Мирча Элиаде
Гадальщик на камешках

***

   Его было видно издалека: он шел медленно по пляжу. У него была странная походка. Он ступал осторожно, опасливо, останавливался, пристально вглядывался в песок, словно что-то искал, потом вдруг менял направление и шел к морю, торопливо шагая по сырому песку, или резко сворачивал к дюнам, туда, где песок смешивался с глиной, а среди камней попадались колючие растения с бледно-голубыми цветами. Когда он подошел совсем близко, Эмануэль с изумлением понял, что это старик. На нем была летняя куртка, выцветшая, белесая, неопределенного цвета брюки, теннисные туфли и полотняная шляпа с загнутыми краями, издали похожая на матросский берет. Шагах в десяти от Эмануэля он остановился, провожая взглядом молодую пару: они только что встали со своего места и, набросив на плечи купальные халаты, шли вверх по берегу. Потом принялся ходить вокруг того места, где еще видны были следы лежавших тел, – осторожно, словно боясь разрушить что-то очень ценное. Наклонился, поднял камень, внимательно оглядел его, покачал головой и печально улыбнулся. Снова осмотрел следы тел на песке и нахмурился. Какое-то время он пребывал в нерешительности, играя камнем, подбрасывая его кверху, потом вдруг повернулся к морю и швырнул камень далеко поверх волн. Плюнул и направился к Эмануэлю.
   – Вы их знаете? – спросил он, указывая рукой на уходящую парочку.
   – Только в лицо. Это чета Вэлимэреску. Кажется, из Фокшень. Он, если не ошибаюсь, адвокат, а жена его учительница.
   – Жаль их, они так молоды, а когда еще и радоваться жизни, коли не в молодости?
   И он опять повернулся к морю и еще раз плюнул с досадой.
   – А что? – спросил Эмануэль. – С ними что-нибудь случилось?
   – Нет. Но непременно случится. Они пробудут здесь недолго. И уедут. Завтра-послезавтра…
   Эмануэль выпустил из рук книгу и с улыбкой взглянул на него.
   – Но ведь они только что приехали, – сказал он. – В прошлую субботу. И недели не прошло…
   – Они уедут, – решительно повторил его собеседник. – Получат телеграмму и уедут.
   – Какое-нибудь несчастье в семье, – равнодушным тоном произнес Эмануэль.
   – Нет-нет, совсем другое. Видите ли, они уедут вместе, но очень скоро расстанутся, и дальше он поедет один. И долго пробудет вдали от всех. Он и представить себе не может, как долго он там пробудет. Очень жаль, потому что оба они молоды. Они будут очень редко видеться, – как говорится, раз в год по обещанию…
   – Вот как! Возможно, вы и правы. Я заметил, когда разговаривал с ними, что он точно боится чего-то. Видимо, его пугает, что его призовут в армию.
   – Вот-вот! – воскликнул старик. – Поэтому они и уезжают…
   – Он говорил, что ему всегда и во всем везло. А вот с армией не посчастливилось. Он попал в противовоздушную оборону, и до поры до времени ему удавалось избежать призыва благодаря протекции и связям. Я почувствовал, что ему страшно…
   – Теперь ему этого не миновать, – сказал старик.
   – Два-три месяца в разлуке с женой… – улыбаясь, произнес Эмануэль.
   Старик решительно покачал головой:
   – Речь идет не о двух-трех месяцах. Я вам говорю: этот молодой человек долгие годы не сможет вернуться домой. Завтра-послезавтра начнется война, и, если он будет в противовоздушной обороне…
   – Начнется война? – переспросил Эмануэль. – Впрочем, что тут удивительного? Все об этом знают. Сегодня, завтра, через год, через дна, но войны не миновать…
   – У него все гораздо хуже, потому что ему придется жить в разлуке с женой еще до наступления войны. И долго…
   – Но откуда вам это известно? – спросил Эмануэль, резко вскинув голову и пристально глядя на него.
   Человек снял с плеч куртку, аккуратно сложил ее, оглянулся вокруг и сделал несколько шагов в сторону большого красноватого камня. Положил куртку на песок возле камня, вернулся и сел лицом к Эмануэлю, спиной к морю. Эмануэль протянул ему пачку сигарет.
   – Нет, спасибо, я давно не курю. А когда в молодости курил, то курил трубку. Я, знаете ли, долгое время был моряком, – добавил он. – Потом целых пять лет служил смотрителем на маяке в Тузле. А теперь я что-то вроде рантье. Но мне нравится жить здесь, между Тузлой и Мангалией. Я люблю Добруджу, – сказал он после короткой паузы. – Я Василе Бельдиман, внук Леониды Бельдимана, знаменитого Леониды Бельдимана, если это имя вам о чем-нибудь говорит.
   – Нет, признаться, – ответил Эмануэль смущенно.
   – Понимаю. Вы не из здешних мест. Семейство Бельдиманов – одно из самых старых в Добрудже. Знаменитый Леонида Бельдиман приходится мне дедом. Я еще застал и своего прадеда, Хаджи Антона. И должен вам сказать, этот дар был у всех в нашей семье, начиная с Хаджи Антона. Он был первым.
   – Какой дар?
   – Ах, – нерешительно произнес Бельдиман. – Как вам сказать? Это странный дар. Я говорю дар, потому что никто нас этому не учит. Просто так случается, что в двенадцать-тринадцать лет нам начинают нравиться камни. Так было и с моим отцом: в двенадцать лет он полюбил камни. Всякие камни – большие, маленькие, каменные глыбы, камешки… Камни всех видов. И однажды об этом узнал его отец, Леонида, и стал ему помогать. Но не могу сказать, что он учил его в полном смысле слова. Он просто научил его читать…
   – Я не совсем понимаю, – сказал Эмануэль, напряженно улыбаясь.
   – Да, согласен, это может показаться странным. Странный дар. Как вам сказать? Есть люди, которые гадают по звездам, или на кофейной гуще, или на кукурузных зернах. Мы, Бельдиманы, гадаем на камешках…
   Гигантская волна с оглушительным ревом ударилась о берег и покатилась по пляжу. Бельдиман повернул голову, взгляд его задержался на детях, валявшихся в морской пене, он улыбнулся.
   – Возьмите, к примеру, вашего приятеля Вэлимэреску и его жену, – сказал он. – Когда я их увидел, они показались мне молодыми и счастливыми, и мне захотелось узнать, что готовит им будущее. Я осмотрел место, где они сидели. Редко бывает, чтобы на песке не было ни единого камешка. А мне достаточно нескольких камней. На том месте, где сидел человек, или рядом. Иногда меченые камешки лежат довольно далеко от того места, которое избрал себе человек. Я ищу их глазами, а когда натыкаюсь на них, тотчас же угадываю, что случится. Угадываю по их форме, по остроте углов и их направлению, по цвету камня, потому что одна его часть темнее, другая светлее, ярче, третья состоит из разноцветных полосок. И вот я читаю по камешкам и узнаю, что ждет человека, который сел возле них или прямо на них. Потому что, как я понял, человек никогда не садится случайно. Каждый усаживается так, как ему на роду написано. Вы этого не замечали? Вот вы направляетесь к какому-то месту, вам кажется, что там красиво, и вы собираетесь там сесть, но вдруг замечаете, что рядом еще красивее. Вы садитесь, но вдруг понимаете, что вам там что-то не по душе, и вы пересаживаетесь на другое место, и вас вдруг охватывает радость, вы ложитесь на песок и чувствуете, что все прекрасно и весь мир принадлежит вам. Вы нашли себе место, которое было вам предназначено и которое ждало вас.
   Эмануэль погасил сигарету, осторожно прижав ее к песку, и закопал окурок.
   – Хорошо, предположим, что так оно и есть, – сказал он, – и каждый ищет то место, которое ему по душе. Но как можно узнать будущее по камешкам?..
   – Я не сумею вам объяснить. Это Божий дар. Вот я смотрю на камни и камешки и вдруг вижу что-то… Но я начал рассказывать о Вэлимэреску, увлекся разговором и позабыл о нем. Я сейчас расскажу вам, как все было. Осмотрев место, я вдруг увидел плохой камень, несчастливый камень. Он был наполовину засыпан песком, и по тому, что он зарылся в песок, обратив черный угол к югу и злобно ухмыляясь, я понял, что молодые люди недолго пробудут здесь. Но только когда я взял его в руки и оглядел со всех сторон, я понял, сколько зла в нем скрыто. Сегодня или завтра они получат телеграмму и уедут… Жаль! – вздохнул он, надвигая шляпу на лоб.
   Эмануэль слушал сосредоточенно, пристально вглядываясь в глаза своего собеседника. Когда он замолчал, Эмануэль опустил обе руки в песок и стал играть и рыться в нем.
   – Ужасно то, что можно догадаться о таких печальных и трагических вещах…
   – Не всегда печальных, – перебил его Бельдиман. – Вот, например, сегодня утром, когда я гулял по пляжу, меня поразила фигура одной молодой женщины. Она сидела молча среди веселой и шумной компании, глядя на море, а временами поворачивала голову и украдкой посматривала на соседнюю семью, на детей. Я следил за ней больше часа, пока не заметил, что она встала и ушла одна. Тогда я подошел к тому месту, где она сидела, и осмотрел его. Я чувствовал, что остальные члены компании с любопытством разглядывают меня и делают знаки друг другу, но мне много лет, и я ко многому привык. И вдруг я все понял, словно прочитал по книге. Эта молодая женщина уже несколько лет была замужем, но детей у нее не было. Ей хотелось их иметь, но их не было. И недавно кто-то, может быть врач, сказал ей, что, возможно, у нее никогда не будет детей. Но они оба ошиблись, и она, и врач. У нее будут дети. И не один, и не два. Четверо… Так что, как видите, иногда я узнаю и добрые вести.
   – И вы не догнали ее и не сказали ей об этом? – спросил Эмануэль.
   Бельдиман улыбнулся и покачал головой:
   – Нет. Так нельзя. Ведь я не профессиональный гадальщик. И я не должен вмешиваться в жизнь другого, неизвестного мне человека и сообщать ему вести, о которых он меня не просил. К тому же я могу и ошибиться. Я знаю, что ошибся однажды. Правда, это было в горах, у Горячего Камня. Скала, которая сотни лет не сдвигалась с места. Но я думал, что и там я смогу что-нибудь увидеть по тому, как сядет человек – лицом или спиной к скале. По правде говоря, я многое увидел, но самого главного прочитать не смог, и, значит, можно сказать, я ничего не понял. Я был с целой группой людей. Это не были мои друзья. Я встретил их на дороге…
   Если бы он поднял глаза, то увидел бы, что Эмануэль его не слушает. Он то и дело менял положение и часто, глубоко затягивался сигаретой.
   – Так что, как видите, я могу и ошибиться, – закончил свой рассказ Бельдиман.
   – Мне бы не хотелось, чтобы вы меня неправильно поняли, – вдруг сказал Эмануэль, – и подумали, что я любопытен и нескромен. Но, видите ли, со мной впервые происходит такая поразительная вещь – как вам сказать? – встреча с гадальщиком на камнях.
   – Я знаю, чего вы хотите, – прервал его Бельдиман. – Вы хотите, чтобы я вам погадал.
   – Совершенно верно.
   – Да, но я не знаю, имею ли я на это право, – с вежливостью продолжал Бельдиман. – Я не могу вмешиваться в судьбу других. Такого права мне не дано. Я могу прочитать по камешкам, что случится с тем или иным человеком моего круга, но, кроме исключительных случаев, я никогда не говорил человеку то, что узнал.
   – Быть может, это тоже исключительный случай, – настаивал Эмануэль. – Я пробуду здесь всего несколько дней. А потом уеду за границу. В Стокгольм. На консульскую службу. И кто знает, когда я вернусь обратно…
   Бельдиман сдвинул шляпу на затылок и долго испытующе глядел на него.
   – Хорошо, коли так… Но знаете, – добавил он быстро, – знаете, я скажу вам только начало.
   – Что я должен сделать?
   – Тихонько встаньте, пройдите вот здесь, – произнес он, рукой указывая направление, – и сядьте возле меня…
   Когда он сел, Бельдиман встал на колени и, как только мог дальше, вытянулся, опершись на руки. Некоторое время он оставался в этой позе. Потом протянул руку и взял книгу.
   – «Путь по воде», – прочел он вслух заглавие. – Что это за книга? – спросил он, обернувшись к Эмануэлю.
   – Это роман. Мне нечего было читать, и я купил его в Констанце…
   – Он не принесет вам удачи, – сказал Бельдиман, бросая книгу на песок.
   – Но ведь вы говорили, что читаете только по камешкам…
   – Это правда, но по тому, как лежала книга, по этой сломанной ракушке, которая смотрит на юг, и по камешкам, которые лежат на пути к счастью… Странно, – добавил он смущенно, потирая подбородок. – Я не совсем понимаю, что происходит. Я вижу двух девушек, которые должны принести вам беду, и не понимаю почему: ведь вам не суждено влюбиться ни в ту, ни в другую. Но эти девушки вам действительно принесут несчастье… И вот что странно, – продолжал он после паузы. – Одну из них вы должны встретить где-то на катке или на улице, покрытой льдом, она поскользнется, вы помчитесь ей на помощь, но тут как из-под земли появится другая девушка и поднимет ее. Вам захочется что-то сказать, а на вас нападет приступ смеха…
   – Господин Бельдиман! – воскликнул Эмануэль, кладя ему руку на плечо. – Вы необыкновенный человек! Вы волшебник или ясновидец, это очевидно. Но вы никогда не сможете убедить меня, что все это прочли по камешкам и ракушкам на берегу…
   Он замолчал, словно у него вдруг пропал голос, и начал судорожно глотать. Он слегка побледнел и машинально проводил рукой по волосам.
   – …Потому что все, что вы мне сейчас говорите, – наконец произнес он, – уже произошло…
   – Это невозможно, – перебил его Бельдиман. – Совершенно невозможно. Если это уже произошло один раз, то произойдет и другой.
   – Вы не поняли меня, – сказал Эмануэль, пытаясь улыбнуться. – Это произошло во сне, в моем воображении…
   Бельдиман снова надвинул шляпу на лоб и, нахмурившись, с любопытством взглянул на него.
   – Видите ли, – сказал Эмануэль, закурив новую сигарету. – Часа два или три тому назад, когда я пришел на пляж и стал читать этот роман, я вдруг поймал себя на том, что потерял нить повествования. Не знаю, действительно ли мне захотелось спать, но я растянулся на песке и закрыл глаза. И вдруг я увидел себя на хорошо знакомой улице, в Бухаресте, в разгар зимы, и у меня на глазах упала девушка. Это была молодая женщина в темно-синем пальто и берете, и, когда она упала, берет слетел с нее и покатился по тротуару. Я перешел улицу, чтобы ей помочь, но в тот же миг из какого-то двора вышла другая девушка и помогла ей встать. Я собирался в шутку сказать: «Вот падшая женщина», как вдруг услышал, что девушка произносит те же слова. На какой-то миг я потерял дар речи, потом рассмеялся… И вместе со смехом исчезло видение.
   – Может быть, это и было видение, – сказал Бельдиман, – но вы его переживете и увидите наяву. И очень жаль, потому что эти девушки не принесут вам счастья.
   Эмануэль пристально смотрел на него со странным выражением, словно не понимая.
   – Это удивительно, – сказал он. – Вам удалось увидеть то, что я вообразил себе два или три часа тому назад. Каким чудом вы сумели увидеть все это, не понимаю. Но я не могу поверить, что вы угадали все это по песку и камешкам…
   Бельдиман некоторое время молчал, словно пытался найти другие знаки.
   – Дай Бог, чтобы я ошибся, – сказал он наконец. – Во всяком случае, если вам вскоре встретятся две девушки и одна из них будет помогать другой встать на ноги, бегите от них как можно скорее. Они не принесут вам счастья.
   Он тихонько встал и пошел за своей курткой.
   – Как вы сказали вас зовут?
   – Эмануэль. Александру Эмануэль. Но домашние и друзья зовут меня Санди.
   – Странно, – сказал Бельдиман, набросив куртку на плечи. И, ничего больше не сказав, не попрощавшись, медленно пошел к морю.

   Эмануэль с грустью отворил окно. Небо серое и низкое, море теряется в дымке.
   Он спустился в холл. Арон, племянник хозяина, помахал ему из-за своего стола.
   – Вам телеграмма, – сказал он. – Только что принесли…
   Эмануэль взял телеграмму, с волнением и недоверием прочел имя и адрес, повертел в руках и спросил:
   – Только одна телеграмма? Я хочу сказать: не было ли еще телеграмм? Господину Вэлимэреску, например?
   – Нет, я получил только эту телеграмму.
   – А вчера вечером, – настаивал Эмануэль. – Быть может, господин Вэлимэреску получил телеграмму вчера вечером?
   Арон на секунду задумался.
   – Нет, – ответил он, – я не припомню.
   Эмануэль сунул телеграмму в карман, сделал несколько шагов к двери, но тут же вернулся.
   – Вы знаете господина Бельдимана? – спросил он.
   – А, и вы тоже его встретили? Чудеса, да и только. Вообще-то он не любит разговаривать с дачниками. Сторонится людей. Он любит гулять один.
   – А что он за человек? Я хочу сказать: что известно о нем? Что говорят люди?
   Арон пожал плечами и стал играть карандашом, поднося его то к подбородку, то к нижней губе.
   – Как вы понимаете, о таких людях, как он, ходит много всяких толков. Он странный человек. Одни говорят, что он убил свою жену, когда был смотрителем на маяке в Тузле. Другие, напротив, считают, что с тех пор, как у него утонула жена, он стал отшельником и живет как бы в мире ином…
   – А что-нибудь еще о нем известно? – настаивал Эмануэль. – К примеру, нет ли у него какого-нибудь особого свойства, необычного дара?..
   – Какого дара?
   – Да не знаю! Ну, может быть, он умеет гадать на… Предсказывать будущее…
   Арон решительно покачал головой:
   – Нет, об этом я не слышал. Говорят разное: что он получил в наследство невероятное состояние и что у него денег куры не клюют, что женщина, которая утонула, будто бы не была его женой… Говорят самые разные вещи…
   – Что-нибудь связанное с камнями? – перебил его Эмануэль.
   – С камнями? Какими камнями? Драгоценными?
   – Я и сам не знаю. Я просто спросил…
   – Может быть, и с камнями, если правда, что он получил это огромное наследство за границей…
   Эмануэль улыбнулся, закурил сигарету и направился к двери. Когда он ступил на тротуар, жара ударила ему в лицо. После минутного колебания он пошел по дороге в сторону пляжа. Пройдя метров двести, он опять остановился, пересек улицу и зашел к Видригину. И только после того, как выпил две чашки кофе и кончил читать газеты, вынул из кармана телеграмму и развернул ее. Лицо у него просияло, и он засмеялся. Телеграмма была от Алессандрини, из Констанцы. Он звал его сегодня вечером на ужин. Нетрудно догадаться почему. Наверняка из Бухареста неожиданно приехали друзья.

   Когда он вернулся в гостиницу, начался дождь. Пыль тут же впитывала большие теплые капли. Он пообедал без всякого аппетита под шум дождя, который все усиливался. Автобус уходил в пять часов. Он поднялся к себе в комнату и лег.
   Когда он опять спустился в холл, шел мелкий и частый осенний дождь. Чтобы не ждать под дождем автобуса, он сел на диван, положил плащ на колени и закурил. Он искал глазами пепельницу и вдруг увидел в дверях мальчика-почтальона, который отряхивал капли с плаща. «Значит, ужин отменили!» – подумал Эмануэль и подошел к портье.
   – Нет-нет, это не вам, – сказал Арон. – Это для господина Вэлимэреску…
   Эмануэль смотрел на него напряженно улыбаясь, потом вернулся к своему дивану и принялся курить с отсутствующим видом. Время от времени он поглядывал на стенные часы. Когда пробило пять, он облегченно вздохнул. Оставив плащ на спинке дивана, он подошел к столу, чтобы выбрать себе журнал среди старых номеров. Начало смеркаться, и Арон зажег большую лампу, которая висела как раз над столиком с журналами. Холл озарился мрачным, печальным, пыльным светом. Мимо, не замечая его, прошел Вэлимэреску и направился к портье. Эмануэль застыл с журналом в руках, боясь пошевелиться.
   – Я пришел сообщить вам, что должен уехать, – услышал он его голос.
   Арон попытался что-то сказать, но Вэлимэреску прервал его громко, раздраженно:
   – Знаю, знаю. Вы правы. Но это не по моей вине. Это исключительный случай. Я покажу вам телеграмму…
   Эмануэль с целой кипой журналов вернулся на диван. Он принялся листать их, рассеянно вглядываясь в некоторые снимки, не понимая ничего. Вдруг он с шумом опустил на диван всю кипу журналов и подошел к портье.
   – Если бы я знал сегодня утром, – ворчал раздосадованный Арон. – Я отказал пятерым клиентам. Телеграмма могла бы прийти на шесть-семь часов раньше.
   – Повестка о призыве, – произнес Эмануэль с важностью.
   – Не понял!
   – Я сказал: он получил повестку…
   – Нет, это было что-то другое. Телеграмма из суда. Срочно явиться двадцатого августа в восемь утра в суд. Значит, послезавтра утром…
   – В восемь утра в суд, – повторил изумленно Эмануэль. – А я думал, что суды распущены на лето, – добавил он. – В таком случае он уедет один…
   – Нет, они оба уезжают, – раздраженно ответил Ароп.
   Эмануэль наблюдал, как он кладет левую руку на книгу записей, погружает перо глубоко в чернильницу и начинает каллиграфически выводить букву за буквой.
   – Вы что-нибудь хотели? – спросил он, подняв голову.
   – Ах, да, – спохватился Эмануэль, словно очнувшись ото сна. – Я хотел спросить, не знаете ли вы, где я могу найти господина Бельдимана.
   – В это время? – удивился Арон, взглянув на часы. – Ума не приложу.
   Эмануэль вернулся к дивану, взял журналы, плащ и пошел к себе в номер. Но, сделав несколько шагов по лестнице, раздумал, положил журналы на стол, надел плащ и вышел на улицу. Дождь продолжал мелко сеять, фонари были зажжены. Эмануэль направился к пляжу. Море тонуло в густом тумане, но волны накатывались на берег одна за другой еще быстрее, чем раньше. Он был не один. На молу гуляли две пары, удрученные плохой погодой. Какой-то молодой человек только что вышел из воды и надевал дождевик поверх мокрого купального костюма. По пустынному пляжу, твердо ступая, шагал человек. Засучив брюки, он шел босиком по самой кромке берега, омываемой волнами. Эмануэль остановился, быстро разулся, закатал брюки и побежал следом за ним. Когда он был уже в нескольких шагах, человек вдруг обернулся.
   – Ах! – воскликнул Эмануэль, не в силах сдержать разочарования. – Я думал, что вы господин Бельдиман. Издалека я принял вас за господина Бельдимана.
   Человек улыбнулся, но ничего не сказал.
   – До свидания! – Эмануэль.
   Снова очутившись на молу, он отряхнул песок с ног, опустил брюки и, держа ботинки в руках, пошел к Видригину. Терраса и обе залы были битком набиты дачниками. Кое-кто из посетителей с улыбкой наблюдал, как он идет по ресторану босиком, в плаще поверх элегантного костюма и с черными туфлями в руке. Не было ни одного свободного столика, и Эмануэль направился к стойке, сел на табурет и носовым платком принялся вытирать ноги. Обувшись, он снял плащ, положил его на край стойки и спросил кофе. Он пил его, сидя на табурете, задумчиво покуривая, наблюдая, как с плаща стекают капли.
   – На террасе освобождается столик, – шепнул ему Видригин, проходя мимо. – Что-нибудь еще?
   – Принесите мне коньяку.
   За соседним столиком, на террасе, кто-то из сидящей там компании сделал ему знак рукой. Эмануэль, улыбаясь, поздоровался, но не двинулся с места, ожидая Видригина.
   – Вы знаете господина Бельдимана? – спросил он, вынимая бумажник и расплачиваясь.
   – Знаю, но не очень близко, – сказал Видригин. – Он здесь не бывает. Сотрудничает с моим конкурентом. Надеюсь, вы поняли, кого я имею в виду, – добавил он, подмигивая. – Это клиент Трандафира. Вы найдете его у Трандафира.
   Эмануэль быстро выпил коньяк и вышел. Совсем стемнело, и свет фонарей казался не таким зловещим под холодным и мелким дождем. У Трандафира народу было мало, и почти одни местные жители. Там не было радио, но был граммофон. Когда он вошел, Трандафир как раз поставил новую пластинку «Голубое небо». Эмануэль остановился посреди зала и стал один за другим осматривать столики.
   – Я ищу господина Бельдимана, – сказал он официанту, который подошел, чтобы принять заказ.
   – Сегодня я его не видел. В очень плохую погоду он к нам не приходит. Отправляется к себе на виллу… Что вам принести? – спросил он.
   – Коньяк.
   Он поискал глазами столик в стороне и задумчиво сел.
   – Да, – объяснил ему Трандафир спустя несколько минут, – когда идет дождь или снег или плохая погода, особенно зимой, господин Бельдиман уезжает на большую виллу. В остальное время его можно найти или дома, то есть в доме его первой жены, возле примэрии, или здесь у нас, или на пляже…
   – Но где находится его вилла? Может быть, я заеду туда?
   – Ах, – ответил Трандафир, качая головой, – это далеко, у Тузлы. А сейчас, в такой дождь, ни одна машина не повезет вас. Дороги плохие, фонарей нет… Там, на вилле, полное запустение, – добавил он.
   – А как же он туда добирается?
   – Ну, это совсем другое дело. Он всегда знает, когда наступит плохая погода, пойдет дождь или разразится буря, и уезжает вовремя. Иногда пешком, а иногда и на автобусе, который подвозит его совсем близко…
   – А как он определяет, что наступит плохая погода?
   – А, это долгая история. Он был моряком. И смотрителем на маяке в Тузле. Он знает погоду, знает, чего ждать…
   – Вы хорошо с ним знакомы? – спросил Эмануэль после небольшой паузы.
   – Я знал его, когда еще жива была его первая жена. Значит, больше тридцати лет.
   – Что это за человек? – допытывался Эмануэль. – Это правда, что у него есть особый дар, что он умеет угадывать будущее?
   – Ах, – произнес Трандафир с многозначительной улыбкой. – Господин Бельдиман знает все. Я говорю, он был моряком.

   Уже перевалило за полночь, когда он решил наконец вернуться в гостиницу. Дождь несколько поутих, но мол и пляж давно опустели. Напрасно прогуливался он по молу, ожидая, что появится кто-нибудь, с кем можно будет поговорить. Слышен был лишь шум волн, все более яростных, и временами поскрипывание буйка. Когда от Видригина выходили посетители, до мола доносились обрывки джазовой музыки, молодые голоса, смех.
   Перед гостиницей остановилась машина, и Эмануэль ускорил шаг.
   – Нет, – отказал ему шофер. – Я из Констанцы. Привез одного господина и еду обратно.
   – Это-то мне и нужно! – воскликнул Эмануэль, сильно волнуясь. – Отвезите меня в Констанцу.
   Шофер взглянул на него с любопытством. И, как ему показалось, ответил с некоторым усилием.
   – Это будет вам стоить целое состояние, – сказал он. – В какую часть города?
   – К господину Алессандрини. На улицу…
   – Я знаю, – сказал шофер, распахивая дверцу. – Пожалуйста.
   Когда они доехали до Констанцы, дождь прекратился. Огни порта сверкали необычайно ярко, на улицах сильно пахло морем и мокрой травой. Дом Алессандрини еще был освещен. Эмануэль расплатился с шофером, взбежал по каменным ступенькам и сильно нажал на кнопку звонка. Спустя долгое время голос старой женщины спросил с недоверием, кто ему нужен.
   – Это я, господин Санди, Санди Эмануэль.
   Кухарка повернула ключ и открыла.
   – Они ждали вас до недавнего времени, – сказала она. – А теперь все пошли в «Альбатрос».
   – Кто они? Из Бухареста?
   – Нет. Артисты. Сдается мне, что среди них есть и художники. Они приплыли из Балчика на яхте, сегодня утром.
   – А сколько среди них дам? – быстро спросил Эмануэль.
   – Две или три.
   – Подумайте хорошенько, – настаивал Эмануэль. – Две или три?
   – Три, – ответила кухарка после непродолжительного молчания. – Сначала пришли две, потом еще две, но одна из барышень ушла перед обедом. Я и не знаю, когда она ушла…
   – Так, значит, три. Хорошо! – И быстро сбежал по ступенькам.
   Перед «Альбатросом» он в нерешительности прогуливался некоторое время, засунув руки в карманы плаща. Когда он решился войти, дверь внезапно распахнулась и швейцар вытолкнул на тротуар двух пьяных матросов. Эмануэль быстро повернулся спиной и перешел улицу. Но через несколько минут вернулся, вошел внутрь, оставил плащ в гардеробе и купил пачку «Лаки Страйк».
   – Выступает мадемуазель Одетт, – сказал ему швейцар.
   Он закурил и стал ждать у двери окончания песни. Когда раздались аплодисменты, он на цыпочках вошел в зал. Алессандрини восседал на почетном месте в окружении мужчин и дам всех возрастов; некоторые из них были одеты небрежно и пестро, как на пляже, другие подчеркнуто корректно, даже элегантно. Увидев его, Алессандрини встал из-за стола.
   – Ваше превосходительство! – закричал он, размахивая рукой.
   Но Эмануэль вдруг повернулся, вышел из зала, спросил в гардеробе свой плащ и, подойдя к швейцару, вложил ему в руки деньги и предложил сигарету «Лаки Страйк».
   – Я пришел повидать господина Бельдимана, – прошептал он, – но я его не вижу. Может быть, он ушел?
   – Не думаю, – сказал швейцар. – Мариэтта, – крикнул он гардеробщице, – ты не видела случайно господина Бельдимана?
   – Он ушел, – ответила гардеробщица. – Ушел часа в два. Он не пьет и не курит, – добавила она, значительно улыбаясь. – Он приходит ради представления.
   – Я имею в виду господина Василе Бельдимана, – пояснил Эмануэль.
   – Мы его хорошо знаем, – сказал швейцар. – Когда ему становится скучно на вилле, он приезжает в Констанцу, в свой дом на Порумбари, и примерно раз в два-три дня заходит к нам. Ради представления…
   Алессандрини распахнул дверь и картинно застыл на пороге, раскрыв объятия, готовый расцеловать его.
   – Ваше превосходительство! – воскликнул он. – Наконец-то!..
   – Я сейчас вернусь, – сказал Эмануэль, направляясь к выходу. – Мне надо увидеть Бельдимана.
   – Он был здесь с нами, за нашим столом, – сообщил Алессандрини, раздельно и с некоторым затруднением выговаривая слова. – Если бы вы пришли на час или на два раньше, вы бы его застали.
   – Я сейчас вернусь, – повторил Эмануэль и вышел на улицу.
   Он поднял воротник плаща и быстрым шагом, наугад выбирая улицы, отправился бродить по городу. Примерно через полчаса он вдруг остановился, словно о чем-то вспомнив, и пошел в сторону набережной. Когда он вступил на набережную, часы пробили четыре, но было еще темно и небо покрыто облаками. Высокие черные волны накатывались на берег и разбивались с оглушительным шумом. Он долго стоял в задумчивости, глядя на них, нотом нашел скамейку и сел. Ему было холодно, и, чтобы согреться, Эмануэль стал дуть на пальцы, потом закурил сигарету. Он чувствовал, как его донимает усталость, и прислонился головой к спинке скамейки. Однако ему не удалось заснуть. То и дело высокие волны бились о берег, и его основательно обрызгивало пеной. Он встал, потянулся, глубоко вздохнул и решительным шагом направился в «Альбатрос». Перед тем как войти, он еще раз взглянул на часы. Было без четверти пять.
   В баре было пусто. За столиком, прикрыв лицо ладонями, его поджидал Алессандрини.
   – Ах! – воскликнул он, завидев Эмануэля. И долго молча вглядывался в его глаза.
   – Пожалуйста, не сердитесь, но речь идет о чем-то действительно важном, – сказал Эмануэль, подвинув стул и садясь рядом с ним. – Могу ли я доверять вашей наблюдательности и памяти? Вы можете поклясться, что помните обо всем, что случилось сегодня вечером?
   Алессандрини слушал угрюмо, но постепенно лицо его оживилось, и он мечтательно улыбнулся.
   – Она говорила то же самое, – сказал он. – Я словно слышу ее слова.
   – Кто говорил то же самое? – перебил его Эмануэль, слегка побледнев.
   – Она. Адриана, Ариана, – прошептал Алессандрини, продолжая улыбаться. – Она говорила не переставая. Вначале я думал, что ее зовут Адина. Но я ошибся. Ее звали Ариана. Или Адриана…
   Эмануэль вынул пачку сигарет, но раздумал курить и смиренно положил ее на стол.
   – Это очень важно, – заговорил он. – Пожалуйста, скажите мне прямо, могу ли я положиться на вас?
   Алессандрини повернулся к нему лицом и внезапно разразился смехом.
   – Вы просто невероятны! – воскликнул он, с трудом переводя дух. – Вы просто-напросто невероятны, – повторил он, качая головой.
   Потом улыбка у него погасла и, сложив руки на столе, он опустил голову и углубился в свои мысли. Эмануэль в нерешительности молча смотрел на него. В конце концов он взял со стола пачку с сигаретами и стал нервно мять ее пальцами.
   – Алессандрини, – серьезно произнес он, – речь идет об очень важном деле. Скажите мне, пожалуйста: может ли быть, что сегодня вечером здесь или у вас на вилле одна из ваших приятельниц поскользнулась и упала, а когда кто-то из вас бросился ее поднимать, то увидел, что около нее уже стоит другая дама или барышня и помогает ей встать.
   Алессандрини пытался слушать, но вскоре отказался от этой затеи и решительно покачал головой.
   – Нет, – перебил он, – вы меня не поняли. Речь шла вовсе не о том. Я хотел сказать совсем другое.
   – Быть может, она поскользнулась во время танца, – продолжал Эмануэль, заметно волнуясь, – или кто-нибудь ее нечаянно толкнул, ока споткнулась и упала на паркет…
   – Нет, никто не падал. Но постойте, история на этом не закончилась. Они еще не уехали. Они отправились на виллу, чтобы принять душ и переодеться. Яхта отплывает не раньше десяти. Ждут вас.
   – Меня? – удивился Эмануэль. – Но я их даже не знаю…
   – Это идея Адрианы, – мечтательно произнес Алессандрини. – Арианы. Она вас увидела, когда вы заглянули сюда сегодня ночью. Ах, ваше превосходительство, – воскликнул он с пафосом, – какая это изумительная женщина! Клянусь, ей было достаточно взглянуть на вас, ей было довольно какой-то доли секунды…
   Эмануэль рассеянно открыл пачку и тихо вынул сигарету.
   – Я не совсем понимаю, – сказал он. – Не вижу, какая здесь может быть связь.
   – Она только взглянула на вас, а потом нам целый час про вас рассказывала. Какой ум! Она сразу вас раскусила. Она все говорила: «Этот молодой человек меня боится! Он меня избегает!»
   Эмануэль закурил сигарету и с жадностью затянулся.
   – Мне незачем ее избегать! – сказал он. – Я ее даже не знаю. Не знаю, как она выглядит.
   – Она-то хорошо вас знает, – сказал Алессандрини. – Она сразу поняла, что вы ее боитесь. Я хотел послать Джиба, чтобы он вас разыскал, мне казалось, что вы на набережной, но она, Адриана, не дала мне это сделать. «Ничего, сказала она, мы его подождем и завтра утром возьмем с собой в Балчик…»
   – Но это нелепость! – воскликнул Эмануэль и засмеялся. – Вы прекрасно знаете, что я не могу поехать, что через две недели я должен быть в Стокгольме.
   – Ока говорила то же самое – Ариана, – сказал, улыбаясь, Алессандрини. – Она говорила: «А если он не захочет плыть с нами в Балчик, ничего страшного: через две недели мы встретим его в Стокгольме».
   – В Стокгольме? – воскликнул Эмануэль. – Но зачем ей в Стокгольм?
   – Не знаю. Я у нее не спросил. Но ведь я вам говорил: это необыкновенная женщина. Она вас тут же раскусила… Хотите кофе? – повернулся он к Эмануэлю. – Я еще посижу здесь. Я поджидаю Толстомордика.
   Эмануэль с отсутствующим видом кивнул головой.
   – Но кто она такая? – вдруг спросил он изменившимся голосом, словно пробудившись ото сна. – Как ее зовут?
   – Ах, – ответил с важностью Алессандрини, – этого я не знаю. – Кажется, она называла мне свое имя, но я не запомнил. Вначале я думал, что ее зовут Адина. Но Адина была другая, та, что ушла. Впрочем, я думаю, она отправилась в Мовилу разыскивать вас, – добавил он задумчиво. – Она сказала, что знает вас, и даже очень хорошо.
   – Адина? – изумился Эмануэль. – Адина, а дальше как?
   Алессандрини пожал плечами:
   – По правде говоря, я не запомнил ее имя. Но она говорила, что знает вас очень хорошо, что, если бы не одно событие в вашей жизни, вы бы обручились.
   – В таком случае она принимает меня за кого-то другого! – воскликнул Эмануэль с внезапно просиявшим лицом.
   – Нет, не думаю, – возразил Алессандрини. – Она рассказала нам о вас целую историю. И если хорошенько вдуматься…
   Но он не успел закончить фразу. Он увидел в дверях Толстомордика и сделал ему знак рукой. Толстомордик не спеша подошел к ним, переваливаясь и улыбаясь.
   – Так, значит, вы и есть тот самый человек, о котором столько разговоров, – сказал он, усаживаясь и с интересом разглядывая Эмануэля. – Я представлял вас другим…
   – Ты можешь ему обо всем рассказать, – разрешил Алессандрини. – Я его подготовил.
   Эмануэль смущенно улыбнулся и, не зная, что сказать, протянул через стол сигареты.
   – Нет, спасибо, я больше не курю, – сказал Толстомордик. – Я курил всю ночь… Так, значит, это вы, – продолжал он, глядя на него и странно улыбаясь.
   – Не виляй, – перебил его Алессандрини. – Я сказал тебе, что я его подготовил.
   – Сударь, – произнес Толстомордик, обращаясь к Алессандрини, – никогда не верьте словесным портретам, которые составляют женщины. Если хотите узнать, как выглядит тот или иной человек, спросите у мужчины. Я, например, если бы спросил у вас, вместо того чтобы слушать Адину, тут же и признал бы его.
   Алессандрини взял Эмануэля за руку и прошептал, указывая на Толстомордика:
   – Если я правильно понял, Адина его невеста.
   – О нет! – возразил Толстомордик с горькой улыбкой. – Я знаю, что так говорят, но это не правда. Возможно, если бы не одно событие в нашей жизни… Но в конце концов, что было, то было. Не будем ворошить прошлое… Она уехала в Мовилу разыскивать вас, – добавил он после короткой паузы, развернувшись к Эмануэлю. – Она говорила, что вы давно не виделись. Все спрашивала себя, узнаете ли вы ее после стольких лет…
   Эмануэль внимательно слушал, пытаясь понять. Он провел рукой по лицу, словно хотел нащупать и обрести самого себя, потом снова рассмеялся.
   – Я думаю, что здесь какая-то путаница, – произнес он наконец, стараясь казаться безразличным.
   – Что я тебе говорил? – с торжеством спросил Алессандрини у Толстомордика. – Я говорил тебе, что Адриана его тут же раскусила. Ей было достаточно одного взгляда.
   – Да, любопытно, – сказал Толстомордик, пристально вглядываясь в Эмануэля. – Хотя я и хорошо его знал, Адина описала мне его так, что я не смог бы догадаться, что это он. А Царица только раз увидела его в дверях.
   – Долю секунды! – подхватил Алессандрини. – Какая изумительная женщина! Какой ум!
   – Царица? – повторил Эмануэль.
   – Да, мы ее так в шутку величаем, – пояснил Толстомордик.
   – Ариана, – прибавил от себя Алессандрини. – Я объяснил вам, кто это.
   – Но кто она? Как ее зовут? – в отчаянии закричал Эмануэль.
   – Адриана, – произнес Толстомордик. – Еще несколько месяцев тому назад она была Адрианой Паладе, а сейчас, после развода, снова стала Адрианой. Или Царицей, как мы ее величаем. Она близкая приятельница Адины. Они познакомились прошлой зимой на катке и с тех пор неразлучны.
   – Это изумительная женщина! – снова воскликнул Алессандрини.
   Эмануэль уставился в пустоту.
   – На катке, – тихо повторил он больше для себя.
   – Ты можешь сказать ему и остальное, – настаивал Алессандрини. – Я его предупредил.
   С величайшим усилием Эмануэль поднялся со стула.
   – Я должен идти, – сказал он, пытаясь улыбнуться. – У меня автобус в восемь утра…
   Но Алессандрини схватил его за руку и удержал на месте:
   – Что с вами? Разве я не сказал вам, что мы все едем в Балчик?
   Эмануэль замотал головой.
   – Это невозможно! – сказал он. – У меня снята комната в Мовиле. И мне остается прожить там неделю. А затем – в Бухарест и за дела…
   Оба его собеседника вдруг рассмеялись. Толстомордик смеялся негромко, почти бесшумно, слегка прикрыв глаза, а Алессандрини, казалось, сотрясал глубокий внутренний рокот, пока он не захлебнулся от смеха и не стал кашлять.
   – Вы просто-напросто изумительны! – наконец с трудом выдавил он из себя.
   И тыльной стороной ладони принялся вытирать слезы. В этот момент бармен принес кофе. Алессандрини схватил с подноса стакан с водой и стал пить.
   – Да, – сказал Толстомордик, опустив глаза, – он и вправду изумительный. Это самое сказала и Царица.
   Эмануэль, красный от волнения, незаметно для себя мял пальцами пачку сигарет.
   – Я не понимаю, что вы хотите сказать, – произнес он медленно и раздельно.
   – Ваше превосходительство! – вскричал Алессандрини с неожиданным энтузиазмом. – Это просто-напросто изумительная женщина! Вы непременно должны с ней познакомиться.
   – От души сожалею, – сказал Эмануэль, – но днем я должен быть в Мовиле.
   Алессандрини внезапно повернулся к Толстомордику.
   – Это все из-за Адины, – сказал он. – Так что, в конечном счете, Адина, возможно, и права…
   Толстомордик опять улыбнулся и принялся пить кофе.
   – Что касается меня, – сказал он, не поднимая глаз, – то я думаю, Адина вольна принять любое угодное ей решение. То, что было в прошлом, меня не интересует.
   Эмануэль снова пытался рассмеяться.
   – Ее зовут не Адиной, – важно произнес Толстомордик. – Адиной зовем ее мы, друзья. Так назвал ее как-то раз Джиб. И с тех пор за ней осталось имя Адина.
   – Он перепутал ее с Адрианой, – вмешался Алессандрини.
   – Да. Он спутал ее с Царицей. А они совсем не похожи.
   Эмануэль продолжал стоять, облизывая губы, глядя то на одного, то на другого.
   – Но ей пришлось по душе это имя, – продолжал Толстомордик, – и она так и осталась Адиной.
   В этот момент Алессандрини вдруг поднял кверху обе руки.
   – Подождите! Подождите! – крикнул он, обращаясь к кому-то, кто собирался войти. – Не входите все, потому что я еще не закончил!
   Эмануэль побледнел и в тревоге обернулся к двери. Молодой человек, светловолосый и веснушчатый, направлялся к их столику. Одет он был небрежно, словно собирался идти на пляж.
   – Царица прислала меня сказать вам, что мы сделаем остановку в Мовиле, – сообщил он, подходя.
   Потом повернулся к Эмануэлю, посмотрел на него с любопытством и улыбнулся.
   – Это Ионицэ, – быстро объяснил Алессандрини. – Талантливый художник.
   Эмануэль взял протянутую над столом руку и рассеянно пожал ее.
   – Я не думал, что он такой, – заговорил Ионицэ. – Я думал, он ниже ростом. И более нервный, – добавил он, смерив его взглядом.
   – Это все влияние Царицы, – сказал Толстомордик. – То, как она обрисовала его сегодня ночью…
   – Нет, – возразил Ионицэ, не отрывая глаз от лица Эмануэля. – Я руководствовался описанием Адины.
   Он подвинул стул и сел.
   – Вы ему все рассказали? – спросил он.
   – У нас не было времени, – ответил Алессандрини. – Он приехал недавно, часов в пять.
   – Царица настаивает, чтобы вы рассказали ему, как он пытался бежать, прыгнув в воду и поплыв к берегу.
   Алессандрини и Толстомордик многозначительно переглянулись, и лица у них осветились словно одной и той же улыбкой.
   – Это было самое интересное, – прошептал Толстомордик, прикрыв глаза. – Расскажите вы, сударь.
   – Ах, нет! – возразил Алессандрини и покачал головой. – Я что-то устал. И я не мастер рассказывать.
   – Он договорился с Толстомордиком подвести яхту как можно ближе к берегу, – сталрассказывать Ионицэ, – и вот – поцелуй, несколько слов: «Прощай! И никогда ты не узнаешь, как я тебя любил!..» – а потом бултых в воду…
   Ионицэ засмеялся, придя в хорошее расположение духа, и опять поглядел на Эмануэля.
   – Но то, что случилось потом, было еще лучше, – вмешался Алессандрини. – Потому что, проплыв около километра, он устал, попытался лечь на спину, и, когда вода вошла ему в рот и нос, он испугался и принялся звать на помощь.
   – Счастье, что вслед за ним прыгнула Царица и все время плыла позади, невидимая, готовая помочь.
   Толстомордик с несколько виноватым видом посмотрел на Эмануэля.
   – Действительно, это было самое интересное, – сказал он. – Жаль, что Адине не удалось послушать…
   – Ах, нет! – воскликнул Ионицэ. – Если бы и Адина была там, Царица не посмела бы вмешаться. Адина считает, что он очень хорошо плавает. А для хорошего пловца один или два километра – сущий пустяк. Если бы и Адина была там, Царица не осмелилась бы сказать, что, проплыв километр, он устал и принялся звать на помощь.
   – Позволь, – перебил его Алессандрини, – но ведь Адриана объяснила нам, что он был очень утомлен, и была права. Посмотрите, как он сейчас выглядит, а ведь еще и шести нет. А несколько часов тому назад? Вспомните рассказ Арианы о том, как он гулял в Мовиле по молу, под дождем, а потом здесь, по набережной, куря сигарету за сигаретой. Он выглядел очень усталым.
   Эмануэль слушал их, старясь делать вид, что это к нему не относится, но краска заливала его лицо.
   – О ком вы говорите? – спросил он резким, пронзительным голосом.
   – Ну, вы словно не понимаете! – воскликнул Алессандрини. – О ком еще мы можем говорить?..
   – Нам поведала сегодня ночью Царица, что произойдет дальше, – пояснил Толстомордик. – Как вы приедете сюда, найдете всех нас и в конце концов позволите убедить себя ехать с нами на яхте в Балчик.
   – Это немыслимо! – перебил его Эмануэль. – Алессапдршш может подтвердить, что ни при каких обстоятельствах я не позволил бы себя убедить…
   – Сразу видно, что вы ее не знаете! – воскликнул Алессандрини.
   – Ну конечно не знает, – подтвердил Ионицэ.
   – В любом случае вы бы поехали вместе с нами на яхте, – продолжал Толстомордик. – Но чувство долга и особенно страх перед Царицей…
   – Я вам в последний раз повторяю, – произнес Эмануэль прерывающимся от волнения голосом.
   – Прошу вас, не прерывайте его! – воскликнул Алессандрини, хватая Эмануэля за руку.
   – Ты плохо рассказываешь, – вмешался Ионицэ. – Ты забыл самое важное: как он сидел на яхте в купальном костюме, – который ему одолжили вы, сударь, – пояснил он, обращаясь к Алессандрини, – дрожа от холода, но не решаясь пошевелиться, потому что Царица обнимала его за плечи и что-то шептала…
   – Ах, какая красота! – воскликнул Алессандрини, закрыв глаза, чтобы лучше вспомнить. – Я словно тоже был там и видел все. Ведь и я играл свою роль в этой истории. Я телеграфировал в гостиницу, чтобы ваши вещи переслали в Балчик.
   – У меня была самая неблаговидная роль, – задумчиво произнес Толстомордик. – Мне было вас жаль, я слышал, что вы уезжаете в Стокгольм вице-консулом, что это ваш первый дипломатический пост, и мне было вас жаль. И я хотел помочь вам выйти из затруднительного положения. Я был у руля. И я подвел яхту на расстояние одного-двух километров от берега…
   Алессандрини схватил его за руку:
   – И я крикнул тебе: «Эй, Толстомордик, лево руля, ты ведешь нас к скалам. Левее!..»
   – И тогда вы прыгнули в море, – продолжал Толстомордик, – и попытались доплыть до берега.
   – Но вы устали, – подхватил Алессандрини, – и, проплыв километр, начали захлебываться и звать на помощь.
   – Царица тоже прыгнула в воду, – перебил его Ионицэ, – но вы этого не видели. Она плыла следом за вами.
   – Счастье, что и Бельдиман был там, – продолжал Алессандрини, – и увидел вас.
   Эмануэль вдруг страшно побледнел.
   – Бельдиман! – вскричал он. – Но что нужно Бельдиману во всей этой истории?
   – Он был там, на берегу, и увидел вас, – продолжал Алессандрини с воодушевлением. – Он крикнул вам, чтобы вы легли на спину, а сам быстро разделся, вошел в воду и поплыл к вам.
   – Но что нужно Бельдиману в этой истории? – снова спросил Эмануэль сурово, хрипло. – Откуда вы знаете о Бельдимане?
   – Как откуда? – удивился задетый за живое Алессандрини. – Он был с нами здесь, сегодня ночью, за этим столом…
   – Но откуда его знает она, Адриана, Ариана?! – воскликнул раздраженный Эмануэль. – Откуда она знает Бельдимана?
   Все трое остолбенели, словно не могли поверить своим ушам.
   – Вот это да! – воскликнул Алессандрини, ударив ладонями по столу. – Это замечательно!.. – И громко рассмеялся, содрогаясь всем телом.
   Эмануэль дико взглянул на него, повернулся спиной и поспешно отошел от стола.
   – До свидания! – крикнул он с порога.

   Он мог бы сесть на восьмичасовой автобус, но, подходя к остановке, заметил молодую женщину, и ему показалось, что она поджидает его, сидя на скамейке и делая вид, что читает. Он видел, как она то и дело поднимает глаза от журнала и с любопытством оглядывается вокруг, особенно внимательно присматриваясь к столикам на тротуаре. Эмануэль свернул в первую же улочку, которая попалась ему по дороге, и, увидев парикмахерскую, вошел внутрь.
   Когда он в половине девятого снова подошел к остановке, женщина по-прежнему сидела на скамейке, скучая и листая журнал. Секунду Эмануэль колебался, затем повернулся к ней спиной и принялся искать кафе. Он спросил чаю и выпил его медленно, задумчиво. Небо начинало проясняться, утро обещало быть теплым. Через полчаса он встал из-за стола и не торопясь пошел к автобусной остановке. Женщина нетерпеливо прохаживалась по тротуару. Эмануэль почувствовал, что у него бешено колотится сердце, и, не глядя по сторонам, подошел к автобусу. Нашел свободное место позади шофера и, облегченно вздохнув, сел.
   Около одиннадцати он был в гостинице. Увидев его, Арон помахал ему рукой.
   – У меня для вас приятная неожиданность, – прошептал он, внимательно оглядывая меня. – Я не могу сказать, кто это, но знаю, что это вам доставит радость…
   И, слегка прикрыв глаза, таинственно улыбнулся…
   – Как ее зовут? – строго спросил Эмануэль.
   – Не скажу, а то вы догадаетесь… Она приехала вчера вечером и искала вас повсюду, у Видригина, у Трандафира… Потом ждала здесь, в холле, часов до двух…
   – Ты не мог бы ее описать?
   – Нет, это сюрприз. Она решила не ходить на пляж. И мы договорились, что, как только вы вернетесь, я, не говоря ни слова, пошлю к ней в комнату Марианну…
   Эмануэль внимательно слушал, то и дело облизывая губы.
   – Хорошо, – сказал он, – я сейчас вернусь.
   Он вышел из гостиницы и отправился прямо на пляж. Было жарко, и Эмануэль шел медленно, временами останавливаясь, чтобы передохнуть. Дойдя до мола, он снял пиджак, разулся, положил носки в карман и двинулся дальше. Но, не пройдя и ста метров, остановился, стал искать платок, чтобы прикрыть лоб, потом раздумал и направился к киоску.
   Купив газету, свернул ее так, чтобы можно было надеть на голову наподобие шляпы, и пошел дальше.
   Но вдруг почувствовал чрезмерную усталость, замученность донельзя и сел на край мола. Он сидел долго, глядя на море.
   И вдруг он понял, что за его спиной кто-то стоит, и в испуге обернулся. Встретившись взглядом с Бельдиманом, просветлел лицом и глубоко вздохнул.
   – Я искал вас всю ночь, – быстро заговорил он. – Искал и в «Альбатросе». Я хотел сказать, что вы были правы. Он получил телеграмму и уехал. Вэлимэреску, – пояснил он, видя, что Бельдиман в недоумении на него смотрит. – Телеграмму с предписанием срочно явиться в суд…
   Бельдиман снял куртку и уселся рядом с ним. Он казался погруженным в свои мысли.
   – Это не был призыв на военные сборы, как мы думали, – сказал, улыбаясь, Эмануэль. И поскольку Бельдиман продолжал молчать, он спросил, вдруг понизив голос: – Почему вы мне не сказали? Если вы знали, почему не сказали мне об этом?
   Бельдиман повернулся и с любопытством оглядел его, как будто увидел впервые:
   – А что я должен был вам сказать?
   – Все, что случилось потом. Всю эту путаницу с Алессандрини и его друзьями в Балчике…
   – А, – встрепенулся Бельдиман, словно внезапно что-то вспомнив, – вы говорите об Алессандрини. Я встретил его сегодня ночью в «Альбатросе»… Он должен появиться здесь с минуты на минуту, – добавил он, указывая головой на море.
   Эмануэль проследил за его жестом и увидел яхту, тихо плывущую в километре от берега.
   – Если вы знали, вы должны были меня предупредить, – сказал он, еще сильнее понизив голос. – Речь идет об очень важном, о моей карьере. Это мой первый дипломатический пост, – пояснил он шепотом.
   – Такая, какой вы ее видите, – сказал Бельдиман с гордым блеском в глазах, – она стоит сегодня десять, двенадцать миллионов. А я ее купил два года тому назад меньше чем за четыре миллиона. За бесценок!
   – Она ваша? – спросил изумленный Эмануэль.
   – Была моей, когда я ее купил. Но я купил не для себя. Я купил ее для ветреной Адрианы. Грехи старости! – прибавил он шепотом.
   Словно во сне, Эмануэль протянул руку, нащупал носки и принялся обуваться.
   – Посмотрите-ка, – продолжал Бельдиман, пристально вглядываясь, – она сейчас прыгнет в море и приплывет сюда, к нам. Она всегда так делает, сколько я ее знаю. Потому я и выбрал это место, здесь нет скал. Посмотрите! – воскликнул он с воодушевлением. – Она прыгнула!
   Эмануэль застыл с ботинком в руке, напряженно глядя поверх волн.
   – Я не вижу ее, – произнес он.
   – Она плывет под водой. Но вы скоро ее увидите, минуты через три-четыре, она появится внезапно, здесь, перед нами…
   Дрожа, Эмануэль надел второй башмак. Поправил газету на голове и с трудом встал.
   – Грехи старости! – произнес Бельдиман больше для себя. – Хорошо сказал тот, кто сказал: не имей детей на старости лет…
   Эмануэль стоял рядом, внимательно слушая.
   – Это ваша дочь? – спросил он.
   Бельдиман удивленно поднял на него глаза и улыбнулся.
   – Так считают люди, – сказал он. – И мне тоже приятно так думать…
   – Ее величают Царицей, – прибавил Эмануэль, пытаясь улыбнуться.
   – Да, – серьезно ответил Бельдиман. – Она царственно прекрасна и ничего не боится, да что толку! Ведь живет она на том свете…
   – Я должен идти, – вдруг сказал Эмануэль.
   – На том свете, – повторил Бельдиман, словно про себя.
   – Я очень рад был вас встретить, – сказал Эмануэль, собираясь уходить. – До свидания!
   Но он уже увидел ее: она плыла необычайно быстро метрах в двадцати от берега. Кровь застыла у него в жилах, он не осмеливался сдвинуться с места. Он и не заметил, как снял с головы газету и бросил ее себе под ноги. И тут он понял, что ждет ее, что он счастлив, и улыбнулся ей, но девушка, встретив его взгляд, отвела глаза в сторону, безразлично, отстраненно, словно не узнавая. А несколько мгновений спустя все ее лицо озарила широкая улыбка и она принялась махать рукой туда, где кончался мол.
   – Адина! – крикнула она. – Адина!..

   Чикаго, март 1959 года.

Мирча Элиаде Гадальщик на камешках

***

Мирча Элиаде
Гадальщик на камешках