-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Сергей Анатольевич Мостаков
|
| Курсантский дневник (сборник)
-------
Сергей Мостаков
Курсантский дневник
Лирика
//-- * * * --//
У меня есть девушка.
И пока я не знаю, что неудержимо тянет меня к ней, но многим я обязан ей.
6 декабря 1975 года
//-- * * * --//
Сегодня 10 февраля 1976 г.
В этой тетради я соберу всё, что у меня осталось, и, конечно, новое, если оно не покинет меня.
Старое
Лирику я отдаю тебе!
//-- Утро --//
Лишь чуть забрезжит небо на востоке,
На небосводе станут звёзды млеть,
Туман начнёт стелиться по дороге,
В сыром лесу начнёт светлеть.
Забрезжит солнце, свет польётся
Из чаши изобилия небес
И тихо щёк твоих коснётся,
И улыбнёшься ты, о, милый сердцу человек.
1973
//-- * * * --//
Что в сладости со сном сравниться может,
А кто прохлады лучше ласку знал,
Кто ярче солнца свет видал,
Тот с богом лишь сравниться может*. [1 - Здесь и далее строки, помеченные знаком*, – цитаты. (Изд.)]
1973
//-- Море --//
Море, синее море,
Тёплая ласка чарующих вод.
Белым барашком тихие воды
Водят по морю свой хоровод.
Даль голубая с рассветом прекрасна
И будто лазурью опылена.
На фоне красивого неба, как в сказке,
Выходит Ярило, свет наш и краса.
Волны заблещут, забрызжут цветами,
Словно волшебник рассыпал брильянт.
И ты понимаешь, глядя на море,
Какой у природы великий талант.
//-- * * * --//
Любовь, о боже, что это такое?
Наверно, это чувство знаю я.
Она нам ночью не даёт покоя
И лепит, как из теста, чудака.
Быть может, и не чудака, а человека,
Который потерял покой и сон.
И, несмотря на темпы атомного века,
Ты, как Ромео, в девушку влюблён.
А та девчонка с непонятными глазами…
Смеётся Бог как будто над тобой.
Её ты сердце хочешь тронуть жаркими словами,
Она же рот твой закрывает нежною рукой.
Ты негодуешь, мысленно подозреваешь,
Не зная, как же быть с девчонкою такой.
В своих мечтах её ты нежно обнимаешь,
А наяву боишься до неё дотронуться рукой.
//-- * * * --//
БАМ, магистраль века,
Рельсовые километры.
Эй, комсомол, посмотри-ка,
Как нам даются метры.
Через тайгу и реки,
Закаляясь, как сталь,
Рельсы уложим навеки,
Славя великую магистраль.
Завыли, ликуя, болота,
Не страшны ни гнус, ни комар.
Нелёгкая это работа —
Двигать вперёд магистраль.
Мы все силы приложим,
Чтобы бежала вдаль
По просторам Сибири
Байкало-Амурская магистраль.
[1974]
//-- * * * --//
Война! Как много горя в этом слове,
В нём всё разруха, голод, смерть.
Она несёт народам мира
Всё то, чему мы заявляем «Нет!».
Нет войнам, нет огню, пожарам,
Расстрелам, крови скажем «нет».
Нет места на земле земного шара
Фашизму, смерти «Нет! Нет! Нет!».
Фашисты! Вон с земли чилийской!
Вы не нужны народу своему.
Верните миру патриотов, коммунистов,
Чьи жизни вы предали незаконному суду.
Мы миру скажем:
«Нет фашизму в Чили!»
И в знак согласья миллионы человек,
Сжав в кулаки мозолистую руку,
Воскликнут хором: «Нет! Нет! Нет!»
//-- * * * --//
Хто був весною на Україні,
Хто бачив білий світ садів,
Той чув і пісні солов’їні
І топ’я водяних млинів.
Ти бачив, мабуть, на болоті
Лелекі білих поступи.
Червоний клюв і довгі ноги
Обережно їдучі по воді.
Ти бачив, мабуть, як лелека
Литить у небі в вишині,
І маряться тобі дитинки
В червонім клюві лелеків.
1974
//-- Ты запомни всё это, --//
//-- История --//
Люди! Что такое война и чем она так страшна?
Ведь как прекрасна земля.
Так почему же скорбит она?
Посмотрите на чёрный пепел Хатыни.
Кровью людей пахнет она и поныне,
Красною кровью детей и сестёр.
О, человечество, это позор.
Сколько, Освенцим, Маутхаузен, Майданек,
Ты уничтожил людей?
Сколько сгорело в топках Дарници и Саласпилса
Ни в чём не повинных детей?
А сколько безвестных героев
Уничтожил ты, Бабий Яр?
А сколько грудных детишек,
Сызицкий лагерь, ты закопал?
Люди, представьте концлагерь:
Проволока, вышки, штыки,
Крематория чёрные трубы,
Часовых глухие шаги.
Словно вода из крана, стучат
Они в ушах.
Ноет рваная рана,
И в сердце томится страх.
Слышите, люди, войну?
Бетона сырые стены,
Шаги рвут тишину,
Надежды нет выйти из плена.
Так, так, так,
Часовой не ускоряет шаг.
Так, так, так,
Ходят эсэсовцы, мерно чеканя шаг.
Проволока, бетон и колючая проволока,
За нею не видно ни облака.
Чёрный дым крематория.
Ты запомни всё это, История.
Бам! Бам! Бам!
Это смерть зовёт там.
Люди в шеренги становятся.
Эй! Кто там молится?!
Зубы крепче сожми,
Ты ведь русский, молчи, молчи.
Нас миллионы, всех не убьёшь,
Каждого в топке огнём не сожжёшь.
Нас и в Гражданскую в топках сжигали,
Нам интервенты глотки свинцом заливали.
Но даже с глоткою, полной свинца,
Люди кричали: «Да здравствует революция!»
Так неужели славу отцов не продолжим!
Так неужели мы перед фашистскою сволочью дрогнем!
Нет, крепче зубы сожми
И правую ненависть в сердце копи.
Пусть крюк вырвал ребро.
Пусть в глотке пересохло давно.
Пусть за глоток воды
Ты не пожалел бы жизни. Но ты молчи.
Злоба святая кипит в сердцах,
Вас, фашисты, она превратит в прах.
Вы, детей сжигающие,
Вы, раненых добивающие,
Миллионы людей убивающие,
Слушайте этот набат.
Это не очередь дал автомат.
Это в крови задыхается,
Пламенем гнева занимается
Вся Земля.
Кровью её не потушить в века.
Злобы людской не залить,
Пламя ненависти не потушить.
Что, стая волков голодная,
Видишь, встаёт сила народная.
Ваша погибель встаёт, поднимается,
Пламенем, гневом занимается
Великий Народ.
Что, испугались, сволочи!
Это не факелы в фашистские ночи,
Это у вас под ногами горит земля,
Это Народ рабские рвёт кандала.
Всё это теперь лишь в камне.
В квадратах бетонных плит.
Живою историей стали
Бронза и гордый гранит.
Люди! Запомните это.
Пусть совесть вам будет судья.
Мирной должна быть планета,
Ужас войны повторять нельзя.
1974–1975 гг.
//-- * * * --//
11/II – 76 г .
Конечно, всё я не соберу и не вспомню, почти все записи потеряны. Да это, может быть, и к лучшему – память удержала всё настоящее, главное.
//-- * * * --//
Почему я могу разделять стихи на старые и новые? Чертой между ними стоит 8 июля 1975 года. Это день, когда я ближе подошёл к армии, когда я сделал ещё один шаг к этой встрече, переступив порог военного училища.
Новое
//-- * * * --//
Присяга! Присяга! Присяга!
Звук этих слов как удар.
Мне кажется, это отвага
И к действию строгий сигнал.
Мы в красной обложке присягу
Рукою дрожащей берём
И в первую будто атаку
С комбатом своим идём.
По плацу, в асфальт одетому,
Пройдём мы к плечу плечо.
Всё в красный кумач одето,
И блещет лаком цевьё.
Оружье страна нам вручила,
Она нам доверила мир.
И гордости нет мерила:
Мы часть Вооружённых сил.
23/Х – 75 г.
//-- * * * --//
Стучит мотор, чуть шелестит брезент.
Со взводом еду на ученье.
Бегут дома, деревья, тени стен,
И жёстким кажется сиденье.
Прижав к себе покрепче автомат,
Смотрю на улицы и перекрёстки.
Поток листву несёт назад…
Вдруг вижу – девушки-подростки.
Спешат, в руке портфель зажав,
Все в фартуках белей, наверно, снега.
Мальчишка поправляет накрахмаленный рукав,
Не замедляя, видно к школе, бега.
И вспомнил я, что много лет назад
Мать привела меня к большому дому.
В руке держал я маленький портфель,
А во дворе стоял весёлый гомон.
Я помню женщину по имени Татьяна.
В руке она держала белый мел,
А на доске сияло слово «Мама».
Как научиться я писать его хотел!
Я помню физика. Мой милый Пётр Дмитрич,
Как много сил потратил ты на нас.
Каких тебе всё стоило усилий,
Чтоб выучился наш упрямый класс.
О, мой учитель, тётя Броня.
Прости меня, что так тебя назвал.
Почти три года, как сегодня,
Я для тебя стихи свои писал.
Вы привели нас в мир прекрасной жизни,
Вы рассказали нам о том, как нужно жить.
Вы прививали нам любовь к Отчизне
И научили честно Родине служить,
Вы нас ругали и хвалили,
Вы нам дарили знаний свет.
Так дай Вам Бог, чтоб вы до ста лет жили,
А памяти о Вас предела нет.
Учитель!
Для нас ты стал за десять лет родным,
И, взяв две строчки не от лени,
Скажу, Учитель, перед именем твоим
Дозволь смиренно преклонить колени!
2/Х – 75 г.
//-- * * * --//
Всё пролетело – детство, юность.
Об этом понимаешь, заглянув назад.
И иногда бывает очень грустно,
Что быстро ты сменил перо на автомат.
Со школы прямо в бой, учебный, но суровый.
Как тяжек и солён солдатский пот,
И нелегко понять, с гражданских выходя условий,
Весь долг и то, что ты не мог.
Когда ты спишь и ждёшь во сне тревоги,
Когда ты думаешь о пройденных делах,
Ты думаешь: начать бы жизнь всю снова,
Пройти, осмыслив каждый шаг.
Я не жалею этой перемены.
Я шёл всю жизнь к тревогам, марш-броскам.
Но как был беден этот путь неновый,
Как мал отчёт проделанным шагам.
К тебе я обращаюсь, мой товарищ.
Сидишь за партой ты спокойно, не спеша,
Сидишь, день новый поджидаешь,
Мечтая, чтоб он был получше, чем вчера.
Спеши, прошло довольно времени.
Пора подумать, что-то наверстать,
Заполнить жизнь кипучей массой дела,
Искать работу, а не поджидать.
Пойми, потом уж будет поздно,
А может, нет, но времени в обрез,
Чтоб мог потом ты, обернувшись, вспомнить,
Что с жизнью в драку ты недаром лез.
Чтобы потом не мучила досада
О пройденных дорогах, о годах,
О том, что ты так мало в жизни сделал,
Так мало прожил ты в боях.
Не спи, не прожигай минуты,
Ищи работу, жизнь храня в делах.
Я знаю, вам противна скука,
Но с ней борись не в радужных мечтах.
Не думай, мол, потом ещё успею.
Я был таким, а понял лишь сейчас.
Мне нелегко, и мало я умею,
И вот поэтому спешу предупредить и вас.
1/Х – 75 г.
//-- Октябрь --//
«Авроры» выстрел, гром, затишье.
Истории расколота стена.
Из недр земли, руин и пепелища
Дворцовую заполнила толпа.
История повёрнута, как ворот.
Цепей обломки наземь побросав,
Огромный класс себе присвоил город,
Который только что царям принадлежал.
3/ХI – 75 г.
//-- * * * --//
Летит по полю тройка с бубенцами,
И брызжет серебро из-под копыт.
Мороз, покончив на земле с делами,
На новогодний праздник к нам спешит.
Скрипят полозья, рвутся кони,
Земля дрожит от топота копыт.
Старик, бразды зажав в ладони,
На рвущихся коней, смеясь, кричит.
И зов его, как вестник года,
Летит вперёд, вселенную будя.
Пусть будет счастье, мир, свобода —
Разносят в разны стороны ветра.
//-- * * * --//
Когда останется до полночи минута
И ты, подняв бокал, на миг замрёшь,
Я буду ощущать биенье сердца друга
И думать: за меня сейчас ты пьёшь.
//-- Твой первый новогодний караул --//
Ты уж забыл, что делал на гражданке,
Да и к чему, ведь это всё прошло.
Тебя здесь научили, как любить портянки,
Здесь ты узнал и о ИТСО.
Сперва ты должен стать солдатом,
В ружьё, по 25 броски и бой,
Владеть, как ложкой, должен автоматом
И письма грустные не отсылать домой.
Ты должен лишь надеяться на силу,
На веру в Родину, на целый наш Союз.
Ты должен знать, что людям надо мира,
А не какой-то там ужасный смерти груз.
И вот прошло полгода незаметно.
Познал ты ОЗК и автомат.
И воля стала чуточку железной.
И стал родным суровый твой комбат.
И МЕЛ твоим оружьем стала,
И РГД ты понял, как метать.
Но ты не стал поборником металла.
Войне ты учишься, чтобы не воевать.
Уставов многострочье ты запомнил,
Где, что, зачем и как их применять.
И в караул ходил холодной ночью,
И научился долгих писем ждать.
Но вот пришла пора сменяться году.
Ты чуешь праздник, ёлку, серпантин,
Как вдруг твою расслабленную роту
В наряд послали, словно штык один.
Тем караул, тому досталась кухня,
А те разбросаны уже по корпусам.
И все мечты, как дом песчаный, рухнут.
И понял ты, что уж совсем устал.
Но ты не нытик, принял ты присягу.
И прежде чем что-либо, ты – солдат.
И должен ты найти в себе отвагу,
Чтоб в карауле Новый год встречать.
Гордись, тебе доверила Россия
Охрану праздника и радость всей земли.
Есть на земле пока миры иные,
И им пока что хочется войны.
И ты стоишь на страже с автоматом,
Когда все провожают старый год.
Ты должен ощущать себя солдатом,
Которому доверился народ.
30/ХII – 75
//-- Здесь и о тебе --//
Когда-то шли мы вместе рядом.
Я нёс портфели и молчал,
Машины провожал печальным взглядом,
Сирени листья по пути срывал.
Мальчишкой был я, десятиклашкой,
И жизни я не понимал.
Домой ходил с разорванной рубашкой,
Из-за подстрижки иногда рыдал.
Да, был я современным парнем,
Носил «клеша», причёску «а-ля хип»,
И говорил частенько слово «бармен»,
И пил нередко крепкий джин.
Но вот ушли назад девчонки,
Портфель на автомат сменил.
Существованье беззаботного ребёнка,
Как джин, об угол здания разбил.
Я плюнул на покой бесцельной жизни.
Мне начихать на весь «хипповый» мир.
Я – часовой свободной мирной жизни,
Я – часть Вооружённых сил.
И если б снова предо мной был выбор —
Жить тихо или вечный бой, —
Я бы сказал: «В какой бы ситуации я ни был,
Лишь бой, и только – вечный выбор мой.
Я б заново копал в мороз траншеи,
Лежал в грязи, под хлёстким мок дождём.
И пусть опять кричали б ротозеи,
Что, мол, от жизни этой пропадём.
Враньё! Я на гражданке был довольно хилый,
Был грипп и насморк часто у меня,
А здесь я находил такие силы,
Что мог бы на бегу остановить коня».
И вот, живя тревогами, делами,
Мы закаляли мышц стальной булат,
Нам все лишения даны, браток, в награду,
Чтоб крепче ты сжимал свой автомат.
Пусть там орут «свободные Европы»,
Давя на молодёжь моей страны,
Но я уверен, если надо, она сможет
С Корчагиным прокладывать пути.
Она, как Зоя, промолчит под пыткой,
Как Сашка, бросится на дот,
На эшафот она пойдёт с улыбкой,
Хоть кровью весь заполнен рот.
Вы видите, уж БАМ шагает к цели,
КамАЗ построен, Усть-Илим почти.
Так неужели шум тот оголтелый
Замедлить может твёрдые шаги?
Не верю я и верить не желаю.
Я вижу весь широкий дивный путь.
И пусть мы многого пока что не умеем,
Но нас с пути ничем уж не свернуть.
25/II – 76 г.
//-- * * * --//
Тяжёлые дороги полигонов.
Шагает рота, километры позади.
От пыли не видать уж краповых погонов,
Их жёлтые полоски посерели от земли.
Потёрты плечи вещмешком и автоматом,
Лопатка и подсумок тяжелят.
И отшагал курсант уже немало,
А вот привала что-то долго не видать.
Над лесом взвилась вдруг зелёная ракета.
«Стой, перекур!» – и валятся все с ног.
А под ногами вертится планета,
На ней немало лёгоньких дорог.
Над головой шумит листва берёзы,
Играет ветер, травы шевеля.
Заснул курсант, и снятся ему розы,
Которые цветут у старого крыльца.
За эти вот недолгие минуты,
Что вырвал вдруг из графика комбат,
Курсант увидит милой руки
И вспомнит то, что было год назад.
Команда – к рубежу атаки.
Упорно рота движется вперёд,
Минуя рвы, завалы, буераки.
Идёт такой же молодой народ.
Всю жизнь они отдали переходам,
Командам, времени, огню.
Их жизнь расписана «по ротам»,
И проведут они его в бою.
И им не жаль, что всё так изменилось,
Что долго им не видеть матерей.
Они шагают, чтобы людям снились
Герои притч и паруса морей.
Чтоб небо было голубым над миром,
Чтоб песни Грига плыли над землёй,
Чтоб людям жизнь не показалась мигом,
Который прерван может быть войной.
II/76 г.
//-- * * * --//
Раз тебя, Ирина, встретив, я забыл про всё,
Словно ты в меня зачем-то бросила копьё.
Я тебя в шелка одену, на руки возьму,
Пронесу по белу свету, песню пропою
О любви, о синем небе и о журавлях,
Алом парусе над морем, синих островах.
Пусть летят по небу курки – птицы-журавли,
Пусть несут мои желанья, песню о любви.
Ой вы, птицы голубые, милые мои.
Где найти ещё в России мне такой красы?
Словно стройная косуля, лебедем мила,
Иглы ёлок под бровями, радуги-глаза.
Знаю, ты уж вышла замуж, но, видать, судьба
Нас свела с тобой зачем-то, горе принесла.
Ты не бойся моих песен, не гони меня.
Я всегда с тобою весел, а в душе тоска.
Где ты, милая царица, год назад была?
Почему тебя не встретил, не нашёл тебя?
Я б украл тебя, увёз бы за бушуй-моря.
Не нашли б тебя вовеки братья и друзья.
Я б летал с тобой по небу, на руках носил,
В цвете роз тебя купал бы, васильком обвил.
Рано утром травы никнут от алмаз-росы.
Я в неё тебя одену с ног до головы.
Соберу цветы лесные и в венок вплету,
Чтоб дивилась вся Россия на твою красу.
И, собрав все песни жизни, песни о любви,
Я б из них одну сложил бы, чтобы пела ты.
Но тебе всего не надо, ты ведь у него.
Где же, счастье моё, бродишь? Где живёт оно?
10/II – 76 г.
//-- * * * --//
О, Ира! Я не знаю, что такое,
Что подтолкнуло сделать этот шаг,
Но я познал огромное, большое,
Что невозможно выразить в стихах.
11/III – 76 г.
//-- * * * --//
Война смеялась, в дыме боя
Металлом дико скрежеща,
Она играла жизнями героев —
Тому огонь, тому свинец, тому вода.
Но были там такие люди,
Кому в затишье меж кошмарами атак
Она дарила вдохновение
К романам, к горю, вылитом в стихах.
(Вступление к выпускному сочинению «А музы не молчали»)
1975
//-- Дуга… --//
Лавина стали и моторов
Слилась, ведомая рукой.
И на равнине, под горою
Был навсегда забыт покой.
Фонтаны искр, металла лава —
Слепила око, брала дрожь,
А в вышине летала Слава,
И, как смола, горела рожь.
Пылали танки, в лоб тараня,
И рёв орудий оглушал.
Здесь продолжалась русской стали слава,
Здесь гром победы прозвучал.
На карте круг, села названье,
И связь твердит одно и то ж:
«Я – Сокол, я горю – тараню».
И как бессмертие – «Даёшь».
Дуга… Кто пережил такое,
Не позабудет никогда.
Здесь наши люди победили
Остервеневшего врага.
Тот бой запомнился навеки,
Вошёл в историю хребтом,
Который сломан был
Фашистскому калеке
Могучим русским кулаком.
Герои Прохоровки! Слава,
Которой вы покрыли знамя цвет,
Летит по свету, вдохновляя
Героев трудовых побед.
25/II – 76 г.
//-- * * * --//
…работы – я выкапывал ямы и закапывал их, перетаскивал n-пудовые глыбы и мешки. Я обструган временем подъёмов по тревоге (а их было предостаточно), мои ноги сделали не один многокилометровый пробег – без капитального ремонта. Я научился стрелять, пользоваться гранатой и ОЗК. Я неоднократно вгрызался в землю и мёрз и мок там, мои нервы и мой мозг получили морально-психологическую закалку, я получил практику в области форм и методов доказательства своей правоты и убеждений. Исходя из всего этого, я смог сказать, что я стал – СОЛДАТОМ.
25/VII – 76 г.
Это значит – отпуск, это значит – конец начала.
Я еду к ней. Сегодня я перечитал свои записи и заметил интересную вещь – любое событие оставляло на мне свою отметину. И ещё одно открытие, пожалуй, самое главное – что бы ни происходило со мной, я возвращался к ней.
Трясёт дорога на ухабах,
Мотает ветер волос лба.
Ох, сколько раз я наземь падал,
Ох, сколько вылетал я из седла.
Но, истекая кровью, болью,
В жару метаясь и скорбя,
Я видел – ты приходила в свете радуг,
Искрились небом синие глаза.
30/VIII – 76 г.
//-- Начало продолжения --//
И вот я снова здесь.
Я жив, я счастлив, я любим и люблю. Её имя Ирина!
Та Ирина, которая три года назад учила за меня уроки, давала списывать, натаскивала по английскому.
Та Ирина, которая два года назад разбудила во мне любовь, та Ирина, которая вот уже год сводит меня с ума.
И я могу сказать —
Я ЛЮБЛЮ ЕЁ.
//-- В дороге --//
Словно синяя птица,
Я несусь над землёй.
Всё забыто, всё помню,
Я еду к родной.
В голове после года
Лишь одна суета,
Сколько добрых улыбок
Унесу навсегда.
И мечты, как планеты,
Всё уносятся ввысь,
Будто я с ней шагаю,
Будто мы с ней нашлись.
И никто не посмеет
Эту сказку прервать,
Тот, кто любит, сумеет
Эту радость понять.
3/IХ – 76 г.
//-- Четвёртый взвод --//
Какая дивная луна.
И звёзды в небе тускло млеют.
На горизонте чуть румянится заря,
И мелкий дождик робко сеет.
Казалось, где же шуму взяться тут,
Казалось, где же людям взяться.
Но нет, по мостовой, хрипя, бегут, —
Всё тот же взвод, готовый разорваться.
Ты видел, может, загнанных коней,
Кровавых губ дымящуюся пену.
Так и они под окриком «Живей!»
Хотят догнать худого рекордсмена.
А ну, давай, давай, давай быстрей!
И уже чувствуешь копыта, а не ноги.
А в голове табун пирующих чертей
И, как у лося, вроде даже роги.
О, дорогая матушка роса,
Как хорошо к тебе, упав, прижаться,
И вроде благоволят небеса,
И вроде можно большего дождаться.
Нет, мы не люди, даже не рабы,
Мы просто лоси, что бегут, а их всё травят.
Собаки наседают на хвосты,
И от тяжёлой ноши плечи давит.
Не ради романтических высот,
Не ради звёзд, мигающих так глупо,
Бежит по мостовой четвёртый взвод.
Бежит, переставляя ноги тупо.
7/IX – 76 г.
//-- * * * --//
Курсанты Высшего Училища идут,
По мостовой стучат подковки каблуков.
Они отчизну своим сердцем берегут
И свято чтят традиции отцов…
Когда нагрянул на отчизну грозный враг
И задымились в чёрном пламени сады,
Никто из них не бросился назад,
И дралась насмерть гвардия страны.
Они лишь помнили, что к сердцу рвётся враг,
Что он готов войной Россию задушить
И что до смерти только один шаг.
И нужно жизнь отдать, чтоб можно было жить.
Они из дыма поднимались во весь рост,
И шли на танки только с связкою гранат,
И своей жизнью закрывали вражий дзот…
Так дрался насмерть Красной армии курсант.
Когда последние закончились бои
И флаг Победы над Рейхстагом водружён,
Они увидели, что серебрят виски
И на груди теснятся планки орденов.
Овеян славой и победами наш путь,
Мы закалились в октябре и на войне,
Мы возмужали в пекле яростных атак,
И наша служба ради мира на земле.
15–76
25/X – 76 г.
Сегодня я получил от неё два письма и фотографию. Первую фотографию за четыре года. Я взглянул на неё и сразу забыл всё и вся – все наши ссоры, недомолвки, обиды и горечи. Ураган чувств поднялся в моей душе. Я думаю, что лучше человека я не встречу на своём пути.
Я ждал письма, я ждал ответа
На то письмо, верней, на тот конверт,
На клапане которого три строчки.
Обидней слов, наверно, в мире нет.
Зачем ты мне прислала эти муки,
Зачем тебе нужна моя слеза!
И без того боль нашей, милая, разлуки
День ото дня ложится на меня.
Я ухожу из роты незаметно,
Сижу в тиши, слезу свою тая.
Ведь тот, кого люблю я искренне и нежно,
Зачем-то так обидел вдруг меня.
Минует пятница, проносится суббота.
Весёлый отшумел «Осенний бал».
А я иду на службу с тяжким сердцем:
Я не таких, родная, писем ждал.
Сегодня я вернулся с полигона,
Все цели с автомата поразил.
На стрельбище стрелял я во всё злое,
Мешавшее, чтоб я тебя любил.
Со злостью я стрелял из автомата
Во всех врагов, в разлуку на земле
И попадал с мечтою, дорогая,
Чтоб счастье, Ира, подарить тебе.
Горячий ствол обжёг мои ладони,
Холодный ветер исхлестал моё лицо,
Но сердце даже там, на полигоне,
Ждало столь долгожданное письмо.
Я рад, что нос мой весь избили.
Хоть больно было – это ерунда.
Мои друзья конверты получили,
Ударами обрадовав меня.
Читаю с жадностью одно письмо, второе.
Я счастлив, я лечу на небеса.
На карточке я вижу пред собою
Твой нос, твой рот и волосы, глаза.
Я слышу музыку, я слышу твою песню,
Как будто в зале только один я.
И руки эти нежные ласкают,
Как и тогда, как будто бы меня.
Нет, знаю я, что на земле есть счастье.
Оно в любви, оно в конвертах писем и глазах,
Оно на фотокарточках любимых,
Оно сейчас в моих лежит руках.
Спасибо, милая, родная,
Спасибо, сердце, разум мой.
Огромное спасибо, дорогая
Ирина, я с ума сойду с тобой.
25/Х – 76 г.
//-- * * * --//
Лучше скажи мне сразу – «Прощай»,
Чтоб не сгорал я зря.
Пусть ещё буду бредить тобой,
Но время сотрёт тебя.
Вытравит, словно морская волна,
Надпись с борта корабля,
Шедшего гордо к родным берегам,
Но не достигшего материка.
21/ХI – 76 г.
Из записной книжки друга (Ворона) Г.С.
«Солдат твёрд как камень и нежен как цветок».
А. Барбюс
//-- Атака --//
А мы идём в атаку
За ротным без оглядки.
К плечам курсантским потным
Прилипли плащ-палатки.
И словно не в учебный,
А в настоящий бой
Уходит наша рота
Дорогами отцов.
В лицо очередями
Холодными, как лёд,
Бьёт будто бы не ливень,
А вражий пулемёт.
Но мы идём в атаку
За ротным без оглядки.
За нашими плечами,
Как крылья, плащ-палатки.
XI/76 г.
//-- * * * --//
Есть такое слово – НАДО!
//-- * * * --//
Раскисла от дождей земля,
Набухли почки на деревьях.
Жизнь пробуждается, а я
С тоской смотрю в весны веселье.
Подобно капелькам дождя,
Стекают дни на подоконник.
Проходит мимо жизнь, а я
Лишь подставляю ей ладони.
А где-то рядом жизнь своя.
Там любят, ждут, творят и строят,
Театры, музыка, а я
Лишь вспоминаю их порою.
Горит свеча, поёт рояль,
Зажёг огни любимый город.
Проходит мимо жизнь, а я
Смотрю ей вслед из-за забора.
И грустно мне, что сам решил,
Но кто-то должен спать бессонно.
Я сам себя всего лишил,
Надев курсантские погоны.
XI – 76 г.
//-- * * * --//
Когда мне плохо,
когда нет писем.
//-- * * * --//
Мне снятся синие озёра,
Во мху зелёном валуны,
И дятла стук, и разговоры
В тени задумчивой сосны.
Я вспоминаю всплески вёсел,
Бутоны лилии в руках,
Крик журавлей, несущих осень
На белых крыльях в облаках.
Мой добрый сон – воспоминанья.
Твои слова, твои глаза…
И им, мальчишка, пьян от счастья,
И каруселью голова.
Но сон ушёл. И что осталось
Под грубым окриком «Подъём!»?
Всё, что в подарок мне досталось, —
Мой сон… затоптан сапожьём.
Я не ропщу, к чему всё это.
Ведь сам я сделал этот шаг.
Но жаль, что кто-то в жизни где-то
Не может нас понять никак.
XI – 76 г.
//-- Прошу, не пиши так курсанту --//
Холодный, порывистый ветер
Тревожно стучится в окно,
И ты в этот сумрачный вечер
Недоброе пишешь письмо.
На чётких линейках тетради
Тяжёлые, злые слова,
Жестоки, обидчиво кратки…
Склонилась к столу голова.
Не надо писать так курсанту.
Он в дружбе, как зеркало, чист.
Не ставь окончательно дату,
Порви недописанный лист.
Сегодня курсант на ученье
Штурмует рубеж огневой
И с ходу берёт укрепленье
В машине своей боевой.
И времени нет ни минуты,
Чтоб весточку милой послать.
Прошу – подожди ещё сутки,
Умеют же девушки ждать.
И знай, что любовь, как святыню,
Мы в сердце храним до конца.
Она никогда не остынет,
Курсантские грея сердца.
Прошу, не пиши так курсанту.
Он в дружбе, как зеркало, чист.
Не ставь окончательно дату,
Порви недописанный лист.
XI – 76 г.
//-- * * * --//
Этот день, как тень,
Пролетел – и нет.
Уж настало утро грустно.
Я искал
– и нет,
Я нашёл
– и нет,
Я люблю
– и нет.
Уж который раз
Утро грустно.
Целовал я —
да.
И любил я —
да.
И души в тебе
я не чаю.
Но скажи, ведь
– нет,
И любви уж
– нет.
Уж привыкли мы,
А может быть
– нет.
Почему?!
Я сам никогда не узнаю.
XI – 76 г.
//-- * * * --//
Ну, вот и месяц на исходе,
Не знаю, кто из нас не прав.
Ты не зовёшь и не приходишь,
Не беспокоишь телеграф.
И ты не думаешь как будто
Ни обо мне, ни о себе.
Спешит минута за минутой,
Решая многое в судьбе.
А может, слов уже не надо,
А может, свет чужой в окне,
А может, кто-то третий рядом, —
Не знаю, что и думать мне.
Слова – они имеют совесть.
Тут наша искренность нужна.
И может быть, в едином слове
Вся наша жизнь заключена.
А может, слов уже не надо,
А может, свет чужой в окне,
А может, кто-то третий рядом, —
Не знаю, что и думать мне.
XI – 76 г.
//-- * * * --//
Этот город называется Москва.
Эта улочка, как ниточка, узка.
Эта комната – бочонок для вина.
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц её цепочка круглых бус.
Он губами знает каждую на вкус…*
XI – 76 г.
//-- Фаина --//
//-- (о П. Р.) --//
Всё смеялось, плясало и пело.
Все кружились под звуки гитар.
Много было девчонок на танцах,
Только я лишь одну замечал.
Про себя её звал я Фаиной,
А себя называл Перуном,
Был готов прочитать всё на свете,
Чтоб, как в сказке, стать колдуном.
Я хотел, чтоб она посмотрела
На меня без каприза в глазах,
Я хотел, чтобы в танце веселья
Закружилась в моих руках.
Но меня замечать не хотела,
Хоть глазами искал её взгляд.
И веселье моё не веселье,
Настроенье – осенний сад.
Что же это, ребята, такое?
Я, наверно, бесплодно сгорел?
Жаль, что свет этот был однотонный
И до сердца дойти не успел.
Но, быть может, она услышит,
Может, сердце её зажгу,
Как Фаину из старой сказки
Покорить удалось Перуну.
2/XII – 76 г.
30/XII – 76 г.
//-- Письмо одной девчонке (о П. Р.) --//
Я знаю, ты ни в чём не виновата,
Ни в том, что я тебя сейчас корю,
Ни в том, что я сижу сейчас в казарме,
Ни в том, что я сейчас тебе пишу.
Ты просто танцевала, зажигая,
Ты просто улыбалась всем и вся.
Ты просто веселилась, а я сразу
За просто так решил «забрать» тебя.
Я знаю, ты ни в чём не виновата,
Хоть и на мой души весёлый смех
Ты отвечала колким взглядом,
Хотя приветливой была для всех.
Я знаю, ты ни в чём не виновата,
Ни в том, что я вначале «бушевал»,
Ни в том, что был готов потребовать расплаты»,
Ни в том, что был готов начать «скандал».
Я знаю, ты тогда всего ещё не понимала.
Смеяться – так смеяться от души.
Но слишком больно ты играла
По нервам раненой души…
//-- Письмо одной девушке (П. Р.) --//
…Играла ты или смеялась,
Не знаю даже, что сказать.
Ведь знаю я такую малость,
А вот решился тебя ждать.
И жду каждый день, что с порога
Мне крикнут: «Тебе письмо!»
Открою и вижу – вот счастье.
Но жаль, что оно далеко.
Оно далеко за забором,
За чётким графиком дня,
За длинным стоит разговором —
И всё это ради тебя.
А кто ты на самом деле?
Была ли ты вообще?
А может, это виденье,
Пришедшее ночью ко мне.
И голос я твой не помню,
И губ твоих вкус не знал,
Характер не знаю какой твой.
Зачем же я это писал?
Зачем – вот уж будет месяц —
Я думаю лишь о тебе.
Ведь ты мне всего лишь однажды
Ответила раз в письме.
И что же мне так упрямо
Твердит об одной тебе?
А может быть, поздно иль рано
Твой облик искать в толпе?
Другой бы махнул рукою,
Сказал бы: «Гордячка, пускай!»
Я ж буду ходить за тобою,
Как месяц, из края в край.
Эх, чёрт! Очень жаль, что наказан
Судьбою и службой своей.
А то бы пришёл однажды…
И встал у твоих дверей.
Пускай бы смеялись подруги,
Пускай бы смеялись друзья,
Но я бы не смог постучаться,
Не смог побороть себя.
А ведь не такой уж я робкий
И вроде не трус совсем.
Был ранен на стажировке
И выжил назло всем тем,
Кто знал лишь свои желанья,
Кому лишь известна своя
И радость, и боль, и страданья
И цель у кого одна —
Побольше вина и денег,
Полегче бы жизнь пройти,
И всё равно, что ограблен
Инвалид Второй мировой войны,
Что, может быть, эти деньги
Девчонка копила не год
Для платья на свадебный праздник,
Чтоб весь подивился народ.
А тот, что жил лишь собою,
Желая бесплатно поесть,
Ударил в лицо девчонку
И деньги забрал, и честь.
И был он, конечно, жестоким,
Коварней был в сто раз тебя,
Но вот я его не боялся,
А струсил, увидев тебя.
Влюбился, наверно влюбился,
Твержу подсознательно я,
Конечно же правда – влюбился,
И знаешь в кого – в тебя!
11/I – 77 г.
//-- * * * --//
(Отпуск) 20/I – 6/II – 77 г.
//-- * * * --//
Галка – милая и скромная девчонка, от неё веет какой-то чистотой, нежностью, я просто таял, когда видел её. Я так хотел думать, хотел знать, что она нуждается в моей заботе – что старался оградить от всего, что могло бы утомить или причинить ей неудобства. Нет, она не капризная, она чем-то похожа на Дюймовочку – такая же маленькая, хрупкая, искренняя и загадочная. Я чувствовал всё время, что её окружает какая-то таинственность, сказочность.
Вот именно сейчас я понял: мне всегда не хватало сестры!
Галка! Я хочу, чтоб ты узнала во мне брата.
7/II – 77 г.
//-- * * * --//
Не знаю, где и на какой планете
Я слышал этот шёпот губ.
Не знаю, в Старом или Новом Свете
Твоё изображение найдут.
Я ж вспоминаю финский домик,
Берёзы белой сарафан
И девушку, которую как будто
Сам Бог своей рукой создал.
И годы пролетели незаметно,
И реки свои воды унесли.
Но в памяти моей девичий образ.
Взгляни, ты видишь, это – ты!
И вот я здесь, и ты напротив.
Но трепета не слышу я в груди,
А только братская забота
Упрямо теребит мои виски.
4/II – 77 г.
//-- * * * --//
Напишу через час после схватки,
А сейчас не могу, не проси.
Эскадроны летят без оглядки,
Унося мертвецов по Руси.
Нас в шеренгах уже не хватает по восемь,
И героям наскучил солдатский жаргон.
И кресты вышивает последняя осень
По истёртому золоту наших погон…*
(Ф. Б.) 15/II – 77 г.
//-- * * * --//
Нам писать ночных патрулей повесть.
Не грусти, для грусти нет причины.
Мы не знаем, что такое совесть.
Нас без промаха стрелять учили*.
(И. К.) 10/III – 77 г.
«Любовь – единственная страсть, оплачиваемая той же монетой, которую сама чеканит».
Стендаль
«…Молодёжь не только можно, а и нужно учить любви».
А.С. Макаренко
«Если мы имеем дело с любовью, не лишённой благородства, одухотворённой взаимным пониманием и почитанием, – то время, наоборот, действует укрепляюще на такую любовь, и медовый месяц серебряной свадьбы по своему внутреннему содержанию и сопровождающему его сознанию счастья гораздо интереснее, чем первый медовый месяц вслед за действительной свадьбой».
А. Форель
«…Кто настоящий человек, у того возлюбленный также должен быть настоящий человек».
А. Навои
Василий Фёдоров
Всё речи да речи.
Молчи, фарисей!
Никто не поверит,
Имея понятье,
Что дети родятся
От жарких речей…
«Никто не принуждается к заключению брака, но всякий должен быть принуждён подчиняться законам брака, раз он вступил в брак».
К. Маркс
«Тепличная обстановка при воспитании может привести к тому, что человек с сильной высшей нервной системой на всю жизнь останется жалким трусом».
И.П. Павлов
«Женщина была и будет хранительницей огня. Без её огня семейный очаг потухнет. Жизнь станет холодной. Огонь её сердца продолжает жизнь человечества. Женщина и огонь – вот две силы, перед которыми я преклоняюсь».
Стоян Даскалов
«Человек не рождается с каким-либо определённым характером. В течение жизни характер воспитывается и изменяется».
«…Мы признаём человеком только того, чья душа мечтает в любви настолько же о духовном наслаждении, как о телесном удовольствии».
О. Бальзак
«…Соединение – вершина и цель любви, в которой объединяются наслаждения души, разума и тела».
Древнеиндийский трактат «Ветка персика»
«Каково состояние, ведущее к любви? Напряжение и страсть. Каково состояние, производимое любовью? Облегчение и нежность».
«Ветка персика»
«Человечество, освобождённое от гнёта труда и рабства… из половой любви создаёт такие шедевры счастья и наслаждения, которые мужчине и женщине прежних поколений и не снились».
«…В любви всё дозволено… Ничто не приносит столь большого вреда для гармонии интимной жизни, как мысли о том, правильно ли я поступаю, как оценивает мои поступки муж или жена, не смешон ли я, останется ли довольна жена мною. Такие мысли тормозят действие, включают разум в область таких взаимоотношений, где любое сомнение в правильности приводит к дисгармонии. Половое общение протекает нормально только в том случае, если оба партнёра проявляют чуткость и взаимопонимание».
Проф. С.И. Копстрорум
«…Когда влюблённые стремятся к близости, когда они полностью доверяют друг другу, не сомневаясь, что поступки каждого из них будут правильно поняты или истолкованы, гармония в жизни наступит обязательно».
Проф. Н.М. Ходаков
«В брачной жизни соединённая пара должна образовать как бы единую моральную личность».
И. Кант
«…Если к сорока годам комната не наполнится детскими голосами, то она наполнится кошмарами».
Сен-Бен
«Вино… губит душу людей и их потомство».
Л. Толстой
«Если бы я не курил, я убеждён, что без страданий прожил бы ещё несколько лет».
С. Боткин
«Это самая трудная вещь – требовательность к себе».
А. Макаренко
«Любовь – это чувство самоотверженной сердечной привязанности».
С.И. Ожегов
«Любовь – это соревнование между мужчиной и женщиной за то, чтобы доставить другому как можно больше счастья».
Стендаль
«Какой подарок был бы для вас сегодня самым приятным?» – «Мне не от кого ждать подарков. У меня нет любимого мужчины».
//-- После фильма «Безотцовщина» --//
…Я не плакал, может быть,
Я забыл, что такое слёзы,
Огрубел посреди дерьма.
Только в зале сидели рядом
И рыдали, в ушанки уткнув глаза.
Вы простите меня, туманы,
Спелых вишен в садах глаза.
Вы простите меня, заливные
У реки при разливах луга.
Вы простите меня, деревни,
Звук бича поутру на селе.
Вы простите меня, золотые
Хлеба от росы на заре.
Вы простите, что утром ранним
Не моя вас разбудит коса,
Что средь ив, что у балки дальней,
С девкой не просижу до утра.
Так обидно и так тревожно,
Когда видишь с экрана глаза,
Где такая душевная радость,
Счастья словно небес глубина.
Я не знаю, чем недоволен,
Но когда убирают хлеба,
Когда сталь льётся в ёмкость изложниц,
Пробирает такая тоска!
Так сжимается юное сердце,
Когда видишь – Он и Она —
И такую безбрежную нежность,
И такая вокруг чистота!
Я не знаю, что душу тревожит,
Что так грустно бывает порой,
Когда видишь, что люди с экрана
(Пусть с иною и трудной судьбой,
В трудных муках рождают счастье)
Наслаждаются жизнью иной.
3.04.77 г.
//-- Всё равно --//
То дождь, то снег, то чуть морозит.
Но уже слышен запах трав.
И солнце выше, выше всходит,
В своих лучах весь мир объяв.
И город словно приоделся,
Подсох под солнышком асфальт.
Мальчишки уж хотят раздеться
Наперекор заботе мам.
Купает перья в луже голубь,
Девчушка щурится в окне,
Кот лижет лапу на заборе —
Все рады солнечной весне.
И ты, наверно, уж не носишь
Тот голубой и длинный шарф.
И в институт раздетой ходишь,
Хлеба волос лугам отдав.
Идёшь обратно по дороге,
Где шёл не раз с тобою я,
Где обивал твои пороги,
Весь мир к ногам твоим неся.
И вспоминать, конечно, будешь
Меня, быть может, иногда.
Но я не знаю, по привычке ль
Иль всё-таки любя меня.
Ведь будто всё прекрасно было.
Любила ты, любил и я.
А только мелочь разлучила —
Любовь некрепкою была.
Ну что ж, пускай была недолгой,
Бумажной пусть она была,
Но всё равно я, как и прежде,
Всем существом люблю тебя.
30. III – 5.IV.77 г.
//-- * * * --//
Уж капель, и солнце выше встало,
А от тебя всё писем нет и нет.
И я молчу, в молчанье ожидая
На два письма – хотя б один ответ.
Уже асфальт подсох, и мир звенит ручьями,
И в дверь стучится юная весна.
А у меня зима стоит перед глазами.
Приносят письма – но не от тебя.
А на полях уже земля чернеет,
Скворцы шумят в берёзовых ветвях.
Но солнышко меня совсем не греет:
Ведь ты не беспокоишь телеграф.
Но почему? Ведь во дворе весна.
И ведь любовь была и светлые мечтанья.
Но где же всё, что будоражит кровь?
Где жарких слов безумные желанья?
Где то, что было вроде только что?
И где то чувство, что зовут любовью?
Она была, когда стоял с тобой,
Но поезд тронулся – со мною и любовью.
Винить тебя, Ирина, я не смею.
Зачем? Будь счастлива, люби.
Конечно же кто волку другом станет,
Разделит с ним все тягости любви.
А я люблю тебя, наперекор всему,
Люблю одну, одну на целом свете.
Девчонку милую мою,
Что ближе к сердцу на фотопортрете.
30. III – 5.IV.77 г.
//-- * * * --//
…А наши ряды всё редеют и редеют. Из 30 осталось 26, да и двух к концу семестра мы точно недосчитаемся. Нельзя сказать, чтобы люди эти были трусами, боялись трудностей, – нет. Скорее, они хотят найти свои трудности, свои идеалы…
6. IV.77 г.
//-- * * * --//
Мишке К., моему Капитану
У меня не дрожит под ногою броня корабля,
И не стонет корма в схватке с дикой волною,
И тельняшку мою не стирает морская вода.
Но я связан навечно с тяжёлою службой орскою.
Просто друг у меня – «морской волк».
Как и я, носит «К» на погонах.
Он морской, я конвойный волк.
Он на море, а я на границе закона.
Я не просто пехота, не мотострелок;
Я – Дзержинским взращён и обучен.
И те двадцать патронов, что страна мне а службу даёт,
Говорят – я ей тоже нужен.
Наша служба роднит крепко нас.
Труд наш очень нелёгким будет.
Это вам не в учёбе мозоль натирать.
Это – море, а то – звери-люди.
Две стихии у нас сошлись,
Тут – морская, а тут – людская.
И если случится – то он на дне,
А я от ран в тайге подыхаю.
Но нам хочется, братцы, жить.
И поэтому в дружбе и службе отныне
Ты – советский моряк, я – советский чекист.
Всегда и везде у нас строй единый.
16/V – 77 г.
Из записной книжки
//-- * * * --//
24/VI – 75 г.
У меня спрашивают: кем бы я хотел быть? Кем? Пусть я не знаю конкретно, пусть я не решил точно. Но я знаю одно, что буду там, где это необходимо Родине, где ей нужны будут преданное сердце, честная совесть, неустанные, работящие руки. Я буду там и только там, где мой труд и моя жизнь принесут пользу ей – моей любимой и великой Родине. Я буду там, где мой труд будет очевидным, где мои усилия будут видны мне и я смогу оценить их – сказав, все ли я сделал, чтобы быть довольным своим трудом, все ли мои знания, силы были отданы этой работе. И я обещаю тебе, Родина, что там, где мною будут довольны люди, где мой труд будет нужен тебе, где честь и добросовестность будут мерилом жизни, – там будет мое призвание, моя работа – там буду я.
//-- * * * --//
25/VI – 75 г.
В то, что люди не живут, а приспосабливаются, я не верю. Хотя я кое-что уже узнал из своей 17-летней жизни.
Из писем
//-- Из письма в школу № 292 --//
Здравствуй, школа!
Пишет тебе твой ученик Мостаков Сергей. Вот уже четыре месяца, как меня нет в твоих стенах. Вот уже четыре месяца я учусь и несу службу.
Эти дни пролетели для меня быстро и незаметно. Вероятно, это случилось потому, что многому пришлось учиться, многое пройти заново. К тому же распорядок дня столь насыщен занятиями, тренажами и прочей работой, что времени на свободное шатание нет и быть не может. За всем этим я и не заметил быстрого бега времени. Оно прошло и открыло для меня много нового.
Все эти дни я вспоминал твои стены, гулкие коридоры, светлые классы и, конечно, преподавателей. Я очень благодарен Вам за то, что Вы делаете для нас.
Уважаемый Пётр Дмитриевич! Простите нас за те хлопоты и неприятности, которые мы доставляли Вам. От чистого сердца спасибо Вам.
Бронислава Петровна! Вы прививали нам любовь к прекрасному, Вы научили нас любить жизнь. Спасибо Вам.
Спасибо всем тем, кто воспитывал, учил нас, кто выпустил нас в жизнь.
И всё же моё письмо не только Вам, оно – всей школе, тем, кто находится сейчас в её стенах.
Это стихотворное послание вам, мои одноклассники.
Всё пролетело – детство, юность.
Об этом понимаешь, заглянув назад.
И иногда бывает очень грустно,
Что быстро ты сменил перо на автомат.
Со школы прямо в бой, учебный, но суровый.
Как тяжек и солён солдатский пот!
И нелегко понять, с гражданских выходя словий,
Весь долг и то, что ты не смог.
//-- Из письма домой --//
Поговори со мною, мама,
О чём-нибудь поговори,
До звёздной полночи до самой
Мне снова детство подари…*
//-- * * * --//
Я жив, здоров, сдаю зачёты,
Всего осталось двое их.
Настанет время, и две роты
Помчатся на «перекладных».
Ты не горюй за мною, мама.
Ведь время тоже лечит нас.
Примчусь я к вам на «Русской Тройке»
И встречей вдруг обрадую всех вас.
Как я сейчас затосковал по дому!
Но числа отчего-то не летят.
Как хочется притронуться к родному,
Забыться, посмотреть назад.
Но их осталось только 10.
Ещё немного потерпи.
Мне шесть часов всего лишь ехать,
Ты только очень, мама, жди.
Вот, вроде, всё, что я хотел сказать вам.
Целую всех, а дома обниму.
Вы не скучайте там.
Я очень вас люблю.
Сергей 12/I – 76
Маленький Серёжа с родителями, Анатолием Александровичем и Ольгой Степановной Мостаковыми. 1960 г.
Родители с Серёжей на прогулке в парке
Мама с младшим братом Сашей провожают Серёжу в первый класс. 1965 г.
Серёжа с младшим братом Сашей. 1968 г.
Серёжа очень любил свою семью. С бабушкой и братом в Александровском саду. 1972 г.
Серёже 15 лет. 1973 г.
Принятие присяги. Ленинград. 30 августа 1975 г.
С мамой в день присяги. Ленинград. 1975 г.
В увольнении. Ленинград. Осень – зима 1975/76 г.
38-я группа в полном составе на сборах. Зима 1975/76 г.
Сергей Мостаков – курсант 1-го курса ВПУ МВД СССР. Ленинград. Январь 1976 г.
Сергею 18 лет. Москва. Август 1976 г.
Проходит занятие «Как обезвредить преступника». Сергей – на переднем плане. Ленинградская область. Лето 1976 г.
На полевых учениях. Сергей – в центре снимка. Лето 1976 г.
Взвод возвращается с учений. Сергей – на переднем плане. Лето 1976 г.
Группа курсантов после учений. Сергей – в первом ряду слева.
Ленинградская область. Лето 1976 г.
Группа курсантов на стрельбище. Сергей – справа. Ленинградская область. Зима 1977 г.
За проявленные личное мужество и отвагу курсант С.А. Мостаков 9 июня 2001 г. награждён орденом Мужества (посмертно). Удостоверение к государственной награде Российской Федерации
Страница из дневника
Сергей любил рисовать
Его увлекали романтические сюжеты
Портрет девушки
Фрагмент страницы записной книжки.
В год окончания школы Сергей выписывал адреса военных училищ, раздумывал, выбирал…
Открытие музея в средней школе № 292. Ольга Степановна Мостакова с внуком Костей. Москва. 20 февраля 2009 г.
Экспозиция музея
Первую экскурсию ведёт О.С. Мостакова
В актовом зале школы № 292. Рядом с О.С. Мостаковой сын А.А. Мостаков и Г.Е. Лопатко
Помним…
Подвиг сына, подвиг матери
Ольга Степановна и сама не понимала, почему так решительно из-под материнского-отцовского крыла уехал поступать в другой город мальчик, который, уже будучи старшеклассником, устраивал на балконе домики для подобранных на улице птенцов и бегал в Ботанический сад смотреть, как плавают выдры. А ещё он переводил через дорогу старушек. И доставлял домой, если они терялись и плакали. «Это ваша бабушка? Это ваша бабушка?» – обходил Серёжа Мостаков этажи соседнего дома на Средней Переяславской. Про старушек и многое другое Ольга Степановна узнала только после его похорон на Преображенском кладбище – разные люди приходили и рассказывали. Говорят, хоронить пришла вся 292-я школа. Она это плохо помнит. Вообще тогда, в далёком 1977 году, много месяцев подряд бывало так: вдруг приходит в себя в больнице, или в каком-нибудь медпункте, или опять в больнице – теряла сознание в транспорте, на улице, на работе…
В окровавленном дневнике курсанта есть стихи про присягу: «Оружье нам страна вручила. Она доверила нам мир. И нету гордости мерила: Мы часть Вооружённых сил»… Все военное всегда вызывало в Сергее восторженный трепет. Может, потому, что военным лётчиком был отец. Квартиру в столице семья получила после долгих гарнизонных лет – на Украине, в Монголии и других местах. Тогда Анатолию Александровичу предложили и должность в горкоме партии. «Представляете, как это будет здорово – учиться в Питере, жить в Москве», – уговаривал родителей Серёжа. Однажды из своего Ленинградского высшего политического училища МВД СССР он прислал письмо с фотографией того самого Чурбанова, выступавшего с трибуны перед курсантами: «Видите, какой у нас красивый начальник политуправления?» Будущий зять Брежнева и правда был очень красив.
…В ночь на четверг, с 18 на 19 мая, Ольга Степановна проснулась оттого, что Серёжа как будто медленно вплыл в комнату через приоткрытую балконную дверь. Она вскочила, вглядываясь в колышимую весенним ветром занавеску, и бросилась звонить в Ленинград. Связи с училищем не было – ни на следующий день, ни послезавтра. Знакомые тихо рассказывали про вооружённое нападение на караул – сообщило радио Би-би-си. Только в воскресенье днем вызвали телеграммой – наверное, уже нельзя было не вызвать. Ей до сих пор кажется, что связи мужа, госпиталь Бурденко могли бы спасти сына, если бы сообщили вовремя. Серёжа предлагал отдохнуть с дороги, спрашивал, живы ли ребята, рассказывал, как всё произошло… За полтора месяца до своего девятнадцатилетия, с шестью огнестрельными ранениями в живот и конечности второкурсник Сергей Мостаков умер на материнских руках на рассвете 23-го. С тех пор это число ассоциируется с Днём защитника Отечества по-особенному. «Заслуживает награды», – в один голос говорили все преподаватели и руководство ВПУ во главе с генералом Орловым. Но в свидетельстве о смерти, выданном ленинградским ЗАГСом, было написано только про шесть огнестрельных ранений – ни слова про обстоятельства, при которых они были получены. А обстоятельства таковы. Сергей с товарищами был в боевом наряде. Ночью двое бандитов напали на караул с целью завладения оружием. Начальника караула и шестерых курсантов застрелили сразу. Один из нападавших ответным выстрелом тоже был убит. Двое раненых курсантов затаились под кушеткой, а тяжело раненный Сергей Мостаков не растерялся, не стал прятаться, а попытался выследить преступника. Тот, выскочив из караульного помещения, увидел его в окно и ещё раз выстрелил. Решив, что ранение стало смертельным, бандит вернулся удостовериться, что живых не осталось. Но Сергей Мостаков, превозмогая боль и истекая кровью, дополз до пульта управления и сообщил дежурному по училищу: «Нападение на караул». Завыла сирена. Было слышно, как бегут все четыре курса, поднятые в ружьё. Тем временем Сергею удалось ещё раз ранить нападавшего. «Добей меня, добей», – взмолился обездвиженный преступник. «Будешь отвечать перед судом», – ответил Сергей и упал без сознания рядом… Через год убийцу осудили и приговорили к исключительной мере наказания – расстрелу. А для Мостаковых начались многолетние хождения по мукам.
«Правда», «Комсомольская правда», всякие-разные инстанции – куда они только не писали. Тщетно. Даже не последняя горкомовская должность отца погибшего курсанта не помогла. В «неуязвимом» Советском Союзе, где многое замалчивалось, такого произойти просто не могло – даже если бы история не была связана с Чурбановым. Тем временем он стал уже заместителем министра внутренних дел Щёлокова – Ольга Степановна с завидным постоянством еженедельно приходила в министерство на приём. Но родственник генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева оказывался то в командировке, то занят, то в правительстве, то в войсках, а потому никак не мог её принять. Правда, в коридор выходили другие замы. «Кто тут Мостакова? Я замминистра Трофимов, могу вас принять». «Я первый зам Колесников, готов принять». «Нет, спасибо, я только к нему», – отвечала она и удалялась до следующей недели. Наконец игра в прятки закончилась тем, что на работу за Ольгой Степановной заехала роскошная «Волга».
«Чурбанов меня встретил у дверей, взял за руку, чуть не заплакал. Красивый, статный, волосы шикарные, форма генеральская такая прекрасная… «Я, – говорит, – вам очень сочувствую. Может, вы нуждаетесь в квартире, в госпитале – мы вам всё, мы вам всё». Я говорю: «Ничего не надо. Дайте документ о гибели сына. Хочу, чтобы его подвиг был увековечен». Он: «Что от меня зависит, я сделаю. Ваш сын будет навечно занесён в списки училища. Это значит, что каждое утро и каждый вечер на поверку будет выноситься, что курсант Мостаков Сергей Анатольевич погиб при исполнении служебных обязанностей, награждён тем-то и тем-то. Это я вам точно могу сказать». Тогда я спрашиваю: «Юрий Михайлович, миленький, так мне трудно с вами общаться – через адъютанта, и вас всё время нет на месте. Нельзя ли напрямую?» Он отвечает: «Да что вы! Да конечно! Вот мои телефоны, вот и прямой». Он проводил до дверей, где уже дежурили медики…» Всё оказалось ложью – и про телефоны, и про списки училища. Единственным наконец-то полученным документом со словами «Погиб при исполнении служебных обязанностей» и подписью генерала Гридина стал комсомольский билет Сергея.
Время всё шло: менялись министры, менялась страна, а родители всё писали. Наконец, спустя 23 года после гибели сына, они получили официальное подтверждение его подвига: «Уважаемый Анатолий Александрович! В главном командовании внутренних войск МВД России рассмотрено ваше обращение по поводу награждения (посмертно) государственной наградой сына, Мостакова Сергея Анатольевича. Изучив материалы дела, в которых усматривались личное мужество и отвага, самопожертвование курсанта Мостакова С.А., проявленные им при сложных обстоятельствах во внутреннем карауле в ВПУ МВД СССР в 1977 году, 10 октября 2000 года в Главное управление кадров и кадровой политики МВД России представлены наградные материалы для награждения Мостакова Сергея Анатольевича орденом Мужества (посмертно). С уважением, начальник управления кадров ГКВВ МВД России генерал-лейтенант Б.И. Ермаков». Орден и документ о награждении с подписью президента Путина прибыли в 2001-м. А потом на эту горькую радость наложилось новое горе. Не стало Анатолия Александровича, поднимавшего в воздух самолеты сверхзвуковой бомбардировочной авиации и совершившего сотни парашютных прыжков, – отказало сердце. Тогда Ольга Степановна поверила в судьбу и стала молить о силах для себя – не для себя.
В 2007 году по телевизору она увидела номер телефона для связи граждан с президентом и обратилась с вопросом о возможности назвать именем сына улицу или школу. Ответ пришёл очень быстро: «Согласно Положению о присвоении почётных имен Героев образовательным учреждениям Москвы для присвоения имени Героя в образовательном учреждении должен быть создан музей, посвящённый истории жизни и подвига Героя. Для решения данного вопроса вам необходимо связаться с начальником окружного управления образования Центрального округа»… Оказалось, что оборудовать музей не такое просто дело. Средства на приобретение специальной мебели выделила управа Мещанского района. Ольга Мостакова отнесла в школу многочисленные грамоты сына, коллекции марок и значков, стихи, рисунки и поделки. А вот игрушечного мишку, которого он подарил, приехав в первый отпуск, оставила себе. С тех пор она не решается постирать «старенького Мишутку». Документ о награждении хранится рядом с кипой уклончивых ответов: «Бедный Чурбанов загремел – получил девять лет. Щёлоков застрелился. Я им не желала плохого. Но, наверное, Бог все видел. Нельзя так матери лгать». Портрет Сергея с орденом висит на стене напротив окна, в которое видна его школа. Ольга Степановна думает, что когда-нибудь награда перейдёт в семью её младшего сына Александра, который окончил эту же школу и заботится о маме. У Александра растет сын Константин – он очень гордится своим дядей…
Наталья Киоссе
Настоящий человек
Мы подружились не сразу. Хоть и были ровесниками. Серёжа – москвич, я – краснодарец. Учились в разных группах. Но было у нас нечто общее, что подтолкнуло друг к другу, позволило довериться, раскрыться.
После первого курса я познакомился с очаровательной девчушкой, и как-то перед Новым годом мы втроём гуляли по Питеру, шутили, Серёжа читал свои стихи. Время пролетело незаметно. Договорились в следующее увольнение опять встретиться, погулять вместе. Но следующего совместного увольнения не получилось – то меня не отпускали, то Сергея, то на разные дни увольнительные выпадали. Весной моей подруге исполнялось 18 лет, и Серёжа предложил сделать ей совместный подарок. Он вырезал резцом на фанерке картину – развод мостов над Невой – и отдал мне, чтобы я покрыл её лаком. Вручал подарок я один – к Серёже на майские праздники приехала мама с Сашей. Он меня с ними тогда познакомил.
18 мая ближе к вечеру я стоял дневальным по батальону. Последняя смена перед сдачей дежурства. Мой дежурный выдавал оружие заступающему караулу. Мимо пробежал Серёжка Мостаков: «Привет! Как дела? Когда в увольнение вырвемся?» – «Не знаю, – ответил я. – Может, на мой день рождения». Я говорил о 28 мая. Он побежал дальше, подгоняемый командой на построение караула, а я окунулся в текущие дела. Никто не мог предположить тогда, что уже через несколько часов мы вновь встретимся, но уже при других обстоятельствах…
После наряда и бессонной ночи спится особенно сладко, тем более что команда «Отбой!» прозвучала совсем недавно. «Дежурная группа, подъём! В ружьё!» – разрезала тишину ночи команда. «Что за идиотские выходки?» – пронеслось в сознании. Другого времени для шуток не нашлось, что ли? «35-я группа – в ружьё!» – не унимался чей-то голос. Дверь комнаты для хранения оружия со скрежетом распахнулась. Вскакиваю с кровати, одеваюсь на ходу, вооружаюсь и выбегаю на плац, где строится наша дежурная группа. Перед нами мечется дежурный по училищу майор Гутман. Не могу понять, почему он сжимает в руке ПМ (пистолет Макарова). «Патроны получили?» – спрашивает он. «Нет, – отвечаем, – а что случилось?» – «Нападение на караул! За мной, вперёд марш!» – кричит он, и мы срываемся с места.
Дальше всё – как в замедленной съёмке. Подбегаю к караульному помещению со стороны пруда и метрах в десяти от входа останавливаюсь как вкопанный. Перед глазами открывается ужасная картина – дверь караульного помещения настежь раскрыта, над ней ослепительно светит фонарь, выхватывая из кромешной темноты корчащегося в агонии, хрипящего Колю Быкова. Он пытался отползти от этого ослепительного света в темноту, цепляясь руками за траву. Оглядываюсь. Рядом стоят Саша Данкин и Сергей Осокин, чуть поодаль – майор Гутман. Больше никого нет. Впереди – неизвестность. Вдруг откуда-то из ночи выпорхнула фигурка в беленьком халате, дежурная медсестра, она пробежала мимо нас и скрылась в караульном помещении. Бросаемся вперёд, переворачиваем Колю Быкова на спину. Он уже не стонет. Подсумок раскрыт. Из него падают искорёженные магазины с патронами. В области ремня под подсумком зияют раны. Коле уже не помочь. Он в коме.
Захожу в дверь. Прямо передо мной лежит Сергей Курдюмов. Тоненький такой, худенький – вытянулся в струнку. Он мёртв. Справа, за дверью в комнату отдыхающей смены, – Толя Карпишин, наш прославленный самбист. Он босиком, ноги и грудь прострелены. Признаков жизни нет. Включаю свет. Под топчаном ближе к окну какое-то шевеление. Бросаюсь туда – Вова Жуков, раненный, но живой. Передаю его Сергею Осокину и медсестре, а сам – дальше. В комнате начальника караула за пультом, раскинув руки, словно для объятий, на полу лежит на спине Анатолий Зубенко. Глаза его открыты, взгляд устремлён куда-то ввысь. Он не дышит. Справа за дверным проёмом в комнате бодрствующей смены вижу лежащего лицом вниз Серёжу Мостакова. На его спине два пулевых отверстия, расплываются пятна крови. Осторожно приподнимаю Сергея, разворачиваю лицом к себе. Он смотрит на меня и даже спрашивает: «Где этот гад?» Я не понимаю, о чём он, а в сознании ликует радость: «Жив! Жив! Живой!» И только тут замечаю лежащего рядом с Серёжей на спине, голова к голове, убийцу. Он косится на меня, вращая глазами, из горла доносятся булькающие звуки. Чуть поодаль, у закрытого ставнями окна, за столом сидит на стуле Саша Черников. Он сидит, подперев голову рукой, и смотрит в нашу сторону с укоризной. Только спустя какое-то время я понял, что он мёртв. Пуля летела мимо него, но по иронии судьбы срикошетила и попала Саше в висок.
Я, как мог, пытался успокоить Сергея, а он мне твердил: «Возьми мои документы и тетрадку (дневник со стихами он всегда носил с собой. – В. С.). Никому не отдавай, только родителям. Хорошо?» – «Хорошо», – ответил я. Военный и комсомольский билеты, тетрадку и последнее письмо, недавно полученное Серёжей от отца, я спрятал за пазуху. Забрезжил рассвет. Появились ребята из нашей группы, потом приехало несколько «скорых». Начали грузить раненых. Сергея несли на носилках, я шёл рядом. «Держись, Серёжа», – сказал я ему. «Всё будет хорошо, – ответил он, – документы и тетрадку отдай родителям, не забудь». – «Когда поправишься – отдам тебе», – пообещал я. Если бы я знал, что это была наша последняя встреча! Через четыре дня, 23 мая, Серёжи не стало. Он умер на руках матери в госпитале.
Хронология тех событий всё время в моей памяти. Помню, как появились офицеры командования училища. Всех, кроме нас, очевидцев, попросили уйти. Я обстоятельно несколько раз рассказывал о случившемся командованию. Ждали приезда руководства Главкомата войск, военной прокуратуры. В живых осталось только двое – Владимир Жуков и Павел Семеньков. Коля Быков умер, не приходя в сознание, в одной из больниц Питера.
Ближе к обеду у меня разболелась голова, и я ушёл из караульного помещения, никому ничего не сказав. Меня и не искали. Лишь через несколько дней вызвали к следователю военной прокуратуры. Капитан попросил меня рассказать о том, что я видел в ту роковую ночь. При этом он всё время поглядывал на часы – видимо, спешил. Когда я дошёл до того момента, когда Серёжа передал мне документы, он оживился. «А где они сейчас?» – спросил он. «У меня, – ответил я, – где же ещё». – «Отдайте мне!» – «Не могу, я обещал, что передам их только родителям», – отвечаю. «В интересах следствия я обязан их у вас изъять. Вы не беспокойтесь, я обязательно передам их родителям. Всё будет в сохранности». Пришлось подчиниться.
Лишь письмо Серёжиного отца я не отдал следователю. Анатолию Александровичу я передал письмо при нашей первой встрече, положившей начало многолетней дружбе. Сколько дорог мы прошли с ним вместе, сколько выходных просидели с удочками на берегах подмосковных рек и озёр! Заядлый рыбак и охотник, грибник, он щедро делился со мной своими знаниями, жизненным опытом, по-отечески заботился. Человек несгибаемой воли, мужества, он до последних своих дней боролся, восстанавливая справедливость в отношении Серёжи. И добился своего. Отец и сын Мостаковы. Два человека, две судьбы, прошедшие через мою жизнь и оставившие в ней яркий образ того, каким должен быть НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК.
Валерий Сидоров,
подполковник запаса
Наша семья
Теперь, когда после долгого замалчивания подвиг моего сына Сергея Мостакова официально признан, когда он посмертно награждён орденом Мужества и в школе, где учился, создан его музей, меня часто спрашивают: «Как вы воспитывали будущего Героя, как готовили его к подвигу?» По правде сказать, я не знаю, как коротко ответить на этот вопрос. С одной стороны, мы в семье никогда не говорили ему таких патетических слов, как «умри, но стань Героем», и я, конечно, всё отдала бы за то, чтобы сейчас он был жив. «Делай что должен, и будь что будет» – кажется, такой девиз был у кого-то из литературных персонажей. Вот и Серёжа умер молодым не потому, что «на миру и смерть красна», а потому, что делал то, что полагалось делать в той ситуации. Он вовсе не собирался умирать, четыре дня боролся за жизнь и до последней минуты не понимал, что умирает. Я и сейчас не могу без слёз вспоминать об этих драгоценных последних минутах, о наших с ним разговорах – совсем вроде бы будничных.
Со дня гибели до награждения орденом прошло так много лет – гораздо больше, чем он прожил на свете. Мне тогда было тридцать девять, теперь – за семьдесят. Это повод оглянуться и на собственную жизнь, попытаться многое понять, переосмыслить и подытожить. Перед глазами проходят картины и люди из прошлого – моей семьи, семьи моего мужа.
Став старше, я стараюсь не судить других людей слишком строго, не делить мир на чёрное и белое. Тем более что иногда это сделать просто невозможно: настолько всё перемешалось в этой жизни, наслоилось одно на другое. «Ноци-тоци-ноци-то, ноци-тоци-ноци-то» – странная присказка отвлекла от размышлений и вернула в самое раннее детство. Так, посадив меня или брата на ногу и легонько подбрасывая, приговаривала моя мать, а сейчас вот приговаривает мой младший сын Саша, качая на ноге своего сынишку, моего внука Костика. Костик уже большой, ему восемь, но иногда он приходит и просит его «полюлюшенькать». Это тоже мамино слово. Когда, как незаметно для меня они выучили эти наши словечки, которые, наверное, передадут, как эстафету, дальше, своим уже внукам, будущим поколениям нашего рода? Может, вместе с мелкими вроде бы штрихами, житейскими историями, которые Серёжа слышал и дома, и в моём родном селе, он незаметно впитал и что-то более важное, более ценное, что и привело его к подвигу?
Если говорить о моих корнях, моей части семейного древа, взрастившего Серёжу, то наибольшее влияние на моих детей оказала бабушка Мария Васильевна, моя мама. Человек благородный, мужественный и стойкий, она была для них примером. Серёжа присылал ей из училища открытки, называя «милой бабулечкой» и «ангелом-хранителем». Саша тоже до сего времени вспоминает мою мамочку – какая она была справедливая и добрая, но без сюсюканья, и очень за многое ей благодарен. В Москве мы с ней жили не всегда – я родилась на Украине, в селе Винож Винницкой области, где среди живописных холмов течет речка Лядова. Поразительно, что даже в лихолетье, несмотря на коллективизацию и войну, сохранилась нетронутой наша белокаменная церковь, где крестились, венчались мои предки, моя мама и её сестры. Все они пели в церковном хоре. Там крестили меня и брата. В других местах храмы разоряли, а у нас – нет. Вокруг церкви много сирени – там, когда мы в отпуск приезжали в родное село, любили играть мои дети.
Нас у мамы было двое – я и мой брат Вася, Василий Степанович. Она очень любила своих детей и одновременно держала в строгости.
Маме довелось пережить два страшных голода. В голодомор (меня тогда ещё не было) семья уцелела благодаря корове. И не только наша семья: мама спасала многих односельчан, которым по стакану делила утренний надой, чтоб забелили кашу для детей. Люди пухли с голоду и ещё затемно выстраивались в очередь за молоком у нас во дворе.
Мама в двадцать восемь лет осталась вдовой и, хотя многие предлагали ей руку и сердце, больше никогда не выходила замуж – боялась, что мужчине будет нужна она, но не её дети.
Овдовела мама потому, что в войну отец ушел на фронт, а прямо оттуда был направлен на восстановление шахт Донбасса. Там он и погиб совсем ещё молодым. Я своего отца совершенно не помню.
Мама всегда была щедрой, подельчивой. Она говорила: «Кто бы ни пришёл к тебе в дом, первым делом накорми и дай человеку самое лучшее, что у тебя есть, а потом уже веди с ним беседу». Эта установка досталась ей от её отца, который тоже был очень добрым – она часто вспоминала о нём.
Точно таким же стал и мой Серёжа, за что иногда приходилось его ругать. На семнадцатилетие мы подарили ему красивые дорогие часы. Их попросил сокурсник, когда шёл в увольнительную, да так и не вернул. После смерти Серёжи из его записной книжки мы узнали, что очень многие курсанты должны ему деньги. Как-то, приехав домой на два дня, он уехал с полной сумкой продуктов. Потом оказалось, что всё это он отвёз не в училище, а своему однокласснику, который служил в армии неподалеку от Ленинграда, потому что «солдат кормят хуже, чем курсантов». Вообще он очень любил угощать. Будучи в наряде по кухне, Серёжа ночью жарил картошку и мясо и приносил спящим сокурсникам, будил и кормил всех. Я, приезжая к Серёже, привозила домашние пирожки для ребят. Они стеснялись их брать. Тогда Серёжа говорил: «Мама, давай выйдем». Мы выходили и слышали топот тяжёлых сапог тех, кто бежал к столу.
Сын и моя мама похоронены вместе на Преображенском кладбище. Памятник Серёже мы ставили всей роднёй. Армия на него денег не дала, сказали: «Памятники ставят генералам, а ваш сын был всего-навсего рядовым». Однажды пришла я на кладбище, а памятник – мамин и Серёжин – весь разбитый лежит на земле грудой камней. Как я это пережила, сама не знаю… Саша поставил новый памятник Серёже и своей бабушке.
В 1947 году мама вывезла нас на Западную Украину. Я училась и с пятнадцати лет работала – сначала курьером в обкоме партии, потом стала расти по служебной лестнице. На работе и познакомилась со своим будущем мужем, Мостаковым Анатолием Александровичем. Военный лётчик первого класса сверхзвуковой бомбардировочной авиации, он был направлен к нам по окончании лётного училища. Вскоре мы поженились. Свекровь моя Анна Николаевна всю войну прожила в Москве с двумя малолетними детьми, работала для фронта, для победы. Александр Иванович Мостаков строил метро, а во время войны был тяжело ранен в висок, но выжил. Хотя муж был москвичом, а я, можно сказать, провинциалкой, семья мужа тепло приняла меня – тем более что у нас обнаружилось много общего. Не могу не рассказать здесь про дедушку мужа и его вторую жену. Будучи уже взрослым, мой муж всё время её и дедушку вспоминал с великой любовью.
Во время войны так случилось, что он жил два года с ними в Тверской области, учился в школе. В деревню на отдых его привезла мама, но началась война, и к ним нельзя было добраться. Казалось бы, Москва и Тверь почти рядом, но тогда их разделял фронт. Бабушка Пелагея была старостой в церкви и художественным руководителем в клубе, цитировала наизусть Пушкина, ставила спектакли – настолько была культурная, развитая. На ней же были и корова, и всё хозяйство (и огород-то у неё всегда был самым лучшим, и урожай богатым). Так вот, когда муж школьником там учился, бабушка на ночь рассказывала ему сказки. Рассказывает, а сама уже клюёт носом. Он толкает: «Бабушка, давай дальше». И она никогда не рассердилась, не сказала, что устала: «А, да-да, на чём я закончила?» И продолжала рассказывать.
А дедушка Иван Ильич делал колеса, телеги. Бывало, в великий праздник, на Ивана Купалу, который у них в Ховани считался храмовым, он приходит и говорит: «Мать, вот пришли к нам гости, угости их». Она угощала, потом он их провожал за ворота. «Иван Ильич, кто это были?» – «Да Божьи люди». Представляете, просто мимо проходили, но он считал, что их надо угостить. Это было Божьим делом, хотя он не знал, кто они и что они. В этой деревне и его все очень любили, благодарили за то, что он очень многим помогал. Моего мужа, который часто туда приезжал, дедушка научил косить, рыбачить, охотиться, собирать грибы и ягоды. Муж настолько любил природу, что в этих занятиях доходил порой почти до фанатизма.
Потом, когда мужу на земле его предков, в Завидове, дали участок, мы построили дом и разбили прекрасный сад, но его главной страстью оставались тамошние почти девственные леса. У нас была самая настоящая грибоварня – грибы он собирал корзинами и мешками. Все это солилось, мариновалось, сушилось, дарилось и раздавалось. Как-то за грибами мы пошли вместе с соседом по даче. Сосед походил-походил: «Нету нигде!» А муж говорит: «Пойдёмте, я вам покажу». Приходим – лежит поваленное дерево, а на нём – не передать – миллион вот таких маленьких опят, хоть косой коси! Сосед удивляется: «Я же здесь ходил, почему не видел?» А потому, что он приехал из степного Казахстана, какой там лес? Муж ходил на охоту на кабана, лося, я делала очень вкусные колбасы из дикого мяса, которыми мы тоже всех угощали. Однажды муж приехал с охотничьим трофеем – головой и рогами лося.
Вот в такой необыкновенной семье росли мои дети. Серёжа, как папа, тоже очень любил все живое, и, по-моему, животные и растения в ответ тоже его любили. Из растерзанных бурей птичьих гнезд Серёжа собирал птенцов и строил им домики на балконе, выхаживал. У нас в квартире вырос и цыплёнок Тёпа, которого Серёже подарили в деревне. Он так привязался к Серёже, что бегал за ним везде, как собачонка, так что даже мешал на улице играть с ребятами. С цыплёнком Серёжа ходил и на рыбалку. Однажды Тёпа заглотнул червяка, насаженного на крючок, а Серёжа этого не заметил и забросил удочку вместе с Тёпой на середину озера. Спохватившись и вытащив Тёпу из воды, расстроенный Серёжа прибежал домой. Мы с ним осторожно извлекли крючок – ничего страшного с нашим Тёпой не случилось. Серёжа очень любил и собак. Бывало, соберёт вокруг себя целую собачью стаю и кормит.
Летом мы с семьёй отдыхали на Чёрном море – в Судаке, Коктебеле. Серёжа плавал с ластами, любовался всем, что видел на морском дне. С юга он привозил редкие растения, сажал их дома. Так он вырастил кактус, который теперь я отдала в его музей в 292-й школе. Дома остался и растёт ещё один цветок, посаженный Серёжей. Когда Серёже исполнилось пятнадцать лет, я подарила аквариум, иметь который ему давно хотелось.
Аквариумистом он стал очень серьёзным и увлечённым – сам ездил на Птичий рынок за кормом, обменивался ценными экземплярами с другими любителями, отсаживал и выращивал мальков. Когда Серёжи не стало, рыбками занялся папа, а после его смерти – я с Сашей. Потом аквариум потёк, и новый мы заводить не стали.
Когда много лет назад мы приехали в Москву, около нашего дома было пусто. Серёжа вместе с папой посадил много деревьев – липы, каштаны, берёзы – и сирень. Сейчас эти деревья уже огромные, могучие, а обильное цветение сирени приходится как раз на день Серёжиной гибели. Я несколько веточек ставлю дома рядом с его портретом… Как-то Серёжа привёз из лесу маленькую рябинку и посадил её напротив своего балкона. Она выросла высокая, стройная – на Серёжу похожая. Он погиб, а рябинку кто-то спилил. Мы с мамой очень переживали, выплакали много слёз – как можно было спилить такую красоту?! О деревьях, лесе Серёжа думал даже на смертном одре. Когда я приехала к нему в госпиталь, он говорил: «Мамочка, ты не переживай. Выздоровею – мы с тобой домой поедем, по лесу погуляем. Сейчас бы в лес: прикоснуться к берёзке – белой, стройной, воздухом подышать»…
Конечно, Серёжу с его отцом объединяла не только любовь к природе. Сын уважал и ценил в нём военного-профессионала, смелого, решительного человека. Это во многом определило профессиональный выбор самого Серёжи. Анатолий Александрович Мостаков окончил лётное училище с отличием и именно потому, что имел право выбора, попал в Прикарпатский военный округ с центром во Львове, а затем – в Станислав (Ивано-Франковск). Муж был лётчиком-асом, часто сам переучивался на новые типы самолётов и учил летать молодежь, совершил 500 прыжков с парашютом, был мастером спорта и инструктором по парашютному спорту. Серёжа брал с него пример и тоже занимался спортом – прыжками на батуте, лёгкой атлетикой, играл в хоккей, любил лыжи. Однажды муж показал сыновьям сверхзвуковой бомбардировщик изнутри – им было очень интересно соприкоснуться с новейшей аппаратурой.
Вообще мы, можно сказать, жили его жизнью, его полётами, и это тоже оказало очень сильное влияние на формирование личностей наших детей. Военные – это люди подневольные. Элитные войска (лётчики, подводники) каждый день рискуют жизнью. Работать приходится и в праздники, и в будни. Командировки по месяцу. Многие жёны-москвички не выдерживали сложностей гарнизонной жизни и бросали мужей-военных. Мой романтизм тоже рассеялся, когда совсем девчонкой из старинного города с прекрасными парками, где у меня всё было «под боком», работа – рядом с домом, я попала на общую кухню, когда приходилось таскать ведрами ржавую воду, фильтровать её, готовить на керогазе, на нём же сушить пелёнки в холодной двенадцатиметровой комнатке.
Если Анатолий Александрович должен был первым лететь на разведку погоды, спать он ложился в двенадцать часов дня, и приходилось приноравливаться к изменчивому режиму. Ночные полеты заканчивались в четыре утра. Мы, жёны, не спали, ждали мужей. На жёнах военных – не только забота о муже, но и дети, учёба, работа. Мы старались искать работу, трудиться на любых местах. Ребёнок у нас родился в первый год после свадьбы.
Когда я узнала, что стану мамой, то очень обрадовалась, хотела именно мальчика и ещё до рождения дала ему имя Серёжа. Мне и сейчас кажется, что лучше этого имени нет. Серёжа родился здоровеньким, весом в четыре килограмма. Столько было счастья! Он был смышлёным, весёлым, рано начал говорить, в десять месяцев пошёл своими ножками, это произошло во время нашего отпуска в Москве, на ВДНХ.
Моя мама помогала, как могла, пока Анатолия Александровича не отправили в военный гарнизон подо Львов, где были лучшие в Советском Союзе военные лётчики. Там мы с ним прожили тринадцать лет. Серёжа в первый класс пошел в 65-м году, а мы с Сашей его провожали. Потом с мужем мне пришлось поездить, и везде, где бы мы ни жили, с нами были дети. Младшенький, Саша, в школу пошёл в Ивано-Франковске, куда мужа перевели из Черлян. Потом опять были Черляны, потом Чертков, потом Черляны, Ивано-Франковск – такой у нас был «вояж». В Ивано-Франковске с 1 сентября он доучился до конца года, а к Новому году мы уже были в Монголии.
Там в школу приходилось каждый день возить детей, такие закутанные-замотанные комочки, за тридцать километров на неотапливаемом ПАЗике в шестидесятиградусный мороз. В пустыне Гоби у китайской границы никаких дорог не было – паслись стада, стояли юрты. Помещений для скота монголы не строят, но пастух всё равно знает, кто, где украл его буйволов, яков и верблюдов. Интересно, что монголы не доят скот, только едят мясо. Это очень своеобразные люди. Монгол никогда никуда не торопится, еду в дорогу не берёт. Он знает, что в пути (хотя там расстояния немыслимые) его всегда накормят.
Из Улан-Батора в Москву поезд ходил раз в неделю. На всем его пути по Монголии местные, даже не зная вас, на остановках бесплатно угощали продуктами и питьём (в основном лепёшками, кумысом). Нам можно бы многое у них перенять и в части уважения к женщине, девушке, не говоря уже о пожилом человеке. Когда мы, русские женщины, приезжали в Улан-Батор, садились в троллейбус, молодежь вскакивала, уступая места. Такое вот уважение человека к человеку.
Анатолий Александрович всегда запрещал нашим детям садиться в метро, если в вагоне были люди, которым нужно было бы уступить место. Однажды произошёл такой случай. Маленький Серёжа приходит и говорит: «Девочка меня побила». Я: «А почему ты не дал сдачи?» – «Она же девочка, а девочек бить нельзя».
Вспоминается и другая история, связанная с Серёжиным братом, Сашенькой. Как-то пришла к нам приятельница. У них в то время была машина «Волга». Она говорит: «Серёжа (а ему было пять с половиной лет), давай поменяемся: я вам – машину, а вы мне – Сашеньку. Ведь он и плачет, и спать не дает ночами». Он прибежал ко мне взволнованный: «Мамочка, тетя Эля дает машину за Сашеньку!» Я отвечаю: «Ну что ж, отдавай». Он: «Да, я рад, что у нас будет машина». Но потом, видно, подумал и говорит: «Ведь он мой братик! Я его ни за что не отдам!» Когда мы переехали в Москву, сыновья учились в одной школе – № 292. Приезжая домой из училища, Серёжа заходил туда и спрашивал у классного руководителя и других учителей, как дела у Саши. Он хотел, чтобы младший брат, которого очень любил, научился играть на гитаре…
Сам Серёжа учился хорошо, был живым, любознательным непоседой, рано начал рисовать. В седьмом классе он вступил в комсомол, занимался общественной работой, за что получил очень много грамот; стал членом клуба «Юный дзержинец». Летом с клубом они выезжали в лагерь Таманской дивизии. Сын любил литературу, русский язык, хорошо им владел. Он часто читал стихи – свои и других поэтов. Я, как мать, его наставляла, чтобы он поступал в Педагогический институт имени Ленина, потому что видела, как он любит детей. Серёжа был очень весёлый и добрый, и дети просто льнули к нему. Тем более что он хорошо не только пел, рисовал, но и выжигал, выпиливал, мастерил всякие дудочки, свиристелки, другие интересные штучки. Я говорила: «Ты будешь директором школы. Подумай, сколько ты сможешь дать своей любовью и педагогическому коллективу, и ученикам!»
Однако, окончив школу, Серёжа сразу поступил в Ленинградское высшее политическое училище. 10 июля ему исполнилось семнадцать лет. Он в этот день сдавал экзамены в Питере – так Серёжа называл Ленинград. Я к нему часто ездила и всегда жалела, что такого молоденького оторвала от своего сердца. Приезжая в училище, я спрашивала у замполита: «Как мой Серёжа?» Он говорил: «Хороший курсант, но много у него детства». У сына был хороший голос – он был в училище ротным запевалой. На каникулы Серёжа привозил с собой ребят из других городов, которые учились в Питере. Они жили у нас, он показывал им Москву. Учёбу, службу он описал в своих стихах.
В 1977 году мы с Сашей приехали к Серёже 30 апреля, уехали 3 мая. А 23 мая Серёжи не стало. Восемнадцатилетний, он в мирное время получил шесть пулевых ранений и спас людям жизнь. Пока мой Серёжа, истекая кровью, из последних сил преследовал бандита, два других курсанта, получившие по одному ранению, прятались под койкой. В госпитале тяжело раненный Серёжа повторял врачам: «Вы к ребятам, к ребятам, а у меня всё нормально».
В училище сын посещал литературный кружок, и дневник, в котором писал стихи, был с ним в карауле. На нём сохранилась кровь Серёжи. Командование училища вызвало меня телеграммой, я приехала сразу. Сын узнал меня, беспокоился о ребятах, спрашивал, все ли живы. Я его обманула. Сказала, что живы все, хотя погибло сразу пять человек. Серёжа сказал: «Мама, отдохни, ты с дороги устала». Всегда, всегда он думал прежде всего о других!
С уходом Серёжи померкла наша с Анатолием Александровичем и всей нашей семьи жизнь. Ушел весёлый, добрый, совсем юный человек – будто розовый бутон не распустился.
С мужем мы прожили сорок пять лет. Уже шесть лет, как его не стало – не выдержало сердце. Мы вместе долго добивались признания подвига нашего Серёжи, и горе нас очень подкосило. Пока я жива, я езжу на кладбище и к его родителям, где похоронена и бабушка Пелагея. После смерти мужа Серёжины дела я взяла на себя.
Всей организационной частью подготовки этого сборника занимался мой младший сын Александр Анатольевич Мостаков. Он тоже окончил школу № 292, а потом – МГИМО, специалист в своем деле. После того как старший сын погиб, мне пришлось отправить служить и младшего… Только Бог знает, как я жила те два года. Мой Саша – уравновешенный, спокойный, думающий человек, хороший семьянин, сын, отец.
Я ветеран труда и сейчас тоже работаю – на общественных началах в Совете ветеранов Министерства сельского хозяйства помогаю участникам Великой Отечественной войны и труженикам тыла. Была у меня большая семья, а сейчас я осталась одна в большой квартире. «Ты не одна, у тебя есть мы», – поправляет Сашин сын, мой внучек Костик и называет меня своим самым лучшим другом. Так что теперь у меня снова есть два мальчика, которыми я очень горжусь. Они часто звонят, приезжают, я с ними отдыхаю на юге и на даче. Своим внуком Костиком, которого растила до трёх месяцев, я просто не могу налюбоваться и счастлива, что он у меня есть – красивый, смышлёный и любознательный. Своей непоседливостью Костик очень похож на Серёжу. Он дарит бабуле все свои поделки, читает свои стихи и любит бывать у меня.
Я благодарна своим хорошим друзьям, которые во многом меня поддерживают. Среди них подруга юности Любовь Андреевна Попова. Так сложилась судьба, что мы обе вышли за военных, вместе ездили по военным гарнизонам за своими мужьями. Я дружу не только с ней, но и с её сыновьями. Больше полувека мы дружим и с прекрасной семьёй бывшего штурмана моего мужа, Михаила Никаноровича Самолкина. Наши дети родились в одном роддоме, росли вместе. Они всё бросили, чтобы всей семьёй приехать на похороны моего Серёжи. Дочь Самолкиных, Танечка, как родная дочь и для меня. Я в ней души не чаю – такой доброй и нежной. В жизни моей появился ещё один близкий человек, Вера Прокофьевна Шевченко, моя Верочка. Она мне как сестра. Спасибо ей за долгую дружбу. Огромная благодарность другу семьи, большому человеку, заслуженному юристу России, участнику Великой Отечественной войны Аболенцеву Владимиру Александровичу за всё доброе, что он сделал для нашей семьи. С Галей Лопатко, которую Серёжа ввёл в наш дом, вместе идём по жизни, и я, как мама Серёжи, благодарна ей за память о нём.
Я общаюсь с бывшими сокурсниками Серёжи, которые много лет приезжали ко мне в гости: сначала одни, потом – с девушками, потом – с жёнами и детьми. Одиннадцать человек с его курса окончили Академию имени Ленина в Москве. Многие назвали детей в честь моего Серёжи, в том числе Володя Штомпель. А еще – в честь Серёжи Курдюмова, который тогда ушёл в караул вместо Володи Штомпеля и погиб. «Представьте, как я живу все эти годы», – говорит Володя. Тогда погибли пять человек, мой Серёжа шестой.
О.С. Мостакова
Твёрдость и нежность
Пролистаем доверчиво распахнувший нам пожелтевшие от времени страницы поэтический дневник Сергея Мостакова. Кто сказал, что нельзя без разрешения заглядывать в святая святых человеческой души? Её тайная жизнь бывает порой неожиданно поучительной и яркой. Да и вечно живое сердце, до поры трепетно хранящее свои тайны (даже если речь идёт об умершем человеке), с течением времени созревает для того, чтобы раскрыться для близких, освободиться от боли, зажечься новой любовью, вспыхнуть в новых мирах.
Стихи в дневнике Серёжи Мостакова – чистые, открытые, звенящие любовью ко всем и вся, потому что «Уже асфальт подсох, и мир звенит ручьями, И в дверь стучится новая весна», – говоря другими словами, потому что их автор молод и счастлив, и счастье дарованной ему жизни таково, что его не может омрачить даже запаздывающее письмо от любимой. Сергей шагает по проспекту судьбы, всматриваясь в лица плывущих к нему сквозь шумящую толпу девушек. Он ищет и находит в них черты Вечной Женственности – универсального принципа Вселенной, воспетого когда-то Александром Блоком и драгоценного для каждого порождённого Вечной Мужественностью сердца. Именно этой всеобъемлющей Женственности, разлитой в звенящем воздухе весны, Сергей Мостаков бросает вечное как мир романтическое: «А я люблю тебя наперекор всему». Именно эта вездесущая Женственность заставляет его залюбоваться миром, обратиться к природе, раскрыть сердце качающему на своих ладонях всё живое цветущему миру лугов и трав: «А на полях уже земля чернеет, Скворцы шумят в берёзовых ветвях».
Сергей Мостаков увлечен поэзией. Именно поэтому в его тетрадке рядом с его собственными стихотворениями то и дело появляются стихи профессиональных поэтов – Василия Федорова, Татьяны Кузовлевой… Он записывает их, как свои, порой забывая указать имя автора. Потому что переживает чужие стихи, как свои. Серёжа Мостаков – поэт очень молодой. Перед нами – его первые поэтические опыты. Стихотворения Серёжи чистые, искренние, лиричные. Не совсем ровные. Местами юному поэту удается найти нужные точные слова и так трудно порою дающиеся рифмы. Местами он борется с трудной формой. В этих молодых поэтических опытах привлекает совсем не яркость образа или неожиданность метафоры. Скорее – чистота и правильная постановка души.
И всё же я не стала бы ограничивать разговор о поэтическом дневнике Серёжи Мостакова разговором о характерных для молодости задоре, искренности и любви. Сквозь неровную ткань торопливых юношеских строчек проглядывает серьёзная история взрослого, рано состоявшегося человека. В дневнике много стихотворений о вещах, казалось бы, непоэтических – об учёбе в военном училище, солдатской службе, воинском долге и воинской чести. Примечательно в этом отношении стихотворение «Присяга» – именно оно, а не стихотворения о юношеской любви раскрывает глубинную тайну сердца, а значит, и тайну судьбы Серёжи Мостакова:
Присяга! Присяга! Присяга!
Звук этих слов как удар.
Мне кажется, это отвага
И к действию строгий сигнал.
Найдётся много людей, которым покажется странным такое личностное, глубинное переживание принятия армейской присяги. Но в том-то и кроется главная тайна судьбы Серёжи: однажды приняв в открытое молодое сердце слова присяги, он уже не смог их нарушить, даже в тот миг, когда за выполнение этих слов ему пришлось отдать свою молодую, радостную и бесконечно счастливую жизнь. Ведь, принимая присягу на верность служению Отечеству, юный воин почувствовал: «И в первую будто атаку С комбатом своим идём», осознал с ясностью, характерной для сына кадрового офицера: «Оружье страна нам вручила». Для молодого, нежного, влюблённого Серёжи совершенно не случайно оказываются важны такие исконно мужские качества, как мужество, храбрость, твёрдость, стойкость, ведь и любовь, и нежность, и Вечную Женственность, так же как и вечную Родину, нужно защищать.
А мы идём в атаку
За ротным без оглядки.
К плечам курсантским потным
Прилипли плащ-палатки.
«Словно не в учебный, А в настоящий бой» уходит Сергей с курсантами вслед за ротным. Это умение в любой учебный бой идти как в настоящий и превратило молодого воина в зрелого офицера, в нужный момент сумевшего выстоять там, где растерялись старшие товарищи, и проявить твёрдость, храбрость, находчивость, не замутив своего юного и совсем ещё нежного сердца.
Юный воин Отечества Серёжа Мостаков прожил короткую жизнь. Он ушёл так рано, что просто не успел осуществить свою тайную мечту – стать поэтом. Но всю эту жизнь он готовил себя к подвигу, и подвиг совершил. Серёжин юношеский дневник, доверчиво раскрывший перед нами пожелтевшие страницы, интересен не поэтическими открытиями – он интересен тем, что является документальным свидетельством подготовки к подвигу молодой души, зеркалом созревания очень твёрдого и очень нежного сердца. Этот дневник поучителен, ибо финалом его является реальный подвиг. Вот потому-то свою небольшую статью о стихах отважного и любящего Серёжи Мостакова я хотела бы закончить словами Анри Барбюса, которые раздумывающий над своею жизнью молодой воин далеко не случайно переписал в свой дневник. Это слова о многих прошедших путями Земли солдатах, это слова о самом Сергее Мостакове: «Солдат твёрд как камень и нежен как цветок».
Наталья Егорова,
поэт, член Союза писателей России
Герой в восемнадцать лет
В этом, 2009 году мы, выпускники Ленинградского высшего политического училища МВД, вновь соберёмся в стенах родного училища. Как-никак 30 лет выпуска!
Так быстро пролетело время. Нам уже за пятьдесят. Седина, залысины, «комки нервов» чуть ниже груди, собственные дети и внуки, в шкафу офицерская форма… Как всегда, при встрече тепло обнимемся и в который раз вспомним далекие курсантские годы: палаточный городок «абитуриентов» у пруда, первая военная форма явно не по плечу, марш-броски, тактические занятия на Пулковских высотах, танцы в «Бочке», незабываемые экскурсии в «музее под открытым небом» городе Санкт-Петербурге. И конечно же тех ребят, которых среди нас нет. И в первую очередь тех, кто погиб на боевом посту: Сергея Мостакова, Толю Карпишина, Колю Быкова, Сашу Черникова, Сергея Курдюмова, Анатолия Зубенко.
Далекий 1977 год, 19 мая, День пионерии, на часах 00.45. Наша 38-я группа несёт службу в карауле. И вдруг вооружённое нападение. Всё произошло молниеносно, большинство так ничего и не успели понять. А вот Серёга, Сергей Анатольевич Мостаков, сумел не только понять, но и успел, как нас учили в училище, «оценить обстановку» и «принять решение». Тяжело раненный Сергей сумел обезвредить вооружённого преступника и тем самым спасти жизнь десяткам сослуживцев.
А ведь Сереже было всего восемнадцать лет. Пожалуй, каждому поколению говорят: «вот в наше время…» (кто-то в шестнадцать лет командовал полком, кто-то мальчишкой партизанил в годы Великой Отечественной). А я уверен, что не во времени всё дело. Дело в семейном воспитании и наличии, я бы сказал, «внутреннего стержня» человека.
Каким был Сергей Мостаков? Родился в семье, каких много. Отец – Анатолий Александрович, офицер-летчик, мама – Ольга Степановна, служащая, бабушка Мария Васильевна и младший брат Саша. Сергей рос, как казалось маме, совсем не «военным». Души не чаял в животных и птицах, любил рисовать, был тонким и очень впечатлительным мальчиком.
Вспоминая сейчас те далекие курсантские годы, я пытаюсь представить Сергея… Он приехал поступать в училище из Москвы, до этого поездив с родителями по военным гарнизонам Украины, Монголии… Это был красивый, статный парень, с открытым и чистым сердцем. Очень хорошо помню день военной присяги, 30 августа 1975 года. Меня, прибывшего из далекого Краснодара, как и многих других, родные и близкие не смогли навестить по случаю торжества. А к Сергею приехала молодая и красивая, как нам показалось, сестра или девушка. Оказалось, мама, Ольга Степановна…
А какие стихи писал Сергей! Многие из них сейчас представлены в музее Сергея Анатольевича Мостакова в школе № 292 города Москвы. Я был в музее. Замечательный музей, созданный руками мамы Серёжи и помогавшими ей педагогами школы.
К сожалению, в связи с многочисленными переездами у меня не сохранилось написанное рукой Сергея стихотворение «Хатынь». Уже в зрелости я перечитывал эти строки, и никак не верилось, что автору всего восемнадцать лет. Перед глазами стоял маститый поэт, прошедший большой жизненный и военный путь.
Недаром говорят: талантливый человек талантлив во всём. У Серёги были золотые руки, он великолепно владел резьбой по дереву, превосходно рисовал.
Он очень любил своих родителей, всегда заботился о любимой бабушке, рассказывал нам о младшем брате. Как заботливо и гордо носил он отцовскую офицерскую полевую сумку! А мы ему искренне завидовали. Абсолютно уверен, Сергей был бы отличным офицером.
Даже в мелочах он всегда в первую очередь заботился о других. А когда его привезли в госпиталь с шестью огнестрельными ранениями, первые слова Сергея к подбежавшим врачам были: «Со мной всё в порядке, ерунда, царапины. Помогите нашим раненым ребятам»… Через четыре дня Серёжа умер. Нет, он не умер. Он погиб на боевом посту. А для нас он жив и сейчас, он живёт в наших сердцах! Моего сына зовут Сергей… Сергей Курдюмов заступил в караул вместо меня (пост № 1, 3-я смена), а Сергей Мостаков ценой своей жизни спас моих товарищей!
Все эти годы, а Сергея с нами нет уже 32 года, я задаю себе один и тот же вопрос: а как бы я поступил на его месте? И до сих пор не могу себе ответить. Смог бы я поступить так же или нет? Испугался, струсил бы или выполнил свой долг до конца, как Серёжа Мостаков? А сейчас понимаю, что отвечать на этот вопрос не надо. Ответ – это одно, а поступок – это другое. Говорят многие, и говорят много, красиво и вроде бы правильно (и среди нас такие были). А другие просто делают. Сергей в училище не говорил красивых слов. Как и у всех нас, случались у него и проблемы с дисциплиной, учёбой. Но в нём было главное: надёжность, доброта и порядочность. Он имел право сказать: «ЧЕСТЬ ИМЕЮ!»
Вечная память нашему товарищу, восемнадцатилетнему герою Сергею Мостакову! Низкий поклон его маме Ольге Степановне и недавно ушедшему из жизни отцу Анатолию Александровичу за воспитание замечательного сына.
Владимир Штомпель,
подполковник запаса,
член Союза журналистов России
Вспоминая о настоящем друге
С Сергеем Мостаковым судьба свела меня в далёком августе 1975 года, в период поступления в Ленинградское высшее политическое училище МВД СССР имени 60-летия ВЛКСМ.
После прохождения вступительных экзаменов из ребят, успешно их сдавших, были сформированы учебные взводы, которые состояли из двух учебных групп. С Сергеем мы попали в 4-й взвод и одну учебную группу № 38, где цифра 3 обозначала номер учебного батальона, а цифра 8 – номер учебной группы. Учебная группа состояла из трех отделений, мы с Сергеем оказались во втором отделении. И так как мы были одинакового роста – в строю стояли рядом, спали на соседних кроватях и сидели за одной учебной партой.
Так мы познакомились. Он из Москвы, я из Якутии. Оба сразу после окончания школы, так что жизненного опыта было очень мало. И поэтому было нелегко в первые месяцы военной службы преодолевать те тяготы и лишения, которыми изобилует армейская дисциплина и казарменный уставной порядок, с которыми мы раньше не сталкивались.
Что я могу рассказать о Сергее Анатольевиче Мостакове, который сокращённо подписывал свои тетради, вещи, обмундирование словом «САМ»? Этот человек оставил в моей жизни неизгладимый след, только добрые и тёплые воспоминания о себе.
Сергей был обыкновенным, простым и честным парнем, весёлым и добрым, но презирающим подхалимов, интриганов и подлецов. Сергею были присущи, как и всем нам, не битым жизнью мальчишкам, какие-то просчёты и необдуманные поступки, но никогда они не были направлены против друзей, товарищей и сослуживцев. Мы ошибались и признавали свои ошибки и старались их больше не повторять. Сергей всегда был готов прийти на помощь друзьям в трудную минуту и никогда не жалел своего времени, сил и материальных средств для общего блага. Ему не зазорно было помочь товарищу в наведении порядка, помыть пол, подмести закрепленную за группой территорию.
Помню, прислали ему родители посылку, так он её раскрыл, взял личные вещи, а остальное выставил на стол и со словами «Ребята, угощайтесь!» раздал всё содержимое. С этих пор в группе сложилась традиция: когда кто-то получал посылку, она поровну делилась между всеми курсантами группы.
Сергей был лёгким в общении, хотя по сравнению со мной был более эрудированным и имел более высокий уровень общеобразовательной подготовки. По гуманитарным предметам он учился без труда, а вот в технических дисциплинах порой испытывал трудности. Однако упорство и усердие помогали ему осваивать премудрости наук. В увольнении он старался посетить как можно больше исторических мест Ленинграда, а полученные знания использовал на занятиях.
Как будущим политработникам, нам преподавали психологию. Учебный план предусматривал составление курсантами психологических характеристик друг на друга. Сергей писал обо мне, я – о нём. Моя работа сохранилась, этот ученический опыт донёс непосредственное, пусть немного наивное, впечатление о моём друге.
//-- «Психологическая характеристика личности курсанта --//
//-- Мостакова Сергея Анатольевича --//
Сергей родился 10 июля 1958 года в городе Станиславе Украинской ССР в семье военнослужащего.
Успешно сдав вступительные экзамены, был принят в Высшее политическое училище МВД СССР. Выполняя отдельные комсомольские поручения, а он член ВЛКСМ с мая 1973 года, зарекомендовал себя только с положительной стороны. В настоящее время является редактором батальонной газеты.
Обладая хорошим цветоощущением, Сергей быстро и безошибочно определяет различные световые спектры. Но ему присущ один физический недостаток – близорукость. Скорее всего, это обусловливается тем, что Сергей очень много читает и пишет; впрочем, недостаток не влияет на его учёбу. Используемые умения и приобретённые навыки позволяют ему с помощью очков, при существенном недостатке в зрении, отлично стрелять и поражать все цели.
Обладая хорошим слуховым ощущением, Сергей правильно различает звуки, умеет выделить их из естественного звукового фона и опознать. Это позволяет правильно ориентироваться в обстановке учебного боя. Обонятельные ощущения также порой помогают Сергею разобраться в сложной обстановке. Например, находясь во время самоподготовки в классе, Сергей первым почувствовал запах дыма. Благодаря своевременному предупреждению было устранено горение электропроводки.
Хорошая чувствительность пальцев позволяет Сергею быстро и правильно собрать автомат, присоединить в темноте штык-нож. Это можно проследить во время заряжания и разряжения оружия в карауле и на ночных тактических занятиях.
Сергею присущи хорошие изменения чувствительности органов чувств под влиянием действия раздражителя, т. е. адаптация. Это позволяет в тёмное время суток нести службу в карауле только на «отлично».
Чувство отражения совокупности предметов и явлений выражено у курсанта Мостакова хорошо. У него наблюдается высокая степень избирательности и правильного восприятия любого предмета. Один из многих примеров восприятия пространства – случай на огневой подготовке, когда Сергей правильно определил расстояние до цели и её размеры. Также ему присуще и отличное восприятие движения. Он всегда поражает на огневой подготовке движущуюся мишень, может точно определить на глаз скорость движения автомобиля и т. д.
Сергей обладает также высокой устойчивой апперцепцией. Я считаю, что главной предпосылкой для этого служит его участие во всех видах общественной деятельности. За что бы он ни взялся, всё у него получается.
Сергею не присущи иллюзии. Он правильно воспринимает предметы в реальной действительности. Это можно было увидеть на занятиях по топографии, когда шла дешифровка аэроснимков. Он правильно определил местонахождение орудийных расчётов и ракетных установок.
Наиболее характерной формой восприятия служит наблюдение. Способность Сергея точно подмечать явления действительности и верное понимание их в природе позволили ему отлично выполнить роль наблюдателя на полевых занятиях по тактике.
Разобраться в огромном количестве раздражителей, когда в мозг постоянно поступает огромная масса информации, человеку помогает механизм, организующий психическую деятельность, т. е. внимание. Именно внимание обеспечивает познавательным процессам, протекающим во времени и в пространстве, продуктивность и результативность. У Сергея неравномерно развито внимание. В какой-то определённый момент он может быть предельно собран, но в другое же время – рассеян. У него преобладает непроизвольное внимание. Это видно из его повседневной жизни. Объём внимания может колебаться в зависимости от его настроения. Распределяемость внимания достаточно развита. Это видно из занятий по ИТСО и ТСП. На этих занятиях необходимо предельное внимание за приборами средств сигнализации. Собранность позволяет ему получать только хорошие оценки по этим дисциплинам.
Поиск новых решений – есть воображение. Этим чувством наделён любой человек. Воображение включает в себя мечты, фантазии, представление будущего. Характерным примером развитости активного воображения у Сергея может служить его увлечение стихотворчеством. В его стихотворениях можно найти и мечты о счастье, о подвигах, и воспевание славы русского воина, Советской Родины. Его воображение имеет уже направленность на педагогическую деятельность. Активное воображение помогает Сергею на занятиях по тактике правильно уяснить задачу, оценить обстановку и принять решение, т. е. проделать работу командира, от решения которого зависит жизнь десятков людей. Именно воображение помогает ему на занятиях по топографии в разработке и нанесении на карту планов боя, движения дозорной машины, вычертить маршрут движения. Его воображение носит творческий характер и является активным. Это можно видеть по его работе по оборудованию класса, холлов батальона.
Накопленный опыт и знания дают пищу его стихотворениям. Он может декламировать наизусть главы из «Анны Снегиной» Есенина, стихи Блока, Брюсова, Пушкина и многих других поэтов. То, что когда-то было выучено, надолго остаётся в его памяти.
Образная память получила хорошее развитие. Об этом можно судить по яркому воспроизведению картин природы в стихах Сергея. Его способность быстрой записи лекций и навыки в управлении автомобилем, а также в выполнении различных практических занятий говорят о развитости двигательной памяти.
Логическое и ясное изложение своих мыслей, чистота речи обусловливается незаурядным развитием словесно-логической памяти.
Эмоциональная память, заключающаяся в памяти чувств, помогает ему в выражении интересов, стремлений и убеждений. Он обладает произвольной памятью, об этом говорит его способность воспроизводить сведения, знания, сообщения, полученные когда-либо, по своему намерению в данный момент. Так, например, на занятиях по ИТСО он неоднократно доказывал прочность своих знаний, полученных ещё в начале изучения курса, за что неоднократно отмечался преподавателем.
Однажды на одном из занятий по тактической подготовке, в ходе боевых действий, ему была дана вводная; основываясь на опыте прошлых занятий, он принял правильное решение, в результате которого взвод, командование которым было ему поручено, успешно справился с поставленной задачей. Этот факт неоднократного принятия в сложной обстановке правильного решения говорит о его развитом тактико-логическом мышлении.
Речь играет немаловажную роль в жизни человека, она является основным выразителем его убеждений и мировоззрения. Последовательное изложение накопленного материала и полученных знаний неоднократно помогало Сергею в ответах на занятиях, в частности на литературе. Именно на этих занятиях проявляется его богатый словарный запас, доходчивость в изложении материала. Правильная интонация, логичное построение предложений, использование в речи афоризмов, пословиц, проведение оригинальных сравнений делают общение с ним интересным. Одной из отличительных черт его речевых способностей можно считать его письменную речь; это проявляется в его увлечении литературой.
Обладает хорошим командным голосом, имеет навыки в знании строевого устава, что позволяет ему справляться с заданиями на строевой подготовке.
Для Сергея смысл жизни составляет не только воинская служба, как это наблюдается у многих курсантов, но и его общественная деятельность и работа с людьми.
Основным мотивом деятельности и жизни у Сергея является чувство воинского долга, любовь к Родине. Постоянное стремление подготовить себя к выполнению воинского долга – есть именно тот широкий мотив, который придает смысл всей его деятельности по овладению военным делом.
По виду темперамента Сергей относится к категории людей, которых принято называть холериками. Его, как правило, порывистый темперамент и нетерпение, страстность в работе являются отличительной чертой. Одним из недостатков индивидуально-психологической особенности Сергея является вспыльчивость и резкость. Но тем не менее это не мешает ему иметь друзей и товарищей.
Характерной чертой Сергея является ясность поставленной цели и убеждённость в правоте выбора цели. Широта поставленной задачи определяется не окончанием училища и получением офицерского звания, а убеждённостью в том, что, именно став офицером-политработником и воспитателем людей, он принесёт больше пользы Родине, чем работая в какой-либо иной сфере деятельности. Принципиальный подход и критическая оценка своих действий и действий товарищей является, пожалуй, основной чертой в характере Сергея Мостакова. И ещё одной стороной характера является товарищеское чувство к людям, к коллективу.
Сергей является ротным запевалой, что говорит о его музыкальных способностях. Решительность и настойчивость также присущи ему. Сергей всесторонне развит, умеет играть в шахматы, футбол, баскетбол, имеет эстетические навыки, уверен в вопросах поведения, этики, эстетики.
Примером его культурного развития может служить серьёзное отношение к литературе и искусству. Его стихи неоднократно представлялись вниманию курсантов батальона и училища.
Правильность сочетания общественной работы с учёбой позволила Сергею завоевать авторитет не только у товарищей по группе, но и у всего батальона.
Активное участие в работе редколлегии батальонной газеты позволяет Сергею постоянно видеть жизнь батальона, умело вскрывать присущие недостатки на общих и комсомольских собраниях батальона. Я ещё не помню такого комсомольского собрания группы, где бы Сергей не выступил со своим мнением, независимо от того, каково бы оно ни было.
Подводя итог всему сказанному, я могу смело сказать, что на такого человека, как Мостаков Сергей, можно положиться всегда и везде.
Свои психические процессы Сергей старается систематизировать путём неустанной работы над собой, над силой воли, над повышением физической и общественной активности, требовательности к себе и своим качествам».
Сергей писал стихи… Стихи, на мой взгляд, хорошие, душевные, которые раскрывали его как человека, патриота своей Родины. Скажу прямо: он писал от души и осознанно. Я помню, как он мучился и переживал, когда не получалась рифма или терялся смысл и идея стихотворения. Тогда Сергей бежал в библиотеку, искал слова, рылся в словарях, иногда просил подсказать или подобрать подходящее по смыслу слово. А как он радовался, когда находил правильное решение!
К большому сожалению, человеческая память имеет свойство стирать тонкие штрихи жизни и особенности давних событий. Но я вспоминаю Сергея, и на душе и сердце становится теплее.
Не перестаёт бередить душу его героический подвиг, самопожертвование во имя других. Именно в тот холодный майский день 1977 года он спас жизнь многим, в том числе и нам, оставшимся в живых. Ведь Сергей мог, получив ранение, затаиться, и никто не имел бы права его осудить, но он, имея многочисленные огнестрельные ранения, сумел собрать свою волю в кулак и найти в себе силы дать отпор преступнику. Ценой своей жизни…
Сергей Дербенёв,
полковник запаса
К подвигу готов
Он был из разряда «неудобных» среди нашего «особо отобранного, причёсанного» курса Ленинградского высшего политического училища МВД СССР. Его «неординарные» поступки иной раз нервировали командиров, и особенно политотдел…
Но именно он в трагическую, страшную майскую ночь 1977 года совершил свой подвиг, ценою жизни спасая жизнь десятков своих «правильных», «идущих в ногу» товарищей! Он перевернул своим подвигом не только сознание сверстников, но и многих, чьим долгом и жизненным кредо было воспитывать и обучать… Тебе, курсант Сергей Мостаков, я посвящаю эти строки!
//-- БАЛЛАДА О «НЕУДОБНОМ» ПАЦАНЕ --//
Проверит крепость чувств
И верность дружбе
Не клятва страстная
И не отчёт лихой.
Проверить сможет долгое лишь время
Иль яростный короткий бой!
Бывает так, что «правильный» товарищ
Живёт красиво, ярко говорит,
А сердце шепчет – приглядись получше!
Не всё то золото, что солнечно блестит!
В бою я в людях редко ошибался.
Меня из юных добрых простаков
В училище военном «перестроил»
Курсант один – Серёга Мостаков!
Внушали нам на кафедрах партийных,
Вбивали постулат один простой —
Что лишь отличник и во всём «послушник»
В бою себя проявит как герой!
А Мостаков был из другого теста!
Все про таких обычно говорят:
«Они из рода «неудобных» хлопцев
И из «залётных» все они ребят!»
Ах, «теоретики вы армии» родные!
Вам в кабинетах тихих не понять,
Что «неудобным и залётным» хлопцам
Удобно лишь под пули грудью встать!
Когда война, беда иль катастрофа,
Теперь я знаю – к подвигу готов
Не «теоретик» умный, «кафедральный»,
А парень «неудобный» – Мостаков!
И напоследок.
Не журись, Серёга, что подвиг твой
Тогда остался без наград!
Любого ордена твоя превыше
Нам наука —
Про «неудобных», преданных солдат.
Сергей Коннов,
полковник
Таким он парнем был
Как много парнишек хороших
Уходит, сказать не берусь.
Но только на этих Серёжах
Стояла и выстоит РУСЬ!
У него были какие-то особые, распахнутые на мир глаза и доброе интеллигентное лицо. Как водится, абитуриенты проходили свой предкурсантский период за озером, расположенным на территории училища. Естественно, москвичи кучковались все вместе. Но что характерно – обычно выходцы из столицы держались несколько высокомерно, в этом же наборе подобный скепсис по отношению к остальным кандидатам как-то не выпячивался. Конечно, мальчишки гордились, что они из стольного града, но особо данный факт не подчёркивали.
В училище не было предметов важных или не очень – для профессии военного это особенно характерно. Ведь неспроста я повторял парням заповедь: «Незаменимых людей нет, профессионал незаменим всегда». Конечно, Сергей меньше переживал по поводу усвоения гуманитарных дисциплин (здесь помогали и школьные знания, и эрудиция, и хорошо отработанная вербальная техника). И всё-таки он учился военному делу «настоящим образом».
Нет, курсант Мостаков не был образцовым курсантом, он был таким, как многие его товарищи по казарме, но в нём надежный стержень ощущался уже тогда. Это особенно чувствовалось, когда он приходил ко мне на консультацию. Вообще этот курс был очень интересным. Если на консультацию являлся курсант Шершнев, мы с ним могли, забыв о времени, говорить о музыке, если случайно заглядывал Штомпель (что ему делать на консультациях, закончившему среднюю школу с медалью), то мы до хрипоты спорили обо всём. А Сергей был какой-то очень уж дотошный, до всего хотел докопаться самостоятельно.
Когда я заступал дежурным по училищу, я любил после отбоя приходить в то подразделение, где вёл занятия. Чем мальчишки только не занимались: в одном углу травили анекдоты, кто-то под одеялом читал с фонариком книгу, кто-то мечтательно смотрел в потолок. Мне представляется, что в эти минуты Серёжа сочинял стихи, и, по всей вероятности, лирические. Возможно, даже посвящённые какой-нибудь знакомой девушке.
А утром он вместе со всеми снова шёл на занятия, готовя себя к суровой, сложной, но очень нужной профессии. И мне кажется, что всё, чем он успел овладеть за период обучения в родном училище, любовь к родителям, преданность товарищам, ответственность за тех, кто рядом, ненависть к подонкам он вложил в тот последний выстрел, который спас не одну молодую жизнь.
И когда мы, те, кто живёт в Питере, собираемся в память о погибших ребятах, мы вспоминаем и тебя, Серёжа. Это правда!
В.В. Карепин,
полковник запаса,
в 1977 году – старший преподаватель Ленинградского ВПУ МВД СССР
Серёжа
С Сергеем мы познакомились летом в лагере комсомольского актива, куда я поехала после 9-го класса с подругой, одноклассницей, с которой вместе занимались в городском Клубе интернациональной дружбы – КИДе и вели работу в КИДе школы.
Я училась в школе с углублённым изучением французского языка. В 5-м классе нам раздали письма ровесников из Франции, которым мы писали на французском. Моя подруга была из Бордо. Эта детская дружба длилась вплоть до окончания школы. Были письма и от ребят из других республик Союза. Различие в национальности вызывало у нас любопытство: разные традиции, культура – так интересно!
Отдых в летнем лагере был своеобразным поощрением старшеклассников из разных школ за активную общественную деятельность. Тут мы не только отдыхали, но и достаточно интенсивно учились. Было много интересных лекций и о международной жизни, и о тонкостях организации общественной работы в школе, были выпуски стенгазет и т. д. Тогда комитет комсомола организовывал работу по разным направлениям: военно-патриотическое воспитание, интернациональный сектор, культурный, трудовой, спортивный… По таким же направлениям была организована и учёба в лагере актива. Я в классе отвечала за работу интернационального сектора. Естественно, и в лагере интересовалась им же. Забыла, каким направлением занимался Серёжа, но точно другим: мы ходили обычно на разные занятия.
Но было время и для отдыха, для общения, были и танцы по вечерам.
Не помню, чем именно занимался Сергей, – вероятно, это было тогда для меня не самым важным, – но помню, что он постоянно был рядом. И это казалось естественным и само собой разумеющимся. Симпатичный, улыбчивый парень.
Воспоминания из лагеря отрывочные.
Как-то рано утром, когда все ещё спали, Сергей разбудил меня: «А пошли на рыбалку!»
Я ему отвечаю: «Зачем? Да я и рыбу-то ловить не умею…»
«Да ты просто ещё не понимаешь! Идём, потом проснёшься!»
Вряд ли мы поймали что-нибудь в тот день. В памяти осталось наше общение по дороге до реки и обратно. О чём говорили? О нём, обо мне. Между слов заметила, что я белоруска. Ему это почему-то очень понравилось.
Мы много танцевали по вечерам. Но странно, чаще вспоминаю, как танцевали под песню «У деревни Крюково погибает взвод». Меня удивило, как серьёзно Сергей её слушал, а потом увлечённо рассказывал о подвиге того взвода.
Тогда казалось, что вернёмся в Москву и будем дружить, общаться. Но смена закончилась, а в Москве закружила кутерьма множества дел, подготовка к университету – и летние впечатления постепенно вытеснялись новыми…
После школы я поступила на филологический факультет МГУ, сдавала первые сессии. Наступили зимние каникулы второго курса. И вдруг мне звонит Сергей и гордо, весёлым голосом говорит, что поступил в Высшее политическое военное училище в Ленинграде.
Это было очень неожиданно. Потом он со смехом рассказал, как вновь раздобыл мой телефон, который с прежних времён не сохранился.
Почему-то ему захотелось мне позвонить. Сергей решил зайти в мою школу – благо, он знал, где я училась, – и навести справки обо мне. Он пришёл днём и, поднимаясь по лестнице, сразу же наткнулся на женщину. Та властно его остановила. Это была наша завуч. Она отказалась давать какие бы то ни было справки. Но Серёже не так легко отказывать! Он представился следователем, которому необходимо было встретиться со свидетельницей, так что мой адрес был просто необходим. Форменная фуражка на голове для непосвящённого человека выглядела достаточно убедительно, вполне сходила за милицейскую. Завуч тактично ограничилась моим телефоном, адрес не дала. Интересно, была ли у него версия, свидетельницей чего я была? Я почему-то даже не спросила. Просто было очень смешно.
Сергей позвонил мне, разговорились, встретились. И вдруг он неожиданно предлагает: «Поехали кататься на лыжах». Я отвечаю, что не умею. «Как? Не умеешь? Научу! Завтра с утра заеду».
Меня удивила та обстоятельность, с которой он подошёл к нашей лыжной прогулке. Сергей взял в дорогу большой рюкзак, в котором чего только не было, в том числе запасные ботинки и даже тёплые носки для меня. Я пыталась ему сказать, что у меня есть свои носки, но он настоял и ласково сказал: «Это для тебя». Пока ехали, он всё нёс сам, даже мои лыжи не дал мне понести (впрочем, лыжи тоже были его).
Когда мы спускались с горки, я замирала от страха, а Сергей скользил рядом и улыбался…
Привал. Мне-то казалось, что вполне можно обойтись и без привала. Но нет, это оказалась важная часть программы. Сергей достал термос, пирожки, бутерброды, блинчики с мясом. Потом посмотрел на меня внимательно и говорит: «Ты замёрзла. Снимай ботинки». Я начала отпираться, но он без лишних слов достаёт пимы – такие носки мехом вовнутрь и мягкой кожей наружу – оказалось, отцовские, лётные – и надевает их на меня. Я первый раз надела пимы – это было удивительное ощущение заботы и ласки. И вообще, к этому времени я уже сдалась. Я поняла, что мне рядом с ним остаётся только быть хрупкой и слабой, потому что он готов ухаживать, заботиться, оберегать, защищать. Потом я узнала, что он мечтал о младшей сестрёнке.
Он всегда нёс все мои вещи, ведь ему нужно было о ком-то заботиться.
Когда мы вернулись с лыжной прогулки в Москву, он неожиданно говорит: «Зайдём ко мне. Там мама ждёт».
«Как так? Без приглашения?» – удивилась я.
«Я тебя приглашаю. Пошли».
Я пробовала отнекиваться, мол, мне неудобно, но Сергей сразил меня одним своим доводом: «Я же сильнее, Галочка. Я тогда тебя понесу. Ты посмотри, сколько на мне и так всего уже висит». Да, действительно, он был похож на новогоднюю ёлку. «Я-то донесу и тебя тоже, но как мама посмотрит?» Эти слова меня убедили, и я согласилась.
Дома нас встретили Серёжины мама и бабушка. Очень доброжелательные, ласковые, заботливые. Как Серёжа. С ними мне было легко и комфортно. Ольга Степановна – красивая женщина. Бабушка Мария Васильевна – приятная, но молчаливая. Обе звали меня Галочкой. Это тоже вызвало моё удивление – значит, здесь обо мне знали и здесь меня ждали?
Мы прошли в комнату Серёжи, которую он делил с младшим братом Сашей, мальчиком лет десяти – одиннадцати. Саша что-то компетентно, по-взрослому мне рассказывал.
Сергей продолжал показывать мне свою территорию.
На кухне на столе перед окном стоял большой аквариум с рыбками. Сергей увлечённо рассказывал мне об их жизни, как за ними надо ухаживать. А я смотрела на красиво подсвеченный аквариум с камушками и растениями, на плавно и грациозно плавающих рыбок, некоторых с роскошными волнистыми хвостами («С причёсками», – подумала я), на этот зачарованный мир – и удивлялась тому, с какой любовью и нежностью Сергей о них говорил. Он настоял, чтобы я их покормила. Но, честно говоря, никаких «материнских» чувств я к ним не испытала. Таких, например, какие могу почувствовать к котёнку. Тот ластится, заигрывает, а если хочет есть, может попросить, напомнить о себе. С ним можно даже посоветоваться: нравится, не нравится? А рыбки о себе напомнить не смогут. Они – вещь в себе. Я только один раз в жизни видела рыбку, которая смотрела мне в глаза и следовала за мной вдоль стекла аквариума, как собака. Бог знает, что она видела. И чтобы ухаживать за рыбками, надо самому всё помнить и решать. У меня в таких случаях возникает тревога: вдруг я о них забуду? И они умрут? А Сергей не просто не боялся забыть. Он готов был бесконечно решать их рыбьи проблемы.
Мы сидели за журнальным столиком, был включён телевизор, но мы его не смотрели.
В тот вечер мы много разговаривали с Сергеем, но периодически он вскакивал и куда-то уносился, а затем так же молниеносно возвращался.
Уже после его смерти Ольга Степановна рассказала, что Сергей забегал к ней на кухню и спрашивал: «Мам, а ты видела, какие у неё красивые глаза, голубые?», «Мама, ты ведь хотела такую дочку? Вот тебе дочка…»
Я всегда была сдержанным человеком, а в юности была особенно стеснительной. Для меня было неприемлемо проявлять свои чувства при родителях, а Сергей при маме и бабушке кормил меня с рук конфетами.
Меня угощали очень вкусными шоколадными конфетами. Это на многие годы стало для меня символом дома Мостаковых.
Вечером Сергей проводил меня до дому.
А второй раз я вошла в этот дом уже в день его похорон…
Той зимой мы ещё не раз встречались, куда-то ходили. Сергей тоже бывал у меня в гостях. Он не мог не понравиться моим родителям. Открытый, общительный, с обаятельной широкой улыбкой, он хорошо вписался в нашу семью.
Как-то мы сидели в моей комнате и разговаривали о книгах. Сергей спрашивает: «А кто твой любимый писатель?» Отвечаю: «Достоевский».
А он говорит: «Если бы я жил в такой комнате, то, наверное, тоже любил бы Достоевского». Дело в том, что в моей комнате стояло три высоких, до потолка, шкафа, а на их полках много-много книг. Я до сих пор люблю такую обстановку, напоминающую библиотеку. А Сергею она показалась мрачноватой. Он не очень любил Достоевского, предпочитал Льва Толстого.
Однажды, будучи у меня в гостях, Сергей с ходу написал стихотворение, посвящённое мне.
Сергей был общительным, жизнерадостным, искренним, его всё интересовало, он был открыт миру. И он хотел быть сильным и нужным. У него были чёткие представления о том, каким должен быть настоящий человек, личность. И мне кажется, что ему важно было уважать себя и что он готов был к подвигу.
Скоро каникулы закончились, и Сергей вернулся в Ленинград. Мы стали переписываться. В одном из его писем были такие слова об учёбе: «Второй курс – приказано выжить». Потом эти слова казались мне пророческими. На его последнее письмо я ответить не успела. Я чувствовала свою вину: сессия в разгаре, я закружилась…
24 мая 1977 года раздался звонок. Это был папа Сергея, Анатолий Александрович.
«Я отец Сергея Мостакова. Погибла группа ребят, в том числе и Сергей. Похороны завтра. Приходите», – услышала я в трубке.
Я была ошарашена. Осознание того, что произошло, пришло позже. Я тут же звоню своей подруге, которая была знакома с Сергеем по лагерю комактива. Говорю о произошедшем, а слёзы меня душат… Подруга пришла со мной на похороны.
Знакомая мне комната, а в центре её стоит гроб. Мама плачет у его изголовья. Мне тогда показалось, что она ничего не видит и не слышит. Ольга Степановна поднимает голову, рассеянно скользит по собравшимся взглядом, словно ждёт кого-то, вдруг останавливает взгляд на мне и говорит: «Галочка, что же ты так долго не приходила?» – и снова уходит в себя. Я была поражена.
Да, Сергей просил меня навещать его родителей, но для меня это прозвучало как любезность, и не более. Я не думала, что меня ждали. А оказалось, что мне несколько раз звонили и не дозванивались. А тут – сразу…
Ещё Ольга Степановна произнесла слова, которые для меня прозвучали почти как прощение: «У того тоже ведь есть мама…» Она потом эти слова не вспомнила. А для меня они оказались очень важными, полными не только своего, но и чужого горя и сожаления. На это мгновение она сумела пожалеть мать бандита, нанёсшего последний удар, принёсшего несчастье не только её семье, но и своей.
Похороны, оркестр и музыка… В течение нескольких лет слёзы выступали на глазах, если я где-то – в кино или на улице – слышала звуки этой мелодии… или видела ссору парня и девушки. Казалось, что Серёжа никогда не позволил бы себе так себя вести.
После возвращения с кладбища родственники, близкие и друзья вспоминали погибшего. А я очень боялась не сдержаться и заплакать. Мне казалось, что только мать имеет право на слёзы, и я в основном молчала. Да мне и не надо было ничего говорить. Позже Ольга Степановна призналась, что она и без слов чувствовала мою поддержку.
С тех пор я постоянно общаюсь с Серёжиной семьей, мы вместе навещаем его могилу, вспоминаем его. Странно. Серёжи нет. А Ольга Степановна стала близким мне человеком, моей второй мамой…
Галина Лопатко
Храню чувство гордости
Прошло уже более 30 лет, как нет моего брата Сергея, и многое стирается из памяти. Остаётся только череда наиболее ярких воспоминаний и общее ощущение близости и… потери.
У нас была дружная семья. Мы всегда старались поддерживать друг друга, проводили вместе много времени. Например, мы любили вместе ходить в парк или в лес погулять, пособирать ягоды и грибы, отдохнуть от городской суеты. Для этого достаточно было выйти в Сокольники, где росла земляника, или доехать до парка Покровское-Стрешнево. Благодаря таким походам я научился разбираться в грибах, различаю породы деревьев.
С братом мы жили мирно, не помню, чтобы ссорились. Отзывчивый и сентиментальный, но в то же время смелый, честный и справедливый, он был человеком, на которого всегда можно положиться.
Сергей вёл активный образ жизни. У него было множество увлечений. Он всегда являлся для меня примером. Несмотря на значительную для юного возраста пятилетнюю разницу, нам было интересно вместе. Так, Сергей любил заниматься филателией, и я помогал ему в этом. У меня осталась часть его коллекции. В ней есть не только марки, но и значки, открытки.
В свои ранние годы Сергей был разносторонне развитым и увлекающимся мальчиком. Особенно он любил всё живое. Жалел бездомных котят, приносил их домой. Много внимания уделял и домашнему аквариуму. В пруду парка «Сокольники» сачком вылавливал живой корм, где-то доставал новых рыбок, за которыми самостоятельно ухаживал. Помню, что он делал гербарии. Если я собирал цветы и травы по заданию учительницы, то он постоянно приходил из лесов и парков с букетиками, которые потом засушивал. С седьмого класса Сергей ходил в Ботанический сад Академии наук. Вместе с другими школьниками он заботился о растениях в оранжереях и теплицах. Иногда приносил отросточки, сажал их в горшочки, а потом ухаживал за ними. У нас сохранились кактусы, посаженные им. Приносил он и молоденькие деревца из леса. Под окнами маминого дома долго росли посаженные его руками березка и рябина, Сергей ухаживал за ними.
Брат был очень любознательным. Все московские музеи были знакомы нам с детства. Мы посещали и Кремль, и Музей истории Москвы, и Музей Васнецова. Были мы и театралами. Конечно, на детские спектакли брат со мной не ходил, но классические постановки мы смотрели, как правило, вместе. Сергей хорошо разбирался в архитектуре. Сейчас я понимаю, что для того, чтобы увлечь ребёнка, надо быть талантливым рассказчиком, а тогда я просто слушал его с большим вниманием.
Сергей дружил и со спортом. Он играл в баскетбол, мини-футбол, появлялся на теннисном корте, а зимой – на льду катка. Мы вместе ходили на лыжах. Его привлекали военно-спортивные игры, а в школе он любил НВП. Притом и чисто мальчишеские развлечения были ему не чужды, любил пошалить.
Из школьных предметов особый интерес у Сергея вызывали экспериментальные науки: физика и химия. Он и дома что-то собирал, запускал. Брат был одарённым человеком. С лёгкостью выжигал, рисовал, чертил. Сергей занимался моделированием: собирал лодки, самолёты из планок и бумаги.
Во времена нашего детства моделирование было распространено. Нам особенно нравились конструкторы авиационной тематики. Наверное, потому, что папа – лётчик. Мы собирали модели самолетов СССР, что делать было непросто, поскольку в наши руки попадал отнюдь не современный конструктор «Лего», детали выпускавшихся прежде наборов приходилось подготавливать и зачищать. К сожалению, эти работы не сохранились.
Зато в домашней библиотеке хранятся книги, заработанные нашим трудом. Мне вспоминается, как мы собирали макулатуру. Для этого мы ходили по домам, потом сдавали пачки старых газет и журналов на пункт сбора макулатуры. Взамен нам выдавали купоны, которые в магазинах можно было обменять на книги. Так в нашем доме дополнительно появились собрания сочинений А. Пушкина, Дж. Лондона и другие. Кстати, в нашей семье много читали. И Сергей унаследовал эту черту. Особенно ему были интересны поэзия и приключенческая литература (Ж. Верн, А. Дюма). Его увлечённость литературой, художественным словом неудивительна, он и сам писал стихи.
Брат никогда не чурался физической работы. Мы охотно помогали маме, всегда все вместе делали уборку и приводили в порядок свой дом. Мы учились стирать и готовить, могли в случае необходимости пришить пуговицу. Сергей вообще был большим помощником в семье, мог даже починить бытовую технику. Когда летом мы ездили к тёте в Солнечногорск, Сергей помогал косить траву. Он свободно чувствовал себя в любой обстановке, а к крестьянскому труду имел явную склонность.
Когда Сергей учился в военном училище, мы с мамой приезжали навестить его. Во время прогулок по Северной столице брат знакомил нас с городом. С этим периодом связан один забавный эпизод. Как-то раз Сергей звонит нам домой и спрашивает маму: «Хочешь увидеть сына?» – «Хочу», – отвечает она. «А я стою у подъезда. Скоро буду», – обрадовал он ее. Вот такие сюрпризы устраивал Сергей, набирая домашний номер из телефонной будки у подъезда.
Помню, что я испытал гордость, когда мой брат в военной форме пришёл к нам в класс. Был урок труда. В тот момент учитель вышел из кабинета. Оставшись одни, мы закрыли дверь, а сами продолжали что-то мастерить. Раздался стук, потом ещё, уже погромче. Мы испугались, но дверь открыли. На пороге стоял брат. Его появление вызвало восхищение у всего класса, а у меня огромное чувство гордости.
Это чувство из раннего детства я сохраняю и поныне. Люди живут до тех пор, пока остаются в нашей памяти.
Александр Мостаков
Урок мужества
Сергей Мостаков был очень молод и только начал познавать мир. Во многом он – представитель своей эпохи и своего поколения. Пожалуй, только молодёжь семидесятых могла писать такие искренние стихи о БАМе, крейсере «Аврора», так глубоко воспринимать сражения Великой Отечественной войны, так чётко осознавать свой собственный воинский долг перед Родиной. Только молодёжь семидесятых чувствовала себя защищённой от глобальных потрясений века и со спокойным, счастливым патриотизмом смотрела в будущее. Поэтому таким органичным, таким светлым оказался совершённый Сергеем подвиг.
Музей, посвящённый подвигу С.А. Мостакова, открыт 20 февраля 2009 года. Экспозиция его включает фотографии Сергея (детские, семейные, зафиксировавшие эпизоды обучения в военно-политическом училище), фотоснимки его родителей А.А. Мостакова и О.С. Мостаковой, рисунки и поделки Сергея, альбомы с марками, альбом со значками – коллекции, собранные Сергеем, его стихи. Особый раздел составляют личные вещи Сергея Мостакова – документы, почётные грамоты, пилотка, сумка для занятий, ремень, гражданский костюм. Этот раздел, мы надеемся, будет пополняться.
В отдельной витрине представлены материалы, знакомящие с армейской службой отца, офицера-лётчика, ведь сложилась настоящая династия военных, отца и сына Мостаковых.
Музей создан и живёт, и теперь все учащиеся школы знают, что когда-то в этих стенах учился их сверстник, жизнерадостный юноша, который через несколько лет совершит подвиг.
Деятельность музея стала одним из направлений воспитательной системы «Ученик – патриот и гражданин». Главные идеи нашей работы видятся в формировании гражданской и правовой направленности личности ученика, его активной жизненной позиции, в поддержании стремления служить Отечеству, в воспитании гордости за своё Отечество и ответственности за судьбу страны. Главная цель работы музея, как понимает её педагогический коллектив, – воспитание способности делать свой жизненный выбор и нести за него ответственность.
Огромное участие в создании музея приняла Ольга Степановна Мостакова. Без её поддержки невозможно было бы собрать обширную экспозицию, уточнить информацию о музейных экспонатах. И по сей день мама Сергея оказывает консультативную помощь, находит время подключиться к проведению экскурсий, встречается с ребятами.
В военно-патриотическом клубе на базе музея проходят уроки мужества, наши ученики занимаются поисковой работой, проводят экскурсии, творческие встречи, разрабатывают проекты новых экспозиций по биографии и творчеству С. Мостакова. Под руководством ребят из военно-патриотического клуба учащиеся младших классов выполняют небольшие проекты – пишут сочинения, делают рисунки, готовят презентации, посвящённые жизни и подвигу С. Мостакова. Задуман новый проект экспозиции «Герой нашего времени».
Имя и подвиг героя – навечно в наших сердцах. Для сегодняшних и будущих поколений московских школьников хорошим примером станут бескорыстие и доброта Сергея Мостакова, его мужество и честность, любовь к Родине, понимание человеческого и воинского долга.
Надежда Тришина,
директор школы № 292