследование в самой фирме. Должен вам сообщить еще один интересный факт, – продолжал Тарлинг, – у меня всегда было подозрение, что Линг-Чу не говорит по-английски. В лучшем случае он знает пару слов на попугайно-английском языке, на том жаргоне, на котором китайцы объясняются в портовых городах. Но он наводил справки в торговом доме Лайна у служащих и могу держать пари на миллион против одного, что он не нашел там ни одной продавщицы, говорящей на кантонском наречии.
   – Я велю двум сыщикам наблюдать за ним, – сказал Уайтсайд, но Тарлинг отрицательно покачал головой.
   – Это было бы лишней тратой времени, потому что Линг-Чу лучше любого европейца умеет водить таких людей за нос. Он гораздо лучшая ищейка, чем любой сыщик из Скотланд-Ярда, и он обладает особенным исскуством исчезать или становиться невидимым, когда за ним следят. Предоставьте Линг-Чу мне. Я знаю, как обращаться с ним! – гневно добавил он.
   – Маленький нарцисс, – сказал задумчиво Уайтсайд, – ведь это же было имя маленькой китаянки. Неужели же это больше чем простой случай? Каково ваше мнение, Тарлинг?
   – Да или нет, – осторожно сказал Тарлинг. – Китайский язык не имеет особого обозначения для этого цветка, и я не знаю, является ли желтый нарцисс туземным растением в Китае, но Китай – страна обширная, и все это возможно. Конечно, это могло быть более чем простым случаем, что человек, так тяжко обидевший эту девушку, был убит как раз в это время, когда ее брат находился в Лондоне.
   Беседуя таким образом, они пересекли широкую улицу и вошли в Гайд-парк. Странным образом на Тарлинга это место действовало так же притягательно, как на мистера Милбурга.
   – Зачем вы меня, собственно говоря, хотели видеть? – вдруг спросил он, вспомнив, что Уайтсайд направлялся к гостинице в тот момент, когда они встретились.
   – Я хочу дать вам последний отчет о Милбурге.
   Значит, снова Милбург? Все разговоры, все мысли, все указания приводили к этому таинственному человеку. Но то, что Уайтсайд мог рассказать, было не особенно волнующего свойства. Милбург находился под наблюдением день и ночь, и отчет вышел очень обыденным. Но это уже факт, проверенный на опыте, что из совершенно незаметных вещей можно иной раз сделать очень обширные выводы.
   – Я, право, не знаю, чего Милбург ожидает от результатов проверки торговых книг, – сказал Уайтсайд, – но, очевидно, он очень заинтересован в этом.
   – Каким образом это пришло вам в голову? – спросил Тарлинг.
   – Он купил торговые книги большого формата.
   Тарлинг рассмеялся.
   – Но ведь это, кажется, отнюдь не наказуемое действие, – сказал он. – Что это были за торговые книги?
   – Это были огромные тяжелые главные книги, какие употребляются только в очень крупных фирмах. Они настолько тяжелы, что один человек едва в состоянии унести их. И странное дело: он купил как раз три таких фолианта на Сити-Роод и потом на такси доставил их в свою частную квартиру. Я теперь предполагаю, – серьезно сказал Уайтсайд, – что этот человек не совсем обыкновенный преступник, если только его вообще можно уличить в преступлении. Вполне возможно, что он дома ведет двойные книги.
   – Это не особенно вероятно, – прервал его Тарлинг. – Говорю вам это, хотя я очень уважаю вас за вашу наблюдательность. Для того чтобы удержать в памяти все подробности такого огромного дела, нужны сверхчеловеческие силы. Скорее можно предположить, что он имеет намерение перейти служить в другую фирму или иметь свое собственное дело. Во всяком случае, это еще не преступление – иметь одну или даже три такие толстые торговые книги. Когда он приобрел их?
   – Вчера рано утром, до того, как фирма «Лайн» открыла свои двери. А вы узнали какие-нибудь новости во время разговора с мисс Райдер?
   Тарлинг пожал плечами. Ему очень неприятно было разговаривать с этим человеком об Одетте. Но в тот же момент ему стало ясно, что с его стороны непростительно и глупо позволить красоте этой девушки оказывать на себя влияние.
   – Я убежден в том, что она сама ничего не знает об убийстве, кого бы она ни подозревала в этом.
   – Она, стало быть, подозревает кого-нибудь?
   Тарлинг кивнул.
   – Кого?
   Тарлинг снова запнулся.
   – Предполагаю, что это Милбург.
   Он вынул из кармана узенький ящичек и достал оттуда оба картона с оттисками пальцев Одетты Райдер. Ему стоило большого усилия воли сделать это, хотя самому было трудно разобраться в своих чувствах.
   – Вот оттиски пальцев, которые вы желаете иметь.
   Уайтсайд был очень взволнован, потому что инспектор Уайтсайд считался в полиции самым большим авторитетом по части дактилоскопии.
   Исследование продолжалось довольно долго.
   Тарлинг долгие годы спустя еще вспоминал об этой минуте, об освещенной солнцем дороге, о многих праздношатающихся пешеходах, которые быстрым или медленным шагом шли по дороге, и о прямой фигуре Уайтсайда, который держал в руках обе карточки, все время внимательно разглядывая их.
   – Это очень интересно, – начал Уайтсайд. – Вы видите, что оттиски обоих больших пальцев почти одинаковы. Это встречается чрезвычайно редко.
   – Ну и?.. – нетерпеливым, почти злым тоном спросил Тарлинг.
   – Это очень интересно, – повторил Уайтсайд, – но ни один из обоих оттисков не похож на оттиски на ящике комода.
   – Слава богу! – радостно воскликнул Тарлинг. – Слава богу!

XIX

   Бюро фирмы «Бешвуд и Саломон» находилось в маленьком здании в центре Сити. Эта фирма пользовалась хорошей репутацией, и в числе ее клиентов находились самые уважаемые фирмы Англии. Обоим владельцам было пожаловано дворянское достоинство.
   Сэр Феликс Саломон принял Тарлинга в своем частном бюро. Это был высокого роста импозантный мужчина в зрелых годах. Его обращение было немного резким, но он обладал добродушным характером. Он посмотрел на вошедшего сыщика поверх очков.
   – Вы из Скотланд-Ярда? – сказал он, еще раз посмотрев на карточку Тарлинга. – У меня всего пять минут времени для разговора с вами. Вы, по всей вероятности, желаете поговорить со мной относительно ревизии книг Лайна?
   Тарлинг кивнул.
   – Мы еще не начали заниматься этим делом, но надеемся приняться за книги завтра. У нас теперь очень много дел, и нам придется нанять новых служащих для того, чтобы справиться со всеми работами, которые нам переданы правительством – замечу мимоходом. Как вам, вероятно, известно, фирма «Лайн» не принадлежит к нашим клиентам, а все ревизии своих книг давала производить фирме «Пьюрбрек и Стоор», но мы приняли это поручение по просьбе мистера Пьюрбрека, которому очень важно, чтобы ревизия производилась нейтральным лицом. Видите ли, есть предположение, что один из служащих фирмы совершил растрату. Вдобавок мистер Лайн умер так трагически, и оказывается совершенно необходимым, чтобы ревизия книг производилась нейтральной фирмой.
   – Это я понимаю, – ответил Тарлинг. – Наше учреждение вполне умеет ценить все ваши затруднения. Но я пришел сюда для получения личной информации, так как я вдвойне заинтересован в этом случае.
   Сэр Феликс пытливо взглянул на него.
   – Мистер Тарлинг, – повторил он, – ну, понятно, я полагаю, что в данном случае вы бы, собственно говоря, должны были предъявить письмо или официальную бумагу вашего учреждения?
   – Совершенно верно, но мой интерес к состоянию имущества фирмы в данный момент более или менее безличен. Управляющим фирмы является некий Милбург.
   Сэр Феликс кивнул.
   – Да, он весьма любезен и дал нам все указания. И если слухи, что мистер Милбург обкрадывал фирму, в какой-либо степени основываются на истине, то он нам, очевидно, больше всего помог уличить самого себя.
   – У вас есть все торговые книги?
   – Да, все, – с ударением на каждом слове ответил сэр Феликс, – последние три книги были доставлены мистером Милбургом лично. Вот они! – Он указал на большой пакет, завернутый в желтую бумагу и лежавший на маленьком столике близ окна. Он был плотно обвязан шнурком и, кроме того, обернут крепкой красной лентой с сургучной печатью.
   Сэр Феликс наклонился вперед и позвонил. Сейчас же вошел один из служащих.
   – Положите эти книги к прочим.
   Служащий чуть не закачался под тяжестью этой ноши, когда выходил из комнаты.
   – Мы храним все книги, счета и оправдательные документы фирмы «Лайн» в особом помещении, – объяснил сэр Феликс. – Они все были запечатаны, и печати будут сняты в присутствии мистера Милбурга, как заинтересованной стороны, и, кроме того, одного представителя королевского атторнея.
   – Когда это случится?
   – Завтра, после обеда, или, может быть, даже утром. Мы дадим знать Скотланд-Ярду о точном времени, так как мы предполагаем, что это учреждение заинтересовано в этом и пошлет своего представителя.
   Он тут же поднялся и распрощался с сыщиком.
   Тарлинг снова попал на мертвую точку, когда он в Сент-Мэри-Эксе сел в автобус, направляясь в западную часть города.
   Во всех своих расследованиях он постоянно попадал в тупик. Сперва он по ошибке заподозрил Одетту Райдер, а теперь снова могло оказаться, что Милбург не виновен в этом убийстве.
   Несмотря на это, он испытывал чувство удовлетворения, что торговые книги фирмы «Лайн» будут так быстро проверены. Эта проверка могла, быть может, привести к поимке убийцы и, во всяком случае, дать новые факты для того, чтобы окончательно снять все подозрения с Одетты Райдер. Он пошел в фирму «Бешвуд и Саломон», чтобы иметь возможность ориентироваться лично. После того как он получил успокоительную информацию об этом деле, он вернулся в свою квартиру, чтобы выяснить случай с Линг-Чу, который сейчас был под наибольшим подозрением в совершении убийства. Он сказал правду, когда объявил инспектору Уайтсайду, что знает, как обращаться с Линг-Чу. С китайским преступником – он был готов поверить, что и Линг-Чу, его вернейший ассистент, был таковым, – нельзя обращаться по-европейски. И он, известный под именем «охотника на людей», во всем Южном Китае имел репутацию человека, способного выжимать показания методами, не допускаемыми никакими писаными законами.
   Он вошел в свою квартиру, запер за собою дверь и сунул ключ в карман. Он знал, что Линг-Чу дома, так как он велел ему ждать своего возвращения.
   Китаец вышел в переднюю, снял с него пальто и шляпу и последовал за ним в комнаты.
   – Запри дверь, Линг-Чу, – сказал Тарлинг по-китайски. – Я тебе кое-что должен сказать.
   Последние слова он сказал по-английски, и китаец быстро взглянул на него. Тарлинг никогда раньше не говорил с ним на этом языке, и он сейчас же понял, что это должно означать.
   Тарлинг сел за стол, подперев рукой подбородок.
   – Линг-Чу, ты еще никогда не говорил мне, что умеешь разговаривать по-английски.
   Он не спускал глаз со своего слуги.
   – Господин ведь никогда меня об этом не спрашивал, – спокойно ответил китаец.
   К величайшему изумлению Тарлинга, он говорил по-английски без малейшего акцента и вполне правильно.
   – Это неправда, – строго сказал Тарлинг. – Когда ты мне в тот раз рассказывал, что ты слыхал об убийстве, я сказал, что ты не понимаешь по-английски, и ты не возражал мне.
   – Это и не годится для слуги – возражать своему господину, – холодно ответил Линг-Чу. – Я очень хорошо изучил английский язык. Я был учеником иезуитского колледжа в Ханькоу. Но для китайца нехорошо, чтобы другие знали, что он понимает по-английски. Но господин должен был знать, что я говорю и даже читаю по-английски, иначе зачем же мне держать в ящике газетные вырезки, которые господин сегодня утром искал?
   Тарлинг сдвинул веки.
   – Ты, следовательно, знаешь, что я открыл твой ящик?
   Китаец улыбнулся. Это было нечто необычайное, потому что, насколько Тарлинг мог вспомнить, Линг-Чу еще никогда не улыбался.
   – Газетные вырезки лежали в известном порядке: одна в одном направлении, а следующая в противоположном. Когда я разглядывал их по возвращении из Скотланд-Ярда, они были положены совершенно иначе. Не могли же они сами прийти в беспорядок, господин. А кроме вас никто не мог открыть моего ящика.
   Наступила продолжительная пауза, достаточно неприятная для Тарлинга, потому что благодаря его небрежности Линг-Чу обнаружил факт обыска своих вещей.
   – Я думал, что положил их в том же порядке, как вынул. – Тарлинг хорошо знал, что ложью он ничего не выиграет. – Ну, теперь скажи мне, Линг-Чу, это правда, все то, что я вычитал в вырезках?
   – Да, это правда, господин. Маленький Нарцисс или, как ее называли чужестранцы, «Маленький желтый нарцисс» была моей сестрой. Она против моей воли стала танцовщицей в чайном домике, потому что наши родители уже умерли. Она была хорошей девушкой, господин, и она была красива, как цветок миндаля, господин. Китаянки в глазах чужестранцев, по большей части, не кажутся красивыми, но Маленький Нарцисс была похожа на фарфоровую фигурку, и она обладала добродетелью тысячи лет.
   – Она была хорошей девушкой, – повторил Тарлинг, на сей раз говоря по-китайски. Он выбирал слова особого значения, которые выражали почтение к умершей.
   – Она хорошо жила и хорошо умерла, – спокойно сказал китаец. – Слова одного англичанина оскорбили ее. Он стал называть ее многими нехорошими именами, потому что она не хотела подойти к нему и сесть к нему на колени, и хотя он опозорил ее, обняв ее на глазах у других мужчин, но все-таки она была хорошая и умерла почетной смертью.
   Снова наступило глубокое молчание.
   – Это я понимаю, – спокойно сказал Тарлинг. – Когда ты заявил мне, что готов сопровождать меня в Англию, ты ожидал снова встретить этого злого англичанина?
   Линг-Чу покачал головой.
   – Нет, это я выбросил из головы до тех пор, пока я недавно не увидел его в торговом доме; тогда снова нахлынули злые мысли, и ненависть, которую я считал преодоленной, вспыхнула ярким пламенем.
   – И ты желал его смерти?
   Линг-Чу ответил на вопрос только коротким кивком. Китаец беспокойно зашагал взад и вперед по комнате. Его возбуждение сказывалось в движениях его рук.
   – Я очень любил Маленького Нарцисса и надеялся, что она скоро выйдет замуж и будет иметь детей. Тогда, согласно вере моего народа, ее имя было бы благословлено. Ведь сказал же великий учитель Конфуций: «Что может быть более достойно почтения, чем мать, имеющая детей!» И когда она умерла, я почувствовал, что в моем сердце стало пусто, потому что у меня не было другой любви во всей моей жизни. Но тогда случилось убийство Гоо-Синга, и я поехал в глубь страны, чтобы захватить Лу-Фанга. И эта работа помогла забыть свою боль. И я забыл ее до тех пор, пока снова не увидел его. Но тогда старый траур снова вошел в мое сердце, и я пошел…
   – Чтобы убить его?
   – Да, чтобы убить его, – повторил Линг-Чу.
   – Расскажи мне теперь все, – тяжело дыша, сказал Тарлинг.
   – Это было в тот вечер, когда господин пошел к маленькой молодой женщине. Я твердо решился тоже выйти, но не мог найти подходящего предлога, потому что ты дал мне строгий приказ не покидать квартиры в твое отсутствие. Поэтому я спросил, нельзя ли мне сопровождать тебя. Я сунул в карман пальто скорострельный пистолет, который я предварительно зарядил. Господин, ты дал мне поручение следовать за тобой, но, когда я увидел, что ты пошел своей дорогой, я покинул твой след и пошел к большому магазину.
   – Почему же ты пошел туда? – удивленно спросил Тарлинг. – Ведь Лайн не живет в этом доме?
   – Это я тоже открыл, – просто объяснил Линг-Чу, – я думал, что в таком большом доме он сам для себя устроил хорошую квартиру. В Китае владельцы больших фирм обычно сами проживают в своем торговом помещении, поэтому я пошел туда, чтобы обыскать его.
   – Как ты попал туда? – снова удивленно спросил Тарлинг.
   Линг-Чу опять улыбнулся:
   – Это было очень легко; ведь господин знает, что я хорошо умею лазать. Я нашел длинную железную водосточную трубу, которая вела до самой крыши. Торговый дом двумя сторонами выходит на большие улицы, третья сторона выходит на узенькую улицу, а четвертая – на совсем маленький переулок, в котором горело несколько огней. Оттуда я поднялся на крышу. На крыше я нашел много окон и дверей, и для такого человека, как я, больше не было затруднений. Я попадал из одного этажа в другой; нигде не было света во всех этих помещениях, но я все-таки тщательно продолжал поиски. Но ничего не нашел, кроме большого количества товаров и ящиков, шкафов и очень длинных барьеров.
   – Ты хочешь сказать, прилавков, – поправил его Тарлинг.
   Линг-Чу кивнул.
   – И наконец я попал в полуэтаж, где увидел человека с белым лицом. – Он сделал краткую паузу. – Сперва я пошел в большое помещение, где мы его встретили, но оно было заперто. Я открыл его ключом, но там было темно, и я узнал, что там никого не было. Потом я тихо пошел по коридору, потому что увидел свет в другом конце, и потом я попал в бюро.
   – Это помещение было тоже пустым?
   – Да, одна лампа горела, и выдвижные ящики письменного стола были открыты. Я подумал, что он здесь должен находиться. Я вынул пистолет, спрятался за шкафом. Вдруг я услышал шаги. Я осторожно выглянул из-за угла и узнал другого человека.
   – Милбурга? – сказал Тарлинг.
   – Да, это его имя. Он уселся за письменный стол человека с белым лицом. Я знал, что это его письменный стол, потому что на нем стояло много портретов и цветов. Человек повернулся ко мне спиной.
   – Что же он делал? – спросил Тарлинг.
   – Он обыскал письменный стол и вынул из одного ящика конверт. Я со своего места мог также заглянуть в ящик. Там было много маленьких безделушек, какие туристы покупают в Китае. Из конверта он вынул бумажку с четырьмя черными буквами, которую мы называем «хонг».
   Тарлинг был поражен.
   – И что случилось дальше? – с жадностью спросил он.
   – Он сунул конверт в карман и вышел. Я слышал, как он шел вдоль по коридору, потом я вышел из своего убежища и также обыскал письменный стол. При этом я положил револьвер на стол, так как мне нужны были обе руки. Но я ничего не нашел, только маленькую книгу, в которой человек с белым лицом записывал все, что он пережил.
   – Ты хочешь сказать – дневник. А что ты сделал потом?
   – Я обыскал все помещение и при этом наступил на провод. Он, должно быть, соединял контакт с электрической лампой на столе. В этот момент я услышал, что большой человек вернулся, и быстро удалился в другую дверь. Это все, господин, – просто сказал Линг-Чу. – Я снова как можно быстрее поднялся на крышу, потому что боялся быть накрытым. Это не было бы почетно для меня.
   Тарлинг свистнул.
   – А пистолет ты оставил там?
   – Да, это правда, господин. Я сам понизился в своих глазах, а в своем сердце я убийца, потому что я пошел на место, чтобы убить человека, опозорившего мою семью.
   – И при этом ты оставил пистолет, – еще раз сказал Тарлинг. – И Милбург нашел его.

XX

   Было трудно поверить Линг-Чу. Нет более искусного выдумщика в рассказе, чем китаец. Он очень обстоятельно, подробно и точно описывает все детали и как бы рожден для выдумывания историй и ловко переплетает нити между собой. Но Тарлинг был убежден, что Линг-Чу сказал ему правду, он говорил совершенно свободно и открыто, он даже отдался в руки Тарлинга, признавшись ему в намерении убить Лайна. Тарлинг мог себе представить, что случилось после того, как китаец ушел. Милбург, спотыкаясь в темноте, шел вперед, зажег спичку и увидел, что электрический провод выпал из стенного контакта. Он сейчас же снова зажег свет, и, к своему великому изумлению, увидел на столе смертоносное оружие. Может быть, он подумал, что раньше не заметил его. Но что могло случиться с пистолетом после того, как Линг-Чу оставил его лежать на столе Торнтона Лайна до того момента, когда он был найден в корзинке для шитья Одетты Райдер? Напрашивался еще один вопрос: что Милбургу нужно было так поздно в доме, в особенности в частном бюро Лайна? Было маловероятно, что Лайн оставлял свой письменный стол незапертым. Должно быть, Милбург сам открыл его. Зачем он взял конверт с красными китайскими бумажками? Факт, что Торнтон Лайн хранил эти вещи в своем письменном столе, можно было легко объяснить. Как турист он собирал курьезы и в том числе купил эти бумажки, которые тогда можно было получить во всех больших городах Китая в качестве сувениров разбойничьей шайки «Радостных сердец».
   Свой разговор с Линг-Чу он должен будет передать Скотланд-Ярду, а это учреждение, по-видимому, сделает из этого свои собственные выводы. По всей вероятности, Скотланд-Ярд сделает выводы, очень малоблагоприятные для Линг-Чу, который благодаря этому окажется заподозренным непосредственно.
   Но Тарлинг был удовлетворен этим рассказом, или, вернее говоря, он думал, что удовлетворен. Он мог проверить некоторые данные и, не теряя времени, пошел в торговый дом Лайна. Положение дома вполне согласовалось с тем, что сказал Линг-Чу. Тарлинг пошел на другую сторону большого здания и там нашел железную водосточную трубу, по которой Линг-Чу взобрался наверх. Это было ему довольно легко, потому что он лазал, как кошка. Тарлинг не имел никакого основания усомниться в этой части рассказа.
   Он пошел к фасаду здания и вошел в большую стеклянную дверь. У витрин стояло много народу, так как благодаря истории с убийством фирма приобрела печальную известность. Он встретил Милбурга в его бюро, которое было гораздо больше, но убрано с меньшей роскошью, чем бюро мистера Лайна. Он вежливо поклонился Тарлингу, придвинул ему кресло и предложил сигару.
   – Мы находимся в очень запутанном положении, мистер Тарлинг, – сказал он своим льстивым голосом. Он, как всегда, официально улыбался. – Наши торговые книги отправлены на ревизию, и это сильно затрудняет мне ведение дел. Нам пришлось наскоро организовать временную бухгалтерию, и, как деловой человек, вы поймете, какие это доставляет затруднения.
   – Вам очень много приходится работать, мистер Милбург?
   – О да, я всегда должен был напряженно работать.
   – Вы и до смерти Лайна были очень прилежны?
   – Да, я могу это утверждать.
   – До поздней ночи?
   Милбург все еще улыбался, но сейчас в его глазах промелькнуло странное пугливое выражение.
   – Я очень часто работал до поздней ночи.
   – Не можете ли вы вспомнить, что вы делали вечером одиннадцатого числа этого месяца?
   Милбург уставился глазами в потолок, как будто погруженный в размышления.
   – Да, я думаю, в тот вечер я работал до позднего времени.
   – В вашем собственном бюро?
   – Нет, я большей частью работал в бюро мистера Лайна – по его собственному предложению.
   Это было, во всяком случае, очень смелым утверждением, потому что Тарлинг хорошо знал, что Лайн сильно подозревал его.
   – И он вам дал также ключи от своего собственного письменного стола? – сухо стросил Тарлинг.
   – Да, сэр, – ответил Милбург с легким поклоном. – Из этого можете заключить, что мистер Лайн доверял мне во всех отношениях. – Это он произнес так естественно и убежденно, что Тарлинг был поражен. – Да, я могу утверждать, что мистер Лайн доверял мне больше, чем кому-либо. Он рассказывал мне о своей собственной жизни и о себе больше, чем кому-либо другому. И…
   – Одну минуту, – медленно ответил Тарлинг, – скажите мне, пожалуйста, что вы сделали с револьвером, который нашли на столе мистера Лайна. Это был автоматический пистолет и вдобавок заряженный.
   Мистер Милбург с изумлением посмотрел на него.
   – Заряженный пистолет? – спросил он, наморщив лоб. – Я никогда не видал заряженного пистолета на его письменном столе. Мистер Лайн так же, как и я, не желал иметь дела с таким опасным оружием.
   Все поведение Милбурга для Тарлинга равнялось пощечине, но он не подал виду, что раздосадован или изумлен. Милбург сидел погруженный в задумчивость, как будто он собирался что-то вспомнить.
   – Может быть, – сказал он, запинаясь, – вчера вечером, обыскивая мой дом, вы думали найти подобное оружие?
   – Это вполне возможно и даже вероятно, – холодно ответил Тарлинг. – На сей раз я, наконец, буду совершенно откровенен с вами, мистер Милбург. Я подозреваю, что вы гораздо больше знаете об этом убийстве, чем вы нам сказали, и что вы гораздо больше удовлетворены смертью мистера Лайна, чем вы в данный момент признаете. Разрешите мне сперва кончить, – сказал он, когда Милбург захотел прервать его. – Я хотел бы еще кое-что рассказать вам. Когда я в первый раз попал в этот торговый дом, я был занят наблюдениями за вами. Это, собственно говоря, было скорее задачей ревизора книг, чем сыщика. Но мистер Лайн дал мне тогда поручение разузнать, кто обманывал фирму.
   – И вы разузнали это? – холодно спросил Милбург. Деланая улыбка все еще играла на его губах, но в глазах показалось выражение недоверчивости и подозрительности.
   – Нет, я больше не занимался этим делом после того, как вы, по согласию с мистером Лайном, заявили, что фирму обкрадывала Одетта Райдер. – Он увидел, что Милбург побледнел, и был доволен этим успехом.
   – Я не желаю докапываться до причин, побудивших вас губить невинную девушку, – строго сказал Тарлинг. – Это ваше дело, которое вы должны решить со своей совестью. Но я могу вам только сказать, мистер Милбург, что если вы невиновны в исчезновении денег, равно как и в этом ужасном убийстве, то, значит, я никогда еще не видал в своей жизни виновного человека.
   – Что вы хотите этим сказать? – громко спросил Милбург. – Вы смеете обвинять меня?
   – Я обвиняю вас и вполне убежден в том, что вы в течение долгих лет обкрадывали фирму. Далее, я обвиняю вас в том, что вы знаете, кто убийца, в том случае, если вы сами не убили мистера Лайна.
   – Вы обезумели! – воскликнул Милбург громким голосом, но его лицо побледнело как полотно. – Предположим, это правда, что я ограбил фирму, зачем же мне нужно было убивать мистера Лайна? Самый факт его смерти немедленно имел бы последствием ревизию книг.
   Это убедительный довод, о котором Тарлинг уже раньше подумал.
   – Что касается вашего низкого и абсурдного обвинения, что я якобы обкрадывал фирму, то в данный момент все книги находятся в руках очень известной фирмы, которая точно проверит все документы и выяснит ложность всех ваших утверждений относительно меня.
   Он снова по-прежнему овладел собой и стоял, широко расставив ноги, засунув большие пальцы в прорези жилета, любезно улыбаясь сыщику, глядя на него через плечо.
   – Я могу со спокойной совестью ожидать результата проверки книг. После этого моя честь будет стоять выше всяких сомнений!
   Тарлинг большими глазами посмотрел на него.
   – Я поражаюсь вашей смелости, – сказал он и, не говоря больше ни слова, покинул бюро.

XXI

   Тарлинг имел краткое совещание со своим ассистентом Уайтсайдом. К его величайшему изумлению, полицейский инспектор заявил, что считает слова Линг-Чу правдой.
   – Я всегда думал, что Милбург нахал, – задумчиво сказал Уайтсайд. – Но он, кажется, человек гораздо более злобный и желчный, чем я предполагал. Во всяком случае, я вашему китайцу доверяю гораздо больше, чем Милбургу. Впрочем, молодая дама сумела ввести в заблуждение наблюдателей, которых мы приставили к ней.
   – О ком вы говорите? – с удивлением спросил Тарлинг.
   – О мисс Одетте Райдер, но я никак не могу понять, почему вы, старый опытный полицейский чиновник, так покраснели?
   – Я не краснею, – возразил Тарлинг, – но что с ней случилось?
   – Я поручил двум сыщикам наблюдать за ней, – объяснил Уайтсайд. – Вы сами знаете, что за ней следовали по пятам, куда бы она ни ходила. Согласно вашему поручению, я распорядился, чтобы с завтрашнего дня оба наблюдателя были убраны. Но когда она сегодня пошла на Бонд-стрит, то или Джексон был непозволительно небрежен, или же она была очень ловкой. Он, во всяком случае, ждал целых полчаса, чтоб она вышла из магазина, но, когда она больше не появилась, он вошел в магазин и мог только установить, что с другой стороны был еще один выход, которым она и воспользовалась. С тех пор она больше не показывалась в гостинице.
   – Мне это не нравится. – Тарлинг был весьма озабочен. – Я желал, чтобы она находилась под наблюдением прежде всего в целях ее собственной безопасности. Оставьте, пожалуйста, у гостиницы одного человека и позвоните мне, как только она возвратится.
   – Этого я ожидал и распорядился соответствующим образом. Что вы теперь предпримете?
   – Я поеду в Гертфорд разыскать ее мать. Вполне возможно, что случайно я ее тоже встречу там – может быть, она поехала домой?
   – Вы думаете, что сумеете от матери узнать что-нибудь?
   – Все может быть. Надо выяснить еще несколько различных мелких вопросов. Кто, например, этот таинственный человек, который появляется в Гертфорде и снова исчезает? И каким образом миссис Райдер живет окруженная роскошью, в то время как ее дочь должна зарабатывать себе на жизнь службой в торговом доме?
   – Тут что-нибудь да кроется, – согласился Уайтсайд. – Не поехать ли мне с вами в Гертфорд?
   – Благодарю вас, – улыбаясь, сказал Тарлинг. – Это мелкое дело я могу сделать сам.
   – Мне еще раз приходится вернуться к Милбургу, – начал Уайтсайд.
   – Мы все время возвращаемся к Милбургу, – промычал Тарлинг. – Ну-с?
   – Мне не нравится его нахальное поведение. Похоже, пожалуй, на то, как будто все наши надежды получить в руки новые нити благодаря ревизии книг не осуществятся.
   – Пожалуй, вы правы. Я тоже думал об этом, но все книги и документы находятся в руках лучших ревизоров. Если что-нибудь не в порядке, они уж найдут, в чем дело. И не только это, но они сумеют дать нам указания на то, кто ответственен за растраты. Милбург отнюдь не воображает, что он легко отделается тогда, когда ревизоры книг возьмутся за работу, и его твердость по отношению ко мне наводит на размышления.
   Оба разговаривали, сидя в маленьком кафе напротив здания парламента. Тарлинг уже собирался уходить, как вдруг вспомнил об увесистых книгах, которые были утром доставлены фирме, производящей ревизию книг.
   – Они были посланы относительно поздно, – иронически сказал Уайтсайд. – Меня это очень удивляет.
   – Вы удивляетесь?
   – Почему же он вчера купил три новые большие торговые книги? Мне кажется, что не очень умно с его стороны послать эти книги на ревизию.
   Тарлинг внезапно подскочил и в возбуждении едва не опрокинул стол.
   – Живо, Уайтсайд, позовите экипаж, а я пока уплачу по счету! – воскликнул он.
   – Куда же вы собираетесь ехать?
   – Живо, позовите автомобиль!
   Они тут же сели.
   – Поезжайте в Сент-Мэри-Экс! – крикнул он шоферу.
   – Но что вам нужно там так поздно, в послеобеденный час? Владельцы фирмы не очень рады будут нас видеть. Не было бы лучше, если бы мы заехали завтра утром?
   – Я еду не ради владельцев фирмы, а из-за тех трех больших книг, которые Милбург отправил сегодня утром.
   – Какое открытие вы в них собираетесь сделать?
   – Это я вам скажу потом, – Тарлинг посмотрел на часы. – У них еще не закрыто, слава богу!
   Автомобиль был задержан у Блэкфайер-бридж, а также у Квин-Виктория-стрит. Вдруг они услышали резкое завывание гонгов. Все экипажи свернули в сторону, чтобы дать дорогу пожарным автомобилям, которые быстрым темпом следовали один за другим.
   – Судя по количеству машин, случился большой пожар, – предположил Уайтсайд, – а впрочем, быть может, пожар и незначительный. В последнее время они в Сити стали очень боязливыми, и стоит только задымиться трубе, как они собирают целый пожарный дивизион.
   Они поехали дальше, но на Кельнон-стрит были снова задержаны пожарными автомобилями.
   – Лучше выйдем, я думаю, мы скорее доберемся до места, если пойдем пешком, – сказал Тарлинг.
   Уайтсайд остановился и обратился к полицейскому:
   – Где горит?
   – В Сент-Мэри-Эксе, сэр. Большой пожар случился в фирме «Бешвуд и Саломон». Говорят, что весь дом объят пламенем сверху донизу.
   Тарлинг заскрежетал зубами, услыхав эту новость.
   – Все доказательства вины Милбурга, следовательно, улетучились в дыму пожара, – сказал он. – Мне кажется, я знаю, что было в этих книгах: маленький часовой механизм и несколько фунтов тернита; этого достаточно, чтобы все доказательства убийства уничтожить навеки.

XXII

   От большого здания фирмы «Бешвуд и Саломон» осталась только закопченная передняя стена. Тарлинг осведомился о положении дел у брандмайора, руководившего тушением пожара.
   – Продолжится еще несколько дней, пока мы сумеем проникнуть внутрь, и я опасаюсь, что ничего больше не удастся достать. Все здание выгорело целиком. Вы сами можете видеть, что чердак уже провалился, я не думаю, чтобы можно было найти какие-либо бумаги или документы, разве что они находились в несгораемом шкафу.
   Рядом с Тарлингом стоял сэр Феликс Саломон и неподвижно глядел на пламя. Казалось, что он не очень удручен уничтожением своего бюро.
   – Наши убытки будут покрыты страховкой, – сказал он с философским спокойствием, – а в общем, ничего важного не сгорело, понятно, за исключением торговых документов и книг фирмы Лайна.
   – Разве они не хранились в огнестойком помещении?
   – Нет, они находились только в безопасности от воров, и странное дело: пожар начался как раз в этом помещении. Даже если бы мы хранили их в огнестойком помещении, то это тоже не принесло бы много пользы, потому что огонь вспыхнул между документами словно сам собой. Первое известие мы получили от одного из служащих, который спустился в погреб и увидел, что из-за железной решетки помещения № 4 показались языки пламени.
   Тарлинг кивнул.
   – Полагаю, что о том, что книги, присланные мистером Милбургом сегодня, хранились там же, нечего и спрашивать?
   Сэр Феликс удивленно посмотрел на него.
   – Понятно, они были положены вместе с документамии и книгами фирмы. Они находились еще в моем бюро, когда это случилось. Но почему вы спрашиваете об этом?
   – Потому что, по моему мнению, это не были книги в обыкновенном смысле этого слова. Если я не очень ошибаюсь, в пакете были три большие конторские книги, выдолбленные изнутри, причем крышки были склеены. Внутри находился термит и часовой механизм, который в определенный момент вызвал вспышку пламени.
   Сэр Феликс с ужасом посмотрел на него:
   – Вы шутите?
   Но Тарлинг отрицательно покачал головой:
   – Нет, я говорю совершенно серьезно.
   – Но кто же мог сделать такую ужасную вещь? Один из моих служащих едва не погиб при этом!
   – Человек, совершивший это преступление, тот самый, которому хотелось во что бы то ни стало помешать ревизии торговых книг.
   – Ведь не говорите же вы о…
   – Я в данный момент не хочу называть этого имени, и если я по ошибке слишком ясно дал понять, о ком я говорю, то надеюсь, что вы будете считать мое сообщение преувеличенным, – ответил Тарлинг. Потом он снова обратился к пораженному Уайтсайду: – Неудивительно, что Милбург, ввиду предстоящей ревизии, был настолько осторожен, – горько сказал он. – Этот дьявол притащил туда пакет с книгами, поставив ударную трубу на точный срок. Ну, сегодня вечером мы ничего больше не можем предпринять в отношении Милбурга. – Он посмотрел на часы. – Я отправляюсь сейчас домой, а потом в Гертфорд.
   У него еще не было определенного плана относительно Гертфорда, он имел только неясное представление, что там его розыски, если только удастся произвести их аккуратно и с оглядкой, приблизят его к разрешению тайны. Эта красивая дама, окруженная роскошью, чей муж так редко показывался, может быть, могла бы дать ему дальнейшие сведения.
   Уже стемнело, когда он подошел к дому миссис Райдер. На этот раз он не взял автомобиль и весь длинный путь от станции к дому совершил пешком, так как не желал, чтобы на него обращали внимание. Здание лежало у большой дороги и было огорожено высокой стеной, которая сворачивала вдоль маленькой боковой дорожки. С другой стороны вдоль стены были расположены конюшни.
   В сад вели большие окованные железом ворота, которые он сейчас же узнал. Во время его первого визита ворота были открыты, и он тогда просто вошел и без дальнейших затруднений добрался до дому. Сегодня ворота были закрыты. При помощи карманного фонарика он нашел электрический звонок, который был, по-видимому, проведен за это время. Однако он не позвонил, а продолжал свои исследования. Приблизительно в пяти-шести метрах от ворот находился маленький домик, из которого виднелся свет. По-видимому, это было жилище садовника, к которому вел звонок. В то время как он стоял в ожидании, он вдруг услышал свист. Послышался шум быстро приближающихся шагов, и он спрятался в тени. Кто-то подошел к воротам, послышался слабый звонок, и отворилась дверь.
   Это был мальчик-газетчик, сунувший несколько газет сквозь решетку. Он сейчас же ушел. Тарлинг ждал, пока не закрылись двери домика привратника. Потом он обошел вокруг участка в надежде найти другой доступ. Позади дома он нашел еще один вход для прислуги, но и тот был заперт.
   Когда он посветил своим карманным фонариком, то увидел, что на задней стене не было насыпано битого стекла, как это было спереди. Сразу же решившись, он подпрыгнул, схватился за край стены, поднялся на локтях и скоро уже сидел верхом на стене.
   Он спрыгнул с другой стороны в темноту и благополучно коснулся земли. Потом он осторожно, ощупью, направился к зданию. Если бы дом охранялся собаками, то дело могло принять для него плохой оборот. Но, очевидно, собак не было, и он беспрепятственно продвинулся вперед. Он не заметил света ни в верхних, ни в нижних комнатах здания. Он дошел до задней стены. Здесь, посередине, находилась колоннада. Над ней был, по-видимому, зимний сад. Внизу он заметил двери и загороженное решеткой окно. Когда он внимательней глянул, то увидел слабый свет сквозь щель в верхнем этаже. Он напрасно искал лестницу и попробовал потом взобраться наверх. Это удалось с той же легкостью, как взобраться на стену сада. Он попал на подоконник, уперся в одну из колонн и отсюда мог добраться до какого-то железного прута. Он схватился за него и взобрался на подоконник и прислушался.
   В помещении никого не было. Мерцающий свет доходил из одной внутренней комнаты, находившейся рядом с открытым стеклом зимнего сада. Он быстро скользнул в окно и спрятался в тени большого олеандра. В помещении пахло цветами и землей.
   Ощупав стену, сыщик почувствовал трубу парового отопления. Он увидел несколько окон во внутренней стене, медленно подкрался туда и заглянул внутрь сквозь занавеску одного окна. Внутри он увидел миссис Райдер. Она сидела за маленьким письменным столом и держала в руках перо, подперев другой рукой подбородок. Она не писала, а задумчиво смотрела на стену, как будто обдумывая что-то.
   Помещение было освещено большой висячей алебастровой лампой, и Тарлинг мог хорошо разглядеть, что делалось внутри.
   Помещение было убрано просто, но благородно и носило характер рабочего кабинета. Рядом с письменным столом стоял зеленый денежный шкаф, наполовину замурованный в стену. По стенам были развешаны несколько картин, пара стульев и диван довершали обстановку. Он ожидал встретить Одетту Райдер у матери и был разочарован, так как убедился, что, кроме миссис Райдер, никого не было дома.
   Тарлинг стал на колени перед окном и приблизительно десять минут подряд наблюдал за миссис Райдер. Вдруг он услышал шорох снаружи, осторожно прокрался назад и поглядел в окно зимнего сада. Он поспел как раз вовремя, чтобы увидеть фигуру, быстро двигавшуюся по дороге. Потом он заметил, что это был велосипедист, ехавший без фонаря. Хотя он очень напряг зрение, но не мог различить, был ли то мужчина или женщина. Он слышал, как велосипед прислонили к колонне. Потом в замке звякнул ключ, и внизу открылась дверь.
   Миссис Райдер, по-видимому, не слышала шума, потому что продолжала по-прежнему сидеть неподвижно и глядеть перед собой.
   Но вдруг она обернулась, ее взгляд обратился к двери.
   Тарлинг напряженно посмотрел туда. Он мог все точно разглядеть, даже выключатель на стене. Медленно отворилась дверь, и он заметил, что лицо миссис Райдер озарилось радостью. Потом он услыхал, как кто-то шепотом спросил о чем-то. Он мог понять ее ответ:
   – Нет, милый, никого.
   Тарлинг ожидал, затаив дыхание. Вдруг в комнате потушили свет. Но, должно быть, кто-нибудь вошел в помещение, потому что шаги приближались к окну, и сейчас же после этого были приспущены жалюзи в окнах внутреннего помещения. Спустя короткое время снова появился свет, но он больше не мог ничего видеть или слышать.
   Кто мог бы быть этим таинственным посетителем миссис Райдер? У Тарлинга оставалась только одна возможность открыть его. Он снова должен был слезть вниз и наблюдать на месте. Но он подождал еще немного, пока не услышал, как внутри заперли дверцу денежного шкафа. Тогда он вылез из окна и спустился вниз. Велосипед стоял у колонны. Он ничего не мог видеть и не поспел зажечь лампочку. Но его чувствительные руки нащупали раму. Он с трудом подавил восклицание, готовое вырваться из груди. Это был дамский велосипед. Он подождал еще немного и потом спрятался в кусты, находившиеся как раз напротив двери. Ему не пришлось долго ожидать: дверь снова отворилась. Кто-то сел на велосипед. В этот же самый момент Тарлинг выскочил из своего убежища и нажал кнопку своей лампочки, но она не зажглась.
   – Остановись! – крикнул он и протянул руки. Он промахнулся на несколько сантиметров, но увидел, как велосипед на момент покачнулся, и послышался звук падения тяжелого предмета наземь. В следующую секунду велосипедист исчез в темноте. Он снова стал разглядывать свою лампу. Без фонаря преследование было немыслимо. Он испустил проклятие по адресу фабриканта и быстро заменил батарейку другой. Потом он стал шарить на земле в поисках предмета, оброненного беглецом. Ему показалось, что он услышал позади себя восклицание, и быстро обернулся. Но в радиусе своей лампы он никого не мог заметить. Когда он снова вышел на дорогу, он увидел на земле кожаную сумку и поднял ее. Она была весьма большая и тяжелая. Когда он захотел внимательнее разглядеть ее при свете фонаря, сверху его окликнули:
   – Кто там внизу?
   Это была миссис Райдер, но Тарлинг не ответил, так как в этот момент не желал быть узнанным. Он погасил свет и исчез в кустах. Вскоре после этого он выбрался на дорогу.
   Дорога была пуста, и не было никаких следов велосипедиста. Ему ничего не оставалось, как вернуться в город как можно быстрее и в полном спокойствии исследовать содержимое кожаной сумки. Сравнительно со своей величиной она была необыкновенно тяжела.
   Дорога в Гертфорд, которую ему снова пришлось пройти пешком, показалась очень длинной, и часы в местечке пробили уже четверть одиннадцатого, когда он добрался до железнодорожной станции.
   – В Лондон больше нет поездов, – сказал станционный швейцар. – Пять минут тому назад ушел последний.

XXIII

   Тарлинг был в состоянии нерешительности. Что ему предпринять? Не было никакой необходимости в его немедленном возвращении в город. Он мог бы нанять автомобиль, если бы имел в виду спешное дело, но он сказал себе, что может провести ночь в Гертфорде так же хорошо, как у себя дома.
   Если он останется в Гертфорде, то он сейчас же сумеет исследовать содержимое кожаной сумки. В конце концов он решил, что было бы хорошо, по крайней мере, позвонить в Лондон по телефону, так как ему очень хотелось знать, как обстояло дело с Одеттой Райдер. Вернулась ли она в свою комнату в гостинице, или полиция нашла ее след?
   Во всяком случае, он мог снестись со Скотланд-Ярдом и пошел со станции в городок искать квартиру. Но это было весьма затруднительно, потому что лучшие гостиницы были переполнены, так как в городе происходил сельскохозяйственный съезд. После долгих поисков он наконец нашел пристанище в маленькой гостинице, которая была почти пуста.
   Он сейчас же велел соединить себя с Лондоном. Но там об Одетте Райдер ничего больше не слыхали. Он получил только одно важное новое известие, что Сэм Стэй скрылся из сумасшедшего дома.
   Тарлинг поднялся наверх в свою уютную комнату. Все то, что он слыхал про Сэма Стэя, в данный момент его очень мало беспокоило, так как он успел разочароваться в Сэме. Может быть, можно было бы узнать от этого человека многое, что могло бы пролить некоторый свет на темные события ночи, в которую было совершено убийство, но после заболевания его нельзя было брать в расчет как свидетеля, и полиции приходилось обходиться без его показаний. Тарлинг запер двери, взял в руки кожаную сумку и положил ее на стол. Он сперва попробовал открыть ее при помощи своих собственных ключей, но это не удалось. Он убедился в тяжести портфеля, но скоро открыл причину, когда попытался своим ножом срезать кожу вокруг замков. Портфель был только снаружи сделан из крепкой кожи, а внутри находилась сетка из стальной проволоки. Ввиду этого нельзя было удалить замков. Разочарованный, он швырнул портфель снова на стол. Ему пришлось умерить свое любопытство до возвращения в Скотланд-Ярд. Там уж эксперты сделают свое дело. В то время как он раздумывал о том, что могло бы находиться в портфеле, он вдруг услышал в коридоре шаги человека, проходившего мимо его двери и направлявшегося к лестнице против его комнаты. По-видимому, это были гости, попавшие в такое же затруднение, как и он.
   В этом чужом окружении все дело вдруг приняло для него совершенно другой вид. Все лица, участвовавшие в этой изумительной драме, имели в себе что-то необычайное.
   Торнтон Лайн показался ему фантастическим, и таким же фантастическим был его конец. Милбург со своей вечной улыбкой, большим губастым лицом и лысой головой, миссис Райдер, это бесцветное привидение, которое время от времени появлялось на заднем плане, никогда не вмешивалось активно и все-таки было неотделимо от всей этой трагедии. Линг-Чу со своим непроницаемым лицом и неизменным спокойствием, окутанным таинственной атмосферой своей родины. Только Одетта Райдер была для него сама жизнь – теплая, возбуждающая, изумительная.
   Тарлинг, наморщив лоб, поднялся со стула. Он проклинал себя за свою слабость. Как это он мог все время находиться под влиянием этой женщины, все еще подозреваемой в убийстве? Это было его обязанностью – предать ее в руки палача, если она виновна, но при этой мысли его обдало холодом.
   Он вошел в находившуюся рядом спальню, положил кожаный портфель на стол рядом со своей кроватью, запер дверь и открыл окно. Завтра в пять часов утра уходил первый поезд, и он велел разбудить себя. Он разделся, но не совсем, а только снял ботинки, сюртук, жилет, воротник и галстук и расстегнул пояс. Потом он бросился на кровать и прикрылся одеялом. Он не мог заснуть и все думал… думал…
   «А что, если время несчастного случая в Эшфорде было указано не точно? Если Торнтон Лайн был убит раньше? Если Одетта Райдер действительно хладнокровная…»
   Он слышал, как церковные часы пробили два, и нетерпеливо ждал, чтобы они пробили следующие четверть часа.
   С того времени, как он прилег, он слышал бой часов каждые четверть часа, но на сей раз он больше ничего не услышал. Должно быть, он заснул беспокойным сном, потому что вдруг ему приснилось, что он в Китае и попал в руки ужасной банды «Радостных сердец». Он увидел себя в каком-то храме, лежащим на большом квадратном черном камне, а его руки и ноги были связаны шелковыми веревками. Склонившись над ним, стоял атаман шайки с ножом в руках. Он злобно поглядел на него и узнал лицо Одетты Райдер. Он видел, как острый кинжал был направлен в его грудь, и проснулся, обливаясь холодным потом.
   Церковные часы только что пробили три, и в мире царило жуткое молчание. Но он инстинктивно почувствовал, что кто-то находится в помещении. Он знал это совершенно точно, лежал не двигаясь и напряженно глядел полузакрытыми глазами по сторонам. Но никого нельзя было увидеть. Ни одно движение не выдавало пришельца, только его шестое чувство говорило ему, что кто-то находится поблизости. Он осторожно ощупал столик рядом с кроватью в поисках портфеля. Портфель исчез.
   Вдруг скрипнула половица – шум послышался по направлению к двери. В следующий момент он выскочил из кровати. Он увидел, как дверь распахнулась и выбежала фигура. Громиле, может быть, удалось бы бежать, но вдруг упал стул и Тарлинг услышал крик.
   Прежде чем тот успел подняться, сыщик схватил его и рванул назад. Он подскочил к двери, ведущей в коридор, запер ее и повернул ключ в замке.
   – Ну а теперь посмотрим, что за редкую птицу нам удалось изловить? – злобно сказал Тарлинг и зажег электричество.
   Но он, шатаясь, ударился о дверь в полном изумлении, так как незваный гость был не кто иной, как Одетта Райдер. Она держала в руке кожаный портфель.

XXIV

   Он мог только молча глядеть на нее. Но наконец он собрался с силами.
   – Вы? – спросил он, пораженный.
   Одетта была бледна как полотно и не спускала с него глаз.
   – Да, это я, – тихо сказала она.
   – Как вы попали сюда?
   Он направился к ней, протянул руку, и она, не говоря ни слова, передала ему портфель.
   – Садитесь, пожалуйста, – любезно сказал он. Он боялся, что она может упасть в обморок.
   – Я надеюсь, что не причинил вам вреда? У меня не было ни малейшего понятия…
   – О нет, вы не нанесли мне ни малейших повреждений, – устало сказала она, – в том смысле, в каком вы думаете.
   Она придвинула стул к столу и положила голову на ладони.
   Он стоял рядом с ней с испугом и замешательством по поводу этого нового и совершенно неожиданного казуса.
   – Значит, это вы были посетителем, приехавшим на велосипеде, – сказал он после долгого молчания. – Этого я не предполагал.
   Вдруг ему пришла к голову мысль, что Одетта не совершила ничего запретного тем, что подъехала на велосипеде к дому своей матери и взяла кожаный портфель, который, по всей вероятности, был ее собственностью. Если кто-либо совершил преступление, так это он сам, потому что он поднял и оставил у себя вещь, задержать которую не имел ни малейшего права.
   – Да, я была там, я видела, как вы посветили вашей электрической лампочкой, и была совсем близко от вас в тот момент, когда вы подняли кожаный портфель, – почти беззвучно сказала она. – Но это не я была на велосипеде.
   – Кто же это был? – спросил он.
   Но она только покачала головой.
   – Дайте мне, пожалуйста, мой портфель обратно.
   Она протянула руку, но он колебался.
   При этих обстоятельствах он не имел никакого права держать у себя портфель. Он нашел выход, положив портфель на стол.
   Она не сделала ни малейшей попытки взять его.
   – Одетта, – ласково сказал он и положил ей руку на плечо, – почему вы не хотите довериться мне?
   – Что я вам должна доверить? – спросила она, не глядя на него.
   – Скажите мне все, что вы знаете об этой истории. Я охотно готов помочь вам, и я могу это сделать.
   Она поглядела на него:
   – Почему вы хотите помочь мне?
   – Потому что я люблю вас, – тихо сказал он.
   Ему показалось, как будто эти слова были произнесены не им самим, а пришли откуда-то издалека. Он не хотел говорить ей, что любит ее. Он еще не успел ясно разобраться в этом факте и все-таки сказал правду.
   Впечатление, произведенное его словами на Одетту, показалось ему необычайным. Она не испугалась, но и не удивилась. Она только опустила свой взгляд на стол и произнесла:
   – Ах!
   Жуткое спокойствие, с которым она восприняла этот факт, из-за которого у Тарлинга захватывало дыхание, было для него вторым большим потрясением этой ночи. Она, по-видимому, давно знала все. Он опустился рядом с ней на колени и обнял ее рукой. Но он не сделал это намеренно, а его влекла какая-то неведомая сила.
   – Одетта, милая Одетта, – нежно сказал он, – я прошу тебя, доверь мне все.
   Она все еще сидела с опущенной головой и говорила так тихо, что он едва мог понимать ее.
   – Что мне вам сказать?
   – Что ты знаешь об этом? Разве ты, наконец, не видишь, что против тебя все более и более сгущаются подозрения?
   – О чем же я должна рассказать? – снова спросила она.
   Он замялся.
   – Я должна пролить свет на убийство Торнтона Лайна? Но я ничего не знаю об этом.
   Он нежно погладил ее, но она сидела прямая и неподвижная, и это внушало ему страх. Он опустил свою руку и поднялся. Его лицо было бледно и печально. Он медленно направился к двери и отпер ее.
   – Теперь я больше ни о чем не буду спрашивать вас, – сказал он с жутким спокойствием. – Вы сами прекрасно знаете, зачем вы этой ночью проникли ко мне в комнату, – я предполагаю, что вы последовали за мной и тоже взяли комнату в этой гостинице. Сейчас же после моего прибытия сюда я слышал, как кто-то поднимался по лестнице.
   Она кивнула головой.
   – Вам это нужно? – спросила она и указала на кожаный портфель, все еще лежавший на столе.
   – Возьмите его с собой.
   Она встала и зашаталась. В тот же момент он очутился рядом с ней и подхватил ее; она не сопротивлялась. Он даже почувствовал, как она легко прижалась к нему. Она подняла к нему свое бледное лицо, а он склонился над ней и поцеловал ее.
   – Одетта, Одетта, – прошептал он, – разве ты не чувствуешь, что я люблю тебя больше всего на свете, что я готов отдать свою жизнь, чтобы уберечь тебя от несчастья? Ты действительно ничего не хочешь сказать мне?
   – Нет, нет, – простонала она. – Прошу тебя, не спрашивай меня ни о чем. Я боюсь, о, как я боюсь!
   Он привлек ее к себе, прижал свою щеку к ее щеке и погладил ее волосы.
   – Но ведь ты не должна бояться меня, – сказал он настойчиво, – и если бы ты заслужила все муки ада, и если ты молчишь, чтобы взять кого-нибудь под защиту, то я бы тоже защитил его, потому что я безгранично люблю тебя, Одетта.
   – Нет, нет! – воскликнула она и оттолкнула его, упершись своими маленькими ручками в его грудь. – Не спрашивай меня!
   – Спросите меня!
   Тарлинг моментально обернулся. В открытых дверях стоял какой-то господин.
   – Милбург! – с яростью сказал Тарлинг.
   – Да, Милбург, – с издевкой ответил тот. – Мне очень жаль, что пришлось прервать эту красивую сцену, но обстоятельства настолько экстренны, что мне приходится нарушить правила хорошего тона, мистер Тарлинг.
   Тарлинг выпустил Одетту и пошел навстречу дьявольски улыбающемуся Милбургу. Одним взглядом он сразу окинул его фигуру и увидел, что его брюки были скреплены зажимами и покрыты грязью. Ему стало ясно, кто был на велосипеде.
   – Это значит вы уехали на велосипеде из дома миссис Райдер?
   – Да, я часто разъезжаю на велосипеде.
   – Что вам здесь нужно?
   – Я хотел бы только, чтобы вы сдержали свое обещание, – мягко ответил Милбург.
   Тарлинг, пораженный, уставился на него.
   – Мое обещание? Какое обещание?
   – Защитить не только преступника, но и тех, которые попали в скверную историю, потому что они защищали преступника.
   Тарлинг подскочил.
   – Вы хотите сказать этим, – хрипло начал он, – не собираетесь ли вы обвинять?
   – Я никого не обвиняю, – возразил Милбург, сделав вежливый жест рукой. – Я хотел бы только объяснить вам, что мы оба – мисс Райдер и я – находимся в очень серьезном положении и что в вашей воле дать нам ускользнуть, чтобы мы могли отправиться в страну, которая не заключила с Англией конвенции о взаимной выдаче преступников.
   Тарлинг сделал шаг по направлению к нему, и Милбург отпрянул назад.
   – Вы собираетесь обвинять мисс Райдер в соучастии в этом убийстве?
   Милбург улыбнулся, но было видно, что он чувствует себя неважно.
   – Я уже раз сказал, что не собираюсь никого обвинять. Что же касается убийства, – он пожал плечами, – вы сумеете лучше понять всю связь, когда прочтете документы, которые заперты на ключ в портфеле. Я как раз собирался доставить его в укромное место.
   Тарлинг взял кожаный портфель со стола и поглядел на него.
   – Я завтра буду знать, что там содержится. Замки не представляют собой затруднений для меня.
   – Вы можете прочесть содержание сейчас, – спокойно сказал Милбург и вынул из кармана цепочку, на конце которой висела маленькая связка ключей. – Вот вам ключ, пожалуйста, отоприте.
   Тарлинг открыл портфель.
   Вдруг кто-то вырвал у него портфель из рук, и когда он обернулся, то увидел взволнованное лицо Одетты и прочел ужас в ее взгляде.
   – Нет, этого вы не должны читать! – крикнула она вне себя.
   Тарлинг отступил на шаг назад. Он увидел на лице Милбурга насмешливую улыбку и охотнее всего сшиб бы его с ног.
   – Мисс Райдер не желает, чтобы я познакомился с содержанием этого?
   – У нее все основания для этого, – ответил Милбург, дьявольски улыбаясь.
   – Пожалуйста, возьмите это! – Голос Одетты вдруг прозвучал ясно и твердо. Она подала сыщику бумаги, которые только что вынула из портфеля. – У меня была причина, – тихо сказала она. – Но это не та, которую вы предполагаете.
   Милбург зашел слишком далеко. Тарлинг увидел разочарование на его лице. Тогда он без малейшего колебания начал читать. Но уже первая строка потрясла его настолько, что у него захватило дыхание: «Признание Одетты Райдер».
   – Великий Боже! – прошептал он, прочитав дальше.
   Документ был очень короток и содержал всего несколько строк, писанных твердым красивым почерком девушки.
   «Я, Одетта Райдер, сим признаюсь, что в течение трех лет обкрадывала фирму «Лайн» и за это время растратила сумму в 25 000 фунтов».
   Тарлинг обронил документ на стол, поддерживая Одетту, которая зашаталась и упала в обморок.

XXV

   Милбург надеялся добиться своего без того, чтобы Тарлинг прочел содержание документа. Этот умный человек давно уже, раньше чем Тарлинг, сам узнал это, успел заметить, что знаменитый сыщик из Шанхая, наследник миллионов Лайна, влюбился в Одетту Райдер и целиком находился под гипнозом ее красоты. Его предположение полностью подтвердила сцена, которой он только что помешал. Кроме того, он, стоя в коридоре, успел подслушать большую часть беседы. Он теперь пытался безнаказанно и с уверенностью выпутаться из всей этой истории. Он находился в паническом состоянии, хотя Тарлинг не разглядел этого, и делал последние отчаянные попытки продолжать вести образ жизни, который он так любил, жизнь полную удобств и роскоши, ради которой он так много поставил на карту.
   Милбург все время жил под страхом, что Одетта Райдер донесет на него. Из боязни, что она может признаться во всем Тарлингу, в тот самый вечер, когда он привез ее из Эшфорда обратно в Лондон, он сделал попытку устранить сыщика с дороги, так как полагал, что тот пользовался доверием Одетты. Выстрелы в туманную ночь, которые едва не вызвали смерть Тарлинга, были сделаны только потому, что Милбург пребывал в паническом страхе быть разоблаченным. Только один человек во всем мире мог посадить его на скамью подсудимых, и если бы она выдала его…
   Тарлинг отнес Одетту на диван. Потом он быстро пошел в спальню принести стакан воды. Этим моментом воспользовался Милбург. В комнате в камине горел огонь. С быстротой молнии он схватил листок с признанием Одетты и сунул его в карман.
   На маленьком столике лежал письменный прибор и коробочка с писчей бумагой. Прежде чем Тарлинг успел вернуться, он вынул большой лист бумаги с надпечаткой гостиницы, сложил ее, бросил в огонь. Когда сыщик снова появился в дверях, он увидел, как бумага вспыхнула.
   – Что вы только что сделали?
   – Я сжег признание мисс Райдер.
   – Я думаю, что это не в ваших интересах.
   Тарлинг положил голову девушки пониже и обрызгал ее лицо водой. Она открыла глаза и задрожала. Тарлинг подошел к камину. Бумага сгорела почти целиком. Остался только маленький кусочек. Он быстро нагнулся, поднял его и внимательно разглядел. Потом он обернулся и, увидев, что ящичек с писчей бумагой стоит не на старом месте, рассмеялся.
   – Вы хотите слегка ввести меня в заблуждение? – с сердитым видом спросил он, пошел к двери, запер ее, сунул ключ в карман и стал, повернувшись спиной к выходу. – А теперь, Милбург, подайте-ка сюда тот лист, который вы только что сунули в карман.
   – Ведь вы же видели, что я сжег его, мистер Тарлинг.
   – Вы гнусный лгун! Вы хорошо знаете, что я не выпущу вас из этого помещения, пока документ находится в ваших руках. Вы пытались провести меня, потому что вы сожгли только чистый лист писчей бумаги. Ну, давайте-ка сюда признание.
   – Но я уверяю вас, – начал Милбург.
   – Давайте сюда документ! – крикнул Тарлинг.
   Милбург, смущенно улыбаясь, достал скомканный документ из кармана.
   – Ведь вы же только что сказали, что сожгли его, – иронически сказал Тарлинг. – А теперь вы сможете своими глазами убедиться, что он будет сожжен. – Он еще раз прочел документ, бросил в огонь и подождал, пока он не превратился в пепел. Тогда он взял кочергу и размешал золу. – Так, это, стало быть, урегулировано, – удовлетворенно сказал Тарлинг.
   – Надо полагать, вы знаете, что вы только что сделали, – фыркнул Милбург. – Вы уничтожили важный документ, свидетельское показание, признание – вы, который должен стоять на страже закона и справедливости…
   – Ах, да не болтайте же ерунды, – коротко ответил Тарлинг.
   Во второй раз этой ночью он отпер дверь и широко раскрыл ее.
   – Вы можете идти, Милбург. Я знаю, где вас найти, если вы понадобитесь полиции.
   – Об этом вы еще пожалеете! – возбужденно крикнул Милбург.
   – Во всяком случае, меньше вас, когда я только кончу свою работу, – бросил в ответ Тарлинг.
   – Я завтра рано утром отправлюсь в Скотланд-Ярд и сделаю донесение на вас! – яростно сказал Милбург, бледный от злости.
   – Делайте то, что считаете нужным. Но будьте столь любезны и заодно передайте сердечный привет от меня с просьбой, чтобы вас до тех пор задержали, пока я сам не приеду.
   С этими словами он запер дверь.
   Одетта уселась на край дивана и испытующе посмотрела на человека, который любил ее.
   – Что ты сделал? – тихо спросила она.
   – Я уничтожил твое признание. Я твердо убежден в том, что только под давлением ты написала его. Разве я не прав?
   Она кивнула головой.
   – А теперь подожди еще немного, пока я не оделся, я тогда доставлю тебя домой.
   – Домой? – пораженная спросила она. – Не веди меня к матери. Она никогда не должна узнать об этом.
   – Напротив, она должна это узнать. Накопилось уже слишком много тайн, и это теперь должно прекратиться.
   Она поднялась с дивана, подошла к камину и облокотилась о мраморный карниз.
   – Я скажу тебе все, что знаю. Может быть, ты и прав. Слишком много скрывалось от тебя. Ты прежде спрашивал меня, кто такой Милбург.
   При этих словах она обернулась и посмотрела на него.
   – Я не буду больше ставить этого вопроса, так как я знаю, в чем дело.
   – Ты знаешь?
   – Милбург – второй муж твоей матери.
   Она большими глазами посмотрела на него.
   – Как ты узнал об этом?
   – Я предполагал это, – сказал он, самодовольно улыбаясь. – Согласно желанию Милбурга, она сохранила фамилию Райдер. Это правда?
   Она кивнула головой.
   – Моя мать встретилась с ним семь лет тому назад, когда мы были в Харрогете. Она обладала некоторым состоянием, и Милбург, по всей вероятности, предположил, что у нее больше, чем это оказалось на самом деле. Он был с ней очень любезен и рассказал ей, что владеет большим торговым домом в городе. Моя мать верила ему во всем.
   – Ну, теперь я понимаю, – сказал Тарлинг. – Милбург растратил деньги фирмы, чтобы твоя мать могла хорошо жить.
   Она отрицательно покачала головой:
   – Это верно только отчасти. Моя мать ничего не знает об этих вещах. Он купил этот большой и красивый дом в Гертфорде, по-княжески обставил его и еще год тому назад держал два автомобиля. Только ввиду моих возражений он прекратил это и стал жить проще. Ты не можешь себе представить, сколько я выстрадала в этом году, после того как наконец поняла, что все счастье моей матери может разрушиться, когда она узнает о его скверных поступках.
   – Как же ты узнала об этом?
   – Вскоре после ее свадьбы я как-то раз зашла в торговый дом Лайна. Одна из служащих обошлась со мной невежливо. Я бы промолчала обо всей этой истории, если бы один из старших служащих не был свидетелем инцидента. Он сейчас же уволил эту девушку, и, когда я пыталась замолвить о ней доброе слово, он настоял на том, чтобы я поговорила с управляющим. Меня провели к нему в его частное бюро, где я увидела Милбурга и поняла, что он живет двойственной жизнью. Он стал меня упрашивать, чтобы я молчала, расписывая мне ужасные последствия, которые произошли бы, если бы я рассказала об этом моей матери. Он сказал мне, что может все снова привести в порядок, если я тоже поступлю в фирму. Он говорил мне о крупных суммах, вложенных им в разные спекуляции, от которых он ожидал крупной прибыли. Этими деньгами он собирался покрыть свои растраты в фирме. Поэтому я поступила кассиршей в торговый дом. Но он сейчас же, с первого момента, нарушил свое обещание.
   – Я все-таки не понимаю, почему он дал тебе место у себя?
   – Это была важная контрольная должность, и если бы на моем месте находился другой, то его растраты могли легко раскрыться. Он знал, что все справки относительно неправильности хода дел или расчетов должны были прежде всего миновать мои руки, и ему нужен был человек, который информировал бы его обо всем. Он никогда не говорил мне этого. Но я скоро поняла, что это было истинной причиной его образа действий по отношению ко мне.
   И она начала рассказывать, какую жизнь ей приходилось вести, как тяжело ее давило сознание своей вины и какие муки совести она при этом переживала.
   – С первого же момента я была его сообщницей. Это правда, что я сама не воровала, но благодаря моему молчанию он был в состоянии снова приводить в порядок все неправильности и упущения и спасать мою мать от стыда и позора, который непременно покрыл бы ее, если бы все узнали истинное лицо Милбурга. Но и в этом отношении он горько разочаровал меня, потому что вместо того, чтобы загладить свои прежние поступки, он стал совершать еще новые растраты.
   Она поглядела на него, печально улыбаясь.
   – Я в данный момент совершенно не думала о том, что разговариваю с сыщиком и что все, за что я последние годы страдала, было напрасно. Но правда должна наконец выплыть на свет божий, какие бы она ни имела последствия.
   Она сделала паузу.
   – А теперь я расскажу тебе, что случилось в ночь убийства.

XXVI

   Наступило глубокое молчание. Тарлинг чувствовал биение своего сердца.
   – Когда я в тот вечер ушла из фирмы, – продолжала Одетта, – я решилась поехать к матери и остаться у нее два или три дня, пока не поступлю на новую должность. Мистер Милбург проводил в Гертфорде только конец недели. Для меня было бы совершенно невозможно жить с ним под одной крышей после того, как я узнала о нем решительно все.
   Я вышла из своей квартиры приблизительно в половине седьмого вечера. Я точно уже не могу вспомнить минуту, но это было приблизительно в это время, потому что я хотела поехать в Гертфорд семичасовым поездом. Когда я прибыла на станцию, я купила билет и нагнулась, чтобы достать свою сумочку, но в этот момент почувствовала, что кто-то коснулся моей руки. Я обернулась и узнала мистера Милбурга, который был очень взволнован и подавлен. Он уговорил меня поехать поездом позже и взял с собой в маленький ресторан, где он занял отдельный кабинет. Он сказал мне, что получил весьма дурные известия, которыми он должен со мной поделиться.
   Я оставила свой багаж на хранение и пошла с ним. Мы поужинали, и он тем временем рассказал мне, что находится на краю разорения. Мистер Лайн поручил одному сыщику собрать весь материал против него, только злоба Лайна против меня была в тот момент настолько велика, что он отказался от своего намерения.
   – Ты только одна можешь спасти все положение, – сказал Милбург.
   – Как я могу спасти тебя? – спросила я с удивлением.
   – Ты попросту должна взять ответственность за растрату на себя, иначе на твою мать падут очень тяжкие подозрения.
   – Она знает об этом?
   Он кивнул в знак согласия. Потом только я открыла, что это было ложью и что он, играя на моей любви к матери, хотел заставить меня сделать это. Я была сильно потрясена и застыла от ужаса при мысли, что моя бедная мать может быть замешана в этот ужасный скандал. И, когда он потом потребовал от меня, чтобы я под его диктовку написала признание в своей вине, я сделала это без малейшего возражения и дала уговорить себя первым же поездом покинуть Англию, уехать во Францию и оставаться там долго, пока все не успокоится. Это все.
   – Почему же ты сегодня вечером приехала в Гертфорд?
   Она улыбнулась:
   – Я хотела получить обратно свое признание. Я знала, что Милбург хранил его в денежном шкафу. Я встретилась с ним после того, как покинула гостиницу. Он предварительно позвонил мне и указал магазин, где я могла скрыться от надзора со стороны сыщиков, и тогда он сказал мне…
   Она вдруг замолчала, и краска залила ее лицо.
   – Он сказал тебе, что я люблю тебя, – спокойно дополнил Тарлинг.
   Она кивнула головой.
   – Он грозил мне извлечь из этого положения пользу для себя и показать тебе мое письменное признание.
   – Теперь я понимаю всю связь, – сказал Тарлинг, облегченно вздыхая. – Слава богу, завтра я арестую убийцу Торнтона Лайна!
   – Нет, пожалуйста, не делай этого, – попросила она, положив ему руку на плечо и печально поглядев на него.
   – Ты ошибочно подозреваешь его. Мистер Милбург этого не делал.
   – Кто же послал телеграмму твоей матери о том, что ты не можешь приехать?
   – Это был Милбург.
   – Разве он отправил не две телеграммы? Не можешь ли ты вспомнить?
   – Да. Но я не знаю, кому он отправил вторую.
   – Это мы тоже разузнали, потому что оба формуляра были заполнены одним и тем же почерком.
   – Но…
   – Моя милая, ты больше не должна беспокоиться. Тебе в ближайшем времени придется проделать еще очень много тяжелого, но ты должна бодро глядеть на будущее не только ради себя и твоей матери, но также и ради меня, – нежно добавил он.
   Несмотря на всю тяжесть своего положения, она улыбнулась ему со взглядом, полным любви.
   – Но ты предполагаешь нечто, как факт?
   – Что ты думаешь? – спросил он удивленно.
   – Ты думаешь, – она покраснела до корней волос, – что я люблю тебя и выйду за тебя замуж?
   – Да, я думаю это, – медленно ответил Тарлинг. – Может быть, с моей стороны была только тщеславием уверенность в этом?
   – Может быть, это было верным чувством, – сказала она и крепко сжала его локоть.
   – Но сейчас я должен доставить тебя к твоей матери.
   Дорога показалась ему на редкость короткой, хотя они шли очень медленно. Счастье казалось ему невероятным, как сон.
   У Одетты был ключ к воротам парка, и они вошли.
   – Твоя мать знает о том, что ты сегодня в Гертфорде? – вдруг спросил он.
   – Да, я была сегодня у ней прежде, чем последовала за тобой.
   – Она знает…
   У него не хватило духу закончить фразу.
   – Нет, – сказала Одетта, – она не знает. И если бы она узнала, то ее сердце не выдержало бы ужасающей правды. Она любит Милбурга. Он всегда очень предупредительно и внимательно относится к ней, и она любит его так сильно, что верит слепо всем его объяснениям насчет таинственности его прихода и ухода. В ее сердце еще никогда не зарождалось ни малейшего подозрения.
   Они пришли к тому месту, где он поднял кожаный портфель. Дом был погружен в темноту, и нигде нельзя было заметить света.
   – Мы пройдем через дверь под колоннадой. По этой дороге всегда приходит мистер Милбург. У тебя есть лампочка?
   Он посветил ей так, что она могла найти замочную скважину. Она хотела отпереть дверь, но дверь сама подалась и открылась.
   – Дверь не заперта, – испуганно сказала она. – Но ведь я же вполне уверена в том, что я ее заперла.
   Тарлинг обследовал замок при свете своего карманного фонарика и увидел, что в задвижку был вставлен маленький кусочек дерева, так что язычок замка не мог выскочить сам.
   – Как долго ты находилась в доме? – быстро спросил он.
   – Всего лишь пару минут.
   – А ты заперла двери за собой, когда входила в дом?
   Одетта минутку подумала.
   – Может быть, я и забыла, – сказала она потом. – Понятно, я оставила дверь открытой, ведь я вышла из дому не этим путем. Моя мать выпустила меня через переднюю дверь.
   Тарлинг стал шарить карманным фонариком по вестибюлю и увидел в глубине его лестницу, покрытую толстой дорожкой. У него уже было предположение о случившемся. Кто-нибудь, должно быть, видел, что дверь была только прикрыта, потому что тот, кто вошел в дом, собирался быстро вернуться обратно и сунул кусочек дерева в замок, чтобы дверь больше не могла быть заперта.
   – Что тут могло случиться? – озабоченно спросила она.
   – Ничего, – сказал Тарлинг. – Быть может, это сделал твой отчим, потому что потерял свой ключ.
   – Но ведь он мог бы пройти через переднюю дверь, – боязливо сказала она.
   – Я пойду вперед, – сказал Тарлинг с беззаботным видом, хотя его самого охватило щемящее чувство.
   Он осторожно поднялся по лестнице, держа лампу в одной руке, револьвер в другой.
   Ступени вели на обширную площадку, огороженную перилами. Здесь он увидел две двери.
   – Вот комната моей матери, – сказала Одетта, указывая на ближайшую дверь. Ее вдруг охватил страх, и она задрожала.
   Тарлинг, желая ободрить ее, обхватил ее рукой. Он подошел к двери и осторожно нажал ручку. Но, почувствовав препятствие, он изо всей силы налег на дверь. В конце концов ему удалось настолько широко открыть ее, что он мог заглянуть внутрь.
   На письменном столе горела лампа. Они не могли увидеть свет снаружи, потому что окно было прикрыто тяжелыми занавесями. Но он не глядел ни на окна, ни на письменный стол. За дверьми, на полу, лежала миссис Райдер. На ее лице застыла тихая улыбка, а в груди, в области сердца, торчала рукоятка кинжала.

XXVII

   Одним взглядом Тарлинг окинул всю комнату.
   Он снова обернулся к Одетте, которая хотела проникнуть в помещение. Нежно взяв за руку, он увлек ее обратно на площадку.
   – Что случилось? – испуганно спросила она. – Пусти меня к матери!
   Она пыталась высвободиться из его рук, но он крепко держал ее.
   – Будь мужественной, – внушительно сказал он, ласково погладив ее.
   Он открыл вторую дверь, увлек Одетту за собой в комнату и зажег свет. Они оба находились в спальне, в которой редко проживал кто-нибудь. Из этого помещения вела еще другая дверь в противоположном направлении, очевидно, внутрь дома.
   – Куда ведет эта дверь? – еще раз спросил он.
   Она, казалось, не слушала его.
   – Мама! Мама! – в страхе воскликнула она. – Что с ней случилось?
   – Куда ведет эта дверь? – еще раз спросил он.
   Вместо ответа она заглянула в сумочку и подала ему ключ.
   Он открыл дверь и попал в длинную галерею, из которой открывался вид на передний вестибюль.
   Она пошла следом за ним. Он взял ее снова за руку и отвел обратно в маленькую комнату.
   – Ты должна быть спокойной, теперь все зависит от того, хватит ли у тебя мужества. Где находятся комнаты прислуги?
   Она неожиданно вырвалась из его рук и поспешила в комнату матери.
   – Ради бога, Одетта, не ходи туда!
   Но она изо всей силы налегла на дверь и очутилась в комнате матери.
   Она сразу же увидела ужасное зрелище, опустилась на пол рядом с покойной и целовала ее холодные губы.
   Тарлинг тихо увлек ее за собой, поддерживая за талию, обратно в галерею. Он увидел, как какой-то обезумевший человек, имевший на теле только рубашку и штаны, бежал вверх по галерее. Тарлинг предположил, что это дворецкий.
   – Разбудите всю прислугу, – тихо сказал он. – Миссис Райдер убита.
   – Убита? – крикнул человек в ужасе. – Но ведь этого же не может быть?
   – Помогите мне, быстрее, – настойчиво сказал Тарлинг. – Мисс Райдер упала в обморок.
   Они вместе унесли Одетту в жилую комнату и положили ее на диван. Тарлинг оставался при ней до тех пор, пока ему на смену не пришла служанка.
   Потом он вместе с дворецким вернулся в комнату, где лежала убитая. Он зажег все электрические лампы и предпринял точное обследование всего помещения. Окно, ведущее к перекрытому стеклянной крышей зимнему саду, было наглухо закрыто.
   Тяжелые шторы, которые Милбург опустил, вероятно, в тот момент, когда он доставал кожаный портфель, были нетронуты. Судя по тому, что у миссис Райдер на лице застыло спокойное, мирное выражение, он заключил, что смерть пришла внезапно и неожиданно. По всей вероятности, убийца подкрался сзади, в тот момент, когда она стояла рядом с диваном. Она, по-видимому, желая скоротать время до возвращения дочери, собиралась взять книгу из маленького шкафа, находившегося у дверей. Он действительно нашел на полу книгу, которая, очевидно, выпала из ее рук в тот момент, когда ей нанесли смертельный удар.
   Оба подняли умершую и положили ее на диван.
   – Теперь сходите в город, или, может быть, у вас здесь есть телефон?
   – Есть, сэр.
   – Тогда ходить будет излишне.
   После того как Тарлинг уведомил местную полицию, он велел соединить себя со Скотланд-Ярдом, чтобы вызвать Уайтсайда.
   Когда он посмотрел в окно, то увидел, что небо на востоке начинает проясняться, но бледный серый свет делал еще более кошмарной ужасную тьму вокруг.
   Он стал разглядывать оружие, при помощи которого было совершено убийство. Оно имело вид обыкновенного кухонного ножа. Он нашел на рукоятке несколько выжженных букв, которые от частого употребления уже успели почти стереться. С трудом он мог разобрать прописное «М», а потом узнать еще две другие буквы, которые походили на прописное «К» и прописное «А».
   «М.К.А.»?
   Он попытался угадать значение этой надписи. В этот момент вернулся дворецкий.
   – Молодая леди чувствует себя очень плохо, сэр. Я послал за врачом.
   – Вы правильно поступили, – сказал Тарлинг. – Все эти волнения и испуг были чересчур тяжелы для бедной девушки.
   Он снова подошел к телефону и на сей раз вызвал соединение с одной из лондонских больниц. Он велел послать больничную карету, чтобы незамедлительно увезти Одетту. Когда он позвонил в Скотланд-Ярд, он просил немедленно прислать в Гертфорд Линг-Чу. Он питал большое доверие к китайцу, в особенности в данном случае, где все следы еще были совершенно свежи. Линг-Чу обладал почти сверхъестественными способностями и нюхом гончей собаки.
   – Никто не должен заходить в верхние помещения, – сказал он дворецкому. – Когда прибудут врач и шериф, вы их впустите через передний вход, а если меня здесь не будет, то вы ни под каким видом не должны допустить, чтобы кто-нибудь воспользовался задней лестницей, ведущей к колоннаде.
   Он сам вышел из дому через переднюю дверь, собираясь совершить обход участка. Он, признаться, мало надеялся найти при этом что-нибудь новое. С рассветом наверно можно было много найти, но было бы невероятным, чтобы убийца остался поблизости от места преступления.
   Парк был довольно большой и густо усажен деревьями. Сквозь чащу змеилось много дорожек, которые вели к высоким стенам, ограждающим парк.
   В одном углу находилась довольно открытая площадка, не засаженная ни деревьями, ни кустами. Он поверхностно обыскал это место и осветил фонариком длинные ряды овощных грядок. Он уже собирался уходить, когда вдруг открыл на заднем плане черное здание, которое он принял за жилище садовника. Он направил на него свой карманный фонарик. Что это, игра фантазии или он на самом деле на мгновение увидел бледное лицо, выглядывающее из-за угла домика? Он снова направил на это место свет, но ничего нельзя было заметить. Он подошел к домику, обошел кругом, но не мог никого найти. Несмотря на это, у него было неопределенное ощущение, что кто-то, пользуясь густой тенью, отбрасываемой домом, прокрался в частые заросли, окружавшие дом с трех сторон. Он снова зажег свой фонарик, но свет был недостаточно силен, чтобы различить что-нибудь на большом расстоянии. Он пошел поэтому туда, где предполагал найти эту фигуру. Один раз он готов был поклясться, что ясно услышал хруст веток.
   Он поспешил по направлению к месту, откуда исходил шум. Теперь он был вполне уверен, что кто-то прятался в зарослях. Он услыхал быстрые шаги, потом снова воцарилось глубокое молчание. Он побежал вперед, но, по-видимому, переусердствовал, потому что вдруг услышал подозрительный шорох позади себя. Он тут же обернулся.
   – Кто там? – громко крикнул он. – Стой, или я стреляю!
   Но ответа не было. Пока он ожидал, услышал трение обуви о стену. И он знал, что беглец пытается перелезть через стену. Он обернулся в том направлении, откуда послышался шум, и снова ничего не нашел.
   Но вдруг сверху раздался резкий дьявольский смех. Смех звучал настолько жутко, что Тарлинга охватил ужас. Верх стены был покрыт свисающими ветками так, что его фонарик не мог ничем помочь.
   – Сейчас же слезайте, или я стреляю!
   Но опять раздался этот ужасный демонический смех, который звучал полубоязливо, полуиздевательски.
   – Убийца! Проклятый убийца! Ты убил Торнтона Лайна! На тебе! – вдруг закричал сверху кто-то хриплым голосом.
   Тарлинг услыхал, как сквозь ветки что-то упало вниз. На его руку упала капля. Он с криком смахнул ее, потому что жидкость жгла как огонь. Таинственный незнакомец спрыгнул на другую сторону и убежал. Сыщик нагнулся и при свете лампы поднял предмет, которым бросили в него. Это была маленькая бутылочка, а на этикетке стояло «Купоросное масло».

XXVIII

   На следующее утро, часов в десять, Уайтсайд и Тарлинг сидели на диване, снявши сюртуки, и пили кофе. В полную противоположность полицейскому Тарлинг выглядел усталым и осунувшимся. Уайтсайда тоже подняли рано с постели, но предварительно он успел хорошо выспаться.
   Они сидели в комнате, в которой была убита миссис Райдер. Темно-красные пятна на ковре были говорящими свидетелями этой жуткой трагедии.
   Они молча сидели рядом, и каждый думал о своем. Ввиду известных личных соображений Тарлинг рассказал не все, что совершилось этой ночью.
   Также о встрече с таинственным незнакомцем у стены парка он не упомянул ни слова.
   Уайтсайд закурил сигарету. Треск зажженной спички пробудил Тарлинга из сонного состояния.
   – Каково ваше мнение обо всей этой истории? – спросил он.
   Уайтсайд покачал головой.
   – Если бы что-нибудь было украдено, можно было бы найти простое объяснение, но этого не было, и мне очень жаль бедной девушки!
   Тарлинг кивнул:
   – Это ужасно. Доктору пришлось сперва дать ей наркотические средства, иначе ее невозможно было увести отсюда.
   – Вся история весьма неприятна и запутана, – сказал полицейский инспектор и задумчиво провел рукой по лбу. – Разве молодая девушка не могла дать никаких показаний, которые могли бы послужить исходной точкой для поимки убийцы?
   – Нет, она не могла дать никаких показаний. Она приехала к своей матери и оставила открытой заднюю дверь, так как первоначально предполагала вернуться тем же путем, окончив разговор с матерью. Но миссис Райдер выпустила ее через переднюю дверь. Очевидно, кто-то наблюдал за ней и ожидал, пока она снова выйдет. Но, когда она долго не появлялась, он прокрался в дом. Это, наверно, был Милбург, – сказал Уайтсайд.
   Тарлинг не ответил. Он имел свое собственное мнение, но в данный момент еще не хотел высказывать его.
   – Совершенно ясно, что это был Милбург, – сказал Уайтсайд. – Он ночью приходил к вам – мы знаем, что он находился в Гертфорде, мы знаем также, что он пытался убить вас, потому что думал, что девушка предала его и вы проникли в его тайну. А теперь он убил еще ее мать, которая, по всей вероятности, о таинственной смерти Торнтона Лайна знала гораздо больше своей дочери.
   Тарлинг поглядел на часы.
   – Линг-Чу, собственно говоря, уже должен был прибыть, – сказал он.
   – Ах, так вы послали за своим китайцем? – с удивлением спросил Уайтсайд. – Я думал, что вы отказались от подозрений против него.
   – Я позвонил ему несколько часов тому назад.
   – Гм. Разве вы предполагаете, что он знает что-нибудь об этой истории?
   Тарлинг отрицательно покачал головой:
   – Нет, я твердо верю тому, что он мне рассказал. Когда я передавал его историю в Скотланд-Ярде, я не ожидал, что она и вас сумеет убедить. Но я хорошо знаю Линг-Чу. Он еще никогда не солгал мне.
   – Убийство – скверное дело, – ответил Уайтсайд. – И если человек не лжет даже тогда, когда дело пахнет виселицей, то он вообще не лжет никогда.
   Внизу остановился автомобиль, и Тарлинг подошел к окну.
   – Вот и Линг-Чу, – сказал он.
   Через несколько минут китаец бесшумно вошел в комнату. Тарлинг коротким кивком ответил на его поклон и рассказал ему вкратце все, что здесь произошло. Он говорил с ним по-английски, так что Уайтсайд был в состоянии следить за разговором, время от времени вставляя свои замечания. Китаец слушал, не говоря ни слова, и, когда Тарлинг кончил, он отвесил короткий поклон и покинул комнату.
   – Вот здесь письма, – сказал Уайтсайд после того, как Линг-Чу вышел. Две пачки писем в образцовом порядке лежали на письменном столе миссис Райдер.
   Тарлинг придвинул стул и сел.
   – Здесь все?
   – Да, я сегодня с восьми часов утра обыскивал весь дом и ничего больше не мог найти. Те справа – все от Милбурга. Они подписаны только инициалом «М», это его особенность, но на всех письмах указан его городской адрес.
   – Вы их уже читали? – спросил Тарлинг.
   – Я даже два раза прочел, но ничего не нашел такого, что могло бы служить уликой против Милбурга. Это самые обыкновенные письма, которые по большей части касаются мелких дел и вкладов, которые Милбург делал именем свой жены, вернее говоря, именем миссис Райдер. Из них легко можно увидеть, как глубоко бедная женщина была замешана во всю эту историю, ничего не зная о преступлении Милбурга.
   Тарлинг по порядку стал вынимать письма из конвертов, прочитывал их и снова клал обратно. Он дошел до половины пачки, как вдруг остановился и поднес одно письмо к свету.
   – Послушайте-ка, – обратился он к Уайтсайду. – «Прости меня, что я посылаю тебе запятнанное письмо, но я страшно тороплюсь и запачкал палец чернилами, нечаянно опрокинул чернильную баночку».
   – Но ведь тут же ничего особенного нет, – смеясь, ответил Уайтсайд.
   – В словах, конечно, нет, – согласился Тарлинг. – Но наш приятель оставил на этом листе бумаги весьма пригодный оттиск большого пальца. Я заключаю, по крайней мере по величине, что это был большой палец.
   – Дайте мне, пожалуйста, этот лист.
   Уайтсайд взволнованно подскочил, обошел вокруг стола и поглядел через плечо Тарлинга, все еще державшего письмо в руке. Он пришел в большое возбуждение и схватил Тарлинга за руку.
   – Теперь он в наших руках! – громко крикнул Уайтсайд. – Он не может больше ускользнуть от нас!
   – Что вы хотите сказать?
   – Готов присягнуть в том, что этот оттиск пальца тождествен с кровавыми следами, которые мы нашли на ящике комода мисс Райдер.
   – Вы вполне уверены в этом?
   – Абсолютно, – быстро ответил Уайтсайд. – Посмотрите-ка на эти спирали, на характер этих линий. У меня при себе фотографии кровавого оттиска. – Он поискал в своей записной книжке и нашел увеличенный снимок.
   – Сравните же! – воскликнул торжествующе Уайтсайд. – Линия к линии, борозда к борозде точно подходят. Это оттиск большого пальца Милбурга, и Милбург – тот человек, которого мы разыскиваем!
   Он быстро надел сюртук.
   – Куда вы собираетесь?
   – Назад в Лондон, – гневно сказал полицейский инспектор. – Приказать изготовить приказ об аресте Джорджа Милбурга, человека, убившего Торнтона Лайна и свою собственную жену, – самого тяжкого преступника в данный момент.

XXIX

   В эту минуту Линг-Чу снова вошел в комнату. Черты его лица были непроницаемы, как обычно. Он всегда приносил с собой своеобразное дыхание таинственной атмосферы.
   – Ну? – спросил Тарлинг. – Что ты нашел?
   Даже Уайтсайд прислушался, хотя он уже считал этот случай вполне выясненным.
   – Два человека поднимались этой ночью по лестнице, – сказал Линг-Чу. – Также и мой господин. – Он посмотрел на Тарлинга, который утвердительно кивнул. – Следы ног моего господина ясны, – продолжал он, – также и те, которые принадлежат маленькой молодой женщине, а также босые ноги.
   – Ты заметил следы босых ног? – спросил Тарлинг.
   – Это был мужчина или женщина? – заинтересовался Уайтсайд.
   – Этого я не могу решить, – ответил китаец, – но ноги были поранены, и из них сочилась кровь. На дворе, на усыпанных гравием дорожках, видны кровавые следы.
   – Этого не может быть, – резко сказал Уайтсайд.
   – Не прерывайте его теперь, – предупредил Тарлинг.
   – Одна женщина вошла в дом и снова вышла, – продолжал Линг-Чу.
   – Это была мисс Райдер.
   – Потом пришли одна женщина и один мужчина, потом босой человек, чьи кровавые следы видны поверх следов первых.
   – Откуда вы знаете, какие следы оставила первая женщина и какие вторая? – Несмотря на свое отрицательное отношение, Уайтсайд все-таки заинтересовался этим.
   – Ноги первой женщины были мокрые, – ответил Линг-Чу.
   – Но ведь дождя не было, – торжествующе сказал полицейский инспектор.
   – Она стояла на траве, – объяснил Линг-Чу, и Тарлинг кивнул головой в знак подтверждения. Он вспомнил, что Одетта стояла, прикрытая кустами, на траве и наблюдала оттуда его приключение с Милбургом.
   – Но одно я не могу понять, господин, – сказал Линг-Чу. – Тут есть еще следы ног другой женщины, которые я не мог найти ни на лестнице, ни в вестибюле. Эта женщина обошла весь дом. Насколько я могу установить, она описала круг два раза, потом она вышла в сад и прошла между деревьев.
   Тарлинг с удивлением поглядел на него.
   – Мисс Райдер вышла на улицу, – сказал он, – и потом последовала за мной в Гертфорд.
   – Я, кроме того, нашел еще следы ног женщины, которая обошла вокруг дома, – упрямо ответил Линг-Чу, – и поэтому я думаю, что лицо, ходившее босиком, было женщиной…
   – А, кроме нас троих, есть еще мужские следы?
   – Это я только что собирался сказать. Я нашел еще слабые следы мужчины, который пришел довольно рано, следы мокрых ног покрывают его следы, он опять ушел, но я не нашел его следов на гравии и нашел следы велосипеда.
   – Значит, это был Милбург, – дополнил Тарлинг.
   – Если нога не коснулась земли, – объяснил Линг-Чу, – то она почти не оставляет следов. Следы ног женщины, бродившей вокруг дома, мне так трудно объяснить себе, потому что я не нашел их на лестнице, и все-таки я знаю, что они исходят от дома, я точно могу проследить их в направлении от двери. Пожалуйста, пойдемте вместе со мной вниз, и я покажу вам их.
   Он провел обоих в сад. Уайтсайд только теперь заметил, что китаец был бос.
   – А вы не смешали свои собственные следы со следами других людей? – шутя спросил он.
   Линг-Чу покачал головой:
   – Я оставил свои ботинки там за дверью, потому что мне так легче работать. – Потом он снова пошел за дверь и надел свои ботинки.
   Он привел обоих к боковому фасаду дома и показал им там ясные следы, без сомнения принадлежавшие женщине. Эти следы вели вокруг дома. Странным образом они были яснее заметны перед всеми окнами, как будто этот таинственный посетитель, перемахнув через стену сада, пытался найти доступ в дом.
   – Каково твое мнение обо всем этом, Линг-Чу? – спросил Тарлинг.
   – Кто-то вошел в дом, прокравшись через заднюю дверь и поднявшись по лестнице. Сперва этот пришелец совершил убийство, потом он обыскал весь дом, но не мог пройти в двери.
   – Да, он прав, – сказал Уайтсайд. – Вы хотите указать на дверь, которая ведет из этого маленького флигеля в дом. Ведь она же была заперта, Тарлинг, в тот момент, когда вы раскрыли убийство?
   – Да, – сказал Тарлинг, – дверь была крепко заперта.
   – Когда она увидела, что не может попасть в дом, – продолжал Линг-Чу, – она попыталась проникнуть через окно.
   – Она? Она? – нетерпеливо спросил Тарлинг. – Линг-Чу, кто же это был? Ты хочешь сказать – женщина?
   Это новое утверждение Линг-Чу его немного смущало. Тарлинг вспомнил о втором участнике этой трагедии – коричневое пятно на его руке явственно напоминало ему о его существовании.
   – Ну, кто же был это третье лицо?
   – Я говорю о женщине, – спокойно ответил Линг-Чу.
   – Но кто же, ради всего святого, собирался еще попасть в дом после того, как он убил миссис Райдер? Ваша теория противоречит здравому смыслу. Если кто-нибудь совершил убийство, то он всегда старается как можно быстрее и как можно дальше уйти от места преступления.
   Линг-Чу не ответил.
   – Сколько же людей участвовало в убийстве? – спросил Тарлинг.
   – Мужчина – или женщина – босиком вошел в дом и убил миссис Райдер; другой человек обошел вокруг дома и пытался проникнуть через одно из окон. Я точно не могу сказать, было это одно лицо или два, – ответил Линг-Чу.
   Тарлинг обыскал заднюю часть здания еще раз. Она, как уже сказал Линг-Чу и как Тарлинг уже объяснил китайцу, отделена от остального дома. Очевидно, все это было устроено так, чтобы мистера Милбурга не замечали, когда он посещал Гертфорд.
   Эта часть здания состояла из трех помещений: спальни, находившейся рядом с комнатой, в которой жила миссис Райдер и где были в шкафу найдены ее платья, еще комнаты, в которой было совершено убийство, и запасной спальни, через которую Тарлинг прошел вместе с Одеттой, попав туда из галереи переднего входа.
   Тут была также дверь, представлявшая собой единственное сообщение со всем домом.
   – Нам ничего больше не остается сделать, как передать все дело местной полиции и вернуться в Лондон, – сказал Тарлинг, закончив свои розыски.
   – И арестовать Милбурга, – высказал свое мнение Уайтсайд. – Считаете ли вы объяснение Линг-Чу правильным?
   Тарлинг покачал головой:
   – Мне не хотелось бы отбросить его теории, потому что Линг-Чу изумительно хитрый и внимательный сыщик. Он в состоянии обнаружить следы ног, совершенно незаметные для других. При его помощи в Китае я достигал прекрасных результатов.
   Они вернулись на автомобиле в город. Во время поездки Линг-Чу сидел рядом с шофером и все время курил сигареты. Тарлинг по дороге говорил мало: его мысли были заняты последними таинственными событиями, которым он все еще не мог найти подходящего объяснения.
   Их путь лежал мимо госпиталя, в котором находилась Одетта Райдер. Тарлинг велел остановить автомобиль, желая осведомиться о состоянии ее здоровья. Он нашел ее уже несколько оправившейся от жестокого удара. Она спала глубоким сном.
   – Это самое лучшее для нее, – возвратясь, сказал он Уайтсайду. – Я очень беспокоился за нее.
   – Вы, по-видимому, очень интересуетесь мисс Райдер?
   Сперва это неприятно задело Тарлинга, но потом он расхохотался.
   – О да, я очень интересуюсь ею, – признался он, – но это вполне естественно.
   – Почему это так естественно?
   – Потому что мисс Райдер будет моей женой, – подчеркнуто ответил он.
   – Ах вот что! – с удивлением сказал Уайтсайд и замолчал.
   Приказ об аресте Милбурга был уже заготовлен и передан для приведения в исполнение Уайтсайду, когда они прибыли в Скотланд-Ярд.
   – Мы не дадим ему времени удрать, – сказал полицейский инспектор. – Боюсь, что ему слишком везет во всем. Будем надеяться, что мы его встретим дома.
   Дом в Кемдентоуне оказался покинутым, как и предполагал Уайтсайд. Поденщица, приходившая каждое утро, терпеливо ожидала у железных ворот. Она рассказала, что мистер Милбург обычно впускал ее в половине девятого.
   Уайтсайд отпер замок при помощи отмычки, несмотря на то что поденщица, в интересах своего господина, стала протестовать.
   Открыть дверь дома оказалось труднее, потому что она была заперта патентованным замком. Но Тарлинг не стал задерживаться из-за таких пустяков и выбил окно.
   – Вы слышите это?
   В тот самый момент, когда оконные стекла были выбиты, раздался резкий звон.
   – Сигнал от воров, – коротко сказал Тарлинг и открыл окно.
   Потом он вошел и попал в маленькую комнату, в которой в прошлый раз разговаривал с Милбургом.
   Дом был совершенно пуст. Они переходили из комнаты в комнату, обыскивая шкафы и комоды, и в одном из последних Тарлинг кое-что нашел. Это были следы блестящего пылеобразного порошка, Тарлинг обнаружил его в одном ящике комода и высыпал себе на руку.
   – Пусть меня повесят, если это не тернит, – сказал он. – Во всяком случае, мы можем доказать, что мистер Милбург совершил поджог, если нам не удастся уличить его в убийстве. Отправьте это, пожалуйста, к казенному химику, Уайтсайд.
   Если Милбург и не убил Торнтона Лайна, то он, наверно, поджег дом фирмы «Бешвуд и Саломон», чтобы уничтожить доказательства своих растрат.
   Уайтсайд сделал другое открытие: мистер Милбург спал в огромной кровати.
   – Этот дьявол привык к большой роскоши, – сказал Уайтсайд. – Посмотрите-ка, что за крепкий пружинный матрац!
   Он внимательно обыскал кровать и потом обернулся с удивленным лицом. Конструкция кровати была чересчур массивна. Уайтсайд откинул полог, чтобы яснее разглядеть ее. Сбоку он нашел маленькое круглое отверстие, вынул свой перочинный нож, раскрыл его, вставил узкое лезвие внутрь и нажал. Раздался легкий треск, и распахнулись две двери. Они были похожи на дверцы граммофонного ящика.
   Уайтсайд стал шарить в этом шкафчике и вскоре вынул оттуда кое-что.
   – Книги, – сказал он сперва разочарованно, но все-таки стал их внимательно разглядывать. Вдруг его лицо прояснилось. – Ведь это же дневники! Хотел бы я знать, неужели этот тип на самом деле вел дневник?
   Он положил томики на кровать. Тарлинг взял один из них в руки и раскрыл его.
   – Ведь это же дневники Торнтона Лайна! Они могут дать нам, быть может, полезный материал.
   Один из томов был закрыт на замок. Это был последний из всей серии, и ясно было видно, что его пытались открыть. Милбург пробовал это сделать, но так как он принялся за систематическое чтение этих книг, то, возможно, отложил эту затею под конец.
   – Есть еще что-нибудь в этом тайнике? – спросил Тарлинг.
   – Нет, – разочарованным тоном ответил полицейский инспектор. – Но, может быть, есть еще несколько отделений.
   Они оба принялись усердно искать, но больше ничего не нашли.
   – Нам здесь больше нечего делать, – сказал Тарлинг.
   – Оставьте здесь одного из ваших людей на посту, на случай, если Милбург вернется. Я лично не верю в то, что он еще раз вынырнет здесь.
   – Вы думаете, что мисс Райдер испугала его?
   – Это весьма вероятно, – ответил Тарлинг. – Я сейчас поеду еще в торговый дом, но там мы его тоже не застанем.
   Его предположения оказались правильными. Никто во всем огромном торговом доме не видел управляющего и не мог дать никакой справки относительно его местопребывания: Милбург исчез, как будто земля разверзлась и поглотила его.
   Скотланд-Ярд сейчас же разослал его приметы по всем полицейским постам. В течение 24 часов каждый полицейский уже получил фотографию и описание примет разыскиваемого. И если Милбург еще не покинул страну, что едва ли можно было предположить, то его арест был неизбежен.
   В пять часов пополудни удалось найти еще одну исходную точку. Пара дамских туфель, сношенных и грязных, была найдена в канаве возле шоссе в Гертфорде. Это место находилось в четырех милях от дома миссис Райдер. Начальник Гертфордской полиции передал это известие по телефону в Скотланд-Ярд и с особым рассыльным послал туда туфли. В половине восьмого вечера пакетик положили Тарлингу на письменный стол.
   Он открыл картонку и нашел в ней пару поношенных утренних туфель. Видно было, что когда-то они видали лучшие дни.
   – Они принадлежали женщине: поглядите на каблуки.
   Уайтсайд взял одну туфлю в руки.
   – Здесь, – вдруг сказал он, указывая на светлую подкладку туфель. – Эти кровавые пятна подтверждают предположение Линг-Чу. Ноги того лица, которое носило туфли, были поранены, из них сочилась кровь.
   Тарлинг осмотрел туфли и кивнул в знак согласия. Он поднял язычки туфель, чтобы рассмотреть штемпель фирмы. Но вдруг туфля выпала из его рук.
   – Что случилось? – спросил Уайтсайд, поднимая туфли.
   Он заглянул внутрь, потом нервно рассмеялся: там была приклеена кожаная этикетка известной лондонской сапожной фирмы, а под ней чернилами было написано: «Мисс О. Райдер».

XXX

   Начальница больницы приняла мистера Тарлинга. Она сказала ему, что Одетта снова пришла в себя, но нуждается еще в нескольких днях полного покоя и необходимо поэтому отправить ее на некоторое время за город.
   – Я надеюсь, что вы не будете слишком утомлять ее вопросами? – сказала пожилая дама. – Потому что она не в состоянии переносить больших волнений.
   – Я должен поставить ей только один вопрос, – сердито сказал сыщик.
   Он нашел Одетту в красиво убранной больничной комнате. Она ласково приветствовала его.
   Он склонился к ней и поцеловал ее, а потом без предисловий вынул туфлю из кармана.
   – Милая Одетта, это твоя туфля?
   Она бросила на него взгляд и кивнула в знак согласия.
   – Где ты нашел ее?
   – Ты уверена в том, что она принадлежит тебе?
   – Понятно, – сказала она, улыбаясь. – Это мои старые утренние туфли, которые я всегда носила дома. Но почему ты меня спрашиваешь об этом?
   – Где ты в последний раз видела эти туфли?
   Девушка закрыла глаза и задрожала.
   – В маминой комнате. О мама, мама!
   Она уткнулась лицом в подушку и заплакала. Тарлинг гладил ее руки, пытаясь успокоить ее.
   Прошло немного времени, пока она снова овладела собой. Но она не могла объяснить ничего нового.
   – Маме так нравились эти туфли. У нас обеих была одна и та же нога…
   От рыданий она больше не могла говорить, и Тарлинг поторопился перевести разговор на другие темы. Он все больше приходил к убеждению, что теория Линг-Чу была правильной, хотя не все факты, открытые им, можно было согласовать. По дороге в главную полицию он усердно думал о том, как можно привести к общему знаменателю все эти противоречия. Кто-то босиком вошел в дом, из его ног сочилась кровь, и, после того как он совершил убийство, он стал искать пару туфель. Убийца, будь это женщина или мужчина, нашел пару утренних туфель. Нашел и после того вышел из дому. Но дальше оставался открытым вопрос: почему это лицо после убийства снова пыталось проникнуть в дом и что оно там искало? Если Линг-Чу был прав, то, очевидно, Милбург не был убийцей. Если он мог поверить острой наблюдательности китайца, то человек с маленькими ногами был тот самый, который высмеял его и бросил в него бутылку с купоросным маслом. Он поделился этими выводами с Уайтсайдом, который признал их правильными.
   – Но из этого все еще не следует, – заявил Уайтсайд, – что босой человек, который, очевидно, ворвался в дом миссис Райдер, совершил убийство. По моему мнению, убийцей является Милбург. Не будем спорить об этом, но едва ли можно сомневаться в том, что он убил Торнтона Лайна.
   – Я уверен, что знаю теперь, кто совершил убийство Лайна, – решительно сказал Тарлинг. – Я все обдумал и наконец привел свои мысли в ясность. Вы, вероятно, сочтете мою теорию фантастической и не согласитесь с ней.
   – Кого же вы считаете убийцей? – спросил Уайтсайд.
   Тарлинг покачал головой: он считал момент не подходящим для разъяснения своей гипотезы. Уайтсайд откинулся на спинку и в течение нескольких часов сидел, глубоко задумавшись.
   – Этот случай с самого начала полон противоречий. Торнтон Лайн был богатым человеком, – замечу мимоходом, как и вы теперь, Тарлинг, и поэтому я должен был бы, собственно говоря, обращаться с вами с большим почтением.
   Тарлинг улыбнулся:
   – Продолжайте.
   – У Лайна были странные слабости. Он был плохим поэтом, что ясно видно из его томика стихов. Он был человеком, любившим экстравагантности. Доказательством этого служит его симпатия к Сэму Стэю, который, как вы это, по всей вероятности, узнали, убежал из сумасшедшего дома.
   – Я знаю, – сказал Тарлинг. – Но продолжайте.
   – Лайн влюбляется в красивую молодую девушку, которая служит в его фирме. Он привык, чтобы все его желания исполнялись и чтобы все женщины были к его услугам, если ему хочется иметь их. Эта девушка отклонила его предложение, и вследствие этого он почувствовал к ней неукротимую, безудержную злобу.
   – Но я все еще не вижу, о каких противоречиях вы думаете, – возразил Тарлинг.
   – К этому я сейчас приступаю. Это был номер первый. Номер второй – это мистер Милбург, человек елейный, в течение многих лет обкрадывавший фирму и живший в Гертфорде на широкую ногу на те деньги, которые он добывал нечестным путем. Из всего того, что ему приходится слышать или узнавать, он знает, что его накрыли и собираются взять за шиворот. Он в отчаянии, но вдруг узнает, что Торнтон Лайн безумно влюбился в его падчерицу. Что же удивительного в том, что он пользуется ею для того, чтобы влиять на Лайна в своем духе?
   – По моему мнению, – прервал его Тарлинг, – он скорее попытался бы взвалить всю ответственность за кражу, происходившую в магазине, на молодую девушку, имея в виду, что она путем уступчивости по отношению к своему шефу отделается от наказания.
   – И это, может быть, вполне верно. Я не собираюсь упускать из виду эту возможность, – ответил Уайтсайд. – Милбургу важно было, пользуясь благоприятными обстоятельствами, иметь частный разговор с Торнтоном Лайном, поэтому он отправил телеграмму своему шефу, приглашая его прийти в квартиру мисс Райдер, полагаясь на то, что это послужит хорошей приманкой.
   – И Торнтон Лайн приходит в войлочных туфлях? – саркастически спросил Тарлинг. – Нет, Уайтсайд, тут что-то не в порядке.
   – Да, вы правы, – согласился тот, – но я хотел бы сперва обрисовать этот случай в общих чертах. Лайн в самом деле приходит в квартиру Одетты и встречает Милбурга. Милбург пускает теперь в ход свой последний козырь: он делает полное признание в своей вине и старается решить дело так, как он подготовлял его в течение долгого времени. Лайн отклоняет это. Между ними возник спор, и в отчаянии Милбург застрелил его.
   Тарлинг покачал головой и минуту улыбался с самодовольным видом.
   – Да, вся эта история задает нам немало загадок, – сказал он.
   Дверь отворилась, и вошел полицейский.
   – Вот вам все подробности, которые вы пожелали иметь, – обратился он к Уайтсайду, передавая ему писанный на машинке лист.
   – Ага, вот поглядите: здесь все детали про нашего приятеля Сэма Стэя, – сказал Уайтсайд, когда полицейский вышел из комнаты. Он стал читать вслух вполголоса: – «Рост сто шестьдесят два сантиметра, бледный цвет лица… одет в серый костюм и нижнее белье со штемпелем сумасшедшего дома…» Ха!
   – Что такое? – спросил Тарлинг.
   – Это очень важно. – Уайтсайд продолжал читать: – «Когда пациент скрылся, на нем не было ботинок. У него необыкновенно маленькая нога. Кроме того, не хватает одного большого кухонного ножа. Вполне возможно, что он вооружен. Надо известить всех сапожников…»
   Сэм Стэй был босиком, когда скрылся! Сэм Стэй ненавидел Одетту Райдер!
   Оба посмотрели друг на друга.
   – Теперь вы видите, кто убил миссис Райдер, – сказал Тарлинг. – Она была убита человеком, который видел, как Одетта Райдер вошла в дом, и напрасно ждал ее вторичного появления. Он прокрался вслед за ней, чтобы, как он воображал, отомстить ей за смерть своего благодетеля. А потом он убил эту несчастную женщину. Теперь объясняются также буквы М. К. А. на рукоятке ножа. Они означают Мейль Секс Контри Азиль. Он имел при себе этот нож. Когда он увидел свою ошибку, он стал искать пару туфель для своих окровавленных ног, и, когда ему больше не удалось попасть в дом другим путем, он обошел вокруг здания в поисках окна, через которое можно попасть внутрь и найти Одетту Райдер.
   Уайтсайд с восхищением посмотрел на него.
   – Ужасно жалко, что вы унаследовали такое крупное состояние, – сказал он, – если вы удалитесь от дел, то наше отечество потеряет великого сыщика.

XXXI

   – Я вас уже где-то видел?
   Солидного вида священник в безукоризненном белом воротнике любезно склонил голову к человеку, спрашивавшему его, а потом с добродушной улыбкой покачал головой.
   – Нет, мой милый друг, я никак не могу вспомнить, чтобы раньше где-нибудь видел вас.
   Это был маленький человечек в поношенном костюме, бледный, болезненного вида. Его худощавое лицо было изборождено морщинами. Уже в течение многих дней он не брился, и заросшее щетиной лицо казалось особенно мрачным. Священник как раз вышел из Темпл-гарден, когда к нему подошел этот человек. У священника был благожелательный вид, и он нес большую книгу под мышкой.
   – Но я вас уже где-то видел, – настойчиво сказал маленький человек, – я даже видел вас во сне.
   – Ну, хорошо, пусть будет так, а теперь извините меня, пожалуйста, – ответил священник, – больше не могу беседовать с вами: мне предстоит важное свидание.
   – Обождите, я должен с вами поговорить! – воскликнул невзрачный человечек настолько порывисто, что его собеседник невольно остановился. – Я говорю вам, что вы мне снились, я видел вас, как вы танцевали вместе с четырьмя голыми чертями, и все они были ужасно жирны и безобразны!
   Последние слова он выговорил тихим, но весьма внушительным голосом.
   Священник в испуге сделал шаг назад.
   – Мой милый, – серьезно сказал он, – вы не вправе задерживать на улице людей для того, чтобы рассказывать им подобную чепуху. Я раньше никогда не встречал вас. Я священник Джосия Дженнингс.
   – Вы – Милбург. Я вполне уверен в этом, и теперь я знаю это. Он часто рассказывал о вас, этот удивительный человек. Послушайте-ка. – Он взял священника за рукав, и Милбург – так как это был он, а не кто-нибудь иной – побледнел, потому что другой яростно схватил его за руку и говорил с дикой страстью. – Знаете ли вы, где он сейчас? Он покоится в красивом мавзолее величиною с дом и находится на Хайгетском кладбище! Две двери ведут внутрь. Они большие и красивые, как церковные двери, и потом надо спуститься по небольшой лестнице из мрамора.
   – Кто вы такой? – спросил Милбург, у которого от испуга не попадал зуб на зуб.
   – Вы не знаете меня? – Маленький человечек быстро посмотрел на него. – Ведь вы же слыхали, что он мне рассказывал о вас? Я Сэм Стэй, я несколько дней проработал в торговом доме. Все, что вы имеете, было от него. Каждый заработанный вами пенс вы получили от него. Он был ласков со всеми людьми – с бедными и несчастными, даже с таким преступником, как я. – Его глаза наполнились слезами.
   Милбург оглянулся, желая установить, не наблюдает ли за ними кто-нибудь.
   – Не говорите чепухи, – тихо сказал он. – И слушайте внимательно. Если вас кто-нибудь спросит, видели ли вы мистера Милбурга, то говорите: нет.
   – Я хорошо понял вас. Я вас знаю. Я знаю всех людей, с которыми он находился в связи. Он поднял меня из грязи. Он – мой Бог.
   Они пошли вместе и пришли к тихому уголку в парке. Милбург сел на скамейку и предложил своему спутнику сесть рядом с собой. В первый раз он был доволен своим переодеванием. Вид пастора, беседующего с оборванцем, мог обратить на себя внимание, но ни в коем случае не мог вызвать подозрений. Ведь это входило в обязанности духовного лица – утешать бедных и страдающих, и можно было предположить, что они ведут между собой беседу на религиозную тему.
   Разговор с этим плохо одетым человеком не умалял его достоинств. Сэм Стэй с любопытством и недоверчивостью посмотрел на его черное одеяние и белый воротник.
   – С каких это пор вы стали пастырем?
   – Не особенно давно, – гладко, без запинки ответил Милбург. Он попытался восстановить в своей памяти все, что слыхал о Сэме Стэе. Но тот не дал ему даже потрудиться над этим.
   – Меня заперли в какой-то сумасшедший дом. Но ведь вы же знаете, что я не сошел с ума, мистер Милбург? Ведь он не стал бы иметь дело с человеком, у которого в голове не все в порядке… А вы в один прекрасный день стали духовным лицом. – Он внезапно кивнул с умным и понимающим видом. – Это он вас сделал священником? Мистер Лайн мог творить удивительные вещи. Скажите, вы держали заупокойную речь во время его похорон? Ведь вы же знаете, это там – в маленьком красивом мавзолее в Хайгете. Я его видел там, я каждый день хожу туда, и я нашел его благодаря случаю. Внутрь ведут две маленькие двери; они похожи на церковные двери.
   Мистер Милбург глубоко вздохнул. Он вспомнил теперь, что Сэм Стэй был помещен в сумасшедший дом. Он узнал также, что Стэй снова убежал оттуда. Было не особенно приятно беседовать с беглым безумцем, но из этого можно было попытаться извлечь пользу. Мистер Милбург был человеком, не упускавшим ни малейшего благоприятного случая. Как он мог использовать это обстоятельство в свою пользу? И снова Сэм Стэй навел его на подходящую мысль.
   – Я еще приведу в порядок историю с этой девушкой!
   Вдруг он оборвал разговор и закусил губу, потом с хитрой улыбкой поглядел на Милбурга:
   – Я ничего не сказал, мистер Милбург, не правда ли? Я ничего не сказал, что могло выдать меня?
   – Нет, мой друг, – ответил Милбург благожелательным тоном духовного лица. – О какой молодой девушке вы говорите?
   На лице Сэма Стэя появилась яростная гримаса.
   – Есть на свете только одна девушка, о которой я могу говорить, – злобно сказал он. – Но я еще сцапаю ее. С ней я еще рассчитаюсь! У меня здесь есть кое-что для нее. – Он неуверенно ощупал свой карман. – Я думал, что это у меня при себе, я так долго носил это с собой. Но у меня это где-нибудь да лежит.
   – Значит, вы не скажете доброго слова про Одетту Райдер? – спросил Милбург. – Разве вы ее так сильно ненавидите?
   – Да, я ненавижу ее!
   Маленький человек яростно крикнул это. Его лицо стало багровым, глаза блестели жутким огнем, и руки судорожно вздрагивали.
   – Я думал, что сцапал ее прошлой ночью, – начал он и вдруг замолчал.
   Мистер Милбург не знал, к чему относятся его слова, потому что в тот день еще не читал газет.
   – Послушайте-ка, – продолжал Сэм. – Вы в своей жизни когда-нибудь искренно любили кого-нибудь?
   Мистер Милбург молчал. Одетта Райдер для него ничего не значила, но к ее матери он был бесконечно привязан.
   – О да, я думаю, что кое-кого очень люблю, – сказал он после некоторой паузы. – Но почему же вы спрашиваете меня об этом?
   – Ну, в таком случае вы можете понять, что я чувствую, – хрипло сказал Сэм Стэй. – В таком случае, вы знаете, почему я должен добраться до того человека, который угробил его! Она подстерегла его, оклеветала его… Ах, боже мой!
   Он закрыл лицо руками и зашатался.
   Мистер Милбург в отчаянии оглянулся. Но вдруг ему пришла в голову мысль.
   Одетта была главной свидетельницей против него, а этот человек смертельно ненавидел ее. Она была единственной свидетельницей, которая могла выступить против него на суде, после того как он уничтожил все улики. Как можно обвинить его, если Одетта не даст показаний против него?
   Он обдумал все хладнокровно, как купец, взвешивающий коммерческое дело. Он узнал, что Одетта лежит в одной из лондонских больниц, но он все-таки не знал, какие печальные обстоятельства привели ее туда. Утром он позвонил в фирму, чтобы узнать, не наводили ли о нем справок. При этом он узнал, что для Одетты в госпиталь была послана кое-какая одежда, и таким образом он узнал адрес. Он хотя и очень удивился, что она заболела, но объяснил это волнениями, которые она пережила последней ночью в Гертфорде.
   – Если бы вы встретили теперь мисс Райдер?
   Сэм Стэй, ухмыляясь, оскалил зубы.
   – В ближайшем времени вы ее, должно быть, не увидите, потому что она лежит в госпитале на Кавендиш-сквер, триста четыре.
   – Кавендиш-сквер, триста четыре! – повторил Сэм. – Ведь это же поблизости от Риджент-стрит, не правда ли?
   – Я этого вполне точно не знаю, – сказал Милбург. – А она лежит там в одном госпитале, и вы, по всей вероятности, не сумеете увидеть се.
   Милбург поднялся и увидел, что этот человек дрожит с ног до головы от яростного возбуждения.
   – Кавендиш-сквер, триста четыре!
   Потом он повернулся к Милбургу спиной и удалился.
   Почтенный пастырь поглядел ему вслед, поднялся и ушел в другом направлении. Он решил, что может взять билет на континент как на станции Ватерлоо, так и на вокзале в Чаринг-Кроссе. В некоторых отношениях последнее было безопаснее.

XXXII

   Тарлингу следовало выспаться. У него ныли все кости и мускулы, и ему настоятельно требовался покой. Но он сидел в своей комнате за столом, и перед ним, сложенные в две большие кипы, лежали дневники Лайна. Он прочел уже большую часть, и осталось просмотреть еще несколько томов.
   Эти тетради были без надпечаток и линеек. Иногда одна книга охватывала два или три года. Иногда она охватывала только период в несколько месяцев. Левая кипа становилась все больше, в то время как правая убывала. Наконец осталась непросмотренной только одна книга, которая отличалась от прочих тем, что была заперта на два бронзовых замка, открытые специалистами Скотланд-Ярда.
   Тарлинг взял этот томик в руки и стал перелистывать его страницу за страницей. Как он правильно предположил, это была последняя из книг, в которой Торнтон Лайн делал записи до самого дня своего убийства. Тарлинг открыл книгу, не ожидая больших результатов (и в прежних томах он ничего не нашел, кроме невероятного самомнения).
   Но, хотя он предполагал, что и этот последний дневник ничего особенного не даст, Тарлинг все же внимательно читал его.
   Вдруг он взял записную книжку и начал делать выдержки. Это был отчет о предложении, сделанном Лайном Одетте Райдер, которое она отвергла. Все было обрисовано весьма субъективно, с прикрасами и очень неинтересно. Потом Тарлинг дошел до места, написанного день спустя после выхода Сэма Стэя из тюрьмы. Здесь Торнтон Лайн более подробно останавливался на своем унижении.
   «Стэй выпущен из тюрьмы. Просто трогательно, как этот человек почитает меня. Иногда мне хочется обратить его на истинный путь, чтобы он больше не попадал в тюрьму, но если бы это мне удалось и я сделал бы его приличным, солидным человеком, то я больше не имел бы тех чудесных переживаний, которыми я наслаждаюсь благодаря его обожанию. Ведь это так приятно – купаться в лучах обоготворения другим человеком. Я говорил с ним об Одетте. Это, во всяком случае, странное дело – говорить о таких вещах с преступником, – но он так внимательно прислушивался. Я далеко вышел из рамок поставленной себе цели, но искушение было слишком велико. Какой ненавистью пылали его глаза, когда я кончил рассказывать…
   Он составил план, как он мог бы изуродовать ее красивое личико. Дело в том, что он сидел в тюрьме вместе с одним человеком, который был осужден за то, что облил девушку серной кислотой… Сэм собирался сделать то же самое. Сперва я пришел в ужас, но потом согласился с ним. Он сказал также, что может дать мне ключ, при помощи которого можно отпирать все двери. Если бы я туда пошел… в темноте… и мог бы оставить там что-нибудь подозрительное… что это могло бы быть? Но, вот это идея… Предположим, я принес бы что-нибудь китайское. Тарлинг, по-видимому, в очень хороших отношениях с девушкой… Если у нее будет найдено что-нибудь китайское, то и он заодно будет заподозрен…»
   Дневник заканчивался словом «заподозрен». Это был замечательный конец! Тарлинг снова и снова прочитывал последние фразы до тех пор, пока не выучил их наизусть. Потом он захлопнул книгу и запер ее в свой письменный стол.
   Он сидел еще целых полчаса, подперев рукой подбородок. Теперь он все больше и больше выяснял этот замечательный случай и разрешал загадку: строки, оставшиеся после Лайна, значительно облегчили ему задачу.
   Торнтон Лайн пошел к Одетте на квартиру не по телеграфному вызову, а с исключительным намерением скомпрометировать ее и повредить ее доброй репутации. Он собирался оставить у нее маленький клочок бумаги с китайской надписью, чтобы попутно опорочить и Тарлинга.
   Милбург был в квартире Одетты по другой причине. Оба встретились, поссорились между собой, и Милбург выстрелом убил его наповал.
   Таким образом объяснялось также, почему Торнтон Лайн надел войлочные туфли и почему эта китайская бумажонка оказалась в его жилетном кармане, а также почему он пришел в квартиру Одетты.
   Потом Тарлинг снова подумал о предложении Сэма Стэя.
   Вдруг он вспомнил, что Сэм Стэй бросил в него бутылку с купоросным маслом. Это и был человек, составивший план изуродовать девушку, которая, по его мнению, оклеветала и обманула его благодетеля.
   Милбург должен быть найден во что бы то ни стало! Он был последним недостающим звеном цепи.
   Тарлинг принял меры, чтобы начальник полицейского поста Кеннон-Роу сейчас же известил его, как только появится какое-либо новое сообщение. До сих пор к нему еще никто не звонил, и он лично направился в Кеннон-Роу, чтобы получить последние известия из первых рук. Он, впрочем, узнал немногое. Но в то время, когда он разговаривал с полицейским инспектором, на пост пришел взволнованный шофер с заявлением, что украден его автомобиль. Такие случаи происходят в Лондоне ежедневно. Шофер подвез господина с дамой к одному из театров в Вест-Энде, и ему было приказано ждать до конца представления. После того как он высадил своих пассажиров, он пошел в маленький ресторанчик поужинать, и, когда вышел оттуда, его автомобиль успел исчезнуть.
   – Я знаю, кто это сделал! – резко крикнул шофер. – И если я сцапаю этого типа, то я его тогда…
   – Откуда вы знаете, кто был преступник?
   – Он вошел в ресторан и вышел в то время, пока я ужинал.
   – Как он выглядел? – спросил полицейский инспектор.
   – Он был очень бледен. Я мог бы узнать его среди тысячи других, и, кроме того, я еще кое-что успел заметить: он носил пару совершенно новых ботинок.
   Во время этой беседы Тарлинг отошел от письменного стола, но теперь подошел снова.
   – Он с вами разговаривал? – спросил он.
   – Да, сэр, – сказал шофер. – Я спросил его, не ищет ли он кого-нибудь, и он сказал, что нет. Потом он говорил много всякой чепухи о каком-то человеке, который был его лучшим другом. Я сидел недалеко от двери и, таким образом, разговорился с ним, полагая, что у него в голове не все в порядке.
   – Рассказывайте дальше, – нетерпеливо сказал Тарлинг. – Что же произошло потом?
   – Он снова вышел, и я сейчас же после этого услышал шум мотора. Я подумал, что это кто-нибудь из моих товарищей – на улице стояло еще несколько других автомобилей, – а этот ресторан посещается главным образом шоферами, и я не обратил на это внимания. Только когда я снова вышел на улицу, я увидел, что мой автомобиль исчез. Парень, которому я поручил присматривать за моим автомобилем, пошел в какую-то пивную и там пропил деньги, которые дал ему подозрительный тип.
   – Похоже, что как будто это тот самый человек? – обратился полицейский инспектор к Тарлингу.
   – Да, это, должно быть, Сэм Стэй. Но я не знал, что он умеет управлять автомобилем.
   Полицейский кивнул.
   – Я хорошо знаю Сэма Стэя. Мы три раза арестовывали его. Некоторое время он был также шофером. Вы разве не знали этого?
   Тарлинг как раз утром собирался просмотреть все дела Сэма, но ему пришлось отвлечься, и он забыл об этом.
   – Он далеко не уйдет: ведь вы сейчас же опубликуете приметы автомобиля. Теперь нам гораздо легче изловить его. Автомобиль он не может спрятать, и если он предполагает при помощи автомобиля скрыться, то жестоко ошибается.
   Тарлинг вечером поехал обратно в Гертфорд и известил Линг-Чу о своем намерении. С полицейского поста в Кеннон-Роу он сперва пошел в Скотланд-Ярд, чтобы переговорить с Уайтсайдом. Он самостоятельно произвел розыски по поводу гертфордского убийства и собрал значительное количество подробностей по этому делу.
   Когда Тарлинг пришел в Скотланд-Ярд, Уайтсайда не было в бюро, и к нему навстречу поспешно вышел дежурный сержант.
   – Это было подано два часа тому назад на ваше имя, – сказал он, подавая Тарлингу письмо. – Мы думали, что вы находитесь в Гертфорде.
   Письмо было написано карандашом. Его прислал Милбург, который не счел нужным скрывать своего почерка.

   «Уважаемый мистер Тарлинг!
   Только что я, к моему глубокому горю и отчаянию, прочел в «Ивнинг пресс», что моя возлюбленная жена Катерина Райдер убита ужаснейшим образом. Мысль об этом приводит меня в ужас, так как всего лишь несколько часов тому назад я разговаривал с ее убийцей. Я твердо убежден в том, что это был Сэм Стэй. Не думая ни о чем дурном, я рассказал ему, где в настоящее время находится мисс Райдер. Прошу вас, не теряя времени, охранить ее от этого жестокого, опасного безумца. У него, по-видимому, осталась только одна мания – отомстить за смерть покойного Торнтона Лайна. Когда до вас дойдут эти строки, то я уже буду находиться вне досягаемости руки людского правосудия, так как решил уйти из жизни, которая принесла мне так много горя и разочарования.
М.».

   Тарлинг был твердо убежден в том, что Милбург не покончит самоубийством. Известие о том, что Сэм Стэй убил миссис Райдер, было для него теперь уже лишним, но сознание, что этот мстительный опасный безумец знал местопребывание Одетты, очень беспокоило его.
   – Где мистер Уайтсайд? – спросил он.
   – Он пошел в ресторан Кембурга встретиться с кем-то, – сказал сержант.
   Тарлингу нужно было немедленно повидать Уайтсайда, он должен был лично поговорить с ним, прежде чем послать сыщиков в госпиталь на площади Кевендиш.
   Он поехал на такси в ресторан и, по счастью, встретил Уайтсайда как раз в тот момент, когда тот уже собирался уходить.
   Тарлинг сейчас же подал ему письмо, и Уайтсайд внимательно прочел его.
   – Ну, этот не покончит самоубийством! Это уж самое последнее, что может сделать человек типа Милбурга. Он хладнокровный мерзавец. Могу себе представить, как он с полным спокойствием сел и написал это письмо про убийцу своей жены.
   – А каково ваше мнение о другом деле – об угрозе по адресу Одетты?
   Уайтсайд кивнул.
   – Тут что-нибудь да есть, мы не имеем права брать на себя риск в этом деле. Слышно ли что-нибудь о том, где остался Стэй?
   Тарлинг рассказал ему историю с украденным автомобилем.
   – Тогда мы скоро захватим его, – с довольным видом сказал Уайтсайд. – У него нет доверенных людей, а без помощи сообщников практически невозможно скрыться из Лондона на такси.
   Уайтсайд сел в автомобиль Тарлинга, и через несколько минут они уже прибыли в госпиталь.
   Их встретила начальница, дама низенького роста, с материнской улыбкой на лице.
   – Мне очень жаль, что приходится тревожить вас в такой поздний час, – сказал Тарлинг, прочтя явное неудовольствие на ее лице. – Но сегодня вечером я получил важные известия, которые вынуждают нас взять мисс Райдер под охрану.
   – Вы хотите взять мисс Райдер под охрану? – спросила с удивлением дама. – Я вас не вполне понимаю, мистер Тарлинг. Я только что вышла вам навстречу с намерением отчитать вас из-за мисс Райдер. Ведь вы же знали, что она абсолютно не в состоянии выходить. Мне кажется, что сегодня утром я достаточно ясно дала вам это понять.
   – Она вовсе не должна выходить, – в крайнем изумлении сказал Тарлинг. – Что вы хотите сказать этим? Не хотите ли вы в самом деле сказать, что она вышла гулять?
   – Но вы же сами полчаса тому назад посылали за ней.
   – Я посылал за ней? – спросил Тарлинг и побледнел. – Скажите мне, пожалуйста, скорее, что с ней случилось.
   – Приблизительно полчаса тому назад, может быть, даже несколько раньше, прибыл шофер и сказал мне, что он послан из Скотланд-Ярда сейчас же привезти с собой мисс Райдер. Ее спешно желают допросить по поводу убийства ее матери.
   Лицо Тарлинга нервно передернулось. Он больше был не в состоянии скрывать своего волнения.
   – Разве вы не посылали за ней? – растерянно спросила начальница.
   Тарлинг отрицательно покачал головой.
   – Как выглядел человек, который пришел за ней?
   – Весьма обыкновенно: он был ниже среднего роста и производил впечатление нездорового человека; это был шофер.
   – Вы видели, в каком направлении он уехал?
   – Нет, я только сильно запротестовала против того, что мисс Райдер вообще должна ехать, но, когда я передала ей известие, которое, по-видимому, исходило от вас, она настояла на том, чтобы сейчас же покинуть больницу.
   Тарлинг пришел в ужас. Одетта Райдер находилась во власти душевнобольного, который ненавидел ее, который убил ее мать и который твердо решил обезобразить и изуродовать ее. Ведь он в своем безумии воображал, что она обманула его любимого друга и благодетеля и отплатила ему черной неблагодарностью за добро и заботы о ней!
   Не говоря ни слова больше, Тарлинг вместе с Уайтсайдом покинул госпиталь.
   – Этот случай безнадежен, – сказал он, когда они очутились на улице. – Боже мой, какая ужасная мысль! Ну, если мы захватим Милбурга живьем, то он поплатится за это!
   Тарлинг сказал шоферу, куда ехать, и вслед за Уайтсайдом быстро сел в автомобиль.
   – Сперва мы поедем ко мне домой и возьмем с собой Линг-Чу. Он может оказаться очень полезным. Мы теперь не имеем права опаздывать, мы должны сделать все, что в наших силах.
   Уайтсайд почувствовал себя немного задетым.
   – Я не знаю, в состоянии ли Линг-Чу проследить путь такси, в котором уехал Сэм Стэй, – сказал он, но, видя подавленное состояние Тарлинга, добавил гораздо более любезным тоном: – Конечно, я тоже придерживаюсь того же мнения, что мы должны сделать все, что только в состоянии сделать.
   Подъехав к дому, где проживал Тарлинг, на Бонд-стрит, они взбежали наверх по лестнице. Повсюду темно – обстоятельство не совсем обыкновенное, потому что Линг-Чу раз и навсегда было приказано не покидать квартиры во время отсутствия своего господина. Но Линг-Чу, без сомнения, не было дома. Столовая была пуста. Сыщик зажег электричество, и его взгляд сразу упал на исписанный лист рисовой бумаги. Чернила еще не успели высохнуть. На бумаге стояло несколько китайских букв и больше ничего.
   «Если господин вернется раньше меня, то пусть он знает, что я вышел искать маленькую молодую женщину», – с удивлением прочел Тарлинг.
   – В таком случае он, стало быть, уже знает, что она исчезла. Слава богу! Я хотел бы только знать…
   Вдруг он замолчал, так как ему показалось, что он услышал вздох. Он посмотрел на Уайтсайда – и тот тоже слышал этот звук.
   – Разве здесь кто-нибудь простонал? – спросил он. – Послушайте-ка еще раз! – Он склонил голову и стал ожидать.
   Вдруг снова раздался стон.
   Тарлинг побежал к двери каморки Линг-Чу, она оказалась запертой. Он нагнулся к замочной скважине и прислушался. Снова он услышал мучительный стон. Он нажал плечом на дверь и высадил ее.
   Их глазам представилось необычайное зрелище. На кровати, вытянувшись во весь рост, лежал человек, обнаженный до пояса. Его руки и ноги были привязаны к ножкам кровати, а лицо было покрыто тряпкой. Но Тарлингу прежде всего бросились в глаза четыре тонкие красные линии поперек груди. Это служило признаком, что здесь был применен метод, практикуемый китайской полицией, чтоб заставить признаться упорных преступников: легкие надрезы, сделанные острым ножом, которые только слегка задевали надкожный слой, но зато потом…
   Он огляделся, ища бутылочку с жидкостью, употребляемой во время пытки, но нигде не мог ее найти.
   – Кто это? – спросил он и сдернул тряпку с лица неизвестного.
   Это был Милбург!

XXXIII

   Мистер Милбург много пережил с тех пор, как он расстался с Сэмом Стэем, пока его наконец не нашли здесь. Он прочел в газете все подробности убийства, которое его очень опечалило. Он даже на свой лад впал в меланхолию.
   Он, следовательно, отправил письмо в Скотланд-Ярд не для того, чтобы спасти Одетту Райдер, а только с той целью, чтобы отомстить человеку, убившему единственную женщину, которую он любил. Он также не имел ни малейшего намерения покончить самоубийством. Уже целый год у него готовы были паспорта на случай бегства. И исключительно с этой целью он уже задолго до этого обзавелся священническим одеянием. Он мог покинуть Англию в любую минуту. Билеты лежали у него в кармане, и, когда он отправил посыльного в Скотланд-Ярд, он уже находился по дороге к станции Ватерлоо. Там он собирался сесть на поезд, согласованный с пароходом в Гавр. Он хорошо знал, что полицейские дежурят на станции, но полагал, что под маской почтенного сельского священника его не узнают, даже если приказ об аресте уже издан.
   В тот момент, когда он покупал в станционном киоске несколько газет и книг, чтобы было что читать во время длительного путешествия, он внезапно почувствовал, что кто-то положил руку на его плечо. Странная боязнь охватила его. Он оглянулся и вдруг увидел перед собой желтое лицо китайца, которого он видал уже раньше.
   – Ну, мой милый, – улыбаясь, спросил Милбург, – чем могу вам служить?
   – Идемте со мной, – сказал Линг-Чу, – и для вас будет лучше не поднимать шума.
   – Вы, по-видимому, ошибаетесь.
   – Я ни в коем случае не ошибаюсь, – спокойно ответил Линг-Чу. – Вам достаточно будет сказать полицейскому, стоящему там напротив, что я спутал вас с мистером Милбургом, подозреваемым в убийстве, и тогда я буду иметь большие неприятности, – иронически добавил он.
   У Милбурга от страха задрожали губы, и его лицо стало бледно-серым.
   Сопровождаемый Линг-Чу, он покинул станцию Ватерлоо. Дорога на Бонд-стрит осталась страшным сном в его воспоминаниях. Он не привык ездить на автобусе, потому что постоянно заботился о личном комфорте и в этом отношении никогда не экономил. Линг-Чу, напротив, охотно ездил в автобусе и чувствовал себя там хорошо.
   За все время пути они не обменялись ни одним словом. Милбург приготовился к тому, чтобы отвечать Тарлингу, так как полагал, что китаец только послан сыщиком, чтобы привести его к себе. Но в квартире Тарлинга не оказалось.
   – Ну, мой милый друг, что вам угодно от меня? – спросил Милбург. – Это правда, что я мистер Милбург, но, если вы утверждаете, что я якобы совершил убийство, то это – гнусная ложь!
   К Милбургу отчасти вернулась его обычная смелость.
   Сперва он ожидал, что Линг-Чу прямо доставит его в Скотланд-Ярд и что там его арестуют. Тот факт, что его доставили к Тарлингу на квартиру, он объяснял тем, что его положение не настолько отчаянное, как он представлял себе. Линг-Чу снова повернулся лицом к Милбургу, схватил его за кисть руки и повернул его приемом джиу-джитсу. Прежде чем Милбург смог понять, что случилось, он уже лежал ничком на полу, и Линг-Чу уперся ему коленом в спину. Он почувствовал, как нечто, похожее на петлю, обвивается вокруг кистей его рук, и потом ощутил пронизывающую боль, когда китаец сцепил наручники.
   – Вставайте! – круто сказал Линг-Чу, и Милбург почувствовал на себе изумительную силу китайца.
   – Что вы хотите со мной сделать? – испуганно спросил он, стуча зубами от страха.
   Вместо ответа Линг-Чу схватил его одной рукой, а другой открыл дверь и втолкнул в маленькое, скупо меблированное помещение. Он толкнул его к железной кровати, стоявшей у стены, так, что Милбург тут же рухнул.
   С изумительной уверенностью, можно сказать, даже основательностью ученого, китаец приступил к делу. Сперва он прикрепил длинную шелковую веревку к решетке над изголовьем и потом искусно надел петлю на шею Милбурга, так что тот не мог двигаться, не рискуя задохнуться.
   Линг-Чу после этого положил его на кровать, снял наручники и привязал его руки и ноги к ножкам кровати.
   – Что вы хотите со мной сделать? – жалобно заскулил Милбург, но не получил никакого ответа.
   Линг-Чу вытащил из своей блузы страшного вида нож, и Милбург стал кричать. Он был вне себя от ужаса, но ему предстояло пережить еще более страшные вещи. Китаец заглушил его жалобный вой, бросив ему подушку на лицо. Потом он разрезал Милбургу платье по пояс и удалил его.
   – Если вы будете кричать, – спокойно сказал он, – то подумают, что я пою: китайцы не обладают мелодичными голосами, и люди уже часто приходили сюда наверх, когда я распевал китайские песни, так как предполагали, что кто-то зовет на помощь от ужасной боли.
   – Этого вы не смеете делать! – тяжело дыша, прохрипел Милбург. – Это вопреки закону. – Он сделал последнюю попытку спасти себя: – За это преступление вы попадете в тюрьму!
   – Это меня весьма радует, – сказал Линг-Чу, – вся жизнь – тюрьма. Но вам наденут петлю на шею и вздернут на виселице.
   Он снял подушку со смертельно бледного лица Милбурга, так что тот мог видеть все движения китайца. Линг-Чу с большим удовлетворением осматривал свою работу.
   Потом он подошел к маленькому стенному шкафчику и вынул оттуда маленькую коричневую бутылочку, которую он поставил рядом с кроватью. Он сам сел на кровать и стал разговаривать со своим пленником. Он плавно говорил по-английски, хотя делал время от времени маленькую паузу в поисках нужного слова. Иногда он употреблял выспренние и высокопарные слова. Иногда он становился немного педантичным. Он говорил медленно, с ударением на каждом слове.
   – Вы не знаете китайцев. Вы не были в Китае и не жили там? Если я спрашиваю вас, жили ли вы там, я не хочу сказать, что вы несколько недель провели в одном из портовых городов, в хорошей гостинице. Ваш мистер Лайн поступил так, и он, понятно, ничего не имел от своего пребывания в Китае.
   – Я ничего не знаю про мистера Лайна, – прервал его Милбург, который почувствовал, что Линг-Чу каким-то образом ставил его в связь с дурным поведением этого человека.
   – Хорошо, – сказал Линг-Чу и хлопнул себя плоским лезвием ножа по руке. – Если бы вы жили в Китае, – я хочу сказать – в настоящем Китае, – тогда бы вы, быть может, имели понятие о нашем народе и о наших особенностях. Общеизвестно, что китайцы не боятся ни смерти, ни боли, это, понятно, немного преувеличено, потому что я знал многих преступников, которые боялись и того и другого.
   На секунду его тонкие губы скривились в улыбку, как будто он с удовольствием вспомнил о подобных ужасных сценах. Но потом он снова сделался серьезным.
   – С точки зрения европейца, мы все еще очень необразованны, но, по нашему собственному мнению, мы обладаем старой культурой, которая стоит гораздо выше культуры Запада. Это я собираюсь втолковать вам.
   Милбург онемел от ужаса, когда Линг-Чу приставил к его груди острие своего ножа. Но китаец держал нож так легко, что Милбург едва ощущал его прикосновение.
   – Мы ценим права личности не так высоко, как европейцы. Например, – объяснил он заботливо Милбургу, – мы не очень нежно обращаемся с нашими пленными, когда мы того мнения, что, применяя некоторую силу, мы можем добиться у них признания.
   – Что вы собираетесь делать со мной? – в ужасе спросил Милбург, которому вдруг пришла в голову жуткая мысль.
   – В Англии, а также в Америке, хотя американцы уже немного хитрее, преступника после ареста подвергают только продолжительному допросу. При этом он имеет возможность врать своим судьям, сколько угодно его фантазии. Ему предлагают вопросы, и спрашивают его без конца, и не знают, говорит ли он правду или лжет.
   Милбург тяжело дышал.
   – Теперь вы поняли, куда я клоню?
   – Я не знаю, чего вы хотите, – дрожащим голосом ответил Милбург, – я знаю только, что вы собираетесь совершить ужасное преступление.
   Линг-Чу сделал ему знак замолчать.
   – Я совершенно точно знаю, что я делаю. Послушайте только, что я вам сейчас скажу. Приблизительно неделю тому назад ваш шеф, мистер Торнтон Лайн, был найден мертвым в Гайд-парке. На нем были только рубаха и брюки, и кто-то положил ему на грудь шелковую рубашку, чтобы унять кровь. Он был убит в квартире маленькой молодой женщины, чье имя я правильно не могу произнести, но вы знаете, о ком я говорю.
   Милбург неподвижно уставился на китайца и после этих слов слабо кивнул.
   – Он был убит вами, – медленно сказал Линг-Чу, – потому что он открыл, что вы его обокрали, и вы боялись, что он предаст вас в руки полиции.
   – Это неправда, – заревел Милбург. – Это ложь! Я говорю вам, что это неправда!
   – Это мы сейчас узнаем, правда ли это или нет.
   Китаец сунул руку в карман. Милбург широко раскрытыми глазами наблюдал за ним, но тот вынул только серебряный портсигар. Линг-Чу взял сигарету и молча курил, все время глядя на Милбурга, потом он поднялся, подошел к шкафу, взял оттуда довольно большую бутылочку и поставил ее рядом с маленькой коричневой.
   Линг-Чу докурил сигарету и бросил окурок в пепельницу, стоявшую на камине.
   – В интересах всех участвующих, – медленно и спокойно сказал он, – чтобы правда выплыла наружу. Это в интересах моего почтенного господина Ли-Иена – охотника на людей, а также и в интересах почтенной маленькой женщины.
   Он взял нож и склонился над полумертвым от ужаса Милбургом.
   – Ради бога, отпустите меня! – закричал он, и его слова потонули в рыданиях.
   – Это не принесет вам большого вреда, – сказал китаец и провел своим ножом четыре линии по груди Милбурга. Острый кинжалообразный нож, казалось, едва дотрагивался до кожи пленника, но красные следы, отнюдь не более яркие, чем если бы Милбург почесался, ясно видны были на теле. Пленник чувствовал только щекотку, а потом легкую жгучую боль. Китаец положил нож на стол, а потом взялся за маленькую бутылочку.
   – В этом сосуде находится экстракт из нескольких растений, причем здесь больше всего испанского перца. Но это совсем другой перец, чем ваш. Это особая разновидность, которая растет только в нашей стране. Здесь, в этой бутылке, – он показал на большую, – находится особое китайское масло, которое сейчас же успокаивает боль, вызываемую этой перечной тинктурой.
   – Что вы собираетесь делать, вы – собака, дьявол?
   – Я буду маленькой кисточкой медленно смазывать эти места перечной тинктурой. – Он коснулся груди Милбурга своими длинными пальцами. – Совсем медленно, миллиметр за миллиметром. Тогда вы почувствуете боли, каких никогда не испытывали. Вы всю жизнь будете вспоминать об этом: боль пронижет вас с ног до головы. Я часто думал о том, как это просто – узнавать правду, и если вы вообразите, что лишаетесь от боли рассудка, то все-таки еще не сойдете с ума.
   Китаец медленно откупорил бутылочку, обмакнул маленькую кисточку в жидкость, и Милбург с ужасом увидел, как он вытащил ее из горлышка. Линг-Чу внимательно наблюдал за пленником, и, когда этот большой человек открыл рот, чтобы закричать, он быстро воткнул ему в рот платок, который с невероятной быстротой вытащил из своего кармана.
   – Погодите же, погодите! – прохрипел, глотая слова, Милбург. – Я должен вам сказать кое-что, что ваш господин должен знать.
   – Так, это очень хорошо, – холодно сказал Линг-Чу и снова вынул платок из его рта. – Итак, теперь говорите мне, но только правду.
   – Что я должен вам сказать? – спросил Милбург, у которого от страха крупными каплями выступил на лбу пот.
   – Вы должны сознаться, что убили Торнтона Лайна, – это единственная правда, которую я желаю услышать.
   – Но, клянусь вам, что я не убивал его! Клянусь вам, слышите, я говорю правду! – воскликнул Милбург, обезумевший от страха и ужаса. – Нет, погодите, погодите же, – заскулил он, когда Линг-Чу снова взялся за платок. – Вы знаете, что случилось с мисс Райдер?
   – Что случилось с мисс Лайдел? – быстро спросил Линг-Чу. (Китайцы не выговаривают буквы «р».)
   Затаив дыхание и слабым голосом Милбург рассказал, как он встретился с Сэмом Стэем. И в своем испуге верно передал слово за словом весь свой разговор с ним.
   Линг-Чу, сидя на кровати, прислушивался к его словам. Когда Милбург закончил, он отставил бутылку в сторону и закупорил ее.
   – Моему господину угодно, чтобы маленькая молодая женщина не находилась в опасности, – сказал он. – Сегодня вечером он не возвратится, поэтому я должен сам пойти в госпиталь. С вашим допросом можно еще подождать.
   – Отпустите меня! – воскликнул Милбург. – Я хочу помочь вам.
   Линг-Чу покачал головой.
   – Нет, вы останетесь здесь, – сказал он с угрожающей улыбкой. – Я сперва пойду в госпиталь, и, если все в порядке, я снова вернусь к вам. Тогда мы посмотрим, в чем вам следует сознаться.
   Он вынул из шкафа чистое белое полотенце, покрыл им лицо своей жертвы и брызнул на него несколько капель из третьей бутылочки, которую он также вынул из шкафа. Милбург потерял сознание и не мог больше вспомнить ничего, пока, приблизительно через час, он не поглядел в удивленное лицо Тарлинга.

XXXIV

   Тарлинг склонился над ним и развязал узлы, которыми Милбург был привязан к кровати. Этот большой, сильный человек был бледен как мел и дрожал. Тарлингу пришлось его поддерживать, чтобы он был в состоянии сесть. Тарлинг и Уайтсайд внимательно наблюдали за ним. Сыщик исследовал надрезы на его груди и облегченно вздохнул, установив, что Линг-Чу еще не успел приступить к пытке, которая так часто доводила китайских преступников до предела безумия. Он нимало не сомневался в том, что именно Линг-Чу доставил сюда Милбурга и привязал его к кровати.
   Уайтсайд поднял лохмотья одежды, которые Линг-Чу сорвал с Милбурга, и положил их рядом с Милбургом на кровать. Тарлинг сделал полицейскому инспектору знак перейти в соседнюю комнату.
   – Что это все означает? – спросил Уайтсайд.
   – Мой друг Линг-Чу хотел на свой собственный лад узнать, кто убил Торнтона Лайна. По счастью, он еще не начал пытки. По всей вероятности, он прервал свою работу, когда Милбург сказал ему, что мисс Райдер находится в опасности.
   Он посмотрел на бессильного и усталого человека, сидевшего на кровати.
   – Он немного больше меня, но я думаю, что мое платье ему подойдет.
   Он быстро направился в свою спальню и скоро вернулся оттуда с кое-какой одеждой.
   – Ну, Милбург, вставайте и одевайтесь!
   Полуголый Милбург взглянул на него. Он все еще был вне себя, и его руки и губы дрожали.
   – Полагаю, что лучше будет, если вы наденете это платье, а не будете бегать в костюме священника. Правда, моя одежда будет вам не очень к лицу, – саркастически добавил Тарлинг.
   Милбург поднялся и взял в руки платье.
   Оба сыщика удалились в соседнюю комнату. Спустя короткое время дверь отворилась. Милбург, шатаясь, вошел в комнату и тяжело опустился на стул.
   – Чувствуете ли вы себя настолько сильным, чтобы выйти на улицу? – спросил Уайтсайд.
   – Выйти? – Милбург растерянно оглянулся. – Куда же я должен уйти?
   – На полицейский пост, – сухо сказал Уайтсайд. – У меня при себе приказ арестовать вас, Милбург, потому что вас подозревают в совершении предумышленного убийства, поджога, воровства и растраты.
   – Предумышленного убийства! – звенящим голосом воскликнул Милбург и поднял свои дрожащие руки. – Вы не можете обвинять меня в этом, клянусь, что я невиновен!
   – Где вы в последний раз видели Торнтона Лайна? – спросил Тарлинг.
   Милбург сделал отчаянное усилие взять себя в руки.
   – Я видел его в последний раз в его бюро, – начал он.
   – Когда вы в последний раз видели Торнтона Лайна? – резко повторил Тарлинг. – Это все равно – видели ли вы его живым или мертвым.
   Милбург не ответил. Уайтсайд положил ему руку на плечо и сказал, глядя в сторону Тарлинга:
   – Моей обязанностью, в качестве полицейского чиновника, является необходимость предостеречь вас в том, что все, что вы сейчас скажете, может быть приведено против вас в качестве улики на суде.
   – Подождите, – ответил Милбург.
   Его голос совершенно осип, и он едва мог дышать.
   – Могу я получить стакан воды? – попросил он, смачивая языком свои засохшие губы.
   Тарлинг принес ему освежающий напиток, и он залпом, жадно выпил стакан воды. Казалось, что выпитая вода вернула ему отчасти его прежнее высокомерие и нахальство. Он вдруг встал со стула и оправил жилет – он теперь был одет в старый охотничий костюм Тарлинга – и в первый раз после продолжительного времени улыбнулся.
   – Господа, – сказал он своим обычным тоном, – вам трудно будет доказать, что я замешан в убийстве Торнтона Лайна, так же трудно будет доказать, что я имею что-нибудь общее с пожаром фирмы «Бешвуд и Саломон», – я предполагаю, что вы думали об этом, когда говорили о поджоге. И труднее всего будет доказать, что я обкрадывал фирму Торнтона Лайна. Девушка, совершившая это преступление, сделала уже письменное признание, как вы это лучше знаете, мистер Тарлинг. – Он, улыбаясь, посмотрел на сыщика, твердым взглядом ответившего на его улыбку.
   – Я ничего не знаю ни о каком признании, – сказал он с ударением на каждом слове.
   Милбург, ухмыляясь, наклонил голову. Хотя на его лице еще был написан страх, который нагнало на него обращение Линг-Чу, но к нему все же до известной степени вернулась его обычная самоуверенность.
   – Этот документ был сожжен, и сделали это именно вы, мистер Тарлинг. А теперь я полагаю, что вы достаточно долгое время водили меня за нос.
   – Водил вас за нос? – спросил изумленный Тарлинг. – Что вы хотите этим сказать?
   – Я подразумеваю приказ об аресте, который вы мне все время тыкали в нос.
   – Нет, это не блеф, – сказал Уайтсайд, вынув из кармана сложенный вчетверо документ. Он открыл его и сунул Милбургу под нос, – а на всякий случай у меня при себе вот это, – продолжал он, вынув из кармана пару крепких наручников, и надел эти браслеты на руки перепуганного Милбурга.
   Милбург, должно быть, уж очень полагался на свое счастье, или, может быть, его поддерживало сознание, что ему удалось хорошо замести все следы преступления.
   Но теперь он рухнул. Тарлинг возмущался, когда этот человек сохранял вызывающий вид. Ему было совершенно ясно, что улики против Милбурга по обвинению в поджоге и растрате были еще недостаточно полными. Но обвинение в убийстве было подавляющим по сравнению с прочими преступлениями. Милбург, по-видимому, был того же мнения, потому что он больше не говорил о мелочах. Он сидел, съежившись, на стуле, и при каждом движении его рук цепи тихо звенели. Он положил руки на стул перед собой и выпрямился с некоторым напряжением.
   – Если вы снимете это с меня, господа, – сказал он, высоко подняв сложенные руки, – тогда я скажу вам многое, что успокоит вас относительно убийства Торнтона Лайна.
   Уайтсайд вопросительно посмотрел на Тарлинга, который кивнул в знак согласия. Сейчас же после этого наручники были сняты, и Милбург стал потирать пораненные кисти своих рук.
   Психологу, который сделал бы попытку проанализировать душевное состояние Тарлинга, пришлось бы иметь дело с трудной задачей. Он, вне себя от заботы об Одетте, поспешил домой, чтобы вместе с Линг-Чу начать преследование Сэма Стэя. И только уверенность в том, что Линг-Чу уже напал на след сумасшедшего, успокоила его взвинченные нервы. Иначе он не стал бы тратить столько времени, возиться с Милбургом и ждать его признаний.
   Несмотря на это, ему внезапно снова пришла в голову мысль об опасном положении Одетты, и он захотел покончить со всем этим как можно скорее. Лучше всего было бы отправить Милбурга в тюрьму и заняться им уже после нахождения Одетты.
   – Прежде чем вы начнете, скажите мне: в чем вы признались Линг-Чу, что он оставил вас одного?
   – Я рассказывал ему о мисс Райдер и высказал предположение, что с ней могло бы приключиться.
   – Теперь я понимаю, – сказал Тарлинг, – а теперь, мой друг, расскажите все как можно скорее и по возможности придерживайтесь правды: кто убил Торнтона Лайна?
   Но Милбург уже снова улыбался.
   – Скажу, если вы мне сумеете объяснить, как Торнтон Лайн попал из квартиры Одетты в Гайд-парк, потому что до сих пор я верю и твердо убежден в том, что Торнтон Лайн был убит Одеттой.
   Тарлинг глубоко и явственно вздохнул.
   – Теперь вы лжете! – воскликнул он.
   Но Милбург нисколько не смутился.
   – Ну хорошо же, – сказал он, – тогда расскажу вам, что знаю об этом деле и что я лично пережил.

XXXV

   – Я сейчас опишу вам не все события, – плавно начал Милбург, – которые предшествовали смерти Торнтона Лайна. Не хочу также говорить о его характере. Он не был образцовым шефом, он был подозрителен, несправедлив и в некоторых отношениях просто подл. Я знаю, что он подозревал меня. Он получил впечатление, что я похитил у фирмы крупные денежные суммы, я уже давно знал об этом. А потом я получил полную уверенность в том благодаря беседе, которую он имел с вами, мистер Тарлинг, в тот день, когда я вас увидел в первый раз в жизни.
   Тарлинг вспомнил об этом неприятном дне: Милбург вошел в бюро как раз в тот момент, когда Лайн так неосторожно и откровенно выразился о своем служащем.
   – Итак, господа, я не признаюсь в том, что обокрал фирму или виновен в каком-нибудь другом преступлении. Я, правда, признаю, что происходили известные неправильности, за которые я был морально ответственен, но, помимо этого, я ни в чем не могу признаться. Пожалуйста, отметьте это, – сказал он Уайтсайду, который стенографическим способом записывал его показания. – Пожалуйста, упомяните об этом буквально: неточности и небрежности, – заботливо повторил он. – Помимо этого, я не со-? знаюсь ни в чем.
   – Иными словами, вы вообще ни в чем не хотите сознаться?
   – Нет, ни в коем случае, – серьезно сказал мистер Милбург. – Совершенно достаточно того, что мистер Лайн долгое время подозревал меня и пригласил сыщика, чтобы доказать мои кажущиеся растраты. Это правда, что я трачу много денег и владею двумя домами: одним в Кемден-тауне, а другим в Гертфорде. Но я счастливо играл на бирже и благодаря этому мог покрывать все свои расходы. Тем не менее совесть не оставляла меня в покое, потому что я был ответственен за все счетоводство фирмы и отчасти догадывался, даже почти наверное знал, что кто-то обманул фирму; поэтому я начал производить расследование. Вы поймете, что факт моей моральной ответственности за фирму «Лайн» налагал на меня тяжкие заботы.
   – Вы говорите, как пишете, – сказал Уайтсайд. – Я не верю ни одному слову из всего того, что вы нам только что рассказали. Я считаю вас крупным вором, Милбург.
   – Благодарю вас, – саркастически сказал Милбург. – Ну вот, господа, обстоятельства настолько обострились, я чувствовал свою ответственность, я знал, что на самом деле происходили растраты, что меня заподозрили и что женщина, которая была мне дорога, – его голос на момент дрогнул, – будет тяжело поражена моей небрежностью. Мисс Одетта Райдер была уволена со службы, потому что она отклонила предложение мистера Лайна. Мистер Лайн всю свою ярость обратил в ее сторону, и это навело меня на одну мысль. Вечером, после общего разговора, в котором и вы принимали участие, мистер Тарлинг, я очень поздно работал в бюро. Я приводил в порядок письменный стол мистера Лайна. Когда я на минуту покинул комнату, то по возвращении нашел ее погруженной в темноту. Я восстановил контакт настольной лампы и увидел, что на письменном столе лежит пистолет. Раньше я, впрочем, показал, – с этими словами он снова обратился к Тарлингу, – что я не нашел пистолета. Я даже настаивал на своих словах. Мне очень жаль, что я должен признаться вам, что сказал неправду. Итак, я нашел пистолет, сунул его в карман и взял к себе домой. По всей вероятности, именно из этого оружия был застрелен Торнтон Лайн.
   Тарлинг кивнул:
   – В этом я никогда не сомневался, Милбург, но у вас был другой автоматический пистолет, который вы уже после убийства купили у Джона Уодхэма в Холборн-парке.
   Мистер Милбург опустил голову в знак согласия.
   – Это совершенно верно, – промолвил он, – оружие все еще находится в моей собственности. Я проживаю в своей квартире в Кемден-тауне и…
   – Вам нечего объяснять дальше. Скажу вам только, что я точно знаю, где вы достали пистолет, из которого вы два раза выстрелили в меня в тот вечер, когда я привез Одетту Райдер из Эшфорда.
   Милбург закрыл глаза, и на его лице появилось выражение покорности.
   – Полагаю, что будет лучше сейчас не высказывать противоположных взглядов, – сказал он. – Разрешите мне продолжать рассказ, придерживаясь исключительно фактов.
   Тарлингу хотелось громко расхохотаться: нахальство этого человека превосходило все виденное им доселе. Если бы Милбург не обвинял Одетту Райдер в убийстве, то Тарлинг оставил бы его наедине с Уайтсайдом и отправился бы на поиски Сэма Стэя, хотя это и казалось безнадежным делом.
   – Я взял с собой револьвер на дом, – продолжал Милбург, – вы сами понимаете, что я был близок к нервному припадку. Я чувствовал на себе тяжкую ответственность и знал, что придется покончить все расчеты с жизнью, если мистер Лайн не поверит моей невиновности.
   – Иными словами, вы хотели покончить самоубийством? – иронически спросил Уайтсайд.
   – Да, так обстояло дело, – мрачно ответил Милбург. – Мисс Райдер была уволена, и я находился накануне разорения. Ее мать тоже была бы замешана в это дело. Удрученный этими мыслями, я сидел у себя дома в Кемден-тауне. Вдруг мне пришла в голову мысль: Одетта Райдер настолько сильно любит свою мать, что способна ради нее на высшие жертвы. Что, если она возьмет на себя ответственность за все неточности в кассовых книгах фирмы? Она могла бы на время скрыться на континент – до тех пор, пока бы дело не заглохло. Сперва я имел намерение посетить ее на следующий день, но я все еще сомневался, исполнит ли она мою просьбу. Нынешние молодые люди очень эгоистичны и себялюбивы. В тот же вечер я вышел из дому и случайно встретил ее в тот момент, когда она собиралась поехать в Гертфорд. Я обрисовал ей мое положение; бедная девушка, понятно, ужаснулась, но мне удалось убедить ее: она подписала признание в растратах, то самое, которое вы, мистер Тарлинг, уничтожили.
   Уайтсайд поглядел на Тарлинга.
   – Об этом я ничего не знаю, – сказал он с легким упреком.
   – Я еще вернусь к этому обстоятельству, – успокоил его Тарлинг, – продолжайте, Милбург.
   – Я телеграфировал миссис Райдер о том, что ее дочь в этот вечер не приедет в Гертфорд. Я телеграфировал также мистеру Лайну и просил его встретить меня в квартире мисс Райдер. Я на всякий случай подписался ее именем, так как был твердо убежден в том, что в таком случае он непременно последует моему приглашению.
   – Вы желали таким путем уничтожить всякое подозрение, которое могло пасть на вас, – резко возразил ему Тарлинг.
   – Да, – медленно ответил Милбург с таким видом, как будто мысль об этом только сейчас пришла ему в голову. – Я с большой поспешностью покончил дело с мисс Райдер и заодно попросил ее больше не возвращаться в свою квартиру. Я обещал ей, что сам зайду туда и упакую все, что необходимо в дороге. Я собирался потом доставить чемодан на автомобиле на станцию Черинг-Кросс.
   – Следовательно, это вы упаковали маленький чемоданчик? – спросил Тарлинг.
   – Я, во всяком случае, успел запаковать его только наполовину, – поправил его Милбург. – Вы видите, что я ошибся во времени. Когда я только что собрался начать упаковку вещей, мне стало ясно, что было невозможно вовремя попасть на станцию. Я условился с мисс Райдер, что позвоню ей за четверть часа до отхода поезда, в случае, если я не сумею прийти. Она ожидала меня в одной гостинице, недалеко от вокзала. Я надеялся быть у нее, по крайней мере, за час до отхода поезда. Но, когда я увидел, что это невозможно, я оставил лежать наполовину упакованный чемодан и пошел на станцию подземной железной дороги позвонить по телефону.
   – Как же вы попали в квартиру? – спросил Тарлинг. – Швейцар у парадных дверей сказал, что он не видел никого.
   – Я вошел задним ходом, – объяснил Милбург. – Очень легко войти в квартиру мисс Райдер с улицы, проходящей позади дома: для того чтобы иметь возможность вводить свои велосипеды, все жильцы имеют ключи от этого входа.
   – Совершенно верно, – сказал Тарлинг, – продолжайте.
   – Я уже опередил свой собственный рассказ: чемодан я паковал позже. Когда я распрощался с мисс Райдер, я точно обдумал свой план. Но это снова завело бы меня слишком далеко, если бы я вам сейчас передал все, о чем собирался переговорить с Лайном.
   – Вы, понятно, собирались заявить ему, что мисс Райдер виновата во всем, – сказал Тарлинг. – Я точно знаю все, что вы собирались сказать.
   – В таком случае разрешите поздравить вас, мистер Тарлинг: вы умеете читать чужие мысли, потому что я еще никому не доверял своих самых сокровенных идей. Но это не относится к делу. Я собирался вместе с мистером Лайном замять это дело. Я хотел напомнить ему о том, что я долгие годы верно служил ему и его отцу. И если бы я не имел успеха и он все-таки упорствовал бы в намерении возбудить против меня дело, я собирался застрелиться у него на глазах.
   Последние слова он сказал театральным напыщенным тоном, но на его слушателей эти слова не оказали ни малейшего действия. Уайтсайд только на минутку оторвался от своего протокола и подмигнул Тарлингу.
   – Вам, кажется, доставляет особое удовольствие готовиться к самоубийству, чтобы потом изменить свое мнение по этому поводу, – сказал Уайтсайд.
   – Мне очень жаль, что вы в таком легком тоне говорите о таком серьезном деле. Как я уже сказал, мне пришлось довольно долго ждать. Но совершенно стемнело раньше, чем я вернулся в квартиру мисс Райдер. Одетта передала мне все ключи, и я без всякого затруднения нашел ее чемоданчик. Он находился в столовой, в нижнем отделении буфета. Я положил его на кровать и стал упаковывать его, как умел, так как я мало разбираюсь в том, что дамам нужно в дороге. Тем временем мне стало очевидно, что я не сумею вовремя попасть к поезду. По счастью, я условился с мисс Райдер позвонить ей в том случае, если не успею справиться со всем.
   – Между прочим, разрешите спросить вас, – сказал Тарлинг, – как вы были одеты?
   – Как же я был одет? Разрешите мне подумать. На мне было тяжелое пальто: насколько я помню, ночь была прохладная и туманная.
   – Где у вас был пистолет?
   – В кармане пальто, – быстро ответил Милбург.
   – Вы надели пальто?
   Милбург минуту подумал.
   – Я снял его, находясь в квартире, и повесил возле постели, рядом с нишей, в которой хранилось платье мисс Райдер.
   – Когда вы пошли звонить по телефону, вы взяли с собой пальто?
   – Нет, это я знаю совершенно точно, – сейчас же сказал Милбург. – Я вспоминаю, что потом еще подумал о том, как глупо с моей стороны было взять с собой пальто и потом не надевать его.
   – Продолжайте, – нетерпеливо сказал Тарлинг.
   – Я зашел на станцию подземной дороги, позвонил в гостиницу, и, к моему величайшему изумлению и тревоге, мисс Райдер не отвечала. Я спросил швейцара, не видел ли он молодую даму в таком-то платье, ожидавшую в вестибюле. Он ответил на мой вопрос отрицательно. Значит, была возможность, что она возвратилась к себе на квартиру.
   – Держитесь ближе к фактам, – перебил его Уайтсайд. – Нам не нужны ваши предположения и теории. Рассказывайте нам просто, что случилось.
   – Ну хорошо, – любезно ответил Милбург. – Когда я позвонил, была половина десятого. Вы помните, что я телеграфировал мистеру Лайну, чтобы он встретился со мной в квартире мисс Райдер в одиннадцать часов. Следовательно, не было никакой причины возвращаться раньше назначенного срока, в крайнем случае – на несколько минут раньше, чтобы впустить мистера Лайна. Вы спрашивали меня, – обратился он к Тарлингу, – надел ли я пальто? Я теперь вспоминаю, что пошел обратно в квартиру мисс Райдер за ним. Но, когда я пришел на улицу позади дома, я увидел несколько людей, стоявших у заднего фасада большого дома. Я не хотел, чтобы на меня обратили внимание, и подождал поэтому, пока все ушли. Я начал мерзнуть, стоя на углу улицы, и так как эти люди все еще не уходили, а продолжали стоять у гаражей, то время показалось мне ужасно долгим. Я пошел обратно на главную улицу и прошел при этом мимо кинематографа. Я охотно хожу в кино, и хотя в тот момент я не был в подходящем настроении, но я все-таки вошел, чтобы убить время. Сейчас я приступаю к важнейшей части своего отчета и прошу вас обращать внимание на все подробности. Но я очень желаю, так как это в моих собственных интересах, чтобы убийца был пойман и предан суду.
   Тарлинг прервал его, попросив рассказывать скорее, но Милбург не дал себя запутывать.
   – Когда я потом вернулся на заднюю улицу, то она была пуста, но у черного хода стоял небольшой желтый автомобиль. Ни в автомобиле, ни поблизости от него никого не было. Я был удивлен, потому что в тот момент не узнал автомобиля Торнтона Лайна. Дверь черного хода была открыта, хотя я помнил, что, уходя, запер ее. Я открыл дверь, ведущую в квартиру, и вошел. Когда я уходил, я потушил свет, но, к моему великому изумлению, я через дверь увидел свет в комнате Одетты, и раньше еще, чем я вошел в комнату, я услышал запах жженого пороха. Я увидел человека, лежавшего на полу, лицом вниз. Я быстро вошел и повернул его на спину. С ужасом я узнал в этом человеке мистера Торнтона Лайна. Он был без сознания, и кровь сочилась из раны на его груди. Мне показалось, что он уже умер. Я был в высшей степени поражен. Моей первой мыслью было, и первая мысль иной раз бывает правильной, что Одетта Райдер по какой-нибудь причине вернулась домой и застрелила его. И странно: окно спальни было широко раскрыто.
   – Но окно защищено крепкой решеткой, – сказал Тарлинг. – Было совершенно невозможно скрыться через окно.
   – Я исследовал рану, – продолжал Милбург, – и нашел, что она была очень опасна. Торнтон Лайн еще подавал слабые признаки жизни. Я собирался остановить сочившуюся из раны кровь, выдвинул ящик комода и вынул первую попавшуюся мне в руку вещь. Мне нужно было наложить что-нибудь на рану, и для этого я использовал два платка Одетты. Сперва я снял с него сюртук и жилет. Потом я поднял его, насколько это было возможно. Но он умер, вероятно, в то время, пока я накладывал повязку.
   Внезапно я понял, в каком ужасном положении я сам находился. Я подумал о том, какие сильные подозрения должны падать на меня, если кто-нибудь застанет меня в этой комнате, и меня охватил панический страх. Я сейчас же взял висевшее на стене пальто, поспешил вон из помещения и дошел до своей квартиры в Кемден-тауне в совершенно разбитом состоянии.
   – Вы оставили свет непотушенным? – спросил Тарлинг.
   Милбург подумал немного.
   – Да, – сказал он, – я забыл выключить свет.
   – Вы оставили тело в квартире?
   – Готов присягнуть в этом.
   – А револьвер был в вашем кармане, когда вы пошли домой?
   Милбург покачал головой.
   – Почему же вы не сообщили об этом полиции?
   – Потому что я боялся. Я был перепуган насмерть. Трудно сознаться в такой вещи, но я по природе труслив.
   – Был ли еще кто-нибудь в помещении?
   – Насколько я мог видеть, там никого не было, кроме меня. Но я же сказал вам, что окно было открыто. Вы сказали, что на нем была решетка, но худощавый человек легко может протиснуться сквозь железные прутья, например девушка.
   – Это невозможно, – коротко ответил Тарлинг. – Промежутки между прутьями решетки были очень тщательно размерены – между ними никто не мог проскользнуть. Вы имеете понятие, кто мог убрать труп?
   – Нет, я не знаю этого, – твердо ответил Милбург.
   Тарлинг как раз собирался что-то сказать, как вдруг раздался телефонный звонок. Он взял слуховую трубку.
   Он услышал хриплый и громкий голос, по-видимому не привыкший говорить по телефону.
   – Здесь мистер Тарлинг?
   – Да, это я сам.
   – Она с вами очень дружна, не правда ли? – спросил незнакомец со звенящим хохотом.
   Тарлинга охватил леденящий ужас, потому что, несмотря на то что он ни разу не говорил с Сэмом Стэем, его чувство подсказало ему, что у аппарата именно этот сумасшедший.
   – Вы завтра найдете ее; это значит – найдете только то, что от нее останется, от той женщины, которая предала его…
   Тарлинг услышал, как собеседник дал отбой. В безумном страхе он снова повернул ручку.
   – С какой станцией я только что был соединен?
   С телефонной станции ему ответили через некоторое время, что он разговаривал с Хемстэдом.

XXXVI

   Одетта Райдер удобно уселась на мягком сиденье автомобиля. Она закрыла глаза, потому что вдруг почувствовала легкую слабость. На ней сказывались волнения и тревоги последнего времени. Но мысль о том, что Тарлинг нуждается в ней, дала ей силы дойти до автомобиля. Но теперь, когда она сидела одна в темном лимузине, она почувствовала свою физическую слабость. Автомобиль проезжал по бесконечно длинным улицам. Она не знала, в каком направлении они ехали, но при ее состоянии это было ей совершенно безразлично. Она до тех пор даже не знала точного местонахождения госпиталя.
   Один раз, когда они проезжали по оживленной улице, она увидела, что люди оборачивались вслед автомобилю. Полицейский крикнул что-то… Но она была слишком слаба, чтобы обращать на это внимание. До ее сознания только смутно доходила смелость шофера, который изумительным образом справлялся со всеми трудностями езды. Только когда она заметила, что они выехали на загородное шоссе, у нее возникло подозрение, что не все в порядке. Но и тут ее сомнения снова рассеялись, когда она по некоторым признакам узнала, что они ехали по дороге в Гертфорд. Она снова прислонилась к спинке сиденья. Вдруг автомобиль приостановился, затем дал задний ход, въехав на проселочную дорогу, и снова повернул в том направлении, откуда приехал. Вскоре после этого автомобиль остановился. Сэм Стэй выключил мотор и затормозил. Потом он слез со своего сиденья и открыл дверцы.
   – Выходи, – сказал он грубо.
   – Что? Что? – начала пораженная ужасом девушка.
   Но, прежде чем она успела вымолвить слово, он схватил ее за руку и так порывисто вытащил ее, что она упала на дорогу.
   – Как, ты меня не знаешь? – Он так дико схватил ее за плечи, что ей хотелось громко крикнуть от боли. Она валялась на коленях и напрасно делала попытки встать. В испуге и изумлении она поглядела на этого маленького человека.
   – Я узнаю вас, – сказала она, затаив дыхание. – Вы тот человек, который пытался вломиться в мою квартиру?
   Он ухмыльнулся.
   – Я тоже знаю тебя, – грубо расхохотался он. – Ты ужасное дьявольское создание, которое подкараулило его – этого лучшего человека во всем мире! Он лежит сейчас в мавзолее на кладбище в Хайгете, двери мавзолея совсем как церковные двери – туда я сегодня ночью доставлю тебя. Ты… проклятая тварь! Туда я сброшу тебя, и там ты будешь у него, потому что он хотел иметь тебя.
   Он схватил ее за руки и поглядел ей прямо в лицо.
   В горящих безумием глазах помешанного было выражение такой дикости и бесчеловечности, что Одетта от страха не в состоянии была издать ни звука. Вдруг она потеряла сознание, он схватил ее под руку и поднял с земли.
   – Что, обморок? Это еще немного рано!
   Он положил ее на траву в стороне от дороги, вытащил чемоданный ремень, который хранился у него под сиденьем, и скрутил ей руки. Потом он взял ее шаль и замотал ей рот.
   Наконец он схватил ее, поднял и положил в углу автомобиля. Захлопнув дверь, он сел на свое место и полным ходом поехал в Лондон. Достигнув границы Хемстэда, он увидел световой сигнал у табачной торговли. Сейчас же после этого он остановил автомобиль, достигнув наиболее неосвещенной части улицы. Он быстро заглянул внутрь лимузина, девушка соскользнула с сиденья на пол и лежала неподвижно.
   Потом он поспешил в табачную лавку, где увидел световой сигнал, означающий телефонный автомат. Ему вдруг пришла в голову дикая идея, что он может отомстить еще одному человеку с пронизывающими глазами, который допрашивал его тогда, когда с ним случился припадок, – Тарлингу… так его звали, да!
   Он перелистал телефонную книгу и нашел номер. В следующую минуту он уже разговаривал с сыщиком.
   Он повесил трубку и вышел из телефонной будки.
   Лавочник, слышавший его твердый, резкий голос, недоверчиво поглядел ему вслед. Но Сэму Стэю все это было безразлично. Он больше не интересовался тем, подозревают ли его люди. Он подбежал к автомобилю, вскочил в него и поехал дальше. К кладбищу в Хайгете!
   Эта мысль мелькала все время в его мозгу. Главные ворота, наверное, уже закрыты, но все-таки он сумеет выполнить свой план. Может быть, лучше будет сперва убить ее, а потом перебросить через стену? Но было бы гораздо большей местью затащить ее на кладбище и живьем столкнуть к мертвому, в холодную, сырую могилу. Через эти маленькие двери, которые открывались как церковные.
   Мысль об этом представлении доставила ему такую радость, что он испустил вопль и затянул какую-то отвратительную песню. Проходившие по улице пешеходы с удивлением оглядывались на этот автомобиль. Но Сэм Стэй был счастлив, как никогда еще в своей жизни.
   Но кладбище в Хайгете было закрыто. Мрачные железные ворота преграждали доступ, а стены ограды были чересчур высоки. Это место ему не понравилось, так как кругом были жилые дома. Он долго искал, пока не нашел удобного места, где стены были ниже. Поблизости никого не было, и ему не нужно было опасаться, что кто-нибудь помешает ему. Он заглянул в автомобиль и увидел лежавшую в нем скорчившуюся фигуру. «Значит, она все еще без сознания?» – подумал он.
   Он подъехал вплотную к кладбищенской стене, подошел к дверце автомобиля и рванул ее.
   – Выходи! – яростно заорал он. Он протянул руку, но вдруг кто-то выскочил из автомобиля, бросился на него, схватил его за горло и прижал к стене.
   Стэй боролся с силою и отчаянием безумца, но он напрасно пытался освободиться от Линг-Чу, чьи руки, как стальные тиски, сжимались вокруг его горла.

XXXVII

   Тарлинг повесил трубку и с мучительным стоном опустился на стул. Он был бледен и расстроен, и черты его лица вдруг приняли старческий вид.
   – Что с вами? – спокойно спросил Уайтсайд. – Кто с вами только что разговаривал?
   – Сэм Стэй. Одетта в его власти.
   – Это ужасно!
   Уайтсайд призадумался. Лицо Милбурга подергивалось от страха, когда он увидел отчаяние Тарлинга.
   – Это уже чересчур, – сказал Тарлинг.
   В этот момент снова раздался телефонный звонок. Он вторично снял трубку и склонился над столом. Уайтсайд увидел, что в глазах Тарлинга внезапно блеснуло выражение изумления и волнения. У аппарата была Одетта.
   – Да, я это, я, Одетта.
   – Ты в полной сохранности? Слава богу! Где ты?
   – Я в табачной лавке. – Наступила пауза: очевидно, она спрашивала кого-то, как называется улица. Потом он снова услышал ее голос и узнал, где она находится.
   – Обожди меня там, я в скором времени буду у тебя. Уайтсайд, поскорее достаньте автомобиль. Как тебе удалось спастись?
   – Об этом долго рассказывать. Твой друг китаец спас меня. Этот ужасный человек остановился невдалеке от табачной лавки, чтобы позвонить по телефону, и словно чудом появился Линг-Чу. Он, должно быть, лежал на крыше лимузина, потому что я слышала, как он сошел сверху. Он помог мне выйти, провел меня в темную подворотню и сам лег на мое место в автомобиль. Но, пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я страшно устала.
   Полчаса спустя Тарлинг был уже у нее и выслушал всю историю. Одетта Райдер снова немного оправилась и уже по дороге в госпиталь могла рассказать ему обо всем.
   Когда Тарлинг вернулся к себе домой, Линг-Чу еще не приходил, но он встретил там Уайтсайда, который сообщил ему, что отправил Милбурга в полицию. На следующий день должен был состояться его допрос.
   – Никак не могу понять, что случилось с Линг-Чу? Ему уже давно следовало бы вернуться.
   Была половина второго ночи. Тарлинг по телефону осведомился в Скотланд-Ярде, нет ли там каких-нибудь известий о Линг-Чу, но ничего не мог узнать.
   – Конечно, возможно, – заметил Тарлинг, – что Стэй поехал на автомобиле в Гертфорд. Этот человек страдает очень опасным безумием.
   – Все преступники более или менее безумны, – с философским спокойствием сказал Уайтсайд. – Каково ваше мнение о показаниях Милбурга?
   Тарлинг пожал плечами:
   – Трудно сделать окончательные выводы. Некоторые из его показаний, безусловно, верны, и я как-то убежден в том, что он в главном не солгал, и все-таки вся его история просто невероятна.
   – Милбург имел время все это как следует обдумать, – предупредил Уайтсайд. – Он хитрый тип. Я ничего иного не ожидал, кроме того, что он расскажет какую-нибудь дикую историю.
   – Возможно, вы правы. Но, несмотря на это, он, пожалуй, в общем сказал правду.
   – Но кто же убил Торнтона Лайна?
   – Вы, по-видимому, так же далеки от решения этой загадки, как и я, и все-таки, мне кажется, я нашел ключ к решению, которое может показаться фантастическим.
   На лестнице послышались легкие шаги. Тарлинг поспешил к двери и открыл ее.
   Вошел Линг-Чу, спокойный и непроницаемый, как всегда. Его лоб и правая рука были забинтованы.
   – Алло, Линг-Чу, – сказал Тарлинг. – Где ты был ранен?
   – Это не страшно, но, если господин будет настолько любезен, дайте мне сигарету. Во время борьбы я все потерял.
   – Где Сэм Стэй?
   Линг-Чу сперва зажег сигарету, потушил спичку и аккуратно положил ее в пепельницу.
   – Этот человек спит на полях ночи, – просто сказал Линг-Чу.
   – Умер? – спросил пораженный Тарлинг.
   Китаец кивнул.
   – Ты убил его?
   Линг-Чу снова сделал длинную паузу, пуская табачный дым через нос.
   – Он уже в течение многих дней был обречен на смерть, – сказал доктор в большом госпитале. Я один или два раза ударил его по голове, но не очень сильно, а он немного порезал меня ножом, но это не было страшно.
   – Сэма Стэя, стало быть, больше нет в живых? – задумчиво сказал Тарлинг. – Тогда и мисс Райдер тоже больше не находится в опасности.
   Китаец улыбнулся.
   – Благодаря этому еще многое другое приведено в порядок, потому что накануне смерти он еще раз пришел в полное сознание и захотел, чтобы его признание запротоколировали. Большой доктор в госпитале послал за судьей.
   Тарлинг и Уайтсайд напряженно слушали.
   – Маленький старый человек, который жил поблизости от госпиталя. Он пришел и жаловался, что уже так поздно. И вместе с ним пришел секретарь, который очень быстро записывал в книгу. Когда тот человек умер, секретарь еще наскоро переписал все на машинке и дал мне эту копию для того, чтобы я мог передать все своему господину. Одну копию он оставил себе, а оригинал получил судья, который разговаривал с тем человеком.
   Он полез в карман и вынул оттуда сверток бумаги. Тарлинг взял в руки довольно объемистый протокол. Потом он с удовлетворением посмотрел на Линг-Чу.
   – Ты можешь спокойно сесть. Сперва расскажи мне все, что случилось.
   Китаец с легким поклоном взял стул и сел на почтительном расстоянии от стола. Тарлинг видел, что он почти выкурил свою сигарету, и подал ему коробку со стола.
   – Ты должен знать, господин, что я против твоей воли и без твоего ведома доставил сюда и допросил человека с большим лицом. В этой стране такие вещи обычно не делаются, но я думал, что лучше всего было бы, если бы правда выплыла на свет божий. Я сделал все приготовления, чтобы пытать его, когда он мне сознался, что маленькая молодая женщина находится в опасности, поэтому я здесь оставил его одного. Я не думал, что господин вернется до завтрашнего утра, и пошел к дому, где охранялась маленькая молодая женщина. Когда я попал на перекресток улицы, я видел, что она садилась в машину. Машина пришла в движение раньше, чем я мог добраться до нее, и я должен был скоро бежать, чтобы успеть догнать ее. Я уцепился сзади, и, когда она сейчас же после этого должна была остановиться на новом перекрестке, я быстро взобрался наверх и лег плашмя на лимузине. Несколько людей заметили меня и крикнули шоферу, но он не обратил внимания.
   Я долгое время лежал наверху. Машина выехала за город и потом снова вернулась в город, но, прежде чем этот человек поехал обратно, он остановился, и я видел, как он очень сердито разговаривал с маленькой женщиной. Я уже думал, что он нанесет ей увечье, и хотел броситься на него, но маленькая молодая женщина потеряла сознание. Он поднял ее и снова положил в автомобиль. Потом он поехал обратно в город и остановился у лавки, в которой находилась телефонная будка. За то время, пока он ходил туда, я сошел с крыши, вынул из автомобиля маленькую молодую женщину, развязал ей руки, провел ее к воротам и сам лег в автомобиль на ее место. Мы ехали продолжительное время, потом он остановился у высокой стены. И тогда, господин, началась борьба, – просто сказал Линг-Чу. – Прошло порядочно времени, пока я сумел справиться с ним, а потом мне пришлось нести его. Мы подошли к полицейскому, который в другом автомобиле доставил нас в госпиталь, где были перевязаны мои раны. Тогда они подошли ко мне и сказали, что этот человек при смерти и желает видеть кого-нибудь, потому что у него на совести есть нечто, что не дает ему покоя, и ему хочется облегчить свою душу. И он говорил, господин, и человек писал целый час, а потом этот маленький бледный человек отправился к своим предкам.
   Он, как всегда, внезапно оборвал свой рассказ. Тарлинг взял бумаги, раскрыл их и просмотрел лист за листом. Уайтсайд терпеливо сидел рядом с ним, не прерывая его.
   Когда сыщик кончил читать, он сидел, глядя через стол.
   – Торнтон Лайн был убит Сэмом Стэем!
   Уайтсайд с изумлением уставился на него.
   – Но… – начал он.
   – Я уже некоторое время предполагал это, но у меня не хватало еще одного или двух звеньев в цепи доказательств, которые я до сих пор напрасно старался получить. Я прочту вам существеннейшую часть протокола.

XXXVIII

   «…Когда я недавно снова был выпущен из тюрьмы, Торнтон Лайн приехал за мной в красивом автомобиле. Он обращался со мной, как будто ничего не случилось, взял меня с собой в свой большой дом и дал мне лучшее кушанье и вина. Он сказал мне, что был позорно предан одной молодой девушкой, которой он много помог. Она была у него на службе, он взял ее в свое дело, когда она умирала с голоду. Он сказал мне, что она оклеветала его. Она, должно быть, была очень злой девушкой, ее звали Одетта Райдер. Я прежде никогда не видел ее, но после того, что он мне сказал, я возненавидел ее. И чем больше он мне рассказывал о ней, тем больше мне хотелось отомстить ей.
   Он сказал мне, что она очень красива, и я вспомнил о том, что один из моих товарищей по тюрьме рассказал мне, что он облил серной кислотой лицо девушки, которая обманула его.
   Я проживал в Ландеке в доме одного старика, бывшего преступника, который сдавал комнаты только преступникам же. Там приходилось платить больше, но квартира стоила этого, потому что, когда полиция наводила справки, он и его жена постоянно давали неверные сведения.
   Я сказал своему хозяину, что 14-го числа собираюсь кое-что натворить, и дал ему фунт. Я посетил мистера Лайна вечером 14-го и сказал ему, что я собираюсь сделать. Я показал ему также бутылочку с купоросным маслом, которую я купил на Ватерлоо-роуд. Он сказал мне, чтобы я этого не делал. Но я подумал, что он делает это только потому, что не хочет быть замешан в эту историю. Он попросил меня также предоставить девушку ему. Он сам рассчитается с нею.
   Я вышел из его дома в девять часов вечера и сказал ему, что иду домой к себе на квартиру. Но в действительности я пошел в квартиру Одетты Райдер. Я уже знал ее, побывав там раньше, чтобы по поручению мистера Лайна оставить там несколько бриллиантов из его магазина. Он собирался потом обвинить девушку в краже. Я в тот раз внимательно осмотрел дом и знал, что с черного хода можно было проникнуть в квартиру, потому что спереди у главного подъезда всегда находился швейцар.
   Я думал что было бы лучше попасть в квартиру как можно раньше, прежде чем она попадет домой. Я хотел спрятаться до ее возвращения. Когда я вошел, все было темно. Это отлично подходило для моего плана. Я прошел через все помещения и попал наконец в спальню и нашел место, где можно спрятаться.
   У края кровати находилась ниша, прикрытая занавеской. Там висели платья и пальто, и я спрятался за ними. Было невозможно заметить меня снаружи.
   Тем временем я услыхал, как снаружи отперли дверь, и сейчас же потушил электричество. Я только что успел скрыться в нише, как открылась дверь и вошел мистер Милбург. Он зажег свет и запер за собой дверь. Потом он оглянулся, как бы обдумывая что-то, снял пальто и повесил его на крюк перед нишей. Я затаил дыхание от страха, что он может найти меня, но он снова ушел.
   Он, однако, вернулся скоро и осмотрел все помещение, как бы ища чего-то, и я все время боялся быть обнаруженным. Но потом он прошел в другую комнату. В то время, когда его не было в комнате, я выглянул из-за занавески и заметил, что из его кармана торчала револьверная кобура. Я не знал хорошенько, зачем Милбург имел при себе револьвер, но решительным жестом я взял его и сунул себе в карман.
   А через некоторое время он вернулся с чемоданом. Он положил его на кровать и начал упаковывать. Вдруг он посмотрел на часы, пробормотал что-то про себя, потушил свет и поспешно ушел. Я ждал, долго ждал, что он вернется, но он не пришел. Наконец я осмелился выйти из своего убежища и рассмотрел пистолет. Это был заряженный автоматический пистолет. Обычно я при взломах не брал с собой револьвера, но теперь думал, что на этот раз будет лучше иметь при себе оружие, чтобы иметь возможность уйти при каких угодно обстоятельствах. В противном случае меня ожидало продолжительное тюремное заключение. Но в этот раз мне не хотелось быть пойманным, и я решился купить свободу даже ценой убийства.
   Я снова выключил свет и сел на окно, ожидая мисс Райдер. Я выкурил сигарету и открыл окно, чтобы рассеялся табачный дым, который мог выдать меня. Я взял бутылку с купоросным маслом, откупорил ее и поставил на стул рядом с собой. Я не знаю, как долго я ожидал в темноте, но приблизительно в одиннадцать часов я услышал, что наружная дверь тихо открылась и кто-то вошел в переднюю. Я знал, что это не мог быть Милбург, потому что тот был сильный человек и его шаги можно было слышать, а это существо двигалось почти бесшумно. Я даже не услышал, как открылась дверь спальни. Я ожидал, имея сбоку бутылочку с купоросным маслом, чтобы зажгли свет, но этого не случилось. Я не знаю, почему я пошел навстречу вошедшему человеку.
   Но раньше, чем я понял, что случилось, кто-то сзади схватил меня за горло, так что я не мог дышать. Теперь я все-таки поверил, что это Милбург. Я попытался освободиться, но он нанес мне сильный удар под подбородок.
   Я очень боялся, потому что думал, что шум разбудит людей и привлечет сюда полицию. Из страха я, должно быть, потерял рассудок, потому что раньше, чем понял, что делаю, я вытащил пистолет и выстрелил наугад. Я слышал, как кто-то тяжело рухнул на пол. Когда я снова пришел в себя, я заметил, что держу пистолет в руках. Моей первой мыслью было отделаться от оружия. В темноте я нащупал маленькую корзинку. Я открыл ее, нашел в ней лоскутки материи, мотки шерсти и разные ленты. Я сунул пистолет вниз и зажег электричество.
   В этот момент я услышал, как в замке повернули ключ и кто-то отпер дверь. Я посмотрел на фигуру, лежавшую ничком, и снова спрятался в нише. Человек, вошедший теперь, был Милбург. Он повернулся ко мне спиной. Когда он поднял лежавшего, я не мог различить его лица. Милбург поспешно рванул что-то из ящика и обвязал вокруг груди лежащего человека. Я еще видел, как он снял с него сюртук и жилет, но потом он в поспешном бегстве покинул квартиру. Я снова вышел из своего убежища, подошел к лежащему и внезапно понял, что я убил моего дорогого мистера Лайна.
   Я почти обезумел от тоски и боли и не знал больше, что делать. Я думал только о том, что должна быть какая-нибудь возможность спасти Торнтона Лайна. Он не мог и не должен был умереть. Я хотел тотчас же доставить его в госпиталь. Мы уже однажды обсуждали план пойти вместе в квартиру девушки, и при этом он сказал мне, что на всякий случай оставит свой автомобиль на задней улице. Я поспешил на улицу по черному выходу и увидел стоящий автомобиль.
   Я вернулся в спальню, поднял Торнтона Лайна, отнес его в автомобиль и посадил на мягкое сиденье. Потом я сходил за сюртуком и жилетом и положил их рядом с ним. Я поехал к Сент-Джордж госпиталю.
   В одном темном месте я остановил автомобиль и посмотрел на Торнтона Лайна, но когда ощупал его, то почувствовал, что он похолодел и мертв.
   Потом я просидел около двух часов рядом с ним в автомобиле и плакал, как еще никогда не плакал во всей своей жизни. Наконец я взял себя в руки и отнес его на одну из боковых дорожек. У меня еще хватило соображения понять, что будет плохо, если меня найдут поблизости от него. Но я все еще не мог покинуть его, и, после того как я скрестил ему руки на груди, я еще два часа просидел рядом с ним. Ему так холодно и одиноко было на траве, и мое сердце истекало кровью. Когда забрезжил рассвет, я увидел, что на клумбе недалеко от этого места росли желтые нарциссы. Я сорвал несколько цветов и положил ему на грудь, потому что я его очень любил».
   Тарлинг поднял голову и посмотрел на Уайтсайда.
   – Это конец тайны желтых нарциссов, – медленно сказал он.
   – Во всяком случае, весьма простое объяснение. И случайно рассеивается подозрение против Милбурга.

   Через неделю после этого двое людей медленно шли вдоль дюн по берегу моря. Они молча прошли целую милю.
   – Я так скоро устаю, не присесть ли нам? – неожиданно сказала Одетта Райдер.
   Тарлинг сел рядом с ней.
   – Я сегодня утром прочла в газете, что ты продал торговое дело Лайна.
   – Совершенно верно, – ответил Тарлинг. – По многим причинам мне не хотелось бы продолжать вести это дело. И я не хочу больше оставаться в Лондоне.
   Она, не глядя на него, играла сорванной былинкой.
   – Ты уедешь снова за море? – спросила она.
   – Да, мы поедем вместе.
   – Мы? – Она с удивлением поглядела на него.
   – Да, я говорю о себе и об одной девушке, которой я объяснился в любви в Гертфорде.
   – Я думала, что я причинила тебе много забот и печали и только поэтому ты объяснился мне в любви. Я думала, что ты был мил со мной потому, что я была в безнадежном состоянии.
   – Я сказал тебе все это только потому, что люблю тебя больше всего на свете.
   – Куда ты… куда мы… поедем? – смущенно спросила она.
   – В Южную Америку, по крайней мере, на несколько месяцев. А потом, в прохладное время года, в мой любимый Китай.
   – Почему же мы поедем в Южную Америку?
   – Я сегодня прочел одну статью о садовых культурах, там говорилось, что в Аргентине не растут желтые нарциссы.

Синяя рука

Глава 1. Исчезнувшая наследница

   Мистер Джон Солтер с чувством досады надавил в третий раз кнопку звонка. Это был толстый пожилой человек с большим красным лицом, обрамленным бакенбардами. Он скорее был похож на фермера, чем на известного адвоката, одного из лучших присяжных поверенных Лондона. Одевался он по моде, царившей во времена его юности.
   Солтер с нетерпением позвонил еще раз.
   – Вот подлец! – пробормотал он и направился в комнату своего секретаря. Он предполагал, что там никого нет, но ошибся. Молодой человек лет тридцати был погружен в чтение какого-то документа.
   – Стейл, вы что, оглохли?
   Молодой человек мгновенно вскочил со стула. Он был высок ростом и широкоплеч, но тем не менее его движения были легки и пластичны. Темный загар свидетельствовал о многих днях, проведенных под солнцем. Прямой нос, энергичный рот и упрямый подбородок придавали ему вид бывшего офицера, претерпевшего в течение четырех лет все тяготы фронтовой жизни. Но сейчас он скорее напоминал школьника, которого учитель застал за посторонним занятием, чем офицера, заслужившего крест Виктории.
   – Вы очень невнимательны, Стейл, я четыре раза звонил.
   – Весьма сожалею, уж больно занятные попались мне бумаги.
   – Вы все еще заняты делом Дентона? – со вздохом спросил Солтер.
   – У меня такое чувство, что можно найти Мэри Дентон, – ответил молодой человек. – А затем не составит труда выяснить, каким образом она исчезла. Тогда некто будет сбит с толку… – Он замолчал, боясь быть нескромным.
   Солтер внимательно смотрел на него.
   – Вы недолюбливаете мистера Гроута?
   Джим рассмеялся:
   – Я лично таких людей не люблю. Если тридцатилетний мужчина не принимал участия в войне, то у него может быть лишь одно оправдание, – он в то время должен был быть мертвым.
   – Но у него слабое сердце.
   – Это возможно, – не скрывая иронии, ответил Джим. – На фронте мы называли таких людей трусами. Накануне больших сражений у них вдруг начинало болеть сердце – тогда их оставляли в тылу. В это же время их товарищи гибли под пулями врага.
   – Ну, ладно. Не будем спорить, – сказал примирительно Солтер. – Оставьте эти бумаги. Бесполезно искать женщину, которая исчезла, когда была ребенком.
   – Но я бы хотел услышать подробности по этому делу. Каким образом она исчезла?
   – Послушайте, Стейл, вы худший из секретарей, каких мне приходилось встречать когда-либо. И не будь я вашим крестным, давно бы отказал в месте.
   Джим рассмеялся от души:
   – Я этого давно ожидаю.
   Старик как-то по-особенному ласково мигнул глазом. Он очень любил Джима, хотя не хотел в этом признаваться себе, и, разумеется, он держал Стейла на службе не только из чувства морального долга – Джим был весьма полезен. Хотя у него была раздражающая старика манера – не слышать электрического звонка, когда он был поглощен любимым занятием.
   – Ну, ладно. Так и быть, удовлетворю твое любопытство. Но учти, я рассказываю эту историю с одной целью, чтобы отбить у тебя всякий интерес к этому безнадежному делу. Леди Мэри Дентон была единственной дочерью лорда Портера. Этот род давно угас. Она вышла замуж за Джонатана Дентона, члена пароходной компании и обладателя миллионного состояния. Но брак не был счастливым. Старый Дентон был очень болен, к тому же никогда не отличался покладистым характером. Мы только что говорили о том, что у Дигби Гроута больное сердце. Так вот, у Дентона оно действительно было больное. Этим отчасти объясняется его скверное обращение с женой. У них родилась девочка, но и она не сблизила супругов, которые все более и более отдалялись друг от друга. Дентону предстояло в Америке провести одну финансовую операцию. Перед отъездом он пришел ко мне в контору и составил самое удивительное завещание, с которым мне когда-либо приходилось встречаться. Согласно этому документу все свое имущество он завещал дочери Доротее, которой было в то время три или четыре месяца. В случае ее смерти владелицей наследства должна была стать его сестра миссис Гроут. Но не ранее чем через двадцать лет после смерти его дочери. За это время госпожа Гроут имеет право только на доходы с имения.
   – Это вполне понятно. Он хотел исключить всякую возможность «устранения» ребенка в детстве. С другой стороны, он предвидел, что леди Мэри будет оспаривать завещание. В таком же виде, если будет составлен документ, она лишается этой возможности в течение двадцати лет. Впрочем, возражения не было. Дело в том, что во время поездки Дентона в Америку его жена исчезла вместе с ребенком. Удалось только обнаружить следы пребывания няньки с девочкой в городе Маргете. Быть может, и Мэри была там, но об этом нет никаких сведений. Далее ситуация развивалась трагично. Следствием установлено, что нянька, дочь местного рыбака, которая умела хорошо управлять лодкой, взяла девочку покататься в море. Их настиг туман. Полагают, что на лодку наскочил пассажирский пароход. Об этом можно судить хотя бы из того, что остатки лодки были прибиты к берегу, а через неделю волны принесли и труп няньки. О дальнейшей судьбе леди Мэри ничего не известно. После ее отъезда из имения через два дня возвратился Дентон и узнал о случившемся. Это его доконало – он умер. Теперь вам все понятно?
   – Кажется, да, – с раздумьем произнес Джим. – Но, по-моему, в этом деле не все ладно. И я уверен, что мог бы решить эту задачу при наличии свободного времени.
   – Вам бы следовало стать сыщиком, – иронически заметил Джон Солтер.
   – Не возражал бы. Кстати, к вашему сведению, я два года назад предлагал свои услуги Скотланд-Ярду. Это тогда, когда банда «тринадцати» безнаказанно грабила банки.
   – Скажите пожалуйста. Мы и на это способны, – не скрывая насмешки, сказал патрон. – Да, ладно, рассмешили старика. Но погодите: из-за чего я к вам звонил? Ах да, вспомнил – мне нужны все арендные договоры, относящиеся к землям старого Дентона в Кемберленде.
   – Что, миссис Гроут хочет их продать?
   – Нет, только тридцатого мая она получит право распоряжаться имуществом покойного Джонатана Дентона. Конечно, только в том случае, если к тому времени не поступят возражения.
   – Или ее сын не приобретет имущество, – сказал Джим, четко выделяя каждое слово.
   – Если я не ослышался, вы хотели стать сыщиком. Так вот, господин сыщик, для начала попробуйте найти вот эти документы. Они находятся внизу, в архивах.
   Джим ознакомился со списком документов и уже собирался обратиться с вопросом к патрону, когда в комнату вошел писец:
   – Мистер Солтер, с вами хотел переговорить господин Дигби Гроут.
   – Просите его. Да, Стейл, вы можете остаться. Гроут хочет ознакомиться с актами, которые вам предстоит найти в архивах.

Глава 2. Дигби Гроут – доктор

   Писец открыл дверь элегантно одетому молодому человеку. Джим и до этого встречал его. И, удивительное дело, чем чаще они виделись, тем меньше ему нравился этот денди. Джиму было хорошо знакомо это узкое бледное лицо с усталыми глазами, выступающим вперед подбородком и короткой щеточкой усов. И все же нужно было отдать должное его вкусу и умению выбирать камердинера – костюм на госте сидел безупречно. Платье было сшито по новой моде и чрезвычайно шло ему. Цилиндр блестел, как зеркало, а тонкий запах самых модных духов «Осенний букет» тоже говорил в пользу Гроута. Но Джим не выносил мужчин, которые пользуются духами, – он откровенно сморщил нос.
   Дигби бросил быстрый взгляд на Солтера и Джима. В его глазах было то небрежное и в то же время какое-то нахальное выражение, которое было одинаково неприятно как адвокату, так и его секретарю.
   – Здравствуйте, Солтер.
   Гроут вынул шелковый платок, вытер им стул и сел, не дожидаясь приглашения. Его руки в лайковых перчатках лимонного цвета уверенно покоились на дорогой трости.
   – Вы знаете моего секретаря, мистера Стейла?
   Гроут кивнул.
   – Он был раньше офицером и имеет крест Виктории? – полуспросил он усталым тоном. – Ваше теперешнее положение, должно быть, кажется скучным, Стейл? Я бы умер со скуки на вашем месте.
   – Я тоже так думаю. Но, если бы вы прожили на фронте четыре года, вам показалось бы чудесным спокойствие этой конторы.
   – Быть может, вы правы, – сухо сказал Гроут. Он чувствовал себя задетым напоминанием о том, что не был на фронте.
   – Итак, доктор Гроут, приступим к делу, – сказал Солтер.
   – Не называйте меня, бога ради, доктором. Если я и окончил курс на медицинском факультете и выдержал экзамен на право самостоятельно проводить хирургические операции, то сделал это только для собственного удовольствия. И мне было бы очень неприятно когда-либо заниматься медицинской практикой. Я хотел бы посмотреть договоры на аренду Кемберлендской земли. Один синдикат хочет их купить у меня, вернее у моей матери. Покупатель хочет построить гостиницу. Но, если мне не изменяет память, в договорах есть клаузула, запрещающая такую постройку. Если это так, то со стороны старого Дентона было большой глупостью приобретение этих земель.
   – Мистер Дентон никогда не делал ничего глупого, – спокойно парировал Солтер. – Если есть желание, Стейл проводит вас в актовую комнату, где вы сможете ознакомиться с документами. Но вам не обязательно спускаться в подвал. Через несколько минут они будут в комнате моего секретаря.
   И верно, минут через десять Гроут внимательно изучал документы.
   – К счастью, никакой клаузулы, запрещающей постройку отеля, я не обнаружил.
   Он закрыл актовую книгу и свободно развалился в кресле.
   – О, я вижу вы интересуетесь и оттисками пальцев. А это что? – Он взял в руки черную тетрадь.
   – Это мои заметки, – пояснил Джим.
   – По какому поводу? – Дигби попытался открыть тетрадь.
   – Я бы вас попросил оставить в покое мою собственность, – решительно возразил Джим.
   – Очень жаль. А я предполагал, что все вещи в конторе Солтера относятся к его клиентам.
   – Да. Но вы не единственный его клиент. – Стейл с трудом сдерживал свое раздражение, которое вызывал у него этот человек.
   – Не понимаю, зачем вы все это делаете?
   Как бы не замечая недовольство секретаря, Гроут продолжал перелистывать тетрадь.
   – А это что такое? – спросил вдруг Дигби резко и категорично. – На кой черт… – прервал он себя на полуслове и делано засмеялся. Он явно сфальшивил, и Джим это уловил. – Вы славный малый, Стейл, – как-то развязно продолжал разглагольствовать доктор. – Но зачем себе ломать голову над подобными вещами. В ваших умозаключениях столько наивности…
   Он поставил тетрадь на прежнее место и, взяв один из контрактов, сделал вид, что углубился в чтение.
   – Я удовлетворен полностью, все в порядке.
   Дигби взял цилиндр, и уже выходя из конторы, повернулся к Джиму:
   – Может быть, мистер Стейл, вы как-нибудь навестите меня? Мне будет приятно с вами отужинать. К тому же, уверен, вас заинтересует моя лаборатория. Я вам покажу кое-что, что оправдывает мою научную степень. Да… что касается ваших исследований… вы вступаете на опасную тропу. В данном случае второй крест Виктории вряд ли будет достаточной компенсацией ваших хлопот.
   Но Джим пропустил мимо ушей его угрозу. Он все время пытался решить для себя загадку, какая запись в тетради привела Гроута в такое возбужденное состояние. Он открыл ту же черную тетрадь на первой странице и прочел: «Некоторые заметки о шайке “тринадцати”».

Глава 3. Мистер Стейл пьет чай

   В тот же день после обеда Джим вошел в кабинет Солтера и предупредил:
   – Я иду пить чай.
   – Хорошо. Вы последнее время стали очень аккуратно заниматься этой приятной операцией. А что это вы покраснели, Джим? Речь идет о девушке, наверно?
   – Нет, сэр, – громче обычного ответил Джим. – Я, правда, иногда встречаю одну мою знакомую, но…
   – Тогда торопитесь и кланяйтесь от меня. Женщины не любят, когда мужчины опаздывают.
   Джим стремительно закрыл за собой дверь и быстро опустился по лестнице. Действительно, он опаздывал. Но, когда увидел свой столик не занятым, вздохнул облегченно. Через минуту к нему подошла кельнерша, сияя лучезарной улыбкой.
   – Ваша барышня еще не приходила, сэр. Вам принести все, как всегда?
   – Да, пожалуйста.
   В этот момент в дверях появилась девушка, и Джим поторопился к ней навстречу. Она была высока ростом и хороша собой. Не стану описывать ее красоту, но поверьте, при виде ее ни один мужчина не остался бы равнодушен.
   – Ты извини, я немного опоздала, – сказала она с обезоруживающей улыбкой. – У нас в ателье была прескучная герцогиня, которую мне пришлось фотографировать в семнадцати различных позах. Она не очень хороша собой, и с такими всегда больше всего хлопот.
   – Что поделаешь. Единственная возможность хорошо выглядеть для людей с посредственными лицами заключается в хорошей фотографии, – пошутил Джим.
   Ева служила в большом фотоателье на Рэджент-Стрит. Джим случайно познакомился с ней в этом же кафе. С этого времени они часто встречались в обеденные часы за чаем. Однажды Джим попытался пригласить ее в театр, но она отказалась наотрез. Когда были съедены первые бутерброды, разговор стал неспешным, будто продолжением вчера прерванной беседы.
   – И как продвигаются ваши поиски молодой девушки?
   – Мистер Солтер объяснил мне сегодня, что дело мало в чем изменится, даже если я ее найду.
   – Однако было бы интересно, мне так хочется, чтобы ребенок оказался живым.
   – Не следует питать особых иллюзий. Меня лично больше всего обрадовало бы то обстоятельство, если бы вы оказались пропавшей наследницей.
   – Вы неисправимый фантазер, – откровенно смеялась Ева. – К сожалению, я дочь бедных, но честных родителей, как говорится в нравоучительных рассказах.
   – Не торопитесь с выводами. Ваш отец жил в Южной Африке?
   – Да, он был музыкантом. Маму я мало помню. Но она была чудесным человеком.
   – А где вы родились?
   – В Капштадте. Джим, мы этот диалог с вами ведем не первый раз, только одного не пойму, с какой целью вы стремитесь найти давно пропавшую женщину?
   – Потому что я не хочу, чтобы этот гнусный тип стал наследником дентоновских миллионов.
   – А кто этот человек? Вы не назвали его даже по имени.
   – Его зовут Дигби Гроут.
   При этом имени от Джима не укрылось, как реагировала Ева.
   – Что с вами?
   – Я вдруг вспомнила, что наш первый фотограф сказал о том, что миссис Гроут – сестра Джонатана Дентона.
   – Вам знакома семья Гроутов?
   – Я ее не знаю… Во всяком случае, моя информация поверхностна. Но я получаю место секретарши у госпожи Гроут.
   – И вы мне об этом ничего не сказали? – воскликнул он. – Конечно, – понимая, что поступил бестактно, пытался оправдаться он, – вам совершенно незачем делиться своими планами, но…
   – Я об этом только сегодня узнала. Мистер Гроут в сопровождении своей матери приходил фотографироваться. Кстати, это уже не первое их посещение. Но я как-то не обратила внимания. Сегодня мой шеф вызвал к себе и сказал, что миссис Гроут нужна секретарша. И что я вполне могла бы справиться с ее обязанностями. Мне будут платить пять фунтов в неделю. При этом гарантирован полный пансион.
   – А когда миссис Гроут решила завести себе секретаршу?
   – Этого я не знаю. А почему вы об этом спрашиваете?
   – Месяц тому назад она посещала наше бюро, и мистер Солтер посоветовал ей завести секретаршу для приведения в порядок корреспонденции. Она отказалась категорически, так как не хочет иметь в доме чужого человека.
   – Очевидно, она изменила свою точку зрения, – сказала Ева, улыбаясь.
   – Да. Значит, мы больше с вами не будем встречаться за чаем. Когда вы приступаете к работе?
   – Завтра утром.
   Джим вернулся в контору в прескверном настроении.
   «Кажется, дружище, ты влюблен», – сказал он себе.

Глава 4. Имя в записной книжке

   Письменный стол мистера Солтера обычно содержался в образцовом порядке. Но у него была странная манера засовывать в укромные места особо важные документы. Джим снял со стола книги законов, чтобы посмотреть, нет ли под одной из них какой-нибудь деловой бумаги. От неловкого движения со стола упала небольшая записная книжка. Стейл прежде никогда ее не видел. Когда он открыл ее, то понял, что это календарь за 1901 год. Мистер Солтер писал свои заметки по какой-то особенной стенографической системе. И эта книжка была исписана какими-то непонятными иероглифами. Джим перелистывал книжку и удивлялся, как это такой аккуратный человек, как мистер Солтер, небрежно оставляет на столе, безусловно, важные записи. Обычно подобные миниатюрные тома хранились в большом денежном шкафу. Быть может, адвокат вынул одну из них, чтобы навести необходимые справки. Джим не владел этой «китайской» грамотой. Но в календаре под «4 июня» помещалась заметка, написанная латинским шрифтом. Часть текста, написанную зелеными чернилами, Стейл прочел автоматически раньше, чем сообразил, что не имеет права читать частные заметки своего патрона. «Месяц исправительного дома в тюрьме Хеллоубя. Освобождена второго июля. Медж Бенсон (имя было подчеркнуто). 14, Памерс-Террес, Паддингтон. 74, Хайклиф-Гарденс, Маргейт. Совещалась со шкипером “Соси-Вель”, след простыл». А дальше следовали иероглифы.
   Понимая, что он поступает непорядочно, в то же время Джим не скрывал своей радости от прочитанного. У него сразу появилась уверенность, что эта информация имеет самое непосредственное отношение к судьбе пропавшей леди Мэри. Следовало только выяснить, кто такая Медж Бенсон. И по какой причине в тексте упоминалась тюрьма? Тщательно переписав текст, Стейл отправился домой. Он жил в маленькой квартире в доме, из окон которого можно было видеть весь Риджент-парк. Правда, такого удовольствия он был лишен сам, созерцая голые стены других домов, но и квартирная плата была вдвое ниже, чем у других жильцов. Правда, его три комнаты были обставлены роскошной мебелью. Это было все, что ему удалось спасти из отцовского наследства.
   Джим поднялся лифтом на четвертый этаж и уже собрался отпереть свою квартиру, как вдруг дверь напротив открылась и вышла пожилая женщина в одежде сестры милосердия.
   – Как поживает ваша пациентка? – поинтересовался Джим.
   – Ей теперь хорошо, насколько вообще может быть хорошо тяжело больному человеку. Она вам очень благодарна за книги.
   – Бедная женщина! Что может быть страшнее для человека, чем потеря возможности двигаться.
   – Знаете, за семь лет болезни можно привыкнуть ко всему, в том числе и к неподвижности. А это привычно для миссис Фейи.
   В это время из лифта вышел почтальон.
   – Для вас, сэр, ничего нет, – ответил он на вопросительный взгляд Джима.
   – Миссис Бенсон, а как поживает наша больная? – повернулся почтальон к сестре милосердия.
   На мгновение Джим утратил дар речи – Бенсон, это же имя, о котором он сегодня узнал из записной книжки Солтера.

Глава 5. Сын и мать

   – Ты мне страшно надоедаешь, мать, – проворчал Дигби, наливая в стакан портвейна. – Не суй нос не в свое дело. Тебе достаточно знать только одно, что я хочу, чтобы эта девушка была тут секретаршей. Но, заметь, она никоим образом не должна понять, что взята сюда совсем не для того, чтобы сортировать твои письма.
   Женщина, сидевшая напротив Дигби на диване, выглядела значительно старше своих лет. Ей недавно исполнилось шестьдесят, а многие думали, что ей уже перевалило за восемьдесят. Морщинистое желтое лицо, руки с грубо выступающими голубыми жилами, сгорбленная спина позволяли сделать такой вывод. Только глаза, горевшие живым огнем, еще говорили о жизни, которая тлела в этом угасшем теле. К сыну она обращалась почти подобострастно.
   – Но она будет шпионить за нами, – вдруг плаксиво загундосила старуха.
   – Замолчишь ты, наконец, – раздраженно прервал ее сын. – Теперь, когда мы одни, я хотел бы тебе кое-что сказать.
   Ее глаза воровато забегали по сторонам. Она старательно избегала прямого взгляда сына и как-то вся съежилась от его слов, в которых слышалась неприкрытая угроза.
   – Посмотри сюда! – Он вытащил из кармана сверкающий предмет. – Ты узнаешь его? Это бриллиантовый браслет, который принадлежит леди Уолтем.
   Его голос звучал жестко, безжалостно. С каждым словом, как под топором палача, мать все ниже опускала голову.
   – И ты знаешь, где я нашел эту бесценную безделушку? В твоей комнате, старая воровка, – почти прошипел Дигби. – Неужели ты не можешь избавиться от этой пакостной привычки? И не лей слез. Я им давно не верю.
   – Но браслет так красив. Ты же знаешь, что я не могу устоять перед искушением, когда вижу красивые вещи.
   – А тебе известно, что арестована служанка леди Уолтем? В лучшем случае ее приговорят к шести месяцам тюремного заключения. Да не в этом дело. Черт побери эту служанку. Тебе нужно послать к этим гордецам украденный браслет с какими-нибудь дурацкими извинениями.
   – Теперь я знаю, для чего ты берешь девушку в наш дом – она будет следить за мной.
   Гроут презрительно улыбнулся:
   – Эта работа была бы ей не по силам. Куда ей уследить за такой воровкой. Слушай меня внимательно. Ты должна отвыкнуть от привычки красть чужие вещи. На следующих выборах у меня есть шанс попасть в парламент, и я не желаю, чтобы моей карьере повредила какая-то старая воровка. Если у тебя с головой не все в порядке, то я могу ее вылечить в нашей лаборатории.
   Старуха вся задрожала. Казалось, ужас образней нельзя было выразить.
   – Ты этого не сделаешь! Ведь ты мой сын, я родила тебя, кормила своей грудью. И тебе же хорошо известно, что я совершенно здорова. А клептоманией страдают тысячи людей.
   – А мне кажется, у тебя повышенное давление в мозге. И стабилизировать его работу можно только операционным путем.
   Миссис Гроут с трудом поднялась со стула и, почти падая, выползла из комнаты. Дигби давно была известна склонность матери к воровству. Он старался отучить ее от этого. И одно время ему казалось, что он преуспел. Оказывается, нет. Запечатав в небольшой ящик браслет и сопроводительное письмо с массой извинений, Дигби позвонил. Вошел человек средних лет, с мрачным отталкивающим лицом.
   – Джексон, эту посылку отнесите леди Уолтем. И еще одно. Сегодня вечером, когда моя мать будет на концерте, обыщите основательно ее комнату.
   – Я уже это сделал, мистер Гроут, но ничего не обнаружил.
   – Да, и вот что. Скажите экономке, чтоб она позаботилась о комнате мисс Уэлдон. Она должна иметь лучшую комнату в доме. И побольше цветов. Не забудьте от меня перенести китайский столик и книжный шкаф.
   – Все сделаю, сэр. Позвольте спросить, угодно ли вам, чтобы дверь комнаты секретарши запиралась изнутри? – спросил многозначительно Джексон.
   – Вы с ума сошли! – Губы Гроута вытянулись в одну жесткую линию. – Конечно, я хочу, чтобы двери запирались изнутри. Приделайте еще задвижку, если таковой нет.
   Джексон посмотрел на своего хозяина с удивлением. А тот продолжал:
   – Теперь скажите, знаком ли вам человек по фамилии Стейл?
   – А кто это?
   – Секретарь одного адвоката. Когда будете свободны, понаблюдайте за ним. Хотя нет… Предоставьте это дело лучше Бронсону.

Глава 6. Синяя рука

   Ева Уэлдон быстро сложила нехитрые пожитки. Автомобиль ждал ее у двери. Ей не жаль было покидать мрачную неуютную квартиру, в которой она прожила последние два года. Она не могла согласиться с Джимом Стейлом, который был, по-видимому, недоволен ее новым положением. Ева была еще слишком молода, чтобы не усматривать в новом месте работы источника новых интересных приключений. Правда, ей было жаль отказываться от таких ежедневных бдений за чаем, приятных разговоров с Джимом. Но она была уверена, что этот энергичный молодой человек приложит все усилия, чтобы видеться с ней как можно чаще. Хотя где-то в душе и закрадывалось сомнение – ведь она не знает даже его адреса. Но зато он располагает всей информацией. С мыслью о нем, в хорошем расположении духа, Ева подъезжала к роскошному кварталу, к своей новой обители. Она была несколько сбита с толку, увидев большое количество слуг, которые вышли встречать ее. Но все же это было так приятно. Еву ввели в маленькую комнату, довольно бедно обставленную. Здесь жила миссис Гроут. Эта первая встреча неприятно поразила девушку. Раньше ей приходилось видеть сановитую даму хорошо одетой, в бриллиантах. А сейчас перед ней сидела неряшливо одетая старуха с желтым, каким-то настороженным лицом.
   – Значит, вы – та барышня, которая будет моей секретаршей? – спросила она почти с упреком. – Вы уже видели свою комнату?
   – Нет еще, миссис Гроут.
   – Я надеюсь, что вы будете хорошо себя чувствовать у нас.
   – Когда я могу приступить к своим обязанностям? – спросила Ева.
   – В любое время. Вы очень хороши собой, – добавила она вдруг ни с того ни с сего, притом таким недовольным тоном, что Еве стало не по себе. Комплимент звучал как оскорбление.
   – Это, очевидно, и есть главная причина… – буркнула себе под нос старуха.
   – Причина чего?
   – Это к делу не относится, – ответила миссис Гроут и кивком головы показала, что секретарша может быть свободна.
   Комната, в которую ввели Еву, показалась ей чрезмерно красиво обставленной.
   – Уверены ли вы, что это моя комната?
   – Да, сударыня.
   – Но это слишком роскошно…
   Да, действительно, эта комната выделялась бы даже среди королевских покоев. Обои в ней были шелковые, а мебель чрезвычайно ценная. Кровать французской работы, с разнообразными инкрустациями, с балдахином из шелковой в розах материи. На балконе – цветы. Ева стояла на пушистом ковре, который покрывал весь пол, и не знала – радоваться или огорчаться своему новому жилищу. Ей было даже страшно прикасаться к мебели, такой она казалась хрупкой, изящной. Особенно поразил ее туалетный столик из красного дерева, выполненный в стиле Людовика XV. А шкаф для платья уже сам по себе представлял целое состояние. А чего стоили письменный стол или книжный шкаф, наполненный ценными изданиями в кожаных с позолотой переплетах!
   – Это не может быть моя комната, – прошептала Ева.
   – И все же это так, мисс, – отвечала экономка. – Уверена, что вам понравится и ванная комната. Купив этот дом, мистер Гроут перестроил все заново.
   Ева открыла дверь, сделанную в виде окна, и вышла на балкон, который вплотную примыкал к четырехугольной веранде, расположенной над входной дверью. В этот день новый секретарь так и не приступила к работе. Когда она спросила у прислуги, не было ли каких-нибудь распоряжений от миссис Гроут, ей ответили, что она страдает головной болью. Хозяина усадьбы она также не видела и обедала одна. Ева чувствовала себя разочарованной. Она чувствовала потребность задать ряд вопросов миссис Гроут по части своих непосредственных обязанностей и в отношении распорядка дня, когда она может выходить из дому.
   Так пришел вечер. Ева выключила свет и вышла на балкон, чтобы насладиться его прохладой. Погода была прекрасной. Казалось, вся земля отдыхает в тишине. Крыши и башни примыкающих к усадьбе строений в полумраке приобретали волшебные очертания, и временами девушке казалось, что она перенесена в сказочный мир. Так не хотелось расставаться с этим волшебством. Но усталость взяла свое – вскоре Еве уже снился первый сон. Проснулась она внезапно. Ей показалось, что миновало всего несколько часов. Привычный гул города уже затих, и только временами шуршали колеса одиноких автомобилей. В комнате было темно, но Ева чувствовала, что кто-то находится в ней. Страх сковал ее тело. Она сжалась в углу постели и не знала, как поступить дальше. Затем решилась. Она протянула руку, чтобы зажечь лампу, и вскрикнула от холодного прикосновения руки, лежащей на столе. Ужас парализовал ее на мгновение. На ее глазах рука медленно скользнула со стола, раздался шорох отодвигаемого занавеса.
   Через мгновение Ева пришла в себя, включила свет. В комнате никого не было, но дверь, ведущая на балкон, оказалась неплотно прикрытой. На туалетном столике лежала серая карточка. Девушка схватила ее и прочла следующее: «Любящий вас человек просит вас как можно скорее покинуть этот дом ради вашей безопасности и доброй славы». Вместо подписи была нарисована маленькая синяя рука. Ева положила карточку на постель, быстро надела плащ и вышла в коридор. Ужас сковал все ее мысли и чувства. Она не помнила, как стремительно слетела вниз по лестнице. Знала только одно, что ей нужно обязательно встретить любого человека, чтобы не сойти с ума. Но дом спал. Старые часы на камине показывали три часа ночи. Ева добралась до двери, которая, как ей казалось, вела в комнату для прислуги. Но она ошиблась. Далее начинался длинный, слабо освещенный коридор. В конце его тоже находилась дверь. Девушка толкнула ее, но дверь не поддалась. И вообще она выглядела странно, обшитая металлическими трубками. Но как выйти из этого тупика? Страх толкал только вперед. Ева еще раз попыталась безуспешно открыть дверь, но за ней раздался такой крик нечеловеческой боли, от которого, казалось, застыла кровь в жилах. Что дальше она делала, не помнит. Бежала в паническом страхе, выскочила на улицу. На лестнице у дома сидел человек. Это был Джим Стейл.

Глава 7. Крик в лаборатории

   Джим вскочил с места, испуганный неожиданным появлением Евы. Секунду они смотрели друг на друга, не говоря ни слова.
   – Джим, мистер Стейл, – наконец выдавила из себя девушка.
   – Что случилось?
   – Это ужасно, – прошептала она, пряча свое лицо на груди молодого человека.
   – Смею я вас спросить, что тут происходит? – спросил кто-то третий властно и категорически.
   В первый момент молодые люди не узнали этого человека. И немудрено. Дигби был одет в длинный белый халат, с капором на голове, который полностью закрывал волосы. На руках у него были резиновые коричневые перчатки.
   – Может быть, кто-нибудь объяснит мне, почему в столь поздний час вы находитесь у дверей моего дома? Его обитатели не привыкли к таким эксцентричностям.
   Ева и Джим поднялись в переднюю. Дигби запер парадную дверь.
   – Не кажется ли вам, мистер Стейл, что вы слишком рано приходите в гости? – Это была ирония с угрозой. Но Джим не отреагировал на это. Он стремился привести в норму Еву, которая до сих пор не могла прийти в себя.
   – Объяснения, конечно, нужны, только с вашей стороны, мистер Гроут.
   – А что я должен объяснять? – Такого поворота событий Дигби не ожидал.
   – Мое присутствие тут легко объяснимо. Я стоял как раз перед домом, когда дверь открылась и мисс Уэлдон с криком выбежала на улицу. Может быть, вы, мистер Гроут, объясните, чем так она взволнована?
   – Я не имею ни малейшего понятия об этом. Я работал в своей лаборатории, когда услышал шум…
   Ева постепенно пришла в себя, щеки ее слегка порозовели, но голос все еще дрожал, когда она рассказывала о том, что с ней произошло.
   – Слава богу, теперь я начинаю кое-что понимать, – облегченно вздохнул Дигби. – Крик в моей лаборатории легко объясним. Моя маленькая собачонка занозила себе лапку, и я помог ей. Вытащил занозу.
   – Мне очень жаль, что вас побеспокоила, но я очень была напугана.
   – Вы уверены, что кто-то был в вашей комнате? – спросил Дигби.
   – Конечно, уверена.
   Не зная почему, Ева ничего не сказала о карточке с синей рукой.
   – Вы думаете, что этот человек проник в квартиру через балкон?
   Она кивнула головой.
   – Я хотел бы осмотреть вашу комнату.
   – Только сначала я хочу навести в ней порядок.
   Ева вспомнила, что оставила серую карточку на постели и ей очень не хотелось бы, чтобы Гроут ее прочитал.
   Через несколько минут, не ожидая приглашения, Стейл отправился вместе с Гроутом в комнату Евы. Даже беглый осмотр комнаты, едва прикрытое окно – все говорило о том, что здесь побывал кто-то посторонний. Дигби открыл дверь на балкон. Дошел до веранды, в конце которой находилась дверь в коридор. Он попробовал отворить ее, но она была заперта. Первоначально он предполагал, что это его мать искала в комнате девушки драгоценности. Но старуха ни в коем случае не поднялась бы на балкон, да и не осмелилась бы среди ночи произвести такой обыск.
   – Мне кажется, мисс Уэлдон, что все эти страхи приснились вам, – сказал Дигби, улыбаясь. – Я бы вам посоветовал лечь в постель. Мне очень жаль, что ваш первый день в моем доме ознаменовался таким неприятным случаем.
   При этом Дигби делал вид, что при разговоре не присутствует третье лицо. И только тогда, когда они попрощались с Евой, он обратился к Джиму:
   – Меня одно удивляет, каким образом вы оказались у дверей моего дома? Быть может, изучали там дактилоскопию?
   – Да, нечто в этом роде.
   – Мне казалось, что вы настолько загружены работой днем, что не можете шататься ночью по городу. Впрочем, это ваше дело. Давайте-ка я вам лучше покажу, как и обещал, свою лабораторию.
   Джим охотно согласился, потому что его очень интересовала природа крика, который слышала Ева. Через минуту они оказались в комнате, которая по своему виду напоминала операционную. Посредине стоял небольшой железный стол с эмалированной поверхностью и на резиновых колесах. С помощью винтов стол можно было передвигать по вертикали. Но эти детали Джим отметил как-то мимолетно. Куда больше его заинтересовало животное, расположенное на столе. Две пружины крепко удерживали тело собачонки, а ее лапки были туго привязаны тонкими веревками. Терьер смотрел на вошедших умоляющим, почти человеческим взглядом.
   – Это ваша собака? – поинтересовался Джим.
   – Да, моя.
   – Вы не очень опрятно содержите свою собаку. У меня такое впечатление, что этот терьер потерял своего хозяина, а вы полчаса назад заманили его в дом.
   – ?!
   – Я хочу вас избавить от всякого рода выдумок – вся эта сцена происходила на моих глазах.
   – А, так вы следовали за мной по пятам?
   – Велика честь, но я действительно удовлетворил свое любопытство. – Джим ласково погладил собаку.
   Дигби делано засмеялся:
   – Раз вы такой всезнайка, я вам скажу больше: у меня есть намерения сделать интересную операцию этой собачонке – удалить часть мозга, чтобы…
   – Погодите, – остановил его Джим. – Меня интересует, где у вас хранятся наркотики? – спросил он сверхлюбезно.
   – Наркотики? Я не так глуп, чтобы скармливать такие деньги собакам. Мне кажется, вы слишком мягкосердечны, мистер Стейл. Надеюсь, для вас не секрет, что медицина сделала блестящие успехи только благодаря вивисекции.
   – Я в этой отрасли не специалист, но мне хорошо известно, что все разумные врачи при таких операциях используют наркотики. А для этого они должны иметь специальное разрешение. Я хотел бы, мистер Гроут, ознакомиться с вашим свидетельством.
   Любезная улыбка мгновенно слетела с лица Дигби.
   – Я вам советовал бы не вмешиваться не в свое дело. Я вас пригласил сюда только для того, чтобы показать свою лабораторию. И не больше.
   – Даже если бы не было приглашения, я все равно пришел бы сюда, так как ваши объяснения меня не удовлетворили. Правда, вы очень убедительно пытались нам преподнести, что собака так страшно визжала только из страха, когда вы ей одели этот ужасный ошейник. Поэтому предупреждаю, что сейчас я с вами говорю как лицо официальное.
   – А если я не исполню вашего приказания?
   – Тогда я сделаю с вами то же самое, что вы сделали с собакой, – спокойно ответил Джим. – Не думайте, что я на это не способен. Освободите собаку!
   Несколько секунд длилось молчание. Глаза Дигби горели злобой. Но он взял себя в руки и освободил терьера.
   – Я вам этого не забуду. И не прощу, что вы помешали мне работать.
   – Знаете, я никогда не боялся угроз. А теперь тем более. Я почему-то уверен, что люди вашего пошиба меньше всего думают о науке, а больше получают удовольствие от истязания безобидных животных. Для меня вы не интересны – я вас вижу насквозь. Вам плевать на человеческие страдания.
   При этих словах он с силой захлопнул дверь.
   Дигби заскрежетал зубами, но тут на пороге вновь появился Джим.
   – Вы заперли наружную дверь, когда мы пошли наверх?
   – Что это за допрос? Бросьте свои шуточки. Конечно, запер. Что вам до этого?
   – Так вот, для вашего сведения, – дверь открыта настежь. Очевидно, полуночный гость покинул ваш дом.

Глава 8. Антропология Дигби

   На следующий день Ева забыла о своих ночных страхах и устыдилась своего поведения. Но серая карточка была налицо. Она вынула ее из-под подушки и задумалась. Человек, приходивший к ней в комнату, наверняка не был ее врагом. Но это был не Джим. Она слишком хорошо знала его теплую руку, чтобы спутать с чьей-то другой. За завтраком она встретила только мистера Гроута. Как всегда, он был безукоризненно одет и этим утром находился в прекрасном расположении духа. Они обменялись взаимными любезностями и ничего не значащими извинениями по поводу ночного происшествия.
   – Вы знаете, я был очень рад, что наш друг Стейл оказался вчера в моем доме и помог успокоить вас. К тому же прошу прощения за некоторую неискренность. Вчера я вам говорил, что извлекал занозу из ноги моей собачонки. В действительности же терьера я поймал на улице и хотел произвести над ним небольшой эксперимент. Надеюсь, вы не забыли, что я врач?
   – Так вот почему из вашей лаборатории вчера раздавались такие стоны.
   – Да нет, я еще не приступил к операции. Я даже не ранил собаку, просто она боялась. Но ваш друг уговорил отпустить ее.
   – Я очень этому рада, – с облегчением сказала Ева.
   – Правда, вначале у Стейла возникло подозрение, что я экспериментирую над собакой без наркоза. Но это абсурд. Знаете, очень трудно объяснить людям, не имеющим медицинского образования, какое большое значение для науки имеет вивисекция. Обычно операции проделываются в таких условиях, что животное не ощущает боли. И в этом случае, поверьте, я не хотел обижать малышку-терьера.
   – Я в этом вполне уверена.
   Дигби рассуждал просто. Он знал, что Стейл обязательно расскажет Еве эту историю по-своему, и поэтому хотел опередить его. Он не просто хотел поддерживать добрые отношения с Евой. Дигби взял ее в дом не потому, что мать нуждалась в секретаре, а только ради своей прихоти. Чем больше он наблюдал за девушкой, тем привлекательней казалась она. Дигби никогда не влюблялся, хотя познал уже многих женщин. Но это был особый случай. Он был уверен, что мисс Уэлдон вполне способна увлечь его на несколько недель. А в это утро Ева сияла какой-то особенной красотой. У нее и в мыслях не было каким-то образом связать свою судьбу с Дигби. Он был ей безразличен, как многие мужчины, которых встречаешь каждый день на улице.
   – Я хотел бы знать, удовлетворяет ли вас тот род занятий, который предоставила вам моя мать?
   – Но я еще не знаю, в чем будут состоять мои обязанности.
   – Моя мать немного эксцентрична, но думаю, что вы найдете с ней общий язык. Вначале у вас будет немного дел, а впоследствии вы можете быть полезны и в моих антропологических занятиях.
   – А что это значит?
   – Я изучаю формы лиц людей. Для этого я собрал громадное число снимков и думаю, что со временем коллекция составит не менее миллиона экземпляров. У нас в Англии пока мало кто интересуется этими проблемами, а в Италии, например, есть большие специалисты в этой отрасли. Вам, наверное, кое-что говорят фамилии Ломброзо или Монтегаццо?
   Она кивнула головой:
   – Да, я знаю, что это крупные криминалисты.
   – Вы меня просто удивили своими познаниями.
   – Да нет, мне просто любопытно изучать различные типажи людей. А вам я с удовольствием помогу, если не буду перегружена секретарской работой.
   Ее рука лежала совсем близко. Стоило только сделать одно движение, чтобы коснуться ее как бы невзначай. А дальше разговор мог бы приобрести довольно интимный характер. Но Дигби хорошо разбирался в людях – эта женщина не допустит вольностей. Надо было запастись терпением. Ева стоила того.

Глава 9. Рубец на руке и обморок

   Ева томилась от безделья на новом месте работы. Уже на третий день она жаловалась Дигби, что миссис Гроут не дает ей никакой работы.
   – Мне кажется, что ваша мать не нуждается в моей помощи. При таких условиях мне не следует принимать от вас жалованье.
   – Видите ли, моя мать принадлежит к тем людям, которые привыкли все делать самостоятельно. Быть может, поэтому она и выглядит не по летам старой и слабой. За ее плечами нелегкая трудовая жизнь. И вы должны простить старого человека за то, что она не может сразу привыкнуть к новому лицу. Все же я с ней поговорю.
   Дигби выполнил свое обещание. После завтрака он отправился к матери и застал ее отдыхающей у горящего камина.
   – Ты почему не даешь девушке работу? – спросил он резко.
   – Ты же знаешь, что у меня ей нечего делать, – ответила мать плаксиво. – Ты напрасно возложил на меня эту задачу.
   – Ты дашь ей работу уже сегодня. Поняла меня?
   – Но она будет только шпионить за мной. Я годами ни с кем не переписываюсь. В последнее время написала одно лишь письмо адвокату по твоему требованию.
   – Не неси вздор. Прикажи ей пересмотреть и рассортировать все счета, которые ты получила за последний год. Пусть занесет в особую книгу поступающие доходы. У тебя может быть и другая работа, если захочешь ее отыскать.
   – Ладно, я сделаю так, как ты хочешь, – согласилась старуха, – но ты опять со мной невыносимо жесток и резок. Я ненавижу этот дом и людей, его населяющих! – вдруг закричала она. – Я сегодня заглянула в комнату этой секретарши – да это же дворцовые апартаменты. Ты израсходовал тысячи фунтов. Грех тратить на девку такие деньги!
   – Это уж не твое дело. А работу ей дашь на две недели.
   Ева очень удивилась, когда в тот же день была приглашена к миссис Гроут.
   – У меня есть для вас работа, мисс… Никак не могу запомнить ваше имя.
   – Меня зовут Ева, – сказала девушка, улыбаясь.
   – Это имя мне противно. Последняя моя секретарша была иностранкой и называлась Лолой. У вас нет другого имени?
   – Называйте меня по фамилии – Уэлдон. А впрочем, зовите как вам угодно, миссис Гроут. Я не обижусь.
   – Вот в этом ящике накопилась уйма чеков. Пересмотрите их, рассортируйте или еще что-нибудь сделайте с ними. Я сама не знаю что.
   – Быть может, их следует прикрепить к тем счетам, к которым они имеют прямое отношение?
   – Вот-вот. Именно это я и хотела сказать, – обрадовалась старуха. – Но не здесь же вы будете это делать? Впрочем, оставайтесь здесь. Я не желаю, чтобы слуги копались в моих счетах.
   Ева поставила ящик на стол, достала клей и принялась за работу. Чтобы золотые часики не мешали, она сняла их и отложила в сторону. Миссис Гроут мгновенно оживилась. Но девушка этого не заметила. Работы было много, и она не отвлекалась. Когда гонг возвестил о начале обеда, с чеками было все покончено. Она отодвинула ящик в сторону и хотела одеть часы. Но их не оказалось на месте. В этот момент открылась дверь и Дигби пригласил ее к обеду. Увидев, что Ева как-то растерянно оглядывается по сторонам, поинтересовался:
   – Вы что-нибудь потеряли?
   – Не могу найти своих часов. Кажется, я положила их вот здесь…
   – А может, они закатились в ящик, – полуутвердительно, пряча глаза от сына, прошамкала старуха. Но Дигби все понял:
   – Если вас не затруднит, мисс Уэлдон, по пути в столовую попросите Джексона, чтобы он к трем часам подал мой автомобиль.
   После ухода секретарши разразилась уже традиционная сцена. Через минуту часы были у Дигби. Передавая их Еве, он похвалил ее за тонкий вкус.
   – Они для меня особенно ценны. Исполняют двойную функцию. Кроме обычной, они закрывают вот этот рубец на руке.
   – Да, чего не бывает в жизни, – сказал Дигби, разглядывая рубец на руке, напоминающий след от зажившего ожога.
   В тот же миг, как от боли, вдруг вскрикнула старуха, – она стояла у открытой двери. Сын быстро обернулся к ней.
   – Дигби, Дигби… – Голос ее прервался. – О боже мой… Этого не может быть.
   Старуха упала на стол и раньше чем сын успел ее подхватить, скатилась на пол.

Глава 10. Джим – сыщик

   Рассказ Евы о рубце на ее руке и о впечатлении, которое он произвел на миссис Гроут, заставили Джима призадуматься. Он постарался объяснить это по-своему, но Ева откровенно смеялась над его предположениями.
   – Ладно, я покину это место, раз вы настаиваете. Но я вынуждена закончить начатую работу – привести в порядок все бумаги миссис Гроут. А их там целые горы. А ваши фантастические предположения, что я наследница громадного состояния, ни на чем не основаны. Вы забыли об одной маленькой детали, Джим. О том, что мои родители живут в Африке. Вы слишком романтичны, чтобы стать хорошим сыщиком.
   Джим проводил Еву домой. Им не хотелось расставаться. Они говорили о всякой всячине и, казалось, забыли обо всем на свете…
   Тут парадная дверь отворилась, и Джим заметил, что Джексон выпроводил из дома коренастого человека с русой бородой-лопатой. При этом он произнес фразу, которая легко запомнилась: «Мистер Гроут вернется только в семь часов, мистер Вилья».
   – Кто этот человек? – поинтересовался Джим, но Ева не могла удовлетворить его любопытство. Много было неясностей и в ее судьбе. Расставшись с девушкой, Джим отправил довольно длинную телеграмму одному из своих школьных товарищей, который проживал в Капштадте.
   На другой день Ева сообщила ему, что у нее появилось время на традиционное чаепитие.
   В ожидании свидания весь день показался ему скучным и серым. Не исправила ему настроения и телеграмма, полученная от друга детства.
   Вот ее текст:

   «Ева Мэй Уэлдон родилась в Рондебоше 12 июня 1899 года. Ее родители – Генри Уильям Уэлдон, музыкант по профессии, и Маргарита Мэй Уэлдон, умерли. Такой же запрос о личности Евы Уэлдон недавно сделала фирма “Селингер и компания”, “Брейд-стрит-билдингс”».

   Последние слова были новой загадкой для Джима. До встречи с Евой оставалось еще время, и он решил его использовать с пользой для дела. Без труда по телефонной книге он узнал адрес фирмы и поехал на Брейд-стрит. Фирма «Селингер и компания» находилась в нижнем этаже большого дома, но дверь была заперта. У швейцара он узнал, что фирма работает только по ночам.
   – Они, кажется, торгуют иностранными акциями, – пояснил швейцар. – Каждый день на их адрес прибывают десятки телеграмм со всех концов света. Но владельца фирмы мне до сих пор не приходилось видеть. Наверное, потому, что он заходит только с заднего хода. Даже банковские агенты обязаны закрывать свою контору не позже восьми часов вечера, хотя могли бы работать до полуночи. У нас порядки строгие. Так уж было заведено еще со времен мистера Дентона.
   – А разве мистер Дентон, известный миллионер, был собственником этого дома?
   Портье кивнул головой:
   – Но он продал его много лет назад. Я это точно знаю, так как в то время был рассыльным у одной из фирм, которая арендовала помещение в этом же доме. Контора мистера Дентона находилась на первом этаже.
   – А кто ее теперь арендует?
   – Какой-то иностранец, Левинский. Но его тоже не видать.
   Джим повеселел. Он нашел эти сведения до такой степени важными, что тотчас поспешил к Солтеру. Однако адвокату эта фирма была неизвестна. Одно он помнил точно, что дом покупали со спекулятивной целью. Затем мистер Дентон продал его, даже не поставив в известность адвоката. Загадок становилось все больше. Но они не пугали Джима. Некоторыми из них он поделился со своим патроном.
   – Как вы думаете, чем можно объяснить, что у младшего Гроута так много друзей-испанцев? Он очень часто встречается с девушкой, графиней Мансаной. Она знакома вам?
   – Ее имя я встречал где-то в газетах. Вот и вся информация. – Солтер пожал плечами.
   – Кроме того, у него бывает испанец по фамилии Вилья. К тому же я слышал, что Гроут бегло говорит по-испански.
   – Действительно, это странно. К сведению, его дед тоже имел много друзей среди испанцев. Быть может, у них есть родственники-испанцы? Старый Дентон (отец Джонатана Дентона) нажил большую часть своего состояния в Испании и Центральной Америке. Вообще это была странная семья. Ее члены отличались особенной необщительностью. Мне кажется, что за последние двадцать лет своей жизни Дентон обменялся с сестрой не больше, чем дюжиной слов. Хотя они не были в ссоре. Я знаю и другие семьи с таким же укладом жизни. Молчаливые, но честные люди.
   – Еще вопрос, патрон. Оставил ли отец миссис Гроут какое-нибудь состояние? Если не ошибаюсь, у него было двое детей – сын и дочь?
   – Он не оставил ей ни гроша. Не знаю почему, но отец не мог терпеть дочери. Она полностью зависела от своего брата. Джонатан часто раздумывал над тем, почему отец так не любил сестру. Быть может, его сердило то, что она вышла замуж за простого служащего его Ливерпульского отделения, мистера Гроута? Это был человек необщительный, постоянно ссорившийся с женой. Но бедная леди Мэри всегда была к нему добра, а жена ненавидела по неизвестной мне причине. Когда он умер, то завещал все свои сбережения отдаленному родственнику. И деньги немалые. Впрочем, я заболтался с вами, Стейл. А теперь торопитесь, потому что мне кажется, что вас кто-то ждет. И этот кто-то намного интереснее, чем я.
   После встречи с Евой Джим отправился в министерство внутренних дел, где надеялся до конца выяснить загадку Мэдж Бенсон. Но дирекция тюрем отказалась дать информацию частному лицу. В отчаянии Джим заглянул к знакомому секретарю, с которым они вместе воевали. Тот его принял радушно, снабдив скупой, но четкой информацией: «Мэдж Бенсон, 26 лет, служанка. Месяц исправительных работ за кражу. Осуждена полицейским судьей в Марлибоуне 5 июня 1898 года. Переведена в Хеллоуэйскую тюрьму».
   – За кражу? – удивился Джим. – И вы, конечно, не знаете, что именно она украла?
   Чиновник покачал головой:
   – Я бы вам посоветовал разыскать тюремного сторожа в Марлибоуне. У этих людей бывает редкостная память на лица. Кроме того, вам покажут, наверное, акты, но еще лучше – попросите мистера Солтера сделать официальный запрос. Адвокату не откажут.
   Но этого как раз Джим и не хотел.

Глава 11. Ева находит завещание

   Ева быстро привыкла к новой обстановке. Болезнь миссис Гроут прибавила ей работы, так как пришлось просматривать и хозяйственные книги. Девушка была поражена скупостью хозяйки. Но, в конце концов, какое она имеет право судить о других. Ее обязанность – быть полезной тем, кто платит деньги. Однажды во время уборки квартиры ее привлекла чудесная резьба на старом письменном столе. Вернее, это был скорее письменный стол – книжный шкаф. Под верхней плитой бюро было отделение, закрытое стеклянными дверцами. Ева удивилась толщине стенок. Погладив рукой гладкую поверхность, она вдруг почувствовала, что одна из частей стенки поддалась под нажимом руки. Открылся тайничок. Из любопытства Ева сунула туда руку и достала кусок бумаги – единственное содержимое ящика. Имеет ли она право прочесть этот документ? Если миссис Гроут так старательно прятала его, то она, очевидно, не хотела, чтобы посторонние лица знакомились с ним. И все же Ева полагала, что как секретарь она должна знать, в чем дело. К верхней части документа была прикреплена небольшая записка такого содержания: «Это моя последняя воля, которая соответствует инструкциям, которые были даны мною мистеру Солтеру в запечатанном письме». «Солтер» было вычеркнуто, а над ним написано имя другого адвоката. Завещание было написано в предельно сжатой форме на обыкновенном формуляре: «Я оставляю моему сыну Дигби Френсису Гроуту капитал в 20 тысяч фунтов стерлингов, кроме того свой дом в Лондоне на Гросвенор-сквер со всей обстановкой. Все остальное мое состояние я завещаю Рамонесу маркизу де Эстремеда, проживающему в Мадриде».
   Имена свидетелей были незнакомы. Это были слуги госпожи Гроут. Вполне возможно, что они давно покинули службу – хозяйка любила менять прислугу. Ева растерялась, что ей делать с этим документом. Она решила спросить об этом Дигби. Тем более что после одного инцидента он просил ее об этом. Как-то, роясь в ящике своего письменного стола, девушка нашла миниатюрное изображение очень красивой женщины. Судя по платью и прическе, портрет был сработан в семидесятых годах прошлого века. «Это портрет моей матери», – каким-то безразличным тоном ответил Дигби. Но Ева была поражена тем, что делает с человеком время.
   – Да вы не убивайтесь. Хотя, действительно, красивая была женщина… – Он взял миниатюру и посмотрел на ее оборотную сторону. И вдруг побледнел. – Простите, я заберу ее с собой. Моя мать начала со временем писать странные вещи. Поэтому я просил бы вас, все, что удастся обнаружить, передавать мне.
   И сейчас Ева особенно не сомневалась, нужно ли Гроута ознакомить с завещанием его матери.
   – Сэр, извините за беспокойство, но я вынуждена ознакомить вас с одним документом. Это завещание вашей матери.
   От неожиданности Дигби уронил сигарету на ковер.
   – Вы в этом уверены? Насколько я знаю, ее завещание написано два года тому назад и находится у адвоката.
   – Завещание, которое видела я, подписано два месяца тому назад, – сказала испуганно девушка. – Я надеюсь, что не выдала секрет вашей матери?
   – Покажите мне этот документ! – Дигби не мог скрыть своего волнения.
   В комнате Ева извлекала из тайника завещание и вручила его Дигби.
   – Старуха спятила с ума, – сказал он сердито. – Вы его читали?
   – Кое-что я прочла, но в детали не углублялась, – кротко отвечала Ева, удивленная его резким тоном.
   – И все же, вы могли бы повторить, что написано в этом документе?
   – Пожалуйста, я прочла что-то о капитале в двадцать тысяч фунтов, который ваша мать завещала вам.
   – А вы запомнили, как зовут второе лицо, которому адресовано завещание?
   – Да, это маркиз де Эстремеда.
   Его лицо буквально на глазах приобрело пепельный оттенок, а голос задрожал от ярости.
   – Она сошла с ума. Ей принадлежит миллион с четвертью фунтов, а она мне кинула кость в двадцать тысяч и эту будку.
   Он круто развернулся и двинулся к двери. Ева понимала, что он хочет сделать.
   – Мистер Гроут, вы не должны говорить с вашей матерью. По крайней мере сейчас.
   Эти слова отрезвили его. Он подошел к камину и сжег завещание. Когда бумага истлела, он растоптал пепел ногами.
   – Дело сделано. Вы думаете, что я не прав? – спросил он с улыбкой Еву. – Моя мать не вполне нормальна. Не хочу сказать, что она сумасшедшая, но отклонения у нее есть. Никакого маркиза де Эстремеда вообще не существует в природе. Он – плод ее возбужденного воображения. Ей кажется, что она некогда была дружна с испанским дворянином. Это грустный секрет нашей семьи, мисс Уэлдон.
   Гроут уже полностью овладел собой, говорил убедительно, но Ева была уверена, что он лжет.

Глава 12. Новое предостережение

   Через открытую дверь кабинета Дигби видел, как Ева вошла в свою комнату. Он был зол на себя за ту дикую выходку, что позволил себе в ее присутствии. Бесило его и то обстоятельство, что на ее глазах он уничтожил юридический документ. Теперь она могла быть свидетельницей против него. Если старуха умрет, а Ева каким-либо путем узнает о существовании Эстремеды, тот сможет в судебном порядке привлечь его к ответственности и получить завещанные ему деньги. Дигби всегда был убежден, что крупных преступников обычно губят «мелкие обстоятельства». Он, глава «банды тринадцати», так ловко водивший за нос полицию, теперь мог попасться из-за какого-то пустяка. Нужно как можно быстрее сблизиться с Евой, чтобы навсегда обезоружить ее. Это нелегкая задача, но вполне разрешимая, если бы не этот Джим. Джексон докладывал ему, что они продолжают встречаться. Только не надо спешить, надо запастись терпением. Он должен забыть о том, что она дружна со Стейлом. Сперва братская любовь, абсолютное доверие, а далее по старой схеме. А пока надо попытаться загладить то неприятное впечатление, которое произвела на девушку эта утренняя сцена.
   – Мисс Уэлдон, вы, вероятно, считаете меня грубым человеком, – заговорил он при первом удобном случае с секретаршей. – Но вы не знаете, к сожалению, сколько мне приходится терпеть от глупых выходок моей матери. Я стал нервным, раздражительным, а иногда просто несдержанным. Так что вы уж не судите очень строго мой сегодняшний поступок.
   – Я не вправе вас осуждать. Мы все в гневе часто совершаем поступки, которых стыдимся потом. Я это знаю по себе.
   – У меня к вам единственная просьба, не сообщать посторонним о том, что происходит в моем доме.
   Эта просьба вызвала новое беспокойство в душе Евы. Дело в том, что она рассказала о найденном завещании Джиму.
   А время шло. И Ева не теряла его даром. За прошедшие дни она сделала свою комнату путем небольшой перестановки мебели еще уютнее, наряднее. С интересом девушка знакомилась и с книгами, которых было в изобилии в шкафу. Однажды вечером она увлеклась романом «Человек из Виргинии». Его герой был также прекрасен и мужественен, как Джим. Вообще, все положительные образы, встречающиеся в романах, ей очень напоминали Джима. И вдруг, кинув взгляд на столик, она заметила серую карточку. Ее могли положить только ночью. Кто, для чего, зачем? Она отложила книгу в сторону и стала внимательно рассматривать синий оттиск руки и незнакомый ей почерк. Кто же был этот таинственный друг? Наверняка не Джим, хотя так хотелось бы, чтобы это был он. Но как бы там ни было, все эти предупреждения напрасны. Она до сих пор не покинула этот дом, и все же с ней ничего плохого не случилось. Да и откуда таинственному вестнику знать, что ее покой так старательно охраняет настоящий рыцарь. Интересно, чем сейчас занимается Джим? Она услышала шаги в коридоре и поторопилась спрятать карточку. За дверью раздался голос Дигби.
   – Я увидел в вашем окне свет и понял, что вы еще не ложились. Хотел вам предложить кое-что из привезенного мною из клуба.
   С этими словами он передал ей небольшой картонный ящик элегантной формы, умело перевязанный лентой с большим бантом.
   – Это делили между гостями, и я подумал, что, быть может, вам нравится шоколад.
   Она была растрогана таким вниманием. Дигби, сама скромность, даже не сделал попытки продолжить разговор, ушел, вежливо откланявшись. Ева слышала, как дверь его комнаты отворилась, затем захлопнулся замок. Минут через пять Дигби снова вышел, его шаги затихли в глубине дома. «Наверное, он пошел в лабораторию», – подумала она, и ей пришла в голову ужасная мысль, что он, быть может, ночью производит свои страшные опыты. Но книга ее увлекла, и вскоре страхи забылись. Перед самым сном она вспомнила о коробке с шоколадом. Уже собралась полакомиться, но в ту же секунду какой-то предмет ударил в стекло. Ева подбежала к балкону – никого. Только на стекле балконной двери явно проступал отпечаток синей руки. Опять предостережение!

Глава 13. Таинственная гостья

   Любопытство у Евы было сильнее страха. Она прошлась по балкону, подергала дверь, ведущую в дом. Но она была закрыта. И возле дома не заметила ничего подозрительного. Прошел господин с дамой, о чем-то оживленно беседуя, затем протопал сапожищами полицейский. Ева хотела уже вернуться в комнату, но тут увидела женщину, которая вышла из подъезда их дома. Это не была служанка. Ева хорошо знала всю прислугу. Может быть, это знакомая Дигби или сестра милосердия? Дама направилась к большому лимузину, ожидавшему ее на противоположной стороне площади. Через минуту улица снова стала пустынной.
   Девушка была скорее взволнованна, чем напугана. Она твердо была уверена, что «синяя рука» к ней дружески расположена. Оставалось выяснить, кто она на самом деле. Дигби в этом деле не помощник. Она не собиралась рассказывать ему о том, что видела, а решила сохранить секрет для Джима. Ева старательно стерла синюю краску с окна и уже до утра не могла заснуть. Разные мысли лезли ей в голову. Почему «синяя рука» избрала такой путь давления на нее? Не проще ли было послать письмо по почте? Но вряд ли она придала бы серьезное значение анонимному предостережению. К тому же письмо могло попасть не по адресу. Значит, такой путь избран не случайно, значит, ей по-настоящему грозит опасность. И ради нее, быть может, кто-то рискует своей жизнью.
   Ева не была еще вполне уверена в том, что загадочная дама не одна из знакомых Дигби, хотя вряд ли она избрала бы такой способ общения. Непроизвольно девушка взяла в руки шоколадную фигурку, но, вспомнив предостережение, положила ее в коробку.
   Утром, когда Джим собирался заглянуть в контору Солтера, рассыльный принес ему большой пакет и письмо. Нетрудно было узнать почерк Евы, хотя писала она письмо, очевидно, поспешно. Она подробно описывала события прошлой ночи. Ева писала: «Я не думаю, чтобы предостережение имело прямое отношение к бонбоньерке. Посылая ее вам, я исполняю только вашу просьбу – сообщать подробно обо всем, что происходит в этом доме. Я сегодня вечером свободна и хотела бы поговорить. Может быть, вы приедете сегодня за мной?».
   Есть над чем подумать. До сих пор Джим предполагал, что «синяя рука» какой-то случайный знак, который неизвестный употребляет вместо подписи. После этого сообщения Евы дело приобретало иной оборот. Дигби, должно быть, знал столько же о «синей руке», как и он. Неплохо бы узнать, что думает на этот счет мистер Солтер. Затем Джим принялся за осмотр коробки с конфетами. На ее задней стенке было выбито название известной лондонской фирмы. Джим завернул несколько конфет в бумагу и положил в карман. Надо будет отдать на анализ. Запирая свою дверь, он внезапно услышал, как кто-то из соседей громко зовет на помощь. Ударом плеча Джим выбил замок. Ему открылась такая картина: весь коридор был наполнен дымом и только яркие языки пламени бежали по гардинам. Одним движением он сорвал горящую материю и сбил пламя. Когда в комнате стало меньше дыма, Джим сумел лучше рассмотреть лицо больной женщины, которая жила в этой квартире. Ей было лет сорок – сорок пять. Лицо с красивыми чертами оставляло незабываемое впечатление. Притом он мог побиться об заклад, что уже где-то видел это лицо.
   – Я не знаю, как вас благодарить за помощь, мистер Стейл, – сказала больная. – Это уже второй несчастный случай в нашей квартире. Очевидно, на занавески попала искра от проезжающего мимо локомотива.
   – Извините, что я ворвался к вам, услышав крик о помощи. Вас, по-моему, зовут миссис Фейи? – Разговор носил общий характер, и Джим уже искал возможность, чтобы откланяться. В это время появилась сиделка. Его помощь была больше не нужна. Почти у самой конторы Джим с удивлением вспомнил, что эта самая миссис Фейи, которая давно уже прикована к постели параличом, узнала его и даже назвала по фамилии.

Глава 14. Синяя краска против синей руки

   – Мистер Гроут не сойдет сегодня к завтраку. Вчера он очень долго работал.
   Еве было куда приятнее беседовать с Дигби, чем с его наглым слугой. Она точно не знала, что ее оскорбляло в манере Джексона вести себя или говорить, но ее нервировал его самоуверенный тон.
   – Вы сегодня очень рано, мисс, ушли на прогулку, – сказал он, хитро улыбаясь.
   – Вас что-то не устраивает в том, что я гуляю до завтрака? – спросила она раздраженно.
   – Ничуть. Надеюсь, я не оскорбил вас своим вопросом. Я видел только, как вы возвращались домой.
   Она решила не продолжать разговор. Не объяснять же этому наглецу, что она относила посылку в ближайшую почтовую контору. Но от Джексона не так-то легко было отделаться.
   – Вас вчера не потревожили, мисс? – продолжал он, не замечая ее раздражения.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Вчера кто-то позволил себе шутку, которая очень рассердила мистера Гроута. Кто-то был в доме. Мистер Гроут настолько увлекся своими операциями, что не слышал ничего. Но потом он обыскал весь дом. Безрезультатно. А вы разве ничего не слышали?
   – Ничего. Откуда же мне знать, что в доме был чужой человек? – сказала Ева, уловив себя на тревожной мысли: неужели открыли «синюю руку»?
   – Незваный посетитель оставил след. На белой двери, ведущей в лабораторию. Там был отпечаток синей руки. Я старался его отмыть, но тщетно.
   – След синей руки? – медленно повторила Ева, чувствуя, что бледнеет. – А что бы это значило?
   – Если бы я только знал! Сначала подумал, что это сделала служанка, которой отказали на днях, но комнаты для прислуги находятся в задней части дома и дверь к ним запирается вечером на ключ.
   К концу завтрака появился Дигби. Он выглядел уставшим.
   – Мисс Уэлдон, я думаю, Джексон рассказал вам, что произошло этой ночью?
   – Да, только мы оба не знаем, что все это значит.
   – По-моему, это предвещает неприятности для лица, которое совершило этот поступок. Если я его поймаю, конечно. Да, кстати, вы пробовали мой шоколад?
   – Конечно, он превосходен.
   – Только не ешьте его в больших количествах сразу. Шоколад – очень калорийный продукт.
   О ночном происшествии больше не говорили. Когда Ева шла к месту работы, то увидела, как белую дверь лаборатории красили в синий цвет. Так распорядился Дигби, который сегодня был раздражен более, чем обыкновенно.
   Званый обед у лорда Уолтема в честь приезжего иностранного дипломата удался на славу. Дигби был среди приглашенных. Он считал необходимым поддерживать теснейшие знакомства с одним из крупнейших коммерсантов Сити. Но и без его помощи Дигби удалось без особых хлопот создать синдикат по скупке огромных имений Дентона, которые в ближайшее время должны были полностью перейти в его руки. И не случайно он пользовался успехом в обществе, прежде всего среди дам, которые мечтали о прекрасной партии с богачом. Но Дигби старался избегать знакомств с девушками своего круга. И в этот вечер он не баловал своим вниманием слабый пол. Главное было – нанести визит лорду Уолтему. В короткой беседе тот поинтересовался здоровьем матери, высказал сожаление, что еще не так давно она была так молода и красива, но вдруг состарилась, будто лишилась жизненных сил. На этом визит был закончен. Дигби попрощался и уехал. По дороге домой он смеялся при мысли о том, что бы сказал лорд Уолтем, если бы знал о настоящей причине быстрого увядания миссис Гроут. Он сам узнал об этом случайно. Она пристрастилась к морфию. Он сумел обезвредить это лекарство от яда. В конце концов ей стали преподносить совсем безвредные пилюли без наркотического вещества. Дигби извлекал его из таблеток не из любви к матери, а по причине пристрастия к экспериментам. Для старухи же последствия лечения оказались трагическими. Она вдруг увяла и позволила своему сыну, которого до того твердо держала в повиновении, подчинить ее себе. Дигби устроил за ней настоящую слежку, чтобы она не могла тайно доставать наркотики. А без них ее воля была сломлена. Она стала рабой своего сына. Дигби такое положение устраивало.

Глава 15. Гашиш в шоколаде

   Мистера Солтера, когда пришел Джим, в конторе не было. Стейл ожидал его с нетерпением, так как не видел целую неделю. А рассказать ему было о чем. Старый адвокат страдал в этот день подагрой и не был склонен заниматься «синей рукой». Но пришлось.
   – Кто бы ни был этот человек, но ему приходится носить всегда с собой печать с изображением синей руки. Но я не помню, чтобы это изображение фигурировало в каком-нибудь деле. По-моему, не следует обращать внимание на эту несущественную деталь.
   Джим не был согласен с этой точкой зрения, но спорить с патроном не стал.
   – Теперь насчет нового завещания миссис Гроут. Что вы знаете об этом? И почему она лишила наследства своего сына в этом документе, ведь раньше все богатство она отписывала ему? Странно, мне всегда казалось, что они недолюбливают друг друга, но не в такой степени.
   Солтер размышлял вслух, а Джим, мысленно следивший за его логикой, старался не перебивать.
   – И потом, почему она завещала свое имущество этому, как его… маркизу де Эстремеда? Здесь есть о чем подумать. Это имя мне знакомо. Богатый испанский гранд, в течение ряда лет атташе испанского посольства в Лондоне. Может быть, он был вхож в дом Дентонов? Но об этом я ничего не знаю. Во всяком случае, как я предполагаю, у нее нет серьезных оснований оставлять наследство человеку, которому принадлежит почти половина провинции и несколько замков в Испании. А знаете, мой юный друг, эта история приобретает какой-то привкус таинственности.
   Джим рассказал и о неожиданном подарке, который Ева получила от Гроута, о своем намерении сдать на химический анализ шоколад.
   – Вы думаете, что отравлен? – Солтер иронически улыбнулся. – Мы живем не во времена Цезаря Борджиа, мой юный сыщик. Да, у Дигби характер преподлый, но я уверен, что он не убийца.
   – Во всяком случае, с шоколадом что-то неладно. И таинственная «синяя рука» предупредила об этом мисс Уэлдон.
   – Чепуха, – парировал Солтер. – А теперь убирайтесь, ибо я вновь истратил на вас и на это глупое дело слишком много времени.
   Джим отправился в лабораторию, где ему без труда удалось заинтриговать одного из приятелей неординарным рассказом о шоколаде.
   – А что могло с ним случиться? – полюбопытствовал тот, взвешивая на ладони несколько затейливых фигурок.
   – Не могу сказать, но буду очень удивлен, если в нем ничего не обнаружится.
   – Приходите часа в три-четыре, после обеда.
   Когда Джим пришел в указанное время, то нашел своего приятеля в расстроенных чувствах.
   – Присядьте, Стейл. Анализ был не из легких, и я действительно нашел в шоколаде неуместную примесь.
   – Не яд ли? – не на шутку испугался Джим.
   – С технической точки зрения, пожалуй, да. Нет таких веществ, которые не содержали бы в том или ином виде какую-то из разновидностей яда. Но в одних случаях можно съесть сто таких изделий, не умирая и не чувствуя даже недомогания, а есть примеси иного толка. В вашем шоколаде я нашел следы гиацина и другого вещества, которое извлекается из одного тропического растения.
   – Вы имеете в виду гашиш?
   – Да, если это вещество курят, то его именно так и называют. Но как экстракт он имеет другое название. Так вот, если оба эти вещества принимаются одновременно и в большом количестве, то в конечном итоге они становятся причиной летального исхода. Вначале вы теряете сознание, а дальше – вечный мрак. Но в этом шоколаде названные мною вещества находятся в пропорциях, которых явно недостаточно для трагических последствий.
   – А каково действие препаратов в меньших дозах?
   – Есть основание предполагать, что постоянное лакомство этим сладким изделием постепенно парализует силу воли и энергию жертвы. Вам, вероятно, известно, что в Англии приговоренным к смерти, если они неуравновешенны и излишне впечатлительны, дают перед казнью в пищу именно эти препараты. Тогда их ожидание близкой казни практически не волнует.
   Теперь Джим полностью представил себе, к чему стремится Дигби, и все же он не сдержался и спросил:
   – А какое действие оказало бы это вещество, скажем, на энергичную девушку, которую склоняет к сожительству неприятный ей человек?
   – Вначале она окажет ему сопротивление, но постепенно для нее все станет безразличным.
   – Скажите, доктор, а можно привлечь к суду человека, который сознательно снабжает свою жертву отравленными сладостями?
   – Не думаю. Я уже говорил вам, что количество этих веществ в шоколаде настолько незначительно, что его трудно зафиксировать. В то же время яд в крови постепенно накапливается. Если бы вы принесли мне шоколад или другую пищу, приправленную этими снадобьями, скажем, через три недели, то я мог бы сделать и судебный анализ.
   – И еще один вопрос – все ли шоколадные фигурки были в одинаковой степени начинены ядом?
   – Да, очевидно, это вещество было замешано в шоколадной массе, из которой сделаны фигурки. Это по силам только опытному аптекарю или врачу.
   Теперь нужно было собраться с мыслями и наметить план действий. Разумеется, Еве не стоит сообщать о результатах анализа и подождать, не повторит ли свою попытку отравления гашишем Дигби. Но, с другой стороны, вправе ли он рисковать здоровьем и безопасностью девушки, оставляя ее в этом доме. Сейчас его уже не волновала судьба леди Мэри. Все его мысли были обращены к Еве.

Глава 16. «Джим недостаточно героичен»

   Джим никогда прежде не видел Еву в вечернем туалете. Она была одета скромно, но изящно. Казалось, каждая деталь одежды подчеркивала ее красоту. Джим был вне себя от радости, сидя рядом с девушкой в автомобиле. Он боялся шелохнуться – до такой степени она казалась ему существом возвышенным и недосягаемым. Ему даже трудно было говорить. А Ева, наоборот, не умолкала всю дорогу, испытывая какой-то необыкновенный подъем.
   – Вы знаете, я должна просить вас о помощи, – обратилась она к молодому человеку, когда они отдыхали в большом зале отеля «Риц-Карлтон». – По-моему, с моей стороны было глупо посылать вам посылку с шоколадом, по крайней мере, несправедливо в отношении к Гроуту. Но ваша подозрительность заразила и меня. Скоро я стану нервной старой девой…
   – Я был очень рад вашему письму. А что касается шоколада, то я бы на вашем месте сказал мистеру Гроуту, что он был превосходен, – улыбнулся Стейл.
   – Я так и поступила, но мне трудно лгать, даже если дело касается пустяков.
   – И все же, когда он снова преподнесет вам бонбоньерку, не забудьте прислать мне три или четыре кусочка шоколада.
   – Так вам удалось что-то обнаружить в шоколаде?
   Этот вопрос застал Джима врасплох. Он не хотел, да и не мог сообщить ей о результатах химического исследования. А с другой стороны, вправе ли он подвергать ее жизнь опасности. Смутившись, Джим пробормотал в ответ что-то невразумительное, но она и не настаивала на дальнейшем выяснении обстоятельств.
   А затем они сидели рядом. Ее рука покоилась в его руке. Шел тот негромкий, но такой приятный разговор для людей, которые небезразличны друг другу. Ева рассказывала о своих ближайших планах, о том, что она собирается вскоре вернуться в свое фотоателье. Эта работа ей больше по душе.
   – А я знаю одного человека, который хотел бы устроить вашу судьбу счастливо и безбедно.
   – И кто же этот человек? – Еве нравилась эта полуигра, полусерьезный разговор.
   – Я мог бы назвать его фамилию, но этот некто очень гордый человек. Он не просит вашей руки прежде, чем не будет иметь достаточно средств для семейной жизни.
   – Джим, – сказала она, не глядя ему в лицо, чтобы не выдать свое волнение, – мне достаточно будет скромной квартирки, даже такой, как ваша, где под окнами гудят поезда.
   Когда они возвращались домой, Еве очень хотелось, чтобы он прижал ее к своей груди и поцеловал. И не один раз. Казалось, что в душе нет больше других желаний. Но Джим шел молча рядом, надежно поддерживая ее под локоток. Их прощание было более чем холодным. Уже у себя в комнате Ева чуть не разрыдалась. Ей так хотелось, чтобы Джим был не только добр, но хотя бы чуть-чуть героичнее.
   А Джим ехал домой в каком-то розовом настроении, без четкого представления о времени и пространстве. Ему казалось, что он только сел в такси, которое уже стояло перед дверью его дома. Он долго возился с ключом, но в это время дверь распахнулась и на улицу вышла дама вся в черном. Джим посторонился, давая ей дорогу, и тут же забыл об этой встрече. Ему хотелось резко двигаться, поднимать какие-то тяжести, петь, плясать. Казалось, этому счастью не может быть конца. Но стоило ему бросить взгляд на письменный стол, чтобы мгновенно протрезветь. Все предметы, необходимые для работы, лежали на своих местах. Дневник тоже, но Джим хорошо помнил, что он оставил тетрадь раскрытой, а теперь она была закрыта и сдвинута с места. Он открыл дневник и едва сдержал себя от восклицания – на странице, где он кончил писать, лежал странный ключ. К нему была прикреплена записка с надписью «Главный ключ Д. Г.». Внизу не было знака «синей руки», но почерк был тот же, что и в записке, которую получила Ева. Значит, дама в черном была в его квартире и предлагает ему или предоставляет возможность проникнуть в дом Дигби Гроута. Здесь было от чего удивиться.

Глава 17. Старуха признает себя слабоумной

   Ева проснулась с каким-то чувством неудовлетворенности. Но когда в постели она принялась за чай, то ей стала понятна причина такого настроения.
   – Ева Уэлдон, – сказала она себе, – ты неплохая девушка. И напрасно огорчаешься от того, что лучший из всех мужчин оказался слишком порядочным или робким, чтобы поцеловать тебя. А как выглядело сделанное тобой вчера предложение мужчине, и имела ли ты право говорить ему о своем желании поселиться в маленькой квартирке у железнодорожного полотна? Впрочем, нечего копаться в своей душе, надо жить, действовать, а значит, тебе пора вставать, Ева.
   Когда Дигби проходил по коридору, он с удивлением услышал веселый свежий голос секретарши. О чем она там лепечет? Ей предназначено украсить это жилище и поднять его в собственных глазах и глазах общества! В этот момент он готов был даже жениться на этой девушке, которую не так давно думал превратить в свою игрушку. Он будет владеть ею. И улыбка заиграла на его губах, не привыкших улыбаться. Джексон видел это и тоже улыбнулся в ответ.
   – Мистер Гроут, прибыла новая коробка с шоколадом, – сказал он не очень громко, как будто чувствуя, что это сообщение теперь некстати.
   – Бросьте его в мусорный ящик или отдайте моей матери, – ответил хозяин безразличным тоном.
   – Вы не хотите?..
   – Джексон, в последнее время вы задаете слишком много вопросов. И еще я вам советую одно – перестаньте ухмыляться, когда разговариваете с мисс Уэлдон, ведите себя по отношению к ней так, как подобает слуге. Надеюсь, вы меня поняли?
   – Я не слуга, – мрачно ответил Джексон.
   – Кто вы – это не имеет значения, – почти шепотом сказал Гроут. – Главное, вы должны хорошо играть эту роль. И советую вам не требовать от меня объяснений, иначе…
   Он взял один из собачьих хлыстов, висевших на стене. Джексон испугался. Он принял смиренный вид. И только нервный тик на его лице выдавал его настоящие чувства.
   – Я всегда относился к этой даме с почтением. Напрасно вы меня отчитали, сэр.
   – Ладно, забудем об этом. Прикажите, чтобы мне принесли корреспонденцию в столовую.
   Знакомясь со свежей почтой, он продолжал наблюдать за комнатой матери. Врач сообщил ему, что старушка вполне здорова. Он допускал возможность рецидива, но считал его маловероятным.
   Дигби во что бы то ни стало в это утро хотел поговорить с матерью. Миссис Гроут сидела в кресле и рассматривала равнодушным взором сперва узор ковра, затем двор. Перемены во времени года значили для нее не больше, чем смена одежды. Ее некогда неукротимое сердце, радовавшееся особенно наступлению весны, теперь билось слабо, безразлично ко всему окружающему. Сегодня она думала о Еве Уэлдон. Откровенно говоря, судьба девушки ее не интересовала. Если сын желает овладеть ею – пусть берет, но, исходя из некоторых соображений, она считала, что было бы лучше, если бы девушка не жила в их доме. Ее беспокоил рубец на руке Евы. Но кто знает, быть может, это случайное совпадение. Но в то же время старуху устраивало то, что сын, когда займется Евой всерьез, оставит ее в покое. Она знала твердо: если Дигби решит, что она стоит на пути к достижению поставленной им цели, то уничтожит ее с такой же простотой, как тушат пламя ненужной свечи. Он не посмотрит на то, что она его мать. Миссис Гроут считала, что Дигби ничего не известно о ее новом завещании. При этой мысли ироническая улыбка пробегала по ее лицу. Да, хотя бы после смерти она преподнесет ему не очень приятный сюрприз. Об одном только она сожалела, что не сумеет насладиться этим зрелищем. Увлеченная своими мыслями, старуха не сразу заметила, как Дигби вошел в комнату.
   – Как поживаешь, мама? – спросил любезно.
   – Хорошо, мой мальчик, – она смотрела на него робко и испуганно. – Мне нужна сиделка, не позовешь ли ты ее?
   – Успеешь. – В его голосе уже ощущалась холодность. – До ее прихода я должен с тобой поговорить кое о чем. Во-первых, я хочу знать, почему ты оставила завещание в пользу Эстремеды, а меня наделила двадцатью тысячами фунтов?
   – Какое завещание, о чем ты говоришь? – проговорила она потерянным голосом.
   – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. О завещании, которое ты запрятала в потайной ящик. Только не пытайся убеждать меня, что мне это снится или что ты была не в своем уме. Я хочу знать всю правду.
   – Я подготовила это завещание много лет назад, – сказала она дрожащим голосом. – Я тогда думала, что у меня нет больше двадцати тысяч фунтов.
   – Врешь. Ты составила завещание, чтобы отомстить мне, старая чертовка! Я сжег этот документ. Если увидишь мисс Уэлдон, ты расскажешь ей, что составила его, будучи не в своем уме.
   Миссис Гроут с ужасом смотрела на сына. В это мгновение она лишилась дара речи. Нижняя челюсть у нее отвисла, и из открытого рта капала слюна. Только через несколько минут она обрела способность говорить.
   – Поставь мой стул к постели, – проговорила она чуть слышно. – Тут слишком яркий свет.
   Когда он выполнил ее просьбу, старуха позвонила, вызывая сиделку.
   – Тебе нечего бояться, мать, – засмеялся он с издевкой. – Твоя проклятая сиделка не будет с тобой нянчиться вечно. Исполняй лучше то, что я требую. Тогда проживешь дольше. А сейчас я позову мисс Уэлдон под предлогом, что тебе нужно ответить на несколько писем, прибывших утром. И ты ей все расскажешь.
   Когда Ева вошла в комнату, больная выглядела плохо как никогда. Она была явно не в духе, бросая злобные взгляды на Еву. Она не без основания подозревала, что именно секретарша отыскала это злосчастное завещание. После того как было продиктовано несколько писем, старуха удержала собиравшуюся уходить Еву.
   – Задержитесь на минутку, мисс. Я хотела вам сказать несколько слов по поводу найденного вами завещания. Спасибо за вашу внимательность, потому что я даже забыла о нем. Видите ли, милая барышня, с временами слабеет память. Наверное, в такой момент я и спрятала его подальше от глаз. И запамятовала.
   Она с трудом говорила, и Еве было очень жаль страдающую женщину.
   – Вам, очевидно, вредно много говорить. Вы не напрягайтесь. Ваш сын мне все объяснил.
   – Вот как! Так он уже успел вам рассказать? И вы очень дружны с моим сыном?
   – Не особенно.
   – Ничего, со временем ваши отношения улучшатся. И случится это быстрее, чем вы думаете.
   Старуха с откровенной издевкой смотрела в глаза Еве. Девушке стало не по себе.
   А тем временем Джим был весь в хлопотах. Он любил Лондон с его шумными и оживленными улицами, своеобразным английским юмором прохожих. Париж подавлял его ненасытной жаждой погони за удовольствиями и откровенной борьбой за выживание, которая чувствовалась во всем. Брюссель – этот маленький Париж, казалось, копировал все худшее и лучшее со своего старшего брата. Берлин был слишком строг и чопорен, а Мадрид казался потухшим кратером, в котором под пеплом лавы продолжалось брожение подавленных тяготами жизни людей. Другое дело – Нью-Йорк, где жили сентиментальные люди, которые мнили себя титанами. И все же Лондон был для него роднее. Для Джима он оставался настоящим символом цивилизации, и сейчас, даже торопясь по делам, он непроизвольно любовался городом. Тем более что была прекрасная погода, а впереди – интересный разговор с мистером Солтером.
   – И что нового вы узнали о фирме «Селингер»? – с порога встретил его старик вопросом. Стейлу пришлось признаться, что он позабыл выяснить это.
   – Надеюсь, вам понятно, насколько важно как можно скорее получить интересующий нас ответ. Может случиться так, что названная мной фирма прикрывает Дигби или его мамашу. Но мы не можем строить песчаные замки из домыслов, нужны факты.
   Джим не мог не согласиться с такими доводами. За последнее время в его жизни произошло столько событий, приходилось в цейтноте решать столько больших и малых задач, что он выпустил из внимания фирму «Селингер».
   – Вы знаете, патрон, чем больше я вникаю в суть дела, тем бесполезнее мне кажутся мои старания. Ведь вы сами считаете, что появление леди Мэри еще недостаточно для того, чтобы отнять у Гроутов имения.
   Солтер ответил не сразу. Домыслы, конечно, не факты, но он не мог отрицать того, что, выяснив причины исчезновения леди Мэри, можно было бы приступить к разрешению и более серьезных проблем.
   – Итак, постарайтесь, Джим, раскусить сущность фирмы «Селингер». Как бы там ни было, но ваши поиски в данном случае ничему не навредят.

Глава 18. Джим находит леди Мэри

   Где-то около полуночи Ева слышала, как к дому подъехал автомобиль. Она вышла на балкон и увидела Гроута, поднимавшегося по лестнице. Спать не хотелось, так как она успела немного отдохнуть после обеда. Поэтому девушка решила поработать со счетами, которые обнаружила в винном погребе. Заканчивая просмотр бумаг, Ева вдруг услышала шум: кто-то осторожно крался по балкону. Она открыла дверь и увидела темную фигуру, прижавшуюся к стене.
   – Кто там? – крикнула Ева.
   – Ева, не пугайтесь. Я очень сожалею, что помешал вам.
   – Джим, как вы могли оказаться здесь в такое время. – Она была возмущена такой бестактностью. Так вот чьи это проделки, эти трюки с синей рукой. А она грешила на неизвестную женщину в черном. А Джиму, очевидно, доставляло удовольствие подшучивать над ней.
   – Я думаю, мистер, что вам лучше всего удалиться, – сказала Ева холодно.
   – Ева, не торопитесь прогонять меня. Позвольте мне все объяснить…
   – Я в ваших объяснениях не нуждаюсь. Вы играете жалкую роль.
   Она вернулась в комнату, почти плача от досады. Как он мог так жестоко потешаться над ней. А она ему верила и считала больше чем другом. Ева упала на постель и разрыдалась.
   – Проклятие, как все по-дурацки вышло, – в сердцах Джим ударил кулаком по крылу своего невзрачного автомобиля. В эту минуту он был зол на себя и на весь окружающий мир. Конечно, не за то, что решился испробовать ключ. В его планы не входила ночная встреча с Евой. Но ничто так не успокаивает, как быстрая езда. Пролетев по нескольким улицам, Джим постепенно приобрел такое необходимое в его положении равновесие. На часах уже было далеко за полночь. Почему не познакомиться с работой фирмы «Селингер»? Джим притормозил машину перед знакомым домом на Броуд-стрит. Он вспомнил, что портье рассказывал ему о боковом входе, которым пользовался владелец фирмы. Стейл без труда нашел дверь. К его удивлению, она оказалась незапертой. Джим быстро вошел в нее и очутился во дворе. Он огляделся. Окна были герметически закрыты ставнями, и нельзя было разобрать, горит ли внутри свет. Джим прошелся по внутреннему квадрату двора и обнаружил еще одну незапертую дверь, ведущую в дом. Он толкнул ее и оказался в узком коридоре. Его внимание привлек яркий свет в конце коридора. Он вошел в довольно большое помещение, где, кроме стола и стула, не было больше никакой мебели. Но не это его удивило. Он не ожидал встретить в этом загадочном доме миссис Фейи. Она, казалось, ничуть не смутилась столь неожиданной встрече.
   – Мне очень жаль, что должен вас потревожить в столь поздний час, но мне нужно с вами поговорить, – сказал Джим, закрывая за собой дверь.
   – А вы меня узнали?
   – Без труда. Ведь мы уже виделись, а у меня неплохая зрительная память.
   – Надеюсь, вы понимаете, что у меня есть серьезные причины, чтобы не показываться днем на людях без черной вуали.
   – Конечно. Я многое знаю. Кстати, я очень благодарен вам, что вы передали мне ключ.
   – К сожалению, больше я пока ничем помочь не могу. Да и сообщить что-либо интересующее вас не смогу.
   Джим слушал женщину, с которой давно хотел познакомиться, и у него складывалось впечатление, что они давно знакомы.
   – Вы думаете о «синей руке»?
   – Да, о ней тоже.
   – И вы считаете мой поступок не более чем детской выходкой?
   – Ничего подобного у меня не было в мыслях. Каждый человек имеет право поступать так, как считает нужным. Тем более, если на то есть причины.
   – Да, причины есть. И вы, мистер Стейл, пришли сюда не случайно. А потому что получили сообщение из Южной Африки о том, что я интересуюсь происхождением некой девушки, чья судьба для нас обоих небезразлична. Разве она находится в опасности?
   – В данный момент, по-моему, нет. Одно плохо, что я ее оскорбил.
   Женщина не проявила праздного любопытства по поводу его слов. Ее, очевидно, занимали больше другие мысли, которые она излагала Джиму.
   – Еще месяц тому назад мне казалось, что я напала на истинный след. Но потом я убедилась в ложности моего предположения. Да, она хороша собой, красива и в ее биографии много общего с тем человеком, который мне дорог, но это не одно лицо. Вы могли бы мне ответить откровенно, мистер Стейл, любите ли вы Еву или нет?
   Вопрос был неожиданный. И Джим не был готов сразу ответить на него.
   – Одно я вам скажу, если не любите Еву глубоко и искренно, так не мучьте ее. Она заслуживает лучшей судьбы, чем мимолетная интрижка, какую задумал Гроут.
   – Что? И вам это доподлинно известно?
   Она кивнула:
   – Я завершила свои розыски, и если мне удастся привлечь Гроутов к ответственности, то моя роль будет закончена. Мне незачем больше жить, у меня нет никаких иных интересов в жизни. Я искала то, что не могла найти. Сорок три года прожито напрасно. Мое детство было обделено любовью, а брак принес только разочарования. Я все потеряла, мистер Стейл, – мужа, ребенка.
   – Значит, вы…
   – Да, я леди Мэри Дентон. Я была уверена, что вы уже давно об этом догадались.
   Джим был в растерянности, хотя казалось, ему следовало бы радоваться. Да, он многое сделал, чтобы разгадать тайну, но, кажется, вновь оказался в тупике. Впрочем, все ли потеряно, стоит ли отчаиваться?
   – Леди Мэри, неужели вы навсегда отказались от надежды найти свою дочь?
   Она горько кивнула головой.
   – А если бы так случилось, что Ева оказалась вашей дочерью, вы согласились бы отдать ее за меня?
   – Вы единственный человек, которому я вручила бы судьбу любимой мною девушки без колебания. Но это все мираж. Я выяснила, кто ее родители.
   – А вам приходилось видеть рубец на ее руке?
   – Я о нем ничего не знаю. Как он выглядит?
   – Маленький рубец от ожога, величиной в полшиллинга.
   – Моя Доротея не имела на теле никаких пятен. На ручках тоже. Не пробуждайте во мне надежду. Ваши поиски так же бесцельны, как и мои. Думаю, что вам будет полезнее кое-что узнать из моей личной жизни. Во-первых, дом, в котором мы сейчас находимся, принадлежит мне. Мой муж купил его и подарил в порыве великодушия. Хотя он таким бывал редко. Впрочем, о нем я не стану распространяться. На доходы от дома я могла бы жить безбедно. Кроме того, мне оставил целое состояние отец. Он был очень беден, когда я выходила замуж. Но потом умер его кузен, лорд Ретингем, и оставил ему крупное наследство. Оно почти целиком перешло ко мне.
   – А Медж Бенсон?
   – Разве вам необходимо знать? Просто она мне прислуживает.
   – А почему она сидела в тюрьме?
   Леди Мэри поджала губы:
   – Вы должны обещать мне не расспрашивать ни о чем прежде, чем я объясню вам сама. Лучше проводите меня домой.
   По пути она продолжала рассказ:
   – Обычно я получаю до дюжины телеграмм ежесуточно, на которые приходится отвечать. Я оставляю их тут, в конторе, а секретарь отправляет утром на почту. В своих поисках я подняла на ноги всю полицию от Буэнос-Айреса до Шанхая. И только вам признаюсь, как я страшно устала. Но моя работа еще не окончена. Ваша тоже, надеюсь, Джим.
   Он хотел ее спросить, почему она живет в такой скверной квартире, обладая большим состоянием, но подумал, что это будет бестактно. Они попрощались у ее дверей. Когда первые лучи солнца осветили комнату, Джим все еще сидел в своем любимом кресле и обдумывал происшедшее.

Глава 19. Тайна старухи

   Утром посыльный принес ему письмо от Евы. Джим глубоко вздохнул перед тем, как вскрыть его. И было от чего.

   «Мне и в голову не приходило, что это могли быть вы, после того, как пытались убедить меня, что за “синей рукой” скрывается женщина. Это был не очень красивый поступок, Джим. Вы сделали все, чтобы напугать меня с одной целью, чтобы я бросилась в ваши объятия в первую же ночь. Я все понимаю. Вы терпеть не можете мистера Гроута и хотели бы, чтобы я покинула его дом. Мне трудно простить вас. И поэтому прошу не появляться ранее, чем я вас позову».

   Джим был вне себя. Он написал уже шестой вариант письма, пытаясь объяснить Еве, как все произошло. Но слова показались ему неубедительными, и он разорвал письма в клочья. Как объяснить Еве появление ключа, не выдавая при этом леди Мэри. Вдруг его осенила новая мысль, и он поспешил в соседнюю квартиру. Дверь открыла Бенсон. На этот раз она была значительно любезнее.
   – Мистер, барыня еще спит.
   – У меня срочное дело. Можно ее разбудить?
   – Я посмотрю.
   Через минуту она вернулась.
   – Барыня уже проснулась, услышав ваш стук в дверь. Она ждет вас через минуту.
   Леди Мэри взяла письмо из рук Джима, которое он подал ей, не говоря ни слова.
   – Я бы на вашем месте не беспокоилась по этому поводу. Не усложняйте дело, Джим. А теперь дайте мне поспать, я целые сутки была на ногах.
   Ева, отослав письмо, тотчас же почувствовала, как она была неправа по отношению к Джиму. Даже если он так поступил, то этот шаг, безусловно, был продиктован любовью к ней. Кроме того, у нее было и другое основание простить молодого человека. Но что поделаешь, письмо отослано. Она зашла в библиотеку Гроута, он изучал большую фотографию.
   – Снимок прекрасно удался, если принять во внимание, что делали при искусственном освещении.
   Это было изображение двери лаборатории, на которой ясно был виден оттиск руки.
   – Это рука женщины, – сказал Дигби.
   – А вы уверены в этом?
   – Конечно. Она слишком мала для того, чтобы быть мужской.
   Итак, Ева получила еще одно подтверждение своей неправоты в отношении к Джиму. Но что он искал в доме? Хотя это уже его дело. Ясно одно, что ей нужно просить у него прощения. Освободившись, Ева позвонила Джиму. Но в конторе его не оказалось. Она думала, что он сам сообразит позвонить ей. Но телефон молчал. Ева проскучала целый день. Одно утешало ее, что она скоро покинет этот неуютный дом. Ранее она написала своему прежнему шефу, и он с удовольствием ответил, что примет ее на прежнее место работы. Вот тогда все наладится, и они смогут с Джимом встречаться за традиционным чаем.
   Вечером Еву пригласили к миссис Гроут. Старуха ненавидела свою секретаршу, но боялась одиночества.
   – Останьтесь у меня, пока не вернется сиделка. Можете читать, только не вслух.
   Ева пошла за книгой. Когда возвращалась в комнату, то увидела, что старуха что-то прятала под подушку. Не читалось, все ее мысли были поглощены размолвкой с Джимом.
   Вдруг миссис Гроут заговорила:
   – Откуда у вас этот рубец на руке?
   – Не знаю, он у меня с тех пор, как я себя помню. Вероятно, я обожглась, когда была совсем маленькой.
   Последовала длинная пауза.
   – Где вы родились?
   – В Южной Африке.
   И вновь молчание.
   – Я нашла вашу старую миниатюру, миссис Гроут, – сказала Ева, стараясь найти тему для разговора.
   – Мою? Ах да, помню. И можно ли меня узнать на ней? – спросила старуха не без удовольствия.
   – Да, вы, должно быть, так выглядели много лет тому назад. Но сходство очевидное, – сказала Ева дипломатично.
   – Действительно, прежде я выглядела неплохо. А вам нравится этот портрет?
   – Конечно, вы были, наверное, очень красивы… – Ева говорила искренне и сердечно, что не укрылось от довольной старухи.
   – Молодость, молодость… Прекрасное время. Мой отец хотел меня заживо похоронить в маленькой деревушке. Он считал, что я слишком хороша для города и поступал по отношению ко мне жестоко. Бессердечный был старик.
   Ева удивилась тому, как неуважительно говорила старуха о своем отце. Видимо, в семье Гроутов не очень почитали родителей.
   – Когда я была девушкой, главой семьи у нас был настоящий тиран, который не признавал никого, кроме себя лично. Меня он ненавидел со дня рождения. А я ему платила той же монетой с того самого времени, как начала соображать, – откровенничала старуха. И Еву очень заинтересовала трагедия некогда прекрасной девушки.
   – За мною ухаживали много мужчин. И каких мужчин! Имена некоторых из них были известны всему миру.
   Ева вспомнила маркиза из далекой Испании и хотела узнать, не объясняется ли щедрость старухи по отношению к нему прежней любовной связью. А миссис Гроут продолжала:
   – Существовал человек, который хотел на мне жениться. Но меня, скорее всего, очернили в его глазах. Он порвал со мной и женился на красивой простушке из Малаги.
   Старуха оживилась, глаза ее излучали тепло. Она не собиралась посвящать Еву в свою прошлую жизнь, но что-то помимо ее воли пробудило в ней воспоминания. И она разговорилась.
   – Это был маркиз, суровый человек. А мой отец никогда не простил мне эту связь. После того как я вернулась домой, он меня совсем не замечал, хотя прожил еще целых двадцать лет.
   После возвращения домой? Значит, она убежала вместе с маркизом. Постепенно Ева начинала понимать, как сложилась судьба этой старой женщины.
   – А что же сталось с женщиной из Малаги?
   – Она умерла, – сказала старуха со странной улыбкой. – Хотя маркиз уверял, что я ее убила. Но я ее пальцем не тронула. Только сказала ей правду… – И старуха что-то пробормотала про себя. – Когда она услышала, что мой ребенок – сын… – Вдруг она остановилась и посмотрела какими-то невидящими глазами. – Впрочем, о чем я говорила? – взволновалась старуха.
   Что ей ответить? Ева узнала тайну этой странной и страшной семьи. Кроме того, что Джим ей тоже порассказал многое, в частности, о писце, который женился на миссис Гроут и которого она так презирала. Он был служащим ее отца, и ему щедро заплатили за то, чтобы прикрыть позор девушки. А это означало, что Дигби был сыном маркиза де Эстремеды и с точки зрения закона он не был наследником миллионов Дентона.

Глава 20. Неожиданное действие

   – Так что я вам здесь наговорила? – после небольшой паузы продолжала старуха.
   – Вы говорили о своей молодости.
   – А какого-нибудь мужчину я вспоминала?
   – Нет, – ответила Ева подозрительно громко.
   – Мой вам совет: будьте осторожны с моим сыном. Хотя он недурен и в некотором смысле напоминает своего отца.
   – Мистера Гроута? – Девушка сама себя презирала за то, что заставляла разговаривать слабоумную старуху.
   – Гроут? Нет, это был жалкий червяк… Ну конечно, Гроута я имею в виду. А кого же еще? – как бы сама с собой разговаривала старуха.
   В коридоре послышался шум.
   – Мисс, вы меня не оставляйте одну до прихода сиделки. Хорошо? – боязливо вопрошала больная.
   – Конечно, не оставлю. Ведь я тут для того, чтобы вас развлекать.
   Дверь отворилась, и на пороге выросла элегантная фигура ее сына.
   – Как ты себя чувствуешь, мама? А где сестра?
   – Очень хорошо, мой мальчик. Вот мисс коротает со мной время.
   – Это отлично. Наверное, вы ей рассказали о нашем таинственном посетителе? – спросил он Еву, усаживаясь посреди комнаты.
   – Я хотел бы поймать эту женщину.
   – О какой женщине ты говоришь, мой мальчик?
   – О женщине, которая ходит ночами по нашему дому и оставила свой знак на двери моей лаборатории.
   – А быть может, это грабитель? – не скрывая тревоги, спросила старуха.
   – Это была женщина, и притом преступница. Я послал фотографию оттиска ее руки в полицию, и там нашли, что он идентичен с оттиском руки женщины, которая в свое время отбывала тюремное наказание в Хеллоуэе.
   Старуха вдруг выпрямилась во весь рост и уставилась на сына испуганными глазами.
   – Что это за женщина? О ком ты говоришь?
   Дигби был удивлен не менее Евы тем, как отреагировала старуха на его слова.
   – Я говорю о женщине, которая ночью приходила в наш дом и оставила отпечаток своей руки на двери лаборатории.
   Раньше, чем Дигби закончил фразу, его мать поднялась с постели и дико закричала:
   – «Синяя рука», «синяя рука»! Как ее звали?
   – В полиции мне сообщили, что ее зовут Медж Бенсон.

Глава 21. Приключение Джима

   Джим уже некоторое время наблюдал за Дигби Гроутом. В последний вечер он ходил за ним буквально по пятам. И весь разговор в комнате старухи ему удалось подслушать полностью. Когда он услышал, что старуха потеряла сознание, он поспешил ретироваться, чтобы не попасться на глаза прислуге. Конечно, появляться в этом доме в такую рань было небезопасно, но нужно было во что бы то ни стало узнать содержание письма, которое Дигби получил часом ранее. Как это сделать? Быть может, пойти в лабораторию? Но в это время раздались шаги, и Джим шмыгнул в рабочий кабинет Дигби, хотя там спрятаться было негде. Джим надвинул шляпу на лицо, и его нижнюю часть почти замотал черным шарфом. Его не должны узнать, даже если придется выбираться из дома, применив силу. Вдруг шаги остановились у двери. Джим мгновенно присел за столом. Не замечая его, в кабинет вошел Дигби, он вскрыл конверт, собираясь прочесть письмо, но в это время в коридоре раздался испуганный голос Евы Она зачем-то позвала Гроута. И он поспешил на голос. Джим быстро сунул письмо в карман и поторопился на выход. У лестницы он, что называется, столкнулся с Джексоном. От неожиданности тот оторопел. Но он не успел и рта раскрыть – Джим сшиб его сильным ударом кулака. В доме поднялся шум, но этого Джим уже не слышал. Он пробежал два квартала, постепенно замедляя шаги. Затем свернул в сквер и остановился под фонарем. Письмо оказалось малоинтересным. Вот разве что последняя фраза: «Стейл вас преследует, но мы его устраним сегодня вечером». Джим прочел эту строчку несколько раз и улыбнулся: посмотрим, кто кого. Но для себя он решил, что надо быть внимательней. На Портлендской площади его подозрение вызвали двое мужчин, которые следовали на расстоянии чуть более десяти метров. «Что ж, мальчики», – подумал Джим, прибавляя скорость. Вначале он шел, постепенно убыстряя ход, а затем побежал. В таких спортивных соревнованиях он был не новичок. В беге на две мили он показывал довольно высокие результаты. Преследователи вскоре отстали. Зато из-за поворота вынырнул автомобиль. Но Джим повернул в первый попавшийся переулок и двинулся в обратном направлении. Преследователи явно растерялись. Чтобы они окончательно не потеряли его из виду, Джим замедлил ход.
   При виде полицейского у Стейла родился, как ему показалось, неплохой план. Когда автомобиль остановился рядом с ним, он быстро открыл дверцу и резким движением вытащил на тротуар своего старого знакомого Джексона.
   – И долго вы будете меня преследовать? – закричал он.
   Полицейский, услышав громкие голоса, стал приближаться к машине.
   – Так вот, Джексон, вернитесь к Гроуту и скажите ему, что в моих руках находится достаточно материала, чтобы отправить его в тюрьму или на эшафот. И не советую ему обращаться за помощью к «тринадцати».
   – Оставьте меня в покое, – шипел Джексон, не в силах вырваться из цепких рук Джима. – Я вас не знаю. Если вы не оставите нас в покое, я обращусь к полицейскому.
   – Ах, к полицейскому? – Джим схватил за шиворот слугу Гроута и направился к блюстителю порядка.
   – Кажется, этот джентльмен хочет пожаловаться на меня!
   – Нет, я этого не хочу!
   – Тогда я вынужден так поступить. Этот человек имеет при себе оружие, не зарегистрированное в полицейском участке. И он покушался на мою жизнь.

Глава 22. Подруга из Сомерсета

   Полицейские участки весьма непоэтичны. Дигби Гроут, который пришел в один из них, чтобы освободить своих людей из-под ареста, был в такой ярости, что не замечал смешной стороны этого дела. Он отчитал Джексона, называя самыми последними словами. Немало проклятий обрушилось на голову его партнера – Антонио Фуэнтеса. Дигби чувствовал, что его положение опасно. Он всегда был уверен, что крупные планы рушатся из-за мелких просчетов. Стейлу удалось весьма простым способом обратить внимание полиции на банду. Теперь два ее члена были уже под подозрением. Один из них – Джексон – служил у него дворецким, и поэтому заступничество Дигби выглядело вполне логичным. Что же касается Фуэнтеса, то здесь положение дел выглядело иначе. Пришлось объяснить, что это товарищ его слуги. Казалось бы, из-за пустяковой случайности банда «тринадцати» могла засветиться.
   Дигби провел бессонную ночь. Утром он пригласил к себе Еву.
   – Я должен внести некоторые изменения в нашу обыденную жизнь. Из-за болезни я вынужден на несколько недель отправить мать в деревню.
   – Пожалуйста, это ваше право, но я не смогу сопровождать ее туда.
   – Что вы хотите этим сказать? – Он посмотрел на нее испытывающе.
   – Дело в том, что в вашем доме для меня нет секретарской работы. Поэтому я решила вернуться на старое место.
   – Мне очень жаль такое слышать, но я не смею настаивать. Тем более что в последнее время у нас произошло много неприятных событий. Я вас понимаю, хотя было бы желательно, чтобы мать находилась под вашим присмотром.
   Ева ждала чего угодно от Гроута, но не такого выдержанного тона, абсолютной лояльности.
   – Конечно, я наведу здесь идеальный порядок, – заявила она поспешно. – Поверьте, что я себя чувствовала у вас хорошо.
   – В отличие от мистера Стейла, который ко мне не очень расположен. Не так ли? – спросил он с улыбкой.
   – Мистер Стейл здесь ни при чем. Он не знает моих планов. В последние дни я с ним не говорила.
   Дигби решил, что они расстались. Хотелось бы узнать поподробнее. Но он не стал прямо спрашивать о причинах размолвки, хотя твердо был уверен, что в последние дни они не встречались.
   Затем Ева, как всегда, работала в комнате у миссис Гроут. Когда она только переступила порог, старуха сразу попросила запереть дверь и приготовиться записать ряд ее мыслей.
   – Я хочу, чтобы вы написали от моего имени письмо Мэри Уэзер. Она живет в Сомерсете. Напишите ей, что я очень больна и прошу ее забыть нашу старую ссору и навестить меня. Обязательно подчеркните, что за ее труды я готова платить пять фунтов в неделю. А может быть, это слишком много? Нет, вы знаете, ничего не пишите о вознаграждении. Иначе я свяжу себя таким обязательством. Попросите, чтобы она приехала тотчас. Напишите все, пожалуйста, так, как я просила.
   Ева обещала сделать все, как ее просила миссис Гроут.
   – Но очень важно, чтобы об этом письме ничего не узнал мой сын. Вы сами отнесете его на почту. И смотрите, чтобы ничего не пронюхал этот ужасный Джексон.
   Ева без труда выполнила поручение и занялась своими делами. А так как их было немного, то она больше размышляла об их отношениях с Джимом. Неужели она так его обидела, что он не может ее простить. Сколько прошло дней, а от него ни весточки. Конечно, можно было бы написать ему небольшую почтовую карточку с извинениями, но трудно решиться на такой шаг. Надо набраться терпения и подождать.
   Миссис Уэзер приехала уже на следующий день. Это была крепкая, невысокого роста женщина со свежим приятным лицом. Ей никто бы не дал шестидесяти лет. Еву она приветствовала как старую знакомую.
   – Как поживаете, дорогая? Как моя старая бедная Джейн? Мы когда-то были подругами с ней, но она… Ну, да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Проведи меня, милая, в ее комнату. Что с тобой, Джейн? – почти ужаснулась Уэзер при виде своей подруги.
   – Садись, Мэри. А вы, мисс, свободны.
   Когда Дигби приехал после обеда, он сразу же обратил внимание на вещи, еще не убранные из вестибюля.
   – Что это такое? – спросил он, хмуря брови, у Джексона.
   – Приехала подруга миссис Гроут.
   – Какая еще подруга?
   Узнав ее имя, он поспешил наверх. О том, что произошло в комнате больной, можно было только догадываться. Когда Ева увидела миссис Уэзер, она поняла, что случилось что-то неладное.
   – Велите позвать извозчика, дорогая, – обратилась она к Еве. – Я возвращаюсь в Сомерсет. Нельзя же так необдуманно отрывать от дел женщину моих лет и моего положения. А этот черт меня выгнал. Я о вас говорю! – крикнула она, увидев появившегося Дигби. – Вы всегда были канальей. И если с вашей матерью что-нибудь случится, я донесу на вас в полицию.
   – Вам лучше уйти раньше, чем я позову блюстителей порядка! – не сдержавшись, закричал Дигби.
   – Я вас хорошо знаю, – погрозила кулаком женщина. – Недаром я столько лет жила с вами под одной крышей. Мальчишки сквернее в мире не было.
   – Вы, право, неразумны, миссис Уэзер. Я не могу терпеть, чтобы моя мать имела дела с людьми вашего пошиба. Я отвечаю за все, что происходит в моем доме. А ваш вкус для меня безразличен.
   Лицо женщины побагровело:
   – Мой вкус! Вы подлый иностранец! Вот видите, я знаю ваш секрет, мистер Гроут.
   Если бы взглядом можно было убить человека, этой еще крепкой женщины уже не было бы в живых. Дигби повернулся и ушел, хлопнув дверью.
   – Если хотите знать, что происходит в этой семейке, то спросите у меня. У меня хранятся письма матери подлеца, которого вы сейчас слышали, еще с того времени, когда он был совсем ребенком. Он еще гулял под столом, но совершал поступки, от которых волосы поднимались дыбом.
   Таким образом Ева узнала новую семейную тайну. О многом говорили кости и разнообразные приспособления для пыток, которые Дигби хранил в лаборатории. От мрачных мыслей Еву отвлекло приятное сообщение – наконец-то она получила телеграмму от Джима.

Глава 23. Размолвка между влюбленными

   – Джим! – Ева бежала к нему навстречу с распростертыми объятиями, хотя знала, что на нее смотрят гуляющие в парке. Джим держал в своих руках две маленькие ладошки и чувствовал себя счастливым. Нечто подобное испытывала и Ева. Им так много нужно было сказать друг другу, что они начали говорить почти одновременно, не вникая в смысл слов.
   – Джим, я оставляю дом Гроутов.
   – Ну, слава богу!
   – Вы говорите так торжественно и в то же время так облегченно, как будто бы мне угрожает серьезная опасность.
   – Я уверен, что так оно и есть.
   – А вас очень огорчало то, что мы так давно не виделись?
   – То были самые печальные дни в моей жизни, но они канули в Лету.
   – Да, чтобы не забыть, миссис Уэзер уже уехала!
   – А кто она такая? Я с нею не знаком.
   Тут Ева вспомнила, что ничего не рассказала Джиму о последних событиях в доме Гроутов. Пришлось наверстать упущенное.
   – Да, Джим, легко было заметить, что миссис Уэзер терпеть не может Дигби.
   – А кто вообще в состоянии его любить.
   – Он знает про дело с маркизом Эстремедой. Из-за него завещание окажется недействительным.
   – Нет, тут вы не правы. В завещании не сказано прямо, что Дигби – сын Гроута. А то, что он внебрачный сын миссис Гроут, не меняет сути дела.
   – И когда Гроуты завладеют огромным состоянием Дентона?
   – В следующий четверг. А я до сих пор не имею никаких доказательств, чтобы разрушить незаконную сделку.
   И хотя разговор был несколько несвязный, они прекрасно понимали друг друга.
   – Знаете, Ева, чем больше материалов попадает ко мне в руки, тем тверже я уверен, что вы имеете самое непосредственное отношение к делу Дентонов.
   Она засмеялась и крепче оперлась на руку молодого человека:
   – Если бы от вас зависело, вы бы обязательно сделали меня английской королевой. Но вы бессильны совершить подобное, как и доказать, что я не дочь своих родителей. К тому же, я не хочу быть никем другим. Я так люблю своих покойных мать и отца.
   – На первый взгляд моя мысль действительно выглядит фантастичной. Но только на первый взгляд. У меня есть друг в Капштадте, который тоже собрал небесполезную информацию о вас.
   Затем разговор приобрел более интимный характер. Еве удалось уговорить Джима, чтобы он показал ей свою квартиру.
   – Вы меня убеждали, что у вас крошечное жилище. И ввели меня в заблуждение. У вас здесь так уютно и чисто. А кто вам моет посуду?
   – Каждое утро приходит старушка и наводит порядок.
   Джим охотно отвечал на вопросы и с восторгом смотрел на милое его сердцу существо. Ему казалось, что он мог бы всю жизнь вот так сидеть и наблюдать за Евой, слушать ее мелодичный голос.
   – А теперь, молодой человек, пожалуйста, к столу. Чай уже поспел, и закусить есть кое-что.
   Они уже собрались приступить к чаепитию, как вдруг отворилась дверь и вошла женщина. Ева сидела спиной к двери и не сразу заметила вошедшую. Она обратила на нее внимание только тогда, когда она назвала имя Джима. Женщина была очень хороша собой. Небольшая прядь седых волос не только не портила ее, а придавала ей своеобразный шарм.
   – Извините, мне очень жаль, что я вам помешала. Я приду несколько позже, – сказала дама и покинула комнату.
   Наступило неловкое молчание. Несколько раз Джим собирался заговорить, чтобы объяснить появление незнакомки, но каждый раз не решался – пока он не мог сказать Еве, что даму зовут леди Мэри Дентон.
   – Она вас так просто назвала Джимом. Быть может, это одна из ваших подруг? – спросила Ева, пристально всматриваясь в глаза молодого человека.
   – Не совсем так. Все проще. Она моя соседка – миссис Фейи.
   – Да, что-то я припоминаю. Но, если мне не изменяет память, миссис Фейи прикована к постели недугом. Она не первый год не выходит из квартиры.
   Джим растерялся, уличенный во лжи. Он не знал, как все объяснить Еве.
   – К тому же она очень мило назвала вас Джимом. Вы что с ней, очень дружны?
   – Да, мы добрые друзья… Как бы вам объяснить, Ева… Здесь есть небольшая тайна.
   – А каким образом она попала в квартиру? – Не обращая внимания на неуклюжие оправдания молодого человека, продолжала своеобразный допрос Ева. – У нее что, собственный ключ имеется?
   – Да, у нее есть ключ. Так получилось, что иногда я оставляю свой ключ в ее квартире. Но дело вовсе не в этом.
   – Понимаю, понимаю. Не надо много слов. Вы не находите, что она очень хороша.
   – Да, нахожу. Но, вы знаете, я как-то совсем иначе отношусь к ее облику, – что-то лепетал в оправдание Джим, чувствуя себя все более жалким, а свои доводы неубедительными.
   – Так, все очень хорошо…
   – Меня часто не бывает дома, а ей нужно воспользоваться телефоном – она поддерживает связь почти со всем миром.
   – Вот как! У нее такие крупные связи! И при этом она вас называет Джимом?
   – А что здесь особенного. Мы просто добрые друзья. Надеюсь, Ева, вы не истолкуете наши отношения как-то иначе, – сказал он почти с отчаянием.
   – Я думаю, что у вас все будет в порядке, – сухо ответила Ева, отталкивая тарелку. – А мне пора идти. И пожалуйста, не провожайте меня. Я сама найду дорогу.
   Джим проклинал леди Мэри за то, что она выбрала для своего визита такой неудачный момент. А еще больше проклинал себя за неумение просто и ясно объяснить Еве суть дела, не раскрывая чужой тайны. Своими жалкими попытками оправдаться он только усугубил подозрение девушки.
   Когда Ева вышла в коридор, дверь квартиры миссис Фейи была приоткрыта и оттуда раздался телефонный звонок. Ева грустно взглянула на Джима:
   – Ваша знакомая имеет ключ от вашей квартиры, чтобы воспользоваться телефоном, которого у нее нет. Кажется, так вы говорили, мистер Джим?! Я не думала, что вы можете так лгать.
   Джим молчал, провожая ее взглядом, полным мольбы. Он не мог найти слов для своего оправдания. Едва он вернулся к себе, вошла миссис Фейи.
   – Я очень сожалею, что помешала вам. Я не знала, что Ева у вас.
   – Ничего страшного, – сказал Джим, слегка улыбаясь. – Скверно только то, что мне пришлось ей наврать. И она мне не поверила.
   – Врать не нужно было. Это неумно.
   – Ваше мгновенное исчезновение придало разговору какую-то подозрительную окраску.
   – Я не могла остаться по многим причинам. Вы же помните, что, как и вы, я также навела справки о мисс Уэлдон? Она родилась в Рондебоше?
   – Да, – сказал он безразличным тоном. – Она мне рассказала сама.
   Леди Мэри подала Джиму телеграмму такого содержания: «Ева Мэй Уэлдон умерла в Капштадте в возрасте двенадцати месяцев и трех дней. Похоронена на Зоребендском кладбище. Могила номер 7963».

Глава 24. Дочь леди Мэри найдена

   Джим прочел телеграмму еще раз и не поверил своим глазам.
   – Не может быть. Ведь я знаю Еву. Кроме того, я встречался с лицом, которое знало Уэлдонов в Капштадте и помнит ее еще девочкой. Тут не могло быть подмены одного ребенка другим?
   – Дело весьма загадочное. Но я хочу вам сказать одно, что человек, приславший мне эту телеграмму, один из наиболее квалифицированных сыщиков. Он заслуживает абсолютного доверия.
   Здесь было над чем задуматься. Ева родилась и умерла, и все же она жива. И не только жива, но в данный момент чувствовала себя самым несчастным существом на свете. Не лучше чувствовал себя и Джим, размышляя над новым фактом.
   – Я совершенно сбит с толку. Тогда нужно допустить, что родители Евы удочерили другого ребенка вместо умершего. Вопрос заключается только в том, откуда взялась другая девочка. По крайней мере, ей самой о себе ничего не известно.
   – Я уже телеграфировала своему агенту с просьбой пролить свет на неясный вопрос. Последние события утверждают, что мое первоначальное предположение вполне может оправдаться.
   Джим внимательно посмотрел на свою собеседницу.
   – Вы думаете, что Ева – ваша дочь?
   Она кивнула головой.
   – Тогда откуда взялся рубец на руке?
   – Он мог появиться впоследствии.
   – А вы не можете сказать точно, когда вы расстались со своей дочерью?
   – Нет, не могу.
   – А угодно ли вам ответить на второй вопрос: знаете ли вы миссис Гроут?
   – Да, знаю.
   – А знакома ли вам миссис Уэзер?
   Леди Мэри посмотрела на него с удивлением.
   – Да, я знаю и ее. Она – дочь фермера. Очень милая женщина, привязанная к Джейн. Я только не понимала, как миссис Гроут удалось заиметь такую подругу.
   Джим рассказал все, что ему было известно о последних событиях в доме Гроутов.
   – Теперь давайте сверим наши карты. Вы предполагаете, что миссис Гроут имеет прямое отношение к исчезновению моей дочери?
   – Я уверен, а вы?
   – Сначала я думала так же. Но после того, как навела все справки, пришла к выводу, что она ни при чем. Да, действительно, у нее скверный характер, она, пожалуй, самый злой человек, кого я знаю. Но она не дошла до того, чтобы уничтожить мою маленькую Доротею.
   – А вы не можете рассказать мне все, что знаете?
   Она покачала головой.
   – Но, быть может, вы разъясните то, что поможет в моем поиске?
   – Пока ничего не могу сказать. – Леди Мэри, не прощаясь, покинула комнату.
   Джим был в растерянности. Еще вчера казалась крепкой цепь событий, связанная им, а сегодня под влиянием новой информации рассыпалась, как карточный домик. Без помощи Солтера никак не обойтись. Застать его в такое время можно было только дома. Джон встретил своего секретаря любезнее, чем тот ожидал.
   – Вы, конечно, останетесь у меня до ужина.
   – Нет, благодарю вас, патрон. Я очень тороплюсь. Мне хотелось только спросить вас, знаете ли вы миссис Уэзер?
   Адвокат наморщил лоб:
   – По-моему, о ней упомянуто в завещании миссис Гроут. Она оставила ей капитал в несколько тысяч фунтов. А ее отец был арендатором у Дентона.
   – Тогда все совпадает, – и Джим в деталях рассказал адвокату все, что он узнал о неудачном визите миссис Уэзер к Гроутам.
   Джон Солтер оживился:
   – Рассказанное вами только подтверждает, что страшные тайны, которые мы, адвокаты, храним в наших сейфах, известны всему миру. Так послушайте, Джим, Эстремеда – тот самый испанский дипломат, который бывал в доме Дентона, когда Джейн была еще молодой, красивой девушкой. Он – отец Дигби Гроута, мать которого была страстно влюблена в испанского гранда. Я всегда подозревал, что ее имя связано с каким-нибудь скандалом. А теперь мне яснее ясного, почему ее отец больше никогда с ней не разговаривал и обошел ее в своем завещании. С другой стороны, я уверен, что ее брат Джонатан ничего не знал о проступке сестры, иначе тоже не оставил бы ей ни гроша. В отношении морали он был столь же неумолим, как и старик. Но его отец, очевидно, ничего ему не сказал. Странное дело, очень странное. – Он покачал головой. – И что вы собираетесь делать дальше?
   – Для начала поеду в Сомерсет и поговорю с миссис Уэзер. Быть может, от нее я узнаю что-нибудь новое.

Глава 25. Прогулка в Сомерсет

   Будильник зазвенел ровно в шесть. Джиму страшно не хотелось вставать, так крепок был сон. Но, вспомнив о планах, он буквально выскочил из постели, а через час уже ехал в поезде, а еще через два с минутами вышел на перроне в Сомерсете. У него было такое чувство, точно он попал в совершенно иной мир. Здесь небо казалось более синим, а деревья зеленее. В вышине звонко пели жаворонки, а в траве трещали кузнечики. И вода в ручье казалась особенно чистой и прохладной до такой степени, что в нее хотелось опустить руки.
   Позавтракав в гостинице, Джим разузнал, как добраться до фермы Уэзеров. Оказалось, что это не так далеко. Джим застал миссис Уэзер за работой – она сбивала масло.
   – Не хочу я говорить о Джейн Гроут. Ее сын нанес мне страшную обиду, которую я ему никогда не прощу. Я оставила свою работу, наняла женщину, чтобы она временно вела хозяйство. И поездка в Лондон тоже чего-нибудь да стоила. А тебя в шею вон.
   – Мне кажется, все можно легко исправить, – попытался успокоить женщину Джим. – Уверен, что мистер Гроут вам возместит все убытки.
   – А вы что, из его друзей?
   – О нет, я не принадлежу к его друзьям. Скорее наоборот – я его так же люблю, как и вы.
   – Я предпочла бы встречу с дьяволом, чем с такой желторотой обезьяной.
   Женщина вытерла руки о передник и провела Джима в светлую небольшую гостиную.
   – Давайте присядем и поговорим. Прежде всего, чего вы, в сущности, добиваетесь?
   – Я хотел бы узнать кое-что о молодых годах Джейн Гроут. С кем она была дружна, кто ее родители? Что вы знаете о Дигби?
   – Откровенно говоря, я не много знаю. Ее отец владел Кеннет-Холлом. Видите отсюда ряд зданий? – Она показала рукой на мрачные строения на холме. – Джейн к нам часто приходила. Мой отец владел тогда солидным имением, но проиграл много денег на проклятых бегах. Мы с Джейн были дружны, хотя дружбой в полном понимании этого слова наши отношения и не назовешь. Она была девушкой из богатого дома, а я простой крестьянкой. Но отношения поддерживали приятельские. У меня хранилось много ее писем, но сегодня утром я их все сожгла.
   – Сожгли? – чуть не крикнул разволновавшийся Стейл. – Я думал найти в них интересные сведения.
   – Какие там сведения! Там ничего, кроме сумасшедшей болтовни об испанце, в которого она была влюблена, как кошка, не было.
   – Вы имеете в виду маркиза де Эстремеду?
   – Может, он, а может, кто другой. Я не хочу на старости лет сплетничать. Хватит тех глупостей, которых натворили в молодости. И для вас наступит такое же время, мистер… Простите, я забыла ваше имя.
   – Джим Стейл.
   – Я сейчас вспомнила, мистер Стейл, что у них в доме была очень славная девушка. Как Джейн может позволить, чтобы такая красавица находилась рядом с негодяем Дигби? Что касается писем. Я не все успела сжечь. Сохранила несколько, которые доказывают, что люди с годами мало меняют характер. Я имею в виду этого злодея Дигби. Быть может, когда-нибудь за эти сведения репортеры отблагодарят меня.
   Джим весело засмеялся. Приятно было общаться с хорошим человеком. Через несколько минут в его руках было несколько писем. Но он не торопился их читать – разговор только начинался, и его не следовало прерывать.
   – А вы ничего не знаете о прежней жизни Дигби?
   – Я его помнила только мальчиком. Злое, ядовитое существо. Его любимое занятие – отрывать у мух ножки. И еще одно зрелище особенно развлекало молокососа. Каждую пятницу он приходил на ферму Джонсонов и с горящими глазами наблюдал, как режут свиней. Такой уж у него был характер.
   – И на него никто не мог положительно повлиять?
   – Куда там. К нему не подходи. Да вот, дайте мне верхнее письмо, я вам зачитаю только два предложения: «Сегодня я должна была прибить Дигби за то, что он привязал к котенку фитиль и поджег его. Бедное животное получило такие ожоги, что его пришлось прикончить».
   – Вот такой Дигби-ребенок. Во всех своих письмах ко мне мать жалуется на его жестокие игры.
   Затем разговор не раз менялся, но Джим умело поворачивал его в нужное русло. Незаметно старушка разговорилась, и он старался не прерывать ее, но, когда миссис Уэзер вспомнила, что у Гроутов был еще один ребенок, Джим вынужден был прервать рассказчицу.
   – А чей был второй малыш?
   – Его отдали на попечение Джейн.
   – А не принадлежал ли ребенок ее невестке?
   – Конечно, то была дочь леди Мэри Дентон. Бедный ребенок. Ей много пришлось страдать из-за изверга Дигби. Впрочем, вы не подумайте, что я сгущаю краски вокруг моего обидчика. Просто сегодня утром перечитала еще раз письма его матери и убедилась в своей правоте. Не может из злого ребенка вырасти добрый взрослый человек. А как он издевался над малышкой! Вот, прочтите, что пишет Джейн: «Сегодня мне вновь пришлось наказать Дигби. Он страшно жесток. Подумай только, накалил на огне монету в полшиллинга и вдавил ее в руку бедной девочки».
   Джим едва подавил в горле крик.
   Так вот откуда рубец на руке Евы! Факт говорил о многом. Теперь ясно, что наследство Дентона принадлежит не Дигби и не его матери, а Еве Уэлдон, которую в действительности звали Доротеей Дентон.

Глава 26. Джим находит последнее звено

   Итак, Ева – дочь леди Мэри, в чем нет больше никакого сомнения. Предположения Джима оправдались полностью. Но каким образом она попала в Южную Африку? Эту загадку предстояло решить.
   – А маленькая девочка вскоре исчезла. Одна из нянек, которую наняла Джейн, взяла с собой ребенка на морскую прогулку. Думают, что лодку опрокинул пароход.
   Джим слушал внимательно, боясь пропустить хотя бы одно слово. Вдруг его осенила идея. Надо срочно узнать, какие пароходы проходили в тот день восточнее Гудвиновской мели, где, как предполагалось, произошло несчастье. С письмами тоже надо познакомить Солтера. Откланявшись, Джим поторопился на ближайший поезд в Лондон. И еще застал Солтера в конторе.
   – Если все обстоит именно так, как вы излагаете, – сказал старик, выслушав Джима, – то уверен, что нетрудно будет найти недостающее звено в логической цепи, то есть выяснить, как появилась маленькая Доротея в Африке. Теперь мы знаем, что Ева Уэлдон умерла в детстве, следовательно, в нашем деле речь идет совсем о другой девушке. Но вам надо поспешить, так как послезавтра я вручаю имущество Дентона новому поверенному миссис Гроут. И, можете мне поверить, Дигби тотчас же его продаст. Только одно имение оценивается в четыреста тысяч фунтов. А на дентоновской земле находится двадцать четыре дома и, кроме того, шесть довольно больших имений. Помните, когда Дигби приходил к нам, чтобы узнать, имеет ли он право продать недвижимость? Я сегодня встречался с Беннетом, новым поверенным Гроутов. Он вел со мной беседу в таком ключе, что нетрудно понять – недвижимость будет продана.
   Солтеру нечего было возразить. Он был абсолютно прав. Дигби был напуган последним завещанием матери и не хотел больше испытывать судьбу. Первый шаг сделан: он заставил мать переменить поверенного. Сделал он это не потому, что не доверял Солтеру, а стремился взять в адвокаты нового человека, менее знакомого с довольно сложными обстоятельствами дела. Очевидно, следующий шаг будет один – обратить все состояние Дентонов в наличные деньги. Дигби организовал в Сити синдикат, который и приобретет всю недвижимость.
   – Вы считаете, имеющихся фактов мало, чтобы доказать, что Ева – дочь леди Мэри?
   – У вас пока недостаточно материала, чтобы доказать подобное утверждение. Но его легко теперь добыть. Ведь вы знаете дату, когда ребенок исчез – двадцать первое июля тысяча девятьсот первого года. Так что, молодой человек, не отвлекайте меня от дел и продолжайте поиск.
   Джим сперва заглянул в Африканскую пароходную компанию. И пришел, что называется, в последний момент – контору собирались закрыть. Ему пошли навстречу и помогли пересмотреть все акты, которые его интересовали. После просмотра документов стало ясно, что ни один из пароходов компании не проходил в районе интересующей Джима мели ни двадцатого, ни двадцать первого июля.
   – А какие есть еще линии, связывающие Англию с Южной Африкой?
   Делопроизводитель дал Джиму список, который оказался намного больше, чем он ожидал.
   Джим поспешил домой, чтобы сообщить приятную новость леди Мэри, но не застал ее дома. Медж сказала, что госпожа уехала на несколько дней, кажется, в Париж, но, к сожалению, точного адреса не оставила. Оставалось только одно: запастись терпением и ждать. Особенно огорчительно было то, что они поссорились с Евой. Было бы очень кстати, если бы она узнала, что госпожа, которая его внезапно навестила, была ее матерью. Вдруг Джим подумал о том, что его отношения с Евой могут сложиться совсем иначе. Конечно, мисс Уэлдон могла ему простить невинную ложь, выйти за него замуж и тем самым сделать счастливым. Но брак с Доротеей Дентон – одной из богатейших наследниц Англии и бедным служащим, каковым он являлся на самом деле, выглядел бы неправдоподобным.
   На другое утро Джим продолжил поиски. Он обошел ряд пароходных компаний, но ничего не узнал нового. С неважным настроением он заглянул еще в одну контору – «Африканскую береговую линию». Это была одна из старейших фирм. Под стать ее возрасту были два древних старика, которые правили в ней всеми делами. Когда Джим вошел в контору, его встретили сверхлюбезно: усадили на мягкий стул и предложили стакан чая. Когда он рассказывал свою историю, оба старика слушали его с патриаршим вниманием.
   – Мне кажется, что никогда ни один из наших пароходов не проходил через Довер, – сказал один из конторщиков. – Хотя наша главная фирма находится в Лондоне, а корабли всегда отходят из Ливерпуля.
   – Тогда я напрасно побеспокоил вас, – огорчился Джим.
   – Не огорчайтесь, вы нас не обременили работой. Не уходите, давайте посмотрим записи за девятьсот первый год.
   Секретарь принес толстую актовую книгу, и один из стариков погрузился в ее изучение.
   – Помните, – вдруг обратился он к своему партнеру, – часть маршрутов из-за перегрузок передали компании «Юнион Африка Лайн».
   – Да, помню. Пароход назывался «Бетльдор». Он вышел из Тильберна. Это был единственный случай, когда наше судно выходило из Темзы.
   – А какого числа это было? – не выдержал Джим.
   – В восемь часов утра двадцать первого июля. Давайте-ка посмотрим на карту. В таком случае судно проходило у маяка где-то около двенадцати часов дня. А когда, вы говорите, случилось несчастье?
   – В обеденное время, – хрипло проговорил Джим.
   – Но я не помню, чтобы об этом плавании сообщалось что-либо особенное.
   – А есть возможность узнать подробнее, как проходило плавание?
   – Тогда необходимо заглянуть в корабельный журнал. «Бетльдор» был взорван, но капитан Пинни, который им командовал, жив и ныне.
   – А журнал, где журнал? – вновь бестактно прервал говорившего Джим. Но на него не обиделись.
   – Все книги хранятся в нашей конторе в Ливерпуле. Я сегодня же напишу управляющему с просьбой прислать журнал, если он сохранился.
   – Вы были так любезны, что я не смею больше вас беспокоить. Вы не позволите мне самостоятельно съездить в Ливерпуль?
   – Этого не следует делать. Управляющий конторой завтра будет здесь. Я ему позвоню, чтобы он привез книгу.
   Время вновь терялось без пользы, но приходилось ждать. Джим сообщил Солтеру о ходе поиска, и совместно они пришли к выводу, что теперь необходимо держать постоянно в поле зрения Еву. А еще лучше было бы немедленно удалить ее из дома Гроутов. Джим предвидел, что сделать подобное будет нелегко. Но другого выхода не было. Он-то знал, с кем имеет дело. Банда «тринадцати» еще не утратила своей силы. Джим взял автомобиль и поехал к Гроутам. Его проводили в рабочий кабинет Дигби.
   – Добрый день, мистер Стейл, – встретил его Гроут. – Чем могу служить?
   – Я хотел бы видеть мисс Уэлдон.
   – Она, кажется, вышла погулять, но я сейчас справлюсь.
   Он позвонил. Вошла служанка и сказала, что Евы нет дома.
   – Тогда спасибо за прием. Я подожду ее на улице.
   – Вы чертовски упрямы, мистер Стейл. Может быть, мне удастся ее найти.
   Через несколько минут он вернулся с Евой.
   – Как видите, служанка ошиблась.
   Дигби вежливо поклонился и покинул комнату.
   – Вам угодно со мной говорить, мистер Стейл?
   Ее слова произвели на него действие холодного душа.
   – Я убедительно прошу вас покинуть дом Гроутов.
   – У вас есть на то весомые причины?
   – Если говорить откровенно, причины те же. Но теперь я больше, чем когда-либо, убежден, что вы дочь Мэри Дентон.
   – Вы мне и раньше рассказывали сказки.
   – Выслушайте меня, все намного серьезнее, чем вам кажется. И рубец на вашей руке – ожог, который причинил вам Дигби в детские годы. А Ева Уэлдон умерла в возрасте одного года в Капштадте.
   Она посмотрела на него жестким и холодным взглядом.
   – Очень романтическая история! Вы не замечали за собой склонности к фантазии? Впрочем, вряд ли. Вы больше ничего не хотите мне сказать?
   – Я не знаю, что сказать, чтобы вы мне поверили. Но вы должны знать, что та дама, которую вы у меня видели, – ваша родная мать.
   Ее глаза расширились, и губы непроизвольно раздвинулись в улыбке.
   – Честное слово, Джим, вам следовало бы писать романы. Все ваши страхи надуманны. Если хотите знать, я покидаю Гроутов через несколько дней, чтобы вернуться на прежнее место работы. И не надо выдумывать в отношении дамы, не имеющей телефона, но зато пользующейся ключом от вашей квартиры.
   Чем больше Ева говорила, тем сильнее закипал в ней гнев. Она не могла простить Джиму ту кошмарную сцену.
   – Я хочу вам сказать, что вы подорвали мою веру в мужчин больше, чем Гроут или кто-либо другой. Вы меня так оскорбили… Я вам не могу простить.
   Попрощавшись, Ева покинула комнату.

Глава 27. Ева исчезла

   Развязка была близка. Дигби интуитивно ее ощущал. Теперь нужно было действовать быстро и хладнокровно. Иначе можно проиграть. В течение двух лет он вел переговоры с агентом из Сан-Пауло о покупке плантации. Дело практически было завершено. Оставалось только подписать контракт. Оформить документы он собирался на подставное лицо. Такой вариант давно разработан на случай, если срочно придется бежать. На богатых плантациях можно будет устроить настоящий маленький рай, развлекаться не хуже, чем в лондонском доме. Тем более что у него, кажется, появилась любимая женщина. Дигби решил взять Еву с собой. Он надеялся, что в течение года вытерпит ее присутствие под одной крышей. А что будет дальше – время покажет. И раньше у него было немало женщин, которые впоследствии навсегда исчезали с его горизонта. Так что ничего нового изобретать не придется.
   Джим тоже чувствовал напряжение последних дней. Утренние часы особенно медленно проходили для него. Он ждал управляющего конторой из Ливерпуля, который должен был приехать после полудня. Но он запоздал. Когда наконец-то долгожданный корабельный журнал оказался в его руках, он начал с трепетом листать его страницы. Нашел нужное место и углубился в чтение. Из записи в бортжурнале следовало, что «Бетльдор» покинул Тильберн в девять часов утра при отливе. Море спокойное, хотя несколько туманно. Пришлось скорость уменьшить наполовину, затем еще на четверть. Шли медленно. Где-то в двенадцать часов штурман Босен сообщил, что корабль потопил лодку. В воде оказалось два человека. Их пытался спасти матрос Грант. Но на борт удалось поднять только ребенка. Больше никого не удалось найти. Спасенной оказалась девочка в возрасте нескольких месяцев. Ее передали содержательнице буфета на корабле. В дальнейшем в журнале не было ни слова о девочке, вплоть до прибытия корабля в Фенчал. Здесь была сделана запись о том, что уведомили британского консула о спасении ребенка.
   – Обратите внимание еще на одно сообщение в Дакке. Это порт на западном побережье Африки, – сказал управляющий конторы.
   Джим прочел: «Получена телеграмма консула в Фенчале, что лондонской полиции не сообщено о пропаже ребенка».
   – Не правда ли, интересная запись? А вот еще одна: «Мистер Уэлдон, житель Капштадта, совершающий со своей супругой увеселительную прогулку, хочет удочерить ребенка, так как недавно потерял свою дочь. Капитан знает мистера Уэлдона, к тому же несколько пассажиров могут установить его идентичность. Ему передали ребенка с условием, что о случившемся будет заявлено властям в Капштадте».
   В бортжурнале было и подробное описание ребенка. Там, где значились особые приметы, указывалось: «Рубец на правой руке. По мнению врача – след ожога».
   Джим был вне себя от радости.
   – Вы себе представить не можете, господа, как я вам благодарен. Ребенок, а вернее, прекрасная женщина, которой она стала, вам тоже бесконечно обязана. Быть может, вам придется предъявить бортовой журнал суду. Но дело моей клиентки мне кажется столь ясным, что судебного расследования не понадобится.
   Джим снял копию записи и через несколько минут положил ее на стол мистеру Солтеру. Глаза адвоката заблестели от удовольствия.
   – Вот теперь можно сказать, что дело завершено. Корабельный журнал доказывает идентичность дочери леди Мэри и Евы. Кончены ваши розыски!
   – Еще не совсем, – отвечал Джим с улыбкой. – Нам с вами предстоит отнять состояние Дентона у Гроутов. Кроме того, нужно как можно скорее убедить мисс Уэлдон покинуть дом Дигби.
   – Вы знаете, мой мальчик, в подобном случае совет пожилого человека может оказать большее действие, чем ваши мускулы. Я пойду вместе с вами.
   На звонок появилась новая служанка, которая открыла им дверь. Их проводили в кабинет, где тотчас появился Дигби.
   – С вашего разрешения, сэр, я хотел бы поговорить с мисс Уэлдон, – торжественно изрек Солтер.
   Дигби впервые видел его таким строгим и чопорным.
   – Я очень сожалею, но в настоящий момент вы не сможете говорить с мисс Уэлдон. Она сегодня утром поехала с моей матерью во Францию. Сейчас она уже, вероятно, в Париже.
   – Вы лжете, – спокойно сказал Джим. – Мисс Уэлдон или по-прежнему находится в доме, или вы ее отправили в свое имение в Сомерсет.
   Гроут был несколько сбит с толку прямым оскорблением Стейла в присутствии адвоката.
   – Насколько я понял, мистер Солтер, вы стали орудием авантюриста, который только что оскорбил меня. Впрочем, право выбора за вами. Как бы то ни было, мисс Уэлдон больше не желает с вами иметь ничего общего, о чем и уведомила меня, мистер Стейл.
   Джим знал, что Гроут лжет. Ева никогда бы в жизни не посвятила его в свои сердечные дела. Но их размолвка мешала ему действовать смелее.
   – Какой у вас интерес к мисс Уэлдон? – спросил Дигби у адвоката.
   – Она меня интересует как человек.
   Джим был поражен таким заявлением. Но Солтер не дал ему вымолвить ни слова. Он взял инициативу в свои руки.
   – Мне кажется, мистер Стейл, что нам пора идти.
   – Но почему вы ему не сказали, что Ева – законная наследница состояния Дентона? – спросил Джим своего патрона уже на улице.
   – Не надо торопиться, мой юный друг. Давайте предположим, что все наши выводы верны. Допустим также, что человек, с которым мы только сейчас общались, отпетый негодяй, каким он нам с вами кажется. Но девушка-то теперь всецело в его власти. Подумайте, что будет, если я раскрою перед ним все карты.
   – Вы правы, – Джим закусил губу. – Я всегда излишне горяч и неблагоразумен.
   – До тех пор, пока Гроут не знает, что ему угрожает со стороны Евы, она в относительной безопасности. По крайней мере, он не совершит покушения на ее жизнь. А если узнает все, что знаем мы, она погибла.
   – А вы не преувеличиваете опасность, патрон?
   – Вы сами себе противоречите, Джим. Вы не раз меня убеждали, что Гроут отпетый негодяй. Его не остановит перспектива убийства, если только таким образом можно спасти свое наследство!
   – Меня убивает наше бессилие. – Этот разговор уже продолжался в конторе Солтера. – Неужели такие, как Гроут, сильнее закона?
   Джон Солтер редко курил в конторе, но в этот раз он вынул из ящика свою трубку, старательно вытер о рукав сюртука и неторопливо набил табаком.
   – Закон, мой мальчик, сильнее Гроута и сильнее нас с вами. Некоторые несведущие люди иногда смеются над ним, проклинают его. Дело в том, что закон работает медленно, напоминая мельницу, которая медленно вращает жернова, но зато дает муку мелкого помола. Ведь действие закона проявляется не только в приказах об аресте и обыске. У него есть тысячи других возможностей. И, клянусь Богом, к Гроуту он будет применен во всю свою мощь.
   – А если закон не сможет его покарать, то я сам задушу его вот этими руками! – воскликнул Джим.
   Мистер Солтер посмотрел на своего юного помощника не без иронии:
   – Тогда, мой мальчик, закон и тебя задушит. Согласись, что не стоит так рисковать, когда несколько листов гербовой бумаги могут возыметь более эффективное действие.
   Теперь Джим знал, что ему делать. Любой ценой нужно найти Еву и спасти ее от угрожающей опасности. К своему удивлению, он вскоре узнал, что миссис Гроут действительно поехала с Евой на вокзал Виктории. Кроме того, ему без труда удалось установить, что Дигби заказал два места в ночном поезде на Париж. Но Джиму не удалось установить, уехали дамы в соответствии с забронированными местами или нет. Он сомневался, что Ева отбыла в Париж. Его поддержал и Солтер.
   – Тот факт, что Джейн Гроут уехала, еще не означает, что наша клиентка тоже покинула Лондон.
   – Наша клиентка? – удивился Джим.
   – Да, наша клиентка. Не забудьте, что мисс Дентон будет пользоваться услугами моей конторы до тех пор, пока не решится передать свое дело другому адвокату.
   – Мистер Солтер, а когда вы передали состояние Дентона в руки нового поверенного?
   – Сегодня утром, – как ни в чем не бывало ответил старик.
   – Боже мой. Теперь все имения уже в руках Дигби.
   – Только временно. Не нужно излишне пугаться, продолжайте спокойно работать. Вы слышали что-нибудь о леди Мэри?
   – О ком? – переспросил Джим.
   – О леди Мэри Дентон, о вашей незнакомке в черном? Я всегда подозревал, что имеем дело с одним лицом. Но, когда вы рассказывали о «синей руке», у меня исчезли последние сомнения. Видите ли, мой мальчик, – сказал он, хитро подмигивая Джиму, – со своей стороны я тоже вел небольшой розыск.
   – А что означает по-вашему «синяя рука»?
   – Не хочу лишать удовольствия леди Мэри. В ближайшие дни она сама вам раскроет свой секрет. Я не стану выдавать ее тайну. Кстати, вы когда-нибудь были в красильне? Видели руки женщин, работающих с индиго?
   – Неужели вы хотите сказать, что леди Мэри приходилось работать в цехе?
   – Пусть она сама вам расскажет о своих злоключениях.
   Вскоре Джим убедился, что ему одному не справиться со слежкой за домом Дигби. В помощь ему Солтер нанял еще двух детективов, ранее работавших в Скотланд-Ярде, но впоследствии открывших собственную частную контору сыска. Совместно решено было усилить наблюдение за домом Гроутов.
   В тот день Дигби из окна своего кабинета обратил внимание на бородатого человека, который с интересом рассматривал архитектуру дома. Он хотел внимательнее присмотреться к любознательному прохожему, но ему помешал поверенный Беннет.
   – Надеюсь, Солтер передал вам все дела?
   – Да, сэр, я все получил в идеальном порядке.
   – Как вы думаете, не сыграет ли старик с нами скверную шутку?
   Мистер Беннет холодно посмотрел на Дигби, явно не одобряя его тон.
   – Мистер Джон Солтер – блестящий юрист, который пользуется всеобщим уважением. Такие люди, с вашего позволения, трюки не выкидывают.
   – Ну, зачем вы обижаетесь. Вы думаете, что он вам друг?
   – Каково его отношение ко мне, меня в данный момент не интересует. Я только хотел высказать свое мнение о нем. Я повторяю: все бумаги в идеальном порядке, и вы можете в любой момент продать имения.
   – Приятно слышать. Тем более что члены синдиката торопят меня. Когда дело может быть закончено полностью?
   – Завтра утром. Я предполагаю, что вопрос о наследнице Доротее Дентон решен окончательно, не так ли?
   – Доротея Дентон утонула. Двадцать лет тому назад, – улыбнулся Дигби, – она давно уже съедена рыбками. Так что о ней особенно не беспокойтесь.
   – Тогда дело в шляпе! – С этими словами Беннет достал из портфеля несколько бумаг. Четыре из них он предложил подписать Дигби, а пятую передать на подпись матери.
   – Неужели обязательно нужна подпись матери? Я думаю, что это лишнее, тем более что у меня есть доверенность, заверенная нотариусом.
   – Да будет вам известно, что в такой ситуации подобной доверенности недостаточно для приобретения всех прав на наследство. Права, которые не могут быть переданы вам, невелика ценность, но они закрепляют за вашей матерью право на владение Кеннет-Холлом. Поэтому желательно, чтобы была оригинальная подпись. Мистер Солтер – человек выдающегося ума, и, не исключено, что, ознакомившись с контрактом, он попросит запротоколировать так называемое предостережение. Он все еще чувствует себя ответственным за дела покойного Дентона.
   – Что это вы здесь наговорили? Откровенно говоря, я не все понял. Разъясните подробнее.
   – Таким документом, какой может составить мистер Солтер, каждый покупатель предостерегается от совершения сделки. Если потом окажется, что продавец не имел прав на продажу, то убытки будут отнесены на счет покупателя. А я уверен, что синдикат не пожелает заплатить вам чистоганом за имение, если будет официальное предостережение.
   – Теперь я понимаю. Хорошо, подпись матери будет.
   – Но она в Париже, насколько мне известно.
   – А откуда у вас такая информация?
   – Я сегодня был у мистера Солтера и узнал от него, что миссис Гроут в Париже.
   – Дайте мне документ – я передам его на подпись матери. Придется снарядить спортивный самолет.
   Адвокат собрал бумаги и аккуратно положил в портфель.
   – Тогда завтра в двенадцать я вас жду в бюро Нордлендского синдиката.
   – И пожалуйста, опубликуйте в газетах о продаже этого дома, – добавил Дигби. – Большую часть года я буду проводить за океаном и не могу допустить, чтобы ценности остались без должного присмотра. Пусть служат другим людям.
   – Если продавать поспешно, то обесценивается вещь. Поверьте моему опыту. Впрочем, не смею вас отговаривать.
   После разговора с адвокатом Дигби долго не мог успокоиться. Для себя он решил больше никогда не пользоваться услугами таких законников, как этот упрямый шотландец. Впрочем, что до него. Через какой-то день, другой он забудет о нем с такой же легкостью, как обо всем, что окружало его в этом туманном городе. Теперь главное – найти общий язык с Евой.

Глава 28. Дигби перед прыжком

   Мистеру Гроуту пришлось совершить неожиданное путешествие на запад. Как хороший полководец, а он себя считал именно таким, он подготавливал все необходимое не только для атаки, но и для отступления. Дигби всегда смотрел на Кеннет-Холл, как на убежище в трудную минуту жизни. Он был во владении Дентонов четырнадцать лет, и его унаследовала его мать. Впрочем, какое там наследство! Среди мрачного парка находился полуразрушенный дом. Дигби не помнил, чтобы в нем кто-нибудь жил. Но на постройке чувствовалась рука мастера. Стоило взглянуть на ворота, ведущие в имение – чудо архитектурного искусства в стиле рококо, чтобы понять это. Но время наложило свой отпечаток. Жилище без людей всегда выглядит каким-то жалким и заброшенным.
   Не успел автомобиль Дигби остановиться у ворот, как их поспешно отпер управляющий. Хмурый пожилой человек.
   – Без меня кто-нибудь приезжал, Мастерс? – поинтересовался Дигби.
   – Нет, сэр. Только пилот прибыл утром. Хорошая вещь летать. Я наблюдал, как он лихо спускался над центральной аллеей в парке.
   Вблизи дом производил еще более удручающее впечатление. Никакая постройка не выдержит, если ее не ремонтировать в течение двадцати лет. Красота природы только подчеркивала ветхость сооружения. Там, где раньше росли розы, теперь кустилась крапива. Но Дигби все это не трогало. Он был занят своими мыслями.
   – Летчик в доме? – поинтересовался он.
   – Да, он только что позавтракал и отдыхает.
   Бородатый Вилли радостно кивнул головой навстречу шефу. Он еще не успел снять костюм летчика и выглядел в нем непривычно неуклюже.
   – Я рад тебя видеть в добром здравии, – поприветствовал Дигби. – Долетел благополучно?
   – Все нормально, но я не привык к такой легкой машине. Только чудом и с помощью Бога мне ее удалось посадить в парке. Назад пусть лучше Бронсон летит на ней.
   – Договоримся. Я приказал Бронсону, чтобы он прибыл сюда. Думаю, что он вечером будет.
   Когда Мастерс вышел, Вилли подождал, покуда в гулком коридоре не затихнут его шаги, и обратился к Дигби:
   – Что случилось? Неужели вы хотите переменить свое место жительства?
   – Пока окончательно я не решил. Ясно одно, что у нас не все благополучно. За ипподромом давно следят. Стейл знает, что я хочу использовать в деле самолет. А если не знает твердо, то подозревает, что я совершу такую акцию. Поэтому я решил нанять частных пилотов.
   – А разве годится для дела такой дом, как этот. – Вилли неодобрительно покачал курчавой головой. – Не понимаю, с какой целью вы сюда приехали? Ведь тут только на самое короткое время можно устроить штаб-квартиру. Неужели все так плохо?
   – Действительно, так плохо. В скором времени может наступить такой момент, когда каждому из нас придется позаботиться о своей собственной шкуре. Но я надеюсь, что положение еще можно выправить. Все зависит от некоторых обстоятельств… – Дигби прервал фразу и неожиданно спросил: – На каком расстоянии отсюда находится морской берег?
   – Очень близко. Я поднялся вверх на пару километров и, как на ладони, видел Бристольский канал.
   Дигби устало провел рукой по лицу и задумчиво посмотрел на собеседника.
   – Я вам доверяю, Вилли. Вам и больше никому. А поэтому вопреки вашим антипатиям к спортивным маневренным машинам, именно вам придется доставить меня в безопасное место. Еще раз повторяю, разговор идет не о бегстве, но определенная опасность имеется.
   Вилли задумался, зажав в руке бороду.
   – Но разговор не окончен. Есть еще одно деликатное поручение, – продолжал Дигби. – На днях в газетах сообщалось о богатом бразильском плантаторе Махилье. За последнее время у него было очень много неудач. Только на прошлой неделе он проиграл в рулетку двадцать миллионов франков. Только мне кажется, потерь было значительно больше, особенно в Сан-Себастьяно. Словом, он на грани краха.
   – Но, если верить газетам, ему еще очень далеко до разорения. Он богат, как Крез. Мы знакомы с ним. Мне нравится его яхта, удивительное судно, стоимостью в четверть миллиона фунтов. К тому же он владелец нескольких сот квадратных миль кофейных плантаций в Бразилии.
   – Да, я знаю. Но сейчас главное для меня в том, что у него нет свободных денег. Выслушайте меня внимательно, Вилли. Возьмите свою тяжелую машину и отправляйтесь в Довиль. Там нужно встретиться с Махильей, и, если ему нужны деньги, не торгуйтесь, предложите сто тысяч фунтов за яхту. Если он потребует удвоить сумму, соглашайтесь Я уверен, что экипаж яхты с удовольствием перейдет в другие руки. Когда вы совершите покупку, телеграфируйте мне. Судно направьте в Бристольский канал для заправки углем.
   – Но это турбинный пароход с масляной топкой.
   – Тогда запаситесь маслом и необходимым провиантом для месячного плавания. Капитан пусть явится в мою лондонскую квартиру за инструкцией. Надеюсь, что старший офицер временно сможет его заменить.
   – Я все понял, за исключением двух вещей. Во-первых, мне нужны деньги, чтобы купить яхту. Во-вторых, что сам бедный Вилли на этом заработает?
   – Вам не придется жалеть.
   – Тогда все в порядке. Ваше слово для меня закон.
   – Но Махилья не должен знать моего имени. Яхту купите на себя или на какого-нибудь богатого кубинского плантатора. Вариант на ваш выбор. Капитана и экипаж мы заставим молчать, когда я окажусь на борту. А вам сегодня же вечером нужно вылететь в Довиль.
   Дигби приказал привести в порядок все комнаты и снабдить их необходимыми спальными принадлежностями. Старый слуга был в растерянности. Чтобы вывести его из замешательства, Дигби пришлось повысить голос:
   – Что вас смущает? Если нет постельных принадлежностей, то поезжайте в ближайший город и купите их. Цена роли не играет. Не забудьте и за половики.
   Он выложил на стол большую сумму денег в крупных банкнотах и вышел. Мастерс стоял пораженный – он в жизни не видел таких денег.

Глава 29. Солтер предостерегает

   Дигби прибыл в Лондон вечером и как раз успел к ужину. Он быстро поел и решил переодеться. Проходя мимо комнаты Евы, он увидел сидящего у двери Джексона.
   – Она недавно притихла, – сказал он, улыбаясь. – Я закрыл ставни и посоветовал ей молчать, если она не хочет, чтобы с ней дурно обращались.
   – А что с матерью? Вы дали ей коробку с лекарствами?
   – Конечно, дал. Я давно подозревал, что она морфинистка. Сейчас ваша мать довольна.
   – Мне безразлично ваше мнение, – резко оборвал его Дигби и поторопился к выходу. Ему нужно было успеть на бал, который давала леди Уолтем. Среди гостей должны были быть члены синдиката, с которыми ему предстояло переговорить. Не успел он войти в зал, как его остановил один из банкиров.
   – Добрый вечер. Ваши бумаги на завтра готовы?
   Дигби кивнул головой.
   – Тогда все в порядке. Правда, некоторые члены синдиката удивляются тому, что вы требуете уплаты за недвижимость наличными деньгами.
   Гроут пожал плечами:
   – Вы забываете, мой друг, что я в этом деле всего лишь агент и действую по поручению моей матери. А ее эксцентричный характер вам хорошо известен.
   – Я так и думал. А ваша мать не возражала против подписания бумаг?
   – Конечно нет.
   Ответ Дигби прозвучал уверенно и спокойно, хотя он только сейчас вспомнил, что подписи матери на бумагах он еще не получил. Откланявшись, он поспешил домой. Комната матери была заперта, но старуха сразу же откликнулась на его стук. Прошло довольно много времени, прежде чем она открыла дверь.
   – Мне жаль, мама, что я тебя тревожу, но есть неотложные дела. Ты должна подписать один важный документ.
   – Я ведь все сделала, как ты хотел. Что же тебе еще нужно от меня? Разве я не могла бы подписать эту бумагу завтра? У меня так дрожат руки.
   – Ничего страшного, поставь подпись вот в этом месте, – сказал Дигби, теряя терпение.
   Мать повиновалась. В эту минуту в состоянии эйфории она не понимала, что теряет все свое имущество.
   Нордлендский синдикат был только отделением громадной ассоциации. Он был создан практически с единственной целью – приобретения Дентоновской недвижимости. В этой сделке наступил ответственный момент – подписание договора. В этот день все члены синдиката собрались вместе в большом, со вкусом обставленном зале заседаний. Это были известные финансовые тузы Англии, которые нажили крупные капиталы на спекуляции недвижимостью. Сейчас они неторопливо беседовали в ожидании адвоката Беннета. Наконец тот появился. Поздоровавшись, он сразу же приступил к делу. Весь его вид свидетельствовал о важности предстоящего момента. Он был сама независимость, облаченная в черный строгого покроя фрак.
   – Мистер Беннет, прежде чем вы приступите к делу, вы не скажете, видели ли вы сегодня своего клиента?
   – Нет, милорд, – скупо ответил адвокат, раскладывая аккуратными стопками ценные бумаги.
   – Странный человек этот Гроут, – продолжал лорд Уолтем. – Он не делец, а все же ставит нас в довольно затруднительное положение. Он и на англичанина не похож, я бы принял его за южанина.
   – Да, пожалуй, – вступил в разговор банкир Гуго Винд. – И вообще, странная семья эти Гроуты. Вы знаете, что его мать страдает клептоманией?
   – Бог ты мой! Этого нам еще недоставало! – воскликнул лорд.
   – Это она сейчас – сумасшедшая старуха, а было время, когда миссис Гроут была одной из самых видных дам нашего города. Она часто бывала у нас, а после ее ухода всегда пропадала какая-нибудь ценная безделушка. Но это ее беда. А в сущности, она все же счастливая женщина.
   – Вот этого я бы не сказал, раз у нее такой сын, – заметил Стресел.
   Это был один из опытнейших специалистов по части проведения тайных спекулятивных сделок.
   – И все-таки старухе везет. Если бы не погибла в свое время дочь Дентона, у Гроутов сегодня не было бы ни гроша за душой, – продолжал разговор Уолтем. – А вы знали леди Мэри, милорд?
   – Еще бы. Я знал и ее, и ее дочь. Мы были дружны с Дентонами. А девочка была очень красивой.
   – Вы кого имеете в виду?
   Дигби тихо вошел в зал заседаний и прикрыл за собой дверь. Его присутствие заметили только тогда, когда он задал этот вопрос.
   – Мы говорим о вашей покойной кузине, дочери леди Мэри Дентон.
   Гроут презрительно улыбнулся.
   – Все эти разговоры бесцельны.
   – А вы ее помните, Дигби?
   – Довольно смутно. Меня не интересуют маленькие дети. Я помню, что она была у нас когда-то в доме, много шумела и ревела по всякому поводу. Впрочем, господа, давайте не будем отвлекаться от дел. Вы привели в порядок все бумаги, Беннет? Если все в порядке, то получите и эту бумагу, которую вы мне подали на подпись.
   Адвокат внимательно изучил документ и приобщил его к делу. Затем подытожил:
   – Теперь все в порядке. Приступим к делу, господа.
   – Ваше требование о выплате наличными такой огромной суммы для нас было тяжелым условием, – сказал лорд, открывая небольшой ящик. – Я не люблю держать в доме или в конторе больших денег. Пришлось нанять двух охранников.
   – Я не вижу ничего удивительного в моей просьбе, – сказал Дигби с деланым благодушием. В то же время он с напряжением наблюдал за тем, как лорд вынимал пачку за пачкой банкноты и пересчитывал их.
   – Мистер Гроут, нужна еще одна ваша подпись, – обратился адвокат к Дигби.
   В это время в зал вошел секретарь.
   – Господа, простите за вторжение. Но я обязан срочно передать письмо мистеру Беннету.
   Адвокат вскрыл конверт, быстро пробежал текст и нахмурился.
   – Это письмо от Солтера.
   – А может быть, давайте завершим сделку, а потом уже примемся за чтение писем.
   – Я опасаюсь, что продажа недвижимости не может состояться сегодня, так как Джон Солтер заявил предостережение.
   Дигби вскочил на ноги:
   – Как он смеет это делать? У него нет никаких прав для такого шага. Он больше не мой адвокат. И вообще, кто его уполномочивал? – закричал он почти в полный голос.
   Беннет посмотрел на него спокойно и равнодушно:
   – Это предупреждение Солтер заявил по поручению мисс Доротеи Дентон. Согласно этому письму, она еще жива и имеет свои права на наследство.
   Наступило неловкое молчание.
   – Это меняет дело, – сказал банкир Винд. – Вы, конечно, знаете, Гроут, что значит предостережение?
   – Я настаиваю на том, чтобы сделка состоялась. Уверен, что старый Солтер просто мстит мне. Ведь все знают, что Доротея Дентон давно умерла. Погибла двадцать лет тому назад.
   – И все же мы сейчас ничего не можем предпринять. Иначе мы отвечаем как покупатели за всякий ущерб, который может быть причинен наследнице. – Лорд Уолтем говорил, отделяя каждое слово небольшой паузой.
   – Но я готов подписать документ об отчуждении, – горячился Дигби.
   – Это безразлично. Мы не станем терять свои деньги. Если это только злая шутка, то мы беспрепятственно сможем собраться в любой другой день и заключить сделку. Но мне не верится, чтобы человек в положении Солтера и с его умом выкинул такой фортель.
   С мнением лорда нельзя было не согласиться. А Дигби был вне себя от бешенства, наблюдая за тем, как пачки денежных купюр исчезали в шкатулке. Он был бессилен что-либо сделать.
   – Тогда, господа, до новой встречи.
   Он прыгнул на заднее сиденье автомобиля и скомандовал водителю:
   – Быстро к Национальному банку.
   Он знал, что мать имеет на своем счету в этом банке около ста тысяч фунтов стерлингов. Это были средства, полученные от доходов с имения Дентонов. Дигби решил взять эти деньги. Через минуту его позвали в кабинет директора, и Дигби показалось, что в этот раз его встретили холоднее обычного.
   – Добрый день, мистер Стевонс. Я желал бы взять вклад моей матери.
   – Я рад вас видеть у нас, мистер Гроут. Присаживайтесь, пожалуйста. Я бы с большим удовольствием выдал вам деньги, но, к моему огорчению, не могу этого сделать.
   – Объясните, пожалуйста.
   – Сегодня утром я получил извещение, что подняты возражения против отчуждения вами дентоновской земельной собственности. Кроме того, в городе ходят слухи, что дентоновское состояние не перейдет к вашей матери. По этой причине я не могу выдать вам деньги. Вы должны нас извинить. Но с собственного счета вы можете снять любую сумму.
   Собственный текущий счет в банке у Дигби тоже был довольно солиден.
   – Хорошо, я хотел бы знать, какой суммой располагаю в вашем учреждении. Я хотел бы получить ее сейчас.
   Гроут уже успокоился и мог рассуждать хладнокровно. Незачем пытаться пробивать стену головой, Солтера нужно одолеть хитростью. К счастью, деньги банды «тринадцати» находились в другом банке. В крайнем случае, он сумеет прикарманить всю сумму. Вскоре вернулся директор с расчетами, а еще через несколько минут Дигби уже садился в автомобиль со вздутыми от банкнотов карманами. При выходе из банка Дигби едва не столкнулся лицом к лицу с высоким бородатым человеком. Стоило увидеть его острые внимательные глаза, чтобы догадаться, что это сыщик. Неужели ему села на хвост полиция? Пожалуй, нет. Это скорее частный сыщик от Солтера.
   Дома Дигби ждала телеграмма от Вилли:
   «Купил “Пелеагу”. 12 тысяч фунтов. Судно идет в Авонмау. Капитан со мной в самолете. Приезжаю 9 часов вечера».
   Лицо Гроута прояснилось. Это был первый маленький успех в его большом деле. Он улыбнулся, вспомнив о Еве. Все еще впереди.

Глава 30. Дигби снимает маску

   Ева сидела в темном помещении и, не зная чем заняться, безуспешно пыталась читать. Вдруг в дверях щелкнул замок, и вошел Дигби.
   – Здравствуйте, мисс Уэлдон. Надеюсь, вы не очень сердитесь на меня?
   – Не угодно ли вам объяснить, почему меня держат в заключении? Вам известно, что вы совершаете тяжкое преступление?
   Он рассмеялся.
   – Даже если это так, то что из этого вытекает? – сказал он любезно. – Давайте будем говорить откровенно. Все эти манерничания мне ужасно надоели. Надеюсь, вам тоже. – Он взял ее руку в свою. – Какая у вас холодная рука, дорогая, хотя в комнате довольно тепло.
   – Оставьте меня в покое! – Ева вырвала свою руку из цепких пальцев Гроута. – Когда я смогу оставить этот дом?
   – Как, вы хотите покинуть меня? По-моему, вопрос нужно ставить иначе: когда мы вместе покинем этот дом? Так звучит намного лучше. Вы такая красивая сегодня, Ева…
   Девушка теперь окончательно поняла, в каком она оказалась положении. Маска с этого внешне лощеного джентльмена спала. Теперь ясно, с кем она имеет дело. Но Ева не испугалась, просто в ней все похолодело, будто застыло. Она даже не отодвинулась, когда он попытался поцеловать ее в губы. Дигби, очевидно, понял, что сейчас не время для нежностей, – ледяные глаза Евы презрительно смотрели на него.
   – Я должен тобой владеть, Ева. Тобой и никем другим. Именно тебя я выбрал из всех женщин мира. Ты меня слышишь?
   Ева будто проснулась от сна. Она изо всех сил толкнула Дигби в грудь, но это только возбудило его еще больше.
   Он попытался вновь обнять Еву. Но она нанесла ему два удара кулаком в лицо. Дигби отшатнулся. И прежде чем он успел прийти в себя, Ева убежала в ванную комнату и заперла дверь.
   На все увещевания Гроута она не отвечала. Ничего не добившись, он решил зайти в лабораторию. Но в коридоре ему преградила дорогу мать.
   – Дигби, подойди ко мне, – сказала она повелительным тоном, каким давно уже не говорила с сыном.
   – Чего ты от меня хочешь?
   – Войди ко мне в комнату и запри за собой дверь.
   Он не понимал ее и поэтому испытывал какой-то подспудный страх. Уже прошло больше года, как мать не говорила с ним подобным тоном.
   – Уж не думаешь ли ты мне приказывать?
   – Сядь и слушай, – сказала она твердо.
   Вдруг Дигби все понял.
   – А, ты опять приняла морфий, старая чертовка?
   – Я еще раз прошу тебя, дитя мое. Сядь, Дигби Эстремеда, я хочу с тобой говорить.
   – Ты… ты…
   – Молчать! – прервала она его. – Скажи мне, что ты сделал с моим состоянием?
   Он смотрел на нее во все глаза, не веря своим ушам.
   – Я была достаточно глупа, чтобы выдать тебе свою основную доверенность. Ты продал недвижимость?
   Он был так поражен логикой ее мысли, что ответил откровенно:
   – Там заявили что-то вроде возражения, так что я не смог продать…
   – Только на это я и надеялась.
   – Что?! – закричал Дигби, вставая.
   Но она снова заставила его сесть повелительным жестом руки. Дигби подчинился, будто загипнотизированный. Эта старуха осмеливалась приказывать ему. Он дал ей морфий, чтобы успокоить ее, а она вновь взялась за старое – хочет им повелевать.
   – Почему возникли препятствия с продажей недвижимости?
   – Потому что идиот Солтер поклялся в том, что ребенок еще жив. Тот самый ребенок, который утонул двадцать лет назад.
   Мать улыбалась, и это привело Дигби в еще большее изумление.
   – Я тоже знаю, что девочка жива.
   – Ты с ума сошла, старая дура. Та маленькая паршивка двадцать лет назад утонула!
   Но старуха, казалось, не слушала его. Она вся была погружена в себя.
   – Мне так хотелось бы узнать, как ее спасли. Ты сам во всем виноват. К тому же ты ее орудие, дружок!
   – Или ты мне все расскажешь, что знаешь, чертовка, или я тебя заставлю пожалеть о том, что вообще открыла рот, – шипел вне себя от злости Дигби.
   – Ты сам сделал у нее отметину, по которой ее узнали. Теперь ты все понял?
   – Какую отметину? Ты что, бредишь?
   – Не помнишь, Дигби? – старуха говорила, наслаждаясь его смущением. – Жил-был хороший ребенок, которому злой мальчишка ожег руку, вдавив в нее раскаленную монету…
   Гроут вдруг все вспомнил. И большую комнату со старомодной мебелью, и ласковую девочку, и ее дикий крик от боли. Он вспомнил даже маленькую спиртовку, на которой накалил полшиллинга.
   – Боже мой! Этого не может быть.
   Еще секунду он смотрел на искривленное в злорадной улыбке лицо матери, а затем вышел, сильно хлопнув дверью. Ему нужно было подумать. Он вошел в комнату, но тут его размышления прервал шум у окна. Он отодвинул портьеру – и у порога своего дома увидел нежданных гостей. Это были Джим, старый Солтер, а с ними не менее десяти сыщиков. На их звонки никто не отвечал, и они уже принялись ломать парадную дверь. Больше пяти минут она не выдержит. Именно столько времени отпущено ему для того, чтобы все решить с Евой.
   – Ева, откройте дверь. Мне нужно с вами поговорить. Вам нечего меня бояться – ваши друзья уже ломятся в мою дверь. Сейчас мне важно только одно, чтобы вы ничего лишнего не болтали.
   Ева не отвечала. Тогда Дигби ударом плеча выбил дверь и буквально вломился в ванную комнату.
   – Не трогайте меня! Клянусь вам, что я вас не выдам, – от страха голос Евы задрожал, когда она увидела в руках Гроута блестящий металлический предмет. Не слушая ее, он быстро сделал укол в руку.
   – Вот теперь отлично! И вам будет хорошо, и мне спокойнее. А через несколько минут мы вместе пойдем.
   Но Ева уже плохо понимала, что говорил Дигби. Всем ее телом овладела непонятная слабость, какая-то апатия. Если бы сейчас ее спросили, что с ней случилось минуту назад, она не дала бы вразумительного ответа. Правда, она помнила, что ей сделали укол, хотя боли не было никакой. Ею владело полное безразличие.
   – Теперь будьте умницей, наденьте вашу шляпу, и мы пройдем недалеко отсюда. Они спустились по подземному переходу в гараж. Здесь стояла одна машина-фургон, какие обычно употребляют торговые фирмы для развоза продуктов.
   – Теперь садитесь в автомобиль, только не на сиденье, а опуститесь на пол.
   Ева выполняла все команды без сопротивления, не способная оценить ни своих действий, ни действий своего спутника. А Дигби тем временем переоделся в униформу водителя и сел за руль. Машина выехала в глухой переулок, где их никто не заметил. И двинулась к центру города. По дороге Дигби основательно заправил фургон бензином – предстояла дальняя дорога, и к ней следовало подготовиться.
   Когда они достигли предместья, Дигби сделал другой укол Еве, которая находилась по-прежнему в полусонном состоянии.
   – Ой, больно, – только и сказала она.
   На окружной дороге их остановила полиция. На вопрос Дигби, в чем дело, полицейский объяснил ему, что разыскивается господин с дамой. К нему вопросов нет, можно ехать дальше. Сержант даже не потрудился заглянуть в автомобиль с надписью крупной лондонской мебельной фирмы. Дигби был взволнован не на шутку. Если такие посты расставлены по всем дорогам, то ему наверняка далеко не уйти – не все такие лопухи, как этот полицейский. Выход только один – надо развернуться и ехать назад в Лондон. В этом направлении транспорт никто не станет проверять. Дигби так и сделал. Он беспрепятственно проскочил несколько полицейских постов и решил ехать в гараж, который он арендовал в другом конце города. В свое время он помог банде провернуть не одно дельце. Последний год гаражом никто не пользовался, но Джексон содержал его в порядке. Когда Дигби подъезжал к Уэсту, начал накрапывать дождь и улица была совершенно пустой. Он беспрепятственно въехал в гараж, затем вышел на улицу, чтобы проверить, нет ли слежки, и успокоился.
   Теперь можно заняться Евой. Она казалась совсем разбитой и уставшей до изнеможения. Он помог ей подняться наверх, усадил в кресло. Затем зажег газовую лампу, чтобы обогреть помещение.
   – Как вы сейчас себя чувствуете?
   – Хорошо.
   – Тогда займитесь туалетом, а я пойду куплю чего-нибудь поесть.
   Когда Дигби вернулся из магазина, Ева умывалась. В ее движениях было что-то по-детски беспомощное. Человек менее жестокий, чем Гроут, наверняка не выдержал бы этого зрелища. Но он был не таков. У него мелькнула даже мысль ввести еще одну дозу наркотика, но он решил подождать. Ева есть отказалась, сославшись на усталость. Она тут же расположилась на кушетке и через минуту уже спала. Дигби долго стоял над постелью, размышляя. Теперь любимая девушка была в его власти. Но, как ни странно, ему не хотелось торопить события. И этому было свое объяснение. Сейчас его занимали дела поважнее. Он попал в кольцо, которое с каждой минутой будет стягиваться все плотнее. Но сдаваться он не собирался. Его согревала мысль о прекрасной плантации в Бразилии, где он думал провести остаток своих дней.

Глава 31. Еще одна загадка разгадана

   – Как, Джейн Гроут мертва?
   Это известие поразило леди Мэри. Вместе с Джимом они сидели в конторе мистера Солтера. У него был усталый вид.
   – Врачи думают, что она приняла слишком большую дозу морфия.
   Леди Мэри долго молчала.
   – Как жаль, что все в жизни так грустно заканчивается. Мне кажется, что пришло время рассказать вам все о «синей руке».
   – Вы думаете, это поможет нам в поисках преступников?
   – Вряд ли, но я вам должна об этом обязательно рассказать. «Синяя рука» была направлена не против Дигби Гроута, а против его матери. Я сделала грубую ошибку, думая, что все зло исходит от старухи. И была очень поражена, когда узнала, что все обстоит наоборот.
   Последовало долгое молчание.
   – Наберитесь, Джим, терпения и выслушайте меня. Я была очень молода, когда вышла замуж. Моему отцу, бедному дворянину, было очень трудно сохранить за собой заложенное родовое поместье, хотя жили мы очень скромно. Тогда он познакомился с отцом Джонатана, и они сговорились поженить детей. Своего жениха я никогда раньше не видела и познакомилась с ним за неделю до свадьбы. Это был человек холодный и жестокий. С годами к этим недостаткам прибавились раздражительность, пессимизм, вызванные болезнью сердца. Мой муж мог бы сделать меня счастливой, имея такое богатство, но этого не случилось. Мне даже казалось, что он меня ненавидит за то, что я принадлежу к высшему классу. Рождение дочери тоже не сблизило нас. Именно в это время я познакомилась с его сестрой, которая прежде была замешана в какой-то скандальной истории. Джейн была странным человеком с неуравновешенным характером. Бурное веселье часто сменялось у нее меланхолией и даже какой-то мрачностью. К тому же она уже в то время употребляла морфий, правда в небольших количествах. Но это было не единственной ее отрицательной чертой. Как-то вместе с ней мы пошли за покупками. В магазине ничего не приобрели и решили зайти на склад. Я была там впервые. Проходя по отделению шелков, Джейн вдруг сунула мне что-то в муфту. Почти тотчас же меня пригласили пройти в контору управляющего. Я была ошеломлена и только помнила просьбу Джейн не называть своего имени. Там нас допрашивал какой-то старик. Я назвалась именем моей служанки Медж Бенсон. И хотя мне было очень стыдно, ни в чем не призналась. Управляющий вернулся с полицейским, которому меня и передал. На другой день я предстала перед судьей.
   Я ничего не отрицала, будучи уверенной, что Джейн сдержит свое обещание и добьется моего освобождения. Но она солгала, и мне присудили месяц исправительного дома.
   Но это была не последняя ее подлость по отношению ко мне. Я уже две недели, как находилась в Хеллоуэйской тюрьме, когда она меня навестила. Там нас заставляли работать. Я красила материю. Когда я вошла в комнату для свиданий, то Джейн впилась взглядом в мои перепачканные краской руки и с отвращением сказала: «Как ужасно, твои руки синие». Впоследствии именно этот цвет я и выбрала как знак отмщения. При этой встрече в тюрьме Джейн обещала рассказать моему мужу всю правду. Кроме того, боясь, что кто-нибудь узнает, где я нахожусь, она отправила моего ребенка со служанкой в Маргейт. Чем это все окончилось, вы знаете. Но, вместо того чтобы признаться моему мужу в совершенной краже, Джейн вновь солгала, и мужа моего это так взволновало, что он умер от разрыва сердца. Обо всем этом Джейн рассказала мне в письме в очень грубой форме. Мне показалось, что оно было написано в такой манере, чтобы нанести мне как можно больнее удар. Но я все перенесла. Я не доверяла Джейн больше, сомневалась и в том, что мой ребенок погиб. Не покидала меня мысль и о мщении. Я хотела, чтобы знак «синей руки» заставил Джейн признаться в содеянной подлости. Но я не достигла своей цели.
   Солтер, который в течение всего разговора между Джимом и леди Мэри молчал, подвел итог:
   – Теперь разгадана последняя загадка.

Глава 32. Дигби делает предложение

   Ева проснулась и тщетно пыталась вспомнить, что с ней произошло. Последнее, что запечатлелось в ее памяти, это сцена в ее комнате, когда Дигби Гроут подошел к ней с блестящим предметом в руке. Девушка села в постели, но почувствовала страшную головную боль. Пришлось вновь лечь. Где она, что с ней произошло? Ева оглянулась вокруг. Небольшая комната была просто, но прилично обставлена. Хорошо бы сейчас принять ванну. Шатаясь, Ева подошла к окну. Перед ней открылась скучная панорама – серые стены домов. Скорее всего, она в Лондоне. Попыталась открыть дверь, но та оказалась запертой. Но тотчас щелкнул замок и вошел Дигби, Ева не сразу его узнала в шоферском платье и без усов.
   – В каком вы виде?! – не отвечая на приветствие, зло бросила она. – И зачем вы меня сюда привезли?
   – Не шумите. Если я вам сейчас все расскажу, вам легче от этого не станет. Будьте благоразумной и давайте завтракать.
   Дигби пристально посмотрел в ее глаза как врач. Наркотики еще действовали.
   – Я хочу кое-что объяснить вам. Мои дела очень плохи, и мне надо бежать.
   – И вы не вернетесь в свой старый дом?
   – По всей вероятности, нет, – произнес он иронически, – ваш друг Стейл вряд ли мне это позволит.
   Ева перестала пить кофе:
   – А что, он там? Расскажите мне о нем подробнее.
   – Если вы думаете, что я буду петь дифирамбы вашему любовнику, то жестоко ошибаетесь. Лучше ешьте, вам еще много понадобится сил.
   Ева повиновалась. Наконец-то она начинала понимать, в чем суть дела. Дигби бежал и захватил ее с собой. Но почему она не противилась? Ева потерла руку, которая еще болела от укола.
   – Знаете, Ева, я решил на вас жениться.
   – На мне? А я не намерена выходить за вас.
   – А меня это как-то не волнует. Надеюсь, вы догадываетесь, что произойдет, если вы откажетесь.
   – А я все равно за вас не выйду, – сказала она решительно. – И никакие угрозы не повлияют на меня.
   – Вы ведете себя неумно. Я располагаю средствами, которые заставят вас посчитать за счастье мое предложение. Известно ли вам, что я ни перед чем не остановлюсь?
   Дигби говорил решительно, взвешивая каждое слово. Ева понимала, что он не шутит, и побледнела.
   – Мне нужно на вас жениться. И вы или принимаете мое предложение, или сами вините себя за последствия отказа. А каковы они будут, можете себе представить.
   Ева встала и с презрением посмотрела на этого «джентльмена».
   – Да, я в вашей власти. Делайте, что хотите, но помните, что в полном сознании я не подчинюсь вашей воле. Вчера вы меня одурманили и, вопреки моему желанию, привезли сюда. Так вот, Дигби Гроут, вы вновь можете меня привести в такое же состояние, но знайте, – рано или поздно вы ответите за свои злодеяния.
   Ева повернулась, чтобы выйти из комнаты, но он с силой привлек ее к себе.
   – Если пикнете, я вас убью.
   Она холодно взглянула на него.
   – Вы – трус, не бойтесь, я не стану кричать.
   Он сделал ей снова укол.
   – Если со мной что-нибудь случится, – сказала она угасающим голосом, – я покончу с собой на ваших же глазах.
   Это было для него чувствительным ударом, так как угрожало его личной безопасности. Если она покончит с собой, попробуй в этой ситуации докажи, что не он убил ее.

Глава 33. Дама в черном

   После обеда у Дигби был гость. Очевидно, этот человек хотел нанять гараж, так как он осведомлялся в некоторых домах раньше, чем появился в этой квартире. Это был Вилли, который прибыл тотчас же, получив телеграмму от хозяина.
   – Все в порядке? – спросил Дигби.
   – Если за дело берусь я, можете быть спокойны. Со мной три человека, которые, уверен, пригодятся вам. Это Бронсон, Фуэнтес и Сильва.
   Дигби одобрительно кивнул головой. Особенно ему нужен был Бронсон. Прежде он был военным летчиком и оставил службу при каких-то подозрительных обстоятельствах. Дигби и раньше давал ему поручения. Остальные ему были известны как приятели Вилли. А у того плохих приятелей не бывало.
   – Бронсон должен находиться в поле недалеко от Регби. Чтобы мне туда попасть, придется прибегнуть к небольшому маскараду. Сперва я, переодетый старухой, поеду на север. Автомобиль должен ждать в миле от станции. Фуэнтес должен любым путем остановить в нужной точке поезд. Когда ему это удастся, пусть удирает. На этой карте нанесены все детали. Автомобиль поставьте в конце улицы, которую я обозначил буквой Д. Кстати, дом в хорошем состоянии?
   – Он порядком запущен.
   – Но не хуже, чем Кеннет-Холл. Для наших целей он вполне пригоден. Девушку подержите там ночь, а утром отправите в Кеннет-Холл. Я ее там встречу. А завтра после обеда летим в море.
   – А что будет делать Бронсон?
   – Я сам найду для него дело.
   Дигби не хотел делиться своими планами до конца даже с Вилли.
   – Еще вопрос. Каким образом вы попадете в Кеннет-Холл?
   – Это уже моя забота. Я ночью приеду туда на автомобиле. Вилли, вам не кажется, что вы стали чересчур любопытным?
   – Ничуть. Просто я хотел бы, чтобы у вас не было проколов. Почему бы вам не захватить девушку с собой?
   – Потому что я хочу, чтобы она поехала единственной безопасной дорогой. Если нас кто-то выследит, то мы все равно успеем улететь раньше, чем нас задержат. Я буду на месте до утра и все выясню. В этом случае я могу полагаться только на себя. Надеюсь, все понятно?
   – Вполне, друг мой. А как обстоят дела с выплатой гонорара?
   – У меня деньги с собой, – сказал Дигби. – У вас не будет оснований жаловаться. Мы еще поживем в свое удовольствие.
   У Евы разламывалась голова. Она несколько раз безуспешно пыталась вспомнить, что с ней случилось, но от усилий только сильнее ломило затылок. Перед глазами мелькало лицо Дигби, но она почему-то путала его с Джимом. Малейшее усилие вызывало острую боль. Хотелось только лежать. Вдруг она почувствовала укол в руку и вновь провалилась в беспамятство. Когда она проснулась, ей стало еще хуже. Она не выдержала и застонала.
   – У вас боли? – донесся откуда-то голос.
   – Раскалывается голова…
   Дигби заставил ее выпить что-то горькое. Его начинало пугать состояние Евы. Она была бледна, еле прощупывался пульс. Если продолжить «лечение» в том же духе, недалеко до летального исхода. А это не входило в его планы. Принятое лекарство хорошо подействовало на девушку – лицо постепенно приобретало естественные краски, ослабели головные боли. Еве стало так хорошо, что она готова была благодарить своего мучителя. Затем она погрузилась в целительный сон. Только после этого Дигби облегченно вздохнул и принялся вновь за работу.
   Ему удалось взять из банка все деньги «тринадцати» и обменять их на американские доллары. Сейчас буквально весь квадрат стола был покрыт аккуратно разложенными пачками по 5 тысяч долларов в каждой. Пересчитав их еще раз, он разложил их по многочисленным карманам специально сшитого пояса и накрепко перетянул им талию.
   Ева проснулась только утром. Хотелось пить. Она прильнула к стакану с каким-то приятным горьковатого вкуса напитком. Утолив жажду, огляделась вокруг. И тут же заметила выходное платье. А рядом лежала серая карточка. Она была не такого цвета, как та, которую Ева получила в первую ночь у Гроутов. Но синюю руку Дигби подделал довольно искусно.

   «Наденьте платье и следуйте моим указаниям. Это вас спасет от страшной судьбы. Я к вам вскоре приду, но вы не должны разговаривать со мной. Мы поедем на север, чтобы спастись от Дигби Гроута».

   Ева читала это послание, и ее колотило мелкой дрожью. Было трудно, но она, преодолевая слабость, заставила себя переодеться. Одно ей было непонятно, зачем таинственная женщина избрала такой яркий наряд, если боится преследований Гроута? Но Ева была не в состоянии логически думать и решила во всем подчиняться воле своей избавительницы. Вдруг она услышала стук в дверь. Наверное, это Дигби.
   – Войдите, – сказала она слабым голосом.
   Дверь открылась, но никто не вошел в комнату. Ева увидела в коридоре женщину с черной вуалью на лице, которая поманила ее рукой к себе.
   – Куда мы поедем? – спросила Ева. – Я вам бесконечно благодарна за все то, что вы для меня делаете.
   Женщина, не отвечая, продолжала спускаться по лестнице. Ева едва поспевала за ней. Шел дождь, на улице ни души. У ворот стоял черный лимузин. Женщина открыла дверцу и, пропустив вперед Еву, села рядом с ней. Машина тронулась. Постепенно к ней возвращалось утраченное чувство безопасности, хотя в голове роилось много вопросов. Почему они покидают Лондон, как этой женщине удалось перехитрить Гроута? Но надо было запастись терпением, и в свое время все станет ясно.
   Без приключений они доехали до вокзала и заняли купе в вагоне. Сыщик на перроне внимательно оглядывал каждую девушку в паре с мужчиной, но на пожилую даму в черном, которая бережно поддерживала под руку, очевидно, свою дочь, не обратил внимания. Леди Мэри тоже была на вокзале и внимательно наблюдала за отъезжающей публикой. Она уже не в первый раз успела осмотреть всех пассажиров, но среди них не было ее Доротеи. Правда, в одном окне ей показалось знакомым лицо девушки, но разглядеть его из-за капора не удалось.
   – Сегодня вечером поездов не будет, – сказал ей сыщик. – Вам следует отдохнуть. Вы буквально сбились с ног.
   – Но они не могут покинуть Лондон незамеченными.
   Ева тоже обратила внимание на одну женщину, что стояла на перроне. Она ей показалась до удивления знакомой. Присмотревшись повнимательней, для этого ей пришлось буквально прильнуть к окну, Ева вдруг вскрикнула.
   – Там стоит миссис Фейи… Нет, это моя мама, леди Мэри Дентон.
   Но спутница тотчас же грубо оттащила ее от окна.
   – Замолчите!
   Черная вуаль сползла с лица дамы, и Ева увидела перед собой желтое лицо Дигби Гроута.

Глава 34. В вагоне и на крыше

   Леди Мэри тоже узнала Еву.
   – Остановите поезд! – закричала она.
   Сыщик оглянулся. Вблизи не было ни одного железнодорожника.
   – Я поищу начальника станции, а вы никуда не уходите.
   Но леди Мэри поспешила к Джиму.
   – Ева в поезде… Он только что отошел на север… – Леди Мэри говорила, задыхаясь от бега. – Ради бога, спасите ее!
   Она еще что-то говорила, но Джим уже не слышал ее. Он буквально скатился вниз с лестницы. На бегу у него созрел план. Если поезд еще не вошел в тоннель, то не все потеряно. Перед тем как нырнуть в середину горы, локомотивы резко сбрасывали скорость, и можно было попытаться с переходного моста спрыгнуть на крышу вагона. Он успел вовремя. Еще несколько вагонов не успело скрыться в тоннеле. Повиснув на руках, Джим раскачал свое тело и прыгнул вперед. Риск был велик, но, видно, он родился под счастливой звездой. Удара о крышу вагона он почти не почувствовал. Тело заскользило по металлу, но в последний момент он зацепился руками за трубу вентилятора. Теперь можно было оглядеться. Но не тут-то было. Он вовремя заметил новую опасность: поезд входил в очередной тоннель. Джим едва успел распластаться на крыше. Каждой клеточкой он ощущал, как над ним медленно плывет бетонная глыба перекрытия. От черного дыма стало нечем дышать. Но он терпел. Наконец-то машинист прибавил ходу.
   Джим еще долго выплевывал черные сгустки сажи, постепенно приходя в себя. При этом все время надо было быть внимательным – крыша вагона казалась живой. От долгого напряжения затекали руки, и приходилось поочередно менять их. Наконец вдали показались сигнальные огни станции. Поезд приближался к Регби, замедляя ход. Вдруг послышался страшный скрежет тормозов – состав резко остановился. Не удержавшись, Джим слетел с крыши и упал в какую-то воронку, наполненную болотной водой…
   Для Евы эта поездка была страшным мучением. Она начинала все понимать. Дигби не решался еще раз сделать укол, понимал, что это может кончиться трагически, и прибегнул к хитрости, зная, что Ева полностью доверяет женщине в черном.
   – Куда вы меня везете?
   – Если бы я ожидал этого вопроса, то, наверное, завел специально для вас путевой журнал. Там бы я отмечал все остановочные пункты. Скоро все узнаете. Когда приедем, сразу поймете, где мы находимся.
   Во всем составе был только один вагон без боковой двери. Именно в нем Дигби заказал для себя купе. Это исключало возможность постороннего вторжения. Угроза могла быть только со стороны крыши, но кто решится в такую отвратительную ночь на подобный шаг.
   – Будьте благоразумны, Ева, – уже в который раз увещевал свою спутницу Дигби. – В жизни есть вещи, которые намного хуже брака со мной.
   – Я бы хотела знать, что это за вещи.
   – Ева, вы должны принадлежать мне! – Дигби бросил сигарету в пепельницу и сел рядом с ней. – Разве вы не видите, что я вас люблю? Я скорее убью вас, чем отдам Стейлу или кому-нибудь другому.
   Он приблизил свое лицо к ней настолько, что она чувствовала его горячее дыхание.
   – Я не шучу. Я действительно скорее вас убью, чем соглашусь, чтобы вы принадлежали Джиму.
   – Есть вещи похуже смерти.
   – Я рад, что вы это понимаете.
   Чем больше она говорила с этим человеком, тем явственнее проступали его черты человеконенавистника. Теперь она в этом не сомневалась. Ее судьбу он тоже для себя предрешил. Надо унизить девушку до такого состояния, чтобы брак с ним показался ей избавлением от позора. Но почему-то она не боялась его. Может, потому, что все время рядом с собой чувствовала дорогих для нее людей – леди Мэри, Джима и старого Солтера. Она счастливо улыбнулась, что очень удивило Дигби.
   – В вашем положении я бы не улыбался. Или вы воображаете, что вас освободят в Регби?
   – В Регби? – так вот, оказывается, куда он везет ее. – А поезд там останавливается?
   – Вы необычная девушка. У меня от вас, кажется, нет секретов. Вам всегда удается у меня что-нибудь выведать. Да, поезд останавливается в Регби. Ну и что?
   Дигби открыл сумку и вынул уже знакомый ей небольшой ящик.
   – Ради бога, только не делайте мне укол.
   – Тогда обещайте мне, что будете вести себя прилично. Никаких эксцессов! Вы меня поняли?
   – Да, я вам твердо обещаю, что буду выполнять все ваши команды.
   – Видите, я снова поступаю глупо, соглашаясь с вашей просьбой. Но, так и быть, пусть будет и на этот раз по-вашему. Но предупреждаю: закричите – убью на месте.
   Ева все еще надеялась, что на станции их обязательно встретит полиция. Это была ее последняя надежда.

Глава 35. В уединенном домике

   Ева вздохнула свободнее, когда Гроут положил шприц на место. Вдруг поезд так резко затормозил свое движение, что Ева едва не упала со своего сиденья.
   – Наверное, случилось несчастье!
   – Не думаю! – засмеялся Дигби.
   Он спокойно привел в порядок свое платье и только после этого выглянул в окно. Вдоль состава ходили с фонарями железнодорожники и что-то выясняли. Вдруг Дигби преобразился. Он открыл дверь и приказал Еве:
   – Выходите!
   – Но мы еще не доехали до станции!
   – Живо выходите за мной и не забывайте о своем обещании.
   Он помог ей сойти по ступенькам и повел в сторону от железнодорожного полотна. Трава была высокая, и ноги у Евы сразу промокли. В длинном платье идти было трудно – мокрый подол сковывал движения, но Гроут крепко держал ее за руку и шел вперед, не сбавляя шага. Он, очевидно, хорошо знал дорогу. Так они шли минут 15-20. Вдруг Дигби остановился и прислушался. Ничего… Только шелест листьев и шум моросящего дождя. Ева обернулась и увидела, что поезд пошел дальше, и удивилась, почему он остановился в открытом поле.
   – Я мог бы поклясться, что слышал шаги в этом болоте. Впрочем, некогда исследовать, нас ждет автомобиль.
   Они вышли на дорогу, и идти стало легче. А вскоре они уже садились в автомобиль.
   – Проклятый дождь. Но я на него не очень сержусь – он помог нашему бегству.
   Дигби зажег карманный фонарь, и в автомобиле стало светлее.
   – А где ваши туфли?
   – Я потеряла их по дороге.
   – Бьюсь об заклад, что вы это сделали не случайно. Наверное, хотели оставить след.
   – Не говорите глупостей, мистер Гроут. Это же не мои туфли. Как же по ним определить, что именно я проходила по полю?
   Дигби промолчал. Через несколько минут машина остановилась около маленького домика. Она хотела выйти вместе с мужчинами, но Дигби воспротивился:
   – Я вас понесу. А вы, – обратился он к шоферу, – подготовьте автомобиль к поездке.
   В комнате было тепло – видно, камин горел давно. Свет не зажигали. Когда водитель приспособил автомобильную фару для освещения дальней комнаты, глядя на Дигби, Ева ужаснулась. Его седой парик совершенно раскис, и грязного цвета волосы почти целиком закрывали его лоб. Платье было забрызгано грязью, у туфель отклеилась подошва. У Евы вид был не лучше, но это ее не беспокоило. Ей хотелось поскорее согреться у камина. Дигби вышел из комнаты и отдавал кому-то приказы. Человек, с которым он говорил, как показалось девушке, не был шофером. Ей показалось даже, что она уже слышала этот голос раньше. Даже вспомнила где. Однажды они с Джимом видели, как этот человек выходил из дома Гроутов.
   – Вам следует переодеться, – сказал Гроут, возвращаясь с чемоданом в руке. – Здесь все необходимое.
   – Ваша забота обо мне трогательна до бесконечности, – сказала Ева презрительно.
   Дигби рассмеялся:
   – Мне очень нравится видеть вас именно такой – задиристой, энергичной. Если бы вы принадлежали к тем жалким существам, какими являются другие женщины, я бы давно с вами справился. Ну, ничего, и на вашу гордыню найдется у меня оружие. Напрасно вы думаете, что сможете меня презирать.
   Когда он вышел, Ева поставила у двери стул таким образом, чтобы с другой стороны нельзя было повернуть дверную ручку. Затем быстро разделась и насухо вытерлась простыней. Чистая одежда приятно холодила тело. Теперь можно и осмотреться. Впрочем, в комнате было все просто, как в тюремной камере: кровать, стул, за окнами решетки, обои были изорваны в клочья и лоскутами свисали со стен. Она попробовала рукой пошатать металлические прутья, но они не поддавались. Выход из комнаты наверняка охранялся, но Ева все же решила убедиться в этом. Едва она вышла в коридор, как наступила на руку Вилли, который спал на полу.
   – Вам что-нибудь нужно, мисс?
   – Нет, ничего.
   Ева вернулась к себе в комнату Дорога к бегству была перекрыта надежно. Оставалось только ждать и надеяться. Она легла, решив немного отдохнуть, но только не спать. Но тепло очага и усталость оказались сильнее ее намерений. Когда Ева проснулась, ей показалось, что миновало всего несколько минут, но большая чашка какао, что стояла на стуле, говорила о другом – настало утро. Это подтвердил и Вилли, который заглянул в комнату:
   – Мисс, уже пять часов. Дождя нет, погода самая что ни есть летная.
   – А мы что, собираемся куда-то лететь?
   – А почему бы нам не совершить прогулку на аэроплане? – сказал Вилли, довольный тем впечатлением, которое произвели его слова на эту красивую девушку.

Глава 36. Джим Стейл – летчик

   Чудом не сломав себе шею, как это, впрочем, уже не раз случалось в его богатой приключениями жизни, Джим, по счастливой случайности, во время резкой остановки поезда упал не на рельсы, а в яму с болотной водой. Он вдоволь ее нахлебался, пока вылезал на берег. Он еще не успел как следует отдышаться, когда невдалеке услышал голоса. Это были не железнодорожники, которые бродили с зажженными фонарями вдоль поезда. Стоило поинтересоваться, кто эти бродяги. Джим не особенно удивился, когда в нескольких шагах от себя услышал голос Гроута.
   – Не отставайте от меня, – говорил Гроут кому-то.
   – Ни в коем случае, – подбодрил себя Джим, держа курс на знакомый голос. Вскоре Джим увидел свет фар автомобиля и пустился бежать, чтобы опередить Гроута. Но не сумел этого сделать – болото оказалось достаточно глубоким. Когда он выбрался на дорогу, автомобиль уже удалялся. Ничего другого не оставалось, как вручить судьбу своим быстрым ногам. Бег согрел его, хотя он двигался не очень быстро. Через полчаса он увидел красный сигнал заднего фонаря автомобиля, остановившегося у дома. Теперь можно было не торопиться и выяснить обстановку.
   Обходя дом по периметру, он обнаружил, что выставлен часовой. Он даже узнал его фамилию, кто-то окликнул из темноты: «Бронсон!» Джиму удалось подслушать один небесполезный разговор, который состоялся между двумя бандитами перед сном. Один из них собирался спать в передней, другой – в машине. Что он имел в виду под словом «машина»? Быть может, в их распоряжении есть еще один автомобиль, потому что на одном уехал Гроут. Если его не задержат, завтра утром он будет в Кеннет-Холле. Знакомое название. Ведь это то имение, о котором говорила миссис Уэзер. Она еще подчеркнула, что это родовое гнездо Дентонов. Так вот куда направился Дигби! Бандиты разговаривали громко, видимо считая себя в этой глухомани в безопасности. Вилли и Бронсон курили, не прикрывая огоньки от папирос, и Джим позавидовал им – так хотелось хоть раз затянуться горьковатым дымком.
   – У нас с ней еще будет возня, поверьте мне, мистер Вилли.
   – О нет! Она так напугана, что ей не до сопротивления. Притом, как я выяснил, она никогда не летала на самолете.
   Эти болтуны помогли сделать Джиму еще один вывод. Машина – это самолет, очевидно, спортивный. Потому что другому здесь не сесть. Где они могут его прятать? Сколько Джим ни напрягал зрение, ничего не удалось заметить.
   – А не помешает ли нам дождь?
   – А чего нам его бояться! Я закрыл машину надежно. Она привыкла у меня ночевать под открытым небом.
   «Э, нет, парень, так с машиной не обращаются. На ней далеко не уедешь, если будешь закалять на морозе или испытывать дождем». Для Джима всегда машина была сродни живому существу. Но сейчас важно выяснить, где они ее прячут. Пока сбегаешь в Регби и сообщишь в полицию, можно упустить всю банду.
   – А где Фуэнтес? – спросил тот, которого называли Бронсоном. – Гроут сказал, что он тоже скоро будет здесь.
   – Он недалеко от Регби, вооружен и, если увидит полицейские машины, направляющиеся к нам, подаст сигнал.
   «Запомним и эту информацию», – подумал Джим. Он решил выждать время.
   – Ну, давай еще по одной выкурим и – спать. – Вилли зажег спичку, и в ее свете Джим разглядел, что Бронсон был одет в костюм летчика. И это сразу натолкнуло на интересную мысль. Вилли вскоре пошел спать, а Бронсон стал патрулировать вокруг дома. Все стихло. Только шум проходящих вдали поездов и тяжелые дождевые капли, падающие с деревьев, изредка нарушали тишину. Джим вынул свой револьвер и двинулся вперед, припадая почти к земле. Когда он выпрямился во весь свой гигантский рост, Бронсону показалось, что он вырос из-под земли.
   – Если пикнешь – пристрелю.
   Холодное дуло пистолета, упирающееся в лоб, убедительнее всяких слов говорило Бронсону о намерениях ночного пришельца.
   – Где машина?
   Бронсон струсил не на шутку. Он готов был отвечать на любые вопросы.
   – За домом, в поле. А чего вы от меня хотите?
   – Поменьше вопросов. Иди и не оглядывайся. – Дуло пистолета больно упиралось в спину Бронсона, но он готов был терпеть любую боль, только бы его оставили в живых.
   – Тут в одном месте нам придется перелезть через забор.
   – Если надо, так перелезешь.
   Наконец Джим увидел в поле знакомые контуры самолета. Дальше идти не имело смысла.
   – А теперь быстро раздевайся.
   – Не могу же я тут снимать с себя вещи, – плаксиво гнусавил Бронсон.
   – Уверяю, тебе лучше раздеться самому, чем мне снимать одежду с трупа… Да снимай аккуратно, не бросай на траву. Я страсть не люблю одевать мокрую одежду, – предупредил Джим, поигрывая пистолетом.
   Но он напрасно вел себя так беспечно, предварительно не обезоружив Бронсона. Вдруг летчик выхватил из бокового кармана куртки револьвер, но выстрелить не успел. Его свалил молниеносный удар в челюсть.
   – Вот теперь – порядок! Я всегда говорил, что нельзя доверять детям оружие, они могут пораниться. Тебе револьвер, видно, тоже мешал. А теперь давай, снимай кальсоны и башмаки.
   – Но я простужусь, – канючил Бронсон.
   – Если умрешь – пришлю на похороны венок. Но мне почему-то кажется, что от простуды ты не умрешь – по тебе плачет веревка.

Глава 37. Воздушные акробаты

   Больше Бронсон не пытался уговаривать своего визави не снимать с него платье. Он молча переоделся в мокрый костюм Джима, который был ему великоват, и беспрепятственно позволил связать себя по рукам и ногам.
   – А чтобы ты не орал, вот этот платок послужит хорошим кляпом.
   – Вы подлец, – еще раз пискнул Бронсон, а дальше он только мычал.
   На рассвете Джим разбудил Вилли, не приближаясь к дому.
   – Ну чего ты кричишь. Я слышу. Сейчас сварю какао и займемся делом.
   – О, я вижу, вы уже готовы к старту, в полной амуниции. Вам долго не придется меня ждать.
   И действительно, через несколько минут Джим уже пил горячее какао, а затем поспешил к самолету, чтобы проверить состояние двигателя. Все было в лучшем виде. Вилли тоже не терял времени зря. Он надел тяжелое пальто и шлем летчика. Ева удивилась, что он одевается так тепло в такое прекрасное утро. Но она изумилась еще больше, когда и ей предложили примерить подобный наряд. Когда они подошли к самолету, мотор уже работал. Джим сидел на месте летчика, готовый к старту.
   Стараясь перекричать шум мотора, Джим приказал Вилли, чтобы он как можно тщательнее привязал к сиденью мисс Уэлдон. Он дождался, пока его пассажиры приготовились к полету, и поднял машину в воздух.
   Еве еще никогда не приходилось летать самолетом, и это новое, ни с чем не сравнимое ощущение заставило ее на какое-то время забыть о существующей опасности. Ей дышалось легко, когда стальная птица уверенно парила над землей. Они поднимались все выше и выше. Вилли удивился этому. Ведь Бронсон хорошо знал дорогу в Кеннет-Холл, и для этого не нужно так высоко подниматься, чтобы сориентироваться на местности. Но откуда он мог знать, что в этот момент беспомощный Бронсон лежит под кустом со связанными руками и ногами. Если бы Вилли внимательно посмотрел вниз, он, быть может, его и увидел бы.
   – Почему вы не ложитесь на нужный курс? – забеспокоился Вилли. – Вам ведь хорошо известен маршрут?
   Джим не стал пользоваться переговорным устройством, в ответ он только кивнул головой и направил машину направо. Это успокоило Вилли. Но через несколько минут он заметил, что самолет вновь разворачивается на юг. Вот на горизонте уже обозначились контуры Лондона.
   – Вы с ума сошли, Бронсон! Берите правее.
   Джим только кивнул в ответ и вновь повторил тот же маневр.
   – Что с вами, Бронсон?! – В голосе Вилли слышалась угроза.
   Джим направил самолет на запад, проклиная себя за то, что не выяснил у Бронсона конечную цель полета. Ему и в голову не приходило, что из-за этого могут возникнуть неприятности. Джим снова взял курс на Лондон.
   – Или вы будете лететь, куда надо, или будете иметь дело со мной.
   Джим почувствовал, как Вилли воткнул ствол пистолета в его плечо. Стейл обернулся, и Ева вскрикнула. Бандит тоже узнал его.
   – Стейл! – прокричал он в переговорное устройство. – Или вы будете слушаться меня, или я вас прикончу.
   – Командуйте. Я повинуюсь.
   – Берите правее, по направлению к Оксфорду.
   Джим понимал, что этому бандиту ничего не стоит нажать на курок – по нему все равно плачет виселица. Однако холод опасности за спиной не сковывал Джима. Наступил самый ответственный момент в этой борьбе не на жизнь, а на смерть. Джим давал себе в этом отчет и готов был к самым решительным действиям, но он не хотел подвергать опасности жизнь Евы. Стейл обернулся назад и улыбнулся Еве. Его внимательный взгляд скользнул по ремням, которыми она была привязана к сиденью, и на мгновение остановился на Вилли, – тому привязаться было нечем. Решение уже созрело, но надо было выждать еще несколько мгновений, чтобы усыпить бдительность испанца, который по-прежнему упирался стволом пистолета ему в плечо.
   Они пролетели над Оксфордом. В это время Джим обратил внимание на покашливание одного из моторов – видно, плохая была горючая смесь. Но двигатель все же работал. Вилли приказал держаться нового курса, и Джим добросовестно выполнил команду. Теперь машина летела в западном направлении. Кажется, с мотором наладилось, успокоился и Вилли – он спрятал револьвер в карман кожаной куртки.
   Ева не заметила, как самолет резко клюнул носом вниз, но почувствовала, как больно сжался желудок. Затем стало легче – это машина круто пошла вверх. Ремни крепко вдавились в тело, причиняя боль, но страха не было. Она посмотрела вниз и почувствовала головокружение. Девушка крепко зажмурила глаза, а когда открыла их, то Вилли уже не было рядом. Введя машину в пике, а затем выполнив несколько переворотов, Джим сделал все, чтобы испанец, не привязанный ремнями к сиденью, вывалился из самолета. Теперь Еве стало страшно. Она была на грани обморока.
   Но тут раздался голос Джима:
   – Что случилось, Ева? По-моему, Вилли спрыгнул с парашютом, – солгал он, стараясь успокоить девушку. – О нем не стоит беспокоиться, он в безопасности.
   – Но как вы сюда попали, Джим?
   – Об этом мы поговорим позже.
   Двигатель вновь начал покашливать. О возвращении в Лондон теперь нечего было и думать. Тем более что самолет постепенно терял высоту. Нужно было срочно найти удобное место для посадки. Кажется, это не сложно было сделать – впереди простиралась зеленая равнина. Только бы дотянуть до нее. Если бы Джим был один, он не стал бы так тщательно выбирать площадку для приземления, но не хотел рисковать из-за Евы. Машина так плавно приземлилась, что девушка даже не почувствовала толчка.
   – Ах, Джим! Какой восторг я испытала во время полета. Но что случилось с этим бедным человеком? Мне кажется, вы его выбросили из машины.
   Джим хотел отделаться шуткой, но сдержал себя, увидев испуганные глаза Евы. Конечно, он мог бы ее успокоить, объяснив, что этот негодяй, подвернись удобный случай, убил бы их обоих, не моргнув и глазом. Он помог девушке выйти из самолета и снять тяжелое кожаное пальто.
   – Кажется, мы неплохо приземлились. Видите – невдалеке отсюда дом. Сейчас я вас отведу туда, а сам попытаюсь отправить телеграмму Солтеру о нашем местонахождении. И ничего не бойтесь – теперь мы вместе.
   – Но дом, по-моему, необитаем, – констатировал Джим после осмотра ветхого сооружения. Но не может быть, чтобы он не нашел хотя бы одну приличную комнату, где Ева могла бы отдохнуть. Он вошел в переднюю, потом осмотрел еще две комнаты. Но нигде никого не обнаружил.
   – Есть тут кто-нибудь? – крикнул Стейл. В ответ – молчание. Он вышел во двор, чтобы переговорить с Евой, но ее там не оказалось. Не было ее и на террасе. И возле самолета Джим не нашел своего пассажира. Быть может, она тоже решила, не дождавшись его, осмотреть комнаты. Он открыл дверь в переднюю – и тут же получил тяжелый удар палкой по плечу. Нападающий не успел повторить удар – Джим несколькими резкими движениями рук выбил у него довольно увесистую палку, а затем сбил с ног. Но в этот момент петля сжала ему шею. Джим попытался освободиться от удавки, но почувствовал, что слабеет.

Глава 38. Мастерс сомневается

   Пока Джим знакомился с домом, Ева прошла до конца террасы и, наслаждаясь солнечным теплом, прислонилась к балюстраде. Она так задумалась, что не сразу почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.
   – Не правда ли, прекрасный вид?
   Этот голос Ева узнала бы из тысячи других. Того, кому он принадлежал, она смертельно ненавидела и боялась. Это был Гроут.
   – Если вам дорога жизнь Стейла, то не следует кричать.
   От этого тихого, но жестокого голоса у нее все похолодело внутри. Дигби ввел ее в комнату, где находился высокий, атлетического сложения человек. У него в руках была веревка.
   – Погодите, Мастерс. Эту птичку легче будет спеленать, когда она войдет в нашу клетку, – сказал Дигби. Но в этот момент раздался крик Сильвы. Мастерс поспешил ему на помощь. И как раз вовремя. Только веревка на шее Джима уберегла одного из бандитов. Девушка видела, как Стейл делает конвульсивные движения, чтобы освободиться от удавки. Но Мастерс все сильнее затягивал петлю. Не помня себя, Ева бросилась на помощь любимому человеку.
   – Негодяй! Вы задушите его. Немедленно отпустите веревку.
   Ее маленькие кулачки вряд ли причиняли боль верзиле, который сидел на Джиме. Тем не менее он вынужден был отпустить веревку. Но тут вмешался Дигби, он оттащил Еву в сторону и приказал связать Джима.
   – Отпустите меня! – кричала Ева, беспомощно барахтаясь в цепких руках предводителя банды «тринадцати». Она не боялась его. – Куда вы отправили Джима и что с ним сделали?
   – Не волнуйтесь, он посидит несколько часов в очень хорошем месте. Вы лучше скажите мне, где Вилли?
   – Если так поступают со мной, я тоже ничего не скажу.
   – Тогда я заставлю говорить вашего молодого человека.
   – Вы его заставите говорить?! Как бы не так. Настоящие мужчины во время войны были под пулями, а не сидели за своим письменным столом или экспериментировали на беспомощных собачках.
   – Что вы мелете! – Гроут был бледен как полотно, – слова Евы точно попали в цель. – Я его так буду пытать, что он выложит даже больше, чем знает.
   – Ваша беда, Дигби, заключается в том, что вы меряете всех мужчин по своей мерке, а женщин – по тем, чьи судьбы вы разрушили ради своей мимолетной прихоти.
   Ева была вне себя. Теперь настала минута, когда она все скажет этому подлецу, что о нем думает.
   – Вы, Дигби Гроут, – предатель, вор, убийца, который нанимает себе подобных подонков для обделывания грязных делишек. Ваши познания в медицине вам нужны только для того, чтобы мучить беззащитных животных и одурманивать слабых женщин.
   Дигби спешил. В другой раз он не потерпел бы таких оскорблений, но сегодня что-то сломалось в нем. Чтобы заставить замолчать эту женщину, он, не сумев придумать ничего лучшего, связал ей накрепко руки и толкнул в грязный угол.
   – Мне сейчас некогда, но я скоро вернусь и займусь вами.
   В передней его ждал Мастерс с озабоченным лицом.
   – Куда вы его отправили?
   – В восточный флигель. Только знаете, мистер Гроут, мне кажется, что мы поступаем подло.
   – Что вы имеете в виду?
   – Я никогда прежде не применял насильственных методов с целью нападения на людей… А если этот Стейл обвинит нас в насилии?
   – Не стоит беспокоиться, вам хорошо заплатят.
   Гроут хотел уйти, но Мастерс удержал его:
   – Но ни ваши слова, ни ваши действия не спасут меня от тюрьмы. А я в своей жизни не совершал ничего противозаконного.
   – Вы что – сумасшедший? Какие противозаконные действия? Я же вам говорил, что этот человек обманом увез мою жену, а вы помогли мне возвратить ее.
   – Вы мне говорили, что это ваша жена. А что это за методы, вы меня извините, бить человека такой тяжеленной палкой. Этот Сильва мог бы его убить.
   – Я вам дам один совет, Мастерс: не интересуйтесь делами, в которых вы не разбираетесь. Я вам еще раз повторяю, что Стейл – мошенник, который хотел увезти мою жену и украсть мои деньги.
   – Тогда почему вы не отправите его в полицию? Такими действиями вы только навредите своему имени, когда узнают, как вы с ним обращались.
   – Не надо меня пугать. Не я с ним дурно обращался, а вы накинули ему петлю на шею.
   – Но я думал связать ему руки. А петля случайно захлестнула шею, – покраснев, оправдывался Мастерс.
   – Такие вещи еще нужно доказывать в суде. Я считаю, что из всех участников сегодняшней драмы есть только один преступник. Это вы.
   – Я?!
   Мастерс был буквально ошеломлен таким утверждением.
   – Ладно, хватит заниматься выяснением обстоятельств. Лучше снесите даме что-нибудь поесть. Вот вам деньги, и пусть ваша жена приготовит пару блюд.
   Около трех часов дня к воротам Кеннет-Холла подъехало двое господ. Не ожидая, пока им откроют дверь, они бесцеремонно взобрались на стену. Это были Бронсон и испанец.
   – А где Вилли? – почти одновременно задали друг другу вопрос Дигби и Бронсон.

Глава 39. Джим Стейл в плену

   Комната, в которую ввели Джима, была не лучше других, только меньше размером. Руки Джима были крепко связаны, так что он лишь слегка мог шевелить пальцами. Он сидел довольно долго в этой комнате в одиночестве. Вдруг дверь отворилась, и вошел Гроут. С ним был еще один человек, который сладострастно улыбнулся, увидев Джима. Это был Бронсон.
   – Кого я вижу! – от души засмеялся Джим, приветствуя Бронсона. – Я рад, что вас нашли, теперь мы с вами поменялись ролями. Но, я думаю, ненадолго. Меня тоже вскоре найдут, и я вас смогу навещать в тюрьме.
   – Где Вилли? – перебил его Дигби.
   – Этого я не знаю, но подозреваю, что он исчез.
   – Как исчез?! – заорал Бронсон.
   Джим рассмеялся, но в следующий момент Бронсон ударил его кулаком в лицо. Джим продолжал улыбаться, хотя на лице его появилось выражение, испугавшее бандитов.
   – Стейл, мы хотим знать, где Вилли.
   – По-моему, он жарится в аду. Я не теолог, Гроут, но мне кажется, что если действительно люди наказываются богами за свои черные деяния, то Вилли попал по адресу. Там уже не летают.
   – Вы хотите сказать, что он мертв.
   – Мы поднялись чуть выше пяти тысяч футов от земли, и я на радостях, что вновь управляю самолетом, сделал мертвую петлю. Когда оглянулся назад, Вилли не было. Я лишний раз убедился, что без парашюта вряд ли есть шанс благополучно приземлиться.
   – Ты его убил, негодяй! – кричал Бронсон, но уже не решался пустить в ход кулаки.
   – А ну-ка помолчи! – оборвал его Дигби. – Где вы его сбросили, Стейл?
   – Где-то тут недалеко. Я не хотел, чтобы он причинил кому-нибудь беспокойство.
   Дигби вышел из комнаты, пораженный смертью товарища. Во дворе его встретили испанцы и стали требовать уплаты денег за их услуги. Но Гроут не торопился удовлетворить их требования. Он предполагал заплатить им по-своему, в более безопасном месте. Но его сотоварищи по банде не очень доверяли честному слову. Они отдавали предпочтение звонкой монете. Дигби старался их убедить не торопиться покидать его. Особенно ему нужен был Бронсон как летчик. Он попросил подготовить машину к полету.
   Джим вновь остался один в комнате. Он все время пытался освободить руки, но безуспешно. В то же время внимательно прислушивался ко всему, что делалось во дворе… Вот заработал мотор, затем он закашлял и затих. Видно, не все в порядке с цилиндрами. Через минуту мимо окна пробежал Бронсон, затем прошли испанцы. У каждого из них было свое занятие: один ремонтировал самолет, двое других отправились на поиски тела Вилли…
   Дигби решил заняться своей пленницей.
   – Вам понравилось летать?
   Но Ева не ответила на вопрос.
   – Вы заметили, как был убит мой друг Вилли?
   – Я этого не видела.
   – Не беспокойтесь о мистере Стейле. Я не собираюсь обвинять его в совершенном убийстве. На это у меня просто нет времени. У вас тоже. Завтра вечером мы вместе покинем эту страну.
   Ева вновь промолчала.
   – Я надеюсь, что вас не беспокоит перспектива более тесного знакомства с морской стихией? Впрочем, я думаю, что мы сумеем без проблем приводниться возле моей яхты.
   Их разговор прервал Бронсон. По его лицу было видно, что есть важное сообщение.
   – На станции в гостинице я встретил репортера. Тело Вилли, к сожалению, уже найдено.
   – И его имя тоже известно?
   Бронсон кивнул головой.
   – Да, в его кармане нашли квитанцию на покупку яхты.
   – Так значит и о яхте все известно!
   Дигби был в отчаянии. Где взять силы, чтобы перенести такие удары судьбы. Ева со стороны наблюдала за ним. Сейчас Гроут напоминал беспомощного ребенка, потерявшего любимую игрушку. Дигби отдавал самые противоречивые приказания и тут же отменял их, казалось, еще минута – и он разрыдается.
   – Бронсон, сверните шею этому Стейлу… Впрочем, погодите, это мы успеем сделать. Лучше готовьте самолет. Мы сегодня же улетаем.

Глава 40. Солтер приходит на выручку

   Ева чувствовала, что ее положение безвыходно и не приходится рассчитывать на спасение. Она с тоской слушала рев машины, которую Бронсон готовил к полету. Что делать? Как бы там ни было, надо предпринять какие-то действия. Но как выбраться из этой западни? Двери и окна заперты накрепко. Одна надежда на Джима. Быть может, ему удастся выбраться из плена.
   А Дигби постепенно взял себя в руки и не терял времени зря. Он послал Сильву к капитану «Пелеаги» с сообщением, что он прибудет сегодня вечером на борт яхты. Нужно, чтобы ему навстречу выслали лодку. Когда Сильва уехал, Дигби вспомнил, что он уже отдал такое же приказание капитану, но что-либо менять было уже поздно. Он велел своим людям приготовить все необходимое для ночного полета, и хотя внешне Гроут казался спокойным, внутри у него все кипело. Он сорвал свою злость на Фуэнтесе, который зашел к нему, чтобы узнать последние новости.
   – Откуда мне их знать! – закричал Дигби. – Да они мне и не нужны. Через час мы уберемся отсюда.
   – Вы-то уедете, а что будет со мной? Саверио хотя бы автомобиль имеет. А почему бы вам не взять меня с собой?
   – Ты же знаешь, на сколько мест рассчитан самолет. Тебе нечего бояться. Сегодня здесь никого не будет, а до завтра вы сумеете убраться далеко.
   – А что будем делать с тем человеком в восточном флигеле?
   – Он нам не нужен. Тем более что может все рассказать полиции. А ему многое известно. Достаточно одного удара по черепу, чтобы решить все проблемы. Вы меня поняли, Фуэнтес?
   Испанец иронически посмотрел на своего хозяина:
   – Конечно, милый мистер Гроут. Только я вам советую – убейте его сами. Лично мне не нравятся английские тюрьмы.
   – Что-то вы в последнее время стали чрезмерно пугливы.
   – Не больше, чем вы. Если есть желание, то убивайте этого парня. Впрочем, я не уверен, что допущу это убийство. Вы уезжаете, а мне оставаться здесь.
   Дигби заскрипел зубами. В другое время он заставил бы эту испанскую собаку повиноваться, но сейчас было не до него.
   А у Джима были свои проблемы. Ему с трудом удалось подняться на ноги и немного размяться. Наступил вечер. Судя по работе двигателя, самолет уже был готов к полету. По двору быстрым шагом прошел Дигби в полном снаряжении летчика. Очевидно, через несколько минут банда попытается скрыться. Наверное, Дигби увезет с собой и Еву. Этого допустить Джим не мог. Он подошел к небольшому окну и спиной выдавил стекло. Затем ему удалось разрезать веревки и освободить руки от пут. Теперь надо было подумать о том, как выбраться из комнаты. Дверь была довольно прочной. Джим попытался вышибить ее, но не тут-то было. Вдруг во дворе поднялась суета.
   – Полиция! – закричал перепуганный Фуэнтес, но крик получился какой-то сдавленный. Видно, Дигби закрыл ему рот рукой.
   Джим метался по комнате, как разъяренный зверь. Вдруг он вспомнил о тяжелой каминной решетке. Он поднял ее и нанес несколько ударов в дверь. Полетели щепки. Несколько досок поддались, и Джиму удалось проделать небольшое отверстие в двери. Он с трудом протиснул в него плечи и оказался на свободе. Сразу стал слышен гул мотора, невдалеке прогремел выстрел. Джим бросился бежать к полю, но понял, что опоздал – самолет оторвался от земли. На том месте, где еще минуту назад стоял летательный аппарат, лежал раненый Фуэнтес. Он был еще жив и в бреду проклинал Дигби, который расправился с ним. А вскоре в усадьбу прибыла и полиция во главе с Солтером. Старик в качестве мирового судьи запротоколировал показания умирающего.
   – Несомненно, что только за это деяние Дигби Гроут будет повешен.
   Но Джим не поддержал разговора. У него было свое мнение относительно смерти Дигби. Внешне казалось, что он внимательно слушает своего патрона о том, почему он оказался так кстати в этой заброшенной усадьбе, но все мысли были в только что улетевшем самолете. Где искать Дигби? Скорее всего, на яхте, которую купил по поручению Гроута у богатого бразильца Вилли, – размышлял вслух Солтер.
   – Но где она может находиться? – непраздный вопрос задал Джим.
   – Мне известно, что несколько дней назад она покинула французский порт Гавр и, вероятно, направилась в какой-нибудь британский порт.
   – «Ллойд» печатает известия о всех судах. Мы можем телеграфировать во все порты. Только что это даст? По-моему, Бронсон опустится прямо в воду, а пассажиры поплывут к яхте. Впрочем, надо над этим поразмыслить. Я хотел бы побыть немного один, – обратился Джим к Солтеру.
   Уже уходя, он вдруг сказал:
   – Да, чтобы не терять времени, мистер Солтер, надо бы связаться с адмиралтейством. Не дадут ли они в наше распоряжение гидроплан?
   – Попробуем. Я сейчас же позвоню первому лорду адмиралтейства, и он нам поможет.
   Но Джиму сразу не удалось заняться разработкой плана спасения Евы.
   Сержант-полицейский пригласил его в комнату, где допрашивали Мастерса. Этот великан находился в прежалком состоянии.
   – Я так и знал, что этот бандит втянет меня в историю, – хныкал он. – А у меня жена, дети. И я никогда не совершал никаких преступлений. Сэр, замолвите за меня слово.
   – Я могу сказать лишь то, что вы попытались задушить меня. Но это, кажется, не лучшая рекомендация для вас.
   – Клянусь вам, что я не хотел этого делать. Я просто хотел связать вам руки. Но, к несчастью, петля обвилась вокруг вашей шеи. А этот Дигби говорил, что его жена сбежала с вами, что вы соблазнитель и мошенник.
   – Так он вам это рассказывал?
   – Он поклялся, что на ней женат и собирается совершить морское путешествие.
   – Морское?
   Мастерс кивнул головой.
   – Он убеждал меня, что жена не вполне здорова, а путешествие по морю принесет ей пользу.
   О том, на каком судне он собирается путешествовать, и о пункте отправления Мастерс, к сожалению, ничего не знал.
   – Сержант, по-моему, этот человек не причастен к планам Гроута. Не стоит возбуждать против него обвинения.
   Но полицейский покачал головой:
   – Я обязан задержать его до тех пор, пока не будет произведено освидетельствование трупа. Мне досадно, что у меня под носом совершили такое дело, а я его проворонил.
   Джим грустно улыбнулся:
   – Это же можно сказать и про нас.

Глава 41. В плену на яхте

   Новой порции морфия оказалось достаточно, чтобы успокоить Еву. Они уже сели в самолет, когда раздался отчаянный крик испанца.
   – Дигби, у вас еще есть одно место. Возьмите меня с собой.
   – Я уже вам сказал, Фуэнтес. Для вас в самолете места нет. Убирайтесь!
   – А я говорю вам, что полечу вместе с вами.
   К ужасу Дигби, испанец вцепился руками в крыло самолета. А медлить было нельзя.
   – Бросьте крыло, или я вас застрелю.
   Но Фуэнтес от страха, казалось, потерял рассудок. Со двора уже доносились голоса полицейских. Не колеблясь, Дигби выстрелил в Фуэнтеса.
   – Вперед, – скомандовал он Бронсону.
   Ева с ужасом смотрела на этого зверя в человеческом обличье. Видно, он тоже был напуган тем, что только что совершил. Он убил человека. Страх перед преследователями, казалось, сделал его безумным. Он всегда избегал совершать преступления своими руками, за которые можно попасть на виселицу. Он умело подставлял других на мокрые дела. Теперь же совершил сам убийство. Закон будет преследовать его, пока не покарает. И эта женщина присутствовала при этом, она с удовольствием выступит на суде свидетелем. Но постепенно Дигби оправился от испуга. Жизнь продолжается, и надо действовать. В конце концов, можно донести на Бронсона, который готов был, спасая его жизнь, пожертвовать своей. Да черт с ним.
   Мотор работал безукоризненно. Машина шла плавно, слегка покачивая крыльями. Сперва это было неприятно для Евы, но постепенно она привыкла. А когда открылось целое море света – приближался Бристоль, портовый город, на душе стало как-то по-домашнему тепло. Возле канала самолет резко пошел на снижение. Бронсон выстрелил сигнальной ракетой. Над водой повис оранжевый шар. С моря тотчас же последовал ответ. Дигби еще раз осмотрел плавательный пояс девушки и свой собственный.
   – Застегните и мне пояс, – попросил по переговорному устройству Бронсон.
   Самолет снижался все ниже. Прямо по курсу Ева увидела элегантные очертания яхты. Но затем она куда-то исчезла из поля зрения. Навстречу стремительно неслась черная вода. Самолет чиркнул крыльями по волнам и накренился. Дигби помог выбраться из кабины девушке и прыгнул за ней в воду.
   – Держитесь возле меня, чтобы не потерялись.
   Бронсона не было видно. Его судьба не интересовала Дигби. Он стремился в темноте не потерять из виду Еву. Вскоре их обоих подобрала лодка. Смуглые мужчины в светлой морской одежде помогли им расположиться в шлюпке.
   – А где же Бронсон? – беспокоилась Ева. Но Гроут молчал. Не мог же он ей сказать, что он надежно пристегнул его ремнем к сиденью летчика.
   Дигби взошел на борт яхты первым, затем подал руку Еве.
   – Приветствую вас на борту нашей «Пелеаги»! – сказал он не без иронии, но как-то торжественно. Ей было противно от его кривляния. Так юродствовать после того, как в течение нескольких минут он отправил на тот свет двух человек, мог только настоящий дьявол. Стюардесса в белом платье пригласила Еву спуститься в каюту. Она сделала это охотно, чтобы поскорее избавиться от присутствия Дигби. Каюта была обставлена роскошно. Салон занимал всю ширину судна. С одной стороны стоял диван, покрытый тяжелым шелком, с другой – огромная постель. Ева решила, что эта комната была предназначена для дамы.
   Под стать салону изящно была отделана и ванная. На постели Еву уже ожидало роскошное платье и шелковое прозрачное белье. Закрыв дверь, она решила принять ванну и переодеться. Когда в дверь постучали, она уже полностью окончила свой туалет. У входа стоял Гроут.
   – Не угодно ли поужинать?
   Он вновь был, что называется, в своей тарелке, – спокоен и сдержан.
   Ева хотела закрыть дверь, но он перехватил ее руку и почти силой вытащил из каюты.
   – Здесь я хозяин и не буду с вами церемониться.
   – Вы – негодяй и убийца! – негодовала Ева.
   – Прекратите истерику и пойдемте в столовую.
   – Я не хочу есть.
   – Хотите или нет – это не важно. Но в столовую мы пойдем вместе.
   В просторном помещении они были только вдвоем. Им прислуживал темнокожий стюард. Ева невольно залюбовалась этим маленьким дворцом с мраморными кабинами, роскошными люстрами и богатой инкрустацией. Ужин был прекрасен. Ева не могла есть, но Дигби настоял, чтобы она хотя бы попробовала еду. Стоило Еве проглотить ложку бульона, как она почувствовала, что очень голодна. Она ела с аппетитом, понемногу пробуя все блюда. Только отказалась от вина.
   Гроут успокоился, его потянуло на философствование.
   – Вас впереди ожидает прекрасная жизнь, если будете благоразумны. Ничего подобного вам никогда не создаст этот нищий Стейл. А у меня все есть – деньги, недвижимость.
   Ева не выдержала:
   – Вы ошибаетесь. Это мне принадлежат деньги и недвижимость, которые вы не смогли похитить. Когда вас посадят в тюрьму, я получу все, что вы собирались прикарманить. Все, за исключением этой яхты.
   – Прекрасные слова! У вас, Ева, ясный ум. И вам не удастся меня рассердить, и никто не помешает нам провести на этой яхте наш медовый месяц.
   – Это вы решили за меня? – холодно спросила Ева. – И маршрут определили сами. Интересно, куда мы плывем?
   – Мы держим курс на Южную Африку. Будем плыть вдоль берегов Ирландии, а дальше замаскируем наши действия.
   Их беседу прервал капитан. Он не понравился Еве – был мал ростом и хром. Лицо цвета пергамента и жесткие черные волосы – все это вместе создавало какой-то неряшливый образ.
   – Я хочу вам представить капитана. С ним не мешало бы быть в хороших отношениях.
   Но Ева не поддержала этого игривого тона.
   – Что нового, капитан? – по-португальски спросил Гроут.
   – Только что получена телеграмма. Мне кажется, вам следует с ней ознакомиться.
   – Я совсем забыл, что на яхте есть телеграф.
   В телеграмме было написано следующее: «Всем судам, идущим на запад или юг, а также возвращающимся в Англию. Сообщите по телеграфу положение и курс яхты „Пелеага“ полицейскому инспектору Райту из Скотланд-Ярда».
   Ева не знала, разумеется, содержания этой телеграммы, но по тому, как Дигби нахмурил брови, поняла, что известие для него было скверным. У нее сразу улучшилось настроение.
   – Ева, вам сейчас лучше отдохнуть. Я задержусь, мне нужно поговорить с капитаном.
   Она вернулась к себе в каюту и хотела закрыть дверь, но с ужасом обнаружила, что кто-то снял засов, а из внутреннего замка вынул ключ.

Глава 42. Капитан выигрывает

   «Пелеагу» качало все сильнее, и Ева с трудом удерживала равновесие. Она взяла два кресла, которые не были привинчены к полу, и приставила их к двери. Затем обыскала все ящики шкафов, надеясь найти там какой-нибудь острый инструмент. Но нашла только щетку для волос, изящно покрытую золотом. Видно, ее забыл Махилья. Спать она боялась. Сидела в кресле с мрачным предчувствием беды и смотрела на дверь. Шли минуты, но никто не делал попытки ворваться к ней. Она не знала, что Дигби было сейчас не до нее. Он читал новые телеграммы. «Капитанам и старшим офицерам всех судов его Величества, всем мировым судьям и полицейским властям Великобритании и Ирландии. Задержите и арестуйте Дигби Гроута. Рост один метр семьдесят сантиметров, сложения крепкого, темный цвет лица, небольшие черные усы, но они могут быть сбриты. Говорит по-испански, по-португальски, по-французски. Имеет диплом врача. Вероятнее всего, находится на борту яхты “Пелеага”. Этот человек преследуется за убийство и предводительство шайкой грабителей. Адвокат мистер Солтер объявил вознаграждение в 5000 фунтов тому, кто задержит преступника. Есть предположение, что он держит в заточении Доротею Дентон возраста двадцати двух лет. Гроут опасен, при себе имеет огнестрельное оружие».
   – Поймите меня правильно, сэр, – сказал капитан, изучающе рассматривая побледневшее лицо Гроута. – Я попал в скверное положение.
   – Говорите откровенно, что вы хотите сделать?
   – Это зависит от того, как вы будете себя вести. Я не предатель и готов оказать вам всяческие услуги. Но здесь история, связанная с убийством. А я не хотел бы быть вашим пособником.
   – А я не убийца. Зарубите это себе на носу. И вы – мой подчиненный. Не забывайте об этом.
   В руках Дигби блеснул револьвер:
   – Вы будете исполнять все мои приказания.
   На капитана яхты эти угрозы не возымели действия. Он продолжал спокойно созерцать пепел своей сигары.
   – Сэр, мне не первый раз угрожают револьвером, – сказал он холодно. – Я испугался только раз, когда был очень молод. А теперь у меня большая семья в Бразилии, которая мне стоит много денег. Если бы я был богат, то не исполнял бы прихоти своих работодателей. Если бы у меня было, скажем, сто тысяч фунтов, я купил бы на родине плантацию и провел на ней остаток своей жизни спокойно и молчаливо.
   Он подчеркнул особенно последнее слово.
   – А могли бы вы выражаться пояснее? Насколько я понял, вы готовы доставить меня в Бразилию за сто тысяч фунтов, а иначе передаете меня властям?
   – Я ничего такого не говорил, сеньор. Ведь ваша милость хочет жениться на прекрасной сеньоре, которая очень богата. И вы хотите счастливо жить в Бразилии, и я тоже. Мне кажется, если бы я обратился с таким предложением к вашей спутнице, она приняла бы его.
   – Хорошо. Я вам заплачу.
   – Погодите, есть еще один вариант. Предположим, что я ее друг и потому высаживаю вас на берег в следующем порту. Тогда мы могли бы поделиться вознаграждением.
   – Я никогда от нее не откажусь.
   – Как хотите. Только постарайтесь завтра принести деньги ко мне в каюту.
   Дигби понимал, что круг сужается. Но у него оставались еще две надежды. Во-первых, трудно настигнуть яхту при ее теперешнем курсе, а во-вторых, никто не докажет, что он убил Фуэнтеса. Тем более что Ева здесь. А кроме нее никто не видел сцены убийства. Впрочем, об этом с ней стоит поговорить.
   Но войти в комнату Евы ему помешал смуглый великан, который, вежливо его приветствуя, не сдвинулся с места.
   – А ну прочь с дороги, черномазина!
   – Не позволено, – бесстрастно парировал матрос.
   – Кто вам приказал тут стоять? – Гроут побагровел от гнева.
   – Капитан, сэр.
   Дигби поднялся наверх, чтобы выслушать объяснения капитана. Он застал того на мостике. Капитан всматривался в морскую даль, где то и дело вспыхивал тонкий луч прожектора.
   – Почти в нашем кильватере следует военный корабль. Не знаю, может, он проводит маневры, а может, преследует нас.
   Капитан отдал приказание, и на яхте мгновенно потухли огни. «Пелеага» повернула вправо и стала описывать полукруг. Перед лицом опасности Дигби позабыл о неприятной сцене у двери каюты. Лучи прожектора плясали по волнам, постепенно отдаляясь от яхты.
   – Попытаемся проскочить между ирландским берегом и этим судном, – объяснил суть маневра капитан.
   – Но мы теряем драгоценное время.
   – Лучше потерять время, чем свободу. – Против этого мнения Дигби нечего было возразить. Когда опасность миновала, он поинтересовался, почему у каюты дамы выставлен часовой.
   – Судьба этой сеньоры всецело связана с исполнением вашего обещания, – сказал он корректно. – Но я же дал слово…
   – Но пока не сдержали его.
   Да, с этим человеком спорить было трудно. Пришло время подумать о себе. А его судьба всецело зависела от действий капитана. Здесь нельзя было продешевить. Дигби отсчитал четыреста тысяч долларов и передал их капитану. Тот молча проверил сумму и остался доволен.
   – Ваше превосходительство очень щедры.
   – И уберите часового.

Глава 43. Капитан продолжает игру

   Ева сидела в каюте и невесело думала о своей судьбе. За дверью послышались шаги. Кто бы это мог быть, когда уже далеко за полночь. Скорее всего, что это Дигби. Дверь чуть приоткрылась.
   – Не бойтесь. Это я, капитан.
   – Что вам угодно?
   – Я хотел бы с вами поговорить, мисс, но для начала уберите вещи от двери.
   Ева быстро разобрала эту бесполезную баррикаду.
   – Сударыня, я бедный моряк, исполняющий свои трудные и опасные обязанности за небольшое вознаграждение. Но бедность и низкое положение не мешают мне иметь сердце. – Он ударил себя в грудь. – Я не могу видеть страдания женщины. В то же время Гроут – мой господин. И я вынужден подчиняться его приказаниям. Вот такова ситуация. Вы понимаете?
   Ева кивнула головой. В ее сердце вспыхнула надежда.
   – К сожалению, я не могу постоянно находиться возле вас. А моим бравым матросам следует нести службу, а не стоять на часах возле вашей каюты. Но я не могу допустить, чтобы вас обидели на моем судне.
   Этот маленький человек, видимо, хотел угодить обеим сторонам и искал компромисс, который освободил бы его от ответственности перед своим господином.
   – Я хочу предложить вам это изящное оружие.
   Ева взяла револьвер, едва не вскрикнув от радости.
   – И если вы когда-нибудь вспомните, что Жозе Монтегано поступил в отношении вас как честный человек, я буду очень рад, – галантно поклонился капитан.
   – Я не знаю, как вас благодарить. – Ева сердечно пожала руку этому торгашу в морской форме.
   – Итак, помните. Сейчас я говорю с вами как кавалер с дамой. Но вполне возможно, что потом я буду капитаном, то есть подневольным человеком.
   Эти странные пассажи все время сбивали ее с толку, но Ева смутно догадывалась о том, что хотел сказать капитан. Он вышел с легким поклоном, но сейчас же вернулся назад.
   – Маленький совет: не имеет смысла сдвигать столы и стулья перед дверью. Эта маленькая пушечка намного эффективнее, – подмигнул он, прощаясь.
   Дигби Гроут ничего не знал о ночном визите капитана, но был рад тому, что он выполнил его просьбу – часового у каюты Евы не оказалось. Наконец-то не было никаких препятствий между ним и женщиной, которой он хотел владеть. Гроут подошел к двери и деликатно постучал. Такая вежливость была уже совершенно бессмысленной, но он хотел сохранить известную корректность. Не получив ответа, Дигби медленно отворил дверь и вошел в каюту.
   Ева стояла в противоположном углу комнаты. По ее одежде, по неразобранной постели Дигби понял без труда, что Ева еще не ложилась. Она была напряжена и почему-то все время держала руки за спиной.
   – Дорогая, мне кажется, вам бы следовало лечь в постель. Иначе завтра вы будете неважно выглядеть, а мне этого не хотелось бы.
   – А что вам угодно?
   – Святая наивность! Чего может хотеть мужчина, в чьей власти находится такая красивая женщина? У него должно быть постоянное желание быть в ее обществе…
   От возбуждения у Дигби даже охрип голос.
   – Стойте! – крикнула Ева, когда он сделал попытку приблизиться к ней. Дигби повиновался.
   – Как вы упрямы, Ева. Стоит вам только захотеть, и я готов на все.
   – Вы мне ничего не можете дать, кроме моих же денег, которые у меня украли, – ответила она ледяным тоном.
   Дигби удивленно посмотрел на нее и решил, что пора переходить к активным действиям.
   – Еще шаг, и я выстрелю! – У Евы в руках был револьвер.
   Дигби отпрянул назад.
   – Положите эту штуку, она может выстрелить. Вы же не умеете с ней обращаться.
   – Это не ваша забота. Я застрелю вас, как собаку, Дигби Гроут, и буду рада видеть вас мертвым. Только сделайте шаг…
   – Оставьте оружие! Кто мог снабдить вас револьвером? Ради бога, Ева, не делайте глупостей. Не хотите же вы действительно меня застрелить?
   – И не раз возникало такое желание, жаль, что не было оружия под рукой.
   Увидев испуг на лице Дигби, Ева опустила револьвер.
   – Кто вам дал эту игрушку? – продолжал допытываться он. – Или вы нашли его в одном из ящиков в каюте?
   – Это вас не касается. А теперь оставьте меня в покое. Уходите из моей каюты.
   – Я вовсе не хотел приближаться к вам. У меня было одно желание: пожелать вам спокойной ночи. А вы стали угрожать револьвером.
   – Если вы уж такой джентльмен, то для этого следовало прийти шестью часами раньше. А теперь – вон!
   – Послушайте, Ева, – попытался он вновь приблизиться к девушке, но, увидев дуло револьвера, мгновенно отпрыгнул к двери. – Раз вы так настроены, я ухожу.
   Гроут хлопнул дверью. У Евы дрожали ноги от напряжения. Как она устала от этого постоянного противостояния! Сколько оно требовало душевных и физических сил! Она даже не помнит, когда в последний раз по-настоящему спала. Перед сном она еще раз внимательно осмотрела комнату и убедилась, что другого входа нет. Только вот как быть с дверью, которая не запирается. В это время ее обхватили сзади сильные мужские руки. Дигби незаметно вернулся в каюту и напал на ничего не подозревающую девушку. Без труда он отнял у нее револьвер и отбросил его в сторону.
   – Теперь ты уж наверняка будешь моей.
   От его жгучих поцелуев она чувствовала, что лишается сил. Казалось, не было никаких сил, чтобы сопротивляться напору этого животного. Ее слабость как будто еще сильнее распаляла Дигби.
   – Ты забудешь Стейла и будешь любить только меня! – Дигби сорвал одежду с Евы, но его привело в чувство какое-то постороннее движение в комнате. Гроут повернул голову к двери и увидел капитана. У порога каюты с руками по швам стоял с непроницаемым видом маленький человек. Он ничего не говорил, только покашливал. Дигби отпустил Еву.
   – Кто вас сюда приглашал? Закройте дверь с другой стороны.
   – Я это сделаю, сеньор, но считаю своим долгом сообщить вам, что нас преследует гидроплан. Мы получили от него депешу.
   Разговор продолжался на палубе.
   – Что это за гидроплан, какая депеша? Объясните все толком.
   – Неизвестный летчик сообщает, что он летит на юг и указывает свое местонахождение. Если он полетит дальше на юг, этот мистер Стейл, то он нас обнаружит без труда.
   – Стейл?! – Гроут чуть не задохнулся от ярости.
   – По крайней мере этой фамилией подписана депеша. Я жду от вас приказаний. Только поторопитесь, а то может быть поздно.

Глава 44. Джим снова в воздухе

   Испуганно и растерянно смотрел Дигби на этого маленького человека в форме морского капитана, который встал между ним и женщиной, какую он уже считал своей.
   – Мне кажется, что вы ведете двойную игру. Это вы ей дали револьвер?
   – Да, я просто хотел спасти вас от совершения нового преступления, мой милый друг. Или вы хотите еще больше отягчить свою совесть к моменту прибытия. Пока только одного мистера Стейла. Кстати, он скоро увидит нас.
   – Не суйте свой бразильский нос в мои дела, – зашипел Дигби в бессильной злобе.
   – Э, нет, сеньор, это не только ваше дело. Оно и мое, потому что я не желаю провести эту зиму в английской тюрьме. У меня есть надежда, что нас не заметит гидроплан. А если она не оправдается, то наша песенка спета.
   – Делайте, что хотите, только постарайтесь как можно быстрее выйти из опасной зоны, – буркнул Дигби и ушел к себе в каюту.
   Для себя он уже сделал окончательный вывод: игра проиграна. Он достал флакон с бесцветной жидкостью и вылил ее в стакан. Его утешала одна мысль, что он не будет чувствовать боли. Стоит ему выпить этот напиток, и он погрузится в вечный сон. Но неужели нет иного выхода из этой ситуации? Дигби вновь подумал о Еве. Быть может, им удастся достичь берегов Бразилии. Хотя вряд ли. От капитана не дождешься активных действий, он не станет рисковать. Когда яхта будет далеко от всех мореходных путей, маленький бразилец наверняка изменит свое поведение, не станет чинить препятствий ему, Дигби. А сейчас этот карлик поступал умно. На его месте вряд ли кто-нибудь действовал бы умнее. Не стоит торопиться с этим напитком вечности. Еве не убежать с яхты. Наступит время, когда она смирится со своей судьбой. Наверняка и он будет относиться к ней иначе, как к любимой женщине. Вот только этот Стейл занозит его сердце.
   Гроут спрятал стакан и вышел на палубу. Впервые он видел свое судно днем. Это была прекрасная яхта. Палуба, выкрашенная в белый цвет, сверкала, золотом отливали до блеска надраенные медные поручни. Радовала глаз удобная богато инкрустированная мебель. Дигби посмотрел на горизонт. Ни облачка, ни какого-нибудь движимого предмета. Только море нежилось под ласковыми лучами солнца. «Пелеага» шла с хорошей крейсерской скоростью, оставляя за кормой неширокий шлейф дыма. Итак, капитан его не обманул – на всех парах они мчались на запад. С правой стороны вдруг показалась ярко-красная полоса земли. То был ирландский берег. Успокоенный, Гроут сел в плетеное кресло и сладко потянулся. Опять его мысли были заняты Евой, которая в это время тоже вышла на палубу. Она наслаждалась морем, солнцем и свежим ветром. Как она была красива в эту минуту! Дигби вновь залюбовался этой женщиной.
   Заметив Гроута, она не испугалась, а спокойно подошла к нему.
   – Не вставайте. Я сама возьму кресло. Мне надо поговорить с вами, мистер Гроут.
   Дигби удивленно посмотрел на нее.
   – Я хочу сделать вам предложение, которое, быть может, склонит вас принять решение высадить меня на ирландский берег.
   – А что вы можете мне предложить, кроме себя самой?
   – Я предлагаю вам деньги, то, что вы всегда любили больше всего на свете. Не знаю, благодаря какому чуду я стала наследницей большого состояния, что сделало вас нищим.
   – Но все же и без ваших денег у меня есть немалые средства, – возразил он, находя ее предложение забавным. – Так что же вы мне предлагаете конкретно?
   – Половину моего состояния, если вы отпустите меня в Англию.
   – А что вы собираетесь сделать со второй половиной? – продолжал иронизировать Дигби. – Вы можете спасти меня от веревки? Нет, я слишком далеко зашел, чтобы принять ваше предложение. Впрочем, в этом есть своя логика. Когда мы прибудем к цели, я по всей форме сделаю вам предложение. Мы будем хорошей парой.
   – Никогда! Я вижу, что напрасно теряю время.
   – Так вы не хотите стать моей? – Дигби схватил за руку Еву. – Я знаю, кого вы любите. Но я не уступлю вас ему. Я убью вас…
   Полоса дыма на юге вначале сбила Джима с правильного положения. Судно оказалось грузовым пароходом, который не ответил на его депешу. Убедившись в ошибке, Стейл тотчас же повернул самолет на северо-запад. Он оглянулся на своего пассажира, но инспектор Мейнгард, судя по всему, чувствовал себя прекрасно. Одно беспокоило Джима – запаса горючего оставалось всего на два часа полета. Этого количества уже было недостаточно даже для того, чтобы вернуться на ближайший аэродром. Он постарался набрать максимальную высоту, чтобы предельно увеличить угол обзора. Горизонт был чист. От этого голубого пространства можно было прийти в отчаяние. Но вдруг, где-то у самой кромки горизонта, забелела полоска дыма. Приблизившись к объекту, Джим послал запрос в эфир, но не получил ответа. Это становилось подозрительным. Он повторил свое требование, и вновь молчание было ответом. В третий раз он составил депешу в таких выражениях, что она заставила бы говорить и лондонского докера. На этот раз телеграф почти сразу ответил. Джим ясно разобрал: «Пелеага».

Глава 45. Конец

   Дигби наклонился, чтобы посмотреть, что делали матросы в лодке. А когда увидел, что они закрашивают старое название яхты и выписывают новое – «Малага», то остался доволен. В хорошем настроении он поднялся на капитанский мостик. Они обменялись традиционным приветствием и вели разговор на какие-то отвлеченные темы. Но капитан часто отвечал невпопад и все время смотрел на север.
   – Вы думаете, что гидроплан способен так далеко залетать в море? Мы сейчас далеко от английского побережья?
   – Где-то миль сто пятьдесят будет. Даже для спортивного самолета это не расстояние.
   Дигби похлопал его по плечу.
   – Вы напрасно нервничаете. Нас уже не достать.
   В это время телеграфист подал капитану телеграмму. Бразилец быстро пробежал ее глазами и передал Дигби.
   «Белое судно, идущее курсом на запад, сообщите номер, название и порт».
   – Это кто спрашивает?
   Капитан внимательно посмотрел в бинокль на север и ничего не увидел.
   – Сделаем вид, что нас никто ни о чем не спрашивал, – предложил Дигби.
   Новая телеграмма была еще короче: «Остановитесь. Схожу к вам на борт».
   – Ничего не понимаю. Не вижу никакого объекта, а сигнал подан с очень близкого расстояния. Мне кажется, нужно сбросить обороты.
   – Не делайте глупостей!
   Капитан повиновался. Вдруг не более чем в ста метрах от яхты упал какой-то предмет. Капитан глянул вверх и увидел где-то под солнцем серебристый самолет. Он тотчас же повернул ручку машинного телеграфа на «стоп».
   – Вот так, сеньор, я предпочитаю дымную бомбу настоящей.
   Гроут несколько секунд смотрел на капитана, а затем резко повернул рычаг на «полный вперед». Но почти тотчас же два матроса крепко схватили его за руки и отвели в сторону с капитанского мостика. Машина остановилась.
   – Сообщите летчику, что я заковал мистера Гроута в цепи, – сказал он телеграфисту.
   Через несколько минут его приказание было выполнено, а гидроплан тем временем начал плавно спускаться на воду. Через минуту Джим уже был на борту яхты и просил проводить его в каюту Доротеи Дентон. Ева слышала шум от двигателя самолета, но не могла понять, откуда долетает этот звук. И только тогда, когда яхта стала на якорь, она поспешила к иллюминатору. Почти рядом с кормой плавал изящный серебристый самолет, на удивление похожий на комарика. В этот момент дверь каюты с треском открылась, и в нее буквально влетел растерзанный человек. Он был без пиджака, на лице зияла кровоточащая ссадина, а на одной руке болтался наручник. Это был Гроут. Ева в ужасе бросилась к столу, чтобы защититься от этого негодяя. Но Дигби не успел сделать в ее сторону и шага, Джим опередил его. Короткий удар – и Дигби очутился на полу.

   Дигби Гроут был повешен в день бракосочетания Евы Уэлдон (урожденной Доротеи Дентон) с Джимом Стейлом.

Эдгар Уоллес Тайна желтых нарциссов. Синяя рука