Жорж Сименон
Друг детства Мегрэ

1

   Муха трижды облетела вокруг его головы и села в верхнем левом углу отчета, на полях которого он делал пометки.
   Рука Мегрэ, державшая карандаш, застыла. Комиссар с любопытством принялся разглядывать муху. Эта забавная игра продолжалась уже полчаса, а муха была одной и той же. Мегрэ мог бы поклясться, что узнал ее. Впрочем, других мух в его кабинете не было.
   Муха кругами летала по комнате, особенно в той части, которую заливало солнце, потом принималась кружить вокруг головы комиссара и, наконец, садилась на документы, которые он внимательно изучал. Здесь она лениво потирала лапку о лапку и, вполне возможно, поглядывала на него с презрением.
   Но действительно ли она на него поглядывала? Если так, что значило для нее это массивное тело, наверняка казавшееся ей огромным?
   Мегрэ старался не вспугнуть муху. Он ждал, застыв с карандашом в руке. Неожиданно муха, словно ей все надоело, взмыла ввысь и вылетела в открытое окно, растворившись в теплом воздухе.
   Стояла середина июня. Время от времени в кабинет, где Мегрэ, сняв пиджак, неторопливо курил трубку, врывался свежий ветерок. Комиссар решил посвятить вторую половину дня изучению отчетов своих инспекторов и поэтому запасся терпением.
   В девятый или десятый раз муха вернулась, причем она всегда садилась на одно и то же место страницы, словно между ними существовал молчаливый уговор.
   Любопытное совпадение! Солнце, порывы свежего ветерка, порой врывавшиеся в раскрытое окно, эта заворожившая его муха напомнили комиссару о школьных годах, когда ползавшая по его парте муха зачастую приобретала большее значение, чем рассказ учителя.
   Жозеф, старый привратник, негромко постучав в дверь, вошел в кабинет и протянул комиссару визитную карточку, на которой было написано:

   «Леон Флорантен. антиквар»

   – Сколько ему лет?
   – Примерно столько же, сколько вам…
   – Он высокий и худой?
   – Да, очень высокий и очень худой, к тому же седой…
   Это был тот самый Флорантен, с которым они вместе учились в лицее Банвиля [1 - Лицей Банвиля – первый лицей во Франции, открытый в 1804 году. Позднее он был назван в честь уроженца Мулена – Теодора-Фолена де Банвиля (1823–1891), поэта романтической школы. – Примеч. пер.] в Мулене, веселый заводила класса.
   – Пусть войдет…
   Комиссар напрочь забыл о мухе, которая, вероятно, обиделась и вылетела в окно. Когда Флорантен вошел, они с Мегрэ испытали чувство неловкости, поскольку после окончания лицея в Мулене виделись всего один раз. Это было лет двадцать назад. На улице комиссар случайно столкнулся с элегантной парой. Женщина была типичной парижанкой, весьма миловидной.
   – Хочу представить тебе своего старого лицейского приятеля. Сейчас он служит в полиции…
   Потом Флорантен обратился к Мегрэ:
   – Позвольте… позволь познакомить тебя с Моникой, моей женой…
   Тот день был тоже очень солнечным. Они не знали, как продолжить разговор.
   – Ну как, у тебя все в порядке? Ты по-прежнему доволен?
   – По-прежнему доволен, – ответил Мегрэ. – А ты?
   – Не жалуюсь.
   – Живешь в Париже?
   – Да. Бульвар Осман, дом шестьдесят два. Но я много езжу по делам. Совсем недавно вернулся из Стамбула. Зашел бы к нам. С мадам Мегрэ, разумеется, если ты женат…
   Им обоим было неловко. Пара направилась к спортивной светло-зеленой машине с откидным верхом, а комиссар пошел дальше.
   Появившийся в его кабинете Флорантен был не таким элегантным, как тот мужчина, с которым он стоял на площади Мадлен. На нем был поношенный серый костюм, да и в манерах уже не чувствовалось былой уверенности.
   – Очень любезно с вашей стороны принять меня незамедлительно… Как поживаете?.. Как поживаешь?..
   Мегрэ тоже было нелегко обращаться к нему на «ты» после стольких лет.
   – А ты?.. Садись… Как твоя жена?..
   Какое-то мгновение светло-серые глаза Флорантена всматривались в пустоту, словно он старался что-то вспомнить.
   – Ты говоришь о Монике, той рыжеволосой малышке?.. Да, некоторое время мы жили вместе, но я на ней так и не женился… Славная девушка…
   – Ты не женат?
   – А зачем?
   И Флорантен скорчил одну из тех гримас, которые когда-то забавляли его приятелей и обескураживали учителей. Можно было подумать, что его вытянутое лицо с очень четкими чертами было гуттаперчевым – настолько легко оно растягивалось во все стороны.
   Мегрэ не решался спросить, почему Флорантен к нему пришел. Он разглядывал его, с трудом веря, что прошло столько лет.
   – А у тебя уютный кабинет… Я даже не знал, что у вас в криминальной полиции такая неплохая мебель…
   – Ты стал антикваром?
   – Если можно так выразиться… Я покупаю старую мебель и реставрирую ее в небольшой мастерской, которую снимаю на бульваре Рошешуар… Знаешь, в нынешние времена все в той или иной степени стали антикварами…
   – Ты доволен?
   – Я не жаловался бы, не свались сегодня мне на голову проблема, тяжелая как кирпич…
   Флорантен настолько привык паясничать, что его лицо непроизвольно принимало смешные выражения. Однако цвет лица от этого не становился менее серым, а из глаз не исчезало беспокойство.
   – Именно поэтому я и пришел сюда. Я сказал себе, что ты, как никто другой, способен меня понять…
   Флорантен вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Рука с длинными костлявыми пальцами немного дрожала. Мегрэ показалось, что он почувствовал запах алкоголя.
   – На самом деле я здорово вляпался…
   – Я тебя слушаю…
   – Так-то оно так, но все дело в том, что это трудно объяснить. Вот уже четыре года, как у меня есть подружка…
   – Вы вместе живете?
   – И да, и нет… Нет… Не совсем… Она живет на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, около площади Сен-Жорж…
   Мегрэ не мог понять, почему Флорантен колеблется и постоянно отводит глаза – он, всегда такой уверенный в себе, такой болтливый. В лицее Мегрэ даже завидовал его непринужденности. Как и тому, что отец Флорантена был лучшим кондитером в городе, а его кондитерская находилась прямо напротив собора. Отец Флорантена даже назвал своим именем ореховое пирожное, ставшее местной достопримечательностью, фирменным блюдом.
   У Флорантена всегда имелись карманные деньги. Он мог безнаказанно выкидывать в классе любые шутки, словно пользовался какой-то неприкосновенностью. Иногда по вечерам он гулял с молодыми девицами.
   – Рассказывай.
   – Ее зовут Жозе… Ну, настоящее ее имя – Жозефина Папе, но она предпочитает, чтобы ее называли Жозе… Мне тоже так больше нравится… Ей тридцать четыре года, но по ней не скажешь…
   Лицо Флорантена было таким подвижным, что казалось, будто у него нервный тик.
   – Это трудно объяснить, старина…
   Флорантен вставал, подходил к окну. Его долговязое тело преломлялось в солнечных лучах.
   – А у тебя жарко… – вздохнул он, вытирая лоб.
   Муха больше не садилась на уголок лежавшей перед комиссаром бумаги. В окно врывался шум машин и автобусов, ехавших по мосту Сен-Мишель, порой слышалась сирена буксира, опускавшего свою трубу перед пролетом моста.
   Часы в корпусе из черного мрамора, точно такие же, как во всех кабинетах криминальной полиции, да и в сотнях других официальных кабинетов, показывали двадцать минут шестого.
   – Я не единственный… – наконец выговорил Флорантен.
   – В каком смысле не единственный?
   – Не единственный друг Жозе… Это трудно объяснить… Она лучшая девушка на всем белом свете… Я был одновременно ее любовником, другом и наперсником…
   Мегрэ вновь раскурил трубку, стараясь сохранять спокойствие. Его старый приятель снова сел напротив.
   – И много у нее других друзей? – наконец спросил комиссар, прервав затянувшееся молчание.
   – Подожди, сейчас сосчитаю… Паре… Раз… Потом Курсель… Два… Потом Виктор… Три… И еще один юнец, которого я не знаю и зову рыжим… Четыре…
   – Четыре любовника, которые регулярно ее навещают?
   – Один – раз в неделю, другие – дважды…
   – Они знают, что их несколько?
   – Разумеется, нет…
   – Таким образом, каждый пребывает в заблуждении, что он один ее содержит?
   Эти слова смутили Флорантена, и он принялся разминать пальцами сигарету, так что табак посыпался на ковер.
   – Я предупреждал тебя, что это трудно понять…
   – А какова твоя роль во всей этой истории?
   – Я ее друг… Я прихожу, когда она одна…
   – Ты ночуешь на улице Нотр-Дам-де-Лоретт?
   – Кроме ночи с четверга на пятницу…
   Без видимой иронии Мегрэ спросил:
   – Потому что место занято?
   – Да, Курселем… Они знакомы десять лет… Он живет в Руане, а на бульваре Вольтера у него контора… Это долго объяснять… Ты меня презираешь?
   – Я никогда никого не презирал…
   – Я понимаю, что мое положение может показаться щекотливым, что большинство людей сурово осудили бы меня… Но клянусь тебе, что мы с Жозе любим друг друга…
   Неожиданно он добавил:
   – Вернее, мы любили друг друга…
   Поправка поразила комиссара, и его лицо стало бесстрастным.
   – Вы разошлись?
   – Нет.
   – Она умерла?
   – Да.
   – Когда?
   – Сегодня, во второй половине дня…
   И Флорантен, трагически взглянув на Мегрэ, театрально произнес:
   – Клянусь тебе, это не я… Ты же меня знаешь… И потому, что ты знаешь меня, а я знаю тебя, я пришел к тебе…
   Они действительно знали друг друга, когда им было двенадцать, пятнадцать, семнадцать лет, но с тех пор каждый пошел своим путем.
   – От чего она умерла?
   – В нее стреляли.
   – Кто?
   – Не знаю.
   – Где это произошло?
   – У нее… В спальне…
   – Где ты был в этот момент?
   Обращаться на «ты» становилось все труднее.
   – В стенном шкафу…
   – Ты хочешь сказать, в квартире?
   – Да… Так уже не раз случалось… Когда кто-нибудь звонил в дверь, я… Я тебе противен?.. Клянусь, это вовсе не то, о чем ты думаешь… Я зарабатываю на жизнь… Я работаю…
   – Попытайся точно описать, как все было.
   – С какого момента?
   – Скажем, с полудня…
   – Мы вместе пообедали… Она прекрасно готовит… Мы сидели возле окна… Как всегда по средам, она ждала кое-кого к половине шестого или к шести…
   – Кого именно?
   – Его зовут Франсуа Паре. Это мужчина лет пятидесяти, начальник отдела министерства общественных работ… Он возглавляет отдел судоходства… Живет в Версале…
   – Он никогда не приходил раньше времени?
   – Нет…
   – Что произошло после обеда?
   – Мы разговаривали…
   – Как она была одета?
   – В халате… Дома она всегда носит халат, а переодевается только тогда, когда куда-нибудь идет… Около половины четвертого в дверь позвонили, и я спрятался в стенном шкафу… Он открывается не в спальню, а в ванную комнату…
   Мегрэ начал терять терпение.
   – Что было потом?
   – Примерно через четверть часа я услышал звук, похожий на выстрел…
   – Значит, без пятнадцати четыре?..
   – Думаю, да…
   – Ты тут же выбежал?
   – Нет… Я не должен был там находиться… Кроме того, звук, который я принял за выстрел, мог быть просто автомобильным или автобусным выхлопом.
   Теперь Мегрэ пристально наблюдал за своим собеседником. Он вспоминал истории, которые Флорантен рассказывал ему много лет назад. Все они в той или иной степени были выдуманными. Порой казалось, что он сам не делает различий между правдой и ложью.
   – Чего вы ждали?
   – Ты уже обращаешься ко мне на «вы»?.. Понимаешь…
   Флорантен казался огорченным, разочарованным…
   – Ладно! Чего ты ждал, сидя в шкафу?
   – Это не просто стенной шкаф, а довольно просторная гардеробная… Я ждал, когда этот мужчина уйдет…
   – Как ты можешь знать, что это был мужчина, если ты его не видел?
   Флорантен изумленно взглянул на Мегрэ.
   – Я не подумал об этом…
   – У Жозе были подруги?
   – Нет…
   – Родные?
   – Она родом из Конкарно, но я никогда не встречался с ее родственниками…
   – Как ты понял, что человек ушел?
   – Я слышал шаги в гостиной, потом дверь открылась и закрылась…
   – В котором часу?
   – Около четырех…
   – Значит, убийца оставался наедине с жертвой в течение четверти часа?
   – Надо полагать…
   – Где находилась твоя любовница, когда ты вошел в спальню?
   – Она лежала на полу, возле кровати…
   – Как она была одета?
   – Она была все в том же желтом халате…
   – Куда ей выстрелили?
   – В шею…
   – Ты уверен, что она умерла?
   – В этом нетрудно было убедиться…
   – В комнате царил беспорядок?
   – Я ничего не заметил…
   – Открытые ящики, разбросанные бумаги?
   – Нет… Не думаю…
   – Ты не уверен?
   – Я был так потрясен…
   – Ты позвонил врачу?
   – Нет… Она же умерла…
   – А в комиссариат квартала?
   – Тоже нет…
   – Ты пришел ко мне в пять минут шестого. Что ты делал после четырех часов?
   – Сначала я, совершенно обезумев, рухнул в кресло… Я ничего не понимал… Да и до сих пор ничего не понимаю… Потом я сказал себе, что во всем обвинят меня, тем более что гадюка консьержка меня ненавидит.
   – Ты просидел в кресле целый час?
   – Нет… Я не знаю, сколько времени провел в квартире… Потом я вышел и направился в бистро «Гран-Сен-Жорж», где залпом выпил три рюмки коньяка…
   – Потом?
   – Я вспомнил, что ты стал большим начальником в криминальной полиции.
   – Как ты сюда добрался?
   – Взял такси…
   Мегрэ был в ярости, однако внешне это никак не проявлялось. Лишь его лицо посуровело. Он встал, открыл дверь, ведущую в кабинет инспекторов, немного поколебался, не зная, кого выбрать: Жанвье или Лапуэнта. Они оба были там. В конце концов его выбор пал на Жанвье.
   – Иди сюда… Сначала позвони в лабораторию Моеру, пусть отправляются на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт… Какой номер?..
   – 17-бис…
   Всякий раз, когда Мегрэ смотрел на своего давнишнего приятеля, его лицо принимало строгое, непроницаемое выражение. Пока Жанвье звонил, он взглянул на часы. Они показывали половину шестого.
   – А кто этот клиент, приходящий по средам?
   – Паре. Тот, что работает в министерстве…
   – Следовательно, он сейчас должен к ней прийти?
   – Да, это его время…
   – У него есть ключ?
   – Ни у кого из них нет ключа…
   – У тебя тоже?
   – Я другое дело… Понимаешь, старина…
   – Я очень попросил бы тебя не называть меня стариной…
   – Вот видишь! Даже ты…
   – Пойдем!..
   По дороге Мегрэ взял шляпу и, уже спускаясь по широкой полутемной лестнице, набил трубку.
   – Я вот думаю: почему ты выжидал все это время? Почему не шел ко мне, не поставил в известность полицию?.. Она была богата?
   – Полагаю, да… Три-четыре года назад она удачно вложила деньги, купив дом на улице Мон-Сени, на Монмартре…
   – В ее квартире были деньги?
   – Вполне возможно… Не могу сказать точно… Я знаю только, что она не доверяла банкам…
   Они направились к одному из маленьких черных автомобилей, стоявших во дворе. Жанвье сел за руль.
   – Ты пытаешься убедить меня, что, живя с ней, не знал, где она хранит сбережения?
   – Но это правда…
   Мегрэ захотелось одернуть Флорантена: «Прекрати паясничать!» Пожалел ли он его?
   – Сколько в квартире комнат?
   – Гостиная, столовая, спальня с ванной комнатой и маленькая кухонька.
   – Не считая гардеробной…
   – Не считая гардеробной…
   Лавируя между другими автомобилями, Жанвье по репликам пытался понять, в чем дело.
   – Клянусь тебе, Мегрэ…
   Хорошо еще, что Флорантен не назвал его Жюлем, поскольку в лицее было принято обращаться друг к другу по фамилиям!
   Когда мужчины проходили мимо привратницкой, Мегрэ заметил, что тюлевая занавеска на застекленной двери колыхнулась, и за ней появилась огромная бесформенная фигура консьержки. Ее лицо было под стать телу. Неподвижно застыв, она пристально смотрела на них, словно была не живым человеком, а портретом в натуральную величину или статуей.
   Лифт был узким. Комиссар оказался прижатым к Флорантену и поэтому был вынужден смотреть в глаза своему старому приятелю. Мегрэ это смущало. О чем в этот момент думал сын кондитера из Мулена? От страха ли его лицо постоянно искажалось, хотя он старался придать ему естественное выражение и даже улыбнуться?
   Он ли убил Жозефину Папе? Что он делал в течение часа, прежде чем пришел на набережную Орфевр?
   Они миновали площадку четвертого этажа, и Флорантен как ни в чем не бывало вытащил из кармана связку ключей. Миновав тесную прихожую, они вошли в гостиную. Мегрэ показалось, что он перенесся лет на пятьдесят назад, если не больше.
   Занавески из выцветшего розового шелка были задрапированы по старинной моде и заправлены в подхваты в виде кос из толстого шелка. На полу лежал полинявший ковер.
   Повсюду плюш, шелк, салфетки, вышитые и кружевные накидки на креслах в стиле Людовика ХVI.
   У окна стоял обитый бархатом диван с множеством смятых подушек, словно кто-то недавно на них сидел. Круглый столик. Торшер с розовым абажуром на позолоченной ножке.
   Несомненно, это был любимый уголок Жозе. Под рукой проигрыватель, шоколадные конфеты, иллюстрированные журналы и несколько любовных романов. Прямо напротив, в противоположном конце комнаты, находился телевизор.
   На стенах, оклеенных обоями в цветочек, висели картины с изображением тщательно выписанных сельских пейзажей.
   Флорантен, пристально наблюдавший за Мегрэ, подтвердил:
   – Здесь она проводила бо́льшую часть времени…
   – А ты?
   Антиквар указал на старое кожаное кресло, контрастировавшее с остальной мебелью.
   – Это я его принес…
   Такой же старомодной, обыденной и удушливой была и столовая. Здесь тоже имелись задрапированные тяжелые бархатные шторы. На обоих подоконниках стояли горшки с цветами.
   Дверь в спальню была приоткрыта. Флорантен не решался переступить через порог. Мегрэ вошел первым и метрах в двух от себя увидел распростертое на ковре тело.
   Как это часто случается, рана на шее, казалось, не соответствовала калибру пули. Жозе лежала в луже крови, однако ее лицо не выражало ничего, кроме удивления.
   Насколько комиссар мог судить, женщина была маленькой, пышной, приветливой, одной из тех, при виде которых вспоминаешь о вкусно приготовленных блюдах, о варенье, с любовью разложенном по вазочкам.
   Взгляд Мегрэ блуждал по комнате.
   – Я не видел оружия… – заявил его приятель, вновь догадавшись о мыслях комиссара. – Если только она не лежит на нем, но это мне кажется маловероятным…
   Телефон стоял в гостиной. Мегрэ предпочел покончить с необходимыми формальностями.
   – Жанвье, позвони в комиссариат квартала. Попроси комиссара прийти вместе с врачом… Потом поставь в известность прокуратуру…
   С минуты на минуту должны были приехать специалисты Моера. В течение оставшегося времени Мегрэ хотел спокойно осмотреть квартиру. Он вошел в ванную комнату, где висели розовые полотенца. В квартире вообще было много розового. Открыв дверь гардеробной, представлявшей собой, скорее, никуда не ведущий коридор, он вновь увидел розовое: яркую ночную кофточку и ядовито-розовое летнее платье. Остальная одежда была в пастельных тонах: светло-зеленых, светло-голубых…
   – Твоих костюмов здесь нет?
   – Это было бы не очень удобно… – смущенным тоном пробормотал Флорантен. – Другие думают, что она живет одна…
   Разумеется! Это тоже было старо как мир: эти не знакомые друг с другом солидные мужчины, каждый из которых приходил сюда один-два раза в неделю в полной уверенности, что единственный содержит свою любовницу.
   Но все ли они пребывали в подобном заблуждении?
   Вернувшись в спальню, Мегрэ принялся открывать ящики. Он нашел счета, белье, шкатулку с несколькими недорогими украшениями.
   Было шесть часов.
   – Месье, приходящий по средам, уже должен был появиться, – заметил комиссар.
   – Возможно, он поднялся, но ему не открыли, и он ушел?
   Жанвье сообщил:
   – Комиссар уже в пути. Помощник прокурора скоро приедет вместе со следственным судьей…
   Приближался момент расследования, который Мегрэ ненавидел больше всего. Пять-шесть человек приезжают, переглядываются, потом рассматривают тело, над которым склоняется врач.
   Процедура чисто формальная. Врач может лишь констатировать смерть. Обо всех подробностях он сообщит только после вскрытия. Помощник прокурора от имени правительства тоже только констатирует факты.
   Следственный судья смотрел на комиссара так, словно спрашивал, что тот думает. Но пока Мегрэ вообще ничего не думал. Что касается комиссара квартала, то ему не терпелось вернуться в свой кабинет.
   – Держите меня в курсе, – пробормотал следователь.
   На вид ему было лет сорок. Скорее всего, его недавно перевели в Париж. Фамилия его была Паж. Он неуклонно поднимался по служебной лестнице, начав свою карьеру в супрефектуре, а затем получая назначения в более крупные города.
   Моер со своими людьми ждал в гостиной, и один из экспертов на всякий случай уже принялся искать отпечатки пальцев.
   После того как официальные лица ушли, Мегрэ сказал:
   – Ваша очередь, ребята… Сфотографируйте жертву, пока за ней не приехал фургон…
   Мегрэ направился к двери. Флорантен хотел последовать за ним.
   – Нет. Ты останешься здесь. Жанвье, опроси соседей по лестничной площадке и, если возникнет необходимость, жильцов с верхнего этажа… Узнай, не слышали ли они что-нибудь…
   Мегрэ пешком спустился на первый этаж. Дом был старый, но выглядел вполне прилично. Малиновый ковер, устилавший лестницу, к каждой ступеньке был прикреплен медной поперечиной. Почти все звонки на дверях были начищены до блеска, так же, как и табличка с надписью: «Мадемуазель Вияль, изготовление корсетов и поясов по фигуре».
   Комиссар застал величественную консьержку у двери. Скрюченными пальцами она отодвинула занавеску. Когда Мегрэ попытался войти, она отступила на шаг. Он толкнул дверь.
   Женщина смотрела на комиссара с таким безразличием, словно он был пустым местом. Она и бровью не повела, когда Мегрэ показал ей свой значок комиссара криминальной полиции.
   – Полагаю, вы не в курсе дела?
   Она даже рта не открыла, но ее глаза, казалось, спрашивали: «Какого дела?»
   Привратницкая была чистой. В середине стоял круглый стол. В клетке пели две канарейки. В глубине виднелась кухня.
   – Мадемуазель Папе умерла…
   Наконец-то консьержка заговорила. Голос ее оказался глуховатым, таким же безразличным, как и взгляд. Но, возможно, речь шла вовсе не о безразличии, а о враждебности? Она смотрела на мир из-за своей двери и ненавидела его целиком.
   – Так вот почему на лестнице стоит такой гвалт. Их там наверху человек десять, не так ли?
   – Как вас зовут?
   – Не понимаю, почему вас заинтересовала моя фамилия.
   – Поскольку мне необходимо задать вам несколько вопросов, я обязан занести вашу фамилию в отчет.
   – Мадам Блан…
   – Вы вдова?
   – Нет.
   – Ваш муж живет здесь?
   – Нет.
   – Он ушел от вас?
   – Девятнадцать лет назад.
   Она наконец опустилась в широкое кресло, под стать ей. Мегрэ тоже сел.
   – Кто-нибудь поднимался к мадемуазель Папе между половиной шестого и шестью часами?
   – Да, без двадцати шесть…
   – Кто?
   – Тот, кто приходит по средам, разумеется… Я никогда не спрашивала, как его зовут… Высокий, лысоватый, всегда одет во все темное…
   – Он долго оставался наверху?
   – Нет.
   – Спустившись, он о чем-нибудь разговаривал с вами?
   – Он спросил меня, не выходила ли Папе из дома.
   Каждое слово приходилось чуть ли не тащить клещами.
   – Что вы ему ответили?
   – Что я ее не видела.
   – Он удивился?
   – Да.
   Общаться с ней было весьма утомительно, тем более что ее взгляд был таким же неподвижным, как и расплывшееся тело.
   – А сегодня раньше он не приходил?
   – Нет.
   – Вы видели, как кто-нибудь поднимался к ней около половины четвертого? Вы были здесь?
   – Я была здесь, и никто к ней не поднимался.
   – И никто не спускался? Около четырех часов…
   – Только в двадцать минут пятого…
   – Кто?
   – Тип…
   – Кого вы называете типом?
   – Того, кто пришел с вами… Я предпочитаю называть его именно так…
   – Сердечный дружок Жозефины Папе?
   Она усмехнулась с горькой иронией.
   – Он разговаривал с вами?
   – Да я бы ему даже дверь не открыла.
   – Вы уверены, что никто другой не поднимался и не спускался между половиной четвертого и половиной пятого?
   Поскольку консьержка уже ответила на этот вопрос, она не сочла необходимым повторяться.
   – Вы знаете других друзей вашей жилички?
   – С какой стати вы называете их друзьями?
   – Других ее посетителей… Сколько их?
   Она пошевелила губами, как в церкви, и наконец произнесла:
   – Четверо… Плюс тип…
   – Не было ли между ними неприятных столкновений?
   – На моей памяти – нет.
   – Вы весь день проводите в этой комнате?
   – Кроме утра, когда хожу за покупками, а потом – когда мою лестницу.
   – Сегодня к вам кто-нибудь заходил?
   – Ко мне никто никогда не заходит.
   – Мадемуазель Папе часто выходила?
   – Около одиннадцати часов утра она отправлялась за покупками, но не слишком далеко. Иногда по вечерам ходила в кино вместе с типом…
   – А по воскресеньям?
   – Порой они уезжали на машине.
   – Кому принадлежит машина?
   – Ей, конечно.
   – Кто сидел за рулем?
   – Он.
   – Вы знаете, где находится этот автомобиль?
   – В гараже на улице Лабрюйера…
   Она даже не спрашивала, от чего умерла жиличка. Любопытства в ней было так же мало, как и энергии. Мегрэ смотрел на нее со все возраставшим недоумением.
   – Мадемуазель Папе убили…
   – Этого и следовало ожидать, разве нет?
   – Почему?
   – Все эти мужчины…
   – Ее застрелили почти в упор…
   Она молча слушала.
   – Она никогда не откровенничала с вами?
   – Мы не были подругами…
   – Вы ее ненавидели?
   – Да нет…
   Беседа становилась все более гнетущей. Мегрэ вытер со лба пот и вышел из привратницкой. Оказавшись на улице, он с облегчением вздохнул. Подъехал фургон Института судебной медицины. Санитары достали носилки. Комиссар предпочел пересечь улицу и войти в «Гран-Сен-Жорж», где заказал кружку пива.
   Убийство Жозефины Папе не наделало никакого шума ни в квартале, ни даже в доме, где она жила в течение многих лет.
   Мегрэ заметил, как уехал фургон. Когда он вернулся в дом, консьержка сидела на своем месте, но посмотрела на него так, словно видела впервые. Комиссар поднялся на лифте и позвонил. Дверь открыл Жанвье.
   – Ты опросил соседей?
   – Тех, кого смог застать. На каждом этаже по две квартиры выходят на улицу, а одна во двор. Рядом живет некая мадам Совёр, очень любезная и ухоженная пожилая дама. Она весь день была дома, слушала радио и вязала. Ближе к вечеру она отчетливо услышала звук, похожий на приглушенный взрыв, но подумала, что это автомобильный или автобусный выхлоп…
   – Она не слышала, как открывалась и закрывалась дверь?
   – Я проверил… Из ее квартиры ничего не слышно… Дом старый, с толстыми стенами…
   – Что на пятом этаже?
   – Пара с двумя детьми уехала в деревню или на море неделю назад… В квартире с окнами во двор живет пенсионер, бывший железнодорожник, с внуком… Он ничего не слышал…
   Флорантен стоял у распахнутого окна.
   – Оно уже было открыто? – спросил комиссар.
   – Думаю, да…
   – А окно спальни?
   – Точно нет…
   – Почему ты так уверен?
   – Потому что Жозе всегда закрывала его, когда кого-нибудь принимала…
   В окне дома напротив был виден черный деревянный манекен, покрытый грубой тканью. Возле него сидели за шитьем четыре или пять девушек.
   Флорантен казался взволнованным, хотя и пытался улыбаться. Его лицо исказилось в странной гримасе, напомнившей Мегрэ об уроках в лицее Банвиля, когда учитель, обернувшись, заставал его приятеля врасплох корчившим рожицы.
   «Вы пытаетесь напомнить о нашем происхождении, месье Флорантен?» – спрашивал тогда невысокий, светловолосый, всегда бледный учитель латыни.
   Сотрудники Моера шаг за шагом прочесывали квартиру. От их внимания не ускользнула ни одна пылинка. Несмотря на открытое окно, Мегрэ было жарко. Комиссару не нравилась вся эта история. Она даже вызывала у него чувство гадливости. К тому же ему претило, что он оказался в двусмысленном положении. Несмотря на все усилия, в его памяти всплывали картинки из прошлого.
   Мегрэ почти ничего не знало том, что стало с его бывшими одноклассниками. А один из них, свалившийся на него как снег на голову, находился в более чем затруднительном положении.
   – Ты разговаривал с «памятником павшим»?
   Комиссар удивленно посмотрел на Флорантена.
   – Ну, с консьержкой. Я ее так называю. Она наверняка и мне придумала какое-нибудь противное прозвище…
   – Она называет тебя типом…
   – Замечательно! Я тип… Что она тебе поведала?
   – Ты уверен, что рассказал мне все, как было?
   – Зачем мне тебе врать?
   – Ты всегда врал. Просто из удовольствия…
   – Но это было почти сорок лет назад!
   – Я не думаю, что ты сильно изменился.
   – Но разве я пришел бы к тебе, если бы мне было что скрывать?
   – А что тебе еще оставалось делать?
   – Я мог бы просто уйти… И вернуться домой, на бульвар Рошешуар…
   – Чтобы на следующий день попасть за решетку?
   – Я мог бы сбежать, пересечь границу…
   – У тебя есть деньги?
   Флорантен покраснел. Мегрэ даже стало жаль его. Когда Флорантен был совсем юным, его вытянутое клоунское лицо, шутки и гримасы забавляли.
   Теперь Флорантен перестал быть забавным. Было скорее неприятно видеть, как он вновь прибегает к старым ужимкам.
   – Но ты же не думаешь, что это я ее убил?
   – А почему бы и нет?
   – Ты же меня знаешь…
   – Последний раз я видел тебя двадцать лет назад на площади Мадлен, да и то мимоходом, а до этого – в лицее Мулена…
   – Я похож на убийцу?
   – Убийцами становятся за несколько минут или даже секунд. А до этого убийца похож на обычного человека…
   – Но зачем мне ее убивать? Мы были лучшими в мире друзьями…
   – Только друзьями?
   – Разумеется, нет. Но, учитывая мой возраст, я все же не стану говорить тебе о большой любви…
   – А она?
   – Думаю, она меня любила…
   – Она ревновала?
   – Я не давал ей повода для ревности… Ты так и не ответил мне, что тебе наговорила эта ведьма…
   Жанвье с любопытством смотрел на патрона, поскольку впервые допрос проходил в подобных условиях. Чувствовалось, что Мегрэ не по себе, что он колебался всякий раз, когда ему приходилось выбирать между «ты» и «вы».
   – Она не видела, чтобы кто-нибудь поднимался…
   – Она врет… Или же в тот момент находилась на кухне…
   – Она утверждает, что не покидала привратницкой…
   – Послушай, но это невозможно! Ведь должен же был убийца откуда-то появиться… Если только…
   – Если только что?
   – Если только он уже не находился в здании…
   – Жилец?
   Флорантен мгновенно схватился за это предположение.
   – Почему бы и нет? Я не единственный мужчина в этом доме…
   – Жозе навещала других жильцов?
   – Откуда мне знать? Я не сижу здесь круглые сутки. Я работаю. Я должен зарабатывать себе на жизнь…
   В его словах слышалась фальшь. Это была очередная комедия в духе Флорантена, который привык всю жизнь паясничать.
   – Жанвье, осмотри дом сверху донизу, стучись во все двери, расспроси всех, кого сможешь застать. Я возвращаюсь на набережную Орфевр…
   – А машина?..
   Мегрэ так и не удосужился научиться водить автомобиль.
   – Возьму такси.
   Обернувшись к Флорантену, комиссар сказал:
   – Пойдем…
   – Не хочешь ли ты сказать, что арестовываешь меня?
   – Нет.
   – Что ты собираешься делать? Зачем я тебе нужен?
   – Мне надо с тобой поговорить.

2

   Первой мыслью Мегрэ было вернуться со своим спутником на набережную Орфевр, но в тот самый момент, когда он наклонился к шоферу, чтобы сказать адрес, вдруг передумал.
   – Какой номер дома на бульваре Рошешуар? – спросил он у Флорантена.
   – 55-бис… Но почему ты спрашиваешь?
   – Бульвар Рошешуар, 55-бис…
   Это было в двух шагах. Шофер, недовольный тем, что его остановили для столь короткой поездки, выругался сквозь зубы.
   С одной стороны находилась багетная мастерская, с другой – табачная лавка. Между ними был тупик с неровной мостовой, на которой стояла ручная тележка.
   В глубине виднелись две мастерские с застекленными витринами. В студии слева художник трудился над картиной с изображением Сакре-Кёр, которую впоследствии он, несомненно, продаст какому-нибудь туристу. Вероятно, он поставил это дело на поток. У художника были длинные волосы и бородка с проседью. Галстук был завязан большим бантом, как было модно в артистической среде в 1900-х годах.
   Флорантен вытащил из кармана связку ключей и принялся открывать дверь мастерской справа. Мегрэ злился на своего одноклассника за то, что тот испортил ему минуты воспоминаний о юности.
   Разве до появления своего давнего приятеля комиссар, наблюдавший за мухой, которая упорно садилась на верхний левый уголок бумаги, не возвращался мыслями в лицей Мулена?
   Что стало с другими мальчиками, учившимися вместе с ним? Он ни разу потом не виделся с ними. Кроше, сын нотариуса, несомненно, унаследовал контору отца. Добродушный толстяк Орбан поговаривал, что хочет заняться медициной. Другие, должно быть, разлетелись по всей Франции или даже уехали за границу.
   И надо же было такому случиться, что он столкнулся именно с Флорантеном, да еще при столь неприятных обстоятельствах!
   Мегрэ помнил о кондитерской семьи Флорантен, хотя ему редко доводилось в ней бывать. Другие ученики, у которых имелись карманные деньги, собирались там группами и среди зеркал, мрамора и позолоты, в теплой атмосфере, пропахшей сладостями, ели мороженое и пирожные. Городские дамы считали вкусными только те пирожные, что были куплены в кондитерской Флорантена-отца.
   И вот сейчас перед взором Мегрэ предстала настоящая лавка старьевщика, захламленная, пыльная. Через окна, которые, вероятно, никогда не мыли, проникал слабый свет.
   – Прошу прощения за беспорядок…
   Называя себя антикваром, Флорантен явно преувеличивал. Мебель, которую он покупал Бог знает где, была заурядной старой рухлядью, не представляющей никакой ценности. Флорантен довольствовался тем, что чинил ее, приводил в более или менее приличный вид и полировал.
   – И как долго ты этим занимаешься?
   – Три года.
   – А что делал раньше?
   – Занимался экспортом…
   – Экспортом чего?
   – Всего понемногу… В основном, в страны Черной Африки [2 - Черная Африка – культурно-исторический регион, расположенный южнее Сахары. – Примеч. пер.]…
   – А еще раньше?
   Заметно смутившись, Флорантен пробормотал:
   – Знаешь, я много чего перепробовал… Я не хотел становиться кондитером и окончить свои дни в Мулене… Моя сестра вышла замуж за кондитера, и они продолжили семейное дело…
   В памяти Мегрэ всплыл образ сестры Флорантена: она стояла за белым прилавком, а под ее блузкой угадывалась довольно пышная грудь. Не был ли он немного влюблен в нее? Она выглядела такой свежей, такой веселой, как и мать, на которую была похожа.
   – В Париже нелегко держать удар… У меня бывали взлеты и падения…
   Мегрэ знал немало таких, у кого тоже бывали взлеты и падения. Все они хватались за умопомрачительные проекты, которые затем рушились, как карточные домики, и постоянно балансировали на грани закона. Эти люди просят у вас в долг сто тысяч франков, чтобы оборудовать порт в далекой стране, но в конце концов довольствуются ста франками, чтобы заплатить домовладельцу, который грозится вышвырнуть их на улицу.
   Флорантену повезло найти Жозе. Достаточно было взглянуть на мастерскую, и становилось ясно, что Флорантен не жил продажей рухляди.
   Мегрэ толкнул приоткрытую дверь и увидел узкую комнату без окон с железной кроватью, раковиной и колченогим шкафом.
   – Ты здесь спишь?
   – Только по четвергам…
   За кем закреплен четверг? За тем, кто единственный из всех ночевал на улице Нотр-Дам-де-Лоретт.
   – Фернан Курсель, – пояснил Флорантен. – Они познакомились еще до меня… Он навещает ее уже десять лет… Раньше они часто куда-нибудь ходили вместе… Но сейчас он очень занят и только по четвергам может оставаться на ночь в Париже… На это у него есть оправдание…
   Мегрэ внимательно все осматривал, открывал ящики и дверцы старых шкафов с потрескавшимся лаком. Он не мог сказать, что именно ищет. Ему не давала покоя одна деталь.
   – Ты сказал, что у Жозе не было счета в банке?
   – Да. По крайней мере, мне о нем ничего не известно.
   – Она не доверяла банкам?
   – Похоже на то… Но главное, она не хотела, чтобы кто-нибудь знал о ее доходах из-за налогов…
   Мегрэ нашел старую трубку.
   – Ты теперь куришь трубку?
   – Но не у нее… Она не любит запах… Только здесь…
   В грубо сколоченном шкафу висел голубой костюм и рабочие брюки. Было там не то три, не то четыре рубашки и только одна пара обуви, не считая домашних холщовых туфель на веревочной подошве, покрытых деревянными стружками.
   Опустившаяся богема. У Жозефины Папе должны были водиться деньги. Была ли она скупой? Относилась ли с недоверием к Флорантену, который быстро обобрал бы ее до нитки?
   Так и не обнаружив ничего интересного, Мегрэ почти жалел, что пришел сюда, поскольку здесь окончательно проникся состраданием к своему старому приятелю. Но уже будучи в дверях, он заметил, что со шкафа свисает кусок бумаги. Он вернулся и встал на стул. А когда Мегрэ спустился, то держал в руке завернутый в газету прямоугольный сверток.
   На лбу Флорантена выступили крупные капли пота.
   Развернув газету, комиссар обнаружил жестяную коробку из-под печенья, на которой еще сохранился красно-желтый ярлык. Открыв коробку, он увидел связки банкнот по сто франков.
   – Это мои сбережения…
   Мегрэ посмотрел на Флорантена так, словно перестал его слышать, и сел перед верстаком, чтобы пересчитать связки. Их было сорок восемь.
   – Ты часто ешь печенье?
   – Иногда…
   – Ты можешь показать мне другую коробку?
   – Думаю, другой у меня нет…
   – Две точно такие же коробки я видел на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
   – Значит, я там ее и взял…
   Флорантен беспрерывно врал – то ли повинуясь какому-то инстинкту, то ли ради забавы. Он испытывал потребность выдумывать разные истории, и чем неправдоподобнее они были, тем вдохновеннее он их рассказывал. Только на этот раз ставки оказались слишком высоки.
   – Теперь я понимаю, почему ты пришел на набережную Орфевр только в пять часов…
   – Я колебался… Я боялся, что меня обвинят…
   – Сначала ты пришел сюда…
   Флорантен по-прежнему все отрицал, но постепенно начал сдавать позиции.
   – Хочешь, я расспрошу художника, твоего соседа?
   – Послушай, Мегрэ…
   Губы Флорантена дрожали. Можно было подумать, что он вот-вот расплачется. Зрелище было не из приятных.
   – Я знаю, что не всегда говорю правду. Но это сильнее меня, ты же помнишь те истории, которые я придумывал, чтобы позабавить вас… Сейчас же я умоляю поверить мне: я не убивал Жозе. Я был в гардеробной, когда все произошло…
   Флорантен страдальчески смотрел на Мегрэ, но разве он не привык ломать комедию?
   – Если бы я ее убил, то не стал бы обращаться к тебе…
   – Тогда почему ты не сказал мне правду?
   – Какую правду?
   Флорантен пытался выиграть время, юлил.
   – Сегодня в три часа дня эта жестяная коробка еще находилась на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Я прав?
   – Да…
   – Ну?
   – Это легко объяснить… Жозе не поддерживала отношений с родственниками… Единственная сестра Жозе живет в Марокко, где ее муж владеет плантациями цитрусовых… Они богаты… А я еле-еле свожу концы с концами… Когда я понял, что она мертва…
   – Ты воспользовался этим, чтобы стащить кубышку…
   – Ты слишком жесток, но я тебя понимаю… В конце концов, я никому не причинил зла… Что теперь со мной будет без нее?..
   Раздираемый противоречивыми чувствами, Мегрэ пристально смотрел на Флорантена.
   – Идем…
   Мегрэ было жарко. Его мучила жажда. Он устал, был недоволен собой и другими.
   Выходя со двора, комиссар, немного замешкавшись, втолкнул своего спутника в табачную лавку.
   – Две кружки пива, – сказал он.
   – Ты мне веришь?
   – Потом поговорим…
   Выпив обе кружки, Мегрэ решил поймать такси. Движение было плотным, и им потребовалось полчаса, чтобы добраться до здания криминальной полиции. Казавшееся низким голубое небо было безоблачным, террасы кафе переполнены. Многие мужчины шли в одних рубашках, перекинув пиджак через руку.
   Мегрэ вошел в свой кабинет, уже не заливаемый солнцем. Теперь там царила относительная прохлада.
   – Садись… Можешь курить…
   – Спасибо… Знаешь, я странно себя чувствую, оказавшись перед одноклассником в такой неприятной ситуации…
   – Я тоже, – проворчал комиссар, набивая трубку.
   – Это не одно и то же…
   – Разумеется…
   – Ты слишком суров ко мне! Наверное, принимаешь меня за негодяя…
   – Я не сужу тебя. Я пытаюсь понять.
   – Я любил ее…
   – А!..
   – Я не стану утверждать, что это была большая любовь и что мы относились друг к другу как Ромео и Джульетта…
   – В самом деле, я плохо представляю себе Ромео в гардеробной… И часто тебе доводилось там прятаться?
   – Только три или четыре раза, когда кто-нибудь приходил неожиданно…
   – Эти господа знали о твоем существовании?
   – Конечно, нет.
   – Ты с ними никогда не встречался?
   – Я их видел… Мне хотелось знать, что они собой представляют. Я поджидал их на улице… Видишь, я откровенен с тобой…
   – Ты не пытался их шантажировать? Полагаю, все они женаты, отцы семейств…
   – Клянусь тебе…
   – Перестань клясться, прошу.
   – Хорошо. Но что еще говорить, если ты не мне веришь?
   – Правду.
   – Я никого из них не шантажировал.
   – Почему?
   – Меня устраивал наш образ жизни. Я уже не молод… Я достаточно помотался по свету и теперь хочу только покоя и стабильности. Жозе действовала на меня успокаивающе, заботилась обо мне…
   – Ты предложил ей купить машину?
   – Мы оба этого хотели. Возможно, я первым заговорил о машине…
   – Куда вы ездили по воскресеньям?
   – Да куда угодно… В долину Шеврёз, лес Фонтенбло, порой (правда, редко) к морю…
   – Ты знал, где она хранит деньги?
   – У нее не было от меня секретов. Она мне полностью доверяла… Скажи, Мегрэ, зачем мне было ее убивать?
   – Предположим, ты ей надоел…
   – Как раз наоборот. Она экономила только для того, чтобы однажды мы смогли вдвоем переехать в деревню. Поставь себя на мое место…
   Мегрэ непроизвольно скривился.
   – У тебя есть пистолет?
   – В ящике ночного столика лежал старый револьвер… Года два назад я нашел его в шкафу, который купил на распродаже…
   – Он был заряжен?
   – Да…
   – Ты принес его на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт?
   – Жозе всегда была ужасной трусихой… Чтобы она не беспокоилась, я положил револьвер в ящик ночного столика…
   – Револьвер исчез…
   – Знаю. Я тоже его искал…
   – Зачем?
   – Понимаю, это глупо… Все, что я делаю, все, о чем говорю, – глупо… Я слишком откровенен… Лучше бы я позвонил в комиссариат квартала и дождался полицейских. Тогда я смог бы наплести всё что угодно… Что я пришел и обнаружил труп…
   – Я задал тебе вопрос… Зачем ты искал револьвер?
   – Чтобы избавиться от него… Выбросил бы в какую-нибудь сточную канаву или в Сену… Раз уж он мой, то меня наверняка бы обвинили… Как видишь, я был прав, поскольку даже ты…
   – Я пока ни в чем тебя не обвиняю.
   – Но ты привел меня сюда и не веришь моим словам… Я арестован?..
   Мегрэ нерешительно взглянул на Флорантена. Вид у него был серьезный, немного озабоченный.
   – Нет… – наконец выговорил он.
   Комиссар понимал, что рискует, однако у него не хватало мужества поступить иначе.
   – Что ты собираешься делать, когда уйдешь отсюда?
   – Мне все же надо перекусить… Потом завалюсь спать…
   – Где?
   Флорантен колебался.
   – Не знаю… Полагаю, мне сейчас лучше не появляться на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
   Сказал ли он это, не подумав?
   – Придется спать на бульваре Рошешуар…
   В той клетушке без окон в глубине мастерской, на кровати, где не было даже простыней. Только серое жесткое старое одеяло.
   Мегрэ встал и прошел в кабинет инспекторов. Он подождал, пока Лапуэнт закончит говорить по телефону.
   – У меня в кабинете сидит худой долговязый тип… Моего возраста, на вид потрепанный… Он живет в доме 55-бис по бульвару Рошешуар, в глубине двора. Я не знаю, что он собирается делать, когда уйдет отсюда… Я хочу, чтобы ты не спускал с него глаз. Договорись, чтобы ночью тебя сменили. А утром пошли туда еще кого-нибудь…
   – Он не должен знать, что за ним следят?
   – Будет лучше, если он тебя не заметит, но это не так уж и важно. Он хитер, как обезьяна… И в любом случае догадается…
   – Хорошо, патрон. Я подожду его в коридоре…
   – Через несколько минут я его отпущу…
   Когда Мегрэ открыл дверь, Флорантен быстро отскочил, пытаясь при этом не потерять самообладания.
   – Ты подслушивал?
   Флорантен растерялся, но в конце концов растянул губы в жалкой улыбке.
   – А что ты делал бы на моем месте?
   – Ты всё слышал?
   – Не всё…
   – Один из моих инспекторов будет следить за тобой… Если попытаешься от него скрыться, предупреждаю, что разошлю твое описание во все полицейские отделения… Я засажу тебя за решетку…
   – Почему ты так говоришь со мной, Мегрэ?..
   Комиссар хотел было запретить Флорантену называть себя по фамилии и обращаться на «ты». Однако он не решился.
   – Куда ты собирался идти?
   – Когда?
   – Ты же догадывался, что начнется расследование, что тебя станут подозревать… Ты так плохо спрятал деньги скорее всего потому, что у тебя не было времени найти тайник понадежнее… Ты уже тогда решил прийти ко мне?
   – Нет… Я собирался сначала пойти в комиссариат…
   – А не покинуть ли Францию, пока не обнаружили тело?
   – В какое-то мгновение…
   – И что тебе помешало?
   – Мое бегство сочли бы доказательством вины… Меня экстрадировали бы во Францию… Потом я уже хотел было отправиться в комиссариат квартала, как вдруг вспомнил о тебе… Я часто видел твою фамилию в газетах. Ты единственный из нашего класса прославился…
   Мегрэ смотрел на своего давнего приятеля с прежним любопытством, словно тот поставил его перед неразрешимой проблемой.
   – Говорят, что ты не доверяешь видимости и докапываешься до самой сути… Тогда я надеялся, что ты поймешь… Но сейчас я спрашиваю себя, правильно ли поступил… Признайся. Ведь ты считаешь меня виновным…
   – Я уже тебе сказал, что ничего не считаю…
   – Я не должен был забирать деньги. Эта мысль пришла мне в голову в самый последний момент, когда я уже был в дверях…
   – Можешь идти.
   Они оба стояли. Флорантен не решался протянуть руку. Возможно, чтобы избежать рукопожатия, Мегрэ вынул платок и вытер лоб.
   – Увидимся завтра?
   – Вероятно…
   – До свидания, Мегрэ…
   – До свидания…
   Комиссар не стал смотреть, как Флорантен, следом за которым отправился Лапуэнт, спускается по лестнице.
   Без всякой явной причины Мегрэ был недоволен собой. И собой, и другими. Ему испортили день, который до пяти часов протекал так приятно, так праздно.
   На столе лежали досье, ждавшие, когда комиссар ими займется. Муха исчезла, раздосадованная тем, что он сыграл с ней такую злую шутку.
   Была половина восьмого. Мегрэ позвонил домой, на бульвар Ришар-Ленуар.
   – Это ты?
   Он спросил это по привычке, поскольку прекрасно знал голос жены.
   – Ты не придешь к ужину?
   Она привыкла, что телефонный звонок означал: он не придет домой, и задала этот вопрос автоматически.
   – Напротив, приду… Что там у нас?.. Хорошо… Хорошо… Примерно через полчаса…
   Мегрэ прошел в кабинет инспекторов, большинство из которых уже ушли. Сев за стол Жанвье, комиссар написал записку, чтобы инспектор позвонил ему, когда вернется.
   Мегрэ по-прежнему чувствовал себя неловко. Это дело оказалось непохожим на остальные, а тот факт, что Флорантен был кем-то вроде его друга детства, ничего не решал.
   Были и другие: мужчины средних лет, занимавшие более или менее важные посты. Все они вели размеренный образ жизни, были примерными семьянинами.
   Кроме одного дня в неделю! Кроме нескольких часов, которые они проводили в уютной квартире Жозефины Папе.
   Завтра утром об убийстве напишут газеты, и эти мужчины задрожат от страха.
   Комиссар чуть не поднялся наверх, под самую крышу, где находилась лаборатория Службы криминалистического учета, чтобы спросить у Моера, что удалось узнать. Но в итоге просто пожал плечами и взял свою шляпу.
   – До завтра, ребятки…
   – До завтра, патрон…
   В толпе прохожих Мегрэ дошел до Шатле и встал в конце очереди на автобус.
   Едва увидев мужа, мадам Мегрэ поняла, что он был не в духе, и против собственной воли вопросительно взглянула на него.
   – Дурацкая история, – проворчал он, направляясь в ванную комнату, чтобы вымыть руки.
   Затем он снял пиджак и ослабил узел галстука.
   – Мой давний приятель по лицею по уши увяз в немыслимой истории… К тому же ему не приходится рассчитывать, что хоть кто-то проникнется к нему симпатией…
   – Убийство?
   – Выстрел из револьвера… Женщина мертва…
   – Ревность?
   – Нет… Если только стрелял не он сам…
   – Ты не уверен в этом?
   – Давай ужинать, – вздохнул Мегрэ, словно и так наговорил лишнего об этом деле.
   Все окна были открыты. Комнату заливал золотистый свет уходящего солнца. На ужин был цыпленок под эстрагоном – блюдо, которое прекрасно готовила мадам Мегрэ. На гарнир она подала спаржу.
   На мадам Мегрэ было хлопчатобумажное платье в мелкий цветочек. Она любила такие платья и всегда носила их дома, что придавало ужину интимную, семейную окраску.
   – Вечером тебя не будет?
   – Не думаю. Я жду звонка от Жанвье.
   Звонок раздался в тот самый момент, когда Мегрэ начал есть свою половинку дыни.
   – Алло, да… Слушаю тебя, Жанвье… Ты уже вернулся в контору?.. Узнал что-нибудь?
   – Почти ничего, патрон… Сначала я расспросил двух торговцев. Они занимают первый этаж. Слева находится магазин белья «У Элианы». Такое белье можно найти только на Монмартре… Похоже, туристы сходят по нему с ума… Две девушки, блондинка и брюнетка, в той или иной степени невольно следят за перемещениями всех жильцов дома. По описанию они сразу же узнали Флорантена и убитую женщину… Она являлась их клиенткой, правда, белье покупала самое обычное. Судя по всему, она была очаровательной, спокойной, улыбчивой женщиной. Словом, кокетливая и милая дамочка из мелкой буржуазии… Они знают, что Флорантен жил с ней. Он им тоже нравился. Они даже считают, что он похож на аристократа. «Опустившийся аристократ», как они выразились… Они немного сердились на Жозе за то, что она ему изменяет, поскольку однажды видели, как она выходила из дома с месье, навещающим ее по средам…
   – С Франсуа Паре? С тем, кто служит в министерстве общественных работ?
   – Думаю, да… Так они узнали, к кому он приходит каждую неделю, почти всегда в одно и то же время… У него черный «ситроен», и всякий раз возникают трудности с парковкой… Он всегда приносил коробку с пирожными…
   – Они знают других любовников?
   – Только того, который всегда приходит по четвергам, самого давнего… Он уже много лет появляется на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Им даже кажется, что когда-то он жил в этой квартире в течение нескольких недель… Они между собой называют его толстяком… У него лицо младенца, такое круглое, розовое, с глазами навыкате. Почти каждую неделю они с Жозе сначала ужинали в городе, а потом шли в театр… В этот день он, должно быть, оставался у нее на ночь, поскольку порой уходил лишь поздно утром…
   Мегрэ сверился со своими записями.
   – Это Фернан Курсель из Руана. У него контора в Париже, на бульваре Вольтера… Что с другими?
   – О других они не говорили. Они уверены, что Жозе обманывала Флорантена…
   – Дальше…
   – Справа находится магазин «Обувь от Мартена». Помещение темное, вытянутое вглубь. Полки мешают видеть, что происходит на улице, если только не торчать перед стеклянной дверью…
   – Продолжай…
   – На втором этаже в квартире слева живет зубной врач. Он ничего не знает… Четыре года назад он лечил Жозе. Три визита, пломбирование зуба… Справа – пожилые супруги, которые почти никогда не выходят. Прежде муж работал во Французском банке, не знаю кем… По воскресеньям их навещает взрослая дочь с мужем и двумя детьми… В квартире, выходящей во двор, никого нет: месяц назад жильцы уехали в Италию. И муж, и жена – реставраторы… Третий этаж. Дама, изготавливающая корсеты по фигуре. С ней работают две девушки. Они даже не знают о существовании Жозефины Папе… На противоположной стороне площадки живет мать с тремя детьми, старшему из которых пять лет… Такая громогласная!.. Правда – приходится орать, иначе из-за визга ребятишек ничего не услышишь… «Это безобразие, – сказала она. – Я писала домовладельцу. Мой муж был против, но я все же написала… Он вечно боится неприятностей… Таким ремеслом не занимаются в приличном доме, где есть дети! К ней почти каждый день кто-нибудь приходит… Я даже стала узнавать их по манере звонить… Хромой заявляется по субботам, сразу после обеда. Его походку легко отличить. К тому же он звонит в определенном ритме: та-та-та-та… та-та! Идиот! Наверное, думает, что он у нее один…»
   – Ты узнал о нем что-нибудь еще?
   – Ему лет пятьдесят, приезжает на такси.
   – А рыжий?
   – Этот появился совсем недавно. Начал приходить несколько недель назад. Он моложе всех остальных, ему лет тридцать – тридцать пять… Бежит по лестнице, перепрыгивая через ступеньку…
   – У него есть ключ?
   – Нет. Ни у кого нет ключа, кроме Флорантена… Кстати, жиличка с третьего этажа называет его изысканным сутенером. Она мне заявила: «Мне больше по душе сутенеры с площади Пигаль. Они, по крайней мере, рискуют… И больше ни на что не пригодны… А этот мужчина, вероятно, из хорошей семьи, несомненно образованный…»
   Мегрэ не смог сдержать улыбку, сожалея о том, что не расспрашивал жильцов дома лично.
   – Справа мне никто не открыл… На пятом этаже я стал свидетелем семейного скандала. «Если ты не скажешь мне, где ты была и с кем встречалась…» – рычал муж. «У меня есть право ходить за покупками и не сообщать тебе названия всех магазинов, в которых я побывала, разве нет? Может, тебе еще и справки от продавцов предоставлять?..» – «Уж не станешь ли ты утверждать, что тебе понадобилось полдня, чтобы купить пару туфель? Отвечай! С кем?..» – «Что с кем?» – «С кем ты встречалась?» Я предпочел уйти. Напротив живет старая дама. В этом квартале уйма старых людей. Она ничего не знает. Туга на ухо. В ее квартире пахнет прогорклым маслом. На всякий случай я попытался поговорить с консьержкой… Но она только посмотрела на меня своими рыбьими глазами… В общем, я не смог ничего от нее добиться…
   – Я тоже, если от этого тебе станет легче. Однако, судя по ее словам, между тремя и четырьмя часами в дом никто не входил.
   – Она в этом уверена?
   – Она так утверждает… А еще говорит, что не покидала привратницкую и что никто не мог пройти мимо нее незамеченным. Она с пеной у рта будет это повторять даже в суде присяжных…
   – Что теперь мне делать?
   – Иди домой… Завтра утром встретимся в конторе…
   – Спокойной ночи, патрон.
   Едва Мегрэ положил трубку и собрался доесть дыню, как телефон зазвонил снова. На проводе был Лапуэнт. Говорил он очень возбужденно.
   – Вот уже четверть часа я пытаюсь с вами связаться, но все время занято… Чуть раньше я звонил в контору… Я говорю с вами из табачной лавки, что на углу… Есть новости, патрон…
   – Рассказывай.
   – Когда мы вышли из полиции, он уже знал, что я иду следом. На лестнице он даже обернулся и подмигнул мне… На улице я шел за ним на расстоянии трех-четырех метров… На площади Дофина он остановился, а потом после некоторого раздумья направился в ресторан «У Дофина»… Такое впечатление, что он меня поджидал. Увидев, что я не собираюсь к нему присоединяться, он подошел сам. «Поскольку я намереваюсь пропустить стаканчик, то не вижу никаких причин, чтобы не пригласить вас составить мне компанию…» Он словно насмехался надо мной. Этот тип – настоящий клоун. Я ответил ему, что на службе не пью. В ресторан он вошел один. Я видел, как он залпом выпил три или четыре рюмки коньяка… Точно не знаю, сколько… Потом, убедившись, что я по-прежнему слежу за ним, он снова подмигнул мне и направился к Новому мосту. В этот час на улицах было полно народу, образовались пробки, водители сигналили… Мы друг за другом приближались к набережной Межиссери, как вдруг я увидел, что он запрыгнул на парапет и бросился в Сену. Все произошло так быстро, что лишь несколько прохожих, находившихся рядом с ним, это заметили… Я видел, как он вынырнул метрах в трех от стоящей на приколе баржи. Уже стала собираться толпа, как произошла комическая сценка. Моряк схватил длинный, тяжелый багор и протянул его Флорантену. Тот уцепился за крюк и вскоре был извлечен из воды. Прибежал полицейский и склонился над мнимым утопленником… Я протиснулся сквозь толпу, спустился к Сене, потом взобрался на причал. Было столько зевак, словно произошло какое-то важное событие. Я предпочел не вмешиваться и наблюдать за происходящим на расстоянии. Среди толпы вполне мог оказаться какой-нибудь журналист. Ни к чему было раздувать всю эту историю. Не знаю, правильно ли я поступил…
   – Правильно. Впрочем, хочу тебе сообщить, что Флорантен ничем не рисковал. Когда в детстве мы купались в Алье, он был лучшим пловцом среди нас… Что произошло потом?
   – Славный моряк налил ему стакан водки, ведь он не знал, что так называемый утопленник уже влил в себя три или четыре рюмки коньяка… Затем полицейский увел Флорантена в комиссариат при Центральном рынке. Я не пошел туда по той же причине, о которой уже сказал… Вероятно, там расспрашивали, как его зовут, где живет, задавали еще какие-нибудь вопросы… Когда он вышел, то меня не увидел, поскольку я ел бутерброд в бистро напротив… Вид у него был жалкий, особенно с этим наброшенным на плечи одеялом, которое ему одолжили полицейские… Он поймал такси и поехал домой. Там он переоделся. Я видел его через окна мастерской… Потом он вышел и заметил меня. Я вновь удостоился подмигивания и забавной гримасы… Дойдя до площади Бланш, он вошел в ресторан. Через полчаса он, купив газету, вернулся. Когда я уходил из тупика, он читал ее, лежа на кровати…
   Мегрэ слушал рассказ Лапуэнта с явным недоумением.
   – Ты ужинал?
   – Съел бутерброд. Передо мной на стойке стоит целый поднос с бутербродами… Пожалуй, съем еще парочку… Торранс должен сменить меня в два часа ночи.
   – Удачного наблюдения… – вздохнул Мегрэ.
   – Я позвоню вам, если будут новости?
   – В любое время…
   Мегрэ чуть не забыл о дыне. Квартира начала погружаться в сумерки. Мадам Мегрэ убирала со стола. Он доел дыню, стоя у окна.
   Было ясно, что Флорантен не собирался кончать жизнь самоубийством, поскольку хороший пловец просто не может утонуть в Сене в середине июня на глазах у сотен прохожих. Да еще в нескольких метрах от баржи.
   Но почему его старый приятель прыгнул в реку? Чтобы заставить поверить, будто он впал в безграничное отчаяние от напрасных подозрений?
   – Как поживает Лапуэнт?
   Мегрэ улыбнулся. Он понимал, куда клонит жена. Она никогда не задавала прямых вопросов о его работе, но порой пыталась ему помочь.
   – Превосходно. Еще несколько часов ему придется проторчать во дворе на бульваре Рошешуар…
   – Из-за твоего приятеля по лицею?
   – Да… Он недавно разыграл небольшую комедию перед прохожими, неожиданно бросившись в Сену с Нового моста…
   – Но ты не веришь, что он хотел покончить с собой?
   – Я уверен в обратном.
   Зачем Флорантену понадобилось привлекать к себе внимание? Хотел ли он, чтобы о нем написали в газетах? Это казалось невероятным, хотя от него можно было ожидать чего угодно.
   – Не прогуляться ли нам?
   Хотя еще не совсем стемнело, фонари на бульваре Ришар-Ленуар уже зажглись. Супруги Мегрэ были не единственными, кто спокойно прогуливался по тротуару, после жаркого дня с наслаждением вдыхая свежий воздух.
   Они легли спать в одиннадцать часов. На следующее утро солнце уже стояло на своем посту, а воздух опять нагрелся. С улицы доносился легкий запах гудрона – особый летний запах, когда начинает плавиться асфальт.
   Придя в контору, Мегрэ просмотрел накопившуюся почту, а затем отправился на доклад к начальству. Утренние газеты сообщили, не вдаваясь в подробности, о преступлении на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Комиссар коротко изложил все, что ему было известно.
   – Он не признался?
   – Нет.
   – У вас есть доказательства против него?
   – Только предположения…
   Комиссар не счел нужным добавлять, что Флорантен был его приятелем по лицею. Вернувшись в кабинет, он позвал Жанвье.
   – Итак, нам известно, что Жозефину Папе регулярно навещали четверо мужчин… Личности двух из них, Франсуа Паре и некоего Курселя, установлены. Ими я сегодня и займусь… Ты же займись двумя остальными. Расспроси соседей, торговцев квартала, кого угодно, но узнай их имена и адреса…
   Жанвье не мог сдержать улыбку, поскольку сам Мегрэ понимал, что это была практически невыполнимая задача.
   – Я рассчитываю на тебя.
   – Хорошо, патрон…
   Потом Мегрэ позвонил судебно-медицинскому эксперту. К сожалению, им оказался не славный старина доктор Поль, который получал удовольствие, рассказывая своему собеседнику за ужином о вскрытии во всех деталях.
   – Доктор, вы нашли пулю?
   Эксперт принялся читать Мегрэ заключение, которое как раз составлял. Жозефина Папе была здоровой женщиной в расцвете лет. Все ее органы были в превосходном состоянии. Она тщательно следила за собой.
   Что касается выстрела, то он был произведен с расстояния менее одного метра, но больше пятидесяти сантиметров.
   – Пуля была выпущена по слегка наклонной траектории снизу вверх и застряла в основании черепа жертвы…
   Мегрэ непроизвольно представил себе высокую фигуру Флорантена. Следовало ли предполагать, что он стрелял сидя?
   Мегрэ спросил:
   – Мог ли сидящий человек…
   – Нет… Я имею в виду не столь большой угол… Я сказал «слегка наклонная»… Я отправил пулю на экспертизу Кастин-Ренету. Мне кажется, стреляли не из автоматического пистолета, а из довольно старой модели револьвера с барабаном…
   – Смерть наступила мгновенно?
   – Полагаю, секунд через двадцать – тридцать…
   – Таким образом, ее нельзя было спасти?
   – Конечно, нет…
   – Благодарю вас, доктор.
   В контору вернулся Торранс. Его сменил новенький, по фамилии Дьедонне.
   – Чем он занимается?
   – Встал в половине восьмого, побрился, кое-как привел себя в порядок и прямо в тапочках отправился в табачную лавку на углу, где выпил две чашки кофе и съел несколько круассанов. Потом вошел в телефонную кабину. Постояв в нерешительности, он вышел, так никому и не позвонив. Несколько раз оглядывался на меня… Не знаю, как он выглядит обычно, но сейчас он показался мне усталым, упавшим духом… В газетном киоске на площади Бланш он купил несколько газет и просмотрел две-три из них прямо на улице. Затем вернулся домой… Появился Дьедонне. Я дал ему указания и пришел сюда.
   – Он с кем-нибудь разговаривал?
   – Нет… Вернее да, если это можно назвать разговором… Пока он покупал газеты, пришел работающий по соседству художник. Не знаю, где он ночует, но точно не в своей мастерской… Флорантен бросил ему: «Все в порядке?» В ответ художник повторил те же самые слова, а потом с любопытством взглянул на меня. Вероятно, он спрашивал себя, что мы делаем во дворе. С таким же любопытством он посмотрел и на сменившего меня Дьедонне…
   Мегрэ надел шляпу и вышел во двор. Конечно, он мог бы взять с собой кого-нибудь из инспекторов и поехать на одной из черных машин, стоявших вдоль здания.
   Но комиссар предпочел прогуляться пешком. Он пересек мост Сен-Мишель и направился к бульвару Сен-Жермен. Прежде ему не доводилось бывать в министерстве общественных работ, и он в нерешительности остановился перед несколькими лестницами, каждая из которых была обозначена буквой.
   – Вы кого-то ищете?
   – Отдел судоходства.
   – Лестница «С», верхний этаж.
   Мегрэ не нашел лифт. Лестница была такой же неприглядной, как и на набережной Орфевр. На стенах каждого этажа были нарисованы черные стрелки с написанными на них названиями различных находящихся здесь служб.
   Поднявшись на четвертый этаж, Мегрэ увидел нужную ему стрелку и толкнул дверь, на которой было написано: «Входить без стука».
   В кабинете сидели шестеро служащих: четверо мужчин и две женщины. От посетителей их отделяла стойка.
   На стенах висели пожелтевшие карты, как некогда в лицее Мулена.
   – Что вам угодно?
   – Я хотел бы поговорить с месье Паре.
   – Представьтесь, пожалуйста.
   Мегрэ заколебался. Он не хотел компрометировать начальника отдела, который, вероятно, был славным человеком, и поэтому не стал предъявлять свой значок.
   – Моя фамилия Мегрэ…
   Молодой служащий нахмурился, внимательно посмотрел на комиссара и, пожав плечами, удалился.
   Он отсутствовал всего несколько секунд. Вернувшись, служащий открыл дверцу.
   – Месье Паре сейчас вас примет.
   Войдя в кабинет, комиссар увидел немолодого упитанного мужчину, державшегося с большим достоинством. Он встретил Мегрэ стоя и не без некоторой торжественности жестом показал на стул.
   – Я ждал вас, месье Мегрэ.
   На письменном столе лежала утренняя газета. Паре тоже сел, медленно, словно совершая некий ритуал, и положил руки на подлокотники кресла.
   – Нет необходимости говорить вам, что я оказался в весьма неприятной ситуации…
   Он не улыбался. Наверное, он редко веселился. Это был спокойный, уравновешенный человек, привыкший обдумывать каждое слово.

3

   Кабинет Паре напоминал кабинет Мегрэ до модернизации здания криминальной полиции. Комиссар увидел на камине такие же часы в корпусе из черного мрамора, которые целый день маячили у него перед глазами. Ему никогда не удавалось отладить их точно.
   Мужчина был под стать часам. Манеры выдавали в нем высокопоставленного чиновника, осмотрительного и одновременно уверенного в себе. Вероятно, он был глубоко уязвлен тем, что оказался в положении подозреваемого.
   Черты его лица были расплывчатыми. Поредевшие темные волосы были зачесаны на лысину, но прикрывали ее лишь частично. Слишком темные усы наверняка были крашеными. На белых руках росли довольно длинные волосы.
   – Я признателен вам, месье Мегрэ, за то, что вы не стали вызывать меня в криминальную полицию, а потрудились прийти лично.
   – Я стараюсь придавать этому делу как можно меньше огласки…
   – Действительно, в утренних газетах нет никаких подробностей…
   – Как давно вы знакомы с Жозефиной Папе?
   – Около трех лет… Извините, что я немного вздрогнул, услышав это имя, но я привык звать ее Жозе… Прошло несколько месяцев, прежде чем я узнал ее настоящее имя…
   – Понимаю… Как вы с ней познакомились?
   – Да при самых банальных обстоятельствах… Мне пятьдесят пять лет, господин комиссар. Значит, тогда мне было пятьдесят два года. Вы не поверите, но до тех пор я никогда не изменял жене… Однако она больна уже десять лет. Наши отношения складываются весьма непросто, поскольку она страдает неврастенией…
   – У вас есть дети?
   – Три дочери. Старшая замужем за судовладельцем из Ла-Рошели. Средняя преподает в лицее Туниса, а младшая (она тоже замужем) живет в Париже, в Шестнадцатом округе… У меня пятеро внуков, старшему из которых скоро исполнится двенадцать… Вот уже тридцать лет мы с женой живем в Версале, в одном и том же доме… Понимаете, долгое время я вел самую обычную жизнь, ничем не примечательное существование прилежного чиновника…
   Он говорил медленно, тщательно подбирая слова, как весьма рассудительный человек. В его словах, как и в выражении лица, не было даже намека на юмор. Смеялся ли он вообще когда-нибудь от души? Это казалось невероятным. Даже если он улыбался, эта улыбка выглядела жалкой.
   – Вы меня спрашивали, где я с ней познакомился… Иногда после работы я захожу в пивную на углу бульвара Сен-Жермен и улицы Сольферино. Так было и в тот день… Шел дождь… Помню, как вода стекала по оконным стеклам… Я сел на свое обычное место. Официант, который знает меня уже много лет, принес мне портвейн. За соседним столиком молодая женщина писала письмо. Видимо, перо стерлось, а фиолетовые чернила загустели… Это была весьма достойная особа в хорошо сшитом костюме цвета морской волны… «Официант, у вас есть другое перо?» – «Увы, нет. Это единственное. Сейчас почти у всех клиентов есть ручки…» Без всякой задней мысли я вытащил из кармана ручку и протянул ей: «Если позволите…» Она посмотрела на меня и улыбнулась с благодарностью. Вот так начались наши отношения. Она быстро дописала письмо и стала пить чай. «Вы часто сюда приходите?» – спросила она, отдавая мне ручку. «Почти каждый день…» – «Я люблю атмосферу старых пивных, куда ходят завсегдатаи…» – «Вы живете в этом квартале?» – «Нет. Я живу на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, но часто бываю на Левом берегу…»
   Казалось, в свой взгляд он вложил все простодушие, на какое был способен.
   – Как видите, наша встреча была случайной. На следующий день она не пришла. Но через день я застал ее на том же месте, и она мне улыбнулась. Она казалась мягкой, спокойной. В ее поведении и манерах было нечто вызывающее доверие. Мы обменялись несколькими фразами. Я сказал, что живу в Версале. Думаю, именно тогда я поведал ей о жене и дочерях… Она видела, как я садился в машину… Наверное, вы удивитесь, если я вам скажу, что так продолжалось более месяца, а в те дни, когда она не приходила в пивную, я чувствовал себя обманутым. Я считал ее просто другом и не думал тогда ни о чем ином. Общаясь с женой, я должен внимательно следить за своими словами, иначе они могут быть неправильно истолкованы и спровоцируют припадок… Когда с нами жили дочери, в доме было весело, шумно. Тогда моя жена была энергичной и жизнерадостной. Вы не в состоянии представить, что испытываешь, когда входишь в огромную пустую квартиру, где вас поджидают глаза, полные тревоги и недоверия…
   Мегрэ раскурил трубку и протянул своему собеседнику кисет.
   – Спасибо… Я давно бросил курить… Только не думайте, что я ищу оправдание своему поведению… По средам я имел обыкновение посещать собрания благотворительного общества, членом которого состою… И вот в одну из сред я туда не пошел. Мадемуазель Папе пригласила меня к себе… Она сказала, что живет одна на скромную ренту, оставленную ей родителями, и никак не может найти работу…
   – Рассказывала ли она вам о своей семье?
   – Ее отца – он был офицером – убили на войне… Она тогда была совсем маленькой… Ее воспитывала мать где-то в провинции… У нее есть брат…
   – Вы его видели?
   – Только однажды… Он инженер, постоянно в разъездах… Как-то в среду я пришел раньше обычного и застал его в квартире. Она представила нас друг другу… Весьма достойный, интеллигентный мужчина, намного старше ее. Он внедрил новый способ нейтрализации токсичных веществ в выхлопных газах автомобилей…
   – Такой высокий, худой, с подвижным лицом и светлыми глазами?
   Франсуа Паре, казалось, удивился.
   – Вы его знаете?
   – Имел случай встречаться… Скажите, много ли денег вы давали Жозе?
   Чиновник покраснел и отвел глаза.
   – Я не стеснен в средствах, даже более того. Брат моей матери оставил мне две фермы в Нормандии. Я давно мог бы выйти в отставку… Но чем бы я тогда занимался?..
   – Можно ли сказать, что вы ее содержали?
   – Не совсем… Я предоставлял ей возможность не экономить на мелочах, жить в более комфортных условиях…
   – Вы встречались с ней только по средам?
   – Это единственный день в неделю, когда у меня есть веская причина остаться на ночь в Париже… Чем больше мы с женой стареем, тем сильнее она меня ревнует…
   – Вашей супруге не приходило в голову проследить за вами после окончания рабочего дня?
   – Нет… Она не выходит из квартиры… Она так похудела, что с трудом держится на ногах… Все врачи отказываются ее лечить…
   – Мадемуазель Папе утверждала, что вы ее единственный любовник?
   – Хочу вам заметить, что мы никогда не произносили этого слова… Хотя в некотором роде оно правильное, ведь я не скрываю, что у нас были интимные отношения… Однако между нами существовала другая, более важная связь… Мы оба были одинокими людьми, пытающимися достойно противостоять судьбе… Не знаю, понимаете ли вы меня… Мы могли говорить друг с другом откровенно. Мы были друзьями…
   – Вы ревновали?
   Он вздрогнул и взглянул на Мегрэ слегка сурово, словно этот вопрос разозлил его.
   – Я уже признался вам, что никогда в жизни не пускался в любовные авантюры. Вы знаете, сколько мне лет… Я не скрываю от вас всю важность, которую имели для меня наши доверительные отношения… Я с нетерпением ждал среды. Я жил только ради следующего вечера среды. Это позволяло мне выносить все тяготы…
   – Следовательно, известие о том, что у нее есть другой, стало бы для вас тяжелым ударом?
   – Разумеется… Это было бы концом…
   – Концом чего?
   – Всего… Маленького счастья, которым я наслаждался последние три года…
   – Вы видели ее брата только однажды?
   – Да…
   – У вас не возникали подозрения?
   – А что я должен был подозревать?
   – Вы больше никого у нее не встречали?
   Он горько улыбнулся.
   – Один раз, несколько недель назад. Когда я выходил из лифта, то столкнулся с довольно молодым мужчиной.
   – Рыжим?
   Франсуа Паре поразился.
   – Откуда вы знаете? В таком случае вам наверняка известно, что он страховой агент… Признаюсь вам, я проследил за ним и видел, как он вошел в бар на улице Фонтен, где он, судя по всему, был завсегдатаем. Когда я спросил о нем Жозе, она, нисколько не смутившись, объяснила: «Он приходит ко мне уже третий раз. Всё уговаривает застраховать жизнь. Но в пользу кого я составлю страховку? У меня где-то есть его визитка…» Она порылась в ящиках и действительно вынула визитку на имя Жана-Люка Бодара, представителя «Континенталь», что на авеню Оперы. Компания не очень большая, но с отменной репутацией… Я позвонил директору по персоналу, и он подтвердил, что Жан-Люк Бодар является их агентом…
   Мегрэ курил не спеша, маленькими затяжками, стараясь выиграть время, поскольку ему предстояло выполнить весьма неприятную задачу.
   – Вы вчера приходили на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт?
   – Как обычно… Я немного опоздал, поскольку меня задержал начальник секретариата министра… Я позвонил, но мне никто не открыл, чему я очень удивился. Я вновь позвонил, потом постучал – все напрасно…
   – У вас не появилось желания расспросить консьержку?
   – Эта женщина внушает мне ужас, и я стараюсь как можно реже с ней общаться… Я не сразу вернулся домой. Поужинал в ресторане у Версальских ворот, поскольку предполагалось, что я присутствую на собрании благотворительного общества…
   – Когда вы узнали о трагедии?
   – Сегодня утром, когда брился… Об убийстве сообщили по радио, но без подробностей… Придя на службу, я прочитал заметку в газете… Я потрясен… Ничего не понимаю…
   – Вы приходили к Жозе вчера между тремя и четырьмя часами?
   В голосе Паре появились желчные нотки.
   – Понимаю, куда вы клоните… Я не покидал свой кабинет во второй половине дня. Мои сотрудники могут это подтвердить. И я очень хотел бы, чтобы мое имя не упоминалось…
   Бедолага! Он был встревожен, напуган, потрясен. Все, за что он цеплялся на старости лет, рушилось, но он тем не менее пытался сохранять достоинство.
   – Я так и думал, что консьержка или брат, если он в Париже, расскажут обо мне…
   – Никакого брата не существует, месье Паре…
   Тот недоверчиво нахмурился, готовый возмутиться.
   – Мне очень жаль вас разочаровывать, но я обязан сказать вам правду… Того, кто был представлен вам как Леон Папе, на самом деле зовут Леон Флорантен… Так случилось, что мы вместе с ним учились в лицее Мулена…
   – Не понимаю…
   – Как только вы покидали квартиру Жозефины Папе, он сразу же приходил к ней. У него был ключ. А у вас имелся ключ?
   – Нет… Я никогда не просил об этом… Такая мысль мне и в голову не приходила…
   – Он постоянно жил в ее квартире и уходил только тогда, когда она ждала посетителей.
   – Вы сказали «посетителей»? Во множественном числе?..
   Побледнев, он застыл в своем кресле, неподвижный как скала.
   – Вас было четверо, не считая Флорантена.
   – Вы хотите сказать…
   – Что Жозефину Папе в той или иной степени содержали четыре любовника. Один из них появился у нее задолго до вас. Много лет назад он почти постоянно проживал в этой квартире…
   – Вы его видели?
   – Еще нет.
   – Кто он?
   В глубине души Франсуа Паре не верил Мегрэ.
   – Некий Фернан Курсель. Он вместе с братом владеет предприятием по производству шарикоподшипников. Завод находится в Руане, а парижская контора – на бульваре Вольтера. Он вашего возраста, довольно полный…
   – Я с трудом этому верю…
   – Он приходил по четвергам и был единственным, кто ночевал в квартире.
   – Надеюсь, это не ловушка?
   – Что вы хотите сказать?
   – Не знаю… Говорят, что полиция часто прибегает к неожиданным методам. Вся эта история кажется мне такой неправдоподобной…
   – Еще один приходил по субботам… О нем мне мало известно, знаю только, что он хром…
   – А четвертый?
   Он пытался сохранять самообладание. Но, несмотря на все усилия, покрытые довольно длинными волосами руки с такой силой вцепились в подлокотники, что побелели суставы.
   – Тот самый рыжий, страховой агент, с которым вы случайно столкнулись…
   – Но он действительно страховой агент… Я лично проверил…
   – Можно быть страховым агентом и одновременно любовником хорошенькой женщины…
   – Ничего не понимаю… Вы не знали ее, иначе были бы столь же недоверчивы, как я… Никогда прежде я не встречал такой рассудительной, простой и уравновешенной женщины… У меня три дочери, и они научили меня понимать женщин… Да я скорее доверился бы Жозе, чем одной из моих дочерей…
   – Мне очень жаль, что пришлось открыть вам глаза.
   – Полагаю, вы уверены в том, что сообщили мне?
   – Если хотите, я заставлю Флорантена подтвердить мои слова.
   – У меня нет никакого желания встречаться с этим типом, равно как и с тремя другими… Если я правильно понимаю, этот Флорантен был, что называется, ее сердечным другом?
   – Вроде того… Он все в жизни перепробовал… И все потерял… Тем не менее он пользуется у женщин определенным успехом…
   – Он примерно моего возраста…
   – Да, с разницей в два года. В отличие от вас, он всегда был у нее под рукой, днем и ночью. Кроме того, он ничего не воспринимает всерьез. С ним каждый день начинается с чистого листа, который заполняется по своему усмотрению, в зависимости от настроения…
   У самого Паре имелась совесть, и его терзали угрызения. В его лице, как и в поведении, запечатлелась вся важность, которую люди придают жизни.
   Можно было даже сказать, что он несет на своих плечах ответственность за весь свой отдел, если не за все министерство. Мегрэ с трудом мог вообразить его интимные свидания с Жозе.
   К счастью, Жозе отличалась покладистым нравом. Вероятно, она была способна часами напролет с улыбкой выслушивать излияния мужчины, сломленного судьбой и несчастьями.
   Неожиданно Мегрэ стал яснее представлять себе Жозе. Она была практичной женщиной, хорошо умевшей считать деньги. Она купила дом на Монмартре и хранила в тайнике сорок восемь тысяч франков. Не собиралась ли она покупать второй дом, потом третий?
   Некоторые женщины исчисляют свое состояние домами, словно кирпичи являлись для них единственной надежной вещью в мире.
   – Вы не были готовы к тому, что может произойти трагедия, месье Паре?
   – Подобная мысль никогда не приходила мне в голову… Для меня не было ничего более успокаивающего, чем она, ее образ жизни, ее квартира…
   – Она говорила вам, где родилась?
   – В Пуатье, если не ошибаюсь.
   Из осторожности она, должно быть, называла всем разные места.
   – Вы считали ее образованной?
   – Она успешно сдала экзамены на бакалавра, а потом какое-то время работала секретаршей у адвоката…
   – Не знаете, как его зовут?
   – Я не придавал этому значения…
   – Она была когда-нибудь замужем?
   – Нет, насколько мне известно…
   – Вас не удивляли ее литературные предпочтения?
   – Она была сентиментальной, по сути, довольно наивной и поэтому любила популярные романы. Она сама немного посмеивалась над этой своей причудой…
   – Я не стану беспокоить вас без особой необходимости. Только прошу: подумайте, поройтесь в своих воспоминаниях… Какая-нибудь незначительная на первый взгляд фраза, мелкая деталь могли бы нам помочь.
   Расправляя свое крупное, тяжелое тело, Франсуа Паре колебался, не зная, стоит ли протягивать руку.
   – В данный момент я не могу ничего припомнить…
   Затем нерешительно, глухим голосом он спросил:
   – Она долго мучилась?
   – Судебный медик утверждает, что смерть наступила мгновенно.
   Губы Паре зашевелились. Вероятно, он молился.
   – Благодарю вас за проявленный такт… И мне очень жаль, что мы встретились при столь прискорбных обстоятельствах.
   – Мне тоже, месье Паре.
   Уф! Оказавшись на лестнице, Мегрэ тяжело вздохнул. Ему казалось, что он выбрался из душного тоннеля на свежий воздух, в реальный мир.
   Разумеется, он не узнал ничего конкретного, ничего, что могло бы немедленно помочь в расследовании, однако беседа с чиновником из министерства помогла ему создать более четкий образ молодой женщины.
   Любопытно – писать письмо в пивной, которую посещали клиенты из буржуазной среды, было ее излюбленной тактикой или же простой случайностью?
   Первый из ее известных Мегрэ любовников, Франсуа Курсель, познакомился с Жозе, когда той было двадцать пять лет. Чем она занималась в то время? Комиссар не мог представить себе ее, такую здравомыслящую, прохаживающейся по тротуарам вблизи площади Мадлен или Елисейских Полей. Была ли она действительно секретаршей какого-нибудь адвоката?
   Легкий ветерок колыхал листья на деревьях бульвара Сен-Жермен. Создавалось впечатление, что Мегрэ просто прогуливается, наслаждаясь свежим воздухом. На небольшой улочке, ведущей к набережным, он увидел старомодное бистро, перед которым с грузовика сгружали бочки с вином.
   Мегрэ вошел, облокотился о стойку.
   – Что за вино?
   – Сансёр. Я родом из тех мест. Вино мне поставляет шурин…
   – Налейте-ка стаканчик…
   Вино оказалось сухим, с насыщенным вкусом. Стойка была как в настоящих барах, а выложенный красной плиткой пол был усыпан деревянными опилками.
   – Еще один, пожалуйста…
   Странное у него ремесло! Комиссару предстояло встретиться еще с тремя мужчинами, тремя любовниками Жозефины, которая, судя по всему, торговала иллюзиями.
   Франсуа Паре с трудом найдет вторую такую, кому можно будет изливать всю горечь своего стареющего сердца. Флорантену придется вернуться в свою крошечную мастерскую на Монмартре, к убогому ложу в комнатушке без окон.
   – Следующий! – вздохнул Мегрэ, выходя из бистро и направляясь в контору.
   Еще один, которого придется разочаровать, лишить иллюзий.
   Когда Мегрэ, поднявшись по лестнице, пошел по длинному коридору здания криминальной полиции, он машинально бросил взгляд на застекленный зал ожидания, который инспекторы в шутку называли чистилищем.
   Он удивился, увидев Леона Флорантена, сидевшего на одном из неудобных зеленых стульев в компании незнакомца, небольшого роста толстяка с круглым лицом и голубыми глазами. Судя по внешнему виду, тот был типичным бонвиваном.
   Флорантен что-то тихо говорил незнакомцу, а тот время от времени подносил к глазам скомканный носовой платок.
   Сидевший напротив инспектор Дьедонне с равнодушным видом читал газету, раскрытую на странице, посвященной скачкам.
   Ни Флорантен, ни Дьедонне не заметили Мегрэ, и он, войдя в кабинет, нажал на кнопку звонка. Почти сразу же старый Жозеф приоткрыл дверь.
   – Ко мне кто-нибудь есть?
   – Два человека, господин дивизионный комиссар…
   – Кто пришел первым?
   – Вот этот…
   И Жозеф протянул визитную карточку Флорантена.
   – А второй?
   – Он появился минут десять назад и выглядел очень взволнованным…
   Это был Фернан Курсель, совладелец фирмы «Братья Курсели, шарикоподшипники» в Руане. На визитной карточке был также указан адрес парижского представительства на бульваре Вольтера.
   – Кого позвать первым?
   – Приведите-ка месье Курселя…
   Мегрэ расположился за своим письменным столом и бросил взгляд в окно, откуда струился теплый воздух.
   – Входите, прошу вас… Садитесь…
   Мужчина оказался действительно невысоким и весьма упитанным, однако можно было сказать, что это его ничуть не портило. От него исходила приятная жизненная сила, неподдельная сердечность.
   – Вы меня не знаете, господин комиссар…
   – Если бы вы не пришли сегодня утром, я сам наведался бы к вам в контору, месье Курсель…
   Голубые глаза взглянули на комиссара с удивлением, но без испуга.
   – Значит, вы уже в курсе?
   – Я знаю, что вы были очень близким другом мадемуазель Папе. Вероятно, сегодня утром вы были потрясены, слушая радио или читая газету…
   Лицо Курселя искривилось, словно из глаз вот-вот должны были хлынуть слезы, но он сумел взять себя в руки.
   – Прошу прощения… Я и в самом деле потрясен… Я был для нее больше, чем другом…
   – Знаю…
   – В таком случае мне особо нечего вам сообщить, поскольку у меня нет ни малейшего представления о том, что произошло… Это была самая нежная, самая скромная женщина…
   – Вы знакомы с мужчиной, сидевшим рядом с вами в зале ожидания?
   Промышленник, столь мало походивший на производителя шарикоподшипников, с удивлением посмотрел на комиссара.
   – Так, значит, вы не знаете, что у нее был брат?
   – Когда вы в первый раз с ним встретились?
   – Около трех лет назад. Примерно в то время, когда он вернулся из Уругвая.
   – И долго он там прожил?
   – А его самого вы не спрашивали?
   – Мне интересно узнать, что он вам рассказывал…
   – Он архитектор. Правительство Уругвая поручило ему разработать план нового города…
   – Вы познакомились с ним в квартире Жозефины Папе?
   – Верно…
   – Вы неожиданно пришли раньше?..
   – Сказать по правде, не помню…
   Заданный вопрос шокировал Курселя. Он нахмурил свои очень светлые брови. Его волосы тоже были светлыми, почти белыми, как у младенцев, а кожа – бледно-розовой.
   – Я не понимаю, куда вы клоните…
   – А позднее вы с ним встречались?
   – Три или четыре раза…
   – И всегда на улице Нотр-Дам-де-Лоретт?
   – Нет… Он пришел ко мне в контору, чтобы поговорить о проекте современного пляжа с отелями, виллами и бунгало, между Ле-Гро-дю-Руа и Палавасом.
   – Он хотел вас заинтересовать?
   – Да… Допускаю, что он разработал хороший проект, который, несомненно, будет осуществлен… К сожалению, я не могу изъять деньги из нашего дела, ведь оно принадлежит не только мне, но и моему брату…
   – Значит, вы ему ничего не дали?
   Курсель покраснел. Вопросы Мегрэ приводили его в замешательство.
   – Я дал ему несколько тысяч франков, чтобы он смог опубликовать свой проект.
   – И проект был напечатан? Вам прислали экземпляр?
   – Я уже сказал, что не интересовался этим…
   – А впоследствии он выпрашивал у вас деньги?
   – В прошлом году, хотя это слово мне не нравится… Новаторы неизбежно сталкиваются с трудностями… Его контора в Монпелье…
   – Так он живет в Монпелье?
   – А вы не знали?
   Они говорили на разных языках. Фернан Курсель начал терять терпение.
   – Почему бы вам не позвать его сюда и не задать все эти вопросы?
   – Его очередь еще настанет…
   – Похоже, вы настроены против него…
   – Вовсе нет, месье Курсель. Признаюсь даже, что учился с ним в одном лицее…
   Толстяк вынул сигару из золотого портсигара.
   – Вы позволите?
   – Прошу вас… Сколько раз вы одалживали ему деньги?
   Курсель задумался.
   – Трижды. В последний раз он забыл в Монпелье свою чековую книжку…
   – О чем вы разговаривали несколько минут назад, сидя в зале ожидания?
   – Я обязан отвечать?
   – Желательно…
   – Это так тяжело… Но что поделать!..
   Курсель вздохнул и, вытянув свои короткие ноги, выпустил изо рта сигарный дым.
   – Он не знает, на что его сестра тратила деньги. Я тоже, но меня это не касается… В данный момент он на мели, поскольку вложил все средства в свой проект… Он попросил меня взять на себя часть расходов на похороны…
   На лице Курселя было написано возмущение, когда он увидел, как губы Мегрэ расплылись в широкой улыбке. Да, Флорантен был не промах!
   – Прошу прощения. Сейчас вы все поймете. Знайте, что того, кто известен вам под именем Леона Папе, на самом деле зовут Леон Флорантен. Он сын кондитера из Мулена, и мы вместе с ним учились в лицее Банвиля.
   – Значит, он не брат…
   – Нет, дорогой месье. Ни родной, ни двоюродный, но это не мешало ему с ней жить.
   – Вы хотите сказать…
   Курсель вскочил, не в силах усидеть на месте.
   – Нет! – воскликнул он. – Это невозможно. Жозе не способна…
   Курсель ходил взад и вперед, роняя пепел на ковер.
   – Не забывайте, господин комиссар, что я знаю ее десять лет. Сначала я жил с ней, когда еще не был женат. Это я нашел ту квартиру на улице Нотр-Дам-де-Лоретт и обставил ее в соответствии со вкусами Жозе…
   – Тогда ей было двадцать пять лет?
   – Да… А мне тридцать два. В то время еще был жив мой отец, и я мало занимался нашим делом, поскольку мой брат Гастон возглавлял парижскую контору…
   – Где и как вы с ней познакомились?
   – Я ждал этого вопроса и знаю, что у вас на уме… Я познакомился с ней на Монмартре, в кабаре «Новый Адам». Сейчас его уже нет…
   – Она там выступала?
   – Нет… Она зазывала клиентов. Но это не значит, что она выполняла все их прихоти… Когда я увидел ее, она в одиночестве сидела за столиком, такая печальная, почти без косметики, одетая в простенькое черное платье. Она казалась такой робкой, что я едва осмелился заговорить с ней…
   – Вы провели с ней вечер?
   – Разумеется… Она рассказала мне о своем детстве…
   – И где она родилась?
   – В Ла-Рошели. Ее отец, рыбак, погиб при кораблекрушении. У нее осталось четверо младших братьев и сестер…
   – А мать?.. Готов поспорить, что она умерла…
   Курсель бросил на Мегрэ взгляд, полный негодования.
   – Если вы хотите, чтобы я продолжил…
   – Простите… Но, видите ли, всего этого не существует…
   – У нее нет четырех братьев и сестер?
   – Нет. И ей не приходилось ради них работать в кабаре на Монмартре. Ведь она именно так вам сказала?
   Курсель в нерешительности сел, опустив голову.
   – Я с трудом верю вам… Я так страстно ее любил…
   – И все же вы на ней не женились?
   – Да, я женился на одной из своих кузин… Я чувствовал, что старею… Я хотел иметь детей…
   – Вы живете в Руане?
   – Бо́льшую часть недели…
   – Кроме четверга…
   – Откуда вы знаете?
   – По четвергам вы ужинали с Жозе в городе, ходили в кино или театр, а потом возвращались ночевать на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт…
   – Совершенно верно… Я порой хотел порвать с ней, но не мог…
   – Ваша жена в курсе?
   – Разумеется, нет.
   – А брат?
   – Мне пришлось признаться Гастону, ведь предполагалось, что я езжу в нашу марсельскую контору…
   Потом Курсель простодушно добавил:
   – Он считает меня идиотом…
   Мегрэ с трудом подавил улыбку.
   – Как подумаю, что я готов был расплакаться перед этим человеком, который…
   – Флорантен был не единственным.
   – На что вы намекаете?
   – Если бы она умерла иначе, я оставил бы вас в неведении, месье Курсель. Но ее убили. Я обязан найти преступника, а это можно сделать лишь в обстановке доверия…
   – Вам известно, кто стрелял?
   – Пока нет… Не считая Флорантена, вас, регулярно навещавших ее, было четверо…
   Курсель покачал головой, словно по-прежнему ничему не верил.
   – А ведь в какой-то момент я собрался было на ней жениться… Не удержи меня Гастон, вполне вероятно, что…
   – По средам к ней приходил высокопоставленный чиновник, но на ночь он не оставался…
   – Вы его видели?
   – Сегодня утром.
   – Он признался?
   – Он не скрывал от меня ни самих посещений, ни их характера.
   – Сколько ему лет?
   – Пятьдесят пять… А не встречали ли вы хромца, в лифте или в квартире?
   – Нет…
   – Одним из вас был хромой, мужчина в летах… Я скоро найду его, если мои инспекторы уже этого не сделали.
   – Кто еще? – вздохнул Курсель, торопясь закончить разговор.
   – Рыжий, самый молодой из вас. Ему лет тридцать. Он работает в страховой компании.
   – Полагаю, вы не знали Жозе при жизни?
   – Совершенно верно.
   – Если бы вы ее знали, вы бы поняли мое смятение… Я готов был поклясться, что она – воплощенная искренность. Искренность, порой переходившая в наивность…
   – Вы давали ей на жизнь?
   – Мне приходилось настаивать, чтобы она согласилась… Она хотела устроиться на работу в магазин, бельевой например… Но здоровье у нее было слабое… У нее часто кружилась голова… Она всегда говорила, что я слишком щедр…
   Вдруг Курселя осенила мысль, которая до этого никогда не приходила ему в голову.
   – А другие?.. Они тоже?..
   – Боюсь, что да, месье Курсель… Все вы ее содержали, кроме, возможно, рыжего. Но я скоро это выясню… Во всяком случае, это верно в отношении чиновника, с которым я встречался утром…
   – Но на что она тратила деньги? Ее вкусы были весьма непритязательными…
   – Для начала она купила дом на улице Мон-Сени… После ее смерти в квартире нашли сорок восемь тысяч франков… А теперь попытайтесь справиться со своим смятением и подумайте… Я не спрашиваю вас, где вы находились вчера между тремя и четырьмя часами вечера…
   – Я ехал на машине из Руана. Около четверти четвертого я миновал туннель Сен-Клу…
   Курсель запнулся и с недоумением посмотрел на Мегрэ.
   – Так значит, вы меня подозреваете?
   – Я никого не подозреваю… Мои вопросы – обычная формальность. В котором часу вы приехали в контору?
   – Я не сразу туда отправился. Сначала я зашел в бар на улице Понтьё, где обыкновенно делаю ставки на скачках. На бульвар Вольтера я приехал в четверть шестого. По документам я являюсь компаньоном брата… Два раза в неделю я езжу на завод. На бульваре Вольтера у меня есть контора и секретарша, но дела идут как бы без моего участия…
   – Ваш брат не сердится на вас?
   – Напротив… Чем меньше я делаю, тем больше он доволен, поскольку чувствует себя полновластным хозяином.
   – Какая у вас машина, месье Курсель?
   – «Ягуар». С откидным верхом. Я всегда покупаю автомобили с откидным верхом. Бледно-голубой. Хотите знать номер?
   – Это необязательно.
   – Надо же, не только Жозе, но и ее так называемый братец… Как его зовут?
   – Флорантен… Его отец пек лучшие в Мулене пирожные…
   Курсель сжал кулаки.
   – Успокойтесь… Если не произойдет ничего непредвиденного, ваше имя не появится в газетах, а то, что было сказано в моем кабинете, останется тайной… Ваша жена ревнива?
   – Конечно, но не до безумия… Она догадывается, что время от времени у меня случаются интрижки в Марселе и Париже…
   – Значит, вы позволяете себе флиртовать, несмотря на Жозе?
   – Бывает… Как все мужчины, я любопытен…
   Курсель огляделся в поисках своей шляпы, которую оставил в зале ожидания. Мегрэ лично отвел его туда, боясь, как бы Курсель не бросился на Флорантена с кулаками.
   Тот мрачно взглянул на них, словно хотел узнать, не отхватил ли Курсель положенный ему, Флорантену, кусок.
   Когда промышленник ушел, инспектор Дьедонне, вставший при виде Мегрэ, спросил:
   – Мне отчитаться?
   – Что-нибудь важное произошло?
   – Нет. Позавтракав в бистро на углу, он вернулся домой. В половине десятого спустился в метро и приехал сюда. Попросил, чтобы вы его приняли. Тут пришел второй мужчина. Они пожали друг другу руки. Я не слышал, о чем они говорили…
   – На сегодня всё…
   Мегрэ сделал знак Флорантену.
   – Идем.
   Мегрэ впустил Флорантена в свой кабинет и, закрыв дверь, принялся пристально его рассматривать. Флорантен стоял, опустив голову. Его долговязое костлявое тело казалось обмякшим, словно оно вот-вот развалится на куски.
   – А ты еще больший негодяй, чем я думал…
   – Конечно…
   – Зачем ты это сделал?
   – Я не знал, что встречу его…
   – А зачем пришел?
   Флорантен вскинул голову и посмотрел на Мегрэ, словно побитая собака.
   – Как думаешь, сколько денег у меня в кармане?
   – Какое это имеет значение?
   – Как раз очень большое… У меня осталось ровно пятьдесят сантимов… И в квартале нет ни одного бистро, ни одного ресторана, где мне могли бы предоставить кредит…
   Теперь настала очередь комиссара изумляться почти так же сильно, как и его недавно ушедшему упитанному собеседнику.
   – Ты пришел, чтобы попросить у меня денег?
   – А у кого, как ты думаешь, я должен просить в подобных обстоятельствах?.. Полагаю, ты уже сообщил этому напыщенному кретину Паре, что я не брат Жозе…
   – Разумеется…
   – И его иллюзии сразу же развеялись…
   – В любом случае у него есть железное алиби. Вчера между тремя и четырьмя часами он находился в своем кабинете…
   – Увидев, как этот молочный поросенок входит в зал ожидания, я сказал себе, что еще не все потеряно…
   – Ты клянчил на похороны!.. И тебе не стыдно?
   – Знаешь, когда бывает стыдно… Заметь, я догадывался, что он тебе обо всем расскажет. Но поскольку я пришел первым, мне оставалось надеяться, что ты примешь меня раньше…
   Флорантен замолчал. Мегрэ подошел к окну. Уличный воздух редко казался ему таким чистым.
   – Что будет с сорока восьмью тысячами франков?
   Комиссар вздрогнул. Он просто не мог себе представить, что в этот момент Флорантен думает о деньгах.
   – Неужели ты не можешь понять, что я остался без средств к существованию?.. Антиквариат едва позволяет мне сводить концы с концами… К чему лукавить… Это было просто прикрытие…
   – Я давно это понял…
   – И пока я что-нибудь не придумаю…
   – А что ты собираешься делать?
   – Если понадобится, буду разгружать овощи на Центральном рынке.
   – Предупреждаю, что тебе запрещено покидать Париж.
   – Я остаюсь под подозрением?
   – До тех самых пор, пока убийца не окажется за решеткой. Ты и в самом деле ничего не знаешь о хромом?..
   – Жозе сама знала его только по имени: Виктор… Он никогда не рассказывал ей ни о жене, ни о детях… Она не знала, чем он занимается, но по его виду было ясно, что человек он состоятельный… Дорогая одежда, сшитые на заказ рубашки… Помню одну деталь… Однажды, когда он вынимал бумажник, из кармана выпал сезонный проездной билет на железнодорожную линию Париж – Бордо…
   Для инспекторов это могло стать зацепкой. Не так уж много пассажиров покупают сезонный проездной билет на линию Париж – Бордо.
   – Видишь… Я оказываю содействие полиции…
   Мегрэ понял его намек, вытащил из кармана бумажник и вынул стофранковую купюру.
   – Постарайся не потратить все сразу…
   – За мной по-прежнему будут следить?
   – Да.
   Мегрэ приоткрыл дверь в кабинет инспекторов.
   – Леруа…
   Комиссар дал инспектору указания. На этот раз он не смог не заметить руку, которую протянул ему старинный приятель.

4

   Было три часа дня. Мегрэ стоял перед открытым окном в своей обычной позе: трубка во рту, руки в карманах.
   Сияло солнце, небо было голубым и безоблачным. Как вдруг совершенно неожиданно с неба стал падать редкий косой дождь. Тяжелые капли, разбиваясь о землю, оставляли на ней широкие черные пятна.
   – Входи, Люка, – не оборачиваясь сказал Мегрэ, услышав, как приоткрылась дверь.
   Мегрэ посылал Люку наверх, под самую крышу Дворца правосудия, проверить по картотеке, не имеется ли на Флорантена криминального досье.
   – Три судимости, патрон, но ничего серьезного.
   – Мошенничество?
   – В первый раз – двадцать два года назад… Чек без покрытия. Он жил в меблированных комнатах на авеню Ваграм и снимал контору на Елисейских Полях. Занимался импортом экзотических фруктов… Осужден на полгода условно… Через восемь лет его судили за мошенничество и подлог. Жил он тогда в маленькой гостинице на Монпарнасе. На этот раз он схлопотал реальный срок. Еще через пять лет – снова чек без покрытия… Без определенного места жительства…
   – Спасибо…
   – Какие будут указания?
   – Поезжай на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт и расспроси торговцев. Жанвье их уже опрашивал, но тогда перед ним стояла другая задача. Я хотел бы знать, не видели ли они вчера между тремя и четырьмя часами на этой или соседних улицах светло-голубой «ягуар» с откидным верхом. Поспрашивай также в гаражах.
   Оставшись один, Мегрэ нахмурился. Специалистам Моера удалось узнать не слишком много. По всей квартире были отпечатки пальцев Жозефины Папе, как и следовало ожидать.
   Однако на ручке входной двери отпечатков вообще не оказалось: их тщательно стерли.
   Имелись также отпечатки пальцев Флорантена, в том числе в гардеробной и ванной комнате, но на ящике ночного столика, откуда убийца достал револьвер, ничего не было.
   Едва войдя в квартиру впервые, комиссар поразился царившей там чистоте. Жозефина Папе не держала прислуги, ни постоянной, ни приходящей. Мегрэ представил себе, как она, повязав на голову платок, все утро убирала комнаты под негромко льющуюся из радиолы музыку.
   На лице Мегрэ появилось угрюмое выражение, как всегда случалось, когда он бывал недоволен собой. Очевидно, его терзали смутные сомнения.
   Если бы Флорантен не был его одноклассником по лицею Мулена, разве он не попросил бы у следственного судьи ордер на его арест?
   Сын кондитера никогда не являлся для него тем, кого с полным правом можно назвать другом. Уже в лицее юный Мегрэ испытывал к нему противоречивые чувства.
   Флорантен был забавным и мог рассмешить весь класс, не боясь никаких наказаний, лишь бы его приятели повеселились от души.
   Но не таился ли в его поведении некий вызов, если не сказать агрессивность?
   Он потешался над всеми, смешно передразнивал учителей, изображая выражения их лиц и манеры.
   Флорантен никогда не лез за словом в карман. Отпустив шутку, он следил за реакцией своих одноклассников и огорчался, если приятели не хохотали во все горло.
   Не был ли он уже тогда изгоем? Не ощущал ли себя не таким, как все? И не поэтому ли в его шутках порой звучали желчные нотки?
   Повзрослев, уже в Париже, он знавал взлеты и падения, но ничуть не изменился.
   Не признавая себя побежденным, он продолжал хорохориться, даже в поношенном костюме сохраняя присущую ему элегантность.
   Он лгал, сам того не замечая. Он лгал всегда и везде и ничуть не смущался, когда его собеседник это замечал. Всем своим видом он словно бы говорил: «Но как придумано!.. Жаль, что ничего не вышло…»
   Он, должно быть, посещал ресторан «Фуке», бары на Елисейских Полях и на соседних улицах, различные кабаре, – словом, те заведения, в которых клиенты обретают ложную уверенность в себе.
   В глубине души Мегрэ осознавал, что Флорантен всерьез обеспокоен. Роль шута была лишь парадным фасадом, позволявшим ему прятаться от жалкой действительности.
   Он был неудачником, типичным неудачником, и что хуже всего – стареющим.
   Не из жалости ли Мегрэ не арестовал его? Или потому, что против Флорантена имелось слишком много улик, хотя он был далеко не глуп?
   Например, тот факт, что он унес, завернув в утреннюю газету, коробку из-под печенья со сбережениями Жозе. Неужели он не мог найти другой тайник, кроме своей конуры на бульваре Рошешуар, которую полиция непременно обыскала бы?
   Или эти четверть часа, которые он провел в гардеробной после выстрела…
   Боялся ли он очутиться лицом к лицу с убийцей?
   Флорантен пришел к Мегрэ, хотя было бы намного проще поставить в известность комиссара квартала…
   У Мегрэ были веские причины арестовать Флорантена. К тому же несколько недель назад к Жозе начал приходить рыжий молодой мужчина, который вполне мог занять место Флорантена, то есть лишить его верного куска хлеба.
   В дверь постучал Жанвье. Не дожидаясь ответа, инспектор вошел и рухнул на стул.
   – Наконец-то, патрон…
   – Хромой?
   – Да… Уж не знаю, сколько я сделал звонков… Только в Бордо звонил раз шесть… В Национальном управлении железных дорог я чуть ли не на коленях умолял, чтобы они немедленно начали поиск среди владельцев сезонных проездных билетов…
   Жанвье закурил, вытянул ноги.
   – Надеюсь, мой хромой – тот самый… Не знаю, правильно ли я поступил, попросив его прийти к вам… Он будет здесь через полчаса.
   – Я предпочел бы сам нанести ему визит…
   – Он живет в Бордо. В Париже на длительный срок бронирует номер в отеле «Скриб». Это буквально в двух шагах от его конторы на улице Обера.
   – Кто он такой?
   – Если мои сведения верны, он в Бордо важная шишка с набережной Шартрон, той самой, где находятся фамильные особняки местной знати. Он, разумеется, торгует вином… В основном ведет дела с Германией и скандинавскими странами…
   – Ты его видел?
   – Я ему звонил.
   – Он удивился?
   – Сперва он держался очень нагло и спросил, не шучу ли я. Когда я подтвердил, что действительно являюсь сотрудником криминальной полиции и что вы хотите его видеть, он заявил, что ему в полиции совершенно нечего делать и будет лучше, если полиция оставит его в покое, иначе у нее возникнут серьезные неприятности. Я завел речь о квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
   – И как он отреагировал?
   – Он замолчал, потом проворчал: «Когда комиссар Мегрэ хочет меня видеть?» – «Чем раньше, тем лучше». – «Как только закончу с почтой, сразу же приду на набережную Орфевр».
   Жанвье добавил:
   – Его зовут Ламот… Виктор Ламот… Если хотите, во время вашей беседы я свяжусь с криминальной полицией Бордо, чтобы получить о нем дополнительные сведения…
   – Неплохая мысль…
   – Похоже, вы не слишком довольны…
   Мегрэ пожал плечами. Разве он не бывал таким всегда на определенном этапе расследования, когда еще ничего не было ясно наверняка? Впрочем, еще накануне он не знал никого из всех этих людей, кроме Флорантена.
   Утром он принял у себя в кабинете маленького, кругленького, довольно нелепого на вид мужчину. Если бы Курселю не посчастливилось родиться в семье производителя шарикоподшипников, кем бы он стал? Коммивояжером? Или превратился бы в такого же Флорантена – полупаразита, полумошенника?
   Жозеф сообщил о приходе посетителя, и Мегрэ поднялся ему навстречу. Мужчина действительно хромал. Мегрэ поразили его совершенно седые волосы и дряблое лицо. На вид мужчине было лет шестьдесят.
   – Входите, месье Ламот… Прошу прощения за беспокойство… Надеюсь, регулировщики позволили вам поставить машину во дворе?
   – Это дело моего шофера…
   А как же иначе! Такой мужчина просто обязан иметь шофера и целый штат прислуги в Бордо!
   – Полагаю, вам известно, почему я хочу с вами поговорить?
   – Один из ваших инспекторов упомянул о квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Я не очень хорошо понял, куда он клонит.
   Мегрэ сел за свой стол и принялся набивать трубку. Его собеседник сидел на стуле напротив окна.
   – Вы были знакомы с Жозефиной Папе…
   Возникла довольно долгая пауза.
   – Интересно, как вы об этом узнали…
   – Вы, должно быть, догадываетесь, что у нас свои методы ведения расследования, иначе тюрьмы пустовали бы.
   – Мне не нравятся ваши последние слова. Если это намек…
   – Вовсе нет… Вы читали утреннюю газету?
   – Как и все.
   – Значит, вы знаете, что Жозефина Папе (или Жозе для близких) была убита в своей квартире вчера во второй половине дня… Где вы находились в это время?
   – Во всяком случае не на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
   – Вы были у себя в конторе?
   – В котором часу?
   – Скажем, между тремя и четырьмя…
   – Я гулял по Большим Бульварам.
   – Один?
   – Вам это кажется странным?
   – Вы часто гуляете один?
   – Когда я бываю в Париже, я гуляю один час утром, около десяти, и один час во второй половине дня. Мой врач подтвердит, что именно он порекомендовал мне прогулки. Я был намного полнее, чем сейчас, и мое сердце могло не выдержать…
   – Вы отдаете себе отчет, что у вас нет алиби?
   – А оно мне необходимо?
   – Как и другим любовникам Жозе…
   Он даже не вздрогнул и остался невозмутимым. Только спросил:
   – Нас было несколько?
   В его голосе прозвучала ирония.
   – Четверо, насколько мне известно, не считая того, кто постоянно с ней жил.
   – А что, кто-то с ней постоянно жил?
   – Если мои сведения верны, вашим днем была суббота, поскольку каждому определен свой день.
   – У меня есть привычки. Я веду размеренный образ жизни. По субботам, после посещения квартиры на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, я сажусь в скорый поезд Париж – Бордо, чтобы к вечеру быть дома…
   – Вы женаты, месье Ламот?
   – Я женат и к тому же отец семейства. Один из моих сыновей работает вместе со мной на наших складах в Бордо. Другой – представитель фирмы в Бонне. Он часто ездит в страны Северной Европы. Моя дочь с мужем и двумя моими внуками живут в Лондоне…
   – Как давно вы знаете Жозефину Папе?
   – Около четырех лет… Чуть больше или меньше…
   – Что она для вас значила?
   Он проговорил с неким снисхождением, даже с долей презрения:
   – Она была отвлекающим средством…
   – Вы хотите сказать, что не питали к ней ни малейшей привязанности?
   – Слово «привязанность» кажется мне слишком сильным.
   – Давайте заменим его на «симпатию»…
   – С ней было приятно общаться, она казалась очень скромной. Такой скромной, что я удивлен, как вы сумели меня вычислить… Могу я узнать, кто вам рассказал обо мне?
   – Сначала нам стало известно о хромце, приходившем по субботам…
   – Я упал с лошади, когда мне было семнадцать лет.
   – У вас есть сезонный проездной билет…
   – Понимаю… Вам предстояло найти хромого владельца сезонного проездного билета на поезд Париж – Бордо…
   – Меня удивляет одна вещь, месье Ламот… Вы живете в отеле «Скриб» и могли бы в любом баре по соседству найти хорошеньких женщин, готовых удовлетворить все ваши прихоти…
   Но мужчину с набережной Шартрон не так-то легко было смутить. Он спокойно отвечал на вопросы, правда, с некоторым высокомерием. Разве набережная Шартрон в Бордо не была аналогом Фобур Сен-Жермен в Париже, где в течение долгих лет жили настоящие династии?
   Для Ламота Мегрэ был обыкновенным полицейским. Конечно, полицейские нужны для охраны имущества граждан, но Ламот впервые с ними сталкивался.
   – Кстати, как вас зовут?
   – Не важно… Мегрэ, если хотите…
   – Хочу заметить вам, месье Мегрэ, что я любитель порядка, человек, воспитанный в определенных принципах, которыми сегодня пренебрегают… У меня нет обыкновения посещать бары. Пусть это покажется вам странным, но я никогда не бывал в кафе Бордо, разве что в студенческие годы… А уж привести в свой номер в «Скрибе» одну из тех женщин, о которых вы говорите… Согласитесь, это просто неприлично, да к тому же весьма рискованно…
   – Вы имеете в виду шантаж?
   – В моем положении это опасно…
   – Однако каждую неделю на улице Нотр-Дам-де-Лоретт вы встречались с Жозе…
   – Но риск был меньшим, не так ли?
   Мегрэ начал терять терпение.
   – И все же вы были плохо осведомлены о ней…
   – А вы предпочли бы, чтобы сначала я пришел к вам и навел о ней справки?
   – Где вы с ней познакомились?
   – В вагоне-ресторане.
   – Она ехала в Бордо?
   – Возвращалась оттуда. Мы сидели напротив друг друга за столиком на двоих. Она выглядела весьма добропорядочно… Когда я протянул ей корзинку с хлебом, она недоверчиво взглянула на меня. К тому же оказалось, что мы ехали в одном купе…
   – До этого у вас была любовница?
   – Вы не находите, что ваш вопрос слишком дерзок и не имеет отношения к вашему расследованию?
   – Вы не хотите отвечать?
   – Мне нечего от вас скрывать… Да, у меня была любовница, одна из моих бывших секретарш. Я поселил ее в однокомнатной квартире на улице Гранд Армэ. Неделей раньше она сказала мне, что выходит замуж…
   – Таким образом, место освободилось…
   – Мне не нравится ваша ирония, и я не собираюсь больше отвечать на ваши вопросы.
   – В таком случае вы рискуете задержаться здесь намного дольше, чем вам хотелось бы…
   – Это угроза?
   – Предупреждение.
   – Я даже не стану вызывать своего адвоката… Спрашивайте…
   Тон его становился все более высокомерным и сухим.
   – Как скоро после знакомства с Жозе вы пришли на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт?
   – Через три недели… Возможно, через месяц…
   – Она сказала вам, что работает?
   – Нет.
   – По ее словам, на что она жила?
   – На небольшую пенсию, назначенную ей одним из дядьёв…
   – Она сказала вам, откуда родом?
   – Из-под Гренобля.
   Похоже, Жозефина Папе испытывала такую же потребность лгать, что и Флорантен. Каждому из своих любовников она называла другое место рождения.
   – Вы щедро платили ей?
   – Ваш вопрос не слишком тактичен…
   – Я хочу, чтобы вы мне ответили.
   – Каждый месяц я давал ей в конверте две тысячи франков… Вернее, клал конверт на камин…
   Мегрэ улыбнулся. Мысленно он вернулся в ту пору, когда только начинал работать в полиции. Тогда еще можно было увидеть, как на Больших Бульварах господа в лакированных туфлях, белых гетрах, с моноклем увиваются за хорошенькими женщинами.
   Это было время меблированных мансард и женщин на содержании, которые, вероятно, обладали таким же кротким нравом, такой же скромностью и покладистостью, что и Жозефина Папе.
   Виктор Ламот не был влюблен. Основная часть его жизни протекала в семейном кругу в Бордо, в доме, где царили строгие порядки, а несколько дней в неделю – в отеле «Скриб» и в конторе на улице Обера.
   Тем не менее он тоже нуждался в оазисе, где мог бы сбросить маску респектабельности и поговорить по душам. А с такой женщиной, как Жозе, можно было расслабиться, не опасаясь, что это повлечет за собой серьезные последствия.
   – Вы знакомы с кем-нибудь из других ее посетителей?
   – Она мне их не представляла.
   – Но вы могли случайно столкнуться с кем-нибудь из них.
   – Ничего подобного не произошло.
   – Вы куда-нибудь выходили вместе?
   – Нет.
   – Шофер ждал вас на улице?
   Он пожал плечами, словно поразился наивности Мегрэ.
   – Я всегда приезжал к ней на такси…
   – Вам известно, что она приобрела дом на Монмартре?
   – Впервые слышу…
   Эти вопросы не интересовали его, и он оставался к ним равнодушен.
   – Кроме того, в ее квартире мы нашли сорок восемь тысяч франков…
   – Вероятно, часть этих денег дал я… Но не бойтесь, я не собираюсь требовать их назад…
   – Вас огорчила ее смерть?
   – По правде говоря, нет… Каждый день умирают миллионы…
   Мегрэ встал. С него было довольно. Если бы он продолжил этот допрос, то уже не смог бы скрывать отвращения.
   – Вы хотите, чтобы я подписал показания?
   – Нет.
   – Я должен быть готов к тому, что меня вызовет следственный судья?
   – Сейчас я не могу ответить на этот вопрос.
   – В случае, если дело будет передано в суд присяжных…
   – Оно будет туда передано…
   – При условии, что вы найдете убийцу…
   – Мы его найдем…
   – Предупреждаю, что я сделаю все возможное, чтобы не выступать свидетелем в суде… У меня есть друзья наверху…
   – Не сомневаюсь…
   С этими словами комиссар направился к двери и широко распахнул ее. Прежде чем переступить порог, Ламот обернулся, не зная, стоит ли прощаться, и наконец вышел, ни сказав ни слова.
   Вот и третий! Остался рыжий. Мегрэ был не в духе. Ему понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Дождь давно прекратился. Муха, возможно вчерашняя, влетела в кабинет в тот момент, когда он, сев за стол, стал машинально выводить черточки на листе бумаги.
   Черточки превратились в слово.
   «Предумышленность».
   Если, конечно, убийцей был не Флорантен, предумышленность казалась маловероятной, ведь убийца пришел без оружия. И он не был посторонним, поскольку знал, что в ящике ночного столика лежит заряженный револьвер.
   А может быть, он и рассчитывал использовать именно это оружие?
   Если по-прежнему допускать, что Флорантен действительно прятался в гардеробной, почему еще около получаса убийца оставался в спальне, где мог передвигаться, лишь переступая через труп?
   Искал ли он деньги? Почему он их не нашел, ведь достаточно было просто взломать нехитрый замок ящика?
   Письма? Какие-нибудь документы?
   Ни чиновник Франсуа Паре, ни толстяк Фернан Курсель, ни высокомерный Виктор Ламот не нуждались в деньгах. Но все трое, несомненно, бурно отреагировали бы на шантаж.
   И вновь всё сводилось к Флорантену, тому самому, которого следственный судья непременно потребовал бы арестовать, знай он подробности.
   Мегрэ надеялся на допрос рыжего, Жана-Люка Бодара, но отправленный на его поиски инспектор вернулся ни с чем. Молодой страховой агент уехал и должен был вернуться лишь к вечеру.
   Жан-Люк Бодар жил в меблированном номере гостиницы «Босежур» на бульваре Батиньоль и питался в ресторане.
   Мегрэ терзался сомнениями, словно в ходе расследования что-то не ладилось. Он был недоволен собой, чувствовал себя не в своей тарелке. У него не хватало смелости приняться за досье, кипой лежавшие на столе, и он открыл дверь, ведущую в кабинет инспекторов.
   – Зайди ко мне, – обратился он к Лапуэнту. – Проедемся на машине…
   Когда они выехали на набережную, комиссар проворчал:
   – На улицу Нотр-Дам-де-Лоретт…
   Комиссару казалось, что он забыл нечто важное, сам того не заметив упустил истину. За все время в пути он не произнес ни слова и так грыз трубку, что эбонитовый мундштук раскололся.
   – Постарайся припарковаться и приходи.
   – В квартиру?
   – Нет, в привратницкую…
   Мегрэ не давал покоя чудовищный облик консьержки, ее неподвижно смотрящие глаза. Он застал ее на том же месте, что и накануне: стоящей за тюлевой занавеской. Когда комиссар толкнул дверь, она рукой отодвинула занавеску, но не соизволила отступить назад.
   Она не спросила, зачем приехал комиссар, и лишь с осуждением взглянула на него.
   У нее была очень белая кожа, казавшаяся нездоровой. А не из тех ли она «юродивых», как говорят в деревнях, тех безобидных дурочек, которые некогда там встречались?
   Комиссару надоело смотреть, как она торчит посреди комнаты, словно столб.
   – Садитесь, – нетерпеливо сказал он.
   Она спокойно мотнула головой.
   – Я снова задам вам те же самые вопросы, что и вчера. Но на этот раз предупреждаю, что вы можете быть привлечены к ответственности за дачу ложных показаний, если не скажете правду…
   Она и бровью не повела. Мегрэ показалось, что в ее глазах сверкнул огонек. Было ясно, что она его не боялась. Она вообще никого не боялась.
   – Кто-нибудь поднимался на четвертый этаж между тремя и четырьмя часами?
   – Нет.
   – А на другие этажи?
   – Только пожилая дама к зубному врачу.
   – Вы знаете Франсуа Паре?
   – Нет.
   – Высокий полный мужчина лет пятидесяти, с редкими волосами и черными усами…
   – Возможно.
   – Он имел обыкновение приходить по средам около половины шестого… Вчера он приходил?
   – Да.
   – В котором часу?
   – Точно не знаю. До шести.
   – Долго ли он пробыл наверху?
   – Сразу же спустился.
   – Он о чем-нибудь у вас спрашивал?
   – Нет.
   Консьержка отвечала, как автомат, при этом лицо ее оставалось бесстрастным. Она не спускала глаз с Мегрэ, словно ждала, что он загонит ее в ловушку. Способна ли она покрывать кого-то? Понимала ли она всю значимость своих показаний?
   На карту была поставлена судьба Флорантена. Если в дом никто не входил, то друг детства Мегрэ лгал, а значит, не было ни звонка, ни посетителя, ни сидения в гардеробной. Иными словами, Флорантен сам прикончил свою подружку.
   В стеклянную дверь постучали, и Мегрэ впустил Лапуэнта.
   – Один из моих инспекторов, – представил его комиссар. – Еще раз прошу вас взвешивать каждое слово и сообщать только то, в чем вы уверены…
   Консьержке ни разу в жизни не приходилось играть столь важную роль. Должно быть, внутренне она ликовала. Она и надеяться не смела, что сам полицейский начальник будет почти умолять ее о помощи.
   – Приходил ли Франсуа Паре дважды во второй половине дня?
   – Нет.
   – Вы уверены, что не видели его?
   – Да.
   – Иногда вы выходите на кухню…
   – Но не в это время…
   – Где находится телефон?
   – На кухне.
   – Если бы кто-нибудь позвонил…
   – Никто не звонил.
   – Говорит ли вам что-нибудь фамилия Курсель?
   – Да.
   – Почему его фамилию вы знаете, а фамилию месье Паре – нет?
   – Потому что он почти жил здесь… Десять лет назад он часто ночевал наверху, а порой выходил вместе с мадемуазель Папе…
   – Он хорошо к вам относился?
   – Здоровался, когда шел мимо.
   – Он нравится вам больше других?
   – Он более вежливый.
   – Ведь и сейчас он часто оставался по четвергам на ночь…
   – Это меня не касается.
   – Он приходил вчера?
   – Нет.
   – Вы знаете, какая у него машина?
   – Голубая.
   Она говорила ровным, безразличным голосом. На Лапуэнта это произвело сильное впечатление.
   – Вы знаете, как зовут хромого?
   – Нет.
   – Он никогда к вам не заглядывал?
   – Нет.
   – Его зовут Виктор Ламот… Вы его вчера видели?
   – Нет.
   – А рыжего по фамилии Бодар?
   – Я его не видела.
   Мегрэ захотелось схватить консьержку и вытрясти из нее правду, как вытряхивают монетки из копилки.
   – Итак, вы утверждаете, что Леон Флорантен оставался наедине с Жозефиной Папе.
   – Я наверх не ходила.
   Это становилось невыносимым.
   – Тем не менее это единственный возможный вывод, если верить вашим показаниям.
   – Я тут ни при чем.
   – Вы ненавидите Флорантена?
   – Это мое личное дело.
   – Можно подумать, что вы поступаете так из личной мести.
   – Думайте все что угодно.
   Что-то не складывалось, Мегрэ это чувствовал. Даже если подобная бесстрастность была естественным ее состоянием, даже если она всегда говорила монотонно, используя как можно меньше слов, что-то явно не сходилось. Либо она нагло врет по известной ей одной причине, либо не говорит всей правды.
   Было очевидно, что консьержка держалась настороже, пытаясь предугадать вопросы.
   – Скажите, мадам Блан… Вам кто-нибудь угрожал?..
   – Нет.
   – Предположим, убийца Жозефины Папе угрожал расправиться с вами в случае, если вы заговорите…
   Она мотнула головой.
   – Дайте мне закончить… Если вы скажете правду, то позволите нам арестовать его и тем самым обезопасите себя… А вот храня молчание, вы подвергаете себя большой опасности… Ведь он может счесть более разумным покончить с вами…
   Почему в ее взгляде промелькнула ирония?
   – Убийцы редко оставляют в живых неудобных свидетелей… Я мог бы привести вам десятки примеров… Если вы не окажете нам доверия, мы не сумеем вас защитить…
   Несколько секунд Мегрэ надеялся. Нет, она не превратилась в человеческое существо, но все же в ней что-то дрогнуло, ожило, возможно, заколебалось.
   Мегрэ тревожно ждал.
   – Что вы обо всем этом думаете? – наконец произнес он.
   – Ничего.
   Мегрэ окончательно потерял терпение.
   – Пойдем, Лапуэнт…
   Когда они вышли на улицу, комиссар сказал:
   – Я почти уверен: она что-то знает… Я вот все спрашиваю себя: так ли она глупа, как хочет казаться…
   – Куда теперь?
   Мегрэ колебался. Он еще не допросил страхового агента и поэтому не знал, как дальше вести расследование.
   – На бульвар Рошешуар…
   Мастерская Флорантена была закрыта. Художник, работавший по соседству, крикнул:
   – Там никого нет…
   – Он давно ушел?
   – Он не вернулся к обеду. Вы из полиции?
   – Да.
   – Я так и думал… Со вчерашнего дня кто-то постоянно шатается во дворе и следует за ним по пятам, едва он выходит… Что он натворил?..
   – Мы даже не знаем, натворил ли он что-нибудь…
   – Он вообще подозрительный тип!
   – Возможно…
   Художник был большим любителем поболтать, но за весь день ему редко выпадала такая возможность.
   – Вы хорошо его знаете?
   – Иногда перебрасываемся парой слов…
   – У него много клиентов?
   Художник насмешливо посмотрел на Мегрэ.
   – Клиентов?.. Да откуда им взяться?.. Никому и в голову не придет заглянуть в этот двор в поисках антикварной лавки… Да и антиквариат у него… Впрочем, он редко здесь бывает… Приходит только для того, чтобы повесить табличку: «Скоро вернусь» или «Закрыто до четверга».
   – Иногда он здесь ночует…
   – Да, верно… Порой я видел, как он бреется по утрам. Сам-то я живу на улице Ламарка…
   – Он откровенничал с вами?
   Художник задумался, продолжая водить кистью по холсту. Он так привык писать Сакре-Кёр, что мог бы делать это с закрытыми глазами.
   – Он не любит мужа своей сестры, это точно.
   – Почему?
   – Он сказал мне, что если бы тот не обворовал его, то жизнь сложилась бы иначе… Их родители были процветающими торговцами, не помню где…
   – В Мулене…
   – Возможно… Когда отец отошел от дел, всем стал заправлять муж сестры… Он должен был поделиться с Флорантеном рецептами… Они так договорились…Но отец умер, а Флорантен остался с носом…
   Мегрэ помнил розовощекую смешливую девушку, в далекие времена стоявшую за стойкой из белого мрамора. Возможно, она и была подлинной причиной того, что он редко заходил в кондитерскую.
   – Он когда-нибудь занимал у вас?
   – Откуда вы знаете?.. Незначительные суммы… Да я и не мог бы давать ему слишком много… Франков двадцать, иногда пятьдесят, но редко…
   – Он возвращал вам долг?
   – Не на следующий день, как обещал… Через некоторое время… А в чем его подозревают? Вы ведь комиссар Мегрэ, так? Я вас сразу узнал по фотографиям в газетах. Если уж вы удосужились заняться им, значит, дело серьезное… Преступление?.. Думаете, он кого-то убил?..
   – Понятия не имею…
   – Если позволите, я выскажу свое мнение: этот тип не способен на убийство. Может, за ним и водятся кое-какие грешки, не знаю… Да, вот еще что! Возможно, это не его вина… Он постоянно придумывает новые проекты и наверняка верит, что ему удастся их осуществить. И идеи у него появляются неплохие… Только он слишком увлекается и всегда терпит неудачу…
   – А у вас, случайно, нет ключа от его мастерской?
   – Как вы догадались?
   – Я просто предположил…
   – Раз в год нет-нет да и появится покупатель, поэтому он и дал мне ключ. Назвал цену на кое-какую мебель…
   Художник принес массивный ключ.
   – Полагаю, он не станет на меня сердиться…
   – Не беспокойтесь…
   Во второй раз Мегрэ и Лапуэнт тщательно обыскали мастерскую, потом каморку. Ничто не ускользнуло от их пристального внимания. В маленьком помещении стоял приятный запах крема для бритья незнакомой Мегрэ марки.
   – Что мы ищем, патрон?
   – Если бы я знал…
   – Никто ни на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, ни на соседних улицах не видел голубого «ягуара». Молочнице хорошо знакома эта машина. «По четвергам она всегда останавливается напротив моей лавки… Погодите! В этот четверг я ее не видела… За рулем обычно сидел толстый коротышка. Надеюсь, с ним ничего не случилось…»
   Докладывал Жанвье.
   – Я также побывал в гараже на улице Лабрюйера. Видел машину, зарегистрированную на Жозефину Папе. «Рено» двухлетней давности… Судя по спидометру, она прошла всего двадцать четыре тысячи километров и находится в прекрасном состоянии. В багажнике ничего… В отделении для перчаток – дорожный атлас «Мишлен», пара солнечных очков и тюбик с аспирином.
   – Надеюсь, со страховым агентом нам повезет больше…
   Жанвье чувствовал, что патрон действовал вслепую. Он предпочел промолчать, напустив на себя невинный вид. И все же спросил:
   – Вы его вызвали?
   – В свою гостиницу он вернется только вечером. Отправляйся туда, скажем, часам к восьми… Возможно, тебе придется долго ждать. Как только он появится, позвони мне на бульвар Ришар-Ленуар…
   Было начало седьмого. Кабинеты пустели. Едва Мегрэ взял шляпу, как зазвонил телефон. Говорил инспектор Леруа.
   – Патрон, я в ресторане на улице Лепик, где он ужинает. Я тоже поем… Вторую половину дня мы провели в кинотеатре на площади Клиши. Смотрели дурацкий фильм… Это был непрерывный показ, и мы просмотрели одну и ту же ленту дважды, сидя друг за другом…
   – Он нервничает?
   – Вовсе нет… Время от времени оглядывается и подмигивает мне. Еще немного, и он предложит вместе перекусить…
   – Я сейчас отправлю кого-нибудь на бульвар Рошешуар сменить тебя…
   – Знаете, я не очень устал…
   – Жанвье, пошли туда кого-нибудь… Не знаю, кто сейчас свободен… И не забудь позвонить мне, как только рыжий появится в своей гостинице… «Босежур»… Будет лучше, если он тебя не заметит.
   Мегрэ задержался на площади Дофина, чтобы пропустить стаканчик за стойкой. День оставил у него тягостное ощущение, а особенно – беседа с Виктором Ламотом.
   Правда, разговор с консьержкой был не лучше.
   – Налейте-ка мне…
   Мегрэ поприветствовал коллег, игравших в углу в белот. Вернувшись домой, он даже не пытался скрыть свое скверное настроение. Впрочем, провести мадам Мегрэ было невозможно.
   – Подумать только, как все просто! – проворчал он, снимая шляпу.
   – Что просто?
   – Арестовать Флорантена. Так поступил бы любой на моем месте. Если я сообщу следственному судье хотя бы половину фактов, свидетельствующих против Флорантена, он тут же прикажет мне взять его под арест…
   – Почему ты колеблешься? Потому что он был твоим другом?
   – Не другом – приятелем… – поправил он.
   Мегрэ набил пенковую трубку, которую курил только дома.
   – Но дело не в этом…
   Казалось, Мегрэ сам ищет подлинную причину своего поведения.
   – Все факты против него… Слишком много фактов против него, понимаешь?.. И мне совсем не нравится консьержка…
   Мадам Мегрэ едва не рассмеялась, поскольку он произнес последние слова таким серьезным тоном, словно они были главным аргументом.
   – В наше время просто в голове не укладывается, как можно вести тот образ жизни, который вела эта девица… Что до мужичков, навещавших ее в определенный день, то в это с трудом верится…
   Мегрэ сердился на весь белый свет, начиная с Жозефины Папе, так глупо позволившей себя убить, и заканчивая Флорантеном, навлекшим на себя бесчисленные подозрения; на этого достойного чиновника Паре, жена которого была неврастеничкой, на толстого производителя шарикоподшипников и особенно на заносчивого хромого из Бордо.
   Но все его мысли неизменно возвращались к консьержке.
   – Она врет… Я уверен, что она врет или что-то скрывает… Только из нее ничего не вытянешь…
   – Ешь…
   На ужин был пышный омлет, приправленный пряными травами. Но Мегрэ не обращал на него никакого внимания. В салат мадам Мегрэ для аромата добавила гренки, натертые чесноком, и сочные персики.
   – Ты не должен принимать это дело так близко к сердцу…
   Мегрэ посмотрел на жену как человек, мысли которого витали далеко.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Можно подумать, что ты лично в этом заинтересован, что речь идет об одном из членов твоей семьи…
   Мегрэ неожиданно для себя расслабился, осознав, насколько смешным было его поведение, и улыбнулся.
   – Ты права… Это сильнее меня… Я ненавижу, когда хитрят, лукавят. Если кто-нибудь начинает вилять, я выхожу из себя…
   Зазвонил телефон.
   – Вот видишь!
   – Он только что вошел в гостиницу, – сообщил Жанвье.
   Настала очередь рыжего. Мегрэ хотел уже положить трубку, как Жанвье добавил:
   – Он с женщиной…

5

   Бульвар Батиньоль, с двух сторон обсаженный деревьями, был темным и безлюдным, однако в самом его конце, придавая контраст окружающему, виднелись яркие огни площади Клиши.
   Жанвье вышел из тени. В темноте был виден только красноватый огонек его сигареты.
   – Они пришли пешком, под ручку. Мужчина невысокий, коротконогий, очень подвижный. Девушка молоденькая и красивая.
   – Отправляйся спать, иначе твоя жена будет на меня сердиться…
   Едва войдя в плохо освещенный коридор, Мегрэ узнал знакомый запах: впервые оказавшись в Париже, он поселился именно на Монмартре, в похожей гостинице под названием «Мертвая королева». О какой королеве шла речь? Этого никто не мог ему сказать. Гостиницу держали выходцы из Оверни, неукоснительно следившие, чтобы постояльцы не готовили в комнатах.
   Это был запах теплых простыней и тесноты. Как и в «Мертвой королеве», на входной двери висела табличка:

   «Номера на месяц, неделю и на день.
   Все удобства.
   Ванные комнаты»

   При этом, правда, не уточнялось, что на этаже имелась всего одна ванная комната, и чтобы воспользоваться ею, надо было отстоять очередь.
   За конторкой сидела женщина в домашних туфлях и в халате, с волосами, похожими на паклю. Она подсчитывала дневную выручку. Перед ней висела доска с ключами.
   – Будьте добры, скажите, где живет месье Бодар…
   Даже не взглянув на комиссара, она проворчала:
   – Пятый этаж… Комната шестьдесят восемь…
   В гостинице не было лифта. Ковер, устилавший лестницу, протерся до дыр. Чем выше поднимался комиссар, тем сильнее чувствовался запах. В конце коридора Мегрэ постучал в дверь с номером шестьдесят восемь. Сначала никто не ответил. На третий раз раздраженный мужской голос произнес:
   – В чем дело?
   – Я хотел бы поговорить с месье Бодаром.
   – По какому поводу?
   – Будет лучше, если я не стану оповещать всю гостиницу о цели своего визита, крича через дверь…
   – Вы не могли бы прийти в другой раз?
   – Это довольно срочно…
   – Кто вы такой?
   – Если вы откроете, я вам скажу.
   Послышался скрип матрасных пружин. Дверь приоткрылась. Мегрэ увидел взлохмаченную копну рыжих волос, лицо боксера и обнаженный торс мужчины, выглядывавшего из-за двери. Ничего не говоря, Мегрэ показал свой значок.
   – Вы собираетесь меня увести? – спросил Бодар, в голосе которого послышался не то страх, не то беспокойство.
   – Я хочу задать вам несколько вопросов…
   – Дело в том, что я не один… Подождите несколько минут…
   Дверь закрылась. Мегрэ слышал голоса, шаги. Прошло больше пяти минут, прежде чем дверь снова открылась. Тем временем комиссар присел на ступеньку лестницы.
   – Входите…
   Кровать с медными стойками была разобрана. Девушка причесывалась перед зеркалом, стоявшим на туалетном столике. Мегрэ показалось, что он вернулся на тридцать пять лет назад, настолько обстановка напоминала ему комнату в «Мертвой королеве».
   На девушке было хлопчатобумажное платье и сандалии на босу ногу. Она явно сердилась.
   – Полагаю, я должна уйти?
   – Так будет лучше, – отозвался рыжий.
   – Когда мы увидимся?
   Бодар вопросительно посмотрел на Мегрэ.
   – Через час?
   Комиссар кивнул.
   – Подожди меня в пивной…
   Девушка окинула Мегрэ с ног до головы злобным взглядом, схватила сумочку и вышла.
   – Извините за столь несвоевременный визит…
   – Я не ждал вас так быстро… Я думал, что вам понадобится два-три дня, чтобы меня найти…
   Бодар ограничился тем, что натянул брюки. Его обнаженный торс с хорошо развитой мускулатурой компенсировал малый рост. Особенно короткими были ноги. Обуваться он не стал.
   – Садитесь… – сказал Бодар, жестом показывая на кресло.
   Сам он примостился на краешке разобранной кровати. Мегрэ устроился в неудобном кресле, единственном в комнате.
   – Полагаю, вы читали газеты?
   – Как и все.
   Бодар производил впечатление добродушного человека. Если он и злился, что нежданный гость прервал его приятное свидание, все же чувствовалось, что от природы он был славным парнем. Его светлые глаза излучали оптимизм. Он был не из тех, кто мучается угрызениями совести, воспринимает все происходящее в трагическом свете.
   – Вы действительно Мегрэ?.. Я представлял вас более толстым… И уж совсем не думал, что комиссар станет ходить по квартирам…
   – Как видите, такое случается…
   – Разумеется, вы пришли, чтобы поговорить о бедняжке Жозе…
   Бодар закурил.
   – Вы уже кого-нибудь арестовали?
   Мегрэ улыбнулся. Вопросы задавал рыжий. Они поменялись ролями.
   – Вам обо мне рассказала консьержка? Это не женщина, это памятник… Я бы даже сказал, надгробный памятник. При виде нее у меня мурашки по спине пробегают…
   – Когда вы познакомились с Жозефиной Папе?
   – Погодите… Сейчас июнь… Это произошло на следующий день после моего дня рождения, то есть девятнадцатого апреля.
   – При каких обстоятельствах это случилось?
   – Я позвонил в дверь ее квартиры. В тот день я звонил во все двери дома. Это моя профессия, если можно так сказать. Вам, вероятно, сообщили, что я страховой агент…
   – Знаю…
   – За каждым из нас закреплено два-три округа, и мы исправно их обходим…
   – Вы помните, какой это был день недели?
   – Четверг… Я запомнил из-за дня рождения, ведь наутро мучился от похмелья…
   – Это было утром?
   – Часов в одиннадцать…
   – Она была одна?
   – Нет… С ней был тощий верзила. Он бросил ей: «Ухожу…» Потом пристально посмотрел на меня и вышел…
   – Вы занимаетесь страхованием жизни?
   – Да, и еще страхованием от несчастных случаев… А также страхованием банковских вкладов. Новая штука, пользующаяся определенным успехом… Я недавно в этом деле… До этого работал официантом в кафе.
   – Почему вы сменили работу?
   – Как вы и сказали – чтобы сменить… Был я и ярмарочным торговцем… Там надо быть еще бо́льшим краснобаем, но «страховой агент» звучит солиднее…
   – Мадемуазель Папе стала вашей клиенткой?
   – В другом смысле, – усмехнулся он.
   – В каком же?
   – Надо вам сказать, что тогда она была в халате, волосы повязаны косынкой. Посреди комнаты стоял пылесос. Я дал ей рекламную листовку и, пока она читала, разглядывал ее… Она немолодая, но такая пышечка… У меня сложилось впечатление, что я тоже пришелся ей по душе… Она сказала, что страхование жизни ее не интересует по той простой причине, что у нее нет наследников и ее деньги достанутся неизвестно кому… Затем я предложил ей полное страхование. Это определенная сумма, которую получаешь в шестьдесят лет или раньше, если произойдет несчастный случай или если получишь какое-нибудь увечье…
   – Она клюнула?
   – Она не сказала ни да ни нет… Тогда, как обычно, я поставил на кон всё… Ничего не могу с собой поделать… Такой уж у меня характер… Некоторые обижаются и дают пощечину, но все же стоит попытаться, даже если удается один раз из трех…
   – Сработало?
   – Еще как!
   – Когда вы познакомились с юной особой, которая только что была здесь?
   – С Ольгой? Вчера…
   – Где?
   – В магазине самообслуживания. Она работает продавщицей в «Бон Марше» [3 - «Бон Марше» – буквально «удачная покупка». Первый универмаг Парижа. Основан в 1852 году. Именно здесь были введены фиксированные цены, отменившие традиционные торги при совершении покупки. – Примеч. пер.]. Вы помешали мне понять, чего она стоит…
   – Сколько раз вы встречались с Жозефиной Папе?
   – Не считал… Десять… Двенадцать…
   – Она дала вам ключ от квартиры?
   – Нет… Я всегда звонил в дверь.
   – Она назначила вам определенный день?
   – Она только сказала, что не бывает дома по субботам и воскресеньям… Я спросил, не мужем ли ей приходится тот долговязый тип с седыми волосами, и она ответила, что нет…
   – Вы его видели еще?
   – Дважды…
   – А случалось ли вам с ним говорить?
   – Да я не очень-то ему понравился… Он косо на меня смотрел и всегда уходил, едва я появлялся… Я спросил Жозе, кто он такой. Она ответила: «Не думай о нем… Он несчастный человек… Я подобрала его, как бездомную собаку…» – «Но ты все же спишь с ним?» – «Приходится… Я стараюсь не причинять ему боль… Бывают моменты, когда у него возникает желание покончить с собой…»
   Бодар казался искренним.
   – Вы встречали у нее других мужчин?
   – По правде говоря, я их не видел… У нас был уговор: если у нее кто-то есть, она просто приоткрывает дверь, а я начинаю говорить о страховании. Тогда она отвечает, что это ее не интересует…
   – Такое случалось?
   – Два или три раза.
   – В какой день недели?
   – Вы слишком многого от меня хотите. Однажды это было в среду…
   – В котором часу?
   – В четыре… Или в половине пятого…
   Среда была днем Паре. А ведь чиновник утверждал, что никогда не появлялся на улице Нотр-Дам-де-Лоретт раньше половины шестого или шести.
   – Он вас видел?
   – Не думаю… Дверь была едва приоткрыта…
   Мегрэ внимательно и немного озабоченно смотрел на Бодара.
   – Что вам о ней известно?
   – Погодите-ка… Она мало о себе говорила. Кажется, она родилась в Дьеппе.
   Рыжему она не солгала. Комиссар квартала звонил в Дьепп в связи с предстоящими похоронами и наследством. Жозефина Папе родилась в этом городе тридцать четыре года назад. Отцом ее был Эктор Папе, рыбак, матерью – Леонтина Маршо, домохозяйка. Других родственников в городе у нее не осталось.
   Почему она сказала правду именно Бодару, тогда как другим называла разные места своего рождения?
   – Какое-то время она работала в ночном баре, но потом познакомилась с респектабельным мужчиной, промышленником. Он жил с ней несколько месяцев…
   – Она говорила вам, на какие средства существует?
   – Более или менее… Время от времени ее навещали богатые друзья…
   – Вы знаете, как их зовут?
   – Нет… Иногда она доверительно говорила мне: «Хромой начинает мне надоедать… Если бы я не испытывала страха…»
   – Она его боялась?
   – Она никогда не была спокойной и поэтому держала в ящике ночного столика револьвер…
   – Она сама вам его показала?
   – Да.
   – А вас она не боялась?
   – Вы шутите? Да кто меня может бояться?
   Он и впрямь вызывал симпатию. Даже в его вьющихся рыжих волосах, в почти фиолетовых глазах, плотном торсе и коротких ногах было нечто успокаивающее. На вид ему нельзя было дать тридцати лет. Несомненно, он еще долго будет выглядеть, как мальчишка.
   – Она дарила вам подарки?
   Бодар встал и направился к комоду, на котором лежал серебряный портсигар.
   – Вот…
   – А деньги давала?
   – Скажете тоже!..
   Бодар немного обиделся, даже оскорбился.
   – Такое уж у меня ремесло – задавать неприятные вопросы…
   – А вы задавали этот вопрос тому верзиле?
   – Вы говорите о Флорантене?
   – Я не знал, что его зовут Флорантен… Он-то да, он позволял себя содержать…
   – Она говорила с вами о нем?
   – Еще бы!
   – Я думал, она любила его…
   – Возможно, в самом начале… Ей нужен был кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить по душам, кого можно было не стесняться… Обычно одинокие женщины заводят собаку, кошку, канарейку… Понимаете, что я хочу сказать?.. Только этот тип, как его там, Флорантен, перегибал палку…
   – Каким образом?
   – Когда она с ним познакомилась, он выдавал себя за антиквара… Мол, сейчас он на мели, но со дня на день должен получить крупную сумму… Тогда он еще изредка покупал старую мебель и реставрировал ее… Потом ему все это надоело, но он продолжал твердить: «Когда я получу свои двести тысяч…» И тут же выклянчивал у нее несколько десятков франков…
   – Почему она не рассталась с ним, раз больше не любила?
   – Понимаете, она была сентиментальной… Сейчас таких женщин можно встретить разве что в любовных романах… Послушайте!.. Я ведь вам рассказывал, как у нас с ней все началось. Она ведь уже не девочка, у нее богатый жизненный опыт… И тем не менее после этого она расплакалась. Я ничего не понимал. Я сел, и тут она прошептала между двумя всхлипами: «Ты будешь меня презирать…» О таком можно только прочитать в старых романах, а в жизни я впервые слышал от женщины подобные слова… Этот Флорантен о чем-то догадался. Когда он чувствовал, что она охладевает к нему, то становился даже более сентиментальным, чем Жозе, устраивал душераздирающие сцены… Порой даже уходил, клянясь, что больше никогда не вернется, что она больше никогда не услышит о нем… А она разыскивала его уж не знаю в какой берлоге, которую он себе устроил на бульваре Рошешуар…
   Мегрэ нисколько не удивлял только что нарисованный портрет его старого приятеля. Флорантен вел себя точно так же, когда над ним нависла угроза отчисления из лицея. Тогда появились слухи, причем достоверные, что он буквально валялся в ногах у директора, слезно клянясь, что не переживет позора.
   – Как-то раз он вытащил из ящика револьвер и приставил его к виску… «Ты моя последняя любовь, у меня никого нет, кроме тебя…» Он всегда затягивал одну и ту же песню. Шли часы, летели дни, она ему верила… Постепенно к нему возвращалась прежняя самоуверенность, и она снова начинала сторониться его… Я думаю, она не гнала его потому, что ей некем было его заменить. Одиночество ее пугало…
   – И тогда она встретила вас.
   – Да.
   – И увидела в вас возможную замену…
   – Думаю, да… Она спросила, много ли у меня подружек, питаю ли я к ней симпатию… Она не бросилась мне на шею. Вела себя более осмотрительно… Одно словечко, другое… «Ты считаешь меня старой?» А когда я возражал, она говорила: «Я на пять лет старше тебя, а женщины стареют быстрее мужчин. Скоро у меня появятся морщины…» Потом она снова переводила разговор на того тощего верзилу, который чувствовал себя у нее как дома. «Он хотел, чтобы я вышла за него замуж…»
   Мегрэ вздрогнул.
   – Она сама вам это сказала?
   – Да. И добавила, что у нее есть собственный дом и сбережения, а он предлагал ей купить бар или небольшой ресторан у Порт Майо… Обо мне он всегда отзывался с презрением. Звал меня рыжим или коротконогим… «Вот увидишь, он тебя облапошит…»
   – Скажите, Бодар, вы были вчера на улице Нотр-Дам-де-Лоретт во второй половине дня?
   – Понял, комиссар… Вы хотите знать, есть ли у меня алиби… К сожалению, алиби у меня нет… Какое-то время у меня кроме Жозе никого не было… Должен признаться, мне этого было недостаточно… Вчера утром я продал страховой полис на крупную сумму одному семидесятилетнему типу, который очень беспокоился за свое будущее. Чем они старше, чем сильнее их волнует будущее… Так вот, светило солнце, я смог позволить себе роскошный обед, а потом решил кого-нибудь подцепить. Я спустился на Большие Бульвары и стал обходить бар за баром. Начало было малообещающим, но потом я напал на Ольгу, девицу, которую вы видели. Она сейчас ждет меня в пивной за три дома отсюда… Встретил я ее часов в семь… До этого времени у меня нет алиби…
   Смеясь, он добавил:
   – Вы меня арестуете?
   – Нет… Словом, вот уже несколько недель Флорантен находился как бы в подвешенном состоянии?..
   – Да, и если бы я захотел, то вполне мог бы занять его место, но это меня не интересовало…
   – Он знал об этом?
   – Он нутром чуял, что у него появился соперник. Я в этом уверен, ведь он далеко не дурак. Впрочем, Жозе наверняка намекала ему на подобную возможность…
   – Значит, если бы он захотел от кого-то избавиться, то, следуя логике, таким человеком стали бы вы…
   – Похоже на то… Он не мог знать, что я намеревался отказаться от такого предложения и бросить славную бабенку… Меня пугают хнычущие женщины…
   – Как вы думаете, это он ее убил?
   – Ничего не могу сказать… И не мое это дело. К тому же я не знаком с остальными. Вполне вероятно, что кто-то из них держал на нее зуб…
   – Благодарю вас…
   – Не за что… Послушайте, мне лень одеваться… Не могли бы вы, идя мимо, сказать девчушке, что путь свободен и она может возвращаться?
   Впервые Мегрэ предстояло выступить в подобной роли, но просьба была сделана так естественно, так мило, что он не смог отказать.
   – Доброй ночи…
   – Надеюсь, она будет доброй…
   Комиссар отыскал пивную, где завсегдатаи играли в карты. Это было старое, плохо освещенное заведение. Официант иронически улыбнулся, увидев, что Мегрэ направился к девушке.
   – Прошу прощения за столь продолжительную задержку… Он вас ждет…
   Ошеломленная девушка посмотрела на Мегрэ, не находя слов. Комиссар повернулся и пошел к двери. Ему пришлось пешком добираться до площади Клиши, прежде чем он смог поймать такси.
   Мегрэ не ошибся, решив, что следственный судья Паж был недавно переведен в Париж. Кабинет Пажа находился на верхнем этаже Дворца правосудия, где помещения еще не были модернизированы. Создавалось ощущение, что здесь царила атмосфера столетней давности, почти как в романах Бальзака.
   Секретарь работал за деревянным кухонным столиком, к которому кнопками была прикреплена оберточная бумага. Через приоткрытую дверь был виден унылый кабинет, заваленный грудами дел. Некоторые папки лежали даже на полу.
   Комиссар заранее позвонил, чтобы узнать, свободен ли Паж, и следственный судья предложил ему подняться.
   – Садитесь вот на этот стул… Он лучший… Вернее, не самый плохой… Тут был еще один, но на прошлой неделе он развалился, едва на него сел свидетель весом килограммов в сто…
   – Вы позволите? – спросил Мегрэ, раскуривая трубку.
   – Прошу вас…
   – Поиски родственников Жозефины Папе ничего не дали… Но мы же не можем бесконечно держать тело в Институте судебной медицины… Возможно, понадобятся недели или даже месяцы, чтобы напасть на след какого-нибудь троюродного брата или троюродной племянницы… Не считаете ли вы, господин судья, необходимым уже завтра заняться ее похоронами? Ведь у нее есть деньги…
   – Я передал в канцелярию полученные от вас сорок восемь тысяч франков, поскольку не доверяю замку своего кабинета…
   – Если позволите, я свяжусь с похоронным бюро…
   – Она была католичкой?
   – Живший с ней Леон Флорантен уверяет, что нет. Так или иначе, она никогда не посещала мессу…
   – Пришлите мне счет. Хотя я не знаю, как это оформляется в административном порядке… Дюбуа, вы записываете?
   – Да, господин судья.
   Наступил неприятный момент. Но Мегрэ и не пытался его избежать, поскольку сам просил о встрече.
   – Я не прислал вам отчет, поскольку еще ни в чем не уверен.
   – Вы подозреваете дружка, с которым она жила? Кстати, как его зовут?
   – Флорантен… У меня есть все основания его подозревать, но я все же колеблюсь… Мне это кажется слишком простым решением… Кроме того, случилось так, что я учился вместе с ним в лицее Мулена… Уже тогда его умственные способности были выше среднего уровня. К тому же он был очень проницательным. Если он и не преуспел в жизни, то из-за определенного склада ума: он не приемлет дисциплины. Я уверен, что он живет в мире марионеточных персонажей и отказывается принимать что-либо всерьез… На него у нас заведено криминальное досье. Чек без покрытия. Мошенничество. Он отсидел год в тюрьме, но я по-прежнему верю, что на убийство он не способен. Или же он обставил бы все так, что остался бы вне подозрений… За ним ведется круглосуточное наблюдение.
   – Он знает об этом?
   – Он даже польщен. На улице он время от времени оборачивается, чтобы подмигнуть инспектору… В классе он был настоящим шутом… Вы наверняка знаете, как это бывает…
   – Такие шуты есть в каждом классе…
   – Только в пятьдесят с лишним лет они перестают быть забавными. Я разыскал других любовников Жозефины Папе. Один из них – довольно высокопоставленный чиновник, жена которого страдает неврастенией. Двое других – богаты и занимают в обществе солидное положение: первый в Бордо, второй в Руане. Разумеется, каждый считал, что только он один навещает ее в квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
   – Вы разубедили их?
   – Не только разубедил, но и велел сегодня утром каждому из них лично в руки вручить повестку с требованием к трем часам явиться на набережную Орфевр в мой кабинет для проведения очной ставки. Я вызвал также консьержку, поскольку уверен, что она что-то скрывает… Надеюсь, завтра смогу сообщить вам новости.
   Через четверть часа Мегрэ, вернувшись в свой кабинет, велел Люке заняться похоронами. Вручая инспектору деньги, он сказал:
   – Послушай! Позаботься о том, чтобы там были цветы…
   Несмотря на солнце, припекавшее так же неистово, как и в предыдущие дни, открыть окно было невозможно: дул такой сильный ветер, что ветви деревьев сгибались чуть ли не до земли.
   Вряд ли все те, кто получил повестку с вызовом в полицию, пребывали в прекрасном настроении, но больше всех волновался сам Мегрэ. Разговор со следственным судьей не принес ему облегчения. Комиссара по-прежнему терзали противоречивые чувства.
   На первый план постоянно выходили два персонажа. Первым был, разумеется, Флорантен, который, похоже, с каким-то злорадством наблюдал, как против него появлялись все новые улики. А второй – эта консьержка из кошмарных снов. Ее образ буквально преследовал комиссара. Мегрэ решил послать за ней инспектора, поскольку она вполне могла не явиться.
   Стараясь больше об этом не думать, комиссар провел остаток первой половины дня за просмотром залежавшихся дел. Он с головой ушел в работу и весьма удивился, увидев, что часы показывают без десяти минут час.
   Мегрэ позвонил на бульвар Ришар-Ленуар и сказал жене, что не сможет прийти к обеду. Потом он отправился в ресторан «У Дофина» и сел на свое обычное место. В баре уже собрались некоторые из его коллег. Были там и сотрудники отдела по борьбе с наркотиками и сутенерством и отдела информации.
   – Сегодня у нас телячье рагу под белым соусом… – сообщил хозяин. – Подойдет?..
   – Замечательно…
   – И графинчик моего фирменного розового?
   Мегрэ ел не спеша, под гул разговоров, порой прерываемых взрывами хохота. Затем маленькими глотками выпил кофе, к которому хозяин непременно подавал маленький стаканчик кальвадоса.
   Без четверти три он вошел в кабинет инспекторов, чтобы принести оттуда стулья и расставить их полукругом.
   – Жанвье, ты все понял? Привезешь ее, посадишь в пустом кабинете и введешь только тогда, когда я тебя позову…
   – Вы уверены, что она поместится в машине? – пошутил инспектор.
   Первым пришел Жан-Люк Бодар. Он держался бодро, был полон энергии. Но увидев стулья, нахмурил брови.
   – Это что – семейное собрание или заседание административного совета?
   – И то и другое.
   – Вы хотите сказать, что решили собрать здесь всех тех, кто…
   – Совершенно верно.
   – Это мне подходит. Кое у кого наверняка вытянется физиономия, верно?
   Как раз в эту минуту старый Жозеф ввел еще одного участника встречи, угрюмо озиравшегося вокруг.
   – Мне вручили повестку, но не сказали…
   – Да, вы будете не один… Садитесь, месье Паре…
   Как и накануне, Паре был одет во все черное, однако держался более скованно, чем в своем кабинете. Время от времени он бросал на рыжего взгляды, в которых сквозило беспокойство.
   Прошло две-три минуты, в течение которых никто не произнес ни слова. Франсуа Паре сел у окна, положив черную шляпу на колени. Жан-Люк Бодар в спортивном пиджаке в крупную клетку смотрел на дверь, ожидая появления новых лиц.
   Следующим вошел Виктор Ламот. Он просто кипел от негодования и, не скрывая своего возмущения, спросил Мегрэ:
   – Это ловушка?
   – Прошу вас, садитесь…
   Мегрэ исполнял роль невозмутимого, даже радушного хозяина.
   – Вы не имеете права…
   – Будете жаловаться в более высокие инстанции, месье Ламот. А сейчас я прошу вас сесть…
   Затем инспектор ввел Флорантена. Тот был удивлен не меньше других, но все же расхохотался.
   – Вот это да!
   Флорантен посмотрел на Мегрэ и подмигнул ему с видом знатока. Сам любитель розыгрышей, он по достоинству оценил замысел Мегрэ.
   – Господа… – произнес Флорантен с какой-то шутовской торжественностью.
   Флорантен сел рядом с Ламотом, который тут же отодвинулся настолько, насколько это было возможно, чтобы не соприкасаться с ним.
   Комиссар посмотрел на часы. Они пробили три. Через несколько минут в дверях появился Фернан Курсель. Он настолько удивился, что первым его побуждением было повернуться и немедленно уйти.
   – Входите, месье Курсель… Садитесь… Полагаю, все собрались…
   Малыш Лапуэнт пристроился за столом и приготовился стенографировать всё, что может представлять интерес.
   Мегрэ сел, раскурил трубку и сказал:
   – Разумеется, вы тоже можете курить…
   Но закурил только рыжеволосый Бодар. Забавно было видеть их всех в сборе, таких разных… На самом деле, они образовывали две группы. В первой были сердечные дружки убитой, Флорантен и Бодар, бросавшие друг на друга любопытные взгляды. Словом, прежний и новый. Старый и молодой.
   Знал ли Флорантен, что рыжеволосый парень чуть не занял его место? Казалось, он не злился на Бодара и даже поглядывал на него с симпатией.
   Трое других, те, кто упорно приходил на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт в поисках иллюзий, образовывали вторую группу и держались с достоинством.
   Они никогда прежде не виделись, но ни один из них не соизволил хотя бы мельком взглянуть на соседа.
   – Господа, полагаю, вы понимаете, почему я вас собрал. Я уже опрашивал вас каждого в отдельности и ввел в курс дела. Вас пятеро, и все вы более или менее продолжительное время состояли в интимных отношениях с Жозефиной Папе.
   Мегрэ на мгновение замолчал. Никто не шевельнулся.
   – За исключением Флорантена и, в определенной мере, месье Бодара, никто из вас не подозревал о существовании других… Я прав?..
   Кивнул только рыжеволосый Бодар. Флорантен же, казалось, просто забавлялся.
   – Случилось так, что Жозефина Папе умерла… И убил ее один из вас…
   Месье Ламот встал, возмущенно говоря:
   – Я возражаю…
   Казалось, он вот-вот уйдет.
   – Возражать будете позже. Сядьте! Я еще никому не предъявил обвинение… Я просто констатирую факты… Все вы, за исключением одного, утверждаете, что ноги вашей не было в квартире в среду между тремя и четырьмя часами. Но ни у кого из вас нет алиби…
   Паре поднял руку.
   – Нет, месье Паре, ваше алиби не годится. Я послал одного из инспекторов осмотреть ваш кабинет. Вторая дверь выходит в коридор, что позволяет вам покинуть кабинет незамеченным. Если же ваши сотрудники находят кабинет пустым, они думают, что вас вызвал к себе министр…
   Мегрэ разжег потухшую трубку.
   – Я вовсе не жду, что сейчас один из вас встанет и признается в убийстве. Я просто делюсь с вами своими мыслями. Я уверен, что сейчас в моем кабинете находится не только убийца, но и человек, который знает его и по непонятным мне пока причинам молчит…
   Мегрэ оглядел присутствующих. Флорантен устремил взгляд куда-то в центр, но понять, на кого именно он смотрел, не представлялось возможным.
   Виктор Ламот был словно загипнотизирован своими туфлями. Его лицо побледнело и будто обмякло.
   Курсель силился улыбаться, но у него получалась довольно жалкая гримаса.
   Рыжий размышлял. Было заметно, что его поразили последние слова Мегрэ, и он пытался привести свои мысли в порядок.
   – Кто бы ее ни убил, это был близкий человек, поскольку Жозе принимала его в спальне. К тому же в тот момент она была в квартире не одна…
   На этот раз все переглянулись, а потом с подозрением посмотрели на Флорантена.
   – Совершенно верно… Леон Флорантен находился у Жозе, когда в дверь позвонили. А поскольку такое случалось уже не раз, он спрятался в гардеробной…
   Одноклассник Мегрэ старался сохранять невозмутимый вид.
   – Флорантен, вы слышали мужской голос?..
   При подобных обстоятельствах обращаться к Флорантену на «ты» было недопустимо.
   – Из гардеробной плохо слышно… Только приглушенный звук голосов…
   – Что произошло?
   – Примерно через четверть часа раздался выстрел.
   – Вы выбежали из гардеробной?
   – Нет…
   – Убийца скрылся?
   – Нет…
   – Сколько времени он оставался в квартире?
   – Около четверти часа…
   – Унес ли он сорок восемь тысяч, которые лежали в ящике секретера?
   – Нет…
   Мегрэ не счел необходимым добавлять, что именно Флорантен попытался присвоить себе деньги Жозе.
   – Значит, убийца искал что-то другое… Полагаю, всем вам случалось писать Жозе, например, во время отпуска… Или чтобы извиниться на пропущенное свидание…
   Мегрэ вновь обвел взглядом присутствующих. Они то клали ногу на ногу, то разводили ноги в стороны.
   Мегрэ сосредоточился на серьезных любовниках, тех, у кого были семьи, положение в обществе, репутация.
   – Вам случалось писать ей, месье Ламот?
   Тот едва слышно прошептал «да».
   – В Бордо вы живете в среде, которая практически не меняется со временем, верно? Если я хорошо информирован, у вашей жены есть крупное личное состояние, а в системе ценностей квартала Шартрон ее семья занимает более высокое положение, чем ваша… Кто-нибудь угрожал вам скандалом?..
   – Я не позволю…
   – Теперь вы, месье Паре… Вы писали ей?
   – Да, во время отпуска…
   – Несмотря на ваши визиты к Жозе, я считаю, что вы очень привязаны к своей жене…
   – Она больна…
   – Знаю… Я уверен, что вы не хотели бы причинить ей боль.
   Паре сжал зубы, готовый вот-вот заплакать.
   – А вы, месье Курсель?
   – Если я и писал, то только записочки…
   – Которые тем не менее свидетельствовали о характере ваших отношений с Жозефиной Папе… Ваша жена моложе вас, вероятно, ревнивая…
   – А я? – насмешливо спросил рыжеволосый Бодар.
   – Вы могли убить ее по другим причинам.
   – Во всяком случае не из-за ревности, – заявил Бодар, обводя взглядом сидевших мужчин.
   – Жозе могла рассказать вам о своих сбережениях… Если она наивно сообщила вам, что не доверяет банкам и хранит деньги дома…
   – Полагаю, в таком случае я взял бы их с собой…
   – Если только вас не застали врасплох…
   – Я что – похож на убийцу?..
   – Большинство известных мне убийц были похожи на порядочных людей… Что касается писем, вы могли захватить их, чтобы шантажировать их авторов… Ведь письма исчезли, причем все, в том числе от незнакомых вам людей. Редко случается, что человек, доживший до тридцати пяти лет, не хранит дома более или менее внушительную переписку… Но в секретере мы нашли только счета… Ваши письма, господа, унес один из вас…
   Стараясь не выглядеть виновными, они напустили на себя столь неестественный вид, что одного этого хватило бы, чтобы их всех заподозрить.
   – Я не прошу, чтобы убийца встал и признался. Сегодня я жду человека, который знает… Возможно, в его визите отпадет необходимость, поскольку нам предстоит заслушать одного свидетеля, и этот свидетель знаком с убийцей…
   Мегрэ повернулся к Лапуэнту.
   – Позови Жанвье…
   Ожидание прошло в полном молчании. Никто даже не шелохнулся. Вдруг стало как-то особенно жарко. Появление мадам Блан, еще более величественной, чем обычно, произвело театральный эффект.
   На консьержке было ярко-зеленое платье и красная шляпа, водруженная на самую макушку. В руках она держала сумку, размерами напоминавшую чемодан. С каменным лицом мадам Блан остановилась в дверях и равнодушным взглядом обвела всех присутствующих.
   Потом она повернулась, чтобы уйти, но Жанвье преградил ей путь к лестнице. Еще минута, и можно было бы подумать, что они сейчас набросятся друг на друга с кулаками.
   В конце концов женщина сдалась и вошла в кабинет.
   – Мне нечего вам сказать, – проговорила она, злобно глядя на Мегрэ.
   – Вам знакомы эти господа?
   – Мне за вашу работу никто не платит… Дайте мне уйти…
   – Кого из них вы видели в среду между тремя и четырьмя часами, когда он направился к лифту или к лестнице?..
   В это мгновение случилось неожиданное. Эта упрямая женщина с невозмутимым лицом не смогла сдержать гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. На ее лице читалось удовлетворение, чуть ли не победное торжество.
   Все смотрели на нее. Но кто был обеспокоен сильнее остальных? Мегрэ не смог бы этого сказать. Все реагировали по-разному. Виктор Ламот был бледен от еле сдерживаемого гнева. Фернан Курсель, напротив, залился краской. Что касается Франсуа Паре, то он был преисполнен печали и стыда.
   – Вы отказываетесь мне отвечать? – проворчал Мегрэ.
   – Мне нечего вам сказать.
   – Запиши это свидетельство, Лапуэнт…
   Мадам Блан пожала плечами и высокомерно, с загадочной искоркой в глазах произнесла:
   – Я вас не боюсь…

6

   Встав и по очереди окинув взглядом всех присутствующих, Мегрэ подвел итоги:
   – Господа, благодарю вас за то, что изволили прийти. Полагаю, наша встреча оказалась полезной, и один из вас не замедлит связаться со мной.
   Он откашлялся и продолжил:
   – Мне остается лишь сообщить, – если, конечно, это вас интересует, – что похороны Жозефины Папе назначены на завтра, на десять часов. Вынос тела состоится из Института судебной медицины.
   Первым, ни на кого не глядя и, разумеется, не попрощавшись с комиссаром, из кабинета буквально вылетел разъяренный Виктор Ламот. Вероятно, на улице его ждал лимузин с шофером.
   Немного поколебавшись, Курсель кивнул, а Франсуа Паре пробормотал, толком не соображая, что говорит:
   – Благодарю вас…
   И только рыжеволосый Бодар протянул комиссару руку и радостно сказал:
   – Вот это да!.. Ну и взгрели же вы их…
   Флорантен задержался, и Мегрэ бросил ему:
   – А ты останься… Я сейчас вернусь…
   Мегрэ оставил Флорантена на попечение Лапуэнта, продолжавшего сидеть за столом, и вошел в кабинет инспекторов. Толстый Торранс, нахмурясь и сосредоточившись, двумя пальцами печатал на машинке отчет.
   – Немедленно организуй наблюдение за домом на улице Нотр-Дам-де-Лоретт… Мне необходимо знать, кто туда придет… Если там появится один из тех, кто был в моем кабинете, нужно войти следом…
   – Вы чего-то опасаетесь?
   – Консьержка наверняка много знает, и я не хочу, чтобы с ней случилось несчастье…
   – Продолжать слежку за Флорантеном и наблюдение за его мастерской?
   – Да… Я предупрежу тебя, когда закончу с ним…
   Мегрэ вошел в свой кабинет.
   – Лапуэнт, можешь идти…
   Флорантен стоял у окна, засунув руки в карманы, словно у себя дома. Он вновь обрел свою обычную иронию.
   – Подумать только, как они возмущались! Никогда в жизни я так не забавлялся…
   – В самом деле?
   Веселость старого приятеля Мегрэ была явно наигранной.
   – Но больше всего меня поразила консьержка… Из такой нелегко будет что-либо вытянуть… Полагаешь, она что-то знает?..
   – Надеюсь… Это в твоих интересах…
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Она утверждает, что между тремя и четырьмя часами в дом никто не входил… Если она по-прежнему будет стоять на своем, мне придется тебя арестовать, поскольку ты автоматически становишься единственным подозреваемым…
   – Почему ты показал ее всем этим людям?
   – В надежде, что один из них испугается того, что она заговорит…
   – А за меня ты не боишься?
   – Ты видел убийцу?
   – Я уже тебе говорил, что не видел.
   – Ты не узнал его голос?
   – Нет же, и об этом я тоже тебе говорил.
   – Тогда чего ты боишься?
   – Я был в квартире. И ты им об этом сообщил. Убийца может подумать, что я его видел…
   Мегрэ небрежно открыл ящик письменного стола и вытащил пачку фотографий, которые прислал ему Моер из Службы криминалистического учета. Выбрав один из снимков, комиссар протянул его Флорантену.
   – Взгляни…
   Сын кондитера из Мулена стал очень внимательно изучать фотографию, притворяясь, будто не понимает, зачем ему ее дали. На снимке была запечатлена часть спальни: кровать и ночной столик с приоткрытым ящиком.
   – А что такого особенного я должен увидеть?
   – Тебя ничего не удивляет?
   – Нет…
   – Вспомни о своих первых показаниях… В дверь позвонили… Ты бросился в гардеробную…
   – Так оно и было…
   – Хорошо. Предположим, ты говоришь правду. По твоим словам, Жозе и нежданный посетитель оставались в гостиной всего несколько минут. Потом они, миновав столовую, вошли в спальню…
   – Да, вошли…
   – Погоди… По твоим словам, в спальне они провели четверть часа, после чего раздался выстрел…
   Флорантен, нахмурив брови, вновь посмотрел на фотографию.
   – Этот снимок сделан вскоре после убийства, в спальне ничего не трогали… Взгляни на кровать…
   Впалые щеки Флорантена покрылись легким румянцем.
   – Кровать не только не разобрана, но на покрывале нет ни одной складки…
   – Куда ты клонишь?
   – Либо посетитель пришел только для того, чтобы поговорить с Жозе, и в таком случае они остались бы в гостиной, либо он пришел с другой целью, но тогда кровать была бы в ином состоянии. Не можешь ли ты мне сказать, что они могли делать в спальне?
   – Не знаю…
   Было очевидно, что Флорантен напряженно соображал, как бы выкрутиться.
   – Ты только что говорил о письмах…
   – И что?
   – Может, он пришел за тем, чтобы потребовать их назад?..
   – Ты полагаешь, Жозе ему отказала? Ты считаешь нормальным, что она могла шантажировать мужчину, от которого ежемесячно получала кругленькую сумму?
   – Может, они вошли в спальню с иной целью, но потом поспорили…
   – Послушай, Флорантен… Я помню твои показания наизусть. В первый же день я почувствовал: что-то не сходится… Ты унес письма вместе с сорока восьмью тысячами франков?
   – Нет, клянусь. Куда бы я их дел? Ты ведь нашел деньги, так? Если бы у меня были письма, я спрятал бы их туда же…
   – Необязательно… Мы ощупали твои карманы с целью убедиться, что у тебя нет револьвера, но по-настоящему мы тебя не обыскивали… Ты превосходный пловец, я это помню. И вдруг ты бросился в Сену…
   – Мне все осточертело… Я чувствовал, что ты меня подозреваешь… И я потерял единственного человека на свете, который…
   – Только не это. Чувства тут ни при чем.
   – Когда я перемахнул через парапет, я действительно хотел покончить с собой. Возможно, я не раздумывал. Один из твоих типов шел за мной…
   – Вот именно…
   – Что ты имеешь в виду?
   – Полагаю, когда ты клал коробку с деньгами на шкаф, мысль о письмах не пришла тебе в голову. Они лежали у тебя в кармане. Если бы их нашли, ты оказался бы в опасности. Как бы ты тогда объяснил, почему письма очутились у тебя?
   – Не знаю…
   – Ты догадывался, что за тобой будут следить… Прыгнув в Сену якобы от отчаяния, ты отделался от этих документов, отправив их на самое дно с помощью какого-нибудь тяжелого предмета, например камня…
   – У меня не было писем…
   – Может и так, что объясняет – если ты говоришь правду, – почему убийца остался в квартире еще на четверть часа. Только меня смущает одна деталь…
   – Что еще за обвинение ты придумал?
   – Отпечатки пальцев.
   – Но это вполне естественно, что отпечатки моих пальцев нашли повсюду, разве нет?
   – Разумеется. Только в спальне их не было. Там вообще не было никаких отпечатков. А ведь ты открывал секретер, чтобы взять деньги… Убийца открывал один из ящиков, чтобы забрать письма… Не сидел же он в комнате четверть часа просто так, ни к чему не притрагиваясь. Значит, после его ухода ты тщательно протер все гладкие поверхности. В том числе и дверные ручки…
   – Не понимаю. Ничего я не протирал… Где доказательства, что никто не входил в квартиру, пока я бегал домой, а потом отправился в полицию?
   Мегрэ не ответил. Заметив, что ветер стих, он открыл окно. После продолжительного молчания он спросил:
   – Когда ты должен был выметаться?
   – Откуда выметаться? Что ты хочешь этим сказать?
   – Выметаться из квартиры. Оставить в покое Жозе, за счет которой ты жил.
   – Об этом никогда не было и речи…
   – Было… И тебе это прекрасно известно. Жозе стало казаться, что ты немного увял, возможно, стал слишком алчным…
   – Это тебе рыжий мерзавец напел?
   – Не имеет значения…
   – А больше некому! Вот уже несколько недель он пытался втереться к ней в доверие…
   – У него есть профессия. Он сам зарабатывает себе на жизнь.
   – Я тоже.
   – То, чем ты занимаешься, – просто прикрытие. Сколько мебели ты продаешь за год? На твоей двери практически всегда висит табличка, извещающая о твоем отсутствии…
   – Мне приходится много ездить в поисках товара…
   – Нет… Жозефине Папе все это начало надоедать. Она рассчитывала, – впрочем, напрасно, – что Бодар займет твое место.
   – Так моим или его словам…
   – Твое слово ничего не стоит. Это я понял еще в лицее.
   – Ты на меня злишься, да?
   – С какой стати мне на тебя злиться?
   – Еще в Мулене вы все злились на меня… У моих родителей торговля шла бойко… У меня всегда водились карманные деньги… А твой отец был простым слугой в замке Сен-Фиакр…
   Мегрэ покраснел, сжал кулаки и едва не ударил Флорантена, поскольку он никому не позволял осквернять память своего отца. Отец Мегрэ служил управляющим замка и имел под началом более двадцати ферм.
   – Ты негодяй, Флорантен…
   – Ты сам напросился…
   – Если я до сих пор не упрятал тебя за решетку, то только потому, что у меня нет формальных доказательств, но скоро я их найду.
   Мегрэ открыл дверь, ведущую в кабинет инспекторов.
   – Чья очередь заниматься этим мерзавцем?
   Поднялся Лурти.
   – Не отставай от него ни на шаг, а когда он вернется домой, дежурь прямо возле двери. Позаботься о смене.
   Флорантен, почувствовав, что зашел слишком далеко, подобострастно залепетал:
   – Прости меня, Мегрэ… Я слетел с катушек… Я и сам толком не понимаю, что говорю… Поставь себя на мое место…
   Мегрэ не произнес ни слова и даже не взглянул на Флорантена, когда тот покидал кабинет. Вскоре зазвонил телефон. Это был следственный судья, интересовавшийся результатами очной ставки.
   – Пока не могу сказать ничего определенного, – ответил Мегрэ. – Я закинул удочку, но не знаю, какой будет улов… Похороны состоятся завтра в десять часов.
   В коридоре Мегрэ опять поджидали журналисты, но на этот раз он обошелся с ними менее любезно, чем обычно.
   – Вы напали на след, господин комиссар?
   – У меня их несколько.
   – И вы не знаете, который из них верный?
   – Вот именно…
   – Вы полагаете, что это убийство из ревности?
   Мегрэ чуть было не ответил, что никто не убивает из ревности. Он на самом деле так считал. За долгие годы службы в полиции комиссар понял, что оскорбленный любовник или брошенная женщина убивают не из любви, а, скорее, из уязвленной гордости.
   В тот вечер они с мадам Мегрэ смотрели телевизор. Комиссар с удовольствием выпил два стаканчика малиновой настойки, которую им прислала свояченица из Эльзаса.
   – Тебе понравился фильм?
   Мегрэ чуть не спросил в ответ: «Какой фильм?»
   Он видел сменяющиеся на экране картинки, двигающихся персонажей, но не смог бы пересказать содержание.
   На следующий день незадолго до десяти часов они вместе с Жанвье, который вел машину, были у дверей Института судебной медицины.
   На краю тротуара уже маячил долговязый тощий силуэт Флорантена с сигаретой во рту; неподалеку находился инспектор Бонфис.
   Флорантен не подошел к полицейской машине. Он стоял, опустив плечи, с видом униженного человека, не осмеливающегося поднять голову.
   Приехал катафалк. Служители похоронного бюро вынесли гроб.
   Мегрэ открыл заднюю дверцу.
   – Садись!
   И сказал, обращаясь к Бонфису:
   – Возвращайся в контору. Я привезу его туда…
   – Можно ехать? – спросил распорядитель траурной церемонии.
   Они двинулись. В зеркале заднего вида комиссар заметил ехавшую за ними желтую машину. Это был дешевый двухместный кабриолет с помятым корпусом. Над ветровым стеклом виднелась рыжая шевелюра Жана-Люка Бодара.
   В полном молчании они добрались до Иври и пересекли почти всё огромное кладбище. Могила была вырыта в новой части, где еще не успели подрасти деревья. Люка не забыл о просьбе Мегрэ и запасся цветами. Рыжий тоже держал в руках букет.
   Когда гроб стали опускать в могилу, Флорантен закрыл лицо руками. Плечи его содрогнулись. Плакал ли он? Это не имело никакого значения, поскольку он мог плакать и по заказу.
   Мегрэ предоставили право бросить первую лопатку земли. Через несколько минут оба автомобиля пустились в обратный путь.
   – В контору, патрон?
   Мегрэ кивнул. Сидевший на заднем сиденье Флорантен молчал.
   Выйдя из машины во дворе криминальной полиции, Мегрэ обратился к Жанвье:
   – Побудь с ним минутку. Я сейчас пришлю Бонфиса, и он им займется…
   Из глубины салона автомобиля раздался взволнованный голос:
   – Клянусь, Мегрэ, я не убивал ее…
   Комиссар пожал плечами и, войдя в стеклянную дверь, стал медленно подниматься по лестнице. Бонфиса он нашел в кабинете инспекторов.
   – Твой клиент внизу… Забирай его…
   – А что мне делать, если он станет настаивать на том, чтобы идти рядом?
   – Делай что хочешь, только не упусти его…
   Войдя в свой кабинет, Мегрэ удивился, увидев Лапуэнта. Вид у инспектора был озабоченный.
   – Плохие новости, патрон…
   – Еще один труп?
   – Нет. Консьержка исчезла…
   – Я распорядился, чтобы за нею следили…
   – Полчаса назад звонил Лурти… Он был до того потрясен, что чуть не плакал…
   Лурти был одним из старейших инспекторов, человеком очень добросовестным, досконально знавшим свое дело.
   – Так что же произошло?
   – Лурти стоял на тротуаре напротив дома, когда вышла эта бабища: без шляпы, с хозяйственной сумкой в руках… Не оборачиваясь, чтобы узнать, следят ли за ней, она вошла сначала в мясную лавку, где ее, судя по всему, хорошо знают, и купила эскалоп… Потом, по-прежнему не оглядываясь, она спустилась по улице Сен-Жорж и вошла в итальянскую бакалейную лавку. Лурти остался на улице и ходил взад-вперед перед лавкой… Через полчаса он заволновался… Войдя в узкий магазинчик, вытянутый в длину, он сразу же увидел другой выход – к Орлеанскому скверу и улице Тетбу… Разумеется, птичка упорхнула… Лурти позвонил нам… Решив, что не стоит бегать по всему кварталу, он вновь занял свой наблюдательный пост перед домом… Как вы думаете, она сбежала?
   – Конечно, нет…
   Встав перед окном, Мегрэ принялся разглядывать листву каштанов, на ветвях которых щебетали птицы.
   – Она не убивала Жозефину Папе, а значит, у нее нет никаких причин убегать, особенно в том виде, в каком она вышла из дома, да еще с хозяйственной сумкой в руках… Она хочет с кем-то встретиться… Я почти уверен, что такое решение она приняла сразу после вчерашней очной ставки… Я по-прежнему не сомневаюсь, что она видела убийцу, когда он либо поднимался, либо спускался, либо оба раза… Предположим, уходя, мужчина заметил, что она смотрит на него в упор, прижавшись лицом к стеклу…
   – Я начинаю понимать…
   – Она не сомневалась, что ее будут допрашивать. Убийца был одним из постоянных посетителей Жозефины Папе, и консьержка его знала…
   – Вы полагаете, он угрожал ей?
   – Такую женщину трудно запугать… Ты сам мог в этом убедиться вчера во второй половине дня… А вот соблазнить деньгами…
   – Если она получила деньги, зачем ей исчезать?
   – Из-за очной ставки.
   – Не понимаю…
   – Убийца находился здесь… Было достаточно одного ее слова, чтобы мы его арестовали… Но она предпочла промолчать… Держу пари, она поняла, что ее молчание стоит дороже той суммы, которую она получила… Сегодня утром она решила пойти и потребовать прибавки, но сделать это невозможно под неусыпным наблюдением инспектора… Позвони-ка портье отеля «Скриб».
   Через несколько мгновений Мегрэ снял параллельную телефонную трубку.
   – Алло!.. Портье «Скриба»?.. Говорит комиссар Мегрэ… Как поживаете, Жан?.. Как дети?.. Хорошо… Замечательно… У вас постоянно снимает номер некий Ламот… Да, Виктор Ламот… Полагаю, он берет номер на месяц?.. Да… Я так и думал… Соедините меня с ним… Что вы говорите?.. Уехал вчера скорым поездом в Бордо?.. Я полагал, что он покидает Париж только в субботу вечером… Сегодня утром его никто не спрашивал?.. Вы не видели высокую полную женщину, довольно неряшливо одетую, с хозяйственной сумкой в руках?.. Нет, я не шучу… Вы уверены?.. Благодарю вас, Жан…
   Мегрэ были знакомы портье всех крупных отелей Парижа. Некоторых из них он знал с тех пор, когда они еще служили посыльными.
   В отеле «Скриб» мадам Блан не появлялась. В любом случае, торговца вином она там не застала бы.
   – Позвони в его контору на улице Обера.
   Мегрэ не хотел упускать ни одного шанса. По субботам контора на улице Обера была закрыта. Трубку снял служащий, видимо, работавший сверхурочно. Он был один. Своего патрона он не видел с двух часов вчерашнего дня.
   – Найди номер конторы братьев Курселей на улице Вольтера.
   Телефон напрасно трезвонил в пустом помещении. В субботу там никого не было. Даже сторожа.
   – Найди его руанский адрес… Только не произноси слова «полиция»… Я просто хочу знать, дома ли он…
   Фернан Курсель жил в старинном частном особняке на Биржевой набережной, в двух шагах от моста Буальдьё.
   – Я хотел бы переговорить с месье Курселем…
   – Он только что вышел… У аппарата мадам Курсель…
   Голос был молодой, жизнерадостный.
   – Ему что-нибудь передать?
   – Как вы думаете, когда он вернется?
   – Наверняка к обеду, ведь мы пригласили друзей…
   – Он приехал сегодня утром?
   – Вчера вечером… С кем я говорю?..
   Следуя указаниям Мегрэ, Лапуэнт положил трубку.
   – Он только что вышел… Вернулся вчера вечером… К обеду обязательно придет: к ним приглашены друзья… У его жены приятный голос…
   – Остался Франсуа Паре… Найди его версальский номер…
   Там тоже сняла трубку женщина. Но голос у нее был усталый, нелюбезный.
   – Говорит мадам Паре…
   – Я хотел бы побеседовать с вашим мужем…
   – Кто вы?
   – Служащий министерства, – нашелся Лапуэнт.
   – Это важно?
   – Почему вы спрашиваете?
   – Потому что мой муж еще не вставал с постели… Вернувшись вчера вечером, он плохо себя почувствовал… Он провел беспокойную ночь, и сегодня утром я с трудом уговорила его остаться в постели… Для человека его возраста он слишком много работает…
   Инспектор почувствовал, что она готова положить трубку, и поспешно задал вопрос:
   – Сегодня утром к нему кто-нибудь приходил?
   – А кто к нему должен был прийти?
   – Может, кто-нибудь просил ему что-либо передать?
   – Никто не приходил…
   И она положила трубку.
   В момент исчезновения мадам Блан Флорантен и рыжий находились на кладбище. С тремя другими подозреваемыми она не встречалась.
   За обедом мадам Мегрэ ни о чем не спрашивала мужа, поскольку он и так выглядел озабоченным. Ни к чему было лишний раз его тревожить. И только подав ему кофе, она спросила:
   – Ты читал газету?
   – Не успел.
   Она взяла со столика в гостиной одну из утренних газет. Крупный заголовок гласил:

   Преступление на улице Нотр-Дам-де-Лоретт

   Ниже шли более содержательные подзаголовки:

   Таинственное собрание на набережной Орфевр
   Комиссар Мегрэ в замешательстве

   Мегрэ что-то проворчал себе под нос и, прежде чем приняться на чтение, взял с подставки трубку.

   «Во вчерашнем выпуске мы подробно описывали преступление, совершенное в одной из квартир на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, жертвой которого стала молодая женщина, незамужняя, без определенного рода деятельности.
   Мы дали понять, что убийцу, несомненно, следует искать среди мужчин, пользовавшихся благосклонностью жертвы.
   Несмотря на упорное молчание сотрудников криминальной полиции, мы, как нам представляется, знаем, что вчера несколько лиц, причастных к преступлению, были вызваны на набережную Орфевр для очной ставки. Похоже, среди них есть заметные личности.
   Один из подозреваемых заслуживает большего внимания, чем остальные, поскольку в момент убийства находился в квартире. Но был ли он просто наблюдателем? Не он ли совершил преступление?
   Комиссар Мегрэ, лично ведущий расследование, оказался в деликатном положении. В самом деле, этот человек, Леон Ф., является другом его юности.
   Не по этой ли причине он до сих пор разгуливает на свободе, несмотря на собранные против него улики? Нам трудно поверить, что…»

   Мегрэ скомкал газету и, встав, проворчал сквозь зубы:
   – Идиоты!
   Произошла ли утечка информации по вине одного из инспекторов, не заметившего подвоха и проговорившегося журналистам? Он знал, что репортеры рыскали повсюду. Они наверняка засыпали консьержку вопросами. Однако было трудно представить, что с ними она оказалась более разговорчивой, чем с полицией.
   Существовал также художник с бородкой, сосед Флорантена по бульвару Рошешуар.
   – Тебе это неприятно?
   Мегрэ пожал плечами. По правде говоря, статья лишь усилила его нерешительность.
   Перед тем как пойти домой, комиссар получил результаты баллистической экспертизы, подтверждавшие выводы судебного медика. Пуля была огромного, редкого калибра – двенадцать миллиметров. Она могла быть выпущена только из бельгийского револьвера старой модели, давно не поступавшей в продажу.
   Эксперт уточнял, что у оружия подобного рода нет никаких характерных признаков.
   Очевидно, это был тот самый старый револьвер из ящика ночного столика. Где сейчас находится это оружие? Искать его было бесполезно. Его могли бросить в Сену, или в сточную канаву на пустыре, или в поле за городом.
   Почему убийца унес с собой компрометирующий его предмет, а не оставил на месте преступления? Боялся ли он, что на нем остались отпечатки его пальцев, а у него не было времени их стереть?
   Если это так, тогда у него не было бы времени, чтобы стереть свои отпечатки с мебели и всех предметов, до которых он дотрагивался.
   Но в спальне все отпечатки были стерты, в том числе и на дверных ручках.
   Следовало ли на этом основании делать вывод, что убийца не проводил в спальне еще четверть часа, как утверждал Флорантен?
   В таком случае, не стер ли сам Флорантен все отпечатки?
   Все нити вели к нему. По логике, он был единственным вероятным преступником. Но Мегрэ не доверял логике.
   Тем не менее комиссар злился на себя за свое терпение, весьма походившее на снисходительность. Не довлело ли над ним нечто вроде верности своей юности?
   – Полная чушь… – произнес он вслух.
   – Он действительно был твоим другом?
   – Нет же… Его постоянное шутовство скорее раздражало меня…
   Мегрэ не добавил, что порой ходил в кондитерскую, чтобы взглянуть на сестру своего одноклассника, и при этом краснел.
   – До скорого…
   Мадам Мегрэ подставила щеку.
   – Вернешься к ужину?
   – Надеюсь…
   Пошел дождь, но Мегрэ этого даже не заметил. Жена с зонтиком выбежала вслед за ним на лестницу.
   На углу бульвара он дождался автобуса с открытой задней площадкой, сел и мерно покачивался в такт движению, рассеянно глядя на этих странных животных, именуемых людьми, быстро идущих по тротуарам. Еще немного, и они побежали бы. Куда? Зачем?
   «Если до понедельника ничего не найду, я его закрою», – пообещал себе Мегрэ, словно желая успокоить свою совесть.
   Под зонтиком Мегрэ дошел от Шатле до набережной Орфевр. Дул порывистый ветер, дождь лил как из ведра. «Мокрая вода», как он говорил в раннем детстве.
   Едва комиссар сел за стол, как в дверь постучали. В кабинет вошел Лурти.
   – Меня сменил Бонфис, – сообщил он. – Она вернулась.
   – В котором часу?
   – Без двадцати двенадцать. Я заметил ее, когда она спокойно шла по улице с хозяйственной сумкой в руках…
   – Сумка была полной?
   – В любом случае толще и тяжелее, чем утром… Проходя мимо, она пристально посмотрела на меня… Можно было подумать, что она надо мной потешается… Войдя в привратницкую, она сняла с двери табличку: «Консьержка на лестнице».
   Мегрэ раз пять-шесть прошелся от своего стола до двери и от двери до окна. Приняв решение, он резко остановился.
   – Лапуэнт у себя?
   – Да.
   – Скажи ему, чтобы дождался меня… Я скоро вернусь…
   Мегрэ взял из ящика стола ключ от двери, соединявшей здание криминальной полиции с Дворцом правосудия. Он прошел по длинным коридорам, поднялся по темной лестнице и наконец постучал в дверь кабинета следственного судьи.
   Большинство помещений Дворца были безлюдными, безмолвными. Шансы, что он застанет Пажа во второй половине дня в субботу в кабинете, были невелики.
   – Входите… – раздался голос, показавшийся таким далеким.
   Паж был там, весь покрытый пылью. Он пытался навести хотя бы относительный порядок в маленькой комнатке без окон, примыкавшей к его кабинету.
   – Знаете, Мегрэ, я обнаружил несколько незарегистрированных дел двухлетней давности… Мне понадобится несколько месяцев, чтобы разобрать все эти завалы, оставленные моим предшественником…
   – Я пришел за ордером на обыск.
   – Подождите, я сейчас вымою руки…
   Пажу пришлось идти в конец коридора, где находилась туалетная комната. Он был симпатичным, добросовестным малым.
   – У вас есть новости?
   – Меня беспокоит консьержка. Я уверен, этой женщине много известно. Вчера во время очной ставки она единственная не утратила уверенности в себе. И только она, разумеется за исключением заинтересованного лица, знает виновного.
   – Но почему она молчит? Из-за ненависти к полиции?
   – Не думаю, что этого достаточно, чтобы подвергать себя серьезной опасности. Я даже задаюсь вопросом: не попытается ли убийца ее устранить? Один из моих людей все время дежурит перед домом. По-моему, она упорно молчит, потому что ей за это заплатили. Я не знаю, сколько она получила… Но когда она поняла, что дело приобретает серьезный оборот, она, вероятно, решила, что ее обделили. И вот сегодня утром консьержка с профессиональной ловкостью улизнула от следившего за ней инспектора. Она зашла в мясную лавку, чтобы сбить его с толку. Сделав покупку, она как ни в чем не бывало отправилась в бакалейную лавку, а мой человек ничего не заподозрил. И только через четверть часа он обнаружил, что в лавке есть второй выход…
   – Вы не знаете, куда она пошла?
   – Флорантен был вместе со мной на кладбище Иври. Жан-Люк Бодар тоже…
   – Она встречалась с одним из трех других подозреваемых?
   – Она не могла ни с кем встречаться. Вчера вечером Ламот скорым поездом вернулся в Бордо. Курсель в Руане и ждет на обед друзей. Что касается Франсуа Паре, то он приболел и лежит в постели. Теперь настала очередь волноваться его жене…
   – На чье имя выписать ордер на обыск?
   – На имя мадам Блан… Консьержки…
   Следственный судья нашел бланк в ящике стола своего секретаря, заполнил пустые графы, подписал и поставил печать.
   – Удачи вам…
   – Спасибо…
   – Кстати, не беспокойтесь по поводу газетных комментариев. Все, кто вас знает…
   – Благодарю…
   Через несколько минут Мегрэ покинул набережную Орфевр в автомобиле полиции, которым управлял Лапуэнт. Движение было плотным, люди очень спешили, как всегда по субботам. Несмотря на дождь и ветер, они устремились к автострадам, ведущим за город.
   Лапуэнту впервые удалось быстро припарковать машину у тротуара, прямо перед домом. Бельевой магазинчик был закрыт, а обувной хотя и работал, но пустовал, и стоящий на пороге продавец меланхолично смотрел на тучи, из которых лились струи воды.
   – Что мы ищем, патрон?
   – Все, что может нам помочь… Возможно, деньги…
   Мегрэ впервые увидел мадам Блан сидящей. Водрузив на круглый нос очки в стальной оправе, она читала вечернюю газету.
   Мегрэ толкнул дверь. Вслед за ним вошел Лапуэнт.
   – Вы вытерли ноги?
   А поскольку они не ответили, она проворчала:
   – Что еще вам нужно?
   Мегрэ просто протянул ей ордер на обыск. Она дважды его перечитала.
   – Я не понимаю, что это значит. Что вы собираетесь делать?
   – Обыскивать.
   – Вы хотите сказать, что будете рыться в моих вещах?
   – Поверьте, мне очень жаль.
   – Интересно, не будет ли лучше, если я вызову адвоката?
   – Это только докажет, что вам есть что скрывать… Лапуэнт, не спускай с нее глаз и не позволяй ни до чего дотрагиваться.
   В углу привратницкой стоял буфет в стиле Генриха II с застекленными верхними дверцами. Там были только рюмки, графин и фаянсовый кофейный сервиз в крупный цветочек.
   В правом ящике хранились ножи, вилки, ложки, штопор, а также три разрозненных кольца для салфеток. Приборы некогда были посеребренными, но теперь на них отчетливо проступала медь.
   Левый ящик представлял больший интерес, поскольку там лежали фотографии и документы. На одном из снимков была запечатлена супружеская чета. Мадам Блан, вероятно, было лет двадцать пять. И хотя она уже тогда была пышечкой, казалось невероятным, что со временем она превратится в такое чудовище. Она даже улыбалась, глядя на мужчину со светлыми усами, который наверняка был ее мужем.
   В одном из конвертов Мегрэ обнаружил список жильцов. Против каждой фамилии была указана квартирная плата. Под стопкой открыток он нашел сберегательную книжку.
   Первые вклады были сделаны много лет назад. Вначале они были скромными: десять, двадцать франков… Потом она регулярно откладывала по пятьдесят франков в месяц… В январе, месяце новогодних подарков, сумма варьировалась от ста до ста пятидесяти франков…
   Всего было отложено восемь тысяч сто двадцать два франка и несколько сантимов…
   Ни один вклад не был сделан ни вчера, ни позавчера. Самый последний датировался двумя неделями назад.
   – Ну – и далеко вы продвинулись?
   Не давая себя деморализовать, Мегрэ продолжал искать. Внизу буфета стояла посуда, а также лежала стопка скатертей в крупную клетку.
   Мегрэ приподнял бархатную скатерть на круглом столе в поисках ящика, но такового не оказалось.
   Слева стоял телевизор. В ящике столика под ним – только обрывки веревки, кнопки и несколько гвоздей.
   Мегрэ вошел во второе помещение, служившее не только кухней, но и спальней, поскольку за старой занавеской в нише стояла кровать.
   Мегрэ начал с ночного столика, в ящике которого нашел лишь четки, молитвенник и самшитовую веточку. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять ее назначение. Ну конечно – ее окунали в святую воду, когда умирал кто-то из родных, а затем хранили на память.
   Было трудно себе представить, что у этой женщины имелся муж. Но разве она сама не была когда-то ребенком, как все остальные люди?
   Мегрэ повидал немало мужчин и женщин, которых жизнь настолько ожесточила, что они превратились в чудовищ. Многие годы консьержка проводила дни и ночи в этих двух маленьких душных комнатках, где места было не больше, чем в тюремной камере.
   Внешний мир ограничивался для нее лишь почтальоном и жильцами, проходившими мимо стеклянной двери.
   По утрам, несмотря на свои габариты и отекшие ноги, она должна была мыть лифт и лестницу, сверху донизу.
   А если завтра это станет ей не по силам?
   Мегрэ злился на себя, что вынужден ее преследовать. Тем не менее он открыл небольшой холодильник, где лежала половина эскалопа, недоеденный омлет, два ломтика ветчины и несколько овощей, купленных утром.
   На столе стояла полубутылка [4 - Полубутылка – емкость объемом около 0,370 л. – Примеч. пер.] вина, в шкафу лежали белье и одежда, в том числе корсет и эластичные наколенники.
   Мегрэ было очень стыдно рыться в ее вещах, но он не хотел признавать себя побежденным. Консьержка не принадлежала к числу женщин, довольствующихся обещаниями. Если кто-то купил ее молчание, значит, он заплатил наличными.
   Когда Мегрэ вернулся в первую комнату, в глазах консьержки промелькнула искорка беспокойства.
   И тогда Мегрэ понял: то, что он ищет, находится не на кухне. Он медленно обвел комнату взглядом. Где еще он не искал?
   И вдруг он решительно направился к телевизору, на котором лежала стопка иллюстрированных журналов. В одном из них была напечатана программа передач с комментариями и фотографиями.
   Едва Мегрэ открыл журнал, как понял, что выиграл. Страницы сами распахнулись на том месте, куда положили три банкноты по пятьсот франков и семь банкнот по сто франков.
   Две тысячи двести франков. Пятисотфранковые банкноты были новыми.
   – Полагаю, я имею право на сбережения?
   – Вы забываете, что я видел вашу сберегательную книжку…
   – Ну и что? Разве я обязана складывать все яйца в одну корзину? А если мне вдруг срочно понадобятся деньги?
   – Сразу две тысячи двести франков?
   – Это мое дело. Уверена, вы не сможете доставить мне неприятности…
   – Мадам Блан, вы гораздо умнее, чем кажетесь… Можно подумать, что вы всё предвидели, все нюансы, вплоть до сегодняшнего обыска. Если бы вы отнесли деньги в сберегательную кассу, то в вашей книжке появилась бы отметка. Такая большая сумма, равно как и дата, непременно привлеки бы мое внимание… Вы не доверились буфетам, ящикам, распоротым матрасам… Вы словно читали Эдгара По. Поэтому просто положили деньги в один из иллюстрированных журналов.
   – Я никого не обворовывала.
   – А я и не утверждаю, что вы кого-то обворовали. Я даже уверен, что убийца, увидев вас за дверью в тот момент, когда он покидал дом, сам дал вам эти деньги… Тогда вы еще не знали, что здесь было совершено преступление… Он, должно быть, не объяснил вам, почему для него так важно, чтобы никто не узнал о его визите в тот день. Вы хорошо его знаете, иначе он не боялся бы вас.
   – Мне нечего сказать…
   – Когда вчера вы увидели его в моем кабинете, то поняли, что он очень боится вас, причем только вас одну, поскольку вы единственная, кто может дать против него показания. И тогда сегодня утром вы решили связаться с ним, чтобы получить более значительную сумму, поскольку поняли, что свобода человека, особенно богатого, стоит гораздо больше двух тысяч двухсот франков…
   Как и накануне, на губах консьержки появилась еле заметная, словно не до конца стертая ластиком, улыбка.
   – Вы никого не нашли. Вы забыли, что сегодня суббота…
   Широкое лицо консьержки по-прежнему сохраняло то же загадочное и упрямое выражение.
   – Я ничего не скажу… Хоть бейте…
   – Не имею ни малейшего желания. У нас еще будет повод встретиться. Пойдем, Лапуэнт…
   И мужчины сели в маленькую черную машину.

7

   Супруги Мегрэ поступили так, как и все: несмотря на отвратительную погоду и весьма редкие просветы между ливнями, они провели воскресенье за городом.
   Покупая машину, они дали себе слово, что будут ездить на ней только в их маленький домик в Мён-сюр-Луар и в отпуск. Они действительно два-три раза ездили в Мён-сюр-Луар, но это было слишком далеко. Им удавалось проводить в пустом доме всего несколько часов, да и те уходили у мадам Мегрэ на то, чтобы немного убрать там и приготовить поесть на скорую руку.
   Они выехали около десяти часов.
   «Минуя автострады…» – решили они.
   Но такая же мысль пришла в голову тысячам парижан, и прелестные проселочные дороги были забиты так же, как Елисейские Поля.
   Они искали симпатичную таверну с заманчивым меню. Но либо таверны оказывались переполненными и нужно было ждать своей очереди, либо кормили там отвратительно.
   Однако они не отчаивались. Это было как с телевизором. Когда они купили его, то решили смотреть только самые интересные передачи.
   Через две недели они поменяли свои места за столом так, чтобы оба могли смотреть телевизор во время ужина.
   В дороге они не спорили, как большинство супружеских пар. Однако мадам Мегрэ, ведя машину, была напряжена до предела. Она совсем недавно получила права и за рулем чувствовала себя неуверенно.
   – Почему ты его не обгоняешь?
   – Тут двойная сплошная…
   В это воскресенье Мегрэ перемолвился с женой только парой слов. Съежившись, он сидел на своем сиденье, курил трубку за трубкой и угрюмо смотрел вперед. Мысленно он был на улице Нотр-Дам-де-Лоретт и восстанавливал все возможные варианты драмы, разыгравшейся в квартире Жозефины Папе.
   Персонажи превратились в пешки, которые он расставлял то так, то сяк, пробуя различные комбинации. Каждая из них какое-то время казалась ему правдоподобной, и он обдумывал детали, сочинял диалоги.
   Но когда всё, как казалось, складывалось, ему на ум приходило новое возражение, и конструкция рушилась.
   И он начинал расставлять новые пешки. Или же ставил на другие места старые.
   В конце концов они нашли таверну с кухней, напоминающей привокзальный буфет. Разница состояла лишь в цене блюд.
   Они хотели немного прогуляться по лесу, но шел дождь и дорогу развезло.
   Домой они вернулись рано и поужинали холодным мясом и винегретом. Потом Мегрэ принялся бесцельно слоняться по квартире. Тогда они решили сходить в кино.
   В понедельник в девять часов утра комиссар вошел в свой кабинет. Дождь прекратился, и даже тускло светило солнце.
   На столе он нашел отчеты инспекторов, по очереди следивших за Флорантеном.
   Субботний вечер Флорантен провел в пивной на бульваре Клиши. Похоже, он не был здесь постоянным клиентом, поскольку с ним никто не поздоровался.
   Флорантен заказал кружку пива и сел рядом со столиком, за которым завсегдатаи, обращавшиеся друг к другу на «ты», играли в белот. Подперев голову рукой, он рассеянно наблюдал за игрой.
   Около десяти часов один из игроков – щуплый малый, тараторивший без умолку – сказал:
   – Пора сматываться, ребята… Если приду поздно, моя благоверная устроит мне скандал, а я завтра утром собираюсь на рыбалку…
   Приятели принялись упрашивать его остаться, но безуспешно, после чего стали озираться по сторонам.
   Мужчина, говоривший с южным акцентом, обратился к Флорантену:
   – Сыграем?
   – Охотно…
   Флорантен сел на место ушедшего и играл до полуночи. Следивший за ним Дьедонне сидел в углу и умирал от скуки.
   Изображая из себя богатого вельможу, Флорантен даже угостил игроков из тех ста франков, которые дал ему Мегрэ.
   Потом Флорантен вернулся домой и, заговорщически подмигнув своему спутнику, лег спать.
   Встал он поздно. В начале одиннадцатого пошел в табачную лавку, где выпил кофе с круассанами. Слежку за ним теперь вел не Дьедонне, а Лагрюм. Флорантен с любопытством поглядывал на Лагрюма, поскольку видел его впервые.
   Лагрюм был самым мрачным из инспекторов, страдавшим насморком десять месяцев в году. К тому же у него было плоскостопие, от долгой ходьбы ноги начинали болеть, поэтому ступал он как-то по-особенному.
   Позавтракав, Флорантен отправился в букмекерскую контору и сделал ставку на три первые лошади, затем спустился по бульвару Батиньоль. Он не остановился перед гостиницей «Босежур». Вне всякого сомнения, он не знал, что там живет рыжий.
   Пообедал он в ресторане на площади Терн, потом, как и позавчера, пошел в кино. Что он будет делать со своим длинным тощим телом и гуттаперчевым лицом, когда закончатся сто франков, данные ему комиссаром?
   Флорантен ни с кем не встречался. Никто не пытался встретиться с ним. Он поужинал в кафе самообслуживания, вернулся домой и лег спать.
   Наблюдение за улицей Нотр-Дам-де-Лоретт тоже не дало никаких результатов. Мадам Блан покидала привратницкую только для того, чтобы вынести мусор и подмести лестницу.
   Одни жильцы отправились на мессу, другие уехали на целый день. Почти опустевшая улица была менее оживленной, чем обычно, и двое сменявших друг друга инспекторов с трудом дождались конца своего дежурства.
   В этот понедельник Мегрэ перечитал все отчеты: судебного медика, оружейника, Моера и, наконец, Службы криминалистического учета.
   Отдохнувший, бодрый, полный энергии Жанвье вошел в кабинет, предварительно постучав в дверь.
   – Как поживаете, патрон?
   – Плохо…
   – Воскресенье выдалось неудачным?
   – Да…
   Жанвье не смог сдержать улыбку, поскольку прекрасно знал, что подобное настроение патрона, как правило, служило хорошим знаком. Во время расследования Мегрэ как губка впитывал в себя всё, что касалось людей и событий. Он бессознательно подмечал мельчайшие детали.
   Чем тяжелее становился груз всего, что он накопил, тем больше комиссар ворчал.
   – А ты что делал?
   – Мы с женой и детьми ездили к моей свояченице. На большой площади была праздничная ярмарка, и дети потратили уж не знаю сколько, стреляя по глиняным трубкам…
   Мегрэ встал и принялся ходить по кабинету. Прозвенел звонок. Наступило время отчетов, но комиссар лишь пробурчал:
   – Обойдутся без меня…
   У него не было никакого желания отвечать на вопросы начальства, а еще меньше – докладывать о том, что он собирается делать. Всё пока было очень смутным. Он продолжал двигаться на ощупь.
   – Если бы только эта ужасная женщина заговорила!..
   Мегрэ по-прежнему думал о похожей на скалу невозмутимой привратнице.
   – Я начинаю жалеть, что теперь нельзя подвергнуть ее пытке… Интересно, сколько бы нам понадобилось воды?..
   Всерьез он, конечно, так не думал, но это был способ дать выход клокотавшему в нем гневу.
   – У тебя есть какие-нибудь мысли?
   Жанвье очень не любил, когда Мегрэ задавал ему подобные вопросы, и постарался ответить уклончиво.
   – Мне кажется…
   – Что тебе кажется? Ты полагаешь, что я тычу пальцем в небо?
   – Напротив. Мне только кажется, что Флорантену известно гораздо больше, чем консьержке… И Флорантен не такой стойкий. Ему больше не на что надеяться. Ему только и остается, что слоняться без дела по Монмартру и выпрашивать несколько су то тут, то там…
   Мегрэ строго взглянул на инспектора.
   – Приведи его…
   Прежде чем Жанвье вышел, комиссар вновь окликнул его:
   – Зайди также на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт и захвати консьержку… Пусть возмущается, сколько угодно; если будет упрямиться, притащи ее силой…
   Жанвье улыбнулся, с трудом представляя себе схватку во плоти с этой башней, которая была в два раза тяжелее его.
   Через несколько минут Мегрэ позвонил в министерство общественных работ.
   – Будьте любезны позвать месье Паре…
   – Соединяю вас с его отделом…
   – Алло! Месье Паре?..
   – Месье Паре нет на месте. Его жена позвонила и сказала, что он заболел…
   Мегрэ набрал домашний номер Паре.
   – Мадам Паре?..
   – С кем я говорю?
   – С комиссаром Мегрэ… Как чувствует себя ваш муж?..
   – Плохо… Приходил врач… Он боится, что это нервный срыв…
   – Полагаю, я не смогу с ним поговорить?
   – Врач порекомендовал ему полный покой…
   – Его мучают угрызения совести?.. Он просит принести ему газеты?..
   – Нет… Он просто молчит… И едва отвечает, когда я у него что-нибудь спрашиваю…
   – Благодарю вас…
   Затем Мегрэ позвонил в отель «Скриб».
   – Это вы, Жан?.. Говорит Мегрэ… Месье Виктор Ламот вернулся из Бордо?.. Он уже ушел в контору?.. Спасибо…
   Далее сделал звонок в контору на улице Обера.
   – Попросите к телефону месье Ламота… Говорит комиссар Мегрэ…
   Послышались щелчки, словно надо было подняться по иерархической лестнице, чтобы попасть к большому начальнику.
   – Да… – раздался наконец сухой голос.
   – Говорит Мегрэ…
   – Мне сказали.
   – Вы намереваетесь провести все утро в своем кабинете?
   – Не знаю.
   – Прошу вас никуда не отлучаться и дождаться моего звонка…
   – Хочу предупредить, что если вы меня снова вызовете, я приду со своим адвокатом…
   – Это ваше право…
   Мегрэ положил трубку и позвонил на бульвар Вольтера. Фернана Курселя на службе не оказалось.
   – Он никогда не появляется раньше одиннадцати часов, а по понедельникам порой приходит лишь во второй половине дня… Хотите поговорить с его заместителем?
   – Нет, спасибо…
   У Мегрэ было время воскресить в памяти все предположения, выдвинутые им накануне, во время поездки за город. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать по кабинету.
   В конце концов он остановился на одной версии, правда, в нескольких вариантах. Иногда он поглядывал на часы.
   С чувством легкого стыда он открыл стенной шкаф, где всегда держал бутылку коньяка. Не для себя, конечно, а для тех, кто терял сознание, давая признательные показания.
   Мегрэ сознания не терял. И ему не предстояло ни в чем признаваться. Тем не менее он сделал большой глоток прямо из горлышка.
   Комиссар по-прежнему был недоволен собой. Он вновь с нетерпением взглянул на часы. Наконец в коридоре послышались шаги нескольких человек и раздался возмущенный голос, который он тут же узнал. Голос мадам Блан.
   Мегрэ открыл дверь.
   – Я начинаю привыкать к этому кабинету, – попробовал пошутить Флорантен, явно обеспокоенный.
   Мадам Блан отчеканила:
   – Я свободная гражданка и требую…
   – Запри ее в каком-нибудь кабинете, Жанвье. Оставайся с ней и постарайся сделать так, чтобы она не выцарапала тебе глаза…
   Повернувшись к Флорантену, Мегрэ продолжил:
   – Садись…
   – Я предпочитаю стоять.
   – А я предпочитаю видеть тебя сидящим.
   – Если ты настаиваешь…
   Флорантен гримасничал, как когда-то во время спора с учителем, когда старался рассмешить весь класс.
   Мегрэ позвал Лапуэнта из соседнего кабинета. Именно Лапуэнт присутствовал почти на всех допросах и больше других был в курсе дела.
   Комиссар не спеша набил трубку, разжег ее и большим пальцем принялся осторожно уминать табак.
   – Полагаю, Флорантен, тебе по-прежнему нечего мне сказать?
   – Я сказал все, что знал.
   – Нет.
   – Клянусь, это правда.
   – А я утверждаю, что ты мне все время лгал.
   – Ты считаешь меня вруном?
   – Ты всегда им был… Уже в лицее…
   – Только чтобы пошутить…
   – Вот именно… Но здесь мы не шутим…
   Мегрэ посмотрел старому приятелю прямо в глаза. Он был серьезен. На его лице читались одновременно презрение и жалость. И, пожалуй, жалости было больше, чем презрения.
   – Ты понимаешь, что с тобой будет?
   Флорантен пожал плечами.
   – Откуда мне знать?
   – Тебе пятьдесят три года…
   – Пятьдесят четыре… Я старше тебя, поскольку в шестом классе остался на второй год…
   – Ты ведь уже не первой молодости, и тебе трудно будет найти другую вроде Жозе…
   Флорантен опустил голову.
   – Я даже не буду искать…
   – Твоя торговля антикварной мебелью – просто прикрытие… У тебя нет ремесла, профессии… Да и лоска у тебя поубавилось, чтобы заговаривать зубы простофилям…
   Это были жестокие слова, но их следовало произнести.
   – Ты обломок кораблекрушения, Флорантен.
   – У меня все валилось из рук… Знаю, я неудачник, но…
   – Но ты по-прежнему надеешься. Только на что?
   – Не знаю…
   – Ладно. Этот вопрос мы выяснили. А теперь я хочу снять груз с твоей души.
   Мегрэ выдержал паузу, посмотрел бывшему однокласснику прямо в глаза и сказал:
   – Я знаю, что ты не убивал Жозе.

8

   Сильнее всех удивился не Флорантен, а Лапуэнт. Он застыл с карандашом в руке, изумленно глядя на патрона.
   – Но не спеши радоваться, поскольку это не означает, что ты чист, как стеклышко…
   – Все же ты допускаешь…
   – Я допускаю, что хотя бы в одном ты не соврал, а это просто удивительно…
   – Я говорил тебе…
   – Я предпочел бы, чтобы ты меня не перебивал. В прошлую среду, примерно в тот час, который ты назвал, наверняка около четверти четвертого, кто-то позвонил в дверь квартиры…
   – Вот видишь!..
   – Помолчи! Как обычно, ты бросился в спальню, не зная, кто пришел… Ты прислушивался, поскольку вы с Жозе никого не ждали… Полагаю, одному из любовников Жозе случалось приходить в неурочный час и даже не в свой день…
   – Тогда они предупреждали по телефону…
   – И никто из них не являлся без предупреждения?
   – Крайне редко…
   – И тогда ты прятался в гардеробной… Но в ту среду ты был не в гардеробной, а в спальне. Ты узнал голос и испугался, поскольку понял, что визитер пришел не к Жозе…
   Флорантен окаменел, очевидно, не понимая, каким образом его бывший одноклассник обо всем догадался.
   – Видишь ли, у меня есть доказательство, что в среду кто-то приходил в квартиру. Этот кто-то, обезумев от страха, что совершил преступление, захотел купить молчание консьержки и дал ей все имевшиеся у него в бумажнике деньги, то есть две тысячи двести франков…
   – Ты ведь полагаешь, что я невиновен…
   – В убийстве – да… Хотя косвенно ты стал его причиной. С точки зрения нравственности – если применительно к тебе можно говорить о нравственности – ты несешь полную моральную ответственность за содеянное…
   – Не понимаю…
   – Прекрасно понимаешь…
   Мегрэ встал. Он никогда не мог долго сидеть на одном месте. Флорантен не спускал с него глаз.
   – У Жозефины Папе появился новый сердечный дружок…
   – Ты говоришь о рыжем?
   – Да.
   – Это мимолетное увлечение… Он никогда не согласился бы жить с ней, прятаться, порой отсутствовать по ночам… Он молод, и у него столько девиц, сколько он пожелает…
   – Жозе влюбилась в него, а ты ей надоел…
   – Откуда ты знаешь?.. Это просто твое предположение…
   – Она сама об этом сказала…
   – Кому? Только не тебе, поскольку тогда она уже была мертва…
   – Жану-Люку Бодару…
   – И ты веришь всему тому, что наговорил тебе этот парень?
   – У него нет причин врать…
   – А у меня?
   – Тебе грозит год или два тюремного заключения. Скорее два, учитывая твои прошлые судимости…
   Флорантен реагировал гораздо менее бурно, чем раньше. Он еще не знал, до чего докопался Мегрэ. Однако услышанного было вполне достаточно, чтобы он забеспокоился.
   – Вернемся к этому визиту в среду… Узнав голос, ты испугался, поскольку несколькими днями или неделями раньше начал шантажировать одного из любовников Жозе… Разумеется, ты выбрал того, кого считаешь самым уязвимым, того, кто казался тебе наиболее респектабельным… И ты завел разговор о письмах… Сколько ты получил?
   Мрачный Флорантен опустил голову.
   – Ничего…
   – Он отказался платить?
   – Нет, просто попросил несколько дней отсрочки…
   – Сколько ты потребовал?
   – Пятьдесят тысяч… Я хотел сорвать большой куш, чтобы со всем покончить и начать новую жизнь в другом месте…
   – Значит, Жозе потихоньку тебя выставляла…
   – Вполне возможно… Она изменилась…
   – Ты заговорил как разумный человек… И если будешь продолжать в том же духе, я помогу тебе выпутаться из этой истории с наименьшими потерями…
   – Правда?
   – Какой же ты дурак!..
   Мегрэ произнес эти слова тихо, словно обращаясь к самому себе, но Флорантен услышал их, и его лицо стало пунцовым.
   Это была правда. В Париже существует несколько тысяч людей, живущих на грани закона за счет более или менее очевидного мошенничества, наивности или алчности себе подобных.
   У них всегда в запасе есть какой-нибудь сногсшибательный проект, на осуществление которого им не хватает нескольких тысяч или нескольких десятков тысяч франков.
   В конце концов они почти всегда находят какого-нибудь богатого простака, и тогда некоторое время хорошо одеваются, разъезжают на автомобиле и посещают дорогие рестораны.
   Когда деньги заканчиваются, они вновь влачат жалкое существование, пока им снова не улыбнется удача. И только один из десяти предстает перед судом и попадает в тюрьму.
   Флорантен упустил все возможности и теперь так глупо прошляпил последнюю из них.
   – Может, сам расскажешь или мне продолжить?
   – Лучше ты…
   – Визитер требует тебя… Он знает, что ты находишься в квартире, поскольку не забыл справиться об этом у консьержки… У него нет оружия… Он не особо ревнив и не жаждет ничьей крови… Однако он сильно возбужден. Жозе, испугавшись за тебя, утверждает, что тебя нет, что не знает, где ты… Он врывается в столовую, а ты бросаешься в ванную комнату, потом в гардеробную…
   – Я не успел спрятаться…
   – Хорошо. Он приводит тебя в спальню…
   – Он рычал, что я подлец… – с горечью в голосе добавил Флорантен. – И это в ее присутствии…
   – Жозе ничего не знает о шантаже и не понимает, что происходит… Ты велишь ей молчать… Несмотря ни на что, ты упорно цепляешься за эти пятьдесят тысяч франков, поскольку рассматриваешь их как свой последний шанс…
   – Теперь уж и не знаю… Никто не отдавал себе отчета в своих действиях… Жозе умоляла нас успокоиться… Мужчина был в ярости… Поскольку я отказался отдать ему письма, в какой-то момент он открыл ящик и вытащил револьвер… Жозе закричала. Я тоже испугался и…
   – И спрятался за нее?
   – Клянусь тебе, Мегрэ, пуля попала в нее случайно… Было видно, что этот тип не умеет пользоваться оружием… Он размахивал руками… Я уже собирался отдать ему эти чертовы письма, как раздался выстрел… Он сам удивился… Из его груди вырвался хриплый крик, и он бросился в гостиную…
   – С револьвером в руках?
   – Думаю да, ведь я его не нашел… Когда я склонился над Жозе, она была мертва…
   – Почему ты не сообщил в полицию?
   – Не знаю…
   – А я знаю… Ты подумал о сорока восьми тысячах франков, лежащих в коробке из-под печенья. Ты завернул коробку в газету, не подумав, что это утренний выпуск. Перед самым уходом ты вспомнил о письмах и сунул их в карман. Ты собирался разбогатеть. Отныне тебе было кого шантажировать, но не из-за каких-то там любовных похождений, а из-за убийства…
   – Почему ты так думаешь?
   – Потому что ты тщательно протер мебель и дверные ручки. Если бы на них нашли только твои отпечатки, это не имело бы значения, поскольку ты не смог бы отрицать, что был в квартире. Но ты покрывал другого, потому что в тюрьме он и гроша ломаного не стоил бы…
   Мегрэ тяжело опустился на стул и набил новую трубку.
   – Ты отправился к себе и положил коробку из-под печенья на шкаф. В тот момент ты забыл о письмах, лежавших у тебя в кармане… Ты вспомнил обо мне и решил, что бывший одноклассник не станет тебя бить. Ты всегда боялся побоев… Помнишь?.. У нас был некий коротышка, Бамбуа, если не ошибаюсь, который нагонял на тебя страх лишь угрозами ущипнуть за руку…
   – Ты жестокий…
   – А ты? Если бы ты не повел себя как последний негодяй, Жозе была бы жива…
   – Я буду раскаиваться до конца своих дней…
   – Этим ее не воскресишь… И твои угрызения совести меня не касаются. Ты пришел сюда, чтобы разыграть небольшую комедию. С первых твоих слов я понял: что-то здесь не так… Да и в доме всё мне казалось лживым, искаженным, я никак не мог нащупать нить, которая привела бы меня к правде… Больше всего меня заинтриговала консьержка. Она гораздо сильнее тебя…
   – Она всегда на дух меня не выносила…
   – Ты тоже ее терпеть не можешь… Не выдавая имени визитера, она получала только две тысячи двести франков, но зато сдавала тебя с потрохами. Что касается твоего прыжка в Сену, то тут ты совершил глупость, поскольку это навело меня на мысль о письмах. Было очевидно, что ты не собирался топиться. Хороший пловец не топится, бросаясь в воду с Нового моста в нескольких метрах от баржи, да еще когда на тротуарах полно народу. Просто ты вспомнил, что у тебя в кармане лежат письма. Один из инспекторов шел за тобой по пятам. В любой момент тебя могли обыскать…
   – Я даже не мог себе представить, что ты догадаешься…
   – Я тридцать пять лет занимаюсь своим ремеслом, – проворчал Мегрэ.
   Комиссар вошел в соседний кабинет и сказал несколько слов Люке.
   – Ни в коем случае не поддавайся… – добавил он напоследок.
   Вернувшись в кабинет, Мегрэ заметил, что Флорантен потерял остатки самообладания. Теперь он превратился в долговязое существо с осунувшимся лицом и бегающими глазами.
   – Если я правильно понял, меня будут судить за шантаж?
   – Это зависит от…
   – От чего?
   – От следственного судьи. Частично и от меня тоже. Не забывай: ты стер отпечатки пальцев, чтобы мы не смогли найти убийцу. Тебя могут обвинить в соучастии…
   – Но ведь ты этого не сделаешь?
   – Я поговорю со следователем…
   – Год тюрьмы, в крайнем случае два, я, возможно, выдержу… Но если меня осудят на несколько лет, то из тюрьмы вынесут вперед ногами… У меня уже сейчас сердце пошаливает…
   Конечно, он собирался просить, чтобы его поместили в лазарет при тюрьме Санте. А ведь когда-то он их смешил в Мулене. Когда на уроке становилось скучно, они поворачивались к нему, словно просили развеселить.
   Да, они его поощряли. Они знали, что он не заставит себя просить дважды. Он придумывал новые гримасы, новые фарсы.
   Клоун… Однажды, купаясь в Ньевре, он сделал вид, что тонет. Они его искали четверть часа, а потом нашли в зарослях утёсника, куда он доплыл под водой.
   – Чего ты ждешь? – с беспокойством в голосе спросил Флорантен.
   С одной стороны, он испытывал облегчение, что все закончилось. Но, с другой стороны, боялся, что его старинный приятель изменит точку зрения.
   В дверь постучали. На пороге появился старый Жозеф. Он вошел в кабинет и положил на стол Мегрэ визитную карточку.
   – Пусть войдет… И скажите инспектору Жанвье, чтобы он привел находящуюся с ним особу…
   Мегрэ дорого бы сейчас заплатил за кружку свежего пива или даже за глоток коньяка.
   – Мой адвокат мэтр Бурдон…
   Один из зубров адвокатуры, бывший председатель коллегии адвокатов, кандидат в члены Французской академии. Державшийся отстраненно, преисполненный чувством собственного достоинства, Виктор Ламот, слегка приволакивая ногу, сел на один из стульев, удостоив Флорантена лишь беглым взглядом.
   – Полагаю, господин комиссар, у вас есть веские основания для вызова моего клиента? Я узнал, что уже в пятницу вы провели очную ставку, законность которой я пока не стану оспаривать…
   – Садитесь, мэтр… – только и ответил Мегрэ.
   Жанвье втолкнул в кабинет возбужденную мадам Блан, которая при виде хромого застыла как вкопанная.
   – Входите, мадам Блан… Садитесь, прошу вас…
   Можно было подумать, что она неожиданно столкнулась с новой проблемой.
   – Кто это? – спросила она, показывая на мэтра Бурдона.
   – Адвокат вашего друга месье Ламота.
   – Вы его арестовали?
   Никогда еще Мегрэ не видел ее такой ошеломленной.
   – Еще нет, но через несколько минут собираюсь это сделать. Ведь вы признаете, что в прошлую среду именно он, спускаясь от мадемуазель Папе, вручил вам две тысячи двести франков, надеясь тем самым купить ваше молчание?
   Мадам Блан только крепче сжала зубы.
   – Вы поступили опрометчиво, месье Ламот, вручив ей деньги… От них у нее только разыгрался аппетит, и она решила, что ее молчание стоит гораздо дороже…
   – Я не понимаю, о чем вы говорите…
   Адвокат нахмурил брови.
   – Я объясню вам, почему из всех подозреваемых я выбрал вас… В субботу мадам Блан, за которой я установил наблюдение, улизнула от инспектора, войдя в магазин со вторым выходом… Она хотела встретиться с вами, чтобы потребовать прибавки… Она очень торопилась, поскольку боялась, что в любой момент я могу вас арестовать…
   – Я не встречался в субботу с этой женщиной…
   – Знаю… Но важен тот факт, что она вас искала… У каждого из вас троих был свой день: у Франсуа Паре – среда, у Курселя – с вечера четверга до пятницы… И только Жан-Люк Бодар приходил нерегулярно… Как правило, торговец из провинции, проводящий несколько дней в Париже, возвращается домой в субботу… Но не вы, поскольку вечер субботы вы отвели для визитов к мадемуазель Папе…
   Консьержка знала об этом и поэтому попыталась с вами связаться… Разумеется, ей не было известно, что накануне вы уехали из Парижа, поскольку навещать уже было некого…
   – Гениально, – заметил адвокат, – но сомневаюсь, что присяжные будут довольствоваться столь легковесным обвинением.
   Консьержка молчала, словно превратилась в каменную глыбу.
   – Разумеется, мэтр, ваш клиент будет арестован не на основании этого аргумента… Присутствующий здесь Леон Флорантен во всем сознался…
   – Я думал, что он и есть обвиняемый.
   Флорантен, опустив плечи, не решался ни на кого взглянуть.
   – Нет, он не обвиняемый, – заметил Мегрэ, – а жертва…
   – Ничего не понимаю.
   Но Виктор Ламот все понял и заерзал на стуле.
   – Теоретически именно на него было направлено оружие… Это ему угрожал месье Ламот, хотевший получить назад компрометирующие его письма… Но так вышло, что месье Ламот – плохой стрелок, к тому же револьвер, из которого он стрелял, не отличался точностью стрельбы…
   – Это правда? – спросил адвокат у своего клиента.
   Он не был готов к тому, что разговор примет такой оборот. Ламот молчал, свирепо уставившись на Флорантена.
   – Должен добавить, мэтр, – это понадобится для вашей речи в суде, – я не уверен, что ваш клиент совершил предумышленное убийство… Этот человек не любит, когда ему перечат… Любое возражение приводит его в ярость… К несчастью, у него в руках оказалось оружие, и тут неожиданно прогремел выстрел…
   При этих словах хромой вздрогнул и изумленно посмотрел на Мегрэ.
   – Будьте любезны, подождите меня несколько минут…
   Мегрэ проделал по коридорам Дворца правосудия тот же путь, что и в субботу. Он постучал в дверь кабинета следственного судьи, вошел и увидел того склонившимся над пухлым досье. Секретарь наводил порядок в соседней комнате.
   – Все кончено!.. – сообщил Мегрэ, устало опускаясь на стул.
   – Он признался?
   – Кто?
   – Но… Полагаю, Флорантен?..
   – Он никого не убивал… Тем не менее я прошу ордер на его арест… Причина – попытка шантажа…
   – А убийца?
   – Он ждет в моем кабинете вместе с адвокатом, мэтром Бурдоном…
   – Этот помотает нам нервы… Он один из самых…
   – Он будет покладистым… Конечно, я не стану утверждать, что речь идет о несчастном случае, но в этом деле существует множество смягчающих обстоятельств…
   – И кто же из них?
   – Хромой… Виктор Ламот, виноторговец с набережной Шартрон в Бордо, где не шутят с достоинством, правом первенства и, разумеется, моралью… Сегодня я составлю отчет… Надеюсь представить его вам к вечеру… Сейчас почти полдень, и…
   – Вы проголодались?
   – Жажда мучит, – признался Мегрэ.
   Через несколько минут в своем кабинете Мегрэ вручил Лапуэнту и Жанвье ордера на арест.
   – Отведите их в Службу криминалистического учета… Когда все формальности будут улажены, отправьте их в тюрьму предварительного заключения при префектуре…
   Показывая на вставшую со стула консьержку, Жанвье спросил:
   – А с этой что делать?
   – Решим чуть позже… А пока пусть идет домой… Привратницкая не может долго пустовать…
   Консьержка равнодушно взглянула на них. Ее губы зашевелились, издали какой-то звук, похожий на шипение воды, брызги которой падают в огонь. Но так ничего и не сказав, она направилась к двери.
   – Составите мне компанию в ресторане «У Дофина», ребятки?
   И только потом Мегрэ понял, насколько жестоко было приглашать своих коллег в ресторан в присутствии двоих мужчин, которым предстояло отправиться в тюрьму.
   Через пять минут у стойки знакомого маленького ресторанчика, часть которого была отведена под бистро, он заказал:
   – Пиво… Самую большую кружку, которая только есть…
   За тридцать пять лет Мегрэ ни разу не встретил ни одного из своих одноклассников по лицею Банвиля.
   И надо же такому случиться, что на его пути возник именно Флорантен!
   Эпаленж (Во)
   24 июня 1968 г.

Жорж Сименон Друг детства Мегрэ

1

2

3

4

5

6

7

8

Жорж Сименон
Друг детства Мегрэ