-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|   Коллектив авторов
|
|  Русская эротическая поэзия
 -------

   Русская эротическая поэзия


   Александр Петрович Сумароков

   * * *


     Уже восходит солнце, стада идут в луга,
     Струи в потоках плещут в крутые берега.
     Любезная пастушка овец уж погнала
     И на вечер сегодни в лесок меня звала.


     О темные дубровы, убежище сует!
     В приятной вашей тени мирской печали нет;
     В вас красные лужайки природа извела
     Как будто бы нарочно, чтоб тут любовь жила.


     В сей вечер вы дождитесь под тень меня свою,
     А я в вас буду видеть любезную мою.
     Под вашими листами я счастлив уж бывал
     И верную пастушку без счету целовал.


     Пройди, пройди, скоряе, ненадобный мне день,
     Мне свет твой неприятен, пусть кроет ночи тень.
     Спеши, дражайший вечер, о время, пролетай!
     А ты уж мне, драгая, ни в чем не воспрещай.

 1755

   Сонет


     Не трать, красавица, ты времени напрасно,
     Любися; без любви всё в свете суеты,
     Жалей и не теряй прелестной красоты,
     Чтоб больше не тужить, что век прошел несчастно.


     Любися в младости, доколе сердце страстно:
     Как младость пролетит, ты будешь уж не ты.
     Плети себе венки, покамест есть цветы,
     Гуляй в садах весной, а осенью ненастно.


     Взгляни когда, взгляни на розовый цветок,
     Тогда когда уже завял ея листок:
     И красота твоя, подобно ей, завянет.


     Не трать своих ты дней, доколь ты нестара,
     И знай, что на тебя никто тогда не взглянет,
     Когда, как розы сей, пройдет твоя пора.

 <1755>

   * * *


     Милон на многи дни с женою разлучился,
     Однако к ней еще проститъся возвратился.
     Она не чаяла при горести своей,
     Что возвратится он опять так скоро к ней,
     Хотя ей три часа казались за неделю,
     И от тоски взяла другого на постелю.
     Увидя гостя с ней, приезжий обомлел.
     Жена вскричала: «Что ты, муж, оторопел?
     Будь господин страстей и овладей собою;
     Я телом только с ним, душа моя с тобою».

 1756

   * * *


     Негде, в маленьком леску,
     При потоках речки,
     Что бежала по песку,
     Стереглись овечки.
     Там пастушка с пастухом
     На брегу была крутом,
     И в струях мелких вод с ним она плескалась.


     Зацепила за траву,
     Я не знаю точно,
     Как упала в мураву,
     Вправду иль нарочно.
     Пастух ее подымал,
     Да и сам туда ж упал,
     И в траве он щекотал девку без разбору.


     «Не шути так, молодец, —
     Девка говорила, —
     Дай мне встать пасти овец, —
     Много раз твердила, —
     Не шути так, молодец,
     Дай мне встать пасти овец;
     Не шути, не шути, дай мне пасти стадо».


     «Закричу», – стращает вслух.
     Дерзкий не внимает
     Никаких речей пастух,
     Только обнимает.
     А пастушка не кричит,
     Хоть стращает, да молчит.
     Для чего же не кричит, я того не знаю.


     И что сделалось потом,
     И того не знаю,
     Я не много при таком
     Деле примечаю;
     Только эхо по реке
     Отвечало вдалеке:
     Ай, ай, ай! – знать, они дралися.

 <1770>


   Иван Семенович Барков

   Загадки


     Ни глаз, ни рук, ни ног я сроду не имею,
     А делать образ чей я точно разумею.
     Любим девицам я, но ими и призрен.
     Всяк волю мне даёт, но я и заключен.
     Противу естества голодный бодр бываю.
     А сытым будучи, слабею, унываю.
     На троне, на суде и в пропастях живу.
     Рождаю я кого, того терзаю, рву.
     Позорен именем. Необходим делами.
     Я грешник – но сижу в беседе и с попами.
     Я твари всей отец. Но я его и сын,
     Причиной бытия я коего один.
     Хожу я в кладези – но их я напояю.
     Я смертен, но как свет стоит – не умираю.
     Жечь суют меня в горн, но как меня не суй,
     Я точно всё таков, каков и естмь я йух.

   Выбор


     Муж спрашивал жены, какое делать дело:
     «Нам ужинать сперва иль еться зачинать?»
     Жена ему на то: «Ты сам изволь избрать.
     Но суп еще кипит, жаркое не поспело».



   Гавриил Романович Державин

   Разные вина


     Вот красно-розово вино,
     За здравье выпьем жен румяных.
     Как сердцу сладостно оно
     Нам с поцелуем уст багряных!
     Ты тож румяна, хороша, —
     Так поцелуй меня, душа!


     Вот черно-тинтово вино,
     За здравье выпьем чернобровых.
     Как сердцу сладостно оно
     Нам с поцелуем уст пунцовых!
     Ты тож, смуглянка, хороша, —
     Так поцелуй меня, душа!


     Вот злато кипрское вино,
     За здравье выпьем светловласых.
     Как сердцу сладостно оно
     Нам с поцелуем уст прекрасных!
     Ты тож, белянка, хороша, —
     Так поцелуй меня, душа!


     Вот слёзы-ангельски вино,
     За здравье выпьем жен мы нежных.
     Как сердцу сладостно оно
     Нам с поцелуем уст любезных!
     Ты тож нежна и хороша, —
     Так поцелуй меня, душа!

 1782

   Шуточное желание


     Если б милые девицы
     Так могли летать, как птицы,
     И садились на сучках, —
     Я желал бы быть сучочком,
     Чтобы тысячам дево́чкам
     На моих сидеть ветвях.
     Пусть сидели бы и пели,
     Вили гнезда и свистели,
     Выводили и птенцов;
     Никогда б я не сгибался, —
     Вечно ими любовался,
     Был счастливей всех сучков.

 1802


   Василий Васильевич Капнист

   Неверность


     Поля, леса густые!
     Спокойствия предел!
     Где дни мои златые,
     Где я Лизету пел?
     Судьбы моей премену
     Теперь я вам пою:
     Лизетину измену
     И верность к ней мою.


     В глазах ее всечасно
     Любви огонь блистал;
     Казалось, так же страстно
     И дух ея пылал.
     Но взор младой Лизеты
     Стремился лишь пленять.
     Ах! как в такие леты
     Уметь уж изменять!


     Приятны разговоры,
     Улыбка, страстный вид
     И сами нежны взоры —
     Всё в ней притворно льстит.
     Но всё в ней прелесть нова!
     Ах! пусть она б была
     Или не так сурова,
     Или не так мила.


     Лесок, где я тоскую,
     Где счастье зрел мое,
     Напомни мне драгую —
     Я все люблю её.
     Ея неверность знаю,
     Тьму горестей терплю,
     Всечасно ей пеняю,
     А все её люблю.

 <1781>

   Весна


     Уж юный май в весенней неге
     Спешит, прогнавши зимний хлад.
     Суда, осохшие на бреге,
     На волны с крутизны скользят,
     К загону стадо не теснится,
     Не жмется к огоньку пастух,
     И инеем не серебрится
     Покрывшийся травою луг.


     При лунном в рощице сияньи
     Сзывает Ладо юных дев.
     В прозрачном льняном одеянье,
     Оне, под плясовый напев,
     Сплетяся белыми руками,
     Летают, чуть клоня траву,
     И мерно легкими стопами
     Атласят мягку мураву.


     Вот время первые цветочки
     С блестящею росой срывать
     И, свив душистые веночки,
     Власы красавиц увенчать.
     Вот время влюбчивому Лелю,
     На место жертвенника, в честь
     Из мягких роз постлать постелю,
     А в жертву – горлицу принесть.


     Мой друг! тебя днесь рок ласкает;
     Но бледно-тоща смерть ногой
     Равно в златую дверь толкает,
     Как в двери хижины простой.
     Превратна жизнь и скоротечна
     Претит достичь нам дальних мет;
     За нею ночь нас встретит вечна,
     И хлябь земная всех пожрет.


     Там злато, знатность напыщенна
     Не развлекут твоих очей.
     Приятство дружества священна
     Души не упоит твоей.
     Не будешь виночерпной чашей
     В пирах любовь ты воспалять;
     В объятьях неги с милой Дашей
     Сладчайший всех нектар вкушать.


     Спеши ж: в кругу отрад, веселий
     Крылатый миг останови:
     Брегись, чтоб с ним не улетели
     Восторги первыя любви.
     Лишь раз ея очарованье
     Нас может в жизни усладить —
     Увы! прелестно сна мечтанье,
     Проснувшись, льзя ли возвратить?

 <1799>, <1806>

   Напрасные слёзы


     Когда на розу взглянешь,
     Себя к ней примени;
     Пчелу на ней застанешь,
     О мне воспомяни:


     Она не жалит розы,
     Лишь сладкий мед сосёт;
     К чему ж твой стон и слёзы? —
     И я б сосал лишь мёд.

 <1806>


   Иван Иванович Дмитриев

   Счет поцелуев


     Прелестна Лизонька! на этом самом поле,
     Под этой липою, ты слово мне дала
     Сто поцелуев дать; но только сто, не боле.
     Ах, Лиза! видно, ты ввек страстной не была!
     Дай сто, дай тысячу, дай тьму – все будет мало
     Для сердца, что к тебе любовью воспылало!
     Послушай, Лизонька: который из богов
     На расточение был скуп своих даров?
     Благотворить, не знав пределов, – вот их мера!
     Считала ли Церера
     Все класы, коими она
     Чело природы украшает,
     Когда ее обогащает?
     И Флора милая, с которой ты сходна
     Приятностью, красою,


     Не щедрою ль, скажи, рукою
     Кидает на землю душистые цветы?
     Иль неясного возьми в пример Зефира ты:
     Он вечно росписи не знает
     Всем розам, кои здесь в кусточках лобызает.
     По капле ль падает небесная вода
     Для освежения полей, лугов от зною?
     Не правда ли, что иногда
     Юпитер льет ее рекою?


     Жалела ль для цветов своих Аврора слез?
     Нет! мир свидетель в том, что жители небес
     И худо и добро – все сыплют к нам без меры.
     А ты, совместница Венеры,
     Которой сын ее вручил такую власть,
     Что взглядом можешь в нас рождать бессмертну страсть,
     Ты, Лиза, ты теперь… ах! может ли то статься?
     Ты хочешь хладной быть и с богом сим считаться!
     Жестокая! скажи, считал ли я хоть раз,
     Сколь много пролил слез отчаянья из глаз;
     Сколь часто, посреди восторгов и желаний,
     Я сердце надрывал от вздохов и стенаний?
     Сочти все горести, стеснявшие мне грудь,
     И после ты сама судьею нашим будь.
     Но нет! смешаем все, и радости и муки;
     Пади, любезная, пади в мои ты руки!
     Позволь, чтоб я тебя без счета целовал
     За столько, столько слез… которых не считал.

   Супружеская молитва


     Один предобрый муж имел обыкновенье,
     Вставая ото сна и отходя ко сну,
     Такое приносить моленье:
     «Хранитель ангел мой! спаси мою жену!
     Не дай упасть ей в искушенье!
     А ежели уж я… не дай про то мне знать!
     А если знаю я, то дай мне не видать!
     А если вижу я, даруй ты мне терпенье!»



   Павел Иванович Голенищев-Кутузов

   Постеля


     Постеля есть почтенный
     В глазах моих предмет:
     Пиит уединенный
     В ней думает, поет;
     Скрывается от взоров
     Всегда кокетка в ней,
     Затем, что без уборов
     Цены лишится всей.


     Несчастный убегает
     В постелю от беды,
     В сне сладком забывает
     Все скорби и труды;
     Но тщетно преступленье
     В постелю лечь спешит:
     Тут совести грызенье:
     С подушкою лежит.


     Лизета от постели
     Богата стала вдруг,
     Сряжала в две недели
     Карету, славный цуг.
     Постеля наслажденья
     Бесчисленны дарит,
     Постеля и рожденье
     И час последний зрит.



   Петр Иванович Шаликов

   Соседка


     Кого ты арфой тихострунной
     И нежным голосом своим,
     Близ окон сидя в вечер лунный, —
     Кого очарованьем сим
     Привлечь… к ногам своим желаешь?
     О ком ты думаешь, мечтаешь?
     И кто счастливый смертный сей,
     Предмет гармонии твоей?..
     Кому он внемлет, с кем проводит
     Часы минут волшебных сих;
     Где счастье, радости находит;
     Почто он не у ног твоих?..
     Я слышу, кажется, стенанье
     И арфы и души твоей —
     И струн и сердца трепетанье,
     И вижу слезы из очей:
     Так быть должно!.. Неблагодарный!
     Кого предпочитаешь ей?..
     Или жестокий бог, коварный,
     Равно коварен и жесток
     Для всех… и для соседки милой!..
     Ах, нет! со всею властью, силой
     Не может он – не может рок
     Заставить ангела людские
     Мученья, горе испытать!


     И доля ангелов иные
     Надежды, чувствия питать!
     Соседка-ангел! ты мечтаешь —
     В желаньях тайных и живых —
     О том, кого… еще не знаешь;
     Или б он был – у ног твоих!

 <1809>


   Иван Андреевич Крылов

   К Мальвине


     Ах! чем красавицу мне должно
     Как не цветочком подарить?
     Ее, без всякой лести, можно
     С приятной розою сравнить.


     Что розы может быть славнее?
     Ее Анакреон воспел.
     Что розы может быть милее?
     Амур из роз венок имел.


     Ах, мне ль твердить, что вянут розы,
     Что мигом их краса пройдет,
     Что лишь появятся морозы,
     Листок душистый опадет.


     Но что же, милая, и вечно
     В печальном мире сем цветет?
     Не только розы скоротечны,
     И жизнь – увы! и жизнь пройдет.


     Но грации пока толпою
     Тебе, Мальвина, вслед идут,
     Пока они еще с тобою
     Играют, пляшут и поют,


     Пусть розы нежные гордятся
     На лилиях груди твоей!
     Ах, смею ль, милая, признаться?
     Я розой умер бы на ней.

   Из греческой антологии


     Свершилось: Никагор и пламенный Эрот
     За чашей Вакховой Аглаю победили…
     О, радость! Здесь они сей пояс разрешили,
     Стыдливости девической оплот.
     Вы видите: кругом рассеяны небрежно
     Одежды пышные надменной красоты;
     Покровы легкие из дымки белоснежной,
     И обувь легкая, и свежие цветы:
     Здесь все – развалины роскошного убора,
     Свидетели любви и счастья Никагора!



   Василий Львович Пушкин

   Догадливая жена


     Муж умирающий так говорил жене:
     «Скажи чистосердечно мне.
     Вот с лишком десять лет, как я живу с тобою,
     Была ль ты мне верна? Я от тебя не скрою:
     Казалось мне, сосед Фома
     Любил тебя, дружочек, без ума.
     Скажи всю истину; чего тебе бояться?
     Я через час умру, впросак не попадешь!» —
     «Нет, муженек, не смею я признаться:
     Ну, как обманешь – не умрешь!»



   Сергей Никифорович Марин

   Стихи на красавиц


     На красавиц полагаться
     И на верность их считать —
     То ж, по чести, что стараться
     Нрав подьячих исправлять.


     Приобыкши лицемерить,
     В свете женщины – чума.
     Друг любезный! Кто им верит,
     Тот родился без ума.


     Миг любовь нас позабавит —
     Вдруг исчезнет так, как тень,
     И пропав, сказать заставит:
     Вот те, бабка, Юрьев день.



   Евгений Александрович Колычев

   К озеру Б***


     Холодны, светлы, тихи воды,
     Где часто при ночных лучах
     Элиза, в тишине природы,
     Купается в златых волнах!


     Кристалл, который, преломляя
     Красы ее, вкруг них блестит,
     Волна, что от луны сияя,
     Ея колена золотит!


     О, зеркало воды счастливой!
     Где часто грудь драгой моей,
     С зеленою мешаясь ивой,
     Рисуется поверьх зыбей!


     Струи, в которы упадает
     Она во всех своих красах,
     Увы! ваш рок меня смущает…
     Страшитесь… яд в ее очах!


     Страшитесь!.. И когда вас пламень
     Cиx светлых глаз не воспалит,
     То сердца хлад ее вас в камень
     Иль в лед навеки превратит!



   Иван Иванович Козлов

   Гимн Орфея


     Когда целуете прелестные уста
     И сердце тает негой наслажденья,
     Вам шепчутся и ласки и моленья.
     И безгранично своевольствует мечта…
     Тогда, любовью пламенея,
     Вы слушаете страстный гимн Орфея.


     Когда душа тоскою сражена,
     Нет слез от полноты томленья,
     И меркнет свет, и мысли без движенья,
     И волны времени без цели и без дна…
     Тогда, от горя каменея,
     Вам чудится плачевный гимн Орфея.


     Когда к творцу миров возносите мольбы
     И тонет взор в безбрежности творенья,
     Молчат уста в избытке умиленья,
     Вы доверяетесь влечению судьбы…
     Тогда, вам благодатью вея,
     Весь мир гремит священный гимн Орфея!


     Когда поэт на языке земном
     Передает пророческим пером
     Таинственные вдохновенья
     И осветлит души виденья
     Поэзии огнем, —
     Венчает мир, исполнен удивленья,
     Чело певца бессмертия венком.

 <1839>


   Михаил Сергеевич Кайсаров

   Анакреонтическая ода


     Не богиня ль молодая,
     Взора смертных убегая,
     Кто там по лугу бежит?


     Платье с ветерком играет,
     Зефир кудри развевает,
     Лебедина грудь блестит.


     И бледнея, и краснея,
     Поглядеть, дохнуть не смея,
     Машинька! Куда бежишь?


     «День томлюся, ночь страдаю,
     Все Амура убегаю».
     Не уйдешь – он все с тобой


     И в лесах, и меж цветами;
     Не уйдешь – ведь он с крылами!
     Лучше воротись домой.



   Василий Андреевич Жуковский

   Желание
   Романс


     Озарися, дол туманный;
     Расступися, мрак густой;
     Где найду исход желанный?
     Где воскресну я душой?
     Испещренные цветами,
     Красны холмы вижу там…
     Ах! зачем я не с крылами?
     Полетел бы я к холмам.


     Там поют согласны лиры;
     Там обитель тишины;
     Мчат ко мне оттоль зефиры
     Благовония весны;
     Там блестят плоды златые
     На сенистых деревах;
     Там не слышны вихри злые
     На пригорках, на лугах.


     О предел очарованья!
     Как прелестна там весна!
     Как от юных роз дыханья
     Там душа оживлена!
     Полечу туда… напрасно!
     Нет путей к сим берегам;
     Предо мной поток ужасный
     Грозно мчится по скалам.


     Лодку вижу… где ж вожатый?
     Едем!.. будь, что суждено…
     Паруса ее крылаты,
     И весло оживлено.
     Верь тому, что сердце скажет;
     Нет залогов от небес;
     Нам лишь чудо путь укажет
     В сей волшебный край чудес.

 1811

   Победитель


     Сто красавиц светлооких
     Председали на турнире.
     Все – цветочки полевые;
     А моя одна как роза.
     На нее глядел я смело,
     Как орел глядит на солнце.
     Как от щек моих горячих
     Разгоралося забрало!
     Как рвалось пробиться сердце
     Сквозь тяжелый, твердый панцирь!
     Светлых взоров тихий пламень
     Стал душе моей пожаром;
     Сладкошепчущие речи
     Стали сердцу бурным вихрем;
     И она – младое утро —
     Стала мне грозой могучей;
     Я помчался, я ударил —
     И ничто не устояло.

 1822

   Песня


     Счастлив тот, кому забавы,
     Игры, майские цветы,
     Соловей в тени дубравы
     И весенних лет мечты
     В наслажденье – как и прежде;
     Кто на радость лишь глядит,
     Кто, вверяяся надежде,
     Птичкой вслед за ней летит.


     Так виляет по цветочкам
     Златокрылый мотылек;
     Лишь к цветку – прильнул к листочкам,
     Полетел – забыл цветок;
     Сорвана его лилея —
     Он летит на анемон;
     Что его – то и милее,
     Грусть забвеньем лечит он.


     Беден тот, кому забавы,
     Игры, майские цветы,
     Соловей в тени дубравы
     И весенних лет мечты
     Не в веселье – так, как прежде;
     Кто улыбку позабыл;
     Кто, сказав: прости! надежде,
     Взор ко гробу устремил.


     Для души моей плененной
     Здесь один и был цветок,
     Ароматный несравненный;
     Я сорвать… но что же рок?
     «Не тебе им насладиться,
     Не твоим ему доцвесть!»
     Ах, жестокий! чем же льститься?
     Где подобный в мире есть?

   Счастие во сне


     Дорогой шла девица;
     С ней друг ее младой;
     Болезненны их лица;
     Наполнен взор тоской.


     Друг друга лобызают
     И в очи и в уста —
     И снова расцветают
     В них жизнь и красота.


     Минутное веселье!
     Двух колоколов звон:
     Она проснулась в келье;
     В тюрьме проснулся он.

 1816


   Денис Васильевич Давыдов

   Элегия VIII


     О, пощади! – Зачем волшебство ласк и слов,
     Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокой,
     Зачем скользит небережно покров
     С плеч белых и с груди высокой?
     О, пощади! Я гибну без того,
     Я замираю, я немею
     При легком шорохе прихода твоего;
     Я, звуку слов твоих внимая, цепенею…
     Но ты вошла – и дрожь любви,
     И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
     Бегут по вспыхнувшей крови,
     И разрывается дыханье!
     С тобой летят, летят часы,
     Язык безмолвствует… одни мечты и грезы,
     И мука сладкая, и восхищенья слезы —
     И взор впился в твои красы,
     Как жадная пчела в листок весенней розы!

 1818

   * * *


     Вы хороши! – Каштановой волной
     Ваш локон падает на свежие ланиты;
     Как мил ваш взор полузакрытый,
     Как мил ваш стан полунагой!


     Не вы ль оригинал живой
     Очаровательной хариты,
     Кановы созданной рукой?
     Вы хороши! – Но мой покой
     Неколебим. Осанка величава,
     Жеманная тоска искусственной любви
     Не страшны мне: моя отрава —
     Взор вдохновительный и слово от души.
     Я их ищу давно, давно не обретая.
     Вам не сродни крылатый бог:
     Жизнь ваша – стрелка часовая,
     Арифметический итог.


     Но та, которую люблю, не называя…
     Ах! та вся чувство, вся восторг,
     Как Пиндара строфа живая!

 1829


   Константин Николаевич Батюшков

   Ложный страх
   Подражание Парни


     Помнишь ли, мой друг бесценный!
     Как с амурами тишком,
     Мраком ночи окруженный,
     Я к тебе прокрался в дом?
     Помнишь ли, о друг мой нежный!
     Как дрожащая рука
     От победы неизбежной
     Защищалась – но слегка?
     Слышен шум! – ты испугалась!
     Свет блеснул и вмиг погас;
     Ты к груди моей прижалась,
     Чуть дыша… блаженный час!
     Ты пугалась – я смеялся.
     «Нам ли ведать, Хлоя, страх!
     Гименей за всё ручался,
     И амуры на часах.
     Всё в безмолвии глубоком,
     Всё почило сладким сном!
     Дремлет Аргус томным оком
     Под Морфеевым крылом!»
     Рано утренние розы
     Запылали в небесах…
     Но любви бесценны слезы,
     Но улыбка на устах,
     Томно персей волнованье
     Под прозрачным полотном —
     Молча новое свиданье
     Обещали вечерком.
     Если б Зевсова десница
     Мне вручила ночь и день, —
     Поздно б юная денница
     Прогоняла черну тень!
     Поздно б солнце выходило
     На восточное крыльцо:
     Чуть блеснуло б и сокрыло
     За лес рдяное лицо;
     Долго б тени пролежали
     Влажной ночи на полях;
     Долго б смертные вкушали
     Сладострастие в мечтах.
     Дружбе дам я час единой,
     Вакху час и сну другой…
     Остальною ж половиной
     Поделюсь, мой друг, с тобой!

 <1810>

   Вакханка


     Все на праздник Эригоны
     Жрицы Вакховы текли;
     Ветры с шумом разнесли
     Громкий вой их, плеск и стоны.
     В чаще дикой и глухой
     Нимфа юная отстала;
     Я за ней – она бежала
     Легче серны молодой.
     Эвры волосы взвивали,
     Перевитые плющом;
     Нагло ризы поднимали
     И свивали их клубком.
     Стройный стан, кругом обвитый
     Хмеля желтого венцом,
     И пылающи ланиты
     Розы ярким багрецом,
     И уста, в которых тает
     Пурпуровый виноград, —
     Все в неистовой прельщает,
     В сердце льет огонь и яд!
     Я за ней… она бежала
     Легче серны молодой;
     Я настиг – она упала!
     И тимпан под головой!
     Жрицы Вакховы промчались
     С громким воплем мимо нас;
     И по роще раздавались
     Эвоэ! и неги глас!

 <1815>

   Мой гений


     О память сердца! ты сильней
     Рассудка памяти печальной
     И часто сладостью своей
     Меня в стране пленяешь дальней.
     Я помню голос милых слов,
     Я помню очи голубые,
     Я помню локоны златые
     Небрежно вьющихся власов.


     Моей пастушки несравненной
     Я помню весь наряд простой,
     И образ милый, незабвенный
     Повсюду странствует со мной.
     Хранитель-гений мой – любовью
     В утеху дан разлуке он:
     Засну ль? приникнет к изголовью
     И усладит печальный сон.

 <1815>


   Александр Иванович Мещёвский

   Присутствие милой


     Тобой я полн, когда огонь денницы
     Блистает мне в стекле далеких волн;
     Как месяц спит в потоках бледнолицый,
     Тобой я полн.
     Тебя я зрю – как пылкой пеленою
     Подернет ветр вечернюю зарю;
     Как странник путь стремит глухой порою,
     Тебя я зрю.
     Твой слышу глас; когда, с глухим стенаньем,
     Встает волна, о дикий брег дробясь;
     В тени дубрав, окинутых молчаньем,
     Твой слышу глас.
     Твой спутник я: вблизи, вдали – с тобою,
     С моей душой сливается твоя.
     Приди – уж ночь… и месяц – над горою…
     Твой спутник – я.

 Между 1815 и 1818


   Михаил Васильевич Милонов

   Блаженство
   Подражание Парни


     Увы! с какою быстротою
     Сокрылся сей счастливый миг,
     Как с страстною моей душою
     Я, Нина, пламенел в объятиях твоих!
     Как сердце у тебя в восторгах замирало,
     И розою лицо стыдливости пылало!..
     Блажен, блажен стократ,
     Кто, руша все преграды,
     На ложе роскоши, возлюбленный, объят,
     Вкушает в полноте любови все отрады!
     Он скорбный мир забыл, восторгом упоясь.
     То, взорам обнажить прелестну грудь стремясь,
     Подобну снегу белизною,
     Он робкой медленно рукою
     Делит покровов тонких связь,
     И, полными гордясь
     Лилейными холмами,
     Лишенная своих защит,
     Под страстными его устами
     Она твердеет и горит!
     То, стан ее рукой роскошною обнявши,
     Который у самой Киприды похищен,
     И пояс средь забав украдкой развязавши,
     Смущеньем красоты робеющей пленен,
     Он пламенны уста стыдливые лобзает.
     И тихое на них роптганье умирает!
     Чья участь на земле с счастливцем сим равна?


     Он медлит посреди сердечных упоений
     И чашу восхищений
     По капле пьет до дна!
     О Нина, о мой друг, пребудь всегда со мною!
     Смятение любви, пленительный покой,
     Который следует за счастья полнотою!
     Пусть нежною моей развеяны рукой,
     В сей милой простоте, любовью расплетены,
     Волнуются твои прелестные власы,
     И легкий твой покров, Эротом похищенный,
     Не кроет от меня стыдливыя красы!
     О Нина! вся цена дней наших в наслажденье,
     И райское одно мгновенье,
     Когда, в восторге мы своем,
     Небесное о всем
     Забвенье пием, —
     Годичных есть забот и бедствий услажденье!
     Жизнь смертных горести отравою полна:
     Любовию одной красуется она.
     Восторги первых встреч, горящи лобызанья,
     Волнения души, любви очарованья —
     Оставить должно свет,
     Когда вас боле нет!

 1810


   Петр Андреевич Вяземский

   К подушке Филлиды
   (С французского)


     Поведай тайны мне свои,
     Подушка, смятая Филлидой,
     Пух с горлиц, вскормленных Кипридой,
     Иль с легких крылиев любви!


     Не сказывай, что взор встречает,
     Когда покров с себя ночной
     Откинет легкою ногой,
     Или зефир его сдувает!


     Не сказывай ты мне равно,
     Как уст прелестных осязаньем
     И сладостным она дыханьем
     Твое согрела полотно!


     И сам Амур красноречивый
     Всего бы мне не рассказал
     Того, что прежде угадал
     Мечтою я нетерпеливой!


     Нет, нет! Поведай мне сперва,
     Как часто с робостию скромной
     Любви восторгов шепчет томно
     Она волшебные слова?


     Скажи мне, сколько слез укоры
     И ревности упало слез
     В тебя, когда я веткой роз
     Украсил грудь Элеоноры?


     На днях украдкою в тени
     Она меня поцеловала.
     «Ты видишь – ты любим, – сказала, —
     Но от самой меня храни».


     Я тут с Филлидою расстался.
     Скажи, могла ль она заснуть?
     Скажи, как трепетала грудь,
     Как вздох за вздохом вырывался?


     Девица в поздние часы
     Под завесом не столь таится:
     Душа ее нагая зрится,
     Как и открытыя красы.


     Другим бы, может быть, скорее
     Пристало тайны знать твои,
     Но из поклоников любви
     Достойней тот, кто всех нежнее.


     Когда, ущедренный судьбою,
     Я при тебе к груди своей
     Прижму ее и робость в ней
     Я поцелуем успокою?


     Вечор мне руку подала,
     Затрепетала и вздохнула.
     «Ты завтра приходи», – шепнула
     И, закрасневшись, отошла.


     О боги! Можно ли мне льститься?
     Прелестной верить ли судьбе?
     Подушка! Вечером к тебе
     Приду ответа допроситься.

 <1815>

   Простоволосая головка


     Простоволосая головка,
     Улыбчивость лазурных глаз,
     И своенравная уловка,
     И блажь затейливых проказ —


     Всё в ней так молодо, так живо,
     Так не похоже на других,
     Так поэтически игриво,
     Как Пушкина веселый стих.


     Пусть спесь губернской прозы трезвой,
     Чинясь, косится на неё,
     Поэзией живой и резвой
     Она всегда возьмет своё.


     Она пылит, она чудесит,
     Играет жизнью, и, шутя,
     Она влечет к себе и бесит,
     Как своевольное дитя.


     Она дитя, резвушка, мальчик,
     Но мальчик, всем знакомый нам,
     Которого лукавый пальчик
     Грозит и смертным и богам.


     У них во всём одни приемы,
     В сердца играют заодно:
     Кому глаза ея знакомы,
     Того уж сглазил он давно.


     Ея игрушка – сердцеловка,
     Поймает сердце и швырнёт;
     Простоволосая головка
     Всех поголовно поберёт!

 Июль 1828


   Владимир Иванович Панаев

   Коридон


     Разметавшися небрежно
     Под ореховым кустом,
     В час полдневный почивала
     Сладким Амарила сном.
     Недалеко прилучилось
     Коридону проходить.
     Он давно любил пастушку
     И умел любимым быть;
     Но любовь сердец невинных
     Молчалива и робка:
     Та украдкой страсть питала,
     Тот вздыхал исподтишка.
     Коридон остановился,
     Робко посмотрел вокруг
     И на цыпочках прокрался
     К Амариле через луг.
     Драгоценныя минуты!
     Он дерзает в первый раз
     Так рассматривать пастушку
     И отвесть не может глаз:
     Видит грудь полуоткрыту,
     Стан, достойный Аонид,
     Перлов ряд под розой – пламень
     Разгоревшихся ланит.
     И невольно опустился
     На колени Коридон;
     Свет в очах его затмился,
     Сердце замерло – и он…
     Жарким, страстным поцелуем
     Амарилу разбудил;
     Лишь взглянула – вмиг закрылась;
     Своевольник отскочил
     И, потупя робко взоры,
     Ждал упреков за вину;
     Но пастушка, ни полслова
     Не промолвивши ему,
     Быстро скрылась в чаще леса.
     Грустен шел пастух домой.
     «Что я сделал, неразумный? —
     Говорил он сам с собой. —
     Как теперь я с нею встречусь,
     Как взгляну, заговорю?
     Рассердилась! и за дело!
     По-пустому растворю
     Завтра с солнечным восходом
     В шалаше моем окно:
     В хижине у Амарилы
     Не растворится оно!
     Понапрасну заиграю
     На свирели вечерком:
     Милая не будет больше
     Вторить нежным голоском!
     А потом и перестанет
     Пастушка совсем любить.
     Ах, зачем бы мне без спросу
     С ней так дерзко поступить?»


     Коридон и не ошибся:
     Добрый прежде знак – окно —
     Три дни запертым стояло;
     Но в четвертый вновь оно
     Растворилось понемножку;
     В тот же самый вечерок
     Амарилин соловьиный
     Вновь раздался голосок;
     А потом, через неделю,
     Встретясь как-то с пастушком
     У Амурова кумира,
     Молвила ему тишком,
     Что уж больше не сердита,
     И просила пособить
     Жертвенник малютки-бога
     Вязью миртовой обвить.

 1817


   Семен Егорович Раич

   К Лиде
   Подражание К. Галлу


     Лида, веселье очей распаленных,
     Зависть и чудо красот несравненных,
     Лида, ты лилий восточных белей,
     Розы румяней, ясмина нежней, —
     Млеть пред тобою – двух жизней мне мало…
     Дева восторгов, сними покрывало,
     Дай насмотреться на злато кудрей,
     Дай мне насытить несытость очей
     Шеи и плеч снеговой белизною;
     Дай надивиться бровей красотою,
     Дай полелеяться взорам моим
     Отцветом роз на ланитах живым.
     Нежася взором на взоре прелестном,
     Я утонул бы в восторге небесном,
     С длинных ресниц не спустил бы очей:
     Лида, сними покрывало скорей!


     Скромный хранитель красот, покрывало,
     Нехотя кудри оставя, упало,
     Млею, пылаю, дивлюсь красотам…
     Лида, скорее устами к устам!
     Жалок и миг, пролетевший напрасно;
     Дай поцелуй голубицы мне страстной…
     Сладок мне твой поцелуй огневой:
     Лида, он слился с моею душой.


     Полно же, полно, о дева любови!
     Дай усмириться волнению крови, —
     Твой поцелуй, как дыханье богов,
     В сердце вливает чистейшую кровь…
     Дымка слетела, и груди перловы
     Вскрылись, и вскрыли элизий мне новый.
     Сладко дыхание нарда и роз
     В воздухе тонком от них разлилось.
     Тихий их трепет, роскошные волны
     Жизнью несметной небесною полны.
     Лида, о Лида, набрось поскорей
     Дымку на перлы живые грудей:
     В них неземное биенье, движенье,
     С них, утомленный, я пью истощенье.
     Лида, накинь покрывало на грудь,
     Дай мне от роскоши нег отдохнуть.

 <1826>


   Александр Сергеевич Грибоедов

   Романс


     Ах! точно ль никогда ей в персях безмятежных
     Желанье тайное не волновало кровь?
     Ещё не сведала тоски, томлений нежных?
     Ещё не знает про любовь?


     Ах! точно ли никто, счастливец, не сыскался,
     Ей друг? по сердцу ей? который бы сгорал
     В объятиях её? в них негой упивался,
     Роскошствовал и обмирал?..


     Нет! Нет! Куда влекусь неробкими мечтами?
     Тот друг, тот избранный: он где-нибудь, он есть,
     Любви волшебство! рай! восторги! трепет! – Вами,
     Нет! – не моей душе процвесть.

 1823–1824


   Кондратий Федорович Рылеев

   Нечаянное счастие
   (подражание грекам)


     О радость, о восторг!.. я Лилу молодую
     Вчера нечаянно узрел полунагую!
     Какое зрелище отрадное очам!
     Власы волнистые небрежно распущенны
     По алебастровым плечам,
     И перси девственны, и ноги обнаженны,
     И стройный, тонкий стан под дымкою одной,
     И полные огня пленительные очи,
     И все, и все – в часы глубокой ночи,
     При ясном свете ламп, в обители немой!
     Дыханья перевесть не смея в изумленьи,
     На прелести ее в безмолвии взирал —
     И сердце юное пылало в восхищеньи;
     В восторгах таял я, и млел, и трепетал,
     И взоры жадные сквозь дымку устремлял!
     Но что я чувствовал, когда младая Лила,
     Увидев в храмине меня между столпов,
     Вдруг в страхе вскрикнула и руки опустила —
     И с тайных прелестей последний пал покров.



   Вильгельм Карлович Кюхельбекер

   Сонет


     Объяты сладким сном, благоуханья
     Таятся в лоне нежного шипка:
     Так и любви всесильная тоска
     В закрытом сердце дремлет без желанья.


     Развили розу солнцевы лобзанья;
     Вдаль аромат лиется, как река:
     Эрот, который, прикорнув, пока
     Казался без движенья, без дыханья,


     Тут вдруг вскочил и сердце вдруг расторг;
     Он пробужден ее очей лучами, —
     Но им не греть, нет! властвовать рабами.
     Умри же, сердце, и прости, восторг,
     И ты, надежда, с сладкими мечтами:
     Увы! я предан, я обманут вами!



   Алексей Дамианович Илличевский

   История пяти дней


     Открыться Лидии не смея,
     Я в первый день ее любил;
     Назавтра, несколько смелее,
     Ей тайну сердца объявил;
     День ото дня нетерпеливей,
     Назавтра руку ей пожал;
     Назавтра, прежнего счастливей,
     У милой поцелуй сорвал;
     Назавтра, миртами венчанный,
     Я осчастливлен был вполне;
     Но в тот же день, непостоянный,
     Я пожалел о первом дне.

 <1827>


   Антон Антонович Дельвиг

   Первая встреча


     Мне минуло шестнадцать лет,
     Но сердце было в воле;
     Я думала: весь белый свет
     Наш бор, поток и поле.


     К нам юноша пришел в село:
     Кто он? отколь? не знаю —
     Но всё меня к нему влекло,
     Всё мне твердило: знаю!


     Его кудрявые власы
     Вкруг шеи обвивались,
     Как мак сияет от росы,
     Сияли, рассыпались.


     И взоры пламенны его
     Мне что-то изъясняли;
     Мы не сказали ничего,
     Но уж друг друга знали.


     Куда пойду – и он за мной.
     На долгую ль разлуку?
     Не знаю! только он с тоской
     Безмолвно жал мне руку.


     «Что хочешь ты? – спросила я. —
     Скажи, пастух унылый».
     И с жаром обнял он меня
     И тихо назвал милой.


     И мне б тогда его обнять!
     Но рук не поднимала,
     На перси потупила взгляд,
     Краснела, трепетала.


     Ни слова не сказала я;
     За что ж ему сердиться?
     Зачем покинул он меня?
     И скоро ль возвратится?

 <1814>

   Романс


     Только узнал я тебя —
     И трепетом сладким впервые
     Сердце забилось во мне.


     Сжала ты руку мою —
     И жизнь и все радости жизни
     В жертву тебе я принёс.


     Ты мне сказала: люблю,
     И чистая радость слетела
     В мрачную душу мою.


     Молча гляжу на тебя, —
     Нет слова все муки, всё счастье
     Выразить страсти моей.


     Каждую светлую мысль,
     Высокое каждое чувство
     Ты зарождаешь в душе.

 1823

   Русская песня


     Что, красотка молодая,
     Что ты, светик, плачешь?
     Что головушку, вздыхая,
     К белой ручке клонишь?


     Или словом или взором
     Я тебя обидел?
     Иль нескромным разговором
     Ввел при людях в краску?


     Нет, лежит тоска иная
     У тебя на сердце!
     Нет, кручинушку другую
     Ты вложила в мысли.


     Ты не хочешь, не желаешь
     Молодцу открыться,
     Ты боишься милу другу
     Заповедать тайну!


     Не слыхали ль злые люди
     Наших разговоров,
     Не спросили ль злые люди
     У отца родного;


     Не спросили ль сопостаты
     У твоей родимой:
     «Чей у ней на ручке перстень,
     Чья в повязке лента?


     Лента, ленточка цветная,
     С золотой каймою,
     Перстень с чернью расписною,
     С чистым изумрудом?»


     Не томи, открой причину
     Слез твоих горючих!
     Перелей в мое ты сердце
     Всю тоску-кручину,


     Перелей тоску-кручину
     Сладким поцелуем:
     Мы вдвоем тоску-кручину
     Легче растоскуем.



   Александр Сергеевич Пушкин

   Вишня


     Румяной зарёю
     Покрылся восток,
     В селе за рекою
     Потух огонек.


     Росой окропились
     Цветы на полях,
     Стада пробудились
     На мягких лугах.


     Туманы седые
     Плывут к облакам,
     Пастушки младые
     Спешат к пастухам.


     С журчаньем стремится
     Источник меж гор,
     Вдали золотится
     Во тьме синий бор.


     Пастушка младая
     На рынок спешит
     И вдаль, припевая,
     Прилежно глядит.


     Румянец играет
     На полных щеках,
     Невинность блистает
     На робких глазах.


     Искусной рукою
     Коса убрана,
     И ножка собою
     Прельщать создана.


     Корсетом прикрыта
     Вся прелесть грудей,
     Под фартуком скрыта
     Приманка людей.


     Пастушка приходит
     В вишенник густой
     И много находит
     Плодов пред собой.


     Хоть вид их прекрасен
     Красотку манит,
     Но путь к ним опасен —
     Бедняжку страшит.


     Подумав, решилась
     Сих вишен поесть,
     За ветвь ухватилась
     На дерево взлезть.


     Уже достигает
     Награды своей
     И робко ступает
     Ногой меж ветвей.


     Бери плод рукою —
     И вишня твоя,
     Но, ах! что с тобою,
     Пастушка моя?


     Вдали усмотрела, —
     Спешит пастушок;
     Нога ослабела,
     Скользит башмачок.


     И ветвь затрещала —
     Беда, смерть грозит!
     Пастушка упала,
     Но, ах, какой вид!


     Сучок преломленный
     За платье задел;
     Пастух удивленный
     Всю прелесть узрел.


     Среди двух прелестных
     Белей снегу ног,
     На сгибах чудесных
     Пастух то зреть мог,


     Что скрыто до время
     У всех милых дам,
     За что из эдема
     Был изгнан Адам.


     Пастушку несчастну
     С сучка тихо снял
     И грудь свою страстну
     К красотке прижал.


     Вся кровь закипела
     В двух пылких сердцах,
     Любовь прилетела
     На быстрых крылах.


     Утеха страданий
     Двух юных сердец,
     В любви ожиданий
     Супругам венец.


     Прельщенный красою,
     Младой пастушок
     Горячей рукою
     Коснулся до ног.


     И вмиг зарезвился
     Амур в их ногах;
     Пастух очутился
     На полных грудях.


     И вишню румяну
     В соку раздавил,
     И соком багряным
     Траву окропил.

   * * *


     Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
     Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
     Стенаньем, криками вакханки молодой,
     Когда, виясь в моих объятиях змиёй,
     Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
     Она торопит миг последних содроганий!


     О, как милее ты, смиренница моя!
     О, как мучительно тобою счастлив я,
     Когда, склоняяся на долгие моленья,
     Ты предаёшься мне нежна без упоенья,
     Стыдливо-холодна, восторгу моему
     Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
     И оживляешься потом всё боле, боле —
     И делишь наконец мой пламень поневоле!

 <1827–1836>


   Евгений Абрамович Боратынский

   Леда


     В стране роскошной, благодатной,
     Где Евротейский древний ток
     Среди долины ароматной
     Катится светел и широк,
     Вдоль брега Леда молодая,
     Еще не мысля, но мечтая,
     Стопами тихими брела.
     Уж близок полдень; небо знойно;
     Кругом все пусто, все спокойно;
     Река прохладна и светла;
     Брега стрегут кусты густые…
     Покровы пали на цветы,
     И Леды прелести нагие
     Прозрачной влагой приняты.
     Легко возлегшая на волны,
     Легко скользит по ним она:
     Роскошно пенясь, перси полны
     Лобзает жадная волна.
     Но зашумел тростник прибрежный,
     И лебедь стройный, белоснежный
     Из-за него явился ей.
     Сначала он, чуть зримый оком,
     Блуждает в оплыве широком
     Кругом возлюбленной своей;
     В пучине часто исчезает,
     Но сокрываяся от глаз,
     Из вод глубоких выплывает
     Все ближе к милой каждый раз.
     И вот плывет он рядом с него, —
     Ей смелость лебедя мила:
     Рукою нежною своею
     Его осанистую шею
     Младая дева обняла;
     Он жмется к деве, он украдкой
     Ей перси нежные клюет;
     Он в песне радостной и сладкой
     Как бы красы ее поет,
     Как бы поет живую негу!
     Меж тем влечет ее ко брегу.
     Выходит на берег она;
     Устав, в тени густого древа,
     На мураву ложится дева,
     На длань главою склонена.
     Меж тем не дремлет лебедь страстный:
     Он на коленях у прекрасной
     Нашел убежище свое;
     Он сладкозвучно воздыхает,
     Он влажным клевом вопрошает
     Уста невинные ее…
     В изнемогающую деву
     Огонь желания проник;
     Уста раскрылись; томно клеву
     Уже ответствует язык;
     Уж на глаза с живым томленьем
     Набросив пышные власы,
     Она нечаянным движеньем
     Раскрыла все свои красы…
     Приют свой прежний покидает
     Тогда нескромный лебедь мой;
     Он томно шею обвивает
     Вкруг шеи девы молодой;
     Его напрасно отклоняет
     Она дрожащею рукой:
     Он завладел —
     Затрепетал крылами он, —
     И вырывается у Леды
     И девства крик и неги стон.

   Поцелуй


     Сей поцелуй, дарованный тобой,
     Преследует моё воображенье:
     И в шуме дня, и в тишине ночной
     Я чувствую его напечатленье!
     Сойдет ли сон и взор сомкнет ли мой —
     Мне снишься ты, мне снится наслажденье!
     Обман исчез, нет счастья! и со мной
     Одна любовь, одно изнеможенье.

 <1822>

   Ожидание


     Она придет! к ея устам
     Прижмусь устами я моими;
     Приют укромный будет нам
     Под сими вязами густыми!
     Волненьем страстным я томим;
     Но близ любезной укротим
     Желаний пылких нетерпенье!
     Мы ими счастию вредим
     И сокращаем наслажденье.

 <1825>


   Александр Фомич Вельтман

   Невинная любовь


     Лети в объятия, моя младая Геба,
     Я сладостно вопьюсь в твои уста, —
     Как свет, как мысль о наслажденьях неба,
     Моя любовь к тебе невинна и чиста!


     Я чужд желаниям коварным и безбожным,
     И не услышу я из уст твоих укор:
     Ты веришь мне, и звукам ли ничтожным
     То высказать тебе, что выражает взор?


     В очах любовь и сладостная томность!
     Как налилась огнем и взволновалась грудь!
     Оставь меня!.. Я не нарушу скромность,
     Но не мешай же мне к устам твоим прильнуть!


     Тебя томит какая-то усталость.
     Склонись… и нежностью тебя я усыплю.
     Оставь… не запрещай простительную шалость!
     Как я боязнь твою напрасную люблю!


     Как ты мила! Как сладко сердцу биться!
     Меня палит губительный огонь!
     Не обнимай! оставь меня! не тронь!..
     Я друг твой, но могу забыться!..


     Она была на всё готова,
     Её я душу обольстил,
     А муж меня, как домовова,
     Невольно трусил и любил.

 Конец 1820-х годов (?)


   Егор Федорович Розен

   Милой незнакомке

 //-- 1 --// 

     Как иногда, в прекрасный вечер лета,
     Пленяет нас волшебный блеск луны,
     Так при тебе полна душа поэта
     Прелестных тайн и светлой тишины!


     Ты для меня не мир, дотоль незримый,
     С могучею приманкой новизны;
     Ты мне цветок знакомый и родимый —
     Явленный лик заветной старины!


     Мне говорят: ты божество младое!
     Со всех сторон тебе гремит хвала;
     Мне говорят: ты солнце золотое!
     Твой светлый взор – Амурова стрела!


     Пленяешь ты невинностью прекрасной,
     Всегда в речах любезна и ловка,
     И арфою владеешь сладкогласной,
     И в танцах ты, как грация, легка!


     Но я тебя лишь вижу на гулянье,
     По вечерам, порою у окна;
     Безмолвна ты, как снов моих созданье,
     И в траурный покров облечена.


     Так для меня таинственно и мило
     Блестит твой взор, как нежный луч луны:
     Ты для меня вечернее светило,
     Богиня снов и ангел тишины!

 //-- 2 --// 

     В шуме, в блеске, средь веселий
     Многолюдной суеты
     Вновь глаза мои узрели
     Стройный образ красоты:


     В светлом платье ты сияла
     И приветней, и светлей —
     Да, луна моя дышала
     Жаром солнечных лучей!


     Лик твой милый, лик твой полный
     Ярко вспыхивал порой —
     Будто огненные волны
     Ходят быстрой чередой…


     Вид ли милого предмета
     Девы сердце волновал?
     Иль хвалебный звук поэта
     Душу скромную смущал?

 <1831>

   Песня


     Ягодка ль спелая
     Манит прохожих красой наливною?
     Лебедь ли белая
     С царской осанкой стоит над рекою?
     Пташка ль дубравная —
     Лучшая гостья из вешних гостей —
     Голосом славная,
     Песнию чудною тешит людей?


     Звёздочка ясная
     Светит всегда на селение наше!
     Девица красная
     Всех поселянок милее и краше!
     Розовой кровию
     Нежные щеки твои налились,
     Первой любовию
     Грудь взволновалась и глазки зажглись!


     Ягодкой спелою —
     Девица манит румянцем игривым;
     Лебедью белою —
     Девица радует станом красивым!
     Чудно-нарядная,
     Песнь соловья нам весною поет —
     Ты, ненаглядная,
     Водишь по песни своей хоровод.


     Мне ли, счастливому,
     Светят твои васильковые глазки?
     Мне ли, ревнивому,
     Тихо готовишь бесценные ласки?
     Звездочка ясная,
     С неба родного скатися ко мне!
     Девица красная,
     С терема к другу сойди в тишине!

 <1831>

   Гречанке


     Когда бы пламенным лучом
     И зноем греческого лета,
     Когда бы греческuм огнём
     Твоя душа была согрета,
     И, как богов бесценный дар,
     Стяжал бы я сей дивный жар
     Трудом и нежностью успешной,
     И для меня горела б ты
     Всем блеском страстной красоты,
     Горела б вся, как огнь потешный, —
     В то время что была б со мной?
     Ужель я вежливо и чинно
     И безмятежно и невинно
     Пленялся б издали тобой?
     Приличье света слишком трудно…
     Младое сердце безрассудно!
     И так, мой друг! искать бы мне
     Прекрасной гибели в огне
     Твоей любовной благодати…
     Я б чудной смертью обомлел
     И с бурной радостью сгорел
     В пожаре девственных объятий!..

 <1831>


   Василий Иванович Туманский

   Картина Жиродета


     На склоне вечера, ловитвой утомленный,
     Сложив с себя колчан и лук окровавленный,
     В дубраве сумрачной, младый Эндимион,
     Разлегшись па листах, вкушал отрадный сон.
     Но верная любовь заботливой Дианы
     И там, сквозь сень дерев, сквозь тонкие туманы,
     Золотокудрого ловителя нашла:
     И там, любуяся красой его чела,
     Богиня к пастырю в лучах своих слетала
     И сонного в уста и в очи целовала.

 1820
 Париж

   Юной прелестнице


     Люблю я звук твоих речей,
     Наряда твоего небрежность;
     Но тягостна душе моей
     Твоя услужливая нежность.
     Твоих восторгов я стыжусь,
     Меня пугает наслажденье;
     В моем прискорбном умиленье
     Я на тебя не нагляжусь.
     Беспечная, в чаду разврата
     Еще не огрубела ты, —
     Не памятна ль тебе утрата
     Твоей девичьей простоты?
     Не сладостно ль тебя увидеть
     Доверчивую, как дитя, —
     Я устыдился б и шутя
     Твое младенчество обидеть.
     Нередко без огня в крови,
     С каким-то грустным состраданьем
     Дарю тебя немым лобзаньем,
     О жрица ранняя любви.
     Нередко ласкою нескромной
     Тревожишь ты мою печаль;
     Мне жаль красы твоей наемной,
     И слабости своей мне жаль.

 Ноябрь 1822

   Постоянство


     Как в море плаватель, живущий без забав,
     Средь звезд бесчисленных одну звезду избрав,
     Младый, зовет её любовию своею,
     В пустынном странствии обрадованный ею,
     Следит ее восход и в тишине ночей
     Сладчайши имена придумывает ей, —
     Так я, задумчивый, средь жен и дев прекрасных,
     То резво-ласковых, то горделиво-страстных,
     О дева милая! звезда любви моей!
     Везде ищу тебя, со сладостью очей,
     С волшебной гибкостью и поступи и стана.
     И полный страстного, отрадного обмана,
     Незримый для тебя, с мечтою о тебе,
     Одну тебя люблю наперекор судьбе.

 1823

   Песнь любви


     Проникни в дух мой охладелый,
     Любви спасительная власть!
     И жизни, рано помертвелой,
     Отдай веселье, силу, страсть.


     Лишь тот познал красы земные,
     Лишь тот воистину блажен,
     Кого любовь в лета младые
     Прияла в неискупный плен.


     На что ему венцов сиянье?
     На что сокровищ мрачный клад?
     Его мечта, его желанье
     Ликуют в области отрад.


     К чистейшей, сладостнейшей цели
     Стремится без боязни он,
     Чтоб очи милые узрели
     Ее черты сквозь вещий сон,


     Чтоб, тайным пламенем сгорая,
     Игра волненья своего,
     Наутро красота младая,
     Стыдясь, взглянула на него,


     Чтоб силой страстного признанья
     Из бледных уст, из томных глаз
     Исторгнуть слезы и лобзанья,
     Вкусить блаженства дивный час.


     Любовь! любовь! владей ты мною!
     Твоим волшебством обаян,
     Не погибал бы я душою
     В глуши безлюдной чуждых стран.


     Пустынной жизнью изнуренный,
     Не увядал бы в цвете я:
     Кружился б образ незабвенный
     И днем и ночью вкруг меня.


     Всегда прекрасный, вечно юный,
     Как солнце ясное весны,
     Он оживлял бы сонны струны
     Приветным гласом старины.


     Играя чувствами моими,
     Как своенравный чародей,
     Он тайно грезами живыми
     Питал бы страсть души моей.


     Порой бы мнилось: кто-то дышит,
     Склонясь невидимо ко мне, —
     Как сквозь дремоту, ухо слышит
     Знакомый шепот в тишине.


     Как будто кудри шелковы́е
     Прильнули вдруг к моим устам…
     Как будто перси молодые
     Открылись радостным очам…


     Ты ль это, милое виденье,
     Мой рай, мой гений на земли?
     Ах, нет! то сердца обольщенье,
     Обман пленительный любви!

 1826
 Скуляны

   Приглашение


     Приди, я жду тебя в томлении бессонном!
     Я жду тебя одна на ложе благовонном,
     С восточной роскошью любви и наготы,
     Одна с лампадою, как любишь, милый, ты!
     О, верь мне, никогда в восторгах сладострастных
     Ты не испытывал таких ночей прекрасных,
     Как будет эта ночь! Мой дух тобой объят.
     Лобзаний полные уста мои дрожат,
     Грудь ноет и горит, и брачные виденья
     Рисуют предо мной все виды наслажденья.
     Я увлеку тебя в небесную страну,
     Я в море огненном с тобою потону,
     И завтра скажешь ты, меня целуя в очи:
     «О, нет! Не пережить другой подобной ночи!»

 Январь 1832
 Яссы

   Песня

   Посвящена А.О. Смирновой


     Любил я очи голубые,
     Теперь влюбился в черные,
     Те были нежные такие,
     А эти непокорные.


     Глядеть, бывало, не устанут
     Те долго, выразительно;
     А эти не глядят; а взглянут —
     Так словно царь властительный.


     На тех порой сверкали слезы,
     Любви немые жалобы,
     А тут не слезы, а угрозы,
     А то и слез не стало бы.


     Те укрощали жизни волны,
     Светили мирным счастием,
     А эти бурных молний полны
     И дышат самовластием.


     Но увлекательно, как младость,
     Их юное могущество.
     О! Я б за них дал славу, радость
     И всё души имущество.


     Любил я очи голубые,
     Теперь влюбился в черные,
     Хоть эти сердцу не родные,
     Хоть эти непокорные.

 <1843>


   Николай Михайлович Языков

   К…


     Твоя прелестная стыдливость,
     Твой простодушный разговор,
     И чувств младенческая живость,
     И гибкий стан, и светлый взор —
     Они прельстят питомца света,
     Ему весь рай твоей любви;
     Но горделивого поэта
     В твои объятья не зови!
     Напрасно, пылкий и свободный,
     Душой невинный, он желал
     В тебе найти свой идеал
     И чувство гордости народной.
     Ищи неславного венка —
     Ты недостойна вдохновений,
     Простая жажда наслаждений
     Жрецу изящного – низка.

   Элегия


     Ты восхитительна! ты пышно расцветаешь —
     И это чувствуешь – и гордо щеголяешь
     Сапфирами твоих возвышенных очей,
     И пурпуром ланит, и золотом кудрей,
     И перлами зубов, и грудью лебединой,
     И стана полнотой, и поступью павлиной.
     Отчаянье подруг и чудо красоты!
     Скажи, кого зовешь, чего желаешь ты!
     Порой, как в тишине благословеньем ночи
     Смежаются твои лазоревые очи,
     Как тайные мечты не дремлют – и любовь
     Воспламеняет их и гасит вновь и вновь?
     Я знаю: это он, младый и чернобровый,
     Прекрасный девственник, надменный и суровый;
     Им соблазнилась ты. Он манием руки
     Смиряет конские разбеги и прыжки;
     Он метко боевым булатом управляет,
     И в час, как хладными лучами осыпает
     Полночная луна недвижимый залив,
     Он, смелые стопы железом окрилив,
     Один, на звонком льду, меж сонными брегами,
     Летает с края в край проворными кругами.
     О нем мечтаешь ты; твой небезгрешный сон
     То нежно скрашен им, то жарко возмущён;
     Чело твое горит, и вздохи грудь волнуют,
     И воздух – медленно уста твои целуют!

 1829

   А. И. Готовцевой


     Влюблён я, дева-красота!
     В твой разговор живой и страстный,
     В твой голос ангельски-прекрасный,
     В твои румяные уста!
     Дай мне тобой налюбоваться,
     Твоих наслушаться речей,
     Упиться песнию твоей,
     Твоим дыханьем надышаться!

 1829

   Весенняя ночь

   Татьяне Дмитриевне


     В прозрачной мгле безмолвствует столица;
     Лишь изредка на шум и глас ночной
     Откликнется дремавший часовой,
     Иль топнет конь, и быстро колесница
     Продребезжит по звонкой мостовой.


     Как я люблю приют мой одинокий!
     Как здесь мила весенняя луна:
     Сребристыми узорами она
     Рассыпалась на пол его широкий
     Во весь объём трёхрамного окна!


     Сей лунный свет, таинственный и нежный,
     Сей полумрак, лелеющий мечты,
     Исполнены соблазнов… Где же ты,
     Как поцелуй насильный и мятежный,
     Разгульная и чудо красоты?


     Во мне душа трепещет и пылает,
     Когда, к тебе склоняясь головой,
     Я слушаю, как дивный голос твой,
     Томительный – журчит и замирает,
     Как он кипит – весёлый и живой!


     Или когда твои родные звуки
     Тебя зовут – и, буйная, летишь,
     Крутишь главой, сверкаешь и дрожишь,
     И прыгаешь, и вскидываешь руки,
     И топаешь, и свищешь, и визжишь!


     Приди! Тебя улыбкой задушевной,
     Объятьями восторга встречу я,
     Желанная и добрая моя,
     Мой лучший сон, мой ангел сладкопевный,
     Поэзия московского житья!


     Приди, утешь мое уединенье,
     Счастливою рукой благослови
     Труды и дни грядущие мои
     На светлое, святое вдохновенье,
     На праздники и шалости любви!

 25 марта 1831

   Элегия

   Т.Д.


     Блажен, кто мог на ложе ночи
     Тебя руками обогнуть;
     Челом в чело, очами в очи,
     Уста в уста и грудь на грудь!
     Кто соблазнительный твой лепет
     Лобзаньем пылким прерывал,
     И смуглых персей дикий трепет
     То усыплял, то пробуждал!..
     Но тот блаженней, дева ночи,
     Кто в упоении любви
     Глядит на огненные очи,
     На брови дивные твои,
     На свежесть уст твоих пурпурных,
     На черноту младых кудрей,
     Забыв и жар восторгов бурных,
     И силы юности своей!

 26 марта 1831


   Федор Иванович Тютчев

   * * *


     Сей день, я помню, для меня
     Был утром жизненного дня:
     Стояла молча предо мною,
     Вздымалась грудь ея волною,
     Алели щёки, как заря,
     Все жарче рдея и горя!
     И вдруг, как солнце молодое,
     Любви признанье золотое
     Исторглось из груди ея…
     И новый мир увидел я!..

 1830

   K N. N


     Ты любишь, ты притворствовать умеешь,
     Когда в толпе, украдкой от людей,
     Моя нога касается твоей,
     Ты мне ответ даёшь и не краснеешь!


     Всё тот же вид рассеянный, бездушный,
     Движенье персей, взор, улыбка та ж…
     Меж тем твой муж, сей ненавистный страж,
     Любуется твоей красой послушной.


     Благодаря и людям и судьбе,
     Ты тайным радостям узнала цену,
     Узнала свет: он ставит нам в измену
     Все радости… Измена льстит тебе.


     Стыдливости румянец невозвратный,
     Он улетел с твоих младых ланит —
     Так с южных роз Авроры луч бежит
     С их чистою душою ароматной.


     Но так и быть! в палящий летний зной
     Лестней для чувств, приманчивей для взгляда
     Смотреть в тени, как в кисти винограда
     Сверкает кровь сквозь зелени густой.

 <1830>

   * * *


     Люблю глаза твои, мой друг,
     С игрой их пламенно-чудесной,
     Когда их приподымешь вдруг
     И, словно молнией небесной,
     Окинешь бегло целый круг…


     Но есть сильней очарованья:
     Глаза, потупленные ниц
     В минуты страстного лобзанья,
     И сквозь опущенных ресниц
     Угрюмый, тусклый огнь желанья.

 <Апреля 1836>

   * * *


     О, как убийственно мы любим,
     Как в буйной слепости страстей
     Мы то всего вернее губим,
     Что сердцу нашему милей!


     Давно ль, гордясь своей победой.
     Ты говорил: она моя…
     Год не прошёл – спроси и сведай,
     Что уцелело от нея?


     Куда ланит девались розы,
     Улыбка уст и блеск очей?
     Всё опалили, выжгли слезы
     Горячей влагою своей.


     Ты помнишь ли, при вашей встрече,
     При первой встрече роковой,
     Ее волшебны взоры, речи
     И смех младенчески-живой?


     И что ж теперь? И где ж всё это?
     И долговечен ли был сон?
     Увы, как северное лето,
     Был мимолетным гостем он!


     Судьбы ужасным приговором
     Твоя любовь для ней была,
     И незаслуженным позором
     На жизнь её она легла!


     Жизнь отреченья, жизнь страданья,
     В ее душевной глубине
     Ей оставались вспоминанья…
     Но изменили и оне.


     И на земле ей дико стало,
     Очарование ушло…
     Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
     То, что в душе ее цвело.


     И что ж от долгого мученья,
     Как пепл, сберечь ей удалось?
     Боль злую, боль ожесточенья,
     Боль без отрады и без слёз!


     О, как убийственно мы любим!
     Как в буйной слепости страстей
     Мы то всего вернее губим,
     Что сердцу нашему милей!..

 Первая половина 1851

   * * *


     Я очи знал, – о, эти очи!
     Как я любил их, – знает бог!
     От их волшебной, страстной ночи
     Я душу оторвать не мог.


     В непостижимом этом взоре,
     Жизнь обнажающем до дна,
     Такое слышалося горе,
     Такая страсти глубина!


     Дышал он грустный, углубленный
     В тени ресниц ее густой,
     Как наслажденье, утомленный
     И, как страданье, роковой.


     И в эти чудные мгновенья
     Ни разу мне не довелось
     С ним повстречаться без волненья
     И любоваться им без слез.

 Между июлем 1850 и серединой 1851


   Александр Павлович Крюков

   Нечаянная встреча


     Полурассеянный и злой,
     С приметой бешенства во взоре,
     Внезапно, в темном коридоре,
     Вчера я встретился с тобой.
     Ты испугалась, как наяда,
     Когда явился фавн пред ней, —
     И в трепетной руке твоей
     Дрожала яркая лампада.
     Не отвечая мне, ты вдруг
     Сокрылась с легкостью воздушной,
     И, признаюсь, на твой испуг
     Я сам глядел не равнодушно…
     Перепугались оба мы:
     Как будто в высоте эфирной
     Внезапно встретил духа тьмы
     Посланник неба – ангел мирный.

 <1828>


   Дмитрий Петрович Ознобишин

   Миг восторга


     Когда в пленительном забвеньи,
     В час неги пылкой и немой,
     В минутном сердца упоеньи
     Внезапно взор встречаю твой,
     Когда на грудь мою склоняешь
     Чело, цветущее красой,
     Когда в восторге обнимаешь…
     Тогда язык немеет мой.
     Без чувств, без силы, без движенья
     В восторге пылком наслажденья,
     Я забываю мир земной,
     Я нектар пью, срываю розы,
     И не страшат меня угрозы
     Судьбы и парки роковой.

 <1822>

   Ревнивый демон


     Когда над озером, играя,
     Луч яркий угасает дня
     И волн равнина голубая
     Сверкает в пурпуре огня,
     Тогда, печальный, молчаливый,
     Незримый, но всегда с тобой,
     Я устремлю мой взгляд ревнивый,
     Прелестный друг, на образ твой.


     О, если я замечу, страстный,
     Что взор твой к юноше летит,
     Взгляну – блеск молнии ужасный
     Счастливца бледность озарит.
     Его обымет страх невольный,
     И, очи робко опустя,
     Ты угадаешь гнев безмолвный,
     Земли прелестное дитя!


     Когда ж над сонною землею
     Ночь звездный полог разовьет,
     Я, не замеченный тобою,
     Как аромат над лоном вод,
     Скользну поверх твоей ложницы,
     Приму знакомые черты
     И на усталые зеницы
     Навею дивные мечты.


     Все мысли, скрытые волненья,
     Всё, всё постигну я вполне,
     Ты сердца выскажешь движенья,
     Полузабывшись в сладком сне.
     Но берегись хотя случайно
     Чужое имя произнесть,
     Не искушай нескромной тайной…
     Мне тайны той не перенесть!


     Исчезнут легкие виденья
     И сон пленительный стократ:
     Могучий гений разрушенья,
     Я на тебя уставлю взгляд
     Не с жаждой страстного лобзанья,
     Не с пылким трепета лица,
     Нет, буду я считать терзанья,
     Твои терзанья без конца.


     Моя любовь – как вихрь громовый,
     Как огнь небес она чиста!
     И месть моя!.. но ей оковы
     Твои прелестные уста!
     Твоя улыбка – мне веленье,
     Взгляни!.. и раздраженный бог
     Падет к ногам в слезах, в смущенье,
     Что он на миг забыться мог.

 Июль 1829

   Пятнадцать лет


     Носик, вздернутый немножко,
     Кудрей шелк, огонь очей,
     Гибкий стан и что за ножка!
     Звук застенчивых речей,
     Взгляд, манящий к сладострастью,
     Прелесть, слов для коей нет, —
     Всё в ней мило; но, к несчастью,
     Ей пятнадцать только лет!
     Ей пятнадцать только лет!


     Мне и скучно здесь и душно!
     Вечный стук и вечный шум;
     Как гранит, здесь всё бездушно,
     Жизнь без чувств, любовь без дум.
     Но о ней я всё мечтаю,
     Вижу: в ней чего-то нет,
     И, печальный, повторяю:
     «Ей пятнадцать только лет!
     Ей пятнадцать только лет!»

 Август 1830
 Санкт-Петербург

   Вазантазена


     «Остановись, Вазантазена,
     На миг помедли, жрица нег!»
     Бежит, испугом окрыленна,
     Неуследим прелестной бег.
     Чуть гнется рис под легкой ножкой,
     Она, как ветр, скользит на нем,
     И над жемчужною сережкой
     Ланиты вспыхнули огнем.


     «Остановись!.. Пусть воздух чистый
     Твое дыханье освежит!
     Опасен луг еще росистый,
     И змей в траве!» Она бежит,
     Бежит, дрожа, как ветвь банана,
     Как лань, встревоженна ловцом.
     «Помедли, роза Индостана!
     Взгляни: туман еще кругом!»


     Напрасно… Пурпур ткани тонкой
     Взвевает легкий ветерок,
     Звенит вкруг стана пояс звонкой,
     Звучат калхалы резвых ног;
     Сверкают камни дорогие
     В ее власах, и свежий зной


     Волнует перси молодые,
     Златою сжатые корой.


     Приветно пальмы Бенареса
     Главой зеленою шумят.
     Ужели в мрак священный леса
     Укрыться дать ей в сень прохлад?..
     Нет, вслед за ней быстрее птицы!
     Пью аромат ее кудрей…
     И робкий крик стыдливой жрицы
     Покрыл в дубраве соловей.

 1832


   Виктор Григорьевич Тепляков

   Менада

   Ты вся мила, ты вся прекрасна!
   Как пламенны твои уста!
   Как безгранично сладострастна
   Твоих объятий полнота!
 Языков


     Сад не блещет уж огнями,
     Розами усеян зал;
     Кубки брошены с венками,
     Голос пира замолчал.
     Мы одни. Как сладко дремлет
     Голова теперь моя!
     Беззаботность дух объемлет;
     Только страсти сердце внемлет,
     Дева неги, близь тебя!


     Как прекрасна ты с обвитой
     Виноградом головой,
     С пикой тирса, в листьях скрытой,
     И в небриде дорогой!
     Такова ты, представляя
     Хор планет в кругу менад
     Или тигров собирая
     И с усмешкой им бросая
     Багрянистый виноград.


     О! напень же снова чаши,
     Или выпьем из одной, —
     Стопит вместе души наши
     Этот нектар золотой.
     Но, мой друг, твои ланиты
     Чувств пожаром уж горят;
     Страстью жилки их налиты;
     Пышет грудь, власы развиты,
     Знойным солнцем блещет взгляд!


     Что ж? от ласк моих ты больше
     Юных персей не скрывай
     И восторгов бурей дольше
     Сердца жизнь усугубляй!
     На устах как сахар тает
     Твой душистый поцелуй;
     С головы венок спадает;
     Нежный голос замирает,
     Будто ропот горных струй…


     Глас сирены лицемерной,
     Прочь от слуха моего!
     Слава, прочь! я знаю верно,
     Что не знаю ничего.
     Океан тоски мертвящей —
     Ум пытливый мудреца;
     Нежный взор, бокал шипящий —
     Вот луч рая, золотящий
     Блеском радуги сердца!

 <1836>


   Александр Иванович Полежаев

   Призвание


     В душе горит огонь любви,
     Я жажду наслажденья, —
     О милый мой, лови, лови
     Минуту заблужденья!
     Явись ко мне – явись, как дух,
     Нежданный, беспощадный,
     Пока томится, ноет дух
     В надежде безотрадной,
     Пока играет на челе
     Румянец прихотливый,
     И вижу я в туманной мгле
     Звезду любви счастливой!
     Я жду тебя – я вся твоя,
     Покрой меня лобзаньем,
     И полно жить, – тихо я
     Сольюсь с твоим дыханьем!
     В душе горит огонь любви,
     Я жажду наслажденья —
     О милый мой, лови, лови
     Минуту заблужденья!

 <1833>

   Калипса


     Полунага, полувоздушна,
     Красотка юная лежит,
     И гнёту милому послушна,
     Она и млеет и дрожит,
     И вьется спинкою атласной,
     И извивается кольцом,
     И изнывает сладострастно
     В томленьи пылком и живом!
     Одна нога коснулась полу,
     Другая нежно на отлёт,
     Одна рука спустилась долу,
     Другая друга к сердцу жмёт.
     И вся дрожит и сладко стонет,
     В глазах томленье и огонь,
     И вот зашлась и в неге тонет,
     Вздрогнув в последний роз, как конь,
     Глазёнки под лоб закатились,
     Уста раскрыты, пышет грудь,
     И ножки белые спустились,
     Чтоб после битвы отдохнуть.
     А всё рука ещё невольно
     Поближе к телу друга жмёт,
     Другая шарит своевольно,
     На новый бой его зовёт.
     На бой веселой наслажденья,
     На бой восторга и любви,
     На сладкий миг соединенья
     И душ, и тела, и крови.



   Лукьян Андреевич Якубович

   Дева и поэт


     Прекрасна де́вица, когда ея ланиты
     От уст сжигающих еще сохранены,
     И очи влажностью туманной не облиты,
     И девственны еще и кротки юной сны,
     И чисты помыслы, желания хариты,
     Как чисты небеса в час утренний весны,
     Красавица тогда подобна розе нежной:
     И небо, и земля – всё ей покров надежный.


     Удел прекрасен твой, любимец муз; счастливый,
     Когда ты чужд корысти и похвал,
     Не кроешь слез под маскою шутливой,
     И Богу одному колена преклонял.
     Чувствительный, возвышенный, правдивый,
     Сберег тайник души, как чистый идеал.
     Поэт, как сходен ты с невинной красотою:
     Ты долу нас роднишь с небесной высотою.

 1832


   Александр Гаврилович Ротчев

   Песнь вакханки


     Лицо мое горит на солнечных лучах,
     И белая нога от терния страдает!
     Ищу тебя давно в соседственных лугах,
     Но только эхо гор призыв мой повторяет.
     О милый юноша! меня стыдишься ты…
     Зачем меня бежишь? вглядись в мои черты!
     Прочти мой томный взгляд, прочти мои мученья!
     Приди скорей! тебя ждет прелесть наслажденья.
     Брось игры детские, о юноша живой;
     Узнай, – во мне навек остался образ твой.
     Ах, на тебе печать беспечности счастливой,
     И взор твоих очей как девы взор стыдливый;
     Твоя младая грудь не ведает огня
     Любви мучительной, который жжет меня.
     Приди, о юноша, прелестный, черноокий,
     Приди из рук моих принять любви уроки!
     Я научу тебя восторги разделять,
     И будем вместе млеть и сладостно вздыхать!..
     Пускай уверюсь я, что поцелуй мой страстный
     В тебе произведет румянца блеск прекрасный!
     О, если б ты пришел вечернею порой
     И задремал, склонясь на грудь мою главой,
     Тогда бы я тебе украдкой улыбалась!
     Тогда б я притаить дыхание старалась.

 <1826>

   Соломон


     «На ложе в полночи заветной
     Тебя искала и звала!
     Но, друг любимый, тщетно, тщетно:
     Тебя на ложе не нашла…»
     Так несся голос твой, – но скоро
     Меня в объятья приняла
     И весь огонь немого взора
     Ты в душу мне перелила!..
     В сей день, о дочери Сиона,
     Мое заклятие, чтоб вы
     Не пробудили вновь главы
     Прекрасной дщери Соломона!
     Пустынный разогнав туман,
     Она мне очи ослепила:
     Она, как сладкий дым кадила,
     Объяла Смирну и Ливан!
     Не это ль дева Соломона?..
     Вот сильные стеклися к ней!
     Ей от нечестья оборона
     И меч, и жезл царя судей!..
     Из древ Ливана одр богатый
     Себе воздвигнул Соломон.
     На том одре ковры и злато,
     А верх его как небосклон!..
     И в ложе дивном всё хранимо
     Любовью дев Ерусалима!..

 <1829>


   Андрей Иванович Подолинский

   Портрет


     Когда стройна и светлоока
     Передо мной стоит она,
     Я мыслю: гурия пророка
     С небес на землю сведена!
     Коса и кудри тёмно-русы,
     Наряд небрежный и простой,
     И на груди роскошной бусы
     Роскошно зыблются порой.
     Весны и лета сочетанье
     В живом огне её очей,
     И тихий звук её речей
     Рождает негу и желанья
     В груди тоскующей моей.

 1828

   Урок


     Кто поверит – ты мечтатель!
     Кто поверит – ты дитя!
     Сердце женщины предатель,
     Любит, губит нас шутя.
     Не ищи же в ней участья,
     Не моли ее любви, —
     Нет, всей негой сладострастья
     Ум цирцеи отрави,
     Лейся лести тонким ядом,
     Впейся в грудь змеиным взглядом,
     Взором взор ее влеки,
     И чаруя, и волнуя,
     Знойной жаждой поцелуя
     Мысль и кровь ее зажги.
     Устоять она не может
     В этой битве роковой,
     И волшебный скипетр свой
     Побежденная положит…


     Но, счастливец, не спеши
     Торопливо на признанье:
     Нет, – сомненье, нет, – желанье
     Прежде в грудь ей положи;
     Устраши ее изменой,
     Научи ее страдать
     И внезапной переменой
     Укажи Эдем опять;
     Раздражительной беседой
     То ласкай ее, то мучь!
     Только трудною победой
     В женском сердце ты могуч!
     И прольет она в молчаньи
     Слезы злости, может быть,
     Но в тебе – свои страданья
     Будет женщина любить!

 1837


   Степан Петрович Шевырев

   Цыганская пляска


     Видал ли ты, как пляшет египтянка?
     Как вихрь, она столбом взвивает прах,
     Бежит, поет, как дикая вакханка,
     Ее власы – как змеи на плечах…
     Как песня вольности, она прекрасна,
     Как песнь любви, она души полна,
     Как поцелуй горячий – сладострастна,
     Как буйный хмель – неистова она.
     Она летит, как полный звук цевницы,
     Она дрожит, как звонкая струна,
     И пышет взор, как жаркий луч денницы,
     И дышит грудь, как бурная волна.

 <1828>


   Константин Александрович Бахтурин

   Высокие груди и черные очи


     Высокие груди и черные очи!
     Вы долго, вы долго ласкали меня!
     Вы были отрадой и в сумраке ночи,
     И в блеске веселом счастливого дня!


     Высокие груди и черные очи!
     Кто вами владеет, кто вами живет,
     Кто вас лобызает под сумраком ночи, —
     Тот днем наслажденье в мечтаниях пьет!


     Высокие груди и черные очи!
     Когда вас забуду? Когда вы меня
     Не будете мучить ни в сумраке ночи,
     Ни в блеске докучном печального дня?

 <1836>

   Цыганке


     Лобзай, лобзай меня, цыганка,
     Буди восторг в груди моей, —
     Пускай порочная приманка
     Твоих объятий и речей
     В меня вливает жар мгновенный!..
     Мне нужен он! Пусть упоенный
     Твоей продажной красотой —
     Сдружу забвенье я с мечтой!..
     Хотя бы ты, раба разврата,
     Могла занять меня в глуши:
     Страшусь я грозного возврата
     Священной горести души!
     Пускай, в твои вглядевшись очи,
     Забуду я тот нежный взор,
     Который днем и в мраке ночи
     Глядит, как совести укор,
     В мою измученную душу!..
     Пускай с тобою я разрушу
     Порывы чистые мои,
     Следы томительной любви!..
     Лобзай, лобзай меня, цыганка!
     Буди восторг в груди моей!
     Нужна мне жалкая приманка
     Твоих объятий и речей.

 <1836>


   Владимир Григорьевич Бенедиктов

   Три искушения


     В дни пылкой юности, в разгуле бытия,
     Я знал три гибели, знал три предмета я
     Всесокрушительных: то очи огневые,
     Да кудри тёмные, да перси наливные.
     Те очи… небо в них являлось; но оно
     В две черных радуги бровей облечено;
     Сокрыв свою лазурь и яркий блеск денницы
     За облаками вежд, за иглами ресницы,
     Под сводом гордого, лилейного чела
     Мрачилось, гневное; таинственная мгла
     По прихоти его мгновенно покрывала,
     Струила дождь и град и молнии метала.


     Те кудри черные… их страшно вспомянуть!
     Те кудри… целый мир в них мог бы утонуть,
     Когда б они с главы упали вдруг разлиты
     И бурей взвеяны; извиты, перевиты,
     Как змеи лютые, они вились, черны,
     Как ковы зависти, как думы сатаны,
     Та черная коса, те локоны густые,
     И волны, пряди их и кольца смоляные,
     Когда б раскинуть их, казалось бы, могли
     Опутать, окружить, обвить весь шар земли,
     И целая земля явилась бы черницей,
     В глубоком трауре, покрыта власяницей.


     Те перси юные… О! то был дивный край,
     Где жили свет и мрак, смыкались ад и рай;
     То был мятежный край смут, прихотей, коварства;
     То было бурное, взволнованное царство,
     Где не могли сдержать ни сила, ни закон
     Сомнительный венец и зыблющийся трон;
     То был подмытый брег над хлябью океана,
     Опасно движимый дыханием вулкана;
     Но жар тропический, но климат золотой,
     Но светлые холмы страны заповедной,
     Любви неопытной суля восторг и негу,
     Манили юношу к таинственному брегу.

   Кудри


     Кудри девы-чародейки,
     Кудри – блеск и аромат,
     Кудри – кольца, струйки, змейки,
     Кудри – шелковый каскад!
     Вейтесь, лейтесь, сыпьтесь дружно,
     Пышно, искристо, жемчужно!
     Вам не надобен алмаз;
     Ваш изгиб неуловимый
     Блещет краше без прикрас,
     Без перловой диадимы;
     Только роза – цвет любви,
     Роза – нежности эмблема —
     Красит роскошью Эдема
     Ваши мягкие струи.


     Помню прелесть пирной ночи, —
     Живо помню я, как вы,
     Задремав, чрез ясны очи
     Ниспадали с головы;
     В ароматной сфере бала,
     При пылающих свечах,
     Пышно тень от вас дрожала
     На груди и на плечах;
     Ручка нежная бросала
     Вас небрежно за ушко,
     Грудь у юношей пылала
     И металась высоко.


     Мы, смущенные, смотрели, —
     Сердце взорами неслось,
     Ум тускнел, уста немели,
     А в очах сверкал вопрос:
     «Кто ж владелец будет полный
     Этой россыпи златой?
     Кто-то будет эти волны
     Черпать жадною рукой?
     Кто из нас, друзья-страдальцы,
     Будет амвру их впивать,
     Навивать их шелк на пальцы,
     Поцелуем припекать,
     Мять и спутывать любовью
     И во тьме по изголовью
     Беззаветно рассыпать?»


     Кудри, кудри золотые,
     Кудри пышные, густые —
     Юной прелести венец!
     Вами юноши пленялись,
     И мольбы их выражались
     Стуком пламенных сердец;
     Но, снедаемые взглядом
     И доступны лишь ему,
     Вы ручным бесценным кладом
     Не далися никому:
     Появились, порезвились —
     И, как в море вод хрусталь,
     Ваши волны укатились
     В неизведанную даль!

 Конец 1835

   Ревность


     Есть чувство адское: оно вскипит в крови
     И, вызвав демонов, вселит их в рай любви,
     Лобзанья отравит, оледенит объятья.
     Вздох неги превратит в хрипящий вопль проклятья.
     Отнимет всё – и свет, и слезы у очей,
     В прельстительных власах укажет свитых змей,
     В улыбке алых уст – геенны осклабленье
     И в легком шепоте – ехиднино шипенье.


     Смотрите – вот она! – Усмешка по устам
     Ползет, как светлый червь по розовым листам.
     Она – с другим – нежна! Увлажены ресницы;
     И взоры чуждые сверкают, как зарницы,
     По шее мраморной! Как молнии, скользят
     По персям трепетным, впиваются, язвят,
     По складкам бархата медлительно струятся
     И в искры адские у ног ее дробятся,
     То брызжут ей в лицо, то лижут милый след.
     Вот – руку подала!.. Изменницы браслет
     Не стиснул ей руки… Уж вот ее мизинца
     Коснулся этот лев из модного зверинца
     С косматой гривою! – Зачем на ней надет
     Сей ненавистный мне лазурный неба цвет?


     Условья нет ли здесь? В вас тайных знаков нет ли,
     Извинченных кудрей предательные петли?
     Вы, пряди черных кос, задернутые мглой!
     Вы, верви адские, облитые смолой,
     Щипцами демонов закрученные свитки!
     Снаряды колдовства, орудья вечной пытки!

 <1845>


   Фёдор Алексеевич Кони

   Любовь


     Много дал бы я тому,
     Кто откроет тайну —
     Отчего и почему
     Сердце любит так случайно?


     Чуть взглянул – и сам не свой;
     А мигнули глазом —
     Так прощайся с головой:
     Ум зашел за разум.


     Жизнь и смерть, итоги лет,
     Разность отношений —
     Всё исчезло! Свет не свет
     Без восторженных мучений.


     Знать, пробил судьбины час!
     Нет уж поворота!
     Всё затягивает нас
     Глубже в топкое болото.


     Те твердят, что это кровь,
     Те – духовная потреба…
     О любовь, любовь, любовь!
     Ты для нас загадка неба!


     Неизбежное ты зло, —
     Божество, хотя безбожно!
     Жить с тобою тяжело,
     Без тебя жить невозможно.

 Конец 1830-х —
 первая половина 1840-х годов


   Нестор Васильевич Кукольник

   Английский романс


     Уймитесь, волнения страсти!
     Засни, безнадежное сердце!
     Я плачу, я стражду, —
     Душа истомилась в разлуке.
     Я плачу, я стражду!
     Не выплакать горя в слезах…


     Напрасно надежда
     Мне счастье гадает, —
     Не верю, не верю
     Обетам коварным:
     Разлука уносит любовь…


     Как сон, неотступный и грозный,
     Соперник мне снится счастливый,
     И тайно и злобно
     Кипящая ревность пылает…
     И тайно и злобно
     Оружия ищет рука…


     Минует печальное время,
     Мы снова обнимем друг друга.
     И страстно и жарко
     Забьется воскресшее сердце,
     И страстно и жарко
     С устами сольются уста.


     Напрасно измену
     Мне ревность гадает, —
     Не верю, не верю
     Коварным наветам!
     Я счастлив! Ты снова моя!


     И всё улыбнулось в природе;
     Как солнце, душа просияла;
     Блаженство, восторги
     Воскресли в измученном сердце!
     Я счастлив: ты снова моя.

 Август 1838


   Алексей Васильевич Кольцов

   Русская песня


     Я любила его
     Жарче дня и огня,
     Как другим не любить
     Никогда, никогда!


     Только с ним лишь одним
     Я на свете жила;
     Ему душу мою,
     Ему жизнь отдала!


     Что за ночь, за луна,
     Когда друга я жду!
     И, бледна, холодна,
     Замираю, дрожу!


     Вот он и́дет, поет:
     «Где ты, зорька моя?»
     Вот он руку берет,
     Вот целует меня!


     «Милый друг, погаси
     Поцелуи твои!
     И без них при тебе
     Огнь пылает в крови;


     И без них при тебе
     Жжет румянец лицо,
     И волнуется грудь
     И кипит горячо!


     И блистают глаза
     Лучезарной звездой!»
     Я жила для него —
     Я любила душой!

 1841

   * * *


     Ночка темная,
     Время позднее, —
     Скучно девице
     Без товарища.


     Полюби меня,
     Душа-девица,
     Меня, молодца
     Разудалого.


     Ночка темная
     Не протянется, —
     Веселей тебе
     Будет на сердце.


     Кровь горячая
     Разыграется,
     Обольет огнем
     Груди белые.


     Припаду я к ним
     С негой страстною,
     С жаждой пылкою
     Наслаждения.


     Обовью рукой
     Шейку стройную;
     Шейку белую,
     Лебединую.


     Я вопьюсь в твои
     Уста сладкие,
     Я с любовию
     Страстной, пламенной.


     Мы тогда с тобой
     Весь забудем мир,
     И наплачемся,
     И натешимся.

 1842


   Василий Иванович Красов

   Весёлая песня


     Подай нам скорее вина и бокалы!
     Вина и бокалы сюда!
     Забудем же, дева, о жизни бывалой,
     Забудем о ней навсегда!


     Пусть вьются над нами круги голубые,
     Пусть льются, запенясь, струи;
     Бокал мой за страсти твои молодые,
     За черные кудри твои!..
     Склонясь на твое трепетавшее лоно,
     Как грудь отдыхала моя!
     Ты – пальма пустыни, ты – остров зеленый!
     В печальных волнах бытия,
     Где, может, судьбой не отъято одно —
     Ты, смуглая дева, да это вино…
     Как я отнимал твои дерзко одежды,
     Как легкий твой стан обнажал —
     Так рок мой от сердца младые надежды
     Далеко и быстро умчал!..
     Ни слова! Наполним же снова бокалы,
     Ко мне, моя дева, – сюда!
     Ни слова! Забудем о жизни бывалой,
     Забудем о ней навсегда!

 <1840>

   Стансы

   К***


     Ты помнишь ли последнее свиданье?
     В аллею лип велела ты прийти…
     Дала одно безмолвное лобзанье
     И безотрадное «прости».


     Твой смутный взор, поблекшие ланиты,
     Твой слабый стон мне душу растерзал,
     Как я, двойным отчаяньем убитый,
     В последний раз тебя лобзал.


     Несчастный друг, увы! во мраке ночи
     Я и теперь с слезами помню вновь
     Твой дальний край, потупленные очи,
     Твою безмолвную любовь.


     Аллею лип с шумящими ветвями,
     Где мы навек рассталися с тобой,
     И твой вуаль над черными кудрями,
     И как вдали махнула мне рукой…

 1840

   Панна


     Тайно, в полночь, у фонтана
     Застоялась что-то панна.
     Долго ждет она…
     Тихо ветви расступились,
     Грудь высокая забилась…
     Панна – не одна…
     Не одна. – Под шум фонтана
     Что-то страстно шепчет панна,
     Кто-то с ней стоит, —
     И при свете лунной ночи
     Ей в заплаканные очи
     Юноша глядит.


     Вот садится, вижу, панна
     Под черешню, близ фонтана;
     Он у ног ея, —
     И, откинув покрывало,
     «Милый друг, – она сказала, —
     Я ждала тебя!»
     Как сказать, что с сердцем было?
     В первый раз оно любило!..
     Юноша молчал;
     Только жарко, в тайной сени,
     Он лобзал ее колени,
     Руку ей сжимал.


     Тише, тише струй фонтана
     Говорила снова панна:
     «Любишь ли меня?..»
     И с улыбкою небесной
     Так роскошно, так чудесно
     Друга обняла.
     «О, люблю ли, друг жестокой?
     Я для панны черноокой
     Всё давно забыл…»
     И при бледном свете ночи
     Милой панне в ясны очи
     Взор немой вперил.
     Как фонтана тихий ропот,
     Снова слышен сладкий шепот, —
     Друг заговорил:
     «Если нет меня с тобою,
     Обо мне одна, порою,
     Думаешь ли ты?
     Веселясь в кругу с гостями,
     Панна, ясными очами
     Ты меня ль ждала?
     Если пыль вдруг в отдаленьи
     И я мчусь – хоть на мгновенье,
     Рада ль мне была?»


     – «Рада ль? О! мой милый,
     Для тебя я всё забыла,
     Ты лишь жизнь моя!
     Если ты когда далеко,
     В тьме бытия передо мною
     Была последней ты звездою.


     Еще твою целую грудь
     И очи в тяжком упоенье…
     Прости навек! Одно моленье:
     Скорей, скорей меня забудь!..

 <1840>


   Михаил Данилович Деларю

   Прелестнице


     Лобзай меня: твои лобзанья
     Живым огнем текут во мне;
     Но я сгораю в том огне
     Без слез, без муки, без роптанья.
     О жрица неги! Счастлив тот,
     Кого на одр твой прихотливый
     С закатом солнца позовет
     Твой взор, то нежный, то стыдливый;
     Кто на взволнованных красах
     Минутой счастья жизнь обманет
     И утром с ложа неги встанет
     С приметой томности в очах!

 <1830>

   Эротические станцы индийского поэта Aмару

 //-- 1. Новобрачная --// 

     «Он спит: усни и ты,
     О милая подруга!»
     Так сестры мне шепнули
     И скрылись от меня…
     И я, с чистейшей страстью,
     В невинной простоте,
     Тихонько приближаю
     Уста мои к щеке
     Супруга молодого…
     Но он затрепетал,
     И поздно я узнала,
     Что юноша лукавый
     Лишь сном притворным спал.
     О, как мне стыдно стало!
     Но милый незаметно
     Рассеял мой испуг…

 //-- 2. Покорный любовник --// 

     «Итак, уж решено!
     И ненависть сменила
     Любовь в груди твоей!
     Пусть будет так, согласен!
     Ты требуешь – и должно
     Неволей покориться!
     Но возврати, прошу,
     Перед разрывом нашим
     Все ласки, все лобзанья,
     Мной данные тебе!»

 //-- 3. Нетерпение --// 

     «О, если б знала ты,
     Мой друг, как ты прекрасна
     Без этих покрывал!..»
     И жадною рукою
     Любовник уж искал,
     Играя, разрешить
     Ему докучный пояс…
     Меж тем рой юных жен,
     Сопутствовавших деве
     К убежищу любви,
     Заметив огнь желанья,
     В очах ее блеснувший,
     Спешат уйти, но прежде
     С усмешкой хитрой шепчут
     Ей на ухо советы,
     Которые лукавство
     Внушило их устам.

 //-- 4. Верх наслаждения --// 

     Пусть в лоне нег живейших,
     Когда власы ее
     Взвевают в беспорядке,
     Столь милом для очей,
     И серги, в быстрой встрече
     Ударившись, звенят;
     Когда чело прекрасной
     Жемчужного росою
     Унизано слегка, —
     О, пусть в сие мгновенье
     Любовница твоя
     К тебе вдруг обратит
     С томленьем страстным очи,
     Усталые от нег…
     Скажи, счастливый смертный,
     Что большего и боги
     Могли бы для тебя?

 //-- 5. Затруднение --// 

     Любовник наглый этот,
     Которого прогнала
     Я от себя во гневе,
     Который столь жесток был,
     Что скрылся в тот же миг, —
     Коль с наглостию новой
     Воротится изменник,
     Скажи, души подруга,
     Что делать мне тогда?

 <1832>


   Евдокия Петровна Ростопчина

   Слова для музыки
   Испанская песня


     Там много их было, веселых гостей,
     И много шепталось приветных речей…
     Один лишь там не был, но этот один —
     Всех дум и желаний моих господин.


     И сладкие песни мне слышались там,
     И страсть в них дышала с тоской пополам..
     Лишь голос любимый в разлуке молчал,
     Но верному сердцу заочно звучал.


     Блеснет ли навстречу мне пламенный взор?
     Коснется ли слуха живой разговор?
     Всё снится далекий, всё видится он,
     И жизнь моя – с ним, а всё прочее – сон!

 18 ноября 1852
 Москва

   Слова для музыки

   Посвящается Меропе Александровне Новосильцевой


     И больно, и сладко,
     Когда, при начале любви,
     То сердце забьется украдкой,
     То в жилах течет лихорадка,
     То жар запылает в крови…
     И больно, и сладко!..


     Пробьет час свиданья, —
     Потупя предательный взор,
     В волненьи, в томленьи незнанья,
     Боясь и желая признанья,
     Начнешь и прервешь разговор.
     И в муку свиданье!..


     Не вымолвишь слова,
     Немеешь, робеешь, дрожишь…
     Душа, проклиная оковы,
     Вся в речи излиться б готова…
     Но только глядишь и молчишь, —
     Нет силы, нет слова!..


     Настанет разлука,
     И, холодно, гордо простясь,
     Уйдешь с своей тайной и мукой!..
     А в сердце истома и скука,
     И вечностью нам каждый час,
     И смерть нам разлука!..


     И сладко, и больно…
     И трепет безумный затих;
     И сердцу легко и раздольно…
     Слова полились бы так вольно,
     Но слушать уж некому их, —
     И сладко, и больно!

 2 февраля 1854

   Голубая душегрейка
   Слова для музыки


     Ножка, ножка-чародейка,
     Глазки девицы-души,
     Голубая душегрейка, —
     Как вы были хороши!..


     Помню, помню, как, бывало,
     В зимню пору, вечерком
     Свет-красотка выбегала
     Погулять со мной тайком!..


     Пусть журила мать-старушка,
     Пусть ворчал отец седой, —
     Выпорхала их резвушка
     Птичкой вольной и живой.


     Помню радость жданной встречи,
     Нежный взгляд, невольный страх,
     Помню ласковые речи
     И румянец на щеках.


     Помню беленькую ручку,
     Перстенек из бирюзы,
     Помню песню-самоучку,
     Детский смех и блеск слезы.


     Помню муку расставанья
     И прощальный поцелуй…
     Эх, молчи, воспоминанье!..
     Полно, сердце, не тоскуй!..


     Не вернуть тебе былого,
     Стары годы не придут!
     Жадных уст моих уж снова
     Поцелуи не сожгут!


     Ножка, ножка-чародейка,
     Глазки девицы-души,
     Голубая душегрейка, —
     Как вы были хороши!..

 Январь или начало
 февраля 1855


   Иван Петрович Клюшников

   * * *

   П. П. К.


     Знаете ль ее? – Она…
     Нет названья, нет сравненья!
     Благовонная весна!
     Цвет любви и наслажденья!


     Знаете ль ее? – Она…
     Перл в венце моих мечтаний!
     Из эфира создана
     Для объятий, для лобзаний.


     Знаете ль ее? – Она…
     Гармонические звуки!
     Богом жизни мне дана
     Для сладчайшей в жизни муки.


     Знаете ль ее? – Она…
     В час святого примиренья
     Мне любовию дана
     Для молитв, для вдохновенья.


     Знаете ль ее? – Она…
     Мир не стоит поцелуя —
     Ею жизнь просветлена,
     Для нее и в ней живу я!


     Кто же это? – Кто она?..
     Нет названья, нет сравненья!
     Звуки, перл, эфир, весна,
     Жизнь, любовь и вдохновенье!

 <1839>

   Красавице


     Не смущай стыдливым взором
     Очарованных очей!
     Не беги с немым укором
     От восторженных речей!


     То молитвы – без желанья…
     Как пред девой неземной,
     Бога лучшее созданье,
     Я стою перед тобой!


     Не с холодным удивленьем
     Я смотрю на образ твой —
     С непривычным умиленьем,
     С бесконечною тоской.


     Всё, что льстит мне, всё, что льстило
     И в мечтах, и наяву,
     Всё, что будет, всё, что было,
     Всё, чем жил я, чем живу, —


     Всё погибло… В светлом взоре
     Жизнь я новую нашел,
     Но в немом твоем укоре
     Я судьбу свою прочел…


     Путник в радости рыдает,
     Скучный путь оконча свой,
     Но оаз пред ним сияет
     Равнодушной красотой.


     Будь же мне, душой свободной
     Чувств невольных не деля, —
     Ты оазом на бесплодной,
     Скучной степи бытия!


     Не смущай стыдливым взором
     Очарованных очей!
     Не беги с немым укором
     От восторженных речей!

 <1840>

   * * *


     Когда, горя преступным жаром,
     Ты о любви мне говоришь,
     Восторг твой кажется угаром, —
     Меня ты мучишь и смешишь.


     Нет! ты не любишь, ты не знаешь
     Великой тайны – ты профан!
     Ты о любви в грехе мечтаешь,
     Ты от хмельных желаний пьян,


     Не любишь ты! Когда бы ясно
     Сознал ты в сердце благодать,
     Не стал бы ты про гнев прекрасной
     И про надежды лепетать.


     В любви нет страха, нет надежды:
     Она дитя, она слепа.
     Над ней ругаются невежды,
     Ее не ведает толпа.


     Блажен, кто наяву увидит
     Заветный идеал мечты!
     Он сам себя возненавидит
     Перед святыней красоты.


     В немой тоске потупит очи,
     Стыдясь на божество взглянуть!
     И как звезда на лоно ночи,
     Она падет к нему на грудь.

 <1840>


   Иван Иванович Панаев

   К чудной деве


     Красоты ее мятежной
     В душу льется острый яд…
     Девы чудной, неизбежной
     Соблазнителен небрежный
     И рассчитанный наряд!
     Из очей ее бьет пламень,
     Рвется огненный фонтан,
     А наместо сердца – камень
     Искусительнице дан!
     Ею движет дух нечистый,
     В ней клокочет самый ад —
     И до пят косы волнистой
     Вороненый бьет каскад.
     Всё в ней чудо, всё в ней диво:
     Ласка, гнев или укор
     И блестящий, прихотливый,
     Искрометный разговор…
     Он стоял в ее уборной,
     Страстно ей смотрел в лицо
     И, страдая, ус свой черный
     Всё закручивал в кольцо.

 <1842>

   К азиятке


     Вот она – звезда Востока,
     Неба жаркого цветок!
     В сердце девы страстноокой
     Льется пламени поток!


     Груди бьются, будто волны,
     Пух на девственных щеках,
     И, роскошной неги полны,
     Рдеют розы на устах;


     Брови черные дугою,
     И зубов жемчужный ряд,
     Очи – звезды подо мглою —
     Провозвестники отрад!


     Всё любовию огнистой,
     Сумасбродством дышит в ней…
     И курчаво-смолянистой
     На плече побег кудрей…


     Дева юга! пред тобою
     Бездыханен я стою:
     Взором адским как стрелою
     Ты пронзила грудь мою!..


     Этим взором, этим взглядом,
     Чаровница! ты мне вновь
     Азиятским злейшим ядом
     Отравила в сердце кровь!..

 <1843>

   Серенада


     В томной неге утопая,
     Сладострастия полна,
     Лунным светом облитая,
     Вот Севилья, вот она!


     Упоительно-прекрасен
     И вкушая сладкий мир,
     Вот он блещет, горд и ясен,
     Голубой Гвадалквивир!


     Близ порфировых ступеней,
     Над заснувшею водой,
     Там, где две сплелись сирени, —
     Андалузец молодой:


     Шляпа с длинными полями,
     Плащ закинут за плечо,
     Две морщины над бровями,
     Взор сверкает горячо.


     Под плащом его – гитара
     И кинжал – надежный друг;
     В мыслях – только донья Клара
     Чу! – и вдруг гитары звук.


     С первым звуком у балкона
     Промелькнула будто тень…
     То она, в тени лимона,
     Хороша как ясный день!


     То она! И он трепещет,
     Звуки льет как соловей,
     Заливается – и мещет
     Огнь и пламень из очей.


     Донья внемлет в упоеньи,
     Ей отрадно и легко…
     В этих звуках, в этом пеньи
     Всё так страстно-глубоко!


     Под покровом темной ночи,
     Песни пламенной в ответ,
     Потупляя скромно очи,
     Донья бросила букет.


     В томной неге утопая,
     Сладострастия полна,
     Лунным светом облитая,
     Вот Севилья, вот она!

 <1846>


   Николай Платонович Огарёв

   Купание


     Чьей легкой ножки при реке
     Следы остались на песке?
     Зачем раздвинут куст прибрежный?
     Чья шаловливая рука
     Листки цветов его слегка
     Щипала в резвости мятежной?
     Чу! Спрячься – брызнула струя —
     И стой, дыханье притая.
     Смотри, как, воды рассекая,
     Встает головка молодая
     С улыбкой детской на устах
     И негой южною в очах.
     А солнце утреннее блещет
     На черный лоск ея волос;
     Плечо из вод приподнялось,
     И грудь роскошная трепещет.
     Вот косу белою рукой
     Она сжимает над водой,
     И влага – медленно стекая —
     Звенит, по капле упадая.
     Вот повернулась и плывёт,
     С змеиной ловкостию вьется,
     То прячется в прохладу вод,
     То, чуть касаясь их, несётся.
     Остановилась и, шутя,
     Волною плещет, как дитя.
     Потом задумалась, и, видно,


     Пора оставить ей поток;
     Выходит робко на песок,
     Как будто ей кого-то стыдно.
     Уже одну из резвых ног
     Сжимает узкий башмачок,
     Уже и ткань рубашки белой
     Легла на трепетное тело…


     Не подходи теперь ты к ней —
     Она дика и боязлива
     И, серны ветреной быстрей,
     От нас умчится торопливо.
     Но знаю я, пред кем она
     Всегда покорна и смирна;
     Я знаю, кто рукой небрежной
     Ласкает стан красотки нежной,
     Кому на грудь во тьме ночей
     Рассыпан шелк ея кудрей.

   * * *


     По краям дороги
     В тишине глубокой —
     Темные деревья
     Поднялись высоко;
     С неба светят звезды
     Мирно сверх тумана…
     Сердце? Сердце просит
     Нового обмана.


     В памяти тревожной
     Все былые встречи,
     Ласковые лицы,
     Ласковые речи;
     Но они подобны
     Призракам могилы,
     Не вернут былого
     Никакие силы.


     О! Когда б пришлося
     По дороге темной
     Снова для ночлега
     Встретить домик скромный
     И в объятьях жарких
     Пробудиться рано…
     Сердце?.. Сердце просит
     Нового обмана.



   Эдуард Иванович Губер

   Цыганка


     Жива – как забава, как смех – весела,
     Несется волшебница дева,
     Кружится и пляшет, быстра как стрела,
     Под звуки родного напева.


     Как воздух легка, понеслась и летит,
     И тешится резвой игрою;
     Дика как разврат, закружилась, дрожит
     И манит улыбкой живою.


     Жаждой неги дыша,
     Как любовь хороша,
     Горяча как огонь поцелуя,
     И мила и стройна,
     Пролетела она,
     Мимолетной улыбкой даруя.


     И бежит и летит,
     И дрожит и горит,
     И ревнивый покров раздирает;
     А с нагого плеча
     Сорвалась епанча
     И, шумя, перед ней упадает.


     Вот она, дитя Востока,
     В сладострастной красоте;
     Жрица пышного порока,
     В полной, дикой наготе.


     И зовет палящим взором,
     Манит бархатом ланит,
     И любуется позором,
     И хохочет, и дрожит.


     Вдруг в безмолвии суровом,
     И стыдлива и скромна,
     Под разодранным покровом
     Робко прячется она.


     Так, настигнута врагами,
     Чуя гибельную брань,
     Исчезает за кустами
     Перепуганная лань.


     Миг – и снова вспыхнет дева,
     Сладострастия полна,
     И опять под звук напева,


     Как огонь, как стрела, пролетела она.

 <1840>

   Любовь


     Безумно жаждать тихой встречи,
     Со страхом встречи избегать,
     С безмолвной негой слушать речи,
     Дыханье сладкое впивать;


     Ловить задумчивые взоры,
     Упасть на девственную грудь,
     С восторгом – ласки и укоры
     В одном лобзании вдохнуть;


     Ее одну повсюду видеть,
     В нее и душу перелить,
     Весь этот мир возненавидеть,
     Чтоб в нем одну ее любить;


     Терзать с жестоким наслажденьем,
     Чтоб слезы пить с ее ресниц;
     Ревнивым мучить подозреньем,
     И проклинать, и падать ниц;


     Слезами робко ей молиться,
     Ее терзать, ее томить,
     Ее томленьем насладиться —
     Вот так хотел бы я любить!

 <1842>


   Михаил Юрьевич Лермонтов

   * * *


     Из-под таинственной холодной полумаски
     Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,
     Светили мне твои пленительные глазки
     И улыбалися лукавые уста.


     Сквозь дымку легкую заметил я невольно
     И девственных ланит и шеи белизну.
     Счастливец! видел я и локон своевольный,
     Родных кудрей покинувший волну!..


     И создал я тогда в моем воображенье
     По легким признакам красавицу мою:
     И с той поры бесплотное виденье
     Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.


     И всё мне кажется: живые эти речи
     В года минувшие слыхал когда-то я;


     И кто-то шепчет мне, что после этой встречи
     Мы вновь увидимся, как старые друзья.

 1841


   Николай Михайлович Сатин

   Из фантазии «Раскаяние поэта»

 //-- 5 --// 

     Ты, прелесть, дева темноокая,
     Подруга первая моя,
     Твоя душа, душа высокая, —
     Отрада неба для меня!
     Твой поцелуй, как весть спасения,
     Меня с восторгом вновь сроднил,
     И я не раз в самозабвение
     В твоих объятьях приходил!
     Ты знаешь, дева, песнь чудесную
     О дивных радостях любви,
     Ты ею страсть зажгла небесную
     В моей бунтующей крови.
     С улыбкой тихой вдохновения
     Мечты высокие храня,
     Ты – роскошь божьего творения,
     От искры божьего огня.

 //-- 6 --// 

     Порой вакханкой обольстительной
     Ко мне, как дух, ты прилетишь,
     Стан обовьешь рукой пленительной
     И вся трепещешь, вся горишь!
     К устам прильнешь в изнеможении
     И мне твердишь: «Целуй, целуй!»
     И льется в душу упоение,
     И длится страстный поцелуй!
     А кудри, верх очарования,
     Упав к пылающим устам,
     Прервут неистовость лобзания,
     Разлив волшебный фимиам!
     И я в объятья сладострастия
     Тебя прижму не в первый раз,
     И гений неги, гений счастия
     Вновь осенит покровом нас!



   Петр Васильевич Шумахер

   Весною


     Как в поле ранние цветочки,
     Милы нам девочки весной.
     Приносит Настя мне сорочки
     Как раз в субботу, на Страстной.
     Бела, румяна, круглоличка, —
     Не дожидаться же святой…
     И вместо красного яичка
     Я разговелся красотой.


     В Париж на выставку собрался,
     Уж все готово, взят билет, —
     Вдруг кто-то в двери постучался:
     Анюта входит в кабинет…
     Я испугался не на шутку,
     Я знаю, с ней не сговоришь;
     Анюта выставила грудку, —
     И не поехал я в Париж.


     Увлекшись школою реальной,
     Пытал я как-то из гриба
     Добыть осадок минеральный
     Посредством Вольтова столба…
     Но после Машиной усмешки
     Я аппарат вооружил,
     И вместо глупой сыроежки
     Венец созданья разложил…


     На днях я сильно простудился,
     То бьет озноб, то весь в огне,
     Послать за доктором решился, —
     Вдруг вижу – Катенька в окне…
     Вошла и вплоть ко мне подсела;
     Чмок раз, чмок два, – вскипела кровь…
     И Катя так меня пригрела,
     Что я наутро был здоров.


     Вчера я маялся на бале,
     Дивился тьме фальшивых кос,
     И, наслонявшись в знойном зале,
     Свой лагерь к Лизе перенес.
     Она мила и простодушна,
     Она прекрасна без прикрас…
     Нет, мне в салонах просто душно,
     Мне с Лизой лучше… в тыщу раз!

 1867

   Романс


     Будь я звезда, – я б для нее сиял;
     Будь я цветок, – душою ароматной
     Я б для нее одной благоухал;
     Будь я напев и тихий, и приятный, —
     Я б нежный слух ее очаровал;
     Будь я любовь, – я б негой благодатной
     На грудь ее лилейную упал…
     Иль в дымке грез спустившись к изголовью,
     Ревниво овладев ее роскошным сном,
     Я был бы для нее звездою и цветком,
     И нежной песнею, и страстною любовью!

 1863

   * * *


     Пусти на грудь меня, Анюта,
     Пока огонь горит в крови,
     Пока настанет та минута,
     Когда мы сплавимся в любви;
     Когда душа душе ответит,
     Тела замрут, как звук вдали, —
     И райский луч на миг осветит
     Слиянье неба и земли!

 1879

   Счастье – сон
   (Из Гёте)


     Нередко в поздний час, сомкнув невольно глазки,
     Ты видела во сне супружеские ласки, —
     Как будто я твой муж, а ты моя жена…
     Нередко наяву, случайно иль украдкой,


     Срывал я с уст твоих и пламенный, и сладкий,
     И долгий поцелуй… и негу пил до дна!
     Увы! все счастие, все наши обольщенья
     И самые часы восторгов упоеньн


     Бесследно унеслись, как волны быстрых струй!..
     И что останется от ласк и наслажденья?..
     Горячий поцелуй – пройдёт, как сновиденье,
     И радость светлая – как сладкий поцелуй.

 1881


   Алексей Константинович Толстой

   * * *


     Он водил по струнам; упадали
     Волоса на безумные очи,
     Звуки скрыпки так дивно звучали,
     Разливаясь в безмолвии ночи.
     В них рассказ убедительно-лживый
     Развивал невозможную повесть,
     И змеиного цвета отливы
     Соблазняли и мучили совесть;
     Обвиняющий слышался голос,
     И рыдали в ответ оправданья,
     И бессильная воля боролась
     С возрастающей бурей желанья,
     И в туманных волнах рисовались
     Берега позабытой отчизны,
     Неземные слова раздавались
     И манили назад с укоризной,
     И так билося сердце тревожно,
     Так ему становилось понятно
     Все блаженство, что было возможно
     И потеряно так невозвратно,
     И к себе беспощадная бездна
     Свою жертву, казалось, тянула,
     А стезею лазурной и звездной
     Уж полнеба луна обогнула;
     Звуки пели, дрожали так звонко,
     Замирали и пели с начала,
     Беглым пламенем синяя жженка
     Музыканта лицо освещала…

 Начало 1857


   Яков Петрович Полонский

   * * *


     Пришли и стали тени ночи
     На страже у моих дверей!
     Смелей глядит мне прямо в очи
     Глубокий мрак ее очей;
     Над ухом шепчет голос нежный,
     И змейкой бьется мне в лицо
     Ее волос, моей небрежной
     Рукой измятое, кольцо.


     Помедли, ночь! густою тьмою
     Покрой волшебный мир любви!
     Ты, время, дряхлою рукою
     Свои часы останови!


     Но покачнулись тени ночи,
     Бегут, шатаяся, назад.
     Ее потупленные очи
     Уже глядят и не глядят;
     В моих руках рука застыла,
     Стыдливо на моей груди
     Она лицо свое сокрыла…
     О солнце, солнце! Погоди!

 <1842>

   Вызов


     За окном в тени мелькает
     Русая головка.
     Ты не спишь, мое мученье!
     Ты не спишь, плутовка!


     Выходи ж ко мне навстречу!
     С жаждой поцелуя
     К сердцу сердце молодое
     Пламенно прижму я.


     Ты не бойся, если звезды
     Слишком ярко светят:
     Я плащом тебя одену
     Так, что не заметят!


     Если сторож нас окликнет —
     Назовись солдатом;
     Если спросят, с кем была ты, —
     Отвечай, что с братом!


     Под надзором богомолки
     Ведь тюрьма наскучит;
     А неволя поневоле
     Хитрости научит!

 1844

   Поцелуй


     И рассудок, и сердце, и память губя,
     Я недаром так жарко целую тебя:
     Я целую тебя и за ту, перед кем
     Я таил мои страсти – был робок и нем,
     И за ту, что меня обожгла без огня,
     И смеялась, и долго терзала меня,
     И за ту, чья любовь мне была бы щитом,
     Да, убитая, спит под могильным крестом.
     Все, что в сердце моем загоралось для них,
     Догорая, пусть гаснет в объятьях твоих.

 <1862>

   Вальс «Луч надежды»


     Надежды вальс зовет, звучит —
     И, замирая, занывает;
     Он тихо к сердцу подступает
     И сердцу громко говорит:


     Среди бесчисленных забав,
     Среди страданий быстротечных —
     Каких страстей ты хочешь вечных,
     Каких ты хочешь вечных прав?


     Напрасных благ не ожидай!
     Живи, кружась под эти звуки,
     И тайных ран глухие муки
     Не раздражай, а усыпляй!


     Когда ж красавица пройдет
     Перед тобой под маской черной
     И руку с нежностью притворной
     Многозначительно пожмет, —


     Тогда ослепни и пылай! —
     Лови летучие мгновенья
     И на пустые уверенья
     Минутным жаром отвечай!



   Афанасий Афанасьевич Фет

   * * *


     Как много, Боже мой, за то б я отдал дней,
     Чтоб вечер северный прожить тихонько с нею
     И все пересказать ей языком очей,
     Хоть на вечер один назвав ее своею,


     Чтоб на главе моей лилейная рука,
     Небрежно потонув, власы приподнимала,
     Чтоб от меня была забота далека,
     Чтоб счастью одному душа моя внимала,


     Чтобы в очах ее слезинка родилась —
     Та, над которой я так передумал много, —
     Чтобы душа моя на всё отозвалась —
     На всё, что было ей даровано от Бога!

 <1842>

   * * *


     Я жду… Соловьиное эхо
     Несется с блестящей реки,
     Трава при луне в бриллиантах,
     На тмине горят светляки.


     Я жду… Темно-синее небо
     И в мелких и в крупных звездах,
     Я слышу биение сердца
     И трепет в руках и в ногах.


     Я жду… Вот повеяло с юга;
     Тепло мне стоять и идти;
     Звезда покатилась на запад…
     Прости, золотая, прости!

 <1842>

   Вакханка


     Под тенью сладостной полуденного сада,
     В широколиственном венке из винограда
     И влаги вакховой томительной полна,
     Чтоб дух перевести, замедлилась она.
     Закинув голову, с улыбкой опьяненья,
     Прохладного она искала дуновенья,
     Как будто волосы уж начинали жечь
     Горячим золотом ей розы пышных плеч.
     Одежда жаркая все ниже опускалась,
     И молодая грудь все больше обнажалась,
     А страстные глаза, слезой упоены,
     Вращались медленно, желания полны.

 <1843>

   * * *


     О, не зови! Страстей твоих так звонок
     Родной язык.
     Ему внимать и плакать, как ребенок,
     Я так привык!


     Передо мной дай волю сердцу биться
     И не лукавь,
     Я знаю край, где всё, что может сниться,
     Трепещет въявь.


     Скажи, не я ль на первые воззванья
     Страстей в ответ
     Искал блаженств, которым нет названья
     И меры нет?


     Что ж? Рухнула с разбега колесница,
     Хоть цель вдали,
     И, распростерт, заносчивый возница
     Лежит в пыли.


     Я это знал – с последним увлеченьем
     Конец всему;
     Но самый прах с любовью, с наслажденьем
     Я обойму.


     Так предо мной дай волю сердцу биться
     И не лукавь!
     Я знаю край, где всё, что может сниться,
     Трепещет въявь.


     И не зови – но песню наудачу
     Любви запой;
     На первый звук я, как дитя, заплачу —
     И за тобой!

 <1847>

   * * *


     Над озером лебедь в тростник протянул,
     В воде опрокинулся лес,
     Зубцами вершин он в заре потонул,
     Меж двух изгибаясь небес.


     И воздухом чистым усталая грудь
     Дышала отрадно. Легли
     Вечерние тени. Вечерний мой путь
     Краснел меж деревьев вдали.


     А мы – мы на лодке сидели вдвоем,
     Я смело налег на весло,
     Ты молча покорным владела рулем,
     Нас в лодке, как в люльке, несло.


     И детская челн направляла рука
     Туда, где, блестя чешуей,
     Вдоль сонного озера быстро река
     Бежала, как змей золотой.


     Уж начали звезды мелькать в небесах…
     Не помню, как бросил весло,
     Не помню, что пестрый нашептывал флаг,
     Куда нас потоком несло!

 <1854>

   Венера Милосская


     И целомудренно и смело,
     До чресл сияя наготой,
     Цветет божественное тело
     Неувядающей красой.


     Под этой сенью прихотливой
     Слегка приподнятых волос
     Как много неги горделивой
     В небесном лике разлилось!


     Так, вся дыша пафосской страстью,
     Вся млея пеною морской
     И всепобедной вея властью,
     Ты смотришь в вечность пред собой.

 <1856>


   Аполлон Николаевич Майков

   Вакханка


     Тимпан, и звуки флейт, и плески вакханалий
     Молчанье дальних гор и рощей потрясали.
     Движеньем утомлен, я скрылся в мрак дерев.
     А там, раскинувшись на мягкий бархат мхов,
     У грота темного вакханка молодая
     Покоилась, к руке склонясь, полунагая.
     По жаркому лицу, по мраморной груди
     Луч солнца, тень листов скользили, трепетали;
     С аканфом и плющом власы ее спадали
     На кожу тигрову, как резвые струи;
     Там тирс изломанный, там чаша золотая…
     Как дышит виноград на персях у нея,
     Как алые уста, улыбкою играя,
     Лепечут, полные томленья и огня!
     Как тихо все вокруг! лишь слышны из-за дали
     Тимпан, и звуки флейт, и плески вакханалий…

 1841

   Под дождем


     Помнишь: мы не ждали ни дождя, ни грома,
     Вдруг застал нас ливень далеко от дома;
     Мы спешили скрыться под мохнатой елью…
     Не было конца тут страху и веселью!
     Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой
     Мы стояли, точно в клетке золотистой;
     По земле вокруг нас точно жемчуг прыгал;
     Капли дождевые, скатываясь с игол,
     Падали, блистая, на твою головку,
     Или с плеч катились прямо под снуровку…
     Помнишь – как все тише смех наш становился…
     Вдруг над нами прямо гром перекатился —
     Ты ко мне прижалась, в страхе очи жмуря…
     Благодатный дождик! золотая буря!

 1856


   Алексей Михайлович Жемчужников

   * * *


     Странно! мы почти что незнакомы —
     Слова два при встречах и поклон…
     А ты знаешь ли? К тебе влекомый
     Сердцем, полным сладостной истомы,
     Странно думать! – я в тебя влюблен!


     Чем спасусь от этой я напасти?..
     Так своей покорна ты судьбе,
     Так в тебе над сердцем много власти…
     Я ж, безумный, думать о тебе
     Не могу без боли и без страсти…

 1856

   Ночное свидание


     В ту пору знойную, когда бывают грозы
     И ночи пред дождем прохладны и теплы;
     В саду бушует ветр; в аллеях, полных мглы,
     Дубы качаются и мечутся березы;
     И ты в шумящий сад, один, в такую ночь
     Пойдешь на тайное свиданье в час условный, —
     Умей обуздывать игру мечты любовной,
     Старайся страстное влеченье превозмочь.
     Нe представляй себе, пока желанной встречи
     Миг не настал еще, как трепетную грудь,
     Ланиты жаркие и молодые плечи
     Ты будешь лобызать свободно. Позабудь,
     Как прежде их ласкал. Послушный нетерпенью,
     Вслед за мелькнувшею в куртине белой тенью
     Ты не спеши. Вот тень еще. Взгляни назад —
     Вон пробежала тень… и там, и там… Весь сад
     Наполнен по ночам тенями без названья.
     В дали темнеющей послышится ли зов —
     Не обращайся вспять, не напрягай вниманья…
     Тот голос не ее. Здесь много голосов,
     Под гнетом чуждой нам, какой-то странной грезы
     Ведущих меж собой невнятный разговор
     Иль порознь шепчущих… Как страстен этот хор!
     То вздохи томные послышатся, то слезы,
     Вокруг тебя обман; но правда впереди.
     Тебя ждет счастие, и ты спокойно жди.
     И трепетом твой дух займется сладострастным,
     Когда вдруг шепотом таинственным, но ясным
     «Я здесь» произнесут знакомые уста;
     И взгляда зоркого виденье не обманет,
     Когда увидишь ты: рука из-за куста
     Тебя и с робостью и с нетерпеньем манит.

 1856


   Николай Федорович Щербина

   Стыдливость


     Я лукаво смотрел на неё,
     Говорил ей лукавые речи,
     Пожирая глазами её
     Неприкрытые белые плечи.
     Я её не любил, но порой,
     Когда, взор свой склоняя стыдливо,
     Грудь и плечи дрожащей рукой
     Одевала она торопливо
     И краснела, и складки одежд
     Так неловко она разбирала,
     И, готовая пасть из-под вежд
     На ресницу, слезинка дрожала,
     И аттический звук её слов,
     Как на лире струна, прерывался,
     Развязаться был пояс готов,
     И нескоро камей замыкался —
     В этот миг все движенья её
     Как невольник безмолвно следил я,
     И полно было сердце мое…
     В этот миг беспредельно любил я!

 1847

   Купанье


     Вечером ясным она у потока стояла,
     Мо́я прозрачные ножки во влаге жемчужной;
     Струйка воды их с любовью собой обвивала,
     Тихо шипела и брызгала пеной воздушной…
     Кто б любовался красавицей этой порою,
     Как над потоком она, будто лотос, склонилась,
     Змейкою стан изогнула, и белой ногою
     Стала на черный обрывистый камень, и мылась,
     Грудь наклонивши над зыбью зеркальной потока;
     Кто б посмотрел на нее, облитую лучами,
     Или увидел, как страстно, привольно, широко
     Прядали волны на грудь ей толпами
     И, как о мрамор кристалл, разбивались, бледнея, —
     Тот пожелал бы, клянусь я, чтоб в это мгновенье
     В мрамор она превратилась, как мать – Ниобея,
     Вечно б здесь мылась грядущим векам в наслажденье.

 1847

   Пир


     На пурпурных мы ложах сидели,
     Рассыпали нам женщины ласки,
     Ионийские песни мы пели
     И милетские слушали сказки.
     Уж не раз разносился в амфорах
     Оживляющий сердце напиток,
     И в немолчных шумел разговорах
     Откровений веселых избыток;
     И блистали светильники пира,
     И туман благовоний носился…
     Издали нам послышалась лира,
     И серебряный голос разлился…


     Колыхаяся в легких движеньях,
     В полубеге или в полупляске,
     Выступали под такт песнопенья
     Плясуны, скоморохи и маски.
     С ними мальчик явился прекрасный,
     Будто Эрос – цитерский малютка:
     Он то пел, то плясал он так страстно,
     То шутил грациозною шуткой…


     «Что ты спрятал на грудь под гиматий?
     Что так выпукла грудь молодая?..
     Он, клянусь я, рожден для объятий…
     Он бы твой был жених, Навзикая!..
     Или спрятал ты кисть винограда?..
     До тебя – призываю Зевеса! —
     Красоты не видала Эллада,
     Не писала рука Апеллеса!
     Осязать ее просятся руки,
     И желают глаза осязанья!..
     Мне с тобою и Тантала муки,
     И богов золотые желанья!»


     «О неверный, холодный, жестокий!
     Разлюбил ты свою Автоною…
     Целый год я жила одинокой:
     Целый век не видалась с тобою.
     Я к толпе скоморохов пристала,
     Не боялась глухой этой ночи…
     Наконец-то тебя увидала! —
     Не насмотрятся жадные очи,
     Не налюбится сердце с тобою!
     Я не мальчик… Сними мой гиматий:
     Посмотри на свою Автоною…
     Я хочу поцелуев, объятий!..»
     . . . . . . . .

 28 ноября 1850

   Загоревшая девушка
   Идиллия


     Хлебородной нивы жницы!
     Как сияют предо мной
     В золотых волнах пшеницы
     Ваши бронзовые лица
     Загоревшею красой!


     Вот, с корзиной винограда,
     От подруг вдали, одна,
     Этих волн земных наяда,
     Дикой гордости полна…


     И опущены ресницы
     На загар ея ланит,
     Закрывая блеск денницы
     Черных глаз стыдливой жницы
     И хариты из харит…


     Солнце! ветер! вы счастливы:
     След ваш виден на полях,
     След любви на злаках нивы
     И у девы горделивой
     На щеках и на плечах.
     Ваши страстные желанья
     На лице у красоты


     Пылом жаркого лобзанья —
     Смуглым цветом разлиты, —
     А мечты мои и грезы,
     И бессонницы ночей,
     И признания, и слезы
     Без следа прошли у ней!..


     Но, исполненный прохлады,
     Ветер всех счастливей нас,
     Что за ту́нику наяды,
     Испивая все отрады,
     Он пропархивал не раз;
     Я ж ценой моей печали
     Не осмелился б желать
     И ремни ея сандалий
     Раболепно завязать.

 18 августа 1851

   Уединенье


     Струями звонкими по роще разливаясь,
     Мой слух лелеяли напевы соловья;
     Проснулась лебедей прибрежная семья:
     Она внимала им, задумчиво плескаясь
     В немых волнах уснувшего ручья.
     Одежды разметав, хиотка молодая
     Пришла ко мне неслышною стопой;
     Вздымалась грудь ея нагая,
     И кудри сыпались каштановой волной.
     На гибкий стан прозрачные покровы
     Накинула красавица слегка,
     Моей руки коснулася сурово
     Ея дрожащая горячая рука…


     Зачем следишь меня, хиотка молодая!
     Несносен мне ревнивый твой укор:
     Я здесь веду спокойный разговор
     С природой мирною, певцу весны внимая,
     И жаждет звуками и ветерком дохнуть
     Пафосским пламенем истерзанная грудь.

 1842


   Николай Алексеевич Некрасов

   Буря


     Долго не сдавалась Любушка-соседка,
     Наконец шепнула: «Есть в саду беседка,


     Как темнее станет – понимаешь ты?..»
     Ждал я, исстрадался, ночки-темноты!


     Кровь-то молодая; закипит – не шутка!
     Да взглянул на небо – и поверить жутко!


     Небо обложилось тучами кругом…
     Полил дождь ручьями – прокатился гром!


     Брови я нахмурил и пошел угрюмый —
     «Свидеться сегодня лучше и не думай!


     Люба белоручка. Любушка пуглива,
     В бурю за ворота выбежать ей в диво;


     Правда, не была бы буря ей страшна,
     Если б… да настолько любит ли она?..»


     Без надежды, скучен прихожу в беседку,
     Прихожу и вижу – Любушку-соседку!


     Промочила ножки и хоть выжми шубку…
     Было мне заботы обсушить голубку!


     Да зато с той ночи я бровей не хмурю,
     Только усмехаюсь, как заслышу бурю…

 1853

   * * *


     Где твое личико смуглое
     Нынче смеется, кому?
     Эх, одиночество круглое!
     Не посулю никому!


     А ведь, бывало, охотно
     Шла ты ко мне вечерком!
     Как мы с тобой беззаботно
     Веселы были вдвоем!


     Как выражала ты живо
     Милые чувства свои!
     Помнишь, тебе особливо
     Нравились зубы мои;


     Как любовалась ты ими,
     Как цаловала, любя!
     Но и зубами моими
     Не удержал я тебя…

 1855


   Лев Александрович Мей

   Из цикла «Еврейские песни»

 //-- 1 --// 

     Поцелуй же меня, выпей душу до дна…
     Сладки перси твои и хмельнее вина;
     Запах черных кудрей чище мирры стократ,
     Скажут имя твое – пролитой аромат!
     Оттого – отроковица —
     Полюбила я тебя…
     Царь мой, где твоя ложница?
     Я сгорела, полюбя…
     Милый мой, возлюбленный, желанный,
     Где, скажи, твой одр благоуханный?..

 1856
 //-- 2 --// 

     Хороша я и смугла,
     Дочери Шалима!
     Не корите, что была
     Солнцем я палима,
     Не найдете вы стройней
     Пальмы на Энгадде:
     Дети матери моей
     За меня в разладе.


     Я за братьев вертоград
     Ночью сторожила,
     Да девичий виноград
     Свой не сохранила…
     Добрый мой, душевный мой,
     Что ты не бываешь?
     Где пасешь в полдневный зной?
     Где опочиваешь?
     Я найду, я сослежу
     Друга в полдень жгучий
     И на перси положу
     Смирною пахучей.


     По опушке леса гнал
     Он козлят, я – тоже,
     И тенистый лес постлал
     Нам двойное ложе —
     Кровлей лиственной навис,
     Темный, скромный, щедрый;
     Наши звенья – кипарис,
     А стропила – кедры.

 1856
 //-- 5 --// 

     Сплю, но сердце чуткое не спит…
     За дверями голос милого звучит:
     «Отвори, моя невеста, отвори!
     Догорело пламя алое зари;
     Над лугами над шелковыми
     Бродит белая роса
     И слезинками перловыми
     Мне смочила волоса;


     Сходит с неба ночь прохладная —
     Отвори мне, ненаглядная!»


     «Я одежды легкотканые сняла,
     Я омыла мои ноги и легла,
     Я на ложе цепенею и горю —
     Как я встану, как я двери отворю?»
     Милый в дверь мою кедровую
     Стукнул смелою рукой:
     Всколыхнуло грудь пуховую
     Перекатною волной,
     И, полна желанья знойного,
     Встала с ложа я покойного.


     С смуглых плеч моих покров ночной скользит;
     Жжет нога моя холодный мрамор плит;
     С черных кос моих струится аромат;
     На руках запястья ценные бренчат.
     Отперла я дверь докучную:
     Статный юноша вошел
     И со мною сладкозвучную
     Потихоньку речь повел —
     И слилась я с речью нежною
     Всей душой моей мятежною.

 <1849>
 //-- 10 --// 

     «Отчего же ты не спишь?
     Знать, ценна́ утрата,
     Что в полуночную тишь
     Всюду ищешь брата?»


     «Оттого, что он мне брат,
     Дочери Шалима,
     Что утрата из утрат
     Тот, кем я любима.


     Оттого, что здесь, у нас,
     Резвых коз-лукавиц
     По горам еще не пас
     Ввек такой красавец;


     Нет кудрей черней нигде;
     Очи так и блещут,
     Голубицами в воде
     Синей влагой плещут.


     Как заря, мой брат румян
     И стройней кумира…
     На венце его слиян
     С искрами сапфира


     Солнца луч, и подарён
     Тот венец невесте…»
     «Где же брат твой? Где же он?
     Мы поищем вместе».

 <1859>


   Аполлон Александрович Григорьев

   Из «Импровизаций странствующего романтика»

 //-- 2 --// 

     Твои движенья гибкие,
     Твои кошачьи ласки,
     То гневом, то улыбкою
     Сверкающие глазки…


     То лень в тебе небрежная,
     То – прыг! поди лови!
     И дышит речь мятежная
     Всей жаждою любви.


     Тревожная загадочность
     И ледяная чинность,
     То страсти лихорадочность,
     То детская невинность,
     То мягкий и ласкающий
     Взгляд бархатных очей,
     То холод ужасающий
     Язвительных речей.


     Любить тебя – мучение,
     А не любить – так вдвое…
     Капризное творение,
     Я полон весь тобою.
     Мятежная и странная —
     Морская ты волна,
     Но ты, моя желанная,
     Ты киской создана.


     И пусть под нежной лапкою
     Кошачьи когти скрыты —
     А все ж тебя в охапку я
     Схватил бы, хоть пищи ты…
     Что хочешь, делай ты со мной,
     Царапай лапкой больно,
     У ног твоих я твой, я твой —
     Ты киска – и довольно.


     Готов я все мучения
     Терпеть, как в стары годы,
     От гибкого творения
     Из кошачьей породы.
     Пусть вечно когти разгляжу,
     Лишь подойду я близко.
     Я по тебе с ума схожу,
     Прелестный друг мой – киска!

 6(18) февраля 1858
 Cittа́ dei Fiori


   Александр Иванович Пальм

   Из Андрея Шенье


     Я помню те года, я был еще дитёй —
     Она тогда цвела роскошной красотой.
     Бывало, я любил моей ручонкой смелой
     Ей кудри развивать, касаться груди белой;
     Она же, руку мне небрежно отклоня,
     С притворной строгостью глядела на меня.
     Бывало, пред толпой поклонников смущенной
     Царица гордая привет свой благосклонный
     Дарила нежно мне… и я не понимал,
     Как сладко поцелуй волшебницы звучал!
     И кто б не мучился в жару сердечной боли,
     А я, – я не ценил моей счастливой доли…

 <1843>

   Из Шенье


     Приди к ней поутру, когда, пробуждена,
     Под легким пологом покоится она;
     Ланиты жаркие играют алой кровью,
     И грудь роскошная волнуется любовью,
     А юное чело и полный неги взор
     Еще ведут со сном неясный разговор…

 <1844>


   Николай Васильевич Берг

   Л


     Ты еще не умеешь любить,
     Но готов я порою забыться
     И с тобою слегка пошутить,
     И в тебя на минуту влюбиться.


     Я влюбляюсь в тебя без ума;
     Ты, кокетка, шалить начинаешь:
     Ты как будто бы любишь сама,
     И тоскуешь, и тайно страдаешь;


     Ты прощаешь певцу своему
     И волненье, и грусть, и докуку,
     И что крепко целую и жму
     Я твою белоснежную руку;


     И что в очи тебе я смотрю
     Беспокойным, томительным взором,
     Что с тобой говорю, говорю
     И не знаю конца разговорам…


     Вдруг, я вижу, ты снова не та:
     О любви уж и слышать не хочешь,
     И как будто другим занята,
     И бежишь от меня, и хохочешь…


     Я спешу заглушить и забыть
     Ропот сердца мятежный и страстный…
     Ты еще не умеешь любить,
     Мой ребенок, мой ангел прекрасный!

 1848
 Москва

   Очи
   (Из Ганки)


     Очи, полные огня,
     Вы – мои мучители!
     Для чего вы у меня
     Мир души похитили?


     Всякий день и всякий час,
     Днем и в ночь угрюмую,
     Только знаю, что про вас
     Думушку я думаю!


     Веселюся ли с толпой,
     В степи ли безлюдные
     Унесусь – и вы за мной,
     Пламенные, чудные!


     Очи, полные огня,
     Вы – мои мучители!
     Для чего вы у меня
     Мир души похитили?

 1849
 Москва


   Иван Петрович Крешев

   Наяда
   Эскиз Андрея Шение


     Когда в полдневный жар так сладостна прохлада
     Душистых яворов и листьев винограда,
     Усталый селянин, вхожу я в темный грот,
     А там, под зеленью аканта, нимфа вод,
     Нагая, белая, склонясь на полог дерна,
     Роняет из кудрей холодной влаги зерна
     И дремлет, опершись на руку головой,
     Венчанной тростником и влажною травой.

 <1843>


   Алексей Николаевич Плещеев

   Любовь певца


     На грудь ко мне челом прекрасным,
     Молю, склонись, друг верный мой!
     Мы хоть на миг в лобзаньи страстном
     Найдем забвенье и покой!
     А там, дай руку – и с тобою
     Мы гордо крест наш понесем,
     И к небесам, в борьбе с судьбою,
     Мольбы о счастье не пошлем…
     Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
     В заботах тяжких истощил, —
     Как раб ленивый и лукавый,
     Талант свой в землю не зарыл!


     Страдать за всех, страдать безмерно,
     Лишь в муках счастье находить,
     Жрецов Ваала лицемерных
     Глаголом истины разить,
     Провозглашать любви ученье
     Повсюду – нищим, богачам —
     Удел поэта… Я волнений
     За благо мира не отдам.
     А ты? В груди твоей мученья
     Таятся также – знаю я, —
     И ждет не чаша наслажденья —
     Фиал отравленный тебя!


     Для страсти знойной и глубокой
     Ты рождена – и с давних пор
     Толпы бессмысленной, жестокой
     Тебе не страшен приговор.
     И с давних пор, без сожаленья
     О глупом счастье дней былых,
     Страдаешь ты, одним прощеньем
     Платя врагам за злобу их!
     О, дай же руку – и с тобою
     Мы гордо крест наш понесем,
     И к небесам, в борьбе с судьбою,
     Мольбы о счастье не пошлем!..

 1845


   Дмитрий Дмитриевич Минаев

   Бал


     Залит бал волнами света;
     Благовонием нагрета,
     Зала млеет, как букет.
     Упоительно-небрежно,
     Зажигательно-мятежно
     Ноет скрипка и кларнет.
     В вихре звуков, в море жара,
     С сладострастием угара
     В вальс скользит за парой пара,
     Опьянения полна,
     В ураган огнепалящий,
     Душу пламенем мутящий,
     Волканически летящий,
     Грудь взрывающий до дна.
     Вот она, царица бала:
     Раздраженная смычком,
     Быстро сбросив покрывало,
     В танце бешеном летала,
     Припадя ко мне плечом.
     Кудри змеями сбегали,
     Волновались, трепетали
     И, играя предо мной,
     По щекам меня хлестали
     Ароматною волной.


     Мы неслись – мелькали люди,
     Ряд колонн и ряд гостей,
     Фермуары, плечи, груди,
     Лампы, люстры, блеск свечей,
     Косы, жемчуг, бриллианты,
     Дымки, кружева, атлас,
     Банты, франты, аксельбанты
     И алмаз горящих глаз.
     Мы неслись – кружилась зала,
     Я дрожал, как кровный конь,
     Весь был жар я, весь огонь,
     В жилах лава пробегала,
     И корсет ей прожигала
     Воспаленная ладонь.

 <1860>

   Чувство грека


     Мы на ложах сидели пурпурных
     В благодатной тени сикоморы;
     Ароматы курилися в урнах,
     И гремели певучие хоры.
     И Эллады живые напевы,
     Как вино, нашу кровь разжигали,
     На коврах ионийские девы
     С негой южною нас щекотали.
     Целовала меня Навзикая,
     На груди волновался гиматий,
     И, устами к устам приникая,
     Ожидала ответных объятий;
     Но ни ласка, ни песня, ни шутка
     Мне немилы от девы Эллады:
     Мальчик розовый – дивный малютка
     Привлекал мои жадные взгляды;
     Я внимал, как лились, не смолкая,
     Его песни согласные звуки,
     И рыдала вдали Навзикая,
     Опустив свои смуглые руки.

 <1860>


   Константин Константинович Случевский

   Приди!


     Дети спят. Замолкнул город шумный,
     И лежит кругом по саду мгла!
     О, теперь я счастлив, как безумный,
     Тело бодро, и душа светла.


     Торопись, голубка! Ты теряешь
     Час за часом! Звезд не сосчитать!
     Демон сам с Тамарою, ты знаешь,
     В ночь такую думал добрым стать…


     Спит залив, каким-то духом скован,
     Ветра нет, в траве роса лежит;
     Полный месяц, словно очарован,
     Высоко и радостно дрожит.


     В хрустале полуночного света
     Сводом темным дремлет сад густой;
     Мысль легка, и сердце ждет ответа!
     Ты молчишь? Скажи мне, что с тобой?


     Мы прочтем с тобой о Паризине,
     Песней Гейне очаруем слух…
     Верь, клянусь, я твой навек отныне;
     Клятву дал я, и не дать мне двух.


     Не бледней! Послушай, ты теряешь
     Час за часом! Звезд не сосчитать!
     Демон сам с Тамарою, ты знаешь,
     В ночь такую думал добрым стать…

 <1858>

   * * *


     Ночь. Темно. Глаза открыты
     И не видят, но глядят;
     Слышу, жаркие ланиты
     Тонким бархатом скользят.


     Мягкий волос, набегая,
     На лице моем лежит,
     Грудь, тревожная, нагая,
     У груди моей дрожит.
     Недошептанные речи,
     Замиранье жадных рук,
     Холодеющие плечи…
     И часов тяжелый стук.

 <1860>


   Алексей Николаевич Апухтин

   Русской гетере


     В изящной Греции гетеры молодые
     С толпою мудрецов сидели до зари,
     Гипотезы судили мировые
     И розами венчали алтари…
     Тот век давно прошел… К богам исчезла вера,
     Чудесный мир забыт… И ты, моя гетера,
     Твой нрав веселый не таков:
     К лицу тебе твоя пастушеская шляпа,
     И изо всех языческих богов
     Ты любишь – одного Приапа.

 13 января 1859

   * * *


     Ночи безумные, ночи бессонные,
     Речи несвязные, взоры усталые…
     Ночи, последним огнем озаренные,
     Осени мертвой цветы запоздалые!


     Пусть даже время рукой беспощадною
     Мне указало, что было в вас ложного,
     Всё же лечу я к вам памятью жадною,
     В прошлом ответа ищу невозможного…


     Вкрадчивым шепотом вы заглушаете
     Звуки дневные, несносные, шумные…
     В тихую ночь вы мой сон отгоняете,
     Ночи бессонные, ночи безумные!

 1876

   * * *


     Я ее победил, роковую любовь,
     Я убил ее, злую змею,
     Что без жалости, жадно пила мою кровь,
     Что измучила душу мою!
     Я свободен, спокоен опять —
     Но не радостен этот покой.


     Если ночью начну я в мечтах засыпать,
     Ты сидишь, как бывало, со мной.
     Мне мерещатся снова они —
     Эти жаркие летние дни,
     Эти долгие ночи бессонные,
     Безмятежные моря струи,
     Разговоры и ласки твои,
     Тихим смехом твоим озаренные.
     А проснулся я: ночь, как могила, темна,
     И подушка моя холодна,
     И мне некому сердца излить.


     И напрасно молю я волшебного сна,
     Чтоб на миг мою жизнь позабыть.
     Если ж многие дни без свиданья пройдут,
     Я тоскую, не помня измен и обид;
     Если песню, что любишь ты, вдруг запоют,
     Если имя твое невзначай назовут, —
     Мое сердце, как прежде, дрожит!
     Укажи же мне путь, назови мне страну,
     Где прошедшее я прокляну,
     Где бы мог не рыдать я с безумной тоской
     В одинокий полуночный час,
     Где бы образ твой, некогда мне дорогой,
     Побледнел и погас!
     Куда скрыться мне? Дай же ответ!!
     Но ответа не слышно, страны такой нет,
     И, как перлы в загадочной бездне морей,
     Как на небе вечернем звезда,
     Против воли моей, против воли твоей,
     Ты со мною везде и всегда!

 1870-е годы


   Сергей Аркадьевич Андреевский

   Мадригал
   (Л. С. Я.)


     Склоняюсь пред тобой, как робкий богомолец,
     Рука лилейная, прекрасная без колец,
     И горько сетую: как поздно наконец
     В тебе мне встретился желанный образец
     Руки, невиданной меж мраморов старинных, —
     Ни пухлых пальчиков, ни ямочек рутинных,
     Но что за линии и что за красота!
     Гляжу и думаю, любуясь и ревнуя:
     К кому же ты прильнешь, в преграду поцелуя,
     Ладонью нежною на пылкие уста?

 Между 1878 и 1885


   Дмитрий Николаевич Цертелев

   * * *


     Ты скользишь над водами, играя,
     Брызги легкие мечешь веслом,
     И не ведаешь ты, дорогая,
     Что за сила таится кругом.


     Ты любви отдаешься беспечно,
     Не страшит тебя пламя страстей;
     Но то пламя безумно и вечно,
     Как и темная сила морей.


     Колыхнется дремавшее море,
     Помутится пучина до дна,
     И челнок твой в шумящем просторе
     Понесет роковая волна!

 <1882>

   * * *


     Я жду тебя – тебя не зная,
     И лишь порой в неясном сне,
     Как звезды дальние мерцая,
     Сквозь жизни мрак ты светишь мне.


     Тоскуя, сердце ждет привета, —
     Приди ж, волшебница, скорей!
     Дай только миг тепла и света,
     А там возьми его – разбей!

 <1883>


   Николай Максимович Минский

   * * *


     Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
     Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
     Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
     Полетит над землей ураганом…


     Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
     Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
     Звезды станут недвижно средь темного свода,
     И висеть будет ночь без исхода…


     Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
     Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
     Мое сердце безумья любви ужаснется
     И от счастья и муки порвется…

   Многогрешными устами


     Много грешных уст и чистых
     Целовал я под лучами
     Дня и в тьме ночей душистых.


     Целовал их после пышных
     Клятв и пламенных признаний,
     Целовал без слов излишних
     В торопливом обладаньи.


     Клятвы все давно забыты,
     Как слова туманной сказки,


     И в забвеньи общем слиты
     Ими купленные ласки.


     Вы ж доныне в сердце живы,
     О случайные свиданья,
     Легких встреч восторг нелживый,
     Безымянные лобзанья.

   Сила


     Она лежит, открыв свои сосцы,
     Разбухшие и крепкие, откуда
     И гибельный Нерон, и кроткий Будда,
     Прильнувши рядом, пьют как близнецы.


     В руках – два опрокинутых сосуда,
     И жизнь, и смерть текут во все концы.
     Она дохнёт – зажгутся звезд венцы,
     Дохнёт еще – слетят, как листьев груда.


     Она глядит, не видя впереди.
     Ей всё равно, живит она иль губит.
     Своих детей, пока их кормит, любит,
     Но гонит прочь, отнявши от груди.


     Добро и Зло, резвясь, их подбирают
     И праздно во вселенную играют.

   Портрет


     Ее глаза не жгут. Как в туче бледно-серой,
     Еще в них спит гроза и дремлет шум страстей.
     Ее слова не льстят, но красотой и мерой
     Ласкают чуткий слух, усталый от речей.


     Она закалена гордынею и верой,
     Но вид застенчивый хранит в кругу людей.
     И гений творчества не раз являлся ей
     То сфинксом вдумчивым, то резвою химерой.


     Ее душа была задумана творцом
     Весной, в день облачный, пред первою грозою,
     В тот миг безветренный, покуда над землею
     Сверкнула молния, но не раздался гром.


     В ней страстный клик борьбы мирится с тишиною
     И правды резкий луч – с туманно-грустным сном.



   Константин Константинович (К. Р.)

   Серенада


     О дитя! Под окошком твоим
     Я тебе пропою серенаду.
     Убаюкана пеньем моим
     Ты найдешь в сновиденьях отраду.
     Пусть твой сон и покой
     В час безмолвный ночной
     Нежных звуков лелеют лобзанья.


     Много горестей, много невзгод
     Тебя в жизни, дитя, ожидает,
     Спи же сладко пока нет забот,
     Пока сердце печали не знает.
     Спи в безмолвьи ночном
     Крепким, сладостным сном,
     Спи, не зная земного страданья.


     Спи пока еще спится тебе,
     Ты еще непорочна душою,
     Час пробьет неизбежной борьбе,
     Мир греха овладеет тобою;
     Злых сомнений недуг
     Ты узнаешь, мой друг,
     И настанет пора испытанья.


     Спи же, милая, спи почивай
     Под аккорды моей серенады,
     Пусть приснится тебе светлый рай,
     Преисполненный вечной отрады,
     Пусть твой сон и покой
     В час безмолвный ночной
     Нежных звуков лелеют лобзанья!

 5 марта 1882
 Палермо

   * * *


     Помнишь, порою ночною
     Наша гондола плыла,
     Мы любовались луною,
     Всплескам внимая весла.


     Помнишь, безмолвно дремала
     Тихим Венеция сном,
     В сонные воды канала
     Звезды гляделись кругом.


     Мимо Палаццо мы дожей,
     Мимо Пьяцетты колонн
     Плыли с тобою… О боже,
     Что за чарующий сон!


     Искрились волны лагуны…
     Где-то в дали голубой
     Плакали нежные струны —
     Пел гондольер молодой;


     Пел он про месяц и море,
     Про голубую волну,
     Пел про блаженство и горе,
     Пел про любовь и весну.


     Дивная песнь навевала
     Грезы блаженной любви,
     В душу она проникала,
     Страсть разжигала в крови…


     Помнишь, порою ночною
     Тихо гондола плыла,
     Мы любовались луною…
     О, что за ночь то была!

 28 июля 1882


   Константин Льдов

   * * *


     Бледнеют полночные тени;
     Я в комнату тихо вошел…
     Букет из лиловой сирени
     Поставил мне кто-то на стол.


     Вокруг всё полно ароматом
     Весенних, душистых цветов, —
     И в сердце, волненьем объятом,
     Слагается песня без слов.


     Какой-то мелодией дивной
     Душа молодая полна, —
     И слышится голос призывный,
     И манит меня из окна…


     Я знаю, ты спишь, дорогая,
     Но слышится все-таки мне,
     Как, имя мое называя,
     Уста твои шепчут во сне…


     Во сне ты цветы мне бросаешь,
     Так сладко волнуется грудь, —
     Ты нежно меня призываешь,
     И хочешь меня оттолкнуть…


     Томительно радостны грезы,
     Ты вся – вдохновенье любви,
     И льются счастливые слезы
     На белые руки твои…


     Но завтра, я знаю, сурово
     Ты будешь себя упрекать, —
     И к вечеру влюбишься снова,
     А утром разлюбишь опять!

 1888


   Семён Яковлевич Надсон

   * * *


     Только утро любви хорошо: хороши
     Только первые, робкие речи,
     Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
     Недомолвки и беглые встречи,
     Перекрестных намеков и взглядов игра,
     То надежда, то ревность слепая;
     Незабвенная, полная счастья пора,
     На земле – наслаждения рая!..
     Поцелуй – первый шаг к охлажденью: мечта
     И возможной и близкою стала;
     С поцелуем роняет венок чистота
     И кумир низведен с пьедестала;
     Голос сердца чуть слышен, зато говорит
     Голос крови и мысль опьяняет:
     Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
     Любит тот, кто безумней лобзает…
     Светлый храм в сладострастный гарем обращен,
     Смолкли звуки священных молений,
     И греховно-пылающий жрец распален
     Знойной жаждой земных наслаждений.
     Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
     И горевший стыдливой мольбою,
     Нагло бродит теперь по открытым плечам,
     Обнаженным бесстыдной рукою…
     Дальше – миг наслажденья, и пышной цветок
     Смят и дерзостно сорван, и снова
     Не отдаст его жизни кипучий поток,
     Беспощадные волны былого…
     Праздник чувства окончен… погасли огни,
     Сняты маски и смыты румяна;
     И томительно тянутся скучные дни
     Пошлой прозы, тоски и обмана!..

 1883


   Федор Кузьмич Сологуб

   * * *


     В пути безрадостном, среди немой пустыни
     Предстала предо мной
     Мечта порочная, принявши вид богини
     Прекрасной и нагой


     Рукою нежной разливала
     Из тонкого фиала
     Куренья дымные она,
     И серебристо обвивала
     Ее туманная волна.


     И где она ногою голой
     Касалася сухой земли,
     Там грешные цветы толпой веселой
     Бесстыдные, пахучие цвели.


     И предо мной склонившись, как рабыня,
     Она меня к греху таинственно звала, —
     И скучной стала мне житейская пустыня,
     И жажда дел великих умерла.

 5 декабря 1893

   * * *


     Я любил в тебе слиянье
     Качеств противоположных:
     Глаз правдивых обаянье
     И обман улыбок ложных;


     Кротость девочки-подростка,
     Целомудренные грезы —
     И бичующие жестко
     Обличенья и угрозы;


     Сострадательную нежность
     Над поруганной рабыней —
     И внезапную мятежность
     Перед признанной святыней.

 7 апреля 1895

   * * *


     Не ужасай меня угрозой
     Безумства, муки и стыда,
     Навек останься легкой грезой,
     Не воплощайся никогда.


     Храни безмерные надежды,
     Звездой далекою светись,
     Чтоб наши грубые одежды
     Вокруг тебя не обвились.

 7 марта 1897


   Алексей Николаевич Будищев

   * * *


     В тихий сад, где к цветущим сиреням
     С вешней лаской прильнул ветерок,
     Ты сойдешь по скрипучим ступеням,
     На головку накинув платок.


     Там на белом атласе жасмина,
     Как алмазы, сверкает роса,
     И на каждом цветке георгина
     Опьяненная дремлет оса.


     И луна фосфорически блещет,
     Грея тучки на бледном огне…
     Сколько мук в этом сердце трепещет,
     Сколько радостей бьется во мне!..


     Скоро в сад, где к цветущим сиреням,
     Как влюбленный, прильнул ветерок,
     Ты сойдешь по скрипучим ступеням,
     Уронив мне на руки платок…

 <1890>

   * * *


     Ты как тень замерла на пороге,
     Я иду – не могу не идти.
     Видно, боги, всесильные боги,
     Не хотят нас сегодня спасти!


     Ты меня целый день избегала,
     Я не шел, хоть горел как в огне…
     О, какою ты бледною стала!
     Эти слезы, зачем же оне?


     Ты страдаешь? Мы оба преступны?
     О, не мучь! О, ответь мне! Спаси!
     Коль тебе эти чары доступны,
     И любовь, как свечу, загаси!


     Иль не надо! Не надо, не надо
     Ни мучительных слез, ни борьбы!
     Пусть любви всепобедной отрада
     Нам не даст убежать от судьбы!


     Пусть грозы отшумевшей зарница
     Озаряет сквозь кружево штор
     Виноватые, бледные лица
     И, как звезды, мерцающий взор!..

 <1900>


   Поликсена Сергеевна Соловьёва
   (Allegro)

   Новый сон


     Все, чем, сгорая, душа томится,
     Все жизни вещие слова —
     Все это в вечность, как сон, умчится,
     И мы с тобою – сон божества.
     Но помни, друг мой, что в нашей власти
     Нарушить темный любви закон
     И, умирая, из светлой страсти
     Создать великий и новый сон.

 <1914>


   Константин Дмитриевич Бальмонт

   * * *


     Тебя я хочу, моё счастье,
     Моя неземная краса!
     Ты – солнце во мраке ненастья,
     Ты – жгучему сердцу роса!


     Любовью к тебе окрылённый,
     Я брошусь на битву с судьбой.
     Как колос, грозой опалённый,
     Склонюсь я во прах пред тобой.


     За сладкий восторг упоенья
     Я жизнью своей заплачу!
     Хотя бы ценой преступленья —
     Тебя я хочу!

 28 ноября 1894

   Пламя


     Нет. Уходи скорей. К восторгам не зови.
     Любить? – Любя, убить – вот красота любви.
     Я только миг люблю – и удаляюсь прочь.
     Со мной был яркий день, за мной клубится ночь.


     Я не люблю тебя. Мне жаль тебя губить.
     Беги, пока еще ты можешь не любить.
     Как жернов буду я для полудетских плеч.
     Светить и греть?.. – Уйди! Могу я только жечь.

   Отпадения


     Отпадения в мир сладострастия
     Нам самою судьбой суждены.
     Нам неведомо высшее счастие.
     И любить и желать – мы должны.


     И не любит ли жизнь настоящее?
     И не светят ли звезды за мглой?
     И не хочет ли солнце горящее
     Сочетаться любовью с землей?


     И не дышит ли влага прозрачная,
     В глубину принимая лучи?
     И не ждет ли земля новобрачная?
     Так люби. И целуй. И молчи.

 Весна 1900

   Анита


     Я был желанен ей. Она меня влекла,
     Испанка стройная с горящими глазами.
     Далеким заревом жила ночная мгла,
     Любовь невнятными шептала голосами.
     Созвучьем слов своих она меня зажгла,
     Испанка смуглая с глубокими глазами.


     Альков раздвинулся воздушно-кружевной,
     Она не стала мне шептать: «Пусти… Не надо…»
     Не деве севера, не нимфе ледяной
     Твердил я вкрадчиво: «Anita! Adorada!»{Обожаемая (исп.).}
     Тигрица жадная дрожала предо мной, —
     И кроме глаз её мне ничего не надо.

   Играющей в игры любовные


     Есть поцелуи как сны свободные,
     Блаженно-яркие, до исступленья.
     Есть поцелуи – как снег холодные.
     Есть поцелуи – как оскорбление.


     О, поцелуи – насильно данные,
     О, поцелуи – во имя мщения!
     Какие жгучие, какие странные,
     С их вспышкой счастья и отвращения!


     Беги же с трепетом от исступленности,
     Нет меры снам и нет названия.
     Я силен – волею моей влюбленности,
     Я силен дерзостью негодования!

 <1901>

   * * *


     Она отдалась без упрека,
     Она целовала без слов.
     – Как тёмное море глубоко,
     Как дышат края облаков!


     Она не твердила: «Не надо»,
     Обетов она не ждала.
     – Как сладостно дышит прохлада,
     Как тает вечерняя мгла!


     Она не страшилась возмездья,
     Она не боялась утрат.
     – Как сказочно светят созвездья,
     Как звезды бессмертно горят!

 1903

   Хочу


     Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
     Из сочных гроздий венки свивать.
     Хочу упиться роскошным телом,
     Хочу одежды с тебя сорвать!


     Хочу я зноя атласной груди,
     Мы два желанья в одно сольем.
     Уйдите, боги! Уйдите, люди!
     Мне сладко с нею побыть вдвоем!


     Пусть будет завтра и мрак и холод,
     Сегодня сердце отдам лучу.
     Я буду счастлив! Я буду молод!
     Я буду дерзок! Я так хочу!

 1903

   * * *


     «Мой милый! – ты сказала мне. —
     Зачем в душевной глубине
     Ты будишь бурные желанья?
     Все, что в тебе, влечет меня.
     И вот в душе моей, звеня,
     Растет, растет очарованье!»


     Тебя люблю я столько лет,
     И нежен я, и я поэт.
     Так как же это, совершенство,
     Что я тебя своей не звал,
     Что я тебя не целовал,
     Не задыхался от блаженства?


     Скажи мне, счастье, почему?
     Пойми: никак я не пойму,
     Зачем мы стали у предела?
     Зачем не хочешь ты любить,
     Себя в восторге позабыть,
     Отдать и душу мне и тело?


     Пойми, о нежная мечта:
     Я жизнь, я солнца красота,
     Я время сказкой зачарую,
     Я в страсти звезды создаю,
     Я весь – весна, когда пою,
     Я – светлый бог, когда целую!



   Зинаида Николаевна Гиппиус

   Любовь – одна


     Единый раз вскипает пеной
     И рассыпается волна.
     Не может сердце жить изменой,
     Измены нет: любовь – одна.


     Мы негодуем, иль играем,
     Иль лжем – но в сердце тишина.
     Мы никогда не изменяем:
     Душа одна – любовь одна.


     Однообразно и пустынно,
     Однообразием сильна,
     Проходит жизнь… И в жизни длинной
     Любовь одна, всегда одна.


     Лишь в неизменном – бесконечность,
     Лишь в постоянном глубина.
     И дальше путь, и ближе вечность,
     И все ясней: любовь одна.


     Любви мы платим нашей кровью,
     Но верная душа – верна,
     И любим мы одной любовью…
     Любовь одна, как смерть одна.

 1896

   Предел

   Д. В. Философову


     Сердце исполнено счастьем желанья,
     Счастьем возможности и ожиданья, —
     Но и трепещет оно и боится,
     Что ожидание – может свершиться…
     Полностью жизни принять мы не смеем.
     Тяжести счастья поднять не умеем,
     Звуков хотим, – но созвучий боимся,
     Праздным желаньем пределов томимся,
     Вечно их любим, вечно страдая, —
     И умираем, не достигая…

 1901

   Нелюбовь

   З. В.


     Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
     Как ветер черный, поешь: ты мой!
     Я древний хаос, я друг твой давний,
     Твой друг единый, – открой, открой!


     Держу я ставни, открыть не смею,
     Держусь за ставни и страх таю.
     Храню, лелею, храню, жалею
     Мой луч последний – любовь мою.


     Смеется хаос, зовет безокий:
     Умрешь в оковах, – порви, порви!
     Ты знаешь счастье, ты одинокий,
     В свободе счастье – и в Нелюбви.


     Охладевая, творю молитву,
     Любви молитву едва творю…
     Слабеют руки, кончаю битву,
     Слабеют руки… Я отворю!

 1907


   Мирра Александровна Лохвицкая

   Миг блаженства

   «И будете, как боги»…
 Книга Бытия, 3, 5.


     Любовь – чародейка свела нас на этом пути,
     Из тысячи тысяч дала нас узнать и найти,
     Свела – и связала навеки, и бросила нас
     В объятья друг друга в полночный таинственный час…


     Нагрянул миг грозой нежданной,
     И для борьбы не стало сил…
     И он, – прекрасный и желанный,
     Мой страх лобзаньем погасил!..


     И страсть затуманила взор… И казалось мне,
     Что вихрь подхватил нас – и мчит, и кружит в вышине…
     Нам встречныя сферы со свистом дорогу дают,
     Блаженства небесного нас ожидает приют!..


     Под нами из сумрака ночи была чуть видна
     Спалённая зноем, забытая небом страна,
     Где вечную жажду ничем утолить не могли
     И гибли, страдая, ничтожныя дети земли.


     Их вопли и стоны едва доносилися к нам; —
     Мы мчались всё выше к большим лучезарным звездам,
     Где, тучи прорезав гигантским и ярким серпом,
     Раскинулся месяц, сияя во мраке ночном…


     И мысли, как вихри, кружились, неслись без следа…
     Не знаю, – что были мы – люди иль боги тогда?!
     Высокое с низким, и зло, и безумье – с добром
     В хаос первозданный слилися в мгновении том!..


     И небо раскрылось над нами!.. И чудилось нам,
     Что ангельским внемлем божественным мы голосам,
     Что в душу нам с жизнью вливаются радость и свет,
     Восторг необъятный, которому равного нет!..


     Промчалось мгновенье, рождённое в мире огня…
     И небо закрылось… и струны порвались, звеня…
     Низвергнуты в бездну, лежим мы во тьме и пыли, —
     Минутные боги, – ничтожныя дети земли…

 1894

   Гимн возлюбленному


     Пальмы листьями перистыми
     Чуть колеблют в вышине;
     Этот вечер снами чистыми
     Опьяняет душу мне.


     За горами тёмно-синими
     Гаснет радужный закат;
     Ветер, веющий пустынями,
     Льёт миндальный аромат.


     Грозный там, в стране загубленной,
     Он притих на склоне дня…
     Мой желанный, мой возлюбленный,
     Где ты?.. Слышишь ли меня?


     Помня клятвы незабытые —
     Быть твоею иль ничьей,
     Я спешу к тебе, залитая
     Блеском розовых лучей.


     Тороплюсь сорвать запястия,
     Ожерелье отстегнуть…
     Неизведанного счастия
     Жаждет трепетная грудь, —


     Сбросить бремя жизни тягостной,
     Прах тернистого пути.
     О мой светлый, о мой радостный,
     Утомленную впусти!


     Я войду в чертог сияющий,
     Где, на ложе мирт и роз,
     Ты покоишься, внимающий
     Лепетанью райских грёз.


     Выну масти благовонные,
     Умащу твою главу,
     Поцелую очи сонные,
     Грезы райские прерву.


     Я войду в твой храм таинственный,
     Ласки брачные готовь.
     Мой прекрасный, мой единственный,
     Утоли мою любовь!

 <1896–1897>

   Первый поцелуй


     Мы остались вдвоём, – и летели мгновенья…
     Я ждала, замирая, томясь и любя.
     Я искала восторга, искала забвенья,
     Я любила тебя, я желала тебя.


     И под бременем гроз опускались ресницы,
     И сомкнулись – в предчувствии сладком – оне.
     И сплелись мы с тобою, как вольныя птицы,
     Чей полёт мы ревниво следим в вышине.


     И надолго забылась я в странном мечтанье:
     Мне казалось, что пальмы над нами шумят,
     И звучало невидимых арф трепетанье,
     И цветов неизвестных забил аромат.


     Как листок, увлеченный теченьем потока,
     Иль дыханием бури – песчинка земли,
     В этот миг унеслась я далёко, далёко,
     Утонула в лазури, в безбрежной дали…


     Но – сквозь облако сна и туман сладострастья —
     О, какой мне сиял бесконечный экстаз
     На лице дорогом, побледневшем от счастья,
     В глубине затемненных и меркнущих глаз!

 <1896–1897>

   Песнь любви


     Где ты гордость моя, где ты воля моя?
     От лобзаний твоих обессилела я…
     Столько тайн и чудес открывается в них,
     Столько нового счастья в объятьях твоих!


     Я бесстрастна была, безучастна была,
     И мой царский венец ты похитил с чела.
     Но сжимай, обнимай – горячей и сильней,
     И царица рабынею будет твоей.


     Ты был кроток и зол, ты был нежно-жесток,
     Очарованным сном усыпил и увлек,
     Чтоб во сне, как в огне, замирать и гореть,
     Умирая, ласкать – и от ласк умереть!

 <1896–1897>

   Осенняя песнь


     Осенний дождь утих —
     И слышно листьев тленье.
     Я жажду ласк твоих,
     Я жажду их
     До исступленья!


     Приди! – В мертвящий день
     Внеси дыханье бури,
     Любовь мою одень
     В лучи и тень
     И блеск лазури.


     И будем под дождем
     И холодом ненастья,
     Горя одним огнем,
     С тобой вдвоем
     Стонать от счастья!

 <1896–1897>

   * * *


     Я жажду наслаждений знойных
     Во тьме потушенных свечей,
     Утех блаженно-беспокойных,
     Из вздохов сотканных ночей.


     Я жажду знойных наслаждений,
     Нездешних ласк, бессмертных слов,
     Неописуемых видений,
     Неповторяемых часов.


     Я наслаждений знойных жажду,
     Я жду божественного сна,
     Зову, ищу, сгораю, стражду,
     Проходит жизнь, – и я одна!

 <1900>

   * * *


     Я люблю тебя, как море любит солнечный восход,
     Как нарцисс, к воде склоненный, – блеск и холод
     сонных вод.
     Я люблю тебя, как звезды любят месяц золотой,
     Как поэт – свое созданье, вознесенное мечтой.
     Я люблю тебя, как пламя – однодневки-мотыльки.
     От любви изнемогая, изнывая от тоски.
     Я люблю тебя, как любят звонкий ветер камыши,
     Я люблю тебя всей волей, всеми струнами души.
     Я люблю тебя, как любят неразгаданные сны:
     Больше солнца, больше счастья, больше жизни и весны.

 <1900>

   * * *


     Посмотри – блестя крылами,
     Средь лазоревых зыбей.
     Закружилася над нами
     Пара белых голубей.


     Вот они, сплетая крылья,
     Без преград и без утрат,
     Полны неги и бессилья,
     В знойном воздухе парят.


     Им одним доступно счастье,
     Незнакомое с борьбой,
     Это счастье – сладострастье,
     Эта пара – мы с тобой!

 <1890-е гг.>


   Иван Алексеевич Бунин

   * * *


     Я к ней вошел в полночный час.
     Она спала, – луна сияла
     В ея окно, – и одеяла
     Светился спущенный атлас.


     Она лежала на спине,
     Нагие раздвоивши груди, —
     И тихо, как вода в сосуде,
     Стояла жизнь ея во сне.

 1898

   Купальщица


     Смугла, ланиты побледнели,
     И потемнел лучистый взгляд.
     На молодом холодном теле
     Струится шелковый наряд.


     Залив опаловою гладью
     В дали сияющей разлит.
     И лёгкий ветер смольной прядью
     Ея волос чуть шевелит.


     И млеет знойно-голубое
     Подобье гор – далекий Крым.
     И горяча тропа на зное
     По виноградникам сухим.

 1906

   Цирцея


     На треножник богиня садится:
     Бледно-рыжее золото кос,
     Зелень глаз и аттический нос —
     В медном зеркале всё отразится.


     Тонко бархатом риса покрыт
     Нежный лик, розовато-телесный,
     Каплей нектара, влагой небесной,
     Блещут серьги, скользя вдоль ланит.


     И Улисс говорит: «О Цирцея!
     Все прекрасно в тебе: и рука,
     Что прически коснулась слегка,
     И сияющий локоть, и шея!»


     А богиня с улыбкой: «Улисс!
     Я горжусь лишь плечами своими
     Да пушком апельсинным меж ними,
     По спине убегающим вниз!»

 31.1.16

   Рабыня


     Странно создан человек!
     Оттого что ты рабыня,
     Оттого что ты без страха
     Отскочила от поэта
     И со смехом диск зеркальный
     Поднесла к его морщинам, —
     С вящей жаждой вожделенья
     Смотрит он, как ты прижалась,
     Вся вперед подавшись, в угол,
     Как под желтым шелком остро
     Встали маленькие груди,
     Как сияет смуглый локоть,
     Как смолисто пали кудри
     Вдоль ливийского лица,
     На котором черным солнцем
     Светят радостно и знойно
     Африканские глаза.

 <1916>

   * * *


     Он видел смоль ее волос,
     За ней желтел крутой откос,
     Отвесный берег, а у ног
     Волна катилась на песок,
     И это зыбкое стекло
     Глаза слепило – и текло
     Опять назад… Был тусклый день,
     От пролетавших чаек тень
     Чуть означалась на песке,
     И серебристой пеленой
     Терялось море вдалеке,
     Где небеса туманил зной;
     Был южный ветер, – горячо
     Ей дуло в голое плечо,
     Скользило жаром по литым
     Ногам кирпично-золотым,
     С приставшей кое-где на них
     Перловой мелкой шелухой
     От стертых раковин морских,
     Блестящей, твердой и сухой…


     Он видел очерк головы
     На фоне бледной синевы,
     Он видел грудь ее. Но вот
     Накинут пламенный капот
     И легкий газовый платок,
     Босую ногу сжал чувяк,
     Она идет наверх, где дрок
     Висит в пыли и рдеет мак,
     Она идет, поднявши взгляд
     Туда, где в небе голубом
     Встают сиреневым горбом
     Обрывы каменных громад,
     Где под скалистой крутизной
     Сверкает дача белизной
     И смольно-синий кипарис
     Верхушку мягко клонит вниз.

 22. VI.16

   Встреча


     Ты на плече, рукою обнаженной,
     От зноя темной и худой,
     Несешь кувшин из глины обожженной
     Наполненный тяжелою водой.
     С нагих холмов, где стелются сухие
     Седые злаки и полынь,
     Глядишь в простор пустынной Кумании,
     В морскую вечереющую синь.
     Все та же ты, как в сказочные годы!
     Все те же губы, тот же взгляд,
     Исполненный и рабства и свободы,
     Умерший на земле уже стократ.
     Все тот же зной и дикий запах лука
     В телесном запахе твоем,
     И та же мучит сладостная мука,
     Бесплодное томление о нем.
     Через века найду в пустой могиле
     Твой крест серебряный, и вновь,
     Вновь оживет мечта о древней были,
     Моя неутоленная любовь,
     И будет вновь в морской вечерней сини,
     В ее задумчивой дали,
     Все тот же зов, печаль времен пустыни
     И красота полуденной земли.

 12. X.22


   Александр Николаевич Емельянов-Коханский

   * * *


     Вместо глаз у нее васильки,
     Вместо кос извиваются змеи…
     Над глазами у ней мотыльки,
     А в душе знойный сумрак аллеи…
     Ея сфера – волшебные сны,
     Сладострастные грезы вакханки,
     Ея перси желанья полны…
     Страсть сквозит в ея пышной осанке…
     И когда пылко любит она,
     Колдовством ея искрятся очи,
     Замирает от неги луна
     В влажном сумраке дремлющей ночи.

 <1895>


   Михаил Алексеевич Кузмин

   Из цикла «Занавешенные картинки»
   Атенаис


     Зовут красотку Атенаис,
     И так бровей залом высок
     Над глазом, что посажен
     наискосок.


     Задев за пуговицу пальчик,
     Недооткрыв любви магнит,
     Пред ней зарозмаринил мальчик
     и спит.


     Острятся перламутром ушки,
     Плывут полого плечи вниз,
     И волоски вокруг игрушки
     взвились.


     Покров румяно-перепончат,
     Подернут влагою слегка,
     Чего не кончил сон, докончит
     рука.


     Его игрушку тронь-ка, тронь-ка, —
     И наливаться и дрожать,
     Ее рукой сожми тихонько
     и гладь!

   Из цикла «Любовь этого лета»

 //-- 2 --// 

     Глаз змеи, змеи извивы,
     Пестрых тканей переливы,
     Небывалость знойных поз…
     То бесстыдны, то стыдливы,
     Поцелуев все отливы,
     Сладкий запах белых роз…


     Замиранье, обниманье,
     Рук змеиных завиванье
     И искусный трепет ног…
     И искусное лобзанье,
     Легкость близкого свиданья
     И прощанье чрез порог.

 //-- 7 --// 

     Мне не спится: дух томится,
     Голова моя кружится
     И постель моя пуста, —


     Где же руки, где же плечи,
     Где ж прерывистые речи
     И любимые уста?..


     Одеяло обвивало,
     Тело знойное пылало,
     За окном чернела ночь…


     Сердце бьется, сухи руки,
     Отогнать любовной скуки
     Я не в силах, мне невмочь…


     Прижимались, целовались,
     Друг со дружкою сплетались,
     Как с змеею паладин…


     Уж в окно запахла мята,
     И подушка вся измята,
     И один я, все один…



   Валерий Яковлевич Брюсов

   Тени


     Сладострастные тени на темной постели окружили,
     легли, притаились, манят,
     Наклоняются груди, сгибаются спины, веет жгучий,
     тягучий, глухой аромат.
     И, без силы подняться, без воли прижаться и вдавить
     свои пальцы в округлости плеч,
     Точно труп наблюдаю бесстыдные тени
     в раздражающем блеске курящихся свеч;
     Наблюдаю в мерцаньи колен изваянья,
     беломраморность бедер, оттенки волос…
     А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает тела
     в разноцветный хаос.


     О, далекое утро на вспененном взморье, странно-алые
     краски стыдливой зари!
     О, весенние звуки в серебряном сердце и твой
     сказочно-ласковый образ, Мари!
     Это утро за ночью, за мигом признанья,
     перламутрово-чистое утро любви,
     Это утро, и воздух, и солнце, и чайки, и везде – точно
     отблеск – улыбки твои!
     Озаренный, смущенный, ребенок влюбленный,
     я бессильно плыву в безграничности грез…
     А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает мечты
     в разноцветный хаос.

 1895

   Женщине


     Ты – женщина, ты – книга между книг,
     Ты – свернутый, запечатленный свиток;
     В его строках и дум и слов избыток,
     В его листах безумен каждый миг.


     Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!
     Он жжет огнем, едва в уста проник;
     Но пьющий пламя подавляет крик
     И славословит бешено средь пыток.


     Ты – женщина, и этим ты права.
     От века убрана короной звездной,
     Ты – в наших безднах образ божества!


     Мы для тебя влечем ярем железный,
     Тебе мы служим, тверди гор дробя,
     И молимся – от века – на тебя!

 11 августа 1899

   Первые встречи


     Как любил я, как люблю я эту робость первых встреч,
     Эту беглость поцелуя и прерывистую речь!


     Как люблю я, как любил я эти милые слова, —
     Их напев не позабыл я, их душа во мне жива.


     Я от ласковых признаний, я от нежных просьб отвык,
     Стал мне близок крик желаний, страсти яростный язык,


     Все слова, какие мучат воспаленные уста,
     В час, когда бесстыдству учат – темнота и нагота!


     Из восторгов и уныний я влекусь на голос твой,
     Как изгнанник, на чужбине услыхавший зов родной.


     Здесь, в саду, где дышат тени, здесь, где в сумраке светло,
     Быстрой поступью мгновений вновь былое подошло.


     Вижу губы в легкой сети ускользающих теней.
     Мы ведь дети! все мы дети, мотыльки вокруг огней!


     Ты укрыла, уклонила в темноту смущенный взгляд…
     Это было! все, что было, возвратил вечерний сад!


     Страсти сны нам только снятся, но душа проснется вновь,
     Вечным светом загорятся – лишь влюбленность!
     лишь любовь!

 1904

   * * *


     Это было? Неужели?
     Нет! и быть то не могло.
     Звезды рдели на постели,
     Было в сумраке светло.


     Обвивались нежно руки,
     Губы падали к губам…
     Этот ужас, эти муки
     Я за счастье не отдам!


     Странно-нелепой и покорной
     Приникала ты ко мне, —
     И фонарь, сквозь сумрак черный,
     Был так явственен в окне.


     Не фонарь, – любовь светила,
     Звезды сыпали светло…
     Неужели это было?
     Нет! и быть то не могло!

   * * *


     Слезами блестящие глазки
     И губки так жалобно сжаты,
     А щечки пылают от ласки
     И кудри запутанно-смяты.


     В объятьях – бессильно покорна,
     Устало потуплены взоры,
     А слез бриллианты упорно
     Лепечут немые укоры.

   * * *


     Опять безжалостные руки
     Меня во мраке оплели.
     Опять на счастье и на муки
     Меня мгновенья обрекли.


     Бери меня! Я твой по праву!
     Пусть снова торжествует ложь!
     Свою нерадостную славу
     Еще одним венком умножь!


     Я – пленник (горе побежденным!)
     Твоих колен и алчных уст.
     Но в стоне сладостно-влюбленном
     Расслышь костей дробимых хруст!


     C тобой, как цепью, спаян вместе,
     Полузакрыв истомный взор,
     Я не забыл о тайной мести
     За твой восторг, за мой позор!


     А! зверь неутомимо-гибкий!
     Быть может, я тебя люблю!
     Но все движенья, все улыбки
     Твои – я жадно уловлю.


     Дрожа, прислушаюсь к стенанью,
     Запечатлею звуки слов
     И с ними, как с богатой данью,
     Вернусь к свободе из оков.


     Потом – моим стихам покорным,
     С весельем, передам твой лик,
     Чтоб долго призраком упорным
     Стоял пред миром твой двойник!

   Предчувствие


     Моя любовь – палящий полдень Явы,
     Как сон разлит смертельный аромат,
     Там ящеры, зрачки прикрыв, лежат,
     Здесь по стволам свиваются удавы.


     И ты вошла в неумолимый сад
     Для отдыха, для сладостной забавы?
     Цветы дрожат, сильнее дышат травы,
     Чарует все, все выдыхает яд.


     Идем: я здесь! Мы будем наслаждаться, —
     Играть, блуждать, в венках из орхидей,
     Тела сплетать, как пара жадных змей!


     День проскользнет. Глаза твои смежатся.
     То будет смерть. – И саваном лиан
     Я обовью твой неподвижный стан.

   * * *


     Полутемное окошко
     Освети на миг свечой
     И потом его немножко
     Перед лестницей открой.


     Я войду к тебе волнуем
     Прежним трепетом любви;
     Ты меня встреть поцелуем,
     Снова милым назови.


     Страстной ласке мы сначала
     Отдадимся горячо,
     А потом ко мне устало
     Ты поникнешь на плечо.


     И в чарующей истоме
     Под покровом темноты
     Все для нас потонет – кроме
     Упоительной мечты.



   Максимилиан Александрович Волошин

   Из цикла «Облики»
   3


     Двойной соблазн – любви и любопытства…
     Девичья грудь и голова пажа,
     Лукавых уст невинное бесстыдство,
     И в быстрых пальцах пламя мятежа…


     В твоих глазах танцуют арлекины…
     Ты жалишь нежно-больно, но слегка…
     Ты сочетала тонкость андрогины
     С безгрешностью порочного цветка.


     С тобой мила печаль земного плена
     И верности докучливо ярмо…
     Тобой звучат напевы Куперена,
     Ты грусть огней на празднествах Рамо.


     В твоих глазах зубчатый бег химеры:
     Но их печаль теперь поймет ли кто?
     Так смотрит вдаль на мглистый брег Цитеры
     Влюбленный паж на барке у Ватто.

 1911

   * * *


     Любовь твоя жаждет так много,
     Рыдая, прося, упрекая…
     Люби его молча и строго,
     Люби его, медленно тая.


     Свети ему пламенем белым —
     Бездымно, безгрустно, безвольно.
     Люби его радостно телом,
     А сердцем люби его больно.


     Пусть призрак, творимый любовью,
     Лица не заслонит иного, —
     Люби его с плотью и кровью —
     Простого, живого, земного…


     Храня его знак суеверно,
     Не бойся врага в иноверце…
     Люби его метко и верно —
     Люби его в самое сердце!

 8 июля 1914

   * * *


     Не успокоена в покое,
     Ты вся ночная в нимбе дня…
     В тебе есть темное и злое,
     Как в древнем пламени огня.


     Твои негибкие уборы,
     Твоих запястий бирюза,
     И строгих девушек Гоморры
     Любовь познавшие глаза,


     Глухой и травный запах мирры —
     В свой душный замыкают круг
     И емлют пальцы тонких рук
     Клинок невидимой секиры.


     Тебя коснуться и вдохнуть…
     Узнать по запаху ладоней,
     Что смуглая натерта грудь
     Тоскою древних благовоний.

 14 декабря 1916

   Черубина де Габриак
   * * *


     Лишь раз один, как папоротник, я
     Цвету огнем весенней, пьяной ночью…
     Приди за мной к лесному средоточью,
     В заклятый круг, приди, сорви меня!


     Люби меня! Я всем тебе близка.
     О, уступи моей любовной порче,
     Я, как миндаль, смертельна и горька,
     Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.

 <1909>

   * * *


     Горький и дикий запах земли:
     Темной гвоздикой поля поросли!
     В травы одежду скинув с плеча,
     В поле вечернем горю, как свеча.
     Вдаль убегая, влажны следы,
     Нежно нагая, цвету у воды.
     Белым кораллом в зарослях лоз,
     Алая в алом, от алых волос.

 <1909>


   Любовь Никитична Сто́лица

   * * *


     Здравствуй, ты погибель моя девья, неминучая!
     Льнет ко мне громовник, огневой любовью мучая.
     Злая, безответная в руках его лежу,
     Маленькая, белая от жарких рук дрожу.


     Понапрасну руки те слезами я окапала,
     Понапрасну тонкими ногтями исцарапала,
     Я ль не хоронилась, не таилась, не блюлась?
     Я ли, Лада красная, добром ему далась?


     Выдали, нет, выдали глаза меня зеленые…
     Засияли в логове, как месяцы влюбленные.
     Засияли радостно – а ныне не глядят…
     Видно, ослепил он их, златой склонивши взгляд.


     Предали, ах, предали меня уста румяные…
     Улыбнулись в зелени, как розаны духмяные.
     Улыбнулись сладостно – теперь же веют вздох…
     Видно, поцелуями настиг он их врасплох.


     Изменили руки мне, объятия раскинувши,
     Изменили волосы, покров свой разодвинувши,
     Изменила сила вся, веселость, стыд и страх,
     И кругом измена мне: в лесах, лугах, зверях.


     Так и погибаю я средь грохота и золота,
     Бородою ласковой плечо мое исколото,
     В теле нежном девичьем разымчивая боль…
     От палючей молоньи, от ярых ласк его ль?


     Здравствуй, полюбовник мой, безжалостный
     и пламенный!
     Все на белом свете сотворил ты новым для меня.
     Преданная, мудрая в глаза твои гляжу,
     Розовая, слабая от счастия дрожу.

 <1912>


   Виктор Викторович Гофман

   Мотыльки


     Когда порой томлюсь прибоями
     Моей тоски,
     Жалею я, зачем с тобою мы
     Не мотыльки?


     Была б ты вся воздушно-белая,
     Как вздохи грёз,
     Летала б вкрадчиво-несмелая,
     Средь жарких роз.


     Летать с тобой так соблазнительно
     Среди цветов.
     О, как нежна, как упоительна
     Жизнь мотыльков.

 1902

   Вдвоем


     Лежу. Забылся. Засыпаю.
     Ты надо мною сидишь, любя.
     Я не гляжу, но вижу, знаю —
     Ты здесь, я чувствую тебя.


     Я повернусь – и разговоры
     Мы, улыбаясь, поведем,
     И наши слившиеся взоры
     Блеснут ласкающим огнем.


     И ты, ко мне прижавшись нежно,
     Моих волос густую прядь
     И шаловливо, и небрежно,
     И тихо будешь разбирать.


     И сев ко мне, на ложе друга,
     С лучистой нежностью очей,
     Ты будешь петь мне песни юга,
     Напевы родины своей.


     И утомленно-полусонный
     Следить я буду без конца
     Волненье груди округленной,
     Томленье смуглого лица.

 1902

   У меня для тебя


     У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,
     Их один только я для тебя мог придумать, любя.
     Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей,
     Хочешь, я заласкаю тебя?


     У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений —
     Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
     У меня есть причудливый мир серебристых видений —
     Хочешь к ним я тебя унесу?


     Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном
     взоре?
     Я там долго таил, как тебя я любил и люблю.
     У меня для тебя поцелуев дрожащее море, —
     Хочешь, в нем я тебя утоплю?

 1902

   Люблю


     О, девочка моя, твои слова так скрытны,
     Но я в глазах твоих все тайны уловлю.
     Я твой подвижный стан, прямой и беззащитный,
     Так радостно-светло, так ласково люблю.


     Когда к твоей руке я тихо прикасаюсь,
     Заметила ли ты, – всё переходит в сон?
     Тобою я давно безмолвно восхищаюсь,
     Девичеством твоим лучисто осенен.


     Пока – молчали мы, но раз мы были рядом.
     Ах, что-то и влекло, и отстраняло нас,
     И долго я смотрел любующимся взглядом
     В сиянье темное твоих лучистых глаз.


     И вдруг твой взор поймал, так нежно заблестевший,
     Как будто вся душа, дрожа, в него вошла,
     Но вмиг смутилась ты, стыдливо покрасневши,
     И вновь потухший взор поспешно отвела.


     О, девочка моя, мы связаны тем взглядом,
     Заметила ли ты, – всё переходит в сон?
     Я навсегда хочу с тобой остаться рядом,
     Девичеством твоим лучисто осенен.


     Сегодня вечером, когда наш знак прощальный —
     Прикосновенье рук я ласково продлю,
     О, девочка, пойми, что я душой печальной
     Тебя и радостно, и ласково люблю.

 1905

   Вдвоем


     Морозная ночь. На окне бриллианты.
     Мерцает и блещет их снежная грань.
     Душистые волосы, шпильки и банты
     И тело сквозь тонкую ткань.


     Какое безумье, какая истома
     К губам исступленным припасть,
     И с них, как с волшебных краев водоема,
     Принять безысходную страсть!


     Всё глуше, протяжней и всё погребальней
     Метельный напев за окном.
     А здесь, в этой душной, натопленной спальне,
     Какое безумье вдвоем!


     Там шумная вьюга, там песни метели,
     Подобные пению труб.
     А здесь на горячем, на трепетном теле —
     Следы обезумевших губ!


     Закрыты глаза, обессилено тело,
     Сползли волоса на виски.
     Но груди как прежде упруги и белы,
     Как гранёный опал их соски.


     Не надо теперь никаких достижений,
     Ни истин, ни целей, ни битв.
     Вся жизнь в этом ритме безумных движений —
     Ему исступленье молитв!


     Пусть мир сотрясают снега и метели
     И громы архангельских труб.
     Всё в этом горячем, порывистом теле
     Открыто безумию губ.

 1908


   София Яковлевна Парнок

   Белой ночью


     Не небо – купол безвоздушный
     Над голой белизной домов,
     Как будто кто-то равнодушный
     С вещей и лиц совлек покров.


     И тьма – как будто тень от света,
     И свет – как будто отблеск тьмы.
     Да был ли день? И ночь ли это?
     Не сон ли чей-то смутный мы?


     Гляжу на все прозревшим взором
     И как покой мой странно тих,
     Гляжу на рот твой, на котором
     Печать лобзаний не моих.


     Пусть лживо – нежен, лживо ровен
     Твой взгляд из-под усталых век —
     Ах, разве может быть виновен
     Под этим небом человек!

 <1915>

   * * *


     Туго сложен рот твой маленький,
     Взгляд прозрачен твой и тих, —
     Знаю, у девичьей спаленки
     Не бродил еще жених.


     Век за веком тропкой стоптанной
     Шли любовников стада,
     Век за веком перешептано
     Было сладостное «да».


     Будет час и твой, – над участью
     Станет вдруг чудить любовь,
     И предчувствие тягучестью
     Сладкою вольется в кровь.


     Вот он – милый! Ты указана
     – Он твердит – ему судьбой.
     Ах, слова любви засказаны,
     Как заигран вальс пустой!


     Но тебе пустоговоркою
     Милого не мнится речь:
     Сердцем ты – дитя незоркое,
     Лжи тебе не подстеречь.


     Ты не спросишь в ночи буйныя,
     Первой страстью прожжена,
     Чьи касанья поцелуйныя
     Зацеловывать должна?..


     Туго сложен рот твой маленький,
     Взгляд прозрачен твой и тих, —
     Знаю, у девичьей спаленки
     Не бродил еще жених.

 <1916>

   * * *


     На синем – темно-розовый закат
     И женщина, каких поют поэты.
     Вечерний ветер раздувает плат:
     По синему багряные букеты.


     И плавность плеч и острия локтей
     Явила ткань узорная, отхлынув.
     Прозрачные миндалины ногтей
     Торжественней жемчужин и рубинов.


     У юных мучениц такие лбы
     И волосы – короны неподвижней.
     Под взлетом верхней, девичьей губы
     Уже намеченная нега нижней.


     Какой художник вывел эту бровь
     И на виске лазурью тронул вену,
     Где Рюриковичей варяжья кровь
     Смешалась с кровью славною Комнена.

 <1916>


   Сергей Михайлович Соловьёв

   Элегия


     Тебе, о нежная, не до моей цевницы.
     Лишь одному теперь из-под густой ресницы
     Сияет ласково твой темный, тихий взор,
     Когда над нивами сверкает хлебозор,
     И ночь исполнена тоской и вожделеньем.
     Вчера, едва заря померкла над селеньем,
     И месяц забелел из голубых глубин,
     У ветхого плетня, в тени густых рябин,
     Я вас подслушивал, ревнивый и печальный.
     Мерцали молнии, и отзвук песни дальной
     Томился, замирал. А я, боясь дохнуть,
     Смотрел, как томно ты взволнованную грудь
     Его лобзаниям и ласкам предавала,
     Безмолвно таяла, томилась и пылала…
     Как нежно пальцами его лицо брала,
     Смотря ему в глаза. Какою ты была
     Зараз и царственной, и страстной, и стыдливой.
     Шептали юноши завистливо: «счастливый!»
     И долго голос твой во мраке слышал я:
     «Вот губы, плечи, грудь… целуй, твоя, твоя!»

 1906/1909

   Посещение Диониса


     Тайный гость в венке из винограда
     В полночь постучался у окна:
     Отвори мне, юная менада,
     В дом впусти ночного пришлеца.


     Я устал, оборваны сандальи,
     Вся в пыли на посохе лоза,
     И полны желанья и печали
     Отрока бессонные глаза.


     С сердцем, полным ужаса и дрожи,
     Грудь и губы устремив ко мне,
     Ты не спишь на знойном, смятом ложе,
     Свесив ногу в кованном ремне.


     Как и я, ты зажжена любовью,
     Очи вожделением горят,
     И пылает жертвенною кровью
     Алых уст и персей виноград.


     Встань, возьми потир из кипариса,
     Тайный пир для гостя приготовь,
     И насыть лобзаньем Диониса
     Темную, взволнованную кровь.


     Нежная, в венке из роз и хмеля,
     Свой хитон на части разорви,
     Пей мой взор, исполненный веселья,
     Светлого безумья и любви.


     В дверь стучу. Тебя, тебя мне надо.
     Я устал от долгого пути.
     Отвори мне, юная менада,
     И порог лобзаньем освяти.

 <1913>


   Владислав Фелицианович Ходасевич

   Бегство


     Да, я бежал, как трус, к порогу Хлои стройной,
     Внимая брань друзей и персов дикий вой.
     И все-таки горжусь: я, воин недостойный,
     Всех превзошел завидной быстротой.


     Счастливец! я сложил у двери потаенной
     Доспехи тяжкие: копье, и щит, и меч.
     У ложа сонного, разнеженный, влюбленный,
     Хламиду грубую бросаю с узких плеч.


     Вот счастье: пить вино с подругой темноокой
     И ночью, пробудясь, увидеть над собой
     Глаза звериные с туманной поволокой,
     Ревнивый слышать зов: ты мой? ужели мой?


     И целый день потом с улыбкой простодушной
     За Хлоей маленькой бродить по площадям,
     Внимая шепоту: ты милый, ты послушный,
     Приди ещё, – я всё тебе отдам!

 1911

   Воспоминание

   посвящение Сергею Ауслендеру


     Все помню: день, и час, и миг,
     И хрупкой чаши звон хрустальный,
     И темный сад, и лунный лик,
     И в нашем доме топот бальный.


     Мы подошли из темноты
     И в окна светлые следили:
     Четыре пестрые черты —
     Шеренги ровные кадрили…


     У освещенного окна
     Темнея тонким силуэтом,
     Ты, поцелуем смущена,
     Счастливым медлила ответом.


     И вдруг – ты помнишь? – блеск и гром,
     И крупный ливень, чаще, чаще,
     И мы таимся под окном,
     А поцелуи – глубже, слаще…


     А после – бегство в темноту,
     Я за тобой, хранитель зоркий;
     Мгновенный ветер на лету
     Взметнул кисейные оборки.


     Летим домой, быстрей, быстрей,
     И двери хлопают со звоном.
     В блестящей зале, средь гостей,
     Немножко странно и светло нам…


     Стоишь с улыбкой на устах,
     С приветом ласково-жеманным,
     И только капли в волосах
     Горят созвездием нежданным.

   Весенний рассказ


     Не знаю, ночь ли их свела,
     Любовь ли резвая приспела,
     Она простую песню спела —
     И страсть увенчана была.


     Благословенны – в ночи темной
     Внезапный взгляд, намек, мольба,
     Любви притворная борьба
     И сучьев шорох вероломный!


     Благословенны – стыд, и страсть,
     И вскрик, ничем не заглушённый,
     И неизбежной, непреклонной
     Истомы роковая власть!..


     Все так же было ночью этой.
     Свершились ласки – и опять
     Со лба спадающую прядь
     Он отстранил рукой воздетой.


     Еще спокойней и верней
     Она оборки оправляла, —
     И двигал ветер опахало
     Зеленолистное над ней.


     А там, вверху, свой лист широкий
     Крутил посеребренный клен
     Да – злобой поздней уязвлен —
     Склонялся месяц кривобокий.



   Игорь Васильевич Северянин

   Это было у моря
   Поэма-миньонет


     Это было у моря, где ажурная пена,
     Где встречается редко городской экипаж…
     Королева играла – в башне замка – Шопена,
     И, внимая Шопену, полюбил ее паж.


     Было всё очень просто, было всё очень мило:
     Королева просила перерезать гранат;
     И дала половину, и пажа истомила,
     И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.


     А потом отдавалась, отдавалась грозово,
     До восхода рабыней проспала госпожа…
     Это было у моря, где волна бирюзова,
     Где ажурная пена и соната пажа.

 Февраль 1910

   Кэнзели


     В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
     По аллее олуненной Вы проходите морево…


     Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
     А дорожка песочная от листвы разузорена —
     Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.


     Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная…
     Упоенье любовное Вам судьбой предназначено…


     В шумном платье муаровом, в шумном платье
     муаровом —
     Вы такая эстетная, Вы такая изящная…
     Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам?


     Ножки плэдом закутайте дорогим, ягуаровым,
     И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
     Жизнь доверьте Вы мальчику, в макинтоше резиновом,
     И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым —
     Шумным платьем муаровым, шумным платьем
     муаровым!..

 1911

   Терцина-колибри


     В твоих губах есть тайный уголок,
     Исполненный неизъяснимой сласти,
     Где ток бежит от головы до ног.


     Изнемогая от избытка страсти,
     Лианой приникаешь ты к груди,
     И если я в твоей покуда власти —
     В моей, в моей ты власти впереди!

   Эксцессерка


     Ты пришла в шоколадной шаплетке,
     Подняла золотую вуаль,
     И, смотря на паркетные клетки,
     Положила боа на рояль.


     Ты затихла на палевом кресле,
     Каблучком молотила паркет…
     Отчего-то шепнула: «А если?..»
     И лицо окунула в букет.


     У окна альпорозы в корзине
     Чуть вздохнули – их вздох витьеват…
     Я не видел кузины в кузине
     И едва ли я в том виноват.


     Ты взглянула утонченно-пьяно,
     Прищемляя мне сердце зрачком,
     И вонзила стрелу, как Диана,
     Отточив острие язычком…


     И поплыл я, вдыхая сигару, —
     Ткя седой и качелящий тюль, —
     Погрузиться в твою Ниагару,
     Сенокося твой спелый июль…