   Александр Радьевич Андреев
   Последний канцлер Российской империи. Александр Михайлович Горчаков. Документальное жизнеописание
   К 200-летию со дня рождения князя Александра Михайловича Горчакова

   Благие цели никогда не достигаются тайными происками.

   С большой осторожностью можно предохранить себя от злости людей, но как спастись от их глупости.

   La Russie bonde, dit-on. La Russie ne bonde pas. La Russie se recueille.
   Говорят, что Россия сердится. Нет, Россия не сердится, Россия собирается с силами.
А. М. Горчаков

   Автор благодарит Владимира Турусова, Сергея Шумова, Юрия Яшнева, Дмитрия Пальвинского, Таисию Ивановну и Олега Ивановича Ивановых за помощь и поддержку.

   Александр Радьевич Андреев родился в 1957 году в Сибири, в 1979 году закончил Московский Историко-Архивный институт, член Русского Исторического общества, член Союза Журналистов России. Автор монографий «История Крыма», «Молодинская битва 1572 года», «Князь Долгоруков-Крымский», «Князь Ярослав Переяславский», «Князь Довмонт Псковский», «История ордена иезуитов», «История Мальтийского Ордена», «Гений Франции. Кардинал Ришелье».

Документы и материалы

   ГОРЧАКОВЫ, княжеский род Рюриковичей. В XVII веке их потомки стали именоваться Горчаковыми. От детей стольника (с 1692) Федора Петровича Горчакова род разделился на две ветви. Его внук, Иван Романович Горчаков, генерал-поручик, был женат на сестре А. В. Суворова Анне (1744–1813); их сыновья: Алексей Иванович Горчаков (1769–1817), генерал от инфантерии (1814); Андрей Иванович Горчаков (1779–1855), генерал от инфантерии (1814).
   Широкую известность получили потомки другого сына Федора Петровича Горчакова – Ивана, правнук которого А. М. Горчаков в 1871 году пожалован титулом светлейшего князя. Его сын Михаил Александрович Горчаков (1839–1897), тайный советник (1879), в 1872–1878 посланник в Берне (Швейцария), в 1878-79 – в Дрездене (Саксония), в 1879-96 – в Мадриде (Испания).

   ГОРЧАКОВ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ (4.6. 1798, Гапсаль Эстляндской губернии – 27.2.1883, Баден-Баден, Германия), государственный деятель, дипломат, министр иностранных дел (1856), государственный канцлер (1867), почетный член Петербургской АН (1856), светлейший князь (1871). Из древнего княжеского рода Горчаковых. Окончил Царскосельский лицей (1817), однокашник А. С. Пушкина. Служил в Министерстве иностранных дел. В 1820–1822 годах секретарь К. В. Нессельроде, присутствовал на конгрессах «Священного союза» в Троппау, Лайбахе и Вероне. С 1822 года секретарь, с 1824 года 1-й секретарь посольства в Лондоне, затем поверенный в делах, 1-й секретарь представительства в Риме, с 1828 года советник посольства в Берлине, поверенный в делах во Флоренции. В 1828–1833 годах посланник в Тоскане, с 1833 года 1-й советник посольства в Вене. В 1841–1855 годах чрезвычайный посланник и полномочный министр в Штутгарте (Вюртемберг), одновременно в 1850–1854 годах – при Германском союзе. В 1854–1856 годах чрезвычайный посланник в Вене. На Венской конференции послов в 1854 году в результате переговоров предотвратил вступление Австрии в Крымскую войну 1853–1856 годов на стороне Франции. С апреля 1856 года министр иностранных дел, одновременно с 1862 года член Государственного совета. Политика Горчакова была направлена на ликвидацию положений Парижского мира 1856 года. В 1856 году уклонился от участия в дипломатических мерах против неаполитанского правительства, ссылаясь на принцип невмешательства в дела других государств (циркулярная нота 10.9.1856), указывая, что Россия не отказывается от права голоса на международных переговорах, По поводу итальянского кризиса 1859 года (предшествовавшего революции 1859–1860 годов) предлагал созвать конгресс для мирного решения вопроса, а когда война между Пьемонтом, Францией и Австрией стала неизбежной, принял меры, препятствовавшие мелким германским государствам присоединиться к политике Австрии; настаивал на чисто оборонительном характере германского союза (нота 15.5.1859). По инициативе Горчакова наметилось русско-французское движение, начавшееся со встречи двух императоров в Штутгарте в 1857 году. В 1860 году Горчаков выступил за пересмотр статей Парижского мира 1856 года о положении подвластных Турции христиан, предложив созвать конференцию по этому вопросу (нота 8.5.1820). В ноте 28.9.1860 года, отступив от принципа невмешательства (объявленного нотами 1856–1859), осудил политику сардинского правительства в Италии. Распавшийся в 1862 году русско-французский союз заменил союзом с Пруссией; 8.2.1863 года заключил военную конвенцию с Пруссией, облегчившую российскому правительству борьбу с Польским восстанием 1863–1864 годов. Блокировал предложение императора Франции Наполеона III (октябрь 1863) о международном конгрессе (по вопросам Центральной Европы). В результате политики Горчакова Россия сохраняла нейтралитет в войнах Пруссии с Данией (1864), Австрией (1866), Францией (1870–1871). Поражение Франции дало возможность Горчакову объявить об отказе России от 2-й статьи Парижского мира 1856 года о нейтрализации Черного моря и добиться признания этого державами на международной конференции 1871 года. Горчаков сыграл ключевую роль в создании «Союза трех императоров» (1873), пытаясь использовать его для подготовки войны с Турцией (Рейхштадское соглашение 1876, Русско-австрийская конвенция 1877). Выступая против чрезмерного усиления Германии, циркуляром 1875 года предотвратил вторичный разгром Франции. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 сыграл значительную роль в обеспечении нейтралитета европейских держав. Успехи русских войск привели к заключению Сан-Стефанского мира 1878 года, вызвавшего протест Австро-Венгрии и Великобритании. В обстановке угрозы создания антирусской коалиции согласился на проведение Берлинского конгресса 1878 года, на котором высказался за оккупацию Боснии и Герцоговины Австро-Венгрией. Заботился преимущественно о согласии держав, об интересах Европы, настаивая при этом на исключительном праве России на выдвижение и защиту ее национальных интересов. В числе первых в России оценил важность американских и африканских факторов в европейской политике России. Твердо отказался участвовать во вмешательстве европейских держав в гражданскую войну в США в 1862 году, поддержал северян, заложив основы дружественных отношений с США. В ряде случаев Горчакову противодействовали Н. П. Игнатьев и П. А. Шувалов (послы России. – А. А.), которые иногда вели по существу самостоятельную политику, расходившуюся с позицией Горчакова.
   Горчаков не раз искусно выходил из затруднительных положений. Его знаменитые «фразы», его блестящие циркуляры и ноты создали ему славу в Европе.
   Горчаков поддерживал личные дружественные связи с видными зарубежными политическими деятелями (в том числе с Отто фон Бисмарком), дружил с крупным турецким деятелем Фуадом Али-пашой, что благоприятно сказалось на отношениях России и Турции в 1856–1871 годах. В 1879 году Горчаков по состоянию здоровья фактически отошел от дел, с марта 1882 года в отставке.

   ЦИРКУЛЯРЫ ГОРЧАКОВА, принятые в литературе названия дипломатических документов, связанных с именем министра иностранных дел А. М. Горчакова. Наиболее известны следующие.
   Циркуляр 1870 года, разосланный 19 октября российским дипломатическим представителям в Великобритании, Франции, Австро-Венгрии, Италии и Турции. Извещал правительства государств, подписавших парижский мир 1856 года, о том, что Россия не считает себя связанной постановлениями, ограничивавшими ее суверенные права на Черном море (запрещение держать там военный флот, строить укрепления). В циркулярах отмечалось, что российское правительство точно соблюдало статьи Парижского мира, тогда как другие державы неоднократно нарушали его. Турецкому султану российское правительство заявило об аннулировании дополнительной конвенции, определявшей количество и размеры военных кораблей на Черном море. Циркуляр вызвал недовольство ряда европейских правительств, однако Горчаков разослал его в момент, когда Франция терпела тяжелое поражение в войне с Пруссией, но мир еще не был заключен, и последняя была заинтересована в нейтралитете России. В 1871 году на конференции держав в Лондоне подписана конвенция, подтвердившая суверенные права России на Черном море.
   Циркуляр 1875 года – телеграмма, разосланная в мае посольствам и миссиям. Извещала о ликвидации угрозы новой войны, которую намеревалась начать Германия против Франции. Франция обратилась в апреле к Великобритании и России с просьбой о дипломатической поддержке. Император Александр II и Горчаков, прибывшие в Берлин 28.04.1875 года, оказали нажим на германского кайзера и добились заверений в том, что Германия не нападет на Францию. Перед отъездом из Берлина Горчаков разослал шифрованную телеграмму: «Император покидает Берлин, уверенный в господствующих здесь миролюбивых намерениях. Сохранение мира обеспечено». Циркуляр, опубликованный европейскими газетами, повысил престиж России в Европе и предотвратил вторичный разгром Франции.

   Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПБ, 1896.
   Большая Советская Энциклопедия. М, 1933, 1972.
   Советская Историческая Энциклопедия. М, 1964.
   Отечественная история. Энциклопедия. М, 1994.

Глава I. Лицеист и дипломат. 1798–1853 годы

   Последний канцлер Российской империи князь Александр Михайлович Горчаков родился 4 июня 1798 года в городке Гапсаль, расположенном в Эстляндской губернии. Его отец – генерал-майор Михаил Алексеевич Горчаков, мать – Елена-Доротея Васильевна Ферзен, дочь барона Ферзена, подполковника русской службы. Горчаковы – «князья Горчаки» – происходили от Рюриковичей – князей Черниговских. «Занятие высших должностей в государственной службе сделалось как бы наследственным в роду князей Горчаковых, и его представители были обязаны этим не только своим родственным связям, но и своим выдающимся способностям» (1).
   В составленной князем А. Бобринским книге «Дворянские роды, внесенные в Общий гербовник Всероссийской империи», вышедшей в 1890 году в Санкт-Петербурге, написано о роде Горчаковых:
   «Потомство Рюрика – № 9.
   Князья Горчаковы.
   Род князей Горчаковых происходит от князей Черниговских: в родословной князей Черниговских, находящейся в Бархатной и других родословных книгах, показано, что сын Российского Великого князя Владимира Святославича, крестившего Русскую землю, Великий Князь Ярослав Владимирович посадил сына своего Князя Святослава Ярославича на Чернигове, и от него пошли князья Черниговские. Правнук сего Князя Великий Князь Михаил Всеволодович Черниговский имел сына Князя Мстислава Карачевского, а у него был внук Князь Иван Козельский, от которого пошли Князья Горчаки. Князь Иван Федорович Перемышльский-Горчаков от Великого Князя Ивана Васильевича в 1539 году пожалован городом Карачевым. Князь Петр Иванович Горчаков в 1570 году написан в числе детей боярских. Равным образом и другие многие сего рода Князья Горчаковы Российскому престолу служили: окольничими, стольниками и в иных знатных чинах, и жалованы были от Государей поместьями и другими почестьми и знаками Монарших милостей. Все сие доказывается сверх Российской истории, Бархатною книгою, справкою Разрядного Архива и родословною князей Горчаковых, означенных в присланной из Московского Дворянского родословной книги.
   Выписка из Родословной книги Князя Долгорукого, I, 61.
   Колено I. Великий Князь Рюрик, ум. в 879 году.
   Колено II. Великий Князь Игорь Рюрикович, умер в 945 году.
   Колено III. Великий Князь Святослав Игоревич, умер в 972 году.
   Колено IV. Великий Князь Святой Владимир Святославич, умер в 1015 году.
   Колено V. Великий Князь Ярослав Владимирович Великий, умер в 1054 году.
   Колено VI. Князь Святослав Ярославич Черниговский, умер в 1076 году.
   Колено VII. Князь Олег Святославич Черниговский, умер в 1115 году.
   Колено VIII. Князь Всеволод Ольгович Черниговский, умер в 1146 году.
   Колено IX. Князь Святослав Всеволодович Черниговский, умер в 1194 году.
   Колено X. Князь Всеволод Чермный Святославич Черниговский, умер в 1215 году.
   Колено XI. Святой Князь Михаил Всеволодович Черниговский, умер в 1246 году.
   Колено XII. Князь Мстислав Михайлович Карачевский.
   Колено XIII. Князь Тит Мстиславич Карачевский и Козельский.
   Колено XIV. Князь Иван Титович Козельский.
   Колено XV. Князь Роман Иванович Козельский и Перемышльский (Перемышль Калужской области)
   Колено XVI. Князь Андрей Романович Козельский и Перемышльский.
   Колено XVII. Князь Владимир Андреевич Козельский.
   Колено XVIII. Князь Семен Владимирович Козельский.
   Колено XIX. Князь Михайло Семенович Козельский.
   Колено XX. Князья Козельские в начале XV века принуждены были, силою оружия, вступить в подручничество Литвы, но в царствование Иоанна Великого князь Иван Михайлович Козельский и Перемышльский выехал из Литвы в Москву с сыном и внуком. В 1499 году он отражал нападение казаков на княжество Козельское, а в 1503 году Иоанн Великий отправил его в Литву с войском для возвращения ему родовых владений его, занятых литовскими войсками.
   Колено XXI. Князь Борис Иванович Козельский и Перемышльский.
   Колено XXII. Князь Федор Борисович Козельский и Перемышльский-Горчак (по его прозвищу и потомки его пишутся князьями Горчаковыми). Он находился в 1538 году наместником в Карачеве, а в 1563 году в Ряжске».
   Получивший прекрасное домашнее образование князь Александр после переезда семьи в Северную столицу 30 июля 1811 года закончил Петербургскую гимназию императора Александра I. 8 августа 1811 года Александр Горчаков, с детства знавший английский, немецкий и французский языки, «блистательно выдержал» вступительный экзамен и был принят в Царскосельский лицей, приравненный к университетам. 22 сентября список экзаменовавшихся был представлен императору Александру I и 19 октября лицей открылся.
   В опубликованном в 1861 году в Санкт-Петербурге «Историческом очерке Императорского бывшего Царскосельского Лицея с 1811 по 1865 год» приведено
   «Постановление о Благородном пансионе в городе Царском Селе.
   О порядке учебном.
   Для учения в Благородном Пансионе учреждаются три класса, сообразно возрастам воспитанников: младший, средний и старший. В каждом из сих классов совершается круг учения в три года.
   Предметы учения суть следующие:
   Науки:
   1. Закон Божий и Священная История.
   2. Логика, психология и нравоучение.
   3. История всемирная, российская и статистика.
   4. География: математическая, политическая, всеобщая и российская.
   5. Древности и мифология.
   6. Наука государственного хозяйства, права естественного и римского.
   7. Основания права частного гражданского, уголовных законов и особенно практического российского законоведения.
   8. Математика (арифметика, геометрия, тригонометрия, алгебра, механика).
   9. Военные науки: артиллерия, фортификация.
   10. Гражданская архитектура.
   11. Краткая опытная физика и естественная история.
   12. Российский язык (чтение и чистописание, этимология, синтаксис, слог).
   13. Немецкая словесность.
   14. Французская словесность.
   15. Латинская словесность.
   16. Английская словесность. Искусства.
   17. Рисованье.
   18. Танцеванье.
   19. Фехтованье.
   20. Ученье ружьем.
   Для воспитанников, желающих учиться играть на фортепиано или на скрипке, Пансион имеет собственные инструменты; но на платеж учителям музыки должно вносить особую сумму, так как обучение оной не входит собственно в план учения Пансиона.
   Учение ежедневно продолжается 8 часов в день, с 8 до 12 утра и с 2 до 6 пополудни» (9).
   Сохранились отзывы преподавателей лицея о Александре Горчакове. Профессор русской и латинской словесности Н. К. Кошанский записал 15 декабря 1813 года: «Один из немногих воспитанников, соединяющих многие способности в высшей степени. Особенно заметна в нем быстрая понятливость, объемлющая вдруг и правила и примеры, которая, соединяясь с чрезмерным соревнованием и с каким-то благородно сильным честолюбием, открывает быстроту разума в нем и некоторые черты гения. Успехи его превосходны». Преподаватель физики и математики Я. И. Карцев писал в то же время: «Горчаков был, как и всегда, весьма внимателен, отменно прилежен, в суждении тверд и основателен; успехи оказывает быстрые и решительные». Гувернер Г. С. Чириков отмечал: «Горчаков благоразумен, благороден в поступках, любит крайне учение, опрятен, вежлив, усерден, чувствителен, кроток, но самолюбив. Отличительные его свойства: самолюбие, ревность к пользе и чести своей и великодушие» (9).
   В лицее князь Горчаков учился вместе с Александром Пушкиным, написавшим ему три стихотворных послания – в 1814, 1817 и 1819 году.
   9 июня 1817 года Горчаков закончил лицей с золотой медалью, отказался от наследства в пользу своих четырех сестер и, получив чин титулярного советника, с помощью своего дяди А. Н. Пещурова поступил в канцелярию Министерства иностранных дел России. В Похвальном листе, полученном князем Александром 9 июня при выпуске было сказано:
   «Примерное благонравие, прилежание и отличные успехи по всем частям наук, которые оказывали Вы во время шестилетнего пребывания в императорском лицее, сделали Вас достойным получения второй золотой медали, которая и дана Вам с высочайшего его императорского величества утверждения. Да будет Вам сей первый знак отличия, который получаете Вы при вступлении вашем в общество граждан знаком, что достоинство всегда признается и награду свою получает, да послужит он Вам всегдашним поощрением к ревностному исполнению обязанностей ваших к государству и отечеству» (1).
   Князь Александр после окончания лицея писал своему дяде: «В последний раз вы мне слова два сказали о графе Каподистрия, все, что я об нем слышал, подтверждает ваше об нем мнение, но говорят, что он вероятно долго не останется в этом месте, прямой характер его не способен к придворным интригам. А желал бы я служить под его началом» (1).
   Б. Л. Модзалевский писал в своей работе «К биографии князя А. М. Горчакова», опубликованной в Москве в 1907 году:
   «Дядя Горчакова, Алексей Никитич Пещуров, 2 февраля 1816 года вышел в отставку с чином 5 класса. Пещуров хлопотал за Горчакова перед земляком своей жены, графом И. А. Каподистрией, бывшим в это время статс-секретарем императора Александра I и управляющим частью международных сношений России. 13 июня 1817 года Горчаков был принят в канцелярию Министерства иностранных дел России» (4).
   Позднее князь Горчаков писал: «Военная служба не представляла мне почти ничего привлекательного в мирное время, кроме мундира, которым отныне прельщаться представляю молодым вертопрахам, однако я все же имел предрассудок думать, что молодому человеку необходимо начать службу с военной. Я представляю другим срывать лавры на ратном поприще, и решительно избираю статскую, как более сходную с моими способностями, образом мыслей, здоровьем и состоянием, и надеюсь, что так могу стать более полезным. Без сомнения, если бы встретились обстоятельства, подобные тем, как ознаменовали 12-й год, тогда, по крайней мере, по моему мнению, каждый чувствующий в себе хотя малую наклонность к военной, должен бы посвятить себя оной и тогда бы и я не без сожаленья, променял перо на шпагу. Но так как, надеюсь, сего не будет, то я избрал себе статскую и из статской благороднейшую часть – дипломатику» (1).
   Первое время князь Александр изучал историю дипломатии, главной задачей которой в тот период было, по высказывании И. Каподистрии «извлечение Европы от давнишних ее опасений и той недоверчивости, которую внушила ее Россия» (1).
   О. А. Савельева писала в своей статье «Греческий патриот на службе России», опубликованной в сборнике «Российская дипломатия в портретах», вышедшем в Москве в 1992 году:
   «Граф Иоанн, или, как его называли на русской службе, Иван Антонович Каподистрия, родился в 1776 году в старинной греческой аристократической семье на острове Корфу. Получил медицинское образование в Италии. Одновременно там слушал курсы по политическим наукам, праву и философии. Первые уроки дипломатии и опыт политической борьбы Каподистрия получил в должности государственного секретаря Республики Семи Соединенных островов – первого в новой истории самостоятельного греческого государства, созданного на Ионических островах в 1800 году. После передачи Ионических островов по Тильзитскому договору 1807 года Франции Каподистрия получил приглашение на русскую службу.
   В течение первых двух лет, проведенных в России, основным его занятием было составление по заданию канцлера Н. П. Румянцева различных записок. В течение 1811–1813 годов он был сверхштатным секретарем при российском посланнике в Вене Г. О. Штакельберге, затем правителем дипломатической канцелярии Дунайской армии адмирала П. В. Чичагова и дипломатическим чиновником при М. Б. Барклае-де-Толли.
   Взлет Каподистрии начался с его миссии в Швейцарии. По мнению Александра I, политическая структура Швейцарии, хотя возникновение ее и было связано с вмешательством Наполеона, должна была оставаться прежней. При выполнении этой миссии Каподистрии удалось помешать Австрии расчленить швейцарские кантоны и восстановить монархическое правление.
   Успех Каподистрии был высоко оценен Александром I, который в доверительной беседе говорил о нем: «Он там долго не останется; у нас будет много дела в Вене, у меня же нет человека, достаточно сильного для борьбы с Меттернихом, и я думаю приблизить его к себе».
   На Венском конгрессе, на заседании которого Каподистрия прибыл в октябре 1814 года, он становится близким советником русского императора.
   В сентябре 1815 года царь назначил Каподистрию статс-секретарем по иностранным делам. 20 ноября Каподистрия от имени России подписал Парижский мирный договор.
   В августе 1816 года управляющим Министерства иностранных дел был назначен К. В. Нессельроде. В ведении Каподистрии находились отношения России с восточными странами, включая и Турцию, в ведении Нессельроде были сношения России со странами запада.
   Александр I видел в Каподистрии человека, умеренно-либеральные взгляды и советы которого могли быть полезны при проведении политики контактов и компромиссов с новыми силами Европы. Нессельроде для этой роли не подходил. Он был точным и добросовестным исполнителем царской воли, чиновником, хорошо составлявшим со слов царя или по его наброскам дипломатические бумаги» (6).

   Вся европейская политика начала XIX века была определена после разгрома наполеоновской Франции на Венском конгрессе, завершившем эпоху глобальных территориальных изменений в Европе.

   В сентябре 1820 года Горчаков был назначен в сопровождение статс-секретаря – министра иностранных дел – К. В. Нессельроде на II Конгресс «Священного союза», проходившего в австрийском городке Троппау, затем участвовал в работе конгрессов в Лайбахе (1821) и Вероне – (1822). Основной обязанностью двадцатилетнего Горчакова в дипломатических поездках на конгрессы было составление депеш для канцелярии российского Министерства Иностранных Дел о ходе переговоров. Количество донесений, написанных Горчаковым в течение 1820–1822 годов, измерялось тысячами. На Лайбахском конгрессе Горчаков был награжден орденом святого Владимира IV степени.
   Фигура К. Нессельроде, управлявшего Министерством иностранных дел России в течение почти сорока лет, хорошо изучена. Нессельроде даже не знал русского языка, «представлял из себя решительный пример притягательной силой, существующей между ничтожеством и фортуной» (23).
   С. С. Татищев писал в своей книге «Из прошлого русской дипломатии XIX века», опубликованной в Санкт-Петербурге в 1890 году:
   «Семейство Нессельроде принадлежит к древнему германскому дворянству, начало его восходит к XIV веку. Оно родом из графства Берг, в нынешней прирейнской Пруссии. Та ветвь Нессельроде, к которой принадлежал будущий канцлер, возведена была в 1655 году в баронское, а в 1705 – в графское Римской империи достоинство. Отец будущего канцлера граф Вильгельм Нессельроде был назначен благодаря покровительству ландграфини Гесссен-Дармштадской, матери первой супруги цесаревича Павла Петровича, на вновь учрежденную должность посланника нашего при португальском дворе. Граф Вильгельм Нессельроде, как и все члены этой семьи, был женат на Луизе Гонтар, принявшей протестантство дочери франкфуртского банкира. 2 декабря 1780 года, в самый день прибытия в Лиссабон, на перевозившем их английском корабле, родился у них сын Карл-Роберт. Мальчика окрестили по англиканскому обряду за неимением в Лиссабоне пастора иного протестантского толка. Из Португалии граф Вильгельм переведен был в 1788 году посланником в Берлин, но оставался там не долго и был отозван в следующем же году по причине его полной несостоятельности и угодливости перед прусским двором в такое время, когда тот стал к России в прямо враждебное положение по восточным делам. Сына своего, записанного мичманом в русский флот, он оставил, однако, на воспитание в берлинской гимназии Гедике и лишь по достижении им шестнадцатилетнего возраста отправил в Россию для поступления на службу. Молодой Карл-Роберт прибыл в Санкт-Петербург в 1796 году, за два месяца до кончины Екатерины, и был прикомандирован к находившемуся в Кронштадте второму отделению Морского кадетского корпуса. Благоволивший к его отцу император Павел при самом воцарении перевел его в свой любимый лейб-гвардии Конный полк и назначил его флигель-адъютантом. Сначала Нессельроде быстро продвигался по службе. По кончине Павла Нессельроде отправили с известительною грамотой о вступлении императора Александра на престол ко двору герцога Карла Вюртембергского, брата вдовствующей императрицы. Возвратясь из командировки, он был определен в Государственную коллегию иностранных дел и назначен состоять при миссии нашей в Берлине сверх штата. К тому же времени относится начало его знакомства с Меттернихом, бывшем еще австрийским посланником в Дрездене, и со многими австрийскими аристократами. Он вполне поддался их влиянию, усвоил их взгляды, суждения, симпатии и антипатии.
   В 1810 году император Александр пожаловал Нессельроде статс-секретарем и в конце 1811 года объявил ему, что намерен, в виду предстоящей войны, приблизить его к себе. В начале 1812 года положение Нессельроде при дворе упрочилось женитьбой на дочери богатого и влиятельного министра финансов, впоследствии графа, Д. А. Гурьева.
   Было бы ошибочно предполагать, чтобы между двумя статс-секретарями (Каподистрии и Нессельроде) существовал личный антагонизм. Напротив, они жили мирно и даже дружно между собой, и гибкий Нессельроде тщательно избегал разлада с товарищем, пользовавшимся в эпоху Ахенского конгресса безграничным доверием государя. Иначе к Каподистрии относился Меттерних. Он видел в нем единственное препятствие к вовлечению Русского двора в свои дипломатические сети, и все усилия направил к устранению ненавистного противника. На Троппауском конгрессе Меттерних имел случай убедиться, что Нессельроде не под силу отодвинуть Каподистрию на второй план. Ничтожество и безцветность Нессельроде крайне огорчали Меттерниха: «Как жаль, что Нессельроде так стушевывается! Я не понимаю, как может человек уничтожать себя до такой степени, что надевает чужую надежду и прикрывается чужою маской, вместо того, чтобы сохранить собственное выражение!»
   Между тем, подземная работа, предпринятая Меттернихом против Каподистрии подвигалась довольно успешно. Весной 1822 года, вследствие ловко направленной из Вены дипломатической интриги, Каподистрия подал наконец в отставку, и она была принята Александром. Меттерних торжествовал.
   С Каподистрией исчезал из русской дипломатии последний след православно-народного направления, самостоятельного по отношению к союзникам на Западе, сознания исторического призвания России на Востоке. Не осталось ни одного русского человека на должностях послов при дворах великих держав. Все они были представлены исключительно немцам, наводнившим как коллегию иностранных дел, так и канцелярии посольств и миссий. Талантливые молодые дипломаты русского происхождения один за другим удалялись из ведомства, в котором инородцам отдавалось явное пред ними предпочтение. Так покинул дипломатическую службу Д. Н. Блудов, граф В. Н. Панин, а если кто из русских и остался в ней, то, подобно А. М. Горчакову, обрекался на занятие в продолжение многих лет второстепенных должностей. Характерно, что покровительствуемый Каподистрией А. С. Пушкин, к грехам которого заботливый начальник относился с отеческою снисходительностью, был исключен «за распутство» из Министерства иностранных дел в первый же год единоличного управления им графом Нессельроде» (29).
   В. Н. Пономарев писал в своей статье «Финал долгой карьеры. К. В. Нессельроде и Парижский мир», опубликованной в сборнике «Российская дипломатия в портретах», вышедшем в Москве в 1992 году:
   «К. В. Нессельроде (1780–1862) родился в Лиссабоне, где его отец, немец на русской службе Вильгельм Нессельроде, занимал пост российского посланника. Образование Карл получил в Германии, там он окончил гимназию. В двадцатилетнем возрасте, после неудачных попыток начать карьеру во флоте или армии, Нессельроде перешел на дипломатическое поприще. В первое десятилетие XIX века он служил в российских миссиях в Берлине, Гааге, в посольстве в Париже. К этому времени относится его знакомство с князем К. Меттернихом. Этот австрийский дипломат и государственный деятель оказал большое влияние на формирование политических взглядов Нессельроде. Последний считал его образцом государственного мужа и политика.
   Период Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии оказался очень важным для карьеры Нессельроде. Еще в 1811 году от был назначен статс-секретарем, то есть особо доверенным лицом при императоре, выполнявшим секретарские обязанности, затем исполнял отдельные поручения, находясь при армии, а в 1813–1814 годах почти неотлучно состоял при императоре Александре I, заведуя политической перепиской походной канцелярии. На Венском конгрессе 1814–1815 годов он являлся одним из уполномоченных России.
   В 1816 году царь получил ему, наряду с И. А. Каподистрией, управление Министерством иностранных дел. Нессельроде получил тогда в свое ведение отношения с западными державами, а Каподистрия – восточные дела, Общее управление было возложено на Нессельроде, являвшегося первым статс-секретарем. В дальнейшем, когда с либерализмом в политике Александра I было покончено, управление министерством стал единолично осуществлять К. В. Нессельроде (с 1822 года). В 1828 году ему было дано звание вице-канцлера, а в 1845 году он достиг высшего чина (по «Табели о рангах») – стал государственным канцлером Российской империи. Покорностью и послушанием «высочайшей воле» как раз и объясняет большинство историков феномен продолжительной службы Нессельроде» (6).
   12 декабря 1822 года Горчаков был пожалован званием камер-юнкера и по указу Александра I стал первым секретарем русского посольства в Лондоне. 27 июля 1822 года князь Александр получил чин коллежского асессора, а 12 декабря 1824 года – чин надворного советника.
   В начале 1825 года Горчаков получил отпуск на полтора года, во время которого лечился на немецком курорте Спа. По возвращении в Россию в сентябре 1825 года отдыхал в имении своего дяди – предводителя псковского дворянства А. Н. Пещурова «Лямоново», располагавшегося в Псковской губернии, недалеко от Михайловского, в котором тогда находился А. С. Пушкин, встретившийся с князем Александром.
   После воцарения Николая II Горчаков уехал из Санкт-Петербурга в Лондон, где работал старшим советником посольства. 24 июля 1827 года князь был переведен первым секретарем русского посольства в Риме, что тогда было значительным понижением. «Князь Горчаков в бытность в звании советника в Лондоне, выведенный однажды из терпения неспособностью Ливена (посла России в Англии. – А. А.), сказал графу Павлу Медему: «Вы не можете себе представить такое положение – быть живым привязанным к трупу». Хотя слова эти сказаны были глаз-на-глаз, но немедленно же дошли до Ливена, который воспылал непримиримою ненавистью к князю Горчакову; последний принужден был оставить лондонское посольство и принять место первого секретаря в Риме, место менее значительное» (21).
   17 апреля 1828 года князь Горчаков был назначен советником посольства в Берлине, где 3 декабря за успехи в дипломатической службе получил звание камергера.
   30 декабря 1828 года Горчаков был переведен на должность поверенного в делах России во Флоренции и Лукке – стал послом России при Флорентийском и Тосканском дворе, где провел четыре года. 15 ноября 1831 года князь Горчаков получил чин коллежского советника. В январе он был награжден орденом святого Владимира III степени, а в августе получил знак отличия беспорочной службы за XV лет.
   В «Очерке истории Министерства иностранных дел России», вышедшем в 1902 году в Санкт-Петербурге, исследовано устройство и управление внешней политикой империи:
   «В первые годы царствования императора Николая I устройство центрального управления министерства иностранных дел оставалось в том же переходном состоянии, какое придали ему узаконения императора Александра I. Рядом с устроенными по началам нового министерского управления канцелярией министра и азиатским департаментом продолжала существовать, сохранившая старые формы устройства, государственная коллегия иностранных дел. В 1832 году эти части центрального управления получили единообразное министерское устройство и коллегия иностранных дел окончательно прекратила свое существование, войдя в состав министерства. Именной Высочайший указ 10 апреля 1832 года гласил: Признав за нужное дать министерству иностранных дел образование, соответствующее более существу производимых в оном дел и примененное к устройству других главных в Империи Нашей управлений, повелеваем:
   1. Учредить при сем министерстве совет, в котором присутствовать директорам департаментов и трем или более непременным членам, под председательством министра иностранных дел или заступающего его место, или же одного из членов совета, по усмотрению министра;
   2. Сверх существующего уже при министерстве азиатского департамента, учредить:
   1) департамент внешних сношений;
   2) департамент внутренних сношений,
   3) департамент хозяйственных и счетных дел. К сему министерству принадлежат и три главных архива – два в Санкт-Петербурге и один в Москве;
   за сим существование государственной коллегии иностранных дел прекращается;
   4) предоставляем вице-канцлеру распределение по департаментам и архивам дел чиновников, состоящих ныне в ведомстве министерства с настоящим их жалованьем, повелевая составить новые штаты по всем частям, вверенным его управлению, и представить Нам на утверждение;
   5) порядок производства дел по департаментам внутренних сношений и хозяйственных и счетных дел установить, применяясь к общему учреждению министерств.
   Определенное узаконениями 1832, 1834, 1835, 1836 годов, также как предшествовавшими узаконениями 1802, 1819, 1822 устройство центрального управления министерства иностранных дел было закреплено штатом 23 декабря 1838 года. По этому штату министерство иностранных дел составляли:
   1) Совет министерства из пяти членов совета и правителя дел, и состоявшие при вице-канцлере советники министерства, два старших и два младших и 10 чиновников особых поручений 5, 6 и 8 классов. 2) Канцелярия министерства, в составе директора, начальника архива и 11 секретарей первых (3), вторых (4) и третьих. 3) Департамент внешних сношений, состоявший из трех экспедиций, не подчиненных общему директору. Каждая экспедиция подчинена управляющему; в первой экспедиции, кроме управляющего – два помощника и четыре чиновника; во второй – один помощник и четыре чиновника; в третьей, кроме управляющего, пять секретарей, два – первых и три вторых. При этом департаменте состояли кроме того шесть чиновников особых поручений. 4) Департамент церемониальных дел, в составе обер-церемониймейстера, управляющего департаментом, шести церемониймейстером, одного правителя дел и двух секретарей. 5) Департамент азиатский; 6) Департамент внутренних сношений; 7) Департамент хозяйственных и счетных дел. Эти департаменты были устроены по общим началам учреждения министерств с небольшими изменениями, вызванными особенностями их деятельности. Во главе каждого департамента находился директор; каждый департамент разделялся на отделения, в составе начальника отделения, старших и младших столоначальников и их помощников, равным образом старших и младших, и канцелярских чиновников 1-го и 2-го разряда. В азиатском департаменте было три отделения, в департаменте внутренних сношений – четыре, в департаменте хозяйственных и счетных дел два отделения: исполнительное и счетное; в последнем столоначальников заменяли контроллеры, старшие и младшие, и их помощники. Особую часть составляли дела казначейские, бывшие в заведовании казначея, его помощника и канцелярского чиновника 2-го разряда. В каждом департаменте была особая регистратура в составе главного журналиста, двух его помощников и двух-трех канцелярских чиновников; особый архив и библиотека, бывшие в заведывании начальника архива (он же библиотекарь) и одного-двух канцелярских чиновников. Особенностью департаментов министерства иностранных дел были должности переводчиков и драгоманов; в азиатском департаменте состояло 25 переводчиков и драгоманов; в департаменте внутренних сношений 40 переводчиков. При азиатском департаменте состояло учебное отделение восточных языков, в составе начальника отделения, его секретаря, трех преподавателей арабского, персидского и турецкого языков и истории Азии, и трех учителей языков французского, английского и итальянского; 8) Внутренняя по министерству хозяйственная служба была отделена от департамента хозяйственных и счетных дел. Во главе ее стоял управляющий, он же инспектор зданий и служительской команды, которому подчинено было хозяйственное отделение в обычном составе департаментских отделений; бухгалтер с помощником, экзекутор, он же смотритель зданий и начальник служительской команды. При церкви министерства состояли священник и два церковника. За зданиями наблюдали два архитектора, старший и младший; при лазарете министерства состояли доктор, штаб-лекарь и два подлекаря или фельдшера; 9) Архивы» (12).

   7 ноября 1833 года А. М. Горчаков получил назначение советником русского посольства в Вене. Русским послом в Вене был Д. П. Татищев, а министром иностранных дел Австрии – Меттерних.
   С. С. Татищев писал в своей работе «Из прошлого русской дипломатии»:
   «Система Меттерниховской дипломатии состояла в том, чтобы любой ценой, любыми средствами скрепить разрозненные и противоречивые части лоскутной австрийской империи.
   Николай I лично не любил Меттерниха и с недоверием относился к его столь приторным и слащавым заявлениям о вечной дружбе между Австрией и Россией. Этому во многом способствовал Горчаков, который при внимательном и тщательном изучении внешней политики австрийского кабинета, приходил в своих донесениях, депешах к бесспорному выводу, что Меттерних под личиной дружественных отношений проводит по отношению к России враждебную линию. Значительная часть австрийских агентов, согласно инструктивным указаниям Меттерниха, усердствовали в поддержке враждебного образа действий против России. В их бесцеремонной деятельности явственно обнаруживалась неприкрытая зависть к могуществу России. Меттерниховы агенты ревностно воздвигали различные препятствия русской внешней политики, особенно на Ближнем Востоке» (29).

   За успешную дипломатическую деятельность в Вене Горчаков, исполнявший несколько раз должность посла, получил чин статского советника и командорский крест Тосканского ордена святого Иосифа, 5 декабря 1834 года – орден святого Станислава II степени со звездой.

   В сентябре 1835 года в австрийском городе Теплице состоялось свидание императоров России, Австрии и Пруссии, обсудивших отношение союза северных держав к Англии, Франции, Бельгии, Голландии и Испании, в котором участвовал и Горчаков. «Горчакову удалось предотвратить целый ряд враждебных шагов Меттерниха по отношении к России. Меттерних во время переговоров открыто стремился к тому, чтобы сосредоточить в своих руках все нити европейской политики с тем, чтобы разыграть роль миротворца в Европе. Постоянным своим заигрыванием то с французским, то с английским кабинетом, Меттерних ускорял развязывание борьбы между Англией и Россией.
   Горчаков своими разумными суждениями, умелыми политическими расчетами обратил на себя внимание всех европейских дипломатов. Меттерних начал его побаиваться и теперь усматривал в нем главного своего врага. В награду отличной ревностной службы Горчаков был пожалован 8 марта 1837 года золотой табакеркой, украшенной бриллиантами» (29).
   После встречи в Теплице 26 сентября Николай I и Бенкендорф на несколько дней приехали в Вену, где при встрече Горчакова с временщиком князь вызвал недовольство шефа жандармов своим чувством собственного достоинства.

   26 апреля 1838 года Горчаков был «уволен от должности советника посольства в Вене для употребления по другим делам», но в Петербурге другого назначения не получил, подал в отставку и 25 июля 1838 года был уволен с дипломатической службы. В том же году Горчаков женился на вдове графа Мусина-Пушкина, урожденной княжне Урусовой, с помощью родственных связей вернувшей мужа на дипломатическую службу. «17 июля 1837 года Горчаков женился на княжне Марии Александровне Урусовой (вдове гофмейстера графа Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина), слывшей необычайной красавицей. Тестем князя Горчакова стал князь Александр Михайлович Урусов (президент Московской дворцовой конторы), который оказывал ему немаловажное содействие в его жизни.
   За излишне самостоятельные мнения Горчаков подвергается нападкам со стороны своего старого врага Нессельроде, ждавшего случая отомстить Горчакову – восходящей звезде русской дипломатии. Для Горчакова в посольстве была создана неблагоприятная атмосфера для успешной работы. Его начали обходить. Горчаков хотел исправить дело демонстративной подачей заявления об отставке. Высочайшим указом от 25 июля 1838 года он был уволен от службы. 24 октября 1839 года Горчакова определили с чином действительного статского советника в министерство иностранных дел» (29).
   Современник Горчакова князь П. В. Долгоруков писал в своих «Петербургских очерках»:
   «Князю Горчакову надобно отдать справедливость, что он, отменно вежливый и любезный со всеми без различия, никогда не льстил временщикам, всегда, и в ведро и в бурю, держал себя самым приличным образом, совершенно как европейский вельможа, и вообще снабжен от природы хребтом весьма не гибким, вещь самословно редкая в Санкт-Петербурге. Граф Бенкендорф, в то время могущественный временщик, в краткое пребывание свое в Вене нашел князя Горчакова недовольно к себе приветливым и соделался его врагом. Русским послом в Австрии находился Дмитрий Павлович Татищев, родная племянница коего, вдова графиня Мария Александровна Мусина-Пушкина, рожденная княгиня Урусова, жила в то время в Вене. Князь Горчаков в нее влюбился и собирался на ней жениться. Татищеву не хотелось, чтобы племянница его, не имевшая другого состояния, кроме седьмой части после своего (впрочем весьма богатого) мужа, вышла замуж за человека, не имевшего решительно никакого состояния. Нерасположение Татищева к этому браку еще искусно раздувал тогдашний властелин австрийской политики, знаменитый князь Меттерних; он не любил князя Горчакова за его русскую душу, за его русские чувства, за его неуступчивость, всегда прикрытую отменным знанием приличий, вежливостью самою изящною, но тем не менее весьма неприятною для Меттерниха; одним словом, он всеми силами старался рассорить Татищева с князем Горчаковым и удалить этого последнего из Вены. Штука удалась. Татищев решительно восстал против свадьбы. Князь Горчаков, поставленный в неизбежную необходимость выбора между любимой женщиной и и весьма заманчивою для его честолюбия службою, не поколебался: не взирая на свое огромное честолюбие, он в 1838 году вышел в отставку и женился на графине Пушкиной.
   В 1839 году князь и княгиня Горчаковы прибыли в Петербург и наняли квартиру на Литейной (в доме Степана Федоровича Апраксина). Князь Горчаков стал искать для себя место посланника, и это ему было весьма не легко. Николай Павлович его не любил по воспоминанию о 14 декабря; вице-канцлер, министр иностранных дел, граф Нессельрод не любил его за русское знатное имя, за русские чувства, за отсутствие искательства в начальстве и в сильных людях, и более всего не любил по влиянию князя Меттерниха, коего граф Нессельрод считал наставником, учителем, и дарованиям коего, весьма замечательным, но заблудившимся на пути совершенно ложном, он поклонялся со всей ревностью своего ума ограниченного и своего характера трусливого. Граф Бенкендорф, имевший в то время большое влияние, терпеть не мог князя Горчакова. Но в Санкт-Петербурге находилась сестра княгини Горчаковой, княгиня София Александровна Радзивилл, которая пользовалась особенною благосклонностью Николая Павловича; она выхлопотала мужу сестры своей дипломатическое место, и летом 1841 года князю Горчакову объявлено было, что он вскоре назначен будет посланником в Царьград. Но Меттерних, сильно озабоченный делами Востока, бодрствовал: ему не хотелось видеть князя Горчакова и в Царьграде: он употребил все свое влияние, а Нессельрод воспользовался этим, чтобы доставить блистательное место Титову, который за два года перед тем, женясь на графине Елене Иринеевне Хребтович, соделался шурином Нессельродову зятю графу Хребтовичу. Назначение графа Медена в Вену делало вакантным место посланника в Штутгарте, и хотя это место, в сравнении с Веной и Царьградом, было крайне незначительно, но делать то было нечего: князь Горчаков принял его, сказав одному из своих друзей: «это не важно, но значит поставить ногу в стремя». Нелюбовь к нему Николая Павловича, графа Нессельрода и царских приближенных была причиною, что ноги 30 лет оставались в этом стремени» (21).

   5 декабря 1841 года Горчаков был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром в одном из 38 королевств тогдашней Германии – Вюртембергском, и 26 марта 1842 года в столице королевства Штутгарте вручил верительные грамоты королю Вильгельму I. «До Венского конгресса на территории Германии не было даже формально единой общеполитической организации. После 1815 года 38 самостоятельных немецких государств были формально объединены в германский союз. Центральным органом германского союза являлся союзный сейм – конференция представителей государств-членов германского союза; местопребыванием союзного сейма был город Франкфурт-на-Майне. В узком совете союзного сейма были представлены наиболее крупные государства: Австрия (ее представитель являлся одновременно и председателем), Пруссия, Бавария, Саксония, Ганновер, Вюртемберг, Баден, Кургессен, Гессен, Гольштейн, Люксембург; остальные более мелкие государства были объединены в 6 групп, каждая из которых имела по одному голосу. Союзный сейм не располагал реальной властью. Австрия и Пруссия с разных концов пытались по своему провести воссоединение немецких земель, и история внешнеполитических взаимоотношений между Пруссией и Австрией в первой половине XIX века есть история борьбы за главенство в германском союзе государств.
   Горчаков был весьма близок с Максимилианом Лейхтенбергским, состоявшим в браке с 2 июля 1839 года с великой княжной Марией Николаевной, старшей дочерью русского императора. В 1844 году при активном содействии Горчакова наследный принц Вюртембергский Карл-Фридрих-Александр женился на великой княжне Ольге Николаевне, дочери Николая I. Николай I лично поручил Горчакову познакомить кронпринцессу Ольгу с историей и бытом Вюртембергского королевства. Горчаков прекрасно справился с этим поручением и обратил на себя внимание Николая. 25 марта 1844 года он был пожалован за хорошую службу кавалером ордена святого Станислава, а 22 августа получил знак отличия беспорочной службы XXV лет».(29).
   В Вюртемберге Горчаков прослужил 10 лет. «Пребыванием своим в Штутгарте князь Горчаков воспользовался, чтобы устроить свадьбу великой княжны Ольги Николаевны с наследником короны Вюртембергской. Новая крон-принцесса, поселясь в Штутгарте, оценила ум и способности русского посланника, была ходатаем его перед Николаем Павловичем, и сблизила его с императрицею Мариею Александровною, с коею Ольга Николаевна была весьма дружна» (21).

   Во время европейской революции 1848–1849 годов дипломатическая деятельность князя Горчакова российским правительством была названа великолепной. «Во время революционных событий в Венгрии 1848–1849 годов Горчаков был в курсе всех внешне-политических шагов Николая I и весьма подробно информировал его о внутреннем положении Венгрии. За лично оказанную помощь императору Горчаков удостоился высочайших милостей. 13 марта 1849 года он получил орден святой Анны I степени, 23 марта 1849 года – орден святого Владимира II степени, 22 августа – знак беспорочной службы XXX лет. 29 января 1850 года Горчаков высочайшим указом назначается чрезвычайным посланником и полномочным министром при германском союзе во Франкфурте-на-Майне» (29).

   В 1850 году в Оломоуце был воссоздан Германский Союз и союзный сейм.
   Горчаков, оставаясь послом в Вюртембергском королевстве, был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром при Германском союзе, сейм которого находился во Франкфурте. Там Горчаков познакомился с Отто фон Бисмарком – послом Пруссии в Германском союзе. Позднее Бисмарк назвал Горчакова своим учителем.

Глава II. Министр иностранных дел. 1853–1870 годы

   18 ноября 1853 года русская эскадра адмирала Павла Нахимова в Синопской бухте уничтожила турецкий флот. Позднее это послужило для Англии и Франции поводом ввести свои эскадры в Черное море и объявить войну России. Союзники – Англия и Франция – высадили десант в количестве шестидесяти тысяч человек в Крыму, вблизи Евпатории и, после сражения на реке Альме с тридцатитысячной русской армией А. С. Меньшикова, не представлявшей для них особой опасности в военно-техническом отношении благодаря промышленной и технической отсталости Николаевской империи, несмотря на традиционный героизм русского солдата, подошли к Севастополю – главной базе российского флата на Черном море. Сухопутная армия ушла к Бахчисараю, оставив Севастополь один на один с экспедиционным союзническим корпусом.
   «Разлад между Англией и Россией, проявлявшийся в резких столкновениях 30-х годов, выразился вполне в вооруженной борьбе Англии, в союзе с Францией и Турцией, против России, в 1855–1856 годах. Главные причины этой войны заключались в стремлении западных держав ослабить влияние России на востоке и лишить ее политического преобладания» (12).
   9 февраля 1854 года в России был распространен манифест императора Николая I:
   «Божиею милостию Мы Николай I, император и самодержец Всероссийский, царь польский и прочая, и прочая, и прочая.
   Объявляем всенародно.
   Мы уже возвестили любезным Нашим верноподданным о причине несогласий с Оттоманскою Портою.
   С тех пор, не взирая на открытие военных действий, Мы не преставали искренно желать, как и поныне желаем, прекращения кровопролития. Мы питали даже надежду, что размышление и время убедят турецкое правительство в его заблуждении, порожденном коварными наущениями, в коих Наши справедливые, на трактатах основанные требования, представляемы были как посягательство на его независимость, скрывающее замыслы на преобладание. Но тщетны были доселе Наши ожидания – английское и французское правительства вступились за Турцию, и появление соединенных их флотов у Царьграда послужило вящшим поощрением ея упорству. Наконец обе западные державы, без предварительного объявления войны, ввели свои флоты в Черное море, провозгласив намерение защищать турок и препятствовать Нашим военным судам в свободном плавании для обороны берегов Наших.
   После столь неслыханного между просвященными государствами образа действия, Мы отозвали Наши посольства из Англии и Франции и прервали всякие политические сношения с сими державами.
   Итак против России, сражающейся за Православие, рядом с врагами Христианства становятся Англия и Франция.
   Но Россия не изменит Святому своему призванию, и если на пределы ея нападут враги, то мы готовы встретить их с твердостию, завещанною нам предками. Мы и ныне не тот ли самый народ Русский, о доблестях коего свидетельствуют достопамятные события 1812 года! Да поможет нам Всевышний доказать сие на деле! В этом уповании, подвизаясь за угнетенных братьев, исповедующих Веру Христову, единым сердцем всея России воззовем:
   «Господь Наш! Избавитель Наш! Кого убоимся! Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!»
   Дан в Санкт-Петербурге в 9 день февраля месяца, в лето от Рождества Христова 1854-е, Царствования же Нашего в 29-е.
   На подлинном Собственного Его Императорского Величества рукою подписана:
   «Николай».
   Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского, из Правительствующего Сената.
   Правительствующий Сенат слушали Высочайший Его Императорского Величества Манифест, состоявшийся в 9 день сего февраля, о прекращении политических сношений с Англиею и Франциею. Приказали: Его Императорского Величества Манифеста напечатав потребное число экземпляров разослать для повсеместного обнародования, во все губернские, войсковые и областные Правления, при указах, а для надлежащего сведения, гг. министрам, военным генерал-губернаторам, градоначальникам и Присутственным местам; в Святейший же Правительствующий Синод, во все Департаменты Правительствующего Сената и Общия оных Собрания при ведениях и припечатать в 1-м отделении Собрания указов» (28).
   Затопив на рейде Севастополя устаревшие парусные суда и таким образом обезопасив город с моря, хозяевами которого стали пароходы англичан и французов, не нуждавшиеся в парусах, и сняв с русских кораблей двадцать две тысячи моряков, адмиралы Корнилов и Нахимов с военным инженером Тотлебеном в течение двух недель смогли окружить Севастополь земляными укреплениями и бастионами.
   После трехдневной бомбардировки Севастополя 5–7 октября 1854 года англо-французские войска перешли к осаде города, продолжавшейся почти год, до 17 августа 1855 года, когда потеряв адмиралов Корнилова, Истомина, Нахимова, оставив Малахов курган, являвшийся господствующей позицией над Севастополем, остатки двадцатидвухтысячного русского гарнизона, взорвав бастионы, ушли на северную сторону Севастопольской бухты, сократив англо-французский экспедиционный корпус, постоянно получавший подкрепления, на семьдесят три тысячи человек.

   Историк XIX века К. А. Скальковский писал в своей работе «Наши государственные и общественные деятели»:
   «Существует мнение, что войны 1853–1856 годов и 1876–1877 годов были делом прихоти. Русские будто бы взяли да и пошли бить бедного турку. Так толковать мировые события невозможно. Эти две войны, тяжелые для нас – потому, что мы наделали кучу ошибок по части дипломатии, финансов, генерального штаба, интендантства и так далее, оказались, как всегда, не готовыми к войне и в выборе лиц руководились фавором и протекцией – в сущности были неизбежны и необходимы. Это лишь два звена в той цепи войн, которая началась еще с Куликовской битвы и окончится лишь тогда, когда славянская рать в том или в другом виде приведет Россию к открытым морям. Люди с узкими воззрениями смеются, что у нас есть интересы в Сирии, и в Малой Азии, и в Афганистане, и в Индии, и в Китае. Но почему же не кажется им странным поведение англичан, которые свои интересы отыскивают и преследуют и в Южной Африке, и на разных островах Австралии и в Бирме, хотя никакого отношения эти места собственно к границам Великобритании не имеют. Между тем теперь, не держа в руках прямо или косвенно Дарданелл, мы всю южную границу Россию оставляем без защитною от внезапного нападения» (17).
   5 июля 1854 года Горчаков был назначен послом в Австрии. «Русским посланником в Вене находился барон Петр Казимирович Мейендорф, женатый на сестре тогдашнего первого австрийского министра графа Буоля. Наконец, даже Николай I и граф Нессельроде спохватились, что невозможно оставлять барона Мейендорфа посланником в Вене, и на его место, по ходатайству великой княжны Ольги Николаевны, в июле 1854 года назначен был князь Горчаков» (21).

   Увеличить количество русских войск в Крыму было трудно из-за возможного удара Австрии на западной границе России.
   Выдающийся историк Е. В. Тарле писал в своей монографии «Крымская война», опубликованной в Москве в 1950 году:
   «Договор 2 декабря 1854 года между Австрией и союзниками (Англией и Францией. – А.А.) серьезно ухудшил для России политическую обстановку войны. Отныне буквально в любой момент после 1 января 1855 года Австрия могла заявить, что, так как мир не заключен, она обязана вступить в войну. Австрийская армия, совсем не опасная для русской армии при борьбе один на один, теперь, когда необходимо было защищаться в Крыму, могла сыграть большую роль, если бы вторглась в русские пределы. Паскевич и царь считались уже наперед с возможностью, в случае такого вторжения, защищаться на Днестре.
   Чем хуже и тревожнее были доставляемые А. М. Горчаковым сведения из Вены, тем яснее становилось в Зимнем дворце, что в более или менее близком будущем вся огромная западная граница империи может оказаться под ударом войск Австрии, Пруссии и Германского союза» (18).
   Биограф князя Горчакова С. К. Бушуев писал: «Первой страной после Турции, которая была вовлечена в орбиту англо-французского влияния, была Австрия. Австрия вероломно изменила России и удивила мир своей черной неблагодарностью. Австрийская армия была введена в Трансильванию с целью демонстрации против русских войск, оккупировавших Придунайские княжества. Австрийская армия в виде угрозы нависла над русскими войсками на Дунае.
   13 июля 1854 года Австрия, в лице своего министра иностранных дел Буоля, от угроз по адресу России переходит к военной демонстрации. Австрийские войска вступают в Молдавию и Валахию с тем, чтобы русская армия оставила занятые ею княжества. Министр иностранных дел Буоль носился в эти дни с тем, чтобы реально и надолго ослабить русское могущество, чтобы вывести Россию, как крупную державу, из семьи европейских государств.
   Присоединение Австрии к союзу англо-французской коалиции по договору 2 декабря 1854 года вызвал в России взрыв негодования. Договор 2 декабря определялся как «подлейший», «вероломный», «гнусный» и «отвратный» (1).
   Еще до назначения князя Горчакова послом в Вене начались переговоры воюющих сторон, заметно усложнившиеся для России после падения Севастополя. «В Вене австрийская, английская и французская дипломатия пыталась лишить Россию всех ее вековых завоеваний на Ближнем Востоке, даже лучшего плода русской дипломатии – Кучук-Кайнарджийского трактата. Когда союзная дипломатия пробовала затронуть честь русского оружия и унизить Россию, князь Горчаков выступал с резкими, но облеченными в прекрасную литературную форму, заявлениями. На Венской конференции А. М. Горчаков взял своим девизом защиту общенациональных интересов России. «Я готов поставить мое имя под миром с жертвами, но не такими, что заключают в себе ущерб достоинству и чести» – не раз заявлял Горчаков во время Венской конференции послов. (1).
   1 июля 1855 года князь Горчаков за свою деятельность на переговорах в Вене рескриптом нового императора Александра II стал кавалером ордена святого Александра Невского.
   20 января 1856 года воюющими сторонами в Вене был подписан протокол, в соответствии с которым участники в течение трех недель должны были прислать в Париж на конгресс своих уполномоченных для заключения перемирия и определения условий мирного договора, включавших четыре основные проблемы: 1. Дунайские княжества; 2. Свобода плавания по Дунаю; 3. Черное море; 4. Христианские подданные Порты. «План английской дипломатии заключался в том, чтобы отторгнуть от России Финляндию, Польшу, Бессарабию, Черкессию; Грузию передать Турции, а Черкессию сделать независимой, передав ее под протекторат Турции. В задачу французской дипломатии входило избавить своего императора от унизительных условий Венского конгресса 1814 года, превратив Францию в главную державу в решении всех международных вопросов. Русская дипломатия ставила своей главной задачей не допустить таких условий мира, которые бы затрагивали национальную честь России. Что касается австрийской дипломатии, сардинской и турецкой, то они по своему положению не могли играть иной роли, как роли разменной монеты великих держав» (1).
   17 марта 1856 года в Париже был подписан мирный договор, по которому, благодаря разногласиям между Англией и Францией, облегчившим задачу русской дипломатии, Россия потеряла дельту Дуная, Южную Бессарабию и право держать флот на Черном море. «Территориальные уступки России по парижскому миру были невелики. Союзники возвратили свои завоевания в Крыму, а Россия, взамен того, возвратила Турции свои завоевания в Азии (город Карс) и уступила устья Дуная и южную часть Бессарабии, которая была присоединена к Молдавскому княжеству. Наибольший ущерб интересам России нанесен был ограничением ее державных прав на Черном море. Вместе с Турцией, Россия была решена права держать здесь военный флот. Обе державы обязались уничтожить на берегах Черного моря военно-морские арсеналы и не держать в этом море других военных судов, кроме шести паровых по 800 тонн и четырех легких судов по 200 тонн, для необходимых распоряжений по прибрежью. Черное море объявлено было нейтральным; доступ в его воды воспрещен был военным судам всех держав, для обеспечения же торгового мореплавания, Россия и Турция обязались допускать иностранных консулов в черноморские порты. Проливы Босфорский и Дарданельский вновь объявлены были закрытыми для военных судов, доколе Порта находится в мире (12).
   Е. В. Тарле писал: «Утром 30 марта 1856 года все участники конгресса от имени представленных ими держав подписали Парижский мирный договор. В Европе дипломатические круги считали, что Россия отделалась, сравнительно, ничтожными уступками. Французский посол в Вене барон де Буркэнэ высказался о Парижском трактате так: «Никак нельзя сообразить, ознакомившись с этим документом, кто же тут победитель, а кто побежденный» (18).
   Однако, дело было не только в территориальных потерях России. «Итоги Парижского конгресса были фактически зафиксированы в двух документах: договоре от 30 марта, подписанном всеми участниками конгресса, и договоре от 15 апреля, заключенном между Австрией, Англией и Францией. Гарантируя целостность и независимость Турции, этот последний отражал готовность трех держав вести войну против всех, кто посмеет нарушить Парижский мирный договор. О том, что означали эти документы для России, Горчаков позднее, в 1858 году, писал: «В Европе договор от 30 марта нас оставил без союзников. Договор от 15 апреля нас поставил в изоляцию перед лицом коалиции, дух которой все еще существует» (23).

   В марте 1856 года князя Горчакова вызвали в Санкт-Петербург и 15 апреля 1856 года указом нового императора Александра I Правительственному Сенату он был назначен министром иностранных дел России – «Чрезвычайному Посланнику и Полномочному Министру Нашему при Императорско-Австрийском Дворе, Тайному Советнику Князю Горчакову Всемилостивейшим повелением посылаем быть Министром Иностранных Дел» (8). Тогда же он стал членом Комитета Министров и членом Государственного Совета. «Князь А. М. Горчаков оценивал Парижский мир как тягостный и унизительный (в национальном отношении) для России, и он не хотел принимать никакого участия в заключении мира. В аристократических салонах России после заключения мира с уст не сходило имя А. М. Горчакова. Горчаков уверял всех и каждого, что Австрия «изменница» и что ее нужно «проучить». Ему принадлежат вещие слова, произнесенные им в Вене по поводу Парижского конгресса: «Австрия – это не государство, это только правительство». Эти слова дошли быстро до Петербурга и произвели сильное впечатление. Общественное мнение называло единодушно Горчакова человеком, способным вести достойную России внешнюю политику» (1).
   Профессор Оксфордского университета А. Д. Тейлор писал в своей книге «Борьба за господство в Европе в 1848–1918 годах», опубликованной в Москве в 1958 году:
   «Подлинной ставкой в Крымской войне была не Турция; это была Центральная Европа, иначе говоря – Германия и Италия. Англия надеялась заменить гегемонию России «европейским концертом». Это ей не удалось. Наполеон III хотел заменить гегемонию России своей собственной и в течение нескольких лет думал, что это ему не удалось. Как показали события, державы Центральной Европы уклонились от взятия на себя обязательств, и вследствие этого Крымская война не принесла решающих результатов. Крымская война велась за то, чтобы перестроить европейскую систему. Старый порядок, порожденный Священным Союзом, был уничтожен; но никакая новая система не заняла его место – ни либеральный «концерт» по английскому образцу, ни революционное объединение, о котором мечтал Наполеон III. Вместо этого начался период анархии в Европе, длившийся от Крымской войны до следующей крупной схватки на ближнем Востоке.
   Новую политику России олицетворял Горчаков, занявший в мае 1856 года пост министра иностранных дел вместо Нессельроде. Он дал этой политике характеристику в простых словах, сказанных им русскому послу в Париже Киселеву, заявив, что «ищет человека, который помог бы ему уничтожить параграфы Парижского трактата, касающегося Черноморского флота и границы Бессарабии, что он его ищет и найдет» (30).
   С. С. Татищев писал о первых шагах нового министра иностранных дел России в своей книге «Император Александр II, его жизнь и царствование», опубликованной в 1903 году в Санкт-Петербурге:
   «Назначение князя А. М. Горчакова министром иностранных дел, на место удалившегося на покой канцлера графа Нессельроде, означало крутой поворот во внешней политике России.
   Первым делом нового министра иностранных дел было назначение послов и посланников при дворах великих держав. Послом в Париж отправился граф П. Д. Киселев, в Лондон – граф Хребтович, предшественник которого на этом посту барон Бруннов был перемещен в Берлин. Посланником в Вену князь А. М. Горчаков определил ближайшего своего сотрудника по Венским совещаниям 1855 года советника посольства Балабина, разделявшего глубокую ненависть его к Австрии за вероломную измену. Во главе посольства в Константинополь поставлен занимавший уже эту должность в начале сороковых годов А. П. Бутенев. Товарищем министра иностранных дел назначен личный друг государя Н. М. Толстой; директором азиатского департамента – известный путешественник по Китаю и Славянским землям Е. П. Ковалевский» (14).
   О. В. Серова отмечала в своей работе «Горчаков, Кавур и объединение Италии», опубликованной в 1977 году в Москве:
   «Ко времени назначения на пост министра Горчаков обладал большим опытом дипломата, наблюдательного, умного, тонкого, способного даже со своих не слишком высоких постов (далее которых ревностно опасавшийся талантливого соперника Нессельроде и окружавшая его камарилья не расположены были его допустить) не только вынести трезвые суждения о положении России в системе международных отношений, но имевшие мужество довести эти, разумеется, вовсе не ласкавшие слух сильных мира сего оценки, по их прямому назначению. И хотя этим он приобрел репутацию человека отнюдь не удобного, более того, создававшего определенный дискомфорт своим непосредственным начальникам, тем не менее Александр II, явно отдавая должное его опытности, таланту, уму, преданности делу, которому он служил, и России, остановил свой выбор на нем, вопреки попытке Нессельроде помешать этому назначению. Последний рекомендовал в свои преемники А. Ф. Будберга, а о Горчакове, не сумев скрыть неприязни, сказал царю: «Он был у меня в министерстве в течение тридцати лет, и я всегда считал, что он не пригоден ни к чему серьезному». Такая характеристика лишний раз доказывает, с каким трудом во все времена истинный талант занимает подобающее ему место и как посему это редко случается. А если и происходит, то, как в данном случае, чаще всего на крутых поворотах истории, ибо не подлежит сомнению, что на решение Александра II не в последнюю очередь сказалось осознание им и его ближайшим окружением того критического положения, в котором находилась Россия после Крымской войны, так что интрига должна была уступить место трезвым оценкам подлинных человеческих ценностей.
   Преодоление огромных трудностей, возникших перед российской дипломатией после поражения в Крымской войне и решений Парижского конгресса, в условиях глубокого кризиса, переживаемого в те годы Россией, стало тем серьезным испытанием, перед которым оказался поставлен российский министр иностранных дел. Ясно отдавая себе отчет в том, сколь сложно достичь главной стратегической цели внешней политики страны – пересмотра статей Парижского договора – Горчаков с присущим ему хладнокровием и выдержкой начал постепенно продвигаться к ней путем решения отдельных тактических задач, никогда не забывая о стеснительных и унизительных для России положениях международного трактата и, как известно, позднее успешно реализовал свой замысел.
   Благодаря глубокому пониманию того, какова расстановка сил на международной арене, от сумел в малом увидеть большое и быстро уловить, как можно воспользоваться для решения этой сложной проблемы намечавшимся развитием событий на Аппенинском полуострове. В его действиях по этому поводу, как в капле воды, отразились те методы, приемы, к которым он обычно прибегал в своей практике. Среди них обращает на себя внимание не только готовность прислушаться к мнению ведущих российских дипломатов, но и стремление привлечь их к активному участию в решении важнейших вопросов.
   Что касается взаимоотношений Горчакова с Александром II, то, как и следовало ожидать, многое в них зависело в первую очередь от совпадения взглядов на главные стратегические цели внешней политики. В остальном же министр должен быть полагаться на свое умение переубеждать либо прибегать к тактическим приемам, помогающим добиться своего в условиях, когда ему отводилась роль лишь исполнителя воли и предначертаний императора. И хотя он в этом весьма преуспел, бывало и ему приходилось уступать» (23). «Ближайшие задачи внешней политики России в 1856 году заключались в том, чтобы восстановить и упрочить отношения к великим державам после изменившей общее положение Восточной войны. Вскоре по заключении парижского мира, еще до совершения обряда священного коронования, император Александр II, в сопровождении князя Горчакова, отправился в Берлин для свидания с прусским королем (17–21 мая 1856 года). Издавна утвердившиеся связи между Россией и Пруссией были подкреплены тремя свиданиями императора Александра II с королем Фридрихом-Вильгельмом IV в 1857 году в Берлине и Потсдаме и свиданиями его с принцем Вильгельмом прусским в Варшаве в сентябре 1858 года и в Бреславле в октябре 1859 года. С императором Францем-Иосифом Государь имел свидание в Веймаре 19 сентября 1857 года» (1).

   Поверенный в делах Пьемонта в Российской империи в 1856–1863 годах граф Ольдоини писал в своем никогда не опубликованном дневнике:
   «Князь Горчаков говорил со мной всегда откровенно и без обиняков: Так, например, когда речь зашла о Парижской трактате и о небольших его нарушениях, которые допускались с общего согласия, он сказал мне со всей откровенностью: «Я очень доволен, что этому трактату наносят удары перочинным ножом, в свое время мы нанесем ему удар саблей» (22).
   21 августа 1856 года всем посольствам России князем Горчаковым был разослан циркуляр, в котором он писал:
   «Император желает жить в добром согласии со всеми правительствами. Его Величество находит, что лучшее к тому средство – не скрывать своего образа мыслей ни в одном из вопросов, касающихся народного права в Европе. Единение с теми, кто в течение многих лет поддерживал с нами начала, коим Европа обязана миром, продолжавшимся более четверти столетия, уже не существует более в прежней целости. Результат этот произошел помимо воли нашего августейшего государя. Обстоятельства возвратили нам полную свободу действий. Император решился посвятить преимущественную заботливость благосостоянию своих подданных и сосредоточить на развитии внутренних средств страны деятельность, которая будет распространяться за пределы империи, лишь когда того безусловно потребуют положительные пользы России. Россию упрекают в том, что она заключается в одиночестве и хранит молчание в виду явлений, несогласных ни с правом, ни со справедливостью.
   Говорят, что Россия сердится. Нет, Россия не сердится, Россия собирается с силами (La Russie bonde, dit-on. La Russie ne bonde pas. La Russie se recueille – Горчаков писал свои циркуляры на французской языке. – А. А.).
   Что же касается до молчания, в котором нас обвиняют, то мы могли бы напомнить, что еще недавно искусственная коалиция была организована против нас, потому что голос наш возвышался каждый раз, когда мы считали это нужным для поддержания права. Деятельность эта, спасительная для многих правительств, но из которой Россия не извлекла для себя никакой выгоды, послужила лишь поводом к обвинению не весть в каких замыслах всемирного господства. Мы могли укрыть наше молчание под впечатлением этих воспоминаний. Но такое положение не представляется нам приличествующим державе, которой Провидение определило в Европе то место, что занимает Россия. Настоящая депеша, которую я вам пишу по повелению его императорского величества, доказывает, что наш августейший государь не ограничивается такою ролью, когда считает долгом высказать свое мнение. Так будет и впредь каждый раз, когда доведется России возвысить свой голос в пользу права или когда достоинство императорское потребует, чтобы он не скрывал своих мыслей. Что же касается до введения в действие наших вещественных сил, то император представляет это свободному своему усмотрению. Политика нашего августейшего государя национальна, но она не своекорыстна, и хотя его императорское величество ставит в первом ряду пользы своих народов, но не допускает и мысли, чтобы даже удовлетворение их могло извинить нарушение чужого права» (12, 14).

   Князь Горчаков был произведен в чин действительного тайного советника и избран почетным членом императорской Санкт-Петербургской Академии наук. «Основным звеном для осуществления настоящей программы сосредоточивания Горчаков избрал политику сближения с Францией и дипломатический реванш в отношении Австрии. Без сведения счетов с Австрией нельзя было предпринимать ни одну из акций во внешней политике России. Ибо кто мог быть застрахован в предстоящих событиях от того, что Австрия снова не будет вести такую же политику, какую она вела по отношению к России в период Крымской войны? Следовательно, нужно было обезопасить Австрию, и Горчаков сознательно, совершенно ясно намечает линию поведения по отношению к Австрии. Эта линия поведения Горчакова может быть выражена в формуле: итти на союз с Францией с тем, чтобы вызвать войну между Францией и Австрией из-за итальянских территорий, в которых Австрия сохраняла свое влияние. С этой целью еще 27 июля 1856 года Горчаков восстанавливает миссию при короле Сардинском, весьма тщательно изучает итальянский вопрос, разжигает аппетит Франции в отношении Ниццы и Савойи» (1).
   В сентябре 1856 года посол Франции в России граф Морни писал императору Наполеону III: «Князь Горчаков и я, мы не переговариваемся, как посол с министром, а как два друга, доверяющие добросовестности и прямодушию обоих государей и обоих посредников. Его прежняя политика согласуется с его новым положением; он рад установившемуся между нами согласию и делает что может, дабы сохранить его» (14).
   13 сентября 1856 года в Штутгарте состоялась встреча императоров Александра II и Наполеона III, которых сопровождали их министры иностранных дел Горчаков и Валевский. Здесь и были определены основные действия двух стран, приведшие к подписанию 3 марта 1859 года франко-русского секретного договора.

   17 апреля 1857 года князь Горчаков стал кавалером ордена святого Владимира I степени.
   Император Александр II писал А. М. Горчакову:
   «Нашему министру иностранных дел, действительному тайному советнику князю Горчакову.
   Дипломатические способности, познания по сей части, приобретенные вами многолетним пребыванием при разных дворах Европы в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра Нашего, в особенности же действия ваши в продолжение Венских конференций 1855 года, решили Наш выбор назначением вас министром иностранных дел. Вы вступили в управление оным в то важное время, когда исполнение условий только что заключенного Парижского мира требовало неусыпной бдительности и предусмотрительности. Возникшие, вскоре, в сем отношении, недоразумения могли снова омрачить едва прояснившийся политический горизонт Европы; но вы, руководимые опытностью и постигая чистосердечные желания Наши упрочить общее спокойствие, умели благоразумно отвратить последствия тех недоразумений и утвердить дружественные отношения России со всеми державами.
   Такие заслуги дают вам полное право на орден Святого Равноапостольского Князя Владимира первой степени, а Нам доставляют особенное удовольствие оным вас украсить.
   Препровождая при сем орденские знаки, пребываем к вам навсегда Императорскою милостию Нашею благосклонны.
   На подлинной Собственного Его императорского Величества рукою написано:
   «АЛЕКСАНДР».
   В Санкт-Петербурге, апреля 17 дня 1857 года» (13).
   В 1856–1858 годах князь Горчаков получил прусский орден Черного орла, испанский – Золотого Руна, папский – Пия IX Большого креста, французский – Почетного легиона I степени, ганноверский – Гвельфов, Большого креста, бельгийский – Леопольда I степени, гессенский – Людвига, Большого креста, баварский – святого Губерта, саксен-веймарский – Белого Сокола, Большого Креста, турецкий – Меджидие I степени, баденский – Верности, саксен-альтенбургский – Большого креста, австрийский – Святого Стефана, Большого Креста, саксонский – Зеленой короны, портрет шаха персидского I степени, тосканский – Святого Иосифа, Большого Креста, неаполитанский – Святого Фердинанда, датский – Слона, сардинский – Аноксиады, шведский – Серафимов, орден Ольденбургского дома – Петра-Фридриха-Людвига и орден Португальской башни и меча и Большого Креста.
   Летом 1858 года на Парижской международной конференции, созванной для решения так называемой проблемы Дунайских княжеств, благодаря позиции России были образованы «Соединенные княжества Молдавии и Валахии», позже появилась и Румыния.
   «Круг политических воззрений Горчакова был необычайно широк и многообразен. Объем его работы как министра иностранных дел был настолько велик, что ему одновременно нужно было следить за внешней политикой так называемой победоносной китайской империи и постоянными антирусскими происками английской дипломатии во всех почти европейских и азиатских странах. Горчаков интересовался всеми вопросами внешней политической жизни России и ее связями от далекого Китая и Японии до ближнего Востока. При Горчакове внешняя политика России по отношению к дальневосточным странам отличалась своим миролюбивым характером.
   Для выяснения внешнеполитических отношений с Китаем 2 февраля 1857 года Горчаков отправляет в Китай посольство во главе с графом Путятиным. 16 мая 1858 года с Китаем заключается знаменитый трактат в Айгуне о присоединении к России Приамурского края. 1 июня того же года с Китаем был заключен трактат в Тянь-Цзине о дружбе и торговле; это была крупная дипломатическая победа Горчакова. Эти трактаты на много десятков лет определили взаимоотношения между Россией и Китаем» (1).
   В указе Александра II князю Горчакову говорилось:
   «Нашему действительному тайному советнику, министру иностранных дел князю Александру Горчакову.
   Призвав вас к управлению министерством иностранных дел, Мы с полным доверием ожидали полезных последствий общего направления политики Нашей, по указанным вам от нас предначертаниям. Упроченные, после заключения мира, дружественные сношения России с европейскими державами, приобрели уже вам право на нашу признательность. Ныне, труды ваши ознаменовались новым значительным успехом, чему служат доказательством договоры, подписанные в Айхуне и Тянь-Цзине, коими прекратились давние недоразумения наши по пограничным делам с Китаем и открыто новое поприще для дружеских и торговых сношений наших с сим государством. В справедливом возмездии за столь достохвальное служение ваше Престолу и Отечеству, Всемилостивейше жалуем вас кавалером ордена Святого Апостола Андрея Первозванного, знаки коего при сем препровождая, Повелеваем вам возложить на себя и носить по установлению. Пребываем к вам Императорскою милостию Нашею навсегда благосклонны.
   На подлинной Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
   «АЛЕКСАНДР».
   В Москве, 30 августа 1858 года.

   В декабре 1858 года в Санкт-Петербурге прошли переговоры Горчакова с личным представителем Наполеона III Ле Нури о франко-русском союзе. 3 марта 1859 года в Париже был подписан секретный франко-русский договор, а через месяц началась война Австрии с Францией и Пьемонтом.
   Война вспыхнула внезапно, вследствие отказа Австрии принять участие в конгрессе и последовавшего затем нападения ее на Сардинию. Цель войны император французский определил так в воззвании своем к итальянскому народу: «Италия, свободная от Альп до Адриатики». Несмотря на собственные натянутые отношения к венскому двору, Пруссия, в защиту Австрии, мобилизовала свою армию. В эту критическую минуту императорский кабинет (России. – А. А.) выступил на помощь Франции. В циркулярной депеше от 15 мая 1859 года на имя русских дипломатических представителей при немецких дворах, князь Горчаков взял на себя посредничество между Францией и Германией. Во Франции нравственная поддержка России принята была с признательностью. Французские генералы говорили графу Киселеву, что циркуляр князя Горчакова стоит стотысячной армии. Но не прошло и шести недель, как мир был подписан в Вилла-Франко непосредственно императором Наполеоном и Францем-Иосифом. Австрийского императора побудили к тому его военные неудачи, а также опасение, как бы вмешательство Пруссии, хотя и предпринятое в его пользу, не доставило ей слишком влиятельного положения в Германии. Наполеон III, напротив, не взирая на блестящие победы французской армии, не считал себя достаточно сильным, чтобы одному вести борьбу с соединенными силами Австрии и всей Германии (14).

   Русский историк И. Дьяконов писал:
   «Поражает, какие тривиальные обстоятельства бывали непосредственными причинами войн XIX века.
   Главным зачинщиком войн в 1850-1870-х годах был французский император Наполеон III. Ему не давали покоя лавры его дяди, великого Наполеона, и он ошибочно считал, что главным достижением эпохи наполеоновских войн было приумножение славы французского оружия. Успех в Крымской войне 1854–1856 годов вдохновил его, и он начал новую войну в Италии.
   Пьемонт входил в состав Сардинского королевства вместе с Сардинией, Савойей и Лигурией. Номинально Сардинским королевством правил бездарный король Виктор-Эммануил II (женатый на австрийской принцессе), а фактически – энергичный и талантливый министр Кавур. Мысль Кавура заключалась в том, чтобы создать объединенную Италию, но не на республиканский лад, по Мадзини (пользовавшемся заговорщической тактикой), а на лад консервативный, с умеренной парламентской монархией. Было ясно, что ядром такого государства может быть только Пьемонт.
   После того, как Сардиния-Пьемонт участвовала в качестве союзника Франции в Крымской войне, Кавур предложил Наполеону III организовать войну против Австрии; он был намерен включить по меньшей мере Ломбардию, Тоскану и Венецию в Итальянское государство. Наполеон III охотно откликнулся на предложение Кавура, так как желал пресечь австрийское влияние в мелких государствах Италии и тем самым ослабить Австрийскую империю. Союзники начали провоцировать Австрию и в конце концов побудили ее объявить Сардинскому королевству и Франции войну в 1859 году. Однако Наполеон III не хотел слишком большого усиления Пьемонта, готового завоевать Тоскану, Умбрию и папские земли, и заключил с австрийцами перемирие. Тем временем в Италии нарастало освободительное движение, организованное главным образом давним борцом за свободу Италии Гарибальди. Кавур добился от Наполеона III согласия на освобождение дальнейших территорий в Италии в обмен на Пьемотские территории Савойю и Ниццу, которые он уступил Франции. В 1860 году было создано государство, включавшее Пьемонт, Ломбардию, Лигурию, Тоскану и Романью, а также Сардинию.
   В том же году Гарибальди, другой заговорщик – Криспи и временно присоединившийся к ним Мадзини со своими сторонниками совершили вторжение в Сицилию, а затем в Неаполитанское королевство. Бурбонский король Неаполя Франциск II бежал. В 1861 году Кавур оккупировал папские земли, и его армия вступила на неаполитанскую территорию, включая Сицилию. Результат проведенного здесь плебисцита был неблагоприятен для Гарибальди. В 1866 году Италия выступила в союзе с Пруссией в войне против Австрии и таким образом приобрела Венецию. Рим некоторое время сохранял независимость как папская территория, причем войска Наполеона III защитили его от попытки Гарибальди захватить город в 1867 году. Но в 1870 году в связи с начавшейся франко-прусской войной, Наполеон III убрал свой гарнизон из Рима. Папе была оставлена как его государство только территория Ватиканского и Латернского дворцов, и в город Рим были переведены правительство и парламент объединенной Италии» (32).

   В октябре 1860 года в Варшаве по просьбе Австрии при участии князя Горчакова состоялась встреча императоров Александра II и Франца-Иосифа с прусским принцем-регентом Вильгельмом.
   17 апреля 1862 года император Александр II возвел министра иностранных дел князя А. М. Горчакова в достоинство вице-канцлера Российской империи.

   30 сентября 1862 года Отто фон Бисмарк произнес свою программную речь в палате депутатов Пруссии:
   «Не речами и постановлениями большинства решаются великие вопросы времени, а железом и кровью» (24). 8 октября Бисмарк стал министром-президентом – главой правительства Пруссии. В. В. Чубинский в своей работе «Бисмарк. Политическая биография», изданной в Москве в 1988 году, писал:
   «Политика железа и крови», «канцлер железа и крови», «железный канцлер» – все эти утвердившиеся в политической и исторической литературе и навсегда соединившиеся с образом Бисмарка понятия ведут свое начало от собственных слов Бисмарка в одной из его первых официальных речей» (24). В это же время князь Горчаков одними дипломатическими способами дезавуировал последствия Польского восстания 1863–1864 годов.
   5 апреля 1863 года посольства Англии, Франции и Австрии в России передали князю Горчакову ноты протеста по поводу начавшегося польского восстания. Это повторялось несколько раз, но ответы А. М. Горчакова трем державам-посредницам не давали повода усилить нажим на российское правительство. В последней ответной ноте князь Горчаков писал: «Наш августейший государь по прежнему проникнут самыми благосклонными намерениями к Польше и самыми примирительными чувствами относительно всех иностранных держав. Забота о благосостоянии его подданных всех племен и исповеданий есть долг, который его императорское величество возложил на себя перед лицом Всевышнего, своею совестью и своим народом. Государь император посвящает все свои усилия исполнению этого долга. Что же касается до той ответственности, которая могла бы пасть на его величество по международным отношениям, то эти отношения определяются международным правом. Лишь нарушение основных начал этого права может навлечь ответственность. Наш августейший государь постоянно соблюдал и уважал эти начала относительно иностранных государств. Его величество вправе ожидать и требовать того же уважения и от других держав» (14).
   Дипломатического демарша Англии, Франции и Австрии не получилось. «Все историки без исключения признают поразительные дипломатические успехи Горчакова во время польского восстания. Все они, за редким исключением, указывают, что благодаря его дипломатическим усилиям удалось предотвратить войну в Европе, которая была вполне реальна в 60-е годы из-за «польского вопроса».
   За блистательные дипломатические успехи в польском вопросе Горчаков был пожалован алмазными знаками ордена святого апостола Андрея Первозванного» (1).
   Александр II писал А. М. Горчакову:
   «Князь Александр Михайлович! Постоянно стремясь, по указаниям Моим, к упрочению, на твердых основаниях, дружественных отношений России к иностранным державам, вы не переставали вполне оправдывать питаемое Мною к вам доверие, и важные государственные заслуги ваши неоднократно вызывали изъявление искренней Моей к вам признательности. Ныне вы приобрели новое право на оную, когда, в истекшем году, политические затруднения, возбужденные польскими восстаниями, грозя неприкосновенности прав России и нарушением общего мира, могли замедлить развитие предпринятых для благосостояния Империи государственных преобразований во внутреннем ее устройстве; внимание Мое обращено было, главнейше, на охранение достоинства России и законных прав ее. В вашей опытности, в пламенной любви вашей и преданности к Престолу и Отечеству, Я нашел достойного исполнителя Моих намерений и желаний. Отвратив грозившие России политические столкновения и незаконные попытки вмешательства в ее дела, цель ревностных трудов, Мною на вас возложенных и усердно вами понесенных, была достигнута к чести и славе России, составляющим Мою главную заботу. В справедливом внимании к этим новым доблестным заслугам вашим и в знак особого Моего к вам благоволения, жалую вам препровождаемый у сего портрет Мой, бриллиантами украшенный, для ношения в петлице, на Андреевской ленте. Пребываю к вам навсегда благосклонным.
   На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
   «Искренно вас любящий и благодарный,
   АЛЕКСАНДР».
   Санкт-Петербург, 19 апреля 1864 года».

   В 1858 году в Среднюю Азию было отправлено три научных экспедиции – в Восточный Иран (Хорасан) и Герат под началом Н. В. Ханыкова, в Восточный Туркестан (Кашгар) под началом Ч. Ч. Валиханова, дипломатическое посольство под руководством Н. П. Игнатьева в Хиву и Бухару. Экспедиции были организованы Азиатским департаментом МИД России, который ведал делами по Ближнему, Среднему, Дальнему Востоку и Средней Азии. Миссии, имевшие также и торгово-экономическое значение, «должны были помочь Санкт-Петербургу выработать меры дальнейшего противоборства влиянию Англии в регионе – путем демонстрации в Средней Азии внимание Англии будет отвлечено от Польши».
   В марте 1863 года император Александр II подписал решение Особого комитета о ведении военных действий в Средней Азии – в Кокандском и Хивинском ханстве и Бухарском эмирате. Князь Горчаков поддержал это решение, доведя до всех заинтересованных лиц, что «действовать надо с крайней осторожностью, избегать излишней огласки, могущей возбудить в Европе толки, неблагоприятные для общей политики нашей».
   В 1865 году был взят Ташкент, Коканд и Бухара. Почти тогда же было образовано Туркестанское генерал-губернаторство Российской империи.
   Князь Горчаков писал в своем циркуляре от 21 ноября 1864 года:
   «Положение России в Средней Азии одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими, бродячими, без твердой общественной организации. В подобном случае интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют, чтобы более образованное государство имело известную власть над соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными. Оно начинает прежде всего с обуздания набегов и грабительств. Дабы положить им предел, оно бывает вынужденно привести соседние народцы к более или менее близкому подчинению. По достижении этого результата, эти последние приобретают более спокойные привычки, но, в свою очередь, они подвергаются нападениям более отдаленных племен. Государство обязано защищать их от этих грабительств и наказывать тех, кто их совершает. Отсюда необходимость далеких, продолжительнейших, периодических экспедиций против врага, которого общественное устройство делает неуловимым. Если государство ограничится наказанием хищников и потом удалится, то урок скоро забудется; удаление будет приписано слабости; азиатские народы, по преимуществу уважают только видимую и осязательную силу. Чтобы быстро прекратить эти беспрестанные беспорядки, устраивают среди враждебного населения несколько укрепленных пунктов; над ним проявляют власть, которая, мало по малу, приводит его к более или менее насильственному подчинению. Но за этою второю миссиею, другие, еще более отдаленные народы скоро начинают представлять такие же опасности и вызывать те же меры обуздания. Таким образом, государство должно решиться на что-нибудь одно: или отказаться от этой непрерывной работы и обречь свои границы на постоянные неурядицы, делающие невозможным здесь благосостояние, безопасность и просвещение; или же все более и более подвигаться в глубь диких стран, где расстояния с каждым сделанным шагом увеличивают затруднения и тягости, которым оно подвергается. Такова была участь всех государств, поставленных в те же условия. Соединенные Штаты в Америке, Франция в Африке, Голландия в своих колониях, Англия в Ост-Индии – все неизбежно увлекались на путь движения вперед, в котором менее честолюбия, чем крайней необходимости, и где величайшая трудность состоит в умении остановиться» (14).

   В 1866 году произошло объединение Германии, из которой стараниями министра-президента Пруссии О. Бисмарка была вытеснена австрийская монархия Габсбургов.
   «Все государства на север от Майна составили Северо-Германский Союз под главенством Пруссии, усиленной присоединением Шлезвига, Голштинии, Лауэнбурга, Ганновера, Гессен-Касселя. Нассау и Франкфурта. Четыре южно-германские государства: Бавария, Виртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт сохранили с Северо-Германским Союзом таможенную связь и сверх того тайными конвенциями отдали все свои военные силы в распоряжение короля Прусского.
   Ни одна из великих держав Европы не протестовала против такой переделки политической карты всей этой части света» (14).
   Русский исследователь И. М. Дьяконов писал:
   «В Германии задержавшийся было промышленный переворот поставил в порядок дня давно назревшее национальное объединение страны. Роль объединителя взяла на себя Пруссия, руководимая королем Вильгельмом I, но главным образом талантливейшим государственным деятелем Бисмарком. В результате войны с Данией 1864 года и особенно молниеносной войны 1866 года с Австрией Пруссия стала никем не оспариваемым лидером движения за германское объединение. Часть мелких германских государств была непосредственно присоединена к Пруссии. По конституции образованного в 1867 году Северо-Германского союза к союзной компетенции относилось военное дело, внешние сношения, монетная система, почта, железные дороги. Было создано союзное правительство во главе с канцлером Бисмарком, ответственным только перед президентом союза, которым являлся король Пруссии, он же главнокомандующий в военное время. Учреждался и союзный парламент – рейхстаг, имевший право вотировать бюджет; он избирался всеобщим голосованием мужчин, за исключением солдат и домашней прислуги».

   Князь Горчаков являлся членом Западного комитета, Комитета, учрежденного для рассмотрения жалоб римско-католических епископств в Царстве Польском, Комитета по делам Царства Польского, Особого присутствия о воинской повинности, Кавказского комитета, Комитета финансов; участвовал в заседаниях Общего собрания Государственного Совета зимой 1861 года, касающихся реформы освобождения крестьян, написав еще в 1857 году «Записку о 6 способах к достижению освобождения крестьян от крепостного состояния»; участвовал в подготовке военной реформы.
   А. М. Горчаков участвовал также в решении проблемы русских колоний в Северной Америке – Аляски, Алеутских островов и западного побережье до 55-го градуса северной широты. «Во время гражданской войны в США произошло заметное сближение между Россией с Соединенными Штатами. Россия отклонила сделанное Францией предложение о вмешательстве трех держав в пользу мятежного Юга. Позиция России, и в том числе посылка русских эскадр в 1863 году к берегам Америки, объективно оказала правительству Линкольна огромную помощь и сыграла большую роль в предотвращении англо-французской интервенции. Государственный секретарь США Сьюард в письме посланнику России в Вашингтоне просил передать Горчакову признательность за его позицию в отношении США» (1).
   Территории в Америке управлялись Российско-американской компанией, образованной в 1799 году и занимавшейся добычей и торговлей пушниной. К 60-м годам XIX века в Русской Америке было 14 поселений, где и вокруг которых жили 600 русских, 10000 алеутов и 40000 индейцев.
   «Разрешая создание компании и предоставляя ей значительные привилегии и дотации, Правительство России рассчитывало на дальнейшее продвижение в Западном полушарии и закрепление своих позиций на севере Тихого океана. Однако на своем пути Россия встретила сильных соперников – Англию и США, также стремившихся к господству в этом районе.
   16 декабря 1866 года с участием царя состоялось совещание, на котором присутствовали инициатор продажи Аляски великий князь Константин Николаевич, А. М. Горчаков, Н. Х. Рейтерн, Н. К. Краббе, посол России в США Э. А. Стакль. Все они безоговорочно высказались за продажу российских владений США. В пользу такого шага были выдвинуты следующие основные доводы:
   1. Убыточность Русско-американской компании и невозможность правительственной поддержки ввиду тяжелого финансового положения страны.
   2. Невозможность обеспечения защиты колоний в случае войны от неприятельского флота, а в мирное время – от мародеров и иностранных судов, ведущих хищнический рыбный промысел.
   3. Ослабление значения колоний в Америке в связи с утверждением России в Приамурье и Приморье.
   4. Стремление избежать столкновений с США из-за колоний и продажей их укрепить дружественные отношения между Россией и США.
   Вопреки расхожему мнению о том, что тогда еще о богатствах Аляски не было ничего известно, царское правительство знало о наличии там золотых россыпей, но именно это таило в себе немалую опасность. «Вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла прийти армия вооруженных ружьями солдат». Не имея на Дальнем Востоке ни значительной армии, ни сильного флота, сохранить колонию было невозможно. Основной решающей причиной продажи Аляски стало стремление избежать в будущем столкновения с США, которые Россия рассматривала как своего возможного союзника, и укрепить с ними отношения» (31). Договор о продаже Аляски за 7 миллионов 200 тысяч долларов (11 миллионов рублей) был подписан 18 марта в Вашингтоне и в апреле ратифицирован Александром II и Сенатом США.

   15 июня 1867 года, в день пятидесятилетия своей дипломатической службы, князь А. М. Горчаков был возведен в достоинство государственного канцлера Российской империи.
   В рескрипте Александра II к князю Горчакову, появившемся по этому случаю, было сказано:
   «Князь Александр Михайлович! В настоящий день совершившегося пятидесятилетия служения вашего, Я с особенным удовольствием обращаюсь воспоминанием ко всему пройденному вами поприщу и к заслугам, коими вы его ознаменовали. С юных лет оказанными вами успехами и отличием между воспитанниками Императорского Царскосельского лицея, вы запечатлели память о первом выпуске из сего учреждения; впоследствии же оправдали цель и желание Августейшего основателя, блаженной памяти Императора Александра I, предначертавшего сему заведению быть рассадником государственных мужей нашего отечества.
   Посвятив себя дипломатическому поприщу, вы, при постепенном занятии различных должностей, в посольствах и миссиях Наших при нескольких европейских дворах, вскоре приобрели необходимую в политических делах опытность, не переставая обращать на себя внимание отличным исполнением лежавших на вас обязанностей. Состоя в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра при Вюртембергском дворе, вы имели случай выказать особенную твердость в смутное время 1848 года и снискали доверие к себе блаженной памяти родителя Моего, Императора Николая I. Отозванные из Стутгарта к занятию должности посланника Нашего при Австрийском дворе, вы, в звании первого уполномоченного при бывших в Вене переговорах во время Крымской войны, особенным рвением к пользе и сохранению достоинства России, среди сильной против нее коалиции, доказали вашу пламенную любовь к Отечеству и преданность Престолу. Призвав вас, в 1856 году, к управлению министерством иностранных дел, Я с полным к вам доверием рассчитывал на содействие ваше к упрочению мирных сношений Моих со всеми иностранными державами и на полезное участие ваше в совещаниях высших государственных учреждений. Не переставая вполне оправдывать Мои ожидания, вы, в течении одиннадцати лет, неоднократно являли доказательства твердого направления нашей политики, отвращением грозившего нашему Отечеству нарушения мира. Вся Россия торжественно признала заслуги ваши, когда, в 1863 году, вы, в исполнение Моих предначертаний, силою слова обезоружили подымавшихся на нас врагов и тем запечатлели имя ваше на скрижалях будущей летописи нашего Отечества. Ценя доблестные заслуги сии, Я неоднократно изъявлял вам Мое Монаршее благоволение и признательность. Ныне, в день празднования вами полувекового служения вашего, Мне особенно приятно почтить оное возведением вас а высшее в гражданской службе звание Государственного Канцлера иностранных дел, и выразить надежду на многолетнее еще продолжение вами управления вверенным вам министерством и участия в государственных делах.
   Пребываю к вам навсегда благосклонным.
   На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
   «Искренно вас любящий и благодарный,
   АЛЕКСАНДР».
   Вильно, 13 июня 1867 года».

Глава III. Возрождение черноморского флота. Отмена нейтрализации Черного моря. 1870 год

   Летом 1870 года началась Франко-прусская война, в результате которой, из-за разгрома Франции, у русской дипломатии появилась давно подготавливаемая А. М. Горчаковым возможность пересмотреть условия Парижского мира.
   Русский историк И. М. Дьяконов писал:
   «Это была очередная война за испанское наследство!
   В Испании королева Изабелла II была низложена в 1868 году, и испанское правительство стало искать среди царствующих домов Европы подходящего кандидата на престол. Вильгельм I, король Пруссии, предложил кандидатуру своего дальнего родственника, принца Леопольда Гогенцоллерн-Зигмаринена. Это вызвало гнев Наполеона III, тем более что после войны с Австрией Пруссия очень усилилась и нарушила тем самым «баланс сил». Вильгельм готов был уступить, но его министр Бисмарк так препарировал для печати полученную им от короля телеграмму, что Наполеон III воспринял ее текст как личное оскорбление и 14 июля 1870 года объявил Пруссии войну, что и нужно было Бисмарку. 31 августа, через шесть недель после начала войны, французская армия была разбита, основная ее группировка вместе с маршалом Мак-Магоном и самим Наполеоном III была окружена под Седаном и взята в плен. По мирному договору Франция уступила Германии Эльзас и большую часть Лотарингии. Все германские государства после войны вошли в состав Германского союза, который был преобразован в империю, и Вильгельм I Прусский в январе 1871 года был коронован как император в Версале – во дворце французских королей; Бисмарк стал его канцлером. С Россией новая империя поддерживала хорошие отношения, потому что Бисмарк ничего так не опасался, как войны на два фронта» (32).
   Отто фон Бисмарк отмечал в своей работе «Мысли и воспоминания», вышедшей в 1940 году в Москве:
   «Я воспользовался сообщенным мне Абекеном полномочием короля обнародовать содержание его телеграммы и вычеркнув кое-что из нее, но не прибавив и не изменив ни слова, придал ей следующую редакцию:
   «После того, как известия об отречении наследного принца Гогенцоллерна были официально сообщены французскому имперскому правительству испанским королевским правительством, французский посол предъявил в Эмсе его королевскому величеству добавочное требование уполномочить его телеграфировать в Париж, что его величество король обязывается на все будущие времена никогда не давать снова своего согласия, если Гогенцоллерны вернутся к своей кандидатуре. Его величество король отказался затем еще раз принять французского посла и приказал дежурному адъютанту передать ему, что его величество не имеет ничего более сообщить послу».
   Когда я прочел моим гостям (военному министру Роону и начальнику Генерального штаба Мольтке. – А. А.) телеграмму в сокращенной редакции, Мольтке заметил: «Так-то звучит совсем иначе; прежде она звучала сигналом к отступлению, теперь – фанфарой, отвечающей на вызов» (25).
   «В июне 1870 года Александр II еще раз подтвердил Бисмарку обещание: в случае вмешательства Австрии Россия выдвинет к ее границе 300-тысячную армию и, если понадобится, даже «займет Галицию». В августе 1870 О. Бисмарк сообщил в Петербург, что Россия может рассчитывать на поддержку Германии в пересмотре парижского трактата – «Мы охотно сделаем для нее все возможное» (5).
   19 августа 1870 года всем русским посольствам был разослан знаменитый горчаковский циркуляр – Россия отказывалась от соблюдения статей Парижского договора о нейтрализации Черного моря. Он вызвал дипломатическую бурю в большинстве европейских стран.
   А. Ф. Тютчева, фрейлина императрицы Марии Александровны и воспитательница ее младших детей, старшая дочь поэта Ф. И. Тютчева и жена И. С. Аксакова, писала 3 и 5 ноября 1870 года в своем дневнике:
   «Получен здесь номер «Правительственного вестника», в котором помещена циркулярная нота князя Горчакова к нашим дипломатическим представителям у иностранных держав, с объявлением, что Россия не намерена больше стесняться той статьей Парижского трактата, который запрещает России держать оборонительную силу в Черном море. Нота приглашает державы приступить к пересмотру остальных статей трактата. Эта нота произвела здесь сильное впечатление. С одной стороны, эта смелая выходка русского правительства льстит русскому, столь пострадавшему политическому самолюбию, с другой стороны, все страшатся войны, к которой мы, вероятно, не довольно подготовлены. Курс сильно упал.
   Наше московское общество колеблется между чувством польщенного народного самолюбия и страха войны. Оно надеется, что правительство наше предвидело шансы войны и готово их встретить. Я это не думаю, зная хорошо несостоятельность нашего государственного люда. Мы польстились на уверение Бисмарка, что эта выходка нам сойдет с рук, а пруссакам-то только и нужно было вмешать нас в неприятную историю. Помогать-то нам они откажутся с полным правом, что мы с Англией, Австрией и Турцией так легко не справимся, а наше ослабление их прямой расчет. Английские газеты, в особенности «Times», ужасно восстают против намерения России и говорят, что нужно ему воспрепятствовать во что бы то ни стало.
   Мы получили телеграмму от Мари, что получено телеграфное извещение от Игнатьева, что Порта объявила, что будь у нее миллион штыков, она не нарушит мир с Россией» (19).
   14 ноября 1870 года О. Бисмарк отправил по телеграфу в Петербург, Лондон, Вену, Флоренцию и Стамбул приглашение собраться на конференцию, на что были получены положительные ответы. 5 января 1871 года в Лондоне открылась конференция уполномоченных держав – участниц Парижского договора 1856 года для пересмотра проблемы нейтрализации Черного моря, в ней участвовали представители Англии, Франции, России, Германии, Австро-Венгрии, Турции и Италии.
   20 февраля 1871 года была подписана Лондонская конвенция, отменявшая первую статью Парижского трактата 1856 года, ограничивавшую суверенитет России на Черном море – черноморский флот России мог быть восстановлен. «Отменялись три статьи этого трактата, ограничивавшего число военных судов, которые Россия и Турция имели право содержать в Черном море, а также право их возводить укрепление по берегам его; подтверждался принцип закрытия Дарданелл и Босфора с правом для султана открыть доступ в эти проливы военным судам дружественных и союзных держав каждый раз, когда Порта признает это нужным для поддержания прочих постановлений Парижского трактата; Черное море объявлялось по прежнему открытым для свободного плавания торговых судов всех наций. 10 дней спустя русский государственный канцлер подписал с турецким поверенным в делах в Петербурге особую конвенцию, которою отменялась та, что была заключена непосредственно в 1856 году между Россиею и Турциею.
   Высочайшая ратификация этих двух актов последовала 18 марта 1871 года, в пятнадцатую годовщину заключения Парижского мира. Жалуя по этому случаю князю Горчакову титул «светлости», император Александр II писал в рескрипте к нему:
   «Князь Александр Михайлович! Ныне минуло ровно пятнадцать лет с того дня, как подписан парижский трактат, на который Россия вынуждена была согласиться в силу обстоятельств. С тех пор ход событий, совершившихся в западной Европе, настолько поколебал основания сего международного договора, что на одной лишь России оставалось соблюдение тягостных для ее достоинства условий, имевших предметом ограничение исконных ее прав на Черном море. Эти события, изменившие во многом положение дел в Европе и ослабившие, тем самым, обязательную силу парижского трактата, внушили Мне мысль заявить иностранным державам всю неправомерность условий, которые не только наносили ущерб ее материальным интересам, но оскорбляли, с тем вместе, государственное и национальное ее достоинство. Выполнение Моей мысли принадлежит вам. Вы открыли первые по сему предмету сношения циркулярной нотой 19 октября минувшего года. Напрасные опасения, вызванные в некоторых иностранных кабинетах сим первым сообщением, поставили вас в необходимость рассеять все недоразумения ближайшим разъяснением истинного смысла Моих чистосердечных намерений, основанных на чувстве справедливости и на постоянном Моем стремлении оберегать честь и достоинство России. Благодаря вашим усердным и просвещенным стараниям вопрос, казавшийся одно время спорным, настолько был уяснен, что он мог быть рассмотрен в собранном на сей конец международном совещании, в настоящем его виде и значении. Спокойное обсуждение дела повело к тому благоприятному исходу, который заключил переговоры Лондонской конференции. Заслугою вашею в сем случае, имеющею для Отечества значение историческое, вы ознаменовали блистательное продолжение всей предыдущей вашей деятельности. Услуги, оказанные вами Престолу и Отечеству, во время Польского мятежа 1863 года, когда вы, с полным успехом, противодействовали притязательным попыткам постороннего вмешательства во внутренние дела России; затем, увенчанные ныне тем же успехом труды ваши по Черноморскому вопросу оценены по достоинству, общим признательным сочувствием всех ваших соотечественников, дорожащих честию и самостоятельностию Русской земли.
   Во внимание к столь достохвальным вашим заслугам, Я признаю справедливым украсить носимое вами и нисходящим вашим потомством княжеское достоинство титулом Светлости. Даруя вам сие высшее отличие, Я желаю, чтобы это доказательство Моей признательности напоминало вашему потомству о том непосредственном участии, которое, с самого вашего поступления в управление министерством иностранных дел, принимаемо было вами в исполнение Моих мыслей и предначертаний, клонящихся непрестанно к обеспечению самостоятельности и упрочению славы России.
   С особенною к вам признательностью и благоволением пребываю навсегда вам благосклонный.
   На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
   «искренно вас любящий и благодарный,
   АЛЕКСАНДР».
   В Санкт-Петербурге, марта 18 дня 1871 года» (13).

   Поэт Федор Иванович Тютчев написал в августе 1871 года:

     «Да, вы сдержали ваше слово:
     Не двинув пушки, ни рубля,
     В свои права вступает снова
     Родная русская земля.
     И нам завещанное море
     Опять свободною волной,
     О кратком позабыв позоре,
     Лобзает берег свой родной.
     Счастлив в наш век, кому победа
     Далась не кровью, а умом.
     Счастлив, кто точку Архимеда
     Умел сыскать в себе самом».

Глава IV. Канцлер Российской империи. 1870–1883 годы

   В августе 1872 года в Берлине прошла встреча русского, германского и австрийского императоров при участии их министров иностранных дел – был создан «Союз трех императоров». 24 апреля 1873 года в Санкт-Петербурге была подписана русско-германская военная конвенция о взаимопомощи, тогда же был подписан русско-австрийский договор «о совместной линии поведения». «Император Александр II посетил императора германского в Берлине в 1871 году. 25–30 августа 1872 года состоялось в Берлине свидание трех императоров. В апреле 1873 года Вильгельм I, а в феврале 1874 года император Франц-Иосиф посетили Петербург. Император Александр II посетил Вену в 1873 году (20 мая), а в следующем году Лондон и Виндзор (2 мая 1874 года) и на обратном пути виделся с императором Вильгельмом I» (12).

   В 1875 году усилиями российского правительства и князя А. М. Горчакова Германия была удержана от второй войны с Францией. «В период так называемой военной тревоги 1875 года позиция России сыграла существенную роль в предотвращении нападения Германии на Францию» (1).

   В декабре 1876 года в Стамбуле безрезультатно прошла международная конференция для мирного разрешения «восточного вопроса».
   «Важное место в европейской политике с середины XIX века занимал так называемый Восточный вопрос, то есть вопрос о судьбах Османской (Турецкой) империи, которую раздирали внутренние противоречия и сепаратистские движения, в особенности в христианских балканских областях. Для Франции и Англии это был главным образом вопрос о военном и торговом господстве на Средиземном море, а для Австрии и России – о возможной территориальной экспансии. Австрия непосредственно прилегала к Балканам, а Россия – этот «Третий Рим» – надеялась на возрождение православной и славянской Византийской империи на Балканах. Православными здесь были румыны, болгары, сербы, черногорцы, македонцы и греки; кроме того, важную часть населения Малой Азии составляли христиане-монофизиты – армяне.
   Но прежде всего Россия, давно теснившая турок, мечтала о захвате Черноморских проливов и о получении свободного выхода в Средиземное море» (32).

   В 1826 году Николай I предъявил Турции ультиматум, потребовав признания автономии придунайских княжеств (Молдавии и Валахии) и Сербии. В 1827 году турецко-египетский флот был разбит англо-французско-русским флотом при Наварине, а в следующем году русские, разбив персов в Закавказье, заняли Ереван и Нахичевань, завершив завоевание Закавказья».
   В 1827 году в Наваринской бухте турецко-египетский флот был уничтожен союзной эскадрой. После этого султан Махмуд объявил России войну. Русские войска под начальством генерала Дибича, с одной стороны, перешли Дунай, овладели Варной и разбили турецкую армию на Балканах при Кулевче и достигли Адрианополя. С другой стороны, в Малой Азии войска под начальством графа Паскевича-Эриванского взяли штурмом Кар-Ахалцых и вступили в Эрзерум. Мир был заключен в Адрианополе в 1829 году. Греция признана была независимым государством. Королем Греции был избран принц Оттон I Баварский. «Русско-турецкая война 1828–1829 годов, успешная для русских, закончилась компромиссным Адрианопольским миром, так как Николай I полагал, что лучше слабая Османская империя, чем усиление Англии и Франции и даже Египта на Балканах. Яблоком раздора между державами был вопрос о Босфорском и Дарданельском проливах: Николай I считал, что они должны либо быть открыты для России, либо закрыты для всех держав; Франция и Англия требовали их открытия для себя» (32).
   Новый восточный кризис начался в 1875 году восстанием христианского населения Боснии и Герцоговины против турок. В 1876 году восстала Болгария. Войну Турции объявила Сербия и Черногория. Александр II под давлением общественного мнения 12 апреля 1877 года начал войну с Турцией. «Причиной ее был, как обычно, балканский вопрос. Османская империя стояла накануне распада; балканские народы добивались независимости и оглядывались на Россию» (32).
   1 ноября 1876 года князь Горчаков выпустил циркуляр «О мобилизации русских военных сил. Государь император не желает войны и сделает все возможное, чтобы избежать ее. Но его величество не остановится в своей решимости до тех пор, пока признанные всею Европою принципы справедливости и человеколюбия, к коим народное чувство России примкнуло с неудержимою силою, не возымеют полного и обеспеченного прочными гарантиями осуществления» (14).
   «В январе 1877 года между Россией и Австро-Венгрией была подписана Будапештская конвенция, которая обеспечивала России нейтралитет Австро-Венгрии в случае русско-турецкой войны» (1).
   14-16 июня 1877 года российские войска генерала М. И. Драгомирова форсировали Дунай, а 7 июля армия генерала И. В. Гурко овладела Шипкинским перевалом через Балканы. Турецкая армия Осман-паши вошла в Плевну, и позднее была усилена второй армией Сулейман-паши, переброшенной из Черногории.
   Под Плевной начались жестокие бои. Выдержав два штурма Плевны 8 и 18 июля, турки перешли в наступление и атаковали Шипкинский перевал, являвшийся ключом к Болгарии и Стамбулу.
   С августа по декабрь 1877 года на Шипке шли кровопролитные бои, безрезультатные для нападающих турок. В битве под Шибкой 27–28 декабря 1877 года русские войска под командой генерала Скобелева разгромили турецкую армию Вессель-паши, взяв более двадцати тысяч пленных и 83 пушки. После трехмесячной блокады Плевны, проведенной русскими войсками под руководством героя Крымской войны генерала Э. И. Тотлебена, город с армией Осман-паши капитулировал 28 ноября 1877 года.
   Перейдя Балканы русские войска вошли во Фракию. Путь на Стамбул был открыт. 30 января 1878 года во все русское посольства была разослана циркулярная телеграмма: «Совокупность этих обстоятельств обязывает нас позаботиться и с нашей стороны о средствах оказать покровительство христианам, жизни и имуществу коих будет угрожать опасность, и для достижения этой цели иметь в виду вступление части наших войск в Константинополь» (14).
   19 января 1878 года было подписано перемирие, а 19 февраля в городке Сан-Стефано, находившемся в двенадцати километрах от Стамбула, был заключен мир, по которому Российская империя возвращала назад Южную Бессарабию, получала крепость Карс на Кавказе, где тоже шли успешные для русских войск боевые действия. Сербия, Черногория, Румыния увеличили свои территории, на Балканском полуострове создавалось независимое Болгарское государство.
   «Англия ввела свой флот в Дарданеллы, и Россия пошла на мир. Она удержала за собой приобретения в Закавказье. На Балканах вместо княжеств Молдавии и Валахии создалось большое королевство Румыния (без Бессарабии, оставшейся за Россией и без Семиградья, или Трансильвании, имевшей румынское, венгерское и немецкое население и оставшейся за Венгрией). Но первая попытка создать на Балканах сильное болгарское государство не удалась: предварительный Сан-Стефанский мир с Турцией был опрокинут Берлинским конгрессом европейских держав, по решениям которого от Болгарского княжества была отторгнута южная его часть. В Болгарии правителем стал немецкий князь Александр Баттенбергский, родственник Александра II, а в Румынии вместо румынского правителя Александра Кузы был посажен Карл, принц Гогенцоллерн-Зигмаринген (брат Леопольда)» (32).
   «Переговоры с турками протекали у Игнатова легко. У турок не было надежды восстановить свое прежнее положение, пока Австро-Венгрия и Англия не окажут им поддержки, и поэтому они были вынуждены согласиться на условия России, с тем, чтобы свалить ответственность на других. В результате Сан-Стефанский договор, который был подписан 3 марта, удовлетворял все требования русских. Это как раз и вызвало европейский кризис. Игнатьев вынудил Турцию подписать Сан-Стефанский мирный договор, не оставив времени для размышлений европейским державам» (30).
   Однако Англию и Австрию не устраивал Сан-Стефанский мирный договор, и русскому правительству не удалось отказаться от международного конгресса по его пересмотру.
   14 июня 1878 года под председательством О. Бисмарка начался Берлинский конгресс, продолжавшийся ровно месяц, в котором участвовали от России – князь Горчаков, от Англии – граф Биконсфильд и маркиз Салисбюри, от Франции – Ваддингтон, от Австро-Венгрии – граф Андраши, от Турции – Каратеодори-паша, от Италии – граф Корти. «В одном из первых заседаний лорд Салюсбери довольно грубо определил его задачу: «вполне уничтожить результаты войны». Русские уполномоченные вяло протестовали против этого выражения, заявив, что цель России заключается «в согласовании постановлений Сан-Стефанского договора с общими интересами Европы».
   У Европы был один общий интерес – не давать усиливаться положению России на Востоке. Каждая из европейских держав озаботилась ограждением на Востоке частных своих интересов. Исключение составила одна Россия, уполномоченные которой в торжественной декларации, прочитанной князем Горчаковым в третьем заседании конгресса, объявили, «что у России нет в этих странах никаких материальных интересов, которые она могла бы преследовать» (29).
   «Берлинский конгресс завершился 13 июля подписанием Берлинского трактата, который пришел на смену Парижскому мирному договору 1856 года. Итоговый документ конгресса выразительно охарактеризовал французский историк Антонэн Дебидур: «В Берлинском трактате прежде всего поражает то, что он словно создан не для обеспечения всеобщего мира, а с целью перессорить все великие и даже многие мелкие европейские державы. Нет сомнения, что ни одна из заинтересованных сторон не вернулась с конгресса без некоторого недовольства, без чувства беспокойства, без нового зародыша ненависти и конфликта». Вероятно, иного итога и нельзя было ожидать. И нужно отдать справедливость Бисмарка: своими действиями в качестве председателя конгресса он в немалой степени помог добиться столь плачевного итога.
   Бисмарк откровенно и грубо выразил цель конгресса в ставших знаменитыми словах: «Господа, мы собрались здесь не для того, чтобы совещаться о счастье болгар, а для того, чтобы обеспечить Европе мир». Обеспечить мир – это значило ублаготворить великие державы, дать возможность каждой получить куш и на этой основе успокоить их. Удалось это лишь частично, потому что каждой из держав приходилось все-таки чем-то поступаться. Главными проигравшими были славянские народы Балкан, поскольку условия Сан-Стефанского договора были пересмотрены в ущерб им. Болгарии пришлось после конгресса еще бороться и за полную независимость и за национальное единство. Некоторые территориальные решения конгресса породили раздоры между Балканскими государствами. России пришлось урезать свои территориальные притязания, зато Англия и Австро-Венгрия положили себе в карман – одна – Кипр, другая – Боснию и Герцоговину. Таким образом, Турция не только была вынуждена удовлетворить нужды покоренных ею народов, но и оказалась ограбленной собственными доброжелателями» (24). Болгария была уменьшена втрое.

   15 июля 1878 года император Александр II ратифицировал Берлинский договор. «Правительственный вестник» писал 27 июля 1878 года:
   «Русский народ подчинил свои права победителя высшим интересам общего мира и солидарности народов. Несмотря на временные препоны, порождаемые страстями, пороками и слабостями людей, человечество идет к тем же неуклонным целям, которые предназначены ему Провидением. Берлинский конгресс был только роздыхом, остановкою на этом трудном пути. Оценивая его с этой точки зрения, Россия находит в прошедшем веру в будущее» (14).

   В 1881 году исполнилось 25 лет со дня службы князя Горчакова министром иностранных дел России. Новый император Александр III писал в своем «Высочайшем рескрипте», данном на имя князя Горчакова:
   «Князь Александр Михайлович! Ныне исполнилось 25 лет с тех пор, как в Бозе почивший родитель Мой, Император Александр Николаевич, призвал вас к занятию одной из важнейших обязанностей в государстве, возложив на вас, в трудную эпоху заключения Парижского трактата, управление министерством иностранных дел. Занимая в течении четверти века этот важный пост, вы во всех случаях были верным выразителем великодушных мыслей и намерений нашего возлюбленного Государя и точным исполнителем Его мудрых предначертаний. Стоя на страже русской чести и русских интересов и следуя, во внешней политике, указаниям незабвенного Моего Родителя, вы не только успели восстановить подобающее значение России в среде великих европейских держав, но и достигли, без жертв и кровопролития, отмены стеснительных для нас последствий тяжкой Крымской войны. В Бозе почивший Император нашел в вашей испытанной опытности и патриотизм верного и преданного истинным интересам России сотрудника, когда Он с полным торжеством вывел наше любезное Отечество из затруднений, порожденных притязаниями иностранных кабинетов на вмешательство в наши внутренние дела, и вы вполне оправдали Его высокое доверие, неусыпным старанием вашим к поддержанию миролюбивых сношений с европейскими правительствами. Это дало нам возможность насладиться, в продолжении более двадцати лет, благами мира и заняться великими преобразованиями, составляющими нашу гордость и славу минувшего Царствования. Под вашим просвещенным руководством расширились и укрепились наши отношения к восточным и среднеазиатским государствам и выяснились политические и торговые интересы в этих отдаленных странах. Наконец деятельное участие, принятое вами в великом деле возрождения христианских народов на Балканском полуострове, созданном по великодушной мысли Моего возлюбленного Родителя, усилиями и жертвами Русского народа и окончательно признанном Европою на Берлинском конгрессе, свидетельствует о постоянных и полезных трудах ваших на служение Престолу и Отечеству. Благоговея пред священною памятью незабвенного Моего Родителя и исполняя вместе с тем влечение собственного сердца. Я с особенным удовольствием препровождаю при сем к вам, для ношения на груди, осыпанный алмазами портрет в Бозе почившего императора и Мой. Да послужит он выражением Моей глубокой признательности и уважения к вашему доблестному служению, а также воспоминанием о Том, с которым вы в течении четверти века разделяли труды на благо горячо Им любимой России.
   На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
   «Искренно уважающий вас,
   АЛЕКСАНДР».
   Гатчина, 4 апреля 1881 года» (13).

   С 1879 года российским Министерством иностранных дел начал управлять Н. К. Гирс. «22 марта 1882 года Горчаков согласно личному желанию, высказанному императору Александру III, был уволен в связи с плохим состоянием здоровья от обязанностей министра иностранных дел, с оставлением в званиях государственного канцлера и члена Государственного совета» (1).
   Последний канцлер Российской империи умер 27 февраля 1883 года в Бадене и похоронен в Свято-Троице-Сергиевой мужской пустыни в Стрельне, недалеко от Санкт-Петербурга.

Заключение

   «Россия никогда не забудет, что, приняв в руки управление дипломатическими делами в тяжелое время, князь Горчаков дожил до того времени, что Россия возвратила, несмотря на внутреннее нестроение, прежнее, если не большее, значение и могущество в Европе».
К. А. Скальковский.

   «Князь Горчаков был в глубине души человек верующий, и если бы он не провел во всей полноте этих убеждений в жизни своей, то причиною этого была та жизненная обстановка, которая увлекла его блестящий ум в соблазны света. Тщеславия в нем не было, и он его не любил; но блеск гения увлекал его до конца жизни. С развитым вкусом ко всему изящному он стоял выше всего обыкновенного. Патриот в высшей степени этого слова, он был вместе с тем преданнейший слуга своего Государя. Как христианин, он прежде всего был покорный сын церкви. Как семьянин, он был нежным отцом и любящим супругом. Как общественный человек, он на самой высоте своего величия не изменил своих отношений к людям, которых он почему-либо ценил и уважал, а потому все те, которые имели случай сближаться с ним, уважали в нем эту черту его характера, и за то любили его.
   Мы можем с национальной гордостию сказать, что светлейший князь Горчаков был знаменитый сын своего Отечества».
   «Светлейший князь Александр Михайлович Горчаков».
Из воспоминаний о нем его духовника И. И. Базарова.

Приложения

Приложение 1. Лицейские письма А. Горчакова. 1814–1817 годы
Печатаются с сокращениями по изданию: журнал «Красный архив», 1936, том 79

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Царское Село, 22 декабря 1811 года.
   Дорогой дядюшка!
   Пользуясь снисхождением, которое вы имели ко мне, дорогой дядюшка, когда разрешили мне изредка писать вам, решаюсь еще раз потревожить вас своим мараньем. Здесь почти не происходит никаких перемен. Словно хорошо налаженная машина, которая всегда идет своим ходом, не останавливаясь. Исключением является новая милость, оказанная его величеством своим детям, как он нас называет. Он отдал нам в подарок библиотеку, которая была у него в молодости. Говорят, что она хорошо обставлена. У нас отняли все бывшие у нас книги с тем, чтобы вернуть их нам, когда мы будем старше, и во время праздников и воскресений, не имея чем заняться, мы чрезвычайно скучали. Эта милость доставила мне большое удовольствие: вы знаете мой вкус к чтению. Впрочем, я много нахожусь в движении, это укрепляет мое здоровье. Я очень опечален, не имея от вас известий, и зная, что ваше здоровье и тетушкино очень слабы. Пора кончать, звонок призывает нас к обеду. Прощайте, дорогой дядюшка.
   Ваш почтительный племянник А. Горчаков.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Воскресенье, 4 ноября 1812 года. Царское Село.
   Дорогой дядюшка!
   Наконец мне представляется случай, дорогой дядюшка, переслать вам письма. Г. Николай Ушаков был здесь, чтобы навестить одного из моих товарищей, и согласился передать вам письмо, так как по почте это не верно. Я чрезвычайно обеспокоен, не получая известий от маменьки; я уже написал ей три письма и не имею ответа. Впрочем, сестра моя Лиза пишет мне, что саксонский посланник, посетивший институт, сказал ей, что маменька уехала в Москву. Я начинаю свыкаться с образом жизни, который мы ведем. Он укрепляет мое здоровье; мы гуляем два раза в день пешком, встаем мы в шесть часов. Простите, дорогой дядюшка, мое маранье. Прошу вас засвидетельствовать мое почтение дедушке, тетушкам и Пелагее Алексеевне. Не будете ли столь добры переслать прилагаемое письмо маменьке. Прощайте, дорогой дядюшка. Остаюсь навсегда вашим совершенно преданным племянником.
   Александр.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Декабрь 1812 года.
   Любезный дядюшка!
   Извините, любезный дядюшка, что я так долго не писал вам; быстролетящее время, множество уроков, приготовления к вторичному экзамену, грудная болезнь – все сие вместе взятое делало мне великую препону и воспрепятствовало исполнить сию приятную для меня обязанность. Теперь же, нашед минуту свободы, спешу воспользоваться ею. Здоровье мое поправляется мало-помалу, однако все еще принимаю лекарство; старинная болезнь опять овладела мною. Большая часть моих товарищей так же нездоровы; словом, все единодушно желаем возвращения весны и с нею возвращения нашего здоровья. У меня есть просьба до вас, любезный дядюшка, в рассуждении двух книг, которые будут нам теперь весьма полезны, ибо мы вступили уже в риторику. Одна: «Разговоры о словесности между А и Б», а другая: «О старом и новом слоге», обе сочинения г. Шишкова, каждая в одну часть; последняя однако довольно редка. Я бы очень вам был одолжен, если вы могли бы достать оные. Благорасположение ваше ко мне побудило меня сделать сию просьбу. Прошу засвидетельствовать мое почтение дедушке и тетенькам, поцеловать Вариньку и не забывать вам совершенно преданного и почитающего вас племянника.
   Александр Горчаков.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. Ноябрь 1814 года.
   Сколь я вам обязан признательностью, дорогая тетенька, за точность и доброту, с которой вы наполняете мою маленькую сокровищницу (так я называю маленькое собрание писем, полученных мною от тех, кто мне дорог). Если я не ответил вам немедленно на ваше первое письмо, то только вследствие того, что вы благоволили предупредить меня вторым письмом. Итак, дорогая тетенька, не думайте никогда, чтобы минута плохого настроения могла бы побудить меня лишить себя удовольствия вам писать. Но теперь, когда у вас больше чем одно основание требовать от меня письма, хорошо задуманного и выполненного, а вы вдруг окажетесь обмануты в своем ожидании, на что должен я ссылаться в свое оправдание? Укажу ли я недостаток времени, болезнь и т. д. и т. п.? Обветшалые извинения, которые употребляют лишь в отношении тех, от кого хотели бы избавиться. Нет, дорогая тетенька, вы имели бы право обидеться, если бы я пытался прикрыть правду в письме к вам. Но вот как было дело: не имея вчера времени взяться за перо (нам был задан большой урок по праву), и зная, что сегодня почта уйдет рано, я решил встать ранним утром. И вот я за своим столом, церковный колокол пробил 5 часов, а вчера вечером я лег очень поздно. Полуоткрытые глаза, голова, еще наполненная сном, мысли, плохо связанные – вот, дорогая тетенька, отпечаток чего вы найдете в моем письме. Но благоволите одобрить мое усердие, ибо я ни за что на свете не хотел пропустить эту почту. Со всем тем, дорогая тетенька, я не могу не поблагодарить вас за доброту, с которой вы исправляете ошибки, которыми кишит мой стиль. Не взирая на вашу крайнюю снисходительность, не могу не сознавать, что вы нашли их в гораздо большем количестве, чем хотите мне сразу сообщить, чтобы не удручать вашего весьма преданного, тем более уязвленного своей неопытностью, что он имеет перед глазами столь совершенный образец. Будьте добры, сообщить мне, доходят ли мои письма по этому адресу?

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Декабрь 1814 года.
   Дражайший дядюшка!
   Я тоже виноват перед вами, дорогой дядюшка, что дал вам моим молчанием основание думать, что я забыл о человеке, которому я стольким обязан. Тем не менее, я могу вас уверить, что дело обстоит совсем иначе. Чувства уважения и почтения, которые я вам посвятил, суть и останутся всегда неизменными. И я утешаюсь тем, что я надеюсь, что вы в том убедитесь. Но, дорогой дядюшка, не могу ли и я на вас несколько жаловаться. Не прошло ли уже свыше 9 месяцев с тех пор, что я был обрадован маленьким письмом, наполненным добрым советом. Я неправ, я в этом сознаюсь, что не писал вам, но, дорогой дядюшка, нет ли и за вами немного вины? Что скажу я вам о себе? Доброе здоровье, довольно хорошее настроение (оно покидает меня, когда я думаю о моем отдалении от всего, что у меня есть самого дорогого). Маленькие занятия, большие прогулки – все это идет сносно. Впрочем я не могу жаловаться, тем более что у нас новый инспектор Степан Степанович Фролов, подполковник, кавалер ордена святой Анны 2 степени и святого Владимира 4 степени, почтенный человек, очень ко мне благосклонный. Прошу вас, дорогой дядюшка, сообщить мне о маменьке несколько строк всего; большего я не требую. Не забудьте засвидетельствовать мое почтение дедушке и тетушкам и будьте уверены в живейшем уважении и привязанности всецело вам преданного племянника.
   Александр.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 14 августа 1815 года.
   Вижу, любезный Алексей Никитич, вижу, что вы мастер чужими руками жар загребать, как говорит пословица; две маленьких странички написали, а уже хвалитесь прилежанием; меж тем как похвалу эту заслуживает единственно Елисавета Никитишна. Без сомнения, каждая строчка от любезных мне драгоценна, но, кажется, что из-за 300 верст можно бы и не довольствоваться записочкой. Вы видите, что снисхождение ваше сделало меня взыскательным. Приятно мне очень видеть из вашего письма, любезный дядюшка, что вы хотите, что вы хотите из французелюбца (за которого вы меня почитаете) сделать русского, но позвольте заметить, что тут вы немного ошибаетесь; люблю французский язык, потому что он теперь в обществе необходим, что, – конечно, по злоупотреблению – сделался волшебною палочкою, по мановению которой каждый толстый швейцар с почтением отворяет двери и милости просит, что без него нигде показаться нельзя и что, словом, он сделался вернейшим признаком хорошего воспитания. Но я к нему не пристрастен до той степени, чтобы пренебречь отечественною словесностью. Нет, я не столь ослеплен, чтоб не чувствовать всех достоинств языка, обильнейшего благозвучнейшего, богатейшего; люблю подчас заняться нашими писателями, восхищаться их вымыслами, научаться их наставлениями, и нередко французская книга принуждена уступить в руках моих место русской. Иногда я сам мараю бумагу, но это лишь слабо, так слабо, так слабо, что и сам видеть не хочу. Вы, может быть, возразите, что об этом ничего нет в письме вашем. Но, любезный дядюшка, вижу сквозь туманы, которыми покрыта мысль ваша, что вы на это намекаете; и так, извините меня, я должен был единожды навсегда оправдаться.
   Вы хотите знать нечто о нашем лицее. Вот мой ответ: вы знаете басню о мужиках, просящих царя; после тихого смирного… коим они не были довольны, в наказание дана была им голодная водяная змея. – Доброго почтенного Малиновского, которого не постыжусь назвать пред целым светом благодетелем моим, не стало, и теперь увы… (после смерти Малиновского 23.03.1814 года до назначения директором лицея Энгельгарта 27.01.1816 года было несколько исполняющих должность директора; «голодная водяная змея» – Ф. фон Гауэншильд, профессор немецкой словесности, которого лицеисты не переносили. – А. А.). Однако блестит для нас в отдалении луч надежды; говорят, что будет у нас новый директор, и отгадайте кто? Князь Дмитрий Горчаков (двоюродный дядя автора писем. – А. А.); я его очень мало знаю, или, лучше сказать, почти совсем не знаю; но, признаюсь вам откровенно, что я этому не совсем рад; вы знаете сами, что, коль скоро родственник – начальник, почти всегда говорят, что он покровительствует, делает отличия по пристрастию и пр., и пр., хотя это очень часто бывает несправедливо. Это – между нами, надеюсь, что не выдадите меня. Пожалуйста, сообщите мне некоторые о нем сведения. Но уж я слишком заболтался, вот уж и конец листа; но не надейтесь, что вы уже отделались от меня, у меня еще целый ариергард писем, которые вскоре нахлынут на вас, так что Елисавете Христофоровне, которой целую усердно ручки, на круглый год на папильотки станет.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 23 октября 1815 года. Царское Село.
   Благодарю, любезный Алексей Никитич, чувствительно благодарю за то, что вы не поскупились уделить из множества ваших занятий несколько минут мне; и что посреди беспрестанных забот вспомнили обо мне. Признаюсь, что с каждой почтой ожидал с нетерпением писем ваших; и не получая оных довольно долго, сомневался, не ошибся ли в адресе, или не залежалось ли письмо мое на почте; наконец, приходит витебская почта, приносит письма, распечатываю, читаю и мысленно прошу у вас тысяча раз извинения, что мог сомневаться. Вы спрашиваете меня о маменьке и пр. Очень рад, что могу удовлетворить вас, ибо только что получил письма от своих и сообщу вам все, что знаю, не боясь наскучить вам, ибо не сомневаюсь, что вы принимаете участие в моих. Маменька пишет мне из Ревеля, что она намерена предпринять маленькое путешествие в Горки к Анете (ее дочери. – А. А.), дабы взять Лизу и увидеться, если можно, с Еленой. Дела Шарля занимают у нее все время (сын матери Горчакова от первого брака с саксонским генерал-лейтенантом бароном И. Остен-Сакеном. – А. А.). Скажите, далеко ваша деревня от Горок?
   Спешу, любезный дядюшка, первый обрадовать вас вестью, что выходят полные сочинения Жуковского, столь долго ожидаемые публикой. Издатели оных – люди известные, достойные: Тургенев, Дашков и Кавелин. Они выходят в двух частях и цена 20 рублей. Как я жалею, что состояние мое не позволяет мне подписаться на оные; но вы, я думаю, не помедлите украсить Жуковским вашу библиотеку. Думаю, что скоро будет об этом пропечатано в газетах. Прощайте, любезный дядюшка, не оставляйте меня вашими письмами и любите искренне преданного вам Александра Горчакова.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 5 декабря 1815 года.
   Письмо ваше, любезный дядюшка, от 18 ноября получил я очень поздно; и вижу из ваших писем, что и мои вы получаете не скоро. Расстояние, кажется, не так, чтоб черезчур велико, а всякое письмо две, три недели остается в дороге; не знаю, как растолковать это; верно письма долго остаются на почтовых конторах. Удивительно мне также, что вы от маменьки не получаете никакого известия, она, кажется, прежде к вам писала очень часто и исправно. Я получаю от нее очень часто письма, и не могу довольно нахвалиться ее ко мне милостию. На этой неделе она писала ко мне; по письму она все остается в намерении ехать в Польшу, быть у Анете, взять к себе Лизу, потом завернуть ко мне и опять назад в Ревель. Все это она хочет окончить к марту месяцу. Не знаю, любезный дядюшка, как поблагодарить вас за Жуковского, которого вы мне так неожиданно предлагаете. Жаль мне, что вы беспрестанными милостями меня поставляете в невозможности когда-нибудь изъявить вам достойно благодарность мою. Ваше дружеское расположение останется всегда в памяти у меня. Адресую вам это письмо в Люцен, не зная, застанет ли оно вас еще там; дорога зимняя уже установилась и каждый день я в приятном ожидании обнять вас в Царском Селе.
   Прощайте, любезный дядюшка. Вечно ваш.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 10 января 1816 года. Царское Село.
   Только 6-го этого месяца я получил ваше письмо от 23-го, и вот почему на этот раз я должен лишить себя удовольствия писать моему дядюшке; ибо я уверен, что мое письмо уже не застанет его в деревне, так как он должен покинуть ее через три недели. Как я благодарен дорогому дядюшке за подробности, которые он мне сообщает о своем образе жизни. Сколь все эти частности меня интересуют. Особенно я в восторге от ваших маленьких чтений по вечерам, и я желал бы от всего сердца быть к ним допущенным; но я не теряю надежды, что это время придет и что, может быть, через маленькое число лет вы увидите меня, стучащимся в вашу дверь и очень почтительно просящего гостеприимства в вашем мирном Эрмитаже. Но оставим эти мечты и возвратимся к действительности. Я вам чрезвычайно признателен за участие, которое вы с такой добротой принимаете в моем здоровье. Я почти совсем уже поправился. Вот уже несколько недель, как я опять посещаю уроки, но я все еще ношу на себе то здесь, то там остатки моей болезни – большие красные пятна; простите мне эти подробности.
   …Я думаю, что женщины с природным умом, с хорошими качествами и знанием обычаев света могут частью обойтись без глубоких знаний. Я не говорю, что та, которая будет иметь изощренный ум, не будет всегда в неоценимом преимуществе перед другими. Но качества сердца могут иногда возместить недостаток познаний.
   Дорогая тетенька, не осудите, если я, не взирая на ваше маленькое сомнение, буду умолять вас написать маменьке. Не мое дело рассматривать ошибки, которые у нее могли быть; но я знаю, что теперь она так несчастна, что ваши письма доставили бы ей большое удовольствие. Ваше снисхождение в этом вопросе я оценю, как особую милость по отношению ко мне. Вы не можете сомневаться в привязанности и дружбе, которые маменька не переставала к вам питать, и я уверен, что при первом письме, которое вы ей опишете, она не преминет вам ответить, не знаю даже, не предупредит ли она вас. Папенька все еще в Петербурге, я его почти не вижу. Я думаю, что он покинет столицу скоро, как только он получит место, которого он желает и на которое ему подали вполне основательные надежды. Извините мое маранье. Почта отправляется сегодня, а я несколько поздно взялся вам писать. Жду с нетерпением ваших писем.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 21 февраля 1816 года.
   Мое последнее письмо, дорогая тетенька, осталось без ответа. Вот уже более месяца я лишен удовольствия получать ваши письма, удовольствия, которое является почти единственным для меня в лицее. Я лелеял надежду, что, оставшись одна в деревне, вы согласитесь пожертвовать мне немножко времени. С тех пор, как дядюшка приехал в Петербург, я его не видал; посему, дорогая тетенька, ничего не могу вам о нем сообщить. Предполагаю, что он вам довольно часто пишет; что до меня, то я все надеюсь повидать его до его отъезда, как он мне то обещал. Пишу вам это из лазарета; мною овладела ужасная мигрень; поэтому вы извините меня, если вы не очень мною будете довольны на этот раз. Не знаю, дошло ли до вас, что у нас новый директор – г. Энгельгарт. Это, как говорят, очень образованный человек, который знает французский, русский, немецкий, итальянский, английский и, что лучше всего, немного латыни. Он в течение некоторого времени служил при дворе, а потом был директором Педагогического института. Ожидаем его со дня на день. Дорогая тетенька, если у вас есть известия от моих сестер, будьте любезны мне их сообщить. Что до меня, то я нахожусь в полном неведении относительно их. Прощайте, целую вам ручки и ставлю преграды этому письму, которое без этого, боюсь, вам наскучит. Поручаю себя вашей дорогой и снисходительной памяти.
   Весь ваш.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 19 марта 1816 года, лицей.
   Вчера, любезная тетенька, я получил ваше письмо от 3 марта. Таким образом, оно потратило свыше двух недель, чтобы добраться до Царского. Начну с того, что успокою вас о судьбе вашего письма от 4 февраля; я его получил, хотя и несколько поздно, как обычно. Не преминул переслать в Ревель ваше письмо, вложенное в мое. Скоро, я думаю, вам ответят, но письмо маменьки не так скоро до вас дойдет, ибо надо, чтобы оно совершило двойной путь: сначала прибыло бы в Царское, где я им завладею, чтобы вам переслать. Чуть было не забыл, моя добрая тетенька, поздравить вас с приездом дядюшки; я всем сердцем и всей душой разделяю радость, которую вам этот приезд без сомнения доставил. Хоть ваше общество и уменьшилось теперь на одного человека, я тем не менее не сомневаюсь, что вы в нем находите еще много прелестей, и что вы не сменяли бы вашей тишины на шумные собрания столицы. Я вспоминаю, сколько раз вы, когда еще были обитательницей Петербурга, удалялись от блестящих собраний, конечно, если приличия это позволяли, чтобы уединиться в ваш кабинет, раздумывать, читать или с пером в руках переписывать замечательные отрывки в сборник, который я с таким удовольствием читал и перечитывал. Иногда даже вы позволили мне помогать вам в этой маленькой работе.
   Если вас интересует, дорогая тетенька, знать, что я читаю, скажу вам, что несмотря на мой решительный вкус к чтению, который довольно старого происхождения, я могу похитить лишь очень мало минут для свого любимого занятия; но эти похищенные минуты мне тем приятнее; теперь я только что окончил «Эмиля» Руссо, которого, повидимому, дядюшка имеет в своей библиотеке, или, по крайней мере, мне кажется, читали вы, и я начал посмертные сочинения Фрадриха, т. е. «Историю моего времени и семилетней войны». Прощайте, дорогая тетенька, надеюсь скоро сообщить вам что-нибудь о нашем новом директоре.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 19 марта 1816 года. Царское Село.
   Я обещал вам, любезный дядюшка, что с приездом своим найдете на столе письмо от меня; хотя я и несовершенно исполнил свое обещание, по крайней мере, уверен, что первый поздравляю вас с приездом. Не могу утерпеть, чтобы не написать вам, если вам это еще не известно, что наш любезный прозаик, наш Карамзин, во зло всем славянофилам, удостоился самого лестного внимания государя императора. Вчера он сделан был статским советником и получил Анны первой степени через плечо, что кажется еще никакому статскому советнику не давали. Кроме того, он получил на напечатание своей истории 60000 рублей. Сегодня я надеялся видеть у себя папеньку, он хотел еще вчера уехать из Петербурга, но вероятно большой парад задержал его и заманил остаться, потому что вот уже вечер, а его еще нет. Теперь уже я совершенно буду отрезан, так сказать, от любезных сердцу: Петербург не будет для меня иметь ничего привлекательного, жить только надеждами и воспоминаниями не совсем приятно.
   Александр Горчаков.
   Позвольте, любезный дядюшка, напомнить вам об обещании прислать мне переписать «Старушку» Жуковского и «Критику» Блудова.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 22 апреля 1816 года. Царское Село.
   Не получая долгое время ни строчки в ответ на последнее письмо мое, любезный Алексей Никитич, я не желал бы предположить, чтоб оно было потеряно; ибо тогда длинный промежуток в переписке нашей, столь для меня приятной, мог бы ввести вас в заблуждение, что прежняя ревность моя ослабела. С надеждой буду ожидать каждую посту, авось, либо получу от любезного Люценского жителя. Последнее посещение ваше в Царском сделало на меня глубокое впечатление. Вы позволили мне говорить вам о себе; я воспользуюсь сим позволением. Долго колебался я между родом службы, который бы мне избрать. Военная служба не представляла мне почти ничего привлекательного в мирное время, кроме мундира, которым отныне прельщаться представляю молодым вертопрахам, однако я все же имел предрассудок думать, что молодому человеку необходимо начать службу с военной. Я представляю другим срывать лавры на ратном поприще, и решительно избираю статскую, как более сходную с моими способностями, образом мыслей, здоровьем и состоянием, и надеюсь, что так могу стать более полезным. Без сомнения, если бы встретились обстоятельства, подобные тем, как ознаменовали 12-й год, тогда, по крайней мере, по моему мнению, каждый чувствующий в себе хотя малую наклонность к военной, должен бы посвятить себя оной и тогда бы и я не без сожаленья, променял перо на шпагу. Но так как, надеюсь, сего не будет, то я избрал себе статскую и из статской благороднейшую часть – дипломатику. Заблаговременно теперь стараюсь запастись языками, что, кажется, составляет нужнейшее по этой части. Русский, французский и немецкий я довольно хорошо знаю; в английском сделал хорошие начала, и надеюсь, нынешнее лето усовершенствоваться в оном. Кроме того, может быть займусь еще итальянским, потому что открылся случай. Латинский только никак в голову не идет. Главное дело было бы приобресть практические знания, чего в лицее сделать нельзя. Я ожидаю от вашей дружбы и вашего расположения, и вашей опытности, что, любезный дядюшка, не откажите мне написать об этом ваше мнение и не оставите меня вашими советами. Остаюсь вечно любящий вас
   Горчаков.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 23 апреля 1816 года, лицей.
   Спешу сообщить вам нечто, доставившее мне большое удовольствие. Письмо ваше достигло Ревеля; маменька просит сказать вам, что она не перестанет любить вас, пока она жива и что она постарается быть достойной вашей дружбы теми ответными чувствами, которые она к вам питает.
   Наш образ жизни в Царском потеряет теперь несколько свою монотонность. Лето обещает новые и разнообразные удовольствия; кроме того наш городок будет довольно оживлен, так как императрица Елизавета проведет здесь лето со своим двором и затем разные частные лица сняли здесь дома. Что лучше всего – это то, что мы будем иметь Карамзина, дом которого, находящийся в двух шагах от лицея, уже приготовляют. Я имел удовольствие видеть впервые этого выдающегося человека. Проезжая через Царское, чтобы ехать в Москву, он остановился в лицее с Пушкиным (Василий Львович) и Вяземским, которые уехали с ним.
   Ваш всецело преданный Александр.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 7 мая 1816 года, лицей.
   Праздники мы провели довольно плохо; за исключением двух или трех прогулок в Павловск и в другие прекрасные места по соседству, которые несколько рассеяли однообразие нашего пребывания, мы довольно скучали. Этим летом свобода наших прогулок будет тоже несколько ограничена, так как, если двор будет в Царском, – о чем не перестают говорить, – нам нельзя будет быть столь же шумными в саду, как обычно. Мне кажется, что дядюшка привез с собой новое средство против скуки, – я говорю о маленьком подборе новых книг, которыми, я предполагаю, он обогатил свою библиотеку. Я, кажется, ему об этом не говорил во время его приезда. Это единственное убежище, которое мы имеем в праздничные дни: у нас нет собственных библиотек, за исключением Ломоносова, у которого есть шкаф с 200–300 томов избранных книг; но мы стараемся получать книги из города. Я однако не хотел пропустить почту без того, чтобы вам повторить, сколь вам предан ваш
   Александр.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 7 мая 1816 года. Царское Село.
   Письмо ваше от 7-го, любезный Алексей Никитич, получил я очень поздно и только тогда, когда пошло мое второе письмо, в котором жаловался вам на молчание. Вероятно, разлитие вод причиною сего замедления. Вы, может, удивитесь, что я так вдруг стал жаловаться на недостаток времени, это происходит от того, что граф Разумовский приблизил время нашего выпуска 4 месяцами. В конце июня 1817 года нас уже не будет в лицее. Сколь счастливым почел бы себя, если бы вы руководили первыми шагами моими при вступлении в общество. Если я ошибаюсь, то не лишайте меня сего приятного заблуждения и позвольте навсегда остаться вашим А. Г.

   А. М. Горчаков – А. Н. и Е. Н. Пещуровым. 14 мая 1816 года. Царское Село.
   Вы верно удивитесь, любезный Алексей Никитич, получивши от меня в столь короткое время два письма сряду, но я обещал вам наскучить и, как видите, держу свое слово. Писем от вас ожидаю по каждой почте с великим нетерпением; надеюсь, что не откажете в вашем мнении в рассуждении рода службы, мною избираемой. В последний раз вы мне слова два сказали о графе Каподистрии, все, что я об нем слышал, подтверждает ваше об нем мнение, но говорят, что он вероятно долго не останется в этом месте; прямой характер его не способен к придворным интригам. А желал бы я служить под его начальством. Директор наш г. Энгельгарт, который долго служил в дипломатическом корпусе, взял на себя несколько приготовить нас к должности. Он выпросил через Нессельрода у государя переписку берлинского двора с нашим, в течение одного года или двух, и выбрал из нас тех, которые желают итти по сей части. По сие время нас четыре – он будет задавать нам писать депеши, держать журнал, делать конверты без ножниц, различные формы пакетов и пр. и пр. словом, точно будто мы в настоящей службе; приятно знать даже эти мелочи, как конверты и пр. прежде, нежели вступить в должность.
   А. Горчаков.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 25 мая 1816 года.
   Благодарю вас, любезный Алексей Никитич, за дружеское письмо ваше и советы. Я уже писал вам о канцелярии, которую директор намерен завести для предуготовления к службе тех, кои изберут дипломатическую. Если вам угодно знать, кто это такие, то вот они: Ломоносов, Корсаков, барон Гревениц, Юдин и ваш покорнейший. Все, что вы ни говорили мне о службе, перечитывал и перечитываю еще несколько раз. Сколь бы вы меня обрадовали, любезный дядюшка, если бы захотели быть моим путеводителем. В последний раз как у меня был папенька, я его расспрашивал о службе, к которой он меня назначает, и он мне сказал, что он это совершенно оставляет на мой произвол; маменька всегда говорила то же; следовательно вы видите, что согласие родителей моих имею. Хотя я с молодости никогда в родительском доме не знал, что такое нужда, однако и к роскоши не привык; так как мне придется жить жалованием, ибо не хочу ни за что обременить родителей, то вот одно из затруднений дипломатической службы – жалованья почти нет. Очень, очень обрадовали меня письмом своим, присылайте, пожалуйста, такого гостинца почаще.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 1 июля 1816 года.
   Я не стану вам говорить, что народонаселение нашего Царского возрастает день ото дня. Место достаточно красиво, чтобы привлекать общество из Петербурга; государь и государыня приезжают сюда почти каждую неделю и остаются два, три дня и более. В смысле постоянных жителей на все лето вы имеете цветок Царского – Карамзина и его семейство, кроме того, княгиню Волконскую, Резановых (которые вам, мне кажется, знакомы), Бакуниных и т. д. и т. п. Если вас это интересует, скажу вам, что наш поэт Пушкин получил от императрицы матери золотые часы за куплеты, которые он сочинил к празднеству, бывшему в Павловске («К принцу Оранскому» – А. А.).
   Весь ваш.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Лицей, 3 августа 1816 года.
   Наконец, любезный дядюшка, получил я письмо ваше от 18 июля. По числу этого письма вы увидите, что наш свободный месяц уже кончился, и что мы опять за книги; число занятий наших беспрестанно накопляется по мере приближения срока нашего выпуска. Карамзин все еще торгуется с типографщиками и не может условиться; вот все, что я могу сообщить о его истории. Некоторые из наших, читавшие из нее отрывки, в восхищении. От папеньки по сие время ни строчки; беспокойства мои увеличиваются; впрочем еще у меня 4 недели сроку, авось либо в крайней нужде займу у директора, который наш лучший друг в полном смысле.
   Вечно ваш.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 20 сентября 1816 года.
   Прежде всего должно мне благодарить за все подробности, которые мне сообщаете, в рассуждении ваших сельских удовольствий и за стихи, которые вы имели снисхождение переслать мне. На наших поэтов нашла черная година; совершенный неурожай; Пушкин свободное время свое во все лето проводил у Карамзина, так что стихи ему на ум не приходили; но так как Карамзин сегодня уезжает совсем, то есть надежда, что в скором времени мы услышим приятный и знакомый голос домашней лиры.
   Вечно ваш Александр.

   А. М. Горчаков – Е. Н. Пещуровой. 1816 год, 1 ноября.
   Начинаю с того, что благодарю вас, моя добрая тетенька, за все хорошие слова, которые вы мне говорите в вашем письме. Излишне, я думаю, говорить вам, что 14 прошлого месяца у нас было празднество (После торжественного богослужения и обеда вечером лицеистами были разыграны две пьесы. Празднество закончилось балом. – А. А.). Вы, конечно, узнали об этом из газет, где какой-то аноним поместил соответствующую статью. Беспристрастно, наш праздник был прелестен. Директор взял на себя его устройство; после театра у нас был бал, длившийся до полуночи, потом мы угостили публику прекрасным ужином, а после ужина снова танцевали. На другой день государь был у директора и сказал ему, что ему досадно, что его не пригласили, так как он непременно бы пришел, и что в первый же раз, когда у нас что-нибудь будет, он уже заранее сам себя приглашает.
   Так как 14-го было последнее празднество, даваемое нами, мы щедро сложились: праздник стоил нам около 500 рублей, и почти столько же директору. Я тоже должен был раскошелиться и выложить 25 рублей. В этих случаях не годится наводить экономию; к счастию я получил деньги от маменьки. Через 8 месяцев мы выходим.
   Вечно ваш.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Лицей, 21 ноября 1816 года.
   Кажется, делают все возможное, чтобы нас скорее выпустить, и время нашего пребывания в лицее беспрерывно сокращается. Весьма вероятно, что мы выйдем в первых числах июня и что следовательно только 5 месяцев остается до великого дня. Перед выпуском будет самый строжайший частный экзамен, который будет продолжаться целый месяц, а после оного публичный в присутствии государя. Признаюсь, что вижу приближение нашего выпуска с некоторым чувством боязни и беспокойства. Время для меня самое неудачное. Родители мои и те из родных, к коим я чувствую доверенность, удалены из Петербурга. Так что при выходе подлинно не буду знать, куда голову преклонить. Притом же, если бы маменька здесь была, то бы, живя с нею, я бы не принужден был сделать многих невеликих издержек, которые, соединясь, превзойдут многим мой неважный доход. Я всегда был уверен, что молодой человек, который чему-нибудь учился и имеет желание служить, как должно, может, ограничивая и отказывая себе во многом, жить собственными своими трудами; мысль – быть в тягость бедным и добрым моим родителям – была для меня нестерпима. Но сначала весьма трудно, особливо малым жалованием, получаемым в иностранной коллегии, обзавестись пристойным образом. Все это заставляет меня не с величайшим нетерпением ожидать выпуска.
   Прощайте, любезный дядюшка, не оставьте меня без ваших советов.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. Лицей, 1817 год, 3 апреля.
   Два раза принимался писать к вам, любезный дядюшка, и два раза должен был оставить перо. Немедленно по приезде сел я писать к маменьке и папеньке; оба письма уже отправлены; я просил маменьку не приезжать сюда единственно для меня и не входить ни в какие издержки для моего устроения. Просил ее также написать мне, позволяют ли ей обстоятельства снабдить меня бельем, дабы я знал, на что надеяться. Здесь встретили меня известием о близком экзамене, конференция положила продолжаться ему 15 мая по 31 мая. С 31 мая по 15 июня будет промежуток свободного или, по крайней мере, бесклассного времени: будут в течение двух недель поправлять все то, что мы в шесть лет испортили, сломали, разбили и прочее. А с 15 по конец июня предложат государю выбрать два дня для публичного экзамена. В Петербурге печатаются сочинения Батюшкова. Гнедич издает его стихотворения, и Федор Глинка прозу. Они скоро выйдут в двух частях. Прощайте, любезный дядюшка, вспоминайте иногда меня в маленьком кругу ваших и любите преданного вам
   Александра Горчакова.

   А. М. Горчаков – А. Н. Пещурову. 4 июня 1817 года. Царское Село.
   Сегодня утром государь подписал наши бумаги, касающиеся производства, окладов и т. д. и т. п. и назначил наш акт на субботу, что при существующих обстоятельствах, как вы знаете, меня очень устраивает. Я вам еще напишу до этого дня. Вчера я три раза являлся к графу Каподистрия. Сначала он был в Павловске, потом он работал с Голициным, а в третий раз он был у государя. Таким образом я не мог его повидать; я однако не преминул сказать лакею, чтобы он поставил графа в известность о моей тройном визите. Если случайно вы увидите графа Ферзена, будьте добры сообщить ему, что наш выпуск будет в субботу и что вероятно в воскресенье я буду в Петербурге. Прощайте, дорогой дядюшка, очень вам признателен за вашу доброту. Весь ваш.

Приложение 2. Письма О. Бисмарка А. Горчакову
Печатаются с сокращениями по журналу «Красный архив», 1933, т. 61

   Петербург. 3 сентября 1860 года.
   Светлейший князь!
   Мною получены, наконец, от Главного управления королевских музеев сочинения Фридриха Великого, отправка коих сюда должна была, согласно устно переданного мне приказания его королевского величества, последовать тотчас после моего отъезда, дабы служить высочайшим подтверждением тех отношений к вашей светлости, искренним и всегда готовым поборником которых я, как вам известно, являюсь уже многие годы.
   По недоразумению – еще несколько недель тому назад – я предполагал, что в полученном мною ящике с добавлениями к экземпляру его императорского величества имеется экземпляр, предназначенный для вашей светлости. Теперь я имею честь передать таковой вам с выражением неизменного почтения.
   Преданный вашей светлости фон Бисмарк.

   1861 год, четверг.
   Его королевское величество, узнав, не знаю, из какого источника, что один из великих князей по расположению его величества государя императора отправляется в Варшаву, телеграфно приказал представить его величеству и вам, князь, что при нынешних обстоятельствах всякая либеральная уступка представляется крайне опасною королю, который весьма желал бы знать, какого рода будет поручение, доверенное одному из их императорских высочеств великих князей.
   Не мог ли бы я повидаться с вами сегодня вечером или завтра утром? Я всецело в вашем распоряжении во всякое время дня или ночи.
   Тысяча заверений в почтении!
   Фон Бисмарк.

   Берлин. 10 июля 1861 года.
   Согласно обещания сообщаю вам, мой сиятельный друг, в нескольких словах о своем житье. В то время, как я при полном штиле ехал с востока по Балтийскому морю, западный ветер раздул здесь паруса из кринолина и придал государственной мантии столь удачный складки, что ими прикрыты самые скверные прорехи. Присяга заменена была коронованием, и этот счастливый выход из положения удовлетворил все стороны, каждый остался чем был, и все прочие поручения и предложения отменены. Поэтому я и не очутился в том неловком положении, когда пришлось бы заявить, согласен ли я взять на себя министерство внутренних дел и на каких условиях я попытался бы подвизаться в роди парламентского Кавеньяка. Мое сообщение, что отставка Шлейница не имела политических оснований, оказывается правильным; он является единственным, который выходит из состава правительства, для того, чтобы принять на себя более удобное министерство королевского двора. Министром иностранных дел назначен Бернсторф, который в субботу по вызову прибыл сюда, сегодня отправляется в Карлсбад, а по своем возвращении принимает дела. Новое назначение Шлейница еще не состоялось; на словах однако оно уже обещано его величеством. Я таким образом имею надежду остаться у вас, что мне было бы прямо приятно. Я не отрицаю, что я довольно охотно занял бы пост министра иностранных дел; что об этом пока не приходиться думать, я вам говорил уже в Петербурге на основании моего опыта прошлого года. Между тем наследство моего друга Шверина имеет мало соблазнительного, и я рад, что избавлен от неприятной для меня необходимости ставить моему королю, если он потребует моих услуг, условия или же даже отказать ему, – а затем, если бы принял предложение, мне пришлось бы занимать наиболее обильный шипами пост, который только может выпасть на долю пруссака.
   Мое отсутствие продлится, вероятно, несколько месяцев и вчера вечером я по этому вопросу уже договорился с Бернсторфом. С последним меня связывают очень хорошие личные отношения большей еще давности, нежели отношения со Шлейницем, и если он возьмет желательный для меня политический курс, то я буду приветствовать его как начальника, которому я желаю долгой жизни. Ему, несомненно, придется проделать обратный путь для того, чтобы, покинув до сих пор занимаемую им позицию, несколько приблизиться к позиции большинства своих коллег. Как он проделает эту эволюцию, мы навряд ли сможем увидеть раньше лета. Простите мне эти отвратительные чернила и сохраните ваше ко мне дружественное благоволение.
   С искренним почтением ваш фон Бисмарк.
   Я надеюсь увидеть сегодня Моренгейма и выразить ему мою признательность за разнообразные материалы к докладам, которые вы так любезно предоставили мне.

   13 июля 1861 года.
   Дорогой князь!
   Мне говорят, будто есть подозрение, что телеграммы, которые адресует нам Вертер (дипломат прусского посольства в Париже) задержаны в Париже. Факт тот, что в течение 24 часов мы не получаем ничего, несмотря на повторные запросы, которые я телеграфировал нашему послу.
   Не окажите ли вы нам дружескую услугу, распорядившись передать шифрованной телеграммой Окуневу (дипломат российского посольства в Париже), чтобы он осведомился у Вертера, телеграфировал ли он нам в течение 24 часов и что именно?
   Весь ваш фон Бисмарк.

   1862 год.
   Намереваясь завтра уехать, я хотел сегодня иметь честь проститься с вами, мой высокопочтимый друг и покровитель. Я страдаю однако от столь сильного lumbago, что вынужден, в конце концов, примириться с тем, что я болен, и отложить свой отъезд. Я надеюсь к понедельнику достаточно оправиться, если до тех пор спокойно буду сидеть дома. Как только я буду чувствовать себя способным к путешествию, разрешите мне попрощаться с вами лично и еще раз сердечно поблагодарить вас за всю дружескую доброту и снисходительность, с которыми связаны неизгладимые воспоминания о здешнем моем пребывании и без которых представляется мне затруднительным пост посла во всяком другом месте. Верьте, что я имею благодарную память и что в меру моих сил я и за границей докажу те чувства привязанности, какие воодушевляют меня, помимо всех политических связей, лично по отношению к его императорскому величеству и его любезнейшему министру. Итак, до свидания, до того времени, когда я оправлюсь достаточно для того, чтобы проститься с вами.
   Всегда неизменно преданный вам фон Бисмарк.

   Берлин. 19 ноября 1862 года.
   Глубокочтимый друг!
   Если бы вы могли наблюдать, какую жизнь я тут веду с 7 часов утра и до позднего вечера, вы не нашли бы ничего удивительного в том, что я не мог удовлетворить раньше свою потребность написать вам. Когда я больше ознакомлюсь с делами, когда внутриполитические вопросы примут более твердую форму, тогда и мне удастся до некоторой степени уподобиться вам в том, чтобы мудрым распределением дел полностью возмещать недостаток времени.
   Меня удерживала писать вам также и робость, которую я испытывал вследствие необходимости заявить, что мы не можем оставить на нынешнем месте Гольца, пользующегося расположением государя императора и вашим собственным. Среди наших государственных деятелей я не знаю никого, кроме него, кого мы могли бы послать в Париж, не говоря уже о том обстоятельстве, что сам он опасается, что, по состоянию здоровья, он не выдержит петербургского климата. При прежних оказиях вы мне высказывали личное ваше мнение, что вследствие твердых основ соглашения, существующего между обоими дворами, взаимные отношения России и Пруссии меньше зависят от личности дипломатических представителей, нежели отношения с правительствами, менее нам близкими. Поэтому, думается мне, ваше дружеское расположение ко мне не уменьшится, о чем я очень прошу, даже в том случае, если я, за неимением другого подходящего кандидата для Парижа, вынужден буду лишить вас желанного общества Гольца. Подобрать ему преемника дело очень трудное; я говорю с вами об этом с той прямотой, которую вы мне всегда дозволяли.
   У нас, в области внутренней политики, настроение начинает несколько улучшаться, – не в такой однако мере, чтобы можно было прибегнуть к роспуску палаты и надеяться на удовлетворительные новые выборы. Прежде чем дойти до этого, надо восстановить дисциплину среди чиновников. Только влиянию чиновников правительственных, судебных, налоговых, почтовых учреждений, лесничеств и прочих обязаны мы нынешними результатами. Наше право увольнения чиновников ограничено, но в законных своих пределах оно должно применяться беспощадно, или же я ухожу в отставку, и вопрос о преемнике Гольца разрешается тем, что я сам выставляю свою кандидатуру на этот пост. Когда я здесь вступал в должность, я еще имел надежду на соглашение с палатой. Когда я однако познакомился ближе с этими большими детьми, из которых она состоит, с их политической наивностью и идеологической экзальтированностью, мне стало совершенно ясно, что эти доктринеры и болтуны не могут управлять Пруссией, если бы мы предоставили возможность подрывать королевскую власть, мы безудержно покатились бы в бездну полнейшей анархии. Но я должен был бы упрекнуть себя перед лицом моего Бога и перед моей совестью в трусости и в измене моему королю и моей стране, если бы не ударил по этому осиному гнезду после того, как я убедился, что прусское государство в руках парламентского правительства безнадежно идет навстречу своему распадению. Смогу ли я этому воспрепятствовать, знает один Бог, но – «авось», как говорите вы в России. При всех обстоятельствах я остаюсь однако вашим благодарным и преданным другом и почитателем.
   Фон Бисмарк.
   Если представится к тому подходящий случай, позвольте мне просить вас положить к ногам их величеств благоговейное выражение моей благодарной преданности.

   Берлин. 27 марта 1865 года.
   Глубокочтимый друг!
   Не бойтесь, что под прикрытием частного письма я произведу политическое на вас покушение; письмо имеет только тот смысл, что я слишком большую придаю цену вашей дружбе и вашему мнению о моем политическом такте, чтобы таким путем не исправить недоразумения, возникшего путем официальной информации после того, как вы так запугали Редерна (прусский посол в Петербурге. – А. А.), что он не посмел бы это сделать.
   Убри прочел мне письмо, согласно которому вы считаете, что я, хотя и конфиденциально, хотел вмешаться во внутренние русские дела. Эта предпосылка ошибочна, – я очень жалею, что информация Убри (русский посол в Берлине. – А. А.) могла дать возможность ее возникновению, и я почел бы урок, даваемый мне вашим письмом, заслуженным, если бы факт, который вы осуждаете, имел место. Вспоминая о доверии, которым вы меня дарили в Петербурге, я сносился с Убри почти как с земляком и не сомневался, что его сообщения, подобно тем, которые я писал из Петербурга, прежде всего будут иметь своей целью доброе согласие обоих кабинетов. В этом направлении я беседовал с господином фон Убри также и о внутренних прусских делах и, между прочим, о следующем: здешние духовные лица писали мне, призывая меня ходатайствовать перед его императорским величеством за некую категорию российских подданных; я отклонил это, как вещь невозможную с точки зрения международного права. После этого мне заявили, что меня об этом публично будут интерпеллировать в ландтаге. Я настоятельно рекомендовал этого не делать, разъяснял, что подобный шаг только повредит делу, оскорбит русское национальное чувство и с моей стороны вызовет лишь ответ, что королевскому правительству не присвоены ни задача, ни право вмешиваться во внутренние российские дела. Духовные лица ответили мне, что доводы человеческого разума не должны решать там, где речь идет о верности Богу и что, кроме того, если они будут молчать, вопрос этот будет поднят их единоверцами из evangelical alliance в английском парламенте. Хотя я и надеялся уговорить молчать тех из них, которые являются политическими друзьями правительства, все же остается опасение, что иные среди них не так-то легко откажутся от благоприятного случая риторического выступления. Искушение к тому у моих политических противников тем сильнее, что все, что сказано было бы в ландтаге против России, было бы направлено одновременно своим острием против меня, ибо я с полным основанием считаюсь сторонником дружественных отношений с Россией.
   Помешать по возможности внесению интерпелляции было в моих интересах; смогу ли я это сделать, я не знаю еще сейчас. При этом положении дел я спрашивал себя, что будет более соответствовать моим дружеским отношениям с Убри: поставить его в известность о том, что мне предстоит, или же промолчать, представив ему узнать об этой интерпелляции, когда она последует, лишь из прений в палате. Я считал первое более правильным и более соответствующим нашим дружеским отношениям; и хотя Убри и сейчас еще того мнения, что я был в этом прав, я убедился в обратном, – что я ошибся, и в будущем я в подобных случаях буду молчать и представлять свершиться тому, чего я не в состоянии изменить. Я бы и этого письма не написал, если бы мне не было важно, возражая вам, констатировать, что я ничего не сказал господину фон Убри такого, что хотя бы в самой отдаленной степени, было бы похоже на попытку заступничества за российских подданных. Прошу вас верить, что я столь же проникнут недопустимостью подобного шага, как и вы сами. Во время беседы я имел много раз случай повторить Убри, что я не принимаю никаких дипломатических демаршей ни официально, ни конфиденциально, что я не предлагаю ему их делать, что я рассказываю ему просто вещи, которые происходят или произойдут в Пруссии, и о шагах, какие собираются в Пруссии предпринять против меня и которые я пытаюсь предотвратить, не будучи уверен в успехе. Меня в высшей степени поразило, что Убри мог сообщать об этой беседе, что вы сочли себя в праве написать то письмо, которое Убри, по вашему поручению, прочел мне. При всем благожелательном отношении лично к Убри, я не могу отрицать, что мое доверие к объективности его информации пошатнулось, что я принужден проявлять значительно большую сдержанность в моих беседах с ним. Мои отношения к вам во время моего пребывания в Петербурге, столь радостные для меня и столь полезные для взаимоотношений обоих правительств, не могут уже более служить мне примером для моих отношений с Убри.
   Ваша справедливость и ваша дружба дают мне смелость надеяться, что вы соблаговолите использовать содержание этих строк, о которых я сообщаю только его величеству королю, чтобы противодействовать у его императорского величества тем впечатлениям, которые мне особенно тягостны, ибо меня воодушевляют не только чувства благодарной привязанности и почитания к личности, но и полнейшего уважения к правам вашего высокого монарха.
   Ван фон Бисмарк.

   Эмс. 7 августа 1867 года.
   Мой дорогой князь!
   Я получил 26 июля письмо, которое вы соблаговолили послать мне 9-го; я искренно благодарю вас за него и охотно пользуюсь случаем установить с вами снова обмен взглядами, которому я придаю, как вы знаете, огромнейшее значение.
   Так же, как и вы, я надеялся, когда мы расстались с вами в Париже, что уступки, сделанные Пруссией по вопросу о Люксембурге, будут иметь своим последствием обеспечение всеобщего мира хотя бы на некоторое время и возрождение общественного доверия, в чем Европа столь нуждается для своего благосостояния. С этой целью я ничем не пренебрег для того, чтобы убедить императора Наполеона и его министров в лояльности чувств короля, моего государя. Вы помните, князь, те обещания, которыми обменялись в вашем присутствии, избегать той или другой стороне всякого выступления, которое могло бы возбудить вновь национальную подозрительность. Однако уже через некоторое время после нашего отъезда из Парижа началось давление, которое оказывалось французским правительством на южно-германские дворы, чтобы побудить их отказаться от продолжения таможенного союза. Это вмешательство в основную работу Zollvereina должно было быть живо воспринято германским народом, так же ревниво относящимся к своей независимости, как и французский народ.
   Письмо, которое вы направили по этому вопросу барону Будбергу и которое вы пожелали довести до моего сведения, свидетельствует о возвышенности и беспристрастности ваших, князь, взглядов. Мой августейший государь был весьма этим удовлетворен, и я, по личному его распоряжению, искреннейше благодарю вас за этот шаг.
   Затем идет запутанный вопрос о Шлезвиге, который Франция еще усложнила, добавив к большим затруднениям, представляющим для нас выполнение статьи V Пражского договора, новое тем, что выставляет нас в глазах общества как бы действующими под комбинированным давлением Франции и Дании. Таково должно было быть естественное и легко предвидимое впечатление от последних шагов французского правительства и одновременных сообщений, сделанных им многим дворам. Из сообщений венской прессы Европа узнала о том, что французское правительство передало нам предостережение, которое должно тем более занимать общественное мнение Германии и даже немецких правительств, что в то же самое время Франция продолжает вооружаться поспешностью, предвещающей мало хорошего, и в то самое время, как наше правительство досрочно распускает по домам более 70000 человек.
   С вами, князь, я приступаю к рассмотрению вопроса о Шлезвиге со всей той искренностью, на какую дают мне право давние наши с вами отношения и то доверие, каким вы меня всегда удостаивали. Мы заключили статью V Пражского мира с твердым намерением честно выполнить ее. Это намерение с тех пор не изменялось, каковы бы ни были те трудности, которые усложняют вопрос. Нашу линию поведения легко было бы начертить, если бы дело касалось однородной национальности в этих пограничных округах. Что нас заставляет колебаться, это не мысль отказаться от датской части населения, но мысль подчинить немецкую часть датскому господству. Даже в пограничных общинах имеется постоянно от 20 до 40 процентов немцев среди «датского» населения, и главным образом это зажиточные и образованные классы, которые состоят из немцев, живущих бок о бок с датским большинством. Будущее этих соотечественников – вот что занимает германский народ и что обязывает правительство короля зрело взвесить свои решения, прежде чем сделать их бесповоротными. Мы ожидали, пока соберется северный парламент, для того, чтобы уяснить себе положение и для того, чтобы выяснить общественное мнение в Германии. К сожалению, декламации и преувеличенные претензии двух депутатов Шлезвиг-Голштинии и в то же самое время волнения в Шлезвиге помешали публичному обсуждению вопроса оказать на взгляды в Германии то воздействие, какого я ожидал; не достигши цели, они отдалили нас от соглашения вместо того, чтобы приблизить к нему.
   Опыт нас научил, что даже лучшие предписания датского правительства не в состоянии воспрепятствовать излишествам национальной ненависти, ибо датская конституция не предоставляет правительству достаточно власти, чтобы обуздать крайности дипломатии. Даже сегодня газеты не перестают сообщать о фактах, доказывающих, каким притеснениям и оскорблениям могут подвергнуться в Дании немецкие путешественники и рабочие исключительно только из-за их национальности!
   Вот, князь, соображения, обязывающие нас действовать в этом вопросе с осмотрительностью, которая ничего не отнимает у искренности намерений короля. Давая этому вопросу созреть, мы, правда, облегчаем Франции возможность найти предлог для войны, если она в самом деле его ищет.
   В имеющих начаться переговорах с Данией позиция королевского правительства докажет намерение его величества в точности выполнять постановления Пражского мира и будет свидетельствовать о чувствах сердечной дружбы, которые побуждают короля считаться со взглядами его величества императора Александра, намеченными в вашем письме. Но по отношении к Франции мы не можем больше делать уступок. Мир в Европе плохо будет обеспечен, если на самом деле одна из великих держав будет руководствоваться в своей политике сознанием, что она не может поддержать у себя порядок иначе, как беспрестанно угрожая миру своих соседей.
   Мы – сторонники мира, и, если он под угрозой, мы готовы его защитить, но каждые три месяца покупать его то политической уступкой, то жертвуя самолюбием значило бы слишком дорого платить за него. Я уверен, князь, что между нашими личными убеждениями по этому вопросу у нас нет ни малейших расхождений.
   Примите, дорогой князь, уверения в преданности и неизменности моей дружбы.
   Фон Бисмарк.

   Берлин. 15 ноября 1867 года.
   Дорогой мой князь!
   Благодарю вас за любезные слова, которые вы адресовали мне, рекомендуя мне вашего сына. Даже и без этой рекомендации вы могли бы быть уверены в том, что я с удовольствием увидел бы его у нас. Я вам тем не менее благодарен за о, что вы дали мне случай сказать вам, что я восхищен возобновлением добрых моих с ним отношений и что в назначении князя Михаила я вижу лестное отличие для императорского посольства в Берлине. Надеюсь, дорогой князь, часто получать через вашего сына добрые вести от вас и что он, в свою очередь, будет вас держать в курсе искренних чувств преданности, кои я доставляю себе удовольствие вам снова выразить.
   Фон Бисмарк.

   Варцин. 20 ноября 1872 года.
   Дорогой князь!
   От всего сердца благодарю вас за то, что думали обо мне, когда проезжали через Берлин. Среди тех лишений, каким подвергает меня состояние моего здоровья, то, что я не мог пожать вам руку при вашем проезде, было одним из наиболее чувствительных. В моей жизни мне приходилось завязывать много официальных отношений, но отношения с вами, дорогой мой князь, единственные, которые мне по сердцу продолжать и после прекращения официальных сношений, и мой отдых перед смертью, если господь даст нам его, я был бы счастлив провести с вами в качестве соседа по деревне. Простите мне это излияние немецкой сентиментальности, ибо оно искренно. Вы – единственный государственный деятель в Европе, с которым я мог бы снова вспомнить о двадцати годах деловых отношений без примеси горечи. Не всегда была общность интересов, но всегда прямодушие дворянина и благожелательность. Лишь после того, как я сам достиг положения министра, переобремененного делами, я в полной мере научился ценить всю ту доброту, всю ту снисходительность, какие вы проявили по отношению ко мне в Петербурге, а среди моих недостатков нет неблагодарности.
   Весь ваш фон Бисмарк.

   Варцин. 13 ноября 1876 года.
   Дорогой князь!
   Традиции, завещанные нам историей наших обеих стран и дружба, связывающая наших государей на протяжении более чем двух поколений, исключают всякое сомнение относительно нашего поведения при кризисе, на возможность которого вы указываете и в предвидении которого мой августейший государь, исполненный желания, чтобы Европа была в состоянии избежать его, никогда не имел иной мысли, как воздать своему августейшему другу и близкому родственнику взаимностью за благожелательный образ действий и дружескую позицию России в 1870 году.
   Быть другом своих друзей, это на мой взгляд – правильная политика, а я принадлежу к числу наиболее старых и постоянных ваших друзей, оставаясь им даже и в те редкие моменты, когда я не был уверен во взаимности.
   Как и в прошлом, так и впредь, я думаю, что правильно буду служить своей стране, рекомендуя своему государю сохранение и развитие традиций верной дружбы и добрососедских отношений, которые в течение века связывали нас с Россией, которые были полезны для обоих стран и которые, с нашей стороны, не могут быть нарушены каким бы то ни было вопросом, лежащим вне непосредственных и жизненных интересов Германии.
   Весь ваш фон Бисмарк.

Приложение 3. Рассказы о своем прошлом светлейшего князя А. М. Горчакова, записанные в Ницце весной 1882 года
Печатаются с сокращениями по журналу «Русская старина», 1883, № 10

   (По мнению автора данной работы, публикуемые «Рассказы» для печати подвергнуты субъективной литературной обработке.)

   Мы помещаем на страницах «Русской старины» несколько рассказов светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова, из числа нами за ним записанных, в Ницце, весною 1882 года. Если, как и все устные рассказы, они не всегда достаточно точны в указаниях собственно хронологических данных, тем не менее они имеют интерес и значение для будущего биографа этого замечательного государственного мужа.
   М-ский. Ницца, 27 апреля 1882 года.

   1.
   Осенью 1881 года и весною 1882 года, именно в апреле месяце, мне случалось довольно часто посещать светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова в Ницце. Князь занимал весьма скромную квартиру в нижнем этаже Villa Michel-sur le boulevard Carabacel, – четыре комнатки, и жил до того скромно, что, как уверяли тогда в среде русской колонии Ниццы, даже обед князь получал от одного из местных кухмистеров, именно Лаля, кухмистера весьма посредственного, откуда ему приносили обед на судках.
   При князе Александре Михайловиче был камердинер и, в роли сиделки, средних лет женщина-немка.
   Князь проводил время весьма регулярно: в известные часы вставал, затем отправлялся на прогулку в сопровождении своей сиделки или камердинера; затем довольно много читал – преимущественно книги и журналы исторические, и время от времени делал визиты небольшому кружку знакомых из русской колонии.
   В 11 часов утра я обыкновенно заставал его за книгою в руках, сидящим на диване, в длинном сюртуке, – род архалука, и с шапочкой, род ярмолки, на голове. Тщательно выбритый, розовый, с умным и приветливым взглядом больших карих глаз, глядевших сквозь очки, князь встречал меня всегда радушно, и видимо рад был побеседовать о старине. Час-другой незаметно пробегали в разговоре, в котором впрочем, мне доводилось лишь вставлять несколько фраз, скорее – вопросов, а слово оставалось за ним. Книга откладывалась в сторону, причем нередко самое чтение журнала (обыкновенно «Русская старина» или «Русский вестник») давали ему тему для беседы.
   Должно заметить, что и в рассказах князя Александра Михайловича Горчакова, при всей свежести его ума и памяти, обнаруживалось обычное явление, по отношению к лицам его преклонного возраста (83 года), а именно: все, что относилось до событий первой половины его жизни, он передавал с замечательной подробностию и отчетливостью; все, что было крайне недавно, он вспоминал с большими усилиями и даже сердясь на то, что память ему изменяла. Так, например, однажды он никак не мог вспомнить название того места в Молдавии, где в продолжение последней русско-турецкой войны (1877–1878) он прожил довольно долго, кажется, Унгены в Молдавии.
   Приведу несколько рассказов светлейшего князя Александра Михайловича, впрочем в раздроб, как их слышал от него, и притом передавая лишь сущность этих рассказов в том виде, как они тогда же внесены в моей записной книжке.

   2.
   При самом начале своей службы я уже возбуждал, до известной степени, чувство зависти. Девятнадцати лет, в чине титулярного советника, начал я свою карьеру служебную под покровительством и руководством знаменитого впоследствии президента греческой республики, графа Каподистрия. Но этого покровительства было достаточно, чтобы вызывать ко мне нерасположение Нессельроде, который был смертельный враг Каподистрия. Неприязнь эта рано отразилась и на меня.
   Однажды дядя мой, князь Андрей Иванович Горчаков, человек весьма храбрый, богатый, но весьма и весьма недальний, приезжает к Нессельроде, управлявшему тогда министерством иностранных дел, с ходатайством о производстве меня в камер-юнкеры.
   «Как! его, вашего племянника, Александра Горчакова? Да ни за что! – воскликнул Нессельроде. – Посмотрите, он уже теперь метит на мое место!»
   И отказал наотрез. Тогда князь Андрей Иванович Горчаков тут же и тогда же попросил о той же милости для другого своего племянника, Хвостова, и Нессельроде тотчас согласился.

   3.
   Император Александр I рано стал отличать меня своею благосклонностию. При встречах, в бытность за границею, в разных немецких городках на конгрессах, а также в бытность мою в его свите в Варшаве, государь всегда останавливал меня при встречах на прогулках, говорил очень приветливо и всегда отличал, как одного из лучших питомцев любезного его величеству царскосельского лицея. Это он сам мне выразил в Лайбахе, встретившись со мною на единственной улице, бывшей в то время в этом городе.
   При этом государь Александр Павлович, совершенно для меня неожиданно, сказал, между прочим:
   «Ты просишься в Англию, в Лондон. И прекрасно. Я отправляю тебя туда секретарем нашего посольства».
   Должно заметить, что я не дерзал и мечтать о назначении в Лондон, очень хорошо зная, что в наше посольство в Лондон отправляют обыкновенно только самых талантливых, наилучших чиновников.
   В эпоху восшествия на престол императора Николая Павловича я был уже в Лондоне старшим советником нашего посольства.

   8.
   Вспоминаю, еще почему во время приезда моего из Лондона в Москву и в Петербург в 1825 году, ни один из моих товарищей по Царскосельскому лицею, членов тайного общества, не заговаривал со мною о делах сего общества. Потому, что всем и каждому из них я твердил, что питомцам лицея, основанного императором Александром Павловичем, не подобает ни прямо, ни косвенно идти против августейшего основателя того заведения, которому мы всем обязаны.

   9.
   Достойно внимания, что пред самым 14-м декабря 1825 года я был в Москве. Здесь князь Дмитрий Владимирович Голицын, между прочим, весьма мне хвалил моего товарища по Царскосельскому лицею Ивана Ивановича Пущина, служившего в то время в Москве, в уголовной палате, и воевавшего против взяток.
   Князь Голицын, между прочим, предложил мне, зная, что я еду в Петербург, ехать в одной коляске с Пущиным, туда, как впоследствии оказалось, спешившего по делам тайного общества, о чем, т. е. о настоящей цели поездки Пущина, князь Голицын, конечно, ничего не знал.
   Совершенно случайно я выехал из Москвы не с Пущиным, а с графом Алексеем Бобринским. Поезжай я в одном экипаже с Иваном Ивановичем Пущиным, конечно, так либо иначе, но я оказался бы в числе прикосновенных; по крайней мере меня бы наверное за знакомство в эти дни С Пущиным, одним из главнейших заговорщиков, привлекли бы к допросу. Но этого, как видите, не случилось.

   10.
   Я знал и даже был дружен с некоторыми из декабристов, каковы например братья Пущины, Кюхельбекер и другие. Но продолжительное мое отсутствие в России, служба моя вне пределов отечества на различных дипломатических постах оградила меня от участия в тайном обществе.
   Во время моих приездов в Петербург был однако случай, когда один из членов тайного общества заговорил со мною о необходимости такого общества.
   Я ничего еще впрочем не подозревая, дал понять мое твердое убеждение, что благие цели никогда не достигаются тайными происками, и недосказанное предложение само собою замерло на устах моего собеседника.
   В день 14 декабря 1825 года я был в Петербурге и, ничего не ведая и не подозревая, проехал в карете цугом с форейтором в Зимний дворец для принесения присяги новому государю Николаю Павловичу. Я проехал из дома графа Бобринского, где тогда останавливался, по Галерной улице чрез площадь, не обратив внимания на пестрые и беспорядочные толпы народа и солдат. Я потому не обратил внимания на толпы народа, что привык, в течение нескольких лет, видеть на площадях и улицах Лондона разнообразные и густые толпы народа.
   Как теперь помню, приехал я в Зимний дворец в чулках, сильно напудренный, и один из всех собравшихся камер-юнкеров был в очках. Достойно внимания, что при дворе императора Александра Павловича ношение очков считалось таким важным отступлением от формы, что на ношение их понадобилось мне особенное высочайшее повеление, испрошенное гоф-маршалом Александром Львовичем Нарышкиным; при дворе было строго воспрещено ношение очков.
   Помню весьма живо, как в то же утро, 14-го декабря, во дворце императрица Александра Федоровна прошла мимо меня уторопленными шагами одеваться к церемонии; видел ее потом трепещущею; видел и то, как она, при первом пушечном выстреле нервно затрясла впервые головою. Эти нервные припадки сохранились затем у нее на всю жизнь.
   Видел я, и вспоминаю вполне ясно, графа Аракчеева. Он сидел в углу залы, с мрачным и злым лицом, не имея на расстегнутом своем мундире ни одного ордена, кроме портрета покойного государя Александра Павловича, и то, сколько помню, не осыпанного бриллиантами. Выражение лица Аракчеева было в тот день особенно мрачное, злое. Никто к нему не приближался, никто не обращал на него внимания. Видимо все считали бывшего временщика потерявшим всякое значение.

   13.
   Я не пользовался благоволением императора Николая Павловича именно вследствие неприязни ко мне графа Нессельроде. Многие годы сидел я в Вене, не получая очередных почетных наград. Любопытно, что этому способствовал один ничтожный, повидимому случай, который, однако, в среде лиц, окружавших государя Николая Павловича, составил мне известность либерала, известность, для того времени весьма печальную.
   Как-то однажды, в небольшой свите императора Николая Павловича приехал в Вену граф Александр Христофорович Бенкендорф. За отсутствием посланника я, исполнявший его должность в качестве старшего советника посольства, поспешил явиться, между прочим, и к графу Бенкендорфу. После нескольких холодных фраз он, не приглашая меня сесть (Рюриковича! – А. А.), сказал:
   «Потрудитесь заказать хозяину отеля на сегодняшний день мне обед».
   Я совершенно спокойно подошел к колокольчику и вызвал метрдотеля гостиницы.
   «Что это значит?» – сердито спросил граф Бенкендорф.
   «Ничего более, граф, как то, что с заказом об обеде вы можете сами обратиться к метрдотелю гостиницы».
   Этот ответ составил для меня в глазах всесильного тогда графа Бенкендорфа репутацию либерала.

   14.
   Знаете одну из особенностей моей деятельности, как дипломата? Я первый в своих депешах стал употреблять выражение: «Государь и Россия». До меня для Европы не существовало другого понятия по отношению к нашему отечеству, как только «император». Граф Нессельроде даже прямо мне говорил с укоризной, для чего я это так делаю. «Мы знаем только одного царя, – говорил мой предместник, нам нет дела до России».

   15.
   Мезенцев рассказывал мне, что в списках III отделения многие, многие годы значился я, князь Александр Михайлович Горчаков, с такою отметкою: «Князь Александр Горчаков не без способностей, но не любит России».

   24.
   В 1871 году, в эпоху франко-прусской войны, никто другой, как именно я, подал мысль государю Александру Николаевичу и поддержал затем его решимость смыть пятно, оставшееся на страницах новейшей истории нашего отечества: уничтожить запрет, наложенный на Россию парижским трактатом, запрет строить корабли в портах Черного моря и вообще снять запрещение на содержание в этом море более определенного количества кораблей. По этому важному делу был собран также совет под личным председательством его величества. На совете были: военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин, П. А. Валуев, мой постоянный друг – князь С. Н. Урусов и другие. Все были, конечно, согласны с тем, что запрет должен быть снять с России относительно русского Черного моря; но однако все, а в том числе и военный министр, полагали, в видах осторожности, совершенно необходимым, прежде чем решиться на этот шаг, предварительно снестись с державами, подписавшими парижский трактат.
   «Если действовать так, как здесь советуют, – сказал я весьма горячо, – то это значит отказаться от самой цели; это значит ничего не получить, ничего не добиться. Должно просто заявить всей Европе, что Россия, по отношению к Черному морю, разрывает парижский трактат 1856 года и таковым заявлением великий факт свершится».
   «Я вполне согласен с князем Горчаковым» – сказал государь Александр Николаевич, вставая.
   И, таким образом, один из всего совета, властию и волею своею державною Государь совершил великое деяние.

   26.
   Берлинский трактат 1878 года я считаю самою темною страницей в моей жизни. Когда я вернулся из Берлина в Петербург, я именно так и выразился о Берлинском трактате в моем мемуаре, поданном мною Государю Императору. В этой всеподданнейшей записке я написал так: «Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере». Государь Император изволил приписать к этим строкам собственноручно:
   «И в моей также».

   27.
   Известно, что покойный канцлер мастерски диктовал, диктовал охотно, с увлечением, прекрасно, но терпеть не мог писать. Все, что говорят о существовании его записок, – как уверял сам князь А. М. Горчаков, – есть чистейший вздор. У него тщательно собраны и переплетены в несколько десятков томов все им написанные ноты и прочие документы дипломатической переписки, но личных мемуаров о событиях из его жизни и его знакомых – не существовало и не существует.
   Записано и сообщено в 1882 году. М-ский.

Приложение 4. Перечень договоров России с другими государствами. 1856-1883

   1. Парижский трактат. Париж, 18 марта 1856 года.
   2. Конвенция относительно проливов Дарданельского и Босфорского. Париж, 18 марта 1856 года.
   3. Конвенция между Россией и Турцией относительно содержимых в Черном море военных судов. Париж, 18 марта 1856 года.
   4. Декларация о принципах морского международного права. Париж, 18 апреля 1856 года.
   5. Договор между Россией и Францией о нейтралитете и сотрудничестве. Париж, 3 марта 1859 года.
   6. Циркулярная депеша министра иностранных дел России А. М. Горчакова к представителям России при дворах держав, подписавших Парижский трактат 1856 года. Царское Село, 19 октября 1870 года.
   7. Лондонская конвенция. Лондон, 13 марта 1871 года.
   8. Переговоры между Россией и Великобританией о «буферном» поясе в Среднем Азии. Октябрь 1872 – январь 1873 года.
   9. Протокол, подписанный Россией, Германией, Австро-Венгрией, Францией, Великобританией и Италией по Балканским делам. Лондон, 19 марта 1877 года.
   10. Сан-Стефонский прелиминарный мирный договор. 19 февраля 1878 года.
   11. Соглашение между Россией и Великобританией об изменении Сан-Стефанского договора. Лондон, 18 мая 1878 года.
   12. Берлинский трактат. Берлин, 1 июля 1878 года.
   13. Мирный договор между Россией и Турцией. Стамбул, 27 января 1879 года.
   14. Союз трех императоров. Договор, заключенный между Россией, Германией и Австро-Венгрией. Берлин, 6 июня 1881 года.

Библиография

   1. Бушуев С. К. А. М. Горчаков. Из истории русской дипломатии. М, 1944.
   2. Бушуев С. К. А. М. Горчаков. М, 1961.
   3. Семанов С. Н. А. М. Горчаков – русский дипломат XIX века. М, 1962.
   4. Модзалевский Б. Л. К биографии канцлера князя А. М. Горчакова. М, 1907.
   5. Нарочницкая Л. И. Россия и отмена нейтрализации Черного моря. 1856–1871. М, 1989.
   6. Хитрова Н. И. Триумф А. М. Горчакова. Отмена нейтрализации Черного моря, в книге: «Российская дипломатия в портретах. М, 1992.
   7. Сказкин С.Д. Дипломатия А. М. Горчакова в последние годы его канцлерства. В книге: Международные отношения. Политика. Дипломатия. М, 1964.
   8. Коротков В. О. Внутриполитическая деятельность канцлера А. М. Горчакова. В книге: Актуальные проблемы истории дореволюционной России. СПБ, 1992.
   9. Селезнев И. Исторический очерк императорского царскосельского лицея. СПБ, 1861.
   10. Лицейские письма А. Горчакова. 1814–1818. Красный архив, 1936, т. 79.
   11. История дипломатии. М, 1959.
   12. Очерк истории МИД. 1802–1902. СПБ, 1902.
   13. Сборник, изданный в память 25-летия управления МИД государственного канцлера светлейшего князя А. М. Горчакова. 1856–1881. СПБ, 1881.
   14. Татищев С. С. Император Александр II. СПБ, 1903.
   15. Рассказы о своем прошлом светлейшего князя А. М. Горчакова, записанные в Ницце весной 1882 года. Русская старина, 1883, № 10.
   16. Светлейший князь А. М. Горчаков. Из воспоминаний о нем его духовника протоирея И. И. Базарова. Русский архив, 1896, № 3.
   17. Скальковский К. А. Наши государственные и общественные деятели. СПБ, 1890.
   18. Тарле Е. В. Крымская война. М, 1950.
   19. Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. М, 1902.
   20. Карцов Ю. С. За кулисами дипломатии. СПБ, 1908.
   21. Долгоруков П. В. Петербургские очерки. 1860–1867. М, 1934.
   22. Берти Д. Россия и итальянские государства. М, 1959.
   23. Серова О. В. Горчаков, Кавур и объединение Италии. М, 1997.
   24. Чубинский-Надеждин В. В. Бисмарк. Политическая биография. М, 1988.
   25. О. Бисмарк. Мысли и воспоминания. М, 1940.
   26. Письма О. Бисмарка А. Горчакову. Красный архив, 1933, т. 61.
   27. Сборник договоров России с другими государствами. 1856–1917. М, 1952.
   28. Манифест Николая I. СПБ, 1854.
   29. Татищев С. С. Из прошлого русской дипломатии. СПБ, 1890.
   30. Тейлор А. Борьба за господство в Европе. 1848–1914. М, 1958.
   31. История внешней политики России. Вторая половина XIX века. М, 1997.
   32. Дьяконов И. М. Пути истории. М, 1994.

Примечания

   ЭСТЛЯНДИЯ, историческое название северной части Эстонии. В начале XIII века была завоевана немецкими и датскими крестоносцами. В 1346–1561 годах Эстляндия входила во владения Ливонского ордена, в 1561–1710 годах подчинялась шведским королям. В 1710 году Эстляндия присоединена к России (с 1783 года – Эстляндская губерния).

   ЦАРСКОСЕЛЬСКИЙ ЛИЦЕЙ, Александровский лицей, – закрытое привилегированное высшее учебное заведение. Учреждено 12 августа 1810 года в Царском селе (ныне г. Пушкин) по инициативе М. М. Сперанского и А. К. Разумовского для «образования юношества, особенно предназначенного к важным частям государственной службы». Открыт 19 октября 1811 года. В Царскосельский лицей принимались дворянские дети (от 20 до 50 человек) в возрасте 10–12 лет. Курс обучения – 6 лет. Воспитанники жили в здании Царскосельского лицея все время учебы без отпуска и имели особую форму. Программа занятий носила широкий общеобразовательный характер. Окончившим Царскосельский лицей присваивались в зависимости от успехов чины от 14 до 9 класса «Табели о рангах». Царскосельский лицей находился в непосредственном ведении министра народного просвещения и имел все права университета. Для Царскосельского лицея по плану архитектора В. П. Старова было перестроено здание дворца великих князей у северного фасада Екатерининского дворца. В 1822 году Царскосельский лицей и пансион были переданы в военно-учебное ведомство. В 1843 году Царскосельский лицей преобразован в гражданское учебное заведение с передачей в ведение IV Отделения собственного его величества канцелярии, переводом в Петербург и переименованием в Императорский Александровский лицей. Новый устав 1848 года ставил целью «воспитание благородного юношества для гражданской службы по министерству внутренних дел». Число воспитанников доведено до 156. В лицей стали принимать детей родовитых дворян, а также гражданских чиновников не ниже статского советника и военных не ниже полковника. В учебном плане стали преобладать правовые дисциплины. За 100 лет (1811–1911) Царскосельский лицей имел 67 выпусков и его окончило 1822 человека. Был закрыт в начале 1918 года.

   ТАБЕЛЬ О РАНГАХ, – закон в России XVIII – первой половине XIX веков, определявший порядок прохождения службы чиновниками, издан 24 января 1722 года, правительством Петра I. По Табели о рангах все должности были разбиты на 3 ряда: сухопутные и морские воинские, штатские и придворные, в каждом из которых было 14 рангов или классов. Высшими (1 класс) в них были соответственные должности генерал-фельдмаршала, генерал-адмирала и канцлера, низшими (14 класс) – фендрика, мичмана и коллежского регистратора. Вместо родовитости при назначении на государственную службу, а также при дальнейшем продвижении чиновника вводился бюрократический принцип – выслуга и последовательное восхождение по служебной лестнице. Все чиновники, чьи должности вошли в Табель о рангах, получали дворянство. Первоначально 14-й класс давал право личного, а 8-й (для военных 12-й) – потомственного дворянства. Закон 9 декабря 1856 года установил получение личного дворянства с 9-го класса, потомственного – с 4-го класса для гражданских чинов, а с 6-го – для военных. Табель о рангах открывала «путь наверх» выходцам из непривилегированных сословий, создавая стимул для службы чиновников. Классы для гражданских чинов:
   1. Канцлер, действительный тайный советник I класса (ваше высокопревосходительство);
   2. Действительный тайный советник (ваше высокопревосходительство);
   3. Тайный советник (ваше превосходительство);
   4. Действительный статский советник (ваше превосходительство):
   5. Статский советник (ваше высокородие);
   6. Коллежский советник (с 6 по 8 класс – ваше высокоблагородие);
   7. Надворный советник;
   8. Коллежский асессор;
   9. Титулярный советник (с 9 по 14 класс – ваше благородие);
   10-11. Коллежский секретарь;
   12. Губернский секретарь;
   13. Сенатский регистратор – провинциальный секретарь;
   14. Коллежский регистратор.
   Частными титулами по происхождению были – император (ваше императорское величество), великий князь (ваше императорское высочество), князь императорской крови (ваше высочество), светлейший князь (ваша светлость), князь (ваше сиятельство), граф (ваше сиятельство), барон, дворянин (ваше благородие).

   КАПОДИСТРИЯ, Иоанн, граф (1776–1831), греческий государственный деятель. Родился на острове Корфу. В 1800 – секретарь законодательно совета республики Ионических островов и сторонник русской ориентации. В 1809 перешел на русскую службу в качестве атташе при посольстве в Вене; в 1815 был одним из русских уполномоченных на Венском конгрессе. В 1816–1822 совместно с Нессельроде возглавлял Министерство иностранных дел. Давление Меттерниха, направленное к тому, чтобы отдалить Каподистрия от Александра I, вынудило Каподистрию в 1822 оставить русскую службу и удалиться в Женеву. Каподистрия говорил: «Бес сомнения, никто из нас не подумает употребить военные средства, прежде, нежели исчезнет всякая надежда успеть посредством переговоров».

   ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС 1814–1815 – международный конгресс, завершивший войны европейских держав с наполеоновской Францией, происходил в Вене в сентябре 1814-июне 1815. В Венском конгрессе участвовали 216 представителей всех европейских государств (за исключением Турции), среди которых руководящую роль играли Россия (Александр I, К. В. Нессельроде, А. К. Разумовский), Австрия (Франц I, К. Меттерних) и Англия (Р. С. Каслри, А. У. Веллингтон).
   В результате Венского конгресса вся Европа, кроме Турции, была впервые охвачена системой общих договоров. Система отношений, созданная на Венском конгрессе, просуществовала почти до 50-х годов XIX века. Первой основной задачей Венского конгресса было восстановление ряда прежних династий в государствах, ранее покоренных Наполеоном, и борьба с революционным движением. Вторая задача Венского конгресса заключалась в том, чтобы упрочить победу и создать устойчивые гарантии против возвращения Франции к бонапартистскому режиму и к новым попыткам завоевания Европы. Третья задача победителей заключалась в удовлетворении их собственных территориальных притязаний в переделе Европы и установлении новых государственных границ.
   За несколько дней до битвы у Ватерлоо, 9 июня 1815, представители России, Пруссии, Австрии, Англии, Франции, Испании, Швеции и Португалии был подписан заключительный генеральный акт Венского конгресса. Акт предусматривал лишение Франции завоеваний и создание у ее границ государств-барьеров. Для борьбы с национально-освободительными и революционным движением европейских и других народов система отношений, созданная Венским конгрессом, была дополнена 26 сентября 1815 Священным Союзом.

   ТАЛЕЙРАН, Талейран-Перигор Шарль Морис (1754–1838) – французский дипломат и государственный деятель, князь Беневентский (1806–1815), герцог Дино (1917). Родился в Париже в знатной аристократической, но обедневшей семье. Пятнадцати лет Талейран окончил колледж в Париже и перешел в духовную семинарию. Был аббатом, в 1775–1788 – генеральным викарием в Реймсе, в 1788–1791 – епископом Отенским. Избранный в 1789 году депутатом в Генеральные штаты от духовенства, примкнул к представителям третьего сословия. Явился инициатором декрета о передаче церковных имуществ (?! – А.А.) в распоряжение нации (ноябрь 1789). В 1791 году способствовал проведению декрета о церковной реформе, ставившей духовенство под контроль государства, за что был отлучен папой римским от церкви (март 1791). В 1792 году отправился с дипломатической миссией в Англию. После свержения монархии (август 1792) и раскрытия его тайных связей с королевским двором, отказался вернуться на родину. Находился в эмиграции, сначала в Англии (1792–1794), затем в США (до 1796). В июле 1797 – июле 1799 – министр иностранных дел при Директории, в сентябре 1799 – августе 1807, в период консульства и империи – снова министр иностранных дел. Талейран оформлял в дипломатических актах результаты военных побед Наполеона. В 1808 вступил в тайные сношения с Александром I, а затем и с Меттернихом.
   После поражения Наполеона и вступления союзных войск в Париж (31 марта 1814) Талейран, сформировавший и возглавивший временное правительство, активно способствовал реставрации Бурбонов. Возглавляя французскую делегацию на Венском конгрессе 1814–1815, Талейран, провозгласивший принцип легитимизма и умело использовавший противоречия между державами-победительницами, сумел привлечь на свою сторону ряд малых стран и добиться значительного усиления позиций Франции.
   Талейрана отличали большая проницательность, умение использовать слабые стороны своих противников, искусство искажения истины («язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли»).

   СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ – союз европейских монархов, заключенный после крушения наполеоновской империи. Акт Священного Союза, облеченный в религиозно-мистическую форму, был подписан 26 сентября 1815 года в Париже русским императором Александром I, австрийским императором Францем I и прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III. 19 ноября 1815 года к Священному Союзу присоединился французский король Людовик XVIII, а затем большинство монархов Европы. Важнейшими задачами Священного Союза являлись борьба против революционных и национально-освободительных движений и обеспечение незыблемости решений Венского конгресса 1814. На периодически созываемых конгрессах Священного Союза ведущую роль играли Меттерних и Александр I. 19 января 1820 года Россия, Австрия и Пруссия подписали протокол, провозглашавший право их вооруженного вмешательства во внутренние дела других государств в целях борьбы с революцией. В начале 1830-х годов Священный Союз фактически распался.

   АХЕНСКИЙ КОНГРЕСС 1818 года – первый конгресс Священного Союза, происходил 30 сентября – 22 ноября 1818 года в г. Ахене с участием Александра I (Россия), Франца I и К. В. Меттерниха (Австрия), Фридриха-Вильгельма III и К. А. Гарденберга (Пруссия), Р. С. Кестльри (Англия) и А. Э. Ришелье (Франция). Ахенский конгресс принял решение о выводе из Франции не позднее 30 ноября 1818 союзных войск, находившихся там с 1815, и с некоторыми оговорками допустил Францию к участию в Священном Союзе. Главная цель Ахенского конгресса состояла в том, чтобы «предохранить власть от крушения путем избавления народов от свойственных им заблуждений», то есть в борьбе против революционного движения.

   ТРОППАУСКИЙ КОНГРЕСС 1820 – конгресс Священного Союза, проходивший в г. Троппау (Чехия) в октябре-декабре 1820 года. Троппауский конгресс был созван по инициативе австрийского канцлера К. Меттерниха, который был обеспокоен ростом революционного движения в Италии, угрожавшего австрийскому господству и стремился получить согласие других участников Священного Союза на подавление австрийской армией революции в Неаполитанском королевстве. В конгрессе участвовали российский император Александр I, австрийский император Франц I, прусский кронпринц Фридрих-Фильгельм, министры России, Австрии, Пруссии; английские и французские послы были наблюдателями. 19 ноября 1820 был подписан австро-русско-прусский протокол о «праве» государств этих стран на интервенцию в случае восстания в любой стране. Продолжением Троппауского конгресса стал Лайбахский конгресс 1821, куда перенесены были заседания для переговоров с итальянскими государями.

   ЛАЙБАХСКИЙ КОНГРЕСС 1821 – один из конгрессов Священного Союза, состоялся в Лайбахе (Любляна) в январе-марте 1821. На Лайбахском конгрессе присутствовали русский и австрийский императоры, представители Пруссии, Франции, Англии, итальянских государств и папы римского. Конгресс обсудил меры подавления революционных выступлений в Неаполитанском королевстве, в Испании и Греции. В Неаполь и Пьемонт были направлены австрийские войска, которые в марте и апреле 1821 восстановили абсолютистские режимы.

   ВЕРОНСКИЙ КОНГРЕСС 1822 – четвертый и последний конгресс Священного Союза, происходивший в Вероне 20 октября – 14 декабря 1822. В работе Веронского конгресса приняли участие Александр I, австрийский император Франц I, прусский король Фридрих-Вильгельм III, итальянские государи и многочисленные дипломатические представители России, Австрии, Пруссии, Франции и Англии. Веронский конгресс принял решение о вооруженной интервенции Франции против революционной Испании, о продлении австрийской оккупации в Неаполитанском и Сардинском королевстве и осудил национально-освободительное восстание греческого народа против Турецкого ига.

   НЕССЕЛЬРОДЕ, Карл Васильевич (1780–1862), граф, – министр иностранных дел России (1816–1856). В 1813–1815 – участвовал в переговорах между союзниками и в заседаниях Венского конгресса 1814–1815, а затем конгрессов в Ахене, Троппау-Лайбахе и Вероне (1818–1822). Член Госсовета (1821), канцлер (1845). Нессельроде, обладавший посредственными дипломатическими способностями, в течение сорока лет руководил внешней политикой России благодаря тому, что был послушным исполнителем воли царя и придерживался австро-прусской ориентации. С воцарением Николая I стал проводить линию нового царя – на сближение с Англией и Францией. Переоценив англо-русские противоречия, Нессельроде не разобрался в политике Англии и Франции, толкавших Россию на конфликт с Турцией. В результате Россия к началу Крымской войны 1853–1856 оказалась изолированной. Крымская война явилась полным поражением дипломатической системы Николая I и Нессельроде. После заключения Парижского мирного договора 1856 Нессельроде был уволен в отставку.

   МЕТТЕРНИХ, Меттерних-Виннебург Клеменс Венцель Лотар (1773–1859), князь – австрийский государственный деятель и дипломат. В 1801–1803 – австрийский посол в Саксонии, в 1803–1805 – посланник в Пруссии, в 1806–1809 – посол в Париже. В 1809–1821 – министр иностранных дел и фактически глава австрийского правительства, в 1821–1848 – канцлер. Меттерних как дипломат отличался большим самообладанием и умением вводить в заблуждение своих партнеров, был мастером тактики лавирования и выжидания наиболее благоприятного момента. Меттерних играл большую роль на Венском конгрессе 1814–1815. Потерпев неудачу в попытке изолировать Россию, Меттерних в январе 1815 подписал вместе с представителями Англии и Франции секретный договор, направленный против России и Пруссии. Власть Меттерниха в Австрии была свергнута революцией 1848–1849.

   АВСТРИЯ – в 1156 году австрийские маркграфы добились превращения Восточной Марки в герцогство (этот год отличается как дата образования австрийского государства). Австрия становится одним из ранних территориальных княжеств в составе «Священной Римской империи».
   Решениями Венского конгресса Австрия получила первенствующее влияние в раздробленной Германии (создание Германского союза в 1815 году) и добилась господствующего положения на европейском континенте, уступая только России.
   Во внешней политике в 50-60-х годах Австрия (с 1867 года – Австро-Венгрия) потерпела ряд неудач. Резкое ухудшение отношений с Россией во время Крымской войны 1853–1856 годов, поражение в войнах с Сардинским королевством и Францией в 1859 году, с Пруссией и Италией в 1866 году, образование Северо-Германского союза в 1867 году привели к тому, что Австрия потеряла влияние на германские государства и вместе с этим фактическое положение великой державы.

   БЕНКЕНДОРФ, Александр Христофорович (1783–1844), граф (с 1832) – русский государственный деятель. Один из главных проводников внутренней политики Николая I. Участник войн с Францией (1805–1807), Турцией (1806–1812), Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813–1814. В 1819–1821 – начальник штаба гвардейского корпуса. 14 декабря 1825 года командовал отрядом при подавлении восстания декабристов. В январе 1826 года составил проект организации центрального органа политического сыска («министерства полиции»), в принципе принятый Николаем I при учреждении Третьего отделения. С июля 1826 года до конца жизни – шеф жандармов и начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии. Оказывал большое влияние на Николая I, был самым доверенным его сановником.

   БИСМАРК, Отто Эдуард Леопольд фон Шенхаузен, князь (1815–1898) – германский государственный деятель. Выходец из среды померанского юнкерства. С 1862 Бисмарк – министр-президент и министр иностранных дел Пруссии. В результате победоносных войн Пруссии с Данией (1864), Австрией (1866) и Францией (1870–1871) осуществил план объединения Германии. В 1867 после создания Северо-Германского Союза Бисмарк стал бундес-канцлером. В 1870–1890 – рейхсканцлер Германской империи. Бисмарк говорил: «Единственная здоровая основа великого государства, и ею только и отличается оно от государства малого, есть государственный эгоизм, а не романтика, и недостойно великой державы бороться за дело, не касающееся ее собственного интереса» (29).

   КРЫМСКАЯ ВОЙНА 1853–1856, Восточная война – война России с коалицией Англии, Франции и Турции за господство на Ближнем Востоке. К середине XIX века Россия была почти целиком вытеснена с рынков Ближнего Востока Англией и Францией, которые подчинили своему влиянию Турцию. Николай I безуспешно пытался договориться с Англией о разделе сфер влияния на ближнем Востоке, а затем решил восстановить потерянные позиции прямым нажимом на турецкое правительство. Англия и Франция способствовали обострению конфликта, рассчитывая ослабить Россию, отторгнуть у нее Крым, Кавказ и другие территории. В мае 1853 Россия разорвала дипломатические отношения с Турцией. С согласия Турции в Дарданеллы вошла англо-французская эскадра. 4 октября 1853 года турецкий султан объявил России войну.
   Поражение Турции ускорило вступление в войну Англии и Франции. 23 декабря 1853 англо-французский флот вошел в Черное море. 9 февраля 1854 Россия объявила войну Франции и Англии.

   НАПОЛЕОН III, Шарль Луи Наполеон Бонапарт (1808–1873) – французский император (1852–1870), сын падчерицы Наполеона I Гортензии Богарнэ и его брата Луи. Находясь до 1848 года в изгнании, вел жизнь политического авантюриста. В 1836 (г. Страсбург) и в 1840 (г. Булонь) предпринимал авантюристические попытки захвата власти во Франции. В 1840 был приговорен правительством Июльской монархии к пожизненному заключению в крепость Ган, откуда в 1846 бежал в Бельгию. На выборах в июне 1848 был избран депутатом Учредительного собрания. Добился 10 декабря 1848 года избрания президентом Франции. 2 декабря 1852 года был провозглашен императором. При Наполеоне III Франция участвовала в Крымской войне 1853–1856, в войне 1859 против Австрии, в 1870 – против Пруссии. Оказавшись, вместе с частью французских войск, плененным пруссаками при Седане (2 сентября 1870), Наполеон III в результате революции 4 сентября 1870 года в Париже был низложен с престола.

   ПАЛЬМЕРСТОН, Генри Джон Темпл (1784–1865), граф – английский политический деятель. Родился в аристократической семье. Образование получил в университетах Эдинбурга (1803) и Кембриджа (1806). Член палаты общин 1807–1865. В 1807–1809 – чиновник Адмиралтейства, в 1809–1829 – министр по военным делам. В 1830–1841 и 1846–1856 – министр иностранных дел. В 1852–1854 – министр внутренних дел. В 1855–1865 – премьер-министр. Внешняя политика Пальмерстона унаследовала принцип английской дипломатии XVIII века – поддерживать расчленение Европы на группы враждующих между собой и, следовательно, ослабляющих друг друга держав (принцип «равновесия сил»). В международных спорах самым сильным аргументом Пальмерстона была угроза ввести в действие английский флот. При этом Пальмерстон трезво учитывал силы противника и нередко, если ему противостоял сильный враг, ограничивался эффектными угрозами, не предпринимая активных действий. В Индии Великобритания захватила Синд и Пенджаб; в результате так называемой I опиумной войны против Китая Великобритания захватила Гонконг. В 1840 была объявлена английской колонией Новая Зеландия. В 1838-42 годах Великобритания вела войну против Афганистана. Политика Пальмерстона в отношении России определялась опасением роста ее могущества, усиления его влияния в Османской империи и распространения владения России в сторону Индии.

   ПАРИЖСКИЙ МИРНЫЙ ДОГОВОР 1856 – договор, завершивший Крымскую войну 1853–1856 годов. Подписан в Париже 18 марта на заключительном заседании конгресса держав представителями России (А. Ф. Орлов и Ф. И. Бруннов), Австрии (К. Буоль, И. Гюбнер), Франции (А. Валевский, Ф. Буркене), Великобритании (Г. Кларендон, Г. Каули), Сардинии (К. Кавур, С. Вилламарина), Турции (Али-паша, Джемиль-бей), Пруссии (О. Мантейфель, М. Гарцфельдт). По Парижскому мирному договору Россия возвращала Турции занятый русскими войсками Карс (в обмен на Севастополь); Черное море объявлялось нейтральным с запрещением России и Турции иметь там военный флот и военно-морские арсеналы. Провозглашалась свобода плавания по Дунаю под контролем двух международных комиссий, в связи с чем Россия передавала Молдавскому княжеству устья Дуная и примыкающую к ним часть Южной Бессарабии. Все державы обязывались не вмешиваться во внутренние дела Турции и совместно гарантировали автономию Дунайских княжеств и Сербии в рамках Османской империи.
   Победа России в русско-турецкой войне 1877–1878 годов вызвала замену Парижского мирного договора новым трактатом, принятым на Берлинском конгрессе 1878 года.

   АВСТРО-ИТАЛО-ФРАНЦУЗСКАЯ ВОЙНА 1859 – война Франции и Пьемонта против Австрии. Для Италии была национально-освободительной и явилась первым этапом борьбы за объединение Италии под главенством Пьемонта, завершившимся в 1870; со стороны Франции война была продиктована стремлением Наполеона III укрепить французское влияние в Северной Италии. Одним из главных препятствий на пути создания единого итальянского государства была политика Австрии, удерживавшей на основе решений Венского конгресса 1814–1815 под своим господством итальянские земли – Ломбардо-Венецианскую область. После неудачных попыток 1848–1849 объединить Италию революционным путем, руководство борьбой с Австрией оказалось в руках правившей в Пьемонте (Сардинское королевство) Савойской династии, стремившейся опереться на поддержку Франции. В июле 1858 между Пьемонтом и Францией было заключено секретное Пломбьерское соглашение 1858 о совместном ведении войны против Австрии. В обмен за оказание помощи Пьемонту в изгнании австрийцев из Ломбардии и Венеции Наполеон III добился согласия главы Пьемонтского правительства К. Кавура на присоединение в дальнейшем Ниццы и Савойи к Франции. Одновременно французское правительство приступило к переговорам с Россией, завершившихся подписанием 3 марта 1859 в Париже соглашения о нейтралитете России в предстоящей войне Франции и Пьемонта против Австрии. Австро-итало-французская война началась 29 апреля 1859 (численность вооруженных сил сторон: Австрия – 170000 человек, Франция – 116000 человек и Пьемонт – 56000 человек). Первое сражение произошло у Монтебелло 20 мая 1859, в котором французская армия нанесла поражение австрийцам. В крупных сражениях у Мадженты (4 июня; австрийская армия – 58000 человек, французы – 54000 человек), после которого австрийцы оставили всю Ломбардию; и Сольферино (24 июня; свыше 120000 австрийцев против 122000-й армии союзников), австрийская армия потерпела поражение. Однако Наполеон III внезапно прекратил военные действия, опасаясь угрозы со стороны Пруссии, начавшей в середине июня переброску своих войск к Рейну; не желая превращения Италии в сильное единое государство. 11 июля Наполеон III заключил сепаратное Виллафранкское перемирие 1859 с Австрией, по условиям которого, подтвержденным Цюрихскими договорами 1859, последняя отказалась лишь от Ломбардии, Венеция же осталась под австрийским господством. По Туринскому договору 1860 с Пьемонтом Франция получила принадлежавшие Пьемонту Савойю и Ниццу.

   ПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ 1863–1864 ГОДОВ – январское восстание 1863, национально-освободительное восстание, охватившее Королевство Польское, Литву и частично Белоруссию, Правобережную Украину. Стремление к восстановлению национальной независимости – основная причина этого восстания. К концу 1861 в польском обществе организационно оформились два политических лагеря, за которыми закрепилось названия «белые» и «красные». «Белые» (партия землевладельческой шляхты и буржуазии) были сторонниками ограниченных реформ по образцу Пруссии. «Красные» представляли собой блок мелкой шляхты, интеллигенцию, городские низы, отчасти крестьянство, объединенные лозунгом восстановления национальной независимости. Польское восстание 1863 года началось в ночь с 22 на 23 января неудачными в большинстве случаев нападениями на войска в нескольких десятках пунктов Королевства. Польское восстание поспешила использовать Пруссия, навязавшая России союзную конвенцию Альвенслебена 1863, вызвавшую острую реакцию со стороны Франции, Англии и Австрии. Эти государства, преследуя свои политические цели (различные у каждой державы), предприняли несколько дипломатических демаршей по польскому вопросу. Но царское правительство, разобравшись в том, что западные державы не намерены доводить дело до вооруженного конфликта, отклонило предъявленные ему ноты.

   КОНВЕНЦИЯ АЛЬВЕНСЛЕБЕНА 1863 – соглашение между Россией и Пруссией о взаимопомощи русских и прусских военных сил в борьбе против польских повстанцев в период Польского восстания 1863–1864. Подписана 27 января в Петербурге министром иностранных дел князем А. М. Горчаковым и генерал-адъютантом прусского короля Г. фон Альвенслебеном. Ратифицирована не была.

   ГЕРМАНИЯ – в XVII-конце XVIII века представляла собой конгломерат разобщенных территориальных княжеств (на 4 миллиона жителей приходилось около 300 светских и духовных княжеств со средней площадью 20–25 квадратных километрах), искусственно включенных в «Священную Римскую империю».
   Объединение Германии под гегемонией Пруссии считал своей целью О. Бисмарк, которого прусский король Вильгельм I поставил в 1862 году во главе правительства.
   Первой в ряду войн за объединение Германии была Датская война 1864, в результате которой Пруссия и Австрия овладели герцогствами Шлезвиг и Голштейн. В июне 1866 Пруссия вместе с Италией начала войну против Австрии. В решающем сражении при Садовой (3 июля 1866) австрийская армия была разбита. Разгром Австрии позволил Пруссии провести объединение Германии без ее участия. Пруссия значительно расширила свою территорию за счет мелких германских государств. Под руководством Пруссии был создан Северо-Германский союз (из 22 германских государств к северу от реки Майн). Главой Северо-Германского союза стал прусский король, союзным канцлером – Бисмарк.
   В результате франко-прусской войны 1870–1871 было завершено объединение Германии. 18 января 1871 германские князья провозгласили в Версале прусского короля Вильгельма I германским императором. Бисмарк стал имперским канцлером.

   ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА 1870–1871 – война между Францией, с одной стороны, и Пруссией, Баварией, Саксонией – с другой. Основной причиной войны были глубокие противоречия между Францией, стремившейся сохранить свою гегемонию в континентальной Европе, и Пруссией, рассчитывавшей посредством войны завершить объединение Германии под своей гегемонией.
   Война подготавливалась обеими сторонами с 1867. Поводом к войне послужил дипломатический конфликт между Францией и Пруссией из-за кандидатуры на испанский престол. 19 июля 1870 французское правительство объявило войну Пруссии. В результате боев 4–6 августа из 8-ми корпусов французской армии 4 были разбиты. 1 сентября 1870 под Седаном немецкие войска нанесли сокрушительное поражение французской армии. Наполеон III сдался в плен.
   26 февраля 1871 в Версале был подписан прелиминарный мирный договор, предусматривающий отторжение от Франции значительной части Лотарингии и Эльзаса. 10 мая Францией и Германией был заключен Франкфуртский мир 1871, подтвердивший основные условия Версальского прелиминарного договора.

   ЛОНДОНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРОЛИВАХ 1871 – о пересмотре некоторых статей Парижского мирного договора 1856, подписана 1 марта министром иностранных дел Великобритании Дж. Гренвиллом и послами в Лондоне: России, Германии, Австро-Венгрии, Франции, Италии и Турции. Заключена в обстановке, сложившейся после разгрома Франции Пруссией, которая была заинтересована в нейтралитете России и обещала ей поддержку в вопросе о пересмотре Парижского трактата. В октябре 1870 года А. М. Горчаков объявил о восстановлении суверенных прав России на Черном море. Великобритания и Австро-Венгрия без Франции и Пруссии не решились на конфликт с Россией и согласились на предложение Бисмарка о конференции по этому вопросу. Россия также дала согласие, получив гарантию, что ее требования будут удовлетворены. Конференция открылась в Лондоне в январе 1871 года. Великобритания и Австро-Венгрия пытались добиться значительных изменений режима проливов в свою пользу, а также предоставление им Турцией военных баз, но после продолжительной дипломатической борьбы должны были удовлетвориться разрешением султану открывать проливы для военных кораблей «дружественных и союзных» ему держав не только в военное время.
   Статья I новой конвенции отменяла ряд статей Парижского трактата о нейтрализации Черного моря с запрещением России и Турции держать там военный флот. Черное море сохранялось открытым для торгового судоходства. Лондонская конвенция 1871 регулировала режим проливов вплоть до I мировой войны 1914–1918.

   РУССКО-ТУРЕЦКИЕ ВОЙНЫ XVII–XIX ВЕКОВ – войны между Россией и Турцией за господство на Черном море и в прилегающих районах.
   РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1828–1829 – была вызвана борьбой европейских держав за раздел владений Турецкой империи, переживавшей острый внутренний кризис в связи с национально-освободительным восстанием в Греции. Выход русских войск в августе 1829 к Константинополю вызвал панику у турецкого правительства и оно 2 сентября заключило Адрианопольский мирный договор 1829, по которому к России отошел Ахалцихский пашалык в Грузии и побережье Черного моря от устья реки Кубань до порта св. Николая. Греция получила независимость, а Сербия, Молдавия и Валахия – автономию.
   РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1877–1878, была вызвана подъемом национально-освободительного движения на Балканах и обострением международных противоречий на Ближнем Востоке.

   САН-СТЕФАНСКИЙ МИРНЫЙ ДОГОВОР 1878 – завершил русско-турецкую войну 1877–1878. Подписан 19 февраля в местечке Сан-Стефано под Константинополем, с русской стороны Н. П. Игнатьевым и А. И. Нелидовым, с турецкой – Савфетом-пашой и Саадуллой-беем на основе заключенного в Адрианополе перемирия. По этому договору Черногория, Сербия и Румыния получали полную независимость. Болгария объявлялась автономным княжеством с правом избрания князя, который признавался вассалом турецкого султана. Турецкие войска выводились из Болгарии, русские оставались в ней на 2 года. К России отходили Батум, Ардаган, Карс, Баязет и Южная Бессарабия, отторгнутая от нее по Парижскому мирному договору 1856. Турция обязывалась выплатить России 310 миллионов рублей контрибуции.
   Сан-Стефанский мирный договор усилил позиции России на Балканах, прежде всего в связи с образованием там крупного славянского государства – Болгарии. Ввиду враждебной России позиции Англии и Австро-Венгрии договор объявлялся прелиминарным (предварительным), подлежащим обсуждению международного конгресса в тех его разделах, которые затрагивала «общеевропейские интересы».

   БЕРЛИНСКИЙ КОНГРЕСС 1878 (13 июня-13 июля) – является одним из наиболее выдающихся моментов в различных попытках разрешить ближневосточный вопрос путем раздела Турции.
   Англия получила остров Кипр, Россия – Бессарабию, Ардаган, Карс и Батум; Австро-Венгрия – Боснию и Герцоговину. Постановления конгресса сводились к следующему:
   1. Болгария объявлена княжеством, зависящим от Турции;
   2. Черногория, Греция, Сербия и Румыния были признаны независимыми от Турции и получили территориальное увеличение;
   3. Турция обязывалась «добросовестно ввести конституцию 1868 года» на острове Крите и в европейской части Турции, то есть в Македонии и Албании;
   4. Судоходство по Дунаю от Железных ворот до устья объявлено свободным.

   БИКОНСФИЛЬД, Бенджамин (1804–1881), граф, знаменитый английский государственный деятель, был известен под своей собственной фамилией – Дизраэли. В 1848 Дизраэли был избран лидером тори. В 1852 и 1858–1859 Дизраэли, будучи министром финансов, фактически возглавлял правительство. Дизраэли сыграл большую роль в преобразовании партии тори в консервативную. Возглавляя в 1874–1880 консервативное правительство, Дизраэли в центре своей деятельности поставил вопросы внешней и колониальной политики. В 1875 он, в обход парламента, приобрел у египетского хедива пакет акций компании Суэцкого канала, что подготовило последующий захват Великобританией Египта. В 1876, по инициативе Дизраэли английской королеве был присвоен титул «императрицы Индии». Политика Дизраэли способствовала возникновению русско-турецкой войны 1877–1878.

   ГИРС, Николай Карлович (1820–1895) – русский дипломат, министр иностранных дел России. Родился в семье чиновника. Начал службу в азиатском департаменте МИД в 1838 году. С 1863 посланник в Иране, с 1869 – в Швейцарии, в 1872 – в Швеции. В 1875 назначен управляющим азиатским департаментом МИД и товарищем министра иностранных дел. После Берлинского конгресса 1878, ввиду болезни канцлера Горчакова, фактически управлял министерством. В 1882–1895 – министр иностранных дел. По личным убеждениям Гирс был сторонником сближения с Германией и Австро-Венгрией. Уверенный, что всякая серьезная война грозит царизму революцией, старался избежать столкновения и с Англией.