Вероника Анриевна Нэй
Русский праздник. Традиции и обычаи

От редакции

   С древних времен человек, познавая окружающий мир, наделял природу человеческими свойствами, а животных, природные явления, солнце, огонь, землю и воду – магической силой. Наши предки заселяли места, где они жили, – лес, реки и озера – добрыми и злыми духами. Эти языческие божества, полубожества, духи обладали человеческим характером, в одних случаях помогали, в других вредили человеку, поэтому их нужно было задобрить, расположить к себе жертвоприношениями и магическими обрядами. Обряды сопутствовали всей жизни человека, от рождения до смерти, организовывали его семейную и трудовую жизнь.
   Основным занятием русского крестьянства было земледелие, оно и определило большинство обрядов, которые были приурочены к работам в течение всего года, Именно с крестьянской работой, тяжкой и неблагодарной, с ее началом, завершением, результатами были связаны многие обряды, из которых возникли характерные для русской деревни календарные праздники.
   Календарные обряды могли быть приурочены к началу каких-либо земледельческих работ или как самостоятельные празднества растягивались в ряде случаев на несколько дней. Так, зимние святки праздновались в течение двух недель (с 25 декабря по 6 января), неделю отмечались Масленица (обычно вторая половина февраля – первая половина марта) и Семик «зеленые святки» (чаще всего в июне). Сев и уборка, освящение плодов своего труда, подготовка к работе в следующем году, устройство дома – многие праздники связаны именно с календарем работы, каждая праздничная дата – веха в трудовой деятельности, начала или завершения того или иного дела, той или иной работы.
   В праздниках сочетались обрядовые ритуалы и песни, игры, пляски, которые усиливали атмосферу радости и веселья. Не менее сложный путь развития проделали семейные праздники. Семейные обряды, в первую очередь свадебные, тоже тесно связаны с народным земледельческим календарем. Достаточно вспомнить, что свадьбы вплоть до начала XX века повсеместно игрались только после окончания полевых работ (поздней осенью или в начале зимы). И этот довольно короткий отрезок можно считать свадебным периодом в календаре крестьянских празднеств. Исторически сложившиеся различия бытовых условий тех или иных местностей, а также их природа и климат, придавали характерные особенности деталям обряда, порядку их следования, приметам.
   Эта книга – практически первая современная попытка рассказать об основных русских праздниках, имеющих как христианское, так и традиционное происхождение. Читатель сможет узнать о традициях, обычаях, поверьях и приметах, связанных со Святками и Рождеством, с Масленицей и Троицей, с Иваном Купалой и тремя Спасами… При подготовке издания были использованы работы (в том числе малодоступные) ряда крупных отечественных исследователей, таких, как И. Снегирев, С. Максимов, И. Сахаров, А. Коринфский, других. В приложении приводятся перечни традиционных русских праздников, рецепты блюд постного стола и список изданий, из которых можно узнать о них больше.

Святки

   В крестьянском быту Святки считались самым большим, шумным и веселым праздником. Они охватывают собой период времени от Николина дня (19 декабря (6 декабря по ст. ст.) до Крещения (19 января (6 января по ст. ст.), то есть как раз тот месяц, когда земледельческое население, обмолотив хлеб и покончив со всеми работами, предавалось отдыху.
   Святки считались праздником по преимуществу молодежи, хотя и взрослое население не оставалось равнодушным к общему веселью и к тому приподнятому, несколько торжественному настроению, которое свойственно всем большим праздникам в деревне. Но все-таки центром празднеств служила молодежь: ее игры, песни, сборища и гадания задавали тон общему веселью и скрашивали унылую деревенскую зиму. В особенности большой интерес представляли Святки для девушек: в их однообразную трудовую жизнь врывалась целая волна новых впечатлений, и суровые деревенские будни сменялись широким привольем и целым рядом забав и развлечений. На Святки самая строгая мать не заставит дочку прясть и не будет держать за иглой в долгие зимние вечера, когда на улице льется широкой волной веселая песня парней, когда в «жировой» избе на посиделках заливается гармонь, а толпы девушек, робко прижимаясь друг к другу, бегают «слушать» под окнами и гадать в поле. Гадания составляли, разумеется, центр девичьих развлечений, так как всякая невеста, естественно, хотела заглянуть в будущее и, хотя бы и с помощью черта, узнать, кого судьба пошлет ей в мужья и какая жизнь ожидает ее впереди с этим неведомым мужем, которого досужее воображение рисовало то пригожим добрым молодцем, ласковым и милым, то стариком-ворчуном, постылым скрягой с тяжелыми кулаками.
   Обычай вызывать своего суженого, и в особенности так называемые «страшные» гадания, довольно заметно отражались на душевном состоянии гадальщиц. Почти на протяжении всех Святок девушки жили напряженной нервной жизнью. Воображение рисовало им всевозможные ужасы, в каждом темном углу им чудилось присутствие неведомой страшной силы, в каждой пустой избе слышался топот и возня чертей, которые до самого Крещения свободно расхаживают по земле и пугают православный люд своими рогатыми черными рожами. Это настроение поддерживалось не только самим гаданием, но и бесконечными рассказами о страшных приключениях с гадальщицами, которыми запугивали девичье воображение старухи и пожилые женщины, всегда имевшие про запас добрую дюжину страшных историй.
   Однако в веселые святочные вечера даже эти ужасы не могли удержать девушек в хатах, и, как только на селе зажигались огни, они как тени скользили по улице, пробираясь на посиделки. Да и немудрено: до страха ли тут, когда впереди ожидают танцы, маскарады, игры, песни и когда к этим беседам так долго и усердно готовились. Почти целый месяц шли приготовления к празднику: девушки шили наряды, парни готовили маскарадные костюмы и выбирали «жировую» избу. Вопрос о выборе избы для посиделок повсюду считался очень важным и решался сообща. Чаще всего за 2–3 рубля какая-нибудь одинокая солдатка или полунищая старуха уступала молодежи свою избу, позволяя вынести домашнюю рухлядь и убрать все так, как захотят наниматели. Деньги за избу платились наличными или отрабатывались, причем только в очень немногих местах девушки освобождались от взносов. В большинстве же случаев деревня не знала привилегии дам и обкладывала девушек наравне с парнями, а местами даже заставляла их платить больше, так что если парень вносил 6 копеек, то девушка должна была платить двенадцать, а в случае бедности – день жать.
   Святочные посиделки начинались обыкновенно не ранее 6 декабря (по ст. ст.) и отличались от всех других посиделок тем, что и парни и девушки рядились. Это был своего рода деревенский бал-маскарад. Правда, ряжение, в особенности в первые дни Святок, бывало самое незамысловатое: девушки наряжались в чужие сарафаны (чтобы парни не узнали их по одежде) и закрывали лицо платком, и только самые бойкие наряжались в несвойственную одежду: парни – в женский, девушки – в мужской костюм. Это последнее переодевание практиковали чаще всего гости, приходившие на посиделки из чужих деревень, чтобы легче было интриговать и дурачить знакомых. Сама же «интрига» в таких случаях бывала также крайне незамысловата. Обыкновенно парень, переодетый девкой, выбирал себе в кавалеры какого-нибудь влюбчивого и простоватого парня и начинал его дурачить: заигрывал с ним, позволял вольные жесты и пощипывания, назначал свидания и даже давал нескромные обещания. К концу вечера простофиля-кавалер обыкновенно пламенел от страсти и умолял свою даму, чтобы она осчастливила его немедленно. Но дама обыкновенно кокетничала и уступала не сразу. Зато потом, когда все-таки она выходила на свидание и влюбленный парень заключал ее в объятия, из избы выскакивала целая ватага хохочущих молодцов, которые быстро охлаждали любовный пыл простофили, набивая ему полные штаны снегу. Приблизительно такой же характер носили интриги девушек, наряженных парнями. Они тоже выбирали себе наиболее простоватых девиц, ухаживали за ними, уговаривали идти за себя замуж и даже выпрашивали иногда в залог платок, колечко и прочее. Интриги подобного рода далеко не всегда отличались скромностью. Случалось, что какая-нибудь расшалившаяся солдатка, наряженная парнем, выкидывала такую штуку, что присутствующие девушки могли сгореть со стыда. Но таких солдаток обыкновенно успокаивали сами же парни, которые с хохотом и криками разоблачали озорницу почти донага и в таком виде пускали ее на улицу, где еще вываливали в снегу. Вообще, сдерживающим началом на посиделках служило присутствие в «жировой» избе посторонних, в лице ребятишек и пожилых мужчин и женщин. Особенно стесняли ребятишки: иной парень и рад бы позволить себе какую-нибудь нескромность в отношении интересующей его девушки, но видел, что с полатей свесилась голова мальчишки – брата девушки, который все примечал и мог при случае рассказать матери или отцу. Эти лежащие на полатях «контролеры» иногда так раздражали парней своим неусыпным надзором, что дело кончалось побоями: один из парней брал веник и с ожесточением хлестал ребятишек, в то время как другой припирал дверь и никого не выпускал из избы. Экзекуции такого рода сплошь и рядом достигали цели, и ребятишки, с ревом и плачем, разбегались по домам, как только их выпустят.
   Сдерживающим началом служило до некоторой степени и присутствие на посиделках чужих парней и девок, пришедших из соседних деревень. Их принимали как гостей и старались, чтобы все было прилично и чинно. Хозяева беседы, как парни так и девицы, вставали с лавок и предлагали занять места гостям, а во время танцев обращали строгое внимание, чтобы чужая девушка не осталась без кавалеров и чтобы с парнями-гостями танцевали девки «первого сорта», то есть самые пригожие. Впрочем, бывали случаи, когда именно присутствие на посиделках чужих парней, явившихся незваными гостями, служило причиной ожесточенных ссор и даже драк. Если какой-нибудь парень из чужой деревни вздумает «ходить» (ухаживать) за девкой и посещать игрища, то он непременно должен был выставить парням – однодеревенцам девушки, в виде отступного, водки – в противном случае он платился побоями и даже увечьем. Избитый, в свою очередь, редко оставлял побои без отмщения и, подбив парней из своей деревни опять же «выставкою» им водки, являлся в сопровождении целой ватаги в село к оскорбителям и врывался на игрище, где и завязывалась, обыкновенно, свалка. Девки в таких случаях разбегались по домам, а парни, как побежденные, соглашались принимать на игрище чужаков «без водки», или, как победители, «сдирали» с противников выпивку, которую и распивали на посиделках.
   Кроме танцев (кадриль, ленчик, шестерка) и гаданий, любимым развлечением на посиделках являлись так называемые игрища, под которыми подразумевалось, между прочим, представление народных комедий, где и авторами, и актерами бывали деревенские парни. Игрища, в огромном большинстве случаев, поражали наблюдателя грубостью нравов, так что отцы церкви не напрасно называли их «бесовскими». Деревенские парни позволяли себе на беседах такие дикие выходки, что только привычка местных девиц к терпению и цинизму мужчин останавливала их от жалоб в суд. Вот несколько излюбленных святочных игр, практиковавшихся почти повсюду.
   Игра в кобылы. Собравшись в какую-нибудь избу на беседу, парни устанавливали девок попарно и, приказав им изображать кобыл, пели хором:

     Кони мои, кони,
     Кони вороные…

   Затем, один из ребят, изображавший хозяина табуна, кричал: «Кобылы славные, кобылы! Покупай, ребята!» Покупатель являлся, выбирал одну девку, осматривал ее, как осматривают на ярмарке лошадь, и говорил, что он хотел бы купить ее. Дальше шла торговля, полная неприличных жестов и непристойных песен. Купленная «кобыла» целовалась с покупателем и садилась с ним. Затем, с теми же жестами и песнями, происходила переторжка, после чего начиналась ковка кобылы. Один из парней зажигал пук лучины (горн), другой раздувал его (мехи), третий колотит по пяткам (кузнец), а покупатель держал «кобылицыны» ноги на своих, чтобы не ушла.
   Игра в блины. Эта игра была столь же популярна, как и предыдущая, и состояла в том, что один из парней брал хлебную лопату или широкий обрезок доски, а другой поочередно выводил девушек на середину избы и, держа за руки, поворачивал их спиной к первому парню, который со всего плеча «дул» их по спине. Это и называлось «печь блины».
   Игра в быка. Парень, наряженный быком, держал в руках, под покрывалом, большой глиняный горшок с приделанными к нему настоящими рогами быка. Интерес игры состоял в том, чтобы бодать девок, и притом бодать так, чтобы было не только больно, но и стыдно. Как водится, девки поднимали крик и визг, после чего «быка» убивали: один из парней бил поленом по горшку, горшок разлетался, «бык» падал и его уносили.
   Игра в гуся. «Гусь» приходил тоже под покрывалом, из-под которого виднелись длинная шея и клюв. Клювом «гусь» клевал девок по голове (иногда пребольно), и в этом состояло все его назначение.
   Игра в лошадь. Над «лошадью» ребятам приходилось много трудиться, чтобы приготовить ей, сверх покрывала, голову, похожую на лошадиную. Но смысл игры все тот же: «лошадь» должна лягать девок.
   Игра в кузнеца. Это более сложная игра, представляющая собой зародыш деревенской комедии. В избу, нанятую для бесед, вваливалась толпа парней с вымазанными сажей лицами и с подвешенными седыми бородами. Впереди всех выступал главный герой – кузнец. Из одежды на нем были только портки, а верхняя голая часть тела разукрашена симметрично расположенными кружками, изображавшими пуговицы. В руках у кузнеца большой деревянный молот. За кузнецом вносили высокую скамейку, покрытую широким, спускающимся до земли пологом, под которым прятались человек пять-шесть ребятишек. Кузнец расхаживал по избе, хвастал, что может сделать все, что угодно: замки, ножи, топоры, ухваты, сверх того, умеет «старых на молодых переделывать». «Не хочешь ли, я тебя на молодую переделаю?» – обращался он к какой-нибудь девице не первой молодости. Та, разумеется, конфузилась и не соглашалась. Тогда кузнец приказывал одному из ряженых стариков: «Ну-ка, ты, старый черт, полезай под наковальню, я тебя перекую». Старик прятался под пологом, а кузнец бил молотом по скамейке, и из-под полога выскакивал подросток. Интерес игры состоял в том, чтобы при каждом ударе у кузнеца сваливались портки и он оставался совершенно обнаженным. Когда всех стариков перекуют на молодых, кузнец обращался к девушкам, спрашивая у каждой: «Тебе, красавица, что сковать? Тебе, умница, что сковать?» И каждая девица должна была что-нибудь заказать, а затем, выкупая приготовленный заказ, поцеловать кузнеца, который старался при этом как можно сильнее вымазать ее лицо сажей.
   Все перечисленные игры, при всей своей грубости и иногда жестокости, все-таки не заключали в себе ничего такого, что оскорбляло бы религиозное чувство человека и что так или иначе связывалось бы с христианскими верованиями и обычаями. Но существовала целая группа других игр, которые были окрашены не только цинизмом, но содержали в себе элемент несомненного кощунства. Такова, например, игра в покойника (местами эта игра называется «умрун», «смерть» и т. п.). Состояла она в том, что ребята уговаривали самого простоватого парня или мужика быть «покойником», наряжали его во все белое, натирали овсяной мукой лицо, вставляли в рот длинные зубы из брюквы, чтобы страшнее казался, и клали на скамейку или в гроб, предварительно привязав накрепко веревками, чтобы не упал или не убежал. Покойника вносили в избу на посиделки четыре человека, сзади шел «поп» в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги, с кадилом в виде глиняного горшка или рукомойника, в котором дымились уголья, мох и сухой куриный помет. Рядом с «попом» выступал дьячок в кафтане, с косицей сзади, потом плакальщица в темном сарафане и платочке и наконец толпа провожающих покойника «родственников», между которыми обязательно имелся мужчина в женском платье, с корзиной шанег для поминовения «усопшего». Гроб с «покойником» ставили среди избы и начиналось кощунственное отпевание, состоявшее из отборной брани, которая прерывалась только всхлипыванием плакальщицы да каждением «попа». По окончании «отпевания» девок заставляли прощаться с покойником и насильно принуждали их целовать его открытый рот, набитый брюквенными зубами. Нечего и говорить, что один вид покойника производил на девушек удручающее впечатление: многие из них плакали, а наиболее молоденькие, случалось, даже заболевали после этой игры. Кончалась игра тем, что часть парней уносили «покойника» хоронить, а другая часть оставалась в избе и устраивала поминки, состоявшие в том, что мужчина, наряженный девкой, оделял девиц из своей корзины «шаньгами» – кусками мерзлого конского помета. К игре в покойника взрослое население относилось с полным осуждением. В народе ходил даже слух, что тот, кто изображает покойников, будет схвачен ими в лесу и утащен неведомо куда.
   Из числа других игр, представлявших собой зародыш младенческой комедии, необходимо указать на очень распространенную «игру в барина». Эта комедия, несомненно, носила сатирический характер, и происхождение ее восходит к временам крепостного права. В избу для посиделок ряженые вводили под руки человека необыкновенной толщины, в высокой шапке, с лицом, густо вымазанным сажей, и с длинным чубуком в руках. Это и был «барин». Подле него суетились казачок, подающий огня для трубки и кучер (он же бурмистр), гарцующий на палочке верхом и хлещущий бичом то палочку, то девок. Барин неповоротлив, глух и глуп, кучер, наоборот, хитрая бестия, хорошо знающая барские вкусы и барскую повадку. Барин усаживался и начинал ворчать и ругаться, а кучер подобострастно вертелся около и поминутно спрашивает: «Что прикажете, барин-батюшка?» Само же представление начиналось с того, что кучер, обращаясь к парням, спрашивал у них, не желает ли кто жениться, и приказывал спрашивать разрешения барина. Вслед затем один из парней приближался к барину, кланялся в ноги и говорил:

   – Батюшка-барин, прикажи жениться.
   – Что-о? Не слышу, – переспрашивал глухой барин.
   – Жениться! – кричал во весь голос парень.
   – Телиться?
   – Жениться!
   – Ягниться?..
   – Жениться!
   – А, жениться!.. Ну, что ж, женись, выбирай девку!

   Парень выбирал девушку. Товарищи его подхватывали ее под руки и подводили к барину. Девушка, разумеется, всеми силами упиралась и не шла. Тогда кучер бил ее «шелепугой» (бичом) и кричат: «Благодари барина, целуй барина». Как только девушку подводили к барину, с него как рукой снимало прежнюю апатию и сонливость: он делался необыкновенно подвижен, оживлен, рассыпался мелким бесом и лез целовать и обнимать девушку. Кучер же в это время изо всех сил помогал барину ухаживать и придерживал увертывающуюся от поцелуев девушку. Потом к барину подходил второй парень, который тоже испрашивал разрешения жениться, и так продолжалось до тех пор, пока все не переженятся.
   Много было игр и совершенно невинных, характеризующих лишь наивность и простоту деревенских нравов. Например, игра в голосянку. На посиделках какой-нибудь бойкий парень выходил на середину избы и громким голосом произносил:

     Ну, давайте-ка, ребята,
     Голосянку тянуть.
     Кто не дотянет,
     Того за волосы-ы-ы-ы-ы!..

   И парень, а за ним и все другие начинали тянуть это «ы» до бесконечности. Зрители же (ребятишки и пожилые) всячески старались рассмешить участников игры и тем заставить прервать звук «ы». На засмеявшегося наскакивала целая толпа и теребила за уши, за нос, за волосы. Азарт при этом бывал так велик, что теребили даже не участвовавшие в игре.
   Почти такой же азарт вызывала игра в молчанку. Она состояла в том, что по команде все парни и девушки должны хранить самое серьезное молчание. Эта игра напоминала «фанты», потому что не выдержавшие молчания подвергались какой-нибудь условленной каре, например: съесть пригоршню угля, поцеловать какую-нибудь старуху, позволить облить себя водой с ног до головы, бросить в рот горсть пепла, сходить на гумно и принести сноп соломы (последнее наказание считалось одним из тягчайших, так как ночью на гумно не ходили, из опасения попасть в лапы «огуменника», одного из самых злых домашних чертей). Исполнение штрафов за нарушенное молчание производилось по всей строгости уговора, а если кто-нибудь отказывался, его начинали «катать на палках». Для этого толпа бойких ребятишек находила где-нибудь три-четыре круглых и гладких полена, раскладывала их на пол и всей артелью валила на эти поленья виновного, после чего парни подхватывали несчастного за ноги и за руки и начинали катать по поленьям (этому часто подвергались и девушки, хотя и кричали при этом от боли).
   С посиделок молодежь расходилась далеко за полночь. Но, так как веселое настроение, поднятое танцами и играми, не проходит сразу, то парни обыкновенно не шли по домам спать, а продолжали шалости на улицах. Объектом этих шалостей чаще всего служили мирно спящие крестьяне, над которыми проделывались всевозможные штуки. Сговаривались, например, два парня подшутить над каким-нибудь дядей Семеном и придумывали такую «игру»: брали мерзлого конского помета, распускали его в горшок с горячей водой, так чтобы образовалась жижица, затем вместе с этим горшком и метлой подходят к Семеновой избе и становились один подле окна, а другой, с горшком, у самой стены, так чтобы его не было видно из избы. После этого, стоявший под окном стучал и кричал чужим голосом, вызывая хозяина. Встревоженный дядя Семен, заслышав шум, вставал, лез кряхтя с полатей, отворял окно и высовывал на улицу голову. В эту минуту парень, прижавшийся у стены, быстро макал метлу в горшок и мазал дядю Семена по лицу. И пока тот, отплевываясь и чертыхаясь, разбирался, в чем дело, парни уже были далеко, и долго в тишине деревенской ночи раздавались их смех и ожесточенная брань дяди Семена.
   Еще чаще расшалившиеся парни «пужали» спящих обывателей стуком в стены избы. Для этого толпа головорезов приставляли к переднему углу, где стоят иконы, толстый «стяг» (жердь) и изо всей мочи ударяли концом стяга в стену. Удар нередко бывал так силен, что вся изба приходила в сотрясение и иконы, если были плохо прикреплены к божнице, падали на пол. В таких случаях рассвирепевший хозяин, в одной рубашке, выскакивал из избы и с топором в руках преследовал озорников. Это «стуканье», разумеется, вызывало со стороны степенных домохозяев искреннее негодование, тем более что тут замешано было неуважение к святыне. Поэтому если разбуженному хозяину удавалось настигнуть кого-нибудь из озорников, дело часто кончалось тяжкими побоями и даже увечьем. Впрочем, для предупреждения «стуканья», некоторые хозяева объединялись и, подстерегая парней на месте преступления, беспощадно лупили их батожьем.
   Но самой излюбленной шалостью деревенской молодежи следует признать заваливание ворот и дверей изб всяким деревенским хламом: дровами, бревнами, сохами, боронами и прочим. Взявшись за это дело целой гурьбой, озорники могли так завалить все выходы из избы, что утром все хозяева оказывались как в плену и нередко до вечера потом разбирались. Иногда, для большей потехи, парни взбирались на крыши заваленных изб и выливали в трубу ведро воды, после чего хозяева, как очумелые, носились по избе и даже взывали о помощи к соседям.
   Но и взрослое население в эти веселые вечера не любило сидеть дома и предавалось свойственным его возрасту развлечениям, в ряду которых едва ли не главное место занимало хождение в гости, взаимные угощения и отчасти азартные игры. Последние, с развитием путей сообщения, проникли даже в такие медвежьи углы, как Вологодская губерния, где играли и ребятишки, и парни, и взрослые мужики. Ребятишки, конечно, играли на «денежки» из тонко обструганной березы, а взрослое население – на настоящие деньги. Игра сопровождалась обыкновенно большим воодушевлением и нередко переходила в такой азарт, при котором крестьяне забывали все, бранились и даже жестоко дрались, нанося друг другу тяжкие побои. При игре на деньги азарт доходил до того, что некоторые записные игроки не только проигрывали большие деньги, но оставляли своим счастливым соперникам даже одежду, так что возвращались домой в одной рубашке.
   Для характеристики деревенских Святок необходимо еще упомянуть о святочных, или, как их называли крестьяне, «святовских» песнях. Особенность этих песен состоит в том, что они сопровождались играми различными хождениями девиц, то рядами, то кругами. Игры, разумеется, придавали значительный интерес посиделкам и вносили оживление в крестьянские вечеринки. Вторая особенность «святовских» песен заключается в том, что они составляли исключительную принадлежность рождественских и новогодних вечеров и в остальное время года предавались совершенному забвению, так что самое пение их, помимо Святок, считалось в народе грехом. Понятно, таким образом, что песни эти, составляя запретный плод в течение целого года, являлись любимыми святочными развлечениями деревенской молодежи. На беседах они начинали входить в употребление уже с зимнего Николы (19 декабря (6 декабря по ст. ст.), но пение их в это время еще не сопровождалось играми, и только с наступлением рождественских вечеров игры вступали в свои права.
   Разделяются святочные песни на три группы, в зависимости от сопровождающих их игр. В первую группу входят те песни, при пении которых девицы, присутствующие на беседе, разделялись на два равных ряда, причем оба ряда устанавливались таким образом, чтобы лица девушек обоих рядов были обращены друг к другу. Когда слышались первые слова песни, первый ряд девушек начинал идти ко второму, который в это время стоял на месте. Подойдя к нему, первый ряд расступался, девицы поворачивались в другую сторону, спиной к лицу девиц второго ряда, брались снова за руки и шли к своему прежнему месту. В то же время и второй ряд оставлял свое место и шел вслед за первым рядом до другого конца избы, где оба ряда, распустившись, поворачивались на своих местах и, взявшись за руки, шли туда, где стоял второй ряд; здесь, снова распустившись, опять брались за руки и вторично шли к месту, занимаемому первым рядом и т. д. Как образчик «святовских» песен первой группы, можно указать следующую:

     По горам да девки ходили,
     Да по крутым красны гуляли,
     Да и мечом горя шибали (бросали, били, кидали),
     Да напишу ли я грамотку,
     Да с по белу бархотку,
     Да отошлю ли я грамотку
     Да родимому батюшке:
     Да что велит ли мне батюшка
     Да мне по игрищам ходити?
     – Да ты ходи, дочь, веселись,
     Да с кем не сойдешься, поклонись,
     Да ты по старому-то поклонись,
     Да ты с младым-то пошути,
     Да ты от младого прочь пойди…

   Ко второй группе святочных песен относятся такие, которые поются с «отпевами», то есть вопросно-ответные, или диалогические. Для пения их участвующие разделялись, как и в первой группе, на два равных ряда и точно так же, взявшись за руки, становились на двух противоположных концах избы. Вопросы пелись одной стороной, а другая только «отпевала» (отвечала). Вот образец такой песни:

     Загануть ли,
     Загануть ли,
     Да красна девка,
     Да краснопевка,
     Да семь загадок,
     Да семь мудреных,
     Да хитрых мудрых,
     Да все замужеских (таких, которые под силу только мужскому уму),
     Да королецких (королевских),
     Да молодецких?

   Это вопрос, который пелся одной стороной. Другая же отвечала:

     Да загони-ко,
     Закогони-ко,
     Да красна девка,
     Да краснопевка,
     Да семь загадок
     Да семь мудреных и т. д.

   Когда вторая сторона пропоет свой ответ, первая предлагала вопрос-загадку:

     Еще греет,
     Еще греет,
     Да во всю землю,
     Да во всю руську,
     Да во всю святоруську?

   Вторая отвечала:

     Солнце греет,
     Солнце греет
     Да во всю землю,
     Да во всю руську,
     Да во всю святоруську…

   Дальнейшие загадки по своей трудности ничем не отличались от первой. Спрашивали, например, что светит во всю ночку и отвечали – месяц светит; что сыплют во все небо – звезды сыплют и так далее.
   Третью группу святочных песен составляют песни хороводные. Участвующие в игре девицы вставали в круг и не двигались с места во время пения. По кругу же ходила одна какая-нибудь девушка, изображавшая собой «царевеня» (царевича), который обращался с вопросами к царевне (царевну изображал весь хор):

     Царевень: «Ты пусти во город,
     Ты пусти во красень».
     Царевна: «Те по ще во город,
     Те по ще во красень?»
     Царевень: «Мне девиц смотреть,
     Красавиц выбирать».
     Царевна: «Тебе коя люба,
     Коя прехороша,
     Коя лучше всех?»
     Царевень: «Мне-ка эта люба,
     Эта прехороша,
     Эта лучше всех».

   С этими словами «царевень» выводил из круга выбранную им девушку и, взяв своей левой рукой ее правую руку, с пением быстро вел ее по кругу. Когда песня заканчивалась, ее начинали сызнова и пели так до тех пор, пока «царевень» не выберет из круга всех девиц. Таким образом, в конце игры образовывалась целая вереница девушек, предводимая царевичем. При пении же в последний раз: «Возьму я царевну» – «царевень», увлекая за собою всю цепь, делал несколько спиралеобразных поворотов, и на том игра оканчивалась.

Рождество Христово

   Рождественский сочельник повсеместно проводился крестьянами в самом строгом посте. Канун Рождества Христова должен был застать православный люд уже вполне готовым к восприятию благостной вести о рождении Спаса-Христа, несущего на темную землю светлое благоволение. Твердо помнил простой русский человек притчу, гласящую о том, что не следует приходить на пир в печальной одежде. Потому-то и спешил он, потому-то и старался всеми силами сбросить со своих плеч черную тяготу забот и, запасшись всем, что Бог даст к празднику, ждал, с благоговейной тишиной в душе, появления на небе первой вечерней звезды, веруя, что это загорается та самая звезда, которая два тысячелетия тому назад возвестила волхвам о рождении Сына Божьего в иудейском Вифлееме. Целый день не принимали никакой пищи благочестивые люди, помня о преданиях отцов и дедов, чтобы, по завещанному теми уставу, встретить грядущего в мир Спасителя мира. Ели только после первой звезды, причем сама еда в этот день обставлялась особыми символическими обрядами, к которым приготовлялись заранее. Обыкновенно перед закатом солнца хозяин со всеми домочадцами становился на молитву, потом зажигал восковую свечу, прилеплял ее к одному из хлебов, лежащих на столе, а сам уходил во двор и приносил вязанку соломы или сена, застилал ими передний угол и прилавок, покрывал чистой скатертью или полотенцем и на приготовленном месте, под самыми образами, ставил не обмолоченный сноп ржи и кутью. Когда, таким образом, все было приготовлено, семья снова становилась на молитву, и затем уже начиналась трапеза.
   Солома и не обмолоченный сноп составляли непременную принадлежность праздника Рождества. Они знаменовали собой пробуждение и оживление творческих сил природы, которые просыпаются за поворотом солнца с зимы на лето. Садовые же растения и плоды, а также подсолнечные зерна считаются в народной мифологии символом оплодотворяющего землю дождя.
   Кутья, или каша, разведенная медом, также имела символическое значение. Она знаменовала собой плодородие и употреблялась не только в сочельник, но и на похоронах и даже на родинах и крестинах (в последних двух случаях она подавалась с маслом). Самая трапеза в рождественский сочельник совершалась в благоговейной тишине и почти молитвенном настроении, что, однако, не мешало крестьянам тут же, во время трапезы, гадать о будущем урожае, выдергивая из снопа соломинки, и заставлять ребят лазить под стол и «цыкать» там цыпленком, чтобы хорошо водились куры.
   По окончании вечери часть оставшейся кутьи дети разносили по домам бедняков, чтобы и им дать возможность отпраздновать «богатую кутью», и затем в деревнях начинались колядки. Коляда состояла в том, что парни, девушки и мальчики собирались группами и, переходя от одного двора к другому, пели под окошками, а иногда и в избах, песни, то в честь праздника, как поздравление хозяев, то просто ради потехи и развлечения. За это им давали копейки, хлеб, а иногда и потчевали водкой.
   «Коляда» – слово загадочное, неоднократно ставившее в тупик исследователей народного быта и приводившее их к самым противоречивым заключениям. Так, на севере называли колядою рождественский сочельник, колядованием обряд хождения по домам на Рождество с поздравлениями и песнями, со звездою. В Новгородской губернии колядой назывались подарки, получаемые при этом хождении. В южных и юго-западных областях называли этим именем сам праздник Рождества и даже все Святки. «Колядовать» на белорусском наречии означает – славить Христа. Но в устах смоленского мужика оно имело совсем иное значение – побираться, просить милостыню – утрачивая, таким образом, даже свой настоящий смысл. В старину колядовали накануне Рождества по всей Руси. Песни-колядки, которыми величали новорожденного Христа, отличались большим разнообразием и зачастую свидетельствовали о глубокой древности своего происхождения. В одной из них, например, пелось о том, как «Божья Мати в полозе лежит, Сыночка родит; Сына вродила, в море скупала…»
   Из колядования выработался интересный обычай «цыганичанья», который состоял в том, что в первые два дня великого праздника молодые девушки, одевшись в разноцветные и сшитые не по росту платья, накидывали себе на плечи большие распущенные платки (на манер цыганского костюма) и ходили по дворам и домам одни – с гармонью и балалайкой в руках, а другие – с лукошками. Вся эта веселая ватага распевала цыганские песни, играла, плясала и выпрашивала все, что попадется на глаза, причем, в случае отказа хозяев, «по цыганской совести» бесцеремонно тащили все, что плохо лежит. Часто случалось, что эти русские «цыганки» уносили разные вещи у своих соседей, но соседи редко обижались и обыкновенно предлагали выкуп за свое добро. На вырученные деньги девушки покупали себе гостинцев на весь праздник, причем обычай запрещал, чтобы на наколядованные деньги покупалось что-нибудь полезное.
   Кроме деревенской молодежи, случалось, в колядовании принимало участие и сельское духовенство, правда, обычай этот распространен был чрезвычайно мало и имел местное значение.
   Как на оригинальную особенность, связанную с колядованием, нужно еще указать на следующий обычай. Мальчишки 7-10 лет ходили по избам собирать лучины на вечера, причем распевали такие песни:

     Коляда ты, коляда,
     Заходила коляда,
     Записала коляда,
     Государева двора,
     Государев двор среди Москвы,
     Середь каменной.
     Кумушка-голубушка,
     Пожертвуйте лучинки
     На святые вечера,
     На игрища, на сборища…

   Если лучины дали, то в благодарность еще пели: «Спасибо, кума, лебедь белая моя, ты не праздничала, на базар гулять ходила, себе шелку накупила, ширинки вышивала, дружку милому отдавала. Дай тебе, Господи, сорок коров, пятьдесят поросят, да сорок курочек…» Если же лучины не дали, то пожелания принимали совсем другой характер: «Дай же тебе Господи – одна корова и та нездорова, по полю пошла, и та пропала».
   День Рождества Христова, как почитаемый одним из самых великих праздников, крестьяне начинали самым благочестивым образом – отстоят литургию, разговеются, и только потом уже начинались те бесшабашные празднества, которые заканчивались поголовным пьянством и неизбежными в таких случаях бесчинствами и драками. Пили очень много; в некоторых местах существовал даже обычай, в силу которого каждый, кто хочет, будь то знакомый, незнакомый, русский, татарин, мордвин – все равно, может зайти в любую избу и пить, сколько угодно, причем никто из хозяев не скажет ему ни слова. К концу дня обыкновенно все мужики за 25 лет еле ноги волочили, многие женщины тоже. Среди этого разливанного моря и ненасытного разгула отрадное исключение составляла только деревенская детвора (и отчасти парни и девушки), которые ходили по дворам и славили Христа. Славильщики обыкновенно пели тропари и кондаки празднику и лишь в конце вставляли так называемые присказки. Вот одна из таких присказок:

     Пречистая Дева Мария
     Иисуса Христа породила,
     В яслях положила.
     Звезда ясно сияла,
     Трем царям путь показала —
     Три царя приходили,
     Богу дары приносили,
     На колени припадали,
     Христа величали.

   Славильщиков крестьяне принимали очень ласково и радушно. Младшего из них обыкновенно усаживали на шубу, постланную в переднем углу мехом вверх (делалось это для того, чтобы, по поверью, наседки сидели спокойно на гнездах и выводили больше цыплят), а всех остальных оделяли мелкими деньгами, пирогами, мукой и баранками. На вырученные деньги ребята нанимали обыкновенно избу для бесед, куда, кроме девушек и парней, ходили молодухи, вдовушки, солдатки и пожилые люди из числа непьющих.
   По старинному преданию, накануне Рождества, в самую полночь, отверзаются небесные врата, и с высот заоблачных сходит на землю Сын Божий. «Пресветлый рай» во время этого торжественного явления открывает взорам праведных людей все свои неоценимые сокровища, все свои неизъяснимые тайны. Все воды в райских реках оживают и приходят в движение; источники претворяются в вино и наделяются на эту великую ночь чудодейственной целебной силой; в райских садах распускаются на деревьях цветы и наливаются золотые яблоки. И из райских пределов обитающее в них солнце рассылает на одетую снежной пеленой землю свои щедрые дары. Если кто о чем будет молиться в полночь, о чем просить станет, – все исполнится как по писаному, говорит народ.

Новый год

   В ночь под Новый год бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней и свободно расхаживают по земле, пугая весь крещеный народ. Начиная с этой ночи, вплоть до кануна Богоявления, нечистая сила невозбранно устраивает пакости православному люду и потешается над всеми, кто позабыл оградить свои дома крестом, начертанным на дверях жилых и нежилых помещений. В эти страшные вечера, говорит народная легенда, Бог на радостях, что у Него родился Сын, отомкнул все двери и выпустил чертей погулять. И вот, черти, соскучившись в аду, как голодные, набросились на все грешные игрища и придумали, на погибель человеческого рода, бесчисленное множество развлечений, которым с таким азартом предается легкомысленная молодежь. Так говорит строгая легенда, созданная благочестивыми людьми в поучение ветреной молодежи. Однако молодежь так и не прониклась смыслом этого поверья и по всей великой Руси проводила святки в веселье, распевая песни, затевая игры и устраивая гадания.
   Гадание составляло любимое святочное развлечение. Гадали и под Рождество, и под Крещение, но самым верным и действительным считалось гадание под Новый год (если только гадающий не забудет соблюсти все необходимые условия, то есть будет гадать без креста, без пояса и не благословясь).
   Почти все способы гадания имели одну цель – узнать, скоро ли, куда и за кого выдадут замуж (или на ком женят) и как сложится жизнь в чужой семье, среди чужих людей. Эти вопросы, по понятным причинам, всего больше интересовали женскую половину деревенской молодежи, и потому естественно, что девушки отдавались гаданию с особенным увлечением.
   Наиболее распространенными видами гадания считаются литье олова или воска, гадание с петухом, выбрасывание за ворота башмаков или лаптя и обычай «хоронить золото». Можно только указать на кое-какие местные особенности того или другого гадания. Так, в некоторых глухих губерниях при гадании с петухом считалось необходимым украсть у кого-нибудь из причта наславленного овса и этим овсом обсыпать свои кольца. То же гадание обставлялось такими особенностями: гадальщицы раскладывали на столе щепотку крупы, кусок хлеба, ножницы, золу, уголь и ставили миску с водой. Если затем петух клюнет крупу или хлеб, то суженый будет из богатой семьи, если ножницы – портной, если золу – табачник, воду пить станет – муж будет пьяница, а если уголь вздумает клевать, то девушка не выйдет замуж совсем.
   Кроме этих общеизвестных способов гадания, существовали еще и такие, которые были почти неизвестны в городах и практиковались только в деревне. Так, например, девушки под Новый год ходили в хлев и обвязывали овец и коров поясами, а наутро смотрели: если овца или корова станет головой к воротам, то девушка выйдет замуж, если задом или боком, то придется ей еще год просидеть в ожидании женихов. Этот способ гадания редко обходился без шуток и глумления со стороны деревенских парней.
   Вместо овец и коров при гадании девушек также играли роль лошади. Гадальщица надевала коню мешок на голову и завязывала на шее, после чего садилась верхом, задом наперед, брала в зубы хвост и гнала лошадь. Если при этом лошадь шла к воротам, то девушку нынче же выдадут замуж, и наоборот, если в хлев или к забору, то в нынешнем году никто к ней не посватается. И этот способ гадания тоже, разумеется, не обходился без шуток парней, которые старались испугать лошадь и хохотали, когда всадница свалится на землю. Но чаще всего проказничали парни при так называемых гаданиях в овинах и в банях. В ночь под Новый год девушки толпой тихонько пробирались к овину, который считался страшным местом, потому что здесь обитает злой дух «овинник», и каждая, подняв сарафан, становилась задом к окошечку, выходящему из овина и говорила прерывающимся от страха голосом: «Суженый-ряженый, погладь меня». Если затем девушке покажется, что ее погладили мохнатой рукой – значит, муж у нее будет богатый, если голой – то бедняк. Проделав это, девушки шли в овраг, где находилась баня, снимали с себя нательные кресты и сеяли золу, которую потом каждая из них высыпала отдельной кучкой возле печки. Здесь они проделывали то же самое, что у окна овина, только подходили к печке передом – и тоже просили суженого погладить их. Вот тут-то и случалось, что вместо нечистого духа в овин и в баню забирались ребята и проделывали над гадальщицами непристойные, а иногда и прямо жестокие шутки, которые частенько заканчивались трагически (умирали от испуга). Но в тех случаях, когда парни не мешали девушкам, гадание в бане заканчивалось тем, что, насыпав кучки золы, девушки на другой день шли в баню смотреть: если на кучке заметен след ноги в сапогах – девушка выйдет за богатого, если в лаптях – за бедного; если, наконец, будут видны следы от удара кнутом – то муж у девушки будет сердитый и будет бить жену.
   В огромном большинстве случаев девушки гадали одни, без участия парней. Но были такие способы гадания, в которых принимала участие молодежь обоего пола. Сюда относились, например, гадания на росстанях дорог (исстари известно было, что перекрестки дорог – любимое место нечистой силы). Парни и девушки садились здесь в кружок, очерчивали себя опять же кругом, прикрывались белой полотняной скатертью и напряженно вслушивались в тишину морозной зимней ночи. Если кто-нибудь услышит звон колокольчика – значит, девушка выйдет в ту сторону замуж, а парень оттуда возьмет жену. Точно так же предвещал свадьбу и собачий лай, причем по характеру лая определяли даже человеческие качества будущего жениха или невесты. Хриплый, грубый лай знаменовал старого, ворчливого жениха, звонкий – молодого. Если лай послышится вблизи, то и жених будет из ближнего села; если послышится лай далекий, едва уловимый, то и жених будет из дальних мест. Всего чаще, конечно, гадальщики, настроенные на любовный лад, слышали или звон колокольчика, или собачий лай. Но бывали случаи, когда до них доносились звуки, предвещающие несчастье, – например, звук топора (смерть) или звук поцелуя (потеря чести для девушки). Гадание на перекрестках дорог требовало, чтобы никто из гадающих не выходил из круга, пока все не будут «расчерчены», то есть пока кто-нибудь из присутствующих здесь же, но не участвующих в гадании, снова не очертит кругом гадающих – иначе гадание не сбудется.
   К числу совместных гаданий, в которых принимала участие молодежь обоего пола, следует отнести и подблюдные песни, которые, как известно, составляют лишь особый вид святочного гадания. Впрочем, подблюдные песни со временем вышли из употребления, и молодежь к ним относилась далеко без той серьезности, какая наблюдалась в старину. Теперь пение этих безыскусных, полных ребяческой наивности песенок-загадок, сплошь и рядом прерывалось разухабистым, фабричным мотивом, визгливыми звуками гармони, а то и просто замечаниями непристойного характера. И единственные, кто еще не дал окончательно умереть подблюдной песне – это деревенские девушки: они еще сохранили вкус к поэзии отцов и дедов и, собираясь в Васильев вечер «закидывать кольца», наблюдали, чтобы подблюдные песни распевались чин чином и чтобы старинные обряды сохранялись при этом во всей полноте, то есть чтобы воду, куда опускают кольца, приносили из проруби, чтобы приносил ее парень первородный (первенец) или девушка «последняя» (то есть младшая в семье) и так далее.
   Можно указать еще следующие, очень распространенные в старину, способы святочного гадания: в Васильев вечер девушки ходили под окна и подслушивали разговоры соседей, стараясь по отдельным долетающим до них словам узнать свою судьбу. Еще чаще ходили слушать на церковную паперть, причем если гадальщицам почудится, что в пустой церкви поют: «Исайя ликуй», – то замужество в этом году неизбежно; наоборот, если послышится «со святыми упокой», то гадальщицу ожидает смерть. В большом ходу точно так же было гадание «на чулок» и «на замок». В первом случае девушка, ложась спать, оставляла на одной ноге чулок и говорила: «Суженый-ряженый, разуй меня». Во втором случае она привязывала к поясу замок, запирала его и ключ клала под голову, тоже со словами: «Суженый-ряженый, отомкни меня». К этому же способу относится обычай «класть колодезь под головы». Колодезь – не что иное, как лучинки, положенные четырехугольником. Приговор в этом случае почти такой же, как и в предыдущих: «Суженый-ряженый, приезжай коня поить». Наконец, в большом ходу был еще обычай ходить в полночь в курятник, ловить петуха на насесте и по цвету его перьев определять цвет волос будущего мужа.
   Все виды гаданий (в особенности, так называемое, «страшное» гадание с зеркалом) считались благочестивыми людьми за грех. Но еще больший грех совершали те, кто рядился и надевал «хари» (маски). В особенности это развлечение считалось неприличным для женщин и девушек. Во многих местах девушка из богобоязненной семьи, воспитанная в твердых правилах крестьянского приличия, ни за что не позволяла себе не только надеть маску, но и просто нарядиться в несвойственный ее полу и возрасту костюм. Даже для парней маска, купленная в городе, считалась непристойной забавой и настолько тяжким грехом, что провинившемуся оставался только один способ поправить дело – это выкупаться в проруби в день Богоявления.
   Однако, несмотря на такое строгое отношение к обычаю рядиться, ни одни деревенские Святки не проходили без того, чтобы парни не устроили себе потешных развлечений с переодеванием. Еще загодя они подготавливали самодельные маски, бороды из льна и шутовские костюмы, состоявшие из самых худых зипунов, вывороченных шерстью наружу, полушубков и прочего. В сумерки желающие рядиться собирались к кому-нибудь в хату и одевались кто цыганом, кто старым дедом, кто уродом-горбачом. При этом почти всегда устраивали «кобылу», то есть вязали из соломы чучело, немного похожее на лошадь, которую затем должны нести четыре парня. Все переодетые отправлялись по деревне с песнями и криками. Впереди всех шел верхом на «кобыле» горбатый старичок с предлинной бородой (для этого наряжали мальчика-подростка). За ним вели медведя на веревке «цыган» и «солдат», а затем уже следовала целая толпа ряженых парней и подростков. Шумной, веселой ватагой врывались ряженые в дома, плясали, пели, предлагали гадать и выпрашивали табаку и денег. Обойдя все дома более богатых соседей, вся эта толпа вваливалась в святочную избу и, если денег насобирала довольно, то начинала бражничать.
   Эти развлечения составляли центр русских Святок, и никто другой, как именно молодежь, задавала тон общему веселью и своим жизнерадостным настроением, своими проказами, песнями и смехом заражала взрослое население, заставляя и его тряхнуть стариной и вспомнить молодость. Впрочем, забавы взрослых далеко не носили такого шумного характера и почти целиком были направлены на исполнение дедовских обычаев, освященных церковью и временем. Притом же день Нового года представляет собой своего рода рубеж, отделяющий прошлое от будущего. В этот день даже в самой легкомысленной голове шевелится мысль о возможном счастье или несчастье, а в сердце роятся надежды, может быть, и несбыточные, и ребяческие, но все-таки поднимающие настроение и вызывающие какое-то смутное предчувствие лучшего будущего. В трудовой жизни крестьянина-пахаря, которая вся была построена на случайностях и неожиданностях, это настроение приобретало особенную остроту, порождая те бесчисленные приметы, своеобразные обычаи и гадания, которые приурочены были к кануну Нового года и к самому новому году.
   Гадало взрослое население, разумеется, только о том, что составляло центр всех деревенских помыслов, то есть об урожае, причем сплошь и рядом гадание, как суеверное желание узнать будущее, сливается в данном случае с приметой, то есть с наблюдением, проверенным опытом стариков. В канун Нового года, около полуночи, двенадцать стариков (по числу месяцев в году), избранных всем обществом за примерную жизнь и испытанное благочестие, шли к церковной паперти и ставили здесь снопы хлеба – ржи, овса, гречихи, проса, льна, а также клали картофель. Наутро Нового года те же двенадцать стариков приходили в церковную ограду и замечали: на каком из снопов больше инея, того хлеба и надо всего больше сеять.
   Так, например, почти повсюду крестьяне верили, что если в ночь под Новый год небо будет звездное, то в наступающем году будет большой урожай ягод и грибов. Не довольствуясь, однако, приметами, народная фантазия придумала целый кодекс гадания об урожае. Так, крестьяне, отстояв утреню, уходили на гумно и зубами выдергивали из кладушек былинки. Если выдернется былинка с колосом, полным зерна, то год будет урожайный, если с тощим колосом – неурожайный. Еще более своеобразный обычай наблюдался в Саранском уезде, Пензенской губернии. Здесь крестьяне, в канун Нового года, пекли отдельный каравай хлеба, взвешивали его, клали на ночь к образам, а утром снова взвешивали и замечали: если вес прибавился, то наступающий год будет урожайным (в таком случае каравай съедался семейными), если же, наоборот, вес убавился, то год будет неурожайный (в этом случае каравай отдавали скотине, чтобы она меньше голодала во время бескормицы). Известен также повсеместный новогодний обычай обсыпания зерновым хлебом, по преимуществу овсом или хмелем (символом изобилия). Обсыпали обыкновенно с различными приговорами, вроде: «Уж дай ему Бог, зароди ему Бог, чтобы рожь родилась, сама в гумно свалилась». Зерна засевальщиков тщательно сберегали до весны и ими начинали засевать яровые поля.
   С той же целью – определить урожай будущего года – крестьяне, после заутрени, ходили на перекресток, чертили палкой или пальцем на земле крест, потом припадали к этому кресту ухом и слушали: если послышится, что едут сани с грузом – год будет урожайный, если пустые – будет недород. Из числа других новогодних примет, не имеющих прямого отношения к урожаю, можно указать следующие: если утром, в день Нового года, первой придет в дом женщина, то это неминуемо принесет несчастье; если мужчина – то счастье. Если в день Нового года есть в доме деньги – весь год не будешь в них нуждаться, но только при условии, если никому не дашь взаймы.
   После урожая вторым властителем деревенских дум является, как известно, скотина. Ее здоровье и благополучие в значительной мере обусловливают и благополучие хозяев. Поэтому нельзя удивляться, что скотина точно так же составляла центр, вокруг которого создавался целый цикл новогодних примет и обычаев. Так, например, во многих селениях центральной полосы России в Васильев день принято было закалывать так называемых «кесаретских» поросят (Васильев день называется иначе Кесаретским по имени Василия Великого, архиепископа Кесарийского). Зажаренный кесаретский поросенок считался как бы общим достоянием: все желающие односельчане могли приходить и есть его, причем каждый из приходящих должен был принести хоть немного денег, которые вручались хозяину, а на другой день передавались в приходскую церковь и поступали в пользу причта. Обычай требовал, чтобы кесаретский поросенок непременно был жареный и подавался на стол в целом виде (не разрезанным), даже если по величине он больше походил на свинью. Перед едой старший в семье поднимал чашу с поросенком вверх до трех раз, приговаривая: «Чтобы свиночки поросили, овечки ягнились, коровушки телились». По окончании же трапезы хозяин обыкновенно вызывал из числа гостей смельчака, который решился бы отнести кости поросенка в свиную закутку. Но охотников на такое рискованное дело почти никогда не находилось, так как кости надо носить по одной, а в закутке в это время сидят черти, которые только того и ждут, чтобы выискался храбрец и явился в их компанию. Тогда они быстро захлопнут за вошедшим дверь и среди шума и гама будут бить его по голове принесенными костями, требуя назад съеденного поросенка. Понять происхождение этого обычая нетрудно: основная идея его заключалась в сборе денег в пользу духовенства, которое за это должно молить Бога о здоровье и плодовитости скотины. Что же касается участия в этом обычае нечистой силы, приютившейся в свином закутке, то это не более как один из тех остатков язычества, которые переплелись с христианскими обрядами еще в те незапамятные времена, когда на Руси господствовало двоеверие.

Крещение Господне

   В центральных губерниях России канун Богоявления назывался иногда «свечками», так как в этот день после вечерни, когда совершается водосвятие, деревенские женщины ставили к сосуду, в котором освящается вода, перевитые лентами или цветными нитками свечи. Уже один этот обычай показывает, что водосвятие, совершаемое в канун Богоявления, крестьяне считали особенно важным торжеством. И действительно, весь этот день они проводили в строжайшем посте (даже дети и подростки старались не есть «до звезды»), а во время вечерни маленькие деревенские храмы обыкновенно не могли вместить всей массы молящихся. Особенно велика бывала давка во время водосвятия, так как крестьяне сохраняли убеждение, что чем раньше почерпнуть освященной воды, тем она святее.
   По возвращении с водосвятия каждый домохозяин, со всей своей семьей, с благоговением отпивал несколько глотков из принесенной посудины, а затем брал из-за иконы священную вербу и кропил святой водой весь дом, пристройки и все имущество, в полной уверенности, что это предохраняет не только от беды и напасти, но и от дурного глаза. В некоторых губерниях, сверх того, считалось за правило вливать святую воду в колодцы, чтобы нечистые духи не забрались туда и не испоганили воду. При этом, однако, необходимо было строго наблюдать, чтобы никто не брал воды из колодца до утра 19 января (6 января по ст. ст.), то есть до освящения воды после обедни. По совершении всех этих обрядов, святая вода обыкновенно ставилась к образам, так как крестьяне не только верили в целебную силу этой воды, но точно так же твердо были убеждены, что она не может испортиться, и что если заморозить богоявленную воду в каком угодно сосуде, то на льду получится явственное изображение креста. Приблизительно такое же священное значение приписывалось крестьянами не только воде, освященной в церкви, но и просто речной воде, которая в канун Крещения получает особую силу. По народному представлению, в ночь с 18 на 19 января (с 5 на 6 января по ст. ст.), в реке купается сам Иисус Христос – поэтому во всех речках и озерах вода «колышется», и чтобы заметить это чудесное явление, необходимо только прийти в самую полночь на реку и ждать у проруби, пока «пройдет волна» (признак того, что Христос погрузился в воду). Это общераспространенное верование создало в крестьянской среде обычай, в силу которого считалось большим грехом ранее чем через неделю мыть белье в той реке, на которой происходило крещенское водоосвящение. Нарушители этого дедовского завета считались приспешниками и помощниками черта, так как при погружении святого креста в воду вся нечистая сила в страхе и ужасе, не помня себя, бежит от него и, хватаясь за белье, которое полощут в проруби, выскакивает наружу. Вода, почерпнутая из проруби в канун Крещения считалась целебной и помогала в особенности женщинам-кликушам – необходимо было только, идя от проруби, не оборачиваться назад и произносить молитву.
   В день Крещения, лишь только ударит колокол к заутрене, в деревнях начиналось движение: благочестивые люди спешили зажечь вязанки соломы перед избами (для того чтобы Иисус Христос, крестившийся в Иордане, мог погреться у огня), а особые мастера-любители, испросив благословение у священника, хлопотали на реке, устраивая иордань (прорубь для крещения). С необыкновенным старанием они вырубали во льду крест, подсвечники, лестницу, голубя, полукруглое сияние и вокруг всего этого желобчатое углубление для протока воды в «чашу». Подле чаши, во время богослужения, особый знающий человек сильным и ловким ударом пробивал дно этой чаши, и вода фонтаном вырывалась из реки и быстро заполняла сияние (углубление), после чего длинный восьмиконечный крест точно всплывал над водой и матовым серебром блестел на ее поверхности. На это торжество стекалась обыкновенно масса народа, и стар, и млад – все спешили к иордани, так что толстый лед, в полтора аршина, трещал и гнулся под тяжестью молящихся. Привлекала прихожан не только красота зрелища и торжественность богослужения, но и благочестивое желание помолиться, испить освященной воды и омыть ею лицо. Находились удальцы, которые даже купались в проруби, памятуя, что в освященной воде человек не может простудиться (как выше было сказано, всего больше купались те, кто на Святках рядился и надевал «хари»).
   Праздник Крещения Господня принадлежит к числу тех, которые больше других очищены от языческих наслоений, хотя и здесь имелись своеобразные обряды и обычаи, в которых христианская вера как бы переплетается с языческим суеверием. Из числа таких обычаев можно, например, указать на «освящение скота» самими крестьянами. После обедни, которая на Крещение заканчивается рано утром, крестьяне расходились по домам и поздравляли друг друга с праздником; потом один из членов семьи брал с божницы икону с зажженною перед ней свечой, другой – кадильницу, третий – топор, четвертый (обыкновенно сам хозяин) надевал вывороченную наизнанку шубу и брал миску с богоявленской водой и соломенное кропило. Сделав эти предварительные приготовления, вся семья отправлялась на скотный двор в следующем порядке: впереди, согнувшись, сын или брат хозяина нес топор, острием книзу, так что оно касалось земли; за ним кто-нибудь из женщин нес икону (по большей части Воскресения Христова), далее шли с кадильницей и наконец хозяин с чашею воды. Шествие совершалось торжественно, среди полнейшего молчания, причем процессия останавливалась посреди двора, где был разложен особый корм для скота: испеченный, разломанный на куски хлеб, ржаные лепешки, сохраненные для этой цели от праздника Рождества Христова и Нового года, хлеб в зерне и немолоченные снопы ржи, овса и других хлебных злаков, оставленные к этому дню с осени (оставляли обыкновенно по шесть снопов каждого хлеба). Когда процессия останавливалась, хозяйка выпускала из хлева до тех пор запертую скотину, которая с недоумевающим видом бродила по двору и наконец накидывалась на лакомую пищу. Между тем процессия обходила вокруг скотины с образом, причем хозяин окроплял святой водой каждую голову крупного и мелкого скота в отдельности. Этот обход делался три раза, после чего топор крестообразно перебрасывался через скот, и участники процессии направлялись обратно в избу. Определить истинный смысл этого обычая сами крестьяне не могли, и объяснения их разноречивы: одни говорили, что соблюдение этого обряда угодно Богу, другие уверяли, что обряд имеет в виду умилостивление домового, который-де не будет обижать скотину кормом, третьи, наконец, свидетельствовали, что таким путем скот гарантируется от падежа, так как всякая скотская болезнь пресекается топором, брошенным на крест. Но, кажется, проще всего будет предположить, что обряд этот возник во времена отдаленной древности, когда храмов Господних было еще мало и когда благочестивые хозяева, по нужде, сами должны были исполнять обязанности священников, окропляя святой водой свою скотину. Тогда же этот, в основе своей христианский, обычай подвергся языческим искажениям, и явился топор, пресекающий изурочье и напуск болезни на скотину и вывороченная наизнанку шуба, как средство угодить бесам, которые все носят наизнанку. Таким образом, в данном обычае нетрудно установить все признаки того двоеверия, которое, как ржавчина, насквозь проело христианские обряды наших крестьян. С той же целью – предохранить скот от болезней и от порчи колдунов и ведьм – крестьяне некоторых губерний считали за правило непременно приезжать, а не приходить на крещенские богослужения.
   Из числа других крещенских обрядов и обычаев можно указать на особый вид гаданий и на смотрины невест, приуроченные к этому дню. Гадания на Крещение, в общем, те же, что и на Новый год, и на Святки. Исключение составляет лишь так называемое гадание с кутьей, состоящее в том, что гадальщицы, захватив в чашку горячей кутьи и скрыв ее под фартуком или платком, бежали на улицу и первому попавшемуся мужчине швыряли в лицо кутьей, спрашивая его имя. Еще более оригинален другой вид специального крещенского гадания: в сочельник, после заката солнца, девушки нагие выходили на улицу, «пололи» снег, кидали его через плечо и затем слушали – в которой стороне послышится что-нибудь, в ту сторону и замуж выдадут.
   В самых глухих местах, где еще не исчезли предания старины и где браки устраивались с патриархальной простотой, по выбору родителей, сохранялся обычай устраивать на Крещение так называемые дивьи (девичьи) смотрины. Смотрины происходили либо в церкви, во время литургии, либо на городской площади, где катались матери с дочками, а мужской пол стоял стеной и производил наблюдение. Все невесты, наряженные в лучшие платья и разрумяненные, выстраивались в длинный ряд около иордани. При этом каждая старалась выставить напоказ и подчеркнуть свои достоинства. Между невестами (называемыми также «славушницами») прохаживались парни, сопровождаемые своими родительницами, и выбирали себе суженую. При этом, как водится, заботливая родительница не только внимательно рассматривала, но даже щупала платья девиц и брала их за руки, чтобы узнать, не слишком ли холодны руки у славушницы. Если руки холодны, то такая невеста, хотя бы она и обладала всеми другими качествами, считалась зябкой и потому не подходящей для суровой крестьянской жизни. (Славушницы выходили на смотрины обязательно с голыми руками, без рукавиц.)
   С праздником Крещения Господня связано в народной Руси немало поверий, относящихся к судьбе человека. Так, например, если кто-нибудь крещен в этот отверзающий небеса над землею день, то, по народной мудрости, быть ему счастливейшим человеком на всю жизнь. Добрым предзнаменованием считалось также, если устраивалось в этот день рукобитье свадебное: в мире да согласии пройдет жизнь новобрачной четы. В некоторых местностях выходили вечером в Крещение девушки окликать суженых. Если попадется навстречу им молодой парень – быть добру, старик – надо ждать худа.
   День Богоявления ознаменовывался в старой Москве праздничным царским выходом, не имевшим себе подобного по торжественности. Со всей Руси съезжались к этому дню бояре и всякий именитый люд в Белокаменную, и был этот съезд ради царского лицезрения, из охоты полюбоваться редким великолепием торжества. Чин крещенского освящения воды совершался патриархом на Москве-реке. Собиралось вокруг иордани до четырехсот тысяч народу. Государь шествовал в богатом царском наряде сначала в Успенский собор, а оттуда на освящение воды, среди стоявшего стеной ратного строя стрельцов, поддерживаемый стольниками из ближних людей. Гости, приказные, иных чинов люди и многое множество народу окружали шествие венценосного богомольца. Само действо освящения воды совершалось так же, как и в более позднее время. Возвращался крестный ход по прежнему чину. Царь, отслушав в Успенском соборе отпускную молитву, возвращался в царские палаты, а на Москве – «по улицам, по переулкам и во дворах» – начиналось последнее празднование Святок. Люди почтенные принимались за пиры-беседы, молодежь – за песни-игры утешные, а гуляки, помнящие прежде всего присловье «Чару пити – здраву бытии!», – за любимое Русью «веселие».

Сретение Господне

   Сретенские морозы зачастую еще давали деревенскому люду знать о том, что зима не хочет сдаваться весне. Но недаром слывет Сретение (15 февраля (2 февраля по ст. ст.) за последнюю встречу зимы с весной – в их вековечной неравной борьбе. В этот день, по народной примете, зима дает отчаянный бой выезжающей на солнечную стезю молодой весне: после Сретения бежит старая наутек, торопится – чует она, лиходейка, что теперь не на ее заваленную оседающими сугробами улицу праздник идет!

     Пришел месяц-бокогрей,
     Землю-матушку не грел —
     Бок корове обогрел,
     И корове, и коню, и седому старику
     Морозу Морозычу…
     Ты, Морозко, не серчай,
     Из деревни убегай —
     Что за тридевять земель,
     Да за тридесять морей!
     Там твое хозяйство
     Ждет тебя – заброшено,
     Белым снегом запорошено,
     За ледяными печатями,
     За семью железными замками
     Да за семью засовами!

   поется в старинной народной песне, распеваемой деревенской детворой в первые февральские дни.
   Сретение Господне не считалось в крестьянской среде большим праздником. Очень часто крестьяне, в особенности неграмотные, даже не знали, какое событие вспоминает в этот день Православная Церковь, а само название праздника – Сретение – объясняли таким образом, что в этот день зима встречается с летом, то есть начинают ослабевать морозы, и в воздухе чувствуется приближение весны. Приписывая Сретению лишь значение календарного рубежа, крестьяне соединяли с этим днем множество земледельческих примет: «На Сретеньев день снежок – весною дожжок», – говорили они, гадая о будущих дождях. Капель в этот день предвещала урожай пшеницы, а ветер – плодородие фруктовых деревьев, почему садовники, придя после заутрени, «трясли деревья руками, чтобы были с плодами». Если в Сретеньев день тихо и красно, то летом будут хороши льны и прочее. По погоде этого дня судили также об урожае трав, для чего бросали поперек дороги палку и наблюдали: если снег заметет ее, то и корм для скота «подметет», то есть травы будут дороги. Наконец, в Сретеньев день хозяйки начинали усиленно кормить кур, чтобы были носки.
   Что касается религиозных обычаев, связанных с этим днем, то их, на всем пространстве Руси, почти не существовало, лишь кое-где крестьяне обходили свои дома с иконой Сретения Господня или Спаса, причем, когда икону приносили в дом обратно, то вся семья, с хозяином во главе, падала ниц со словами: «Господи Боже наш, войди к нам и благослови нас».
   С кануном праздника Сретения Господня связано было в памяти русского простолюдина поверье, идущее из глубины веков. В этот день в старину совершалось в деревнях «заклинание мышей», которые к этому времени, истощив свои скудные запасы, подбирались под скирды и начинали беспощадно пользоваться чужим добром – кормиться за крестьянский счет. Заклинание трусливых, но опасных исконных врагов пахаря-хлебороба сопровождалось особой обрядностью. Призывался сведущий старик-знахарь, сначала его угощали честь честью, а затем приступали к ограждению скирд и стогов от мышей. Знахарь вынимал из середины заклинаемого по снопу (или по клоку, если речь шла о сене) со всех четырех сторон, «с четырех ветров», бережно складывал все это в кучу, с особыми нашептываниями, и нес в избу к пригласившему его хозяину. Здесь принесенное помещалось в чисто выметенную, жарко натопленную перед тем печь и разжигалось накаленной докрасна кочергой. Оставшаяся после сожжения снопов или клочков сена зола тщательно выгребалась и относилась на гумно, где и высыпалась в те места, откуда были вынесены снопы. Хозяин с хозяйкой сопровождали знахаря на гумно с хлебом-солью и новым холщовым полотенцем, которые и поступали после выполнения обряда в собственность совершавшего его. А знахарь, высыпав золу в надлежащие места, причитал: «Как железо в воде не тонет, так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, в смолу кипучую, в ад кромешный. Не жить вам на белом свете, не видать вам травы муравой, не таскать вам золотого ячменя, не грызть вам полнотелой ржи, не точить вам пахучего сена. Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем не порушится!» Вслед за произнесением приведенного заклинания, имевшего, по словам суеверных стариков, устрашающую и даже губительную для мышей силу, знахаря снова угощали в хате чем Бог послал и затем прощались с ним, прося не обессудить «на угощеньи и на отдареньи».
   В Сретение, на склоне дня, незадолго до сумерек деревенская детвора, с отзывчивым любопытством прислушивавшаяся к поверьям старых людей и к связанным с ними обычаям, собиралась где-нибудь на пригорке, за околицей, и начинала заклинать солнышко, чтобы оно выглянуло «из-за гор-горы» и этим показало, что зима действительно встретилась с весной:

     Солнышко-вёдрышко,
     Выгляни, красное,
     Из-за гор-горы!
     Выгляни, солнышко,
     До вешней поры!
     Видело ль ты, вёдрышко,
     Красную весну?
     Встретило ли, красное,
     Ты свою сестру?
     Старую ягу,
     Бабули ягу —
     Ведьму-зиму?
     Как она, лютая,
     От весны ушла,
     От красной бегла,
     В мешке стужу несла,
     Холод на землю трясла,
     Сама оступилась,
     Под гору покатилась,
     Встретила весну —
     Солнцеву сестру…

   Если заклинаемое «солнышко-вёдрышко» и в самом деле выглянет перед закатом «из-за гор-горы», то веселая гурьба ребят приносила в деревню весть об этом, равнозначную примете, что прошли последние морозы. Если же «красное» не обрадует заклинавшей его детворы – это предвещало сильные «власьевские» (11 февраля по ст. ст.) морозы.
   Сретенская оттепель напоминала заботливому деревенскому хозяину о том, что время начинать починку летней сбруи, как ездовой, так и пахотной. Для этой работы существовал даже особый день, называвшийся «починки» (3 февраля по ст. ст.). В этот день, поднявшись до зари, многие большаки шли в конюшни и сараи осматривать своих лошадей: не напроказил ли чего с ними домовой. Во многих местностях существовало поверье, что если почему-либо «хозяин домовитый» недоволен, то он может в ночь со Сретения на починки «заездить коня». Для предотвращения такой напасти суеверные старожилы советовали еще с вечера привязывать лошадям кнут и онучи на шею. Тогда, по их словам, домовой не посмеет тронуть лошади, потому что будет думать, что на ней сидит хозяин. Чтобы задобрить домового, еще за несколько дней до этой опасной ночи хозяйки выставляли после ужина на загнеток горшок каши, обкладывая его горячими угольями. По их уверению, покровитель домашнего очага вылезает в полночь из-под печки и ужинает. В старину для усмирения домового призывали к этому времени знахаря-ведуна, который, до пения последних петухов, резал на дворе кочета и, выпустив кровь на веник, обметал им все углы в хате и на дворе. После этого можно было не бояться домового. Если же его не смирить, не умилостивить, говорил народ, «из доброго он обернется в лихого». А тогда беда: «все во дворе и в избе пойдет на изворот, спорина пропадает, скот худеет и чахнет, люди болестям поддаются…» В Тульской губернии в старые годы в день починок варилось особое кушанье – саломата, которой и угощалась вся семья по возвращении большака с осмотра сараев и конюшен. Про этот обычай напоминает старая поговорка: «Приехала саломата на двор, разчинай починки!»
   Встретит деревня Сретеньев день, справит починки, а там и до Власьева дня рукой подать.

Власьев день

   При распределении даров благодати между святыми угодниками христианской церкви, значительная доля ее досталась святому великомученику Власию. Ему поручено было покровительство и защита всего живого, служащего в помощь и пригодного на потребу человека, еще с тех первоначальных времен, когда на простом созвучии имен (Власий приравнивался языческому Велесу – «скотьему богу») можно было укрепить веру доверчивых и успокоить подозрения сомневающихся. По свидетельству летописцев, Велес (Волос) был почитаем на Руси дольше всех других языческих божеств, в особенности – на севере. Впоследствии, по мере того как народная жизнь, во всех своих проявлениях, развивалась, благодатной силы Велеса оказалось недостаточно, понадобилось участие иных добрых сил, новых помощников и покровителей. В русском православном мире в помощь земледельцам явились святые мученики Борис и Глеб, пчеловодам – Зосима и Савватий Соловецкие, оберегателем домашней птицы – Сергий Радонежский и т. д. Все они явились в дополнение к тем святым, которые перешли из греческой церкви и завещаны Древней Русью: святой Георгий Победоносец – для рабочего скота, а с ним святые Афанасий и Кирилл (15 мая (2 мая по ст. ст.). Для всякой птицы, идущей в пищу, услаждающей слух и истребляющей вредных насекомых и т. п., покровителями служат сорок мучеников, утопленных за веру в Севастийском озере (исключительно для гусей – Никита-мученик); для овец – святой Анисим (28 февраля (15 февраля по ст. ст.) и вровень с Егорием, в одинаковую с ним силу значения и почитания, – защитники лошадей святые мученики Флор и Лавр (в народном языке часто сливающиеся в одно имя Флор-Лавр или еще чаще «Фролы»). Празднование Егорьева дня и Фролов считалось особым чествованием, так что в этом отношении святые эти затмевают не только меньших угодников, но и столь почтенного, по первородству и древнему преемству, как святой Власий.
   Совпадение имени христианского святого с языческим богом дало прямой повод к слиянию их обоих воедино. Отцы новорожденной Русской Церкви не противились этому, видя в этом некоторый залог скорейшего предания языческих богов забвению. Таким образом, к святому Власию перешло покровительство стад. Повсеместно на Руси молили святого угодника, не только в день, посвященный его памяти, но и во всякое другое время, о защите их. Существуют даже иконы, на которых он изображен окруженным коровами и овцами, подобно тому как святые Флор и Лавр писались с лошадьми подле себя. В коровниках и в хлевах нередко можно было встретить в деревенской глуши иконы святого Власия.
   В этот день февраля повсеместно служились власьевские молебны. Причем во многих селах существовал обычай пригонять рогатый скот к церковной ограде ко времени служения этих молебнов, чтобы его можно было окропить святой водой. В некоторых местностях приносили в церковь на Власьев день свежее коровье масло и ставили в новой посудине под икону чествуемого святого. Это масло так и называлось «воложным», «волосным» или «власьевым». Оно поступало в пользу церкви и причта. Отсюда ведется поговорка: «У Власия и борода в масле».
   В старину на Власьев день устраивались по селам скотские торги-базары. Суеверное воображение подсказывало как продавцам, так и покупателям, под защитой умилостивленного молебствиями покровителя стад всего выгоднее совершать куплю-продажу скота. «Власий не обманет, от всякой прорухи упасет!» – говаривали торгаши, умасливая прижимистого покупателя. При сделках клялись-божились на Власьевом торгу непременно именем этого святого, и такая клятва почиталась за самую крепкую. Немного выискивалось людей, которые решились бы покривить душой, поклявшись так в этот день. Разгневанный клятвопреступником покровитель, по народному верованию, отступался от него навсегда, предоставляя всяким лихим силам опутывать того всевозможными наваждениями.
   Во многих местностях в день святого Власия рано поутру (до обедни) совершался обряд опахивания деревни – в ограждение от коровьей смерти. Иногда это производилось поздней осенью, но в большинстве случаев обряд приурочивался к 11 февраля. С самого Сретения бродило, по народному поверью, это страшное для скотовода чудище по задворкам. Власьев день и так грозен для чудища более всего на свете, но еще грознее он, если в этот день соберется деревня, по старому обычаю, «унять лихость коровью»! Накануне с вечера начинала обегать все дома старуха-«повещалка», созывавшая баб на заранее условленное дело. Собиравшиеся идти за ней, в знак согласия, умывали руки, вытирая их принесенным повещалкой полотенцем. Мужики – от мала до велика – должны были во время совершения обряда сидеть по избам («не выходить ради беды великой»). Наступал заветный час – полночь. Повещалка выходила в надетой поверх шубы рубахе к околице и била в сковороду. На шум собирались одна за другой готовые уже к этому женщины – с ухватами, кочергами, помелами, косами, серпами, а то и просто с увесистыми дубинами в руках. Скотина вся была заперта крепко-накрепко по хлевам, собаки – на привязи. К околице притаскивали соху, в которую и запрягали повещалку. Зажигались пучки лучины, и начиналось шествие вокруг деревни. Последняя троекратно опахивалась «межеводной бороздою». Для устрашения чудища, способного, по словам сведущих людей, проглатывать коров целыми десятками, в это время производился страшный шум, при этом произносились различные заклинания и пелись особые песни:

     Смерть, ты Коровья Смерть!
     Выходи из нашего села,
     Из закутья, из двора!
     В нашем селе
     Ходит Власий святой
     Со ладаном, со свечой,
     Со горячей золой,
     Мы тебя огнем сожжем,
     Кочергой загребем,
     Помелом заметем,
     И попелом забьем!
     Не ходи в наше село,
     Чур наших коровушек,
     Чур наших буренушек,
     Рыжих, лысых, беловымьих,
     Криворогих, однорогих!..

   Если при совершении опахиванья попадалось навстречу какое-нибудь животное (собака или другое), то на него накидывались всей толпой, гнали и старались убить. Поверье гласило, что это попалось само чудище, обернувшееся в животное, чтобы пробраться за деревенскую околицу.
   В верхневолжских и соседних с ними губерниях утром на Власьев день, с особыми причетами, завивали из соломы закруту («Власию, или Волотке, на бородку»), смазывали ее скоромным маслом и вешали в коровнике или в овечьем хлеве.
   Присвоенная честь и то значение, которое приписывалось Власию в старину, сохранились более в народном календарном языке, чем в церковных празднествах и обрядах. Власия зовут «бокогреем» и «сшиби рог с зимы» за то, что память этого греческого священномученика падает на 24 февраля (11 февраля по ст. ст.), то есть на то время, когда зимние холода часто становятся более мягкими и морозы уже не столь велики. Солнце начинает сильно пригревать, и говорили, что «с Власьева дня полоз саней покатится и корова бок греет», что значило, в переводе на общепонятный язык, что следы шагов и полозьев, остающихся в феврале на снегу, начинают «лосниться», а это называется «полоз покатится». Замечали также, что выпущенная на прогулку скотина, ввиду того, что на дворе еще очень холодно, старается встать так, чтобы солнышко ударяло на нее. На Власьев день старались вообще не работать, в расчете предохранить свой скот от падежа. Молитвы во время самой эпидемии обращались, помимо всех других святых, прямо к Власию: «Святой Власий, дай счастья на гладких телушек, на толстых бычков, чтобы со двора шли – играли, а с поля шли – скакали». В коровниках и хлевах ставили образ святого Власия. Запасались подобными иконами на случаи общих молебнов, как, например, в первый день выгона скота в поле и в особенности в день Преполовения и во время падежа скота. С иконой святого Власия обходили без священника больных овцу, барана, лошадь и корову, связанных хвостами и выведенных на деревенскую площадку. По обходе зараженных, гнали их за село в овраг и там, в память языческих обрядов, побивали животных камнями и припевали: «Мы камнями побьем и землей загребем, землей загребем – коровью смерть вобьем, вобьем глубоко, не вернешься на село». Затем на трупы набрасывали усердно столько щепы и соломы, чтобы сделать костер, способный спалить всех четырех жертвенных животных без остатка. В резкую противоположность этому обычаю, на глухом Севере чествование Власьева дня знаменовалось многолюдным молебствием, съездом целых волостей и бесчисленными молебнами (простыми и водосвятными) в промежуточное время между заутреней и обедней. Это празднество сопровождалось также следующим местным обычаем: на особые столы, а за недостатком их прямо на церковный пол, клали караваи ржаного хлеба, который священники кропили святой водой и хозяйки скармливали скотине. Власьев день праздновали по всем приходам три дня и дольше. Варили пиво, покупали водку, приглашали всю родню – словом, праздновали широко и разгульно.
   Крестьянская детвора помнила о Власьеве дне по сдобным молочным пышкам, которые пеклись в этот «коровий праздник» – в память покровителя стад. Хорошая, заботливая, охочая до гостей хозяйка всегда напекала пышек столько, что хватало не только всех ребят досыта накормить, а и нищую братию на паперти оделить, чтобы молила угодника Божьего, «святого пастыря», о защите двора подающей «Власьеву милостыню» от всякой напасти. Одну пышку берегли на божнице до нового Власьева дня, так как это являлось, по словам старых людей, лекарством от скотской болезни: стоит-де только покрошить ее в месиво и дать, с молитвою святому Власию, больной животине – все как рукой снимет!

Касьян-немилостивый

   В ряду святых угодников, чтимых православным русским народом, Касьян занимает совершенно исключительное место – это нелюбимый святой, «немилостивый». Касьяна считают как бы «опальным» святым и рассказывают о нем следующую легенду. Святой Касьян сначала был светлым ангелом, почему Бог не имел нужды таить от него свои планы и намерения. Но затем святой этот соблазнился на обещания и уловки нечистой силы и, перейдя на сторону дьявола, шепнул ему, что Бог намерен свергнуть всю сатанинскую силу с неба в преисподнюю. Однако впоследствии Касьяна стала мучить совесть, он раскаялся в своем предательстве и пожалел о прежнем житие на небе и о своей близости к Богу. Тогда Господь внял мольбам грешника и сжалился над ним, но из осторожности все-таки не приблизил его к себе, а приставил к нему ангела-хранителя, которому и приказал заковать Касьяна в цепи и бить его три года тяжелым молотом в лоб, а на четвертый отпускать на волю.
   Но не это отступничество от Бога послужило источником охлаждения православных темных людей к Касьяну, а главным образом его «немилостивое» отношение к бедному народу. Вот что говорит на этот счет другая легенда. Однажды Касьян, вместе с Николаем Чудотворцем, шел по дороге, и встретился им мужичок, у которого воз увяз в грязи. «Помогите, – просит мужичок, – воз поднять». А Касьян ему говорит: «Не могу, еще испачкаю об твой воз свою райскую ризу, как же мне тогда в рай прийти и на глаза Господу Богу показаться?» Николай же Чудотворец ни словечка мужику не ответил, а только уперся плечом, поднатужился, налег и помог воз вытащить. Вот пришли потом Николай-угодник с Касьяном в рай, а у Николая-то вся как есть риза в грязи выпачкана. Бог увидал это и спрашивает: «Где это ты, Микола, выпачкался?» «Я, – говорит Николай, – мужику воз помогал из грязи вытаскивать». «А у тебя отчего риза чистая, ведь ты вместе шел?» – спрашивает Господь Касьяна. «Я, Господи, боялся ризу запачкать». Не понравился этот ответ Богу, увидал Он, что Касьян лукавит и определил: быть Касьяну именинником раз в четыре года, а Николаю-угоднику, за его доброту, два раза в год. Так, в Новгородской губернии крестьяне несколько иначе объясняли тот факт, что день Касьяна празднуется только раз в четыре года (29 февраля): «Святой Касьян, говорят они, три года подряд в свои именины был пьян и только на четвертый год унялся и праздновал своего ангела в трезвом виде – вот почему и положено ему быть именинником через три года раз».
   Сообразно с такой оценкой нравственных свойств Касьяна, установилось и отношение к нему: крестьяне не только не любили, но и боялись этого святого. «Касьян на что взглянет – все вянет», – говорили мужики и твердо верили, что у Касьяна недобрый взгляд: если он взглянет на скотину – околеет скотина, взглянет на лес – засохнет лес и погибнет, взглянет на человека – будет тому человеку великое несчастье. Применительно к такому пониманию в народном языке сложилось даже несколько поговорок, характеризующих «глаз» Касьяна. Про угрюмого, тяжелого и необщительного человека говорили, что «он Касьяном смотрит». Про человека, способного сглазить, замечали: «Касьян косоглазый, от него, братцы, хороните все, как от Касьяна – живо сглазит, да так, что потом ни попы не отчитают, ни бабки не отшепчут». «Глаз Касьяна» считался настолько опасным, что в день 29 февраля крестьяне не советовали даже выходить из избы, чтобы не случилось какого-нибудь непоправимого несчастья; в особенности опасно считалось выходить до солнечного восхода.
   К этой характеристике Касьяна прибавляли еще одну черту, которая рисует этого святого врагом человеческого рода. Здесь существует легенда, что Касьяну подчинены все ветры, которые он держит на двенадцати цепях, за двенадцатью замками. В его власти спустить ветер на землю и наслать на людей и на скотину мор (моровое поветрие). К этой легенде присовокупляли, что сам Бог приказал образ святого Касьяна ставить в церквях на задней стене, то есть над входной дверью.
   При таком воззрении народа на святого Касьяна немудрено, что високосный год повсюду на Руси считался несчастным и опасным, а самый опасный день в этом году – Касьянов.

Плющиха

   Под таким названием известен в народе день святой Евдокии, празднуемый 14 марта (1 марта по ст. ст.). Название это связывалось с переменами, происходящими в это время в природе: от теплой погоды снег начинает подтаивать, оседать и как бы сплющивается. «Авдотья-плющиха снег плющит!» – говорили в народе, справлявшем в день «Евдокеи – подмочи порог» первую встречу весны. «Евдокея красна – и весна красна!», «Евдокея весну снаряжает!» – продолжали народные приметы – «Откуда на Евдокеи ветром повеет, оттуда он подует весной и летом. Коли Евдокея с дождем, то быть лету мокрому».
   В некоторых местах день святой Евдокии назывался также «свистуньей», потому что в это время начинают дуть и свистать весенние ветры, а в старину народ именовал ее «весенницей», так как эта святая женщина заведовала у Бога весной. У нее хранились ключи от весенних вод: захочет «весенница» – рано пустит воду, не захочет или прогневается – задержит, а то и морозы напустит. Оттого в доброе старое время крестьяне боялись святой Евдокии и в этот день марта никогда не работали.
   В календарном отношении с днем святой Евдокии связывается много примет, предвещающих хорошие урожаи, хорошую погоду и прочее. «На плющиху погоже – и все лето пригоже, – говорили крестьяне. – Отколь ветер на плющиху дует, оттоль придет и весна». Но в то же время крестьяне сознавали, что в начале марта погода еще бывает капризна, и вместо весеннего тепла разражается иногда метелью. «На Евдокию еще собачку в сидячку снегом заносит», – говорил народ о таких капризах погоды. «Тепло светит солнышко, да Авдотьей приглядывает – либо снег, либо дождь. Евдокия умоется – и нас обмоет. На Евдокию снег – будет урожай, теплый ветер – мокрое лето, ветер с полуночи – холодное лето!» Однако эти случайные вспышки зимы уже никого не обманывали, все знали, что Евдокия – предвестница весны и что весеннее солнышко скоро возьмет свое. В некоторых деревнях женщины и дети начинали «кликать весну», для чего влезали на крыши или на пригорок и пели приличествующие случаю песни (веснянки):

     – Весна красная, долгожданная!
     Где ж ты долго так бродила?
     – С зимой лютою повстречалася,
     Растопила ее сердце хладное,
     Напоила землю-матушку!..

     – Весна-красна!
     Что ты нам принесла?
     – Теплое солнышко…
     – Весна-красна!
     Что ты нам принесешь?
     – Красное летечко…

   А теплое солнышко сплошь да рядом пригревает, под эту песенку, совсем по-весеннему – словно и впрямь собирается уже вести «красное летечко» с травой-муравой шелковой, с цветами пестрыми, с ягодами сладкими да со страдой-работой, со жнитвом, с покосом.
   С Евдокии снег, по старинному поверью, приобретал особую, целительную силу. Старухи-знахарки собирали его в облюбованных местах по пригоркам, обогретым солнышком до проталин, и давали после из тщательно сохраняемых от всякого лихого глаза кувшинов болящему сельскому люду против самых разнообразных недугов.
   Точно так же, во многих местах крестьяне приносили в этот день из лесу сучьев, топили избы, «чтобы весна была теплая», скидывали с кровли снег, а вечером примечали: если на крышах сосульки долгие, то и лен будет хороший, в особенности куделью. Вообще, крестьяне верили, что на Евдокию-капельницу все подземные ключи закипают, а бабы с этого дня начинали белить холсты.

Сороки

   День сорока мучеников Севастийских (9 марта) носит на языке народа название сорок, а иногда куликов. Сорок мучеников, вспоминаемых в этот день Православной Церковью, по простонародному присловью, торят путь-дорогу сорока утренникам (морозам), из которых каждый все легче да мягче другого. По примете, если все сорок утренников пройдут подряд, быть лету теплому да ведренному, для уборки всякого полевого жита сподручному.
   В этот день, по воззрению крестьян, прилетает из теплых стран сорок птиц, и первая из них – жаворонок. «Бывает, – уверяли опытные старики-крестьяне, – что прилетают жаворонки и раньше, да только те непутящие: прилетит и смерзнуть может. А уж тот жаворонок, который на сороки прилетит, тот настоящий, он не сдохнет». «Сколько проталинок – столько и жаворонков!» – приговаривали завзятые деревенские погодоведы.
   Сороки с полным основанием можно назвать детским праздником: еще накануне женщины месили из ржаной муки тесто и пекли «жаворонков» (в большинстве случаев, с распростертыми крылышками, как бы летящих, и с хохолками), а утром, в день праздника, раздавали их детям. Кроме того, утром же одна из женщин делала на дворе сорок соломенных гнездышек и в каждое клала по яичку из теста (это делалось отчасти для того, чтобы куры не ходили по чужим дворам, а неслись дома, отчасти же с целью потешить ребят). Деревенская детвора с нетерпением ждала прихода сороков: для нее этот день лакомый еще более, чем Власьев, с его пышками. Когда «жаворонки» поспевали, дети брали их и громадной гурьбой, с криками и звонким детским смехом, несли куда-нибудь в сарай или под ригу – закликать жаворонков. Там они сажали своих «птиц», всех вместе, на возвышенное место и, сбившись в кучу, начинали что есть мочи кричать: «Жаворонки, прилетите, студеную зиму унесите, теплую весну принесите: зима нам надоела, весь хлеб у нас поела». В некоторых местах эта детская песня заменялась другой: «Уж вы, кулички-жаворонки, солетайтеся, сокликайтеся. Весна-красна, на чем пришла? На сошечке, на бороночке, на лошадиной голове, на овсяном снопочку на ржаном колосочку, на пшеничном зерныш-ку-у-у!..» Эта песня пелась несколько раз. Затем ребятишки разбирали своих жаворонков и с той же песней бежали по деревне. Так продолжалось до самого обеда: деревня полна детских песен, детского крика, детского смеха. Набегавшись вволю, ребятишки опять собирались в одно место и начинали есть своих ржаных птиц. Съедали обыкновенно всю «птицу», за исключением головы, которую малыши берегли каждый для своей матери. Кончалось празднество тем, что ребятишки целовались между собой, поздравляли друг друга с весенним праздником и разбегались по домам. А дома каждый мальчик отдавал головку «жаворонка» матери со словами: «На-ко, мама, тебе головку от жаворонка: как жаворонок высоко летел, так чтобы и лен твой высокий был. Какая у моего жаворонка голова, так чтобы и лен такой головастый был». «Жаворонки» пекли и для взрослых, которые по этим «птичкам» гадали. Прежде чем посадить «жаворонков» в печь, закладывали в каждого какую-нибудь вещицу: кольцо, щепку, копейку. Каждая из этих вещей имела символическое значение: кольцо обозначало свадьбу, щепка – гроб, копейка – деньги и т. д. Но в других местах взрослые предоставляли «жаворонков» в исключительное распоряжение детей, сами же занимались гаданиями о будущем урожае, стараясь по погоде, какая была на сороки, определить погоду весны и лета. Если, например, на сороки было морозное утро – значит, жди весной сорок «утренников».

Масленица

   Устанавливая сырную неделю, с ее полускоромной пищей, Православная Церковь имела в виду облегчить христианам переход от мясоеда к Великому посту и исподволь вызвать в душе верующих то молитвенное настроение, которое заключается в самой идее поста, как телесного воздержания и напряженной духовной работы. Но эта попечительная забота церкви повсеместно на Руси осталась гласом вопиющего в пустыне, и на деле наша Масленица не только попала в число праздников, но стала синонимом самого широкого, безбрежного разгула. В эту неделю наш скромный и набожный народ как бы разгибал свою исполинскую спину и старался в вине и веселье потопить все заботы и тяготы трудовой будничной жизни. Насколько при этом бывал неудержим народный разгул, можно судить уж по одним эпитетам, которыми наделил народ Масленицу. Она называлась «веселой», «широкой», «пьяной», «обжорной», «разорительницей». Сверх того, ни одна неделя в году не изобиловала так происшествиями полицейского характера и не давала такого значительного числа мелких процессов у мировых судей.
   Празднование Масленицы почти повсюду начиналось с четверга, хотя работы во многих местах прекращались уже с понедельника, так как крестьяне, озабоченные наступающим праздником обжорства, разъезжали по соседним базарам и закупали всякую снедь. Закупки такого рода бывали, применительно к крестьянскому бюджету, очень велики: семья среднего достатка в 5–6 душ затрачивала от 5 до 10 рублей на водку, рыбу, постное масло, гречневую муку и всякие сладости. А если к этому прибавить еще расходы на обновки бабам и девушкам, то будет вполне понятно, почему Масленица называлась «разорительницей».
   Впрочем, крестьяне, при всей их сдержанности и бережливости, не тяготились этими расходами, так как на Масленицу приходилось принимать гостей и самим ходить в люди и, стало быть, нужно было и угостить прилично, и одеться по праздничному, чтобы соседи не засмеяли. Сверх того, Масляница была любимым праздником у крестьян, когда вся православная Русь, от мала до велика, веселилась до упаду и когда широкая русская натура любила развернуться вовсю. В масленичную неделю более чем скромная физиономия русской деревни совершенно преображалась. Обыкновенно тихие, безлюдные улицы полны были подгулявшего, расфранченного народа: ребятишки, молодежь, старики – все высыпали из душных домов за ворота и всякий по-своему праздновал широкую Масленицу. Одни катались на тормозках и салазках или с хохотом «поздравляли блины», опрокидывая в снег пьяного мужика; другие с надсадой орали песни и, пошатываясь, плелись вдоль деревенской улицы; третьи в новых тулупах сидели на завалинках и, вспоминая свою юность, глядели на оживленные группы, столпившиеся у качелей, и на всю горластую шумную улицу, по которой взад и вперед сновали расфранченные девушки, подгулявшие бабы, полупьяные парни и совсем пьяные мужики. Всюду весело, оживленно, всюду жизнь била ключом: смех, шутки, женские слезы, поцелуи, бурные ссоры, пьяные объятия, крупная брань, драка, светлый хохот ребенка. Но все-таки в этой панораме крестьянской жизни преобладали светлые тона: и слезы, и брань, и драка тонули в веселом смехе, в залихватской песне, в бравурных мотивах гармоники и в не-смолкающем перезвоне бубенцов. Так что общее впечатление получалось веселое и жизнерадостное: вся эта многолюдная деревенская улица пела, смеялась, шутила, каталась на санях. Катались особенно охотно: то там, то здесь из ворот вылетали тройки богачей с расписными, увитыми лентами дугами, или выбегали простенькие дровни, переполненные подвыпившими мужиками и бабами, во всю мочь горланящими песни. От этих песен изнуренные, костлявые, но разукрашенные ленточками и медными бляхами крестьянские лошаденки дрожали всем телом и под ударами захмелевших хозяев мчались во весь дух вдоль деревенской улицы, разгоняя испуганные толпы гуляющих. Никогда не доставалось так крестьянским лошадям, как в дни Масленицы. Обыкновенно очень сердобольные к своей скотине, крестьяне берегли и холили лошадей больше, чем собственных ребят, но на Масленицу, под пьяную руку, всякая жалость к скотине пропадала. На худых, заморенных клячонках делались десятки верст, чтобы попасть на так называемые «съездки», то есть грандиозные катания, устраиваемые в каком-нибудь торговом селе. Еще с утра из всех окрестных деревень съезжалась туда молодежь и останавливалась или у родных, или в тех домах, где есть «игровые» или знакомые девушки. А часам к трем пополудни начиналось катание. Катали, как водится, всего охотнее молодых девушек, причем девушки, если их катал кучер из чужой деревни, должны были напоить его допьяна и угощать гостинцами. Много катались и бабы (причем, из суетного желания похвастать, подвертывали сзади шубы, чтобы показать дорогой мех, и никогда не надевали перчаток, чтобы все видели, сколько у них колец). Но всех больше катались «новожены», то есть молодые супруги, обвенчавшиеся в предшествовавший мясоед, так как обычай налагал на них как бы обязанности выезжать в люди и наносить визиты всем, кто пировал у них на свадьбе.
   Есть предположение, что Масленица в отдаленной древности была праздником, специально устраиваемым только для молодых супругов: для них пеклись блины и оладьи, для них заготовлялось пиво и вино, для них закупались сласти. И только впоследствии этот праздник молодых стал общим праздником. Не беремся судить, насколько это предположение справедливо и как велика его научная ценность, но, несомненно, что нечто подобное в старину было. По крайней мере, на эту мысль наводит существование множества масленичных обрядов и обычаев, в которых центральное место предоставляется «новоженам». Сюда, например, относятся так называемые «столбы».
   «Столбы» – это в своем роде выставка любви. Обычай этот принадлежит, несомненно, к числу древнейших, так как, по своей ребяческой наивности и простоте, он ярко напоминает ту далекую эпоху, когда весь уклад деревенской жизни не выходил за пределы патриархальных отношений. Состоял этот обычай в том, что молодые, нарядившись в свои лучшие костюмы (обыкновенно в те самые, в которых венчались), вставали рядами («столбами») по обеим сторонам деревенской улицы и всенародно показывали, как они любят друг друга. «Порох на губах!» – кричали им прохожие, требуя, чтобы молодые поцеловались. Или: «А нуте-ка, покажите, как вы любитесь?»
   Праздничное настроение подвыпивших зрителей создавало иногда для «новоженов» (и в особенности для молодой жены) чрезвычайно затруднительное положение: иной подкутивший гуляка отпустит столь полновесную шутку, что молодая зардеет, как маков цвет. Но неловкость положения быстро тонуло в общем праздничном веселье, тем более что и самые «столбы» продолжались недолго: час, другой постоят и едут кататься или делать визиты, которые точно так же входили в число ритуальных обязанностей молодых. В некоторых местностях визиты начинались еще в мясное (последнее перед Масленицей) воскресенье. В этот день тесть ехал звать зятя «доедать барана». Но чаще первый визит делали молодые. Обыкновенно в среду, на масленой неделе, молодой с женою ездил в деревню к тестю «с позывом» на праздник и после обычных угощений возвращался уже вместе с тестем и тещей. Случалось и так, что масленичные визиты молодых носили общесемейный характер: молодые с родителями жениха отправлялись в дом родителей невесты, и начиналось угощение сватов. Молодые при этом играли роль почетных гостей: их первых сажали за стол и с них начинали обносить яствами. Пиршество обычно длилось чрезвычайно долго, так как Масленица – праздник еды по преимуществу, и обилие блюд считалось лучшим доказательством гостеприимства. После бесконечного обеда молодые обычно катались на санях вместе с бывшими подругами невесты, а сваты в это время начинали уже свою попойку, которая заканчивалась только к ночи, с тем чтобы на другой день начаться снова уже в доме родителей жениха.
   Кроме молодых, масленичные визиты считались обязательными и для кумовьев. Родители новорожденных детей ходили к кумовьям «с отвязьем», то есть приносили им пшеничный хлеб-«прощенник» (этот хлеб приготовлялся специально для Масленицы, он выпекался с изюмом и украшался вензелями). В свою очередь, кум и кума отдавали визит крестнику, причем оделяли его подарками: кроме «прощенника», кум приносил чашку с ложкой, а кума – ситцу на рубашку, более же богатые кумовья дарили свинью, овцу, жеребенка.
   Кроме «столбов» и обязательных визитов, в некоторых частях северных губерний сохранялся весьма своеобразный масленичный обычай, в котором также фигурировали молодые и происхождение которого восходит к временам очень отдаленной старины. Так, крестьяне собирали с молодых дань «на меч», то есть, попросту говоря, требовали выкуп за жену, взятую из другой деревни. Уже самое название этого выкупа – «на меч» – показывает, что обычай возник еще в ту эпоху, когда и мирный земледелец нуждался в оружии, чтобы защищать свой очаг и свое достояние. Эта своеобразная подать взыскивалась или в день свадьбы, или в мясное (последнее перед Масленицей) воскресенье, и притом взыскивалась по всей строгости обычаев: ни просьбами, ни хитростью молодому от выкупа было не отвертеться.
   В старину одним из наиболее популярных масленичных развлечений были кулачные бои: крестьяне и горожане одинаково любили поразмять косточки в драке, и побоища сплошь и рядом принимали грандиозный характер, заканчиваясь иногда тяжелыми увечьями. «В последний день Масленицы происходил ужасный бой. На базарную площадь еще с утра собирались все крестьяне, от мала до велика. Сначала дрались ребятишки (не моложе 10 лет), потом женихи и, наконец, мужики. Дрались, большей частью, стеной и «по мордам», как выражались крестьяне, причем после часового упорного боя бывала передышка». Но к вечеру драка, невзирая ни на какую погоду, разгоралась с новой силой, и азарт бойцов достигал наивысшего предела. Тут уже стена не наблюдалась – все дрались, столпившись в одну кучу, не разбирая ни родных, ни друзей, ни знакомых. Издали эта куча барахтающихся людей очень походила на опьяненное чудовище, которое колышется, ревет, кричит и стонет от охватившей его страсти разрушения. До какой степени жаркими бывали эти схватки, можно судить по тому, что многие бойцы уходили с поля битвы почти нагишом: и сорочки, и порты на них были разодраны в клочья.
   Существовал и другой старинный обычай, не имеющий, впрочем, ничего общего с грубой и дикой дракой – это русский карнавал. Только, разумеется, условия нашего климата и особенности деревенского быта не позволяли этому празднику принять характер того пышного торжества, какое мы наблюдаем у народов Запада. Наш деревенский карнавал был гораздо проще, беднее и первобытнее. Начинался он обыкновенно в четверг на масленой неделе. Парни и девушки делали из соломы чучело, одевали его в женский наряд, купленный в складчину, и затем в одну руку вкладывали бутылку с водкой, а в другую – блин. Это и была «сударыня-масленица», героиня русского карнавала. Чучело ставили в сани, а рядом прикрепляли сосновую или еловую ветку, разукрашенную разноцветными лентами и платками. До пятницы «сударыня-масленица» хранилась где-нибудь в сарае, а в пятницу, после завтрака, парни и девушки веселой гурьбой вывозили ее на улицу и начинали шествие. Во главе процессии следовала, разумеется, «масленица», рядом с которой стояла самая красивая и нарядная девушка. Сани с «масленицей» волокли три парня. За этими санями тянулась длинная вереница запряженных парнями же салазок, переполненных нарядными девушками. Процессия открывалась песней, которую затягивала первая красавица, с передних саней; песню дружным хором подхватывали остальные девушки и парни, и весь масленичный поезд весело и шумно двигался по деревенской улице. Заслышав пение, народ толпой высыпал на улицу: ребятишки, взрослые и даже пожилые крестьяне и крестьянки спешили присоединиться к шествию и сопровождали «масленицу» до самой катальной горы, где «сударыня-масленица» и открывала катание. Те самые парни, которые привезли ее на гору, садились в сани, а прочие прикрепляли к саням салазки и целым поездом, с хохотом, визгом и криком, неслись по обледенелой горе вниз. Катание обыкновенно продолжалось до самого вечера, после чего «сударыня-масленица» снова водворялась в сарай. На следующий день, в субботу, «масленица» снова появлялась на улице, но теперь уже в сани вместо парней впрягали лошадь, увешанную бубенцами, колокольчиками и украшенную разноцветными лентами. Вместе с «сударыней» опять садилась девушка, но уже не одна, а с парнем, причем у парня в руках – четверть водки и закуска (и то, и другое покупали в складчину). За сани же, как и прежде, привязывали салазки, на которых попарно сидели девушки и «игровые» парни. Эта процессия с пением ездила по селу, причем парни пользовались всякой остановкой, чтобы выпить и закусить. Веселье продолжалось до вечера, причем в катании принимали участие не только девушки, но и женщины. Последние катались вместе с «сударыней-масленицей» не столько ради удовольствия, сколько для того, чтобы «зародился длинный лен».
   В воскресенье вечером «масленица» сжигалась. Этот обряд обставлялся со всей доступной для деревенской молодежи торжественностью. Еще загодя ребятишки, девушки и парни несли за околицу старые плетни, испорченные бочки, ненужные дровни и прочее и складывали из этих горючих материалов огромный костер. А часов в 8–9 вечера к этому костру направлялась печальная процессия, причем девушки жалобными голосами пели: «Сударыня-масленица, потянися». У костра «масленицу» ссаживали с саней и ставили на снег, потом снимали с елки ленты и платки и делили их между девушками и пели масленичные песни. Когда же раздавались снова песни: «Шли, прошли солдатушки из-за Дона, несли ружья заряжены, пускали пожар по дубраве, все елки, сосенки погорели, и сама масленица опалилась», – парни зажигали «сударыню-масленицу». Сожжение «масленицы» составляло, так сказать, заключительный аккорд деревенского веселья, за которым следовал уже пост, поэтому присутствующие при сожжении обыкновенно швыряли в костер все остатки масленичного обжорства, как то: блины, яйца, лепешки и прочее и даже зарывали в снег сам пепел «масленицы», чтобы от нее и следов не осталось.
   Этот последний день Масленицы называется «прощеным», и крестьяне посвящали его заговенью. Часа в четыре пополудни на сельской колокольне раздавался печальный, великопостный благовест к вечерне, и, заслышав его, подгулявшие мужички истово крестились и старались стряхнуть с себя веселое масленичное настроение. Пустели мало-помалу людные улицы, стихали праздничный говор и шум, прекращались драки, игры, катания. Словом, широкая, пьяная Масленица круто останавливалась, и на смену ей приходил Великий пост. Приближение поста отражалось и на душевном настроении крестьян, пробуждая у них мысль о покаянии и полном примирении с ближними. Едва смолкал церковный звон и отходила вечерня, как по избам начинали ходить родственники и соседи, прося друг у друга прощения. Низко, до самой земли кланялись крестьяне друг другу со словами: «Прости, Христа ради, в чем я перед тобой согрешил». «Прости и ты меня», – слышна была в ответ та же просьба. Так, перекочевывая из избы в избу, ходили до рассвета, причем, проходя по улице, и мужчины, и женщины считали своим долгом что есть мочи кричать: «Сударыня-масленица, потянися!» или: «Мокрогубая масленица, потянися!»
   Некоторую особенность представляло прощение в семейном кругу. Вот как это происходило в Саратовской губернии. Вся семья садилась за ужин (причем последним блюдом обязательно подавалась яичница), а после ужина все усердно молились и затем самый младший начинал кланяться всем по очереди и, получив прощение, отходил в сторону. За ним, в порядке старшинства, начинал кланяться следующий по возрасту член семьи (но младшему не кланялся и прощения у него не просил) и т. д. Последней кланялась хозяйка, причем просила прощения только у мужа, глава же семьи никому не кланялся.
   Чрезвычайно твердо соблюдался обычай прощаться с покойниками. По крайней мере, такого рода прощания сохранялись повсюду. Обычай ходить на кладбище в последний день Масленицы поддерживался, главным образом, бабами. В четвертом часу пополудни они кучками, в 10–12 человек, шли с блинами к покойникам и старались не разговаривать по дороге. На кладбище каждая отыскивала родную могилку, становилась на колени и била по три поклона, причем со слезами на глазах, шептала: «Прости меня, (имя рек), забудь все, что я тебе нагрубила и навредила». Помолившись, женщины клали на могилку блины (а иногда ставили и водку) и отправлялись домой так же молча, как и пришли. При этом считалось хорошим признаком, если на третий день на могилке не оставалось ни блинов, ни водки: это означало, что покойнику живется на том свете недурно и что он не помнит зла и не сердится на принесшего угощение.

Великий пост

   Наш русский народ не только соблюдал посты во всей строгости церковного устава, но шел в этом отношении значительно далее, устанавливая сплошь и рядом свои постные дни, не известные церкви. Так, почти в каждом селе, в каждой деревне можно было встретить благочестивых старух и стариков, которые «понедельничают», то есть, кроме среды и пятницы, постятся и по понедельникам. Некоторые же, в своей душеспасительной ревности, доходили до того, что за несколько лет до смерти или переставали совсем есть скоромное, или налагали на себя посты, в частности, никогда, например, не ели мяса, молока, яиц, рыбы; не ели ничего с маслом, будь то скоромное или постное; безусловно воздерживались от вина, от курения; давали обет никогда не есть яблок, картофеля, не пить квасу и так далее. Наряду со стариками добавочные посты налагали на себя и девушки, которые «вылащивали» женихов.
   При таком аскетически строгом отношении к постам неудивительно, что и молоко матери считалось для грудных ребят тоже греховной «скоромью», и еще недалеко ушло то время, когда в крестьянских избах стон стоял от ребячьего крика, так как во время строгих постов грудных детей кормили постной пищей, приказывая матерям не давать им груди. Соблюдение постов не только влияло на здоровье, но и отражалось на жизни детей. В большинстве случаев отнятие от груди ребенка совпадало с летним жарким временем: отнимали, по крестьянскому выражению «на ягоды», то есть в конце июня, в июле и августе и, таким образом, осложняли расстройство пищеварения ягодами, огурцами, яблоками, арбузами и прочим, вследствие чего нередко появлялся кровавый понос, а затем наступала и смерть. Но тем не менее «оскоромить младенческую душеньку» мать ни за что не решалась, и если ребенок умрет, то стало быть, это Божья власть, и значит, ребенок угоден Богу. Такая же строгость в соблюдении постов предписывалась и тяжелобольным.
   Применительно к такому взгляду на посты, каждая деревенская хозяйка считала своим долгом иметь «постную» посуду, то есть особые горшки, миски и даже ложки, предназначенные исключительно для постных дней. Правило это соблюдалось настолько строго, что богобоязненная хозяйка ни за что и ни под каким видом не давала в своем доме поесть скоромного «даже проезжему»: «Мне страшно, как увижу, что в пост едят скором», – говорила она в свое оправдание. Исключение делали разве что для «нехристей» – цыган, татар, немцев, да, пожалуй, для господ – но и в таком случае посуда, из которой ели скоромное «нехристи», долгое время считалась как бы оскверненной, и хозяйки не велели домочадцам есть из нее, «пока татарин не выдохнется».
   Кроме воздержания в пище, крестьяне считали необходимой принадлежностью поста и половое воздержание: считалось большим грехом плотское сожительство с женой в постное время, и виновные в таком проступке не только подвергались строгому внушению со стороны священника, но и выносили немало насмешек и от своих односельчан, так как бабы до тонкости разбирались в таких вещах и по дню рождения младенца прекрасно высчитывали, соблюдали ли супруги «закон» в посты. Особенно зорко следили, чтобы «закон» соблюдался деревенским причтом: считалось несмываемым срамом для всей деревни, если в беззаконии изобличен пономарь, дьячок, дьякон, а особенно священник.
   Следя строго за собой, взрослое население неослабно следило и за деревенской молодежью, наблюдая, чтобы в посты отнюдь не было «жировни», чтобы парни и девушки не затевали игрищ и ни под каким видом не смели петь мирских песен, не говоря уже о плясовых и хороводных. Вместо этих песен молодежи предоставлялось петь так называемые «стихи», по характеру своему близко подходящие к старообрядческим псалмам. Все эти стихи отличались своим грустным, монотонным напевом, близко подходящим к речитативу, по содержанию же большая часть стихов носили характер религиозный или нравоучительный.
   Если столь строгое воздержание от всего греховного и соблазнительного соблюдалось, в большей или меньшей степени, во все посты, то легко представить себе, насколько педантично постились крестьяне в Великий пост, готовя себя к говению и к достойной встрече величайшего из христианских праздников – Светлой Пасхи. Во время говения многие старики и старухи ели один раз в день и притом отнюдь не вареную пищу, а сухомятку: хлеб или сухари с водою. Наиболее же благочестивые старались по возможности ничего не есть всю Страстную неделю, разрешая себе только воду. Для детей в благочестивых семьях «дневное голодание» было обязательным только в Страстную пятницу, так как народ верил, что полное воздержание в этот день от пищи дает постнику прощение от всех грехов, совершенных после последней исповеди.
   Говели крестьяне обыкновенно раз в год, Великим постом, и в преклонном возрасте несли эту христианскую обязанность с поразительной аккуратностью: некоторые старухи говели даже два, три и четыре раза. Но зато молодые крестьяне, по отзывам некоторых приходских священников, иногда позволяли себе манкировать говением, не бывая на исповеди по нескольку лет кряду. Правда, сами же священники прибавляли при этом, что такие безбожники составляли единичное явление, так как крестьяне верили, что человек, не бывший семь лет у исповеди и не причащавшийся святых тайн, уже составляет добычу дьявола, который может распорядиться таким человеком по своему усмотрению.
   Всего охотнее крестьяне говели на первой, четвертой и Страстной неделе. В это время говеющие старались как можно меньше разговаривать, чтобы не проронить пустого слова; по вечерам, если был в семье кто-то грамотный, читалась какая-нибудь божественная книга, и все слушали или молились. Все церковные службы говеющие посещали добросовестно и аккуратно, а перед исповедью кланялись друг другу в ноги, прося простить Христа ради согрешения. Обычай не позволял только, чтобы старшие кланялись в ноги младшим. Поэтому, «большак», идя на исповедь, ограничивался лишь тем, что говорил домочадцам: «Простите, коли зря сделал», и слегка кланялся.
   К принятию святых тайн готовились как к празднику: каждый старался приодеться по возможности лучше, а некоторые женщины из самых богатых деревенских жительниц (не крестьянки) считали даже за грех являться к причастию не в новом наряде. Девушки же, по народному обычаю, должны были приступать к таинству с расплетенной косой: волосы при этом либо распускались по плечам, либо завязывались в пучок, но в косу ни в коем случае не заплетались. После причастия считалось великим грехом плевать, смеяться, ругаться, сердиться и ссориться, так как этим можно отогнать от себя святого ангела, который бывает при человеке после принятия святых тайн. Считалось также грехом класть земные поклоны, так как при неосторожном движении человека (а в особенности беременную женщину) может стошнить, и тогда рвоту придется собирать в чистую тряпочку и жечь в печи, чтобы предохранить святые дары от невольного осквернения. За все эти грехи, как и вообще за неблагоговейное отношение к причастию, Господь иногда жестоко наказывает нечестивых, а иногда вразумляет их.
   Для полноты характеристики Великого поста необходимо остановиться еще на некоторых обрядах и обычаях, приуроченных к крестопоклонной среде и Вербному воскресенью и составлявших особенность великопостных почитании. В среду крестопоклонной недели во всех крестьянских домах пекли из пресного пшеничного теста кресты по числу членов семьи. В крестах запекали или куриное перышко, «чтобы куры велись», или ржаное зерно, «чтобы хлеб уродился», или, наконец, человеческий волос, «чтобы голове легче было». Кому попадался крест с одним из этих предметов, тот считался счастливым. В среду же крестопоклонной недели «ломался» пост и маленькие дети ходили под окна поздравлять хозяев с окончанием первой половины поста. В некоторых местностях этот обычай поздравления выражался в очень оригинальной форме: ребятишек-поздравителей сажали, как цыплят, под большую корзину, откуда они тоненькими голосами пели: «Здравствуйте, хозяин – красное солнышко, здравствуйте, хозяюшка – светлый месяц, здравствуйте, дети – яркие звездочки!.. Половина говения переломилась, а другая наклонилась». Простодушных ребят-поздравителей принято было обливать при этом водой, а затем, как бы в награду за перенесенный испуг, им давали кресты из теста.
   В Вербное воскресенье крестьяне во время утрени молились с освященной вербой и, придя домой, глотали вербные почки для того, чтобы предохранить себя от болезни и прогнать всякую хворь. Детей своих (а также и скотину) крестьяне слегка хлестали вербными ветками, приговаривая: «Не я бью – верба бьет, верба хлест бьет до слез». В этот же день хозяйки пекли из теста орехи и давали их для здоровья всем домочадцам, не исключая и животных. Освященную вербу берегли до первого выгона скота (23 апреля), причем всякая благочестивая хозяйка выгоняла со двора скот непременно вербой, а саму вербу затем или «пускали на воду», или втыкали под крышу дома, с той целью, чтобы скотина не только сохранилась в целости, но чтобы и домой возвращалась исправно, а не блуждала бы в лесу по нескольку дней.
   В народе существовало мнение, что освященная верба, брошенная против ветра, прогоняет бурю и, брошенная в пламя, останавливает действие огня, а воткнутая в поле – сберегает посевы.
   Всякий трус, желавший избавиться от своего недостатка, должен был в Вербное воскресенье, по приходе от заутрени, вбить в стену своего дома колышек освященной вербы – средство это, если и не превратит труса в героя, то, во всяком случае, прогонит природную робость. Всем неплодным женщинам советовали есть почки освященной вербы, уверяя, что после этого женщина непременно начнет рожать детей.

Благовещение

   По силе народного почитания и по размерам чествования христианских праздников в сельском быту первые места отведены Рождеству Христову и Пасхе, с тем различием, что на юге и западе России воздается большая честь и хвала первому, а по всей остальной России – второму. На третьем же месте излюбленных торжественных дней Православной Церкви, повсеместно поставлен день 25 марта – праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, и притом в самые первые времена водворения на нашей земле православия, Ярослав I, оградивший город Киев каменной стеной с входными в нее золотыми воротами, построил над ними благовещенскую церковь и сказал устами летописца: «Да сими врата благия вести приходят ко мне в град сей молитвами Пресвятыя Богородицы и святого архангела Гавриила – радостей благовестника». Такой же храм был сооружен над воротами Новгородского кремля, и затем вошло в обычай ставить надворотные благовещенские церкви во всех больших старых монастырях, включительно до позднейшего из них – Александро-Невской лавры.
   В обиходе трудовой деревенской жизни самый праздник считался днем полнейшего покоя и совершенной свободы, понимаемых в таком обширном значении, что во многих местах целые семьи вечером, при закате солнца, шли на мельницы и здесь располагались на соломе все, и стар и млад, для мирной беседы о том, какова будет наступающая весна, каков посев, какова пахота, каков урожай. В этот день благословения на всякое доброе дело, в особенности же на земледельческий труд, в день, когда даже грешников в аду перестают мучить и дают им отдых и свободу, величайшим грехом считалась мельчайшая работа, даже отход или отъезд в дорогу для заработков. Не праздное веселье с приправой праздничного разгула, а именно сосредоточенное, молчаливое раздумье приличествовало этому празднику совершенного покоя, свободы от дел, основанной на непреложном веровании и повсеместном убеждении, что «в Благовещеньев день – птица гнезда не завивает, девица косы не заплетает». Доказательство (по старинной легенде) у всех на глазах: кукушка не имеет своего гнезда, она не умеет его строить и потому старается положить яйца в чье-либо чужое и готовое. Она несет такое божеское наказание за то, что дерзнула в Благовещеньев день свить себе гнездо, когда даже глупая курица на такую работу не пускается. В качестве продолжения этого поверья, существует и еще одна легенда: птичка снегирь не пустил в свое гнездо кукушек и снялся драться с самцом, которого и убил. С тех пор кукушка осталась горемычною вдовою, а сам победитель остался навсегда с несмываемым знаком боя и победы: со следами крови кукушкина самца на своих перьях и на всем красном зобу. Все птицы в особенности бодро и радостно встречают этот праздник – поверье, отразившееся в прекрасном обыкновении выпускать на волю заточенных в клетки птичек, проникшее в цивилизованные города и породившее там особый род спекуляции в виде торговли птицами, до этого совершенно почти неизвестной в наших деревнях.
   Ни на один день в году не приходится столько примет и гаданий, как на день Благовещения: от него находились в зависимости наибольшее количество тех верований, которые закреплены были на практических хозяйственных основах. Повсюду главные надежды на успех земледельческого труда возлагались на «благовещенскую просфору», являвшуюся выдающейся принадлежностью праздничного чествования. В русских церквях ни в один из годовых или двунадесятых праздников не продавалось такого количества просфор. Каждый полагал своею обязанностью запастись хотя бы одним таким освященным хлебцем. Даже там, где приходов было мало, где церкви были значительно удалены и влияние духовенства было ничтожно, и там такие хлебцы пеклись самими крестьянами, по числу членов семьи, и неосвященными употреблялись для той же цели. Их клали на сеялку на обеспечение благополучия всходов и урожая; измельченными в крошки смешивали с посевными семенами, примешивали в корм рабочему скоту и так далее. В день сева никому и ничего в займы не давали, пустые мешки с поля везли, а не несли, и с Благовещения никто и никогда не сеял, чтобы не накликать неурожая. Существовало даже поверье, что в какой день случился этот праздник, тот полагается несчастным для посевов и пахоты, а следующий день за ним день – самый удачный и счастливый.
   Благовещенская просвирка, обнадеживавшая хлебопашцев, не отказывала в своей силе-помощи и пчеловодам по молитве их о том, чтобы «повелел Господь пчелам начать святые меды, желтые и белые, и частые рои в пожитке и миру христианскому в удовольствие». Просфорным порошком, смешанным с медом, прикармливали пчел.
   День Благовещения, как и многие другие праздники, не обходился без некоторых суеверных примет и древних обычаев, например относительно огня. Огонь старались не зажигать ни в этот день, ни накануне, и вообще, с этого дня считалось грехом сидеть и работать с огнем по вечерам: иначе праздник, обиженный и непочтенный, накажет тем, что напустит на пшеницу головню, на пчел – ленивое роение, и удачлив будет тот, кто догадается в этот день сжечь несколько щепоток соли в печи, а также и тот, кто с Благовещения начинает спать в клети, так как жженая соль имеет целительную силу в горячках и лихорадках, а сон на холоде обеспечивает здоровье, укрепляя его.
   Для тех верующих, у которых пугливое воображение было настроено так, что всякий выдающийся в году день либо предвещает беду, либо ласкает надеждой на лучшее, Благовещеньев день также кое-что обещал. Так, например, если хозяйка между праздничной заутреней и обедней возьмет помело и сгонит с нашеста кур, то к Светлому Воскресенью они уже постараются нестись, чтобы приготовить к празднику свеженьких яиц для христосования. Уверяли также, что испорченные, избалованные люди, завистливые на чужое добро, стараются в этот день украсть, осторожно и незаметно, хоть какую-либо безделицу («заворовывают»), чтобы пользоваться удачей в своем ремесле на целый год, так как, если не поймают вора в этот день, то не попадется он и впредь.

Великий четверг

   Образное представление о событиях четвертого дня Христовых страстей (четверг Страстной недели), под влиянием церковных обрядов, положило начало особым символическим приемам в домашней деревенской жизни. Первые места в этот день принадлежали серебряной монете, соли и хлебу. Омочивый на тайной вечере руку в солило, в знак предстоящего отступничества и предательства, вызвал обычай очищать ту соль, которая некогда была осквернена прикосновением нечистых рук нечестивого Иуды. Пережженную, сероватого и черного вида соль перемешивали с квасной гущей, клали в старый лапоть и бросали в огонь. Пережженную соль толкли, просеивали и затем считали настолько чистой и священной, что приписывали ей даже целебную силу, помогающую как людям, так и скоту. Эта соль считалась в особенности пригодной для того, чтобы просолить ею первые, освященные после святой заутрени, пасхальные яйца. Во многих местах соблюдался обычай считать деньги, чтобы водились они круглый год, даже мальчишки спешили считать в этот день свои игральные кости с тою же целью корысти на выигрыши. В память омовения Спасителем ног апостолов, предшествовавшего осквернению соли Иудой, умываться в тот день старались «с серебра», для чего клали в воду серебряную монету, являющуюся прообразом тех сребреников, за которые совершено величайшее из всех людских преступлений. В некоторых местах вспоминали в этот день о петухах (в память евангельского петуха) и, встав раньше, чем обычно, утром, кормили их краденым горохом, чтобы они были злее. Более того, старались перемыть, а кое-где и окурить все крынки женскими волосами, в той уверенности, что всякая посуда сомнительна в чистоте, так как в этот день осквернены солоницы Иудиным прикосновением.
   Во многих случаях обычай омовения сопровождался довольно сложной обстановкой. Глухой ночью, далеко от света, чтобы ворон не успел выкупать своих птенцов, шли бабы на речку (вода для обряда должна быть непременно проточная) с ведрами и кувшинами. Черпали воду на восходе солнца и перед домом сначала обливались сами, а потом будили мужа и взрослых детей, заставляя их также обливаться с головы (маленьких детей мыли в подогретой воде). Но сущности этого обычая оказывалось женщинам мало. Они, еще до выхода на реку, в ночной темноте пряли катушку ниток, ссученных в обратную сторону и, по совершении омовения, перевязывали этими нитками руки на запястьях, ноги на предплюснах и поясницу как себе, так и каждому из членов семьи – в уверенности, что все исполнившие обряд весь год не подвергнутся никакой болезни (носили эти перевязки обыкновенно до тех пор, пока они не изотрутся). В воспоминание о преломлении хлеба, каждый крестьянин подавал в церкви заздравную просфору, по силе своей равнозначную благовещенской. В иных местах этой просфоре приписывалось несколько иное значение, так как крестьяне верили, что в Великий четверг Господь невидимо благословляет тот хлеб, который в этот день подается к обеду. Поэтому крошки и куски, оставшиеся на столе, тщательно собирались и хранились как святыня, пригодная и полезная к употреблению во время болезни. Во всякой избе, во всякое время можно было найти хоть маленький кусочек четвергового хлеба. Кроме просфоры, пекли кое-где и особые катышки из теста, которые и давали скоту по одному, а овцам по два, чтобы принесли двяток-ягнят.
   Независимо от обычаев, находящих объяснение в христианских верованиях, к Великому четвергу отнесены и иные, ничего общего с верой не имеющие. Среди них на первом месте следует поставить обычай (исключительно приуроченный к этому церковному празднику) первого пострижения волос у тех малых ребят, у которых они с первого дня рождения еще не стриглись и успели вырасти настолько, что потребовались ножницы. В этот же день подстригали у овец шерсть на лбу, у кур, у коров и лошадей – хвосты. Делалось это в той уверенности, что от подобных пострижек у овец будет руно длиннее и гуще; лошади не станут скакать через изгороди и портить колья, а у коров не потеряется молоко, и что, сверх того, сами животные не потеряются в лесных чащах, не заблудятся, не завязнут так, чтобы достаться легкой добычей медведю или волку и т. п.
   Опасаясь таких домашних невзгод, в некоторых лесных местах, особенно там, где еще не обзавелись пастухами, добрые хозяева даже гадали о судьбе своей скотины, для чего в Великий четверг, до восхода солнца, примечали: если скотина лежит головой, обращенной на закат, то это добрый знак, и такая животина благополучно прогуляет все лето; та же, которая стоит или лежит головой к воротам – ненадежна для дома и может пропасть. Чтобы этого не случилось, малым ребятам велели с колокольцами в руках, три раза обегать во все лопатки кругом двора с криком: «Около двора железный тын!» А бегать надо было так, чтобы не упасть, ни с кем не столкнуться и не поскользнуться. В глухих деревнях это гадание обставлялось несколько иначе: бабы открывали печную трубу и, набрав в подол овса, взбирались на крышу и кричали в трубу: «Коровы-то дома?» Кто-нибудь из членов семьи подавал им из избы успокоительный ответ, и бабы «уговаривали»: «Так-то вот, коровушки, в лесу не спите, домой ходите». Затем, уйдя на двор, скармливали овес скотине. Для сбережения скотины прикармливали домового, для чего выпрядывали нитку в левую сторону, обводили ею кругом двора три раза, спутывали ноги цыпленка, также три раза, и обносили его кругом стола с приговором: «Чужой домовой, ступай домой, а свой домовой, за скотиной ходи, скотину паси!». Чтобы куры не теряли яиц, а неслись бы на своем дворе, кормили их зерном, насыпанным в обруче, а чтобы ястреб не таскал кур и цыплят, эту хищную и злобную птицу устрашали крынкой с выбитым дном, оставляя ее на огороде, к изгородям которого, по возможности ко всем кольям, привязывали, сверх того, нитки и, конечно, до восхода солнца, чтобы никто не видал, не сглазил и, таким образом, не утратили бы своей силы и могущества все эти заботы и хлопоты, заговорные слова, шепотки и действия.
   А чтобы заговорное слово было крепко, ходили в лес (также до солнечного восхода) за вересом, или можжевельником, в который в лесных местностях верили повсюду. Могуществом своим можжевельник уступал лишь сору из муравьиной кучи, а чудодейственная сила его зависела от умения им пользоваться и доставать его. Прежде всего, войти в лес надо было с молитвой: «Царь лесной и царица лесная, дайте мне на доброе здоровье, на плод и род». Идти надо было, не умывшись, не помолившись, и соблюдать при этом строжайшую тайну, чтобы никто не приметил. Дома же принесенное из лесу надо было разбросать по двору и хлевам, и только в таком случае не постигнет семью никакая напасть и не стрясется никакой беды со скотиной. Впрочем, в некоторых местах даже и этих мер считалось недостаточно и для окончательного успокоения и уверенности соблюдался такой прием: принесенный из лесу верес, ранним же утром, до восхода солнца, поджигали на сковороде или жестяном листе посредине избы на полу, и все члены семьи скакали через этот огонь, запасаясь на весь год здоровьем и окуриваясь от дьявольщины, которая в этот день в особенности хлопотлива и проказлива: у колдунов и ведьм в эту ночь бывают самые важные свидания с нечистой силой, против которой можжевельник владеет благодатной охраняющей силой. И нет дня в году, наиболее удобного для тех, кто пожелает видеть нечистую силу и узнать от нее свое будущее. Советовали ночью прийти в лес, снять с себя нагрудный крест, закопать его в землю и затем говорить: «Владыко лесной, есть у меня до тебя просьба», – и леший не замедлит явиться. Крестьяне были уверены в его появлении лишь в том случае, когда, сидя на старой березе, надо было громко крикнуть три раза: «Царь лесной, всем зверям батько, явись сюда!» И тогда смело можно было спрашивать его о том, что тебе нужно – он откроет все тайны и объяснит все будущее.

Пасха Христова

   Величайший из христианских праздников – Святая Пасха является вместе с тем и любимейшим народным праздником, когда душа русская как бы растворяется и смягчается в теплых лучах Христовой любви, и когда люди всего больше чувствуют живую, сердечную связь с великим Искупителем мира. На церковном языке Святая Пасха называется торжеством из торжеств, и название это как нельзя больше соответствует общенародному воззрению на этот праздник. Еще загодя начинал православный люд готовиться к этому торжеству, чтобы встретить его достойным образом, с подобающим благолепием и пышностью. Но особенно деятельно хлопотала и приготовлялась деревня, где живее чувствовалась связь со старинными обычаями. В продолжение всей Страстной седмицы крестьяне, что называется, не покладали рук, чтобы соскоблить, вымыть и вычистить обычную грязь трудовой обстановки бедных людей и привести свои убогие жилища в чистенький и по возможности нарядный вид. Мужики с первых же дней Страстной недели заготовляли хлеба и корм для скотины на всю Светлую седмицу, чтобы в праздник не приходилось хлопотать и чтобы все было под рукой. А бабы и девушки хлопотали в избах: белили печи, мыли лавки, скоблили столы, вытирали мокрыми тряпками запыленные стены, обметали паутину. Разгар бабьих работ выпадал на Чистый четверг, который признавался не просто днем Страстной недели, а каким-то особенным угодником Божьим, покровительствующим чистоте и опрятности.
   В этот день, по народному убеждению, даже «ворона своих воронят в луже моет». На этом же основании и бабы считали своим долгом мыть ребят, а иногда и поросят, а также чистить избы. «Если в Чистый четверг вымоешь, – говорили они, – весь год чистота в избе водиться будет». Девушки мылись в Чистый четверг, твердо веруя, что если на утренней заре хорошенько вымыться, вытереть тело полотенцем и отдать затем это полотенце оброшнику, то от женихов отбою не будет, и в самом скором времени непременно выйдешь замуж. Кроме всеобщего мытья, крестьяне старались приурочить к Чистому четвергу и убой скота и свиней, предназначенных для праздничного стола и для заготовления впрок. Это делалось на том же основании, как и мытье избы: Чистый четверг сохраняет мясо от порчи, в особенности если к нему обратиться со следующей короткой молитвой: «Чистый четверг, от червей и от всякого гада сохрани и помилуй на долгое время».
   Покончив с убранством избы, бабы приступали обыкновенно к стряпне. В богатых домах жарили и варили живность, пекли куличи, украшая их мармеладом, монпансье и другими цветными конфетами. В бедных же семьях эта роскошь считалась не по карману, и здесь куличи, в виде обыкновенной, без всякой сдобы, булки, покупались у местных лавочников или калачников. Но так как калашники развозили по деревне свои куличи примерно за неделю или за 3–4 дня до праздников, то на пасхальном столе крестьянина-бедняка обыкновенно красовалась плоская и твердая, как дерево, булка, ценой не свыше пятиалтынного или двугривенного. Но бывали, впрочем, случаи, когда крестьяне не могли позволить себе и этой роскоши, не выходя из бюджета. Таким беднякам обыкновенно приходили на помощь более богатые родственники, которые, из чувства христианского милосердия, не допускали, чтобы Светлый праздник омрачался «голодными разговинами», да еще в родственной семье. Впрочем, и посторонние не отставали от родственников, и в Страстную пятницу совсем не редкость было видеть шныряющих по селу баб, разносящих по домам бедняков всякие припасы: одна принесет молока и яиц, другая творогу и кулич, а третья, гляди, притащит под фартуком и кусок убоины, хотя и накажет при этом не проговориться мужу (в деревнях убоиной распоряжался мужик, и баба без спросу не смела подступаться к мясу).
   Что касается мужиков среднего достатка, то они, хотя и не прибегали к помощи зажиточных соседей, но редко обходились без займов, а еще охотнее продавали что-нибудь из деревенских продуктов (дрова, сено, мятую пеньку и прочее), чтобы разжиться деньгами и купить четверть или полведра водки, пшеничной муки для лапши и пшена на кашу. Но вырученные деньги расходовались бережно, с таким расчетом, чтобы было на что «купить Богу» масла и свечей и заплатить священнику.
   Все хозяйственные хлопоты заканчивались к вечеру Великой субботы, когда народ спешил в церковь слушать чтение «страстей». Читать «страсти» считалось за честь, так как чтец перед лицом всего народа мог засвидетельствовать свою грамотность. Но обычно чаще всего читал какой-нибудь благочестивый старик, которого окружали слушатели из мужиков и целая толпа вздыхающих баб. Долго длилось это монотонное, а иногда и просто неумелое чтение, и так как смысл читаемого не всегда был доступен темному крестьянскому уму, то усталое внимание притуплялось и многие покидали чтеца, чтобы помолиться где-нибудь в углу или поставить свечку святой Плащанице (бабы уверяли, что Плащаница – это Матерь Божья) или же просто присесть где-нибудь в притворе и задремать. И если в церковных притворах и темных углах храма народ действительно спал, так что храп мешал иногда молящимся, то нужно принять во внимание, что эти спящие люди были истощены строгим деревенским постом, что многие из них приплелись из далеких сел по ужасной весенней дороге и что, наконец, все они донельзя утомлены предпраздничной суетой и хлопотами. Большинство же толпилось в темноте церковной ограды и деятельно хлопотало над наружным украшением храма. Во всю пасхальную ночь здесь были слышны говор и крики; народ расставлял смоляные бочки, приготовлял костры. Мальчишки суетливой толпой бегали по колокольне и расставляли фонари и плошки, а самые смелые мужики и парни, с опасностью для жизни, лезли даже на купол, чтобы осветить и его. Но вот фонари расставлены и зажжены, вся церковь осветилась огнями, а колокольня горит, как исполинская свеча, в тишине пасхальной ночи. На площади перед церковью густая толпа народа глядит и любуется своим разукрашенным храмом, и слышатся громкие восторженные крики. Вот послышался и первый, протяжный и звонкий удар колокола, и волна густого колеблющегося звука торжественно и величаво покатилась по чуткому воздуху ночи. Народная толпа заколыхалась, дрогнула, полетели с голов шапки, и радостный вздох умиления вырвался из тысячи грудей. А колокол тем временем гудит, гудит, и народ валом валит в церковь слушать утреню. Через какие-нибудь пять минут в церкви делается так тесно, что негде яблоку упасть, а воздух от тысячи горящих свечей становится жарким и душным. Особенная давка и толкотня наблюдается у иконостаса и около церковных стен, где расставлены принесенные для освящения куличи, яйца и всякая пасхальная снедь. Когда отойдет утреня, ровно в 12 часов в ограде палят из пушки или из ружей, все присутствующие в церкви осеняют себя крестным знамением, и под звон колоколов раздается первое «Христос воскресе!» Начинается процесс христосования: в алтаре христосуется причт, в церкви – прихожане, затем причт начинает христосоваться с наиболее уважаемыми крестьянами и обменивается с ними яйцами. (Последнее обстоятельство особенно высоко ценилось крестьянами, так как они верили, что яйцо, полученное от священника, никогда не испортится и имеет чудодейственную силу.)
   После окончания литургии все, с куличами на руках, выходили из церкви и строились в два ряда в ограде, в ожидании причта, который в это время в алтаре освящал пасхи более зажиточных и чтимых прихожан. Ждали терпеливо, с обнаженными головами; у всех на куличах горели свечи, у всех открыты скатерти, чтобы святая вода попала непосредственно на куличи. Но вот причт освятил уже куличи в алтаре и во главе со священником выходил наружу. Ряды колыхались, начиналась давка, крик, кое у кого вывалилась пасха из миски, кое-где слышалась сдержанная брань рассерженной бабы, у которой выбили из рук кулич. А причт межу тем читал молитву и, обходя ряды, кропил святой водой пасхи, за что ему в чашу кидали гривны и пятаки.
   Освятив куличи, каждый домохозяин считал своим долгом, не заходя домой, побывать на кладбище и похристосоваться с покойными родителями. Отвесив на родных могилках поклоны и поцеловав землю, он оставлял здесь кусок творогу и кулича для родителей и только потом спешил домой христосоваться и разговляться с домочадцами. Дети с родителями христосовались трижды, и только с женами целоваться при всех считалось за большое неприличие. К разговению матери всегда будили маленьких детей: «Вставай, детеночек, подымайся, нам Боженька пасочки дал», – и заспанная, но все-таки довольная и радостная детвора садилась за стол, где отец уже разрезает пасху на куски, крошит освященные яйца, мясо или баранину и оделяет всех. «Слава Тебе, Господи, пришлось разговеться нам», – в умилении шепчет крестьянская семья, крестясь и целуя освященную пищу.
   С первого же дня Пасхи, на протяжении всей Светлой седмицы, в деревнях обязательно служили так называемые пасхальные молебны, причем духовенство расхаживало по крестьянским избам непременно в сопровождении оброшников и оброшниц, которые иначе назывались «богоносцами». Оброшники вербовались чаще всего из благочестивых стариков и старух, которые или дали обет всю пасхальную неделю «ходить под Богами», или же желали своим усердием вымолить у Бога какую-нибудь милость: чтобы перестала трясти лихорадка, чтобы сына не взяли в солдаты, чтобы муж не пьянствовал, не дрался во хмелю и не бил домочадцев. Все оброшники, прежде чем приступить к своему делу, обязательно испрашивали благословения священника и только, когда священник разрешит, принимлись за свои обязанности: один носил свечи для продажи, другой – кружку, в которую собирал деньги «на Божью Матерь», третий нес другую кружку, куда причт складывал весь свой доход, предварительно записав его на бумаге, четвертый, наконец, носил кадило и подкладывал ладан (этот последний оброшник считался крестьянами самым почетным: в редком доме ему не подносили стакана).
   Все оброшники подпоясывались белыми полотенцами, а оброшницы, кроме того, повязывались и белыми платками, в память святых жен-мироносиц, которые, по мнению крестьян, были также покрыты белым. Когда все «богоносцы» выстраивались у церкви, появлялся в облачении священник, и вся процессия, с пением «Христос воскресе!», под колокольный звон, шествовала в первый, ближайший от храма, двор. К этому времени в избе, перед образами зажигались свечи, стол покрывался белою скатертью, причем на стол клали ковригу или две хлеба, а под угол скатерти насыпали горсть соли, которая, по окончании богослужения, считалась целебной и давалась от болезней скоту. Хозяин без шапки, с тщательно умащенной и прилизанной головой, выходил навстречу процессии, а какая-нибудь молодайка, с пеленою в руках, «сутречала» на пороге избы Божью Матушку и, приняв икону, все время держала ее в руках, пока служился молебен. Во время молебна мужики очень строго следили и считали, сколько раз пропели «Иисусе, Сыне Божий», и если меньше 12 раз, то хозяин при расчете не преминет выговорить священнику: «Ты, папаша, только деньги с нашего брата брать любишь, а сполна не вычитываешь». Но зато к чтению кондаков крестьяне относились с большим равнодушием и, если священник не дочитывал до конца каждый кондак, то хозяева не обижались: «Ведь и язык прибрешешь – в каждом дворе одно и то же», – говорили они и расставались со своим священником самым миролюбивым образом, оделяя его деньгами и лепешками.
   Кроме молебна в избе, многие крестьяне просили отслужить еще один молебен, уже на дворе, в честь святых, покровительствующих домашним животным: Власия, Мамонта, Фрола и Лавра. Для этой цели на дворе ставили столы, накрывали их скатертями, а поверх клали «скотскую» пасху, предназначенную для домашних животных. После молебна эта пасха разрывалась на мелкие куски и скармливалась домашним животным и птице, а скатерть, на которой стояла пасха, псаломщик, по просьбе баб, подбрасывал вверх: чем выше он подбросит, тем выше уродится лен.
   По окончании молебна иконы выносили со двора, причем матери клали в воротах детей для исцеления от болезней, а взрослые только нагибались, чтобы над ними пронесли образа. Но если в каком-нибудь дворе богатый хозяин заказывал молебен с водосвятием, то матери ни за что не упускали случая и непременно умывали детей святой водой, утирали полотенцем и «вешали его на Божью Матерь» (то есть жертвовали) или же утирали концом холста, который также жертвовали на церковь.
   Хождение с иконами продолжалось по всем дворам, до самого вечера первого дня Пасхи. А на второй день, после литургии, которая кончалась очень рано, иконы несли на «поповку» (место, где расположены дома притча), и после молебна в доме священника крестьяне получали угощение от своего духовного отца. На «поповку» в таких случаях собиралось все село. Шум стоял на всю улицу, кто благодарил, а кто ругался, оставшись недовольным за малое или плохое угощение. Впрочем, недовольных бывало очень мало, так как священники не скупились на угощение, дорожа расположением прихожан и желая, в свою очередь, отблагодарить их за радушие и гостеприимство. С «поповки» иконы несли по ближайшим и дальним деревням, обходя решительно весь приход, причем каждая деревня заранее предупреждалась, когда к ней «боги придут», чтобы крестьяне успели изготовиться.
   Чтобы закончить характеристику пасхальных молебнов, необходимо упомянуть, что иконы на ночь приносились на хранение или в училище, или в дом какого-нибудь зажиточного и уважаемого крестьянина, который обычно сам напрашивался на эту честь и просил священника: «Батюшка, отпусти ко мне Богородицу ночевать». Нередко случалось, что по ночам в помещении, где хранятся иконы, прихожане уже сами устраивали нечто вроде всенощного бдения: старухи со всей деревни, богомольные мужики и девушки, вымаливающие хороших женихов, собирались сюда и возжигали свечи, пели молитвы и коленопреклоненно молились Богу. В прежнее время сюда же приносились так называемые «кануннички» (маленькие кувшинчики с медом), которые ставились перед образами на стол для поминовения умерших. Кануннички ставились с большими свечами, и при этом рассуждали так, что, все главные боги (образа) здесь налицо, и если им зажечь по свечке каждому, то они сразу начнут молиться за покойника и непременно вымолят для него у Господа прощение.
   Пока духовенство не отслужило у крестьянина в доме молебна, ни он, ни его домочадцы, ни под каким видом, не смели предаваться никаким праздничным развлечениям – это считалось за большой грех. Но затем, когда «иконы прошли», в деревне начинался широкий пасхальный разгул. Взрослые «гостевали» друг у друга, выпивали, пели песни и с особенным удовольствием посещали колокольню, где и трезвонили с раннего утра до пяти часов вечера. Посещение колокольни вообще считалось излюбленным пасхальным развлечением, так что в течение всей Светлой седмицы на колокольне толпились парни, девушки, мужики, бабы и ребятишки: все хватались за веревки и подымали такой трезвон, что батюшка то и дело посылал дьячков унять развеселившихся православных и прогнать их с колокольни. Другим пасхальным развлечением служило катание яиц и отчасти качели и игра в орлянку и карты. Катали яйца преимущественно ребятишки, да разве еще девушки, которые соскучились без хороводов и песен (на Пасху светские песни и хороводы считались неприличными). Зато на качелях катались решительно все. Где-нибудь в конце деревенской улицы парни устраивали так называемые «общественные» качели (в складчину), и возле этих качелей образовывалось нечто вроде деревенского клуба: девушки с подсолнухами, бабы с ребятишками, мужики и парни с гармонями и «тальянками» толпились здесь с утра до ночи; одни только глядели да любовались на чужое веселье, другие веселились сами. Первенствующую роль играли здесь девушки, которые без устали катались с парнями. Но так как толпа почти всегда приходила сюда изрядно подвыпивши, и так как качели раскачивались не самими катающимися, а зрителями, то нередки были случаи, когда от пьяного усердия доска с катающейся парочкой перелетала через перекладину и происходили несчастья – увечья и даже смерть.
   Наконец, из числа пасхальных развлечений деревенского народа нельзя не указать на обязательное приглашение в гости кумовьев и сватов. В этом отношении Пасха имеет много общего с Масленицей, когда точно так же хозяева считали долгом обмениваться визитами со сватами. Но на Пасху приглашали даже будущих сватов, то есть родственники обрученных жениха и невесты приглашали друг друга в гости, причем, как и на Масленицу, во время обеда жениха с невестой сажали рядом в красном углу, поили их обоих водкой и вообще делали центром общего внимания. Обычай требовал при этом, чтобы жених ухаживал за невестой, но так как ухаживание это носило, так сказать, ритуальный характер, то естественно, что в нем много было натянутости и чего-то деланого, почти фальшивого: жених называл невесту обязательно на «вы», по имени-отчеству, или просто «нареченная моя невеста», сгребал руками сласти с тарелки и потчевал ими девицу, а после обеда катался с ней по селу, причем опять-таки обычай требовал, чтобы нареченные жених и невеста непременно катались, обнявшись за талию.
   Как самый большой и наиболее чтимый христианский праздник, Пасха, естественно, группирует вокруг себя целый цикл народных примет, обычаев, суеверий и обрядов, не известных церкви, но пользовавшихся большой популярностью в деревенской среде. Общая характерная черта всех этих народных праздников – все то же двоеверие, которым пропитаны религиозные понятия русского простолюдина: крестная сила хотя и побеждает нечистую силу, но эта побежденная и поверженная в прах темная сила держала в своей власти робкие умы и наводила панический ужас на робкие души.
   По мнению крестьян, в пасхальную ночь все черти бывают необычайно злы, поэтому с заходом солнца мужики и бабы боялись выходить на двор и на улицу: в каждой кошке, в каждой собаке и свинье они видели оборотня, черта, перекинувшегося в животное. Даже в свою приходскую церковь мужики избегали ходить в одиночку, точно так же, как и выходить из нее. Злятся же черти в пасхальную ночь потому, что уж очень им в это время солоно приходится: как только ударит первый колокол к заутрене, бесы, как груши с дерева, сыплются с колокольни на землю, «а с такой высоты сверзиться, – объясняли крестьяне, – это тоже чего-нибудь да стоит». Сверх того, как только отойдет заутреня, чертей немедленно лишают свободы: скручивают их, связывают и даже приковывают то на чердаке, то к колокольне, то во дворе, в углу. Чертям это, разумеется, не нравится, тем более что заклятые враги их, православные люди, любят посмотреть, как мучаются привязанные черти, а посмотреть они имеют полную возможность, если только догадаются прийти на чердак или в темный угол двора с той самой свечой, с которой простояли пасхальную утреню. Можно, впрочем, обойтись и без свечи, но тогда не увидишь, а только услышишь мучения нечистой силы, так как в ночь на Светлое воскресенье чертей принудительно замуровывают в церковные стены, где они «шустрятся», то есть возятся и мечутся, не будучи в состоянии убежать из тягостного плена. Наконец, в распоряжении людей имелся и еще один способ поглумиться над нечистой силой: для этого стоило только выйти с пасхальным яйцом на перекресток дорог и покатить яйцо вдоль по дороге – тогда черти непременно должны будут выскочить и проплясать трепака.
   В таком же затруднительном положении оказывались в пасхальную ночь и ведьмы, колдуны, оборотни и прочая нечисть. Опытные деревенские люди умели не только опознавать ведьм, но могли даже с точностью определить весь их наличный состав в деревне: для этого нужно было только с заговенным творогом встать у церковных дверей и держаться за дверную скобу – ведьмы будут проходить и по хвостам их можно сосчитать всех до единой. Что касается колдунов, то опознавать их еще легче – достаточно во время пасхальной заутрени обернуться и поглядеть на народ: все колдуны будут стоять спиной к алтарю.
   Другая группа пасхальных суеверий раскрывает пред нами понятия крестьянина о загробной жизни и о душе. Повсеместно существовало убеждение, что всякий, кто умрет в Светлую седмицу, беспрепятственно попадет в рай, какой бы грешник он ни был. Столь легкий доступ в Царствие Небесное объясняется тем, что в пасхальную неделю врата рая не закрываются вовсе и их никто не охраняет. Поэтому деревенские старики, и в особенности старухи, мечтали как о величайшем счастье, чтобы Господь даровал им смерть именно в пасхальную седмицу.
   В крестьянской среде глубоко укоренилось верование, что в пасхальную ночь можно видеться и даже беседовать со своими умершими родственниками. Для этого следовало во время крестного хода, когда все уйдут из церкви, спрятаться в храме со страстною свечою так, чтобы никто не заметил. Тогда души умерших соберутся в церковь молиться и христосоваться между собой, и тут-то и открывается возможность повидать своих усопших родственников. Но разговаривать в это время с ними нельзя. Для разговоров есть другое место – кладбище.
   Особняком от этих суеверий стоит целая группа пасхальных примет, которые можно называть хозяйственными. Так, наш народ твердо был убежден, что пасхальные яства, освященные церковною молитвой, имеют сверхъестественное значение и обладают силой помогать православным в трудные и важные минуты жизни. Поэтому все кости с пасхального стола тщательно сберегались: часть из них зарывали в землю на пашнях, с целью предохранить нивы от града, а часть хранили дома и во время летних гроз бросали в огонь, чтобы предотвратить удары грома. Точно так же повсеместно сохранялась головка освященного кулича, для того чтобы хозяин, выезжая в поле сеять, мог взять ее с собой и съесть на своей ниве, чем обеспечивался прекрасный урожай.
   В некоторых местностях обычай брать в поле головку пасхи превратился даже в своеобразный ритуал. Когда приходило время ржаного сева, хозяин вставал на заре, умывался и молился Богу, а хозяйка накрывала скатертью стол, приносила головку пасхи, ковригу хлеба, ставила соль и, собрав всех домашних, зажигала свечку, после чего все присутствующие клали по три земных поклона и просили у Бога: «Зароди нам, Господи, хлебушка». Затем головка пасхи заворачивалась в чистую тряпочку и торжественно передавалась хозяину, который и уезжал с ней в поле. Урожай обеспечивался также и теми зернами, которые во время пасхального молебна стояли перед образами. Поэтому хороший хозяин, приглашая в свой дом батюшку «с богами», непременно ставил ведра с зернами и просил батюшку окропить их святой водой.
   Наряду с крестьянами-домохозяевами, имели свои приметы и бабы-хозяйки. Так, во всю Светлую неделю каждая хозяйка должна была непременно прятать все освященное съестное таким образом, чтобы ни одна мышь не могла взобраться на пасхальный стол, потому что если мышь съест такой освященный кусочек, то у нее тотчас вырастут крылья и она сделается летучей мышью. Во время пасхальной утрени хозяйки наблюдали: какая скотина в это время лежит смирно – та ко двору, а которая возится и ворочается – та не ко двору. Во время пасхальной же заутрени крестьянки имели обыкновение «шугать» с насеста кур для того, чтобы куры не ленились, а пораньше вставали да побольше яиц несли. Но наибольший интерес представляет обычай изгнания из избы клопов и тараканов, точно так же приуроченный к первому дню Пасхи. Делалось это таким образом: когда хозяин приходил после обедни домой, он не должен был входить прямо в избу, а сперва постучаться. Хозяйка же, не отворяя дверей, спрашивала: «Кто там?» «Я, хозяин твой, – отвечал муж, – зовут меня Иван. Ну что, жена, чем разговляться будем?» «Мы-то разговляться будем мясом, сметаной, молоком, яйцами». – «А клопы-то чем?» – «А клопы клопами». Крестьяне были уверены, что, подслушав этот диалог, клопы или испугаются и убегут из избы, или набросятся друг на друга и сами себя съедят. Существовал еще и другой, более упрощенный, способ изгнания клопов и всяких паразитов: когда хозяева шли с обедни с пасхами, какая-нибудь старуха брала веник и кричала: «Прусаки и тараканы, и всякая гадина, выходите вон из избы – Святая Пасха идет». Это восклицание должно было быть повторено три раза, причем старуха усиленно мела веником к порогу и трижды махала им за порог. Когда же Пасха приходила уже на порог, старуха швыряла веник за порог как можно дальше, тем самым намечая путь отступления для всякой избяной нечисти.

   Что касается деревенских девушек, то и у них имелись свои пасхальные приметы. Так в дни Пасхи не брали соли, чтобы руки не потели, умывались водой с красного яйца, чтобы быть румяной, при этом становились на топор, чтобы сделаться крепкой (говорили, это удивительно помогает, и девушка делалась такой крепкой, что, по пословице, «хоть об дорогу ее бей – а ей все нипочем»). Так же девушки верили, что все обычные любовные приметы на Пасху сбываются как-то особенно верно: если, например, девица ушибет локоть, то уж непременно ее вспомнит милый; если в щи упадет таракан или муха – наверняка жди свидания; если губа зачешется – не миновать поцелуев; если бровь чесаться станет – будешь кланяться с милым.
   Даже «лихие» люди – воры, бесчестные игроки в карты и прочие – и те имели своеобразные приметы, приуроченные к Пасхе. Так, воры прикладывали все усилия, чтобы во время пасхальной заутрени украсть какую-нибудь вещь у молящихся в церкви, и притом украсть так, чтобы никому и в голову не пришло их подозревать. Тогда смело воруй целый год, и никто тебя не поймает. Игроки же, отправляясь в церковь, клали в сапог под пятку монету, с твердой надеждой, что эта мера принесет им крупный выигрыш. Но чтобы сделаться непобедимым игроком и обыгрывать наверняка всех и каждого, нужно было, отправляясь слушать пасхальную заутреню, захватить в церковь карты и сделать следующее святотатство: когда священник покажется из алтаря в светлых ризах и в первый раз скажет: «Христос воскресе!», пришедший с картами должен ответить: «Карты здеся». Когда же священник говорил во второй раз: «Христос воскресе!», безбожный картежник отвечал: «Хлюст здеся», и в третий раз – «Тузы здеся». Это, по убеждению игроков, может принести несметные выигрыши, но только до тех пор, пока святотатец не покается.
   Наконец, и охотники точно так же имели свои пасхальные приметы, которые сводились к одному главному требованию: никогда не проливать крови в великие дни Светлой седмицы, когда вся тварь земная вместе с людьми радуется Христову Воскресению и по-своему славит Бога. Нарушители этого христианского правила подчас жестоко наказывались Богом, и бывали случаи, когда охотник, снарядившись на охоту, или нечаянно убивал себя, или не находил дороги домой и без вести пропадал в лесу, где его мучила нечистая сила.
   Чтобы закончить характеристику пасхальных суеверий, обычаев и примет, необходимо еще остановиться на тех, которые связаны с пасхальным яйцом. Наши крестьяне повсеместно не знали истинного значения и символического смысла красного яйца, что оно знаменует собой мир, обагренный кровью Христа и через то возрождающийся для новой жизни. Объясняя происхождение этого христианского символа по-своему, крестьяне говорили, что яйцо ввели в употребление еще первые апостолы. «Когда Пилат распял Христа, – рассказывали они, – то апостолы очень испугались, что Пилат и до них доберется и, чтобы смягчить его сердце, накрасили яиц и принесли ему в подарок, как еврейскому начальнику. С тех пор и пошел обычай красить на Пасху яйца». В других местностях крестьяне, объясняя происхождение пасхального яйца, подходили ближе к истине. «Перед Пасхой, – говорили они, – Христос был мертв, а потом в пользу христиан воскрес. Вот и яйцо точно так же: оно мертвое, а, между прочим, из него может живой цыпленок выйти». Но на вопрос, почему же яйцо окрашивается в красный цвет, отвечали: «Так ведь и сама Пасха красная, в Священном Писании прямо ведь сказано: „Пасха красная, праздник из праздников“. Ну, кроме того, и звон пасхальный тоже зовется „красным“». Зато несравненно обстоятельнее и подробнее отвечали крестьяне на вопрос о тех приметах, которые связаны с пасхальным яйцом. Нельзя, например, есть яйцо и выбрасывать (а тем более выплевывать) скорлупу за окошко на улицу, потому что на протяжении всей Светлой седмицы сам Христос с апостолами, в нищенских рубищах, ходит по земле, и по неосторожности в него можно попасть скорлупой (ходит же Христос с целью наблюдать, хорошо ли православные исполняют его завет – оделять нищую братию, и награждает тороватых и щедрых, а скупых и немилостивых наказывает). Еще крестьяне повсюду верили, что при помощи пасхального яйца души умерших могут получить облегчение на том свете. Для этого надо только сходить на кладбище, трижды похристосоваться с покойником и, положив на его могилу яйцо, разбить его потом, покрошить и скормить «вольной» птице, которая в благодарность за это помянет умерших и будет просить за них Бога. При помощи пасхального яйца получают облегчение и живые от всех болезней и напастей. Если яйцо, полученное при христосовании от священника, сохранить на божнице в течение трех и даже 12 лет, то стоит только такое яйцо дать съесть тяжелобольному – всю хворь с него как рукой снимет. Помогает яйцо и при тушении пожаров: если человек, отличающийся праведной жизнью, возьмет такое яйцо и троекратно обежит горящее здание со словами: «Христос воскресе!», то пожар сразу утихнет, а затем и прекратится сам собой. Но если яйцо попало в руки человеку сомнительного образа жизни, то пожар никоим образом не прекратится, и тогда остается только одно средство: бросить яйцо в сторону, противоположную направлению ветра и свободную от строений, – тогда ветер утихнет, изменит направление и сила огня ослабеет настолько, что возможно будет с ним бороться. Но всего больше помогает пасхальное яйцо в земледельческих работах: стоит только во время пасхального молебна зарыть такое яйцо в зерна и затем выехать с этим же яйцом и зерном на посев, чтобы обеспечить себе прекрасный урожай. Наконец, яйцо помогает даже кладоискателям, потому что всякий клад, как известно, охраняется специально приставленной к нему нечистой силой, а завидев человека, приближающегося с пасхальным яйцом, черти непременно испугаются и кинутся врассыпную, оставив клад без всякой защиты и прикрытия, – тогда только бери лопату и спокойно отрывай себе котлы с золотом.
   К числу оригинальных пасхальных обычаев относилось так называемое «хождение волочебников». Это та же коляда, странным образом приуроченная к Пасхе, с той только разницей, что «волочебниками» бывали не парни, а преимущественно бабы. Со всего села собирались они толпой и ходили из дома в дом, останавливаясь перед окнами и тонкими голосами распевая следующую песню:

     Не шум шумит, не гром гремит,
     Христос воскресе Сын Божий.
     Шум гремят волочебники —
     К чьему двору, ко богатому,
     Ко богатому – к Николаеву.
     Хозяюшко, наш батюшко,
     Раствори окошечко, посмотри немножечко,
     Что у тебя в доме деется…

   Смысл песни состоял в том, чтобы выпросить что-нибудь у хозяина дома: яиц, сала, денег, молока, белого хлеба. И хозяева, в большинстве случаев, спешили удовлетворить просьбы волочебников, так как по адресу скупого хозяина бойкие бабы сейчас же начинали высказывать не совсем лестные пожелания: «Кто не даст нам яйца – околеет овца, не даст сала кусок – околеет телок; нам не дали сала – коровушка пала». Суеверные хозяева очень боялись таких угрожающих песнопений, и потому бабы никогда не уходили из-под окон с пустыми руками. Все собранные продукты и деньги шли на специальное бабье пиршество, на которое не допускались представители мужского пола.

Красная горка (Фомино воскресенье)

   Под названием Красная горка известно в народе первое воскресенье, следующее после Пасхи (другое название – Фомино воскресенье). В этот день все девушки и молодые бабы, запасшись съестными припасами, собирались в каком-нибудь излюбленном месте деревенской улицы и пели песни-веснянки («закликали», или «заигрывали», весну), водили хороводы и устраивали разнообразные игры.
   Наименование этого дня ведет свое начало от седой древности. Горы – колыбель человечества, родина и обитель богов и естественные пределы их владений – у всех славян почитались священными и поэтому являлись местом совершения большинства богослужебных обрядов и связанных с ними обычаев. Слово «красный» означало – прекрасный, веселый, радостный, молодой. Отсюда и название первого праздника воскресшей весны. В отдаленнейшие годы древнерусского язычества в этот день возжигались по холмам священные костры – огни в честь Даждьбога. Вокруг этих костров совершались жертвоприношения и мольбища. Здесь же вершился суд – «полюдье». У русского народа не было никаких капищ, их заменяли лесные поляны да «красные горы», на которых на месте повергнутых идолов были воздвигнуты церкви при благочестивых князьях-христианах, отходивших из этого мира в святой схиме.
   Красная горка считалась девичьим праздником и, так как в этот день происходили свадьбы и шло усиленное сватовство, то на игры являлись обычно все девушки до единой (конечно, в лучших нарядах, потому что в этот день происходил выбор женихами невест). Считалось даже дурной приметой, если какой-нибудь парень или девушка просидят на Красную горку дома: такой парень или совсем не найдет себе невесты, или возьмет «рябую», уродину, а девушка или совсем не выйдет замуж, или выйдет за какого-нибудь замухрышку. И, во всяком случае, оба они, и парень, и девушка, непременно умрут вскоре после свадьбы.
   В этот же день в городах, начиная с Москвы белокаменной, исконной хранительницы преданий и обычаев русской старины, и кончая самыми захолустными, устраивались праздничные прогулки заневестившихся девушек. Женихи, в свою очередь, выходили на смотрины, совершавшиеся на весеннем вольном воздухе, под зелеными навесами распускающихся деревьев. Бывало и так, что на месте «зеленых смотрин» происходило и само рукобитье. Местами (например, в Костромской губернии) существовал обычай, позволявший парням обливать водой приглянувшихся девушек. Которую кто из парней обольет, тот к ней и должен был свататься. А тот, кто не сделает этого, считался лихим обидчиком, похитителем девичьей чести.
   Во многих селах и деревнях на Фомино воскресенье в обычае было ввечеру сходиться молодежи за околицей и водить там, на задворках, хороводные игрища, величая весну-красну. При этом наиболее удалые из парней влезали на деревья и прыгали с них наземь, перескакивали с разбега через плетень, а другие ходили вокруг сенных стогов или соломенных ометов и пели:

     Как из улицы идет молодец,
     Из другой идет красна-девица,
     Поблизехоньку сходилися,
     Понизехонько поклонилися.
     Да что возговорит добрый молодец:
     – Ты здорово ль живешь, красна-девица?
     – Я здорово живу, мил-сердечный друг;
     Каково ты жил без меня один?..

   Эта песня имела то же самое значение для деревенской брачующейся молодежи, что и описанное выше обливание водою.
   Кроме матримониального значения, Красная горка в некоторых местах приобретала совершенно особый характер бабьего заклинания. Так, в первое воскресенье после Пасхи устраивали «опахивание села». В глухую полночь все деревенские женщины шли с песнями за околицу, где их дожидались три молодые бабы с сохой и три старухи с иконой Казанской Божьей Матери. Здесь девушки расплетали свои косы, а бабы снимали головные платки, и начиналось шествие: несколько баб садились на доски, положенные поверх сохи, несколько девок брались сзади за соху, чтобы ее придерживать, а остальные, взявшись за привязанные веревки, тащили соху таким образом, чтобы обвести бороздой все село и на перекрестках сделать сохой крест. Впереди процессии шествовали старухи с иконой и молились, чтобы село не постигли какие-либо бедствия и напасти и чтобы эти напасти останавливались за бороздой и не смели ее переступать. В этом обряде принимали участие одни только женщины и девушки, парни же присоединялись к ним уже потом, когда бабы опишут круг около села и, возвратившись на прежнее место, устроят пирушку, распивая брагу и закусывая. Пирушка эта продолжалась до третьих петухов (приблизительно до трех утра), а затем все расходились по домам, так как гулять после петухов считалось грешно.
   Фомино воскресенье на языке народа называлось также «вьюничным», потому что в этот день, после обедни, деревенская молодежь, собравшись в условленном месте, целыми толпами двигалась к тем домам, где живут молодые супруги («вьюнец и вьюница»), обвенчанные в прошедший мясоед, и кричала: «Молодая, молодая, подай вьюнца (молодого), а не подашь вьюнца, будешь ветреница». Слова эти выкрикивали до тех пор, пока в избе не распахнется окошко и молодая не вынесет всякого угощения: крашеных яиц и пирогов, пряников, пива, меда и даже денег. После этого старшой из певунов-весельчаков затягивал благодарственную песню:

     Еще здравствуй, молодой,
     С молодой своей женой!
     Спасибо тебе, хозяин,
     Со твоей младой-младешенькой
     Хозяюшкою счастливою —
     На жалованьи,
     На здравствованьи!..

   Хор молодежи после каждого стиха подпевал: «Вьюнец-молодец, молодая!» – чем и заканчивалось чествование новобрачных до другого осененного новым счастьем дома, где повторялось то же самое.
   В некоторых местах к молодежи примыкали и женатые мужики и бабы и тоже кричали: «Вьюн да вьюница, подайте кокурку да яйцо, – если не дадите, вломимся в крыльцо!» Кокурка – это большой, круглой формы, пшеничный пирог с изюмом; он выпекался теми молодушками, которые первый год живут замужем и предназначался, собственно, для бывших подруг-девиц, которым и вручался с низкими поклонами и с безмолвной просьбой, чтобы девицы принимали гулять с собой и молодых, недавно обвенчавшихся женщин. Та девица, которая принимала кокурку из рук молодой, отдавала треть этого каравая назад молодым, другую треть – мужикам, старым женщинам и ребятишкам, а прочее уносилось в дом и съедалось девицами при пении песен, от которых воздерживались всю пасхальную неделю.
   Этот старозаветный обычай в некоторых селах сопровождался особыми ритуальными обрядами: после обедни, где-нибудь на открытом месте деревенской улицы, собирались бабы, а в некотором отдалении от них становились все молодые парочки и начинали подзывать баб к себе. В ответ на этот зов, бабы начинали петь песни и медленно подходить к «ново-женам», которые давали им по куску пирога и по одному яйцу.

Радоница

   Вторник Фоминой недели носит название Радоницы (или Радуницы). В этот день православная Русь обыкновенно поминала родителей и проводила его по кладбищам за панихидами и поминками. Еще загодя крестьянские женщины пекли пироги, блины пшеничные, оладьи, кокурки, готовили пшенники и лапшевники, варили мясо, студень и жарили яичницу. Со всеми этими яствами они отправлялись на погост, куда являлись и священник с причтом, чтобы служить на могилах панихиды. За панихиды бабы, собравшись человек по пять, платили в складчину духовенству пирогами, студнем и кашей. Так как во время богослужения бабы поднимали невообразимый рев и плач на голоса, с причитаниями и завываниями, то мужики во многих местах избегали ходить на панихиды, чтобы не глядеть на бабьи слезы, в искренность которых они не совсем верили. Зато, когда духовенство, отведав угощения, которое приготавливалось для него особо, расходилось затем по домам, – на кладбище являлись и мужики, и начинался пир на могилках. Крестьяне христосовались с умершими родственниками, поминали их, зарывали в могилы крашеные яйца, поливали брагой, убирали их свежим дерном, поверх которого ставили всевозможные лакомые блюда, и в том числе и водку, и пиво. Когда яства были расставлены, поминальщики окликали загробных гостей по именам и просили их попить-поесть на поминальной тризне. Но угощая покойников, крестьяне, разумеется, не забывали и себя, так что к концу поминания на кладбище обыкновенно бывало множество пьяных, которые еле стояли на ногах и путались между могильными крестами, не будучи в состоянии найти дорогу домой. Такое же, если не большее, пьянство происходило и на городских кладбищах, куда в день Радоницы, для пресечения безобразий, снаряжались даже усиленные наряды полиции.
   Поминовение родителей, продолжавшееся и в следующие дни Фоминой недели, совершалось не только на кладбищах, но и дома, в хатах. В течение всей Фоминой седмицы многие приверженные доброй старине хозяйки оставляли на ночь на столе кушанья, в полной уверенности, что «покойнички, наголодавшиеся за зиму», заглядывают в эту пору в свои прежние жилища – повидаться с родственниками, помнящими о них. «Не угости честь честью покойного родителя на Радоницу – самого на том свете никто не помянет, не угостит, не порадует!» – говорили в деревне.
   Во вторник на Фоминой неделе деревенская детвора «окликала» первый весенний дождь. С самого утра все следили, не покажется ли на небе туча. Опытные «погодоведы» утверждали, что не бывает такого радоницкого вторника, в который не капнуло бы хотя бы одной капельки дождя. При первом затемнившем небесную высь облачке ребята принимались выкрикивать свою окличку, некогда произносившуюся и взрослыми детьми посельской Руси: «Дождик, дождик! Снаряжайся на показ. Дождик, припусти, мы поедем во кусты, во Казани побывать, в Астрахани погулять. Поливай, дождь, на бабину рожь, на дедову пшеницу, на девкин лен поливай ведром. Дождь, дождь, припусти посильней, поскорей, нас, ребят, обогрей!» Если, вняв увещевательным окликам детворы, небо и впрямь брызнет на землю весенним дождем, то все окликающие наперебой кидались умываться струями «небесной водицы», что, по словам знающих людей, должно приносить счастье. Когда же, в редкие годы, в этот день ударит первый весенний гром, стародавний опыт советовал молодым женщинам и девушкам, при блеске первых молний, умываться дождем через серебряные, а еще лучше через золотые кольца. Этим сохранялась красота и молодость, столь дорогая в глазах их почитателей.

Маргоски, или Маргоскина неделя

   Так называлась в черноземных губерниях вторая неделя по Пасхе – неделя святых жен-мироносиц. Это празднество установлено было исключительно для женщин и приходилось оно на воскресный день (первый после Фомина). Пасхальные яйца приобретали здесь особенное значение, занимая в праздничном обряде главное место. Под Москвой этот женский праздник выражался в том, что храмы бывали в этот день переполнены замужними женщинами, вдовами и девушками гораздо больше, чем во всякий иной праздничный день, и при этом каждая из молящихся, подходя к кресту прикладываться после обедни, обязательно христосовалась со священником и давала ему яйцо, подобно тому, как на утрене Светлого Воскресенья, тот же обряд исполняли исключительно мужчины. Там же, где церквей и сел было немного и приходы удалены на значительное расстояние, в то же воскресенье с утра бабы и девки забирались в ближний лесок, или даже хотя бы на такое место, где завязались кусты ракит, с обрядовыми приношениями в руках, в карманах или за пазухой – парой сырых яиц и парой печеных и крашеных. Шли с песнями. По приходе смолкали, в виду наступления торжественного священного обряда христосования и кумовства. Каждая снимала с шеи крест и вешала на дерево; к нему подходила другая, перекрестясь, целовала его и обменивала на свой крест, с владелицей его потом целовалась, кумилась, и они считались и звались «кумами», «кумушками» вплоть до Духова дня – нового женского праздника (на этот раз исключительно девичьего). Когда же все перекумятся, запевали снова песни и затевали пляски, а в это время ребята собирали хворост и раздували огонь; на нем три женщины жарили яичницу, которая от множества вкладов выходила настолько густая, что ее ели руками, отламывая по куску и христосуясь яйцами, которые к этому дню нарочно красили. Вместо водки, сидя кругом сковородки, угощались из рюмок квасом со взаимными пожеланиями. Девушек-подростков приветствовали обыкновенно так: «Еще тебе подрасти, да побольше расцвести», а девице заневестившейся говорили: «До налетья (следующего года) косу тебе расплести надвое, чтобы свахи и сваты не выходили из хаты, чтобы не сидеть тебе по подлавочью (в девушках)». Бабам пожелания высказывались несколько иного характера: «На лето тебе сына родить, на тот год сам третьей тебе быть». Девушки свои пожелания шептали друг другу на ухо. Обычай это вводил в обиходный язык упрощенную форму ласкового привета, взамен сухого величания по имени и отчеству. В коренных и старых поселениях все жители были либо кумы и свахи, либо кумовья и сваты не только по церковному благословению, но и по обычному обрядовому праву.
   В иных деревнях умели оживить праздничный пир вводными обрядами из подлинной старины. Собравшись в лес кумиться или (что то же) «крестить кукушку», шли, разбившись парами. («Кукушка» – это просто ветка с дерева, воткнутая в землю, или подорожник, или большая кукла, сшитая из лоскутов ситца, ленточек и кружев на деньги, собранные всеми женщинами селения в складчину. Наряженную куклу с крестиком на шее клали в ящик, сколоченный наподобие гроба, и какая-нибудь умелая баба начинала голосить, как о покойнике, другие смеялись, третьи пели и плясали, и всем было очень весело. На следующий день «кукушку» зарывали где-нибудь в огороде и играли приличную случаю песню.) Когда связывали оборой от лаптей верхушки березок и подвешивали кресты с шей и ленты с кос, начинали ходить кругом деревьев навстречу друг другу с припевом: «Вы, кумушки, вы, голубушки, кумитеся, любитеся, подружитеся». И затем, обойдя березки три раза, целовали подвешенные на них кресты, которыми при взаимных поцелуях и менялись. К яичнице допускались парни, обязанные принести водки, меду и сладких гостинцев. Когда съедали яичницу, каждая девушка выбирала себе парня и, обнявшись с ним, гуляла у всех на глазах. Родители девиц видели в этом только обычай и в этот день не находили в нем ничего предосудительного, хотя готовы были переломать ребра за то же самое в другие, непоказанные дни. Когда начинало садиться солнце, все с песнями спешили по домам.
   Этот праздник сопровождался еще «зазыванием снитки», от которой якобы зависит хороший урожай капусты. Это то же самое растение, которое всюду называется подорожником, а также «кукушкой» (почему и самый праздник прозвали «крещением кукушки»). Прибавленный обряд совершался после предыдущих и состоял в том, что девушки, покушав яичницы, разбивались по соседним кустарникам и искали там эту обетованную траву для того, чтобы вырвать ее с корнем, унести на другое место и там зарыть в землю. Посадке капусты вообще придавали особое значение, и даже там, где уже отстали от старых обычаев, при посадке этого любимого овоща, играющего столь значительную роль и занимающего на крестьянском столе такое видное место по всей матушке России, один кочешок покрывали горшком и присаживали к нему туда же одну луковку. Сам горшок обвивали венком, принесенным из церкви на Троицын день и сберегаемым около образов до времени посадки капусты.
   В Вятской губернии тот же мироносицкий праздник справлялся по-своему и назывался «шапшиха». Девушкам на него не было доступа, женщины тоже старались уклоняться, а старого обычая придерживались только те из баб, которые любили погулять (на селение таких приходилось человек 10–15). Сам обычай сводился к женской пирушке, устройство которой брала на себя одна из участниц по жребию, чаще всего вдова или малосемейная). Устроительницы бабьего пира варили пиво и из доставленных накануне в складчину (вместе с водкой) припасов готовили обед к тому времени, когда прочие складчицы вернутся из церкви, от обедни и от молебна мироносицам. Заканчивался этот пир поздним вечером плясками. В старые годы женщины, никого не стесняясь, благодаря отсутствию мужчин, веселились и плясали до того, что под конец пира сбрасывали с себя платки и носимые под ними каждой замужней женщиной чепчики и пели и плясали простоволосыми. Являться в таком виде перед посторонними считалось в высшей степени зазорным и непозволительным для каждой порядочной женщины. Со временем этот обычай совершенно исчез, тогда как в прежнее время справлялся всеми женщинами и в нем, по свидетельству очевидцев, принимала участие даже попадья.

Мария Египетская

   Март позимье кончает – апрелю, пролетнему месяцу, путь-дорожку кажет. Апрель весну починает необлыжную; в апреле, по народному слову, земля прет. Недаром молвится, что «апрель всех напоит», что «март – пивом, апрель – водою славится». Идет весна к апрелю, идет да зиму со свету белого сживает! А как перешагнет она, красная краса, через порог позимнего марта месяца, да поравняется с Марьями Египетскими, так и зиме, седой лиходейке, конец пришел! Оттого и слывет в народе святая Мария Египетская за «Марью – зажги снега» и «Марью – заиграй овражки».
   С именем Марии Египетской, память которой празднуется 14 апреля (1 апреля по ст. ст.), народ соединял легендарное представление о загробном суде, на котором Мария будто бы будет судить всех блудниц. По воззрениям крестьян, Мария могла «поставить на первую ступень» заблудшего сына и спасти, по молитве родителей, от блудного жития и непотребства свихнувшуюся с истинного пути дочь. Эта милость Марии Египетской к раскаявшимся блудникам и блудницам объяснялась тем, что «сама она пошла на блуд с двенадцати лет», а с семнадцати навсегда ушла в пустыню. Народ верил, что в пустыне Мария ходила совершенно нагая, прикрывая свое тело пальмовыми ветками, но не дал объяснения, почему эта святая бросила в море свои одежды, оставив на шее только крест, «с которым она родилась». День Марии Египетской крестьяне проводили в воздержании, считалось грехом есть что-либо, кроме пустых щей.
   Апрельский Марьин день повсеместно, а не только на Руси слыл днем всяческого обмана: походя, с шутками да прибаутками лгал об эту пору чуть ли не весь мир, населенный живыми людьми. И велся этот обычай с незапамятных лет. «Первого апреля не солгать, так когда же и время для этого потом выберешь!», «На Марью – заиграй овражки и глупая баба умного мужика на пустых щах проведет и выведет!», «Врать-то, брат, ври, да оглядывайся: нынче не первое апреля!» – говорили в народе. «Не обманет и Марья Тита, что завтра молотить позовут, – по гумнам на Поликарпа (2 апреля по ст. ст.) одно воронье каркает!», «Ворона каркала-каркала, да Поликарпов день мужику и накаркала!» – приговаривали посмеивавшиеся над своими нехватками-недостачами деревенские краснословы. По старинной примете, если с Марьи на Поликарпов день разольется полая вода, надо ждать больших трав да раннего покоса по весне. Наблюдения старожилов советовали хозяевам придерживаться в своих расчетах этой приметы: по их словам, она всегда оправдывалась.
   Из числа городских обычаев, приуроченных к этому дню, также можно указать на практиковавшийся среди городских жителей обычай обманывать добрых знакомых. Предрассудком этим в особенности заражены были девушки, которые старались обмануть как можно больше людей, в той уверенности, что в таком случае женихи не проведут их, а наоборот, они будут водить молодых людей за нос.

Преполовение

   После встречи весны существовал целый ряд дохристианских по происхождению обычаев и обрядов, совершавшихся во время Великого поста. Они должны были, по поверью, дать плодородие земле, благоприятствовать новому урожаю, принести здоровье и силы самому крестьянину, его семье, сохранить скот. Первый обряд, так называемое «средокрестие», приходился со среды на четверг четвертой недели поста, когда заканчивалась его половина. Тем самым пост как бы «переламывался пополам», поэтому не случайно праздник назывался в народе «преполовением».
   По обычаю, на средокрестие в деревнях пекли печенье в форме крестов, в которые запекали для каждого члена семьи различные предметы. В зависимости от того, кому они попадали, гадали о ближайшем будущем. Крестообразная форма печенья возникла, скорее всего, под влиянием христианства, но сам обряд восходит к древности и является пережитком земледельческой магии. Недаром в ряде мест кресты закапывали в землю перед севом или кормили ими скотину.
   В Костромской и в некоторых волжских областях существовал обычай собирать детьми кресты с пением песен-колядок. Особенностью обряда было то, что дети просили при этом облить их водой, что свидетельствует о связи сбора крестов с магическим заклинанием дождя, столь нужного перед началом полевых работ.
   Праздник Преполовения принадлежит к числу тех, истинное значение которых было почти совершенно непонятно для народа. Даже люди образованного круга, на вопрос, что такое Преполовение, отзывались сплошь и рядом полным неведением, и самое большее, если говорили, что Преполовение – это половина Пятидесятницы, подвижный праздник, приходящийся между Пасхой и Сошествием Святого Духа. Но зато на вопрос о том, откуда взято церковью название праздника и в чем состоят особенности церковного богослужения в этот день – очень немногие отвечали, что название заимствовано из Евангелия и что в день Преполовения церковь прославляет особенно учение о таинственной воде, под которой разумеется благодатное учение Христово и животворящие дары Святого Духа. Таким образом, нельзя удивляться, что в крестьянской среде об этом древнем христианском празднике только и знали, что в среду Преполовения священники совершают малое водосвятие на реках и источниках и что «деревья, из которых был сделан Крест Господень, начали расти на Преполовение». Впрочем, в некоторых местах, о возникновении этого праздника рассказывали целую легенду, сущность которой сводится к следующему: «Один раз гнались за Богородицей разбойники, а Она была с Младенцем в руках. Бежала, бежала Богородица, глядь – река. Она и бросилась в воду, рассчитывая переплыть на другую сторону и спастись от погони. Но с Младенцем на руках плыть было трудно, потому что грести приходилось только одной рукой. Вот и взмолилась Богородица Своему Младенцу: „Сын мой милый, дай ты мне третью руку, а то плыть мне невмоготу“. Младенец услышал молитву матери, и появилась у нее третья рука. Тогда уже плыть было легко, и Богородица благополучно достигла противоположного берега». Этим легендарным сказанием вполне объясняется, почему крестьяне всех великорусских губерний праздник Преполовения называли «Преплавлением» (от слова «переплыть»). Можно предположить, что с этой же легендой связано и происхождение иконы Божьей Матери «Троеручицы».

Пчелиный праздник

   Соловецкие чудотворцы, святые Зосима и Савватий, издревле считаются покровителями пчел и заступниками всех православных пчеловодов. Существует даже легенда, что до времени жизни этих святых, на Руси совсем не было пчел, и что они первые принесли эту «божью работницу» из земли Египетской, где разводили пчел окаянные измаильтяне. По наущению Божьему, говорит легенда, Зосима и Савватий набрали пчелиных маток, заключили их в тростниковую палочку и отправились из Египта в православную Русь. Святым угодникам сопутешествовал архангел Гавриил, который поднял в земле Египетской всю пчелиную силу и повелел ей лететь за угодниками Божьими в Русскую землю. Измаильтяне же, когда увидели, что пчелы оставляют их горы и целым облаком вьются над головой удаляющихся чужестранцев, пустились в погоню и скоро настигли святых Зосиму и Савватия. Однако архангел Гавриил не попустил, чтобы Божьи угодники потерпели от руки нечестивых и, когда стала приближаться погоня, велел подальше бросить тростниковую палочку. Таким образом, при обыске окаянные измаильтяне ничего не нашли, и святые угодники невредимыми пришли в Русскую землю и принесли свою тростниковую палочку с пчелиными матками.
   Это предание хорошо было известно верующим пчеловодам, которые не только имели на пчельниках икону святых Зосимы и Савватия (отчего и улей, к которому была прикреплена икона, назывался «зосимою»), но придумали даже особую молитву, с которой обращались к своим покровителям и без которой ни один пчеловод не начинал никакого важного дела в своем пчелином хозяйстве: «Зосима и Савватий, помилуйте своими молитвами меня, раба Божьего (имя), во дворе или в лесу, на пчельнике, и пчел молодых и старых, на выстановке, во всяком году, во всяком месяце, в четверти и полчетверти». Повсеместно в день святого Зосимы (17 апреля по ст. ст.), когда на пчельник выставляются ульи, крестьяне-пчеловоды служили молебны «пчелиному Богу»: богатые приглашали духовенство служить молебен на пчельнике, чтобы сам батюшка окропил ульи святой водой, бедные же молились в церкви и затем сами кропили крещенской водой свои пчельники. В этот же день приносили в церковь мед для освящения и почти повсеместно кормили пчел благовещенской просфорой.
   Благочестивая старина советовала дважды в году служить на пчельниках молебны Зосиме-Савватию: по весне, когда ульи выносятся из омшаника на вольный воздух, и осенью – в один из дней «пчелиной девятины» (с 19 по 27 сентября по ст. ст.), когда пчел убирают на зимний покой. «Милостивый Спас всяку душу спасает, Зосима-Савватий пчелу бережет!» – говорили пчеловоды. «Без Бога не до порога, а без Зосимы-Савватия – ни до улья!», «Что у пчелы в соту – то Зосима-Савватий молебен поет!», «Зосима-Савватий вместе с пчелой Богу свечку лепит, Пресвятой Троице дом строит!», «Зосима-Савватий цветы пчеле ростит, в цвет меду наливает!» В таких словах определяет народ значение соловецкой двоицы для пчеловода, приговаривая: «Ты мед-то ломай, да об Зосиме-Савватии вспоминай!», «Без Савватия-Зосимы рой пролетит мимо (пчельника)!», «Рой роится – Зосима-Савватий веселится!»
   Прибегая к заступничеству соловецких покровителей пчелиного хозяйства, водящий пчелу хозяин твердо помнил вещее слово умудренных опытом предков, гласящее, что святая двоица Зосима-Савватий помогает только благочестивым, соблюдающим отеческие заветы людям. «Злому-нераведному лучше не водить пчелы!» – говорили в посельской Руси, считавшей пчеловодство делом угодным Богу, но одновременно с этим не советовавшей приступать к нему с загрязненной грехом душой. «У праведного рой за роем роится, у грешного последняя пчела переводится!», «К доброй душе и чужая пчела роем прививается!», «Подходи к пчеле с кроткими словами, береги пчелу добрыми делами!», «Пчела на злого хозяина Богу жалуется!», «Доброго человека и пчела не жалит!», «Вору-грабителю и от пчелы в соту одна горькая хлебина!» – можно было услыхать от любого пасечника.
   День святого Савватия праздновался 27 сентября (по ст. ст.), когда ульи в большинстве губерний Центральной России укутывались на зиму. Этот день точно так же считался праздничным для пчеловодов, которые не только сами молились Божьему угоднику, но еще охотнее заставляли молиться детей, так как пчелиный промысел считался одним из тех, которые требуют нравственной чистоты и праведной жизни перед Богом. А так как дети до 12 лет считались у крестьян как бы безгрешными, то и молитва их признавалась очень угодною Богу. «Дай, Господи, чтобы пчелки водились, мед носили и не умирали», – так, повторяя за родителями слова молитвы, шептали крестьянские дети на всех наших пчельниках, кланяясь и крестясь перед образом Соловецких чудотворцев.

Егорий вешний

   «На Руси – два Егорья, – говорит народ, – один холодный, другой голодный!» О зимнем Егории-Юрии («холодном») и о наиболее замечательных из связанных с ним сказаний, поверий и обычаев говорится ниже, в особом очерке. «Голодный» же Егорий ведет в народную Русь свой, к нему одному приуроченный сказ, богатый красным словом, освященный веками хождения от села к селу, передачи из уст в уста.
   После Николая, Мирликийского чудотворца, из сонма святых греческой церкви едва ли найдется в Русском государстве имя более известное, чем имя святого великомученика и Победоносца Георгия, и притом чтимое с самых первых времен распространения христианства. Вторая, после Ильинской, церковь построена была в Киеве на городских воротах во имя этого святого, и когда она была возобновлена, понадобилось установление нового, второго в году, празднества в честь Георгия (в греческой церкви этот праздник неизвестен). Кроме того, что в великокняжеских семьях имя это было излюбленным, день нового чествования в народной жизни, при крепостной неволе, получил экономическое и политическое значение. Особенно знаменательно оно было на лесном севере России, где само имя святого, по требованию законов наречения и слуха, изменилось сначала в Гюргия, Юргия, Юрья – в письменных актах, и в Егорья – в живом языке на устах всего простонародья. Для крестьянина, сидящего на земле и от нее во всем зависящего, новый осенний Юрьев день, до конца XVI века был тем самым заветным днем, когда для рабочих кончались сроки наймов, и всякий черносошный человек, на всем пространстве Русской земли, делался свободным с правом перехода к любому землевладельцу. Это право перехода, вероятнее всего, составляло заслугу того князя (Георгия Владимировича), который пал жертвой на реке Сити в битве с татарами, но успел положить начало русскому заселению на лесном севере и обеспечить его крепкой защитой в виде городов (Владимира, Нижнего Новгорода, двух Юрьевых и прочих). Народная память окружила имя этого князя исключительным почетом. Для увековечения памяти князя потребовались легенды, сам он олицетворен в богатыря, подвиги его приравнены к чудесам, самое имя его смешали с именем Победоносца «Егория, света, храбра, у которого по локоть руки в красной замше, по колено ноги в чистом серебре, а во лбу-то солнце, во тылу месяц, по косицам звезды перехожие». Когда ветры буйные разметали насыпь с глубокого погреба, куда замуравлен был богатырь, выходил он на святую Русь, увидать света белого, солнца красного и отправился вымещать обиды, нанесенные ему и отцу его в городе Чернигове царищем-кудрянищем. На пути наталкивается богатырь на разные неодолимые препятствия: то стоят крутые высокие горы, перед которыми ни беговому, ни удалому молодцу проезда нет, то течет река огненная от земли и до самого неба. Богатырь святорусский Егорий знал, что все эти препятствия встали не по Божьему велению, а по вражьему попущению, и могучим словом разрушал препоны: «Полно вам, горы, полно тебе, река, врагу веровать, веруйте вы в Господа распятого», – и становились горы и реки по-старому и прежнему, и шел богатырь все дальше, и достиг своей цели.
   Важно, в данном случае, именно то обстоятельство, что из святого греческой церкви, русский народ сделал нового, своего, приписав ему такие деяния, о которых вовсе не упоминают византийские минеи. Если Егорий и ездит всегда на серой лошади с копьем в руках и пронзает им зеленого дракона (изображение, издревле вошедшее в употребление как герб Московского царства), то тем же копьем, по русским легендам, он поразил и того волка, который выбежал ему навстречу и вцепился зубами в ногу его белого коня. Раненый волк заговорил человеческим голосом: «За что ты меня бьешь, коли я есть хочу?» «Хочешь ты есть, спроси у меня. Вон, возьми ту лошадь, ее хватит тебе на два дня». Легенда эта укрепила в народе верование, что всякая, зарезанная волком или задавленная и унесенная медведем, скотина обречена им как жертва Егорием – ведомым начальником и повелителем всех лесных зверей. Эта же легенда свидетельствует, что Егорий умеет говорить со зверями людским языком, что он, если обречет на съедение корову, овцу или лошадь, всегда сделает так, что человек этого не увидит, и обреченная сама идет навстречу врагу и беззащитно останавливается перед ним, как бы в столбняке. Оправдывая святого тем, что он отдает диким зверям тех животных, которые оказались бы вредными для человека, народ все-таки признает его покровителем домашнего скота, охранителем пасущихся стад, строго следящим за пастухами и наказующим беспечных из них и нечестных при исполнении обязательств, принятых перед деревенским миром.
   Повсеместен на Руси был рассказ о том, как Егорий приказал змее ужалить больно того пастуха, который продал овцу бедной вдовы, а в свое оправдание сослался на волка. Когда виновный раскаялся, святой Георгий явился к нему, обличил во лжи, но возвратил ему и жизнь, и здоровье. Почитая Егория не только повелителем зверей, но и гадов, крестьяне в молитвах, обращенных к нему, между прочим, просили, чтобы он уберег от укусов змей и ядовитых насекомых, вроде тех роковых мух, которые переносят сибирскую язву и т. п.
   Однажды некий крестьянин, по имени Гликерий, пахал на воле поле. Старый вол надорвался и пал. Хозяин сел на меже и горько заплакал. На тот час подходит к нему юноша с вопросом: «О чем, мужичок, плачешь?» «Был у меня, – отвечает Гликерий, – один вол-кормилец, да Господь наказал меня за грехи мои, а другого вола, при бедности своей, я купить не в силах». «Не плачь, – успокоил его юноша, – Господь услышал твои молитвы. Захвати с собою оброт (недоуздок), бери того вола, который первый попадется на глаза, и впрягай его пахать – этот вол твой». «А ты чей?» – спросил его мужик. «Я Егорий Страстотерпец», – сказал юноша и скрылся.
   На этом повсеместном предании основываются те трогательные обряды, которые можно было наблюдать в русских деревнях в день 23 апреля. Иногда, в более теплых местах, это число весеннего месяца совпадало с выгоном скота в поле, в суровых же лесных губерниях это только «обход скота», обряд, который, впрочем, с равным удобством производился и в Великий четверг, и в день вешнего Егория, например, в Новгородчине. Всюду обряд «обхода» совершался одинаково и заключается, главным образом, в том, что хозяева обходили с образом святого Георгия Победоносца всю домашнюю скотину, собранную в кучу на своем дворе, а затем сгоняли ее в общее стадо, собранное у часовен, где служился водосвятный молебен, после которого все стадо окроплялось святою водой и выгонялось за околицу, какова бы ни была в тот день погода. Хозяйки гнали скот освященной вербой, а иные провожали его хлебом и солью. Пастух, принимая стадо, делал свой обход с тем же образом и тоже с уверенностью, что такое дело есть священнодействие. Егорьев день вместе с тем и пастуший праздник, когда оберегатели стада давали твердое обещание во все время пастьбы не стричь волос своих на голове, чтобы отвлекать от стада волков. Там, где иногда скот пасся без пастухов, «обходили» сами хозяева с соблюдением древних обычаев. Хозяин для скотины своей рано утром приготовлял пирог с запеченным туда целым яйцом. Еще до солнечного восхода, он клал пирог в решето, брал икону, зажигал восковую свечу, опоясывался кушаком, затыкая спереди за него вербу, а сзади – топор. В таком наряде, у себя на дворе, хозяин обходил скот по солнцу три раза, а хозяйка подкуривала из горшочка с горячими угольями ладаном и поглядывала, чтобы двери на этот раз были все заперты. Пирог разламывался на столько частей, сколько в хозяйстве было голов скота, и каждой скотине давалось по куску, а верба, по принятому обычаю конкретной местности, либо бросалась на воду речки, чтобы уплыла, либо втыкалась под стреху (верили, что верба спасает во время грозы от молнии). Придерживались еще таких обычаев, что накануне Егория убирали с глаз долой гребни, щетки и ножницы и клали в воротах, на землю, шерстяной пояс, клещи и крюк, иногда шейный крест или топор и нож, и выгоняли скотину на улицу, а потом опять к ряду же и загоняли.
   В глухой черноземной полосе верили в Юрьеву росу, то есть старались в Юрьев день возможно раньше, до восхода солнца, когда еще не высохла роса, выгнать скот, особенно коров, со двора, чтобы они не болели и больше давали молока. В той же местности верили, что свечки, поставленные в церкви к Егорьеву образу, спасают от волков: кто забыл поставить, у того Егорий возьмет скотину – «волку на зубы».
   Чествуя «скотский» праздник, хозяева не упускали случая превратить его в «пивной». Еще задолго до этого дня, рассчитывая, сколько выйдет ушатов пива, крестьяне были озабочены мыслью, как бы не было «нетечи» (когда сусло не бежит из чана), и толковали о мерах против такой неудачи. Подростки облизывали ковши, вынутые из чанов с суслом; пили отстой или гущу, осевшую на дне чана. Бабы пекли и варили и «обихаживали» (мыли) избы. Девицы гладили свои «баенны» (наряды). Когда пиво было готово, к каждому родственнику из деревни несли бурак, или «буртас», и приглашали «гостить о празднике». Праздник Егория начинался с того, что каждый большак нес в церковь сусло, которое на этот случай называлось «кануном». Его на время обедни ставили перед иконой святого Георгия, а после обедни жертвовали причту. Первый день пировали у церковников, а потом шли пить по крестьянским домам. Или так: первый день угощались сами домашние, на второй день угощали родных, а на третий – сосед соседа. В иных местностях около недели мотались друг к другу, бродили из одной деревни в другую. Хорошего гостя водили прямо на погреб, к самому чану – пей сколько влезет, если сумеешь потом сам вылезти.
   Егорьев день, как и все старозаветные праздники, сохранил еще следы почитания Егория как покровителя полей и плодов земных. Крепка была уверенность в том, что Егорию были даны ключи от неба, и он отпирает его, предоставляя силу солнцу и волю звездам. Многие еще заказывали обедни и молебны святому, испрашивая у него благословения нивам и огородам. А в подкрепление смысла древнего верования, соблюдался особый обряд, выходящий из ряда обычных именно в этот Юрьев день.
   Выбирали наиболее смазливого парня, украшали его всякой зеленью, клали на голову круглый пирог, убранный цветами, и в целом хороводе молодежи, вели в поле. Здесь трижды обходили засеянные полосы, разводили костер, делили и ели обрядовый пирог и пели («окликали») в честь Юрья старинную священную молитву-песню:

     Юрий, вставай рано – отмыкай землю,
     Выпускай росу на теплое лето,
     На буйное жито —
     На ядренистое, на колосистое…

   В Тульской губернии существовал обычай валяться ранним утром в день Егория вешнего по росе на полевых межах. Кто по Юрьевой росе покатается, будет, гласило поверье, «силен и здоров, что Юрьева роса». Наберется, бывало, деревня силы и здоровья от Юрьевой росы, а наутро – за яровой сев. Чудесные свойства этой росы использовали также «вещие бабки» – знахарки – «от сглаза, от семи недугов». Также под Юрьев день старые, сведущие в преданиях старины люди строго-настрого запрещали молодым что-либо делать из шерсти. «Кто берет под Юрья шерсть в руки, у того волки овец перережут!» – приговаривали они, правда, объяснения этому поверью не найдено ни у кого из исследователей русской старины.

Лошадиный праздник

   На второй день третьего Спаса пахал мужик свой «пар», чтобы посеять озимую рожь. Лошадь заартачилась и остановилась; принялся мужик хлестать ее кнутом, а потом стал из всех сил колотить палкой. Лошадь пала на колени и заржала. Хозяин осыпал ее бранью и проклятиями и пригрозил вспахать на ней целую десятину в один день. На этот сказ, откуда ни возьмись, – два странника с посохами. «За что ты бьешь лошадь? – спрашивают они мужика. – Ведь ты ответишь за нее Богу, всякая животина на счету у Бога, а лошадь и сама умеет Ему молиться. У вас вот на каждой неделе полагается для отдыха праздник, а у коня твоего в круглый год нет ни единого. Завтра наш день – Флора и Лавра: вот мы и пришли заступиться и посоветовать свести твою лошадь на село к церкви и соседям то же наказать, если хотят, чтобы лошади их были здоровы и в работе крепки и охотливы. Мы приставлены к лошадям на защиту. Бог велел нам быть их заступниками и ходатаями перед Ним». Такова нехитрая легенда, свидетельствующая своим давним происхождением о повсеместном чествовании избранного святого дня Фрола и Лавра. Почитание этих святых мучеников вызвано следующим случаем. Оба брата, Фрол и Лавр, жили тем, что ходили по деревням и рыли колодцы. Один раз работа их была настолько неудачна, что обвалилась земля и похоронила обоих, и притом так, что никто этого не заметил. А колодец между тем завалился обычным порядком. Необычна была лишь та лужица, которая стала протекать из обвала и обнаружила чудодейственную силу: ходившая сюда чахлая лошаденка одного мужика начала добреть – не с овса, а именно от этого самого пойла. Стали гонять своих кляч сюда и другие и достигли того же. Тогда вздумали мужики рыть на этом месте колодец и наткнулись там на Флора и Лавра: стоят оба брата, с железными лопатами в руках, целы и невредимы. Замечательно при этом стремление легенд приурочить этих святых греческой церкви к сонму святых Русской Церкви как наиболее освоившихся с нуждами русского народа.
   Существует и такая легенда. Святые Флор и Лавр были по ремеслу каменщики и находились в числе строителей стен Киево-Печерской лавры. Один раз, когда они обламывали камни, осколок одного отлетел так неудачно, что попал в глаз единственному сыну и наследнику князя, заведовавшему работами. Разгневанный князь приказал закопать обоих братьев по пояс в землю и держать в ней до тех пор, пока не исцелится глаз, а в случае если глаз вытечет, князь собирался виновных закопать совсем в землю живыми. По молитвам братьев, Господь исцелил больного, и святые получили свободу.
   Эта легенда оправдывает обычай прибегать к этим святым с молитвами при глазных болезнях.
   Главное же и основное верование не утратило своей силы на всем пространстве Русской земли. В Москве на Мясницкой улице, против почтамта, и около старинной Фроловской церкви, вдоль стены бывшего Строгановского училища живописи, можно было любоваться выставкой первостепенных московских рысаков, приводимых сюда для молебствия и составлявших любительскую слабость купечества, глубоко вкоренившуюся в городские нравы. Другой такой разнообразной и блестящей выставки, не похвальбы, а мольбы ради, только один раз бесплатно предоставляемой для обозрения любителям, нигде нельзя было видеть на всем пространстве Великороссии. Праздные и шаловливые посетительницы кавказских вод, в этот же день, на обширной площадке казачьей станицы, подле православной церкви греческого стиля в Кисловодске, могли любоваться теми скакунами всякого роста и возраста, с разбитыми ногами, на которых совершались горные прогулки. Скакунов приводили сюда для служения молебна святым мученикам и окропления святой водой, освященной тут же на площади. Тот же обычай наблюдался и на севере. До 300–400 голов лошадей приводили в село для окропления святой водой. Лошади рабочие, местной мелкой породы, по большей части рыженькие; шерсть у них не лоснится, как у московских рысаков, а зачастую хохлатая, так что не расчистить ее самой крепкой скребницей; неказисты они видом, но похвальны обычаем: нетребовательны в пище и изумительно выносливы, им нипочем те лесные дороги, где всякая другая порода лошадей надрывается. На «лошадиный праздник» пригоняли их, подкормленными овсом и даже круто посоленным яичным хлебцем. Гривы и хвосты расчесаны, и в них вплетены девками ленточки или лоскуточки кумача, или ситцев самых ярких цветов.
   В некоторых местах был заведен обычай закапывать фроловскую просфору (ржаную). Каждый хозяин нес за пазухой одну такую просфору, чтобы разломить дома на кусочки и дать по частице каждой дворовой скотине, начиная с коня и кончая поросенком.
   Для «конной мольбы» в некоторых местностях существовали особые деревянные часовни, специально предназначенные для чествования мучеников в их заветный день. Некоторые часовни находились на значительном удалении от сел, на лесных полянах и стояли в течение всего года совершенно забытыми, а на праздник мучеников привлекали поразительное многолюдство и получали особое оживление. После торжественной обедни крестьяне – кто верхом, кто пешком, кто в телеге – отправлялись, по местному выражению, «к пиву». Лошадей набиралось так много, что поляна перед часовней сплошь покрывалась ими. За версту от часовни раскидывалось ровное поле, где, по окончании молебствия, начинались скачки (новое доказательство древности лошадиного праздника, а равно и того, что сами часовни представляли поздние сооружения, освятившие собою места древних игрищ). С постройкой одной из таких часовен предание связывает явление иконы святых мучеников при источнике из горы. Из часовни впоследствии образовалась церковь, стоявшая одиноко в темном лесу, в 17 верстах от жилья. По старинному свидетельству, «за сто верст со всех сторон съезжались сюда служить водосвятный молебен после обедни, а также и после того, как все верхом, по три раза, успевали объехать кругом церкви. Священник выносил крест со святою водой, благословлял крестом и все время кропил, причем каждый, проводящий мимо него лошадей, старался о том, чтобы хоть одна капля святой воды попала на лошадь. Как только все объехали, священник осенял крестом и говорил: „С Богом!“ – тогда все разъезжались по домам».
   Обычные скачки на лошадях наперегонки (отчего кое-где и сам праздник получил название «скакалки») сохранялись далеко не везде. «Фролили» только любители из взрослых, то есть скакали наперегонки в первое воскресенье, следующее за Петровым днем. Оно называлось «конною мольбой», именно потому, что в этот день было установлено молебствие о лошадях, и каждый хозяин приводил на площадь если не всех, то по крайней мере одну лошадь. Зато повсюду было установлено общим и неизменным правилом кормить в этот день лошадей досыта и ни в коем случае на них не работать (даже на скачках седлать лошадей не было принято). Во всяком случае, «Фролы», или, по крайней мере, сам день праздника отличался в деревне особым торжеством, в лесных же губерниях этот день был замечателен по обилию яств и питья. Избы к тому времени были чисто вымыты, хозяева принаряжены, пива наварено вдосталь, гости не спесивы, а потому и пир легко и скоро шел в гору и доходил до тех криков, когда все галдят и никто друг друга не слушает, и даже до беспричинной ссоры и кровавой драки. «На Фролах» давали себе волю выпить лишнее и женщины, что составляло исключение, по сравнению с прочими деревенскими праздниками. Это особенно заметно было в вологодских краях: «Мужики, которые любят винцо, пьют очень мало, даже некоторые совсем отказываются, зато уж бабы пьют за себя и за мужиков, бабы и старухи уже поздно вечером еле плетутся домой».
   И на этот раз, как и при чествовании святого Власия, в стройный однообразный ряд обрядов христианского молитвенного чествования святых Флора и Лавра врывались кое-где, как осколок языческой веры, обряды нелепых жертвоприношений: «На вспаханном под пар поле, сплошь усеянном народом, лежат в крови и корчатся в предсмертных судорогах голов до 20 животных, издающих душераздирающие стоны и хрипение. Вот ведут на веревке к „жертвенному полю“ молодого бычка. На него набрасывается, с криком и шумом, толпа народа, и через момент несчастное животное лежит уже распростертое на земле, придавленное толпой жертвователей. А в это время проходит жрец конца XIX века с невозможно тупым ножом и начинает пилить животному горло. Процесс пиления продолжается не менее четверти часа. Помощники жреца тотчас же приступают к потрошению. Таким образом, ко времени, когда у животного будет окончательно перерезано горло, с него успеют содрать всю шкуру и отрезать ноги. Затем начинается жаренье животных на кострах. Около двух часов ночи раздается удар в колокол, возвещающий, что жертвенное кушанье поспело, и толпа набрасывается на горячее мясо с криком и дракою, причем большинство желает получить мясо ради его „особо священного свойства“. Обряд этот и пиршество, под общим именем „скотского праздника“, совершается не иначе, как в день Флора и Лавра». Не ирония ли это судьбы, что подобное медленное истязание животных происходит в «скотский праздник»?

Никола вешний

   Никола вешний, или «Никола с теплом», называется так потому, что с этого дня (22 мая (9 мая по ст. ст.) устанавливается теплая погода. День этот, особо отмеченный в устном народном месяцеслове, богат всяким красным словом, всякими обрядами и обычаями. «Раннюю пшеницу сей на Арсентия (8 мая по ст. ст.), среднюю с Николина дня, позднюю – на Пахомия (15 мая по ст. ст.)!», «С Николы вешнего сади картофель!», «Велика милость Божья, коли на вешнего Николу дождик пойдет!» – гласит народный сельскохозяйственный опыт. «Два Николы: теплый да холодный, сытый да голодный!», «С Николы вешнего крепись, хоть разорвись, с Николы зимнего живи – не тужи!», «Не хвались на Юрьев день посевом, а хвались на Николин травой!», «Пришел бы Никола, а тепло будет!» – такими приметами окружал народ день своего любимого святого.
   «Никола осенний лошадь на двор загонит, а Никола весенний лошадь откормит», «Вешний Никола подножный корм лошадям несет!» – говорили крестьяне, характеризуя приволье подножных кормов. День Николы вешнего считался мужским праздником, так как в этот день парни и ребята-подростки первый раз ехали в ночное и на лугах, при свете костров, справляли свой нехитрый пир: привозилась водка, закуска, жарилась неизменная яичница, пекся в золе картофель, у огня сидели кружком молодые пастухи, а после заката солнца являлись и девки. Надзора со стороны старших в этот день не полагалось, и молодежь, на полной свободе, водила хороводы, пела песни и плясала до утренней зари – «Николу праздновала».
   Что касается взрослого населения, то оно так же считало Николу вешнего покровителем лошадей и заказывало в этот день молебны с водосвятием, чтобы святой Николай уберег коней от волков и медведей и даровал табунам здоровье. Вообще, святой Николай пользовался в народе огромным уважением за его любовь к крестьянам и почитался самым старшим и самым близким к Богу святым угодником. На этот счет есть следующая легенда. Один мужик посеял рожь и, как управился, пошел в воскресенье в храм Божий и взял с собой гривну на свечку. Только купил мужик свечку и задумался: кому ее ставить. Видит он, что народ ставит Николе, пошел и сам к Николаю. Поставил свечку, отвесил поклон и молится: «Никола, батюшка милостивый, отец родной! Уроди ты мне ржицу». А пророк-то Илья услышал мужикову молитву и осерчал. «И что это, – говорит, – мужик Николу все просит, а не меня: чай, я не хуже Николая-то? Вот погоди, придет лето, пущай Никола уродит мужику рожь, а я возьму да градом и выбью». Услыхал эти слова Никола Милостивый и тоже осерчал: «Ан, нет – не выбьешь». «Ан, выбью». Вот они и заспорили. Послал Никола дождь, и рожь у мужика выросла лучше всех, радуется мужик. «Ну, – думает, – и зашибу я деньгу». А того и не знает, что пророк-то Илья на его рожь с неба посматривает и все норовит, как бы ее градом хватить. Только и Николай не дремлет. Приходит он к мужику и говорит: «Продай рожь не жамши». Мужик послушался и продал: ржи в тот год у всех были плохи, и ему за его хорошую рожь – эва, сколько деньжищ соседи отвалили. Вот пришла жатва, а Илья-то не знал, что мужик продал рожь, и такой град послал, такой град, что вся рожь полегла на землю. Тогда Никола опять является к мужику и говорит: «Ты, мужик, купи рожь-то свою побитую». Мужик послушался и, почитай задаром, взял свою рожь назад. А Никола тем временем послал дождь и поднял рожь с земли, и опять у мужика стала хорошая рожь. Рассердился, разлютовался Илья, когда узнал, как его Николай обошел, и порешил на следующий год опять побить мужикову рожь, да только Никола опять наставил мужика продать рожь не жавши, и Илья так и остался ни с чем.
   День Николы вешнего не связывался в народном представлении с какими-то особыми земледельческими приметами, если не считать того, что этот день признается временем среднего посева яровых хлебов. С Николина дня точно так же «заказывались» луга, что обыкновенно делалось посредством древесных прутьев и веток, которые втыкались в землю на межах– признак того, что пасти скот на этих лугах возбраняется.

Вознесение Господне

   Вознесение Господне – последний весенний праздник на святой Руси. «Дошла весна-красна до Вознесеньева дня, послушала в последний раз, как „Христос воскресе“ поют, – тут ей и конец пришел!» – говорили в народе. «Весна о Вознесеньи на небо возносится – на отдых в рай пресветлый просится!», «Не век девке невеститься: на что весна – красна, а и та на Вознесенье Христово за лето замуж выходит!», «И рада бы весна на Руси вековать вековушкой, а придет Вознесеньев день – прокукует кукушкой, соловьем зальется, к лету за пазуху уберется», «Цвести весне до Вознесенья!», «До Вознесенья Христова весна петь-плясать готова!», «Придет Вознесеньев день, сбросит с плеч весна-красна лень, летом обернется-прикинется – за работу в поле примется!» – гонятся одно за другим стародавние крылатые слова, долетевшие к нам из дали былого-минувшего. А весна и впрямь с этого праздника Господня уступает на земле место лету знойному, жаркому, с его страдными работами да сухотами-заботами, по народной поговорке: «Потом умывается, честному Семику кланяется, на Троицу-Богородицу из-под белой ручки глядит».
   По старинному преданию, со светлого праздника, с Великого дня Христова Воскресения «отверзаются двери райские, разрешаются узы адские»: вплоть до самого Вознесения Господня могут грешники, пребывающие в кромешном аду, видеться с праведниками, обитающими в райских кущах. «С Пасхи до Вознесенья всему миру свиденье – и дедам, и внукам, и раю, и мукам!»
   Сорок дней, говорит народ, ходит Спас по земле, с Воскресенья до Вознесенья, потому-то и земля так ярко зеленеет, такими благовониями райскими благоухает в это время. «К Вознесеньеву дню все цветы весенние зацветают-Христа-Батюшку в небесные сады потаенной молитвою провожают».
   В канун Вознесения Господня, по старинной примете, и соловьи поют громче, звонче, чем во все остальное время, словно знают они, что это последняя ночь пребывания воскресшего Христа-Спаса на миру православном. Ночь эта так и слывет в народе за «соловьиную». Грешно было, по словам даже завзятых ловцов-соловьятников, в это время соловьев подстерегать и ловить. Кто поймает – тому ни в чем целый год спорины не будет, вплоть до нового Вознесеньева дня, когда вознесутся на небо с Господом все обиды земные. Утром на Вознесение плачет мать сыра земля обильной росой по удаляющемуся с нее госте-Христе. Эта «Вознесенская» роса в народе наделялась великой целебной силой, потому-то и собирали ее с цветов на пойменных лугах опытные знахарки. «Если знать такое слово заветное да пошептать его над Вознесенской росою, да выпить болящему дать, – всякое лихо как рукой снимет!» – гласит народная мудрость.
   В старину существовал обычай, обряд, совершаемый на Вознесение, – «водить колосок», о нем знали повсеместно. «Колосовождение» совершалось по особому порядку, установленному в незапамятные языческие времена. Рано поутру собиралась-наряжалась деревенская молодежь – девки, бабы-молодки и парни с молодыми женами; с восходом все шли, ухватившись по двое за руки, к околице. Здесь все становились в два ряда, лицом к лицу, и опять брали друг друга за руки. Получался живой мост, вытягивавшийся в узкую ленту, пестревшую всеми цветами праздничных нарядов. По этому «мосту» пускали идти маленькую девочку с венком на голове, всю убранную разноцветными лентами и цветочными перевязями. Пройдет по рукам одной пары – забегает живое звено моста вперед и опять становится в очередь. Так и доходило все шествие до самого озимого поля. Девушки в это время припевали: «Лада, Лада! Ой, Лада! Ой, Лада!» Дойдя до загонов, спускали маленькую «Ладу» на землю. Она должна была сорвать пучок зеленой ржи, готовящейся к этому времени выметывать колос. С сорванным пучком девочка бежала назад к околице. Все, сбившись в кучу, не догоняя беглянки, следовали за ней по пятам и пели стройным хором:

     Пошел колос на ниву,
     Пошел на зеленую!
     Пошел колос на ниву,
     На рожь, на пшеницу!
     Ой, Лада!

     Уродись на лето,
     Уродись, рожь, густа,
     Густа, колосиста,
     Умолотистая!
     Ой, Лада!

     Ходит колос по селу,
     Ходит колос от двора к двору,
     Со девицею,
     Со красавицею!
     Ой, Лада!

   Пройдя с песней всю деревню, толпа расходилась, обрывая с девочки все ленты и цветы – на память о прошедшей весне. Разбрасываемые по дороге ржаные стебли подбирались молодыми парнями. Кому попадется с выметнувшимся колосом, тот не минует своей «судьбы», женится в осенний мясоед, гласило подтверждавшееся житейским опытом поверье.
   Живое, образное представление евангельского события – восхождения Спасителя на небо во всей своей Божественной славе – в обиходной жизни русской деревни потребовало вещественного обрядового знака, подобного пасхальным куличам, сыру, яйцам и т. п. На праздник Вознесения Господня пекли пироги с зеленым луком, а главное, особенное кушанье – хлебные (ржаные) «лесенки». Такие «лесенки» делались обязательно с семью перекладинками, как бы ступеньками, по числу семи небес Апокалипсиса. Прежде эти пироги и «лесенки» освящались в церкви, относились на колокольню и бросались вниз на землю. При этом, конечно, гадали о том, на какое из семи небес суждено попасть после кончины гадающему. Если все семь «ступенек» оставались целы, это указывало гадальщику прямой путь на небо, и наоборот, если «лесенка» разбивалась на мелкие куски, то тем самым обнаруживала страшного грешника, который ни на одно из небес не годится. Позднее это гадание упростилось до того, что «лесенки» бросают прямо на пол, около печи, в которой их испекли. Также существовало поверье, что если вынести такие «лесенки» на ниву, на полосу, и поставить по одной в каждом углу загона, то рожь будет расти быстрее и вырастет выше роста человеческого. Только делать это надо было с тайной молитвой да с опаской от лихого глаза, то есть с оглядкой от недоброго, завидущего человека, а то не выйдет никакого толку. Простодушие верования и стремление к его образному выражению на этом обычае не остановилось, а пошло дальше: к «лесенкам» прибавилось еще особое печенье – сочни с овсяной крупой, называемые «христовыми окутками» – всегдашней принадлежностью всякой крестьянской обуви, неизбежной при хождениях и восхождениях.
   Во многих местах существовал обычай ходить на Вознесение в гости по родным и знакомым. Называлось это «ходить на перепутье», причем гости приносили хозяевам в подарок «лесенки» из пшеничного теста на меду и с сахарным узорочьем. На старой Москве было в этот день веселое весеннее гулянье – на площадях, вокруг церквей.
   С Великого дня Христова до Вознесения считалось тяжким грехом отказать нищему, убогому человеку, стран ни ку-захожему в посильной милостыне. Да и во всякое время, говорит народ, грешно не поделиться с просящим во имя Христово, если есть чем поделиться, если «есть на столе хоть каравай хлеба, а в закромах хоть осьмина жита».

Троица – зеленые Святки

   Троицын день с незапамятных времен является одним из любимейших праздников русского народа. С ним связано много народных обычаев и обрядов, справляемых помимо церковного торжества. В стародавнюю пору, когда еще свежа была на Руси память языческого прошлого, с Троицкой, или «семиковой», «семицкой», неделей было связано столько самобытных проявлений народного суеверия, как ни с одним другим праздником, за исключением Святок. Эта неделя, посвященная богине весны, победившей демонов зимы, издавна чествовалась шумными общенародными игрищами. Конец мая-начало июня, на которые приходится Троицын день, особенно подходили к чествованию весеннего возрождения земли, покрывавшейся к этому времени наиболее пышной растительностью, еще не успевшей утратить своей обаятельной свежести. Языческий месяцеслов наших отдаленных предков, совпавший в этом случае с христианскими праздниками, дал повод к объединению их с собою. Мало-помалу древнее почитание богини весны, светлокудрой Лады, было забыто, а сопровождавшие его обычаи слились с новыми обрядами, создав вокруг первого летнего праздника необычайно яркую обстановку.
   «Семицкая» («семиковая») – седьмая после Пасхи – неделя, заканчивающаяся Троицыным днем, носила название «зеленых Святок». В народной Руси именовалась она также «русальной», «зеленой», «задушными поминками», «разгарой» – каждое из названий находит свое объяснение в пережитках русского язычества. «Честная Масленица в гости Семик звала, честь ей за то и хвала!» – говорит народная прибаутка. Семик – это, собственно, четверг (четверток) на последней неделе перед Пятидесятницей; на седьмой неделе после Пасхи. В этот четверг, посвященный древним язычеством верховному богу Перуну, совершались главные приготовления к празднованию Троицына дня. С ним связано столько своеобразных обычаев, что даже старинная народная песня величает его такими словами:

     Как у нас в году три праздника:
     Первый праздничек – Семик честной…

   Семик «честной» – тоже весенний праздник и притом самый веселый и коренной, соблюдаемый с древних времен доисторической старины. С широкой Масленицей у Семика большое сходство и сродство, разница тут только в том, что один праздник приспособлен к концу зимы, а другой – к концу весны, и оба – в честь красного солнышка.
   Семик – преимущественно девичий праздник. Повсюду к этому дню шла в деревнях девичья складчина: собирались яйца, пеклись лепешки и пироги, закупались всяческие лакомства. Девушки целыми деревнями отправлялись в рощу, на берег речки – завивать березки, «играть песни» и пировать. Основное ядро Семикового праздника и его отличительная особенность – завиванье венков. Крестьянские девушки с первых летних дней начинали плести (завивать) венки, которые были не просто украшением, а выступали в качестве оберегов от нечистой силы и злых людей. Завивали венки на себя, на родителей, на жениха или просто на знакомых, оставляя их до Троицына дня, когда ходили «ломать венки», то есть, погадав на них, бросать в воду. На березки вешались венки, по которым девушки загадывали о своей судьбе, бросая их на воду, в пруд или реку, в самый Троицын день. Потонул венок – в этот год замуж не выйти, а, пожалуй, даже и умереть можно, но очень хорошо считалось, если венок всплывет, да еще и против течения.
   Вслед за пирушкой девушки начинали водить хороводы. В ближней роще выбирали кудрявую березу, срубали самую густую ветку, украшали ее лентами, втыкали в землю и, ухватившись за руки, сплетались хороводом и пели песни.

     Березонька кудрявая,
     Кудрявая, моложавая.
     Под тобою, березонька,
     Всё не мак цветет,
     Под тобою, березонька,
     Не огонь горит;
     Не мак цветет,
     Не огонь горит —
     Красные девушки
     В хороводе стоят,
     Про тебя, березонька,
     Всё песни поют.

   Семицкие хороводы сопровождались особыми обрядами, посвященными «березе-березоньке», которой воздавались особые почести – вероятно, как живому олицетворению древней богини весны. Наряжали березу в ленты, пестрые лоскутки, носовые платочки, приносили на семицкие пирушки куклу из соломы, разукрашенную березовыми ветками. Повсюду на Руси церкви и дома украшались к Троице ветками березок – как в деревнях, так и в городах. Существовало гадание с разукрашенной березкой и яичницей на урожай ржи. (Березку ставили среди озимого поля, а яичницу ели не иначе, как бросая через голову ее часть и целые яйца в рожь, чтобы «она, кормилица, лучше уродилась». Затем по ржаной полосе катались, переваливались с боку на бок, чтобы не болела во время жатвы спина и не «расхваталась» (от схватки пучков ржи на серп) рука, перевязанная для устранения возможной беды на это время в запястье ниткой.) Хороводы девичьи прекращались с Троицы до Успения.
   Существовало поверье, что славянские нимфы и наяды – русалки, живущие в омутах рек, выходят в Троицкую неделю, то есть в лучшую часть года, когда все цветет, из воды. Накануне Троицына дня убегают они в поля, странствуют по берегам своих рек в близлежащих лесах и рощах, приютом себе избирая ветвистые старые деревья, преимущественно дубы, качаются на ветвях и заводят свои ночные игры. Русалки, по народному представлению, это тоскующие души младенцев, родившихся мертвыми или умерших некрещеными. Они начиная с зеленых Святок до Петрова дня живут в лесах, смехом и ауканьем зазывая к себе путников, которых защекочивают до смерти. На «зеленой», «русальной» неделе никто не купается – из опасения попасть к ним в руки, а Семик называют еще «великим днем русалок». С русальным праздником у Семика такое близкое родство, что по основным приметам их отделить очень трудно. В этот день взрослые девушки плели венки и бросали их в лесу русалкам, чтобы они добыли им суженых, после чего тотчас убегали. По их мнению, в этих венках русалки рыскали во ржи.
   Предохранительным средством от русалочьих чар считалась полынь и трава «заря». Существовал обычай «русалочьих проводов», или «русалочьих похорон», когда речных чаровниц изгоняли целой деревней, парни и девушки. Обряд этот также совершался обыкновенно по окончании весны, через неделю после Троицы, и связывался с прощанием с веселой весною.
   Троицын день можно с полным основанием назвать «зелеными Святками». К празднику заготавливали молодую зелень: ветки березы, считавшейся деревом, оберегающим от зла; клена, в которого превращались проклятые люди, и дуба – могучего дерева, символизирующего мужское начало, силу и крепость; ветки рябины, почитавшейся на Руси прекрасным оберегом, и орешника, связывавшегося с загробным миром. В день празднества прихожане в церквях выстаивали обедни с букетами луговых цветов или ветками деревьев, как улицы, так и дома украшались березками, травы и ветки привязывали к рогам коров, разбрасывали в огородах. Считалось, что в развешенной в доме зелени прячутся души умерших родственников, спускавшихся на землю в праздник Троицы. По окончании празднества (через неделю после Троицы) зелень сжигали, бросали в овраги или сплавляли по реке. Полевые цветы, побывавшие в церкви, засушивали и хранили за иконами для разных надобностей: клали их под свежее сено и в житницу, чтобы не водились мыши, в норы на грядках от землероек и на чердак от пожара. Деревья свозили на деревенские улицы целыми возами и украшали не только двери домов, но и оконные косяки, а в особенности церковь, пол которой усыпали свежей травой: ее всякий при выходе с обедни старался захватить из-под ног, чтобы примешать к сену, вскипятить с водой и пить как целебную. Из листьев деревьев, стоявших в церкви, вили венки и клали их в горшки при рассаживании капусты. Во многих селах обметали могилы пучками цветов, принесенных из церкви от троицкой обедни. Это называлось «глаза у родителей прочищать».
   В среде молодежи существовал старинный обычай, приноровленный именно к Троицыному дню (точно так же, как к Масленице), назывался он «трясти порох» и состоял в следующем. Во время гулянья, на лугу, среди хороводов и игр в «горелки», кто-нибудь из мужчин хватал картуз с молодожена, тряс им над головой и кричал во все горло, на все поле: «Порох на губе, жена мужа не любит». На этот крик молодуха выделялась из толпы (в том и была задача, чтобы сделать это по возможности быстрее), становилась перед мужем, кланялась ему в пояс, снимала тот картуз, который успевали положить ему на голову в момент ее появления, брала мужа за уши и трижды целовала и снова кланялась ему и на все четыре стороны. При ее уходе, а иногда и при ее появлении, происходила вслух оценка ее качеств и звучали разные площадные шуточки, особенно над теми молодыми женами, кто в девушках имел грешки. Женщины обыкновенно стеснялись этого обычая, говорили: «Когда трясут порох, лучше бы сквозь землю провалиться».
   Во многих местностях на Руси в этот праздник происходили смотрины невест. Девушки собирались на лугу и, сойдясь в круг, медленно двигались с песнями. Вокруг стояли женихи и высматривали себе невест. Существовал также обычай «крещения кукушек», состоявший в том, что на семицкое гулянье в роще избранные гуляющими «кум» и «кума» надевали крест на пойманную заранее кукушку или на траву, носящую ее имя (кукушкины слезки, кукушечий перелет и др.), клали их на разостланный платок, садились около него и целовались под приуроченную к этому семицкую песню:

     Кумушка, голубушка,
     Серая кукушечка!
     Давай с тобой, девица,
     Давай покумимся!
     Ты мне кумушка,
     Я тебе голубушка!
     Кумушка, голубушка,
     Горюшко размыкаем!
     Будешь мне помощница,
     Рукам моим пособница!

   Покумившиеся таким образом считались кумами на всю жизнь.

Олены-Ленничи

   День святых равноапостольных царя Константина (337) и матери его Елены (327), празднуемый 3 июня (21 мая по ст. ст.), на языке народа носил несколько странное название – Олены-Ленничи. Но название это имеет самое простое объяснение: с этого дня крестьяне обыкновенно начинали сеять лен и созвучие слова «лен» с именем Олена (Елена) и дало повод к появлению особого названия Олены-Ленничи. День святых Константина и Елены назывался также овсяником, так как с этого дня начинали сеять овес. В ходу были и другие названия этого праздника: Олена – длинные льны, Олена-льняница, Олена – ранние росы, Олена – поздние овсы, Елена-льносейка, Елена – ранние льны, Еленины косы и т. д.
   Из числа народных обычаев, приуроченных к этому дню, наиболее представляют интерес особые приемы, которыми обставлялся посев льна. Для того чтобы лен уродился хорошо, бабы клали в мешок с семенами печеные яйца, а мужик, который должен был сеять лен, должен был подбрасывать эти яйца как можно выше, потому что чем выше будут подброшены яйца, тем выше вырастет лен. Еще интереснее обычай, при помощи которого бабы «обманывали» лен. Для этого при посеве льна женщина раздевалась донага, из расчета, что лен, глядя на ее наготу, сжалится над ней и подумает: «Это баба бедная – у нее даже рубашки на теле нет, надо будет пожалеть ее и получше уродиться». При этом не отдавали себе отчета, кого, собственно, они хотели разжалобить: лен или святую Елену, в день которой этот злак сеяли. Впрочем, можно предположить, что имелся в виду именно лен, который в данном случае как бы олицетворялся.
   Перед посевом льна крестьянские девушки исполняли обрядовую пляску, вытянув над головой руки с зажатыми в них семенами льна. Считалось, что после этого лен уродится густым и высоким.

Духов день

   Днем Святого Духа, или Духовым днем, именовался в народе следующий за праздником Троицы-Пятидесятницы понедельник. «До Свята Духа не снимай кожуха!» – так говорит народная пословица. Действительно, местами выдавались такие непогожие весны, что только к этому времени и переставало знобить мужика холодом. Особенно близко относится эта пословица к Русскому Северу, где зима еще долго давала о себе знать, несмотря на теплые ласки Лады-весны. Только после этого праздника и можно позабыть о морозах-утренниках вплоть до самой осени – на всем неоглядном просторе земли Русской. «С Духова дня не с одного неба, а даже из-под земли тепло идет!», «Не верь теплу до Духова дня!», «Придет Духов день – будет на дворе, как на печке!», «И сиверок (северо-восточный ветер) холоден до Духова дня!», «Зябка девица-рассада, а и та просит у Бога холодку после Духова дня!», «Свят-Дух весь белый свет согреет!», «Доживи до Троицы-Духова дня, а тепло будет!» – так приговаривал дождавшийся лета православный честной народ, во многих местностях с этого праздника, по старинному обычаю, начинавший выбираться на летний ночлег из душной избы в более прохладные сени.
   Троица – повсеместный праздник цветов и березок. На Духов день последние оставались красоваться как возле хат, так и в хатах. Цветы же, вместе с травой устилавшие церковный пол во время троицкого богослужения, подбирались, приносились домой и тщательно сберегались под божницей. Опытные хозяева советовали кормить ими – вперемешку с другим кормом – больную домашнюю скотину, в особенности коров. Принесенные от духовской обедни цветы сушили и толкли в ступе, полученный порошок бережно хранили на случай болезни кого-нибудь в семье. Верили, что достаточно было вовремя окурить больного благовонным дымом этого порошка из «священного цвета», чтобы недуг быстро улетучился и больной пошел на поправку. Этим же дымом знающие «всякое слово и всякое зелье» люди брались изгонять бесов из одержимых ими (порченых, кликуш).
   В народе с давних пор ходило сказание о том, что Духова дня как огня страшится бродящая по земле нечисть. По старинному преданию, в этот праздник во время церковной службы сходит с неба священный огонь, испепеляющий всех злых духов, попадающихся ему.
   В старину на Духов день устраивались по селам и даже городам особые, приуроченные к этому празднику, игрища. Для сбора участников игрища накануне вечером заранее избранной «большухой» рассылались девчата-послы по всем красным девицам, звали их с матерями и всеми родственниками собраться после обеда в Духов день в заранее определенном месте близ села. В назначенный час сходились званые гости, становились в круг и запевали положенные во время этого игрища песни. Кроме большухи выбирались всеми две девушки, которых обступали хороводом. Они стояли посередине, по окончании одной игры отдавали всем поклоны и снова становились в круг, а на их место выбирались две другие. Очередь при выборе соблюдалась по старшинству лет: младшая пара не должна была выбираться раньше старшей. Песни «игрались» до вечера. Перед возвращением скота с пастбища все расходились по дворам, чтобы ночью снова сойтись на том же месте для новых хороводов, игр и песен, продолжавшихся до полуночи. Все эти песни звучали как отголоски свадебных песен. Вот одна из них, которую можно было услышать во многих уголках деревенской Руси:

     Уж ты, улица, улица,
     Уж ты, улица широкая!
     Трава-мурава шелковая!
     Изукрашена улица
     Все гудками, все скрипицами,
     Молодцами да молодицами,
     Душами красными девицами.
     Невелика птичка-пташечка
     Сине море перелетывала,
     Садилась птичка-пташечка
     Среди моря на камушек.
     Слышит, слышит птичка-пташечка:
     Поет, пляшет красна девушка,
     Идучи она за младого замуж:
     «Уж ты, млад муж, взвеселитель мой,
     Взвеселил мою головушку,
     Всю девичью красоту!»

   Конец песни иногда менялся и пелся так:

     Слышит, слышит птичка-пташечка:
     Плачет, плачет красна девица,
     Идучи она за старого замуж:
     «Ах ты, стар муж, погубитель мой!
     Погубил мою головушку,
     Всю девичью красоту!»

   Во многих селах и деревнях сохранялось старинное предание о том, что перед восходом солнца на Духов день мать сыра земля открывает все свои тайны. Это помнили кладоискатели и – как в иных местах в ночь на Ивана Купалу (с 6 на 7 июля (с 23 на 24 июня по ст. ст.) – ходили «слушать клады», помолясь перед тем Святому Духу, припадая ухом к земле. И открывались им «все несказанные недра земные и подземные», но только в том случае, если кладоискатель вел праведную жизнь. С первыми лучами солнца умолкала мать сыра земля, могущая сразу и навсегда обогатить человека.
   Духов день начинал собой на земле Русской Всесвятскую неделю, отмеченную в народной памяти своеобразными обрядами, обычаями, связанными с празднеством в честь древнего языческого бога Ярилы.

Всесвятская неделя

   Сопутствующая Троице – Духову дню, первая по Пятидесятнице неделя (седмица) именуется Всесвятской («всех святых») и в народной Руси совпадала с неумирающей памятью о стародавних игрищах-гульбищах в честь языческих Костромы и Ярилы, чествовавшимися в качестве покровителей земного плодородия, во всех его многообразных проявлениях, начиная с растительного мира и кончая человеком. Эта неделя предшествует Петрову посту и во многих местах называлась «русалочьим заговеньем», во время нее развивали кудрявые семицкие-троицкие венки.
   О гульбище-игрище «похороны Костромы» меньше всего знали костромичи-великороссы, а занесено оно в народную Русь от древнего финского племени мери, платившего дань варягам. Область поселения этого слившегося со славянами племени охватывала все среднее Поволжье, с одной стороны по соседству с кривичами и вятичами, а с другой – с мещерой, муромой и пермью. Этот вид обрядовых похорон был направлен на спасение посевов от засухи. Почти повсеместно этот обряд, не имевший твердой календарной приуроченности и исполнявшийся в промежутке от Троицы до Петрова дня, начиная с первой половины XIX века превратился в веселую игру как детей так и взрослых. Так же, как и вся троицкая обрядность, «похороны Костромы» были связаны и с проводами весны, недаром в одной из песен пелось:

     Костромушку да наряжали,
     Девки весну провожали.
     Пройдет весна да Троица —
     Все забавы скроются.

   Сам обряд «похорон Костромы» проходил так. Созывались со всей деревни красны девицы, собирались в заранее облюбованном месте, шли в простых, не в праздничных, нарядах и становились в кружок на лугу. Одной из красавиц доставался жребий – изображать собою Кострому. Она становилась с потупленной, «повинной» головой, к ней подходили все другие девушки, отвешивали ей поклон за поклоном, потом клали ее на широкую дубовую доску и относили с припевами на берег реки. Здесь принимались будить притворяющуюся спящей «Кострому», поднимали ее за руки, затем начинали купаться, обливая водой друг дружку. Какая-нибудь из девушек оставалась при этом на берегу, держала в руках лубяное лукошко и била в него кулаком, как в барабан. После купания все отправлялись в прежнем порядке в деревню. Там, дома, девушки переодевались в цветные платья, праздничные наряды и выходили на улицу водить хороводы.
   В некоторых местностях в обряде «похорон Костромы» наблюдались любопытные изменения. Обряжали молодую женщину или девушку, клали ее в ящик или корыто и несли с причетом и воем до леса. Корыто ставили под березу и пели: «Во поле было во поле, стояла береза…» Под березу помещали «Кострому», вероятно из-за недостатка воды в селении. Корыто с женщиной, изображавшей собой «Кострому», оставляли в лесу и уходили назад с веселыми песнями, а женщина, называемая «Кострома», уже после присоединялась к своим товаркам.
   Также «Кострому» во многих местностях изображала не девушка, а кукла, обмотанная разноцветным тряпьем, а на игрище выходили не только красны девицы, но и молодые парни.
   Кукла, изображавшая «Кострому», делалась из соломы, всяких растущих во ржи сорных трав («костра», «кострец», «костера») и кудельной кострики (отбросов). Отсюда, возможно, и пошло название этого игрища. Колючие и цепкие сорные травы в старину представлялись как бы подобиями молний Перуна-громовержца. Чучело «Костромы» одевали в сарафан и рубашку, голову повязывали косынкой и убирали цветами, на ноги надевали башмаки. Одевали, наряжали «Кострому» под особые, приуроченные к этому обрядовые песни:

     Кострома моя, Костромушка,
     Моя белая лебедушка,
     У моей ли Костромы
     Много золота-казны.
     У костромского купца
     Была дочка хороша,
     То Костромушка была!
     Костромушка-Кострома,
     Лебедушка-лебеда!..

     Костромушка расплясалась,
     Костромушка разыгралась,
     Вина с маком нализалась.
     Вдруг Костромка повалилась:
     Костромушка умерла.
     Костромушка-Кострома!
     К Костроме стали сходиться,
     Костромушку убирать
     И во гроб полагать.
     Как родные-то стали тужить,
     По Костромушке выплакивати:
     «Была Кострома весела,
     Была Кострома хороша!»

     Кострома-Костромушка,
     Наша белая лебедушка!..

   Допев песню, брали одетую куклу «Кострому» на руки и с новыми припевами несли на реку, где участники гульбища разбивались на две стороны. Одна сторона становилась бок о бок с куклой, и все ее парни и девушки кланялись «Костроме» в пояс. В это время другие внезапно кидались на них и старались похитить куклу. Завязывалась борьба, в которой победителями являлись нападающие. Они повергали «Кострому» наземь, топтали ее ногами, срывали с нее лохмотья и под громкий смех и дикие выкрики бросали ее в воду. Побежденные должны были оплакивать отнятую у них куклу и жалобно причитать, закрывая лицо руками:

     Умер, умер Кострубынька,
     Умер, умер голубонька!
     Утонула-померла
     Кострома, Кострома…

   После этого и побежденные, и победители сходились вместе и общей гурьбой шли с веселыми плясками к деревне, где до глубокой ночи плясали в честь «утопленницы-Костромы», поминая ее опять же песнями.
   Обычай «похорон Костромы» со временем исчез у взрослых, которые считали его за греховную забаву и приписывали ему голод, болезни и другие народные бедствия, но сохранялся еще у детей. В «Кострому» играли девочки. Одна из играющих садилась на траву, другая ложилась к ней на колени, изображая собой «Кострому», несколько других девочек ходили вокруг и пели:

     Костромушка-Кострома,
     Лебедушка-лебеда,
     Белая, румяная.
     У Костромушки-Костромы
     Блины с творогом,
     Кисель с молоком,
     Каша масленая,
     Теща ласковая…

   Когда вся песня пропоется, девочки начинали спрашивать у сидящей на земле: «Жива ль, Кострома?» Девочка отвечала: «Жива». Так расспросы продолжались до трех раз, пока не получали ответ, что «Кострома» преставилась. Потом все девочки начинали тащить «Кострому» за руки, за ноги, бросали и бежали от нее, крича: «Зеленые глаза!». «Умершая Кострома» вскакивала и ловила бегущих. Кого поймает, они уже вдвоем ловили остальных, изловят третью – втроем и так далее до последней играющей. Тем и оканчивалась игра.
   На Всесвятской неделе отмечали также Ярилин праздник, переходящий в зависимости от местности со дня на день, но в большинстве случаев приурочивавшийся к ее последнему дню – заговенью на Петров пост (воскресенью). Праздник сопровождался ярмарками, торжками, кулачными боями («стенка на стенку», деревня на деревню), попойками и разгульными игрищами.
   Ярило – сродни древнегреческому богу Эроту, не чужд Вакху и Аресу (а также древнегерманскому Фрейру), и все они имеют немало общего со всеславянским Перуном. Веселый, разгульный бог страсти, удали представлялся народному воображению молодым красавцем – красоты неописанной: в белой епанче сидит он посадкой молодецкой на своем белом коне, на его русые кудри возложен цветочный венок, в левой руке у него горсть ржаных колосьев, ноги у Ярилы босые. Разъезжает он по полям да нивам, рожь растить. Он – представитель силы могучей, богатырской удали, веселья молодецкого, молодой страсти. Все, что передает животворящему лету весна, воплотилось по воле народного воображения в Яриле. Взглянет Ярило на встречного – тот без вина пьян, без хмеля хмелен; встретится взглядом с девицей-красавицей – мигом ту в жар бросит: так бы на шею кому и кинулась… А вокруг него, по всему его пути по всей дороге Ярилиной, цветы зацветают, с каждым шагом все духовитей, все ярче и цветистей.
   В это время разодетые толпы народа сходились на городскую площадь. Здесь сообща решалось, кому в этом году «ходить» (изображать) за Ярилу. Выбранного заместителя веселого бога наряжали в пестрый кафтан, обвешивали лентами и цветочными перевязями, прикрепляли к рукавам и полам кафтана колокольчики-бубенчики, голову покрывали разукрашенным бумажным колпаком с петушиными крыльями, а в руку давали деревянную колотушку – олицетворение громовой палицы. Под стук, крики и гром шествовал «Ярило» по площади, пел, приплясывал, увеселяя и без того веселую, хмельную толпу. Длился разгул до глубокой ночи, иногда переходя в разнузданное игрище, вызывая со стороны домовитых семьянинов справедливые нарекания.
   В других местах существовал обычай «хоронить Ярилу». Для этого клали особую куклу, изображавшую Ярилу, в гроб-колоду и носили по улицам с причетом и завываниями. Бабы подходили к гробу и плакали в голос. Мужики поднимали куклу, трясли ее и, как будто стараясь ее разбудить, приговаривали: «Баба не брешет, она знает, что ей слаще меду!» Бабы продолжали голосить навзрыд. Наконец гроб закапывали в землю и принимались справлять по похороненному веселые, разгульные поминки, словно чтобы поскорее забыть о причиненном смертью веселого бога горе.
   Стародавний обычай заставлял матерей посылать дочерей невеститься на ярилины игрища. На них допускалось свободное обращение молодежи обоего пола между собой. В начале Всесвятской недели происходило местами «смотрение невест». Для этого девушки сходились в зеленой роще и проводили весь день в играх да песнях, а парни ходили высматривали каждый пару себе по сердцу. Впрочем, все происходило вполне благопристойно.
   Считалось, что на Всесвятской (Ярилиной) неделе особенную силу имели любовные заговоры. А «лихие» люди, замышлявшие злое на своего ближнего, «вынимали след» у него в эти дни, и, по преданию, это являлось особенно действенным средством. Чтобы обезопасить себя от таких чар, многие служили молебны с водосвятием и кропили святой водой в день Всесвятского заговенья все, что их окружало.
   Всесвятские народные гулянья во многих местностях справлялись по кладбищенским погостам. Почти повсеместно сохранялся обычай ходить на Всесвятской неделе в гости к покойникам, на могилки. Здесь все угощались, оставляя чем угоститься и лежащим в сырой земле. Нищие собирали в эти семь дней обильную дань. Местами «угощали» не только покойников, но и домовых: уходя из дому, оставляли стол накрытым и уставленным различными кушаньями и напитками. Великое счастье ожидало, по народному поверью, того хозяина, который, вернувшись домой, находил все съеденным и выпитым.
   «На Всесвятской неделе – всякий кусок свят!», «Невестится невеста, а будет ли толк – Все-Святые скажут!», «Святая неделя – красная, Всесвятская – пестрая!», «Все святые с одним богатырем – Ярилой борются, совладать не смогут!», «Ярило яровые ярит!», «На Ярилу торг, на торгу – толк. Толк-то есть, да истолкан весь!», «Ярило Купалу кличет!», «От Ярилы до Аграфены-купальницы рукой подать!», «На Ярилу пьет баба, на Купалу опохмеляется!» – говорили в народе относительно этого времени.
   Отойдет Всесвятская неделя – со всеми ее приметами, поверьями и обычаями. На дворе Петровки стоят, Петров пост идет.

Аграфена-купальница

   День памяти святой Агриппины (Аграфены) (6 июля (23 июня по ст. ст.) называется «купальницей», потому что приходится накануне дня Ивана Купалы (7 июля (24 июня по ст. ст.). Но некоторые обычаи и обряды, связанные с этим днем, позволяют заключить, что день святой Аграфены получил название «купальница» безотносительно к Ивану Купале. Имеет этот день и другие народные названия: Аграфена – лютые коренья, сбор лечебных трав, обетная каша, ивановские ночи и т. д.
   Так, по всему Русскому Северу крестьяне заготавливали в этот день банные веники на целый год. Для этого бабы и девицы после обеда запрягали лошадь и уезжали в лес ломать молодые березовые ветки. Иногда веники делались из различных пород лиственных деревьев и растений, так что в каждый веник входило по ветке от березы, ольхи, черемухи, ивы, липы, смородины, калины, рябины и по цветку разных сортов. Это уже были обрядовые, ритуальные веники: одним из таких веников парились в этот день в бане, другими обряжали недавно отелившихся коров, третьи перебрасывали через головы или бросали на крышу бани, с целью узнать свое будущее (верили, если веник упадет вершиной к погосту, то бросавший его скоро умрет, а если не вершиной, то останется жить).
   Как и на Ивана Купалу, в день Аграфены-купальницы лихие мужики и бабы в глухую полночь снимали с себя рубахи и до утренней зари рыли коренья или искали в заветных местах клады. А знахари, ложась спать, непременно читали молитвы, приуроченные к этому дню как к кануну Ивана Купалы. В иных местах на Аграфену проявлялось усиленное внимание к нищей братии, для которой посреди деревни ставились столы с постными яствами. Нищих иногда являлось сюда до трехсот человек, и все они кормились за счет деревни.
   Оригинален был и такой обычай. В день Аграфены-купальницы все девушки, взрослые и подростки, расхаживали в своих лучших нарядах по домам и говорили: «Умойте». Это означало: дайте что-нибудь из девичьих украшений – серьги, ленточку, бусы и т. д.
   В день святой Аграфены хозяйки готовили обетную кашу из толченого ячменя. Для этого в складчину, всей деревней, покупали ячмень, варили в общем котле, а потом этой кашей угощали нищих и странников. Помимо каши крестьянки на Аграфену варили все яйца, которые смогли только найти в доме, полагая, что после этого куры станут лучше нестись.
   День Аграфены-купальницы посвящался собиранию трав, имеющих, по народной лекарской науке, целебную силу. Из собираемых в канун Ивана Купалы трав особым уважением пользовались купаленка (желтоголов) и иван-да-марья. С последним связано предание о купавшихся в дождевых потоках Перуне-громовержце и богине Заре, звучащее в купальской песне:

     Иван да Марья
     На горе купались;
     Где Иван купался —
     Берег колыхался,
     Где Марья купалась —
     Трава расстилалась…

   Название «лютые коренья» этот день получил за то, что к этому времени вырастало много крапивы. Ее принято было класть на порог и на подоконники, чтобы в дом не проникла нечистая сила. Помимо крапивы от происков злых духов оберегали молодые деревца осины, их срубали и ставили у ворот или у входа в хлев. Вечером на Аграфену-купальницу крестьяне разводили костры, в которых жгли крапиву и шиповник, чтобы обезопасить себя от бед и несчастий. (Шиповник, как и любое другое колючее растение, считался на Руси прекрасным оберегом и символизировал здоровье, изобилие и удачу.)

Иван Купала

   После Семика и нераздельно связанного с ним Троицына дня главным народным праздником являлся Иванов день (7 июля (24 июня по ст. ст.) – Рождество честного и славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Так как день святого Иоанна Предтечи совпадал с купальскими праздниками, то с распространением христианства он стал называться днем Ивана Купалы или просто Купалой. Значение этого праздника определялось словами старинной народной песни:

     Как у нас в году три праздника:
     Первый праздничек – Семик честной,
     Другой праздник – Троицын день,
     А третий праздник – Купальница.

   Этот праздник справлялся во время летнего солнцестояния, когда светило, достигнув своей высшей точки, делает первый поворот на зиму. Купало и Купальница – это древние Перун и богиня Заря. По поверью, солнце (Перун) сбивается в эти дни с пути-дороги, и ясноокая дева Заря является на помощь светлому богу. Она не только ведет его по стезе, но и каждое утро умывает его росой с напоенных летними благоуханиями лугов, пестреющих к этому времени всеми цветами.
   Купальские праздники совершались во времена язычества в честь свадьбы бога солнца, супругой которого являлась светоносная заря-зарница, и одним из актов этой свадьбы было купание солнца в воде. Отсюда и название этих праздников. В песнях, которые распевали в деревнях на Ивана Купалу, его называли «любовным», «чистоплотным», «веселым». В одной из купальских песен прямо говорится: «Ай, Купала наш веселый, князюшка наш летний, добрый».
   Все эпитеты, которыми наделила Купалу народная песня, нашли объяснение в целом ряде обычаев, приуроченных к этому дню. Так, «любовным» Купала звался потому, что в этот день, раз в году, по народному поверью, расцветает цветок папоротника, обладающий чудодейственной любовной силой, которая перейдет на любого, нашедшего и сорвавшего цветок, при помощи которого, по словам купальской песни, «сердце девичье огнями зажигают на любовь». Впрочем, сердца деревенской молодежи зажигались и без папоротника, потому что еще накануне Ивана Купалы рощи, леса, берега рек и луга оглашались веселыми хороводными песнями, и парни и девушки вместе искали чудодейственные травы, вдали от строгих глаз матерей и отцов. Верили также, что тот, кто сумеет сорвать цветок папоротника, обязательно отыщет зарытый разбойниками клад.
   «Чистоплотным» Ивана Купалу называли оттого, что на заре этого дня принято было купаться, причем этому купанью приписывалась целебная сила. С той же целью отыскать целебную силу поутру Иванова дня женщины шли «черпать росу». Для этого брали чистую скатерть и бурак (круглый короб из бересты), с которыми отправлялись на луг. Здесь скатерть таскали по мокрой траве, а потом выжимали в бурак и этой росой умывали лицо и руки, чтобы прогнать всякую болезнь и чтобы на лице не было ни угрей, ни прыщей.
   Купальская роса служила не только для здоровья, но и для чистоты в доме: ею кропили кровати и стены домов, чтобы не водились клопы и тараканы. От клопов существовало и другое, более радикальное средство. Когда в дом приходил священник и окропив его водой, собирался уходить, нужно было вслед ему мести пол, приговаривая: «Куда поп, туда и клоп». Считалось, что после этого уже ни одного клопа не останется, так как все они перейдут в тот дом, куда далее направится священник.
   Также накануне Ивана Купалы крестьянки обязательно мыли у колодца или на реке так называемые квашенки – кадушки, в которых разводили тесто для ржаного хлеба. (По замечаниям исследователей, эти квашенки только и мыли один раз в год.)
   Во многих областях с Иванова дня начинали ломать прутья березы для банных веников, так как полагали, что веники, срезанные до Иванова дня, приносили вред здоровью (на теле будет чесотка). Вообще, баня, купание в реках и умывание росой составляли один из наиболее распространенных купальских обычаев. Местами он выродился в своеобразный обычай обливания водой всякого встречного. Деревенские парни одевались в грязное, старое белье и отправлялись с ведрами и кувшинами на реку, где наполняли их самой грязной, мутной водой, а то и просто жидкой грязью, и шли по деревне, обливая всех и каждого, делая исключение только для стариков и малолеток. Но охотнее всего, разумеется, обливали девушек, парни врывались даже в дома, вытаскивали и выносили девушек на улицу силой и здесь с ног до головы окачивали водой и грязью. В свою очередь, и девушки старались отомстить парням и тоже бежали на реку за водой и грязью. Начиналась всеобщая свалка, полная веселья, криков и смеха. Дело кончалось тем, что молодежь, перепачканная, мокрая, в прилипшей к телу одежде, гурьбой устремлялась на реку и здесь, выбрав укромное местечко, подальше от строгих глаз старших, купалась вместе, причем и парни, и девушки, разумеется, оставались в одежде.
   В некоторых областях купание в Иванов день признавалось очень опасным, так как в этот день именинником считался сам водяной, который терпеть не может, когда в его царство лезут люди, и мстит им тем, что не только топит всякого неосторожного, но и, затащив его в самую глубь речного омута, глумится над уже мертвым телом.
   Иван Купала повсеместно именовался еще и травником. Название это указывает на народное верование, которое гласило, что все чудодейственные и целебные травы распускаются как раз в ночь на Ивана Купалу, когда творческие силы земли достигают своего наивысшего напряжения. Поэтому знающие и опытные люди, а особенно деревенские лекари и знахари, ни под каким видом не пропускали Иванову ночь и собирали целебные коренья и травы на весь год. Наибольшим вниманием пользовались: петров крест (трава, похожая на простой горох без стручков; крест находится в корне, на глубине) – предохранял от колдунов и нечистой силы; чертогон – трава с теми же свойствами, ее втыкали в трещину над воротами и калиткой (от колдунов) и под крышей (для изгнания чертей); чернобыль-трава – ее заплетали в плети и клали «под Иванову росу» с приговором: «Мать – земля, отец – небо, дайте рабам вашим от этой травы здоровья»; зяблица – помогала от ребячьего крика и от бессонницы, но для успешного действия ее нужно было топить в молоке; расперстьице – порошком этой травы присыпали больные места на теле (порезы, нарывы, опухоли); мария-магдалина – от тоски; богородская трава – для окуривания отелившихся коров. В эту же ночь собирали и травы, которых много было в лесу: купаленку, медвежье ушко, богатенку – их втыкали в стены дома, на имя каждого члена семьи, замечая, чей цветок скорее завянет, тому или умереть в этот год, или захворать.
   Кроме целебных трав, в ночь под Ивана Купалу советовали искать и такие «лютые коренья», «злые былия», как любисток, перелет-траву, разрыв-траву. Перед силой последней, по поверью, не мог уцелеть ни один замок, как бы он ни был крепок.
   После Иванова дня – первый покос. По народной примете этот праздник является также и днем полной зрелости полевых и лесных трав. Недаром и пчела в записанной В. И. Далем пословице говорит мужику: «Корми меня до Ивана, сделаю из тебя пана!» Крестьянин русский говорил: «До Ивана просите, детки, дождя у Бога, а после Ивана я и сам упрошу!», «Коли до Ивана просо в ложку, будет и в ложке!»
   В ночь на Ивана Купалу загорались по полям, берегам рек и холмам праздничные огни. В старину в эту ночь никто не спал, чтобы не набросилась на беспомощного человека разбушевавшаяся нечистая сила. Еще с вечера Аграфены-ку-пальницы было принято разводить на границах села особые ритуальные костры. Обычно в купальском костре сжигали всевозможную рухлядь и чучело ведьмы. При первой вспышке пламени собравшаяся толпа молодежи откликалась огню веселыми купальскими песнями:

     Как на Ивана солнце играло,
     Ходил чижик по улице,
     Ходил чижик по улице,
     Собирал девок на Купало,
     Собирал девок на Купало,
     Молодушек на гулянье,
     А девочек венки вить,
     Молодушек шапки шить.
     А у девочек своя воля,
     А у молодушек дитя малое.

     Приехала купаленка
     На семидесяти тележеньках.
     Привезла нам купаленка
     Добра и здоровья,
     Богатства и почести.

   Девушки, разодетые во все яркое и пестрое и убранные цветами, и парни, схватившись попарно за руки, перепрыгивали через пламя, связывая с удачей или неудачей прыжка судьбу своей супружеской жизни. Верили также, что прыганье через купальские костры избавляет от сорока злых недугов (в том числе от бесплодия). Матери сжигали на купальских кострах рубашки, снятые с больных детей, чтобы вместе с ними сгорела и болезнь. После того как костер догорал, отправлялись купаться на реку. Вода (омовение) и огонь (очищение) в купальских празднествах всегда были неразрывно связаны.
   В некоторых местностях было принято перегонять стада через огни, разложенные в поле в Иванову ночь. Этим предполагалось уберечь скот от всякой заразы. Разбрасывали головешки с Иванова костра по полям и огородам – от червей. Крестьянки вбивали у околицы в землю большой кол, обложенный соломой, в ночь на Купалу зажигали его и, подбрасывая в огонь березовые ветки, приговаривали слова, относящиеся к урожаю льна.

Петров день

   День святых апостолов Петра и Павла (12 июля (29 июня по ст. ст.) имеет народное название Петров день, в котором слилась в народном представлении память об обоих чествуемых святых. Существовали и другие народные названия этого дня: Петры и Павлы, петровки, петровка-голодовка, межипарье, праздник солнца, праздник покровителя полей, Петровские жары, играние солнца, Петровские торги, Петровские гулянья, Петровская дань.
   День Петра и Павла считался также праздником рыбаков, так как апостол Петр повсюду был известен как покровитель рыбного промысла, а среди приозерных и приречных жителей носил даже имя «рыболова». Рыбаки ему молились об удачном улове и сохранении жизни, служили молебны, а в некоторых местах установился даже обычай ежегодно, в день святых Петра и Павла, собирать «Петру-рыболову на мирскую свечу», которая ставилась в храме перед его образом. И день этот в некоторых местностях назывался Петры-рыболовы. К Петрову дню приурочивалась большая часть сделок, заключавшихся между ловцами и рыбопромышленниками, раздававшими ловцам мелкими участками свои воды – отдельно на каждую рыболовную пору. Петровым днем заканчивалась весенняя и начиналась летняя рыболовная пора; завершались расчеты по весеннему лову и заключались новые сделки на лето; устанавливалась новая плата за ловлю (с лодки или с сети) и производилась расценка живого рыбного товара, который ловцы обязаны сдать.
   Апостол Петр – один из наиболее чтимых на Руси святых угодников Божьих. Его имя часто встречается в народных сказаниях, в пословицах и поговорках, в духовных народных стихах. На «апостола-ключаря», которому, по преданию, Господь передал ключи от Царства Небесного, перешли в народном представлении многие черты древнеславянского Перуна-громовника, низводителя дождей, растителя злаков и творца урожаев. Апостол Петр считался одним из самых надежных покровителей засеянных хлебом («даром Божьим») полей.
   В одном из памятников русской литературы рассказывается, например, что шел апостол Петр путем-дорогой. Притомился, устал, проголодался святой путник. Пришлось проходить ему мимо нивы. И увидели его пресветлые очи человека, пашущего на волах. Обратился к нему апостол и попросил хлеба. Вскинул глаза на просившего пахарь, остановил волов и побежал за хлебом к своему селенью. Умилился душой святой путник и «без него взоравше ниву и насеявше, и прииде с хлебы и обрете пшеницу зрелу».
   По народному сказанию, в конце весны – начале знойного лета, в грозовую пору, идет на небесах постройка «чертога райского». Топоры (молнии) сами, без плотников, рубят стены здания нерукотворного, ударяя по тучам, громоздящимся каменными горами; расступается под топорами «облачен-горюч камень», отверзаются окна-двери рубленые.

     Из-за той горы, из-за высокой,
     Слышен тонкий голос, тонкий голос.
     Топоры звенят, топоры звенят,
     Каменья тешут, каменья тешут,
     Церковь муруют, церковь муруют,
     В три двери, в три двери – в три облака.
     У одних дверей идет Сам Господь,
     У других дверей – Матерь Божья,
     У третьих дверей – святой Петр.
     Перед Милым Богом органы играют,
     Перед святым Петром свечи горят,
     Перед Матерью Божьей роза расцветает,
     А из той розы пташка вылетает:
     И не пташка то, а Сам Милый Господь, —

   поется в старинной русской песне. «Милый Господь» олицетворяет в этой песне солнце. Пречистая Дева заступает здесь на место языческой Лады, апостол Петр поставлен взамен Перуна-громовника. Горящие свечи – это молнии, гудящие органы – громовые раскаты, расцветающая роза – утренняя заря, из цветка которой и вылетает на небесный простор птица-солнце.
   В другом песенном сказании святой Петр является спутником Господа, шествующего за золотым плугом «в поле, в поле, в чистом поле». Ходит за Богом пахарей апостол-ключарь, коней погоняет. А Матерь Божья рядом с ними поспешает, семена носит, Своего Сына просит: «Зароди, Боженька, яру пшеничейку, яру пшеничейку и ярое житце!»
   В деревенской глуши представляли апостола Петра разъезжающим на златорогом олене по небесному полю над колосящимися земными нивами.
   По народному крылатому слову, на Петров день красное солнышко играет, как на Светлое Христово Воскресение: какими-то особенными цветами, которые искрятся и переливаются как радуга. Рано-рано поутру ходила заигравшаяся далеко за полночь в хороводах деревенская молодежь «караулить солнце». (Этот обычай – караулить солнце – первоначально был установлен с целью отогнать от села русалок, которые в Петров день своими злыми шалостями причиняли немало вреда посевам.) Всплывет из-за горы небесное светило, заиграет разноцветными лучами – радуются собравшиеся караульщики. Встретив солнышко, молодежь обыкновенно еще не расходилась по домам, а заплетала венки на ветках деревьев, преимущественно на березах, – с теми же символами, какие придавались венкам на Троицын день. А после с веселыми песнями расходились по дворам, Ладу вспоминали, Петров день величали. Этими песнями начинались Петровки – петровские гулянья, хороводы, проходившие вплоть до первого Спаса.
   Часто в это время молодежь занималась проказами: подпирали кольями дома, собирали все, что попадалось под руки, сани, повозки, бороны, бревна, кадушки – одним словом, что по оплошности хозяев оставлено в эту ночь на улице, разбрасывали по селу, по дороге, так что хозяева на Петров день весь день разыскивали и собирали свое имущество. Те же хозяева, у кого поспели на огороде овощи, как то: лук, морковь, огурцы, – всю ночь караулили свой огород. Тот же, кто оставил свой огород без караула, наутро находил его опустошенным; не трогали только те овощи, которые в сыром виде не едят.
   На Петров день в старину крестьяне отдыхали. В этот день начиналось разговенье с Петрова поста. Каждая семья заблаговременно готовилась к Петрову дню: пекла, жарила, варила, запасалась водкой. Вечером в деревнях устраивали застолья, так называемые «обетные угощения», «отводные столы»: приглашали гостей и родственников, многие из которых в этот день приезжали даже из дальних деревень, но принимали участие в застолье, главным образом, только женатые люди и старики, – деревенская же молодежь еще с вечера уходила в поле «караулить солнышко». Тещи приносили петровские угощенья зятьям, сами на угощенье напрашивались, кумовья проведывали крестников, приходили с пшеничными пирогами, угощали друг друга сваты.
   Девушки вечером 12 июля плели венок, который надевали на голову коню любимого человека. Если венок не падал и вернувшийся утром хозяин видел его на голове коня, то осенью девушка смело могла ждать сватов.
   Наши предки связывали день Петра и Павла с летним солнцестоянием, которое праздновали в рощах. Там устраивали игрища, в том числе качели, напоминавшие оборот солнца, водили хороводы, тоже воспринимавшиеся как символ солнца. Девушки с парнями на качелях на Петра и Павла веселились с послеобеденного времени и до глубокой ночи. В народе так и говорили: «Как ни сторонись, девка, а на петровских качелях с пареньком покачаешься!», «Петровы качели – девичье веселье!», «На Петров день качались, к Покрову свадьбу справили!» и т. д.
   В старину были местности, где на Петров день жители сходились на три ключа-родника умываться «петровой водицей» и угощаться при этом хмельными напитками. Это умывание сопровождалось песнями, плясками, веселыми играми. Например, собравшиеся парни гуляли посреди девушек, закрыв себе лица платками. Девушки должны были угадывать парней, угадавшей предвещалось в скором времени сыграть свою свадьбу.
   С XVII века вошло в обычай заводить по богатым селам петровские торги. А еще гораздо раньше принято было в Петров день «ставиться на суд по зазывным грамотам», т. е. этот день являлся сроком для судов, а также для взносов дани, пошлины.
   К Петрову дню следовало подготовить косы и серпы, на него приходился второй, поздний, покос. «С Петрова дня – красное лето, зеленый покос!», «Женское лето – до Петра, с Петрова дня – страдная пора!», «Далеко кулику до Петрова дня!», «Худое порося и в Петровки зябнет; дворянская кровь и в Петров день мерзнет!», «В Петров день и барашка в лоб (можно разговеться)!», «С Петрова дня зарница хлеб зарит!», «Петр и Павел жару прибавил!», «Утешили бабу петровские жары голодухой!», «Петровка – голодовка, Спасовка – лакомка!» – говорили опытные крестьяне. «Коли дождь на Петра – сенокос мокрый!», «На Петров день дождь – сено как хвощ (жесткое, на корм не очень годное), зато урожай не худой; два дня дождя – хороший, три – богатый!», «Если просо на Петров день в ложку – будет и на ложку!» – приговаривала деревенская Русь.
   Как ни парило после Петрова дня, как ни томил летний зной пахарей и жниц, а недаром дошло до нас народное слово: «Прошли Петровки – опало (с деревьев) по листу, пройдет Илья (2 августа (20 июля по ст. ст.) – опадет и два!» Замолкает к Петрову дню все певучее царство: соловей – и тот поет до заветной поры. «На Петров день и кукушка подавится ватрушкой!» – говорили хозяйки, напекая из остававшейся к тому времени муки творожных ватрушек с яйцами, на радость ребятам и старикам.

Ильин день

   2 августа (20 июля по ст. ст.) – день святого пророка Илии – с незапамятных времен справлялся на Руси с особыми, веками установившимися обрядностями, непосредственно связанными с бытом народа-пахаря, все благосостояние которого зависело от земли-кормилицы. Этот день отмечен в народной памяти целым рядом разнообразных примет, пословиц, поговорок, заклятий и сказаний, отразившихся, как в зеркале, в народных обычаях, свято соблюдаемых по завету предков.
   В представлении народной Руси с Ильей-пророком слились многие черты древнеязыческого Перуна – повелителя громов, утолявшего летнюю жажду земли живительными дождями, таившими в себе зачатки ее плодородия. Это в старину, несомненно, являлось одной из главных побудительных причин почитания посвященного празднованию его памяти дня среди народа, только-только начинавшего расставаться с обожествлением стихий природы. Впоследствии, когда утратилась в народе сама память о былом язычестве, ветхозаветное сказание о земной жизни святого пророка только укрепило вековые связи между ним и его почитателями на Руси. Сказочные же черты, приуроченные к его грозному облику, уцелели во всей своей суровой красоте.
   Святой пророк Илия остался в народе хозяином громов, могучим седым старцем с грозными очами, разъезжающим из конца в конец по тверди небесной, по беспредельным небесным полям, на своей запряженной крылатыми конями колеснице. Карающая рука его сыплет с надзвездной высоты огненные каменные стрелы-молнии, поражая испуганные сонмы бесов, злых демонов, прочей нечисти и преступивших закон Божий сынов человеческих. Его непреклонное сердце не смягчат ни вопли, ни стоны пораженных, и взор его не остановится на зрелищах земных несчастий. Совершив правосудие неба, он, как бурный вихрь, мчится на своей сверкающей колеснице все дальше и дальше, и по могучим плечам его только рассыпаются седые кудри да по ветру развевается белая, серебристая борода. Как и в былые времена, льет он на землю дождевые потоки. Под его покровительство отданы Богом земные нивы, орошаемые потом трудового люда. В гулких раскатах грома слышался русскому крестьянину то грохот колес огненной колесницы пророка, то стук копыт его четырех коней, по быстроте могущих сравниться разве с одним ветром. «Быстрее коней Ильи – только ветер!» – говорит старинная пословица.
   Русские народные сказки, поселяющие святого Илью на «острове Буяне», отводят ему важное место среди стихийных существ, влияющих на жизнь трудовую и человеческую. На этом острове, лежащем в неизведанных пределах «моря-окияна», как известно из дошедших до нас заговоров, сосредоточены все громы-молнии небесные, вся сила бурь и ветров. Но здесь же восседают «и дева Зоря, и пророк Илия». Последний привлекал к себе взоры всех, трудящихся на земле. Его молили не только о ниспослании дождей («Илья сухой»), но и о прекращении ливней («Илья сухой»). К нему обращались с мольбами об охране от ружейных ран, об удаче на охоте, об излечении от сибирской язвы и даже, как ни мало вяжется это с представлением о его грозном величии, о счастье в любви. Множество всевозможных заговоров и заклятий связано с его грозным и, по мнению народа, всемогущим именем.
   «Встану я, раб Божий, – говорится, например, в одном из этих заговоров, – пойду под восточную сторону, к морю-окияну. На том окияне-море лежит бел-горюч камень алатырь, а на камне святой пророк Илья с небесными ангелами. Молюсь тебе, святой пророк, пошли тридцать ангелов в златокованом платье, с луками и стрелами, да отбивают и отстреливают от раба Божьего уроки и призоры, и притки, щипоты и ломоты, ветроносные язвы…»
   Могущество Ильи-пророка, имеющего, по народному верованию, власть даже над ангелами, грозой гремит над всеми темными силами. Своими стрелами поражает он духов тьмы; во время грозы превращаются они в змей и прочих гадов, заползают в укрытия, но и там небесные стрелы находят их и убивают на радость добрым людям, чествующим пророка Божьего. Но горе тем от его грозного гнева, кто не чтит его, кто, внимая злобе своей, плодит только злую гордыню на ниве жизни. В одной из старинных сказок «громовник Илья» говорит «огненной Марии» (Пресвятой Деве), плачущей над грехами человечества: «Станем молить истинного Бога – пусть даст нам ключи от неба, и затворим семь небес, наложим печать на облака, да не падет из них ни шумящий дождь, ни тихая роса три года, и да не родится ни вино, ни пшеница…» И «ключи» эти, по словам других памятников народного творчества, «дались ему в руки от истинного Бога», волен он и в дожде, и в засухе. По своему желанию может он побивать градом поля грешников, поражать насмерть злых людей. Но в то же время заботится он о нивах добрых пахарей, побивает стрелами всякую «гнусь» земную, поедающую посевы. «Если бы не побивал их Илья-пророк, то земля не родила бы хлеба», – говорили в народе.
   Таков, по представлениям народа, Илья-пророк, олицетворяющий собой праведный гнев Божий. Повсюду на Руси именовался он «грозным», и повсюду день, посвященный его памяти, считался одним из самых опасных. Каждый год в Ильин день ждали на Руси дождя и грома. Вёдро в этот день предвещало пожары. Ильинским дождем умывались для предохранения от всяких вражьих чар, соединенных с болезнями. Во многих местах крестьяне даже постились всю Ильинскую неделю, чтобы предотвратить гнев пророка и спасти от его стрел свои поля, свои села и скотину. Сам день святого пророка называли «сердитым» и проводили его в полнейшей праздности, никто не должен был работать в поле – ни жать, ни косить, ни убирать сено, даже самая пустая работа считалась великим грехом и могла навлечь гнев Ильи. Вся деревенская Русь твердо верила, что упорных ослушников, никогда не почитающих праздника Ильи-пророка, он убивает громом. Если в этот день на небе появлялись тучки, народ с боязнью следил за ними глазами; если доходило дело до грозы, эта боязнь переходила в панический страх: все население забивалось в дома, затворяли наглухо двери, занавешивали окна и молили пророка сменить гнев на милость.
   В некоторых местах соблюдался старинный обычай собираться в этот день всем приходом к церкви и сгонять туда рогатый скот. Священника просили окропить «животину» святой водой. После обедни выбирали и покупали всем миром одно животное, за которое уплачивали хозяину собранные деньги. Это животное потом закалывали, мясо его варили в общем котле и разделяли присутствующим на торжестве за деньги, которые после обращали в пользу церкви. Также в этот праздник пели молебны над чашками с зерном – для плодородия.
   Предупредительные меры принимались даже накануне Ильина дня. Крестьяне еще с вечера окуривали свои дома ладаном, а все светлые предметы, вроде самовара, зеркала и т. п., закрывали полотном или вовсе выносили из избы на том основании, будто бы пророк Илья считает такие предметы предосудительной роскошью, неприличной в крестьянском быту.
   «Святой Илья зажинает!» – говорили в народе и перед началом жатвы связывали снопом на корню колосья, посвящая их покровителю урожаев со словами: «Илье-пророку – на бородку!» В некоторых губерниях это делалось перед окончанием жатвы. К оставленному в поле «кусту хлеба» все относились с благоговением, похожим на страх. «Кто дотронется до закрута – того скорчит!» – говорили старики и приводили для убеждения легкомысленной сельской молодежи бесчисленные примеры в подтверждение своих слов.
   С Ильиным днем кончались, по народным приметам, летние красные дни. «Илья лето кончает, жито зажинает; первый сноп – первый осенний праздник!» – говорили крестьяне. Народная мудрость гласит: «На Илью до обеда – лето, после обеда – осень!», «До Ильина дня сено сметать – пуд меду в него накласть, после Ильина – пуд навозу!», «До Ильи поп дождя не умолит, после Ильи – баба фартуком нагонит; до Ильина дня и под кустом сушит, а после Ильина дня и на кусту не сохнет!» А между тем как раз в это время народ и ждет вёдра для уборки хлебов, потому что, по его словам: «До Ильи дождь – в закром, после Ильи – из закрома!»
   На Ильин день не работали в поле, но готовились к этому празднику именно работами. «К Ильину дню заборанивай пар!», «До Ильи хоть зубом подери!», «К Ильину дню хоть кнутом прихлыстни, да заборони!», «До Ильи – хоть хлыстом за-хлыщи!» – в этих поговорках слышится голос деревенского опыта, веками выработанного земледельческого труда. Единственная работа, допускавшаяся в праздник святого Ильи-пророка, это первое подрезывание сотов на пчельнике. В этот же день пчеловоды перегоняли последние рои пчел и подчищали ульи. Считалось, что «пчелка – Божья работница», что ее работа «Богу на свечку» охраняет ее от гнева разящего громами пророка. По верованию пчеловодов, Илья-громовник не ударит громом в улей, хоть бы укрылся за ним нечистый дух.
   На Ильин день не выгоняли и скот на пастбище. Народ убежден непоколебимо, что в этот праздник открываются волчьи норы и «весь зверь бродит на свободе». Кроме того, существовало опасение, что разгневанный пророк может поразить и выгнанную в поле скотину, и пастуха.
   К этому времени вода в реках становилась все холоднее. Это также связывалось в представлении народа с чествуемым праздником «дождящего и гремящего» пророка. «До Ильи народ купается, а с Ильи – с рекой прощается!», «С Ильина дня работнику две угоды: ночь длинна, да вода холодна!» Дни становятся все короче («Петр и Павел к ночи час прибавил, Илья-пророк – два приволок!»), а работы в полях прибывает и прибывает. «Илья-пророк копны считает», а кое-где уже есть за солом и «новая новина на Ильин день». По словам деревни: «Ильинская соломка – деревенская перинка!», «Знать осень на Ильин день по снопам!», «То и веселье ильинским ребятам, что новый хлеб!», «У мужика та обнова на Ильин день, что новинкой сыт!», «Знать бабу по наряду, что на Ильин день с пирогом!» Жатва яровых, сеновоз, сев озимых, молотьба – на все надо немало времени. И беда, если этому помешают дожди, – если не умолит народ грозного Илью, беспощадного в своем праведном гневе.
   Последние летние, переходящие на осень грозы гремят все грознее. От удара огненных стрел Ильи-пророка из каменных гор выбегают, по народному верованию, родники и быстрые речки, не замерзающие даже в студеную зимнюю пору. Им приписывалась чудодейственная сила. Нередко над ними ставили кресты и часовни с иконами святого пророка Илии и Божьей Матери, к которым впоследствии совершались торжественные крестные ходы каждый Ильин день, а в другое время – при молебствиях в дни засухи.
   Во многих старинных песнях святой пророк Илия сливается с личностью былинного Ильи Муромца. Подвиги этого богатыря земли Русской приписываются Илье-пророку. Во многих местностях, где, по преданию, конь Ильи Муромца выбивал копытом родники, ставились часовни во имя святого Илии. В свою очередь, громовые раскаты грома объяснялись «поездкой богатыря Муромца на шести конях по небу».
   Всюду, где встречается имя грозного пророка Ильи в дошедших до наших дней памятниках русского народного творчества, он является в венце своего праведного гнева на нечестивых грешников и с отеческими заботами о благочестивых и добрых. С каким обликом жил он в представлении отдаленных предков русского простолюдина, таким и остался в народе.

Первый (Медовый) Спас

   14 августа (1 августа по ст. ст.) – день, на который приходится церковный праздник Происхождения Честных Древ Креста Господня, в народе слывет под название первого Спаса. Это один из последних летних, предосенних праздников народной Руси, привыкшей начинать с этого дня первый озимый посев хлеба. «Первый Спас – первый сев!», «До Петрова дня взорать, до Ильина заборонить, на Спаса засевать!», «Спас – всему час!», «Спасов день покажет, чья лошадка обскачет (то есть кто вовремя, и даже раньше других, уберется в поле)!» – пословицы эти, приуроченные к первому Спасу, ясно показывают, что этот день следует считать одним из так называемых земледельческих праздников. Эти праздники с древнейших времен справлялись всеми народами, «сидевшими на земле», по образному выражению русских летописцев.
   Русский народ издавна был не только хлебопашцем, но и пчеловодом. Первый Спас у него не только «первый сев», но и Спас Медовый. В этот день на Руси «ломали» первый мед на пчельниках. Утро 14 августа начиналось у пчеловода на пасеке. Он старательно осматривал все свои ульи, выбирая среди них самый богатый по медовому запасу. Облюбовав улей, он «выламывал» из него соты и, отложив часть их в новую, не бывшую в употреблении деревянную посудину, относил в церковь. После обедни священник освящал принесенные соты – «новую новину» от вешних и летних трудов пчелы, «Божьей работницы». Часть освященного меда тут же делилась между нищими, поздравлявшими пчеловодов с Первым Спасом. «На Первый Спас и нищий медку попробует!» – говорит пословица. А затем большая половина этого праздника проходила у заботливого хозяина возле пчел, до вечерней зари шла по пчельникам горячая работа. Вечером каждый пчельник обступала толпа ребят и подростков с чашками, а то и просто с сорванными поблизости широкими листьями лопуха в руках. Целый год деревенская детвора ждала Первого Спаса – знала, что не обнесут, не обделят их в этот медовый праздник ни на одном пчельнике. Недаром говорится: «Спасовка – лакомка». Пчеловод щедрой рукой накладывал ребятам их «долю» из особого корытца, куда соскребались из выламываемых ульев обломки сотов. А разлакомившиеся ребята причитали:

     Дай, Господи, хозяину многие лета,
     Многие лета – долгие годы!
     А и долго ему жить – Спаса не гневить,
     Спаса не гневить, Божьих пчел водить,
     Божьих пчел водить, ярый воск топить —
     Богу на свечку, хозяину на прибыль,
     Дому на приращение,
     Малым детушкам на утешение.

   На следующий после Первого Спаса день пчеловод начинал заботиться об «ограбленной» им пчеле: подставлял куль-ям в корытцах «сыту» (медовую жижу, сильно разбавленную водой) на прокорм «Божьей работнице».
   Вместе с медом освящали в церкви овощи первого урожая и семена. К Первому Спасу варили также «медяные» квасы и угощали всех, пришедших в гости. Несмотря на то, что все Спасы на Руси приходились на время поста, праздновались они легко. На постном столе оказывались медовые пряники, блины с медом и маком, пироги, булочки, плюшки с маком.
   С Петрова дня до Первого Спаса кипела в полях страдная бабья работа. Но ни в какое другое время не водилось столько хороводов, не пелось столько песен, как в эту рабочую пору. Вечерами – чуть не до утренней зорьки вся молодая деревня пела-заливалась…
   После Первого Спаса не слышно уже ни одной песни, с самого начала Успенского поста и до осенних покровских свадеб, особенно обильных в хлебородные веселые годы, умолкали все деревенские певуны.
   На Первый Спас устраивались так называемые «сиротские и вдовьи помочи». Работа «помочью» – это работа за угощение, праздничная работа, на которую сходились по большей части после обедни, до обеда. «На вдовий двор хоть щепку кинь!», «С миру по нитке – голому рубаха!» – с сирот и вдов за работу помогающие им на Первый Спас много не спрашивали; бывало и так, что не только помогал им «мир», а и сам наносил в избу всяких припасов. «Ты – за себя, мы – за тебя, а Христов Спас – за всех нас!» – говорили об этом, вызванном сердобольностью обычае.
   С Первого Спаса начинали собирать мак. Поэтому и называли этот праздник еще Маковеев день, Макей, Маковеи. С этого дня по народному сельскохозяйственному дневнику, записанному рукой природы в памяти старожилов, предписывалось бабам защипывать горох, а мужикам – готовить гумна. В этот же день исстари велось освящать новые колодцы. Умышленно засорить чужой, а тем более общественный колодец, считалось большим грехом.
   К этой поре начинают отцветать лесные и полевые цветы. Пчелы мало-помалу перестают добывать мед. Зато к Первому Спасу все еще алеет в лесу малина – на соблазн детворе. «Первый Спас: Авдотьи-малиновки, доспевает малина!» – говорят в деревне. С Ильина дня до этого праздника вода в реке успевает так сильно похолодеть, что на него в последний раз лошадей купают. И крестьяне твердо были уверены в том, что если после Первого Спаса выкупать лошадь, то она не переживет предстоящей зимней стужи: «кровь застынет».
   Любимая птица русского простого народа – домовитая ласточка, по старинной примете, накануне этого дня в последний раз облетает деревню. С Первого Спаса у нее забота: об отлете – «за синее море, на теплые воды». И хотя это на деле не всегда подтверждалось, почти всюду можно было услышать поверье, что ласточки отлетают «в три раза, в три Спаса» (14, 19 и 29 августа). После обедни на Первый Спас сбегалась за околицу деревенская детвора – «просить касаток». Затевались веселые игры на лугу, во время которых несколько сторожевых зорко следили, не пролетит ли из деревни ласточка. За первой же случайно вылетевшей на сборище птичкой ребята бросались всей гурьбой и бежали с припевами наподобие следующего:

     Ласточка-касатка!
     А где ж твоя матка?
     Где твои братцы,
     Где твои детки,
     Где ж твои сестрицы?
     Испей Спасовой водицы!
     Улетать – не отлетай,
     До спожинок доживай!

   Обрадованная повстречавшейся летуньей детвора возвращалась в деревню, уверенная, что ласточка-касатка и впрямь послушается уговоров и не покинет деревни до самых спожинок (госпожинок, дожинок), то есть до Третьего Спаса, когда на всех полях дожинается последний сноп. «Ласточка весну начинает– осень накликает!» – по старинной народной поговорке.
   Первый Спас в некоторых местностях отмечался проводами лета, устраиваемыми всеми девушками и парнями также за околицей, на «выгоне», или в лугах, за речкой. Веселая толпа молодежи с песнями несла наряженную в сарафан и кокошник куклу, сделанную из новой соломы, и топила ее в речке или разрывала ее на клочки, пуская их по ветру. Впрочем, проводы лета в большинстве местностей приурочивались к более позднему времени – к бабьему лету, и только в очень немногих совершались на Медовый Спас.
   Первый Спас именовался также «мокрым», потому что в этот день, по установлению церкви, совершался крестный ход на реки и источники для водоосвящения. После водосвятия крестьяне последний раз купались в реке.

Второй (Яблочный) Спас

   Праздник Преображения Господня, празднуемый 19 августа (6 августа по ст. ст.), именовался на Руси Вторым Спасом и повсюду считался праздником урожая и плодов земных. Народ называл этот праздник также Спас-Преображением, добавляя к нему еще прозвище Спаса Яблочного, потому что к этому времени поспевали сладкие румяные садовые яблоки. С этого времени разрешалось есть садовые плоды и огородные овощи. Вторая половина присловья «Петровка – голодовка, Спасовка – лакомка» относится и к этому Спасу в той же мере, что и к Первому – Медовому.
   День этот крестьяне чтили как очень большой праздник, но редко отдавали себе отчет в истинном значении того события, которое вспоминает церковь 19 августа. Только кое-где Второй Спас называли Спасом на горе (название, позволяющее заключить о знакомстве со Священным Писанием), в большинстве же случаев крестьяне не знали, что такое Преображение Господне, и считали Второй Спас просто праздником земных плодов. Сообразно с этим, в приходских церквях в этот день выставлялись столы, на которых были навалены горы гороха, картофеля, огурцов, репы, брюквы, ржи, ячменя, яблок и прочего. Все эти плоды урожая священник после обедни благословлял и читал над ними молитву, за что благодарные прихожане ссыпали ему в особые корзины так называемые «начатки», то есть понемногу от каждого сорта принесенных плодов.
   После этого крестьяне разговлялись яблоками. Деревенская Русь считала грехом есть до второго Спаса какие-нибудь плоды, и если кому-нибудь случалось, по забывчивости или от невоздержания, попробовать яблоко раньше срока, тот человек не должен был их есть в течение сорока дней после Спаса, чтобы тем самым искупить свою вину. Особенно должны были воздерживаться от преждевременного вкушения плодов те из крестьян, у которых в младенческом возрасте умерли дети, так как верили – на том свете на серебряных деревьях растут золотые яблочки и эти яблочки раздаются только тем умершим детям, родители которых твердо помнят закон и строго воздерживаются от употребления плодов до Второго Спаса.
   В старые годы в некоторых деревенских уголках сохранялся добрый обычай, выраженный в пословице: «На Второй Спас и нищий яблочком разговеется!» Все бедняки наделялись в этот день яблоками от щедрот имеющих собственные сады. Больные получали разговенье у себя на дому. Кто не исполнял этого установленного обычая, того считали за человека, недостойного общения. Старые люди говаривали о таких не сердобольных хозяевах-садоводах: «А не дай Бог с ними дела иметь! Забыли они старого и сирого, не уделили им от своего богатства малого добра, не призрели своим добром хворого и бедного!»
   Молодежь при яблочном разговенье придерживалась обычая загадывать о своей судьбе. Желание, задуманное в ту минуту, когда проглатывается первый кусочек Спасова яблочка, должно было, по старинному поверью, непременно исполниться. В деревнях красные девицы, разговляясь на Второй Спас яблоками, приговаривали: «Что загадано – то надумано! Что надумано – то сбудется! Что сбудется – не минуется!»
   В некоторых областях с днем Преображения Господня связывался особый обычай, известный в народе под названием «столованья». На площади перед церковью ставили длинный ряд столов, покрывали их чистыми скатертями, и все деревенские хозяйки брали на себя обязанность наполнить эти столы всевозможной снедью, которая съедалась прихожанами после обедни. В других местах сохранялся обычай всеобщего разговения горохом. Отслужив в поле молебен, крестьяне всем селом устремлялись на гороховое поле и до самого вечера лакомились зелеными стручками, не различая своей полосы и чужой. Это гороховое разговенье было истинным праздником и величайшим наслаждением для деревенской детворы, которая целый день ныряла в зеленых кустах и наедалась до того, что под конец уже на животе переползала с полосы на полосу.
   Со Второго Спаса начинали по садам снимать яблоки. Еще за несколько дней до Спаса зорким хозяйским глазом осматривали весь яблочный урожай. Затем приступали к спешной работе, несмотря на то, что день праздничный. «Время не ждет, – говорили хозяева, – всему свой час!» И впрямь опасно было сидеть сложа руки на Спас-Преображение – к этому празднику не только яблоки, но и яровые хлеба доспевают. Не за горами и ненастные осенние дни. «После Второго Спаса дождь – хлебогной!» – как же было не спешить с уборкой хлебов крестьянину? А со съемкой яблок торопились еще и потому, что «вовремя убрать – вовремя продать».
   Накануне Спас-Преображения в некоторых местностях происходило в деревнях заклинание сжатых полей, или «заклинание жнивы». Делалось это для того, чтобы нечистая сила не поселилась на сжатом поле и не выжила с него скот, для которого оно будет осенним пастбищем. Рано утром выходили на поля «знающие слово» старые люди и приговаривали, обращаясь лицом на восток: «Мать сыра земля, уйми ты всякую гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела!» После произнесения этих слов, оберегающих, по мнению знахарей, поля от козней темной силы, заклинатели поливали землю конопляным маслом из принесенной стеклянной посудины.
   Затем поворачивались к западу и произносили: «Мать сыра земля, поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую!» Снова проливали масло на землю, и снова читали слова заклинания, обращенные на этот раз к югу: «Мать сыра земля, утоли ты все ветры полуденные с ненастьем, уйми пески сыпучие с метелью!» Эти слова сопровождались новым возлиянием, после чего, обратившись к северу, говорили заключительные слова своеобразной языческой молитвы: «Мать сыра земля, уйми ты ветры полуночные с тучами, сдержи морозы с метелями!» Склянка с маслом после этих слов бросалась со всего маху наземь и разбивалась. Существовало поверье, что сила этого заклинания, произносимого (не в полном виде) и при первом выгоне скота на весенний подножный корм, действительна всего только год, и необходимо повторять его каждое лето накануне Второго Спаса.
   Все дни начиная с Первого Спаса и до Спас-Преображения сопровождались в народном представлении особыми приметами. Существовал, например, обычай 15 августа (2 августа по ст. ст.) поить лошадей «через серебро». Лошадей, в последний раз выкупанных на Первый Спас, приводили на следующее утро к колодцу, бросали в него серебряный пятачок, зачерпывали воды, опускали в бадью другой «заветный» пятачок и поили коня. Соблюдением этого обычая думали умилостивить домового, продолжающего после этого по-хорошему, по-доброму хозяйничать в доме. Напоенные в этот день «через серебро» лошади «добреют и не боятся лихого глаза». Монета, опускаемая в бадью, должна была скрытно от всех домашних и тем более от посторонних храниться в конюшне под теми яслями, из которых ела сено напоенная по описанному обряду лошадь. При соблюдении этого условия двор, по народному поверью, ограждался от конского падежа.
   Если 16 августа (3 августа по ст. ст.) ветер дул с южной стороны и кружили по дороге пыльные вихри, то опытные крестьяне ожидали в шедшую за наступающей осенью зиму больших снегов. В этот день выходили на перекрестки «допрашивать вихрь о зиме». Допрашивавший должен был захватить с собой нож и петуха. Как только начинала виться на перекрестке пыльная воронка, гадатель вонзал нож в ее середину, держа в это время кричавшего петуха за голову. Затем производился сам «допрос» «летучего полуденного духа». По преданию, вихрь отвечал на задаваемые вопросы, и все предсказанное им сбывалось с замечательной точностью.
   «Со Спас-Преображения погода преображается!», «Пришел Второй Спас – бери рукавицы про запас!» – говорили в деревне. Если все еще дышали летом августовские дни, ночи после 19 августа веяли осенним холодком – «Дело-то идет к Покрову, а не к Петрову (дню)».
   Вечером на Спас-Преображение в Новгородской и соседних областях в старые годы собирался хоровод молодежи, отправлявшейся за околицу, в поле. Здесь на пригорке, с которого было видно всю местность на далекое расстояние, молодежь делала остановку и принималась следить за близким к закату солнцем, коротая время за веселым, шумным разговором. Как только солнце красное начинало опускаться за горизонт, собравшиеся прекращали разговоры и смех, и хоровод степенно запевал:

     Солнышко, солнышко, подожди!
     Приехали господа-бояре
     Из Велика-де Новагорода
     На Спасов день пировать.
     Уж вы ли, господа-бояре,
     Вы, бояре старые, новгородские!
     Стройте пир большой
     Для всего мира крещеного,
     Для всей братии названной!

     Строили господа-бояре пир,
     Строили бояре новгородские
     Про весь крещеный мир.
     Вы сходитеся, люди добрые,
     На велик-званый пир;
     Есть про вас мед, вино,
     Есть про вас яства сахарные.
     А вам, крещеный мир,
     Бьем челом и кланяемся!

   Эта «провожавшая солнце» песня, хотя и повествовала о «большом пире», сама звучала не особенно весело. Настроение народа на Спас-Преображение словно провожало красное солнышко не только на закат, но и на зимний покой. До спожинок еще более недели, потому-то и обращался народ в своей песне к согревающему землю, щедрому на дары прекрасному светилу с мольбой: «Солнышко, солнышко, подожди!»

Спожинки Третий (Хлебный) Спас

   28 августа (15 августа по ст. ст.) церковь празднует день Успения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Присно-девы Марии. В старину крестьяне рассказывали следующую легенду о смерти Божьей Матери. Богородица прожила на свете шестьдесят два года; двадцати двух лет родила она сына Иисуса и умерла спустя десять лет после Его смерти. Объятая великой материнской скорбью, она, после Голгофы, ходила на гору Елеонскую и там просила у своего Божественного Сына последней милости – скорее освободить ее от тягостной земной жизни и принять к Себе, на небо. Там же, на горе Елеонской, явился к ней архангел и благовествовал: «Мати! Молитва твоя услышана, и ты будешь принята на небо». Но слова Божественного вестника сбылись только тогда, когда истек десятый год после кончины Спасителя мира.
   Существовала особая легенда и о похоронах Богоматери. Когда в гробу ее несли на кладбище, из какого-то дома выбежал еврей и хотел было опрокинуть гроб, чтобы тем оскорбить христианскую святыню и поколебать веру в сердцах тех, кто принимал участие в траурной процессии. Но Господь не допустил такого кощунства, и, по слову Божьему, с небес слетел ангел с огненным мечом и отсек дерзновенному еврею руки. Чудо это произвело глубокое впечатление на всех присутствующих, но больше всего на самого еврея, который сразу же уверовал в Богородицу и стал горячо молиться Ей, после чего у него снова приросли отсеченные руки.
   На кладбище Божья Матерь была опущена в могилу, но тело Ее не осталось в земле, а нетленным было взято на небо. Об этом ученики Христовы узнали следующим образом. При похоронах Богоматери не было ученика Фомы, который, по свойственному ему маловерию, захотел разрыть могилу, чтобы собственными глазами убедиться, действительно ли Мать Иисуса скончалась и покоится в земле. Но когда могилу разрыли, там уже остались одни пелены, тела же не было – оно вознеслось на небо.
   День Успения Пресвятой Богородицы считался не только постным, но даже траурным днем, по крайней мере, старухи-крестьянки любили в этот день одеваться во все черное, в память о праведной кончине Богоматери.
   В крестьянском быту день Успения Пресвятой Богородицы считался днем окончания жатвы и был одним из важнейших земледельческих праздников, посвященных завершению полевых работ и встрече осени. До Успения полагалось, по установившемуся в незапамятные годы обычаю, успеть дожать последний сноп в озимом поле. Потому назывался этот день «спожинки», «дожинки» («спожинать» – кончать жатву, дожинать хлеб). В других областях называли его «госпожинки», вероятно, от «госпожи», то есть «Владычицы» – Богородицы.
   «У нас уже спожали!», «И у нас спожинают (дожинают последки)!» – говорили в народе, встречаясь на Успение. В этот день кончается двухнедельный Успенский пост, во время которого деревня, живущая «на земле», должна «успеть» в поле. К Успеньеву дню «поспевает все слетье», после него начинаются «осенины», и дело не на шутку идет к зиме. По народному изречению, «с Успенья солнце засыпается», а потому деревенский опыт говорит, что «до Успенья пахать – лишнюю копну нажать», «озимь сей за три дня до Успенья да три дня после Успенья». Народная примета, предостерегающая пахаря от запаздывания с полевыми работами, только в редких случаях не оправдывалась на деле.
   На спожинки – там, где к этому времени заканчивалась жатва, – по деревням устраивали «мирскую складчину», варили «братское пиво» и пекли праздничные пироги из новой муки. На пирушки созывались все родные и добрые соседи – «пировать Успеньщину». В урожайный год в этот день закалывали купленного на мирские деньги барана. В старину в этот день крестьяне собирались гурьбой на боярский двор, где и праздновалось окончание жатвы, сопровождавшееся приуроченными к нему обрядами. Жницы обходили все сжатые поля и собирали оставшиеся не срезанными колосья. Из них свивался венок, переплетенный полевыми цветами. Этот венок надевали на голову молодой красивой девушке, и затем все шли с песнями к городской усадьбе. По дороге толпа увеличивалась встреченными крестьянами. Впереди шел мальчик с последним сжатым снопом в руках. На крыльцо выходили боярин с боярыней и боярышнями и приглашали жниц во двор, принимая венок и сноп, которые после ставились в покоях под божницей. Угостившись на боярском дворе, толпа расходилась по домам. Иногда «дожиночный» сноп наряжали в сарафан, приделывали к нему из палок подобие рук и надевали на него белую кичку (праздничный головной убор замужней женщины), а затем несли «именинника» в помещичью усадьбу, где песнями напрашивались на угощение, во время которого сноп-именинник стоял на столе. В некоторых местностях существовал обычай обвязывать последними колосьями серпы и класть их на Третий Спас (29 августа (16 августа по ст. ст.) под иконами.
   В день Успения мужички считали своим долгом принести колосья нового хлеба в церковь, на литургию, чтобы «Успенье-Матушка» благословила их труды и помогла благополучно управиться с молотьбой, защитив свезенный хлеб от пожаров и всякого несчастья. Жницы же, дожиная последний сноп накануне Успеньева дня, замаявшись на летней страде, катались («купались») по сжатой полосе, приговаривая:

     Жнивка, жнивка!
     Отдай ты мою силушку:
     На песть, на колотило,
     На молотило,
     На кривое веретено!

   Этим надеялись они набраться новых сил для дальнейших, осенних и зимних, бабьих работ. На возвращающихся с «дожинок» баб и девушек поджидавшие их у околицы молодые парни выливали ведра воды. Иногда при этом пелась подобающая случаю песня вроде следующей:

     Пошел колос на ниву,
     На белую пшеницу.
     Уродись на лето,
     Рожь с овсом,
     Со дикушей,
     Со пшеницей:
     Из колоса – осьмина,
     Из зерна – коврига,
     Из полузерна – пирог.
     Родись, родись,
     Рожь с овсом!

   По народной примете, этим обычаем обеспечивались плодотворные дожди на будущие весну и лето. А заканчивалось все обычно крестьянскими пирушками, которыми жнецы как бы вознаграждали себя за изнурительную работу.
   В праздник Успения Пресвятой Богородицы в деревнях принято было святить новый хлеб. Это происходило за обедней, когда каждый добрый хозяин приносил с собой в церковь свежеиспеченный каравай нового хлеба. До возвращения с ним из церкви дома никто не ел ни крошки: все дожидались «свяченого куска». Разговлялись на этот день прежде всего хлебом. Остаток каравая тщательно завертывался в чистую холстину и клался под образа. Кусочками его «пользовали» больных, твердо веря в их целебную силу. Считалось большим грехом уронить хотя бы малую крошку от такого каравая на пол, а тем более – растоптать ее ногами.
   На Русском Севере принято было подавать на Успеньев день «дежень» (толокно). Женщины ели его, похваливали и вели беседы о прошедшей жатве. Девушки пели в Успеньев вечер, за толокном-деженем, приличные случаю песни. А старики прикидывали, подсчитывали («по суслонам») собранный урожай. Детвора до поздней ночи шумела в этот день у завалинок, проводя время в веселых играх, перемежавшихся звонкими припевами. Заливались, по всей деревне разносились молодые голоса:

     Дожали, дожили,
     Оспожинки встретили,
     Каравая начали,
     Толокна проведали,
     Гостей угостили,
     Богу помолили!
     Хлебушко, расти!
     Времечко, лети, лети —
     До новой весны,
     До нового лета,
     До нового хлеба!..

   С Успеньева разговения начинались по деревням осенние «посиделки», «засидки», «беседы». Время не ждет: до Покрова только-только успеть молодежи досидеться до свадеб. Принято было не засылать сватов раньше чем через две недели после спожинок. А известно исстари, что «первый сват другим дорогу кажет». Потому-то и начинали деревенские красавицы присматривать себе женихов после Успения. «С Успеньщины не успеешь присмотреть – зиму тебе в девках просидеть! – увещевала красну девицу старая пословица, взятая из крестьянского быта, тесно связанного с полевыми работами и твердо помнящего, что „на белом Божьем свете всему – свой час!“»
   Перед спожинками старые люди ходили на воду наблюдать за течением. Если реки, озера и болота не волновались ветром и лодки стояли спокойно, то говорили, что осень будет тихая и зима пройдет без метелей.
   От спожинок, дожинающих последний сноп, рукой подать и до досевок. Как упоминалось выше, народный опыт отводил на окончание озимого сева всего три дня после Успения. К последнему дню августа (18 августа по ст. ст.) хороший хозяин должен был бросить последнюю горсть жита в землю. О запоздавших ленивцах, оправдывавших свою лень недосугом, в народе говорили: «До Фролова дня (31 августа (18 августа по ст. ст.) сеют ретивые, после Фролова – ленивые!» и «Кто сеет рожь на Фролов день, у того родятся одни Фролки».
   Третий Спас (29 августа (16 августа по ст. ст.) празднуется в честь Нерукотворного Образа, поэтому его еще называли Спас на полотне (то есть образ, икона). В честь этого праздника в Нижнем Новгороде проводилась ярмарка, где торговали различными тканями. «Первый Спас – на воде стоят, Второй Спас – яблоки едят, Третий Спас – холсты продают», – говорили в народе.
   Крестьяне называли Третий Спас «ореховым», потому что к этому времени в Центральной полосе России поспевает лесной орех. Орехи на Руси считались символом богатства. В старину верили, что если носить с собой орех – двойчатку или тройчатку (два или три ореха на одной веточке), то не будешь испытывать недостатка в деньгах.
   На Третий Спас соблюдался обычай загадывать о посеве. Из дожиночного снопа, о котором говорилось выше, брали три колоса. Вылущенные из них зерна, из каждого отдельно, зарывали в землю на примеченном укромном месте. Если раньше и лучше всех взойдут зерна первого колоса – значит, лучший урожай даст в будущем году ранний сев; если зерна второго – средний; третьего колоса – поздний сев.
   К празднованию Третьего Спаса начинали готовиться накануне. Хозяйки с вечера ставили опару, чтобы рано утром 29 августа испечь каравай из «новой» муки. Отсюда и одно из названий этого Спаса – Хлебный. «Третий Спас – всем праздникам праздник (урожай собран и можно накрыть богатый стол)», «Третий Спас хлеба припас», «Хорош Третий Спас – зимой будет квас», «Хорошо, если Третий Спас на полотне, а хлебушко – на гумне». Тем не менее Третий Спас был известен далеко не во всей России. Там же, где его праздновали, этот день почти не выделялся в ряду деревенских будней, если не считать церковных молебнов и обычая печь пироги из нового хлеба.

Иван Постный

   Под таким названием известен в народе день Усекновения главы пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна (11 сентября (29 августа по ст. ст.). Событие, которое в этот день вспоминает церковь, было очень хорошо известно крестьянам, что видно из многочисленных обычаев и правил, которые с удивительной строгостью соблюдались в крестьянской среде. Цель всех этих событий состояла в том, чтобы не вызывать никаких воспоминаний о мученической кончине великого праведника и всячески избегать таких действий и поступков, которые напоминали бы об этом грустном событии. На этом основании считалось непростительным грехом брать в руки что-то острое – ножи, топоры, косы и прочее, чтобы не оскорбить священной памяти пророка Божьего, так как это напоминало тот меч, которым отсекли голову Иоанну Крестителю.
   На Ивана Постного не ела деревенская Русь ничего, имеющего круглую форму, и даже щей не варили, так как капустный кочан напоминает своим видом отсеченную голову. На Предтечу не рубили капусты, не срезали мака, не копали картофель, не рвали яблок. Избегали есть и красные предметы (например, арбузы), на том основании, что это напоминает кровь, а так же не принято было есть что-либо на блюде, чтобы не вызывать воспоминаний о том блюде, на котором лежала голова Крестителя.
   Все эти правила соблюдались чрезвычайно строго, так что если хозяйка забывала накануне нарезать хлеб, то в день Иоанна Крестителя хлеб уже ломали, а не резали, из опасения, чтобы на хлебе не выступила кровь, как немой укор нарушителям обычая. Для большей же крепости соблюдения этих правил, крестьяне повсюду верили, что нарушителей наказывает сам Иоанн, посылая неурожаи на плоды, а то и просто отнимая руки и лишая языка.
   Хорошо зная суть события, которое вспоминается церковью 11 сентября, крестьяне, тем не менее, путались в подробностях земного жития Иоанна Крестителя. Они переделывали Священную историю на свой лад, восполняя пробелы точного знания собственной фантазией. О святой жизни Иоанна рассказывали, например, так: «Иоанн не ел хлеба, не пил вина и никак не ругался. Весь он был в шерсти, как овца, и только после крещения шерсть с него свалилась». А о том, как Иоанн крестил народ, передавали так: «Кто приходил к Ивану креститься, он первым долгом бил того человека железным костылем, чтобы грехи отскочили, как пыль от платья, и потом уже крестил». Крестьяне, рассказывая о кончине Иоанна, всегда присовокупляли, что голову Крестителя апостолы нашли в капусте, отчего, между прочим, и считалось большим грехом ходить в этот день на огороды рвать капусту, так как на ней под ножом непременно выступят алые пятна крови. В некоторых местах считали даже за правило обрывать в день Ивана листья капусты, так как капля крови с головы Крестителя, брошенной в огород, будто бы упала на капустный лист.
   При таком трогательном и благоговейном почитании Крестителя Господня крестьяне, само собой разумеется, проводили в строжайшем посте день, посвященный его священной памяти, отчего этот день и носит название Ивана Постного. Считалось большим грехом даже есть рыбу (хотя на Ивана Постного рыбы в реках особенно много). Но особенно непростительными считались пьянство, песни и пляски. Первое потому, что Иоанн явил собой высокий образец подвижнической жизни и никогда не пил вина, а второе – оттого, что песнями и плясками злая Иродиада добилась головы Иоанна. Кроме строгого поста, крестьяне в день Иоанна Крестителя считали своим долгом непременно побывать в церкви, где люди, страдающие головными болями, испрашивали себе у этого святого исцеления.
   Не длинен был этот пост, всего двадцать четыре часа, но памятовали о нем и обо всех приуроченных к нему благочестивых обычаях не менее, чем об Успенском или Филипповском постах. «Пост – к душеспасенью мост!», «Иван Постный обыденкой живет, да всю матушку Русь на посту держит!», «Поститель Иван – пост внукам и нам!», «Иван Постный невелик, а перед ним и Филиппов пост кулик!», «Кто на Ивана, Крестителя Господня, скором жрет – тот в рай не попадет!», «На Постного Ивана вся скоромь мертвым узлом затянута (запрещена)!», «Не соблюдешь Иван-пост, прищемишь в аду хвост!», «Кто Ивану Крестителю не постит – за того и сам набольший поп грехов не умолит!», «Кто все посты постится, за того все четыре Евангелиста! А кто и на Ивана Постного скороми не ест – тому сам Истинный Христос помога!» – этими народными изречениями дню 11 сентября придается особое значение, ставящее память Иоанна Крестителя Господня на недосягаемую высоту.
   Имя Иван – самое обиходное на Руси. «На деревне Иванов – что грибов поганых!», «Дядя Иван – и людям, и нам!», «Шестьдесят два Ивана святыми живут», – говорит народ и начинает перечислять: Иван Богослов, Иван Златоуст, Иван Постный, Иван Купала, Иван Воин, заканчивающий Святки и начинающий свадьбы Иван Бражник (20 января (7 января по ст. ст.), Иван Долгий (21 мая (8 мая по ст. ст.) и т. д. «Поститель-Иван, – как говорилось в крестьянском быту, – делит мясоед пополам». Хотя это выражение, напоминающее о Филипповках (Рождественском посте), в немалой степени грешит против истины: до Филиппова заговенья (27 ноября (14 ноября по ст. ст.) еще целых два с половиной месяца.
   С Ивана Постного осень считалась на деревенской Руси вступившей во все свои неотъемлемые права. «Иван Постный – осени отец крестный!», «С Постного Ивана не выходит в поле мужик без кафтана!», «Иван Предтеча гонит птицу за море далече!», «Иван-Поститель пришел, лето красное увел!», «С Иван-поста мужик осень встречает, баба свое – бабье – лето начинает», «Если журавли с Ивана Крестителя на Киев (на юг) пошли-потянули – будет короткая осень, придет нежданно-негаданно ранняя зима», – говорят в народе.
   За двое суток до сентябрьского Семена (дня памяти святого Симеона Летопроводца) идет Иван Постный – полетовщик. В старые годы подводились к этому дню все расчеты по наймам в Москве белокаменной и во многих других русских городах. Высчитывалась к Иван-посту всякая полетняя плата, собирались полетние дани, приходил конец «полетним грамотам» (договорам). Если поднимались цены на рабочие руки, то можно было услышать среди трудового люда: «Нынешний Иван Постный – добрые полетки!» Когда же плата начинала падать, то рабочий народ сокрушенно повторял: «Прошлое слетье – не в пример скоромнее, полетоктого гляди весь мужичий год на Великий пост сведет!»
   Устраивались 11 сентября ярмарки-однодневки, «ивановские торги» по многим городам, пригородам и селам. Торговали не только всякой обиходной снедью, но и различными заманчивыми привозными товарами, про которые сложились к этому случаю поговорки: «На Ивана Постного в кармане скоромная копейка шевелится!», «На Иванов торг и мужик идет, и баба зарится!», «Красное лето работой, а Иван-полеток – красными товарами да бабьими приглядами!» Но не было на этих постных торгах ни особого веселого разгула, ни угарного шумного похмелья, как это всегда бывало в ярмарочную пору.
   «Пей, купец, на Иван-торгу квас да воду, закусывай пирогами ни с чем!», «Никто с поста не умирает!», «С поста не мрут, с обжорства дохнут!», «Кто пьет-зашибается не в пору – распухнет с гору!», «На Постника-Ивана не пригубь больше одного стакана!» – приговаривал народ по этому случаю. Ходили между наскоро сколоченными торговыми палатками крикливые квасники, тороватые пирожники, калачники-саечники, продавцы щедро сдабриваемых постным маслом гречишников, сбитеньщики и другая торговая братия, оживляющая торг своими разноголосыми выкриками. Играли, шумели местами и балаганы, несмотря на то, что Иванов торг – постный. «Смех – не грех, – говорил русский народ, – а коли грех, так меньшой из всех!», «Смехом слезу не перешибить, так весь свой век в кручине прожить, счастья-радости вовек не нажить!»
   «На Ивана Постного хоть и пост, да разносол!» – говорила управившаяся с полевыми работами деревня. И впрямь, было чем угостить гостей хлебосольному домохозяину в этот постный полетний праздник. Вместо запретного круглого пирога хозяйки пекли «долгий» (удлиненной формы). Начинка находилась знатная: грибы грузди, маслята, рыжики, которых в эту пору было «хоть лопатой сбирай да граблями огребай». Кроме грибов, шедших и на похлебку, и на закуску, всякой ягоды можно в пироги завернуть: костяники, черники, брусники, голубики, смородины. В огороде найдутся гостям на угощенье свекла, морковь, редька. Овсяный кисель, не говоря уже о ягодном, тоже ставился на стол. Умела деревенская Русь и постный праздник справить честь по чести, когда Бог благословлял урожаем за труды праведные. «Не до праздника, не до гостей, когда не только в церкви, но и на гумнах – Иван Постный!», «Не бойся того поста, когда в закромах нет пуста! Страшен мясоед, когда в амбарах жита нет!», «В год хлебородный – пост не голодный!», «Господь хлебца уродит – и с поста брюхо не подводит!» – повторяла деревня, для которой каждый урожайный год составлял истинное благословение.
   До двадцатых годов XIX столетия соблюдался в народной, богатой обычаями Руси праздничный торжественный обряд, приуроченный непосредственно к дню 11 сентября. Собиралась молодежь в этот день со всего села к околице. Туда заранее кем-нибудь из старых людей приносилась накануне приготовленная глиняная кукла, одетая в холщовый саван, без малого в человеческий рост. Особенностью этой куклы было то, что она делалась без головы. Эту безголовую куклу поднимали две молодые девушки и бережно, в полном молчании несли на руках впереди толпы к реке, где на самом крутом берегу останавливались и клали ношу наземь. Вся толпа начинала причитать над куклой как над дорогим и близким покойником. Затем оплаканного глиняного покойника поднимали на руки двое молодых парней и при вопле толпы с размаху бросали в воду. Эта обезглавленная, в саване кукла олицетворяла святого Иоанна Крестителя, слившегося в народном представлении с побежденным темными силами красным летом.
   В старину существовали также определенные особенности празднования Иванова дня, составлявшие исключительную принадлежность какой-нибудь одной местности. Так, например, в Вологодской губернии день Ивана Постного назывался иначе «репным» праздником, так как до этого дня нельзя было есть репу и засеянные ею полосы должны были оставаться неприкосновенными, под страхом «срамного» наказания. Само наказание также представляло собой вологодскую особенность. Оно состояло в том, что всякого, кого застанут до Иванова дня в репных посадках – будь то мужик, баба, парень или девка, – непременно разденут догола, обмотают на голове одежду и в таком виде проведут по всей деревенской улице. При этом желающим предоставлялось право бить наказываемого, хотя на практике никто этим правом не пользовался, а все ограничивалось смехом и шутками.
   На Ивана Постного наблюдали за полетом птиц. «Лебедь летит к снегу, а гусь к дождю», «Лебедь несет на носу снег», «Ласточка весну начинает, соловей лето кончает», «Сколько раз бухало (филин) бухать будет, по столько кадей хлеба будешь молотить с овина», «Чай, примечай – куда чайки летят», – длинный ряд примет-поговорок народных «погодоведов» заканчивается остроумным замечанием: «Петух не человек, а свое все скажет и баб научит!»
   Иван Постный – последний предосенний праздник по старому календарю – был на Руси «полетним» не только потому, что завершал собой летние красные дни, открывая широкую дорогу ненастной осени, но и потому, что являлся заключительным праздником целого года. Через двое суток после этого дня, опять же по старому календарю (1 сентября по ст. ст.), начиная новый год, шел день Новолетья.

Семен Летопроводец (Новолетье)

   Первый день сентября (14 сентября по н. ст.), на который приходится празднование памяти святого Симеона Столпника, с XV по XVIII век считался на Руси днем Новолетья, с этого дня начинался новый год. 1 сентября 1699 года Петр Первый в последний раз «торжествовал, по древнему обычаю своих предков, начало нового лета и на большой Ивановской площади, сидя на престоле в царской одежде, принимал от патриарха благословение, а от народа приветствие, и сам поздравлял его с новым годом, который в 1700 году он уже праздновал 1 января». В допетровские же времена цари московские и всея Руси справляли сентябрьское Новолетье заодно с русским народом. День святого Симеона, заканчивавший старое и начинавший новое лето (год), а потому и называвшийся днем Симеона (Семена) Летопроводца, являлся одним из торжественных дней общения царя с народом, во множестве стекавшимся не только со всей Москвы белокаменной, но даже из всех ближайших пригородов в стены златоглавого Кремля.
   В правовом отношении день нового года имел в старину немалое значение для народной жизни. Он – вместе с Рождеством Христовым и Троицыным днем – был сроком, когда следовало приезжать в Москву «ставиться на суд пред государем и его боярами». Кто из судившихся не являлся на срочный суд, тот считался виновным, и его противнику выдавалась «правая грамота». Царю представлялись на рассмотрение те особо важные дела, которые не могли разрешить на местах. Суд царев считался равным Божьему. Этот день, по установившемуся с давних времен и вошедшему в силу закона обычаю, являлся сроком уплаты оброков, пошлин и податей. С этого же дня обыкновенно начинались и прекращались все условия и договоры, заключавшиеся поселянами между собой и с торговыми людьми. С него сдавались во временное пользование земли, рыбные ловли и всякие другие угодья. В условиях договора так и писали: «На Семин день я, нижеподписавшийся, обязуюсь…» и т. д.
   В старину соблюдались в Семенов день на Руси обычаи – «постриги» и «сажание на коня», о которых сохранились летописные свидетельства с XII века. Постриги совершались над сыном-первенцем в каждом русском семействе начиная с великокняжеского. Обряд пострига великокняжеских детей происходил в церкви и совершался епископом; у бояр и простолюдинов это делалось дома, в присутствии ближайшей родни, рукой крестного отца. Выстриженные на темени младенца волосы передавались матери, зашивавшей их в ладанку. Кум и кума выводили крестника на двор, где отец дожидался их с объезженным конем, на которого и сажал своего первенца. Кум водил коня под уздцы, а отец придерживал сына рукой. У крыльца отец снимал ребенка с коня и передавал его куму, в свою очередь вручавшему крестника куме – «из полы в полу», с поклонами. Кума вела младенца к его матери и приветствовала последнюю ласковым словом. В горнице подносились куму и куме подарки, а они отдаривали крестника. За торжественным обедом кум с кумой разламывали на голове крестника пирог с пожеланиями «новопостриженному» всяческой удачи в жизни. Эти обычаи дольше всего сохранялись у казаков и старообрядцев.
   Название «летопроводец» присвоено Семину дню потому, что к этому времени наступает конец лета, о чем можно заключить и по народным земледельческим поговоркам: «Семин день – свалка с плеч», «Семин день – семена долой» (то есть конец посеву), «В Семин день до обеда паши, а после обеда пахаря с поля гони» (намек на то, что с наступлением сентябрьских дней ясная утренняя погода к полудню часто сменяется холодом и ненастьем). Неделя с Семина дня называлась на Руси Семенскою. Называется она также бабьим летом – это было начало женских сельских работ, с этого дня бабы начинали «засиживать» вечера. С Семенова дня сельским женщинам всяких забот было чуть ли не больше, чем мужику-домохозяину. С этого времени в деревнях начинали мять и трепать пеньку, мыть выбранный лен и расстилать его по лугам. Вечером начинали ткать холсты, затевали «супрядки» – садились за прялки и веретена.
   Семен Летопроводец – день «запашек» (опахивания) полей – для ограждения их от всяких напастей со стороны вечно враждующей с народом-пахарем нечистой силы. В этот же день во многих местностях в обычае было перебираться в новые дома и справлять новоселье. Варилась брага, пеклись пироги, на пирушку зазывались хозяевами нового дома тесть с тещей, сваты, дяди и кумовья. Гости присылали и приносили на новоселье хлеб-соль и подарки – каждый по своему состоянию, кроме кума и кумы, которые обязательно должны были принести полотенце и мыло. Пирушка затягивалась, только поздним вечером провожали гостей. Но еще до прихода гостей совершался обряд: ни один крестьянин не решался перейти в новое жилище, не пригласив на новоселье старого хозяина, дедушку-домового. В покидаемой избе в последний раз топилась печь. Старая бабка, остававшаяся на прежнем пепелище одна, выгребала из печки все угли в печурку. В полдень она поспешно собирала в припасенный заранее горшок все непогасшие до того времени угли, накрывала его скатертью и, обращаясь к заднему углу избы, говорила: «Милости просим, дедушка, к нам на новое жилье!» Затем бабка уходила на новый двор, где у распахнутых настежь ворот ее ожидали хозяева с хлебом-солью. Подойдя к воротам, старуха стучалась в верею (один из столбов, на которые навешиваются створки ворот) и спрашивала: «Рады ли хозяева гостям?» «Милости просим, дедушка, к нам на новое место!» – с поклонами отвечали ей ожидающие. Старуха шла в новую избу, в сопровождении несущих хлеб-соль хозяев, и ставила горшок с углями на стол. Взяв скатерть, она трясла ею по всем углам и высыпала угли в печурку. После этого только и возможно было, по суеверному мнению, есть хлеб-соль в новом доме. Горшок, в котором был перенесен «домовой», разбивался и зарывался под передний угол нового дома.
   Деревенская молодежь не отставала от стариков в суеверных обычаях – впрочем, почти всегда превращая их в игры, забавы. Так, во многих местах с днем Семена Летопроводца, совпадавшего с древним праздником в честь Белбога, связывался «потешный» обычай хоронить мух, тараканов, блох и прочих насекомых, одолевавших крестьян в избах, покровителем которых и считался названный славянский бог. Похороны устраивали девушки, для чего вырезали из репы, брюквы или моркови маленькие гробики. В эти гробики сажали горсть пойманных насекомых, закрывали их и с шутливой торжественностью (а иногда с плачем и причитаниями) выносили из избы, чтобы предать земле. При этом во время выноса кто-нибудь должен был гнать мух из избы полотенцем и приговаривать: «Муха по мухе, летите мух хоронить» или «Мухи вы мухи, Комаровы подруги, пора умирать. Муха муху ешь, а последняя сама себя съешь».
   Обычай хоронить мух и тараканов наблюдался по всему северу России, причем даже детали его везде были одни и те же, и только кое-где вместо полотенца советовали изгонять мух штанами, в полной уверенности, что это средство неизмеримо действеннее, так как муха, изгнанная штанами, навсегда теряет охоту возвращаться в избу снова.
   С изгнанием мух была связана и особая примета: «Убить муху до Семина дня – народится семь мух; убить после Семина дня – умрет семь мух». Обычай этот практиковался не только на Семенов день, но и на Воздвижение, и на Покров, и на некоторые другие праздники.
   В то время как девушки хоронили мух, парни, тайком собиравшиеся поглядеть на девичью забаву, высматривали себе подходящих невест. После похорон погребальщицы, разряженные в свои лучшие наряды, шли вместе с выбегавшими к ним из своей засады парнями пить брагу, и вслед за тем деревня оглашалась протяжной хоровой песней:

     Ай, на горе мы пиво варили;
     Ладо мое, Ладо, пиво варили!
     Мы с этого пива все в круг соберемся;
     Ладо мое, Ладо, все в круг соберемся!..

   Семенов день с давних пор чествовался не только сельскими работниками, но и охотниками. В старину в этот день выезжали бояре охотиться на зайцев. Существовало поверье, что «от семенинского выезда лошади смелеют, собаки добреют и не болеют» и что «первая затравка наводит зимой большие добычи».
   Существовало связанное с этим днем любопытное поверье об угорь-рыбе. На утренней ранней зорьке выметывается она в Семен-день из воды на берег и ходит по лугам на три версты, по росе. Сбрасывает она с себя все лихие болезни – на пагубу человеку. Поэтому и не советовали знающие люди выходить до спада росы в этот день на берег реки. Угорь слыл на деревенской Руси запрещенной рыбой. Говорили, что можно его есть, только когда «семь городов наперед обойдешь – никакой яствы не найдешь», да и тогда запрещалось есть голову и хвост угря. Народное суеверие принимало его за «водяного змея, хитрого и злобного», поясняя при этом, что за великие прегрешения на этого змея наложен запрет на жало: «не жалить ему веки вечные ни человека, ни зверя». Знахари заставляли угря быть вещим помощником в их гаданиях. Они клали его на горячие угли и по направлению его прыжков старались обозначить место, где ворами спрятана какая-либо пропавшая вещь. При этом они заклинали его именем святой Марфы, матери Симеона Столпника, память которой чествуется в один день с ее преподобным сыном.

Рождество Богородицы (оспожинки)

   Праздник Рождества Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии отмечается 21 сентября (8 сентября по ст. ст.). Именуется он также и Малой Пречистой, в отличие от Большой Пречистой – праздника Успения Пресвятой Богородицы (28 августа (15 августа по ст. ст.). Есть и другие народные названия этого дня: аспожки, оспожин день, оспожинки, госпожинки, осенины, вторая встреча осени, аспасов день, пасекин день, день луковой слезинки. Во времена язычества в этот день отмечали праздник урожая и поклонялись богиням плодородия, любви и брака Ладе и Лели, матери и дочери. После Крещения Руси древняя традиция не забылась. Праздник Рождества Богородицы отмечался с размахом, в народном представлении он соединился с праздником урожая, который получил название оспожинки. На него встречал народ с особыми обычаями «матушку-осенину». При видимом благополучном результате жатвы оспожинки справлялись иногда в течение целой недели: чем урожайнее было лето, тем продолжительнее праздник. Приуроченное к празднествам церковного цикла и обнимающее собой период времени от Успения Пресвятой Богородицы до Покрова, это деревенское пиршество развертывалось по всем правилам хлебосольства и со всеми приемами гостеприимства по преданию и заветам старины и по возможности широко и разгульно. В прежние времена все, у кого был покрепче достаток и веселье на душе, делали приготовления к празднику заранее: варили пиво (символизировавшее щедрость природы) по числу ожидаемых гостей (от 10 до 15 корчаг), закалывали собственных овцу или барана, покупали говядины, голову и бычьи ноги для студня, доставали рыбы для кулебяки, хотя избранный день и выпадал на скоромный, и пекли пирог из домашней пшеничной муки с примесью купленной крупчатки (лучшего сорта белой пшеничной муки самого тонкого помола). Центральное место на столе снова отводилось караваям – главному обрядовому угощению на оспожинки.
   За день-два до праздника бежали по селу малолетки с зовом на пиршество родственников, предпочитая тех из них, кто сам был в состоянии отплатить угощеньем на своем празднике. Исключение составляли зятья, особенно молодые: ни тесть, ни теща не обходили их приглашением, даже если сами не рассчитывали на ответное. Для обоих очень важно было, чтобы между ними и свекром со свекровью дочери существовали добрые, мирные отношения, по пословице: «Не для зятя-собаки, а для милого дитяти». Не приглашенный свекор мог не отпустить своего сына и его жену к родителям снохи. Вот почему сват и сватья у тестя и тещи их сына – главные гости, которые и за стол садились в передний угол, под самые образа. Впрочем, такие отношения продолжались до семейного раздела. Как только отец зятя отделял сына с семьей, он ни в коем случае уже не мог рассчитывать на зов к своему свату.
   Крестьяне при соблюдении правил праздничного хлебосольства принимали в расчет еще и равенство семей. Если в одной семье число взрослых членов значительно превышало число таких же членов в другой семье, то последняя нередко уклонялась от хлебосольства в отношении первой. Но если между двумя семьями устанавливались хлебосольные отношения, то они уже поддерживались долгое время, до крупных изменений в семейном строе. На праздники приглашались прежде всего глава родственной семьи, его жена и старшие сыновья с женами и детьми – это из дома тестя в гости к зятю, если он уже был самостоятельным хозяином. Если же зять в своей семье был на вторых ролях – тогда приглашались только тесть с женой. Приглашение целой семьи происходило только тогда, когда обе семьи чересчур сдружились и когда они были примерно равночисленны.
   Из дома свата, в первые годы после свадьбы, тесть приглашал самого свата с женой и старшего сына, если таковой был, и затем и других членов семьи, пользовавшихся в ней особенным влиянием. Дети зятьев в гости к своему деду брались все без исключения: они пользовались особенно нежным уходом и заботой со стороны своей бабушки по матери. Нередко они оставались у дедушки с бабушкой на несколько дней после праздника. Вообще, для детей это было самым приятным временем в течение всего года, а в гостях у бабушки и у деда они чувствовали себя полными хозяевами.
   В деревнях в этот день родственники также ходили в гости к новобрачным – «навестить молодых, посмотреть на их житье-бытье, поучить уму-разуму». Хозяин угощал родню праздничным обедом и хвастался добром, нажитым со времени женитьбы, показывал все молодое хозяйство: рухлядь всякую в доме, зерно в закромах, упряжь в сараях. Все это сопровождалось поднесением пива, причем иные краснословы приговаривали: «Аспасов день – поднесеньев день. Лей, лей, кубышка! Поливай, кубышка! Пейте, гости, пейте-хозяйского добра не жалейте!» Также считалось обязательным приглашение молодых к родителям.
   В день Рождества Богородицы крестьяне обычно с утра шли в церковь на молебен, а потом отправлялись к родникам помолиться Пресвятой Деве.
   Конечно, праздничное веселье усугублялось и разнообразилось там, где храмовые праздники самого дня 21 сентября сопровождались ярмарочными съездами и торжками.

Воздвижение

   Приближается к концу сентябрь-листопад – приходит на святую Русь праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня (27 сентября (14 сентября по ст. ст.), установленный церковью в память обретения святой царицей Еленой Креста, на котором был распят Спаситель мира – Сын Божий. В старинных летописях 27 сентября называли «ставров день» (от греческого stauros – крест). В глубокой древности в этот день было принято рисовать кресты на дверях домов, притолоках и матицах (толстое бревно-балка, врубленное поперек здания). Такие кресты ставились мелом, углем, чесноком, кровью жертвенного животного или тестом, вырезались ножом на домашней утвари. Деревянные небольшие крестики клали в ясли коровам и лошадям. Если не было крестика, то клали перекрещенные ветки рябины, которая являлась символом яркого света, отпугивающего нечисть. Таким образом крестьяне «закрещивали» самые опасные места в доме от происков нечистой силы.
   Судя по некоторым народным поверьям, русские крестьяне не вполне знали, в чем состоит истинный смысл и значение церковного праздника Воздвижения. Верили, например, что в этот день все змеи, ужи и вообще все пресмыкающиеся «сдвигаются» (то есть сползаются) в одно место, под землю, к своей матери, где и проводят целую зиму, вплоть до первого весеннего грома, который служит как бы сигналом, разрешающим «гадине» выползать из чрева матери-земли и жить на воле. Вот почему на праздник Воздвижения (или, по народному выражению, Сдвиженья) мужики на весь день тщательно запирали ворота, двери и калитки, из боязни, чтобы гады, ползущие к своей матери под землю, не заползли по ошибке на двор и не спрятались там под навозом или в соломе. Крестьяне, впрочем, верили, что начиная с Воздвижения змеи не кусаются, так как каждая «гадина», ужалившая в это время человека, будет строго наказана: всю осень, до первого снега и даже по снегу, будет ползать зря, не находя себе места, пока не убьют ее морозы или не проткнут мужичьи вилы.
   Наряду со змеями и лешие вместе с оборотнями и прочей нежитью считают день Воздвижения каким-то срочным для себя днем. Лешие, например, сгоняют в этот день в одно место все подвластное им зверье, как бы делая ему смотр перед наступающей зимой. Крестьяне, впрочем, никак не объясняли, с какой целью лешие устраивают такие «парады», но это не мешало им твердо верить, что в день Воздвижения ни под каким видом нельзя ходить в лес, так как оборотни и особенно лешие бывают в это время крайне бесцеремонны и в лучшем случае могут только побить, а то и просто отправить на тот свет.
   Воздвижение – заключительный день бабьего лета, третья (и последняя) встреча осени. С наступлением этого дня осень вступает в свои права, заставляя сельского жителя все чаще задумываться о глядящей на его двор зиме, с ее морозами, буранами и зачастую приходящей вместе с ними бескормицей. «На дворе Воздвиженье, последняя копна с поля движется, последний воз на гумно торопится!» – говорила русская деревня. – «На Воздвиженье шуба за кафтаном тянется!», «На Воздвиженье зипун с шубой сдвинется!», «Воздвиженье кафтан сымет, шубу наденет!», «Вздвиженье – последний воз сдвинулся с поля, а птица – в отлет!»
   Третья встреча осени – «первые зазимки». Но еще не пугают они в меру зябкого мужика, знающего, что настоящую весть о зиме может принести только Покров-батюшка. Только первый снег, раньше 14 октября почти нигде на Руси не выпадавший, и кладет почин зимней стуже. По старинной примете, «Воздвиженье осень зиме навстречу двигает!», а зима, в свою очередь, на этот праздник «с бела гнезда снимается, к русскому мужику в гости собирается – семка, говорит, я, зима-зимская, на святой Руси погощу, серого мужика навещу, хлебных пирогов поем, пива поотведаю, свадьбы сыграю-отпраздную!..» Воздвижение – постный праздник. «Хоть на воскресный день придись Воздвиженье, а все на него – пятница-среда, постная еда!» – говорили в народе. «Кто не постит Вздвиженью – Кресту Христову – на того семь грехов воздвигнутся!» – замечали о строгости однодневного Воздвиженского поста. «Кто скороми на Вздвиженьев день чурается, тому семь грехов прощаются!», «У кого на столе убоина на Воздвижение, тот все свои молитвы убивает, а новой не знает, не ведает – нечем ему Бога помолить!»
   На Воздвижение в старые годы во многих местах ставил православный люд часовенки и малые церковки – «по обещанию» (в честь праздника). Это считалось особенно угодным Богу. Еще ставили в этот день по деревенской Руси придорожные обетные кресты, в благодарность за избавление от напасти, морового поветрия, злого попущения. В обычае было и воздвигать, поднимать в эту пору кресты на новостроящихся храмах. В некоторых местностях каждый год в этот день совершались крестные ходы вокруг сел и деревень – по народному представлению, это ограждало их от всяческих несчастий на весь год. С иконами на Воздвиженьев день обходили поля, с молитвой о будущем урожае. Молились в этот праздник и о больных, страждущих, чтобы Господь воздвиг их с одра болезни. «С верою помолиться праведному человеку на Воздвиженьев день, так Животворящий Крест и со смертного ложа подымет!» – говорили в народе.
   По старинному народному сказанию, на Воздвижение происходит битва между «честью» и «нечестью». Поднимаются в этот день, гласит сказание, воздвигаются одна на другую две силы: правда и кривда, «свято» и «несвято». Дрожит, колышется, сотрясается мать сыра земля. Но вот воздвигается из недр ее Святой Господень Крест, вся вселенная сияет, как солнце, от его нетленных, негаснущих лучей. И тает, как воск от огня, все злое, нечистое, вся кривда пред этим лучезарным Крестом и побеждает все праведное, все чистое… «И так до скончания веков», – гласит заключительное слово этого сказания, свидетельствующего о непоколебимой вере народа в торжество правды.
   Праздник Воздвижения назывался также «капустницами». «Смекай, баба, про капусту – Вздвиженье пришло!», «Вздвиженье-капустницы, капусту рубить пора!», «То и рубить капусту, что с Вздвиженья!», «У доброго мужика на Вздвиженьев день и пироги с капустой!», «И плохая баба о Вздвиженьи – капустница!», «На Вздвиженье – чей-чей праздничек, а у капусты поболе всех!», «На Вздвиженье первая барыня – капуста!» – говорили на Руси. Капуста, и всегда пользующаяся большим почетом в народном обиходе, в Воздвиженьев день у всех на языке: «Щи да каша – пища наша!», «Без хлеба мужик сытым не будет, без капусты – щи не живут!», «Хлеб да капуста лихого не попустят!», «Капуста не пуста, сама летит в уста!», «Капуста лучше пуста!» О незапасливых хозяевах замечали: «Пошел бы к соседу по капусту, да на двор не пустят!», «Помяни репу, чтобы дали капусты!», «Поезжай в Крым по капусту!» Старинное поверье советует выбирать капустные семена если не на Воздвижение, то на Благовещение: «Ни Воздвиженской, ни благовещенской капусты мороз не бьет!» Также говорили, что при посеве капусты надо пересыпать семена из руки в руку, иначе вместо капусты уродится брюква. Капусту не сажали в четверг: «Посадишь – всю черви поточат!»
   Воздвижение начинало ряд осенних веселых вечеринок, называвшихся «капустницами» и справлявшихся не только в деревнях, но и в городах. В старину в этот день девушки, нарядившись в праздничные платья, ходили из дома в дом – рубить капусту. Это делалось с веселыми песнями, гостьям подносилось пиво, ставились сладкие меды, подавались разные угощения, закуски – смотря по достатку хозяев. Молодые парни высматривали себе в это время невест-«капустниц». Вечером, когда капуста уже была срублена, всюду шло веселье, нередко приводившее к свадьбам, игравшимся на Покров день. «Капустенские вечерки» длились две недели, молодежь ожидала их как веселого праздника вроде Масленицы. Особенно ждали их заневестившиеся девушки. Знали они, что вечером сойдутся на капустную беседу-пирушку холостые парни, у каждой из них были среди ожидавшихся гостей свои, приглянувшиеся заранее женихи. Существовало поверье, что если, собираясь на Воздвиженский капустник, девушка прочитает семь раз особое заклятие, то приглянувшемуся ей молодцу приглянется и ее красота. «Крепко мое слово, как железо! Воздвигни, батюшка Воздвиженьев день, в сердце добра молодца любовь ко мне, девице красной, чтобы не было этой любви конца-веку, чтобы в огне она не горела, в воде не тонула, чтобы ее зима студеная не знобила! Крепко мое слово, как железо!» – приговаривали девицы красные, собираясь, как на веселые смотрины, на Воздвиженский капустник.

Покров-зазимье

   14 октября (1 октября по ст. ст.) – день Покрова Пресвятой Богородицы. Праздник этот, установленный во времена царствования византийского императора Льва (717–741 гг.) в память чудесного явления Богоматери, распростершей над Царьградом Свой покров, как небесную защиту города от осадивших его сарацин, принял у новообращенных в христианство славян своеобразную окраску. Из целого ряда вызванных этим праздником в представлении славянина преданий особенно знаменательно в своей наивной простоте следующее. В стародавние годы, согласно этому преданию, Богородица странствовала по земле. Случилось Ей зайти в одну деревню, где жили забывшие о Боге и обо всяком милосердии люди. Стала проситься Матерь Божья на ночлег – нигде Ее не пустили, везде услыхала она один ответ: «Мы не пускаем странников!» Услышал жестокосердные слова проезжавший в это время по небесной стезе над деревней Илья-пророк и не смог снести обиды, причиненной Деве Марии, и на отказавших Божественной Страннице в ночлеге низринулись с неба громы-молнии, полетели огненные и каменные стрелы, посыпался град величиной с человеческую голову, полил ливень-дождь, грозивший затопить всю деревню. Взмолились испуганные нечестивые люди, и пожалела их Богородица. Развернула Она покров и накрыла им деревню, чем и спасла Своих обидчиков от поголовного истребления. Дошла благость неизреченная до сердец грешников, и растопился давно не таявший лед их жестокости: сделались все они с той поры добрыми и гостеприимными.
   В народном представлении день Покрова являлся межевым столбом между осенью и зимой. «До Покрова – осень, за Покровом зима идет!», «Покров – первое зазимье; Покров землю покроет – где листом, а где и снежком», – говорили на Руси.
   Ставя грань между ненастным и студеным временами года, первый «назимний» праздник знаменовал собой в глазах хозяйственной деревни срок работ и наймов. С незапамятных пор вошло в обычай договариваться «от Покрова» и до «Покрова». Это имело свои твердые основания, коренившиеся в самом быту народа-пахаря. К этому времени заканчивались все работы в поле и на гумне, все заботы о хлебе – выяснялись все обстоятельства на предстоящую долгую зиму, хотя народ и оговаривался: «В октябре и мужик с лаптями, и изба с дровами, а все спорины мало!»
   С Покрова начинали по деревням играть свадьбы. Так как свадьба в крестьянском быту требовала значительных расходов, то в деревнях девушек выдавали замуж обыкновенно тогда, когда заканчивались полевые работы и вполне определялся итог урожая. Таким временем повсюду считался день Покрова Пресвятой Богородицы. Поэтому и праздник Покрова считался покровителем свадеб. Существовала даже примета, что если в день Покрова будет очень ветрено, то это предвещает большой спрос на невест. А так как о свадьбах и женихах больше всех толкуют девушки, то и сам праздник Покрова приобретал до некоторой степени значение девичьего праздника. Для них 14 октября – заветный день, которого они ждут не дождутся в течение целого года. «Батюшка-Покров, покрой ты мать сыру землю и меня, молоду! – причитали они, выходя поутру на крыльцо. – Бел снег землю покрывает: не меня ль, молоду, замуж снаряжает? Батюшка-Покров, покрой землю снежком, а меня женишком!» Так же причитали они и отходя ко сну: «Покров-праздничек, покрой землю снежком, а мою голову венцом!»
   В этот день любая девушка-невеста считала своим долгом побывать в церкви и поставить свечку перед образом Покрова Богородицы. При этом верили, что девушка, первая поставившая свечу, раньше всех выйдет замуж. На Покров ходили сваты. По примете, та девушка, которая отказала сватам в этот день, еще года три не будет никем просватана.
   Нередко под Покров гадали. Гадающая девушка должна была накануне праздника испечь небольшой ржаной хлеб и «обделить» (то есть измять и отрепать) пучок льна. Вечером хлеб и лен относился гадающей в овин и ставился на колосники (положенные горизонтально жерди, на которые ставили для просушки снопы хлеба) со словами: «Мой суженый, мой милый, приходи сегодня в ригу на работу, насмотрися, из окошка покажися!» Потом девушка должна дождаться появления суженого, стоя посредине гумна. Он должен показаться в окне, в которое бросали снопы в овин; говорить с ним было нельзя. Когда ударят к утрене, то хлеб и лен нужно было взять обратно домой и хранить. Обычно гадающие девушки трусили оставаться ночью в пустом овине и, положив хлеб и лен на колосники, уходили домой спать; когда же раздастся благовест к утрене, приходили и уносили хлеб и лен. Такие хлеб и лен имели чудодейственную силу привораживать сердца. Если девушка хотела приворожить парня, она должна была дать ему съесть кусочек хлеба и положить в карман нитку от вороженного льна, но так, чтобы парень ни о чем не подозревал, иначе ворожба не действовала.
   В праздник Покрова девушки не работали, а, собравшись в одном доме, танцевали и пели песни:

     Покров-праздничек приходит,
     Что-то он нам приготовит?
     С другом милым ли венчанье,
     С нелюбимым ли страданье?
     Иль велит в девках остаться,
     Замуж больше не сбираться…

   На беседе, бывающей в этот день, замечали, кто за кем ухаживает. Считалось счастливым знаком получить девушке от парня в этот день какой-нибудь подарок, кроме ножниц и иголки:

     Если миленький колечко
     Подарит в Покров, любя,
     Должно знать мое сердечко,
     Полюбилась ему я, —

   так поется в одной народной песне.
   Снег, запорошивший землю в этот праздник, предвещал, по народной примете, много свадеб и в то же время дружную зиму. Верили, что если во время покрывающей землю снегом пороши происходит на Покров венчание, то молодоженов ожидает счастье. «Не покрыл девке голову Покров, – говорили в народе, – не покроет и Рождество!» «Ты, Покров-Богородица, покрой меня, девушку, пеленой своей – идти на чужую сторону! – причитала заскучавшая в девичестве красавица и продолжала: „Введенье-Мать-Богородица, введи меня на чужую сторонушку! Сретенье-Мать-Богородица, встреть меня на чужой сторонушке!“»
   В некоторых местах, например, в Вологодской губернии, к Покрову дню крестьянские девушки, задумывающиеся о женихах, ткали так называемую «обыденную пелену». Собравшись вместе, они с особыми, подходящими к случаю песнями, теребили, пряли и ткали лен, стараясь непременно окончить всю работу в один день, «обыденкой». Приготовленную таким образом пелену (холстину) перед обедней на Покров несли в церковь к иконе Покрова Пресвятой Богородицы. Шепотом причитали они при этом: «Матушка Богородица! Покрой меня поскорее, пошли женишка поумнее! Покрой ты, батюшка-Покров, мою победную голову жемчужным кокошником, золотым назатыльником!»
   Таким образом, в понятии деревенской молодежи, все впечатления этого праздника объединялись с представлением о свадьбе. Деревенские свадьбы являлись живым олицетворением народной мечты. На этом празднике трудовой жизни пахаря раздолье не только пиву хмельному с вином зеленым, но еще более того – песням, разливавшимся из конца в конец деревни свободными широкими волнами. В этих песнях – вся жизнь русской женщины-работницы, «отдаваемой на чужую сторонушку дальнюю, за чужого доброго молодца», в них все ее недолгие радости. Вся деревня провожала, «про-певала и пропивала» свою девушку, которой посчастливится «на Покров покрыть победную голову». Но как ни гадала, как ни думала красна девица о замужестве, как ни вымаливала себе жениха-суженого, а все-таки страшно было ей покидать родительский дом. Потому-то и просила она со слезами в поющейся на свадебном веселом сговоре песне:

     Ты, родимый мой батюшка,
     Ты пой, напой гостей допьяна,
     Чтобы гости-то позапили,
     Меня, младу-младешеньку, позабыли!
     Ты, родимый, милый брат,
     Поди-ка на широкий двор,
     Оседлай коня ворона,
     Поезжай в темный лес,
     Сруби белую березоньку,
     Завали путь-дороженьку,
     Чтоб нельзя было проехати!

     Ты, родная моя матушка,
     Ты дари, моя матушка,
     Ты дари гостей по ряду!
     Не дари только двух гостей,
     Что первого гостя не дари
     Друженьку-разлученьку,
     А другого гостя не дари,
     По правую который сидит по рученьку!
     Подарен добрый молодец
     Моей буйной головушкой!

   Но чем ближе время подходило к свадьбе, тем все более свыкалась сговоренная девушка со своим замужеством, собиралась вслед за последними перелетными пташками из родного дома.
   Собирались с Покрова на отлет не только девушки красные, на Покров улетают, по старой примете, и последние журавли. Если улетят раньше – быть холодной зиме.
   Что касается прочего населения, день Покрова считался «первым зазимьем» (началом зимы). В этот день начинали топить в жилых горницах печи, причем хозяйки приговаривали: «Батюшка-Покров, натопи нашу хату без дров!» С Покрова же крестьяне начинали конопатить свои избы (опять-таки с приговором: «Батюшка-Покров, покрой избу тесом, а хозяев добром»), приваливали заваленки и «закармливали» на зиму скот. Последний обычай обставлялся довольно торжественно, так как скотине скармливали особый сноп овса – «пожинальник», последний сноп с последней полосы, вязавшийся из тех колосьев, которые оставлялись «Илье на бороду». (Делалось это с целью умилостивить грозного Илью-пророка: «Вот тебе, Илья, борода, а нам хлеба вороха».) Эту «бороду Ильи» дожинали непременно всей семьей, храня во время работы гробовое молчание. Из «бороды» вязали отдельный сноп, который ставился на лавку в переднем углу, где и стоял до Покрова. На Покров же его торжественно выносили на двор и скармливали скотине, с целью предохранить ее от всех бед и напастей, связанных с самым суровым и тяжелым временем года – зимой.
   С покровских вечеров крестьяне начинали загадывать о зимних работах: «Зазимье за собой засидки ведет, засидки – заработки. Зимой не поработаешь – весна тебе, лежебоке, брюхо с голоду подведет!»
   Накануне Покрова молодые деревенские женщины сжигали в овине свои старые соломенные постели. Этим, по примете, они предохранялись от «недоброго глаза». Старухи сжигали в это же самое время свои старые изношенные лапти, думая исполнением этого обряда «прибавить себе ходу на зиму». Ребятишек обливали перед Покровом водой сквозь решето, на пороге дома. Это делалось, по старинной примете, для предохранения от зимней простуды.
   В народе говорили, что с Покрова перестают бродить и колобродить по лесам лесные хозяева – лешие. Расставаясь со своей полной волей, они ломают деревья, вырывают с корнями кусты, разгоняют зверье по норам, а затем сами проваливаются сквозь землю до самой весны. В канун Покрова целый день они воют, стараясь перекричать ветер, и ни мужик, ни баба, ни ребята малые не подойдут в этот день к лесу – из боязни, чтобы лесной хозяин не натешился над ними напоследок. «Леший – не свой брат, переломает косточки не хуже медведя!» – говорили в деревнях.

Последние «назимние» праздники (Казанская и Дмитриев день)

   Веселый и сытый октябрь-свадебник подошел к концу и привел на деревенскую Русь последние «назимние» праздники – Казанскую (4 ноября (22 октября по ст. ст.), день празднования Казанской иконы Пресвятой Богородицы) и Дмитриев день (7 ноября (26 октября по ст. ст.), день памяти святого Димитрия Солунского).
   «До Казанской – не зима, с Казанской – не осень!», «Что за осень, коли гусь на лед выходит!», «Осень говорит: озолочу! А зима – как я захочу! осень говорит: я поля в сарафан наряжу! А зима – под холстину положу, весна придет, покажет!», «Осень прикажет, а весна – свое скажет!», «Считай, баба, цыплят по осени, а мужик – меряй хлеб по весне!», «Осенней озими в закрома не положишь!», «Осень-то – матка: кисель да блины! А весна – мачеха: сиди да гляди!», «На Казанскую и у воробья – пиво, а по весне и у мужика хлеба вдоволь – дивное диво!», «До Казанской и у вороны – копна, а зима придет – все с гумна приберет!», «Не будь осенью торговать, будешь к весне хлебом богат!», «Осенью и нелюбого гостя всякой снедью потчуют не напотчуются, а к концу зимы и любой куска хлеба напросится!» – гласит народная мудрость.
   С 4 ноября ждет деревенский люд со дня на день прихода лютой стужи: «Матушка Казанская необлыжную зиму ведет, морозцами дорожку кажет!», «Что Казанская покажет – то и зима скажет!», «Бывает, что на Казанскую с утра дождь дождит, а ввечеру сугробами снег лежит!», «Выезжаешь с Казанской на колесах, а полозья в телегу клади!», «И зиме до Казанской устанавливаться заказано!», «Со Казанской у нас-тепло морозу не указ!»
   С этой поры, по приметам деревенских погодоведов, набирают силу зимние морозы, все крепче за землю начинают держаться. «О Казанской мороз невелик, да стоять не велит!» – молвит о них простонародное слово. «Казанские морозы железо не рвут, птицу на лету не бьют, а бабу за нос хватают, мужика за уши пощипывают!», «Идет на двор мороз, а в кармане денежки тают!», «С назимней Казанской скачет морозко по ельничкам, по березничкам, по сырым берегам, по веретейкам!», «Невелик мороз, да краснеет нос!», «Сказывали бабы, что и на Казанскую в старые годы мужик на печи замерз!», «С Казанской – мороз подорожным-одежным кланяться велит, а к безодежным сам в гости ходить не ленится!» Близится, надвигается студеная зимняя пора, и в одну ночь зима может установиться. По примете, когда большой урожай, тогда и «зима строгая». Всякий добрый хозяин заботливо запасался теплом на зиму: завалинки вокруг избы заваливал, щели конопатил, о дровах подумывал. Если по одной старинной прибаутке – «Батюшка-Покров не натопит хату без дров», то по другой – «Матушка Казанская спросит хворосту вязанку».
   С давних пор на Руси в обычае было заканчивать к осенней Казанской все строительные работы. Плотники, каменщики, штукатуры, землекопы – все к этому времени сдавали по подрядам работу, брали расчет у хозяев-подрядчиков, домой в деревню собирались. «На Казанскую у хозяев и пузатая мошна худеет, а у работника – тощая толстеет!» – говорит поговорка, приуроченная к этому обычаю. «И рад бы хозяин поприжать батрака, да Казанская на дворе, она, матушка, всей ряде голова!», «Не обсчитывай, рядчик, подряженного: Казанская молчит, да все видит, все Богу скажет!», «Потерпи, батрак, и у тебя на дворе Казанская будет!»
   На Казанскую и у наемщиков-подрядчиков, и у батраков существовал обычай служить молебны в церкви. Первые приносили благодарственную дань Богу за благополучный исход работы: «В ком есть Бог – в том есть и стыд!», «Обидящим Бог судья!», «От Бога отказаться – к сатане в работники назваться!», «С Богом начал, с Богом и конец верши!» Вторые – собираясь домой, благословлялись в путь-дорогу: «Без Бога – не до порога!», «Выйдешь, не благословясь, – добра не жди!»
   Многие уходящие с весны до поздней осени из своих деревень на промысел крестьяне спешили воротиться к назимней Казанской домой. На радостях к этому дню варили по деревням пиво, гулял, веселился рабочий люд, сбросивший с плеч тяготы подневольного наемного труда.
   Во многих местах 3 ноября справлялись всем приходом местные престольные праздники. «Один день престол справляли, на другой опохмел держали, на третий – снова здорово!..» – подсмеивалась деревня над неумеренными любителями веселого празднования. «Сегодня праздничали, завтра праздничать станем, послезавтра – зубы на полку!», «То и не праздник, как никто не обопьется!»

   Сметливые торговые люди знали, когда у трудового человека деньги в карманах водятся, на вольную волю просятся: наезжали на Казанскую торгаши в праздничные села, раскладывали кибитки с товарами, ставили палатки, жителей в соблазн и в расход вводили. Твердо помнили они свое правило: «Не обманешь – не продашь», а веселый, празднующий человек и то, чего не надо, купит. Немало у торговцев было в запасе прибауток, чтобы заставить разгулявшегося мужика подороже дать: «Не по купцу товар, купило, видно притупило!», «Купил бы село, да в кармане голо! Завел бы вотчину, да купило скорчило! Купильце что тонкое шильце – как раз ему носок отломишь!»
   С днем памяти святого великомученика Димитрия Солунского, Дмитриевым днем, связано в народном представлении воспоминание о Куликовской битве (1380 г.) и поминовение павших во время нее на поле брани. «Дмитровская суббота» установлена в православном обиходе по почину преподобного Сергия Радонежского, чудотворца, великим князем Дмитрием Донским. Царь Иван IV Грозный подтвердил это особым указом и повелел в этот день «петь панихиды и служить обедни по всем церквам и общую милостыню давать, и кормы ставить». Таким образом, Дмитриев день праздновался на Руси не только в честь святого Димитрия Солунского, но и в память великого князя Дмитрия Донского.
   Неделя, начинавшаяся с Дмитриева дня, во многих местах народной Руси слыла за «дедову родительскую». «На дедовой неделе и родители вздохнут!», «Живы родители – почитай, а умерли – поминай!», «Покойника не поминай лихом, а добром – как хочешь!», «Не век жить, а век поминать!», «Кто чаще поминает, тот меньше согрешает!», «Застанешь – пиво пьешь, не застанешь – пивцом помянешь!», «Какова была Маланья – такого ей и поминанье!», «Добром поминай, зло забывай!», «Земля навоз помнит, а человек – кто его кормит!» – такими словами народ свидетельствовал о том, как он помнил и чем помилал отошедших в иной мир.
   «Как родители жили, так и нам велели!», «Родители родили – себя поминать деток благословили!», «Русский человек без родни не живет!», «Мужик своей родней крепок!», «Бедная родня краше чужого богатства!», «Родительское благословение – лучшее имение!», «Помянешь родителей – на сердце легче станет!», «Тот круглый сирота, у кого и помянуть некого!» – можно было услышать мудрое народное слово.
   Дмитровская родительская является одной из почитаемых в народе. В отличие от церковных вселенских панихид, главные народные поминки совершались на Радоницу, в Троицкую субботу и в Дмитриев день.
   Изобиловавшая всякой снедью предзимняя пора немало способствовала тому, чтобы эта «родительская» справлялась на широкую ногу. Готовились к ней в деревнях, словно к великому празднику: варили пиво, меды, кисели, пекли пироги. «Не всегда поповым ребятам Дмитриева суббота!» – приговаривала деревня, вспоминая об этом богатом поминальном разносоле. Соблюдался также старинный обычай сходиться в положенный день на кладбища и воздавать честь покойникам. И всюду на деревенских погостах можно было увидеть поминальщиков, порой сверх всякой меры совершавших возлияния в честь дорогих и близких усопших.
   Русский народ-пахарь зачастую начиная за здравие, сводит все за упокой, но бывает (и нередко), что наоборот. Последнее со всей справедливостью можно отнести и к Дмитриеву дню. В этот праздник мертвых можно было наблюдать в народной Руси «радование» живых. Это обстоятельство вытекало непосредственно из народного верования в то, что там, за гробом, радуются все обремененные, страждущие в земной жизни, все опечаленные судьбой, все обездоленные в этом мире.
   К Дмитриевому дню еще с Казанской оставалось пиво недопитое, доливали, доваривали его, не жалея ни хмеля, ни солода, хозяйки-пивоварки. «Поминай живых добром, а покойничков зеленым вином!», «Зелено-винцо – пиву родной брат!», «Без пива да без вина – и не поминки!», «Пей, не жалей – поминай веселей!», «Кого чем, а русского мужика только и помянут, что пивом и блинами!», «С веселыми поминальщиками и покойничкам веселее!», «Тяжела земля, а как обольешь ее пивцом да винцом – все полегчает!» – сыплет красным словцом молва народная.
   Все новобрачные, успевшие повенчаться в октябре, считали непременным долгом навестить на Дмитриев день могилки своих родных. При этом самой новобрачной пеклись особые поминальные пироги, которые оставлялись на могилах – в дар покоящимся в них. Нищие, твердо помнившие все поминальные дни, подбирали эти дары и поминали добрым словом как щедрых поминальщиков, так и покойных. Хотя и оговаривал русский народ охотников до даровой поминальной еды поговорками вроде: «Отдай нищим, а самому ни с чем!», «Суму нищего не наполнишь!», «Всех нищих не перещеголяешь!» – но он же и замечал, что: «Нищий – человек божий», «Нищему подать – лишний грех с души снять!», «Подашь нищему – Господь вернет сторицею!», «Накормишь голодного – в раю сыт будешь!», «Молитву нищего скорее Бог услышит!»
   «Дмитриев день покойнички на Русь ведут, покойнички ведут, живых блюдут», – говорили в народе. Потому и звалась Дмитриева суббота «поповской работой»: немало панихид приходилось отслужить на могилах священнослужителям, немало блинов и пирогов собрать, немалыми деньгами разживиться. Да и русская деревня всегда любила угостить своих батюшек, особенно в Дмитриев день, когда, по пословице, «и воробей под кустом пиво варит».
   К этому поминальному празднику приурочивались народным опытом и свои особые приметы. «Если Дмитриев день будет поголу, то и Пасха будет теплая», «Дмитриев день перевоза не ждет», «Дмитрий на снегу – весна поздняя», – говорили в деревнях.

Кузьминки

   14 ноября (1 ноября по ст. ст.) – день, посвященный памяти святых бессребреников Косьмы и Дамиана, известных по церковным преданиям как врачи, даром лечившие людей и прославленных за свое бескорыстие. Звался этот день в народной Руси больше всего «кузьминками». Кузьминки считались первым зимним деревенским праздником (другое его название – «зимний Кузьма-Демьян»). В устном народном месяцеслове, переходящем от старых к малым, этому празднику отведено свое почетное место.
   Святые Косьма и Дамиан в воображении русской деревни слились в один нераздельный облик «Божьего кузнеца – Кузьмы-Демьяна», и на него были перенесены некоторые черты, присваивавшиеся в старину всемогущему богу-громовнику Перуну. В одном из старинных русских сказаний Кузьма-Демьян, кующий сохи, бороны и плуги для нужд русского крестьянина, в поте лица добывающего свой хлеб, вступает в борьбу с «великим змеем» (дьяволом). Трудился кузнец Божий в своей кузнице, гласит сказание, и заслышал он – летит змей. Заперся он, но не спасут от великого змея никакие засовы. Подлетел змей, опустился на землю и стал человеческим голосом просить отворить двери. Не отомкнул засовы кузнец, и стал тогда змей лизать своим языком двери железные. Но как только пролизал змей дверь, ухватил его Кузьма-Демьян за язык железными клещами. Взмолился змей кузнецу, отпустить просит, да не тут-то было! Запряг его кузнец в только что выкованный плуг и поехал по степям, по пустошам – пропахал на змее всю землю от моря и до моря. Умаялся лукавый, взмолился он ко святому, просит воды испить из Днепра-реки. Не внял кузнец мольбам, знай погоняет цепью железной, и только у Черного моря подпустил Кузьма-Демьян змея к воде, припало к ней чудовище, пило-пило, полморя выпило, а напившись – лопнуло. А борозды, проведенные плугом Божьего кузнеца, пахавшего на нечистой силе, и до сих пор виднеются по Приднепровью и окрестный народ называет их «валами змеиными».
   Древнеязыческий Перун также представлялся воображению наших предков побеждающим крылатых огненных змеев, запрягающим их в плуг и бороздящим небесные поля до самой земли. Он или убивал их своей молниеносной палицей, или они сами опивались морской воды и, лопнув, проливали ее на землю, являясь олицетворением зимних туч, разорванных первым весенним дождем. В другом сказании Кузьма-Демьян убивает наповал своим богатырским молотом змею, «всем змеям мать», разевавшую пасть от земли до неба. Это сказание прямо вытекает из предания о Перуне-громовержце, рассекающим своим молотом (молнией) грозовую тучу. Есть сказания, утверждающие, что кузнец Кузьма-Демьян не только кует плуги да бороны, но и научил людей земледельческому труду, за что и окружен особым почетом в народной памяти.
   По народным погодным наблюдениям, со дня святых Косьмы и Дамиана заковывает зима и землю, и воды: «Кузьма-Демьян – с гвоздем, мосты гвоздит». На подмогу Кузьме-Демьяну прилетают с гор морозы.
   «Невелика у Кузьмы-Демьяна кузница, а на всю святую Русь в ней ледяные цепи куются!» – говорит народ. «Закует Кузьма-Демьян, до весны красной не расковать!», «Из кузьмодемьяновой кузницы мороз с горна идет!», «Не заковать реку зиме без Кузьмы-Демьяна!» и т. п. Приговаривали при этом поговорки и о простых кузнецах. Эти слыли в народной молве пьяницами: «Портной – вор, сапожник – буян, кузнец – пьяница горький!» – и прибавляли: «Умудряет Бог слепца, а черт – кузнеца!», «Для того кузнец и клещи кует, чтобы рук не ожечь!», «Не кует железа молот, кует кузнецов голод!», «Кузнецу, что козлу – везде огород!», «У кузнеца что стукнул – везде гривна!», «У кузнеца рука легка, была бы шея крепка!», «Кому Бог ума не дал, тому и кузнец не прикует!», «Захотел от кузнеца угольев: либо пропил, либо самому надо!», «Не ищи у калашника дрожжей, у кузнеца лишних угольев, у сапожника сапог на ногах!», «Кузнец Кузьма – бесталанная голова!», «Есть кузнецы, что по чужим сундукам куют (воры)!»
   Святой кузнец Божий Кузьма-Демьян не только плуги, землю и воды кует, а и свадьбы, недоигранные в октябре, доковывает. Потому и воздается ему в старинном свадебном стихе:

     Там шел Кузьма-Демьян
     На честной пир, на свадебку:
     Ты, святой ли, Кузьма Демьянович!
     Да ты скуй ли ка нам свадебку,
     Ту ли свадебку – неразрывную,
     Не на день ты скуй, не на неделюшку,
     Не на май-месяц, ни на три года,
     А на веки вековечные,
     На всю на жизнь нерасстанную!

   День Кузьмы и Демьяна известен в народе также под названием «курятников» и «кашников», потому что, когда празднуется память этих святых, в деревнях носили в церковь «под свято» кур и варили кашу, отведать которую приглашали и святых угодников. «Кузьма-Демьян, – говорили крестьяне, усаживаясь за трапезу, – приходите к нам кашу хлебать».
   Трудно сказать, каким образом Косьма и Дамиан превратились в глазах народа в «курятников» и «кашников», но в некоторых местах народная фантазия придумала этому даже легендарное объяснение. Так, рассказывали, что святые Кузьма и Демьян были простыми работниками, которые охотнее всего нанимались молотить, но при этом никогда не требовали платы, а ставили лишь условием, чтобы хозяева вволю кормили их кашей. Это предание породило даже своеобразный обычай, при котором на домолотках крестьяне считали за правило варить кашу, а работники требовали ее у хозяев как нечто должное, освященное преданием. Домолачивая последний овин, они обыкновенно говорили: «Хозяину ворошок, а нам каши горшок». Наряду с кашей, крестьяне в этот день считали необходимым забивать трех кур и есть их утром, в обед и вечером, «чтобы птица водилась». Трапеза сопровождалась специальной молитвой: «Кузьма-Демьян-сребреница! Зароди, Господи, чтобы писклятки водились». За трапезой наблюдали также, чтобы не ломались кости, а то цыплята будут уродливые.
   В некоторых местностях женщины приносили кур на Кузьму и Демьяна к обедне. «Курица – именинница, и ей Кузьме-Демьяну помолиться надо!», «Батюшка Кузьма-Демьян – куриный Бог!» – так объясняли этот обычай. В старину было принято приносить 14 ноября кур на боярский двор. С челобитьем приносили их крестьянки своей боярыне – «на красное житье». Боярыня отдаривала их лентами – «на убрусник». этих челобитных кур считалось за грех убивать: они отдавались под особое покровительство чествовавшихся в этот день святых. Даже яйца, которые они несли, считались более здоровыми для пищи, чем другие – от простых, не «челобитных», кур.
   Кузьма и Демьян известны и как покровители семейного очага и супружеского счастья. День, посвященный их памяти, особенно чтился девушками. В некоторых местах существовал обычай, когда девушка-невеста считалась в этот день хозяйкой дома. Она готовила для семьи кушанья и угощала всех, причем в качестве почетного угощения подавалась куриная лапша.
   Вечер кузьминок деревенская молодежь проводила в веселье. Девушки собирались в какой-нибудь большой избе и делали так называемые «ссыпки», то есть каждая приносила что-нибудь съестное в сыром виде: картофель, масло, яйца, крупу, муку и т. д. Из этих продуктов готовилась еда и, в ознаменование начала зимних работ, устраивалось пиршество, на которое в качестве гостей приглашались парни. Такие пирушки назывались «кузьминками» и продолжались до рассвета, причем парни успевали проголодаться вторично и отправлялись воровать соседских кур, гусей, уток, которых девушки после им жарили в «жировой» избе. При этом, конечно, сохранялось в тайне, сколько и у кого было украдено кур, хотя к кражам такого рода крестьяне относились довольно снисходительно и, если бранились, то только для порядка. Кем и почему заведен был такой воровской обычай – неизвестно, но только как не оберегай хозяин или хозяйка свое добро, а ухитрится молодежь добыть себе на кузьминки и курятинки, и гусятинки!
   В некоторых местах кузьминки сопровождались обычаем, известным под названием «похорон Кузьмы-Демьяна». В «жировой» избе девушки изготавливали чучело: набивали соломой мужскую рубашку и шаровары, опоясывали кушаком, приделывали голову, клали на носилки и несли за село, в лес, где чучело раздевали, и на соломе шла веселая пляска.
   Святых Кузьму и Демьяна называли также «рукомесленниками» и считали покровителями ремесел, особенно женского рукоделия. Объяснялось это тем, что с дня Кузьмы и Демьяна женщины вплотную принимались за зимнюю пряжу. «Батюшка
   Кузьма-Демьян, – говорили они, садясь за пряжу, – сравняй меня позднюю с ранними!» (то есть помоги не отстать от других, которые начали работу раньше). В старину многие боярыни продавали на кузьминки сработанное их руками рукоделие, а деньги, вырученные от продажи, раздавали нищим, как бы следуя святому подвигу бессребреников.

Михайлов день

   22 ноября (8 ноября по ст. ст.), день Михаила-архангела, слывет в народе за первый шаг необлыжной зимы. Этот праздник на большей части Руси-матушки бывал «с мостом», то есть с покрытыми льдом реками. «С Михайлова дня зима стоит, земля мерзнет!» – говорит старинное изречение. «Со дня Михаила зима кует морозы». Это оправдывалось на деле, впрочем, только если зима была поздней, потому что сплошь и рядом бывало, что еще октябрь-назимник заковывал текучие воды в ледяные цепи. Покроет Покров-батюшка землю снежной пеленой, полежит первая пороша, растает; зачернеет осенняя грязь, а там снова снега белые пушистые в полях забелеют. Ранняя зима всегда «на Казанскую на санках ездить». Осенняя родительская – Дмитриева суббота «на святую Русь идет – перевоза не ждет», – говорит народный опыт, в течение многих веков присматривавшийся к законам природы родимого севера. А если «отдохнут на дедовой (Дмитриевской) неделе родители», то есть если будет в ту пору оттепель, то, следовательно, и «всей зимушке-зиме быть с мокрыми теплинами», – по пережившей века народной примете.
   За «льняницами», когда по деревням начинают мять льны, бредет «овчар» – день зимней стрижки овец, а там, за «юровою» (праздником рыбаков, отправлявшихся на ловлю красной рыбы) и ноябрь-грудень наляжет грудью на лоно земное. Справят бабы по старинке веселые кузьминки, вспомнят «курьи именины», хлебнут мужики веселого «козьмодемьянского» пива, наваренного для честных гостей, – встретят зимние морозы честь честью. А у стариков со старухами забота приспела: дворового к Михайлову дню ублажить, задобрить. Он хотя и младшим братом домовому приходится, а все-таки не следует крестьянину ссориться с ним, если он хочет, чтобы не только в доме у него, но и вокруг двора все было по-доброму, по-хорошему в предстоящую зиму. «Не ублажи дворового до Михайлова дня – уйдет он со двора, а на свое место пришлет лихого!» – можно было услышать в деревенской глуши. Не всякий сумеет как следует и задобрить «хозяинова брательника».
   В Симбирской и в некоторых других смежных губерниях среднего Поволжья этот старинный обряд совершался по следующему порядку. Старая бабка выносила рано поутру, до белой зорьки, хлебную чашку с пивным суслом под навес и ставила ее на поветь. Затем, перед полуднем, большак в доме садился на лошадь и начинал ездить на ней взад и вперед по двору, в то время как старуха, стоя на крыльце, махала во все стороны помелом, приговаривая: «Батюшка-дворовой, не уходи! Не разори двор, животину не погуби, лихому пути-дороги не кажи!» После этого помело обмакивали в дегтярницу и где-нибудь во дворе проводили дегтем по стене полосу. Это, по объяснению ублажавших дворового, означало «отмечать на лысине у дедки зазубрину». Завидев эту зазубрину, «лихой» за версту обходил двор домохозяина, строго соблюдавшего обряды стародавней старины.
   Между кузьминками и Михайловым днем положено было справлять и другой обычай – «курьи именины». Этим «именинам», проводившимся в пирушках, предшествовало связанное с чисто языческим суеверием принесение в жертву петуха «лихому». Это жертвоприношение происходило обыкновенно на гумне, в овине, чтобы врагу крестьянской худобы не было и повода приблизиться ко двору. Выбирался самый худой, самый старый кочет, от которого «ни утехи курам, ни корысти хозяйству». Большак (старший в доме) отрубал ему голову заржавленным, зазубрившимся топором и бросал ее в сторону. Присутствовавшие при этом обряде ребята подхватывали ее и начинали, бегая по гумну, подкидывать с припевом:

     Вот тебе, лихой!
     Чур тебе, лихой!
     Ты сердиться – не сердись,
     Дворовому поклонись,
     Петушиным гребнем подавись!
     Вот тебе, лихой!
     Чур тебе, лихой!
     Ты по гумнам не ходи,
     В огороде не сиди,
     Ко двору не подходи,
     В нашу хату не гляди!
     К речке-реченьке беги,
     Прямо в прорубь угоди!
     Не кузнец реку кует, —
     Михаил-архангел
     Со Козьмодемьяном,
     Со ангелами…

   Михаил-архангел считался в народе не менее грозным для всякой нечисти-нежити, чем Илья-пророк. По народному представлению, сам Бог-Саваоф положил ему быть грозою для темных сил бесплотных. Когда Господь воспылал гневом на Сатанаила и его присных, из ангелов превратившихся в «аггелов», Он повелел Михаилу-архангелу свергнуть их с небес в преисподнюю, что и было в точности исполнено. За-онежское северное предание повествует, что «сверзил Михайла-архангел с небеси сатанино воинство, и попадало оно на землю в разные места, и пошли с той поры на земле водяные, лешие и домовые».
   Народ, устами своих «знающих слово» людей, произносил заговор, обращенный непосредственно к победителю Сатанаила: «Поду я, раб (имярек) из избы дверьми-воротами; навстречу мне Михаил-архангел со святыми своими с ангелами и апостолами. И взмолюсь я Михаилу-архангелу: Михаил-архангел, заслони ты меня железною дверью и запри тридевятью замками-ключами. И глаголет мне, рабу Божьему, Михаил-архангел: заслоню я тебя, раба божьего, железною дверью и замкну тридевятью замками-ключами, и дам ключи звездам. Возьмите ключи, отнесите на небеса! Замыкаюся я, раб Божий, девяноста позолоченными ключами, от колдуна, от колдуницы, от волхвов и от волховиц…» и т. д. – и верил, что Михаил-архангел сойдет с небес и замкнет – могущественный посланник Божий – «всю вражью силутемную накрепко и твердо».
   Грозному победителю «дьявола со дьяволами» народное воображение приписывало даже участие в миросозидании. «Как огонь зачался?» – спрашивается в одном из памятников народной письменности. «Архангел Михаил возжег его от зеницы Божьей», – следует ответ. Затем, кроме борьбы с «силами бесовскими», на него было возложено перевозить души праведников через огненную реку, отделяющую, по свидетельству народных духовных стихов, земную преходящую жизнь от загробной – вечной.
   Таким образом, охранитель праведников на земле от сатанинского наваждения являлся в народном представлении и проводником их душ в райские селения. В последние дни существования бренного мира, на Страшном суде, после того как потоп омоет мать сыру землю от ее грехов, «сойдет Михаил-архангел-батюшка, вострубит в трубу золотую, и пойдут гласы по всей земле, разбудят мертвых и вызовут их из гробов…»
   В стародавние годы, по народному поверью, принимал со смертного одра души усопших архангел Гавриил. Но вот однажды послал его Господь по душу к бедняку захудалому, у которого одно богатство было – семеро по лавкам, мал-мала меньше. Пожалел осиротить семью посланец Божий, вернулся к престолу Всевышнего. «Как уморить его, Господи! – воскликнул он, по словам народного сказания. – Ведь у него малые детки! Они, несчастные, погибнут от голода!» Воспылал гневом Господь, взял у Гавриила меч и вручил его Михаилу-архангелу. Но и тот не смог поразить мечом бедняка, и его разжалобили горькие слезы рыдавших возле смертного одра. «Жалко мне поразить этого человека!» – воззвал он к Вседержителю. И завязал Господь ему уши, чтобы не мог он слышать плача людского; и сошел архангел на землю, и принял в свои руки душу человеческую. И стал Михаил-архангел с того дня на страже смерти. И ведет он с той поры нескончаемую битву с духами преисподней, обступающими смертное ложе. Потому-то русский простолюдин и обороняется от темных сил и при жизни святым именем грозного для нечистых слуг сатанинских Михаила-архангела.
   С этим именем связано в народном представлении немало поверий, вращавшихся вокруг каждодневной жизни крестьянина. И не только на Руси, но и во всем зарубежном славянстве с давних времен Михайлов день отмечался среди народных праздников особым чествованием грозного и в то же время милостивого архангела Божьего. В некоторых местностях Болгарии, например, Михаилу-архангелу приносилась в его святой день жертва – агнец. К его рогам прилеплялись зажженные восковые свечи, его окуривали ладаном и резали над новым сосудом так, чтобы ни кровинки не пролилось на землю. Этой жертвенной кровью помазывали детей, поминая имя победителя духов тьмы. Зажарив агнца, мясо съедали с молитвой, а кости благоговейно зарывали в землю.
   В старину Михайлов день являлся в некоторых славянских землях обычным сроком работ и наймов. Позднее это перешло к зимнему Юрьеву дню и к Покрову, как у нас на Руси.
   Имя Михаила-архангела пользовалось большим почетом среди простолюдинов в Дании, Исландии, на Скандинавском полуострове и в германских землях. Михаил-архангел, по словам немецких народных сказаний, «держит связанного сатану в пекле», и лютому врагу рода человеческого остается только одно – греметь своими цепями, но сбросить их он не в силах. На Михайлов день деревенские кузнецы в Германии при окончании работы троекратно били молотом по наковальне: этим думали укрепить наложенные архангелами на сатану железные цепи. У чехов и сербов соблюдался повсеместно такой же обычай.
   По русскому народному поверью, Михаил-архангел налагает на дьявола цепи, скованные «кузнецами» – Косьмою и Дамианом. В день, посвященный их памяти, зима начинает сковывать землю и воды, а «Михайло мостит мосты» (а иногда и «расковывает» оттепелью). На другие же сутки после Михайлова дня «зима встает на ноги», и морозы отлетают «от железных гор», под которыми подразумеваются окованные стужей тучи.
   В русских деревнях за несколько дней до Михайлова дня священник с причтом ходил по приходу, служил молебны и поздравлял с преддверием праздника. За это хозяева отдавали по ковриге хлеба и деньгами от 5 до 15 копеек со двора. Затем шли по деревне пиры, приглашали гостей. К Михайлову дню каждая семья готовилась за несколько дней и пировала так же несколько дней, покупая по 2–3 ведра вина семья среднего достатка и от пяти до семи ведер – богатая. Первый день проводили не очень шумно. Главное празднество начиналось со второго дня, но зато очень рано, часа в четыре утра: начинали опохмеляться после вчерашнего почина и ходили друг к другу в гости без особого приглашения, пока ноги носили. На следующий день приезжали гости из соседних деревень, и празднование продолжалось. Наивысшим и очень почетным считалось угощение чаем, им угощали лишь избранных.

Введение

   День праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы (5 декабря (21 ноября по ст. ст.) отмечен в народном месяцеслове целым рядом поверий и связанных с ним обычаев, зародившихся в лоне матери-природы, целиком охватывающей повседневную жизнь крестьянина-земледельца.
   Сохранился целый ряд простонародных песенных сказаний, являющихся одновременно и хвалебными величаниями впервые вступившей в храм Господень Пресвятой Деве. И во всех них явственно слышится благоговейное чувство народа-песнотворца, воздающего честь и хвалу Богоматери: «Ты во церковь приведеся, архиереем воздадеся и от ангелов пред-почтеся… Дух Святый осеняет, а Дева принимает, трилетна всем ся являет. Прилетают херувимы, окружают серафимы, поют гласы трисвятыми. Ангел пищу принашает, а Дева принимает, кверху руце простирает…»
   Переход от Михайлова дня ко Введеньеву дню имеет, по народной примете, весьма важное значение для всей первой половины зимы. Если зимняя Матрена придет на землю в такой силе, что действительно поможет зиме «встать на ноги», а Федор Студит, точно сговорившись с нею, все застудит, то санному пути в тот год не растаять до весенней распутицы. Когда же 24 ноября (10 ноября по ст. ст.), в канун дня, посвященного чествованию памяти святого Федора, повиснет на древесных ветвях пушистая бахрома инея (в предзнаменование теплой погоды), да если на следующие за Студитовым днем сутки будет снежная пороша, то стоять разводящим дороги оттепелям-мокринам вплоть до самого Введения.
   В этот же день ждали в деревнях новой перемены погоды. Бывает, что на Введеньев день проезжает по горам и долам «на пегой кобыле» красавица-зима, одетая в белоснежную душегрейку, и дышит на все встречное таким леденящим дыханием, что даже вся нечисть, о которой добрые люди боятся вспоминать на ночь, – а если и обмолвится кто о ней ненароком, то в ту же минуту оговаривает свою ошибку словами «не к ночи будь помянут», – все смущающие суеверную крестьянскую душу духи тьмы торопятся укрыться подобру-поздорову куда-нибудь подальше да поглубже от краснощекой русской красавицы, замораживающей своими поцелуями кровь в жилах. Тогда говорили в народе: «Введенье пришло – зиму на Русь завело!», «Введенские уставщики, братья Морозы Морозовичи, рукавицы на мужика надели, стужу уставили, зиму на ум наставили!», «Наложило на воду Введенье толстое леденье!» и т. п.
   Но случается, что погода пойдет об эту пору совсем на иную стать. Приходилось русскому деревенскому люду видеть, что «Введенье ломает леденье», – почему и пошла гулять рука об руку с только что приведенными выше старинными поговорками и молва о том, что «Введенские морозы не ставят зимы на резвые ноги». Это не согласующееся с установившимся мнением деревни о прочности работы «вековечных кузнецов» Кузьмы и Демьяна изречение стоит бок о бок с тем, в незапамятные времена выпущенным из уст народного опыта замечанием, что введенские оттепели надолго портят, бороздят белую камчатную скатерть зимнего пути и совершенно противоречат распеваемой местами ребячьей песенке:

     Введенье пришло,
     В зиму хату завело,
     В сани коней запрягло,
     В путь-дорожку вывело,
     Лед на речке вымело,
     С берегом связало,
     К земле приковало,
     Снег заледенило,
     Малых ребят,
     Красных девчат
     На салазки усадило,
     На ледянке с горы покатило…

   В старину праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы был днем первого зимнего торга. Белокаменная Москва начинала с этого дня торговать санями, свозившимися в нее к этому времени из промышлявших щепным и лубяным промыслами слобод и посадов, целыми горами складывавшимися на Лубянской площади, укрепившей, вероятно, от этого за собой и свое имя. Между лубяными и санными рядами расхаживали калачники, пирожники, сбитеньщики, приглашавшие покупателей и продавцов их «не ввести в зазор» и отведать «стряпни домостряпанной, не заморской, не басурманской, не немецкой». Сами торговцы Лубянского торга, славившиеся своим красным словом, нет-нет, да и выкрикивали заходившему в ряды московскому люду прибаутки вроде:

     Вот санки-самокаты,
     Разукрашены – богаты,
     Разукрашены-раззолочены,
     Сафьяном оторочены!
     Введеньев торг у двора,
     Санкам ехать пора!
     Сани сами катят,
     Сами ехать хотят!
     Ехать хотят сами
     К доброму молодцу во двор,
     К доброму купцу,
     К хозяину тороватому,
     К тому ли вожеватому!..

   И сани, особенно ходко шедшие с рук у продавцов в этот день, пестрели, рябили в глазах у покупателей своей яркой росписью. Первое место по цене и хитрому узорочью занимали в красовавшихся грудах зимнего товара галицкие сани, раскрашенные не только красками, но и позолотой. К вечеру если не вся, то добрая треть Первопрестольной каталась на новых санях.
   Со Введеньева дня в старину начинались не только зимние торги, но и зимние гулянья и катания. «Делу – время, потехе – час!» – говорит и в наши дни русский человек, чередующий свои работу и заботы с отдыхом. К первому санному гулянью в старину относились как к особому торжеству. Наиболее строго соблюдались присущие ему обычаи в семье, где были к этому времени молодожены-новобрачные. В такой дом собирались – званые-прошеные – все родственники, приглашались, по обычаю, «смотреть, как поедет молодой князь со своею княгинюшкой». Выезду молодоженов предшествовало небольшое столованье, прерывавшееся «на полустоле», чтобы закончиться после возвращения поезда новобрачных во двор. Отправлявшиеся на гулянье молодые должны были переступать порог своего дома не иначе как по вывернутой мехом наружу шубе. Этим, по словам сведущих людей, молодая чета предохранялась от всякой неожиданной напасти, могущей, в противном случае, перейти ей дорогу на улице. Свекор со свекровью, провожая невестку с молодым мужем на первое санное катание, упрашивали, умаливали остальных провожатых уберечь «княгинюшку» от всякой беды встречной и поперечной, а пуще всего «от глаза лихого»:

     Ой, вы, гости, гости званые,
     Званые-прошеные!
     Ой, вы, братья-сватья,
     Ой, вы, милые!
     Выводите вы нашу невестушку,
     На то ли на крыльцо тесовое,
     Вывозите нашу свет-княгинюшку
     Белою лебедушкой…
     Берегите-стерегите ее:
     Не упало бы из крылышек
     Ни одного перышка,
     Не сглазил бы ее, лебедушку,
     Названную нашу доченьку,
     Ни лихой удалец,
     Ни прохожий молодец,
     Ни старая старуха – баба злющая.

   Сани молодых, особенно украшенные коврами, резьбой и росписью, выводились со двора первыми. Следом за ними тянулся длинный поезд, если и менее богатый, то не менее пестрый, снаряженный хозяевами для званых гостей. Молодые ехали в своих раззолоченных и разукрашенных «княжеских» санях и отвешивали по сторонам поклоны: они впервые показывали себя и свое молодое счастье честному народу, ближним и дальним соседям. За поездом бежали с веселыми криками ребята, на проезжающих отовсюду, со всех крылец, любовался люд православный, охочий и теперь поглядеть на всякое подобное зрелище. И не было от этого гляденья никому никакого зазора: одни показывали себя, другие – смотрели.
   В следовавшем за молодыми поезде раздавались веселые песни, прерывавшиеся иногда и не менее веселыми здравицами, относившимися «ко князю с княгинюшкой»: гостям ставились в сани жбаны с медами крепкими, чтобы их не заморозили «введенские Морозы Морозовичи». Если гулял князь из боярской семьи, то молодые сидели на медвежьей шкуре, а по сторонам их саней бежали шуты-скороходы, на ходу забавлявшие молодых по-своему, по-скоморошьи.
   По возвращении поезда с гулянья показавшую себя народу невестку встречали на крыльце поджидавшие свекор со свекровью, принимавшие ее из рук молодого мужа за руки и потом низко кланявшиеся гостям за то, что они «уберегли белую лебедушку, их доченьку, Богом данную, от всякого сглаза, от всякой притки, от всякой напасти». Затем повторялся опять переход через шубу сданных с рук на руки молодых, и они вводились в покои, где и продолжалось прерванное веселое столованье. Этот любопытный обычай, во всей его полноте, со временем мало где сохранился. В некоторых местах выезд на самое гулянье со временем перенесся на Прокопьев день (следующий после Введеньева дня), а затем и на 8 декабря (24 декабря по ст. ст.), на Катеринин день.
   «Введенье идет, за собой Прокопа ведет, – гласит старинная поговорка: – Прокоп по снегу ступает, дороги копает. Катерина на санях катит к холодному Юрью (10 декабря (26 ноября по ст. ст.) в гости».

Юрий-холодный

   10 декабря (26 ноября по ст. ст.) Православной Церковью чествуется память освящения первого на Руси храма во имя Георгия Победоносца (в Киеве, на Золотых Воротах). В народе этот церковный праздник с незапамятных времен слывет под названием Юрия-холодного (зимнего Егория), в отличие от «теплого» – весеннего, празднуемого 7 мая (23 апреля по ст. ст.).
   Святой Георгий (Юрий, Егорий) Победоносец занимает, по народному представлению, одно из первых мест среди чтимых святых. И это замечено не только у русских, но и вообще у всех славян и даже соседних с ними народов, относящихся к нему с особым благоговением и окружающих память о нем самыми разнообразными сказаниями. На него перенесены народным воображением многие выразительные черты верховных божеств древнеславянского языческого Олимпа. Светозарный облик этого воина Христова встает перед духовными очами народа в виде облеченного в златокованые латы всадника на белом коне, поражающего своим копьем огнедышащего дракона. Грозен «воин воинства небесного» для ратей силы темной не менее, если даже не более, Ильи-пророка и Михаила-архангела. Но для трудящегося в поте лица крестьянства, для мирных пахарей и пастырей, он является неизменным покровителем и крепкой защитой.
   Русское народное песенное творчество уделило в своих занесенных в народную память произведениях немало места прославлению подвигов этого святого. «Сказание о Егорий Храбром», записанное П. В. Киреевским, называет его сыном «той ли премудрой Софии», придавая этим самому рождению его таинственное значение и наделяя его с самой минуты появления на белый свет наследственной мудростью, побеждающей в его образе даже премудрость змеиную, направленную на совершение всяческого зла. Будучи последовательным даже в своих ошибках, народ называет сестрами «желанного детища» Мудрости Веру, Надежду и Любовь – и делает это не случайно, а также для того, чтобы породнить их с обликом Егория Храброго. Последнему он, между прочим, приписывает искоренение басурманства и утверждение православия «на светлой Руси».

     Как и стал он, Егорий Храброй,
     В матер возраст приходити,
     Ум-разум спознавати,
     И учал он во те поры
     Думу крепкую оповедати
     Своей родимой матушке,
     А и ей ли, премудрой Софии:
     Соизволь, родимая матушка,
     Осударыня премудрая София,
     Ехать мне ко земле светлорусской,
     Утверждать веры христианские…

   Так повествует сказание, отправляющее святого Георгия на подвиг. И едет он «от востока до запада». По его слову расступаются перед ним «леса темные, дремучие» и разбегаются по всей Руси; по его велению «горы высокие, холмы толкучие», заграждающие путь-дорогу нетореную, дают ему проход и тоже рассыпаются, раскидываются вдоль и поперек Русской земли. «Моря глубокие, реки широкие, звери могучие, рогатые» – все повинуется Победоносцу. Наезжает он на своем пути «на то стадо, на змеиное, на то стадо на лютое – хочет он, Егорий, туда проехати». Стадо змей не только не дает ему хода, а советует воротиться вспять и унять своего «коня ретивого». Но Храброй не внемлет совету змеиному, вынимает он саблю острую: «…ровно три дня и три ночи рубит, колет стадо змеиное; а на третий день ко вечеру посек, порубил стадо лютое…» Сказание кончается тем, что Егорий Храброй, победивший «стадо змеиное», наезжает «на ту землю светлорусскую, на те поля, реки широкие, на те высоки терема златоверхие…» Здесь не пропускают его уже красны девицы, обращающиеся к славному богатырю с такой речью:

     А и тебя ли мы, Егорий, дожидаючись,
     Тридцать три года не вступаючи
     С высока терема златоверхого,
     А и тебя ли мы, Храброго, дожидаючись,
     Держим на роду велик обет:
     Отдать землю светлорусскую,
     Принять от тебя веру крещеную!..

   И он принимает «ту землю светлорусскую под свой велик покров», с этой поры до наших дней, по убеждению народной веры, не забывая о ней в своих неусыпных заботах.
   С Егорием Храбрым у славян вообще, а у русских особенно, связано много различных поверий и вытекающих из них обычаев. Но громадное большинство последних относится к весеннему («теплому») Юрьеву дню. Юрий же «холодный» в народной памяти связан с прошлой жизни родины русского пахаря.
   Этот народный праздник был освящен веками как день, когда крестьяне имели право переходить от одного помещика под властную руку другого. Об этом обыкновенно заявлялось на Михайлов день, чтобы для помещика этот переход не был неожиданным. «Судебник» (свод законов, составленный в правление царя Ивана III в 1497 году и применявшийся на Руси до 1550 года, когда был заменен новым, составленным Иваном IV Грозным) определял срок перехода более пространно: «за неделю до Юрьева дня и неделю по Юрьеве дне холодном». Переход крестьян совершался на том условии, что они, поселяясь на помещичьей земле, обязывались беспрекословно исполнять все приказания помещика, нести на себе тяжесть всех обычных повинностей, вносить в условленные сроки все подати. Уходя от помещика, они должны были рассчитаться оброками полностью «за пожилое», причем помещик не мог требовать ничего лишнего, как не имел права и удерживать не желавших оставаться в его вотчине. Сделки совершались при «послухах» (свидетелях) с обеих договаривающихся сторон. «Уговор лучше денег!», «Ряда города держит!» – говорил народ. Так было и в этом случае. Крестьянин, снявшийся с помещичьей земли «тайным уходом», подвергался по закону строгой каре; равно и помещик, не соблюдавший закона во всей полноте, наказывался пенею. «Крепки ряды Юрьевым днем!» – гласило народное слово и продолжало: «Мужик болит и сохнет по Юрьев день!», «На чью долю потянет поле, то скажет холодный Юрий!», «Мужик – не тумак, знает, когда живет на белом свете зимний Юрьев день».
   Любил всегда, как любит и теперь, посмеяться над самим собой русский простолюдин. После того как было отменено право перехода крестьян от одного помещика к другому – повелением царя Бориса Годунова, а затем указом (9 марта (по ст. ст.) 1607 года) царь Василий Шуйский окончательно укрепил крестьянские души за их владельцами, – пошла по народной Руси поговорка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Эта поговорка повела за собой другие: «Сряжалась баба на Юрьев день погулять с барского двора, да дороги не нашла!», «Верстался мужик по Юрьев день радеть о барском добре, а и сейчас засел, что бирюк в норе!» – по поводу отмены Юрьева дня с его льготами. Слово народное крепче олова: вылетело века тому назад, а и до сих пор не пропало из памяти.
   До наших дней не успело исчезнуть в народной Руси слово о том, что «Юрий-холодный оброк собирает» и такие поговорки, как: «Судила Маланья на Юрьев день, на ком справлять протори!», «Позвал дьяк мужика судиться на Юрья-зимнего, а мужик и был таков!» Отошли в область исчезнувших преданий и «юрьевские оброки», о которых все было постановлено в «писцовых книгах» (русские правительственные документы XVI–XVII веков, служившие основанием для податного обложения), а долго еще служились на Руси на Юрия-холодного молебны о благополучном пути, словно собирались крестьяне переселяться в этот день из одной вотчины в другую. Так крепка была в русском народе привязанность к отжившей свой век старине.
   «Егорьевское окликанье», справлявшееся по весне, в некоторых местностях повторялось и на Юрия-холодного, а в деревнях можно было услышать в этот день песню:

     Мы вокруг поля ходили,
     Егорья окликали,
     Юрья величали:
     Егорий ты наш Храброй,
     Ты паси нашу скотинку
     В поле и за лесом,
     Под светлым под месяцем,
     Под красным солнышком —
     От волка от хищного,
     От зверя лукавого,
     От медведя лютого!

   По народной примете, с Юрия-холодного начинают подходить к сельским задворкам волчьи стаи за добычей: «Что у волка в зубах, то Егорий дал!» – говорил деревенский люд, утешаясь при этом другой поговоркой: «На Руси два Егорья – холодный да голодный, а все тут Божья благодать!» Народ крепко верил, что если молиться святому Георгию Победоносцу, то он никогда не допустит зверя «зарезать животину».
   С зимнего Юрьева дня засыпают в берлогах медведи. В стародавнюю пору существовало местами даже поверье о том, что будто бы некоторые, особо расчетливые люди – из-за скупости – ложились в Юрьев день в гроб-домовину и засыпали по-медвежьи вплоть до самого вешнего Юрия-тепло-го. Впрочем, это всецело относится к области сказок.
   После Юрия-холодного деревенские старожилы, проводив закат солнца, выходили на двор к колодцам и «слушали воду». Если она не шелохнется, это, по их мнению, предвещало теплую зиму. Если же из колодца раздавались какие-нибудь звуки, – значит, надо ждать лютых морозов и сильных вьюг.

Зимний Никола

   «Зима – за морозы, а мужик – за праздники!», «Как ни зноби мороз, а праздничек веселый теплее печки пригреет!» – говорили на посельской Руси. Декабрьское звено праздников, связанных в народной памяти с различными поверьями, обычаями и сказаниями, начинается зимним Николиным днем (зимним Николой) – 19 декабря (6 декабря по ст. ст.). Хоть великомученица Варвара, по представлению народной Руси, «мосты домащивает», а за ней святой Савва «гвозди вострит» да «реки салит», а все-таки, добавляет деревня, «хвали зиму после Николина дня!» Но одновременно с этим можно было услышать в народе и другие поговорки-приметы: «Коли на Михайлов день зима закует, то на Николу раскует!», «Коли зима до Николина дня след заметает, дороге не стоять!» и т. д.
   Зимний Никола ведет с собой Никольские морозы, дожидаясь которых говорил деревенский люд: «Подошел бы Никола, а уж зима на санках приедет за ним!», «Привезли зиму на санках до Николы – вот тебе и жданная оттепель!» – проносилась молва в народе в ранние зимы, когда чуть ли не с самого Покрова не скидывает белоснежной шубы со своих могучих плеч земля-кормилица.
   Святого Николая Чудотворца зовет православный люд великим угодником Божьим и обращается к его защите и заступничеству во всякой беде и напасти, крепко веруя в необоримую силу его святой молитвы перед Господом. Но чаще всего прибегал русский народ под покров Николы, путешествуя по воде. С Николой-угодником связано имя покровителя морей и рек. На него с течением времени перенеслось стародавнее представление древнего славянина-язычника о морском царе. Чудеса, совершенные Николаем-угодником, по словам его жития, на море, дали народу повод к объединению их с чудодейственными свойствами древнеязыческого божества, повелевавшего морскими пучинами. По учению Православной Церкви, молитвами святого Николая усмиряются волнения моря, по его светозарному слову затихают грозные водяные бури.
   В старинной новгородской былине о «Садко богатом госте и царе морском» упоминается об этом свойстве великого угодника Божьего. Разыгрался на гуслях Садко, в подводном дворце морского владыки сидючи; расплясался под его гусельную игру морской царь, и поднялась на море буря великая, – что ни час, то грознее. Но вмешался тут Николай-угодник: «Гой еси ты, Садко-купец, богатый гость!» – обращается он, явившись во сне к гусляру подневольному:

     А рви ты свои гусли звончаты:
     Расплясался у тебя царь морской,
     А сине море всколебалося,
     А и быстры реки разливалися,
     Топят много бусы (лодки), корабли,
     Топят души напрасные…

   Послушался Садко, «изорвал он струны золотые и бросает гусли звончаты, перестал царь морской скакать и плясать: утихло море синее, утихли реки быстрые».
   Николе-угоднику дана, по народному представлению, власть над всеми темными силами, скрывающимися в бездне подводной от силы веры в Христа Спасителя и святых его. В преданиях балканских славян передается, что по окончании мироздания, при дележе вселенной между силами небесными Бог-Саваоф передал святому Николаю Чудотворцу – в его полную власть – «все воды и броды».
   У нас, на Руси, с незапамятных пор слывет Никола в народе «морским» и «мокрым». Последнее прозвище укрепилось за ним не только потому, что его молитва спасает плавающих по водам, но и оттого еще, что он держит в своей властной руке и воды подземные. Влага, выступающая из-под земли и спасающая поля от засухи, поднимаясь в виде испарений и снова падая на грудь земную дождем, в некоторых местностях признается даром святого Николая чествующему его народу-землепашцу. Потому-то и оставлялась во многих селах на сжатой ниве горсть колосьев «на бороду святому Николе» – обычай, в большинстве случаев связанный с почитанием Ильи-пророка.
   В день 19 декабря, по преданию, Никола-угодник спускается с небесных полей на заснеженную землю и шествует по лицу земли Русской, обходя ее из конца в конец. И убегают от него еще загодя все духи, как огня и молнии Ильи-пророка, боящиеся сурового взгляда святого Николая.
   Святой Николай Чудотворец представлялся воображению народа то в образе «доброго деда» (Николай Милостливый), то в виде сурового старца; то облик его проходит богатырской поступью, напоминающей походку Микулы Селяниновича, сына матери сырой земли. Ему приписывалась не только власть над морями, не только защита хлебородных полей, но и многое другое.
   «Кому на ком жениться, тот в того и родится!», «Всякая невеста – своему жениху невестится!», «Суженого конем не объедешь!», «Сужено-ряжено – не объедешь в кузове», – говорят старинные русские пословицы. И вот, веривший в заступничество Николы Милостливого деревенский люд наделил его силой «связывать судьбу суженых». Отсюда и проистекал соблюдавшийся людьми, твердо памятующими старину, обычай служить после свадебного сговора молебен Николаю-угоднику о благополучии брачующихся. «Смерть да жена – Богом суждена!» – по убеждению народной мудрости. «Судьба придет, по рукам свяжет». И простолюдин, решавшийся на такой важный шаг в жизни, прежде всего вспоминал о своем могучем заступнике.
   Вместе с Ильей-пророком и Михаилом-архангелом приписывал народ святому Николаю Чудотворцу участие в перевозе христианских душ через огненные реки, отделяющие пределы земные от мира загробного. Среди благоуханного рая, под густым навесом лавра, распустившего во все стороны белого света свои золотые ветви с серебряными листьями, «на святом ложе», усыпанном пестрыми душистыми цветами, лежит-почивает «святой отец Никола». Приходит к нему, говорит сказание, Илья-громовый. «Вставай, Никола, пойдем в лес, построим корабли и давай перевозить души с того света на этот!» Это предание повторяется с точностью у всех славянских народов, что является явным доказательством нерушимой духовной связи даже у разъединенных судьбами единокровных братьев.
   Уделив святому Николаю Чудотворцу большое место в области своих чудесных сказаний, окружив его имя вереницей обычаев и поверий, рассыпав вокруг его имени яркую россыпь пословиц, поговорок и всяких речений, народ не забыл о нем и в своих заговорах. Вот один из них: «Завяжи, Господи, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье уста и язык на раба Божьего (имярек) зла не мыслить. Михаил-архангел, Гавриил-архангел, Никола-милостив! Сойдите с небес и снесите ключи и замкните колдуну и колдунье, ведуну и ведунье и упырю накрепко и твердо. И сойдет Никола-милостив, и снесет железа, и поставит от земли до небес, и запрет тремя ключами позолоченными, и те ключи бросит в окиян-море. В окиян-море лежит камень алатырь: тебе бы, камню, не отложаться, а вам, ключам, не выплывать по мое слово!..»
   Под названием Никольщины следует понимать не определенный числом праздничных дней период времени, предшествующий и следующий за зимним Николой.

     У того ли, у Николы можайского,
     Те мужики новгородские сходилися,
     На братчину, на Николыцину,
     Начинают пить канун, пива ячные… —

   так пелось в старинной песне. Это празднество всегда справлялось в складчину, так как одному хозяину не по силам было принимать всех соседей. Отличительной особенностью его было то, что это праздник стариковский, большаков семей и представителей деревенских и сельских родов. «Никольщина-братчина» была «обетным» праздником, готовясь к встрече которого варили всей деревней, на общий счет, пиво, разливавшееся до последней капли в один день (кроме Николы Зимнего, это соблюдалось и в некоторые другие праздники). Общее веселье и охота на пиво длились не менее трех-четырех дней, при съезде всех ближайших родственников, но в избранном и ограниченном числе. Худо бывало тому, кто отказывался от складчины и уклонялся от празднования: такого хозяина изводили насмешками в течение всего года, не давали прохода укорами и бранью и отставали и прощали, только когда виновный каялся – призывал священника с молебном и выставлял всем обильное угощение. После этого он уже мог появляться в многолюдных собраниях и не надо было ему огрызаться на всякие укоры – он становился «душевным» человеком.
   На Николу приносили мужики к обедне в церковь жареных петухов, баранину и караваи хлеба. Часть этого отдавалась церковному причту за молебен, а остальное шло на угощение съезжавшихся и сходившихся на братчину. «На братчину ездят незваны!», «Братчина судит, ватага – рядит!» – говорили в народе. «На Никольщину и друга зови, и ворога зови, оба друзья будут!» Слово «николить» – праздновать Никольщину – являлось равнозначным словам: пить, гулять, пьянствовать. «Наши заниколили», – говорили в народной Руси, любовно относившейся к своему «веселью», но тут же следом приговаривали: «Что наковал, то и прониколил!», «Дониколился до сумы…»
   На окраине России, на Смоленщине, среди стариков наблюдался старинный обычай «свечу сучить». Он состоял в том, что посреди праздничных кушаний подавался (по обычаю) сотовый мед. Поедят – и начнут лакомиться сотовым медом, жевать соты и выплевывать воск в чашку с водой. Из этого воска выйдет потом мирская свеча Николаю-угоднику, толстая-претолстая. Обычай требовал, чтобы, перед тем как есть мед, все молились святому Николаю, чтобы вымолить у Бога для дома достаток, на скотину – приплод, на хлеба – урожай, в семье – согласие.
   Народное крылатое слово ярко рисует картину деревенского веселья, связанного с зимней Никольщиной: «Веселилась Маланья на Николин день, что мирскую бражку пьет, а того Маланья не ведает, что за похмелье мужиков бьют!», «Звали бабы Никольских ребят брагу варить, а того бабы не ведали, что ребята только брагу пьют!», «На Никольщину едут мужики с поглядкой, а после Никольщины валяются под лавкой!», «Знать мужика, что Никольщину справлял, коли на голове шапка не держится!..» В таких поговорках народ сам посмеивался над своим обычаем, но все же не так уж строго порицал его и повторял старые слова: «Никольщина красна пивом да пирогами!», «Для кума Никольщина бражку варит, для кумы пироги печет!», «Городская Никольщина на санках по улице бежит, а деревенская в избе сидит да бражку пьет!», «Горевал мужик по Никольщине, зачем она не целый век живет!»
   Зимний Никола, однако, запечатлелся в памяти русского крестьянина не только всем приведенным выше. День, посвященный памяти святого угодника, ведавшего «все воды и все броды», был в старину днем первого хлебного торга. «Цены на хлеб строит Никольский торг!», «Никольский обоз для боярской казны дороже золота!», «У доброго мужика и на Никольщину торг стоит!» Длинная цепь поговорок, подсказанных многовековым хозяйственным опытом, замыкается наиболее точной из них: «Никольский торг всему указ!»

Блюда постного стола

//-- Постная еда без масла --//
   Винегрет с фасолью и грибами
   Необходимые продукты:
   свекла – 2–3 шт.
   фасоль – 200 г
   картофель – 4–5 шт.
   соленые грибы – 200 г
   соленые огурцы – 2–3 шт.
   грибной рассол и сок лимона – по вкусу

   Способ приготовления: отварите свеклу, фасоль и картофель (в отдельных кастрюлях). Затем овощи остудите и порежьте небольшими кубиками, хорошо перемешайте. Добавьте к овощам мелко нарезанные соленые грибы, соленые огурцы, грибной рассол и сок лимона.

   Салат из капусты с морковью и яблоками
   Необходимые продукты:
   капуста белокочанная – 500 г
   морковь – 1 шт.
   яблоко – 1 шт.
   уксус – 3,5 ст. ложки
   сахар и соль – по вкусу

   Способ приготовления: очищенное яблоко нарежьте ломтиками, морковь – соломкой длиной 4–5 см. Капусту нашинкуйте, перетрите с солью. Все это перемешайте, сложите в салатник, добавьте сахар и полейте уксусом.

   Бульон овощной
   Необходимые продукты:
   вода – 1 л
   морковь – 100 г
   капуста белокочанная – 100 г
   капуста цветная – 100 г
   брюква – 100 г
   репа – 100 г
   корень петрушки – 10 г
   лук репчатый – 20 г
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: в холодную воду положите очищенные корнеплоды и варите на слабом огне до полуготовности (крышка должна быть плотно закрыта). Добавьте капусту, лук и продолжайте варить до готовности. Готовый бульон процедите, посолите и доведите до кипения. На этом овощном бульоне можно готовить каши, супы, соусы.

   Бульон овощной с грибами
   Необходимые продукты:
   вода – 1,2 л
   лук репчатый – 2 шт.
   корень петрушки – 50 г
   грибы – 100 г
   чеснок – 1 зубчик
   перец черный горошком – 6 шт.
   лавровый лист – 1 шт.
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: морковь, корень петрушки и лук нарежьте дольками, грибы – ломтиками. Овощи соедините с грибами, залейте водой и варите 30 минут. За 5 минут до окончания варки добавьте рубленый чеснок, соль, перец и лавровый лист. Готовый бульон процедите.

   Суп гороховый с чесноком
   Необходимые продукты:
   вода – 2 л
   горох – 1 стакан
   картофель – 3–4 шт.
   морковь – 2 шт.
   лук репчатый – 1 шт.
   чеснок – 2 зубчика
   лавровый лист – 1 шт.
   зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: горох промойте и замочите в холодной воде на 2–3 часа. После этого доведите воду с горохом до кипения. В кипящий суп положите нарезанный кубиками картофель, тертую на крупной терке морковь и мелко порезанный лук. В конце варки посолите, положите сушеную или свежую зелень, лавровый лист, добавьте мелко нарезанный чеснок.

   Суп из чечевицы
   Необходимые продукты:
   вода – 4 стакана
   чечевица – 1 стакан
   чеснок – 2–3 зубчика
   сушеная зелень – по вкусу
   соль и уксус – по вкусу

   Способ приготовления: перебранную и промытую чечевицу всыпьте в кастрюлю, залейте холодной водой и варите на слабом огне до мягкости, затем добавьте чеснок. Снимите кастрюлю с огня, посыпьте суп сушеной зеленью, посолите и подкислите уксусом по вкусу.

   Суп овсяный
   Необходимые продукты:
   вода – 1,5 л
   картофель – 2 шт.
   морковь – 1 шт.
   лук репчатый – 1 шт.
   овсяные хлопья – ½ стакана
   зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: в кипящую воду опустите картофель, нарезанный брусочками. Когда картофель почти сварится, заправьте суп мелко нарезанным луком, морковью и сушеной зеленью. Добавьте овсяные хлопья (например, «Геркулес»), хорошо размешайте и варите еще 5-10 минут.

   Суп яблочный на отваре шиповника
   Необходимые продукты:
   яблоки – 2 шт.
   шиповник сушеный – 1 ст. ложка
   сахарный песок – 1 ст. ложка
   корица – 0,1 г
   хлеб белый – 50 г
   вода – 500 г

   Способ приготовления: шиповник залейте кипятком, закройте крышкой и кипятите 5 минут, после чего настаивайте 3–5 часов, затем процедите, добавьте сахар и корицу, вскипятите, добавьте мелко нарезанные или натертые яблоки и охладите. Нарежьте хлеб мелкими кубиками, подсушите в духовом шкафу и подайте к супу.

   Суп-пюре из яблок с рисом
   Необходимые продукты:
   Яблоки (лучше всего антоновские) – 500 г
   вода – 5 стаканов
   булка – 200 г
   лимонная цедра или корица – по вкусу

   Способ приготовления: яблоки промойте, нарежьте дольками, удалите семена, положите в кастрюлю, добавьте нарезанный белый хлеб (без корок), можно также положить срезанную с лимона цедру или несколько кусочков корицы. Залейте все горячей водой, накройте крышкой и варите, пока яблоки не разварятся. Снимите кастрюлю с огня, выньте цедру или кусочки корицы и все протрите через сито. Полученное пюре положите в кастрюлю, добавьте сахар, разведите кипяченой горячей водой до нормальной густоты супа-пюре и прокипятите. При подаче положите в каждую тарелку по 1 столовой ложке отваренного риса.

   Суп из шиповника, яблок и риса
   Необходимые продукты:
   сушеные плоды шиповника – 5–6 ст. ложек
   облепиха – 5–6 ст. ложек
   рис – 3–4 ст. ложки
   яблоки – 2–3 шт.
   сахарный песок – 3–4 ст. ложки

   Способ приготовления: плоды шиповника переберите, промойте, разомните, залейте кипящей водой и варите при слабом кипении, закрыв крышкой, 10 минут. Затем дайте настояться 3 часа и процедите. Облепиху нужно перебрать, промыть кипяченой водой, потолочь, отжать сок, соединить с настоем шиповника. Свежие яблоки очистите от кожицы и сердцевины, нарежьте соломкой и пересыпьте сахарным песком. Кожицу от яблок и отжимки ягод облепихи залейте водой и сварите, затем все вместе с отваром нужно протереть сквозь частое сито, охладить, соединить с настоем шиповника, добавить сахар, размешать и охладить. Сварите рассыпчатый рис и нарезанные яблоки. Все это залейте подготовленным отваром.

   Картофель, запеченный с солью
   Необходимые продукты:
   картофель – количество на ваше усмотрение
   соль и перец – по вкусу

   Способ приготовления: разогрейте духовку до 230–250 °C. Тщательно вымытый картофель разрежьте пополам и посолите по разрезу. Заложите в нагретую духовку разрезом вверх. Картофель готов, когда желтый срез покоричневеет и приподнимется куполом вверх.

   Отварная фасоль по-монастырски
   Необходимые продукты:
   цветная фасоль – количество на ваше усмотрение
   лук репчатый – количество на ваше усмотрение
   зелень петрушки и укропа – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: цветную фасоль переберите, хорошо промойте, ошпарьте крутым кипятком. Залейте фасоль небольшим количеством теплой воды, чтобы она была слегка покрыта ею, и варите до мягкости. Затем посолите, добавьте мелко нарезанный репчатый лук. Варите еще около получаса, всыпьте рубленую зелень петрушки и укропа. Подавайте отварную фасоль горячей или холодной вместе с оставшимся отваром.

   Капуста квашеная
   Необходимые продукты:
   капуста – количество на ваше усмотрение
   морковь – количество на ваше усмотрение
   яблоки – количество на ваше усмотрение
   брусника и клюква – количество на ваше усмотрение
   сильно соленая вода
   соль и тмин – по вкусу

   Способ приготовления: нашинкованную капусту положите на большое решето, промойте чистой водой. Когда вода стечет, уложите капусту рядами в чистую, предварительно подготовленную бочку. Каждый ряд следует уминать до образования сока, пересыпая горстью промытой соли и горстью тмина. Каждый ряд капусты залейте одним стаканом очень соленой воды и переложите ломтиками моркови, яблок, брусникой или клюквой.
   Ежедневно не менее двух раз нужно делать в капусте по 6–7 отверстий деревянной палкой до дна. Через две недели закройте капусту капустными листьями, положите на них кружок и камень. Храните бочки с капустой в довольно холодном помещении.

   Грибная подливка
   Необходимые продукты:
   вода – 0,5 л
   шампиньоны – 300 г
   морковь – 1 шт.
   корень петрушки (необязательно) – 1 шт.
   мука (необязательно) – 1 ст. ложка
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: грибы промойте холодной водой и порежьте не очень мелко вместе с морковью и петрушкой. Все это положите в маленькую кастрюльку. Поставьте на средний огонь. Можно добавить 1 столовую ложку пшеничной муки. Примерно через 20 минут, после того как закипит вода, подливка готова. Бульон должен быть в меру густым.

   Каша рисовая с черносливом
   Необходимые продукты:
   рис – 300 г
   чернослив без косточек – 160 г
   сахар – 40 г
   мед – 80 г
   изюм – 50 г
   цукаты – 30 г
   орехи или тыквенные семечки – 30 г
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: изюм замочите в воде на 30 минут. Чернослив отварите в воде с сахаром. Отвар слейте, процедите, добавьте в него воду, доведите до кипения. Посолите, всыпьте рис и варите кашу до готовности. Положите в кашу чернослив, изюм, мед и перемешайте. При подаче можно оформить блюдо цукатами, посыпать орехами или тыквенными семечками.

   Каша гречневая рассыпчатая
   Необходимые продукты:
   гречневая крупа – 1 стакан
   вода – 2 стакана
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: крупу нужно отмерить, перебрать, обжарить. Воду вскипятить, посолить, добавить масло, всыпать крупу, перемешать и варить на несильном огне на чугунной подставке. Когда вода впитается в крупу, поставьте горшок (чугунок) в духовку и доведите кашу до готовности.

   Каша гречневая с зеленью
   Необходимые продукты:
   мелкая гречневая крупа (продел) – 1 ½ стакана
   вода – 1 л
   лук репчатый – 2 шт.
   корень пастернака – 2 шт.
   зелень петрушки – 2–3 ст. ложки
   черный молотый перец – ½ ч. ложки
   соль – 1 ч. ложка

   Способ приготовления: в подсоленный кипяток положите целую луковицу, мелко нарезанные корни пастернака, варите 5 минут, затем засыпьте крупу и варите на медленном огне, помешивая, до полного разваривания крупы. После этого луковицу выньте, снимите кашицу с огня, заправьте перцем, петрушкой, еще немного посолите и дайте постоять под крышкой 15 минут для распаривания.

   Каша пшенная с черносливом
   Необходимые продукты:
   пшено – 1 стакан
   чернослив – ½ стакана
   вода – 2 ½ – 3 стакана

   Способ приготовления: сварите пшенную кашу на воде. Чернослив переберите, промойте, залейте горячей водой и отварите. Отвар слейте. Добавьте чернослив в кашу.

   Каша пшенная с тыквой
   Необходимые продукты:
   пшено – 1 стакан
   тыква – 200 г
   вода – 1 л

   Способ приготовления: нарежьте дольками сладкую столовую тыкву, положите в кастрюлю с двумя стаканами воды и отварите. Через 10–15 минут всыпьте один стакан промытого пшена. Когда каша закипит, сделайте слабый огонь, плотно закройте кастрюлю крышкой. Можно добавить немного соли. Варите до полного выкипания воды. Каша будет вкуснее, если подержать ее час «под бабой» (укутав кастрюлю в одеяло).

   Каша геркулесовая с орехами
   Необходимые продукты:
   вода – 0,5 л
   овсяные хлопья «Геркулес» – около ½ стакана
   грецкие орехи – 1/3 стакана
   соль и сахар – по вкусу.

   Способ приготовления: в кипящую воду всыпьте овсяные хлопья, очищенные орехи, сахар и соль по вкусу. Варите, помешивая, 15 минут.

   Авокадо с абрикосовым соусом
   Необходимые продукты:
   курага – 75 г
   свежевыжатый апельсиновый сок – 125 мл
   масло грецких орехов – 2 ст. ложки
   авокадо – 2 шт.
   яблочный уксус – 2 ст. ложки

   Способ приготовления: в кухонном комбайне сделайте однородное пюре из кураги, апельсинового сока, масла и яблочного уксуса. Порежьте тонкими ломтиками очищенные от кожуры и косточек авокадо, разложите по тарелкам и полейте соусом.

   Яблоки печеные
   Необходимые продукты:
   яблоки (большие) – 4 шт.
   сахар – 2 ст. ложки
   изюм или густой джем – по вкусу
   орехи – по вкусу
   корица – по вкусу

   Способ приготовления: яблоки вымойте, выньте серединку и начините смесью орехов, изюма или джема и сахара. Уложите их в форму, налив сначала на дно несколько столовых ложек воды, и посыпьте корицей. Запекайте в духовке примерно 20 минут.
//-- Постная еда с маслом --//
   Салат десертный
   Необходимые продукты:
   капуста белокочанная – 1 кочан
   морковь – 1 шт.
   уксус – ½ ч. ложки
   чернослив – 100 г
   мандарины – 3 шт.
   грецкие орехи – 100 г
   растительное масло, майонез – по вкусу
   соль, сахар – по вкусу

   Способ приготовления: капусту нашинкуйте, перемешайте с тертой морковью, посолите, сбрызните уксусом, перетрите руками и поставьте в холодильник. Чернослив и мандарины порежьте, орехи истолките. Непосредственно перед подачей на стол соедините капусту с черносливом, мандаринами и орехами. Заправьте майонезом или растительным маслом.

   Салат весенний
   Необходимые продукты:
   яблоки – 3 шт.
   морковь – 3 шт.
   изюм – 3 ст. ложки
   грецкие орехи – по вкусу
   растительное масло, майонез – по вкусу

   Способ приготовления: сырые морковь и яблоки измельчите на крупной терке. В полученную массу добавьте толченые орехи и предварительно замоченный изюм. Все хорошо перемешайте. Заправьте майонезом или растительным маслом.

   Салат «Аустери»
   Необходимые продукты:
   соленые огурцы – 2–3 шт.
   вареная свекла – 2–3 шт.
   грецкие орехи – 1 горсть
   чеснок – 1–2 зубчика
   соль, перец – по вкусу
   растительное масло, майонез – по вкусу

   Способ приготовления: свеклу и огурцы мелко порежьте кубиками. Грецкие орехи измельчите, чеснок пропустите через пресс. Все смешайте, добавьте соль и перец, заправьте майонезом или растительным маслом.

   Грибной салат
   Необходимые продукты:
   консервированные грибы – 250 г
   растительное масло – 1 ст. ложка
   соленые огурцы – 2 шт.
   зеленый болгарский перец – 1 шт.
   красный перец – 1 шт.
   зеленый лук – 1 пучок
   свежие огурцы – 2 шт.
   измельченная капуста – 1 стакан
   зелень – петрушка, укроп, кинза
   соль, перец, сок лимона – по вкусу

   Способ приготовления: нарежьте все продукты тоненькими ломтиками. Добавьте приправы. Перемешайте. Положите в салатницу измельченную капусту, сверху положите перемешанные с приправами овощи и грибы. Украсьте зеленью.

   Грибы маринованные с овощами
   Необходимые продукты:
   грибы маринованные – 150 г
   капуста – 150 г
   огурец свежий – 1–2 шт.
   морковь отварная – 1–2 шт.
   зелень петрушки – около 100 г
   сок ½ лимона
   зеленый горошек или консервированная кукуруза – по вкусу
   майонез или оливковое масло – по вкусу

   Способ приготовления: нарежьте все ингредиенты соломкой. Заправьте майонезом либо оливковым маслом с лимонным соком.

   Винегрет с кальмарами
   Необходимые продукты:
   кальмары – 500 г
   картофель – 3–4 шт.
   свекла – 1 шт.
   морковь – 1–2 шт.
   соленый огурец – 1 шт.
   лук репчатый – 2 шт.
   растительное масло – 3–4 ст. ложки
   соль, перец, зелень – по вкусу

   Способ приготовления: кальмары помойте и очистите от кожицы. Опустите в кипящую воду и варите 2–3 минуты. Охладите, нарежьте полосками поперек волокон. Картофель, морковь и свеклу отварите и охладите. Вареные овощи, соленый огурец и луковицу нарежьте кубиками. Все хорошо перемешайте, посолите, поперчите и заправьте растительным маслом. При желании украсьте зеленью.

   Салат «Гибралтарский»
   Необходимые продукты:
   помидоры (крепкие) – 2 шт.
   оливки – 10 шт.
   консервированные мидии в масле – 100 г
   креветки – 150 г
   анчоусы в масле – 5 шт.
   чеснок – 1 зубчик
   винный уксус – 4 ст. ложки
   масло от мидий и анчоусов – по 1 ст. ложке
   оливковое масло – 2 ст. ложки
   зеленый салат – 1 вилок
   петрушка – 1 пучок

   Способ приготовления: разделите зеленый салат на отдельные листья, промойте, высушите, выложите ими несколько небольших стеклянных салатниц. Оставшиеся листья порежьте на полоски в палец шириной и положите в миску. Добавьте порезанные ломтиками помидоры и оливки, креветки и анчоусы. Посыпьте мелко нарезанным чесноком. Смешайте петрушку, масло и уксус. Разотрите и залейте заправкой салат. Все перемешайте. Салат выложите в подготовленные салатницы.

   Салат чесночный с крабовыми палочками
   Необходимые продукты:
   крабовые палочки – 1 пачка
   чеснок – 1 зубчик
   помидоры – 2 шт.
   майонез – по вкусу

   Способ приготовления: порежьте крабовые палочки и помидоры. Потрите на терке дольку чеснока. Все перемешайте, посолите, добавьте майонез.

   Капуста свежая с маслом
   Необходимые продукты:
   белокочанная капуста – 500 г
   столовый уксус или лимонный сок – 2 ст. ложки
   сахар – 1 ст. ложка сахара
   растительное масло – по вкусу
   лук зеленый – по вкусу
   брусника или клюква – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: капусту тонко нашинкуйте, посыпьте солью, перетрите руками до образования сока и дайте полежать 15–20 минут. Отожмите капусту, положите в салатницу, посыпьте сахаром, полейте уксусом и растительным маслом, перемешайте и подавайте на стол, посыпав нарезанным зеленым луком. Салат можно украсить клюквой или брусникой.

   Салат из капусты, моркови, яблок и сладкого перца
   Необходимые продукты:
   капуста – 300 г
   яблоки – 2 шт.
   морковь – 1 шт.
   сладкий перец – 100 г
   растительное масло – 4 ст. ложки
   соль – 1 ч. ложка
   сахар – ½ ч. ложки
   зелень – по вкусу

   Способ приготовления: промытую белокочанную капусту нарежьте соломкой, перетрите с небольшим количеством соли, слейте сок, смешайте с очищенными нарезанными яблоками, морковью, сладким перцем, заправьте сахаром и растительным маслом. Перед подачей посыпьте мелко нарезанной зеленью.

   Икра свекольная
   Необходимые продукты:
   репчатый лук – 1 шт.
   морковь – 1 шт.
   свекла (средних размеров) – 3–4 шт.
   растительное масло – 100 г
   томатная паста, разведенная водой, – ½ стакана
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: лук мелко нарежьте, морковь натрите на крупной терке. Все обжарьте в растительном масле до золотистого цвета. Добавьте натертую на терке свежую свеклу. За пять минут до готовности добавьте соль и томатную пасту по вкусу.

   Витаминный салат
   Необходимые продукты:
   капуста (свежая) – 300 г
   морковь (крепкая) – 1 шт.
   зеленый горошек (консервированный) – 5 ст. ложек
   уксус – 1 ст. ложка
   растительное масло – 10 г
   черный перец – 2 г
   соль – по вкусу
   огурцы (свежие), зеленый лук – по вкусу

   Способ приготовления: свежую капусту мелко нашинкуйте, морковь натрите на крупной терке. Все перемешайте и посолите. Добавьте зеленый горошек. Полейте уксусом, растительным маслом, посыпьте черным молотым перцем и зеленью. Можно также добавить свежие огурцы и зеленый лук.

   Салат «Летний»
   Необходимые продукты:
   помидоры (спелые) – 2 шт.
   яблоки – 1 шт.
   лук репчатый (небольшой) – 1 шт.
   сладкий перец – 1 шт.
   растительное масло – 3 ст. ложки
   лимонный сок – 1 ст. ложка соль,
   сахар – по вкусу

   Способ приготовления: помидоры положите в дуршлаг, облейте кипятком, а затем сразу же холодной водой. Снимите кожицу. Нарежьте очищенные помидоры тонкими ломтиками. Очищенное яблоко разрежьте пополам и удалите сердцевину. Яблоко тоже нарежьте дольками. Луковицу и перец нарежьте мелкой соломкой. Все перемешайте. Посолите, всыпьте сахар, добавьте лимонный сок и полейте растительным маслом.

   Салат «Веснянка»
   Необходимые продукты:
   огурец (свежий) – 1 шт.
   редиска – 6 шт.
   Для заправки:
   уксус – 3 ст. ложки
   соль – ½ ч. ложки
   сахар – ½ ч. ложки
   растительное масло – 2 ст. ложки

   Способ приготовления: огурец очистите от кожуры; редис и огурец нарежьте тонкими кружочками. Все перемешайте и заправьте салатной заправкой. Украсьте веточками укропа и петрушки.

   Салат из цветной капусты
   Необходимые продукты:
   цветная капуста – 800 г
   уксус – 2 ст. ложки
   растительное масло – 60 г
   зелень – по вкусу
   помидоры, свекла – по вкусу

   Способ приготовления: капусту очистите, опустите на несколько минут в соленую воду, залейте кипятком и доведите до кипения. Затем воду слейте, а капусту залейте чистой водой, чтобы удалить запах. Посолите по вкусу и варите до готовности. Охладите и разделите на маленькие кочешки. Заправьте уксусом, растительным маслом, посыпьте зеленью петрушки. Украсьте кружками помидора или отварной свеклы.

   Салат картофельный
   Необходимые продукты:
   картофель – 4 шт.
   соленые огурцы – 2 шт.
   зеленый лук – по вкусу
   растительное масло – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: чуть теплый отварной картофель и соленые огурцы нарежьте кубиками, добавьте мелко нарезанный зеленый лук, слегка посолите, полейте подсолнечным маслом, перемешайте.

   Салат из редиса и огурцов
   Необходимые продукты:
   редис – 200 г
   огурцы – 200 г
   зеленый лук – 100 г
   растительное масло – 50 г
   сок лимона – 1 ст. ложка
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: редис и огурцы нарежьте кружочками, смешайте с мелко нарезанным зеленым луком, добавьте сок лимона, посолите, заправьте растительным маслом.

   Салат из лука
   Необходимые продукты:
   лук репчатый (большие луковицы) – 2 шт.
   соленый огурец – 1 шт.
   лимонный сок – 1 ст. ложка
   подсолнечное масло – 3 ст. ложки
   горчица – ½ ч. ложки
   сахар – 1 ч. ложка

   Способ приготовления: лук почистите, разрежьте на четыре части, положите в дуршлаг и обдайте кипятком. Затем остудите, мелко нарежьте. Так же мелко нарежьте огурец. Лук смешайте с огурцом, полейте лимонным соком. Все это посолите, размешайте с сахаром. Подсолнечное масло взбейте с горчицей и этим соусом полейте салат. Украсьте веточкой петрушки.

   Помидоры, фаршированные овощной смесью
   Необходимые продукты:
   помидоры (небольшие) – 5 шт.
   морковь – 1 шт.
   яблоко – 1 шт.
   соленые огурцы – 2 шт.
   зеленый горошек (консервированный) – 100 г
   растительное масло – 2 ст. ложки
   соль – 1/3 ч. ложки
   укроп – по вкусу

   Способ приготовления: вымойте помидоры, острым ножом срежьте верхнюю часть, ложечкой достаньте сердцевину. Вареную морковь мелко покрошите, яблоко мелко нарежьте, огурцы натрите на крупной терке. Все овощи выложите в миску, добавьте горошек, соль, растительное масло и размешайте. Этим фаршем начините помидоры. Сверху посыпьте укропом.

   Салат с сельдью
   Необходимые продукты:
   картофель – 8 шт.
   сельдь – 2 шт.
   лук репчатый – 3 шт.
   растительное масло – 3 ст. ложки
   уксус – 4 ст. ложки
   горчица – 1 ч. ложка
   соль – ½ ч. ложки

   Способ приготовления: отварите картофель в кожуре, когда остынет – почистите и порежьте кружочками. Лук нарежьте кольцами. Селедку нарежьте ломтиками. Уложите в салатницу горкой картофель, лук и селедку. Заправьте салат смесью растительного масла, уксуса и горчицы. Немного посолите.

   Салат из баклажанов
   Необходимые продукты:
   баклажаны – 500 г
   сладкий перец – 150 г
   помидор – 3 шт. лук
   репчатый – 1 шт.
   растительное масло – 3 ст. ложки
   зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: баклажаны нужно испечь, охладить, очистить от кожицы, нарезать кубиками; перец очистить от семян и порезать тонкой соломкой; помидоры нарезать ломтиками, лук – кольцами. Все посолите, перемешайте, заправьте растительным маслом, посыпьте зеленью укропа и петрушки.

   Салат из квашеной капусты с солеными огурцами
   Необходимые продукты:
   квашеная капуста – 600 г
   соленые огурцы – 150 г
   лук репчатый – 150 г
   растительное масло – 100 г
   соль, черный молотый перец – по вкусу

   Способ приготовления: капусту измельчите, огурцы нарежьте кубиками, лук нашинкуйте. Все перемешайте, заправьте маслом, посолите, поперчите.

   Капуста квашеная с яблоками
   Необходимые продукты:
   квашеная капуста – 350 г
   яблоки – 1 шт.
   сахар – 1 ст. ложка

   Способ приготовления: отожмите рассол, яблоки очистите, нарежьте дольками, положите в рассол, чтобы они не потемнели. Подготовленные яблоки смешайте с капустой, заправьте сахаром, полейте растительным маслом.

   Винегрет с рыбой
   Необходимые продукты:
   рыба – 300 г
   картофель – 3 шт.
   свекла – 1 шт.
   морковь – 1 шт.
   соленые огурцы – 2 шт.
   растительное масло – 100 г
   мускатный орех, сушеные петрушки и укроп, корень имбиря, базилик, шалфей, розмарин, тимьян, эстрагон, кервель, кориандр – по выбору, по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: рыбу отварите со специями, охладите, нарежьте кусочками. Картофель, свеклу, морковь отварите, охладите, нарежьте кубиками. Смешайте овощи с рыбой, посолите, заправьте растительным маслом.

   Борщ по-польски
   Необходимые продукты:
   свекла – 2–3 шт.
   картофель – 4 шт.
   лук репчатый – 1 шт.
   морковь – 2–3 шт.
   лимон (крупный) – 1 шт.
   свежий или замороженный перец – 1 шт.
   перец, соль, сахар, бульонный кубик – по вкусу

   Способ приготовления: свеклу хорошо помойте, обрежьте все наросты, разрежьте на четыре части и варите до средней готовности так, чтобы ее можно было натереть на терке (но чтобы была не очень мягкая). Пока свекла варится, натрите на крупной терке морковь и пассеруйте с мелко нарезанным репчатым луком в подсолнечном масле, пока морковь не станет золотистой. Когда свекла сварится (отвар не выливайте), остудите ее, очистите от кожицы и натрите на крупной терке. Сырой картофель натрите на крупной терке и все продукты (свеклу, морковь с луком и картофель) положите в кипящий свекольный отвар. Все посолите и поперчите по вкусу (можно добавить бульонный кубик), добавьте 1 чайную ложку (или 1 кусочек) сахара. Борщ должен быть густым, навар появляется от тушенных в масле овощей. Когда борщ закипит, дайте повариться минут пять, добавьте нарезанный кубиками свежий перец (лучше желтый) и выжмите половинку лимона (без косточек). Вторую половинку лимона (без косточек) просто бросьте в кастрюлю (он придаст вашему борщу красивый розовый цвет) и выключите борщ через 2 минуты. Лимон сразу же выньте. Борщ хорошо приправить свежей зеленью.

   Овощной суп
   Необходимые продукты:
   лук репчатый – 2 шт.
   корень петрушки – 1 шт.
   корень сельдерея – 1 шт.
   растительное масло – 2 ст. ложки
   морковь – 2 шт.
   брюква – 1 ломтик
   капуста (мелко нашинкованная) – 1 стакан (150 г)
   чеснок – 1 долька
   вода – 1 л
   тмин – ½ ч. ложки
   яблоко – 1 шт.
   лавровый лист, зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: нарезанные соломкой лук, сельдерей и корень петрушки обжарьте в растительном масле, залейте водой, положите нарезанные морковь, брюкву и шинкованную капусту и варите на слабом огне 20–30 минут. Примерно в середине варки добавьте толченый чеснок и приправы. Яблочное пюре или тертое яблоко положите в самом конце. Подавая на стол, посыпьте суп рубленой зеленью.

   Суп рисовый
   Необходимые продукты:
   вода – 2 л
   картофель – 1–2 шт.
   рис – 1 ст. ложка
   лук репчатый – 1 шт.
   растительное масло – 1 ст. ложка
   зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: в кипящий подсоленный бульон положите мелко нарезанный и обжаренный лук, заранее подготовленный рис (его нужно промыть, на 2–3 минуты положить в кипящую воду, а затем откинуть на сито). Доведите бульон до кипения, добавьте крупно нарезанный картофель. При подаче на стол посыпьте суп зеленью петрушки.

   Гороховый суп с перловой крупой
   Необходимые продукты:
   горох – 1 стакан
   перловая крупа – 1 ст. ложка
   морковь – ½ шт.
   лук репчатый – ½ шт.
   корень петрушки – ½ шт.
   растительное масло – 1 ст. ложка
   вода – 1 л
   зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: горох замочите на ночь в холодной воде и, добавив промытую перловку, поставьте в этой же воде вариться. Морковь, лук и петрушку нарежьте маленькими кубиками, обжарьте в масле и соедините с горохом, когда он будет наполовину готов. Посолите и посыпьте зеленью.

   Тыквенный суп с горохом
   Необходимые продукты:
   тыква (или кабачок, или патиссон) – 300 г
   картофель – 2 шт.
   сухой горох – ½ стакана
   или зеленый горошек (консервированный) – 1 стакан
   репчатый лук – 1 шт.
   морковь – 1 шт.
   или брюква – 1 ломтик
   растительное масло – 2 ст. ложки
   вода – 1 л
   корень петрушки или сельдерея – по вкусу
   зелень – по вкусу
   соль, перец – по вкусу

   Способ приготовления: сухой горох замочите на ночь, затем засыпьте в холодную воду и варите до полуготовности. Добавьте нарезанный кубиками картофель, а через 15 минут – обжаренные в масле рубленые коренья и нарезанную кубиками тыкву. Посолите, заправьте, варите еще 5-10 минут, пока тыква не станет полупрозрачной. Готовый суп сразу подавайте на стол. Вместо тыквы можно использовать кабачки или патиссоны.

   Суп гороховый с маринованными огурцами
   Необходимые продукты:
   вода – 2 л
   горох – 1 стакан
   картофель – 3–4 шт.
   морковь – 2 шт.
   лук репчатый – 1 шт.
   маринованные огурцы (среднего размера) – 2 шт.
   чеснок – 2 зубчика
   лавровый лист, соль, зелень – по вкусу

   Способ приготовления: горох замочите в холодной воде на 2–3 часа. По истечении времени воду слейте. Горох залейте 2 стаканами воды и поставьте на огонь. По мере того как горох разварится, добавьте нарезанный соломкой картофель и посолите. Пока варятся горох и картофель, сделайте заправку. Мелко порезанные морковь и лук спассеруйте на растительном масле, туда добавьте мелко порезанные огурчики и потушите смесь еще 10 минут. Заправку добавьте в суп. В конце варки положите сушеную или свежую зелень, лавровый лист. Можно добавить чеснок.

   Густой рыбный суп
   Необходимые продукты:
   рыба (морской окунь, треска, серебристый хек и т. п.) – 300–400 г
   морковь – 1 шт.
   лук репчатый – 1 шт.
   картофель – 2–3 шт.
   растительное масло – 1 ст. ложка
   мука – 1 ст. ложка
   вода – 1 л
   перец – 3–4 горошины
   лавровый лист – по вкусу
   зелень – по вкусу
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: рыбу нужно почистить – удалить внутренности и жабры, хорошо промыть и положить в холодную подсоленную воду. Довести до кипения и варить на медленном огне 30 минут. Пряности следует класть в конце варки. Натертую на крупной терке морковь и нарезанный полукольцами лук обжарьте в растительном масле до мягкости, потом добавьте муку и продолжайте жарить все вместе. Готовую рыбу выньте шумовкой, бульон процедите через ситечко с марлей. В горячий бульон положите нарезанный брусочками картофель и варите до мягкости, затем добавьте обжаренные овощи. Поварите несколько минут, посолите суп еще раз. Разлейте по тарелкам и посыпьте зеленью.

   Нежная греча
   Необходимые продукты:
   вода – 2 стакана
   гречневая крупа – 1 стакан
   соль – 1 ч. ложка
   подсолнечное масло – 2 ст. ложки

   Способ приготовления: в кастрюлю с двумя стаканами кипящей воды высыпьте один стакан гречневой крупы. Доведите до кипения и варите, плотно закрыв крышкой, на слабом огне до полного выкипания воды. В процессе варки посолите. Если в этот день пост не строгий, перед отключением огня добавьте несколько чайных ложек растительного масла. Если после снятия с огня кастрюлю с гречей укутать, то через 20–30 минут она станет особенно нежной. Вместе с солью по желанию можно добавить специи.

   Кашица тихвинская
   Необходимые продукты:
   горох – ½ стакана
   вода – 1 ½ л
   гречневый продел – 1 стакан
   лук репчатый – 2 шт.
   подсолнечное масло – 4 ст. ложки

   Способ приготовления: горох промойте, разварите в воде (не подсаливая) и, когда вода на треть выпарится и горох будет почти готов, засыпьте продел и варите его до готовности. Затем заправьте мелко нарезанным луком, поджаренным на масле, и посолите.

   Каша пшенная с луком
   Необходимые продукты:
   вода – 2 стакана
   пшено – 4/5 стакана
   лук репчатый – 2 шт.
   подсолнечное масло – 3 ч.
   ложки укроп или фенхель – по вкусу

   Способ приготовления: на огонь поставьте кастрюлю с двумя стаканами воды. Пока вода закипает, промойте примерно 4/5 стакана пшена. В сухом виде пшено добавьте в объеме 3/5. Выложите пшено в кипящую воду. После закипания огонь уменьшите до слабого. Кастрюля должна быть плотно закрыта, так как при кипении идет пена. Дайте каше повариться, затем положите в нее две нарезанные луковицы: сделать это нужно очень быстро, буквально в течение нескольких секунд, чтобы не вышел пар. Посолите в середине готовки. За 5 минут до готовности закладывают фенхель или укроп. После окончания варки по желанию можно добавить несколько чайных ложек растительного масла. После выкипания воды и снятия с огня каша остается под крышкой 15–20 минут.

   Каша ячневая с овощами и свежими грибами
   Необходимые продукты:
   крупа ячневая – 1 стакан
   лук репчатый – 50 г
   морковь – 50 г
   грибы свежие – 200 г
   масло растительное – 50 г
   вода – 3 стакана

   Способ приготовления: крупу обжарьте на сухой сковороде и смешайте с 1 столовой ложкой растительного масла. Морковь и лук почистите, вымойте, мелко нарежьте и спассеруйте на растительном масле. Грибы почистите, вымойте, отварите в подсоленной воде, мелко нарежьте и обжарьте на растительном масле. Грибы и овощи смешайте с обжаренной крупой, залейте кипятком, подсолите и варите на медленном огне, пока не сварится крупа.

   Картофель жареный
   Необходимые продукты:
   картофель – 1 кг
   чеснок – 1 долька
   растительное масло – 100 г
   зелень петрушки – по вкусу

   Способ приготовления: очищенный картофель нарежьте ломтиками и положите на короткое время в холодную воду, потом воду нужно слить, картофель осушить полотенцем и положить в хорошо разогретое масло. Чтобы растительное масло имело лучший вкус, положите в него во время жарки очищенную дольку чеснока. Как только чеснок почернеет, немедленно его выньте. Готовый картофель посыпьте зеленью петрушки.

   Картофель по-архиерейски
   Необходимые продукты:
   картофель – 1,5 кг
   растительное масло – 5 ст. ложек
   мука – 2 ст. ложки
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: картофель отварите, охладите, нарежьте толстыми ломтиками и обжарьте в растительном масле. В конце обжаривания всыпьте муку, энергично перемешайте и дайте образоваться хрустящей корочке.

   Семга с овощами
   Необходимые продукты:
   филе семги – 600 г
   капуста цветная – 100 г
   морковь – 2 шт.
   фасоль стручковая – 100 г
   помидоры консервированные – 200 г
   лимонный сок – 2 ст. ложки
   масло растительное – 6 ст. ложек
   перец черный молотый, соль – по вкусу

   Способ приготовления: рыбу посолите, поперчите, полейте лимонным соком и оставьте на 15 минут. Морковь нарежьте кубиками, капусту разберите на соцветия, фасоль нарежьте кусочками. Овощи обжаривайте в течение 5 минут на 4 столовых ложках масла, добавьте помидоры, влейте один стакан воды и тушите 5 минут. Рыбу выложите в форму, смазанную маслом, запекайте 10 минут. Затем уложите на рыбу овощную массу, полейте оставшимся маслом и запекайте 10 минут. Подавайте рыбу вместе с овощами.

   Постный горох с овощами
   Необходимые продукты:
   горох – 1 стакан
   вода – 2 стакана
   морковь – 1 шт.
   лук репчатый – ½ шт.
   подсолнечное масло – 2 ст. ложки
   кориандр и укроп – по вкусу

   Способ приготовления: обычный сушеный лущеный горох замочите в воде на 4–8 часов, промойте, поставьте на огонь, залейте водой примерно 1:2. Пока горох кипит на слабом огне под плотно закрытой крышкой, на терке натрите морковь и положите ее в кипящий горох. Огонь можно увеличить на несколько секунд до вскипания, затем снова уменьшить до слабого. В середине варки горох посолить. Если есть желание, можно добавить нарезанный лук. Примерное время готовки – 50–60 минут. За 1–2 минуты перед снятием с огня можно добавить кориандр, укроп, затем растительное масло (если пост не строгий). Такой горох можно сделать сухим и рассыпчатым, как кашу, или жидким, как суп, – это зависит от количества воды.

   Блины гречневые
   Необходимые продукты:
   гречневая мука – 4 стакана
   теплая вода – 600 г
   дрожжи – 25 г
   соль – 1 ч. ложка
   сахар – 1 ч. ложка
   Способ приготовления: гречневую муку нужно просеять (или намолоть ядрицу в кофемолке). Третью часть этой муки разведите теплой водой с растворенными в ней дрожжами. Тщательно вымесите и поставьте опару в теплое место, накрыв полотенцем. Когда тесто поднимется, добавьте остальную муку, по 1 чайной ложке соли и сахара, тщательно взбейте и дайте еще раз подняться. Затем влейте 200 мл кипятка, снова вымесите тесто и, когда оно поднимется в третий раз, испеките блины.

   Оладьи с яблоками
   Необходимые продукты:
   дрожжи – 25 г
   сахар – 2 ст. ложки
   теплая вода – 1 стакан
   мука – 1 ½ стакана
   яблоки – 2 шт.
   растительное масло – по вкусу
   соль – по вкусу
   сахарная пудра – по вкусу

   Способ приготовления: дрожжи разотрите с сахаром, добавьте теплую воду, дайте хорошо раствориться дрожжам с сахаром и солью. Всыпьте муку, хорошо перемешайте. Дайте тесту подняться в теплом месте, накрыв салфеткой. Яблоки нарежьте на мелкие кусочки и замесите их в готовое тесто. Полученную смесь выкладывайте ложкой на раскаленную сковороду с маслом и обжаривайте с двух сторон. Готовые оладьи можно посыпать сахарной пудрой.

Скоромные блюда

//-- Скоромные блюда с мясом --//
   Солянка мясная сборная
   Необходимые продукты:
   кости – 500 г
   мясо – 200 г
   ветчина вареная – 100 г
   сосиски – 70 г
   почки вареные – 120 г
   лук репчатый – 2 головки
   огурец соленый – 1 шт.
   каперсы – 180 г
   маслины – 80 г
   томатная паста – 80 г
   масло сливочное – 50 г
   сметана – 100 г
   перец черный душистый – 2–3 горошины
   лавровый лист, зелень петрушки и укропа – по вкусу

   Способ приготовления: сварите бульон из мяса и костей. Лук нарежьте соломкой и спассеруйте в масле с томатом-пюре. Огурцы очистите, нарежьте кубиками. Бульон процедите, опустите в него пассерованный лук и огурцы, поварите 4–5 минут, добавьте перец, лавровый лист, нарезанные ломтиками ветчину, сосиски, почки, каперсы и немного маслин без косточек. При подаче на стол в тарелки положите маслины, по кружочку лимона без цедры, налейте солянку, заправьте ее сметаной, зеленью петрушки и укропа.

   Крестьянский борщ
   Необходимые продукты:
   говядина – 800 г
   морковь крупная – 2 шт.
   корень петрушки – 2 шт.
   корень сельдерея – 2 шт.
   кулинарный жир – 150 г
   фасоль стручковая – 35–40 шт.
   помидоры – 2–3 шт.
   сметана – 200 г
   квас – 1 стакан
   зелень, соль, перец – по вкусу

   Способ приготовления: в мясной бульон опустите нарезанные соломкой морковь, коренья петрушки и сельдерея, а также стручки фасоли, разрезанные на 3–4 части. Затем узко, «лапшой» нашинкуйте капусту. Когда борщ закипит, добавьте нарезанные дольками и пассерованные на жире с небольшим количеством бульона помидоры. Кипятите еще 5–6 минут. Снимите кастрюлю с огня, посолите и поперчите борщ по вкусу, добавьте зелень, дайте настояться 25–30 минут и заправьте сметаной. Перед этим можно влить в борщ стакан кваса.

   Курица с черносливом и грецкими орехами
   Необходимые продукты:
   куриное мясо (лучше грудка) – 500 г
   чернослив – 100 г
   очищенные грецкие орехи – 50–80 г
   грибы (необязательно) – 100 г
   лук репчатый (среднего размера) – 2 шт.
   майонез, соль, лимонный сок – по вкусу

   Способ приготовления: лук мелко порежьте и обжарьте до прозрачности в растительном масле без запаха. Курицу мелко нарежьте, предварительно сняв кожу. Грибы отварите, слейте воду и мелко порежьте или проверните через мясорубку. Кусочки курицы и грибы положите в сковородку с луком и обжарьте до готовности курицы. Орехи измельчите. Чернослив вымойте, пропарьте в кипятке 10–15 минут. Выньте косточки и порежьте тоненькой соломкой. Все смешайте, посолите, заправьте майонезом. Перчить не надо, но можно по вкусу добавить лимонный сок.

   Мясо с фасолью
   Необходимые продукты:
   фарш говяжий – 400 г
   фасоль красная – 350 г
   лук репчатый – 2 головки
   масло растительное – 2 ст. ложки
   помидоры консервированные – 300 г
   чеснок – 2 зубчика
   перец чили молотый – ½ ч. ложки
   перец сладкий красный и зеленый – по 1 шт.
   семена тмина – ½ ч. ложки
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: лук нарежьте кубиками, слегка обжарьте на масле, положите фарш и тоже обжарьте до готовности. Добавьте фасоль вместе с заливкой, помидоры с соком, рубленый чеснок, нарезанный сладкий перец и чили, приправьте тмином, посолите. Тушите под крышкой 30 минут.

   Запеканка из макарон с индейкой
   Необходимые продукты:
   макаронные изделия отварные – 400 г
   фасоль стручковая – 400 г
   филе индейки копченое – 1 шт.
   помидоры черри – 300 г
   яйца – 3 шт.
   сливки густые – 1 стакан
   сыр твердый тертый – 160 г
   перец белый молотый, соль – по вкусу

   Способ приготовления: фасоль нарежьте кусочками, отварите, откиньте на дуршлаг. Помидоры нарежьте дольками. Соедините фасоль с нарезанными ломтиками филе, добавьте помидоры, перемешайте. В смазанную маслом форму уложите половину макарон, сверху – овощи с индейкой. Яйца взбейте со сливками и частью сыра, посолите, поперчите и полейте уложенные в форму ингредиенты половиной соуса. Сверху выложите оставшиеся макароны, полейте их соусом, посыпьте сыром и запеките.

   Пирог-рулет мясной с фасолью
   Необходимые продукты:
   лаваш армянский – 1 шт.
   сыр твердый – 150 г
   фасоль красная консервированная – 100 г
   листья белокочанной капусты – 4–6 шт.
   фарш мясной – 200 г
   лук репчатый – 1 головка
   масло растительное – 1 ½ ст. ложки
   приправа для фарша – 1 ч. ложка
   Способ приготовления: капустные листья отварите в подсоленной воде, выложите на дуршлаг, дайте воде стечь. Фарш вместе с рубленым луком и приправой обжарьте на столовой ложке масла, посолите, охладите. Лаваш разложите на столе, посыпьте тертым сыром, затем выстелите капустными листьями. На середину уложите фарш, затем фасоль, сверните конверт и уложите его на смазанный маслом противень швом вниз, смажьте маслом или майонезом. Запекайте 15 минут при 200 °C.

   Имбирные сливки
   Необходимые продукты:
   сливки – 150 мл
   сметана или йогурт – 150 мл
   сахарная пудра – 2 ч. ложки
   тертый корень имбиря – 1 ч. ложка

   Способ приготовления: перелейте сливки в миску и взбейте в мягкую пену. Добавьте сметану или йогурт, сахарную пудру и имбирь. Переложите в вазочку, накройте и охладите до подачи на стол.
//-- Скоромные блюда без мяса --//
   Сырный суп
   Необходимые продукты:
   вода – 2 л
   плавленый сыр – 100 г
   картофель – по вкусу
   морковь – по вкусу
   лук – по вкусу
   зелень – по вкусу
   соль, перец, лавровый лист – по вкусу

   Способ приготовления: в холодную воду положите плавленый сыр, доведите до кипения, добавьте соль, перец и лавровый лист. Картофель порежьте кубиками или полосками, положите в суп и варите на медленном огне, добавьте пассерованные морковь и лук, посыпьте все зеленью.

   Сырный суп с грибами
   Необходимые продукты:
   вода – 2,5–3 л
   плавленый сыр («Янтарь» или «Дружба») – 2 шт.
   луковица – 1 шт. шампиньоны (свежие) – 200 г
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: порежьте грибы и бросьте их в кипящую воду, варите 15 минут. После этого сыр кусочками опустите в суп и мешайте до тех пор, пока он не растворится. Суп получится молочно-бежевого цвета. Лук нарежьте полукольцами и положите туда же. Оставьте на огне еще на 5 минут, добавьте соль, можно добавить вашу любимую приправу. Подавайте с поджаренным хлебом.

   Холодный суп из щавеля и свекольной ботвы
   Необходимые продукты:
   щавель – 200 г
   ботва свекольная – 200 г
   огурец – 1 шт.
   редис – 100 г
   лук зеленый – 50 г
   зелень укропа – 30 г
   сметана (можно заменить постным майонезом) – ½ стакана соль по вкусу

   Способ приготовления: свекольную ботву промойте, мелко нарежьте, залейте горячей водой и варите 10 минут. Добавьте промытый и мелко нарезанный щавель, варите еще 10 минут, затем посолите и остудите. Огурец и редис нарежьте ломтиками, зеленый лук и зелень укропа нашинкуйте. Все залейте холодным отваром с ботвой и щавелем. Отдельно подайте сметану.

   Крошка-окрошка
   Необходимые продукты:
   кальмары вареные – 200 г
   огурцы – 4 шт.
   картофель вареный – 1 шт.
   яйцо вареное – 2 шт.
   лук зеленый (рубленый) – 1 ч. ложка
   квас – 1,5 л
   сметана – 1 ст. ложка
   сахар – 1 ст. ложка
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: кальмары, огурцы, картофель и яйца нарежьте мелкими кубиками. Подготовленные ингредиенты соедините, добавьте лук, сахар, посолите и залейте квасом. При подаче заправьте окрошку сметаной и посыпьте мелкорубленой зеленью.

   Похлебка картофельная с помидорами
   Необходимые продукты:
   картофель – 8 шт.
   помидоры – 8 шт.
   вода – 1,5 л
   яйца (желтки) – 3 шт.
   молоко или сливки – 1 стакан
   масло растительное – 6 ст. ложек
   зелень, соль – по вкусу

   Способ приготовления: картофель очистите, отварите и протрите. Помидоры отварите, протрите и смешайте с картофелем. Полученную массу заправьте смешанными со сливками желтками, маслом, солью и доведите до кипения. При подаче посыпьте зеленью.

   Сырники сладкие
   Необходимые продукты:
   творог – 3 стакана
   мука – 2 ст. ложки
   яйцо – 1 шт.
   сахарный песок – 2–3 ст. ложки
   топленое масло – 3 ст. ложки
   сметана – ½ стакана
   сахарная пудра – 1 ст. ложка или соус – 1 стакан
   ванилин – по вкусу

   Способ приготовления: смешайте протертый творог с сахарным песком, яйцом, половиной муки, ванилином и солью до получения однородной массы. Смесь раскатайте на столе в виде колбаски толщиной в 5–6 см, разрежьте на кружки, придайте им форму круглых лепешек толщиной 1,5 см, запанируйте в муке. Жарьте на топленом масле до образования румяной корочки с обеих сторон. Перед подачей сырники посыпьте сахарной пудрой или полейте соусом, в соуснике подайте сметану.

   Картофель, тушенный со сметаной в горшочке
   Необходимые продукты:
   картофель – 10 шт.
   сметана (сливки) – 1 стакан
   зелень – 1 пучок
   соль и специи – по вкусу

   Способ приготовления: подготовленный картофель нарежьте кружочками, положите в глиняные горшочки, посолите, добавьте специи, залейте сметаной, закройте крышкой. Поставьте горшочки в разогретую духовку и тушите до готовности. Тушеный картофель обильно посыпьте зеленью и подавайте на стол со свежими овощами (помидорами, огурцами, редисом и др.). Перед тем как поставить горшочек в духовку, в него можно добавить тертый сыр.

   Запеканка из цветной капусты и творога
   Необходимые продукты:
   капуста цветная – 200 г
   творог жирный – 100 г
   яйцо – 2 шт.
   сыр тертый – ½ стакана
   масло сливочное – 20 г
   сметана – ½ стакана
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: цветную капусту отварите и разберите на соцветия. Затем мелко изрубите, сложите в миску, добавьте сыр, яйца, протертый творог, посолите и хорошо взбейте до однородной массы. Полученную массу уложите ровным слоем в смазанную маслом форму и запекайте в разогретой духовке в течение 20–25 минут. Запеканку подавайте горячей, отдельно можно подать сметану.

   Жареные кочерыжки
   Необходимые продукты:
   кочерыжки капустные – 10 шт.
   яйцо – 2 шт.
   сухари панировочные – ½ стакана
   масло растительное – 3 ст. ложки
   молоко – ½ стакана
   сметана – 100 г
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: нарежьте кочерыжки вдоль длинными тонкими ломтиками, положите в кастрюлю, залейте кипящей водой так, чтобы вода немного прикрывала кочерыжки, и варите до размягчения. Сваренные кочерыжки откиньте на дуршлаг. Отвар не выливайте. Яйца размешайте с молоком и солью, смочите в этой смеси ломтики, затем обваляйте их в сухарях и обжарьте на сковороде с растительным маслом до образования корочки. Уложите готовые ломтики на блюдо, украсьте зеленью. В соуснике подайте сметану. Отвар налейте в чашку для бульона. Это блюдо обычно готовят в тот день, когда засаливают капусту, так как после засолки остается много кочерыжек.

Сухоядение

   Салат с редькой и чесноком
   Необходимые продукты:
   редька (небольшая) – 1 шт.
   морковь – 1 шт.
   яблоко – 1 шт.
   чеснок – 3–4 зубчика
   лимон – ½
   сухая цедра лимона – ½ ст. ложки
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: редьку, морковь, яблоко тщательно вымойте, очистите, снова вымойте и натрите на мелкой терке. Массу равномерно перемешайте. Добавьте измельченный чеснок и цедру. Сок лимона выжмите в салат, вновь перемешайте и слегка посолите.

   Свекла с огурцами
   Необходимые продукты:
   свекла – 1 шт.
   соленый огурец – 1 шт.
   зеленый лук – по вкусу
   растительное масло – по вкусу

   Способ приготовления: огурец и отварную свеклу натрите на крупной терке, лук мелко порежьте. Сложите все в салатник, заправьте растительным маслом и перемешайте.

   Салат рисовый
   Необходимые продукты:
   рис – 100 г
   сладкий перец – 2 шт.
   помидор – 1 шт.
   морковь – 1 шт.
   маринованный огурец – 1 шт.
   лук репчатый – 1 шт.

   Способ приготовления: рис отварите в подсоленной воде. Овощи нашинкуйте, смешайте с охлажденным рисом, посолите, посыпьте перцем, добавьте по вкусу сахар и уксус.

Блюда на Масленицу

   Блинчики
   Необходимые продукты:
   мука – 2 стакана
   молоко – 3 стакана
   яйца – 3 шт.
   сахарный песок – 1 ст. ложка
   соль – ½ ч. ложки

   Способ приготовления: взбейте яйца с солью и сахаром, разведите одним стаканом молока, всыпьте муку, вымешайте тесто, разведите тесто остальным молоком, размешайте, процедите через сито. Выпекайте блинчики на сковороде среднего размера.

   Блины яблочные
   Необходимые продукты:
   яблоки – 5–6 шт.
   мука пшеничная – 4 стакана
   молоко – 2 стакана
   сливки 33 %-й жирности – 150 г
   масло сливочное – 100 г
   дрожжи – 15 г
   яйцо – 3–4 шт.
   цедра лимонная – 1 ст. ложка

   Способ приготовления: яблоки испеките в духовке и протрите через сито. Для опары половину нормы муки смешайте с молоком и дрожжами, поставьте в теплое место. Когда опара поднимется, положите в нее протертые яблоки, масло, оставшуюся муку, яйца и тертую лимонную цедру. Все взбейте, разведите сливками и выпекайте блины на смазанной маслом сковороде. К блинам подайте варенье.

   Оладьи манные
   Необходимые продукты:
   крупа манная – 1 стакан
   молоко – 1 ½ стакана
   сахар – 1 ст. ложка
   яйцо – 5 шт.
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: сварите манную кашу на молоке, охладите, добавьте по одному желтки, соль, сахар и хорошо взбейте. Добавьте взбитые в пену яичные белки и перемешайте сверху вниз. Ложкой выкладывайте тесто на раскаленную с маслом сковороду и обжаривайте оладьи с обеих сторон до румяной корочки. Подавайте с маслом, сметаной или вареньем.

   Оладьи с сыром
   Необходимые продукты:
   сыр, типа рокфор или стилтон, раскрошенный – 4 ст. ложки
   масло сливочное – 4 ст. ложки
   мука пшеничная – 300 г
   молоко – 1 стакан
   кукуруза консервированная – 500 г
   яйцо – 4 шт.
   перец черный молотый, соль – по вкусу

   Способ приготовления: из муки, яиц, молока, соли и перца замесите жидкое однородное тесто. Добавьте в него сыр и кукурузу, хорошо перемешайте. Выпекайте оладьи на масле, поджаривая с обеих сторон. Подавайте с маслом, густыми сливками или сметаной.

   Драники постные
   Необходимые продукты:
   картофель – 12 шт.
   мука пшеничная – 1–2 ст. ложки
   масло растительное – 7–8 ст. ложек
   репчатый лук – 2–3 головки
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: очищенный сырой картофель натрите на терке, добавьте муку, соль, все тщательно перемешайте. Ложкой выкладывайте массу на сильно разогретую сковороду в растительное масло и обжаривайте оладьи с двух сторон до образования золотистой корочки. Лук нашинкуйте и обжарьте. Готовые драники переложите обжаренным луком и поставьте на непродолжительное время в духовку.

Пасхальные блюда

   Кулич
   Необходимые продукты:
   мука пшеничная – 1 кг
   молоко – 0,38 л
   яйцо – 6 шт.
   масло или маргарин – 300 г
   сахар – 270 г
   дрожжи – 50 г
   соль – ½ ч. ложки
   изюм – 150 г
   цукаты – 150 г
   орехи – 50 г
   ванилин разведенный – 7–8 капель

   Способ приготовления: в теплом молоке растворите дрожжи, добавьте половину муки, размешайте, накройте полотенцем и поставьте в теплое место для брожения. Яичные желтки отделите от белков. Желтки разотрите с сахаром, а белки взбейте до устойчивой пены. Когда опара увеличится вдвое, добавьте в нее соль, растертые желтки, разведенный в горячей воде ванилин, слегка растопленное масло и оставшуюся муку. Тесто хорошо вымешайте, поставьте снова в теплое место и дайте еще раз подняться до увеличения в объеме в два раза. В готовое тесто добавьте промытый и обсушенный изюм, нарезанные цукаты, рубленые орехи, хорошо перемешайте и осторожно введите взбитые белки. Форму хорошо смажьте маслом, дно закройте промасленным с обеих сторон пергаментом, а стенки обсыпьте мукой. Заполните форму тестом на -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, для более плотного кулича – на  -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

высоты. Поставьте форму в теплое место и накройте полотенцем. Когда тесто поднимется на  -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

высоты формы, смажьте верх яйцом и выпекайте в духовке при 210 °C примерно 50–60 минут.

   Кулич пасхальный
   Необходимые продукты:
   мука пшеничная – 12 стаканов
   молоко парное – 3 стакана
   дрожжи – 50 г
   сахар – 2 стакана
   яйцо – 7 шт.
   масло сливочное – ½ стакана
   изюм – ½ стакана
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: разведите дрожжи в молоке, добавьте половину нормы муки и поставьте опару в теплое место. 5 яичных желтков разотрите с сахаром и солью. Когда опара подойдет, положите в нее желтки, вбейте два целых яйца, влейте растопленное масло, всыпьте оставшуюся муку и замесите негустое тесто. Тесто вымесите, всыпьте в него изюм и оставьте на ночь для брожения. Утром выбейте тесто еще раз и дайте постоять, затем уложите в форму, дайте подняться и выпекайте. Остывший кулич оформите взбитым яичным белком с сахаром.

   Кулич шафранный
   Необходимые продукты:
   Для опары:
   мука – 2 ½ стакана
   дрожжи сухие – 50 г
   сливки – 300 мл
   Для теста:
   мука – 4 стакана
   яичный белок – 5 шт.
   яичный желток – 15 шт.
   сливочное масло – 400 г
   сахар – 1 стакан
   кардамон – 10 зерен
   изюм – 1/3 стакана
   шафрановая настойка – 0,5 ч. ложки
   мускатный орех – 1 шт.
   измельченные цукаты – 100 г
   миндаль – 1/3 стакана

   Способ приготовления: из муки, дрожжей и подогретых сливок приготовьте густую опару. Когда опара поднимется, добавьте в нее муку, желтки, растертые со сливочным маслом и сахаром, истолченные зерна кардамона, мускатный орех, изюм, шафрановую настойку, цукаты. Тесто хорошо вымесите и поставьте на 1,5–2 часа в теплое место. Затем добавьте взбитые белки, вымесите, переложите в смазанную маслом и обсыпанную сухарями высокую форму, дайте тесту подняться. Выпекайте в умеренно нагретой духовке до готовности. Рецепт рассчитан на выпекание двух куличей. Куличи из приготовленного таким образом теста рекомендуется делать небольшими.

   Кулич сливочный
   Необходимые продукты:
   мука – 3 ½ стакана
   сливочное масло – 200 г
   сахар – 1 стакан
   молоко – ½ стакан
   дрожжи – 12–16 г
   яйцо – 3 шт.
   изюм (без косточек) – 2 стакана

   Способ приготовления: замесите тесто из муки, сливочного масла, сахара и горячего молока, хорошо вымесите. Затем влейте в тесто еще ½стакана молока с распущенными в нем дрожжами, накройте полотенцем и поставьте в теплое место, чтобы тесто поднялось. Как только тесто увеличится в объеме вдвое, вбейте в тесто желтки и белки, добавьте изюм. Готовое тесто разложите по формам и поставьте в духовку.

   Кулич тыквенный
   Необходимые продукты:
   тыква – 300 г
   молоко – 500 г
   масло сливочное – 200 г
   яйца – 3 шт.
   дрожжи – 50 г
   мука – 1,5 кг
   ванилин – ½ ч. ложки
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: тыкву вымойте, очистите от кожуры и семян, нарежьте мелкими кусочками, пересыпьте сахарным песком и дайте выстояться до выделения сока. Отварите в нем на медленном огне до готовности. Массу протрите через мелкое сито, добавьте молоко, масло, яйца, сахар, соль и распущенные в небольшом количестве теплого молока дрожжи. Замесите тесто, постепенно вмешивая небольшими порциями муку и ванилин, и дайте ему подняться. Приготовленные формы заполните тестом до половины объема, дайте ему расстояться до полного заполнения формы и выпекайте в духовке на среднем огне.

   Пасхальный баранчик
   Способ приготовления: приготовьте тесто такое же, как для куличей, заполните им форму, сделанную в виде баранчика, до половины объема и выпекайте в духовке при 180–200 °C.

   Пасха творожная обыкновенная
   Необходимые продукты:
   творог – 1 кг
   яйца (желтки) – 5-10 шт.
   сахар – 200 г
   цукаты – 100–200 г
   цедра цитрусовых – с одного плода
   ванилин – ½ ч. ложки

   Способ приготовления: сырые яичные желтки разотрите с сахарным песком, добавьте ванилин, соедините с творогом, добавьте нарезанные мелкими кусочками цукаты и лимонную или апельсиновую цедру. Все тщательно перемешайте. Приготовленную массу уложите в форму-пасочницу, поставьте сверху гнет и выдержите 1–2 дня в прохладном месте (в холодильнике). Затем форму с отжатой массой переверните и осторожно снимите. Поверхность пасхи можно украсить съедобными украшениями: разноцветными цукатами, фигурками из шоколада, мармелада или марципана. Для аромата можно добавить в творожную массу немного рома или ликера.

   Пасха миндальная
   Необходимые продукты:
   творог – 1 кг
   сметана – 1 стакан
   сахар – 1 стакан
   измельченный миндаль – 1 стакан

   Способ приготовления: творог протрите через сито, добавьте сметану, измельченный миндаль, растертый с сахаром, и все хорошо перемешайте. Выложите в форму.

   Пасха царская
   Необходимые продукты:
   творог – 1 кг
   яйцо – 5 шт.
   масло сливочное – 200 г
   сметана – 2 стакана
   сахар – 1 стакан
   миндаль – 100 г
   изюм – 2 стакана
   ванильный сахар – 1 ч. ложка
   Способ приготовления: творог протрите через сито, добавьте яйца, масло и сметану. Поставьте на слабый огонь и, постоянно помешивая, доведите до кипения. Снимите с огня, поставьте на лед и перемешивайте, пока масса не остынет. Затем положите сахар, рубленый миндаль, промытый изюм, ванильный сахар. Все хорошо перемешайте, переложите в форму, выложенную изнутри тканью, и поставьте под гнет, чтобы удалить сыворотку.

   Пасха с курагой
   Необходимые продукты:
   творог – 500 г
   курага – 200 г
   сахар – 100 г

   Способ приготовления: курагу промойте, залейте небольшим количеством воды, добавьте сахар и отварите. Творог хорошо отожмите, соедините с курагой, протрите через сито, тщательно размешайте. Заверните массу в плотную ткань и уложите под гнет в холодном месте на 3–4 часа. После этого сформируйте пасху классической формы. Подавайте на стол, украсив цукатами, черносливом, курагой.

   Пасха с облепиховым соком
   Необходимые продукты:
   творог – 500 г
   сахар – 100 г
   масло сливочное – 100 г
   облепиховый сок – 100 г

   Способ приготовления: творог протрите через мелкое сито, смешайте с сахаром и сливочным маслом, добавьте облепиховый сок и взбейте миксером. Полученную массу заверните в плотную ткань и положите под гнет. Выдержите в холодном месте 3–4 часа, сформируйте из нее пасху, украсьте цукатами и подавайте к столу.

   Яйца крашеные
   Для окраски яиц лучше всего использовать луковую шелуху, которую собирают заранее. В зависимости от цвета шелухи окраска яиц получается от светло-рыжей до темно-коричневой. Если вы хотите, чтобы цвет был более насыщенным, шелухи надо взять побольше и варить ее около получаса до того, как в отвар опустите яйца.
   Чтобы яйца при варке не лопнули, их надо около часа подержать в тепле или при комнатной температуре, при варке в воду можно добавить столовую ложку соли.
   В некоторых семьях хранится обычай крашения яиц «в крапинку». Для этого мокрые яйца обваливают в сухом рисе, заворачивают в марлю (концы марли надо плотно завязать ниткой, чтобы рис прилип к яйцу) и далее варят в луковой шелухе обычным способом. Чтобы окрашенные яйца блестели, их вытирают насухо и смазывают подсолнечным маслом.

   Киви, запеченные в тесте
   Необходимые продукты:
   киви – 4 шт.
   мука – 300 г
   масло сливочное – 75 г
   сахарная пудра – 25 г
   апельсин – 1 шт.
   яйцо – 1 шт.
   сливки 33 %-й жирности – 150 мл
   апельсиновый ликер – 1 ст. ложка

   Способ приготовления: апельсин вымойте, выжмите сок, половину цедры натрите на мелкой терке. Цедру и 2 столовые ложки сока смешайте с мукой, маслом и сахарной пудрой. Замесите тесто, скатайте его в шар. Заверните в фольгу или пищевую пленку и положите в холодильник на 30 минут. Затем раскатайте тесто в тонкий пласт, чтобы его можно было разрезать на четыре прямоугольника размером 20×15 см. Киви очистите от кожуры и положите по одному на каждый прямоугольник теста. Заверните тесто, свободные края подогните и защипите, оставив сверху небольшое отверстие для выхода пара при запекании. Противень смажьте маслом. Из остатков теста вырежьте листики, слегка смочите их водой и приклейте сверху. Пирожки с киви при помощи кисточки смажьте взбитым яйцом и выложите на противень. Запекайте в духовке при температуре 180 °C 15 минут. Подавайте пирожки теплыми, вместе со сливками, взбитыми с апельсиновым соком и ликером.

   Ореховые рулетики из слоеного теста
   Необходимые продукты:
   слоеное тесто – 400 г
   мелко нарубленные грецкие орехи – 1 стакан
   мелко нарубленный миндаль – 1 стакан
   сахарная пудра – 50 г
   молотая корица – ½ ч. ложки
   сливочное масло – 50 г
   Для сиропа:
   вода – 200 мл
   сахарный песок – 200 г
   лимонный сок – 3 ч. ложки
   померанцевая вода – 3 ч. ложки

   Способ приготовления: разогрейте духовку до 180 °C. Промажьте маслом противень. В широкой посуде перемешайте грецкие орехи, миндаль, сахар и корицу. Раскатайте тесто в форме прямоугольника размером 45×37,5 см и разрежьте его на 18 частей размером 12,5×7,5 см. Положите по 1 чайной ложке ореховой смеси на узкий конец каждого прямоугольника. Сверните рулетики с начинкой и поместите их на противень. В маленькой кастрюле растопите масло, полейте им рулетики и выпекайте в духовке 25–30 минут, пока они не станут румяными и хрустящими. Охладите в течение 15 минут и полейте сиропом.
   Приготовление сиропа: налейте в кастрюлю 200 мл воды и лимонный сок, всыпьте туда же сахар. Нагревайте на умеренном огне до растворения сахара, а потом прокипятите в течение 5 минут до легкого загустения и добавьте померанцевую воду.

Напитки

   Клюквенный морс с медом
   Необходимые продукты:
   клюква – 1 стакан
   мед – 2 ст. ложки

   Способ приготовления: 1 стакан очищенной, вымытой и бланшированной клюквы разомните, прокипятите 9-10 минут, сок процедите, добавьте 2 столовые ложки меда, дайте настояться 1–2 часа. Подавайте охлажденным.

   Напиток с капустным рассолом
   Необходимые продукты:
   рассол квашеной капусты – 1 стакан
   томатный сок – 1 стакан
   лимонный сок – 1 ст. ложка
   сахар – ½ стакана
   охлажденная кипяченая вода – количество на ваше усмотрение
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: в рассол квашеной капусты влейте томатный, лимонный сок и воду, положите сахар, посолите и перемешайте.

   Сбитень горячий
   Необходимые продукты:
   вода – 1 л сахар – 150 г
   мед – 150 г
   гвоздика, имбирь, корица и кардамон – по вкусу

   Способ приготовления: растворите в воде сахар и мед, добавьте туда пряности. Кипятите 5-10 минут, снимая пену. Через полчаса напиток процедите. Готовый сбитень подогрейте и пейте горячим.

   Сбитень медовый
   Необходимые продукты:
   мед – 500 г
   вода – 1,5 л
   дрожжи – 50 г
   натуральный сок клюквы (по желанию) – 500 г
   зерна кардамона (размельченные), имбирь, корица, душистый перец – по вкусу

   Способ приготовления: вскипятите мед в воде, постоянно снимая пену, добавьте пряности, снова прокипятите и охладите. Разведите дрожжи, смешайте их с медовым взваром, разлейте в бутылки и поставьте на 12 часов в теплое место. После этого бутылки следует плотно закрыть и оставить в холодном месте на 2–3 недели для созревания. Такой сбитень можно хранить долго. К приготовленному напитку можно добавить чистый натуральный сок клюквы.

   Напиток к праздничному столу
   Необходимые продукты:
   натуральный сок (любой) – 2 л
   вино сладкое (типа кагор) – 1 бутылка
   лимон – 1 шт.

   Способ приготовления: смешайте сок и вино, добавьте нарезанный тонкими ломтиками лимон (вместе с кожурой, но с удаленными семенами, чтобы напиток не горчил). Поставьте смесь в закрытом сосуде в холодильник и охладите. При подаче на стол добавьте в каждый бокал кубик льда. Вместо лимона можно добавить апельсин или грейпфрут.

   Квас из свеклы и слив
   Необходимые продукты:
   свекла – 1 кг
   сливы – 1 кг
   вода – 5 л
   сахар – 500 г

   Способ приготовления: свеклу вымойте, очистите, нарежьте крупными кусками. Сливы вымойте, разрежьте на половинки, удалите косточки. Уложите свеклу и сливы в стеклянную банку, залейте остуженной кипяченой водой, добавьте сахар, накройте воздухопроницаемой крышкой и оставьте для сбраживания при комнатной температуре.

   Сливки с облепихой и морковным соком
   Необходимые продукты:
   сливки – 200 мл
   ягоды облепихи – 50 г
   сок морковный – 50 мл
   сахарный песок – 50 г

   Способ приготовления: ягоды облепихи вымойте и протрите через сито (или измельчите миксером), сок отожмите через марлю. Можно использовать протертую облепиху, заготовленную на зиму. Протертую массу взбейте, постепенно добавляя сливки, морковный сок и сахар. Вместо сливок можно использовать молоко.

   Кефир с яблоками и морковным соком
   Необходимые продукты:
   кефир – 500 мл
   яблоки – 200 г
   морковный сок – 50 мл
   сахарный песок – 30 г

   Способ приготовления: яблоки вымойте, испеките в духовке или на сковороде и протрите через сито (или измельчите миксером). Яблочное пюре взбейте, постепенно добавляя в него морковный сок, кефир и сахар.

   Кефир с клубникой
   Необходимые продукты:
   кефир – 500 мл
   сливки – 200 г
   клубника или земляника – 200 г
   сахарный песок – 50 г

   Способ приготовления: клубнику вымойте и измельчите миксером, постепенно добавляя сначала сливки, а затем кефир и сахар. Взбейте массу до состояния пышной пены. Вместо кефира можно использовать простоквашу или другие кисломолочные продукты. Напиток можно готовить и без сахара.

Поминальная трапеза

   Поминальная трапеза может быть как скоромной, так и постной, в зависимости от дня, на который приходятся поминки. Для поминальной трапезы можно готовить любые блюда, однако следует исключить из меню спиртные напитки. Православные поминки – это не только еда, но и молитва, а молитва и нетрезвый ум – вещи несовместимые.
   Обязательным блюдом на поминальной трапезе является кутья или коливо, которая, как правило, варится из зерен пшеницы или риса с медом, изюмом и орехами. Кутья (коливо) предварительно благословляется священником в храме. Во время поминальной трапезы это блюдо отведывают первым.
   Также традиционно освящается пшеничное коливо в православных храмах в пятницу первой седмицы Великого поста в память мученика Феодора Тирона.

   Кутья настоящая
   Необходимые продукты:
   зерна пшеницы сухие – 500 г
   мед – 3 ст. ложки
   орехи очищенные грецкие – 150 г
   изюм – 150 г

   Способ приготовления: пшеницу промойте и замочите на ночь в воде. На следующий день варите 6–8 часов на медленном огне в этой же воде, добавив мед. Остывшую массу тщательно перемешайте с растертыми ядрами грецких орехов и изюмом, пробланшированным в течение 1–2 минут. Вместо орехов в кутью можно добавить мак. 100 г семян мака залейте кипятком, выдержите до остывания, процедите, осушите тканью и разотрите в ступке или измельчите в миксере.

   Коливо из пшеничных зерен
   Необходимые продукты:
   зерна пшеницы – 1 стакан
   мед – 2–3 ст. ложки
   очищенные грецкие орехи – 100 г
   соль, сахар – по вкусу

   Способ приготовления: сварите на воде зерна пшеницы, охладите, подсластите. Добавьте мед, хорошо перемешайте. Добавьте ядра грецких орехов.

   Коливо в глиняных горшочках
   Необходимые продукты:
   зерна пшеницы – 2 стакана
   мак – 200 г
   вишневое варенье (без косточек) – 2 ст. ложки
   орехи – 100 г
   изюм (без косточек) – 100 г сахар,
   мед – по вкусу

   Способ приготовления: очищенную, перебранную пшеницу хорошо промойте, уложите в глиняные горшочки, залейте горячей водой, так чтобы вода покрывала зерна, и поставьте томиться в духовку. При необходимости доливайте горячую воду. Мак промойте, залейте крутым кипятком на 2–3 часа, затем слейте воду. Разотрите мак в ступке, добавьте сахар, мед, вишневое варенье, измельченные орехи и предварительно замоченный изюм. Влейте в полученную смесь 0,5–1 литр остывшей кипяченой воды. Соедините эту массу с вареной пшеницей и выложите в керамическую миску.

   Коливо из пшеницы с вареньем
   Необходимые продукты:
   зерна пшеницы – 2 стакана
   мед – 100 г
   ягоды или фрукты из варенья – 1 стакан
   соль – по вкусу

   Способ приготовления: пшеницу переберите, промойте, всыпьте в кипяток. Доведите до кипения, откиньте на сито, облейте холодной водой. Сложите в кастрюлю или глиняный горшок, снова залейте водой, вскипятите, плотно закройте крышкой и оставьте в духовке до готовности зерен. Готовую пшеницу остудите. Добавьте мед и ягоды из варенья. Осторожно перемешайте. Если нужно, подлейте немного сладкой кипяченой воды.

Традиционные русские праздники

   Зима
   Святки зимние – 25 декабря – 6 января (ст. ст.)
   Святые вечера – 25 декабря – 1 января (ст. ст.)
   Страшные вечера – 1 января – 6 января (ст. ст.)
   Рождественский (Филиппов пост) – 1 января – 6 января
   Рождество Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа – 7 января
   Собор Пресвятой Богородицы – 8 января
   Домочадцев день – 10 января
   Васильев день (Васильевская коляда, Новый год по ст. ст.) – 13 января
   Обрезание Господне – 14 января
   Куриный праздник – 15 января
   Крещенский сочельник – 18 января
   Святое Богоявление. Крещение Господа Бога нашего Иисуса Христа – 19 января
   Начало зимнего мясоеда – 20 января
   Татьянин день – 25 января
   Обряды скотины – 27 января
   Именины домового – 10 февраля
   Звериный праздник – 12 февраля
   Сретение Господа Бога нашего Иисуса Христа – 15 февраля
   Вселенская родительская суббота – суббота перед Неделей мясопустной
   Масленица (Масленая неделя) – восьмая неделя до Пасхи (обычно вторая половина февраля – первая половина марта)

   Весна
   Великий пост – начинается за семь недель до Пасхи, с понедельника сразу же после Масленичной недели
   Авдотья (Евдокия) (первая встреча весны) – 14 марта
   Вселенская родительская суббота второй недели Великого поста
   Сороки (день памяти Сорока мучеников, в Севастийском озере пострадавших) – 22 марта
   Вселенская родительская суббота третьей недели Великого поста
   Вселенская родительская суббота четвертой недели Великого поста
   Благовещение Пресвятой Богородицы – 7 апреля
   Собор Архангела Михаила – 8 апреля
   Огнище – 13 апреля
   Праздник рыболовов (угощение водяного) – 16 апреля
   Вход Господень в Иерусалим (Вербное воскресенье) – предшествует Пасхальному воскресенью
   Средокрестие (преполовение) – среда четвертой недели Великого поста
   Великий (Чистый) четверг – на последней неделе перед Пасхой
   Светлое Христово Воскресение (Пасха) – первое воскресенье после первого весеннего полнолуния
   Фомино воскресенье – первое воскресенье после Пасхи
   Егорьев (Юрьев день) – 23 апреля
   Немецкие столы – 1 мая
   Новины – 2 мая
   Радоница (поминовение усопших) – на девятый день после Пасхи
   Ляльник – 4 мая
   Праздник пастухов – 6 мая
   Поминовение усопших воинов – 9 мая
   Барыш-день – 15 мая

   Лето
   Вознесение Господне – на сороковой день после Пасхи
   Святки летние (русальная, семиковая неделя) – седьмая неделя после Пасхи
   Семик – четверг на седьмой неделе после Пасхи
   Троицкая родительская суббота – суббота перед днем Святой Троицы
   День Святой Троицы – через три дня после семика (пятидесятый день после Пасхи), воскресенье
   День Святого Духа (Духов день) – следующий день после Троицы
   Петров пост (начало) – начинается через неделю после Дня Святой Троицы, в понедельник, после девятого воскресения по Пасхе
   Аграфена купальница – 23 июня
   Иван Купала (Иванов день) – 24 июня
   Праздник каш – 26 июня
   Петров день – 29 июня
   Рождество Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна – 7 июля
   Петр и Феврония – 8 июля
   Ночные гулянья – 11 июля
   День апостолов Петра и Павла – 12 июля
   Бабий праздник – 14 июля
   Ильин день – 20 июля
   Мокрина – 1 августа
   Калинники-малинники – 2 августа
   Первый Спас (Медовый Спас). Успенский пост (начало) – 14 августа
   Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Второй Спас (Яблочный Спас). Осенины – 19 августа
   Успение Пресвятой Богородицы – 28 августа
   Третий Спас (Хлебный (ореховый) Спас) – 29 августа
   Лошадиный праздник – 31 августа

   Осень
   Усекновение главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна -11 сентября
   День Симеона-летопроводца (Семин день, начало бабьего лета) – 14 сентября
   Именины Домны – 16 сентября
   Рождество Пресвятой Богородицы – 21 сентября
   Осеннее равноденствие – 23 сентября
   Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня – 27 сентября
   Праздник мельников – 3 октября
   Дворы (праздник незамужних девушек) – 4 октября
   Праздник печников – 6 октября
   Заревница – 7 октября
   Покров Пресвятой Богородицы – 14 октября
   Параскева Пятница – 27 октября
   Праздник конюхов – 1 ноября
   Праздник в честь Казанской иконы Божьей Матери – 4 ноября
   Дмитриевская родительская суббота – суббота перед днем памяти святого Димитрия Солунского
   День Кузьмы и Демьяна (куриные именины) – 14 ноября
   Собор Архистратига Михаила – 21 ноября
   Рождественский (Филиппов) пост (начало) – 28 ноября
   Введение во храм Пресвятой Богородицы – 4 декабря
   День апостола Андрея Первозванного – 13 декабря
   День преподобного Саввы Освященного – 18 декабря
   День святителя Николая Чудотворца – 19 декабря
   Новолетье – 31 декабря

Книги, из которых можно узнать больше о русских обычаях и традициях

   Авдеева Т. А. Записки о старом и новом русском быте. – СПб., 1842.
   Артемова Т. Православный народный календарь. – М., 2002.
   Афанасьев А. В. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. – М., 1865–1869.
   Белоус В. Народный праздник Купала, описанный и объясненный для сохранения преданий и поверий народа. – Львов, 1861.
   Бурцев А. Е. Народный календарь примет, обычаев и поверий на святой Руси. – СПб., 1911.
   Громыко М. М. Мир русской деревни. – M., 1991.
   Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. – M., 1986.
   Даль В. И. О поверьях, предрассудках и суевериях русского народа. – СПб., 1880.
   Даль В. И. Пословицы русского народа. – M., 2000.
   Даль В. И. Толковый словарь русского языка. Современная версия. – M., 2000.
   Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. – M., 1990.
   Ермолов А. С. Всенародный месяцеслов. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. – СПб., 1901.
   Забелин И. Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII вв. – M., 1915.
   Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. – M., 1880.
   Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. – Пг., 1916.
   Змеев Л. Ф. Русские врачебники. – СПб., 1896.
   Калинский И. П. Церковный-народный месяцеслов на Руси. – СПб., 1877.
   Коринфский А. А. Народная Русь. Круглый год. Сказания, поверия, обычаи и пословицы русского народа. – М., 1901.
   Куликова В. И. Книга-календарь русских имен на каждый день. Мужские и женские имена. – M., 2006.
   Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. – СПб., 1903.
   Миллер В. Ф. Русская Масленица и западноевропейский карнавал. – M., 1884.
   Мифология. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. Е. M. Мелетинский. – 4-е изд. – М., 1998.
   Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверья. – Витебск, 1897.
   Носова Г. А. Язычество в православии. – М., 1975.
   Обрядовая поэзия. – М., 1989.
   Обрядовая поэзия. Кн. 2. – М., 1997.
   Обрядовая поэзия. Кн. 3. – М., 2000.
   Очерк русских обычаев, соблюдаемых в большие праздники. – СПб., 1870.
   Писемский А. Ф. Очерки из крестьянского быта. – СПб., 1856.
   Ржига В. Ф. Очерки по истории быта домонгольской Руси. – М., 1929.
   Русские в своих пословицах: Рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках И. Снегирева: в 4 кн. – М., 1831–1837.
   Сахаров И. П. Сказания русского народа: Русское народное чернокнижие. Русские народные игры, загадки, присловья и притчи. – СПб., 1885.
   Сахаров И. П. Сказания русского народа: Народный дневник. Праздники и обычаи. – СПб., 1885.
   Степанов H. П. Народные праздники на святой Руси. – СПб., 1899.
   Яковлев Я. Деревня как она есть. – М., 1923

Вероника Анриевна Нэй Русский праздник. Традиции и обычаи