-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Илья Стогоff
|
|  Неприрожденные убийцы
 -------

   Илья Стогоff
   Неприрожденные убийцы

   «Вы не знаете, почему мы выберем именно вас.
   Не знаете, почему подложим бомбу под ваше кресло в самолете. Почему наставим Калашников или УЗИ в вашу сторону.
   Но вы можете быть уверены – это обязательно случится…»
 Чарльз Мэнсон, убийца


     «Мне так хотелось, чтобы люди мечтали иначе…
     М-м-ммм… Незадача… Попала сама под раздачу…»

 Zемфира, крошка-гений


   I. Красная книга


   Глава первая: Пурпурные мстители

 //-- 1. --// 
   Все началось с того, что 1 апреля 1997 года в селе Тайнинское, неподалеку от Москвы, взлетел на воздух памятник императору Николаю II. Село расположено в живописной местности рядом с Мытищами. Памятник на собственные деньги установил скульптор по фамилии Клыков. Ничего особенного: печальный самодержец задумался о чем-то на фоне прекрасного русского пейзажа. Два года царь простоял над обрывом Оки, а в ночь на 1-е апреля у жителей Тайнинского взрывной волной выбило стекла в домах. От самого памятника остался лишь белый постамент да торчащие из него царские лодыжки в сапогах.
   У нас в стране террористы редко берут на себя ответственность за взрывы. Но здесь исполнители решили подписаться. Вполне в традициях «Красных бригад» в редакции нескольких газет пришли факсы, подписанные полузабытыми аббревиатурами РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия) и НКВД (Народный комиссариат внутренних дел). Террористы писали, что таким образом они протестуют против попыток перезахоронить тело Ленина из мавзолея.
   В том году люди из окружения президента Ельцина пытались отыскать для страны ну хоть какой-нибудь вариант национальной идеи. Тогда им еще казалось, будто где-то обязательно есть такая идея, которая объединит сто пятьдесят миллионов русских в единый кулак. Почему нет? В Советском Союзе такая идея была, может, ее удастся отыскать и сейчас, а? Вот, скажем, если поменять знаки с «минусов» на «плюсы», то не станет ли Российская Федерация такой же сильной и грозной, как был СССР? Тогда жителей страны водили на поклонение телу Ленина, и, проникшись, те являли чудеса патриотизма. Если сейчас Ленина вынести из мавзолея и похоронить, а жителей начать водить на поклонение костям последних Романовых, то, может, они опять явят эти самые чудеса, а?
   Власть привыкла, что жители на ее инициативы реагируют вяло. Может быть, не бегут со всех ног исполнять приказания, но по крайней мере и не спорят в открытую. Однако в данном случае кто-то решил огрызнуться. Памятник царю-страстотерпцу неизвестные красноармейцы взорвали и обещали в следующий раз рвануть что-нибудь поприметнее.
   Внимания к инциденту в Тайнинском постарались не привлекать. Несколько газет опубликовали заметки о происшествии в разделе «Криминальная хроника». Местная прокуратура завела дело, заниматься которым всем было лень. Мнение милиционеров сводилось к тому, что какой-то из коммерческих структур «понадобилась земля из-под памятника, а страшные аббревиатуры – средство для отвода глаз». Честно говоря, в те годы вряд ли кто-то верил, что в России возможен серьезный политический терроризм.
   Еще полтора месяца спустя информационные агентства получают факс, в котором их ставят в известность о том, что в стране образован РВС (Революционный военный совет). При нем учреждались армия (РККА) и милиция (НКВД). «Решение о взрыве памятника Николаю принял Ревтрибунал. Обжалованию и обсуждению оно не подлежит». Сообщение было подписано неким Егором Чудновским.
   Телефонов и адресов не приводилось, на связь с Реввоенсоветом предлагалось выходить через невнятный адрес в Интернете. Впрочем, реакции не последовало и на этот раз. Страна не вздрогнула и не прослезилась. Каким-то шутникам не лень тратить время на игры в красных и белых? Отлично, но при чем здесь мы?
   Террористов такое отношение не устраивало. Следующим объектом нападения был избран тоже памятник тоже царю и тоже из династии Романовых, но гораздо более известный, чем творение Клыкова. На этот раз рабоче-крестьянские красноармейцы решили взорвать гигантскую скульптору Петра Первого работы Зураба Церетели, который как раз тогда заканчивали монтировать над Москвой-рекой.
   В ночь на 6 июля 1997 года Петр был заминирован. Памятник буквально нашпиговали адскими машинками: всего было изъято семь пакетов с взрывчаткой, каждый по полтора-два килограмма весом. Этого количества хватило бы, чтобы уничтожить небольшой дачный поселок. По одной из версий, взрыва не произошло только потому, что в 5.32 (назначенный для взрыва момент) неподалеку от постамента террорист-взрыватель заметил целующуюся парочку. Проливать кровь боевики не стали и объявили памятник «условно-взорванным».
   В ценах черного рынка стоимость японского пластита (взрывчатого вещества, которое было использовано при минировании) превышала $20 000. И это во времена, когда средняя зарплата в России составляла долларов восемьдесят. Еженедельник «Аргументы и факты» писал, что если «условное уничтожение» это шутка, то в России найдется не много людей, которым по карману так шутить. За расследование дела берется ФСБ.
   Первые же проверки показали: следов официальной регистрации Реввоенсовета нигде в стране найти не удается. Также ни в Москве, ни в Петербурге не значился прописанным Егор Чудновский, человек, чьей фамилией были подписаны пресс-релизы террористов. Очень скоро дело берет под свой личный контроль тогдашний директор ФСБ Николай Ковалев.
   Спустя несколько дней прогремел новый взрыв. В ночь на 20 июля боевики заминировали мемориальную плиту в честь семьи Романовых на Ваганьковском кладбище. Плита была опять-таки на собственные средства изготовлена тем же бедолагой Клыковым. После взрыва от нее не осталось даже мраморной крошки. На расположенной неподалеку стене колумбария красной краской из баллончика-пульверизатора было написано «Зарплату – рабочим!». Ответственность за акцию взяла на себя «партизанская ячейка, входящая в подчинение РВС».
   На этот раз о красных мстителях из Реввоенсовета заговорили, похоже, все.
   – До тех пор, пока от взрывов РВС никто не пострадал, симпатии общества будут на стороне террористов, – писала «Независимая газета».
   – А если следующим будет петербургский Медный всадник? – задавал вопрос «Московский комсомолец».
   Через два дня после взрыва на кладбище премьер-министр России Виктор Черномырдин заявил:
   – Случаям вандализма, надругательства над могилами, террористическим актам нет и не может быть оправдания. Никакие политические убеждения не могут служить оправданием для подобной низости. Виновные должны быть найдены и понести заслуженное наказание.
 //-- 2. --// 
   Один из активистов левого движения, просивший не называть его имени, позже говорил мне:
   – Тогда все мы испытывали головокружительный восторг. Эти взрывы казались первыми залпами долгожданной войны. Мы против них! Наконец-то началось! Мы против капитализма! Против вселенской потребительской цивилизации! Почему бы этой войне не начаться в России? Чем черт не шутит – в этой стране много чего начиналось, почему не начаться и на этот раз, а? Почему эту войну не можем начать мы или наши товарищи?
   Однако такой энтузиазм разделяли не все. Премьер Черномырдин сказал, что ждет от силовиков конкретного результата. Дело было взято под контроль президентом Ельциным. Спустя месяц директор ФСБ Ковалев специально ездил в Кремль отчитываться по делу Реввоенсовета. И, смутившись пристального взгляда сверху, спецслужбы зашевелились.
   Зацепок у них не было, поэтому поначалу спецслужбисты взялись за разработку леваков из легально действующих организаций. В тот же день, когда Черномырдин сделал заявление по поводу террористов, больше десятка столичных активистов были доставлены на Лубянку.
   Допросы длились по четырнадцать часов без перерыва. У американской анархистки Лоры Акай, работающей в Москве, оперативники изъяли кухонные приправы в тюбиках, стиральный порошок и косметику – все это было передано для химической экспертизы. Подумав, следователи конфисковали и дорогой компьютер Лоры. Некоторые леваки начали всерьез подумывать о том, чтобы на время уехать из страны.
   Сразу после взрыва на кладбище дачу редактора газеты «Бумбараш-2017», Павла Былевского, окружили автоматчики. Весь дом был сантиметр за сантиметром обыскан. На прилегающем участке агенты даже пытались что-то копать.
   Допрос Былевского продолжался несколько часов, но результатов не дал. После того как Павел был отпущен из здания на Лубянке, за ним было установлено постоянное наружное наблюдение. На собранной через несколько дней пресс-конференции Былевский жаловался, что прослушиваются даже очень личные телефонные переговоры, а «наружка, пущенная по нашему следу, роняет из карманов удостоверения и часто работает в нетрезвом виде».
   Павел Былевский – не последний человек среди московских леваков. На тот момент ему было где-то под сорок, а в политику он пришел еще в 1989-м молодым кандидатом философских наук. Сперва возглавлял московский комсомол. Быстро стал депутатом Пролетарского райсовета Москвы.
   В середине 1990-х Былевский завел себе небольшое издательство, доходов от которого хватало на содержание жены и троих детей. Книжки и газеты в издательстве печатали спикер парламента Руслан Хасбулатов и вождь курдских сепаратистов Абдулла Оджалан. Некоторые заказы приходили даже из Северной Кореи, от вождя Ким Чен Ира.
   Летом 1997-го Былевский возглавил молодежную организацию РКСМ(б), которая откололась от официального комсомола – РКСМ. В скучном «официальном» комсомоле первая буква «Р» означала «Российский», а в развеселой организации Былевского – «Революционный». Уже на учредительном съезде нового комсомола ораторы утверждали, что «пополняться касса грядущей революции будет из буржуйского добра». Устав, в котором имелось положение о революционном терроре, комсомольцы решили официально не регистрировать. Первоочередной задачей было признано «перестать сюсюкать и перейти, наконец, к решительным действиям».
   Официальным органом РКСМ(б) являлась газета «Бумбараш-2017», редактором которой и был Былевский. Один из петербургских журналистов писал:

   «Бумбараш» похож на скучные и бесцветные коммунистические газетки не больше, чем ракетный крейсер на баржу. Он сверхрадикален: левее него только стенка.
   Если предел мечтаний «взрослых» коммунистов – всеобщая стачка, то газета регулярно зовет к экспроприациям, терактам и вооруженному восстанию. Заголовки типа «Как, кого и за что мы будем пытать» говорят сами за себя. Легко читающиеся исторические статьи. Профессиональные советы по дракам с ОМОНом, написанные сочувствующими коммунистической идее ментами. Карикатуры, комиксы, частушки – поневоле захочешь что-нибудь взорвать…

   Именно публикации «Бумбараша-2017» позволили следствию выйти на след Реввоенсовета. Самый первый факс об учреждении РВС был отправлен по информагентствам 13 мая. А «Бумбараш» опубликовал тот же самый текст еще в апреле, через день после самого первого взрыва в Тайнинском. Две недели спустя было опубликовано еще несколько документов РВС.
   На все вопросы следователей Былевский отвечал, что получил тексты по электронной почте и понятия не имеет, откуда они взялись. Придраться было не к чему, и Былевского отпустили. Однако, начав копать вокруг «Бумбараша», спецслужбы задержали нескольких комсомольцев, близких к редакции. И через три дня после теракта на Ваганьковском кладбище обвинение было предъявлено 18-летнему Андрею Соколову.


   Глава вторая: Танцы радикалов

 //-- 1. --// 
   Я сижу в кафе. За окном идет дождь, а в телевизоре, стоящем на стойке бара, о чем-то говорит толстый депутат Госдумы. Довольно молодой, в очечках на круглом лице. Двадцать лет назад парень был лидером самой крупной в стране организации анархистов. А сегодня появляется на экране ТВ, лишь чтобы сказать пару слов о том, что все действия нынешней русской власти прекрасны и безошибочны. За эти двадцать лет депутат поправился на двадцать килограмм. А я на двенадцать, что тоже немало. Наверное, все дело в том, что, сидя вечерами перед ТВ, и он, и я слишком много едим. Хотя, с другой стороны, что еще делать, как не есть? Ведь революция, на которую надеялся он и надеялся я, так и не произошла.
 //-- 2. --// 
   Философ и журналист Алексей Цветков вспоминал:

   Спасибо перестройке, что она позволила нам, плохо соображавшим подросткам, не превратиться в такое же быдло, как наши родители.
   В те годы мы бежали к первым попавшимся идеологам – чем радикальнее, тем круче. Кто в «Память», кто в «ДемСоюз», кто в анархо-синдикалисты, кто в зеленые. Как только ни назывались наши полулегальные тусовки: «Политический лицей», «Комитет культурной революции», «Фиолетовый Интернационал»…
   В скупо освещенных подвалах мы изучали устройство коктейля Молотова, штудировали Каддафи, Мао и Муссолини, слушали «Гражданскую оборону» и пили дешевый портвейн. Мы ездили за тридевять земель на рок-фестивали и мочили ментов велосипедными цепями за то, что они били нас.
   Мы вставали район на район с заточенными напильниками в карманах. Город учил нас, что нет никакой свободы, кроме отвоеванной. Мы похоронили хрестоматийный образ диссидента: длинноволосого аспирантика, кудахтающего о своих правах. Его место занял парень в черной коже, любящий и умеющий драться…
   Летние экологические лагеря – школа захвата зданий, техники и дорог. Голодовка протеста против ареста товарищей – бесценный опыт выживания на каторге или в лесу. Запрещенный митинг – наука переворачивания буржуйских тачек и прорыва ментовских цепей. Веселый хэппенинг с символическим пожиранием тела президента – отдых и бесплатная реклама.

   Мы прошли все это. Мы умеем сшить транспарант и заправить в бутылку горючую смесь. Пройдя школу конца 1980-х, мы были готовы стать солдатами и героями…
   Первые группы левых радикалов стали появляться в СССР сразу после хрущевского ХХ съезда КПСС. О красных диссидентах не говорили по Би-Би-Си, за них не вступались правозащитники. Однако только на протяжении 1950–60-х годов в стране успело появиться и исчезнуть не менее двадцати таких групп.
   Первые подпольные левацкие кружки состояли, как правило, из студентов и аспирантов столичных вузов. Все, что они видели вокруг, мало напоминало то, о чем писали Ленин и Маркс. Молодые люди читали в библиотеках классиков анархизма, спорили с приятелями, а в свободное время писали стихи. Бывало, что они разрабатывали планы студенческих волнений, массовых забастовок, покушений на наиболее одиозных чиновников. Уже тогда многие ориентировались и на террористическую практику. В 1961-м спецслужбы накрыли одну из первых в СССР анархо-синдикалистских групп. На суде ее лидерам Осипову и Кузнецову инкриминировали подготовку покушения на Никиту Хрущева и членов Политбюро. Говорят, в КГБ на них донес папа известного музыкального критика Артемия Троицкого.
   С первыми советскими анархистами власть каждый раз расправлялась показательно жестоко: чтоб другим было неповадно. Однако к 1970-м левацкие группы все равно возникают по всей стране: «Революционная партия интеллектуалов Советского Союза» в Свердловске, «Союз революционных коммунистов» в Ленинграде, «Партия диктатуры пролетариата» в Куйбышеве…
   Состоять в таких группах могло от трех до восьми человек. Путь их был стандартен: споры активистов на кухне – распространение нелегальной литературы среди приятелей – выпуск самиздатовского журнала – арест и спецпсихушка. Некоторые проводили в психушках по несколько десятилетий подряд.
   Самым известным мучеником идеи был житель города Черкассы Николай Озимов. Начитавшись литературы о подлинном коммунизме, начал он с того, что основал анархо-языческий орден «Волки Луны». В лучших традициях батьки Махно попробовал наладить финансирование своей организации и тут же сел по статье «организованный бандитизм».
   Тюрьма лишь укрепила его убеждения. Освободившись, Николай как-то решил посмотреть телек. Показывали кино о Гражданской войне. Колин родной брат позволил себе неуважительно отозваться о ком-то из главных героев. Встав с дивана, Озимов сходил в сарай, принес оттуда топор и брата насмерть зарубил. А потому что нечего кидаться грязью в святое. Позже, уже в 1980-х, этот человек зарабатывал на жизнь «лечением женщин от всех болезней платными сеансами секса на кладбище или на перекрестке трех дорог в полночь». Уверял, что затащил в постель даже пожилую работницу прокуратуры, пришедшую провести с ним беседу.
 //-- 3. --// 
   Советской молодежи редко нравился СССР, в котором их угораздило родиться. Вариантов того, в какую именно сторону его нужно менять, существовало превеликое множество, но в самой необходимости перемен вряд ли кто-нибудь сомневался.
   Умники из интеллигентских кружков говорили о свободном рынке и приводили в пример США с Европой. Бородатые ценители старины вздыхали о временах Святой Руси и тайком носили нательные крестики. А молодежи хотелось чего-то в стиле ритм-энд-блюз. Веселого, революционного, с красивыми девчонками и так, чтобы ветер развевал длинные волосы.
   Коммунистические идеи были популярны среди американских хиппи, и хиппи из СССР старались не отставать. Многие длинноволосые студенты 1970-х знали Маркса лучше, чем преподаватели научного коммунизма, которые за неподобающий внешний вид выгоняли их из университетов. Вроде бы коммунизма в СССР было хоть завались, да только это был совсем не тот коммунизм, которого хотелось. Поэтому, собираясь вместе, эти ребята не только слушали рок да курили черт знает что, но еще и изучали книги Бакунина или читали итальянские газеты со статьями о подвигах «Красных бригад». Кстати, членом одного такого кружка, по слухам, являлся молоденький Валентин Юмашев, который, повзрослев, стал зятем президента Ельцина.
   Даже такую скучную и официальную штуку, как движение Интербригад, юные бунтари умудрились превратить чуть ли не в партизанские отряды. Суть движения состояла в том, что власти разрешили школьникам и молодым студентам собираться вместе и слушать доклады о положении в третьем мире. Что-нибудь о том, как империалисты душат свободолюбивых лаосцев или никарагуанцев. Однако, наслушавшись историй про вооруженных «Калашниковым» и красными идеями тинейджеров, которые устанавливают в джунглях собственную власть, советские подростки очень быстро решили попробовать заняться чем-нибудь в том же роде.
   Интеротряды возникали по всей стране. Идеалы для подражания выбирались умопомрачительные: «Отряд имени Мвамбе Свамиби», «Бригада имени Санчо Хопкинса». Самой известной из них была московская «Интербригада имени Эрнесто Че Гевары». Возглавлял ее перуанский студент Альберто Бенхамин де Пас. Еще в середине 1980-х ее члены установили контакты с партизанами из Никарагуа, Сальвадора, Чили, Перу и Гватемалы. А позже несколько советских юношей выехали в Латинскую Америку и воевали на стороне ультрарадикальных «Сендеро Луминосо» и «Движения Тупак Амару».
   Правда, вот устроить что-нибудь похожее дома у отечественных леваков никогда не получалось. Время от времени подпольщики пытались выйти на контакт друг с другом или хоть как-то координировать свою работу. Довольно высокопоставленный молдавский чиновник Борис Исайко специально плюнул на карьеру и ушел в подполье. Он планировал сплотить членов разрозненных кружков в единый антиправительственный фронт. У него ничего не вышло.
   После того как умер последний советский мастодонт Леонид Брежнев, во главе страны встал Юрий Андропов. Это был суровый и неулыбчивый мужчина, бывший председатель КГБ. При нем на подпольщиков всех мастей обрушились последние гонения. Тот, кто не желал вести себя так, как положено, отбыл в мордовские лагеря. Однако всего через четырнадцать месяцев Андропов умер. И следующие лидеры решили развернуть страну уже совсем в другую сторону.
 //-- 4. --// 
   Один из отцов-основателей русского анархизма вспоминал:
   – В конце 1980-х годов в России произошла революция. Об этом никто не говорил, но это все чувствовали. Во время ноябрьских демонстраций на Красной площади вместо банального «Слава советской молодежи!» голос из динамиков провозглашал: «Молодежь! Перестройка – это ваша революция!» В Ленинграде Невский проспект украсили плакатами Окон РОСТА. А «Объект насмешек» (самая модная панк-группа того времени) орали:

     – Новое время!
     Мы пришли в самый раз!
     Мы – революция!
     Это эпоха для нас!

   В 1985-м новым лидером СССР стал Михаил Горбачев. Затеянные им реформы в конечном итоге привели к тому, что советский строй был ликвидирован, а СССР развалился на пятнадцать отдельных государств. Однако сперва ни о чем в этом роде речь не шла. Провозглашенная Горбачевым перестройка подавалась не как конец коммунизма, а как апгрейд, после которого коммунизм, наоборот, обретет новую молодость. Леваки всех мастей почувствовали: это именно тот шанс, которого они так долго ждали.
   12 ноября 1989 года в Ленинграде, впервые в стране, открыто проходит анархический митинг. Прежде за попытку собраться большой толпой, да еще и с портретами Махно, участники тут же отбыли бы в лагеря. Но теперь все было иначе. Четыреста человек собрались под черными знаменами у кинотеатра «Меридиан». Милиция не вмешивается. Прохожие застывали с открытыми ртами.
   Одним из первых ленинградских анархистов стал «батька» Петр Рауш. Знакомым он представлялся как художник, хотя официально числился учителем в школе. Группа Рауша, сложившаяся к сентябрю 1988 года, носила название «АССА» (Анархо-синдикалистская свободная ассоциация).
   Жили АССовцы в сквоте – «пустующем доме в одном из наиболее криминальных районов города». В одной комнате там висел портрет Ленина, в который анархисты бросали дротики. В другой можно было потанцевать. В третьей самые молодые курили марихуану. В квартирах рядом жили рок-музыканты, торговцы наркотиками и несколько многодетных семей хиппи.
   На жизнь анархисты зарабатывали распространением листовок и партийной прессы. Сегодня трудно представить, но тогда все это добро распространялось за деньги: листовку давали только тому, кто вносил пожертвование. В среднем прохожие сдавали 70 копеек. По официальному курсу это равнялось $1. В день анархисты зарабатывали больше, чем их родители за месяц где-нибудь на заводе. К выпуску листовок ребята подходили с фантазией. Одна из них призывала «намазать говном стул, на котором будет сидеть коммунист».
   В том году в ленинградском порту швартуется корабль радикальных экологов Rainbow Warrior. Событие вызывает среди активистов АССА бурю восторга. Чтобы достойно приветствовать западных единомышленников, Петр Рауш с черным знаменем в руках на катере едет встречать корабль. Встреча обернулась скандалом: на морском языке черное знамя встречающих означает «швартовка запрещена, город поражен эпидемией».
   Подпольщики с доперестроечным стажем пытаются выйти из подполья. По всей стране возникают новые группы: анархистские, троцкистские, необольшевистские. Какое-то время они маскируются под дискуссионные клубы и делают вид, будто заняты проектами демократизации комсомола. Вместо слова «анархизм» в их названиях фигурирует что-нибудь вроде «социалистический федерализм».
   В 1989 году анархические группы начинают открыто регистрироваться по всему СССР. Названия организаций завораживали: ВОЛАНД (Всесоюзное общество любителей анархизма в неформальном движении), МАКИ АДА (Маргинально-анархические контр-инициативы ассоциации движений анархистов), СРАМ (Союз революционной анархической молодежи), ЕЛДА (Елецко-Липецкое движение анархистов)… Вскоре анархисты понимают: пора объединяться.
   Еще с середины 1980-х годов при московском Пединституте существовал Студенческий дискуссионный клуб, выпускавший альманах «Община». У «общинников» были налажены связи с официальным комсомолом, они имели доступ в газеты, могли рассчитывать на кое-какое финансирование. Если ленинградские анархисты жили в сквоте, то офис москвичей находился в одной из официальных комсомольских резиденций.
   В мае 1989-го «общинники» проводят учредительную конференцию новой анархической организации. Она получила название Конфедерация анархо-синдикалистов (КАС). Единомышленникам КАСовцы предлагали объединяться: отныне каждая отдельная организация переставала быть отдельной и должна была объявить себя просто ячейкой КАС. Единомышленники подумали-подумали и согласились. Цепочка анархических групп протянулась от Харькова до Байкала. Кое-где на позиции анархистов переходили комсомольские организации целых заводов. К концу года КАС вдруг превратилась в крупнейшую политическую партию страны.
   Впрочем, единым анархическое движение не было даже тогда. Один из активистов вспоминал:
   – Анархистом в те годы называл себя каждый второй. В КАС вступали анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты, анархо-демократы, анархо-индивидуалисты, анархо-пацифисты… В некоторых ячейках люди по-испански читали Кортасара, в некоторых просто пили портвейн и слушали «Гражданскую оборону». Рядом с изгнанным из партии бородачом в костюме-тройке мог сидеть 14-летний панк, только вчера узнавший от Константина Кинчева, что «рок-н-ролл похож на отряды батьки Махно»…
   Неожиданно даже для себя самих анархисты вдруг превратились в реальную политическую силу. Пытаясь закрепить успех, их лидеры пробуют пробиваться во власть. В 1989 году лидер КАС москвич Андрей Исаев выставляет свою кандидатуру на выборах народных депутатов. Ленинградец Рауш баллотируется в Ленсовет. Выиграть выборы в столицах не получается, но вот в Самаре, Северске, Хабаровске и Харькове кандидаты от анархистов в местные Советы все-таки проходят.
   Тогда всем казалось, что все только начинается.
 //-- 5. --// 
   Рассказывает Дмитрий Жвания:

   – Анархистом учителя обзывали меня еще в школе. В смысле – раздолбаем, не желающим учиться. Как-то я специально сходил в библиотеку, почитал, кто такие анархисты. Портрет Бакунина мне понравился. Помню, я представлял, как было бы круто носить не пионерский значок с портретом Ленина, а черный анархистский значок с лицом этого бородатого дядьки…

   Склонность к террору для анархистов конца 1980-х – явление не типичное. Исключения, правда, бывали. Например, в Москве действовал ультрарадикальный МСА (Московский союз анархистов) во главе с бывшим майором милиции Александром Червяковым. В группе был введен строжайший сухой закон, организована она была, как военизированный отряд, а позже группа в полном составе трансформировалась в охранное агентство.
   Однако самой радикальной анархической группой в СССР конца 1980-х был ленинградский «Союз максималистов». Лидером «Союза» был Дмитрий Жвания.
   Рассказывает Дмитрий Жвания:

   – В 1987-м я пришел из армии и поступил в Педагогический институт имени Герцена. Еще на экзаменах меня предупредили: никаких молодежных закидонов типа длинных волос и всего такого. Ага! На лекции я ходил с косой ниже плеч, в старинной гимнастерке и рваных джинсах. Для того времени это был эпатаж.
   Едва поступив, я взял в институтской библиотеке классиков анархизма: Кропоткина и Бакунина. Помню, долго удивлялся: почему эти книги не запрещены?! Революция не может быть не мировой!.. На место Бога мы поставим сатану!.. Короче, все, что я хотел услышать, я услышал.
   Подпольщик без организации – плохой подпольщик. Я стал думать, где взять сторонников. Пробовал общаться с футбольными фанатами, хиппи, художниками и поэтами, которые тусовались в Доме культуры пищевиков. Для одной их выставки даже написал стихи:

     – У тех, у кого слабые нервы,
     Пускай случится припадок!
     Испугались?
     Жирные стервы!
     Анархия – вот порядок!

   Выставка наделала шуму. Но в организацию никто из приятелей идти не хотел. Только очень постепенно у меня сложился маленький кружок: всего несколько человек. Хоккейный фанат, который начитался статей о «Красных бригадах», несколько мутных типов в бушлатах, которые тусовались возле станций метро и называли себя анархистами. На собраниях я читал им Кропоткина, но было видно, что парням не интересно. Еще позже из армии пришел мой приятель, бывший хиппи, по кличке «Макс Пацифик». В Вооруженных силах мозги у него встали на место, и от ненасилия он отказался. Все вместе мы решили, что пора действовать.
   Газеты тогда обсуждали проект нового «Закона о молодежи». Я решил, что раз анархисты против любых законов, значит, мы должны быть и против этого. Никакой организации у меня не было, но я составил листовку, которую подписал «Союз анархистовмаксималистов».
   Множительной техники тогда никакой еще не существовало. Часть листовок я отпечатал на машинке сам, часть отдал печатать девушкам, которые были в меня влюблены. Когда набиралось штук 30–40, мы клеили их возле кафе «Сайгон», раздавали прохожим в метро. Один раз разбросали на концерте группы «Телевизор». Все равно это выглядело как детская шалость.
   Но самое интересное, что через неделю я открываю газету «Смена» и обнаруживаю статью на целую полосу: разбирают аргументы «Союза максималистов». Не то чтобы после этого мы попали в политику, но я понял, что все становится серьезнее. Произошло это в самом начале 1988-го.
   Я много читал классиков анархизма, ходил по митингам. А организация не росла. Я успел жениться, потом как-то заболел, попал в больницу. Жена пришла меня навещать и принесла книгу дореволюционного анархиста Новомирского. Открываю, читаю: «Что должны делать русские анархисты? Грабить! Жечь! Убивать! Заниматься систематическим террором!». К тому, что я читал, я всегда относился очень серьезно. Прочел? Попробуй воплотить в жизнь! Когда навестить меня пришел Макс Пацифик, я предложил ему устроить взрыв во дворце Белосельских-Белозерских напротив Аничкова моста. Тогда там располагался Куйбышевский райком комсомола.
   На выходные меня отпускали из больницы. Мы доехали до дворца, полазали внутри. В том месте, где сейчас расположен Музей восковых фигур, тогда находилась комната Оперативного отряда. Взрывчатку мы решили заложить туда. И без человеческих жертв обойдется, и шуму наделаем.
   Мы стали готовиться к первому теракту. Как раз тогда от одного моего приятеля ушла очередная жена, перед этим наставив ему рога. Парень был в полном охуении. Из дому не выходил, целыми днями курил марихуану. Я ему говорю: «Кончай! Делом надо заняться! Сразу все забудешь!».
   Еще к нам прибился парень, который был женат на дочери ректора Политехнического института. Та девушка была очень богатой, стажироваться ездила в Алжир. Потом, когда у нас всех начались неприятности, ее не то что в Алжир – на дачу больше никогда не выпустили!
   Сначала мы долго думали, где купить динамит. Связей тогда у нас еще не было. И тут жена приносит мне телефон, просто сорванный с объявления на столбе. Оказывается, в Ленинграде есть кружок по изучению идей Кропоткина и Бакунина. Ничего себе! Я позвонил и встретился с их лидером, Петей Раушем. Он вывел меня на своих людей.
   Я думаю – вот оно! Сейчас создадим настоящую организацию! А оказалось… В общем, какие они анархисты? Сидят, болтают о многоукладной экономике. Типичные интеллигентские разговорчики. Сам Рауш выглядел как карикатура на анархиста из фильма «Свадьба в Малиновке». В жару он мог выйти на улицу в одних желтых застиранных трусах.
   Я все равно выступил у них на собрании, предложил поучаствовать в листовочной кампании. Парни как-то сразу припухли. Тогда за расклеивание листовок можно было сесть, причем надолго, и парни начали говорить, что, мол, это не метод, нас всех закроют, это тупик. Правда, после собрания ко мне подошел молодой человек, который сказал, что готов мне помочь, но – тайно.
   Его звали Павел. Он работал освобожденным работником Кировского райкома комсомола. Чуть ли даже не секретарем. Какой-то он был… странный. Сам лимитчик, и жена лимитчица, а живут в классной отдельной квартире. Взгляды – сверхрадикальные, а никого из классиков явно не читал. Ни с того ни с сего вдруг стал говорить, что к лету у него, возможно, появится оружие, предлагал организовать регулярные налеты на госучреждения.
   Я решил, что раз такое дело, нужна конспирация. Система у нас была сложная: говорили, что встретимся у последнего вагона, а встречались у первого, говорили, что встречаемся в шесть, а это значило, что в пять. Путались, искали друг друга… Чаще всего наши встречи проходили на заброшенном стадионе у Нарвских ворот.
   Пока не решился вопрос со взрывчаткой, мы занимались листовками. Тогда за такие дела светил реальный срок. Для начала я съездил в Ригу. Остановился в общаге у каких-то русских женщин. Не подумай – никакого секса. Ночью сказал, что пойду позвоню жене. Выхожу – стоит на остановке какой-то кекс в кепочке, слушает в магнитофоне панк-рок на латышском языке. Я ему предложил расклеивать листовки, а он говорит: «Пошли!» Отмороженный… За полночи мы обклеили все основные места Риги и даже Дом правительства.
   Следующим этапом было расклеивание листовок в рабочих районах Ленинграда. Вдвоем с одним товарищем мы сразу, как спустились в метро, засунули одну листовку под стекло, к схеме станций. Интересное дело: народ сегодня и народ десять лет назад. Представь: через несколько вагонов от нас ехал какой-то работяга. Так он не поленился, перешел в наш вагон, прочел листовку и с ближайшей станции позвонил в милицию. Ну а те связались с КГБ.
   Мы вылезли из метро и шли по Седьмой линии Васильевского острова к Большому проспекту. На каждый дом клеили листовку. Я смотрю: за нами идут. А на Большом уже стоит черная «Волга». Смешно: один из «Волги» выскочил и орет:
   – Стой! Стрелять буду!
   Мой товарищ ему в ответ:
   – Стреляй из хуя! Сука!
   В того, что был ближе, я кинул бутылкой с клеем.
   Мы бежали проходными дворами, и мы бы ушли – мы здорово оторвались. Но я умудрился заблудиться во дворах. Хоп! Тупик! Один к нам выходит и спрашивает:
   – Что? Сопротивляться будем?
   Я еще подумал: цепью его, что ли, долбануть?.. Их было трое. Обычные парни. Если бы мы подрались, еще неизвестно, чья бы взяла. Но мы сдались.
   Нас посадили в «Волгу». Тот, который нас задержал, всю дорогу орал:
   – Сейчас приедем в отделение, я тебе покажу, как против Родины бороться!
   Стриженый такой, в очечках. Сейчас, наверное, где-нибудь в бизнесе. Товарища посадили в камеру к проститутке, которая всю ночь показывала капитану ноги, а меня – к каким-то заблеванным бомжам.
   Под утро к моей камере подошел такой красавчик-мент и говорит:
   – Вы анархисты? Бляди! Почему вы, анархисты, были против… (Я еще подумал: против чего же анархисты?) против электрификации всей страны?!
   Честное слово! Пока я сидел, очень мне хотелось этого мудака поймать где-нибудь, когда он будет без формы. Но, конечно, не поймал.
   После такого стресса я здорово разболелся. У меня был жуткий приступ аллергии, я даже у народных знахарей лечился. По тем временам все было действительно серьезно: лет пять строгого режима.
   Какое-то время меня не трогали. А в 1990-м вышел Указ об ужесточении ответственности за оскорбление власти. Первым на допрос дернули моего товарища. Увезли на машине прямо с работы. Он мне звонит и орет:
   – Дима! Им все известно! Надо сдаваться!
   На следующий день в институте я поговорил с деканом. Она оказалась ничего: сказала, что, когда я отсижу, она похлопочет, чтобы меня восстановили на факультете. Еще через день я прихожу в институт, а меня уже ждут. Как хочешь маскируйся – ясно, что люди из КГБ. Вышел я из кабинета только через двенадцать часов. Со мной разговаривали полковник, майор и два капитана. То есть к делу они отнеслись ОЧЕНЬ серьезно.
   Сперва я думал косить под такого дурачка: вот, мол, начитался всякого… Потом гляжу: докоситься можно до сумасшедшего дома. Они все говорили: как же так, ведь у вас жена беременная? А потом спрашивают: правда, что летом вы собирались ехать в Тулу покупать оружие? Стоп! – думаю, – это-то откуда? Об этом я говорил только с Павлом. Но Павла-то они не взяли!
   Очень хорошо! Оказывается, у нас в организации есть стукач! То есть они ждали: сдам я им их собственного человека или нет? Ну, я его, разумеется, и вломил – вот адрес, вот телефон. После этого полковник с майором тут же встали и ушли.
   Тогда для меня было главное, чтобы они не узнали, что к взрыву в Белосельских-Белозерских все готово. Они ничего и не узнали. Скоро Первый Съезд народных депутатов отменил статью 71-1 (антисоветская агитация и пропаганда). Мое дело закрыли.
   Потом уже было троцкистское движение, поездки к товарищам в Европу. А тогда все мы на какое-то время легли на дно…

   Листовки, которые клеил Дмитрий Жвания в день ареста, сегодня выставлены на стенде в Музее политической истории. Слова «Пуля! Нож! Бомба! Петля!» выделены жирным красным маркером.
 //-- 6. --// 
   Во время одного из митингов летом 1999 года я спросил Петра Рауша, чего он, собственно, ждет:
   – Произойдет ли ваша революция, или анархизм для вас – способ жизни внутри общества, которое вы оказались не способны изменить?
   – Черт его знает… – скривился Петр, – пока ждем. Революционную ситуацию можно выжать из чего угодно. Все так нестабильно… может, чего и получится.
   На батьке ленинградского анархизма были надеты мешковатые штаны защитного цвета и разношенные тапочки. Как и десять лет назад, Рауш проводит дни и ночи на пятачке возле Гостиного Двора. Он и до сих пор живет на деньги, вырученные от продажи издаваемой им газеты. Правда, покупателей последнее время совсем нет. Торчащие из-под его черной фуражки волосы поседели. По слухам, на макушке у Петра большая лысина.
   …В конце 1980-х в Конфедерацию анархо-синдикалистов ежедневно вступало до тридцати человек. Однако прошло всего два-три года, и с такой же интенсивностью ряды КАС начали таять.
   Уже в 1990-м происходит первый раскол: от умеренной КАС отделяется группа радикалов, которая берет себе название АДА (Ассоциация движений анархистов). Потом и КАС, и АДА крошатся на еще более мелкие части. Когда из АДА вышла группа анархо-коммунистов, создавших марксистско-ленинскую фракцию, то их противники уже на следующий день объявили о создании кулацко-буржуйской фракции. Спустя всего год весь русский анархизм представляет собой кучу взаимно грызущихся кружков.
   Костяк группы «Рабочая борьба» некогда состоял из пяти активистов. Сегодня один из них целиком сосредоточен на семье, второй сделал неплохую карьеру в области журналистики, один подсел на героин, один, напротив, героином торгует, а еще одного парня при невыясненных обстоятельствах застрелили в Иркутске. И так почти везде. Когда-то в единой КАС состояли десятки тысяч человек. А к середине 1990-х от Калининграда до Владивостока анархистами называли себя то ли двадцать три активиста, то ли двадцать пять.
   Последние съезды анархистов прошли в 1994– 95 годах. После этого ни на страницах газет, ни в реальной политике об анархистах ничего не слышно. Даже сами активисты не скрывают, что их основными занятиями давно уже стали игры в преферанс и изредка – проведение неспособных никого на свете напугать пикетов под рукописными транспарантами. Перед тем как окончательно закрыться, самая массовая анархическая газета страны «Черный Светъ» выходила раз в год тиражом около ста экземпляров. Некогда она была ежемесячной и печаталась чуть ли не 30-тысячным тиражом.

   В одной из статей конца 1990-х Дмитрий Жвания писал: В этой стране процветают тупость и конформизм. Студенты – аполитичные циники. Рабочие трусливы. Любой протест тонет в обывательском болоте. Неужели в России когда-то была революция?..

   Лидеры анархо-движения грызутся между собой, объявляют оппонентов исключенными из организаций и через листовки угрожают побоями при личной встрече. Лишь некоторые оказываются способны уйти в «большую» политику. Например, бывший лидер КАС Андрей Исаев. Сегодня он является депутатом Думы. Приятный молодой человек с круглым лицом и в очечках. За последние годы он здорово поправился, но даже это его совсем не портит.
   Снаружи все еще идет дождь. Я оставляю на стойке деньги за кофе и выхожу из кафе. Румяный депутат продолжает неслышно шевелить губами на телевизионном экране.


   Глава третья: Под кроваво-красными небесами

 //-- 1. --// 
   В конце 1980-х многим казалось, будто идея коммунизма похоронена навсегда. После августа 1991 года так считали уже почти все. Однако прошло всего несколько лет, и под красные знамена встали совершенно новые люди. Те, кого никто под этими знаменами не ждал.
   Во время первомайских манифестаций 1993 года по всему центру Москвы проходят кровавые столкновения между демонстрантами и ментами. На экранах телевизора вся страна видела, как элитные, снаряженные по последнему слову техники части ОМОН атаковали безоружных демонстрантов. И как те практически голыми руками смогли дать им отпор.
   В одном из репортажей было видно, как одетый в рейверскую куртку студент и старик-ветеран с орденскими планками на пиджаке вместе валят на тротуар ОМОНовца в каске и бронежилете и долго вдвоем избивают его металлическими штырями.
   Одна из радикальных газет писала той весной:

   Шлягером сезона стало разговение красных на пролетарскую Пасху. Несмотря на недостаточную подготовку боевиков, впервые драка между демонстрантами и милицией если и не принесла победы, то по крайней мере закончилась вничью. И уже сейчас мы можем сделать первые выводы…
   Вооружение демонстрантов должно состоять из деревянных, резиновых или железных палок для ближнего боя и бутылок с горючим для дальнего… Тяжелые арматурины неэффективны: через две минуты усердной работы у вас элементарно отвалятся руки. Бить ОМОНовца лучше по рукам и ногам, так как остальные части тела у него защищены экипировкой.
   Щиты и шлемы надежно укроют ментов от камней, поэтому лучше использовать «коктейль Молотова». В бутылку добавьте немного речного песку: он прилипнет к одежде и броне БТРов, и смыть его будет непросто…
   Милицейскую шеренгу лучше всего прорывать, разогнав вручную подожженный грузовик или автобус и сразу за ним врываясь в брешь… Конных ментов можно стаскивать с седел заранее запасенными баграми. Очень полезно подкладывать лошадям под хвост смоченные скипидаром тряпки.
   События 1 Мая показали, что государственная милиция очень плохо подготовлена к уличным боям. Заранее подготовленные и разбитые на небольшие мобильные отряды силы молодежи принесут нам победу в боях, которые, несомненно, скоро грядут…

   На протяжении всего лета и начала осени то тут, то там вспыхивают стихийные акции протеста. В решающую фазу события вступают в октябре того года. По одну сторону баррикад стоял президент Ельцин, а по другую – его бывшие соратники Руцкой и Хасбулатов. Обе стороны уверяли, будто ведут борьбу за народное счастье.
   Позже один из участников тех событий писал:
   – Нам было плевать на бюрократа Ельцина и бюрократа Хасбулатова. Умирать мы выходили не за них, а потому, что это была репетиция НАШЕГО восстания.
   Жизнь СССР была вовсе не идеальна. В стране существовала куча дурацких запретов, типа «нельзя слушать ту музыку, которую хочешь», «нельзя носить джинсы и длинные волосы», «нельзя публиковать в журналах похабные новеллы». Но то, что началось после распада Советского Союза, не лезло уже ни в какие ворота. Потому что одно дело, когда тебе не дают самовыражаться и контролируют прическу, и совсем другое, когда на улице миллион беспризорников и население целых регионов протягивает ноги от голода. Так что если поздне-советскому тоталитаризму противостояли считаные диссиденты, то бороться с наступившим диким капитализмом вышли уже тысячи и тысячи.
   После 1991-го красное движение в стране впервые становится по-настоящему массовым. Поддержать противников Ельцина в центре Москвы собрались тысячи человек. Однако, когда власть решила всерьез поиграть мышцами, крикливые, но безоружные и плохо организованные мятежники были моментально разогнаны. С одной стороны в конфликте участвовали несколько отрядов ОМОН, спецгруппы «Альфа», «Вымпел» и «Витязь», а также десантная танковая дивизия. С другой – толпа, вооруженная 85 короткоствольными автоматами, экспроприированными в пикете милиции Верховного Совета.
   По различным оценкам, в тогдашних событиях погибло от полутора до пяти тысяч человек. Репетиция настоящего восстания так и осталась репетицией.
 //-- 2. --// 
   «Нам хотелось быть актерами Большой Политики, а вместо этого мы стали декорациями», – писал философ и журналист Алексей Цветков в 1993-м. Тогда всем еще раз показалось, что коммунизм окончательно мертв. Однако всего через два с половиной года председатель Компартии Геннадий Зюганов триумфально выигрывает выборы в Думу, а на выборах президента лишь чуточку уступает Борису Ельцину. Свои голоса в поддержку коммунистов отдает тридцать миллионов русских. Впору усомниться: так ли уж он мертв, этот коммунизм?
   Геннадий Андреевич Зюганов родился в 1944 году в деревне Мымрино под Орлом. Отец вернулся с войны без ноги, работал учителем в школе. Поэтому Гена уже ребенком был вынужден наравне со взрослыми вести хозяйство: копать картошку, ухаживать за семейным поросенком.
   17-летним подростком, едва получив среднее образование, Зюганов несколько месяцев преподавал односельчанам-мымринцам математику. А после армии амбициозный юноша переезжает из деревни в Орел и сосредотачивается на партийной карьере.
   Уже через год он становится секретарем райкома комсомола. Там голубоглазый, еще не успевший полысеть, Геннадий знакомится с дочерью первого секретаря горкома партии Егора Семеновича Строева. На его предложение руки и сердца первая невеста Орловской области отвечает согласием. Вскоре, перескочив сразу через несколько ступенек, Зюганов становится инструктором горкома КПСС по пропаганде.
   После того как Строев встает во главе важного отдела в ЦК, в Москву перебирается и семья Зюгановых.
   Во время одного из интервью он рассказывал мне:
   – Я верил в успех реформ, которые проводила партия. Поэтому, когда мне предложили войти в ЦК и переехать на жительство в Москву, я дал согласие. Семья у меня была шесть человек. Отец в это время как раз стал сильно болеть. Поэтому квартиру мне дали большую. ЦК тогда имел кое-какие деньги, и квартира была с видом на Тверскую. С тех пор там и живу. Квартира мне нравится, правда… В общем, соседей не выбирают. Раньше, например, квартиру прямо надо мной занимала семья Ельциных.
   – Протечек не бывает?
   – Пока не было. И, потом, у нас в доме очень хорошая коммунальная служба.
   Тем, кто умирал возле Белого дома, могло казаться, будто реформатор Ельцин и коммунист Зюганов далеки друг от друга, как Северный и Южный полюса. Хотя на самом деле они всего лишь соседи по подъезду. Одни спецполиклиники, одни спецмагазины, служебные машины из одного спецгаража, костюмчики из одного спецателье, и даже жены у них так похожи, будто специально выращены в одной спецсемье.
   Дом, в котором живет лидер КПРФ, считается элитным. Квартиры четырех-шестикомнатные: большой холл, кабинет главы семьи, две спальни. У Зюгановых в холле висит большой, писанный маслом портрет Геннадия Андреевича. Помимо этого есть несколько вспомогательных комнат, два туалета, несколько лоджий и парадная кухня. Площадь квартир позволяет проводить в них предвыборные заседания целых политических движений.
   Переехав в Москву, Геннадий Зюганов входит в руководство только что образованной Компартии РСФСР. Но через год компартию запрещают, и он оказывается не у дел. Кто-то из его бывших коллег подается в бизнес, другие делают политическую карьеру. У Зюганова не ладится ни то ни другое. Карьера его катится под горку: следующие несколько лет Геннадий Андреевич топчется по карликовым оппозиционным тусовкам, ставит свою подпись под сотнями бессмысленных воззваний и деклараций. И в конце концов получает пост председателя возрожденной в декабре 1992-го Компартии.
   В тот момент этот его пост не дорогого стоил. В России было зарегистрировано больше полудюжины коммунистических партий: все, как одна, крошечные и беспонтовые. Однако Зюганову повезло: когда власть решила дать пожилым избирателям собственную партию, выбор был сделан именно в пользу его КПРФ.
   В Компартию Зюганова начинают вкладывать большие деньги. И уже в следующем году коммунисты победили в половине избирательных округов страны. А еще год спустя они полностью подмяли под себя и Госдуму. Геннадий Андреевич приобретает роскошную загородную резиденцию и личный самолет. Рубашки он теперь покупает в дорогих бутиках: каждая стоит больше $600.
   Те, кто голосовал за Зюганова, верили, будто коммунисты способны предложить действительно внятную альтернативу тому, что творится в стране. Однако чем дальше, тем яснее становилось: даже если Зюганов и станет президентом, вряд ли хоть что-то изменится всерьез. Как писала революционная газета «Бумбараш-2017»: все это лишь двуликий Янус одной и той же Матрицы. Именно поэтому, отвернувшись от официальной КПРФ, недовольные начинают поглядывать в сторону компартий совсем иного типа.
 //-- 3. --// 
   На самом деле коммунистических партий в России существует не много, а ОЧЕНЬ много. Буквально на любой вкус: РКРП, РПК, Рабоче-Крестьянская партия, РКП-КПСС…
   Первой, еще в 1989 году, появилась ВКПБ, лидером которой является Нина Андреева. В жизни эта железная леди русского коммунизма похожа на гипсовый бюст кому-то из позабытых вождей. Косметикой она не пользуется принципиально. Родители Нины, верующие крестьяне, переехали в Ленинград из Твери. Отец работал грузчиком в порту и вместе с сыном и младшей дочерью погиб во время блокады. Старшая дочь Нина окончила школу с золотой медалью.
   Рекомендацию в партию ей дал близкий человек, еврей по национальности. «Отнюдь не все евреи – сионисты», – любит говорить Андреева. Замуж она вышла за преподавателя марксизма-ленинизма, которому родила дочь. Все члены семьи Андреевой сегодня – члены ее партии. Других членов, как я понял, не много. Как-то Андреева уверяла меня, будто в ее партии состоит аж пять тысяч человек. Но реально глядя на вещи, думаю, что всего их от силы человек сорок.
   Куда более массовой является партия «Трудовая Россия» Виктора Анпилова. Сам ее лидер родился в 1945-м, на Кубани. В семье он был младшим из шести детей. Папа Виктора работал гончаром, мама – поваром в детском доме. Окончив вечернюю школу при заводе, Виктор поступает на престижный журфак Московского университета. После его окончания Анпилов свободно говорит на нескольких языках и становится действительно очень профессиональным журналистом.
   Вскоре его принимают на работу в Гостелерадио СССР. В середине 1980-х Анпилов уезжает корреспондентом в Никарагуа, где бродит по джунглям вместе с герильерос и вроде бы даже участвует в партизанских боях. Там же Анпилов, говорят, научился отлично варить кофе.
   Еще одной околокоммунистической организацией является «Союз офицеров». Возглавляет его подполковник Станислав Терехов. Почти вся служба Станислава Николаевича прошла на советско-монгольской границе. В столицах он оказался в самый разгар перестройки. И то, что он здесь увидел, подполковнику не понравилось.
   Созданная Тереховым структура с самого начала позиционировалась как очень боевая организация. Уже через две недели после регистрации «Союз офицеров» провел в Москве многотысячный митинг, который закончился дракой с ОМОНом. С обеих сторон были раненые, а член «Союза», отставной генерал Николай Песков погиб. Позже тереховские офицеры воюют в Приднестровье и Абхазии. Там гибнут уже двое активистов. В московских беспорядках 1993-го гибнет аж девять офицеров. Все – с оружием в руках.
   Чем дальше, тем радикальнее ведут себя офицеры. В сентябре 1993-го Терехов лично возглавляет отряд, который пытается захватить Генштаб Вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. Штаб взят не был, но в перестрелке погиб один из милиционеров. По поводу этого убийства Главная военная прокуратура возбудила было против Терехова дело, но два года спустя оно было прекращено.
   Правда, некоторое время спустя в тюрьму Терехов все же сел, и сразу после его ареста неизвестная прежде организация «Союз сталинских соколов» уведомила власти, что если его не освободят, то вскоре последуют покушения на первых лиц государства. Сразу после этого охрана президента Ельцина, премьер-министра и всех вице-премьеров была усилена. К их дачам, резиденциям и городским квартирам были стянуты дополнительные силы спецслужб. Газеты писали, что в Кремле к заявлению «Соколов» отнеслись крайне серьезно…
 //-- 4. --// 
   Читаешь все это, и кажется, будто жизнь в компартиях – что-то вроде кино про пиратов: борьба, приключения, интересные единомышленники. Но на самом деле это так только кажется.
   Один из молодогвардейцев Нины Андреевой писал:

   Предстоит большая работа! Однако резня и кровопролитие нам не нужны. Мы должны бросить все силы не на это, а на строительство региональных ячеек, способных совместить заботу о социально незащищенных стариках с решением насущных политических задач.

   Во что все это выливается на практике, видно из опубликованного на той же странице отчета одной такой ячейки:

   В нашей организации состоит около десяти членов. Коллектив по нынешним временам большой. Поручениями охвачены все, кроме тех, кто по состоянию здоровья не может их выполнять. Мы дежурим в райкоме, беседуем с посетителями. По пятницам в райком привозят хлеб, который мы по низким ценам продаем малоимущим.
   К услугам посетителей подшивки нашей прессы. Собрания проводим раз в три месяца. Рассматриваем актуальные вопросы, делимся проблемами. Явка на собрания вполне удовлетворительная. Есть у нас и специальный стенд, на котором вывешиваем злободневные вырезки из газет. Конечно, не все гладко в нашей работе, но мы видим свои недостатки и стараемся их устранить…

   Петербургские комсомольцы квартируют при обкоме КПРФ. Подъезд выглядит запущенно. От роскоши коммунистических времен нет и следа. Внутри обкома двое пожилых, похожих на отставных полковников, мужчин вечно пьют чай и смотрят телевизор.
   Два десятка выживших петербургских пионеров опекаются некрасивой 25-летней студенткой Сашей. Как-то я спросил ее, сложно ли сегодня прививать детям идеалы Компартии. Пионервожатая ответила, что прививать идеалы – не ее задача. Забот хватает и без того. Например, раз в два месяца Саша возит подшефных пионерок на прием к гинекологу.
   С одной стороны, лидеры взрослых компартий заинтересованы в том, чтобы организация пополнялась за счет молодежи. С другой – чрезмерная радикальность комсомольцев может обернуться проблемами. Пытаясь найти компромисс, лидеры рекомендуют молодежи применять силы в красивых, но безвредных акциях. Расписывать стены коммунистическими лозунгами, клеить листовки, портить рекламные щиты.
   Газета молодых большевиков «Советская молодежь» рекомендовала:

   Возьмите яйцо, проткните его в двух местах: сбоку и с тупого конца. Удалите содержимое. Шприцом заполните внутренность яйца черной краской и заделайте отверстие пластилином или клеем БФ. Такие бомбочки достают рекламные плакаты на любой высоте. Для меткости сперва прикидайтесь к цели камешком или снежком…

   Вряд ли прикидки камешком или снежком могли показаться интересны радикалам, жаждавшим участия в реальной политике. Однако желающие начать войну граффити нашлись. Осенью 1997 в городе Уральске несколько общественных зданий оказались расписаны коммунистическими лозунгами. Уральск расположен в Западном Казахстане, всего в 200 километрах от Самары.
   По факту «нанесения надписей крамольного и нецензурного содержания» местные власти заводят уголовное дело. Активисты студенческого движения и лидеры местного комсомола, близкого к ВКПБ Нины Андреевой, оказываются под стражей. У рядовых комсомольцев проводятся обыски. Действовали милиционеры крайне жестко.
   22 декабря 1997 года перед Уральским горсудом предстают трое обвиняемых в нанесении «красных письмен». Двое из них – молодые рабочие, члены комсомола. Третий, Василий Николаев, несовершеннолетний школьник. Подсудимые сидят в зале в наручниках.
   Сразу после открытия суда один из комсомольцев выступает с заявлением, в котором утверждает, что еще три недели назад объявил голодовку:
   – Я знаком с голодом. Постоянные задержки зарплаты приводили к тому, что, стоя у станка, я иногда падал в голодные обмороки. Как бы тяжело мне ни было, хлеб, отобранный у народа, есть я не буду!..
   Второй подсудимый, член обкома комсомола Сергей Колоколов, говорит, что все его признания, которыми располагает суд, были выбиты у него бойцами уральского ОМОНа. Именно после этих избиений у Колоколова обостряются давние хронические недуги.
   Для съемок репортажа о суде над комсомольцами в Уральск приезжает бригада программы «Вести». Их не пускают в зал заседаний. Собравшиеся на процессе родственники обвиняемых скандируют «Пресса! Пресса!». На следующий день здание суда окружают специально вызванные пятьдесят бойцов ОМОНа. Телевизионщикам приходится уехать ни с чем.
   Чтобы поддержать товарищей, в Уральск приезжает несколько членов ВКПБ. Внешний вид подсудимого Сергея Колоколова шокирует их:
   – Стоя в клетке, Сережа корчился от боли. Его желто-зеленое лицо искажалось гримасами. В ходе судебного заседания ему стало особенно плохо, и судья была вынуждена отложить разбирательство на две недели…
   Из тюрьмы Колоколов пишет письмо матери:

   Здравствуй, дорогая мамочка!
   Как ты себя чувствуешь? Как твое здоровье? У меня все хорошо и хорошие сокамерники. Сидим, разговариваем на разные интеллектуальные и жизненные темы. Настроение, вроде, нормальное. Правда, сначала скучал по дому, а потом адаптировался. Но скажу так: всю вселенную обошел, лучше дома не нашел…
   Хочется встретиться с тобой. Спасибо за передачки. Здесь страшные порядки с куревом, а вообще ты можешь приходить и покупать каждый день в магазине. Если можешь, то принеси какую-нибудь книгу, но не новую, а лучше старую. Можешь мои брошюры Ленина и Энгельса. За меня не переживай.
   Как там наши товарищи? Большой привет соседям по подъезду. Ну ладно, много воды лить не буду. До свидания, дорогая мамочка! Только в борьбе можно счастье найти, каждый готов до победы идти. Поддерживай связь с адвокатом и в обкоме.
   Твой сын Сергей.
   P. S. У меня снова обостряется болезнь. Мне нужна срочно консультация уролога, т. к. я состою на учете у данного врача. Поговори об этом с моим адвокатом и с Региной Аркадьевной. А также консультация невропатолога.

   Полностью состояние здоровья Колоколова стало понятно только после того, как он вышел из тюрьмы. Зимой, в самые страшные уральские морозы, его вместе с еще одним арестованным комсомольцем перевели в камеру, в которой вместо стекла в окно была вставлена треснутая фанерка. Когда Колоколов обратился за медицинской помощью, последовал отказ.
   Как только он был освобожден из-под стражи, ему пришлось сразу же лечь в больницу. Там Колоколову была сделана срочная операция. Состояние комсомольца не улучшалось. Врачи стали готовиться еще к одной операции, но было поздно. 14 октября 1998 года Колоколов скончался. Ему только что исполнилось двадцать восемь лет. Суть правонарушения, за которое он попал в тюрьму, состояла в том, что он краской писал на стенах антиправительственные лозунги.
   Юные коммунисты, которые пытались выйти в политику легальными путями, постепенно осознавали – этот путь тупиковый. После подобных судебных процессов переход молодых радикалов к экстремизму становился лишь вопросом времени.


   Глава четвертая: Последние баррикады

 //-- 1. --// 
   В январе 1957 года в парижском отеле «Ритц» ждали приезда великого комика Чарли Чаплина. Швейцары вытягивались во фронт. Директор отеля раз в две минуты подбегал к дверям: «Еще не приехал?» В суматохе никто не обратил внимания на группу молодых людей, выстроившихся перед отелем. В тот момент, когда машина Чаплина показалась из-за поворота, юные радикалы развернули плакаты: «Мошенник чувств и страданий!.. Сопливый гуманист!.. Фашистское насекомое!.. Убирайтесь домой, мистер Чаплин!..» Прежде чем демонстрантов скрутила полиция, они успели раздать несколько сотен листовок. Франция была в шоке. Устроитель акции, 19-летний Ги Дебор, торжествовал. В конце 1950-х приятели Ги регулярно атаковали общественное спокойствие. Времена тогда были такие, что хулиганские выходки действительно могли хоть кого-то шокировать. Во время пасхальной службы переодетый монахом-доминиканцем художник Мишель Мурр забрался на амвон собора Нотр-Дам и полчаса пичкал прихожан атеистической пропагандой. Парижские галереи выставляют картины авангардиста Конго. Когда критика признала произведения художника последним словом современной живописи, Дебор раскрывает карты: полотна намалеваны самцом шимпанзе. А главное, именно в те годы Дебор публикует цикл статей, из которых позже выросла его самая важная книга «Общество спектакля».
   Он провозглашал:
   – Я обвиняю современников в позоре нашей эпохи: в прославлении труда. В создании идиотской идеологии, основанной на поклонении вещам и презрении к поэзии. И на коммунистическом Востоке, и на капиталистическом Западе основа отношений между людьми – это деньги. А я утверждаю, что основой жизни должно стать творчество! Основой творчества – тунеядство! Работать должны машины, труд людей следует законодательно запретить!
   Дебор считал, что в борьбе за светлое завтра революционеры должны опираться не на интересы классов, а на свои собственные интересы. Наиболее последовательными революционерами он считал уголовников, футбольных фанатов и наркоманов. Он утверждал, что их основным занятием должны быть ограбления, публичные скандалы и акты вандализма.
   Классический анархизм сформировался еще в конце XIX века. Большевизм Ленина и Троцкого – в 1920-х. К середине ХХ века все понимали: левым необходима более свежая идеология. Такой идеологией стали взгляды Ги Дебора и других «новых левых». В 1957-м Дебор основывает организацию, ставшую иконой для следующих поколений революционеров: Ситуационистский Интернационал. В него входят несколько авангардных художников, поэтов и кинорежиссеров.
   По всей Европе у Дебора появляются единомышленники. Скоро ситуационисты захватывают власть в студенческом профсоюзе Страсбургского университета. Они увольняют всех профессоров, распускают университет (один из старейших в мире), а на все деньги из его казны печатают порнографические комиксы, которыми оклеивают стены города.
   Дело кончилось судебным разбирательством. Прокурор зачитывает обвинительное заключение. В нем говорится, что молодые бунтари «отвергли все моральные устои, цинично возвеличили воровство и провозгласили Всемирную Революцию Непрекращающегося Оргазма». Ситуационисты поблагодарили прокурора, распечатали его речь и принялись распространять ее в качестве листовки.
   Если бы классикам марксизма дали почитать прокламации этих революционеров, у тех случилась бы истерика. В десяти случаях из десяти под «революцией» здесь имеется в виду «сексуальная революция». Леннон для них был куда важнее, чем Ленин. И главное – во главе этой странной революции стояли не обездоленные тощие пролетарии, а обеспеченное и улыбчивое поколение послевоенного бэби-бума.
   К весне 1968-го идеи Дебора подводят Францию к грани, за которой следует вооруженное восстание. Об учебе студенты забывают окончательно. В одной только Сорбонне с января по апрель проходит 49 случаев массовых беспорядков. Студенты громят офисы американских фирм и захватывают административные здания. Первомайская демонстрация в Париже заканчивается кровавым побоищем. Власти не выдерживают и объявляют о закрытии университета.
   Студенты переворачивают полицейские машины и булыжниками бьют окна. Для тихого Парижа такое было в диковинку. 3 мая пятьсот активистов-леваков были арестованы полицией. В ответ митинги протеста начинаются во всех вузах страны. В Париже толпа из более чем десяти тысяч человек подходит к тюрьме Сантэ, где содержатся заключенные. Перед собой они несут плакат: «Мы – всего лишь кучка хулиганов».
   На подавление демонстрации бросают CRS (Роты республиканской безопасности). Этот французский ОМОН используется только для подавления беспорядков среди гражданского населения. Облака слезоточивого газа «Си-Эс» накрывают целые кварталы. В результате одна из девушек слепнет. В ответ студенты начинают строить баррикады. Стиснутые на пятачке между Сорбонной и бульваром Сен-Жермен, они за несколько часов застроили баррикадами все свободное пространство. Были выломаны все железные ворота, разобраны булыжные мостовые, перевернуто и сожжено 188 автомобилей.
   С наступлением темноты CRS бросаются на штурм. Четыреста студентов было арестовано, восемьсот ранено, тысячи отравлены газом. Но поджигая автомобили и направляя их на шеренги гвардейцев, восставшие прорывались к полицейским фургонам и освобождали товарищей.
   Жан-Поль Сартр, раздававший в эти дни листовки в рабочих кварталах, писал о человеке, который еще за пару дней до восстания абсолютно не интересовался политикой. Возвращаясь домой, он наткнулся на ментовский пикет и был жестоко избит. Уже на следующий день после этого он сидел на баррикадах и отверткой выковыривал из мостовой булыжники. Через два дня он свободно рассуждал о Мао, анархизме и мировой революции…
   Восстание разрасталось. Самым модным поступком весны-68 стало пригнать собственную машину для строительства баррикады. На одной только улице Гей-Люсак полиция арестовывает полторы тысячи человек. Спасаясь от крушащих все на своем пути полицейских, 10 мая парижский подросток прыгает в Сену и тонет. В ответ на это убийство парижская революция становится общенациональной. Профсоюзы объявляют о начале всеобщей стачки. Для начала работу прекратили десять миллионов человек. Рабочие захватывают авиационные заводы в Нанте, концерн «Ситроен», автогигант «Рено» и судоверфи.
   Троцкистские, анархические и маоистские организации выводят на улицу своих сторонников. Студент-социолог Даниель Кон-Бендит ведет полумиллионную демонстрацию на захват Сорбонны. Заодно восставшие оккупировали здание престижного театра «Одеон». Над театром вывесили красный флаг, а в зрительном зале организовали мастерскую по производству плакатов – до трехсот вариантов в день. Париж украсили графити: «Они купили твое счастье – укради его!», «Запрещать запрещается!», «Никогда не работай!». На сцене «Одеона» голые девушки выкладывали своими телами слово «АНАРХИЯ». Здесь же заседали комитеты по Революционным сексуальным действиям и Революционной культуре.
   К июню забастовка парализовала Францию. Президент де Голль пытался позвонить в Германию, телефонистка отказалась его соединять.
   – Но я же президент! – орал он.
   – Забастовка не делает исключений, – ответила девушка и повесила трубку.
   Король Иордании Хуссейн приехал в Канны на кинофестиваль и несколько часов слонялся по городу: не мог найти место для ночлега. Революционеры предлагали сжечь здание фондовой биржи, чтобы «вырвать у капитализма его сердце». В этом не было нужды: биржа тоже не работала.
   Идеи Ги Дебора овладели массами. На захваченных рабочими предприятиях производство не останавливалось, однако изменилась система распределения. Посредники были изгнаны, и цены сразу же упали вдвое. Продовольственные товары рабочие сами бесплатно развозили по домам престарелых, детским приютам и семьям бастующих. Пусть не надолго, но во Франции вдруг наступил реальный коммунизм.
   Утром 29 мая члены кабинета министров приехали в резиденцию президента республики и обнаружили, что де Голль исчез. Газеты писали, что власть не нужно даже брать – ее следует просто подобрать. Как оказалось, на вертолете, всего с одним пилотом, де Голль тайно вылетел в Баден-Баден, где находился штаб французских оккупационных войск. Заручившись поддержкой армии на случай полномасштабной гражданской войны, он вернулся во Францию.
   Вскоре после этого карательные рейды CRS возобновились с невиданной жестокостью. Захваченные рабочими заводы штурмовались по всем правилам военной науки. Разгоняя демонстрации, полицейские стаскивали раненых с носилок, избивали женщин коваными сапогами и не допускали к местам уличных боев «Красный крест». Не выдержав, часть профсоюзов объявила о приостановке участия в стачке.
   10 июня в Париже прошел последний баррикадный бой. Специальным декретом все левацкие организации были поставлены вне закона. 14 июня силы СК5 вышибли революционеров из Латинского квартала. Флаг над «Одеоном» был изодран в клочья. Революция кончилась.
   Однако «Красный май 1968-го» не прошел бесследно. Спустя тридцать лет отечественная газета «Вторжение» писала:

   Стоит помнить: все, что есть человеческого в западном обществе (социальные гарантии, гибкая система разрешения конфликтов, право на критику Системы), – все это заслуга не парламентариев и банкиров, а тех, кто восстал в 1968-м. И если сегодня кто-то говорит, что, мол, «на Западе люди живут неплохо», ты должен помнить: они живут неплохо только потому, что сражались…

 //-- 2. --// 
   Май-68 стал легендой и образцом для российских «новых левых» начала 1990-х. Так же, как и во Франции, эти ребята начинали с эпатажа, с развеселых контр-культурных акций.
   Под лозунгом «Коммунистов – на сало!» московские активисты проводят акцию по пропаганде цивилизованного людоедства. В Петербурге, на Невском, появляется православный священник в рясе и с кадилом. Батюшка собирает подписи под петицией за причисление нескольких компьютеров к лику святых. На президентских выборах леваки выдвигают собственного кандидата. Его предвыборная программа сводилась к двум пунктам: «Всем, всего, немедленно и побольше!» и «Пейте пиво!». Программа имела успех.
   В Москве, в музее Маяковского «новые левые» проводят конференцию «Новый революционный коммунизм». Зал украшен огромным плакатом, на котором в боевой стойке застыли мускулистые автоматчики, смахивающие на завсегдатаев ньюйоркского гей-клаба «Голубая устрица». У дверей активисты художественной группы ЗАИБИ («За анонимное и бесплатное искусство») раздают журналистам листовки: «Хочешь охуеть? Спроси меня как!». Докладчики выступают в масках с прорезями для глаз и френчах а-ля Председатель Мао.
   В своих изданиях леваки публикуют революционную поэзию. Например, такую:

     Мою девчонку трахнул коммерсант,
     На «Вольво» с лекции отвез к себе на дачу.
     Его за это я ногами отхерачу,
     На шее затяну пеньковый бант!
     Я слово дал, что отомщу буржуям всем,
     Девчонку брошу, в революцию пойду!
     Свою судьбу в грозе и мятеже найду,
     Из гроба улыбнется Ким Ир Сен!

   Или такой:

     Я вчера потеряла значок с изображением Председателя Мао.
     Смогу ли дожить до рассвета или сгорю от стыда за оплошность?
     Нет мне прощенья, товарищ не даст мне пощады!

   До поры до времени деятельность «новых левых» напоминала безобидный стеб. Вот, например, как выглядит партийный отчет, официально озаглавленный «Подробности раскола в Тверской организации анархо-синдикалистов»:

   С давних пор Организация в Твери делилась на несколько фракций. Фракцию пьющих (Хазов, Яколев, Лукьяненко и другие oldовые анархисты). Фракцию сильно пьющих (Мэйден, Киллер, Дух, Ярославушка, Ужасный и др.). И фракцию пьющих так, как пить нельзя (Ванька, Интеллигент, Кактус, Железный Феликс, Сыр, Шило и тридцать-сорок человек местной урлы). Вокруг этой кодлы зачем-то постоянно ошивался совершенно непьющий толстовец Игорь Мангазеев (человек с большими странностями).
   В середине июня Тверская организация переживала сильный похмельный кризис. У Хазова родилась гениальная идея вступить в какую-нибудь партию и раскрутить ее на выпивку. Выбор пал на Жириновского, который специально для этой цели был приглашен в Тверь. Жириновский хорошо поддался раскрутке и выложил на банкет в честь новой организации 300 тысяч. Хазов и урелы нажрались до такого неприличия, что один из них, вообразивши с перепою, что он Ельцин, лег отдохнуть на рельсы. Случайно проходившая по этим рельсам электричка отрезала ему руку.
   Все это сильно не понравилось местным трешерам, которые, судя по выпущенному ими после раскола журнальчику с голубыми слонами, перешли на иные, раскрепощающие сознание вещества. Психоделическое ответвление тверского анархизма по-братски поддержал оригинал Мангазеев.
   Позицию самого Хазова на съезде выяснить не удалось, так как накануне он напиздил где-то казенных досок и повез их к себе на дачу, забив на съезд большой и толстый.

   Но точно так же, как за тридцать лет до них французские студенты, отечественные леваки начала 1990-х становились чем дальше, тем радикальнее.
   В сибирские ячейки «новых левых» вступает множество только что откинувшихся уголовников. Радикальные экологи и «черные следопыты» запасаются оружием и терроризируют строителей атомных электростанций. Группа «Фронт анархо-революционного авангарда» прогремела на всю страну, публично приговорив одного из лидеров украинских националистов к смертной казни, а в городе Балаково леваки как-то умудрились взять в заложники аж начальника местного ГУВД. Газеты «новых левых» постоянно публикуют рецепты изготовления бомб и взрывчатых материалов, и аналитики спецслужб уверяют, что им известно, как минимум, два случая, когда эти рецепты были воплощены в жизнь.
   К середине 1990-х радикально настроенные «новые левые» были уверены, что свой «Красный май» у России не за горами.
 //-- 3. --// 
   Осенью 1994 года в Петербурге был организован Революционный фронт «Бей буржуев». В него вошли: семеро беспартийных студентов факультета журналистики, бывший генсек маоистской Компартии, пятеро комсомольцев из организации Нины Андреевой, трое выходцев из почти фашистских «Ячеек национал-синдикалистского наступления» и десять поклонников фантаста Толкиена из группы «Анархистский шабаш» («АНАША»).
   Их политические требования были прямы, как выстрел солью в ягодицу: «а) Легализация наркотиков, б) Ликвидация власти капитала». Основатели Фронта призывали:

   Что нам делать, братишки? Продолжать спиваться и старчиваться, пока на нас не накинут ошейник? Сопротивляться! Бороться!
   Тебе негде жить? Захвати пустующее жилье! Домов в нашем городе хватит на всех – тех, конечно, кто сумеет организоваться и удержать их. Тебе нечего есть? Воруй у этого государства – оно достаточно наворовало у покорных. Тебя достала милиция? Порти ей жизнь любым способом – от заявлений в прокуратуру до пропарывания ментовских шин. И, наконец, тебе надоела эта власть? Выйди на улицу и скинь ее к ебеней матери!

   Человека, который написал эти слова, зовут Алексей Щербаков. В 1986-м, совсем молоденьким студентиком, он как-то поучаствовал в теледебатах, где крайне резко отзывался о советской системе образования и государстве вообще. Представители государства обиделись. Вскоре после выхода программы в эфир Щербаков был принудительно помещен в психиатрическую лечебницу. В качестве основного признака душевного расстройства фигурировало «увлечение идеями анархизма».
   Спустя полгода из лечебницы Алексея отпустили. Он отрастил длинные волосы и сбежал из дому. Сперва возглавил Ассоциацию православной молодежи при Никитском соборе. Затем сошелся со скандальной поэтической группой «Контр-культура».
   Решив уйти в большое искусство, Щербаков выпустил художественный альманах. Весь тираж альманаха был изъят милицией и уничтожен. После этого Щербаков открыто объявляет себя анархистом. Его соратники основывают сразу несколько политизированных сквотов. «Не мы начали гражданскую войну! Но воевать – нам!» – пишет он.
   Сегодня Щербакову тридцать. Он работает журналистом. Наше интервью проходило в офисе вполне приличной газеты.
   – Не стыдно продаваться буржуазии, спонсирующей масс-медиа? Как же ваши принципы?
   – Знаете, ни капельки не стыдно. Раньше, пока учился в институте, я жил за счет издаваемой нами газеты. В те годы на продаже радикальной прессы жить можно было очень не плохо. А потом с этим стало сложнее… Сегодня в газетах работает большинство лидеров «новых левых». Один мой приятель как-то пришел устраиваться в армейскую газету «На страже Родины». Ему сказали, что писать можно о чем угодно, но нельзя порочить армию. Он ответил: «Очень хорошо! Армию я буду порочить в другой газете!»
   – Но вы по-прежнему революционер?
   – Безусловно! И это не мешает мне зарабатывать деньги. Денег всегда хочется побольше. Только идиот может сказать, что деньги его не интересуют. Но я умею зарабатывать на том, что делаю. На чужое богатство мне плевать. Яне грызу ногти от зависти: у богатых все есть, а у нас нет!.. Другое дело, что если человек строит себе дачу на Канарах за счет того, что его рабочие дохнут с голоду, то такого человека конечно же нужно убить.
   – Как насчет «Не убий»? Не пугает за подобные разговоры оказаться после смерти в аду?
   – Не пугает. Никакой симпатии к той утрированной, лживо-напыщенной форме православия, которую насаждают в России, я не испытываю. А вообще – буду умирать, посмотрим.
   – Правда ли, что вы «публично занимались сексом с дочками буржуа»? Приговаривая при этом, что хоть таким путем достанете их жирных папаш?
   – С чего вы взяли?
   – Об этом как-то писали петербургские газеты.
   – Да нет… Меня неправильно поняли…
   – Еще там писали, что вы занимаетесь поджогами буржуйских тачек.
   – Ну, занимаемся… Сейчас только ленивый не жжет машины. На самом деле это не тот метод. Сегодня даже запущенный в Интернет вирус даст больше пользы для революции, чем сто сожженных машин. Чем сто убитых буржуев… И потом, мне бы не хотелось, чтобы после этого интервью ко мне ходили ребята из Большого дома.
   – И все-таки?
   – Давайте так: вы напишите, как считаете нужным, а если ко мне придут, я скажу, что ничего подобного не говорил… С людьми, которые копают оружие, я знаком. В мою организацию они не входят. Они вообще не состоят в легальных организациях. Но дело делают…
   – Мочат буржуев?
   – Иногда мочат. Иногда промахиваются. О некоторых случаях много писали газеты. Например, недавно на меня вышла группа «Грибные эльфы». Когда-то они были хиппи. Сегодня это жестко структурированный отряд экстремистов…
   – Грибные… э-э-э…
   – Да, вы правильно поняли. Один из китов их идеологии – это наркотики. В лесу их легализация давно произошла.
   – Я понимаю так, что отрицательного отношения к наркотикам у вас нет?
   – У меня и положительного нет. Хотя попробовать довелось практически все, что придумало человечество. Между прочим, наркотики бывают на руку нам, революционерам. В Штатах в 1992-м именно маоисты, которые контролировали сбыт наркотиков, смогли поднять большое народное восстание в Лос-Анджелесе… Что лично до меня, то я предпочитаю водку.
   – Реально ли, что «большое народное восстание» в ближайшее время произойдет и у нас в стране?
   – Посмотрите, что происходит. Множество пацанов нормальных, которые привыкли к клубам, кокаину и красивым девчонкам, остаются без работы. Это смелые и сильные люди. Именно они станут основной боевой силой следующей русской революции. Ну, и плюс военные, прошедшие «горячие точки», разорившиеся коммерсанты…
   – А вы станете новым Лениным этой новой революции?
   – Дурацкий вопрос. Неглупо ответить на него невозможно. Может быть, стану… Может быть, не стану…
   – Вы не боитесь, что передел собственности бандиты начнут лично с вас? Где-нибудь в темном переулке?
   – Знаете, я ведь не возражаю. Я ведь тоже не дурак подраться… В 1992-м анархическое движение скатилось в маразм, на смену ему пришли «новые левые». И несколько следующих лет все мы только и делали, что ездили драться с ментами и фашистами, носили палестинские платки, захватывали пустующие дома, устраивали панк-концерты… Кто хотел, за счет западных товарищей объехал всю Европу. Там мы тоже участвовали в акциях… Не сомневайтесь: опыта герильи нам хватит…
 //-- 4. --// 
   На тот момент сам Щербаков числился одним из лидеров организации, которая называлась «Студенческая защита». Днем рождения «Защиты» считается 12 апреля 1994 года. Вот как описывал происходившее в тот день в центре Москвы один из журналистов:

   На три часа был назначен митинг официальных профсоюзов возле Белого дома. Требования были стандартными: повышение стипендий и своевременная их выплата. Возле грузовиков с громкоговорителями стояло несколько тысяч молодых людей. Студенты скучали и потягивали пиво.
   Через полчаса после начала митинга среди студентов появилась группа молодых людей в палестинских платках и кожаных куртках. Они развернули пятиметровый транспарант «Капитализм – дерьмо!». Над толпой поднялись красные и черные флаги. Стали слышны крики в мегафоны, по рукам пошли листовки. На одной из них мускулистый студент пинком под зад выкидывал из страны премьер-министра.
   Скоро толпа уже скандировала «Fuck the Capitalism!». Охуевшие профлидеры замолчали и слезли с грузовика. Милиция начала оттеснять студентов с площади. Нескольких активистов тут же повязали. Однако толпа уже сметала заграждения и по проезжей части двинулась к Новому Арбату.
   Милиционеры пытались преградить путь, но были закиданы пустыми бутылками и кусками асфальта. Несколько патрульных машин было перевернуто. На Новом Арбате против студентов двинули ОМОН. Крайне профессионально действовавшая группа молодых людей в натянутых на лица масках закидала ОМОНовские автобусы булыжниками и растворилась в толпе.
   Милиционерам пришлось отступить. Разъяренных студентов можно было остановить только автоматными очередями, но на это московские власти не пошли. Скандируя «Ельцина на хуй!», четырехтысячная толпа двинулась к Старому Арбату.
   По дороге были перебиты стекла в нескольких супермаркетах и разгромлен вход в ресторан «Прага». Студенты выломали даже пуленепробиваемую витрину «ОЛБИ-банка». На Арбате к ним присоединились пьяные футбольные фанаты с флагами и несколько десятков бритоголовых.
   Возле кинотеатра «Художественный» завязалась рукопашная схватка с милицией. Сколько студентов пострадало – неизвестно. Среди милиционеров больше десяти получили крайне тяжелые травмы. Повалив одного из постовых на землю, студенты обрушили ему на голову 20-килограммовый кусок асфальта.
   Толпа прорвала заграждения, закидала милицейские машины бутылками и двинулась к Кремлю. Разделить толпу милиции удалось только у Библиотеки Ленина. Хвост был рассеян. После этого ОМОН атаковал головную группу. Телевизионщики успели снять, как студентов избивали ногами, за волосы тащили к машинам и продолжали избивать даже в автобусах…
   Тем не менее, больше сотни молодых людей через Александровский сад прорвались к Красной площади. Там они вступили в рукопашную схватку с ОМОНом. Еще около 150 человек во главе с анархистом Дмитрием Костенко через здание ГУМа выбежали на Красную площадь. Там они были окончательно рассеяны подоспевшими частями ОМОН…

   Столь массовых беспорядков Москва не видела с октября 1993-го. Журналисты утверждали, что запрет на трансляцию репортажей о студенческих волнениях поступил прямо из Администрации Президента. Резонанс все равно получился неслабым. О развеселом шествии еще очень долго говорили во всех вузах столицы. И через три дня после этих событий зачинщики беспорядков провели учредительную конференцию «Студзащиты».
   Опыт москвичей воодушевлял регионы. Уже через неделю антиправительственный митинг был организован в Твери. Его участники захватили студенческий городок ТверГУ и оказали сопротивление подъехавшему ОМОНу. После драки один из студентов отправился в реанимацию.
   За следующие две недели ячейки «Защиты» возникают практически в каждом регионе страны. В Иваново радикалы первым делом подожгли здание собственного Университета. Все руководство «Защиты» оказалось на нарах. В Новосибирске активисты начали с проведения рок-фестиваля «Красный прорыв». Выйдя на сцену вместе с панками из местного Рок-клуба, руководитель ячейки исполнил песню «Харэ!».
   К началу следующего учебного года в «Студенческой защите» состояло тринадцать тысяч человек. Появились собственные газеты. Дарья Митина, самая молодая из депутатов II-й Думы, заявила, что будет представлять интересы «Защиты» в законодательной власти. Все вроде налаживалось. Особенно тщательно студенты готовились отметить годовщину первой демонстрации. Все ожидали, что будет весело.
   В том году совсем юный журналист Алексей Цветков советовал соратникам запастись горнолыжными масками-пассамонтанами с прорезями для глаз:
   – Нам нужна мода на эти маски. Пусть потом на милицейской видеозаписи беспорядков нельзя будет никого опознать. В тот момент, когда так оденется вся страна, государство внезапно перестанет существовать. Граждане почувствуют себя совершенно неуязвимыми для закона. Прекрасен мир людей в масках! Никто не застрахован от удара ломом по голове. Но ведь никому не заказано и самому использовать тот же лом. Это ли не равенство?
   12 апреля 1995 года у Белого дома собралось около пяти тысяч студентов. Однако ничего похожего на события годичной давности не получилось.
   Первым делом лидеры официальных профсоюзов указали милиции присутствующих в толпе радикалов. Те были свинчены и отправлены в отделение. Почти сразу после начала митинга милиция начала оттеснять студентов с площади. Путь к Кремлю был прегражден несколькими рядами спецмашин. Как только толпа попыталась двинуть в ту сторону, ОМОН бросился в атаку и принялся избивать не только студентов, но и всех прохожих подряд. Молодые люди и девушки пытались бежать в метро. Милиционеры продолжали избиение даже там. Более двухсот студентов были госпитализированы. Алексей Цветков, пытавшийся увести толпу в обход, получил крайне серьезную травму головы. Его повалили на землю и, не давая подняться, около получаса затаптывали ногами.
   Спустя еще год власти сделали все возможное, чтобы очередной юбилейный митинг «Студзащиты» не состоялся. И он не состоялся.
   Когда во время следующего интервью я поинтересовался у Щербакова, что происходит с его организацией, он ответил:
   – «Защита» по-прежнему жива. Правда, таких громких акций, как раньше, она больше не производит. Студенты оказались… как бы сказать? Когда им что-то нужно – например отсрочка от армии, – они способны на многое. А когда они получают, что хотят… просто машут руками и расходятся по домам.
   Последние крупные студенческие волнения прошли в Екатеринбурге в 1997-м. Разогнаны они были с беспрецедентной жестокостью. Один из западных журналистов утверждал, что среди студентов имелись погибшие. Россия середины 1990-х оказалась ни капельки не похожа на Францию 1968-го.
 //-- 5. --// 
   После того как был задавлен парижский «Красный май», его идеолог Ги Дебор пытался бороться с обществом еще почти тридцать лет. Общество запросто переварило его атаки. Книги Дебора быстро стали обязательны для изучения в вузах. Теперь на них часто ссылались, но никто не читал.
   О том, чем он занимался последние годы, Ги писал:
   – В своей жизни я делал только две вещи: писал и пил. Я написал меньше других людей, занятых письмом, но уж выпил-то точно больше людей, занятых питьем.
   В марте 1996-го Дебор поднес дрожащую от вечного похмелья руку к правому виску. В руке был зажат пистолет «Беретта». Труп философа нашли только через несколько дней.
   …Стремительно и шумно заявив о себе, российское «новое левое» движение так же быстро и захлебнулось. Лидеры движения старались буквально следовать провозглашенным ими же самими правилам. Как результат – к 1996–98 году «новые левые» просто остались без лидеров.
   Кто-то из них тонет, пьяный купаясь в реке. Кто-то – приземляется в психиатрических лечебницах. Многие кончают с собой. Одна из ячеек организации ИРЕАН существовала в Израиле, в заброшенном кибуце Лифта. Практически в полном составе члены ячейки гибнут зимой 1996-го в результате инъекции некачественного героина.
   В Европе самыми последовательными учениками Ги Дебора были панки. В 1978-м 19-летний басист группы Sex Pistols Сид Вишез приехал в Нью-Йорк для съемок в фильме «Кто убил Бэмби?». Для начала, вместе с подружкой Нэнси Спанген, он спалил два этажа дорогущего отеля Chelsey.
   Еще через четыре дня, в состоянии полного наркотического транса, Сид охотничьим ножом зарезал Нэнси. На следующий день, после того как его под залог выпустили из муниципальной тюрьмы, Вишез умер от передозировки героина.
   Во второй половине 1990-х «новые левые» исчерпали последние возможности легально проявить себя в политике.


   Глава пятая:…и ад приходит в твой дом

 //-- 1. --// 
   Вечер 28 ноября 1998 года. Краснодар. Улица Гоголя, неподалеку от железнодорожного вокзала. Милицейский наряд подходит к группе молодежи и просит предъявить документы. Милиционерам не понравился внешний вид и поведение молодых людей. Паспорт 22-летнего студента Яна Мусела, гражданина Чехии, не понравился им еще больше: у чеха отсутствовал штамп регистрации. Ему было предложено проехать в отделение. В этот момент явно нервничающий юноша, стоящий рядом с Муселом, попытался передать свой рюкзак одному из соседей. По документам юноша оказался Геннадием Непшикуевым, уроженцем города Майкопа, студентом института иностранных языков. Милиционеры заставили Непшикуева развязать рюкзак и застыли с открытыми ртами. Внутри рюкзака лежало самодельное взрывное устройство. Взрывчатка была упакована в банку из-под лака, к которой крепились две армейские гранаты Ф-1. В качестве часового механизма был использован будильник. Постовые по рации вызвали подкрепление. Уже через полчаса с устройством работали саперы, а Мусел и Непшикуев разговаривали со следователями.
   Не дожидаясь начала допроса, уже по дороге в отделение, Непшикуев заявил, что «устройство предназначалось для того, чтобы кое-кого подорвать». Из расспросов выяснилось, что кое-кем был губернатор Краснодарского края Николай Кондратенко. Молодой человек шокировал следователей заявлением, что его задержали как раз в тот момент, когда он направлялся к зданию краевой администрации. На Мусела он указал как на курьера, привезшего взрывчатку из Москвы.
   Тем временем подружка чеха, российская гражданка Мария Рандина, подъехала к отделению, чтобы помочь Муселу, плохо знающему русский язык. Относительно Рандиной Геннадий заявил, что она также является членом их террористической группы. Все трое задержанных состояли членами анархистских группировок. Следователи разинули рты. Перед ними был реальный политический терроризм. Предотвратить кровопролитие удалось лишь чудом.
   Милиционеры, задержавшие террористов, были повышены в звании и получили денежные премии в размере $1000. Очень скоро статьи об инциденте появились во всех официальных кубанских газетах. Губернатор края Николай Кондратенко в интервью газете «Кубанские новости» заявил, что неудавшееся покушение – это происки международного сионизма:
   – Не любовь к евреям-труженикам объединила троих молодых людей из разных стран, которые несли заряд в полтора кило тротила под здание администрации края! Их объединили деньги сионистских центров!
   Губернатор взял расследование дела под личный контроль. От следователей, ведущих дело, требовали конкретных результатов, и как можно скорее. 18-летнего Непшикуева следователям удалось склонить к сотрудничеству. Ему объяснили: чем больше о своих товарищах по террористической организации он вспомнит, тем легче следствию будет добиться снисхождения на грядущем суде.
   И Непшикуев начал вспоминать.
 //-- 2. --// 
   В конце 1990-х в России существовало несколько крупных левацких групп. Петербург и средняя полоса России были объединены в радикальную АДА (Ассоциация движений анархистов). Москва и Урал – в глумливую, злоупотребляющую наркотиками ИРЕАН (Инициатива революционных анархистов). Анархисты Украины, Белоруссии и западных областей России входили в ФАРА (Фронт анархо-революционного авангарда). А на юге страны, в Краснодарском и Ставропольском крае, действовала структура с названием ФАК – Федерация анархистов Кубани.
   Ничего из ряда вон: несколько музыкантов, художников и просто любителей эпатировать общественность. Активисты клеили листовки, проводили концерты экстремального рока, ходили на демонстрации и издавали самиздатовские журналы. Жить анархисты старались вместе. Отделения ФАК появились в курортных городах типа Анапы и Геленджика. А в поселке Мемзай была создана целая толстовская коммуна. Ее члены вели совместное хозяйство, покуривали марихуану и ходили на экологические митинги.
   При этом Кубань была не лучшим местом для подобной публики. Близость Кавказа и, особенно, Чечни делала национальный вопрос болезненным. Именно на Кубани действовала самая мощная в стране ячейка ультраправого Русского национального единства. В 1995 году тамошние бойцы провели целую карательную экспедицию против кубанских турок-месхетинцев. Все мужчины-месхетинцы были подвергнуты публичной порке, а пожилую женщину до смерти забили ногами.
   Слишком уж сурово преследовать убийц в тот раз не стали. Власть на Кубани тоже была (как бы поточнее?) с местным колоритом. В 1990-х в России имелось много странных политиков, но кубанский губернатор Николай Кондратенко был чуть ли не самым удивительным из всех. В каждом своем публичном выступлении он касался опасности всемирного сионистского заговора и удивлялся, когда же из России наконец изгонят понаехавших чернозадых?
   Развеселые кубанские анархисты не собирались лезть в местную политику – она пришла к ним сама. Избиения краснодарских хиппи и активистов ФАК становятся регулярными. Бритоголовые националисты постоянно атакуют Jam-Club, где собирались члены ФАК. Во время ноябрьских праздников 1996-го скинхеды не дали им провести разрешенную демонстрацию и устроили массовую драку, которая парализовала весь центр Краснодара. Анархисты пытались укрыться в городском Парке культуры, но и там их догоняли, валили на землю и затаптывали ногами. Чтобы остановить беспорядки, к Парку были стянуты все наличные силы ОМОН.
   И ладно бы дело было только в хулиганах-националистах. Но одновременно на активистов ФАК начинается еще и давление сверху. Ребят исключают из институтов, выгоняют с работы, забирают в армию и проводят разъяснительные беседы с членами их семей. Чем дальше, тем менее веселыми становятся акции краснодарских анархистов.
   В одном из своих изданий они писали:

   Террористы – те, кто строит тюрьмы, а не те, кто их взрывает. Террористы – те, кто бомбит городские кварталы и села, развязывает войны и загоняет молодых парней на бойню, а не те, кто пытается этому противостоять. Террористы – это не те, кто устраивает акции протеста, а те, кто, пользуясь нашим страхом, избивает демонстрантов. Государственный террор – вот единственный реальный террор.

   Никакой уход в коммуны и тусовки не спасал анархистов от столкновения с политической реальностью. И вот 28 ноября 1998 года трое анархистов были задержаны с бомбой для батьки Кондрата.
 //-- 3. --// 
   Гражданин Чехии Ян Мусел провел в изоляторе десять дней, а потом его просто выслали из страны. Ни консул, ни переводчик допущены к нему так и не были. Один из журналистов писал, что прежде, чем уехать, Ян несколько дней пил водку, как истинно русский: на кухне, один, без закуски.
   А вот двоим задержанным русским обвинение было предъявлено уже по полной строгости закона. Марии Рандиной и Геннадию Непшикуеву грозило наказание от десяти до двадцати лет тюремного заключения.
   Рандина приехала в Краснодар всего за год с небольшим до ареста. Родилась она в Сибири. Школьницей входила в сборную команду России по спелеологии. Ездила исследовать пещеры по всей Европе и даже на Тихий океан. Между прочим, именно эта молодая девушка открыла самую большую пещеру Восточной Сибири.
   В 1997 году Мария переехала к тетке в Краснодарский край и поступила на факультет журналистики Кубанского госуниверситета. Нравы, царившие на Кубани, были ей в диковинку. Например, порядок в общежитии поддерживала Студенческая полиция, полностью укомплектованная националистами из Русского национального единства. Ребята могли вломиться в комнату или обыскать непонравившегося студента. Лиц неподходящих национальностей они откровенно прессовали. Мария попыталась организовать акции протеста, но в ответ администрация вуза сразу же затеяла дело о ее отчислении.
   Во время зимних каникул 1998 года Мария ездила в Москву на концерт британских панков Exploited. Там она встречалась с несколькими единомышленниками и обсуждала, как быть дальше. Вернувшись в Краснодар, она решает провести студенческий митинг против произвола милиции и ультраправых. По городу расклеиваются листовки. Однако в назначенный день с раннего утра к месту акции были стянуты подразделения ОМОН и всех появляющихся там молодых людей сразу же задерживали.
   В милицию попадает и Мария. Уже тогда допрашивавший ее милицейский чин размахивал у нее перед глазами папкой с досье, показывал отчеты о ее посещении Москвы, о ее контактах со столичными анархистами и радикальными экологами, о том, где она останавливалась. Сразу после этого всплывают документы о том, что ей неверно поставили оценку за вступительное сочинение и, таким образом, она не может считаться поступившей.
   Мария понимает, что нормально учиться на Кубани ей не дадут. В начале лета 1998 года она уезжает в Чехию. Друзьям она сказала, что уезжает года на два – на три. Однако осенью того же года возвращается в Россию вместе с приятелем, чешским анархистом Яном Муселом.
   К этому времени ей едва исполнился двадцать один год. Заехав в Краснодар навестить знакомых, она собиралась затем вернуться в Иркутск, к родителям. Там она планировала поступить учиться и начать выпускать журнал, посвященный панк-року. Однако 28 ноября ее арестовывают и помещают в изолятор ФСБ.
   О том, как провела пять месяцев заключения там Мария Рандина, можно судить по дневнику, который она сумела передать на волю.

   Противно: пачкаю бумагу одной тоской. К тому же во мне ее от этого меньше не становится. Мы с соседкой пожевали кислого хлеба. Я – с солью. Она – доела последние кусочки сала. Запили теплым подслащенным чаем. Закурили туго забитую «Приму», отломив кусочки от бракованной макаронины.
   – Вот и воскресенье прошло, – промурчала соседка.
   Хотя оно не прошло и на половину: только ужин. Впереди еще вечер и полночи попыток забыться. Но она считает концом суток тот час, за которым уже ничего не произойдет.
   А что может произойти? Все события – баня в четверг, следователь раз в две-три недели, редкие передачки: на двоих – три за два месяца… Да, еще три раза в неделю газеты. Новый Год, Рождество и день рождения соседки протекли в той же вязко-тягучей пустоте.
   Соседка моя лежит на животе, спрятав руки под себя, отвернувшись лицом к заделанной в стену батарее, и вздыхает. Читая газеты, она материт власть имущих за то, что они «нахапали», «пооткрывали счета в швейцарских банках». Она сидит уже третий раз (воровство, торговля наркотиками…) и яростно негодует, если прочитает в газете о насильниках и убийцах. Возмущается, что им мало дают. По ночам ей снится, что она ворует и ест вкусную еду.
   Я стараюсь быть к ней снисходительной. Хотя чувствую, что где-то в уголке сознания ждет своего часа месть за то унижение, когда я прошу у нее спички, а она только дает мне прикурить от ее сигареты.
   Часами я лежала, до озверения мучимая жаждой курить, и ждала, пока она проснется и сама соизволит закурить. Каждый день пыталась перестать курить, но каждый раз, когда она закуривала, проклиная себя, я тянулась к огоньку… Месть и чувство превосходства, что я не поступила с ней так же, когда ко мне стала приходить тетя и у меня появились сигареты, еда, конверты.
   Нам не о чем разговаривать. Мы обсуждаем мои выпадающие волосы, ее страсть к селедке, тараканов, Крокодила, рыжего постового, который подолгу стоит у глазка и раздражает нас своим взглядом…
   …
   «Ничего не бойся», – говорила я ему. (Речь идет о Непшикуеве.) А он сидел, сломленный страхом, и боялся посмотреть мне в глаза. Как толстая кукла из папье-маше. Как куча дерьма. А я почему-то смеялась. Говорила, что просто – плохая погода. Противно было смотреть на его опущенную голову.
   Я часто думаю, каким же был Иуда? От версий Булгакова, Андреева или Стругацких шибает липой. Иуда был учеником Христа, а это уже определенный тип. Почему он предал? Я думаю, Иуда просто испугался, когда настал час, которого он не ожидал. С ним работали хорошие психологи – искусные садисты. И Иуда дрогнул.
   Он был молод. Умирать в одиночестве, безызвестности, ничего после себя не оставив, зная, что горевать о нем никто не станет, он не хотел. Любому стало бы страшно. «Я или Он… – думал Иуда, – но почему? За что я должен умирать сейчас? Я не нарушал законы, не смущал народ. Это несправедливо: я человек, смертен, хочу жить…»
   Иуда согласился помочь властям. И дни, часы поплыли, как в тумане. Он с трудом заставлял себя ходить, разговаривать, жить, как обычно. В последний вечер он сидел среди учеников, в поту, сердце – как набат, и думал только: «Скорей бы все кончилось… Я уйду куда-нибудь, буду спокойно жить и все забуду, как страшный сон… Сил никаких нет смотреть Ему в глаза…»
   …
   Вчера вечером нас перевели из первой камеры в четвертую. Она уже, грязнее, на батарее нельзя посушить белье. Я стала мало спать, но целые дни хожу сонная. Стоит встать, кружится голова и темнеет в глазах. Мучаюсь запорами, почти не ем. От недоедания я чувствую себя, как новорожденный котенок. Закрываю глаза, и меня качает на волнах. Но в желудке голода нет.
   Вспоминаю наш с Ромкой сквот в Праге. Сквот находился на горе. По воскресеньям, в десять утра, я просыпалась от голосов всех пражских колоколов. Ромка тоже просыпался, мы лежали и смотрели в потолок. Приходили миссионеры – немолодая худая женщина в платье-тунике и молчаливый бородатый парень. Он и Ромка владели только родными языками, а мы с женщиной разговаривали по-английски.
   Непомерно радуясь любви к Богу, отчего лицо ее покрывалось лучиками морщинок, женщина рассказывала мне свою жизнь, звала в церковь. Мне было лень что-то объяснять ей, тем более – спорить. Миссионеры приносили булочки и рогалики из черной муки, посыпанные тмином и сезамом, которые так любил Ромка. Он поджаривал их на костре и, конечно же, делал ароматный чай.
   Прошлой весной с Ромкой, Вичкой, Ватсоном мы целыми днями пили чай – с сакандалей, смородиной, с лимоном, с абрикосовым вареньем, с черным хлебом. Целыми днями слушали Мамонова и Rezidents. Ромка читал «Москва – Петушки», Вичка – «Мифы южноафриканских индейцев», а я – Кортасара. И все вместе мы читали «Роман с кокаином» Набокова…
   …
   С утра я вытащила-таки соседку гулять. Мы вышли в крохотный дворик. Воздух показался мне необычайно душистым. Таким чувствуешь его, вылезая из пещеры.
   Потом меня вызвал анархический эфэсбешник. Этот разговор, как и всякий с ними, меня расстроил, высосал из меня всю уверенность. Особенно противны были его размышления насчет «вы можете сделать карьеру», «каждый устраивает свою судьбу», «нормальному человеку свойственно себя выгораживать», «подумайте о будущем». Комья блевотины. Сейчас я только мечтаю, чтоб меня отвели к доктору и он выписал мне слабительное.
   Получила письмо от отца. Первый раз за эти три месяца плакала. Так сладко мне стало. Так легко…
   …
   Сегодня среда, день рождения Семки. Ко мне пришла тетя, принесла самоучитель по немецкому, майку «Dr. Cunabis», сигареты с фильтром. Завалила меня вкусной едой: сыр, масло, соленые капуста, помидоры, зеленый лук, чеснок, фрукты, мед, булочки, пряники, изюм, курага…
   Я смакую Имена Еды после долгой диеты: каша да хлеб с солью… Но все это нисколько не помогает. Впрочем, как еда может помочь? На воле можно месяцами есть кашу и хлеб с солью и радоваться жизни – ее тысяче скрытых ощущений, воздуху, которым теперь не могу надышаться на прогулках…

 //-- 4. --// 
   Какое-то время единственным доказательством того, что бомба предназначалась именно батьке Кондрату, были показания арестованного Непшикуева. Для того чтобы отправлять дело в суд, этого было явно недостаточно. И, начиная с февраля следующего года, за анархистов берутся действительно всерьез.
   Обыски и конфискации одновременно начались в Краснодаре, Анапе, Новороссийске, Твери и Москве. Оперативники изымали архивы, переписывали записные книжки. У двух журналистов, писавших в разное время об анархистах России, конфисковали компьютеры – по тем временам ох какой серьезный удар.
   Трудно сказать, по какому принципу следователи вычисляли подозреваемых. Очевидно, спецслужбы имели свои каналы получения информации о том, что происходит у леваков. В конце концов, любой учебник оперативной работы подсказывает: первое, с чего должен начинать грамотный опер, – это обзавестись штатом стукачей. Высказывалось мнение, что и арест Непшикуева не был совсем уж случайностью.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – В этой тусовке осталось не много людей, которых ФСБ не пыталась бы привлечь как осведомителей. Кого-то дергали на допрос, с кем-то встречались в неформальной обстановке. У одного моего знакомого следователь Алексей Титов взял почитать книжку, а потом встретился с ним, якобы чтобы отдать, а сам в ходе многочасовой беседы угрожал, что если тот откажется быть осведомителем, то его поувольняют со всех работ и вдобавок перекроют каналы получения наркотиков. Мол, будешь ты, бедолага, мучаться от ломок, но герыча тебе никто не продаст. На что этот приятель прямо спросил у Титова: а что, ФСБ контролирует вообще всех продавцов героина в городе?

   Рассказывает один из членов анархического движения:

   – Конспирации тогда не существовало никакой. Ну, то есть, допустим, о том, что против губернатора что-то готовится, я до начала арестов ничего не знал, зато о других планах знали вообще все подряд. Ребята делились чем угодно и с кем угодно. Могли рассказать едва знакомому типу о вещах, за которые кто-то потом расплачивался серьезными сроками. Например, когда активистов стали одного за другим винтить, тут же появились слухи, что следующим будет взорван Петропавловский собор с царскими захоронениями в Петербурге. Причем все отлично знали, и кто все это планировал, и почему у них ничего не получилось.

   Только на протяжении одной ночи в квартирах московских «новых левых» было проведено семь обысков. Каждый из них начинался с наступлением темноты и длился по восемь-десять часов. Следователи многократно простукивали полы и разбирали в квартирах вентиляционные шахты. Зато круг подозреваемых по делу краснодарских бомбометателей после всего этого расширился аж до ста человек.
   Рассказывает один из деятелей отечественного «зеленого» движения:

   – 6 сентября я выходил из парадной своего дома. Несколько сотрудников в штатском окружили меня и приказали предъявить документы. Свои документы они тоже предъявляли, но так, чтобы нельзя было заметить фамилии.
   Они усадили меня в машину и полтора часа продержали там, по очереди задавая вопросы. Интересовали их фамилии и адреса моих знакомых анархистов. Я отказался отвечать. Тогда чекисты извлекли на свет пачку из-под сигарет «Честерфилд», внутри которой лежала марихуана.
   – Хочешь, мы сейчас ее у тебя найдем? – спросил один из них.

   Еще день спустя обыски продолжились. Квартиру секретаря Конфедерации анархо-синдикалистов Владлена Тупикина оперативники перерывали восемь часов подряд. У него были изъяты компьютер, весь архив, вся личная переписка и фотографии, все найденные записные книжки и ежедневники, девяносто штук дискет для компьютера, а также «завернутое в бумагу белого цвета вещество».
   В протоколе Тупикин сделал запись о том, что у него есть основания полагать, что некоторые вещи и бумаги были ему подброшены. Понятыми во время обыска выступали милицейские курсанты, которые входили и выходили из квартиры со здоровенными сумками.
   Тупикина все равно доставили в следственное управление ФСБ в Лефортово. Там ему были заданы вопросы типа: что он может сказать об оценке анархистами национальной политики губернатора Кондратенко? А о возможных планах противодействия этой политике? И главное: что ему известно о факте передачи Непшикуеву взрывного устройства?
   Один из оперативников заявил:
   – Сегодня я задержал вашу подругу. Так что прошу давать показания. От этого будет зависеть, как поступать с вами.


   Глава шестая: Танцы на Лунных Полянах

 //-- 1. --// 
   Под подругой Тупикина следователь имел в виду 25-летнюю Ларису Щипцову. Курьер и исполнитель теракта были найдены и обезврежены спецслужбами. Необходимо было найти вдохновителя. Ею-то и оказалась московская анархистка. Тогда это всем казалось странным. Почему именно она? Приличная девушка из очень хорошей семьи. Немного странная, но уж точно не Мата Хари. Вдобавок арестовали ее на пятом месяце беременности. Неужели нельзя было выбрать более подходящую кандидатуру? С красным дипломом закончив экономический факультет, дальше Лариса решила не идти по специальности, а заняться экологией. Она сближается с членами радикальных «зеленых» группировок, участвует в акциях против строительства высокоскоростной магистрали Петербург-Москва и против вырубки Нескучного сада в Москве… Как-то ее серьезно избили милиционеры: Лариса попадает в больницу, но, выписавшись, все равно возвращается к тому же самому.
   Через пару лет она выходит замуж за музыканта одной из рок-банд. Потом разводится, но тут же регистрирует новый брак – на этот раз с активистом-леваком. Парня звали Илья Романов. Вдвоем на домашнем компьютере молодожены начинают выпускать журнал «Трава и Воля». Издание посвящено анархизму, экологии и легким наркотикам.
   Вскоре у Ларисы родилась дочь Женя. Роды проходили крайне тяжело. Врачи диагностировали у девочки врожденный порок сердца. Тем не менее, Щипцова понемногу возвращается к активности и организует несколько концертов альтернативной музыки.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – Позже о Ларисе стали писать, будто она вся из себя золотая молодежь. Мол, у нее дедушка – председатель Верховного Суда России и отсюда все остальное. Не зная, чем себя занять, не понимая, к чему себя приложить, от избытка образования, свободного времени и чувственности, барышня, мол, подалась в террор. Но на самом деле в том, что я видел у нее дома, не было ничего золотого. В те времена я несколько раз заходил в гости к Ларисе. Муж от нее к тому времени уже ушел, и они жили коммуной девочек. Не очень большая квартира. Продавленный диван, незамысловатая еда. Все общее и все очень весело.

   В 1997-м на фестивале психоделической музыки «Лунные Поляны» Лариса знакомится с Непшикуевым. Тот ненадолго приехал из своего Краснодара и вроде бы тоже интересовался подобной музыкой. Приятели уверяли, что первое время Лариса восхищалась радикальностью и решимостью нового знакомого. По версии следствия, между молодыми людьми почти сразу завязались интимные отношения (Щипцова это категорически отрицала), ну а в октябре девушка провела беседу насчет национальной политики губернатора Кондратенко и передала Непшикуеву взрывное устройство.
   Во время обыска в ее квартире были найдены компоненты для изготовления взрывчатых веществ и какое-то количество конопли. Лариса объясняет, что это не наркотик, а сырье для изготовления экологически чистых тканей. Ее все равно доставляют в следственный изолятор ФСБ. Там в одиночной камере беременная девушка проводит четыре дня. На волю Лариса писала, что в камере было настолько холодно, что в ручке стыла паста.
   Основываясь на показаниях Непшикуева, следователи предъявили Ларисе статью «терроризм». Из «Лефортово» ее спецрейсом переправили в Краснодар. Для этапирования в столицу прибыло тридцать полностью вооруженных краснодарских «альфовцев». Сковав девушку наручниками, спецназовцы посадили ее в железный ящик, который используется для перевозки особо опасных преступников.
   В Краснодаре сиделось ей ох как нелегко. Вину Лариса не признала, и в результате девушку лишили прогулок и передач, а кормили лишь жиденькой тюремной баландой. Уже к концу февраля у нее начали выпадать зубы, а у будущего ребенка наблюдалось отставание в развитии.
   Щипцова пишет московским анархистам:

   Привет, дорогие мои друзья и товарищи!
   Здешняя тюрьма – одна из самых мрачных и беспредельных в стране. Уже сейчас в камере плюс 25, а что будет летом? Параша возведена на идиотском постаменте, и когда влезаешь на нее, ширма загораживает только до колен. Лежать под одеялом можно только до шести утра. В «Лефортово» отовсюду слышны музыкальное радио и телевизор, а здесь стоит мертвая тишина…
   Тоска и ненависть – хуевые помощники. Никакого признания своего «героизма» я, естественно, не требую. Напротив, все мои ошибки и просчеты – результат моего болтливого тщеславия и дурацкого самолюбия. И мне стыдно, что за мои ошибки могут расплачиваться другие. Надеюсь, что появление политзаключенных анархистов приведет к тому, что все наконец осознают необходимость элементарной конспирации.
   Я хожу на прогулки, делаю легкую гимнастику и, конечно, читаю. С сокамерницей мне повезло: умная порядочная баба. Уже мотала срок за убийство, сейчас ей вменяют ту же статью. Она учит меня, как выжить на зоне, а я, конечно, агитирую ее за революцию.

 //-- 2. --// 
   Лариса Щипцова оказалась не единственной арестованной активисткой. Вскоре прессе сообщили еще о нескольких задержаниях. Причем задержанным инкриминировали уже не мелочь типа неудачного покушения на провинциального губернатора, а куда более громкие эпизоды.
   Еще за пару лет до событий в Краснодаре редакциями нескольких столичных газет были получены факсы с «Заявлением № 1», подписанные группой «Новая революционная альтернатива» (НРА). Журналистов предупреждали: члены группы готовят теракты и «готовы физически уничтожать новых русских». А уже на следующий день сотрудники спецслужб обезвредили взрывное устройство, заложенное в помещении Останкинского военкомата столицы.
   Есть ли связь между факсами и бомбой – внятного ответа на этот вопрос дать тогда никто не мог. Какая-то нелепая группа, ведущая себя, будто в старых американских боевиках… Бомба, заложенная почему-то в военкомате… Не политический терроризм, а бред. Публиковать «Заявление» газеты не стали, а отчет о невзорвавшейся бомбе постарались поместить как можно дальше от первых полос.
   Спустя три месяца ситуация с факсами и взрывным устройством повторяется в другом военкомате – Черемушкинском. Подпись та же – НРА. Еще через неделю бойцы невидимого фронта берут на себя поджог дорогого автомобиля на одной из улиц Москвы и объявляют о переименовании своей группы в «Новые революционные инициативы» (НРИ).
   На этот раз связь с прессой поддерживалась не по факсу, а с помощью обычного письма, брошенного в почтовый ящик на Казанском вокзале. После каждой акции неведомые террористы информировали прессу, что берут на себя ответственность и полны решимости продолжать борьбу до победы:

   Средствам массовой информации, населению, мировой общественности, Государственной Думе, Правительству и Президенту РФ. Мы, боевая группа «Новой Революционной Инициативы» (НРИ), принимаем на себя ответственность за эту акцию.
   В условиях развала экономики и всеобщей коррупции ловкие политиканы пытаются направить гнев населения против инородцев, а помыслы молодежи – на зарабатывание бабок. Армия становится похожей на временный изолятор для молодежи. В ней давно господствуют волчьи законы и лагерные порядки. Задача военкоматов – заставлять молодежь вопреки ее воле идти в ряды палачей своего народа.
   Проведенная нами акция имеет большое социальное значение. Военные чиновники, отправляющие новобранцев убивать и быть убитыми ради поддержания власти новых русских, получили урок. Разрушение, которое они сеяли далеко на имперских окраинах, оказалось вдруг у них под боком.
   Мы хотим прежде всего добра и справедливости для простых людей. Поэтому мы призываем честных – не доверяйте продажным выборам! Мы призываем мужественных – боритесь! Докажите, что в нашей стране государственная мафия не всесильна!
   От всего сердца просим простить нас жильцов соседнего с военкоматом дома за несколько оконных стекол, вылетевших от взрывной волны…

   Хотели спецслужбы на все это реагировать или не хотели, но оторвать зад от удобного кресла им все же пришлось. Бригаду ФСБ возглавляет следователь Сергей Иванов. Никаких зацепок у него не было, и, несмотря на все старания, на след русских Красных бригад выйти Иванов так и не смог. Да, честно говоря, не очень и пытался. Ограничился тем, что взял у журналистов, писавших об этом деле, подписку о неразглашении материалов следствия и тут же снова вернулся в кресло.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – После распада СССР у всех было ощущение, что никакого КГБ больше нет. Большой Брат умер. Мы жили так, будто общество – это темный лес: сошел с натоптанной тропки – и хрен тебя за деревьями разглядишь. Чтобы понять, что на самом деле, несмотря на все смены внешних декораций, в стране совсем-совсем ничего не изменилось, всем нам понадобилось очень много времени.

   В 1990-х никто не верил, будто в России возможен собственный политический терроризм. Казалось, что все эти бомбы и типы в масках, берущие на себя ответственность, – штука откуда-то из комиксов. Власть очень долго не понимала, какие замечательные плюсы можно выжать из всей этой ситуации. Не поняла, даже когда бомбы были заложены в здания Главной военной прокуратуры и офис Федерации независимых профсоюзов. Причем если первые взрывы НРИ были довольно хиленькие, то теперь устройства оказались изготовлены уже по всем правилам подрывного дела. Скажем, чтобы до поры не привлекать внимания, одно из них было замаскировано внутри резинового детского мячика.
   В январе 1997 года, в знак солидарности с латиноамериканскими леваками из «Тупак Амару», НРИ взорвала небольшую бомбу перед посольством Перу в Москве. 2 мая пиротехники ФСБ обезвредили мощное взрывное устройство, заложенное рядом с московской станцией метро «Кузнецкий мост». Мощность этого устройства была эквивалентна уже семистам граммам тротила. Такой заряд, да в таком месте: счет жертв мог идти на тысячи.
   В тот раз устройство успели обезвредить. Но вот 4 апреля 1999 года на том же Кузнецком мосту взрыв все-таки прогремел. Бомба была заложена у водосточной трубы рядом с приемной ФСБ. На рассвете адская машинка сработала. Окна расположенного рядом бутика Versace превратились в стеклянную пыль. Офицера охраны швырнуло на несколько метров в сторону. Он получил серьезную контузию и несколько осколочных ранений. На месте взрыва зияла метровая дыра.
   Взрыв оставил у специалистов впечатление организованного профессионалом ультра-класса. В качестве оболочки взрывного устройства была мастерски использована сама труба. Прежде подобные схемы использовались для покушения на криминальных авторитетов: ба-бах – и оторванную голову жертвы находят метров за двадцать от подъезда.
   Одна из газет тогда писала:

   Столь открыто атаковать отечественные спецслужбы прежде не решался никто и никогда. Ни антисоветчики прошлых лет, ни современные чеченские моджахеды. Подобного не происходило даже во время войны – а тут вот случилось. Поражает безбашенность подрывников, умудрившихся посреди бела дня заложить свою машинку в самое охраняемое здание Москвы. Причем обратите внимание: закладка устройства была проведена ранним утром, когда нет возможности скрыться при отходе на общественном транспорте или раствориться в толпе. Кем бы ни были взрывники «Инициативы», но похоже, навыками городской герильи они овладели в совершенстве.

 //-- 3. --// 
   Взрыв у приемной ФСБ прогремел в тот момент, когда в Краснодаре как раз начинался суд над арестованными анархистами. Не увидеть связь между этими событиями было довольно сложно. Беременная Щипцова предстает перед суровыми обвинителями, а чтобы те не были такими уж суровыми, кто-то на воле шлет Ларисе звуковую открытку: «Бумс! Держись, подруга…»
   Щипцова и держалась. Тем более что поначалу дело вроде как оборачивалось для нее не худшим образом. Накануне суда всем обвиняемым было разрешено выйти из изолятора по подписке о невыезде. Доказать причастность к инциденту Марии Рандиной следователям не удалось, и из обвиняемых ее перевели в свидетели. Была надежда, что и большинство обвинений против Щипцовой тоже рассыплется.
   Добиться обвинения по статье «терроризм» прокуратуре не удалось. Теперь Щипцову и Непшикуева обвиняли всего лишь в изготовлении и перевозке взрывного устройства и причастности к «незарегистрированной анархо-коммунистической группе».
   Прокурор требовал семи лет для Щипцовой и шести для Непшикуева. В обвинительном заключении говорилось:
   – Изъятая литература анархистского толка свидетельствует об идейных убеждениях и стремлении привести в действие взрывное устройство. Непшикуев увлекался пиротехникой, а Щипцова предоставила ему чертежи бомбы. Только по счастливой случайности взрыв не унес жизни множества невинных людей.
   Адвокаты протестовали: судить за «идейные убеждения» и за «покушение на убийство» – это все-таки разные вещи. Судья отказался принять их возражения. Защита все равно была уверена, что приговор будет вынесен условный. Однако, к огромному удивлению всех собравшихся, суд решил, что Щипцова должна провести в колонии четыре года, а Непшикуев на год меньше.
   Такого результата никто не ожидал. Адвокат Непшикуева качала головой:
   – Получается, что мой подзащитный сам себя утопил. Все обвинение было построено на его словах, и вот к чему это привело. Наказание в виде реального лишения свободы подрывает стимул к сотрудничеству со следствием. Воистину: меньше скажешь – раньше выйдешь…
 //-- 4. --// 
   Прямо в зале суда оба осужденных были взяты под стражу и отправлены в тюрьму. Непшикуеву камеру отыскали быстро, а Ларису полдня возили от изолятора к изолятору: никто из милицейских чинов не хотел брать на себя ответственность за содержание под стражей женщины, которая вот-вот начнет рожать. Тем более что состояние ее здоровья в тот момент было таким, что прямо во время родов Лариса могла и умереть.
   Впрочем, все обошлось. Роды в тюремной больнице прошли хоть и крайне тяжело, но в принципе без осложнений. Дочь Лариса назвала Надей. Ее старшая девочка в это время содержалась в тюремном детском саду. Позже Щипцова так писала о первых месяцах, проведенных ею в тюрьме:

   Утром мне говорят, чтоб я с вещами и ребенком шла в одиночку, в стационар. Я говорю:
   – На каком основании? Давайте сюда врача, чтоб он представил основания на перевод. Позовите представителя администрации, а лучше – начальника СИЗО.
   В отказ, короче, выходить с камеры. Сижу на кухне с дочкой. Залетает опер Максимова и куча мусоров. Максимова говорит: «Выносите ее вещи!» – и они побежали мои вещи выкидывать с хаты. Максимова берет меня за волосы и давай, мразь, таскать, и потом долбанула головой об железную ножку стола. А дочка моя у меня на руках, плачет, надрывается, просто в ужасе.
   Я и сама заорала:
   – Ты, так-то и так, не смей меня трогать!
   Потом стали они у меня ребенка из рук вырывать. Со мной вообще истерика случилась. Им-то что – они Надю схватили за ручки и ножки и рвут на себя. Я отпустила, т. к. поняла, что они даже прибить ее готовы. Они еще и улыбались все садистски, смеялись при всем этом и говорят мне:
   – Мы к твоим статьям еще захват заложника прибавим, потому что ты своего ребенка используешь как заложника. Мы свяжемся с прокурорами, и дело это раскрутим, и лишат тебя очень скоро материнских прав.
   А я им говорю все, что их всех не матери рожали, а в канализации отловили, как жертв абортов. Я сейчас это все пишу, и меня до сих пор трясет. Вы там не думайте, что у меня крышу рвет. Это все правда происходит, здесь, сейчас, со мной, с моим несчастным маленьким ребенком!
   Ну, дальше. Надюху у меня, короче, отняли. Она ко мне рвалась и кричала ужасно, а Максимова говорит:
   – Уносите ребенка!
   Я рвусь за той сукой, что моего ребенка уносит. А она бегом из хаты, и остальные бросились на меня, пинают, руки выкрутили назад и в наручники. У меня от всего этого ужаса ноги отказали, и они меня за выкрученные локти поволокли. Когда меня с хаты вытаскивали уже, передо мной морда этой мусорской твари как прояснилась из тумана (потому что у меня перед глазами все в тумане было и как вата в ушах – это после удара головой об стол), и я силы собрала, распрямилась и плюнула в морду собачью этой детопродажнице, оперской ковырялке, и что-то сказала ей, не знаю, не отдавала себе вообще отчета. И кричу, на всю тюрьму ору: «Отдайте ребенка, это мой ребенок, суки!» – и рыдаю, а они волокут меня.
   Здесь еще ни с одной мамкой такого не проделывали. Даже у кого была куча трупов и кто по пятнадцать лет получал. И только когда дотащили меня до лестницы, показали мне мою Надю. Но не отдали, а волокли меня в наручниках до одиночки в стационаре. Отпустили они меня только в камере, я наручники сама с кожей содрала и дочку свою схватила на руки. И еще час ждали, когда вещи наши нам, как собакам, бросят, и не положить мне ребеночка было, не покормить, а сама я еле держала ее.
   Молоко у меня с того момента пропало сразу, за день теперь от силы сто грамм. Сутки голова болела страшно, и плохо слышу, как сквозь вату, до сих пор. Во время всего этого путешествия я выдала этим фашистам такой лексикон, что сама потом удивлялась, откуда такие слова-то у меня родились.
   После всего этого Наденька была несколько дней психованная, от любого повышения голоса плакала и от любого стука дверей и кормушки вздрагивала и хныкала. А сейчас, стоит мне с хаты выйти – плачет, а при виде ментов вся как-то застывает, как в ступоре.
   Это было только начало, а каков будет конец, я не знаю, потому что каждый день я борюсь, чтоб не покончить с собой. С того дня и еще несколько дней постоянно всякие мусорки намекали мне, что вот-вот ребенка моего заберут у меня насильно, а меня кинут в карцер. А перед тем как кинуть в карцер, здесь девок менты дубасят до синевы демократизаторами.
   Здесь вообще творится беспредел. Например, в хату могут залететь менты и начать поливать газом. Люди все задыхаются, а в камерах и беременные, и старушки, и больные. Или, бывало, если в камере какой беспорядок, то пускают в камеру огромных овчарок, которые зеков хватать натренированы, и девчата все прыгают на верхние шконки, а беременных и старушек затаскивают, чтоб их собаки не разорвали.
   Когда в хате кто-то умирает, никого нельзя дозваться. Девки орут через решку в окно на плац, чтоб кто-то из врачей пришел. Бывало часто, что рожали девчата прямо в хате, т. к. врачей было не дозваться. А самый случай, который меня поверг в шок просто, был такой. В хате от железных шкафчиков било слегка током, т. к. в стене что-то с проводкой было. Девки жаловались администрации постоянно. И как-то две девки сидели, облокотясь на шкафчик, и вдруг разряд. Одна прыгнула прямо через стол, а вторая умерла тут же.
   Врачи и мусора пришли, им все объяснили. Вскоре с хаты дергают одну молоденькую девчонку, у которой ни адвоката, ни родни, и сама не горластая, и везут ее на Петровку, и там прессуют, что она грохнула эту девку с помощью электротока. А менты приходят в эту хату и говорят:
   – Если не хотите, чтоб молокососка эта на Петрах чистуху подписала, то пишите всей хатой, что девка ваша погибла от неосторожного обращения с кипятильником.
   Ну и ясное дело, все написали.
   Вы уж там думайте про меня что хотите – что я головой двинулась или рефлексирую, но если Нади не будет со мной, меня тут просто легко замочат или искалечат как-нибудь. Я вообще жду чего-то подобного теперь каждый день…

 //-- 5. --// 
   Продолжались и следственные действия в отношении тех активистов, кто пока еще оставался на воле. Дергали на допросы анархистов, экологов, издателей левой прессы. Большие проблемы начались и у мужа Ларисы, Ильи Романова. В свое время он собирался стать врачом-психиатром, но был отчислен из Медицинской академии за свои левацкие убеждения. Тем не менее, в психушке побывать ему удалось. В качестве пациента.
   Арестовали Романова сразу после того, как срок получила его жена. Для начала его доставили в Бутырскую тюрьму. Там он отказался общаться со следователями и был обследован психиатрами. Заключение гласило: «социально не опасен, нуждается лишь в амбулаторном лечении». Однако освобождать Романова оперативникам уж очень не хотелось. Его направили на повторное освидетельствование и все же добились нужного результата: Романову было прописано лечение в психиатрической больнице общего типа. В подобных лечебницах пациенты могут содержаться неограниченно долгое время. Могут содержаться и всю жизнь.
   Так постепенно начала вырисовываться кое-какая схема. Часть задержанных следователи отправляли на нары. Часть сплавляли в спецлечебницы. Тех, на кого материалов совсем уж не хватало, вынуждали уехать из страны. В общем, дела понемногу продвигались. Особенно быстро они стали продвигаться после того, как в столице и ближайших окрестностях прогремело еще несколько взрывов.


   Глава седьмая: Будни камикадзе

 //-- 1. --// 
   В последний день лета 1999-го, ровно в восемь вечера, на третьем подземном этаже торгового комплекса «Охотный ряд» прогремел взрыв. Комплекс расположен на Манежной площади, прямо под стенами Кремля. Адская машинка была установлена в помещении 324-А, где располагался зал игровых автоматов «Динамит».
   Рассказывает одна из свидетельниц:

   – Вместе с ребенком я поднялась с нижнего уровня в кафе выше этажом. И тут раздался страшный грохот. Потом на несколько секунд все замерло. И сразу после этого посетители, побросав вещи, ринулись к выходу. Не знаю, как у других, а у меня первая мысль была, что оборвался лифт.
   Я выскочила в коридор. Прямо на меня сплошной стеной бежали люди. Молча. Никогда в жизни я не видела столько одинаковых белых застывших лиц. Все смотрели только перед собой. Женщина с каменным лицом бежала, неся на руках ребенка лет десяти. Его руки и ноги болтались, глаза были закрыты.
   Работники кафе стояли в дверях, боясь, что люди убегут не расплатившись. Потом завыла сирена. Секьюрити при всем желании не успевали вывести людей. Минут через семь мы все-таки попали на улицу. Мужчине с разбитой головой прикладывали полотенца. Они сразу становились черными от крови. На парапете сидела женщина со сломанной ногой. Ее трясло. Она сидела напротив кафе. Внутри этого кафе были люди, и они продолжали спокойно есть…

   Ради сообщения о теракте свои программы прервали несколько общенациональных каналов. На место события сразу же выехали журналисты.
   Один из них вспоминал:

   – У входа в комплекс – толпа зевак. Они мешают пожарным и сотрудникам Центра экстренной медицинской помощи.
   – Что случи…
   Вопрос застревает в горле любопытного москвича. Мимо на носилках проносят изуродованное тело. Лицо полностью сожжено. Руки, согнутые в локтях, подняты вверх. Кисти обгорели до мяса.
   – Тяжелый! – кричит врач. – Срочно в «Склиф»!
   Женщина рядом падает в обморок. Я привожу ее в чувство. Зрителей и посетителей ресторанов оттесняют за гостиницу. Из «Охотного ряда», как из склепа, спасатели выводят людей. Все в крови. Белеют перебинтованные головы и руки. Подростки восторженно комментируют случившееся. Невозмутимее всех проститутки, несущие дежурство возле гостиницы «Москва». Молодежь на крыше торгового комплекса, не обращая внимания, пьет пиво.
   – Где мой сын?! Где мой сын?! – рыдает женщина с разорванным ухом. Врачи объясняют, что 11-летнего Артема повезут в Боткинскую больницу, а ей сообщат, когда его можно забрать.
   – Какой у вас телефон?
   – Не помню… ничего не помню…
   Мужчина с забинтованным лицом бормочет:
   – Там женщина… отлетела метров на пять… Вроде живая… Я куртку ей расстегнул, а там все разворочено на хрен… ребро торчит… Я ей свитер под голову положил…
   Здоровенный детина сгибается пополам и начинает рыдать…

   На момент взрыва на этаже находилось несколько сотен посетителей, в основном подростков. Мощность взрывного устройства оценивалась от 150 до 500 граммов тротила. Рухнула шлакоблочная стена, взрывная волна заклинила два лифта, из стен были вырваны водопроводные трубы. Общее число пострадавших: 41 раненый, один погибший. Хозяин «Динамита» заявлял в камеры, что ему нанесен ущерб в размере полумиллиона долларов США.
   Ближе всех к сумке с взрывным устройством стояли 28-летний гражданин Ливана Халид Итани и его спутница – русская девушка. Ливанец получил 82-процентный ожог кожи. Первая версия следствия состояла в том, что Итани – исламский террорист-камикадзе. Выяснилось, что это не так. Парень был не при делах: просто стоял не в том месте и не в то время. Спустя неделю ливанский премьер лично позвонил в Кремль и попросил, чтобы его переправили на родину. Раненому в результате был выделен спецсамолет.
   Еще через два дня сотрудники ФСБ задержали 22-летнего москвича Александра Науменко. Тот числился студентом-первокурсником Литературного института. А кроме того – лидером сатанинской группировки «Черный дракон». В момент задержания при себе Науменко имел пистолет, тротиловую шашку и некоторое количество героина. Правда, почти сразу выяснилось, что пистолет – газовый, шашка – муляж, а героин спецслужбисты подкинули для подстраховки. В общем, историю с задержанным сатанистом постарались замять. Зато начальник ГУВД Москвы Николай Куликов рассказал журналистам, что на месте взрыва была обнаружена листовка за подписью «Союз революционных писателей».
   Листовка нашлась на полу кафе в трех залах от «Динамита». В ней говорилось:

   Полностью солидарны с товарищами, которые, подобно эскадрилье икаров гасят, фальшивое солнце потребительского образа жизни! Гамбургер, недожеванный обывателем, – революционный гамбургер! Господа потребители! Ваш образ жизни нам не нравится и для вас небезопасен!..

   Следователи быстро выяснили, что «Союз» – не очень многочисленная организация. Революционный писатель в его рядах состоял лишь один – Дмитрий Пименов. Свои книги он подписывал псевдонимом «Сын коммуниста».
   Кружок приятелей Коммунистыча состоял из довольно неприятной публики. Один, художник-зоофил Олег Кулик, прославился тем, что на собственных выставках голый скакал на четвереньках и кусал посетителей. Другой, Александр Бренер, отсидел в копенгагенской тюрьме за акт вандализма в отношении полотна Малевича «Красный квадрат»…
   Через два дня после взрыва дома у Пименова был проведен обыск. Спецслужбисты изъяли компьютер, принтер и все рукописи революционного писателя. Сам он был доставлен для допроса в ФСБ. В три часа ночи Пименов позвонил своему приятелю, художнику Авдею Тер-Оганяну, и предложил бежать из страны. На тот момент Тер-Оганян также находился под следствием: во время одного из хеппенингов он топором изрубил в куски несколько православных икон и теперь ожидал суда по обвинению в разжигании религиозной вражды. Бежать с Пименовым он отказался. После этого звонка Пименов исчез.
   Следы Сына коммуниста обнаружились спустя несколько дней в Варшаве. В интервью «Интерфаксу» Пименов заявил:
   – Я понимаю, на кого ФСБ повесит ответственность за взрыв. Поэтому, выйдя с Лубянки, вместе с женой через Киев сразу бежал в Польшу и намерен просить здесь политического убежища.
   Насчет листовки он утверждал, что, услышав о взрыве по телеку, всего лишь напечатал ее на машинке и подкинул ее на место происшествия. А к теракту отношения совсем не имеет. Третья подряд версия следствия оказалась тупиковой. Тогдашний директор ФСБ Владимир Путин посматривал на подчиненных с очень недовольным видом. Те просто обязаны предъявить результат. И вскоре результат действительно появился.
 //-- 2. --// 
   Простейший закон политики гласит: если дела в стране идут не очень и способов выправить ситуацию вроде бы не видно, то подумай: а не пора ли начинать войну? Война сплотит жителей и заставит их забыть о любых внутренних проблемах. В России конца 1990-х дела шли не очень, а способов выправить ситуацию видно не было. Стоит ли удивляться, что и война в Чечне не заставила себя ждать?
   В умелых руках война – это настоящий подарок. После террористических атак 11 сентября простофиля Джордж Буш, выигравший президентские выборы лишь по нелепейшей случайности, моментально превратился в вождя. Мудрого, решительного и с восьмидесятипроцентным рейтингом. То, что вряд ли простили бы ему в мирное время, теперь, во время войны, выглядело такой ерундой, что не стоило и обращать внимания.
   Похожей была и ситуация в России. Именно чеченская кампания превратила невзрачного смольнинского бюрократа Путина в лидера нации. После того как он выиграл эту войну, ему готовы были прощать все. Потому что жестокий и коварный враг напал на наши города, и только стальная воля президента не дала ситуации скатиться к полной катастрофе.
   В этом смысле чеченские террористы появились очень кстати. Но мало кто помнит: до бородатых моджахедов на лавры главных врагов общества претендовали еще и красные бомбометатели вроде «Новой революционной инициативы». Не долго, но претендовали. Именно на них газеты вешали взрывы типа того, что прогремел в «Динамите». Осенью 1999 года об этих взрывах вдруг стали сообщать чуть ли не каждую неделю. В переходе возле Пушкинской площади, у приемной ФСБ, в торговом комплексе «Охотный ряд»… Почти бескровные, непонятно кем и зачем устроенные, но очень эффектно выглядящие в теленовостях. Очень скоро их отодвинули на второй план взрывы жилых домов, устроенные чеченскими боевиками, но сперва эти взрывы вполне прокатывали за первополосную сенсацию.
 //-- 3. --// 
   Осенью того года газета «Московский комсомолец» прямо на первой полосе сообщала:

   Сотрудниками ФСБ вычислены и арестованы люди из организации НРИ – Новая революционная инициатива. Задержанные являются непосредственными исполнителями не только теракта возле приемной ФСБ на Кузнецком мосту, но и взрывов в московских военкоматах, редакции газеты «Лимонка», ОМОНовском автобусе и ряда других… Скоро мы узнаем их фамилии…

   Однако фамилии удалось узнать не скоро. Никакого громкого процесса над русскими «Красными бригадами» в тот раз так и не получилось. Когда дело было наконец передано в суд, главной угрозой национальной безопасности считались уже не коммунистические, а исламские бомбометатели. И кому на фоне жуткого Шамиля Басаева были интересны подростки, решившие поиграть в революцию?
   Иногда мне бывает жаль, что все получилось именно так и об этой истории почти никто не узнал. Потому что история вышла ох какой увлекательной.
   Сами офицеры спецслужб утверждали, что НРИ – «глубоко законспирированная левацкая организация, численностью до полусотни человек. Большинство боевиков – девушки». После взрыва приемной ФСБ на Кузнецком мосту в их распоряжении появился и список примет одной из преступниц: «Славянский тип лица. Волосы русые, короткие. Нос прямой. Особых примет не имеет…»
   Согласитесь, немного. Под данное описание подходит процентов восемьдесят русских девушек. Тем не менее, профессионалам сыска этого оказалось достаточно. Всего через несколько недель девушки-террористки были выловлены. Причем не где-нибудь, а в сибирской тайге, в общине последователей пророка Виссариона, именуемой «Новый Иерусалим».
   Суть дела там вот в чем. Сразу после распада СССР бывший кубанский милиционер по имени Сергей Тороп неожиданно понял, что является не кем-нибудь, а Сыном Божьим. Он взял себе имя Виссарион и пешком по воде отправился искать учеников. Отыскав нескольких, он попросил их продать московские квартиры и на вырученные деньги съездил в Израиль. Там на горе Фавор Виссарион разговаривал с небесным Отцом, и тот повелел ему основать в Сибири, неподалеку от города Минусинска, поселочек для нового избранного народа.
   Отчую волю Виссарион нарушать не стал. Вскоре под Минусинском выросло внушительное поселение. Сибиряки, разевая рты, смотрели на бородатых приезжих и девушек в холщовых балахонах до пят. К концу десятилетия в Сибири появился целый город, укомплектованный последователями Виссариона: несколько тысяч взрослых людей и еще сколько-то тысяч детей и подростков.
   Вот там, под Минусинском, следователи и отыскали двух исполнительниц терактов, которые были подписаны аббревиатурой НРИ. Девушки были спецрейсом переброшены в Москву, а уж после этого аресты пошли и вовсе косяком.
   22 февраля 2000 года на станции метро «Калужская» была арестована 21-летняя Ольга Невская. Пресс-секретарь московского УФСБ рассказал, что Невская уже давно находилась во всероссийском розыске. Офицер ФСБ Кожевников случайно опознал ее в метро и тут же провел задержание.
   На следующий день двое людей в штатском остановили на улице молодую учительницу Надежду Ракс, усадили ее в машину и доставили прямо в «Лефортово». Еще одна девушка, Татьяна Нехорошева, была задержана две недели спустя.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – После того как начались аресты, все погрузились в полную паранойю. К тебе подходит человек, говорит, что студент, хотел бы больше узнать об анархизме. А единственное, о чем ты способен думать: стукач он или не стукач?
   До этого много лет всерьез спецслужбистов никто не воспринимал. Думали, они просто получают зарплату, а на нас всем плевать. В стране происходили самые дикие вещи: кто-то швартовал дебаркадер возле самого Кремля и безо всяких разрешений устраивал там ночной клуб с бабами и наркотиками. Ктото прямо на Красной площади раскладывал людей в форме слова ХУЙ. Делай, что хочешь, – какие спецлужбы?! Но, знаешь, когда возникла необходимость, выловили-то всех за считанные дни.
   Впервые я подумал, что зря мы так легкомысленно на все это смотрим, приблизительно за год до того, как все началось. Я тогда поругался с мамой, собрал вещи, со скандалом ушел из дому и где-то в Алтуфьево снял у бабки комнату. Просто у бабки с улицы. Никакой официальной регистрации не было: я ей деньги, она мне ключ. По-моему, я даже не называл ей свою фамилию, но уже на следующее утро мне по городскому телефону позвонил куратор из ФСБ и ласковым голосом спросил:
   – Вы сменили адрес? А чего нам не сообщаете?
   Ни хуя себе, только и подумал я. Как они узнали?

   Рассказывает близкий к анархическому движению журналист:

   – Когда ребята при мне начинали вслух кричать о планах, я каждый раз вспоминал историю, которую мне рассказал Константин Кинчев из группы «Алиса». Году в 1993-м, когда Кинчев еще крепко пил, Ельцин решил для поднятия собственного имиджа вручить рок-музыкантам по ордену. Всех пригласили в Кремль, а Костя в этот момент бухал. Причем по-черному. Где-то на квартире у случайных знакомых. Адреса не знал не только его директор или, скажем, Костина жена, но даже и он сам, потому что это было уже полное дно: сквот у черта на куличках. То есть по любой логике найти его было просто невозможно. Но когда Кинчев понадобился в Кремле, его отыскали в течение минуты. Приехала «Волга», его дернули прямо из-за стола, в темпе привели в чувство и доставили куда нужно.

   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – Тебе звонят и просят о встрече. Ты, разумеется, отказываешься, и тогда тебя официально вызывают повесткой. Причем сразу в тюрьму. Колючая проволока, овчарки, за тобой с лязгом захлопывается дверь. Для начала тебя часа на четыре запирают в клаустрофобическую камеру: просто чтобы было время подумать. А когда беседа окончена, куратор выписывает тебе пропуск наружу, но медленно… будто нехотя… и ты думаешь, что вот сейчас он передумает и ты просто останешься здесь насовсем. Никогда отсюда уже не выйдешь.
   В общем, когда за движение взялись всерьез, все оказались и напуганы всерьез. Четыре уголовных дела за два года: кто готов был кидать бомбы, сел, а остальные попрятались и боялись высунуть нос.

   Заметки о задержаниях оперативно появлялись в большинстве московских газет. Описывались подробности того, как именно девушки минировали магазины и военкоматы. Утверждалось, будто бдительность терять рано: оставшиеся на воле единомышленники могут готовить акции возмездия. Пытаясь понять, откуда все это, я позвонил нескольким журналистам, писавшим об этом деле, и спросил, где именно они брали информацию. Все ответили, что данные были предоставлены спецслужбами. А когда я попробовал проверить это в ФСБ, там мне было сказано, что они понятия не имеют, о чем речь, и сами узнали о громких подвигах девушек именно из газет.
 //-- 4. --// 
   Первой из девушек-бомбисток за решеткой оказалась Ольга Невская. Закончив школу под Волгоградом, Ольга выбрила на голове панковский гребень и отправилась в Ростовскую область, в лагерь протеста против строительства АЭС. Там сошлась с радикальными экологами, которые уговорили ее переехать в Москву. На знаменитом рынке «Горбушка» тогда существовал анархо-кооператив: ребята торговали пиратскими дисками, а прибыль делили поровну. Когда лавочка накрылась, Ольга прибилась к одной из столичных рок-банд. Днем ходила босиком по асфальту и плескалась в фонтане, а вечерами клеила в метро плакаты против службы в армии.
   Из тюрьмы она писала своему бой-френду:

   Салют, Васька!
   Вот передо мной стоит стена. Она зеленая. А сзади тоже стена, и представляешь – она тоже зеленая. Слева от меня окно со скошенным подоконником. Стекло тут непрозрачное и улицы не видно, но видно решетку, которая находится прямо за ним. А еще тут есть дверь коричневого цвета с глазком и кормушкой. По радио исполняется попурри из Чайковского…

   Вслед за Невской в «Лефортово» оказалась Надежда Ракс. Когда оставшиеся на воле товарищи попросили ее написать для их газеты коротенькую автобиографию, Надежда написала о себе так:

   Я нормальная девушка. Хочу иметь семью и детей. Я очень люблю детей, хочу работать в школе и учить их.
   Семейка у меня интересная. Мамин отец был военным, политработником, поднимал бойцов в атаку. В 1941-м он защищал Ленинград, прокладывал знаменитую «Дорогу Жизни». А папа родился в семье священника. Дедушка даже в годы Советской власти и до самой смерти служил в церкви. Вот так переплелось – один дед коммунист, другой – священник.
   В детстве я жалела, что все великое прошло мимо меня. Очень хотелось вместе с другими защищать Родину от фашистов, бить врагов на фронте или в партизанском отряде. После рассказов деда я всегда думала, а смогла бы я так или нет? Ну и каким еще человеком я могла вырасти?

   Закончив престижный факультет иностранных языков, Ракс, единственная из всего курса, пошла работать в обычную школу в Калуге. После того как умер любимый дед, переехала в Москву. Там ей удалось найти работу преподавателем английского в модной бизнес-школе. Денег платили столько, что на собственные средства Ракс нанимала адвокатов для арестованных леваков и покупала продукты для тюремных передач.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – Главное, что лично меня всегда поражало в Наде, это то, какая она все-таки чистенькая. Внешне она была такой, знаешь, пионер-герой. Белые носочки, лицо школьницы, выглаженная юбочка. Помню, мы сидели в какой-то компании и рядом с ней глумились несколько панков. Ничего особенного: ну как могут вести себя подвыпившие ребята с панковскими прическами? Но Надю от их поведения аж коробило. Было видно, насколько все происходящее ей неприятно.

   Зачем таким девушкам закладывать бомбы, и главное, как именно им это удавалось, – непонятно. Ниндзя-суперубийц арестованные валькирии революции напоминали мало. У Ольги Невской зрение – минус 12. У еще одной из арестованных бомбисток – третья группа инвалидности. Один из журналистов писал:
   – Странно выглядят террористки, которые, по версии спецслужб, ночью по отвесной стене взобрались на крышу здания ФСБ, на веревке спустили в трубу три кило тротила и ушли незамеченными…
   Тем не менее спецслужбы настаивали: арестованные девушки – это самые что ни на есть опасные террористки. То, что их удалось определить на нары, – большая удача следствия. А когда редкие интересующиеся задавали вопрос: существуют ли доказательства, офицеры отвечали, что, разумеется, существуют. Еще как существуют!
   Улыбаясь, они обещали: скоро все доказательства будут предъявлены, и уж тогда… Долго ждать предъявления доказательств публике не пришлось.


   Глава восьмая: Стань красным!

 //-- 1. --// 
   9 мая 1978 года. Вечный город Рим встречает теплое утро. В крытом дворике ничем не примечательного дома появляются длинноногая длинноволосая брюнетка и мужчина средних лет в очках. Они ведут под руки седоволосого старца с изможденным лицом.
   Старика зовут Альдо Моро. В недавнем прошлом он был председателем Христианско-демократической партии, ведущей политической силы Италии. Во дворике стоит «Рено» красного цвета. Девушка открывает багажник автомобиля:
   – Залезайте туда! Быстрее!
   Старик послушно лезет в гроб багажника, на дне которого расстелен оранжевый плед. Мужчина достает «УЗИ» и посылает в тело Моро автоматную очередь. Одиннадцать пуль. Девушка надевает черные очки и садится за руль «Рено». Мужчина открывает ворота и садится рядом со своей спутницей. Автомобиль с телом покойного председателя ХДП начинает путь по просыпающимся улицам итальянской столицы…
   Внутренняя жизнь «Красных бригад», самой известной террористической организации ХХ века, до сих пор остается тайной. «Бригады» просуществовали почти двадцать лет. За это время в них состояло несколько сотен человек. Однако все, что нам известно, основано лишь на полицейских протоколах и показаниях немногих раскаявшихся террористов…
   Говорят, что основатель «Красных бригад», Ренато Курчо, является сыном одного из самых известных кинопродюсеров Италии. Его мама работала служанкой в доме знаменитой семьи, где и забеременела. Впрочем, отец сына не признал.
   Закончив колледж, юный Ренато побеждает в конкурсе на получение стипендии университета в Тренто и навсегда уезжает из родного городка. Его одноклассники вспоминают, что в те годы Ренато был абсолютно не способен на насилие. «Он был отзывчивым и очень добрым. Из тех, кто и мухи не обидит». Пройдет всего шесть лет, и Курчо будет обижать не только мух.
   Во время учебы в университете Ренато познакомился с Маргаритой Кагол – тоже провинциалкой, тоже недавно приехавшей в большой город. В 1969-м они поженились. Мара обставила их дом, повесила на окна красивые шторы. Она страстно желала родить мужу ребенка. Однако через несколько месяцев планы Ренато и Маргариты круто меняются. Молодожены неожиданно бросают учебу и переезжают в Милан. А еще через полгода вокруг этой пары возникают легендарные «Красные бригады».
   В сентябре 1970 года бригадисты проводят первую акцию: сжигают автомобиль чиновника фирмы «Сименс». Чтобы пополнить кассу организации, Ренато проводит несколько ограблений банков. В марте 1972 года «Красные бригады» похищают «сименсовского» менеджера Идальго Маччиарини. Боевики в масках допрашивают перепуганного мужчину, а затем выпускают его с привязанным к шее плакатом «Ударь одного, чтобы воспитать сотни!».
   Первое время Ренато всячески избегает крови. Но всего за пару лет из кружка студентов-единомышленников его «Бригады» превращаются в террористическую организацию № 1. А главное, в организацию приходят совершенно другие люди.

   Всякий раз, когда я надеваю пассамонтану (горнолыжная маска с прорезями для глаз, в которой боевики совершают свои акции), я ощущаю жар пролетарского сообщества. Всякий акт разрушения и саботажа отзывается во мне, как голос классовой общности. Возможный риск меня не тревожит. Я ощущаю лихорадочное возбуждение, как если бы ждал встречи с любовницей!

   Это слова идеолога левого радикализма Тони Негри. Неизвестно, испытывал ли «лихорадочное возбуждение» один из первых боевиков «Красных бригад», профессор литературы Энрико Фенци, когда принимал участие в нападении на члена ЦК Итальянской компартии Карло Кастеллано. Энрико страстно желал всадить несколько пуль в этого «розового буржуя». Именно из-за него акцию пришлось несколько раз переносить: Энрико постоянно простужался, температурил и не мог выйти из дому.
   Во время налета на Кастеллано Фенци прострелил ему коленные чашечки: «Пусть хромает так же, как эта буржуазная власть!» Потом тот долго лечился в Советском Союзе, в клинике Елизарова. А профессор на следующий день после покушения с азартом читал студентам лекцию о гомосексуальных мотивах в поэзии Пазолини.
   Такая двойная жизнь была обычным делом для красных подпольщиков. В «Учебнике бригадиста» указывалось:

   Квартира члена «Красных бригад» должна быть по-пролетарски скромной. В ней не должно быть ничего лишнего, и вместе с тем она должна быть хорошо обставленной и приличной (шторы, табличка с именем, коврик у входа). С хозяевами следует поддерживать хорошие отношения, с соседями быть любезным. После определенного часа не следует включать приемники и проигрыватели, следует возвращаться домой до полуночи.
   Не рекомендуется делать покупки и посещать кафе в собственном районе. Активист должен быть пунктуальным в отношении квартплаты, прилично одеваться, носить короткую стрижку, быть приветливым, не ввязываться ни в какие ссоры…

   Именно так жила другая бригадистка, «команданте римской колонны», Барбара Бальцерани. В тот момент ей было 27. В детстве она мечтала стать учительницей, но, приехав из своей глухомани в большой город поступать в училище, случайно познакомилась с активистом одной из легальных левых организаций. Левак-обольститель уговорил ее бросить все и вместе с ним уехать в Рим. Через некоторое время он даже женился на ней: Барбара считалась весьма хорошенькой. Всего через пару месяцев после свадьбы он уходит от жены к ее ближайшей подруге. Вскоре после этого Барбара сближается с «Бригадами».
   В легальной жизни она работала скромной служащей 18-го муниципального округа города Рима. Никто из сослуживцев не мог и заподозрить, что эту милую полнеющую шатенку разыскивает половина полиции Италии.
   Взяв на работе больничный на два дня, Барбара едет в Турин и в упор расстреливает председателя тамошней коллегии адвокатов. В ее по-пролетарски скромной квартире хранится арсенал, которого хватило бы на небольшую армию. Она лично оперирует раненых бригадистов, а из бланков своего учреждения делает замечательные фальшивые документы для террористов.
   Супруги-основатели «Бригад», Ренато и Мара, сумевшие собрать вокруг себя подобную команду, быстро превращаются в знаменитостей европейского масштаба. За бригадистами числятся сотни громких акций. От карнавальных шоу у проходных заводов до захвата штаб-квартиры падуанских неофашистов, когда двое левых ультрас расстреливают больше десятка чернорубашечников. Четыре года их борьба шла по нарастающей. А потом…
   В 1975-м террористы похитили «короля шипучих вин» Валериано Ганчу. Благодаря предательству одного из бойцов, полиция напала на след «пролетарской тюрьмы». В перестрелке погибли карабинер и женщина-бригадистка. Кто она такая, полиция не знала. Опознать ее помог заключенный активист «Красных бригад».
   Он рассказывает:
   – Смотрю по телевизору новости. Показывают лужайку, тело женщины, прикрытое простыней. Это Мара: я узнаю ее веревочные туфли, которые мы покупали вместе. Я иду в камеру, бросаюсь на кровать и начинаю плакать. Пытаюсь перестать, но это сильнее меня. Слезы текут помимо моей воли…
   Еще через полгода, вместе с новой подружкой Надей Монтовани, был арестован и Ренато Курчо. Его приговорили к 25 годам заключения. «Слишком долго!» – решают оставшиеся на воле бригадисты. Они начинают разрабатывать план его освобождения. Возглавил эту работу террорист по имени Марио Моретти.
   Родился Марио в небольшом городке в семье скототорговца и учительницы музыки. В семье Моретти царили прочные католические традиции. По воскресеньям маленький Марио пел в церковном хоре. Вечера проводил дома. Мама играла на арфе, отец дремал над газетой. Жизнь в глубинке текла размеренно. Все жители были знакомы друг с другом. Происходящее в Риме или Милане воспринималось как нечто далекое и абстрактное.
   После колледжа Марио решает перебраться в Милан. Его приходской священник хлопотал за него перед ректором Католического университета: «Марио Моретти – юноша со светлыми религиозными и политическими убеждениями».
   Денег молодому студенту не хватало. Параллельно с учебой он устраивается работать на завод. Там Марио знакомится с девушкой, которая ровно через девять месяцев после свадьбы дарит ему сына. Моретти был несказанно рад и полностью отдался роли отца семейства. Но – не надолго. Так же, как Ренато и Мара, он ни с того ни с сего исчезает. В начале 1970-го он уволился с завода, порвал с семьей, бросил сына и ушел в подполье.
   Из этого революционера мог бы выйти великолепный актер. Он был мастером перевоплощения: использовал грим, постоянно менял внешность и даже голос. К тому же умудрялся никогда не оставлять следов. Моретти был признан «самым разыскиваемым человеком Италии», однако у полиции не было ни фото, ни отпечатков его пальцев. Да что там фото – никто не мог сказать даже, какого он роста: высокий или низкий!
   В Вечный город он приехал с тщательно разработанным планом ближайших акций и одним-единственным чемоданчиком. В котором лежало полмиллиарда лир наличными. Очень быстро были приобретены оружие, боеприпасы, пуленепробиваемые жилеты, одежда, автомобили, парики, бинокли, типографское оборудование, сняты квартиры. В феврале 1977-го «римская колонна» стартует: восемью выстрелами смертельно ранен министр юстиции Валерио Траверс.
   Отстрел врагов революции Моретти ставит на широкую ногу. В покушениях на журналиста Росси, профессора-социолога Каччафеста, депутата Фьори был использован один и тот же автомат «Скорпио-61», номер Е-6198. Автомат этот, как выяснили спецслужбы, был куплен лично Моретти. Именно Моретти разработал план похищения Альдо Моро – самой громкой из акций «Красных бригад».
   «Операция Моро» вызревала постепенно. Претендентами на место в «пролетарской тюрьме» значились премьер-министр и спикер парламента. Однако было решено остановиться на кандидатуре Моро. Он считался основателем современной политической системы Италии. Им же была разработана и постмуссолиниевская конституция страны 1946 года.
   – На протяжении более чем двадцати лет Моро был причастен к осуществлению высшей власти в Италии, – заявил Моретти. – Он был демиургом буржуазной власти. Моро виновен в кровавых террористических махинациях, в антипролетарских выступлениях, которые процветают в стране.
   Похищение Моро «Бригады» назначили на 16 марта 1978 года. События этого дня развивались стремительно. Около 9 утра Моро выходит из дому. В руках у него кожаный портфель. Одет он в синий костюм с жилетом. Галстук старомодно повязан узким узлом. Карабинеры уже ждут его. Через несколько минут автомобиль лидера ХДП выруливает на виа Фани.
   Кортеж Моро состоял из двух машин: кремового цвета «Альфа-Ромео» с тремя телохранителями и темно-голубого «Фиата-130». На переднем сиденье «Фиата» ехал личный охранник Моро, по кличке Джудо, сопровождавший его уже 15 лет. А на заднем читал газету сам политический лидер.
   Первая встреча в парламенте была назначена у него на 10:00. До этого времени Моро рассчитывал, как обычно, заехать в церковь Санта-Чаира, чтобы провести несколько минут в тихой молитве. Этот путь, длиной в треть мили, Моро и его сопровождающие проделывали ежедневно в течение многих лет. Неожиданностей не случалось ни разу. Однако в тот день, 16 марта, когда «Фиат» достиг пересечения улиц Фани и Стреза, женщина за рулем белого автомобиля, сдававшая задним ходом, неожиданно перекрыла дорогу кортежу.
   Шофер Моро успел затормозить. Автомобиль с охраной врезался в его багажник. Дальнейшее происходило слишком быстро, чтобы хоть кто-то успел понять, что же случилось. Женщина-водитель и ее пассажир выскочили из машины и открыли автоматный огонь. Шофер Моро и Джудо были убиты мгновенно.
   Одновременно несколько мужчин в ярко-голубых комбинезонах авиакомпании Al Italia выскочили из дверей неработающего бара и расстреляли «Альфа-Ромео» с охранниками. Один из бадигвардов схватился за рацию, чтобы вызвать подмогу, и был убит на месте. Другой успел выбраться из машины и получил пулю в голову от террориста, прикрывавшего основную группу.
   Отряд, который совершил налет на виа Фани, состоял из восьми мужчин и одной, вооруженной автоматом, женщины. Выстрелила она из него всего два раза, после чего автомат заклинило. На похищение Моро ушло всего 600 секунд – с 9:05 до 9:15. Не задетые ни единым выстрелом, не встретив ни одного полицейского, боевики вытащили Моро из «Фиата», усадили в свою машину и унеслись прочь. Отдельная группа бригадистов устроила несколько пробок на пути следования полиции и на целых 47 минут блокировала телефонную связь в этом районе. Похищение было выполнено блестяще и навсегда вошло в анналы мирового террора.
   В 9:30 утра министр внутренних дел звонит премьер-министру Андреотти, чтобы сказать:
   – Только что на виа Фани группа террористов блокировала машины Моро и его охраны. Пять полицейских погибли. Председатель национального совета ХДП похищен.
   Спустя еще час в агентстве АНСА раздается телефонный звонок. Нежный женский голос сообщает:
   – Альдо Моро похитили мы – «Красные бригады». Его будет судить пролетариат. Это только начало.
   Похищение столь высокопоставленного бюрократа вызвало в Италии шок. 35 тысяч полицейских были тут же отправлены на прочесывание города: квартал за кварталом. Через две недели их будет уже 180 тысяч. Члены парламента не переставали повторять: «Надо что-то делать!» Генеральный секретарь ООН Вальдхайм сделал по этому поводу официальное заявление. Римский Папа Павел VI обратился к террористам с мольбой:
   – Люди из «Красных бригад»! Я на коленях умоляю вас: освободите невинного человека!
   Люди из «Красных бригад» сентиментальностью не отличались. Они требовали политического признания своей организации и освобождения заключенных товарищей. Меньшее их не устраивало. А на подобные уступки террористам правительство идти не собиралось.
   Моро посылал из заключения письмо за письмом. Престарелый председатель ХДП молил братьев по партии пойти на переговоры с боевиками. На пятой неделе заключения он перестал бриться и принимал только жидкости. Он пишет, что не желает умирать, что он не может в одиночку отвечать за все преступления партии.
   Моро писал: «Если вы не вмешаетесь немедленно, в историю Италии будет вписана леденящая душу страница! Моя кровь падет на вас, на партию, на страну!» Однако все его стенания разбивались о железную непреклонность правительства.
   22 апреля истекает срок ультиматума, который был предъявлен для освобождения Ренато Курчо и его подружки. Политзаключенные по-прежнему томятся в тюрьме. «Бригады» выжидают. Каждый день они разносят по редакциям газет письма Моро. Тон их становится все более жалким. Правительство отказывается реагировать.
   30 апреля. 16 часов 32 минуты. В роскошном особняке Моро раздается телефонный звонок. Трубку берет жена Моро Элеонора. Звонит бригадист:
   – Мы требуем немедленного заявления с признанием нас политической организацией. Мы и так идем на уступки. Не вынуждайте нас приводить приговор в исполнение.
   Правительство по-прежнему не реагирует. Семья Моро обращается в итальянские и международные организации с отчаянным призывом спасти мужа и отца. Ответа так и не последовало.
   5 мая «Красные бригады» возвестили: «Мы закрываем страницу, открытую 16 марта. Мы приводим в исполнение приговор, вынесенный Альдо Моро». Спустя четыре дня одиннадцатью выстрелами в упор террорист Просперо Галинари убивает Альдо Моро.
   Спустя двадцать лет одна из газет российских радикалов писала:

   Моро умер 9 мая, застреленный из автомата «Скорпио-61». Продырявленный пулями, он истек кровью до смерти. Да пребудет его смерть постоянным кошмаром в снах наших отечественных Моро: Горбачева, Гайдара, Ельцина, Чубайса и каких нам еще предстоит…

 //-- 2. --// 
   Рассказывает один из отечественных активистов, попросивший не называть его фамилии:

   – Знаешь, чтобы сделать взрывчатку, нужно взять несколько совершенно разных компонентов и хорошенько перемешать. Чтобы в России появились собственные городские партизаны, понадобилось то же самое. Нужно было, чтобы встретились и хорошенько перемешались люди из очень разных социальных слоев.
   Первое время в леваки ведь шли самые неформальные из неформалов: панки, хиппи, маргиналы, анархисты, тусовщики. В основном это были деятели контркультуры: перестроечные западники, но не в смысле фанатов капитализма, а в смысле панк-рока и психоделии. Люди, навсегда раненные мечтой о русском Вудстоке. О рок-н-ролльном братстве без денег и со свободной любовью. И какое-то время только на этой публике движение и держалось. Они создали кучу анархических коммун, наладили выпуск левой прессы, подняли все русское экологическое движение, просочились в газеты и на телевизор. Но для того, чтобы появились городские партизаны, их одних было мало.
   Зато в середине 1990-х приходить стали совсем другие ребята. Такие, знаешь, нео-большевички с заводских окраин. То есть к рьяно антисоветским неформалам вдруг присоединилась ультрасоветская урла. И неожиданно выяснилось, что им есть о чем поговорить: враг-то у тех и у других общий. Буржуазный мейнстрим не нравился тогда никому.

   Летом 1997-го прогремело несколько взрывов, ответственность за которые на себя взяла организация, названная «Реввоенсовет». Памятник Николаю II, церетелевский Петр, плита на Ваганьковском кладбище. Еще два дня спустя был задержан молодой комсомолец Андрей Соколов.
   Как именно спецслужбы сумели на него выйти, в точности не известно. Пресс-служба ФСБ утверждала, что после допроса Андрей сам раскаялся и во всем признался. А сами юные леваки утверждали, будто парня вломил кто-то из своих, причем за информацию ФСБ заплатило стукачу приличные деньги.
   На террориста, как их показывают в кино, Андрей не похож. Выше среднего роста, спортивная осанка, светлые волосы, очки в толстой оправе. Когда говорит, стесняясь, смотрит вниз и слегка улыбается. Этакий студент-отличник.
   В Москве он успел прожить всего несколько лет. Родители его были разведены. Мама работала медсестрой в поликлинике, но денег в катастрофически дорогой Москве ей с сыном вечно не хватало, и они уехали на Украину, в деревню. Мать принялась огородничать. Что-то съедали сами, что-то продавали на рынке. Когда Соколова арестуют, мама будет в шоке.
   На Украине Андрей закончил школу, после чего вернулся в Москву и поселился в квартире старшей сестры. Заняться было нечем. Новых друзей молодому человеку завести не удалось, знакомые девушки тоже остались на Украине. Музыка, одежда, компьютерные игры и все в этом роде его совсем не интересовало. Он целыми днями сидел дома и просто смотрел в окно. Ждал, пока ему исполнится восемнадцать и можно будет вести взрослую жизнь, которую он совсем себе не представлял.
   Да, еще была армия. В 1996-м Андрея должны были призвать и, возможно, отправить в Чечню. Молодым погибать в горах ему совсем не хотелось. Несколько раз он ходил на антивоенные митинги. Атмосфера понравилась, он стал ходить на митинги чаще. И всего через несколько месяцев сошелся с кем-то из радикальных комсомольцев.
   Позже, уже после того, как он ненадолго выйдет из тюрьмы, Соколов рассказывал мне в интервью:
   – В школе по поведению у меня была всегда твердая «четверка». Да и после школы хулиганом я совсем не был. Ребята в Москве очень удивлялись, что я не только не употребляю наркотиков, но даже ни разу в жизни не пробовал пива.
   Сугубо положительный молодой человек. Однако чем дальше, тем более радикальным становится его поведение.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – Соколов сам пришел к нам в партию устанавливать контакты. С горящими глазами и обожженными руками. Мне его сразу отрекомендовали: подрывник, присмотрись внимательнее.
   Выглядел он уже тогда вполне себе безумным. Худой, нестриженый, с остервенелым взглядом под стеклами очков. Должно быть, так выглядели первые, еще неуверенные в себе народовольцы. Он бросался на каждого, кто готов был слушать, и тут же начинал грузить. Вот тут в вашем партийном офисе мы положим взрывпакеты! А в том углу – бутылки с зажигательной смесью! Мы все спрячем, никто ничего не найдет! Мы организуем курсы подрывников! Приводи людей, я всему научу! Эх, боевичков не хватает, а то мы бы… Отпилим древки от лопат, на головы наденем строительные каски, и ну ментов лупцевать!
   Официальные лидеры шарахались от него, как от прокаженного. Мне было четко сказано: держи это ебанько от партии подальше. От таких, как он, одни проблемы.

   Рассказывает один из близких к анархическому движению журналистов:

   – Он был честным до идиотизма. Дорога у него была одна: в тюрьму. Соколова несколько раз брали с выкопанным оружием времен войны, и было ясно, что в покое его по-любому не оставят. Да ему и самому не очень нравилось жить в стране, где капитализм побеждал по всем фронтам. Поэтому как-то Андрей пришел в посольство Северной Кореи и попросил там политического убежища.
   А чего? С его точки зрения, все было логично. В Северной Корее коммунизм самый коммунистический. Значит, ему туда. Он не желал понимать, что у Кореи с Россией есть еще и политические отношения, что лидеры двух стран пытаются выстраивать какие-то сложные интриги. Он пришел и прямо заявил: я коммунист и разделяю идеи чучхе, а буржуйская власть меня за это преследует. Скоро должны посадить по статье «терроризм», поэтому нельзя ли мне к вам? Корейцы позеленели от страха и смогли выдавить только одно слово: «Нельзя».

   Закончив ПТУ, Андрей работал в пекарне, конспектировал Ленина. Из мелкашки стрелял по мишеням, нарисованным на портретах Ельцина и Зюганова. Впрочем, так же, как боевики из «Красных бригад», начал он не с террора, а с красивой пропагандистской акции. 22 апреля 1997 года, в день рождения Владимира Ленина, он и еще несколько «малолетних анархистов и панков» закидали помидорами Геннадия Зюганова.
   Еще за месяц до этого несколько молодежных групп объявили, что оставляют за собой право забрасывания Зюганова тухлыми помидорами и яйцами при каждом его публичном выступлении. Делалось это «в знак протеста против неоправданного использования Зюгановым коммунистической фразеологии, на которую он потерял всякое право». Иначе говоря: нефиг всяким жирным бюрократам называть себя коммунистами, ясно?
   Акция называлась «Гена, стань красным!». Как писал обозреватель «Независимой газеты», получилось все вполне живописненько: КРАСНЫЕ радикалы, на КРАСНОЙ площади, забрасывают лидера «КРАСНОЙ» оппозиции КРАСНЫМИ помидорами.
   Зюганов, человек от природы обидчивый, склонный к немотивированным перепадам настроения, в тот момент совершенно потерял лицо. По свидетельству очевидцев, он топал ногами и орал, чтобы молодых экстремистов немедленно отдали под суд. Телохранители Зюганова довольно серьезно избили одного из помидорометателей.
   После акции Соколов провел в изоляторе трое суток. На него завели уголовное дело. Вскоре зюгановская газета «Советская Россия» пишет об инциденте и помещает домашний телефон Андрея. Ему начинают звонить и угрожать. Вдобавок ко всему он лишается работы. По телевидению много говорили о нападении, и директор пекарни, где он работал, решил, что экстремист ему на предприятии не нужен. Оказавшись на иждивении у сестры, Андрей окончательно решает уйти в политику.
   Зато его поддерживают несколько девушек-комсомолок. Активнее других поддерживает Татьяна Нехорошева. В отличие от безработного и бесперспективного Соколова, Таня имела вполне себе внятную карьеру. Работала менеджером по туризму, неплохо зарабатывала. Ее папа – замредактора крупной газеты. Несмотря на разницу происхождения, вскоре молодые люди решили зарегистрировать брак. Свадьбу сыграли по-революционному. Над входом в квартиру вывесили надпись «Агентам ФСБ вход воспрещен». Золотые колечки были в форме серпа и молота. Невеста была в белом (родители настояли), а Андрей был в тех же брюках, что и обычно.
   – Я с самого начала была против этого брака, – рассказывала мама Соколова. – И до сих пор не могу сказать: любовь у них или просто «брак по убеждениям», как у Ленина с Крупской. Не думаю, что они подходят друг другу. Таня все просила, чтобы он устроился куда-нибудь, ходил на службу, а Андрей в ответ: «На буржуев работать не стану!» Ему ведь все равно: спать на нарах или в кровати, хлебать щи без мяса или манку на воде. И то же самое должна делать его жена – так, во всяком случае, он считал. А Таня была совсем не такая.
 //-- 3. --// 
   Что прежде всего необходимо политическому террористу? Разумеется, взрывчатка. На заре ХХ века для тогдашних бомбометателей это была проблема номер один. В 1906-м году эсеровский пиротехник 23-летний Швейцер выпаривал нитроглицерин, который предназначался для министра внутренних дел. Не спавший перед этим несколько суток молодой человек выронил из дрожавших рук колбу с раствором и был разорван на куски. Гостиница «Бристоль», где он снимал комнату, была почти полностью разрушена. Стулья из его комнаты взрывом забросило в окна стоящих напротив домов.
   Глава Охранного отделения Герасимов, осматривавший в то утро место происшествия, позже писал:

   Я был готов к самому худшему, но то, что я увидел, превосходило все представления. Обстановка комнаты и обломки стен лежали подобно куче мусора, и все эти обломки были тут и там усеяны частицами человеческого трупа. Поблизости вывороченной оконной рамы лежала оторванная человеческая рука, плотно сжимающая какой-то металлический предмет…

   Технический прогресс не стоит на месте. Сегодня изготовить взрывное устройство по силам даже школьнику. Соколов пробовал экспериментировать с пиротехникой, еще живя на Украине. Вместе с соседскими мальчишками он мастерил «хлопушки» и подрывал взрывпакеты. Одним из взрывов ему выбило два нижних зуба.
   Оказавшись в Москве, он всерьез занялся изучением химии. Пособием, по которому он изучал взрывное дело, была знаменитая «Поваренная книга анархиста» американца Уильяма Пауэлла. В 1995-м этот труд был переведен и издан в России анонимным левацким издательством. Публикация наделала много шуму. Помимо советов по выращиванию марихуаны и рекомендаций, куда ткнуть человека железным штырем, чтобы гарантированно убить, в «Поваренной книге» приведено множество рецептов изготовления бомб из самых простейших, подручных материалов.
   Пауэлл писал:

   Данные рецепты изготовления взрывчатых веществ могут быть реализованы любым человеком в условиях собственной кухни. Их применение является глубоко волнующим реальным переживанием. Акт возмездия будит самые возвышенные чувства. Взрыв – это воплощение всеобщих дум угнетенного народа, сопровождаемое невиданным эмоциональным накалом. У меня есть друг, который занимался подрывными работами на Среднем Востоке. Он рассказывал, что в момент взрыва испытывал чувство, очень уж напоминающее половой оргазм…

   Именно по рецептам «Поваренной книги» Соколов изготовил взрывное устройство, которое заложил под мемориальную плиту на Ваганьковском кладбище. Газеты много писали о том, что в стране набирает силу красный террор, и Соколов не мог оставаться в стороне.
   – Самое интересное, что до того, как я взорвал эту плиту, она пролежала несколько лет и никому во всей стране не была интересна, – во время интервью рассказывал мне Соколов. – А теперь ее, развороченную, круглые сутки показывали по всем каналам.
   Причина такого ажиотажа была понятна. Страна готовилась к предстоящим торжествам по поводу захоронения царских останков, найденных под Екатеринбургом. Это был один из главных проектов президента Ельцина. Сюжеты о монархических мемориалах были в моде. Так что цель Соколов выбрал правильно. Позже он говорил мне:
   – Конечно, лучше взрывать «мерседесы» или дачи новых русских… Но это вопрос времени.
   Подготовка к операции заняла всего несколько дней. Сперва Соколов съездил на кладбище и детально изучил место будущей акции. Плита лежала метрах в тридцати от пешеходных тропинок. Вероятность того, что взрывом заденет случайного прохожего, была минимальна. Для начинающего красного мстителя это было важно. Сестра Соколова, Наталья, говорила, что в то время Андрей был категорически против человеческих жертв.
   Еще день спустя он изготавливает взрывное устройство (алюминиевая трубка с запаянным внутри динамитом) и на метро едет к кладбищу. Адская машинка лежит во внутреннем кармане его крутки. Сквозь дыру в заборе Соколов проникает на территорию, руками подкапывает плиту и закладывает устройство. После этого пульверизатором пишет на стене «Зарплату – рабочим!» – и почти бегом уходит с кладбища.
   – Бегом, потому что страшно?
   – Не в этом дело. Я боялся не успеть на метро до закрытия. Денег на такси не было, а пешком тащиться домой через весь город не хотелось. Единственное, чего я в тот момент хотел, это поскорее оказаться дома. Чтобы все это поскорее кончилось…


   Глава девятая: Охота на команданте

 //-- 1. --// 
   Три дня спустя после взрыва Андрей Соколов оказался в тюрьме. Свою вину он не отрицал и сразу же показал, что его поступок продиктован желанием «отомстить кровавому тирану Николаю II». Однако версия принадлежности Соколова к Реввоенсовету сразу показалась сомнительной очень многим журналистам. Одно дело – молодой романтик, самостоятельно выпаривающий динамит на кухне. Совершенно другое – профессионально, по всем правилам заминированный церетелевский памятник Петру Первому. Создавалось впечатление, что это дело совершенно различных групп. Следственная бригада ФСБ продолжает поиски загадочного Реввоенсовета. Если члены этой организации рассчитывали на медийный успех, то своих целей они добились. О взрывах памятников в России написали все более или менее приличные газеты Европы. На международной левацкой конференции в Дюссельдорфе была принята резолюция с одобрением методов Реввоенсовета. По утверждению Павла Былевского на адрес его газеты «Бумбараш» приходили письма даже от арестованных боевиков «Красных бригад», в которых они восхищались борьбой РВС.
   А вот однопартийцы Соколова предпочли уйти в тень. 26 июля 1997 года пресс-конференцию дает первый секретарь «официального» комсомола. Он заявил, что его организация не имеет ко всему этому никакого отношения. И вообще взрывы устраивает некий Губкин, деньги которому дают спецслужбы.
   Упоминание об Игоре Губкине следователей заинтересовало. Офис оформленной на Губкина фирмы МЖК располагался на улице Трофимова в здании бывшего детского садика. Прокуратура выписывает ордер на обыск. Проникнуть в офис было непросто: охрану объекта вел целый отряд охранников, вдобавок вооруженных американской винтовкой М-16. Тем не менее СОБРовцы выломали дверь и уложили всех на пол.
   В офисе был проведен обыск, оперативники изъяли документацию и несколько компьютеров. Правда, самого руководителя фирмы на месте не было. Сотрудники уверяли, что не видели его уже больше месяца: скорее всего, он отправился с ревизиями по региональным отделениям. Губкин был объявлен в розыск.
   Спустя десять дней после того, как было заведено дело № 386-16 («О взрывах памятников») постовой ГАИ при плановой проверке документов опознает Губкина. Бизнесмена арестовывают и доставляют на Лубянку. Человек, которого подозревали, что он был Егором Чудновским, лидером русских «Красных бригад», оказывается в руках ФСБ.
 //-- 2. --// 
   Более странного революционера, чем 35-летний Игорь Губкин, представить сложно. Высокий, массивный, по внешности типичный новый русский. Дорогой автомобиль, набитые кулаки, короткая стрижка. Однако Губкин был самым настоящим революционером.
   Рассказывает один из активистов, попросивший не называть его фамилии:

   – Губкин был дико интересный. Где-то в новостройках он под офис арендовал детский садик. Внутри сохранилась вся обстановка: витражи, на стенах нарисованы львята и слоники. И на этом фоне ходят реальные бандосы. Спортсмены-ректемены в «адидасовских» костюмах и характерных кепочках. Они и вели себя соответствующе: сидели на корточках, сплевывали сквозь зубы, хлопали себя по ляжкам. Видно, что все бывшие боксеры, но что странно: при этом все реальные революционеры. Разговаривали они приблизительно так:
   – Не, блядь, ну братка, ты же врубаешься: нынешний капитализм – это вообще не по понятиям. Как писал Ильич (и дальше фигак: приводят реальную цитату из Ленина).
   Мышление у них было чисто пацанское. Всю Москву нужно обложить налогами, а бабки пустить на революцию. Кто откажется сдавать деньги в общак, тот против народа и против коммунизма. И тут уже в ход шли паяльники с бейсбольными битами. Губкин издавал газету «Молодой коммунист», которая делалась конкретно на доходы от рэкета, причем, чтобы она пользовалась спросом, он еще и печатал там фотки каких-то полуголых моделей.

   Еще в 1992-м бывший боксер Губкин создает «Российскую лигу профессионального бокса». Под этой крышей открывается несколько коммерческих предприятий, занимавшихся торговлей ювелирными украшениями, строительством и издательским бизнесом. Для защиты подопечных коммерсантов Губкин регистрирует собственную службу безопасности и набирает туда уже не только спортсменов, но и отставных офицеров спецназа, воевавших в Афганистане и «горячих точках».
   Очень скоро служба Губкина стала чуть ли не крупнейшей охранной структурой Москвы. А всего через год на Губкина заводят уголовное дело. Официальным поводом послужила драка, которую он затеял в подмосковном городке Железнодорожный. У одного из водителей Лиги железнодорожненские бандиты отобрали паспорт, и Губкин с пацанами выехал на разборку. Увидев рожи сопровождавших Губкина пацанов, бандиты перетрусили и дернули на подмогу прокурора города. Да только что разошедшейся братве был какой-то там прокурор? Боксеры Губкина навешали и обидчикам, и прокурору, и вообще всем, кто там попался им под руку в этом Железнодорожном. Ну и вскоре отбыли на нары.
   Прессовать губкинскую структуру стали по полной. Обыски и аресты продолжались несколько недель. Оперативники изъяли массу оружия. Сам Игорь утверждал, что причина совсем не в драке, а в его конфликте с авторитетным предпринимателем Отари Квантаришвили, который требовал долю за то, что Губкин вторгся в сферу профессионального бокса, которую держала отариковская группировка.
   Так это или нет, неизвестно. Но на свободу Губкин смог выйти только через три года: лишь после того, как Квантаришвили был убит. За несколько лет отсидки в тюрьме Игорь успел многое обдумать и теперь был полон новых идей.
   – Тратить деньги на революцию гораздо интереснее, чем на установку дома золотого писсуара. Отдыхать на Багамах – это банально. Другое дело, когда ты стоишь на трибуне Мавзолея, а мимо идут тысячи молоденьких физкультурниц и каждая несет твой портрет.
   Сразу по выходе Губкин сближается с коммунистами из КПРФ. В ноябре 1995-го, перед самыми выборами в Госдуму, он основывает фирму «Молодежный жилищный комплекс». Идея была проста: акционеры сдают миллион рублей и обязуются несколько часов бесплатно проработать на выборах. За это, после прихода к власти Геннадия Зюганова, они получают отдельную квартиру. По стране открылось больше сорока региональных отделений. Только в Москве деньги сдали пять тысяч человек.
   По сути это была обычная пирамида: квартиру ни один из вкладчиков так и не получил. Зато личное состояние Губкина теперь оценивалось в несколько миллионов долларов. Сам бизнесмен вовсе не считал, что его деятельность – это жульничество. По его словам, коммунисты обещали ему, что при любом исходе выборов добьются возмещения расходов через Думу. И вообще, большинство нажитых денег (уверял он) пошло именно на политику.
   На проведение митингов и выпуск коммунистической прессы Губкин тратит огромные средства. Когда заканчиваются средства вкладчиков, Игорь пускает в ход и собственные средства. Он надеялся, что новое коммунистическое правительство даст ему льготы на импорт табака или алкоголя и вложенные бабки удастся быстро отбить. Однако президентом Зюганов не стал и вернуть потраченное не удалось. Уже после первого тура голосования руководство КПРФ делает шаг в сторону и оставляет Губкина самого разбираться с тысячами обманутых вкладчиков.
   – Ладно, – недобро щурится Игорь. – Еще посмотрим, кому от всего этого будет хуже.
   Раз у него ничего не вышло с официальными коммунистами, Губкин решает сделать ставку на молодых и горячих. Его последней акцией перед тем, как страну оглушили взрывы памятников, стала отправка российской делегации на XVI Международный фестиваль молодежи на Кубу.
   Раньше такими делегациями занималось государство. Однако отправить в конце 1990-х несколько десятков молодых радикалов в гости к Фиделю Кастро? Вытащить денег из правительства под такой проект было нереально. И тогда за дело взялся Губкин.
   Позже, когда все уже закончилось, один из московских журналистов рассказывал:
   – В распоряжение нашей редакции тогда попали факсы, в которых владельцев коммерческих магазинов предупреждали о необходимости всего за $200 купить «Охранную грамоту». Да, довольно дорого по тем временам, зато у тех буржуинов, кто ее купит, никаких неприятностей не будет. А у остальных будут.
   Индульгенция представляла собой плакатик с Чебурашкой (Che Бурашкой). Зверек был изображен в буденовке, шнурованных сапогах, с пулеметными лентами и гранатой Ф-1 в лапе. Продавцы пошли по магазинам и офисам, но сперва все только смеялись комсомольцам в лицо.
   Покупать от руки нарисованных Чебурашек никто не желал. До тех пор, пока в течение одной ночи был взорван автомобиль, принадлежащий хозяину крупного универмага, а офис другого коммерсанта выгорел дотла. Уже наутро сбор средств пошел успешнее. Говорят, цена индульгенции возросла до нескольких тысяч баксов. А после того, как было обещано, что следующими запылают уже личные квартиры владельцев торговых сетей, деньги полились и вовсе рекой. На Кубу в результате было отправлено аж полторы сотни ребят. Причем если остальные делегации жили в палатках и общежитиях, то российская – в пятизвездочных отелях. Денег хватило на все…
   Ходили слухи, что из этих же денег были оплачены и услуги минера, заложившего взрывчатку в памятник Петру на набережной Москвы-реки. Но тут начинаются уже чистые гипотезы. О том, кто именно стоял за организацией, носившей название «Реввоенсовет», сказать и до сих пор почти нечего.
 //-- 3. --// 
   3 августа 1997 года состоялась первая беседа Губкина со следователями по поводу «дела Реввоенсовета». После беседы прокурор выписывает санкцию на задержание его на три дня. Губкин обещает следователям, что «после победы революции они получат почетную смерть от пороха и свинца». Срок его задержания продлевают еще на неделю.
   Через несколько дней в редакции газет и телекомпаний приходят факсы, в которых председатель РВС Егор Чудновский заявляет, что «ни к операциям, ни к деятельности РВС тов. Губкин не имеет никакого отношения, в боевых организациях РВС он не состоит». Уловка самого Губкина, пытающегося отвертеться от предъявленных обвинений, решают следователи.
   В следующем факсе говорилось:
   Мы не пожалеем сил для освобождения видного деятеля коммунистического движения тов. Губкина! Виновные в оговоре ответят по всей строгости революционного трибунала! В том, что слов на ветер мы не бросаем, все имели возможность убедиться…
   Первой жертвой реввоенсоветовцы объявили начальника личной охраны Зюганова, полковника Александра Тарнаева. Пресс-служба КПРФ в тот же день заявила, что склонна рассматривать угрозы РВС как «очень серьезные».
   Впрочем, какое-то время все было тихо. Взрывов и выстрелов не последовало. Все склонялись к мысли, что дело закончено. Скоро о красном терроре в России можно будет забыть. Однако в середине ноября 1997-го газеты сообщили сенсационную новость.
   В Подмосковье была задержана группа террористов, намеревавшихся взорвать люберецкую газораспределительную станцию, через которую шел весь газ к столице. Последствия такого взрыва не брались просчитать даже эксперты. Минимум, чего можно было ожидать – это паралич всей системы отопления столицы и гигантский факел огня на месте трубопровода, потушить который практически невозможно.
   Все задержанные террористы состояли кандидатами в члены коммунистических партий. На конспиративной квартире, которую они снимали в Москве, следователи изъяли рации, несколько баллонов с кислородом, водолазное снаряжение, которое использовалось при минировании церетелевского Петра, и огромную кипу документации.
   Все документы были подписаны аббревиатурой РВС: Реввоенсовет.
 //-- 4. --// 
   А ровно за четверть века до этого, в ноябре 1972-го, председатель Верховного суда ФРГ Гюнтер фон Дренкман праздновал день рождения. Шампанское лилось рекой, гости веселились как могли. В разгар праздника в дверь позвонили. Счастливый новорожденный пошел открывать.
   В дверях стояла роскошная блондинка с громадным букетом алых роз. Немного растерявшийся Дренкман принял подарок. Тогда на пороге возникла вторая красотка (на этот раз черноволосая) и в упор расстреляла судью из автомата.
   Когда гости высыпали в прихожую, судья был уже мертв. А в поздравительной открытке, вложенной в букет, было написано: «С днем рождения тебя, Гюнтер! И помни. РАФ никогда не прощает врагов…»
   Аббревиатура РАФ расшифровывается как «Ячейка Красной армии». Так называлась наиболее известная террористическая организация ХХ столетия. Подвиги немцев-РАФовцев затмили даже достижения итальянских «Красных бригад».
   Впрочем, началось все довольно невинно. С того, что в 1966 году в Западном Берлине появилась приятельская компания студентов, лидера которой звали Фриц Тойфель. Парень был не промах. Прославился он тем, что как-то сумел отбить любовницу у самого Мика Джеггера из «Роллинг Стоунз». Его любимым развлечением было подкараулить на темной улице случайного прохожего, окатить его водой, посадить бедолагу в мешок и унести в неизвестном направлении.
   Жили ребята вместе: занимали большой спортивный зал, где не было никакой мебели, а только несколько тюфяков. Принципами общежития были общность имущества и обязательность группового секса. Например, своего идеолога, Руде Дучке, члены коммуны из спортзала изгнали, так как он не смог отдать в коллективное пользование свою невесту. Руде и сам здорово переживал из-за такого проявления своего несовершенства. Сутки напролет члены этой компании только и делали, что курили кампучийский гашиш, «обсуждали перспективы революционного движения в Западной Европе» и прилюдно делали love.
   Групповым сексом коммунары занимались ежедневно и подолгу. Никто не имел права отказать другому в этой услуге. Именно поэтому некоторые члены коммуны позже вспоминали о групповом сексе как об ужасно нудном занятии. Тем не менее именно в том спортзале завязался роман между двумя самыми известными деятелями будущего РАФ: Гудрун Энслин и Андреасом Баадером.
   Безжалостная блондинка Энслин была праправнучкой философа Гегеля, ее первый муж – сыном Вилли Веспера, официального поэта Третьего рейха. До двадцати четырех лет она вела тихую жизнь девушки из хорошей семьи. Однако затем она уходит из дому и меняет единственного мужа на групповой брак в спортзале. Там, на коммунарских тюфяках, она сходится с «западноберлинским Марлоном Брандо» Баадером. Тот был типичным асоциальным типом, альфонсом и дебоширом. Официально Баадер числился студентом-социологом, но занимался лишь тем, что на бешеной скорости гонял на мотоцикле, дрался в пивнушках и выманивал деньги у сорокалетних замужних дамочек.
   От слов к делу берлинские коммунары перешли в 1967-м. Во время одной из мирных демонстраций полицейские застрелили 23-летнего студента-богослова Бено Онезорга, отца троих детей. В ответ на это по всей Германии проходят митинги протеста. Полицейские убивают еще одного молодого парня. Приятели понимают, что пришла пора начинать городскую герилью.
   Для начала они решают чего-нибудь поджечь. Идея поджога давно импонировала Баадеру. Когда в Брюсселе сгорел гигантский универмаг «Иновасьон» и в пожаре погибло более 300 человек, его группа выпустила листовку:
   В океане пламени и дыма метались живые факелы. Одни выбрасывались из окон и разбивались, другие умирали от удушья. Наконец-то европейцы смогут разделить все прелести вьетнамской войны! Если в ближайшее время где-нибудь сгорит казарма или обрушится трибуна – удивляйтесь не больше, чем когда бомбят центр Сайгона!..
   Гудрун и Андреас приезжают во Франкфурт, отправляются в крупнейший тамошний универмаг и прячутся в подсобке. Ровно в полночь универмаг загорается. Молодые люди красками пишут на стене «Да здравствует мировая социалистическая революция!» и, довольные собой, отправляются выпить пива в клуб «Вольтер». Там одна из подключенных к акции девушек знакомится с симпатичным пареньком. Уединившись в туалете, она долго делает ему оральный секс, и это бы еще ничего, но иногда, вынимая член изо рта, она спьяну хвастается, что вместе с друзьями сегодня устроила такооо-ое!..
   Ухажер оказывается стукачом. Через день после поджога Баадера арестовали. Чтобы написать о нем, в тюрьму к Баадеру приходит знаменитая журналистка Ульрика Майнхоф. В тот момент, когда они встретились, на свет и появилась РАФ.
   Майнхоф тоже была девушкой из хорошей семьи. Она приходилась правнучкой знаменитому поэту Фридриху Гельдерлину. В юности она едва не постриглась в монашки, а позже, наоборот, состояла в масонской ложе. К тридцати годам она входила в десятку самых высокооплачиваемых журналистов Германии. Тем не менее, после того интервью Ульрика бросает дом, мужа, дочек-близняшек и с головой окунается в кровь и грязь классовой войны.
   Она писала:

   – Поджог, совершенный Баадером, ценен не уничтожением товара, а как знак «Задумайтесь!». Этот революционер дает нам понять: лучше жечь универмаги, чем делать в них покупки!

   В заключении Баадер буянил, оскорблял надзирателей и постоянно порывался сбежать. Однако после нескольких встреч с журналисткой становится смирным и покладистым. Он просит администрацию тюрьмы позволить ему продолжить незаконченное образование. Баадеру разрешают пользоваться библиотекой.
   Вездесущая журналистка Майнхоф проявляет интерес к научным занятиям раскаявшегося террориста. Кроме нее штудии Баадера интересуют некую доцентку социологии. Под этой легендой скрывалась Гудрун Энслин.
   14 апреля 1968 года доцент в сопровождении группы студентов появляется в читальном зале. Все погружаются в чтение. Спустя сорок минут надзиратель приводит Баадера и снимает с него наручники. В этот момент в библиотеку с развевающимися волосами и автоматом в руках влетает Майнхоф. «Студенты» выхватывают пистолеты. На улице беглецов уже ждут мотоциклы.
   Спустя три дня редакции крупнейших газет получили письмо, подписанное «РАФ»: «Неужели эти свиньи поверили, что мы оставим в их руках нашего товарища?!» За головы главарей «красноармейцев» назначаются огромные денежные премии.
   Ульрика Майнхоф писала:
   – Мы ведем тотальную войну. Хозяева дрожат, услышав наши имена. Они считали, что все в их власти, а оказалось, что они сидят на пороховой бочке!
   Несколько лет подряд РАФ держит страну в состоянии перманентного стресса. Боевики взрывают берлинский Яхт-клуб и штаб-квартиру Западного корпуса армии США. Они застрелили генпрокурора ФРГ, председателя «Дрезднер-банка», министра хозяйства Баварии. Взорвали немецкое консульство в Стокгольме, вместе с машинами сожгли троих из пяти немецких госсекретарей и разбомбили ракетами базу ВВС НАТО.
   РАФовские акции – легенда терроризма ХХ столетия. Врываясь в банки, боевики под дулом автомата заставляли служащих поедать кремовые пирожные. На вырученные деньги они летали в Палестину обмениваться опытом с тамошними экстремистами. Всего было проведено 555 акций. Экспроприировано 23 миллиона дойчмарок. Однако долго так продолжаться, ясен пень, не могло.
   Первым из руководителей РАФ власти взяли Хорста Малера. Этот плешивый, бородатый толстяк с огромным семитским носом был арестован в собственной постели, в которой вместе с ним находились четыре голые девицы.
   После него настал черед Баадера. Полиция засекла его во Франкфурте. Район, где скрывался Андреас, блокировали бронетранспортерами. В воздухе зависли вертолеты. Власти задействовали 15 тысяч отборных спецназовцев. Террористы (двое студентов-недоучек) были вооружены единственным пистолетом «браунинг».
   Напротив гаража, где засели боевики, останавливается БТР. Из динамиков доносится: «Сдавайтесь! Вы окружены!» Баадер кричит в ответ «Суки!» и стреляет в кружащийся над ним вертолет. Осада продолжалась всю ночь.
   Спецназовцы смогли взять террористов только потому, что у тех кончились патроны. Раненый Баадер лежал в огромной луже крови. Еще через неделю полиция арестовала Гудрун Энслин. Ее взяли в дорогом универмаге, в состоянии абсолютной наркотической прострации.
   Майнхоф посылает заключенным террористам письмо:
   – Тюрьма – это тоже один из этапов революционной борьбы. Я буду ждать вас в Ганновере. Борьба продолжается!
   В Ганновере ее и арестовали. Ульрику выдал ее старый друг, учитель по профессии, на квартире которого она остановилась. Когда в квартиру вломилась группа захвата, девушка сидела за столом и готовила план взятия в заложники иностранных дипломатов, которых планировала обменять на пленных товарищей.
   Увидев полицейских, она сделала книксен и сказала:
   – Входите, сволочи! Делайте свою грязную работу!
   Деньги, полученные за голову Майнхоф, ее друг-учитель внес в фонд помощи заключенным террористам.
   На свободу никто из лидеров РАФ больше не вышел. Смерть немецких «красноармейцев» до сих пор представляет собой одну из самых темных страниц истории терроризма.
   В 1977 году интернациональная команда террористов захватывает самолет с немецкими туристами и угоняет его в столицу Сомали, город Могадишо. В обмен на жизнь пассажиров боевики требуют освобождения лидеров РАФ. Переговоры длятся пять дней. После этого в Могадишо вылетает спецподразделение антитеррора GSG-9. Элитный спецназ берет самолет штурмом. Всего несколько часов спустя охранники тюрьмы Штаммхайм («Самой жуткой тюрьмы Германии», – уверяла газета «Франкфуртер Альгемайне») обнаруживают, что все содержавшиеся там РАФовцы мертвы. Официальная версия гласила: «самоубийство».
   Что интересно: методом ухода из жизни все они выбрали автоматную очередь – кто в живот, кто в спину, кто в голову. Откуда в камерах взялись автоматы и почему на подошвах ботинок Баадера, содержавшегося в подземной части тюрьмы, в одиночной камере, охранявшейся шестью гвардейцами, взялась грязь, идентичная грязи из могадишского аэропорта, – тайна сия велика есть.
   На следующий день, 18 сентября 1977 года, немецкие газеты писали:
   – Со смертью лидеров РАФ появилась надежда, что с «красным» терроризмом в Германии покончено.
   Спустя еще день, 19 сентября, дорожная полиция городка Мюлуз обнаружила автомобиль ВМW. В его багажнике находился труп председателя Союза западногерманских промышленников Мартина Шляйера…


   Глава десятая: Художник, что рисует взрыв

 //-- 1. --// 
   В общей сложности по делу Реввоенсовета было задержано шесть человек. В ФСБшном изоляторе «Лефортово» боевики провели по нескольку лет. Помимо «террористической», им инкриминировалась еще и статья о попытке государственного переворота. Следственную бригаду возглавлял майор ФСБ Юрий Лисицын. За успехи в поимке революционеров он из майоров был произведен в подполковники. Впрочем, в наличии самих успехов можно и усомниться. Сколько всего человек состояло в Реввоенсовете, так и осталось неизвестно. Что именно было ими совершено на самом деле, а что революционеры взяли на себя для коллекции, тоже не до конца понятно. На допросах они утверждали, что именно Реввоенсоветом организовано убийство петербургского вице-губернатора Владислава Маневича и серия взрывов на военных складах во Владивостоке. Соратники боевиков рассказывали, как те проводят время в тюрьме:

   Красный аскет Соколов передал из тюрьмы, что не нуждается ни в чем, кроме книг Мао, которые просил обязательно ему передать. Ломая подозреваемого, граждане начальники посадили его в одну камеру с братком. Через неделю браток попросил перевести его куда угодно, ибо Соколов читал в застенках Кропоткина, Савинкова и Сталина, поминутно призывая сокамерника в собеседники.
   Тогда Андрея подсадили к заключенному англичанину, но и иностранец через несколько дней запросил себе марксистскую литературу на английском…

   Суды по «красным» делам тянулись несколько лет. Игорю Губкину в результате присудили почти двадцать лет тюрьмы. Его соратникам – от восьми до пятнадцати. Девушки-комсомолки получили хоть и не так много, но все равно прилично: до девяти лет. Самый короткий срок оказался у Татьяны Нехорошевой, жены комсомольца Соколова. Ей присудили всего пять, да и то лишь потому, что Татьяна единственная из всех признала свою вину и искренне раскаялась в содеянном.
   Не очень оборачивались дела и у ее мужа Андрея. Ему грозило до двадцати пяти лет тюрьмы: целая небольшая жизнь. Однако за красного дьяволенка вступились официальные коммунисты, пресса, правозащитники и вообще очень много кто. Девушки-комсомолки носили в «Лефортово» передачки. Депутаты бомбардировали прокуратуру запросами. В результате Соколову присудили всего четыре года общего режима плюс принудительное наблюдение у психиатра.
   – Как настоящий комсомолец я всегда мечтал сесть в тюрьму за наше общее дело. Я готов к этим испытаниям, – сказал Соколов после оглашения приговора. В письме, переданном на волю с адвокатом, он сообщал, что постарается создать на зоне партийную ячейку.
   До зоны, впрочем, не дошло. Комсомол оплатил услуги известного адвоката Станислава Маркелова, и тот сумел добиться, чтобы дело было переквалифицировано из «терроризма» в «порчу чужого имущества». Весной 1999-го, отсидев двадцать месяцев, Соколов вышел на свободу.
 //-- 2. --// 
   На тот момент Андрей был настоящей звездой. Пресса уделяла ему куда больше внимания, чем каким-нибудь кинозвездам, которых в те годы в России просто и не было. Поэтому всего через несколько недель после освобождения Соколов отправился в гастрольное турне по городам России.
   Заехал и в Петербург. Встреча с первым политзаключенным новой России проходила в небольшом Доме культуры. Зал был не то чтобы битком, но в принципе полон. Соколов сидел на сцене и отвечал на записки. Я пришел довольно поздно, сел далеко от сцены и теперь почти не слышал, что он говорит. Долетали лишь слова «антинародный режим» и очень часто – «революция».
   Слушать, правда, не больно-то и хотелось: позвонив накануне, я договорился, что после мероприятия Соколов даст газете, в которой я тогда работал, большое интервью. И теперь просто ждал, когда же наконец кончатся записки. Прямо передо мной сидела странная компания: девушка и несколько молодых людей. Ребята пили одно пиво на всех и иногда комментировали то, что удавалось расслышать. Когда пиво было допито, бутылку они поставили на пол. Устав просто сидеть, девушка сползла куда-то вниз. Я подумал о том, что, может быть, стоит выйти из зала и выкурить сигарету, но вставать не хотелось.
   Слова «антинародный режим» прозвучали еще несколько раз. Голова впереди сидящей девушки все еще не появлялась над спинкой кресла. Заинтересовавшись, что она там делает, я наклонился и заглянул. Лицом уткнувшись в расстегнутую ширинку ближайшего юноши, девушка делала сами понимаете что. Парень немного повернулся, так, чтобы ей было удобнее, но в принципе не обращал внимания и иногда перекидывался репликами с соседом.
   Немного обалдев от такого поворота, я откинулся обратно на спинку кресла. На сцене террорист Соколов продолжал говорить о революции.
 //-- 3. --// 
   А за день до этого я ходил еще на одно интервью. Его герой жил на крошечной улице Малая Гребецкая. Даже люди, всю жизнь прожившие на Петроградской стороне, не сразу сообразят, где такая. Первый этаж кособокого дома. В парадной – разводы мочи. На обитой картоном двери карандашом написан номер квартиры. Звонок не работает.
   Дверь открывает очень пожилая женщина в восточном платье и туфлях с загнутыми носами. Неосвещенный коридор, тяжелый воздух, повсюду навалены тюки с исламской литературой. В комнате минусовая температура. Ни унитаза, ни умывальника в квартире нет…
   Человека, к которому я пришел на интервью, зовут Хафиз Мехметов. Тридцать лет назад Хафиз Валиевич работал имам-хатыбом петербургской Соборной мечети. В должности продержался недолго. Осенью 1977-го с формулировкой «за фундаментализм» Мехметова сняли.

   – Нам сказали, что мы инакомыслящий, неуправляемый религиозный фанатик. С помощью агентов КГБ нас интригами и провокациями отстранили от религиозной деятельности. Семью с четырьмя малолетними детьми, так сказать, выкинули на улицу, хотя была середина ноября. Они собрали наши вещи и выкинули вон.
   Мы не жалуемся, нет. Весь этот мир – «дом испытания» для подлинных мусульман. Враги веры от ненависти и бессилия пустились усиленно нас преследовать. Прописку постоянную у нас уничтожили, а другую не дали. Супруга моя, вот эта, была вынуждена устроиться дворником в жилищную систему, чтобы дали квартиру. Нам самим тоже пришлось устроиться дворником.
   Если человек десять лет проработал дворником, то жилье по закону становилось его собственным. А они не хотели этого и пускались на провокации. Поэтому, хоть мы и старались, хорошо работали, нас все равно постоянно увольняли по статье. Говорили, что мы пьяница. Хотя мы, как верующий мусульманин и представитель духовенства, придерживающийся установлений шариата, даже в рот не брали.
   Пятнадцать лет так продолжалось. Мы претерпевали страдания за веру. А потом они за сына нашего взялись. Они в армию его забрали, хотя он был инвалид. Когда он оттуда пришел, снова забрали его и посадили в Кресты. Потом стали забирать наших учеников, да-а.
   Сын сидел несколько месяцев, а нам ничего про него не говорили. Специально через него на нас хотели надавить. Передачи для сына не принимали, свиданий не разрешали и потом отправили его в психбольницу. А ведь дети человеку ближе всего. Ради детей человек что хотите сделает…

   Самому Мехметову на вид было крепко за семьдесят. Он выглядел серьезно больным человеком. Тем не менее именно против него было возбуждено уголовное дело по поводу двух громких взрывов в Соборной мечети. Милому старичку инкриминировали закладку в здание более чем килограмма тротила…
   После интервью Мехметов подарил мне выпущенную в Иране брошюру. В ней я прочел, что если долго сгибать прут, то он может сломаться. А может, наоборот, распрямиться – да так, что мало не покажется.
   Наперекор всем стереотипам, в начале и середине 1990-х терроризм в России был делом людей старшего и очень старшего поколения. Отчаяние и безысходность толкали стариков на трудно объяснимую жестокость.
   65-летний пенсионер Иван Орлов на машине подъехал к Кремлю и потребовал встречи с президентом Ельциным. Когда ему было отказано, Орлов взорвал свой «Москвич» у самых Спасских ворот. В результате погиб и он сам, и трое военнослужащих кремлевской охраны. Бывший военный Виктор Дряннов записался на прием к мэру города Амурска и зарезал его десантным ножом. Не менее шести пенсионеров взорвали себя боевыми гранатами в людных местах. Сделано это было с расчетом на большое количество жертв среди случайных прохожих…
   Пресса постаралась не афишировать все эти инциденты. Всем казалось, что через несколько лет старики со всем их отчаянием сами собой сойдут со сцены и о политическом терроре можно будет забыть. Тем более что на протяжении 1990-х власть усиленно занималась созданием специальных антитеррористических структур. Уж эти-то парни способны решать проблемы, а? – улыбаясь, думали бюрократы, когда видели по телеку могучих «альфовцев», ломающих кирпичи о свои мускулистые головы.
   Официально антитеррористической деятельностью у нас в стране занимается Федеральная служба безопасности. В подчинении у Департамента по борьбе с терроризмом находятся группы «А» («Альфа») и «В» («Вымпел» – специализируется на ядерном антитерроре). Кроме того, подразделения, готовые к схватке с терроризмом, созданы также при армии, милиции (отряд «Вега») и еще нескольких силовых ведомствах. Но основные псы антитеррора – это все же подразделение «Альфа».
   Группа была создана еще в 1974-м. Поводом стал захват палестинскими боевиками из группы «Черный сентябрь» израильской сборной на Олимпиаде в Мюнхене. Событие наделало много шума. Именно поэтому куратором советского антитеррористического проекта первое время был лично председатель КГБ Юрий Андропов.
   Какое-то время вся «Альфа» состояла лишь из тридцати бойцов. Набирали их среди экс-пограничников и спортсменов. Обязательным условием приема служило наличие московской прописки. Несколько лет «альфовские» супермужики просто тренировались и готовились. А с конца 1970-х пришло время явить миру, на что они способны. В советские времена отряд вступал в схватку с террористами не меньше десяти раз. Операции закончились не то чтобы успешно. Сегодня о первых блинах в «Альфе» предпочитают не вспоминать.
   Сегодняшняя Россия почти в два раза меньше СССР, но зато милиции в ней почти в три раза больше, чем было в Советском Союзе. К подавлению гражданских беспорядков сегодня готовы больше бойцов, чем к войне с внешним противником. После распада СССР все силовые ведомства лишь росли, и, разумеется, «Альфа» росла вместе с остальными. Ныне в группу входит множество подразделений, включая отряд боевых пловцов и спецбригаду кинологов. Сколько всего специализированных подразделений существует внутри «Альфы», спецслужбисты предпочитают умалчивать.
   Широкая публика узнала об отечественных отрядах антитеррора в 1988-м, после захвата семьей Овечкиных самолета Ту-154. Дело было шумное: семеро юных музыкантов во главе с мамой пронесли в самолет оружие, спрятанное внутри инструментов, и потребовали от пилотов взять курс на Запад. Элитные подразделения наконец получили шанс явить чудеса подготовки и тактического мастерства. Результат тогда ужаснул всех.
   Чтобы освободить заложников, бойцы одной из групп по канату влезли в кабину пилотов. Распахнув двери в салон, несколько коммандос открыли стрельбу. Только когда магазины опустели, выяснилось, что террористов в носовом отсеке нет. Тем временем второй отряд через багажное отделение проник в кормовой отсек. Там находилось сразу несколько террористов. Поэтому бойцы не придумали ничего лучше, чем просто швырнуть в салон с 54 пассажирами боевую гранату.
   После взрыва самолет загорелся. Началась паника. Один из пассажиров, 26-летний аспирант Игорь Мойзель, вспоминал:

   – Когда начался пожар, все стали прыгать из самолета вниз, на полосу. Я тоже прыгнул с восьмиметровой высоты. Упал на землю на корточки. Мне тут же завернули руки назад, прижали лицом к бетону и выстрелили в спину. Пробив поясницу, пуля навылет прошла через легкое. Какое-то время меня били ногами. Старались попасть в лицо и по голове. Я закрывался руками. Потом меня оттащили в сторону и велели не двигаясь лежать: лицо вниз, руки за головой. Врач сказала, что когда приехала «скорая», пульс у меня уже практически не прощупывался…

   В кино у спецподразделений всегда существует особая тактика ликвидации террористов. На самом деле это неправда. Во всем мире единственной тактикой спецназа является ногой выбить дверь в помещение и от живота поливать свинцом все, что движется. В результате спецоперации по освобождению самолета 14 человек было убито, 19 навсегда остались инвалидами, самолет полностью сгорел. Между тем Овечкины были вооружены всего лишь двумя обрезами охотничьих ружей. Ни единого выстрела произведено ими так и не было.
   Не хуже проявили себя антитеррористические бригады и во время следующих терактов. При захвате театрального центра на Дубровке террористы опять-таки не сделали ни единого выстрела, а количество жертв исчислялось уже десятками. При освобождении школы в Беслане группа захвата изо всех видов оружия палила прямо внутри заполненного детьми спортзала. Об освобождении захваченных самолетов можно, наверное, и не говорить. Тут хорошим результатом считается, если выжить в процессе освобождения удалось хотя бы трети заложников.
   Помимо крайнего непрофессионализма групп антитеррора играет роль чисто отечественная специфика. По крайней мере дважды дело доходило до того, что самолеты спьяну захватывали именно бойцы отряда по борьбе с воздушным терроризмом. В 1994-м «Альфа» не смогла вылететь для освобождения заложников в Минводы. Причина: «руководитель полетов не сумел разыскать командира экипажа выделенного группе самолета». Ну и все в таком роде.
   За четверть века существования «Альфы» в группе погибло одиннадцать бойцов. Двое – в Афганистане. Пятеро – в Чечне. Один – при подавлении гражданских беспорядков в Москве, в октябре 1993-го. Двое в «горячих точках» СССР, причем по поводу одного из погибших ходят упорные слухи, что боец был застрелен собственным командиром. И лишь один «альфовец» погиб во время настоящей антитеррористической операции.
   19 декабря 1997 года в Москве террорист захватил в заложники шведского дипломата. На переговоры выдвинулся полковник Анатолий Савельев. В «Альфу» Савельев пришел с первым призывом и отслужил в спецподразделении, считай, всю жизнь. На тот момент он занимал в группе пост замначальника Управления.
   План был красивый: полковник подходит поближе, выманивает террориста из укрытия, и снайпер тут же стреляет тому промеж глаз. В кино это прошло бы без сучка и задоринки. А вот в жизни все кончилось тем, что снайпер прицелился, нажал курок и – насмерть застрелил самого полковника. Как говорится: какие Бермуды, такие и треугольники.
 //-- 4. --// 
   Часа через полтора мероприятие все-таки закончилось. Соколов ответил на все вопросы, которые интересовали аудиторию, а сидевшая впереди меня девушка успела сделать оральный секс еще и соседу слева.
   Мое интервью с Соколовым прошло не так, чтобы удачно. Парень явно устал от такого количества поклонников и отвечал на вопросы односложно. Да, он полностью оправился после отсидки. Да, ему есть на что жить: товарищи предложили должность освобожденного функционера одного из комсомолов. Нет, прекращать борьбу он не собирается. Уже сейчас участвует в заседаниях какого-то думского комитета.
   В самом конце я спросил:
   – Ты жалеешь о том, что сделал?
   – Жалею? Конечно нет! В ближайшее время планирую отоспаться… выплачу деньги, которые мне присудил суд… а потом работа будет продолжена.
   – Неужели ты действительно веришь, что придет время, когда в стране начнется новая революция? Когда ты станешь комиссаром?
   – А ты считаешь, может быть иначе? – улыбнулся он.
   В его улыбке не хватало двух нижних зубов. Их Андрею выбило взрывом небольшой самодельной бомбы. На столике у сцены лежала стопка партийных газет. Уходя, я взял одну и всю дорогу до дома читал. Больше всего из материалов газеты мне понравился один, озаглавленный «Первая ласточка». Им, пожалуй, и закончим:

   Неуважаемый суд!
   Господа присяжные заседатели!
   Свою защиту я беру на себя. И вот почему. Адвокат, которого мне всучили, вяло пытался убедить вас в моей невменяемости, аффектации в момент инцидента. Намеренно не говорю «преступления», так как я ничего не преступал. Таким образом адвокат пытался смягчить мою вину.
   Заявляю со всей ответственностью, будучи в здравом уме и твердой памяти, что, во-первых, никакой вины за собой я не чувствую и, во-вторых, в момент инцидента я был вполне вменяем и действовал в согласии с рассудком.
   Вначале расскажу о происшедшем. Вы осведомлены об этом со всех сторон, но только не от меня. Во время проведения нашей акции протеста какая-то сволочь распорядилась пресечь ее самыми радикальными средствами. И на нас, ничтоже сумняшеся, власти выпустили спецкоманду ОМОНа. «Ату их, мужики, ату!»
   Одна из этих горилл, шесть футов роста и весом под центнер, прихватила меня. Не оскорбляя себя раздумьем, он схватил меня за руку и огрел резиновой палкой по уху и по спине.
   Ну, его-то понять можно. Парень только что от сохи да от солдатской кирзы. Привык командовать новобранцами и был, наверное, скор на расправу. У юноши было гипертрофированное чувство всесилия и извращенное понятие о порядке и справедливости. Сам он, в силу своей ограниченности и атеистичности, может, и не был в этом виноват. Его так воспитали с пеленок – от родителей до милицейских начальников. Ему вдолбили, наверное, аж в подсознание, что он представитель власти, а значит, сам власть. Что своей дубинкой милиционер защищает государство от посягнувших на святое святых – чиновничью кормушку.
   Но поймите и меня. С кулаками лезть на такого бронированного бугая мне, с моей комплекцией, все равно что на памятник Дзержинскому. Я на голову ниже и на 30 килограммов легче. Я курю, пью водку и люблю читать Кортасара. Наш поединок был неравен с самого начала.
   Знаете ли вы, господа присяжные заседатели, что такое, когда вас съездят дубинкой по уху? Это жутко, невыносимо больно. Как будто тысячи иголок вонзаются вам в мозг. В глазах пляшут красные черти, а руки-ноги сводит судорогой.
   Я ненавижу боль. Я человек живой, а не боксерская груша. Никому не позволено меня пинать, будь то отдельный дебил или целое государство. И вот тут я достал из кармана маленькую металлическую штучку, которую припас именно для таких случаев. У вас в бумагах она проходит под именем пистолета Макарова, но на самом деле это часть меня самого. Мой кулак. И я воспользовался своим кулаком, своим всеобъемлющим правом на защиту. Иначе зачем мне нужен кулак?
   Когда фараон увидел направленное на него дуло, он, бедняга, подумал, что это газовый ствол. Быстро прикрыл голубые глазки и, как учили, задержал дыхание. Я нажал на спуск, и из дула вылетела пуля – концентрация моей ярости, боли и стыда. Девять граммов не свинца, но достоинства и мужества.
   Пуля знала свое дело. Она пробила кожицу на глазу. Легко и грациозно прошла через роговицы и прочие глазные причиндалы. Оставила позади кровавую глазницу, размолотила в фарш половину мозга и на последнем дыхании вышибла затылочную часть черепа и часть шлема.
   Вот таким образом обстояло дело.
   Когда я пытался объяснить это старикашке-следователю, геморроидальной обезьяне, тот давай мне плести что-то про превышение пределов необходимой обороны. Какие пределы могут быть у обороны? Когда вас, господа присяжные заседатели, кусает комар, вы же не кусаете его в ответ, а мочите падлу со всей ненавистью…
   Я знаю: вы вынесете мне обвинительный вердикт, а это расстрел. Не зря же вы забили зал родственниками, друзьями и сослуживцами убиенного. А больше никого не пустили. Приговором вы меня не удивите. Но только не думайте, будто я стану умирать достойно и командовать своим расстрелом, как герой-параноик у старой идиотки Войнич. То, что я сейчас спокоен, ничего не значит. Меня хотят убить! Конвоирам придется нести меня силой. Я буду кусаться, лягаться, драться, орать. Я перед смертью превращу в ад жизнь моих палачей. Пусть они даже забьют меня до смерти.
   Вы убьете меня, но знайте, я вернусь. И мой камбек будет страшен. Я вернусь вереницей гробов, в которых поволокут на кладбище охранников правопорядка, которые решили, будто им все позволено. Не думайте, что люди сплошь – скоты и быдло, которых можно безнаказанно гнать на бойню. Я – только первая ласточка, создающая прецедент. И когда начнут мочить оборзевших ментов и прочую шушеру, помните – это я достаю вас с того света!
   Лед тронулся, господа присяжные заседатели…
   Я все сказал.




   II. Коричневая книга


   Глава первая: Волки Севера

 //-- 1. --// 

     Как-то я с утра в баре пиво пил
     И пару диких обезьян после отлупил.
     Губы оторвал на ластик для младшего брата
     И пошел тяжелым шагом белого солдата.

   Все началось с того, что лидер группы «Коловрат» Денис Герасимов вышел на сцену, накинул на плечо ремешок гитары, взял первый аккорд – и зал встал на уши… как обычно, встал на уши.
   Концерт проводился прямо в день рождения Гитлера, 20 апреля 2003 года. Отметиться в клубе должен был весь цвет петербургской скин-тусовки. Герасимов легонечко трогал струны гитары, но для парней, набившихся в зал, эти звуки были слаще военного марша… значимее труб Армагеддона… ничего лучше этих звуков и не было.
   Помещение клуба было тесным, очень небольшим. Под концерт арендовали заведение, которое парни называли «Осиновый кол», а как этот сарай назывался на самом деле, никто уже и не помнил. Принадлежало помещение съехавшему 60-летнему типу, который все (даже финансовые) документы подписывал «И. О. Царя». Дед и сам приперся на концерт. Даже принарядился по этому поводу: надел белогвардейскую гимнастерку и нацепил на нее купленную где-то Звезду Героя России. Судя по тому, как дед притоптывал ногой, музыка ему нравилась.

     А в метро зверей полно
     С хвостами и рогами,
     Ну, я не удержался
     И пошел по ним ногами.
     Нельзя, говорю, ходить по городу
     С рогами и копытами! —
     Ведь должен же хоть кто-нибудь
     Бороться с паразитами!

   Живые выступления были сильной стороной «Коловрата». Заводилась публика так, что каждое выступление заканчивалось большой дракой. Или погромом рынка. Или (если рынка не попадалось) просто каким-нибудь погромом. Ну или в крайнем случае тем, что кому-нибудь в бок втыкали нож.
   За группой по городам ездили наиболее преданные фанаты. Этот выездной отряд сами фанаты называли «Коловрат-Crew». В 2000-м лидера отряда Игоря Тополина убили в массовой драке. Еще до этого с крыши скинули гитариста группы. А басиста зарезали ножом. В «Коловрат» пришел новый басист, по кличке «Химик» – кто-то зарезал и его. Еще один член группы сел в тюрьму… а потом за решеткой оказался и сам лидер группы Денис Герасимов. Я же говорю: выступать вживую «Коловрат» любили и знали в этом толк.
 //-- 2. --// 
   Вернее, не так.
   Все началось не с самого концерта, а с того, что за два месяца до приезда «Коловрата» в Петербург при городском Управлении по борьбе с организованной преступностью (УБОП) был создан 18-й отдел, ориентированный на борьбу с экстремизмом.
   Кадры туда подбирались с бору по сосенке. Но штат отдела все-таки укомплектовали.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – До 18-го отдела лично я работал в уголовном розыске метро. Каждое направление там было закреплено за определенным человеком. Кто-то занимался грабежами, кто-то – карманниками. Мне досталась работа с молодежью.
   Чтобы приступить к нормальной работе, мне была необходима информационная база. Я стал ездить по местам тусовок. Кого-то фотографировал, комуто катал пальцы. На самом деле возле станций метро тогда тусовались только две группы молодежи: либо токсикоманы, либо бритоголовые парни в подкатанных джинсах.
   Честно скажу, сперва о скинхедах я почти ничего не знал. Поэтому какое-то время мне пришлось ездить по отделениям милиции и расспрашивать: нет ли у них задержанных бритоголовых? В Выборгском районе опер сказал, что недавно возле станции метро «Лесная» избили иностранца – проломили голову. Были и задержанные, но по какой-то причине их всех отпустили. Правда, данные их сохранились, и он может мне их отдать.
   Этот список и стал основой моей будущей информационной базы. Людей из списка я стал по одному дергать. Кто-то отмалчивался, но кое-кого удалось и разговорить. Ребята рассказали, что на данный момент в городе есть несколько организованных скинхедовских бригад. Самая большая – Blood & Honour («Кровь и честь»), а кроме того есть «Шульц-88», «Солнцеворот», Green Bombers и еще парочка.
   Я пытался составить хотя бы общее впечатление о том, что вообще происходит у скинов. Выйти на какие-нибудь конкретные имена. Я спрашивал:
   – Что ты знаешь об этих «Шульц-88»?
   – Да ничего не знаю!
   – Кто там главный?
   – Главный там Дима «Шульц».
   – Хорошо. А как у него фамилия?
   – Вы думаете, он мне паспорт показывал?
   – Еще кого-нибудь оттуда знаешь? Кто еще туда входит?
   Мне назывались имена и клички, которые ничего не давали. Как искать Васю по кличке «Лысый» в пятимиллионном городе? Зацепиться было не за что – кроме, пожалуй, одной мелочи. Среди Петь, Коль и Саш мне назвали парня по имени Ян. Согласись, не очень распространенное имя, да? Кроме того, о Яне мне сообщали, что живет он где-то за городом. Это было уже кое-что.

 //-- 3. --// 
   А если уж быть совсем точным, то началось-то все с того, что оперативники 18-го отдела появились на концерте группы «Коловрат».

     По городу ходил-бродил,
     Вокруг косой махал.
     И всякую заразу
     Под корень вырубал.
     Полдня трудился на износ
     На Лобном, у Кремля,
     Пусть хоть чуток свободней
     Вздохнет моя земля!

   Герасимов только-только разошелся… публика в зале только допила первую кружку пива и стала тянуться за второй… настроение только-только стало по-настоящему праздничным – как его тут же испортили. В зале зажгли свет, выходы перекрыли, вырубили группе электричество и в мегафон стали орать, что концерт окончен.
   Сами парни из «Коловрата» к такому привыкли давно. Их группа существует уже десять лет. И за это время они смогли дать от силы тридцать концертов. Причем те, что удавалось доиграть хотя бы до седьмой песни, можно пересчитать по пальцам. Потом в зал обязательно ворвутся оперативники… вернее, сперва СОБР, а потом оперативники… а иногда за оперативниками еще и телевизионщики, которые, потея от собственного бесстрашия, станут называть его публику «фашиствующими молодчиками»… эх, да что говорить? Денис Герасимов снял гитару с плеча и прислонил ее к комбику. Все равно поделать тут ничего нельзя.
   В Питере хоть менты вежливые. В Москве прессуют жестко. Мордой в пол, подошву на затылок и рыпнешься – пиздец тебе. А здесь хоть и лупили, но все-таки не в полную силу и даже иногда называли на «вы». Все-таки прикольный город, этот Петербург.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Всех задержанных увезли в пикет, переписали данные. И я смотрю, среди задержанных есть парень по имени Ян. Спрашиваю у сержанта: который тут Ян? Он кивает: вон тот. Одет парень был ни фига не как скинхед: рюкзачок, кроссовки, куртка какая-то…
   Смотрю документы: зовут Ян, живет в Ново-Девяткино.
   – Ты скинхед?
   – Нет. Не скинхед.
   – Ну, раз не скинхед, то иди пока домой. Попозже встретимся…
   Я стал пробивать его по нашим базам. Административные взыскания за мелкое хулиганство. Больше ничего. Впрочем, других зацепок у меня все равно не было. Я пригласил его на беседу.
   – Видишь? Это материалы по твоему старому хулиганству. А еще мне известно, что именно ты расколол голову иностранцу возле станции метро «Лесная». Все это очень плохо. Тебя, Ян, ждет тюрьма. Можно, впрочем, до тюрьмы и не доводить. Расскажи, что еще вы натворили, и расстанемся по-хорошему. А нет – я отдаю твои материалы в местный отдел милиции, и они тебя закрывают.
   Ян подумал-подумал – и рассказал. Да, он входит в «Шульц-88». Да, у них есть такие-то и такие-то лидеры. Главного у них зовут Дима «Шульц».
   – Иногда он строит всю бригаду, ходит вдоль шеренги и орет: «Кто ваш фюрер?!» А мы должны в ответ орать: «Шульц! Шульц!»
   – Но фамилии ты не знаешь?
   – Нет.
   – Что еще ты знаешь о Диме «Шульце»?
   Еще Ян знал, что этот Дима изготавливает и распространяет журнал «Made in S-Petersburg». Кроме того, у него есть свой магазин где-то на Литейном. А главное: каждую неделю его бригада выходит на улицы и мочит черных.
   – Каждую неделю?
   – Каждую.
   – Что-то больно часто.
   – Я вам говорю: каждую неделю!
   – Где били?
   – Да везде! Где встретим черного или китайца, там и прыгнем.
   – А хоть какую-нибудь дату помнишь? Или конкретное место?
   Мне нужно было хоть как-то связать его показания со сводками. И парень вспомнил-таки:
   – 7 ноября 2001 года в перегоне между станциями метро «Черная речка» и «Петроградская» мы избили двух негров.
   Это было уже кое-что. С материалами я пошел к руководству: есть информация об избиении негров. Хотя по сводкам вроде бы ничего похожего не проходит. Начальство доложило выше, а там схватились за голову: как это не проходит?! Охренели?! Избиты двое граждан Танзании! Бумага пришла аж из посольства в Москве! Вот уже месяц, как все раком стоят! Быстро материалы на стол!
   То, что Ян раскололся, было конечно подарком. Там у следствия не было никаких зацепок – и вдруг человек дает полный расклад! Я спрашивал:
   – Кто именно бил?
   Ян четко отвечал:
   – Леша «СВР».
   – Фамилию знаешь?
   – Нет.
   – Что такое «СВР»? Это что-то значит?
   – «Сделано в России». У Леши вот здесь на голове нататуированы эти буквы.
   – Адрес этого Леши знаешь?
   – Знаю место работы. Он работает охранником в магазине «Здоровый малыш».
   Дальше было дело техники. Лешу «СВР» мы взяли прямо с работы. Что особенно радовало лично меня, так это то, что при обыске у Леши была изъята записная книжка. Очень забавная: сперва там шли списки скинхедов с кличками, а в конце, под заголовком «общечеловеки», были телефоны просто знакомых. В этой книжечке на букву «Ш» значился телефон и самого Димы «Шульца». Ну не подарок ли? Книжку мы отксерокопировали, телефоны все пробили. Моя база данных после этого увеличилась сразу в несколько раз.

 //-- 4. --// 

     Пейте пиво «Коловрат» —
     Будете здоровые.
     Вот такие вот герои
     Мы —
     Бритоголовые!

   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Основных подозреваемых было двое: сам «СВР» и парень по кличке «Кислый». Дело передали следователю, и у следователя оно почти сразу развалилось.
   Сперва примчался отец Кислого. Раньше он и сам работал в органах и знал, с какого конца ко всему этому подойти. Короче, сына ему удалось вытащить. После этого и все остальные пошли в отказ. Арестован никто так и не был – ребята ходили под подпиской. И, разумеется, выйдя от нас, первым делом они наехали на Яна: с какой это стати ты всех нас посдавал?
   Не знаю уж, как там они разговаривали, но сразу после этого Ян начал брать всю вину на себя одного. Мол, что делали остальные, не видел, а сам – да, бил.
   В принципе в суд можно было идти и с этим. Но когда Яну начали предъявлять обвинение, адвокат ему сказал:
   – Что ты, сына, паришься? Свидетелей нет. Расклад на тебя никто не давал. Зачем ты сам себя сажаешь? Скажи, что менты тебя пытали и заставили себя оговорить.
   Он так и сделал. Дело повисло глухарем. Несмотря даже на то что через год я нашел свидетеля, который смог опознать одного из нападавших.
   Глядя мне в глаза, все эти парни только ухмылялись. Первый блин оказался комом. Тогда казалось, что они победили. Но, как показало время, история только-только начиналась. Это был не окончательный финиш, а промежуточный.



   Глава вторая: Возвращение воспоминаний

 //-- 1. --// 
   До перестройки официальных фашистов в Советском Союзе, разумеется, не было. Хотя имелись фашисты неофициальные. Время от времени они пробуждались к активности и принимались клеить листовки, декорированные свастикой, и перепечатывать на машинке «Майн кампф». Иногда дело заканчивалось тюрьмой или психушкой. Иногда – не заканчивалось. Через много лет член одной из ультраправых организаций вспоминал, как отправился с лидером своей ячейки выпить коньячку в московское кафе «Алиса»: – Он напился и ударился в воспоминания. Он рассказывал мне, что двадцать лет назад КГБ завело на него дело, но следователь сказал, что если он согласится на сотрудничество, дело закроют. Наш лидер сотрудничать согласился. После этого он стал кагебешным рекетиром. По наводке руководства он собирал дань с цеховиков из азиатских республик. Мне он рассказывал, что мочить черных ему нравилось…
   К середине 1970-х в стране возникает множество подпольных тусовок православных фундаменталистов, кружков почитателей монархии и замаскированных под фольклорные ансамбли общин неоязычников. «Диссиденты справа» отрицали как безбожный большевизм, так и бездуховный Запад. В начале 1980-х некоторые из них пробуют перейти к прямому действию. В Москве группа монархистов выходит ночью на Красную площадь и зачитывает текст церковной анафемы перед мавзолеем Ленина. В Ленинграде молодежные неофашистские группы разрабатывают планы захвата Эрмитажа и шантажа руководства страны уничтожением самого большого музея планеты.
   Одной из наиболее радикальных групп был ВАСАМФ (Всеобщий антисионистский и антимасонский фронт). Во главе Фронта стоял востоковед Валерий Емельянов, специалист по литературе Мадагаскара. В 1979 году в Париже и Дамаске он публикует несколько книг, в которых доказывает, что Иисус Христос был масоном, а креститель Руси князь Владимир родился от еврейки и был внуком раввина. Американский советолог Уолтер Лакёр утверждал, что группа Емельянова могла получать финансовую помощь из-за рубежа. Например, от Ясира Арафата.
   В 1980-м Емельянов по невыясненной причине убивает свою жену Тамару. Он топором расчленяет труп и просит приятеля помочь сжечь мешок с останками. Приятель оказался осведомителем КГБ, и Емельянова арестовывают. На суде он утверждает, что Тамару убили сионисты, которые хотели таким образом ему отомстить. Мать убитой на весь зал кричала:
   – Почему они убили ее, а не тебя?!
   Прокурор просил для Емельянова высшей меры, но суд определил поместить его в психиатрическую лечебницу. Задержался там он не надолго. Сегодня Емельянов возглавляет сплоченную группу единомышленников и выпускает газету «Русская правда». Следователи утверждают, что именно к этой группе вели некоторые нити убийства отца Александра Меня в 1990-м.
   В 1982–83 годах ультраправые подверглись последним государственным репрессиям. Ну, а с началом перестройки по всему СССР из подполья начали выходить антисемитские-антикоммунистическиеантизападные группы патриотов.
   Самой известной из них стал Национально-патриотический фронт «Память».
 //-- 2. --// 
   На самом деле «Память» – это не единая организация, а несколько мало связанных между собой групп. В конце 1970-х такие патриотические кружки безвозмездно восстанавливают заброшенные церкви и празднуют дни Куликовской и Бородинской битв. На собраниях, за стаканчиком чаю, активисты вполголоса обсуждают статьи Владимира Даля о евреях, которые на Пасху пьют кровь христианских младенцев.
   Иногда кружки числятся как филиалы музеев. Иногда маскируются под «Общества любителей книги». Название «Память» появилось в 1983-м. Так назывался исторический роман скучного писателя Чивилихина, в котором рассказывалось о доисторическом прошлом славян, которые, как известно, являются прямыми потомками первых арийских племен. В 1984-м в патриотическое движение приходит Дмитрий Васильев. Для «Памяти» этот момент стал переломным.
   Предыдущая карьера Васильева развивалась зигзагообразно. 39 лет, вдовец. После армии работал рекламным фотографом во «Внешторге». Потом снялся в фильме «Лев Толстой», где сыграл роль Петра Столыпина. Потом играл во МХАТе, но не сошелся характерами с режиссером Олегом Ефремовым.
   В начале 1980-х Васильев получает должность секретаря у модного художника Ильи Глазунова. Здесь он тоже не прижился. Уходя, он обвинил Глазунова, что большинство картин тот украл у него, Васильева.
   Один из публицистов того времени вспоминал:
   – Каждый жест Васильева был направлен на скандал. На официальную конференцию он мог прийти в парике, с накладной бородой и заявить, что его жизни постоянно угрожают гангстеры-сионисты. Когда его спрашивали о родителях, отвечал, что раскрывать происхождение пока рано: «Мать берегла меня не для того, чтобы я погиб».
   Ритуал собраний «Памяти» он разработал детально. Собрания открывались звоном церковных колоколов и пением патриотических маршей. На экран проецировались слайды с видами русского Севера и Сибири. Все это готовило зрителей к появлению на сцене Васильева.
   Он возникал неожиданно и мог говорить без перерыва больше трех часов. Оратором он был выдающимся: «Если прослушать любую рок-пластинку от конца к началу на скорости 14 оборотов в минуту, то можно услышать заклятье Сатаны на английском языке… Если посмотреть любую газету на просвет, то видно, что редактора-сионисты размещают заголовки так, чтобы они составляли шестиконечную звезду… В высших партшколах обязательно изучают Талмуд…» Слушатели замирали с открытыми ртами…
   Выступления Васильева записывались на магнитофон и методом самиздата распространялись по стране. Одно время этот бизнес был весьма доходным. Там, куда доходили кассеты, тут же возникали региональные ячейки «Памяти». Под Ярославлем «Память» даже открыла ферму, доход от которой, по утверждению владельцев, составлял $50–100 тысяч в год.
   Эти деньги идут на финансирование собственной радиостанции «Отечество, Память и мы». Васильев первым из радикалов понимает, что даже скромное проникновение в сферу электронных СМИ принесет больше пользы, чем самый громадный тираж печатных изданий.
   В 1987-м «Память» впервые выводит своих сторонников на улицы Москвы. Вид затянутых в черное, обутых в высокие хромовые сапоги и с портупеями через грудь бойцов Фронта поверг жителей СССР в шок. КГБ выносит Васильеву предупреждение. Однако своего «памятники» добиваются. Эта демонстрация стала первой в Советском Союзе, которая не была разогнана милицией. Делегацию Фронта принимает Первый секретарь МГК КПСС Борис Ельцин.
 //-- 3. --// 
   Вскоре, на I съезде, который проходил в Донском монастыре, «Память» официально заявляет себя политической организацией. Несколько офицеров Фронта баллотируются на Первый Съезд народных депутатов. Правда, внятно изложить свою программу никто из них был не в состоянии. В ультралевом движении того времени уживались активисты комсомола, «зеленые» экстремисты, поклонники Че Гевары, батьки Махно, Егора Летова и клея «Момент». У ультраправых дело обстояло точно так же.
   Кто-то из членов «Памяти» предлагает остановиться на «Православии-Самодержавии-Народности». Кому-то нравится Сталин, кому-то Саддам Хусейн. Один из вариантов партийного устава «Памяти», как оказалось, был дословно списан с программы гитлеровской НСДАП.
   Какое-то время лидеры ультраправых пытались сплотиться вокруг легендарных фигур прошлого. Например, им очень нравилась история казачества.
   В СССР казаки были такой же полузапрещенной национальностью, как чеченцы или крымские татары. Ношение казачьей формы было разрешено лишь членам фольклорных ансамблей. Тем неожиданнее был массовый митинг 1990 года в Ростове-на-Дону, который закончился резолюцией о проведении Круга Войска Донского (съезда донского казачества).
   На состоявшемся съезде донские казаки избрали себе лидера. Им стал полковник милиции Михаил Михайлович Шолохов, сын автора «Тихого Дона». Вообще-то по происхождению писатель Шолохов не имел к казакам никакого отношения, но это никого и не смутило. Во главе более мелких казачьих структур встают бывший преподаватель научного коммунизма, функционер Моссовета, юрист и несколько председателей колхозов.
   Очень скоро лидеры начинают между собой ссориться. Круг 1991 года принимает решение о создании казачьих банка и биржи. В том же году некоторые атаманы погибают от пуль снайперов. Милиция склоняется к версии, что причина – коммерческая деятельность убитых.
   Дело осложнялось тем, что к казакам причисляли себя члены военно-исторических клубов и всякого рода толкиенисты в белогвардейской форме. В год 80-летия Октябрьской революции, во время ноябрьских демонстраций в Москве, власти разрабатывали маршрут движения колонн таким образом, чтобы радикальные коммунисты нигде не пересеклись с колонной, в которой шли сторонники Белого дела. Среди них имелись «корниловцы», «деникинцы», «колчаковцы», «каппелевцы»… Первые лица Москвы не хотели брать на себя ответственности за то, что могло произойти, если бы красные встретились с белыми, скажем, на Манежной площади.
   Серьезной политической силой белогвардейцы так и не стали. Следующей идеей, вокруг которой лидеры ультраправых пытаются сплотить массы, была идея монархии.
   Император Николай II с семьей был расстрелян в 1918 году в Екатеринбурге. Дом, в котором это произошло, в 1980-х был срыт бульдозерами по личному указанию секретаря Свердловского горкома КПСС Бориса Ельцина. Также были расстреляны брат императора Михаил и его дядя Павел. Основных претендентов на престол после этого осталось трое: двоюродный дядя Николая II и два кузена покойного императора. В 1924 году один из кузенов, великий князь Кирилл Владимирович, издал манифест, в котором провозгласил себя государем Всея Руси.
   Мать Кирилла Владимировича была неправославной датчанкой. Сам самодержец отбил жену (лютеранку, не владеющую русским) у собственного шурина. Жизнь он так и провел, играя в гольф и катаясь на дорогущих спортивных автомобилях. Тем не менее, в начале 1990-х в России появляются сторонники возрождения монархии. В качестве прецедента они указывали на Испанию, где после десятилетий диктатуры на престол сел король Хуан-Карлос.
   Александр Брумель, брат легендарного рекордсмена мира по прыжкам в высоту, на полном серьезе заявил, что лишь возрождение самодержавия спасет Россию. Его тут же поддержали несколько писателей, кинорежиссеров и телекомментаторов. В мае 1991 года в Москве прошла целая Монархическая конференция. Целью собравшихся было подготовить Земский Собор, на котором монархия будет восстановлена.
   На тот момент в России действовало что-то около семидесяти групп монархистов. Группы носили громкие имена: Всероссийская партия Монархического центра, Православно-Монархическая партия, Братство во имя Царя-Мученика Николая II… Однако редко число их членов превышало двадцать человек.
   По стране начинает гастролировать не менее дюжины Божьим промыслом спасшихся цесаревичей Алексеев. Еще около сотни энтузиастов объявляют себя потомками императора Николая от адюльтеров. Один из них, бывший военный Виталий Пантелеев-Романов-Ксешинский, баллотируется от монархистов в мэры Тюмени.
   Единого и всенародного движения не складывается. Еженедельник «КомерсантЪ» писал:

   Пышный придворный церемониал и обращения типа «Ваше Высокоблагородие» хороши в исторических фильмах. За почти столетие жизни без царя жители России привыкли видеть в монархии лишь забавную экзотику, и после знакомства с зарубежными Романовыми это впечатление лишь усилилось. С акцентом разговаривающие по-русски граждане США и Франции мало напоминали людей, способных кардинально улучшить политическую ситуацию в России…

 //-- 4. --// 
   В 1992 году Дмитрий Васильев еще стоит на трибуне Съезда патриотических организаций рядом с вице-президентом России генералом Руцким. Его появление еще вызывает такой ажиотаж, что охранявшим Съезд казакам приходится пустить в ход нагайки. Однако после распада СССР эра «Памяти» клонилась к закату. В региональные отделения Фронта приходит слишком много новых людей. В результате очень скоро Васильев утрачивает контроль над собственной организацией.
   Балашиховское отделение «Памяти» обособляется и берет себе наименование «Черная сотня». Возглавляет его Александр Штильмарк. Папа черносотенца был известным писателем: именно он написал бестселлер «Наследник из Калькутты». Мама происходила из боярского рода Савеловых, давшего России патриарха Иоакима. А вот сам Александр Робертович славу предков не преумножил. Три года спустя в рядах его организации осталось лишь двадцать пять человек.
   Так же быстро редеют ряды и у других раскольников. Члены одной из «Памятей» в начале 1990-х постригаются в буддийские монахи. Лидер другой, художник Игорь Сычев, обращается за финансовой поддержкой не к кому-нибудь, а к руководству московской еврейской общины. Узнав об этом, Васильев заявляет, что Сычев не просто еврей, а прямой потомок Льва Троцкого.
   Единственной «Памятью», заявившей о себе достаточно громко, стала группа Смирнова-Осташвили. Сам лидер работал заводским бригадиром. В свою команду он подбирал крепких парней – молодых рабочих, вчерашних дембелей, бывших спортсменов. Активисты проводят несколько шумных акций. Осташвили призывает народ к еврейским погромам. В своих прокламациях он требует от властей перекрыть каналы эмиграции в Израиль:
   – Евреи не должны уйти от возмездия! Те, кто желает выехать из СССР, должны за каждого эмигранта выплатить в бюджет по 100 000 рублей!
   18 января 1990 года Осташвили гулял неподалеку от Дома литератора. Замерзнув, он заглянул внутрь и попал на заседание демократического литературного кружка «Апрель». На столах голодный рабочий обнаружил «груды деликатесов, которые невозможно достать в стране, живущей по карточкам». Не выразить негодования Осташвили не мог…
   Литераторы описывали происходившее иначе. Они утверждали, что «группа из 30–40 боевиков ворвалась в зал, избила собравшихся, разбила очки и нос одному из писателей и пыталась положить присутствующих лицом в пол».
   Уходя, боевики обещали, что скоро вернутся и поговорят иначе. Демократическая пресса устроила скандал. Представитель КГБ генерал Карабанов заявил, что оснований для возбуждения уголовного дела нет. Тем не менее под давлением интеллигенции следствие все же началось.
   Чем дальше, тем серьезнее для подсудимого оборачивалось дело. Осташвили попытался бежать. Уезжая из столицы, он зашел в парикмахерскую подстричься, был опознан и арестован. Приговор суда гласил: два года общего режима.
   Осташвили заявил, что Советский Союз является оккупированной территорией, а коли так, то и признавать решение суда он отказывается. На зоне он обещал развернуть такую пропаганду, что уже через полгода она превратится в очаг сопротивления правящему режиму. Свое обещание он не сдержал. Спустя полгода его нашли в бараке, повесившимся на скрученном в жгут полотенце.
   Один из членов группы Осташвили писал:
   – Задумайтесь – случайно ли то, что патриот, угодивший за решетку по обвинению в нападении на группу «Апрель», вдруг решил повеситься именно в апреле? И почему на теле нашего товарища обнаружены следы бесчисленных избиений? Я уверен: расследование этого преступления, начатое властями, не даст никаких результатов…


   Глава третья: В ожидании черного апокалипсиса

   1.
   Весной 1998 года газета «Московский комсомолец» писала:

   Мощнейший взрыв потряс в среду вечером стены синагоги во 2-м Вышеславцевом переулке. И это не просто акция запугивания: все говорит о том, что террористы жаждали крови прихожан.
   Подрывники хорошо изучили религиозный иудейский календарь. Середина мая – дни иудейского праздника Лаг-Бомер, посвященного памяти Шимона Фарика, родоначальника Каббалы. В эти дни в синагоги приходят сотни верующих хасидов. Единственное, в чем просчитались террористы, – время. Пик посещения синагоги пришелся на 19 часов, а к 23.10, когда рванула бомба, почти все разошлись.
   В результате взрыва синагога в Марьиной Роще частично разрушена. Пострадали трое украинских рабочих, занятых на ремонте здания…

   Взрыв синагоги в Марьиной Роще не был первым и не стал последним терактом против московских иудеев. В ночь на 1 мая 1999 года были одновременно заминированы сразу две синагоги и еврейский театр «Шалом». Взрывы в синагогах прозвучали с интервалом в 20 минут. Третью адскую машинку (полкилограмма тротила, взрыватель и будильник в роли часового механизма) вовремя обнаружила уборщица театра. Спустя еще три месяца заминирована была третья из трех московских синагог – на Большой Бронной. Эксперты спецслужб утверждали, что в этом случае террористы использовали крайне редко встречающиеся импортные материалы. И все равно: взрыв 14 мая 1998 года в Марьиной Роще оказался самым громким в этой серии.
   Спустя несколько дней после взрыва прессслужба ГУВД Москвы сообщила, что в Управлении был зафиксирован анонимный звонок. Неизвестный заявил, что ответственность за этот теракт берут на себя патриоты из организации Русское национальное единство (РНЕ).
 //-- 2. --// 

   Выходя на улицу, он каждый раз надевает длиннополый черный кожаный плащ. Этот плащ и еще седеющая косичка – что-то вроде зарегистрированной трейд-марки Вождя… Чтобы попасть к нему домой, вам придется долго звонить, а потом объяснять суровому парню-телохранителю, кто вы такой. Потом вас пропустят в холл. Одна из дверей ведет в квартиру родителей Вождя. Сам он живет за второй дверью. Где-то в глубине большой квартиры угадывается присутствие хозяйки дома, Валентины Петровны. В комнате на стене висят скрещенные мечи. В шкафу виднеется корешок «Майн кампф»… Вождь сидит в кресле с высокой спинкой и молча разглядывает ваше лицо.

   Так один из московских журналистов описывал визит к лидеру РНЕ. Зовут лидера Александр Баркашов. Москвич из приличной семьи: в 1940-х его двоюродный дед был инструктором ЦК КПСС. Вождь вспоминал, что именно номенклатурный дедушка преподал ему первые уроки антисионистской бдительности. Зерна упали на благодатную почву. В 1973-м во время обострения ситуации на Синайском полуострове рядовой Баркашов просился добровольцем на израильско-египетский фронт и даже вступил ради этого в комсомол.
   Срочную службу в рядах Советской армии Баркашов проходил в подразделении, которое готовило воинов-интернационалистов для Ближнего Востока. Однако в Египет он так и не попал: президент Садат отказался от услуг советских военных специалистов. И Баркашов решает, что пользу делу можно принести и дома. Вскоре он получает черный пояс по модному в те годы карате. Демобилизовавшись, он почти пятнадцать лет работает электрослесарем на московской ТЭЦ-20, той же, где всю жизнь проработал его отец. А в свободное время преподает карате молодежи. Заодно проводит с юношами и жизненные беседы.
   Молодежь тянется к интересному собеседнику. Когда в конце 1985 года 32-летний Баркашов вступает в «Память», вместе с ним туда приходит целый взвод подготовленных им каратистов. Баркашову доверяют личную охрану самого Дмитрия Васильева. Уже через год он был избран членом политсовета «Памяти». К 1989 году бывший телохранитель становится вторым человеком в организации и – уходит от Васильева, забрав своих людей.
   Первое время его новая организация называлась «Движение Национальное единство за Свободную Сильную Справедливую Россию» (НЕ за СССР). Партия кочует по националистическим Соборам, Фронтам и карликовым блокам. Отряды РНЕ выполняют функции охраны патриотических съездов и собраний. Для очень многих ультраправых этот путь оказался тупиковым. Однако Баркашов своего часа дождался.
   В 1993-м Москву расколола борьба президента Ельцина с вице-президентом Руцким. РНЕ решило в стороне не оставаться. Баркашовские молодцы перешли на сторону мятежников и были тут же объявлены взводом личной охраны Руцкого. В отряд входило несколько сотен бойцов, включая двадцать с чем-то офицеров: от зеленых лейтенантов до двух подполковников КГБ. Заместителем командира отряда был назначен капитан ГРУ по фамилии Рогожин. Сам Баркашов, демобилизовавшийся из армии в звании ефрейтора, с ходу получил погоны подполковника.
   Президент Ельцин двинул на мятежников танки, и в результате потери отряда оказались довольно серьезными. Ходили слухи, что бойцов с РНЕ-символикой массово расстреливали где-то за городом: назывались цифры до пятидесяти погибших. Сам Баркашов вроде бы выбрался из горящего здания через туннели подземных коммуникаций.
   Сразу после подавления восстания РНЕ было запрещено. Семь членов партии отбыли в следственные изоляторы. За голову Баркашова газета «Московский комсомолец» объявляет денежную награду. Какое-то время вождь пробовал скрываться. Однако в ночь с 19 на 20 декабря 1993 года с несколькими огнестрельными ранениями он попадает в больницу.
   При каких обстоятельствах он получил свои пулевые раны, не известно до сих пор. Враги Александра Петровича утверждали, будто имела место пьяная ссора со своими же единомышленниками. За первые десять дней в больнице он перенес две операции. На одиннадцатый прямо в госпитале Баркашова арестовали.
   На тот момент он был наверное самым известным русским политиком. О его прошедшем боевое крещение «Единстве» говорила вся страна.
 //-- 3. --// 
   Середина 1990-х вообще стала звездным часом для ультраправых. Казалось, что еще чуть-чуть, и затянутые в черную кожу фюреры смогут прорваться к самым высотам власти. Перспектива была вполне реальной. Соратники Баркашова запросто выигрывали выборы всех уровней, а их единомышленник Николай Лысенко (тоже националист, но не из РНЕ) даже получил место в государственной Думе.
   Еще в 1979-м молодой студент Уссурийского пединститута Лысенко основал подпольный кружок «Союз спасения русской нации». В тот раз спасти нацию не удалось, и следующие десять лет Николай работает ветеринаром. Вроде бы даже участвует в разработке советского биологического оружия. В 1988-м он решает попробовать еще раз и приходит в «Память». Судьба была неблагосклонна к Лысенко: даже из «Памяти» его изгоняют с формулировкой «за антисемитизм».
   В начале 1990-х Николай объединяет вокруг себя нескольких единомышленников и регистрирует Народную республиканскую партию. С первых шагов НРПР заявляет о себе как о партии прямого действия. 18 февраля 1993 года бойцы партии под командованием самого вождя выходят к зданию российского МИДа и протестуют против политики России на Балканах. Для начала радикалы сожгли звездно-полосатый флаг, а затем обстреляли здание осветительными ракетами.
   Спустя некоторое время члены НРПР атаковали демонстрацию российских протестантов «Марш Христа». Дело закончилось прибытием ОМОНа, после чего националисты с позором бежали. Становилось ясно: партии необходимы собственные штурмовые отряды. Заняться этим вопросом Лысенко поручил ленинградскому милиционеру Андрею Сабору.
   В советские времена Сабор работал начальником небольшой тюрьмы. Во время беспорядков 1993-го примчался в Москву и даже успел пострелять. Как активный участник беспорядков провел несколько дней в Лефортовской тюрьме, и эти дни его начальство квалифицировало как прогул. Из органов Сабора поперли. Зато партия не бросила товарища в беде: он тут же получает работу в охранном предприятии «Рубикон-Секьюрити», контролируемом НРПР, и начинает формировать «Русский национальный легион».
   Сперва был проведен набор в группы рукопашного боя. Предпочтение отдавалось мужчинам, имеющим «твердые национальные и имперские убеждения, готовым в любой момент выступить на защиту русского населения от любых форм геноцида». Прошедшие отбор легионеры занимались стрельбой, тактическими играми на местности, изучали курс по ведению боевых действий в особых условиях.
   Один из командиров РНЛ говорил журналистам:
   – С тех пор как появилась необходимость в защите прав русских, оказавшихся в ближнем зарубежье, у нас существует экспедиционное подразделение быстрого реагирования, готовое в любой момент выехать на место и оперативно принять меры по пресечению посягательств на жизнь и достоинство наших людей.
   Уже в начале 1990-х бойцы РНЛ отправляются наводить порядок в Приднестровье и Южной Осетии. В первом случае погибло двое членов РНЛ. Во втором – четыре, плюс еще трое были захвачены грузинами в плен. Восемнадцать легионеров выехали воевать в Сербию.
   О партии начинают писать газеты. Когда в 1990-м Лысенко баллотировался в народные депутаты РСФСР, то уже в первом туре получил 22 % голосов. Этот результат стал наивысшим достижением русских ультраправых за всю новейшую историю страны. Воодушевившись успехом, на выборах 1993 года НРПР выдвинула целый список кандидатов в депутаты. Однако пройти в Думу удалось одному Лысенко.
   Получив депутатскую неприкосновенность, за работу Лысенко взялся засучив рукава. 5 апреля 1995 года, во время обсуждения вопроса о судьбе Черноморского флота, он на клочки-на тряпочки порвал на трибуне Думы украинский флаг. Спустя полгода подскочил к депутату-священнику Глебу Якунину и, после нескольких мастерских апперкотов, сорвал с него крест. Заявив, что, поскольку Якунин лишен сана, то и крест ему незачем, возвращать распятие Лысенко отказался. Взамен, правда, предложил тысячу долларов.
   Избиратели от такого депутата были в восторге. Кто знает, каких бы еще политических высот он добился, но 5 декабря в думском кабинете Николая Лысенко сработало взрывное устройство. В отсутствие хозяина неизвестные лица подложили в помещение кейс, внутри которого находились две гранаты Ф-1, снабженные часовым замедлителем взрывателя. Лысенко успел выйти из кабинета за десять минут до взрыва.
   Вождь НРПР заявил, что взрыв – дело рук турецких спецслужб. Следствие считало иначе. 13 мая 1996 года по подозрению в организации этого взрыва был арестован сам Лысенко. Впрочем, пост лидера собственной партии он потерял еще до ареста. За несколько месяцев до того, как Лысенко отбыл в изолятор, в Петербурге состоялся Чрезвычайный пленум НРПР, на котором новым председателем был избран еще один бывший ленинградский мент Юрий Беляев.
   Петербургская газета «Смена» писала о нем:

   Соратники не без пафоса говорят о Беляеве, что он родился уже с жаждой крови в душе. Милиция, с которой он начинал, не могла удовлетворить эту жажду, и Беляев ушел воевать. Сколько чужой крови пролил герой трех фронтов, неизвестно. Зато известно, сколько он пролил собственной…
   Его тело буквально изрешечено румынскими, боснийскими и чеченскими пулями. Как-то я сравнил фотографии «довоенного» времени с тем, что главный русский националист представляет собой сегодня. Благообразный стеснительный юноша превратился в заматерелого, изрядно растолстевшего, старого наемника…
   Удивительно, до чего он стал похож на Генриха Мюллера из сериала про Штирлица. По большому секрету соратники сказали мне, что за глаза так и называют Беляева – «папаша Мюллер»…

   В 1989-м старший лейтенант милиции Юрий Беляев числился опером по особо важным делам при ленинградском уголовном розыске. Специализировался на делах об угоне машин. Творческая жилка была не чужда молодому лейтенанту. В газете «Ленинградская милиция» он опубликовал цикл материалов «Имеет ли преступность национальное лицо?». Выяснилось, что да, имеет:

   Необрусевшие кавказцы – скоты и ублюдки. Это люди, которые приехали в Россию грабить, убивать, наживаться. Наказать вредоносных чурок следует сразу же после поимки, прямо в отделении милиции – колуном.

   Не все оценили его публицистический дар. Начинающий писатель был предупрежден об ответственности за публичную антикавказскую пропаганду, а еще некоторое время спустя на него было даже заведено уголовное дело по статье «разжигание межнациональной розни». Зато в 1990 году Беляева избрали депутатом Ленсовета.
   Его глагол продолжает жечь сердца людей. Под псевдонимом «Жеглов и Шарапов» он опубликовал несколько статей: «Секс-бомба в Ленсовете», «Ворье в законе», «В защиту сексуальных меньшинств уполномочены», «Проститутка по имени демократия»… Обидевшись, коллеги-законодатели принимают решение о снятии с Беляева депутатской неприкосновенности. Был выписан ордер на его арест. Однако арестовать беспокойного депутата не удалось: к тому времени он уже уехал воевать в Боснию.
   О его боевых буднях ходят легенды. Самым известным эпизодом стала операция под Сребреницей по захвату тел российских добровольцев Сафонова и Попова, погибших во время боя с мусульманами. В ходе операции группа, в которую входил Беляев, «уничтожила несколько укреплений противника и захватила тела погибших». По представлению Сербской радикальной партии за этот эпизод Юрий Беляев (под именем Джордже Билевич) был удостоен звания «Почетный четник».
   Мусульманская и хорватская сторона объявили депутата Беляева военным преступником. Через ООН они требовали предания участников операции суду Международного трибунала. По пути домой Беляева перехватили российские спецслужбы. Прямо в поезде «Белград-Москва» он был арестован. Ему даже думали предъявить обвинение в незаконном провозе оружия. Потом, правда, плюнули и выпустили на волю.
   В 1994-м Беляев встает во главе НРПР. Низложенный Лысенко тут же впрягается в борьбу с раскольниками. Почти сразу после съезда, 6 декабря, на Беляева было совершено покушение: автомобиль нового лидера был изрешечен автоматными очередями. Сам Беляев с пятью крайне тяжелыми ранениями попал в госпиталь. Двое его телохранителей, казаки петербургской станицы Кошелев и Алов, были убиты на месте.
   Внутренние склоки и расколы так и не дали НРПР стать главной националистической партией страны. А вот шансы на то, что такой партией станет РНЕ, одно время были очень велики.
 //-- 4. --// 
   Петербург, лето 1999 года. Возле станции метро «Чернышевская» 17-летний паренек продает газету РНЕ «Русский порядок».
   – Сколько стоит?
   – Нисколько. Возьмите так. Если хотите, можете пожертвовать на партию сколько-нибудь денег.
   Я отдаю пареньку мелкую купюру. Ко мне тут же подходит невысокий мужчина средних лет. Усы, татуировки в виде перстней на пальцах, толстая золотая цепь с несколькими брелками на шее. На голове сдвинутый набекрень берет. Несмотря на жару он одет во все черное. Золото на черном смотрится модно.
   – Желаете вступить в РНЕ?
   – А что нужно делать?
   – Пока что – просвещать народ. Клеить и раздавать листовки.
   – А потом?
   – Дело для всех найдем. Приходи на наши встречи. Мы встречаемся по субботам возле метро «Парк Победы». Ты по профессии кто?
   – Может, я лучше к вам в штаб подъеду? У вас есть штаб?
   – Есть. Все есть – и штаб, и собрания, и работа. Но подъехать туда нельзя. Пока читай брошюру. Посмотрим на тебя, поработаем… тогда можно будет говорить и о штабе…
   «Русское национальное единство» организовано по-военному четко. Во главе стоит Председатель, он же Главный Соратник Александр Баркашов. Уровнем ниже располагаются рядовые соратники, каждый из которых стоит во главе десятка сподвижников. В свою очередь сподвижник возглавляет десятку сочувствующих. Впрочем, количество сочувствующих в десятке этого уровня редко превышает три человека.
   Среди руководителей партии много бывших военных, милиционеров и сотрудников спецслужб. Руководитель краснодарской ячейки Виктор Зелинский – милиционер с четвертьвековым стажем. Основу приднестровской организации составили работники органов госбезопасности республики. Соответственно, рядовым бойцам такие специалисты могут преподавать не только банальную стрельбу и рукопашный бой, но даже и такую дисциплину, как «тактика выживания в джунглях».
   Партийная газета «Русский порядок» писала:

   Для бойцов специализированных отрядов, таких как «Русские витязи», «Коловрат», «Варяги», у нас существуют тактические полосы препятствий, залы для занятий восточными единоборствами, проводятся прыжки с парашютом…
   Опытные инструктора обучают молодежь на местности. Проводятся еженедельные ночные маршброски. Юноши изучают посадку и высадку в движущийся автомобиль, стрельбу на ходу, в темноте, из любых положений, в условиях, максимально приближенных к боевым… На политинформациях нам рассказывают об истории Православия.
   Результат налицо: те, кто еще недавно шлялся по подвалам, превращаются в подтянутых, дисциплинированных бойцов. Ребята открывают для себя смысл жизни в служении Отечеству и Нации…

   В «Кодексе чести», которым руководствуются бойцы РНЕ, записано:

   Раздел 3.
   Соратник РНЕ, являясь полномочным представителем Русской Нации, обязан восстанавливать справедливость в отношении Русских людей своей властью и своим оружием, не обращаясь в судебные и иные инстанции…
   Раздел 6.
   Любые вопросы Соратник РНЕ решает, руководствуясь только национальным правосознанием и в соответствии с полномочиями, данными ему Главным Соратником, и никаким законам не подчиняется…

   Еще Ленин утверждал, что бедная партия – это не партия, а кружок кухонных мечтателей. В середине 1990-х руководство РНЕ вплотную занимается проблемой финансирования партии. Вопрос, на какие деньги живет «Единство», занимал тогда многих журналистов.
   Лидеры РНЕ уверяют, будто средства получают от продажи значков и партийных газет. Но вряд ли дело ограничивалось одними значками. Где-то отряды националистов занимались выбиванием долгов, где-то крышевали публичные дома. Руководитель спортивно-боевого отряда «Коловрат» Вячеслав Попов вымогал у екатеринбургского бизнесмена двести миллионов рублей и был арестован в тот момент, когда уже взял у жертвы расписку с текстом: «Ухожу из жизни добровольно». Районный инструктор РНЕ по Балашихе приторговывал оружием: при обысках в кабинете было обнаружено: 210 взрывных устройств, 70 взрывателей, 20 мин, 33 электродетонатора, 3 килограмма пороха, почти 7 тысяч патронов, автомат Калашникова, помповое ружье, дробовик, пистолеты системы Марголина, «вальтер», «браунинг», «наган», снарядные обоймы и глушители, винчестер, винтовка, арбалет, сменный ствол к снайперской винтовке Драгунова и пистолет-пулемет «борз»…
   Впрочем, в основном бойцы Баркашова все-таки облагали данью рынки. Газеты, например, утверждали, что спонсорами РНЕ выступали все кавказцы, торгующие овощами в Костроме. Ежемесячно каждый из них вносил в фонд борьбы с понаехавшими по $200.
 //-- 5. --// 
   К 1994-му «Единство» превратилось в крупнейшую ультраправую партию страны. По словам Баркашова, у него под рукой насчитывалось до 20 тысяч бойцов. Еще через год (обещал он) количество партийных ячеек возрастает втрое, так что на следующих парламентских выборах РНЕ выставит по кандидату в каждом избирательном округе России.
   Заявление стоило рассматривать всерьез. По всем соцопросам выходило, что победы РНЕ на выборах и вообще прихода к власти в стране ультранационалистов тогда ожидал каждый седьмой-восьмой житель страны.
   Сам Баркашов объявил:
   – Мы избраны Сыном Божиим, Иисусом Христом, чтобы к Господу Вседержителю привести (не пустив в царство Антихриста) и себя, и другие народы! Сколько сможем…
   Непонятно: то ли Баркашов неправильно истолковал знамение свыше, то ли небесные покровители передумали. Однако выборы «Единство» провалило. В высшие органы власти ни один кандидат ультраправых не прошел. Единственной удачей стало избрание 43-летнего Николая Фотнева в Законодательное собрание захудалой и окраинной Камчатской области.
   Национализм Баркашова был каким-то слишком уж карикатурным. Все эти игры в Гитлера, свастики, разговорчики о жидах, черная униформа… Неплохо, если хочешь произвести впечатление на подростков, но вряд ли годится для того, чтобы баллотироваться в парламент. Даже те чиновники, которые относились к евреям и кавказцам так же, как Александр Петрович, побаивались попадать в кадр вместе с его парнями в черных рубахах. Пусть будет национализм (думали они про себя), но пусть этот национализм будет хотя бы чуточку поприличней.
   Вскоре после проваленных выборов дела партии начинают катиться под горку. Бизнесмены и чиновники, оказывавшие партии посильную помощь, делают шаг в сторону. Несколько региональных отделений заявляют о выходе из «Единства» и преобразовании в самостоятельные партии. На самого Баркашова нападают какие-то странные орлы с автоматами и в черных масках, которые представились как «антифашистская организация», хорошенько навешали Александру Петровичу, заставили его произнести в видеокамеру слова извинения перед евреями и неграми и исчезли.
   Это было неприятно, но еще более неприятным было то, что вскоре удар был нанесен по самому больному: по кошельку партии. В феврале в программе «Газетные истории» было показано интервью с неким Алексеем Веденкиным. Молодой человек хвалился огромными возможностями и угрожал после прихода к власти без суда казнить тысячи врагов нации. Заявления Веденкина были настолько скандальны, что спустя неделю он был арестован.
   Пресс-служба РНЕ сразу же заявила, что юный дебошир не имеет к организации никакого отношения. Хотя, судя по всему, именно Веденкин ведал в РНЕ финансовыми делами.
   Еще в школе юный Леша Веденкин создал из нескольких приятелей неофашистский кружок. Он назывался «Новая рабочая националистическая партия» (имелось в виду, что «старая» партия – это та, которую основал Гитлер). На собраниях юные наци разрабатывали план побега из СССР в районе Таджикской границы. Делом заинтересовался КГБ, и в присутствии родителей Веденкин имел очень неприятную беседу со следователем. Суровой кара, впрочем, не была. Спецслужбисты учли тот факт, что за пару лет до этого Леша получил тяжелую травму головы, после чего у него наблюдались отклонения в психике.
   Сам Веденкин уверял, что после этого стал сотрудничать с КГБ как осведомитель по делам гомосексуалистов. После школы он устроился работать в Прокуратуру РСФСР. Однако беспокойный характер давал о себе знать. Юноша оказывается замешан в нескольких странных историях, каждая из которых была связана с большими деньгами. Так, например, в сентябре 1989 года он решает пошантажировать основателя культовой группы «Ласковый май» Андрея Разина.
   Веденкин требовал с него 100 тысяч советских рублей, а если Разин откажет, он угрожал рассказать всем, что тот педераст. Музыкант обратился в органы, те посоветовали передать шантажисту меченые купюры. Веденкин оказался в камере… Впрочем, дело и на этот раз замяли.
   В армии Веденкин прославился тем, что подделал документы на получение медали «За строительство БАМа». Демобилизовавшись, он устроился на работу в московскую милицию. Оттуда его выгнали с формулировкой «за совершение поступков, несовместимых со званием сотрудника милиции». Несмотря на подобную биографию, еще через несколько лет Веденкин уже въезжал на территорию Кремля на черной «Волге» со спецномерами, а постовые отдавали ему честь.
   После августовского путча 1991 года его карьера развивалась головокружительно. Сперва он возглавил Службу по охране правительственных зданий на Старой площади. Уверяет, что вместе с управляющим делами ЦК КПСС Николаем Кручиной участвовал в уничтожении архивов ЦК. Можно ли этому верить – неизвестно. Один из журналистов утверждал:
   – Все, что рассказывает о себе Веденкин, следует делить на четыре. В его биографии на каждом шагу попадаются фальшивые документы и несуществующие должности. В 1992-м он был задержан с очередным фальшивым удостоверением и после публикации об этом в «Московском комсомольце» принес в редакцию ящик коньяка и попросил напечатать опровержение…
   В середине 1990-х Веденкин числится помощником вице-спикера Думы. В составе официальной делегации, возглавляемой Жириновским, ездил в Ирак к Саддаму Хусейну. Вроде бы боролся за пост директора «Шереметьево-2». Утверждал, что из денег РНЕ выдавал кредиты на модернизацию этого аэропорта.
   И все бы ничего, но Алексею хотелось публичной славы. Вместо того чтобы довольствоваться ролью тихого бухгалтера националистов, он зачем-то принялся раздавать интервью, в которых обещал сразу после прихода к власти лично застрелить нескольких депутатов Думы. Ну и вскорости отбыл в тюрьму. Причем со странным обвинением в «разглашении государственной тайны».
 //-- 6. --// 
   К моменту ареста Веденкина борьба РНЕ за выход в большую политику как раз вступила в решающую фазу. Баркашов бросает на борьбу все силы. Власть играючи парирует его атаки. Бойцы РНЕ играючи выживали в столкновениях с любым противником, но что такое были все они вместе взятые против одного-единственного бюрократа в костюме и с папочкой?
   Оставшись без партийной казны и без трети региональных ячеек, Баркашов все равно не сдается. Он утверждает, что проведет в Москве съезд, который станет его величайшим триумфом. Но 15 декабря правительство Москвы запрещает проведение съезда.
   Баркашов развивает лихорадочную активность, бросает в бой последние резервы и три месяца спустя Мосгорсуд признает, что съезд все-таки может состояться.
   Обрадованный вождь заявляет:
   – Сейчас время Великого поста. Не стоит заниматься всем этим. Но, как только пост кончится, мы привезем в Москву до 15 тысяч делегатов со всей страны!
   В ответ Бутырский райсуд просто объявляет московскую организацию РНЕ ликвидированной. Постановлением Останкинского суда закрывается еще и партийная газета «Русский порядок». Баркашов призывает: продолжать работу, несмотря ни на что! Партию они перерегистрируют, газету откроют заново, и тираж ее отныне будет составлять аж полтора миллиона экземпляров.
   К осени 1999 года такой пинг-понг окончательно изматывает «Единство». Дела у РНЕ идут все хуже. На протяжении десяти следующих месяцев в прессу просачивались сведения о лихорадящих РНЕ расколах и скандалах. Понимая, что время уходит, Баркашов делает ставку на грядущие парламентские выборы, однако власть даже близко не допускает его к участию в этих выборах.
   Кончилось дело тем, что на все-таки состоявшемся осенью общем съезде РНЕ было решено низложить Баркашова. Упразднить униформу и напоминающую свастику эмблему. Бороться за вхождение в органы власти исключительно конституционными методами. Называться РНЕ отныне должно было Движение «Русское национальное возрождение».
   Узнав об этом, Баркашов помолчал, а потом всего лишь отправился в парикмахерскую постричься и больше в бывшем офисе собственной организации не появлялся ни разу. Как писал «КоммерсантЪ», вскоре он окончательно махнул на все рукой, бросил политику и с головой ушел в оккультизм.
   Самая мощная ультраправая партия России перестала существовать.


   Глава четвертая: Благослови мой меч, прадед Солнце!

 //-- 1. --// 
   – Я, ярг-волхв Владимир-Богумил Второй, являюсь жрецом высшей категории. Я происхожу из древнего знахарского рода, в котором знания священной религии славян передавались из поколения в поколение больше тысячи лет. От предков достались мне и волчьи шкуры, на которых записаны древние письмена. Недавно археологи вскрыли один из тульских курганов и нашли мумию жрицы, тело которой было покрыто священными татуировками. Эти письмена полностью совпали с теми, что известны мне… Волчьи шкуры действительно лежали здесь же, в рабочем кабинете ярг-волхва. Еще на стене висела шкура медведя, колчан со стрелами и двуручный меч. На письменном столе стоял зубастый череп. Правда, вот сам волхв седобородого кудесника не напоминал. Лет двадцать пять-двадцать семь, тяжелый взгляд, здоровенные кулаки. Стрижка короткая, почти под ноль. По дому Владимир-Богумил Второй ходил в расшитых узорами черных одеяниях и теплых тапочках с меховой оторочкой. Официально он числится народным целителем. Полуофициально – лидером Всеславянской языческой церкви «Схорон еж словен».
   Остальные сведения о волхве проверить мне не удалось. Сам он утверждал, будто участвовал в боевых действиях в Приднестровье. Рассказывал даже, что под Тирасполем как-то принес в жертву Перуну двоих молдаван. Увидел подходящий холм, попросил у приятелей-десантников пару пленных, пинками загнал их на вершину и пустил каждому по автоматной пуле в затылок. После чего прочел над телами заклинание, окропил холм кровью и объявил, что отныне здесь расположено святилище.
   – А потому что славянская вера – это жесткая вера сильных людей. Руны гласят: «Судьбы есть борьба». Понимаешь? Мы к этой борьбе готовы. У меня даже мальчишка-волчонок трижды обегает вокруг святилища с 60-килограммовым камнем. Когда я, ярг-волхв, провожу обряд Вызывания весны, меня голого закапывают в снег, и у меня даже кожа не краснеет… Крепких, храбрых мужчин у меня много. Мы ведь не христиане какие-нибудь. Понимаешь? Вот, на моем посохе вырезана волчья морда. Это символ того, что сердце у нас холодное. Ну, допустим, зарезать младенца я бы не смог. Но на кровь ради Рода пойду не задумываясь. Понимаешь?
   – Понимаю. А «мы» – это сколько?
   – Очень много! Здесь, в Земле Нево, у нас есть девять капищ, требищ и священных рощ. Скоро будет еще три. И при каждом есть своя община. Есть единомышленники в славянских республиках. А на прошлый Новый год президент одной волжской республики передал нам через своих жрецов поздравления. Пока не хочу говорить, какой именно…
   – Часто бывает, что официальные лица выходят с вами на контакт?
   – Бывает. Из Аграрной партии недавно приходили. Несколько раз питерские начальнички просили чего-нибудь для них сделать. Например, провести обряд, и вообще… Возможность влиять на то, что творится в стране, у нас, славян, есть.
 //-- 2. --// 
   Что бы там сегодня по этому поводу ни говорили, Российская империя никогда не являлась государством русских. Во главе этой империи стояла династия немецкого происхождения, высшие классы считали родным языком французский, почти половина населения исповедовала ислам, а наиболее боеспособными частями армии являлась калмыцкая и казачья конница.
   Тем более, ни о каком государстве русских не могла идти речь в СССР. Центральная власть жестко душила национализм на окраинах, но еще меньше она церемонилась с русским национализмом. Тем более, что на фоне действительно серьезных национализмов прибалтов, грузин и даже украинцев русский-то национализм до поры до времени казался хиленьким и не представлял угрозы. Пара интеллигентских кружков в столице, художник Глазунов, историк Гумилев, математик Шафаревич, несколько коллекционеров икон – язык не поворачивается назвать все это национализмом.
   К концу советского периода самой большой проблемой ультраправых было именно это: никто не представлял, за что именно они боролись. Ультралевым не нравилось то, что они видели вокруг, зато взамен они могли говорить о Махно, первых годах Советской власти, китайских хунвейбинах или кубинских бородачах. Но когда та же реальность не нравилась ультраправым, никакой внятной альтернативы предложить они не могли. Всем понятной картинки («Хочу, чтобы было вот так!») у них просто не существовало.
   Кто-то пытался говорить о расплывчатой Святой Руси. Скажем, в старообрядческом варианте. Кто-то ностальгически вздыхал о затянутых в портупеи белых офицерах. Молодые интеллектуалы, как в паломничество, ездили чмокнуть ручку возлюбленной Колчака Тимиревой, которая пережила всех, кто имел отношение к расстрелу генерала, и спокойно умерла в СССР только в 1979-м. Совсем образованные изучали опыт русских общин в Китае: там до самой Второй мировой существовали массовые и очень воинственные партии эмигрантов, созданные по образцу фашистской партии Муссолини. И все равно во внятную программу все это как-то не складывалось.
   Одним из таких умников был молодой аспирант МГУ по фамилии Скурлатов. В 1960-х власти понимали, что молодежную политику пора реформировать, но не очень понимали, в какую сторону. Внятных идей у коммунистических бюрократов не было, зато они были у Скурлатова. Уже на первых курсах университета он перечитал все доступные в библиотеках книги о немецком нацизме, успел побыть учеником известного философа Лосева, съездить к Тимиревой, съездить к Глазунову, перезнакомиться со всеми заметными на тот момент славянофилами и втереться в доверие к кому-то из горкома комсомола.
   Невозможно изменить политическую систему, наскакивая на нее снаружи, так, как это пытались делать «Память» и Баркашов. Менять систему нужно изнутри: просачиваясь во власть и понемногу изменяя политику в правильную сторону. Бороться с государством глупо. Государством нужно просто управлять. Вряд ли даже самый натренированный отряд штурмовиков справится с ОМОНом или армией. А раз так, то и не стоит с ними справляться. Вместо этого нужно всего-навсего занять кабинет, сидя в котором, ты сможешь отдавать тем же ОМОНУ и армии приказы.
   Эту истину Скурлатов понимал еще в начале 1960-х. Поэтому первое, что он сделал, закончив Универ, это перешел на работу в московский комитет комсомола. И очень быстро дослужился там до вполне приличной должности инструктора Отдела пропаганды. Это означало, что теперь именно он должен отвечать, во что станут верить молодые люди столицы, а может, даже и всей страны. Докладная записка, в которой он объяснял начальству, в каком направлении собирается поработать, называлась «Устав нрава».
   Любовь к Ленину со Сталиным Скурлатов предлагал комсомольским вождям заменить на любовь к Родине. Причем вбивать эту любовь палкой. «Два ока за око! Два зла за зло!» – писал он. Никакого низкопоклонства перед Западом: вместо твиста на танцплощадках должны звучать народные плясовые. Русских женщин, вступивших в половую связь с иностранцем, предлагалось клеймить раскаленным железом и стерилизовать. К тем, кто против, должны применяться телесные наказания: удар по телу – лучший учитель, розга – закал духа!
   Молодежь СССР – это мясной фарш, из которого можно лепить что угодно, нужно только делать это твердой рукой. Никакого идущего с Запада индивидуализма: наша вера – это голос крови, служение предкам и Родине. Счастье только в борьбе и уничтожении врага. Полет Гагарина – это не просто прорыв в космос, это русский прорыв в космос. И нам нести нашу веру до окраин вселенной. Новые комсомольцы должны помнить: нет более подлого занятия, чем быть «интеллигентом», «мыслителем»! И нет более благородного занятия, чем быть солдатом!
   Насчет клеймения женщин комсомольское начальство обещало подумать, а все остальное ему понравилось. Скурлатовская программа преобразований была одобрена и начала понемногу распространяться через структуры ВЛКСМ. И, разумеется, как только экземплярчик программы попал в руки тех самых интеллигентов, быть которыми в СССР теперь считалось постыдно, разразился скандал.
   Московским интеллигентам и до этого не очень нравились скурлатовские приятели, которые, знакомясь с кем-нибудь, на всякий случай уточняли: «Вы русский или интеллигент?» А теперь эти уважаемые люди ужаснулись тому, что прочли, и тут же подтянули знакомых из высоких кабинетов. Из партии Скурлатов вылетел моментально. Из аспирантуры тоже. По ходу разбирательства всплыло, что на своих лекциях он еще и по пунктам разбирал преимущества гитлеровской программы партии над нынешней советской программой. Пытаясь оправдаться, Скурлатов говорил, что все это было придумано им только как шутка для студенческого капустника. Но на этом путь к большой карьере для него оказался закрыт навсегда.
   Впрочем, ничем более серьезным дело тогда для него и не обернулось. После того как шум улегся, Скурлатов восстановился в аспирантуре, поступил на работу в Академию наук, а потом и в МИД. В нескольких московских ВУЗах кандидат наук Скурлатов читает студентам курс лекций по предмету «Критика сионизма». Раз ему не дали реформировать систему сразу и целиком, он решил просто объяснять свои взгляды в статьях и книгах: авось система реформируется как-нибудь сама.
   Прятать свои взгляды за фиговым листочком правильных коммунистических слов больше Скурлатов не желал. Единственное, что спасет страну (считал он), – это возвращение к вере предков, к славному славянскому язычеству. К жесткой религии сильных людей. В середине 1970-х Скурлатов прочел, что кто-то из белоэмигрантов случайно отыскал дощечки с древней славянской летописью, которая называется «Велесова книга», и дальше все силы бросил на пропаганду этого нового священного писания.
   На самом деле понятно, что «Велесову книгу» сочинил кто-то не очень грамотный и от силы полвека назад. Но на любые сомнения в ее подлинности Скурлатов реагировал резко: «Только сионист может сомневаться в истинности наших древних письмен!» Христианство со всеми своими разговорами про любовь давно доказало неспособность изменить мир. Единственная любовь, которая всем нам нужна, – это любовь к предкам и Родине. А этому научить нас сможет не Библия, а «Велесова книга», и больше никто.
   К началу перестройки по стране имелось уже больше дюжины неоязыческих групп. Причем укомплектованных не всякими там прыщавцами-толкиенистами, а состоящих из вполне серьезных людей. Поклонником Сварога объявил себя даже начальник финансовой милиции Ленинграда Геннадий Водолеев. А его единоверец, кандидат философских наук Виктор Безверхий, читавший лекции в военных училищах Северной столицы, демонстративно «раскрестился» и взял себе древнее имя Одомир. Спецслужбы докладывали наверх, что из своих курсантов Безверхий пытался создавать штурмовые отряды.
   Читать документы неоязыческих групп – занятие увлекательное. Звучит это приблизительно так:

   Волхвам и Витязям! 7-го снежиня 14995 года, в Полнолуние, Совет Волхвов принял решение: на выборах в Государственную Думу РФ поддержать платформу КПРФ.

   Согласитесь: немного похоже на шутки юмориста Задорнова. Несмотря на все слухи о штурмовых отрядах, всерьез воспринимать языческие группы никому не хотелось. Однако, как оказалось, серьезные люди среди поклонников Перуна все-таки имелись.
 //-- 3. --// 
   Капище, на котором ярг-волхв Владимир-Богумил II молится древним богам, расположено в петербургских новостройках. Холм среди стандартных блочных девятиэтажек. На вершине холма стоят вытесанные из целиковых стволов изваяния Свентовита, Рода и Берегини. Каждое метра три в высоту. Все боги строго сориентированы по сторонам света. По праздникам члены общины надевают на них бронзовые серьги и украшения. В остальное время украшения снимают. Волхв объяснял:
   – Оставлять опасно: сопрут. Несколько раз на богах и кресты вырезали, и гвозди в глаза вбивали. За тысячу лет ничего не изменилось! Как боролись враги со славянской религией, так и продолжают бороться!
   – Что ж вы богов-то не охраняете?
   – Как не охраняем? Охраняем! Мы организовали на капище дежурства, подключили милицию. Славяне из окрестных домов нам помогли. Мы очень быстро вычислили, кто этим вредительством занимается. Оказалось, американцы-мормоны. Ну, мы с ними поговорили. Выяснилось, что у парней просрочены визы, и скоро они уехали из страны. Больше никто наших богов не портит.
   Собеседник скромничал. Один из петербургских криминальных обозревателей так описывал его разговор с мормонами:

   В воскресение 21 июня 1995 года в среднюю школу № 301 Фрунзенского района была вызвана милиция. В этом помещении по выходным проходили собрания членов американской религиозной организации «Церковь Иисуса Христа святых последних дней» (мормонов). Прибывший наряд обнаружил, что американцы и их слушатели взяты в заложники…
   Около полудня собрание было атаковано группой молодых людей. Нападавшие перекрыли все входы и выходы, положили заложников лицом в пол и приказали сдать документы и ценные вещи. Молодых американцев избивали, оскорбляли и заставляли хрюкать. Лидер группы экстремистов заявил, что сейчас состоится показательная казнь нескольких незваных гостей.
   Неизвестно, как именно защитники земли русской собирались выполнять свою угрозу: подоспевший наряд милиции задержал и их, и американцев. На основании инцидента возбуждено уголовное дело…

   Спустя две недели репортаж об инциденте был показан в программе телерепортера Александра Невзорова «Дикое поле». Ярг-волхв говорил мне, что Невзоров просил его повторить захват заложников. Репортер хотел, хорошенько подготовившись, заснять эту акцию, но язычники отказались. Одного уголовного дела им показалось достаточно.
   Суд состоялся только через несколько месяцев. Адепты славянской веры были полностью оправданы. Адвокаты мормонов уверяли меня, что приговор – результат давления на правосудие. Пострадавшим американцам ОВИР отказался продлить визы. В результате их показания просто не дошли до суда. Ну и параллельно на петербургском телеканале была развернута кампания в защиту язычников.
   Доказательств вины подсудимых (по словам адвокатов) было столько, что закрыть их можно было сразу лет на двенадцать. И требовать крови защита не стала только потому, что категорически против были сами мормоны. Присутствовавший при моей беседе с адвокатом американец закивал:
   – Да! Не надо, чтоб этих людей сажали. Мы приехали не враждовать, а проповедовать. Мы хотели всем помочь… Знаете, когда эти люди велели мне лечь лицом в пол, я подумал, что это все. То есть в наших фильмах показывают, что когда террористы берут заложников и кладут их вниз лицом, то после этого сразу стреляют в затылок. Я лег и стал ждать пули. Я молился о них Иисусу Христу, и мне было хорошо. Я как будто любил их. Как будто у меня внутри был яркий свет. Так что не надо их преследовать в суде…
   Этот совсем юный мормон родом из штата Юта являлся заместителем старейшины петербургской организации. Мне он рассказывал, что его предки были выходцами из России. В Штаты они перебрались только после революции. Портрет одного из предков и сегодня вывешен в эрмитажной «Галерее 1812 года».
   Уже после суда я еще раз встречался с волхвом. У себя на капище он кормил богов кашей и жег жертвенный костер. А потом решил погадать, благословят ли боги его разговор с журналистом? Снял шапку с волчьим хвостом на затылке, поклонился богам и долго бормотал заклинания.
   После этого задрал лицо и долго высматривал, откуда появится первая птица. Птица появилась справа. Прикинув, пересекает ли ее полет линию «горизонт-созвездие Тризна», ярг-волхв Владимир-Богумил Второй звонко хлопнул меня по плечу:
   – Свентовит благословляет! Можешь писать свое интервью. Оно угодно богам!


   Глава пятая: Хрустальная полночь

 //-- 1. --// 
   Газета «Новый Петербург» так описывала события той ночи:

   День рождения Адольфа Гитлера в 1994-м петербургские бритоголовые отметили с размахом. Около 21.00 толпа из нескольких сотен скинхедов спустилась в вестибюль станции метро «Владимирская». Молодые люди от 16 до 25 лет вскочили в подъехавший электропоезд. Под крик «О! На ловца и черный зверь бежит!» скинхеды окружили темнокожего гражданина Индии. В считанные минуты они армейскими ботинками втоптали индуса в пол вагона. Затем в кровь измордованную жертву выкинули на перрон.
   Оценив, нет ли среди пассажиров еще людей с подозрительной внешностью, оставшихся успокоили: «Не бойтесь, граждане, мы бьем только черных!» И с воплями «Зиг Хайль!», «Мы за русских!» и «Слава Рось!» вышли из окровавленного вагона.
   Около 22.00 уже в сокращенном составе группа бритоголовых наткнулась на двух азербайджанцев. Один из них бежал. Другому спастись не удалось. В перегоне между станциями «Гостиный Двор» и «Василеостровская» четырнадцать скинхедов взяли кавказца в каре и превратили его тело в барабан, на котором отбивали ритм «Хорста Весселя». После этого они поставили его на колени и со словами «Это тебе за Чечню!» один из них тупым ножом отрезал кавказцу левое ухо. Кровавые следы испятнали платформу и эскалатор, снизу доверху.
   Задержать бритоголовых молодцев удалось только на Среднем проспекте Васильевского острова…

 //-- 2. --// 
   Первые скинхеды появились в конце 1960-х в рабочих кварталах Лондона. И в то время никакого отношения к расизму эти ребята еще не имели. Парни всего лишь ходили на танцы, брили головы и бочками пили дешевое пиво. Слово «скинхед» в то время означало не молодого наци, а парня в пиджаке с подбитыми плечами, который любит поплясать под музыку «ска».
   Впрочем, танцплощадок на всех не хватало. Да и девушки чем дальше, тем чаще предпочитали встречаться не с вечно пьяной белой голытьбой, а со смуглыми приезжими из Пакистана или Ямайки. Те хоть и были тоже небогаты, но все же не садились пить пиво в девять утра. А кроме того, другие девчонки рассказывали про их анатомию такие интересные штучки… В общем, к 1969-му на заводских окраинах начинается настоящая война между местной молодежью (скинхедами) и понаехавшими эмигрантами.
   На первых порах победили приезжие. Просто потому, что они были лучше сплочены. Бритоголовые выписались из отделений пластической хирургии и радикально изменили имидж. Никаких мешающих в драке излишеств. Военно-морская куртка-бомберс без воротника, тяжелые ботинки Dr. Martens, узкие, высоко закатанные брюки на подтяжках. В заднем кармане брюк – нож, кастет или обрубок бильярдного кия. Теперь чернокожие предпочитают спасаться от них бегством.
   Музыку «ска» скины больше не слушают: слишком «черная». Теперь они предпочитают стиль «Oi!»: что-то вроде очень быстрого и очень жесткого панк-рока, но безо всяких панковских закидонов про анархию и «ноу фьюче». Вместе с этой музыкой и внешним видом скинхедская субкультура расползается по планете: Европа, Штаты, Латинская Америка, Австралия, Азия – далее повсеместно. Пару лет назад я ездил в Монголию: там скинхеды – это одно из самых популярных молодежных движений. За ботинки Dr. Martens любой уланбаторский тинейджер продаст душу.
   К началу 1990-х первые скины появились и в России. Толчком к визиту в парикмахерскую для них, как правило, служил просмотр австралийского фильма Romper Stomper (в отечественном прокате «Бритоголовые»). Первое время в скин-движении состояли не гопники с окраин, а молодые люди за 20, с уровнем образования выше среднего. Активисты через только-только появившийся Интернет общались с иностранными единомышленниками и на ротаторах печатали самиздатовские журнальчики. По-настоящему молодежным и радикальным движение становится только к концу десятилетия.
   В стране возникает несколько «Oi!»-групп, вокруг которых и сплачиваются бритоголовые. В Петербурге концертирует Toten Kopf, в Ярославле Terror National Front, в Киеве Бульдог. В Москве играют сразу несколько банд. А поскольку именно в эти годы в Москву начинают массово прибывать гастарбайтеры из экс-советских республик, то стоит ли удивляться, что чуть ли не каждое их выступление заканчивается масштабным побоищем?
   В 1998-м скинхед-журнал «Белое сопротивление» писал:
   – В Москве наконец появились две нормальные бригады Bloud & Honour и «Объединенная бригада 88» (восьмая буква латинского алфавита – это «Н»; 88 означает Heil Hitler). Крутость обеих бригад способна заткнуть за пояс даже наших западных единомышленников! Наконец-то появились энергичные бритые, которые смогут сплотить вокруг себя нужных людей!
 //-- 3. --// 
   4 мая 1997 года чернокожий гражданин США Уильям Джеферсон отправился побродить по Филевскому парку. Гражданин был морским пехотинцем и служил в охране американского посольства. Вместе с ним прогуливалась русская девушка, переводчица по имени Лола. Позже выяснилось, что в этом же парке любили гулять члены скин-группы «Русская цель»…
   Выписавшись после продолжительного лечения из больницы, Джеферсон подал рапорт с просьбой перевести его куда-нибудь подальше от Москвы. Так что сам инцидент известен только в изложении лидера бритоголовых, 18-летнего Семена Токмакова. Его версия сводилась к тому, что, во-первых, американец торговал наркотиками, во-вторых, шпионил за секретным объектом через щель в заборе, а в-третьих, был гомосексуалистом и делал скинхеду непристойные предложения.
   Отделав американского морпеха, Токмаков не сразу покинул место подвига. Дождавшись приезда съемочной бригады канала НТВ, он заявил, что «негры являются злом и их следует подвергать эвтаназии». Репортаж был показан по ТВ в тот же вечер. Через двое суток любитель покрасоваться перед телекамерой оказался в камере тюремной.
   Основным местом работы Токмакова было издательство «Русский писатель». Несмотря на молодость, среди националистов парень пользовался репутацией поэта, автора прочувствованных стихов о любви к России и нелюбви к ее врагам. В защиту арестованного выступило несколько деятелей отечественной словесности. Пострадавший к тому времени уже уехал, так что единственным доказательством вины Токмакова было его собственное интервью. А поскольку по закону собственное признание не может служить основанием для обвинения, то и суд несколько раз откладывался. Что делать с парнем, ясно не было. Токмаков продолжал сидеть в Бутырской тюрьме.
   Именно с этого момента роман между драчунами с заводских окраин и политикой можно считать начавшимся. Дело в том, что с соседом по камере Токмакову повезло. На соседних с ним нарах дожидался суда член правления Гильдии кинорежиссеров России Александр Иванов-Сухаревский.
   До какого-то момента Иванов-Сухаревский ничем не выделялся среди лидеров отечественных ультраправых. Детство он провел в Германии. Там его отец был первым послевоенным комендантом города Фюрстенберг. Из еще более давних предков Александр Кузьмич любил вспоминать о стрелецком полковнике Сухаревом, который поддержал Петра I во время стрелецкого бунта.
   Вернувшись в СССР, Иванов-Сухаревский сперва решил стать офицером. Потом изучал философию. В двадцать четыре года поступил в Институт кинематографии на режиссерское отделение, а потом снял несколько картин. Довольно неплохих. В числе близких приятелей он называл режиссеров Георгия Данелию и Сергея Соловьева. Однако в 1987-м в одном из его фильмов комиссия усмотрела проявления антисемитизма, и на этом киношная карьера Иванова-Сухаревского была окончена. Ему не оставалось ничего другого, кроме как уйти в политику.
   Идеологическую базу для своего движения экс-режиссер искал долго. Сперва он подался в казаки и даже получил чин подъесаула. Потом попытался зарегистрировать Православную партию, но столкнулся с запретом на такое название со стороны Московской патриархии. В результате остановился на названии Народная национальная партия (ННП).
   Партийный печатный орган назывался «Я – русский». Иванов-Сухаревский писал в газете:
   – Это вам, мои братья по крови, русаки, посвящаю я свою жизнь! Мне знакомо чувство отчаяния, но я знаю и пути выхода! Я преисполнен решимости навести порядок в этом море хаоса, потому что я мыслю глубже всех и смотрю дальше всех! Я один знаю средство спасения!
   Как оказалось, смотрел он все-таки недостаточно далеко. Вскоре по постановлению Тверского межмуниципального суда города Москвы Иванов-Сухаревский был арестован. Статья обвинения гласила: «разжигание национальной розни». Заключение впрочем было не очень долгим. Хватило его лишь на то, чтобы подружиться с сокамерником Токмаковым. Вскоре за арестованного коллегу вступились «кавказская пленница» Наталья Варлей, народная артистка РФ Наталья Фатеева, актер Вячеслав Невинный и еще пара дюжин звезд экрана. Под личное поручительство нескольких депутатов Госдумы мера пресечения лидеру ННП была изменена на подписку о невыезде.
   Режиссер Иванов-Сухаревский и поэт Токмаков вышли из Бутырской тюрьмы почти одновременно. Перенесенные испытания укрепили их взаимную симпатию. Вскоре Токмаков вступил в Народную национальную партию.
 //-- 4. --// 
   В конце 1980-х – начале 1990-х ультраправое движение четко делилось на два не связанных между собой потока. Политические организации, состоявшие из десятка-другого активистов, проводили шумные Соборы и Конференции. Радикальная молодежь пила пиво и ногами била лица неподходящих национальностей. Очкарики-идеологи выпускали на оберточной бумаге мутноватые газеты и проводили Общенациональные Соборы, на которые съезжалось по пятьдесят делегатов… всегда – одни и те же пятьдесят… А рядом с ними жили тысячи и десятки тысяч русских ребят, которые были вполне готовы встать под знамена, но почему-то не вставали.
   Свести эти потоки между собой не получалось очень долго. Однако такое положение дел не устраивало ни одних, ни других. В начале 1990-х создать из радикальной молодежи собственные штурмовые отряды пытались очень многие русские националисты.
   Скажем, в Петербурге в августе 1992 года была организована «Русская партия». Ее лидера звали Владимир Цыкарев. В отличие от националистов предыдущей волны, начинавших еще в «Памяти», Цыкарев был молод, энергичен и совсем не растерялся после распада СССР. Идеалом для него был Гитлер, который после распада Германской империи сумел сделать неплохую политическую карьеру, и Цыкарев надеялся, что сумеет сделать такую же.
   Очень скоро ячейки его партии имелись уже в половине регионов страны. На парламентских выборах 1995 года в их избирательных списках фигурировали писатель Владимир Солоухин и профессор Академии госслужбы при президенте РФ Михаил Кузнецов. Так что, убедившись, что с очкариками у него в партии все ОК, Цыкарев сосредотачивается на молодежи.
   В Петербурге на партийные деньги было открыто несколько спортзалов, где желающие могли получить уроки рукопашного боя, восточных единоборств, боди-билдинга, ну и для прикола – аэробики. Из партийных спортсменов Цыкарев создает военизированную «Русскую гвардию». Методы обучения там были жестковаты даже по меркам того времени. Гвардейцев просто делили на «первый второй рассчитайсь» и дальше заставляли драться до потери сознания. Считалось, что это закаляет боевой дух.
   Выдерживали закалку не все. 16 августа 1993 года недалеко от набережной Обводного канала был найден труп члена партии Бориса Волкова. Ему ломом насквозь пробили горло. Спустя еще два дня был убит сам партийный вождь Цыкарев. Милиционеры выловили его труп из реки Карповки. Задирая брови от удивления, патологоанатомы насчитали в разлагающемся теле Цыкарева аж полторы дюжины ножевых ранений.
   После подобных инцидентов желание вербовать сторонников среди молодежи с окраин у партийных лидеров пропадало само собой. В партию эти ребята вступали без раздумий, только с собой они приносили такие понятия, что у лидеров дыбом вставали остатки волос. Например, ножом откромсать торговцу арбузами ухо среди бритоголовых считалось детской шалостью.
   Откуда среди русских скинхедов взялась эта странная мода резать уши, не помнит сегодня уже никто. Но по крайней мере к середине 1990-х она уже существовала. По каналу НТВ несколько раз был показан репортаж о группе «Легион-Вервольф». Лидер легионеров хранил у себя на полке банку с такими ушами и хвастался трофеями телевизионщикам. После того как репортаж вышел на экраны, члены «Вервольфа» получили от трех до семи лет тюрьмы.
   А самой громкой из подобных акций оказалась история с ухом азербайджанца, отрезанным в петербургском метро. Арестованного по этому делу молодого человека звали Артем Талакин.
 //-- 5. --// 
   Сперва я долго выяснял номер его телефона. Потом долго уговаривал встретиться. Соглашаясь на интервью, Талакин, правда, сказал, что времени у него не много. Вечером ему предстояло на другой конец города отвозить детскую ванночку.
   Мы встретились в окраинном рок-н-ролльном клубике. Артем был невысок, носил черную бейсбольную кепку и куртку-military. Короткая стрижка, острые черты лица, изящные кисти рук.
   Я купил Талакину пиво.
   – Поговорим об отрезанном ухе?
   – Категорически нет. Для меня это дело прошлое. Имеет человек право развиваться?
   – Хорошо. Давайте о развитии. Вы ведь один из родоначальников скин-движения в России, да? С чего все началось?
   – А это у всех одинаково. В конце 1980-х никому не хотелось превращаться в гопников. Бить окна и морды в собственном дворе. Хотелось идеи. Я свою идею нашел тогда в гитлеризме. У Гостиного Двора купил «Майн кампф». Стоила книжка тогда не дорого. Забрился, носил тяжелые ботинки…
   – Слушали музыку в стиле «Oi!»…
   – И это тоже. Хотя скин-команды, которые поют на русском… особенно московские… меня от них трясет.
   – Часто дрались?
   – Постоянно. Каждый день. Кто-то специально ездил искать подвигов к общагам и на рынки. Ко мне люди, в основном, обращались. Люди знали, что есть на свете такие хорошие парни… Спроси любого на улице: «Ты любишь кавказцев?» Тебе скажут: «Однозначно нет!» Ну что тут поделаешь? Инородцы действительно так себя ведут, что их не любят. И куда людям идти? Участковый не поможет. Милиция приедет, возьмет денег и уедет. А мы – идейные. Слава роду, смерть уроду!.. Кто-то должен был этим заниматься?
   – Ваша помощь оказывалась действенна?
   – Очень. Просто очень.
   – Где та граница, которую вы не стали бы переходить? Могли вы избить беременную женщину? Негритянского ребенка?
   – По-разному… Могли, конечно… Только не надо писать о Белом Движении как об отморозках, ладно? Бритоголовые – это как иммунная система. Где гниет, там появляются скины. Общество само виновато…
   – Что же такое сгнило в обществе, что пришлось резать уши азербайджанцам?
   – Это тоже было кому-то нужно. Это была чья-то политическая игра. Кто-то на день рождения Гитлера разрешил концерт. Кто-то кинул идею, что молодежь со всего города должна ехать в тот клуб. Кто-то устроил так, что в поезд, где ехало сто пьяных скинов, зашел этот… потерпевший. И, случайно, здесь же ехал человек с красными корочками… Вот те пожалуйста!
   – А что вы сделали с отрезанным ухом? Забрали с собой?
   – Ага! Зажарили и съели! Что можно сделать с ухом? Выкинули на хрен обратно. Ухо ему, кстати, потом пришили. Потерпевший даже на суд не приехал. Следователь говорил, что у него все и так хорошо… Если бы ухо не пришили, то и статья была бы другая. А так нам предъявили «хулиганство». Мы выходим из вагона, а нас уже ждут. Скоро я уехал в следственный изолятор на улицу Лебедева.
   – Сколько в общей сложности вы просидели?
   – Почти год. В 12-местной камере, где сидело почти пятьдесят человек. Атмосфера гнилая. Все на нервах. Естественно агрессия…
   – Как я понимаю, рядом с вами сидело множество земляков потерпевшего…
   – Кавказцев было много, да. Менты пугали, что посадят именно к братанам-друганам этого оглы. Но ничего, обошлось. Если ты человек нормальный, то к тебе и отношение нормальное. Блатные, конечно, задавали вопросы по поводу свастики. В тюрьме свастика означает отрицалово по всем понятиям. Это пошло еще со времен, когда сидели всякие власовцы и красновцы. Свастика значит, что ты не с ментовским миром и не с воровским. У нас – свои понятия. Мы сидим спокойно, это наши проблемы.
   – За татуировки отвечать приходилось?
   – Конечно. Я первую сделал еще в 15 лет, у приятелей. Теперь ту старую ерунду по нынешним понятиям переделываю: забиваю татуировками рун и славянскими узорами. На следующей Тату-конвенции буду участвовать в показе черно-белых орнаментов.
   – Для молодых мужчин годами сидеть без женщин… тяжкое испытание…
   – Так там же были… как называются?.. девочки. Кто-то пользовался ихними услугами. Отгораживаются ширмочками, и вперед! Честно говоря, мне не кажется это решением проблемы.
   – А ваша собственная девушка дождалась вас из тюрьмы?
   – Тогда у меня не было девушки. С будущей женой я познакомился позже. История – как в кино. В журналах как раз стали печатать письма девчонок: «Хочу познакомиться с рэпером, с хуепером… лишь бы не скинхед». И я решил написать письмо: чем плохи бритоголовые? Парни спортом занимаются, наркотики не употребляют, нормальные ребята… Не знаю, как получилось, но мое письмо перепутали. То есть моей будущей жене попало письмо, которое я писал совершенно другой девушке. Она с подружками его прочитала и решила вернуть лично в руки. Мы тогда жили целой компанией. Просыпаемся както – стоят три девчонки…
   – Дальше вы дарили ей цветы и водили в кино?
   – Мое ухаживание состояло в том, что будущая жена слушала, о чем мы говорим, везде за мной ездила. Любой девушке это будет интереснее, чем кино. Свадьбу мы спраздновали не по бытовухе, дома, а на природе. Ребенок родился у нас во время славянского праздника в Калуге. Мы дали ему славянское имя Ратомир. Сейчас ему год и три. Жена пока в декретном отпуске.
   – А вам после выхода из тюрьмы было сложно найти работу?
   – Вообще нет! До тюрьмы я работал электриком. Когда вышел, первым делом заставил себя получить образование. Экзамены сдал экстерном. Уже к концу года стал работать в социальной сфере.
   – То есть?
   – Официально я числюсь экспертом при одном фонде, который работает с подростками. Недавно в том же самом изоляторе, где я сидел, мне вручали приз за участие в акции по борьбе с наркотиками. Создал для подростков клуб, начал организовывать спортивные лагеря. Среди моих ребят уже есть несколько чемпионов России.
   – Извините, я не понял. Вы официально учите подростков? Чему?
   – Я предостерегаю их от дурости.
   – Резать уши азербайджанцам – это дурость?
   – Это крайность. Крайности не нужны. Хватит того, что я пережил, зачем так же попадать другим? Ко мне приходит человек, я спрашиваю: что ты можешь делать? «Я могу взрывать рынки». Извини, не интересует!
   – А чем сегодня занимаются ваши соратники по беспокойной юности?
   – Кто стал развиваться дальше, тот что-то из себя представляет. Многие так и остались… блуждающими воинами собственной войны. Ни родителей, ни дома… только собственная война. Кто-то сидит. Что сказать? Понимание всегда приходит через ситуацию. Попал в ситуацию, ощутил страдание, обрел понимание.
   – Пройдет двадцать лет. Что вы скажете собственному ребенку, когда он спросит, за что вы сидели в тюрьме?
   – Зачем об этом думать? Думать вредно. Может, нас всех пересажают на хрен. Может, нет. Кто знает? Мы живем, мы развиваемся… все мы – человеки. Все, что с нами происходит, – это нормально.


   Глава шестая: Восход черной звезды

 //-- 1. --// 
   24 февраля 2003 года Вазген Петросян вышел из вагона метро на станции «Пушкинская» и повернул к эскалатору. Удар обрушился на него сзади. С Вазгена слетела шапка, и первым делом он зачем-то потянулся ее подобрать. Он наклонился, получил еще несколько ударов, услышал «Умри, сука черножопая!», упал – и самостоятельно подняться больше не смог.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – В марте 2003-го, накануне празднования 300-летия Петербурга, был создан 18-й отдел УБОП, специализирующийся на предотвращении проявлений экстремизма.
   Я тогда еще продолжал работать в метро. А в новую структуру ушел один из сотрудников уголовного розыска метрополитена. Иногда мы встречались, я давал ему материалы. Мне было не жалко поделиться тем, что я по-любому не смог бы раскрыть сам. Единственное, о чем я просил: если получится, перетащи к себе. Ну и где-то через месяц он предложил мне переводиться. Я начал работать в УБОПе и дело группировки «Шульц-88» получил обратно.
   Теперь с этой бригадой у меня были личные счеты. После того как дело танзанийцев рассыпалось, информаторы рассказывали:
   – Все знают, что вы пытались накрыть «шульцов», но у вас ничего не вышло. Шульц про вас всем говорит: руки коротки! Он, типа, самый мудрый, ментам его не взять.
   Я, как говорится, не злопамятный, просто злой и память у меня хорошая. Эти его слова мне запомнились. Пока я действительно не мог ничего сделать – только медленно и методично собирал информацию. Зато очень скоро по Шульцу у меня был полный расклад.

   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Данных по Шульцу было собрано очень много. Мы знали о нем вообще все. Детство, школа, армия… В армии Шульц отслужил всего несколько месяцев. В учетной карточке у него значилось, что, не справляясь с трудностями армейской службы, парень шантажировал всех суицидом… Начальство решило не связываться, и Шульца комиссовали по дурке. Этот парень настолько меня интересовал, что я не поленился, съездил в госпиталь, где он лежал, забрал медкарту и все прочел. Было интересно. Там, например, имелась запись, что в больничной палате Шульц отнимал у слабых еду.
   Сразу после армии парень занялся созданием собственной бригады. Идея была в том, чтобы объединить вокруг себя всех скинхедов города. За дело он взялся очень бодро. Другие бригады существовали уже по пятьшесть лет. И могли похвастаться от силы несколькими избиениями. А Шульц начал активно вербовать сторонников. Переманивать людей со стороны. Первым организовал регулярный журнал, в котором излагал свои идеи и отчитывался по акциям. И за полгода его бригада стала действительно № 1 во всем городе.
   К апрелю 2001-го первый состав «Шульц-88» был укомплектован. Акции и тренировки Шульц проводил еженедельно. В назначенный день его бойцы выходили на улицы и, пока не встречали черных, по домам не расходились. Причем управление он жестко держал в собственных руках. Со взрослыми националистическими партиями ни на какие контакты не шел. Других лидеров просто выдавливал.
   За два года, пока существовала его бригада, там сменилось целых четыре состава. Сперва это были СВР, Кислый и другие действительно очень серьезные люди. Но ужиться с Шульцем никто из них не смог. Они пытались поставить его на место, говорили:
   – Что ты так себя ведешь? Успокойся! В бригаде ты ведь всего лишь первый среди равных!
   – Нет, – отвечал Шульц. – Я просто первый! Над всеми вами!
   – Ну и иди тогда на хер!
   Надо было видеть этого Шульца. Росточка – ниже меня и вот такой худощавый. Остальные-то парни у него – минимум на полметра выше и в полтора раза шире в плечах. Но от всех, кто к нему приходил, Шульц требовал безоговорочной покорности.
   Бойцы первого состава на такое не шли. Они орали:
   – Ты выдвигаешь идеи? Прекрасно! Я их разделяю! Но это не значит, будто я стану тебе подчиняться, понял?
   – Тогда пошел вон из бригады! В конце концов, она называется «Шульц-88», и мне решать, кого я здесь оставлю, понял?
   Тупо и целеустремленно, но он шел к своей цели. А параллельно сошелся с ребятами из петербургского отделения большой скинхедской структуры «Blood & Honour». У этих парней на Литейном проспекте (в самом центре города) был небольшой магазинчик «Питсбург». Там продавалась скинхедская одежда, амуниция и пресса. Ботинки «Бульдог», джинсы, кенгурухи с символикой, подтяжки, значки – и журнальчики. Шульц стал продавать через «Питсбург» свое издание «Made in S-Peterburg».
   Деньги на открытие этого магазина были даны московскими скинами из «Объединенных бригад-88». Но хозяев очень быстро прихватили – причем даже не милиция, а госбезопасность. Директору пришлось бежать, за старшего в магазине остался Шульц. Ну и тут он развернулся. Деньги спонсорам он вообще перестал отдавать – все забирал себе. Когда потом, уже после его ареста, москвичи провели ревизию и узнали, каких сумм не хватает, то решили, что проще будет снести директору башню, чем все это вернуть. В отличие от ФСБ, они директора выловили быстро, и отвертеться тому стоило больших трудов.
   – Какие бабки? – орал он. – Вы что, не видите, что происходит? Шульца приземлили, я – под статьей! Какие тут могут быть бабки?!

 //-- 2. --// 
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Избавившись от Кислого и СВР, Шульц стал набирать себе молодых, только что побрившихся. Как-то была получена информация, что он будет проводить для них «зарницу». Так они называли тренировочные побоища с кем-нибудь из других бригад. Лидеры договаривались, привозили своих бойцов куда-нибудь на пустырь, подальше от чужих глаз, и те там лупасили друг дружку до полного посинения. Считалось, что «зарницы» повышают боевой дух.

   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Мы выдвинулись в засаду. Смотреть на все это было интересно: «зарницу» я видел первый раз. Парни разделились на две стенки, размялись, поорали лозунги, ля-ля, тополя, – и понеслось! Ту пленку, которую мы тогда отсняли, иногда показывают по телевизору. Мне до сих пор интересно: сколько и кому именно телевизионщики за нее заплатили?
   «Зарница» тогда проходила между молодым составом «Blood & Honour» и «Шульцем-88». По окончании побоища всех участников мы захватили – кроме самого Шульца. Не представляю, как он тогда умудрился свинтить. Задержанных мы отвезли в отдел и начали переписывать данные.
   Тогда как раз только-только появилась новая грядочка «Норд-Фирм». Их было всего несколько человек, и ребята думали прикрепиться к кому-нибудь покрупнее. На «зарницу» они подъехали, чтобы поближе познакомиться с «Шульцем». И этих молодых людей нам удалось разговорить. На «Щульца» они дали расклад.
   До этого никакой конкретики по преступлениям у нас не было. То есть мне говорили, будто акции Шульц устраивает чуть ли не еженедельно, но ни потерпевших, ни привязки к определенным событиям не было. Преступления совершались постоянно, а ухватиться было не за что. А теперь нам был выдан чуть ли не поименный список всех «шульцов» и список – что именно, где именно и когда именно они натворили… Ну и дело сдвинулось.

 //-- 3. --// 
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Информаторы рассказывали, что в конце зимы в районе улицы Малой Московской ребята из бригады «Шульц-88» прыгнули на чурку. Причем даже пырнули его ножом. Пострадавшего мы искали очень долго. Облазали все отделения и все травматологические пункты в том районе. Но так никого и не нашли.
   Кроме того, нам сообщали, что на улице Дыбенко «шульцы» отоварили двух арбузников. Там людей били арматурой и металлическими прутьями. Одному выбили глаз, другого ткнули ножом. Казалось бы, уж с такими-то травмами можно найти терпил, а? Мы обшарили все отделения милиции, подробно проверили все заявления за последние полгода: ничего похожего! Потерпевших опять не было.
   А раз так, значит, до суда такое дело в любом случае не довести. Нам было известно, что это сделали «Шульц-88». Известно, кто и как бил. Мы знали даже, какой именно глаз выбили арбузнику. Но дальше по этим эпизодам мы никого не кололи – не было смысла.

   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Что еще? – дергал я информаторов. – Вспоминайте! Хоть что-то! Дайте мне хоть какую-то зацепочку! Хоть самый незначительный эпизод!
   Парни мямлили и по сотому разу повторяли одно и то же. Прыгнули на двух черных на станции метро «Ломоносовская». Когда – не помнят. Ножом в тот раз не били: несколько ударов и разбежались… Разогнали подростков-рэперов на станции метро «Проспект большевиков»… На Литейном проспекте избили кавказца… на улице Марата – двух негров, но когда, тоже не помнят… Еще отоварили чурку на станции метро «Пушкинская»…
   – «Пушкинская»?
   – Ну да.
   Сказали бы на «Садовой» или на «Площади Восстания» – махнул бы рукой. Там прыгают чуть ли не каждый день. Найти пострадавших не реально. Но «Пушкинская»? Станция-то в принципе очень тихая…
   – Какой конкретно национальности был избитый? Не помнишь?
   – А зачем мне? Чурка и чурка…
   – Ну, а хотя бы приблизительно – когда это было?
   – Думаете, я дату записывал?
   – Вообще ничего из того дня не помнишь? Ни даты, ни времени?
   – Футбол в тот день был. Точно!
   Странно, но я тоже помнил день того футбола. За некоторое время до того, как я ушел с работы в метрополитене, мне нужно было отдежурить в отделе. Уже было известно, что я перевожусь в УБОП, и это было чуть ли не последнее мое дежурство в метро. Выпало оно на 25 марта. В этот день в городе проходил матч «Зенит» – ЦСКА. Короче, не дежурство, а полное безумие: драки, беспорядки, битые витрины, куча пострадавших и еще больше задержанных. Я записывать не успеваю: в отдел приходит по сотне человек в час. И среди них был молодой армянин. Парень – студент, чуть за двадцать. Отпизжен он был – смотреть страшно. Лицо как подушка. Пришел с родителями, все трое – грустные.
   – Что случилось?
   – Шел на станции метро «Пушкинская». Сзади напрыгнули, отпинали. Пришел писать заявление.
   Сразу было ясно, что это глухарь. Я ему предложил: посмотри, у нас тут куча задержанных. Может быть, кого-нибудь признаешь? Он походил, порассматривал:
   – Этот похож – но не точно. И этот похож – но тоже не точно…
   А раз не точно, значит, пиздец. Я пытался родителей отговорить писать заявление. Говорил, что они должны понимать: вряд ли мы найдем виновных.
   – Да. Мы понимаем. Но заявление все равно напишем.
   Уперлись, и все. Ищите тех, кто избил сына! А где их искать? Я махнул рукой, принял у них заявление и вскоре перевелся в 18-й отдел. Теперь я бы и не вспомнил о том случае. Но тут ребята говорят, что прыгали на черного, причем дело было на «Пушкинской» и происходило все днем.
   – Днем?
   – Ну да. Очень рано было, чуть ли не полдень.
   Я стал вспоминать. Терпила, у которого я принимал заявление, приехал в отдел около трех часов дня. А до этого успел получить пиздюлей, выйти из метро, съездить к родителям, получить у врача справку о побоях и подъехать к нам… Получается приблизительно полдень.
   Все сходилось. Я стал звонить в метро.
   – Ребята! Помню, был такой эпизод… Посмотрите, а?
   Я специально подъехал, мы долго рылись в бумагах. С трудом, но материал все-таки отыскали. Ясно, что после того, как я принял заявление, никто им не занимался. Там с первого взгляда было ясно: глухарь. Кто знал, что все так получится?

 //-- 4. --// 
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – На деле с избитыми танзанийцами я кое-чему все-таки научился. Главной ошибкой в прошлый раз было то, что своего главного информатора мы привлекли как обвиняемого. А какой идиот станет давать показания против себя самого?
   Да, он виноват. Да, он пиздил этих негров так же, как и остальные. Но он дает расклад – и мы переводим его из обвиняемых в свидетели. А иначе дело просто рассыплется.
   Теперь мы так и сделали. На этот раз все было построено куда грамотнее. Часть ребят мы оформили свидетелями – и все получилось.
   – Вы даете мне данные по «Шульцу», а я вывожу вас из этого дела. Идет?
   Видно было, как им не хочется соглашаться. Но другого выхода-то у них не было, понимаешь?
   – Идет, – было отвечено мне.
   Все обвинение мы тогда построили на эпизоде с избитым армянином. Работа пошла очень быстро. Потерпевший имелся, свидетели были допрошены. Не было выходов только на самого Шульца.
   Данные его у меня были уже давно – да что толку? Глупо было бы прийти к нему и сказать:
   – Нам известно, что ты – лидер противозаконной группировки. Сейчас же, сука, во всем признавайся!
   Шульца нужно было брать на чем-то конкретном. И мы стали над этим работать. Этот засранец сам никогда в драках не участвовал. Дать отмашку – это пожалуйста! Но сам – никогда!
   У свидетелей я спрашивал:
   – Сам Шульц армянина бил?
   Те только смеялись:
   – Разумеется, нет! Слишком осторожный.
   Я опять беседовал с информаторами:
   – Кто конкретно бил армянина?
   – Вся бригада била. Но больше всех Леша «Ваффен».
   – Что значит «Ваффен»?
   – На затылке у него есть татуировка: Waffen SS. Отсюда и кличка.
   – Адрес? Место работы? Хоть что-то кроме этой татуировки можешь о нем сказать?
   – Знаю телефон.
   А уж где телефон, там и все остальное. Мы его проверили, и оказалось, что парень дважды судим. Один раз за наркотики, а второй – за грабеж. Причем грабеж был совершен в составе, а это всегда более серьезная статья. Ну, и здорово! Лучше биографии не придумать! Через какое-то время мы приехали и просто сняли парня из дому.
   Сели в машину, едем в отделение. Я говорю:
   – Леша! Ты же сам все понимаешь. Ранее судим, человек опытный. Просто так милиция ведь не приезжает.
   – Да. Все понятно.
   – А раз понятно – рассказывай, что натворил.
   Он начинает нести какую-то чушь.
   – Так, – говорю, – не пойдет. Это ты своей подружке расскажи. Ты где был вот такого-то числа?
   – Тык… Пык… Не помню.
   – Не парься. Я и так знаю, где ты был. И где был, и что делал, и подельников твоих – мы все знаем. Ты, Леша, приплыл. Третья судимость – будешь сидеть, причем сядешь, ох, как надолго! Понимаешь?
   – Что тут можно не понять?
   – Но в принципе могу предложить вариант. Ты поможешь нам, мы поможем тебе.
   – Что значит «поможешь»?
   – Стучать я тебе не предлагаю. Стукачей у меня своих хватает. Но меня очень интересует Шульц. Я ловлю его давно и очень хочу посадить.
   – Я знаю, что вы его ловите… Это все знают…

 //-- 5. --// 
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Сперва дело попало в Главное следственное управление. В основном там инкриминировались статьи типа «хулиганства». Но мы сумели убедить руководство, что никакое это не хулиганство, а типичная национальная рознь.
   – А раз так, – решило руководство, – значит, заниматься «шульцами» будет только прокуратура.
   И тут удача повернулась ко мне лицом. Следователь Следственного управления закрывать Шульца отказывался категорически. У него было мнение, что все это – просто подростковое баловство. А в прокуратуре и думать не стали. Ознакомились с материалами и за голову схватились: какое хулиганство! Ё-моё! Тут не только нацрознь – тут все признаки создания экстремистского сообщества. Срочно всех закрывать!
   Это дело стало первым в стране, где обвинение было сформулировано по статье за организацию экстремистского сообщества. Внимание прессы и руководства там с самого начала было очень пристальное. Диму Шульца вызвали на допрос, предъявили обвинение и отправили в Кресты. Вменили ему то ли пять, то ли шесть статей, да только все это мало чего стоило. Определяя дело в суд, мы понимали, что там его могут запросто оправдать.
   Я знал о множестве эпизодов с его участием, но доказательств почти не было. Избиение танзанийцев – его рук дело. При этом эпизод висит в глухарях до сих пор. Знаю кто, знаю как и когда. Но доказать ничего не могу. Были еще несколько избиений и ножевых ранений. Ребята из «Шульц-88» действительно умудрялись совершать по акции в неделю. А доказательств не было, и потерпевших найти не удалось.
   В результате сосредоточиться мы решили на единственном эпизоде: избиении армянина на «Пушкинской». Мы понимали, что это немного, но больше у нас ничего не было.



   Глава седьмая: Когда сотни становятся черными

 //-- 1. --// 
   На стене дома напротив здания суда краской написано «Свободу Диме Боброву!». Надпись выглядит старой, потускневшей, стершейся. Дело закрыто и отправлено в архив. Сам Бобров, больше известный как Дима «Шульц», осужден и отбыл в колонию-поселение. Да и кровь тех, кто был убит, пока шел его процесс, тоже давным-давно впиталась в асфальт.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Все было очень зыбко. В какую сторону пойдет дело, ясно не было до самого конца. Наше законодательство так устроено, что в принципе Шульца могли и оправдать. Мы вытаскивали все, что могли: «возбуждение национальной или расовой вражды», «организация экстремистского сообщества», «хулиганство», «призывы к насильственному изменению конституционного строя», «вовлечение в преступную деятельность несовершеннолетних». Получилось пять статей обвинения. И все равно никакой уверенности в исходе процесса у нас не было.
   Леше Ваффену, давшему нам расклад по Шульцу, мы, как и обещали, стали помогать. Вписывались за него в прокуратуре и просили об условном наказании. Мы держали свое слово, а он свое. Ваффен был единственным, кто на суде не отказался от показаний. Хотя, как я думаю, дело тут не только в его принципиальности и не только в том, что Ваффену не хотелось ехать на этап. Просто с Шульцем у них получились личные разногласия.
   А дело было так. Как-то я сижу в кабинете – звонит телефон.
   – Здравствуйте. Меня зовут Юля. Не могли бы мы встретиться?
   Я выписал ей пропуск. Она поднялась в кабинет.
   – Я девушка Ваффена. Не могли бы вы устроить мне свидание с Лешей?
   К тому времени о Шульце я знал уже действительно все. Ну, то есть вообще все, что можно. И мне было прекрасно известно, что Юля – никакая не девушка Ваффена, а самая что ни на есть подруга Шульца.
   Не скажу, что она сногсшибательная красотка. Но в принципе довольно симпатичная. Несколько лет назад Юля приехала в Петербург из Сургута. Националистические взгляды полностью разделяла и в бригаду пришла сама. Сперва Шульц давал ей набивать тексты для своего журнала. Потом они стали встречаться. Кроме того, Юля была координатором по связям с иногородними и иностранными единомышленниками. Когда на обыске мы изъяли компьютер Юли и стали разбирать, с кем он общался, – там черт ногу сломит. Сотни контактов! Не только вся Россия, но и иностранные единомышленники. Например, из Австралии к нему приезжал член сиднейской ячейки «Blood & Honour». Причем не лысый тинейджер, а взрослый дядька: офицер полиции, и при этом активист движения.
   С Юлей я начал работать. Несколько раз мы встречались, подолгу разговаривали.
   – Понимаешь, Юля, – говорил я. – При обысках у тебя изъята херова куча всего. Экстремистская литература, черт знает что в компьютере… И появляется простой вопрос: откуда это? Если это твое – ты соучастница. А если это Шульц попросил тебя подержать – то ты, конечно, должна рассказать следствию обо всем, что знаешь. Короче, сама выбирай, кем быть – обвиняемой или ценным свидетелем?
   Она в ответ только и делала, что просила свидания с Ваффеном. О деталях, мол, можем договориться, но прежде всего я должен дать ей свидание. В конце концов я прямо спросил:
   – На фига тебе, Юля, этот Ваффен? И ты, и я – мы оба знаем, что ты девушка Шульца.
   – Раньше была его девушкой. Но это в прошлом. А теперь я девушка Ваффена.
   Как я понял, встречаться с Юлей Ваффен пробовал, еще пока Шульц был на свободе. Но тогда это было нереально. Никто не мог отбить девушку у лидера бригады. Он был полный параноик и дико доставал Юлю своей ревностью. Мог сидеть и молча целый день кидать нож в стену. Когда до него дошли слухи об ее отношениях с Ваффеном, жестко отпизжены были оба… И после этого Юля поняла, что с Шульцем пора подвязывать.
   Впрочем, рассказывать все это Юля тогда мне не стала. А настаивать я не стал.
   – Хорошо, – сказал я. – Твое дело. Можешь не объяснять. Я дам тебе свидание с Ваффеном, но ты взамен должна будешь дать мне полный расклад по Шульцу.
   Свидание с Ваффеном она получила. Больше того: через некоторое время она родила ему ребенка. Еще пока он находился под следствием, они поженились. Шульц, конечно, у себя в камере бросался на стены. Юлька иногда ему звонила. Он говорил, что простит ей измену и чужого ребенка, но с Ваффеном она должна расстаться.

 //-- 2. --// 
   Шульца арестовали в конце октября 2003 года. К февралю 2004-го следствие было закончено, дело передали в суд. Спустя еще месяц начались первые слушания. Несколько раз заседания переносились, а срок содержания Шульца под стражей продлевался. С весны суд перенесся на конец лета… а потом на осень… а потом на весну уже следующего года… а потом опять на осень. Шульц продолжал сидеть в Крестах.
   Он мечтал о стремительных атаках и сокрушительных ударах. А в результате сел, причем даже не в тюрьму, а в пропахший мочой следственный изолятор. Стал не то чтобы пленником режима, а как бы провинившимся юнкером на гауптвахте. Отец иногда приносил ему небольшой кусочек сыра на бутерброд. Говорил, что на большой кусочек у него не хватает денег. Мать (давно живущая с отцом в разводе) предлагала покаяться, исповедаться христианскому священнику.
   Он не мог понять: неужели насчет раскаяния она всерьез? Что общего может быть у него с этим Распятым? С отказавшимся от борьбы и умершим молча Богом христиан? Если бы умирать пришлось ему, он точно не стал бы молчать! Как только ему дали бы нести крест, он бы тут же использовал его как дубинку! С собой в могилу он унес бы как можно больше врагов…
   Он закрывал глаза и представлял, как бы все это было. А потом открывал – и опять оказывался в пропахшем мочой следственном изоляторе. Матери он сказал, чтобы больше не приходила.
   Заседания назначались, длились десять минут и переносились на новую дату. Конца всему этому было не видно. Обвинение утверждало: подсудимый Дмитрий Бобров – самый что ни на есть экстремист. Почему это он экстремист? – задирала брови защита. А как же? Обвинитель открывал шульцевский журнал и тыкал туда пальцем: в издаваемом подсудимым Бобровым журнале употреблено слово «жиды». Защита пожимала плечами: у Достоевского тоже встречается слово «жиды». Судья бил молотком по столу и объявлял: заседание откладывается до момента, когда будет точно установлено: встречается ли у Достоевского слово «жиды».
   Спустя два месяца эксперты отчитывались по результатам проведенной экспертизы: да, у Достоевского встречается слово «жиды». Но в другом контексте. А у Боброва это слово, безусловно, является экстремистским и оскорбительным. Судья кивал головой и приобщал результаты экспертизы к материалам дела. Обвинение развивало и закрепляло успех: нельзя ли провести также экспертизу слов «хачик», «кавказская гнусь», «поганое жидовское племя», «чурки», «твари» и «черные свиньи»? А то подсудимый Бобров может заявить, что у Достоевского и эти слова встречаются.
   Шульц по-прежнему сидел в следственном изоляторе. По слухам, он похудел на двенадцать килограмм. Проходило еще два месяца, и результаты экспертизы были, наконец, готовы. Нет, – отчитывались эксперты, – слова «хачик», «кавказская гнусь» и прочие из предоставленного списка у Достоевского не встречаются. И в приведенном тексте все они, безусловно, являются оскорбительными и призывающими к расовой вражде. Судья кивал головой и приобщал результаты экспертизы к результатам дела.
   Кто его знает, сколько бы все это продолжалось в том же духе. Возможно, что очень долго. Да только летом 2004-го кто-то решил ускорить ход событий.
 //-- 3. --// 
   19 июня 2004 года. Суббота. Квартира этнографа, специалиста по Африке Николая Гиренко. Семья профессора собралась на дачу.
   У Николая Михайловича выдалась тяжелая неделя. Он выступал экспертом на деле «Шульц-88». Он был именно тем человеком, к которому судья отпасовывал вопросы насчет выражений, употреблявшихся Достоевским, и от всего, что творилось на суде, Гиренко несколько устал. Теперь он собирался немного отдохнуть. Провести выходные на свежем воздухе. Семья паковала вещи: жена, дочери с детьми и мужьями, сам Николай Михайлович… Женщины распихивали по сумкам то, что забыли уложить вчера, мужчины сидели на кухне. Около девяти утра раздался звонок в дверь.
   Екатерина, старшая дочь профессора, спросила:
   – Кто там?
   Молодой, судя по голосу, человек попросил позвать Николая Михайловича.
   – Папа, там к тебе.
   – Да? Сейчас…
   Гиренко подошел к двери:
   – Кто там?
   В ответ раздался выстрел. Прямо сквозь хлипкую деревянную дверь Профессор получил пулю. Она вошла в правое плечо, пробила руку и подмышку… Кровь брызнула на стену. Гиренко рухнул на пол прихожей. Жена прибежала с кухни на звук, опустилась, руками приподняла его голову, а он был уже мертв. Пуля со смещенным центром разворотила подключичную артерию. Смерть наступила практически мгновенно.
   Позже следствие установит: стреляли из обреза допотопной немецкой винтовки «Маузер». Скорее всего, ствол был куплен у «черных следопытов». Судя по всему, грохот от выстрела должен был переполошить целый квартал. Однако из всего подъезда на выстрел обратила внимание лишь одна пожилая соседка. Приоткрыв дверь, она выглянула на лестницу и заметила двух убегающих молодых людей. По ее описанию, это были худощавые подростки шестнадцати-семнадцати лет. Оба одеты в темное, через плечо у одного висела сумка.
   Все. Больше никаких подробностей.
 //-- 4. --// 
   Об этом выстреле писали в газетах и довольно долго говорили по телевизору. Но, по большому счету, такой шум был не очень понятен. Гиренко – кто он вообще такой? До того как прозвучал выстрел, никто об этом Гиренко даже не слышал. Ладно бы опять убили телеведущего или бизнесмена. Но эксперт на судах по вопросам национализма? Тем более что к XXI веку время этих перестроечных борцов за справедливость давно прошло.
   Когда в 1990-х начались первые судебные процессы над ультраправыми, от эксперта зависело очень многое. На скамье подсудимых тогда оказывались сумрачные антисемиты, борцы с жидопланетянами, разоблачители всемирного заговора, философы природного русского язычества… Разобраться в их зубодробительных прокламациях бывало сложно. Именно эксперт должен был объяснить суду, что это: поэтический вопль души (за который не судят) или призыв к свержению конституционного строя (срок до восьми лет)?
   Гиренко выступал чуть ли не на каждом подобном процессе. В 1993-м он объяснял: статья в газете «Русская правда», опубликованная под заголовком «Раздавить черную гадину!», является самым что ни на есть призывом к национальной розни. Ни о какой поэтической метафоре речь не идет. В 1994-м он предоставил суду результаты экспертизы, из которых выходило, что петербургские язычники из журнала «Волхв» – не безобидные любители старины, а опять-таки разжигатели розни. Спустя еще год провел экспертизу материалов главного тогдашнего фюрера Юрия Беляева. И объяснил суду: заголовок «Минздрав предупреждает: переселение с Кавказа опасно для вашего здоровья!» – это опять и опять разжигание национальной розни.
   Гиренко выступал экспертом на протяжении десятилетия. Всего – больше двадцати процессов. Без него в Петербурге не обходился ни один суд по националистическим делам и, конечно, иногда приятели подсудимых ему угрожали. Но все-таки в 1990-х все было совсем не так.
   В каком именно году сменились поколения, никто не заметил. Но они сменились – это точно. В 2002-м Гиренко выступал экспертом по первому в стране громкому делу скинхедов. Тогда небольшая бригада с окраин железными палками насмерть забила продавца арбузов. Продавца звали Мамед Мамедов. На скамье подсудимых оказалось двое несовершеннолетних убийц и бригадир, организатор акции. Доказать их участие не составляло особого труда: свой подвиг удальцы сняли на видеокамеру.
   Изображение подрагивает. Иногда происходящего не разглядеть – в кадр лезут спины в белых подтяжках. Первый нападающий подлетает и с размаха бьет Мамедова ботинком в лицо. На телеэкране это выглядело так, будто парень – футбольный нападающий и ногой бьет всего лишь по круглому мячу.
   Мамедов – взрослый, седеющий и грузный. А эти – дети. Азербайджанец падает на асфальт, тощие фигурки суетятся над лежащим телом. Ботинки – будто достались в наследство от повзрослевших старших братьев. Огромные ботинки топчут лицо упавшего Мамедова. Все вместе занимает две минуты экранного времени. В начале фильма Мамедов сидит рядом со своими арбузами. Ему скучно. Торговли нет. В конце – арбузы послушно лежат в сетке, а Мамедов уже мертв.
   Зачем нужен эксперт-филолог в таком деле, как это? Что здесь анализировать и доказывать, если дети с городских окраин даже и не скрывают: азера грохнули они. И это повод не для раскаяния, а для гордости. Свою запись убийцы повесили в Интернете и не подумали ее оттуда убрать, даже когда следователи стали приходить к ним домой. Сумрачные антисемиты 1990-х пытались спорить: никаких призывов в их статьях нет. Это просто их взгляд на то, что творится в стране. Бритоголовые тинейджеры XXI века искренне не понимали: почему это нельзя убивать черных? Эти люди никому не нравятся. Их в наш город никто не звал. Убивать этих людей просто необходимо, и странно, что ребят собираются за это посадить в тюрьму.
   Потом, весной 2004-го, начался суд над бригадой «Шульц-88». На нем по инерции Гиренко тоже выступил экспертом. Для него это дело оказалось последним.
 //-- 5. --// 
   Опять были митинги. Опять были громкие заявления политиков и правозащитников. Возле университетского здания Двенадцати коллегий прошел «Марш против ненависти». Губернатор Валентина Матвиенко распорядилась выделить денег на установку Гиренко бронзового памятника.
   Не было только одного: результатов расследования. Сперва убийц обещали найти со дня на день. Потом – через несколько месяцев… Их не нашли даже спустя год. Кто именно и почему выстрелил в грудь 62-летнему эксперту, так и осталось неизвестным.
   В телевизионных новостях об этом выстреле говорить давно перестали. Но время от времени интерес к убийству Гиренко проявляли газеты. Через две недели после выстрела какие-то сумасшедшие вывесили в Интернете «Приговор», из которого следовало, что профессор был казнен по решению руководства Русской Республики. Беспристрастный суд русского народа рассмотрел деяния Гиренко, признал их наносящими вред национальным интересам и постановил: профессора ликвидировать.
   Прокуратура всерьез ко всему этому не отнеслась. Кто-то пальнул Гиренко в дверь, а совершенно посторонние люди теперь хотят взять на себя ответственность? – В поиске реальных убийц это вряд ли поможет. Премьер-министр Русской Республики Александр Втулкин все равно пытался привлечь к себе внимание и направо-налево раздавал интервью. Шумной популярности, впрочем, так и не обрел. Тогда из первого попавшегося Интернет-кафе Втулкин разослал по редакциям электронное письмо, в котором к смерти приговаривалась уже губернатор города Валентина Матвиенко.
   На этот-то раз пресса должна обратить на него внимание, не правда ли? Внимание обратила не только пресса. Надоедливого премьер-министра вычислили, задержали, по суду определили ему полтора года колонии-поселения и убрали с глаз долой. В нашей дальнейшей истории он больше не появится. Кто именно пальнул в дверь профессору Гиренко, так и осталось неясным.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Следствие хваталось за любые ниточки. У Гиренко были сложные отношения с дочерью. Члены семьи никак не могли разделить между собой квартиру в дорогом районе на Петроградской стороне. Может, дело в этом? Может, убийство – просто бытовуха?
   Проверяли все. Отрабатывали все версии. Но чем дальше, тем яснее становилось: дело именно в Шульце. Никаких других выводов сделать тут было нельзя. Сразу после того, как это случилось, всем свидетелям, проходившим по делу, усилили охрану. Наше руководство всерьез считало, что кто-то мог начать их отстреливать. Профессора убили потому, что он был экспертом на этом процессе, – постепенно в это начали верить все. Как бы фантастично это ни выглядело.

   Это казалось нереальным. Но других версий просто не осталось. Несовершеннолетние драчуны с городских окраин – не та публика, которая в состоянии прямо из тюрьмы заказать эксперта по собственному делу. Но профессор мертв, а других версий нет.
   Теперь вопрос стоял так: если Шульц в тюрьме, а его главные подельники под колпаком, то кто же стрелял? Если это новые люди, почему они пытаются помочь Шульцу? А если старые, почему нам о них ничего не известно?


   Глава восьмая: Смерть – это те, кто рядом

 //-- 1. --// 
   А в городе тем временем происходили странные вещи…
   Сперва (еще до убийства Гиренко) толпа бритоголовых разгромила Макдоналдс, расположенный прямо на Невском проспекте. Газеты об этом почти не писали, но дело все равно получилось громким. Когда толпа лысых подонков с железными прутами начинает громить кафе в самом центре пятимиллионного города, событие просто не может не получиться громким.
 //-- 2. --// 
   Они собрались на углу улицы Рубинштейна, какое-то время просто стояли, ждали тех, кто опаздывал, курили и молчали… а потом один из них сказал:
   – Пошли!
   И они пошли.
   Первый же, влетевший внутрь кафе, ногой отшвырнул с дороги стул. Посетители замерли с открытыми ртами, а за первым тощим парнем, сжимавшим в руках металлический прут, уже вваливались другие… целая толпа. Блики света играли на их гладко выскобленных головах. Кто-то подобрал опрокинутый стул, взял его за ножки и с размаху зашвырнул за стойку, где замерли побледневшие продавцы. Посетители продолжали сидеть с открытыми ртами, и первые десять секунд суетились только две стайки тощих подростков: одна – с бритыми головами по эту сторону барной стойки, а вторая (все в фирменных «макдоналдсовских» рубашках) – по ту. Протиснуться все вместе в узкую дверь нападающие не могли. Железным прутом кто-то въехал в здоровенную витрину… а потом они разбили остальные стекла и начали запрыгивать в зал через оконные проемы. Все происходило прямо на Невском… прямо на главной улице города… прямо на самой битком забитой милицией и улыбчивыми иностранцами главной улице города… всего этого просто не могло происходить!.. Кто-то из посетителей вякнул и получил кулаком в недожеванный обед. На стол капнула кровь. У нападающих были страшные лысые головы и сосредоточенные лица… и в руках они сжимали толстенные металлические прутья… на набитые кулаки у них были накручены солдатские ремни, бляхами наружу… так что «макдоналдсовские» девушки все-таки перестали улыбаться и предпочли присесть на корточки… попытались оказаться как можно дальше от того, что просто не могло происходить в их привычном и улыбчивом мире.
   Все продолжалось от силы четыре минуты. Ну, может быть, шесть. За это время они успели нанести Макдоналдсу ущерба на сумму в четверть миллиона рублей. Разгромлено и перебито было все, до чего можно было дотянуться, – а потом нападавшие вдруг исчезли. И звуки моментально вернулись. Плакали дети. Под ногами хрустело стекло. Разбитые окна. Разбитые прилавки. Чьи-то разбитые очки. Разом вернулось очень много разных звуков.
 //-- 3. --// 
   А еще до Макдоналдса был Сытный рынок. Там случился реальный погром: громко орали женщины, на грязный пол сыпались помидоры, а продавцы помидоров, петляя и прикрывая головы руками, пытались вырваться из окруженного здания рынка и тем спасти себе жизнь, да только из здания было невозможно вырваться, потому что в каждую дверь и даже в каждое окно перли бритоголовые парни с перекошенными рожами, и каждый из парней сжимал в побелевшем кулаке железный штырь, а носатые смуглокожие люди один за другим падали на пол, и из их пробитых голов текла кровь… хотя, возможно, это был просто сок из раздавленных помидоров. А потом, наконец, приехал ОМОН.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Когда приехал ОМОН, все бросились врассыпную. Большую часть погромщиков прихватить успели, но, как оказалось, это были совсем не те, кто нам нужен.
   Погром на Сытном рынке выглядел как стихийный протест масс. Типа «Сколько можно терпеть?! Бей черных!». И толпа повалила… Но когда мы начали в этом деле копаться, то вдруг уперлись в то, что стихийный протест был тщательно организован. Причем к получасовой акции людям было не лень готовиться несколько недель подряд.
   Мы спрашиваем задержанных:
   – Кто конкретно решил громить рынок?
   Они только глаза таращат и мычат:
   – Какие-то парни… Пришли, предложили… А раньше мы их никого не видели…
   – Вообще никогда? Как же вы познакомились?
   – Ну, они подъехали. Всех завели, громче всех орали. А потом – как в воздухе растворились.
   – Что они орали?
   – Эй, пацаны! – говорят, – чего без дела маетесь? Айда черных рихтовать!
   Ясно, что какие-то грамотные парни для прикрытия подписали к крупной акции местную гопоту. Система была грамотная. Когда всех начинают винтить, организаторы просто исчезают. Прежде они уже несколько раз репетировали отход и четко понимают, куда бежать и что делать. Подходы, отходы, разбегания, прилегающие проходные дворы – все это организаторы погрома тщательно изучили. А местные олухи отбывают в милицию. Гопота – она и есть гопота. Ее удел получать срока за то, что случайно оказался в неподходящем месте.
   И так несколько раз подряд: задержанные есть, а что толку? Ни единой зацепки за организаторов! Ни имен, ни даже кличек тех, кто все это организовал на самом деле.

 //-- 4. --// 
   И наконец (уже в марте 2004-го) в метро был сброшен под поезд гражданин Сирии Бадави Абдулкадир.
   В тот день проходил футбольный матч «Зенит» – «Ротор». Если вам интересно, «Зенит» выиграл 2: 0. Охрипшие фанаты стали разъезжаться со стадиона «Петровский». Одна из групп добралась до станции метро «Невский проспект». Там-то все и произошло.
   Газеты потом писали, будто, наткнувшись на сирийцев, фанаты без лишних разговоров схватили одного из них за руки, за ноги и, раскачав, зашвырнули под прибывающий поезд. Читатели газет ежились от ужаса. На самом деле все было не так, хотя результат от этого совсем не изменился. Жизнь 21-летнего сирийского студента в тот вечер действительно закончилась под металлическими колесами поезда.
   Вместе с двумя приятелями Бадави Абдулкадир сидел на скамейке. Сирийцы ждали поезд. Но дождались только того, что их окружили сразу пятнадцать бритоголовых парней в черных куртках и с зенитовскими шарфами. Удар прямо в лицо, и первый приятель падает на пол. Второй сириец вскакивает, пытается бежать и тоже падает. Несколько парней начинают прыгать на его спине. Бадави, прикрывая голову локтем, вскакивает, делает шаг в сторону… кто-то невидимый бьет его ногой в грудь… он делает еще шаг, но бежать некуда… тесный мир наполнен больными ударами… каждый из ударов нацелен в его гудящую голову… он делает еще шаг, платформа кончается, и он летит вниз. На скорости 45 километров в час из тоннеля выезжает поезд. Тело сирийского студента перемолотило так, что экспертам потом было нечего исследовать. Непонятно даже – то ли парня сразу убило током, то ли (как уверяли некоторые свидетели) он все-таки вскочил и пытался выбраться назад на платформу. Скрип железных колес о рельсы и грохот налетающих друг на друга вагонов был слышен даже на соседней станции «Гостиный Двор». А к месту драки со всех четырех эскалаторов уже бежали метрополитеновские охранники и милиция.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Я уже несколько лет ловил и сажал бритоголовых. Но до случая с сирийцем у меня было ощущение, будто все это – моя личная маленькая война. И никому, кроме меня, это не интересно. А той весной все наконец изменилось. Резонанс у дела был по-настоящему громкий.

   Убийство сирийца стало первым из громких убийств того года. К лету убийства и нападения пошли чуть ли не еженедельно. Но раздавленный колесами поезда студент был первым.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Этот парень оказался то ли сыном, то ли племянником какого-то важного дипломата. Шкуру тогда спустили со всех, кто занимался молодежным экстремизмом. Работа началась круглосуточная и без выходных. Зато через какое-то время нам удалось найти свидетеля, который сообщил, что в избиении участвовали парни с кличками «Комар» и «Лягуха». А непосредственно спихнул сирийца под поезд человек по кличке «Вольтрон».
   Все трое были нам известны. Раньше парни состояли в «Шульц-88», но по тому делу приземлить их не удалось. Может быть (подумал я), получится что-нибудь сделать с ними хоть сейчас?
   Самый интересный из них – это Вольтрон. С детства он был футбольным фанатом и ездил на выезды. Где-то по пьяни попал под поезд, и ему отрезало ногу. Полез переходить пути не в том месте и не успел отскочить. Говорят, скрип железных колес о рельсы и грохот налетающих друг на друга вагонов был слышен даже на соседней станции. Нормально? Двадцать лет, а уже без ноги! Сперва Вольтрон, конечно, жестко забухал, но потом взялся за себя. Постепенно научился ходить с протезом. Занялся спортом. Много тренировался и теперь мог не только засветить своей колобахой кому-нибудь в лоб, но даже стал членом молодежной сборной страны по футболу среди инвалидов.
   При этом он как носил свастики – так и продолжал их носить. Когда-то Вольтрон был членом бригады Toten Kopf. Потом Муху, который был у них за лидера, посадили, и бригада развалилась. Вольтрон полностью сосредоточился на футболе и какое-то время в поле моего зрения не попадал. А теперь свидетель мне говорит:
   – Я видел, как сирийца под поезд отправил Вольтрон.
   – Ты точно видел? Своими глазами?
   – Точно-точно! Вот этими самыми!
   Нам что? Есть показания – будем задерживать. Едем, берем Вольтрона, но он сразу заявляет:
   – Никого я не толкал! Бить – да! Признаю – прыгнул. Но под поезд точно не толкал!
   – Странно было бы, если б ты вдруг сам на себя стал вешать убийство!
   – Да нет! Вы не понимаете! Тут ошибка какаято! Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО его не толкал.
   – Да? А вот оформлять тебя мы будем именно за это.
   – Но имейте в виду: это несправедливо!
   Я тогда ему сказал:
   – Знаешь, Вольтрон, – я не в курсе, ты его толкал или нет. Но не тебе говорить о справедливости. Доказать в суде оперативную информацию я, конечно, не смогу. Но косяков на тебе – целая куча! Я точно знаю, когда и сколько раз ты в метро бил негров. И не только негров. И не только в метро. Пусть там нет ни заявы, ни свидетелей, – но эпизоды-то есть, понимаешь? Так что насчет справедливости – давай не будем. Если сейчас тебя свидетели оговаривают, может быть, это и незаконно. Но уж точно справедливо! Потому что когда-то ты ведь должен расплатиться и за свои старые грешки, доказать которые я никогда не смогу. Понимаешь?
   Впрочем, скоро выяснилось, что толкнул сирийца все-таки совсем другой парень. Через два месяца Вольтрон вышел на свободу. Просить за него тогда приезжал президент их спортивного клуба. У меня все-таки была надежда Вольтрона приземлить. Кроме сирийца на нем были еще кое-какие грабежи. Но пока я занимался другими делами, в одной из следственных бригад дело по грабежам просто потерялось. Я несколько раз к ним приезжал, просил: ну что вы делаете, а? Но – дело потерялось, следователь уволился, концов не найти. Не знаю, кому именно там заплатили, но жалко до сих пор. Можно было бы хоть за это его посадить.

 //-- 5. --// 

   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:
   – В метро я к тому времени уже давно не работал. Убийство сирийца интересовало меня постольку-поскольку. Там работало УВД метрополитена, и они с самого начала успели кого-то задержать. То есть расклад у них был. Поэтому я не стал мешаться в том деле, а занялся своими задержанными. Помимо Вольтрона оставались еще Лягуха и Комар.
   Лягуху мы сняли прямо с квартиры. А Комар хоть и не был объявлен в розыск, но дома все равно не жил, прятался по знакомым. Но не мог же он вообще никогда не появляться в собственной квартире, правильно? Мы дождались, пока Комар заскочил переодеться, вошли к нему в адрес и тихо взяли. Он начал было упираться и что-то качать, но мы ему объяснили: ты зачем так разговариваешь? Хочешь, чтобы тебе вообще плохо было?
   Именно от этих двоих я впервые узнал о том, что в городе появилась новая бригада. Называется Mad Crowd («Бешеная толпа»), а главными там мои старые знакомые: Леша СВР и Дима Кислый.
   Когда я услышал эти имена, то даже заулыбался. Как все-таки приятно встретить давних друзей!
   Еще в самом начале двухтысячных, когда Шульц формировал самый первый состав своей бригады, у него было два ближайших кореша: СВР и Кислый. Я с этими ребятами впервые столкнулся на деле об избиении танзанийцев. Эти парни исповедовали очень жесткий национализм. Вернее, их взгляды даже национализмом назвать сложно. Это была какая-то тотальная ненависть, которая в результате сожгла им мозг.
   Чем занимаются обычные скинхеды? Мочат черных и бегают от ментов. Кислому и СВР это было уже не интересно. Они пошли куда дальше. Эти парни считали, что черные (хоть негры, хоть хачи) – это не причина, а следствие. Дело вообще не в них! Дело в Системе. До тех пор, пока мы живем под властью оккупационного режима, ничего не изменится. Бороться надо не за чистоту улиц, аза изменение политической ситуации в стране.
   С Шульцем эти двое расстались еще несколько лет назад. Когда стало ясно, что другим лидерам рядом с Шульцем места не будет, из бригады они ушли. Вместе с ними ушли и еще несколько серьезных ребят. Помыкавшись какое-то время, они прибились к компании футбольных фанатов, которые назвали себя Mad Crowd – «Бешеная толпа».
   Первым на футбольных фанатов вышел Руслан Мельник. Раньше он тоже состоял в «Шульц-88». Вместе с Шульцем он пытался объединить все бригады города. А потом Шульца мы приземлили, и бритые головы расползлись по маленьким кружкам и группировочкам.

   Мельник приходил то к одним, то к другим, а потом наткнулся на фанатов. И стал перетаскивать туда старых знакомых из «Шульц-88». Первое время бить черных среди этой публики было не принято. Ребята в основном ходили на футбол, пили пиво и мочили фанатов других клубов. Но уже к 2004-му все изменилось.
   Постепенно сам Мельник занял в Mad Crowd место лидера, а Кислый и СВР стали кем-то вроде бригадных идеологов. И пока Мельник тренировал бойцов, эти двое наладили выпуск языческого журнала «Гнев Перуна», в котором на простых примерах объясняли, зачем именно им всем нужны тренировки.
   Дело в том (объясняли читателю), что слабый вряд ли решится на ненависть. Ненависть – это ведь довольно опасное оружие. Пользоваться им может лишь тот, кто по-настоящему силен.
   В этом мире ты всегда получаешь то, что отдал. Именно потому слабаки и делятся любовью: надеются, что и мир ответит им тем же самым. Но нам, язычникам, распятый Бог слабаков не указ. Христианская любовь делает из человека скота – нашим оружием станет ненависть. Эту жизнь мы обустроим по собственному усмотрению. Сами станем решать, что зло, а что благо.
   Сильный может с улыбкой бить миру прямо под дых. Мир, конечно же, попытается дать сдачи – да только что нам, сильным, его потуги? Будь сильным и бей сколько хочешь! Тому, кто бьет лучше других, ответный удар не страшен.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Mad Crowd очень быстро стали главной бригадой города. Отметелить случайно встреченного чурку – это был уже не их уровень. Бригада бралась за серьезные задачи: погромы рынков и кафе. Организация массовых беспорядков. Позже появились и еще более серьезные проекты.
   Скоро о Mad Crowd мне говорили уже со всех сторон. Что-то больно уж резво начала новая бригада, – подумал я. Пора искать там источник. Не скажу, что это было просто, но через какое-то время нашелся-таки паренек, начавший давать по этой бригаде расклад.
   Когда он начал говорить, мы просто рты пораскрывали. И атака на Сытный рынок, и погром в Макдоналдсе до сих пор висели глухарями. Ну, то есть вообще никаких зацепок. А тут выясняется, что это – как раз их рук дело. Дан был расклад и еще по нескольким эпизодам. Но главное, источник сообщил: после концерта группы «Коловрат» где-то за городом эти парни убили гастарбайтера.
   Убили? Не представляешь, как я обрадовался. Тут уж точно никто не скажет, будто это детские шалости. Если есть труп, значит, людей все-таки удастся приземлить. И я начал искать труп.



   Глава девятая: Аргумент от бейсбольной биты

 //-- 1. --// 
   Суд по делу «Щульц-88» все тянулся… и тянулся… и никак не мог кончиться. Шульц сидел уже больше двух лет, и конца всему этому видно не было. Ни с того ни с сего было принято решение о его психиатрическом освидетельствовании. Врачи долго изучали психику подсудимого, но все же признали ее вполне в рамках. Ко времени следующего заседания заболела судья. Слушание перенесли аж на два месяца. Потом, в тот момент, когда вынесению приговора ничто вроде бы уже не мешало, вдруг обнаружилось, что у «шульцевского» адвоката фальшивая лицензия. Суд принял решение в этом вопросе разобраться. Выяснилось, что лицензия настоящая, но за это время истек срок давности каких-то там экспертиз. И все началось по новой. Когда-то в прошлой жизни казалось, будто ненависть даст им крылья. Поможет жить подлинной жизнью. Обострит нюх, и опасность они почувствуют заранее. Но ненависть ничего не дала и ничего не обострила. Они не знали, что сядут, не собирались и не хотели садиться. А потом все-таки сели. Из бесстрашных белых воинов превратились в тощих бритых подсудимых.
   У них была цель, и все должно было получиться. А теперь они просто сидели по камерам, и каждый новый день ничем не отличался от предыдущего. Жить теперь было трудно и неинтересно. А впереди, скорее всего, была еще колония. Где еще труднее, еще неинтереснее, и главное – очень долго.
   Кроме самого Шульца оперативники 18-го отдела УБОП отправили в изолятор еще и парня по кличке Алекс. Почти каждое судебное заседание начиналось с того, что адвокаты интересовались: нельзя ли отпустить Алекса на подписку о невыезде? Нельзя, – отвечала судья. Но почему? – удивлялись адвокаты. Остальные обвиняемые находятся под подпиской и аккуратно приходят в суд. Почему нельзя отпустить так же и Алекса? Разговор окончен, – стучала молотком по столу судья и переходила к следующему вопросу. В изменении меры пресечения Алексу было очередной раз отказано.
   На судебном заседании 9 февраля 2004 года весь этот диалог повторился опять. Все было, как и в прошлые разы – даже в деталях. Алекс будет сидеть и дальше, – опять постановила судья. А через три часа после того, как заседание было окончено, на пульт дежурного «03» поступило сообщение: прямо под окнами 18-го отдела группа неизвестных атаковала таджикскую семью. Неизвестные напали на мужчину и двух детей. Жертвы избиты и ранены ножами. Преступники скрылись.
   Через девять минут реанимационно-хирургическая бригада была на месте. Врачи обнаружили троих пострадавших: уроженца Таджикистана Юнуса Султонова, его племянника и дочь Хуршеду.
   Пострадавшие были в очень плохом состоянии. А девочка к моменту приезда «скорой» уже умерла.
 //-- 2. --// 
   То, что газеты обожают писать о нападениях на детей, выяснилось почти случайно. Можно сколько угодно лупить взрослых негритосов – и всем будет наплевать. Но если пострадает ребенок, об этом напишут все и на первых полосах. Так уж устроена нынешняя пресса.
   Выяснилось это случайно… но запомнилось крепко.
   Сперва, еще в 2003-м, в Петербург из Германии приехала делегация курдских беженцев. Члены делегации собирались поучаствовать в российско-германском культурном диалоге. Патронировали мероприятие Президент РФ и Федеральный канцлер Германии.
   В состав курдской делегации входило и несколько детей. Утром 20 апреля они решили съездить погулять: Петропавловская крепость, набережные Невы, зоопарк… Откуда им было знать, что 20 апреля – неподходящий день для таких прогулок? Доехать им удалось только до станции метро «Горьковская». Там они встретили нескольких молодых людей… а те в честь дня рождения Гитлера хлопнули пива уже с утра… и теперь искали, чем бы развлечься… а тут как раз курды.
   Инцидент имел резонанс. О событии отписали все городские газеты и несколько федеральных. Парни, избившие курдских детей, были задержаны уже через неделю. И все это не могло не казаться странным. Последние лет двадцать на гитлеровский день рождения по носу получают десятки пассажиров метро. Никто и никогда не пишет об этом в газетах. Но как только пострадали дети, газеты встрепенулись и журналисты наточили свои острые перья… Эту их слабую сторону просто нельзя было не использовать.
   Спустя месяц в Петербург из Таджикистана прибыл огромный табор профессиональных нищих «люли». Несколько сотен не говорящих по-русски людей в экзотических одеждах. Чтобы было понятнее, газеты потом называли этот народ «узбекскими цыганами», но на самом деле люли – не совсем цыгане. Этнографы уточняли: это члены одной из низших индийских каст, бежавших черт знает когда из Индии в Среднюю Азию, принявших там ислам и приблизительно со времен Тамерлана занимающихся профессиональным нищенством.
   Появление люли вызвало в городе шок. За одно утро женщины в пестрых паранджах вдруг появились у каждой станции метро. И не только метро. Ты идешь где-нибудь возле Адмиралтейства и вдруг упираешься взглядом в совершенно голого и почти чернокожего какающего ребенка. Рядом с которым прямо на земле сидит его мать с сережкой в носу и с вытянутой рукой.
   В 2002-м люли приехали в город на разведку. Месячный рейд показал, что петербуржцы платят куда лучше ташкентцев и лишь немного хуже москвичей. Зато и такой дикой милиции, как в Москве, здесь тоже нет. В 2003-м табор перебрался в город целиком, и Петербург вдруг стал напоминать Дели.
   Люли обосновались неподалеку от железнодорожной станции «Дачное». Зрелище было настолько экзотичным, что экскурсионные автобусы, едущие на Петергоф, специально делали здесь небольшую остановочку. Депутаты городского Законодательного собрания провели срочное заседание на тему, что со всей этой «Тысячью и одной ночью» делать?
   Решение принято так и не было. В «Дачное» к тамошним цыганским баронам хотели было отправить уполномоченных для ведения переговоров, но найти добровольцев, готовых съездить к не говорящим по-русски азиатским нищим, тоже не удалось.
   Запаниковавших депутатов можно понять. Россия всегда была очень однородной страной. У нас любые меньшинства – это временное недоразумение. Американцы, слепившие свое государство из тысячи меньшинств, могут сколько угодно кричать о политкорректности и о том, что меньшинства тоже имеют право на существование. В России ценность политкорректности равна нулю. Наша страна – это одно огромное большинство.
   Всего век назад 98 % русских жили в деревнях. А там правила просты: если ты не хочешь становиться таким, как все, то придется тебе, дружище, поискать другое место жительства. К началу XXI столетия русские деревни давно опустели, но никуда не делся склад мысли. Люли должны уехать… этот город не их, а наш… так считали журналисты… так считали депутаты Законодательного собрания… могли ли считать иначе те, кто жил неподалеку от железнодорожной станции «Дачное»?
 //-- 3. --// 
   Самое удобное место проведения досуга в любом окраинном микрорайоне – это детский садик. Фасадом на проспект выходят девятиэтажные блочные дома. А у них в тылу обязательно прячется огороженная забором, заросшая чахлыми кустами территория детского садика. Часам к шести детей разберут, и на территории можно выпить пивка. Или просто посидеть с приятелями. Соседи не вызовут милицию, да и пописать в кустах, допив пиво, по-любому удобнее, чем тыркаться по парадным.
   21 сентября около 18.00 в детском садике № 11 на проспекте Народного ополчения несколько несовершеннолетних жителей прилегающих домов распивали алкогольные напитки. Вернее, к 18.00 все свои напитки парни уже допили. Денег продолжить не было, а просто так сидеть тоже не хотелось. Дойдя до магазина «Пятерочка», молодые люди заметили там двух совсем молоденьких женщин-люли. Те покупали продукты. К спинам у обеих женщин были привязаны дети: пять и шесть лет.
   Молодые люди вооружились кольями, железными палками, ножом и топором. Женщины вышли из магазина и направились в сторону табора. Нападающие, спрятавшись в кустах, подождали, пока те подойдут поближе, выскочили и начали их избивать. Бить топором и прутьями старались по головам и спинам, к которым были привязаны дети. Когда вмешались прохожие, парни побросали колья и убежали.
   Позже следователи спросят одного из задержанных:
   – Ты же вроде из приличной семьи. Зачем поперся в табор-то?
   Парень ответит:
   – Мы уже допили и сидеть в садике было скучно. Все пошли мочить хачей – ну и я пошел.
   «Скорая» развезла женщин по больницам. Те выжили, а дети нет. Пятилетняя Нилуфар Сангбоева скончалась на месте: перелом основания черепа. Шестилетняя Сахина Явонова, по слухам, умерла позже, уже после того, как люли уехали из Петербурга.
   Вычислить убийц было несложно. Первые задержанные появились уже через пару дней. Трое парней: двоим по семнадцать лет, один на год младше. Идейными националистами никто из них не был. Так – дворовая шпана. Шесть классов образования на всех, учет в милиции: грабежи, кражи, драки район на район… Парень, который рассматривался как главный подозреваемый, как-то повздорил с пьяным милиционером, и тот из пистолета ранил его в живот, за что вроде бы получил пять лет условно, а парень месяц пролежал в больнице.
   Жители петербургского центра редко интересуются тем, что творится на окраинах. Так же, как жители московского, парижского и нью-йоркского центра. Люди, получившие худо-бедно приличное образование и имеющие зарплату втрое выше прожиточного минимума, предпочитают не знать о том, как живут все остальные. И разумеется, их не интересовали подробности происходящих на окраине города драк. Такие драки там происходят ежедневно с утра до вечера, и газеты никогда о них не пишут… но теперь в Дачном погиб ребенок. Горожане очень плохо отреагировали на появление люли – но убивать детей?..
   Чем более жестоким будет преступление, тем охотнее о нем напишут газеты. Те, кто следил за публикациями в прессе, мог делать свои собственные выводы. Спустя полгода после убийства детей в Дачном на пульт дежурного «03» поступил звонок: практически прямо под окнами 18-го отдела УБОП нападению подверглись 35-летний таджик, его дочь и племянник.
 //-- 4. --// 
   К концу 2003-го стало ясно: место «Шульц-88» заняла новая, куда более резвая бригада. Теперь все только и говорили, что о Mad Crowd.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Отправив все материалы по Шульцу в суд, за новую бригаду взялся и я. Рука была уже набита. Таких громких задержаний, как с «Щульцем-88», на этот раз не было, да они были и не нужны. По мере накопления материала мы по одному брали подозреваемых, снимали показания, проверяли полученную информацию, ездили на места преступлений, оформляли материалы, возбуждали дела… И постепенно картина с Mad Crowd становилась все более и более понятной.
   Я хватался за любую информацию. Мне нужен был хоть какой-то эпизод, за который можно было бы зацепиться и довести Mad Crowd до суда.
   – Вспоминай! – тормошил я свидетелей. – Вспоминай все, что было! Любую информацию! Самые незначительные эпизоды!
   Свидетели вспоминали. Большинство случаев были бесперспективны. Хотя некоторые я фиксировал, чтобы потом проверить. Но первоочередной задачей тогда, конечно, было найти труп. Как только появилась информация, что после концерта «Коловрата» кого-то убили, мы тут же подъехали в подразделение, на территории которого совершено преступление. Те говорят: концерт был, а трупа не было.
   – Как это не было? Нам подсвечивают, что у вас тут черного завалили, а вы говорите «Не было»!
   Материалы по тому вечеру искали долго. В конце концов нашли телефонограмму. Правда, там говорилось совсем не об убийстве, но в целом случай был очень похож. Трупа действительно не было – пострадавшего выписали из больницы уже через день.
   Ну, хорошо – нет трупа, давайте зацепимся хотя бы за избиение. Я перерыл все архивы, стоптал две пары ботинок, но все-таки отыскал материалы. Причем по ходу я выяснил, что избитых в тот вечер было аж двое. Возвращаясь с концерта, парни сперва отлупили одного кавказца, а потом (уже на платформе) – второго.

   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Происходило это на платформе «Александровка» неподалеку от Царского села. Там расположен небольшой концертный зальчик. В тот вечер там играли «Банды Москвы» и группа «Сварог». В городе концерт решили не светить, провести как можно дальше от людных мест. В тот вечер в Александровку съехались лучшие люди, а главными там были, разумеется, Mad Crowd.
   Когда концерт кончился, все гурьбой пошли к платформе. По дороге сперва жестко отрихтовали одного черного, а на платформе встретили второго. Его отпиздили так, что он не мог пошевелиться, и после этого запихали в дырку между электричкой и краем платформы. Буквально втиснули его в этот крошечный зазор, а потом еще и прыгали на его спине – вбивали поглубже.
   Не погиб он только потому, что машинист в зеркало заднего вида обратил внимание на толпу и не стал давать газ. Если бы электричка сдвинулась бы сантиметров на десять, человека бы просто расплющило. Естественно, участвовали в этом не только люди из Май Crowd. Но затеяли все именно они.

   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – А еще через два дня мы проводили рейды по общежитиям. Ходили, вычисляли незаконных мигрантов. Длилось все это до поздней ночи, а потом я вдруг почувствовал, что заболеваю. Мне даже ребята сказали: шел бы ты домой, а то хреново выглядишь. Я сел в метро, еду – голова раскалывается, все суставы ломает. Но только отъехал – звонит шеф:
   – В переулке Бойкова только что убили пятилетнюю девочку.
   – А мы-то при чем?
   – Девочка – таджичка. Многочисленные ножевые ранения и удары арматурой.
   – Ясно. Мне приезжать?
   – Сам-то как думаешь?
   Я приехал, а сам уже вообще никакой. Посмотрел, что там на Бойкова творится, и сразу понял: домой сегодня доехать не светит.

   Работа на месте происшествия шла всю ночь и закончилась только к полудню следующего дня. На экспертизу было увезено вообще все, что удалось найти во дворе. Пластиковый стаканчик… Старые битые бутылки… Несколько мешков мусора… Картина происшествия была ясна. Да только что толку, если и на этот раз опять не было никаких соображений насчет того, кто и зачем ножом убил ребенка?
   Тем вечером рабочий рынка Юнус Султонов водил детей на каток. Коньков у таджиков не было, да и кататься они не умели. Дети просто смотрели на то, как катаются другие, а потом Юнус повел их домой. Они вышли из Юсуповского садика, прошли по Садовой и свернули во дворы. Детей Юнус держал за руки.
   В Петербург семья Солтоновых перебралась несколько лет назад. Юнус устроился рабочим на рынок, получил официальную регистрацию, снял для семьи комнату. Небольшую, зато в центре. Располагалась она совсем рядом с катком. Чтобы срезать угол, он решил пройти не по Садовой, а через проходной двор. Там-то все и произошло.
   Его без предупреждения ударили бейсбольной битой по голове. Он выпустил ладони детей и, оседая, схватился за затылок. Когда он упал, его ударили по голове еще несколько раз. Подняться Юнус больше не смог. Мальчика тоже начали бить, и он тоже упал, но когда стало понятно, что дядя больше не поднимется и не сможет их защитить, одиннадцатилетний Алабир, словно маленькое животное, извернулся, заперебирал руками, сумел прокатиться между топчущимися взрослыми ботинками и закатился под припаркованную машину. Его пытались, как крысу, выгнать оттуда железной палкой, но он замер и отлежался. Он пальцами держался за асфальт и ждал… Скоро наверху все стало тихо. Те, кто на них напал, ушли. Он все еще лежал. Закрыв глаза и впившись в черный асфальт. Он слышал только свое оглушительное дыхание: вдох… небольшая пауза… выдох.
   Его девятилетнюю двоюродную сестру звали Хуршеда. Сперва она кричала, но когда ее папа очнулся, уже нет. Юнус взял ее на руки. У дочки были закрытые глаза. Больше она не дышала. Отец отнес ее домой, – когда на них напали, до дому им оставалось дойти от силы метров пятнадцать. Как вызвал «скорую», он не помнит. Врачи приехали через девять минут и увезли племянника в детскую больницу имени Раухуфуса. А осмотрев девочку, констатировали смерть.
   На теле девятилетней Хуршеды медики насчитали одиннадцать ножевых ранений. Вся грудь, весь живот, несколько ран в правую руку, которой она сперва пыталась защищаться, а также синяки от ударов ногами, цепями и битами. Даже если бы медики приехали не через девять минут, а спустя мгновение, делать им тут все равно было бы нечего.
 //-- 5. --// 
   Первые публикации об убийстве ребенка успели появиться прямо вечером 9-го февраля. А уже на следующий день портреты Хуршеды Султоновой появились на первых полосах всех газет. Если тот, кто ее убил, хотел стать звездой, то своей цели он добился.
   Среднеазиатские люли все-таки очень неприятные типы. Кроме того, никто и никогда не видел фотографий убитых в Дачном девочек. А фотографию Хуршеды в течение следующих нескольких месяцев успели увидеть все. Черноголовый улыбчивый ребенок. Видно, что снимали на каком-то семейном празднике. Хуршеда в малиновом национальном платье стоит и улыбается в камеру. Рядом видна ее мама, тоже улыбающаяся. У обеих на щеках ямочки. У мамы ямочки почти не видны, зато у дочери видны отлично! Белые зубы, аккуратно причесанные волосы, малиновое платье и главное – эти ямочки на щеках… Рассмотрев фотографию в газете, губернатор города Валентина Матвиенко распорядилась коротко:
   – Достать из-под земли. Поймать и показательно судить.
   Пожилой профессор Гиренко был, как в дурацком боевике, застрелен прямо через запертую дверь. Сирийский студент встретил жуткую гибель под визжащими металлическими колесами метро. Но первым по-настоящему громким убийством стала смерть Хуршеды. Когда убивают девочку с такими ямочками на щеках, кто останется равнодушным?
   Равнодушным не остался никто. К вечеру полномочный представитель Президента по Северо-западному федеральному округу провел закрытое совещание с представителями силовых структур. С совещания представители выходили бледными, а чтобы бледность эта подольше зафиксировалась на их лицах, еще через день петербургские милиционеры были вызваны в Москву, непосредственно к и. о. министра внутренних дел России Рашиду Нургалиеву. Вопрос об убитом ребенке был взят в министерстве на особый контроль.
   – Активизировать оперативно-розыскные мероприятия. В случае необходимости – привлекать сотрудников других правоохранительных органов. Но убийц ребенка найти. Все ясно?
   – Так точно, товарищ и. о. министра внутренних дел!
   – Есть какие-нибудь вопросы? Уточнения?
   – Никак нет, товарищ и. о. министра внутренних дел!
   Долгий взгляд темных глаз. Долгая пауза. И. о. министра внутренних дел России Рашиду Нургалиеву не нужно было объяснять, почему неизвестные подростки решили убить девочку по имени Хуршеда Солтонова. Петербургское милицейское начальство сидело за столом с максимально выпрямленной осанкой. Так, чтобы было ясно: в каком-то смысле они даже и не сидят за столом, а все-таки немного стоят.
   – Ну, тогда действуйте. Отчитываться по данному делу будете лично.
   – Разрешите идти, товарищ министр внутренних дел?
   – Идите.
   Теперь не найти убийц было просто невозможно.


   Глава десятая: Джихад по-русски

 //-- 1. --// 
   Между убийством Хуршеды и моментом, когда ее убийцы предстали перед судом, прошло пятнадцать месяцев. Это были самые трудные, самые сумасшедшие месяцы во всей этой истории.
   Никто не понимал, чем же все кончится. Потому что кончиться могло действительно чем угодно.
   В Петербурге пятьдесят семь станций метро. И вряд ли найдется хоть одна, где хотя бы раз в день негру, китайцу, армянину, узбеку или еврею не разбивали бы лицо. Окровавленные нерусские лица ежедневно появляются в дверях пикета милиции и, шевеля разбитыми губами, произносят одну и ту же фразу:
   – На меня только что напали.
   Акценты у них разные, а фраза всегда одна и та же. Милиционеры нехотя отрываются от курения. Поднимают глаза на пришедших. И отвечают всегда тоже одинаково:
   – Ну и что ты теперь от меня хочешь?
   В середине «нулевых» годов потери российских войск в Чечне составляли приблизительно пять человек в месяц. При этом только в Петербурге и только зарегистрированных нападений на иностранцев случается до десяти в сутки. Регистрировать эти нападения бессмысленно: как раскроешь десять нападений в сутки? Невозможно приставить по милиционеру к каждому иностранцу, выходящему в город… тем более что милиционерам все эти парни тоже не очень-то нравились.
   После того как погибла Хуршеда, работать оперативникам стало легче. Раньше каждую санкцию на арест следователям приходилось вытаскивать из судей клещами. Чтобы арестовать всего одного подозреваемого, они исписывали чуть ли не центнер бумаг. Теперь подозреваемых закрывали сразу по пятнадцать человек… а ситуация все равно не менялась.
   До убийства Хуршеды представители власти ни разу не комментировали преступления против иностранцев. Выходки окраинных хулиганов того не заслуживали. Достаточно было, что этим занималась милиция. А теперь на тему высказались и губернатор, и городской прокурор, и дюжина депутатов, и даже представитель Президента Российской Федерации. Казалось, что уж после этого-то с уличной преступностью будет покончено… Правда, казалось так совсем недолго.
   На окраине города девушка зашла в 24-часовой магазин купить себе баночку джин-тоника, повздорила со стоящим в очереди китайцем, расплакалась и пожаловалась на обидчика проходившим мимо паренькам. Китайцу вправили мозги – и всей компанией отправились в «Кресты». Но уже на следующий день газеты писали: в метро избит очередной иностранец. Десять ножевых ранений. Подозреваемых нет.
   По тихой улочке в центре студент из Конго шел с русской подружкой. На скамейке в скверике пили пиво молодые люди из прилегающего двора.
   – Ты чего, сука, с русской бабой ходишь?
   Вспышка по ту сторону век. Словно замедленный кадр – летящий прямо в лицо ботинок. Стук пульса в ушах. Конголезец очнулся в реанимации, а недопившие пиво обидчики – в следственном изоляторе. Но уже на следующий день газеты писали: в метро избит очередной иностранец. Десять ножевых ранений. Подозреваемых нет.
   Это было как бороться с агентом Смитом во второй «Матрице»: чем сильнее ты бьешь, тем больше получаешь в ответ. Милиционеры не успевали докладывать о задержанных по одному делу, как им уже приходилось открывать три новых. Тот год был действительно сумасшедшим.
   Сперва всем казалось, что проблема не очень серьезна. Да, иногда у нас дерутся на улицах – но ведь справиться с этим можно, не так ли? Однако просто врезать нерусскому прохожему по носу – к середине двухтысячных это уже давно был пройденный этап. Иностранцев теперь убивали. И что самое неприятное – чем дальше, тем чаще.
   За полтора месяца до убийства Хуршеды в самом центре города, на набережной канала Грибоедова, были избиты двое негров, студенты Архитектурного института. Проломленные головы, выбитый глаз, несколько месяцев больницы… Еще через три дня железными палками забит студент-китаец Чжан Пан-Иэ. Множественные, в том числе открытые переломы, несколько месяцев больницы… Еще через неделю – прямо напротив Александро-Невской лавры атакован студент-палестинец Алдоу Халед. Переломы ребер, проломленная голова, множественные ножевые ранения… Еще через четыре дня на станции метро «Автово» забит кастетами и палками бизнесмен из Турции Гюль Орхан… Еще через десять дней – нападение на двух корейцев. Пара получила одиннадцать ножевых ранений на двоих, в основном в горло и лицо… Еще через четыре дня пострадал студент Первого медицинского института Шанг Зайда Ахмад – проломленная голова, переломанные ребра, несколько месяцев больницы…
   Ровно на день рождения Гитлера был зарезан индус Анджанги Кимшори Кумар. Он шел к себе в общежитие и даже почти успел дойти, но прямо на входе в общагу несколько неизвестных дверью зажали ему голову и начали прицельно бить ножами в горло и грудь. Еще день спустя в двух шагах от станции метро «Площадь Восстания» посреди бела дня были атакованы двое африканских студентов. У одного на теле потом насчитали больше дюжины дырок от ножа. Второму (выжившему) нападающие пытались отрезать уши:
   – Они хотели меня изуродовать. Они били меня в двух шагах от Невского проспекта, и никто не вмешался. Все боялись, и только эти парни не боялись ничего. Они били меня не торопясь и совершенно спокойно. Если бы они хотели, то запросто могли бы меня добить, но этого им было мало. Они хотели изувечить меня, отрезать мне уши, надругаться… Им хотелось показать свою власть.
   Спустя еще неделю, 16 февраля 2004 года, возле студенческого общежития Медицинской академии имени Мечникова был убит студент из Маврикия. Его звали Атиш Кумар Рамгулам. Он возвращался домой, но немного не дошел до дверей общежития: дюжина ножевых ранений. В горло, грудь, спину и вообще везде, где только возможно.
   Особого внимания к случившемуся постарались не привлекать. Не та была в городе обстановка, чтобы кричать об еще одном убитом чернокожем, а кроме того, возможно, это и в самом деле было банальное ограбление. Приятели убитого говорили потом, что вся общага слышала, как, стоя над трупом, нападающие скандировали: «России – русский порядок!», но по-русски все эти студенты говорили не очень, могли и ослышаться, так что внимания к происшествию постарались все-таки не привлекать.
   Времена, когда бригада «Шульц-88» объединяла чуть ли не всех опасных парней города, теперь казались рождественской сказкой. Если в городе творится что-то не то, всегда знаешь, где искать концы. Но Шульца посадили… а потом взялись и за его приятелей из Mad Crowd… и парни разбежались. Вместо одной большой бригады по городу теперь бродит несколько десятков крошечных. Как со всеми ними управишься? Чтобы внедрить информаторов в каждую, не хватит ни сотрудников, ни денег.
   Впервые милиция почти официально признала: справиться с ситуацией она не в состоянии. В городе происходило что-то, с чем привычными методами было вообще не совладать. И иностранным студентам было предложено перейти на казарменное положение. Городская администрация пообещала благоустроить территории студенческих городков таким образом, чтобы за окружающую решетку студентам выходить бы и не пришлось.
   – Там будут концертные залы, кафе и кинотеатры. А охранять периметр будут специальные милицейские подразделения.
   Через три недели после того, как был презентован этот проект, возле дома № 18 по улице Марата было найдено тело гражданина Северной Кореи Ким Хен Ика. Следы долгих избиений, десять ножевых дырок в теле. Утром горожане пошли на работу, а посреди тротуара лежит зарезанный 42-летний мужчина. В центре города. Прямо поперек тротуара. Кореец жил в Москве, а в Петербург заскочил на пару дней: погулять по городу, полюбоваться на замерзшую Неву и Дворцовую площадь. Потом купил билет обратно, пешком по плохо освещенной улице Марата отправился к Московскому вокзалу – и не дошел. Патологоанатомы потом объясняли: били Ким Хен Ика долго, а резать начали уже, когда он больше не мог подняться.
   – Может, все-таки ограбление? – с надеждой спрашивало у экспертов начальство.
   – Во внутреннем кармане у убитого лежало около одиннадцати тысяч долларов США. Никто даже не попытался его обыскать. Какое на фиг ограбление…
   Специальные милицейские подразделения не помогли и тут. Похоже, те, кто в этой игре двигал белыми фигурами, были уверены: нужно просто немного поднажать – и все получится! Проявить твердость и уверенно идти к поставленной цели – и мир они переделают на свой лад.
 //-- 2. --// 
   К осени дела стали совсем плохи. Вечером 13 октября 2004-го года на углу улиц Рентгена и Льва Толстого был зарезан вьетнамский студент Ву Ань Туан. На здании напротив висела камера наружного наблюдения. Как все происходило на этот раз, милиционерам удалось посмотреть в режиме реального времени.
   Приблизительно без пяти десять вечера. По улице Льва Толстого шагает 20-летний вьетнамец. Он приехал в Петербург всего несколько месяцев назад. В тот вечер Ву Ань Туана пригласили на день рождения в общежитие, где жил его товарищ. Вечеринка закончилась, и молодой человек шел по направлению к станции метро «Петроградская».
   Приблизительно без четырех минут десять. По противоположной стороне улицы навстречу студенту двигается большая компания молодых людей. Один из них видит вьетнамца и, вскинув руку, показывает на него остальным. Все вместе бегом переходят на другую сторону. Завидев их, Ву Ань Туан разворачивается и начинает убегать. Настигнув его, первый из нападающих в прыжке бьет вьетнамца ногой по спине. Тот удерживает равновесие, продолжает бежать – и исчезает за границами кадра.
   О дальнейшем оперативникам рассказывала свидетельница, проходившая мимо женщина. Ву Ань Туан пронесся мимо нее приблизительно без трех минут девять. Он бежал по направлению к общежитию. Может быть, надеялся укрыться за дверями… или что там ему кто-нибудь поможет… возможно, уже в этот момент вьетнамец был ранен. За ним молча неслись одетые в черное подростки. Женщине они показались совсем детьми: лет по четырнадцать. Все происходящее видело довольно много прохожих. Но вмешаться никто из них не рискнул.
   Возле пересечения с улицей Рентгена толпа догнала вьетнамца. На ходу ударив ногой, первый бежавший сбил-таки Ву Ань Туана с ног. Вьетнамец упал. Паренек наклонился над ним и семь раз подряд ударил его ножом в лицо и горло. Следующий подбежавший сжимал в руках заточенную отвертку. Ею он так же четыре раза подряд ударил студента в грудь и лицо. Всего экспертиза насчитает потом тридцать семь колото-резаных ран и шесть трещин в черепе. Это кто-то из тех, что подбежали попозже, стал с размаху бить вьетнамца залитой свинцом пряжкой армейского ремня.
   Без двух минут десять подростки разбежались. Женщина, видевшая все это, подошла поближе и наклонилась над Ву Ань Туаном. Выглядел он так страшно, что трогать его руками она не решилась. Вьетнамец сумел еще сам перевернуться на спину и сказал женщине, как его зовут. А потом умер.
 //-- 3. --// 
   Милиция подъехала меньше чем через полчаса. Женщину допросили, а остальные свидетели к тому времени уже разошлись. Все было точно так же, как и в прошлые разы. Официальные лица бодрыми голосами опять обещали раскрыть преступление (в прошлые разы они тоже обещали…). Следственная группа опять работала на месте преступления всю ночь, и на экспертизу опять были отправлены все найденные в районе пивные бутылки (ясно, что потом найденные на них отпечатки никуда не пойдут…). По квартирам окрестных домов опять отправились оперативники, которым предстояло провести стопроцентный опрос жителей (и выслушать невообразимое количество бреда… абсолютно бессмысленного вранья…). Из ближайших кафе и пивнушек в отделение опять свезли всех более или менее подходящих по возрасту и внешнему виду подростков (а значит, скоро в отделения примчатся и разъяренные родители…).
   В десять утра пресс-секретарь Управления отрапортует в подъехавшие телекамеры: картина преступления полностью ясна. КАК все произошло, нам уже известно (не известно только, КТО это сделал… и совершенно не хочется представлять ЗАЧЕМ…).
   Несмотря на то что тон у пресс-секретаря был бодр, спустя всего три недели ровно на том же самом месте по тому же самому сценарию были атакованы еще два идущих из общаги иностранных студента. Снова движущаяся им навстречу толпа подростков… снова вскинутая рука «Вон они!» – и все бросаются в погоню… снова бегущие по улице Рентгена жертвы и настигающие их охотники с заточенными отвертками наперевес… Правда, в этот раз прохожие вмешались. Двое мужчин крикнули «Что вы делаете?» и подошли поближе. Этого хватило: подростки просто разбежались. Студенты-африканцы выжили. Всю ночь работать на том же самом месте происшествия милиции не пришлось.
   Все это теперь скорее утомляло, чем интересовало всерьез. Когда убили девятилетнюю девочку, был действительно шок. Когда зарезали третьего негра за четыре месяца, в новостях даже не стали об этом упоминать. Негров продолжали убивать, милиция продолжала делать вид, будто со дня на день кого-то поймает, а верить, будто когда-нибудь убийц и вправду предъявят публике, все давно перестали.
   Пятнадцать месяцев – восемь трупов. И около пятидесяти нападений. Все они проходили в разное время и в разных (часто противоположных) концах города. Но если попробовать выстроить их в один ряд, то картина выходила очень странная.
   12 марта. Прокуратура делает заявление: убийцы Хуршеды Султоновой вычислены и скоро предстанут перед судом. На следующий день под поезд в метро сбрасывают сирийца Абдулкадира Бадави.
   8 сентября. Дело Хуршеды передают в суд. 9 сентября неизвестные убивают студента из Конго Ролана Эпоссака.
   13 октября. В суд передают дело о нападении на женщин-люли в «Дачном». На следующий день убивают вьетнамца Ву Ань Туана.
   21 октября. Окончание слушаний по делу Mad Crowd. В тот же вечер в разных концах города избиты несколько иностранцев. Без трупов в тот раз обошлось почти случайно.
   Что все это, черт возьми, означает? В городе действует законспирированная организация? Невидимый стратег взмахом руки отправляет на ночные улицы сотни бойцов? Оперативники всех городских антиэкстремистских отделов и так и этак раскладывали сводки о происшествиях, но никакого другого вывода на ум не приходило. Это могло показаться паранойей, но по всему выходило: за несколькими десятками нападений стоит кто-то один.
   Прежде что-то подобное милиционеры видели только в иностранных кино. Да и там это не казалось очень уж правдоподобным. А теперь за пятнадцать месяцев они имели восемь нераскрытых убийств, и как на все это реагировать, было совершенно не понятно.
 //-- 4. --// 
   В четверг, 5 апреля 2006 года, в клубе Apollo проходила вечеринка для студентов Института связи имени Бонч-Бруевича. Расположен клуб ужасно неудобно. Вроде бы почти центр города, но район при этом пустынный, неудобный, как подъехать к клубу, совершенно непонятно, так что посетителей там не бывало даже и по выходным. А уж в будние дни Apollo стоял просто пустой. Чтобы хоть как-то выжить, каждый четверг хозяева клуба навострились проводить вечеринки для иностранных студентов. Не ахти что, но все-таки…
   Негры и арабы считали место почти своим. Скидываясь, они покупали коктейли. Африканским студентам напиваться допьяну в Apollo было не по карману. Мятые русские рубли они подолгу вертели в своих черных пальцах, а потом все-таки протягивали купюру бармену, и тот смешивал для них какой-нибудь фирменный «аполловский» коктейль. От силы один за вечер. Вслед за неграми в клуб потянулись и некрасивые русские девушки, из окрестных кварталов… а потом и не только из окрестных… некоторым девицам нравится встречаться с черными парнями, вы же знаете, как это бывает… а коктейль девицы могли позволить себе купить сами. Ну и плюс плата за вход. В общем, четверг свою кассу делал.
   В тот четверг все было как обычно. Белый DJ крутил в руках свои черные виниловые пластинки. Черные парни кривлялись на танцполе и вскладчину покупали коктейли. Все было как обычно, и разбредаться навеселившиеся негры стали только под утро. Шестеро студентов Института связи имени Бонч-Бруевича вышли из Apollo приблизительно в 5.30 утра. Они закурили по сигарете, подняли воротники курток и, скрипя подошвами об апрельский снег, зашагали к метро.
   От клуба до станции «Технологический институт» идти минут двадцать. Район этот настолько тихий, что пешехода и днем-то встретишь не часто. А машины здесь и вообще почти не ездят. Негры шли прямо по проезжей части. Дойти они успели почти до пересечения 5-й Красноармейской с улицей Егорова. Впереди уже виднелся ярко освещенный Московский проспект.
   Потом все вместе они услышали хлопок. Мишель Тонобиан, уроженец Берега Слоновой кости, обернулся и успел разглядеть в арке силуэт стрелка. Парень стоял на одном колене и держал в руках винтовку. Мишель рванулся с места первым. Остальные побежали за ним. Понять, что громкий хлопок – это не петарда, а выстрел, успели не все. Но когда Мишель побежал, остальные побежали за ним.
   Они задыхались, рвались к спасительному углу и боялись оглянуться. Если добежать до угла, то там стрелок их уже не достанет… точно не достанет… пули не способны огибать углы… они всегда движутся только по прямой… но бежать до спасительного угла оставалось еще метров сто… то есть довольно далеко, а они были не готовы бежать… всю ночь они танцевали в клубе, устали и теперь шли домой отсыпаться… а вместо этого им пришлось сорваться с места и бежать. Выстрела не было… все громко дышали, задыхались и сопели… но второго выстрела не было. Времени перезарядить винтовку и пальнуть им в след стрелку бы хватило. Но стрелять второй раз он не стал.
   Парни забежали за угол и остановились. Согнувшись, уперевшись ладонями в колени, они долго не могли отдышаться. Теперь их было всего пятеро. Кто-то один вернулся к перекрестку и заглянул за угол. Раскинув руки, будто распятый, на белом от снега асфальте лежал мертвый черный парень.
   Почти напротив арки, из которой хлопнул выстрел, находится большое офисное здание. С обеих сторон от входа там висят камеры наружного наблюдения. Нацелены они на входные двери, но небольшой отрезочек 5-й Красноармейской тоже попадал в кадр. Самого стрелка разглядеть на пленке потом так и не удалось. Зато остальное было видно довольно четко.
   Пленку уже утром изъяла милиция. Никто не знает, как из милиции она попала к телевизионщикам. Но каждый раз, когда симпатичные тетки из новостей будут говорить про апрельское убийство, на экране станет появляться именно эта картинка. Шесть смутных силуэтов на зимней улице. Хлопок выстрела. Все бросаются врассыпную, а один остается, раскинув руки, лежать на асфальте.
 //-- 5. --// 
   Выстрел грохнул около половины шестого утра. Ну, может быть, без двадцати шесть. Адмиралтейское РУВД от места происшествия находится в десяти минутах ходьбы. Заспанные дежурные милиционеры пешком дошли до лежащего на асфальте тела, выставили ограждение, начали обзванивать начальство. Приблизительно через час начальство начало подъезжать. В девятичасовых выпусках новостей о выстреле на Красноармейской уже сообщили каналы НТВ и «Россия». А к полудню об убийстве негра говорили уже все.
   Убитого звали Ланмпсар Самба. Для дикторов русских телеканалов имя оказалось почти непроизносимым. Правильно выговаривать его они научились только к концу недели. 28 лет, уроженец Сенегала. В Петербург приехал в 1999-м. Планировал получить здесь второе высшее образование. Поступил в Институт связи имени Бонч-Бруевича. Успел доучиться до четвертого курса. Пуля попала ему в затылок. Смерть наступила мгновенно. Он даже не успел понять, что мертв, этот долговязый черный парень.
   Самба был из хорошей семьи. В 1960-х его мама училась в Москве на филолога. Вернувшись в Сенегал, основала там первую кафедру славистики во всей Западной Африке. На том, чтобы сын продолжил учебу в России, настояла именно она. Сам Ланмпсар по-русски говорил тоже очень неплохо. В Петербурге он прожил почти шесть лет. До сессии ему оставалось всего два месяца – а потом домой.
   Домой увезли его долговязое черное тело. Пуля вошла ровно в то место, где шея переходит в затылок. Пробив нижнюю стенку черепа, пуля застряла внутри головы, однако оставлять ее там милицейские эксперты не стали. Пулю выковыряли из черепа, отмыли от присохших кусочков органики, пинцетом положили в полиэтиленовый пакетик, привесили на пакетик клеенчатую бирку с номером дела…
   Оружие преступления было найдено сразу же. Стрелок пальнул в сторону проходящих студентов из-под арки дома № 26 по 5-й Красноармейской. Милиционеры зашли во двор этого дома и первое, что увидели: лежащую прямо посреди двора винтовку. Аккуратно почищенный, смазанный и завернутый в тряпочку ствол, из дула которого густо пахло только что хлопнувшим выстрелом. На деревянном цевье была выцарапана свастика и надпись White Power – «Власть белым!». В слове white писавший допустил ошибку, но смысл надписи милицейскому начальству был все равно ясен. Когда почти в самом центре города из винтовок со свастиками отстреливают негров – это означает большие проблемы.
   Утром заявление сделал исполняющий обязанности губернатора города Виктор Лобко. Госчиновника подняли с постели. Информации у него не было, да и какая может быть информация через три часа после выстрела? Единственное, что мог И. О. – успокоить горожан. Глядя прямо в камеру, он сказал, что администрация города ситуацию контролирует.
   – Уму не постижимо, чтобы оставлять оружие с такими надписями! – несколько раз повторил Лобко.
   Как вести себя перед камерой и что вообще говорить, Лобко понимал не очень. Конечно, было бы лучше, если бы своим уверенным голосом ситуацию прокомментировала губернатор города. Да только не было в то утро на месте губернатора: как раз 6 апреля Валентина Матвиенко отмечала день рождения. Ей исполнялось 57 лет. Дата не круглая, но губернатор захотела отметить и ее. Вместе с несколькими близкими Валентина Ивановна на все выходные улетела в Грецию.
   Кто-то из журналистов попробовал позвонить губернаторскому пресс-секретарю Наталье Кутабаевой. Пресс-секретарь была умница и красотка. Что именно она ответила звонившему, неизвестно, но информагентства передали ее слова так, будто из-за убитого негра беспокоить губернатора в день рождения Наталья не станет. Потом целую неделю она только и делала, что объясняла: ее слова переврали. Ничего подобного сказать она не могла. Выглядело все это в любом случае глупо. В тот день все и у всех шло наперекосяк.
   С этим губернаторским днем рождения получилось вообще непонятно. Те, кто убил негра, не ворвались ватагой в клуб, не попереворачивали столы и сбежали, а произвели один-единственный выстрел. И этого хватило, чтобы о них начали говорить все телеканалы страны. Избить случайно встреченного где-нибудь на темной улице негра – неприятно, но такое случается. Увидеть серое от ужаса лицо, выпученные в страхе негритянские глаза… ощутить себя богом, карающим и мстящим… всем вместе накинуться, забить тяжелыми ботинками, сунуть шилом в горло, проломить ломом череп – это одно. Но раздобыть ствол, засесть в засаде… сжимая в ладонях карабин, несколько часов просидеть под аркой… ежась от апрельского холода, ждать, дождаться и всадить-таки пулю в затылок незнакомому чернокожему парню… это было что-то совсем из другой оперы. Да еще и подгадать, чтобы выстрел испортил день рождения губернатора. Не просто убить, а рассчитать так, чтобы тупицам-журналистам было заранее понятно, с чего начинать свои репортажики. Или с днем рождения совпало случайно? Все равно случай был из ряда вон.
   Депутаты городского Законодательного собрания предложили обратиться напрямую к президенту страны. Спикер Законодательного собрания Ленобласти Кирилл Поляков пошел еще дальше.
   – Любой, кто выкрикнет лозунг «Россия для русских!», – говорил он, – должен понести за это уголовное наказание. И это наша принципиальная позиция!
   Тележурналисты кивали головами и усмехались. Буквально на прошлой неделе социологи из «Левада-центра» опубликовали результаты опроса, из которого выходило, что лозунг «Россия для русских» поддерживают 70 % россиян. То есть двое из трех. А также почти девяносто процентов ментов. Нельзя же привлечь к уголовной ответственности две трети жителей страны, но даже если бы Кирилл Поляков и захотел это сделать, то как? Силами милиции, которая считает, что именно для русских Россия и существует?
 //-- 6. --// 
   Забирать тело Ланмпсара Самбы в Петербург приехал сенегальский посол Мунтага Диолло.
   – Ненависть к иностранцам, – сказал он, – это проблема в первую очередь самих русских. Убивают в России нас, но главные жертвы этой ненависти – вы сами. Люди, которые в атмосфере этой ненависти рождаются и живут всю жизнь…
   Индийский консул был категоричнее. Он заявил, что из-за нападений скинхедов граждане его страны уже давно не желают не только учиться в России, но даже и приезжать сюда с кратковременными визитами.
   – Такой нацистской угрозы, как в России, нет нигде в мире, – сказал он. – Нападения только на граждан Индии случаются по несколько раз в месяц. Апрель только начинается, и нет гарантии, что до конца месяца не убьют кого-то еще.
   – А при чем здесь апрель? – не понимали телевизионщики.
   В апреле, объяснял индус, им живется особенно тяжело. 20-го числа русские нацисты отмечают день рождения Гитлера. Посольства африканских и азиатских стран рассылают своим гражданам предупреждения: день десантника и день рождения Гитлера – для иностранцев в России самые опасные дни в году. Лучше пересидеть. На улице не показываться. Потому что 20-го апреля хоть один негр или уроженец Азии обязательно будет убит.
   К вечерним выпускам новостей выяснилось, что выстрел на 5-й Красноармейской получил и международный резонанс. Телеканалы демонстрировали: массовые митинги против нацизма прошли в Италии и Франции. Прямо на первой полосе о русских бритоголовых написали газеты Великобритании и Германии.
   Комментировали ситуацию члены Общественной палаты при Президенте России:
   – Мы возлагаем всю ответственность за это преступление на фашиствующие элементы!
   Ну фашиствующие… ну, элементы… мало ли кто там на кого возлагает, – пожимали плечами африканские студенты. Можно подумать, речь идет о неожиданном иностранном вторжении. Эти «элементы» – граждане вашей собственной страны. Чем возлагать на них ответственность, лучше бы разобрались, что у вас тут происходит. Потому что мы приехали в Россию учиться, а уезжаем в гробах.
   Уезжать в гробах студентам не хотелось. На следующий день в новостях показали, как иностранные студенты пакуют вещи и разъезжаются по домам. В первый же день после убийства Самбы документы из русских вузов забрали пятнадцать студентов. На следующий день – уже почти в два раза больше.
   – Пока нас просто избивали и били ножами, мы терпели. Но если дело дошло до стрельбы – пора уезжать. У меня дома уже двадцать лет идет гражданская война. Но шансов выжить там куда больше, чем здесь.
   Сверяясь с бумажкой, дикторы утверждали, что массовый отток студентов нанесет России экономический ущерб. Обучение иностранцев приносит стране до $200 миллионов в год. Какой-то идиот застрелил негра, и теперь все мы можем недосчитаться этих $200 миллионов. Не пора ли милиции действительно всерьез заняться проблемой?
   Милиция была не против, да только результатов оказалось все равно немного. От нее со всех сторон требовали: пусть все будет немножко как в кино. Брейн-штурм, лихой захват, по телевизору показывают, как бойцы СОБР ногами вышибают двери, и вот уже злодей отправляется в тюрьму. Милиционеры объясняли: эффектные киношные развязки только в кино и случаются. А мы всего лишь живые люди.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Думаю, последний раз такой переполох в Петербурге поднимался в 1934-м, когда убили Кирова. По крайней мере на моей памяти такого еще не было. Сенегальца убили утром в пятницу, и уже тогда было ясно: пропали не только ближайшие выходные, но и вообще все выходные до тех пор, пока не предъявим результат. Из Москвы приехали люди, и начался полный пиздец. Все на нервах, начальство орет, работаем с семи утра до четырех ночи, нормально никто говорить вообще не может…

   Машина работала на полных оборотах. Результат просто не мог не появиться. И он появился. Официальные лица еще мялись перед камерами и, потея, выдавливали из себя неправдоподобные обещания, а милиционерам уже были известны имена тех, кто все это сделал.


   Глава одиннадцатая: Отсвет на лезвии

 //-- 1. --// 
   После убийства Ланмпсара Самбы о том, что милиция не способна справиться с ситуацией, говорили уже по всем телеканалам. Немецкий журнал Focus опубликовал большой материал, озаглавленный «Петербург признает свое поражение». Несколько сотен митингующих негров и китайцев каждый день стояли прямо у Смольного, почти под окнами губернатора. Все ждали нового громкого убийства – и казалось, что хуже, чем сейчас, быть уже просто не может. Зато в суд наконец было передано дело убийц Хуршеды Султоновой. Если публике хотелось результатов, то вот они. Следствие шло пятнадцать месяцев, а теперь, наконец, закончилось. Даже не пытаясь скрыть довольных улыбок, милицейское начальство объясняло: преступников невозможно по первому требованию достать из рукавов. Но уж если они обещали раскрыть убийство девочки, то обещание свое непременно исполнят. Всего подсудимых было шестеро: подростки от 14 до 17 лет. Неблагополучные семьи, конфликты с учителями. Один из фигурантов вообще учился в спецшколе для трудновоспитуемых. Чтобы поиметь хоть какие-то карманные деньги, члены этой компании отнимали мобильные телефоны у приезжающих в Апраксин двор за покупками подростков. В общем, довольно милые ребята.
   Обвинительное заключение гласило: в день убийства они распивали спиртные напитки в Юсуповском саду. К ним обратились трое неустановленных лиц, которые начали подстрекать их к нападению на лиц неславянских национальностей. Вооружившись бейсбольными битами, подсудимые все вместе напали на возвращавшуюся с катка таджикскую семью… Каждый пункт этого заключения был подкреплен свидетельскими показаниями и разнообразными уликами.
   Больше всего присяжных удивили фигурирующие в деле бейсбольные биты. Подростки собрались в садике выпить пива… а потом отправились убивать таджиков, и в руках у них тут же появляются бейсбольные биты. Откуда? Штука-то редкая. В кино такие иногда показывают, но многие ли видели биту в жизни? Откуда в тот вечер у пьющих в садике подростков появились целых три бейсбольные биты, а?
   – Биты были принесены неустановленными лицами. В деле об убийстве Хуршеды фигурируют «трое неустановленных лиц». Эти молодые люди приблизительно двадцати-двадцати двух лет появились неизвестно откуда и предложили подсудимым вместе напасть на семью Султоновых. Биты у них были с собой. Возможно, и нож, которым были нанесены смертельные ранения, они также принесли с собой. В любом случае, после нападения на Султоновых эти трое бежали с места преступления не с остальными подсудимыми, а в другую сторону. И больше подсудимые никого из них не видели.
   Той осенью в суды было отправлено сразу несколько похожих дел. Милиционеры успели выловить чуть ли не пятьдесят человек, замешанных в семи нападениях на иностранцев и гастарбайтеров. Теперь все они сели на скамью подсудимых – и начали рассказывать одно и то же. В тот момент, когда пиво было допито, а чем еще заняться, никто не понимал, рядом появлялись «неустановленные лица». Они первыми предлагали устроить что-нибудь этакое. Доставали из рукавов странные штуки вроде бейсбольных бит или ножа-«бабочки». А потом исчезали так умело, что заметить этого никто не успевал.
   «Неустановленные лица» появлялись в каждом деле о нападениях на иностранцев. Может быть, одни и те же. Может быть, совершенно разные. Подростки не знали, чем заняться, и отправлялись в детский садик. Сотый раз подряд тоскливо пили свое пиво. А потом какие-то «незнакомые парни» предложили им пойти громить табор в Дачном. Или «трое парней, которых до этого никто не видел» указали на Султоновых. «Пора мочить черных!» – кричали «какие-то ребята» перед тем, как все отправились на улицу Льва Толстого и зарезали Ву Ань Туана.
   Потом приезжала милиция и от детского садика все отправлялись в следственный изолятор. Из подозреваемых ребята быстро превращались в обвиняемых и получали свои «пять с половиной лет»… или «три года колонии-поселения»… а «неустановленные лица» так и оставались неустановленными.
   Правда, последнее время лица вдруг перестали появляться. После случая с вьетнамцем похожих акций не было почти полгода. И появилась надежда, что, может быть, самое тяжкое уже позади. Кто знает, что там могло приключиться с этим неустановленным лицом, а? Оно могло передумать или решило завязать… уехало в другой город или легло на дно… было зарезано в пьяной драке… Главное, что больше никто не появлялся неожиданно перед компанией распивающих пиво подростков и не предлагал:
   – Что это вы, ребята, без дела маетесь? Айда черных рихтовать!
   Никто не появлялся уже несколько месяцев. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, говорили милиционеры, – но может быть, ситуация наконец переломилась и больше эти лица уже не появятся, а?
 //-- 2. --// 
   Медленно, но все-таки двигались и расследования всех остальных громких дел того года. Информацию собирали, проверяли и перепроверяли. Сотни сотрудников на протяжении очень долгого времени анализировали тысячи сводок. Беседовали с десятками информаторов. Составляли сотни рапортов и отчетов. И результаты понемногу начали появляться. Очень медленно… гораздо медленнее, чем всем бы хотелось… но все-таки начали.
   Этой части работы никогда не бывает видно. О ней вообще мало кто догадывается. Но только она рано или поздно и позволяет передать дело в суд.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Мне звонят и спрашивают: знаешь вот таких ребят? И называют две фамилии. Я говорю: одного вроде бы нет, а вот второго я пытался приземлить, когда скины пихали двух чурок под поезд в Александровке. А что?
   – Ты не поверишь. Их вместе с Кислым чисто случайно тормознула патрульно-постовая служба. Просто внешний вид ребят не понравился, и решили проверить документы. Кислый съебался, ушел через дворы, а этих двух взяли.
   – И что?
   – С собой у ребят был пистолет ТТ. Патрон в стволе, и, как утверждают, их повязали в момент, когда пацаны шли грабить почтовое отделение. Причем до этого они уже успели ограбить одно фотоателье и три почты.
   – Как это «три почты»?!
   – А вот так. Приезжай, сам все увидишь.

   Вся эта история продолжалась уже несколько лет. Когда оперативники только начинали заниматься скинхедами, то почти ничего о них не знали. Но время шло, они учились на своих ошибках. А эти ребята – на своих.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Сперва был «Шульц-88». Для своего времени бригада была действительно № 1. Бодрые, энергичные, с четкой идеологией и строгой дисциплиной. За год они натворили больше, чем остальные бригады за всю жизнь. А потом пришли мы и всех поприземляли. Остатки «шульцов» перегруппировались и вошли в Mad Crowd. Теперь они стали действовать совсем другими методами. От примитивного уличного хулиганства перешли к действительно серьезным акциям. Для прикрытия каждый раз подписывали местную гопоту, а сами растворялись в воздухе. Но потом пришел момент, когда мы приземлили и их. И тогда самые решительные создали совершенно новую структуру.
   Главными там были Леша СВР и Дима Кислый. Между собой эти двое познакомились еще у Шульца – оба входили в самый первый состав его бригады. Оба – 1984 года рождения. То есть тогда им было лет по восемнадцать. Оба – очень упертые. Но почеловечески ничего общего между ними и не было.
   Кислый жил в центре. Семья у него в принципе благополучная. Отец – бывший офицер милиции. Сам Кислый тоже пробовал учиться на юридическом факультете. Деньги в семье всегда были. А СВР родился на окраине. Никакого образования получать не пытался. И вообще рано остался сиротой. Сперва его воспитывала мать, но она умерла. Потом умерла и Лехина бабушка. Так что он остался вообще один.
   Тем не менее, эти двое сошлись. Из «Шульц-88» они вышли уже вместе и вместе же пришли в Mad Crowd.

   По статистике чуть ли не три четверти нынешних молодых россиян выросли в семьях с одним родителем. Проще говоря, они с самого детства понятия не имели, кто такой отец. Парней воспитывали мамы, а об отцах они узнавали только из книжек и из кино.
   Проблема кажется не очень значительной. Мама – это ведь тоже неплохо. Но тот, кто вырос без отца, вряд ли сам станет относиться к детям как отец. Его никто не научил так относиться к людям. Да и сама идея, будто где-то у всех нас есть отец, покажется им смешной.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Главное, что интересовало парней, с которыми общались Кислый и СВР: с утра пораньше нарезаться пивом, попрыгать под группу «Коловрат», а после концерта запинать всех встречных черных. А эти двое алкоголь не пили принципиально. Занимались спортом. Общались с иностранными единомышленниками. Каждый раз анализировали свои ошибки. И постепенно они стали понимать: просто пиздить черных – это не метод. Система – вот действительно страшный враг. Куда более страшный, чем любые чурки.
   Чурок победить не сложно, а как ты победишь ментов, если они – тоже белые и тоже русские, но, в отличие от тебя, служат не белой идее, а оккупационному режиму? Чтобы добиться реальных результатов, нужно менять методы. Не ломать черепа неграм и хачам, а раскачивать лодку. Дестабилизировать ситуацию в стране. Чем хуже – тем лучше! Единственный способ изменить ситуацию – национальная революция. И парни начали готовить национальную революцию. Священную войну против всего мира.
   Нынешние белые (типа нас с тобой) для них были таким же мусором, как и все остальные. Понятно, что негров и евреев надо в печь, но и девяносто процентов белых необходимо отправить туда же. Потому что это не люди, а просто мясо. В своем журнале «Гнев Перуна» Кислый как-то писал:
   – Нам нужны не вы, а ваши дети. Это из них мы воспитаем новую расу. Потому что вас уже не переделать. Телевизор, семья, убогие развлечения, модная одежда, забитый холодильник… если это все, что интересует сегодня белых, то какие же они белые? Они – мясо и мусор. Белую расу необходимо создавать с нуля.

 //-- 3. --// 
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Уже к 2004 году эти двое понимали: «крауды» – всего лишь клоунада. Конспирации никакой. Возможностей влиять на политику – никакой. Прыгнут на черного, попинают и разбегутся. Все это ерунда. Нужно убивать. Помногу и жестоко. Только тогда о тебе будут говорить. Напишут газеты и покажут по телевизору. Только тогда у власти почва уйдет из-под ног.
   После того как у Лехи СВР умерли мама и бабушка, парень остался единственным владельцем сразу двух квартир. Одну квартиру он продал, а деньги пустил на дело: купил четыре карабина «Сайга» и рации для прослушивания милицейских радиоволн.
   На обычных скинов эти двое смотрели теперь только с жалостью. Несколько месяцев они еще участвовали в «краудовских» акциях, но все это для них было теперь несерьезно. И они просто ушли. Причем из прежних Mad Crowd в новую структуру почти никого не взяли.
   Всего за полгода они создали совершенно новую структуру. Не скинхедскую бригаду, а глубоко законспирированную и хорошо вооруженную революционную ячейку. Теперь они подбирали себе не бритоголовый молодняк, а совсем других людей. Газеты пишут, будто в их банде было много народу, но это вранье! Много людей было и не нужно. Пусть будет всего несколько человек – зато решительных и знающих, чего хотят…

   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Например, они всерьез занимались вопросами финансирования. Потому что если у тебя нет денег, то вся твоя революция – пустой звук. Когда деньги от проданной квартиры кончились, ребята решили грабить почтовые отделения на окраинах города. Вопервых, довольно безопасно. Работают только тетки, секьюрити нет, милиция когда еще приедет… А во-вторых, если подгадать момент, когда в отделение привозят пенсии, то сумму можно взять вполне приличную.
   Выглядело это как «Криминальное чтиво». В горнолыжных масках, со стволами наперевес, они вваливали в помещение, щелкали затворами и орали:
   – Всем лежать-сосать! Бабки в мешок, кто рыпнется – завалю!
   Установить удалось четыре эпизода. Сколько их было всего – до сих пор не известно. Один раз они вломились в фотоателье и взяли там какие-то копейки. А в другой раз ограбили почту и унесли почти $7000. Что в общем для начала революционной деятельности уже неплохо.

   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Сперва их было шестеро, потом девять, а под конец вроде бы одиннадцать человек. Но сколько точно – это знали только сами руководители. У Шульца и в Mad Crowd все направо-налево хвастались подвигами. По большому счету именно на этом все они и сели. А здесь конспирация была настолько жесткая, что докопаться до правды невозможно даже сейчас, когда все кончилось.
   Они собирали оружие. На обысках у них было изъято несколько стволов – и самодельных, и фабричных, и современных, и времен Второй мировой. Кислый умудрился сделать себе лицензию и мог легально скупать охотничьи ружья и карабины. Ходили разговоры, что они занимались пиротехникой и готовили взрывы. Не знаю, насколько это правда, но все разрешенные для частного хранения виды оружия у них были. Парни всерьез готовились к затяжной партизанской войне.
   А главное, эти двое меняли себя самих. Оружие и патроны вряд ли помогут в борьбе, если к ней не готов ты сам. Когда потом у Кислого будут проводиться обыски, то в его дневнике будет найдена запись:
   – Убивать арбузников – бессмысленно. Все решат, будто это просто криминальные разборки. Нужно убивать иностранцев. Только это сегодня способно вызвать общественный резонанс. Нужно постоянно быть готовым к убийству.

   И они были готовы.
 //-- 4. --// 
   Вердикт присяжных по делу Хуршеды был оглашен 22 марта. Двенадцать петербуржцев совещались больше пяти часов подряд и вынесли решение, которое поразило всех чуть ли не больше, чем само убийство девочки. Обвинение в убийстве было признано недоказанным. Подсудимые признаны виновными только в нападении из хулиганских соображений.
   Вот это да! – всплеснули руками тележурналисты. Как это «не доказано»? Разве можно оправдать тех, кто убил девятилетнюю девочку?
   – Нынешние цены на нефть, – сообщали зрителям телевизионные говорящие головы, – позволяют русским жить так, как захочется. А всю грязную работу передавать гастарбайтерам. Дома для нас построят таджики и молдаване. Фрукты привезут абхазцы и азербайджанцы. Улицы вылижут дворники-киргизы, а улыбчивые украинки со Старо-Невского проспекта за недорого вылижут то, что вы всегда стеснялись предложить жене. Все эти приезжие – вовсе не люди, а голые функции. Готовые к употреблению руки, ноги и вагины. Нечто вроде машин. Древние рабовладельцы о своих говорящих орудиях хотя бы заботились. А мы просто высылаем их, попользовавшись, вон из страны. Иногда в новостях показывают последствия пожаров в гастарбайтерских бытовках. Каждый раз следователи даже не могут сосчитать: сколько же народу здесь заживо сгорело? Да и зачем считать – ведь скоро к нам приедут следующие желающие. Они готовы работать за копейки и безо всяких прав. А чтобы приезжие никогда не забывали, кто они такие, первыми в России их встречают бритоголовые. Крепкие парни, которых, если нужно, оправдает суд присяжных…
   Депутаты городского Законодательного собрания, работники прокуратуры, федеральные чиновники и модные телеведущие один за другим появлялись на экране и повторяли одно и то же: если есть мертвый ребенок, то кто-то должен за это ответить. Вердикт необходимо пересмотреть!
   Между тем никакого другого вердикта, исходя из предоставленных суду данных, вынести присяжные и не могли. Судья задал им тридцать пять однозначно сформулированных вопросов. Присяжные дали на них тридцать пять ответов «Да» или «Нет». Любые сомнения (как и положено по закону) они трактовали в пользу обвиняемых. А дальше начиналась уже простая логика.
   Смертельные ранения Хуршеде были нанесены ножом. На вдоль и поперек прочесанном месте преступления нож обнаружен не был. Значит, убийца унес его с собой. Скажем, сунул в карман. Но на одежде главного подозреваемого никаких следов крови обнаружено не было. Значит (по логике), нож с собой он не уносил. Есть сомнение? Есть! Что остается? Остается трактовать его в пользу обвиняемого! Каким может быть вердикт? Только оправдательным!
 //-- 5. --// 
   Газеты и телевизор продолжали возмущаться по поводу приговора. Но милиционерам было уже не до них. Через день после оглашения вердикта в сводках опять мелькнули «двое неустановленных лиц».
   В субботу 25 марта девятилетняя мулатка Лилиан Сиссоку, возвращаясь с прогулки, зашла в подъезд своего дома на Лиговском проспекте. Папа Лилиан был родом из Мали, а мама – русская. То, что у девочки почти африканская внешность, в общем-то никогда не создавало ей проблем. Например, во дворе Лилиан гуляла всегда сама, а родители просто время от времени поглядывали на ребенка через окно.
   В тот вечер отчим девочки заметил, что та попрощалась с подружками и направилась к парадной. Он ждал звонка в дверь, но звонка все не было. Заволновавшись, он открыл дверь и спустился на пару лестничных пролетов. Лилиан ничком лежала на ступенях, а вокруг расползалось пятно крови.
   Ясно, что это была открыточка лично ментам. Те, кого вы ищете, все еще здесь. Невзирая ни на что, мы продолжаем свое дело, а как там дела у вас? Как позже установит следствие, девочку караулили. Те, кто на нее напал, сидели неподалеку на скамейке и ждали, пока она догуляет. Когда Лилиан зашла в парадную, следом за ней зашли двое молодых людей.
   – А ты не знаешь, где живет Вася? – спросил один.
   Лилиан не поняла вопроса, задрала голову – и получила удар стамеской в открывшуюся шею. А потом еще один… вернее не один, а еще три… плюс один в висок. Фоторобот преступников составить так и не удалось. В материалах дела дальше они фигурировали как «неустановленные лица приблизительно двадцати или двадцати двух лет».


   Глава двенадцатая: Тяжелая поступь

 //-- 1. --// 
   А потом одно за другим произошли несколько событий, после которых история вырулила-таки на финишную прямую.
   Первым стало то, что милиционеры установили-таки, кому именно принадлежало ружье, из которого застрелили Ланмпсара Самбу. Номер на ружье был забит, но кое-какие цифры разглядеть было возможно. Из особых примет на ружье имелись несколько надписей и треснувшая скоба, скрепленная двумя болтами. Надписи были нанесены буквально за день до выстрела, а вот трещина вполне прокатывала за особую примету.
   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   – В тот день я ушел с работы как обычно: в 23.30. Но едва отъехал от конторы, – мне перезвонил начальник.
   – Давай обратно. Установили, кому принадлежит ружье.
   Я разворачиваюсь и еду обратно. В отделе сидит задержанный. Парня зовут Слава. Какое-то время тому назад он работал охранником в магазине детского питания «Здоровый малыш». А его сменщиком работал Леша, по кличке «СВР». Ребята подружились, и в результате Слава продал ствол новому знакомому.
   – Слава, ты точно помнишь? Это точно был СВР?
   – Да говорю вам: он!
   К тому времени Леша уже сидел в Выборгской пересыльной тюрьме и ждал отправки в колонию-поселение. Он получил срок по делу группировки Mad Crowd. Пока шел суд, Леша аккуратно являлся на заседания. Его приятели Мельник и Кислый предпочли скрыться, пустились в бега и были объявлены в международный розыск. А СВР прятаться не стал. Посещал все заседания, отвечал на вопросы судьи, получил свои три года и спокойно уехал в Выборг.
   На следующий день после беседы со Славой, с самого утра, я еду в Выборг. К нам выводят Леху. Выглядел он теперь, как герой боевика категории «Би»: отрастил бороду, весь в татуировках «Арийское братство»…
   – О! – говорит. – Какими судьбами?
   – Здорово, Леха! Я тебе новый срок привез!
   Он не спросил «за что?», он спросил «зачем?».
   – Как это, Леха, «зачем»? Ты ведь слышал, что сенегальца застрелили?
   – Слышал. Телевизор у нас здесь есть.
   – А о том, что нашли человека, которому принадлежит ружье, тоже слышал?
   – Нет. Об этом по телевизору не говорили.
   – Ну, так я тебе вместо телевизора все расскажу. Ля-ля, тополя… Жил да был паренек. Работал охранником в магазине «Здоровый малыш». Там он познакомился с еще одним охранником по имени Слава. И купил у него ружье. Понимаешь, о ком речь?
   Он сидит, слушает. Отвечать мне не собирается.
   – А я ведь, Леха, тебя имею в виду. Это из твоего ружья сенегальца застрелили.
   – Ну и что? Я к тому времени уже сидел.
   – А вот это, Леха, – фигня. Соучастие мы тебе вчинить все равно сможем.
   – Какое соучастие? Я же в тот момент в «Крестах» был!
   – Ну и что? Ружье-то по-любому – твое. Где гарантия, что все это не с твоей подачи случилось?
   – Нет такой гарантии.
   – Сам все понимаешь. Так что собирайся, поедешь обратно в «Кресты».
   А нужно сказать, что в следственном изоляторе ему сиделось очень нелегко. В хате Леха сразу не очень правильно себя поставил и потом за это страдал. Бан-досы ведь идейных не любят. Тем более таких, как СВР, – у него же вся кожа в свастиках. Так что ехать назад, туда, где его так сильно плющили, Леше очень не хотелось. Сразу было понятно: сидеть ему предстоит в той же самой камере, и на этот раз плющить его будут еще сильнее.
   – Слушайте, – засуетился он. – Не надо «Крестов»…
   – Не надо?
   – Продал я ружье…
   – Кому?
   Уж как не хотелось ему признаваться, но пришлось:
   – Ну да, все верно. Ружье я продал Кислому.
   Я знал, что именно ему. Но все равно – очень обрадовался. К Кислому сходились все ниточки. Хуршеду Султонову убили, между прочим, ровно в том дворе, где он был прописан. Практически под его окнами. И арестованные по делу о нападениях на почты указывали тоже на него. А теперь мы еще и точно знали, кто стрелял в сенегальца.

 //-- 2. --// 
   Главное, что поняли эти парни к своим двадцати годам: этот мир устроен не так, как нужно. Он нуждается в переделке. Да и кто скажет, будто нынешний мир по-настоящему хорош? Парни начали переделывать его на свой манер – и очень быстро обнаружили, что дело даже и не в мире, а в Том, Кто этот мир устроил. И бороться нужно именно с Ним – ведь такая задача по плечу только подлинным героям.
   Тот, кто в самом начале взялся обустроить этот мир, допустил множество ошибок. Зачем Он сделал так, что на свете есть разные люди? Чужие локти больно впиваются в бок… множество чужих ног наступает на твои собственные ноги. Тебя постоянно окружают ужасные чужие лица… которые не вызывают ничего, кроме раздражения. И обязательно придет момент, когда ты почувствуешь: в ушах опять пульсирует ненависть. Которая одна только и способна дать ответы на все вопросы.
   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Я занимался этой публикой уже несколько лет подряд. Был лично знаком практически с каждым, кто после 2001-го состоял в какой-либо серьезной скинхедской бригаде. Кого-то из них я допрашивал. Кого-то арестовывал. Некоторых уговорил сотрудничать со следствием. И я могу сказать, что в личном общении все эти парни вовсе не одинаковы. Много среди них просто тупых. По некоторым видно, что лет через семь о своих собственных подростковых выходках они станут жалеть. Есть и неплохие ребята. Но эти двое были какие-то совсем другие… на остальных не похожие. Особенно это относится к Кислому.
   Я не знаю, каким этот парень был в самом начале. Но когда с ним познакомился я, концентрированная ненависть ко всему вокруг из него просто сочилась. Даже самые упертые всегда что-то любят: может, черных они и бьют, ну так хотя бы белых защищают. А Кислый умел только ненавидеть.
   Я читал его дневник: там через строчку – убей того, убей сего, убей мента, убей ребенка мента… ненавижу весь мир, ненавижу людей… Причем это не просто слова. Он вовсе не был тинейджером, начитавшимся неправильных книжек. Что-то не то у него внутри творилось.

   С детства им говорили: мы все в состоянии относиться к другому человеку, как к брату. В каком-то смысле все мы и есть братья. Но другой человек может стать мне братом только в одном случае: если у нас с ним один и тот же отец. А если никакого отца на свете и не существует, то все разговоры о братстве – пустой звук.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Один раз парни поехали осматривать место для очередной акции. Дело было у черта на рогах – на городской окраине типа улицы Коллонтай. Они приехали – и к ним почти сразу доебались трое местных гопников. Типа, что-то, ребята, мы вас не знаем… да из какого вы района… да нам такие, как вы, здесь не нужны… и Кислый с Лехой их просто зарезали. Двое потом месяц провели в реанимации и выжили с трудом. А третьего Кислый искромсал просто в куски. Спасать там было уже нечего: больше пятидесяти дырок!
   Свидетель рассказывал, что он бил его ножом, а тот хрипит, пытается руками прикрыться, выдавливает:
   – Что ты делаешь, пацан? Ты же убьешь меня!
   И глядя ему в глаза, Кислый совершенно спокойно проговорил:
   – А я и хочу тебя убить. Хочу, чтобы такого урода, как ты, больше никогда бы не было на свете!

   Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

   – Они были умные и начитанные парни. Не употребляли алкоголь, не курили и каждое утро пробегали минимум десять километров. И при этом они были абсолютными инвалидами. Потому что ненависть полностью высосала этим парням мозг.

 //-- 3. --// 
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Кислый и СВР были ближайшими приятелями. Но когда мы прихватили основной состав Mad Crowd, Леха предпочел получить свои три года, отсидеть и потом выйти чистым, а Кислый пустился в бега. Он не являлся по повестке, не жил дома, и, где его искать, было совершенно не понятно.
   Вместе с ним скрывался и бывший лидер Mad Crowd Руслан Мельник. По этим двоим дело было выделено в особое производство. Приземлить активистов мы пытались, еще пока шел суд. Иногда появлялась информация: парни будут там-то и там-то… Однако взять их нам так и не удалось.

   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   Приговор по делу Mad Crowd должны были вынести 14 декабря. На заседание должны были явиться все, кто на время суда ходил под подпиской. Ясно, что брать их нужно именно в этот день. Потому что если не возьмем их сразу, то потом вообще никогда не найдем. Дома все эти парни давно уже не жили. Заскочат иногда, переоденутся, а потом – ищи-свищи. А ведь чтобы человек признался в своих преступлениях по-настоящему, с ним необходимо работать.
   Чтобы заставить признаться, нужна долгая и тяжелая работа. Проводить которую нужно в изоляторе, так, чтобы никто не мешал. Потому просто привести человека в отделение и сказать: «Мы все про тебя знаем! Сейчас же, сука, колись!» – затея бесперспективная. Настоящие преступники в жизни не расколются – не та публика. Тем более, если преступление такое тяжкое, как у них.
   В общем, мы приехали на суд и выставили засаду. Единственное, о чем я думал: условно они получат или реально? Если условно, то о дальнейшем расследовании можно забыть. Если сегодня мы их не возьмем, то потом они никогда в жизни уже не признаются. А вот если дадут реально… На наше счастье им дают поселение и арестовывают прямо в зале суда.
   Узнав об этом, я от радости так треснул кулаком в стену, что чуть не сломал руку. Вот теперь мы их точно расколем! Я тут же беру бригаду, мчусь в «Кресты» и начинаю работать. Очень нехотя, очень не сразу, но протечку ребята мне все-таки дали. И через несколько дней я узнаю адрес, где отлеживался Кислый. Правда, когда мы пришли на квартиру, там уже было пусто. Причем если совсем уж честно, то это был наш прокольчик. В мероприятиях, помимо нас, была задействована еще одна милицейская служба – и они засветились. Консьержка стала звонить хозяевам квартиры:
   – А что это вашими жильцами милиция интересуется?
   Те удивились и отзвонились парням:
   – А что это вами милиция интересуется?
   На что парни только пожали плечами:
   – Какая милиция? Ничего не знаем!
   Через секунду после этого звонка они покидали вещи в чемоданы и растворились. Единственная ниточка, которая могла привести меня к Кислому, порвалась.

   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Мельник, как и раньше, в бегах, Кислый – тоже в бегах, и как их ловить – совершенно непонятно. Вечный федеральный розыск. Руководство начинает хмуриться и задает вопросы. Весь отдел имеет бледный вид, скрипит зубами и пытается нащупать хоть какие-то ниточки. Но у каждого из оперативников помимо этого есть и еще какие-то дела. Так что все это постепенно становится рутиной.

   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   – С квартирой у нас ничего не вышло, зато я смог установить машину, на которой парни катались: красная Audi-80. Я узнал даже номер, но где искать эту машину, тоже вопрос. Таких Audi у нас в городе – почти тысяча штук. Проверять все подряд – потрачу несколько лет.
   И вдруг мне звонит человек:
   – В четверг на хату приедет Петя. Это один из приятелей Кислого.
   Сегодня – среда. Я смотрю на часы – почти полночь. Значит, спать опять не придется. Единственное, что я у информатора смог спросить:
   – Зачем он туда попрется-то?
   – Заселяясь в квартиру, они привезли туда стиральную машину. Теперь Петя должен ее из квартиры забрать.
   Стиральная машина! Какой бред! Но сама новость была просто отличной. Рано с утра мы выдвигаемся в засаду. Квартира располагалась в районе Автово. Экипажем из трех человек мы ехали по проспекту Стачек, и я все не мог успокоиться. Сам ли Петя приедет за машиной? А вдруг приедут грузчики? Тогда наверняка придется следить, куда они эту машину повезут. От всего этого голова просто разрывалась.
   Когда мы проезжали мост между станцией метро «Нарвская» и Кировским заводом, в потоке машин я заметил красную Audi-80. Эти машины довели меня почти до психоза. Они даже снились мне по ночам. Теперь, увидев эту тачку, я сразу стал дергать нашего водителя за рукав:
   – Номер! Какой номер!
   Audi мы уже обогнали, но я говорю напарнику:
   – Стой! Надо вернуться! Пусть Audi нас обгонит.
   – Заколебал! У каждой встречной Audi номер разглядываешь!
   Я объясняю: машина той марки и того цвета, что мы ищем. Плюс приблизительно в то же время и в том районе, что должен быть Петя. Ну что им, сложно притормозить и посмотреть номер?
   Audi нас обгоняет, мы все втроем смотрим на номер, и напарник шепчет:
   – Твою мать!
   Это был их номер. И тачка – их! Я не мог поверить, что наконец нашел эту машину.
   – Давай за ними. Только медленно.
   Нужно было быстро сообразить, что теперь. Туда они едут или не туда? Стоит ли дать им доехать до квартиры или попробовать брать прямо здесь?
   – Ну его на хер, – говорю я. – Станем брать в квартире – еще сбегут. Соседи, погоня, крики – зачем все это? Крепить будем на светофоре.
   Понимаешь, что бы там ни показывали в кино, девяносто девять процентов времени нормальный опер проводит, сидя за письменным столом и копаясь в бумажках. Собственно, кроме бумажек, мы почти ничего и не видим. Входящий номер такой-то, исходящий такой-то… Чтобы провести всего одно задержание, мне приходится исписать минимум три километра бумаги. А тут…
   На красном светофоре их машина останавливается. Мы с разгона бьем ее сзади. Распахиваем дверцы, выбегаем с пистолетами, я с одной стороны, напарник с другой. Краем глаза успеваю различить, что на сиденье пассажира сидит здоровый такой кабанище. Я распахиваю дверцу водителя, за шиворот вытаскиваю парня, тычу ему в затылок пистолетом и ору:
   – Фамилия! Я сказал, фамилия, сука! Застрелю!
   Мне нужен был Петя. Но этот парень явно не был Петей. Со спины я его не узнал – ору, а сам аж холодею: не того взяли! Это не он!
   Он лег в асфальт мордой, трясется весь. Я надсаживаюсь:
   – Фамилия!
   Он называет свою фамилию, и я аж выдохнул: он! Петя! Все верно!
   – Фу, блядь!
   А пассажир пытается кулаками махать. Как потом выяснилось, это был шурин Руслана Мельника – муж его сестры. Напарник ему стволом в рожу тычет:
   – Милиция! Ты не понял? Дернешься – пристрелю на хуй и глазом не моргну! Лег быстро!
   Короче, его тоже повалили. Прохожие были в полном шоке. Сперва, когда мы протаранили их тачку, кто-то пытался орать и сигналить. А когда увидели людей со стволами, все быстро заткнулись и объезжали место столкновения аж по тротуару.
   Особенно смешно было то, что когда мы въехали им в зад, Audi дернулась и ткнула стоящую впереди машину. Плюс, когда я вытаскивал водилу, тот сдуру дал по газам. Короче, впередистоящую тачку раскурочили мы довольно здорово. А там ехал тоже милиционер, сотрудник районного отделения. Как выяснилось, эту машину ему только недавно дали за хорошую работу.
   Три вмятые машины в ряд, вокруг пробка, на земле лежат люди с заломанными руками, и мы стоим со стволами наперевес. А этот милиционер бегает вокруг и причитает:
   – Ах, моя машина! Ах, моя машина!
   – Ладно тебе, – сказал я ему. – Ты же тоже работаешь в органах. Должен понимать, что происходит, а?

 //-- 4. --// 
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Шурина, сидевшего тогда в машине, пришлось отпустить. А вот Петю мы закрываем. Выйти на Кислого, правда, нам так и не удалось, зато мы получили расклад по всем остальным членам банды. Кого-то задерживаем, с кем-то работаем. И очень скоро у нас появляется информация, что ближайшим вечером возле станции метро «Фрунзенская» Руслан Мельник встретится с приятелем, чтобы передать ему кое-какие вещи.
   – Никаких сомнений в том, что к ночи я смогу поговорить с Русланом, у меня не было. Группа выехала на задержание, – а потом мне звонит шеф, который, надрываясь, орет:
   – Блядь! Твой Мельник ушел!
   – Как это?
   – Супермен хуев! Положил пол-экипажа и скрылся! Журналисты потом писали, что дело было в метро.
   Мол, Мельник голыми руками положил шестерых спецназовцев и спокойно ушел наверх по эскалатору. На самом деле все происходило не внизу, а на улице, рядом со станцией. Хотя все равно в голове не укладывается: шестеро сотрудников не смогли взять двадцатилетнего пацана! Я не мог в это поверить.
   В ориентировке я писал: вооружен и особо опасен. Занимался единоборствами, постоянно на стреме и никогда не выходит из дому без ножа или баллончика. Те, кто выехал на задержание, не могли не понимать, к кому едут. И что они сделали? Имея на руках такую ориентировку, просто положили ему руку на плечо и ласково сказали:
   – Спокойно, сынок, – милиция! Дергаться не советую!
   Думаю, он ударил еще до того, как успел подумать, правильно ли поступает. С разворота ногой рубанул тому, кто положил руку. На него бросился опер – и он сломал оперу руку. У остальных – химический ожог глаз: Мельник залил их газом из баллончика. И, пока они все валяются, он спокойно ушел через дворы. Нормально, а?

   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:
   – Итог: все хуево. Мы имеем жалкий вид, начальство орет, а где искать Мельника и Кислого, теперь непонятно совершенно.

   Так начиналось лето 2006-го года.


   Глава тринадцатая: А теперь пора умирать

 //-- 1. --// 
   Эта история тянулась уже несколько лет. Когда-то она должна была закончиться, и вот 20 мая 2006 года она все-таки закончилась.
   Не сразу и даже не очень быстро, но все встало-таки на свои места. В финале этой истории кто-то получил очередное звание и денежную премию, кто-то – тюремный срок… а главный подозреваемый получил пулю в голову.
   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   – Ко мне подходят и говорят: «Поедешь выкапывать труп».
   Я удивился и спросил:
   – Чей хоть труп-то?
   – Как чей? Ты не в курсе? Гофмана и Головченко.
   – Вот это да! А что, выяснилось, где закопали их трупы?
   – Поезжай. По дороге тебе все расскажут.

   Двое приятелей: Ростислав Гофман и Алексей Головченко. Обоим по девятнадцать лет. Почти два года назад оба одновременно пропали без вести: с утра ушли из дому и больше о них никто не слышал.
   Родители подавали заявление в милицию. Сестра Головченко пыталась искать брата даже через телевизионную программу «Найди меня!». Но все было бесполезно. Восемнадцать месяцев подряд о парнях никто не слышал.
   Милиционеры расспрашивали насчет исчезнувших приятелей их знакомых. Например, Лешу по кличке СВР и других членов бригады Mad Crowd. Но те только пожимали плечами: сами не в курсе. Просто исчезли ребята, и все. Никому ничего не сказали и пропали. Без понятия, куда они делись…
   А потом у следствия появилась ниточка.
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Конечно, приятнее было бы сказать, что раскрытие этого преступления – наша заслуга. Но реально это сделали совсем другие люди.
   Понимаешь, Кислый и его приятели успели отметиться в таком количестве дерьма, что занимались ими сотрудники сразу нескольких отделов. Кто-то сумел распутать эпизод с нападениями на почты. Кто-то копал убийство профессора Гиренко. Нам вот лучше удавалось раскрывать нападения на иностранцев. А эпизод с Гофманом и Головченко распутали оперуполномоченные убойного отдела. Фамилий я называть не стану. И как им это удалось, тоже не буду говорить. Но это целиком их заслуга.
   У убойщиков есть парень – аналитик от Бога. Четыре месяца подряд он собирал материалы и выстраивал события в жесткую цепочку. Ну а когда общая картина ясна, остальное уже дело техники. У моего отдела подойти к этим людям не вышло, а у убойщиков – получилось. Что могу сказать? Они – молодцы.

   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   – На раскопки мы отправились вместе с убойщиками. Приехали в лес. Место там сырое, почти болото. Человек говорит:
   – Вроде где-то здесь.
   Начали копать. И очень быстро поняли: не оперское это дело – лопатой махать. Мы плюнули, съездили в ближайший поселок, нашли нескольких таджиков-нелегалов. Дали им по лопате и поразились: вот он, профессионализм! Копали таджики бойчее, чем экскаватор. Яма – метров пять в диаметре и такой глубины, что человека с головой скрывало. Да только на дне ямы – ничего нет. Ни трупов, никаких следов – ничего!
   Пиздец! Что делать?
   Пока мы возились, начало смеркаться. Еще часа три, и можно будет уже не копать. Мы отпустили таджиков и начинаем трясти человека: где трупы? Трупы, спрашиваем, где?
   – Не знаю. Были где-то здесь.
   – Чего ты не знаешь? Вспоминай давай! Как делото было?
   – Я же сто раз уже рассказывал.
   – Еще раз расскажи!
   – Мы их убили. И закопали.
   – Где?! Где конкретно?!
   – Где-то здесь. А сверху еще ветками, помню, закидали.
   – Ветками? И где теперь твои ветки?
   – Не знаю!
   – А вот, смотри, здесь палки какие-то лежат. Это не они?
   – Не знаю. Может, и они.
   Мы растащили палки и начали копать уже сами. Запах начал чувствоваться почти сразу. Через двадцать минут вонища стояла уже страшная. Ну что: это были они. Два трупа позапрошлогодней давности. Мы их выкопали, погрузили в машину и увезли.

   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Ну и все. Теперь у нас были и трупы, и свидетельские показания. Человек давал четкий расклад: убивали те-то и те-то. Произошло это так-то и так-то. А раз есть картина преступления и подозреваемые, то можно проводить аресты и передавать дело в суд.
   Той весной у всех было ощущение, что конец не за горами. «Шульц-88» и Mad Crowd уже отправились на зону. Если теперь мы приземлим еще и этих ребят, то можно считать, что дело закрыто полностью.

 //-- 2. --// 
   Эта история началась три года назад, в 2003-м. Теперь она должна была, наконец, закончиться.
   Приблизительно пятнадцать трупов девяти разных национальностей. Больше ста пострадавших, которые отделались больницей. Трое убитых среди самих членов движения. И вот теперь дело должно было закончиться.
   Первым на скамью подсудимых сел Дима Шульц и члены его бригады. По сравнению с тем, что началось позже, «Шульц-88» сегодня воспринимаются как безобидные скауты. Никого не убили. Не пытались изменить государственный строй. Но те, кто стали действовать дальше, впервые перезнакомились между собой именно в шульцевской бригаде. После Шульца село еще почти тридцать человек. Дольше всего скрывались Мельник и Кислый. Но потом оперативники вышли и на них тоже.
   Мельника взяли в без двух минут полночь 14 июля 2006 года. До этого ходили слухи, что парень уехал из страны. Пробрался на Украину, а оттуда выехал в Европу и пропал. Но тут сразу несколько информаторов сообщали: Мельник в городе. Такого-то числа он будет в таком-то месте.
   На этот раз брать Мельника поехала целая спец-группа ФСБ. Он все равно успел выпрыгнуть из окна второго этажа, и потом, когда понял, что уйти ему не дадут, приставил нож себе к горлу и кричал: «Не подходите!.. Я зарежу себя!.. Всем стоять на расстоянии!.. Я точно себя убью!..» Нож выбили у него из рук, самого парня скрутили и увезли. Допустить еще одну промашку с задержанием этого неугомонного типа органы, разумеется, не могли.
   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   – Я был уверен, что не сегодня-завтра возьмут и Кислого. При том уровне шумихи, который он сам создал вокруг своей персоны, шансов у него просто не было. Я ждал ареста со дня на день… а потом мне позвонили и сказали, что при задержании Кислый застрелен…
   Единственное, что я мог сказать:
   – Ёб твою мать!

 //-- 3. --// 
   Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

   – Не спрашивай, как так вышло. Да, он был опасен. Да, он мог броситься на тех, кто за ним пришел. Но как получилось, что вместо главного подозреваемого мы имеем труп, – этого я понять не могу.
   На Кислого у меня была куча информации. Как положено приличному скинхеду, он пиздил черных и желтых. Гофмана и Головченко он застрелил собственными руками. Был соучастником убийства Гиренко. Плюс, наверное, удалось бы доказать убийство сенегальца. Он грабил почты, а кроме того, у меня были данные, что парень занимался торговлей наркотиками и имеет отношение к фальшивым деньгам. Все вместе это точно тянет на пожизненное. Если бы мы отправили Кислого в суд, то на волю он не вышел бы уже никогда. Весь остаток жизни провел бы в четырех стенах. Так что если кому и была выгодна его смерть, то точно не нам… не нашему отделу. Потому что теперь все мои наработочки можно выкинуть на свалку. Кислого застрелили, а с мертвых спросу нет.

   Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

   – Кислый никаких показаний нам так и не дал. Что ж? Это было обидно, но с этим пришлось смириться. Зато у нас по-прежнему оставался второй лидер банды. Так что после того, как Кислого застрелили, я снова поехал в Выборг к Леше СВР.
   Тот все еще содержался в пересыльной тюрьме. Со мной приехали люди из… скажем так, из параллельных ведомств. С собой у нас были бумаги, чтобы увезти Леху в город. По пути я планировал его немного поколоть.
   Я зашел к нему и сразу сказал:
   – Леха, ты будешь смеяться, но я привез тебе еще один срок.
   – Что на этот раз?
   – Ты собирайся. Теперь-то точно придется в «Кресты» ехать.
   – Да что, блин, случилось-то?
   – Сбирайся. По дороге все расскажу.
   Из Выборга до города ехать больше двух часов. Когда сели в машину, я ему говорю:
   – Представляешь, Леха? Мы тут в Заходском были.
   – И чего?
   – Земляными работами занимались. Двух жмуров откопали!
   – И чего?
   – Да ничего. Только оказалось, что жмуры – без вести пропавшие Гофман и Головченко.
   Ясно, что он с самого начала все понимал. Но продолжал гнуть свое:
   – Я-то здесь при чем?
   – Да вот думаю я, что это вы их убили и в землю закопали.
   – Кто «мы»?
   – Ты и Кислый. Ну и ребята ваши.
   В общем, по дороге он все нам рассказал. Подробностей, как это получилось, раскрыть не могу – секреты нашей методики. Но в результате Леха согласился с нашими доводами и стал давать расклад. Никто его не пиздил – ничего такого. Но определенные способы у нас есть. Так что показания давать он все-таки стал.
   Мы закрыли его, и дальше началась рутинная работа: аресты, обыски, допросы. Очень скоро у нас были имена всех членов банды.
   Пришел момент, когда стало ясно, что людей пора крепить.

 //-- 4. --// 
   Их брали три дня подряд. Одного за другим. Начали в четверг 18 мая 2006-го, а к субботе 21 все пятеро были уже на нарах.
   Первым взяли Пашу, которого все называли «Поручик Ржевский». На улице к нему подскочили сразу несколько крепких молодых парней. Пашу повалили на землю, нацепили на него наручники, засунули в подъехавшую машину и увезли…
   Паша не думал, что все будет вот так. Он учился на предпоследнем курсе Международного института туризма и на той неделе больше думал о предстоящих экзаменах, чем о том, что может сесть. Он шел в институт, а его взяли… неподалеку от того самого места, где два с половиной года назад вся их бригада повстречала корейца Ким Хен Ика. Кореец приехал в Москву, а оттуда на пару дней заскочил в Петербург: погулять по городу, полюбоваться на замерзшую Неву и Дворцовую площадь. Потом он купил билет обратно, пешком по плохо освещенной улице Марата отправился к Московскому вокзалу – и не дошел.
   Сперва они просто били его, а потом по очереди ткнули ножами, кто куда мог дотянуться. Он упал поперек тротуара, а они убежали. Прежде убивать никто из них не пробовал, да и тут вышло почти случайно. Первое время было страшно. Но кореец умер, а за ними никто так и не пришел. Он просто умер – и все. Безо всяких последствий. И страх постепенно ушел. Дальше трупов стало больше… потому что убивать… это ведь такое занятие… трудно начать, но еще труднее остановиться… от тебя самого дальше вообще мало что будет зависеть.
   Следующим взяли Апостола. Позвонили в дверь, предъявили ордер, надели наручники, усадили в машину и увезли. Родители были в шоке. Они категорически не верили, будто их сын имеет ко всему этому хоть какое-то отношение.
   Странно, но когда Апостол был маленький, он какое-то время учился в Еврейской гимназии. То есть сам-то он был русский, просто эта гимназия располагалась неподалеку от его дома, и родители решили, что там парень сможет получить образование получше, чем в обычной школе. В гимназии Апостол познакомился с Ростиславом Гофманом. Какое-то время ребята дружили. Потом Гофман познакомил Апостола со своим приятелем Лешей Головченко. Ребята стали дружить уже втроем.
   Закончив школу, Апостол поступил в Педагогический институт имени Герцена. После вуза планировал работать с инвалидами. А параллельно принимал участие в акциях Mad Crowd. И Гофмана с Головченко в бригаду привел тоже он.
   В отличие от Апостола Гофман был стопроцентный еврей, а Головченко вся эта скинхедская тема была и вообще не очень интересна. И сегодня уже непонятно: что этим двоим понадобилось в Mad Crowd? Их родители до сих пор не верят, что их дети там состояли. Еврей-скинхед – это ведь действительно нелепо звучит, не так ли? Тем не менее, парни сделали себе татуировки, как у всех. И когда Кислый предложил им съездить в пригород присмотреть место для следующей акции, те совсем не удивились. Только спросили:
   – Что за акция?
   – Будем разгонять цыганский табор.
   – А-а-а…
   Потом задержанные вспоминали, что Гофман всю дорогу шутил и смеялся. Они всей бригадой доехали до станции «Заходская», вышли из электрички, углубились в лес. С собой у ребят был обрез винтовки, а в лесу для этих двоих еще вчера была выкопана яма. Они дошли до места. Но даже увидев яму, парни так ничего и не поняли. Кислый не торопясь достал из сумки обрез. Что-то быстро проговорил. И выстрелил Гофману в грудь.
   На следствии никто из них так и не смог объяснить, зачем понадобилось его убивать. То, что Гофман еврей, было известно с самого начала. И какое-то время никого не смущало. А убивать Головченко не было и вообще никаких резонов. Парни что-то лопотали, что, типа, тот был очень нерешительный… и мог вломить всех на следствии… но тогда никому из них следствие еще не грозило… зачем они его убили, а?
   Гофман умер на месте. Головченко увидел, что обрез направлен на него, и попробовал бежать. Пуля вошла ему в спину. Добили обоих выстрелами из арбалета, а потом все вместе по разику воткнули в уже остывающие тела свои ножи. Думаю, причина была та же самая: они просто не могли остановиться. Тот, кто убил раз, дальше себе уже не принадлежит. Потому что нож ты втыкаешь в другого человека, а мертв в каком-то смысле оказываешься сам.
   В пятницу утром взяли Рукера. У убитого Головченко Рукер забрал сотовый телефон. Через сигнал с трубки парня потом и отследили. Приехали, надели наручники, усадили в машину, увезли в следственный изолятор.
   Показания он начал давать почти сразу. Но сказал совсем не о том, что следователи хотели бы послушать. Чуть ли не на первом допросе Рукер показал, что девятилетнюю Хуршеду убили члены их бригады.
   – Парень, что ты несешь? По этому делу уже есть подозреваемые. Идет суд.
   – Вы спросили, я ответил. Таджичка – наших рук дело.
   – Чьих конкретно? Твоих?
   – Я только бил ногами и битой. А ножом попырял Ариец и еще один парень.
   Ариец был задержан еще прошлой осенью, по делу об ограблениях почтовых отделений. Вместе с ним взяли парня, насчет которого теперь стало известно, что именно он застрелил пожилого профессора Гиренко.
   Гиренко они сперва планировали не убить, а напугать. Выстрелить в дверь и убежать. Но к тому времени каждый из них успел убить хоть одного человека. И дальше ребята рассчитывали заниматься опять этим развеселым колдовством: превращать живых людей в мертвых. Потому что ничего увлекательнее этого на свете и не существует.
   К квартире профессора отправилось двое парней. У одного в рукав куртки был засунут ствол. На звонок открыла дочь профессора:
   – Вам кого, мальчики?
   – Николая Михайловича.
   – Его нет дома.
   – Да? Извините.
   Обрез все это время лежит у него в рукаве. Парень пальцами щупает курок. Можно, не доставая ствол из рукава, пальнуть профессорской дочке ровно в лоб… И эта женщина, которая думает, что ее жизнь только начинается, станет мертвой уже сегодня. Сейчас в ее мозгу проносятся тысячи мыслей… но стоит ему выстрелить, и весь этот мозг просто вывалится из черепной коробки на пол. Она называет его на «ты», а он вынужден обращаться к ней «вы», но реальная власть, реальное право решать не у нее, взрослой, а у семнадцатилетнего него. Ведь у нее ствола нет, а у него – есть.
   Впрочем, в тот раз он так и не пальнул. Ушел, унес обрез с собой, но запомнил ощущение – и навсегда перестал бояться. Когда в следующий раз он снова пришел на то же место, то на курок нажал уже совершенно спокойно. Между собой они еще говорили о том, что просто попугают и убегут. Но на самом деле каждый понимал: не убить, имея в руках такую власть, просто невозможно.
   Неожиданно для них самих на счету бригады появилось целых пять трупов… или даже больше? Неожиданно они превратились в звезд, а такие ощущения засасывают. И убивать негра, возвращающегося с вечеринки в клубе Apollo, Кислый пошел уже из чистого тщеславия. Об их подвигах теперь говорили в каждом выпуске новостей. Писали в газетах. Обсуждали в Интернете. Они стали популярнее ребят с «Фабрики звезд»… и это было не сложно, а, наоборот, весело. Он выстрелил – и вся страна встала на уши! О нем, Кислом, бессонными ночами думает даже президент страны! Ради такого было не жалко убить даже нескольких негров… даже всех до единого негритосов мироздания.
   А последним брали Файтера. Тот работал охранником в фастфуде. После смены парень переоделся, аккуратно сложил форменный комбинезон, убрал его в сумку, вышел на улицу и зашагал к метро. Он был очень аккуратный и не любил беспорядка в вещах. Эта привычка осталась у Файтера еще со времен, когда он служил в Чечне. Менее аккуратные и внимательные к мелочам там, в горах, и остались. А он вернулся.
   Рисковать оперативники не стали. Этого аккуратного парня они безо всяких предупреждений сбили с ног, навалились сверху всей тяжестью тел, заломали руки, стремительно дотащили до машины, усадили внутрь и от греха подальше увезли в следственный изолятор. Все-таки одно дело бритоголовая молодежь, и совсем другое – чеченский ветеран.
   Именно этот парень первым посоветовал Кислому повнимательнее присмотреться к тактике чеченцев. Если бы русские (говорил он) хоть чуть-чуть напоминали чеченцев, то все мы давно бы жили совсем иначе. Если бы нам хоть чуточку их отваги и ярости – менты давно были бы перерезаны, чиновники висели бы на столбах, а в стране была бы построена нормальная диктатура белых. Но – ничего этого нам не светит. Русским сегодня ничего не нужно. Ленивая чавкающая биомасса.
   И методы Файтер принес тоже совсем новые. Этому любопытному парню было интересно посмотреть: а вот что получится, если в один и тот же день сжечь церковь и взорвать мечеть? Причем в первом случае написать на заборе «Все русские – свиньи! Аллах Акбар!», а рядом с мечетью – «Бей хачей! Черножопые – вон из России!». Чем, интересно, это может закончиться?
   Газеты писали, что дома у Файтера изъяли шесть кило тротила. Мол, парень собирался как минимум взрывать места сбора негров, а как максимум – вписать свое имя в историю во время саммита «Большой восьмерки» в Петербурге. Ходили слухи, что он успел смастерить несколько шахидских поясов и искал добровольцев, готовых унести с собой в могилу президентов восьми ведущих государств мира… Впрочем, слухи эти все равно непроверенные.
   Три дня – пятеро арестованных. Всем по двадцать два года, а когда они начинали, им только-только исполнилось восемнадцать. Вчерашние школьники и несколько студентов… именно они сумели поставить на уши весь город… и едва ли не всю страну… именно они несколько лет подряд играючи уходили из рук элитных подразделений милиции.
   Всего в бригаде состояло одиннадцать человек. Двое сидели с прошлой осени по делу об ограблении почт. Плюс Леша СВР, которого из Выборга опять вернули в «Кресты». А еще трое до ареста не дожили. Двоих ребята убили сами, а Кислый был застрелен при задержании. От него не осталось ничего… только надгробие и еще старый самиздатовский журнальчик «Гнев Перуна», в котором когда-то он объяснял читателю: слабый вряд ли решится на ненависть. Ненависть – это ведь довольно опасное оружие. Пользоваться им может лишь тот, кто по-настоящему силен.
   В этом мире ты всегда получаешь то, что отдал. Именно потому слабаки и делятся любовью: надеются, что и мир ответит им тем же. Но нам, язычникам, распятый Бог слабаков не указ. Христианская любовь делает из человека скота – нашим оружием станет ненависть. Эту жизнь мы обустроим по собственному усмотрению. Сами станем решать, что зло, а что благо.
   Сильный может с улыбкой бить миру прямо под дых. Мир, конечно же, попытается дать сдачи – да только что нам, сильным, его потуги? Будь сильным и бей сколько хочешь! Тому, кто бьет лучше других, ответный удар не страшен.
 //-- 5. --// 
   Он отлеживался у подружки в самом конце Васильевского острова. Старался пореже бывать на улице. Смотрел телевизор и видел там репортажи только о себе. Его ищут… на него охотятся… его хотят выловить и как животное посадить в клетку… но у них ничего не получится.
   Точно неизвестно, но вроде бы из дому в тот вечер он вышел, чтобы сходить в магазин и подкупить продуктов. Блочная девятиэтажка. Двумя кварталами дальше начинается Финский залив и воздух немного пахнет солью. В пятнадцати минутах ходьбы от парадной – магазинчик «24 часа». Можно пройти по дорожке, а можно перелезть невысокое ограждение и срезать угол, пройти напрямую через территорию детского садика.
   …Самое удобное место проведения досуга в любом окраинном микрорайоне – это детский садик. Фасадом на проспект выходят девятиэтажные блочные дома. А у них в тылу обязательно прячется огороженная забором, заросшая чахлыми кустами территория детского садика. Часам к шести детей разберут, и на территории можно выпить пивка. Или просто посидеть с приятелями. Соседи не вызовут милицию, да и пописать в кустах, допив пиво, по-любому удобнее, чем тыркаться по парадным.
   День был теплый, тихий, безветренный. Он перелез через низкое ограждение. Сунув руки в карманы, зашагал по потрескавшейся асфальтовой дорожке. Он шел в магазин, и впереди уже виднелась подсвеченная вывеска.
   – Стоять! Это милиция!
   Их было четверо, и встали они так, чтобы отрезать ему все пути к отступлению. Четверо – это не так и много. В принципе, он мог попробовать уйти. Броситься с места и попробовать скрыться за угол. Если добежать до угла, то там они его уже не достанут… точно не достанут… пули не способны огибать углы… они всегда движутся только по прямой… но до спасительного угла оставалось еще метров сто… то есть довольно далеко, а эти четверо не дали бы ему убежать… они стояли и смотрели прямо ему в глаза. А он стоял и смотрел в глаза им.
   Из сообщения вечерних новостей:

   – В Петербурге смертельно ранен в голову 21-летний лидер экстремистского националистического сообщества. При задержании он оказал активное сопротивление сотрудникам милиции и, вытащив нож, бросился на одного из них. Оперативники сделали два выстрела: первый предупредительный – в воздух, второй – на поражение. Преступник умер спустя несколько часов в больнице. Дело о многочисленных нападениях на иностранцев в Санкт-Петербурге можно считать закрытым.