Александр Соловьев
Как стать вождем. Страсти во власти

Все эти восемь лет я пахал, как раб на галерах, с утра до ночи.
Владимир Путин

Народ – это чистый лист бумаги, на котором можно писать любые иероглифы.
Мао Цзэдун

Предисловие

   ВОЖДИ – особая порода людей. Они отличаются от остальных исключительным честолюбием и ярко выраженными лидерскими качествами. Это почти всегда прекрасные ораторы, мастера слова и жеста. Они обладают способностью подчинять своей воле других людей.
   Во время предыдущей Всероссийской переписи населения в 2002 г., заполняя соответствующие пункты анкеты, российский президент Владимир Путин назвал себя «работником по найму», который оказывает «услуги населению». При внешней странности формулировки это так и есть. Президент, вождь, правитель, деспот, император, генеральный секретарь (перечень можете продолжить сами) – это ПРОФЕССИЯ.
   Но требования к соискателю рабочего места во главе страны (парламента, Верховного Совета, правительства, партии и т. п.) отличаются от соискателя места, скажем, преподавателя, научного сотрудника, или даже руководителя транснациональной корпорации.
   Впрочем, отличаются они не так уж и кардинально.
   Для того, чтобы стать вождем, нужна предрасположенность – а в какой профессии она повредит?
   Одно из главных качеств потенциального вождя – амбициозность, но разве не амбициозен, допустим, ученый, одержимый тайнами материи и бытия?
   На пути к победе вождю необходимо везение и совпадение множества факторов – а где иначе?
   Приход к власти – ее насильственный захват, победа на выборах или даже получение по наследству – акция разовая. Иногда громкая и яркая, как ядерный взрыв, иногда тихая и почти незаметная, естественная, как смена времен года. Но практически в любом случае она требует колоссального напряжения всех сил вождя – его харизматических талантов, его умения вести за собой союзников и убеждать или устранять противников, его умения мобилизовать все доступные ему материальные и нематериальные средства.
   Но когда желанная награда добыта, амбиции удовлетворены, главная цель жизни достигнута, то оказывается, что удержать в руках добытое с невероятным трудом гораздо тяжелее, чем заполучить. И качества, необходимые для того, чтобы к власти прийти, оказываются лишь бледным подобием того, что необходимо, чтобы ее сохранить.
   Сильная воля и непреклонность оборачиваются деспотизмом. Жесткость, способность принимать «тяжелые, но необходимые решения» – жестокостью и тиранией. Гибкость и близость к народу – махровым популизмом и циничным манипулированием. Даже вожделенное богатство не до конца принадлежит тому, кто забрался на самый верх, – им приходится делиться с соподвижниками. Иногда и с народом.
   Но для того, чтобы подчинить своей воле окружающих, необходимо эту самую волю иметь. И прежде чем дело дойдет до окружающих, своей воле приходится подчинять самого себя – свою слабость, немощь, болезни. Зато безжалостное отношение к себе легче распространить на окружающих. А дальше – до деспотии, абсолютной власти – остается лишь шаг.
   Подобно героям и царям древности, потенциальные вожди хотят стать великими. Заранее в этом признаются единицы, но назвать хотя бы двоих правителей, не поддавшихся в тот или иной момент запредельному тщеславию, невероятно трудно. Один – Махатма Ганди. Второй?
   За властью и во власть идут с предельно конкретной целью. Власть ради власти – такая же абстракция и вещь в себе, как искусство ради искусства.
   Самый простой «движитель» такого похода – желание повелевать, реализовать свои идеи по переустройству мира или сохранению статус-кво. Гай Юлий Цезарь и Мао Цзэдун, Уго Чавес и Фидель Кастро, Бенитто Муссолини и Франклин Рузвельт, Борис Ельцин и Шарль де Голль – любой из тех, кто оказывался на вершине, попадал туда отнюдь не волею случая (исключений из этого правила за всю историю человечества наберется пренебрежимо мало). Другое дело, что с приходом к власти первоначальные цели могли меняться до неузнаваемости.
   СЛАВА – один из главных мотиваторов для харизматической личности, идеальная награда для героя, вождя, государя. Ратники князя Игоря выходили в поле в поисках «себе – чести, а князю – славы». Наткнувшись однажды на статую Александра Македонского, Цезарь замер, как пораженный громом. По свидетельству очевидцев, глаза его предательски увлажнились. «Александр в моем возрасте уже покорил весь мир, а я не совершил еще ничего замечательного», – пробормотал Цезарь и, резко повернувшись, пошел прочь.
   Одним из мощных стимулов в борьбе за власть долгое время была жажда славы. Но времена Александра Македонского, королей средневековья и даже Наполеона безвозвратно уходят. Теперь куда как проще получить свои «пять минут славы», выложив самодельный ролик на YouTube – и риска меньше, и прославишься быстрее. Измельчало человечество, что ли?
   А вот желание сохранить и приумножить богатство по-прежнему осталось поводом и целью похода во власть. Так ли уж отличается Сильвио Берлускони от короля Бельгии Леопольда II? Если только средствами, которых сегодня существенно больше, чем в XIX веке. Вложения во власть и сегодня остаются высокодоходными – хотя и высокорисковыми – инвестициями.
   БОГАТСТВО, золото – та же слава, только материальная. Богатство служит мерилом могущества и одновременно – инструментом для его увеличения. Поэтому среди властителей и вообще сильных мира сего так сложно найти настоящих бессребреников. Да и рваться во власть бессребреникам не свойственно – их амбиции, как правило, направлены внутрь себя, а не вовне.
   Правители – тоже люди. Даже самые верховные. И ничто человеческое им не чуждо. Привычки и увлечения, гардеробы и автомобили, экзотические и не очень хобби и романы на стороне – когда все это оказывается на виду, то вызывает у публики интерес едва ли не больший, чем властные лозунги и реальные политические достижения (или провалы) вождя. То ли потому, что пойманный на адюльтере президент становится как-то ближе и понятнее народу, то ли потому, что поймать великого на человеческой слабости так заманчиво и любопытно.
   Чего еще можно желать, будучи могушественным, славным и богатым правителем? Величия! Остаться в истории, изменить саму историю, страну, мир. Совершить то, что не под силу «обычному» правителю. Исполнить возложенную на него миссию. Стать легендой.
   Правителю могут простить алчность – его назовут ненасытным или скупым и будут втайне завидовать его богатству. Правителю могут простить жестокость – его назовут грозным и будут втайне завидовать его силе. Правителю могут простить даже глупость – его назовут недалеким и будут втихомолку над ним посмеиваться. Единственное, чего правителю не простят никогда, – это безволие. В лучшем случае его просто свергнут и забудут, в худшем – запомнят и поставят потомкам в пример. В пример того, как править нельзя.
   МОГУЩЕСТВО – это сила, возможность и способность повелевать людьми и народами. Амбиции любого начинающего – да и «заматеревшего» – вождя всегда направлены на то, чтобы обрести желаемый уровень могущества. Беда в том, что, как правило, желаемый уровень всегда оказывается ниже необходимого. Могущество само по себе подталкивает правителя к новым, все более амбициозным целям.
   Абсолютное самовластье – скорее выдумка, чем реальность. «Все могут короли» – просто строчка из полузабытого шлягера. Власть накладывает серьезнейшие ограничения, и чем больше власти, тем эти ограничения больше. Попытки их преодолеть могут оказаться анекдотичными, а могут привести к ужасающим трагедиям. Ведь заполучивший «всю полноту власти» человек остается лишь человеком. Несмотря на жесточайший тренинг и отбор, который ему пришлось пройти, чтобы оказаться на вершине.
   Достижения и ошибки, подвиги и преступления, благородство и подлость тех, кто там оказался, в наших глазах увеличиваются тысячекратно. Неосторожное словцо, вылетев из уст правителя, способно или вызвать многолетнюю войну, или сделаться популярнейшим анекдотом.
   Проявление слабости (тщательно скрываемое или, наоборот, нарочитое) может укрепить народную любовь, а может вызвать шквал презрения, который погребет под собой если не самого правителя, то последние надежды на добрую память о нем. Так что быку на самом деле позволено едва ли не больше, чем Юпитеру.
   НАСИЛЬСТВЕННОЙ смертью только в ХХ веке погибли почти 100 глав государств. Практически – по одному в год. Те, кто говорят, что профессия правителя – самая опасная, недалеки от истины. Молния бьет в самые высокие деревья. Хотя некоторым удается либо уйти с высокого поста живым, либо умереть на посту.

Часть 1
Природа вождя

Мне нужно оставаться великим, славным, возбуждающим восхищение!
Наполеон Бонапарт

Шесть навыков начинающего

   Считается, что будущие правители от рождения обладают особым свойством – харизмой. Она обеспечивает, поддерживает и усиливает весь необходимый вождю комплекс качеств. Среди известных истории харизматических персонажей есть и основатели мировых религий – Будда, Моисей и Христос, и создатели направлений внутри этих религий – Лютер и Кальвин, например. С другой стороны, это великие государственные и военные деятели, такие, как Чингисхан или Наполеон. В ХХ веке среди таких деятелей – Гитлер и Муссолини, Ленин и Троцкий, но также Ганди и Мартин Лютер Кинг. Свойство харизмы относительно безразлично к роду деятельности и ее морально-этическому содержанию: харизматическим лидером с равным успехом может быть и святой, и преступник.
   Широко распространено мнение, будто харизма – это врожденное свойство, данное человеку от природы раз и навсегда. Однако в основе харизмы лежит всего лишь умение заставить окружающих поверить в то, что ты такими свойствами обладаешь. Харизма – это вовсе не врожденное мистическое качество, не удел избранных. Это вполне поддающийся анализу набор персональных черт. Их всего шесть.
   Одна из наиболее важных черт харизматической личности – чуждость своему окружению. Нет пророка в своем отечестве, и это правда. Человеку со стороны намного легче управлять другими. Корсиканец Наполеон во Франции, француз (чужак в Женеве) Кальвин, грузин Сталин – все они были «пришельцами». Понятно, что иностранное происхождение в прямом смысле слова вовсе не обязательно. Достаточно хотя бы признаков иного происхождения, даже социального, чтобы иметь возможность двигаться по харизматическому пути. Тот же аятолла Рухолла Мусави Хомейни (не путать с Али Хаменеи – нынешним аятоллой, фактическим руководителем – рахбаром, то есть вождем – Ирана) родился в Иране, но основную деятельность по подготовке исламской революции вел из-за границы, из Ирака и Франции. Борис Ельцин вообще не покидал России, но противопоставлял себя руководству компартии, подчеркивая свою чуждость существовавшей системе власти.
   Вообще, отличия крайне важны для того, кто претендует на роль харизматической личности. Эти отличительные признаки, или стигматы (отметины) выделяют его из окружающей массы. Таким признаком может быть даже болезнь или увечье. Хорошо известно, как в традиционных культурах относились к горбунам, юродивым и т. д. Их почитали и побаивались, ведь считалось, что такие люди связаны с потусторонними силами. Бросающаяся в глаза ущербность как бы переводит ее обладателя в особое измерение, поражая воображение окружающих. Примерами могут служить «карлик» Наполеон или одноглазый Моше Даян.
   Харизматические личности, как правило, не скрывают свои физические недостатки. Оливер Кромвель, например, потребовал от своего личного художника рисовать его портрет «со всеми язвами и бородавками», которых на лице вождя английской революции было предостаточно. Исключение из этого правила составил разве что Франклин Рузвельт, запретивший показывать себя в инвалидном кресле.
   Очень выгодна всегда была «священная болезнь» – эпилепсия. Судорожные припадки традиционно воспринимались как знак избранничества. История демонстрирует нам большое количество великих, страдавших от эпилептических припадков: от Юлия Цезаря и Александра Македонского до Петра Великого, Наполеона и Ленина. Безусловно, к стигматам относится и неординарно-демонстративное поведение, в котором прочитывается указание на безумие: например, введение коня в сенат, падения с мостов или драки в Государственной думе.
   Лидер непременно должен быть носителем знаков, по которым его всегда узнают и вспомнят. Сигара Черчилля, трубка Сталина, родимое пятно Горбачева (которое тоже, кстати, на официальных фотографиях ретушировали), кепка Лужкова – примеры, которые первыми приходят в голову. В формировании харизматического имиджа важно все до мелочей: походка, одежда, интонации, осанка. Все это должно сделать человека узнаваемым и запоминающимся.
   Созревший для своей миссии герой получает свыше приглашение к общественной деятельности или некий знак, указывающий на его предназначение. Призвание в религиозной сфере, разумеется, осуществляется посланцем высших сил или знамением, от них исходящим (Моисей перед неопалимой купиной, Будда под деревом Бодхи). К героической деятельности в светской области человек может быть призван другими незаурядными событиями, которые вызывают неожиданное озарение (Владимир Ульянов после казни брата Александра, произносящий знаменитое: «Мы пойдем другим путем»).
   Еще один такой пример – судьба президента Филиппин Корасон Акино, которая никогда не собиралась заниматься политикой. Но после того как в 1983 году у нее на глазах вооруженный полицейский застрелил ее мужа Бениньо Акино, лидера филиппинской оппозиции, она сменила мужа во главе оппозиционных сил и приняла участие в президентских выборах 1986 года. Выборы Акино проиграла, но не смирилась с этим, а, обвинив режим тогдашнего диктатора Фердинанда Маркоса в подтасовке результатов, возглавила народное восстание. Став президентом Филиппин, Акино сумела пережить несколько покушений на свою жизнь и две попытки государственного переворота.
   Четвертая неотъемлемая часть харизмы – новизна. Экстраординарные способности не могут, не должны проявляться общепринятым образом. Даже если в основе программы харизматического политика лежит почвеннически-охранительная или реваншистская идеология, на фоне общей духовной ситуации эпохи она должна казаться чем-то новым. Так, экономическая программа Чан Кайши, опиравшаяся на остававшиеся революционными для китайского общества начала ХХ века принципы Сунь Ятсена, по сути своей была весьма традиционалистской, но воспринималась как новое слово.
   Огромное значение имеет новизна самого политика. Его внезапное появление должно ошеломить массы. Таков был не известный никому в Португалии скромный профессор Антониу ди Оливейра Салазар. Такими же были и Владимир Путин (Who is Mr. Putin?), и Сильвио Берлускони (возможно, поэтому они так легко находили общий язык). «Самое невероятное в победе Берлускони на выборах заключается в том, что очень многие в самой Италии и в остальной части Европы считали ее невозможной, – написала в редакционной статье лондонская «Таймс». – Но эта победа состоялась именно потому, что его Forza Italia! («Вперед, Италия!» – название политической партии, организованной Берлускони) мало походит на политическую партию, а его самого воспринимают как новичка в политике». Коалиция партий, созданная Берлускони, в которую вошли неофашисты и Лига Севера, получила 366 из 630 мест в парламенте, а «Вперед, Италия» собрала 21 % голосов – безусловный рекорд.
   Правда, в условиях демократической власти действие харизмы зачастую непродолжительно и заканчивается вскоре после избрания. Очень важно не растерять своей привлекательности к моменту выборного соревнования. Задача разумного политика и его команды – рассчитать, чтобы пик восприятия его как харизматической личности пришелся как раз на момент выборов.
   Яркие внешние черты должны быть не только у самого вождя. Ярким должно быть и его правление. Отсюда и пятая черта харизматического лидера – театральность, широкое использование гербов, эмблем, гимнов, знамен и различных обрядов. При этом идеология вождя должна соответствовать внешнему оформлению. Строить воздействие на людей можно на чем угодно, даже на теме борьбы против грызунов, но харизма политического деятеля, претендующего на общенациональное влияние, должна отвечать на важнейшие вызовы времени.
   Ритуалы и символы, правила поведения и приветствия – это нечто незыблемое, то, чему необходимо хранить верность. Ведь харизматический лидер всегда в той или иной степени – человек одной мысли. Попытка даже незначительной модификации символики может привести к величайшим конфликтам и кризисам – например, раскол русской церкви в XVII веке. Скажем, идея переименовать милицию в полицию – как раз из таких попыток смены ритуалов, и неизвестно еще, как на подобную реформу отреагирует общество.
   Наполеон, скажем, справедливо видел в монархических ритуалах инструмент укрепления своей власти, как и последовавший его примеру африканский генерал Бокасса – самый известный, если и не самый харизматический диктатор современности. Это прекрасно понимали советские и нацистские вожди, разработавшие уникальные сценарии военных парадов, съездов, приветствий и демонстраций.
   Наконец, личность, претендующая на особое влияние, всегда находится в состоянии борьбы. Харизматический лидер, собственно, живет для того, чтобы в любой момент перегрызть глотку тому, кто покушается на интересы его группы.
   При этом лидер никогда не будет так же рьяно отстаивать свои собственные, корыстные интересы, по крайней мере, открыто. Вождь-политик тщательно скрывает собственные амбиции, выставляя себя «слугой народа», против своей воли и как бы нехотя берущим на себя бремя власти. Легенды о скромности и неприхотливости «великих и простых» вождей народов являются неотъемлемой частью жизнеописаний тех же Кромвеля, Наполеона, Ленина или Сталина. Скромностью могли щегольнуть – в своем стиле – и падкие на роскошь африканские диктаторы. Так, однажды представитель ЦРУ Лоуренс Девлин хотел преподнести верному союзнику США в Заире Жозефу Дезире Мобуту (он же Мобуту Сесе Секо) в честь какого-то праздника сувенир стоимостью $25 000. Президент, личное состояние которого к тому времени наверняка перевалило за миллиард, отказался брать у друга такую дорогую вещь.
   Харизматическая личность всегда востребована там, где произошла беда. В такой ситуации лидер никогда не станет успокаивать народ. Напротив, он приложит все силы к тому, чтобы держать людей в напряжении, говоря, что все ужасно, тяжело и почти катастрофично, но, слава Богу, есть человек, который знает, как со всем этим справиться – и сталинское «братья и сестры», и «нечего предложить, кроме крови, труда, слез и пота» Черчилля – типичные выступления харизматиков.
   Борьба начинается с восстания против норм и авторитетов, чем вызывает ответную агрессию. Так в свое время поступил Мартин Лютер, прибивший свои «Виттенбергские тезисы» к дверям католического собора. Так же поступил и Фидель Кастро, возглавив безнадежный штурм казарм Монкадо.
   Ответная агрессия вызывает у последователей вождя потребность защитить его от врагов, что только усиливает харизму. Если никто, как назло, на героя не нападает, необходимо создать видимость угрожающей ему опасности. Этим активно пользовались Саддам Хусейн и Слободан Милошевич, до них – Иосиф Сталин (борьба с контрреволюцией внешней и внутренней) и Адольф Гитлер (поджог рейхстага как предлог для антикоммунистических репрессий и общего ограничения свобод в стране). Фидель Кастро и вовсе закрепил за собой образ рекордсмена по числу покушений на его жизнь, отодвинув в сторону Шарля де Голля, также неоднократно становившегося мишенью. Вопрос о том, что первично – агрессия в адрес «харизмоносца» или его бойцовская позиция, несущественный. Главное, чтобы это качество проявлялось как можно более интенсивно, иначе всякой харизме конец.
   Харизматическое действие непременно должно быть успешным. Народ любит гонимых, но не любит битых. Все сюжеты из жизни харизматических политиков – это повествования о достижении успеха. Когда в 1813 году Меттерних встретился с Наполеоном в Дрездене и предложил ему мир на условиях, казалось бы, вполне почетных, но требовавших от Наполеона определенных уступок, то услыхал в ответ: «Ваши государи, рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А я – солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед моим народом. Мне нужно оставаться великим, славным, возбуждающим восхищение!»
   Если время идет, а успехов не наблюдается, необходимо во что бы то ни стало создать иллюзию побед. Делается это всегда одинаково: обнаруживается некая всеобщая беда, от которой страдает или может пострадать весь народ (еще лучше – все человечество). И оказывается, что нынешняя деятельность лидера как раз сосредоточена на преодолении этой почти неизбежной катастрофы (глобального потепления, например). Когда напряженное ожидание апокалипсиса достигает высшей точки, проблема объявляется успешно решенной. Чаще всего к такому способу поддержать свой авторитет прибегают лидеры религиозных сект, успешно предотвращая провозглашенный ими самими конец света.
   Все составляющие харизмы связаны между собой и подчинены строгой логике – логике завоевания власти. Создание харизмы при этом распадается на три основные цели.
   Первое – это выделение лидера из толпы, подчеркивание его исключительности и необыкновенности. Этой цели служат его особое происхождение («чуждость»), событие, изменившее всю его жизнь («озарение»), внешние качества и особенности поведения («стигматы»). Новизна идей – тоже элемент неординарности.
   Вторая цель – это сплочение последователей. Этому служат ритуалы, лозунги, эмблемы и символы, подхватываемые и воспроизводимые толпой.
   Наконец, третье и самое главное, ради чего предпринимаются все эти усилия: обеспечить преданность масс вождю. При всей исключительности вождя и его отличии от массы, у них должно быть нечто общее, что их объединяет: это может быть общий враг, общая цель, общий успех. И, разумеется, общая борьба, в ходе которой эта беззаветная преданность и горячая любовь могут проявиться сполна.

Университеты власти

   При всем при том харизматические навыки – всего лишь предпосылки, необходимые, но недостаточные для получения власти. Их необходимо отточить, отшлифовать. Лучше всего для этого подходят армия, где будущий вождь учится исполнять и отдавать приказы (непосредственное воздействие на людей), а заодно создает крепкие и надежные связи, и пресса, где потенциальный лидер овладевает наукой управлять умами масс (воздействие опосредованное). Дальнейшая «политическая стажировка» – работа в революционных кружках, в парламенте или партии, под сенью более крупного политика, партийного лидера или монарха – также практически обязательна. Даже официальный наследник трона получает корону не вдруг, а лишь после тщательного и жесткого «курса молодого вождя».
   Армия была главной опорой Александра Македонского. А звезда Цезаря впервые взошла в тот момент, когда он добился назначения наместником в Галлию с правом набирать легионы и вести войну. Это был на редкость дальновидный шаг: некоторые галльские племена еще оставались независимыми от Рима, и их лишь предстояло покорить. Великолепный шанс для честолюбивого командира, мечтающего о подвигах и славе! Именно в Галльских походах 58–51 гг. до н. э. Цезарь выказал себя самым выдающимся из всех живших до него римских полководцев. За восемь лет он обратил всю заальпийскую Галлию в римскую провинцию, наложив на ее жителей огромный налог. За это время Цезарь взял штурмом более 800 городов, покорил 300 народностей, уничтожил до миллиона человек и столько же захватил в плен (если верить «Запискам о Галльской войне» самого Цезаря). В ходе одного из сражений он, по свидетельству греческого историка Плутарха, «учинил такую резню, что болота и глубокие реки, заваленные множеством трупов, стали легко проходимыми для римлян».
   Это сложившееся в античности правило прекрасно работало и в ХХ веке.
   В 1905 году уже зарекомендовавший себя политическим смутьяном на родине Чан Кайши (точнее, Цзян Цзеши или Чжунчжэн) – он ненавидел маньчжуров, бывших у власти в Китае, и демонстрировал эту ненависть самыми разными способами – прибыл в Токио, чтобы поступить в военную академию. Будущий президент Тайваня искренне восхищался Японией, поскольку в этой стране было все, к чему стремилась его душа, – дисциплина, армия и националистический угар.
   Правда, он быстро выяснил, что в академию не принимают провинциалов-недоучек из сопредельных стран. Чан не стал попусту сетовать на судьбу и взялся за изучение японского языка. Благодаря этому по возвращении в Китай он смог поступить в Баотянскую военную академию. Зимой 1907 года среди слушателей начался набор для отправки в Токийскую военную академию, и Чан сумел убедить комиссию, что его непременно следует включить в число счастливчиков, ведь он уже знает японский язык. Его приняли.
   Вскоре в Токио он примкнул к тайной организации, поддерживавшей Сунь Ятсена – лидера китайских республиканцев. Окончив академию, Чан Кайши вступил в японскую армию и был направлен в дальний гарнизон служить в артиллерийских частях. Однако в 1911 году в Китае началась революция, и Чан Кайши покинул службу, немедленно отправившись на родину, чтобы поучаствовать в общем деле.
   Будущий испанский диктатор Франсиско Франко, не сумев поступить в военно-морское училище, в 1907 году пошел учиться на пехотного офицера. Он искренне интересовался военной наукой в том виде, как ее понимали в Пехотной академии. Понимали же ее в те годы довольно однобоко.
   В начале ХХ века Испания еще помнила о своем блестящем колониальном прошлом, однако годы ее величия остались далеко позади. Испанская армия имела устаревшее вооружение и использовала устаревшую тактику, причем военная элита страны не делала из поражений никаких выводов. Так что в Пехотной академии учили в основном маршировать, следить за чистотой подворотничков и любить короля. Но более всего будущих офицеров учили ощущать себя частью единой армейской корпорации, которая не несет никакой ответственности перед обществом, поскольку она лучше всех остальных социальных групп знает, что нужно Испании. Больше всего, по мнению военных, Испания нуждалась в восстановлении утраченного величия путем захвата новых колоний. Такой ответственный и старательный кадет, как Франко, разумеется, не мог не разделять тех же взглядов, и война за расширение колониальных владений, которую в те годы вела Испания, на долгие годы стала и его войной.
   В Марокко испанцы постоянно страдали от партизанских набегов и повсюду сталкивались с ненавистью местного населения. Вот на такую войну и попал в 1912 году юный лейтенант Франко. Война была жестокой, тяжелой и грязной, но молодой офицер сумел приспособиться к ее правилам и выжить. Он по собственному желанию перевелся в регулярес – войска, набиравшиеся из марокканцев, служивших под командованием испанских офицеров. Регулярес использовались в самых опасных операциях, так что шансов отличиться и продвинуться по службе там хватало. Франко быстро показал себя храбрым и удачливым офицером и к 1917 году уже дорос до звания майора. Стремительность его карьеры поражала, но настоящую путевку в жизнь он получил лишь в 1920 году, когда был сформирован Испанский иностранный легион.
   Летом 1921 года испанская армия была наголову разбита марокканцами. Рифы (племена северного Марокко) подошли к городу Мелилье, где в то время находился Франко, которому и пришлось срочно укреплять город. Мелилья не пала, и Франко обрел славу национального героя. Обретенная слава оказалась весьма кстати, когда командир легиона Хосе Милян Астрай получил тяжелое ранение. В 1923 году Франко был назначен на его место, а в 1926 году получил звание бригадного генерала, став самым молодым генералом Испании.
   Когда на выборах 1936 года в Испании победил Народный фронт, объединявший левые партии, включая коммунистов и анархистов, его, по сути, сослали командовать гарнизоном Канарских островов. От обиды генерал начал искать выходы на заговорщиков, желавших свергнуть республику. Заговорщики и сами хотели с ним сотрудничать, потому что верили в его верность корпоративным интересам испанских силовиков. И не ошиблись…
   В ноябре 1904 года по случаю дня рождения принца Умберто итальянский король объявил амнистию дезертирам, укрывшимся в том числе и за границей. Среди них был и Бенито Амилькаре Андреа Муссолини – пацифист и социалист, возражавший против службы в «империалистической буржуазной армии» по идейным мотивам и укрывавшийся от призыва в Швейцарии. Вернувшись в Италию, он… добровольно отправился на призывной пункт! И вопреки страхам армейского начальства, дисциплинированно и даже со рвением прослужил положенный срок в элитном полку стрелков-берсальеров. К тому времени в голове молодого человека, уже задумавшегося о политической карьере, идеи социализма и интернационализма начали постепенно уступать место иным. Муссолини все глубже проникался идеями Великой Италии, которой по историческому праву принадлежит юг Европы и все Средиземноморье, а по «культурному» – духовное верховенство в Европе вообще. А где закалять националистическую сталь, как не в армии. Известно, что по окончании двухлетней службы Муссолини получил благодарность от командования за хорошее исполнение своих обязанностей.
   В 1919 году будущий каудильо Доминиканской Республики и генералиссимус Рафаэль Леонидас Трухильо Молина – тогда скромный 28-летний телеграфист, стеснявшийся своих африканских корней, – поступил на службу в полицию. Уже через шесть лет он ее возглавил, а еще через пару лет возглавил национальную армию, в которую переименовали полицию. По латиноамериканской традиции командовать армией означало управлять страной, а потому в 1930 году Трухильо без труда выиграл «свободные» выборы и стал президентом.
   Дважды провалившись на вступительных экзаменах в военную академию, Сэндхерст Уинстон Леонард Черчилль в конце концов попал только в кавалерию, где конкурса практически не было, но зато уж там взялся за ум и закончил курс 20-м среди 130 курсантов. Большой любитель игры в солдатики, Черчилль выбрал военную карьеру, не зная, что ему самому суждено стать одной из фигурок, в которые будут играть следующие поколения. По окончании курса в Сэндхерсте Черчилль поступил в Четвертый гусарский полк. За несколько лет он успел поучаствовать в том или ином качестве в военных кампаниях на Кубе, в Индии и Судане.
   До 18 июня 1940 г. Шарль де Голль был почти никому не известным (по сути – самопровозглашенным) бригадным генералом. Но этот представлявший лишь себя генерал решился на то, на что не отваживался ни один крупный политик: призвал французов к сопротивлению, объявил себя его центром и законным представителем Франции. По существу, речь шла о государственной измене и узурпации: правительство Виши, сформированное в соответствии со всеми конституционными процедурами, было вполне легитимным и признавалось другими странами, в том числе союзниками, которые имели при нем своих послов. Но де Голль сумел убедить в своей легитимностии и французов, и союзников.
   Главная причина политического взлета четвертого президента Египта Махаммада Хосни Саида Мубарака в середине 70-х годов – желание третьего президента Анвара Садата заручиться поддержкой армии. Мубарак к тому же был демонстративно аполитичен, лишен каких-либо амбиций, и на его преданность можно было рассчитывать. Более того, он был настоящим героем: боевой командир с безупречной репутацией, неподкупный, противник кумовства. Именно в те годы он получил прозвище «господин Честность».
   Военные академии заканчивали и Муаммар бен Мухаммед Абу Меньяр Абдель Салям бен Хамид аль-Каддафи – он же Муамар Каддафи, бессменный лидер Ливии, остающийся при этом в звании полковника, и президент Венесуэлы Уго Рафаэль Чавес Фриас. До Каддафи, правда, чином он не дорос, остановившись на подполковнике, зато сделал это всего за 15 лет. Капитаном Красной Армии служил будущий маршал и генералиссимус КНДР Ким Ир Сен, лейтенантом японской и генералом корейской армии был южнокорейский диктатор Пак Чжон Хи.
   Многие будущие лидеры ухитрялись успешно совмещать военную и журналистскую (или литературную) карьеры. Одним из талантливейших писателей своего времени был Цезарь – его «Записки о галльской войне» и «Записки о гражданской войне» высоко ценил Цицерон. Вполне под стать Цезарю был литературно одарен и Черчилль. Его таланты будущего журналиста, литератора и оратора проявились, правда, еще до его попадания в кавалерию: в архивах школы Харроу хранится стихотворение, за которое Черчилль получил приз, и впечатляющее эссе о воображаемой битве с русскими в 1914 году.
   Как репортер Черчилль дебютировал на Кубе: за несколько недель военной операции он послал в London Daily Graphic пять репортажей с места событий, которые были опубликованы и, главное, оплачены, что было немаловажно для стесненного в средствах молодого человека.
   В Индии Черчилль, чтобы не заскучать, изучал труды политиков и речи знаменитых ораторов и с большой страстью предавался игре в поло, а в Судане успел поучаствовать в последнем крупном кавалерийском сражении британской армии – одновременно и как репортер, и как офицер.
   Серия его очерков, опубликованных в Daily Telegraph с подзаголовком «От молодого офицера», стала основой для книги об истории военного подразделения британской армии, подавлявшего восстание индийских племен в 1897 году. Тогда же Черчилль написал свое первое и единственное, очень личное художественное произведение – роман «Саврола: Сказка о революции в Лаурании»; в зрелом возрасте он горячо уговаривал друзей не читать этой книги. Суданский опыт тоже не пропал даром и нашел литературное воплощение в виде книги «Речная война». Выйдя в отставку в 1899 году, Черчилль расстался с погонами, но не с войной. В Южной Африке он был в качестве военного корреспондента Morning Post, когда его постигла первая в жизни большая удача: вместе с военным конвоем он попал в засаду, оказался в плену, а затем осуществил дерзкий побег из бурского лагеря для военнопленных в Претории.
   Да и генерал Франко своей боевой славой был обязан не только военному мастерству, но и писательскому таланту. Он опубликовал свои дневники, в которых предстал перед читателями в образе рыцаря без страха и упрека, что немало способствовало росту его популярности.
   Комиссованный после тяжелого ранения в чине капрала Муссолини вернулся к журналистской деятельности, которую начал еще до службы. Статьи редактора-фронтовика бичевали пораженцев, спекулянтов и прочих «тыловых крыс»: «Нужно по всей справедливости разделить кровавый налог, который до сих пор ложится в основном на плечи беднейших слоев населения; нужно заставить лентяев – работать, развратников – вести достойный образ жизни, хвастливых болтунов – молчать; нужно избавиться от паразитов и сделать так, чтобы вся нация встала под ружье. Ибо наши солдаты заслуживают этих усилий». В этих словах слышится уже голос будущего дуче, и не случайно именно Бенито Муссолини произнес пламенную речь перед армейскими штурмовиками на митинге в Милане по случаю победы.
   В студенчестве пробовал свои силы на журналистской ниве и Франклин Делано Рузвельт. Более того, работа в студенческой газете «Кримсон», где его под конец избрали главным редактором, была единственным из университетских занятий, которое он впоследствии вспоминал с удовольствием. Удовольствие было, впрочем, вполне объяснимым: газета стала его единственной удачей за время учебы – за нелюдимость Франклина не приняли в престижный студенческий клуб, за маленький вес при огромном росте не включили ни в одну из серьезных студенческих спортивных команд.
   А из современных политиков главными экспертами по СМИ следует признать, пожалуй, Уго Чавеса и Сильвио Берлускони. И если первый бесподобен в роли шоумена и оратора, то второй знает о политической журналистике все и даже больше.
   Для Италии, где действовала государственная монополия на телевизионное и радиовещание, владение телекомпанией было совершенно беспрецедентным фактом. Тем не менее, к концу 60-х годов телекомпания Telemilano целиком принадлежала Сильвио Берлускони, ранее известному только по рискованным (хотя и чрезвычайно успешным) вложениям в строительство. Впрочем, обвинения в попытке нарушить закон о телевещании Берлускони отверг: Telemilano была не более чем кабельным каналом, вещавшим только для жителей микрорайона Милан-2. Тем не менее Telemilano стала первым камнем в медиаимперии Берлускони.
   Через несколько лет Берлускони был уже владельцем сети кабельного вещания. Когда возмущенные действиями Берлускони владельцы крупных медиакомпаний страны попытались обвинить его в нарушении закона о госмонополии на телевещание, оказалось, что формально никакой телесети у Берлускони нет. Действительно, сотни кабельных каналов по всей стране показывали одни и те же программы, а рекламные блоки, рекламировавшие в основном компании, принадлежавшие Берлускони, были идентичными. Но на бумаге все телеканалы были независимы друг от друга, а сетка вещания была составлена так, что в разных районах страны программы начинались не одновременно, а с разницей в несколько минут. Это, по мнению адвокатов, свидетельствовало о том, что ни о какой всеитальянской сети частного телевещания речь идти не может.
   В 1984 году премьер-министром страны стал лидер Социалистической партии Италии Беттино Краски, совершенно случайно бывший близким другом Берлускони. Одним из первых решений нового правительства стал декрет о либерализации рынка телекоммуникаций. Монополии государственного телевидения пришел конец, и Берлускони открыто стал главным медиамагнатом страны, владеющим тремя крупнейшими негосударственными телеканалами Италии. За Сильвио Берлускони закрепилось прозвище Его Телевещательство: принадлежащие Берлускони телеканалы, по самым скромным подсчетам, охватывают половину зрительской аудитории страны.
   В 1991 году Берлускони присоединил к свое империи крупнейшую издательскую компанию страны Mondadori, владеющую контрольными пакетами акций 30 ведущих газет Италии.
   Регулярные выступления итальянского политика на контролируемых им телеканалах касаются исключительно политических вопросов. Принадлежащие медиамагнату газеты подробно сообщали о каждом слове каждого депутата от разбитой наголову на внеочередных парламентских выборах партии Берлускони Forza Italia, не давая возможности избирателям забыть о политических амбициях своего хозяина.
   Впрочем, в 2001 году участие и победа в парламентских выборах превратились для Берлускони уже в насущную необходимость. Судья Балтасар Гарсон обратился к депутатам Европарламента с просьбой лишить Берлускони депутатской неприкосновенности, что дало бы ему возможность не только продолжить расследование обвинений в коррупции, но и выдать ордер на арест медиамагната. Европарламентарии, похоже, готовы были согласиться с требованием знаменитого испанского судьи. Спасение от притязаний правосудия Испании для Берлускони заключалось в получении суверенного иммунитета, которым обладают только главы государств и правительств, причем только во время своего пребывания в должности.
   Как Берлускони провел свою предвыборную кампанию, завершившуюся победой, известно. Итальянские избиратели, и без того прирученные круглосуточной рекламой Берлускони, которую вели его телеканалы и газеты, были польщены, когда издательство Mondadori подарило им книгу «Итальянская история» – биографию экс-премьера, авторы которой не поскупились на похвалы в адрес своего героя. Наконец, все принадлежащие медиамагнату газеты вышли с полосными объявлениями, в которых Берлускони предлагал избирателям настоящий коммерческий контракт: в обмен на доверие он обещал сократить налоги, создать 1,5 млн новых рабочих мест, увеличить пенсии и принять новые законы по борьбе с преступностью. Берлускони обещал уйти в отставку в случае, если не сможет выполнить как минимум четыре из пяти пунктов контракта. Один из экземпляров контракта Берлускони собственноручно подписал в прямом эфире одного из принадлежащих ему телеканалов и пообещал повесить у себя в спальне, «чтобы помнить о своих обязательствах каждый день».
   В мае 2001 года Берлускони стал премьер-министром Италии во второй раз, а в мае 2008 года – в третий.
   Но настоящую закалку будущие вожди должны получать в реальной политической борьбе – с младых ногтей. Примеров тому – огромное количество.
   1 мая 1901 года социалист-анархист Муссолини отметил праздник солидарности трудящихся первой революционной акцией: вместе с товарищами забаррикадировался в школе, взяв в заложники нескольких преподавателей и изгнав остальных, включая директора. В том же году он возглавил «комитет трудящихся» в родной деревне.
   Вскоре Бенито с головой ушел в политику. Он возглавлял забастовки и несанкционированные митинги, неоднократно арестовывался, редактировал левую газету в Австрии. Орган итальянских социалистов газета Avanti в то время писала о нем как о «молодом человеке незаурядных талантов и большой культуры, плодовитом писателе и искусном полемисте, натуре гордой и неукротимой».
   Когда Италия провела успешную колониальную войну и выгнала турок из Ливии, Муссолини, в котором националист еще не вытеснил окончательно социалиста, выступил с резкой критикой колониальной политики своей страны, за что на несколько месяцев угодил в тюрьму. Выйдя на волю, Муссолини впервые удостоился от соратников титула «дуче» (вождь) и менее чем через год был назначен главным редактором Avanti. Яркие полемические статьи Муссолини принесли ему известность по всей Италии: на съезде социалистов в 1912 году нового лидера партии называют человеком, ведущим партию курсом революции. Впрочем, свои первые выборы в парламент Муссолини с треском проиграл. А вскоре, совершив очередной политический кульбит, лишился и редакторского поста: когда разразилась мировая война, редактор Avanti в передовой неожиданно потребовал вступления Италии в войну на стороне Антанты.
   Нынешний президент Ирана Махмуд Ахмади-Нежад, как и многие другие молодые люди из бедных семей, попал под влияние проповедей вдохновителя исламской революции имама Хомейни еще в студенческие годы. В конце 1970-х он был одним из студентов, захвативших посольство США. По некоторым сведениям, он предлагал сделать то же самое с посольством СССР, поскольку в те годы был ярым противником советского режима.
   Как один из активистов КСИР (паравоенная организация «Корпус стражей исламской революции») Махмуд Ахмади-Нежад стал подниматься по административной лестнице. После войны он продолжил обучение в университете. Он окончил магистратуру и в 1990 году стал членом научного совета Университета науки и промышленности в Тегеране. В 1990-е годы Ахмади-Нежад четыре года занимал пост заместителя префекта, а затем и префекта городов Маку и Хой, после чего стал губернатором вновь созданной провинции Ардебиль на северо-западе Ирана. В начале 2004 года Исламский совет Тегерана избрал Ахмади-Нежада мэром иранской столицы.
   Карьеры Ахмади-Нежада и Муссолини достаточно схожи, несмотря на то, что они вроде бы являются носителями разных идеологий. Но, как показывает практика, тип идеологии совершенно не важен для успеха. Важна метода. Начало политической карьеры будущего румынского диктатора Николае Чаушеску вполне сходно с карьерами фашиста и исламиста.
   В компартию Николае вступил в возрасте 15 лет. Мальчик стал активным агитатором и уже в 1933 году впервые был арестован за подстрекательство к забастовке и распространение листовок. Арест не умерил пыла Николае, зато прибавил ему уважения среди товарищей по партии, и в течение 1934 года его арестовывают уже дважды и заводят на него досье, в котором 16-летний паренек описывался как «опасный коммунистический агитатор». В 1936 году он получил свой первый срок – два с половиной года в тюрьме Дофтана, но в камере марксистские убеждения Чаушеску только крепли. Наконец, в 1940 году его посадили всерьез и надолго: страна шла к фашистской диктатуре, и коммунистические агитаторы не вписывались в фашистский «проект».
   Зато Николае наконец смог вписаться в коммунистический проект: его сокамерниками стали сам Георгиу-Деж и несколько других коммунистических лидеров. Один из зэков, сидевших в том же лагере, впоследствии вспоминал: «Чаушеску был ограниченным коммунистом-энтузиастом, который сам верил в проповедуемые им глупости. Это выглядело достаточно странно, и поэтому большинство заключенных избегали его». Впрочем, один из заключенных не разделял общего прохладного отношения к молодому идеалисту – Георгиу-Деж приблизил Чаушеску к себе и сделал его кем-то вроде ординарца. Вероятно, Чаушеску сумел проявить себя в этой роли с лучшей стороны, поскольку после крушения фашистской диктатуры его карьера резко пошла в гору. Выйдя из лагеря в августе 1944 года, Чаушеску возглавил коммунистический союз молодежи, а в 1945 году он уже был бригадным генералом румынской армии. В последующие годы молодой политик успел поруководить обкомом родной Олтении, побывать заместителем министра обороны и дослужиться до членства в ЦК. В 1955 году он стал членом политбюро и возглавил работу с кадрами, что в дальнейшем ему сильно помогло.
   История повторяется вновь и вновь. «Последний наци Европы» – австриец Йорг Хайдер – в школе был отличником, а по ее окончании без труда поступил на юридический факультет Венского университета. Уже тогда он почувствовал вкус к политике. И тогда же понял, что внимательное отношение к изменениям настроений избирателей позволяет добиться очень многого.
   Свого уважение к нацистам Йорг не скрывал. Мишень, на которой он отрабатывал удары (Йорг всерьез увлекался фехтованием), он назвал Симоном Визенталем (человек, посвятивший свою жизнь охоте за нацистами).
   В 1971 году Хайдер стал членом Партии свободы – самой консервативной, но вполне пристойной (на тот момент) партии страны. К этому времени он уже отслужил в армии и преподавал в университете, однако, погрузившись в партийную работу, Хайдер отошел от преподавания. Его первой должностью стал пост главы молодежного отделения партии в Верхней Австрии. Там он и опробовал стиль общения с избирателями, в дальнейшем ставший его фирменным. Еще в школьные годы Хайдер с успехом участвовал в театральных постановках, а с переходом на партийную работу сделал перевоплощение основой своей деятельности. «Он всюду ездил с огромным чемоданом. Там были костюмы на разные случаи жизни, – вспоминал один из его знакомых. – Он появлялся в клетчатой рубашке и подвернутых брюках на собрании фермеров, был в джинсах и коже на дискотеке, а уже через несколько часов мог выступать перед бизнесменами в костюме. Он везде был своим. В этом и заключался его секрет».
   Впрочем, по яркости своей карьеры Хайдер все-таки уступает Уго Чавесу, что неудивительно. Энергичный офицер Чавес параллельно с несением службы активно занимался конспиративной деятельностью. Об этом знали не только товарищи, но и военная контрразведка. В конце 1970-х годов в армейской среде была создана тайная организация, ядром которой стали сослуживцы Чавеса по военной академии. «Неизгладимое впечатление на Чавеса произвела поездка в 1974 году в составе группы кадетов в Перу на празднование 150-летия битвы при Аякучо, принесшей решающую победу патриотам над испанскими колонизаторами в войне за независимость Южной Америки, – рассказывает автор книг об Уго Чавесе, ведущий научный сотрудник Института Латинской Америки РАН Эмиль Дабаян. – Этот пример воодушевил будущего президента. Важнейшей вехой в его самоидентификации стало 200-летие со дня рождения Симона Боливара, широко и торжественно отмечавшееся в 1983 году как в Венесуэле, так и далеко за ее пределами. Это стимулировало военных к более углубленному изучению истории созидательной деятельности национального героя Венесуэлы Симона Боливара, его взглядов, мировоззрения, идейного и политического наследия. Они все больше склонялись к тому, что, несмотря на значительную временную дистанцию, многие заветы освободителя – так называют Боливара в Венесуэле – не потеряли своей актуальности, что они вполне применимы в современных условиях».
   3 февраля 1992 года на центральных улицах Каракаса и других городов страны появились танки. Мятежники выступили силами восьми батальонов в четырех городах, в том числе в Каракасе и Маракайбо. Поводом для выступления стали состоявшиеся незадолго до этого бунты на окраинах Каракаса и других крупных городов: бедные жители были доведены до отчаяния политикой президента Карлоса Андреса Переса, внедрявшего в стране либеральную модель экономики. Одним из предводителей мятежников был подполковник Уго Чавес. Попытка переворота закончилась неудачей. В полдень 4 февраля Уго Чавес сдался властям, призвав своих сторонников сложить оружие. В момент ареста, транслировавшегося в прямом эфире, Чавес заявил, что ему и его товарищам на этот раз не удалось добиться поставленной цели и что они хотят избежать бессмысленного кровопролития. «Но это не означает конец борьбы. Борьба будет продолжена», – пообещал Чавес.
   Следующие два года Чавес провел в тюрьме. Узнав об аресте мужа, от Уго Чавеса ушла его первая жена Нэнси Кольменарес, с которой Чавес прожил 18 лет. Но Чавес не пал духом. И уже через два года следующий президент Венесуэлы простил его и выпустил из тюрьмы. За это время соратники Чавеса пересмотрели тактику борьбы с неугодным режимом и создали легальную политическую партию «Движение «Пятая республика». Харизматичный Уго Чавес быстро стал лидером партии. На президентских выборах 1998 года Чавес выдвинул свою кандидатуру под лозунгом борьбы с коррупцией. Во время предвыборной кампании его сопровождала вторая жена – Марисабель Родригес де Чавес.
   Настоящим политическим крестным отцом для Чавеса стал Фидель Кастро. Именно поддержка и влияние Фиделя помогли Чавесу в свое время получить признание в Латинской Америке. «Чавес в 1994 году был на Кубе по приглашению Фиделя Кастро. И надо отдать тому должное: Фидель Кастро пригласил никому не известного мятежного подполковника, увидел в нем будущего политического деятеля. С тех пор началась дружба Фиделя Кастро и Уго Чавеса, которая продолжается по сей день», – рассказывает Эмиль Дабаян. Получив признание в Латинской Америке, Чавес в 2006 году сделал Венесуэлу членом Mercosur – латиноамериканского общего рынка, куда входят Бразилия, Аргентина, Уругвай и Парагвай.
   Наставничество вообще крайне важно в политической подготовке. Вице-президент Египта Хосни Мубарак осваивал новую профессию политика со свойственной ему методичностью. Он стал тенью Анвара Садата, появляясь с ним на официальных встречах и интервью, сопровождая его во всех зарубежных поездках.
   Постепенно Садат стал доверять заместителю важные миссии. Например, в конце 70-х Мубарак получил чрезвычайные полномочия по урегулированию конфликта в Западной Сахаре. К 1980 году в руках Мубарака был сосредоточен контроль над спецслужбами и полицией. В январе 1981 года он стал генсеком Национально-демократической партии – правящей партии в Египте.
   Есть, однако, и противоположные примеры, когда политик проходил свои «университеты» самостоятельно, без ментора. Один из самых ярких примеров self-made-политика – Уинстон Черчилль. Вернувшись в Англию знаменитостью и почти национальным героем после своего побега из бурского лагеря в Претории, он немедленно конвертировал свою славу в политический капитал и в 1900 году был первый раз избран в британский парламент от консервативной партии. Уинстон Черчилль всегда хотел быть в центре внимания, а в начале века казалось, что политика отвечает этой цели лучше, чем долгое ожидание больших сражений вдали от столицы, у самых границ империи.
   Политическая карьера Черчилля была столь насыщенной и непредсказуемой, что о ней пришлось писать многотомные монографии. Из всех ключевых британских министерских постов он не занимал только пост министра иностранных дел. Он был консерватором, либералом и конституционалистом. Будучи в частной жизни верен одной женщине, одному сорту сигар и одной марке шампанского, в политике он был образцовым оппортунистом.
   Таким же оппортунистом проявил себя и Мао Цзэдун. После недолгой, но резкой карьеры в компартии Китая он примкнул к другой партии, национальной (Гоминьдан). В то время это не считалось серьезным проступком, поскольку коммунисты были в союзе с националистами. Вскоре на амбициозного партработника обратил внимание лидер Гоминьдана Чан Кайши, назначив Мао руководителем отдела пропаганды. Правда, на этом аппаратная карьера Мао закончилась. В 1925 году его освободили от занимаемой должности.

Три способа взять власть

   Их действительно всего три: получить власть по наследству, или захватить силой, или в результате победы на выборах (то есть на самом деле тоже силой, но без чрезмерного и заметного насилия). Однако же история знает немало случаев, когда эти три способа переплетались самым причудливым образом. Более того, сам процесс перехода власти из одних рук в другие отнюдь не определяет того, каким будет правление. В конце концов, Адольф Гитлер пришел к власти самым демократичным образом – в результате прямых выборов и всеобщего голосования. А Шарль де Голль, фактически возглавивший антиправительственный заговор, ушел в отставку в начале 1946 года в зените славы, обладая беспрецедентными возможностями.
   Покойный президент Габона Омар Бонго – едва ли не единственный африканский диктатор, который не был ни лидером национально-освободительного движения, пришедшим к власти в результате революции, ни путчистом, занявшим президентское кресло в ходе переворота. Президентом Габона он стал в 1967 году в полном соответствии с тогдашней конституцией, правда переписанной специально под него. На них Бонго выступал в связке с первым президентом Габона Леоном Мба.
   Победив на выборах, Мба, смертельно больной пациент парижской клиники, принял присягу в здании габонского посольства во Франции. Страной уехал управлять вице-президент Бонго. 28 ноября 1967 года президент скончался, и Бонго в полном соответствии с конституцией стал новым президентом страны. Он правил Габоном 43 года, оставив после себя едва ли не самую богатую и спокойную из всех стран «черной» Африки.
   Точно таким же образом президентом Египта стал Хосни Мубарак. 6 октября 1981 года во время военного парада был убит президент Египта Анвар Садат. Через неделю вице-президент Мубарак стал президентом Египта. И тут же ввел чрезвычайное положение. Оно действует и сегодня. Так же, как и положение конституции о том, что в случае внезапной смерти или отставки президента его место занимает вице-президент. Правда, пока Мубарак не назначал вице-президента, но в последнее время все чаще поговаривают о том, что им станет его сын.
   Примеров политических династий, оформленных в демократические процедуры, вообще-то довольно много (в Латинской Америке, например, это династия Сомоса). Однако вполне возможно, что уже в этом, 2010 году мы станем свидетелем своеобразного рекорда. Получив власть от своего отца Ким Ир Сена, Ким Чен Ир готовится передать ее своему третьему сыну – Ким Чен Ыну. И вероятность такого исхода весьма высока.
   Конечно, даже при устойчивой монархии передача власти по наследству происходит гладко и безболезненно далеко не всегда. И причин тому масса – как объективных (соперничество наследников и группировок влияния у трона, внешнее влияние и т. д.), так и субъективных (сумасбродство монарха или неготовность наследника к своей роли, например).
   История восхождения на трон российского императора Александра I – яркий тому пример. Он никогда не стремился к трону, к которому его усердно готовили с детства. Он мечтал совсем о другом – о тихой семейной жизни где-нибудь «на берегах Рейна», об общении с друзьями и изучении природы. Возможно, мечтал и в ту страшную мартовскую ночь 1801 года. И не сразу понял, что произошло. Даже тогда, когда граф Пален грубо встряхнул 24-летнего цесаревича за плечи, крича ему в ухо по-французски: «Довольно быть мальчишкой! Извольте царствовать!»
   Великий князь знал о заговоре против отца. Знал – и не препятствовал, хотя заговорщиком не был никогда. Он всего лишь позволил убедить себя, что окажется на троне полезнее для России, чем отец. А остальное как-нибудь обойдется. Ему все думалось, что на дворе просвещенный XIX век, что дело ограничится подписанием отречения и мирным водворением родителя на покой в какое-нибудь удаленное имение или за границу… До конца своих дней Александр считал себя невольным соучастником убийства Павла. Власть, и без того отвратительная, легла на его плечи вместе с кровавой печатью. А он, в довершение ко всем своим монаршим недостаткам, был еще и по-настоящему совестлив…
   История начала царствования последнего императора Эфиопии также достойна внимания. Тэфэри Мэконнын, ведший свой род от царя Соломона и царицы Савской (у эфиопов нет фамилий, второе имя – имя отца), родился 23 апреля 1892 года в провинции Харэр, где его отец, рас Мэконнын, двоюродный брат и верный сподвижник Менелика II, был губернатором. Когда в 1906 году рас Мэконнын умер, лично Менелик доверил племяннику провинцию Сэлале. Тэфэри тогда было всего 14. А в 19 он уже получил титул раса, высший феодальный титул в Эфиопии, и вернулся правителем в Харэр, которым ранее правил его отец.
   И тут на эфиопский престол взошел Лидж Иясу, родной внук Менелика II. Правление его было недолгим: уж слишком явно он заигрывал с мусульманами в христианской Эфиопии. Чувствуя, что над ним сгущаются тучи, и опасаясь влияния Тэфэри, он убрал того из Харэра и назначил в отдаленную южную провинцию Кэфа. Но Тэфэри обладал удивительным политическим чутьем и умел находиться в нужном месте в нужное время. Отозванный из Харэра, он прибыл в Аддис-Абебу и задержался там вплоть до государственного переворота.
   В результате маленькой победоносной войны, в которой поддерживавшие его феодалы наголову разбили Лиджа Иясу, молодой Тэфэри въехал в столицу на белом коне и 11 февраля 1917 года был коронован как наследник императорского престола.
   Чтобы закрепиться во власти, Тэфэри создал свою, верную только ему армию (у каждого крупного феодала тогда было по 10–20 тыс. войска), вооружив ее по-европейски. Он добился вступления Эфиопии в Лигу Наций – это случилось 28 сентября 1923 года. Наконец, он отправился в турне по Европе. Он был лишь наследником, но его принимали как полновластного правителя страны. На всякий случай рас Тэфэри взял тогда с собой политических противников – чтобы во время его отсутствия не устроили переворот.
   Рас Тэфэри мечтал о реформах, но они шли со скрипом: мало кому нравится, когда лишают привычных льгот. И вот в 1928 году взбунтовался старый враг Тэфэри, дэджазмач Балча (дэджазмач – тоже феодальный титул, буквально «командующий войском у дверей императорского шатра»). Он командовал артиллерией в битве при Адуа и считал, что это дает ему право не платить налоги в казну. Балча был мощный противник – губернатор богатой провинции Сидамо. В 1929 году рас Тэфэри вызвал его в столицу для объяснений. В качестве аргумента Балча прихватил с собой десятитысячное войско.
   Разбив лагерь в предместьях Аддис-Абебы, феодал отправился во дворец. Там его и 600 человек охраны ждало роскошное пиршество. Но, пока Балча пировал, сторонники раса Тэфэри проникли в его лагерь. Они сказали солдатам, что только что состоялось назначение нового губернатора Сидамо и войско должно срочно отправиться туда, чтобы принести присягу. Для вящей убедительности каждый солдат получил по несколько серебряных талеров, и через пару часов войска как не бывало.
   Недаром дэджазмач Балча прозвал раса Тэфэри «получеловек-полузмея». Когда «командующий войском у дверей императорского шатра» прибыл на место и оценил масштаб бедствия, то срочно кинулся в церковь на горе Энтото и принялся звонить в колокол – так в Эфиопии издавна просили нэгусэ о помиловании. Рас Тэфэри услышал мольбу и вместо казни сослал Балчу в монастырь.
   Пока рас Тэфэри был наследником, страной формально правила царица Зоудиту, дочь Менелика II. Сразу после ее коронации ее муж рас Гугса был сослан губернатором в провинцию: Тэфэри рассудил, что вместе муж и жена могут представлять серьезную угрозу его власти. Гугса этого не простил. Он долго копил силы и наконец летом 1929 года выступил против раса Тэфэри. Но армию Тэфэри уже готовили бельгийские инструкторы, и на ее вооружении находились два аэроплана, которые в ходе решающего сражения сбрасывали бомбы на войско противника. При виде «железных птиц» солдаты Гугсы в страхе разбежались. Узнав об этом, царица Зоудиту умерла от разрыва сердца.
   3 апреля 1930 года рас Тэфэри был провозглашен императором Эфиопии под именем Хайле Селассие I, а 2 ноября состоялась его торжественная коронация.
   Прмечательно, что уровень легитимности, которым в начале борьбы за власть обладают противники, сам по себе ничего не решает. Это подтверждает и пример де Голля, и более ранняя история противостояния Цезаря и Помпея.
   Галльские войны постепенно подходили к концу, а одряхлевшая Римская республика неуклонно погружалась в пучину коррупции и анархии. Государственные должности сделались предметом открытой купли-продажи. В народном собрании, где проходили выборы должностных лиц, голоса отдавались тому, кто даст больше денег. Нередко во время голосования дело доходило до поножовщины и убийств. Все громче говорилось о том, что страну может вывести из кризиса лишь «твердая рука», которая для большинства ассоциировалась с двумя наиболее авторитетными людьми того времени – Гнеем Помпеем и Юлием Цезарем. Вокруг Помпея сплотились сторонники традиционного сенатского республиканского строя, Цезарь возглавил приверженцев монархии.
   Столкновение двух незаурядных личностей было неизбежно. Помпей, которому Цезарь был во многом обязан своим возвышением, поначалу не принимал его амбиций всерьез, считая, что при необходимости без труда расправится с этим выскочкой. Как и многие другие, Помпей жестоко заблуждался насчет Цезаря и дорого заплатил за свою ошибку.
   Некоторое время они, как два шахматиста, не предпринимали активных действий, упражняясь в позиционной игре. Находившийся в Галлии Цезарь ждал удобного случая, чтобы сделать решающий ход. Случай представился вскоре: Помпей, получив особые полномочия сената, издал указ, по которому Цезарь объявлялся врагом отечества, если не сложит оружия и не явится в Рим. Покоритель галлов оказался перед выбором: распустив войско, вернуться в столицу в качестве частного лица, или с оружием вторгнуться в Италию, начав гражданскую войну. Цезарь не был бы Цезарем, если бы не выбрал второе. Вечером 10 января 49 г. до н. э. он всего с 5 тысячами пехотинцев и 300 всадниками тайно достиг речки Рубикон, отделявшей его провинцию от Италии.
   Этого человека в жизни нечасто одолевали сомнения, но на сей раз он остановился в нерешительности и долго раздумывал. Умный стратег и дальновидный политик, он понимал, в какую смуту в государстве выльется его жажда неограниченной власти. Некоторые историки приписывают ему слова: «Еще не поздно вернуться; если я откажусь от перехода, это будет бедой для меня, если перейду – для всех». Но, как часто бывает, натура завоевателя взяла верх над доводами морали. Вслед за тем последовала еще одна, куда более известная в истории фраза – «Жребий брошен!» Когорты Цезаря перешли Рубикон.
   Помпей, который пользовался поддержкой сената и располагал в Испании – своей провинции – большим войском, считал себя непобедимым. «Стоит мне топнуть ногой, как из земли вырастут легионы», – хвастливо говорил он. Но, когда Цезарь со своим небольшим войском неожиданно приблизился к Риму, Помпей и большинство сенаторов бежали, поддавшись всеобщей панике.
   В два месяца Цезарь подчинил себе всю Италию. Но ему еще предстояло разбить армию Помпея, куда более многочисленную, чем его собственная. Решающее сражение произошло в 46 г. до н. э. у города Фарсал в Македонии. Войско Помпея было разбито. Победитель поступил великодушно (как, кстати, не раз поступал с противником) – большинство пленных включил в свою армию, а многим знатным римлянам, поддерживавшим Помпея, даровал прощение. Среди них был и Марк Брут.
   В какой-то степени предвыборная борьба Франклина Рузвельта и Герберта Гувера напоминала противостояние Цезаря и Помпея: это была больше, чем борьба между двумя людьми. Это была борьба между двумя философиями управления. Свободной экономикой – по Гуверу. Или регулируемой – по Рузвельту. Выбор в пользу аристократичного демократа Рузвельта Америка совершила в том отчаянном состоянии веры в справедливость, которая в менее удачливых странах приводила к власти коммунистов.
   После этого Рузвельту предстояло балансировать на тонком канате между социалистической внешностью и капиталистической душой своей программы. Эта политическая акробатика продержала его у руля государства четыре президентских срока и сделала наиболее цитируемым политиком ХХ века.
   Противостояние никому до того не известного Махмуда Ахмади-Нежада и экс-президента Ирана местного олигарха Али Акбара Хашеми Рафсанджани на президентских выборах в 2005-м также выглядело весьма символично. Наблюдатели недоумевали, как молодой выскочка смог обойти на выборах политического тяжеловеса, но Ахмади-Нежад победил.
   Конечно же, дело не обошлось без поддержки верховного аятоллы Ирана Али Хаменеи. Возможно, сближение Махмуда Ахмади-Нежада и Али Хаменеи произошло на национальной почве: оба они азербайджанцы. Впрочем, у верховного аятоллы были и другие причины выбрать Ахмади-Нежада на роль президента. Судя по всему, после антииракской кампании иранский режим аятолл, так же как Ирак и Северная Корея причисленный к «оси зла», осознал, что единственный способ удержаться у власти – это создать атомное оружие. «Исламская демократия» в Иране была срочно свернута, и либералов вроде Хатами и Рафсанджани заменили на ультрарелигиозных консерваторов сначала в парламенте, а затем и в президентском кресле.
   Ахмади-Нежад оказался идеальной кандидатурой. Его скромность и религиозность поражает даже иранцев. Став мэром Тегерана, он ввел раздельные лифты для мужчин и женщин в государственных учреждениях, раздельные залы в муниципальных столовых, приказал мужчинам носить бороды и рубашки с длинными рукавами, а женщинам – хиджаб, закрыл сети западных заведений фаст-фуда и запретил наружную рекламу с изображениями зарубежных звезд. В декабре 2005 года Ахмади-Нежад запретил трансляцию «непристойной и западной музыки» по иранским радио– и телеканалам.
   Скромность, набожность, отсутствие амбиций, близость к народу – те качества, благодаря которым Махмуд Ахмади-Нежад был избран на пост президента Ирана. Но главным была слепая вера в то, что говорит духовный лидер Ирана, который по конституции является первым лицом в государстве.
   Что же касается силовых захватов власти, переворотов, то история знает их, возможно, еще большее количество – кровавых и бескровных, удачных и неудачных.
   Так, в 1922 году состоялся знаменитый фашистский поход на Рим и другие итальянские города. По сути, это был образцовый бескровный государственный переворот: колонны «чернорубашечников», демонстрируя свою силу и организованность, прошли через всю страну, вступая лишь в отдельные стычки с антифашистами и почти не встречая сопротивления со стороны местных властей, явно симпатизировавших «спасителю нации». В конце октября 1922 года король, испугавшись популярности фашистов и не видя никакой иной силы, способной консолидировать нацию, предложил Муссолини сформировать новое правительство.
   26 июня 1953 года 165 человек под руководством Фиделя Кастро штурмовали казармы Монкада в Сантьяго-де-Куба. Лозунгом молодых людей была фраза «Свобода или смерть!». Революционеров было в 15 раз меньше, чем охраняющих казармы солдат регулярной армии Кубы. Многие участники штурма попали в плен и были казнены – генерал Батиста приказал закопать их живьем с завязанными за спиной руками. Оставшихся в живых отправили под суд. На суде 16 октября 1953 года приговоренный к 15 годам заключения Фидель Кастро произнес знаменитую речь «История меня оправдает», после которой по всей Кубе прокатилась волна народных выступлений и было создано революционное движение «26 июня».
   Выйдя из тюрьмы по амнистии, Фидель Кастро был вынужден отправиться в изгнание в Мексику. В ночь на 25 ноября 1956 года отряд из 82 революционеров во главе с Фиделем Кастро погрузился на небольшую яхту «Гранма», рассчитанную всего на девять человек, и отправился на Кубу. Яхта не утонула, но из-за преследования армией Батисты революционерам пришлось высаживаться в незапланированном месте – в болоте. До места назначения добрались только 22 из 82 человек. Эта небольшая группа, со временем превратившаяся в повстанческую армию, развернула партизанскую борьбу против режима Батисты, закончившуюся победой.
   В июне 1960 года бывшая бельгийская колония Конго добилась независимости. Главой государства стал Патрис Эмери Лумумба. Большой друг СССР Патрис Лумумба немедленно объявил о том, что будет строить социализм, и стал ждать крупной финансовой помощи от Кремля.
   Все это сильно не понравилось Центральному разведывательному управлению США. Резидентуре в Конго был отдан приказ, суть которого сводилась к приписываемому Сталину автором «Детей Арбата» Рыбаковым принципу: «Нэт чэловека, нэт проблэмы». Резидент обратился за помощью к 29-летнему полковнику Жозефу Дезире Мобуту. У того нашлись знакомые, которым удалось свергнуть, арестовать и убить Лумумбу. Строительство социализма в Конго, начавшееся в июне, бесславно закончилось в сентябре того же года.
   Если ЦРУ итог операции вполне устраивал, то Мобуту – нет, поскольку пост главы государства достался не ему. Пришлось подождать еще пять лет, за которые в стране сменилось 10 правительств (причем многие из тех, кто терял власть, разделили судьбу Лумумбы). В 1965 году серьезных претендентов на престол не осталось, и главнокомандующий Жозеф Дезире Мобуту демократически избрал себя президентом.
   Дальнейшая история страны выглядит так. В 1967 году Мобуту создал единственную в стране политическую партию «Народное движение революции» и стал ее бессменным руководителем. В 1971 году Республика Конго была переименована в Республику Заир, чтобы избежать путаницы с соседним просоветским государством, называющимся также Конго. На следующий год глава государства взял себе новое имя – Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Ва За Банга (что в переводе с языка банту означает «бесстрашный воин, который идет от победы к победе, оставляя огонь на своем пути»). Еще двумя годами позже озеро Альберт, расположенное на границе Заира и Уганды, было переименовано в озеро Мобуту-Сесе-Секо.
   Но если когда-нибудь в мире напишут учебник о том, как правильно устроить военный переворот, то заговор Муамара Каддафи 1 сентября 1969 года будет там одним из самых ярких примеров.
   В три часа утра, незадолго до первой утренней молитвы, в Триполи, столицу Ливии, вошли колонны военной техники. Верные путчистам войска быстро окружили здание министерства обороны, штаб-квартиру службы безопасности, королевский дворец, а также радиостанцию и здание ливийского информагентства. Одновременно были блокированы все границы, а в аэропорты поступили указания отменить все рейсы. Заснувшие вечером подданные Королевства Ливии проснулись гражданами Ливийской Арабской Республики. Престарелому королю Идрису I, герою освободительной войны против Италии, находившемуся на отдыхе в Турции, было предложено не возвращаться в страну.
   Путч легко мог быть подавлен британцами и американцами, чьи военные базы располагались на территории Ливии, однако новые власти заверили послов обеих стран в том, что угрозы экономическим и политическим интересам этих стран не существует. Только в следующем году, когда новая ливийская власть добилась всемирного признания, Британии и США предложили закрыть свои военные базы, а собственность иностранных нефтяных компаний в стране была национализирована.
   Мир с интересом следил за развитием событий в Ливии, однако имени главного действующего лица – Муамара Каддафи – еще не знал. Формально власть в стране принадлежала Совету революционного командования, члены которого оставались анонимными. Лишь в следующем году Муамар Каддафи, дослужившийся к тому времени до полковника, занял первый публичный пост – премьер-министра страны. И принялся реформировать страну.

Ищите женщину

   Не самый плохой способ сочетания приятного с полезным. Его эффективность также неоднократно доказана политической практикой разных времен и народов.
   «Личная жизнь президентов – табу для французских журналистов, – говорит парижский независимый журналист Мишель Тонно. – Однако на политиках более молодых и менее влиятельных мы отыгрываемся». Роман Никола Саркози с Сесилией Мартен был настоящим подарком для журналистов. «Вы сами посудите, что может быть занятнее для репортера, чем роман молодого политика с еврейско-венгерскими корнями и экс-фотомодели, внучки румынского цыгана и испанского композитора?! Добавьте к этому ее и его относительную молодость и то, что они стали жить вместе еще до брака, вы получаете такую историю, по сравнению с которой сериалы вроде «Династии» или «Далласа» просто меркнут».
   Со своей второй женой Сесилией Марией Сарой Исабель Сигане-Альбенис Никола Саркози познакомился на церемонии бракосочетания. Она была невестой, а он – мэром, который, собственно, вел церемонию и объявил именем Французской Республики Сесилию женой известного телеведущего Жака Мартена. Случилось это через год после того, как Саркози стал мэром Нейи-сюр-Сен. А через четыре года Никола и Сесилия стали жить вместе – еще до того, как Саркози официально получил развод. В брак они вступили только в 1996 году.
   Внимание к себе и своей жене Никола Саркози использовал на пользу карьере. Он стал одним из самых популярных и узнаваемых правых политиков Франции. «Он шел от успеха к успеху во многом благодаря тому, что был настоящим любимцем журналистов. А таким его сделала жена», – говорит Тонно, сам написавший не одну статью о паре.
   Тот факт, что второй брак Саркози не был слишком удачным, нисколько ему лично не мешал. Романы Сесилии Саркози (один из самых известных – с бизнесменом Ришаром Аттиа, за которым она поехала в Нью-Йорк и лишь через год вернулась к мужу) волновали французов, привлекали к нему внимание и делали его куда более заметной фигурой в политике.
   Мать Саркози и его вторая жена никогда не ладили, однако в одном они были едины: Никола должен был бороться за высший государственный пост в стране. Разумеется, он и сам мечтал об этом, но, как говорят знающие его люди, никогда не решился бы начать настоящую борьбу, если бы не постоянные увещевания матери и жены.
   В отличие от Андре Малла-Саркози, Сесилия публично участвовала в политической жизни мужа. Пока он был министром, ее кабинет располагался рядом с кабинетом мужа. При этом она могла занимать должность «технического советника» или вовсе не занимать никакого официального поста. После начала предвыборной кампании она стала неофициальным советником мужа, и у нее был собственный кабинет в его предвыборном штабе. Она ездила по стране, выступала перед сторонниками, на партийных митингах. Накануне второго тура выборов ее активность достигла такого уровня, что казалось, это она, а не ее муж баллотируется в президенты.
   Уже после второго тура голосования выяснилось, что в день выборов она осталась дома и так и не выполнила свой гражданский долг, к чему призывала во время своих выступлений. Однако эта информация уже ничего не могла изменить.
   После вступления Саркози в должность личная жизнь Никола и Сесилии для прессы закрылась. Журналистам дали понять, что то, что было можно писать о министре или кандидате в президенты, о президенте и его жене писать никак нельзя. Без объяснений одна из парижских газет Journal de Dimanche отменила публикацию заметки о Сесилии Саркози. Редактор газеты весьма энергично опроверг версию о том, что это было сделано под давлением Елисейского дворца. Но в журналистских кругах хорошо известно, что совладелец газеты Арно Лагардер – близкий друг и политический сторонник Саркози.
   Тем не менее 17 октября 2007 года во французской прессе появились слухи, согласно которым Сесилия и Никола подали 15 октября в суд документы о разводе. 18 октября было официально объявлено, что развод по обоюдному согласию уже произошел и что сын Луи останется с матерью. Вскоре она вышла замуж за того самого Ришара Аттиа, специалиста по политическому пиару, к которому уже однажды уходила от Саркози.
   А 2 февраля 2008-го сам Саркози вступил в третий брак – с фотомоделью и певицей итальянкой Карлой Бруни.
   Политические мечтания молодого Билла Клинтона вряд ли сбылись бы, не случись в 1970 году поворотной, можно сказать, судьбоносной встречи. Тогда Билл учился в Йельском университете на кафедре права. Однажды красавец Билл обратил внимание на занимающуюся в библиотеке дурнушку в уродливых очках с огромными стеклами. Он так долго пристально смотрел на нее, что Хиллари Родэм сама подошла к нему и сказала: «Если будешь продолжать смотреть на меня так, то я сделаю то же самое. Но не лучше ли нам познакомиться?» Через пять лет они поженились.
   Не будь Хиллари, мир, скорее всего, никогда не узнал бы президента Клинтона. В нем всегда боролись две крайности – честолюбие и гедонизм. Понадобилась железная воля Хиллари, чтобы повести мужа тернистой дорогой политики: в 1976 году он становится главным прокурором штата Арканзас, в 1980-м – губернатором и, наконец, в 1992-м – президентом.
   Став лидером сверхдержавы, перед своими согражданами Клинтон предстал в качестве довольно слабого руководителя. Американцы очень чутко уловили суть отношений в семье Билла и Хиллари (в день его победы на президентских выборах газеты вышли под заголовками: «Победил муж Хиллари») и назвали воцарившуюся в Белом доме парочку одним именем – Биллари.
   Но ни французской, ни американской политической паре не удалось затмить самую яркую – итальянскую, точнее, итало-египетскую. Сложно сказать, чего в истории Цезаря и Клеопатры больше – страсти и романтики или политики и расчета.
   Когда соправитель Клеопатры, ее брат и супруг Птолемей XIII изгнал ее, она отправилась в Палестину, где начала собирать войска, однако, узнав о прибытии в Александрию Цезаря, поняла, что лучше положиться на более искушенного в военных делах человека. И решилась на отчаянный поступок: в маленькой лодке, в сопровождении всего лишь одного слуги она с наступлением темноты пристала к берегу близ царского дворца. Преданный слуга благополучно доставил ее в апартаменты Цезаря.
   Властитель Рима был покорен. Клеопатра сыграла ва-банк, как он сам у Рубикона. А последовавшая ночь любви окончательно полонила римлянина. На следующее утро в покои Цезаря был приглашен для встречи Птолемей. И увидел рядом с могущественным римским гостем собственную сестру в не слишком одетом виде. Сперва Птолемей лишился дара речи. А предложение Цезаря снова принять Клеопатру в качестве соправительницы вызвало у царька настоящую истерику.
   Последствия истерики были самые серьезные – в Александрии вспыхнул мятеж. На стороне Птолемея выступила и Арсиноя, сестра обоих конкурентов на египетский трон. Боевые действия между небольшим римским контингентом и многочисленным войском царя Египта продолжались более полугода. Для военной науки эти действия Цезаря не слишком ценны. Зато Цезарь при активной помощи Клеопатры доказал другое: сочетать любовь и войну очень даже возможно. За исключением периодов, когда Цезарь лично участвовал в военных операциях, он почти все время проводил на ложе с Клеопатрой, ни от кого не скрывая, какие отношения связывают их.
   Правда, в своих записках Цезарь утверждает, что остался в Александрии из-за неблагоприятных ветров, помешавших ему вовремя выйти из порта, а уж затем по доброте душевной решил выступить в качестве посредника между мужем и женой… Но не мог же он в самом деле открыто признать перед сенатом и римским народом, что остался в Александрии ради Клеопатры! Тем более что его ждали неотложные дела в других провинциях. Люди шептались о каком-то чудодейственном эликсире, который Клеопатра якобы подливала ему в вино, о том, что, умастившись некой мазью, она прижималась к Цезарю. Чушь! Цезарю исполнилось уже 53, и с какими только женщинами не приходилось ему пить фалернское или цекубское! С какими экзотическими царевнами он только не обнимался! И ничто – ни их красота, ни изощренность в любовных утехах, ни колдовские обряды – не могло удержать его около них. Цезарь не верил в иррациональные силы, и они были не властны над ним. Верил он лишь в судьбу, которую называл Фортуной. Именно ее воплощением и стала для него Клеопатра. Да и для нее, поначалу всего лишь решившей использовать римлянина, чтобы вернуться на трон, все оказалось, похоже, гораздо серьезней. В конце концов, он ведь, скорее всего, был ее первым мужчиной. И он был Гаем Юлием Цезарем.
   Так или иначе своими супругами в политических целях пользовались многие вожди. Среди них был и Мао Цзэдун, женившийся на дочери одного из преподавателей Пекинского университета, имевшего связи в ядре будущей Коммунистической партии Китая (КПК). Семейное положение открыло ему дорогу в руководство КПК. Правда, через два года он неожиданно переметнулся в Гоминьдан.

Часть 2
Зачем становиться вождем

Я не рвусь во власть ради власти. У меня куча домов по всему миру, роскошные яхты, красивые самолеты. Красивая жена и красивая семья. Так что я вообще приношу огромную жертву…
Сильвио Берлускони

Жажда могущества

   «Коль преступить закон – то ради царства», – любил повторять Цезарь строчку из Эврипида. Как-то, проезжая мимо захолустного альпийского городка, он заявил спутникам: «Я предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме».
   Добившись же своего именно в Риме, Цезарь получил – помимо практически беспредельной власти – такое же, практически беспредельное подобострастие приближенных. В результате Цезарь перестал уважать людей и относился с презрением даже к тем, кто этого не заслуживал. Делегации сената он принимал сидя – неслыханное для тогдашнего Рима оскорбление! Вот лишь некоторые его высказывания: «Республика – ничто, пустое имя без тела и облика», «Слова Цезаря люди должны считать законом», «Все будет хорошо, если я того пожелаю!»
   Жажда могущества роднит даже заклятых врагов. Последний император Эфиопии Хайле Селассие I и его будущий палач вполне стоили друг друга. Менгисту Хайле Мариам был двойником императора, его зеркальным отражением. Оба знали, что главное – это власть, полная и безраздельная. Так, при дворе императора существовал ритуал под названием «фит масуоггед», что-то вроде «обнажить истинное лицо». Его должен был пройти соискатель любой, даже самой незначительной государственной должности. Каждое утро претендент должен был стоять по стойке «смирно» у императорского дворца, ожидая выхода монарха, а когда тот покажется, ловить его взгляд. Если повезет, он получал высочайшую аудиенцию, в ходе которой, пав ниц пред императором и прижав лицо к земле, должен был рассказать о себе все без утайки. Если император пребывал в хорошем расположении духа, можно было сорвать неплохой куш.
   Наилучшим образом жажду власти можно утолить, если подходить к вопросу системно и последовательно.
   В 25-летнем возрасте отец двоих детей, аттестованный юрист и весьма уважаемый референт солидной адвокатской конторы Франклин Рузвельт во время одной из вечеринок на работе без тени иронии изложил краткий план своей жизни на ближайшие 25 лет: 1) избрание депутатом парламента от Нью-Йорка, 2) место статс-секретаря в военно-морском министерстве, 3) губернаторство в штате Нью-Йорк и 4) кресло президента.
   Самым поразительным в этом плане был тот факт, что Рузвельт осуществлять его начал без нарушений графика: через десять лет первая половина уже была реализована. Причем к концу службы в военно-морском министерстве Рузвельт даже сумел договориться об отмене всех забастовок на флоте.
   Мао Цзэдун стал присматриваться к тому, какая из политических сил способна привести его на вершину власти, сразу после свержения последнего китайского императора. Как и многие диктаторы ХХ века, большим ученым председатель не был. Он знал толк лишь в одной науке – управлении массами, точнее, превращении людей в однородную массу, из которой можно лепить все что хочешь. «Народ, – учил Мао, – это чистый лист бумаги, на котором можно писать любые иероглифы». Он постоянно затевал грандиозные эксперименты над собственным народом, но они всегда заканчивались грандиозной неудачей. Причина была в несоответствии целей и возможностей – Мао в мыслях видел себя властителем Поднебесной, как именовали китайскую империю, но построить ее без советской помощи не мог, и это раздражало кандидата в «красные императоры».
   Последовательность в утолении своей жажды могущества неминуемо приводит к желанию достичь еще большего могущества.
   Уго Чавес явно метит в наследники Фиделя Кастро, бессменного лидера социалистической революции и главного противника США в Латинской Америке. Как родственники, которые хотят получить наследство, просиживают дни у постели умирающего богатого дядюшки, Уго Чавес чуть ли не каждый месяц навещает президента Кубы, перенесшего 31 июля 2006 года тяжелую операцию. Именно Чавес оповещает мир о состоянии здоровья команданте: «Фидель чувствует себя лучше», «Он уже больше ходит, чем лежит в постели», «Фидель находится на этапе полного выздоровления». А фотография Чавеса в кумачовой рубахе возле лежащего на высоких подушках Фиделя Кастро, облетевшая весь мир, не должна оставить сомнений в том, кто самый верный последователь лидера кубинской революции.
   Называя Чавеса «первой леди Кубы», венесуэльские оппозиционеры правы еще и потому, что их президент оказывает влияние на кубинскую экономику: Венесуэла – основной поставщик нефти на Кубу.
   Когда Фиделя Кастро не станет, Чавес рассчитывает стать неформальным лидером всей Латинской Америки. Но в отличие от кубинского вождя, который из-за бедности своей страны мог влиять на настроения в Латинской Америке только с помощью идеологии, у Уго Чавеса есть большие финансовые возможности. Уго Чавес – основной на континенте поставщик оружия революционерам. По данным США, повстанцы Колумбии, которые уже 30 лет ведут борьбу с правительством, получают вооружение от режима Чавеса.
   Президент Венесуэлы постоянно увеличивает закупки вооружений. В 2005 году Венесуэла заключила контракт с Россией на $3 млрд. «Мы должны защищать каждую улицу, каждый холмик, каждый уголок нашей страны от угрозы американского военного вторжения», – убеждает венесуэльцев Уго Чавес. И, как ни удивительно, венесуэльцы до сих пор ему верят.
   Правда, Чавесу не стоит забывать, что жажда могущества может стать фатально неутолимой. Так, бразильский президент Жетулиу Дорнелис Варгас мечтал о создании собственного милитаристского государства, полностью подчиненного его воле. Во многом Варгасу удалось осуществить этот замысел, и только армия осталась неподвластна ему.
   Оказавшись у власти в результате революции 1930 года, Варгас принял конституцию, сделавшую Бразилию во многом похожей на фашистскую Италию. В 1937 году он перешел к созданию диктатуры в Бразилии и поэтому начал избавляться от политических конкурентов.
   Но в 1945 году Жетулиу Варгас под давлением военной элиты и общества, требовавшего демократических реформ, ушел со своего поста. Он, впрочем, сохранил популярность и в 1951 году победил на президентских выборах. Однако теперь Варгас оказался во главе совершенно другой Бразилии, шедшей по пути демократизации, где существовало множество партий, а пресса была гораздо более свободной. Главным политическим соперником Варгаса стал издатель газеты Tribuna da Imprensa Карлос Ласерда, который требовал отстранить бывшего диктатора от власти. В 1954 году на Ласерду было совершено покушение, и, хотя он был только ранен в ногу, погиб находившийся рядом майор ВВС Рубенс Вас. У высокопоставленных военных эта новость вызвала настоящий гнев, который они направили против Варгаса, когда стало известно, что заказчиком убийства был начальник охраны президента.
   Армия вновь потребовала от Жетулиу Варгаса покинуть пост, но он предпочел выстрелить себе в сердце. В предсмертном обращении к бразильцам Варгас написал: «Я отдал вам свою жизнь, а теперь отдаю свою смерть. Я выбрал этот путь, чтобы защитить вас, моя душа будет с вами, мое имя станет флагом вашей борьбы. Я совершаю этот первый шаг в вечность. Я ухожу из жизни, чтобы войти в историю».

Жажда славы

   Цезарь достиг всего, чего хотел. Он стал неограниченным властелином державы, которая лишь формально все еще считалась республикой. Сенаторы старались перещеголять друг друга, осыпая главу государства беспрецедентными почестями. Он был назначен пожизненным диктатором, бессменным консулом и трибуном, наследственным верховным жрецом, префектом нравов, носил титулы «императора» (главного военачальника) и «отца отечества». Все его распоряжения были заранее одобрены сенатом и народным собранием. Цезарю полагались золоченое кресло, священная колесница и носилки, в его честь была воздвигнута статуя с надписью «Полубогу» (в цирковых процессиях ее везли вместе со статуями богов). Изображение Цезаря чеканилось на монетах, день его рождения и дни побед отмечались как народные торжества, месяц квинтилий был переименован в юлий (июль).
   Тот, по стопам которого шел Цезарь, – Александр Македонский – на протяжении всей взрослой жизни клал у своего изголовья рядом с мечом «Илиаду» Гомера. Он желал быть похожим на эпических героев древности.
   Александр не был великим правителем. Но, завоевав с несколькими десятками тысяч свирепых македонских воинов территорию от Дуная до Инда, он объединил все живущие там народы, предложив им привлекательный жизненный стандарт эллинизма, синтезировавший греческие жизненные идеалы – красоту, телесность, благо, целесообразность, логику – с исконно восточными культурными стереотипами.
   Как это часто бывает, любовь Александра к греческой культуре основывалась на неофитстве: македонский царь сам не был греком и греки его считали варваром. Увлечение Грецией передалось Александру по наследству. Его отец Филипп еще до рождения сына мечтал завоевать Грецию, и задача оказалась не слишком трудной: перепробовав все возможные виды общественного регулирования, Греция дошла в каждом из них до абсурда.
   Прежде чем завоевать Грецию, Филипп сильно эллинизировал македонский двор. Делал он это, однако, не из любви к эллинизму, а из чисто политических соображений: Филипп никогда не забывал, что для греков остается варваром, и они смирятся с его господством только в том случае, если он усвоит их культуру. Филипп ввел аттическое наречие в свою канцелярию, перестроил на греческий манер административную систему и пригласил ко двору знаменитых греков.
   Далее последовал ключевой для последующей истории человечества эпизод: видя в сыне своего преемника, он позаботился дать ему хорошее греческое воспитание, и в учителя к Александру был приглашен сам Аристотель. Горизонты, которые открыл перед Александром Аристотель, не шли ни в какое сравнение с помыслами отца, венцом которых было завоевание греческих городов в Малой Азии. Александр решил завоевать весь мир, чтобы заставить каждого человека в мире преклоняться перед тем, перед чем преклонялся он сам – греческой культурой.
   Подобно Александру, деяниями древних зачитывался и Мао Цзэдун. Правда, его героями были исключительно великие императоры – от основателя первой империи Цинь Шихуан-ди до Наполеона Бонапарта. Будущий Великий Кормчий примерял их судьбы на себя. В истории Китая хватало властителей, вышедших из крестьян, и молодому Мао это запало в душу. Вместе с тем его привлекали и труды древнего мудреца Конфуция. Молодого диалектика не смущало, что, к примеру, тот же основатель империи Цинь не жаловал конфуцианцев, приказав топить умников в сортирах.
   Славы – рыцарской славы – жаждали император российский Павел I и Наполеон. Что, правда, не принесло особых дивидентов первому и стало причиной главной стратегической ошибки второго.
   Летом 1800 года через наполеоновскую агентуру Павлу поступило предложение вступить в антианглийскую коалицию. Стратегию вовлечения России в войну разрабатывал знаменитый дипломат Талейран. Убеждая российского императора, он делал основной упор не столько на экономические выгоды, которые принесет его стране победа над Англией, сколько на то, что Павел совершит несметное количество подвигов плечом к плечу с самым великим полководцем всех времен и народов. На Павла, с детства мечтавшего о военной славе, это предложение подействовало не менее опьяняюще, чем раньше – мальтийский жезл, полученный от Наполеона.
   Начиная русскую кампанию, Наполеон, главными словами которого были «честь» и «слава», убеждал себя, что Александр не может просто так отступить из Польши – ведь тогда он обесчестит себя в глазах поляков. Что он не может сдавать русские города один за другим. Что он не может отказаться от мира, когда неприятель занял одну из российских столиц. После Бородинского сражения Наполеону осталось лишь заметить: «Мы скрестили шпаги: честь спасена в глазах всего мира». Известно, какой абсурдной ценой было оплачено это спасение.
   По молодости Уинстон Черчилль грезил сражениями, где можно было бы прославиться. Примером ему служил его славный предок Джон Черчилль, в 1702 году получивший титул первого герцога Мальборо за победы над Людовиком XIV в Войне за испанское наследство, которую вели французы против коалиции европейских держав. Дом, где родился Черчилль, был частью английской истории: народ построил его для герцога Мальборо в благодарность за его подвиги.
   В своих мемуарах Шарль де Голль вспоминал: «Я считал, что смысл жизни состоит в том, чтобы свершить во имя Франции выдающийся подвиг, и что наступит день, когда мне представится такая возможность».
   Уго Чавес всегда верил в то, что станет героем Венесуэлы, как его знаменитый прадед, генерал Педро Перес Дельгадо по прозвищу Маисанта, который прославился тем, что в 1914 году поднял восстание против диктатора Хуана Висенте Гомеса. Уго с приятелями нередко устраивал вылазки по местам героических сражений, пытаясь найти затерявшиеся в песках гильзы.
   Главный нерукотворный памятник, который воздвиг себе покойный Туркменбаши – «глава туркмен» Сапармурат Ниязов, – книга «Рухнама» («Духовность»), вторая после Корана книга заповедей для туркменского народа, вышедшая в свет в 2001 году и переведенная на все основные языки мира, включая зулусский. Среди прочего, в книге утверждается, что «первую телегу на земле смастерили туркмены. Туркменское колесо не только изменило жизнь армии и государства, но развернуло ход самой истории». Кроме того, по мнению автора, «Господь сотворил Адама человеком зрелого возраста – ему было 28 лет. Точно так же и Туркменистан с самого начала был зрелым государством».
   В 2002 году Туркменбаши ввел в стране новый календарь, изменив названия дней недели и месяцев. Январь в новом календаре называется месяц туркменбаши, апрель – гурбансолтан-едже (так звали мать Сапармурата Ниязова), сентябрь – рухнама.
   Туркменбаши также распорядился разделить человеческую жизнь на 12-годичные циклы. Старость при таком делении начинается в 85 лет, «возраст мудрости» – в 73. Сам президент и в момент издания соответствующего распоряжения, и в момент смерти находился в «возрасте вдохновения» (61–73).
   Порой жажда славы – по воле жаждущего – распространяется и на его посмертие или принимает иные, довольно причудливые формы.
   Так, завещание, написанное Рузвельтом в 41 год, уже в момент написания поразило нотариуса скрупулезностью требований. Рузвельт повелел воздвигнуть на могиле «простой белый памятник без резьбы и украшений, по направлению с востока на запад, длиной 8 футов, шириной 4, высотой 3 фута. Основание должно выступать из-под памятника не более чем на 2 фута 6 дюймов от земли. Надпись белым по черному граниту: только фамилия и даты жизни». К этому времени Рузвельт твердо знал: он войдет в историю.
   А вот прибалтийский барон Роман Унгерн фон Штернберг в начале ХХ века мечтал возродить древние монархии и рыцарские традиции. Окончив в 1910 году военное училище, он попросился в Забайкалье, откуда было рукой подать до Монголии и Китая, где вскоре начались события, в которых помешанный на войне поручик Унгерн видел начало новой эпохи. Вообще, в начале XX века Восток был в моде. Восточное искусство, восточная жестокость, восточная философия и вывозимые с Востока наркотики во многом определяли стиль эпохи.
   В конце 1911 года часть Монголии провозгласила себя независимой от Китая, и на престол взошел первосвященник Богдо-геген Джебцзун-Дамба-хутухта, или же просто Богдо-хан. Вскоре после этого Унгерн добился отставки и поехал в Монголию в качестве частного лица. В его отпускном удостоверении говорилось, что «вышедший добровольно в отставку поручик Роман Федорович Унгерн-Штернберг отправляется на запад в поисках смелых подвигов». Отправившийся на поиски приключений потомок крестоносцев производил странное впечатление.
   Вот как описал Унгерна случайный попутчик: «Он был поджарый, обтрепанный, неряшливый, обросший желтоватой растительностью на лице, с выцветшими застывшими глазами маньяка. По виду ему можно дать лет около тридцати, хотя он в дороге и отрастил бородку. Военный костюм его был необычайно грязен, брюки потерты, голенища в дырах. Сбоку висела сабля, у пояса – револьвер… Вьюк его был пуст, болтался только дорожный брезентовый мешок, в одном углу которого виднелся какой-то маленький сверток».
   Целью его поездки было присоединиться к отряду джа-ламы, который был одновременно полевым командиром и буддийским монахом. Правда, российские власти были категорически против того, чтобы офицер шел служить в отряд, больше походивший на обыкновенную банду. В конце концов Унгерну пришлось записаться офицером в Верхнеудинский казачий полк, в котором он служил безо всяких приключений. Однако это первое путешествие в Монголию во многом определило дальнейшую судьбу барона. Он возвращался в Россию с чувством, что в Монголии и Китае дерзкий авантюрист может получить все, вплоть до императорской короны. Позже, рассказывая своему кузену о ситуации на Дальнем Востоке, барон сказал: «Отношения там складываются таким образом, что при удаче и определенной ловкости можно было стать императором Китая».
   Начало Первой мировой войны барон встретил восторженно, но к патриотизму его восторг отношения не имел. Просто наконец-то начиналась та самая большая война, о которой он мечтал. Кто-то из читавших фронтовые письма Унгерна вспоминал: «Его письма родным с фронта напоминали песни трубадура Бертрана де Борна, они дышали беззаветной удалью, опьянением опасности. Он любил войну, как другие любят карты, вино и женщин». Хотя на войне такие люди, как Унгерн, всегда востребованы, сделать карьеру ему не удалось. В конце 1916 года пьяный Унгерн ударил ножнами шашки офицера, отказавшегося выделить ему гостиничный номер. Правда, дело закончилось двухмесячным тюремным заключением, но приближалась революция, и вскоре всем стало не до войны.
   Готовясь к тому, чтобы возглавить антибуржуазное движение кочевых народов, Унгерн 16 августа 1919 года женился на маньчжурской принцессе. Для барона, который женщин не любил и всячески избегал, это был способ породниться с Цинской династией, возрождение которой должно было, по его мнению, вырвать Китай из-под тлетворного влияния Запада. Правда, воспользоваться своими новыми родственными связями ему не пришлось. Уже через месяц после свадьбы барон отослал жену к родственникам, а осенью 1920 года к Елене Ивановне (под таким именем принцесса упоминается во всех документах) приехал адъютант Унгерна и передал ей бумагу, в которой муж уведомлял ее о разводе.
   Его отношение к войне, почерпнутое из рыцарских романов, где рядом с людьми воюют духи и предсказатели, не изменилось с юношества. Унгерна сопровождал целый отряд лам, которые объясняли ему, какой день является благоприятным для выступления. Одно время барон носился с идеей учредить орден военных буддистов – восточный аналог Тевтонского ордена. Удались же ему лишь массовые убийства и еврейские погромы.

Жажда наживы

   Завоевывая Галлию, Цезарь опустошал капища и храмы, полные даров, и часто разорял города исключительно ради добычи. А уже будучи консулом, похитил из Капитолийского храма три тысячи фунтов золота, положив вместо него столько же позолоченной меди. В походах он возил с собой мозаичные полы, без разбору коллекционировал резные камни, старинные статуи и картины, по неслыханным ценам покупал красивых и ученых рабов.
   Жажда наживы свойственна и монархам, и президентам, и демократам, и коммунистам, и диктаторам, и либералам.
   Расходуя на военные конфликты с соседними государствами миллионы ливров, Арман Жан дю Плесси Ришелье – тот самый кардинал из «Трех мушкетеров» Дюма – не забывал и о собственном благополучии, окружая себя поистине королевской роскошью. Известно, к примеру, что в 1620 году доходы Ришелье не превышали примерно 20 тыс. ливров в год, но к моменту его смерти в 1642 году они выросли до 1 млн ливров. Стоимость имущества, оставленного им после смерти, достигала 20 млн ливров. Основную часть этой суммы составляли роскошный Кардинальский дворец в Париже, а также вилла с великолепными садами в Рейе. У Ришелье сложилось двойственное отношение к деньгам. С одной стороны, он считал очень важным их зарабатывать, заявляя, что без богатства нельзя требовать и уважения. С другой стороны, и к тратам он относился спокойно. «Деньги, – говорил он, – вздор, если мы достигаем наших целей».
   Во время правления ленивого и апатичного Людовика XV, получившего власть после смерти регента в 1723 году, вся власть во Франции перешла в руки его любовниц, наиболее успешной из которых стала маркиза де Помпадур. Она не скрывала своей любви к роскоши и с размахом тратила средства из казны. Учитывая, что только на косметику и наряды у нее ушло около 5 млн ливров, покупка 11 замков по всей Франции и отделка их интерьеров в пышном стиле рококо выглядела вполне естественно. Страсть де Помпадур к дорогостоящим покупкам и увеселениям наносила такой вред и без того ослабленной французской экономике, что смерть маркизы многими была воспринята с облегчением.
   Не отставала от западных соседей и Россия. Карьера Александра Меншикова, превратившегося из слуги Петра I во влиятельнейшего и богатейшего человека страны, сложилась по всем канонам европейского фаворитизма. Царский наперсник владел огромными имениями и почти 100 тыс. душ, но ему не хватало доходов, которые они приносили. Так что светлейший князь, кроме прямых краж казенных средств, прибегал к способам увеличения своего состояния, которые вызывали возмущение даже среди коррумпированной элиты: отнимал земли у помещиков, закрепощал малороссийских казаков, а также брал взятки в неподобающем даже для фаворита размере.
   Царь, правда, время от времени пытался приструнить любимца. Так, в 1719 году Петр I ввел его в состав Верховного суда для преследования злоупотреблений по управлению. В числе обнаруженных судом правонарушителей оказался сам Меншиков, и ему пришлось заплатить крупный штраф – 100 тыс. червонцев. Однако если при жизни Петра I Меншикову сходили с рук его многочисленные «воровства», то после кончины царя карьера Меншикова в течение считаных лет пришла к закату. Он был полностью разорен и оказался в ссылке, что также было типично для западных фаворитов и серых кардиналов.
   Но подобная перспектива никогда не останавливала жаждущих. В конце 1799 года Бонапарт становится первым, а затем и пожизненным консулом. Жозефина Богарне – первая дама пока еще республики. Их резиденция – дворец Тюильри. Жозефина спит в кровати, принадлежавшей Марии-Антуанетте. Образ жизни ее тоже практически не отличается от королевского. Но, разумеется, и у первых дам случаются проблемы. Жозефине вечно не хватало даже тех огромных средств, которые выдавал ей супруг. Она снова влезала в долги – и даже куда большие, чем прежде! У нее было более пятисот платьев и около семисот пар обуви. А обновляя свой гардероб, Жозефина за один только год умудрилась приобрести 130 платьев, 980 пар перчаток, 520 пар туфель и 87 шляпок.
   В 1865 году умер бельгийский король Леопольд I, и на трон взошел наследник, Леопольд II. Главной его любовью были деньги, о чем он сам периодически напоминал, заявляя, например, что «лишь деньги заслуживают Царствия Небесного». Свое долгое правление Леопольд II начал с того, что увеличил королевское денежное довольствие с 2,6 млн до 3,3 млн золотых франков.
   Еще будучи принцем Леопольд объездил почти все страны Европы, побывал в Египте, Китае и Британской Индии, где проявлял интерес не только к местным достопримечательностям, но и к экономике. Из всех наук молодого человека более всего интересовали те, что были связаны с коммерцией, и прежде всего статистика. Леопольд быстро оценил всю выгоду колониальной торговли. Вернувшись в Бельгию из Греции, принц вручил премьер-министру сувенир с Акрополя – кусок мрамора, на котором по его приказу были выбиты слова: «Бельгия должна иметь колонии».
   Принц неоднократно выступал в сенате с предложением начать заморскую экспансию, убеждая соотечественников «обрести земли за морями, пока есть такой шанс», однако бельгийцам не было дела до того, что находилось за пределами их маленькой родины, и призывы Леопольда не произвели никакого эффекта.
   Леопольд с юности усвоил простую идею о том, что в колониальной торговле прибыль всегда выше, чем в любой другой, и упорное нежелание бельгийского правительства что-либо предпринять за морями не могло его не огорчать. Когда в Испании в ходе очередного переворота утвердилась республика, Леопольд на свой страх и риск попытался взять в аренду испанские Филиппины. В Мадрид поехали эмиссары короля, щедро раздававшие взятки республиканским министрам, и о цене уже почти сговорились, но тут республику сменила монархия, и о Филиппинах пришлось забыть. Леопольд начал прощупывать почву в Париже, надеясь приобрести какие-нибудь заморские концессии через французское министерство колоний. На французских чиновников пролился золотой дождь из взяток, люди короля устраивали для парижских жизнелюбов оргии с дорогими винами и роскошными женщинами, но французы не поддавались искушению: взятки брали, но колоний так и не дали. Голландцы и португальцы тоже проявили несговорчивость, но Леопольд не собирался отчаиваться. «Теперь я хочу посмотреть, нельзя ли что-нибудь предпринять в Африке», – написал король своему министру. И вскоре обнаружилось, что предпринять там можно многое.
   В ХХ веке все обстояло точно так же, как в XIX. Способ сказочного обогащения президентской семьи Филлипин Фердинанда и Имельды Маркосов ни для кого не был секретом. Адвокат Джовито Салонга, возглавивший после прихода к власти правительства Корасон Акино президентскую комиссию по расследованию преступлений экс-диктатора, подытожил свое расследование словами: «Они крали, крали и крали – а потом крали еще и еще. Они не только брали то, что им не принадлежало, но и подмяли под себя весь бизнес, создали монополии, присвоили право раздавать себе и своей родне лицензии на импорт и гарантировать банковские займы, возвращать которые никто не собирался. Первые прибыли от всех новых сделок шли лично в карман Маркосу. В конце концов все это приняло такой ненормальный характер, что Маркос, вероятно, сам не знал, сколько у него денег».
   Началось все с малого. Только заступив на президентский пост, Маркос одним махом запретил все азартные игры. Но, быстро сообразив, что погорячился, разом их же и легализовал, попутно наложив лапу на этот высокодоходный бизнес: службу правительственного контроля за игорным бизнесом возглавил президентский шурин. А дальше пошло по нарастающей.
   Одним из главных источников обогащения президентской семьи стала иностранная помощь и инвестиции. Только за период с 1962 по 1983 год США предоставили Филиппинам помощи более чем на $1 млрд, а Всемирный банк «одолжил» еще $4 млрд. Помощь разворовывалась по мере поступления: деньги тут же переводились на секретные счета Маркоса, его супруги и родственников обоих в швейцарских и итальянских банках.
   Кроме того, весь бизнес в стране и все инвесторы были обложены системой государственного рэкета. Как вспоминал американский посол в Маниле, в 70-е годы единственным способом делать бизнес на Филиппинах была взятка. Инвесторы прилетали в Манилу с готовыми пакетами акций для диктатора, его жены и их родственников. Еще одним неиссякавшим каналом пополнения доходов семьи стали различные фонды, организованные американцами для финансирования программы отправки филиппинских военных специалистов во Вьетнам. Когда Маркос возглавлял палату сената, он этому всячески противился, но, заняв президентское кресло, изменил позицию на противоположную. Контролировал эти фонды лично президент. А кроме того – все общественные фонды, все правительственные контракты и подряды, вообще все на Филиппинах, что могло принести хотя бы доллар дохода.
   За 20 лет эти денежные ручейки и бурные потоки превратились в десятки дворцов, домов и вилл в разных частях света, приобретенные диктатором на подставные имена, в личный авиапарк и автопарк, включавший бронированный «Роллс-Ройс» стоимостью в $500 тыс. Наконец, в миллиарды долларов на банковских счетах во многих странах мира.
   По разным оценкам, супружеская парочка награбила от $5 млрд до $30 млрд, большая часть которых осела в тогда еще абсолютно непроницаемых швейцарских банках.
   Не отставали от филлипинцев и латиноамериканцы. Еще будучи шефом доминиканской полиции, Рафаэль Трухильо приобрел небольшую ферму, на которой выращивал скот. Затем к владениям генерала добавилось несколько тысяч акров, которые также были превращены в пастбища. Поскольку бизнесу мешали конкуренты, Трухильо, став президентом, ввел госмонополию на поставку мяса в столицу. Естественно, государство закупало мясо у своего президента. За мясной монополией последовала молочная. Хозяйство продолжало расти: в 1936 году Трухильо купил 10 тыс. акров на севере страны, причем ирригация этих земель была проведена за счет облигаций, выпущенных местными властями.
   Когда Трухильо обзавелся большими рисовыми плантациями, монополия на экспорт риса досталась компании Exportadora Dominica, которая также принадлежала Трухильо, а когда была введена монополия на соль, ее продажей занялась компания Salenera Nacional, имевшая того же хозяина. Таким же образом было выстроено все хозяйство страны: предприятия были поделены между монополиями, владельцами которых, как правило, были либо сам президент, либо кто-то из его родственников. В 1937 году личный доход Трухильо составил порядка $1,5 млн, а доход его семьи достигал почти 40 % национального дохода.
   Правительство другого одиозного латиноамериканского лидера – гаитянского президента Франсуа Дювалье успешно овладело искусством продавать одни и те же объекты по нескольку раз. Так, в 1958 году у гражданина Италии было отобрано казино в Порт-о-Пренсе. Затем заведение трижды продавалось разным владельцам и трижды вновь «национализировалось», причем при каждой продаже с покупателей брали ставшие почти официальными взятки. В итоге казино обрело постоянного владельца – им оказался сам Папа Док (прозвище, которое Дювалье придумал себе сам). Похожая история произошла с японской фирмой, которой Дювалье продал концессию на вылов рыбы в водах Гаити. После уплаты всех подобающих взяток контракт был разорван.
   То же самое происходило и в Африке. Имя этого правителя не входит в рейтинги богатейших людей мира, публикуемые журналом Forbes, хотя личное состояние человека, в течение 32 лет занимавшего пост президента Заира, составляет, по разным оценкам от $4 млрд до $9 млрд, что дает ему право считаться если не одним из наиболее состоятельных людей планеты, то хотя бы представителем первой сотни сверхбогачей. Все эти деньги Мобуту Сесе Секо не получил в наследство и не заработал удачными деловыми операциями. Он их просто-напросто украл.
   Начал он с того, что обокрал спецслужбы США. Антисоциалистический переворот в Конго был большим успехом ЦРУ. Личные заслуги господина Мобуту в борьбе с мировым коммунизмом были оценены по достоинству. Бывший резидент ЦРУ в Киншасе (столица Заира) Джон Стокуэлл припоминает, что тогда, в начале шестидесятых, главнокомандующий Мобуту получил из США примерно $20–25 млн. Правда, американцы ожидали, что на эти деньги он поможет бороться с советским влиянием в Африке. А заирский лидер просто положил их себе в карман.
   Международные финансовые организации предоставляли крупные кредиты на развитие экономики Заира. Политические партии, коммерческие банки и просто частные лица оказывали посильную финансовую помощь Мобуту, главному борцу с идеями коммунизма на африканском континенте. Вскоре, однако, стало ясно, что кредиты не будут возвращены никогда, а заметную часть средств президент Заира крадет. Но деньги с Запада продолжали идти: объем международной финансовой помощи колебался от $300 млн до $900 млн в год.
   «Клеветнические» слухи о том, что личный капитал президента Мобуту равняется внешнему долгу Заира, а на себя он тратит не часть иностранной помощи, а ее всю, борцы с коммунизмом пропускали мимо ушей.
   Когда в соседней с Заиром Анголе к власти пришла (не без поддержки СССР) партия МПЛА, Запад не сомневался в том, кто может помочь изменить ситуацию. Руководству оппозиционного ангольского движения «Унита», боровшегося с МПЛА, ЦРУ немедленно выделило $1 млн. Деньги были переданы через Мобуту. Но вскоре представитель «Унита» связался с ЦРУ и сказал: «Мы голодаем. Мы не можем ничего сделать. Мы не получили ни цента». Миллион исчез бесследно.
   Даже такие досадные случайности не могли охладить любовь Запада к Мобуту. Он крал – миллион за миллионом, миллиард за миллиардом, – а денег поступало все больше и больше.
   Впрочем, даже при отсутствии щедрой иностранной помощи Заир теоретически имел все шансы быть богатой страной. Так, по добыче алмазов это государство занимает первое место в мире. Кроме того, из полезных ископаемых в стране присутствуют в больших количествах: медь, кобальт, цинк, олово, германий, марганцевые руды, золото. Прибыли от экспорта за время правления Мобуту можно примерно оценить в $11–20 млрд.
   Все предприятия по добыче и обработке полезных ископаемых являются в Заире государственной собственностью. Соответственно, вся прибыль от этой отрасли должна была поступать в государственный бюджет. Однако в действительности все выглядело не так. Еще в конце семидесятых годов африканский отдел Международного валютного фонда получил информацию о том, что заметная часть доходов Заира от внешней торговли в страну не возвращается, а оседает на специальных счетах в коммерческих банках Европы и США. В 1978 году на такой счет были переведены все валютные резервы Gecamines – крупнейшей компании страны, занимающейся добычей и торговлей медью и никелем (в конце ХХ века на этом счету лежит более $1 млрд). Снимать деньги с этих счетов можно было только с личного разрешения Мобуту или же ему самому.
   Но и к тем деньгам, которые все же дошли до территории Заира, президент имел некоторое отношение. В соответствии с решением парламента от 30 % до 50 % бюджетных средств, предназначенных на инвестиции в экономику, передавались в специальные президентские фонды, о деятельности которых президент не отчитывался ни перед кем. Это примерно $65 млн в год. Главным объектом инвестиций глава Заира считал себя самого. Кроме того, из госбюджета полностью финансировалась деятельность «Народного движения революции» и благотворительного фонда «Мама Мобуту» (обеими структурами опять же руководил Мобуту). Это еще $172 млн в год. Небольшие средства ($15 млн ежегодно) выделялись на личные нужды президента. И наконец, в бюджете присутствовала такая строка, как «расходы на другие товары и услуги» – $209 млн в год. Получателем этих денег был опять же Мобуту. Итого $461 млн ежегодно.
   Ради сравнения еще одна цифра. Ежегодно на нужды здравоохранения в Заире при Мобуту расходовалось $1,2 млн, то есть примерно четыре американских цента на душу населения.
   Украденное господин Мобуту удачно размещал. В основном в недвижимость в разных уголках мира.
   В окрестностях Брюсселя ему принадлежало восемь домов для жилья и один небоскреб, в котором местные бизнесмены снимают офисные площади. В Брюсселе же расположен знаменитый Музей Африки, построенный в честь короля Леопольда II, создателя Бельгийского Конго. Напротив музея и стоит один из восьми домов. Обошелся он когда-то, кстати, в $5 млн.
   Если бы не противные люди из МИД Швейцарии, никто не помешал бы Мобуту пожить и в шале неподалеку от Лозанны, за которое было уплачено пять с половиной миллионов долларов. Но швейцарский МИД отказал Мобуту в продлении въездной визы, которая у него была на протяжении нескольких десятилетий, и, кроме того, швейцарские власти заявили о намерении пересмотреть право его собственности на дом.
   В Испании на имя его свекрови были записаны роскошная вилла, дом в Мадриде и несколько отелей в Марбелье. Ну, разумеется, нельзя забывать и про Париж. Дом № 20 на авеню Фош, первый этаж. Адрес этой скромной (800 кв. м общей площади) квартирки на первом этаже хорошо знаком французским политикам, кутюрье и дорогим проституткам. К тому же во Франции прекрасные онкологи, помогавшие Мобуту справляться с болезнью. А в теплые дни можно было выезжать на свою виллу на Лазурном берегу, отгороженную от любопытных взглядов высоким железным забором с предупреждающими надписями о том, что по другую сторону забора бегают без присмотра злые собаки.
   Были еще отель и несколько домов в Йоханнесбурге (ЮАР), дом в Дакаре (Сенегал), дома в Абиджане (Кот д`Ивуар). Фазенда в Бразилии с видом на собственную кофейную плантацию…
   Бывший президент Габона Омар Бонго уступал, конечно, Мобуту размерами личного капитала, но вряд ли намного. Точные данные о его состоянии неизвестны, однако, по оценкам экспертов, он был, пожалуй, самым богатым диктатором Африки. В свое время конгресс США выяснил, что только в одном из американских банков на счетах Бонго находилось $190 млн. Против Бонго и его коллеги и тестя Дени Сассу-Нгесо во Франции были официально выдвинуты обвинения в коррупции. Однако даже французские следователи затрудняются назвать хотя бы приблизительную сумму, которой владел Бонго и его семья. Сам Бонго, разумеется, отвергал все обвинения в коррупции. Во время интервью одному из французских журналов он произнес знаменитое: «Не смейте мне говорить о коррупции. Это не африканское слово».
   Пролетарское происхождение и коммунистические убеждения нисколько не мешали Николае Чаушеску. Помимо дворцов с сантехникой из драгоценных металлов и коллекции автомобилей, подаренных мировыми лидерами, Чаушеску позволял себе некоторые чудачества. Лидер британской либеральной партии Дэвид Стил однажды подарил Чаушеску щенка лабрадора, которому вождь румынского народа дал имя Корбу. Вскоре на улицах Бухареста можно было видеть несущийся правительственный лимузин с мотоциклетным кортежем – личный транспорт «товарища Корбу», как стали называть пса в народе. Лабрадор жил на отдельной вилле, где к его услугам были телевизор и телефон, но на ночь его доставляли к Чаушеску, который клал своего любимца с собой в постель. В довершение всего вождь, занимавший пост верховного главнокомандующего, присвоил «товарищу Корбу» звание полковника румынской армии. Впрочем, довольствие «полковник» получал не от министерства обороны, а по линии МИДа – румынский посол в Лондоне был обязан каждую неделю ходить в супермаркет Sainsbury`s, чтобы лично закупать для Корбу собачий корм, который затем отправлялся в Бухарест с диппочтой.
   Впрочем, идеология все-таки накладывала некий отпечаток на стремление к роскоши. Известно, что супруга Николае, Елена, во время шоп-туров по заграничным ювелирным магазинам посылала свою свиту торговаться о цене скупаемых бриллиантов, поскольку, по ее словам, «не следовало обогащать капиталистов коммунистическими деньгами».
   Западные коллеги ничем не отличались от восточных, азиатских или африканских. Один из самых ярких политиков современности – Сильвио Берлускони – и политикой-то занялся для того, чтобы обезопасить свои капиталы.
   Делать деньги Сильвио Берлускони научился еще в школе – писал контрольные и домашние работы за своих менее талантливых одноклассников. Этим он подрабатывал и в Миланском университете, куда поступил на юридический факультет. А потом без отрыва от учебы Берлускони сколотил вокально-инструментальный ансамбль. С ансамблем пел на судах, совершавших круизы по Средиземному морю, но не брезговал и выступлениями в ресторане или на свадьбе. Денег это приносило немного, зато записная книжка Берлускони постепенно пополнялась именами и телефонами важных и влиятельных людей.
   К 27 годам Берлускони счел, что его связей вполне достаточно, чтобы заняться серьезным бизнесом. Италия в начале 60-х годов переживала настоящий строительный бум, и молодой выпускник Миланского университета решил в нем поучаствовать. В 1963 году он создал строительную компанию Edilnord. Затея Берлускони построить в пригороде Милана два роскошных района для богатых миланцев поначалу вызвала смех его коллег по строительному бизнесу. Под строительство он скупил участки земли, у которых было только одно достоинство – они были необычайно дешевы: непосредственно над ними проходили трассы самолетов, взлетавших и приземлявшихся в миланском аэропорту Линате. Ни один нормальный человек, говорили скептики, не станет покупать дорогой дом, над которым постоянно грохочут самолеты.
   Тем не менее строительство началось, а самолеты самым необъяснимым образом принялись взлетать и приземляться в Линате, старательно облетая район застройки. Стоимость земли мгновенно выросла. Конкуренты молодого бизнесмена-строителя попытались было начать расследование столь странного обстоятельства, а заодно выяснить происхождение денег, которые Берлускони вложил в строительство. Следствие, которое вела финансовая полиция, однако, не вскрыло никаких нарушений, о чем следователь Массимо Берутти не преминул сообщить публично. Вскоре синьор Берутти покинул государственную службу и стал адвокатом Сильвио Берлускони.
   Вслед за строительством Берлускони занялся медиабизнесом, где тоже преуспел, несмотря на все возрастающий поток обвинений в коррупции. Ему принадлежали сеть супермаркетов Standa, огромное количество строительных компаний, а также футбольный клуб AC Milan. Он был богатейшим человеком Италии и тщательно следил за сохранением этого статуса. Например, в 1986 году он, как считают следователи, подкупил нескольких судей для того, чтобы не дать своему конкуренту Карло де Бенедетти установить контроль над пищевой корпорацией SME.
   Империя, которую создал Берлускони, казалась идеальной. Появился даже термин «берлусконизм», то есть стиль жизни, диктуемый Сильвио Берлускони. Типичный берлусконист жил в Милане-2 или Милане-3, построенном компанией Edilnord (владелец – Сильвио Берлускони), покупал продукты, произведенные компанией Берлускони и продаваемые через сеть магазинов, принадлежащих Берлускони, сидел у экрана телевизора, смотря передачи трех национальных каналов, принадлежащих Берлускони, отдыхал за романом, выпущенным издательством Берлускони, новости узнавал из газет, принадлежащих ему же. Наконец, деньги берлускониста лежали в финансовой компании Mediolanum, а сам он по воскресеньям ходил на стадион «Сен-Сире» и болел за любимый клуб «Милан». Разумеется, берлусконистами были не все итальянцы и даже не все жители Милана. Но желание стать берлусконистом было у всякого обывателя.
   Безмятежное царствование Берлускони закончилось в 1992 году. Скандал, разразившийся в Риме и Милане в результате полицейской антикоррупционной операции «Чистые руки», разрушил всю послевоенную политическую систему страны. Коррупционерами оказались ведущие политики всех политических партий страны, несколько бывших премьер-министров и президентов. Ангел-хранитель Берлускони, патриарх итальянской политики Беттино Кракси, был обвинен в связях с мафией и бежал из страны. Полицейские, которым больше никто не мешал, начали всерьез интересоваться делами Берлускони и его холдинга Fininvest.
   И тогда олигарх снова всех удивил. Для спасения своей бизнес-империи он решил лично заполнить вакуум, образовавшийся в результате развала политической системы страны. Его «футбольная» партия Forza Italia («Вперед, Италия!») в союзе с еще несколькими мелкими, в том числе и открыто неофашистскими, обеспечила своему лидеру победу на парламентских выборах 1994 года. Сильвио Берлускони стал премьер-министром.
   Скандалы такого типа возникали и во Франции. Так, французский президент Жак Ширак был обвинен, по сути, в растрате денег налогоплательщиков. Будучи мэром Парижа, он совершил ряд поездок с семьей на отдых, оплаченный, вопреки требованиям французского законодательства, наличными.
   Главный политический соперник Ширака – социалист Лионель Жоспен, занимающий пост премьер-министра, рассчитывал сменить Ширака в президентском кресле. Первым о скандальной деятельности мэра Ширака рассказали депутат Арно Монтебург и судья Эрик Альфен, но в тот раз Ширака спас президентский иммунитет. Тогда за дело взялся прокурор Парижа Жан-Пьер Динтиляк, надеющийся довести его до конца.
   Обвинения против Жака Ширака касались двадцати скандальных поездок на отдых, которые он совершил вместе с семьей с 1992 по 1994 год. Путешествия он оплачивал наличными, а такие суммы ($310 тыс.) госслужащие обязаны выплачивать только чеками или кредитной карточкой. Ему также вменяют в вину, что, будучи мэром столицы, он создавал фиктивные должности в мэрии и устраивал на них активистов своей партии «Республиканское единство» (RPR), таким образом финансируя партию из госказны. По этому обвинению в мае 2001 года депутаты нижней палаты безуспешно пытались начать процедуру импичмента. Положение Жака Ширака усугублялось тем, что он отказывался отвечать на вопросы следователей, ссылаясь на президентскую неприкосновенность. Отказ президента от сотрудничества с правосудием настораживал французов и воодушевлял оппозицию.
   Однако безусловным чемпионом по финансовым скандалам, связанным с именами президентов и их ближайших помощников, конечно, являются США.
   Громкие скандалы, связанные с финансовыми злоупотреблениями и коррупцией, постоянно разыгрывались вокруг президента США Улисса Гранта. В 1872 году, когда Грант переизбирался на второй срок, его обвиняли в связях с руководством компании Union Pacific, которое растратило федеральные средства, отпущенные на постройку железной дороги. Пытаясь прекратить начатое расследование, компания заплатила миллионы долларов взяток членам сената и конгресса. Генерал Грант был очень популярен как герой недавно завершившейся Гражданской войны, и американцы простили ему сомнительную историю.
   Однако в 1876 году во время очередной избирательной кампании снова разразился скандал. Министр обороны Уильям Белкнап оказался взяточником. Армейские посты на границах индейских резерваций занимались самым настоящим рэкетом в его пользу. Гранта обвинили в том, что он не только знал о преступлениях своего министра, но и, что называется, состоял в доле. Республиканцы, рассматривавшие возможность выдвижения Гранта на третий срок, отказались от своих планов и избрали другого кандидата.
   Но самым катастрофическим коррупционным скандалом для действующего президента США был Уотергейт. В 1972 году, во время предвыборной гонки между президентом-республиканцем Ричардом Никсоном и демократом Джорджем Макговерном стало известно, что предвыборный штаб Никсона располагает почти четырьмя миллионами долларов неучтенной наличности. Часть денег пошла на прослушивание штаб-квартиры демократов и дискредитацию Макговерна. Куда делись остальные, выяснить так и не удалось. ФБР и специальная комиссия сената начали расследование. Его результаты дали основание начать процедуру импичмента. Под угрозой отстранения от должности Никсон был вынужден подать в отставку.
   Одним из тех, кто смог добиться наибольшего политического влияния и, соответственно, экономической выгоды на должности вице-президента США, стал вице-президент в команде Джорджа Буша-младшего Дик Чейни. Хотя в биографической странице на сайте Белого дома род его занятий до избрания на пост вице-президента описан лаконично – «бизнесмен», его частная деятельность заслуживает большего внимания.
   За пять лет до начала работы в правительстве Дик Чейни занимал должность исполнительного директора Halliburton, крупнейшей в мире сервисной компании в нефтегазовой сфере. По самым скромным оценкам, за это время он заработал около $45 млн. Он попытался представить свой уход с поста главы Halliburton как «разрыв каких бы то ни было связей с компанией», однако позже выяснилось, что он получал от Halliburton ежегодные выплаты в размере до $300 тыс.
   Во время вице-президентства Чейни началась война в Ираке, и Halliburton получила контракт стоимостью $7 млрд на восстановление и обслуживание иракских нефтяных месторождений. На подряд могли бы претендовать и другие компании, но администрация Буша не стала разыгрывать тендер.
   Первый год иракской военной операции оказался для Halliburton скандальным – Пентагон начал уголовное расследование по подозрению нефтяной компании в мошенничестве. Выяснилось, что Halliburton осуществляла необходимые США поставки нефти в Ирак через неизвестного посредника в Кувейте, который установил тарифы на свои услуги выше средних. Платить за эту нефть приходилось правительству, и расследование Пентагона доказало, что эта схема позволила Halliburton обсчитать государство на $61 млн.
   Впрочем, подобная сумма могла показаться мелочью по сравнению со стоимостью новых правительственных контрактов, которые были заключены с Halliburton несмотря на скандал. Менее чем через год после начала войны Halliburton отвечала за иракские проекты уже на общую сумму $11 млрд. Это вызвало взлет стоимости акций компании – только в первые три года с начала войны она поднялась с $20 до $75, существенно увеличив состояние Чейни, обладавшего 433 333 акциями Halliburton разного номинала.
   Вице-президент всегда отказывался признавать, что в основе отношений правительства и Halliburton лежат какие-то политические или даже личные интересы членов администрации. Однако факты говорят о том, что Чейни вряд ли когда-нибудь всерьез пытался эти интересы разделить.

Жажда величия

   Гай Юлий Цезарь утверждал, что патрицианский род Юлиев происходит от богини Венеры и потому облечен божественной властью. И не только утверждал: он, собственно, и жил так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его происхождении и предназначении.
   Деятельная натура Цезаря не позволяла ему спокойно почивать на лаврах даже после захвата верховной власти в Риме. Он строил военные планы – готовился к войне с парфянами, после чего хотел пройти вдоль Каспийского моря и Кавказа, обогнуть Черное море, завоевать Скифию, Германию и через Галлию вернуться в Италию, значительно расширив круг римских владений. С помощью египетского математика и астронома Сосигена он создал новый, более совершенный календарь, который был введен с 1 января 45 г. до н. э. и просуществовал до конца XVI века, а в России – до 1918 года.
   Деятельность на посту президента США Франклин Рузвельт с самого начала почитал исторической миссией, возлагавшей на него две принципиальные роли: 1) спаситель капитализма и 2) солдат свободы, причем вторую он сыграл куда удачнее, чем первую. Де Голль с ранней юности был одержим идеей величия Франции, которая навсегда определила не только направление, но и стиль его политики. Его отношение к Франции было очень личным и даже любовным, но поклонялся он именно Франции, а не французам. В периоды неудач де Голль не раз замечал, что французы недостойны Франции – с той нотой, с которой отвергнутый поклонник говорит о своем более удачливом сопернике. Такой тип сознания, конечно, не подходит для лидера стабильной страны, которому приходится заниматься в первую очередь проблемами благосостояния сограждан. Де Голль и в самом деле мало интересовался экономическими проблемами и плохо разбирался в них. Зато лидер деголлевского склада оказывается на своем месте, если страна доведена до состояния, когда частные и групповые интересы отступают на задний план и речь идет о самом ее существовании. Франция в такой ситуации оказывалась дважды за последние полвека, и именно тогда проявились способности де Голля.
   Отдав должное идеям социализма и интернационализма, Бенито Муссолини со временем все глубже проникался идеями Великой Италии, которой по историческому праву принадлежит юг Европы и все Средиземноморье, а по «культурному» – духовное верховенство в Европе вообще. А где закалять националистическую сталь, как не в армии.
   Когда Италия провела успешную колониальную войну и выгнала турок из Ливии, Муссолини, в котором националист еще не вытеснил окончательно социалиста, выступил с резкой критикой колониальной политики своей страны, за что на несколько месяцев угодил в тюрьму. Несколько месяцев за решеткой он провел с пользой – в частности, изучил труды Ницше. «Ницше, – писал в камере будущий дуче, – трубит зарю возвращения к великому идеалу. Чтобы его понять, нужна новая порода людей, нужны люди, окрепшие в сражениях, в одиночестве и не боящиеся измерить твердым взглядом бездны, распахнутые у их ног, нужны люди, свободные духом, чтобы торжествовать над Богом и Небытием». Вскоре другой бунтарь, загремевший на нары за попытку путча, напишет в тюрьме нечто похожее в книге «Майн кампф».
   В середине 1920-х годов Муссолини начал давно лелеемый им великий имперский поход за новыми землями на юге Европы и на севере и востоке Африки. Он писал: «Основа фашистского государства – воля к могуществу и господству». Имперские устремления фашизма – «открытое проявление его жизненной силы и возможность избежать деградации нации. Сильные народы – это всегда имперские народы». Колониальные завоевания требовали мощного в военном и политическом отношении союзника, и в конце 1930-х годов место такового заняла нацистская Германия. Ради прагматического расчета дуче резко сменил свою антигерманскую риторику и в конце концов пошел на военный союз с Гитлером.
   В 1950-е годы в мире развернулся процесс деколонизации. Британия и Франция мучительно распускали свои колониальные империи, а в Португалии, возглавляемой Антониу Салазаром, об этом даже не думали, поскольку колонии как раз начали давать существенную прибыль. К тому же всеобщий отказ от колониализма воспринимался лиссабонским официозом как залог грядущего торжества португальского великодержавия. Одна из официальных газет, например, писала, что, пока другие империи «находятся в процессе саморазрушения», Португалия вот-вот займет подобающее место под солнцем: «Нам будет принадлежать руководство новым миром, возможно, очень близким по своей структуре к той империи… о которой мечтали наши предки».
   На вооружение была взята геополитическая доктрина «лузо-тропиканства», согласно которой португальцы (или, по древнему названию, лузитанцы) имеют особую мировую миссию и вместе с бразильцами составляют ядро особой цивилизации, которую характеризуют отказ от индивидуализма, капиталистического стяжательства и расизма, а также наличие высокой христианской духовности. Салазар задумал грандиозный стратегический союз с Бразилией. Диктатору удалось найти общий язык с бразильским президентом Жоао Кафе Фильо, и в 1955 году был подписан договор о дружбе, имеющий целью создание в будущем «лузо-бразильского сообщества». Предполагалось, что Бразилия получит доступ в португальские колонии, а Португалия получит доступ к неограниченным человеческим и природным ресурсам южноамериканского гиганта. Казалось, до возрождения португальского могущества было рукой подать.
   Первые удары по португальскому великодержавию были нанесены в 1960 году, когда президентом США был избран Кеннеди, слывший принципиальным антиколониалистом, а в Бразилии к власти пришел Жуселину Куличек, который считал «лузо-бразильский» союз утопией. «Тропиканский» проект пошел насмарку, и стареющему Салазару оставалось ворчать: «Меня обвиняют в том, что я проиграл выборы в Соединенных Штатах и Бразилии».
   «Мера» и «сфера» величия в разное время и в разных местах могут отличаться. Общим остаются лишь мессианские амбиции. Если почитать воспоминания президента Ирана Ахмади-Нежада о себе в его интернет-дневнике, то создается впечатление, что его биография – это история исламской революции.
   Барон Роман Унгерн считал, что западная цивилизация достигла своего расцвета примерно к XIV веку, а затем начались деградация и торжество буржуазного миропорядка. В русской революции барон видел лишь один из этапов заката Европы. Единственной силой, способной повернуть вспять колесо истории, могли стать кочевые народы Азии, и в первую очередь монголы, которых барон считал единственным народом, сохранившим верность не только монархии, но и теократии.
   В отличие от бесконечных теоретиков, сражающихся с западной цивилизацией за письменным столом, Унгерн решил реализовать утопию на практике с оружием в руках. Его мечтой было восстановление на китайском престоле Цинской династии. Монархия была для Унгерна абсолютной и наднациональной ценностью. Он был, если можно так выразиться, своеобразным монархическим интернационалистом. Поэтому позже, во время допросов, он признавал себя монархистом, но не русским патриотом. Для осуществления подобных планов требовалось собственное войско, и осенью 1918 года он начал формировать свою Азиатскую дивизию.
   Нет никакого сомнения, что сам барон считал себя борцом за идею, последним рыцарем, сражающимся против мирового зла. И его судьба очередной раз продемонстрировала простую истину: нет более страшного и жестокого убийцы, чем дорогой сердцу европейца странствующий рыцарь.
   Внешняя, видимая сторона величия также должна соответствовать мессианским устремлениям вождя. Со времен триумфов Цезаря антураж практически не изменился.
   Франсиско Франко в церковь входил под балдахином, что было исключительно королевской привилегией. Всюду были развешаны лозунги «Да здравствует Франко!», его портреты, а также изречения. Специально для Франко был учрежден официальный титул «каудильо», что, хотя и переводилось на другие языки словом «вождь», в испанской традиции означало короля-полководца, возглавляющего Крестовый поход. Словом, комплекс Наполеона компенсировался по полной программе. Когда же гражданская война окончилась победой Франко, генералиссимус окончательно уверовал в то, что для него нет ничего невозможного.
   Либеральный поначалу Николае Чаушеску после визита в Китай и Северную Корею в 1971 году был просто очарован восточноазиатским социализмом. В Пекине и Пхеньяне его приветствовали ликующие толпы, на заводах трудились счастливые и очень дисциплинированные рабочие, а с каждой стены улыбался портрет Мао Цзэдуна или Ким Ир Сена. Увиденное на Востоке так глубоко потрясло Чаушеску, что, вернувшись в Бухарест, он объявил о собственной «культурной революции». Хотя какой-либо внятной концепции этой «культурной революции» он предложить не смог, пропагандистская машина партии прекрасно поняла изменившуюся конъюнктуру и начала возвеличивать вождя во все возрастающих масштабах. Идеологи принялись выдумывать все новые эпитеты для вождя: Гений Карпат, Дунай Мудрости, Сокровище Разума и Харизмы, Источник Нашего Света, Творец Эпохи Несравненного Обновления и т. п. Хуже всего было то, что Чаушеску сам начинал в это верить. Однажды в частной беседе он прямо заявил: «Люди вроде меня рождаются раз в 500 лет».
   Хотя внешне страна казалась спокойной, в разных слоях населения зрело недовольство, и благодарные жители «золотого века Чаушеску» шепотом называли свою родину «Чаушенцимом» и «Чаусимой». Культ личности начинал постепенно работать против своего объекта – ведь когда над пустым магазином висит портрет Чаушеску, совсем не сложно сделать соответствующие выводы из подобной наглядной агитации. Сам же Чаушеску ничуть этим не беспокоился и объяснял западным корреспондентам: «Если это культ личности, то мне хотелось бы, чтобы во всех слаборазвитых странах были такие личности… ибо если кто-то ясно видит окружающую действительность, то это не культ личности».
   Впрочем, истинную оценку величия выносит сама жизнь. И делает это очень просто – великие планы либо реализуются, либо рассыпаются, погребая под собой очередного претендента на величие.
   В годы после Второй мировой любимой идеей Черчилля стала идея единства: Европа должна объединиться, а англоговорящий мир – выступить гарантом демократии. Выступая в марте 1946 года в США, Черчилль впервые употребил выражение «железный занавес» и предупредил об опасности, исходящей от стран советского блока: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес. За ним оказались все столицы бывшей Центральной и Восточной Европы… Все эти знаменитые города и народы вокруг них лежат в сфере влияния Советов, и все они в той или иной форме являются объектом не только советского влияния, но и в очень большой, а иногда и нарастающей степени контроля со стороны Москвы». «Безопасность мира, – говорил далее Черчилль, – требует единства в Европе». Но этого недостаточно, поскольку «везде, кроме Британского Содружества и Соединенных Штатов, где коммунизм еще находится в колыбели, коммунистические партии и пятые колонны представляют растущую угрозу гибели христианской цивилизации». Чтобы война не повторилась, англоговорящие народы должны объединиться: «Если население англоговорящего Содружества добавить к населению Соединенных Штатов… то не будет никакого шаткого и ненадежного баланса сил, который может стать соблазном для честолюбцев и авантюристов. Напротив, будет неколебимая уверенность в безопасности». Чтобы доказать существование англоговорящей общности людей, Черчилль написал целую «Историю англоговорящих народов». Даже во время войны он нашел время, чтобы поддержать идею международного языка Basic English: «Это аккуратно составленный план общения при ведении бизнеса и при обмене идеями, средство взаимопонимания для многих рас и помощь в строительстве новой структуры для поддержания мира».
   Идея объединенной Европы оказалась более жизнеспособной. В 1947 году Черчилль создает Движение за единую Европу, и в мае 1948 года на Большом конгрессе Европы под председательством Черчилля был одобрен проект создания Совета Европы, который стал реальностью 5 мая 1949 года. Так что одно из трех главных зданий Европарламента заслуженно носит имя Черчилля.
   В день своего 75-летия, которое пришлось на 1949 год, Черчилль сказал: «Я готов к встрече с Создателем. Вопрос в том, готов ли Создатель к такому суровому испытанию, как встреча со мной».
   Сознание своего величия остается с великим (или считающим себя таковым) правителем до самой смерти. Истинно великих правителей их величие, конечно, переживает. Но порой весьма неожиданным образом.
   После ареста Хайле Селассие I один из офицеров как-то спросил его: «Ваше величество, должны же вы были отложить что-нибудь на случай отставки!» На что император ответил: «Отставка?! У императора Эфиопии не бывает отставки! Его отставка – это смерть. Поэтому у меня никогда не было нужды что-либо откладывать!»
   В какой-то мере он оказался прав. Растаманы, или растафарианцы, – самые верные почитатели Хайле Селассие, они считают его богом. Эта вера зародилась давно, еще в начале ХХ века, когда борец за права негров, выходец с Ямайки Маркус Гарвей предсказал: в Африке появится могущественный царь, который принесет справедливость угнетенным. После коронации Хайле Селассие I многие на Ямайке решили, что пророчество сбылось. Так рас Тэфэри стал растаманским мессией. «Мы не верим, что он мертв, – заявил Бернард Дэвид Рукс, глава делегации растаманов на похоронах Хайле Селассие. – Мы каждый день говорим с его духом».

Часть 3
Как быть вождем

Я не покину своего поста. Я принял мандат от народа. Я распускаю Национальное собрание.
Шарль де Голль

От непреклонности до деспотизма

   Легионеры искренне любили Цезаря и ради него с небывалой отвагой шли на любую опасность. Во многом это объяснялось личным примером – несмотря на отнюдь не богатырское здоровье (он был на вид довольно тщедушен, страдал головными болями и эпилепсией), Цезарь приучил себя переносить все тяготы военной жизни наравне со своими воинами. В походе он всегда шел впереди войска, обычно пеший, с непокрытой головой, несмотря ни на зной, ни на дождь. Оружием и конем полководец владел замечательно, был удивительно вынослив и мог с невероятной скоростью совершать самые длинные и сложные переходы.
   Страшная болезнь сильно облегчила восхождение Франклина Рузвельта на политическую вершину США, которое отчасти искупало, но никак не умаляло масштаба тщательно скрываемых страданий. Через две недели после трагедии (простыв в отпуске, он, тем не менее, совершил два обычных для себя заплыва и оказался прикован к инвалидному креслу с диагнозом «полиомиелит») он уже полностью взял себя в руки. Его мать, войдя в палату, увидела сияющего, бодрого Франклина. Рузвельт не позволял окружающим никаких плаксивых жестов, ни малейшего проявления сочувствия. Когда восстановились мускулы рук и верхней части спины, он начал стоическую семилетнюю борьбу за излечение от паралича.
   Это было тяжкое сражение. Врачи наложили на ноги от бедра до ступни ортопедические приборы, и с ними, опираясь на костыли, Рузвельт пытался заново научиться ходить. Зрелище было жалкое: стоять он мог только с посторонней помощью.
   Во дворе около дома были сделаны поручни, и Франклин, опираясь на руки и едва волоча ноги, тренировался по восемь-десять часов в день. Врачи напрасно пытались убедить его, что подобное количество упражнений причиняет ногам больше вреда, чем пользы: Рузвельта сжигало нетерпение – каждый день он с победоносной улыбкой уверял домашних, что ему осталось максимум два года до полной и окончательной победы над болезнью.
   Физические тренировки развили его грудную клетку так, что Рузвельту завидовал тогдашний чемпион по боксу Джек Демпси, однако болезнь победить он не смог, на всю жизнь оставшись прикованным к инвалидному креслу. Но это был его единственный в жизни внеплановый проигрыш. В начале 1928 года он выдвинул свою кандидатуру на пост губернатора Нью-Йорка.
   Неподвижность лишь усилила его природную склонность к радикальным решениям.
   На второй день пребывания у руля государства Франклин Рузвельт озвучил знаменитый лозунг «спасти капитализм для капиталистов». Начались достославные первые «Сто дней» его президентства, в течение которых чрезвычайная сессия конгресса за 14 недель приняла 16 основополагающих законопроектов. На третий день вести дневник он бросил, навсегда превратившись в «самого скрытного и непредсказуемого на свете человека». Именно так после 25 лет дружбы охарактеризовал Рузвельта его спичрайтер Самьюэл Розенман.
   Все время своего президентства Рузвельт работал по 12 часов в сутки. Вторая мировая война, в которую ФДР вступил на 61-м году жизни, сократила его сон до 4 часов. Для него лично Вторая мировая война стала первым испытанием в борьбе против собственных избирателей: в 1941–1942 годах он практически в одиночку повернул общественное мнение от решительного требования нейтралитета к твердому осознанию невозможности такового в современном мире.
   Весной 1926 года группа португальских офицеров во главе с генералом Мануэлем Гомешем да Коштой совершила государственный переворот под лозунгом «наведения порядка в стране», распустила парламент и запретила политические партии. Офицеры точно знали, как захватить власть, но абсолютно не представляли, как управлять страной, поэтому путчистам срочно потребовались специалисты без политического прошлого. Однако найти образованного человека, который в бурные годы республики ухитрился никак себя не проявить, было довольно тяжело.
   Вскоре, однако, взбудораженная общественность услышала первые имена. В июне генерал Гомеш да Кошта дал интервью известному лиссабонскому журналисту и, в частности, сказал: «В новое правительство войдут лучшие люди из тех, кого можно сейчас найти. Министром финансов будет человек из Коимбры по имени Салазар. Все о нем хорошо отзываются. Вы знаете, кто такой сеньор Салазар?» Журналист не знал, как не знало и большинство португальцев. Вскоре удивленный Салазар прибыл в Лиссабон, чтобы взяться за работу, но поработать ему в тот раз не пришлось. Профессор на одном из первых заседаний правительства потребовал для себя полной власти над бюджетом всех министерств и ведомств и, получив отказ, осведомился: «Когда ближайший поезд на Коимбру?» Оказалось, что поезд будет через два часа, и Салазар немедленно уехал в свой университет. Никакая власть, кроме абсолютной, его не устраивала.
   В 1928 году Гомеша да Кошту сменил генерал Антониу Кармона, который и попросил Салазара вернуться. Тот, по его собственному утверждению, принял власть не без колебаний: «Мне было страшно. Я предвидел возможность неудачи. Представьте, если бы я не сумел привести финансы в порядок, что бы обо мне подумали мои студенты?» И все же, когда Кармона предоставил ему полную власть над всеми доходами и расходами в стране, профессор согласился и взял в университете академический отпуск. С тех пор в течение сорока лет Салазар ежегодно лично доставлял ректору прошение о продлении академического отпуска.
   Прежде всего новый министр финансов установил режим финансовой диктатуры. Отныне бюджеты всех ведомств сводились в консолидированный бюджет, в котором расходы не должны были превышать доходов. Местные власти тоже обязывались перейти на бездефицитный бюджет. Простое введение финансовой дисциплины оказалось чрезвычайно действенной мерой. За несколько лет португальский эскудо окреп, превратившись в одну из самых стабильных валют мира, национальный долг сократился. Отсутствие новых долгов было особенно приятно для португальцев, поскольку союзники-англичане не раз предлагали свои транши в обмен на португальские колонии. Колонии же оставались священной коровой португальской политики, и Салазар, обещавший не допустить «распродажи Анголы международному капитализму», оказался в роли защитника национальной идеи.
   Однако далеко не все в Португалии готовы были отказаться от традиционного парламентаризма, и Салазару пришлось создать собственную партию, дабы никаких других партий больше не существовало. В 1930 году неутомимый министр создал Национальный союз, который официально считался «организацией единства всех португальцев», а на деле объединял чиновников, военных, предпринимателей и политиков, готовых поддержать любые начинания Салазара. Национальный союз так никогда и не стал массовой организацией вроде фашистской партии Муссолини или НСДАП Гитлера, но в условиях всеобщей политической апатии этого и не требовалось. В том же 1930 году Салазар укрепил вертикаль власти, издав «Колониальный акт», по которому все заморские территории были лишены самоуправления, а губернаторы были поставлены в полную зависимость от центрального правительства. В 1932 году Салазар занял пост премьер-министра, и строительству «корпоративного государства» уже ничто не могло помешать.
   В 1933 году Салазар провел референдум, на котором была принята новая, «корпоративная» конституция, причем «за» проголосовали более 700 тыс. избирателей, а «против» – всего 6 тыс. Отныне в Португалии устанавливался новый политический строй под названием Новое государство. Как и обещал премьер, повсеместно были созданы отраслевые корпорации, или гремиу, которые контролировали распределение ресурсов между предприятиями, цены и т. п., причем сами гремиу становились юридическими лицами. Естественно, далеко не все предприниматели хотели объединяться, но им приходилось это делать под страхом потери лицензии.
   Стальная воля требовалась – и неоднократно – от Шарля де Голля. Сделав Францию страной-победительницей во Второй мировой войне, де Голль был вынужден спасать ее от войны гражданской. В 1944 году, сразу после освобождения, он разоружил все нерегулярные отряды, контролировавшиеся политическими партиями, прежде всего коммунистами, и возродил регулярную армию и временную администрацию под своим жестким контролем. Коммунисты, которые приобрели большой авторитет активным участием в Сопротивлении и на первых послевоенных выборах получили четверть голосов (больше, чем любая другая партия), были вынуждены подчиниться.
   То, что угроза гражданской войны была вполне реальна, показывает пример Греции, где не нашлось сравнимого с де Голлем общенационального лидера и где в конце 1946 года игравшие главную роль в антинемецком сопротивлении коммунисты развязали гражданскую войну. Однако спасенным домом опять завладели политики и политические партии, и, почувствовав, что Франция готова предпочесть их, де Голль предпочел уйти первым: он подал в отставку, находясь в зените славы и популярности.
   Второй раз Франция призвала де Голля в 1958 г. Война в Алжире длилась к тому времени уже почти четыре года. Половина французской армии находилась на его территории. Алжир занимал в сознании французов особое место: в отличие от других колоний, с потерей которых они примирились достаточно легко, Алжир воспринимался как такая же часть Франции, как Эльзас или Корсика. И когда генералы, решив взять власть в свои руки, чтобы обеспечить территориальную целостность страны, захватили Алжир и Корсику и готовили высадку десанта в Париже, они не без основания надеялись на поддержку большой части населения. Коммунисты, в свою очередь, объявили о готовности сопротивляться правой диктатуре с оружием в руках. Франция снова оказалась на грани гражданской войны.
   К счастью, в стране был лидер с безупречной репутацией, которому доверяли почти все. Де Голль без труда получил особые полномочия от парламента, а затем добился принятия новой конституции. Его дальнейшие действия показали, что он сочетает непреклонную волю и твердые принципы со здравым смыслом, который не позволяет возобладать идеям, даже самым дорогим и ценным для него, над чувством реальности.
   Он быстро понял, что Алжир уже потерян, и надеялся лишь сохранить какую-то форму ассоциации с ним. Когда же выяснилось, что колония выбрала полную независимость и разрыв связей с метрополией, а свыше миллиона французов обречены на изгнание, скрепя сердце смирился с неизбежным. Период алжирского кризиса был медовым месяцем де Голля с Францией, когда их отношения строились так, как де Голль всегда мечтал. Между ними не стоял больше парламент, роль которого по новой конституции была значительно урезана, а по основным проблемам глава государства советовался непосредственно с народом, постоянно получая на референдумах большую поддержку.
   После 1962 г., когда кризис миновал, авторитет де Голля стал резко падать, и выборы 1965 г. он смог выиграть лишь во втором туре. С этого момента он постоянно размышлял о подходящем моменте для ухода и, несмотря на рост своего авторитета в ходе кризиса 1968 г. (несравнимого, впрочем, с предыдущими), решил, что этот момент настал, когда он впервые проиграл референдум, посвященный, кстати, достаточно частной проблеме.
   От стальной воли до деспотизма – один шаг. Правители, крепкой рукой строившие вертикаль власти, делали это примерно одинаково.
   3 сентября 1939 года, на третий день Второй мировой, Чемберлен назначил Черчилля военно-морским министром. В мае 1940 года стало ясно, что правительство Чемберлена не способно вести войну. Оппозиционная лейбористская партия призвала вынести ему вотум недоверия. Как сказал один из парламентариев, «мы должны ввести в правительство людей, которые равны нашим врагам по боевому духу, дерзости, решительности и жажде победы». Таким человеком в глазах британцев был, несомненно, Черчилль. Его личный врач писал о нем: «Он, несомненно, был создан для этого часа. В чрезвычайных обстоятельствах 1940 года, при безнадежном неравенстве сил Германии и Британии, нам нужен был безрассудный человек во главе страны».
   Возглавив правительство, первым делом Черчилль создал новый для Великобритании пост министра обороны и сам же его занял, взяв тем самым на себя полную ответственность за ведение войны. Своему другу, барону Максу Эйткену, Черчилль немедленно поручил производство военных самолетов, с чем тот блестяще справился, во многом решив исход битвы за Британию
   Рафаэль Трухильо для начала создал Доминиканскую партию, которая, естественно, оказалась правящей и вообще единственной в стране. Поскольку членство в партии значительно облегчало жизнь, число партийцев вскоре почти сравнялось с числом избирателей – 1,2 млн из примерно 1,3 млн граждан, имевших право голоса. Все они, боясь лишиться заветного партбилета, исправно платили взносы, а казной партии распоряжался Трухильо.
   Парагвайскому президенту Альфредо Стреснеру в наследство от предшественников досталась разоренная страна. Промышленность пребывала в зачаточном состоянии, инфляция была неуправляемой, а казна пуста. Но недаром Стреснер был сыном немца-пивовара, эмигрировавшего из Баварии: свое правление генерал начал с наведения порядка. Прежде всего, подобно Трухильо, он замкнул на себе все управление страной. Отныне ни одно назначение в армии или чиновничьем аппарате не могло состояться без его утверждения. Рабочий день генерала начинался в 4.30 и продолжался до вечера, и все это время в приемной толпились сотни просителей: Стреснер единолично решал любые споры и проблемы. Своя партия у него тоже была – «Колорадо», в которой состояло около 35 % взрослого населения Парагвая.
   Став главой кабинета министров, Бенито Муссолини сосредоточил в своих руках также портфели министров внутренних и иностранных дел. Одним из первых актов нового премьера стало создание Большого фашистского совета, к которому перешли все функции правительства Италии. Далее последовали «летучие префекты» (аналог комиссаров в Советской России), фашистская милиция (вдохновившая Гитлера на создание штурмовых отрядов), запрет на забастовки, секретная политическая полиция (ОВРА), цензура СМИ и кино, запрет всех политических партий, кроме фашистской, фашизация профсоюзов. Наконец, официальное присвоение себе самому титула «вождя нации».
   Придя к власти, Уго Чавес первым делом изменил конституцию – в 1999 году новая конституция была одобрена на референдуме. С 2000 года в честь Симона Боливара страна стала называться Боливарианской Республикой Венесуэла. Но самое главное – президент получил право находиться у власти не пять, а шесть лет, а также возможность избираться на второй срок.
   В 2000 году Чавес вновь победил на президентских выборах, которые проводились в соответствии с новой конституцией, что позволило ему оставаться у власти до января 2007 года и выдвинуть свою кандидатуру на выборах в 2006 году.
   Мао Цзэдун, оспаривая верховную власть в Китае с Чан Кайши, попутно сосредоточил усилия не на борьбе с японскими оккупантами, а на борьбе внутрипартийной. Именно тогда была положена традиция бесконечных чисток и массовых покаяний отступников, начались тотальная фальсификация истории КПК и подчинение партаппарата спецслужбам, глав которых подбирал лично Мао. Борьба завершилась полной победой – в 1945 году Мао избрали постоянным председателем ЦК КПК.
   Не отставал от него и Чан Кайши. Войдя в 1926 году в состав ЦИКа Гоминьдана и в состав правительства, он вскоре получил и назначение на пост главнокомандующего. Теперь в его руках была настоящая сила, которую надо было правильно употребить. 27 июля 1926 года Чан Кайши начал так называемый Северный поход против генералов-милитаристов, который закончился полной победой: милитаристы были либо уничтожены, либо признали верховную власть Гоминьдана. Попутно Чан устроил чистку партии от коммунистов и, почувствовав, что побеждает, отослал советских советников домой. В 1928 году Чан Кайши мог считать себя победителем: милитаристы и коммунисты были разгромлены, в стране прекратились усобицы, а вся полнота власти была сосредоточена в его руках. Столица была перенесена в город Нанкин, находящийся в центре страны, а Пекин, который был оплотом врагов Гоминьдана, был переименован в Бэйпин – «северное спокойствие».
   В итоге победил все-таки Мао, а Чан Кайши пришлось бежать на Тайвань, не забыв прихватить с собой государственную казну Китая. 1 октября 1949 года Мао Цзэдун провозгласил создание нового государства – КНР. А Чан Кайши остался на острове.
   Но там он не только не утратил своей власти, чего можно было бы ожидать, но, напротив, сильно укрепил ее. Наконец-то вокруг не было провинций с непослушными губернаторами, не было генералов, готовых в любой момент поднять мятеж, а главное – больше не было необходимости вести гражданскую войну. Территория острова была обозрима, а население не слишком велико, даже с учетом почти двух миллионов беженцев с континентального Китая.
   Прежде всего Чан Кайши упрочил режим личной власти, установив военное положение и запретив всякую оппозиционную деятельность. Генералиссимус нанес удар по сепаратистам, мечтавшим о независимости Тайваня, а свою партию превратил в подобие секты с железной дисциплиной и безоглядной преданностью вождю.

Жестокость и страх

   Аугусто Пиночет говаривал: «Я надел на Чили железные штаны». Захватив власть, он объявил, что не намерен обсуждать с народом три вещи: роль армии, католической церкви и частной собственности. Чилийская хунта ликвидировала все напоминания о демократии, навела порядок на улицах, остановила национализацию, освободила бизнес от госконтроля и выплатила компенсации жертвам альендевской экспроприации.
   В 1990 году в Чили для изучения вопроса о количестве жертв пиночетовского режима была создана специальная Национальная комиссия правды и примирения, которая в феврале 1991 года опубликовала специальный доклад (так называемый Rettig Report) о числе погибших за период правления хунты. Согласно этому документу, число документально подтвержденных жертв составляет 2920 человек. В докладе приводится подробная статистика. Согласно ей, во время правления хунты было убито 1068 человек (из них 59 казнены по приговорам военных трибуналов, 93 – во время акций протеста, 101 – при попытке побега, 815 умерли от пыток или по иным причинам). Кроме того, 957 граждан пропали без вести после ареста, еще 90 попали в категорию «частные лица, убитые за свою политическую позицию», 87 стали «жертвами политического насилия» в 1973 году, 38 погибли во время акций протеста в последующие годы, 39 убито в боестолкновениях. Итоговая цифра жертв пиночетовской хунты, согласно данным комиссии, составила 2279 человек, из них 2153 мужчины и 126 женщин, 2228 чилийцев и 51 иностранец.
   В докладе также специально отмечено, что при рассмотрении 641 случая гибели людей комиссия не смогла прийти к единому мнению. Однако эти погибшие были добавлены к общему списку жертв, который в результате достиг 2920 человек.
   До этого в советской и зарубежной прессе фигурировали гораздо большие цифры о числе жертв чилийской хунты. Говорилось, что только в первые месяцы переворота убито не менее 30–40 тыс. человек. Однако после публикации доклада чилийской комиссии цифра в 2920 погибших была принята большинством СМИ.
   В 1996 году чилийские эксперты по правам человека опубликовали новые, несколько большие цифры жертв хунты – 2095 погибших и 1102 пропавших без вести, что в сумме дает 3197 человек. С тех пор эта цифра стала общепризнанной.
   Тем не менее она вызывает определенные сомнения и, скорее всего, является заниженной. В первые месяцы после переворота чилийская хунта (в отличие от российского НКВД и немецкого гестапо) не вела никакой статистики репрессий. Проведенное через 27 лет расследование основывалось на показаниях выживших свидетелей, которых осталось не так много. Кроме того, в официальных данных, например, не учитываются жертвы антипартизанских действий хунты или умершие при попытке эмигрировать из страны.
   К тому же многочисленные свидетельства о массовых казнях и пытках в Чили пока никто детально не опровергал. В октябре 1973 года американский журналист Джон Барнс опубликовал в журнале Newsweek статью, в которой указывал, что в один только Центральный морг Сантьяго в первые 14 дней после переворота доставили 2796 неопознанных трупов с признаками насильственной смерти. В здании Технического института информаторы Барнса насчитали 200 трупов. Служители кладбища рассказали журналистам, что трупы расстрелянных загружали в вертолеты и сбрасывали в море. Аналогичные примеры приводились и в других авторитетных СМИ.
   Так что на фоне других диктаторов Пиночет выглядит едва ли не гуманистом (еще большим гуманистом на фоне самого Пиночета выглядит Муссолини – противники дуче отправлялись не в лагеря смерти, а в обычные тюрьмы: за 20 лет диктатуры по политическим обвинениям были казнены 42 человека). А вот Мао Цзэдун, прежде чем приступить к экономическим экспериментам, капитально зачистил страну от потенциальных диссидентов. Массовые репрессии начались после выхода в мае 1951 года положения «О наказаниях за контрреволюционную деятельность», предусматривавшего смертную казнь за инакомыслие. По всей стране началась охота на «врагов народа», число которых непогрешимый вождь назвал заранее: 5 % населения, или 30 млн. Только за первые полгода, по официальным данным, суды рассмотрели 800 тыс. дел «контрреволюционеров», примерно пятая часть осужденных получила «вышку», так что общий счет жертв может идти на миллионы.
   Классовая борьба (или борьба с контрреволюцией как ее подвид), да еще замешанная на личных амбициях – самый благодатный повод для жестокости в государственном масштабе. Хайле Селассие I имел в Эфиопии абсолютную власть. Менгисту Хайле Мариам к ней стремился. Он сразу же взял курс на сближение с СССР. Он понимал, что чем точнее будет следовать инструкциям со Старой площади, тем больше будет объем советской помощи. И громогласно объявил о своих планах: сделать Эфиопию первой социалистической страной в Африке. После чего начал «революционные преобразования», старательно сверяясь с классиками марксизма-ленинизма: переход от феодализма к социализму, минуя капитализм, коллективизация, индустриализация. И конечно, красный террор.
   Главным классовым врагом была Эфиопская народно-революционная партия, которая призывала к созданию демократического гражданского правительства при участии широких народных масс. Впрочем, призывами дело не ограничилось. Подпольщики убили восьмерых членов дэрга и нескольких его сторонников. Узнав об этом, Менгисту вышел на главную площадь Аддис-Абебы и при большом скоплении народа разбил о землю бутылку с красной жидкостью. «Так же прольется кровь врагов революции! – заявил он. – Ответим на белый террор красным террором!» И кровь полилась. За два года, с 1977-го по 1978-й, были уничтожены тысячи юношей и девушек, в основном студентов, которых расстреливали по первому подозрению в «контрреволюционной деятельности». Чтобы получить тела детей, родители должны были оплатить стоимость пуль, которыми их дети были убиты.
   Но вернемся в Китай. Политическая оттепель, во время которой на первый план вышли «правые прагматики» Лю Шаоци и Дэн Сяопин, оказалась даже более краткосрочной, чем советская. Чтобы спасти страну от экономического краха, власти пошли на ограниченные реформы: крестьянам вернули земельные участки, а в печати стали проскальзывать мысли о профессионализме в проведении экономической политики, материальном стимулировании и прочих антимаоистских новациях.
   Стоявший начеку Мао решил одним ударом разделаться и с отступниками в партии, и с интеллигенцией, откуда, ясное дело, шла вся эта крамола. Вождю нужно было выветрить из подданных и тлетворный ревизионистский дух, шедший с севера. Отношения с СССР, переживавшим собственную оттепель, совсем разладились, и Мао для реализации его планов требовался свой железный занавес.
   Подготовка к очередной масштабной перетряске тайно велась с начала 1960-х. В мае 1966 года на секретном заседании политбюро Мао изложил свое видение грядущей «культурной революции». Большинство партийных бонз решили, что речь лишь об очередном укороте разболтавшейся интеллигенции, и бурно приветствовали новую инициативу. Оперативно созданную группу по делам «культурной революции» возглавил бывший секретарь Мао – Чэнь Бода, одним из замов которого стала третья супруга вождя – бывшая актриса шанхайского театра Цзян Цин, а советником группы – ее земляк, шеф спецслужб и секретарь ЦК Кан Шэн, выделенный Мао еще во времена первых партийных чисток 1940-х годов. Со временем эта группа приближенных и родственников вождя заменила все органы власти в стране.
   Пока же в августе 1966 года во время работы пленума ЦК Мао лично вывесил в зале заседаний написанную им первую листовку-дацзыбао «Огонь по штабу», призывавшую «бить в голову». Тут смысл задуманного переворота дошел до самых тугодумов, но было поздно. По всей стране начался разгром «буржуазного штаба», иначе говоря – партийного руководства в центре и на местах, а заодно органов госвласти и общественных организаций.
   Китайским ноу-хау в запланированной расправе над инакомыслящими стал выбор карательного контингента: им оказались не армия или спецслужбы, как в других странах, а учащаяся молодежь. Первый отряд юных «красных стражей» (хунвейбинов) был создан в конце мая 1966 года в столичном университете, а как только Мао приостановил занятия во всех школах и вузах, освободившиеся студенты и школьники с энтузиазмом отдались революционной стихии. Естественно, первыми жертвами стали учителя и профессура – их возили в шутовских колпаках по улицам, учиняли «ревизионистам» показательные «суды масс» и заставляли каяться в «восьми черных грехах».
   Раскаявшихся отправляли в лагеря для перевоспитания, а многих просто забили до смерти или довели до самоубийства. Разгромив школы, университеты и учреждения культуры, разошедшийся молодняк принялся громить и прочие атрибуты буржуазной жизни, которые попадались под руку. Манифест хунвейбинов гласил: «Мы – красные охранники председателя Мао, мы заставляем страну корчиться в судорогах. Мы рвем и уничтожаем календари, драгоценные вазы, пластинки из США и Англии, амулеты, старинные рисунки и возвышаем над всем этим портрет председателя Мао». А когда к движению хунвейбинов прибавились новые погромщики цзаофани («бунтари»), пришел черед тех, кто благословил первых на истребление интеллигенции: партийных и госчиновников.
   В этом смысле никакой особой китайской специфики в затеянной Мао революции не было – она тоже со временем пожрала собственных детей. Диктатор уже не нуждался не только в образованных подданных, но даже и в образованном окружении. Отныне всю мудрость жизни в Китае содержала одна-единственная 150-страничная книга в красной обложке – знаменитый «Цитатник председателя Мао», который китайцы вызубривали наизусть. Этот катехизис «культурного революционера» был издан на всех языках мира тиражом 300 млрд экземпляров (абсолютный рекорд).
   Первоначально резолюция съезда КПК освобождала «революционных учащихся» от ответственности за любые преступления и правонарушения, кроме «убийств, отравлений, поджогов, вредительства, хищения гостайн и контрреволюции». Но вскоре и эти ограничения были забыты. Поэтому, чтобы утихомирить опьяненных властью юнцов, потребовались сильнодействующие средства. Мао объявил об «эксцессах», и теперь уже толпы арестованных хунвейбинов потекли в лагеря. Тех, кто сопротивлялся, уничтожали артиллерией.
   В результате двух главных экспериментов Мао население страны сократилось, по разным подсчетам, на 60–80 млн человек.
   Впрочем, Мао сложно однозначно назвать самым жестоким правителем ХХ века. Восточная Азия знает немало примеров жесточайшего деспотизма. Так, уничтожение режимом Мухаммеда Хаджи Сухарто, президента Индонезии, до миллиона граждан своей страны в течение буквально одного года (1965–1966) серьезно претендует на мировой рекорд «уничтожения собственного народа». А в государстве Восточный Тимор армия Сухарто, по разным оценкам, вырезала от трети до половины населения. Вот как описывал репрессии Сухарто журнал «Тайм»: «Убийства были настолько массовыми, что количество трупов вызвало серьезные санитарные проблемы на севере Суматры, где влажный воздух воняет гниющим мясом. Те, кто проезжал по этим местам, рассказывают, что мелкие реки и ручьи были буквально запружены трупами. В результате речной транспорт испытывал серьезные затруднения».
   В Демократической Кампучии (Камбодже) было построено абсолютно безденежное общество, которое продержалось с 1975 по 1979 год. Камбоджийские экспериментаторы зашли дальше своих русских и испанских коллег во многом благодаря своим исключительным личным качествам, а именно полному невежеству и выдающейся жестокости.
   В 1970 году власть в Камбодже захватил маршал Лон Нол, после чего в стране разразилась масштабная гражданская война между сторонниками диктатора и старого правительства. Главной силой противников Лон Нола была армия коммунистической партии – «красные кхмеры», во главе которых стоял еще никому не известный лидер по имени Пол Пот. В соседнем Вьетнаме тоже шла война, причем партизаны активно действовали с территории Камбоджи, а американцы не менее активно бомбили камбоджийские деревни. Поскольку американцы поддерживали Лон Нола, население сельских районов все больше убеждалось в том, что истинным врагом являются диктатор и его армия, а потому партизаны Пол Пота получали все больше поддержки со стороны сельских жителей.
   Со своей стороны, коммунисты до поры не открывали своих истинных намерений, убеждая крестьян, что мечтают лишь о создании общества, где город не будет угнетать деревню. Между тем своей главной целью «красные кхмеры» считали уничтожение товарного обмена как источника неравенства. Ближайший соратник Пол Пота Нуон Чеа высказывался по этому поводу весьма определенно: «Если не уничтожить рынки и деньги, то не уничтожить и частную собственность. Там, где деньги и рынки, там всегда есть люди, у которых много денег и собственности. Мы же должны уничтожить частную собственность, она не будет существовать».
   17 апреля 1975 года «красные кхмеры» взяли столицу страны Пномпень, переименовали Камбоджу в Кампучию и объявили о начале новой эры. Первым делом коммунисты, как и их петроградские предшественники, захватили государственный банк, однако, в отличие от большевиков, даже не попытались взять его под контроль. «Красные кхмеры» взорвали здание банка и устроили на улицах сожжение денег. По свидетельству журналиста Джона Пилгнера, Пномпень представлял после этого весьма экзотическое зрелище: «После полудня сточные канавы внезапно заполнились бумагой – это были деньги. По улицам текли деньги, по большей части новые неиспользованные купюры из Национального банка Камбоджи, который взорвали «красные кхмеры»… Деньги были повсюду».
   Однако ритуальной расправой с денежными знаками дело не ограничилось, поскольку Пол Пот и его соратники прекрасно понимали, что город в любом случае останется центром обмена, и если люди не будут использовать банкноты, то найдут способ обходиться без банкнот. Выход был найден простой и действенный – уничтожить города. Один из полпотовских агитаторов разъяснял политику партии следующим образом: «Отныне, если люди хотят есть, они должны сами добывать себе пропитание на рисовых полях. Город – обитель порока. Здесь властвуют деньги и коммерция, а это оказывает на человека тлетворное влияние. Вот почему мы должны ликвидировать города».
   Сразу после взятия Пномпеня «красные кхмеры» очистили столицу от ее населения. «Под дулами автоматов «красные кхмеры» приказали нам всем оставить дома и покинуть город, – рассказывает Тида Мам, одна из выживших жительниц Пномпеня. – Нам сказали, что город собираются бомбить американцы… Со временем мы поняли, что нас обманули, чтобы лишить домов и имущества, но сопротивляться было уже поздно. Уже через несколько дней мы полностью зависели от «красных кхмеров»…» Горожан построили в походные колонны и отправили на север, где они должны были раскорчевывать джунгли и выращивать рис. По пути было организовано перевоспитание граждан. Выжившие рассказывали, что однажды двое мальчиков лет 13–14 залезли на манговое дерево, чтобы сорвать плоды. Полпотовский солдат, который был немногим старше этих мальчиков, немедленно застрелил обоих и объявил: «Ничего не трогайте без разрешения организации. Знайте, что все принадлежит народу и все будет распределяться справедливо. Каждый получит свою долю… Избавьтесь от своих грязных привычек!»
   Вскоре все городское население Камбоджи было изгнано с насиженных мест и согнано в аграрные регионы. Здесь «новых людей», как стали называть бывших горожан, перемешали с крестьянами и всех вместе отправили на рисовые поля. Места для товарного обмена действительно не осталось, поскольку гражданам Демократической Кампучии просто нечем было обмениваться.
   Работников разделили на бригады, объединенные круговой порукой: если кто-то в бригаде не выполнял дневную норму работ, без пайка мог остаться весь коллектив. Людям не разрешалось не только протестовать, но и иметь хоть какое-то выражение на лице. В каждой бригаде непременно был осведомитель, а кроме того, за работающими взрослыми непрерывно шпионили малолетние дети, которые немедленно сообщали начальству обо всем «подозрительном». В случае малейшего неповиновения ослушника ждала стремительная расправа. Людей убивали на месте или сначала отводили в джунгли, а потом убивали, причем патроны обычно жалели, а потому использовали кирки, мотыги и прочие подручные средства.
   Убивали не только тех, кто выказывал строптивость. Смерти подлежали все представители буржуазии, старого чиновного аппарата, а также представители интеллигенции, поскольку последние, по мнению Пол Пота, имеют непреодолимую тягу к западному образу жизни.
   Простые полпотовские солдаты были не сильны в теоретических вопросах, а потому убивали в зависимости от веления революционной совести. «Я убивал в первую очередь тех, кто носил очки, – рассказывал впоследствии один из бывших рядовых полпотовцев. – Если в очках – значит, умеет читать. А стало быть, мог обладать вредными мыслями. И вообще, очки – изобретение буржуазии». В 1977 году министр иностранных дел Кампучии Иенг Сари гордо объявил западным журналистам о построении в стране нового общества: «Демократической Кампучией управляет партия. Население организовано в кооперативы. Денег не существует. Принципы частной собственности ликвидированы. Газет тоже не существует. Старая школьная система ликвидирована».
   Несколько раньше на другом конце планеты – в Гаити – события разворачивались пусть по менее драматичному, но весьма похожему сценарию. Несмотря на искреннюю любовь народа к своему вождю, Франсуа Дювалье, экономика страны входила в штопор, Гаити захлестнула волна банкротств. Но Дювалье не растерялся: в 1958 году он запретил банкротства как таковые. В указе президента говорилось, что закрытие любого производства «может рассматриваться как провокационная социально-политическая агитация». В результате фактически обанкротившиеся предприятия делали вид, что нормально работают.
   Любой другой диктатор лишился бы своего поста, не натворив и половины того, что удалось Дювалье, – просто однажды был бы арестован собственным караулом. Но не таков был Папа Док. В начале своего правления он, чтобы заручиться поддержкой армии, закупил в Италии крупную партию оружия (главным образом оставшегося там со Второй мировой войны). Вокруг президентского дворца было выставлено с десяток американских танков, но вот толковых танкистов и механиков в Гаити не нашлось, а потому машины постепенно пришли в окончательную негодность. Однако военные продолжали представлять определенную угрозу, и президент принял поистине дювальеристское решение: разогнал большую часть офицерского корпуса и сократил армию в два раза. Что чуть не стоило ему президентства: отряд из восьми человек, среди которых были и уволенные офицеры, едва не взял под контроль весь остров. Атака «великолепной восьмерки» была с честью отбита, после чего Дювалье решил как следует укрепить свою власть.
   Курс на «экономическое освобождение» он дополнил идеей «дювальеристской революции», под которой понималась готовность гаитянского народа жертвовать всем ради любимого вождя. Смысл понятия «дювальерист» объяснил один из ближайших сподвижников Папы Дока Лукнер Камброн: «Хороший дювальерист должен быть готов к тому, чтобы однажды убить своих детей, а также к тому, что дети однажды убьют его самого».
   Опорой революции стал корпус тонтон-макутов – лично преданных президенту боевиков, своего рода опричников. Само слово «тонтон-макут» происходит из гаитянского фольклора, любимого Дювалье, и примерно соответствует по смыслу русскому «упырь». Тонтон-макуты внушали прочим гаитянам суеверный ужас – старались походить на выходцев с того света и никогда, даже ночью, не снимали темных очков. Естественно, Дювалье использовал свою гвардию для пополнения госбюджета: тонтон-макуты вымогали деньги, а с нежелающими платить поступали по законам революционного времени.
   Террор тонтон-макутов был подкреплен леденящими гаитянскую душу слухами об оккультных обрядах вуду, которые производил лично президент. Говорили, что Дювалье часами сидит в ванной, надев на голову особую ритуальную шляпу, гадает на козлиных внутренностях, а также раз в год спит на могиле гаитянского национального героя Дессалина, с которым находится в духовном контакте. Сам Дювалье сознательно поддерживал свою репутацию черного колдуна и часто приглашал в свой дворец гунганов и бокоров – жрецов и колдунов вуду. С одним бокором, правда, однажды приключился конфуз: старичок переволновался, и у него случился приступ диареи прямо в президентском дворце. Колдуну оказали помощь, выдали новые штаны и вернули в джунгли.
   Кстати, многие гаитяне до сих пор уверены, что Джон Кеннеди погиб в связи с тем, что на него почему-то обозлился Дювалье: за несколько дней до роковых выстрелов в Техасе он истыкал иголками куклу американского президента.
   Страхом успешно манипулировал и Николае Чаушеску. Он был уверен, что уж он-то прекрасно видит окружающую действительность благодаря своей спецслужбе «Секуритате», которая считалась одной из самых сильных в Восточной Европе. Большинство румын было уверено, что все телефонные разговоры прослушиваются и каждый встречный вполне может оказаться тайным осведомителем. Механизм действий «Секуритате» однажды раскрыл один из бывших ее сотрудников – перебежчик Ливиу Турку: «Представьте себе огромный аппарат, распускающий слухи и наводящий страх и ужас, и созданную им атмосферу, в которой люди панически боятся, что, если они допустят хоть малейшую оплошность, квалифицируемую как неповиновение Чаушеску, они бесследно исчезнут… Самым выдающимся образцом дезинформации был слух, специально распускаемый «Секуритате», что каждый четвертый румын является ее осведомителем».
   Хотя при Чаушеску в Румынии не проводились массовые репрессии, почти все были уверены, что где-то в тайных узилищах «Секуритате» томятся бесчисленные политические узники, а под каждой скамейкой в парке непременно установлен «жучок». Как это ни странно, подобные верования разделял и сам Чаушеску. Его зарубежные визиты становились все более скандальными. Чаушеску старательно искал «жучки» в Букингемском дворце, где ему отвели покои на время визита в Лондон, а после рукопожатия с королевой поспешил продезинфицировать руку спиртом, дабы не подхватить какую-нибудь заразу. В зарубежных поездках вождь возил с собой целый отряд химзащиты, который постоянно искал яды и обеззараживал помещения, в которых жил Дунай Мысли. Одежду, в которую облачался Чаушеску, присылали из Бухареста в опечатанных пакетах, дабы никто не смог пропитать ее ядом.
   За безопасность вождя отвечал начальник личной охраны президента капитан Ион Попа, который лично пробовал все блюда, предназначенные для Чаушеску, и носил с собой пузырек со спиртом, дабы президент мог протирать руки. Впрочем, разгильдяйства президентской охране тоже хватало. Однажды, когда Чаушеску отдыхал в советской Пицунде, капитан Попа напился до такой степени, что потерял портфель с секретными документами и деньгами. Портфель ему вернули советские граждане, о настоящем месте работы которых можно только догадываться, и Попа на радостях снова напился.
   Подобные анекдотичные казусы лишь подчеркивают тот факт, что последовательно насаждаемый в обществе страх – достаточно эффективный (пусть и не самый долговечный) метод управления.
   Азиатская дивизия барона Романа Унгерна была больше похожа на средневековую княжескую дружину или же просто разбойничью шайку, чем на регулярную армию. Необходимое снаряжение Унгерн добывал, реквизируя товары, следующие по Транссибу, то есть, попросту говоря, грабя поезда. Питая отвращение к бумажкам и волоките, Унгерн тем не менее был талантливым управленцем, часто предлагающим экзотические решения. Например, услышав, что в Чите собираются выпускать собственные бумажные деньги, он предложил чеканить металлическую монету из вольфрама местных рудников.
   Барон объявил себя сторонником телесных наказаний, причем наказать палками офицера стало в его войске обычным делом. Авторы многих мемуаров приводят высказывания Унгерна о необходимости жестких методов борьбы с противниками. «Некоторые из моих единомышленников, – говорил он, – не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей всей современной культуры. Разве итальянцы не казнят членов «Черной руки»? Разве американцы не убивают электричеством анархистов-бомбометателей? Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа? Мне – немцу, потомку крестоносцев и рыцарей. Против убийц я знаю только одно средство – смерть!»
   Сравните это высказывание с высказыванием Уинстона Черчилля, предлагавшего использовать против арабов химическое оружие: «Не понимаю эту брезгливость по отношению к использованию газа. Я большой сторонник использования ядовитого газа против варварских племен. Это должно оказать хорошее моральное воздействие и вызвать живейший ужас». Разницу, если она и есть, заметить очень сложно.
   Хитростью захватив Ургу (ныне Улан-Батор), Унгерн отдал город войскам на трехдневное разграбление. Оружия и припасов удалось найти не много, зато были захвачены хранилища двух китайских банков. Наведение порядка в Урге Унгерн начал с уничтожения коммунистов и евреев. Евреи вырезались поголовно: и старики, и женщины, и дети. Надо сказать, что больше всего погромы шокировали монголов, которые никак не могли взять в толк, зачем светловолосые русские убивают темноволосых русских.
   Для тех, кого, по мнению барона, можно было не казнить, он изобретал собственные наказания. «За маловажные проступки, – вспоминал живший в Урге при Унгерне журналист и банковский служащий Д. П. Першин, – он лично расправлялся с виновным, не откладывая возмездия в долгий ящик, ташуром, то есть рукояткой монгольской плети, которая представляла из себя камышовую (бамбуковую) палку длиной около аршина с четвертью и даже больше при толщине больше дюйма в диаметре. Сама же плеть была вроде крысиного хвостика, и она, конечно, не могла причинить какую-либо боль, а имела скорее символическое значение и служила украшением для рукояти, которая являлась уже серьезным карательным орудием и могла быть средством устрашения. Часто барон после возмездия ташуром виновного сажал на крышу того дома, где находилась его резиденция и штаб. Это наказание считалось довольно серьезным и страшило очень многих. Довольно покатые крыши китайских фанз (домов) делаются обычно из глины, хорошо сглаженной сверху, а потому скользкой, и сидеть на такой крыше нужно было очень осторожно, иначе соскользнуть с таковой легко, ибо у ней каких-либо закраин нет, да и падать оттуда почти с двухсаженной высоты крайне неприятно и рискованно – можно разбиться… Не раз, проходя мимо штаба, приходилось видеть целые десятки людей, сидящих на крыше, ровно стая голубей… Некоторые незадачливые высиживали по неделе и даже больше – это при холодном ветре монгольской зимы, пронизывающем до костей».
   О жестокости барона ходили легенды, хотя сам он не любил наблюдать за пытками и казнями – это делали за него другие.
   Унгерн не сомневался в том, что способен читать в душах военнопленных. Его суд выглядел так: пленных выстраивали в шеренгу, вдоль которой медленно шел барон, заглядывая каждому в глаза, после чего указывал, кого следует расстрелять, а кому выдать оружие и зачислить в Азиатскую дивизию.
   По степени личной жестокости с Унгерном вполне мог поспорить и испанский каудильо Франсиско Франко. Став командиром одного из батальонов Испанского иностранного легиона, он, несмотря на свой малый рост и тонкий голос, добился от своих бойцов полного и беспрекословного подчинения. Прежде всего Франко был смел и к тому же резал головы не хуже других. Однажды он с отрядом из 12 добровольцев нанес удар по марокканцам, осаждавшим испанский блокпост, причем его отряд вернулся на базу с 12 отрезанными головами. Со своими подчиненными Майорчик – так прозвали Франко – был почти так же жесток, как с врагами. Однажды, например, он приказал расстрелять легионера, запустившего тарелкой в офицера. Один из сержантов, служивших под его началом, впоследствии вспоминал: «Ты мог быть уверен, что получишь сполна, и ты твердо знал, что он тебя поймает, и только не известно было, какое наказание тебя ждет… Можно было надеяться только на Бога, если у тебя не было чего-то из снаряжения, или винтовка была не почищена, или ты ленился».
   После службы в легионе, принесшей ему славу и известность, ранее аполитичный Франко влился в ряды многочисленных офицеров и генералов, обиженных республиканской властью, а таких было немало, ведь после падения монархии треть офицеров оказалась в отставке.
   Правда, в 1934 году он все-таки понадобился республиканской власти для подавления восстания горняков в Астурии. Официальной должности у Франко на тот момент не было, но планирование и осуществление операций против восставших было доверено именно ему. Тут-то впервые и проявился фирменный стиль управления Франко, соединявший в себе опору на коллег-силовиков, по большей части знакомых ему еще со времен академии в Толедо, и ставку на предельную жестокость. Командовал карателями его однокурсник полковник Хуан Ягуэ, который бросил в бой против шахтеров отряды марокканцев и легионеров. Резать головы, а также жечь и насиловать умели и те, и другие, так что восстание было подавлено с редкой жестокостью.
   В своей политике Франко всегда был верен себе и своим старым товарищам по оружию. Его наперсниками оставались друзья по Толедо. Хуан Ягуэ, например, все так же командовал марокканцами, которые действовали с не меньшей жестокостью, чем в Астурии. После взятия Бадахоса марокканцы устроили в городе резню, а Ягуэ спокойно объяснял иностранным журналистам, что в «пароксизме войны» отличить мирного жителя от немирного очень тяжело. В отношении пленных республиканцев все было и того проще. «Конечно, мы расстреляли их, – говорил Ягуэ репортерам. – А чего вы ждали? Воображали, что я потащу с собой четыре тысячи красных, когда моя колонна и без того борется со временем?»
   Родственников Франко тоже не обижал. Самым влиятельным человеком в его кабинете, сформированном во время войны, стал его свояк Рамон Суньер, получивший пост министра внутренних дел. Его брат Николас возглавил личную канцелярию генерала и вскоре обрел значительное могущество. Вместе с тем Николас Франко сохранил все свои богемные привычки. Он приходил на работу, когда вздумается, а посетителей порой держал в холле по семь-восемь часов, что крайне раздражало пунктуальных немцев. Старый боевой товарищ Франко Милян Астрай тоже не остался без должности. Создатель Легиона возглавил пресс-службу генерала, но лучше бы у Франко вообще не было пресс-службы. Милян Астрай созывал журналистов ефрейторским свистком и начинал нести перед ними всякую чушь. Он говорил, например, что Франко «по 14 часов просиживает за письменным столом, даже в туалет не выходит».
   Полномочные представители Миляна Астрая на местах действовали и того хуже. Один из них, например, постоянно угрожал иностранным журналистам расстрелом, а кое-кого даже арестовывал. Другой, бывший кавалерист Гонсало де Агилера, граф Альба-и-Йелтес, и вовсе рассказывал корреспондентам то, что им не надо было слышать. Он говорил, например, что республиканцев нужно «убивать, убивать и убивать», а также пускался в рассуждения, заставлявшие усомниться во вменяемости франкистского руководства: «Раньше отбросы общества уничтожались различными очень полезными болезнями; а теперь все выживают, и, конечно, их слишком много… Если бы у нас не было канализации в Мадриде, Барселоне и Бильбао, все эти красные предводители передохли бы еще в детстве и теперь не возбуждали бы толпу и не проливали бы добрую испанскую кровь. Когда война закончится, мы уничтожим канализацию. Наилучший контроль за рождаемостью в Испании – это тот, который Бог пожелал нам дать. Канализация – роскошь, которую получат только те, кто этого заслуживает, хозяева Испании, а не рабское быдло».
   В жесткости решения вопросов с забастовками от Франко мало отличался и Уинстон Черчилль. Национальную забастовку шахтеров в 1926 году Черчилль предложил подавить с помощью автоматчиков: «Или страна покончит с национальной забастовкой, или национальная забастовка покончит со страной».
   Черчилль оправдывал жестокость экономической необходимостью. Президент Филиппин Маркос – тоже, но по-своему. С ростом алчности президента росло и его раздражение против остатков демократических институтов, ограничивавших его «бизнес». Очередные президентские выборы 1969 года были выиграны им с применением всего арсенала недемократических средств: запугивание, подкуп, использование «административного ресурса» и прямая подтасовка результатов.
   А затем демократия вконец надоела Маркосу. В сентябре 1972 года, воспользовавшись очередной вылазкой террористов-партизан (произошло покушение на одного из высших армейских чинов), президент ввел в стране военное положение и стал полноправным диктатором. До сих пор осталось невыясненным, действительно ли оппозиция организовала то покушение и было ли оно вообще. Как бы то ни было, тысячи противников режима и оппозиционных журналистов были брошены в тюрьмы, многие подверглись пыткам и были убиты.
   В 1981 году диктатор, встревоженный растущей международной изоляцией Филиппин и пока еще глухим недовольством хозяев-американцев, отменил военное положение и объявил всеобщие выборы. Оппозиция, на время выпущенная из тюрем, бойкотировала их, остроумно назвав «фарсмажорными». В этой ситуации поддерживать дальше режим, который демократическим называть было все сложнее, стало для США невыгодным, и над головой диктатора стали сгущаться тучи.
   21 августа 1983 года один из лидеров оппозиции, сенатор Бениньо Акино, брошенный Маркосом в тюрьму, а затем высланный из страны, вернулся на родину и был убит неизвестным прямо в международном аэропорту Манилы. Служба безопасности диктатора тут же застрелила киллера, которого Маркос поспешил объявить «коммунистическим агентом».
   Это убийство стало началом конца Маркоса – для общественного мнения страны подобная жестокость была уже чрезмерной.
   Подобным же образом одна из главных страстей Муамара Каддафи – желание помочь всем, кого он считал борцами за свободу – становилась главным препятствием на пути арабского объединения (под руководством самого Каддафи, разумеется). Дело в том, что единственной формой борьбы он признавал вооруженную и помогал в основном террористам – различным палестинским организациям, мусульманским экстремистам в Египте и Турции, печально знаменитой организации ASALA (армянской террористической организации, устраивавшей теракты против Турции), курдам в Турции, Ираке и Иране, итальянским «Красным бригадам», немецкой RAF, ирландским, шотландским и валлийским сепаратистам и баскам во Франции и Испании.
   Кроме того, не помогала имиджу Каддафи и его воинственность. За время своего пребывания у власти он успел повоевать с пятью из шести своих соседей. Исключение составил Нигер, который по неизвестным обстоятельствам он пропустил.
   Интерес к объединению всех арабских земель у Каддафи исчез в один момент. Произошло это в 1986 году, когда в ответ на очередной теракт, организованный Ливией, американцы нанесли ракетный удар по резиденции Каддафи в Ливии. Сам Каддафи не пострадал, однако во время налета была убита его приемная дочь.
   Вообще, внешняя политика – занятие, в котором, похоже, государственными целями оправдывается любая жестокость. В этой области тот же Билл Клинтон начисто забывал, что был когда-то пацифистом и ратовал за мир во всем мире. За восемь лет своего президентства он стяжал славу едва ли не самого непримиримого «ястреба» на международной арене. 1993–1994 годы – военная авантюра в Сомали, в результате которой погибли 100 американских солдат. 1994 год – вторжение на Гаити. В течение всего срока – ракетные удары по Ираку и активная вовлеченность в балканские дела, завершившаяся мощным ракетно-бомбовым аккордом весной 1999 года. Чего не сделаешь ради гуманизма и американской мечты. Считается, что американцам наплевать на то, что происходит за пределами их страны. Но им не наплевать на статус великой державы – это Билл Клинтон усвоил твердо.

Точно рассчитанная алчность

   Как-то у берегов Малой Азии судно молодого Цезаря было захвачено средиземноморскими пиратами, уже тогда наводившими страх на мореплавателей. Они потребовали у знатного римлянина выкуп в двадцать талантов. «Глупцы, вы не знаете, с кем разговариваете!» – рассмеялся тот и предложил… втрое большую сумму. Отправив слуг за деньгами, Цезарь прожил у пиратов почти 40 дней. Все это время он вел себя так, словно морские разбойники были его телохранителями: декламировал им поэмы собственного сочинения, тех же, кто не выражал восхищения, называл неучами и варварами, со смехом обещая казнить. Пираты тоже смеялись… Как только привезли выкуп и Цезарь оказался на свободе, он велел своим людям снарядить корабли, погнался за пиратами, захватил их в плен и распял. Всех до единого, кстати, а не только тех, кто остался глух к его декламациям. Награбленное ими добро он забрал себе.
   Одна из причин беззаветной преданности армии Цезарю – щедрые подарки, которыми тот осыпал своих легионеров. Ведя победоносные войны, он ни на день не упускал из виду положения дел в столице, руководствуясь уже тогда широко известным правилом «ты мне, я тебе». С помощью денег Цезаря его друзья получали в Риме высокие посты и делали все от них зависящее, чтобы укрепить позиции своего покровителя.
   С помощью денег Цезарь превратил даже свои похороны во что-то вроде триумфа. На другой день после расправы над «божественным» заговорщики во главе с Брутом вышли на форум и произнесли торжественные речи перед собравшимися. Ответом была гробовая тишина. Как это еще не раз повторится в истории, народ безмолвствовал.
   Зато во время похорон толпой, казалось, овладело массовое помешательство. В каком-то трагическом экстазе знатные сановники разрывали и бросали в погребальный костер с телом Цезаря свои одежды, воины – оружие, женщины – украшения. За минуту перед тем Марк Антоний объявил, что каждому римскому гражданину покойный завещал по 300 сестерциев…
   Метод финансового пряника хорошо освоил и Бенито Муссолини, считавший себя наследником Цезаря (выброшенная вперед и вверх правая рука – фашистское приветствие – модифицированный Муссолини салют римских легионеров). Вдохновленный футуристами и античным Римом и не забывший социалистических увлечений молодости, дуче попытался осуществить грандиозную социальную утопию: создать первое в мире корпоративное государство, подчиненное «интегральному дирижизму». Были введены 8-часовой рабочий день и 48-часовая рабочая неделя, обязательные санитарные нормы на предприятиях и страхование рабочих, пособия по безработице, по уходу за детьми и по болезни, запрещен ночной труд для женщин и несовершеннолетних и открыты летние оздоровительные лагеря для детей малообеспеченных родителей. Для этих целей в бюджете были предусмотрены отдельные статьи.
   В 1925 году, решив покончить с зависимостью от импорта зерна, Муссолини возглавил социалистическую по форме «битву за хлеб», создав постоянно действующий комитет по хлебозаготовкам, а также систему «соцсоревнований». Затем последовали аналогичные кампании за комплексную мелиорацию земель, за твердую лиру, против туберкулеза, за высокую рождаемость. А для организации в соответствующем (фашистском) духе свободного времени граждан в том же 1925-м была создана организация Dopolavoro («После работы»). Кроме системы бесплатного образования, социальной помощи и здравоохранения она включала в себя еще не изжитые из нашей собственной памяти художественную самодеятельность, народные библиотеки и спортивные секции со сдачами норм фашистского «ГТО».
   Год спустя были приняты новые законы, суть которых дуче определил емкой формулой: «Все в государстве, ничего вне государства, ничего против государства». Экономическая жизнь Италии полностью сосредоточилась в рамках семи корпораций: промышленности, сельского хозяйства, торговли, морского и воздушного транспорта, железнодорожного транспорта и речного судоходства, банков и страховых обществ (в восьмую были объединены все творческие работники). Управляющих корпорациями назначало государство, координировавшее их деятельность с помощью нового специального министерства. Согласно принятой тогда же Хартии труда, работодатели в обмен на льготы и привилегии обязались сохранять лояльность режиму, а рабочих защищало централизованное социальное законодательство, регулировавшее, в частности, заработную плату и цены.
   Вместе с тем на первых порах фашизму не мешали и либеральные реформы: Италия стала первым, но далеко не последним примером мирного сожительства экономического либерализма с политической диктатурой. Придя к власти, дуче отменил многие налоги, в том числе прогрессивный, на военные сверхприбыли и на предметы роскоши; резко снизил государственные расходы. В результате этих мер число безработных за год уменьшилось втрое – с полумиллиона до 122 тыс., сократился дефицит бюджета, начался рост потребления, и как следствие – общий экономический подъем. Во время очередного мирового кризиса в 1925 году правительство Муссолини совершило, казалось бы, невозможное: удержало на плаву национальную валюту – лиру. Страну покрыла сеть первых в Европе автострад – более 400 километров многополосных шоссе с мостами, туннелями и развязками, ставших образцом для немецких автобанов, а затем и американских хайвеев. А Рим и другие крупные города стали свидетелями «великих строек фашизма». Следы этого архитектурного «большого стиля» с его псевдоклассической помпезностью и безвкусицей, характерными для всех тоталитарных режимов, сохранились в Вечном городе и поныне. Как и отголоски корпоративного государства – в итальянской экономике.
   У испанского коллеги Бенито Муссолини – Франсиско Франко не было экономического образования, как, впрочем, и любого другого, поскольку два года в Толедской академии на высшее образование никак не тянули. Зато у него был кое-какой практический опыт хозяйственной деятельности. Еще в Африке, командуя небольшим гарнизоном легионеров, он организовал ферму, которая снабжала его солдат продовольствием и даже реализовывала излишки на рынке. В последующие годы он, по собственному утверждению, прочитал несколько книг по экономике, но, судя по всему, мало что в них понял. Зато из опыта боевых действий в Марокко он точно знал, что ситуацией владеет тот, кто контролирует снабжение. Именно это убеждение помогло ему выйти на первый план в ходе мятежа против республики, поднятого военными 16 февраля 1936 года. Сначала лидерами мятежа были генералы Хосе Санхурхо и Эмилио Мола, но Франко сумел взять под свой контроль отношения с немцами и итальянцами, которые поставляли мятежникам оружие и припасы. А вот Мола значения экономической составляющей войны, видимо, не понимал, потому что добровольно передал Франко свои каналы поставки вооружений. Кончилось это тем, что Гитлер и Муссолини признали лидером мятежников именно Франко, а за ними это пришлось сделать испанским генералам-мятежникам. 1 октября 1936 года Франко был провозглашен генералиссимусом и главой государства. Мола был в ярости, но поделать ничего не мог, ведь Германия и Италия признавали того, с кем уже привыкли иметь дело.
   Преуспел Франко и в послевоенном восстановлении страны, причем дважды. И оба раза – за счет войн, которые сама Испания, по сути, не вела. После гражданской войны Испания лежала в руинах. Сельскохозяйственное производство в 1939 году составляло примерно 21 % от довоенного, а промышленное – 31 %, а в 192 населенных пунктах страны было разрушено порядка 60 % зданий. Продовольствие распределялось по карточкам.
   Между тем каудильо и его силовики своими действиями как будто специально усугубляли сложившееся положение. Руководить экономикой Франко по своему обыкновению назначил друга детства и кадрового военного – морского инженера Хуана Антонио Суансеса. Этот министр верил в необходимость автаркии, то есть полного самообеспечения за счет товаров, произведенных на территории Испании. А поскольку в стране в ту пору почти ничего не выпускалось, не было и самообеспечения.
   Внешняя торговля замерла, а о том, чтобы попросить кредитов у «плутократических демократий», и речи быть не могло. Суансес возглавил Институт национальной индустрии – могучую госкорпорацию, которая должна была создавать крупные государственные предприятия, контролировать развитие частного бизнеса и следить за тем, чтобы «плутократы» не укрепились на испанском рынке. Созданная структура более или менее справлялась с ликвидацией последствий гражданской войны, хотя, не будь ее, процесс, вероятно, пошел бы быстрее и легче.
   Сам Франко говорил, что не остановится, «пока будет хоть один дом без света и хоть один испанец без хлеба», на что народ отвечал анекдотами. Один из анекдотов рассказывал о человеке, попавшем в застенок за сочинение анекдотов. Арестант под пыткой взял на себя авторство всех существовавших анекдотов о франкистах, кроме одного, в котором говорилось, что скоро не останется ни одного испанца без хлеба и ни одного дома без света. Надо сказать, что насмешников в Испании действительно хватали и сажали.
   Положение Испании несколько улучшилось с началом второй мировой войны. Испанские природные ресурсы, прежде всего вольфрам, понадобились Германии и ее союзникам, так что у Испании появился надежный рынок сбыта. А холодная война помогла Франко начать восстановление страны после второй мировой. В 1953 году он заключил договор о взаимной обороне с США, что дало американцам базы на испанской территории, а Испании – $226 млн военной помощи и прекращение экономической блокады со стороны западных стран.
   В экономике в это время стал заметен прогресс. Наконец стали видны результаты деятельности Института национальной индустрии. К 1956 году были достроены несколько электростанций, и страна стала вырабатывать 11,2 млн кВт*ч вместо 3,7 млн в 1940 году. Начался рост производства, в страну потянулись туристы, которые привозили с собой валюту. Теперь Франко решил, что с диктатурой в экономике можно покончить, ведь экономические механизмы наконец были запущены. В отличие от многих других диктаторов, он никогда не был идейным сторонником планового хозяйства. Зато он любил красиво пожить, а рыночная экономика оставляла для этого массу возможностей.
   В 1957 году Франко ввел в правительство нескольких министров-технократов, которые не были связаны ни с армией, ни с «Фалангой». С 1959 года в руках реформаторов сосредоточились основные рычаги управления экономикой, причем каудильо, по легенде, дал им полную свободу действий, заявив: «Делайте что хотите». А хотели они финансовой стабилизации и дерегулирования рынка. Был отменен завышенный курс песо, что позволило установить реальный обменный курс по отношению к доллару и сделать испанскую валюту конвертируемой. Многочисленные государственные дотации предприятиям были отменены или сокращены. Ведомства лишились возможности бесконтрольно тратить средства по собственному усмотрению. Жесткая монетарная политика, разумеется, вызвала недовольство рабочих и мелких предпринимателей, но режим Франко все еще не забыл своих традиций, и волнения были быстро подавлены. Результаты реформ превзошли все ожидания. За год производство выросло на 11 %, а выплавка стали – на 20 %. В 1960-х годах в Испании начался настоящий экономический бум, которому способствовал также постоянный приток туристов. Прибыль от туризма быстро стала для Испании чем-то вроде нефтедолларов: если в 1961 году туристы оставили в стране только $385 млн, то через 10 лет – уже $2,5 млрд. Но все эти победы были достигнуты, когда большинство генералов, пришедших к власти вместе с Франко, были уже либо в отставке, либо в могиле. Режим силовиков действительно способствовал восстановлению страны после гражданской войны, правда, если бы они не начали эту войну, не пришлось бы и восстанавливать разрушенное. Когда же период восстановления окончился, Франко хватило сил убрать от управления экономикой «старую гвардию», что и проложило Испании путь в клуб развитых стран.
   Географический сосед Франко, глава Португалии Антониу Салазар экономически оказался гораздо более эффективным правителем – редкий случай, когда экономист-теоретик, получив возможность управлять страной на практике, добивается успеха.
   Первым делом Салазар навел порядок в государственных финансах. Уже в 1929 году (через год его назначения министром финансов с чрезвычайно широкими полномочиями) хронический бюджетный дефицит сменился профицитом – в период по 1939 год он составил в совокупности порядка £20 млн, что для нищей Португалии было золотым дождем. Другим принципом салазаровской политики являлось «промышленное кондиционирование», то есть меры по предотвращению конкуренции. Теперь без государственной лицензии предприниматель не имел никаких перспектив. Мелкий бизнес, естественно, страдал, зато те, кто был в состоянии раздавать взятки чиновникам, могли радоваться отсутствию конкурентов.
   Далее Салазар выдвинул концепцию строительства «корпоративного государства», которое, по его мнению, как нельзя лучше соответствовало традициям португальского народа. В ту пору такое государство уже было построено в Италии Бенито Муссолини, портрет дуче красовался на рабочем столе Салазара, но считалось, что Португалия идет своим, исключительным путем. В теории в «корпоративном государстве» граждане делились не на классы и партии, а на корпорации, в которые группировались по несколько предприятий из одной отрасли. Корпорации эти, объединявшие предпринимателей, менеджеров и рабочих, должны были контактировать друг с другом и при посредничестве государства решать вопросы хозяйственной и политической жизни.
   Между тем на Европу надвигалась очередная мировая война. Во время гражданской войны в Испании режим Салазара безоговорочно поддержал Франко, открыв португальские порты для немецких и итальянских кораблей с грузами для мятежников и послав франкистам подкрепление – несколько тысяч добровольцев. За что получил в подарок от Гитлера новейшие самолеты «Юнкерс». Однако после начала второй мировой войны диктатор стал вести себя осторожнее. Положение Португалии теперь было более чем двусмысленным. С одной стороны, ни у кого не вызывало сомнений, что режим Салазара весьма близок к фашизму. С другой – Португалия была традиционным союзником Англии, и союзного договора между ними никто не отменял, хотя союзный договор с Испанией тоже был, а Франко находился в теплых отношениях с Гитлером. Салазар решил проблему ловко и изящно – объявил, что Португалия остается союзницей Великобритании, но в войне будет придерживаться строгого нейтралитета.
   Статус нейтральной державы принес Португалии не только мир, но и немалый доход из-за роста цен на минеральное сырье. Главным богатством страны оказались самые большие в Европе залежи вольфрама, необходимого для производства высококачественной стали. В Европе его добывали только в Швеции и Португалии, но шведские запасы составляли лишь десятую часть португальских. Германии португальский вольфрам был жизненно необходим, но и Англия была готова скупить его на корню, лишь бы он не достался немцам. И Салазар этим грамотно воспользовался. В результате, если в начале 1941 года за тонну вольфрама давали £1250, то к концу – уже £6 тыс. В стране началась вольфрамовая лихорадка. Крестьяне, забросив участки, брались за кирки и шли добывать драгоценную руду. Появились сотни нелицензированных старательских артелей, расцвела контрабанда, поскольку ту же самую тонну вольфрама в соседней Испании можно было продать за £7 тыс. По стране рыскали английские и немецкие торговые агенты, скупая все до последней вольфрамовой пылинки, что еще больше взвинчивало цены. Как следствие, золотовалютные резервы стали расти как на дрожжах. Если в 1938 году золотой запас Португалии оценивался в $63,3 млн, то в 1946 году в лиссабонских сейфах было золота уже на $438 млн.
   Деньги зарабатывались не на одном вольфраме. По свидетельству современников, Португалия в годы войны превратилась в гигантский черный рынок. Заезжий англичанин писал: «Для путешественника из воюющей страны Португалия выглядела как великолепный оазис мира и процветания: здесь не отключали электричество, не распределяли еду по карточкам, магазины были набиты продовольствием и роскошью для тех, у кого были деньги… Здесь было настоящее столпотворение шпионов всех воюющих государств (по большей части мнимых)».
   Однако у процветания была и другая сторона – салазаровские корпорации действовали вопреки идеалам Нового государства. Уже в 1943 году одна из правительственных газет била тревогу: «Продовольственные товары исчезают именно тогда, когда ими начинают заниматься «органы экономической координации»… Надо наконец доказать на практике, что корпоративные организации существуют не для того, чтобы мешать людям жить». Страну поразила коррупция, и самым выгодным средством обогащения становилась близость к власти. Так или иначе, наибольшего успеха в годы войны добилась корпорация CUF, президентом которой был брат министра внутренних дел. Поглощениям, затеянным CUF, было невозможно противостоять, и к концу войны эта структура контролировала 10 % экономики страны. Внезапно нахлынувшее богатство быстро развратило режим и подорвало веру населения в своего лидера. Но Салазар сумел удержать власть и после войны.
   Правление Аугусто Пиночета считается одним из классических примеров сочетания диктатуры с либеральной экономикой. Правда, успехи этой самой либеральной модели обычно переоценивают. После того как в сентябре 1973 года хунта пришла к власти, Пиночет объявил, что будет уважать частную собственность и иностранных инвесторов. Немедленно были реструктурированы долги перед США и Парижским клубом (иначе в 1974 году пришлось бы выплатить $1 млрд). Чили получила кредиты МВФ и Мирового банка. Однако сначала в экономике мало что изменилось: инфляция составила по итогам 1973 года 500 % годовых, по итогам 1974-го – 370 %. Импорт вырос с $1,6 млрд в 1973 году до $2,3 млрд в 1974 году, в то время как экспорт увеличился только до $2 млрд. В результате образовался дефицит текущего платежного баланса в полмиллиарда долларов, который пришлось финансировать за счет постоянных заимствований. В 1975 году после нескольких девальваций местная валюта эскудо потеряла 60 % своей долларовой стоимости и была заменена на песо, курс которого сделали фиксированным (впрочем, сразу после введения его все равно пришлось девальвировать). По итогам 1975 года инфляция составила 341 %. Более того, в 1975 году ВВП Чили сократился на 12 %.
   В роли разработчиков экономических мероприятий режима выступили знаменитые «чикагские мальчики» из школы Милтона Фридмана. По легенде, выслушав экономистов-либералов, Пиночет спросил, будет ли Чили и через 20 лет жить за счет экспорта меди, и получил ответ: «Первое: мы вам не скажем. Второе: мы не скажем, потому что не знаем. Третье: никто другой этого тоже не знает. Четвертое: тот, кто скажет, что знает, является лжецом и мошенником. И наконец, пятое: дайте свободному рынку действовать, и он сам решит, кто прав, кто виноват, сам выведет перспективные компании и отрасли на мировой рынок и уничтожит неэффективные».
   К 1976 году инфляция начала несколько замедляться, составив за год 174 %. ВВП вырос на 4 %, однако все равно промышленное производство было меньше, чем в 1968 году. В 1978 году в связи с политическими и экономическими проблемами в африканских странах-конкурентах Чили в экспорте меди наконец начали расти мировые цены на медь. Хотя США поначалу отказывались предоставлять экономическую помощь, обвиняя Чили в нарушениях прав человека, приток частных инвестиций из западных стран вполне компенсировал недостаток американской помощи. Иностранные инвесторы обеспечили диверсификацию чилийского экспорта. Медь составляла уже не 70 %, а всего 50 % экспортных поступлений: страна стала во все возрастающем объеме экспортировать фрукты и вино. Инфляция снизилась с 63 % в 1977 году до 30 %.
   С 1979 года в Чили в значительных объемах стал притекать иностранный финансовый капитал, привлеченный очень высокой процентной ставкой – 24 %. Темпы экономического роста достигли 6 % годовых, однако внешний долг рос также очень быстро, достигнув к 1981 году $11,2 млрд (в конце 1973 года было 3,4 млрд). Надо заметить, что приватизации медной промышленности не произошло: государственная медная монополия Codelco, созданная на основе бывшей собственности американских фирм, обеспечивала почти все производство меди.
   Переориентировав экономику с обслуживания внутренних нужд и обеспечения социальной поддержки малоимущих на экспорт, правительство, стремясь привлечь зарубежный капитал, фактически уравняло в правах чилийский и иностранный бизнес, и первый просто не выдерживал конкуренции со вторым. В результате торговое сальдо оставалось отрицательным, поскольку импорт промышленных товаров рос быстрее экспорта. Средства из реального сектора стали перетекать в сферу финансовых спекуляций – началась безработица, что подрывало внутренний спрос. Безусловно, отказ от протекционизма нравился далеко не всем, однако права голоса при диктаторе были лишены не только коммунисты, но и бизнес-элита – кроме той, что относилась к фаворитам режима.
   Экономика постепенно подсаживалась на кредитную иглу. В 1981–1982 годах Пиночет столкнулся с самым серьезным экономическим кризисом с 1973 года: внешнеторговый дефицит составил $2,6 млрд, в 1981 году обанкротилось 431 предприятие (самое большое число банкротств с 1962 года). Вроде бы побежденная инфляция (в 1981 году она составила 9,5 %) вновь превысила 10 % годовых, промышленное производство в 1982 году упало на 25 %. Аугусто Пиночету пришлось за девять месяцев три раза менять состав кабинета. В конце концов на объединенный пост министра экономики и финансов был назначен доктор экономики из Чикагского университета Рольф Людерс. Впрочем, развернувшаяся в правительстве дискуссия между сторонниками госвмешательства в экономику и сторонниками свободного рынка закончилась тем, что государство взяло на себя невозвратные долги частных банков и признало, что введенные вместо госпенсий частные пенсионные схемы не работают.
   В конце 1982 года в послании к нации Пиночет предупредил, что следующий год будет очень трудным. Действительно, в 1983 году внешний долг Чили достиг $18 млрд – это был один из самых высоких в мире показателей на душу населения. Инфляция достигла 30 % годовых, при том что во многих отраслях зарплата была официально заморожена. Рольф Людерс был уволен за то, что пытался решить проблему неплатежеспособности банков усилением госконтроля над ними (при том что для покрытия их убытков нужно было $4 млрд). В итоге за 1982–1983 годы ВВП упал на 14 %. В 1984 году в дополнение ко всему резко упали цены на медь, платежи по долгам, которые составляли $2 млрд в год, забирали половину экспортной выручки. Только в 1986 году спад был преодолен, ВВП вырос на 3 %. Внешний долг в $21 млрд удалось реструктурировать, однако его часть пришлось конвертировать в активы пенсионных и страховых компаний, которые приобрели американцы. В 1987 году снова выросли мировые цены на медь, внешняя торговля показала профицит в $1,3 млрд, темпы экономического роста достигли 5,6 % – самого высокого уровня в Латинской Америке. Иностранные инвестиции увеличились на 140 %, до $1,1 млрд: Чили продавала часть государственных угольных, телефонных и авиакомпаний. Однако одновременно потребительские цены выросли на 21 %. В 1988 году темпы роста ВВП увеличились до 6,8 %, в 1989 году – до 9,3 %, иностранные инвестиции выросли до $5 млрд. Возможно, однако, это было связано с тем, что Пиночет заканчивал свое правление. А инфляция так и осталась на очень высоком уровне – 25 %. Такой она была и в 60-е годы, когда никто не говорил о чилийском экономическом чуде.
   Другую попытку сочетать либерализм в экономике и жесткое самовластие в управлении государством – в Румынии – успешной назвать еще труднее.
   Посетив в 1971 году Китай, Николае Чаушеску обнаружил, что его собственному правительству явно не хватает амбициозности, и сместил премьера Иона Маурера, а также всех тех, кто не верил в блестящее будущее румынской экономики. В 1971 году был принят новый пятилетний план, предусматривавший удвоение роста ВВП по сравнению с темпами роста в других соцстранах.
   Финансировать грандиозный экономический прорыв предполагалось за счет западных кредитов, благо МВФ согласился их предоставить. Рабочие руки для новой промышленности решили взять на селе путем принудительной урбанизации. В 1974 году была запущена программа так называемой систематизации, предусматривающая переселение жителей «бесперспективных» сел в новые урбанизированные населенные пункты. Крестьян переселяли в многоэтажные дома, наспех построенные в плохо оборудованных поселках.
   Чаушеску решил интегрировать свою страну в мировую систему разделения труда. Румыния должна была превратиться в грандиозный химический комбинат, перерабатывающий восточное сырье и сбывающий свою продукцию на Западе. В стране развернулось строительство нефтеперерабатывающих, химических, металлургических заводов, причем оборудование для них закупалось на Западе за счет западных же кредитов. Проценты удавалось выплачивать за счет экспорта собственной нефти, благо Румыния добывала в год 10–11 млн тонн. Впрочем, румынские предприятия были рассчитаны на переработку куда большего объема нефти – уже к началу 80-х годов Румыния перерабатывала почти в два раза больше нефти, чем добывала. Строившаяся ударными темпами промышленность не могла существовать за счет собственных энергоресурсов, и Румыния, бывшая в свое время основным нефтедобытчиком Европы, начала закупать нефть. Пока нефть оставалась дешевой, такая система еще могла существовать, но с середины 70-х годов расходы на энергоносители оказались слишком высоки. Если в начале 70-х годов производство в Румынии росло в среднем на 10 % в год, к концу десятилетия рост не превышал 3 %. Покрыть расходы за счет экспорта тоже не получалось, поскольку себестоимость румынских товаров в три-четыре раза превышала себестоимость западных образцов.
   Столкнувшись с экономическими проблемами, Чаушеску начал искать альтернативные способы пополнения бюджета. Сначала пригодился опыт Георгиу-Дежа, который придумал торговать визами для желающих покинуть Румынию: за 500 виз для репатриировавшихся евреев Израиль построил в Румынии пять птицеферм, оснащенных по последнему слову техники. Чаушеску усовершенствовал этот бизнес – теперь страна, в которую уезжал эмигрант, должна была вносить за него выкуп в размере от $2 тыс. до $50 тыс. Свое имущество эмигрант также должен был сдать государству, поскольку его отъезд рассматривался как черная неблагодарность по отношению к родине.
   Спецслужбы, как оказалось, тоже были способны приносить доход. Когда Чаушеску захотел поучаствовать в добыче алмазов в Центрально-Африканской Республике, диктатор Бокасса, впоследствии уличенный в людоедстве, был приглашен в Бухарест. Бокассу познакомили с соблазнительной красавицей, работавшей на компетентные органы, с которой счастливый центральноафриканец и уехал на родину, подписав предварительно интересовавший Румынию контракт.
   Был и другой, куда более опасный источник дохода. Основным поставщиком военной техники для Румынии был Советский Союз, а советской техникой весьма интересовались за океаном. Румыния продавала американцам «списанные» образцы советских вооружений, что давало неплохой доход. Однажды американцы чуть не приобрели с помощью родни Чаушеску новейший советский танк Т-72. Брат диктатора Илие Чаушеску, занимавший высокий государственный пост, пытался вместе со списанной техникой отправить американцам и новенький Т-72, однако сделка сорвалась по чистой случайности – когда танк готовили к погрузке на корабль, вблизи была обнаружена группа советских подводных лодок, и отправку груза решили на всякий случай отменить.
   После энергетического кризиса 1973–1974 годов Чаушеску понял, что страна живет не по средствам. Вождь принял решение выплатить внешний долг, а для этого требовалось поддерживать положительное сальдо во внешней торговле. Чтобы выплачивать долги, Румынии было необходимо зарабатывать как минимум $2 млрд в год, и Чаушеску ввел в стране режим жесткой экономии. Населению объяснили, что для достижения подлинной независимости нужно «затянуть пояса», и относительному процветанию 70-х годов пришел конец. На экспорт пошло все, что только можно было продать, а потому на внутреннем рынке возник дефицит товаров. В румынские магазины попадало не более 15 % румынского текстиля, а что касается бензина, до населения доходило не более 6,3 % производившегося в стране топлива.
   Официально факт нехватки чего-либо не признавался, и, когда американские журналисты спросили у Чаушеску о положении с товарами первой необходимости, вождь ответил: «У нас нет пустых полок. Наоборот, в наших магазинах полно товаров». Передовая румынская наука, которой руководила Елена Чаушеску, разработала «программу научного питания», обосновывающую сокращение рационов с научной точки зрения. В 1981 году было введено распределение продовольствия по карточкам, и к середине 80-х годов уровень потребления в стране сократился примерно на 25 %.
   Энергию в стране экономили с особым усердием. Телевидение вещало в день только два-три часа, а в квартирах разрешалось держать не более одной лампочки мощностью 15 ватт, при том что Румыния вырабатывала на душу населения больше электроэнергии, чем Испания или Италия. По ночам страна погружалась в темноту, зато дворец Чаушеску продолжал сиять всеми окнами.
   Не хватало медикаментов и продуктов питания. Поскольку производительность труда некормленого населения постоянно снижалась, президент решил модернизировать сельское хозяйство. На кризис в аграрном секторе Чаушеску ответил возобновлением политики «систематизации». В 1984 году вождь объявил о новом грандиозном плане переселения сельских жителей. Предполагалось уничтожить 7 тыс. из 13 тыс. деревень с тем, чтобы более 11 млн человек переместить из частных домов в многоэтажки, повысив тем самым уровень культуры и пролетарской сознательности сельхозрабочих.
   С падением производительности труда Чаушеску собирался бороться путем увеличения числа рабочих рук, а для этого нужно было поднять рождаемость. Для того, чтобы избежать абортов, было установлено правило, согласно которому все женщины моложе 45 лет должны были каждые три месяца проходить медосмотр по месту работы. В присутствии государственных служащих, которых румыны окрестили «менструальной полицией», женщин проверяли на наличие беременности. «Каждый, кто избегает заводить детей, является дезертиром, который нарушает законы страны», заявлял Чаушеску. Впрочем, на бездетности тоже можно было делать деньги. В 1986 году комсомольцы начали обходить дома, опрашивая женщин по поводу того, как часто они занимаются сексом. От бездетных требовались подробные объяснения, почему они все еще не беременны, и если объяснения не выглядели убедительными, на них налагался так называемый налог безбрачия, соответствующий 10 % месячного дохода. Подобная забота о детстве и материнстве все же не приносила желаемых результатов: около 60 % всех беременностей завершались абортами, детская смертность была одной из самых высоких в Европе, а контрабанда презервативов росла год от года. Впрочем, с детской смертностью, а точнее с неблагоприятной статистикой научились бороться – во многих уездах рождение детей регистрировали только с шестимесячного возраста, чтобы не портить общую картину.
   Между тем цель, ради которой было затеяно затягивание поясов, неуклонно приближалась. Если в 1980 году внешний долг составлял $11 млрд, то в 1981 году – уже $10,1 млрд, а к 1986 году снизился до $6,4 млрд. Наконец 12 апреля 1989 года Николае Чаушеску торжественно объявил о полной выплате внешнего долга. Ни одна другая социалистическая страна не могла похвастаться таким достижением. В этот час триумфа своей политики Чаушеску не подозревал, что до конца его власти и самой жизни оставалось всего несколько месяцев.
   А вот другая попытка совместить, казалось бы, противоречащие друг другу принципы управления увенчалась несомненным успехом. Свой «новый экономический курс» президент США Франклин Рузвельт начал со скандального заявления о том, что «страна, по крайней мере, на одно поколение, должна стать радикальной – это единственный способ избавить ее от революции». Смысл радикализма сводился к тотальному государственному планированию при сохранении частного сектора экономики. Новая программа обещала социальную помощь всем гражданам страны. Подобная открытая интервенция государства в экономику не имела аналогов в американской истории.
   Консерваторы называли Рузвельта марксистом, считая, что чрезвычайные меры даже в имеющихся чрезвычайных условиях зашли слишком далеко. Либералы обвиняли Рузвельта в соглашательстве, не оправдывающем надежд пролетариата. Однако цифры говорили сами за себя: за четыре первых года Рузвельта у власти национальный доход увеличился на 50 %, количество безработных сократилось с 12 миллионов до 8. Перспектива переизбрания ФДР (так рузвельта называли практически официально) на второй срок была очевидной, но реальность ошеломила даже скептиков: Рузвельта избрали с перевесом 27 миллионов голосов против 16 миллионов. Журналисты теряли дар речи при виде массовых демонстраций избирателей, кричавших: «Он дал мне работу, он спас мой дом!» Кстати, сам спаситель с обескураживающей твердостью определял свою политическую принадлежность как «долг христианина», а личностью, оказавшей наибольшее влияние на его мировоззрение, всю жизнь называл директора гротонской школы католического проповедника Эндикота Пибоди (Рузвельт до конца дней вел с ним переписку, и Пибоди все время пребывания ФДР в Белом доме отправлял там торжественные религиозные церемонии).
   Настоящий же марксист – основатель первого в мире государства рабочих и крестьян Владимир Ильич Ленин – с основанием этого государства стал самым богатым человеком мира. И это утверждение не является натяжкой.
   В декабре 1917 года был принят написанный Лениным декрет об окладах высших служащих и чиновников – так называемом партмаксимуме. Он гласил: «Назначить предельное жалование народным комиссарам в 500 рублей в месяц бездетным и прибавку в 100 рублей на каждого ребенка». Отметим, что в конце 1917 года рубли бывали разными – золотыми и бумажными (ассигнации). Бумажные стоили в 25 раз дешевле. И если простой рабочий или служащий получал в среднем 300 рублей в месяц ассигнациями, то народному комиссару полагалось 500 золотом, то есть 12 500 ассигнациями. Для сравнения, цены той поры: ржаной хлеб – 12 копеек, ситный хлеб – 20 копеек, фунт телятины – 2 рубля 15 копеек, фунт сыра – 3 рубля 50 копеек.
   Эти 500 рублей золотом (или 12 500 ассигнациями) и получал бездетный народный комиссар Владимир Ленин. Расходы же его отнюдь не соответствовали доходам. 19 мая 1922 года он написал письмо с просьбой проверить, не много ли денег расходуется на его личный гараж. Адресат, Феликс Эдмундович Дзержинский, ответил: «Гараж имеет шесть машин и всего двенадцать людей. Ставки общие. Уход за машинами хорош. Машины зря не гоняются». Так вот, только налог на шесть автомобилей Ильича составлял 600 золотых рублей в месяц, то есть на сотню больше его зарплаты. Сами автомобили тоже что-то стоили.
   Кроме автомобилей, еще имелись две дачи. Впервые Ленин поселился за городом 25 сентября 1918 года. В бывшем имении генерала Рейнбота, переименованном в Горки Ленинские. Двухэтажный дом плюс флигель, весьма пригодный для жизни, «изысканная мебель, ковры, люстры, на каждом шагу венецианские зеркала». Автономный электрический движок. Охрана. Подобный домик стоил в ту пору 200–300 тысяч рублей золотом. Кроме Горок, у Ленина была еще одна, менее известная дача – усадьба Корзинкино (территория нынешнего микрорайона Строгино). Два этажа, мебель от прежних хозяев, личная охрана.
   А еще были расходы на медицину. Услуги германского невропатолога профессора Ферстера, трижды приезжавшего к Ленину в Россию в 1922–1923 годах, обошлись в 11 900 фунтов стерлингов, то есть в 111 900 рублей золотом. Еще в $29 000, то есть 58 000 рублей золотом, обошелся психиатр Бумке. Еще в $9500 (19 000 рублей) – невропатолог Штрюмпель. В 30 000 золотых марок (15 000 рублей) – профессор Геншен. Были еще русские невропатологи, но их услуги оплачивали, скорее всего, не так хорошо, поскольку Ленин крайне негативно относился к отечественной медицине.
   Наконец, были расходы на реализацию любимых идей, и они не идут ни в какое сравнение с теми суммами, которые тратились Лениным лично на себя и на свою семью (автомобили, дачи, медобслуживание и пр.). К примеру, в 1918 году был случай, когда Ленин выдал 1 млн золотых рублей на борьбу с Центральной Радой.
   Откуда все это? Не с тех 500 золотых рублей в месяц и даже не с гонораров от германского генштаба, Рокфеллера и Моора, а из государственной казны. Невозможно сказать, сколько стоит государство, невозможно ответить и на вопрос: что стоит за его хозяином? Ленин был хозяином полновластным. Созданная им система предполагала двойную пирамиду управления экономикой и финансами страны. Первая – партийная: народ – рабочий класс – партия – Центральный комитет – Политбюро. Вторая – хозяйственная: предприятия-монополисты – народные комиссариаты (министерства) – Совнарком. Ленин входил и в Политбюро, и в Совнарком. И хотя там и там он имел лишь один голос, этот голос был всегда решающим. До болезни Ленина ни одно решение не принималось вопреки его мнению, а если и принималось, то в конце концов пересматривалось.
   Поэтому-то и нельзя точно оценить личное состояние Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Как и положено диктатору, он рассматривал госбюджет как свой собственный карман, пользуясь всем достоянием подвластной страны для воплощения в жизнь своих грандиозных замыслов.
   В этом он, конечно, не был одинок. Став полновластным хозяином Доминиканской Республики, Рафаэль Трухильо относился к ней как к своей асьенде. Он вникал в каждую хозяйственную мелочь и требовал того же от своей администрации. Однажды госсекретарь по развитию и общественным работам Федерико Альварес во время доклада забыл упомянуть о строительстве моста через реку Игуамо. Извиняясь за это упущение, Альварес сказал, что мост еще только строится. Трухильо пришел в ярость: «Как же вы забыли о нем, если он строится? Доложите, какова длина моста! И вообще, какой он ширины? И сколько он, наконец, стоит?» После того как Трухильо вышел из кабинета, хлопнув дверью, несчастный министр еле доковылял до балкона – там его вырвало. Нервный шок Альвареса легко объясним: он, как и все чиновники, знал, что находится в полной власти Трухильо, а лишаясь должности, они лишались всего. Впрочем, бояться следовало не только за свое имущество: противники диктатора регулярно оказывались в тюрьмах, а то и просто бесследно исчезали.
   В стабильную страну охотно шли иностранные инвесторы, лишенная внутренней конкуренции экономика была целиком ориентирована на внешний рынок, что приносило хорошие доходы, пока внешнеполитический горизонт оставался безоблачным. В 30-е годы диктаторские замашки Трухильо никого не удивляли, ведь в то же время по другую сторону океана правили Муссолини, Гитлер, Сталин. Позже, с началом холодной войны, Трухильо объявил свою страну бастионом борьбы с коммунизмом, за что и был удостоен от госсекретаря США Корделла Халла знаменитого «он, быть может, и сукин сын, но он наш сукин сын». На фоне других стран региона Доминиканская Республика выглядела процветающим государством. Достаточно сказать, что в 1947 году страна полностью расплатилась по внешним долгам.
   Парагвайский коллега Трухильо, Альфредо Стреснер ценил хорошие отношения с соседями и, вместо того чтобы «заказывать» иностранных президентов, успешно выжимал из них деньги. Прежде всего генерал подружился с Бразилией. С участием бразильского капитала была построена дорога между Асунсьоном и бразильскими портами, которая устранила зависимость Парагвая от портов Аргентины. Затем Стреснер подружился с США. Побывавший в Асунсьоне в 1958 году вице-президент и будущий президент США Ричард Никсон похвалил Парагвай за стойкую антикоммунистическую позицию, после чего на долю американской помощи приходилось около 40 % парагвайского бюджета.
   Самым большим успехом Стреснера стал договор с Бразилией о возведении на парагвайско-бразильской границе гигантской гидроэлектростанции «Итаипу», которая до сих пор остается самой большой ГЭС в мире. Строительство началось в 1973 году, а в 1983-м станция начала давать электричество, покрыв 78 % энергетических потребностей Парагвая. Причем финансировала строительство Бразилия, а рабочую силу поставлял в основном Парагвай, так что тысячи парагвайцев смогли получить работу. Пока строился этот южноамериканский Днепрогэс, ВВП страны рос на 8 % ежегодно, что было одним из лучших показателей в Латинской Америке.
   Не последнюю роль в жизни парагвайской экономики стали играть контрабанда и другие не вполне законные операции, долю в которых имели высокопоставленные чиновники. Парагвай считался надежным убежищем для любых международных преступников, включая нацистов, а также для любых капиталов темного происхождения. В 1966 году в Асунсьоне объявились два гражданина ФРГ, укравших из франкфуртского банка, где они работали, 1 млн немецких марок. Интерпол выследил воров и сообщил об этом парагвайским властям, после чего в гостиничном номере, где остановились немцы, раздался телефонный звонок: шеф полиции страны и глава департамента расследований вежливо сообщили о происходящем и предложили им переместиться в Бразилию на полицейском самолете за соответствующее вознаграждение. Однако разговор подслушала служащая отеля – немка, которая проинформировала о нем посольство ФРГ. Разгорелся скандал, Стреснер был вынужден арестовать своих генералов, но, впрочем, не забыл их освободить, когда об инциденте забыли.
   Ручное управление, правда, бывает чревато крупными неприятностями. Такие неприятности у президента Венесуэлы Уго Чавеса начались, когда он попытался взять под контроль нефтяную промышленность страны. В 2001 году Чавес объявил о национализации главной нефтяной компании – Petroleos de Venezuela (PDVSA) и уволил всех членов совета директоров, заменив их своими товарищами – бывшими военными.
   В декабре 2001 года нефтяные магнаты и профсоюзы впервые открыто выступили против президента. Первая всеобщая стачка закончилась ничем, но вскоре к оппозиции присоединилась часть армии. Манифестация закончилась путчем – Уго Чавес был свергнут и отправлен на остров Арчила, а временным президентом был объявлен Педро Кармона. Когда эта информация начала поступать в казармы и гарнизоны страны, военные, верные президенту, заявили о неподчинении самозваному правительству и потребовали немедленного восстановления конституции и возвращения Уго Чавеса. Затем на улицы вышли сотни тысяч чавистов, и хунта пала, продержавшись всего три дня.
   Некоторым правителям прекрасно удавалось сочетать собственную алчность с заботой о благосостоянии страны. Как и все прочие африканские диктаторы, Омар Бонго был коррупционером. Однако даже тут он сумел стать не таким, как все. И дело даже не в том, что, как заметил уже после его смерти один из экспертов, «Бонго превратил коррупцию в форму государственного устройства». В конце концов, точно так же поступали как многие другие диктаторы, так и вполне конституционно избранные президенты по всей Африке и даже за ее пределами. И разумеется, не в том, что Бонго был сдержан в присвоении доходов от продажи нефти, урана и леса.
   Исключительность Бонго заключалась в том, что он точно знал, сколько надо оставить денег в казне, чтобы в стране продолжали царить спокойствие и порядок. «В Бонго умер гениальный анестезиолог, – говорит один из экспертов. – Никакими репрессиями невозможно объяснить, что человек, представлявший одну из самых малочисленных народностей страны, мог управлять ею столь долгое время, практически не встречая сопротивления. И это при том, что 80 % богатств Габона находилось в руках всего 2 % населения. Такое возможно, только когда страна находится под очень правильно подобранной анестезией».
   Как говорят многие его противники, Бонго помогали его деньги. Он, по данным многих экспертов, активно финансировал военизированное подразделение голлистов во Франции – Службу гражданского действия. Кроме того, деньги Бонго тратил на поддержку удобных ему французских политиков. Экс-президент Франции Валери Жискар д'Эстен рассказывал, что во время своей предвыборной кампании в 1981 году узнал, что Бонго финансирует предвыборную кампанию его заклятого врага Жака Ширака. «Я позвонил ему и сказал: «Вы поддерживаете кампанию моего соперника».
   Последовало молчание, которое я отчетливо помню до сих пор. Затем он произнес: «А, вы уже об этом знаете». С того самого момента я прекратил с ним всякие личные отношения», – вспоминал позже экс-президент. Однако ни он, ни кто-либо еще не пытались объяснить, почему «верный Бонго» вдруг решил выступить против президента Франции. Возможно, произошло это из-за того, что за пару лет до этого Валери Жискар д'Эстен по собственной инициативе отправил французские войска для свержения императора Бокассы, коллеги Бонго.
   Омар Бонго, в отличие от Бокассы, людоедом не был, но относился к нему терпимо и, по всей видимости, привык к роли человека, с которым Франция советуется во всем, что касается африканских дел. А потому был, должно быть, обижен невниманием французского президента. Как любил повторять Бонго, «Африка без Франции – автомобиль без шофера. Франция без Африки – автомобиль без горючего».
   Деньги – главный инструмент в деле объединения Африки и по методе Муамара Каддафи. Каждому африканскому государству, объявившему о желании войти в Соединенные Штаты Африки, Каддафи обещал постоянную экономическую помощь.
   В этом, правда, нет ничего уникального. Так поступали все и всегда. Вопрос лишь в том, что считается «приличным», а что – нет. Так, желание Рональда Рейгана, 40-го президента США (1981–1989), способствовать смене правительства в Никарагуа в самих США большой ошибкой не считают. Куда важнее для них методы, которыми Рейган пытался этого добиться. Речь идет о знаменитом скандале, известном как Иран-контрас, или просто Ирангейт. Президент дважды нарушил закон – сначала в обход установленных самими же США санкций продал крупную партию оружия Ирану. Затем – распорядился использовать эти деньги для финансирования никарагуанских повстанцев, что также было запрещено конгрессом. «Разумеется, Ирангейт не привел к таким серьезным изменениям и такому сокращению власти президента, как Уотергейт, но скандал, безусловно, остановил процесс восстановления доверия общественности к институту президентства», – утверждает профессор Мэтью Дикинсон. Ну и, разумеется, имиджу США был нанесен огромный удар: продажа оружия террористическому государству и незаконное использование выручки – это серьезное пятно на репутации не только самого президента, но и всей страны.
   В этом плане у Муамара Каддафи проблем побольше. Возможно, потому, что еще в середине 1970-х он зарекомендовал себя как сторонник самых одиозных режимов континента, а его ближайшими друзьями были известные людоеды – император Бокасса из Центральноафриканской империи и угандийский президент Иди Амин.
   Кроме того, имиджу борца за африканское единство никак не помогли погромы черных рабочих в Ливии, которых представители народных комитетов, как свидетельствуют очевидцы, рубили на куски при помощи мачете. В результате из Ливии бежали почти все чернокожие африканцы. Наконец, африканских президентов смущает и жесткость Каддафи в вопросе о долгах. Например, по мнению многих экспертов, война с фермерами в Зимбабве начала XXI века спровоцирована Каддафи: в обмен на погашение миллионов долларов, которые Ливии задолжал зимбабвийский президент, Каддафи намеревался получить большую часть земель, освобожденных от белых фермеров. И, разумеется, никто в Африке не забыл, что Каддафи любит объединять земли при помощи военной силы. Например, оккупировав в начале 1980-х годов часть территории соседнего Чада, ливийские войска ушли оттуда только в 1993 году.
   Тем не менее Каддафи не оставлял попыток восстановить доверие африканцев. Показательно трансафриканское турне, которое он совершил летом 2001 года из Дурбана в Триполи. Кроме самого Каддафи, в нем принимали участие 400 его телохранителей, три истребителя, военный корабль и 60 броневиков. Из броневика в толпы голодных африканцев на всем пути следования разбрасывались настоящие доллары на общую сумму, по данным полиции ЮАР, $6 млн.
   Готовность платить за то, что нравится, – одна из главных характеристик Каддафи. Например, он купил 16 % акций итальянской ткацкой компании Olcese только потому, что ему очень нравились ткани этой фирмы. Есть и более внушительные примеры. Вскоре после того, как его самой любимой футбольной командой стал итальянский «Ювентус», Ливия приобрела крупный пакет акций этого футбольного клуба, а сын Каддафи Саади стал членом его правления. Желание лидера ливийской революции принять в Триполи финал чемпионата мира по футболу 2010 года вылилось в создание специального фонда, который занимается строительством стадионов имени Муамара Каддафи чуть ли не в каждой африканской столице: по его мнению, ФИФА это должно понравиться. Как и в случае с шестью миллионами, выброшенными Каддафи на африканских дорогах, мировое сообщество поражалось щедрости Каддафи, попутно удивляясь, как он может себе это позволить.
   Дело в том, что романтиком и фантазером Каддафи является только в политике и личной жизни. Когда дело доходит до бизнеса, лидер Ливийской Джамахирии превращается в расчетливого прагматика. Он любит арабов и африканцев, но доходы от нефти вкладывает только в европейские или американские компании. Единственным исключением, пожалуй, стала покупка 6 % акций марокканской группы компаний ONA. Впрочем, и здесь есть свой расчет: Groupe ONA принадлежит лично марокканскому королю Мохаммеду.
   Кроме нефти, доход Каддафи получает от принадлежащих ему огромных земельных участков в Британии и Италии, а также от широко разветвленного банковского и гостиничного бизнеса. Постояльцы роскошного лондонского Carlton Towers Hotel и любой из 18 пятизвездных гостиниц, входящих в Corinthia Group, расположенных по всему миру от Гамбии до Чехии, сами того не зная, пополняют кошелек лидера ливийской революции.
   Приносит доход в бюджет Каддафи и Arab Banking Corporation, один из самых престижных арабских банков, чья североамериканская штаб-квартира расположена в Нью-Йорке на Пятой авеню. Несмотря на активную нелюбовь, которую американцы многие десятилетия испытывают к Каддафи, этот банк, в котором ливийцам принадлежит 27 % акций, даже во время кампании по борьбе с терроризмом не подвергался никаким санкциям со стороны США. Точно так же британцы даже после разрыва дипломатических отношений с Ливией не трогали еще одну финансовую корпорацию Каддафи – Британско-арабский коммерческий банк.
   Прекрасно знал счет своим деньгам и король Бельгии Леопольд II. Он еще и умел выгодно вкладывать их в недвижимость и в ценные бумаги, а также имел интересы в Сирии, Албании и Марокко. Своими капиталовложениями Леопольд был вполне доволен и даже пожаловал своему финансовому советнику банкиру Эмпену трамвайную концессию в Антверпене и титул барона.
   В деловом мире бельгийский монарх заработал безупречную репутацию, что позволило ему вести дела с крупнейшими бизнесменами второй половины XIX века, включая самого Джона Моргана, с которым они вместе финансировали строительство железной дороги в Китае. Однако среди августейших особ Европы было не принято следить за финансами, а потому коллеги-венценосцы считали Леопольда II продажным барышником и мошенником.
   Главное же предприятие короля Бельгии – колонизация Конго – долгое время продолжало приносить Леопольду одни убытки. В Конго строились железные дороги, на реку спускались пароходы, белые и черные наемники, убеждавшие местных вождей присягать на верность новому хозяину, требовали жалованья, и за все это король платил из собственного кармана. За первые десять лет своих колониальных приключений Леопольд вложил в дело около 20 млн франков, не получив ничего, кроме новых образцов растений для своих оранжерей. В Конго Леопольд поставил на карту не только свои деньги, но и свой престиж, а также престиж своего государства, а потому имел шансы лишиться и богатства, и короны.
   Но в последнее десятилетие XIX века на помощь королю пришли новые технологии. Человечество осознало, что ездить на транспорте, снабженном резиновыми шинами, значительно приятнее, чем без таковых. Резину же можно было получать из каучука, который добывался из деревьев, растущих в жарких странах. В Конго таких деревьев было множество, оставалось извлекать из них каучук и доставлять его в Европу. Колония начала приносить Леопольду огромный доход. Вся земля «Свободного государства» считалась собственностью бельгийского монарха, а потому о свободе торговли можно было забыть. Король сам раздавал концессии бельгийским фирмам и имел с их деятельности немалый и постоянный доход. Так, компания Abir в 1899 году заработала 2,6 млн франков, вложив в дело 1 млн; в 1900 году она выручила уже 4,7 млн франков. Компания Societe Anversoise имела в среднем 150 % прибыли ежегодно, а Comptoir Commercial Congolais – более 50 %. Кроме того, у короля в Африке была собственная территория, где собирали каучук только для него.
   Царственный антипод Леопольда – молодой российский император Павел I – считал себя великим реформатором и пытался внедрять нововведения во всех без исключения областях. Каждый раз все заканчивалось очень смешно. Например, чтобы решить проблему инфляции бумажных денег, которые на тот момент разменивались на серебряные по курсу 1:1,5, он принародно сжег на Дворцовой площади на 5 млн рублей бумажных ассигнаций. Для компенсации дефицита в казне он приказал Монетному двору перелить все столовое серебро царской фамилии в монеты. «Я буду есть на олове до тех пор, пока в России не наступит всеобщее благоденствие!» – заявил император. Результат чем-то напоминает более позднюю историю с пересаживанием российских чиновников на «Волги».
   Рыночная стоимость высокохудожественных серебряных сервизов с царского стола составляла порядка 800 тыс. рублей, из них удалось отчеканить около 50 тыс. рублей. Так как доходная часть бюджета при Павле I не превышала 50 млн, можно представить, как в стране развилась система взаимозачетов. «Блестящее» решение предложил советник коммерц-коллегии «мечтательный теоретик» Вут, в прошлом известный международный авантюрист. По его инициативе был создан «Банк вспомогательный для дворянства», куда дворяне могли заложить крепостные души. Ссуды выдавались вновь напечатанными бумажными ассигнациями, которые тут же обесценивались и моментально проматывались заемщиками. Еще до окончания срока погашения ссуд банк пришлось ликвидировать из-за дикой инфляции и повального банкротства дворян. Зато другим итогом этой авантюры можно считать «Мертвые души» Николая Гоголя.
   23 октября 1800 года генерал-прокурору и коммерц-коллегии было велено «наложить секвестр на все английские товары и суда, в российских портах находящиеся». В связи с конфискацией товара поднялся сложный вопрос о расчетах и кредитных операциях между английскими и русскими купцами. По этому поводу 22 ноября 1800 года был издан высочайший указ коммерц-коллегии: «Состоящие на российских купцах долги англичан впредь до расчета оставить, а имеющиеся в лавках и магазинах английские товары в продаже запретить и описать».
   Затем по ходатайству русских купцов английскую мануфактуру, которая была поставлена с предоплатой, разрешено было продавать. Судьбу остальных товаров, которые англичане ввезли в форме товарного кредита, должны были решить специально учрежденные ликвидационные конторы в Петербурге, Риге и Архангельске.
   В результате по совету одного из «мальтийских рыцарей» при русском дворе император принял решение арестовать английские товары и суда, находящиеся в портах, а затем использовать их для погашения внешнего долга России, который впервые возник при Елизавете Петровне, а в эпоху правления Павла I возрос до 124 млн рублей. Содействие в этой операции ему оказал Наполеон. Верный ему банкирский дом Голе в Амстердаме выкупил у Англии российские векселя на сумму около 15 млн рублей и тайно погасил их за счет поступивших ему из Петербурга средств, вырученных от продажи английских товаров.
   Англичане, поняв, что с ними рассчитались их же собственными деньгами, недолго думая захватили «любимую игрушку» Павла – Мальту. Император был в бешенстве: «Бессовестные англичане захватили мою Мальту и не отдают, сколько я к ним ни обращался». В ноябре 1800 года он дает общее предписание о запрете ввоза английских товаров и вывоза в Англию отечественной сельхозпродукции.
   Вообще, советники и фавориты правителей разных эпох с удовольствием ковали «золотые цепи», которые либо связывали этих самых правителей по рукам и ногам, либо позволяли им делать это с собственными подданными или с соседними государствами.
   Так, например, произошло в начале XVIII века, когда во главе Франции стоял регент малолетнего короля Людовика XV – Филипп II Орлеанский. Катастрофическое состояние бюджета заставило его искать совета у своего давнего знакомого – шотландского финансиста Джона Лоу, хотя тот и имел репутацию авантюриста. Как оказалось, у Лоу был четкий план относительно того, как заработать деньги.
   Занявший свой пост сразу после прихода к власти Филиппа II французский министр финансов граф де Ноай писал: «Мы обнаружили, что состояние дел хуже, чем можно описать». Помимо государственного долга, достигшего почти 3,5 млрд ливров, годовой дефицит французского бюджета держался на уровне 80 млн ливров. Никто даже не думал о том, чтобы одалживать Франции деньги, а система налоговых сборов не приносила достаточного дохода. Ситуация осложнялась тем, что в финансовом министерстве еще не научились вести подробную статистику доходов и расходов, поэтому никто в точности не знал, каких сумм достигал госдолг и из чего он складывался.
   В подобной обстановке в 1715 году Джон Лоу предложил регенту и его министрам новаторскую идею о создании государственного банка, который бы позволил не только сконцентрировать все финансовые потоки королевства в руках правительства, но и печатать банкноты, рассматривавшиеся Лоу как лекарство от всех финансовых болезней.
   Уже через год правительство Франции решилось на создание частного банка, чей акционерный капитал достигал 6 млн ливров. Лоу стал его управляющим директором, получив при этом французское гражданство. Первое время французы, для которых бумажные деньги были в новинку, побаивались нововведений, а иногда и откровенно смеялись над идеями Лоу. Тем не менее регент верил доводам финансиста о том, что печать банкнот, обеспеченных золотыми запасами страны, сделает движение средств между провинциями простым, а также позволит развивать торговлю и вернет Франции потерянное доверие.
   Чтобы побороть сопротивление министров, Джон Лоу обратился к Филиппу II с просьбой «устранить те препятствия, которые некоторые индивиды могут поставить на пути реализации проекта». И регент с готовностью помог финансисту, уволив с должностей неугодных Лоу чиновников. По мере того как дела банка налаживались и в обращение поступало все больше банкнот, Джон Лоу решился предложить Филиппу II еще одну идею – создание крупной торговой компании с флотом в 60 кораблей и капиталом в размере 22 млн ливров. Он обещал, что расширение торговли позволит Франции увеличить доходы и избавиться от государственного долга.
   6 сентября 1717 года королевским указом была учреждена Компания Запада, которой Франция предоставляла монополию на торговлю с Луизианой, французской территорией в Северной Америке, а также делегировала власть внутри колонии и права на любые найденные там полезные ископаемые – все сроком на 25 лет. Лоу стал директором этой компании и со временем добился включения в нее Компании Восточной Индии и Компании Китая. Его предприятие получило беспрецедентную монополию на торговлю с Америкой, Индией, Африкой и Китаем, а сам Лоу превратился в одного из самых богатых людей Франции, сосредоточив в своих руках сбор почти всех королевских доходов. На церемонии принятия предпринимателя во Французскую академию его приветствовали возгласами: «Да здравствует король и месье Лоу!»
   Торговая компания постоянно пополняла капитал выпуском новых акций, стоимость которых, в свою очередь, не переставала расти. На момент назначения Лоу министром финансов акции, номинальная стоимость которых составляла 500 ливров, продавались по цене 18 тыс. ливров. Этому способствовал и присущий директору компании талант игрока на бирже.
   Тем временем банк Джона Лоу, перешедший под контроль государства, продолжал печатать необходимые его компании банкноты, что в конечном итоге привело к сильнейшей инфляции. В 1720 году общая стоимость циркулировавших во Франции банкнот составила 3 млрд ливров, и цены почти на все товары поднялись до фантастических высот. В результате правительство было вынуждено девальвировать денежные знаки, что вызвало резкое падение доверия к ним со стороны населения: французам казалось, что их попросту хотят обворовать. Это вызвало крушение всей финансовой системы, на которую так надеялись регент и его главный фаворит. Филипп II отвернулся от Джона Лоу, обвинив его в преднамеренном выпуске слишком большого количества банкнот и заставив покинуть королевство.
   Через сто с лишним лет после Джона Лоу одним из успешных серых кардиналов стал Герсон фон Блейхредер – советник, личный банкир и друг немецкого канцлера Отто фон Бисмарка. С 1859 года и до смерти Блейхредера в 1893 году эти два человека написали друг другу тысячи писем и провели множество часов за обсуждением политических и экономических вопросов. Впрочем, они не тратили это время зря – Блейхредер и Бисмарк вели взаимовыгодное сотрудничество.
   После военных столкновений с Данией и Австрией в 1864 и 1866 годах Пруссия испытывала острый недостаток средств, и пополнить казну за счет повышения налогов было невозможно из-за сопротивления парламента. Тогда Блейхредер предложил провести эмиссию ценных бумаг железнодорожной компании Кельн – Минден, с которой у него предположительно были давние связи. Он аргументировал эту идею тем, что после войны прусское правительство имеет право на имущество компании. Выпуск акций помог Пруссии получить необходимые средства, часть которых перешла автору идеи.
   Блейхредер принимал участие и в определении внешней политики Пруссии, сыграв определенную роль в объединении Германии в 1871 году. Ему, к примеру, было поручено провести тайные переговоры с баварским королем Людвигом II, от которого требовалась поддержка в продвижении прусского монарха на место императора объединенного государства. В обмен Людвиг II мог рассчитывать на тайные субсидии, которые должны были проходить через фонд Блейхредера.
   Бисмарк никогда не сомневался в компетентности своего близкого друга и позволил ему провести важнейшие переговоры о получении от Франции контрибуций после войны 1870–1871 годов. Речь шла о гигантской сумме 5 млрд франков. Блейхредер с успехом завершил переговоры, получив в награду Железный крест второго класса и, разумеется, часть контрибуций.
   Впрочем, самым тесным было сотрудничество Блейхредера и Бисмарка в сфере личных финансов. На протяжении 34 лет банкир давал канцлеру налоговые и инвестиционные консультации, а также распоряжался ценными бумагами Бисмарка. В дополнение к этому Блейхредер управлял огромными землями канцлера, к расширению которых тот питал особенную страсть. Он старательно помогал Бисмарку увеличивать доходы, следя за тем, чтобы его земли приносили прибыль, предприятия лесной промышленности имели рынок сбыта, а ценные бумаги увеличивались в стоимости.
   Бисмарк платил своему доверенному той же монетой – при его правлении инвестиционный банк, принадлежавший Блейхредеру, стал крупнейшим в Германской империи, а его владелец превратился в одного из самых богатых людей страны. В дополнение к этому германский император Вильгельм I даровал Блейхредеру наследуемый дворянский чин, не заставляя его при этом переходить из иудаизма в христианство, что носило беспрецедентный характер. Своим богатством и высоким положением Блейхредер во многом был обязан Бисмарку, однако в то же время он прекрасно понимал, что за долгие годы дружбы он помог канцлеру не меньше.
   Миром действительно правят деньги. Это понимали даже самые радикальные революционеры. Даже руководство «красных кхмеров» в Кампучии не было таким уж антирыночным, поскольку международную торговлю оно не просто признавало, но и хотело немало на ней нажиться.
   Под руководством одного из лидеров партии Вон Вета был разработан четырехлетний «План партии по строительству социализма во всех областях». Основная идея плана была невыразимо проста: из количества риса, собираемого в стране ежегодно, вычли количество риса, предназначенного на пайки для рабочих, полученную цифру умножили на стоимость тонны риса на мировых рынках в 1977 году, а полученную сумму умножали еще на четыре – то есть на количество лет, на которое был рассчитан план.
   Продавая рис, «красные кхмеры» рассчитывали заработать за четыре года $1,3 млрд и потратить заработанную сумму на индустриализацию. План имел по крайней мере один серьезный изъян: дело в том, что количество рабочих, выращивающих рис, было взято за постоянную величину, в то время как свободные труженики кооперативов тысячами умирали от болезней, голода и непосильного труда.
   Люди физически не могли выращивать столько риса, сколько требовала партия, и местным партийным кадрам пришлось отвечать перед Пол Потом по всей революционной строгости. За первые два года четырехлетнего плана были уничтожены 242 высших руководящих партийных работника, включая двух членов ЦК, четырех министров и четырех партсекретарей регионов (всего регионов было семь). Вон Вет был расстрелян среди прочих.
   Кроме того, «красные кхмеры» сознательно нарушали собственную экономическую программу, поскольку предпочитали тратить деньги не на промышленное оборудование, а на закупку военной техники в Китае. Закупленное оружие не помогло Пол Поту удержать власть. «Красные кхмеры» принялись истреблять вьетнамскую диаспору в стране, и в 1978 году терпение Ханоя лопнуло. Вьетнам вторгся в Кампучию, и в 1979 году Пол Пот с остатками «красных кхмеров» вернулся в джунгли, где и партизанил последующие 20 лет.
   «Красные кхмеры» окончательно дискредитировали идею построения безденежного общества как раз благодаря своим успехам. Мир увидел, что для того, чтобы уничтожить денежное обращение, общество нужно сначала вернуть в каменный век, проливая при этом реки крови.
   Но, пожалуй, еще более громким событием в истории мировых финансов стала история обмена долларов на золото после второй мировой войны. Бескровная, но не менее драматичная.
   Весной 1965 года в нью-йоркском порту стало на якорь французское судно. Так началась война. Корабль не был боевым, но в его трюмах находилось оружие, при помощи которого Париж надеялся одержать победу в финансовой схватке с Америкой. Французы привезли в Штаты долларовых купюр на 750 миллионов с тем, чтобы получить за них «живые деньги» – то есть золото. Это был только первый транш, предъявленный к оплате Федеральной резервной системе США. Дальше пошло-поехало.
   Форт-Нокс, где хранился американский золотой запас, в конце концов не выдержал потока бумажных дензнаков, и золотой стандарт пал. Из всеобщего мерила ценностей деньги превратились в виртуальную расчетную единицу, не обеспеченную по большому счету ничем, кроме доброго имени того или иного главы центрального банка, чья подпись стоит на банкнотах. И виноват во всем этом был один человек – Шарль Андре Жозеф Мари де Голль.
   В 1965 году он официально предложил своему американскому коллеге Линдону Джонсону обменять на золото полтора миллиарда наличных долларов из французских госрезервов: «Неужто американская валюта обратима ровно до той поры, пока не потребуют ее обратимости?» Вашингтон напомнил, что подобная акция Франции может быть расценена Штатами как недружественная – со всеми вытекающими последствиями. «Политика слишком серьезное дело, чтобы доверять его политикам», – парировал генерал и объявил о выходе Франции из военной организации НАТО.
   В дальнейшем с американцами общались в основном парижские финансовые специалисты. «Все формальности соблюдены. Представитель Банка Франции готов сейчас же предъявить ровно половину названной суммы казначейству США. Деньги доставлены» – гласила пришедшая в Вашингтон официальная депеша из Парижа. Обмен согласно правилам Золотого пула мог производиться только в одном месте – американском казначействе. В трюме первого французского «денежного» парохода ждали выгрузки 750 миллионов долларов. При обменном курсе в 1,1 грамма золота за доллар бегство от американской валюты получалось для Парижа весьма результативным. 825 тонн желтого металла – это не шутки. А на подходе был и второй пароход с такой же суммой на борту. И это было только начало. К концу 1965 года из 5,5 миллиарда долларов французских золотовалютных резервов в долларах оставалось не более 800 миллионов.
   Конечно, де Голль в одиночку не «повалил» доллар. Но французская валютная интервенция создала опаснейший для Америки прецедент. Вслед за непредсказуемыми французами потянулись менять доллары на золотые бруски и рачительные немцы. Только они оказались хитроумнее прямолинейного генерала. Перед руководством Белого дома федеральный канцлер Людвиг Эрхард, профессор экономики и убежденный монетарист, демонстративно осуждал французов за «вероломство». А под сурдинку собрал доллары из казны бундесреспублики и положил их перед дядей Сэмом: «Мы же союзники, не правда ли? Обменяйте, коль обещали!»
   Причем сумма была в несколько раз больше, чем полтора миллиарда французских баксов. Американцы были поражены такой наглостью, но оказались вынуждены менять «зеленые» на золото. И тут к реальным ценностям потянулись центробанки других стран: Канады, Японии… Тогдашние сообщения о состоянии золотого запаса США похожи на фронтовые сводки о понесенных в боях потерях. В марте 1968 года американцы впервые ограничили свободный обмен долларов на золото. К исходу июля 1971 года золотой запас Америки снизился до предельно низкого, по мнению властей США, уровня – менее 10 миллиардов долларов. И тогда случилось то, что вошло в историю как «Никсон-шок». 15 августа 1971 года президент США Ричард Никсон, выступая по телевидению, объявил о полной отмене золотого обеспечения доллара. МВФ оставалось только сообщить, что с января 1978 года Бреттон-Вудские соглашения приказывают долго жить. Эмиссия мировых валют начала производиться по принципу финансовой пирамиды, без сдержек и противовесов.
   Впрочем, де Голль не добился тех целей, которые ставил перед собой, затевая широкомасштабный обмен долларов на золото. Благородный металл ушел из международных расчетов, а доллар остался. С отменой золотого стандарта он превратился в главную резервную валюту, по сути заменив золото в качестве всеобщего эквивалента.

Популизм, манипуляции и ложь

   После смерти диктатора Суллы, в свое время отправившего Цезаря в изгнание, Гай Юлий вернулся в Рим, и его карьера резко пошла в гору. Великолепный оратор (в искусстве красноречия его единодушно признавали вторым после Цицерона), он выступал с блестящими речами против сторонников бывшего диктатора и снискал себе немалую известность. Вернувшись в Рим, Цезарь, говоря современным языком, несколько лет вел светскую жизнь плейбоя и, кажется, нисколько не помышлял о военных и политических победах. Однако, расточая деньги на роскошные пиры, бесплатные угощения для граждан, театральные представления и гладиаторские бои, он постепенно завоевал расположение народа. Принцип «хлеба и зрелищ» работал безотказно.
   Еще большим великолепием отличались торжества в честь Цезаря после того, как он захватил власть. Только для одного пира, на который диктатор пригласил шесть тысяч гостей, он закупил две тысячи килограммов самой дорогой рыбы, какую только можно было тогда достать, – мурены. А лучшие вина были заготовлены из такого расчета, чтобы на каждого гостя приходилось по семь литров. Спортивные состязания, гладиаторские бои шли нескончаемой чередой. В амфитеатре, сооруженном на Форуме, выпустили на арену четыреста львов, с которыми мог сразиться любой житель Рима, будь то патриций, гладиатор или раб.
   Как-то, желая заткнуть за пояс предшественников, Цезарь выставил на состязание одновременно 320 пар гладиаторов, чье убранство и оружие были сплошь из серебра…
   Через некоторое время после возвращения в Рим из изгнания Цезарь заключил союз с самыми влиятельными людьми тогдашнего Рима – Гнеем Помпеем и Марком Крассом. Это помогло ему в 59 г. до н. э. получить должность консула и сосредоточить в своих руках всю гражданскую и военную власть в республике. Сразу после избрания, желая угодить народу, он внес в сенат несколько, как бы сейчас сказали, популистских законопроектов. Так, его стараниями 20 тысяч римских граждан – ветераны войны и отцы трех и более детей – получили земельные участки в престижной Кампаньи.
   Почти через две тысячи лет на выборах 1921 года в той же (пусть и несколько изменившейся) Италии, ведомая своим неподражаемым оратором-демагогом Бенито Муссолини, фашистская партия получила 35 мест в парламенте.
   Любопытно, что на этом этапе политической карьеры первый фашист Италии провозгласил себя либералом-рыночником, объявив: будущее за капитализмом, у социализма нет никаких шансов на победу, и новая партия будет бороться с любыми проявлениями огосударствления экономики! В программе новой партии говорится о нации как «средоточии всех материальных и духовных ценностей народа», о том, что функции государства должны сводиться к поддержанию в стране политического и правового порядка, а права парламента следует ограничить. И наконец, о признании фашизмом права на частную собственность. Пройдет немного времени, и в согласии с «требованием момента» лозунги изменятся на фактически противоположные.
   С не меньшим успехом принцип «хлеба и зрелищ» использовал и Сильвио Берлускони. Футбол и политика в Италии, пожалуй, одинаково популярны. Берлускони их объединил.
   В 1986 году Берлускони приобрел футбольный клуб Milan. Зачем удачливому бизнесмену понадобилась команда-аутсайдер? Это была своего рода сделка с левым правительством Беттино Кракси. Удачливый бизнесмен брал под свою опеку клуб Milan, болельщики которого традиционно голосовали за коммунистов, а Кракси принял ряд законов, которые остановили расследования против Берлускони, начатые генпрокуратурой. Но Берлускони не жалел денег на футбол, и к началу 90-х Milan стал суперклубом, побеждавшим не только в Италии, но и в Европе.
   Успех своей футбольной команды Берлускони сумел конвертировать в политические дивиденды. Не последнюю роль в победе его партии на парламентских выборах 1994 года сыграло то, что Milan становился чемпионом Италии и его хозяин выглядел в глазах болельщиков-избирателей настоящим победителем.
   На болельщиков воздействовал и футбольный жаргон, усвоенный Берлускони. Когда в ходе последней предвыборной кампании правые проигрывали в одной провинции за другой, Берлускони заявил: «Придется мне самому выйти на поле и повести свою команду». Он стал появляться на всех принадлежащих ему телеканалах, давать развернутые интервью в газетах. В результате с апреля 2005 года до марта 2006 года личный рейтинг Берлускони и его партии вырос с 16 % до 22 %.
   Во время предвыборных кампаний Сильвио Берлускони давал обещания много и охотно. Старикам, например, он обещал повысить пенсии. Правительство и правда увеличило пенсии на треть, но одновременно резко выросли цены на бензин, а значит, и на все товары. Он обещал сократить безработицу среди молодежи.
   И действительно, при Берлускони многие молодые люди получили работу благодаря проведенному правительством закону о временном найме. Правда, работа была непродолжительная – всего на три-четыре месяца. Берлускони гордится, что за годы его правления налоги в общей сложности были снижены на €15 млрд. Однако при этом бюджетный дефицит Италии вырос до 4,2 % ВВП, достигнув €35 млрд.
   На теледебатах с лидером от левой коалиции Романо Проди Берлускони пообещал отменить налог на недвижимость. Не надо быть экономистом, чтобы понять, что это невозможно: налог на недвижимость – единственный налог, который идет в муниципальные бюджеты. Без него у городских властей попросту не будет денег для финансирования больниц, школ, на ремонт дорог и уборку улиц.
   Казалось бы, трудно доверять политику, дающему обещания, которые заведомо он не может выполнить. И все равно пол-Италии до сих пор голосует за него.
   Испанский каудильо Франсиско Франко, будучи военным до мозга костей, был человеком более прямолинейным, но тоже пользовался подобными методами не без успеха. Так, когда меры по восстановлению страны после гражданской войны не принесли ощутимых результатов, в ход пошли липовые реляции о несуществующих успехах. В декабре 1939 года Франко объявил в своем новогоднем обращении к нации, что в Эстремадуре обнаружены огромные запасы золота, которые скоро решат все проблемы страны. Никакого золота там, конечно, не было. Затем каудильо заявил, что Испания вскоре перейдет на энергетическое самообеспечение. Правда, на этот раз он сам был бессовестно обманут.
   Некий австриец по имени Альберт фон Филек убедил каудильо в том, что владеет секретом производства бензина из растений. Фон Филек заверил Франко, что не продал свое ноу-хау американцам по идейным соображениям, будучи убежденным фашистом. Австрийцу были выданы средства на постройку завода по выпуску чудесного бензина. Завод якобы был построен и якобы начал давать продукцию. Фон Филек даже убедил Франко в том, что грузовики, которые доставляют в Мадрид свежую рыбу, работают на его синтезированном бензине. Более того, подкупленный шофер генералиссимуса подтвердил, что машина самого Франко тоже ездит на этом бензине. Обман, в конце концов, раскрылся, и виновных посадили, но сама эта история говорила о том, что режим испанских силовиков весьма уязвим для коррупции.
   Не был лишен Франко и определенной дипломатической гибкости. Он понимал, например, что чрезмерное сближение с Германией могло привести к втягиванию Испании во вторую мировую войну, чего ни в коем случае не желал. Генералиссимусу удалось заговорить зубы самому Гитлеру, который требовал от него пропустить немецкие дивизии к Гибралтару. Взамен Франко потребовал от фюрера колоссальную экономическую помощь, а также французские колонии в Северной Африке, так что Гитлер отказался от своих планов относительно Испании.
   Известную гибкость Франко проявлял и во внутренней политике. В 1930—1940-е годы, когда в моде был фашизм, Франко изображал из себя испанского Муссолини. Он создавал вертикальные профсоюзы, объединявшие рабочих и предпринимателей, организовал все правые партии в единую «Испанскую фалангу», наладил тоталитарную пропаганду, словом, старательно маскировался под железного фашистского вождя.
   После войны каудильо начал постепенно отказываться от фашистского имиджа, что давалось ему без труда, ведь твердых политических убеждений у него не было. Он стал постепенно разворачивать страну в сторону международного сообщества и начал с того, что в 1947 году провел референдум по восстановлению монархии. Народ проголосовал за монархию, но короля не получил. Франко остался регентом с правом выбрать себе венценосного преемника по вкусу.
   Более «упертым» фашистам популизм не мог до конца помочь даже в толерантной Европе 90-х. Об австрийце Йорге Хайдере говорят, что его популизм был настолько всеобъемлющим, что он готовил свои выступления, основываясь на требованиях аудитории, перед которой должен был держать речь, порой не задумываясь о том, что будет противоречить своему же вчерашнему выступлению. Тем не менее в одном он был совершенно непоколебим – в уважении к Третьему рейху, которое он унаследовал от родителей.
   Вершиной карьеры Хайдера стало блестящее выступление его партии на парламентских выборах 1999 года. Успеху способствовало то, что в ходе кампании он сконцентрировал свое внимание на проблемах занятости, повышения зарплат рабочим и пенсий старикам и, главное, на том, что он именовал Überfremdung («чрезмерная иностранизация»). Поляков он называл нацией автомобильных воров, югославов – грабителями, русских – экспертами в области шантажа и разбоя.
   Избирателям это нравилось. Его партия финишировала второй, получив 27 % голосов и право формировать правительство вместе с другой правой партией – Народной. Единственное условие, которое было поставлено «народниками», – сам Хайдер не должен войти в правительство. Однако Евросоюз это не впечатлило. ЕС ввела санкции против Австрии, министры, особенно те, кто представлял Партию свободы, стали в Европе париями.
   В любом случае, популизм, которым активно пользовался Хайдер, вновь доказал свою эффективность как средство манипулирования. Еще один из неизменно работающих популистских приемов – демонстрация близости к народу, простоты и скромности.
   В отличие от многих латиноамериканских диктаторов генерал Стреснер, например, не прятался за спинами телохранителей, а, напротив, почти каждый вечер в одиночку катался по Асунсьону в автомобиле. По вечерам Стреснер любил захаживать в шахматный клуб, где с удовольствием играл со всеми желающими, а по выходным часто облетал свою страну на самолете, которым сам же и управлял.
   Семья диктатора также не выглядела пантеоном небожителей: однажды полицейский в соответствии со служебными предписаниями выстрелил в машину сына Стреснера Уго Альфредо, поскольку его шофер проехал на красный свет и не прореагировал на приказ остановиться.
   Помощники президента Ирана Махмуда Ахмади-Нежада любят вспоминать случай, когда он, будучи мэром Тегерана, совершал еженедельную инспекцию города и на одной из улиц обнаружил, что слив рядом с тротуаром забит. Вместо того чтобы вызвать рабочих или попросить помощников разобраться, Ахмади-Нежад просто вышел из машины, засучил рукава, опустился на колени и освободил слив от гнилых листьев и нечистот. Уже став президентом, Ахмади-Нежад отказался от VIP-самолета. Он не захотел принимать посетителей в шахских дворцах, предпочитая встречаться с ними в своем офисе в загазованном центре Тегерана. А все старинные персидские ковры, украшавшие кабинет президента, он отдал в тегеранский музей ковров.
   В 2003 году президент Туркмении Сапармурат Ниязов объявил конкурс под названием «Кто меньше хвалит Туркменбаши». «От хвалебных од я готов сквозь землю провалиться, – заявил он. – Ведь каждая песня – обо мне. От стыда глаза некуда девать».
   Талантливым популистом и манипулятором был и Николае Чаушеску. Верховная власть свалилась на него достаточно неожиданно, но он сумел, не раздражая «старую гвардию», быстро завоевать популярность у образованной части населения, смягчив государственный режим. Предприятия получили ограниченное самоуправление, на полках книжных магазинов появилась иностранная литература, а за разговоры с иностранцами перестали сажать. Выключились даже глушилки, боровшиеся с «вражьими голосами». Сам Чаушеску заговорил о том, что культура должна развиваться свободно, что нравилось интеллигенции, и о том, что Румыния должна оставаться румынской, что также находило понимание в обществе, поскольку многие опасались советизации страны.
   Вершиной либерализма Чаушеску стал 1968 год, когда Пражская весна под гусеницами советских танков превратилась в зиму. Чаушеску не только не отправил в Чехословакию румынский контингент, но даже открыто выступил против нарушения чехословацкого суверенитета. Выступая на митинге в Бухаресте, Чаушеску заявил, что «нет и не может быть оправдания военному вмешательству во внутренние дела братского социалистического государства», а также что «никто не имеет права указывать, каков должен быть путь социалистического строительства в каждой отдельной стране».
   В Москве слова румынского лидера встретили без энтузиазма, зато Запад был в восторге, ведь Варшавский договор открыто дал трещину. Население тоже приветствовало действия Чаушеску, и почувствовавший поддержку генсек не замедлил воспользоваться своей популярностью. В 1969 году состоялся Х съезд партии, на котором две трети депутатов были выдвиженцами самого Чаушеску, который в свое время отвечал за кадровые вопросы. Съезд продемонстрировал лояльность партии новому вождю, после чего «старая гвардия» была окончательно устранена от власти. Для Румынии начиналась новая эпоха, которую придворные льстецы окрестили «золотым веком Чаушеску».
   Символом процветания Румынии должно было стать монументальное строительство, и на это денег не жалели. Исторический центр Бухареста был снесен, и на освободившейся территории был возведен бульвар Победы Социализма – грандиозный проспект, который должен был затмить Елисейские поля. Над Бухарестом вознесся Дом народа – колоссальное сооружение с 6 тысячами комнат и 9 подземными этажами, которое оказалось вторым по величине в мире административным зданием после Пентагона.
   Впрочем, Чаушеску не делал из строительства культа. В 1978 году в Бухаресте начали строить новую станцию метро. Строительство началось на месте городского парка и продвигалось хорошими темпами – было выкопано уже около 12 тыс. кубометров земли. В одно прекрасное утро инженер, руководивший проектом, пришел на рабочее место и не обнаружил никакой ямы. Более того, на месте строительства вновь росли деревья и зеленела трава того самого парка, который был не так давно уничтожен. Оказалось, что Чаушеску решил выступить перед студентами политехнического института и изъявил желание произнести речь как раз в парке, превращенном в стройплощадку. За одну ночь к котловану были стянуты рабочие и техника, яма была закопана, на ее месте выложили дерн с травой, срезанный с других участков, а в землю вкопали деревья, предварительно выкорчеванные из других парков города. Работа была завершена ровно к 6.00 – за полчаса до того, как инженер добрался до своего рабочего места.
   Однако на лавры главного популиста с гораздо большими основаниями может претендовать президент Венесуэлы Уго Чавес, блестяще сочетающий умение манипулировать общественным мнением с ораторскими талантами.
   Одним из ноу-хау Чавеса можно считать воскресное ток-шоу «Alo, Presidente» («Алло, президент»), в котором он выступает в роли ведущего. Программа начинается с утра и заканчивается затемно с тем расчетом, что простой венесуэлец весь свой день проведет наедине с президентом. И хотя оппозиция припасла на воскресенья самые лучшие голливудские фильмы и местные сериалы, ток-шоу президента с ними успешно конкурирует. Ведь в ходе интерактивного диалога с населением Уго Чавес, как добрый волшебник, исполняет народные пожелания.
   Естественно, президенту по воскресеньям желает дозвониться чуть ли не половина венесуэльцев. Однажды дозвонился наш соотечественник, российский тренер венесуэльской сборной по гребле на байдарках. В прямом эфире он пожаловался венесуэльскому лидеру на обманщиков из местной федерации гребли, которые «попросили у него привезти байдарки, а потом не заплатили». Уго Чавес пообещал разобраться, и действительно, через несколько дней деньги были выплачены.
   Для предвыборных выступлений Уго Чавес выбирал большие площади, на которых, чтобы послушать президента, собирались сотни тысяч венесуэльцев. Те, кто слышал выступление Чавеса, говорят, что он превосходный оратор, не лишенный чувства юмора. «Он прекрасно говорит без бумажки, может держать в напряжении аудиторию в течение длительного времени, – говорит автор книг об Уго Чавесе, ведущий научный сотрудник Института Латинской Америки РАН Эмиль Дабаян. – Причем с разными слушателями он говорит по-разному. С простыми людьми он использует сленг, понятный только людям с улицы. Если же он выступает в аудитории, где сидят образованные люди, он оперирует философскими понятиями, демонстрирует знание истории. Он очень темпераментный, заводной человек».
   Поэтому неудивительно, что на впечатлительных людей венесуэльский президент действует неотразимо. Уго Чавес не просто хороший оратор – он устраивает настоящие представления. Недавно во время двухчасового выступления перед несколькими тысячами своих сторонников Чавес заставил их танцевать сальсу, петь песни, а затем устроил конкурс на то, кто будет громче ему хлопать. После десяти минут бурных аплодисментов лидер Венесуэлы неожиданно прервал веселье: «Кто первым нарушит тишину, тот осел». После чего первым громко засмеялся собственной остроумной шутке.
   Публике запомнилось и выступление президента Венесуэлы на 61-й сессии Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке. Выйдя на трибуну, Уго Чавес сделал несколько энергичных движений носом, как будто учуял неприятный запах, после чего сообщил, что чувствует запах дьявола: накануне на той же трибуне выступал президент США Джордж Буш (младший). Для тех, кто намека не понял, Уго Чавес уточнил: «Вчерашнее выступление Буша – это сценарий для Хичкока. Я даже могу дать ему название – «Рецепт дьявола». Куда бы он ни посмотрел, ему везде видятся экстремисты. Дело не в том, что мы экстремисты, а в том, что мир просыпается, мир встает с колен!»
   Именно бедные слои населения стали главной опорой Чавеса. «Мигранты, которые переехали из деревни в город, плохо адаптировались, они жили в картонных домишках, которые в Каракасе расположились даже в центре города. И это население стало опорой нового режима, его поддержка предопределила как первую победу на выборах, так и вторую», – отмечает Эмиль Дабаян.
   Успешно манипулировать можно, естественно, не только избирателями, но и самим процессом выборов.
   Перед первыми в истории президентскими выборами в Египте в 2005 году по всей стране необычно громко начали обсуждать возможность фальсификации итогов голосования. Инициаторами скандала стали традиционно независимые египетские судьи. Еще летом они обнародовали отчет о майском референдуме, на котором решалась судьба поправок о президентских выборах. В докладе констатировалось, что итоги волеизъявления были полностью сфальсифицированы.
   По словам авторов отчета, наблюдателей-судей допустили лишь на 5 % участков. Там, где судьи все же были, явка колебалась от 0 до 3 %. По официальным данным, в референдуме приняли участие 54 % избирателей. Доклад судей сопровождался фото– и видеоматериалами, на которых было видно, что члены избиркомов собственноручно заполняли бюллетени. Копии доклада легли на стол министра юстиции и главы МВД. На том все и закончилось.
   После скандала власти более тщательно подошли к отбору наблюдателей. Сначала в доступе на участки было отказано иностранцам. Затем от наблюдения отстранили работников неправительственных организаций. Наконец, накануне голосования египетский ЦИК опубликовал список судей, имеющих право осуществлять мониторинг выборов. Наиболее авторитетные юристы из «Клуба египетских судей», которые и обвинили власти в подтасовках, в него не вошли – большую часть списка заняли зависимые от местных властей сотрудники прокуратуры. Правда, за процессом голосования все же позволили следить представителям кандидатов – по одному на участок.
   В день выборов к участкам помимо сотен журналистов и судей отправились добровольцы общественного движения по борьбе с фальсификацией «Шаифинком» («Мы вас видим»). Внутрь их не пустили, но они и так видели, как во многих местах избирателей к месту голосования подвозили на автобусах. На выходе активисты партии власти раздавали бесплатные продукты. Чернила, которыми помечали руки проголосовавших, смывались одеколоном, а бюллетени зачастую оказывались уже заполненными – в них стояла галочка напротив фамилии Мубарака.
   Двумя основными соперниками Мубарака считались лидер партии «Вафд» 71-летний Ноаман Гомаа и глава партии «Гадд» 41-летний Айман Нур. В ходе кампании оба жаловались на то, что государственное телевидение пристрастно и показывает в основном президента, а ЦИК не обращает на это никакого внимания. Зато центризбирком озаботился проблемой доступа к СМИ в день выборов. Он обратил внимание, что Нур дал интервью телеканалу «Аль-Арабия», которое, по мнению ЦИКа, было формой агитации. Представитель избиркома пообещал снять Нура.
   Как сообщал канала «Аль-Джазира», в течение всего дня голосования участки были практически пусты. По данным Аймана Нура, активность избирателей в сельской местности составляла 13–15 %, а в городах и вовсе 3–5 %. Но уже к 14.00 ЦИК объявил, что явка составила 40 %. На следующий день он обнародовал предварительные данные: за Мубарака проголосовало 70 %.
   Вообще-то демократические принципы управления призваны как раз противодействовать манипуляциям различного рода, поэтому чаще всего вожди от них стараются вообще отказаться.
   Так, граждане Ливии быстро выяснили, что скучать с таким вождем, как Каддафи, им не придется. Едва ли не каждый год появлялись все новые законы, рассказывавшие ливийцам, как им себя вести, что есть и во что одеваться. Главные реформы начались после того, как Муамар Каддафи начал писать. С 1975 по 1980 год в стране вышли три тома его знаменитой «Зеленой книги», в которой Каддафи объяснил всему миру, как надо жить. В соответствии с идеями Каддафи в 1977 году страна перестала быть республикой, а была объявлена «государством масс» – джамахирией.
   Демократия в традиционном понимании этого слова – с партиями, общественными организациями, правительством, органами власти – была отменена. Ей на смену пришла сложная система народных комитетов. По сути она ничем не отличалась от системы государственной власти в любом однопартийном государстве (разве что формально не было правящей партии), зато названия новых органов власти (они, как говорят, были придуманы лично Каддафи) завораживали.
   Например, место Совета революционного командования занял Всеобщий народный конгресс (Каддафи стал его первым генеральным секретарем), место правительства – Верховный народный комитет, а место министерств – народные комитеты. Впрочем, потом он отменил и их. В стране остались только силовые народные комитеты, а все остальное было отдано в ведение масс.
   В 1979 году Каддафи объявил, что более не будет занимать официальных постов, и стал называться просто – «лидером ливийской революции». Впрочем, статус и авторитет Каддафи от этого ничуть не пострадали. Кампания по внедрению скромности распространилась на всю страну. Например, во время трансляции футбольных матчей комментаторам разрешено упоминать футболистов только по номерам, чтобы не провоцировать у спортсменов «звездную болезнь».
   Кроме джамахиризации страны Каддафи провел и другие реформы. Например, реформировал и обычный григорианский, и традиционный мусульманский календари, а после того, как в 1977 году в стране объявили кампанию за достижение самодостаточности, всем, в том числе и горожанам, жившим в многоквартирных домах, было вменено в обязанность разводить кур у себя дома. В итоге социализм в стране был построен.
   Однако по размаху популистских кампаний до «великого кормчего» Каддафи далеко. Некоторые из экспериментов Мао Цзэдуна откровенно отдавали безумием, однако и в нем, как сказал Шекспир, «была своя система». Так, во время не поддающейся здравому осмыслению кампании 1958 года по уничтожению воробьев миллионы китайцев не давали несчастным пернатым опускаться на землю, а когда те падали от изнеможения, их добивали и мешками сдавали на приемные пункты.
   Во вредители под горячую руку записали еще крыс, мух и комаров, но как учитывать последних, так и не решили. Все закончилось экологической катастрофой: расплодившиеся гусеницы буквально облепили деревья и кустарники, а дождевые черви забирались в дома, постели и посуду. Можно иронизировать, но нельзя не признать: население, безропотно сносившее такое издевательство, готово было принять и все последующие.
   В 1957-м массовые репрессии неожиданно прекратились, и Мао объявил новую кампанию «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают тысячи школ». На сей раз народ призывали критиковать недостатки и смело высказывать собственные идеи. С помощью этой нехитрой провокации были выявлены все «недобитые оппозиционеры», которых по приказу «великого кормчего» отправили в лагеря перевоспитания. (Кстати, этот титул Мао стянул у своего северного «старшего брата»: 24 сентября 1934 года «великим кормчим» на страницах «Правды» впервые был назван Сталин.)
   А затем настал черед крупномасштабных экономических потрясений. На сей раз локомотивом, которому поручалось за считаные годы вывести Китай в мировые промышленные лидеры, должно было стать крестьянство, составлявшее 92 % населения страны. Проходивший в мае 1958 года VIII съезд КПК одобрил выдвинутый Мао курс «трех красных знамен»: генеральной линии, «большого скачка» и народных коммун. Власти предлагали народу напрячь все силы – на какие-то три года, не дольше! – для решающего скачка в эпоху всеобщего благоденствия. Для этого 117 млн крестьянских семей, объединенным в 23,5 тыс. народных коммун, нужно было трудиться на два фронта – не только растить и собирать урожай, но и помогать стране в проведении программы индустриализации. С этой целью каждый деревенский дом превратился в кустарное металлургическое производство, где в самодельных печах переплавлялись горшки, кастрюли и любой лом, какой удавалось отыскать. Остановка «домны» приравнивалась к саботажу.
   То, что началось как фарс, закончилось трагедией. Осенью 1958 года большинство крестьян просто не смогли выйти в поле, и за следующие три года от голода и сопутствующих болезней, по разным оценкам, погибло от 20 до 30 млн человек. Точное число жертв неизвестно по сей день, так как Мао в лучших традициях «старшего брата» наложил жесточайший запрет на само упоминание о голоде, а официальные статистические данные об урожаях этих лет были сфальсифицированы.
   Точно таким же образом 50 лет спустя Сапармурат Ниязов объявил в Туркмении вне закона все инфекционные заболевания в стране, включая холеру и СПИД, что предполагает, в частности, запрет на любое упоминание о них.
   Когда провал политики «большого скачка» в Китае стал очевиден даже ближайшему окружению Мао, тот позволил себе невиданный жест – в 1959 году добровольно уступил пост председателя КНР одному из соратников Лю Шаоци, а за собой оставил лишь руководство партией. Конечно, вождь не собирался ни с кем делить власть. Стоило только министру обороны Пэн Дэхуаю возложить на Мао вину за провал «большого скачка», как маршала тут же сняли со всех постов и отправили в лагерь, где вскоре и убили. Остальные соратники Мао усвоили урок и больше не возникали.
   Практика использования номинального главы государства в качестве политической ширмы в прошлом веке была популярна и в Латинской Америке. Правда, судьба приверженцев этого стиля правления незавидна.
   Первым из латиноамериканских руководителей XX века такую тактику применил диктатор Доминиканской Республики Рафаэль Трухильо. Сохраняя за собой командование армией, диктатор управлял страной 31 год, периодически меняя формальных лидеров страны, а иногда сам официально вступая на высший пост. Впервые он сделал это в 1930 году, когда, уже занимая должность командующего армией, вошел в сговор с партизанским лидером Рафаэлем Эстрельей Уреньей, поднявшим восстание против президента страны Орасио Васкеса.
   Трухильо не стал оказывать сопротивление повстанцам, удержав войска в казармах, в результате чего Васкес бежал из страны, а Уренья был провозглашен временным президентом. Лидер партизан продержался в этой должности месяц. Трухильо сместил его, назначив исполняющим обязанности президента своего личного дантиста Хасинто Бьенвенидо Пейнадо, а сам занялся подготовкой к президентским выборам. Выборы прошли в обстановке военного террора, запугивания избирателей и фальсификаций, в результате чего в мае 1930 года победителем был назван 37-летний Трухильо, набравший 95 % голосов.
   Пейнадо вернулся к стоматологическому обслуживанию новоиспеченного главы государства, получив пост вице-президента. Трухильо запретил деятельность в стране всех партий, кроме одной – основанной и возглавленной им самим Доминиканской партии. В августе 1938 года по истечении восьмилетнего срока правления оставшийся в должности главнокомандующего Трухильо номинально передал верховную власть послушному вице-президенту-дантисту Пейнадо, которому к тому времени был 71 год.
   В марте 1940 года дантист скончался, и Трухильо назначил президентом верного ему 62-летнего политика Мануэля де Хесуса Тронкосо. В мае 1942 года диктатор организовал новые выборы, и на этот раз вновь стал президентом сам. В 1947 году Трухильо утвердил конституцию, которая позволяла ему баллотироваться на новый срок, и просидел в кресле главы государства еще пять лет. В мае 1952 года были организованы новые выборы, на которых пост президента страны получил родной брат диктатора Эктор. В 1957 году он переизбрался на второй срок. Диктатор же официально именовался «почетным президентом, благодетелем нации и создателем независимой экономики».
   В августе 1960 года под давлением Организации американских государств и США Эктор «по состоянию здоровья» оставил пост президента страны, а на посту его сменил вице-президент Хоакин Балагер Виделья, утвердивший назначение Рафаэля Трухильо представителем Доминиканской Республики в ООН. Менее чем год спустя «благодетель нации» был убит оппозиционерами близ Сан-Кристобаля. По одной из версий, противникам режима Трухильо активно помогли сотрудники ЦРУ США.
   Близких родственников в качестве номинального президента использовал и другой латиноамериканский политик – диктатор Никарагуа Анастасио Сомоса Гарсиа. Придя к власти путем военного переворота, командующий национальной гвардией Сомоса был провозглашен президентом в январе 1937 года. До мая 1947 года он бессменно правил страной, однако первая его попытка назначить номинального президента окончилась неудачей. На эту роль Сомоса выбрал 70-летнего и тяжелобольного политика Леонардо Баррето Аргуэльо, который в 1936 году был соперником Сомосы на президентских выборах, но проиграл из-за массовых фальсификаций.
   Сомоса надеялся, что теперь старый политик будет ему благодарен и помехой не станет. Однако Аргуэльо не захотел быть умирающей марионеткой. Он вник в дела, поразился масштабам коррупции и быстро сместил с выгодных должностей нескольких родственников Сомосы. Однако реальная власть была у диктатора. Сомоса, окружив танками дворец, сместил Аргуэльо, который пробыл в должности назначенного президента лишь 25 дней. Старик успел укрыться в посольстве Мексики, а власти Никарагуа заочно объявили его умалишенным.
   В пустующее президентское кресло в качестве исполняющего обязанности главы государства Сомоса посадил своего дядю Бенхамина Лакайо Сакасу. Но дядя Бенхамин продержался лишь три месяца, племянник предпочел поменять его на другого дядю – 73-летнего Виктора Мануэля Роман-и-Рейеса, который и стал официальным президентом. В этой должности Роман-и-Рейес оставался до своей смерти в мае 1950 года, после чего Сомоса вновь лично занял должность главы государства.
   Премьер-министр Португалии Салазар, казавшееся незыблемым положение которого в первые годы после второй мировой войны стало шатким, поступил еще проще. Он пообещал провести свободные выборы и уйти в отставку. В отставку он, разумеется, не ушел, а выборы провел через два месяца после обещания, так что ни одна партия не смогла составить конкуренцию Национальному союзу. Через несколько лет общество остыло, и в стране воцарилась прежняя атмосфера застоя.
   Вообще, в умении чувствовать эту самую атмосферу и «разогревать» или «охлаждать» ее с неизменной выгодой для себя среди политиков XX века равных Уинстону Черчиллю найти, пожалуй, нельзя. Всего через четыре года после вступления на политическую арену Черчилль становится перебежчиком. Под предлогом разногласий с линией партии по вопросу о свободной торговле он переходит от консерваторов к набирающим силу либералам.
   Габонский президент Омар Бонго с такой же легкостью менял вероисповедание (правда, о том, что «Париж стоит мессы», было сказано задолго до него). В 1973 году, к примеру, он принял ислам, превратившись из Альбера Бернара в Эль-Хадж Омара. Он решил, что так ему будет легче найти общий язык с коллегами по ОПЕК. При этом он никогда не скрывал, что мыслит гораздо шире и ему по душе не только исламские религиозные традиции, но и традиции его собственного народа. В 2003 году он подтвердил это, добавив к своей фамилии еще и родовую фамилию своего отца – Ондимба.
   Как бы то ни было, ставший либералом Черчилль быстро делал карьеру. В 1910 году он становится министром внутренних дел, потом военно-морским министром – первым лордом адмиралтейства. В 1922 году правительство Ллойд Джорджа ушло в отставку, а Черчилль перенес операцию по поводу аппендицита, оказался в центре внутренних распрей в либеральной партии и проиграл выборы в парламент. Итог был неутешителен: «В мгновение ока я оказался без поста в правительстве, без места в парламенте, без партии и без аппендикса». Вскоре Черчилль почел за благо вернуться в лоно консервативной партии, для приличия побыв некоторое время антисоциалистом и конституционалистом. Такой маневр нисколько не смутил Черчилля, утверждавшего, что перебежать из одной партии в другую может каждый, а вот чтобы перебежать обратно, нужно проявить определенную изобретательность.
   В 30-е годы главной доступной Черчиллю политической трибуной был британский парламент, и он использовал ее, чтобы предупредить об опасности тоталитарных режимов. Борьба с большевиками не увенчалась успехом, а теперь появился новый повод для беспокойства – гитлеровская Германия. В 1935 году он призывал к «сохранению свободных форм правления и западной цивилизации перед лицом распространения авторитаризма и деспотизма». После Мюнхенского соглашения Черчилль заявил о том, что Британия потерпела «полное и явное поражение, а Франция пострадала еще больше». В ответ из зала раздались выкрики: «Чушь!» Когда война все-таки началась, Черчилль оказался едва ли не единственным, кого нельзя было упрекнуть в политике умиротворения Гитлера и кому нация могла доверить свою судьбу.
   Всего через три дня после создания коалиционного правительства Черчилль приступил к моральной подготовке нации к войне. Обращаясь к палате общин, Черчилль сказал: «Мне нечего предложить, кроме крови, труда, слез и пота». Как ни странно, после этих слов Черчиллю поверили. Наверное, он правильно почувствовал, что британцы – «единственный народ, которому нравится, когда ему сообщают плохие вести, когда ему говорят все самое худшее».
   Через несколько дней в первом своем радиообращении в качестве премьера Черчилль заговорил словами Ветхого Завета: «Будьте мужественны и готовы к утру сразиться с этими народами, которые собрались против нас, чтобы погубить нас и святыню нашу. Ибо лучше нам умереть в сражении, нежели видеть бедствия нашего народа и святыни». Черчилль вполне отвечал собственному определению великого оратора, который должен верить во все то, что говорит, быть рупором страстей аудитории, действовать искренне и с доброй волей и обладать внушительной внешностью и ярким голосом. Честность Черчилля, не скрывавшего трудности, которые придется преодолеть для победы, сочеталась с ораторским даром, благодаря которому каждый слушатель чувствовал себя частью всемирной истории, личностью, которая противостоит силам мирового зла.
   После падения Франции большинство было уверено, что Британия последует за ней. В ответ на эти настроения Черчилль в июне 1940 года утверждает, что «Гитлер должен сломить нас на этом острове или проиграть войну», и бросает вызов собственному народу: «Давайте же приготовимся выполнить наш долг и вести себя так, чтобы, если Британская империя и Содружество просуществуют еще тысячу лет, люди и тогда говорили бы: «Это был их лучший час»». Так Черчилль отрезал себе путь к компромиссу, несмотря на то что Гитлер намекал на возможность относительно почетного мира в случае, если безнадежно слабая по сравнению с вермахтом британская армия не будет оказывать сопротивления. Наряду с высоким пафосом Черчилль сохранял чувство юмора и шутил даже на такие темы, где другим это показалось бы совершенно неуместным: «Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы замолвил словечко за дьявола в палате общин».
   Радио стало идеальным средством, с помощью которого голос лидера нации вошел в каждый дом. Черчилль управлял ходом событий не столько с помощью военной силы или власти, сколько направляя умы и трогая души. Многие образы из выступлений того времени не только вошли в учебники риторики, но и запомнились тем, кто их слышал: «Мы никогда не сдадимся!», «Мы по-прежнему капитаны наших душ», «Никогда не отступайте – никогда, никогда, никогда, никогда».
   Талант Черчилля к общению оказался востребован не только в радиообращениях, парламентских речах и выступлениях перед самой разной аудиторией, но и в переговорах с союзниками. Черчилль встречался с президентом Рузвельтом перед вступлением США в войну, дважды выступал перед американским конгрессом, дважды приезжал в Москву, бывал на фронте и участвовал в целой серии международных конференций: в Касабланке, Квебеке, Каире, Тегеране, Ялте и Потсдаме.
   Самым дерзким стратегическим ходом Черчилля было решение открыть второй фронт на Востоке. После того как удалось эвакуировать через Ла-Манш большую часть британского корпуса, заблокированного во французском Дюнкерке, Черчилль положился на авиацию и флот в деле защиты острова, а армию почти полностью отправил на Ближний Восток сражаться с войсками Муссолини, чем крайне разозлил Гитлера. В итоге битва за Британию в воздухе была выиграна, а итальянские войска потерпели ряд ощутимых поражений. Все это было скорее результатом наития и любви к эффектным решениям, чем холодного расчета. Начальник штаба Алан Брук жаловался, что у Черчилля «каждый день бывает по десять идей, и только одна из них стоящая, причем он сам не знает, какая именно».
   Тем не менее наряду с романтическими порывами Черчиллю был свойственен и прагматизм. Давняя ненависть к коммунизму была преодолена ради союза со Сталиным, причем Британия пошла на жертвы, организовав северные конвои в СССР. Американцев пришлось изрядно поуговаривать вступить в войну, но Черчилль в конце концов добился своего, ядовито заметив, что «американцы всегда поступают правильно, после того как все альтернативы исчерпаны».
   А вот история другой блестящей дипломатической PR-кампании, проведенной тогда, когда такого слова еще даже не существовало.
   В 1876 году в Брюссель со всех концов Европы начали съезжаться очень загорелые люди с мужественными лицами и развитой мускулатурой. 12 сентября король Бельгии Леопольд II торжественно открыл Международную африканскую конференцию, участники которой так или иначе были связаны с исследованием Черного континента. Король поблагодарил присутствующих за вклад в развитие науки и лично вручил всем первопроходцам Кресты Леопольда. Бельгийский монарх объявил, что намерен расправиться с работорговлей в Центральной Африке, а также открыть этот регион для мировой торговли, приобщить туземцев к благам цивилизации и распространить на них свет христианства.
   На конференции была основана Африканская международная ассоциация во главе с Леопольдом II, которая должна была начать выполнение благородного замысла на деньги благотворителей. Последних нашлось немного, и уже через год деятельность ассоциации почти сошла на нет, поскольку со всей Европы было собрано всего 44 тыс. франков – меньше, чем расходы на саму конференцию. Но главную свою задачу ассоциация выполнила: в распоряжении Леопольда теперь было «юридическое лицо», которое никак не было связано с Бельгией и не подчинялось брюссельскому правительству.
   Достойная цель для ассоциации появилась в 1877 году, когда американец английского происхождения Генри Стенли открыл истоки реки Конго. На следующий год во дворце Леопольда состоялось первое собрание акционеров нового коммерческого предприятия – Комитета изучения верховьев Конго, которое, несмотря на свое научное название, должно было извлекать прибыль из торговли с недавно открытыми территориями. Король не присутствовал на собрании лично, но его деньги составляли четверть всего уставного капитала общества.
   Предприятие не было бельгийским, поскольку многие пайщики были иностранцами. Вскоре общество начало осваивать устье Конго, закладывая фактории и строя дороги, причем над новой колонией развевался флаг Международной африканской ассоциации. Руководил колонизацией Стенли, которого нанял Леопольд. Уже на следующем собрании пайщиков от всех присутствовавших потребовали либо вновь вложиться, либо получить деньги назад. Поскольку о прибыли в обозримом будущем мечтать не приходилось, все акционеры, кроме короля, предпочли выйти из дела. Теперь Леопольд был единоличным хозяином огромных территорий, и никто не мог требовать от него отчета, поскольку в предприятии он участвовал как частное лицо.
   Тем не менее могучие соседи Бельгии были обеспокоены тем, что у них из-под носа уводят громадные территории, на которых теоретически могут находиться огромные богатства. Леопольду пришлось проявлять чудеса дипломатического искусства, чтобы сохранить свое приобретение.
   Франции он обещал, что если его предприятие потерпит коммерческий крах, то приоритет в покупке Конго будет принадлежать Парижу. От Германии и Англии он, правда, этого не скрыл, что не могло их обрадовать. Зато в США король создал влиятельную лоббистскую группу. Американского президента Честера Артура обрабатывал крупный бизнесмен Генри Сэндфорд, связанный с Леопольдом, а конгрессменов убеждал сенатор Джон Морган из Алабамы, который поддерживал колонизацию Африки, поскольку мечтал выслать туда всех американских чернокожих. Вдобавок Леопольд обещал установить на новых территориях свободу торговли.
   Наконец, для гуманистического общественного мнения он припас проект создания «республиканской конфедерации свободных негров», которая должна была превратиться в «могучее негритянское государство». В итоге мировое сообщество вынуждено было признать существование в Африке «Свободного государства Конго», движущегося к торжеству прогресса под руководством бельгийского короля.
   Не менее талантливым дипломатом показал себя император Эфиопии Хайле Селассие I. Главной его заботой было укрепление обороноспособности страны. В начале 30-х годов XX века Италия стремилась расширить свои колониальные владения в Африке, и Хайле Селассие понимал, что война неизбежна. Он срочно приступил к модернизации армии, с тревогой наблюдая, как в соседнюю Эритрею (тогда колонию Италии) прибывают все новые итальянские войска.
   3 октября 1935 года итальянская армия начала вторжение в Эфиопию. Императору удалось поставить под ружье 40 тыс. человек, но они были бессильны против итальянской армии. 5 мая 1936 года итальянцы заняли эфиопскую столицу. Император был вынужден покинуть страну. В июне он выступил в Лиге Наций. Его блистательная речь потрясла весь мир.
   В тот день галерку заполнили итальянские журналисты, и, когда председательствующий объявил выступление Хайле Селассие, они принялись свистеть и топать ногами, не давая ему говорить. Тогда председатель обратился к охране: «Уберите этих дикарей!» Порядок был восстановлен, и император заговорил. Он говорил по-амхарски, хотя прекрасно владел французским, рабочим языком Лиги Наций. Он рассказал об истории конфликта и зверствах оккупантов, вопреки международной конвенции травивших мирных жителей ядовитыми газами.
   Он напомнил собравшимся о системе коллективной безопасности, о том, что маленькие страны не должны подвергаться агрессии со стороны больших. В конце своей речи, которую зал слушал затаив дыхание, император сказал: «Сегодня мы, завтра вы». Эти слова оказались пророческими: через пять лет мир был ввергнут в пучину второй мировой войны. Выступление эфиопского императора цитировали все газеты мира, а журнал «Тайм» назвал Хайле Селассие человеком года.
   5 мая 1941 года, ровно через пять лет после отъезда, он триумфально вошел в Аддис-Абебу. Тогда ему помогли англичане, которые уже вступили в войну с фашистской Италией.
   Франсуа Дювалье – правитель Гаити – цель имел гораздо более прозаическую, но не менее насущную – финансовую помощь. Он довел искусство собирать деньги с иностранных держав до совершенства. Для начала Папа Док нанял правильного PR-агента. Создание привлекательного имиджа страны было поручено американской фирме, которую возглавлял Джон Рузвельт – младший сын Франклина Рузвельта. Рекламная кампания прошла вполне успешно, и в казну потекли первые ручейки американской помощи.
   В дальнейшем Дювалье сам прекрасно научился выпрашивать деньги: когда в США крепло движение за права чернокожего населения, Папа Док заявлял, что Америка мало помогает Гаити, потому что большинство гаитян – черные. Когда в Америке обострялась борьба с коммунизмом, Дювалье подавал себя как главного антикоммуниста и требовал денег на борьбу с «красной угрозой». А когда напряженность спадала, делал вид, что вот-вот объединится с кубинским лидером Фиделем Кастро, и просил денег еще, мол, не дадите – вам же будет хуже.
   Кубинская революция вообще оказалась как нельзя более кстати: во-первых, можно было не возвращать многомиллионный кредит, полученный от свергнутого Фиделем кубинского диктатора Батисты, а во-вторых, США отобрали у Кубы квоту на поставку сахара и на 25 % увеличили ее для Гаити. Все эти уловки, как ни странно, прекрасно срабатывали, и только за первые три года правления Дювалье получил от Вашингтона $21 млн, в том числе $7 млн – безвозмездно.
   Процветанием Китая был озабочен и Чан Кайши. Главным средством достижения оного он считал дисциплину и повышение морального уровня населения, что, по его мнению, должно было способствовать эффективной борьбе с коррупцией, буквально измучившей Китай. Свой рецепт национального спасения – еще до вынужденного бегства на Тайвань – Чан формулировал так: «Защитить интересы Китая перед лицом внешнего мира можно исключительно при опоре на вооруженные силы, а поддерживать спокойствие внутри страны можно лишь при опоре на полицию».
   Что же касается полиции, то ее эффективность следовало повышать путем морального перерождения личного состава. Для этого был выпущен специальный катехизис полицейского, включавший свод обязательных правил. Блюститель закона, например, должен был «строго повиноваться начальникам, на службе не пить, не курить, не заниматься куплей-продажей, не подпирать стен, не сидеть на посту, не ругаться, не выражаться, не вступать в пустые разговоры, не врываться по собственному произволу в частные дома».
   Для народа тоже были придуманы правила. В 1932 году Чан Кайши инициировал «Движение за новую жизнь», которое должно было стать общенациональной кампанией. Участники движения были призваны «освободить себя от прошлых злоупотреблений и создать новую нацию». Для этого надлежало следовать некоторым простым правилам: соблюдать опрятность, стоять прямо, есть бесшумно и т. п.
   Чан Кайши поучал население на митингах: «Если в старой жизни вы могли где попало харкать, мочиться, разводить невероятную грязь и никогда не мести под кроватями, то в новой жизни с такими варварскими привычками следует покончить». Очевидно, урок японского лектора, сравнившего население Китая с кучей микробов, не прошел для него даром.
   Сам правитель выступал в качестве примера для своего народа: он не пил, не курил, употреблял только кипяченую воду и даже во время застолий с руководством партии не употреблял спиртного. Вместо него пил телохранитель, карьера которого напрямую зависела от того, как долго он сможет устоять на ногах. Распространителями идей движения становились «синерубашечники» – молодые люди, занимавшиеся пропагандой идей вождя на местах.
   За годы пребывания на Тайване сам Чан Кайши изрядно изменил свой имидж. Если раньше он играл роль несгибаемого военного вождя, что, впрочем, не мешало ему периодически устраивать подлинные истерики, когда его голос срывался на неестественно высокий визг, то перед жителями Формозы он предстал в образе классического китайского мудреца, рассуждающего о морали и традициях.
   Изменилась и идеология Гоминьдана. Если в 1943 году из-под пера генералиссимуса вышла книга «Судьбы Китая», где утверждалось, что «каждый молодой человек в Китае должен стать либо солдатом, либо летчиком», а лозунг «Одна партия, одна идеология, один вождь» почти дословно копировал гитлеровское «Ein Volk, Ein Reich, Ein Führer», то теперь упор делался на конфуцианские нормы человечности и чинопочитания. Бывший революционер и милитарист Чан Кайши успешно сжился с имиджем сторонника традиционных ценностей и ненасильственной модернизации.
   Однако даже самые изощренные дальневосточные правители-манипуляторы (а в Китае эта метода оттачивалась никак не менее пары тысяч лет, а если верить летописям – так и четыре) в чем-то уступали еще более изощренным – женщинам. Дело тут не в каком-то особом женском коварстве, а в том, что исторически арсенал женщин, ввязывавшихся в игру во власть, был гораздо уже мужского.
   Так, после гибели Цезаря Клеопатре приходилось отчаянно лавировать между враждующими римскими партиями, у которых были свои соображения насчет власти в богатом Египте. Удерживаться на троне становилось все труднее. И когда один из участников триумвирата – союза трех самых могущественных римских полководцев – Марк Антоний вдруг приказал царице прибыть к нему в ставку в город Тарс, она поняла, что час настал. Клеопатра снова готова была сыграть с судьбой ва-банк, как когда-то, представ перед Цезарем. Впрочем, теперь возможностей поразить Антония у нее было несравненно больше, чем при встрече с божественным Юлием. Пусть сейчас ей 28, а не 18, но ведь и предстанет она перед новым римлянином отнюдь не в чехле для постельного белья! А сомневаться в своих чарах она оснований не имела.
   Тысячи жителей Тарса собрались в гавани встретить суда царицы. Даже Антоний никогда не видел ничего подобного. Нос корабля, на котором прибыла Клеопатра, сверкал золотом, паруса отливали пурпуром. Посеребренные весла ритмично ударялись о воду в такт звукам флейт и кифар… Сама царица в роскошном уборе Афродиты восседала под сенью расшитого драгоценными камнями шатра. Стоявшие по обе стороны мальчики с огромными опахалами изображали Эротов из свиты богини. На палубе танцевали прекрасные девушки, одетые морскими нимфами-нереидами и прислужницами Афродиты – харитами.
   Банкет, который устроил Антоний в честь своей гостьи, поражал своим великолепием, но он показался всего лишь скромной трапезой по сравнению с ответным пиром Клеопатры. Вся сделанная с величайшим искусством посуда была из золота и драгоценных камней. Царица приказала приготовить 12 пиршественных лож из слоновой кости и золота для триумвира и его друзей. После окончания торжества она попросила, чтобы каждый из военачальников унес с собой свое ложе и лучшую посуду со стола. На следующий день царица распорядилась купить роз на колоссальную сумму. Полы в пиршественных залах были покрыты их лепестками на высоту локтя! Вся эта роскошь в сочетании с изощренными чарами царицы не могла не вскружить голову Антонию.
   Пожалуй, тут самое время задаться очень простым вопросом: а так ли прекрасна была Клеопатра? Больно разрушать иллюзии, но скажем сразу: неотразимая красота царицы – миф. Две тысячи лет трудились скульпторы, художники, писатели, чтобы превознести образ легендарной царицы. А как иначе можно было объяснить ее победы над мужчинами? Так вот, реальная Клеопатра мало напоминала образ, созданный творчеством корифеев средневековья и талантом современных богинь экрана, будь то Вивьен Ли, София Лорен или Элизабет Тейлор. Сохранившиеся прижизненные скульптурные и монетные изображения являют решительное лицо с глубоко посаженными глазами, довольно длинный с горбинкой нос, выпяченный волевой подбородок. Волосы царица носила убранными на затылок с несколькими спадающими на шею винтообразными локонами.
   В чем же заключался секрет царицы, с такой легкостью покорявшей сердца мужчин? Тут историки единодушны: обращение египетской правительницы отличалось неотразимым очарованием. Невероятное обаяние сквозило в каждом ее слове, каждом движении. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад. Неудивительно, что она вскружила голову искушенному в любви сорокалетнему Антонию.
   В другом вопросе у историков единодушия нет и близко. Многие античные авторы утверждают, что египетская владычица отличалась… скажем так, необычайно пылким темпераментом. В другую крайность впадают иные современные историки, утверждая, что кроме Цезаря и Антония у Клеопатры вообще не было любовников. И то, и другое выглядит преувеличением. Хотя не следует забывать, что Александрия всегда славилась разнузданностью нравов, и царский дворец в этом отношении служил городу сверхдурным примером. Тем не менее некоторые сообщения античных авторов следует признать совсем уж нереалистичными. «Она была так развратна, – писал, к примеру, римский историк, – что часто проституировала, и обладала такой красотой, что многие мужчины своей смертью платили за обладание ею в течение одной ночи». Но как бы неправдоподобно ни звучала эта версия, она вдохновила Пушкина на создание «Египетских ночей».
   Не менее успешным манипулятором была Жозефина Богарне.
   Конец XVIII века. Францию сотрясают раскаты революции. И первый муж Жозефины, Александр Богарне делает типичную революционную карьеру. Его избирают председателем Национального собрания, затем назначают командующим армией. А затем, как и многие другие, он обвинен в измене, арестован и заключен в парижскую тюрьму Кармелитов. И как частенько тогда случалось во Франции (впрочем, не только тогда и не в одной только Франции), через сутки в ту же тюрьму заключили и Жозефину. Как жену изменника, хотя она уже много лет не имела к Александру никакого отношения.
   Жозефина провела в тюрьме ровно 108 дней. Условия там мало напоминали пансион Пантемон. Она делила камеру с 18 другими узницами. О еде не стоило и говорить. А сырость стояла такая, что по утрам женщины, прежде чем одеться, выжимали платья – и струйки воды звонко падали на осклизлый каменный пол. Вскоре Александр Богарне был казнен.
   Жозефину освободили в августе 1794 года. Вдова с двумя детьми и почти без средств к существованию… Ей был 31 год – по тем временам если и не старость, так уж точно не возраст, когда женщина могла рассчитывать выйти замуж. У многих опустились бы руки. Но не у Жозефины.
   Она возобновляет свои светские знакомства и удивительно быстро становится чрезвычайно популярна в парижских салонах. Молва приписывает ей нескольких любовников, самым известным среди которых был знаменитый Поль Франсуа Жан Никола, виконт де Баррас, наиболее влиятельный политик донаполеоновской Франции.
   Несмотря на щедрость Барраса, денег Жозефине все равно не хватало. Ей просто никогда не хватало денег. Много лет спустя Наполеон лишь горько усмехался на острове Эльба: и в изгнании его настигали неоплаченные счета Жозефины, которые разъяренные кредиторы продолжали слать давно уже бывшему мужу и даже бывшему императору. Но все это было еще впереди, а пока Жозефина с восхитительной легкостью залезала в долги.
   Красива ли она была? Современники единодушно утверждают, что портреты не дают полного представления о ее внешности. Черты ее лица не отличались классической правильностью, однако ее словно окружала какая-то таинственная аура. А восхитительно-томная, ленивая грация креолки сочеталась в ней с очаровательной порывистостью движений. Она была небольшого роста и очень хорошо сложена. Темно-синие глаза, шелковые каштановые волосы и очень красивый, выразительный рот. Креольский акцент придавал особый шарм ее речи, а голос был так мелодичен, что лакеи, прислуживавшие за столом, старались задержаться в зале, чтобы подольше насладиться его звучанием. Одевалась она с большим вкусом и иногда вносила в наряды креольский колорит, сооружая тюрбаны и головные повязки.
   Именно такой и увидел ее впервые молодой генерал Бонапарт осенью 1795 года.
   «Милый друг! Все хотят, чтобы я снова вышла замуж. Мои друзья говорят мне это, тетушка почти приказывает, и дети мои упрашивают меня о том же. Вы видели у меня генерала Бонапарта. Вот он-то и желает заменить отца сиротам Александра Богарне и мужа его вдове. «Любите ли вы его?» – спросите вы меня. Но… нет! «Так он вам противен?» Нет, но я нахожусь в состоянии равнодушия, которое мне не нравится…» Этот фрагмент из письма Жозефины к приятельнице вполне характеризует ее тогдашние чувства. А вот молодой генерал буквально потерял голову. И с тем же напором, с каким штурмовал неприятельские укрепления, он бросился завоевывать эту крепость. Результат тоже оказался сходным.
   9 февраля 1796-го было объявлено об их помолвке. Из записки Наполеона возлюбленной ясно, что физическая близость между ними имела место лишь после этого события. Наполеон в ту пору был полон самых возвышенных представлений о святости брака и всей душой презирал распущенность, царившую в парижском свете. Но письмо его дышит неистовой страстью человека, впервые познавшего настоящую любовь.
   «Просыпаюсь, полный тобой. Твой образ и вчерашний опьяняющий вечер не дают покоя моим чувствам. Нежная, несравненная Жозефина, какое чудодейственное влияние оказываете вы на мое сердце!..»
   9 марта состоялась скромная гражданская церемония оформления брака. Заполняя документы, Жозефина, которой было уже 32, скостила себе четыре года. 25-летний жених, напротив, галантно прибавил себе год.
   Но в браке Жозефина не изменила своим привычкам. Узнав о ее романах во время Египетского похода, Наполеон немедленно принял решение развестись. Пока же, желая отомстить жене, полководец приказал генералу Бертье собрать для него со всего Египта самых красивых женщин. Но привезенные в лагерь египетские красавицы Наполеона разочаровали. То ли слишком сильна была страсть к Жозефине, то ли настоящий мужчина не изменяет своему вкусу даже в чрезвычайных обстоятельствах, но только Бонапарт нашел их «чересчур полными».
   Из Египта Наполеон вернулся во Францию неожиданно для всех и в первую очередь для Жозефины. Узнав о прибытии, она помчалась встретить мужа: ей было важно сделать это первой, до того, как он увидится со своими родственниками, которые питали к ней сильную неприязнь. О, как она умоляла кучера гнать коней, как громыхали подковы по улицам погружавшегося в вечерний сумрак Парижа – еще быстрее, еще!!!
   Жозефина опоздала. Двери дома, в котором остановился Бонапарт, оказались закрыты для нее. Она колотила по тяжелым дубовым створкам кулаками, билась в них всем телом, она кричала и умоляла. Вечерний сумрак сменился ночной тьмой, окна погасли, а обессилевшая Жозефина все сидела на ступенях и, тихо всхлипывая, просила ее впустить. Она просидела так почти полночи. Бонапарт оставался непреклонен, и кто знает, как все сложилось бы, если бы к матери не присоединились дети. Генерал по-настоящему любил Евгения и Гортензию. И именно их мольбы тронули сердце Наполеона. Далеко за полночь двери открылись. Ну а уж дальше, как видно, пришла пора недетских аргументов… Когда поздним утром брат Бонапарта Луи явился с визитом, Наполеон и Жозефина только-только поднялись с постели. Примирение состоялось.

Часть 4
Что позволено вождю

Существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот…
Император России Александр I

Маленькие слабости

   Коллекционирование – в чем-то естественное хобби правителей. Награбленное (во времена оны, когда нравы были проще) и подаренное (во все времена) помещалось в сокровищницы, а позднее – в музеи. Цезарь и Наполеон, первый российский император Петр I и первый «вечный президент Кореи» Ким Ир Сен, султан Брунея Хассанал Болкийях и Саддам Хусейн – все они были истовыми коллекционерами. Коллекции подчеркивали статус и богатство, тешили тщеславие хозяина и вызывали зависть у коллег-коллекционеров на тронах сопредельных стран.
   Дорогие вина Николае Чаушеску начал собирать вскоре после прихода к власти. В отличие от многих коллекционеров он никогда не рассматривал их как вложение капитала. Ему просто нравилось угощать гостей очень дорогими напитками. Ко времени падения режима в винном погребе румынского диктатора находилось более 1000 бутылок. Новые власти Румынии о них вспомнили только осенью 2003 года, через 14 лет после его казни, решив организовать аукцион. Предполагалось, что за коллекцию они смогут выручить около миллиона долларов. Тут и выяснилось, что никакой коллекции больше нет.
   Уборщицам, работавшим в бывшей резиденции Чаушеску, некуда было складывать ведра и веники, и комендант здания разрешил им освободить от «хлама» бывший президентский погреб. «Все бутылки были какими-то грязными, пыльными, вино там наверняка все прокисло», – объясняли позже уборщицы. Бесценные запасы Чаушеску были выброшены на помойку. Место коньяков и вин (некоторым было более ста лет) заняли швабры, пластмассовые ведра и половые тряпки.
   Надо сказать, что вещам, которые собирали супруги Чаушеску, вообще не повезло. В свое время с молотка за бесценок ушли многочисленные подарки, которые первая семья Румынии получала от иностранных гостей. Большая часть семейного гардероба (Николае и Елена, опасавшиеся, что враги могут пропитать их одежду ядом, пользовались каждый день новыми костюмами и платьями) была передана в лепрозорий.
   Однако, как ни любила чета Чаушеску роскошь, вовсе не это было предметом их настоящей страсти. Больше всего на свете Николае Чаушеску любил получать награды. Чем выше была награда, тем, разумеется, лучше: британская королева, например, сделала Николае Чаушеску кавалером ордена Бани (за это одна из британских компаний получила крупный государственный заказ в Румынии). Но и менее ценными знаками внимания Чаушеску не пренебрегал: по совету румынского посла в Австралии Николае Чаушеску был награжден Большой золотой медалью проходившего в Аделаиде Международного конгресса пчеловодов.
   Елена, химик по образованию, коллекционировала почетные академические звания. Торжественная церемония вручения Елене Чаушеску мантии почетного доктора, почетного профессора или даже академика была обязательной частью программы любого визита четы Чаушеску за рубеж. Ездили они много, а потому мантий и профессорских шапочек у Елены было несколько сотен. Говорят, весьма прохладные отношения со Швецией у Румынии были из-за того, что Елена Чаушеску никак не могла получить Нобелевскую премию. Несмотря на давление румынских и шведских властей, Нобелевский комитет проявил необычайную твердость.
   Вкусы угандийского диктатора Иди Амина были отчасти похожи на пристрастия румынского президента. Как и Чаушеску, Амин обожал награды. Подходил он к своей коллекции весьма ответственно. Ерундовых орденов и медалей он не признавал. Более того, требовал, чтобы все его ордена были совершенно уникальными. Например, полученный им из рук британской королевы знак кавалера ордена Креста Виктории был сделан по специальному заказу. Обычный для орденского знака геральдический лев был заменен портретом самого Амина.
   Кроме орденов, Иди Амин коллекционировал титулы. Полный титул его состоял из 53 слов (в английском варианте): «Его превосходительство пожизненный президент фельдмаршал Хаджи доктор Иди Амин Дада, кавалер «Креста Виктории», ордена «За заслуги», «Военного креста», повелитель всех зверей земных и всех рыб морских, последний король Шотландии, победитель Британской империи в Африке в целом и в Уганде в частности, профессор географии, ректор университета Макерере». Титул был на 19 слов длиннее титула британской королевы, чем фельдмаршал особенно гордился. Пропуск хотя бы одного слова в президентском титуле мог стоить гражданину Уганды головы. Кстати, головы подчиненных были еще одной страстью президента-коллекционера.
   Чтобы удовлетворить эту страсть, президент заказал во Франции новейшую по тем временам гильотину. Гильотинирование считалось особенно почетным видом казни и применялось только в отношении особо опасных государственных преступников (чаще всего – попавших в немилость министров самого Амина). Как свидетельствуют люди, хорошо знавшие диктатора, Амин довольно часто «приглашал» головы своих бывших соратников на ужин и разговаривал с ними.
   Самой невинной страстью диктатора была любовь к мультфильмам. После того как в 1979 году Иди Амин бежал из страны, в его дворце было найдено полное собрание мультфильмов о коте Томе и мышонке Джерри.
   Любовь к мультфильмам отличала многих диктаторов. Известно, что большим поклонником творчества Уолта Диснея был Адольф Гитлер, который даже распорядился открыть в Германии первую студию мультфильмов. Впрочем, мультфильмами интересы Гитлера-коллекционера не ограничивались. Он считал себя большим знатоком искусства и не жалел сил, чтобы пополнить свою коллекцию шедеврами мирового уровня.
   Коллекцию импрессионистов Гитлер начал создавать еще в 1933 году. После начала второй мировой войны картины уже не покупали, а просто вывозили из оккупированных стран. К 1945 году Гитлер, по оценкам специалистов, стал обладателем одной из самых значительных коллекций французских и испанских мастеров. Он много говорил о желании создать «музей фюрера», который по богатству должен был превзойти все существующие в мире музеи изобразительного искусства. Было выбрано и место для будущего музея – Мюнхен. Впрочем, по известным причинам затея не удалась.
   Кроме подлинников, Гитлер собирал и фотографии картин. Причем не просто фотографии, а негативы. Эту коллекцию, состоящую более чем из 1000 негативов формата 13´18 см, обнаружили в 1981 году в Дрезденской галерее сотрудники восточногерманской секретной службы «Штази».
   Еще одним известным коллекционером мультфильмов считают нынешнего северокорейского лидера Ким Чен Ира. Правда, Тому и Джерри он предпочитает приключения утенка Даффи. Ким Чен Ир вообще большой поклонник американского кино. Высокопоставленные перебежчики, которые для журналистов всего мира были и остаются главными источниками информации о северокорейском диктаторе, утверждают, что Ким Чен Ир обожает Элизабет Тейлор и Шона Коннери – он собрал все фильмы с их участием. Кроме того, он очень любит «Звездные войны» и «Парк Юрского периода». Однако главная страсть Кима – фильмы о Джеймсе Бонде. Любовь северокорейского лидера к приключениям британского тайного агента – ни для кого не секрет. Возможно, именно поэтому один из последних фильм бондианы – «Умри, но не сейчас» – имеет самое прямое отношение к Северной Корее.
   Как и у многих диктаторов, любовь к кинематографу у Кима выходит за рамки обычной. Он долгое время мечтал сам снимать кинофильмы, и в 1978 году, чтобы помочь ему в этом, в Южной Корее были похищены известный кинорежиссер и его жена, популярная киноактриса. По сообщениям южнокорейских газет, в заточении они провели восемь лет, снимая фильмы для Ким Чен Ира.
   Творческой натурой был и иракский диктатор Саддам Хусейн. Правда, он не снимал, а писал. Сначала, как сообщали иракские газеты, он кровью переписал Коран, а затем принялся сочинять самостоятельно. Три его романа были немедленно признаны шедеврами в Ираке. В других же странах их перевели скорее из-за интереса к личности автора.
   Впрочем, главной страстью Хусейна было строительство. Он коллекционировал резиденции. Ни у одного правителя мира не было столько дворцов, сколько их было у иракского президента. По свидетельству американского писателя Марка Баудена, считающегося большим специалистом по Саддаму Хусейну, иракский лидер построил больше 100 дворцов. И вопросы безопасности играли в этом не самую главную роль: просто Хусейн любил везде и всегда останавливаться у себя дома.
   Кроме этого, Хусейн почти ничего не коллекционировал, да и другим не позволял. Когда он узнал, что его сын Кусей увлекается дорогими автомобилями и подбирает их под цвет костюмов, Саддам Хусейн распорядился сжечь весь автопарк.
   Когда речь заходит о хобби диктаторов, то собирание книг упоминается реже всего. Саддам был одним из исключений из этого правила: он коллекционировал книги, правда, не все, а только издания Корана и произведения Иосифа Сталина. По словам все того же Марка Баудена, у Саддама была одна из самых обширных коллекций произведений Сталина на разных языках.
   Книги были страстью и аргентинского президента Хуана Перона. Разумеется, не всякие. Отряды президентской гвардии, разграбившие богатейшую национальную библиотеку в Буэнос-Айресе, действовали, как теперь говорят очевидцы, по указаниям самого Перона, отбирая для своего хозяина только самые редкие и дорогие издания. Позже эти книги украшали библиотеку президентского дворца.
   Кроме того, Перон собирал драгоценности. Их очень любила его жена Эвита. Ювелирная коллекция Эвиты Перон была позже оценена в $5 млн. В коллекции были и бриллианты величиной с голубиное яйцо, и меховой воротник, инкрустированный драгоценными камнями.
   Когда политические противники обвинили Перона в том, что тот осыпает свою жену драгоценностями, он ответил: «Единственная драгоценность, которую я когда-либо купил моей жене, было обручальное кольцо». При этом, похоже, он не лгал. У президента не было необходимости покупать драгоценности: за него это делало государство.
   После смерти Эвиты Перон оказалось, что количества принадлежавших ей туфель хватило бы на 400 лет. Возможно, именно это подвигло к коллекционированию женщину, которая долгое время пыталась копировать Эвиту во всем, – Имельду Маркос, жену филиппинского диктатора Фердинанда Маркоса.
   За 20 лет правления Маркосов на Филиппинах (специалисты считали, что Имельда управляла страной наравне с мужем) первая леди собрала, пожалуй, самую большую в мире коллекцию обуви, по сравнению с которой коллекция Эвиты была просто ничтожной.
   После того как в 1986 году супругам пришлось спешно уехать из страны, в которой произошла бескровная революция, в президентском дворце обнаружили более 7 тысяч пар обуви. Экскурсии во «дворец обуви» Имельды были весьма популярны в первые годы после падения режима Маркоса.
   Кроме интереса к обуви, Имельда Маркос восприняла у Эвиты Перон и страсть к драгоценностям. И в этом ей удалось обойти жену аргентинского президента. Общая стоимость коллекции украшений, принадлежавших Имельде Маркос, была оценена в $20 млн. Часть из них удалось вернуть, однако значительное число ювелирных изделий так и не было обнаружено.
   Сама Имельда Маркос, впрочем, наотрез отказывалась признать, что когда-либо любила драгоценности. Интереса к обуви она, правда, не скрывает. После того как бывшая первая леди вернулась в страну, она потребовала часть коллекции обратно и открыла собственный музей обуви в одном из районов Манилы.
   Франсиско Франко, и сам не чуждый коллекционированию (он собирал масонские святыни и регалии, что было не так уж трудно, поскольку масоны в Испании подлежали аресту, масонство – искоренению, а регалии – изъятию), вероятно, перенес эту страсть и на членов своей семьи, ведь семейственность всегда была фирменным стилем его руководства. В 1950 году его единственная дочь Нинука вышла замуж за доктора Кристобаля Мартинеса-Бордиу. Новоиспеченный зять диктатора вскоре получил титул маркиза де Вильяверде, но это было только начало.
   Мартинес-Бордиу завел коллекцию шикарных автомобилей. Одним из главных источников обогащения маркиза стала лицензия на импорт из Италии мотороллеров «Веспа». За это злые языки прозвали Мартинеса-Бордиу «маркизом Веспаверде», а также «маркизом Вайавида» от vayavida, что значит «красивая жизнь». Маркиз не был одинок в своей страсти к красивой жизни. Жена диктатора – донья Кармен с увлечением коллекционировала антиквариат и драгоценности. Правда, она не тратила на свое хобби государственные деньги. Она просто брала в магазинах то, что ей нравилось, поэтому ювелиры Ла-Коруньи и Овьедо, услышав, что донья Кармен появилась в городе, срочно закрывали свои заведения. Говорили, что ювелиры Мадрида и Барселоны даже создали негласные страховые фонды для возмещения убытков от налетов первой леди.
   Были у каудильо и другие радости. Он любил прогулки на яхте, с удовольствием посещал корриду и, как многие другие диктаторы, обожал охоту. Однажды, например, постаревшего и отяжелевшего Франко свита чуть ли не на руках внесла на какой-то утес, где, по сведениям егерей, объявился олень. Генералиссимуса подняли на скалу, показали оленя, вручили ружье, а он, вместо того, чтобы стрелять, решил немного передохнуть. По счастью, олень проявил сознательность и оставался на месте, пока каудильо не соизволил его застрелить.
   С истинно королевским размахом наслаждался своим несметным богатством бельгийский король Леопольд II. Государь был большим гурманом и каждый день начинал с вдумчивого просмотра многостраничного меню дворцового повара, вычеркивая те кушанья, которых ему сегодня не хотелось, и вписывая желанные.
   О его любовных похождениях слагались легенды и анекдоты. Ходили слухи, что по всей Европе король наплодил целую толпу бастардов, причем сам Леопольд не пытался против этих слухов бороться. Его любовницы открыто разъезжали в королевских каретах с гербами, а одна из них даже заработала прозвище «королева Конго».
   Впрочем, терпимость бельгийцев к шалостям короля однажды дала сбой. Священник церкви Остенде отец Ле Кюре обещал своим прихожанам, что использует свое приглашение на ужин с королем для нравоучений, поскольку в городе всякий знал, что во дворце живет очередная монаршая пассия. Во время ужина священник собрался с духом и выдавил из себя: «Прошел слух, что у вашего величества есть любовница». «И вы этому поверили? – спросил Леопольд. – Мне вчера то же самое рассказывали про вас, так я не поверил». Инцидент был исчерпан.
   В жизни короля-бизнесмена нашлось место и подлинной страсти. Леопольд не любил музыку, но ходил на балеты и в оперу главным образом для того, чтобы знакомиться за кулисами с актрисами. Однажды в Париже он увидел на сцене танцовщицу Клео де Мерод, которая потрясла его воображение. Вскоре король лично явился к ней с огромным букетом роз. Клео была на 38 лет моложе Леопольда, считалась одной из первых красавиц Франции и стала одной из первых в истории фотомоделей: ее фотографии в экзотических нарядах украшали открытки и страницы журналов. Весть о бурном романе быстро облетела Париж, и язвительные парижане не замедлили окрестить бельгийского короля Клеопольдом. В ноябре 1902 года русские газеты даже писали, что «по известиям из Брюсселя, король Леопольд II намеревается отречься от престола и вступить в морганатический брак с парижской балериной Клео де Мерод». Впрочем, до отречения дело не дошло, зато Париж кое-что выиграл от королевской страсти. Когда Леопольд решил сделать Франции какое-нибудь ценное подношение, Клео подсказала ему идею подарить Парижу метро. И в 1900 году была открыта линия парижского метрополитена, построенная на деньги бельгийского монарха.
   Каучуковые доходы позволили Леопольду дать волю и его архитектурным фантазиям. Король с увлечением перестраивал бельгийские города и обустраивал свой любимый дворец в Остенде. Венценосец и раньше не жалел денег на строительство: в свое время в его парке появились японская пагода и копия итальянского фонтана эпохи Возрождения. Теперь же Леопольд придумал скрестить храм с теплицей. В его домовой церкви под стеклянным куполом цвели экзотические растения, а над алтарем во время службы летали райские птички. Сам же богобоязненный монарх посещал обедни не иначе как с любимым терьером на руках. Впрочем, из своих причуд рачительный монарх собирался извлечь прибыль, планируя превратить Остенде в платный курорт для коронованных особ Европы. Однако до осуществления этого плана он не дожил.
   Наконец, Леопольду нравилось путешествовать. В его распоряжении был особый королевский поезд, который всегда стоял под парами, чтобы монарх мог срочно отбыть в любую страну Европы. Изобретение автомобиля еще больше увеличило свободу передвижения короля. Леопольд выучился водить автомобиль, когда ему было около 70 лет, и с тех пор часто гонял по Бельгии и сопредельным странам на максимальной скорости, катая своих любовниц. Автомобили стали одним из последних увлечений его жизни. Леопольд регулярно скупал все технические новинки и свой последний визит в Париж посвятил как раз закупке новых машин на проходившей в городе автомобильной выставке.
   Однако наибольшее внимание окружающих сильные мира сего привлекали своими амурными приключениями.
   Президент Габона Омар Бонго никогда не скрывал своей неодолимой тяги к женскому полу. Первый раз он женился в 1959 году, еще учась в Браззавиле. Его избранницей стала 15-летняя Мари Жозефин Кама. Вскоре у них родился сын Ален Бернар, известный под именем Али Бен Бонго и занимавший пост министра обороны страны. Его считали наиболее вероятным преемником Омара на посту президента страны. Мари Жозефин всецело поддерживала политические амбиции мужа и играла важную роль в политической жизни страны. Вместе с мужем она стояла у истоков основания Габонской демократической партии, долгое время остававшейся единственной партией страны. Она поддерживала партию и своим искусством, создав группу «Суперзвезды» и став ее вокалисткой.
   Гуманизм Бонго, проявлявшийся в его отношениях с политическими противниками, однако, нисколько не распространялся на соперников личных. Для того чтобы расстаться с жизнью, любому мужчине любой национальности или расы достаточно было получить поцелуй или улыбку Мари Жозефин. Если, по мнению Бонго, в этой улыбке было нечто большее, чем выражение благодарности или приязни, получивший этот знак внимания мужчина исчезал. Позже его либо находили мертвым, либо не находили вообще. При этом сам Бонго никогда не скрывал свои внебрачные связи. Он с одинаковой страстью любил и чернокожих, и белокожих женщин, независимо от их положения или занятий. Франческо Смальто, итальянский модельер, работавший одно время на Бонго, говорил, что одной из его обязанностей было поставлять в Либревиль проституток из Европы.
   Пожалуй, лишь один раз Бонго оказался в центре скандала, который никак не мог ему польстить. Это случилось, когда он в 2003 году организовал в Либревиле собственный конкурс красоты «Мисс человечество». Вскоре после его завершения власти Перу выразили официальный протест Габону в связи с тем, что 22-летняя Иветт Санта-Мария, бывшая в то время королевой красоты Перу, была приглашена в президентский дворец на встречу с Бонго. Там после недолгой беседы президент попытался затащить ее в спальню. Санта-Мария смогла выбежать из дворца и вернуться к себе в гостиницу. За отказ переспать с президентом ее в течение 12 дней не выпускали из гостиничного номера. Только после вмешательства Интерпола и французской общественной организации, занимающейся борьбой с проституцией, девушке удалось выехать из страны. Представители Габона отвергли все обвинения, заявив, что ничего подобного не происходило и это все наветы врагов страны. Позднее перуанская красавица чуть изменила свой рассказ. Она подчеркнула, что президент лишь предложил ей заняться сексом, но не стал настаивать, когда она отказалась. Свое длительное пребывание в гостинице она объясняла уже тем, что сама не могла оплатить счет после того, как отказалась принимать участие в конкурсе и из-за этого потеряла право на финансовую помощь со стороны организаторов.
   В 1986 году Омар и Мари Жозефин развелись, оставшись при этом в прекрасных отношениях. Мари Жозефин, взяв псевдоним Пасьянс Дабани, занялась сольной музыкальной карьерой, записала несколько дисков и стала одной из самых популярных африканских певиц. Некоторые песни для нее пишет ее сын Али Бен Бонго.
   В 1990 году Бонго женился во второй раз. Новой женой президента стала дочь его старого приятеля президента Республики Конго Дени Сассу-Нгесо Эдит Люси, которая была младше Омара на 29 лет. Этот брак не был политическим. Друзья Омара и Эдит Люси говорят, что не видели более любящей друг друга пары. Эдит Люси умерла в марте этого года, и, по словам друзей семьи, Омар так и не смог оправиться после ее смерти.
   Призывая сотни миллионов подданных к аскетизму (одинаковые синие френчи и кепки китайцев и китаянок стали фирменным знаком его «красной империи»), сам вождь себе ни в чем не отказывал. И ни в ком – до последних дней Мао был убежден в несовместимости долголетия с половым воздержанием, поэтому охрана постоянно подбирала ему девушек из дворцовой прислуги. Впоследствии ЦК КПК был завален сотнями обращений китаянок с просьбами о пособии «на воспитание детей Мао». Специально созданная комиссия почти все эти просьбы удовлетворила.
   Молодой берсальер Бенито Муссолини, заболев на фронте тифом, в ноябре 1915 года оказался в госпитале. Там его навестила возлюбленная, Ракеле Гуиди, с которой прикованный к больничной койке фронтовик сочетался гражданским браком (к тому времени он успел уже жениться на Иде Дальзер – годом ранее; дочь Эдда от Муссолини у Ракеле родилась еще раньше, в 1910 году). Сын Бенито и Иды – Альбино – родился в том же, 1915 году, а к концу войны он обзавелся еще двумя – на сей раз от Ракеле.
   Настоящим мачо был и вождь кубинской революции Фидель Кастро. Латиноамериканский писатель Карлос Монтанер говорил, что Кастро – «тиран-любовник, вот уже четыре десятилетия обладающий страной, как женщиной». Отношение команданте к Кубе и женщинам действительно похоже – он страстно любил их и мучил одновременно.
   Ходят легенды, что в жизни команданте было более сотни любовниц, от которых было рождено по меньшей мере пятьдесят детей. Известно, что первенца Фиделито родила первая официальная супруга Кастро Мирта Диас Баларт. Мирта была дочерью министра в правительстве диктатора Батисты. Фиделю было 22 года, когда он впервые увидел эту белокурую красавицу. «Я на ней обязательно женюсь», – сказал он тогда друзьям. 12 октября 1948 года сыграли свадьбу.
   В начале 50-х, когда он с головой окунулся в революционное движение, он познакомился с одной из самых красивых женщин кубинской богемы Нати Ревуэльта. «У нее были большие зеленые глаза, прекрасный рот и волосы цвета воронова крыла. Она была сиреной, которую растили для хорошего замужества», – рассказывает биограф семьи Ревуэльта Уэнди Джимбел. В то время Нати была замужем за почтенным доктором, однако это не помешало бурному роману с Кастро. Дерзкая и решительная Нати считала Мирту серой мышкой, недостойной быть женой лидера революции. Вскоре после того, как Нати родила ему дочь Алину, Фидель развелся с Миртой.
   Алина Фернандес унаследовала непокорный характер родителей – в 1993 году она бежала с Кубы. «Это не мой банкет», – говорила Алина о диктатуре, установленной ее отцом на Кубе. «Я хорошо знала систему контроля и могла играть с ней. У меня был фальшивый испанский паспорт, я говорила с кастильским акцентом, прибавила в весе несколько килограмм, была дорого и стильно одета. Никто из пограничников меня не опознал, и я легко улетела в Мадрид», – рассказывала дочь Кастро. На следующий день после ее побега весь персонал аэропорта был арестован. Уже обосновавшись в Америке, Алина написала книгу «Дочь Кастро – воспоминания изгнанницы». Из книги стало известно, что помимо Фиделито и Алины у команданте было еще шесть детей. Алекс, Алексис, Алехандро, Антонио, Анхелито были рождены Делив Сото – неофициальной женой Кастро. Кроме того, Алина упоминает еще одного сына Кастро – Хорхе Анхеля от женщины по имени Ампаро.
   Впрочем, самой большой любовью команданте была его третья официальная жена Селия Санчес. Они познакомились в 1957 году, когда Селии было 36 лет. «Селия была революционеркой и католичкой. Она была худая, среднего роста, не безобразная и не красавица. Женщина с характером», – рассказывал кубинский революционер Убер Матос. Селия стала настоящей боевой подругой Кастро, выполняя роль его личного секретаря и помощника. Она была единственным человеком, который мог сказать Фиделю: «В тебе полно дерьма! Не делай этого!» В одном из интервью Кастро назвал ее своим ангелом-хранителем. Говорят, что Селия была единственной женщиной, к которой Кастро относился серьезно. Они прожили в браке долгие годы, пока она внезапно не покончила жизнь самоубийством в середине 80-х.
   Многочисленные сексуальные похождения Билла Клинтона доставляли его жене Хиллари немало неприятных минут задолго до того, как он влип в скандал с Моникой Левински, но всякий раз она превозмогала себя, подчиняя линию поведения карьере мужа.
   В разгар президентской кампании 1992 года, когда ставки были особенно высоки, некая певица кабаре из Литтл-Рока (столицы Арканзаса) заявила, что в течение 12 лет (т. е. когда Билл и Хиллари уже были женаты) была любовницей Клинтона. Хиллари верно рассчитала момент для обращения к нации: однажды вечером в перерыве финального футбольного матча (телеаудитория составляла 50 млн человек) она со слезами на глазах обратилась к зрителям, доходчиво объяснив им, что в семейной жизни всякое бывает. Этим десятиминутным выступлением эффект сексуального скандала был сведен на нет.
   Но интрижка с Моникой вышла далеко за рамки банального адюльтера. Она даже попала в негласный список величайших ошибок президентов США. Правда, Моникагейт занял в этом списке последнее, десятое место. В первую очередь потому, что ошибка наибольший вред принесла лично Клинтону. «Эскапады с Моникой Левински (и, кстати, другими женщинами – в том числе и с другой стажеркой Белого дома, Полой Джонс, с чего, собственно, и начал раскручиваться весь скандал. – Прим. ред.) не оказали влияния на правительственную политику и решения, однако они, безусловно, обесценили и президента, и нашу мораль», – говорит Ричард Пайос. Впрочем, по мнению других ученых, Моникагейт оказал куда более серьезное влияние на Америку. Весь второй срок президентства Клинтон был парализован слухами о неизбежном импичменте, которого, кстати, удалось избежать лишь благодаря жесткой партийной дисциплине демократов. Ученые говорят и о том, что еще никогда до Клинтона правящая партия, которая могла похвалиться такими успехами в экономике, внутренней и внешней политике, не проигрывала президентских выборов. В победе Джорджа Буша-младшего на выборах 2000 года, считают многие, есть и личный вклад президента Клинтона.
   Но Билл Клинтон – далеко не первый (и наверняка не последний) президент, попавшийся на «горяченьком». В аморальном поведении обвинялся еще отец американской конституции Томас Джефферсон. Причем дважды.
   В первый раз, в 1800 году, оппоненты Джефферсона распространили в ходе президентской кампании сведения о том, что он настойчиво ухаживал за молодой замужней дамой Марией Косвэй. Ухаживания Джефферсона были столь настойчивы, что муж миссис Косвэй даже вызвал его на дуэль. Дело тогда удалось уладить миром, что сразу же дало повод оппонентам Джефферсона назвать его трусом.
   Второе обвинение было куда серьезней. Стало известно, что после смерти жены Джефферсон жил со своей рабыней, негритянкой Салли Хэммингс, нянькой его дочерей. Эта связь серьезно подмочила репутацию Джефферсона, но все же не помешала ему во второй раз стать президентом в 1805 году. За восемь лет его правления Хэммингс родила Джефферсону пятерых сыновей. После его смерти специальным законом штата Вирджиния всем им была дарована свобода.
   В порочном поведении был замечен и другой кандидат в президенты – Дуайт Эйзенхауэр. Во время президентской кампании 1952 года демократы упорно распространяли информацию о том, что в 1942–1945 годах он жил со своей секретаршей, англичанкой Кей Соммерсби. Противники Эйзенхауэра своей цели не достигли: популярность бывшего командующего силами союзников в Европе была столь высока, что на эти обвинения никто не обратил внимания. Однако в своих мемуарах, вышедших после смерти Эйзенхауэра, Соммерсби признала, что находилась с ним в близких отношениях.
   Зато внебрачная связь разрушила карьеру другого кандидата на президентский пост. В 1987 году сенатор Гэри Харт лидировал в президентской гонке, по результатам опросов на 20 % опережая Джорджа Буша-старшего. Папарацци сфотографировали Харта с фотомоделью Донной Райс, сидящей у него на коленях. Поскольку снимок был сделан на личной яхте Харта на Гавайях, никаких сомнений относительно их отношений у публики не осталось. Харту пришлось снять свою кандидатуру.
   Даже Франклин Делано Рузвельт, которого по праву считают если не величайшим, то одним из великих президентов США, имеет свои скелеты в шкафу. Жена Элеонора, в течение первых десяти лет брака родившая Франклину пятерых детей, в дальнейшем тщетно пыталась стать для мужа чем-то большим, чем необходимая в политической жизни официальная половина. В период работы в военно-морском министерстве душой Франклина овладела секретарша Люси Меркер, далее – Мисси Лехенд, Маргарет Сакли и прочие особы, работавшие его секретарями и референтами…
   Рузвельт никогда не испытывал недостатка в общении: став президентом, он установил в Белом доме традицию прилюдных чаепитий, требуя бесперебойной поставки к столу новых интересных собеседников. Каждый из гостей после встреч с Рузвельтом испытывал смешанное чувство «выжатости» и страстной потребности быть выжатым этими руками еще хоть раз. Потому список влюбленных в Рузвельта персонажей обоего пола рос в геометрической прогрессии: он как магнит притягивал к себе всех окружающих, терявших в его присутствии всякое представление о самоконтроле и часто, по их собственному признанию, выбалтывавших ему свои самые сокровенные секреты.
   После пятнадцати лет ревности Элеоноре стало ясно, что единственным способом реализации ее невостребованной супружеской любви может стать активная общественная работа, которой она воодушевленно занялась еще до избрания Рузвельта президентом, и смогла дорасти после его смерти до представителя Штатов в Лиге Наций… Хочется надеяться, что почетное звание самой активной first lady Америки хоть как-то компенсировало оскорбительный для Элеоноры факт, что Франклин Рузвельт скончался на руках у Люси, к тому времени вышедшей замуж, но не прекратившей своих отношений с президентом.
   Семейная жизнь великих часто становилась их слабым местом.
   Брачная ночь запомнилась Бонапарту не только восторгами любви. Отбросив атласное одеяло, он обнаружил в постели… черного мопса. «Я полагаю, что в столь знаменательную ночь этот пес может поспать и в другом месте!» – заявил генерал. «Фортюне всегда спал и будет спать в моей постели, и если вам это не нравится, то другое место можете себе поискать именно вы», – решительно возразила Жозефина.
   Сам же мопс сразу перешел от слов к делу и, желая показать Бонапарту, кто в этой спальне хозяин, пребольно цапнул его за ногу… Позднее Бонапарт показывал шрам одному из своих генералов и сетовал, что и схватки с неприятелем не оставляли на его теле таких следов.
   Пройдет пара лет, и в парке итальянского дворца Монтебелло задиристого Фортюне разорвет в клочья здоровенный пес местного повара.
   – Какой ужас! Какой удар для бедной Жозефины! – пробормочет Наполеон, отвернувшись, чтобы никто в этот момент не увидел его лица. На следующий же день слуга, присматривавший за Фортюне, получит ощутимое повышение по службе… Однако мы забегаем вперед.
   Бонапарт провел с женой лишь несколько дней. Отложить на медовый месяц итальянский поход он все-таки не мог. И потому изливал страсть в письмах, столь жарких и интимных, что и цитировать-то неловко: «Я не могу забыть твою очаровательную черную рощу, куда я совершал «маленькие визиты», ты понимаешь, о чем я говорю. Целую ее тысячу раз…»
   А вот ответы Жозефины были коротки и весьма сухи. Бонапарт упрекал ее в равнодушии. «Твои письма холодны, будто мы женаты уже лет пятнадцать». Он подозревал, что у жены появился любовник, – и как в воду глядел!
   Жозефина увлеклась красивым гусарским офицером по имени Ипполит Шарль. Именно поэтому она и не торопилась ехать к Бонапарту в Италию, хотя он умолял ее об этом во всех своих письмах. К тому же ей совсем не хотелось менять веселый Париж на разоренную войной Италию, пусть ее муж по праву завоевателя и был там почти полным хозяином. Правда, в конце концов ей пришлось-таки сдаться и отправиться в Италию. Но она и капитана Шарля ухитрилась прихватить с собой!
   Обстоятельства, казалось, благоприятствовали им: Бонапарт снова был далеко – управившись с Италией, он помчался покорять Египет. Прошедшие несколько лет ничуть не охладили его чувств, и письма по-прежнему дышали неподдельной страстью. Но вдруг их поток иссяк…
   Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и Бонапарту наконец донесли о неверности жены. Он был вне себя.
   – Жозефина, о, Жозефина! – повторял Наполеон словно в припадке умопомешательства. – Подумать только, что она могла так меня обмануть! Она… А я здесь, за шесть сотен лье!!!
   Он затеял роман с женой одного из своих офицеров, которая последовала за супругом в Египет. Лейтенанта Фуре (так звали мужа) Бонапарт под каким-то предлогом отослал во Францию. Но и тут случилась незадача! Англичане, частенько перехватывавшие письма Бонапарта, были в курсе его личных дел. Знали они и о романе с мадам Фуре. Захватив судно, на котором ехал бедный лейтенант, британцы, вместо того чтобы оставить его в плену, не без ехидства доставили Фуре обратно в Египет и даже дали охрану до самого Каира… В общем, опять получилось некрасиво.
   Брак (первый из четырех) не принес особой выгоды и Цезарю, хотя поначалу он должен был представляться идеальным ходом. Цезарь решил породниться с одним из самых могущественных людей Рима того времени – полководцем Помпеем – и женился на его сестре Помпее.
   Ветреная Помпея, по-видимому, изменяла мужу с молодым богатым ловеласом Публием Клодием Пульхром. Как-то, во время священного праздника, на котором не полагалось присутствовать ни одному мужчине, Клодий тайно проник к ней в дом в наряде арфистки. Подкупленная служанка провела его в свою комнату и отправилась оповестить хозяйку о приходе любовника. Так как она долго не возвращалась, Клодий вышел из убежища – и наткнулся на других служанок. Перепуганные женщины подняли переполох… Весть о случившемся мгновенно распространилась по Риму. Клодия обвинили в преступлении не только перед хозяином дома, но прежде всего перед богами, в честь которых совершалось празднество. Сенат назначил следствие по делу об оскорблении святынь. Цезарь тотчас же развелся с Помпеей.
   Однако, вызванный в суд в качестве свидетеля, он заявил, что ему ничего не известно насчет того, в чем обвиняют Клодия. «Почему же ты тогда развелся?» – спросил обвинитель. В ответ прозвучала одна из самых знаменитых фраз в мировой истории: «Потому что жена Цезаря должна быть вне подозрений».
   Цезарь был женат четыре раза, к тому же неутомим на любовные утехи «на стороне». Во время триумфа – торжественного вступления в Рим полководца-победителя – его солдаты распевали: «Прячьте жен, ведем мы в город лысого распутника». Его любовницами были многие знатные женщины, включая Муцию, жену самого Помпея. Но самым большим увлечением Цезаря была египетская царица Клеопатра. Едва увидев эту женщину, находившуюся тогда в изгнании, он страстно в нее влюбился и помог взойти на египетский престол. Утверждали, что Цезарь был отцом ее сына, названного в его честь Цезарионом.
   В амурных делах Цезарь, как, вероятно, и пристало потомку Венеры, отличался чрезвычайной широтой вкусов – недаром его называли «мужем всех жен и женой всех мужей». Еще в молодые годы Цезарь сожительствовал с царем Вифинии Никомедом, за что недруги окрестили его «царской подстилкой» и «вифинской царицей». В письмах Цицерона можно найти подробный рассказ о том, как служители Никомеда отвели облаченного в пурпурное одеяние юного Гая в царскую опочивальню, где будущий властелин Рима был лишен невинности.
   Строгостью нравов похвастать могли вообще немногие властители. Самый короткий путь к сердцу сильных мира сего испокон веку открывали красота и умение составить хорошую компанию. Именно эти качества (а может быть, и удачное имя) позволили 16-летнему молодому человеку из Финляндии, входившей тогда в состав Швеции, по имени Адольф Фредрик Мунк стать в 1767 году камер-пажом шведского короля Адольфа Фредрика, а потом и устроиться на службу к его сыну королю Густаву III, с которым Мунка, по слухам, связывали не только дружеские, но и любовные отношения. Густав III обеспечил своему слуге отличную карьеру, сделав его корнетом, затем первым камер-пажом и, наконец, первым шталмейстером – придворным конюшим.
   К молодому слуге благосклонно относилась и королева Швеции София Магдалена. Ее замужество всеми признавалось неудачным: интимная жизнь с Густавом III не складывалась, и супруги почти не виделись. Однако недостатка в любовниках королева не испытывала, и Мунк стал одним из них. В 1775 году шведский король неожиданно объявил своим приближенным о желании иметь наследника престола. Но поскольку сам он не решался подойти к Софии Магдалене, ему требовалась помощь в организации свидания, за которой он обратился к Адольфу Мунку.
   Запись в дневнике Франциско ди Миранды, одного из лидеров североамериканского освободительного движения, приехавшего в 1787 году в Стокгольм, гласит: «Еще одной странностью короля Густава III была его неспособность иметь детей. Он объявил о том, что королева забеременела, но на самом деле в интересном положении находилась его незамужняя сестра, сына которой можно было выдать за наследника престола. После родов, впрочем, оказалось, что сестра произвела на свет мулата, сына одного из чернокожих королевских лакеев. С провалом этого плана Густав III позволил своему пажу по имени Мунк лечь в постель с королевой, сделав вид, что это сам король». По другой версии, Мунк только консультировал Густава III, но каким бы ни было его участие в этом деле, оно еще больше сблизило его с королевской четой и помогло ему стать по-настоящему богатым.
   Он получил в подарок ценное кольцо стоимостью 5 тыс. риксдалеров, а также часы, инкрустированные бриллиантами, с портретом королевы на внутренней крышке. Однако Густав III был настолько признателен Мунку за восстановление отношений с королевой и появление на свет наследника шведского престола Густава IV Адольфа, что продолжал одаривать фаворита. В 1778 году он предоставил Мунку титул барона, а затем сделал его интендантом королевского дворца Дроттнингхольм. Еще через несколько лет Адольф Мунк был возведен в графское достоинство. Густав III также отвел Мунку место в высшем рыцарском ордене Швеции – ордене серафимов, число кавалеров которого не могло превышать 24 человек.
   Став доверенным лицом короля, Мунк впредь редко расставался со своим покровителем. Он занял место его помощника и советника почти во всех делах – от флирта до ведения войны.
   Да и в наше время нравы не сильно изменились – просто теперь какие-то слабости приходится скрывать (что сделать, правда, становится все сложнее).
   В 2000 году, менее чем через год после блестящей победы на выборах в Австрии, Йорг Хайдер неожиданно подал в отставку с поста лидера Партии свободы. Официальная версия – желание сосредоточить все свое внимание на милой его сердцу Каринтии. Полуофициальная – нежелание быть поводом для продолжения бойкота Австрии. Наконец, уж совсем неофициальное объяснение – настоятельная просьба товарищей по партии уйти с руководящих постов накануне неминуемого и далекого от политики скандала, грозившего лишить Партию свободы чуть ли не всех своих избирателей.
   В немецких и британских СМИ появились публикации о том, что борец за традиционные семейные ценности и примерный семьянин Йорг Хайдер предпочитает проводить свободное от политической борьбы время в обществе юных белокурых атлетов из числа членов молодежного крыла партии. Однако скандала удалось избежать: как позже писал один из журналистов, попытки навести справки в соответствующих кругах и собрать какие-то доказательства наталкивались на молчание или откровенные угрозы в адрес задающего вопросы.
   Конечно, в жизни сильных мира сего находилось место и иным слабостям, кроме плотских утех. Какие-то были напрямую связаны с их положением (профессиональная паранойя, например), какие-то были более «человеческими».
   Мао Цзэдун был маниакально подозрительным. Он мог без предупреждения покинуть отведенную ему резиденцию, если что-то его там насторожило, а во время поездок часто менял маршруты, вызывая инфаркты у железнодорожного начальства. Обожая купаться, Мао в то же время боялся отравленной воды, поэтому принимал ванну в одном-единственном бассейне, зато мог проводить там часы.
   Гай Юлий Цезарь очень рано начал лысеть, над чем потешались не только недоброжелатели, но даже солдаты его армии. Чтобы скрыть недостаток, полководец стал старательно зачесывать поредевшие волосы с темени на лоб. А позже, уже будучи окруженным всеми мыслимыми и немыслимыми почестями, Цезарь по этой же причине с особым удовольствием пользовался правом постоянно носить лавровый венок.

Язык твой – враг мой

   Политики часто говорят глупости, в том числе и оскорбительные, но, как правило, не со зла, а по недомыслию или забывая о содержании в погоне за красивой формой. Знаменитой стала фраза, произнесенная президентом США Ричардом Никсоном 12 ноября 1970 года под сводами Нотр-Дам-де-Пари, где в тот момент собрались главы государств и правительств всех стран мира. «Это величайший день для Франции!» – так он начал свою речь. В этой фразе не было ничего обидного, но она была сказана в день похорон Шарля де Голля. Кстати, сам де Голль, решив однажды рассказать о величии китайцев, произнес фразу, которую в Китае помнят до сих пор: «Китай – огромная страна, населенная многими китайцами».
   Обидными могут оказаться не только слова. Австралийский премьер-министр Пол Китинг во время визита британской королевы, проявляя особое гостеприимство, приобнял Елизавету II за плечи. Британцы, да и многие австралийцы были глубоко оскорблены: монарх неприкосновенен в прямом смысле этого слова. Положить ему руку на плечо не смеет ни один подданный, а именно таковым в соответствии с конституцией Австралии был Пол Китинг. Ну а едва ли не самым известным и шокирующим оскорблением стало поведение германского федерального канцлера Герхарда Шредера в израильском Музее Яд-Вашем, посвященном жертвам холокоста. Шредер стал первым лидером Германии, посетившим Яд-Вашем (как, впрочем, и Израиль вообще). В самый ответственный момент, во время возложения венков к Вечному огню, он решил сделать огонь чуть поярче, начал поворачивать какой-то вентиль, в результате чего огонь погас впервые за все время существования музея. Израильские и германские политики постарались сгладить впечатление от этого очевидного faux pas. Однако в Израиле тогда развернулась нешуточная дискуссия по поводу того, стоит ли вообще приглашать в страну немцев.
   Однако все это лишь ошибки. Настоящим мастером дурных шуток остается Сильвио Берлускони, который прекрасно понимает, что говорит, и даже гордится тем, что говорит все, что думает.
   Одна из его недавних шуток, произнесенная на пресс-конференции в Москве и повторенная в Брюсселе, стала поводом для очередного скандала. Говоря о Бараке Обаме, Берлускони заметил, что у того есть все качества, необходимые для установления добрых рабочих отношений. «Он молод, красив, и у него хороший загар», – заявил Сильвио Берлускони. Он отказался извиняться за свою шутку, воспринятую многими как расистскую, и назвал всех, кто ее не понял, «имбецилами». В итоге сайты американских газет, опубликовавших новость об очередном faux pas Берлускони, были переполнены посланиями от итальянских читателей, извинявшихся за своего премьер-министра. В самой Италии кто-то даже вышел на демонстрацию протеста с плакатами «Обама, прости Италию».
   Однако история с «загаром» Обамы едва ли не самая невинная из шуток Берлускони. В свое время его высказывания становились поводом для многочисленных демонстраций и даже дипломатических конфликтов. «Муссолини никого не убивал. Муссолини просто отправлял людей в отпуск, внутренний» – после этой фразы к Берлускони навсегда прилип ярлык тайного почитателя Муссолини, каковым он, возможно, и не является. Еще одной фразой, произнесенной во время одной из многочисленных предвыборных кампаний, Берлускони, как писали потом газеты, оскорбил всю Италию. «Я не рвусь во власть ради власти. У меня куча домов по всему миру, роскошные яхты, красивые самолеты. Красивая жена и красивая семья. Так что я вообще приношу огромную жертву (борясь за пост премьер-министра. – Прим. ред.)», – заявил он.
   Берлускони вообще любит поговорить о красоте. Призывая международный бизнес прийти в Италию, он как-то заметил: «Сейчас потрясающее время для инвестиций в Италию. Коммунистов почти не осталось, а те, что есть, отрицают, что были коммунистами, а еще у нас очень красивые секретарши – потрясающие телки!» О своем старом друге – премьер-министре Дании Андерсе Фоге Расмуссене он сказал, что тот «самый красивый премьер-министр в Европе», и заявил: «Я жду не дождусь, когда смогу познакомить его с моей женой». Расмуссен был очевидно озадачен этой фразой, и Берлускони добавил, чуть ли не толкая его локтем в бок: «Я тебе позже объясню».
   Четырежды женатому Шредеру он однажды предложил поговорить о «футболе и женщинах» и заявил при этом: «Начинаешь ты». Ну а самый громкий дипломатический скандал в 2005 году спровоцировал его рассказ о поездке в Финляндию. Берлускони пояснил, какими путями он добился того, чтобы итальянец возглавил Европейскую комиссию по контролю над качеством продуктов питания. Конкуренцию Италии составляла тогда Финляндия, и Берлускони поехал в Хельсинки. «Я воспользовался всеми своими умениями плейбоя, при том что давно не пускал их в ход», – рассказывал он о переговорах с президентом Финляндии Тарьей Халонен. Слова итальянского премьера вызвали дипломатический скандал, посол Италии в Хельсинки был вызван для объяснений к Тарье Халонен. Но то, что Берлускони сказал в свое оправдание, было еще возмутительнее: любой, кто хоть раз видел фотографию Тарьи Халонен, заявил итальянский премьер, наверняка бы понял, что это была шутка.
   Финские газеты и политики потребовали извинений от итальянского премьера, их поддержали политики из самой Италии. Однако извинений никто не дождался, а пресс-секретарь Берлускони отметил лишь, что ни о каком дипломатическом скандале не может быть и речи. «Он просто сказал пару приятных слов, которые обычно говорят во время какого-нибудь праздничного события», – заметил пресс-секретарь.
   Выходки бывшего премьера Италии и его специфическое чувство юмора делали его любимым персонажем итальянцев. В 2002 году на встрече глав МИД ЕС премьер Берлускони, стоя за спиной у испанского министра Хосепа Пике, поставил ему рожки, когда фотограф делал официальный снимок. Европейских дипломатов этот жест возмутил: подобное можно позволить себе в компании подростков, но не на международной встрече такого уровня. Сильвио Берлускони, однако, ничуть не смутила реакция министров. Он объяснил, что просто хотел пошутить, чтобы разрядить слишком официальную обстановку.
   Но, пожалуй, самый громкий политический скандал Сильвио Берлускони спровоцировал в июле 2003 года. На следующий день после того, как Италия возглавила Совет министров ЕС, член Европарламента немец Мартин Шульц критически высказался о внутренней политике правительства Сильвио Берлускони. Ответ итальянского премьера поверг присутствующих в шок. Пристально посмотрев на немецкого депутата, Берлускони произнес: «Господин Шульц, я знаком с одним кинопродюсером в Италии, который снимает фильм о нацистских концлагерях. Я предложу ему вас на роль надсмотрщика в лагере. Вы идеально подходите».
   Впрочем, вовсе не Берлускони считается настоящим корифеем бестактности. Таковым принято считать мужа британской королевы Елизаветы II принца Филиппа, герцога Эдинбургского. В отличие от Берлускони, который говорит что-то обидное или бестактное лишь время от времени, принц Филипп едва ли не в каждом выступлении произносит какую-нибудь гадость. «Для британских дипломатов иностранная поездка принца – настоящий кошмар. Совершенно невозможно предугадать, где и что он скажет. Одно всегда известно: что он что-то где-то скажет, – говорит британский журналист Алистер Макнил. – Зато для журналистов такие поездки – настоящий праздник».
   К несчастью для британских дипломатов и к большой радости всех остальных, герцогу Эдинбургскому положено много ездить и часто выступать. Вместе с королевой и другими основными членами королевской семьи принц Филипп работает своеобразным послом Британии в странах мира. Он много путешествует и по самой Британии. С учетом взглядов принца (он не любит сирых, убогих, а также любые меньшинства) эти путешествия всегда заканчиваются скандалом.
   В любом из иностранных путешествий принц по-отечески предупреждает подданных жены о грозящих им опасностях. «Вы наверняка приехали сюда недавно, – заявил он британскому туристу в Венгрии, – у вас еще нет животика». В Папуа – Новой Гвинее он обратился к одному из британских студентов, пришедших к нему на встречу, со словами: «Как это вы так умудрились сделать, что вас еще не съели?»
   После путешествия в Китай ему до сих пор припоминают фразу, сказанную на встрече с британскими студентами в Гонконге: «Вы только тут надолго не оставайтесь, а то глазки у вас станут такие, как у китайцев». На вопрос о впечатлениях от Пекина герцог, ни секунды не колеблясь, ответил: «Жуткий город!» Пришедшим поприветствовать его и королеву канадцам во время визита Елизаветы II в этот ее доминион принц Филипп с видимым удовольствием заявил: «Мы не отдыхать сюда приехали. Мы можем придумать куда более удачные способы насладиться жизнью».
   Впрочем, достается и самим британцам. Принц Филипп посетил деревню Локерби, куда упал взорванный террористами Boeing 747 и где заживо сгорело несколько десятков человек. В ходе визита принц участливо заметил: «Во время пожара самый большой урон наносит вода. Вот и мы, например, до сих пор не можем до конца высушить Виндзорский замок» (авиакатастрофа произошла после грандиозного пожара в любимой резиденции принца – Виндзорском замке).
   Во время открытия национальной ассамблеи Уэльса принц Филипп попытался разговориться со стоявшим неподалеку господином, который оказался представителем Британской ассоциации глухих. «Глухой? – переспросил принц и, показывая на играющий рядом оркестр, добавил: – Ну конечно, стоя рядом с ними, немудрено оглохнуть». Британская ассоциация глухих, члены которой заявили, что они «шокированы и оскорблены» этим замечанием, потребовала от принца официальных извинений, но не получила их.
   Зато извинения за принца получили британские правозащитники, оскорбленные расистским, с их точки зрения, заявлением принца во время посещения завода компании, занятой в области высоких технологий. На глаза принцу попался распределительный щит, который, конечно, выделялся на фоне высокотехнологичной продукции фирмы. «Выглядит так, как будто его индусы собирали», – заметил принц. После шквала критики Букингемский дворец сделал официальное заявление: «Герцог Эдинбургский глубоко сожалеет о любом оскорблении, возможно нанесенном замечаниями, которые, как сообщается, он сделал… Оглядываясь назад, он признает, что слова, задуманные как легкая шутка, были неприемлемы».
   Впрочем, это извинение мало кто счел искренним. Принца Филиппа считают убежденным ксенофобом, что он с удовольствием подтверждает. «Вы, похоже, женщина, да?» – заметил он вместо благодарности пожилой кенийке, которая протянула ему какой-то подарок. «Тамил? Тигр, наверное?» – улыбнулся он одному из монахов во время посещения буддийского монастыря в Индии.
   Первенство герцога Эдинбургского в том, что касается некорректных и оскорбительных высказываний, похоже, не вызывает ни у кого сомнений. Во всяком случае, к 90-летию принца пара журналистов собрала и выпустила книгу его высказываний. Тираж был раскуплен мгновенно.
   У принца Эдинбургского и Сильвио Берлускони, впрочем, есть и защитники. По их мнению, то, что сейчас считается бестактностью, уже через несколько лет войдет в золотой фонд афоризмов, а их авторов будут считать такими же великими мастерами, как, к примеру, Черчилля или Рейгана. «В конце концов, в свое время не всем понравилось, что говорил сэр Уинстон о своем преемнике на посту премьер-министра Британии, – говорит британский историк Джон Холлс. – Помните, когда его спросили, почему бы ему не быть чуть более скромным, приведя в пример Эттли, Черчилль ответил: «У Эттли для скромности есть все основания»».
   Вершиной остроумия Рональда Рейгана стали фразы, которые в свое время были расценены как совершенно неподобающие. Одна из них относится к периоду, когда Рейган только готовился стать губернатором Калифорнии. Когда один из журналистов спросил, каким губернатором он будет, бывший актер Рейган ответил: «Не знаю, я еще не играл губернаторов». Уже будучи президентом, Рональд Рейган, комментируя гигантский дефицит государственного бюджета, заметил, что дефицит его «нисколько не беспокоит»: «Он уже достаточно большой, чтобы беспокоиться за себя самому».
   Особенно отличался косноязычием президент США Джордж Буш-младший. В обиход вошел даже специальный термин – «бушизмы», то есть оговорки, ляпы и нелепости, допущенные американским президентом в различных выступлениях. Вот такие, например: «Наши враги изобретательны и находчивы, и мы – также. Они никогда не прекращают думать о том, как навредить нашей стране и нашим людям, и мы – также». Или такие: «Было сказано, что Конституция позволяет рабство, потому что… потому, что… ну, существует право на личную собственность. Это личное мнение. Это не то, о чем говорит Конституция. Конституция США говорит – мы все… мы… Ну, вы знаете, ничего подобного там не говорится. Конституция не говорит о равенстве Америки». А вот естественно-научные наблюдения Джорджа Буша: «Природный газ – он полусферический. Я его называю полусферическим, потому что это такая вещь, которую мы можем найти в наших районах»; «Я верю, что люди и рыбы могут вести мирное сосуществование…»; «Я имею честь пожать руку храброму иракскому гражданину, которому Саддам Хуссейн отрубил руку».
   Примечательно, что при таком чудовищном косноязычии Джордж Буш не спровоцировал ни один крупный международный скандал своими высказываниями. А вот его предшественнику это успешно удалось. Билл Клинтон – единственный американский президент, прилюдно оскорбивший государственный флаг другой страны. В 1994 году, возвратившись из Румынии, он отправил собственноручное письмо с благодарностью за подарки, преподнесенные ему в Бухаресте. Особо было отмечено красивое пончо. На самом деле Клинтону преподнесли румынский флаг.
   Другой ораторский прокол Клинтона – резкие нападки на рекламу табака и табачных изделий. Кончилось это довольно плачевно: чета Клинтонов не только восстановила против себя и всей демократической партии мощное табачное лобби, но и поставила под угрозу проведение многих крупных спортивных соревнований, живущих на деньги от рекламы сигарет.
   Вообще, в США общественность самым внимательным образом следит за высказываниями публичных персон, в особенности во время предвыборных кампаний. Например, в 1968 году кандидат от республиканцев Барри Голдуотер заявил, что в случае необходимости не остановится перед «ограниченным ядерным ударом». Демократ Линдон Джонсон тут же объявил Голдуотера ястребом и поджигателем войны. По телевидению был показан антирекламный ролик: в глазах маленькой девочки отражается ядерный взрыв. И сколько Голдуотер потом ни пытался уверить избирателей в своих сугубо мирных намерениях, ему это не удалось.
   На выборах 1976 года во время теледебатов президент Форд заявил, что Восточная Европа свободна от советского влияния. В ответ Картер предложил Форду убедить в этом польских и венгерских эмигрантов. А когда избиравшийся с Фордом на пост вице-президента Боб Доул обвинил демократов в развязывании всех войн в XX столетии, демократы сравнили его с Гитлером, обвинявшим в развязывании второй мировой войны Уинстона Черчилля.
   Однако через четыре года Картер поплатился за свою любовь цепляться к словам. В 1980 году помощники Рейгана извлекли на свет список предвыборных обещаний Картера, сделанных в 1976 году. В списке насчитывалось почти 600 пунктов. Следуя по списку пункт за пунктом, Рейган объяснил избирателям, что администрация Картера не выполнила ни одного из данных обещаний.
   Подобные ляпсусы все же остаются довольно невинными казусами. Даже публичное заявление вице-президента США Альберта Гора о том, что он изобрел Интернет, к обрушению этого самого Интернета не привело. Однако бывало и так, что неосторожные публичные или даже конфиденциальные фразы правителей стоили их подданным жизни.
   В 1859 году Австрия начала войну с Сардинским королевством, стремившимся к объединению Италии. На сей раз сардинцев поддержала Франция, и Австрия войну проиграла, потеряв немного земли и много престижа. Но самой главной потерей страны стал барон Карл фон Брюк, министр финансов. После войны, в 1860 году, вскрылись махинации в снабжении армии. В громком скандале оказались замешаны крупные коммерсанты из Триеста, которым, как все знали, покровительствовал могущественный министр.
   Фон Брюк просил у императора Франца-Иосифа отставки, но не получил ее. Однако через несколько дней, вернувшись домой из театра, барон получил записку от императора, выдержанную в весьма холодном тоне, в которой говорилось, что он «добавлен в список подлежащих увольнению». Фон Брюк бритвой перерезал себе горло. Потом выяснилось, что фон Брюк ни в чем не виновен, но министра было уже не вернуть.
   Это не единственный случай, когда неосторожные слова и действия Франца-Иосифа приводили к трагедии. В 1869 году, осматривая здание Государственной оперы, возведенное на Рингштрассе, император заметил, что оно слишком приземистое, после чего архитектор Эдуард ван дер Нюль покончил с собой, а его напарник Август Зикардсбург умер от инфаркта. Ну а в 1860 году финансы, и без того пребывавшие не в лучшем состоянии в результате войны, пришли в еще больший беспорядок, поскольку специалиста уровня фон Брюка у Франца-Иосифа больше не было.

Судьбоносные ошибки

   Вступая на престол, император России Александр I искренне стремился ограничить произвол, дать стране законы, которых по сути не было, уничтожить крепостное право. «Существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот… Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены. Вместо добровольного изгнания я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу», – писал он в 1797 году своему бывшему воспитателю Лагарпу. Ах, как красиво звучит!
   Сразу после прихода к власти Александр действительно издал ряд либеральных указов. Уничтожена Тайная экспедиция, из Петропавловской крепости выходят многие политзаключенные, в столицу возвращаются ссыльные, среди которых автор «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищев. Объявляется амнистия эмигрантам. Полиции приказано «не причинять никому никаких обид». Разрешается запрещенный Павлом ввоз книг из-за границы, вновь открываются частные типографии.
   Александр собрал вокруг себя кружок близких ему по духу молодых аристократов, воспитанных, как и он, на европейских идеях свободы и уважения к человеческому достоинству. Этот кружок, в который наряду с императором входили П. А. Строганов, В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцев и А. А. Чарторижский, получил название Негласного комитета. Заседания комитета проходили два-три раза в неделю. После общего обеда в Зимнем дворце большинство гостей разъезжалось, а четыре человека, стараясь остаться незамеченными, собирались в одной из внутренних комнат, где их уже ждал царь… Право, выглядит ужасающей нелепицей: тайное общество заговорщиков во главе с… царем!
   Но это только на первый взгляд. Все начинания Александра наталкивались на мрачное и глухое сопротивление. Он видел, что вельможи, «жадною толпой стоящие у трона», не хотят никаких реформ, преследуя лишь собственную выгоду. «Все грабят, почти не встречаешь честного человека», – когда-то писал Александр тому же Лагарпу. С тех пор мало что изменилось. «Я не верю никому. Я верю лишь в то, что все люди мерзавцы», – однажды бросил император в сердцах. Убрать их прочь, разогнать эту свору? Да, ну конечно, да! Но Александр при всем своем желании ни на миг не мог забыть, как он пришел к власти. И представить, что станется и с ним, окажись задеты интересы «своры», было слишком нетрудно.
   Да и сами молодые «заговорщики» оказались не готовы к миссии, которую мечтали на себя возложить. Все они были хорошо знакомы с государственным устройством Запада, но плохо знали не только крестьянскую Россию, а даже ее язык! Александру, свободно владевшему французским и английским, до конца дней было трудно вести по-русски обстоятельный разговор на важную тему…
   Тем не менее ближайшим соратником Александра вскоре стал один из лучших государственных умов России того времени Михаил Сперанский. По поручению императора он разработал весьма смелый проект государственных реформ. Правда, из задуманных преобразований удалось осуществить лишь два – учредить Государственный совет и вместо отживших коллегий создать министерства, но и это ретрограды сочли опасным новшеством. На реформатора со всех сторон посыпались доносы. Сыграла свою роль и большая политика – надвигалась война с Наполеоном, и Сперанский, большой поклонник Франции, смотрелся неуместно. Александру пришлось пожертвовать любимцем. Весной 1812 года тот был отстранен от должностей и сослан в Нижний Новгород. Прощаясь с ним, царь рыдал…
   После победы над Наполеоном и торжественного вступления в Париж во главе союзных войск его прозвали Благословенным. А он вернулся на родину разочарованным, усталым, поседевшим. Мечты молодости рассеялись как дым, соприкоснувшись с косной российской действительностью. Крестьяне так и не дождались обещанной в 1812 году свободы, в стране процветало казнокрадство, какого не было даже при Павле. «Когда я думаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце как десятипудовая гиря», – с горечью сказал император. А ведь он мечтал не только о свободе крестьян. Александр I очень серьезно рассматривал даже вопрос переустройства России по американскому образцу – с введением поста президента, который сперва займет сам государь, но только до ближайших выборов…
   Александра I можно считать царем с самыми яркими планами и самыми благими порывами, какие когда-либо приходили в голову российского самодержца. И оставались нереализованными. Возможно, именно поэтому и самые горькие, и самые афористичные замечания историков – именно о нем. «Коронованным Гамлетом» назвал его Герцен. По меткому замечанию Ключевского, этот царь уставал раньше, чем принимался за работу. Не имея привычки бороться с трудностями, он при первой же неудаче опускал руки, приходил в уныние, начинал досадовать на жизнь и людей. А вот слова опального Сперанского: «Все, что он делает, он делает наполовину. Он слишком слаб, чтобы править, и слишком силен, чтобы быть управляемым».
   А с болезнью супруги Александра и вовсе охватило непреодолимое отвращение к государственным делам. Три года подряд ему доносили о существовании в России каких-то тайных обществ. Государь реагировал на эти сообщения вяло и неохотно. Своему генерал-адъютанту, представившему царю докладную записку и перечень участников обществ, он после долгого молчания ответил: «Дорогой Васильчиков! Вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения. Не мне подобает их карать». В Таганроге, куда в 1825 году Александр переехал с болеющей женой, царя настигло еще одно донесение, подтверждавшее самые неутешительные сведения: готовится заговор! Надо было немедленно принимать меры против заговорщиков! Но Александр только отмахнулся от тревожных бумаг и приказал «продолжать расследование». Это было за два месяца до восстания декабристов.
   Зато по приглашению новороссийского генерал-губернатора Воронцова император решил съездить в Крым. Александр говорил, что хочет купить домик в Ореанде и зажить там простым помещиком. «Я отслужил двадцать пять лет – и солдату в этот срок дают отставку», – постоянно повторял он.
   Подобное отношение к государственным делам было характерно, как ни странно, для многих Романовых.
   В 1894 году, за два года до воцарения Николая II, произошла следующая история. Александру III предложили назначить наследника главой комиссии по прокладке Транссибирской железной дороги. На что император ответил: «Да ведь он же совсем мальчик; у него совсем детские суждения; как же он может быть председателем комитета?»
   В 1891 году в круг лиц, диктовавших свою волю будущему императору, вошла Алиса Гессенская, в которую великий князь влюбился. К примеру, 15 октября 1894 года она писала Николаю, как себя вести в дни смертельной болезни Александра III:
   «Дорогой мальчик! Люблю тебя, о, так нежно и глубоко. Будь стойким и прикажи д-ру Лейдену и другому Г. приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. Таким образом, ты обо всем всегда будешь знать первым. Ты тогда сможешь помочь убедить его делать то, что нужно. И если д-ру что-нибудь нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты – любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать, тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!»
   Играя на той же струнке – «ты самодержец», «все должны подчиняться твоей воле» – императрица Александра Федоровна заставляла мужа исполнять свою волю, не забывая при этом бороться со всеми, кто хотел вместе с ней пользоваться слабохарактерностью Николая II. А круг ее противников в этой борьбе был достаточно широк.
   «Вступив так неожиданно на престол, – писал Сергей Витте, – император Николай II, весьма понятно, был совершенно к этому не подготовлен, а поэтому и находился под всевозможными влияниями, преимущественно великих князей. В первые годы его царствования доминирующее влияние на него имела императрица-мать, но влияние это было непродолжительно».
   Случалось так, что многочисленные дяди и кузены доводили императора до слез. Он как-то пожаловался, что «генерал-адмирал великий князь Алексей заставил его подписать такой указ, который совершенно противоречит его взглядам и взглядам его покойного отца. Отказать же ему в этом император Николай II не мог, так как великий князь поставил этот вопрос таким образом, что если этого не будет сделано, то он почтет себя крайне обиженным и должен будет отказаться от «поста генерал-адмирала»».
   Непрекращающаяся борьба за влияние на безвольную царствующую особу не была секретом ни для кого из столичной элиты. Посол Франции в Санкт-Петербурге Морис Палеолог писал:
   «Не знаю, кто сказал о Цезаре, что у него «все пороки и ни одного недостатка». У Николая II нет ни одного порока, но у него наихудший для самодержавного монарха недостаток: отсутствие личности. Он всегда подчиняется. Его волю обходят, обманывают или подавляют; она никогда не импонирует прямым и самостоятельным актом».
   С течением времени Александра Федоровна поняла, что противников у нее слишком много и они куда более изощрены в придворных интригах. И ей не осталось ничего другого, как ограничить контакты мужа с членами императорской фамилии и вообще отгородиться от мира. Царская семья стала выезжать за пределы дворца только на официальные мероприятия и богомолье.
   Столь же яркий и столь же трагичный пример человека не на своем месте – история адмирала Александра Колчака в роли Верховного правителя России.
   В 1918 году в Сибири сложилась отчаянная ситуация. Обилие вооруженных формирований, интересы которых не совпадали, грозило развалом Сибири на множество мелких государств. Для того чтобы избежать этого, сибирские лидеры в конце концов подписали акт о создании «всероссийского временного правительства», передав власть находящейся в Омске директории. Однако военные не собирались подчиняться этому либеральному органу и мечтали о сильной централизованной власти, о диктатуре. Не хватало лишь харизматического лидера.
   И тут вспомнили о Колчаке – герое-полярнике, боевом адмирале и ничем не запятнавшем себя человеке, находившемся в тот момент не у дел. 4 ноября 1918 года Колчак занял пост военного министра директории. А через две недели после этого происходит военный переворот, в результате которого Колчак был провозглашен верховным правителем России и главнокомандующим с жалованьем в 4 тысячи рублей. После нескольких месяцев жизни в железнодорожном вагоне у адмирала появилась квартира.
   Точно неизвестно, знал ли Колчак о готовящемся заговоре, хотя есть некотоорые основания полагать, что знал. Конечно, с ним велись предварительные переговоры, но он видел себя руководителем армии, но никак не главой государства. Свое правление он начал с того, что арестовал организаторов заговора, приведших его к власти. Правда, это была откровенно пиаровская акция: подсудимых еще до начала судебных заседаний предупредили, что им грозит полное оправдание.
   На первых порах твердая власть вызывала всеобщий энтузиазм. Сибирское правительство создавалось как общероссийское: Колчака признал верховным правителем Н. Н. Юденич, а позже и А. И. Деникин. Конечно, реально руководить военными действиями на юге страны омский правитель не собирался, но хотя бы иллюзия «единой белой России» была создана. В отличие от других антибольшевистских правительств у Колчака имелись значительные запасы золота.
   Волею обстоятельств к нему попал золотой запас Российской империи. Это давало возможность не только покупать оружие, но и всерьез заняться экономикой. По мере возможности восстанавливались в своих правах прежние владельцы предприятий, в результате чего налоговые поступления возросли более чем в два раза. Однако землю бывшим владельцам не вернули, а объявляли ее собственностью государства с тем, чтобы в дальнейшем продавать ее крестьянам через земельный банк. Любопытно, что весной 1919 года при колчаковском правительстве был создан Комитет Северного морского пути, эксплуатация которого началась лишь в 30-е годы. Колчак пытался выбить на это деньги еще в начале века – и вот, оказавшись на вершине власти, решил возобновить изучение Севморпути, в освоении которого когда-то участвовал сам.
   Верховный правитель России был знаковой фигурой, громким именем, любимцем армии. Его задачей было наведение порядка и победа над большевиками. О том, какое государство должно возникнуть после этой победы, никто особо не задумывался, а политические взгляды самого Колчака всегда оставались в тени. Порою казалось, что их вообще не было. Несомненно лишь одно: он не был монархистом и не стремился к реставрации того, что уничтожила революция. Скорее его можно назвать умеренным демократом.
   Он трепетно относился к построению чего-то вроде правового государства, что в ситуации Гражданской войны выглядело более чем странно. Для Колчака нормой жизни были «закон и порядок», поэтому одновременно с карательными экспедициями проводились мероприятия по восстановлению правильного судопроизводства. В отличие от революционных правительств, объявлявших недействительными прежние законы и опиравшихся исключительно на «классовое правосознание», Колчак пытался восстановить действие законов Российской империи. При этом воссоздание судебной системы шло в наиболее демократическом варианте, с участием присяжных. Даже в условиях Гражданской войны в судопроизводстве было сохранено право участников судебного процесса на защиту. Более того, защитник мог предоставляться бесплатно.
   Правда, одновременно с этим существовали и военно-полевые суды, которые судили «по законам военного времени», то есть с серьезными нарушениями законов. Но и здесь делались попытки избежать произвола – например, сделать заседания военно-полевых судов открытыми. Но результаты оказались самыми неожиданными.
   О Колчаке заговорили как о кровавом диктаторе, поощряющем бессудные расправы, в то время как о беспределе чекистов, которые не любили афишировать свои методы, говорили намного меньше. Относительная свобода информации делала карательные операции достоянием гласности, и современники были шокированы, читая о массовых расстрелах мирного населения. «Селения, население которых встретило правительственные войска с оружием, – читаем мы в приказе одного из колчаковских генералов, – сжигать; взрослое мужское население расстреливать поголовно; имущество, лошадей, повозки, хлеб и т. д. отбирать в пользу казны». Так вели себя все участники Гражданской войны, но пытавшемуся восстановить законность адмиралу этого простить не могли.
   Либеральные политики были недовольны военной диктатурой, военачальники не горели желанием выполнять приказы ставки, а крестьяне, еще не испытавшие на себе радостей большевистской аграрной политики, не знавшие, что такое продразверстка, с большим доверием относились к рассказам про светлое будущее. К тому же заставить войска корректно вести себя по отношению к местному населению Колчаку так и не удалось.
   «Адмирал Колчак, – вспоминал управляющий делами верховного правителя Г. К. Гинс, – издал приказ, предписывающий ничего не брать у населения без платы. Когда в одном селе, где стоял отряд, староста расклеил этот приказ и, между прочим, может быть из иронии, на стене избы, где квартировал начальник отряда, последний рассвирепел, велел сорвать его, а старосту выпороть за «неуважение» к власти». В другом месте, где офицеру указали на то, что приказом адмирала порка и мордобитие запрещены, офицер дал классический ответ: «Приказ приказом, Колчак Колчаком, а морда мордой».
   Военная диктатура, в распоряжении которой были и войска, и золото, и оружие, оказалась не в состоянии противостоять хаосу. К началу 1920 года колчаковская армия была разгромлена, и 4 января верховный правитель России передал все свои полномочия генералу А. И. Деникину. Как и в начале своей сибирской эпопеи, он поселился в железнодорожном вагоне. Со стороны этот вагон напоминал здание Совета Европы, поскольку был увешан флагами стран-союзников, которые гарантировали Колчаку личную безопасность.
   Несмотря на поражение, Александр Васильевич по-прежнему был достаточно популярен, и большевикам надо было убрать его без лишнего шума. Расстреливать адмирала без суда не хотелось: он был слишком известен и его убийство могло обернуться скандалом. От Колчака решили избавиться тем же способом, каким избавились от царской семьи: тихонько расстрелять, а затем свалить все на инициативу местных властей.
   В конце января Ленин направил председателю Реввоенсовета Э. М. Склянскому записку: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске». В ночь с 6 на 7 февраля 1920 года Колчака расстреляли, а труп сбросили в прорубь.
   После смерти Колчака надеяться на то, что военная диктатура сможет решить российские проблемы, уже было странно. Слишком блестящими были личные данные Колчака, слишком большими были ресурсы, которыми он располагал, и слишком плачевными оказались результаты его деятельности.
   Не стоит, однако, считать, что безволие – отличительный признак российских правителей. Вот, например, семь ошибок правителя Пакистана, генерала Первеза Мушаррафа, захватившего власть в результате бескровного военного переворота в 1999 году. Казалось бы, безволие – последнее качество, наличие которого можно предположить у генерала, но…
   Ошибка первая: недопереписанная конституция.
   Придя к власти, генерал Мушарраф, занимавший в то время пост главнокомандующего сухопутными войсками Пакистана, объявил, что его правление – дело временное. Генерал пообещал, что пробудет во главе исполнительной власти (поначалу он даже не называл себя ни президентом, ни премьером) ровно столько, сколько потребуется, чтобы навести порядок и покончить с масштабной коррупцией, поразившей страну при предыдущих гражданских правительствах. Затем, уверял Мушарраф, он передаст власть законно и демократически избранному гражданскому руководству. Но уже через три года генерал Мушарраф понял, что исполнение его миссии затягивается. А значит, надо легализовать свое пребывание во главе государства.
   Для этого в 2002 году в Пакистане были проведены всеобщие парламентские выборы. Цель Мушаррафа была очевидна: провести в парламент максимум своих сторонников, изменить конституцию, ввести пост президента и самому избраться на эту должность. Некоторое затруднение состояло в том, что своей партии у него не было.
   Однако эту проблему он успешно решил: буквально за два месяца до голосования была создана новая партия. Она получила старое и привычное для страны название «Пакистанская мусульманская лига», а чтобы отличать ее от одноименной партии свергнутого премьера Наваза Шарифа, к названию добавилось буквенное обозначение КА (от Каид-и Азам, «великий лидер», – так называют основателя Пакистана Мухаммада Али Джинну). Как и следовало ожидать, партия получила большинство в парламенте, но этого большинства оказалось недостаточно для внесения кардинальных изменений в конституцию.
   Камнем преткновения стала статья конституции, запрещающая совмещение поста президента с постом главнокомандующего армией. Заключив тактический союз с оппозиционной исламистской коалицией, Мушаррафу удалось добиться главного – введения поста президента и избрания на него самого себя; обойти пункт о недопустимости совмещения в одних руках политической и военной власти у него не получилось. Статья была всего лишь заморожена до следующих выборов, а самому Мушаррафу пришлось дать обещание сложить с себя полномочия главкома в 2004 году. Но затем он обещание не выполнил, что и привело к конституционному кризису: оппозиция поставила под сомнение законность его избрания на новый срок.
   Ошибка вторая: недоразогнанная оппозиция.
   То, как Мушарраф выстраивал отношения с оппозицией, составляет вторую главную его ошибку. Свергнув премьера Наваза Шарифа, он сначала отдал его под суд по обвинениям в терроризме и коррупции. Суд приговорил бывшего премьера к пожизненному заключению, однако уже в конце 2000 года Шариф был отправлен в изгнание в обмен на обязательство не возвращаться на родину в течение десяти лет.
   При этом партия свергнутого и изгнанного премьера «Пакистанская мусульманская лига» с буквенным расширением Н (от имени Наваз) не была разогнана. Не были запрещены и другие оппозиционные партии, в том числе Пакистанская народная партия, возглавляемая другим бывшим премьером, Беназир Бхутто, также обвинявшейся в коррупции и находившейся в изгнании. Более того, в Пакистане продолжали свободно действовать частные СМИ, в том числе электронные, позволявшие себе порой весьма резкую критику президента и его курса.
   И наконец, президент не добился послушания от судебной власти. Именно его попытка поставить под контроль Верховный суд стала главным катализатором мощных антипрезидентских выступлений. В марте 2007 года президент Мушарраф отстранил от должности главу Верховного суда Ифтихара Мухаммада Чоудхри.
   Первоначально тот был человеком Мушаррафа, и именно из его рук этот юрист из бедной и отсталой по пакистанским меркам, провинции Белуджистан получил столь высокую должность. Что побудило Чоудхри предать своего хозяина, наблюдатели лишь гадают, но факт остается фактом: президент не сумел предусмотреть, что его протеже из союзника превратится в заклятого врага.
   После отстранения Чоудхри моментально стал национальным героем, а через четыре месяца добился восстановления в должности решением большинства судей Верховного суда. И именно Верховному суду предстояло решить вопрос о легитимности избрания Мушаррафа президентом в октябре 2007 года.
   Запоздалый разгон Верховного суда и закрытие частных телеканалов аукнулись Мушаррафу крупными неприятностями. Юристы стали главными участниками и лидерами массовых демонстраций, а журналисты даже лояльных президенту СМИ пригрозили бойкотом всех официальных мероприятий в знак солидарности со своими коллегами из закрытых телеканалов.
   Ошибка третья: недосуверенная демократия.
   Недопереписанная конституция и недоразогнанная оппозиция мешали Мушаррафу заявить о себе как о признанном национальном лидере. Но, возможно, он сумел бы обойти эти препятствия, если бы смог предложить стране объединяющую национальную идею или даже серию нацпроектов. Однако предложенный им принцип «просвещенной умеренности», предполагавший построение исламского государства, признающего все ценности современного (то есть западного) мира, явно не годился для такой страны, как Пакистан, где сильны традиции радикального ислама, где велики этнические, религиозные, социальные и клановые противоречия.
   Власть в Пакистане периодически переходила из рук гражданских правителей в руки военных. В годы гражданского правления ее делили представители двух региональных элит – Панджаба (ее ставленником в последние годы был Наваз Шариф) и Синда (ярчайшими лидерами которой были Беназир Бхутто, а до этого – ее отец Зульфикар Али Бхутто, свергнутый в 1977 году генералом Зия-уль-Хаком и казненный в 1979 году).
   Первеза Мушаррафа невозможно отнести к одной из этих традиционных группировок: он происходит из семьи выходцев из Индии, переселившихся на территорию Пакистана после раздела Британской Индии в 1947 году. К тому же детство Мушарраф провел в Турции, где его отец служил дипломатом, и именно в Турции он нашел идеал, который попытался предложить пакистанскому обществу, – это отец всех турок Кемаль Ататюрк. Этот идеал оказался чужим (как и сам Мушарраф) для значительной части пакистанцев. К тому же образ Ататюрка, заложившего устои светского государственного устройства Турции, вошел в явное противоречие с заявленной Мушаррафом идеей просвещенного исламизма.
   Ошибка четвертая: недоисламизм.
   Недоисламизм Мушаррафа стал более всего очевиден в 2001 году, когда началась американская операция против афганских талибов. До 2001 года Пакистан всемерно поддерживал талибов и был одним из трех государств (наряду с Саудовской Аравией и ОАЭ), официально признающих их как законных правителей Афганистана. Начало американской военной операции ознаменовало крутой разворот в политике пакистанского руководства, поддержавшего эту акцию и предоставившего свою территорию для налетов на Афганистан и последующей наземной операции.
   Естественно, это вызвало волну возмущения. Надо учитывать, что основу движения «Талибан» составляли пуштуны, ареалом проживания которых являются пограничные районы Афганистана и Пакистана. Многие талибы сами были выходцами из северо-западных районов Пакистана, у многих в Пакистане были родственники, а значительная часть лидеров «Талибана» получила образование в пакистанских медресе.
   Но в 2001–2002 годах волна возмущений закончилась для Мушаррафа более или менее благополучно. Пуштуны никогда не играли решающей роли в политической жизни Пакистана, а согласно проведенным тогда опросам, до 70 % населения одобряло поддержку Мушаррафом действий США против талибов.
   Но затем настроения общества стали меняться. В своих геополитических планах в регионе США стали все отчетливее делать ставку на главного стратегического врага Пакистана – Индию. А это вызывало недовольство не только маргинальных слоев населения, но и значительной части гражданской и, что хуже, военной элиты.
   Тем не менее Первез Мушарраф не стал играть на антиамериканских настроениях и продолжал стратегическое сотрудничество с США под лозунгами борьбы против терроризма. Исламисты тем временем набирали очки, а за президентом закрепилось презрительное прозвище Бушарраф.
   Последней каплей стали события июля нынешнего года вокруг одного из главных оплотов исламистов – Красной мечети в Исламабаде. Исламисты захватили заложников и в течение нескольких дней удерживали их внутри мечети. Властям пришлось пойти на штурм, в результате которого погибло свыше 100 человек.
   Ответом исламистов на захват военными религиозной святыни стала активизация террористической деятельности по всей стране. Эта волна терроризма и стала формальным поводом для введения чрезвычайного положения и наступления на демократию.
   Ошибка пятая: недоудвоенный ВВП.
   Даже и эти промахи, возможно, сошли бы с рук Первезу Мушаррафу, если бы иной была макроэкономическая ситуация. Президенту долго не удавалось наладить работу правительства так, чтобы вывести страну из экономического кризиса. Наконец после перетасовки нескольких кабинетов в августе 2004 года он остановил выбор на бывшем министре финансов Шаукате Азизе – прогрессивно мыслящем экономисте, ориентирующемся на Запад.
   Шауката Азиза многие считают отцом экономического чуда. Действительно, в последующие годы Пакистан демонстрировал высокие темпы роста ВВП – стабильно выше 6 % в год, а в 2005-м – даже 8,4 %.
   Рост ВВП, однако, мало отразился на благосостоянии большинства населения. Суть проблемы в том, что Пакистан не является экспортером нефти. Напротив, бурный рост производства привел к увеличению потребления энергоносителей. А это не позволило руководству страны получить сверхприбыли и за их счет создать стабилизационные фонды, которые можно было бы в случае необходимости направить на удовлетворение насущных потребностей тех или иных групп населения. Средств, чтобы вовремя гасить их недовольство, у Мушаррафа не оказалось.
   Ошибка шестая: недовертикаль власти.
   Неумение или нежелание привлечь на свою сторону традиционные гражданские элиты и опора исключительно на военных также имели свои издержки. Мушарраф оказался полностью зависим от лояльности армии.
   Первые признаки недовольства военных начали проявляться еще в 2001 году. Немалую часть высшего офицерства в пакистанской армии составляют пуштуны, которые были крайне недовольны действиями пакистанского президента против своих собратьев в Афганистане. В результате Мушаррафу пришлось пойти на масштабные перетряски высшего военного руководства, но недовольство в офицерской среде осталось.
   Признаки этого недовольства стали еще более очевидными, когда антипрезидентские выступления затронули всю страну, в том числе Панджаб, откуда родом подавляющее большинство военной элиты. Еще в 2001 году наблюдатели отмечали, что Мушарраф может чувствовать себя спокойно, пока ему не придется направлять армию на усмирение Панджаба. Но в 2007-м такое развитие событий стало вполне возможным.
   Ошибка седьмая: недооцененный соперник.
   Наконец, последняя и, возможно, роковая ошибка Первеза Мушаррафа состоит в том, что он не учел важность такого фактора, как Беназир Бхутто.
   При всей неоднозначности этой фигуры (за Бхутто тянется длинный шлейф обвинений в коррупции, а возглавляемые ею правительства работали крайне неэффективно) для Пакистана она является знаковой: это первая в мире женщина, ставшая премьером в мусульманской стране. Беназир Бхутто – не просто символ и гордость нации, но и самый популярный из действующих политиков Пакистана. Ее Пакистанской народной партии предсказывали уверенную победу на парламентских выборах, если бы те состоялись.
   Возможность заключить стратегический союз с популярной, влиятельной и красивой женщиной у Мушаррафа была с самого начала его пребывания у власти. В конце концов, сверг он не ее, а ее главного политического противника Наваза Шарифа, из-за преследований которого ей пришлось отправиться в изгнание. Предложи ей Мушарраф вовремя, скажем, пост министра экономики или социального развития – и они могли гармонично управлять страной вместе. Однако такую возможность он упустил, и Беназир Бхутто стала одним из наиболее непримиримых критиков правления Мушаррафа, к голосу которого прислушивались слишком многие.
   В недавней политической истории Беназир Бхутто уже однажды сыграла символическую (а возможно, и не только символическую) роль. В конце 1980-х годов она вернулась на родину после изгнания, и вскоре после этого, в августе 1988 года, тогдашний правитель Пакистана Зия-уль-Хак, казнивший ее отца, погиб в авиакатастрофе. Обстоятельства катастрофы не выяснены до сих пор. И Беназир вернулась. Правда, ненадолго. Пережив покушение фанатика осенью 2007 года, в декабре 2007 года в результате теракта она погибла. Но Мушарраф все рано был вынужден уйти.
   Своих примеров хватает и в политической истории США.
   Самая страшная, по мнению историков, ошибка, которую когда-либо совершал американский президент, принадлежит почти не известному за пределами США человеку – Джеймсу Бьюкенену, находившемуся у власти с 1857-го по 1861 год. Именно на 15-го президента историки возложили ответственность за начало Гражданской войны, самой кровавой в истории Соединенных Штатов. Бьюкенен не придавал значения проблемам, возникшим во взаимоотношениях между северными и южными штатами. В своей инаугурационной речи он сообщил, что они «будут, ко всеобщему счастью, быстро разрешены».
   История его президентства – это история постоянных уступок южным штатам. И это при том, что он был противником рабства. «Бьюкенен играл на скрипке, наблюдая за тем, как горит Рим», – говорит профессор Майкл Дженовезе, один из виднейших американских историков. А его коллега Джин Бейкер и вовсе считает, что Бьюкенена можно судить за измену. Попытки успокоить южан он продолжал даже после того, как в конце 1860 года из Союза вышла Южная Каролина, а вслед за ней еще несколько южных штатов. По распоряжению Бьюкенена никаких действий против мятежников не последовало, что позволило им укрепить силы.
   Если ключевой ошибкой Бьюкенена было его желание любой ценой предотвратить войну между Севером и Югом, то ошибкой 17-го президента США Эндрю Джонсона (1865–1869), сменившего на этом посту убитого Авраама Линкольна, стало его желание поскорее забыть о войне. Перед федеральным правительством стояла сложнейшая задача – вернуть доверие и лояльность белых южан, установив при этом расовое равенство во всех Соединенных Штатах. Джонсон, южанин по происхождению, испугавшись этой задачи, стал решать ее по частям.
   Сначала – лояльность и доверие, потом – равенство. Это и стало его главной ошибкой, за которую американцы, как говорит историк Майкл Бенедикт, продолжают платить до сих пор. В соответствии с планом по восстановлению Юга южане получили почти все, что потеряли. Несмотря на протесты северян и сопротивление конгресса, Джонсон добился того, чтобы итогом Гражданской войны стала лишь формальная отмена рабства на всей территории США. Южанам было позволено ввести законы, устанавливающие расовое неравенство.
   Итог: негры более чем на столетие попрощались с надеждами на равноправие, южане, смирившись с поражением в войне, укрепились в мысли, что их дело правое, а северяне возненавидели их еще сильнее.

Часть 5
Падение вождя

   И ты, Брут…
Гай Юлий Цезарь

   Более четырех лет Цезарь правил как диктатор Римской республики. Жажда все новых почестей восстановила против него многих аристократов, с горечью взиравших на закат некогда великой республики. В начале 44 г. до н. э. возник заговор, который возглавили знатные республиканцы Кассий и Брут, любимец Цезаря. Предчувствуя опасность, друзья уговаривали диктатора окружить себя телохранителями. Тот отказался, заявив: «Лучше один раз умереть, чем постоянно ждать смерти». Слух о том, что на ближайшем заседании сената Цезаря должны объявить царем, заставил заговорщиков ускорить приготовления.
   56-летний Цезарь, никогда не обращавший внимания на приметы, в последнее время получил несколько зловещих предзнаменований. Священные щиты в храме издавали неясный гул, в жертвенных животных не находили сердца, ночью в спальне Цезаря сами собой со стуком отворялись окна и двери. Накануне рокового дня на обеде у одного из приближенных речь зашла о том, какая смерть лучше всего. «Неожиданная!» – быстро произнес Цезарь. Его жена Кальпурния увидела во сне убитого мужа и умоляла Цезаря отложить заседание сената. Тот стал было колебаться, но один из участников заговора, которому диктатор доверял, уговорил его не менять решения.
   Прорицатель Спуринна как-то предсказал Цезарю, что 15 марта, в день, который римляне называют «идами», ему надо остерегаться большой опасности. Выйдя утром из дома, Цезарь встретил прорицателя и насмешливо сказал ему: «Ну, Спуринна, а ведь мартовские иды наступили!» «Наступили, но не прошли», – спокойно ответил тот.
   У входа в сенат один из сторонников Цезаря, узнавший о заговоре, пробился к нему и передал свиток, шепнув: «Здесь написано об очень важном деле. Немедленно прочти, только никому не показывай!» Прочитать послание Цезарю помешала толпа просителей – он так и вошел в зал со свитком в руках.
   Сенаторы поднялись с мест в знак уважения. Заговорщики, возглавляемые Брутом, разделились на две части – одни встали за креслом Цезаря, другие вышли навстречу с прошениями. Один из заговорщиков сорвал с плеч диктатора тогу, что было условным знаком, другой ударил его кинжалом в затылок. Рана была неглубока, и Цезарь, повернувшись, закричал: «Негодяй, что ты делаешь!» – и пронзил руку нападавшего стилом, острой палочкой для письма. Не посвященные в заговор сенаторы оцепенели от ужаса. Окружив Цезаря, заговорщики стали наносить ему удары кинжалами. Брут ударил его в пах. Увидев среди убийц своего любимца, Цезарь горестно произнес: «И ты, Брут, сын мой!..» – после чего перестал сопротивляться и покорно подставил себя под удары. Позже на обезображенном трупе «отца отечества» насчитают 23 раны. Горя желанием поскорее расправиться со своей жертвой, многие заговорщики впопыхах переранили друг друга.
   Еще более драматической была история падения Клеопатры. Страсть к царице совершенно выбила римского полководца Марка Антония из седла. Покорив египетскую царицу, он сам был покорен, и почти все он делал по ее подсказке и в ее интересах. В угоду любовнице триумвир приказал казнить ее сестру Арсиною, хотя та и находилась на священной территории храма Артемиды в Эфесе. (Следует признать Клеопатру весьма последовательной в своих желаниях женщиной!) В довершение Антоний вообще оставил свои легионы, покинул Азию накануне важной военной кампании и поспешил за царицей в Египет.
   Пиры, увеселения, охоты следовали бесконечной чередой. Однажды во время пира Клеопатра заключила с триумвиром пари, заявив, что ее трапеза будет стоить десять миллионов сестерциев – фантастическую сумму, на которую можно было купить тысячи рабов. Антоний не поверил. Когда по распоряжению царицы ей принесли кубок с крепким уксусом, полководец расхохотался. Но Клеопатра вынула из уха сережку с баснословно ценной жемчужиной и бросила ее в уксус, а когда жемчуг растворился, выпила содержимое бокала. В общем-то в этой истории нет ничего такого уж удивительного, за исключением того, что даже самый крепкий уксус… не растворяет жемчуг. Его может растворить лишь концентрированная уксусная кислота. Но она неизбежно сожжет желудок. Полагают, что Клеопатра просто проделала ловкий фокус: она выпила уксус вместе с жемчужиной, а затем… Кстати, ночные горшки во дворце царицы были из чистого золота.
   Роман с египтянкой больше чем на полгода выключил Антония из политической жизни, дав окрепнуть его врагам. Даже сама Клеопатра была обеспокоена этим бездельем нового возлюбленного. Однажды, когда Антоний, любивший рыбачить, сидел с удочкой, ожидая клева, царица приказала слуге подплыть к леске триумвира и насадить на крючок заранее приготовленную рыбину. Все присутствовавшие разразились гомерическим хохотом, когда Антоний вытянул свою добычу на берег и снял с крючка… копченую селедку. «Император, – сказала Клеопатра, – предоставьте ловить рыбу кому-нибудь другому. Ваша добыча – города, царства и континенты».
   Лишь вспыхнувшая в Италии гражданская война заставила Антония вернуться в Рим. Он уехал из Александрии, когда Клеопатра была уже на шестом месяце беременности. В июне 40 года царица родила близнецов – мальчика и девочку.
   Ни Клеопатра, ни сам Антоний не подозревали, что их разлука продлится целых четыре года. И виной тому были не новые походы полководца. Едва вернувшись в Рим, Антоний неожиданно для самого себя… вступил в брак. И хотя брак этот был заключен по политическим соображениям (Антоний женился на сестре своего главного соперника – триумвира Октавиана, чтобы скрепить их союз), красавица Октавия на четыре года оторвала Антония от его египетской пассии.
   Однако политическому союзу двух триумвиров не суждена была долгая жизнь. А следом рухнул и брачный союз Антония с женой. Он вернулся на Восток. Новая встреча с Клеопатрой произошла в Сирии. На этот раз Клеопатра не стала изображать Афродиту. Не было маскарадов, роскоши, увеселений. Она просто взяла с собой трехлетних близнецов, детей Антония. Подробностей этого свидания не сохранилось. Известно лишь, что триумвир взял детей на руки и поднял их над головой. По римским обычаям это означало, что он признает их своими. Совершив это, Антоний должен был сделать и следующий шаг – признать их мать супругой. Так он и поступил, справив с ней в Антиохии пышную свадьбу. На следующий год Клеопатра родила своего третьего ребенка от Антония. Сына назвали Птолемеем Филадельфом.
   Примерно в это же время Антоний начал решительную борьбу с Октавианом. Клеопатра не только поддерживала супруга, но всячески подталкивала его к войне. Она выставила 200 кораблей и ссудила мужа огромной суммой денег. 2 сентября 31 года произошло решающее морское сражение у мыса Акция в Эпире. Флот Антония потерпел поражение. Часть кораблей вырвалась из окружения, увозя в Александрию Антония и Клеопатру, лично наблюдавших за ходом битвы.
   Октавиан продвигался медленно, и беглецы могли еще что-то предпринять для своего спасения. Но даже Клеопатру вдруг покинула вечная жажда власти. Вместо того чтобы спешно собирать армию и искать союзников, они с Антонием ошеломили Александрию вихрем пиров и развлечений. Именно тогда при александрийском дворе возник «Союз живущих бесподобно».
   Да, время они проводили бесподобно – должно быть, потому, что чувствовали: его почти не осталось. Когда Октавиан подошел к стенам Александрии, Антоний собрал остатки своих войск и приказал кораблям выйти из гавани. Однако ему изменил сначала флот, а потом и сухопутные отряды. Полководец без армии вернулся во дворец. Навстречу ему выбежали слуги Клеопатры с криками о том, что царица заперлась в построенной для нее усыпальнице и там покончила с собой.
   «Какой же я полководец, если даже женщина превзошла меня решимостью!» – с горечью воскликнул Антоний. Он призвал своего верного раба Эроса и приказал ему вонзить меч себе в сердце – таков был их давний уговор. Эрос поднял меч, но нанес удар не Антонию – себе. «Отлично, Эрос, – усмехнулся император, – ты не сделал то, о чем я просил, но зато показал, как это делается».
   Взяв меч, он вонзил его себе в живот, но и тут не хватило то ли мужества, то ли силы. Залитый кровью Антоний упал на ложе, умоляя добить его, но испуганные слуги разбежались прочь. И в эту минуту в покои ворвался секретарь Клеопатры с запоздавшим сообщением о том, что вышла ошибка: царица и правда в усыпальнице, но она жива! Антоний приказал нести его к усыпальнице. Однако тяжелая подъемная дверь была уже опущена, и царица отказалась поднять ее, опасаясь, что римляне, ворвавшиеся в город, проникнут и в ее последнее убежище. Антония обвязали веревками и ремнями, и царица с двумя своими прислужницами с огромным трудом втащила его в окно верхнего этажа.
   Клеопатра пыталась как могла облегчить последние страдания супруга. Перевязала его рану, затем в горе разорвала собственные одежды и стала раздирать ногтями грудь. Антоний же, напротив, вполне успокоился. И попросил царицу принести вина, зная, что это должно ускорить агонию и приблизить смерть. Расчет вполне оправдался, через несколько минут на руках Клеопатры Антоний испустил дух.
   Клеопатра попыталась заколоться кинжалом, но у нее отобрали оружие и под надежной охраной доставили во дворец. С ней обращались вполне учтиво, но очень зорко следили, как бы царица не попыталась вновь лишить себя жизни. А когда Клеопатра объявила было голодовку, намекнули, что таким неразумным поведением она ставит под угрозу своих детей.
   Угроза привела ее в ужас. Клеопатра снова начала есть. Но вскоре узнала, чем вызвана такая трогательная забота о ее здоровье. Тайный поклонник из числа римлян сообщил, что через несколько дней ее с детьми отправят в Рим. Царская семья должна будет участвовать в триумфе победителя в качестве пленников. Прикованных к колеснице, как когда-то ее сестра Арсиноя. И Клеопатра решилась. К счастью, во дворце у нее еще остались верные люди.
   Утром следующего дня с разрешения Октавиана царица отправилась на могилу Антония. Она принесла большой букет цветов. И долго сетовала на судьбу, разлучившую ее с любимым. Безусловно, скорбь была искренней, но, зная характер Клеопатры, можно предположить, что не меньшую боль причиняла ей мысль о потере трона и могущества.
   Возвратясь во дворец, Клеопатра заказала поистине царскую трапезу, к которой как раз и поспел невзрачный крестьянин с плетеной корзиной, появившийся у дворца. Он принес царице десерт. Бдительные стражи подняли крышку. В корзине были смоквы, крупные спелые смоквы. «Ну и лакомка же эта Клеопатра!» – рассмеялись воины.
   Покончив с едой, Клеопатра написала письмо, запечатала его, велела отнести Октавиану и отослала всех слуг. С ней остались лишь две верные прислужницы – те самые, что недавно прятались с ней в усыпальнице. В роскошных царских одеждах и диадеме Клеопатра опустилась на свое золоченое ложе. Одна из рабынь поднесла ей корзину.
   В Александрии никто не боялся змей, даже дети. Их называли «добрыми духами» в память о великом Александре. Ведь, по преданию, именно Змей показывал Македонцу дорогу через пустыню к храму Амона. Александрийцы даже завели обычай брать змей в свои дома. Их кормили мукой, смешанной с вином и медом. Легкий свист, щелчок пальцами, и змеи выползают к своей трапезе. Снова щелчок, и они исчезают в норе.
   Одна из рабынь открыла крышку и щелкнула пальцами. Из-под плодов и листьев на дне проворно выползли две змеи. Совсем небольшие, всего пол-локтя в длину. У них белое брюшко, два бугорка над глазами и чешуйчатая, крапленная рыжими точками спина. Египтяне называют их «аспидами», другое их имя – «пустынные гадюки». Одного их укуса довольно, чтобы подарить почти безболезненную быструю смерть. Мужество не покинуло Клеопатру, и все же она вскрикнула, почувствовав прикосновение холодной чешуйчатой кожи.
   Клеопатру с царскими почестями погребли рядом с могилой Антония. От их великолепной гробницы не сохранилось ничего: на том месте, где она когда-то стояла, ныне плещет море.
   История падения и смерти российского императора Павла I – как и его жизнь – фантасмагорическое переплетение мрачной романтики, меркантильных соображений и недальновидности самого государя.
   В ноябре 1800 года в ответ на захват англичанами Мальты российский император Павел I дал общее предписание о запрете ввоза английских товаров и вывоза в Англию отечественной сельхозпродукции.
   Второе было выполнить гораздо сложнее. Как уже говорилось, Англия была на тот момент единственным освоенным рынком для сбыта российских зерновых культур, цены на перенасыщенном внутреннем рынке упали в четыре-пять раз. Этот манифест разорял не только безответных крепостных крестьян и купцов, но и крупных землевладельцев-дворян, которые были способны постоять за себя.
   Первый заговор против императора организовал адмирал де Рибас, который обладал огромными земельными угодьями. В торговле с Англией он был заинтересован еще и потому, что получал немалую мзду от каждого купеческого корабля, проходившего через его таможни. Вместе с ним в заговоре состояли граф Пьер (Петр) фон дер Пален, советник императора и владелец тысяч гектаров украинской земли, засеянной коноплей и озимой пшеницей, и другой видный царедворец граф Панин, который в результате падения цен на пшеницу и сорванных контрактов терял почти треть своего состояния.
   Косвенно в заговоре участвовал и прославленный полководец фельдмаршал Суворов. Он тоже страдал от континентальной блокады Англии в материальном плане, однако деньги его в тот момент уже слабо интересовали. Суворов, который совсем недавно вернулся из очередного победоносного похода, получил от завистливого императора тяжелое оскорбление. Павел запретил ему являться ко двору и выпустил манифест, в котором под страхом публичной порки запрещал называть князя Суворова «его светлостью», что, по сути, приравнивалось к лишению дворянского звания.
   Основной задачей первого заговора было разрушение французской партии при русском дворе. Заговорщикам даже удалось перевербовать «мальтийского» патера Губера, который успел склонить императора к мистицизму, в результате чего Павел I принимал важнейшие политические решения на основе его гороскопов. Губера заставили нагадать Павлу, что тому не грозят никакие опасности в течение ближайших четырех лет. В результате из ссылки ко двору вернулись многие опальные дворяне и екатерининские фавориты, которые тут же присоединились к заговору. Однако даже их общими усилиями не удалось убедить императора возобновить отношения с Англией.
   11 марта 1801 года, в последний день своей жизни, Павел узнал, что российские купцы продолжают тайно вывозить в Британию зерно через территорию Пруссии. Тогда он подписывает роковой указ, который превращает страну в закрытую экономическую зону: «чтобы из российских портов и пограничных сухопутных таможень и застав никаких российских товаров выпускаемо никуда не было без особого Высочайшего повеления». В ту же ночь верхушка заговорщиков решается на переворот, который изначально планируется как бескровный. Цесаревич Александр подписывает свое согласие принять престол. Ворвавшись в спальню Павла во главе отряда разъяренных пьяных гвардейцев, Николай Зубов оглушает императора, а гвардейцы добивают его ногами и прикладами. Весь следующий день знаменитый художник и архитектор Карл Росси гримирует изуродованное лицо мертвого императора, а с утра перепуганный Александр I объявляет, что «папенька скончались от апоплексического удара, при мне все будет как при бабушке».
   В тот же день русская пшеница беспрепятственно отправилась в Англию. Наполеон, который как раз оправлялся после покушения английских наемников, узнав о происшедшем, закричал: «Англичане не смогли убить меня в Париже, зато убили меня в Петербурге!» Действительно, по убеждению многих историков негласным координатором и финансовым центром заговора был глава Английского банка Вильям Питт, который разыграл интересы русских экспортеров и жизнь императора как карты в большой европейской политической игре.
   В ХХ веке королей свергали ровно так же, как в Древнем Риме, так же, как в веке XIX.
   Бунт в Эфиопии ширился больше года, уже три месяца как его возглавил Менгисту Хайле Мариам, уже подали в отставку два премьера – Аклилю Хабтэ Уольд и Ындалькачоу Мэконнын, а государь Хайле Селассие I все сидел в своем дворце, молча наблюдая, как почва уходит из-под ног. Газеты писали, что дряхлый старик выжил из ума и ему давно надо было отречься в пользу наследника, называли его деспотом и вором. 1 мэскэрэма 1967 года (11 сентября 1974 года по европейскому календарю), в Новый год, к согражданам обратился патриарх абуна Теофилос, который впервые за всю историю Эфиопской ортодоксальной церкви не благословил императора и членов его семьи, а пожелал успеха бунтовщикам.
   Последний и самый сокрушительный удар по императору нанесло эфиопское телевидение. В тот день был показан документальный фильм «Голод, который скрывали», снятый на BBC режиссером Джонатаном Димблби. Действие происходило в провинции Уолло, где в результате засухи погиб весь урожай. Камера бесстрастно фиксировала изможденные тела людей, превратившихся в живые скелеты. Они не могли пошевелиться, пытались подняться и падали замертво. Горы трупов перемежались сценами пышных застолий в императорском дворце.
   Вот гости в богатых костюмах, обильно украшенных драгоценными камнями, поздравляют императора с 80-летием, а вот собравшиеся приветствуют молодоженов – это выходит замуж очередная внучка императора. Там худые ручки ребенка тянутся за кусочком хлеба – тут император кормит ручных леопардов отборным мясом с серебряной тарелки, которую услужливо протягивает ливрейный лакей. Люди, смотревшие фильм в общественных местах, не скрывали слез. Бесчувственный тиран утопает в роскоши, когда его народ умирает от нищеты. Это был последний гвоздь, забитый в гроб трехтысячелетней монархии.
   Император понимал, что дни его сочтены. 12 сентября десять членов дэрга, или координационного комитета вооруженных сил, полиции и территориальной армии, который взял на себя всю полноту власти в стране, подъехали к императорской резиденции в Юбилейном дворце. Впервые в истории дворец был взят в кольцо танков и армейских джипов. Депутацию возглавлял майор Дэбэля Динса. У майора была ответственная миссия – сообщить «царю царей», что его правление окончено, и вывезти его из дворца. Чтобы подстраховаться, военные прихватили с собой раса Имру, близкого родственника императора. Имру и Тэфэри (так до коронации звали государя) вместе росли, семья раса Имру стала для императора родной, и вот теперь самый дорогой человек его предал: переметнулся в стан противника, позволив сыну Микаэлю возглавить правительство бунтовщиков.
   Идти во дворец делегаты не спешили: ждали съемочную группу с телевидения. Ожидание затягивалось. Позвонили на студию, выяснилось, что там никто ничего не знает. Пока на телевидении срочно искали, кого послать на съемку, делегаты пошли во дворец. Он казался пустым: как раз накануне были арестованы все придворные и императорская родня. Дворецкий провел майора к императору. В своем отчете майор Дэбэля сообщал, что церемония проходила в Большом тронном зале, но на самом деле это была библиотека или даже императорский кабинет.
   Тут подоспела и съемочная группа, запечатлевшая императора, величественного в своих царских регалиях, и группу вооруженных до зубов людей, выстроившихся перед ним. Майор вышел из строя, козырнул и полез в карман за бумажкой с текстом. Его руки заметно дрожали, когда он зачитывал декрет дэрга о низложении императора. Солдаты тоже нервничали в присутствии Хайле Селассие. Император слушал молча, и было неясно, понимает ли он, что происходит. Декрет был прочитан до конца, а император все сидел, не реагируя на происходящее. Напряжение нарастало, и в этот момент крестьянский сын Дэбэля понял, почему в присутствии этого человека все благоговейно падали ниц.
   Когда тишина стала невыносимой, рас Имру подошел к императору, и они что-то долго обсуждали. Наконец Хайле Селассие заговорил. Он сказал, что никогда не ставил свои интересы выше интересов нации и всю жизнь верой и правдой служил народу. И сейчас готов подчиниться любому решению. Он лишь спросил: «Куда вы меня повезете?» По-прежнему обращаясь к низложенному государю «ваше величество», Дэбэля ответил: «Туда, где вам будет комфортно и безопасно». Бывшему монарху разрешили взять одного слугу, и он позвал верного Мэрыда. Проходя мимо майора, император указал на автомат «Узи» в его руках и поинтересовался: «Почему вы так странно держите оружие?» Явно волнуясь, Дэбэля ответил, мол, так удобнее носить. На губах императора промелькнула усмешка, он сказал: «Думаю, так удобнее стрелять» – и пошел прочь.
   У ворот стоял голубенький «Фольксваген Жук» – незамысловатый транспорт предоставили революционеры императору, привыкшему к «роллс-ройсам» и «мерседесам». Сказали – чтобы не привлекать внимания. Но как может остаться незаметным кортеж из «Жука» и двух джипов с пулеметами? А если вспомнить, что впоследствии режим Менгисту не раз демонстрировал крохотный автомобильчик публике по поводу и без, становится понятно: императору просто хотели показать, кто в доме хозяин.
   Потому что на протяжении 44 лет до этого полновластным хозяином Эфиопии был именно он.
   Глубоко верующий человек, Хайле Селассие словно предчувствовал свою смерть. В ночь на 25 августа 1975 года он не спал, плакал и молился.
   Его убили и утопили в отхожем месте (по официальной версии, он умер своей смертью из-за сбоя в системе кровообращения). Лишь в 1992 году, через год после краха Менгисту, останки откопали. Их сложили в ящик с надписью «руками не трогать» (экспертиза не проводилась) и оставили до лучших времен. Лучшие времена наступили в 2000 году, когда императорская семья дала согласие на захоронение. Тогда останки сложили в коробочку, задрапированную серебряной парчой, и поместили в гроб, который был захоронен в родовом склепе Хайле Селассие в соборе Святой Троицы в Аддис-Абебе, где с 1962 года покоилась жена императора. Похороны состоялись 5 ноября 2000 года, на них присутствовали дочь Хайле Селассие, 82-летняя Тэнанне Уорк, а также многочисленные внуки и правнуки.
   Вообще, историю ХХ века вполне можно представить как обширный мартиролог правителей. Переход от XIX века к XX ознаменовался убийством 29 июля 1900 года короля Италии Умберто I. Во время его правления Италия понесла огромные человеческие и экономические потери в колониальных войнах в Сомали и Эфиопии и изнурительной таможенной войне с Францией, а неурожай 1898 заставил итальянских крестьян голодать. Попытка крестьян, прибывших в Милан со всех концов страны, передать монарху петицию с просьбой о помощи, переросла в демонстрацию, которая с санкции Умберто I закончилась расстрелом протестовавших.
   Узнав о расстреле демонстрантов и награждении королем ответственного за это генерала, проживавший в США итальянский эмигрант анархистских убеждений Гаэтано Бреши решился на убийство монарха. Обманом получив в газете «Социальный вопрос», где он работал, $150 на путешествие, Бреши прибыл в Италию. Во время поездки Умберто I в город Монца анархист в толпе приблизился к королю и выпустил три пули в упор. 56-летний монарх скончался на месте. Бреши был приговорен к пожизненной каторге в тюрьме Санто-Стефано на острове Вентотене, где и скончался менее чем через год. По заявлению тюремной администрации, это было самоубийство.
   Внешняя политика США при президенте Уильяме МакКинли отличалась активной экспансией и борьбой за бывшие испанские колонии: на Кубе был установлен протекторат, на Филиппинах введено генерал-губернаторство во главе с американским чиновником. В сферу влияния США были вовлечены Гавайи, Гуам, Пуэрто-Рико. По оценкам историков, именно при МакКинли США стали мировой державой, а его правление характеризуется как начало «нового империализма».
   Это вызвало ненависть к президенту у анархистов, к которым принадлежал его убийца Леон Чолгош, поляк, родившийся в США. 6 сентября 1901 МакКинли прибыл на Панамериканскую выставку в Буффало (штат Нью-Йорк) для выступления в павильоне «Храм музыки». Внутри и снаружи павильона находились около 80 охранников. Чолгошу удалось скрыть револьвер 32-го калибра под повязкой, имитировавшей перелом правой руки.
   Отстояв многочасовую очередь, вместе с толпой он прошел в зал. Под звуки сонаты Баха президент вышел к публике и стал обмениваться рукопожатиями со своими приверженцами. Левша МакКинли протянул Чолгошу левую руку, террорист поднял правую и дважды выстрелил из-под повязки. Первая пуля попала МакКинли в грудь, вторая пробила живот. Чолгош был схвачен на месте и жестоко избит. При аресте он заявил, что как анархист «просто исполнял свой долг».
   Президента перевезли в госпиталь при выставке, где срочную операцию пришлось делать врачу-гинекологу, который не смог извлечь пулю из брюшной полости. Спустя пять дней состояние МакКинли резко ухудшилось, еще через два дня он скончался от гангрены. Суд над Чолгошем состоялся в том же месяце и продолжался 8 часов 25 минут. В последнем слове террорист сказал: «Я убил президента потому, что он был врагом всех хороших рабочих людей. Я не сожалею о моем преступлении». 29 октября 1901 года Леон Чолгош был казнен на электрическом стуле. Казнь превратили в пытку, периодически меняя напряжение. Затем гроб с останками Чолгоша был засыпан негашеной известью и уничтожен в течение 12 часов.
   25 июля 1934 года от огнестрельного ранения скончался канцлер Австрии Энгельберт Дольфус. Он был активным противником присоединения Австрии к Германии (аншлюса), на котором настаивал Гитлер. Во внешней политике Дольфус ориентировался на Италию, а итальянский диктатор Муссолини был его личным другом. 25 июля 1934 года в Вене произошла попытка инициированного Гитлером фашистского путча. Отряд из 150 одетых в австрийскую военную форму членов СС, среди которых были будущий руководитель Главного управления имперской безопасности (РСХА) Эрнст Кальтенбруннер и будущий шеф военного управления РСХА Отто Скорцени, ворвались в федеральную канцелярию главы правительства. В перестрелке Дольфус был ранен в горло.
   Нападавшие не позволили персоналу оказать Дольфусу медицинскую помощь и оставили его истекать кровью на диване. Главе минюста Австрии Курту фон Шушнигу удалось мобилизовать правительственные войска и выбить отряд СС из канцелярии, но большинство путчистов смогли скрыться. Муссолини, согласно договору с Австрией о взаимопомощи, спешно направил к итало-австрийской границе четыре дивизии. Гитлеру пришлось отказаться от планов немедленного аншлюса. 28 июля 1934 года Муссолини заявил по радио, что Гитлер «цинично попрал элементарные законы порядочности». Так убийство канцлера Австрии на несколько лет стало причиной конфликта Гитлера и Муссолини. Преемник Дольфуса на посту федерального канцлера фон Шушниг не нашел поддержки Муссолини, и в марте 1938-го Австрия вошла в состав Третьего рейха.
   А 28 апреля 1945 года был расстрелян и сам глава правительства республики Сало, бывший диктатор (дуче) Италии Бенито Амилькаре Андреа Муссолини. Ради прагматического расчета дуче резко сменил свою антигерманскую риторику и пошел на военный союз с Гитлером, совершив главную политическую ошибку в своей жизни, ставшую роковой и для него самого, и для страны.
   Италии при поддержке Германии (и ее главной противницы – Англии) удалось завоевать Эфиопию и другие африканские территории – пусть и ценой экономических санкций со стороны Лиги Наций. А также оказать помощь генералу Франко во время испанской войны и без сопротивления оккупировать соседнюю Албанию. Однако совместный с Гитлером поход против всей Европы, которому дуче долго сопротивлялся, закончился крахом для его главных организаторов. Итальянские дивизии терпели поражения в Греции, Югославии, России и Северной Африке. А в 1943 году, открыв второй фронт, в Сицилии высадились англичане и американцы, и события покатились под гору.
   Король Виктор-Эммануил III отправил дуче в отставку, посадив под домашний арест на высокогорном курорте Гран-Сассо. Новое правительство тут же вступило в переговоры с союзниками, после чего эсэсовские части начали уничтожать сдававшихся итальянских солдат полками. Дуче был освобожден отрядом Отто Скорцени и ненадолго вернулся к власти, первым делом казнив голосовавших за его отставку заговорщиков, включая своего зятя министра иностранных дел Чиано.
   21 апреля 1945 года, когда англо-американские войска продвинулись на север Италии, подразделения вермахта начали эвакуацию, а 25 апреля партизанский комитет национального освобождения Северной Италии объявил о начале антифашистского восстания. В тот же день Муссолини отдал приказ войскам Республики Сало сложить оружие, «чтобы избежать ненужного кровопролития». Вместе с любовницей Кларой Петаччи и группой соратников Муссолини попытался пробиться к местечку Менаджо, откуда дорога вела в нейтральную Швейцарию.
   В ночь на 27 апреля беглецы присоединились к отряду из 200 военнослужащих вермахта. У деревни Муссо колонну остановил партизанский отряд, командир которого заявил, что пропустит только немцев. Немецкий лейтенант, надев на Муссолини солдатскую шинель, спрятал его в кузове грузовика, но при осмотре машины партизаны узнали дуче и арестовали его. Командование силами союзников получило данные об аресте Муссолини, и секретные службы Великобритании и США, соперничая, пытались похитить его.
   Но от партизанского командования – Корпуса добровольцев свободы (КДС) – поступил приказ о его ликвидации. 28 апреля в 16.10 отряд КДС во главе с полковником Валерио (Вальтером Аудизио) расстрелял Муссолини и его любовницу на окраине деревни Медзагра. Позже в теле Муссолини обнаружили пять пуль. Тела дуче, его любовницы и шести других фашистских лидеров партизаны перевезли в Милан, где подвесили за ноги к перекрытиям бензоколонки на площади Лорето. С их смертью Республика Сало прекратила существование.
   30 мая 1961 года автомобиль каудильо Доминиканской Республики и генералиссимуса Рафаэль Леонидас Трухильо Молина был изрешечен пулями, диктатор погиб. Виновных поймали, убили, а трупы порубили мачете и скормили крокодилам, однако семье Трухильо пришлось бежать из страны (они, впрочем, прихватили с собой немалые деньги). 31 год правления генералиссимуса вошел в историю республики как «эпоха Трухильо», а диктаторское движение в Латинской Америке обогатилось новым явлением: на смену классическому каудильо пришел фактически владелец страны.
   22 ноября 1963 года произошло, наверно, самое громкое политическое убийство ХХ века. В этот день был застрелен президент США Джон Фицджеральд Кеннеди. 46-летний Кеннеди был убит снайпером в 12.30, когда в открытом автомобиле проезжал по площади Дили Плаза в Далласе. Предполагаемого убийцу, 24-летнего Ли Харви Освальда, арестовали через полтора часа. 24 ноября в здании полицейского управления Далласа его застрелил бизнесмен, бывший гангстер Джек Руби, мотивировавший это желанием отомстить убийце. Поэтому единственный обвиняемый не предстал перед судом и не успел дать подробных показаний.
   Это вызвало множество версий убийства, изложенных в десятках книг и фильмов, от акции КГБ до заговора спецслужб США. Официальная версия, оглашенная в сентябре 1964 года, основана на докладе комиссии под председательством верховного судьи Эрги Уоррена и утверждает, что Освальд был убийцей-одиночкой. Спецкомиссия конгресса, проведшая в 1976–1979 годах новое расследование, заключила, что Освальд действовал «вероятно, в результате заговора», но не смогла установить виновных. Многие независимые исследователи считают, что помимо Освальда действовал еще один стрелок. По решению конгресса США все документы по делу об убийстве должны быть обнародованы до 2017 года, но, согласно воле вдовы президента Жаклин Кеннеди-Онасис, ее 500-страничные показания увидят свет не ранее 2044 года.
   Еще через 10 лет последовала очередная громкая смерть. 11 сентября 1973 года в результате военного переворота погиб президент Чили Сальвадор Исабелино дель Саградо Коразон де Хезус Альенде Госсенс. Избранный 5 сентября 1970-го как кандидат от блока «Народное единство», в который вошли демократическая, социалистическая и коммунистическая партии, Альенде стал первым марксистом на континенте, пришедшим к власти законным путем. Его победу на выборах советская пресса назвала «революционным ударом по империализму в Латинской Америке».
   Правительство Альенде национализировало медные рудники и другие природные ресурсы, что вызвало гнев предпринимателей и близких к ним военных. В марте 1973 года пропрезидентская коалиция лишилась поддержки конгресса, где оппозиционное большинство во главе с Христианско-демократической партией блокировало экономические реформы Альенде.
   Утром 11 сентября 1973 года командование чилийского флота начало мятеж. Переворот, первой стадией которого стали захват телецентра и бомбежки независимых радиостанций, возглавил начальник генштаба Аугусто Пиночет. Он предложил Альенде с семьей и ближайшими сподвижниками покинуть Чили на самолете, но президент отказался. В 11.00 мотопехота начала штурм президентского дворца La Moneda. Альенде и его сторонников защищали около 70 солдат и офицеров. Из осажденного дворца президент по радио обратился к согражданам.
   В последней речи под звуки стрельбы Альенде призвал гражданских лиц не выходить на улицы и «не приносить себя в жертву» ради защиты его жизни. «Мне остается сказать трудящимся одно: я не уйду в отставку. На этом перекрестке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа», – заявил Альенде, после чего радио смолкло.
   Когда в бой на стороне путчистов вступили танки и авиация и нападавшие заняли первый этаж, Альенде приказал соратникам прекратить сопротивление и застрелился из автомата с золотой инкрустацией, подаренного Фиделем Кастро. Путчисты расстреляли уже мертвого Альенде, в котором при вскрытии обнаружилось 13 пуль. О смерти лидера Чили было объявлено спустя сутки после штурма.
   Более 17 лет, пока не прекратил существование режим Пиночета, в мире придерживались двух разных версий гибели Альенде. В СССР, а также среди близких Альенде считалось, что президента убили путчисты. 5 марта 1991 года правительство Чили обнародовало итоги девятимесячной работы комиссии правды и примирения, которая пришла к однозначному выводу о самоубийстве Альенде.
   В некоторых случаях убийства глав государств с полным основанием можно назвать серийными. Так, в августе 1956 года на балу, устроенном в честь выдвижения никарагуанского диктатора Анастасио Сомоса Гарсиа кандидатом в президенты на очередной срок, молодой поэт Ригоберто Лопес Перес семь раз выстрелил в Сомосу, четырежды попав в цель, и сам был убит охраной. Диктатора не могли спасти ни лучшие медики страны, ни даже срочно прилетевший личный врач президента США Дуайта Эйзенхауэра. Спустя неделю после покушения Сомоса скончался. На посту главы Никарагуа покойному наследовал его старший сын Луис.
   В 1967 году Луиса сменил его брат, Анастасио Сомоса Дебалье, который продержался у власти двенадцать лет. Он погиб 17 сентября 1980 года, спустя год и два месяца после того, как бежал от прокоммунистических партизан Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) и поселился в столице Парагвая Асунсьоне. Когда при проезде по Асунсьону бронированный Mercedes-Benz Сомосы остановился на красный свет, убийцы сначала выстрелили в автомобиль из гранатомета, затем добили экс-президента из автоматов.
   Один из нападавших был убит охраной Сомосы, остальные скрылись. СМИ неоднократно отмечали, что Сомоса мог стать жертвой операции спецслужб США. Лишь в 2001 году выяснилось, что убийство санкционировал лидер СФНО Томас Борхе, а провела по его заказу группа аргентинцев из «Революционной народной армии» под руководством Энрике Горриарана Мерло, занимавшаяся террором против различных режимов Латинской Америки, которые считала диктаторскими или империалистическими.
   За год до этого, 27 апреля 1978 года, был убит президент Афганистана Сардар Мухаммед Дауд-хан. Он погиб спустя пять лет после того, как провозгласил Афганистан республикой, низложив короля, двоюродного брата, Мухаммеда Захир Шаха.
   К концу правления Дауда в стране активизировались поддерживаемые СССР деятели запрещенной Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), которым удалось найти сторонников в армии. Восстание спровоцировали начавшиеся 24 апреля полицейские операции против лидеров НДПА: по данным советской разведки, на них настоял посол США в Афганистане.
   По обвинению в нарушении конституции были арестованы лидеры НДПА Нур Мухаммед Тараки, Хафизулла Амин, Бабрак Кармаль и другие. Однако перед арестом Амин с помощью своего сына успел передать верным НДПА воинским частям заготовленный еще в марте приказ о начале восстания. К Кабулу были стянуты правительственные войска, но на стороне мятежников находились танковые подразделения.
   К 26 апреля армия начала переходить под руководство оперативно созданного военно-революционного совета во главе с Абдулом Кадыром. К утру 27 апреля группа мятежников при поддержке танков и авиации сломила сопротивление гвардии, защищавшей президентский дворец Арк. В ходе штурма и ракетно-бомбового удара по дворцу Дауд и его семья были убиты. Во второй половине дня 27 апреля арестованные лидеры НДПА были освобождены. Руководители военно-революционного совета зачитали по радио обращение к народу о победе Апрельской (Саурской) революции и передали власть в стране новому органу управления Афганистаном – Революционному совету во главе с Нур Мухаммедом Тараки.
   Прошло чуть больше года, и Хафизулла Амин сверг с поста Тараки, а 8 октября приказал убить его. Руководство СССР сочло Амина узурпатором. Прикомандированные к его службе безопасности сотрудники КГБ докладывали в Москву, что Амин «без охраны и в нарушение дипломатического этикета» регулярно посещает резидентуру ЦРУ в посольстве США. В одном из донесений говорилось о «согласии Амина разрешить размещение в приграничных с СССР провинциях Афганистана американских средств технической разведки вместо частично сокращаемых установок в Пакистане и Турции».
   12 декабря 1979 года генсек ЦК КПСС Леонид Брежнев, председатель КГБ Юрий Андропов, глава Минобороны Дмитрий Устинов и глава МИДа Андрей Громыко приняли решение о вводе советских войск в ДРА. Это было сделано в нарушение Конституции СССР, втайне от президиума Верховного Совета СССР, ЦК КПСС и членов Политбюро. Военную акцию мотивировали необходимостью защиты «социалистических идеалов апрельской революции 1978 года», многочисленными просьбами предыдущего руководства ДРА о прямой военной помощи и требованиями безопасности южных рубежей СССР от США, утративших стратегические позиции в Иране после произошедшей там в феврале 1979 года исламской революции.
   20—22 декабря по настоятельной просьбе советских советников Амин вместе с семьей переехал из резиденции в центре Кабула в менее укрепленный дворец Тадж-бек на западной окраине столицы. Вскоре в Афганистан прибыли спецгруппы КГБ СССР «Зенит» и «Гром», входящие в состав подразделения «А» («Альфа»).
   Накануне штурма Хафизулла Амин и члены его семьи были отравлены гранатовым соком, в который агенты КГБ добавили яд, но генсека НДПА спасли советские же врачи, не знавшие о приготовлениях Москвы. К 18.00 27 декабря подразделения КГБ окружили Тадж-бек и вместе с батальоном из состава 40-й армии начали его штурм.
   Снаружи дворец охраняли мотопехотные и танковые батальоны армии ДРА, насчитывавшие 2,5 тыс. человек. Атакующие на бэтээрах прорвались к дворцу, перебили посты охраны и под плотным огнем из окон ворвались в Тадж-бек. Амин, пытавшийся бежать, погиб от взрыва гранаты. В ходе штурма также погибли два его сына и прикомандированный к генсеку НДПА советский военврач.
   По оценкам историков, со стороны атакующих погибли до 25 и были ранены до 225 солдат и офицеров. В ночь с 27 на 28 декабря были сформированы новый состав РС ДРА и правительство страны. Посты председателя РС ДРА и главы правительства занял новый генсек ЦК НДПА Бабрак Кармаль. На следующий день СМИ СССР и ДРА объявили, что режим Амина свергнут «патриотическим и здоровым большинством НДПА, Революционного совета и вооруженных сил ДРА», а Амин расстрелян «по приговору революционного суда».
   За операцию по свержению Амина около 400 сотрудников КГБ СССР награждены орденами и медалями. В июле 2004 года куратор операции, занимавший тогда пост главы Первого главного управления КГБ (внешняя разведка) Владимир Крючков заявил: «Все было сделано правильно. Более того, я поражаюсь дальновидности тогдашних руководителей. Громыко, Устинов заглядывали далеко вперед».
   В том же 1979 году 26 октября был застрелен президент Южной Кореи Пак Чжон Хи. Придя к власти в 1961-м как лидер военной хунты, он затем трижды переизбирался на первый пост в стране, внося для этого поправки в конституцию и установив в стране диктаторский режим. Убийцей 62-летнего президента стал его давний друг, шеф ЦРУ Кореи Ким Е Чжу.
   По версии официальных СМИ, во время обеда у себя в резиденции Ким затеял спор с шефом службы безопасности президента и в запале застрелил его. Когда же Пак попытался вмешаться, Ким дважды выстрелил и в него. По неофициальной версии, под влиянием алкоголя корейские лидеры повздорили из-за двух девушек, которые сопровождали обед пением и танцами. Соратники убитого арестовали Кима, который заявил, что застрелил диктатора как патриот, поскольку Пак стал угрозой демократии. Власти не установили признаков заговора и сочли, что Ким действовал как импульсивный одиночка. В мае 1980 убийцу казнили.
   В каком-то смысле экзотически закончил жизнь президент Либерии Уильям Ричард Толберт. Его правление историки характеризуют как «олигархию американолиберийцев» (потомков рабов, бежавших из США в Либерию). Толберт потерял общественную поддержку после того, как в апреле 1979 года приказал открыть огонь по демонстрантам, протестовавшим против резкого роста цен на рис. Однако это не помешало ему до самой кончины возглавлять Организацию африканского единства.
   Спустя год после расстрела демонстрантов Толберт пал жертвой переворота, организованного 17 членами его личной охраны под руководством 19-летнего сержанта Сэмюэла Доу, принадлежавшего к племени кран. Ночью путчисты ворвались в покои Толберта и нанесли 67-летнему президенту 13 сабельных ударов. Историк из США Эллиот Берг так характеризовал путч: «Никогда еще группа людей столь молодых, столь малообразованных, столь низкого должностного положения, столь неопытная в управлении государством не захватывала политическую власть столь абсолютно». Доу, сначала возглавивший «совет народного спасения», а затем ставший президентом Либерии, физически уничтожил многих соратников Толберта и установил этническую диктатуру племени кран, дав полиции право арестовывать любого за «нездоровые высказывания о политике правительства».
   В 80-е годы ХХ века самыми горячими точками стали Ближний Восток и Индия. 6 октября 1981 года во время военного парада в Каире был убит президент Египта Мухаммед Анвар аль-Садат.
   Меры безопасности на параде были строжайшими: полиция заранее блокировала все подходы к площади, даже приглашенные на трибуну почетные гости подверглись досмотру. Но спустя три часа после начала парада одна из машин внезапно отделилась от колонны грузовиков со 130-миллиметровыми орудиями и свернула к трибуне, где находились Садат, высшее руководство Египта и почетные гости.
   Из кабины выпрыгнул старший лейтенант 333-й артиллерийской бригады Халед Исламбули и метнул в трибуну гранату, затем открыл огонь из крупнокалиберного пулемета. Две другие гранаты бросили сообщники Исламбули из кузова грузовика. Еще один заговорщик, снайпер Хусейн Аббас Али открыл стрельбу по трибуне из автомата.
   Началась паника, Садат поднялся из кресла и произнес: «Не может быть!» – и стал идеальной мишенью. Пули снайпера пробили шею и грудь президента, задев легочную артерию. С начала атаки прошло 20 секунд.
   Террористы, убедившись, что он не дышит, пытались бежать. Помимо Садата были убиты несколько высших военных, епископ коптской православной церкви, фотограф президента и его камердинер. Получили ранения вице-президент Египта Хосни Мубарак и несколько дипломатов иностранных государств, в том числе военные советники США.
   Трое исполнителей теракта были схвачены на месте, еще один – трое суток спустя. Также был арестован инженер Мухаммед Абдель Салям Фарраг, разработавший детали убийства Садата. Следствие выяснило, что заговорщики входили в организацию «Аль-Джихад аль-Джадид» («Новая священная война»), которую возглавлял Фарраг. Группировка ставила целью осуществление исламской революции, первым актом которой была операция по ликвидации Садата под названием «Убить фараона».
   15 апреля 1982 года Фарраг и двое гражданских заговорщиков были повешены, а бывшие военные Исламбули и Аббас Али расстреляны. Но следствие не установило, как, миновав тщательный контроль, боевики пронесли оружие и гранаты в грузовик и почему за несколько секунд до теракта телохранители Садата покинули посты вокруг трибуны. По одной из версий, за терактом стояли американские, по другой – египетские спецслужбы. Египет возглавил вице-президент Хосни Мубарак, остающийся главой государства и сегодня.
   31 октября 1984 года погибла премьер-министр Индии Индира Ганди. Причиной стала месть сикхов за ликвидацию сепаратистской базы в штате Пенджаб. С начала 1984 года экстремисты под руководством религиозного лидера Бхиндранвале, требовавшие отделения Пенджаба от Индии, свозили оружие и боеприпасы в здание главной святыни сикхов – Золотой храм в городе Амритсаре.
   В особенно почитаемый религиозными сикхами день 5 июня 1984 года Ганди санкционировала штурм Золотого храма, который был разрушен огнем из танковых орудий. Погибли все лидеры группировки, включая Бхиндранвале, и несколько сотен мирных сикхов-пилигримов. Это вызвало возмущение 18-миллионного населения сикхов Индии, но премьер, вопреки предостережениям, не стала увольнять членов этой религиозно-этнической группы из своей охраны.
   Утром 31 октября Ганди, собираясь на телеинтервью, отказалась надеть под платье бронежилет, решив, что он ее полнит. Охранники-сикхи Беант Сингх и Сатвант Сингх стояли на одном из постов вдоль дорожки, ведшей из резиденции премьера к офису. Когда Индира Ганди проходила мимо, Беант выстрелил в нее из пистолета, а Сатвант дал автоматную очередь. Другие охранники открыли огонь по убийцам: Беант Сингх был застрелен на месте, Сатвант Сингх тяжело ранен.
   Во Всеиндийском институте медицинских наук Индиру Ганди оперировали в течение четырех часов, но не приходя в сознание она умерла в 14.30. Из ее тела извлекли 20 пуль. Следствие выяснило, что Беант Сингх, служивший в охране премьера около десяти лет, был связан с группой религиозных фанатиков и привлек к заговору своего однофамильца Сатванта. Но узнать, от кого исходил приказ об убийстве, индийским властям не удалось. После смерти Ганди в Индии началось массовое избиение сикхов. За несколько дней погибло более 3 тыс. человек, были сожжены десятки сикхских храмов. Гражданскую войну удалось остановить, лишь когда сын Ганди Раджив по радио призвал население отказаться от мести.
   Одним из самых загадочных убийств стало покушение на премьер-министра Швеции Улофа Пальме. Один из самых популярных политиков Скандинавии 28 февраля 1986 года пешком, без охраны возвращался с супругой из кинотеатра. Убийца выстрелил в спину Пальме из пистолета, пробив позвоночник, трахею и пищевод. Другой выстрел ранил жену премьера.
   Пресса и политические круги выдвигали различные версии, от заговора шведских правых экстремистов до операций ЦРУ и спецслужб ЮАР. С начала 2006 года шведские СМИ рассматривают версию о том, что киллеры ошибочно застрелили Улофа Пальме, перепутав с крупным наркоторговцем Сигге Седергреном. Главный подозреваемый в деле Кристер Петерссон скончался в 2004 году в возрасте 57 лет. Ранее жена премьера Лисбет опознала его, и суд вынес обвинительный приговор. Но Петерссон обжаловал это решение, и шведская Фемида склонилась на его сторону, решив, что Лисбет Пальме не была объективна в момент опознания, поскольку газеты успели описать основные приметы убийцы.
   До своей смерти Петерссон зарабатывал на газетных интервью, признаваясь периодически, что премьера убил именно он. И все же убийство официально считается нераскрытым до сих пор.
   В конце 80-х заполыхала Восточная Европа. В Румынии катастрофа началась 17 ноября 1989 года. В городе Тимишоара, в котором проживало значительное венгерское меньшинство, начались протесты против домашнего ареста священника Ласло Текеша, венгра по национальности. Забастовки и протесты в Румынии случались и раньше, но тогда «Секуритате» решала проблему быстро и эффективно. На этот раз почему-то ситуации дали накалиться. Беспорядки ширились, а адекватных мер все не было.
   Через месяц после начала волнений – 17 декабря – Чаушеску устроил разнос своему правительству, упрекая своих министров: «Вы не говорите правду! Только сейчас вы мне сказали, а до этого дезинформировали!» Вождь потребовал открыть огонь по протестующим, но министр обороны генерал Миль не без иронии заметил, что «искал во всех военных уставах и нигде не нашел параграфа», разрешающего армии стрелять в народ.
   Получив все же заверения в том, что с ситуацией как-нибудь разберутся, Чаушеску в тот же день улетел в Иран с официальным визитом. Но уже 20 декабря он вернулся, поскольку ситуация явно выходила из-под контроля. 21 декабря Чаушеску собрал митинг в Бухаресте и обратился к народу с речью, в которой клеймил тимишоарских «хулиганов».
   Внезапно на площади взорвалась петарда. Вождь в растерянности замолчал, а толпа вдруг взорвалась негодующими криками, и Чаушеску пришлось ретироваться. Манифестация превратилась в стихийное выступление толпы, которая стала скандировать «Долой тирана!», «Долой коммунизм!», рвать транспаранты, топтать портреты Чаушеску и его жены Елены. Страна стала быстро погружаться в хаос. На улицах началась стрельба, и до сих пор не вполне ясно, кто и в кого стрелял. Армия вышла из повиновения, и над улицами Бухареста взвился красно-желто-синий флаг с дырой посередине – повстанцы вырезали со знамен социалистический герб.
   Днем 22 декабря супруги Чаушеску с двумя охранниками сбежали на личном вертолете президента, севшем на крышу здания ЦК. Вскоре после этого мятежная толпа ворвалась в здание. Чаушеску сделали первую остановку в Снагове, вблизи своей летней резиденции, в 40 км от Бухареста, откуда президент СРР по телефону безуспешно пытался найти сохранивших ему верность силовиков. Затем супруги Чаушеску на вертолете отправились к городу Тырговиште, где президент СРР надеялся найти поддержку рабочих. Но вертолет не дотянул до города, его пришлось бросить в поле. На сельской дороге чета Чаушеску и их охранники захватили частную машину и, угрожая оружием, приказали ехать в Тырговиште.
   Там они были захвачены восставшими военными и преданы трибуналу некоего Фронта национального спасения. Заседание трибунала состоялось 25 декабря на военной базе Тяговисте. Его организовали генералы Виктор Стэнкулеску и Вирджил Мэгуряну, прокуратуру представлял Джику Попа. Чаушеску были приговорены к смертной казни за «геноцид, повлекший 60 тыс. человеческих жертв; подрыв госвласти путем организации вооруженных акций против народа; подрыв национальной экономики; попытку бегства из страны с использованием средств, хранящихся в иностранных банках, на общую сумму более $1 млрд».
   «Процесс» продолжался всего около двух часов. Зато от желающих привести приговор в исполнение не было отбоя, и офицерам пришлось выбирать расстрельную команду из большого числа желающих. Николае и Елену Чаушеску вывели во двор казармы и поставили возле стены солдатской уборной. По одной из версий, Николае Чаушеску успел в последние минуты запеть «Интернационал». Выстрелы, оборвавшие жизнь диктатора, прозвучали в 14 часов 50 минут 25 декабря 1989 года. Когда запись расстрела показывали по румынскому телевидению, диктор произнес: «Антихрист был убит в Рождество!»
   Кто и каким образом организовал свержение клана Чаушеску, до сих пор неясно, как неясно и то, почему приговор диктатору был вынесен столь поспешно. Однако мало кто сомневается в том, что румыны были искренне рады свержению человека, который правил ими 24 года.
   90-е годы также собрали достаточно обильную жатву среди правителей. 4 ноября 1995 года был застрелен премьер-министр Израиля Ицхак Рабин. Он был убит на площади Царей Израиля в Тель-Авиве, когда после митинга, проходившего под лозунгом «Да – миру, нет – насилию», направлялся к своей машине.
   По данным следствия, убийство совершил экстремист-одиночка, 27-летний студент юридического факультета университета Бар-Илан и член ультранационалистической организации ЭЯЛ («Еврейская боевая организация») Игаль Амир. В 21.50 Амир, по официальной версии, приблизился к Рабину и дважды выстрелил ему в спину из пистолета Beretta, третья пуля ранила телохранителя.
   Амир был схвачен на месте, а 73-летний Рабин перевезен в госпиталь Ихилов, где скончался после операции в 23.30. При этом в ночь убийства глава Минздрава Израиля Эфраим Сне и директор госпиталя Габи Барабаш объявили, что Рабин скончался от ранения в грудь пулей, выпущенной спереди и раздробившей позвоночник.
   Эти показания были зафиксированы и в медицинском протоколе, но не приняты следствием и судом. Согласно одной из неофициальных версий, Рабин был убит в результате заговора спецслужб Израиля: после того как Амир первый раз выстрелил ему в спину, в возникшей суматохе неизвестный убийца застрелил премьера в грудь из пистолета с глушителем.
   По третьей версии, Амир стрелял холостыми патронами, и Рабин был застрелен не на площади, а в своей машине по дороге в госпиталь. Однако Игаль Амир сознался в убийстве, мотивировав его неприятием проводимой Рабином политики компромиссов с палестинцами, которую он расценил как предательство евреев Израиля. 27 марта 1996 года суд приговорил Амира к пожизненному заключению, признав виновным в убийстве. Сверх того он получил шесть лет тюрьмы за ранение телохранителя премьера.
   Примечательно, что суд не стал заслушивать ключевого свидетеля – главу ЭЯЛ и по совместительству агента Службы общей безопасности Израиля (аналог ФБР) Авишая Равива, который завербовал своего друга Амира в организацию. Выслушав приговор, Амир заявил: «Израильское государство – это чудовище».
   Сейчас он без права на помилование отбывает наказание в тюрьме Аялон в городе Рамла. В июне 2005-го раввинатский суд Израиля разрешил брак Амира с Ларисой Трембовлер, репатрианткой из Москвы, матерью четверых детей. Жена безуспешно пытается добиться пересмотра дела Амира. Имя Ицхака Рабина присвоено площади, где он был убит, медцентру, электростанции, крупнейшей военной базе в Тель-Авиве и десяткам других учреждений, улиц и площадей по всему Израилю.
   27 октября 1999 года был убит премьер-министр Армении Вазген Саркисян. Он погиб, когда ворвавшаяся в зал заседания Национального собрания Армении группа из пяти террористов расстреляла из автоматов руководителей страны и членов парламента. Нападение было показано в прямом эфире национального телевидения.
   Вместе с премьером жертвами теракта стали глава Национального собрания Карен Демирчян, два вице-спикера, министр по оперативным вопросам и два депутата. В заложниках у террористов оказалось большинство членов парламента и правительства. Руководил акцией бывший журналист Наири Унанян, исключенный из националистической партии «Дашнакцутюн» «за поведение, порочащее имя партии».
   В группу нападавших входили его дядя Арам и брат Карен, кстати, некогда получивший имя в честь спикера. После теракта нападавшие заявили, что намеревались не убивать чиновников и депутатов, а «только напугать», заставив правящий блок и его лидеров уйти в отставку, но стрельбу спровоцировала охрана парламента. Нападение мотивировалось «сыновним желанием защитить Родину от окончательной гибели».
   Переговоры с террористами, которые вел президент Армении Роберт Кочарян, длились всю ночь. По их завершении террористы отпустили заложников и сдались. Судебный процесс начался 15 февраля 2001 года, приговор был оглашен 2 декабря 2003 года. Представшие перед судом семь участников и организаторов нападения признаны виновными по ряду обвинений, включая измену родине и терроризм, и получили от 14 лет тюрьмы до пожизненного срока.
   Сродни убийствам физическим убийства политические, когда глава государства бескровно, но бесповоротно отстранялся от власти – в результате заговора или в той или иной мере стихийного протеста своего народа. В отдельных случаях диктаторам удавалось удержаться на посту до своей естественной смерти, но такие истории крайне редки.
   Правление Антониу Салазара завершилось так же неожиданно, как и началось. В 1968 году престарелый диктатор упал со стула и так сильно ушиб голову, что президент страны, ранее бывший его послушной марионеткой, отправил старика в отставку. Салазар был помещен в больницу, но его политическая жизнь не закончилась. Министры продолжали приходить к нему с докладами и даже устраивали заседание кабинета у его койки. При этом сам Салазар даже не подозревал, что находится в отставке, поскольку никто из его вчерашних подчиненных так и не решился ему об этом сказать.
   Салазар умер 27 июля 1970 года, но режим, возглавляемый верным «коимбровцем» Марселу Каэтану, продержался еще четыре года. В 1974 году Новое государство рухнуло после очередной попытки переворота, на сей раз успешной. Жители Лиссабона встречали победоносных путчистов цветами, и переворот вошел в историю как «революция гвоздик». Или просто «цветная революция», после которой Португалия взяла курс на европейскую интеграцию.
   Гораздо чаще дело обстояло примерно так. Абдуррахмана Вахида, духовного лидера мусульман Индонезии, было принято считать первым демократически избранным президентом Индонезии. На самом деле это не совсем так. Представители крупнейших политических партий, недовольные режимом Мухаммеда Сухарто, в конце 90-х годов заранее договорились выбрать Вахида, рассчитывая, что он будет хорошо управляемым марионеточным президентом. Вокруг него сплотились крупнейшие партии: Индонезийская демократическая партия борьбы (PDI-P) во главе с дочерью первого президента страны Сукарно Мегавати Сукарнопутри и близкая к бывшему индонезийскому диктатору Сухарто партия «Голкар».
   Поначалу все шло гладко: Вахид сформировал коалиционное правительство, состоящее из членов всех партий, поддержавших его на выборах, Мегавати стала вице-президентом. Однако вскоре коалиционное правительство показало свою неспособность вывести страну из затяжного кризиса. И когда президент Вахид начал удалять из правительства неугодных министров из ведущих партий, он тем самым подписал себе смертный приговор. Парламент начал расследовать коррупционные скандалы, связанные с именем Вахида.
   В уходе Вахида были заинтересованы практически все политические силы страны (кроме его партии РКВ). Но больше всех – вице-президент Мегавати Сукарнопутри и ее партия, имеющая большинство в парламенте. При этом она действовала достаточно тонко, до последнего момента демонстрируя лояльность президенту, в то время как ее соратники в парламенте копали под Вахида. Мегавати ни разу не выступала с требованием отставки президента – за нее это делали другие. Она хотела выступить как фигура, консолидирующая нацию, и не хотела отпугнуть от себя сторонников Абдуррахмана Вахида.
   Лавры ниспровергателя Абдуррахмана Вахида достались спикеру Национального консультативного конгресса – индонезийского парламента – Амиену Раису. Бывший сторонник Абдуррахмана Вахида, Раис переметнулся в стан его врагов и стал инициатором всех антипрезидентских слушаний. Кроме него, за отставку президента выступили министры-силовики. Они отказались подчиняться президенту, когда Вахид в ответ на импичмент попытался ввести чрезвычайное положение.
   В итоге индонезийский президент оказался участником сразу двух крупных скандалов. Первый пресса окрестила «Булоггейтом»: речь шла о махинациях со счетами компании Bulog, занимающейся производством риса. Пропали $4 млн из налоговых отчислений компании в бюджет. Выяснилось, что деньги были украдены группой приближенных президента.
   Кроме того, Вахид присвоил $2 млн из благотворительного фонда, состоящего из пожертвований султана Брунея. Деньги предназначались на развитие провинции Ачех, но так и не дошли до адресатов.
   В марте 2000 года специальная парламентская комиссия пришла к выводу, что Абдуррахман Вахид виновен в предъявленных ему обвинениях. Парламент призвал его уйти в отставку. Однако Вахид наотрез отказался. Два месяца спустя генпрокурор изучил все обвинения и постановил, что президент невиновен и дела надо закрыть. Парламент с этим не согласился и 21 июля запустил процедуру импичмента. Последние надежды Вахида удержаться у власти улетучились после того, как армия поддержала парламентариев, которые 22 июля 2001 года объявили Мегавати новым президентом.
   Вообще, Юго-Восточная Азия – традиционно превосходная сцена для самых экзотических переворотов, во время и после которых главные действующие лица оставались живы. По крайней мере физически. Возможно, это связано с влиянием буддизма – убийства (как и приказы о них) серьезно отягощали карму правителя. В той же средневековой Камбодже, придя к власти в результате переворота, победитель довольно часто заключал проигравшего в монастырь.
   Заключенные бежали, снова набирали сторонников и свергали «узурпаторов». Свергнутые отправлялись по уже знакомому маршруту – в монастырь. И сбегали оттуда. Политическое «колесо сансары» продолжало вращаться…
   Возглавив после убийства мужа в 1983 году филлипинскую оппозицию, Корасон Акино публично заявила, что готова бросить вызов президенту Фердинанду Маркосу и выставить свою кандидатуру на президентских выборах, объявленных на 1986 год.
   Выборы состоялись вовремя, и, согласно официальным сведениям, победил вновь Маркос. Однако ситуация в стране к тому времени изменилась кардинально. Проигравшая Корасон Акино собрала многотысячный митинг в столице, на котором объявила, что результаты в очередной раз подтасованы, и призвала народ к ненасильственному сопротивлению диктатуре. Акино удалось заручиться поддержкой армейской верхушки, церкви, а также, по неподтвержденным сведениям, вступить через американского посла в неофициальные контакты с сотрудниками администрации Рейгана, которая в конце концов убедила своего патрона, что дальнейшая поддержка Маркоса грозит США серьезными проблемами.
   И «верного друга Америки» сдали. Правда, пообещав убежище на американской территории в случае его ухода. 26 февраля 1986 года на Филиппинах произошла бескровная революция. После того как разгневанная многотысячная толпа окружила президентский дворец, а посланные на ее усмирение войска начали братание с восставшими, чета Маркосов поспешно покинула столицу на вертолете, доставившем их на американскую базу на острове Гуам. Оттуда свергнутый диктатор и его супруга перебрались в «тихий угол» – на Гавайи.
   Согласно сохранившимся американским таможенным декларациям, мадам Маркос удалось захватить с собой «кое-какой» жемчуг: будучи разложенным на полу, он занял бы 38 квадратных метров. Кроме того, беглянке удалось вывезти следующий багаж: бриллиантов на $2 млн, 5 меховых манто, 400 дамских сумочек, 167 платьев haute couture общей стоимостью $4 млн, 68 пар перчаток ручной работы.
   Но и оставлено на родине было немало. Торговый агент, которого филиппинское правительство наняло продать оставшееся после диктатора имущество в пользу казны, пришел в ужас, обнаружив в покинутом дворце манускрипты XII века под паровым котлом, драгоценный хрусталь, спрятанный в камине, и разбитые позолоченные зеркала, когда-то принадлежавшие Людовику XIV.
   Популярнейший на Филиппинах киноактер Джозеф Эстрада с самого начала не вписался в круг успешных политиков. Сын простого крестьянина, в своей предвыборной кампании в 1998 году он действовал как популист и противопоставлял себя правящей элите. Его предвыбороную кампанию финансировали китайские бизнесмены, традиционно вызывающие неприязнь у богатых испаноязычных филиппинцев.
   Собутыльникам и спонсорам Эстрада не мог отказать ни в чем: им доставались высшие посты, выгодные контракты. Начатый президентом передел собственности категорически не устраивал филиппинские деловые круги. Терпеть Джозефа Эстраду в качестве президента они долго не стали. Элита сделала ставку на вице-президента Глорию Арройо – дочь первого президента страны Диосдадо Макапагаля.
   Роль «политического киллера» на себя взял близкий друг Эстрады Луис Сингсон. Свидетельствовать против президента, а заодно и против себя, Сингсон стал после того, как президент отказал ему в контракте на создание крупнейшей в стране лотереи – любимого бизнеса Эстрады. Когда Сингсона обвинили в коррупции, он немедленно заложил своего бывшего покровителя.
   В апреле 2000 года прокурор Перфекто Ясай рассказал в телеинтервью, что президент требует прекратить расследование против своего друга, владельца сети казино Данте Тана. Но основное обвинение – получение многомиллионных взяток от теневого игорного бизнеса. Кроме того, стало известно, что часть налогов, поступающих от фермеров, шла на содержание многочисленных любовниц президента. По подсчетам следователей, Джозеф Эстрада украл у страны $75 млн. Первую попытку импичмента парламент, в основном состоящий из сторонников Эстрады, попросту провалил. Однако это его не спасло. В разгар уличных протестов против президента Джозеф Эстрада покинул свой дворец. Последним указом он сохранил за собой президентскую неприкосновенность. Однако после прихода к власти Глории Макапагаль Арройо Эстраде грозит смертная казнь.
   Президенту Перу Альберто Фухимори повезло чуть больше. Весной 2000 года он в нарушение конституции выдвинул свою кандидатуру на третий срок и с помощью чудовищных подтасовок выиграл выборы. В сентябре 2000 года появилась видеопленка, на которой ближайший помощник президента и шеф разведки Монтесинос дает взятку в $15 тыс. конгрессмену от оппозиции. Президент попытался отмежеваться от сподвижника, возбудив против него уголовное дело, но безрезультатно.
   Смещение президента прошло с благословения военных, которых оппозиция стравила с президентом, инициировав преследование Монтесиноса. Оппозиционеры заручились поддержкой Штатов, недовольных своенравным Фухимори.
   Скандальную видеопленку обнародовал депутат-оппозиционер Фернандо Оливера. Среди борцов с Альберто Фухимори оказалась и Сюзанна Хигути, его бывшая жена. Они развелись в 1995-м, когда на пике карьеры мужа она публично назвала его вором. Сюзанна Хигути стала конгрессменом и расследует финансовые преступления бывшего мужа, обвиняя его в краже $12,5 млн из благотворительных фондов.
   Уволив шефа разведки Монтесиноса, президент стал менять и остальных высших военных чинов. Вот тогда-то президентское кресло под ним закачалось. Уже в ноябре 2000 года конгресс и армия выступили против президента, была запущена процедура импичмента, и Альберто Фухимори совершил политическое самоубийство: он уехал на историческую родину – в Японию – и получил японское гражданство. 18 ноября Фухимори отправил в Лиму факс, извещающий о своей отставке.
   Часто с отставкой или кончиной правителя вместе с ним в прошлое уходит целая эпоха.
   Вечером 1 мая 1968 года генерал де Голль, президент Французской республики, как обычно допоздна засиделся в своем кабинете в Елисейском дворце. Он был доволен собой и Францией. 13 мая исполнялось 10 лет, как он был президентом, и эти годы прошли не зря. Экономический потенциал Франции возрастал; франк был как никогда стабилен; международное положение Франции было прекрасным – она являла собой образец независимости и влиятельности. 10 мая в Париже должны были начаться американо-вьетнамские переговоры, что превращало любимый город президента в столицу мира.
   Когда-то де Голль боялся, что годы возьмут свое, однако сейчас, в свои семьдесят семь, чувствовал себя бодро. Впереди была задуманная им социальная перестройка общества, или проект «Участие». Пока его, правда, никто не разделял ни в правительстве, ни в обществе, но он сможет убедить всех – де Голль был уверен в этом. Тут он вспомнил свою новогоднюю речь, произнесенную с обычным пафосом: «Я с удовольствием приветствую 1968 год, он откроет важный этап в движении к новому социальному порядку. Я имею в виду прямое участие трудящихся в результатах, в капитале, в ответственности на наших французских предприятиях».
   В конце концов, если правительство убедить не удастся, то он его сменит. Именно так. С некоторым раздражением президент вспомнил, как прошло последнее, апрельское заседание кабинета. Де Голль убеждал тогда министров приговорить капитализм во имя нового социального порядка. Однако неожиданно слово взял премьер Жорж Помпиду, который критически отозвался об идее генерала. Генералу потом докладывали, что Помпиду был крайне горд тем, что сумел возразить президенту.
   Да только что с того, удовлетворенно подумал генерал. Что такое этот овернец против де Голля, имя которого стало синонимом Франции?
   Вечером 2 мая президентский кабинет наполнился грохотом петард – начались студенческие волнения. 3 мая вечером на стол генерала легли первые полицейские данные: 596 задержанных, 600 раненых, 460 арестованных. Надо было что-то делать.
   Де Голль отреагировал, как ворчливый старикан: «Ребячество. Это всего лишь несколько студентов, испугавшихся экзаменов». И дальше он высказывался в том же ключе: «Реформы – да, бардак – нет».
   57-летний премьер Помпиду в этом время объезжал с протокольным визитом Иран и Афганистан. Но мысли его были совсем о другом. Помпиду все больше задумывался о том, что генерал стар, а голлистская партия так и не породила серьезного политика, готового прийти генералу на смену. Именно поэтому в конце апреля Помпиду обозначил свой отход от де Голля. Теперь нужно было думать о следующих шагах.
   Однако Помпиду решил не спешить. Когда ему предложили вернуться в Париж, он ответил: «Мой номер второй. Во Франции есть президент республики по имени Шарль де Голль. У него, кажется, нет недостатка во власти», – и продолжил свою фактически развлекательную поездку. «Когда я вернусь в Париж, – говорит он своему секретарю, – я буду чист». К 11 мая он уже все додумал до конца.
   И вовремя. Потому что утром того дня на совещании у президента министр просвещения Ален Пейрефит и министр внутренних дел Кристиан Фуше просили генерала об уступках, предупреждая его о назначенной на 13 мая забастовке. Но де Голль был непреклонен. «Нет! – решительно сказал он. – Перед мятежом не капитулируют. Государство не отступает».
   После этого де Голль с усмешкой добавил: вот вернется вечером Помпиду, пусть и покажет, на что он способен. Помпиду вернулся, но вел уже свою игру. На заседании правительства он не задает министрам никаких вопросов. Он излагает им план своих действий: он будет требовать открытия Сорбонны, освобождения студентов. Пейрефит настроен скептически, но Помпиду намекает на «личную карту», к которой он намерен прибегнуть в разговоре с генералом. Эта карта – угроза подать в отставку. В сложившейся ситуации, как прекрасно понимал Помпиду, она принята не будет, потому что это дестабилизирует страну еще больше.
   В двенадцатом часу ночи Помпиду поехал в Елисейский дворец. Там его ждал президент, который показался премьеру жалким стариком с бледным осунувшимся лицом и дрожащими руками. Отдохнувший и загоревший Помпиду бойко изложил свой план.
   Де Голль слушал молча. Что ж, подумал он, если план Помпиду провалится, я его прогоню. И произнес: «Давайте. Если выиграете, тем лучше. Франция тоже выиграет. Если проиграете, тем хуже для вас».
   13 мая огромная демонстрация потрясла Францию. Но Сорбонна открыта, на улицах нет полиции. Авторитет Помпиду, пошедшего на эти демократические шаги, взлетел за считаные часы. В колоннах видны плакаты «Де Голля в архив!», «Прощай, де Голль!», «13 мая 1958 года – 13 мая 1968 года. Счастливой годовщины, мой генерал!».
   Вечером 13 мая президент, не знающий этих подробностей, обсуждал свой отъезд в Румынию, назначенный на 15-е. Поездка была важной, потому что существовал шанс отколоть Румынию от социалистического лагеря. Министр внутренних дел Фуше отговаривал де Голля от поездки: «Французы не поймут, мой генерал!» Помпиду убеждал президента в обратном: «Если вы не полетите, французы решат, что история не закончена». Расчет Помпиду был прост: в отсутствие генерала он становится первым лицом.
   Поняв игру Помпиду, де Голль твердо решил заменить премьера. Манера его разговора с Помпиду становится убийственной. Он заявляет: «Невозможно иметь премьер-министра, за которым такие события». 20 мая Францию потрясает 10-миллионная студенческая демонстрация. 23 мая де Голль нападает на заседании кабинета на Помпиду: «Вы упустили ситуацию, пошли на поводу у событий». Помпиду снова сдержан и прохладен: «Сегодняшняя Франция духовно опустошена. Париж скучал…» Ответ в духе студенческого словоблудия.
   24 мая рабочие занимают крупнейший завод «Сюд авиасьон» около Нанта, затем завод «Рено». Их требования конкретны. И с ними можно разговаривать. В тот же день де Голль решает выступить по телевизору. Речь его записывается на первом этаже Елисейского дворца и длится 7 минут. Генерал чувствует себя плохо, и это видно. После записи разочарованы все – и советники, и телеоператоры. Де Голль садится у монитора, просматривает запись, но, ко всеобщему недоумению, не требует второго дубля. Вечером вся Франция собирается у телевизоров. Забастовки прекращены. Однако набор вялых фраз и истрепанных метафор, прозвучавших из уст президента, вверг огромную аудиторию в небывалое разочарование. Перед телезрителями предстал не легендарный генерал, символизировавший блеск и величие Франции, а немощный старик, жалко грозивший дрожащим кулачком: «Стране угрожает паралич, мерзкие авантюристы!»
   Неудача публичного обращения сломила президента. Он заговорил о Боге и о своем скором уходе. Между тем Помпиду продолжал наращивать преимущество. В одном из интервью он заявил, что не хочет быть новым де Голлем, его, скорее, вдохновляет социалист Леон Блюм. Это было первое публичное отрицание авторитета де Голля.
   25 мая на встрече с лидерами профсоюзов Помпиду подписал убийственное для экономики соглашение повысить минимальную зарплату минимум на 15 %. Выигрыш в этой ситуации был ему важнее. Конечно, как и всегда в подобных случаях, можно было договориться за спиной митингующих, в конце концов, дать взятки. Но это не принесло бы ему оглушительного успеха.
   Министр финансов Мишель Дебре срочно помчался в Елисейский дворец. На аудиенции у президента он рвал на себе волосы: подпись премьера под соглашением свела на нет все достигнутое за последние 10 лет! «И это вас удивляет?! – не выдержал президент. – Мы на краю пропасти, Франция туда скатится и увлечет за собой всех, Помпиду, Миттерана, Мендес-Франса».
   Это высказывание де Голля окончательно прояснило расстановку сил. Помпиду с этого момента был в одном ряду с оппозиционерами. Но у де Голля был готов ответный ход. Причем сильнейший.
   На 10 часов утра 29 мая было назначено заседание правительства. Помпиду готовился к трепке. Но в начале десятого ему позвонил де Голль и сказал, что заседание следует отменить, – он уезжает в свою резиденцию в Коломбе. Помпиду отменять заседание не стал. Он выступил перед министрами с речью. Напомнил о бегстве Людовика XVI в Варенн, об отъезде 18 марта 1871 года Тьера в Версаль. Общее мнение высказал один из министров: «Мы уверены, он уйдет». Он – это де Голль.
   В 14.30 премьер принимает группу депутатов правительственного большинства и передает слова генерала, сказанные им по телефону: «Я не спал уже шесть ночей. Мне нужно 24 часа спокойствия и отдыха, чтобы принять решение. Я отправляюсь в Коломбе спать». И резюмирует: «Он в таком душевном состоянии, что не исключен его уход». Но тут события принимают совершенно неожиданный поворот.
   Буквально через несколько часов после совещания, проходившего под выкрики бушующей толпы, военный министр сообщил Помпиду, что генерал исчез. Вертолет, на котором он улетел в Коломбе, никак не могут найти. В Матиньоне голлисты, узнав об этом, предлагают Помпиду занять вакансию и сегодня же обратиться к французам. Пора открывать карты, убеждают премьера его ближайшие соратники. Но в отличие от них Помпиду понял, что генерал его ловко подставил: «Президент исчезает, а премьер-министр вообще ничего об этом не знает. Что я могу сказать французам? Что не знаю, где находится генерал? Он выставил меня дураком». Вечером военный министр сообщает, что де Голль обнаружен в Западной Германии, у генерала Массю. Оказывается, президент решил повидать старого друга и немного развеяться.
   30 мая в 14.30 де Голль вернулся в Елисейский дворец. Он выглядит воспрянувшим духом, собирает министров: «Я принял решение. Никакой моей отставки. Мы проведем перевыборы в парламент. Именно там следует искать корни событий».
   В 16.30 де Голль обращается по радио к французам. От выступления по телевидению он отказался – не может выучить 60 строк текста. Все-таки годы и стресс сделали свое дело.
   Но голос его тверд, как прежде. «Я принял решение, – говорит де Голль. – Я не покину своего поста. Я принял мандат от народа. Я распускаю Национальное собрание». Речь президента даже агрессивна. Он грозится разгромить левых, прибегнуть к иным средствам, чем выборы. Через час после выступления он вышел на балкон Елисейского дворца. Под окнами проходила демонстрация голлистов с лозунгами «Да здравствует де Голль!», «Франция, на работу!».
   Помпиду на демонстрации не было. «Мое место не на улице», – огрызается он. В самом деле, зачем Помпиду было идти на улицу? Он создал себе прекрасную предвыборную платформу, а события подкосили некогда неприступного генерала. Оставалось ждать.
   Ждать пришлось недолго. Генерал снова вспомнил о своем проекте «Участие», который не вызывал ничего, кроме насмешек. Между тем бороться предстояло с жесточайшим финансовым кризисом. В общем, с тактической точки зрения для Помпиду было выгоднее всего уйти в отставку, чтобы вернуться президентом. Однако де Голль не торопится отпускать Помпиду: «Сейчас не время, я не хочу действовать сгоряча». Он поручает премьеру сформировать временное правительство. Помпиду согласен – он вручит своему конкуренту и любимцу де Голля Кув де Мюрвиллю неподъемный в сложившейся ситуации портфель министра финансов. Финансовый кризис утопит и генерала, и его любимчика.
   На парламентских выборах партия голлистов получила в ассамблее 360 мест из 470. Этот успех и голлисты, и общественное мнение связывали исключительно с фигурой Помпиду. Это была уже его партия.
   После этого торг вокруг отставки был уже неуместен – Помпиду твердо решил на время отойти в тень. После выборов генерал с удовольствием поместил Помпиду «в резерв республики» и назначил на его место Кув де Мюрвилля. Все шло по плану Помпиду.
   Финансовый кризис разразился уже в ноябре. Франк, как и ожидалось, обрушился. Крупный капитал успел подстраховаться, вложившись в немецкую марку. Более $800 млн за несколько дней ушли за границу. Де Голлю удалось удержать франк, но какой ценой? Ему помог Бонн. После такого восстановить лицо уже невозможно. Нет более жалкого зрелища, чем генерал с протянутой рукой.
   В январе 1969-го Помпиду на пресс-конференции в Риме заявил, что будет баллотироваться в президенты. Де Голль для порядка огрызнулся, что не уйдет до срока, но на самом деле он уже все понимал. Его дни были сочтены. Через три месяца, в апреле, когда на референдуме был похоронен любимый президентский проект «Участие», генерал подал в отставку. В первом часу ночи 28 апреля прозвучало его последнее радиообращение: «Я прекращаю выполнение обязанностей президента республики. Это решение вступает в силу сегодня в полдень».
   Генерал выключился из политической жизни и 4 мая начал работу над мемуарами. Помпиду, который был к тому времени избран депутатом от Кантала, выставил свою кандидатуру на президентских выборах и был избран во втором туре 15 июля 1969 года.
   Последняя добровольная отставка де Голля осталась в памяти современников как акт, достойный речи 18 июня 1940 г., с которой он начал карьеру политика. Мало кто из правителей оставался настолько равнодушным к соблазнам власти и уходил с таким достоинством.
   Уйдя по своей воле, де Голль стал легендой. В каком-то смысле легендой стал и император России Александр I.
   27 октября 1825 года, возвращаясь верхом из Георгиевского монастыря в Севастополь, Александр I простудился. Говорили, оттого, что долго стоял на холоде в одном сюртуке, терпеливо ожидая слугу, который вез ему шинель и заплутал по дороге. В Таганрог Александр вернулся больным. Несмотря на заботы врачей и поддержку Елизаветы Алексеевны, находившейся при нем неотлучно, он день ото дня слабел. 19 ноября по России разнеслась весть о кончине 48-летнего императора.
   …Это был странный царь, и странной была его смерть, вызвавшая много толков в народе. Неоднократные упоминания Александра о желании сложить с себя власть, его малопонятный отъезд в маленький уездный город, скоропостижная кончина, скрытность и поспешность похорон – все наводило на мысль, что государь не умер и вместо него в гроб положили другого. Впоследствии многие уверяли, что сибирский старец Федор Кузьмич, умерший в 1864 году, – не кто иной, как удалившийся от мира Александр I. Было и множество иных версий, ни одну их которых уже нельзя ни опровергнуть, ни доказать. Александр Павлович Романов оказался слишком человеком, чтобы войти в историю как великий политик и хороший царь (истинных политиков и царей всегда отличала иная, отличная от человеческой, мораль). Но как раз по этой причине Александр и вошел в историю.

Источники

   При подготовке книги использованы материалы:
   Алексея Алексеева – Вот у кого можно поучиться настоящей коррупции. «Деньги» № 20 (128) от 28.05.1997; Ленинский университет миллионов. «Деньги» № 42 (150) от 12.11.1997.
   Михаила Алексеева – Чилийское экономическое чудище. «Власть» № 50 (704) от 18.12.2006.
   Наргиз Асадовой – Мухаммед Хосни Сейид Мубарак. «Власть» № 36 (639) от 12.09.2005; Фидель Кастро Рус. «Власть» № 38 (692) от 25.09.2006; Махмуд Ахмади-Нежад. «Власть» № 42 (696) от 23.10.2006; Уго Чавес. «Власть» № 48 (702) от 04.12.2006.
   Вячеслава Белаша – История добровольных отставок. «Власть» № 1–2 (355) от 18.01.2000; Разводка по-итальянски. «Власть» № 20 (422) от 22.05.2001; Наперсники возврата. «Власть» № 44 (446) от 06.11.2001; Бесноватый полковник. «Власть» № 35 (488) от 09.09.2002; Диктаторские заначки. «Власть» № 47 (550) от 01.12.2003; Десять президентских ошибок. «Власть» № 8 (662) от 27.02.2006.
   Кирилла Большакова – Эпоха военного капитализма. «Деньги» № 32 (487) от 16.08.2004; Островной генералиссимус. «Деньги» № 40 (495) от 11.10.2004; Последний вампир Трансильвании. «Деньги» № 50 (505) от 20.12.2004.
   Марии Варденги – Рузвельт. Секрет фараона. «Домовой» № 122 от 04.10.2003.
   Бориса Волхонского – Блудный пасынок дяди Сэма. «Власть» № 45 (396) от 14.11.2000; Умер. «Власть» № 51 (705) от 25.15.2006; Семь ошибок Мушаррафа. «Власть» № 44 (748) от 12.11.2007.
   Владимира Гакова – Маркос и его капитал. «Деньги» № 35 (390) от 10.09.2002; Необыкновенный фашизм. «Деньги» № 29 (434) от 28.07.2003; Шелковая терапия. «Деньги» № 49 (454) от 15.12.2003.
   Марии Голованивской – На фарисейских полях. «Власть» № 16 (268) от 05.05.1998; Культура на острие копья. «Власть» № 28 (280) от 28.07.1998.
   Майи Гусейновой – Семь ошибок Мушаррафа. «Власть» № 44 (748) от 12.11.2007.
   Павла Жаворонкова – Кровь и зерно. «Деньги» № 45 (298) от 15.11.2000.
   Александра Зубкова – Креолка императора Бонапарта. «Домовой» № 113 от 04.01.2003; Тайна Клеопатры. «Домовой» № 135 от 04.11.2004.
   Михаила Зыгаря – Убрать президента. «Власть» № 30 (432) от 31.07.2001.
   Аскольда Иванчика – Шарль де Голль. Журнал «Коммерсантъ» № 45 (156) от 05.12.1995.
   Александра Изюмова – Последний фашист Европы. «Власть» № 41 (795) от 20.10.2008; Злословный рефлекс. «Власть» № 45 (799) от 17.11.2008; 40 лет анестезии. «Власть» № 23 (827) от 15.06.2009.
   Льва Кадика – Страна замоченных репутаций. «Власть» № 10 (361) от 14.03.2000.
   Ксении Киселевой – Американская комедия с известным концом. «Власть» № 30 (282) от 11.08.1998.
   Светланы Кузнецовой – Умственные знания были недоступны царю. «Власть» № 27 (781) от 14.07.2008.
   Александра Малахова – Свадебный адмирал (также использованы материалы И. Ф. Плотникова). «Деньги» № 43 (448) от 03.11.2003; Китайский барон (также использованы материалы Л. Юзефовича и Е. Белова). «Деньги» № 31 (486) от 09.08.2004.
   Сергея Минаева – Чилийское экономическое чудище. «Власть» № 50 (704) от 18.12.2006.
   Егора Низамова – Теневые правители мира. «Деньги» № 9 (716) от 09.03.2009; Отставка больше, чем жизнь. «Власть» № 21 (825) от 01.06.2009.
   Кирилла Новикова – Резиновый король. «Деньги» № 14 (519) от 11.04.2005; Бескассовое общество. «Деньги» № 42 (547) от 54.10.2005; Диктатура профессуры. «Деньги» № 29 (585) от 24.07.2006; Игра по габсбургскому счету. «Деньги» № 46 (602) от 20.11.2006; Экономист в погонах. «Деньги» № 47 (654) от 03.12.2007.
   Дмитрия Полонского – Убийства мировых лидеров. «Власть» № 17–18 (671–672) от 08.05.2006; Бог ширму метит. «Власть» № 49 (753) от 17.12.2007.
   Виктора Прусакова – Божественный. «Домовой» № 111 от 04.11.2002; Коронованный Гамлет. «Домовой» № 114 от 04.02.2003.
   Кирилла Пряничкина – Женщины французского президента. «Власть» № 19 (723) от 21.05.2007.
   Владимира Соловьева – Великий демократор. «Власть» № 36 (659) от 12.09.2005.
   Александра Сосланда – Курс молодого вождя. «Власть» № 7 (358) от 22.02.2000.
   Эрнеста Султанова – Держи Уго востро. «Власть» № 32 (585) от 16.08.2004.
   Арины Темкиной – Культура на острие копья. «Власть» № 28 (280) от 28.07.1998.
   Елены Туевой – Черно-белый лев. «Деньги» № 35 (490) от 06.09.2004.
   Анастасии Фроловой – Ветеран двух мировых. «Деньги» № 47 (502) от 29.11.2004.
   Сергея Шкунаева – Наполеоновские планы Бонапарта. «Власть» № 24 (276) от 30.06.1998.
   Кирилла Привалова – Все золото мира. «Итоги» № 11 (613) от 11.03.2008.

Указатель

   Август, Октавиан (Гай Октавиан Фурин) 225—227
   Адольф Фредрик, король Швеции 193
   Азиз, Шаукат 217
   Акино, Бениньо 15, 107
   Акино, Корасон 15, 63, 253
   Александр I, император России 35, 36, 56, 174, 204–207, 230, 262
   Александр III, император России 207
   Александр Македонский 8, 14, 20, 55, 56
   Александра Федоровна, императрица России, жена Николая II 207, 208
   Али, Хусейн Аббас 244
   Альварес, Федерико 127
   Альенде, Сальвадор (Сальвадор Исабелино дель Саградо Коразон де Хезус Альенде Госсенс) 238, 239
   Альфен, Эрик 71
   Амин, Хафизулла 240—242
   Амир, Игаль 248, 249
   Андропов, Юрий 241
   Антоний, Марк 109, 167–169, 224—227
   Аргуэльо, Леонардо Баррето 158
   Аристотель 55
   Арройо, Глория 254
   Артур, Честер 163
   Астрай, Хосе Милян 22, 106
   Аттиа, Ришар 45, 46
   Аудизио, Вальтер (Валерио) 237
   Ахмади-Нежад, Махмуд 29, 40, 41, 77, 148
   аятолла Али Хаменеи 14, 40
   аятолла Рухолла Мусави Хомейни 14
   Баларт, Мирта Диас 186
   Барабаш, Габи 248
   Барнс, Джон 93
   Батиста-и-Фульдивар Фульхенсио, диктатор Кубы 41, 42, 186
   Бауден, Марк 179
   Бейкер, Джин 219
   Белкнап, Уильям 72
   Бенедикт, Майкл 220
   Берг, Эллиот 243
   Берлускони, Сильвио 8, 16, 26–28, 50, 69–71, 144, 145, 196—199
   Берутти, Массимо 70
   Блюм, Леон 259
   Богарне, Александр 169
   Богарне, Жозефина 61, 62, 169–172, 190, 191
   Богдо-геген Джебцзун-Дамба-хутухта (Богдо-хан) 58
   Бокасса, Жан-Бедель 121, 130
   Боливар, Симон 32, 90
   Болкийях, Хассанал, султан Брунея 175
   Бонго, Али Бен 183
   Бонго, Омар (Эль-Хадж Омар Бонго Ондимба) 34, 35, 68, 129, 130, 159, 183—185
   Брежнев, Леонид 241
   Бреши, Гаэтано 234
   Брук, Алан 161
   Бруни, Карла 46
   Брут, Марк 109, 222—224
   Будда 13
   Буш, Джордж-младший 73, 151, 188, 201, 202
   Буш, Джордж-старший 189
   Бхутто, Беназир 215, 218, 219
   Бхутто, Зульфикар Али 215
   Бьюкенен, Джеймс 219
   ван дер Нюль, Эдуард 203
   Варгас, Жетулиу Дорнелис 53, 54
   Вас, Рубенс 54
   Васкес, Орасио 156
   Вахид, Абдуррахман 251, 252
   Виделья, Хоакин Балагер 157
   Визенталь, Симон 31
   виконт де Баррас, Поль Франсуа Жан Никола 170
   Виктор-Эммануил III, король Италии 236
   Вильгельм I, император Германии 139
   Витте, Сергей 208
   Вон Вет 140
   Ганди, Индира 245, 246
   Гарвей, Маркус 80
   Гарсон, Балтасар 27
   Георгиу-Деж, Георге 30, 121
   Герцен, Александр 206
   Гессенская, Алиса – см. Александра Федоровна
   Гинс, Георгий 211
   Гитлер, Адольф 13, 18, 34, 75, 76, 86, 89, 112, 115, 127, 146, 160, 161, 177, 178, 203, 235, 236
   Голдуотер, Барри 202
   Гомаа, Ноаман 153
   Гомес, Хуан Висенте 57
   Гор, Альберт 203
   Горбачев, Михаил 15
   Грант, Улисс 72
   граф де Ноай 136
   Громыко, Андрей 241, 242
   Гувер, Герберт 40
   Гуиди, Ракеле 185
   Густав III, король Швеции 193, 194
   да Кошта, Мануэль Гомеш 84, 85
   Дабаян, Эмиль 31, 33, 151, 152
   Дальзер, Ида 185
   Дауд-хан, Сардар Мухаммед 240, 241
   Даян, Моше 14
   де Агилера, Гонсало, граф Альба-и-Йелтес 106
   де Бенедетти, Карло 70
   де Голль, Шарль (Шарль Андре Жозеф Мари де Голль) 7, 18, 23, 24, 34, 38, 57, 75, 82, 87, 88, 141–143, 195, 255—262
   де Мерод, Клео 182
   де Мюрвилль, Кув 261
   де Рибас, Осип 229
   де Чавес, Марисабель Родригес 32
   Дебре, Мишель 259
   Девлин, Лоуренс 17
   Дельгадо, Педро Перес 57
   Демирчян, Карен 249
   Демпси, Джек 84
   Деникин, Антон 209, 211
   Дженовезе, Майкл 219
   Джефферсон, Томас 188
   Джимбел, Уэнди 186
   Джинна, Мухаммад Али 213
   Джонс, Пола 188
   Джонсон, Линдон 141, 202
   Джонсон, Эндрю 219, 220
   Дзержинский, Феликс 125
   ди Миранда, Франциско 193
   Дикинсон, Мэтью 131
   Димблби, Джонатан 231
   Динса, Дэбэля 231—233
   Динтиляк, Жан-Пьер 71
   Дольфус, Энгельберт 235, 236
   Доу, Сэмюэл 243
   Доул, Боб 202
   дэджазмач Балча 37, 38
   Дэн Сяопин 94
   д'Эстен, Валери Жискар 130
   Дювалье, Франсуа (Папа Док) 65, 100, 101, 165
   Елизавета II, королева Великобритании 196, 199
   Ельцин, Борис 7, 14
   Жоспен, Лионель 71
   Захир Шах, Мухаммед 240
   Зикардсбург, Август 203
   Зия-уль-Хак 215, 219
   Зоудиту, правительница Эфиопии 38
   Зубов, Николай 230
   Иди Амин (Дада Уме Иди Амин) 176, 177
   Идрис I, король Ливии 43
   Иенг Сари 99
   Иисус Христос 13
   Исламбули, Халед 244
   Иясу, Лидж, правитель Эфиопии 36
   Каддафи, Муамар (Муаммар бен Мухаммед Абу Меньяр Абдель Салям бен Хамид аль-Каддафи) 24, 43, 44, 108, 130–133, 153, 154
   Каддафи, Саади 132
   Кадыр, Абдул 241
   Кальвин, Жан 13
   Кальпурния Пизонис 223
   Кальтенбруннер, Эрнст 235
   Кама, Мари Жозефин 183—185
   Камброн, Лукнер 100
   Кан Шэн 95
   Кармаль, Бабрак 240—242
   Кармона, Антониу 85
   Кармона, Педро 129
   Картер, Джимми 202, 203
   Кастро, Фидель (Фидель Алехандро Кастро Рус) 7, 18, 33, 41, 42, 52, 53, 165, 185—187
   Каэтану, Марселу 250
   Кемаль Ататюрк 215
   Кеннеди, Джон Фицджеральд 101, 237
   Кеннеди-Онасис, Жаклин 238
   Ким Е Чжу 242, 243
   Ким Ир Сен 24, 35, 78, 175
   Ким Чен Ир 35
   Ким Чен Ын 35
   Кинг, Мартин Лютер 13
   Китинг, Пол 196
   Клеопатра VII Филопатор, царица Египта 46–48, 167–169, 192, 224—228
   Клинтон, Билл (Уильям Джефферсон) 46, 108, 187, 188, 202
   Клинтон, Хиллари (Хиллари Дайян Родэм) 46, 187
   Ключевский, Василий 206
   Колчак, Александр 208—212
   Кольменарес, Нэнси 32
   Косвэй, Мария 188
   Кочарян, Роберт 250
   Кочубей, Виктор, граф 204
   Краски, Беттино 27, 71, 144
   Красс, Марк 144
   Кромвель, Оливер 14, 17
   Крючков, Владимир 242
   Куличек, Жуселину 77
   Кусей Хусейн 179
   Лагардер, Арно 45
   Ласерда, Карлос 54
   Левински, Моника 187
   Ленин (Ульянов), Владимир 13–15, 17, 125, 126, 212
   Леопольд II, король Бельгии 8, 62, 63, 133, 134, 162–164, 181—183
   Лехенд, Мисси 189
   Линкольн, Авраам 219
   Ллойд Джордж, Дэвид 159
   Лон Нол 97
   Лонгин, Гай Кассий 223
   Лоу, Джон 136—138
   Лужков, Юрий 15
   Лумумба, Патрис Эмери 42
   Лю Шаоци 94, 156
   Людерс, Рольф 119
   Людовик XIV, король Франции 56
   Людовик XV, король Франции 60, 136
   Лютер, Мартин 13, 18
   Макапагаль, Диосдадо 254
   Макговерн, Джордж 73
   МакКинли, Уильям 234, 235
   Макнил, Алистер 199
   Малла-Саркози, Андре 45
   Мао Цзэдун 7, 34, 48, 52, 56, 78, 90, 91, 93–96, 154–156, 185, 195
   маркиза де Помпадур 61
   Маркос, Имельда 63, 180, 253
   Маркос, Фердинанд 15, 63, 64, 107, 180, 253
   Мартен, Жак 44
   Мартен, Сесилия (Сесилия Мария Сара Исабель Сигане-Альбенис) 44—46
   Мартинес-Бордиу, Кристобаль 181
   Матос, Убер 187
   Маурер, Ион 120
   Махатма Ганди 7, 13
   Мба, Леон 35
   Менгисту Хайле Мариам 51, 93, 94, 230, 233
   Менелик II, император Эфиопии 36
   Меншиков, Александр, светлейший князь 61
   Меркер, Люси 189, 190
   Мерло, Энрике Горриаран 240
   Меттерних, Клемент Венцель Лотар 18
   Милошевич, Слободан 18
   Мобуту, Жозеф Дезире (Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Ва За Банга) 17, 42, 43, 65—68
   Моисей 13
   Мола, Эмилио 112
   Монтанер, Карлос 185
   Монтебург, Арно 71
   Морган, Джон 163
   Мубарак, Махаммад Хосни Саид 24, 33, 35, 153, 245, 246
   Мунк, Адольф Фредрик 193, 194
   Муссолини, Бенито Амилькаре Андреа 7, 13, 22, 23, 25, 28, 29, 41, 75, 76, 86, 89, 93, 109–111, 115, 127, 144, 147, 185, 197, 235—237
   Мушарраф, Первез 212—219
   Мэгуряну, Вирджил 247
   Мэконнын, Ындалькачоу 231
   Наполеон I Бонапарт 12–14, 17, 18, 56, 61, 78, 135, 170–172, 175, 190, 191, 205, 230
   Николай II, император России 207, 208
   Никомед, царь Вифинии 192
   Никсон, Ричард 73, 128, 142, 195
   Ницше, Фридрих Вильгельм 75
   Ниязов, Сапармурат 57, 148, 156
   Новосильцев, Николай, граф 204
   Нуон Чеа 97
   Нур, Айман 153
   Обама, Барак 196, 197
   Оливера, Фернандо 255
   Освальд, Ли Харви 237, 238
   Павел I, император России 36, 56, 134–136, 204, 206, 228—230
   Пален, Петр, граф 36, 229
   Пайос, Ричард 188
   Пак Чжон Хи 24, 242, 243
   Палеолог, Морис 208
   Пальме, Лисбет 246
   Пальме, Улоф 246
   Панин, Никита, граф 229
   Пейнадо, Хасинто Бьенвенидо 157
   Пейрефит, Ален 257
   Перес, Карлос Андрес 32
   Перес, Ригоберто Лопес 239
   Перон, Хуан 179, 180
   Перон, Эвита 179, 180
   Петаччи, Клара 237
   Петерссон, Кристер 246
   Петр I, Великий, император России 14, 61, 175
   Пибоди, Эндикот 124
   Пике, Хосеп 198
   Пилгнер, Джон 98
   Пиночет, Аугусто (Аугусто Хосе Рамон Пиночет Угарте) 91, 93, 117, 119, 120, 239
   Питт, Вильям 230
   Плутарх 20
   Пол Пот 97–99, 140
   Помпей, Гней 38–40, 144, 192
   Помпея Сулла 192
   Помпиду, Жорж Жан Раймон 256—261
   Попа, Джику 247
   Попа, Ион 102
   принц Филипп, герцог Эдинбургский 199—201
   Проди, Романо 145
   Птолемей XIII, царь Египта 46, 47
   Публий Клодий Пульхр 192
   Путин, Владимир 6, 16
   Пэн Дэхуай 156
   Рабин, Ицхак 248, 249
   Равив, Авишай 249
   Радищев, Александр 204
   Раис, Амиен 252
   Райс, Донна 189
   рас Гугса 38
   рас Имру 232
   Расмуссен, Андерс Фог 197
   Ревуэльта, Нати 186
   Рейган, Рональд 130, 201, 203, 253
   Ришелье, Арман Жан дю Плесси 60
   Розенман, Самьюэл 84
   Роман-и-Рейес, Виктор Мануэль 158
   Руби, Джек 238
   Рузвельт, Джон 165
   Рузвельт, Франклин Делано 7, 14, 26, 40, 52, 58, 74, 83, 84, 124, 165, 189, 190
   Рузвельт, Элеонора 189, 190
   Рукс, Бернард Дэвид 80
   Садат, Анвар (Мухаммед Анвар аль-Садат) 24, 33, 35, 244, 245
   Саддам Хусейн Абд аль-Маджид ат-Тикрити 18, 175, 178, 179, 202
   Сакаса, Бенхамин Лакайо 158
   Сакли, Маргарет 189
   Салазар, Антониу ди Оливейра 16, 76, 77, 85, 86, 114–117, 158, 250
   Салонга, Джовито 63
   Санта-Мария, Иветт 184
   Санхурхо, Хосе 112
   Санчес, Селия 187
   Саркисян, Вазген 249
   Саркози, Никола 44—46
   Сассу-Нгесо, Дени 68, 185
   Сассу-Нгесо, Эдит Люси 185
   Седергрен, Сигге 246
   Сингсон, Луис 254
   Сингх, Беант 245
   Сингх, Сатвант 245
   Склянский, Эфраим 212
   Скорцени, Отто 235, 236
   Сне, Эфраим 248
   Соммерсби, Кей 189
   Сомоса, Анастасио Гарсиа 158, 239
   Сомоса, Анастасио Дебалье 240
   Сомоса, Луис 239, 240
   София Магдалена, королева Швеции 193
   Сперанский, Михаил 205, 206
   Спуринна 223, 224
   Сталин, Иосиф 13, 15, 17, 18, 42, 127, 155, 162
   Стенли, Генри 162, 163
   Стил, Дэвид 69
   Стокуэлл, Джон 65
   Стреснер, Альфредо 89, 127, 128, 148
   Стреснер, Уго Альфредо 148
   Строганов, Павел, граф 204
   Стэнкулеску, Виктор 247
   Стэнфорд, Генри 163
   Суансес, Хуан Антонио 112
   Суворов, Александр, полководец 229
   Сукарнопутри, Мегавати 251
   Сулла, Луций Корнелий 143
   Сунь Ятсен 16, 21
   Суньер, Рамон 106
   Сухарто, Мухаммед Хаджи 96, 251
   Талейран (Шарль Морис де Талейран-Перигор) 56
   Тан, Данте 254
   Тараки, Нур Мухаммед 240, 241
   Толберт, Уильям Ричард 243
   Тонно, Мишель 44
   Трембовлер, Лариса 249
   Тронкосо, Мануэль де Хесус 157
   Троцкий, Лев 13
   Трухильо, Рафаэль (Рафаэль Леонидас Трухильо Молина) 23, 64, 65, 89, 127, 156, 157, 237
   Трухильо, Эктор 157
   Туркменбаши – см. Ниязов, Сапармурат
   Ульянов, Александр 15
   Ульянов, Владимир 15
   Умберто I, король Италии 233, 234
   Унанян, Арам 250
   Унанян, Карен 250
   Унанян, Наири 250
   Унгерн, Роман (Роман Унгерн фон Штернберг) 58–60, 77, 102—104
   Уольд, Аклилю Хабтэ 231
   Уоррен, Эрги 238
   Уренья, Рафаэль Эстрелья 156
   Устинов, Дмитрий 241, 242
   Фарраг, Мухаммед Абдель Салям 244
   Фернандес, Алина 186
   Филипп II Македонский 55
   Филипп II Орлеанский 136—138
   Фильо, Жоао Кафе 76
   фон Бисмарк, Отто 138, 139
   фон Блейхредер, Герсон 138, 139
   фон Брюк, Карл 203, 204
   фон Филек, Альберт 146
   фон Шушниг, Курт 235, 236
   Форд, Джеральд 202
   Франко, Кармен 181
   Франко, Николас 106
   Франко, Франсиско (Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Багамонде) 21, 22, 25, 78, 104–106, 111–115, 146, 147, 180, 181
   Франц-Иосиф I, император Австрийской империи 203, 204
   Фухимори, Альберто 255
   Фуше, Кристиан 257, 258
   Хайдер, Йорг 30, 31, 147, 148, 194
   Хайле Селассие I (Тэфэри Мэконнын), император Эфиопии 36–38, 51, 80, 93, 164, 231—233
   Халл, Корделл 127
   Халонен, Тарья 198
   Харт, Гэри 189
   Хашеми Рафсанджани, Али Акбар 40
   Хигути, Сюзанна 255
   Холлс, Джон 201
   Хэммингс, Салли 188
   Цезарь, Гай Юлий 7, 8, 14, 20, 24, 38–40, 46–48, 51, 54, 55, 60, 74, 78, 83, 109, 143, 144, 167, 169, 175, 191–193, 195, 208, 222—224
   Цзян Цин 95
   Цинь Шихуан-ди 56
   Цицерон 24, 193
   Чавес, Уго (Уго Рафаэль Чавес Фриас) 7, 24, 26, 31–33, 52, 53, 57, 90, 128, 129, 150—152
   Чан Кайши (Цзян Цзеши, Чжунчжэн) 15, 20, 21, 34, 90, 91, 165—167
   Чарторижский (Чарторыйский), Адам, князь 204
   Чаушеску, Елена 69, 122, 176, 247, 248
   Чаушеску, Илие 122
   Чаушеску, Николае 29, 30, 68, 69, 78, 79, 101, 102, 120–124, 148–150, 175, 176, 246—248
   Чейни, Дик 73, 74
   Черчилль, Джон 56, 57
   Черчилль, Уинстон (Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль) 15, 18, 23–25, 33, 34, 56, 57, 79, 80, 88, 89, 103, 106, 107, 159–162, 201, 203
   Чингисхан 13
   Чолгош, Леон 234, 235
   Чоудхри, Ифтихар Мухаммад 214
   Чэнь Бода 95
   Шариф, Наваз 213—215
   Шарль, Ипполит 191
   Ширак, Жак 71, 72, 130
   Шредер, Герхард 196, 197
   Шульц, Мартин 198
   Эврипид 51
   Эйзенхауэр, Дуайт 188, 189, 239
   Эйткен, Макс 89
   Эрхард, Людвиг 142
   Эстрада, Джозеф 254
   Юденич, Николай 209
   Ягуэ, Хуан 105
   Ясай, Перфекто 254

Александр Соловьев Как стать вождем. Страсти во власти