Сергей Владимирович Кормилицын
Сталин против Гитлера: поэт против художника

Моим учителям.
Тем, кто научил меня сомневаться. Святому Фоме и Вильяму Оккаму.

От автора

   По чести сказать, я вовсе не собирался писать эту книгу. Мне искренне казалось, что после того, как была опубликована популярная биография вождя Третьего рейха «Адольф Гитлер. Взгляд из зеркала», к теме личности в истории мне больше возвращаться не придется. Однако тут сошлись воедино несколько факторов, заставивших меня снова обратиться к личности вождя, да еще и не одного.
   С одной стороны, изданная три года назад книга про Гитлера успела слегка устареть. Появились новые факты, новые версии, познакомить с которыми читателя хотелось бы чрезвычайно. Пусть даже многие из них откровенно фантастичны, но ведь зачастую именно в том и интерес: у самых фантастических суждений есть своя вполне реальная подоплека, или, как минимум, в них может крыться разумное зерно.
   С другой стороны, за последние три года мне часто приходилось слышать от читателей биографии Гитлера пожелание, что неплохо было бы написать нечто подобное про «отца народов». Когда же я начал разбираться в его прошлом, меня поразило, сколько сходных черт было у двух тиранов, схлестнувшихся в, пожалуй, самой кровопролитной за всю историю человечества войне. И, по правде говоря, я не смог противиться искушению сравнить биографии, а точнее – позволить читателю сравнить их самостоятельно, убедиться в том, что, несмотря на полярность мировоззрений, у лидеров двух режимов были весьма сходные «общие места» в биографиях. Для любителей рассуждать о роли личности в глобальном историческом процессе это может быть самым интересным в книге.
   Впрочем, за последнее время вышло в свет несколько биографий Иосифа Сталина, разного качества, разной степени историчности. Но всем им присуща одна общая черта: они дают яркую эмоциональную оценку его личности, не оставляя читателю ни единого шанса задуматься, кем же был Сталин на самом деле. Никаких полутонов, никаких сомнений: либо ангел, либо исчадие ада. Между тем в жизни так не бывает. Резко отрицательные и сугубо положительные персонажи – удел романтической литературы, а не биографических очерков.
   Поэтому, наверное, одной из главных задач этой книги стало создание беспристрастных биографий Сталина и Гитлера. Не портретов политических деятелей на фоне истории, а именно человеческих биографий. Чтобы книга получилась не о политике, экономике и внутрипартийных дрязгах, а о людях.
   Да, сразу «покаюсь»: я целенаправленно старался использовать только «открытые» источники – печатные, сетевые, главное – самые доступные. Без игр в конспирологию, так любимых современными «массовыми» писателями-сенсационщиками, без ссылок на «тайные архивы», в которые допущен только автор. Чтобы найти и проверить информацию мог без лишних усилий каждый.
   Наконец, с третьей стороны, начав заново заниматься биографиями вождей, я обнаружил материалы, как-то прошедшие мимо меня раньше, – стихи Сталина и картины Адольфа Гитлера. И то и другое есть на этих страницах. Возможно, творчество красного и черного владык позволит узнать о них что-то новое.
   Когда же все начало складываться, превращаться из набросков и заметок в систему, оказалось, что в ящике письменного стола накопилось много свидетельств, суждений, статей, публикаций, высказываний, которые вроде бы и не включишь в основной текст, но и из песни, как говорится, не выкинешь. А в результате на свет появилась эта книга, слегка похожая на лоскутное одеяло, скорее журналистская, нежели в чистом виде историческая, включающая в себя подчас весьма противоречивые суждения. В ней – фрагменты речей, писем и приказов, стихи и картины, журналистские версии и газетные новости, цитаты из мемуаров и желто-газетные сенсации. Но все вместе это образует интересную картину, яркую и динамичную, позволяющую, насколько это возможно, пролить свет на жизнь, судьбу, характер двух ярчайших персонажей минувшего столетия.
   Попробуйте познакомиться с ними заново, отбросив пропагандистские штампы. А возможно – даже понять их. Что, вопреки сложившимся представлениям, вовсе не означает простить или полюбить.

Введение

   Тогда, в седые времена,
   Каких, дай Бог, уж нет,
   Над миром правил Сатана,
   Художник и поэт…
   И каждый строил новый Рим,
   Но славы луч померк.
   Им век казался Золотым,
   А был – Железный век.
Александр Горский. Железный век

   Иосиф Джугашвили, Сталин. Адольф Шикльгрубер, Гитлер. О них написана не одна книга, при жизни и после смерти. Ими восхищались, их ненавидели.
   Каждый из них виновен в смерти миллионов людей, их именами впору пугать детей. Они были двумя страшнейшими мясниками за всю человеческую историю. За одним – не то миллионы, не то как минимум сотни тысяч жизней евреев и громадные военные потери. За другим – геноцид по отношению к русскому народу, всепожирающая машина репрессий и, опять-таки, военные потери, поражающие воображение.
   В то же время и того и другого всенародно, причем отнюдь не по указке сверху, прославляли как спасителей Отечества. И тот и другой были большими патриотами. Даже немцы, настроенные самым либеральным образом, не могли не признать заслуги Гитлера в преодолении экономического кризиса, в победе над безработицей и инфляцией, в возвращении Германии, пусть лишь на время, статуса великой державы. Даже самые праведные антисталинисты не будут оспаривать роль Сталина во Второй мировой, в великой победе советского народа. Противоречивая складывается картина, не так ли?
   Вероятно, именно это противоречие виной тому, что исследователи, берущиеся писать биографию двух вождей, неминуемо впадают в одну из крайностей и создают либо панегирик, либо проклятие. Рисуют либо ангела, либо чудовище, без промежуточных вариантов. И забывают при этом, что речь идет всего лишь о людях. Наделенных некими талантами, но тем не менее – всего лишь людях, а не сверхсуществах.
   Не о магах-некромантах, инопланетянах, потомках древних царей, а об истинных детях своего времени, порождениях эпохи: если бы сын грузинского сапожника и отпрыск австрийского чиновника не заняли отведенных им судьбой мест, ход событий изменился бы мало. Потому что на их месте оказались бы другие. Если бы судьбе было угодно просто поменять их местами, история не заметила бы изменений.
   Другое дело, что люди эти были весьма необычные. От природы и тому и другому досталось довольно способностей, чтобы обрести мирскую славу, вовсе не стремясь к вершинам власти. Сын австрийского чиновника, скажем, был чертовски неплохим художником. А потомок грузинского сапожника, как говорят, – выдающимся для своего времени поэтом. Впрочем, обо всем по очереди.
   О том, что Адольф Гитлер любил рисовать пейзажи, писали, пожалуй, все его биографы. Но не было среди них ни одного, кто похвалил бы эту живопись. Интересно, почему? Потому, что картины человека, ставшего позднее диктатором, вождем-завоевателем, развязавшим самую кровопролитную за историю человечества войну, в действительности были настолько плохи и не имели художественной ценности? Или потому, что фамилия автора этих картин была Гитлер? Просто исходя из того, что порождение преисподней не способно на созидание добра и блага? В свое время, когда юный Шикльгрубер поступал в Венскую Академию художеств, его довольно высоко оценили как пейзажиста и архитектора, «срезался» он только на портретах. Но, согласитесь, художники-универсалы, поднаторевшие во всех жанрах сразу, встречаются редко. Пейзажи же Гитлера, включая виды столицы Австро-Венгрии, продажей которых он одно время зарабатывал себе на хлеб, традиционно описываемые как «тусклые, холодные открытки», откровенно неплохи. Впрочем, – на взгляд дилетанта. Не будучи ни искусствоведом, ни профессиональным художником, я не вправе выходить за рамки обычного обывательского «нравится – не нравится». Поэтому о его таланте или бесталанности судить вам.
   О том, что Иосиф Сталин писал стихи, известно совсем немногим. Более того, поэтических текстов, написанных генералиссимусом, сохранилось буквально несколько. И об этом тоже пишут разве что вскользь. Впрочем, нет сомнений в том, что его творчество заслуживает самого серьезного внимания. Стихам молодого Джугашвили дал высокую оценку Илья Чавчавадзе – грузинский патриот и публицист конца позапрошлого века. В 1901 году тексты семинариста вошли в пособие по теории словесности, выпущенное известным в то время грузинским издателем Келенджеридзе, а в 1907 году – в «Грузинскую хрестоматию, или Сборник лучших образцов грузинской словесности».
   Правда, на русский язык переведено было всего несколько стихотворений из немногих сохранившихся, но для того, чтобы оценить талант будущего вождя, их вполне достаточно. Впрочем, говорить о стихах – дело пустое, нужно прочесть их. Вы сможете сделать это на страницах книги.
   А теперь – представьте, просто на миг, что Шикльгрубер и Джугашвили не стали бы Гитлером и Сталиным. Что они пошли бы по тому пути, который указывал им врожденный талант, а не подчинились бы веяньям эпохи. Нет, повторюсь: разумеется, на их место встал бы кто-то другой, и тирании было бы, скорее всего, не избежать – история складывалась именно таким образом. Но зато мировая культура оказалась бы в чистом выигрыше, приобретя отличного поэта и неплохого художника. И кто знает, чего бы им удалось достичь, если бы они, по библейской притче, не зарыли таланты в землю?
   Разумеется, книга не об этом: в конце концов, история не терпит сослагательного наклонения. Перед вами не более чем две биографии, созданные на основании открытых источников, а не глубоко засекреченных архивных данных. Но необычность их в том, что речь здесь пойдет не только и не столько о власти, стратегии и тактике политической борьбы, сколько о личных качествах, чертах характера, событиях жизни, не слишком широко афишировавшихся. То есть не о политике и политиках, а о людях и чувствах. О судьбах, которые напоминают отражение в зеркале.
   Надо сказать, что, хотя и не принято сравнивать Гитлера и Сталина, хоть и считается это проявлением дурного тона, судьбы их и правда похожи. И в том и в другом случае перед нами раскручивается один и тот же сюжет старинной сказки про бедного, но талантливого мальчика, положившего все силы на то, чтобы избавить мир от злого дракона, и в конце концов занявшего его место. Впрочем, в этом вы убедитесь сами, прочитав эту книгу. Книгу о двух людях, достигших вершины, предела того, к чему они стремились с юных лет. О тех, чьи мечты о переустройстве мира едва-едва не исполнились. Книгу о двух глубоко несчастных людях. О тех, кто потерял Божью искру, пожертвовал лучшим, что было ему дано от природы, ради достижения некой высокой и почти недостижимой цели.
   О тех, кто достиг всего, о чем мечтал в юности. Но – ценой собственной души. О художнике, так и не ставшем знаменитым, и о поэте, отрекшемся от собственных стихов. О Гитлере и Сталине – двух величайших тиранах минувшего столетия.

I
Детство. Не "золотое" время

Сын сапожника

   Крепко тесное объятье.
   Время – кожа, а не платье.
   Глубока его печать.
   Словно с пальцев отпечатки,
   С нас – его черты и складки,
   Приглядевшись, можно взять.
Александр Кушнер. Времена не выбирают

   Детство будущего вождя мирового пролетариата не было ни безоблачным, ни счастливым. Начать с того, что происходил он из не самой обеспеченной семьи. Как говорит об этом его официальная биография, он «родился в городе Гори, Тифлисской губернии. Отец его – Виссарион Иванович, по национальности грузин, происходил из крестьян села Диди-Лило, Тифлисской губернии, по профессии сапожник, впоследствии рабочий обувной фабрики Адельханова в Тифлисе. Мать – Екатерина Георгиевна – из семьи крепостного крестьянина Геладзе села Гамбареули» [1 - Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. Л., 1947. С. 5.]. При этом Виссарион Иванович был куда в большей степени известен не как умелый мастеровой, а как дебошир и пьяница – поговорка «пьет как сапожник» была в отношении него более чем справедливой. Денег в семье никогда особых не водилось, так что говорить о сколь бы то ни было благополучной жизни не приходится. Все вполне закономерно ожидали, что сын Виссариона тоже станет сапожником и со временем, так же как отец, покатится по наклонной плоскости, постепенно теряя человеческий облик. То, что судьба Иосифа сложилась иначе, насколько его мечты и мысли отличались от того, о чем задумывался и мечтал средний гориец, уровень его образования породили массу сплетен о том, кто же был отцом юного Джугашвили. По одной версии, им был князь Голицын, по другой – виноторговец Яков Эгнатошвилли, по третьей – и вовсе Николай Пржевальский. Но на самом деле Иосиф был сыном Виссариона. Наверное, можно было бы сомневаться в этом, не будь его матушка настолько религиозной и богобоязненной. Да и муж, по-горски самовластный, обладавший тяжелым характером, зорко приглядывал за своей супругой. Судя по всему, те, кто говорит об измене Екатерины, о том, что отцом Сталина был не горийский сапожник, а кто-то иной, просто никогда не бывали на Кавказе. В год, когда был зачат будущий «отец народов», Виссарион пребывал еще в более или менее светлом разуме, и надумай супруга ему изменить, живой она осталась бы едва ли. Со временем, правда, Екатерина, что называется, вошла в силу, научилась противопоставлять свою волю выходкам пьяного самодура, но в первые годы брака она, выданная замуж шестнадцатилетней – по тогдашним и тамошним меркам относительно поздно – без особого приданого (Екатерина осталась сиротой и жила вместе с братьями у дяди), была образцовой женой.
   Так что оставим досужие домыслы журналистам желтой прессы, которые так горазды перемывать кости покойникам, и примем за истину мнение внучки Иосифа – Галины Яковлевны Джугашвили: «Своим прадедом я считаю Виссариона Ивановича Джугашвили. А версия об «отцовстве» Пржевальского основана на его внешнем сходстве с дедом, которое действительно было поразительным. Тот факт, что Пржевальский останавливался в Гори, а после высылал деньги матери деда Катерине, ничего не доказывает. Никаких документальных свидетельств его «отцовства» нет» [2 - Нечаев В. Внучка Сталина о «белых пятнах» в истории своей семьи // Аргументы и факты. 1999. 3 нояб.].
   Кстати, если говорить об уровне образования, назвать запойного сапожника и крестьянскую дочь безграмотными горцами как-то язык не поворачивается. Посудите сами: многие ли из вас как следует знают больше одного иностранного языка? Не говоря уже о том, что Виссарион и Екатерина читали и писали по-грузински, отец Иосифа бегло говорил на русском, тюркском и армянском. Ну а то, что Виссарион частенько прикладывался к бутылке. Случается, как говорится, причем даже с самыми лучшими и благородными людьми. Так что, даже спиваясь, он оставался весьма образованным алкоголиком.
   Иосиф Джугашвили не был первенцем. Так сложилось, что дети в семье Виссариона рождались слабыми, никто из них не доживал даже до своего первого дня рождения. Бог знает, отчего. Может быть, речь идет о каком-то расстройстве половой функции у одного из родителей, но скорее дело было в пристрастии сапожника к спиртному. Впрочем, дела это не меняет: очередной отпрыск разгульного кавказского сапожника мало того что родился живым, так еще и пережил критический для его братьев и сестер срок – крестины.
   Правда, младенец был откровенно хилым – настолько, что вызывал раздражение у отца. Да еще и родовая травма отнюдь не делала его красавцем: «сухая» рука, вошедшая в сотни воспоминаний, «страшилок» и анекдотов, – не результат несчастного случая в Гори, как любил рассказывать сам Сталин, стараясь найти более «благородное» объяснение своей физической особенности. Правда, даже расти он богатырем, Виссарион нашел бы, чем быть недовольным: характер у него был, как говорится, не дай Бог, а рука тяжелая. Так что, по-хорошему, удивительно, что Иосиф пережил детство. С отца сталось бы и пришибить ребятенка ненароком, особенно если сам он был в подпитии или в настроении «поучить» семейство, а отпрыск проявлял непокорность или нерасторопность.

   Кстати, что интересно: Анри Барбюс в своей книге, изданной в 1936 году, описывает родителей Сталина несколько иначе, чем это принято сегодня. Мало того, его описание вовсе не соответствует представлениям автора этой книги. Но для полноты картины его слова процитировать стоит: «У матери, Екатерины, прекрасное серьезное лицо и черные, охваченные темными кругами, глаза, такие черные, что кажутся безбрежными. Даже на недавних портретах это правильное лицо обрамлено, по древнему и суровому кавказскому обычаю, квадратом черного платка. Отец, Виссарион Джугашвили, происходил из деревни Диди-Лило и был по ремеслу сапожник. Он выполнял тяжелую работу на обувной фабрике – неподалеку; в столице Грузии – Тифлисе. Теперь можно видеть в музее истертую им жалкую табуретку, стянутую веревкой. Это был бедный, малообразованный, честный хороший человек. Он отдал Иосифа в горийскую школу (домик под деревьями, похожий на ферму), а потом и в тифлисскую семинарию, – то есть сделал для сына действительно все, что только мог сделать при своих средствах» [3 - Барбюс А. Сталин. Человек, через которого открывается новый мир. М., 1936. Цит. по: http://militera. lib.ru/.].

//-- Версия --//
   Настоящим отцом Сталина оказался русский путешественник
   Просматривая вековые манускрипты, историки неожиданно обнаружили на первый взгляд ничем не приметную запись. На одной из ветхих, пожелтевших страниц церковно-приходской книги был засвидетельствован факт рождения Иосифа Джугашвили, дата появления младенца на свет – 6 декабря 1878 года. А ведь по сей день считается, что товарищ Сталин родился 21 декабря 1879 года…
   Случайная находка послужила поводом к новому исследованию прошлого «вождя всех народов». И вот достоянием общественности стала новая невероятная версия происхождения потомка простого грузинского кустаря из города Гори – версия о том, что настоящим отцом Иосифа Виссарионовича был не грузин Джугашвили, а русский путешественник, исследователь Дальнего Востока и Центральной Азии, первооткрыватель дикой лошади смоленский дворянин Николай Михайлович Пржевальский.
   Все началось между второй экспедицией ученого к озеру Лобнор и в Джунгарию (1876–1877) и его третьим походом в глубины Тибета (1879–1880). Зимой и весной 1878 года Пржевальский поправлял здоровье на Кавказе, заезжал и в Гори, где, будучи гостем князя Маминошвили, познакомился с его дальней родственницей, двадцатидвухлетней Екатериной Джугашвили, урожденной Геладзе. К тому времени семья Геладзе уже достаточно давно жила в городе, и Екатерина была грамотна, что по тем временам было уникальным.
   Пржевальский, доселе не испытывавший особо рьяной тяги к женскому обществу, был очарован красотой юной и образованной грузинки. Встречался с ней и проводил время к взаимному удовольствию обеих сторон.
   К этому времени Екатерина была четыре года как замужем за Виссарионом Джугашвили, сапожником из села Диди-Лило. Супруги жили в Гори в скромном домике недалеко от кафедрального собора в «русисубани» – русском квартале, где были расквартированы военные и останавливались все русские путешественники. Все трое детей, рожденных Екатериной от Виссариона, умерли в младенческом возрасте. Ее муж в первые годы семейной жизни снискал славу известного на весь город мастера, имел много заказов и смог открыть собственную мастерскую, но к моменту роковой встречи стал спиваться и издеваться над женой. В семье катастрофически не хватало денег, и Екатерина Геладзе была вынуждена заниматься наемной поденной работой, чтобы свести концы с концами.
   Родившийся после отъезда Пржевальского четвертый ребенок Екатерины, Иосиф (он же Coco), рос здоровым и крепким. Жизнерадостный и общительный, он всегда был окружен товарищами…
   В 1885 году Джугашвили-старший уехал на работу в Тифлис, а князь неоднократно передавал матери Сталина значительные суммы присланных со Смоленщины «алиментов»././
   Екатерина мечтала вырастить сына образованным. Пределом ее мечтаний был сан священника, и потому она пристроила его (не исключено, что с помощью «алиментов» Пржевальского) в духовное училище Гори, открытое еще в 1818 году и считавшееся старейшим учебным заведением города. Она настояла, чтобы он занимался не только грузинским, но и русским языком, добилась стипендии в три рубля в месяц (по тем временам это были довольно приличные деньги).
   Конечно, трудно безоговорочно поверить в предложенную исследователями версию – слишком уж много вопросов остается, так сказать, открытыми. Но даже если все это, собранное по крупицам из разных источников и подобно причудливой мозаике принявшее форму новой картинки, – ложь, остается непонятным, отчего у «вождя и учителя» две даты рождения. А то, что их две, – чистейшая правда. Официальная, пышное семидесятилетие которой Сталин отмечал всенародными гуляньями на Красной площади в 1949 году, была, скорее всего, придумана самим Иосифом Виссарионовичем (или все-таки Иосифом Николаевичем?). Обнаруженная же запись о рождении 6 декабря 1878 года может в некоторой степени служить подтверждением новой версии.
   К слову. Когда большевики-ленинцы захватили в России власть, а ученик Пржевальского Козлов продолжал свои экспедиции в Монголию, о его почившем учителе, великом исследователе Центральной Азии, генерал-майоре и почетном члене Петербургской академии наук как-то очень тихо «забыли». Но после войны 1941–1945 годов (а к этому времени Сталин окончательно стер ленинскую гвардию в лагерную пыль и политика «пролетарского интернационализма» все больше стала напоминать державно-патриотическую), когда отец всех народов задумал вернуть советской стране ее героев, в числе самых первых именных наград была учреждена золотая медаль имени Николая Пржевальского [4 - Цит. по: www.mig.com.ua 10.02.2004.].

   Впрочем, мальчик, каким бы болезненным он ни был, старался оправдывать надежды отца, расти сильным, настоящим мужчиной. Во всяком случае, большего драчуна, забияки и разбойника, чем юный Иосиф, на его улице, наверное, не было. Как, не было и лучшего враля-рассказчика среди мальчишек. Собственно, вот это-то умение рассказывать, увлекать своей речью сверстников и навело мать Иосифа на мысль, которая скоро завладела ее вниманием полностью: сын должен стать священником. Это представлялось ей просто идеальным будущим для ребенка: на общем фоне даже обычный приходской священник в Грузии выглядел настоящим аристократом, человеком, обладающим достатком и властью. Поэтому она приложила немало усилий для того, чтобы устроить сына в начальное духовное училище. Кстати, тут-то и выяснилось, что «уличное образование», полученное им, не сводилось к одним только дракам и проказам: неожиданно для матери оказалось, что Иосиф вполне прилично знает русский язык.
   Так что преподаватели училища, куда он был зачислен в девятилетнем возрасте, были премного довольны новым учеником. В отличие от его отца.
   На самом деле Виссариону довольно долго было просто наплевать на сына. Но, как это частенько бывает у людей сильно пьющих, иногда им овладевали бурные приступы отцовских чувств. Во время одного из таких отеческих «наплывов» он вдруг обнаружил, что его отпрыск всерьез готовится стать священнослужителем. Может быть, на трезвую голову это и не вызвало бы у него никаких возражений – повторюсь: священник по местным меркам был человеком весьма значительным, – но тут сапожником овладел бес противоречия. Ни о каких дискуссиях и спорах не шло речи: вся логика отца сводилась к тому, что, де, я – сапожник, и мой сын будет сапожником, и баста! После этого он буквально силком увез наследника с собой в Тбилиси, или, как город назывался в то время, – Тифлис. Почему именно туда? Очень просто: в Тифлисе располагалась обувная фабрика Адельханова – довольно крупное для той поры предприятие, где Виссарион нашел себе работу. Нашел, прямо скажем, без особого труда: мастерство он на ту пору еще не пропил. Но вот куда девать привезенного с собой ребенка? Протрезвев, суровый отец осознал, что взвалил на себя лишнюю обузу, и пристроил сына на ту же самую фабрику. Не подмастерьем, потому что научить его хоть каким-то азам своего ремесла не удосужился, а так – мальчиком на побегушках. Паршивое питание, несложная, но выматывающая работа, постоянные колотушки отца, скорее всего, быстро сделали бы свое дело и освободили Виссариона от докуки и лишнего рта, позволив при этом соблюсти пресловутую горскую гордость, но тут в Тифлисе появилась его жена и со скандалом забрала Иосифа обратно в Гори.
   После этого грозный отец в семью не возвращался, да и вообще как-то пропал с горизонта событий. Одно время ходили слухи, что он, де, погиб в пьяной драке, потом – что не погиб, а просто опустился, потерял работу и бродяжничает. Как бы то ни было, до 1912 года Иосиф не заявлял официально, что его отец мертв. Впрочем, может быть, он просто потерял его из виду? Эдвард Радзинский, скажем, цитирует прелюбопытнейшее письмо, присланное ему одним корреспондентом из Твери: «В 31-м году я познакомился в Сухуми со стариком. Он стоял у чебуречной на набережной и просил денег. Не дал, он был очень пьян. И вдруг он заорал: «Ты знаешь, кому не дал денег?» И матюшком меня. Я жил в двух шагах от чебуречной, и моя хозяйка видела из окна всю сцену. Когда я пришел, она мне сказала шепотом: «Когда совсем напьется, говорит, что родил Иосифа Виссарионовича.
   Этой писькой, кричит, я его сделал!» Сумасшедший человек! В следующем году я приехал, но старика, конечно, не было. Он жил в подвале рядом с чебуречной – и люди видели, как ночью его увозили» [5 - Радзинский Э. Детство Сталина //Огонек. 1996. № 46.].
   Сказать, что после исчезновения домашнего тирана семья Джугашвили стала счастливее, сложно. Времена начались откровенно тяжелые и безденежные. Хорошо еще, что Иосиф радовал мать и наставников успехами в училище, куда он, разумеется, вернулся сразу после возвращения домой: его не только освободили от платы за обучение, но и назначили казенное содержание, позволившее относительно безбедно закончить обучение. Если верить описанию, приводимому петербургской журналисткой Еленой Прудниковой, склонной, впрочем, к откровенным панегирикам вождю: «Сын глубоко верующей матери, он и сам был очень набожен, никогда не пропускал служб, неукоснительно выполнял церковные правила и следил, чтобы их выполняли другие. Он очень любил петь, легко выучил ноты и вскоре уже помогал регенту училищного хора, иной раз заменяя его. Как лучший чтец в училище, Сосо обучал других чтению псалмов, был главным чтецом и певчим на торжественных молебнах» [6 - Прудникова Е. Иосиф Джугашвили. Самый человечный человек. Сосо из Гори. М., 2005. С. 24.]. Одним словом, если даже часть этой характеристики соответствует истине, подростку было обеспечено большое будущее и завидная карьера.

   Правда, Д. Сагирашвили характеризует его иначе: «Своенравный его характер проявляется довольно сильно. Всегда и неизменно он становится во главе всевозможных бесчинств, организует их, руководит ими и доходит до того, что его решено было исключить из училища. Однако, внемля мольбам несчастной матери, ходатайствам священника Эгнатишвили и еще потому, что он все же хорошо учился, его оставили доканчивать духовное училище» [7 - Сагирашвили Д. Сталин //Вестник института по изучению истории и культуры СССР. 1952. № 2.].

   Но срок его обучения в училище подошел к концу, и в 1894 году он сделал следующий шаг в своем образовании – казалось бы, вполне логичный для будущего священника, – поступил в 1-й класс Тифлисской духовной семинарии. В ту пору ни он, ни его набожная мать не знали, что это учебное заведение давно превратилось из богоугодного в крамольное и служит рассадником революционных идей. Иногда, правда, говорят, что, де, был у истории шанс повернуться в совсем иную сторону. Приняла бы Екатерина предложение одного из наставников Иосифа устроить ее сына не в духовную, а в учительскую семинарию – и, глядишь, не было бы у России Сталина! Но, во-первых, история не знает сослагательного наклонения, а во-вторых, социалистические идеи пустили в то время корни во всех учебных заведениях, кроме, разве что, самых провинциальных. Так что от смены училища ничего глобально не изменилось бы.
   Как бы то ни было, в 1894 году Иосиф Джугашвили покинул Гори и отправился навстречу своей судьбе в Тифлис. За душой у него не было практически ни гроша, зато базовое образование было весьма приличным (знание Писания – намного выше среднего, русский язык – внятный и почти чистый, общенаучные представления – в контексте эпохи и учебной программы духовного училища), а на шее был намотан модный в те времена красный шарф, подаренный матушкой. Тяжелое детство оставалось за спиной, а впереди маячила самостоятельная жизнь и большое будущее.
//-- Говорит Сталин --//
   Об издании книги «Рассказы о детстве Сталина»
   – Я решительно против издания «Рассказов о детстве Сталина».
   Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть, «добросовестные» брехуны), подхалимы. Жаль автора, но факт остается фактом. Но это не главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория «героев» и «толпы» есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ – говорят эсеры. Народ делает героев – отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров. Всякая такая книжка будет лить воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу.
   Советую сжечь книжку [8 - Белади Л., Краус Т. Сталин. М., 1989. С. 204.].

Сын таможенника

   История не учит ничему,
   Но, как сказал историк – и ему
   Не верить нет причины, —
   За незнанье история наказывает нас.
Александр Кушнер. История

   Будущий фюрер германского народа родился в самом центре Европы, в Австрии, в городке Браунау на Инне. Его родители – Алоиз и Клара Хидлер (урожденная Пельцль) – были, что называется, интеллигенцией в первом поколении. Алоиз – сын зажиточного крестьянина – вместо того, чтобы пойти по проторенной дорожке, сделал карьеру таможенного чиновника, неплохо продвинувшись по служебной лестнице. К апрелю 1889 года, когда родился его сын, Алоиз был человеком немолодым. В это время он уже был довольно зажиточным бюргером – получал более чем приличную государственную пенсию и старался жить на городской манер, подобно всем маргиналам усиленно копируя «господский» образ жизни. Он даже купил себе поместье близ городка Ламбах, став хоть и не крупным, но землевладельцем (потом, впрочем, он был вынужден продать его). Соседи в один голос признавали его авторитет (сложно было не признать авторитет гневливого и шумного усача, вечно ходившего в чиновничьем мундире). Впрочем, в одной области он и впрямь был несомненным авторитетом: семья Хидлеров испокон веку занималась пчеловодством, так что Алоиз с детства знал огромное количество секретов, связанных с пчелами: соседи, державшие пасеку, частенько просили его совета.
   Мать Адольфа была женщиной набожной и, как о ней пишут, какой-то забитой. Правда, «забитой» тут нужно понимать двояко: в качестве аргумента в семейных ссорах Алоиз не стеснялся давать волю кулакам. А поводом для ссор могло стать все что угодно. В частности, неудовольствие отставного таможенника вызывало то, что Клара никак не могла родить ему сына. Наличие потомка мужского пола было для Алоиза моментом ключевым, можно сказать, статусным: ему хотелось чувствовать себя основателем династии, как говорил в свое время Наполеон, «не потомком, а предком». А с детьми в семействе было как раз не слишком хорошо. Дело в том, что австрийские крестьяне жили в ту пору достаточно замкнутыми общинами, имевшими мало контактов с внешним миром. Как следствие, вполне обычным делом были близкородственные браки с соответствующими последствиями – врожденными уродствами детей, частыми выкидышами и мертворожденными младенцами. Алоиз и Клара были также родственниками во втором поколении. Первые три беременности Клары закончились выкидышами или рождением мертвых детей. А Адольф и его младшая сестра Паула родились слабыми, подверженными массе различных болезней.

   Младенец Адольф

   Любители изображать Гитлера чудовищем и выродком уделяют его близкому к инцесту происхождению невероятное внимание. Послушаешь их – и Гитлер представляется истинным выродком, изначально неполноценным от природы. Просто вследствие неудачно сложившихся родственных связей. Если бы все было так просто! Но, как известно, простые объяснения редко бывают истинными, и правда лишь изредка лежит на поверхности. Дурной генетике будущий вождь национал-социалистической партии был обязан лишь слабым здоровьем и общей болезненностью. Чудовищем от рождения он не был.
//-- Версия --//
   Великий антисемит?! [9 - Цит. по: ufa. antifa. net. 04.04.2006 г.]
   Уже в начале 20-х годов, когда появились первые решающие успехи в партийно-политической карьере Гитлера, определившие его дальнейший жизненный путь, некоторые политические противники открыто ставили вопрос, откуда же родом этот «крикливый вождь чистого германства», кто его дед по линии отца и может ли он доказать, что не имеет хотя бы частичного еврейского происхождения.
   После 30 января 1933 года, когда Гитлер взял власть в свои руки и начал систематически ее укреплять, в Германском Рейхе вынуждены были замолчать те, кто в открытую говорил о его происхождении. Соответственно, огромный «бумажный аппарат» гестапо, СС и т. д. мог переделать прошлое вождя так, как ему этого хотелось, что в конечном итоге и было сделано. Но.
   Спустя полтора года после «смерти» Адольфа Гитлера (я поставил кавычки, так как сам факт смерти так и не был установлен) старые предположения начали подпитываться новыми аргументами и фактами из источников, которые заслуживали доверия.
   Во-первых, это была фотография могилы с еврейского кладбища с якобы похороненным там дедом Гитлера – правда, оказалось, что покоящийся там Адольф Гитлер (я и сам сначала очень удивился!) всего на 5 лет старше своего всемирно известного тезки, соответственно его дедом быть не мог. Это стало скорее не доказательством, а некой исторической шуткой над фюрером. В то время, да и сейчас, среди евреев фамилия Гитлер довольно распространена, как и имя Адольф.
   Со вторым источником все намного сложнее, хотя многие историки и биографы приняли его. Им оказался Ганс Франк, гитлеровский генерал-губернатор Польши с 1939 по 1945 год. В своем заключительном слове на трибунале он сказал, «что не хочет оставлять в этом мире неоплаченных долгов». Незадолго до этого он в своей камере Нюрнбергской тюрьмы с помощью пастора и армейского священника Сиктуса О'Конора написал некие заметки, которые поставили в тупик многих биографов Гитлера.
   В этих заметках сообщалось, что в конце августа 1930 года Франка вызвали к Гитлеру. Фюрер показал ему письмо и сказал, что это отвратительный шантаж со стороны его самых ненавистных родственников. Письмо было написано сыном сводного брата Гитлера и содержало в себе угрозу опубликовать «некоторые моменты семейной истории», которые в связи с последними высказываниями фюрера могут его просто погубить. Смысл письма заключался в том, что «у Гитлера течет еврейская кровь, и в связи с этим он просто не имеет права произносить антисемитские речи».
   Гансу было поручено деликатно выяснить, о чем идет речь, и вот что он смог откопать. Удалось установить, что отец Гитлера был внебрачным ребенком поварихи по фамилии Шикльгрубер, которая работала по найму в одной семье. Следует отметить, что сам Адольф родился в результате кровосмешения, так как его отец Алоиз Гитлер женился в третий раз на женщине (будущей матери Гитлера), находясь с ней в родстве второй степени. В соответствии с законом, по которому внебрачный ребенок должен носить фамилию матери, он жил до 14 лет с фамилией Шикльгрубер. Когда его мать, то есть бабушка Гитлера, вышла замуж за некого господина с фамилией
   Гитлер, то ее внебрачный ребенок был признан сыном Гитлера и Шикльгрубер. Все это понятно. Но интересно следующее: когда бабка Адольфа Гитлера родила ребенка, она работала в еврейской семье Франкербергеров. И этот Франкенбергер платил ей алименты за сына до 14-летнего возраста. Между бабкой Гитлера и Франкербергером много лет велась переписка, в которой стороны обещали не разглашать обстоятельства зачатия ребенка. Эти письма долгие годы хранились у человека, имевшего некое родство с Гитлером, но не знавшего, что в них содержится. Следовательно, совершенно не исключена возможность того, что отец Гитлера был наполовину евреем, а сам Адольф Гитлер был евреем аж на четверть.

   Первый крик будущего диктатора Европы раздался в доме отставного чиновника вечером 20 апреля 1889 года. Алоиз был счастлив: его мечта о наследнике осуществилась. Младенца едва успели поднести к груди матери, а в представлениях и мечтах его отца вся судьба дитяти была уже расписана подробнейшим образом. Сыну таможенника предстояло тоже стать таможенником, добившись при этом невиданных высот в чиновничьей карьере и превзойдя родителя.
   Священник Цанширм, к которому обратились, чтобы зарегистрировать рождение малютки, был не то не слишком грамотен, не то туговат на ухо, а может быть, ему показалось слегка непонятным произношение отставного таможенника – в центре Европы, что в Австрии, что в Швейцарии, до сих пор встречаются самые диковинные диалекты немецкого, так что порой жители двух отдаленных деревень понимают друг друга весьма приблизительно, примерно так же, как русский поляка, – как бы то ни было, в метрику он вписал имя «Адольф Хитлер», поименовав таким образом не только отдельно взятого австрийского младенца, но и целую эпоху, следы которой заметны по сей день.
   Итак, Адольф Гитлер, один из наиболее часто проклинаемых исторических персонажей прошлого века, вошел в этот мир, получив в наследство от родителей не слишком крепкое здоровье, но зато ясный рассудок и присущее крестьянам упорство в достижении цели. Именно это упорство и стало причиной его высочайшего взлета и глубочайшего падения.

   Впрочем, слабое здоровье не мешало ему стать заводилой среди местных мальчишек. «Я рос в среде мальчуганов физически очень крепких, и мое времяпрепровождение в их кругу не раз вызывало заботы матери, – вспоминал он на страницах «Моей борьбы». – Менее всего обстановка располагала меня к тому, чтобы превратиться в оранжерейное растение». Рано научившийся читать, он быстро освоился в отцовской библиотеке и оттачивал на сверстниках умение рассказывать вычитанные из книг истории. Ораторское искусство германского фюрера уходит корнями в его далекое детство.

   Впрочем, судя по всему, не только ораторское искусство. Родом из детства и ставший всемирно знаменитым символ свастики. Зрительные впечатления Гитлера запомнились ему на всю жизнь. Впервые он увидел свастику, или «крест Ханга», в возрасте шести лет, когда был певчим в хоре мальчиков в Ламбахе, в Восточной Австрии. Она была введена бывшим аббатом Хангом как герб монастыря и в 1860 году высечена на каменной плите над обходной галереей обители. Позднее в этом солярном знаке Гитлер узрел символ победы арийского человека. Разработанный лично им стяг со свастикой в 1920 году стал знаменем НСДАП, а 1935 – государственным флагом нацистской Германии (см: Кох-Хиллебрехт, М. Homo Гитлер: психограмма диктатора. Минск, 2003).
   Более того, любовь к рассказыванию историй и склонность к лидерству едва не привели будущего вождя германского народа к церковной карьере. «В свободное от других занятий время я учился пению в хоровой школе в Ламбахе, – писал он. – Это давало мне возможность часто бывать в церкви и прямо опьяняться пышностью ритуала и торжественным блеском церковных празднеств. Было бы очень натурально, если бы для меня теперь должность аббата стала таким же идеалом, как им в свое время для моего отца была должность деревенского пастора. В течение некоторого времени это так и было. Но моему отцу не нравились ни ораторские таланты его драчуна-сынишки, ни мои мечты о том, чтобы стать аббатом». Забавно, что мысли о духовном звании и о том, как приятно и выгодно принадлежать к столь мощной организации, как церковь, посещали не только Гитлера. Стать церковным иерархом мечтал в свое время и Йозеф Геббельс. Осуществись их мечты, церковь, вне всякого сомнения, приобрела бы прекрасных, беззаветно преданных ей служителей, а мир – кто знает! – обошелся бы без Третьего рейха.

   Геббельс, Пауль Йозеф (29.10.1897-01.05.1945), – высокопоставленный партийный функционер НСДАП, главный пропагандист Империи, министр народного просвещения и пропаганды. Ближайший соратник Гитлера. Покончил с собой 1 мая 1945 года.

   Однако вскоре мечта о будущем, связанном с церковью, оставила Адольфа Гитлера. Общая напряженность в мире, ожидание войны, которая вот-вот должна начаться, сказывались на настроениях даже в маленьком провинциальном городке. К тому же юному Адольфу попались в руки несколько томов из отцовской библиотеки, посвященных тогда еще недавней франко-прусской войне. Нашлись там и книги, повествующие о героическом прошлом германцев, империи Фридриха Великого и Священной римской империи. Как и многим мальчишкам того времени, Гитлеру «загорелось» стать солдатом. Но в его случае чистые эмоции, свойственные воинственным пацанам всех времен и народов, подкреплялись хотя и фрагментарными, но все же познаниями об истории Германии.
   Однако до осуществления этой мечты нужно было еще дожить. А пока Алоиз Хидлер решил дать сыну образование. Младшие классы базовой «народной» школы Адольф одолел без труда. «Учение в школе давалось мне до смешного легко, – вспоминал он. – Это оставляло мне очень много времени, и я свой досуг проводил больше на солнце, нежели в комнате. Когда теперь любые политические противники, досконально исследуя мою биографию, пытаются «скомпрометировать» меня, указывая на легкомысленно проведенную мною юность, я часто благодарю небо за то, что враги напоминают мне о тех светлых и радостных днях». Но, окончив базовые классы, нужно было выбрать гимназию или реальную школу, чтобы продолжить обучение. Естественно, Алоизу гимназия пришлась не по нраву. Это, во-первых, обошлось бы семье довольно дорого, а во-вторых, в гимназии преподавали массу гуманитарных предметов, совсем ненужных чиновнику на государственной службе. А Алоиз, считая себя на редкость удачливым человеком, а свою карьеру – верхом совершенства, хотел для сына только такого будущего. Кроме того, он довольно рано заметил способности сына к рисованию, а в австрийской гимназии этот предмет, по его мнению, преподавался из рук вон плохо. Поэтому Адольф стал посещать реальную школу в Линце.
   Некоторое время все шло хорошо. Однако вскоре между отцом и сыном наметился разлад. Дело в том, что детская мечта о военной карьере слегка поблекла, а ее место заняло стремление стать художником. Мысль эта, подкрепленная неплохим вкусом, твердой рукой и умением рисовальщика, надолго завладела Гитлером. Но его отец был против. Одно дело – уметь рисовать, а другое – бросить все ради неясного будущего, которое ожидает художника! Этого Алоиз допустить не мог и, должно быть, клял себя за то, что сам способствовал развитию у сына таланта рисовальщика.
   О спорах с ним относительно своей дальнейшей судьбы Адольф вспоминал с содроганием: у Алоиза Хидлера был тяжелый характер. «Пока планы отца сделать из меня государственного чиновника наталкивались только на мое принципиальное отвращение к профессии чиновника, конфликт не принимал острой формы. Я мог не всегда возражать отцу и больше отмалчиваться. Мне было достаточно моей собственной внутренней решимости отказаться от этой карьеры, когда придет время. Это решение я принял и считал его непоколебимым. Пока я просто молчал, взаимоотношения с отцом были сносные. Хуже стало дело, когда мне пришлось начать противопоставлять свой собственный план плану отца, а это началось уже с 12-летнего возраста. Как это случилось, я и сам теперь не знаю, но в один прекрасный день мне стало вполне ясным, что я должен стать художником. Мои способности к рисованию были бесспорны – они же послужили одним из доводов для моего отца отдать меня в реальную школу. Но отец никогда не допускал и мысли, что это может стать моей профессией. Напротив! Когда я впервые, отклонив еще раз излюбленную идею отца, на вопрос, кем бы я сам хотел стать, сказал – художником, отец был поражен и изумлен до последней степени. «Рисовальщиком? Художником?» Ему показалось, что я рехнулся или он ослышался. Но когда я точно и ясно подтвердил ему свою мысль, он набросился на меня со всей решительностью своего характера. Об этом не может быть и речи. «Художником?! Нет, никогда, пока я жив!» Но так как сын в числе других черт унаследовал от отца и его упрямство, то с той же решительностью и упорством он повторил ему свой собственный ответ. Обе стороны остались при своем. Отец настаивал на своем «никогда!», а я еще и еще раз заявлял «непременно буду». Конечно, этот разговор имел невеселые последствия. Старик ожесточился против меня, а я, несмотря на мою любовь к отцу, в свою очередь, против него. Отец запретил мне и думать о том, что я когда-либо получу образование художника. Я сделал один шаг дальше и заявил, что тогда я вообще ничему учиться не буду».
   Скажем сразу: шаг был более чем смелый и в той же мере безрассудный. Дело в том, что Алоиз Хидлер был тяжел на руку и скор на расправу и частенько пускал в ход кулаки, когда прочие аргументы заканчивались или он оказывался слишком пьян, чтобы к ним прибегнуть. Так что, противореча отцу, Адольф подвергал себя вполне реальной опасности: в подпитии Алоиз не смотрел, куда бьет, и не соразмерял силы.
//-- Версия --//
   Найден дневник Паулы Гитлер: избиваемый отцом, будущий диктатор вымещал злобу на сестре.
   В Германии сделана сенсационная находка: обнаружен дневник, написанный сестрой Адольфа Гитлера Паулой. Об этом накануне сообщили немецкие историки Тимоти Райбак и Флориан Байерль. О месте находки ученые умалчивают. По их словам, дневник напечатан на машинке, его подлинность доказана экспертизой.
   Дневник Паулы Гитлер представляет собой уникальный экскурс в историю проблемной семьи фюрера. По словам доктора Райбака, ученым «впервые удалось проникнуть в прошлое семьи Гитлера на ранней стадии». Дневник свидетельствует, что брат Паулы был агрессивным подростком и часто избивал ее. Описывая самые ранние воспоминания своего детства, когда ей было около восьми, а Адольфу 15 лет, Паула пишет: «Я снова чувствую тяжелую руку брата на своем лице».
   «Адольф был старшим братом и заменял собой отца. Он был очень суров с Паулой и постоянно бил ее. Но она смотрела на это сквозь розовые очки и оправдывала его, считая, что это было полезно для ее воспитания», – рассказывают исследователи.
   Доктор Райбак – глава немецкого Института современной истории в Оберзальцберге, занимающегося исследованием личности Гитлера. Байерль написал несколько книг о лидере нацистской партии и канцлере Третьего рейха.
   Другим открытием стало то, что Паула, которую до сих пор считали невинной свидетельницей в семье Гитлера, была помолвлена с одним из самых зловещих врачей Холокоста, занимавшихся эвтаназией. Исследователи вышли на российские протоколы допросов, из которых следует, что Паула Гитлер была помолвлена с Эрвином Йекелиусом, ответственным за убийство 4 тысяч человек в газовой камере в годы войны.
   «До этого момента репутация Паулы Гитлер была чиста. Но в таком ракурсе ее образ невинной маленькой овечки несколько померк», – говорит Байерль. По его мнению, «то, что она собиралась выйти замуж за одного из самых ужасных австрийских преступников, означает, что она тоже причастна к смерти, ужасам и газовым камерам».
   Доктор Райбак добавляет: «Для меня стало открытием, что Паула собиралась выйти замуж за Йекелиуса, это одно из самых ошеломляющих открытий за всю мою карьеру». Между тем Паула, которая позднее жила под псевдонимом Вольф, не вышла замуж за Йекелиуса, поскольку брат запретил ей этот брак.
   Историки также обнаружили мемуары, написанные совместно сводным братом Гитлера Алоизом и сводной сестрой Ангелой. В одном из отрывков описана жестокость отца Гитлера, которого тоже звали Алоиз, и то, как мать Адольфа пыталась защитить сына от постоянных избиений: «В страхе, видя, что отец больше не может сдерживать свой необузданный гнев, она решила закончить эти истязания. Она поднимается на чердак и закрывает Адольфа своим телом, но не может уклониться от очередного удара отца. Она беззвучно терпит это».
   Байерль говорит: «Перед нами предстает картина абсолютно дисфункциональной семьи, которую общественность еще никогда раньше не видела». По его словам, «ужасы Третьего рейха взросли в собственном доме Гитлера» [10 - Цит. по: NEWSru. com.].

   Свою неудовлетворительную успеваемость в реальном училище Адольф Гитлер списывает именно на последствия этого спора с родителем, заявляя, что, пытаясь убедить его в своей правоте, он стал учиться только тому, что было ему интересно, – рисованию, географии и истории. Вряд ли это могло стать хоть что-то решающим доводом в их споре о выборе профессии, однако юношеский максимализм и невыдержанность характера могут подтолкнуть еще и не к такому решению.
   Впрочем, если задуматься, этому можно найти и другие причины. Все-таки по сравнению с Браунау-на-Инне, где Адольф – сын выслужившегося из крестьян государственного чиновника и дочери богатого крестьянина – выглядел представителем местной элиты, Линц был относительно крупным городом. Здесь соперниками его в учебе были не крестьянские дети, а дети учителей, чиновников, коммерсантов. Для них Адольф был пришлым провинциалом, которого легко «обходили на поворотах». В результате ни с кем из них ему так и не удалось сойтись ближе: до конца обучения он обращался к однокашникам на «вы», и они платили ему тем же, подчеркивая отчуждение, царившее между ними.
   Стоит сказать и о том, что в ту пору немецкая педантичность и самодисциплина еще не были в полной мере свойственны Гитлеру. В школьных табелях его прилежание оценивалось как «невыдержанное» или в лучшем случае «удовлетворительное». В результате же оценки его отнюдь не могли радовать родителей. «Отлично» и «превосходно» он получил лишь по рисованию и гимнастике. Что, впрочем, не должно вводить читателя в заблуждение: несмотря ни на что, Гитлер довольно много читал и хорошо разбирался во многих областях. И только технические науки, такие как, например, физика, давались ему с трудом. Этим, в принципе, и объясняется та доверчивость, с которой Адольф впоследствии «покупался» на псевдонаучные бредни типа теории полой Земли или «Учения мирового льда».
   Первые ростки национализма проявились у юного Гитлера именно в реальном училище. Как обычно, в поисках идентичности, общих черт, принадлежности к большой группе, свойственных для детей в возрасте 10–12 лет, ученики разделились не только по интересам, но и по национальному признаку. Какая бы пропасть ни отделяла Адольфа от его однокашников, он был немцем, а значит – принадлежал к группе «чистокровных», ставивших себя выше всех, кто не являлся немцем. Подчеркивая свое происхождение, они «украшали свою одежду васильками и черно-красно-золотыми ленточками» и во всеуслышание, шокируя учителей, пели непатриотичную, а посему высочайше запрещенную к исполнению «Дойчланд юбер аллес» вместо австрийского гимна «Кроненлид». В течение самого короткого времени Гитлер превратился в фанатичного националиста, утверждающего свои идеалы со всей пылкостью юности.
   Вероятно, все было бы не так серьезно, не попадись на пути молодого националиста соответствующий учитель – доктор Леопольд Петч. Есть такой тип школьных учителей и вузовских преподавателей – нереализовавшиеся проповедники или политики. Вместо того чтобы, как положено, давать знания по своему предмету, учить думать и делать выводы, они применяют свое положение учителя для того, чтобы насадить среди учеников свои взгляды. Безразлично – религиозные или политические, консервативные или либеральные, но свои. В большинстве случаев этим непрошеным гуру не удается подцепить на крючок больше одного-двух учеников, но и этого достаточно для того, чтобы признать причиняемый ими вред весьма ощутимым. Леопольд Петч относился именно к этому типу учителей, и Адольф Гитлер оказался среди его паствы. Объяснить, почему это произошло, весьма несложно. Леопольд Петч был умелым рассказчиком, способным увлечь своим повествованием, заставить сопереживать историческим персонажам. Гитлер же был восприимчивым слушателем, тем более что россказни старого учителя хорошо сочетались с той гремучей смесью, в которую превратились отрывочные исторические знания, почерпнутые в детстве, мальчишеские игры в рыцарей и бытовой национализм, почерпнутый в школе. «Сухие исторические воспоминания он умел превращать в живую увлекательную действительность, – говорил о своем учителе Адольф. – Часто сидели мы на его уроках полные восхищения и нередко бывали тронуты его изложением до слез. Счастье наше было тем более велико, когда этот учитель в доступной форме умел, основываясь на настоящем, осветить прошлое и, основываясь на уроках прошлого, сделать выводы для настоящего. Более чем кто бы то ни было другой из преподавателей он умел проникнуть в те жгучие проблемы современности, которые пронизывали тогда все наше существо. Наш маленький национальный фанатизм был для него средством нашего воспитания. Апеллируя все чаще к нашему национальному чувству чести, он поднимал нас на гораздо большую высоту, чем этого можно было бы достигнуть какими бы то ни было другими средствами». Подростки жадно впитывали откровения самозваного пророка. Впрочем, это не мешало Гитлеру получать по истории «удовлетворительно».
   Результат таких проповедей сказывался: Адольф стал чувствовать себя носителем сокровенного знания, едва ли не избранным, тем, кто может объяснить все происходящее вокруг. В сочетании со сложным характером, заметно ухудшившимся в пубертатном возрасте, это делало подростка просто невыносимым. Противостояние с отцом становилось все более жестким, тем более что оба они – и Алоиз Хидлер, и Адольф – не умели сдерживать свой нрав.
   Впрочем, вскоре противостоянию пришел конец: в начале 1903 года, зайдя на постоялый двор «Визингер» в Леондинге выпить вина, Алоиз Хидлер скоропостижно скончался от апоплексического удара. Срочно вызванные врач и священник, как ни торопились, уже не застали его в живых. Адольфу в ту пору было 13 лет.
   После смерти мужа Клара еще некоторое время пыталась придерживаться его взглядов, настаивая на необходимости для сына чиновничьей карьеры, однако, будучи женщиной мягкосердечной, не смогла долго выдерживать его сопротивление. Она попыталась было как-то исправить положение, отправив Гитлера в другую школу, в Штайр, однако и там успехи его были, мягко говоря, посредственными, хотя и лучшими, нежели в Линце. Тем не менее Адольф как-то дотянул до выпуска и стал было уже готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. Но тут с ним приключилась беда: он слег с воспалением легких и, по настоянию врачей, долгое время был вынужден избегать серьезных нагрузок на нервную систему. Этой рекомендацией он воспользовался, чтобы никогда больше не возвращаться в школу, которую так не любил. С угрозой карьеры чиновника так же было покончено. Как пишет он сам: «Тяжелое воспаление легких заставило врача самым настоятельным образом посоветовать матери ни при каких обстоятельствах не позволять мне после выздоровления работать в канцеляриях».
   Следующий за выздоровлением год Гитлер не работал и не учился. Однако он съездил в Вену, чтобы разузнать о возможности поступить в Академию художеств, записался в библиотеку Общества народного образования, много читал, брал уроки игры на фортепиано. Жизнь его в тот год была бы и вовсе благостной, если бы не омрачавшее все обстоятельство – усилившаяся болезнь матери. После смерти мужа здоровье Клары заметно ухудшилось. С самого начала, когда семейный врач Эдуард Блох диагностировал саркому груди, надежд на выздоровление не было. Но летом 1906 года болезнь стала быстро развиваться. Опасаясь, что, покинув Линц, он уже не застанет Клару в живых, Адольф отказался от мысли поступить осенью в Академию художеств и остался с матерью. В январе 1907 года ей сделали операцию, и хотя по признанию лечащего врача это могло лишь ненадолго отсрочить кончину, Клара заверила сына, что состояние ее стабильно улучшается. Адольф, успокоенный этими уверениями, снова отправился в Вену, лелея мечту стать наконец настоящим художником. Детство будущего вождя Германии подошло к концу.

Подведем итоги?

Что ж, похожая картина, не правда ли? Тяжелые на руку, деспотичные отцы, забитые матери, находившие так-таки в себе силы, когда появилась такая необходимость, поддерживать своих сыновей, мечта о церковной карьере… Не разделяй их время и расстояние, можно было бы подумать, что речь идет о родных братьях. Детство и у того и у другого было, мягко говоря, отнюдь не «золотой порой». Тем не менее обоим нашим героям удалось выжить и сохранить не только здоровье и жизнь, но и самостоятельность мышления. Даже мечты о будущем были у них похожи – мечты, свойственные слабым, забитым, но умным детям, – о справедливости, о новой лучшей жизни, о правильных законах. И как ни назови тот социальный строй, тот политический порядок, который по прошествии многих лет они установили каждый в своей стране, корни у созданных ими систем были сходными. Потому что происходили они из детства.
Дело, судя по всему, не в условиях жизни и не в социальном происхождении, а в том, что судьба свела вместе, по разные стороны государственных и политических интересов, двух людей одного сорта, сходных по уму, по умению приспосабливаться и по фанатичности в достижении единожды поставленной цели.

II
Время становления личности

Несостоявшийся священник

   Кому жестокий смех наградой —
   С тем и обходятся жестоко:
   Шутов хоронят за оградой,
   Сажают на кол скоморохов.
   Нет слову дерзкому преграды,
   И пусть потом все выйдет боком:
   Шутов хоронят за оградой
   За шутки с королем и Богом./…/
   Пахнет предсмертною прохладой
   За воротник сырая осень.
   Шутов хоронят за оградой.
   Поэтов – не хоронят вовсе.
Astral Ghost, автор сайта www.stihi.ru

   Первые несколько лет в семинарии были для молодого Джугашвили, конечно, сложными, но вполне терпимыми. Сложными – поскольку он попал в ее стены в период реакции. Меньше чем за год до этого учащиеся в первый раз за историю учебного заведения устроили преподавателям, как тогда любили говорить, обструкцию. Целую неделю они не посещали занятия, требуя увольнения особенно непопулярных преподавателей и смягчения правил внутреннего распорядка, мало чем отличавшихся от строгих монастырских. В итоге почти сотню студентов отчислили, а семинарию на год прикрыли. Открыв же ее снова, в тот самый год, когда туда поступил Иосиф, порядки завели и вовсе драконовские. Так, в частности, студентам было запрещено чтение любой светской литературы. Без причины, просто на всякий случай, во избежание крамольных мыслей. Ну и что, что одобрена цензурой? Мало ли какие вторые-третьи планы да подтексты цензура пропустила.
   При этом Иосифу приходилось выкладываться на учебе по полной. Дело в том, что образование было на ту пору удовольствием, доступным далеко не всем, сиречь – дорогостоящим. Была, конечно, система казеннокоштного обучения – специально выделяемые казной гранты для особо выдающихся учеников, позволяющие освободить их от платы за обучение. Но для того, чтобы добиться чего-то подобного, нужно было либо задействовать нешуточные связи, либо действительно быть «звездным» учеником. Потому что как всегда: фонды ограничены, желающих – масса, возможностей принять на казенный кошт всех – нет. Но это был выход, и Иосиф им воспользовался: вошел в первую десятку учеников. Правда, сторонники версии о неверности Екатерины Виссариону Джугашвили видят здесь доказательство своей правоты. Де, не первым и не вторым в десятке был Иосиф, а всего лишь восьмым, так что без помощи «настоящего» отца, устроившего судьбу незаконнорожденного потомка, дело не обошлось. Но на самом деле, сдается мне, что тут они, что называется, передергивают. Потому что сперва Иосиф получал половинное содержание, и только год спустя, после специального ходатайства, ректорат семинарии выделил ему полный кошт, приняв молодого талантливого студента на полное содержание.

   Семинарист Иосиф Джугашвили

   Вполне терпимым можно назвать этот период жизни Иосифа потому, что в нем присутствовали новые знания, до которых он был, по воспоминаниям современников, необыкновенно жаден. И пусть были они несколько специфическими, но пища для ума в библейских притчах содержится преизрядная. Зато впоследствии будущий вождь пролетариата мог с одинаковой легкостью оперировать цитатами из Писания и изученного им позже Маркса. Зато в головы учеников вдалбливали минимум два мертвых языка и пару современных, среди которых был русский. Зато логика и риторика преподавались так, как будто семинаристов готовили не для карьеры «пастырей овец православных», а для богословских диспутов с врагами веры. Впрочем, кто знает, может, и такая мысль посещала составителей учебной программы.
//-- Пресса --//
   Хорошо образованный человек
   Миф о бюрократе, провинциале и невеже Сталине создан Троцким. Из-за недостатка информации историки повторяли эту чушь. Стоит отметить, что и сам Сталин хотел, чтобы его считали человеком от сохи и из народа. Это помогало ему в его борьбе с «интеллектуалами» в рядах Коммунистической партии. Теперь же мы знаем, что его библиотека насчитывала 20 000 томов и он каждый день много часов проводил за книгами. Он делал пометки на полях и вел каталог книг. Его вкусы были эклектичными: Мопассан, Уайльд, Гоголь, Гёте, а также Золя, которого он обожал. Ему нравилась поэзия. В юности он писал стихи на своем родном грузинском языке, некоторые были излишне сентиментальными, но были среди них и действительно хорошие. Сталин был эрудированным человеком. Он цитировал длинные куски из Библии, трудов Бисмарка, произведений Чехова./…/
   Семинария давала глубокие знания – этим могли похвастаться немногие учебные заведения конца XIX века. Сталин был чрезвычайно одаренным учеником. Его мать страстно желала, чтобы он стал священником, и он мог бы им стать, если бы на последнем году учебы не бросил семинарию и не ушел в подполье. Сегодня мы знаем, что он получал высокие оценки по всем предметам: математике, богословию, греческому, русскому. Говоря иными словами, этот сын сапожника и прачки имел выдающиеся интеллектуальные способности: например, он мог читать Платона в оригинале. Придя к власти, он всегда сам и почти набело писал свои речи, статьи и дипломатические депеши. Его стиль отличался четкостью и, зачастую, утонченностью.
   Саймон Сибэг Монтефиоре [11 - Цит. по: Жовер В. Секреты жизни и смерти Сталина. Призрак ужасного грузина до сих пор не дает покоя русской душе/Zwww. inosmi. ru.]

   А запрет семинарского начальства на светскую литературу можно было обойти.
   Ну посудите сами: на ту пору издатели-просветители взялись издавать дешевейшие серии книжек, на отвратительной бумаге, в бумажной же обложке, но зато стоившие сущие копейки. Одна из серий так и называлась – «Копейка», потому что именно такова была цена любой книги. Велика ли беда, если семинарское начальство найдет и изымет у тебя эту книгу? Правда, скорее всего, вдобавок последует наказание, вплоть до нескольких дней в карцере для самых «неисправимых». Но тем слаще запретный плод.
   Мало того, запретный плод оказался настолько сладок, что семинаристы образовали настоящее тайное общество, собиравшееся на квартире одного из учеников, чьи родители жили в Тифлисе. Правда, отнюдь не народовольческое. Они всего лишь читали книжки. Дозволенные цензурой, общедоступные, светские. Пытались расширить кругозор, получить дополнительную информацию. По крайней мере, сначала. О том, что было позже, – разговор отдельный.
   Кстати, к этому самому времени относится и поэтический бенефис юного Джугашвили. Неизвестно, когда он начал писать стихи, – скорее всего, еще в Гори, но после первого курса семинарии Иосиф впервые набрался храбрости показать свои тексты кому-то постороннему. В том, что он в принципе увлекся стихосложением, нет ничего странного. Напротив, для не слишком сильного физически, но начитанного мальчишки, да еще и воспитанного в достаточно мистических представлениях об окружающем мире, свойственных для православия, это вполне естественно. Не менее естественно и то, что он долго никому не показывал своего творчества. Уличные приятели его оценили бы едва ли, матушка, как ни любила она сына, оценить стихи тоже вряд ли бы могла, а уж что говорить о наставниках в духовном училище и семинарии? Их светские стихи, боюсь, вовсе не обрадовали бы. Удивительно другое – то, что у шестнадцатилетнего подростка родом из провинции хватило запала и решимости пойти со своими стихами в редакцию газеты «Иверия». Между нами, этот поступок говорит о многом. Как минимум о том, что азарта и решимости Иосифу было не занимать.
   Что же за стихотворение он отдал на строгий редакторский суд? Первым известным нам сталинским текстом был вот этот:

     Шел он от дома к дому,
     В двери чужие стучал.
     Под старый дубовый пандури
     Нехитрый мотив звучал.
     В напеве его и в песне,
     Как солнечный луч, чиста,
     Жила великая правда —
     Божественная мечта.
     Сердца, превращенные в камень,
     Будил одинокий напев.
     Дремавший в потемках пламень
     Взметался выше дерев.
     Но люди, забывшие Бога,
     Хранящие в сердце тьму,
     Вместо вина отраву
     Налили в чашу ему.
     Сказали ему: «Будь проклят!
     Чашу испей до дна!..
     И песня твоя чужда нам,
     И правда твоя не нужна! [12 - Цит. по: Котюков Л. Забытый поэт Иосиф Сталин //Легион «Белой смерти». М., 2002. С. 68–69.]

   Честно говоря, сложно судить о качестве стихотворения, написанного на грузинском языке, по его русскому переводу [13 - Вариантов перевода этих стихов существует несколько. В частности, один из них принадлежит перу историка Феликса Чуева. См. газету «Вечерний Тбилиси» № 21 от 20–21 марта 2003 г.]. Но это и не важно. Важнее, что редактору «Иверии» – Илье Чавчавадзе, большому патриоту своей Родины, ищущему таланты, которыми могла бы гордиться Грузия, – стихи понравились, и он разместил их на первой странице газеты от 25 декабря 1895 года. Правда, своим именем Иосиф подписаться побоялся – такой глубоко светский поступок, как публикация в газете стихов нецерковной направленности, мог вызвать приступ безудержного гнева у руководства семинарии. Поэтому стихи были подписаны именем Сосело. Судя по всему, это опубликованное стихотворение было отнюдь не первым, написанным Джугашвили. Но именно с него начался для юного горийца его поэтический период. Он осознал себя автором, поэтом, стихи которого признаются достаточно хорошими для публикации в газете. Для самооценки Иосифа это было важно. Да и сами подумайте, кому бы в 16 лет это было неприятно?! Затем, в начале 1896-го, последовало еще четыре публикации в «Иверии», а в июле – в газете «Квали». О качестве текста это что-то да говорит.
//-- Версия --//
   Стихи Сталина
   О классике грузинской литературы Илье Григорьевиче Чавчавадзе Иосиф Виссарионович Сталин всю свою жизнь сохранял самые теплые воспоминания. В беседе с кинорежиссером М. Чиаурели И. В. Сталин заметил: «Не потому ли мы проходим мимо Чавчавадзе, что он из князей? А кто из грузинских писателей дал такие страницы о феодальных взаимоотношениях помещиков и крестьян, как Чавчавадзе? Это была, безусловно, крупнейшая фигура среди грузинских писателей XIX и начала XX века».
   Если бы Джугашвили решил посвятить свою жизнь поэзии, то И. Чавчавадзе мог бы сыграть значительную роль в его жизни, отобрав несколько лучших стихотворений шестнадцатилетнего семинариста и опубликовав их в издававшейся им тифлисской литературной газете «Иверия»./…/
   Как начинающий поэт, Джугашвили сразу же получил признание. Так, его стихотворение «Утро», по рекомендации Ильи Чавчавадзе, вошло в букварь «Дэда Эна», и многие годы оно оставалось одним из любимейших первых стихотворений грузинской детворы./…/
   Из всего, что было написано юным поэтом Сосо Джугашвили, сохранились лишь шесть опубликованных им стихов, те, что были напечатаны в газетах «Иверия» и «Квали» в 1895–1896 годах [14 - Балаян Л. Сталин //stalin.su.].
   Поэт и переводчик Александр Ойслендер рассказывал мне, как однажды его вызвали к секретарю ЦК партии по пропаганде и дали переводить стихи с грузинского на русский. Ойслендер видел эти стихи в старом учебнике «Родное слово» для начальной грузинской школы и сразу сообразил, что они принадлежат Сталину. На грузинском языке эти стихи выставлены в музее в Гори. Когда Ойслендер принес, вялый от страха, переводы, ему дали портфель. Дома он открыл его – портфель был полон денег. Стихи так и не были напечатаны на русском языке – о причине можно только гадать [15 - Дружников Ю. Пушкин, Сталин и другие поэтыУ/www. druzhnikov. com.].
   В 1949 году по инициативе Л. Берии была предпринята попытка в тайне от Сталина к 70-летию вождя издать его стихи в подарочном оформлении на русском языке. Для этой цели под строжайшим секретом были привлечены лучшие переводчики – как утверждают, среди них были Б. Пастернак и А. Тарковский. Ознакомившись с безымянными подстрочниками, не догадываясь об их авторстве, один из мастеров поэтического перевода простодушно сказал: «Тянут на Сталинскую премию 1-й степени.» Но в самый разгар работы над переводами был получен грозный приказ: срочно прекратить сию деятельность. Думается, нет нужды гадать, откуда последовал этот приказ. Так поэт Иосиф Джугашвили по воле Сталина не стал лауреатом Сталинской премии [16 - Котюков Л. Забытый поэт Иосиф Сталин //Легион «Белой смерти». М., 2002. С. 65.].
   Галина Нейгауз [17 - Супруга Бориса Пастернака.] сообщает о телефонных разговорах поэта с вождем. Именно в ее рассказах фигурирует легендарное обращение Сталина к Пастернаку с просьбой прочесть и оценить стихи одного его друга. Поэт понял, что речь идет о стихах самого Сталина. Может быть, здесь кроется ключ к разгадке их взаимоотношений? Скромный поэт Сталин, в свою очередь, тоже попадает под воздействие «харизматической индивидуальности» большого поэта Пастернака. Мысль кажется абсурдной лишь на первый взгляд. Эпитет «скромный» почти лишен иронии – находясь у власти, вождь не инициировал публикацию своих стихов, даже сквозь грубость и фамильярность сквозит его уважение – пусть даже и снисходительное – к поэту, и мы не можем безоговорочно утверждать, что Сталин был не способен осознать глубину поэтического дара Пастернака. «Через несколько дней Пастернаку привезли стихи. Стихи оказались довольно примитивные и неинтересные. Борис Леонидович мучительно думал, как ему об этом сказать, но звонка долго не было, и он успокоился, решив, что все уже забыто. Неожиданно раздался звонок. И вот тут Пастернак решительно сказал, что стихи плохие и «пусть его друг лучше занимается другим делом, если оно у него есть». Помолчав, Сталин сказал: «Спасибо за откровенность, я так и передам!» После этого Пастернак ожидал, что его посадят» [18 - Голованова А. Пастернак и Сталин. Записки неочевидца //www. agniart. ru.].

   А жизнь между тем становилась все интереснее и интереснее: семинарские книгочеи постепенно перешли от художественной литературы к естественнонаучной, восполняя пробелы в знаниях, изучая точки зрения и теории, старательно избегаемые их преподавателями. И дело не в том, что руководство семинарии пыталось воспитать ограниченных людей, а в том, что после памятной обструкции оно безумно боялось вольнодумия среди учащихся. Как следствие, знания старались давать, что называется, «узкопрофильно», не выходя за определенные пределы. И вольнодумным объявлялось все, что хотя бы по внешним признакам противоречило Писанию. В итоге же ажиотаж вокруг запретного плода только нагнетался сильнее. Ну ладно Иосиф Джугашвили – он дарвиновскую «Теорию происхождения» прочел еще совсем мальчишкой, в Гори. Бог весть, сколько понял из нее, но прочел. А для большинства других студентов, входивших в тайный кружок книголюбов, эта книга была настоящим открытием.
   Постепенно круг изучаемой литературы изменялся все сильнее. И вот уже предметом интересов семинаристов стала политэкономия. А значит – не только классичный и сдержанный доктор Энгельс, но и многословный Карл Маркс, которого, как выяснилось, можно толковать еще свободнее, чем библейские притчи. А где есть свобода толкований, там неизбежно появляется и толпа толкователей, комментаторов, последователей, старающихся «разжевать» для читателя, «что имел бы в виду автор, если бы думал правильно».
   То есть – масса марксистской литературы. В частности, – писания опального симбирского адвоката Владимира Ульянова – родного брата казненного государственного преступника, покушавшегося на главу государства. На ту пору он еще писал не под псевдонимом Ленин, а под именем Тулин, и по-настоящему очаровал своим бойким слогом молодого Джугашвили. Где можно было найти все это, если подобные писания запрещены цензурой? Правильно, у тех, для кого марксизм – то же, что «Символ веры». И семинарские книгочеи связались с марксистскими кружками.
   Сразу скажем, что от фанатичной веры в истинную верность революционного пути развития общества тут поначалу не было ничего. Просто марксизм был на ту пору не менее модной игрушкой чем, например, евгеника. Модно было эпатировать публику констатацией своего согласия с учением Йорга Ланца фон Либенфельса или Карла Маркса. Причем тем более от того, что цензура не одобряла ни того ни другого. И кто бы, как говорится, знал, что Иосиф Джугашвили увлечется новой «игрушкой» общества по-настоящему! Кстати, вот о чем нужно упомянуть непременно: на ту пору марксизм и социал-демократия были несколько иными, чем это представляется по советской пропагандистской литературе: эпоха лихих налетчиков-экспроприаторов, грабивших почтовые дилижансы, чтобы финансировать революцию, и убегавших от полиции по крышам, еще не наступила. Большинство социал-демократов того времени были не более чем просветителями. То есть, по-хорошему, истинными марксистами. Они считали, что прежде, чем речь зайдет о переходе к новому социальному устройству, к новым производственным отношениям, производительные силы должны подняться на новый уровень. Рабочий должен стать образованным, способным бороться за свои права аргументированно, играть на том же поле, что и работодатель. И мысль о немедленной революции, о смене социальной формации не во всем мире в результате естественного хода событий, как об этом, собственно, писал Маркс, а в отдельно взятой стране путем захвата власти была им чужда. Другое дело, что и эта их просветительская деятельность вызывала отрицательную реакцию у властей, которым образованный и самостоятельный рабочий был, как говорится, ни разу не нужен. Власти во всех странах и во все времена – от глубокой древности до нынешних дней – были нужны подданные, представляющие собой как можно более тупое стадо, – послушные и покорные, свято чтящие внушаемые им догмы. А если они будут понимать что к чему, знать историю, ориентироваться в праве, разбираться в политике, то, чего доброго, не проглотят очередную порцию пропаганды и не уверуют в необходимые власть предержащим лозунги и максимы. Поэтому просветительские кружки первых русских марксистов подвергались гонениям и преследованиям. И внутри социал-демократического движения уже появлялись внутренние течения гораздо более агрессивного толка, призывающие к активной борьбе за то, что они считали лучшим будущим. Именно это направление тогдашней социал-демократии и было наиболее близко Иосифу Джугашвили.

   Либенфельс фон Йорг Ланц (1874–1954) – немецкий религиозный фанатик, антисемит, один из создателей расового учения. Основал Орден Верфенштейн, целью которого было содействовать «чистоте» расовых основ арийской нации. Издавал журнал «Остара», оказавший немалое влияние на формирование мировоззрения Адольфа Гитлера.

   Буквально через пару лет он стал по-настоящему опасен для своего учебного заведения – наставники не зря считали, что от многих знаний происходят многие беды. Нарушения внутреннего распорядка были систематическими и настолько заразительными, что служили примером для подражания. Хотя, справедливости ради, еще раз отметим, что распорядок был просто тюремным и не восставать против него было почти невозможно. Во всяком случае, как пишет Александр Бушков, «сохранившийся до наших дней «Журнал проступков учеников» буквально пестрит записями, подтверждающими, что юный Джугашвили был настоящим бунтарем: «О чтении воспитанником И. Джугашвили запрещенных книг» (в число которых вошел даже роман Гюго «Труженики моря»), «Об издании И. Джугашвили нелегального рукописного журнала», «Читал недозволенные книги», «Грубое объяснение с инспекцией», «Обыск у Иосифа Джугашвили, искали недозволенные книги»" [19 - Бушков А. Красный монарх. СПб., 2004 // Цит. по: http://lib. aldebaran. ru/author/bushkov_aleksandr/bushkov_ aleksandr_krasnyi_monarh.]. К тому же в 1898 году он стал уже не просто «сочувствующим», а членом социал-демократической партии – группы «Месаме даси», причем членом активным. Мало того, что семинарский литературный кружок стал под его руководством уже не просто вольнодумным, а откровенно марксистским, появились и другие кружки, которые он тоже возглавлял и вел – уже вне семинарии. «Я вспоминаю, – писал он позднее, – 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое свое боевое революционное крещение» [20 - Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. С. 10.]. Кстати, в отличие от «тайного общества» семинаристов, кружок железнодорожников был более чем серьезной организацией: результатом его работы стала шестидневная забастовка рабочих-железнодорожников 14–19 декабря 1898 года. Разумеется, на учебу сил и времени при этом уже не оставалось. Что интересно, за исключение Джугашвили из семинарии ратовали его наставники, а ректорат, напротив, считал, что необходимо дать возможность талантливому студенту исправиться, вернуться на путь истинный. Потому что священник из него мог бы получиться прекрасный – подвижник в духе первых столетий христианства. Но было поздно: Иосиф уже забыл о том, как когда-то мечтал вести паству к Богу, – он уже нашел себе новый идеал, и паствой его, как ему казалось, должен был стать не один жалкий приход, а человечество в целом. Иначе говоря, если цитировать воспоминания Сталина: «Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма как действительно революционного учения» [21 - Сталин И. В. Сочинения. М., 1948. Т.13. С. 113.].
   Короче говоря, 27 мая 1899 года терпение руководства семинарии иссякло, и студент Джугашвили был отчислен с пятого курса. Впрочем, с куда более мягкой формулировкой, чем можно было бы ожидать. Вместо записи «за вольнодумство» или «за антиправительственную пропаганду», которая могла стать «волчьим билетом» на всю жизнь, в приказе стояло всего лишь «за неявку на экзамены по неизвестной причине» [22 - Каминский В., Верещагин И. Детство и юность вождя //Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 86.]. Карьера священника, о которой он в свое время так мечтал и о которой грезила его матушка, осталась не более чем мечтой. (Говорят, что когда летом, после исключения из семинарии, Иосиф вернулся в Гори, мать просто не пустила его на порог, так что ночевать будущему вождю пришлось в чьем-то стогу [23 - Прудникова Е. Иосиф Джугашвили. Самый человечный человек. Сосо из Гори. С.37.].)
   Позже политические противники будут неоднократно попрекать ему незаконченной семинарией, характеризовать его как «семинариста-недоучку». Нельзя сказать, что они правы. Потому что семинария много дала будущему революционеру: образование – отчасти благодаря ей, а отчасти вопреки – он получил отменное. И если ему и не хватало практических знаний в целом ряде областей, то в теоретических вопросах он был более чем подкован. Кружок любителей запретного чтения, в котором он так долго участвовал, оказался отнюдь не пустячным развлечением.
   А еще, и об этом тоже непременно нужно сказать, в сумке у покидающего стены семинарии опального студента лежала тетрадь со стихами. Судя по всему, неплохими: буквально через несколько лет они, за все той же, отчасти шутовской, отчасти трогательной подписью «Сосело» украсят страницы изданных Келенджеридзе пособия по теории словесности и книги «Грузинская хрестоматия, или Сборник лучших образцов грузинской словесности». Посвящение Эристави войдет в юбилейный, посвященный князю Рафаэлу сборник, вышедший в 1899, а «Утро» – в изданный в 1916 году Якобом Гогебашвили учебник родного языка «Дэда эна». Неплохо для семинариста-недоучки, не правда ли?
   Впрочем, время стихов подходило к концу.
//-- Говорит Сталин --//
   Стихи Иосифа Джугашвили
   Утро

     Озябший розовый бутон
     К фиалке голубой приник.
     И тотчас, ветром пробужден,
     Очнулся ландыш – и поник.
     И жаворонок в синь летел,
     Звенел, взмывая к облакам.
     А соловей рассветный пел
     О неземной любви цветам.

   Луне

     Плыви в пространстве величаво
     Над скрытой бездною земной.
     Развей серебряным сияньем
     Туман угрюмый, мрак густой.
     Склонись к земле, во сне лежащей,
     С улыбкой нежною склонись.
     Спой колыбельную Казбеку,
     Чьи льды, светясь, стремятся ввысь.
     Но твердо знай, кто был однажды
     Унижен и повергнут в прах,
     Еще с Мтацминдой станет вровень
     И веру возродит в сердцах.
     Цари на темном небосводе!
     Играй лучами и цари.
     И край родимый тихим светом,
     Небесным светом озари.
     Я душу всю тебе открою.
     Я руку протяну тебе!…
     Сияй, луна – душа Вселенной!
     Сияй, Луна, в моей судьбе!

     Когда луна своим сияньем
     Вдруг озаряет дольний мир,
     И тень за дальней далью
     Исходит синевой в эфир,
     Когда над рощей безмятежной
     Взмывает песней соловей,
     И саламури голос нежный
     Звучит всю ночь в душе моей,
     Когда, переведя дыханье,
     Вновь родниковый ключ звенит,
     Когда в тревожном ожиданье
     Бессонный лес в ночи молчит,
     Когда герой, гонимый тьмою,
     Вновь навестит свой скорбный край
     И в час ненастный над собою
     Увидит солнце невзначай,
     Тогда гнетущий сумрак бездны
     Развеется в родном краю,
     И сердцу голосом небесным
     Подаст надежда весть свою.
     Я знаю, что надежда эта
     В моей душе навек чиста.
     Стремится ввысь душа поэта,
     И в сердце зреет красота [24 - Котюков Л. Забытый поэт Иосиф Сталин //Легион «Белой смерти». М., 2002. С. 66.].

   Поэту, певцу крестьянского труда, князю Рафаэлу Эристави

     Когда крестьянской горькой долей,
     Певец, ты тронут был до слез,
     С тех пор немало жгучей боли
     Тебе увидеть привелось.
     Когда ты ликовал, взволнован
     Величием своей страны,
     Твои звучали песни, словно
     Лились с небесной вышины.
     Когда, отчизной вдохновленный,
     Заветных струн касался ты,
     То, словно юноша влюбленный,
     Ей посвящал свои мечты.
     С тех пор с народом воедино
     Ты связан узами любви,
     И в сердце каждого грузина
     Ты памятник воздвиг себе.
     Певца отчизны труд упорный
     Награда увенчать должна:
     Уже пустило семя корни,
     Теперь ты жатву пожинай.
     Не зря народ тебя прославил,
     Перешагнешь ты грань веков,
     И пусть подобных Эристави
     Страна моя растит сынов.

   Старец Ниника

     Постарел наш друг Ниника,
     Сломлен злою сединой.
     Плечи мощные поникли,
     Стал беспомощным герой,
     Вот беда! Когда, бывало,
     Он с неистовым серпом
     Проходил по полю шквалом —
     Сноп валился за снопом.
     По жнивью шагал он прямо,
     Отирая пот с лица,
     И тогда веселья пламя
     Озаряло молодца.
     А теперь не ходят ноги —
     Злая старость не щадит.
     Все лежит старик убогий,
     Внукам сказки говорит.
     А когда услышит с нивы
     Песню вольного труда,
     Сердце, крепкое на диво,
     Встрепенется, как всегда.
     На костыль свой опираясь,
     Приподнимется старик
     И, ребятам улыбаясь,
     Загорается на миг [25 - Цит. по: www. velib. com.].

Несостоявшийся художник

   Адольф Гитлер, Браунау-на-Инне; 20 апреля 1889 года; немец, католик; отец – оберфискаль; оконч. 4 класса реального училища. Мало рисунков гипса. Экзаменационный рисунок – неудовлетворительно.
Из экзаменационного листа Венской академии художеств

   В Вену Гитлер уезжал, полный самых радужных надежд. «Я вез с собой большой сверток собственных рисунков, – вспоминал он, – и был в полной уверенности, что экзамен я сдам шутя. Ведь еще в реальном училище меня считали лучшим рисовальщиком во всем классе, а с тех пор мои способности к рисованию увеличились в большой степени. Гордый и счастливый, я был вполне уверен, что легко справлюсь со своей задачей. Я сгорал от нетерпения скорее сдать экзамен и вместе с тем был преисполнен гордой уверенности в том, что результат будет хороший».
   Однако уверенность Адольфа оказалась совершенно напрасной. Первую часть экзамена – написание двух этюдов на заданную тему – он выдержал успешно, а на второй, заключавшейся в рассмотрении представленных домашних работ, его отсеяли. Формальной причиной для этого послужило то, что у Гитлера было совсем мало портретов. Отчасти это закономерно: Адольфа гораздо больше интересовала архитектура. Он и сам признавал впоследствии: «Мой художественный талант иногда подавлялся талантом чертежника – в особенности во всех отраслях архитектуры. Интерес к строительному искусству все больше возрастал. Свое влияние в этом направлении оказала еще поездка в Вену, которую я 16 лет от роду предпринял в первый раз. Тогда я поехал в столицу с целью посмотреть картинную галерею дворцового музея. Но в действительности глаз мой останавливался только на самом музее. Я бегал по городу с утра до вечера, стараясь увидеть как можно больше достопримечательностей, но, в конце концов, мое внимание приковывали почти исключительно строения». Подтвердил это и ректор Академии Зигмунд д'Альман, заявивший в ответ на вопросы Адольфа о причине его неуспеха, что представленные рисунки не оставляют ни малейших сомнений в том, что художника из Гитлера не выйдет, зато из них видно, что у него есть способности к архитектуре. Все, казалось бы, закономерно, но удар по самолюбию был, конечно, чрезвычайно силен. «Когда мне объявили, что я не принят, на меня это подействовало как гром с ясного неба, – писал Адольф на страницах «Моей борьбы». – Удрученный, покинул я прекрасное здание на площади Шиллера и впервые в своей недолгой жизни испытал чувство дисгармонии с самим собой. То, что я теперь услышал из уст ректора относительно моих способностей, сразу как молния осветило мне те внутренние противоречия, которые я полусознательно испытывал и раньше. Только до сих пор я не мог отдать себе ясного отчета, почему и отчего это происходит. Через несколько дней мне и самому стало вполне ясно, что я должен стать архитектором». Но на пути к осуществлению этого решения встали непреодолимые препятствия. Для того, чтобы попасть на архитектурное отделение академии, следовало сперва пройти курс в строительно-техническом училище. Для того же, чтобы попасть в него, требовался аттестат зрелости, который Адольф в свое время получить не удосужился. Его можно было, конечно, получить в любой момент, сдав необходимые экзамены, однако Адольф посчитал ниже своего достоинства вновь возвращаться к столь ненавидимой и презираемой им школе. К тому же вскоре ему стало не до того. Он вынужден был вернуться в Линц: его мать была при смерти.

   Забавно, насколько субъективной могла быть эта оценка. Когда в 1919 году картины Адольфа Гитлера – акварельные пейзажи и портреты, писанные маслом, – показали большому знатоку живописи профессору Фердинанду Штегеру, тот вынес однозначный вердикт: «Совершенно уникальный талант». Как повернулась бы история, сделай д'Альман подобное заключение?!

   Интересно, что, стараясь как можно более сгустить краски, биографы Гитлера либо описывают его как человека абсолютно бессердечного, принявшего смерть матери как должное, либо просто обходят этот момент. Некоторые даже утверждают, что Адольф не возвращался в Линц и все произошло без него. Между тем врач, наблюдавший Клару Хидлер в последние месяцы жизни, отмечал: «За всю свою почти сорокалетнюю врачебную практику не доводилось мне видеть молодого человека, настолько убитого горем и печалью, как Адольф Гитлер».
   Теперь Адольфа не держало в Линце ничто. За сестрой его присматривал опекун – бургомистр Майрхофер, государство назначило ей хорошее содержание, и Гитлер, оставив прошлое за спиной, вновь отправился в Вену. «Ко мне вернулась прежняя решимость, и я теперь окончательно знал свою цель, – вспоминал он. – Я решил теперь стать архитектором. Все препятствия надо сломать, о капитуляции перед ними не может быть и речи». Но первым препятствием было отсутствие надежд на карьеру и постоянного заработка. Правда, в воспоминаниях Гитлер сгущает краски: его доходы, как уже говорилось в предыдущей главе, были не такими уж скромными. «Еще и теперь этот город вызывает во мне только тяжелые воспоминания, – повествует он на страницах «Моей борьбы». – Вена – в этом слове для меня слилось пять лет тяжелого горя и лишений. Пять лет, в течение которых я сначала добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом как мелкий чертежник, я прожил буквально впроголодь и никогда в ту пору не помню себя сытым. Голод был моим самым верным спутником, который никогда не оставлял меня и честно делил со мной все мое время. В покупке каждой книги участвовал тот же мой верный спутник – голод; каждое посещение оперы приводило к тому, что этот же верный товарищ мой оставался у меня на долгое время. Словом, с этим безжалостным спутником я должен был вести борьбу изо дня в день. И все же в этот период своей жизни я учился более, чем когда бы то ни было. Кроме моей работы по архитектуре, кроме редких посещений оперы, которые я мог себе позволить лишь за счет скудного обеда, у меня была только одна радость, это – книги. Я читал тогда бесконечно много и читал основательно. Все свободное время, которое оставалось у меня от работы, целиком уходило на эти занятия. В течение нескольких лет я создал себе известный запас знаний, которыми питаюсь и поныне». Вот последнее утверждение – безусловно правда. Гитлер, не отягощенный повседневными занятиями, очень много читал.
   Через короткое время ему удалось найти себе работу «по профилю»: «В 1909–1910 годах мое личное положение несколько изменилось. В это время я стал работать как чертежник и акварелист. Как ни плохо это было в отношении заработка – это было все же недурно с точки зрения избранной мною профессии. Теперь я уже не возвращался вечером домой смертельно усталый и неспособный даже взять в руки книгу. Моя теперешняя работа шла параллельно с моей будущей профессией. Теперь я был в известном смысле сам господином своего времени и мог распределять его лучше, чем раньше. Я рисовал для заработка и учился для души». Следует сказать, что акварели
   Гитлера раскупались весьма активно: художником он все же был неплохим. Даже те, кто числил себя его политическим противником и никак не был должен хвалить хоть какие-то его проявления, признавали картины молодого австрийца значительным достижением в искусстве. А главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг считал, что гитлеровские акварели «свидетельствуют о природном таланте, умении подмечать самое существенное и ярко выраженном художественном чутье».

   Розенберг, Альфред (1893–1946) – партийный деятель, руководитель оккупационного режима на захваченных территориях СССР. Рейхсляйтер, обергруппенфюрер СА. Родился в Ревеле, учился в Риге и Москве. В конце 1918 года переехал в Мюнхен. Член НСДАП с 1920 года. Автор книги «Миф XX столетия» – одного из основополагающих трудов национал-социализма. Приговорен Нюрнбергским трибуналом к смертной казни через повешение.

   Примерно в это же время складываются взгляды Гитлера на архитектуру. Одним из прожектов, занимавших значительную часть его свободного времени, стала разработка плана переустройства Линца. Сосед Гитлера по комнате Кубичек вспоминает, что перестройка Линца стала для Адольфа просто идеей-фикс. «Он настолько запутал меня, что я часто не мог отличить, говорит ли он о реальном доме или речь идет о здании, которое должно быть построено. Для него же это не имело никакого значения».
   Гитлер не останавливаясь рисует эскизы зданий в популярном в то время неоклассическом стиле – гигантские, циклопические сооружения с колоннадами и портиками. «Почему всегда самое большое? – объяснял он свое пристрастие к титаническим формам. – Я делаю это затем, чтобы вернуть каждому отдельному немцу чувство собственного достоинства». Позже, уже в Ставке в Вольфшанце, он говорил соратникам по партии еще и о том, что циклопические строения должны оставить, если Германия падет, достойную память для потомков – соответствующего размера руины, будоражащие воображение и заставляющие восхищаться величием предков. Впрочем, большинству огромных зданий, рожденных его воображением, не было суждено воплотиться в реальность. Не был реализован и рожденный в венские годы план преобразований в Линце, хотя Гитлер до последнего момента лелеял планы его осуществления. Но, скажем, стадион в Нюрнберге – тот самый, который так часто показывают в документальных фильмах о Третьем рейхе, – можно осмотреть и сегодня. Хоть союзники и старались стереть память о гитлеровском режиме, это гигантское сооружение сносить не стали. По банальной причине – подсчитав, сколько средств потребуется на демонтаж, они просто пришли в ужас. Так что с трибун всего лишь убрали нацистскую символику, а сам стадион оставили в целости. Оценить масштаб гитлеровского циклопизма по нему можно вполне. И он, мягко говоря, подавляет.
   Среди жизнеописателей вождя принято выставлять его бездарностью во всех проявлениях, кроме злодейства, но в архитектуре он и впрямь мог бы достичь многого. Главный имперский архитектор Альбрехт Шпеер утверждал уже в 1966 году, когда льстить Гитлеру смысла не было вовсе: «Я не могу исключить, что Гитлер был бы заметной фигурой в ряду других архитекторов. У него был талант».
   В венский период начали складываться и политические пристрастия Адольфа. Основа для этого была выбрана не самая качественная, зато самая доступная – агитационные брошюрки самых разных партий и течений. Эти рассчитанные на серую массу издания продавались и раздавались едва ли не на каждом углу. Время от времени они попадали в руки молодого Гитлера, который, с одной стороны, жадно впитывал их содержание, а с другой – содрогался от слоновьей дозы агитаторской лжи. Как следствие, в его случае эти грошовые листки и брошюрки достигали результата подчас противоположного тому, на который рассчитывали их авторы. Именно благодаря им и чрезмерной настойчивости агитаторов сформировалась неприязнь Гитлера к социал-демократической партии.
   Впрочем, тут была еще одна причина, обычно остающаяся в тени. Дело в том, что одной из причин стремления Гитлера стать художником или архитектором было желание войти в класс правящих миром, в элиту и богему, продолжить и превзойти дело отца, поднявшегося из крестьян в чиновники. Социал-демократы же активно выступали против этого класса, самим своим существованием угрожая образу жизни, к которому стремился Гитлер.
   Вероятно антисемитизм Адольфа также родом из Вены. Источники его называют разные. Кто-то считает, что виной всему еврей доктор Блох, не сумевший вылечить Клару Хидлер. Другие говорят о сексуальных домогательствах со стороны некоего богатого иудея-гомосексуалиста, о еврее, которого предпочла Гитлеру некая девушка, о еврейке-проститутке, от которой он подцепил нехорошую болезнь, или о евреях-преподавателях, «заваливших» Адольфа на экзаменах в Академию художеств. На самом деле это всего лишь предположения, мало общего имеющие с реальностью. Обычно они высказываются с единственной целью – создать сенсацию: «Я знаю, отчего Гитлер не любил евреев!» Истинный источник ненависти к представителям этого народа теперь уже не вычислить. Можно лишь предполагать, что речь идет об определенном конфликте реальности и мировоззрения. С одной стороны, евреев в Австро-Венгрии не любили и презирали. Этот антисемитизм на бытовом уровне был знаком Гитлеру с детства, был для него неотъемлемой частью существующего мира. С другой стороны, когда Адольф переехал в Вену и попытался сделать карьеру художника, он не мог не заметить, какое влияние и какие финансовые возможности сосредоточены в руках нелюбимых и презираемых иудеев. Это противоречие могло, конечно же, стать источником его антисемитизма. Отчасти это подтверждается и его собственными словами: «С тех пор как я стал заниматься этим вопросом и начал пристально присматриваться к евреям, я увидел Вену в совершенно новом свете. Куда бы ни пошел, я встречал евреев. И чем больше я приглядывался к ним, тем рельефнее отделялись они в моих глазах от всех остальных людей. Теперь я уж больше не старался избегнуть обсуждения еврейского вопроса. Нет, теперь я сам искал его. Я знал теперь, что тлетворное влияние еврейства можно открыть в любой сфере культурной и художественной жизни, и тем не менее я не раз внезапно наталкивался на еврея и там, где менее всего ожидал его встретить». Впрочем, точно теперь ничего не скажешь, и нам остаются только догадки.
   Через несколько лет венский период Гитлера завершился. Безысходность его положения в столице Австро-Венгерской империи, помноженная на все растущий национализм, толкала Адольфа прочь из Австрии, на север, в Германию. «Мое сердце никогда не билось в пользу австрийской монархии, а всегда билось за германскую империю, – заявлял он. – Ввиду всего этого во мне сильнее росло непреодолимое стремление уехать наконец туда, куда, начиная с моей ранней молодости, меня влекли тайные желания и тайная любовь. Я надеялся, что стану в Германии архитектором, завоюю себе некоторое имя и буду честно служить своему народу в тех пределах, какие укажет мне сама судьба. С другой стороны, я хотел, однако, остаться на месте и поработать для того дела, которое издавна составляло предмет моих самых горячих желаний: хотел дожить здесь до того счастливого момента, когда моя дорогая родина присоединится наконец к общему отечеству, то есть к германской империи». Но, как бы то ни было, стремление покинуть Вену пересилило патриотические чувства, и Адольф Гитлер перебрался в Мюнхен: «Сам город был мне так хорошо знаком, как будто я прожил в его стенах уже много лет. Это объяснялось моими занятиями по архитектуре.
   Изучая архитектуру, приходилось на каждом шагу обращаться к этому центру немецкого искусства. Эти годы до начала Мировой войны были для меня самым счастливым временем моей жизни. Правда, мой заработок был все еще ничтожен. Мне все еще приходилось не столько жить, чтобы иметь возможность рисовать, сколько рисовать, чтобы иметь возможность кое-как жить или, вернее, чтобы иметь возможность хоть немножко обеспечить себе дальнейшее учение. Я был твердо убежден, что рано или поздно я непременно достигну той цели, которую я себе поставил».
//-- Пресса --//
   Гитлера купил россиянин [26 - www. gif. ru.]
   Коллекция из 23 акварелей и набросков работы одного начинающего художника была продана вчера на аукционе Jefferys в Великобритании. Это событие не вызвало бы ни у кого ни малейшего внимания – мало ли что там продает скромный и небогатый аукционный дом в городишке Лоствител, что в графстве Корнуолл. Все изменило имя этого художника – Адольф Гитлер. Вчерашняя продажа – самые масштабные торги, на которых продавались картины фюрера, поэтому аншлаг прессы и алчных коллекционеров был гарантирован. Он, собственно, и случился. На торги собралась публика со всех уголков Земли: эстонцы, россияне, американцы, англичане, японцы, новозеландцы и южноафриканцы. К телекамерам прорвались даже два клоуна – двойник Гитлера Фрэнк Санази и британский комик Эрон Баршак. Чтобы наверняка гарантировать свое появление в выпусках новостей, Баршак начал вопить, что на самом деле картины рисовал не Гитлер, а Муссолини, после чего неизобретательную парочку выперли из зала и перешли к изыманию денег у любителей не то живописи, не то истории.
   Второе даже вероятнее: художественная ценность выставленных акварелей невелика. Аукционист Ян Моррис честно признавался: «Я не надеялся бы выручить за них и по фунту за штуку, если бы мне их кто-то принес просто так. Они ведь не настолько хороши, не правда ли?».
   С ним согласны и специалисты, в один голос утверждающие, что выставленные полотна заметно уступают поздним, куда более профессиональным работам Адольфа Алоизовича. И немудрено, эти акварельки ефрейтор Гитлер, тогда еще только подумывающий о художественной стезе, предположительно, написал в 1916–1918 годах, когда служил в армии во время Первой мировой войны.
   Аукциона, кстати, вполне могло бы и не быть, если бы не случайность. В прошлом году заштатный английский аукцион Jefferys выставил на продажу среди обычных картин и антиквариата портрет голландского почтальона, нарисованный Гитлером. Портрет купил один местный житель и, гордый покупкой, вывесил его в доме в Лоствителе, где он проживает со своей матерью. На этом бы все и закончилось, но уплаченная за портрет цена – 5200 фунтов – привлекла внимание пожилой бельгийки, которой по наследству перешла коллекция работ Гитлера.
   По семейному преданию, запечатанную коробку с картинами оставили в доме двое французских беженцев, возвращавшихся домой в 1919 году, после окончания войны.
   Бельгийская пенсионерка рассудила, что несколько тысяч фунтов в хозяйстве будут не лишними, связалась с Jefferys и попросила аукционный дом выставить на продажу два десятка картин, подписанных «АН» или «А. Hitler». Авторство Гитлера, кстати, до сих пор не установлено с полной уверенностью, потому как бельгийские эксперты, подтвердившие их подлинность в 1980-х годах, сейчас уже мертвы. Доподлинно ясно лишь, что возраст бумаги соответствует гипотезе об авторстве Гитлера, да и историки подтверждают, что будущий фюрер в те годы действительно бывал вблизи многих запечатленных на картинах пейзажей.
   Аукционный дом картины к продаже принял и рассчитывал выручить за них порядка 70 тысяч фунтов. Однако вчерашние торги принесли им сумму, превысившую экспертную оценку в два с лишним раза, – 176 тысяч фунтов. Самая дорогая акварель ушла за 10 500 фунтов стерлингов, самая дешевая обошлась покупателю в три тысячи.
   Интересно, что самым денежным покупателем оказался анонимный бизнесмен из России. Именно он купил за 10,5 тысячи фунтов стерлингов (20 тысяч долларов) «Церковь През-о-Буа», подписанную «А. Hitler», и еще 4 пейзажа из той же серии.
   Об этом инкогнито, не общавшимся ни с кем, кроме аукциониста, практически ничего не известно. В качестве примет таинственного покупателя корреспондент The Times упомянул лишь желтый рюкзак с игрушечным медвежонком Паддингтоном и темные очки. Почти Маршак: «Желтый рюкзак на спине у него, больше не знают о нем ничего».
   Любопытно, что прошедшие торги практически не вызвали серьезных протестов, кроме нескольких возражений со стороны ветеранов да вялого осуждения со стороны некоторых организаций. «Это дурной тон, – заявил Ронда Барад из Центра Симона Визенталя. – Большинство аукционов мира воздерживается от подобного рода продаж, потому что это оскорбляет множество людей, которые все еще живы».
   Действительно, во многих европейских странах, включая Германию, продажа подобных артефактов считается противозаконной. Этическая проблема с художественным наследием фюрера действительно существует.
   До недавних пор картины Гитлера были фактически табуированы. Нет, все, конечно, знали, что вождем нацизма стал несостоявшийся художник. Историки могли еще добавить, что он дважды – в 1907 и 1908 годах – пытался учиться живописи в Венской академии искусств, однако курс так и не закончил. Тем не менее занятий живописью не бросал и некоторое время даже зарабатывал на жизнь рисованием почтовых карточек и рекламных объявлений. Всего же, по оценкам историков, Гитлеру приписывается авторство около 3400 картин, эскизов и рисунков. Но увидеть их было практически невозможно.
   Все изменилось в новом тысячелетии. Картины Гитлера появились в Интернете, где их и поныне может увидеть любой желающий, и началась «ползучая» легитимизация творческого наследия вождя Третьего рейха. Вот хроника текущего десятилетия.
   В 2000 году некий онлайновый аукцион выставил на продажу акварели Гитлера в комплекте с прядями его волос и золотой ручкой, по утверждению продавца, также принадлежавшей Гитлеру. Выставленными лотами тут же заинтересовалась полиция, и больше об интернет-аукционистах никто ничего не слышал.
   В 2001-м германский торговый дом «Фрайбург» из города Мерцхаузен выставил на продажу изображение цветка с подписью Гитлера – холст был, предположительно, заказан в 1913 году служащими Мюнхенского магистрата, которые хотели украсить свою столовую. После бурных протестов лот был снят с торгов и возвращен владельцу.
   2003 год. Два рисунка, сделанные Адольфом Гитлером в юности, – изображение тигра и леса – выставлены на аукцион в частной галерее в американском городе Бедфорд (штат Нью-Гэмпшир) с начальной ценой в 7500 долларов. Представитель посольства Германии в США заявил, что такие вещи не должны продаваться ни в США, ни в Германии, запрещены к продаже в Германии и любые предметы символики фашизма и нацизма.
   В 2004 году Федеральный суд США подтвердил, что четыре акварельных рисунка, выполненные Адольфом Гитлером, а также около 2,5 млн фотографий, запечатлевших диктатора, остаются в собственности администрации США. Этот вердикт стал ответом на иск, предъявленный еще в 1983 году коллекционером нацистских предметов Билли Прайсом и наследниками личного фотографа Гитлера Генриха Хоффмана. Картины до сих пор хранятся в специальном подземном хранилище в Вашингтоне, принадлежащем армии Соединенных Штатов. Доступ к ним закрыт для всех, кроме нескольких искусствоведов, и, по утверждению американских властей, выставляться они не будут никогда.
   Однако в том же 2004 году в Японии состоялась первая публичная демонстрация наследия Гитлера-художника. Акварель с изображением венской церкви святого Карла была выставлена в одном из токийских театров. Акция была устроена компанией Toshiba Entertainment, выступившей японским дистрибутором фильма «Макс» о юности фюрера. А в следующем, 2005 году начались продажи. Рисунки Адольфа Гитлера и поздравительные открытки с его подписью, отправленные главному архитектору рейха Альберту Шпееру, были проданы за сумму в 26,5 тысячи долларов на аукционе, прошедшем в канадском городе Монреале. Через австрийский филиал электронного аукциона eBay была продана за 2100 евро картина «Мюнхен». Другой лот – картина «Bad Gastein» – получил 25 предложений и в итоге ушел за 4500 евро. А в Англии, как упоминалось, был продан портрет почтальона. И даже в Израиле уже в этом году, в галерее «Пирамида» в Хайфе, демонстрировались репродукции шести картин, автором которых является Адольф Гитлер. Выставка, правда, вскоре была закрыта мэрией Хайфы, но прецедент уже создан.
   В сознании общества Гитлер-художник все более дистанцируется от Гитлера-политика. Кто-то видит в этом опасность реабилитации и яростно протестует, продолжая доказывать, что у изверга, без всякого сомнения, по определению не может быть ничего человеческого, даже способностей к рисованию. Другие, как Роберт Стуруа, придерживаются противоположного мнения. Еще в 2001 году этот знаменитый режиссер написал про гитлеровские картины большую статью «Битва акварелей», где и высказал свое кредо: «Ненависть ослепляет. Даже святая».

   Еще одной из причин, побудивших Адольфа покинуть Австрию, было то, что ему пришел срок быть призванным в армию. Но служить Австро-Венгрии он не желал. Австрийские власти устроили по обыкновению, существующему по сей день, настоящую охоту за «уклонистом». Ни родственники Гитлера, ни его опекун ничего не знали о его переезде в Мюнхен, и только после длительных поисков и расспросов в Вене удалось выяснить его новый адрес: Мюнхен, Шлясхаммерштрассе, 34. В январе 1914 года по этому адресу прибыл служащий уголовной полиции, который арестовал Адольфа и препроводил его в австрийское консульство. Там его уже ждала повестка из магистрата Линца, в которой от него требовали немедленно явиться для отбытия воинской повинности. Срок явки был проставлен просто нереальный: к указанному времени явиться в Линц было невозможно. Воспользовавшись этим, Гитлер направил в магистрат письмо с оправданием своего уклонения от службы: «В повестке я назван художником. И хотя это звание принадлежит мне по праву, оно все же правильно только условно. Вернее, я зарабатываю на жизнь как самостоятельный художник только ради того, чтобы обеспечить себе продолжение образования. Я могу уделить зарабатыванию на хлеб лишь частицу своего времени, потому что я все еще учусь на художника-архитектора. Так что мои доходы очень скромны, они как раз таковы, чтобы их хватало на кусок хлеба. Несмотря на жесточайшую нужду, находясь в зачастую более чем сомнительном окружении, я всегда достойно берег свое имя, совершенно безупречен перед законом и чист перед своей совестью» [27 - Фест И. Адольф Гитлер. Пермь, 1993. Т. I. С. 114.]. Бедственное финансовое положение должно было служить оправданием того, что Гитлер не явился на освидетельствование годности к воинской службе. Как ни странно, ему удалось такими доводами разжалобить непоколебимых австрийских чиновников. В сообщении консульства, сопровождавшем письмо Гитлера, говорилось: «По сообщениям полиции и по личным впечатлениям, изложенные в прилагаемом оправдательном заявлении сведения полностью соответствуют истине. Он также страдает заболеванием, которое делает его негодным к военной службе. Поскольку Гитлер произвел благоприятное впечатление, мы пока отказались от его принудительной доставки и порекомендовали ему непременно явиться 5 февраля в Линц на призывную комиссию. Таким образом, Гитлер выедет в Линц, если магистрат не сочтет нужным учесть изложенные обстоятельства дела и его бедность и не даст согласия на проведение призывной комиссии в Зальцбурге» [28 - Соколов Б. Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой. М., 2003. С. 37.].
   В указанный срок Гитлер прибыл в Зальцбург и был признан призывной комиссией негодным к строевой или вспомогательной службе. А потом вернулся в Мюнхен, радуясь тому, что все сложилось наиблагоприятнейшим образом. Дело не в том, что он был пацифистом. Напротив, со времен детских игр под стенами руин рыцарского замка в нем жила какая-то чисто средневековая, романтическая воинственность. Просто служба в армии Австро-Венгрии противоречила его убеждениям. Он не желал воевать за Габсбургов, предпочитая им Гогенцоллернов, не хотел служить вместе со славянами и евреями, считая единственно достойной службу на благо Германии. К тому времени Адольф чувствовал себя уже не австрийцем, а немцем. Как бы то ни было, вердикт австрийской комиссии о негодности к службе не помешал ему в самые первые дни Первой мировой явиться на германский призывной пункт и вступить добровольцем в баварский 16-й резервный пехотный полк. «Я уехал из Австрии, прежде всего, по соображениям политическим. Те же политические соображения требовали, чтобы теперь, когда война началась, я занял свое место на фронте, – вспоминал он. – Я шел на фронт не для того, чтобы сражаться за государство Габсбургов, но я в любую минуту готов был отдать свою жизнь за мой народ и за то государство, которое олицетворяет его судьбы». Карьера художника на этом для него завершилась, и началась карьера солдата.

Подведем итоги?

С эпизодов, описанных в этом разделе, и начинается настоящая история наших персонажей. Вот они, вышедшие в самостоятельную жизнь со сложившимися взглядами. Один уже стал убежденным марксистом, причем марксистом крайнего толка, революционером. Другой пусть еще и не сформулировал окончательно своих взглядов, но уже в полной мере стал антисемитом и националистом. Первого отделяет от кристаллизации его взглядов в устойчивую и стройную систему череда бандитских налетов во славу революции, ссылка и сама революция, второго – война, революция и самостоятельная попытка захвата власти. Однако общее между ними одно – в этот период и у Сталина и у Гитлера сложилось твердое убеждение в необходимости изменения существующего порядка жизни, необходимости борьбы за справедливость. Только один из них в силу личной горячности и неумения ждать сразу включился в борьбу, а другому понадобилось еще несколько лет для того, чтобы осознать, что и как он хочет сделать.

III
Время перелома

Настоящий революционер

   Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль. Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он их временами прищуривал. Это делало его взгляд еще острее. Но этот взгляд таил в себе и тысячу загадок.
Андрей Громыко

   Итак, выбор был сделан – семинария и мечты об относительно спокойной жизни остались далеко позади. Со всей свойственной юноше горячностью, со всем свойственным южной крови фанатизмом Иосиф Джугашвили окунулся в революционную деятельность. Просветительские кружки, общение с рабочими, организация акций, подобных упоминавшейся уже забастовке железнодорожников, – все это имело в его представлении одну, главную цель, имя которой было – справедливость. Именно установление справедливости, справедливого, правильного общественного устройства считал молодой Иосиф Джугашвили истинной целью марксизма. По крайней мере, на тот момент. Перед этой целью меркли разнообразные бытовые неурядицы, разлад отношений с матерью и даже то, что юному революционеру банально не на что было жить.
   Впрочем, последнее не было так уж важно. В конце концов, друзей у него в Тбилиси было много – находилось у кого переночевать и к кому сходить пообедать. Один из приятелей, кстати, позаботился о работе и о жилье для Джугашвили – пристроил его работать вычислителем-наблюдателем в Тифлисскую физическую обсерваторию. А там, хоть оклад был и невелик, полагалась казенная квартира. Правда, по воспоминаниям современников, жилище Иосифа было почти пустым: своих вещей у него практически не было. Разве что некоторое количество книг да одежда – фактически только та, что надета на нем.

   Молодой и романтичный

   Авель Енукидзе описывает его внешность в ту пору так: «Очень тонкое, одухотворенное лицо, густые, черные как смоль волосы. Юношеская худощавость подчеркивала грузинский овал его лица и по-грузински печальные глаза. Невысокого роста, не слишком широкий в плечах. Продолговатое лицо, прозрачная молодая бородка, несколько тяжелые веки, тонкий и прямой нос; на густых черных волосах – немного сдвинутая на бок фуражка» [29 - Барбюс А. Сталин. Человек, через которого открывается новый мир. М.1936.]. Короче говоря, вид почти ангельский. Но мысли в этой «ангельской» голове водились самые что ни на есть боевые.

   Енукидзе Авель Сафронович (1877–1937), политический и государственный деятель. С 1918 – секретарь Президиума ВЦИК, в 1922–1935 годах – секретарь Президиума ЦИК СССР. Член Центральной контрольной комиссии большевистской партии с 1924 года (член Президиума с 1927). Репрессирован.

   При непосредственнейшем участии Иосифа Джугашвили тифлисские социал-демократы стали постепенно менять тактику деятельности не то чтобы сворачивая просветительскую деятельность, но подчас жертвуя ею ради отдельных, более наглядных, показательных акций.
   Начались забастовки, появились самопечатные листовки с призывами к стачкам. Правда, и забастовки по первости чаще всего заканчивались арестом участников, и типографию, где буквально на колене лепили листовки, собирая шрифт в матрицу из папиросных коробок и используя вместо типографской краски сложный самодельный состав на желатине, буквально гоняли по всему городу, благо оборудование – один-единственный винтовой пресс и мешок шрифта – можно было эвакуировать довольно быстро. Но революционеры набирались опыта, и когда в 1900-м в Тифлисе заработала местная ячейка РСДРП, Джугашвили сотоварищи обладали, как теперь сказали бы, уникальным опытом. Собственно, именно благодаря его опыту он и выдвинулся в руководство местного комитета партии. Кстати, именно тогда прозвучал в первый раз псевдоним «Сталин». Впрочем, на ту пору это было не более чем «проходное» имя, одно среди прочих – Давид, Нижерадзе, Чижиков. Сам Джугашвили предпочитал партийную кличку «Коба» – волшебник.
//-- Версия --//
   Что означало имя Коба? [30 - Похлебкин В. Великий псевдоним. Цит по: www. kpe. ru.]
   Как бы мы ни трактовали это слово, какие бы версии ни принимали за подлинные, как ни странно, мы приходим всегда к выводу, что этот псевдоним имел для молодого Джугашвили символический смысл. И весьма глубоко символический.
   Если исходить из того, что Коба (Кобе, Кова, Кобь) взято из церковно-славянского языка, то оно означает волховство, предзнаменование авгура, волхва, предсказателя, что весьма близко к предыдущему сталинскому псевдониму К. Като, но в более широком и более обобщенном смысле.
   Если же исходить из того, что это слово грузинское и означает имя, то Коба – это грузинский эквивалент имени персидского царя Кобадеса, сыгравшего большую роль в раннесредневековой истории Грузии.
   Царь Коба покорил Восточную Грузию, при нем была перенесена столица Грузии из Мцхета в Тбилиси (конец V века).
   Но Коба не просто царь из династии Сассанидов, он – по отзыву византийского историка Феофана – великий волшебник. Обязанный в свое время своим престолом магам из раннекоммунистической секты, проповедовавшей равный раздел всех имуществ, Коба приблизил сектантов к управлению, чем вызвал ужас у высших классов, решившихся составить против Кобы заговор и свергших его с престола. Но посаженного в тюрьму царя-коммуниста освободила преданная ему женщина, и он вновь вернул себе трон. Эти подробности биографии царя Кобы кое в чем (коммунистические идеалы, тюрьма, помощь женщины в побеге, триумфальное возвращение на трон) совпадали с фактами биографии Сталина. Более того, они продолжали совпадать и тогда, когда Сталин расстался с этим псевдонимом, ибо в 1904–1907 годах Сталин не мог, конечно, предвидеть 1936–1938 года, но он знал, что его двойник царь Коба в 529 году (за два года до смерти) зверски расправился со всеми своими бывшими союзниками – коммунистами-маздакитами.
   Некоторые иностранные биографы Сталина (а вслед за ними и подражающие им отечественные), опираясь на указания некоторых своих поверхностных грузинских информаторов, считают, что псевдоним «Коба» Сталин заимствовал, якобы, от имени героя одного из романов грузинского классика А. Казбеги – «Отцеубийца», которого также звали Кобой и который предстает в романе как абрек-горец, ведущий борьбу за независимость своей родины. Однако следует иметь в виду, что у самого А. Казбеги имя Коба – вторично, взято оно от Кобы-царя, после которого оно и приобрело распространение в Грузии. Но важно отметить и то, что Сталину не мог импонировать образ одиночки-абрека, поскольку образ коммуниста-царя Кобы был и исторически значительнее, и символически неизмеримо ближе всему мировоззрению Сталина. Кроме того, в политических статьях и выступлениях Сталина в период 1902–1907 годах мы находим явные следы его знакомства с персидской историей эпохи Сассанидов. Одно из них – систематическое и излюбленное Сталиным употребление термина «сатрапы» для обозначения царских чиновников в России.
   Для грузин это было не только общепонятным, но и многоговорящим термином, совмещающим весьма емко и образно понятия национальной и классовой борьбы одновременно. Нет никакого сомнения, что исторический прототип, послуживший основой для псевдонима Коба, то есть царь-коммунист Кобадес, импонировал Сталину как государственная и политически сильная, значительная личность и, кроме того, обладал в своей биографии чертами, поразительно сходными с биографией и психологией самого Сталина.
   Однако Коба как псевдоним был удобен только на Кавказе. Вот почему как только Иосиф Джугашвили оказался теснее связан с русскими партийными организациями, как только он «пообтерся» в русских тюрьмах и сибирской ссылке, как только он стал вести работу в таких сугубо русацких регионах, как Вологодская губерния и Петербург, перед ним возник вопрос о смене слишком грузинского псевдонима Коба на какой-нибудь иной, звучащий по-русски и имеющий смысл для русских людей./…/
   Он работал в революционном движении уже почти 15 лет, за это время он сменил и использовал два десятка разных псевдонимов. Из них лишь один – Коба – хорошо привился и обладал смыслом, целиком удовлетворявшим Сталина. Но он не мог быть сохранен далее из-за перемены Сталиным поля своей деятельности, из-за выхода его деятельности за пределы партийных организаций Закавказья, за пределы привычного региона.
   Таким образом, вопрос о выборе нового псевдонима (наряду с Кобой или вместо Кобы) встает перед Сталиным не ранее осени 1911 года и связан целиком с новыми перспективами его партийной работы.

   И его соратники по партии не раз убеждались в том, что кличка ему соответствует: если нужно было что-то организовать, буквально достать «из ничего», Коба и правда был волшебником – ему отлично удавалось общаться с людьми, добиваясь от них того, что ему было нужно. Памятуя об этом его таланте, тифлисский комитет дал ему специальное задание – «окучить» промышленный город Батум. Дело в том, что влияние РСДРП там ограничивалось несколькими стихийно возникшими просветительскими марксистскими кружками. А мечталось о серьезной, влиятельной организации, способной координировать всю забастовочную деятельность в крупном промышленном центре. Джугашвили для этой цели подходил более всего. Во-первых, местный, а значит, априори вызывающий меньше подозрений, во-вторых, умеющий добиваться практически всего и от всех и, в-третьих, стопроцентно проверенный и свой. Да к тому же тифлисские эсдэки не смогли удержаться от искушения устроить весной 1901 года первомайскую демонстрацию, продемонстрировав местным властям свое нарастающее влияние. Власти же, разумеется, ответили серьезным расследованием и арестами. Это был, пожалуй, первый раз, когда за социал-демократов Тифлиса взялись настолько всерьез. Поэтому отъезд Джугашвили, которым партия к тому времени уже дорожила как весьма ценным кадром, в Батум был делом решенным.
   Честно говоря, я не знаю точно, был ли примененный Иосифом в Батуми принцип формирования организации на ту пору в ходу у эсдэков или он его вычитал в какой-нибудь книжке про масонов, но сегодня идея, легшая в основу формирования батумской организации, считается классикой шпионской деятельности и… сетевого маркетинга. Выступив на собрании одного из кружков, состоявшего из семи человек, тифлисский посланец дал задание каждому из членов кружка донести содержание беседы до семи соратников, дав при этом каждому из них задание найти следующую семерку. Как бы там ни было, но дебют в качестве МММ-щика Джугашвили более чем удался: в Батуме появилась собственная организация, началась активная работа. Снова заработала типографийка – такого же примерно плана, что и в Тифлисе, – примитивная, но от того не менее эффективная: можно было использовать как инструмент влияния самопечатные листовки – на русском, армянском, грузинском. А еще загремела по всем промышленным центрам Кавказа газета «Пролетариатис брдзола» – «Пролетарская борьба», местный вариант «Искры» – то же самое, практически, только, как говорится, труба пониже да дым пожиже. И, разумеется, начались забастовки и стачки. Причем достаточно серьезные, чтобы по-настоящему испугать хозяев батумских предприятий.
   Надо сказать, что Россия на ту пору была, конечно, уже вполне промышленной державой, но еще слишком молодой, чтобы обладать соответствующим опытом взаимодействия рабочих и работодателей. Это в Великобритании, с ее притиркой интересов, продлившейся несколько веков, начиная с огораживаний, восстаний луддитов и диггеров, к началу XX века все было относительно мирно – понимающие свою выгоду от сотрудничества с рабочими заводчики, высочайшей волей благословленные профсоюзы – тред-юнионы, худо или бедно, но действующие социальные законы. Или в Германии, где социал-демократы порой оказывались без работы, настолько основательно соблюдало интересы граждан правительство, насаждающее сверху понятия пенсионного возраста, гарантированного отпуска, техники безопасности на предприятии и страхования жизни и здоровья работников. А Россия вылезла из своего чисто крестьянского прошлого только, буквально, позавчера. И еще совсем недавно самым крупным предприятием на российских просторах была мануфактура, где работали бесправные крепостные. И вдруг – промышленное развитие! Владельцам предприятий зачастую просто в голову не приходило, что они должны что-то делать для рабочих. Нет, не по злобе, просто вследствие инерции мышления. Ведь они – хозяева, или как?! Поэтому забастовки были для них чем-то вроде пресловутого грома с ясного неба. Как!? Эти работяги еще чего-то требуют?! А теперь помножьте описанную ситуацию на восточный менталитет, на горскую горячность – и вы получите взрывоопасную смесь, готовую в любой момент разразиться кровопролитнейшим конфликтом. Так в конце концов и произошло: очередная стачка в Батуме закончилась арестом зачинщиков, а демонстрация в поддержку арестованных – взломом пересыльной тюрьмы, освобождением узников и. стрельбой по живым мишеням. Охрана тюрьмы открыла огонь (а что еще оставалось делать бедолагам-солдатам, давшим присягу и выполняющим приказ?), пролилась кровь, и дело уже было на тормозах не спустить. Началось расследование, массовые аресты, полиция моментально напала на след тифлисского гостя, и уже совсем скоро, в апреле 1902-го, он грел нары в той самой тюрьме, к которой несколько дней назад привел демонстрацию.
   Так сложилось, что тюрьма и ссылка никогда не пугали отечественных революционеров. Напротив, даже из весьма специфической советской литературы, посвященной истории революции, становится ясно, что единственным толковым способом борьбы с революционной заразой могло стать физическое устранение идеологов движения или, на худой конец, каторга. Потому что время, проведенное в заключении, использовалось ими для самообразования – так сказать, повышения квалификации. Не говоря уже о том, что отсылать носителей вредоносных с точки зрения правящего режима политических идей в другие, пусть и достаточно отдаленные регионы страны – вообще затея очень странная, способствующая скорее распространению того, с чем полагается бороться. Поэтому свою «посадку» Иосиф вовсе не воспринял трагически. Напротив, он принялся, как говорится, «шить шубу из шкуры заказчика» – использовал предоставившуюся ему возможность для пропагандистской работы среди заключенных. Или, говоря словами его официальной биографии, – «в тюрьме (сначала в батумской, потом – с 19 апреля 1903 года – в известной своим тяжелым режимом кутаисской, затем снова в батумской) Сталин не порывает связей с революционной работой» [31 - Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. С. 19.]. Вы только представьте себе, какой «подарок» самим себе сделали власти!
   По правде сказать, удивительно, насколько мягко обращалось царское правосудие с политическими заключенными, особенно – из «чистой» публики. Почитаешь рассказы о Ленине, скажем, и в удивление приходишь: и камера у него была одиночная, да при этом без «подселенцев», и молоко в меню водилось свежее (помните хрестоматийный эпизод с чернильницей?). Вот и в рассказах о сталинском заключении тоже по нынешним временам много странного. Можете представить себе, чтобы заключенные, скажем, питерских «Крестов» устроили обструкцию тюремному начальству, лупя со всей силы в железные ворота тюрьмы?! Для начала, кто бы их подпустил к воротам? А кроме того, они вполне отчетливо представляют, насколько такая акция может оказаться вредной для здоровья. В прямом смысле. А в царской России такие штуки сходили заключенным с рук. Джугашвили сотоварищи добились таким образом улучшения условий содержания в кутаисской тюрьме. И ничего, никто не избил заключенных, не раскидал их по карцерам. Единственное, на чем отыгралось тюремное начальство, – выделило для политических камеры похуже. Да еще поселило их вместе, чтобы не вздумали уголовных бунтовать. Вот вам и «известная своим тяжелым режимом».
   Летом 1903 года Джугашвили наконец отправили в ссылку. «Наконец» потому, что дело его рассматривалось неприлично долго. Настолько, что некоторые биографы Сталина заявляют, что власти попросту «потеряли» заключенного. Не будем спорить с ними – это не столь уж важно. Важнее, что в июле 1903 года бывший семинарист, а ныне кадровый революционер отправился в свою первую ссылку – под Иркутск, в село Новая Уда. Что это было за место? Дадим слово коллеге – жизнеописателю Сталина из газеты «Правда»: «В то время Новая Уда делилась на две части – верхнюю и нижнюю. Нижняя часть называлась Заболотье: на маленьком мысочке, окруженном с трех сторон топкими болотами, стоял десяток домишек, в которых жили крестьяне-бедняки. В верхней части села расположились две купеческие лавки, огромное здание острога, окруженное высоким частоколом, пять кабаков и церковь. Здесь жила новоудинская «знать». Лучшие дома занимали местные купцы и торговцы. Ссыльные, направлявшиеся в Новую Уду, распределялись группами и в одиночку по крестьянским дворам. Каждый из них обязан был регулярно являться в волостное правление для отметки. Прибыв в Новую Уду, товарищ Сталин поселился в беднейшей части села – в Заболотье – у крестьянки Марфы Ивановны Литвинцевой. Убогий, покосившийся домик Литвинцевой был расположен на краю болота, в нем было две комнаты. Одну из них и занял И. В. Джугашвили» [32 - Иванов Б. В Новой Уде // Правда. 1939. 25 дек. Цит. по: Балаян Л. Сталин.]. Добавим к этому только, что некоторое время спустя Иосиф переселился в менее убогое помещение – к Митрофану Кунгурову, крестьянину, подрабатывавшему извозом, а потому несколько более зажиточному и благополучному. Подвижничество – подвижничеством, а вкусно покушать будущий вождь любил всегда.
   Кстати, в качестве лирического отступления снова о мягкости дореволюционных порядков в отношении заключенных и ссыльных: ссыльному ежемесячно полагались казенные деньги «на прожитье», которых хватало и на питание, и на съем квартиры, но не хватало на то, чтобы уехать из мест ссылки. Выплаты прекращались, только если у «стипендиата» появлялся какой-то сторонний источник средств к существованию. О, этот стократно проклятый в советской литературе палаческий режим, о, царские сатрапы! Странно и непривычно все это смотрится теперь, правда?
   Не могу сказать определенно, но возникает ощущение, что ссылка воспринималась эсдэками как нечто вроде инициации. По крайней мере, как бы Иосиф Джугашвили ни лез из кожи вон у себя на Кавказе, партийные идеологи не обращали на него особенного внимания. Но стоило ему оказаться в ссылке, как – гляди-ка! – он получил письмо от Тулина. То есть, простите, от Владимира Ульянова. Ну, пусть не письмо, а, скорее, развернутую записку, но это все равно. Вы представьте психологический эффект этого листка бумаги! Ленин признал его равным, поделился своими соображениями относительно необходимости внесения изменений в программу партии, высказал критику в отношении того, что и самому Джугашвили не нравилось в РСДРП. Такое письмо не могло оставить его равнодушным: Иосиф воспринял его как призыв к действию и решил бежать из ссылки.
//-- Говорит Сталин --//
   Ленинское письмо [33 - Сталин И. О Ленине // Правда. 1924. № 34.]
   Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за все время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был ее фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне все время казалось, что соратники Ленина – Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие – стоят ниже Ленина на целую голову, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орел, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперед партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нем одному своему близкому другу, находившемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири – это было в конце 1903 года, – я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период. Только Ленин умел писать о самых запутанных вещах так просто и ясно, сжато и смело, – когда каждая фраза не говорит, а стреляет. Это простое и смелое письмецо еще больше укрепило меня в том, что мы имеем в лице Ленина горного орла нашей партии. Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика я предал сожжению.

   И ведь бежал, что характерно, причем успешно! Правда, не с первого раза. Первая попытка провалилась из-за мороза: опального революционера этапировали с теплого летнего Кавказа, так что у него не было нормальной зимней одежды, а были только, по воспоминаниям других ссыльных, легкая папаха на сафьяновой подкладке, бурка и щеголеватый белый кавказский башлык (то-то, должно быть, зрелище было для местных жителей!). Так что, попытавшись покинуть Новую Уду, он сумел добраться только до близлежащего городка, здорово обморозив руки и физиономию.
   Вторая попытка оказалась более успешной, хотя кроме того, что Иосифу таки удалось бежать, о ней ничего не известно. Впрочем, Лев Балаян в своей книге цитирует письмо Михаила Кунгурова, которое крестьянин написал Сталину уже в 1947 году, отчаявшись получить нормальную пенсию и умоляя о помощи. В этом письме, в частности, говорилось: «Я глубоко извиняюсь, что беспокою Вас. В 1903 году, когда Вы были в ссылке, село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда, в то время жили у меня на квартире. В 1904 году я увез Вас лично в село Жарково по направлению к станции Тыреть Сибирской железной дороги, а когда меня стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез Вас по направлению в город Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне телесное наказание – 10 ударов, лишили меня всякого доверия по селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на станцию Зима Сибирской железной дороги» [34 - Балаян Л. Сталин // stalin.su.]. Вот оно, оказывается – все обыденно и просто! Уговорил своего домохозяина – то ли попросту купил его молчание за собранные «в шапку» среди ссыльных деньги, то ли по своему «волшебному» обыкновению уболтал его – и тот согласился не просто отвезти смешного кавказца в бурке до ближайшей станции, но даже пресловутые десять ударов вытерпеть.
   Почему такое изумление в моих словах? Потому что версий относительно «механизма» бегства из ссылки было несколько – все авторские, рассказанные в разное время Сталиным в качестве байки, и все как одна сенсационные. Чего стоило, скажем, утверждение, что ссыльный горец банально «угнал» ямщика – заставил довезти его до нужного места, угрожая вознице кинжалом. Или вот еще прекрасный образчик остроумия вождя – рассказ, что он нанимал вывезших его из Сибири ямщиков за аршин водки. Кто только не цитировал эту байку, но лучше всего, сдается, сделал это Вильям Похлебкин, свято уверовавший в ее правдивость: «Сталин, используя интуитивно и сознательно некоторые черты русского характера, умел располагать к себе ямщиков на сибирских трактах. Он не старался их упрашивать скрыть его от полиции обещаниями дать деньги или, как барин, не предлагал им «дать на водку», то есть всячески избегал того, чтобы люди воспринимали его как человека, хотевшего их «подкупить», сделать что-то недозволенное за взятку, ибо хорошо понимал, как оскорбляли такие предложения открытых, наивных, честных, простых русских провинциальных людей. Вместо этого он «честно» говорил ямщикам, что денег у него на оплату поездки нет, но вот пара штофов водки, к счастью, имеется, и он предлагает платить по «аршину водки» за каждый прогон между населенными пунктами, насколько хватит этих штофов. Ямщик, конечно, со смехом начинал уверять тогда этого явно нерусского инородца, что водку меряют ведрами, а не аршинами. И тогда Сталин вытаскивал из-за голенища деревянный аршин – досочку длиной 71 сантиметр, доставал из мешочка несколько металлических чарочек, плотно уставлял ими аршин, наливал в них водку и показывал на практике, как он понимал «аршин водки». Это вызывало всеобщий смех, веселье, поскольку все это было как-то ново, необычно и приятно «тормошило» русского человека в обстановке серости и обыденности провинциальной жизни. Главное же – такой подход превращал взятку из «подачки» и «подкупа» в товарищескую игру, лишал всю эту сделку ее смущавшего людей неприличия, ибо создавал ситуацию товарищеской шутки, азарта и дружеского взаимодействия, так как нередко уже второй или третий «аршин водки» распивался совместно. «И откуда ты взялся, такой веселый парень! – говорили ямщики, не без сожаления расставаясь с необычным пассажиром. – Приезжай к нам еще!», – поскольку он слезал через три-четыре станции, откуда уже с другими ямщиками продолжал ту же игру, всегда проезжая небольшой отрезок пути и никогда не говоря конечного пункта своего следования, и вообще не упоминая ни одной станции, которые он не знал и в названии которых не хотел ошибиться. Он ехал – покуда хватит «аршина водки» или нескольких аршинов, – и так неуклонно и надежно продвигался из Сибири в европейскую Россию, избегая всяких встреч с полицией. Так, несмотря на весь свой грузинский, «капказский» вид и вопреки явно нерусскому акценту и речи, Сталину удавались его дерзкие побеги из самых отдаленных углов Российской империи. Он знал народ, и народ, чувствуя это, был на его стороне, разумеется, и не подозревая, с кем в действительности имеет дело» [35 - Похлебкин В. Великий псевдоним // rusinka. qsp. ru.].
   Ну, как бы то ни было, какую версию ни прими, а из ссылки Иосиф выбрался. Правда, к добру или к худу – ему самому на ту пору было неясно: прежде чем снова войти в обойму партийного актива, ему пришлось пережить непростое время, когда соратники по партии просто не допускали его к работе – проверяли. Да еще размежевание между двумя партийными фракциями – большевиками и меньшевиками – становилось все круче, так что часть сопартийцев беглого большевика не воспринимала в принципе. Но в конце концов к работе его допустили: все слухи о том, что, де, Джугашвили – провокатор, остались в прошлом. И для Иосифа настала пора напряженной работы.
//-- Пресса --//
   Был ли Сталин агентом-провокатором? [36 - Земляной С. Агент охранки или провокатор по призванию? Нечаевские методы в политическом арсенале Иосифа Сталина // Независимая газета. 2002. 3 июля.]
   Когда я знакомился с материалами международной дискуссии по вопросу о том, был ли Иосиф Джугашвили-Сталин агентом Охранного отделения, в голове у меня беспрестанно крутились поэтические строки: «Как летом роем мошкара // Летит на пламя, // Слетались хлопья со двора // К оконной раме». Какое невероятное множество разного рода хлопьев слеталось и слетается к биографической раме всесильного советского диктатора! Сколько всевозможных мошенников и сенсационистов пыталось и пытается погреть руки возле немилосердного пламени его жизни! И неважно, что все без исключения «документы», якобы доказывающие факт службы Сталина в охранке, были либо подложными (письмо Еремина), либо недостоверными (книга Александра Орлова «Тайная история сталинских преступлений»), либо несуществующими («Папка Виссарионова», статья Агниашвили в грузинской газете «Коммунисти» от 20 апреля 1940 года). С достойной лучшего применения настырностью отечественные авторы один за другим открывали для публики эти «источники», давно расшифрованные на Западе как фальшивки или мистификации. Никаких прямых дефинитивных доказательств службы Иосифа Сталина в Охранном отделении сегодня не существует.
   /…/Вопрос/…/о Сталине-провокаторе/…/стал одним из проклятых русских вопросов, по-гераклитовски «мерами вспыхивающим и мерами угасающим». И окруженным почти непроницаемой завесой сфабрикованных умельцами биографических легенд и политических сказаний о Сталине. Ирония истории состоит в том, что человек, которому Лев Троцкий посвятил специальную работу «Сталинская школа фальсификаций», при жизни и особенно после смерти превратился в привилегированный объект фальсификации.
   Справедливости ради стоит заметить, что имеют место некие косвенные свидетельства в пользу версии о Сталине-агенте. Это воспоминания Домен-тия Вадачкории «Организатор революционных боев батумских рабочих», помещенные в книге «Батумская демонстрация 1902 года», которая была выпущена Партиздатом ЦК ВКП (б) в 1937 году (!) под редакцией Лаврентия Берии (!) и при совершенно экстраординарных обстоятельствах. Книга почему-то издавалась с неслыханной, молниеносной даже по нынешним меркам скоростью. Вот ее выходные данные: «Сдано в производство 10 марта 1937 года. Подписано к печати 15–17 марта 1937 года. Вышла в свет 20 марта 1937 года. Тираж 10 000 экз.». Должно было произойти в политической жизни Советского Союза, в его верхах нечто экстраординарное, чтобы таким образом был включен зеленый свет перед квазиисторическим изданием. Некие дополнительные краски в эту необычность вносит следующий странный фрагмент из воспоминаний Доментия Вадачкории о товарище Сосо, то есть молодом Иосифе Джугашвили: «Спустя несколько дней товарищ Сосо был арестован. Затем его отправили в кутаисскую тюрьму, откуда выслали в Сибирь. После побега из ссылки товарищ Сосо вновь приехал в Батуми. Помню рассказ товарища Сосо о его побеге из ссылки. Перед побегом товарищ Сосо сфабриковал удостоверение на имя агента при одном из сибирских исправников. В поезде к нему пристал какой-то подозрительный субъект-шпион. Чтобы избавиться от него, товарищ Сосо сошел на одной из станций, предъявил жандарму свое удостоверение и потребовал от него арестовать эту «подозрительную» личность. Жандарм задержал этого субъекта, а тем временем поезд отошел, увозя товарища Сосо.» Поезд отошел, отточие принадлежит автору (или «автору») этих воспоминаний, но жгучее недоумение остается.
   Кому была выгодна эта почти невозможная, немыслимая для 1937 года публикация? Чего добивался с ее помощью Лаврентий Берия? Может быть, ситуацию проясняет (или затемняет) одно место из мемуаров Никиты Хрущева. Хрущев описывает одну из встреч со Сталиным, происходившую в том же 1937 году «Это все чекисты, – говорил Сталин, – стали делать и подбрасывать нам материал, вроде бы кто-то дал им показания. И на меня есть показания, что тоже имею какое-то темное пятно в своей революционной биографии». «Поясню, – писал Хрущев, – о чем шла речь. Тогда хоть и глухо, но бродили все же слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской охранкой» («Вопросы истории», 1990, № 6, с. 81). Однако воспоминания – это всего лишь воспоминания, и незыблемым остается принцип критики подобных источников: никто не врет так, как очевидец. Сомнения остаются, и, видимо, навсегда.
   Сергей Земляной

   В следующие несколько лет он разъезжал по всему Кавказу и Закавказью, организуя партийные ячейки, создавая революционные организации, устраивая нелегальные типографии. Откуда брались на все это деньги? В первую очередь, конечно, – от спонсоров. Как говорят, почти все закавказские нелегальные типографии финансировал местный промышленник меценат Петр Багиров. Нравилось ему играть в политику, не задумывался, бедолага, кому и на что деньги дает, а главное – чем все это может закончиться. Хотя на ту пору деньги эсдэкам давал не он один. Это была своего рода повальная мода среди либеральной буржуазии, недовольной порядками правления Николая II. Впрочем, вскоре этот источник финансирования иссяк: Манифест 17 октября вывел буржуазию из политической борьбы. По идее, рабочий класс тоже должен был «замириться» с правительством, благо меры для этого были приняты довольно серьезные – выполнены практически все требования из тех, что предъявляла буржуазия, и многие из тех, что были выставлены рабочим классом. Но революция от этого не угасла. Силы, однажды вызванные из небытия, было просто так не остановить. В России повторялся старинный сюжет сказки об ученике чародея. И даже разгром последовавшего в декабре московского восстания (советские историки старательно изображали, что восстание было своевременно свернуто его организаторами, но на деле, если подсчитывать потери и оценивать результаты, речь идет именно о разгроме) не остановил надвигающегося кризиса – разгорающегося пламени революции. Правда, финансирование радикально настроенные партии потеряли.

   Манифест 17 октября 1905 года – манифест Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка», опубликованный в дни Октябрьской Всероссийской политической стачки 1905 года, когда установилось временное равновесие борющихся сил и «царизм уже не в силах подавить революцию», а «революция еще не в силах раздавить царизм» (Ленин В. И., Полное собрание сочинений, 5-е изд., М., 1979, т. 12, с. 28). Манифест был подготовлен С. Ю. Витте, считавшим конституционные уступки единственным средством сохранить самодержавие. В манифесте было обещано «даровать» народу «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов; привлечь («в меру возможности») к выборам в Государственную Думу те слои населения, которые были лишены избирательных прав (главным образом рабочие, городская интеллигенция); признать Думу законодательным органом, без одобрения которого никакой закон не может войти в силу.

   Вскоре эсдэки освоили на ту пору прекрасный метод финансирования своей партии, как будто позаимствованный у Дикого Запада, – ограбление почтовых дилижансов и казначейств. Как полагается в хорошем вестерне – с метанием бомб и громом выстрелов. Причем эти мероприятия были не единичными, а вполне общепринятыми. В разработке и организации «экспроприаций» принимал участие старинный приятель Джугашвили – Симон Тер-Петросян. Сын солидного армянского купца, он проникся революционной романтикой, бросил мысли о карьере армейского офицера и стал одним из самых лихих боевиков Кавказа. Эта его «лихость» очень затейливо совмещалась со свойственной интеллигенции «перемежающейся порядочностью». Он сам рассказывал, что во время одной экспроприации, где он должен был бросать бомбу, ему показалось, что за ним наблюдают двое сыщиков. До момента действия оставалась какая-то минута. Он подошел к сыщикам и сказал: «Убирайтесь прочь, стрелять буду!» Объяснил это так: «Может быть, просто бедные люди. Какое им дело? Зачем тут гуляют? Я не один бросал бомбы; ранить, убить могли» [37 - Минасян Л. Революционное безумие Камо // Ноев Ковчег. 2006. № 6.]. Своеобразной вершиной его карьеры налетчика стало ограбление инкассаторского дилижанса в Тбилиси, в котором он принимал участие вместе с Джугашвили.

   Тер-Петросян, Симон Аршакович (1882–1922) – участник революционного движения, большевик. Один из организаторов подпольных типографий, транспортировки оружия и литературы, денежных «экспроприаций» в 1918–1920 годах в партийном подполье на Кавказе и юге России. Погиб, попав под автомобиль. Предположительно был устранен по приказу Сталина.

   На самом деле этот «экс» описывают едва ли не все современные биографы Сталина, так что тут, наверное, стоит попросить прощения за вторичность. Но без этого описания не обойтись, уж больно хорошая иллюстрация методов борьбы, применявшихся Джугашвили сотоварищи. Итак, на календаре было 13 июня 1907 года. В ресторанчике «Тилипучури» на Дворцовой улице встретились ранние посетители – два старых приятеля – Коба и Камо (насмешливая кличка
   Тер-Петросяна, «приклеенная» ему Иосифом и превратившаяся в партийный псевдоним). Посидели, разговаривая ни о чем, и двинулись в сторону Эриваньской площади. Почему именно туда? Вероятно, в местном отделении Государственного банка у Кобы был осведомитель, сообщивший ему, по какому маршруту повезут сегодня деньги с почты. А маршрут был выбран самый что ни есть безопасный: с Тифлисской центральной почтовой станции через центр города, мимо штаба Кавказского военного округа. Чтобы напасть на конвой, движущийся по этому пути, налетчик, по всем прикидкам, должен был быть окончательным безумцем. Впрочем, куш был велик – две с полтиной сотни тысяч рублей, сумма по тем временам не просто большая, а гигантская, но такого риска, как ограбление прямо перед воротами штаба округа, он, скорее всего, не стоил. И никто не рассчитывал на то, что именно с двумя безумцами, или, как сказали бы сегодня, «отморозками», и предстоит столкнуться кассиру и казакам конвоя.
   Коба и Камо просто забросали конвой самодельными бомбами, схватили мешки с деньгами и скрылись. Д. Сагирашвили писал об этом так: «Автор этих воспоминаний случайно был свидетелем экспроприации, будучи в тот момент на Эриваньской площади, где находилось большое здание (дом Тимамшева), в котором помещался банк. На моих глазах четверо грабителей бросились к коляске, на которой были привезены деньги из казначейства. Бросив под ноги лошадям бомбу и тяжело ранив охрану, они забрали ящик с деньгами и, пользуясь замешательством, скрылись. Среди грабителей Джугашвили не было, но вероятнее всего, что именно он был организатором этого дела» [38 - Сагирашвили Д. Сталин. Из воспоминаний и размышлений // Нева. 1993. № 7.]. А Лев Троцкий, несмотря на всю его нелюбовь к Сталину, описывает происшествие следующим образом: «Ход операции был рассчитан с точностью часового механизма. В определенном порядке брошено было несколько бомб исключительной силы. Не было недостатка в револьверных выстрелах. Мешок с деньгами (241 тысяча рублей) исчез вместе с революционерами. Ни один из боевиков не был задержан полицией. На месте остались трое убитых из конвоя; около 50 человек были ранены.» [39 - Троцкий Л. Сталин. М., 1990. Т. 1. С. 152.] Ну, насчет пятидесяти раненых Лев Давыдович по свойственной ему революционной привычке преувеличивает, но в целом его оценка мероприятия дает представление о методах действия Джугашвили. Правда, вот беда: захваченные деньги были в крупных купюрах, так что реализовать их не удалось. На это в своих воспоминаниях сетовала Надежда Крупская: «Деньги от тифлисской экспроприации были переданы большевикам на революционные цели. Но их нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток. И вот группой товарищей была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов. В Париже при этой попытке попался Литвинов – будущий нарком иностранных дел, в Женеве подвергся аресту и имел неприятности Семашко – будущий нарком здравоохранения. Впрочем, часть добычи удалось реализовать. Чтобы в Европе не было компрометирующих партию новых попыток размена экспроприированных пятисоток, в 1909 году, по настоянию меньшевиков, оставшиеся неразменянные билеты решено было сжечь» [40 - Валентинов Н. Малознакомый Ленин. СПб., 1991. С. 63.].
   Но «эксами», разумеется, дело не ограничивается. Это Тер-Петросян был просто боевиком – дореволюционным аналогом Шамиля Басаева, а Джугашвили отличался талантами разнообразнейшими. «Разброс» его деятельности был шире некуда – от персонального террора, убийства начальника штаба Кавказского военного округа генерал-майора Федора Грязнова, до написания теоретических работ на грузинском языке, издания легальной большевистской газеты «Дро», участия в партийных съездах в Стокгольме и Лондоне. К этому времени, кстати, Джугашвили уже был лично знаком с Владимиром Ульяновым, который высоко оценил таланты, как он его называл, «пламенного колхидца». Правда, постоянные попытки классика марксизма заставить Джугашвили хотя бы на краткий миг остановиться, написать что-то большее, чем газетную статью, вызывали у горячего кавказца раздражение. «Сижу, занимаюсь чепухой», – жаловался он друзьям. А между тем Ильич знал, что делал, – работал над имиджем преданного ему соратника по партии, продвигал верного человека в руководство. И успешно, надо сказать, продвигал! Потому что акции Кобы в партии все время росли – среди, разумеется, большевиков.

   Смешно, не так ли? Сбежавший из ссылки революционер, находясь на нелегальном положении, издает легальную газету и даже ездит за границу, а полиция не может его поймать. Рассказы о палаческом царском режиме, душившем свободомыслие в России, выглядят на этом фоне несколько странно.

   Центр революционной деятельности сместился в ту пору из поутихшего Тифлиса в рабочий Баку, буквально бурливший недовольством. Туда и отправился Иосиф, вернувшись с Лондонского съезда партии. Работы там оказалось не меньше, чем в Тифлисе: нужно было продвинуть большевистские интересы в местной партийной организации, взять на себя руководство местной подпольной газетой «Бакинский рабочий», выдавить из местных ячеек меньшевиков. А еще, разумеется, по возможности защищать интересы рабочих. Именно Джугашвили принадлежит заслуга заключения коллективного договора между бакинскими рабочими и нефтепромышленниками. Что бы ни говорили о революционной деятельности Кобы, а это направление его деятельности иначе как благородным не назовешь.
   Весной 1908 года везение, сопровождавшее Джугашвили на протяжении всего этого времени, вдруг покинуло его. Было бы, наверное, приятно сказать, что полиция Российской империи наконец пробудилась от спячки и проявила профессионализм, так ведь нет! Попался будущий вождь пролетариата совершенно по-глупому: был схвачен во время полицейской облавы. Что самое странное – схватить-то его схватили, а что предъявить в качестве обвинения – так и не придумали. Вроде бы и обвинений навалом, а доказательств нет. Выбивать же признания таким путем, как это делали спустя всего несколько лет следователи «самой счастливой и прекрасной на свете страны Советов», в палаческом и сатрапском государстве – Российской империи – не любили. Даже если дело касалось революционера со стажем. Нет, конечно, солдаты из тюремной охраны могли позволить себе «вольности», избить заключенных, присвоить себе передачу. Но за это они и сами рисковали оказаться за решеткой. Впрочем, каждый, кто так или иначе сталкивался с нашей нынешней пенитенциарной системой, может подтвердить, что и сегодня это – обычное дело.
   Итак, единственное обвинение, предъявленное Джугашвили, было «самовольное оставление места ссылки». Так что, отсидев, пока шло следствие, в бакинской Баиловской тюрьме, Джугашвили был выслан на два года в Вологодскую губернию, в городишко Сольвычегодск. Откуда, разумеется, при первой возможности бежал. Дальнейшие несколько лет, в принципе, не стоит даже описывать, настолько однообразными были приключения нашего персонажа. Прибыв в Петербург, он прожил там некоторое время, был схвачен и водворен в Сольвычегодск, откуда снова бежал. И снова, и снова, и снова. К этому времени он стал уже настолько значимой фигурой в партии, что соратники, ничтоже сумняшеся, высылали ему деньги на очередной побег. А в России, имея в кармане деньги, можно сбежать откуда угодно, кроме собственной могилы. Даже, как показывает практика Иосифа Джугашвили, из Нарымского края. И куда бы он ни приезжал, совершив очередной побег, – в Питер, в Москву, в Баку – везде он находил применение своему главному таланту: что-то организовывал, кого-то собирал и знакомил, что-то устраивал. Опасный был человек для государства. Незаменимый для партии.

   Во время ссылки в Туруханском крае Иосиф Сталин (третий справа в заднем ряду) стал настоящим революционером: это время он использовал для самообразования

   В советской литературе типа той, что издавалась в серии «Пламенные революционеры», очень любили использовать фразы типа «жандармы шли по следу». Какое там по следу! Беглый ссыльный перемещался по России, как по собственному саду, в промежутке между ссылками организовал в Питере целых две большевистских газеты – «Звезда» и «Правда», нашел информатора в бакинской охранке, предупреждавшего большевиков об облавах и арестах, а сбежав из-под Нарыма в 1912-м, умудрился даже съездить в гости к Ильичу в Краков на партийное совещание, да не один раз, а дважды, с интервалом в месяц! В результате этих поездок и не без лоббирования вопроса самим Лениным Сталин – а с этого момента мы будем называть его именно так, потому что этот псевдоним как раз и происходит из того времени, – стал одним из двух главных эсдэков в России. Впрочем, в Россию его как раз отпустили не сразу. Ленин попытался пристроить верного человека к работе в руководстве ЦК партии, оставить его, ради его же собственной безопасности, за рубежом, в эмиграции – буквально в приказном порядке, благо Иосиф не мог ослушаться своего кумира, – отправил его в Вену. Но долго «венского сидения» Сталин не выдержал и в конце зимы 1913-го вернулся в Россию.
   Однако за время его отсутствия «компетентные органы» наконец очнулись. Скорее всего потому, что в воздухе отчетливо запахло большой войной. Жандармы исхитрились арестовать всю верхушку эсдэковской партии – взять практически одновременно Сталина и Свердлова. И на этот раз приговор не был таким «игрушечным», как раньше: большевиков отправили, куда Макар телят не гонял, – в село Курейка Туруханского края. Чехарда недальних ссылок и легких побегов закончилась. В Курейке Джугашвили предстояло прожить довольно долго – до самой Февральской революции 1917 года.

   Свердлов Яков Михайлович (настоящие имя и отчество Ешуа-Соломон Мовшевич) (1885–1919), политический и государственный деятель. В 1896–1900 годах учился в Нижегородской гимназии, затем работал учеником аптекаря. В 1901 году вступил в РСДРП, с 1903 года большевик. Неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В 1912 году кооптирован в ЦК и Русское бюро ЦК РСДРП. С 1917 года возглавлял Секретариат ЦК, был членом Военно-революционного комитета Петроградского совета. С ноября 1917 года председатель ВЦИК. С марта 1918 года в Москве. С 1919 года – член (фактически председатель) Оргбюро ЦК. Входя в ближайшее окружение В. И. Ленина, был одним из организаторов разгона Учредительного собрания, убийства царской семьи, «красного» террора, «расказачивания» и др. Был создателем системы партаппарата. Похоронен у Кремлевской стены.

   Революция в том виде, в каком ее видели большевики, в той форме, как ее понимал Иосиф Джугашвили, определенно захлебнулась, выродившись в пустые теоретизирования и редкие полубесполезные террористические акты и «эксы». Даже Ленин, на что уж он оптимистично смотрел в будущее, публично высказывал сомнение, удастся ли ему когда-нибудь дожить до революции. Еще более печальны были ожидания Сталина. Ни в одной статье, ни в одном зафиксированном разговоре он не рассказывал, о чем он думал по пути в Курейку. Но понятно одно: достигнув своих вершин, став обладателем более чем специфического революционного опыта, он не только не отказывался от прежних устремлений и идеалов, но был готов продолжать свое дело, как только представится такая возможность, а если будет надо – начать все сначала.

Настоящий солдат

   Возьму с собой я вещмешок и каску,
   В защитную окрашенную краску, —
   Ударю шаг по улицам горбатым,
   Как славно быть солдатом, солдатом.
   Оставлены домашние заботы,
   Не надо ни зарплаты, ни работы —
   Иду себе, играя автоматом,
   Как славно быть солдатом, солдатом.
   А если что не так – не наше дело,
   Как говорится, Родина велела —
   Как славно быть ни в чем не виноватым,
   Совсем простым солдатом, солдатом.
Булат Окуджава. Солдат

   1 августа 1914 года Германия объявила войну России. Буквально через пару недель Адольф Гитлер уже маршировал по плацу среди бравых баварских пехотинцев. «Я испытал в эти дни необычайный подъем, – признавался он. – Я нисколько не стыжусь сознаться, что, увлеченный волной могучего энтузиазма, я упал на колени и от глубины сердца благодарил Господа Бога за то, что он дал мне счастье жить в такое время». В октябре он принес присягу королю Баварии Людвигу III и, как австриец по рождению, императору Францу Иосифу I, а всего через неделю после этого оказался на Западном фронте.
   Его первое боевое крещение (29 октября) пришлось на дни одного из кровавейших сражений Первой мировой. Германская армия рвалась к Ламаншу, чтобы потом, охватив Францию с двух сторон, прихлопнуть ее, как таракана, заползшего в книгу. Однако на пути немцев встали опытные британские части, оказавшие им упорное и, как выяснилось чуть позже, успешное сопротивление. Счет погибших в 16-м баварском шел на сотни человек.
   Первый бой оставил у Гитлера, судя по всему, сильнейшие воспоминания. Достаточно прочесть описания первого боя. Даже в «Моей борьбе» за свойственной Адольфу ненужной патетикой и попытками придать слогу некую эпичность видны настоящие страх и восторг. «Влажная холодная ночь во Фландрии. Мы идем молча. Как только начинает рассветать, мы слышим первое железное «приветствие». Над нашими головами с треском разрывается снаряд; осколки падают совсем близко и взрывают мокрую землю. Не успело еще рассеяться облако от снаряда, как из двухсот глоток раздается первое громкое «ура», служащее ответом первому вестнику смерти. Затем вокруг нас начинается непрерывный треск и грохот, шум и вой, а мы все лихорадочно рвемся вперед навстречу врагу, и через короткое время мы сходимся на картофельном поле грудь с грудью с противником. Сзади нас издалека раздается песня, затем ее слышно все ближе и ближе. Мелодия перескакивает от одной роты к другой. И в минуту, когда кажется, что смерть совсем близка к нам, родная песня доходит и до нас, мы тоже включаемся, и громко, победно несется: «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!» Через четыре дня мы вернулись в исходное положение. Теперь даже наша походка стала иной, 16-летние мальчики превратились во взрослых людей». Письмо мюнхенскому приятелю Эрнсту Хеппу еще лучше передает его эмоции и переживания. Это настоящий репортаж с места событий. «В 6 утра мы около какой-то гостиницы встретились с другими ротами, а в 7 часов все и началось. Мы повзводно проходим через расположенный справа от нас лес и в полном порядке выходим на луг. Перед нами вкопаны четыре орудия. Мы занимаем за ними позиции в больших окопах и ждем. Над нами уже свистит первая шрапнель и срезает деревья на опушке как соломины. Мы с любопытством глядим на все это. У нас еще нет настоящего чувства опасности. Никто не боится, все ждут сигнала «В атаку!». А дела становятся все хуже. Говорят, что уже есть раненые. Наконец, команда «Вперед!». Мы рассыпаемся цепью и мчимся по полю в направлении небольшого хутора. Слева и справа разрывается шрапнель, свистят английские пули, но мы не обращаем на них внимания. Залегаем на десять минут, а потом опять вперед. Бегу впереди всех и отрываюсь от взвода. Сообщают, что убили рядового Штевера. «Вот так дела», – успеваю я подумать, и тут начинается. Поскольку мы находимся посреди открытого поля, нужно как можно быстрее бежать вперед. Теперь уже падают и первые среди нас. Англичане направили на нас огонь пулеметов. Мы бросаемся на землю и медленно ползем по канаве. Иногда мы останавливаемся, это означает, что кого-то опять подстрелили и он не дает двигаться вперед. Так мы ползем до тех пор, пока канава не кончается, и опять надо выбираться на поле. Через 15–20 метров мы добираемся до большой лужи. Один за другим вскакиваем туда и занимаем позицию, чтобы отдышаться. Но залеживаться некогда. Быстро выбираемся и марш-марш к лесу, до которого примерно 100 метров. Там мы опять собираемся вместе. Лес уже сильно поредел. Мы ползем по опушке. Над нами свистят пули и осколки, и вокруг падают сбитые сучья и куски деревьев. Потом на опушке рвутся снаряды, поднимая облака камней, земли и песка, вырывая огромные деревья с корнями, а мы задыхаемся в желто-зеленом ужасном, вонючем дыму. Вечно лежать здесь не имеет смысла. Если уж погибать – так лучше в поле. Мы снова бежим вперед. Я прыгаю и бегу изо всех сил по лугу, через свекольные грядки, перепрыгиваю через окопы, перелезаю через проволоку и кустарниковые заросли и вдруг слышу впереди крики: «Сюда, все сюда!» Передо мной длинная траншея, и через мгновение я спрыгиваю в нее. Передо мной, за мной, слева и справа туда же прыгают и другие. Рядом со мной вюртембержцы, а подо мной мертвые и раненые англичане. Теперь становится ясно, почему мне было так мягко спрыгивать. В 240–280 метрах слева от нас видны еще английские окопы, а справа – дорога, которая находится в руках англичан. Над нашей траншеей беспрерывный железный град. Наконец в 10 часов начинает работу наша артиллерия. Пушки бьют одна за другой. То и дело перед нами снаряд попадает в английские окопы. Англичане выскакивают, как из муравейника, и мы снова бежим в атаку. Моментально проскакиваем поле и после рукопашной, которая местами была довольно кровавой, выбиваем их из окопов. Многие поднимают руки. Всех, кто не сдается, мы приканчиваем. Так мы освобождаем траншею за траншеей. Наконец выбираемся на большую дорогу. Слева и справа от нас молодой лес. Входим в него. Выгоняем оттуда целые своры англичан. Наконец доходим до места, где лес кончается и дорога идет дальше по чистому полю. Слева стоят какие-то хутора, которые еще заняты противником, и по нам открывают оттуда ужасный огонь. Люди падают один за другим. Офицеров у нас уже нет, да и унтер-офицеров почти не осталось. Поэтому все, кто еще в состоянии, вскакивают и бегут за подкреплением.
   Мы движемся через лес слева от дороги, по дороге не пройти. Четыре раза мы поднимаемся в атаку – и четыре раза вынуждены отойти. Изо всей моей команды кроме меня остается всего один человек. Наконец и он падает. Мне отрывает выстрелом рукав кителя, но каким-то чудом я остаюсь живым и здоровым. В 2 часа мы идем наконец в пятую атаку и на этот раз занимаем опушку леса и хутор. Вечером в пять часов мы собираемся вместе и окапываемся в 100 метрах от дороги. Три дня идут бои, пока, наконец, на третий день мы не опрокидываем англичан. На четвертый день – маршируем назад. Только тут мы оценили, насколько тяжелы наши потери. За четыре дня наш полк сократился с трех с половиной тысяч человек до 600. Во всем полку осталось всего три офицера, четыре роты пришлось переформировать. Но мы были горды тем, что опрокинули англичан» [41 - Соколов Б. Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой. М., 2003. С.40.]. В этом сражении часть потеряла своего командира и приобрела печальную известность, зато многие из выживших были представлены к награде за храбрость. Был награжден Железным крестом второй степени и Адольф Гитлер.
   Эта награда, как ни странно, еще до вручения спасла ему жизнь. Когда обсуждался список представленных к награде, солдат выставили из штабной палатки на улицу – там остались только полковник и четыре командира роты. Не прошло и нескольких минут, как в палатку попал артиллерийский снаряд. Все находившиеся там были убиты или ранены, Гитлер же и три его товарища остались невредимы.
   Нужно сказать, что на войне Адольф отличался, помимо всего прочего, необычайным везением. Описано несколько случаев, когда он, повинуясь внутреннему голосу или стечению обстоятельств, избегал смерти. Один из таких случаев он описывал в беседах с соратниками. Обедая на передовой, он как будто услышал внутренний голос, повелевающий ему перейти в другое место. «Я встал и отошел на 20 метров, прихватив свой обед в котелке, снова сел и спокойно продолжил трапезу. Едва начав есть, я услышал взрыв в той части воронки, которую только что покинул. Шальная граната угодила именно в то место, где я только что обедал вместе со своими товарищами. Все они погибли». Способность чувствовать опасность на подсознательном уровне и эффективно ее избегать Гитлер демонстрировал и позднее, во время многочисленных покушений на его жизнь.
//-- Говорит Гитлер --//
   Что такое честь для немца?
   …Высшей моральной нормой для немца является честь. Уровень его личности и степень уважения к нему определяются тем, насколько развито у него чувство чести, и отсутствием своекорыстных побуждений. Не бояться ответственности за свои ошибки и упущения, обсуждать неприятные или даже постыдные для себя темы и делать надлежащие выводы, отстаивать, разумеется в уважительной форме, свое мнение перед старшим, если того требуют интересы сообщества или долг, преодолевать все препоны, добиваясь исполнения признанного правильным решения, вести борьбу с собственными слабостями и недостатками – это тоже требует стойкости и мужества. Выполнять свой долг – означает самоотверженно служить всему обществу. Скромность, высокая требовательность к себе, постоянная готовность пожертвовать собой – вот необходимые предпосылки для пользования теми привилегиями, которые полагаются в соответствии со званием и служебным положением. Честь подвержена нападкам извне. Любое оскорбление и любое сомнение в благородном образе мыслей затрагивают честь, за исключением тех случаев, когда оскорбителем выступает человек, не отвечающий за свои поступки. [42 - Кормилицын С. Адольф Гитлер. Взгляд из зеркала. СПб., 2004. С. 79–81.]

   Впрочем, это было позже, а пока, выжив после первого страшного сражения, он получил должность связного между штабом полка и передовыми позициями – стал самокатчиком – посыльным на велосипеде. Несмотря на то что это подразумевало довольно серьезный каждодневный риск, сам Адольф оценивал новое назначение весьма положительно. «Служба здесь немного почище, хотя и опаснее», – писал он приятелю с фронта.
   Командиры оценивали его как человека добросовестного, солидного и спокойного, несколько невоенного вида, который мало чем отличался от своих товарищей. Однополчане же очень скоро приклеили ему «ярлычок» чокнутого. Слишком уж необычной казалась им молчаливость Гитлера, его привычка, когда не было дел, с отсутствующим видом замирать в раздумьях, из которых его было не вырвать никакими силами. Впрочем, время от времени он становился чрезвычайно словоохотлив и разражался длинными тирадами, почти речами на тему своих мыслей. В большинстве их речь шла о его беспокойстве за победу, о врагах по ту сторону фронта и врагах в тылу. Дело в том, что на Гитлера сильно подействовала кайзеровская пропаганда, твердившая о международном заговоре против Германии. Наложившись на цветущий буйным цветом антисемитизм и нелюбовь к социал-демократам (стоит сказать, что многие активисты социал-демократической партии тоже были евреями), эта пропаганда дала необыкновенные всходы – Гитлер уверовал в «Теорию об ударе в спину» – в утверждение, что одновременно с врагами, выступающими против Германии открыто, есть и заговорщики, подтачивающие ее силы изнутри. «У каждого из нас одно желание, – писал он, – как можно быстрее рассчитаться с этими бандитами, чего бы это ни стоило, и чтобы те из нас, кому повезет снова вернуться на родину, увидели ее очищенной от всякой иноземщины, чтобы благодаря тем жертвам и страданиям, которые сотни тысяч из нас испытывают каждый день, и тем рекам крови, которые проливаются в борьбе с международным заговором врагов, мы не только разбили внешних врагов Германии, но чтобы рухнул и внутренний интернационализм».
   Речи эти настолько же лежали в русле официально насаждаемого мировоззрения, насколько и поведение Гитлера – в рамках устава. Он казался образцово усердным солдатом, сошедшим со страниц патриотического календаря или агитлистка. Естественно, что о горячей любви к нему однополчан не могло идти и речи. Они считали его больным на голову ефрейтором, мечтающим заработать еще одну нашивку. Он платил им тем же: интеллигентному, пуритански воспитанному Адольфу было тяжело вписаться в их среду – его шокировал казарменный юмор, вгоняли в краску разговоры о бабах и борделях. Поэтому на протяжении долгого времени Адольф оставался одиночкой, крепкая дружба не связывала его практически ни с кем.
   Впрочем, это никоим образом не умаляет его храбрости и заслуг. Известны случаи, когда он спас командира полка, буквально вытащив его из-под огня вражеского пулемета, сумел в одиночку захватить английский патруль, дотащил до немецких окопов раненого осколком ротного, под огнем добрался до артиллерийских позиций, предотвратив обстрел своей пехоты. Правда, верить можно далеко не всем рассказам, дошедшим из тех времен. Скажем, вошедший в хрестоматии Третьего рейха случай, когда Гитлер в одиночку обезоружил полсотни французов, – чистой воды фантастика из разряда отечественных хрестоматийных рассказов про Ленина и чернильницу.
   Но, как бы то ни было, в августе 1918 года он был награжден редкой для солдата наградой – Железным крестом первой степени. В представлении к награде было написано: «В условиях и позиционной, и маневренной войны он являл собой пример хладнокровия и мужества и всегда вызывался добровольцем, чтобы в самых тяжелых ситуациях с величайшей опасностью для жизни доставить необходимые распоряжения. Когда в тяжелых боях обрывались все линии связи, важнейшие сообщения, несмотря на все препятствия, доставлялись по назначению благодаря неутомимому и мужественному поведению Гитлера». Лестная рекомендация, не правда ли?
   Кстати, со временем его храбрость и умение по наитию избегать бессмысленной опасности снискали-таки ему авторитет среди фронтового братства. Он стал чем-то вроде полкового талисмана: однополчане были уверены, что если рядом Гитлер – ничего не случится. Нельзя не отметить, что это здорово ударило ему в голову, подкрепив тлевшую еще с детства мысль о своей избранности, присущую всем чересчур развитым и потому одиноким детям и молодым людям.
   Аналогичным образом укрепилась за годы войны и его уверенность в том, что внутренний заговор все-таки существует. Произошло это во время его пребывания в тылу осенью 1916 года, когда после легкого ранения в бедро он был направлен в лазарет под Берлином. В тылу он провел почти пять месяцев, и, по его собственному признанию, это было не лучшее время. Дело в том, что к этому моменту общий, объединивший всех немцев энтузиазм по поводу войны как-то схлынул, война превратилась в явление сугубо привычное и уже, честно говоря, набившее оскомину. Как следствие, что весьма характерно для военного времени, на поверхность всплыла разнообразная человеческая «пена» – обнаглевшие тыловики, с презрением относящиеся к тем, кто гниет в окопах, прожигатели жизни – сынки богатых родителей, политические агитаторы пораженческого толка. В принципе, настроение солдата, прибывшего на краткий срок с фронта, отлично описано у Эриха Марии Ремарка в романе «На Западном фронте без перемен». Для человека, подобного Гитлеру, находящегося целиком и полностью под влиянием фронтовых переживаний и военной пропаганды, эта картина должна была быть просто шокирующей. Особое раздражение вызвали у него социал-демократы, продолжавшие свою революционную агитацию, несмотря на тяжелое положение Германии. Их, а следовательно – евреев, Гитлер и посчитал главными виновниками происходящего. Насмотревшись на то, что творится в тылу, он пришел к выводу, что они и есть главные враги Германии. Эпитеты, которыми он награждает их в письмах и воспоминаниях, говорят о том, что эмоции Гитлера были более чем искренними: «паразиты», «пустомели» и «преступники» – лишь самые мягкие из прозвищ, которыми он награждал представителей левых сил. «Здесь уже не пахло тем духом, который господствовал еще у нас на фронте, – вспоминал он. – Здесь я впервые услышал то, что на фронте нам было совершенно неизвестно: похвальбу своей собственной трусостью! Сколько ни ворчали, как ни крепко бранились солдаты, это ничего общего не имело с отказом от исполнения своих обязанностей, а тем более с восхвалением трусости. О нет! На фронте трус все еще считался трусом и ничем другим. Труса на фронте по-прежнему клеймили всеобщим презрением, а к подлинным героям относились с преклонением. Здесь же, в госпитале, настроение уже было прямо противоположное. Здесь наибольшим успехом пользовались самые бессовестные болтуны, которые с помощью жалкого «красноречия» высмеивали мужество храброго солдата и восхваляли гнусную бесхарактерность трусов. Тон задавали несколько совершенно жалких субъектов. Один из них открыто хвастался тем, что он сам нарочно поранил себе руку у проволочных заграждений, чтобы попасть в лазарет. Несмотря на то что ранение было совершенно пустяковое, субъект этот находился в больнице уже давно, хотя все знали, что он попал сюда мошенническим путем. И что же? Этот негодяй нагло выставлял себя образцом высшего мужества и считал свой «подвиг» куда более ценным для родины, нежели геройская смерть честного солдата на фронте. Многие выслушивали эти речи молча, другие отходили в сторону, но иные открыто соглашались с ним. Меня прямо тошнило от этих речей, но сделать ничего нельзя было; субъект этот спокойно оставался в лазарете. Больничное начальство, конечно, прекрасно знало, кто этот субъект, и тем не менее ничего не предпринимало». Однако вскоре бравый ефрейтор с недолеченной раной вернулся на фронт: пребывание в тылу было ему в тягость. К тому же главное, о чем он в то время мечтал, была победа.
//-- Версия --//
   Гитлер был зомбирован на фронте [43 - Известия науки. www. inauka. ru.]
   В годы Первой мировой войны Гитлер был зомбирован. Это сенсационное утверждение принадлежит литератору-историку Дэвиду Льюису и доказывается в вышедшей в Европе его новой книге «Человек, который создал Гитлера».
   Автор приводит ранее неизвестные факты, согласно которым ведущий психолог Германии профессор Эдмунд Фостер в ноябре 1918 года провел над Шикльгрубером (настоящая фамилия Гитлера) серию психологических и гипнотических опытов. В результате у ефрейтора развился «комплекс собственной избранности».
   Зомбированию будущий фюрер подвергся в военном госпитале, куда поступил в октябре 1918 года в тяжелом психологическом состоянии: он внушил себе, что в результате газовой атаки потерял зрение. Хотя его глаза находились в полном физическом порядке, что было засвидетельствовано врачами, Гитлер считал себя полностью ослепшим. Доктор Фостер понял проблему пациента и решил вылечить его с помощью гипноза. Он заявил Гитлеру, что тот действительно ослеп, однако, будучи избранным самим провидением, способен усилием воли вернуть себе зрение. Профессору удалось заставить пациента поверить в себя, и Гитлер «прозрел». Это произвело на него столь сильное эмоциональное воздействие, что Гитлер навсегда поверил в свои сверхчеловеческие возможности.
   В середине 1933 года Эдмунд Фостер попытался опубликовать за границей психологический портрет канцлера Адольфа Гитлера и сообщить об особенностях своих опытов над ним. После этого профессор был ликвидирован гестапо.

   А победа казалась ближе, чем когда бы то ни было. В начале 1918 года Германия продиктовала свои условия в Брест-Литовске, а спустя немногим более месяца заключила Бухарестский договор с Румынией. Истощающая силы державы война на два фронта закончилась. Кто знает, чем обернулась бы победа в Германии в Первой мировой? Может статься, что национал-социалистическая партия не была бы основана вовсе или, будучи таки основана, так и осталась бы маленьким экстремистским кружком? Все говорило о том, что война вот-вот завершится, причем самым лучшим для Германии образом: немецкие войска стояли в 60 километрах от Парижа. Имперская пропаганда возвращала граждан к тому состоянию общенационального энтузиазма, которое было так заметно в начале войны. Гитлер ликовал: мечта его была близка к осуществлению. «Это были самые сильные впечатления в течение всей моей жизни, – записал он позже на страницах «Моей борьбы». – Самые сильные потому, что, как и в 1914 году, наши операции в 1918 года потеряли свой оборонительный характер и приняли характер наступательный. Через все наши окопы, через все наши войска прошел вздох облегчения. Теперь, наконец, после трех тяжелых лет выжидания на чужой земле в ужасающей обстановке, напоминающей ад, мы переходим в наступление и бьет час расплаты. Возликовали вновь наши победоносные батальоны. Последние бессмертные лавры вокруг наших овеянных победами знамен».
   Но силы Германии были уже подорваны. Не хватало ресурсов, фронт захлебывался кровью без подкрепления. Наступление замерло. Будь имперская военная машина более гибкой, этот момент можно было бы выбрать для заключения перемирия на не менее выгодных условиях, чем в Брест-Литовске. Или изыскать дополнительные резервы, провести тотальную мобилизацию и выиграть войну, до победы в которой оставались считанные шаги. Однако немецкое командование промедлило, и, осознав, что это первый и, может быть, единственный шанс для контрудара, Антанта в начале августа 1918 года перешла в наступление. В конце сентября стало ясно, что, если не заключить перемирие прямо сейчас, война будет проиграна. Переход от ожидания скорой победы к обреченности на поражение сильно ударил по всей Германии.
   Под удар попал и Адольф Гитлер: ситуация эта стала для него просто шоком. Тем не менее оружия он не сложил и с фанатическим упрямством продолжал надеяться на чудо, на то, что Германия тем не менее сможет выйти из войны достойно. Впрочем, закончить войну его заставило стечение обстоятельств: в бою на Ипре, в ночь на 14 октября, Гитлер попал под обстрел газовыми снарядами. Несколько часов спустя он практически ослеп, испытывал сильнейшую резь и боль в глазах и, естественно, был отправлен в лазарет.
   В этом лазарете он и встретил известие о конце войны и падении монархии. 10 ноября лазаретный священник сообщил раненым, что в Германии произошла революция, установлена республика и заключено перемирие. Гитлер описывает это так: «Почтенный старик весь дрожал, когда он говорил нам, что дом Гогенцоллернов должен был сложить с себя корону, что отечество наше стало «республикой» и что теперь нам остается только молить всевышнего, чтобы он ниспослал благословение на все эти перемены и чтобы он на будущие времена не оставил наш народ. В конце речи он счел своей обязанностью – по-видимому, это была его внутренняя потребность, которую он не в силах был превозмочь, – сказать хоть несколько слов о заслугах императорского дома в Пруссии, Померании, да и во всей Германии. Тут он не смог удержаться и тихо заплакал. В маленькой аудитории воцарилась глубокая тишина. Все были страшно огорчены и тронуты. Плакали, думается мне, все до единого человека. Оправившись, почтенный пастор продолжал. Теперь он должен нам сообщить, что войну мы вынуждены кончать, что мы потерпели окончательное поражение, что отечество наше вынуждено сдаться на милость победителей, что результат перемирия целиком будет зависеть от великодушия наших бывших противников, что мир не может быть иным, как очень тяжелым, и что, стало быть, и после заключения мира дорогому отечеству придется пройти через ряд самых тяжких испытаний. Тут я не выдержал. Я не мог оставаться в зале собрания ни одной минуты больше. В глазах опять потемнело, и я только ощупью смог пробраться в спальню и бросился на постель. Голова горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла. Со дня смерти своей матери я не плакал до сих пор ни разу. Но теперь я не мог больше, я – заплакал».
   Нужно сказать, что Гитлер, склонный вообще-то драматизировать на страницах своей книги, в беседах и в речах самые обыденные, простые моменты, в этот раз абсолютно правдив. Примерно такие же эмоции испытывал почти каждый фронтовик, каждый, кто числил себя патриотом. Офицер Генерального штаба Германии Хайнц Гудериан писал в ноябре 1918 года жене из Мюнхена: «Нет больше нашей прекрасной Германской империи. Негодяи втаптывают все в землю. Все понятия справедливости и порядка, долга и порядочности, похоже, уничтожены. Я только сожалею, что у меня нет здесь гражданского платья, чтобы не показывать рвущейся к власти толпе форму, которую я носил с честью двенадцать лет».
   Война закончилась поражением. Вместе с ней подошел к концу тот отрезок времени, на протяжении которого Адольф Гитлер оставался человеком, хотя и политически ориентированным, но не стремящимся лично включиться в политические игры. Поражение Германии выкристаллизовало в нем – маленьком, небесталанном, но, в принципе, весьма среднем человечке – те черты и стремления, которые сделали его фюрером, вождем самого известного в мире тоталитарного государства. Но и это не было бы столь уж важно, не предоставь ему судьба тех условий, в которых он смог эти черты применить и устремления реализовать.
   Не будь союзники настолько напуганы затянувшейся войной, не стремись они навеки обезвредить Германию, скорее всего, ничего особого не произошло бы. Не было бы ни цепочки политических кризисов, приведшей к власти Гитлера, ни «черного рейхсвера», ни Второй мировой. Однако члены Антанты, выставляя требования к проигравшей стороне, перегнули палку, превратив вполне законное для потерпевшего поражение противника наказание в виде репараций и частичной демилитаризации в позорную казнь. Германия, и без того истощенная войной, была ограблена. Несоответствие объема оборотных средств и их обеспечения породило гиперинфляцию. Резкое, буквально одномоментное закрытие военных заводов, сокращение армии и флота выплеснуло на неподготовленный к этому рынок такой объем рабочей силы, что безработица превысила всякие пределы. Объявления «Ищу работу любого рода» стали обычным делом, криминогенная обстановка обострилась сверх меры. Это, впрочем, и понятно: на улице, практически без средств к существованию оказались сотни тысяч озлобленных здоровых мужчин, профессионально умеющих держать в руках оружие. Страна, еще совсем недавно сильная и богатая, оказалась ввергнутой в нищету и беззаконие. Территориальные потери придали силу националистическим настроениям, переродившимся вскоре в ненависть ко всем «не немцам». Вместо безопасной, выхолощенной страны, задворок Европы, союзники создали пусть пока и слабого, но по-настоящему лютого, выжидающего своего часа врага. Для того чтобы этот час пробил, Германии не хватало совсем немногого – силы, способной взять власть и достичь поставленной цели – реванша.
   Вот в эту вот ситуацию и погружается с головой Адольф Гитлер – отставной ефрейтор с двумя нашивками «ранение», дважды кавалер Железного креста, обладатель грамоты «За храбрость перед лицом врага», человек, не слишком везучий, вспыльчивый и упрямый, начитанный, обладающий талантом художника и неплохим слухом. Обладающий своим взглядом на мир. На мир, который ему в ту пору совсем не нравился.

Подведем итоги?

Вот и разошлись пути наших двух персонажей, закончилось их поражавшее на первых порах сходство. Один стал солдатом, щитом и мечом в руках государства, другой – всецело предался силам, которые государство, существующий строй, социальный порядок стремились разрушить. Один верил в легенду об «ударе в спину», другой принадлежал к тем, кто, согласно этой легенде, как раз и нанес удар. Так что на этом этапе наши персонажи оказались по разные стороны баррикад. Хорошо еще, что в разных странах. И роднит их, пожалуй, в этот момент только одно: и тот и другой полностью сформировали свое мировоззрение, осознали с чем и за что им предстоит бороться. Хотя о цене, которую придется заплатить за победу, еще не догадывались ни тот ни другой.

IV
На ступенях к власти

Вслед за Лениным, рядом с Лениным, вместо Ленина

   Мне пришлось столкнуться с ним по вопросу о материалах газеты «Правда». На мой взгляд, редакция поступала неблагородно, ведя нечестную борьбу против новой власти. Я указывал ему на факты, на статьи, где совершенно искажалась истина. Помню, я очень горячился, переходя то с русского языка на грузинский, то с грузинского на русский. Слушая меня, он часто улыбался, и улыбка эта казалась даже добродушной./…/В своем разговоре я даже бросил такую резкую фразу:
   – Почему вы свою газету называете «Правда»? Лучше бы назвали ее «Ложь». Это название ей больше подходит, если она допускает откровенный цинизм.
   На это он довольно остроумно ответил по-грузински:
   – Тогда это название было бы правдой, а я ее не люблю.
Д. Сагирашвили. Сталин

   Ссылка в Туруханский край оказалась для Сталина тяжелым испытанием. За четыре года ссылки не раз приключались с ним случаи, когда отдать Богу душу было проще, чем выжить. Но так сложилось, что все происходившее с ним оборачивалось ему же на пользу. Так, несмотря на тяжелейшие условия жизни, которые, по идее, должны были доконать ссыльного, он, напротив, выздоровел, избавился от подхваченного еще Бог весть когда туберкулеза. Правда, были и неприятности. Так, он рассорился в пух и прах со своим соратником по партии, соруководителем «Русского бюро» РСДРП Яковом Свердловым. Почему? Честно говоря, неизвестно. О происшедшем можно судить только по письмам Свердлова жене да по паре исторических анекдотов. Сперва Свердлов писал домой, что его сосед по ссылке «парень хороший, но слишком большой индивидуалист», потом – что «с товарищем мы не сошлись характерами и почти не разговариваем», а потом – что «товарищ оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись» [44 - Прудникова Е. Иосиф Джугашвили. С. 105–106.]. Впрочем, поводов для ссор могло оказаться множество: Сталин был раздражен как тем, что происходит с ним, так и тем, как обстоят дела в партии, поэтому любое замечание на политическую тему было вполне способно вывести его из себя. А может быть, проблема была в том, что соратники выслали деньги из партийной кассы на двоих, а Свердлов присвоил себе всю сумму, – такой вывод тоже можно сделать, основываясь на паре реплик Сталина. Короче говоря, по прошествии почти ста лет – не разберешь, в чем там было дело.
   Правда, знаменитый исторический анекдот гласит, что, чтобы не дежурить по очереди на кухне, Сталин специально делал обед несъедобным. А когда Сталину хотелось съесть двойную порцию супа, приготовленного Свердловым, он, отведав из своей тарелки, плевал в тарелку партийного друга. Тот, естественно, есть такой суп не мог, и суп с плевком доставался Сталину. Но анекдот анекдотом и остается, и приведен тут просто ради удовольствия процитировать очередную байку, ставшую в конечном счете мифом, всерьез упоминаемым в газетных статьях.
   Описывать сибирские приключения Сталина – дело неблагодарное. Легенд и баек об этом периоде его жизни масса, и правду из-под этого нагромождения выдумки извлекать – задача не из легких. Будет тут и рассказ про двухметровых осетров, что ловил ссыльный прямо в проруби, и любимая самим Иосифом Виссарионовичем история про попытку совместного со Свердловым побега. Но где заканчивается вымысел и начинается быль – не разберешь. Уж больно комично выглядит история, скажем, о Свердлове в корзине белья. Но, как бы там ни было, ссылка катилась к концу. Причем катилась под доносившийся с запада гром пушек: Россия прочно увязла в мировой войне. Настолько прочно, что какой-то светлой голове пришло в голову направить на передовую всех ссыльных. Что это было – глупость или предательство, нынче уже и не узнаешь. Вы только представьте себе: государство само решило предоставить осужденным по политическим статьям возможность «порезвиться» в действующей армии! И вот уже ссыльных загружают в эшелон и отправляют на запад. В том числе и Иосифа. Кто решил его, сухорукого, рекрутировать в солдаты – загадка. Но можно предполагать, что сам Сталин свое увечье демонстрировать не спешил. Еще бы, ведь это был шанс вырваться из Курейки, да еще за казенный счет! Как написано в его официальной биографии: «В декабре 1916 года Сталин, мобилизованный в армию, по этапу направляется в г. Красноярск, а затем в г. Ачинск. Здесь его застает весть о Февральской революции. В начале марта 1917 года Сталин выезжает из Ачинска, с пути шлет приветственную телеграмму Ленину в Швейцарию. 12 марта 1917 года Сталин, мужественно перенеся все невзгоды туруханской ссылки, снова оказывается в Питере – революционной столице России. ЦК партии поручает Сталину руководство газетой «Правда»» [45 - Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. С. 56–57.].

   Эту байку вспоминают Феликс Чуев и Александр Голованов. Чуев вспоминает, что «Сталин бежал из ссылки со Свердловым. Свердлов был в корзине с бельем. Встречный жандарм хотел проткнуть корзину штыком. Сталину тогда удалось уладить дела, дав «на лапу» жандарму» ( Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 145). А Голованов приводит более развернутый вариант: «Мне запомнился его рассказ о совместном побеге с Я. М. Свердловым. Жили они в разных селениях. Сев незаметно на пароход у своего поселка, Сталин вышел на палубу, когда пароход пристал к пристани селения, откуда должен был бежать Свердлов. Свердлова он нигде не увидел, но шла погрузка багажа. Грузчики несли большую бельевую корзину. Жандармы попробовали поднять эту корзину, и она оказалась весьма тяжелой. Потребовали ее вскрыть, а когда получили отказ, решили проткнуть эту корзину штыками. Корзину в конце концов пришлось открыть, и из-под белья был извлечен Свердлов. Сталин продолжал побег один» (Голованов А. Дальняя бомбардировочная. М., 2004. Цит. по: http://militera.lib.ru).

   В принципе, все тут правда, кроме некоторых умолчаний. Большинство ссыльных так-таки отправились на фронт, а Сталину, оставленному «на гражданке» из-за его покалеченной руки, предложили провести остаток ссылки в Ачинске. В самом деле, не везти же его за казенный счет обратно, когда до окончания срока осталось меньше полугода!? Там он и встретил известие о том, что в Питере случилось необычайное событие – революция. Ну и к руководству «Правдой» его допустили по прибытии в Петроград, мягко говоря, со скрипом, равно как со скрипом допустили его и в состав ЦК. Не горело желанием питерское руководство РСДРП делиться властью с чужаком, которого все уже успели позабыть за четыре года. Но, с другой стороны, это был человек Ленина, так что просто отодвинуть его в сторону не получалось.
   Меньше месяца спустя в Питер прибыл Ленин. Очень странно, как по прошествии лет складываются официальные и неофициальные версии. Ведь еще полтора десятка лет назад утверждение о пресловутом опломбированном вагоне звучало как невероятная крамола, а сегодня мы говорим об этом спокойно, как о факте… Но что ни говори, а вагон и правда был опломбирован, и мы не можем отрицать, что «спецдоставка» в страну лидера радикально настроенной партии, еще совсем недавно сотрясавшей страну своими «эксами» и политическими убийствами, была операцией зарубежных спецслужб.

   Сегодня это уже не оспаривается, историков волнует другой вопрос: чьих спецслужб – немецких или английских? (См. Стариков Н. Кто убил Российскую империю. М., 2006.)

   Итак, Ленин прибыл. Сталин в компании членов ЦК и делегации рабочих встретил его на станции Белоостров, вскрыл пресловутый запломбированный вагон и доехал вместе с учителем до Финляндского вокзала. Была произнесена знаменитая речь с броневика, и дальше история покатилась по известным всем со школьной скамьи рельсам. Не будем описывать внутрипартийную борьбу, политические танцы вокруг лозунга «Вся власть Советам» и «Апрельских тезисов». В конце концов, мы говорим не о революции, а о Сталине. Скажем только, что Иосиф, отчасти неожиданно для себя, оказался во главе партии, переставшей разделяться на русское и зарубежное отделение. Фактически стал вторым лицом в руководстве РСДРП (б). Как писал он сам, в это время он «впервые научился понимать, что значит быть одним из руководителей великой партии рабочего класса. Там, в кругу русских рабочих – освободителей угнетенных народов и застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, – я получил свое третье боевое революционное крещение. Там, в России, под руководством Ленина, я стал одним из мастеров революции» [46 - Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. С. 61.]. Но позицию «мастера революции» нужно было еще отстоять. Немногословный грузин, конечно, оставался ключевой фигурой, принимал важные решения, организовывал работу, но не был столь яркой публичной фигурой, как «главные революционеры» того времени. Что мог он противопоставить красноречию и пылу Льва Троцкого, усиленно тянущего одеяло на себя? Как описывал на ту пору Троцкого Емельян Ярославский: «Вероятно, многие видели довольно широко распространенный снимок юноши Троцкого, когда его отправляли в первую ссылку в Сибирь; эта буйная шевелюра, эти характерные губы и высокий лоб. Под этой шевелюрой, под этим высоким лбом уже тогда кипел бурный поток образов, мыслей, настроений, иногда увлекавших тов. Троцкого несколько в сторону от большой исторической дороги, заставлявших его иногда выбирать или слишком далекие обходные пути, или, наоборот, идти неустрашимо напролом там, где нельзя было пройти. Но во всех этих исканиях перед нами был глубочайше преданный революции человек, выросший для роли трибуна, с остро отточенным и гибким, как сталь, языком, разящим противников, и пером, пригоршнями художественных перлов рассыпающим богатство мысли» [47 - Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций // www.1917. com.]. Иными словами, цитируя Анри Барбюса, «он слишком любит говорить. Он опьяняется звуками собственного голоса. Он декламирует даже с глазу на глаз, даже наедине с самим собой./…/Словом, этот человек обладает данными адвоката, полемиста, художественного критика, журналиста, – но не государственного человека» [48 - Барбюс А. Сталин. Человек, через которого открывается мир. М.,1936.]. Он был безумно популярен в массах как до, так и после революции, его портреты встречались на каждом шагу. Когда о возвеличивании Ленина и уж тем более

   Троцкий Лев Давыдович (1879–1940) (настоящее имя – Бронштейн Лейба Давидович) – политический и государственный деятель. В социал-демократическом движении с 1896 года, с 1904 года выступал за объединение фракций большевиков и меньшевиков. В ходе революции 1905–1907 годов фактический лидер Петербургского совета рабочих депутатов, редактор его «Известий». Принадлежал к наиболее радикальному крылу в РСДРП. В 1908–1912 годах редактор газеты «Правда». В 1917 году председатель Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, один из руководителей Октябрьского переворота. В октябре 1917 года и в 1919–1926 годах член Политбюро ЦК. В 1917–1918 годах нарком по иностранным делам; в 1918–1925 годах нарком по военным делам, председатель Реввоенсовета Республики; один из создателей Красной Армии. В 1924 году его взгляды объявлены «мелкобуржуазным уклоном» в РКП(б). В 1927 году исключен из партии, выслан в Алма-Ату, в 1929 году – за границу. Инициатор создания так называемого 4-го Интернационала (1938). Убит в Мексике агентом НКВД испанцем Р. Меркадером. Автор работ по истории революционного движения в России, литературно-критических статей, воспоминаний «Моя жизнь» (Берлин, 1930).

   Ярославский Емельян Михайлович (1878–1943) (настоящее имя – Губельман Миней Израилевич) – политический деятель, академик АН СССР (1939). В 1921–1922 годах секретарь ЦК, в 1923–1934 годах член Президиума и секретарь ЦК ВКП (б). Член ЦК партии в 1921–1923 годах. Известен как активный борец с религией.

   Сталина не шло еще никакой речи, когда еще никто не выдумал имени Ленинград, в его честь переименовали Гатчину, в одночасье ставшую Троцком. Одним словом, это был харизматический лидер с замашками будущего тирана, большой теоретик, блестящий оратор и не меньший «отморозок», чем сам Сталин. Достаточно ознакомиться с его методами по поддержанию дисциплины в армейских рядах – и диагноз ему уже поставлен. Добавим к этому свойственную многим представителям еврейского народа, как это называл Лев Гумилев, пассионарность, идею фикс о «перманентной революции», толкавшую Троцкого все вперед и вперед, и поймем, что соперник Сталину достался что надо.
   На фоне такой яркой, хоть и, по большей части, никчемной личности, Иосиф Сталин, просто занимавшийся порученным ему делом, не смотрелся вообще. Счастье для него, что Ленин по-прежнему рассматривал «пламенного колхидца» как своего, верного человека. А Троцкому доверял не вполне. Поэтому позиции Сталина были устойчивы, и он платил учителю за это несомненной преданностью. Собственно, неизвестно, как сложилась бы история, если бы не осторожность Сталина, не позволившего Ленину совершить неверный шаг – попытаться превратить судебный процесс в трибуну. В июле 1917 выплыли наружу сведения, что большевики получили средства от правительства Германии. Разразился грандиозный скандал, Ленину было предъявлено обвинение в шпионаже, многие большевики оказались за решеткой. Ленин рвался сам явиться на суд, но Сталин охладил его порыв, объяснив, что, сдавшегося властям, его могут и не довести до суда, а аккуратно пристрелить где-нибудь «при попытке к бегству». И уговорил скрыться. Именно Сталин лично соскабливал с ленинского подбородка знаменитую бородку-клинышек, отправляя учителя в Разлив. И Сталин, а не Троцкий, выступал на VI съезде партии с отчетным докладом ЦК вместо Ленина. Но, с другой стороны, по-византийски хитрый, Ильич не изгонял Троцкого из партийного руководства: он был чрезвычайно полезен для того, чтобы уравновешивать Сталина. Проще говоря, «разделяй и властвуй» в самом что ни на есть классическом варианте. Именно поэтому так распределились впоследствии должности – Сталин стал неофициальным заместителем Ленина, членом Политбюро партии, «цепным псом ЦК», а Троцкий – заместителем официальным: замом председателя Совнаркома.
   Да и Троцкого сложившаяся система отношений более чем устраивала. «Нет никакого сомнения в том, что для текущих дел Ленину было во многих случаях удобнее опираться на Сталина, Зиновьева или Каменева, чем на меня. Озабоченный неизменно сбережением своего и чужого времени, Ленин старался к минимуму сводить расход сил на преодоление внутренних трений. У меня были свои взгляды, свои методы работы, свои приемы для осуществления уже принятых решений. Ленин достаточно знал это и умел уважать. Именно поэтому он слишком хорошо понимал, что я не гожусь для поручений. Там, где ему нужны были повседневные исполнители его заданий, он обращался к другим» [49 - Троцкий Л. Моя жизнь. М., 2001. С. 464.], – писал он в мемуарах. Ну а Ленин и не стремился давать ему поручения – опасался.
   Наверное, высшее доверие, о каком может идти речь, было оказано Лениным Сталину, когда Иосиф был привлечен к планированию Октябрьского восстания. И, надо сказать, план был разработан отменно: захват власти, произведенный ценой всего шести человеческих жизней, – это что-то невиданное в истории революций.
   Итак, остановимся на секунду. Просто для того, чтобы подвести определенный итог. Большевики захватили власть; кем же теперь станет Сталин? Какое место займет он в партийной иерархии? А место оказалось значительным. К концу октября 1917 года Сталин был членом Политбюро ЦК партии, членом ВЦИК, народным комиссаром по делам национальностей, под его контролем было большинство большевистских газет. Причем любители рисовать его полуграмотным грузином врут, не краснея: его перу принадлежит весьма большое число «судьбоносных» документов эпохи, множество статей в СМИ, за ним – десятки докладов на самых разных собраниях. Будь он безграмотным грузином – такого объема работы он не потянул бы. Ленин не зря сделал на него ставку.
//-- Говорит Сталин --//
   Октябрьский переворот [50 - Сталин И. Октябрьский переворот // Правда. 1918. № 241.]
   Наиболее важными событиями, ускорившими Октябрьское восстание, явились: намерение Временного правительства (после сдачи Риги) сдать Петроград; подготовка правительства Керенского к переезду в Москву; решение командного состава старой армии перебросить весь гарнизон Петрограда на фронт, оставив столицу беззащитной, и, наконец, лихорадочная работа черного съезда, во главе с Родзянко, в Москве – работа по организации контрреволюции. Все это в связи с возрастающей хозяйственной разрухой и с нежеланием фронта продолжать войну определило неизбежность быстрого и строго организованного восстания как единственного выхода из создавшегося положения.
   Уже с конца сентября ЦК партии большевиков решил мобилизовать все силы партии для организации успешного восстания. В этих целях ЦК решил организовать Военно-революционный комитет в Питере, добиться оставления петроградского гарнизона в столице и созвать Всероссийский съезд Советов. Такой съезд мог быть единственным преемником власти. Предварительное завоевание наиболее влиятельных в тылу и на фронте Советов депутатов Москвы и Петрограда безусловно входило в общий план организации восстания.
   Центральный орган партии «Рабочий Путь», подчиняясь указаниям ЦК, стал открыто призывать к восстанию, подготовляя рабочих и крестьян к решительному бою.
   Первая открытая стычка с Временным правительством произошла на почве закрытия большевистской газеты «Рабочий Путь». Распоряжением Временного правительства газета была закрыта. Распоряжением же Военно-революционного комитета она была революционным путем открыта. Печати были сорваны, комиссары Временного правительства были сняты с постов. Это было 24 октября.
   24 октября в целом ряде важнейших государственных учреждений комиссары Военно-революционного комитета силой удаляли представителей Временного правительства, в результате чего эти учреждения оказались в руках Военно-революционного комитета, и весь аппарат Временного правительства был дезорганизован. За этот день (24 октября) весь гарнизон, все полки в Петрограде решительно перешли на сторону Военно-революционного комитета – за исключением только некоторых юнкерских школ и броневого дивизиона. В поведении Временного правительства замечалась нерешительность. Только вечером оно стало занимать мосты ударными батальонами, успев развести некоторые из них. В ответ на это Военно-революционный комитет двинул матросов и выборгских красногвардейцев, которые, сняв ударные батальоны и разогнав их, сами заняли мосты. С этого момента началось открытое восстание. Целый ряд наших полков был двинут с заданием окружить кольцом весь участок, занимаемый штабом и Зимним дворцом. В Зимнем дворце заседало Временное правительство. Переход броневого дивизиона на сторону Военно-революционного комитета (поздно ночью 24 октября) ускорил благоприятный исход восстания.
   25 октября открылся съезд Советов, которому и была передана Военно-революционным комитетом завоеванная власть.
   Рано утром 26 октября, после обстрела «Авророй» Зимнего дворца и штаба, после перестрелки между советскими войсками и юнкерами перед Зимним дворцом, Временное правительство сдалось.
   Вдохновителем переворота от начала до конца был ЦК партии во главе с товарищем Лениным. Владимир Ильич жил тогда в Петрограде, на Выборгской стороне, на конспиративной квартире. 24 октября, вечером, он был вызван в Смольный для руководства движением.
   Выдающуюся роль в Октябрьском восстании сыграли балтийские матросы и красногвардейцы с Выборгской стороны. При необычайной смелости этих людей роль петроградского гарнизона свелась главным образом к моральной и отчасти военной поддержке передовых бойцов.

   Между тем ставшую советской Россию постепенно накрывало мутным валом гражданской войны. Большую неразбериху в идеологиях и интересах, чем в послереволюционные годы, сложно себе представить. Кто-то поднимал красный флаг и выступал на стороне свежеобразованной Белой гвардии, кто-то, напротив, шел с имперскими флагами и лозунгом «за революцию», пытались выжить в Сибири восставшие «по ошибке» чехи, старались урвать себе кусок территорий побольше поляки. И на фоне всего этого безобразия продолжалась Первая мировая. Война в условиях разложившейся до анархии армии, обнаглевшего «окопного братства», не то что нехватки, а попросту отсутствия ресурсов для ведения боевых действий. В этих условиях необходим был мир, причем как можно скорее. И мир был заключен – попирающий все дореволюционные договоренности, предательский по отношению к союзникам, сепаратный, но позволяющий выжить. Правда, ситуацию чуть не довел до смертельной не кто иной, как Лев Троцкий. Этот высоколобый интеллигент-говорун, носившийся, как курица с яйцами, со своей теорией «перманентной революции», гласящей, что революция должна развиваться до тех пор, пока она не охватит весь мир, прибыв на переговоры с немцами, заявил, что Россия не собирается заключать мирный договор, а просто не будет вести боевых действий. Можно себе представить, как обрадовалось немецкое командование, увидев повод безнаказанно отхватить еще кусок российской земли! Но ситуацию в конце концов выправили, и договор, пусть и на кабальных условиях, заключили. Удивительно, что Троцкий после этого не просто остался в живых, но и сохранил все свое влияние: в революционные годы жизни лишали и за меньшие грехи, а тут дело попахивало откровенным предательством. Впрочем, он был слишком популярной и значимой личностью на то время, чтобы применить к нему «способ Меркадера».
   Из того времени, кстати, родом и открытое противостояние между Троцким и Сталиным. Первый требовал продолжения революции, ее вывода за пределы России, перехода к революции мировой. Второй настаивал на том, чтобы сперва завершить революцию в отдельно взятой стране. Теоретик Троцкий не желал слушать доводов практика
   Сталина, организатор Сталин с изумлением внимал непрактичным речам Троцкого. На самом деле тут и не поймешь, что к добру, что к худу. Итоги сталинского варианта мы видим вокруг себя, а пойди все так, как хотелось Льву Давыдовичу, – и революция захлебнулась бы в кратчайшие сроки. Кто знает, как пошла бы история дальше?
   Между тем, даже когда угроза с запада была на время ликвидирована, внутренняя неразбериха все еще представляла собой серьезную опасность. И Ленин, судя по всему, не раз и не два благодарил судьбу за то, что она послала ему грузина – «волшебника», способного организовать практически все что угодно. Куда только не отправлялся Сталин в ближайшие годы в качестве чрезвычайного уполномоченного ВЦИК! Сперва – на юг России, организовывать заготовку и вывоз хлеба с Северного Кавказа, а попутно – организовывать оборону Царицына. Оттуда он телеграфирует Ленину: «Дело осложняется тем, что штаб Северокавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши «специалисты» психологически не способны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как «штабные» работники, умеющие лишь «чертить чертежи» и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям. и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости» [51 - Барбюс А. Сталин. Человек, через которого открывается мир. М.,1936.]. Ленин же дает ему полный карт-бланш: «навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся». И Сталин берется за дело. В кратчайшие сроки в Царицыне начинает работать местный реввоенсовет и ЧК, как будто из ниоткуда появляется регулярная армия. Ни местная буржуазия, ни противники большевиков не смели больше поднять голову. Сталину-то что? Он привык организовывать, утрясать, согласовывать, искать выходы. И сколько при этом потребуется жертв, его нисколько не интересовало. Потому что он и смолоду-то не слишком ценил человеческую жизнь, а в условиях революции перестал об этом задумываться вовсе. Впрочем, если верить его современникам, по сравнению с Троцким Сталин был просто ангелом: не было у него в глазах эдакого, знаете ли, просветленного фанатизма, свойственного Льву Давыдовичу.
   В ближайшие несколько лет его носило по всем фронтам, где только ни запахнет жареным. В ноябре 1918-го он стал председателем Военного Совета Украинского фронта, потом – заместителем Ленина в Совете рабоче-крестьянской обороны, останавливал наступление
   Колчака под Пермью и организовывал отпор польскому наступлению под Смоленском, организовывал оборону Петрограда, когда ему угрожали войска Юденича. И частенько, выполняя очередное ленинское задание, Сталин наступал «на мозоль» наркому по военным делам Льву Троцкому. Анри Барбюс описывает это так: «Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округов, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначащую надпись на телеграмме: «Не принимать во внимание». Так что в конце концов тот понял, что имеет дело не с «трюмным матросом революции», а с опаснейшим противником».
   И тем более опасным, что он постепенно поднимался все выше и выше в партийной иерархии. На VIII съезде партии он был избран членом Политбюро и Оргбюро, по предложению Ленина – назначен народным комиссаром государственного контроля (с 1920 году – нарком рабоче-крестьянской инспекции), а в апреле 1922 года избран генеральным секретарем ЦК партии. Правда, на ту пору должность генсека носила скорее технический характер, но все равно власти давала немало.
   В частности, именно как генеральный секретарь Сталин возглавлял политическое и хозяйственное руководство страной во время болезни и после смерти Ленина.
   Первый удар случился с Лениным 25 мая 1922 года: у него нарушилась речь, была легко парализована правая сторона тела. Надо сказать, что Ильич ожидал подобного исхода: от инсульта примерно в том же возрасте скончался его отец. Поэтому он загодя обратился к Сталину с просьбой настолько деликатной, что с ней можно обратиться только к ближайшему ученику – в случае инсульта дать ему яд. Когда же беда случилась, он потребовал от Иосифа выполнить обещание. Сестра Ленина – Мария Ульянова – вспоминает об этом так: «В. И. решил тогда, что все кончено него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В. И. действительно минут пять, не больше. И, когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В. И. просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В. И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В. И., и Сталин вернулся снова к В. И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно и время исполнить его просьбу не пришло. В. И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину: «Лукавите?». – «Когда же Вы видели, чтобы я лукавил?», – ответил ему Сталин. Они расстались и не виделись до тех пор, пока В. И. не стал поправляться и ему не были разрешены свидания с товарищами.
   В это время Сталин бывал у него чаще других. Он приехал первым к В. И., Ильич встречал его дружески, шутил, смеялся, требовал, чтобы я угощала Сталина, принесла вина и пр. В этот и дальнейшие приезды они говорили и о Троцком; говорили при мне, и видно было, что тут Ильич был со Сталиным против Троцкого. Как-то обсуждался вопрос о том, чтобы пригласить Троцкого к Ильичу. Это носило характер дипломатии. Такой же характер носило и предложение, сделанное Троцкому о том, чтобы ему быть заместителем Ленина по Совнаркому. В этот период к В. И. приезжал и Каменев, Бухарин, но Зиновьева не было ни разу, и, насколько я знаю, В. И. ни разу не высказывал желания видеть его» [52 - Добрюха Н. Ленин сам отрекся от власти // Российская газета. 2002. 14 дек.]. Показательно, не так ли? Позволяет судить о степени доверия.
   Четыре месяца Сталин старательно «прикрывал» Ленина, выполняя по возможности его функции в партии, взяв на себя ответственность за обеспечение ухода и лечения. Ученик был действительно благодарен учителю, испытывал к нему теплые чувства, искреннюю привязанность. Но инсульт – болезнь коварная: даже выздоровев, человек не становится таким, как прежде. Коснулись изменения и личности Ильича: он стал еще более подозрительным, чем раньше, раздражительным, нервным. Утратив фактическую власть, он ощущал себя в унизительном положении: одного только морального авторитета в партии ему, всю жизнь стремившемуся наверх, было мало. Но восстановить свое положение ему уже было не суждено: 16 декабря с ним случается второй удар. Соратники по партии вспомнили, как заботился о Ленине Сталин после первого инсульта, и решили: пусть это станет правилом. Так что с середины декабря на Иосифе оказывается персональная ответственность за обеспечение лечения Ленина и, в частности, за обеспечение его покоя – ограничение общения, переписки и пр. Это не было, как теперь любят писать, стремлением Сталина «спрятать» Ленина от партии – решение было подтверждено врачами. Повторюсь: он и правда любил и почитал своего учителя. Со всем пылом и почтением, свойственным кавказскому человеку, привыкшему, что слово «Учитель» значит намного больше, чем это можно выразить по-русски.
   К Рождеству Ленин снова смог говорить и вновь завел разговор о яде, но Сталин выполнять давнее обещание отказался. Это еще более усилило подозрительность и раздражительность Ленина. Он к этому времени был уже, мягко говоря, не совсем адекватен. То есть разум его все еще оставался светлым, но эмоции свои он уже не контролировал. А тут еще, как назло, произошел конфликт между Сталиным и Крупской. Сталин слова о персональной ответственности воспринял всерьез, поэтому когда врачи ограничили рабочее время Ильича всего пятью минутами за раз, он стал строго следить, чтобы срок этот выдерживался, а больной не переутомлялся. Но Надежда Крупская считала, что по праву супруги у нее есть монополия на Ленина и это ей решать, когда, как и сколько работать ее мужу. Теперь представьте себя на месте преданного ученика, который видит, как жена учителя целенаправленно сводит его в могилу. Представляете, что после очередного нарушения режима мог сказать Крупской Сталин? Вот и готов конфликт. Сцена, судя по всему, была безобразная. По крайней мере, так представляется, когда читаешь письмо Крупской Каменеву: «Лев Борисыч, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и, во всяком случае, лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию, как более близким товарищам В. И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая и нервы напряжены у меня до крайности» [53 - Капченко Н. Политическая биография Сталина (1879–1924). Тверь, 2004. Т. 1. С. 649–650.].
   А Ленин, напомню, уже далеко не адекватен. И вот уже появляется написанное под диктовку пресловутое «Завещание» – письмо к съезду партии, породившее столько легенд.
   В письме подробно расписывалось, что, на взгляд Ленина, может представлять опасность для партии, какие тенденции могут быть особенно разрушительными, кто из партийных руководителей ни в коем случае не должен встать у руля.
   Что интересно, не только о Сталине шла в нем речь, как считают многие. Ленин со свойственной ему язвительностью «утоптал» многих из партийного руководства. Досталось и Троцкому за его «небольшевизм», и Зиновьеву с Каменевым Ильич припомнил октябрьский саботаж революции. При этом Троцкому влетело еще за чрезмерную самоуверенность, а Сталину – за чрезмерную властность. Отношения между ними, пишет он, обострились настолько, что стали опасны для партии. Все вроде бы верно, но это письмо человека, уже слегка повредившегося в рассудке: предостерегая делегатов съезда от раскола партии, он не понимал, что его письмо и стало бы причиной нового раскола. Ну и напоследок, он диктует приписку: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение» [54 - Ленин В. Полное собрание сочинений. М., 1973. Т. 45. С. 345.]. Мелковат аргумент, но умирающий и постепенно сходящий с ума Ильич не может простить Сталину обиды супруги.
   К слову сказать, сам Сталин тот разговор с Крупской вспоминает как весьма мирный и вовсе не оскорбительный. В своей записке к Ленину он пишет: «Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: «Врачи запретили давать Ильичу политиформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича» и пр. Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть. Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят» [55 - www. stalin. su.]. Да и ленинскую обиду на него он воспринял с пониманием: «Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь. Я – не медик. Я – политик. Я – Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская – член партии. Раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость» [56 - Там же.].
   Надо сказать, что с таким учеником, как Сталин, раскола партии Ленин мог не бояться. Первое, что тот сделал, – это засекретил письмо, ознакомив с ним только членов Политбюро, вынесших вердикт о невозможности его оглашения. Второе – принялся всеми силами предотвращать возможный раскол. Кто назван в письме опасным кроме него? Вот все они и пойдут под нож. Потому что он – ученик Ленина и продолжит его дело, а левые, правые, да какие угодно «уклонисты» должны быть сметены с поля. И первым делом он принимается за человека, раздражавшего его хуже горькой редьки, – за Троцкого. Чтобы свалить столь значительную фигуру, Сталину пришлось войти в коалицию с другими соперниками «трибуна революции» – Зиновьевым и Каменевым.
   Нужно признать, что Троцкий со своим стремлением так-таки довести революцию до ее логического конца был и правда опасен. Он имел огромное влияние в армии, обладал авторитетом среди части партийцев. Мало того, в конце 1923 года возникла реальная опасность, что он прибегнет к своим ресурсам и возможностям для захвата власти. Все было готово для государственного переворота. И единственное, что остановило Троцкого, – так это опасность, что ему ударит в спину Тухачевский. У маршала были давние разногласия с наркомом, начавшиеся с вопроса о правах военспецов и красных командиров. Троцкому не простили его ставки на царских военных специалистов.
   Но время прижать противника «к ногтю» еще не настало. Как ни странно, Сталин боялся – да, именно боялся! – что Ленину это может не понравиться.
   Ленин умер 21 января 1924 года. Для тех, кто окружал его, несмотря на то что такой исход был предрешен уже давно, это оказалось настоящей трагедией. И в первую очередь – для Сталина. Прощальная речь ученика была больше похожа на клятву в верности учителю: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!»

   Тухачевский Михаил Николаевич (1893–1937) – советский полководец, Маршал Советского Союза (1935). Участвовал в Первой мировой войне в чине поручика. После Октябрьской революции перешел на сторону советской власти, в 1918 году вступил в партию большевиков. С мая 1918 года – военный комиссар обороны Московского района, в июне – декабре командовал 1-й армией Восточного фронта. В декабре 1918 года – январе 1919 года – помощник командующего Южным фронтом, в январе – марте 1919 года – командующий 8-й армией Южного фронта, с апреля по ноябрь – командующий 5-й армией Восточного фронта. В январе – апреле 1920 года – командующий Кавказским фронтом, в апреле 1920 года – августе 1921 года во время советско-польской войны командовал Западным фронтом. В 1921 году подавлял Кронштадтское востание. С января 1922 года по апрель 1924 года – командующий Западным фронтом. Помощник, а с июля 1925 года по май 1928 года – начальник Штаба РККА, принимал активное участие в проведении военной реформы 1924–1925 годов С мая 1928 года – командующий войсками Ленинградского военного округа. С 1931 года – заместитель наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета СССР, начальник вооружений РККА, с 1934 года – заместитель наркома обороны, с 1936 года – первый заместитель наркома обороны и начальник управления боевой подготовки. В 1937 году расстрелян как участник антисоветского заговора в РККА.

//-- Говорит Сталин --//
   Речь на II съезде Советов [57 - Правда. 1924. № 23.]
   Товарищи! Мы, коммунисты, – люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы – те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше, как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии. Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны неимоверных лишений и героических усилий – вот кто, прежде всего, должны быть членами такой партии. Вот почему партия ленинцев, партия коммунистов, называется вместе с тем партией рабочего класса.
   УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ДЕРЖАТЬ ВЫСОКО И ХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ ВЕЛИКОЕ ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ПАРТИИ. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
   25 лет пестовал товарищ Ленин нашу партию и выпестовал ее, как самую крепкую и самую закаленную в мире рабочую партию. Удары царизма и его опричников, бешенство буржуазии и помещиков, вооруженные нападения Колчака и Деникина, вооруженное вмешательство Англии и Франции, ложь и клевета стоустой буржуазной печати – все эти скорпионы неизменно падали на голову нашей партии на протяжении четверти века. Но наша партия стояла, как утес, отражая бесчисленные удары врагов и ведя рабочий класс вперед, к победе. В жестоких боях выковала наша партия единство и сплоченность своих рядов. Единством и сплоченностью добилась она победы над врагами рабочего класса.
   УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ХРАНИТЬ ЕДИНСТВО НАШЕЙ ПАРТИИ, КАК ЗЕНИЦУ ОКА. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
   Тяжела и невыносима доля рабочего класса. Мучительны и тягостны страдания трудящихся. Рабы и рабовладельцы, крепостные и крепостники, крестьяне и помещики, рабочие и капиталисты, угнетенные и угнетатели – так строился мир испокон веков, таким он остается и теперь в громадном большинстве стран. Десятки и сотни раз пытались трудящиеся на протяжении веков сбросить с плеч угнетателей и стать господами своего положения. Но каждый раз, разбитые и опозоренные, вынуждены были они отступить, тая в душе обиду и унижение, злобу и отчаяние и устремляя взоры на неведомое небо, где они надеялись найти избавление. Цепи рабства оставались нетронутыми, либо старые цепи сменялись новыми, столь же тягостными и унизительными. Только в нашей стране удалось угнетенным и задавленным массам трудящихся сбросить с плеч господство помещиков и капиталистов и поставить на его место господство рабочих и крестьян. Вы знаете, товарищи, и теперь весь мир признает это, что этой гигантской борьбой руководил товарищ Ленин и его партия. Величие Ленина в том, прежде всего, и состоит, что он, создав Республику Советов, тем самым показал на деле угнетенным массам всего мира, что надежда на избавление не потеряна, что господство помещиков и капиталистов недолговечно, что царство труда можно создать усилиями самих трудящихся, что царство труда нужно создать на земле, а не на небе. Этим он зажег сердца рабочих и крестьян всего мира надеждой на освобождение. Этим и объясняется тот факт, что имя Ленина стало самым любимым именем трудящихся и эксплуатируемых масс.
   УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ХРАНИТЬ И УКРЕПЛЯТЬ ДИКТАТУРУ ПРОЛЕТАРИАТА. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ НЕ ПОЩАДИМ СВОИХ СИЛ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ С ЧЕСТЬЮ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
   Диктатура пролетариата создалась в нашей стране на основе союза рабочих и крестьян. Это первая и коренная основа Республики Советов. Рабочие и крестьяне не могли бы победить капиталистов и помещиков без наличия такого союза. Рабочие не могли бы разбить капиталистов без поддержки крестьян. Крестьяне не могли бы разбить помещиков без руководства со стороны рабочих. Об этом говорит вся история гражданской войны в нашей стране. Но борьба за укрепление Республики Советов далеко еще не закончена – она приняла лишь новую форму. Раньше союз рабочих и крестьян имел форму военного союза, ибо он был направлен против Колчака и Деникина. Теперь союз рабочих и крестьян должен принять форму хозяйственного сотрудничества между городом и деревней, между рабочими и крестьянами, ибо он направлен против купца и кулака, ибо он имеет своей целью взаимное снабжение крестьян и рабочих всем необходимым. Вы знаете, что никто так настойчиво не проводил эту задачу, как товарищ Ленин.
   УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ УКРЕПЛЯТЬ ВСЕМИ СИЛАМИ СОЮЗ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
   Второй основой Республики Советов является союз трудящихся национальностей нашей страны. Русские и украинцы, башкиры и белорусы, грузины и азербайджанцы, армяне и дагестанцы, татары и киргизы, узбеки и туркмены – все они одинаково заинтересованы в укреплении диктатуры пролетариата. Не только диктатура пролетариата избавляет эти народы от цепей и угнетения, но и эти народы избавляют нашу Республику Советов от козней и вылазок врагов рабочего класса своей беззаветной преданностью Республике Советов, своей готовностью жертвовать за нее. Вот почему товарищ Ленин неустанно говорил нам о необходимости добровольного союза народов нашей страны, о необходимости братского их сотрудничества в рамках Союза Республик.
   УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ РЕСПУБЛИК. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ ВЫПОЛНИМ С ЧЕСТЬЮ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
   Третьей основой диктатуры пролетариата является наша Красная Армия, наш Красный Флот. Ленин не раз говорил нам, что передышка, отвоеванная нами у капиталистических государств, может оказаться кратковременной. Ленин не раз указывал нам, что укрепление Красной Армии и улучшение ее состояния является одной из важнейших задач нашей партии. События, связанные с ультиматумом Керзона и с кризисом в Германии, лишний раз подтвердили, что Ленин был, как и всегда, прав. Поклянемся же, товарищи, что мы не пощадим сил для того, чтобы укрепить нашу Красную Армию, наш Красный Флот!
   Громадным утесом стоит наша страна, окруженная океаном буржуазных государств. Волны за волнами катятся на нее, грозя затопить и размыть. А утес все держится непоколебимо. В чем ее сила? Не только в том, что страна наша держится на союзе рабочих и крестьян, что она олицетворяет союз свободных национальностей, что ее защищает могучая рука Красной Армии и Красного Флота. Сила нашей страны, ее крепость, ее прочность состоит в том, что она имеет глубокое сочувствие и нерушимую поддержку в сердцах рабочих и крестьян всего мира. Рабочие и крестьяне всего мира хотят сохранить Республику Советов, как стрелу, пущенную верной рукой товарища Ленина в стан врагов, как опору своих надежд на избавление от гнета и эксплуатации, как верный маяк, указывающий им путь освобождения. Они хотят ее сохранить, и они не дадут ее разрушить помещикам и капиталистам. В этом наша сила. В этом сила трудящихся всех стран. В этом же слабость буржуазии всего мира.
   Ленин никогда не смотрел на Республику Советов как на самоцель. Он всегда рассматривал ее как необходимое звено для усиления революционного движения в странах Запада и Востока, как необходимое звено для облегчения победы трудящихся всего мира над капиталом. Ленин знал, что только такое понимание является правильным не только с точки зрения международной, но и с точки зрения сохранения самой Республики Советов. Ленин знал, что только таким путем можно воспламенить сердца трудящихся всего мира к решительным боям за освобождение. Вот почему он, гениальнейший из гениальных вождей пролетариата, на другой же день после пролетарской диктатуры заложил фундамент Интернационала рабочих. Вот почему он не уставал расширять и укреплять союз трудящихся всего мира – Коммунистический Интернационал.
   Вы видели за эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина. Можете не сомневаться в том, что за представителями миллионов потянутся потом представители десятков и сотен миллионов со всех концов света для того, чтобы засвидетельствовать, что Ленин был вождем не только русского пролетариата, не только европейских рабочих, не только колониального Востока, но и всего трудящегося мира земного шара.
   УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ВЕРНОСТЬ ПРИНЦИПАМ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ НЕ ПОЩАДИМ СВОЕЙ ЖИЗНИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ ТРУДЯЩИХСЯ ВСЕГО МИРА – КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ!

   Вот, собственно, и все, что можно сказать об этом периоде жизни Сталина. Нет, можно, конечно, переписывать учебник истории, рассказывать о НЭПе, индустриализации и коллективизации, но ведь наша книга не об этом. Главное, что нужно было показать, лежит перед читателем как на ладони: продвигая Сталина, помогая ему делать партийную карьеру, вводя его в курс всех дел, Ленин не учел одного фактора – силы воздействия собственной личности. Сталина не даром в шутку назвали в Закавказье «левой ногой Ленина». Он был не просто учеником. Он, и сам по себе яркая личность, стал тем клише, на котором отпечаталась еще более яркая личность Ленина. Все, что будет происходить в стране после смерти Ильича, все, что предпримет Сталин в области политики, экономики и культуры, – лишь продолжение курса, некогда заданного самим Лениным. Разница лишь в том, что сам Ленин умел приспосабливаться, менять генеральную линию, изворачиваться в зависимости от ситуации. А его ученик был догматиком, преданным своему учителю настолько, что превратил в его мавзолей, в его памятник не только центральную площадь столицы, но и всю страну. Ленин сказал – социализм в отдельно взятой стране? Будет социализм в отдельно взятой стране. Ленин был против раскола в партии? И вот уже летят с плеч долой головы разнообразных «уклонистов», а Меркадер замахивается ледорубом. Преданность покойному учителю и влияние его на Сталина были столь велики, что он не жалел в интересах дела ни друзей, ни близких. Разумеется, никакого удовольствия от репрессий, как об этом любят писать либеральные журналисты, он не получал. Он просто делал свое дело. Потому что считал, что оно – свято. От Иосифа Джугашвили – юного выпускника семинарии, горевшего желанием бороться за справедливость и писавшего недурные стихи, в его душе почти ничего не осталось.

1927 год. Москва. У лидера ленинской партии хватает врагов: приходится ходить по Москве с охраной. Обратите внимание на человека, идущего перед вождем: как выразительно он держит руки в карманах

Что тут добавить? После смерти учителя Сталин принялся за исполнение принесенной клятвы. И первое, что он сделал, – раз и навсегда покончил с самой возможностью раскола в партии. Сперва, объединившись с Зиновьевым и Каменевым, он изгнал из партии и из страны Троцкого. Изгнал показательно, задействовав всю силу своего убеждения, все свое «волшебное» умение организовывать. Настолько мастерски, что врагом Льва Троцкого стал даже Ярославский, еще несколькими годами ранее восхвалявший как мог «трибуна революции». Ну а когда главный враг уже не представлял опасности, поливая Сталина грязью из-за рубежа, он принялся за своих былых союзников. Тут уж Каменеву и Зиновьеву припомнили все: и попытки оспаривать решения Ленина, и самый важный грех – раскрытие секретной информации о сроках Октябрьского восстания. Покончив с левой оппозицией, Сталин заодно уничтожил и правое крыло партии, к которому принадлежал и сам. Зачем? Чтобы не было никого правее или левее, чем он. Ну а политические чистки 30-х – это уже вполне само собой разумеющееся последствие: Сталин избавлялся от всех, кто «тоже видел Ленина», был более или менее близок с ним и мог бы оспорить его звание единственного и любимого ученика. И к 1937 году он добился своего: соперники и оппозиция были устранены, а страна развивалась точно по курсу, проложенному Ильичом, согласно толкованиям Сталина. Сам Ленин о таком просторе для действий и социальных экспериментов мог бы, наверное, только мечтать.

В партии, во главе партии, во главе империи

   Я хочу, чтобы выдвинутое кабинетом министров и конституционно утвержденное решение о передаче моей персоне, и, таким образом, рейхсканцлеру в моем лице, функций прежнего рейхспрезидента получило исчерпывающую санкцию германского народа. Будучи глубоко проникнут убеждением, что любая государственная власть должна исходить от народа и утверждаться им путем свободного и тайного выбора, я прошу Вас незамедлительно передать решение кабинета министров с некоторыми необходимыми дополнения германскому народу для тайного голосования.
Указ Адольфа Гитлера о проведении всенародного референдума в августе 1934-го

   После унизительного для Германии поражения Гитлер вернулся в Мюнхен. Естественно – без денег и без шансов получить работу. Естественно – озлобленным на весь несправедливый окружающий мир, на революционеров, которые, по его мнению, вонзили кинжал в спину шедшей уверенным шагом к победе Германии, на евреев, потому что именно они и были, по его мнению, главными революционерами, на союзников, навязавших немецкому народу позорные условия мира. Мало того, объектами его глубочайшего презрения стали и люди, которых до того он превозносил, которым принес присягу, – кайзер Вильгельм II и король Людвиг Баварский, бежавшие из страны при первых признаках революции вместо того, чтобы революцию эту, как полагается, утопить в крови. Оставаясь в расположении своего полка, Гитлер чувствовал, как вокруг поднимается буря, и все больше укреплялся в намерении заняться политикой.
   В Мюнхене между тем царил настоящий хаос. Дисциплинированные и законопослушные немцы, лишившись верховной власти, легко впали в анархию. Попытки революционного правительства Эйснера сохранить хотя бы какую-то видимость порядка не увенчались успехом: сам Эйснер, а также несколько его министров были убиты террористами-фанатиками. Следом за умеренными революционерами к власти пришли фанатики-радикалы, пытавшиеся создать в отдельно взятой Баварии нечто до чрезвычайности напоминающее Францию эпохи якобинского террора: была провозглашена недолго просуществовавшая Баварская Советская республика. Последовали революционный произвол, конфискация имущества «классово чуждых элементов», поражение представителей буржуазии в правах, нелепые, вызывающие недоумение указы. Начался голод. Но вожди нового советского режима – Евгений Левин, более известный под фамилией Левинэ, Курт Эглхофер и Густав Ландауер – считали, что все идет по плану: у них перед глазами был пример Советской России и белакуновской Венгрии.
   Положение спасли, как ни странно, социал-демократы. То самое, презираемое Гитлером революционное правительство, решившееся на самые жесткие меры. В Баварию, послушные воле министра Носке, заслужившего в советской историографии прозвище «кровавая собака», вошли части рейхсвера, усиленные добровольческими отрядами, состоящими, кстати, из тех самых рабочих, которых так хотели облагодетельствовать новым государственным устройством Левинэ и компания. Баварская революция была расстреляна. Из оплота революции Бавария, «перекушавшая красного», стала оплотом контрреволюции – одной из немногих земель Германии, беззаветно преданных реакции.
   Гитлера революционные события задели лишь краем: его полк соблюдал сугубый нейтралитет. Впрочем, новая власть попыталась «прижать его к ногтю». Он сам описывал это так: «В ходе новой, советской, революции я впервые выступил с речью, которая вызвала недовольство Центрального совета. 27 апреля 1919 года, рано утром меня попытались арестовать. Трех молодцов, которые пришли за мною, я встретил с карабином в руках. У них не хватило духа, и молодчики повернули оглобли». Потом Адольфа так-таки арестовала противоположная сторона: когда добровольческий корпус ворвался в город, убивая или бросая по тюрьмам всех, кто хотя бы отчасти походил на революционеров, он был схвачен на улице и посажен в кутузку. Впрочем, офицеры 2-го Баварского пехотного позаботились о том, чтобы его как можно скорей выпустили на свободу: у начальства были относительно Гитлера свои планы. Молодой ефрейтор, придерживавшийся откровенно праворадикальных взглядов и при этом интересовавшийся политикой, был, несомненно, ценным кадром. Поэтому, как только закончились процессы против оставшихся в живых революционеров, где Гитлер должен был выступать в качестве свидетеля обвинения, он был отправлен на курсы повышения квалификации. Официально на них солдатам потерпевшей поражение армии должны были «привить навыки государственного и гражданского мышления». На деле там готовили политических агитаторов, работающих на правые силы. Поэтому вполне понятно, отчего руководитель агитационного отдела 4-й Баварской группировки рейхсвера предложил ему стать политработником. Понятно и отчего Гитлер согласился на это предложение: во-первых, он впервые за долгое время нашел применение своему таланту оратора, а во-вторых, это обеспечивало ему хотя бы какую-то занятость. Германия все глубже соскальзывала в кризис, и безработица уже нависла над Баварией нешуточной угрозой.
   В июле 1919 года он был назначен в 41-й пехотный полк так называемым «офицером по просвещению». «Дисциплина в полках в то время была еще очень слаба, – вспоминал Гитлер. – Наследие солдатских советов все еще давало себя знать. Во времена Курта Эйснера установлена была так называемая «добровольная» дисциплина. И вот теперь приходилось осторожно и медленно кончать с этим подлым наследием и восстанавливать настоящую военную дисциплину. Кроме того, задача заключалась в том, чтобы научить новые войска думать и чувствовать в истинно патриотическом духе. Этими двумя задачами мне и пришлось заняться на новом посту. С величайшей горячностью и любовью принялся я за дело. Теперь я имел, наконец, возможность выступать перед значительной аудиторией. Раньше я только инстинктивно догадывался об этом, теперь же имел случай убедиться на деле: из меня вышел оратор. Голос мой тоже поправился настолько, что, по крайней мере, в сравнительно небольших залах меня было достаточно слышно. Могу сказать также, что я имел успех. Мне безусловно удалось вернуть моему народу и моей родине сотни и тысячи моих слушателей».
   Впрочем, это не важно. Куда важнее очередной ключевой момент в биографии Адольфа Гитлера, наступивший в сентябре 1919 года. Руководство агитационного отдела направило своего испытанного агитатора, чтобы тот выяснил, что собой представляет недавно созданная Немецкая рабочая партия. Надо сказать, что в ту пору в Германии политические партии плодились быстрее, чем кролики. Союз «Оберланд», объединение офицеров «Железный кулак», Немецкий народный союз борьбы и защиты, «Флаг старого Рейха», «Стальной шлем» – все это лишь крохотная толика названий, затерявшихся, за редким исключением, в тогдашних политических пертурбациях. Немецкая рабочая партия была того же толка – союз националистически настроенных немцев, ненавидящих левых, революцию и существующее правительство, но не имеющих даже толковой партийной программы – нечто вроде кружка для упражнения в ненависти и сетованиях на несправедливость судьбы. «Вечером отправился я в помещение мюнхенской пивной «Штернэкке», приобретшей впоследствии историческое значение, – пишет Гитлер в «Моей борьбе». – В комнате, которую мы впоследствии в шутку назвали «мертвецкой», я нашел 20–25 человек. Все они явно принадлежали к низшим слоям населения. Впечатление было неопределенное. Самое обыкновенное собраньице, как и многие собрания в этот период. Ведь мы как раз переживали тогда то время, когда почти каждый чувствовал в себе призвание образовать какую-нибудь новую партию. Людей, недовольных старыми партиями и потерявших доверие к ним, было больше чем достаточно. Новые союзы плодились, как грибы, и столь же быстро исчезали с лица земли, почти никем не замеченные. Основатели этих обществ по большей части не имели никакого представления о том, что это, собственно говоря, значит – вырастить новую партию или тем более создать новое движение. Большею частью эти мыльные пузыри, как я уже говорил, лопались самым смешным образом, обнаруживая только полное политическое ничтожество их творцов. Просидев часа два на описываемом заседании, я начинал приходить к выводу, что и «немецкая рабочая партия» принадлежит к этому же разряду».
   В принципе, так оно и было. В партийной кассе хранилась сумма в семь с половиной марок, программы действий практически не было, как не было членских билетов или хотя бы завалящего печатного издания. Зато было сознание своей великой значимости, микроскопический бюрократический аппарат и написанная одним из лидеров партии агитационная брошюрка. Тем не менее Гитлер отчего-то заинтересовался этим собранием и посетил его еще раз. Возможно потому, что тезисы, выдвинутые одним из основателей организации – мюнхенским слесарем Антоном Дрекслером, – здорово походили на его собственные выкладки. После недолгих размышлений он согласился вступить в эту партию и вскоре демобилизовался, чтобы отдать все силы новому занятию – деятельности политика. Естественно, что никому не известное движение, руководство которого состояло из нищих, как церковные крысы, мюнхенцев, не могло в одночасье стать популярным и влиятельным. Поэтому прошло немало времени до той поры, когда Гитлеру сотоварищи удалось собрать под одной крышей огромное по их меркам число желающих выслушать их убеждения – чуть более сотни человек. «Тогдашний наш председатель партии, господин Харер, считал все это предприятие очень рискованным, – пишет Гитлер. – Этот в высокой степени порядочный господин был твердо убежден в том, что я, Гитлер, обладаю очень разносторонними способностями, но не обладаю только одной, а именно – не являюсь оратором. Разубедить его в этом не было никакой возможности и впоследствии. Тем не менее он оказался не прав. На этом собрании мне было предоставлено слово на 20 минут. Я говорил полчаса. И то, что я раньше только инстинктивно чувствовал, то было теперь доказано на практике: говорить я умею! В конце моей получасовой речи слушатели были совершенно наэлектризованы. Их энтузиазм для начала выразился в том, что на мой призыв поддержать движение материально тут же на месте было собрано 300 марок. Это сняло у нас гору с плеч. Нищета нашей партии в эту пору была так велика, что у нас не было средств, чтобы напечатать первые тезисы, не говоря уже о том, чтобы печатать воззвания. Теперь был создан первый маленький фонд, который давал возможность покрыть хотя бы самые необходимые расходы».
   Примерно в то же время Гитлеру удалось привлечь в ряды движения несколько новых членов из бывших солдат. Они стали для него опорой, и позиции Адольфа заметно усилились. При поддержке нескольких бравых ребят, способных спустить с лестницы самого задиристого политического оппонента, почитающего револьвер и кулаки не менее легитимным средством убеждения, чем словопрения, можно было уже устраивать публичные выступления. Гитлер стал выступать достаточно часто, собирая аудиторию по полторы-две сотни человек, а потом – и больше. Его, а значит и партию, от имени которой он говорил, заметили. Партия начала расти. Не прошло и двух лет, как соратники выдвинули Гитлера в ее руководство. Через небольшое время родилось и новое название – Национал-социалистическая рабочая партия Германии (НСДАП). Появилась и партийная программа – несколько сумбурная, но включающая в себя все «фирменные» гитлеровские тезисы о чистоте расы, единоначалии и жизненном пространстве. Они были изложены в 25 пунктах, не претерпевших изменений до последних дней Третьего рейха. Программа была разработана таким образом, что могла привлечь каждого, у кого был хоть малейший повод для недовольства окружающим миром. Еще немного, и у движения появляются элементы репрезентативности – необычная, привлекающая внимание символика, «фирменное» приветствие. Маленькое движение буквально за пару лет преобразилось в настоящую, пусть пока и не очень сильную, но все же партию.
   Вскоре она приобрела законченные черты основательного политического движения: у нее появилось собственное издание – газета «Фелькишер беобахтер», купленная на пожертвования весьма симпатизировавших Гитлеру дам, а в составе ее появились боевые отряды – так называемые штурмовые подразделения, или, иначе говоря, С А [58 - SA – от Sturmabteilung.]. Их главной задачей было обеспечение порядка на митингах и собраниях НСДАП: в ту пору физическая сила и луженая глотка считались весомым аргументом политической борьбы, и представители левых партий частенько использовали такую методу для срыва правых митингов. Справедливости ради стоит сказать, что правые платили им той же монетой. Политическое противостояние марксистов и реакционеров сильно напоминало мафиозные разборки различных чикагских кланов: в ход шли не тезисы и убеждения, а дубинки, булыжники и ножи. «Раздалось несколько гневных выкриков, и в этот момент какой-то субъект внезапно вскочил на стул и заорал: «Свобода!». По этому сигналу печальные рыцари «свободы» и приступили к делу. В течение нескольких секунд весь громадный зал превратился в свалку. Кругом – дико ревущая толпа, над головами которой, как снаряды, летают бесчисленные глиняные кружки. Улюлюканье, крики и вопли, треск сломанных стульев, звон разлетающихся вдребезги кружек – словом, ад!» – так описывает Гитлер одну из попыток сорвать его выступление. Нисколько не сомневаясь в правдивости этого описания, еще раз повторюсь: штурмовики не раз проделывали то же на собраниях эсдэков.
   Руководителем штурмовых подразделений стал старый фронтовой товарищ Гитлера капитан Эрнст Рем. «Я в самом начале провел ту мысль, – пишет Гитлер, – что отряды наших распорядителей на собраниях должны принципиально состоять только из молодежи. Наши отряды состояли частью из моих ближайших товарищей по фронту и по военной службе вообще, частью же из молодых партийных товарищей, недавно вступивших в наше движение. Я воспитывал этих товарищей в той мысли, что террор можно сломить только террором, что успех на нашей земле сужден только тем, у кого будет достаточно решимости и мужества, что мы ведем борьбу за такую великую идею, за которую не грех отдать последнюю каплю крови. На каждого нарушителя порядка на собраниях наши отряды налетали, как стая хищных птиц. Они совершенно не считались с количеством противников. Пусть врагов в зале было в десять раз больше, пусть их ранили, пусть убивали – все равно, каждый из этих молодых людей знал, что он выполняет великую священную миссию, что на нем лежит дело защиты нашего великого движения. Уже к концу лета 1920 г. организация этих наших отрядов приняла определенные формы. Весною 1921 г. мы стали формировать из них сотни, которые, в свою очередь, подразделялись на более мелкие единицы».
   Роль Гитлера в партии становится все важнее, растет и его ценность для нее. Поэтому вскоре создается еще одно внутрипартийное подразделение – защитный отряд, или СС [59 - SS – от Schutzstaffel.], призванное обеспечить безопасность лидера партии. Кстати, примерно в это время его начинают официально именовать Вождем. Обращение, как мы видим, прижилось.
   Движение крепло быстрее, чем это можно себе представить. Буквально за три с небольшим года многократно увеличилась численность его членов, и в него практически в полном составе влилась германская социалистическая партия во главе с известным антисемитом Юлиусом Штрайхером. Появились и благодетели, активно финансировавшие его партию: чем сильнее она становилась, тем большее число промышленников – средних и даже крупных – начинало рассматривать ее в качестве своего рода противоядия против заразы коммунизма.
   Гитлер все сильнее верил в то, что его детище способно взять власть. Поэтому он не поленился даже сформировать теневой кабинет, щедро раздав своим коллегам и соратникам посты в еще несуществующем правительстве.
   К концу 1923 года уверенность эта окрепла настолько, что Гитлер решился повторить опыт своего итальянского коллеги Муссолини, устроившего знаменитый поход на Рим, и организовать свой, доморощенный поход на Берлин. Естественно, для того, чтобы свергнуть правительство «еврейско-марксистских предателей» и вернуть Германии ее былое величие. Но для начала следовало закрепиться в Баварии, создать себе прочный тыл. Однако сделать это, равно как и осуществить дальнейшие планы по захвату власти, можно было только при помощи армии. Партия включала в себя уже 55 тысяч членов, большинство из которых были баварцами, однако этого было все еще недостаточно для того, чтобы установить контроль над целой страной. Поэтому Гитлер посвятил в свои планы известного в народе и армии генерала Эриха Людендорфа, ветерана Первой мировой, придерживавшегося крайне реакционных взглядов. Свел их вместе командующий баварских отрядов СА Грегор Штрассер. Не то чтобы выскочка ефрейтор понравился отставному генералу, но принять участие в его авантюре он согласился и поддержал акцию, получившую впоследствии название «пивного», или «мюнхенского», путча. Для этого на базе НСДАП был организован «Немецкий союз борьбы» во главе с Гитлером. Это позволило привлечь на сторону партии целый ряд небольших, но довольно сильных правых микропартий и воинских союзов. Правительство фон Кара, контролировавшее тогда Баварию, отнеслось к такого рода объединению с недоверием. Густав фон Кар, конечно, недолюбливал берлинское правительство и находился с ним в конфронтации, но Гитлер был ему также мало симпатичен. К тому же кому захочется делиться властью? Не говоря уже о том, что фон Кар и Гитлер не сходились в принципиальном вопросе: фон Кар мечтал о самостийной Баварии, а Гитлер – о единой Германии.
   Но как бы то ни было, а 8 ноября 1923 года несколько сотен штурмовиков окружили пивную «Бюргербройкеллер», где глава правительства фон Кар и главнокомандующий фон Лоссов проводили митинг сепаратистской направленности. В зал ворвался взвинченный донельзя Гитлер, согнал со сцены перепуганных до смерти ораторов, пальнул из револьвера в потолок и провозгласил начало национальной революции, добавив: «Или завтра будет создано национальное правительство для Германии, или нас найдут мертвыми!» Публика встретила его появление с некоторым недоумением, но то ли ораторское искусство, то ли револьвер в руках оратора, то ли полтысячи штурмовиков за окном заставили слушателей поверить, что все это всерьез. На фразу же Гитлера о том, что пришло время исполнить его клятву, данную еще когда он лежал в госпитале, и вернуть Германии то, что ей принадлежит, публика уже разразилась овациями. Теперь она всецело принадлежала Гитлеру. Попытались сделать вид, что согласны с ним, и Кар с Лоссовым. Они дали Людендорфу клятву – честное офицерское слово, что поддержат поход на Берлин, – и покинули зал. Людендорф, дворянин и кадровый военный, не мог даже усомниться, что честное офицерское слово, данное ему двумя представителями весьма старых и почтенных дворянских родов Германии, может быть нарушено. Гитлер же, со своим более чем плебейским происхождением понимал, что это может быть сделано с легкостью. Поэтому он выругал старого генерала за доверчивость, но продолжил подготовку к путчу. Между тем Лоссов поднял по тревоге рейхсвер, а Кар подписал декрет о запрете НСДАП. В результате, когда на следующий день национал-социалисты торжественным маршем пошли по улицам Мюнхена, направляясь к зданию Военного министерства, их встретили полицейские кордоны, немедленно открывшие огонь на поражение. Несколько товарищей Гитлера погибли, большинство, памятуя о фронтовых привычках, просто залегли и расползлись за естественные укрытия. Гитлера соратники сперва повалили на мостовую, а затем, когда огонь поутих, запихнули в чью-то машину и, сколько он ни рвался продолжить демонстрацию, увезли. Путч провалился. Достойнее всего повел себя, пожалуй, фон Людендорф. И на фронте-то никогда не кланявшийся пулям, он под огнем дошел до полицейского кордона, молча раздвинул полицейских и ушел не оглядываясь. С тех пор, кстати, он невзлюбил Гитлера и превратился из его сторонника в яростного противника. Когда в 1933 году имперский президент Гинденбург назначил главу НСДАП имперским канцлером, Людендорф направил ему гневное послание с упреком, что тот отдал страну в руки проходимца.
   Отто Штрассер описывает мюнхенские события несколько иначе, выставляя Гитлера в комическом виде, что, однако, вполне объяснимо: Адольфа он, мягко говоря, не любил. Впрочем, и такое описание тоже заслуживает права быть изложенным: «Лишь только люди Гитлера вышли на открытое пространство на Фельдхернхалле, полиция открыла огонь. То, что произошло дальше, – один из самых позорных эпизодов послевоенной истории. В то время как Людендорф шел прямо на полицейский кордон, стреляющий по людям, Гитлер бросился на землю. Любые другие версии происшедшего несомненно лживы. Гитлер позорно шлепнулся на землю. В последовавшей за тем рукопашной схватке тринадцать нацистов были убиты и многие ранены (среди них и Герман Геринг). Немедленно начались аресты, однако лидер нацистского движения Гитлер успел бежать. Его увезли в чьей-то частной машине». Может быть, такая трактовка более правдива, отрицать не буду хотя бы по той причине, что на месте происшествия не присутствовал. Как, впрочем, не присутствовал там и Отто Штрассер.
   Гитлер скрывался недолго. Вскоре он был арестован и 26 февраля 1924 года осужден по обвинению в государственной измене. Впрочем, приговор был чрезвычайно мягким – всего 5 лет тюремного заключения. Приговоры его соратникам отличались немногим. Причина столь либерального подхода в первую очередь заключается в том, что перед судом среди прочих предстал фон Людендорф – практически национальный герой Германии, человек, едва не выигравший войну. Поэтому, несмотря на то что обвинение в измене подразумевало чрезвычайно жесткую меру пресечения, в этот раз она была смягчена до невозможности. С другой стороны, на стороне Гитлера и его подельников выступил баварский министр юстиции. Наконец, за путчистов-неудачников ходатайствовали самые влиятельные лица Баварии. Если с Гитлером не были связаны они лично, то ему покровительствовали их жены.
   Гитлеру поражение путча отчасти даже сыграло на руку. Лучшей PR-кампании было и не придумать. Он превратил процесс в политическую трибуну, заявив на всю Германию то, что раньше мог говорить только на собраниях в пивных: «Я обвиняю Эберта, Шайдемана и прочих в государственной измене. Я обвиняю их потому, что они уничтожили 70-миллионную нацию». Эффект от его речей был настолько силен, что запрещенная НСДАП пополнилась сотнями новых членов. Были среди них и те, кто стрелял в колонну путчистов.
   В тюрьме Ландсберг Гитлеру предоставили удобную камеру. Он завтракал в постели, выступал перед товарищами по заключению и гулял в саду, иногда обедая вместе с комендантом крепости и его семьей. Мягкость условий содержания напоминает больше санаторий, нежели тюрьму, но тут, судя по всему, подсуетились его верные почитатели или почитательницы. Здесь он начал диктовать, сперва Эмилю Морису, а потом Рудольфу Гессу, первый том «Моей борьбы» – политической библии национал-социалистического движения.
//-- Цитата --//
   Рецензия на «Майн Кампф» Адольфа Гитлера [60 - Цит. по: www. revkom. com.]
   Символичной для нынешнего бурного развития событий стала осуществленная год назад публикация издательством «Херст энд Блэкетт» полного текста «Майн кампф» в явно прогитлеровском духе. Предисловие переводчика и примечания написаны с очевидной целью приглушить яростный тон книги и представить Гитлера в наиболее благоприятном свете. Ибо в то время Гитлер еще считался порядочным человеком. Он разгромил немецкое рабочее движение, и за это имущие классы были готовы простить ему почти все. Как левые, так и правые свыклись с весьма убогой мыслью, будто национал-социализм – лишь разновидность консерватизма.
   Потом вдруг выяснилось, что Гитлер вовсе и не порядочный человек. В результате «Херст энд Блэкетт» переиздало книгу в новой обложке, объяснив это тем, что доходы пойдут в пользу Красного Креста. Однако, зная содержание книги «Майн кампф», трудно поверить, что взгляды и цели Гитлера серьезно изменились. Когда сравниваешь его высказывания, сделанные год назад и пятнадцатью годами раньше, поражает косность интеллекта, статика взгляда на мир. Это – застывшая мысль маньяка, которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке политических сил. Возможно, в сознании Гитлера советско-германский пакт не более чем отсрочка. По плану, изложенному в «Майн кампф», сначала должна быть разгромлена Россия, а потом уже, видимо, Англия. Теперь, как выясняется, Англия будет первой, ибо из двух стран Россия оказалась сговорчивей. Но когда с Англией будет покончено, придет черед России – так, без сомнения, представляется Гитлеру. Произойдет ли это на самом деле – уже, конечно, другой вопрос.
   Предположим, что программа Гитлера будет осуществлена. Он намечает, спустя сто лет, создание нерушимого государства, где двести пятьдесят миллионов немцев будут иметь достаточно «жизненного пространства» (то есть простирающегося до Афганистана или соседних земель); это будет чудовищная, безмозглая империя, роль которой, в сущности, сведется лишь к подготовке молодых парней к войне и бесперебойной поставке свежего пушечного мяса. Как же случилось, что он сумел сделать всеобщим достоянием свой жуткий замысел? Легче всего сказать, что на каком-то этапе своей карьеры он получил финансовую поддержку крупных промышленников, видевших в нем фигуру, способную сокрушить социалистов и коммунистов. Они, однако, не поддержали бы его, если бы к тому моменту своими идеями он не заразил многих и не вызвал к жизни целое движение. Правда, ситуация в Германии с ее семью миллионами безработных была явно благоприятной для демагогов. Но Гитлер не победил бы своих многочисленных соперников, если бы не обладал магнетизмом, что чувствуется даже в грубом слоге «Майн кампф» и что явно ошеломляет, когда слышишь его речи. Я готов публично заявить, что никогда не был способен испытывать неприязнь к Гитлеру. С тех пор как он пришел к власти, – до этого я, как и почти все, заблуждался, не принимая его всерьез, – я понял, что, конечно, убил бы его, если бы получил такую возможность, но лично к нему вражды не испытываю. В нем явно есть нечто глубоко привлекательное. Это заметно и при взгляде на его фотографии, и я особенно рекомендую фотографию, открывающую издание «Херста энд Блэкетта», на которой Гитлер запечатлен в более ранние годы чернорубашечником. У него трагическое, несчастное, как у собаки, выражение лица, лицо человека, страдающего от невыносимых несправедливостей. Это, лишь более мужественное, выражение лица распятого Христа, столь часто встречающееся на картинах, и почти наверняка Гитлер таким себя и видит. Об исконной, сугубо личной причине его обиды на мир можно лишь гадать, но в любом случае обида налицо. Он мученик, жертва, Прометей, прикованный к скале, идущий на смерть герой, который бьется одной рукой в последнем неравном бою. Если бы ему надо было убить мышь, он сумел бы создать впечатление, что это дракон. Чувствуется, что, подобно Наполеону, он бросает вызов судьбе, обречен на поражение и все же почему-то достоин победы. Притягательность такого образа, конечно, велика, об этом свидетельствует добрая половина фильмов на подобную тему.
   Он также постиг лживость гедонистического отношения к жизни. Со времен последней войны почти все западные интеллектуалы и, конечно, все «прогрессивные» основывались на молчаливом признании того, что люди только об одном и мечтают – жить спокойно, безопасно и не знать боли. При таком взгляде на жизнь нет места, например, для патриотизма и военных доблестей. Социалист огорчается, застав своих детей за игрой в солдатики, но он никогда не сможет придумать, чем же заменить оловянных солдатиков; оловянные пацифисты явно не подойдут. Гитлер, лучше других постигший это своим мрачным умом, знает, что людям нужны не только комфорт, безопасность, короткий рабочий день, гигиена, контроль рождаемости и вообще здравый смысл; они также хотят, иногда по крайней мере, борьбы и самопожертвования, не говоря уже о барабанах, флагах и парадных изъявлениях преданности. Фашизм и нацизм, какими бы они ни были в экономическом плане, психологически гораздо более действенны, чем любая гедонистическая концепция жизни. То же самое, видимо, относится и к сталинскому казарменному варианту социализма. Все три великих диктатора упрочили свою власть, возложив непомерные тяготы на свои народы. В то время как социализм и даже капитализм, хотя и не так щедро, сулят людям: «У вас будет хорошая жизнь», Гитлер сказал им: «Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам. Возможно, потом они устанут от всего этого, и их настроение изменится, как случилось в конце прошлой войны. После нескольких лет бойни и голода «Наибольшее счастье для наибольшего числа людей» – подходящий лозунг, но сейчас популярнее «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Коль скоро мы вступили в борьбу с человеком, провозгласившим подобное, нам нельзя недооценивать эмоциональную силу такого призыва.
   Джордж Оруэлл, 1940 год

   Отто Штрассер рассказывает, что главной причиной создания этой книги было нежелание товарищей Гитлера по заключению выслушивать его бесконечные монологи. Поэтому они посоветовали ему изложить все, о чем он думает, в письменной форме, чтобы сохранить гениальные откровения Вождя для потомков. Гитлер углубился в работу, а они вздохнули спокойно: ему стало не до речей. Работа над книгой, ставшей позднее культовой, началась в июне 1924 года и велась лихорадочными темпами: первая часть была вчерне продиктована уже через 3,5 месяца. Надо сказать, что по форме она довольно примитивна и сумбурна. Биографические фрагменты мешаются с оголтелыми нападками на евреев и социал-демократов, откровенно марксистские лозунги – с критикой профсоюзов и откровениями относительно идеального государственного и общественного устройства. Честно говоря, единственной по-настоящему здравой частью книги можно назвать только фрагмент, посвященный военной пропаганде. Вторая часть была написана уже после выхода Гитлера из заключения в 1925–1927 годах, но тоже не отличается стройностью изложения. Впрочем, как считает публицист А. Пученков: «Книга с самого начала была ориентирована именно на коммерческий успех: она должна была быть написана в лозунговой форме, быть ориентированной на возможно более массовую аудиторию. Поэтому не является случайным то, что первое – авторское – название книги – «Четыре с половиной года борьбы против лжи, трусости и глупости» – было заменено на более краткое и выразительное «Моя борьба». Популярность Гитлера сделала его сочинение бестселлером: к 1932 году было продано 5,2 млн экземпляров; книга была переведена на 11 языков. Всем молодоженам в Германии навязывали покупку одного экземпляра сочинения Гитлера. Благодаря «Mein Kampf» лидер нацистов стал миллионером. Первоначальный успех книги объясняется, по-видимому, массовым психозом, который сложился к середине 20-х годов вокруг фигуры лидера НСДАП Адольфа Гитлера, тем ореолом мессии, который он искусно раздувал вокруг своего имени. Сама же книга не содержала ничего сенсационного, что с удивлением констатировал уже первый читатель работы Гитлера – издатель «Mein КатрР Макс Аман» [61 - Пученков А. «Mein Kampf» Адольфа Гитлера: смогла ли книга стать библией национал-социализма? // Мир в новое время. СПб., 2001. С. 40.].
   Самое забавное, что глава НСДАП действительно не сказал на ее страницах ничего нового. Остается только удивляться, что сегодня его творение запрещено к продаже. Это лишь создает вокруг никчемной, в общем-то, книги нездоровый ажиотаж. Это при том-то, что большинство доморощенных нацистов вряд ли знают историю начала XX века достаточно хорошо, чтобы понять две трети ее пассажей. Другое дело, что идеи Гитлера, изложенные в «Моей борьбе», упали на благодатную почву и дали обильные всходы. Гитлер писал о реванше в войне, о безоговорочном превосходстве немцев над любым другим народом мира. А главное – предлагал общего, зримого врага, в которого можно было бросить камень. Врага, для борьбы с которым не нужно сильной армии, но который всегда рядом, – евреев. Добавить чисто гитлеровскую эмоциональность и своеобразный «рваный» стилистический строй книги, превращающий ее из литературного произведения в подобие священного бреда – литературный прием, на ту пору еще ни разу не применявшийся и только в 80-е годы XX века получивший популярность среди литераторов, – и вот он, пожалуй, секрет популярности этой книги.
   Провал путча 1923 года, как это ни странно, помог Гитлеру. Заставил его остановиться и задуматься, является ли революционный путь, путь террора и насилия, единственным путем прихода партии к власти. По здравом размышлении отставной ефрейтор понял, что, заигравшись в борьбу с левыми противниками партии, он, на беду, принял отчасти их правила игры. Поэтому из Ландсберга, освобожденный досрочно по амнистии, вышел совсем не тот Гитлер, что был водворен в камеру. Новый Адольф был свято уверен, что прийти к власти и удержать ее в руках можно лишь в том случае, если она получена законным путем. Мало того. Успешность законного, легитимного прихода к власти он напрямую связывал со своим ощущением богоизбранности. То есть успешность этого мероприятия должна была быть гарантирована ему еще при рождении. А если это не так – значит, стоит покончить с собой и перестать обременять этот мир своим существованием. Такой подход к жизни Гитлер сохранил до самого прихода к власти, заговаривая о самоубийстве, чуть только дело шло плохо.
   Пока Гитлер находился в заключении, его партия начала расползаться по швам. Выйдя из тюрьмы, он был принужден напрячь все силы для того, чтобы возродить партию. За то, что от нее осталось хоть что-то, что еще можно было возродить, Гитлер должен был благодарить Грегора Штрассера. Впрочем, сохранением запрещенной НСДАП тот занимался не бескорыстно: ему страшно хотелось встать во главе партии, дав ей несколько другое направление развития – скорее не националистическое, а социалистическое. Надо сказать, что часть старых соратников Гитлера – в том числе Эрнст Рем – не то чтобы сильно отвергала подобные взгляды. В конце концов, именно дискуссия о необходимости продолжения революции и вылилась позже, в еще пока далеком 1934 году в конфликт, ставший поводом для «Ночи длинных ножей». Пока же Штрассер упорно замещал гитлеровских сторонников своими, левыми национал-социалистами. Гитлер, с одной стороны, был благодарен ему за сохранение структуры партии, но, с другой стороны, долго еще расхлебывал последствия штрассеровских кадровых перестановок.
   Нужно сказать, что результаты неудачного путча долго еще оказывали влияние на отношения Гитлера с людьми. Так, Германа Геринга, получившего ранение и пытавшегося защитить Гитлера от пуль, он искренне считал своим другом и многое прощал ему. Кредит доверия истощился только весной 1945 года, когда Геринг попытался взять на себя всю полноту государственной и партийной власти, полагая, что вождь, запертый и изолированный в осажденном Берлине, не может эффективно управлять тем, что осталось от Рейха. А, скажем, Грегор Штрассер, не успевший со своими штурмовиками добраться до места событий вовремя, вызывал у него подозрения и недоверие.
   С помощью преданного ему не на шутку «маленького доктора» – Йозефа Геббельса Гитлеру удалось не только правильно построить внешнюю пропагандистскую кампанию партии, но и найти разумный компромисс между правым и левым крылом. Фактически – между национал-социалистами Мюнхена и социал-националистами Берлина. На партконференции в феврале 1926 года он перехитрил Штрассера, победил его в дискуссии, заставив публично покаяться в своих заблуждениях. Таким образом, лишив левое крыло лидера, он смог объединить партию в единое целое. Впрочем, победил – не значит впоследствии простил. Надо сказать, что Гитлер был чрезвычайно памятлив как на добро, так и на зло. В результате же объектами внимания его тайной полиции потом, когда он уже прочно уселся в кресло имперского канцлера, частенько становились люди, доставившие ему неприятности десять, а то и больше лет назад. И, напротив, он мог приблизить к себе человека, чем-либо ему понравившегося примерно столь же давно. Некоторые, опираясь на эти факты и на способность Гитлера оперировать совершенно случайно подобранными еще в детстве знаниями, запоминать тысячи имен, считают его эйдетиком – человеком с феноменально развитой памятью и приглушенной за счет этого эмоционально сферой. Якобы самые страшные свои приказы он отдавал спокойно и не сомневаясь именно поэтому. В принципе, такое возможно, но в остальном – это известно одному Богу: при жизни Гитлер ни разу не наблюдался у психиатра, а ставить ему диагноз после смерти – занятие несколько странное.
   Впрочем, вернемся в 20-е годы. Приняв на вооружение новый образ действий, став открытым и легитимным политиком, Гитлер начал быстро «набирать очки», обходя соперников на их же поле. Те, в свою очередь, не успев еще перестроиться от борьбы за власть при помощи пивных кружек и дубинок, приклеили ему прозвище «Адольф-законник». Надо сказать, что Гитлер им не на шутку гордился. Пользу от нового имиджа партия ощутила сразу же: деньги от спонсоров потекли рекой.
//-- Версия --//
   Дед Джорджа Буша финансировал Адольфа Гитлера и НСДАП [62 - NEWSRU. com]
   Американской администрацией рассекречены архивные документы, свидетельствующие о том, что дед нынешнего президента США Джорджа Буша Прескотт Буш незадолго до начала Второй мировой войны косвенно поддерживал Адольфа Гитлера. Доподлинно известно, что фирма, одним из директоров которой он являлся, финансировала нацистскую партию и помогла Гитлеру прийти к власти.
   История эта давняя и весьма запутанная, пишет газета «Новые Известия». Но существует ряд фактов, опровергнуть которые невозможно. В конце 30-х годов Прескотт Буш был одним из семи директоров крупнейшего в Нью-Йорке инвестиционного банка Union Banking. Банк, в свою очередь, входил в состав финансовой империи известного в то время немецкого предпринимателя Фрица Тиссена, активно спонсировавшего нацистов и поддержавшего их приход к власти в Германии.
   Ни тогда, ни сейчас никто напрямую не обвинял Буша в связях с гитлеровским режимом. Однако уже в 1942 году в Штатах было проведено широкомасштабное расследование деятельности Union Banking, в результате которого банк и три компании, принадлежавшие семейству Бушей, были ликвидированы согласно закону, запрещавшему какие-либо торговые операции с фашистской Германией.
   Кроме того, появились данные о том, что еще в 1920 году Прескотт Буш стал владельцем крупной американо-германской судоходной компании American Ship and Commerce, которая принимала активное участие в «предвыборной кампании». В частности, в книге двух независимых американских авторов под названием «Джордж Буш: неофициальная биография» утверждалось, что руководители этой фирмы использовали свое влияние в правительстве для того, чтобы заблокировать антигитлеровские публикации в американских СМИ. Плюс ко всему они обеспечивали свободный въезд в Штаты гитлеровских эмиссаров, которые размещали в здешней прессе выгодные им материалы. Справедливости ради стоит заметить, что после завершения расследования ни одному из семи директоров Union Banking и владельцев American Chip and Commerce, в том числе и Прескотту Бушу, никаких обвинений предъявлено не было.
   Профессор кафедры международных отношений Питсбургского университета Дональд Гольдштейн так объяснял эту позицию властей США: тогда американское правительство было слишком занято войной. Времени на то, чтобы довести расследование до конца и назвать имена виновных, просто не было.
   Все эти нелицеприятные факты из истории столь популярного в Америке семейства не могли не наложить отпечаток на его биографию. Неудивительно, что до сих пор они держались в строжайшей тайне.

   В скором времени партия издавала уже три газеты: штрайхеровский «Штюрмер» – для черносотенцев и жидоненавистников, «Ангрифф» – для солдат-отставников и членов патриотических союзов, близких к НСДАП, и «Фелькишер беобахтер» как официальный рупор партии. Штурмовики и эсэсовцы были переодеты в единообразную форму одежды. Это, конечно, противоречило требованию об отмене любой униформы на территории Германии и запрете на ношение даже элементов одежды, могущих послужить основой униформирования, выдвинутому союзниками, но, во-первых, за соблюдением его никто особенно и не следил, а во-вторых, в этом была своеобразная бравада. Йозеф Геббельс, получивший от Гитлера поручение заняться партийной пропагандой, развернулся на славу: разнообразие плакатов, призывающих доверить свою судьбу НСДАП и лично Гитлеру – последней надежде Германии, – позволяло охватить самые разные слои населения, выбирая для каждого свой подход. Гитлер стал публичной личностью, популярным оратором, светским человеком. Для отставного ефрейтора, вступившего после войны в нищую и малочисленную партию с кассой в семь с полтиной марок и членским составом меньше десятка человек, это был даже не шаг, а скачок вперед. Коммунисты, социал-демократы, умеренные буржуа-либералы безнадежно отстали. Ни у кого из них не было в партийном руководстве личности, настолько харизматической, деятеля, настолько легко заигрывающего с любым существующим в Германии сословием, от городской бедноты до юнкеров, от баварских крестьян до крупных промышленников. Одним он обещал избавление от опасности новой революции, от стачек и забастовок эсдэков. Другим – защиту от обнаглевших магнатов, какую не могут предоставить левые профсоюзы, финансовое благополучие, хлеб и конец нужды. И тем и другим – возрождение великой Германии. К 1930 году Гитлер стал бесспорным лидером националистического движения.
   Не хватало единственного элемента – всенародного бедствия: к концу 20-х годов экономическая ситуация в Германии слегка стабилизировалась. Известно, что народ начинает прислушиваться к словам пророков и искать себе мессий только в часы бедствия, в сытое же и спокойное время, как ни надрывайся, – тебя попросту не услышат. Судьба была благосклонна к Гитлеру: в 1929 году случился один из крупнейших за то время экономических кризисов. Плакаты «Наша последняя надежда – Гитлер!» стали донельзя актуальными. На выборах 1930 года НСДАП завоевала больше 6 миллионов голосов и получила 107 мест в рейхстаге, став второй по величине партией в стране и в полтора раза превзойдя по числу мест в парламенте коммунистов. На президентских выборах 1932 года Гитлер вплотную подобрался к рейхспрезидентскому креслу, заняв второе место после безумно популярного имперского маршала Гинденбурга – живой легенды Восточного фронта. При этом лидер коммунистов Эрнст Тельман остался где-то в самом низу таблицы: вождь НСДАП набрал в 4,5 раза больше голосов, чем он. При этом, правда, он расценивал ситуацию как трагический проигрыш, заявлял, что все кончено и впору прекращать бороться. Но не ослаблял усилий.
   Наконец, на выборах в рейхстаг в июле 1932 года гитлеровская партия завоевала 230 мест и стала крупнейшей политической партией Германии. Потом, в ноябре, – краткий откат с занятых позиций: число депутатов от НСДАП снизилось до 196. Гитлер по-настоящему бьется в истерике и задумывается о самоубийстве. За последние годы это – уже третий раз. Первый был после смерти его племянницы и возлюбленной Ангелы Раубаль. Впрочем, об этом речь дальше. Второй – после проигрыша на президентских выборах. Гитлер, судя по этим пораженческим настроениям, просто устал бороться. Если бы в тот момент ситуация повернулась чуть иначе, о нем вспоминали бы просто как о радикальном молодом политике с большими претензиями, рано ушедшем с политической арены. Но все происходило именно так, а не иначе. Члены СА и отрядов Рот-фронта заняты – они планомерно уничтожают друг друга в уличных схватках. Обыватели заняты не меньше – они пытаются спасти немногое нажитое от экономического кризиса или хотя бы просто выжить. Положение в стране было тяжелейшее. Канцлеры и правительства мелькали, как игральные карты в руках шулера. Сперва ушло в отставку правительство Брюнинга, сконцентрировавшего, по мнению Гинденбурга, слишком много власти в своих руках. Потом – сменившего его фон Паппена, не поддержанного левыми. Потом имперским канцлером стал генерал Курт фон Шлейхер. А потом события стали развиваться еще быстрее, почти как в кино. 6 декабря 1932 года ближайший соратник Гитлера Герман Геринг стал президентом рейхстага, а НСДАП – решающей политической силой Германии. Теперь ни одно решение не могло быть принято без одобрения депутатов-национал-социалистов.
   В этой ситуации Гитлер задействовал все скрытые резервы, накопленные за последние 13 лет, – нажал на все возможные рычаги и активизировал все старые знакомства. Он просил о помощи. В результате все, кто тайно или явно поддерживал Гитлера, объединились для того, чтобы помочь ему прийти к власти. В заговор вступили финансист Ялмар Шахт, кельнский банкир Курт фон Шредер, экс-канцлер фон Паппен, целая группа германских бизнесменов. В январе 1933 года они обратились к имперскому президенту Гинденбургу с просьбой поставить во главе правительства представителя самой значительной политической силы Германии, того, кто смог бы защитить страну от распада и анархии, которыми ей грозила бы власть социалистов и коммунистов. Гитлер, в благодарность за помощь согласился включить в состав кабинета министров несколько ставленников фон Паппена, устранить с политической арены социал-демократов, коммунистов и евреев (это как раз ему было сделать легче всего) и отказаться от социалистической программы. Последнее было настоящим предательством. Приведенный к власти представителями в том числе и левого крыла партии (а СА в очень значительной мере состояла именно из левых национал-социалистов, мечтающих о продолжении национал-социалистической революции), Адольф Гитлер отказался от той части программы, за которую они сражались. Зато взамен он получал власть. И деньги: фон Паппен заверил, что добьется крупных субсидий от промышленников для поддержки Гитлера.
   Фон Гинденбург не любил Гитлера, считал его человеком подлым и низким, но социал-демократов и коммунистов он любил еще меньше. Поэтому он не отверг предложения «инициативной группы» и утвердил Гитлера в должности имперского канцлера. Мечта, которую так долго лелеял сын австрийского чиновника, отставной ефрейтор, мюнхенский оратор, сбылась. Сбылась в первую очередь ценой предательства. Это не было тщательно продуманным коварством, как, вероятно, хотелось бы представить идейным противникам Гитлера. Просто так сложились обстоятельства, и вождь НСДАП оказался не в силах устоять перед искушением. На самом деле странно и страшно: с каждой своей победой, с каждым шагом вперед он терял какие-то из человеческих черт. И вот теперь, прорвавшись к власти, он сделал ход, требующий продолжения: теперь ему предстояло избавиться от тех, кого он предал.

Подведем итоги?

   Путь к власти, как известно, не бывает прямым и чистым. Тому, кто пытается подняться на вершину, приходится многим пожертвовать, о многом забыть, и, когда подъем завершен, – ноги его по колено в крови.
   Биографии наших героев – отличная иллюстрация этой старинной истины. Как бы ни были благородны поставленные ими перед собой цели, в какие бы прекрасные дали ни собирались они вести народы, средства, применяемые для этого, были далеки от идеала. Предательство сменялось предательством, азиатское коварство смешивалось с византийской хитростью, человеческие жизни тысячами приносились в жертву «светлому будущему».
   В итоге же и Адольфу Гитлеру, и Иосифу Сталину удалось дотянуться до власти, получить в свои руки инструмент, при помощи которого можно было начисто перекроить карту мира, изменить саму человеческую природу. Но построенные кровавыми руками империи оказались не «царством свободы», а полной его противоположностью. Может быть, и правда «нет рук для чудес кроме тех, что чисты»? Впрочем, об этом – позже, в следующих главах.
   Как бы то ни было, оба наших героя получили то, что хотели. И если раньше они не интересовались друг другом, теперь их судьбам было суждено пересечься. Потому что, несмотря на идеологические различия, их цели и задачи были во многом похожи. И даже цвет знамен над головой у того и другого был один и тот же – цвет крови.

V
Алкоголь, табак, наркотики

Ничего крепче пива

   Один из самых испытанных способов превращения неугодной пропагандистам персоны в чудовище прост до чрезвычайности: нужно всего лишь приписать персонажу, служащему мишенью, побольше пороков. Например, алкоголизм, склонность к наркотикам или нечто подобное. А лучше – все вместе. Тем не менее, как ни пытайся, с Адольфом Гитлером такой способ не срабатывал и не срабатывает. Дело в том, что даже при огромном желании заклеймить его еще и с этой стороны, никаких «зацепок» и компромата не найдешь, как ни пытайся.
   Правда, известный эзотерик и «чернокнижник» Алистер Кроули, утверждавший, что ему довелось обучать Гитлера магическому искусству, писал в мемуарах, что в процессе обучения он потчевал вождя мескалином и прочими экзотическими наркотиками. Однако этому никаких подтверждений нет. Скорее всего, «магу и чародею» просто хотелось прославиться, сделать так, чтобы его имя было прочно связано с именем величайшего злодея Европы. Ибо, как ни пытался Кроули изобразить себя Зверем из бездны, как ни намекал на прямые связи с преисподней и умение творить злые чудеса, Гитлера ему было не переплюнуть.
   У Адольфа был на редкость здравый рассудок, хорошо развитое умение логически мыслить, и не было ни малейшего желания замутнять разум при помощи разного рода химических средств. Поэтому, хотя в начале XX века употребление кокаина и не считалось более зазорным, чем, скажем, питие вина, а кодеин и героин и вовсе считались лекарствами, молодой Гитлер счастливо избежал привычки употреблять их. Можно, конечно, сказать, что причиной тому была бедность юноши. В «Моей борьбе» он открыто жалуется на копеечную сиротскую пенсию и на то, что жить ему приходилось на сущие копейки. Но, с одной стороны, стоит перечитать, например, мемуары Вертинского, и станет ясно, что стоил кокаин сущие копейки, и бедность никогда не останавливала пристрастившегося к нему. А с другой – доходы Адольфа не были столь уж скудными, как он описывал. По подсчетам немецкого историка Вернера Мазера (историка консервативного, склонного скорее к констатации реальных фактов, а не к пропагандистским передергиваниям), ежемесячный доход Адольфа составлял от 80 до 120 крон. Для сравнения: школьный учитель в Вене получал в первые 5 лет преподавания 66 крон, почтовый служащий – 60, а юрист с опытом около года – 70. При этом для того, чтобы каждый день обедать в среднем венском ресторане, в то время требовалось около 25 крон в месяц. Так что Адольф был отнюдь не так нищ, как ему хотелось показать соратникам. Десять крон из его доходов уходили на наем комнаты, а остальными он мог распоряжаться по своему усмотрению. В том числе позволять себе определенные излишества. Другое дело, что он этого не делал. Напротив, он откладывал часть денег, так что вскоре у него появились хотя и очень скромные, но все же сбережения.
   Не питал Гитлер и пристрастия к вину. Впрочем, на этот раз не из каких-либо убеждений, а потому, что в свое время, по окончании очередного класса реального училища, «перебрав», попал в глупую и неприятную ситуацию, выйдя из которой зарекся употреблять спиртное вовсе. Впрочем, слово самому Адольфу: «Мы получили свидетельства и решили отпраздновать это дело. Мы потихоньку поехали в один крестьянский трактир и там пили и говорили ужасные вещи. Как все это было в точности, я не помню. Мне пришлось потом восстанавливать события. Свидетельство было у меня в кармане. На следующий день меня разбудила молочница, которая нашла меня на дороге. В таком ужасном состояния я явился к своей «мамочке» (квартирной хозяйке). «Боже мой, Адольф, как вы выглядите!» Я вымылся, она подала мне черный кофе и спросила: «И какое же свидетельство вы получили?» Я полез в карман – свидетельства нет. Я решил: скажу, что показывал его кому-то в поезде, а тут налетел ветер и вырвал его из рук. Но «мамочка» настаивала: «Куда же оно могло пропасть?» – «Наверное, кто-то взял!» – «Ну, тогда выход только один: вы немедленно пойдете и попросите выдать дубликат. У вас вообще-то деньги есть?» – «Не осталось». Она дала мне пять гульденов, и я пошел. Тем временем четыре обрывка моего свидетельства уже доставили в школу. Будучи без памяти, я перепутал его с туалетной бумагой. Это был кошмар. Все, что мне наговорил ректор, я просто не могу передать. Это было ужасно. Я поклялся всеми святыми, что никогда в жизни больше не буду пить. Я получил дубликат. Мне было так стыдно! Когда я вернулся к «мамочке», она спросила: «Ну, и что он вам сказал?» – «Этого я вам не могу сказать, но скажу одно: я никогда в жизни больше не буду пить». Это был такой урок, что я никогда больше не брал в рот спиртного» [63 - Соколов Б. Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой. М., 2003. С. 14.].
   Справедливости ради заметим, что тут Адольф несколько лукавит. Или, в качестве варианта, просто не рассматривает как спиртное пиво, которое он весьма уважал и позволял себе выпить кружку-другую в праздничный день. Но ничего крепче он и правда в рот не брал до конца своей жизни. Что, впрочем, не делало его завзятым абстинентом: своих взглядов на спиртное он никогда особенно не пропагандировал и никому не навязывал.

   Иная история была с табаком. Тут Гитлер делался фанатическим противником курения: на дверях его квартиры висела табличка «Курильщиков просят не переступать этот порог». Мало того, курящим соратникам по партии приходилось несладко: Вождь безжалостно высмеивал их в личных беседах или при всех, собравшись за общим столом. Больше всего доставалось, пожалуй, Герману Герингу, любившему позировать для портретов с трубкой в зубах, и заядлому курильщику Генриху Гофману.
   «Мне долгое время было очень плохо в Вене, – рассказывал Гитлер. – Несколько месяцев я не ел горячей пищи. Питался молоком и черствым хлебом. Но зато тратил 13 крейцеров в день на сигареты. Выкуривал от 25 до 40 сигарет в день. Но крейцер тогда был больше, чем сегодня 10 пфеннигов. И однажды мне в голову пришла мысль: а что, если не тратить 13 крейцеров на сигареты, а купить масла и сделать бутерброды? На это уйдет 5 крейцеров, и у меня еще останутся деньги. Вскоре я выкинул сигареты в Дунай и никогда больше к ним не притрагивался».

   Геринг, Герман Вильгельм (12.01.1893-15.10.1946), – политический, государственный и военный деятель Третьего рейха. В Первую мировую – летчик-истребитель. С 1922 года – член НСДАП, с 1923 года – верховный руководитель СА. Участник «Пивного путча» 1923 года. С 1928 года – депутат Рейхстага от НСДАП. С 1935 года – главнокомандующий военно-воздушных сил Третьего рейха. С 1938 года – заместитель Адольфа Гитлера в Совете министров по обороне Рейха. Страстный коллекционер предметов искусства. Коллекцию собирал из фондов музеев захваченных Германией стран. В апреле 1945 года попытался возглавить гибнущий Третий рейх, но был обвинен в измене и арестован. 8 мая 1945 года попал в руки американских солдат. На Нюрбергском процессе был приговорен к смертной казни через повешение. За 2 часа до казни покончил с собой, отравившись цианистым калием.

   Гофман, Генрих (12.09.1885-16.12.1957), – личный фотограф Гитлера, профессор. С Гитлером познакомился в начале 20-х годов. Вскоре стал его постоянным спутником. Долгое время был единственным фотографом, которому разрешалось фотографировать Вождя в неформальной обстановке. В 1947 году приговорен к 10 годам тюремного заключения.

   В планах Адольфа Гитлера была даже всегерманская кампания против курения, запланированная им на послевоенное время. «По вине прежнего командования сухопутных войск мы в начале войны первым делом стали выдавать солдату столько-то и столько-то сигарет в день, – сетовал он во время застольной беседы в Ставке. – Но как только наступит мир, с этим надо будет кончать. Валюту нужно тратить на что-нибудь полезное, а не на импорт яда. А начну я с молодежи. Ей нужно будет только сказать: не берите пример со стариков, и все будет в порядке. Я потерял столько выдающихся людей, которые отравили себя табаком! «Старый господин» [64 - Прозвище Пауля фон Гинденбурга (02.10.1847-02.08.1934) – имперского президента Германии, военного и государственного деятеля, генерал-фельдмаршала.], Дитрих Экхарт, Троост! Гофмана я тоже потеряю из-за этого».

   Экхарт, Дитрих (23.03.1868-23.12.1923), – журналист, поэт, один из основателей НСДАП. Автор многих партийных песен НСДАП. Соредактор газеты Voelkischer Beobachter. Один из близких друзей Гитлера. Гитлер называл его «учителем» и оценивал его вклад в дело национал-социализма как бесценный. Умер от инфаркта.

   Троост, Пауль Людвиг (17.08.1878-21.03.1934), – архитектор. В 1930 году перестроил мюнхенский дворец Барлов – так называемый «Коричневый дом». Разработал проекты многих общественных зданий гитлеровской Германии. Гитлер преклонялся перед его талантом, называя Трооста величайшим архитектором современности. В 1933–1934 годах – фактически диктатор в области архитектуры.

   Завершая этот небольшой раздел, стоит отметить, что все сказанное выше – не попытка Гитлера обелить себя и предстать перед зрителями лишенным пороков. Воспоминания его современников позволяют утверждать, что это действительно так. Гитлер не прибегал к искусственным стимуляторам. Они практически не были ему нужны. Судя по манере его поведения, по принимаемым им решениям, его главным «наркотиком» был адреналин.
//-- Пресса --//
   Галлюциногенные растения и психоделические препараты [65 - Жук О. Галлюциногенные растения и психоделические препараты//http://www.narcom.ru.]
   Хорошо известно о страсти Гитлера к магии, оккультизму, языческой истории древних германских и нордических племен. Большую роль в судьбе Адольфа Гитлера сыграла эпическая поэма «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха, по мотивам которой Рихард Вагнер написал одноименную оперу./…/
   Книга «Парсифаль» фон Эшенбаха явилась поводом к сближению между Гитлером и владельцем венского книжного магазина Эрнстом Претцше, сыгравшим важную роль в «духовном» становлении юного Адольфа.
   Претцше вырос в немецкой колонии в Мехико. Отец этого странного человека – оккультиста, алхимика и астронома – держал аптеку, а в свободное время отдавался изучению верований и магических ритуалов ацтеков. По возвращении на родину Претцше-младший стал ярым сторонником вагнеровского пангерманизма.
   Претцше объяснил Гитлеру, как читать в «космической хронике» без применения черной магии. Он и посвятил его в теорию секретного «чтения» посредством священного кактуса ацтеков пейотля. Проведя большую часть своей жизни в Мексике, Претцше рассказал Гитлеру о мифологии ацтеков и магических свойствах пейотля, открывшего ацтекам способность к ясновидению. Гитлер решил начать свое проникновение в высшие сферы самым коротким путем – через наркотик. Но Претцше не спешил давать ученику пейотль, он считал, что прежде, чем тот примет наркотик и приступит к познанию трансцендентных реалий Грааля, нужна определенная подготовка: воспитание концентрации, медитативная практика, контроль над эмоциональной жизнью, усмирение вожделений. Приблизительно в это время, в Мюнхене, будущему фюреру посчастливилось познакомиться с потомственным травником Гансом Лодцем.
   Лодц был тем человеком, который, по просьбе Гитлера, приготовил ему настой из полученного от Эрнста Претцше пейотля. В Вахау, что расположен в окрестностях Мюнхена, у вод Дуная, вдали от городского шума, в хижине отшельника Ганса Лодца, Адольф Гитлер, приняв средство, расширяющее сознание, совершил свой первый трансцендентный trip. Прошедший эзотерическое обучение у Претцше, он понимал, что при подобных опытах необходим строгий контроль над сознанием, так как неизбежная его трансформация подвергает человека риску полного растворения в потоке трансцендентного, другими словами, риску уничтожения самоидентификации.
   Соединяясь с трансцендентным разумом, человеческое бессознательное открыто для получения состояния, которое можно назвать «благодатью». Визионеру в его путешествии все грезится исключительно «новым» и «удивительным». «Это абсолютное создание себя заново», считал Олдос Хаксли. Духовное восприятие имевшего несомненные медиумические способности Адольфа Гитлера посредством мескалина открыло ему «двери восприятия», но это состояние будущего фюрера благодатью назвать было нельзя. Напротив, видения Гитлера, контролируемые его могучим, но психопатическим разумом, были направлены на определение своей роли в истории человечества. Ему открылись фрагменты своих предыдущих реинкарнаций. Это была небесная мифология: символическое отражения далеких событий Средневековья, связанных с поисками Грааля.
   Когда-то, при первом прочтении «Парсифаля», Гитлер был удивлен, что в нем содержатся явные и скрытые ссылки на реинкарнацию. Он полагал, что христианское наследие, как и вся иудо-христианская культура, чуждо идее перевоплощения, что законы кармы являются исключительной прерогативой восточных религий: индуизма, буддизма и т. д.
   Посредством мескалина Гитлер понял, что книга фон Эшенбаха – это посвятительный документ громадной магической силы, он осознал пророческий пафос и оккультную сущность «Парсифаля». Другими словами, Адольф Гитлер в романе о Граале видел некое пророческое предсказание событий, которые произойдут в XX веке. Гитлер верил, что все персонажи века IX воплотятся в ином физическом теле в веке XX. А самого себя он ощущал наследником рыцаря Грааля. Между тем в своих мескалиновых видениях, которые стали для него своего рода руководством к действию: созданию нацистской неоязыческой мифологии с элементами христианских реалий и образов, Гитлер был воплощением и другой исторической фигуры, он принял облик вагнеровского Клингзора (Ландольфа Капуанского). Ландольф Капуанский – демоническая фигура, маг, Антихрист. Так чаша Грааля, кубок, из которого в последний раз перед смертью пил Христос, «в руках» Гитлера превратилась в чашу Антихриста.
   В больном сознании Гитлера перемешались прошедшее, настоящее и будущее. То, что, являясь результатом психоделического опыта, составляло единое гармоничное целое во времени, в культуре и мировосприятии индейцев, в идеологии нацизма приобрело зловещую окраску психопатологического: расщепление индивидуального сознания в космическом трансцендентном разуме мирового зла и вселенского безумия.
   Секрет гитлеровского проникновения в оккультный мир – это магические практики, основанные на мескалиновом опыте. То, что мы называем преступлениями нацизма «против человечества и человечности», по сути своей – ритуальные обряды. Концлагеря и газовые камеры: «окончательное решение еврейского вопроса», уничтожение цыган, разного рода этнические и иные чистки – все это – не что иное, как человеческие жертвоприношения, массовые ритуальные убийства. Подобно ацтекам, герб которых украшал орел, сидящий на кактусе пейотль, нацисты с двуглавым орлом, свастикой и другими магическими символами типа эмблемы СС, состоящей из двух рун, приносили жертву жаждущим крови богам. Это германское неоязычество, основанное на нордической мифологии и кровавом культе ацтеков. Все это – превратно понятая модель мира исконных месоамериканских народов, культура которых во многом обусловлена потреблением психоделиков, в частности мескалина.
   Ольга Жук

Трубка «Герцеговины» и «коричневая водка»

   Сталин, в силу своего происхождения и особенностей горского менталитета, таким аскетизмом в отношении стимулирующих средств не отличался. Любил он и покурить, и выпить, недаром трубка специфической формы «бент биллиард», зажатая в его покалеченной от рождения руке, сопровождает «отца народов» даже на официальных портретах. Причем, что интересно, трубочного табака он не то чтобы не признавал, но просто не курил, предпочитая «потрошить» папиросы «Герцеговина Флор», выпускавшиеся на ленинградской табачной фабрике № 1, той, что раньше называлась «Лаферм», а после революции стала носить имя наркома Урицкого. Нет, ему, разумеется, регулярно дарили трубочный табак самых разных сортов, так что врать, что, де, вождь его не курил никогда, не буду. Но, по свидетельствам современников, в пепельнице на сталинском рабочем столе постоянно можно было видеть несколько «убитых» папирос.
   По чести сказать, не знаю, правда это или просто очередная легенда, но рассказывают, что папиросы, сделанные специально для вождя, отличались от тех, что поступали в розницу: в обычные гильзы набивалась особым образом ароматизированная табачная смесь из специально подобранных сортов табака. Да и нарезка отличалась от обычной, сигаретной, была крупнее, специально под трубку. Странно, правда, почему вождь предпочитал потрошить папиросы, а не заказывать табак, что называется «россыпью». Тут ответов может быть масса. Например, самый простой: две папиросы – это ровнехонько одна набитая трубка. Так что не нужно думать, сколько забить табаку.
   Почему Сталин курил не сигары, как Черчилль, или сигареты, почему, наконец, не ту же самую «Герцеговину»? Ответить на этот вопрос довольно сложно. С одной стороны, курение трубки на ту пору было весьма распространено на Кавказе, так что вполне вероятно, что речь идет о привычке юношеских лет. Кстати, студенту семинарии, а впоследствии постоянно находящемуся в бегах революционеру папиросы могли быть просто не по карману. Табак же на Кавказе выращивают едва ли не в каждом дворе. А с другой стороны, нельзя забывать и о том, что трубка в зубах позволяет особым образом формировать беседу, в нужных местах замолкая на затяжку, выдерживая паузы [66 - Есть несколько вполне официальных фотографий Иосифа Сталина с папиросой в руках. Так что, судя по всему, папиросы он тоже курил, хоть и реже.]. Как говорят, эта «фирменная» манера разговора выбивала из колеи даже самых сильных духом людей, заставляя их нервничать. В конце концов образ вождя с трубкой в руках настолько четко запечатлелся в народном о нем представлении, что даже вошел в детские стихи: «Дядя Сталин курит трубку,/а кисета, может, нет./Я сошью ему на память/замечательный кисет».
   Не отказывался «дядя Сталин» и от стаканчика вина, и от стопки коньяка или водки. А вот в каких масштабах он пил спиртное – это, конечно, вопрос большой. Никита Хрущев, разумеется, постарался в воспоминаниях выставить покойного вождя записным алкоголиком, потому что, как уже было сказано выше, это самый простой и эффективный пропагандистский способ создания отрицательного имиджа: «Сталин выпивал рюмку коньяка. Или водки. В начале обеда, а потом вино, вино, вино. Если пить вино пять-шесть часов подряд, хоть и маленькими бокалами, так черт его знает, даже если так воду пить, то от воды опьянеешь, а не только от вина» [67 - Домиль В. Был ли Сталин болен психически//http://litcafe.ru.]. И ведь как сказано ловко: ни слова лжи, а картинка создается непригляднее некуда. Судя по всему, в пропагандистских целях написал это Никита Сергеевич. Ничем другим и не объяснишь. Потому что при взгляде со стороны все выглядит иначе. Вот что говорит о взаимоотношениях Сталина (да и Хрущева) с алкоголем человек, который видел все кремлевские «посиделки» со стороны, будучи неизбежно трезвым, – сотрудник 6-го отдела Главного управления охраны Геннадий Коломенцев, отвечавший за питание вождя: «За Сталиным довелось мне наблюдать очень много. И вот какие мифы я обязан развеять прежде всего. Во-первых, Сталин был трезвый человек. Я был, наверное, на всех официальных сталинских приемах и банкетах. Но ни разу не видел, чтобы Сталин хоть немножечко был под хмельком. И все его окружение знало это. И при нем не позволяло себе лишнего. А если и позволяло, то только втихаря. Хрущев любил подзаложить. Любил Булганин выпить. Каганович тоже. Но. втихаря. Сталин – нет! Он себе позволял лишь две маленькие коньячные рюмочки» [68 - Добрюха Н. «Хозяин Кремля» умер раньше своей смерти. Самая последняя тайна Сталина // Аргументы и факты. 2002. № 49.]. Интересное свидетельство, правда?
   Правда, судя по всему, в народе о взаимоотношениях вождя с алкоголем выдвигались версии разнообразнейшие и временами противоречивые. В конце концов, Сталин был личностью легендарной, недаром на его превращение в живую легенду работал весь пропагандистский аппарат партии. С одной стороны, он находился на недосягаемой высоте, а с другой – был народным вождем. Как следствие, в общем представлении не употреблять алкоголь он не мог (какой же он после этого народный вождь, в России-то!?), но если уж что и пил, так что-то особенное. Очень в этом плане показательна сцена из рассказа Владимира Вайсберга: ««Как ты думаешь, Вовка, какую водку пьет Сталин?» – Шломо произносил слова так, как если бы каждое из них несло в себе некую архиважную, секретную информацию. Особо он выделил слово «какую?». Он покачивал при этом головой из стороны в сторону и прищуривал глаза. Я задумался. Информации по этому вопросу, честно говоря, у меня было не очень много. Но я уже где-то читал тогда (кажется, это была книга Рузвельта-младшего «Его глазами», но, может, за давностью лет я что-то путаю), что Сталин пьет грузинские вина. Это-то я и изложил почтенному собранию аксакалов улицы Марамуреш. «Я ведь не про вино спрашиваю. Я спрашиваю: какую водку пьет Сталин?» В этот раз Шломо подчеркнул интонационно два слова: «какую водку?». «Крепкую. Крепкую и чистую», – сказал я. «Крепкую», – подтвердил Шломо. – «Но какую крепкую?» Меня понесло: «Чистый медицинский спирт», – сказал я уверенно. О целительных свойствах этого напитка при внутреннем и наружном применении его часто рассуждал мой отец. «Нет, – сказал Шломо. – Ему гонят самогон еще крепче спирта. И он его сам проверяет. Принесите, – говорит он, – бутылку самогона, на блюдечке дроб (имелась в виду свинцовая дробь, которой заряжались патроны охотничьих ружей) и рюмку. Когда все это ему приносят, он наливает полную рюмку самогона, берет ложечкой дроб и бросает его в самогон. Если дроб тонет, он говорит: унесите этот брак. А если дроб не тонет, а плавает на поверхности, он вынимает ложечкой дроб и выпивает всю рюмку. И так он выпивает всю бутылку. Понял, Вовка?» – «Понял," – сказал я. Но он все-таки добавил: «Самогон такой густой и такой крепкий, что он тяжелее дроба»» [69 - Вайсберг В. Как я не выдержал экзамена черновицких мудрецов // Заметки по еврейской истории. Интернет-журнал еврейской истории, традиции, культуры. www.berkovich-zametki.com. № 28. 18.05.2003.]. Забавное представление о вожде, не так ли?
   Впрочем, те, кто сидел со Сталиным за одним столом, утверждают: он знал толк в винах, любил за обедом выпить фужер-другой, правда, чаще всего, разбавляя вино водой. Не отказывался он и от крепких напитков, но тоже знал меру, стараясь в любом случае оставаться трезвее, чем окружающие. Немецкий дипломат Иоахим фон Риббентроп писал о кремлевском банкете, на котором ему довелось побывать в 1939 году: «Во время банкета по русскому обычаю произносилось множество речей и тостов за каждого присутствующего вплоть до секретарей. Больше всех говорил Молотов, которого Сталин (я сидел рядом с ним) подбивал на все новые и новые речи. Подавали великолепные блюда, а на столе стояла отличавшаяся особенной крепостью коричневая водка. Этот напиток был таким крепким, что от него дух захватывало. Но на Сталина коричневая водка словно не действовала. Когда по этому случаю я высказал ему свое восхищение превосходством русских глоток над немецкими, Сталин рассмеялся и, подмигнув, выдал мне «тайну»: сам он пил на банкете только крымское вино, но оно имело такой же цвет, как эта дьявольская водка» [70 - Риббентроп фон И. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. Из его наследия, изданного Аннелиз фон Риббентроп. М., 1996. С. 161.].

   С тостами на том банкете вышла забавная история, о которой вспоминал Лазарь Каганович: «Когда в 1939 году принимали Риббентропа, обедали в Андреевском зале, поднимали тосты. Вдруг Сталин произнес тост за меня: «Выпьем за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича!» Я же еврей, я понимаю, какой ход сделал Сталин. Риббентроп, немцы, они же евреев не любят. Сталин подошел ко мне и чокнулся. Риббентропу пришлось сделать то же самое» [71 - Цит. по: Живой Сталин/Zwww. duel. ru.].

   Так что когда дело доходило до дипломатических моментов и выпить нужно было обязательно, Сталин держался за столом как надо. Вот история, которую писателю Феликсу Чуеву поведал маршал авиации Голованов: «Во время переговоров в Ялте Сталин пил на равных, и когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел к Голованову и сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!»» [72 - Там же.]
   Кстати, что касается той самой пресловутой «коричневой водки», про которую упомянул Риббентроп. Когда я в первый раз увидел упоминание об этом напитке, мне стало интересно – чем же таким напоил Иосиф Виссарионович немецкую делегацию? Все-таки разнообразные настойки – напитки не протокольные. И оказалось, что то ли протокола в отношении напитков не было разработано вовсе, то ли Сталин его нарочито игнорировал, но периодически на столе во время приема важных делегаций оказывались напитки весьма необычные. Например, чача. Может быть, именно ее Риббентроп назвал «коричневой водкой»? В конце концов, от нее и правда с непривычки захватывает дух: 60 градусов – это вам не шутки!

   Голованов Александр Евгеньевич (1904–1975) – советский военачальник, Главный маршал авиации (1944). В мае 1919 года добровольно вступил в Красную Армию, участвовал в Гражданской войне. Окончил летную школу при ЦАГИ (1932), с 1933 по 1941 год работал в системе Гражданского воздушного флота. Участвовал в боевых действиях на р. Халхин-Гол (1939) и в советско-финляндской войне 1939–1940 годов С февраля 1941 года – командир дальнебомбардировочного авиационного полка. Во время Великой Отечественной войны с августа 1941 года командир авиационной дивизии дальнего действия, с февраля 1942 года – командующий авиацией дальнего действия, с декабря 1944 года – командующий 18-й воздушной армией, участвовал в Восточно-Прусской и Берлинской операциях. С апреля 1946 года командующий дальней авиацией. Окончил Военную академию Генерального штаба (1950). С сентября 1953 года в запасе.

   Известно, скажем, что именно чачей Сталин угощал Черчилля и Рузвельта во время Ялтинской конференции. Андрей Громыко вспоминал, как Сталин сперва похваливал грузинские сухие вина, а потом спросил: «А вы знаете грузинскую виноградную водку – чачу?» Ни Черчилль, ни Рузвельт о чаче и слыхом не слыхивали. А Сталин продолжал: «Это, по-моему, лучший из всех видов водки. Правда, я сам ее не пью. Предпочитаю легкие сухие вина». Черчилля чача сразу заинтересовала: «А как ее попробовать?» «Постараюсь сделать так, чтобы вы ее попробовали». На другой день Сталин послал и одному, и другому в подарок чачу» [73 - Громыко А. Памятное. М., 1988. С. 205.].

   Громыко Андрей Андреевич (1909–1989) – советский политический деятель, дважды Герой Социалистического Труда (1969, 1979). В 1943–1946 годах – посол СССР в США, в 1946–1949 годах – заместитель министра иностранных дел, одновременно в 1946–1948 годах – постоянный представитель СССР в Совете Безопасности ООН, в 1949–1952 годах, 1953–1957 годах – первый заместитель министра иностранных дел СССР. В 1952–1953 годах – посол СССР в Великобритании. В 1957–1985 годах – министр иностранных дел СССР. В 1983–1985 годах – одновременно первый заместитель Председателя Совета Министров СССР. В 1985–1988 годах Председатель Президиума ВС СССР. Член Политбюро ЦК КПСС в 1973–1988 годах.

   Оставаясь один, Сталин тоже не напивался, несмотря на то что именно на это Никита Хрущев в своих мемуарах намекает не раз. Другое дело, что в малых дозах он употреблял спиртное постоянно. Но это – нормальный элемент кавказской культуры. Пьяницы типа Виссариона там встречаются не часто. А вот выпить глоток-другой вина в течение дня считается вполне обычным делом и вовсе не мешает нормальной жизни, не делает человека неадекватным. Вот и Сталин вполне мог, скажем, прихлебывать за работой чай с коньяком, вовсе не теряя ясности мысли. Александр Василевский вспоминал: «Сталин любил пить чай. Обычно во время заседания он нажимает кнопку, Поскребышев приносит стакан чаю и лимон. Сталин берет и выжимает в стакан лимон, затем идет в комнату отдыха, приносит бутылку армянского коньяка [74 - Геннадий Коломенцев уточняет: «Грузинский. Коньяки «ОС», «КС» и «Енисели» всегда были у нас на спецбазе. Еще раз повторяю, не армянские, а грузинские». Цит. по: «Хозяин Кремля» умер раньше своей смерти.], льет из нее в чай ложку или две и тут же уносит бутылку обратно и потом во время работы пьет чай по глотку» [75 - Василевский А. Дело всей жизни//militera.lib.ru.].

   Василевский Александр Михайлович (1895–1977) – военачальник, маршал Советского Союза (1943), Герой Советского Союза (1944, 1945). С июня 1942 года – начальник Генштаба. В 1942–1944 годах координировал действия ряда фронтов в Сталинградской, Курской битвах, других крупных операциях. В 1945 году командовал 3-м Белорусским фронтом, затем советскими войсками на Дальнем Востоке при разгроме японской Квантунской армии. С 1946 года – начальник Генштаба. В 1949–1953 годах – министр Вооруженных Сил (военный министр) СССР.

   Но гораздо чаще, конечно, в стакане вождя оказывалось вино, причем некрепкое, не более 3–4 градусов. Даже не вино, по-хорошему, а недобродившее винное сусло – «мачари», или «маджари». Сам Сталин называл его соком. Кстати, именно этот напиток мог стать причиной его смерти. Если верить словам специалиста – главного технолога по грузинским винам Комбината Праздничных Вин г. Тольятти Мамуки Пеикришвили: «Для Сталина вино отбирали виноделы-профессионалы в сопровождении представителей НКВД (или как там тогда их называли, точно не помню) у крестьян, известных как производители хорошего киндзмараули. Взамен за один литр киндзмараули крестьянам (колхозникам) предлагали пять литров любого другого вина известных марок или адекватную оплату. А что касается паралича и мачари, то и это может быть правдой, потому что мачари (бродящее сусло с небольшой крепостью, очень вкусное) резко повышает давление (особенно из сорта саперави) и поэтому много пить нельзя, особенно старикам» [76 - Цит по: www. wineworld. ru.]. А в ночь перед тем, как Сталина хватил удар, по свидетельству охранника Петра Лузгачева, он пил именно этот напиток, причем выпил его немало [77 - Радзинский Э. Сталин//http://www. ruslib. com.].

   Частенько пил Сталин и обычное вино. Снова слово Геннадию Коломейцеву: «Про вина говорят, якобы он «хванчкару» и что-то подобное любил… Ерунда! Он эти вина не пил. Мы специально для него закупали у троих грузинских колхозников их самодельные домашние вина. Были два брата Немцецвиридзе, а третьего я забыл. Жили они где-то в Кахетии. Все эти вина, конечно, проверялись во всех отношениях. И я обязательно опробовал их на себе, чтобы быть от греха подальше. Летом Сталин обычно пил сухое белое, а зимой – сухое красное вино» [78 - Цит. по: «Хозяин Кремля» умер раньше своей смерти».].

   Что сказать, подытоживая этот раздел? Пожалуй, лишь, что никто никогда не видел Сталина пьяным. Напротив, это ему удавалось чаще всего подпоить своих сотрапезников, чтобы послушать их разговоры и откровения. Все-таки врожденная культура пития – это великая сила, не так ли?
//-- Пресса --//
   От «Атенского» до «Маджари» [79 - Каджая В. Сталин. От «Атенского» до «Маджари» // Независимая газета. 1999. 24 дек.]
   /…/О напитках, подаваемых на Ближней даче, особенно о «любимом» вине Сталина, гуляет чрезвычайно много легенд. Недавно прочел я статью известного нашего знатока в области кулинарии Вильяма Похлебкина «Что ел Сталин?». «Любимыми, присутствующими при каждом застолье, были грузинские киндзмараули, хванчкара, мукузани, напареули, цинандали, саперави», – пишет Похлебкин, перечислив добросовестно весь набор наиболее распространенных в «Мосторге» в советские времена грузинских вин. Но если бы Похлебкин хоть недолго пожил в Грузии, он бы знал, что за грузинским застольем киндзмараули и хванчкару вообще не пьют. Эти полусладкие десертные сорта грузины и за вино не считают – так, компот. Мукузани тоже не жалуют: оно тяжелое, густое, приятно выпить стакан-другой, но не более.
   Сталину же подавали бутылку без всякой этикетки, то есть домашнее вино. Мой отец рассказывал, а ему в свою очередь поведал его друг, полковник МГБ Ираклий Мгалоблишвили, что Сталин пил только «Атенское зеленое», по-грузински «Атенис мцване». Есть недалеко от Гори село Атени. Знаменито оно своим храмом, построенным еще в V веке, и только там произрастающим сортом винограда, из которого получается вино светло-изумрудного цвета и неповторимого вкуса. Сам пил, можете поверить. Так вот, это самое «Атенское» Сталину возили в бочонках на самолетах, и, чтобы вино не растрясти (оно этого очень не любит, сразу мутнеет и теряет качество), бочонки держали на коленях, обхватив руками, молодцы в звании не ниже полковничьего – и дядя Ираклий тоже.
   Я недавно специально расспрашивал очень осведомленного человека, Отара Черкезия, бывшего председателя Верховного Совета Грузинской ССР, а теперь заместителя посла Грузии в России, и он подтвердил, что Сталин признавал только «Атенское». Да и его разбавлял водой, что у грузин совершенно не принято. Но об этом свидетельствует уже Штеменко:
   «По давно заведенному порядку перед Хозяином стоял удлиненной формы, очень красивый хрустальный графин с бесцветной жидкостью и запотевшими боками. И. В. Сталин перед ужином обычно выпивал одну-д-ве рюмки коньяку, а потом пил только сухое грузинское вино, наливал его из бутылок, этикетки на которых были отпечатаны на машинке. Наполнит бокал на три четверти вином, а остальное не торопясь добавит из хрустального графина.
   Первое время я, бывая на даче, внимательно наблюдал за всем окружающим и сразу приметил графин. Смешно, конечно, но меня заинтересовало, что в нем. И я подумал: «Какая-то особая водка, чтобы добавлять к вину для крепости. Вот попробовать бы при случае». Долгое время затея эта не удавалась, поскольку место мое было довольно далеко от графина.
   В тот злополучный вечер я опоздал к столу, так как задержался в соседней комнате у телефона – наводил по указанию И. В. Сталина справку о положении на одном из фронтов. Когда вернулся в столовую и доложил, все уже сидели за столом, и обычное мое место было занято. Сталин, заметив это, жестом указал на свободный стул рядом с собой. Ужин затянулся. Разговор, как всегда, шел о фронтовых делах. Каждый сам себя обслуживал – когда нужно было, шел к боковым столикам за очередным блюдом.
   Ну, думаю, уж сейчас я эту водку попробую. Когда Сталин, как и все, встал, чтобы сменить тарелку, я быстро схватил заветный графин и налил полную рюмку. Чтобы соблюсти приличия, дождался очередного тоста и выпил. Вода! Да какая холодная.»
   Сталинские застолья сочетали в себе обычно приятное с полезным: пили, ели, но еще и обсуждали и решали всевозможные вопросы. Одно несомненно: ночные «обеды» на Ближней даче ничего общего с оргиями не имели, как это иногда пытаются представить досужие сочинители. Черчилль, который оставил интереснейшие воспоминания о встречах со Сталиным, свидетельствует:
   «Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды. Маршал (Сталин. – В. К.) и его коллеги неизменно пили после тостов из крошечных рюмок, делая в каждом случае лишь маленький глоток. Меня изрядно угощали».
   В высшей степени интересные описания сталинских застолий, проходивших на Ближней даче, оставил Милован Джилас, второй человек в югославской иерархии, ближайший друг и соратник Тито, ставший затем самым яростным критиком как его лично, так и всей социалистической системы.
   Джилас пишет:
   «В просторной, без украшений, но отделанной со вкусом столовой на передней половине длинного стола были расставлены разнообразные блюда в подогретых и покрытых крышками тяжелых серебряных мисках, а также напитки, тарелки и другая посуда. Каждый обслуживал себя сам и садился куда хотел вокруг свободной половины стола. Сталин никогда не сидел во главе, но всегда садился на один и тот же стул: первый слева от главы стола. Выбор еды и напитков был огромным – преобладали мясные блюда и разные сорта водки. Но все остальное было простым, без претензии. Никто из прислуги не появлялся, если Сталин не звонил, а понадобилось это только один раз, когда я захотел пива. Каждый ел что хотел и сколько хотел, предлагали и понуждали только пить – просто так и под здравицы.
   Такой ужин обычно длился по шести и более часов – от десяти вечера до четырех-пяти утра. Ели и пили не спеша, под непринужденный разговор, который от шуток и анекдотов переходил на самые серьезные политические и даже философские темы. На этих ужинах в неофициальной обстановке приобретала свой подлинный облик значительная часть советской политики, они же были и наиболее частым и самым подходящим видом развлечения и единственной роскошью в однообразной и угрюмой жизни Сталина. Не было никакой установленной очередности присутствия членов Политбюро или других высокопоставленных руководителей на этих ужинах. Обычно присутствовали те, кто имел какое-то отношение к делам гостя или к текущим вопросам. Но круг приглашаемых был, очевидно, узок, и бывать на этих ужинах считалось особой честью. Один лишь Молотов бывал на них всегда – я думаю, потому, что он был не только наркомом (а затем министром) иностранных дел, но фактически заместителем Сталина.
   На этих ужинах советские руководители были наиболее близки между собой, наиболее интимны. Каждый рассказывал о новостях своего сектора, о сегодняшних встречах, о своих планах на будущее. Богатая трапеза и большое, хотя не чрезмерное, количество алкоголя оживляли дух, углубляли атмосферу сердечности и непринужденности. Неопытный посетитель не заметил бы почти никакой разницы между Сталиным и остальными. Но она была: к его мнению внимательно прислушивались, никто с ним не спорил слишком упрямо – все несколько походило на патриархальную семью с жестким хозяином, выходок которого челядь всегда побаивалась.
   Сталин поглощал количество еды, огромное даже для более крупного человека. Чаще всего это были мясные блюда – здесь чувствовалось его горское происхождение. Он любил и различные специальные блюда, которыми изобилует эта страна с разным климатом и цивилизациями, но я не заметил, чтобы какое-то определенное блюдо ему особенно нравилось. Пил он скорее умеренно, чаще всего смешивая в небольших бокалах красное вино и водку (Джилас принял за нее воду, как до него Штеменко. – В. К.). Ни разу я не заметил на нем признаков опьянения, чего не мог бы сказать про Молотова, а в особенности про Берию, который был почти пьяницей. Регулярно объедавшиеся на таких ужинах, советские вожди днем ели мало и нерегулярно, а многие из них один день в неделю для «разгрузки» проводили на фруктах и соках. На этих ужинах перекраивалась судьба громадной русской земли, освобожденных стран, а во многом и всего человечества».
   Не прошло и трех лет, как Джилас вновь в Москве и вновь приглашается на Ближнюю дачу, что означало со стороны Сталина высшую форму доверия и расположения. Но как резко изменилась атмосфера застолий:
   «Ужин начался с того, что кто-то, думаю, что сам Сталин, предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом, в виде штрафа, выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся. Я, к счастью, посмотрел на термометр в отеле и прибавил несколько градусов, зная, что ночью температура падает, так ошибся всего на один градус. Берия, помню, ошибся на три и добавил, что это он нарочно, чтобы получить побольше водки.
   Подобное начало ужина породило во мне еретическую мысль: ведь эти люди, вот так замкнутые в своем узком кругу, могли бы придумать и еще более бессмысленные поводы, чтобы пить водку, – длину столовой в шагах или число пядей в столе. А кто знает, может быть, они и этим занимаются! От определения количества водки по градусам холода вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя и играющая одну из решающих ролей в судьбе человеческого рода. Вспомнил я и то, что русский царь Петр Великий устраивал со своими помощниками похожие пирушки, на которых ели и пили до потери сознания и решали судьбу России и русского народа.
   Ощущение опустошенности такой жизни не исчезало, а постоянно ко мне во время ужина возвращалось, несмотря на то что я гнал его от себя. Его особенно усугубляла старость Сталина с явными признаками сенильности. И никакие уважение и любовь, которые я все еще упрямо пестовал в себе к его личности, не могли вытеснить из моего сознания этого ощущения. В его физическом упадке было что-то трагическое и уродливое.
   Но трагическое не было на виду – трагическими были мои мысли о неизбежности распада даже такой великой личности. Зато уродливое проявлялось ежеминутно. Сталин и раньше любил хорошо поесть, но теперь он проявлял такую прожорливость, словно боялся, что ему не достанется любимое блюдо. Пил же он сейчас, наоборот, меньше и осторожнее, как бы взвешивая каждую каплю, – чтобы не повредила».
   Валерий Каджая

Подведем итоги?

Забавно выглядит этот раздел. Гитлер и Сталин выглядят почти противоположностями друг друга. Один – абсистент, проповедующий отказ от курения. Другой – любитель выпить коньяку, да не абы какого, выкурить трубочку хорошего табаку, запить обед фужером-другим-третьим вина, которое специально для него доставили черт знает откуда. Разные люди, даже на первый взгляд.
Но есть тут и сходство, даром что не бросающееся в глаза: и тот и другой превыше всего ставили самоконтроль. Даже в самой людной компании, в разгар хмельного застолья Сталин оставался не менее адекватен, не менее осторожен в словах и поступках, чем избегающий алкоголя Гитлер. Потому что без самоконтроля, без постоянного недоверия не то что к ближайшему окружению, а даже, временами, к самому себе диктатору не остаться в живых даже за самыми высокими и крепкими стенами.

VI. Женщины вождей

В мечтах о семейном счастье

   Сталин не был развратником. Он был женат на большевизме и революции. На шкале его предпочтений женщины занимали невысокое место. По отношению к ним он был эмоциональным инвалидом, но не полностью равнодушным. Женщины смотрели на него обожающими глазами и влюблялись в него. Не раз Сталин жаловался своим приближенным: «Они не оставляют меня в покое, вьются вокруг меня, как пчелиный рой. Все хотят лечь со мной в постель.
Саймон Монтефиоре. Сталин. Двор красного царя

   Писать про женщин Иосифа Сталина – одно удовольствие. Простор для фантазии такой, что аж дух захватывает. Еще бы, южная горячая кровь, революционная романтика! Сколько всего можно допустить, присочинить, какие сенсации можно создать! Но когда начинаешь всерьез разбираться что к чему, все оказывается куда прозаичнее, чем казалось. Потому что слухи – слухами, а фактов в нашем распоряжении совсем немного.
   Первое женское имя, которое необходимо упомянуть в связи с биографией вождя, – Екатерина Сванидзе. Самая первая и чистая любовь Иосифа, зародившаяся в те времена, когда он был молодым революционером, еще только-только погрузившимся в хаос революции. Екатерина была сестрой старого приятеля Джугашвили – Александра Сванидзе. У него-то в доме они и познакомились: Иосиф в очередной раз скрывался от преследования, находясь на нелегальном положении, и друг приютил его на несколько дней у себя в тифлисском доме на Фрейлинской улице. Там-то и познакомились Коба и Като. Почему-то принято особенно подчеркивать, что Екатерина была родом из очень бедной семьи. Это немного странно, потому что была она портнихой, а в ту пору это означало вполне неплохой заработок.
   Любовь, если цитировать классика, выскочила перед Иосифом, как убийца из-за угла. Роман развивался бурно, но сугубо по горскому этикету: несмотря на все свои революционные взгляды, Джугашвили не был сторонником «легких» отношений в духе теории «стакана воды». Где-то через год Иосиф и Екатерина решили пожениться. Правда, сделать это официально было сложно: юный революционер жил по чужому паспорту, какая уж тут регистрация? Не дай Бог обнаружат подлог – так прощай не только семейная жизнь, а и свобода тоже. Но ведь дело было в Грузии, где женитьба «увозом» – не то чтобы обычное дело, но в принципе возможное. Поэтому местные священники, особенно из молодых, частенько смотрели сквозь пальцы на молодые пары, являющиеся в церковь с просьбой о немедленном венчании в неурочное время. Судя по всему, как-то похожим образом обвенчались и Екатерина с Иосифом. Ну а гражданский брак они регистрировать не стали, потому как, повторюсь, дело это было опасное. Благо горские традиции позволяли: на все эти государевы бумажки с орлами, подтверждающие то, что уже и так было сказано перед Богом, там традиционно смотрели сквозь пальцы. Но свадьба была отпразднована честь по чести, как полагается.
   Беда была в том, что счастливого брака у молодых так и не получилось, хотя все предпосылки к тому были. Екатерина была очень правильной грузинской девушкой, и она стала не менее правильной грузинской женой, признающей неоспоримый авторитет и главенство мужа, готовой окружить его заботой и лаской, уверенной, что важнее его дел нет ничего на свете. Но Иосиф был постоянно то в бегах, то в отлучке, появлялся дома лишь изредка. Да и что значит дома? Молодая жена осталась в доме своего брата. Там она и родила сына – Якова Джугашвили. А буквально через полгода – осенью 1907-го – Екатерины не стало: брюшной тиф и сейчас-то болезнь не из приятных, а в то время он был воистину страшен, часто приводил к летальному исходу. Когда Екатерина заболела, Иосиф был за границей, в Лондоне. И, как он ни спешил, успел домой он только к похоронам. Так и закончились его надежды на нормальную семейную жизнь, на дом, в который можно вернуться.
   А дальше покатилась череда арестов, ссылок, побегов. Раскопать что-то достоверное в этом хаосе – задача не из легких, поэтому сразу нужно предупредить, что речь пойдет о предположениях и слухах. Так, судя по всему, у Кобы был непродолжительный бакинский роман с некой Стефанией Петровской. От ее имени, по мнению Вильяма Похлебкина, происходит его псевдоним К. Стефин – «Стефин Коба». Известно, что в конце мая 1910 года он, находясь в тюрьме, подал официальное прошение бакинскому градоначальнику о заключении брака с этой женщиной. Хотя может быть, это был просто какой-то трюк? На ту пору можно было многого добиться вполне безобидными способами. Например, уговорив подозрительно кашляющего соседа сдать за тебя анализы на туберкулез, Коба сумел получить усиленное питание и более мягкие условия содержания. Впрочем, неясно, что юный революционер мог бы выиграть от фиктивного брака. Может быть, более частые передачи? В любом случае, когда в сентябре такое разрешение было дано, он был уже далеко, в Сольвычегодске.
   Рассказы о похождениях Джугашвили в Вологодской губернии радуют своим многообразием. По одной версии, он увлекся гимназисткой Пелагеей Георгиевной Онуфриевой, причем настолько, что даже расстроил ее свадьбу. Это выглядит несколько фантастично, потому что с женихом девушки – Петром Чижиковым – он, согласно донесениям полиции, был дружен. И даже для побега из ссылки воспользовался его паспортом. Да и брак, похоже, расстроился сам собой, причем уже после побега Кобы: молодой человек умер от скоротечной чахотки – не такое уж редкое для того времени дело.
   По другой версии, грузинский гость активно крутил роман с женщиной, у которой снимал жилье, – вдовой Матреной Кузаковой. Утверждение, что у нее родился от Сталина сын, получивший фамилию матери и отчество по ее покойному мужу – Константин Степанович Кузаков, – кочует из статьи в статью, из одной желтой газеты в другую. Базируется же оно в основном на слухах да еще на паре газетных публикаций. Однако пишут о нем примерно следующее: «весной 1911 г. у Марьи Прокопьевны от постояльца родился сын. Однако «гордый кавказец» от женитьбы уклонился, сославшись на свою трудную и полную скитаний революционную судьбу. Марии же он пообещал вечную память и, по возможности, материальную помощь. После Октябрьского переворота Мария узнала, что ее бывший постоялец стал членом правительства, и написала ему письмо с просьбой о помощи. Но ответа не получила. Тогда она написала Ленину. Это письмо попало к Н. С. Аллилуевой, работавшей в секретариате Председателя Совнаркома. Из письма она узнала о другой семье своего мужа. Ничего ему не сказав, она оказала денежную помощь семье Марии. А Константин в 1927 г. приехал в Ленинград, поступил в Институт философии, литературы и искусства (ЛИФЛИ). В 1932 г. его вызвали в НКВД и потребовали дать подписку о неразглашении «тайны происхождения». Эту подписку он нарушил только через 63 года.
   После окончания института Константин преподавал философию в Военно-механическом институте, работал лектором в обкоме партии. В 1939 г. вступил в ВКП (б), по инициативе А. А. Жданова был переведен на инструкторскую работу в ЦК ВКП (б) и вскоре стал заместителем начальника Управления пропаганды ЦК партии. Как представитель ЦК, в числе членов специальной группы он редактировал тексты выступлений всех участников партийных съездов и сессий Верховного Совета СССР. В Великую Отечественную войну в звании полковника в составе лекторской группы выезжал в воинские части. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны I степени, медалями. В 1947 г. исключен из партии, снят с работы («за потерю бдительности»). После ареста Берии восстановлен в партии. Работал директором Всесоюзного издательства «Искусство», начальником одного из управлений Министерства культуры, был членом коллегии Гостелерадио» [80 - http://safety. spb. stu. ru.]. К слову сказать, о Константине Кузакове выходила в свое время довольно интересная статья в «Независимой газете» [81 - Земскова Т. Человек тайны. В Останкине работал внебрачный сын Сталина // Независимая газета. 2000. 21 июля.]. Не знаю, как там с происхождением от Сталина, а человек, судя по всему, он был необычный.
   Следующий роман Сталина, также не зафиксированный в дневниках, письмах и воспоминаниях, но от того не менее легендарный, приключился, если верить всему, что об этом пишут, во время сибирской ссылки будущего «вождя». Той самой, что вылилась в ссору между двумя важнейшими российскими эсдэками – Джугашвили и Свердловым.
   В официальной литературе этот случай, разумеется, не фигурирует: уж больно ситуация щекотливая получается да некрасивая. Дело в том, что, если верить публикациям в прессе, ссыльный грузин крутил роман с несовершеннолетней крестьянкой не то четырнадцати, не то пятнадцати лет от роду. Ссылаются при этом на некий документ, что был найден в архивах российским историком Борисом Илизаровым. Сразу оговорюсь, что сам я этого документа в руках не держал, а потому, зная способности прессы к фальсификации чего угодно, более чем слухами и предположениями это считать не могу, да и вам не советую. Но тем не менее фрагмент газетной статьи, обрисовывающий вкратце ситуацию, привести, пожалуй, стоит. Итак, речь идет о неком сообщении Комитета государственной безопасности, адресованном лично Никите Хрущеву. «Сухим бюрократическим языком тогдашний шеф КГБ Игорь Серов сообщает, что во время сибирской ссылки Иосиф совратил 14-летнюю Лидию Перелыгину. Девочка забеременела и родила сына, которого назвала Александром. Политссыльный Джугашвили обещал Перелыгиной жениться, когда той исполнится 16 (по уголовному кодексу царской России с этого же возраста связь с несовершеннолетней переставала быть растлением). Обещания Коба не сдержал. Серов докладывал Хрущеву о том, что Перелыгина была допрошена сотрудниками КГБ и что ее заявления о том, что Сталин никак не поддерживал ее и своего сына, подтвердились. Сама же преступная связь между 14-летним подростком и профессиональным революционером, который был старше почти на 20 лет, развивалась так. Приговоренный к двухлетней ссылке Сталин в 1913 году был отправлен в поселок Курейка у самого Полярного круга. Там, в деревушке с населением в пять десятков человек, Коба был поселен в доме бедных крестьян, которые были опекунами сироты Лидии Перелыгиной и ее сестер и братьев. В 1914 году Лидия забеременела. Приставленный к ссыльным полицейский быстро вычислил совратителя и пригрозил Сталину судом и отсидкой – гораздо более длительной, нежели «политическая». Сталин пообещал жениться на девочке, как только ей исполнится 16, – и таким образом избежал наказания. Беременность кончилась выкидышем, но связь продолжалась. В 1916 году Перелыгина родила сына Александра – но Сталина к тому моменту в Курейке уже не было. Попытка царского режима призвать будущего генсека в армию провалилась – Сталин был признан негодным по состоянию здоровья. Он остался в тылу воюющей страны – готовить революцию против нее. В Курейку он не вернулся, и через несколько лет Перелыгина вышла замуж за односельчанина Якова Давыдова. Александр получил фамилию приемного отца» [82 - Владимирова И. Отец народов был растлителем малолетних // Час. 2001. № 72 (1098).]. Странная история, как-то не согласующаяся с моральными принципами, которые мы видели в романе с Екатериной Сванидзе. Конечно, Като была сестрой друга, да и вообще своей, а тут какая-то девица сомнительной репутации, да и вообще не грузинка. Да к тому же на Кавказе возраст женщины оценивается немного иначе, чем в России. Но все равно как-то вся эта история выглядит странно. Ну не вписывается она в общую картину, складывающуюся по предыдущим главам. Так что вполне может быть, что речь идет о фальсификации, подделке с целью скомпрометировать Иосифа Сталина. Причем именно не революционера Джугашвили, который и дилижансы грабил, и в полицейских стрелял, – его не скомпрометируешь при всем желании, – а Сталина, в которого этот Джугашвили со временем превратился.
   Дело в том, что Хрущева очень часто недооценивают, рисуя его эдаким придурковатым толстячком, приказавшим сажать кукурузу за Полярным кругом. Но нет! Не был Никита Сергеевич глуп и наивен, а был хитер и чрезвычайно опасен для противников. Тем более опасен, что маска деревенщины выглядела на нем более чем естественно.
   Придя к власти, он приложил немало усилий, чтобы скомпрометировать своего предшественника. Зачем? Ответ прост: культ личности Сталина был ему вовсе не нужен, равно как и культ личности Хрущева. Он сделал ставку на другой образ – на легендарную ленинскую простоту. Ее-то и взялся отыгрывать, противопоставляя себя недоступному для простых смертных предыдущему вождю. Но разрушить сложившуюся систему представлений было не так-то просто, благо он и сам вложил свою лепту в ее строительство. И вот тогда Никита Сергеевич предпринял атаку на сталинский культ сразу по нескольким направлениям. Главным из них послужил, конечно, доклад на XX съезде партии, ставший шоком для партийцев и еще большим шоком для населения. А побочными – довольно многочисленные рассказы о Сталине, формировавшие совершенно определенный образ, нарочито приниженный, демифологизированный. Написанные уже после отставки мемуары просто, что называется, «на автомате» продолжают ту же тему, выдержаны в том же стиле. Создание фальсифицированного документа, еще более принижающего образ Сталина, – очень в духе Никиты Сергеевича, так что, хотя утверждать всерьез тут ничего и нельзя, предполагать закладку эдакой «бомбы времени» с компроматом на всякий случай стоит. Благо опыт в переписывании истории у советских руководителей был немалый. А, нужно добавить, половая распущенность, нарушение общепринятых норм морали, склонность к извращениям – это такая испытанная, отработанная мишень для пропагандистов! Всего несколько фраз, намеков, не говоря уже о таком весомом документе, как кагэбэшное письмо, – и вот уже готов политический труп, пущена недобрая слава о человеке, пусть даже и после его смерти.
//-- Версия --//
   Енисейская любовь вождя [83 - Тарасов А. Сталин с нами. На Енисее тоскуют по «сильной руке» // Городские новости» (Красноярск). 2001. № 6 (616).]
   Главный сюжет русских народных сказок о Сталине на Енисее – его любовь с Лидией Перепрыгиной [84 - Другой вариант фамилии девушки. В этой истории вообще много неясного.], кроткой красавицей, давшая жизнь мальчику Шуре. У Перепрыгиных Сталин квартировал.
   В Верхнеимбатске я познакомился с Борисом Салтыковым, считающим, что состоит с сибирской любовью Сталина (позже Лидия стала Давыдовой) в родственных связях. И рассказ Бориса Филипповича мне во многом подтвердила Светлана Ростомашвили. Лиде было 14, когда ее соблазнил Сосо.
   Первый их ребенок умер грудничком, второй – Шура – выжил. В произведениях устного народного творчества каторжанин Сталин кормил кучу-малу перепрыгинских ребятишек – братьев и сестру Лиды. Всего их было, говорят, семеро: кроме Лидии, самой старшей, еще пятеро пацанов и девчонка. Водил с ними хороводы, играл да пел, шутил все. Фольклорный Сталин – добрый, веселый и понятный народу. «Очкарика» Свердлова забыли, а «черкеса Осипа» хранят в памяти. Заготавливал дрова на долгую зиму, летом рыбачил, зимой охотился. Переплясывал всех парней в Курейке, матерился по-местному, слова ласковые девчонкам говорил. И никакой революционной агитации.
   Внебрачные дети великих мира сего всегда представляли интерес для сказителей. Но обычно незаконнорожденные мучительно переживают свою «неполноценность», имеют к жизни список претензий, борются за признание. В Курейке, судя по рассказам краеведов, все было иначе. Сосо уехал делать революцию, а Лидия вышла замуж за рыбака и охотника Давыдова, родила ему семерых детей. Давыдов усыновил сталинского ребенка. Сын отца народов никогда не стремился к тому, чтобы официально прояснить историю своего появления на свет, не поминали о его родстве с кремлевским горцем и односельчане. Страх тому причиной или что-то еще – гордость, самоуважение? Говорят, Сталин хотел поучаствовать в устроении судьбы своего отпрыска, и Лидия Платоновна получала письма из Кремля «с красной поперечной полосой». Согласно другим туруханским легендам, сибирская жена Сталина даже требовала взыскать с вождя алименты. А мальчишка – точная копия отца – разбивал его портреты.
   На войну Шура ушел рядовым, служил связистом, вернулся офицером. По свидетельствам одних рассказчиков, после войны водил баржи по Енисею. Другие утверждают, что подался он в почтальоны – из Туруханска письма возил. Третьи говорят, что остался в армии, где и служил до пенсии. А потом уехал на юг Сибири, в Кемеровскую область. Сейчас сына Иосифа уже нет в живых. Но живо его потомство – как удалось выяснить, внук Сталина поныне здравствует в Новокузнецке.

   Ну вот мы и подошли к самому значимому в биографии вождя имени – Надежда Аллилуева. Любимая жена, любимая игрушка, дочь старинных друзей. Ее появление в жизни Сталина здорово смягчило его характер, ее утрата его ожесточила. После гибели Надежды Сталин стал еще отстраненнее, еще жестче в решениях и поступках, чем после смерти любимого учителя. Но обо всем по порядку.
   Впервые Иосиф увидел Надежду, когда та была еще совсем ребенком. Аллилуевы в своей квартире выделили для старинного приятеля отдельную комнату, потому что своего жилья у него никогда не было, и он приходил в дом не на правах гостя, а на правах практически члена семьи. Поэтому Надежда буквально росла у него на глазах. При этом Сталин был совсем не таким, каким мы его представляем по портретам и фильмам. На ту пору он был моложе, веселее, интереснее. Нет ничего странного в том, что девочка-подросток романтизировала этого странного приятеля родителей и в конце концов влюбилась в него. Вот и весь ответ на вопрос, что связывало супругов, несмотря на 23-летнюю разницу в возрасте. Это называется любовью, не так ли? По меньшей мере, с одной стороны любовь, а с другой – влюбленность. Тоже неплохой расклад, как ни крути.
   Другое дело, что отношения между супругами складывались довольно сложные. Надежде по молодости лет хотелось активности, участия в общественной жизни, в том, что она романтизировала, глядя в детстве на Иосифа. А ему был нужен уютный дом, куда можно прийти, зная, что ключ не нужен, потому что тебя ждут.
   Стремление Надежды к обществу, желание принимать участие в происходящем, привычка иметь собственное мнение по любому поводу очень часто приводили к размолвкам и конфликтам. Сталин шел вперед, к цели, которую сам для себя поставил, опираясь на ленинские идеи, шел по головам, по колено в крови, уничтожая неугодных и мешающих движению, без оглядки на то, кто они – старинные друзья, родственники, хорошие знакомые. Повторю сказанное раньше: никакого наслаждения от репрессий он не испытывал, но и сомнений не испытывал тоже. А Надежда была девушкой юной, не выжженной жизнью, как ее муж. Поэтому сталинские холодность, решительность, способность не глядя растоптать того, кто встал на его пути, вызывали у нее самые противоречивые чувства. Она не раз и не два пыталась защищать тех, кто попал «под раздачу», и попытки эти далеко не всегда оказывались удачными. Постепенно это вело к охлаждению отношений, к утрате того, что связывало супругов.
   К тому же и в быту у Надежды были свои, сложившиеся представления о супруге, а у Иосифа – укоренившиеся привычки, которые с этими представлениями шли вразрез. Не раз и не два пыталась Надежда подогнать под себя Иосифа, переделать его, перекроить его характер. Но куда там энтузиазму молодости тягаться со свойственной зрелости нелюбовью к переменам! И в итоге уже сама Надежда стала пытаться подстроиться под мужа, стать серьезнее, выдержаннее. Она и так-то была девочкой, мягко говоря, серьезной, а тут еще влияние зрелого мужчины, яркой личности. В итоге она, конечно, несколько «перебрала» с прочностью и основательностью надетой маски.
   Светлана, ее дочь, вспоминает: «Мама была строга с нами, детьми, – неумолима, недоступна. Это было не по сухости души, нет, а от внутренней требовательности к нам и к себе. Я запомнила маму очень красивой – она, наверное, не только мне казалась такой. Я не помню точно лица, но общее впечатление чего-то красивого, изящного, легко двигающегося, хорошо пахнущего. Это было неосознанное впечатление детства, просто так чувствовалась ее атмосфера, ее натура. Она редко ласкала меня, а отец меня вечно носил на руках, любил громко и сочно целовать, называть ласковыми словами – «воробушка», «мушка». Однажды я прорезала новую скатерть ножницами. Боже мой, как больно отшлепала меня мама по рукам! Я так ревела, что пришел отец, взял меня на руки, утешал, целовал и кое-как успокоил. Несколько раз он так же спасал меня от банок и горчичников – он не переносил детского плача и крика. Мама же была неумолима и сердилась на него за «баловство»» [85 - Аллилуева С. Двадцать писем к другу // М. 1990. Цит. по: lib. kgti. org.]. А еще Надежда ревновала Иосифа. Страстно, до черных депрессий, но не говоря ни слова. Скорее всего, Сталин даже и не догадывался об этом. Как выяснилось позже – напрасно не догадывался.
   Неумолимый руководитель, железной рукой разбиравшийся с противниками, не дрогнув подписывавший смертные приговоры, прощал Надежде Аллилуевой все, любил ее всякой. Чтобы убедиться в этом, слегка развеять имидж «железного» человека, достаточно прочесть несколько его писем к жене. Человеческие письма, добрые, даром, что всего в несколько строчек, письма любящего супруга, называющего жену «дорогая Татька», прощающегося словами «Целую мою Татьку кепко, очень ного, кепко. Твой Иосиф». Ну а уж когда родились дети – Василий и Светлана, – грозный вождь почувствовал себя окончательно счастливым.
   Надо сказать, что на редкость мерзко выглядят попытки выставить Сталина чудовищем за счет этого брака. Много было за ним разных грехов, но семейные отношения трогать не следовало бы. Так ведь нет, находятся любители сенсаций, которых хлебом не корми, а только дай волю – нет, не раскопать в прошлом, это было бы слишком сложно! – сочинить какую-нибудь грязь, да и выдать ее за правду. Сталин в квартире у Аллилуевых жил? Жил! С матерью Надежды общался? Разумеется! И вот готова сенсация: Сталин, де, спал с женой друга, а потом женился на собственной дочери. Что там еще в активе? Сын Сталина от первого брака жил в одном доме с его семьей? Пожалуйста – Надежда изменяла мужу с пасынком. Сюда же можно добавить рассказы о сексуальных зверствах Сталина, – это утверждения из той же обоймы. Вам еще не противно?
   Впрочем, это плата, которую история берет с каждого, кто оставляет в ней след: будь ты хоть трижды ангелом, а мишенью для досужих сплетников станешь. Тем более что ангелом Иосиф не был, как говорится, ни разу.
//-- Версия --//
   Кого любил Иосиф Сталин [86 - Константинов Д. Кого любил Иосиф Сталин? //Частная жизнь. 1993. № 16. Цит по: www. gay. ru.]
   Психоаналитики утверждают, что в отношениях любого ребенка мужского пола со своим отцом есть элемент гомосексуальности. Судя по взаимоотношениям юного Иосифа со своим деспотичным отцом, он мог проявлять какой-то интерес к гомосексуализму в детстве. Но в зрелом возрасте Сталин это всячески скрывал, демонстрируя резко отрицательное отношение к гомосексуализму. Он ненавидел гомосексуалов, особенно своего министра иностранных дел Георгия Чичерина. Хотя Сталину нравилось, когда его сравнивали с Иваном Грозным, ему, вероятно, было известно, что того привлекали юноши. Вероятно, именно поэтому он открыто осуждал гомосексуальные мотивы во второй серии фильма Эйзенштейна «Иван Грозный». Американский кинокритик Дуайт Макдональд так описывает гомосексуальные аспекты этой серии: «Из одиннадцати ведущих ролей только одна женская, это похожая на ведьму Ефросиния. На экране появляется удивительное множество привлекательных юношей, чьи длинные волосы делают их очень напоминающими девушек. У Ивана есть любимчик, склонный к флирту молодой с ласковыми глазами опричник, и можно только догадываться, почему царь все время касается красивого лица. Но Эйзенштейн стыдился своего гомосексуализма, и такое освобождение на экране его скрытых чувств для него было не радостью, а актом отчаяния.»
   Демонстративная враждебность Сталина к гомосексуализму, однако, не исключает, что он испытывал гомосексуальные фантазии или даже практически занимался им. С психологической точки зрения враждебность по отношению к какой-то идее лишь указывает на скрытую озабоченность ею. Сталин здесь явно перебарщивал.
   В истории сохранилось единственное документальное свидетельство о гомосексуальной связи Сталина. Предполагаемым его возлюбленным был венгерский еврей К. В. Паукер, начальник личной охраны Сталина. Паукер, по описанию известного историка Орлова, обладал «пунцовыми до неприличия губами и чувственными, горевшими страстью черными глазами».
   Он был душой и телом предан Сталину. Орлов рассказывает в своей книге «Тайная история сталинских преступлений», каким образом он догадался о тайных отношениях между Паукером и Сталиным.
   «Летом 1937 года, когда большинство начальников НКВД уже было арестовано, я случайно в одном из парижских кафе встретил некоего Г., венгра по национальности, который был нелегальным агентом иностранного отдела НКВД и давнишним дружком Паукера. Полагая, что он только что вернулся из Москвы, и надеясь получить от него последние известия о произведенных арестах, я присел к его столику: «Ну как поживает Паукер? Он все еще на свободе?» Я задал этот вопрос просто так, шутки ради, не допуская и мысли, что Паукеру может что-то угрожать.
   – Как ты можешь говорить об этом! – воскликнул он чуть ли не в шоке, словно я допустил что-то святотатственное. – Паукер значит для Сталина гораздо больше, чем ты думаешь, он для него больше, чем друг, больше, чем брат. Это я доподлинно знаю, – сказал он с нажимом на последней фразе, многозначительно мне подмигнув».
   Паукер исчез вместе со многими другими во время чисток в 1937 году. Если у Сталина с ним на самом деле были гомосексуальные отношения, то он явно не был склонен к сентиментальности. К тому же диктатор мог считать их отношения не гомосексуальными, если только он был «активным» партнером.
   Его поведение на чисто мужских попойках в Кремле или у него на даче, особенно после войны, указывает на определенные гомосексуальные тенденции. Так, Сталин заставлял своих товарищей по политбюро танцевать друг с другом на подобных вечеринках. Обладая абсолютной властью, он, конечно, мог принудить их исполнять и свои гомосексуальные фантазии.
   Алкоголь способствовал высвобождению его гомосексуальных чувств. Бывший посол Соединенных Штатов в Москве в тридцатые годы Уильям Буллит сообщает: «Сталин одно время проявлял ко мне удивительную нежность, чуть ли не любовь. Однажды, когда он слегка перебрал, он обнял меня и поцеловал в губы – Боже, какое отвращение я при этом испытал!»
   Если, как утверждают некоторые ученые-невропатологи, Сталин страдал паранойей, то известно, что паранойя развивается из-за постоянно подавляемой гомосексуальности. В таком случае Сталин был гомосексуалистом, подавляющим свои чувства.

   Проблемы в семье у него, разумеется, были. В первую очередь – из-за первенца, Якова, которого Сталин вызвал в Москву, когда тому было уже 17 лет. Возраст сложный, да и отца-то молодой человек увидел едва ли не первый раз. Говоря проще, друг другом отец и сын остались недовольны. Один был слишком закрыт и сух для того, чтобы испытывать к нему сыновние чувства, другой всем своим видом и поведением не подходил на роль сына вождя мирового пролетариата, был слишком обыкновенным человеком. Он и невесту себе отыскал самую что ни есть обыкновенную, не из «своих». Отцу мысль о раннем браке сына, да еще на неподходящей, на его взгляд, женщине, была глубоко противна, что он и не преминул высказать Якову. И вот – готов конфликт. А тут еще Надежда, стараясь скомпенсировать грубость и холодность мужа, оказывает пасынку покровительство, пытается заступиться за него перед отцом. Это и вовсе выводит Сталина из себя. Обстановка в семье накалилась настолько, что Яков решил покончить с собой.
   Тут необходимо сделать маленькое отступление. Дело в том, что это для нас с вами сегодня такая ситуация выглядит дико и непонятно: как это, из-за семейных или любовных неурядиц, причем не то чтобы совсем уж неразрешимых, лишить себя жизни?! А тогда время было другое, и отношение к жизни – чужой или собственной – тоже. Как пишет Светлана Аллилуева: «В те времена часто стрелялись.» Именно поэтому у меня не вызывает никаких сомнений, скажем, самоубийство Маяковского или, например, Серго Орджоникидзе. Не было никаких происков КГБ и заказного убийства поэта: он действительно застрелился. Не было тайной казни ненавидимого Берией соратника. Он тоже пустил себе пулю в лоб самостоятельно. Просто потому, что этот выход из проблемной ситуации считался тогда более чем приемлемым.
   И это – не только в России. Речь идет обо всем цивилизованном мире, о состоянии культуры, о душевном состоянии, свойственном людям того времени. Они верили, что своим самоубийством могут кому-то что-то доказать, пытались поэтизировать и даже эстетизировать этот процесс. Обратите внимание, скажем, на следующую главу – как часто стрелялись женщины Гитлера. Это сейчас принято оправдывать их, говоря о пагубном воздействии личности тирана, а на деле они просто следовали сложившейся модели поведения. Иными словами, если цитировать Достоевского, «человек способен решиться на самоубийство и в здравом рассудке – от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и от прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие». Именно в пресловутом «реализме» все и дело, в том, что вместе с властью над умами христианской церкви исчезло сдерживающее потенциальных самоубийц понятие греховности такого ухода из жизни. А при том, что личное оружие было в ту пору не просто не редкостью, а скорее правилом, ничто не мешало желающему свести счеты с жизнью и с окружающими приставить дуло к виску и спустить курок. Первая половина XX века была поистине эпохой показных самоубийств.

   Сталин с дочерью Светланой

   Поэтому ничего исключительного в действиях Якова Джугашвили нет. Устал от ссор с отцом, от непонимания своего места в семье и в жизни – и пальнул себе в голову из пистолета. Причем то ли рука дрогнула в последнюю минуту, то ли и задумывалось все это именно как «демонстрация», но пуля прошла по касательной и не причинила ему особого вреда. Наверное, какой другой родитель и проникся бы сочувствием к несчастному отпрыску, но только не Сталин. Напротив, он, усмотрев в происшедшем попытку надавить на него, рассердился на сына и выгнал его из дома. В письме, отправленном Надежде, что называется, по горячим следам, он пишет: «Передай Яше от меня, что он поступил, как хулиган [87 - Нужно отметить, что в то время слово «хулиган» было куда более экспрессивным, чем сегодня, и считалось достаточно оскорбительным.] и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет, где хочет и с кем хочет» [88 - Письма к жене. Великие властители прошлого]. И с этого момента в жизни старшего сына он участия не принимал. Как вспоминает Феликс Чуев, когда Яков сообщил отцу, что собирается пойти на фронт, тот ответил ему только: «Иди, воюй». А когда немцы попытались разыграть карту с обменом лейтенанта Джугашвили на фельдмаршала Паулюса, прозвучала легендарная фраза – «Я солдата на маршала не меняю». Впрочем, все это было много позже [89 - Прекрасная статья о судьбе Якова Джугашвили была опубликована в газете «Московский комсомолец». См. Сопельняк Б. Голгофа Якова Джугашвили/www.mk.ru. 2006. 6 июня.].
//-- Версия --//
   Немцы инсценировали плен сына Сталина? [90 - В годы Второй мировой войны немцы инсценировали плен сына Сталина?//www.vlasti.net. 2007. 9 мая.]
   Отечественные и зарубежные архивы, в том числе личный архив семьи Сталина, косвенно подтверждают версию о том, что его старший сын Яков Джугашвили никогда не был в немецком плену в годы войны. Согласно официальной историографии, командовавший артиллерийской батареей старший лейтенант Джугашвили был взят в плен в июле 1941 года под Витебском и находился в лагерях до 1943 года.
   «На основании тех архивных данных, которые есть в России и за рубежом, есть сомнения в том, что Яков Джугашвили (в том числе и по данным семейного архива семьи Сталина) находился в немецком плену», – считает доктор исторических наук Сергей Девятов. Исследователь по совместительству является начальником Центра по связям с прессой и общественностью Федеральной службы охраны (ФСО).
   Впервые он озвучил такие данные на прошедшем недавно «круглом столе» «Проблемы публикации источников по истории России XX века», посвященном рассекречиванию материалов из архивов ФСБ России.
   По словам Сергея Девятова, «проведенные объективные криминалистические исследования, в том числе почерковедческие, говорят о том, что, скорее всего, это было активное пропагандистское спецмероприятие немецких спецслужб». «К сожалению, не можем получить подтверждения из зарубежных архивов», – добавил представитель ФСО.
   «Существует около 10 фотографий Якова Джугашвили в плену, – поясняет Сергей Девятов. – Специалисты одного из центров Минобороны проанализировали их. Это очень грамотный фотомонтаж. Скорее всего, были использованы те фотографии, которые были найдены на теле погибшего старшего лейтенанта Джугашвили».
   «А когда фотографии кончились, они допустили ошибку, дав «зеркальное» изображение одного из фото – на нем застежка на мундире с другой, «женской» стороны», – поясняет историк. «Показательно и то, что не обнаружено ни одной видеосъемки Джугашвили в лагере», – добавляет Девятов.
   «Но больше всего эту версию подтверждает экспертиза записей, которые он (Яков Джугашвили) сделал, якобы находясь в плену. Ведь сохранились записи и тетради времен, когда он учился в военном училище, – и если в ряде записок почерк похож и мог быть искусно подделан, то в некоторых он вообще не соответствует почерку Якова Джугашвили», – отмечает Сергей Девятов.
   «Странно и то, что его поместили в лагерь для иностранных военнопленных, – считает историк. – Сейчас идет поиск и в архивах других стран, но смысл ответов, которые приходят оттуда, – что в том или ином лагере он не содержался, данных о нем нет».

   С уходом Якова в семье снова на какое-то время настал мир. Дети росли, и суровый партийный руководитель становился совершенно другим человеком, общаясь с ними. По меньшей мере, когда читаешь воспоминания Светланы Аллилуевой, видишь непривычный образ Сталина – заботливого и доброго отца.
   Правда, с Василием он был более суров, чем со Светланой, но это и закономерно – ему хотелось, чтобы парень рос настоящим мужчиной. Короче говоря, в семье был мир, и беды не предвещало ничто. Тем тяжелее оказался удар, когда Иосифу сообщили, что Надежда Аллилуева покончила с собой.

   Стараясь изобразить Сталина еще большим чудовищем, приписать ему особенную извращенность и бесчеловечность, порой пишут, что он целенаправленно спаивал собственного сына, едва ли не с младенчества приучая его к алкоголю. (Например, см. Кучкина О. Женщины Сталина//http://www.kp.ru.) Ну, тут даже и сказать нечего: желтая «журналистика» во всей красе. Хотя время от времени Иосиф и правда наливал отпрыску глоток «маджари», разбавляя его водой: в старые времена, когда вокруг алкоголя еще не развели столько психоза, как сейчас, это не считалось чем-то из ряда вон выходящим, как в грузинских, так и в русских более или менее зажиточных семьях. Надежда Аллилуева, вина не переносившая органически, была этим очень недовольна.

   Это самоубийство до сих пор остается загадкой, – уж больно беспричинным, невероятным оно выглядит. Как пишет Светлана Аллилуева, «отец был потрясен случившимся. Он был потрясен, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает «наказать» кого-то – «вот, мол», «на, вот тебе», «ты будешь знать!» Это он понял, но он не мог осознать – почему? За что его так наказали? И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал ее как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно? Первые дни он был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить./…/Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо. Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков. Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет./…/И только в последние годы, незадолго до смерти, он вдруг стал говорить часто со мной об этом, совершенно сводя меня этим с ума. Я видела, что он ищет, мучительно ищет «причину», и не находит ее./…/Он искал вокруг – «кто виноват», кто ей «внушил эту мысль»; может быть, он хотел таким образом найти какого-то очень важного своего врага. Но если он не понимал ее тогда, то позже, через двадцать лет, он уже совсем перестал понимать ее и забыл, что она была такое. Хорошо хоть, что он стал теперь говорить о ней мягче; он как будто бы даже жалел ее и не упрекал за совершенное» [91 - Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. Цит. по: lib.kgti.org.].
   И ведь повод-то был ничтожным – глупая размолвка на банкете, из тех, что забываются на следующее утро. Но, видимо, все так совпало – очередной приступ ревности, очередная депрессия, очередное недовольство собой и мужем. Ситуация столь же нелепа, как и трагична. Вероятно, именно поэтому так много разнообразных правдоподобных и неправдоподобных версий происшедшего встречается как в нынешней литературе, так и в мемуарах современников событий. Ходили слухи о том, что «Сталин убил жену, выстрелив в нее». Так пишет в своих записках Надежда Иоффе, ссылаясь на показания одного из сталинских охранников: «Я тоже склонна думать, что Сталин действительно убил жену. А если и не убил, то сказал что-то настолько страшное, что женщина, всего за пару часов до этого не помышлявшая о самоубийстве, пустила себе пулю в голову» [92 - Иоффе Н. Время назад: Моя жизнь, моя судьба, моя эпоха. М., 1992. С. 168.]. А вот версия, и вовсе представляющая его подобием Отелло: «Сталин в приступе ярости убил свою вторую жену Надю Аллилуеву. Выстрелив из револьвера и увидев, что Аллилуева еще жива, Сталин ее задушил» [93 - Клюге А. Черт оставляет лазейку // Звезда. 2004. № 9.]. В более гуманном варианте он не убивал жену сам, а по той или иной причине просто отдал приказ убить ее энкавэдешникам. Но это все, разумеется, выдумки. Потому что на деле все выглядело примерно так, как описывает Светлана Аллилуева: «Каролина Васильевна Тиль, наша экономка, утром всегда будила маму, спавшую в своей комнате. Отец ложился у себя в кабинете или в маленькой комнатке с телефоном, возле столовой. Он и в ту ночь спал там, поздно возвратясь с того самого праздничного банкета, с которого мама вернулась раньше. Комнаты эти были далеко от служебных помещений, надо было идти туда коридорчиком мимо наших детских. А из столовой комната, где спал наш отец, была влево; а в мамину комнату из столовой надо было пройти вправо и еще этим коридорчиком. Комната ее выходила окнами в Александровский сад, к Троицким воротам./…/Каролина Васильевна рано утром, как всегда, приготовила завтрак в кухне и пошла будить маму. Трясясь от страха, она прибежала к нам в детскую и позвала с собой няню – она ничего не могла говорить. Они пошли вместе. Мама лежала вся в крови возле своей кровати; в руке был маленький пистолет «вальтер», привезенный ей когда-то Павлушей из Берлина. Звук его выстрела был слишком слабый, чтобы его могли услышать в доме. Она уже была холодной. Две женщины, изнемогая от страха, что сейчас может войти отец, положили тело на постель, привели его в порядок. Потом, теряясь, не зная, что делать, побежали звонить тем, кто был для них существеннее, – начальнику охраны, Авелю Софроновичу Енукидзе, Полине Семеновне Молотовой, близкой маминой подруге. Вскоре все прибежали. Отец все спал в своей комнатушке, слева от столовой. Пришли В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов. Все были потрясены и не могли поверить. Наконец и отец вышел в столовую. «Иосиф, Нади больше нет с нами», – сказали ему» [94 - Аллилуева С. Двадцать писем к другу.]. «Сталин поднял пистолет, которым застрелилась Алллилуева, – записал в дневнике Молотов, – и сказал: «И пистолетик-то игрушечный, раз в году стрелял», – пистолет был подарочный; подарил ей свояк, по-моему… – «Я был плохим мужем, мне некогда было водить ее в кино»» [95 - Цыганская кровь // Минский курьер. 2004. № 465.].
   Сталин был просто убит. Нет, были у него женщины и после этого – в конце концов, здоровый мужчина в расцвете сил, да еще и с горячей южной кровушкой в жилах вряд ли мог бы стать аскетом. Но о любви в его жизни больше говорить не приходится. В дневниках подруги Аллилуевой – Марии Сванидзе – есть чрезвычайно показательная запись, датированная маем 1935 года: «Иосиф сказал: «Как это
   Надя/…/могла застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня». Сашико вставила реплику – как она могла оставить двух детей – «Что дети, они ее забыли через несколько дней, а меня она искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!» И мы пили за здоровье дорогой Нади, так жестоко нас покинувшей». [96 - Из дневника М. А. Сванидзе//stalinism.ru.]
   Искалечила – это не то слово. После гибели Надежды Сталина как подменили: он стал еще более жесток и бескомпромиссен в решениях, чем раньше, окончательно перестал различать друзей и врагов. Судя по всему, он решил, что не создан для семейного счастья, что свой дом, своя семья не написаны ему на роду. И сосредоточился на единственной цели – осуществлении тех идей, что некогда были высказаны Лениным.
   Изменилось и его отношение к детям. Не прошло и нескольких лет, как он отдалился от них, переложив все заботы на наемных работников, представлявших ему доклады об их жизни и потребностях. Даже любимая дочь отошла для него на второй план по сравнению с работой, которую он выполнял. На письма детей он отвечал как на официальные запросы по партийной линии, накладывая на них резолюции, а его встречи с ними превратились в почти официальные аудиенции.
   А женщины. Что женщины? Они, разумеется, не раз и не два были в его жизни – монахом он не был, – но мы об этом можем судить только по слухам. Была ли его любовницей кастелянша Валечка Истрина, заведовавшая в его доме хозяйством? Был ли у него роман с певицей Верой Давыдовой? С балериной Ольгой Лепешинской? Если вести разговор всерьез, а не заниматься пересыпанием сплетен за кухонным столом, на эти вопросы ответа не найти. Потому что слухи есть слухи – материя ненадежная. Нет, выходила, конечно же, в свет книга Леонарда Гендлина «Исповедь любовницы Сталина», но это, похоже, просто хорошо составленная подделка. По крайней мере, в этом убеждают родственники Веры Давыдовой, от имени которой ведется в ней повествование. Впрочем, какая разница? К закату своей жизни «отец народов» подошел таким же одиноким, каким был на ее заре.
//-- Версия --//
   Последняя любовница вождя [97 - Игнатьев Р. Последняя любовница Сталина/Zwww.eg.ru. 06.03.2003 г.]
   Юная выпускница медучилища появилась в окружении Сталина вскоре после самоубийства его жены – Надежды Аллилуевой, чтобы прислуживать на правительственной даче. Пристроил сюда скромную девушку начальник Главного управления охраны НКВД генерал Николай Власик. Он отыскал и выбрал ее для себя. Но Сталин сразу отметил красоту новенькой. Постепенно их отношения становились все более близкими. Валечку – так стали ее все называть – повысили до сестры-хозяйки. И ей уже доверялось стелить постель самому вождю. И хотя разница в возрасте между ними была более 40 лет, они полюбили друг друга.
   Ради Валечки Сталин отказался от других женщин (в различных источниках утверждается, будто бы в постели вождя побывали почти все артистки Большого театра). Из-за нее он стал носить шелковые кальсоны. А до этого ходил в дырявых носках и даже без трусов.
   Вождь всюду брал Валечку с собой. Она была с ним и в момент покушения на его жизнь, и в трудные дни начала войны, когда готова была погибнуть, но остаться рядом. Валечка оказалась единственной женщиной, которой Сталин целовал руки. Но когда вождь узнал, что она изменила ему – пусть не по своей воле – с Берией и Власиком, он избил ее и отправил в магаданский лагерь.
   Лишь перед самой смертью Сталин вновь встретился со своей любовью на даче в Кунцево и расплакался, словно ребенок. Следом разревелась и она. Это было их последнее свидание,
   Говорят, Валентина Истрина так и не вышла замуж. Осталась верной Сталину и дожила до глубокой старости.
   Николай Никонов

Влюбленный в Германию

   Если когда-нибудь появится государство мужчин, дела у человечества резко пойдут под гору. В древности, безусловно, было гораздо больше государств, в которых царил матриархат. От потери мужчин народ не вымрет. Такое с ним произойдет от отсутствия женщин!
Адольф Гитлер

   Тема отношений Гитлера с женщинами волновала и волнует многих. Как же это: не слишком мужественный, небольшого роста, щуплый Адольф был секс-символом целого государства?! Что должны были чувствовать женщины, стремящиеся к близости с ним, мечтающие о хотя бы одном прикосновении новоявленного мессии? Почему он – злодей, чудовище, разжигатель войны – был для них желанен и привлекателен? Это настолько не вяжется с его образом, созданным официальной пропагандой, что порождает массу домыслов и слухов.
   Попробуем разобраться по порядку. Для начала нужно сказать, что с женщинами Гитлеру действительно везло. Всю жизнь они окружали его, заботились о нем, помогали ему, помогали изыскивать источники финансирования его мегапроектов, устанавливать деловые контакты. Обходительный, умевший на все сто процентов использовать свое обаяние, понять, что интересует и волнует собеседника более прочего, и затронуть в разговоре нужную тему в нужном ракурсе, демонстрируя понимание и близость взглядов, он, разумеется, привлекал их. Гитлер охотно принимал их поклонение и помощь. Во многом можно утверждать, что власть его покоилась именно на обожании женщин.

   Честно говоря, вряд ли еще какой-нибудь из политических деятелей минувшего века может похвастаться такой популярностью у противоположного пола, как Адольф Гитлер. Он получал столько писем с предложением физической близости, что и жизни не хватило бы прочесть их все. Экзальтированные барышни мечтали зачать от него ребенка. По свидетельству Эмиля Мориса – шофера вождя, – юные девушки частенько буквально бросались под его машины, думая лишь о том, что, если они будут ранены, Гитлер удостоит их своим прикосновением. Со всех краев Германии ему присылали многочисленные подарки, заботливо изготовленные руками влюбленных в него женщин. И пусть чаще всего это были всего лишь подушки-думочки, вышитые сложным узором из цветов, листьев и свастик, число этих незатейливых даров говорило о степени обожания главы государства лучшей половиной его подданных. Альберт Шпеер так описывает убранство гитлеровской резиденции, буквально заваленной этими подарками: «Позолоченная клетка с канарейкой и фикус. На безделушках и вышитых поклонницами подушечках с клятвами «Верность навек» в сочетании с изображением восходящего солнца пестрели свастики. Гитлер смущенно признавался мне: «Я знаю, что это некрасиво, но многое я получил в подарок и не хотел бы с этим расставаться»».

   Морис, Эмиль (1897–1979) – личный охранник Адольфа Гитлера, обер-фюрер СС. Один из первых членов НСДАП. Участник «Пивного путча». Находясь в заключении в тюрьме Ландсберг вместе с Гитлером, записывал первые страницы «Моей борьбы». Обладатель членского билета СС № 2. Участвовал в событиях «Ночи длинных ножей».

   Шпеер, Альберт (1905–1981) – государственный деятель, архитектор, один из основателей «гитлеровского ампира». Преемник Трооста. С августа 1941 года – депутат Рейхстага от Западного Берлина. С февраля 1942 года – имперский министр вооружений и боеприпасов. 23 мая 1945 года был арестован американскими войсками. Приговорен к 20 годам тюремного заключения. Автор мемуаров и нескольких книг о Третьем рейхе.

   Однако в отношениях с прекрасным полом Гитлер был чаще всего весьма сдержан. Сказывалось строгое протестантское воспитание. Нет, на публичных мероприятиях он активно «подзаряжался» энергией беснующейся в экзальтации толпы женщин. Его реально опьяняла исходящая от них волна эмоций. Он создавал своего рода эмоциональный резонанс, заводя толпу, вызывая у женщин настоящее физическое желание. Однако сближаться с теми, кто так ярко реагировал на его слова, голос, само его существование, он не торопился. В ответ на все не устраивающие его предложения близости он отвечал сбивающей с толку формулой: «Моя невеста – Германия!»
   Исходя из этого делаются различные выводы, подчас скандальные или фантастичные. Историки и псевдоисторики пытаются объяснить сдержанность, часто холодность, Гитлера в половых вопросах самыми разными причинами – от последствий перенесенного в детстве сифилиса или полученного на фронте ранения до нетрадиционной сексуальной ориентации вождя, его необычных привычек и предпочтений в постели. Между тем это различие между внешней «картинкой», имиджем и тем, как Гитлер вел себя не на публике, в частной жизни, вполне естественно. Все, кто был к нему достаточно близок, отмечают его выдающиеся актерские способности. Гитлер отлично умел создавать и «отыгрывать» образ, необходимый в ту или иную минуту. То есть перед толпой собравшихся услышать и увидеть его женщин он мог быть олицетворением сексуальности, с генералами-пруссаками – воплощением сухости, пунктуальности и решительности, в обществе солдат – старым фронтовиком, в официальной обстановке – копией собственного официального портрета. У власти в мощнейшей державе тогдашней Европы стоял талантливый актер-самоучка, способный сыграть решительно все.
   При этом следует понимать, что женщин он любил. Не в том смысле, что был «ходоком» и бабником, а в самом прямом: он любил и понимал немецких фрау, знал их слабые и сильные стороны, чувствовал их желания и чаяния. Единственный тип женщины, который вызывал у него отвращение, – это женщины-агитаторы, женщины-политики – не реализовавшиеся в личной жизни, озлобленные, мужеподобные. Этот тип породила Первая мировая война вкупе с революцией. Виною всему был в первую очередь ущерб, который они нанесли мужскому населению Германии: число способных к производству потомства мужчин значительно сократилось. Как следствие, многие женщины, сублимируя сексуальную энергию, подались в политику, породив отвратительное в своих проявлениях явление – комиссарш, партийных активисток, революционных фанатичек. Национал-социалисты относились к ним с презрением, не считая за женщин в полном смысле этого слова. «Судьей, солдатом, рулевым государства должен быть и оставаться мужчина», – провозглашал главный партийный теоретик Альфред Розенберг. Гитлер соглашался с ним полностью. «Баба в политике вызывает у меня отвращение», – говорил он с полной убежденностью.
   Он, однако, понимал, что именно женщины были и остаются той силой, которая мягко, исподволь, способна преодолеть мужскую косность, подвигнуть мужчину на подвиги и деяния. Гитлер знал, что многие сторонники нацистов, такие как, например, генерал Эрих Людендорф, находились под влиянием своих жен, без участия которых они вряд ли смогли бы добиться в жизни многого. Поэтому, несмотря на стремление сделать культуру Германии более патриархальной, отчасти даже пасторальной, Гитлер признавал за женщиной право на поступки, выбивающиеся из традиционных германских трех «К» – дети, кухня, церковь [98 - Три «К» – потому что по-немецки это звучит как «Kinder, Kueche, Kirche».]. Естественно, что ему отнюдь не нравилась эмансипация в том виде, в котором она на ту пору была представлена в Германии, однако дамские авто-и велогонки, соревнования парашютисток в Третьем рейхе отнюдь не запрещались, хотя и не получали такой поддержки и освещения, как, например, в 20-е годы.
   Вероятно, именно поэтому, хотя Гитлер и позволял себе периодически высказывания типа «если в Саксонии женщина начинает задумываться о том, зачем она появилась на свет, то это худо» или «поварешка – оружие женщины», он часто обращался к женщинам, являвшимся признанными мастерами в той или иной области. Так, главным документалистом Рейха стала Лени Риффеншталь, а перестройкой зданий в районе Оберзальцбурга занималась архитектор Герда Троост. Что уж говорить о немецких актрисах той поры, многие из которых, кстати, чрезвычайно нравились Гитлеру, привлекали его.
   Впрочем, официальная пропаганда НСДАП была ориентирована не на несколько выдающихся женщин, а на массу – тех, кто жил за пределами больших городов и не был подвержен отраве эмансипации, придерживался тех же морально-этических норм, что и сотню лет назад. Женщины из провинции, из германской глубинки, тоже любили Гитлера. В частности, потому, что он знал, чего они хотят и о чем мечтают. «Они не стремятся на фабрики, в конторы или в парламент. Их сердцу ближе родной дом, милый муж и стайка счастливых ребятишек», – говорил Адольф Гитлер и был абсолютно прав. Большинство немок не рвалось в политику или науку, не стремилось сделать карьеру актрисы или кинорежиссера, прыгать с парашютом или «рассекать» по стране за рулем автомобиля. Измученные безденежьем послевоенных кризисных лет, отсутствием мужей, погибших на фронтах, они смотрели на Гитлера как на спасителя хотя бы потому, что он помог им выбраться из ужасной нужды. А уж если им доводилось видеть вождя лично, хотя бы и издали, он становился для них идеалом мужчины, своего рода идолом. Только представьте себе: облеченный властью, столько сделавший для страны в целом и для каждой из них в частности, изысканно вежливый в разговоре и при этом ласковый в интонациях, одетый в военную форму, точь-в-точь, как покойный супруг. Немудрено, что старшее поколение немок, те, кто пережил войну и послевоенные годы, просто боготворили его. Естественно, что это отношение они передавали и поколению более младшему, что в сочетании с хорошо поставленной партийной пропагандой не могло не создать того эффекта, о котором так часто говорится в жизнеописаниях Гитлера, – эффекта магнетического воздействия на женщин.
   Личная жизнь Адольфа Гитлера была гораздо более скромной, чем об этом принято говорить. Мало того, можно сказать, что удачливый политик не был удачливым любовником. Если его увлечения и романы вообще приводили хоть к какому-то результату, счастья они ему не приносили, ибо завершались чаще всего трагически. В этом плане его роман с Евой Браун можно считать наиболее успешным и удачным: он принес Гитлеру хотя бы несколько лет относительного мира в душе и что-то, отчасти похожее на семейное счастье.
   О первом романтическом увлечении Адольфа известно не много – только то, что записал в своих воспоминаниях его венский приятель Густл Кубичек. Гитлеру страшно понравилась жительница венского предместья Штефани Янстен – высокая блондинка валькирического облика – с длинными ногами и высокой грудью. Женщина эта была старше Гитлера и отличалась, мягко говоря, вольным стилем поведения. Впрочем, это не мешало Адольфу тенью следовать за ней по улицам Вены и даже пытаться изобразить нечто вроде серенады под милым балконом. Однако Штефани так и не обратила внимания на юного обожателя, предпочитая кавалеров постарше и, честно говоря, поденежнее. Со временем страсть Адольфа сошла на нет, и он забыл о предмете своего обожания. По крайней мере, ни в воспоминаниях, ни в застольных разговорах он не упоминает ее имени. Единственная фраза, оброненная им как-то относительно жительниц австрийской столицы, хотя и полна ностальгии, но не содержит никаких имен: «В Вене мне довелось встречать очень красивых женщин!»
   С именем Штефани Янсен, к слову сказать, частенько связывают корни гитлеровского антисемитизма, заявляя, что главным соперником Гитлера был некий богатый еврей. Насколько этот факт может быть отнесен к числу достоверных – неизвестно. Скорее всего, это очередная «утка», созданная журналистами от истории в погоне за сенсацией и повышенным гонораром.
   О том, что творилось в сердце вождя до самого начала Первой мировой, мы просто не знаем: сам он об этих вопросах умалчивает, а воспоминаний современников об этом периоде не осталось. Зато в годы войны, если верить коллегам историкам, с ним приключился настоящий фронтовой роман. Борис Соколов в книге «Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой» упоминает о некой Шарлотте Лобжуа. Роман с ней пришелся на 1916–1917 годы. «Шарлотта отличалась довольно легким поведением, – пишет автор, – мужчин и до Гитлера, и после Гитлера у нее было немало. В марте 1918 года Шарлотта родила от Гитлера сына Жана Мари, которому впоследствии дала фамилию Клемана Феликса Лоре, за которого в 1922 году, уже в Париже, вышла замуж. Только перед смертью, 13 сентября 1951 года, она сообщила сыну, что его отец – Адольф Гитлер».
   Верить или не верить этому утверждению – личное дело каждого, но имя Шарлотты упоминается в свидетельствах фронтовых товарищей Гитлера, а что до сына – то тут и вовсе могло быть всякое. По крайней мере, в СМИ заявления о том, что найден очередной потомок вождя, появляются настолько часто, что хотя бы одно из них может оказаться правдой.
   Изредка пишут также о романе с некой Гретой Шмидт – военной медсестрой, но насколько это может быть правдой – неясно. О ней не упоминает ни сам Гитлер, ни те, кто близко знал его в то время.
   После войны, в Мюнхене, у Гитлера был небольшой роман с некой Марией Райтер, девушкой, фанатично преданной ему и едва, вследствие этой преданности, не погибшей. Познакомились они в 1925 году. Знакомство было банальнейшим: их свели собаки, которых они выгуливали в одном и том же месте. Марии тогда было 16 лет, Гитлеру – 36. Пылкие речи Адольфа настолько увлекли девушку, что через некоторое время она и сама уже не могла разобраться, где заканчиваются ее чувства к Гитлеру и начинается вера в его идеи. Долгий период платонической влюбленности закончился бурным, но скоротечным романом. В Мюнхен приехала изучать медицину племянница Гитлера Ангела Раубаль. Мария сразу же «получила отставку». Это было для девушки серьезным ударом: она попыталась покончить с собой, ее полумертвой вынули из петли. Впрочем, вскоре после этого она вышла замуж. Но любить Адольфа не перестала. Встречаются упоминания о том, что периодически она появлялась у Адольфа, оставаясь на ночь. Впрочем, особого развития и, как следствие, известности их роман не получил.
   Гораздо более известен и, уж во всяком случае, документально подтвержден роман с Ангелой Раубаль. Неясно, когда родственные чувства дядюшки переросли в нечто более откровенное и пылкое, но в 1927 году, когда Гели приехала в Мюнхен, она вела себя с Гитлером чрезвычайно откровенно, нисколько не стесняясь роли его любовницы. Судя по всему, роман их к тому времени уже был в разгаре. За всю биографию Гитлера это единственный период, когда можно говорить именно о любви, а не об увлечении. Юная племянница буквально скрутила Адольфа в бараний рог: он старался сопровождать ее везде, куда бы она ни отправилась, быть при ней неотлучно. Он брал ее с собой даже на совещания партийного руководства. Мало того, Раубаль удавалось то, что соратники по партии считали просто невозможным, – заставить Гитлера замолчать и хотя бы на полчаса прекратить поток пропагандистски-пророческих изречений. Дело в том, что когда он оказывался за одним столом с соратниками по партии, остановить его было почти невозможно. Но, как вспоминает личный фотограф вождя Генрих Гофман, «если за столом была Гели, все вращалось вокруг нее, и Гитлер никогда не переводил разговор на себя. Гели была волшебницей. В ее естественной манере, которая была свободна от всякого кокетства, только одним своим присутствием она создавала наилучшее настроение всей компании. Все восторгались ею».

   Гели Раубаль

   Не обошлось, естественно, и без сцен ревности: оказалось, что Гитлер – страшный ревнивец, способный закатить скандал буквально на пустом месте. Так, в качестве повода для ревности был воспринят, скажем, легкий флирт Раубаль с его шофером – Эмилем Морисом. Надо сказать, что и без того, несмотря на дружеские чувства к шоферу, Гитлер испытывал в его присутствии «приступы» комплекса неполноценности. Смуглый красавчик Эмиль – полу-немец-полу-француз – пользовался у женщин почти таким же успехом, как Адольф, прилагая к этому намного меньше усилий. К тому же Гитлер смотрел на вещи вполне реалистично и понимал, что самого его красавцем назвать нельзя. Фюрер был мускулист, но склонен к полноте, имел впалую грудь. Позвоночник заметно искривлен, так, что плечи находились на разном уровне – правое выше левого. Не слишком высокий рост – 175 сантиметров – в сочетании с привычкой сутулиться. Зубы неровные, желтовато-коричневого оттенка. Хроническая экзема. Гитлер стеснялся своего тела, и это делало его и без того тяжелый характер практически непереносимым. Во что в результате выливались сцены ревности – страшно себе даже представить.

   Забавный момент: пропаганда рисовала образ вождя совсем иначе. «Гитлер – блондин, с розовой кожей и голубыми глазами, чистый германец (ариец) по природе, а все остальные распространения о его внешнем виде и личных качествах посеяла в народной душе черная и красная пресса», – вот что утверждали на полном серьезе сотрудники министерства Йозефа Геббельса. И, что интереснее всего, немцы верили в это. Какова сила убеждения! (Подробнее см. Кормилицын С. Гитлерюгенд: политизация германской молодежи//Вестник всеобщей истории. СПб., 1997. Вып. 1. С. 65.)

   Ангела Раубаль

   Ангела в ответ поступила самым логичным для юной девушки образом – вместо того чтобы подчиниться нажиму, превратила флирт в настоящий роман с любовными письмами и тайными встречами. Дальше, впрочем, если верить ей самой, дело не пошло, однако Гитлеру хватило и этого. Эмиль Морис, тенью следовавший за ним с 1920 года, человек, обращавшийся к Гитлеру на «ты», что было по-настоящему редким явлением, был изгнан с должности личного шофера вождя и со всех партийных постов. Генрих Гофман попробовал было, на правах старого знакомого, намекнуть Гитлеру, что такая политика ни к чему хорошему не приведет, но получил суровую отповедь: «Я никогда не допущу, чтобы она попала в руки какого-нибудь мошенника или авантюриста.
   Я люблю Гели, я мог бы даже жениться на ней». Это был один из немногих случаев, когда Гитлер заговорил об узах брака, что и вправду свидетельствует о глубине его чувств.

   При этом, правда Морис получил немаленькие отступные – 20 тысяч марок, на которые открыл свое дело и стал владельцем собственного магазина, независимым и солидным буржуа. Чрез некоторое время после смерти Раубаль, когда Гитлер «остыл», Морис был восстановлен на всех постах.

   Но Гели не хотела смириться с тем, что дядюшка так жестко контролирует ее личную жизнь, поэтому последовала череда интрижек, последовательно разрушенных суровым влюбленным. Так, за ней пытался ухаживать Отто Штрассер, однако Гитлер, и без того недолюбливавший этого представителя левого крыла партии, устроил колоссальный скандал, после которого о продолжении романа не могло идти и речи. Штрассер эту обиду не забыл и в своих воспоминаниях выставил Гитлера не только ревнивцем, но и извращенцем. Естественно, что отношения дяди и племянницы становились все напряженнее, и о прежней идиллии уже не было и речи. Последней каплей стало намерение Гели оставить занятия медициной, ради которых она, собственно, и приехала в Мюнхен, и заняться пением. Гитлер нанял для нее двух учителей, но этого ей показалось мало, и она решила вернуться в Вену, чтобы продолжить занятия там. Естественно, ревнивый Адольф не мог допустить, чтобы его возлюбленная настолько вышла из-под его контроля. Разразился скандал. Гитлер вышел из квартиры, хлопнув дверью, и уехал – в этот день ему необходимо было отправиться в очередную пропагандистскую поездку по Германии. Однако на следующий день, при выезде из Нюрнберга, его настигло известие о том, что Гели покончила с собой – застрелилась из пистолета, принадлежавшего Гитлеру. Следует отдать должное Вождю: он действительно спешил вернуться. Документально зафиксировано, что по дороге в Мюнхен он был оштрафован за превышение скорости. Но, когда он вернулся, Гели была уже мертва. По данным медицинской экспертизы, смерть наступила в середине предыдущего дня – 18 сентября.

   Штрассер, Отто (10.09.1897-27.08.1974) – один из руководителей НСДАП. В начале 20-х участвовал в социал-демократическом движении. В 1925 году вступил в НСДАП. Активно выступал за развитие социалистического элемента национал-социализма. С 1926 года руководил всей национал-социалистической пропагандой в Северной Германии. В 1930 году был исключен из НСДАП за «пропаганду демократии и либерализма». Организовал так называемый «Черный фронт» – Союз революционных национал-социалистов, – но провалился на сентябрьских выборах 1930 года и вскоре покинул Германию. Активно критиковал гитлеровский режим.

   Полиция пришла к выводу, что речь идет все-таки о самоубийстве, однако слухи ходили самые разные. Рудольф Гесс, скажем, считал, что Гели убили, причем сделал это кто-то из соперников Гитлера. А Отто Штрассер и вовсе обвинял Адольфа в том, что убийца – он. По крайней мере, в книге «Гитлер и я» он цитирует интригующую беседу со своим братом Паулем, состоявшуюся весной 1936 года. ««Только подумать, – проворчал Пауль однажды вечером, – что Грегор однажды удержал Гитлера от самоубийства». – «Когда это было?» – спросил я несколько рассеянно. Пауль замкнулся, а потом продолжал тихим голосом: «После убийства его племянницы Гели». Вот тут я завелся: «Это тебе тоже рассказал Грегор?» Пауль кивнул: «Я поклялся хранить это в секрете. Грегор провел трое суток с Адольфом, который вел себя как сумасшедший. Грегор сказал мне, что он застрелил ее во время ссоры, вероятно, не осознавая, что творит. Вскоре после убийства Гели он хотел покончить с собой, но Грегор помешал ему». Мне хотелось выяснить другие подробности. «Ты знаешь, кто был там во время убийства, и как это случилось?» «Я ничего больше не знаю. Грегор мне ничего больше не говорил. Он рассказал мне это во время приступа глубокой депрессии, и я хранил тайну все время, пока он был жив»». Дальше в беседе шла речь о том, что Гитлер остался безнаказанным лишь благодаря наличию сторонников в мюнхенской полиции и среди высоких чинов баварского правительства. Так, Франц Гюртнер, министр юстиции Баварии, поддерживал НСДАП и вполне мог распорядиться не заводить уголовного дела.

   Штрассер Грегор (31.05.1892—30.06.1934) – один из руководителей НСДАП, член левого крыла партии, сторонник ее социалистической ориентации. Пока Гитлер находился в заключении, фактически был лидером НСДАП, пытался захватить власть в партии, назначив на ключевые посты своих ставленников. Требовал изменения партийной программы в социалистическом духе, что вызывало неудовольствие Гитлера, боявшегося лишиться поддержки крупных промышленников, активно «подкармливавших» партию. Потерпел поражение в партийной дискуссии и был вынужден отказаться от своих требований. С 1926 по 1928 год – имперский руководитель пропаганды. Затем – гауляйтер Нижней Баварии. В 1932 году после ссоры с Гитлером ушел в отставку со всех партийных постов. Убит во время «Ночи длинных ножей».

   В подтверждение истинности рассказа брата Отто Штрассер приводит свидетельство некоего отца Панта – мюнхенского священника: «Это был я, кто похоронил Ангелу Раубаль. Они сделали вид, что она совершила самоубийство. Я никогда не позволил бы захоронить самоубийцу в освященной земле. Из того факта, что я похоронил ее по христианскому обычаю, вы можете сделать выводы, которые я не могу вам сообщить».

   Гюртнер, Франц (26.08.1881-29.01.1941) – юрист, государственный деятель, доктор гонорис кауза. Симпатизировал НСДАП. С апреля 1922 года – министр юстиции Баварии. На процессе над участниками «Пивного путча» добился для них относительно мягкого приговора. С 1932 года – министр юстиции в правительстве фон Паппена. С приходом Гитлера к власти сохранил свой пост. Скоропостижно скончался в 1941 году. По одной из версий, был устранен агентами тайной полиции, так как слишком много знал об официально не разглашаемых эпизодах биографии Гитлера.

   В принципе, версия Отто Штрасера может быть не столь уж и далека от истины. Дело в том, что Гитлер совершенно определенно страдал расстройством психики, свойственным для большинства бывших фронтовиков – посттравматическим стрессовым расстройством. Современные медики считают, что оно не минует почти 90 % участников вооруженных конфликтов, и проводят специальные реабилитационные курсы, однако в начале прошлого века ни о чем подобном не могло идти и речи. Одним из проявлений этого расстройства вполне может быть склонность к нервным срывам, чрезмерная вспыльчивость, которая, в сочетании с привычкой решать все проблемы при помощи оружия, приводит к самым трагическим последствиям.

   Посттравматический стрессовый синдром – комплекс психических нарушений, возникающих в результате длительного или кратковременного пребывания в экстремальной ситуации. ПТСС представляет собой болезненные состояния, возникающие через некоторое время после психической травмы. Очевидные признаки ПТСС – бессонница, снижение самоконтроля, повышенная агрессивность, неадекватность восприятия окружающей реальности. Страдающих этим расстройством могут посещать кошмарные сновидения, возвращающие к событиям экстремальной ситуации. В результате человек находится в постоянном напряжении, которое невозможно снять обычным путем. Повышенная агрессивность может проявляться в чрезмерно острой реакции на какие-то высказывания, ключевые фразы, вызывающие ассоциации с пережитым, бытовые конфликтные ситуации.

   Как бы то ни было, а смерть Ангелы Гитлер пережил очень тяжело. Спустя много лет после ее похорон он скажет: «В моей жизни одна только Гели внушала мне подлинную страсть. У меня никогда раньше не возникала мысль жениться на Еве Браун. Единственная женщина, с которой я мог бы связать свою жизнь супружескими узами, была Гели». Комнату Ангелы Гитлер превратил почти в святое место, в усыпальницу, запретив кому бы то ни было туда входить. Исключение делалось для служанки, которая каждый день ставила в комнату букет свежих хризантем.
   Впрочем, смерть любимой женщины отнюдь не сделала его монахом.
//-- Пресса --//
   Журналисты нашли сына Адольфа Гитлера [99 - www. news. gala. net]
   Сенсационная новость пришла из США: чешский журналист Владимир Фалтинек из журнала «Гром» при помощи американских и японских коллег нашел сына Адольфа Гитлера, который подтвердил факт своего происхождения официальными документами. Фалтинек заявил, что потомок Гитлера живет в Индианаполисе, штат Индиана. И кроме него этот факт могут подтвердить японский и американский журналисты. По его словам, на контакт с журналистами сын Гитлера вышел сам: устал жить почти 60 лет во лжи и страхе. Как заявил Фалтинек, они долго сомневались: не самозванец ли этот человек или, чего хуже, сумасшедший. Однако господин Вернер Герман Шмедт предъявил фотографии. С отцом. Отец и мать рядом. Есть и свидетельство о рождении.
   Кроме того, Вернер официально заявил, что готов сделать анализ ДНК, чтобы доказать – он на самом деле сын Гитлера. Но для анализа, по его словам, нужны и клетки его отца. Вроде бы в Москве, в бывшем КГБ, хранится череп Гитлера. Если правительство Касьянова даст Вернеру гарантии безопасности, он готов приехать в Россию на несколько дней. При рождении мальчик получил имя Вернер Герман Шмедт, а напротив имен родителей стоят только инициалы. Отец – Г. Мать – Р. Родился он 23 февраля 1929 года в Берлине, где и жил с мамой – Гели Раубаль до 1931 года, пока она не покончила жизнь самоубийством. Потом его воспитывали многочисленные няни, в Германии и Австрии. Все оплачивал отец – Адольф Гитлер. Он навещал сына каждый месяц, иногда и чаще.
   Когда родился мальчик, Гитлер не просто признал отцовство, но и при каждой встрече с сыном постоянно говорил, чтобы тот называл его только папой. Гитлер любил сына и очень боялся за него. Он сам объяснил мальчику: никто не должен знать, что тот его сын. Ребенка фюрера могли украсть или убить. Поэтому Вернеру и дали фамилию Шмедт. Когда мать умерла, Вернеру было всего два года. По официальной версии, Гели Раубаль покончила жизнь самоубийством. Гитлер же объяснял ее смерть другими причинами. Мол, у нее был маниакально-депрессивный психоз. Сын и отец встречались часто. Если Гитлер мог, он оставался ночевать в том замке или доме, где жил Вернер. Мальчика ведь каждый месяц перевозили из одного места в другое в целях безопасности. Самое яркое воспоминание Вернера – подарок отца на день рождения: Гитлер на 10-летие подарил Вернеру коня, которого фюреру преподнес Муссолини. В 1940 году состоялась последняя встреча Гитлера с сыном. Отец сказал, что идет война и они несколько лет не будут видеться: «Скоро наступит тот час, когда я дам тебе все, что пожелаешь».
   В 1944 году Вернера увезли во Францию. А няню и весь персонал расстреляли. Гитлер понимал, что конец близок, и хотел спасти мальчика. Семь лет Шмедт колесил по Европе. И только весной 1951 года уехал жить в США.

   У Адольфа был широкий круг почитательниц, общения с которыми он не прерывал несмотря ни на что. Это были дамы зрелого возраста, о сексуальных отношениях с которыми говорить затруднительно как в силу возрастного различия, так и в силу их положения в обществе и, следовательно, страха за репутацию. Однако некие куртуазные отношения их с Гитлером связывали: им нравилось покровительствовать молодому политику, появляться в свете в его обществе. Их забавляла пылкость его речей и в то же время светскость его поведения. За то, что Гитлер служил их любимой игрушкой, они платили ему не только сердечной привязанностью, но и вполне реальной помощью. Полный список имен этих покровительниц теперь уже, пожалуй, не составить, но известно, что среди них были: Хелена Бекштайн – супруга чрезвычайно состоятельного владельца фабрики музыкальных инструментов, княгиня Кантакузен – жена известного мюнхенского издателя Брукмана, госпожа фон Людендорф, благодаря которой Гитлер стал вхож в военные круги, госпожа Хоффман, на квартире которой происходили конспиративные встречи гитлеровского движения, госпожа Зайдлиц, на деньги которой первоначально издавался «Фелькишер Беобахтер» – партийная газета НСДАП, и многие другие. А с невесткой культового для Гитлера композитора Рихарда Вагнера – Винифред – его связывали и вовсе теплые отношения. Эта дама зрелого возраста «купилась» на обходительные манеры Гитлера и считала, что он тайно влюблен в нее. Гитлер же просто любил музыку Вагнера, а связями его невестки пользовался для того, чтобы быть принятым в высокопоставленных кругах. Тем не менее Винифред вспоминала впоследствии: «Мы с Гитлером восхищались друг другом», – называла его уникальным человеком и сохранила самые теплые воспоминания о нем. Мало того, книга «Моя борьба» написана на бумаге, которую приносила Гитлеру в тюрьму именно Винифред Вагнер. Впрочем, все так и закончилось не начавшись: оба они сохранили друг о друге самые теплые воспоминания, но не более.
   Одновременно с этим у Адольфа было еще несколько увлечений. Среди них называют роман с Генриеттой Гофман – дочерью его старого приятеля и «придворного» фотографа.
   Впрочем, вполне может быть и так, что романа на самом деле не было. В конце концов, на том, что все было действительно так, настаивает Отто Штрассер, автор такого количества небылиц про Гитлера, что верить стоит далеко не каждому его слову. Во-первых, речь идет все-таки о дочери старинного приятеля, по отношению к которому Гитлер испытывал пиетет. Во-вторых, Генриетта была все-таки слишком юна для него. Нет, конечно, после смерти Гели Раубаль она, видя, что сердце Гитлера свободно, добивалась его благосклонности, но безуспешно. Стараясь добиться своего, она даже распускала слухи о том, как Адольф ухаживает за ней, но не добилась ничего, кроме довольно резкого увещевания отца, завершившегося словами «даже не надейся». Закончилось все на редкость благополучно: Генриетта влюбилась в Бальдура фон Шираха – одного из самых молодых партийных функционеров, любимца Гитлера, и весной 1932 года вышла за него замуж.

   Ширах, Бальдур фон (09.05.1907-08.08.1974) – имперский руководитель молодежи. Член НСДАП с 1925 года. С 1931 года – руководитель по делам молодежи при НСДАП; по указу от 1 декабря 1936 года – имперский вождь молодежи НДСАП. С 1941 года – гауляйтер Вены. На Нюрнбергском процессе признан виновным в преступлениях против человечности и приговорен к 20 годам заключения. Автор мемуаров «Я верил Гитлеру».

   Что интересно: в борьбе за благосклонность Гитлера Генриетта соперничала с Евой Браун. Впрочем, «соперничала» – это слишком громко сказано. Во-первых, обеим девушкам в тот период просто ничего «не светило», если, конечно, не считать общего благорасположения Гитлера. А во-вторых, будущая госпожа фон Ширах откровенно не считала глуповатую, по ее мнению, Еву серьезной соперницей.
   Между тем Ева была отнюдь не глуповата, а, напротив, – довольно расчетлива. То есть, конечно, когда она познакомилась с Гитлером, она была наивной экзальтированной девочкой, но цели своей добиваться умела как никто. А цель ее была очевидна – пленить немца номер один, добиться того, чтобы он обратил на нее внимание и приблизил к себе.
   Впервые Адольф увидел Еву осенью 1929 года, зайдя в фотоателье Генриха Гофмана. Подрабатывавшая там Браун сразу обратила на себя его внимание. Еще бы! Молоденькая, свежая 17-летняя девушка со скромной, естественной манерой поведения. Она получила воспитание в монастыре и на ту пору еще даже ни разу не целовалась с мужчиной.
   Сама она вспоминала эту встречу так: «Однажды я осталась на работе, чтобы привести в порядок некоторые бумаги. Я только поднялась на стремянку, чтобы достать папку с верхней полки, и тут вошел шеф, а с ним какой-то мужчина в возрасте с дурацкими усиками, одетый в светлое английское пальто и с большой фетровой шляпой в руке. Они сели в другом углу комнаты. Скосив глаза, чтобы не оборачиваться, я заметила, как гость смотрит на мои ноги. За день до этого я укоротила юбку и не была уверена, что сделала это хорошо, поэтому смутилась. Когда я спустилась, господин Гофман представил меня: «Господин Вольф, это наша очаровательная фрейлейн Браун. Будь любезна, принеси нам из ресторана на углу пива и ливерного паштета». Я быстро съела бутерброд, из вежливости немного выпила. Знакомый шефа буквально пожирал меня глазами и непрерывно говорил комплименты. Мы побеседовали о музыке, обсудили последний спектакль. Потом Гофман отвел меня в сторону: «Ты не догадалась, кто такой господин Вольф? Разве ты не видела его портреты?» Я смущенно покачала головой. «Да это же наш Адольф Гитлер!..»»
   Надо сказать, что Еву принято изображать этакой дурочкой, «купившей» Гитлера своей наивностью. Тем не менее глупой она не была. В большей степени это был тщательно проработанный имидж. Дело в том, что Ева была очень неплохой актрисой. Другое дело, что дальше любительских спектаклей ее карьера не продвинулась, но изобразить привлекательную глупышку ей однозначно было под силу. Говорит об этом характеристика, которую ей дали ее учителя. Они, правда, в один голос называли ее ужасным ребенком, но соглашались с тем, что «с головой у нее все в порядке, она должна найти себе достойное место в жизни».
   Другое дело, что до сих пор неясно, сколько в ее романе с Гитлером было расчета, сколько любви, а сколько экзальтированной привязанности к популярному политику, человеку, гипнотизировавшему своими словами и обещаниями всю Германию. Но что абсолютно точно – так это то, что к завоеванию Гитлера Ева подошла системно. Весь следующий день после их первой встречи она посвятила изучению фотографий вождя, которых в ателье Гофмана было множество. Никогда не интересовавшаяся всерьез политикой девушка начала читать газеты, слушать радио, бывать на митингах НСДАП. Надо сказать, что буря эмоций вокруг Гитлера была вполне понятна. Это мы, «перекушавшие» политической активности, с раздражением и досадой смотрим на слишком велеречивых, слишком активных политиков. Гитлер вряд ли пользовался бы успехом в наше время, вряд ли привлек бы столько внимания. А в ту пору, в первой половине прошлого века, он был явлением необычным. Он не оставлял равнодушным никого. Его любили, ненавидели, им восхищались и его поносили, но равнодушных не было. Всю эту бурю эмоций Ева пропустила через себя. Немудрено, что вскоре она была по-настоящему влюблена в Адольфа. Это, правда, не делало ее менее рациональной: Браун понимала, что завоевание настолько одиозной личности не будет простым.
   Гитлер же, естественно, не был равнодушен к ней: хорошенькая юная девушка, преданно взирающая снизу вверх, вряд ли оставит равнодушным мужчину, если он не пуританин или не схимник. «Нет ничего прекраснее, чем воспитывать юное существо, – заявлял он, не подозревая, что юное существо уже вовсю воспитывает его самого, – девушка в 18–20 лет податлива как воск. Мужчина должен уметь наложить на нее отпечаток своей личности». Он был галантен, целовал ей руки, говорил комплименты, дарил подарки, цветы и угощал конфетами. Еве это, безусловно, нравилось. Она продолжала «наступление», стараясь соответствовать представлениям Гитлера о женской красоте: чтобы казаться чуть-чуть повыше – она была девушкой миниатюрной, ростом всего 164 сантиметра – она стала носить туфли на каблуке, пыталась придать большую пышность бюсту. При этом, понимая, что предмет ее обожания не слишком жалует умных женщин, она, неплохо образованная и вряд ли уступающая Адольфу в эрудиции, изображала дурочку, точно следуя его фразе: «Гениальный человек должен выбирать себе в жены глуповатых женщин. Представьте, если бы я имел женщину, которая указывала мне в моей работе!» Игра идет не на шутку. Гитлер увлекается ею все больше, становится все более галантен и мил в общении, но определенной границы не переходит: в это время у него в самом расцвете сложный роман с Раубаль. Поэтому он, конечно, заботится о ней, следит, чтобы у нее хорошо шли дела на службе, охотно встречается, но дальше этого дело не идет. Гитлер играет на рояле, разговаривает на отвлеченные темы, рассказывает о себе, о том, каким он видит будущее, касается вопросов мистики, что было в ту пору модно, однако при этом соблюдает этикет и остается корректен донельзя.
   Когда роман с Гели трагически завершился, Ева сделала следующий ход. Надо сказать, ход на редкость грамотный и продуманный. Вряд ли на него была бы способна девочка-дурочка, какой Браун любят рисовать гитлеровские биографы. Поняв, что для Адольфа значила его юная племянница, Ева резко меняет имидж, начав играть «под Гели». Она изменила даже походку, не говоря уже о манере одеваться, прическе и косметике. Ее задачей стало как можно достовернее изобразить улучшенную версию погибшей возлюбленной. И Гитлер, как и следовало ожидать, клюнул на умело заброшенную приманку. Впрочем, не сразу.

   Ева Браун – любимая и последняя женщина вождя.
   Она была очень похожа на Гели Раубаль и умело этим пользовалась

   Дело в том, что то время было периодом небывалой политической активности Гитлера. Он ездил по стране, вербуя сторонников, стараясь, используя присущее ему ораторское искусство, произвести впечатление на возможно большее число немцев. Честно говоря, ему все чаще становилось вовсе не до женщин – только бы добраться до постели в конце трудного, выматывающего дня. Ева, судя по всему, решила, что Гитлер охладел к ней, и постаралась сделать все возможное, чтобы вновь привлечь его внимание. Для этого она пишет ему прощальное письмо и инсценирует самоубийство. Нужно сказать, что для этого девушке, вероятно, понадобилось все ее мужество. Инсценировка инсценировкой, а все равно оставался шанс, что она убьет себя по-настоящему.
   Говорят и пишут, правда, что самоубийство вовсе не было инсценировано, однако в это как-то не верится. Дело в том, что в начале века у девушек, стремящихся покончить с собой, как-то больше в ходу был яд. Ева же попыталась застрелиться из револьвера. Похоже на то, что, раз начав играть Гели, она решила пойти до конца и привлечь внимание Гитлера, изобразив точно такое же самоубийство. Гитлер среагировал адекватно, именно так, как рассчитывала хитроумная барышня, и примчался с другого конца Германии с утешениями и огромным букетом цветов.
   Впрочем, судя по всему, его тоже до последнего терзал червь сомнения: он подробно расспросил врача о том, не могло ли это быть инсценировкой. Но врач заверил Адольфа, что Ева стрелялась всерьез и только волею случая пуля прошла мимо. После этого Гитлер уже не сопротивлялся. В беседе с Генрихом Гофманом через несколько дней он уже утверждает, что Ева бесспорно сделала это от любви к нему. Роман разгорелся не на шутку.
//-- Говорит Гитлер --//
   Моя невеста – Германия! [100 - Кормилицын С. Адольф Гитлер. Взгляд из зеркала. СПб., 2004. С. 138–139.]
   – По сравнению с миром женщины мир мужчины гораздо обширнее. Мужчина – весь во власти долга, он лишь иногда возвращается мыслью к женщине. Мир женщины – это мужчина! Обо всем остальном она думает только время от времени. Зато женщина может любить гораздо сильнее, чем мужчина. Интеллект в ее жизни не играет никакой роли. Моя мать, например, сильно проигрывала по сравнению с дамами-интеллектуалками. Но она жила ради мужа и детей, она подарила немецкому народу великого сына!!!
   – Счастье некоторых государственных деятелей, что они не женаты: иначе произошла бы катастрофа. Мужчина – раб своих мыслей. Над ним властвуют долг и обязанность! Иногда он должен сказать: «Какое мне дело до жены, какое мне дело до ребенка!» Представьте, что муж – весь во власти своих мыслей, а жена в это время ноет: «Тебя нет со мной.» Меня, например, жена постоянно встречала бы упреками: «А я?..» К тому же очень мучительно подчиняться воле жены. У меня было бы угрюмое помятое лицо – и я бы перестал выполнять свои супружеские обязанности. Не думаю, что такой человек, как я, когда-нибудь женится.
   Интересно, что в самый разгар этого романа Гитлера настигает еще одно серьезное увлечение – Юнита Валькирия Мидфорд. Виною всему – увлечение Гитлера Англией и второе имя молодой женщины. Молодая аристократка придерживалась крайне правых взглядов и когда, приехав в Германию, ей довелось познакомиться с Гитлером, она пришла от него в полный восторг. Гитлер тоже относился к ней с глубочайшей симпатией. Мало того что она была английской аристократкой из старинного рода, мало того что само имя Валькирия не могло не привлечь внимания вождя, так еще и внешность ее вполне соответствовала самым строгим канонам арийской расы. Высокая, почти на голову выше многих «истинных арийцев» – соратников Гитлера по партии, со светло-русыми волосами и голубыми глазами, обладающая развитыми крупными формами, Юнита произвела на Адольфа благоприятнейшее впечатление. «Кто же воплощает в себе прототип германской женщины?» – несколько удивленно спросил он у Альберта Шпеера после первой встречи с англичанкой. Шпеер же откровенно забавлялся, наблюдая, как аристократка буквально пожирает Гитлера влюбленными глазами.
   Увлечение Юнитой едва не стоило вождю жизни Евы Браун. Узнав, что у ее возлюбленного появилась новая пассия, молодая женщина, измученная его постоянным отсутствием и тем, сколь мало он ей оказывает внимания, погружаясь в свои политические дела, решает покончить с собой. На этот раз – всерьез. «Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену, – записывает Ева в дневнике в последних числах мая 1935 года. – Ее зовут Валькирия, и выглядит она весьма аппетитно». И дальше: «Только что отослала ему решающее для меня письмо. Посчитает ли он его важным? Ну, посмотрим. Боже мой, я боюсь, что он сегодня не даст ответа. Если бы хотя бы один человек мне помог, все это не было бы таким ужасным и безнадежным. Может быть, мое письмо дошло до него в неподходящее время. Может быть, мне не надо было писать. Как бы то ни было, неизвестность переносить ужаснее, чем внезапный конец. Я решила принять 35 пилюль, это должно быть смертельно. Если бы он хотя бы попросил позвонить». Спасла ее старшая сестра, совершенно случайно зашедшая в гости. Она вызвала врача и позаботилась о том, чтобы о происшедшем как можно скорее сообщили Гитлеру. Сложно оценить меру его раскаяния, но факт остается фактом: с этих пор он каждый день находил время для того, чтобы позвонить Браун или написать ей несколько строк.
   Увлечение Юнитой между тем продолжалось. Сомнительно, что оно вылилось во что бы то ни было серьезное. Во всяком случае, говорить о любовной связи немецкого диктатора и английской аристократки – значит выдумывать очередную легенду. Впрочем, леди Мидфорд была, что называется, девушкой без комплексов, хотя и склонной к истерии и несколько «трагедийному» восприятию жизни, так что с уверенностью никто ничего не скажет. Однако уподобляться коллегам по цеху, описывающим романы Гитлера с такими подробностями, как будто они лично держали канделябр у изголовья его постели, не будем. Но вот что точно – Гитлер как мог «распускал хвост» перед англичанкой, демонстрируя ей достижения своего режима, и использовал ее восхищение в пропагандистских целях. За семь лет знакомства с Гитлером юная леди стала убежденной национал-социалисткой и антисемиткой. Ее статьи антисемитского содержания вполне могут поспорить в резкости с текстами Юлиуса Штрайхера, а речи, произносимые на партийных митингах, которые она посещала в качестве почетной гостьи, проникнуты восхищением тем, что происходит в Германии. Забавно, что, несмотря на это, приближенные Гитлера не доверяли Валькирии, считая ее английской шпионкой. Вслух это, однако, не произносилось, ибо могло вызвать яростный гнев вождя.

   Штрайхер Юлиус (12.02.1985-16.10.1946) – партийный деятель, группен-фюрер СА (1934), группенфюрер СС (1934). Член НСДАП с 1922 года, издатель и главный редактор антисемитской газеты «Der Stuermer» («Штурмовик»). Один из инициаторов «Хрустальной ночи». Казнен по приговору Нюрнбергского трибунала.

   Однако вскоре все закончилось. Третьего сентября 1939 года, через два дня после того, как Германия и Советский Союз по-дружески разделили Польшу пополам, устроив пышный совместный парад в Бресте, британский посол сообщил немецкому правительству об объявлении войны. Для Юниты это было настоящей трагедией: дело в том, что, являясь ярой приверженкой гитлеровских идей, она оставалась патриоткой своей страны. Самой горячей мечтой ее было установить режим, подобный гитлеровскому, у себя на родине, но войны Германии с Англией она пережить не могла. Вложив в конверт прощальное письмо, фото Гитлера и подаренный ей вождем партийный значок, она отправляется в Английский сад в Мюнхене и пускает себе пулю в висок. Попытка самоубийства была решительной и неудачной лишь отчасти. Не сумев покончить с собой именно в тот день, леди Мидфорд здорово сократила свой срок земного существования. В 1948 году она умерла от последствий этого выстрела: ни один врач не взялся извлечь застрявшую у нее в голове пулю.
   Гитлер попытался наладить отношения, приехал к Юните в больницу с огромным букетом цветов и вернул ей партийный значок. Женщина буквально бьется в истерике. Партийный значок она проглатывает. Гитлер слегка озадачен. Он, конечно, привык иметь дело с барышнями экзальтированными и истеричными, но не настолько же! «Гофман, я начинаю бояться!» – говорит он приятелю, выйдя из палаты. Через несколько дней, еще не оправившись толком от ранения и от истерики, Мидфорд уехала в Англию. Там ее жизнь была, как уже говорилось, недолгой, но отнюдь нелегкой: на протяжении всех лет, что ей оставалось прожить, за ней следовала дурная слава женщины, общавшейся с «врагами короля». Однако, несмотря ни на что, она до последнего часа оставалась преданной почитательницей Гитлера.

   Забавнейшая игра случая: родная сестра Юниты также придерживалась радикальных политических взглядов, однако ее кумиром был не Гитлер, а Сталин.

//-- Версия --//
   Гитлер был мазохистом и импотентом
   С полной уверенностью можно только сказать, что Гитлер предпочитал отклонения, так сказать, от обычного, нормального секса. Четыре его любовницы покончили с собой, потому что не смогли вынести его сексуальных требований.
   Что же касается возможной импотенции фюрера, то эта версия родилась после рассказа одного из приближенных Гитлера о его первой ночи с Евой Браун. По этой версии, наутро Ева вышла из спальни, недоуменно покачала головой и развела руками, из чего присутствовавшие сделали определенный вывод.
   Гитлер/…/требовал, чтобы любовницы били его и всячески истязали. Источник моего исследования – архивы Гарвардского университета. Дело в том, что еще во время войны американцы всерьез занялись изучением психологии Гитлера. Они считали, что это поможет им предсказывать его последующие решения. И один профессор Гарвардского университета составил психологический портрет, основываясь на многочисленных интервью с людьми, знавшими Гитлера еще в довоенные годы, до того, как он пришел к власти. Профессор был последователем Фрейда, а следовательно, он уделял особое внимание сексуальным наклонностям Гитлера. Так что недостатка в материалах нет, их надо только уметь отыскать.
   Найджел Которн, автор книги «Сексуальная жизнь великих диктаторов» [101 - Цит. по: Которн Н. О любви и ненависти великих тиранов//Зеркало недели. 1996. № 45 (110).].
   После падения Берлина в квартире Евы фон Браун, в шкафчике, представители союзников обнаружили не только большое количество таблеток, которые, как все знали, Гитлер много поглощал, но и горы противозачаточных средств. Они-то зачем?
   Странный, казалось бы, вопрос: зачем? А зачем бывают нужны противозачаточные средства? Конечно же, скажет обыватель, чтобы не забеременеть. Раз были такие средства, следовательно, Ева Браун, которая всегда была верна своему Адольфу, не хотела или ей было не позволено забеременеть.
   Типичная мысль и характерный вывод. И, несмотря на его обыденность, он интересен – но единственно потому, что Адольф Гитлер был клиническим импотентом (в результате операции удалено одно яичко). Более того, у Евы Браун после болезненной гинекологической операции влагалище было слишком маленького размера для нормального секса. Детей у нее быть не могло. Она долго после операции лечилась, и как только ее личный гинеколог во всеуслышанье объявил о полном выздоровлении пациентки, он тут же погиб в автомобильной катастрофе.
   Почему он погиб? Это очевидно: те, кто знает то, что другим знать не следует. Он был убит по той же самой причине, почему Гитлер перед смертью так заботился, чтобы тела его и его жены не осмотрели медики. О его импотенции никто не должен был знать наверняка.
   Итак, Гитлер тщательно скрывал свою генитальную несостоятельность.
   Но о ней все-таки знали – и даже многие. Или, во всяком случае, догадывались. Сохранилось письмо Евы Браун к одной своей подруге, в котором она сообщает, что ничего от Адольфа как от мужчины не получает. Кто знает, сколько было написано писем с подобного рода содержанием и сколько их могло уцелеть в государстве тотальной слежки? Очевидно, что сохранилось их меньше, чем было написано.
   Алексей Меняйлов [102 - Меняйлов А. Катарсис: Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея//katarsis.narod.ru.]

   Еве, после того как Юнита исчезла с горизонта, стало жить гораздо легче, однако она находила новые поводы для ревности, хотя и не с такими печальными для себя последствиями. Гитлер флиртовал со знаменитыми актрисами – Ольгой Чеховой, Лили Дагобер, оказывал знаки внимания массе женщин. Впрочем, как он объяснял это Еве, делалось это для того, чтобы просто повысить его авторитет, добавить светскости имиджу. Судя по всему, если Адольф и обманывал влюбленную в него женщину, то ненамного. Он, разумеется, получал огромное удовольствие от «букета» прекрасных дам, но удовольствие чисто эстетическое. Разумеется, Ева хотела от него ребенка. Мало того, тема эта, судя по всему, поднималась не один раз. Но Гитлер был однозначно против и предпринимал меры, чтобы досадных случайностей не произошло. По крайней мере, прислуга удивлялась огромному количеству противозачаточных средств в аптечке Евы. Свою решимость он обосновывал просто: «Из меня вышел бы плохой отец семейства. И вообще потомки гениев редко наследуют их выдающиеся качества». Тут правоту Адольфа не признать тяжело: учитывая его наследственность и тяжелый характер, отец из него и впрямь получился бы – не дай Бог.
   Ближайшее окружение Гитлера Еву откровенно недолюбливало. Судя по всему, в первую очередь – из своеобразной ревности. Гитлер, стремясь как-то смягчить эту ситуацию, старался выдерживать в публичном общении с Евой некоторую дистанцию. Так, скажем, она почти никогда не ездила вместе с правительственной колонной, сопровождавшей Вождя, а приезжала отдельно, чуть позже, в компании его секретарш. На людях она обращалась к возлюбленному «мой фюрер» и никак иначе. Впрочем, со временем, обращение это вкупе с общением на «ты» стало чем-то гораздо большим, чем формальным именованием. По крайней мере, ревнивцы из гитлеровского окружения видели в нем даже некий сексуальный подтекст.
   «Ева Браун соблюдала такую же дистанцию применительно ко всем лицам гитлеровского окружения, – вспоминал Альберт Шпеер. – Даже по отношению ко мне это изменилось лишь через несколько лет. Когда мы познакомились поближе, я понял, что ее сдержанность, из-за которой она многим казалась высокомерной, лишь прикрывает смущение, ибо она сознавала двусмысленность своего положения при дворе Гитлера». С другой стороны, стремление держать дистанцию вполне объяснимо тем, что Ева понимала: стоит сблизиться с кем-либо из соратников Гитлера – и последует удар в спину. По крайней мере, чета Геббельсов открыто ее ненавидела, стараясь подыскать для Вождя женщин, которые могли бы стать заменой Еве, новыми фаворитками. Впрочем, Гитлер и вправду был привязан к Еве и все интриги против нее пресекал на корню. Однажды, как вспоминает один из сотрудников Гитлера, Эрнст Ганфштетль, «Магда Геббельс, которая считала себя единственной женщиной, которой Гитлер должен оказывать внимание, оказалась настолько неумна, что высказалась о Еве пренебрежительно. С Гитлером случился припадок бешенства». А, надо сказать, таких припадков боялись даже те, кто считал себя давним другом Вождя: под горячую руку он мог отдать самый безумный приказ, который был бы выполнен тотчас. Отношения Евы Браун с женами гитлеровских паладинов вообще не отличались теплотой. Их раздражало, что она несколько

   Ханфштенгль, Эрнст Франц Зедвик (1887-06.11.1975) – один из сотрудников Гитлера в 20-30-х годах. Оказывал финансовую поддержку Гитлеру, укрывал его на своей вилле после провала мюнхенского путча. В 1930 году был назначен иностранным пресс-секретарем партии, возглавил отдел иностранной прессы в штабе заместителя Вождя. Использовал свои связи за рубежом для пропаганды национал-социализма. Пытался воздействовать на Адольфа Гитлера с целью смягчения религиозной и расовой политики НСДАП, конфликтовал на этой почве с другими партийными руководителями. Почувствовав ослабление своих позиций в 1937 году, покинул Германию. Как выяснилось – вовремя: его физическое устранение уже было санкционировано партийным руководством. Во время Второй мировой войны служил при правительстве США экспертом по гитлеровской Германии.

   раз в день меняла платье и к каждому костюму подбирала полный набор украшений – ожерелье, брошь, браслет, часы с бриллиантами, раздражало, что Гитлер оказывает ей слишком много внимания, что после званого вечера, на котором он держался с Евой довольно отчужденно, и отчасти даже холодно, они вместе уходят в комнаты. Впрочем, они могли вволю позлорадствовать относительно того, что Гитлер почти никогда не брал Браун с собой в поездки и на светские рауты. Исключение было сделано только для визита в Италию. В ответ на все просьбы взять ее с собой, скажем, в Берлин, она получала сентенции такого рода: «Берлин – греховный Вавилон. Окружающий мир грязен и подл. Ты слишком дорога мне, я обязан беречь твою чистоту и непорочность».
   Отчасти он, конечно, лукавил. Дело было не в этом, а в том, что Вождь должен был в глазах немцев оставаться одиноким, чистым, принадлежащим всей Германии, думающим о судьбах нации, а не о себе. Ни о каких отношениях с одной определенной, постоянной женщиной не могло быть и речи. В этом направлении активно работала имперская пропаганда. Еве, естественно, это нравиться не могло, и она, как могла, подшучивала над таким положением. Когда Геббельс публично заявил: «Фюрер всецело занят судьбой нации, и у него нет личной жизни», она рассмеялась: «Я, оказывается, не личная жизнь!»
   Впрочем, со временем положение изменилось: Ева переехала в Имперскую канцелярию, а потом – и вовсе в ставку Гитлера, высшие чины Третьего рейха стали, почувствовав усиление ее позиций, опасаться ее, а она почувствовала себя свободнее. В основном потому, что поняла: цель достигнута и Гитлер от нее уже никуда не денется. Теперь она заботилась о нем как о муже, ссорилась с камердинером, заставляя того как следует отглаживать брюки Адольфа, следила за тем, чтобы галстук Вождя подходил к его костюму, критиковала его головной убор, с насмешкой называя его «фуражкой железнодорожника». Конечно, она по-прежнему не поворачивалась спиной к, скажем, тому же Мартину Борману, который был вполне в силах доставить ей кучу неприятностей, но дело в том, что и Борман считался с ее положением и старался не раздражать. Девушка из фотоателье добилась своего и стала первой леди гитлеровской Германии. Окончательно же мечта ее сбылась 30 апреля 1945 года, когда она в первый и в последний раз подписалась под официальным документом: Ева Гитлер. То, что через несколько десятков минут ей пришлось принять яд, чтобы разделить с Адольфом – теперь уже мужем – не только жизнь, но и смерть, нисколько ее не смущало: расчетливая, всю жизнь свою превратившая в шахматную партию, она принимала такой эндшпиль по единственной причине: она по-настоящему любила его, несмотря на то, кем он был, кем он стал и кем мог бы стать.

   Борман, Мартин (17.06.1900 —???) – партийный деятель, рейхсляйтер НСДАП, обергруппенфюрер СС, обергруппенфюрер СА. Член НСДАП с 1927 года. Личный секретарь Гитлера. Один из влиятельнейших партийных руководителей, имевший сильное влияние на самого Вождя. Пропал без вести в мае 1945 года. По одной из версий – покончил с собой 2 мая, по другой – погиб того же числа, пытаясь прорваться из осажденного Берлина. По третьей – скрылся, оставив в Берлине тело своего двойника, и долгое время жил в Латинской Америке.

//-- Пресса --//
   Гитлер был гомосексуальным садомазохистом [103 - Правда о Гитлере // Час Пик. 2001. 17 мая.]
   Согласно недавно рассекреченному досье ЦРУ на Гитлера, фашистский вождь был садомазохистом с гомосексуальными наклонностями и неудачной сексуальной жизнью. Гитлер был полон комплексов, маний и фобий. Эта информация содержится в послуживших основой для досье донесениях агентов американских спецслужб, действовавших на территории Германии и других стран во время Второй мировой войны и накануне ее, ведомству Аллена Даллеса, Управлению стратегических исследований (УСС), которое было предшественником ЦРУ.
   Этот документ включает в себя 68 страниц и был написан 3 декабря 1942 года. Анализируя сексуальную жизнь фюрера, специалисты УСС сделали заключение, что Гитлер «вполне вероятно, находился в стадии половой зрелости и был в 1942 году, в существенном смысле слова, девственником». Главным источником информации для досье на вождя немецких фашистов был Эрнст Франц Зедвик Ханфштенгль, друг Гитлера и его пресс-секретарь. Он в 1937 году бежал из Германии и попал в канадскую тюрьму. В 1942 году был прощен американским президентом Рузвельтом, видимо, в связи с готовностью сотрудничать спецслужбами США.
   Агенты «сексуальной разведки» описывают венский период жизни Гитлера и его первые сексуальные опыты, которые повлекли за собой «возможное заражение венерической болезнью из-за контакта с проституткой-еврейкой». Не этим ли объясняется зоологический антисемитизм фюрера? В венские же годы обнаружились гомосексуальные и одновременно садомазохистские наклонности Гитлера. «Его сексуальная жизнь двойственна, как и его политические взгляды. В одно и то же время он был гомосексуалом и гетеросексуалом, социалистом и пылким националистом, мужчиной и женщиной. Сам Гитлер сторонится диагнозов, но есть факты, которые доказывают, что его сексуальная жизнь невыносима и отчаянна».
   Изучая страсть фюрера к хлыстам, «эстетическое удовлетворение, получаемое им от юношей и девушек», предпочтение, отдаваемое им проституткам, его стремление наблюдать за сексуальными играми и проявлять в то же время тягу к доминации, аналитики заключили, что для Гитлера были характерны «трудности психического склада, которые делали невозможным реальное и полное сексуальное удовлетворение». Хлысты, которые, по Зедвику, были компенсацией отсутствующей у Гитлера сексуальной потенции, другие информаторы связывали с «его мессианским комплексом». Один из описанных эпизодов указывает на это: Гитлер стремился завоевать женщину и излить свои сексуальные фантазии, инсценировав спонтанный митинг, где он выступал с хлыстом в руках. Видимо, он пытался идентифицировать себя с Иисусом Христом, изгоняющим торговцев из храма.

   Итак, подводя итог отношений Гитлера с женщинами, можно сказать, что ни о какой гиперсексуальности, о которой так любят рассуждать представители желтой прессы, речи не идет. С уверенностью можно назвать всего три серьезных романа Гитлера, один из которых распался сам собой, другой закончился трагедией, а третий – браком. Остальные же его привязанности трудно назвать как-то иначе, чем увлечениями или интрижками. Вряд ли кто сможет осудить или назвать сексуальным маньяком человека, получающего удовольствие от общения с красивыми женщинами, особенно если они взирают на него с тихим восторгом. Это льстит мужскому самолюбию и совсем не обязательно заканчивается постелью. Определенным отклонением от нормы можно считать, пожалуй, роман Гитлера с Раубаль. Во-первых, потому, что все-таки они были довольно близкими родственниками (хотя кого в ту пору удивлял, скажем, брак между кузенами?), а во-вторых – оттого, что версия Штрассера о причинах смерти Гели чрезвычайно похожа на истину. Но тут опять-таки возникает закономерный вопрос: не задумывался ли читатель, сколько подобных трагедий происходит каждый день на необъятных просторах России? Другое дело, что мы не знаем о них практически ничего, ведь имена их виновников никогда не будут записаны на страницах школьных учебников. Не выдерживает никакой критики и версия о гомосексуализме Адольфа Гитлера. В очень редкие периоды рядом с ним не было женщины, в которую он был бы влюблен или, в крайнем случае, которой был бы увлечен не на шутку. Другое дело, что пропаганда, призванная развенчать образ Гитлера, сделать его возможно более презираемым и непривлекательным, работала чрезвычайно активно. Поэтому как в прессе, так и на интернет-сайтах нередко встречаются статьи, выставляющие его сатанистом, гомосексуалистом, некрофилом, копрофагом, садистом, мазохистом или, в крайнем случае, хотя бы импотентом. Некоторое, мягко говоря, несоответствие этих утверждений истине оставим на совести их авторов, если, конечно, таковая у них имеется.

Подведем итоги?

   И снова расхождение в биографиях. Один вел себя как классический поп-идол, отрицая на публике саму возможность брака, ибо его «невестой» была вся Германия, использовал энергию сексуальности в, как это ни смешно звучит, целях пропаганды. И при этом был в общественном восприятии чистым, как аскет, подвижником идеи, недоступным для простых смертных женщин, но от того не менее желанным. Другой просто находился «над темой», не играл на этом поле вовсе, но был личностью настолько мифологизированной, настолько вознесенной силами пропаганды в божественный статус, что о его любовных похождениях слагались легенды. Ему приписывались некие безумные постельные подвиги просто потому, что он был выше простого смертного. Вспомните пассаж о «такой крепкой водке, что в ней не тонет дробь», и вам станет понятно происхождение частушки о том, что

     Говорят, товарищ Сталин
     Посетил три тыщи спален…

   Но тут же – и сходство. И тот и другой не были счастливы в личной жизни. Или, как минимум, счастливы подолгу. Как будто судьба компенсировала их успех в политической сфере неуспехом во всех остальных областях. Причем женщины, с которыми им доводилось иметь дело, оканчивали свои дни трагичнейшим образом, внезапно умирали, кончали с собой и т. д. Вполне вероятно, что речь идет о склонности и того и другого нашего персонажа к женщинам определенного типа. Тогда и становится понятно, отчего любимая племянница Гитлера и любимая супруга Сталина – обе, кстати, здорово младше, чем их мужчины, – ушли из жизни одинаковым образом.

VII
Невенчанные императоры

Красный трон

Смелый, но осторожный, легко впадающий в гнев и подозрительный, но терпеливый и настойчивый в достижении своих целей. Способный действовать с большой решительностью или выжидательно и скрытно – в зависимости от обстоятельств, внешне скромный и простой, но ревниво относящийся к престижу и достоинству государства. Принципиальный и беспощадно реалистичный, решительный в своих требованиях в отношении лояльности, уважения и подчинения. Остро и несентиментально изучающий людей – Сталин мог быть, как настоящий грузинский герой, большим и хорошим другом или непримиримым, опасным врагом. Для него трудно было быть где-то посередине между тем и другим.
Джордж Кеннон

На дворе стояли 30-е годы. За спиной остались дни Гражданской войны, коллективизация и массовые раскулачивания со всеми характерными для того времени «перегибами», повлекшими много тысяч «лишних» смертей. В руках у Иосифа Сталина был мощнейший репрессивный аппарат – ведомство, объединившее НКВД и ОГПУ, система трудовых лагерей, войска НКВД, тайная полиция, которой позавидовало бы и гестапо, – сильная армия. И вдруг он берется все перестраивать, ломать, направляя удар на ключевые точки. Со стороны все это выглядело как змея, кусающая свой хвост. Как пишет Саймон Монтефиоре, «… нет никаких сомнений, что именно он являлся главным распорядителем террора. «Ассенизаторы» действовали по его прямому указанию. Сталин ежедневно следил за их черной работой. Ни одна мелочь не ускользала от его внимания. Он собственноручно, например, писал обвинительные речи для громких судебных процессов. Теперь мы знаем, что печально известный прокурор Вышинский писал свои выступления под его диктовку и был всего лишь рупором вождя. Мы нашли сотни записок, сделанных рукой Сталина, в которых он требовал от чекистов убивать все больше и больше. Во время великого террора 1937–1938 годов Сталину представляли на рассмотрение «альбомы», иначе говоря, списки потенциальных жертв, где кроме фамилий были также и фотографии. Сталин лично решал судьбу каждого. Этих альбомов, содержащих 44 тысячи имен, было 383! Он просмотрел их все. Приговор он выносил красным карандашом. Напротив некоторых имен писал: «Бейте еще». Внизу многочисленных страниц стояло: «Всех расстрелять». В некоторые дни Сталин приговаривал к казни более 3 тысяч так называемых врагов народа» [104 - Жовер В. Секреты жизни и смерти Сталина // www.inosmi.ru.]. Чем же это объяснить?

   Сталин в 1936 году

   А объяснение лежит на поверхности: к 1937 году система власти, о которой Сталин думал как об инструменте для воплощения идей учителя, была выстроена полностью. Оставалось навести на нее последний лоск, отшлифовать механизмы, избавиться от чужеродных элементов, так или иначе способных препятствовать осуществлению его планов. И в систему был запущен «антивирус» – закрутилось колесо энкавэдешных репрессий. Их главной мишенью должны были стать в первую очередь старые большевики: у Сталина не было в распоряжении пресловутых сорока лет, чтобы ждать смены поколений. Это только в изложении пропаганды он был бессмертен, а сам он свою смертность и, так сказать, конечность ощущал более чем обостренно. Кроме этих людей, так или иначе сталкивавшихся с Лениным и способных усомниться в правильности трактовки идей учителя его преданным учеником, репрессиям подверглись те, кто «слишком много знал». Например, помнил юного Джугашвили по Тбилиси и Баку. И наплевать, что это были подчас старинные друзья и знакомые. К этому времени Сталин ожесточился душой настолько, что такие детали и мелочи его уже не интересовали. Он, по-хорошему, уже не был тем человеком, которого мы знаем по предыдущим главам. Характерна в этом плане его собственная фраза, оброненная несколько позже, уже в годы войны. Распекая своего сына Василия за неуместное барство и склонность к пьянству, доставшуюся ему, судя по всему, по наследству от деда, Иосиф ткнул пальцем в собственный портрет, висевший на стене в Кремле, и прошипел: «Ты думаешь, что ты – Сталин? Нет! И я – тоже не Сталин. Это вот он – Сталин!» Он и правда превратился в собственный портрет. В некоего голема, знающего лишь одну поставленную перед ним цель. И использующего лишь два доступных средства, испытанных в годы Гражданской, – устрашение масс и физическая ликвидация всех, кто стоит или может стоять на пути. В этом плане, скажем, я был бы вовсе не удивлен, если бы оказалось, что слухи о причастности Сталина к убийству Сергея Кирова не столь беспочвенны, как принято думать, и в знаменитой частушке

     Эх, огурчики-помидорчики,
     Сталин Кирова убил в коридорчике!

   есть определенная сермяжная правда. Впрочем, говоря об этой версии, не стоит забывать, что исходит она первоначально от Хрущева, а о его резонах в описании сталинской эпохи мы уже говорили выше. Да и Сталин, если верить воспоминаниям окружающих его, смерть соратника по партии переживал очень тяжело, как серьезную утрату.

   Киров Сергей Миронович (настоящая фамилия Костриков) (1886–1934), политический деятель. С 1921 года – первый секретарь ЦК КП Азербайджана. С 1926 года – первый секретарь Ленинградского губкома (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП (б); одновременно в 1934 г. секретарь ЦК ВКП(б). Член Политбюро ЦК с 1930 года. В партийных кругах рассматривался в качестве кандидата на пост генерального секретаря ВКП(б) (вместо И. В. Сталина). Убит в Смольном Л. В. Николаевым. Сталин и его окружение использовали убийство Кирова как повод для начала массовых репрессий.

   Впрочем, «компетентными органами» убийство Кирова было использовано, как говорится, на полную катушку: оно дало формальный повод для проведения очередной партийной чистки, очередного поиска и устранения реальных или потенциальных противников установившегося режима. В конце концов, от былых союзников, ставших теперь ненужными и даже мешающими – Зиновьева, Каменева и других «левых», от более или менее явных сторонников Троцкого Сталину удалось избавиться именно под эту марку. Все они оказались разбросаны по тюрьмам на разные немалые сроки, хотя, как выяснилось, «судебное следствие не установило фактов, которые бы давали основания квалифицировать преступления зиновьевцев как подстрекательство к убийству С. М. Кирова». Может быть, речь идет не о сталинском умысле, а о чрезмерном усердии Генриха Ягоды? В конце концов, на ту пору в ведомстве Ягоды работали не профессионалы сыска, а «кристально честные большевики», гораздые принимать «в интересах партии» абсолютно шальные, необдуманные решения. Впрочем, это тема для отдельного разговора, к нашему персонажу имеющая отношение лишь отчасти.

   Ягода Генрих Григорьевич (настоящее имя – Енох Гершенович) (18911938) – политический и государственный деятель. С 1920 года – член Президиума ВЧК, с 1924 года – заместитель председателя ОГПУ при Совнаркоме СССР, генеральный комиссар госбезопасности (1935). В 1934–1936 годах – нарком внутренних дел СССР. В 1936–1937 годах – нарком связи СССР. Возглавляя органы внутренних дел, был одним из главных исполнителей массовых репрессий. Расстрелян.

   Отдельно стоит сказать о репрессиях в армии. В конце концов, эта чистка, в отличие от предыдущих витков репрессий, ударила по обороноспособности страны. На самом деле это едва ли не единственный момент во всей истории СССР при Сталине, когда репрессии были оправданны. Дело в том, что пресловутый «заговор Тухачевского», судя по всему, существовал на самом деле. По крайней мере, в руки внешней разведки попали документы, свидетельствующие о попытках Тухачевского сотоварищи наладить контакт с Германией и отстранить Сталина от власти, опираясь на поддержку из-за рубежа. Причем «слили» эту информацию сами немецкие партнеры, крепко перемешав при этом настоящие документы и фальсифицированные. А результат лучше всего описать цитатой из газеты «Известия» от 12 июня 1937 года: «Шпионы Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна, продавшиеся заклятым врагам социализма, дерзнули поднять кровавую руку на жизнь и счастье стасемидесятимиллионного народа, создавшего Сталинскую конституцию, построившего общество, где нет больше эксплуататорских классов, где уничтожены волчьи законы капитализма. Приговор суда – акт гуманности, защищающий нашу Родину и передовое человечество от кровавых извергов буржуазной разведки. Страна, единодушно требовавшая стереть с лица земли восьмерку шпионов, с удовлетворением встретит сегодня постановление суда. Расстрелять! Таков приговор суда. Расстрелять! Такова воля народа» [105 - Кантор Ю. Михаил Николаевич Тухачевский // www.pseudology.org.]. Причем под общую гребенку попали, разумеется, не только те, кто имел отношение к деятельности Тухачевского, но и те, кто в принципе мог слышать о ней, был знаком с теми, кто мог о ней слышать, и пр. Доносы карьеристов и откровенных психопатов, каких немало и сегодня, слухи, подозрения, привели к тому, что попытки нескольких военачальников выйти на контакт с потенциальным противником были восприняты как вершина айсберга – частное проявление гигантского, многотысячного заговора. «Компетентные органы», стремясь доказать свою нужность в государстве, в очередной раз «перестарались», погубив массу ни в чем не повинных людей.
   Когда все мишени были поражены, под разбор попали сами карающие органы: произошла глобальная чистка в народном комиссариате внутренних дел. Масштаб репрессий поражает воображение. В открытых источниках встречаются пугающие цифры, описывающие число репрессированных как 20, 40, а то и все 100 миллионов человек. Не будем оспаривать эти данные. Просто скажем, что они могут оказаться преувеличенными. Потому что как ни масштабна была система лагерей, разместить, скажем, 40 миллионов человек, пусть и не единовременно, было бы большой проблемой. Очень здраво звучит в этом контексте и следующее рассуждение: «Знаменитый Беломорканал строили «всего» 150 тысяч заключенных, Кировский гидроузел – 90 тысяч. Я говорю «всего», потому что эти цифры – ничто по сравнению с десятками миллионов. Про то, что эти объекты строили зэки, знала вся страна. Десятки миллионов заключенных должны были оставить после себя воистину циклопические постройки, по сравнению с которыми Беломорканал – среднеазиатский арык рядом с Волгой. Где эти сооружения и как они называются?» [106 - Краснов П. Миф о массовых репрессиях // Информационный портал Красная застава. krasnaya-zastava.ru.] Впрочем, думается, что сам факт репрессий, в ходе которых оказывались осуждены и невиновные люди, гораздо важнее обсуждения масштабов этой деятельности. Разве не так?
   Между тем сближение с Германией, за которое лишился жизни красный маршал, постепенно стало вполне реальной перспективой для Советского Союза. Я полагаю, что не стоит в очередной раз рассказывать историю пакта о ненападении и секретного дополнительного протокола к нему. Достаточно сказать, что в отношениях СССР и Третьего рейха, в отношениях Гитлера и Сталина стали появляться общие интересы. Из пропаганды исчезли оскорбительные для новых союзников элементы, усилились экономические и политические связи. Правда, как вспоминает тогдашний посол США в СССР Ч. Болен, «после шести лет официально проповедуемой вражды к Гитлеру и нацизму, прилет в Москву Риббентропа был подобен землетрясению.
   Возникшее замешательство отразилось даже на самой церемонии приема: у русских не было фашистских флагов. Наконец их достали на киностудии «Мосфильм», где снимали раньше антифашистские фильмы. Советский оркестр спешно разучил нацистский гимн, и его сыграли в аэропорту, где приземлился Риббентроп. Самолет Риббентропа получил повреждения и чуть не был сбит на границе, так как зенитчики не знали еще о новом политическом повороте» [107 - Живой Сталин // www.duel.ru.]. Подобные настроения имели место и в Германии. Именно из-за союза с СССР от Гитлера отвернулся промышленник Тиссен, бывший до этого его вернейшим союзником. Да и среди рядового населения обеих стран царило откровенное недоумение.
   Зачем Сталину был нужен этот союз? Ответ прост: он рассчитывал продержаться без войны еще несколько лет. То, что конфликт неизбежен и что это будет конфликт именно с Германией, всем было понятно с самого начала, со времени выхода России из Первой мировой. Общая же ситуация на мировой арене показывала: Германия пришла в себя, подняла голову и вскоре будет добиваться возвращения прежних завоеваний.

   Впрочем, есть и другая версия. Согласно ей, Сталин вместе с Гитлером готовил большой поход на Запад, но Англия, испугавшись такой перспективы, приложила максимум усилий для того, чтобы рассорить союзников, и буквально спровоцировала нападение Германии на СССР. Впрочем, достоверность этой версии, мягко говоря, вызывает сомнения.

//-- Цитата [108 - Фото раздела из фондов Lenser.spb.ru.] --//
   Бункер Сталина [109 - Сайт Музея Советской армии: http://www.cmaf.ru/pages/bunker.htm.]
   Создание данного объекта относится к 30-м годам XX столетия. Его строительство являлось частью государственной программы, в том числе обеспечения обороноспособности страны. Объект соединен 17-километровой подземной дорогой с центром города (Кремлем).
   В качестве маскирующего секретный объект предмета был выбран стадион. В средствах массовой информации было объявлено: «Для обеспечения соответствующего проведения спартакиады построить в городе Москве центральный стадион СССР. При строительстве стадиона исходить из сооружения зрительных трибун не менее как на 120 000 нумерованных мест и достаточного количества различного рода физкультурных сооружений вспомогательного значения учебного и массового пользования. При проектировке предусмотреть постройку во вторую очередь Дворца физической культуры с научными учреждениями, академией, институтом».
   Для постройки Всесоюзного физкультурного комплекса был отведен участок, расположенный в Измайловском зверинце по следующим границам: с юга – Измайловское шоссе, граничащее с зеленым массивом Измайловского парка культуры и отдыха, с севера – Стромынское шоссе, с запада – Окружная железная дорога, с востока – ломаная линия, граничащая с селом Измайлово и восточной границей Серебряного острова вместе с водой.
   Основным объектом ВФК являлось центральное ядро – стадион с трибунами на 120 000 мест для сидения и с максимальным количеством мест для стояния. План центрального ядра предполагал давать возможность массовых действий.
   Трибуна в плане должна иметь вид симметричного неравностороннего шестиугольника и состоять из нижнего партера на 36 800 человек, верхнего партера на 22 000 человек и балконов на 70 200 человек.
   Расстояние зрителя от центра ядра: по поперечному сечению – максимальное 171,5 м, минимальное – 52,5 м; максимальная высота мест от уровня земли 44 м.
   С учетом необходимости появления на правительственной трибуне руководителей государства при проведении массовых спортивных и политических мероприятий данный стадион соединяется подземной дорогой с центральной частью города Москвы. В части подтрибунного пространства предусматривается зал приема гостей и рабочие кабинеты. Учитывая сложность международной обстановки в 30-х годах, СССР вел активную подготовку к отражению агрессии, маскируя ее созданием чисто гражданских объектов. Исключением не стал и будущий центральный стадион Союза ССР.
   В 1939 году по завершении строительства подземной части сооружения создание Всесоюзного Физкультурного комплекса было приостановлено.
   В Сталинский блок входили:
   • зал заседаний Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии;
   • рабочий кабинет И. В. Сталина;
   • комнаты отдыха И. В. Сталина;
   • столовая;
   • кабинет генералитета;
   • комнаты боевого обслуживания и обеспечения.
   Справедлив был бы вопрос: «А работал ли Сталин в данном бункере?»

   По свидетельству человека, работавшего рядом со Сталиным все военные годы, Сталин посетил бункер в 1941 году, скорее всего, это был осмотр готового бункера и тренировочная поездка на автомобиле по подземному тоннелю от Кремля до бункера.
   Дальше И. В. Сталин работал в данном объекте в конце ноября – начале декабря 1941 года. Именно здесь принималось решение: оставить Москву врагу или защищать Москву. Пятого декабря 1941 года началось успешное контрнаступление Красной Армии под Москвой, после чего И. В. Сталин переехал в Кремль и более его не покидал.
   Почему Сталину так была нужна отсрочка? Ответ банален: только к концу 1942-го СССР мог быть, по его расчетам, готов к войне. Судите сами: к весне 1941-го уже была завершена разработка танка Т-34, поставлено на поток производство тяжелых КВ, в 1940-м проведены испытания гвардейских минометов – «катюш», на вооружение в пехотные части стали поступать самозарядные винтовки Токарева, станковые пулеметы Дегтярева, пистолеты-пулеметы Шпагина, в воздухе появились новейшие по тому времени истребители Лаг-3 и Миг-3, бомбардировщики Ил-2 и Пе-2. К концу третьей пятилетки отставание в вооружении должно было быть преодолено. Кроме того, за выигранное время предполагалось расширить территории Советского Союза, увеличив, таким образом, человеческие ресурсы. Тут необходимо привести примечательную сталинскую фразу: «Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и населения?» [110 - Фирсов Ф. И. Архивы Коминтерна и внешняя политика СССР в 1939–1941 гг. // Новая и новейшая история. 1992. № 6. С. 18–19.] Иными словами, как пишет Лев Балаян, «будучи человеком высокоответственным» и уже получив, благодаря заключенному с Германией пакту о ненападении, передышку для укрепления обороноспособности советской страны – 600 мирных дней, Сталин боялся совершить роковую ошибку, чтобы не спровоцировать войну преждевременно» [111 - Балаян Л. Сталин. // stalin.su.].
   Собственно, этим и объясняется медлительность Сталина, его нежелание реагировать на данные разведки о предполагаемых сроках начала войны. Дело в том, что за Гитлером была замечена привычка перед самым назначенным сроком очередного наступления, в последний момент переносить его на месяц-другой вперед, и не по одному разу. Вот и дату нападения на СССР он перенес с 15 мая 1941 года на 22 июня. И Сталин искренне рассчитывал, что будет еще как минимум одно изменение даты. И воздерживался от реакции на агрессивное поведение партнера по пакту, стараясь выиграть еще месяц, полмесяца, хотя бы какой-то дополнительный срок. Но это не помогло. Как говорит Саймон Монтефиоре, «он просто ошибся в расчетах./…/Он был уверен, что Гитлер не нападет, пока вермахт не сокрушит Англию. Кроме того, он был убежден, что Гитлер не повторит ошибку Наполеона: не начнет вторжение во второй половине года, ведь холода могли «заморозить» военную кампанию задолго до ее победного завершения. Сталин считал, что Гитлер начнет войну весной 1942 года. На бумаге расчеты Сталина были верны: вторжение Германии в июне 1941-го было чистейшим безумием. Но Гитлер был игрок. А Сталин, который сам отличался крайней осторожностью в международных отношениях, не разглядел этой черты характера фюрера. Его все предупреждали, даже Черчилль. Но он свято верил в свои расчеты и не хотел ничего слышать. Он был одержим лишь одной целью: не дать нацистам ни малейшего повода для нападения. Поэтому он и отказывался привести войска в боевую готовность, даже после того, как первые немецкие самолеты провели рекогносцировочные полеты над территорией СССР. За неделю до вторжения советский агент, успешно внедренный в генштаб Люфтваффе, еще раз подтвердил планы Гитлера. В ответ Сталин нацарапал на клочке бумаги: «Скажите Вашему источнику, пусть катится ко всем чертям! Это – дезинформатор». В день вторжения, 22 июня 1941 года, он все еще не верил в реальность происходящего. Он говорил: «Это – заговор немецкого генштаба. Когда Гитлер о нем узнает, он положит этому конец». И отказался контратаковать» [112 - Жовер В. Секреты жизни и смерти Сталина // www.inosmi.ru.]. Были и другие источники информации. Переводчик Сталина Валентин Бережков писал в своих воспоминаниях: «Мы в нашем посольстве в Берлине имели достоверную информацию о готовящемся вторжении. Знали даже точную дату – в ночь на 22 июня. Все эти сведения посольство пересылало в Москву. Неужели Сталину этого не докладывали? Информация шла не только от посла в Германии Деканозова, но и от военного атташе Туликова и военно-морского атташе Воронцова. Каждый из них имел свой надежный источник, все данные совпадали./…/Кроме сигналов из Берлина к нему поступили предупреждение Черчилля, а также информация Рихарда Зорге из Токио. У него имелись подробные данные о завершении концентрации германских войск вдоль границ СССР и о том, что части вермахта полностью отмобилизованы и изготовились к атаке. Сразу же после того, как заместитель Гитлера по нацистской партии Рудольф Гесс приземлился в Англии, Сталин получил еще одно подтверждение грозящей нашей стране опасности: советский разведчик Ким Филби, занимавший высокий пост в британской секретной службе, передал в Москву информацию о предстоящем нападении на СССР и о том, что Гесс, сообщив об этом, пытался добиться согласия Великобритании держаться в стороне от конфликта. Наконец, ночью 21 июня на стол «хозяина» легло донесение о перебежчиках, которые, рискуя жизнью, переплыли Буг и Днестр, чтобы в последний момент предостеречь советское командование о начинающемся через несколько часов вторжении» [113 - Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина//militera.lib.ru.].
   Так что нападение Германии на СССР не было неожиданным. В своем радиообращении Сталин применил правильный термин – «вероломное». То есть нарушающее заключенный пакт.
//-- Говорит Сталин --//
   Первое выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года [114 - Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1947. С. 7–15.]
   Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!
   Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражений, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы. Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность.
   Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты?
   Конечно, нет! История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками. Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск и, наконец, была разбита англо-французскими войсками. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьезного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьезное сопротивление. И если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма.
   Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. Дело в том, что войска Германии, как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам. Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР, не считаясь с тем, что она будет признана всем миром стороной нападающей. Понятно, что наша миролюбивая страна, не желая брать на себя инициативу нарушения пакта, не могла стать на путь вероломства.
   Могут спросить: как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году. Могло ли Советское правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп. И это, конечно, при одном непременном условии – если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства. Как известно, пакт о ненападении между Германией и СССР является именно таким пактом.
   Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.
   Что выиграла и что проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира, как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией.
   Вот почему вся наша доблестная армия, весь наш доблестный военно-морской флот, все наши летчики-соколы, все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии клеймят вероломные действия германских фашистов и сочувственно относятся к Советскому правительству, одобряют поведение Советского правительства и видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить.
   В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом – германским фашизмом. Наши войска героически сражаются с врагом, вооруженным до зубов танками и авиацией. Красная Армия и Красный Флот, преодолевая многочисленные трудности, самоотверженно бьются за каждую пядь советской земли. В бой вступают главные силы Красной Армии, вооруженные тысячами танков и самолетов. Храбрость воинов Красной Армии – беспримерна. Наш отпор врагу крепнет и растет. Вместе с Красной Армией на защиту Родины подымается весь советский народ.
   Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?
   Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов. Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том – быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. Нужно, чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу.
   Необходимо, далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну против фашистских поработителей. Великий Ленин, создавший наше Государство, говорил, что основным качеством советских людей должны быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей Родины. Необходимо, чтобы это великолепное качество большевика стало достоянием миллионов и миллионов Красной Армии, нашего Красного Флота и всех народов Советского Союза.
   Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага. Народы Советского Союза видят теперь, что германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине, обеспечившей всем трудящимся свободный труд и благосостояние. Народы Советского Союза должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага.
   Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.
   Мы должны организовать всестороннюю помощь Красной Армии, обеспечить усиленное пополнение ее рядов, обеспечить ее снабжение всем необходимым, организовать быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, широкую помощь раненым.
   Мы должны укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам этого дела всю свою работу, обеспечить усиленную работу всех предприятий, производить больше винтовок, пулеметов, орудий, патронов, снарядов, самолетов, организовать охрану заводов, электростанций, телефонной и телеграфной связи, наладить местную противовоздушную оборону.
   Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам. Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов. Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации. Нужно немедленно предавать суду Военного Трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, невзирая на лица.
   При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.
   В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.
   Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма. В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами. Наша война за свободу нашего Отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера. В этой связи историческое выступление премьера Великобритании г. Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, являются вполне понятными и показательными.
   Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом. Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом. Поднимутся миллионные массы нашего народа. Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину – в нашей Отечественной войне с германским фашизмом.
   В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, – создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы.
   Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа – на разгром врага!
   Вперед, за нашу победу!

   Есть такое устойчивое представление о Сталине, что, де, узнав о нападении Германии на СССР, он впал в ступор, и его отсутствие парализовало инициативу министров и командования. Думаю, не нужно объяснять лишний раз, кто был автором этого мифа? Разумеется, Никита Хрущев. Мне даже как-то досадно, что в этой книге он получается универсальным злодеем, который только и знает, что чернит имя Сталина. На самом деле из советских лидеров он был одним из самых разумных, многие его решения поражают взвешенностью, ориентированностью на будущее. Кроме шуток: за все 70 с копейками лет советской власти он был едва ли не единственным руководителем, думающим в первую очередь о народе, а не о торжестве тех или иных идей. За что, в конце концов, и поплатился постом и репутацией. Но Сталина он ненавидел смертельно, подчас иррационально, вымещая, судя по всему, таким образом, страх, который перед ним испытывал. Отсюда и его рассказы – яркие, красочные, но подчас далекие от истины.
   Так вот, не был Сталин в ступоре и истерике, да и у прочего руководства СССР воля отнюдь не была парализована. Тем более что войны ждали давно, так что все необходимые наработки были сделаны загодя, все приказы подписаны, оставалось лишь выставить дату. Говорят, что даже комплекты плакатов для разных вариантов развития событий были созданы загодя и хранились в запечатанных пакетах. Как же все происходило на деле? А на деле более суетного и беспокойного дня, чем 22 июня, у Сталина не было, наверное, с Октябрьского переворота. Нужно было многое организовать, запустить подготовленные, но еще не работающие механизмы обороны, выпустить постановления о вводе в действие мобилизационного плана по боеприпасам, о создании Совета по эвакуации, Советского информационного бюро, об охране предприятий и учреждений. Отдельным пунктом шло постановление о борьбе с парашютными десантами противника в прифронтовых регионах. Это была, как ни странно, общая фобия того времени. Так, когда немцы выдвинулись во Францию, местное население отлавливало и в лучшем случае задерживало всех, кому не повезло родиться блондинами, считая, что это – вражеские парашютисты-диверсанты. В Голландии такая же фобия коснулась священников, которых тоже принимали за переодетых парашютистов. Ну а в СССР под горячую руку вылавливали или уничтожали на месте почтальонов, милиционеров, собственных солдат, пытающихся прорваться к своим. В одном из июльских выпусков газеты «Правда» 1941 года рассказывается о том, как была предотвращена атака вражеских парашютистов, вышедших к расположению воинской части из леса с криками: «Мы свои! Не стреляйте!» Правда, официальная точка зрения такова, что немцы и в самом деле «широко применяли методы провокации и шантажа: переодевшись в красноармейскую форму и просачиваясь в наши боевые порядки, гитлеровцы зачастую выбрасывают белый флаг; переодетые в нашу форму немецкие солдаты подают команду на русском языке: «Командир приказал отходить»; отмечены факты, когда в форме командиров Красной Армии немцы просачиваются в наши боевые порядки и, подавая команду взводу, роте, направляют их под удары своих контратакующих резервов» [115 - Из опыта боев Великой Отечественной войны. М., 1942. Вып.1. С.63. Цит по: Балаян Л. Сталин.]. Но как-то в это верится с трудом. Это ж сколько нужно было бы задействовать опытных лингвистов, способных произнести нужные фразы без акцента, чтобы сойти за своих!
   Что и говорить, на фронте творился хаос. Утром 23 июня Сталин попытался связаться с командующим войсками Западного фронта генералом Павловым, затем – с выехавшими на фронт Шапошниковым, Куликом и начальником Генерального штаба Жуковым. Все было безуспешно. Окончательно точки над «i» расставил доклад Ватутина о положении на фронте, составленный по отрывочным, неполным данным, но не оставлявший места для надежды. К вечеру 23 июня поступило известие о сдаче Гродно, к ночи 30-го – о падении Минска. События развивались бесконтрольно. Пытаясь предотвратить панику, газеты и радио пичкали граждан сообщениями о том, что, де, противник несет тяжелые потери и уже отступает. И вчера он понес потери и отступал, и сегодня тоже. Только вот названия населенных пунктов в сводках говорили об обратном. И это – даже при том, что сводки безбожно врали, задерживая информацию на день-два-три [116 - См. подробнее: Кормилицын С., Лысев А. Ложь от Советского информбюро. СПб., 2005.]. И вот тут, как говорят, Сталина наконец «накрыло» осознанием происходящего. Он более чем реалистично смотрел на ситуацию, понимал, что вина за происходящее лежит на нем и только на нем, и был морально готов к тому, что его снимут с поста и арестуют. Это для человека, за последние годы стараниями своего окружения уверившегося в собственной непогрешимости, был немалый шок.
   Впрочем, от шока он оправился достаточно быстро. По крайней мере, вскоре был образован Государственный Комитет обороны, утвержден «Мобилизационный народнохозяйственный план III квартала 1941 года», принято решение о производстве «тридцатьчетверок» на Сормовском заводе, проведено совещание с авиаконструкторами, рассмотрены перспективы партизанского движения. Но, между нами говоря, очень похоже, что спокойствие и деловитость Сталина были лишь маской. Потому что кадровые перестановки на фронтах, сама система отношений с армейским командованием говорят о том, что Сталин был буквально в панике. Генеральские головы летели с плеч, звания и должности тасовались со скоростью карточной колоды в руках нервного игрока. Но что-что, а держать лицо «отец народов» умел. Как вспоминает его переводчик Валентин Бережков, «Сталин обладал способностью очаровывать собеседников. Он, несомненно, был большой актер и мог создать образ обаятельного, скромного, даже простецкого человека. В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители были настроены весьма пессимистически. А уезжали они из Москвы в полной уверенности, что советский народ будет сражаться и в конечном счете победит. Но ведь положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо двигался на Восток. Чуть ли не каждую ночь приходилось прятаться в бомбоубежищах. Так что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других опытных и скептически настроенных политиков менять свою точку зрения? Только беседы со Сталиным. Несмотря на казавшуюся безнадежной ситуацию, он умел создать атмосферу непринужденности, спокойствия./…/Сталин блефовал, но, по счастью, оказался прав. Так же как и тогда, когда после посещения британским министром иностранных дел Антони Иденом подмосковного фронта во второй половине декабря 1941 года он заявил: «Русские были два раза в Берлине, будут и в третий раз.» Неисправимые сталинисты могут расценить такое пророчество как свидетельство прозорливости вождя. Но мне представляется, что он и тут играл роль оптимиста. В узком кругу он не раз в те дни признавался, что «потеряно все, что было завоевано Лениным», что не избежать катастрофы» [117 - Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина // militera.lib.ru.].
   Противник между тем продвигался все глубже в Россию. Правда, не в том темпе, который был запланирован германским Генеральным штабом. Это Сталина несколько успокаивало. А кроме того, позволяло мобилизовать все силы, постепенно выйти из того состояния хаоса, что царил в СССР в первые дни войны. Обстановка на фронтах не позволяла наносить контрудары, но хотя бы стала ясной, относительно управляемой, с понятными, ясно видимыми опасностями. И один из главных вопросов, которые должен был решить для себя Сталин, исходя из того, что доносила разведка, – оставлять ли Москву или выстраивать ее оборону. Эта мысль тревожила его, судя по всему, на протяжении всего лета и осени. По крайней мере, к ней он возвращался в разговорах с самыми разными людьми. Даже со своим шофером – А. Кривиченковым. Тот вспоминал: «В октябре 1941 года я вез на машине Сталина. Разговорились об обороне Москвы. Сталин и говорит: «Остаюсь с русским народом в Москве, будем стоять насмерть»» [118 - Рыбин А. Сталин предвидел // www.libereya.ru.]. А вот свидетельство заместителя начальника ГУО КГБ Д. Шадрина: «Я по долгу службы стоял около членов Политбюро. Сталин тогда сказал: «Из Москвы я не поеду, никакого решения Политбюро я выполнять не буду о моей эвакуации в Куйбышев». Комендант же сталинской дачи Соловов и вовсе получил разнос за то, что без согласования с «хозяином» начал готовить к эвакуации имущество. Впрочем, дачу на всякий случай заминировали. Соловов вспоминал: «Немцы наступают, каждый час могут появиться у сталинской дачи. У меня голодуха, один нахожусь 5-й день. Звоню в Москву генералу Д. Шадрину и спрашиваю: «Немцы подходят. Ополчение от немецких танков бежит к Москве. Взорвать дачу?» Шадрин: «Взорвешь раньше времени – расстреляем, не взорвешь, оставишь немцам – тоже расстреляем. Решай сам, я тебе не советчик». Пришел ко мне генерал, который командовал ополчением. У него язва желудка, он плачет, хватается за больное место и говорит: «Спаси меня, дай мне лекарство». Я ему налил стакан спирта. Он выпил залпом. Стало легче. Я взял машину у генерала Захаркина – и к Сталину. Застаю у него В. Румянцева и А. Василевского. Доложил. Они пошли к Сталину. Через полчаса вручили мне пакет от Сталина генералу Захаркину. Прибыл на дачу «Семеновское». Захаркин прочитал и приказал: «Назначить Соловова комиссаром округа Дачи, станции Барыбино, деревни Семеновское». Меня вооружили, поставили на котловое довольствие». [119 - Там же.]
   Окончательное решение было принято в ночь на 19 октября. Как вспоминал Василий Пронин, председатель Моссовета, член Военного совета Московской зоны обороны, «нас пригласили на заседание ГКО, там предстояло обсудить один вопрос: будем ли защищать Москву? Вначале, как обычно, все члены ГКО собрались в здании правительства в Кремле: Берия, Маленков, Молотов и другие. Из военных – один командующий МВО генерал Артемьев. Когда собрались в комнате, откуда предстояло идти в кабинет Сталина, Берия принялся уговаривать всех согласиться оставить Москву. Он был за то, чтобы сдать город и занять рубеж обороны на Волге. Маленков поддакивал ему. Молотов бурчал возражения, остальные молчали. Потом вышли через главный выход, пошли к Никольским воротам в кабинет Сталина. Вошли. Было нас человек десять. Сталин ходил по кабинету со своей трубкой. Когда расселись, спросил: «Будем защищать Москву?!» Все угрюмо молчали. Он выждал некоторое время и повторил вопрос. Опять все молчат. «Ну что же, если молчите, будем персонально спрашивать». Сначала обратился к сидевшему рядом Молотову. Молотов ответил: «Будем». Так ко всем обратился персонально. Все, в том числе и Берия, заявили: «Будем защищать». Тогда Сталин говорит: «Пронин, пиши». Я взял бумагу и карандаш. Сталин принялся диктовать. «Сим объявляется.» Потом приказал Постановление ГКО немедленно передать по радио. Сам подошел к телефону, связался с восточными округами и стал по маленькой записной книжке диктовать командующим номера дивизий, которые следовало срочно направить в Москву. Кто-то, кажется, с Урала заявил: можем по тревоге такую-то дивизию погрузить, но нет вагонов. Сталин ответил: «Вагоны будут. Здесь сидит Каганович, головой отвечает за то, чтобы подать вагоны»» [120 - Ищенко С. Москва, осень 41-го // Труд. 2000. № 78. (Если попадется в руки, стоит прочитать статью целиком. Это последнее интервью с Василием Прониным. Чрезвычайно интересный материал.)].
   О том, что было дальше, из школьного курса истории знает, наверное, каждый: немцы были остановлены под Москвой и отброшены дальше, проведено несколько успешных локальных операций. Но тут Сталин почувствовал «головокружение от успехов». Нет, понять его можно, и вполне. То, что произошло минувшим летом, тяготило его пуще всякого бремени. Поэтому он не планировал наступления, он требовал, чтобы враг был отброшен. Требовал под угрозой репрессий, расстрелов, чего угодно. Его воле противостоять боялись. Поэтому поражение в Крыму, загнавшее брошенные на переправе воинские части в каменоломни Аджимушкая, неудачи под Харьковом, потеря 2-й Ударной армии Власова – целиком и полностью его вина. Личная. Впрочем, хотя это никого и не оправдывает, необходимо сказать, что все эти поражения были тяжелым ударом для самого Сталина. Летом 1942-го он находился почти в такой же панике, как и год назад. Ничем иным не объяснить пресловутый приказ «Ни шагу назад!» Впрочем, опять-таки, внешне он своего состояния не выдавал.
//-- Говорит Сталин --//
   Приказ Народного комиссара обороны Союза ССР № 227 от 28 июля 1942 г. [121 - Кормилицын С., Лысев А. Ложь от Советского информбюро. СПб., 2005. С. 306.]
   Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамена позором.
   Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.
   Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.
   Каждый командир, каждый красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского Союза – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 80 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.
   Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступления, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.
   Из этого следует, что пора кончить отступление.
   Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
   Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.
   Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас – это значит обеспечить за нами победу.
   Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
   Чего же у нас не хватает?
   Не хватает порядка и дисциплины в ротах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять свою Родину.
   Нельзя дальше терпеть командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.
   Паникеры и трусы должны истребляться на месте.
   Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно явиться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования.
   Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины.
   Таков призыв нашей Родины.
   Выполнить этот приказ – значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага.
   После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель – покорить чужую страну, а наши войска, имеющие цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.
   Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?
   Я думаю, что следует.
   ВЕРХОВНОЕ ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ ПРИКАЗЫВАЕТ:
   1. Военным советам фронтов и, прежде всего, командующим фронтами:
   а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;
   б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования фронта;
   в) сформировать в пределах фронта от 1 до 3 (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.
   2. Военным советам армий и, прежде всего, командующим армиями:
   а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;
   б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;
   в) сформировать в пределах армии от 5 до 10 (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.
   3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:
   а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять в военные советы фронта для предания военному суду;
   б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.
   Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

   Впрочем, несправедливо было бы говорить о просчетах только Сталина. Хотя бы потому, что он приложил руку к планированию сражения, переломившего весь ход Отечественной войны, – Сталинградской битвы. План окружения 6-й армии разрабатывался тремя – Жуковым, Василевским и Сталиным. Об успешности операции, как мне кажется, рассказывать не нужно. А просто необходимо сказать, то, что победа под Сталинградом была неимоверно важна для него самого. Нет, по прошествии времени он станет воспринимать все как само собой разумеющееся, как проявление своего «гения», неотъемлемую часть личности «вождя всех времен и народов». Благо нахождение на вершине пирамиды власти еще не делает человека иммунным к пропаганде. Особенно если пропаганда эта льстит его самомнению. Но на ту пору это было озарение, план, составленный отчасти от безысходности и позволивший выиграть сражение. Собственно, с этого момента можно говорить о Сталине как о Главнокомандующем, а не как о человеке, просто занимающем эту должность. С этого времени к нему вернулся его дар «волшебника», способного организовать практически все что угодно из ничего, дар, утраченный им в начале войны, забытый под гнетом ощущения собственной вины, некомпетентности, неспособности соответствовать статусу ленинского ученика. Маршал Александр Василевский пишет: «Это было в 1943 году в боях за Днепр. Когда я при очередном телефонном докладе Сталину подчеркнул, что задержка в быстром осуществлении наших планов на Нижнем Днепре вызывается нехваткой сил, которые мы, выполняя утвержденные и продиктованные Ставкой решения, вынуждены дробить здесь между несколькими направлениями, решая целый ряд задач одновременно, Сталин ответил: «Если это так, то и не надо наступать сразу всюду. Поставьте Толбухина в оборону, ограбьте его и отдайте все, что можно, Малиновскому, пусть он наступает. Потом, когда основные задачи, стоявшие перед Малиновским, будут решены, поставьте его в оборону, ограбьте его, отдайте максимум возможного Толбухину и толкайте его в наступление. Вот это и будет правильная координация сил двух фронтов»» [122 - Василевский А. Дело всей жизни // militera.lib.ru.]. «Могу твердо сказать, – писал Георгий Жуков, – что Сталин владел основными принципами организации фронтовых операций, операций групп фронтов и руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах. Эти его способности как Верховного Главнокомандующего особенно раскрылись начиная со Сталинградской битвы. В руководстве вооруженной борьбой в целом И. В. Сталину помогали его природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая осведомленность. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную крупную наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим» [123 - Жуков Г. Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 297.].

   Василевский Александр Михайлович (1895–1977), советский военачальник, маршал Советского Союза (1943), дважды Герой Советского Союза (1944, 1945). В Великую Отечественную войну – заместитель начальника, с июня 1942 года – начальник Генштаба. В 1942–1944 годах координировал действия ряда фронтов в крупных операциях. В 1945 году – командующий 3-м Белорусским фронтом, затем главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке при разгроме японской Квантунской армии. С 1946 года начальник Генштаба. В 1949–1953 годах – министр Вооруженных Сил (военный министр) СССР, в 1953–1957 годах – первый заместитель и заместитель министра обороны СССР.

   Впрочем, что там Главнокомандующим. Теперь, когда кризис миновал, его интересовало решительно все, что можно было бы применить для победы. Казалось, что вернулся тот молодой грузин Джугашвили, что с нуля сумел выстроить оборону Царицына. Вячеслав Молотов вспоминал: «Во время финской войны Сталину привезли новый пулемет на полозьях. Сталин лазил по ковру с этим пулеметом, нашел несколько недостатков – с большим знанием дела. У Сталина была поразительная работоспособность. То, что ему нужно было, он досконально знал и следил. И смотрел не в одну сторону, а во все стороны. Это политически важно было, скажем, авиация – так авиация, пушки – так пушки, танк – так танк, положение в Сибири – так положение в Сибири, политика Англии – так политика Англии» [124 - Живой Сталин // www.duel.ru.]. Или вот еще воспоминание: «Сталин имел большие познания в техническом оснащении самолетов. Бывало, соберет профессуру поодиночке, разберется во всех тонкостях, потом на совещании как начнет пулять тончайшими вопросами – мы все рты поразеваем от удивления» [125 - Там же.]. А ведь это говорит Алексей Байдуков – профессиональный летчик. Попробуй удиви такого знанием предмета! Вторит им и маршал Баграмян: «В тот памятный вечер, оставивший у меня неизгладимое впечатление, И. В. Сталин не раз по ходу доклада и в процессе его обсуждения также разъяснял нам, как наилучшим образом использовать боевые свойства пехоты, танков, авиации в предстоящих летних операциях Красной Армии./…/Из Кремля я вернулся весь во власти новых впечатлений. Я понял, что во главе наших Вооруженных Сил стоит не только выдающийся политический деятель современности, но также и хорошо подготовленный в вопросах военной теории и практики военачальник» [126 - Баграмян И. Так мы шли к победе. М., 1977. С. 59.]. Интересно, не правда ли? Как подменили вождя!
   В не меньшей степени интересовался он и положением на фронтах. Настолько, что порядка десятка раз за войну выбирался в район боевых действий. Вот описание одной такой поездки: «Ехал Сталин ночью в первых числах августа 1943 году Второго был он в Гжатске. Затем на простых автомашинах переправился по оврагам и речкам в Юхново к генералу Соколовскому и Булганину. Там был при штабе фронта госпиталь для тяжелораненых. Сталин посетил этот госпиталь. Там были на лечении красноармейцы без рук, без ног. Сталин ознакомился с ранеными и произнес как бы сам себе: «Это и есть война со всеми бедами, которые терпит русский народ». Вскоре Сталин там почувствовал себя плохо. Хотели вызвать врача, но Сталин отказался от медпомощи. Впереди был город Ржев и контрнаступление наших войск. Надо было освобождать Смоленск и другие ворота на Москву. 4 августа 1943 году/…/поехали на станцию Мителево. Перед нами стоял спецпоезд. Огня в нем и тепла нет. Сталин/…/зашел в вагон. Спросил: «Из обслуги кто-либо есть в вагонах?» Молниеносно перед Сталиным вырос, как из-под земли, бравый старик с казацкими усами и с бородой, расчесанной надвое. Старик оцепенел, представ перед Сталиным. Он взял руку под козырек и вытянулся в струнку. Сталин: «Как с освещением в вагоне?» Старик: «Товарищ Сталин, будет освещение». Сталин: «А как с теплом в вагоне?» Старик: «Будет сию минуту тепло». Старик, очевидно, это был старший проводник, продолжал стоять перед Сталиным навытяжку, держа руку под козырек. Сталин спокойно подошел, взял руку служаки от козырька, опустил ее и заметил: «Зачем так много чести для нас?» Старика точно ветром сдуло. Сразу появились электросвет и тепло» [127 - Рыбаков А. Сталин предвидел // www.liberega.ru.].
   Ну и разумеется, на отношениях Сталина с окружающими перелом в войне сказался наилучшим образом. «После того как советские войска освободили Минск, Сталин был в прекрасном, приподнятом настроении, – вспоминал Александр Василевский. – Как-то в один из вечеров он пригласил к себе на квартиру группу военачальников, чтобы отметить такое большое событие. На прием к И. В. Сталину С. М. Буденный пришел с баяном, и это создало непринужденную праздничную обстановку. Сталин первым положил начало откровенности и дружественности в отношениях между присутствующими. Произносились тосты, пели, кое-кто плясал. Сталин с удовольствием смотрел на пляшущих, подбадривал, а потом всех обнимал и некоторых даже целовал. За время неудач советских войск он много выстрадал, сейчас же был глубоко удовлетворен ходом военных действий на фронтах и не хотел скрывать своих чувств» [128 - Василевский А. Дело всей жизни // militera.lib.ru.].
   На самом деле просто удивительно, как ему удалось переломить себя, преодолеть личный кризис, неуверенность в себе. Человека с менее твердым характером такая ситуация повергла бы в прах, а Сталин – гляди-ка! – сумел подняться и выправить ситуацию. Это, пожалуй, то проявление личности, которым впору восхищаться!
   Одним из проявлений «волшебных» умений организатора стало и взаимодействие с союзниками. Сталину удалось выстроить систему отношений таким образом, что его партнеры по переговорам негласно признавали его старшинство. «Меня, аристократа, как пружина поднимала с кресла, когда в зал заходил Сталин. Мало того, я вставал навытяжку, как ученик, и держал руки по швам», – вспоминал впоследствии Уинстон Черчилль. Как следствие, предложения Сталина звучали подчас как требования, но при этом не «коробили» союзников – этот тон воспринимался как должное. И авторитет Советского Союза поднялся на недосягаемый прежде уровень. Теперь западные державы видели перед собой не просто «страну революционеров», а истинную империю – сильную, несмотря на удары войны, и опасную. И, пожалуй, лучшую характеристику ему оставил все тот же Черчилль: «Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов. Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю». И, добавим, сумел выиграть войну, которая едва не стала гибельной для России и Европы.
   Что еще добавить к характеристике, данной Сталину Уинстоном Черчиллем? Пожалуй, всего два эпизода. Телохранитель Сталина В. Туков вспоминал, как члены Политбюро решили к параду Победы сшить Сталину новую форму генералиссимуса: «Сказано – сделано. Начальник тыла Армии А. Хрулев быстро заказал у Легнера три формы генералиссимусов. С эполетами, галунами, позументами и атласными накидками. Хрулев привел в приемную к Сталину трех «генералиссимусов». Попросил Сталина выбрать одну из форм. Сталин вышел из кабинета, бросил взгляд и спросил у Хрулева: «Это кто такие?» А. Хрулев: «Это пошитые формы для парада Победы». Снова Сталин сверкнул глазами: «Нет уж, мне что-либо попроще. Такое мне не подойдет. Павлины не водятся на Красной площади». А. Хрулев скомандовал молодцам: «Кругом, шагом марш из приемной!»» [129 - Рыбаков А. Сталин предвидел // www.liberega.ru.]. Ну и воспоминание Жукова, разумеется. «18 июня 1945 года меня вызвал к себе на дачу Верховный. Он спросил, не разучился ли я ездить на коне. – Нет, не разучился, товарищ Сталин. – Вот что. Будете принимать парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский. – Я ответил: – Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад. – Сталин сказал: – Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе» [130 - Живой Сталин // www.duel.ru.]. Вот теперь портрет вождя в годы войны готов полностью.
   Но все хорошее постепенно заканчивается. Так и «светлый» сталинский период постепенно пошел на спад. Сталин все меньше интересовался деталями, все меньше вмешивался в повседневную жизнь страны. Это и было его трагической ошибкой, потому что те, кого он возвысил, поставил на руководящие посты, постепенно стали прибирать его власть к рукам. Нет, он по-прежнему мог быть энергичен, у него случались проблески активности, когда он брался судить о правильности или неправильности тех или иных событий, брался карать или миловать. И этих моментов члены Политбюро боялись более всего, потому что видели в них прежнего Сталина, опасного и грозного. Но такое случалось все реже и реже. Можно с уверенностью сказать, что все его силы, весь немалый потенциал ушли на войну. И теперь он не более чем доживал отведенное ему время, обращаясь в большей степени к прошлому, чем к будущему. Похоже, что в этот период он снова начал писать стихи. По крайней мере, его перу с определенной долей уверенности приписывается следующий текст:

     Поговорим о вечности с тобою:
     Конечно, я во многом виноват!
     Но кто-то правил и моей судьбою,
     Я ощущал тот вездесущий взгляд.
     Он не давал ни сна мне, ни покоя,
     Он жил во мне и правил свыше мной.
     И я, как раб вселенного настроя,
     Железной волей управлял страной.
     Кем был мой тайный высший повелитель?
     Чего хотел он, управляя мной?
     Я, словно раб, судья и исполнитель,
     Был всем над этой нищею страной.
     И было все тогда непостижимо:
     Откуда брались силы, воля, власть.
     Моя душа, как колесо машины,
     Переминала миллионов страсть.
     И лишь потом, весною, в сорок пятом
     Он прошептал мне тихо на ушко:
     «Ты был моим послушником, солдатом,
     И твой покой уже недалеко!» [131 - Котюков Л. Забытый поэт Иосиф Сталин. М., 2002 г. С. 66.]

   На протяжении всей жизни он с кем-то боролся, противостоял врагам – реальным или выдуманным, подозревал, строил интриги и был, казалось, просто непобедим. Но в те послевоенные восемь лет ему пришлось столкнуться с врагом, победить которого не удавалось еще никому, – со старостью. Ему не давала покоя подозрительность, постоянно мерещились происки врагов, преследовал страх неудач. Окружение же, стараясь обезопаситься, отвлечь его внимание, активно подыгрывало Сталину. Судя по всему, это и было источником абсолютно нелепых послевоенных репрессий. То, что происходило в СССР в 30-х, имеет вполне логичное объяснение, но кампании типа «дела врачей» или преследования кибернетики выглядят абсолютно иррационально. Только в последние месяцы жизни ему удалось разглядеть настоящего врага – врага, которого он сам и создал. Не «человекообразных убийц в белых халатах», а партийных руководителей, рвущихся к еще большей власти. Но для того, чтобы низвергнуть их, у него уже не было времени.

Черный трон

   Моя совесть чиста. Я не чувствую за собой вины. Моя единственная ошибка состояла в том, что я поверил в вас, Адольф Гитлер, фюрер, и в ваше движение. Я поверил с тем пылом, который присущ страстному немцу. С 1923 года я приносил огромные жертвы ради национал-социалистического движения. Я стремился стать членом партии и боролся ради этого, не требуя и не выпрашивая ничего для себя. Я всегда воодушевлялся надеждой, что наши старания спасут наш несчастный германский народ. Когда национал-социалистическая партия пришла к власти, первоначальные события, казалось, подтверждали мою веру./…/Однако со временем произошли гибельные изменения./…/Теперь вы заключили договор с коммунистами. Ваше министерство пропаганды даже смеет утверждать, что добропорядочные немцы, голосовавшие за вас и открыто противостоявшие коммунизму, по существу схожи с теми звериными анархистами, которые ввергли Россию в трагедию и которых вы лично охарактеризовали как «обыкновенных, запятнанных кровью преступников.
Фриц Тиссен

   Оказавшись у власти, Гитлер принялся создавать и укреплять в стране абсолютную диктатуру НСДАП. С этой целью он предпринял сразу несколько ходов, говорящих о нем одновременно как о грамотнейшем политике, умелом манипуляторе массовым сознанием и о коварном игроке, легко поступающемся принципами, честью и дружбой ради неких высоких целей.
   Для начала необходимо было неразрывно связать народ и партию, сделать так, чтобы законопослушные немцы и подумать не могли о другой власти, кроме власти НСДАП. С этой целью Гитлер провел хитрую многоходовую интригу, заключавшуюся в приведении к присяге на верность Германии военных и государственных служащих. Формулировка присяги была в высшей степени благородной, отчасти традиционной, и не могла вызвать нареканий ни у крайне левых, ни у крайне правых политиков. Сама по себе она не играла особенной роли. Однако принятый вскоре Закон о защите единства партии и государства полностью изменял ее смысл, объявляя НСДАП носительницей германской государственности. Таким образом, выступать против НСДАП, не выступая против Германии в целом, было уже невозможно.

Пропагандистские открытки «Наш вождь»

Дополнительной защитной мерой стало сперва усиление полиции кадрами из СА, а затем постепенная замена ключевых полицейских чинов национал-социалистами. В подмогу преданным партии полицейским было издано «Постановление о защите германского народа», позволявшее легально бороться с политическими противниками и соперниками, закрывать их издания, запрещать демонстрации и собрания, если они, по мнению полиции, «угрожают общественной безопасности и правопорядку». К февралю 1934 года эта подготовительная работа была проведена, и Гитлеру осталось последнее действие в этом направлении – напрочь вычеркнуть политических противников из списков представляющих опасность персон. Повод для этого подали они сами. Точнее, конечно, руководство коммунистической или социал-демократической партии ни за что не отдало бы приказа, который привел бы к тому, что произошло 27 февраля 1934 года. Скорее всего, национал-социалистам пришлось бы изыскивать какой-то хитрый способ для провокации, чтобы вынудить левых пойти на откровенно деструктивные действия. Но тут им на помощь пришел фанатик-одиночка – голландский анархист Ван дер Люббе. Он, ратовавший за победу левых, сыграл на руку национал-социалистам, избавив их от необходимости изобретать компромат на политических соперников.

   Портрет вождя перед домом под Рождество

   Стремясь активизировать затихшее рабочее движение в Берлине, он решил совершить некое символическое действие, которое всколыхнуло бы народ, подтолкнуло его вырваться из-под тяжелой руки правых. Неизвестно, был ли он отчасти не в своем уме или просто был человеком несколько не от мира сего, каких среди революционеров начала минувшего века встречалось немало, но в качестве этого символического действия он избрал поджог Рейхстага. В отечественной историографии достаточно часто встречается мнение, что поджог Рейхстага был акцией, заранее спланированной руководством НСДАП. Но рассказы об отряде штурмовиков, проникших в здание по подземному ходу из резиденции Германа Геринга, звучат как сказки в духе арабского цикла Гауфа. Как-то это малоправдоподобно и слишком уж отдает декадентским романтизмом, к которому Геринг никогда не был склонен. Но как, бы то ни было, пожар в здании Рейхстага позволил пропагандистам НСДАП открыто заговорить об антинародном и антиправительственном заговоре коммунистов. По стране прокатилась целая волна арестов и терактов, организованных национал-социалистами. Лидеры партий-соперниц, в том числе и Эрнст Тельман, были схвачены. Компартия была запрещена. Вскоре, кстати, ее судьбу разделила и социал-демократическая партия. Прочие соперники НСДАП поспешили уступить дорогу национал-социализму и самораспустились либо ушли в подполье еще до начала лета. Между Гитлером и столь желанной ему неограниченной властью в стране стояли лишь престарелый генерал-фельдмаршал Гинденбург и преданные Адольфом штурмовики. И если Гинденбург был преградой временной (в конце концов, ему уже исполнилось 86 лет и он явно доживал последние месяцы), то со штурмовиками ситуация была гораздо более сложной. Нужно было предпринимать активные действия, пока предательство руководителя партии не выплыло наружу, не стало причиной раскола в партии и новой революции.
   Нельзя сказать, что сделать выбор такого рода Гитлеру было просто. В конце концов, в рядах СА было множество «старых борцов», знакомых ему еще по Мюнхену, а возглавлял организацию капитан Эрнст Рем – фронтовой товарищ Вождя. Но с другой стороны, если не избавиться от левого крыла, точнее – от самой опасной боевой его части, можно утратить поддержку промышленников и банкиров, опасающихся планов руководства штурмовиков продолжить революцию до ее логического завершения. На ранних стадиях строительства нового государства это смерти подобно. Был и еще один немаловажный момент: «старые борцы» из числа членов СА, те, кого Гитлер втянул в НСДАП сразу после демобилизации из армии, еще до мюнхенского путча и смены политики партии, требовали для себя возможности вернуться в армию. Причем теперь, когда Гитлер стал имперским канцлером, они претендовали на командные должности. «Коричневый поток должен залить серую скалу», – провозглашал Рем, рассчитывая заменить серомундирных офицеров рейхсвера коричневорубашечниками из СА. Но германские генералы ясно дали понять Адольфу Гитлеру, что не потерпят этого никогда и предложили, во избежание конфликта между канцлером и армией, распустить штурмовые отряды. Это было легче сказать, чем сделать: штурмовики никогда не согласились бы сложить оружие и разойтись по домам. Скорее, отдав такой приказ, Гитлер подписал бы себе смертный приговор, потому что Рем весьма отчетливо дал понять ему еще год назад: «Если вы не хотите идти с нами – мы пойдем без вас. А если будет нужно – и против вас». Теперь Адольфу Гитлеру предстояло сделать еще один выбор между мечтой о правильном мироустройстве и понятиями о чести. Мечта победила.
   Орудием Гитлера в «Ночи длинных ножей» стали отряды СС, которые к тому времени из личной охраны Гитлера превратились в его личную гвардию – подразделения, обученные и вооруженные гораздо лучше, чем штурмовики, а то и чем солдаты рейхсвера. Бесконечно преданные Гитлеру, они были готовы выполнить практически любой его приказ. Эрнст Рем напрасно считал, что обладает самой значительной силой в Империи. Чернорубашечников он просто не принимал в расчет. С позиции силы он и вел дискуссию с Адольфом, рассчитывая в конце концов переубедить его, встать, как и раньше, по одну сторону фронта. Но СА уже выполнило свое предназначение. Теперь этой организацией Гитлер уже вполне мог пожертвовать. 30 июня 1934 года они нанесли сокрушительный удар по руководству СА. Он объявил о заговоре Рема, о том, что руководство СА решило захватить власть в стране. В заявлении по поводу расправы с СА он называет эту организацию «чумной язвой» и требует немедленной ее ликвидации. Составляются списки лиц, подлежащих уничтожению. Руководствуясь ими, отряды СС приступили к кровавой чистке.
   Пока отряды СС занимались ликвидацией штурмовиков по всей стране, Гитлер вылетел на курорт в Бад-Висзее, в Верхней Баварии, в санаторий, где отдыхали Эрнст Рем и несколько его сторонников. Рем был арестован. Два дня спустя Гитлер через посредников предложил ему покончить с собой. Тот не поверил, что подобное предложение исходит от Гитлера, и отказался, после чего был застрелен в своей камере.
   Под шумок расправляясь со штурмовиками, вождь НСДАП уничтожил и некоторых своих давних недоброжелателей, проявив при этом поистине дьявольскую мстительность. Были расстреляны без суда и следствия Густав фон Кар, который десятью годами раньше приказал подавить гитлеровский путч; Грегор Штрассер, слишком упорно тянувший на себя одеяло внутрипартийной власти; бывший канцлер Курт фон Шлейхер, мечтавший расколоть НСДАП. Точное число уничтоженных «обидчиков» Гитлера неизвестно. Зато известно, что только в Берлине арестовали и казнили около 150 высших руководителей СА. О том, что творилось на местах, и какие счеты сводились под маркой приказа фюрера, не хочется даже и думать. «В те часы, – вспоминал Гитлер, – я чувствовал себя высочайшим судьей германской нации». На утро он проснулся практически непререкаемым диктатором Третьего рейха. Пауль фон Гинденбург, уже практически отошедший от дел и остающийся лишь номинальным главой государства, после событий «Ночи длинных ножей» официальной телеграммой поздравил Гитлера с «победой над изменниками» и выразил ему благодарность за решительные действия.
   Долгожданный момент полной и неограниченной власти наступил для Адольфа Гитлера 2 августа 1934 года, когда перестало биться сердце Гинденбурга. Главенство закона в Германии на этом закончилось. Гитлер отменил пост имперского президента, обосновав это тем, что никто не вправе занимать его после фигуры такого масштаба, как Гинденбург, и стал единолично править Германией, в качестве Вождя германского народа и канцлера Германской империи. Армия и чиновники еще раз присягнули на верность, но теперь уже не государству, а лично ему, и у Вождя оказались практически развязаны руки.
   Самое интересное, что, как только это произошло, Гитлер почти тотчас стал постепенно отходить от дел. Он постепенно оставлял за собой функции стратега: принимал исторические решения, объявлял войну и выносил приговоры целым городам и странам, а тактику – то, что касалось внутренней политики в Германии, – практически полностью оставил своим паладинам. Единственное, за чем он следил тщательнейшим образом, – чтобы никто из них не набрал достаточно силы, чтобы покуситься на его единоличную власть. Для этого он предпринял несколько шагов, позволяющих одним мановением руки, путем одного-единственного вмешательства ставить все с ног на голову, менять приоритеты, изменять направление политики. Им была введена двойная система подчинения. Она была продумана гораздо тщательнее, лучше, чем система управления в СССР. У нас партия и государство слились воедино, образовав аппарат настолько же надежный, насколько и малоподвижный. Система была основана на прямом подчинении и представляла собой могучую пирамиду. Гитлер же оставил партийные и государственные органы существовать порознь. Но поскольку многие из них отвечали за одни и те же участки государственной жизни, между ними шла постоянная конкуренция, не дававшая системе застыть в неподвижности, превратиться в нечто статичное. К тому же государственные и партийные чиновники, постоянно занятые взаимными интригами, не тратили свое время на интриги против высокого начальства. В случае же надобности они были взаимозаменяемы. Это, конечно, вносило некоторый сумбур в государственное управление, но служило благим целям.
   Другое дело, что любой стратегический приказ, отданный на растерзание тактикам из двух подвластных Гитлеру пирамид власти, часто видоизменялся до неузнаваемости. А то и не приказ, а просто фраза, оброненная за чаем. Сказал вождь, что неплохо бы привлечь молодых эсесовцев к делу улучшения генофонда германской расы, а Генрих Гиммлер – гляди-ка ты! – уже основал на базе вполне неплохой организации «Лебенсборн», занимавшейся сиротами и внебрачными детьми, некую помесь имперского борделя и лаборатории селекционера, где под лозунгом «Подари Вождю дитя!» каждая арийская девушка может зачать элитного арийского ребенка. Такие курьезы встречались сплошь и рядом. Впрочем, где их не было?
   При этом во многих начинаниях он, его слово, сказанное сейчас или много раньше, служили неким перводвигателем. Он, подобно ученику чародея из старой сказки, дал ход страшным по своим масштабам и намерениям силам, которые дальше уже могли обходиться и без него. Естественно, вслух это не произносилось. Об этом было даже страшно громко думать. Но тем не менее чем дальше, тем в большей степени Гитлер удалялся от реального управления страной, превращаясь в некий символ.
   Естественно, нельзя утверждать, что, скажем, так называемые Нюрнбергские законы о гражданстве и расе, лишавшие евреев гражданства и запрещавшие браки между арийцами и неарийцами, были приняты без его ведома. Или что без его ведома строились концлагеря. Напротив. На каждое из этих деяний было дано не только одобрение, но и распоряжение Гитлера. Так же, как и на проведение ряда акций по оздоровлению демографического положения в стране. Каких? В духе все того же ефрейтора-отставника, сильно ударенного войной: инородцев уничтожить или изгнать, больных и неполноценных стерилизовать, чтобы не плодили всякую заразу, инвалидов и преступников ликвидировать физически, чтобы не проедали и без того небогатый государственный бюджет. (Не кажется ли вам эта программа смутно знакомой? Уже не раз и не два слышанной в исполнении хмельных мужских голосов где-то на коммунальной кухне?)
   Но дело в том, что это были указания стратегические, общие. Гитлер на полном серьезе чувствовал себя вершителем судеб, строителем нового мира, богоизбранным спасителем Германии, не снисходящим до судеб отдельных людей, если те не играли в его планах ключевой роли. Нет, я ни в коей мере не пытаюсь оправдывать человека, по чьей воле погибли миллионы. Вопрос в другом: правление Гитлера не было бы столь страшным и кровавым, не будь у него настолько исполнительных и инициативных подручных, зачастую выполнявших помимо собственно приказа то, что, как они считали, под этим приказом подразумевается. Официальная пропаганда при этом заявляла: Гитлер всегда прав. Йозеф Геббельс провозглашал по радио, в речах, в газетных статьях: «Мы являемся свидетелями величайшего события в истории. Гений создает мир! Его голос мы слышали, когда Германия спала. Его руки снова создали из нас нацию! Он один никогда не ошибается! Он всегда как звезда над нами!»

   Рисунок на салфетке – будущий «народный автомобиль».
   История «фольксвагена» началась с разговора за кофе между Гитлером и Шпеером

   Но кроме политики откровенно негативной, направленной на уничтожение, ограничение, разрушение, делалось многое и в позитивном плане. Строились многочисленные дороги, снова открывались фабрики и заводы, сокращалась инфляция и безработица. После долгих лет жизни от кризиса к кризису у немцев впереди появилась какая-то перспектива. По крайней мере, период с 1933 по 1942 год пожилые немцы вспоминают с улыбкой, как светлое время, время надежд на великое будущее. Потом, конечно, спохватываются, начинают ругать гитлеровский режим, потому что понимают, что так говорить положено. Но факт остается фактом: Гитлер сотоварищи сотворили чудо, в кратчайшие сроки вытащив Германию из кризиса. Естественно, речь идет именно о немецком народе. Всем остальным, оказавшимся на пути его развития, намеченном Гитлером, пришлось тяжело. Их ожидало если не уничтожение, то, по крайней мере, участь населения второго сорта, призванного обслуживать хозяев мира – немцев. Забавную роль тут сыграл романтизм Гитлера, его увлечение средневековьем. Вот, что пишет об этом Фриц Шмидт, один из сотрудников Министерства народного просвещения и пропаганды: «Мы видим гитлеровскую систему господства погрузившейся на 1000 лет в прошлое, в средневековую феодальную систему с ее всесильными ленными владельцами и несвободными крестьянами, в этот мир особых прав и привилегий, застывшего сословного деления». Именно так должен был выглядеть мир по Гитлеру: немцы – сеньоры, остальные – сервы.
   Оставив многие вопросы своим соратникам, Гитлер отнюдь не исчезает с горизонта. Напротив, он старается как можно чаще появляться на публике, демонстрировать свое участие в восстановлении Германии. Лично кидает лопатой песок на строительстве автобанов, появляется на митингах, чтобы все могли увидеть его, а счастливчики – даже прикоснуться. Но эти действия скорее символические. Они должны демонстрировать близость власти к народу. В этом – различие того, что наполняло жизнь Гитлера до прихода к власти и после. До – он был деятельным политиком, непосредственно участвовавшим в штурме власти. После – стал символом этой власти, персонажем, с каждым годом все более виртуальным. Каждое его движение, каждое проявление становилось, вольно или невольно, демонстрацией, работой на имидж. Вот, например, описание прогулки Гитлера, оставленное Альбертом Шпеером: «Последний участок пути нам пришлось прокладывать, преодолевая толпу многочисленных туристов, которых выманила из-под крыши хорошая погода. Странным образом все эти люди поначалу не узнавали Гитлера в его баварском национальном костюме, поскольку никто и подумать не мог, что Гитлер тоже гуляет, как и прочие. Лишь недалеко от цели нашего похода – трактира «Шифмайстер» – накатила волна восторженных поклонников, которые задним числом осознавали, кого они только что встретили по дороге, и следовала за нашей группой. Мы с трудом – Гитлер торопливым шагом несколько впереди – достигли двери прежде, чем вокруг нас сомкнется быстро растущая возбужденная толпа. Пока мы сидели за кофе и пирожными, большая площадь перед трактиром постепенно заполнялась народом. Лишь когда прибыл отряд полиции, Гитлер залез в открытую машину, встал рядом с шофером и возложил руку на ветровое стекло, так что его могли видеть даже те, кто стоял совсем далеко. Восторги достигли истерического накала. Ибо многочасовое ожидание наконец было вознаграждено. Два человека из охраны шли впереди и по три с каждой стороны, пока машина медленно продвигалась сквозь густеющую толпу. Куда бы ни приезжал Гитлер, повсюду в первые годы его правления повторялись такие сцены» [132 - Шпеер А. Воспоминания. Смоленск; М., 1997.]. Чем дальше, тем в большей степени он становился чисто репрезентативной фигурой: вся жизнь его превращалась в один большой спектакль, «отыгрыш» на публику.
   Впрочем, функции стратега неизменно оставались за ним. Он готовился к выполнению еще одной цели, ясно обозначенной на страницах «Моей борьбы» – восстановлению былого величия Германии и уничтожению «оков Версальского договора». Его подручные принялись за возрождение былой германской военной мощи, сперва тайно, а потом открыто нарушая условия Версальского мира. Германские промышленники глядели на это в восторге: законсервированные или глубоко законспирированные (как у Крупа фон Хольбаха) военные заводы снова начали работать на полную мощность. Стали выделяться крупные государственные субсидии на вооружение, в армию и на заводы хлынули безработные. В марте 1935 года Гитлер уже во всеуслышание объявляет о создании вооруженных сил мирного времени в составе 36 дивизий численностью 550 тысяч человек. Это нарушает все установления Версаля, однако западные державы отчего-то мнутся и лишь выражают вялые протесты. Тогда Гитлер идет, что называется, ва-банк и направляет свои войска в Рейнскую демилитаризованную зону. Затем – участие в гражданской войне в Испании, военно-политический союз с Италией. При этом делаются публичные заявления о стремлении к миру.
   И тут наступает пора для еще одного предательства. Вероятно, вступив на этот путь, Гитлер уже не то чтобы не мог остановиться, но пришел к выводу, что власть вполне оправдывает какие бы то ни было действия. Фельдмаршал Вернер фон Бломберг и генерал-полковник Вернер фон Фрич противились агрессивным замыслам Вождя. Им нужна была великая Германия, но вовсе не Германия, воюющая со всем миром. Поэтому о планах Адольфа Гитлера завоевать дополнительное «жизненное пространство» они отзывались отрицательно. Этого он им простить не мог. Несмотря на то, что фон Бломберг был одним из первых генералов, поддержавших его после прихода к власти, тем самым человеком, который ввел римское приветствие в армии. На обоих военных были сфабрикованы компрометирующие материалы, после чего их отстранили от власти, выставив перед обывателями в самом неприглядном свете: Бломберга – как мужа воровки и проститутки, а Фрича – как гомосексуалиста. Теперь внутри Германии препятствий для осуществления гитлеровских планов не существовало.
   А значит – вперед! Гитлер только успевал отдавать приказы и принимать стратегические решения: вермахт захватывал страну за страной. Сперва, в марте 1938 года, – Австрию, потом, в конце 1938-го, – Чехословакию. Министерство народного просвещения и пропаганды «забросило» в народ присказку о том, что Гитлер – лучший в мире электрик: включил Австрию, изолировал евреев, заземлил Рема – и все без коротких замыканий. Что интересно, 99,59 % австрийцев одобрили аншлюс. Принято говорить, что это – подтасовка со стороны национал-социалистов. С одной стороны, вероятно, да: не может быть такого единодушия на плебисците, будь он хоть трижды всенародный. А с другой стороны, я глубоко убежден в том, что большинство австрийцев тем не менее были довольны включением их страны в Рейх. В конце концов, они добивались этого с бисмарковских времен, когда еще существовала могучая, хотя и нестабильная Австро-Венгрия. Что уж говорить о временах гитлеровских?! С Чехословакией было, конечно, сложнее. Она, конечно, «уродливое детище версальского договора», но страна, во-первых, суверенная, а во-вторых, не имеющая к Германии вообще никакого отношения. К тому же ее независимость гарантировалась западными державами и Советским Союзом. Но небольшая провокация в Судете – и дело готово! Западные державы вынуждены подписать унизительное Мюнхенское соглашение, а чешские земли становятся немецкими. То, что победы эти были практически бескровными и всего за год к Рейху присоединились территории с населением 10 миллионов человек, подняло престиж Гитлера на небывалую высоту. Немцы искренне считали его непревзойденным государственным деятелем уровня Бисмарка или Фридриха Великого.

   Гитлер у Эйфелевой башни: мечта всей жизни исполнилась – он поквитался с Францией за Первую мировую

   Чемберлен, потрясенный коварством немецкого лидера, информировал его, что Великобритания намерена исполнить свои обязательства перед Польшей. Но словами и ограничился. Гитлер же, понимая, что теперь у него за спиной в качестве опоры есть страшный «русский медведь», это заявление проигнорировал. Впрочем, он понимал, что теперь война идет не на шутку. «Мне 50 лет, и я предпочитаю вести войну сейчас, а не тогда, когда мне исполнится 53 или 60», – заявил он в частной беседе. И его фраза, произнесенная, когда германские войска вступили в Польшу, – «До победы я буду носить только военную форму, а в случае поражения уйду из жизни!» – остается бравадой, но в ней чувствуется определенная напряженность. Ева Браун, услышав эти слова, была потрясена до глубины души. «Если с ним что-нибудь случится, я тоже умру» – записала она на страницах дневника. Но большинство немцев были глубоко уверены, что война не займет и трех недель, а закончится все так, как они уже привыкли за последние несколько лет, – подписанием мира и веселыми танцами и выпивкой.
   1 сентября 1939 года немецкие войска вошли в Польшу, а еще через несколько дней она была поделена между немецкими и советскими войсками. Месяц спустя, в годовщину, как он ее называл, «мюнхенской революции» Гитлер отдал следующий приказ о пятилетней войне до полной победы Рейха. Вермахт двинулся через границу с Францией. Потом была «Сидячая война» зимы 1939–1940 годов, когда французы пытались отсидеться за линией Мажино, изящный маневр с захватом Бенилюкса, удар – и 22 июня 1940 года торжествующий Гитлер уже требует от французов прекратить боевые действия. Тут нужно еще раз вспомнить о злопамятности немецкого лидера. Капитуляция была подписана в том же самом пассажирском вагоне в Компьене, где немецкое командование подписывало перемирие в 1918 году. Жест настолько же изящный, насколько и оскорбительный, а для миллионов немцев – символичный. Все вернулось на круги своя: Германия вновь сильна, победила всех своих старых врагов и вернула себе все земли. Адольф Гитлер возвратился в Берлин героем-победителем. Более популярным и любимым народом он, должно быть, никогда не был и уже не будет.
   Этот момент Гитлер и решил использовать для начала войны против СССР. В планах было атаковать союзника-соперника силами 250 немецких дивизий и более 100 дивизий государств-сателлитов, с тем чтобы за ближайшие 6 недель закончить войну, захватив пространство до Уральского хребта. Двадцать второго июня 1941 года вермахт переплеснулся через границу СССР и, растекаясь в трех направлениях, начал наступление на восток. Войска преодолели две трети расстояния до Москвы меньше чем за 4 недели. Это было медленнее, чем рассчитывали немецкие стратеги, но все равно поражало воображение. Впрочем, вскоре блицкриг захлебнулся. Гитлер окончательно бросает заниматься внутренними делами Германии и сосредоточивается на Восточном фронте. Главнокомандующий фельдмаршал Вальтер фон Браухич отправляется в отставку. Глубоко уверенный в том, что судьба на его стороне, что он одной своей волей сможет добиться перелома, Гитлер берет командование на себя.
   Это – опять-таки типичное действие среднего человека: отстранить от руля профессионала со словами «ты не умеешь, дай-ка я!»
   Самомнение, превышающее все допустимые пределы, отрывочность образования, желание командовать при полной неспособности принимать единственно правильные решения мешали Адольфу Гитлеру быть настоящим главнокомандующим. К тому же его оторванность от мира и склонность к мистике периодически приводили к тому, что приказы отдавались не на основании реальных фактов, а на основании «видения» вождя, его прозрений, предчувствий и пр. Естественно, выполнение таких приказов не могло быть успешным. Тем паче, что вскоре в войну вступили США, и против Германии вновь выступили четыре пятых мира.
//-- Говорит Гитлер --//
   Радиообращение Адольфа Гитлера к нации по случаю объявления войны Советскому Союзу [133 - Кормилицын С., Лысев А. Ложь от Советского информбюро. С. 254.]
   Немцы!
   Национал-социалисты!
   После тяжких трудов, сопровождаемых многомесячным молчанием, пришел час, когда я могу говорить свободно.
   Когда 3 сентября 1939 года Англия объявила войну Германскому рейху, она сделала очередную попытку пресечь в зародыше объединение и возрождение Европы, обрушиваясь на самую сильную в данный момент страну на континенте.
   Именно так Англия разрушала Испанию во многих войнах. Именно так она воевала против Голландии. Именно так позднее она боролась с Францией с помощью всей Европы, и именно так в начале века она инициировала политику изоляции Германской империи и развязала мировую войну в 1914 году. Только из-за внутренних проблем Германия была разбита в 1918. Последствия были ужасными.
   После лицемерных заявлений о том, что борьба ведется исключительно против кайзера и его правления, началось запланированное уничтожение Германской империи, стоило германской армии сложить оружие.
   В то время как французское правительство пророчествовало, что 20 миллионов немцев лишние – другими словами, столько людей должны быть истреблены голодом, болезнями, эмигрировать, – национал-социалистическое движение начало работу по объединение немецкого народа и, таким образом, способствовало возрождению империи. Избавление нашего народа от бедствий, нищеты и позорного забвения носило все признаки национального Ренессанса. Это никоим образом не угрожало Англии.
   Тем не менее снова стала проводиться политика изоляции Германии, основанная на немедленно возродившейся ненависти. Возник внешний и внутренний, столь знакомый нам заговор между евреями и демократами, большевиками и реакционерами, с единственной целью – уничтожение нового народного немецкого государства и вторичное низвержение империи в бессилие и нищету.
   Кроме того, ненависть этого международного заговора была направлена против тех людей, которые, подобно нам, пренебрегая благосостоянием, были вынуждены зарабатывать на кусок хлеба в самой тяжкой борьбе за существование.
   Италия и Япония фактически были лишены права участвовать в мировом процессе так же, как и Германия.
   Поэтому коалиция этих наций была всего лишь актом самозащиты перед угрожающей им эгоистической мировой комбинацией богатства и силы.
   Уже в 1936 году премьер-министр Черчилль, согласно показаниям американского генерала Вуда перед комитетом палаты представителей американского Конгресса, заявил, что Германия снова становится чересчур сильной и потому должна быть уничтожена.
   Лето 1939 года показалось подходящим для Англии, чтобы начать реализацию своего отрепетированного плана – всеобъемлющей политики изоляции Германии.
   Кампания лжи, начатая в этих целях, состояла из заявлений, что другим народам угрожают, в подстрекании этих народов лживыми обещаниями британских гарантий и помощи и в натравливании их на Германию, чтобы развязать большую войну.
   Таким образом, Англия с мая до августа 1939 года в радиообращениях убеждала мир, что Германия непосредственно угрожает Литве, Эстонии, Латвии, Финляндии и Бессарабии, так же как и Украине.
   Некоторые из этих государств позволили себе впасть в заблуждение и приняли обещания гарантий, сопровождающие британские инсинуации, чтобы создать объединенный фронт для новой изоляции Германии. В этих обстоятельствах я взял на себя личную ответственность перед собственной совестью и перед историей германского народа не только уверить эти государства или их правительства в лживости британских утверждений, но также, установив сильную власть на востоке, торжественно заявить о полном и окончательном удовлетворении наших интересов.
   Национал-социалисты!
   В то время все вы, вероятно, чувствовали, что этот шаг был горек и труден для меня. Никогда германский народ не испытывал враждебных чувств к народам России. Однако более десяти лет еврейско-большевистские правители из Москвы поджигают не только Германию, но и всю Европу. Германия никогда не пыталась насаждать национал-социалистическое мировоззрение в России, но, напротив, еврейско-большевистские правители в Москве неуклонно пытаются распространить свое влияние на нас и другие европейские народы, не только с помощью идеологии, но прежде всего – силой оружия.
   Последствиями деятельности этого режима были лишь хаос, нищета и голод во всех странах. Я, с другой стороны, в течение двадцати лет боролся – с минимальным вмешательством, не разрушая нашу экономику, – за установление в Германии нового национал-социалистического порядка, который не только устранил безработицу, но и позволил рабочему в полной мере пожинать плоды его труда.
   Успех этой политики – в экономическом и социальном возрождении нашего народа, который, систематически устраняя классовые и общественные различия, становится действительно народной коммуной – конечной фазой мирового развития.
   Именно поэтому я, переступив через себя, в августе 1939 года послал моего министра иностранных дел в Москву, чтобы противостоять британской политике изоляции Германии.
   Я сделал это исключительно из чувства ответственности перед немецким народом, но прежде всего в надежде достичь окончательного ослабления напряженности, чтобы предотвратить жертвы, которые, в противном случае, могли бы потребоваться от нас.
   В то время когда Германия торжественно подтвердила в Москве, что все перечисленные страны и территории – за исключением Литвы – не находятся в зоне германских политических интересов, было заключено специальное соглашение на случай, если Британия преуспеет, подстрекая Польшу начать войну с Германией.
   В этом случае также была попытка ограничить германские требования, несмотря на успехи немецких вооруженных сил.
   Национал-социалисты! Последствия этого соглашения, которого я сам желал и которое было заключено в интересах германского народа, были очень серьезными, особенно для немцев, живущих в перечисленных странах.
   Более чем 500 тысяч немецких мужчин и женщин, все – мелкие фермеры, ремесленники и рабочие – были вынуждены покинуть свои дома, практически бежать, чтобы спастись от нового режима, который сулил им полную нищету в начале и – рано или поздно – полное истребление.
   Тем не менее тысячи немцев исчезли. Невозможно даже узнать об их судьбе, не говоря уже о местонахождении.
   Среди них было не менее 160 тысяч германских граждан. Все это я оставил без ответа, потому что так было надо. У меня, в конце концов, было только одно желание – достичь окончательной разрядки напряженности и, если получится, зафиксировать это состояние.
   Однако уже в течение нашего наступления в Польше советские руководители внезапно, вопреки договоренности, потребовали, ко всему прочему, Литву.
   Германская империя никогда не имела намерений оккупировать Литву и не только не предъявляла в этой связи никаких требований литовскому правительству, но и отказала в то время Литве в просьбе прислать туда германские войска как несоответствующей целям германской политики.
   Несмотря ни на что, я подчинился новому требованию русских. Однако это было только начало бесконечной цепи вымогательств, которые с тех пор повторялись и повторялись.
   Победа в Польше, одержанная исключительно германскими войсками, дала мне возможность снова обратиться с мирным предложением к западным великим державам. Оно было отвергнуто усилиями международных и еврейских поджигателей войны.
   В то же время одной из причин этого отказа был тот факт, что Британия все еще надеялась образовать европейскую антигерманскую коалицию, в которую должны были входить Балканы и Советская Россия.
   Поэтому в Лондоне решили отправить г-на Криппса послом в Москву. Он получил ясные инструкции – на любых условиях возобновить отношения между Англией и Советской Россией и развивать их в пробританском направлении. Британская пресса освещала ход этих переговоров до тех пор, пока это разрешалось по тактическим соображениям.
   Осенью 1939 и весной 1940 года были продемонстрированы первые результаты этих переговоров. Поскольку Россия обязалась оккупировать не только Финляндию, но и Прибалтийские государства, она внезапно мотивировала свои действия аргументами настолько же смешными, насколько и ложными – что она должна защитить эти страны от внешней угрозы или предотвратить такую угрозу.
   Это могло относиться только к Германии, поскольку никакое другое государство не могло даже достичь Балтики, не говоря уже о том, чтобы начать там войну. Тем не менее я промолчал. Однако Кремль тут же продолжил.
   Принимая во внимание то, что весной 1940 года Германия, в соответствии с так называемым пактом о дружбе, отвела свои войска от дальней восточной границы и фактически полностью очистила эти области от германских войск, концентрация русских вооруженных сил, которая уже в то время начиналась в полной мере, могла быть расценена только как преднамеренная угроза Германии.
   Согласно личному заявлению Молотова, сделанному в то время, 22 русские дивизии уже были размещены весной 1940 года в Прибалтийских государствах.
   Так как русское правительство всегда настаивало, что войска были размещены исключительно по просьбе местного населения, целью их присутствия там могла быть только демонстрация против Германии.
   В то время когда наши солдаты с 5 мая 1940 года громили франко-британскую мощь на Западе, развертывание русских военных сил на нашей восточной границе продолжалось все в более и более угрожающей степени.
   Поэтому с августа 1940 я считал, что не в интересах империи оставлять без защиты наши восточные области, которые и так часто подвергались разорению, ввиду этой огромной концентрации большевистских дивизий.
   Таким образом, следствием сотрудничества Британии и Советской России стало связывание таких мощных наших сил на востоке, – особенно это касается авиации, – что германское высшее командование уже не могло ручаться за успешное завершение войны на западе.
   Это было целью не только британской политики, но также и политики Советской России; и для Англии, и для Советской России важно было, чтобы война продолжалась как можно дольше, чтобы ослабить всю Европу, делать ее все более и более бессильной.
   Угрожающее нападение России на Румынию, по данным последнего анализа, имело своей целью овладение важной базой – не только для Германии, но также для европейской экономики, или, по крайней мере, разрушение этой базы. Империя, особенно с 1933 года, с бесконечным терпением искала торговых партнеров в Юго-Восточной Европе. Поэтому мы крайне заинтересованы в конституционной стабильности и территориальной целостности этих стран. Российское продвижение в Румынию и сближение Греции с Англией угрожало за короткое время ввергнуть эти регионы во всеобщую войну.
   Вопреки нашим принципам и экономическим интересам, в ответе на срочный запрос тогдашнего румынского правительства, полностью несущего ответственность за такое развитие событий, я посоветовал уступить требованиям Советской России и, в интересах мира, отдать Бессарабию.
   Румынское правительство верило, однако, что может оправдать такой ответ перед своим народом только в том случае, если Германия и Италия гарантируют целостность того, что все еще оставалось от Румынии.
   Я сделал это с тяжелым сердцем, в основном потому, что когда Германская империя дает гарантии, это означает, что она выполнит их. Мы – не англичане, не евреи.
   Я все еще верил в этот последний час, что послужил делу мира в этом регионе, хотя и взял на себя серьезную личную ответственность. Чтобы, в конце концов, разрешить эти проблемы и достичь ясности насчет отношения России к Германии, а также из-за постоянно усиливающейся мобилизации на нашей восточной границе, я пригласил г-на Молотова в Берлин.
   Советский министр иностранных дел тогда потребовал от Германии разъяснений по следующим четырем вопросам.
   Первый вопрос Молотова: были ли германские гарантии Румынии направлены также против Советской России, в случае, если бы Советская Россия напала на Румынию?
   Мой ответ: немецкая гарантия универсальна и ее выполнение безоговорочно обязательно для нас. Россия, однако, никогда не заявляла нам, что имеет другие, помимо Бессарабии, интересы в Румынии. Захват Северной Буковины уже был нарушением договоренности. Поэтому я не думал, что у России могут внезапно возникнуть какие-либо далеко идущие намерения по отношению к Румынии.
   Второй вопрос Молотова: Россия снова чувствует угрозу со стороны Финляндии. Россия не собирается это терпеть. Готова ли Германия не оказывать никакой помощи Финляндии и, прежде всего, немедленно вывести германские вспомогательные войска, продвигающиеся к Киркенесу?
   Мой ответ: Германия все также не имеет никаких политических интересов в Финляндии. Германское правительство, тем не менее, не потерпит новой войны России против маленького финского народа, тем более что мы никогда не считали, что Финляндия в состоянии угрожать России. Мы ни при каких обстоятельствах не хотим открытия нового театра войны на Балтике.
   Третий вопрос Молотова: согласна ли Германии, если Россия даст гарантии Болгарии и пошлет советские войска в Болгарию в соответствии с этим, в связи с чем он – Молотов – готов заявить, что Советы не будут что-либо изменять, – к примеру, смещать царя.
   Мой ответ: Болгария – суверенная страна, и я не располагаю сведениями, что Болгария когда-либо просила Советскую Россию о гарантиях, как Румыния просила гарантий от Германии. Более того, я должен обсудить этот вопрос с моими союзниками.
   Четвертый вопрос Молотова: Советской России в любом случае необходим свободный проход через Дарданеллы, и для ее обороны также требуется оккупация множества важных баз на Дарданеллах и на Босфоре. Согласна Германия с этим или нет?
   Мой ответ: Германия всегда была готова согласиться с изменением статуса соглашения в Монтре в пользу черноморских стран. Германия не готова согласиться с тем, чтобы Россия овладела базами в Проливах.
   Национал-социалисты! Тогда я занял единственную позицию, которую мог занять как ответственный лидер Германской империи, но также как и представитель европейской культуры и цивилизации, ощущающий свою ответственность.
   Последствия этого усилили антигерманскую активность Советской России, прежде всего это выразилось в немедленно начавшейся подрывной деятельности внутри нового румынского государства и в попытках свергнуть болгарское правительство с помощью пропаганды.
   С помощью запутавшихся и незрелых лидеров Румынского Легиона (Железной Гвардии) в Румынии была произведена попытка государственного переворота, целью которого было свержение главы государства – генерала Антонеску, воцарение хаоса в стране, свержение всей законной власти, – как предпосылки для отзыва германских гарантий.
   Я, однако, все еще считал, что лучше помалкивать.
   Немедленно после провала этой попытки возобновилось наращивание концентрации русских вооруженных сил на восточной границе Германии. Бронетанковые соединения и парашютисты в непрерывно увеличивающемся количестве в опасной близости размещались на границе с Германией. Германские вооруженные силы и немецкий народ знают, что еще несколько недель назад на нашей восточной границе не было ни одной танковой или механизированной дивизии.
   Если требовалось какое-нибудь окончательное доказательство существования коалиции, между делом образованной Англией и Советской Россией, югославский конфликт предоставил такое доказательство, несмотря на всю маскировку и скрытность.
   В то время когда я прилагал все усилия, чтобы предпринять заключительную попытку умиротворить Балканы и в дружеском сотрудничестве с Дуче пригласил Югославию присоединиться к Трехстороннему пакту, Англия и Советская Россия совместно и тайно организовали государственный переворот, который за одну ночь свергнул тогдашнее правительство, которое было готово подписать соглашение.
   Теперь мы можем сообщить немецкому народу, что антигерманский сербский путч был инспирирован не столько британцами, сколько Советской Россией. Поскольку мы снова промолчали, советские руководители сделали следующий шаг. Они не только организовали путч, но и подписали общеизвестный договор с сербами по их желанию, чтобы сопротивляться мирному процессу на Балканах, и подстрекали их против Германии.
   И это не было платоническим намерением: Москва потребовала мобилизации сербской армии.
   Так как я даже тогда посчитал, что лучше держать язык за зубами, Кремль пошел еще дальше. Правительство Германской империи сегодня располагает документальными свидетельствами, доказывающими, что Россия, чтобы наконец ввергнуть Сербию в войну, пообещала снабдить ее через Салоники оружием, самолетами, боеприпасами и другими военными материалами – против Германии.
   Это происходило почти в тот самый момент, когда я советовал японскому министру иностранных дел Мацуоке ослабить напряженность в отношениях с Россией, чтобы послужить таким образом делу мира.
   Только быстрое наступление наших несравненных дивизий на Скопье, так же как захват самих Салоник, разбили этот советско-англосаксонский заговор. Офицеры военно-воздушных сил Сербии, однако, перелетели в Россию и были немедленно приняты там как союзники.
   Победа держав Оси на Балканах прежде всего помешала планам вовлечь Германию этим летом в многомесячные бои в Юго-Восточной Европе – пока, тем временем, не завершилось бы полное развертывание армий Советской России и усиление их боеготовности, чтобы, наконец, вместе с Англией и ожидаемыми американскими поставками сокрушить Германскую империю и Италию.
   Таким образом, Москва не только разрушила, но и бесчестно предала статьи нашего дружественного соглашения. Все это происходило в то время, когда кремлевские правители, точно так же как в случае с Финляндией и Румынией, до последнего момента притворно заверяли в мире и дружбе, прикидываясь невинными овечками.
   Хотя до сих пор я был вынужден обстоятельствами молчать раз за разом, настал момент, когда быть простым наблюдателем было бы не только грехом, но и преступлением перед германским народом, – да даже перед всей Европой.
   Сегодня что-то вроде 160 русских дивизий находится на наших границах. В течение нескольких последних недель происходили постоянные нарушения границы, не только нашей, но от дальнего Севера до Румынии.
   Русские летчики, будто беспечные спортсмены, разглядывают наше приграничье, может быть, для того, чтобы доказать нам, что они уже чувствуют себя хозяевами этих земель.
   В течение ночи с 17 на 18 июня русские патрули снова проникли на имперскую территорию и были выдворены только после продолжительной перестрелки. Настал час, когда мы должны предпринять меры против этого заговора, составленного еврейскими англосаксонскими поджигателями войны и, в равной доле, еврейскими правителями большевистского центра в Москве.
   Германский народ! В этот момент идет наступление – величайшее из тех, что видел мир. В союзе с финскими товарищами, бойцы, победившие в Нарвике, сражаются в Северной Арктике. Германские дивизии, которыми командует завоеватель Норвегии, в содружестве с героями, защищавшими свободу Финляндии, под руководством их маршала, защищают финскую землю.
   Соединения на Восточном фронте наступают от Восточной Пруссии до Карпат. Германские и румынские солдаты, объединенные под командованием генерала Антонеску, от берегов Прута через низины Дуная движутся к Черному морю. Задача этого фронта – не оборона отдельных стран, а защита Европы и, следовательно, спасение всех.
   Поэтому я решил сегодня передать судьбу и будущее Германской империи и нашего народа в руки наших солдат.
   Да поможет нам бог в нашей борьбе!

   Руководство страной тем временем окончательно перешло в руки гитлеровских паладинов. За спиной Вождя идет подковерная грызня, борьба за власть. Европейскими завоеваниями Германии – Чехословакией, Польшей, Францией и Бельгией – занимаются поставленные национал-социалистами губернаторы, Норвегия и Голландия включены в свободный союз, власть в Германии фактически поделена между Мартином Борманом, Гиммлером и Герингом, рвущими страну друг у друга из рук. За тем, что они творят, уже никто не следит. Это – время самых кошмарных преступлений в концлагерях, разграбления европейских музеев, бесчинства тайной полиции.
   Вскоре все стало еще хуже: в ноябре 6-я армия генерала Фридриха фон Паулюса застряла под Сталинградом, начала терпеть неудачи и в конце концов попала в котел. В феврале 1943 фон Паулюс капитулировал. С этого момента война покатилась под откос. Гитлер утрачивает веру в себя. Если раньше он говорил о победе, о том, что будет, когда он победит, то теперь он говорит лишь о неспособности врагов нанести ему поражение. Это мало кто замечает, однако для тех, кто знал его близко, это – тревожный звонок.
   В это время здоровье Гитлера заметно ухудшилось. Его мучают боли в желудке, он испытывает упадок сил. Генрих Гофман в свое время сосватал ему своего лечащего врача – Теодора Морреля. Моррель был личностью вполне типичной для своего времени – врачом для светских персон. Он обладал замашками ярмарочного шарлатана и привычкой в большей степени полагаться на стимуляторы, нежели на настоящие лекарства. При этом он, правда, успешно лечил венерические и кожные заболевания, экспериментировал с биодобавками. Вдобавок он время от времени пытался применять во врачебной практике некоторые элементы оккультизма, которым увлекался как хобби. Гитлера, натуру мистическую, это впечатлило. «Гитлер впервые отнесся к врачу с полным доверием,» – удивленно пишет Альберт Шпеер в своих мемуарах. – «Ни один человек не сумел до сих пор так четко и ясно объяснить, что со мной происходит. Его метод исцеления отличается такой логичностью построения, что мне это внушает величайшее доверие. Я буду пунктуально выполнять все его назначения» [134 - Шпеер А. Воспоминания. Смоленск; М., 1997.]». Главный вывод, по словам Гитлера, состоял в том, что у него полностью атрофирована кишечная флора. Это, в свою очередь объяснялось нервными перегрузками. Стоит вылечить желудок – и все остальные жалобы исчезнут сами собой. Но Моррель собирался ускорить процесс исцеления с помощью курса витаминно-гормонально-фосфорно-глюкозных инъекций. Моррель также скармливал Гитлеру капсулы с кишечными бактериями – «мультифлор» (судя по всему, бифидобактерии, подобные тем, какими сегодня лечат дисбактериоз), делал ему инъекции гормонов и каких-то таинственных лекарственных средств собственного изготовления. Вскоре после начала курса лечения Гитлер почувствовал себя много лучше, у него зажила долгое время не заживавшая экзема на ноге. Он был в полном восторге: «Ах, если бы я не встретил Морреля! Он мне буквально спас жизнь! Просто чудо, как он мне помог!»
   Все было бы, наверное, совсем оптимистично, если бы промежутки между инъекциями не становились все меньше. К 1944 году Гитлер по-настоящему сидел на игле, будучи уже не в силах обойтись без стимуляторов. Герман Геринг, который, что ни говори, оставался преданным другом Гитлера, смотрел на это с печалью. Однажды, сорвавшись, он накричал на Морреля, назвав его «господином имперским укольщиком». Но это уже было бесполезно: Гитлер абсолютно уверовал в гениальность своего медика и не воспринимал всерьез никаких предостережений.
   Между тем удары сыпались на Германию со всех сторон. Потерпели поражение его войска в Северной Африке, вермахт отступал из России, неся колоссальные потери, англо-американские войска высадились на Сицилии, а вскоре был открыт и второй фронт во Франции. К тому же были плохи дела и внутри страны. Тотальная мобилизация ресурсов подорвала ее экономику. Авторитет Гитлера, поднявшийся на небывалую высоту в 1940 году, держался теперь только, что называется, по инерции. Мало того: в Германии возникло серьезное движение Сопротивления. До того оппозиционные группы были настолько мелкими и незначительными, что ими практически не занимались даже тайная полиция и СД, предпочитая оставлять своеобразный клапан для выпуска пара. Но теперь все было серьезнее: оппозиция возникла внутри вермахта. Тайное общество «Германия», в которое входили многие офицеры и даже часть высшего командования вермахта, предприняло несколько, правда неудачных, попыток покушения на Гитлера. Их целью было захватить власть и попытаться спасти хотя бы то, что осталось от Германии. Наиболее удачной, почти успешной, была попытка, предпринятая 20 июля 1944 года во время совещания в восточной прифронтовой ставке в Растенбурге. Тридцатисемилетний полковник Клаус Шенк, граф фон Штауффенберг, прибыв на совещание в бункер ставки, оставил под столом портфель с взрывным устройством. Все должно было сработать: портфель стоял практически рядом с Гитлером. Но в пылу совещании, когда Штауффенберг уже покинул ставку, кто-то задвинул бомбу под стол. В результате взрыв прогремел, но Гитлер остался жив. Между тем заговорщики, убежденные в его смерти, приступили к захвату власти в Берлине. Их действия уже было увенчались успехом, когда пришло известие, что покушение снова не удалось. Интересно, что, хотя они и были готовы захватить власть после смерти Вождя, сделать это при его жизни им мешала присяга. Поэтому кое-кто из них покончил с собой, кое-кто сдался или был схвачен, но заговор распался сам собой: Гитлер был для них все еще главнокомандующим и Вождем. Парадокс, конечно, но так оно и было.
   Ева Браун, узнав о покушении, была на грани нервного срыва. Она успокоилась, лишь когда Гитлер сам позвонил ей и сказал, что с ним все в порядке. Спустя несколько часов он получил ее записку: «Любимый! Я умираю от страха за твою жизнь. Верь, я пойду за тобой, куда угодно, я живу только твоей любовью. Ева». Ей казалось, что теперь все будет хорошо. Но спустя несколько дней, когда она увидела его, стало ясно, что хорошо уже не будет. Прежде энергичный и властный, Гитлер стал похож на собственную тень. Он поседел, руки стали дрожать, его мучили постоянные головные боли. В газетах все еще публиковались парадные портреты отца наци, но он медленно угасал. К весне 1945 года Гитлер держался только на собственной воле. Уже не на воле к победе, как раньше, а скорее на желании увидеть, чем все закончится.
//-- Говорит Гитлер --//
   Приказ «Стоять до последнего!» от 16 апреля 1945 г
   Солдаты на Восточном немецком фронте!
   Еврейско-большевистский враг в последний раз приступил к массированной атаке. Он пытается раздавить Германию и уничтожить наш народ. Вы, солдаты на Востоке, теперь в большой степени представляете себе, какая судьба ждет немецких женщин, девушек и детей. В то время как стариков и детей убивают, женщины низведены до положения казарменных проституток. Остальные отправлены в Сибирь.
   Мы предвидели этот удар, и с января этого года было сделано все, чтобы укрепить фронт. Мощная артиллерия встречает врага. Потери нашей пехоты восполнены бесчисленными новыми рекрутами. Резервные войска, новые соединения и фольксштурм укрепляют наш фронт. На этот раз большевиков ждет обычная судьба азиатов. Они должны и будут истекать кровью на подступах к столице Германской империи.
   Тот, кто не исполнит своего долга сейчас, – предатель своей нации. Полк или дивизия, оставившие свои позиции, поступают настолько постыдно, что будут опозорены перед женщинами и детьми, которые терпят ужасы бомбежек в наших городах.
   Следите за теми немногими солдатами и офицерами-предателями, которые, ради спасения своей жалкой жизни, будут сражаться против нас за русские деньги, возможно, даже в немецкой форме. Кто бы он ни был, отдающий команду отступать, даже если вы его знаете хорошо, он должен быть немедленно арестован и, если понадобится, тотчас казнен, вне зависимости от его ранга.
   Если в эти приближающиеся дни и недели каждый солдат на Восточном фронте выполнит свой долг, последняя атака Азии провалится, так же как и вторжение наших врагов с Запада будет, несмотря ни на что, остановлено. Берлин остается немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не будет русской.
   Сформируем единое общество, для которого будет не пустым звуком идея Отечества, которое поклянется оберегать свою родную землю, своих женщин, детей и, следовательно, свое будущее.
   В этот час вся немецкая нация смотрит на вас, мои солдаты на Востоке, и надеется, что вашим фанатизмом, оружием и вашим превосходством большевистское нападение будет потоплено в крови. И в момент, когда смерть приберет с этой земли самых ужасных военных преступников во все времена, война примет решающий поворот.

Подведем итоги?

Два режима, две такие политические системы, как в Германии и Советском Союзе, не могли не столкнуться. Мало того, даже если бы они не были настолько противоположно заряжены идеологически, им бы просто не позволили сосуществовать мирно и столкнули бы их интересы посредством хитрой политической интриги. Потому что речь идет о двух империях, настроенных расширяться бесконечно, о двух государствах, каких еще не бывало в Европе. О двух идеологиях, которые не могут существовать без постоянного утверждения своей правоты. Поэтому война между Германией и Советским Союзом была неизбежна. Остаться на политической карте мира могла после этого лишь одна из империй. Но это был не только поединок военных потенциалов, не только война экономик, не только столкновение армий. Это было еще и состязание двух лидеров государств. Состязание в умении организовывать, планировать, отдавать приказы. И счастье наше, что во главе Советского Союза стоял в это время «волшебник» Коба – Иосиф Сталин.

VIII. Культ личности: два варианта

   Не могу согласиться с приравниванием Сталина к Гитлеру. Да, Сталин, безусловно, был тираном, многие называют его преступником. Но он ведь не был нацистом! И не советские войска 22 июня 1941 года перешли границу Германии, а совсем наоборот. Вот этого в первую очередь нельзя забывать. Диктатура, подавление свобод – это тупиковый путь для государства, для общества. Бесконтрольность, режим личной власти неизбежно развязывают руки для преступлений. В сталинскую эпоху их было предостаточно: это политические репрессии, депортации целых народов. Это заслуживает принципиальной оценки.
Владимир Путин. Интервью журналу «Бильд»

   Почему этот раздел отличается от других – не разбит на две части? Ответ прост: мы говорим об одном и том же явлении, имеющем одни и те же корни, просто разбросанном по разные стороны идеологического фронта. Несмотря на все различия в целях и средствах их достижения, в цвете флагов и символике, культ личности вождя был в обеих державах.
   Сразу оговоримся, что сами объекты культа вовсе не были его инициаторами. Ни Гитлер, ни Сталин не отдавали лично приказаний о том, чтобы воздвигнуть пятидесятиметрового бронзового болвана с трубкой в руке или написать картину с вождем на коне и в латах. Все это делало их окружение. Исходя из своего понимания правильности тех или иных поступков. И это не было приметой эпохи. Потому что скажите, что заставляет современных российских чиновников украшать свои кабинеты портретами президента? Специально изданное распоряжение президентской администрации? Едва ли. Скорее, стремление продемонстрировать свои верноподданнические чувства и, одновременно, свою значимость. Смотрите, де, какая я важная шишка, – у меня президентский портрет в кабинете висит! Что заставляет подданных Ким Чен Ира прославлять полубессмысленные «идеи чучхе» и сочинять легенды о волшебных свойствах имени вождя, способного – если, конечно, оно правильно произнесено – вызывать дождь в засушливую пору? Личное указание лидера государства? Навряд ли. Скорее «инициатива на местах», исходящая от лизоблюдов, наделенных чиновными полномочиями. Вот и в гитлеровско-сталинскую эпоху было абсолютно то же самое.
   Ну а что же сами вожди? Они, как мы видим из ранее прочитанных фрагментов книги, были не более чем людьми со всеми своими сильными и слабыми сторонами. И тщеславие им вовсе не было чуждо. Не был Иосиф Сталин настолько глуп, чтобы искренне верить, что его бронзовые подобия воздвигаются по воле народа. Не был и Адольф Гитлер настолько наивен, чтобы как само собой разумеющееся воспринимать тиражирование своих портретов. Но отказаться от этого, отдать строгий приказ: «Прекратить!» было выше их сил.
   Итак, что же мы подразумеваем, произнося словосочетание «культ личности»? Полагаю, речь идет о неоправданном, незаслуженном восхвалении лидера государства, преувеличении его роли в политической жизни, культуре и недавней истории страны. О ситуации, когда незначительные достижения человека, стоящего у власти, преувеличенно превозносятся, «продвигаются» в массы при активном участии государственного пропагандистского аппарата. Когда изображения власть предержащего становятся частью государственной символики, официально или неофициально приравниваются к ней, наделяются неким сакральным значением.

   В принципе, феномен культа Сталина и правда не был уникален. Скорее, речь идет о типичном проявлении тирании. Так, несколькими страницами раньше мы говорили о Троцком: если бы в партийной борьбе победил он – все было бы так же. Только вместо усов и трубки были бы маузер и пенсне. А вот еще любопытный факт проявления «культа»: в начале 30-х годов на Украине рекомендовалось у подножия новогодних елок выкладывать из ваты три буквы «П» – инициалы Павла Петровича Постышева, секретаря ЦК КП(б) Украины.

   Итак, речь идет о сакрализации лидера политического режима, о превращении живого человека со всеми его достоинствами и недостатками, сильными и слабыми сторонами в некий идол в общественном представлении, совершенное, высшее существо.
   В обеих державах это происходило по-разному. В России на восточный манер, в самом что ни на есть азиатском духе. Все эти гигантские изваяния вождя, многометровые болваны, сравниться с которыми по размеру могут только фигуры Родины-матери, – это типичная азиатчина. Попытка утвердить нового идола, новую религию взамен свергнутого со своего тысячелетнего престола православия.
   В свое время Виктор Пелевин насмешничал в одном из рассказов, заявляя, что коммунизм в его советском варианте – это не более чем своеобразная религия [135 - См. рассказ «Ухряб» (любое издание).]. А может быть, и не насмешничал. Потому что смысла в его словах гораздо больше, чем кажется. Отечественные пропагандисты постепенно лепили из ничего новую веру, заменяя всем известную троицу святой коммунистической «четверицей»: Маркс и Энгельс – в роли Духа Святого, вдохновители и создатели марксистского учения, Ленин – Бог-Отец, создавший своей волей из хаоса дореволюционной жизни (хаос при этом старательно описывался со всеми подробностями и ужасами) новое государство – совершенное царство труда, и, наконец, Иосиф Сталин – Сын Божий, спаситель, подхвативший выпавшее из рук Ленина знамя революционной борьбы и не отдавший его на поругание фарисеям и саддукеям – троцкистской и зиновьевско-каменевской оппозиции. Впрочем, дочь Сталина, Светлана Аллилуева, говорит: «Когда мне приходится теперь, в наши дни, читать и слышать, что мой отец при жизни сам себя считал чуть ли не богом, – мне кажется очень странным, что это могут утверждать люди, близко знавшие его… Отец, правда, особым демократизмом в жизни никогда не отличался, но богом он себя не воображал. [136 - Аллилуева С. Двадцать писем к другу // lib.kgti.org.]» Ну что ж, может быть, сам и не воображал, но его окружение активно создавало новую религию. Веру коммунистического государства, которая должна была просуществовать вечно. Именно во славу этой веры воздвигались изваяния вождя, при том что христианские храмы разрушались. Именно для этого корректировалась история в духе оруэлловского «Министерства правды». Именно этой цели служат разнообразные литературные сочинения, как, например, «Сказки народов мира о Сталине», якобы народные песни, стихи, оды и тому подобное. Лучшей иллюстрацией сказанного послужит «народная былина», записанная, как сказано в аннотации, «в марте 1937 года со слов сказительницы Марфы Семеновны Крюковой из деревни Нижняя Золотица Приморского района Архангельской области»:

     Не Белое море взволновалося —
     Молодецкое сердце стрепенулося,
     Могучи плечи сшевелилися,
     Иосиф-свет призамыслился.
     Он задумал думушку крепкую.
     Темны ноченьки просиживал,
     Дни же белые продумывал.
     Он решился идти в превеликий бой,
     В превеликий бой за рабочий люд.
     Он скорехонько тут собирался,
     В путь-дорожечку поспешался.
     Две-то зорюшки утренние сходилися,
     Два-то ясных сокола слеталися,
     Два дородных молодца съезжалися.
     Первый-от был Ленин-свет,
     Второй-от – славный Иосиф-свет.
     Они свиделись, познакомились,
     Познакомились, разговорилися.
     Они начали меж собой разговор вести,
     Что собрать надо крепку партию,
     Крепку партию большевистскую,
     Чтобы с ней заодно за весь мир стоять,
     За весь мир стоять, за народ умирать.
     Храбро бился за народ Иосиф-свет,
     Не жалел себя, не жалел труда,
     Многих он людей от смерти спас.
     Да подкрались к нему лиходеи царя,
     Когда крепко спал Иосиф-свет,
     Да связали ему руки белые,
     Опутали путами ременными,
     Задергали в арканы железные.
     Провели его через строй солдат,
     Издевались над ним, изгилялися.
     Да не дрогнул тут Иосиф-свет!
     Он прошел походочкой смелою,
     Черны кудри его не стряхнулися,
     Очи ясные его не помутилися,
     Он смотрел вперед с улыбочкой.
     Рассердились тут слуги царские,
     Засадили его в темну темницу,
     В темну темницу – злодейку заключевную.
     Они хотели Иосифа-свет огнем сожгать,
     Они хотели Иосифа-свет водой залить,
     Они хотели его злым зверям отдать,
     Они хотели сморить его голодом.
     Уводили его во темны леса,
     В страну северную, тундру, холодную.
     Они думали, что он там замрет,
     Что погибнет он там смертью лютою.
     Да не так-то все случилося,
     Не по лютым врагам приходилося!
     Где Иосиф-свет пройдет —
     Там ведь ключ пробьет,
     Ключ пробьет, трава растет,
     Трава растет, цветы цветут.
     Полюбил Иосифа-свет трудовой народ,
     Любил, хранил его от лихих врагов!
     Ясна зорюшка занималася,
     Друзья мудрые опять сходилися:
     Первый-от был все Ленин-свет,
     А второй-от – его верный Сталин-друг.
     Скоро, скоро созвали они крепку партию,
     Крепку партию большевистскую.
     Приходили к ним солдаты ратные,
     Говорили, что прогнали царя-изменщика,
     Что разорил царь, разрушил родину.
     Вместе сделали заседаньице,
     Порешили так дела свои:
     Пусть народ теперь правит сам собой!
     Руководит им славный Ленин-вождь
     Со своим другом мудрым Сталиным.
     Узнавали о том змеи лютые,
     Узнавали о том звери дикие,
     Узнавали о том птицы хищные,
     Еще та ли вся армия белая
     С офицерами да со царскими,
     Стали грабить они и жечь города,
     Стали бить-обижать трудовой народ.
     Не ясный сокол тут полетывал,
     Славный Сталин-свет поразъезживал
     Со своими друзьями со храбрыми,
     Со Красною Армией верною.
     Он рубил и бил силу белую,
     Он рубил и бил не день, не два.
     Те остались жить, кто успел сбежать.
     Он очистил дороги прямоезжие,
     Он очистил города и деревеньки,
     Еще те ли границы русские.
     Он поставил на них стражу верную,
     Еще славных ребят-пограничников.
     Тут свалились с земли цепи крепкие,
     Светом вся земля осветилася.
     Растаяли, отошли вековые льды,
     И свободным стал трудовой народ!
     Тут взялись вожди за строительство,
     За строительство за советское.
     Да несчастье вдруг случилося —
     Подкосила смерть вождя-Ленина.
     При кончине своей он призвал к себе
     Друга верного славна Сталина:
     «Ты примай, примай все дела мои,
     Ты веди народ к счастью светлому,
     Ты учи его, помогай ему».
     Сталин дал ему слово верное,
     Как булат, оно было крепкое.
     Он пошел путями Ленина
     И стопами большевистскими [137 - gallery. gavrish. com. ua.].

   Или вот еще «перевод с курдского» – «Я вижу Сталина». Тоже по-своему знаменательное стихотворение:

     Я хожу по Москве,
     Я смотрю на гранитные стены Кремля.
     Вижу Сталина,
     Он говорит,
     И ответом ему
     Поднимается наша земля,
     Поднимаются соки земли
     От корней до листвы,
     И листвою шумят тополя.
     Ты – самый душистый и яркий цветок
     базилик!
     Ты – Энгельса, Маркса и Ленина лучший,
     большой ученик!
     Встречает тебя, провожает тебя народа
     ликующий крик!
     Народ понимает всем сердцем твой мудрый
     и ясный язык!
     Ты в самые корни законов Вселенной проник!
     Сталин стоял у Кремля
     Над могилою Ленина.
     Глядя вперед,
     Говорил он:
     «Республика наша заветы твои
     До великих побед пронесет.
     Если ж грянет война,
     С клятвой, данною Ленину,
     Встанет великий, свободный
     И непобедимый народ».
     Ты – самый красивый и яркий цветок
     базилик!
     Ты – Энгельса, Маркса и Ленина лучший,
     большой ученик!
     Встречает тебя, провожает тебя народа
     ликующий крик!
     Всем сердцем народ понимает твой мудрый
     язык!
     Ты – сильный, ты – твердый, мы любим
     тебя! Ты велик! [138 - Творчество народов СССР. М., 1938. С. 137.]

   Вот вам и постулаты новой веры. Вождь предстает чудотворцем и создателем, мифологическим персонажем, канонизированным уже при жизни. Причем не как отдельный персонаж, а как часть нового пантеона. Стилизацией под народное творчество достигался весьма любопытный эффект: с одной стороны, все эти «русские былины», узбекские, казахские и прочие сказания демонстрировали «всенародную любовь» к вождю, а с другой – создавали ощущение, что Сталин был всегда, прежде всех век. Само его существование как бы размазывалось по времени, вождь становился поистине бессмертен, равен былинным героям. Вот – былина о Владимире Красно Солнышко, вот – об Илье Муромце, а вот – об Иосифе Сталине. Отличный пропагандистский ход – хотя и несколько наивный, но действенный.
   Я понимаю, что звучит это несколько необычно, я бы даже сказал – слегка безумно. Но это – правда. Пусть даже напрямую такая задача не была сформулирована соответствующими органами, но она выполнялась. Строго определенным образом, принося совершенно определенные плоды. Вот еще одно подтверждение правдивости моих слов: «народная» сказка «Что всего дороже», текст которой я просто не могу не привести в этом разделе:
   «В нашей Карелии, у самого Онежского озера, был колхоз. Самолучшие колхозники в нем были: Федор-старик, Марья-колхозница да Алексей. Федор по рыбному делу ходил, Марья смотрительницей детей была, а Алексей был конюхом. Вот сошлись все колхозники в правлении и начали говорить, что есть на белом свете самое лучшее и дорогое. Люди они были небывалые и заговорили по-своему, по-деревенскому. Бабы говорят: «Наши коровы самолучшие: они нам молоко дают, всех нас питают. Мы молочка надоим, сливочки сольем, маслица собьем, в печь поставим, оттворожим, лепешек напечем, сметанкой зальем». Ловцы говорят: «Неверны слова ваши! Рыба дороже всего! Она нас кормит и поит. Мы мережи поставим, рыбы наловим, что лосося, что малька, что сига, что ряпушку, уху наварим, рыбничков напечем, стопочкой запьем». Ратаи-то говорят: «Неверные ваши речи! Мы рожь да жито посеем, а как выспеет – хлебушек соберем, в скирды накладем, скирды выволочим да дома вымолотим, солоду насолодим да пива наварим. Без хлебца никому не прожить! Рыбничков без муки не спечь, да и пива не сварить.» Надумали тут колхознички разрешить спор: послать Федора, да Марьюшку, да Алексея по всей земле русской ходить и узнавать, что есть на белом свете самое лучшее и дорогое.
   Сошлись Федор, Марьюшка да Алексей и не знают, куда им путь держать. Тут Марья и говорит, что бабушка ей перед смертью наказывала: «Коли ты чего знать не будешь либо пути-дороги не знаешь, возьми-ка ты мой клубочек, за кончик ниточки держись да на дорожку и брось. Куда клубочек покатится, туда тебе и путь лежит». Сказала это Марьюшка Федору да Алексею, взяли они за печкой клубочек, все, как бабушка велела, сделали и пошли за клубочком. Идут они и дивуются. Где прежде реки бродом брели, ни проходу, ни провозу не было, там построили мосты через речки на полверсты: сваи позабивали, доски настлали да балясы на них сделали. Где при старой власти болота непролазные, ни проходу, ни проезду не было, – проложены дороженьки хорошие, мощеные. По этим дорожкам ходят машины разные, а у самого Онежского озера самолет стоит. Хошь – пешком иди, хошь – на машину садись поезжай, хошь – на самолет садись лети. Где были леса дремучие, непроходимые, там проложены дороженьки широкие, вся земелька углажена и фонари расставлены. Днем идешь – светло, и ночью идешь – светло. Безо всякой трудности идут Федор, Марья да Алексей за клубочком, и подкатился клубочек к самой каменной Москве. По матушке каменной Москве машин много бегает! Много в Москве светлоты, будто и ночи нет! Федор говорит: «Машины мне понравились. У старого тупы ноги ходить, дак хоть под старость на машине проехать». Марья-то говорит: «Не зря клубочек-то прикатился сюда. Москва – мудреная. В Москве-то и узнаем, что есть самое лучшее и самое дорогое». Алексей говорит: «Походим-ка мы по Москве и посмотрим: может, самое дорогое не у нас в колхозе есть, а в самой Москве.» На том и согласились.
   Идут по улицам, дивуются, как улицы изукрашены, любуются. Подкатился клубочек к дому, а на доме надписано: «Кому ехать – вниз, пожалуйте». Вкатился в дом клубочек и остановился. Взяла Марья клубочек в карман, и вошли они в метро подземельное. В метро все-то день ясный и ночи-то нет. Проехались они на метро, встали на лестницу – сами не идут, лестница за них идет. Вот лестница вынесла их на землю, поблагодарили они лестницу. Марья вынула клубочек, конец нитки взяла в руки, клубочек на землю бросила. Покатился клубочек и прикатился к большому саду. Во саду музыка играет, цветы цветут хорошие, птицы поют дивные. Говорят-то они в Москве, а слышны слова на Онежском озере, – все по радио слышно. Ныне в один час вся Расеюшка слушает! Во саду гуляют молодые и старые: тут и пляшут, тут и на качелях качаются, и на деревьях фонари разноцветные горят. Федор и говорит: «Вот, наверно, это и есть самое лучшее и самое дорогое, потому что все здесь веселые и довольные».
   Только он это сказал, клубочек у Марьи из кармана выпрыгнул, успела только Марья конец нитки схватить, и покатился клубочек дале. Идут Федор, Алексей да Марья за клубочком, и клубочек остановился перед большим красным домом. Около самого дома народу многое-множество! Взяла Марья клубочек в карман, вошли они в дом. Смотрят: белая лестница цветами зарощена. Пошли они по лестнице, видят: в доме золотыми буквами написано и показано про жизнь хорошего человека, который ко всем нашим чудесам вел. И шли они до самой последней комнаты. Видят: в комнате флагов многое-множество, наклонены флаги середи комнаты, и от них красный свет, а середь комнаты – памятник. Марья тут и сказала: «Привел клубок нас к большому человеку!» Не успела она слова молвить, выскочил клубочек из кармана, успела она только нитку схватить, и покатился клубочек все дале и дале. Идут они за клубочком и подходят к каменной стене. Прокатился клубочек в ворота и подкатился к белому дому. Взяла Марья клубочек в карман. Тут отворяют двери, и встречает их сам товарищ Сталин. Провел их Сталин к себе в комнату и стал их обо всем расспрашивать, а они – обо всем рассказывать.
   И стали они у Сталина мудрые вопросы спрашивать, и первый вопрос о том, как им жить лучше и богаче. Сказал им обо всем Сталин. Тут Марья и говорит: «Что же есть самое дорогое и самое хорошее? Это жизнь наша. Да никогда она не была бы такой, коли бы нам не сказали наши мудрые правители, как жить, а потому самое мудрое и самое дорогое – это слова товарища Сталина, которые он нам сказал». Распростились они с товарищем Сталиным, проводил он их до самой стены, и вышли они в Москву. Хотела было Марья взять клубочек, сунула руку в карман, а клубочка-то и нет. Стали они его искать. Искали, искали и к Сталину воротились, и у него искали, не обронили ли где, и по дороге смотрели, – так и не нашли. Ну, уж тут дорога была известная, сели они на машину и поехали.
   Приехали они в колхоз. Их колхозники спрашивают: «Ну, что есть самое дорогое и самое лучшее у нас на земле?» И тут они все сразу ответили: «Самое лучшее и самое дорогое у нас на земле есть слово товарища Сталина». И рассказали они тут все, как, что с ними было и где они были. И все колхозники на том согласились» [139 - Творчество народов СССР. М., 1938. С. 118–122.].
   Думаю, что комментарии к этому тексту будут излишни, потому что, как говорилось в древности, «разумному – достаточно». И тут становится понятно, отчего так плакали и убивались по Сталину даже те, кому от его смерти было ни жарко ни холодно. Они оплакивали не смерть отдельно взятого человека, а конец исторической эпохи. Не промежуток в два с полтиной десятка лет, когда он находился у руля, а всю историю, что была до момента его смерти. Потому что, когда умирают боги, их адептам становится страшно.
//-- Пресса --//
   Сталин, война и христианство [140 - Кураев А. И тогда Сталин вспомнил о Церкви. «Сказки» времен войны отнюдь не безобидны // Труд. 2003. 26 июня.]
   Сегодняшний миф, кочующий из одного церковного издания в другое, в самом сжатом виде выглядит так. «Стояла зима 1941 года Немцы рвались к Москве. В далеком Ливане митрополиту Гор Ливанских Илие явилась Божия Матерь и объявила, что избран он – истинный молитвенник и друг России – для того, чтобы возвестить определение Божие народу русскому. Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, семинарии, священники возвращены с фронтов и из тюрем. Казанская икона должна быть перенесена в Сталинград, сдавать который врагу нельзя. А когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена… В архивах хранятся письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву. Сталин, вызвав к себе местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия (Страгородского) и митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), обещал им исполнить все, что передал митрополит Илия, ибо не видел больше никакой возможности спасти положение. В октябре 1947 года Сталин пригласил митрополита Илию в гости. Тогда же правительство наградило его Сталинской премией за помощь нашей стране во время Великой Отечественной войны».
   Красиво, но все это, увы, неправда. Зимой 41-го Сталинград был в глубочайшем тылу, и о его сдаче тогда не было и речи. Зимой 41-го немцы уже не рвались к Москве: их наступление заглохло еще в ноябре, и с конца того же месяца уже начались контрудары советских войск, к 5 декабря переросшие в генеральное наступление.
   Встреча Сталина с митрополитами действительно имела место – но в сентябре 1943 года, то есть уже после коренного перелома в ходе войны (Курская битва). Есть подробная запись этой беседы – ни о каком ливанском митрополите и ни о каких пророчествах там и близко не говорилось.
   И отнюдь не отчаяние руководило Сталиным при организации этой встречи, а необходимость взять под контроль церковную жизнь на освобождаемых территориях Советского Союза – в оккупированных немцами областях люди сами открывали храмы, и оккупанты им в этом не препятствовали. Скажем, в Псковской области до прихода немцев имелось 3 храма, а к возвращению советских войск их было 200. В Курской области до немцев было 2, стало – 282, зато в Тамбовской области, где советская власть стояла неизменно, так и оставалось 3 храма. Нет, Сталин не организовывал церковного возрождения, он его сдерживал. Так, первые 18 храмов было разрешено открыть только спустя почти полгода (!) после встречи Сталина с митрополитами постановлением Совмина от 5 февраля 1944 года. А от общего числа обращений верующих об открытии храмов, поступивших в 1944–1947 годах, Совмин удовлетворил лишь 17 %.
   Никаких архивных подтверждений версии о контактах Илии и Сталина не известно и не опубликовано. Неизвестен даже первоисточник этой версии (ибо нет и рассказов митрополита Илии об этих событиях).
   Вместе с тем митрополит Ливанский Илия (Караим) действительно существовал, действительно приезжал в Москву в 1947 году. Действительно, ему делали бесценные подарки (гостю дарили иконы XIV века!), но никакой Сталинской премии присуждено ему не было (единственный священнослужитель, удостоенный этой премии, – хирург и Симферопольский архиепископ Лука Войно-Ясенецкий).
   Известно также, что Илия посетил мавзолей Ленина, а 16 ноября действительно произнес высокопарные слова о Сталине: «Мы, православные, живущие на Востоке, твердо верим и знаем, что русский народ, сплотившись вокруг своих вождей и под верховным водительством мудрого и любимого Иосифа Виссарионовича Сталина, достиг и достигнет небывалого еще в мировой истории могущества и расцвета».
   И наконец, самое главное: менее чем через год после первого приезда митрополита Илии в Москву политика Сталина снова резко меняется в антицерковную сторону.
   Вот даты: в июле 1948 года митрополит Илия второй раз был в Москве. 25 августа 1948 года были запрещены крестные ходы из села в село, духовное пение в храмах вне богослужений, молебны на полях. 28 октября Совет министров отменил свое прежнее распоряжение об открытии 28 храмов под предлогом того, что оно не было подписано председателем Совмина И. В. Сталиным. Решение ЦК ВКП(б) по данному вопросу было разослано всем местным партийным организациям. 16 ноября 1948 года Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей. Более того, в конце 40-х – начале 50-х годов храмы вновь стали отбирать под клубы и склады. В 1951 году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном. Стали преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. Пошла новая волна арестов наиболее активных священнослужителей. Например, в сентябре 1948 года был в седьмой раз арестован архиепископ Мануил (Лемешевский).
   Если на 1 января 1949 года в стране насчитывалось 14 447 официально открытых православных храмов, то к 1 января 1952 года их число уменьшилось до 13 786 (120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна).
   Как видим, во время и после войны сталинская политика в отношении к Церкви знала два перелома. Сегодня чаще вспоминают позитивный перелом 1943–1944 годов. Но «православные сталинисты» (холодок не идет по спине от такого их самоназвания?) стараются не замечать нового «ледникового периода», начавшегося со второй половины 1948 года.
   Сталин хотел сделать Москву православным Ватиканом, центром всех православных церквей мира. Но в июле 1948 года Всеправославное совещание (с участием и митрополита Илии) к ожидаемому в Кремле результату отнюдь не привело: иерархи церквей, оказавшихся в удалении от советских танков (прежде всего Греции и Турции), проявили неуступчивость. И Сталин, поняв, что в глобальной политике религиозный ресурс он использовать не сможет, резко охладел к церковным делам.
   Итак, циничный прагматизм сталинской церковной политики в ходе войны и незамедлительный переход к новым гонениям в 1948 году говорят о том, что никакого мировоззренческого кризиса, обращения, возврата к вере у Сталина не было.
   Андрей Кураев

   Интересно, что в Третьем рейхе было примерно то же самое, с небольшой поправкой на особенности культуры. Там с момента прихода к власти национал-социалистической партии тоже шло строительство «церкви Адольфа Гитлера». Причем даже более откровенно, чем сакрализация Сталина в СССР. Потому что, несмотря на фразы типа знаменитой гитлеровской «Античность была уже тем хороша, что не знала ни сифилиса, ни христианства», несмотря на специфическое отношение национал-социалистов к религии, Германия не знала ни «воинствующих безбожников», ни разрушения церквей. Напротив, христианские традиции использовались как базис для того, чтобы выстроить нечто новое. Вот, например, активно использовалась немецкая традиция начинать с общей молитвы учебный день в школах. Чем утреннее построение на молитву не повод для пропагандистской работы? И вот по школам рассылается текст этой самой утренней молитвы. Вернее – несколько, на выбор. По форме это молитвы, а по сути – краткое изложение лозунгов гитлеровской партии, утрамбованных в простейшую стихотворную форму и чуть-чуть припудренных сверху христианской тематикой. Обращаясь к Господу Богу, школьники организованно, хором просили его «за народ, за Вождя и за себя»: «Дай работу нам и хлеб», «Сохрани Гинденбурга и Гитлера, твердую опору нашего народа», «Храни милостиво Имперского Президента, неси нашего вождя в руках Твоих, помоги тем, кто правит Германией, вести нас мужественно и мудро» и т. д. [141 - Galinski D., Lachauer U. (Hrsg.) Alltag im Nationalsozialismus 1933 bis 1939. Braunschweig, 1982. S. 157–158.] Но это было в сентябре 1933-го, практически сразу после прихода Гитлера к власти. С течением же времени, с укреплением позиций вождя и его партии, тексты постепенно менялись. И вот уже школьники читают другую молитву:

     «Фюрер, мой Фюрер, данный мне Богом,
     Оберегай моей жизни дорогу!
     Родину спасший от лютой нужды,
     Хлеб мой насущный даруешь мне ты.
     Не покидай, будь со мной много лет,
     Фюрер, мой вождь, моя вера, мой свет!
     Славься, мой Фюрер!» [142 - Кормилицын С. Гитлер-югенд: политизация германской молодежи // Вестник всеобщей истории. Вып. 1. СПб., 1997. С. 61.]

   На всякий случай, если кто-то не понял, это парафраз молитвы «Отче наш». Знакомо, не правда ли? Но этим дело, разумеется, не ограничивалось. Как у нас все школьные учебники, газеты, книги пестрели именем Сталина, так в Германии они в не меньшей степени пестрели именем Гитлера. Вот, например, очень показательный школьный диктант, составленный в 1934 году и предложенный учителям для использования при обучении родной речи: «Как Иисус освободил людей от грехов и ада, так Гитлер спас немецкий народ от гибели. Иисус и Гитлер подвергались преследованиям, но в то время как Иисус был распят, Гитлер возвысился до канцлера. В то время как ученики Иисуса оставили его в беде, отрекшись от него, за Гитлера пало 16 товарищей. Апостолы окончили труд своего господина, мы надеемся, что Гитлер сам доведет свой труд до конца. Иисус строил для небес, Гитлер – для Германской земли» [143 - Там же. С. 60.].
   Дальше – больше. В конце 1934-го профессор богословия Эрнст Бергман опубликовал 25 тезисов отношения национал-социализма к религии, среди которых самым интересным для нас будет следующий: «Христос был не евреем, а нордическим мучеником, отправленным на смерть евреями, <…> призванным спасти мир от еврейского влияния. Адольф Гитлер – новый мессия, посланный на землю, чтобы спасти мир от евреев» [144 - Энциклопедия Третьего рейха. М., 1996. С. 405.].
   Нет, разумеется, разговоры о том, что националисты собирались заменить кресты на церквях свастиками, а библию – «Моей борьбой», выглядят, мягко говоря, фантастично. Точнее, может быть, когда-нибудь во благовремении и собирались, но явно не в ближайшее время. Но суть в том, что церковь Адольфа Гитлера постепенно создавалась. Знал ли об этом сам Гитлер? Думаю, что вряд ли. Хотя всеобщее поклонение было ему, безусловно, приятно.
//-- Версия --//
   Библия Гитлера [145 - www. antifascist. ru.]
   Адольф Гитлер отредактировал Библию, включив туда 12 нацистских заповедей, пишет британская «Mirror».
   Новые заповеди призывали «почитать своего фюрера» и «блюсти кровь чистой, а честь – праведной». Один из ста тысяч экземпляров Библии Третьего рейха был недавно обнаружен в архивах одной из церквей Гамбурга.
   Переписанный Ветхий Завет должен был воспеть нацистские идеи и распространить их, так сказать, в массы. При этом все еврейские слова, как то «Аллилуйя» и «Иегова», равно как и все элементы идеи сострадания, из библейского текста были безжалостно изъяты.
   Кроме того, были переписаны 10 заповедей и добавлены еще две новые. Заповеди «не убий» и «не укради» вообще были вычеркнуты за ненадобностью. Гитлер лично приказал своим теоретикам «чистой расы» переписать Библию, чтобы получить еще и религиозную власть над арийскими умами.
   В 1941 году тысячи экземпляров состряпанной нацистами арийской Библии были распространены по германским церквям. Считается, что впоследствии большинство этих кощунственных книг было уничтожено самими прихожанами.

   Единственное, чем, по-хорошему, отличался культ личности Гитлера от сталинского культа, так это отсутствием изваяний. Самые крупные скульптурные изображения вождя НСДАП – это маленькие настольные бюстики. Никаких бронзовых гигантов в покоренных городах. Зато портретов было гораздо больше, причем, подчас, довольно курьезных. Чего стоит, скажем, хрестоматийный «Гитлер-знаменосец», где до смерти боявшегося лошадей вождя изобразили верхом!? Причину отсутствия в Третьем рейхе монументов, возвеличивающих вождя, видят в разном. Можно вспомнить, например, что Гитлер весьма стеснялся своего тела, и сказать, что причина в этом. Но видится, что проблема в другом. Скорее – в общей направленности политики НСДАП. Национал-социалисты никогда не хотели подавлять свой народ. Напротив, вся их политика была направлена на возрождение германской нации, на то, чтобы вернуть немцам самоуважение, а Германии – достойное место в мире. И, сделав ставку на это, Гитлер не промахнулся: сыграв на чувствительных струнах немецкой души, оскорбленной поражением в первой мировой и удрученной последующими тяжелыми годами, он приобрел преданность подданных, какая и не снилась подобным ему тиранам. Но многометровые скульптуры, зорко приглядывающие за гражданами с высоты голубиного полета с такой политикой, увы, не вязались.
   В СССР же этот фокус, скорее всего, не прошел бы. Сталин прекрасно понимал, что у нас любая мягкость в обращении рассматривается как признак слабости, а потому правил, опираясь на силу и страх. И пресловутые истуканы были в этом контексте абсолютно приемлемы. К тому же не будете же вы возмущаться, если вам поставят памятник?

   Вот оно – отличие от СССР: маленьких бюстиков вождя в Германии была масса, а исполинских статуй – ни одной

   Иными словами, цитируя воспоминания сталинского переводчика Валентина Бережкова: «Работая в нацистской Германии в 1940 году, я наблюдал поразившую меня картину. То же обожествление «вождя», такие же массовые сборища и парады, на которых участники несли портреты фюрера, а детишки подносили ему букеты цветов. Очень схожая помпезная архитектура, героическая тема в живописи, подобная нашему социалистическому реализму. Упрятав в концлагеря и уничтожив всех инакомыслящих, Гитлер, подобно Сталину, с помощью интенсивной идеологической обработки добился того, что его стала боготворить толпа. Я наблюдал «парад победы» в Берлине на Зигесалле после возвращения из Франции победоносных дивизий вермахта. Стоя рядом с трибуной, видел, как люди тянулись к Гитлеру, когда он проезжал мимо них в открытом «мерседесе». Женщины поднимали вверх младенцев, чтобы он прикоснулся к ним. Ненавидя народ, он умел ему польстить, величая «расой господ». Сталин тоже, отечески улыбаясь маршировавшим мимо ленинского мавзолея и громко славившим его демонстрантам, льстил им, называл их «строителями коммунизма». И тут же тихонько, себе в усы, обзывал дураками» [146 - Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина. // militera.lib.ru.].
   Так до чего же мы договорились в итоге? До того, что культ личности Сталина, о котором так много говорилось после XX съезда и в годы перестройки, – явление не уникальное, но, скорее, свойственное любому тоталитарному режиму. И даже не только тоталитарному. Потому что человек слаб, а лизоблюдов хватает везде. До того, что культ личности Гитлера, хоть и менее выраженный, чем сталинский, тоже имел место, пусть об этом и не пишут настолько часто и подробно. Наконец до того, что, вероятно, дело в первую очередь не в личностях самих вождей, принимающих как должное поклонение подданных, а в склонности подданных к тому, чтобы им поклоняться.
   Чрезвычайно похоже, что речь идет о своеобразной компенсации страха перед властью, перед ее возможностями. И чем сильнее режим, тем ярче эта компенсация выражена. Потому что это – своеобразная реакция на угнетение личности. И о степени тоталитарности того или иного государства можно судить по количеству и размеру изображений его лидера, по частоте упоминания его в литературе и СМИ, по степени сакрализации его образа. СССР и Третий рейх были крайними проявлениями тоталитарности – каждое на своем фланге политического спектра. Настолько крайними, что походили друг на друга как отражения в зеркале.
//-- Говорит Гитлер --//
   Нужна ли религия сверхчеловеку? [147 - Кормилицын С. Адольф Гитлер. Взгляд из зеркала. СПб., 2004. С. 253–263.]
   Трехлетнему ребенку можно внушить страх перед какими-то вещами, от которого он уже никогда в жизни не избавится. Сколько взрослых людей до некоторой степени боялись темных комнат или вообще темноты, поскольку их в детстве сильно напугали, уверив в том, что в темных комнатах прячутся домовой, вор или какое-другое чудовище.
   Не менее трудно избавить человека от сознания, что его ждут муки ада, как еще в детстве внушила ему католическая церковь. При этом любой разумный человек, вникший в суть дела, сразу поймет, что все церковное вероучение просто чушь. Ибо как же это может быть, чтобы человека в аду насаживали на вертел, поджаривали или как-то еще мучили, когда тело человеческое не может ожить уже потому, что происходит естественный процесс разложения. Также ерунда – представлять небеса как место, куда необходимо стремиться попасть, хотя в соответствии с церковным учением туда попадут лишь те, кто никак себя не проявил в жизни, например оказался умственно неполноценным и т. д. Воистину никакого удовольствия не доставит встретить там всех тех, чья глупость, несмотря на библейское изречение «Блаженны нищие духом», раздражала еще при жизни. И как можно увлечь человека, внушая ему, что на небесах он найдет только невзрачных и духовно немощных женщин?
   Далее его уверяют, что на небеса попадет лишь тот, у кого меньше всего грехов на совести. Хотя количество грехов с возрастом увеличивается, никто из духовных лиц не только не выражает готовности уже в молодые годы уйти из жизни, но, напротив, даже шестидесятилетние кардиналы стремятся как можно дольше продлить свое пребывание на этой земле.
   /…/Ислам, пожалуй, еще мог бы побудить меня вперить восторженный взор в небо. Но когда я представляю, как пресно и скучно на христианских небесах! В этом мире есть Рихард Вагнер, а там только «Аллилуйя», пальмовые ветви, младенцы, старики и старухи. Дикарь поклоняется хотя бы силам природы. Христианство же стремится заставить уверовать нас в «чудо преображения», ничего более нелепого человеческий мозг в своем безумии и выдумать не мог; чистейшей воды издевательство над любым божественным началом. Да негр с его фетишем в тысячу раз выше того, кто верит в чудесное преображение./…/
   Если и есть бог, он дает не только жизнь, но и способность познания. И если я с помощью данного мне богом разума регулирую свою жизнь, то могу ошибаться, но не солгу. Переселение тел в загробный мир невозможно хотя бы уже потому, что каждый, кто был бы вынужден взирать сверху на нас, испытывал бы страшные муки: он просто бы бесился от ярости, видя те ошибки, которые непрерывно совершают люди. Ошибка Чемберлена в том, что он воспринимал христианство как духовный мир. Человек все мерит на свой аршин: то, что больше него, он называет большим, а то, что меньше, – маленьким. Ясно одно: на мировой шкале где-то и у нас есть место. Провидение создало каждого человека с неотъемлемыми расовыми признаками, и это уже само по себе отрадно. Как же нам не радоваться тому, что нам кажется прекрасным. Я стремлюсь к такому порядку вещей, когда каждый твердо знал бы о себе: он живет и умирает во имя сохранения своей расы. Задача состоит в том, чтобы воспитать в людях высочайшее уважение к тем, кто особенно отличился в борьбе за выживание расы. Очень хорошо, что я не пустил попов в партию. 21 марта 1933 года – в Потсдаме – встал вопрос: идти или не идти в церковь? Я завоевал государство, не испугавшись проклятия обеих конфессий. Если бы я тогда в самом начале прибег к услугам церкви – мы пошли к могилам, а государственные деятели отправились в церковь, – то сегодня меня постигла бы судьба дуче. Сам по себе он вольнодумец. Но он пошел на уступки, хотя ему, подобно мне, следовало бы совершить революционный акт. Я бы вторгся в Ватикан и вышвырнул оттуда всю компанию. Потом я бы сказал: «Извините, ошибся!» Но зато их бы уже там не было».

IX. Сумерки богов

Застрелился ли Гитлер?

   Так как в годы моей борьбы я считал, что не могу принять на себя ответственность, связанную с супружеством, то теперь, прежде чем закончится мое земное существование, я решил взять в жены женщину, которая после многих лет преданной дружбы добровольно приехала в этот город, уже практически окруженный, чтобы разделить со мной свою судьбу. По собственной воле она умрет вместе со мной, как моя жена. Это вознаградит нас за все, чего мы оба были лишены из-за моей работы на благо моего народа. Все, чем я обладаю, – если это имеет хоть какую-то ценность – принадлежит партии. Если же она прекратит существование, – то государству. Если и государство будет уничтожено – ни в каком дальнейшем решении с моей стороны нет надобности. Моя жена и я, чтобы избежать позора краха или капитуляции, выбираем смерть. Мы хотим, чтобы наши останки были тотчас же сожжены на том месте, где я выполнял большинство своих каждодневных дел на протяжении 12 лет моего служения народу.
Последняя воля Адольфа Гитлера

   Безнадежно проигрывая войну, Гитлер 1 апреля 1945 года перенес свою ставку в Берлин. Именно здесь, в подземном бункере под старым корпусом Имперской канцелярии прошли его последние дни. Надо сказать, что советские, да и западные кинематографисты постарались изо всех сил, чтобы «как следует» создать образ этих последних дней. Они рисовали безумные оргии и пьянки, полное разложение и потерю контроля. Тем не менее можно смело утверждать, что это, мягко говоря, преувеличение, специфическое видение художников. На деле в бункере царила все та же дисциплина, что и в любой из ставок Гитлера. Другое дело, что сам Гитлер был уже не тот. Обмякший, как-то разом постаревший, он вызывал у окружающих, как ни странно, уже не страх, не почтение,

   Личный телефонист-секретарь фюрера Рохус Миш вспоминал: «По сути бункер являлся всего лишь бомбоубежищем. Фюрер не находился там безвылазно. После отбоя воздушной тревоги он возвращался назад в свою квартиру на Вильгельмштрассе, 77. По размеру бункер был невелик и подземным проходом сообщался со зданием новой рейхсканцелярии, где располагались и кухня, и всевозможные хозяйственные и подсобные помещения. В самом бункере не было даже места предложить посетителю стул. Он состоял из крохотных клетушек, площадь каждой из которых не превышала 10–12 квадратных метров. Одна из его частей представляла собой так называемый «мокрый угол», где были туалеты и умывальные комнаты. В другой его части располагался кабинет Гитлера, сообщавшийся с гостиной, к которой примыкала комната Евы Браун. Еще в бункере находилось техническое помещение для подачи в него воды, воздуха и электроэнергии, а также моя каморка, где находились телефон и телеграф, с помощью которых и осуществлялся контакт с внешним миром. Больше в бункере ничего не было». [148 - См. Личный телефонист Гитлера рассказал неизвестные подробности последних дней фюрера // www. newsru. com. 06. 05. 2005.]

   а отчасти жалость. Все, чего он стремился достичь, рассыпалось в прах. Люди, которых он считал своими ближайшими друзьями, казались ему предателями. Геринг, попытавшийся оттянуть удар на себя, перехватив власть, которой Гитлер уже был не в состоянии пользоваться, был обвинен им в измене. 25 апреля он прислал телеграмму: «Мой вождь! Ввиду Вашего решения остаться в крепости Берлин согласны ли Вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство Рейхом при полной свободе действий внутри страны и за ее пределами в качестве Вашего заместителя? Если до 10 часов вечера сегодня не последует ответа, то я буду считать само собой разумеющимся, что вы утратили свободу действий. Я буду действовать в высших интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, какие чувства я питаю к Вам в этот важнейший час моей жизни. Мне не хватает слов, чтобы выразить себя. Храни Вас Бог, и успехов Вам, несмотря ни на что. Верный вам Герман Геринг». Гитлер воспринял это как предательство. Между тем Геринг, остававшийся на еще не захваченной союзниками территории, мог бы спасти если не положение вообще, то хотя бы Гитлера. Каким бы он ни был грабителем музеев и бонвиваном, Гитлера он уважал по-настоящему и вряд ли решился бы узурпировать власть. Во всяком случае, соберись он сделать это, разрешения у вождя он бы не просил. Но Гитлер уже одержим паранойей. Он видит врага во всех и каждом, особенно после того, как выяснилось, что Генрих Гиммлер за его спиной вел переговоры с союзниками. Он приказывает арестовать Геринга, лишая
   Германию и себя самого последнего шанса. Ему больше не на кого опереться. Не на кого, кроме прощающей ему все и все еще его любящей Евы Браун. «Бедный Адольф! Тебя все бросили!» – восклицает она на полном серьезе, вторя его собственным мыслям. До последнего момента он старался удерживать ее подальше от войны, но в Берлин она приехала без разрешения, заявив, что хочет остаться с Гитлером.
   Обстановка на фронте меняется быстрее, чем о ней успевают докладывать. Гитлер пытался быть в курсе дела, часами просиживая над гигантскими картами боевых действий, перемещая разноцветные булавки, определяя местонахождение подразделений, которых, чаще всего, на момент доклада об их расположении уже просто не было на свете. Его жизнь, само его существование становятся все более виртуальными. Его секретарша Траудаль Юнге задала ему не слишком тактичный вопрос: «Не кажется ли вам, что немецкий народ ждет, чтобы вы встали во главе войск и пали в бою?» и получила ответ человека, который уже все обдумал и понял, что ждать больше нечего: «У меня дрожат руки, я едва могу держать пистолет».
   Из людей, на которых он все еще может опереться, из его старых товарищей, с ним остались только Мартин Борман и Йозеф Геббельс. Кроме них в бункере начальник генерального штаба Кребс, секретари, адъютанты, охранники. Гитлер вымотан до предела и выглядит, несмотря на свои 56 лет, как дряхлый старик. «Физически Гитлер являл собой страшную картину: он передвигался с трудом и неуклюже, выбрасывая верхнюю часть туловища вперед, волоча ноги, – вспоминает один из штабных офицеров, бывших с ним в бункере. – С трудом он мог сохранять равновесие. Левая рука ему не подчинялась, а правая постоянно дрожала. Глаза Гитлера были налиты кровью». Его уже с трудом узнают самые близкие соратники. Впрочем, Гитлер ли это? Вполне возможно, что в бункере остался его двойник, а сам он уже был далеко от Германии. В таком случае, в какой момент произошла подмена? Если, конечно, она произошла.
   Как проходили последние дни вождя? Скажем сразу – безрадостно. Надежды не оставалось не только на победу, но и на жизнь. Двадцать шестого апреля советскими войсками уже были заняты уже три четверти Берлина. Почему Гитлер все еще не покончил с собой – непонятно. Изменить он уже ничего не может, бежать – отказывается. Артур Аксманн предложил вывести его из Берлина под охраной молодежи из Гитлер-югенд, но его предложение было отвергнуто. Предложение прорваться на истребителе – тоже. Официально – все его надежды на армию Венка. Но армия Венка прорваться в Берлин не может физически, и все это понимают.
   Казалось бы, он впал в уныние, но ситуацию он оценивает на редкость адекватно и здраво. Очень четко планирует собственное самоубийство, отдает распоряжения, раздает тем, у кого их нет, ампулы с ядом на случай пленения русскими. Решимости и твердой воли должно было потребовать от него и решение следующего дня – о том, чтобы открыть шлюзы Шпрее. В результате затоплены станции метро, захваченные советскими войсками. Одновременно погибли находившиеся в метро раненые немецкие солдаты, женщины, дети, мирные обыватели, прятавшиеся от бомбардировок. Гитлера это волновало мало: он, привыкший ощущать себя полубогом, уверен, что с его смертью прекратит свое существование и Германия. По крайней мере, так, по его мнению, должно быть.
   Двадцать девятое апреля – едва ли не самый значимый день из всех, что Гитлер провел в берлинском бункере. Он принимает окончательное решение о том, чтобы уйти из жизни. Но для этого необходимо завершить все земные дела. А именно – воздать должное женщине, которая так долго и самоотверженно была рядом с ним, и написать завещание. На глубине 8 метров под землей происходит бракосочетание Гитлера и Евы Браун. Все не торопясь, как положено, в соответствии с законом. Свидетели – Геббельс и Борман. Составляется брачный контракт, совершается обряд венчания. Ева впервые и в последний раз в жизни ставит на контракте подпись «Ева Гитлер». Потом небольшое застолье – бледная тень тех застолий, что происходили в Имперской канцелярии или «Волчьем логове» в лучшие времена. Гитлер присутствует совсем недолго и уходит, чтобы составить завещание. Его секретарша Траудаль Юнге вспоминает, что был уже вечер, когда Гитлер пригласил ее к себе в кабинет. «Ты не устанешь, детка? Я должен продиктовать тебе кое-что», – сказал он, и руки Траудаль зафиксировали важнейшие документы конца войны – политическое завещание и последнюю волю Гитлера.
//-- Говорит Гитлер --//
   Политическое завещание [149 - Кормилицын С. Адольф Гитлер. Взгляд из зеркала. СПб., 2004. С. 292–298.]
   Более тридцати лет прошло с тех пор, как я в 1914 году внес свой скромный вклад, став добровольцем во время Первой мировой войны, навязанной рейху. В течение этих трех десятилетий я действовал исключительно исходя из любви и верности моему народу во всех своих помыслах, поступках и жизни. Это давало мне силу принимать наиболее трудные решения, перед которыми когда-либо оказывался простой смертный. В течение этих трех десятилетий я тратил свое время, рабочую энергию и здоровье.
   Неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотел войны в 1939 году. Ее жаждали и спровоцировали именно те государственные деятели других стран, которые либо сами были еврейского происхождения, либо действовали в интересах евреев. Я внес слишком много предложений по ограничению вооружений и контролю над ними, чего никогда не смогут сбросить со счетов будущие поколения, когда будет решаться вопрос, лежит ли ответственность за развязывание этой войны на мне. Более того, я никогда не стремился к тому, чтобы после первой фатальной мировой войны разразилась бы вторая против Англии или тем более Америки. Пройдут столетия, и из руин наших городов и монументов вырастет ненависть против тех, кто в итоге несет ответственность, кого мы должны благодарить за все – международное еврейство и его приспешники.
   За три дня до начала германо-польской войны я вновь предложил британскому послу в Берлине решение германо-польской проблемы – подобное тому, которое было в случае с Саарской областью, – международный контроль. Этого предложения также нельзя отрицать. Оно было отвергнуто лишь потому, что в руководящих кругах английской политики хотели войны, отчасти исходя из деловых соображений, а отчасти под влиянием пропаганды, организованной международным еврейством.
   Для меня также было совершенно очевидным, что если народы Европы станут разменной монетой, то именно евреи, как истинные преступники в этой кровавой борьбе, будут нести за это ответственность. У меня не оставалось ни капли сомнения в том, что за это время не только миллионы детей европейских арийских народов умрут от голода, не только миллионы взрослых людей найдут смерть, не только сотни тысяч женщин и детей сгорят и погибнут под бомбежками в городах, но и истинный преступник не искупит своей вины, даже с помощью самых гуманных средств. После шести лет войны, которая, несмотря на все неудачи, однажды канет в историю, как большинство славных и доблестных проявлений жизненных устремлений нации, я не могу покинуть город, который является столицей рейха. Поскольку сил осталось слишком мало, чтобы оказать дальнейшее сопротивление вражескому наступлению в этом месте, и наше сопротивление постепенно ослабевает, поскольку солдаты, введенные в заблуждение, испытывают недостаток инициативы, я бы хотел, оставаясь в этом городе, разделить свою судьбу с теми миллионами других людей, кто добровольно решил поступить таким же образом. Кроме того, я не желаю попадать в руки врага, который жаждет нового спектакля, организованного евреями ради удовлетворения истеричных масс.
   Поэтому я решил остаться в Берлине и добровольно избрать смерть в тот момент, когда я пойму, что пост фюрера и канцлера нельзя будет далее сохранить. Я умираю со счастливым сердцем, сознавая безмерные дела и подвиги наших солдат на фронте, наших женщин в тылу, подвиги наших крестьян и рабочих и небывалый в истории вклад нашей молодежи, носящей мое имя.
   Этим я из глубины моего сердца выражаю благодарность всем вам, как единственное свое желание, чтобы вы, несмотря ни на что, не захотели отказаться от борьбы, но и дальше продолжали ее против врагов отечества, неважно где, верные убеждению великого Клаузевица. От жертвы наших солдат и от моего собственного единства с ними до самой смерти в любом случае взойдут в истории Германии семена лучезарного возрождения национал-социалистического движения и затем осуществление истинного единства нации. Многие из наиболее храбрых мужчин и женщин решили соединить свои жизни с моей до самого конца. Я просил и, в конце концов, приказывал им не делать этого, а принять участие в дальнейшей битве нации. Я прошу командиров армии, флота и военно-воздушных сил укрепить всеми возможными способами дух сопротивления наших солдат в национал-социалистическом сознании, особо упоминая тот факт, что и я лично, как основатель и творец этого движения, предпочел смерть трусливому отречению или даже капитуляции.
   Возможно, в будущем, это станет частью кодекса чести германского офицера – как это уже случилось на нашем флоте, – что сдача района или города является невозможной и что прежде всего командиры должны идти впереди как блестящий пример, честно выполнив свой долг до самой смерти.
   Перед смертью я исключаю из партии бывшего рейхсмаршала Германа Геринга и лишаю его всех прав, которыми он пользовался на основании указа от 29 июня 1941 года, а также благодаря моему заявлению в рейхстаге 1 сентября 1939 года. Я назначаю вместо него гросс-адмирала Деница президентом рейха и верховным главнокомандующим вооруженными силами.
   Перед смертью я исключаю из партии и снимаю со всех государственных постов бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера. Вместо него я назначаю рейхсфюрером СС и руководителем германской полиции гауляйтера Карла Ханке, а рейхсминистром внутренних дел – гауляйтера Пауля Гислера. Геринг и Гиммлер, совершенно независимо от их предательства по отношению ко мне лично, нанесли неизмеримый ущерб стране и всей нации, ведя тайные переговоры с врагом, которые они проводили без моего ведома и против моих желаний, и незаконно пытались присвоить себе власть в государстве. Хотя многие люди, такие как Мартин Борман, д-р Геббельс, вместе с их женами, присоединились ко мне по собственной воле и не пожелали оставлять столицу рейха ни при каких обстоятельствах, а пожелали погибнуть здесь вместе со мной, я должен тем не менее просить их подчиниться моему требованию и в этом случае поставить интересы нации выше их собственных чувств. Благодаря их работе и товарищеской верности они будут еще ближе мне после смерти, я надеюсь, что мой дух останется в них навсегда. Пусть они всегда будут стойкими, но никогда несправедливыми, и прежде всего пусть они никогда не позволят страху окутать их действия, и пусть честь нации станет превыше всего в мире. И в конце, пусть они осознают тот факт, что наша задача, состоящая в продолжении строительства национал-социалистического государства, означает работу грядущих веков, что требует от каждого простого человека всегда служить общим интересам и подчинять этому собственную выгоду до полного выполнения этой задачи. Я требую от всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин, женщин и всех солдат вооруженных сил, чтобы они были верны и послушны до самой смерти новому правительству и своему президенту.
   Прежде всего я поручаю руководителям нации и тем, кто им подчиняется, тщательно соблюдать законы расы и безжалостно противостоять всемирному отравителю всех народов – международному еврейству.

   Секретарша Адольфа Гитлера вспоминает о днях, проведенных в бункере так: «Как мы жили? Пили по вечерам чай, танцевали и в один из последних апрельских дней 1945 года даже сыграли свадьбу одной из служащих. В то время с нами находилась семья Геббельса – жена Магда и шестеро детей. Гитлер уже понимал, что конец близок. Как-то вечером я, кто-то из охранников и Ева Браун поднялись на улицу. Все было разгромлено, повсюду рвались снаряды. Около одного из зданий Ева увидела красивую итальянскую скульптуру. Когда мы спустились назад, она спросила у фюрера: «Когда кончится война, ты мне купишь эту скульптуру?» Это было так страшно – слушать подобные вопросы, когда судьба этих людей была предрешена. Я не помню, что ответил ей фюрер. 30 апреля Гитлер сделал Еве предложение. На следующий день стало известно, что Гитлер решил покончить с собой. Он сидел, уткнувшись взглядом в стол, и было видно, что мыслями он уже не с нами. Неожиданно он попросил зайти меня. Сказал, что я буду печатать его политическое завещание. Я тогда подумала, что вот она, замечательная возможность понять, почему все так кончилось. Но Гитлер говорил абсолютно банальные фразы о том, что он сделал все, что мог и что должен, что будущее за нами, и так далее. Когда он начал диктовать длинный список министров, которым он намеревался завещать Германию, это было настолько неуместно… После всего этого разочарования, после всех страданий, которые мы пережили, он не произнес ни одного слова сожаления, ни намека на сострадание». [150 - Изгаршев И. Неизвестный Гитлер // Аргументы и факты. 2003. № 11 (1168).]
   На следующий день после обеда по приказу Гитлера его личный шофер Кемпка доставил в сад имперской канцелярии 200 литров бензина и доложил, что это – все, что есть. В комнате для совещаний Гитлер и Ева попрощались с обитателями бункера, после чего все вышли. Что происходило дальше – не видел никто. Неизвестно даже, каким образом правящая чета Третьего рейха покончила с собой. Согласно одной версии, основанной на показаниях личного камердинера Гитлера Линге, Адольф Гитлер и Ева застрелились. Если верить ей, когда Линге и Борман вошли в комнату, Гитлер сидел на софе в углу, на столике перед ним лежал револьвер, из правого виска текла кровь, а мертвая Ева находилась в другом углу. Свой револьвер она уронила на пол. Тут стоит вспомнить, как Гитлер жаловался на дрожащие руки и говорил, что он не удержит пистолет.

   Интересно, что Рохус Миш описывает место происшествия иначе: «Линге то ли Гюнше отворили дверь комнаты Гитлера. Тут я и заметил мертвую Еву в темно-синем платье с белыми рюшками и поджатыми ногами, лежащую на софе. Ее голова мирно покоилась на трупе Гитлера. Я так отчетливо помню эту картину, словно все случилось вчера». [151 - См. Личный телефонист Гитлера рассказал неизвестные подробности последних дней фюрера // www. newsru. com. 06. 05. 2005.]

   По другой версии, отчего-то гораздо полюбившейся историкам, Гитлер и Ева отравились цианистым калием. Перед смертью Гитлер также отравил свою любимую овчарку. Возможно, она так нравится всем и стала столь общепринятой оттого, что подсознательно хочется, чтобы смерть чудовища и тирана была возможно более позорной? Все-таки в смерти от пули в висок есть что-то героическое, а от яда – смерть труса. Некоторые доходят в этом стремлении до полного абсурда: несколько лет назад одна немецкая журналистка от истории заявила, что Гитлер не застрелился, а был задушен, потому что ему не хватило мужества спустить курок. Никаких подтверждений этому, кроме своих эмоций, она не привела.

   Кстати, никто не говорит, куда делись два терьера Евы. Псы бесследно пропали из бункера. Мелкая деталь, конечно, но тоже заставляющая задуматься.

   Есть и третий вариант, гласящий, что Гитлер застрелился, а Ева приняла яд. Но вывод из этого можно сделать следующий: никто толком так ничего и не знает. Самого самоубийства не видел никто, в описаниях картины, увиденной сразу после, – гигантские расхождения. Может быть, именно в этот момент Гитлера и подменили? Тогда становится весьма правдоподобной еще одна версия – о его спасении.
   Спустя некоторое время Борман приказал завернуть трупы в одеяла, вынести в сад и сжечь. Бензина не хватило, тела горели плохо и в конце концов их просто прикопали в воронке от снаряда. Именно не зарыли, а прикопали, так, что наружу торчали ноги. Учитывая, что похоронная команда состояла из солдат войск СС, это выглядит как-то странно: беззаветно преданные своему вождю, они не то что не воздали ему полагающихся почестей, а даже не похоронили по-человечески. С пропагандистской точки зрения объяснение этому отыскивается превосходно: они ненавидели его за войну, в которую он их втянул, и за поражение. Или по-другому: они торопились скрыться из Рейхсканцелярии, спрятаться от наступающих русских. С точки же зрения психологии на правду мало походит как первое, так и второе объяснение. Не таково было воспитание солдат войск СС, не таков немецкий менталитет, чтобы поражение в войне начисто выбило из них верность и понятия о чести. Все-таки гвардия даже в Третьем рейхе, даже в последние его дни остается гвардией. Мало того, как показывает история, гвардия оставалась гвардией и долгие годы после поражения гитлеровского государства. К тому же в здании Имперской канцелярии находился лично Генрих Мюллер – человек, внушавший трепет даже эсэсовцам из личной охраны вождя. Конечно, он сам был озабочен своим собственным спасением, но чтобы в его присутствии приказ был выполнен кое-как?! Как-то в это не верится.
   И, кстати, еще один вопрос: если все происходило в спешке, буквально на бегу, зачем похоронной команде потребовалось тратить время на устранение свидетелей? Потому что Рохус Миш вспоминает буквально следующее: «Во время сожжения трупов вдоль забора, расположенного рядом со зданием МИД, шли два человека. Так вот их гестаповцы расстреляли у меня на глазах. И самое удивительное, что труп одного из них позже едва не приняли за труп Гитлера. Он был немного похож на него и имел такие же усы».
   В общем, много странного в этой истории. Жаль, что по прошествии лет ужде ничего не докажешь и не расследуешь, так что нам остаются лишь домыслы и гипотезы.
   Тела 4 мая обнаружил красноармеец Чураков. После этого они до 8 мая лежали без освидетельствования и только потом были доставлены для осмотра и идентификации в один из берлинских моргов. Внешний осмотр давал основания предполагать, что это – останки Адольфа Гитлера и Евы Браун. Но, не знаю как у Браун, а у Гитлера-то точно имелось несколько двойников. По крайней мере, в мае 1945-го только ленивый не докладывал о том, что обнаружен Гитлер, живой или мертвый. Правда, придворный стоматолог Гитлера Гайзерман утверждал, что челюсти трупа полностью соответствуют зубной карте Адольфа Гитлера, но полностью исключить возможность провокации с «подставными» телами все-таки нельзя. Труп Евы тоже идентифицировали лишь по золотому мостику нижней челюсти. И вроде бы всем стоит успокоиться: мертвые остаются мертвыми. Но вот только причины смерти не соответствуют ни одной из изложенных выше версий: мужчина, которого мы будем условно называть Адольфом, отравился цианидом, а женщина погибла от осколочного ранения в грудь. Это, мягко говоря, заставляет задуматься: может быть, версия с подменышами не так уж и фантастична, а Гитлер и вправду мирно почил в бозе где-то в Аргентине? Впрочем, остановимся на традиционной версии: тиран мертв, его подручные мертвы, и в мире стало светлее. Так всем будет спокойнее. Тем более что военных судебно-медицинских экспертов и патологоанатомов, проводивших обследование, давно уже нет в живых, и уточняющие вопросы задать некому. А останки Гитлера и Евы затерялись где-то между полуразрушенным Берлином и Москвой.
//-- Пресса --//
   «Гитлер умер в… 1964 году» [152 - Зотов Г. «Гитлер умер в… 1964 году». Писатель уверен: рейхсканцлер вместе с женой бежал из Берлина в тот день, когда объявили о его самоубийстве // Аргументы и факты. 2006. 8 нояб. Зотов Г. Ева Браун и дети Гитлера до сих пор живы. Исследователь-документалист из Южной Америки уверен – фюреру удалось купить свободу за 100 миллиардов долларов // Аргументы и факты. 2006. 15 нояб.]
   Особенность этого 50-летнего писателя-документалиста из Аргентины – не то, что он выдвигает подобные версии. Пожалуй, Абель Басти стал первым, кто подкрепил теорию исчезновения Гитлера реальными документами и фото из архивов спецслужб. В 2004 году писатель опубликовал первую книгу, принесшую ему международный успех, – «Нацисты в Барилоче». Однако невозможно было предположить, какую «бомбу» он взорвет во второй части своего повествования – бестселлере «Гитлер в Аргентине». Проведя исследования, взяв интервью у десятков свидетелей, публикуя документы, рассекреченные ФБР, Басти желает доказать – Гитлер мог скрыться в Южной Америке и дожить там до старости./…/
   – В моей книге приведены засекреченные ранее свидетельства из архивов ФБР, что 30 апреля в 16 часов 30 минут (то есть через час после предполагаемого самоубийства) Гитлера видели рядом с его личным самолетом Ju-52. По ночам всю последнюю неделю апреля авиатранспорт доверенных лиц фюрера приземлялся на проспекте Унтер-ден-Линден, где сохранились столбы уличного освещения. Например, рейхсминистр Шпеер покинул «фюрербункер» 20-го числа, а через три дня спокойно вернулся обратно на самолете «Физелер-Шторх». Как видите, ПВО союзников ему не помешала. 25 апреля в «фюрербункере» было проведено тайное совещание по эвакуации Гитлера, в котором участвовали женщина-пилот Ханна Райч, знаменитый летчик Ганс Ульрих Рудель и личный пилот Гитлера – Ганс Баур. Секретный план безопасного перемещения фюрера из осажденной столицы Третьего рейха получил кодовое название «Операция «Сераль»».
   Через два дня в Берлин прибыло пять самолетов «Шторх» (каждый с местами для десяти пассажиров), 28 апреля прилетел и тот самый Ju-52, пилотируемый летчиком Боссером, – это официально подтверждено разведкой союзников. Спустя сутки по приказу генерала Адольфа Галланда в воздух над столицей рейха были неожиданно подняты последние силы ВВС Германии – целая сотня реактивных истребителей Ме-262. Они прикрывали самолет Ханны Райч: ей удалось прорваться через огонь советских зениток и улететь из Берлина – это был экспериментальный полет, и факт его проведения никем из историков не оспаривается. На следующий день по уже опробованному фрау Райч сценарию Берлин покинул и Адольф Гитлер – он направлялся в Испанию, откуда в конце лета отплыл на подводной лодке в Аргентину. Его сопровождали Ева Браун, Мюллер и Борман.
   – Хорошо, но как же быть с фрагментами челюсти Гитлера, которые хранятся в Москве в архивах ФСБ? Исследования как советских, так и независимых экспертов единогласно подтвердили, что она принадлежала именно фюреру. Что же тогда получается – Гитлеру оторвали часть челюсти, но он все равно сбежал?
   – У специалистов была лишь возможность сопоставить эту обугленную челюсть с рентгеновскими снимками той эпохи, которые были ужасного качества, и с показаниями личного дантиста Гитлера – а он мог сказать все что угодно. Если вам известно, никакой экспертизы ДНК никогда не проводилось: Россия систематически отказывается разрешить такой анализ. Между тем это единственный способ узнать истину: следует сравнить образцы ДНК, которые можно получить из останков родной сестры Адольфа Гитлера – Паулы, умершей в 1960 году и похороненной на кладбище Бергфридхоф./…/
   – В вашей книге вы пишете, что Гитлер и Ева Браун вместе с обширной свитой и охраной прибыли в Аргентину на трех подводных лодках, которые потом в целях конспирации были затоплены в бухте. Действительно, в том месте, которое вы указали, на глубине примерно 30 метров под водой с помощью специального оборудования командами водолазов обнаружены крупные объекты, занесенные песком. Но где доказательства, что это именно субмарины нацистов?
   – Я основывался на показаниях свидетелей, которые уже после войны наблюдали прибытие трех подводных лодок со свастикой в крохотную бухту Калета-де-лос-Лорос, расположенную в аргентинской провинции Рио-Негро. Вы скажете: Аргентина формально находилась в состоянии войны с Германией с 27 марта 1945 года – может быть, это следы прошлых морских боев? Однако в архивах Министерства обороны Аргентины нет ни единого слова о потоплении каких-либо немецких субмарин. Тогда откуда же взялись эти затонувшие суда, лежащие на грунте? Я подал запрос о том, что подводные лодки необходимо поднять на поверхность и тщательно исследовать. Германские субмарины приплывали в Аргентину после войны несколько раз – например, подлодка U-977 прибыла в страну 17 августа 1945 года: предполагается, что ее командир Хайнц Шеффер перевозил золото и другие ценности Третьего рейха.
   – Вы опубликовали документ ФБР США, ставящий под серьезное сомнение официальную версию смерти Адольфа Гитлера. Эта бумага от 13 ноября 1945 года содержит донесение американского агента в Аргентине, который работает садовником у богатых немецких колонистов – супругов Эйкхорнов. Агент сообщает, что супруги, живущие в селении Ла-Фальда, с июня готовят поместье к прибытию Гитлера, которое состоится в самое ближайшее время. Этот документ настоящий?
   – Это очень странный вопрос, потому что я законно получил этот документ после его рассекречивания из архива ФБР: номер досье 65-53615. И это далеко не единственное документальное свидетельство бегства Гитлера. Существует еще несколько тайных донесений ФБР, ЦРУ и МИ-5 о живом фюрере – но, к сожалению, США, Британия и Россия до сих пор полностью не рассекретили все материалы, касающиеся этой темы. Например, имеются три стенографические записи разговора Иосифа Сталина (одна из них – с государственным секретарем США Бирнсом) – там руководитель СССР открыто говорит, что фюреру удалось скрыться. За пятнадцать лет я провел сотни интервью прямых свидетелей присутствия Гитлера в Аргентине. Большинство из них начали говорить только сейчас – многие нацисты в Аргентине умерли, им уже нечего бояться, хотя до сих пор далеко не все идут на контакт. Сохранилось также письмо нацистского генерала Зейдлица, датированное 1956 годом, – он сообщает, что собирается присутствовать на встрече в Аргентине Гитлера и хорватского «фюрера» Павелича.
   – Вы часто ссылаетесь на показания свидетелей. Но как в таком случае отнестись к словам других свидетелей – видевших Гитлера мертвым и хоронивших его труп?
   – Не существует ни единого человека, который видел бы своими глазами, как Гитлер раскусил ампулу с ядом и выстрелил себе в голову. История самоубийства фюрера от начала до конца выдумана людьми из его близкого окружения – это был специальный план, чтобы сбить всех с толку. Но даже на первый взгляд в показаниях очевидцев смерти Гитлера существует несколько противоречий, если вы изучите архивные документы. Сначала сказано – он отравился. Потом – нет, выстрелил в висок. После – извините, сначала отравился, а потом застрелился. Цианистый калий вызывает мгновенную смерть и конвульсии: как после этого человек нажал на спусковой крючок пистолета?
   – Если Гитлер и в самом деле много лет подряд находился в Аргентине, что же тогда мешало спецслужбам союзников провести операцию по его захвату?
   – Бегство Гитлера в Аргентину и перемещение десятков тысяч нацистов в Южную Америку – результат сговора между Берлином, Вашингтоном и Лондоном. Взамен союзники получили новейшие технологии Третьего рейха – ракетные и космические исследования, реактивные истребители, атомный проект, тысячи уникальных специалистов вроде ракетчика Вернера фон Брауна. Им также достался золотой запас гитлеровской Германии – на нынешние деньги примерно 100 миллиардов долларов, хотя, по официальной версии, поезд с нацистским золотом и бриллиантами бесследно исчез. План эвакуации руководства Третьего рейха стал разрабатываться уже в 1943 году – этим проектом персонально руководили Мюллер и Борман. За полтора года до окончания войны в Южной Америке были куплены виллы, гостиницы, фирмы, магазины, банки – функционеры Третьего рейха приезжали уже на все готовое. Кроме того, Британия и США нуждались в опыте гитлеровских специалистов, чтобы бороться с коммунизмом: сверхдержавы готовились к новому конфликту с Советским Союзом – за все это Гитлер и купил свою жизнь. Поэтому его никто и не собирался ловить, он негласно находился под англо-американской защитой.
   – В последнее время стало очень модно сваливать на США все, что только можно…
   – Я оперирую только фактами. Документально подтверждено, что высшие чины гитлеровской Германии вели зимой – весной 1945 года переговоры с американцами и англичанами. Считается, что Гитлер об этом якобы ничего не знал. Насколько он мог чего-то не знать в государстве с тотальной слежкой, где все доносили друг на друга, а люди боялись сказать правду в постели собственной жене? Эсэсовцы вроде Адольфа Эйхмана или Клауса Барбье, уничтожившие сотни тысяч людей, были переправлены в Латинскую Америку спецслужбами США и Великобритании в обмен на сотрудничество, что также подтверждено рассекреченными документами, – вы можете их посмотреть в архивах этих стран, они лежат в свободном доступе. Все было отлично организовано: на наш континент переехали около СТА ТЫСЯЧ бывших гитлеровцев. Впоследствии было арестовано от силы человек пятьдесят. О чем это говорит? О том, что работал негласный лозунг «Мы очень громко будем их искать, но находить не собираемся».
   – По каким документам Гитлер мог попасть в Аргентину?
   – Он использовал сразу два фальшивых паспорта – британский и итальянский. Позднее, разумеется, фюрер обзавелся аргентинским гражданством и паспортом.
   – Согласно вашему предположению, Гитлер прожил еще двадцать лет после официальной даты своей смерти. Тем не менее есть масса показаний, как он выглядел в марте – апреле 1945 года: физически изможденный человек, утративший реальность происходящего, полуслепой, сидящий на транквилизаторах.
   – Так оно и было: если не учитывать то, что перед «непосвященной» публикой появлялся один из двойников фюрера, который выглядел старше своих лет. Этот человек, изображавший Гитлера, остался в бункере до конца – там он в результате и погиб. Если вы помните, сначала советские офицеры нашли тело двойника фюрера, и его адъютант сказал: «Вот он». Но во внешности имелись несоответствия, после чего был обнаружен другой труп, обгоревший до неузнаваемости, его и было решено считать Гитлером. То есть в любом случае получается, что двойник фюрера был, и вовсе не один.
   – Как ваши свидетели в Аргентине описывают внешность «позднего» Гитлера?
   – Все они сходились во мнении, что у Гитлера в целом было нормальное состояние здоровья. Хотя он и передвигался с некоторым трудом, опираясь на трость, – видимо, сказывались последствия покушения в 1944 году. Он так и не выучил испанский язык и говорил на нем очень плохо. Знаменитые усики уже не носил, а волосы были подстрижены коротко, практически под бобрик, и были седыми.
   – Почему же не сохранилось ни одного его фото с Евой Браун в Аргентине?
   –/./Фотографии Гитлера в Аргентине имеются – я уверяю вас, что они есть. Но очень и очень трудно заставить владельцев этих снимков разрешить их публикацию.
   – Мы с вами много говорим о Гитлере, но почти ничего – о его многолетней любовнице Еве Браун. Согласно вашей книге она также избежала гибели. Получается, что она пережила своего возлюбленного? И еще один вопрос – если Гитлер умер в Аргентине, почему до сих пор не найдена его могила?
   – Ева Браун была намного моложе Гитлера, и у меня на данный момент нет никаких доказательств, что она умерла. Вполне возможно, что Браун до сих пор живет в Аргентине: у нее в роду все были долгожители, мать Евы скончалась в 96 лет. В настоящее время я исследую эту тему и одновременно продолжаю поиски места, где мог быть похоронен фюрер. Кроме того, совершенно точно: у Евы Браун и Адольфа Гитлера в Аргентине родились дети. Но, поскольку мои исследования по этому вопросу еще не закончены, определенную информацию я вам предоставить пока не могу.
   – Вы опираетесь на показания служанки Эйкхгорнов Каталины Гамеро, которая рассказывает, что многократно видела Гитлера в доме супругов-эмигрантов…
   – Да. Эйкхгорны называли фюрера «кузеном», и в их доме всегда висели фотографии, где хозяин поместья был изображен рядом с «родственником». Поэтому, когда Гитлер появился на вилле, Каталина узнала его сразу. Правда, тогда она не была в курсе, кто он на самом деле. Несколько раз сеньора Гамеро прислуживала «кузену» во время обедов – кстати, он отдавал предпочтение вегетарианским блюдам, – и убиралась в его комнате. Эта женщина и сейчас в здравом уме, готова дать показания под присягой – «кузеном» был Адольф Гитлер. Эйкхгорны пользовались особым расположением фюрера, они работали финансовыми агентами Рейха в Аргентине и принимали активное участие в приобретении на нацистское золото недвижимости.
   Георгий Зотов

Был ли Сталин убит?

   Насильственное устранение Сталина сделало возможным приход к власти «шестерки» Хрущева, возомнившего себя государственным деятелем, чья так называемая деятельность оказалась не чем иным, как предательством интересов государства, во главе которого он оказался. Предательство, совершенное в Кремле, должно быть в первую очередь осуждено именно там. В этом серьезно заинтересована большая часть российского общества, которая чтит Сталина и великое государство, созданное им.
Яков Джугашвили, правнук Иосифа Сталина [153 - Цит по: www. newsru. com. 02.03.2006 г.]

   Когда уходят личности такого масштаба как Сталин, у современников возникает шок: как же так, ведь боги не умирают? Появляется огромное количество версий происшедшего, объясняющих все, как правило, злым умыслом. Кончина советского лидера не стала исключением. Официальные сведения, ставшие на тот момент известными через средства массовой информации, были весьма скупы и выдавались строго дозированно.
   Четвертого марта по радио прозвучало обращение ЦК КПСС и Совета министров к советскому народу о серьезной болезни И. В. Сталина – кровоизлиянии в мозг. Пятого марта все узнали, что у Сталина паралич левой ноги и правой руки, потеря сознания. Было обещано передавать бюллетени о его состоянии систематически, что, однако, делать не пришлось, поскольку в тот же день в 21 час 50 минут Сталин скончался.
   Основной вопрос, на который пытаются ответить современные историки, заключается в том, была ли эта смерть естественной или «верные соратники» ускорили кончину того, кто мог разделаться с ними в любой момент и потому вызывал панический ужас. На этот вопрос до сих пор не существует однозначного ответа. Некоторые исследователи указывают на полную невозможность подобного варианта развития событий. Ж. Медведев, например, уверен, что «Сталин не был отравлен, и проверка пищи, которой он пользовался, была настолько тщательной, что отравить Сталина никто бы не мог. У Сталина была целая служба, проверявшая все продукты, которые поступали на кухню, и все продукты, которые Сталин должен был пить и есть. Эта служба сохранилась и при Хрущеве, и при Брежневе, и при Горбачеве, и существует сегодня при Путине. Поэтому отравить можно только повара или того человека, который пробует или проверяет. Проверяют в специальной лаборатории, все проверяют» [154 - Цит по: www.echo.msk.ru. 05.03.2003 г.].
   Другие, как, например, английский историк Саймон Сибег Монте-фиорде, осторожно указывают на то, что наверняка ничего утверждать нельзя, вспоминая, что в день похорон вождя Берия будто бы говорил, что это он убрал Сталина. Но большинство сомневается, сходясь, впрочем, во мнении, что существует целая совокупность косвенных признаков, указывающих: кончина Сталина вполне могла быть насильственной. Впрочем, о признаках этих поговорим позже.
   А пока, в первую очередь, скажем, что смерть Сталина была выгодна целому ряду людей из его окружения. Эти «заклятые друзья» были с ним рядом, пили с ним вино, выполняли его распоряжения и боялись его до паники. А потому – с нетерпением ожидали, когда же наконец «великий и бессмертный» покинет этот грешный мир.

   Конец 40-х. Сталину было чем заняться: предстояло восстанавливать экономику страны, заботиться о лояльности стран социалистического блока. Неудивительно, что он не заметил опасности – стремления к власти его собственных соратников по партии

   Завершавшаяся к концу февраля 1953 года подготовка двух обширных репрессивных кампаний воспринималась ими как попытка Сталина избавиться от своего ближайшего окружения. Значит, мотивы имелись самые серьезные. А раз так, то вполне допустимо предположить существование заговора. Подобную версию с рядом оговорок принимают многие исследователи. Вот одно из мнений на этот счет: «Это не был длительно готовившийся заговор против самого Сталина, а заговор, стихийно возникший уже в связи с его болезнью. Он был направлен против нового руководства КПСС и правительства СССР, сформированных в октябре 1952 года Сталиным после XIX съезда КПСС. Маленков, Берия и Хрущев не лишили власти Сталина. Он потерял власть вместе со своим сознанием после парализовавшего его массивного инсульта. Три его соратника задержали сообщение о болезни для того, чтобы ликвидировать созданный Сталиным расширенный Президиум ЦК КПСС и образовать триумвират для управления страной. Эта узурпация власти триумвиратом произошла в короткий период времени между кровоизлиянием у Сталина, случившимся утром 1 марта, и вызовом к больному врачей утром 2 марта 1953 года» [155 - Медведев Ж. Существует ли загадка смерти Сталина? // Зеркало недели. 2000. № 9 (282).]. Похоже на правду. Впрочем, так это или не так, сейчас сказать довольно сложно. Вся информация только косвенная: непосредственные свидетели событий – те, что сумели прожить достаточно долго, чтобы оставить хоть какие-то свидетельства, – имели свои резоны к тому, чтобы не раскрывать всей истины. Чтобы не погрешить против правды, нам остается пойти по самому простому пути: по возможности точно описать обстоятельства, предшествовавшие смерти «отца народов», предоставив читателю максимум свободы в том, чтобы сформировать свое мнение.
   Среди свидетельств самых разных людей, присутствовавших при Сталине в его последние дни, особое место занимают эмоциональные воспоминания Светланы Аллилуевой. Они, в основном, не содержат никаких прямых утверждений, зато достоверно и без прикрас передают ту атмосферу, которая царила в сталинском окружении на момент смерти вождя: «Это были тогда страшные дни. Ощущение, что что-то привычное, устойчивое и прочное сдвинулось, пошатнулось, началось для меня с того момента, когда 2 марта меня разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что «Маленков просит приехать на Ближнюю». (Ближней называлась дача отца в Кунцево, в отличие от других, дальних дач.) Это было уже невероятно – чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать к нему на дачу… Я ехала туда со странным чувством смятения. Когда мы въехали в ворота и на дорожке возле дома машину остановили Н. С. Хрущев и Н. А Булганин, я решила, что все кончено. Я вышла, они взяли меня под руки. Лица обоих были заплаканы. «Идем в дом, – сказали они, – там Берия и Маленков тебе все расскажут.» В доме, – уже в передней, – было все не как обычно; вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда мне сказали, наконец, что у отца был ночью удар и что он без сознания, – я почувствовала даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет. Мне рассказали, что, по-видимому, удар случился ночью, его нашли часа в три ночи лежащим вот в этой комнате, вот здесь, на ковре, возле дивана, и решили перенести в другую комнату на диван, где он обычно спал. Там он сейчас, там врачи, – ты можешь идти туда. Я слушала, как в тумане, окаменев. Все подробности уже не имели значения. Я чувствовала только одно – что он умрет. В этом я не сомневалась ни минуты, хотя еще не говорила с врачами, – просто я видела, что все вокруг, весь этот дом, все уже умирает у меня на глазах. И все три дня, проведенные там, я только это одно и видела, и мне было ясно, что иного исхода быть не может. В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В. Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме), ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти. Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще медицинский совет, тоже решавший как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов, – кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим. Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, – где я ее видела? Мы кивнули друг другу, но не разговаривали. Все старались молчать, как в храме, никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то значительное, почти великое, – это чувствовали все – и вели себя подобающим образом… Только один человек вел себя почти неприлично – это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были – честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть. Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, – отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза; он желал и тут быть «самым верным, самым преданным» – каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал. В последние минуты, когда все уже кончалось, Берия вдруг заметил меня и распорядился: «Уведите Светлану!» На него посмотрели те, кто стоял вокруг, но никто и не подумал пошевелиться. А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: «Хрусталев! Машину!». Это был великолепный современный тип лукавого царедворца, воплощение восточного коварства, лести, лицемерия, опутавшего даже отца – которого вообще-то трудно было обмануть. Многое из того, что творила эта гидра, пало теперь пятном на имя отца, во многом они повинны вместе, а то, что во многом Лаврентий сумел хитро провести отца и посмеивался при этом в кулак, – для меня несомненно. И это понимали все «наверху». Сейчас все его гадкое нутро перло из него наружу, ему трудно было сдерживаться. Не я одна – многие понимали, что это так. Но его дико боялись и знали, что в тот момент, когда умирает отец, ни у кого в России не было в руках большей власти и силы, чем у этого ужасного человека» [156 - Аллилуева С. Двадцать писем к другу, М. 1990. Цит. по: lib.kgti.org.].
   Хорошее описание, эмоциональное. Правда, не дающее ответов на наши вопросы. Хотя то, как дочь Сталина описывает Берию, создает определенное к нему отношение, заставляет задуматься о его роли в событиях. Впрочем, чем глубже «зарываешься» в материал, рассматривая события, предшествовавшие смерти Сталина, тем больше возникает «лишних» вопросов.
//-- Цитата --//
   Речь Лаврентия Берии на похоронах Сталина [157 - Огонек. 1953. № 11 (1344).]
   Дорогие товарищи, друзья!
   Трудно выразить словами чувство великой скорби, которое переживают в эти дни наша партия и народы нашей страны, все прогрессивное человечество.
   Не стало Сталина – великого соратника и гениального продолжателя дела Ленина. Ушел от нас человек, самый близкий и родной всем советским людям, миллионам трудящихся всего мира.
   Вся жизнь и деятельность Великого Сталина является вдохновляющим примером верности ленинизму, примером самоотверженного служения рабочему классу и всему трудовому народу, делу освобождения трудящихся от гнета и эксплуатации.
   Великий Ленин основал нашу партию, привел ее к победе пролетарской революции.
   Вместе с Великим Лениным его гениальный соратник Сталин укреплял большевистскую партию и создавал первое в мире социалистическое государство.
   После смерти Ленина Сталин почти тридцать лет вел нашу партию и страну по ленинскому пути. Сталин отстоял ленинизм от многочисленных врагов, развил и обогатил учение Ленина в новых исторических условиях. Мудрое руководство Великого Сталина обеспечило нашему народу построение социализма в СССР и всемирно-историческую победу Советского Союза в Великой Отечественной войне. Великий зодчий коммунизма, гениальный вождь, наш родной Сталин вооружил нашу партию и народ величественной программой строительства коммунизма.
   Товарищи! Неутолима боль в наших сердцах, неимоверно тяжела утрата, но и под этой тяжестью не согнется стальная воля Коммунистической партии, не поколеблется ее единство и твердая решимость в борьбе за коммунизм.
   Наша партия, вооруженная революционной теорией Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, умудренная полувековым опытом борьбы за интересы рабочего класса и всех трудящихся, знает, как вести дело, чтобы обеспечить построение коммунистического общества.
   Центральный Комитет нашей партии и Советское Правительство в деле руководства страной прошли великую школу Ленина и Сталина.
   В огне гражданской войны и интервенции, трудные годы борьбы с разрухой и голодом, в борьбе за индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, в тяжелые годы Великой Отечественной войны, когда решалась судьба нашей Родины и судьба всего человечества, Центральный Комитет партии и Советское Правительство, возглавляя и направляя героическую борьбу советского народа, приобрели огромный опыт руководства партией и страной.
   Поэтому народы Советского Союза могут и впредь с полной уверенностью положиться на Коммунистическую партию, ее Центральный Комитет и на свое Советское Правительство. Враги Советского государства рассчитывают, что понесенная нами тяжелая утрата приведет к разброду и растерянности в наших рядах.
   Но напрасны их расчеты: их ждет жестокое разочарование.
   Кто не слеп, тот видит, что наша партия в трудные для нее дни еще теснее смыкает свои ряды, что она едина и непоколебима.
   Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом еще теснее сплотились вокруг Советского Правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии.
   Советский народ единодушно поддерживает как внутреннюю, так и внешнюю политику Советского государства.
   Наша внутренняя политика основана на нерушимом союзе рабочего класса и колхозного крестьянства, на братской дружбе между народами нашей страны, на прочном объединении всех советских национальных республик в системе единого великого многонационального государства – Союза Советских Социалистических Республик. Эта политика направлена на дальнейшее укрепление экономического и военного могущества нашего государства, на дальнейшее развитие народного хозяйства и максимальное удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей всего советского общества.
   Рабочие, колхозное крестьянство, интеллигенция нашей страны могут работать спокойно и уверенно, зная, что Советское Правительство будет заботливо и неустанно охранять их права, записанные в Сталинской Конституции.
   Наша внешняя политика ясна и понятна. С первых дней Советской власти Ленин определил внешнюю политику Советского государства как политику мира.
   Эту политику мира неуклонно осуществлял великий продолжатель дела Ленина наш мудрый вождь Сталин.
   И впредь внешней политикой Советского Правительства будет ленинско-сталинская политика сохранения и упрочения мира, борьбы против подготовки и развязывания новой войны, политика международного сотрудничества и развития деловых связей со всеми странами на основе взаимности.
   Советское Правительство будет еще более укреплять братский союз и дружбу, сотрудничество в общей борьбе за дело мира во всем мире, широкое экономическое и культурное сотрудничество с великой Китайской Народной Республикой, со всеми странами народной демократии и Германской Демократической Республикой.
   Наши братья и друзья за рубежом могут быть уверены, что Коммунистическая партия и народы Советского Союза, верные знамени пролетарского интернационализма, знамени Ленина – Сталина, будут и в дальнейшем укреплять и развивать дружественные связи с трудящимися капиталистических и колониальных стран, борющимися за дело мира, демократии и социализма.
   Глубокие чувства дружбы соединяют наш народ с героическим корейским народом, борющимся за свою независимость.
   Наши великие вожди Ленин и Сталин учили нас неустанно повышать и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и козням врагов Советского государства.
   Теперь мы должны еще более усилить свою бдительность.
   Пусть никто не думает, что враги Советского государства смогут застать нас врасплох.
   Для защиты Советской Родины наши доблестные Вооруженные Силы оснащены всеми видами современного оружия. Наши солдаты и матросы, офицеры и генералы, обогащенные опытом Великой Отечественной войны, сумеют должным образом встретить любого агрессора, который осмелится напасть на нашу страну.
   Сила и несокрушимость нашего государства состоит не только в том, что оно имеет закаленную в боях, овеянную славой армию.
   Могущество Советского государства заключается в единстве советского народа, в его доверии к Коммунистической партии – ведущей силе советского общества, в доверии народа к своему Советскому Правительству. Коммунистическая партия и Советское Правительство высоко ценят это доверие народа.
   Советский народ с единодушным одобрением встретил Постановление Центрального Комитета нашей партии, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР о проведении чрезвычайно важных решений, направленных на обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны.
   Одним из этих важных решений является назначение на пост Председателя Совета Министров Союза ССР талантливого ученика Ленина и верного соратника Сталина Георгия Максимилиановича Маленкова.
   Решения, принятые высшими партийными и государственными органами нашей страны, явились ярким выражением полного единства и сплоченности в руководстве партией и государством.
   Это единство и сплоченность в руководстве страной являются залогом успешного проведения в жизнь внутренней и внешней политики, годами выработанной нашей партией и Правительством под руководством Ленина и Сталина.
   Сталин, так же как и Ленин, оставил нашей партии и стране великое наследие, которое надо беречь, как зеницу ока, и неустанно его умножать.
   Великий Сталин воспитал и сплотил вокруг себя когорту испытанных в боях руководителей, овладевших ленинско-сталинским мастерством руководства, на плечи которых пала историческая ответственность довести до победного конца великое дело, начатое Лениным и успешно продолженное Сталиным.
   Народы нашей страны могут быть уверены в том, что Коммунистическая партия и Правительство Советского Союза не пощадят своих сил и своей жизни для того, чтобы сохранять стальное единство рядов партии и ее руководства, крепить нерушимую дружбу народов Советского Союза, крепить могущество Советского государства, неизменно хранить верность идеям марксизма-ленинизма и, следуя заветам Ленина и Сталина, привести страну социализма к коммунизму.
   Вечная слава нашему любимому, дорогому вождю и учителю – Великому Сталину.

   Вопрос о здоровье или нездоровье вождя в послевоенные годы тоже относится к тем моментам, где почти невозможно установить истину. Дело в том, что в тех немногих бюллетенях, которые успели напечатать до кончины Сталина, утверждалось, что у него произошло кровоизлияние в мозг «на почве гипертонической болезни и атеросклероза». Но если все-таки допустить версию об отравлении, становится понятным, что подобный диагноз как нельзя более выгоден отравителям. Уж больно много правителей России скончалось от пресловутого «апоплексического удара». Подобное положение дел позволило многим исследователям утверждать, что сведения о слабом здоровье Сталина принадлежат к разряду сфальсифицированных.
   По-хорошему, о том, что «Сталин был серьезно болен, особенно после тяжелейшего напряжения в годы Второй мировой войны», до марта 1953 года никто вслух не говорил. И раздаваться они стали уже в последний момент, когда стали публиковаться бюллетени о состоянии здоровья вождя. Похоже, что речь идет о фальсификации. Тем более интересно выглядит картина, когда смотришь на недавно опубликованные выписки из обследования Сталина перед курортными процедурами в Мацесте в 1947 году: «Диагноз: основной – гипертония в начальной стадии; сопутствующий – хронический суставной ревматизм, переутомление. Пульс 74 в 1 мин. Артериальное давление 145/85». У подавляющего числа людей в возрасте от 40 до 60 лет давление 145 на 85 считается нормальным, а в возрасте старше 60 (Сталину тогда было 67 лет) отвечают норме и гораздо более высокие цифры – 150 на 90. Каким было здоровье вождя в дальнейшем? Вот ошеломляющие выписки из его медицинской карты. Сталину 70 лет. «4.09.50. Пульс до ванной 74 в 1 мин. Давление 140/80. После ванной пульс 68 в 1 мин., ритм. Давление 138/75. Тоны сердца стали лучше. Сон удовлетворительный. Кишечник опорожняется регулярно. Общее состояние хорошее. Кириллов». Сталину 72 года. «09.01.52. Пульс 70, полный, правильный. Давление 140/80». Эти измерения сделаны при сильнейшем гриппе с высокой температурой. Вряд ли каждый, даже гораздо более молодой и здоровый человек может похвастаться подобными цифрами. Обращает на себя внимание и тот факт, что даже о «начальной стадии гипертонии» больше нигде не говорится [158 - Добрюха Н. Как убивали Сталина/Аргументы и факты. 2005. № 51 (1312).]. Интересные сведения. Были бы они опубликованы в более серьезном издании – им бы не было цены. Потому что есть и другая информация, заставляющая сделать иные выводы. Например, о том, что осенью 1945 года у вождя случился первый инсульт [159 - Медведев Ж. Существует ли загадка смерти Сталина? // Зеркало недели. 2000. № 9 (282).]. Никаких медицинских деталей о характере заболевания не сохранилось. Ответственен за это был сам Сталин. Дело в том, что 1952 году он распорядился арестовать своего личного врача Виноградова, к которому он утратил доверие. Попутно по личному распоряжению были уничтожены все медицинские документы, которые могли бы прояснить ситуацию. Что заставило Сталина (или не Сталина?) поступить подобным образом, остается только догадываться. Светлана Аллилуева писала о том, что осенью 1945 года «… отец заболел и болел долго и трудно». Что это было за заболевание, она не сообщает ни слова. С отцом в этот период ей не позволяли ни видеться, ни говорить. Эти и ряд других событий косвенно указывают на то, что у него наблюдалась временная потеря речи. Видимо, поняв, насколько серьезными могут стать последствия следующего инсульта, Сталин полностью меняет свой темп жизни.
   После болезни он не просто стал бережнее относиться к своему здоровью, а буквально подчинил своему режиму все государственные дела. С 1946 года он позже и реже появлялся в Кремле, начиная прием лишь в 20, 21 или даже в 22 часа и заканчивал через 3 часа. Дольше трех часов Сталин в Кремле уже не работал и приезжал в свою официальную резиденцию далеко не каждый день. Для решения различных текущих проблем посетители чаще приглашались к нему на дачу, днем или на ужин после полуночи. Большую часть времени проводил в большом лесном парке, в центре которого и была построена его кунцевская дача. В парке ему поставили несколько беседок со столиками. Перемещаясь от одной беседки к другой, он подписывал необходимые документы, прерываясь при первых же признаках усталости. Мало того, он, которого сложно себе даже представить без трубки, бросил курить. Но, несмотря на столь щадящий режим, Сталин опять заболевает, причем весьма странно для человека, за бытом и питанием которого следят самым тщательным образом: диагноз гласит – дизентерия [160 - Добрюха Н. Двойник подменил Сталина в 1947 году? // Комсомольская правда. 2005. 22 дек.]. Все источники, касающиеся этого нового недуга, выглядят очень странно. Настолько странно, что на свет появилась версия о двойнике. О том, что настоящий Сталин скончался именно тогда, в 1947, от отравления, и был заменен послушным двойником. Несколько завирально, конечно, но чем хуже версии о двойниках Гитлера?!
   Но оставим двойников в области предположений, так же как и информацию о первом инсульте. Вернемся к событиям мартовских дней 1953 года. Эдвард Радзинский подробно цитирует показания помощника коменданта «Ближней дачи» Лозгачева: «В 10 часов в его комнатах нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 – нет, и в 12 – тоже нет. Это уже было странно: обычно вставал он в 11–12, а иногда даже в 10 часов он уже не спит. Но уже час дня – и нет движения. И в два нет движения в комнатах. Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа – нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спит, обычно их переключают на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «Что-то недоброе, что делать будем?». Действительно, что делать – идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже 6 часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит постовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой». Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и. опять ничего! В восемь – ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять – нету движения, в десять – нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты – начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее – я, почта – моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти. Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь. Он очень болезненно реагировал, когда тихо к нему входили. Нужно, чтобы ты шел крепким шагом и не смущался и перед ним чтоб не тянулся. А то он тебе скажет: «Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?» Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял. вот так. – Здесь Лозгачев приподнял полусогнутую руку. – Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз. дз.» – дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся. Пока я у него спрашивал, ну, наверное, минуту-две-три, вдруг он тихо захрапел. слышу такой легкий храп, будто спит человек. По домофону поднял трубку, дрожу, пот прошибает, звоню Старостину: «Быстро ко мне, в дом». Пришел Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то без сознания. Я говорю: «Давай его положим на диванчик, на полу-то неудобно». За Старостиным Туков и Мотя Бутусова пришли. Общими усилиями положили его на диванчик, на полу-то неудобно. Я Старостину говорю: «Иди звонить всем без исключения». Он пошел звонить. А я не отходил от Хозяина, он лежал неподвижно и только храпел. Старостин стал звонить в КГБ Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову. Пока он звонил, мы посовещались и решили перенести его в большую столовую на большой диван. Мы перенесли потому, что там воздуха было больше. Мы все вместе это сделали, положили его на тахту, укрыли пледом, видно было, что он очень озяб, пролежал без помощи с семи вечера. Бутусова отвернула ему завернутые рукава сорочки – ему, наверное, было холодно. В это время Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал: «Берию я не нашел». Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите»» [161 - Радзинский Э. Сталин // www.ruslib.com.].
   Но вот что интересно: Геннадий Коломенцев, на воспоминания которого мы уже ссылались, описывает ситуацию иначе: «Охрана забеспокоилась. Позвонили в Главное. нет, в 9-е управление. Тогда уже, кажется, было 9-е управление, а не ГУО. Оттуда приехали. Когда вскрыли дверь, он лежал на полу около тахты, на которой спал. У него тахта была. Он лежал на полу уже мертвый.» [162 - Добрюха Н. «Хозяин Кремля» умер раньше своей смерти // Аргументы и факты 2002. № 49.] Вот ведь! А как же тогда сообщения о болезни, воспоминания Хрущева, показания охраны? Очень похоже, что Сталина «оставили в живых», чтобы было время поделить власть, издать необходимые указы о назначениях. Ведь смотрите, как красиво получается: только вечером 5 марта завершилось совместное заседание ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР, только новое руководство собралось отправиться в Кунцево, как Сталин возьми и умри! Всего через час после новых назначений. Красиво получается. Но для вящего спокойствия, благо все равно на одном свидетельстве доказательств не выстроишь, остановимся на официальной версии.
   Итак, в 3 часа ночи «верные соратники» появляются на «Ближней даче». Они смотрят на Сталина и. якобы принимают его за мирно спящего здорового человека, после чего возвращаются по домам. Лозгачев вспоминал: «Приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает. Берия на меня матюшком: «Что ж ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ «дзыкнул» невнятно. Берия мне: «Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь». Ну и уехали». [163 - Радзинский Э. Сталин // www. ruslib. com.] И только около 7 утра появляются медики, Берия, Маленков, Хрущев, Булганин, а в придачу – министр здравоохранения. Ну и дальше – все как в учебнике: сообщения, попытки реанимации и пр. И очень «своевременная» смерть.
//-- Версия --//
   Хороший день, чтобы умереть [164 - Рашин А. Спасение: в 1953 г. соратники отравили Сталина в Пурим // www.sedmoycanal.com 14.03.2003.]
   «Нью-Йорк Таймс» сообщила о выходящей в апреле книге «Последнее Сталинское Преступление», которая приводит новые свидетельства, поддерживающие старую теорию об отравлении Сталина. Другая новая книга «Почему Сталин Не Уничтожил Всех Евреев?» рассматривает возможное отравление в исторической перспективе. Автор этой только что опубликованной книги, д-р Алекс Рашин, пишет, что последняя сталинская кампания массового террора была направлена против евреев, сионистов, Израиля и их «американских хозяев». Сионизм был объявлен одним из главных заклятых врагов Сталина, когда в 1947-49 гг. провалились его планы превратить Израиль в одну из его марионеток. Имеются многочисленные свидетельства, проанализированные в книге и указывающие на то, что в 1953 г. Сталин планировал депортировать и уничтожить от 2 до 4 миллионов евреев. Рашин отмечает, что Сталин неожиданно впал в приведшее к смерти коматозное состояние 1 марта 1953, в точности в день праздника Пурим, в разгаре утверждения окончательных деталей антиеврейского террора.
   Д-р Рашин пишет, что «даже сама по себе смерть Сталина является таким хэппи-эндом гигантской угрозы еврейству, что помнить и праздновать ее должны все евреи». Однако вдобавок он приводит многие факты, указывающие на то, что сталинская смертельная кома произошла именно в Пурим не случайно. «Факты и свидетельства указывают, что Сталин готовил широкомасштабную чистку по образцу 1937 г. Часто отмечалось, что Сталин разыгрывал свои чистки, повторяя одни и те же сценарии или заимствуя чужие сценарии. Библейская Книга Эстер – основание праздника Пурим – может быть рассмотрена как детальный сценарий чистки, который Сталин мог использовать для своих далеко идущих целей». Книга Эстер рассказывает, как царь древней Персии Ахашверош одобрил план своего визиря Аммана уничтожить всех евреев, а затем сделал разворот на 180 градусов и убил своего могущественного заместителя и его сторонников. Рашин приходит к выводу, что Берия получил приказ Сталина начать чистку в Пурим и сообщил об этом другим ближайшим соратникам Сталина, чтобы заручиться их поддержкой в организации отравления Сталина. Они пошли на громадный риск, так как им нечего было терять. Рашин отмечает, что «на отравление указывают медицинские отчеты и свидетельства, опубликованные в 1972 и 1992 гг. и отмечающие значительные кровоизлияния в мозгу, по всему сердцу, в желудке и кишечнике. Поражения сердца были не характерны для инфаркта, и у Сталина была рвота кровью».
   К слову: что касается «своевременности» смерти, то тут просто нельзя не процитировать снова статью Николая Добрюхи: «Среди документов, связанных со смертью Сталина, один показался мне особенно загадочным. Он касается последних уколов, которые делала медсестра Моисеева. В 20 час. 45 мин. она введет Сталину инъекцию глюконата кальция. До этого такой укол больному за все время болезни не делался ни разу. В 21 час. 48 мин. она же поставит роспись, что ввела 20-процентное камфорное масло. И наконец в 21 час. 50 мин. Моисеева распишется, что впервые за все лечение осуществила инъекцию адреналина. После чего Сталин И. В. тут же скончался. Кстати, как сказали мне медики, при состоянии, которое наблюдалось у Сталина в последние часы, уколы адреналина категорически противопоказаны, так как вызывают спазмы сосудов большого круга кровообращения. Но факт остается фактом: сразу, после того как бывшие соратники вождя, разделив в Кремле власть, прибыли к еще живому Сталину на дачу, состоялся последний укол, за которым и последовала мгновенная смерть!» [165 - Добрюха Н. Как убивали Сталина // Аргументы и факты. 2005. № 51(1312).]
   А вот еще одно странное «совпадение». С одной стороны – есть официальный диагноз, поставленный профессором Мясниковым и описанный в официальном же заключении: «В ночь на 2 марта у Иосифа Виссарионовича Сталина произошло кровоизлияние в мозг (в его левое полушарие) на почве гипертонической болезни и атеросклероза. В результате этого наступил паралич правой половины тела и стойкая потеря сознания. В первый же день болезни были обнаружены признаки расстройства дыхания вследствие нарушения функции нервных центров. Эти нарушения изо дня в день нарастали; они имели характер так называемого периодического дыхания (дыхание Чейн-Стокса). В ночь на 3 марта нарушения дыхания стали принимать угрожающий характер. С самого начала болезни были обнаружены также значительные изменения со стороны сердечно-сосудистой системы, а именно высокое кровяное давление, учащение и нарушение ритма (мерцательная аритмия) и расширение сердца. В связи с прогрессирующими расстройствами дыхания и кровообращения уже с 3 марта появились признаки кислородной недостаточности. С первого дня болезни повысилась температура и стал отмечаться высокий лейкоцитоз, что могло указывать на наличие очагов в легких. В последний день болезни при резком ухудшении общего состояния стали наступать повторные приступы тяжелой острой сердечно-сосудистой недостаточности (коллапс). Электрокардиографическое исследование позволило установить острое нарушение кровообращения в венечных сосудах сердца с образованием очагов сердечной мышцы. Во вторую половину дня 5 марта состояние больного стало особенно быстро ухудшаться. Дыхание сделалось поверхностным и резко учащенным, частота пульса достигала 140–150 ударов в минуту. Наполнение пульса упало. В 21 час 50 минут при явлениях нарастающей сердечно сосудистой недостаточности Иосиф Виссарионович Сталин скончался» [166 - Огонек. 1953. № 11 (1344).]. Но с другой стороны, есть записи того же самого профессора Мясникова, противоречащие этому диагнозу. Например: «Утром пятого у Сталина вдруг появилась рвота кровью: эта рвота привела к упадку пульса, кровяное давление пало. И это явление нас несколько озадачило – как его объяснить? Все участники консилиума толпились вокруг больного и в соседней комнате в тревоге и догадках.» [167 - Добрюха Н. Как убивали Сталина // Аргументы и факты. 2005. № 51(1312).] Догадываться тут можно очень о многом. Уж больно странный симптом. Но по прошествии лет ничего не докажешь. Не вскрывать же для эксгумации и исследования могилу у кремлевской стены?!
//-- Цитата --//
   Речь Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия перед панихидой по И. В. Сталину, сказанная в Патриаршем соборе в день его похорон (9.03.1953 г.) [168 - Журнал Московской Патриархии. 1953. № 4. С.3.]
   Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы ни проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные – его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.
   Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами – пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всем мире и его славные деяния будут жить в веках.
   Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.
   Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой.
   В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих и из-за границы от Глав и представителей Церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нем и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты.
   Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души.
   Вчера наша особая делегация в составе Высокопреосвященного митрополита Николая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.
   Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.

   На самом деле легенд и домыслов вокруг смерти Сталина образовалась масса. Чего стоит, скажем, версия секретаря Сталина Поскребышева о том, что подосланные Берией охранники били потерявшего сознание Сталина мешочками по голове, чтобы усилить кровоизлияние в мозг. Или более логичное утверждение, что во время ночного визита кто-то из «четверки» сделал Сталину укол, повышающий давление, чтобы усугубить эффект от удара. Но даже если останавливаться на официальной версии смерти, остается множество вопросов. Почему так непрофессионально вела себя охрана? Почему Матрена Бутусова, служившая у Сталина больше десяти лет как личная служанка и выполнявшая множество его бытовых просьб, не насторожилась, несмотря на то, что Сталин не просит еды или питья? Почему, наконец, так странно реагировали на звонки охраны представители ближайшего окружения Сталина? Откуда Берия узнал о происшедшем, если до него невозможно было дозвониться? Что означал ночной визит четверки сподвижников, явившихся без медиков и решивших оставить все как есть?
   Объяснить эту череду бессмысленных событий можно двумя способами. Либо Коломенцев прав, и Сталин действительно был уже мертв, когда к нему вошли в первый раз. Тогда все последующие события – это не более чем дурно разыгранный спектакль с двойником вождя, которым пришлось пожертвовать, отравив его (а двойники у Сталина были, это факт). Либо все знали заранее. Знали и планировали. Тогда речь и правда идет о заговоре. И тогда абсолютно понятно, почему четверка «заклятых друзей» не торопилась на дачу, а приехав – не привезла с собой врачей и оставила вождя умирать. Нужно было прежде всего договориться между собой.
   Дело в том, что незадолго до смерти, на XIX съезде партии Сталин повел себя в высшей степени необычно. Сначала он попытался (или сделал вид, что пытается) сложить с себя полномочия секретаря партии. Дождавшись протестующих криков из зала, он достал листок бумаги, с которого зачитал имена тех, кого он предлагает в члены Президиума ЦК. Тут же на пленуме был утвержден и странный орган – Бюро президиума. Если смотреть на исторические аналогии, то Сталин действовал примерно так, как это делал Иван Грозный, который, выехав из Москвы сообщил боярам о своем желании отречься от власти. Дождался протестов и получил обоснование для введения опричнины. Во что могла бы вылиться сталинская опричнина, остается только догадываться. Наверняка можно сказать лишь одно: у Берии и компании появились очень серьезные резоны для беспокойства. Вполне логично предположить, что они обезопасили себя, почувствовав угрозу своему положению и жизням. И пока Сталин умирал, – они попросту перетянули одеяло власти на себя, отменив все сталинские нововведения и самостоятельно встав у руля государства. Впрочем, не надолго: вскоре «четверке» предстояло схлестнуться между собой.
//-- Версия --//
   На похоронах Сталина
   Мы все вместе были на похоронах Сталина и видели «Ходынку» на этой самой «Трубе» (Трубной площади). Сначала, днем, я пытался прорваться на Пушкинскую улицу, но когда увидел, что творится: военные грузовики, а на них стоят солдаты и вытягивают из толпы тех, кому невтерпеж, я вернулся.
   А вечером мы вместе с нашей 127-й школой пошли в Колонный зал. (Я тогда учился в десятом классе.) Мы спускались по Рождественскому бульвару к «Трубе», но так до нее и не дошли. Впереди стояли барьеры, а сзади шли все новые и новые толпы, которые напирали на стоящих у барьеров, – в результате жуткая давка. «Хорошо бы кого-нибудь из наших комсомольских вождей придавило», – сказал Юлик Головатенко, и пожелание это сбылось – одного из них действительно прижали довольно сильно. Но и меня тоже чуть не задушили. Мы всю ночь там простояли, бегали в подъезд греться, а когда утром разбредались, вокруг было много калош. Из всей жуткой ночи почему-то больше всего запомнились эти калоши. Тысячи калош. Юлик сострил: все кинулись убедиться, действительно ли помер.
   В школе мы ходили с постными лицами, изображая скорбь, которую мы отнюдь не испытывали. Я еще лет в четырнадцать обещал Лейбовичу, что на похоронах Сталина буду песни петь, что и делал, – разумеется, вполголоса. Мы тогда любили петь есенинские стихи из «Москвы кабацкой» (у кого-то из ребят был четырехтомник 20-х годов) на мотив «Дорогая моя столица» – они хорошо ложились на эту мелодию, и мы регулярно забавлялись таким образом.
   Из воспоминаний диссидента Анатолия Иванова [169 - Иванов А. Гаврило Принцип наоборот // www. memo. ru.]

   Вспомнился и мне этот печальный день похорон 9 марта, когда нас, учеников 46-й мужской школы, торжественно открывшейся, кстати, 21 декабря 1936 года, в день рождения Сталина, построили в коридоре перед огромным портретом вождя и включили прямую трансляцию с похорон из Москвы. Многие пацаны плакали, даже мой сосед по парте – дерзкий и отчаянный Алик Прийдак. Рыдала у портрета наша историчка Мария Илларионовна, скупая слеза скатилась из единственного глаза военрука-фронтовика Жесткова по прозвищу Биллибонс. На скуластом лице преподавателя сталинской конституции Кузьмина, всегда одетого в зеленый «сталинский» китель, ходили ходуном желваки – по всему было видно, что и он страдал в эти минуты, слушая Левитана и речь ближайшего соратника вождя – Берии, произносимую с трибуны мавзолея.
   А потом были снимки в газетах «Правда» и «Известия», которые у меня сохранились: Сталин в гробу, тысячи венков вдоль кремлевской стены. И никто тогда не знал о многих погибших в давке людях, пытавшихся увидеть похоронную процессию.
   Из воспоминаний журналиста Анатолия Ануфриева [170 - Ануфриев А. Пропуск на похороны Сталина // Сегодняшняя газета (Красноярск). 2006. 11 марта.]

   Сразу после сообщения по радио о смерти Сталина на улицах появились траурные флаги, из репродукторов, установленных на улицах, слышалась траурная музыка. На предприятиях проводились митинги и собрания. В день похорон в школе занятий не было. Часто на улицах можно было встретить людей, которые плакали о потере. Не так давно закончилась война, и победу в ней люди связывали с именем Сталина. У многих было состояние растерянности, люди не представляли своей жизни и жизни страны без «вождя», «отца народов». Помню, что некоторые из наших знакомых поехали в Москву, чтобы попрощаться с ним. Желающих уехать было очень много, поезда были переполнены. Люди каким-то образом умудрялись добраться до столицы. Рассказывали, что в Колонный зал, где был установлен гроб с телом, бесконечной вереницей шли люди, молодые и старые, с детьми на руках. Люди хотели отдать последнюю дань человеку, которого боготворили. Затем, через несколько дней, во время похорон толпой были задавлены многие сотни людей. Об этом многие знали, хотя, естественно, по радио о таких новостях раньше никто не сообщал. Это теперь показывают хронику и называют точные цифры погибших, а тогда люди были осторожны, боялись сказать лишнее слово вслух, дух Сталина и последствия репрессий еще долго витали над страной.
   Из воспоминаний публициста Раисы Степановой

   Говорят, что люди плакали на похоронах Сталина, – и я действительно видел в кинохронике слезы на глазах проходящих мимо гроба, установленного в Колонном зале. Но если можно судить о настроениях народа по лагерю, – ведь в лагерях находились миллионы простых людей, – то слез я не видел. Помню, как Иван Михайлович Крестьянкин, священник, встретил меня в незабываемые мартовские дни 1953 года у нашего барака в радостном возбуждении и показал мне фотографию на первой странице газеты – Сталин в гробу: «Вот, смотрите, сбылась мечта русского народа». А уж Иван Михайлович знал свой народ.
   А что до уголовников, воров – у тех вообще никакого уважения к Сталину не было, они называли его презрительно «гуталинщик»: он напоминал им усатых кавказцев, что чистят обувь на городских улицах.
   Да, в массовом сознании образ Сталина приобрел некие сверхчеловеческие черты, в нем было нечто сверхъестественное – порою казалось даже, что он никогда не умрет.
   – Сталин – он нас с тобой переживет, – убежденно говорил мой приятель Сергей Хмельницкий.
   И вот – он умер. И показалось, что с ним рушится мир, который держался им. Одних это потрясло, другие почувствовали: это – начало какой-то новой жизни.
   Владимир Кабо [171 - Кабо В. Дорога в Австралию // www. russiantext. com.]

Послесловие

   У каждого есть свой миг, когда он превращается в дракона. Обычно это – миг страха, нестерпимого, до дрожи в коленках, до холодеющих пальцев, когда желание жить вытесняет все. Когда смерть впервые орказывается рядом, и ты расстаешься с глупой детской верой в собственное бессмертие. Когда не умом и не сердцем, а жалким трясущимся телом осознаешь – нужно или выжить, или остаться человеком.
Сергей Лукьяненко. Атомный сон

   Вот и подошел к концу рассказ о двух тиранах, о правителях, о двух мечтателях, задумавших некогда, в юности, сразить дракона по имени Несправедливость. И тому и другому было дано от Бога немало, отмерено талантов и умений столько, что многие позавидловали бы им. Но оба они отказались от этого дара, решив, что есть гораздо более высокая цель, ради которой можно забыть обо всем. Что произошло дальше, вы только что прочли на страницах этой книги. Каждый из них, сразив своего дракона, занял его место, точно так, как говорится в старинной сказке. Но при этом они оставались не более чем просто людьми.
   Речь не идет о Гитлере и Сталине – лидерах политических режимов. Пытаться их сравнивать, говоря об их политике, целях, задачах, перспективах, было бы делом неверным и неправедным. Потому что, в конце концов, это Гитлер, а не Сталин принес войну в Россию, и тут любые сравнения неуместны. Речь идет о людях. Об Адольфе Шикльгрубере, сыне Клары Пельцль, и Иосифе Джугашвили, сыне Екатерины Геладзе.
   Власть не сделала их ни сверхсуществами, ни «корифеями всех наук», ни «великими и могучими», что бы там ни говорила официальная пропаганда. И уж тем более не сделала их бессмертными. Отставной ефрейтор, не любящий «слишком умных» и терпеть не могущий евреев, так и остался отставным ефрейтором, пусть даже его и называли «Вождем». Хитрый интриган, поднаторевший в партийных интригах и постоянно опасающийся скрытых врагов, так и остался талантливым партфункционером, сколько ему ни воздвигали прижизненных памятников.
   Они оставались обычными людьми – не слишком счастливыми, одаренными, но отнюдь не гениальными, обладающими определенными талантами, сильными и слабыми сторонами личности. Такими же, как мы с вами.
   Они не добыли счастья ни для себя, ни для своих ближних. Число благословений в их адрес много меньше числа проклятий. Оба выбранные ими пути к справедливости оказались тупиковыми, ведущими в никуда.
   Кстати, а что сделали бы на их месте вы?

Сергей Владимирович Кормилицын Сталин против Гитлера: поэт против художника

От автора

Введение

I Детство. Не "золотое" время

Сын сапожника

Сын таможенника

Подведем итоги?

II Время становления личности

Несостоявшийся священник

Несостоявшийся художник

Подведем итоги?

III Время перелома

Настоящий революционер

Настоящий солдат

Подведем итоги?

IV На ступенях к власти

Вслед за Лениным, рядом с Лениным, вместо Ленина

В партии, во главе партии, во главе империи

Подведем итоги?

V Алкоголь, табак, наркотики

Ничего крепче пива

Трубка «Герцеговины» и «коричневая водка»

Подведем итоги?

VI. Женщины вождей

В мечтах о семейном счастье

Влюбленный в Германию

Подведем итоги?

VII Невенчанные императоры

Красный трон

Черный трон

Подведем итоги?

VIII. Культ личности: два варианта

IX. Сумерки богов

Застрелился ли Гитлер?

Был ли Сталин убит?

Послесловие

Сергей Владимирович Кормилицын
Сталин против Гитлера: поэт против художника

I
Детство. Не "золотое" время

II
Время становления личности

III
Время перелома

IV
На ступенях к власти

V
Алкоголь, табак, наркотики

VII
Невенчанные императоры