Нора Робертс
Женская месть

   © Nora Roberts, 1988
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2017
//-- * * * --//

   Посвящается Каролин Николс с благодарностью за ее поддержку и дружбу

Часть первая. Горечь

Женщины – это твои поля. Ходи по своим полям, как тебе заблагорассудится.
Коран

Он был ее мужчиной, но он ее обидел.
Фрэнки и Джонни

Глава первая

   Нью-Йорк, 1989

   Стюарт Спенсер ненавидел свой гостиничный номер всей душой. Единственным преимуществом его пребывания в Нью-Йорке было то, что жена осталась в Лондоне и не имела возможности его преследовать, требуя соблюдать диету. Он заказал в номер клубный бутерброд [1 - Бутерброд с мясом, помидорами, салатом, майонезом. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)] и теперь не спеша наслаждался его вкусом.
   Он был плотного сложения лысоватым мужчиной, лишенным благодушного нрава, обычно свойственного людям с подобной внешностью. Его мучили водянка на пятке и хронический насморк. Проглотив полчашки чая, он с характерным для британцев шовинизмом раздраженно подумал, что американцы при всем своем желании просто не в состоянии заварить приличный чай.
   Он мечтал о горячей ванне, чашке хорошего чая с бергамотом и часе тишины, но опасался, что взвинченный человек, который стоит у окна, заставит его отложить все эти радости… возможно, на неопределенное время.
   – Итак, я здесь, черт подери.
   Он угрюмо посмотрел на Филипа Чемберлена, который в это мгновение отдернул штору и уставился на стену здания напротив.
   – Чудесный вид, – прокомментировал он. – Благодаря ему этот номер кажется еще уютнее.
   – Филип, я вынужден тебе напомнить, что терпеть не могу летать через Атлантику зимой. Более того, в Лондоне меня ожидает настоящий завал с документами, образовавшийся по большей части из-за тебя и твоих странных методов работы. Так что если у тебя имеется какая-то информация, я попрошу тебя предоставить ее мне. И немедленно, если тебя это не затруднит.
   Филип продолжал смотреть в окно. Его беспокоил возможный исход этой неофициальной встречи, инициатором которой стал он сам, но наблюдая, как непринужденно он держится, было невозможно даже заподозрить, насколько он на самом деле напряжен.
   – Стюарт, пока ты здесь, я просто обязан сводить тебя на какое-нибудь шоу, – произнес он. – На мюзикл. С возрастом ты становишься все мрачнее и ворчливее.
   – Ближе к делу.
   Филип отпустил край шторы и подошел к человеку, перед которым отчитывался на протяжении нескольких последних лет. Он двигался с уверенностью и изяществом, необходимыми ему по роду занятий. В тридцать пять лет у него за плечами была уже четверть века профессиональной деятельности. Он родился в лондонских трущобах, но ему с юного возраста удавалось добывать приглашения на лучшие светские вечеринки, что было изрядным достижением прежде, чем косная классовая структура британского общества рухнула под натиском модов [2 - Моды (англ. Mods от Modernism, Modism) – британская молодежная субкультура, сформировавшаяся в конце 1950-х гг. и достигшая пика в середине 1960-х гг. У модов был типично английский девиз по жизни – «умеренность и аккуратность».] и рокеров. Он знал, что такое быть голодным, точно так же, как знал, что такое наесться до отвала белуги. Поскольку он любил икру, он позаботился о том, чтобы его образ жизни позволял ему не отказывать себе в этом лакомстве. Он хорошо, даже очень хорошо знал свое дело, но успех дался ему нелегко.
   – Стюарт, у меня есть для тебя гипотетическое предложение. – Филип расположился в кресле и налил себе чаю. – Позволь поинтересоваться, был ли я тебе полезен на протяжении последних нескольких лет.
   Спенсер откусил от бутерброда и подумал, что эта еда в сочетании с Филипом могут довести его до несварения желудка.
   – Ты намекаешь на повышение оклада?
   – Неплохая идея, но сейчас я не об этом. – Когда ему было необходимо, Филип умел одарить собеседника совершенно очаровательной улыбкой, чем искусно пользовался. И сейчас он решил к ней прибегнуть. – Вопрос заключается в следующем: оправдало ли себя решение принять на работу в Интерпол вора?
   Спенсер шмыгнул носом, вытащил из кармана носовой платок и высморкался.
   – Временами ты был полезен.
   Филип отметил, что на этот раз он не употребил перед словом «вор» определение «бывший». Но поскольку Стюарт не исправил это упущение, он не знал, заметил ли это также и его собеседник.
   – В последнее время комплименты из тебя приходится тянуть клещами, – хмыкнул он.
   – Филип, я здесь не для того, чтобы тебе льстить, а лишь для того, чтобы понять, какого черта ты решил, что меня стоит вызвать в Нью-Йорк посреди этой проклятой зимы.
   – Возможно, ты захочешь иметь двоих?
   – Двоих кого?
   – Воров, Стюарт. – Он протянул ему треугольник клубного сэндвича. – Я бы рекомендовал тебе вот эту штуку на цельнозерновом хлебе.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   От нескольких следующих минут зависело очень многое, но Филип давно привык к тому, что его будущее и даже жизнь почти всегда зависят от действий, совершаемых за считаные секунды. Прежде он был вором, и к тому же великолепным. Капитан Стюарт Спенсер и подобные ему люди шли по его следу от Лондона до Парижа, от Парижа до Марокко и от Марокко туда, где его поджидала очередная цель. Затем он совершил разворот на сто восемьдесят градусов и вместо того, чтобы бегать от Спенсера и Интерпола, начал работать на них.
   Филип напомнил себе о том, что это было вполне деловое решение, которое он принял, взвесив все за и против, а также потери и дивиденды. То, что он собирался предложить сейчас, было глубоко личным.
   – Что, если мы предположим, что мне известно об одном необыкновенно ловком воре, который уже целое десятилетие водит Интерпол за нос и который решил удалиться на покой и готов предложить свои услуги в обмен на помилование.
   – Ты говоришь о Тени.
   Филип тщательно стряхнул крошки с кончиков пальцев. Он был очень аккуратным человеком, как того требовали его характер и профессиональная необходимость.
   – Гипотетически.
   Тень. Спенсер забыл о мучающих его водянке и синдроме смены часовых поясов. Безликая фигура, известная только как Тень, украла драгоценности на миллионы долларов. Десять лет Спенсер безуспешно охотился на таинственного вора и каждый раз терпел неудачу. В последние полтора года Интерпол удвоил свои усилия, пойдя на то, чтобы пустить вора по следу вора. Этим вором стал Филип Чемберлен, единственный человек, которому, по мнению Спенсера, уступал Тень. При мысли о том, как он доверял Филипу, Спенсера охватила ярость.
   – Ты знаешь, кто он, черт побери. Ты уже давно знаешь, кто он и где его найти. – Стюарт сжал лежащие на столе ладони в кулаки. – Десять лет. Десять лет мы пытаемся его поймать. Черт возьми, мы уже много месяцев платим тебе зарплату за то, чтобы ты его нашел. И все это время ты водишь нас за нос. Тебе с самого начала были известны его имя и местонахождение!
   – Может, да, – Филип развел руками с тонкими музыкальными пальцами. – А может, и нет.
   – Мне хочется запереть тебя в клетку, а ключ бросить в Темзу.
   – Ты этого не сделаешь, потому что я тебе как сын, которого у тебя никогда не было.
   – У меня есть сын, черт бы тебя побрал!
   – Не такой, как я. – Откинувшись на спинку стула, Филип продолжал: – То, что я тебе предлагаю, очень похоже на тот договор, который мы с тобой заключили пять лет назад. Тогда ты считал, что нанять самого лучшего специалиста гораздо выгоднее, чем за ним гоняться.
   – Тебе поручили поймать этого типа, а не вести от его имени переговоры. Если у тебя есть имя, дай его мне. Если у тебя есть описание, дай мне описание. Мне нужны факты, Филип, а не гипотетические предложения.
   – У тебя ничего нет, – неожиданно произнес Филип. – Десять лет не дали тебе ничего. И если я сейчас встану и уйду, ты так и останешься ни с чем.
   – У меня будешь ты. – Холодный и уверенный голос Спенсера заставил Филипа вопросительно прищуриться. – Человеку с твоими привычками в тюрьме очень не понравится.
   – Ты мне угрожаешь?
   По спине Филипа пробежал холодок – мимолетный, но очень реальный. Он сложил ладони, глядя прямо перед собой, убеждая себя в том, что Спенсер блефует. Сам Филип не блефовал.
   – Если ты не забыл, я помилован. Таков был договор.
   – Ты сам поменял правила. Дай мне его имя, Филип, и позволь мне выполнить мою работу.
   – Стюарт, ты мыслишь слишком мелко. Вот почему ты вернул лишь несколько бриллиантов, а я много. Если ты посадишь Тень в тюрьму, ты получишь всего лишь вора в тюрьме. Неужели ты считаешь, что тебе удастся вернуть хоть малую часть того, что было украдено за последнее десятилетие?
   – Это вопрос справедливости.
   – Да.
   Спенсер отметил, что тон Филипа изменился. К тому же он впервые за весь разговор опустил глаза. Но не от стыда. Спенсер знал Филипа слишком хорошо, чтобы хоть на секунду допустить, что он пришел в замешательство.
   – Это вопрос справедливости, и мы к этому вернемся. – Филип снова поднялся на ноги. Ему не сиделось. – Когда ты поручил мне это дело, я взялся за него потому, что меня очень интересовал именно этот вор. Это не изменилось. Более того, можно сказать, что мой интерес значительно вырос.
   Он не хотел давить на Спенсера слишком сильно. Хотя за годы совместной работы они пусть и неохотно, но начали восхищаться друг другом, он знал, что от своих принципов Спенсер не отступит.
   – Давай предположим, что мне действительно известна личность Тени. Давай предположим, что я с ним беседовал и это заставило меня поверить в то, что ты мог бы использовать таланты этого человека и они могут быть предоставлены тебе в обмен на такую малость, как отпущение грехов.
   – Такую малость? Да этот мерзавец украл больше, чем ты.
   Брови Филипа взлетели вверх. Слегка нахмурившись, он смахнул с рукава хлебную крошку.
   – Я сомневаюсь, что оскорблять меня так уж необходимо. Никто не украл больше бриллиантов, в пересчете на их суммарную стоимость, чем это сделал за свою карьеру я.
   – Ах, оказывается, ты этим гордишься? – Лицо Спенсера пугающе побагровело. – Я бы не стал хвастаться жизнью вора.
   – В этом и заключается главное различие между нами.
   – Забираться в окна, проворачивать темные делишки в глухих переулках…
   – Прошу тебя, не надо, а то я сейчас заплачу. Нет, Стюарт, лучше сосчитай до десяти. Я не хочу нести ответственность за опасный скачок твоего давления. – Он снова поднял заварочный чайник. – Возможно, настало время признаться, что пока я взламывал замки, я тебя зауважал. Возможно, я все еще занимался бы своим ремеслом, если бы с каждым провернутым делом ты не подбирался все ближе. Я сожалею о своей прошлой жизни не больше, чем о переходе на сторону полиции.
   Стюарт успокоился достаточно для того, чтобы залпом выпить чай, который налил ему Филип.
   – Это не имеет вообще никакого отношения к делу. – Впрочем, он не мог отрицать того, что признание Филипа ему польстило. – Хочу тебе напомнить, что сейчас ты работаешь на меня.
   – Я помню. – Он повернул голову и посмотрел в окно. Морозный ясный день заставлял его тосковать по весне. – Ну, так я продолжу, – произнес он, снова оборачиваясь к Стюарту и встречаясь с ним взглядом. – Будучи твоим сотрудником и защищая твои интересы, я считаю своим долгом привлечь к работе на тебя другого человека, если он кажется мне перспективным.
   – Вора.
   – Да, и к тому же превосходного. – На его лице снова расцвела улыбка. – А кроме того, я готов побиться об заклад, что ни твоя организация, ни какое-либо иное правоохранительное агентство никогда не догадается об истинной личности этого вора. – Мгновенно посерьезнев, он наклонился вперед. – Ни сейчас, ни в будущем. Никогда, Стюарт, можешь мне поверить.
   – Он продолжит совершать кражи.
   – Краж больше не будет.
   – Как ты можешь быть в этом уверен?
   Филип снова сжал ладони. На безымянном пальце тускло блеснуло обручальное кольцо.
   – Я лично об этом позабочусь.
   – Кто он тебе?
   – Это сложно объяснить. Послушай меня, Стюарт. Я пять лет работал на тебя и рядом с тобой. Зачастую эта работа была грязной. Еще чаще она была грязной и опасной. Я никогда ни о чем тебя не просил. Но сейчас я прошу у тебя помилования для моего гипотетического вора.
   – Как я могу гарантировать…
   – Твое слово – это уже достаточная гарантия, – перебил его Филип и добавил: – В благодарность я верну тебе Рубенса. Более того, я уверен в том, что смогу предоставить тебе нечто, что обладает достаточным политическим весом и поможет разрядить некую весьма напряженную ситуацию.
   Спенсеру было нетрудно сложить два плюс два.
   – На Ближнем Востоке?
   Опорожнив свою чашку, Филип пожал плечами.
   – Предположительно. – Независимо от исхода разговора, он намеревался привести Стюарта к Рубенсу и к Абду. Тем не менее он никогда не раскрывал карты раньше времени. – Можно сказать, что с помощью той информации, которую я тебе предоставлю, Англия сможет оказать давление там, где это ей особенно необходимо.
   Стюарт пристально посмотрел на Филипа. Совершенно неожиданно их разговор вышел за рамки обсуждения бриллиантов и рубинов, преступлений и наказаний.
   – Филип, это не входит в твои обязанности и очень опасно.
   – Я ценю твою заботу. – Он снова сел на стул и откинулся на спинку. Похоже, ветер начинал меняться. – Поверь, я отлично знаю, что делаю.
   – Ты ведешь очень тонкую игру.
   «Самую тонкую из всех возможных, – подумал Филип. – И самую важную».
   – И мы оба можем в ней выиграть, Стюарт.
   Слегка посопев, Спенсер встал, чтобы открыть бутылку виски. Налив себе щедрую порцию напитка, он немного поколебался и наполнил второй бокал.
   – Скажи мне, что ты знаешь, Филип. Я сделаю то, что будет от меня зависеть.
   Филип помолчал, тщательно подбирая слова.
   – Я доверяю тебе то единственное, что имеет для меня значение. Не забывай об этом, Стюарт. – Он отодвинул чай и принял предложенный ему бокал. – Я увидел Рубенса, находясь в сокровищнице Абду – короля Джакира.
   Обычно невозмутимые глаза Спенсера широко раскрылись.
   – Но какого черта ты делал в королевском хранилище?
   – Это длинная история. – Филип приподнял бокал и залпом выпил виски. – Начну, пожалуй, с самого начала, с Фиби Спринг.

Глава вторая

   Джакир, 1968 год

   Свернувшись калачиком, Адрианна наблюдала за тем, как стрелки часов приближаются к полуночи. От волнения ей не удавалось уснуть. Ее день рождения. Ей исполнится пять лет. Перевернувшись на спину, она восторженно обхватила себя ручонками. Дворец был погружен в глубокий сон, но через несколько часов встанет солнце и муэдзин поднимется по ступенькам мечети, чтобы призвать правоверных на молитву. И тогда по-настоящему начнется день, самый замечательный день ее жизни.
   Днем будет музыка, подарки и блюда с шоколадом. Все женщины наденут свою самую красивую одежду, и будут танцы. Придут все. Бабушка будет рассказывать ей истории. Тетя Латифа, которая всегда улыбается и никогда ее не ругает, приведет Дуджу. Фавел, которая так заливисто хохочет, тоже придет с детишками. Адрианна улыбнулась. Женская половина будет звенеть от смеха, и все будут говорить ей, какая она хорошенькая.
   Мама пообещала ей, что это будет совершенно необычный день. Ее особенный день. С позволения отца днем они пойдут на пляж. У нее есть новое платье, очень красивое, из полосатого шелка всех цветов радуги. Прикусив губу, Адрианна повернула голову и посмотрела на мать.
   Фиби спала, и в лунном свете ее лицо казалось мраморным и наконец-то спокойным. Адрианна обожала спать в этой огромной мягкой кровати, хотя это позволялось ей очень редко. Это было настоящим подарком. Она прижималась к матери, а Фиби обнимала ее обеими руками и рассказывала о таких местах, как Нью-Йорк и Париж. Иногда они вместе хохотали.
   Осторожно, чтобы не разбудить мать, Адрианна протянула руку и погладила ее волосы, которые так ее завораживали. Разметавшись по подушке, они напоминали огонь, роскошное, жаркое пламя. В свои пять лет Адрианна уже чувствовала себя маленькой женщиной и завидовала волосам матери. Ее собственные волосы были густыми и черными, как у всех остальных женщин Джакира. Только у Фиби были рыжие волосы и белая кожа. Только Фиби была американкой. Адрианна была наполовину американкой, но Фиби напоминала ей об этом, только когда они оставались одни.
   Такие разговоры вызывали гнев ее отца.
   Адрианна научилась избегать тем, способных разгневать отца, хотя она и не понимала, почему при напоминании о том, что Фиби американка, его взгляд становился жестким, а губы сжимались в тонкую линию.
   Мама была кинозвездой. Адрианна не понимала, что это означает, но ей нравилось, как это звучит. Кинозвезда. Когда она слышала это слово, ей представлялись красивые огни в темном небе.
   Раньше ее мать была звездой, но теперь она была королевой, первой женой Абду ибн Файзала Рахмана аль-Джакира, правителя Джакира, шейха шейхов. Ее мать, обладательница больших синих глаз и мягких полных губ, была красивейшей из женщин. Она возвышалась над другими женщинами в гареме, и в ее присутствии они напоминали мелких суетливых птиц.
   Адрианне лишь хотелось, чтобы ее мама была счастлива. Она отчаянно надеялась на то, что теперь, когда ей исполнилось пять лет, она сможет понять, почему ее мать так часто грустит и плачет, думая, что ее никто не видит.
   В Джакире женщин было принято ограждать от всего. Те, кто принадлежал к королевскому дому Джакира, не должны были работать или хоть о чем-то волноваться. Им давали все, в чем они нуждались, – чудесные комнаты, сладчайшие духи. У ее матери была красивая одежда и драгоценности. У нее было «Солнце и Луна».
   Адрианна закрыла глаза, пытаясь себе представить на шее матери ослепительной красоты ожерелье – сверкающий бриллиант «Солнце» и мерцающую бесценную жемчужину «Луну». Фиби пообещала, что когда-нибудь их будет носить Адрианна.
   Когда она вырастет. Уютно прижавшись к боку матери, убаюкиваемая ее ровным дыханием и мыслями о завтрашнем дне, Адрианна представляла себе, как она вырастет, превратится из девочки в женщину и будет носить никаб. Когда-нибудь ей выберут мужа и она вступит в брак. В день свадьбы на ней будет «Солнце и Луна», и она станет хорошей и плодовитой женой.
   Она будет устраивать вечеринки для других женщин и подавать им покрытые глазурью пирожные, а слуги будут обносить их подносами с шоколадом. Ее муж будет красивым и могущественным, как ее отец. Возможно, он тоже будет королем и будет ценить ее превыше всего.
   Погружаясь в сон, Адрианна наматывала на средний палец прядь своих длинных волос. Муж будет любить ее так, как она хотела, чтобы ее любил отец. Она подарит ему замечательных сыновей, много замечательных сыновей, и другие женщины станут смотреть на нее с завистью и уважением, а не с жалостью. Они не будут жалеть ее так, как жалеют ее мать.
   Неожиданно ее разбудил свет, проникший в комнату из коридора. Дверь приоткрылась, впустив в комнату косой луч, тут же превратившийся в жирную полосу, рассекшую спальню на две части. Сквозь прозрачный полог, окутывающий кровать подобно кокону, она увидела тень.
   Сначала она ощутила любовь, отчаянный прилив, который она легко узнавала, но в силу малолетства не понимала. Затем нахлынул страх, который следовал по пятам за любовью всякий раз, когда она видела отца.
   Она знала, что он рассердится, увидев ее в кровати матери. В гареме сплетничали, не стесняясь в выражениях, и она знала, что после того, как врачи сказали, что у Фиби больше не будет детей, отец приходит к ней очень редко. Адрианна подумала, что, возможно, он хочет только посмотреть на Фиби, потому что она такая красивая. Но когда он подошел ближе, страх комом поднялся к ее горлу. Она стремительно и бесшумно выскользнула из кровати и присела на корточки в густой тени за ней.
   Абду, не сводя глаз с Фиби, отдернул полог. Он не позаботился о том, чтобы закрыть дверь. Никто не осмелился бы его побеспокоить.
   Лунный свет озарял ее волосы, ее лицо. Она выглядела как богиня, как и тогда, когда он впервые ее увидел. Ее лицо заполнило экран своей удивительной красотой и яркой чувственностью. Фиби Спринг, американская актриса, женщина, которую мужчины желали и одновременно боялись из-за ее роскошного тела и невинных глаз. Абду был мужчиной, привыкшим к обладанию всем самым лучшим, самым большим, самым дорогим. Он возжелал ее так, как никогда не желал ни одну женщину. Он ее разыскал и начал ухаживать за ней так, как это нравилось западным женщинам. Он сделал ее своей королевой.
   Она его околдовала. Из-за нее он предал свое происхождение, отрекся от традиций. Он взял в жены западную женщину, актрису, христианку. Его постигло наказание. В ней его семя произвело на свет лишь одного ребенка, к тому же это был ребенок женского пола.
   И все же она пробуждала в нем желание. Ее лоно было бесплодным, но его манила ее красота. Даже после того, как его восхищение сменилось отвращением, он продолжал ее желать. Она его опозорила, запятнала его шараф [3 - Шараф – честь, почет, слава, высший ранг, благородство, аристократизм (араб.).], его честь, своим невежеством в отношении ислама, но его тело по-прежнему ее жаждало.
   Глубоко погружая свой жезл в других женщин, он занимался любовью с Фиби, ощущал аромат кожи Фиби, слышал крики Фиби. В этом заключался его тайный позор. Он мог ненавидеть ее уже за одно это. Но он презирал ее за то, что она опозорила его публично, родив ему одну-единственную дочь.
   Он хотел, чтобы она страдала, чтобы она за все заплатила, так же, как страдал и платил он. Он сдернул с нее простыню.
   Фиби проснулась в полном смятении с испуганно бьющимся сердцем и увидела мужа, который стоял в полумраке над ее постелью. Вначале она подумала, что это сон, в котором он вернулся к ней, чтобы снова любить ее так, как когда-то любил. Затем она увидела его глаза и поняла, что это не сон и не любовь.
   – Абду. – Она вспомнила о ребенке и быстро огляделась. Постель была пуста. Адрианна исчезла. Фиби возблагодарила за это Небеса. – Уже поздно, – начала она, но ее горло так пересохло, что с губ сорвался лишь еле слышный шепот.
   Пытаясь защититься, она уже начала пятиться от него, скользя по шуршащим под ней атласным простыням и одновременно сжимаясь в тугой комочек. Он ничего не ответил, а лишь молча сорвал с себя свою белую джалабию.
   – Пожалуйста. – И хотя она понимала, что мольбы бесполезны, из глаз хлынули слезы. – Не делай этого.
   – Женщина не имеет права отказывать мужу в том, чего он желает.
   Лишь глядя на то, как дрожит на подушках ее роскошное тело, он вновь ощутил себя хозяином своей собственной судьбы. Кем бы она ни была прежде, теперь она была его собственностью и принадлежала ему так же, как перстни с драгоценными камнями и лошади в конюшнях. Он схватил ее за лиф ночной сорочки и подтащил к себе.
   Скорчившаяся в тени кровати Адрианна начала дрожать.
   Ее мать плакала. Они боролись и выкрикивали слова, которых она не понимала. Ее отец стоял обнаженный в тусклом лунном свете, и его темная кожа блестела, покрытая тонкой пленкой пота, причиной которого была похоть, а не жара. Она еще никогда не видела обнаженного мужчину, но это зрелище ее нисколько не испугало. Она знала, что такое секс, как и то, что мужской орган отца, который выглядел таким твердым и угрожающим, может быть погружен в ее мать для создания ребенка. Она знала, что это приятно и что женщины жаждут этого больше всего на свете. За свою юную жизнь она уже слышала это не меньше тысячи раз, потому что в гареме только и делали, что говорили о сексе.
   Но ее мать больше не могла иметь детей, и если это так приятно, почему же она плачет и умоляет его оставить ее в покое?
   Женщина должна с радостью встречать мужа, явившегося на свое супружеское ложе, подумала Адрианна, и ее глаза наполнились слезами. Она должна предлагать ему все, чего он пожелает. Она должна ликовать от того, что ее желают, что она может стать сосудом для его детей.
   Она услышала слово шлюха. Оно было ей незнакомо, но в устах ее отца прозвучало очень мерзко, и она знала, что теперь его не забудет.
   – Как ты можешь так меня называть? – голос пытающейся вырваться Фиби сорвался на рыдания. Когда-то его объятия доставляли ей наслаждение и она любовалась его мерцающей в лучах лунного света кожей. Теперь она ощущала только страх. – Я ни разу не была с другим мужчиной. У меня никого не было, кроме тебя. Это ты взял в жены другую женщину, даже после того, как у нас родился ребенок.
   – Ты ничего мне не дала. – Он намотал на руку ее волосы, зачарованно и одновременно с отвращением глядя на их огненный блеск. – Дочь. Это хуже, чем ничего. Один ее вид напоминает мне о моем позоре.
   И тут он ее ударил с такой силой, что ее голова запрокинулась назад. Даже если бы она была проворнее, бежать ей все равно было некуда. Его удар был таким сильным, что перед ней все поплыло. В приступе ярости и похоти он сорвал с нее ночную сорочку.
   Она была сложена как богиня – предел мечтаний для любого мужчины. Ее полные груди подымались и опадали от тяжелого дыхания, а сердце бешено колотилось от ужаса. В лунном свете ее белая кожа сияла, и на ней уже отчетливо виднелись кровоподтеки от его пальцев. У нее были округлые бедра. Когда она была охвачена страстью, они умели двигаться стремительно, точно и бесстыдно, встречая каждый толчок мужчины. Желание мучительной болью сводило его внутренности. В своей жестокой борьбе они сбили со столика лампу, усеявшую пол мелкими осколками.
   Застыв от ужаса, Адрианна увидела, как он вонзил пальцы в полные белые груди Фиби. Ее мать сопротивлялась, умоляя ее пощадить. Мужчина имел право бить свою жену. Она не имела права отказывать ему в супружеской постели. Таков был закон. И все же… Адрианна крепко зажала уши ладонями, чтобы не слышать криков Фиби, когда он навалился на нее и начал с силой погружаться в нее снова и снова.
   С мокрым от слез лицом Адрианна заползла под кровать. Она зажимала уши ладонями с такой силой, что это причиняло ей боль, но все равно слышала сопение отца и отчаянный плач матери. Кровать над ней тряслась и скрипела. Она свернулась в клубочек, пытаясь стать как можно меньше, такой маленькой, чтобы ничего не слышать и даже не существовать.
   Она еще никогда не слышала слова «изнасилование», но после этой ночи отлично знала, что это такое.

   – Эдди, ты такая молчаливая.
   Фиби медленными плавными движениями расчесывала длинные волосы дочери, ниспадавшие ей до самой талии. Абду презирал это прозвище и терпел более официальное имя Адрианна только потому, что в жилах его первого ребенка текла смешанная кровь. Тем не менее мусульманская гордость заставила его распорядиться, чтобы его дочери дали настоящее арабское имя. Поэтому во всех официальных документах «Адрианна» было записано как Ад Рияд Ан. Далее следовала уйма имен семьи Абду. Фиби повторила ласковое прозвище и спросила:
   – Тебе не нравятся твои подарки?
   – Они мне очень нравятся.
   На Адрианне было ее новое платье, но оно ее уже не радовало. В зеркале она видела лицо матери рядом со своим собственным. Фиби тщательно замаскировала кровоподтек макияжем, но Адрианна его все равно видела.
   – Ты сегодня очень красивая. – Фиби развернула дочь к себе и обняла девочку. В другой день Адрианна, возможно, и не обратила бы внимания на то, как крепко она ее к себе прижимает, не услышала бы в голосе матери ноток отчаяния. – Моя родная маленькая принцесса. Я так тебя люблю, Эдди. Больше всего на свете.
   От нее пахло теплыми ароматными цветами, как в саду. Адрианна вдохнула запах матери и прижалась лицом к ее грудям. Она поцеловала их, вспомнив, как жестоко обращался с ними прошлой ночью ее отец.
   – Ты не уедешь? Ты меня не бросишь?
   – Как тебе такое могло прийти в голову? – Фиби со смехом отстранила ее от себя, чтобы посмотреть ей в лицо. Когда она увидела слезы, ее смех оборвался. – О, моя малышка, что все это означает?
   Адрианна уронила голову на плечо Фиби, чувствуя себя глубоко несчастной.
   – Мне приснилось, что он тебя прогнал. Ты уехала, и я больше никогда тебя не видела.
   Ладонь Фиби замерла, затем снова начала гладить ее по волосам.
   – Малышка, это был просто сон. Я никогда тебя не оставлю.
   Адрианна забралась к матери на колени и позволила ей себя покачивать и успокаивать. Сквозь кружевную резьбу ставен в комнату проникали косые лучи солнца, расчерчивая ковер причудливыми узорами.
   – Если бы я была мальчиком, он бы нас любил.
   Гнев поднялся в ее душе так стремительно, что Фиби ощутила его вкус даже во рту. Почти тут же он сменился отчаянием. Все же она была актрисой. По крайней мере она могла прибегнуть к своему таланту для защиты своего ребенка.
   – Что за глупости, да еще в день рождения. Маленький мальчик – это совсем не интересно. На него даже не наденешь красивое платье.
   Услышав это, Адрианна захихикала и еще теснее прижалась к матери.
   – Если я надену платье на Фахида, он будет похож на куклу.
   Фиби сжала губы и попыталась не обращать внимания на пронзившую ее боль. Сын второй жены Абду родился после того, как она потерпела неудачу. «Какую еще неудачу», – тут же одернула она сама себя. Она начинала думать, как мусульманская женщина. Как можно было назвать неудачей изумительного ребенка у нее на руках.
   Ты не дала мне ничего. Девочку. Это хуже, чем ничего.
   «Это все, – яростно возразила ему про себя Фиби. – Я дала тебе все».
   – Мама?
   – Я задумалась. – Фиби улыбнулась, опуская Адрианну на пол. – Я думала о том, что тебе нужен еще один подарок. Тайный.
   – Это секрет?
   Адрианна захлопала в ладоши, забыв о слезах.
   – Сядь и закрой глаза.
   Адрианна с готовностью повиновалась, ерзая на стуле в тщетных попытках набраться терпения. Фиби прятала среди своей одежды маленький стеклянный шар. Ввезти его в страну было совсем нелегко, но она научилась проявлять изобретательность. Привезти таблетки тоже было трудно. Маленькие розовые таблетки, позволявшие ей проживать каждый день. Они притупляли боль, и на сердце становилось легче. Они были лучшими друзьями женщины. Видит Бог, в этой стране женщине были необходимы все друзья, которых ей только удалось завести. Если бы таблетки нашли, ей бы грозила публичная казнь. Без них ей вряд ли удалось бы здесь выжить.
   Замкнутый круг. Единственным, ради чего она жила, была Адрианна.
   – Держи. – Адрианна опустилась на колени возле стула. Шею девочки окружало ожерелье из сапфиров. Такие же сережки-гвоздики блестели у нее в ушах. Фиби думала, надеялась, что маленький подарок, который она протягивала Адрианне, станет для нее важнее украшений. – Открывай глаза.
   Это была совсем простая вещица. До смешного простая. В Штатах во время праздников ее можно было купить в тысячах магазинов всего за несколько долларов. Глаза Адрианны широко раскрылись, как если бы она держала в руках настоящее волшебство.
   – Это снег. – Фиби еще раз перевернула шар, взметнув белые хлопья. – В Америке зимой идет снег. Во всяком случае, в большинстве мест. На Рождество мы украшаем деревья – вот точно такие же, как здесь, – красивыми фонариками и разноцветными шарами. Эти деревья называются сосны. Однажды я ехала со своим дедушкой вот на таких же санях. – Прижавшись щекой к волосам Адрианны, она смотрела на запряженную в сани миниатюрную лошадку внутри стеклянного шара. – Когда-нибудь, Эдди, я тебя туда повезу.
   – Это больно?
   – Снег?
   Фиби снова засмеялась и встряхнула шар. Сцена снова ожила, и снег закружился вокруг наряженной елки и маленького человечка в красных санях позади аккуратной коричневой лошадки. Это была иллюзия. У нее ничего не осталось, кроме иллюзий и маленького ребенка, которого она должна была защитить.
   – Нет, он холодный и мокрый. Из него можно лепить. Снеговиков, снежки, крепости. Деревья в снегу очень красивые. Видишь? Совсем как здесь.
   Адрианна тоже наклонила шар. Маленькая коричневая лошадка замерла, приподняв переднюю ногу, а вокруг ее головы плясали крошечные белые хлопья.
   – Это красиво. Красивее моего нового платья. Я хочу показать его Дудже.
   – Нет. – Фиби знала, что произойдет, если о шаре узнает Абду. Это был символ христианского праздника. После рождения Адрианны он стал религиозным фанатиком, помешанным на традициях. – Не забывай, что это наша тайна. Ты можешь смотреть на шар, когда мы одни. Но никогда и ни за что не доставай его при других людях. – Она забрала у девочки шар и спрятала его в ящик. – А сейчас пора праздновать.
   В гареме было жарко, хотя вовсю работали вентиляторы, а узорчатые решетки на окнах защищали дворец от палящего солнца. Свет от затененных абажурами изящных ламп был рассеянным и мягким. Женщины были одеты в самые лучшие яркие платья. Оставив свои черные накидки и никабы у дверей, они в мгновение ока превратились из черных ворон в сверкающих павлинов.
   Вместе с никабами женщины сбросили и молчание и принялись болтать о детях, сексе, моде и зачатии. В считаные секунды гарем с его затененными лампами и роскошными подушками наполнился тяжелым запахом женских тел и благовоний.
   В силу своего высокого положения Адрианна приветствовала гостей, целуя их в обе щеки, после чего им подавали зеленый чай и приправленный специями кофе в крохотных чашках из тончайшего фарфора без ручек. Тут были ее тетки и двоюродные сестры, а также пара десятков принцесс рангом пониже, которые, так же как и остальные женщины, горделиво красовались своими драгоценностями и младенцами, двумя главными символами успеха в их мире.
   Адрианне они казались очень красивыми, и она любовалась их длинными шуршащими платьями, переливающимися множеством цветов. Из-за ее спины Фиби наблюдала за парадом костюмов, как будто позаимствованных из восемнадцатого столетия. Бросаемые в ее сторону сочувственные взгляды она принимала с таким же стоическим выражением, как и злорадные. Она отдавала себе отчет в том, что она здесь чужая, западная женщина, которая не сумела подарить королю наследника. Она постоянно напоминала себе о том, что это совершенно неважно, принимают они ее или нет, коль скоро они добры к Адрианне.
   И тут ей было не в чем их упрекнуть. В отличие от нее Адрианна была во всех отношениях одной из них.
   Они жадно набросились на буфет, пользуясь пальцами так же часто, как она пользовалась маленькими серебряными ложечками. Если они, растолстев, переставали влазить в свои платья, им покупали новые. Фиби думала о том, что вылазки в магазины позволяют арабским женщинам убивать время так же, как ей это позволяла делать маленькая розовая таблетка. Эти смехотворные платья не мог увидеть никто из мужчин, за исключением их мужей, отцов и братьев. Покидая гарем, они закутывались снова, скрывая свои лица и волосы. За его стенами необходимо было помнить о существовании аурата – того, что никому показывать нельзя.
   Не надоедает же им играть в эти игры, – устало размышляла Фиби. Со всей этой хной, духами и сверканием колец. Неужели они и в самом деле считают себя счастливыми? Ведь даже она, которой уже давно ни до чего нет дела, отчетливо видит на их лицах скуку. Она молила Бога о том, чтобы никогда не увидеть ее на лице Адрианны.
   Даже в своем юном пятилетнем возрасте Адрианна считала, что обязана позаботиться о том, чтобы всем ее гостям было удобно и чтобы они не скучали. Теперь она говорила по-арабски. Язык мягко и музыкально струился из ее уст.
   Адрианна так и не решилась признаться матери в том, что говорить по-арабски ей гораздо проще, чем по-английски. Она думала по-арабски и даже чувствовала по-арабски. Как мысли, так и чувства ей вначале приходилось переводить на английский, чтобы затем донести их до матери.
   Она была счастлива в этой комнате, заполненной женскими голосами и женскими духами. Тот мир, о котором ей изредка рассказывала мать, был для нее не более чем сказкой. Снег был чем-то, танцующим внутри маленького стеклянного шара.
   – Дуджа!
   Адрианна промчалась через всю комнату, чтобы поцеловать свою любимую кузину. Дудже было почти десять лет, что, к зависти и восхищению Адрианны, делало ее почти женщиной.
   Дуджа обняла ее в ответ.
   – Какое у тебя красивое платье.
   – Я знаю.
   Но Адрианна не удержалась от того, чтобы не провести ладонью по рукаву платья кузины.
   – Это бархат, – с важным видом пояснила Дуджа. То, что тяжелая ткань была невыносимо жаркой, было сущим пустяком по сравнению с отражением, которое она увидела в своем зеркале. – Отец купил его для меня в Париже. – Она повернулась вокруг своей оси – стройная смуглая и черноволосая девочка с изящными чертами лица и большими глазами. – Он пообещал взять меня с собой, когда поедет туда в следующий раз.
   – Правда? – Адрианна подавила вспышку зависти. Ни для кого не было секретом, что Дуджа – любимица своего отца, брата короля. – Моя мама там была.
   Потому, что у нее было доброе сердце, а еще потому, что она была очень довольна своим бархатным платьем, Дуджа погладила Адрианну по волосам.
   – Ты тоже туда когда-нибудь поедешь. Может быть, когда мы вырастем, мы поедем вместе.
   Адрианна почувствовала, что кто-то дергает ее за подол платья. Опустив глаза, она увидела своего сводного брата, Фахида. Она подхватила его и осыпала поцелуями его щечки, отчего малыш зашелся в счастливом хохоте.
   – Ты самый красивый малыш в Джакире.
   Будучи всего на два года младше, он был очень тяжелым, так что Адрианне пришлось поднатужиться. Слегка пошатываясь, она донесла его до стола, чтобы выбрать ему вкусный десерт.
   Других малышей тоже тискали и играли с ними. Ровесницы Адрианны и даже девочки помладше суетились вокруг мальчиков, гладили их и баловали. С рождения женщин учили посвящать свое время и энергию ублажению мужчин. Адрианна понимала только то, что она обожает своего младшего братишку и хочет, чтобы он улыбался.
   Для Фиби это было невыносимо. Она наблюдала за тем, как ее дочь прислуживает ребенку женщины, которая заняла ее место в постели и сердце ее мужа. Для нее не имело ровным счетом никакого значения то, что согласно местным законам мужчина имеет право на четырех жен. Это был не ее закон и не ее мир. Что с того, что она прожила в нем уже шесть лет. Она знала, что, даже проведи она здесь шестьдесят лет, все равно все вокруг останется чужим. Она ненавидела эти запахи, густые липкие ароматы, которые необходимо было терпеть один бесконечный день за другим. Фиби потерла пальцами висок, в котором уже начинала пульсировать боль. Благовония, цветы, смешивающиеся ароматы духов.
   Она ненавидела эту жару. Эту безжалостную жару.
   Ей отчаянно хотелось пить, но вместо кофе или чая, которые подавались в изобилии, она предпочла бы вино. Всего один бокал прохладного вина. «Изнасилования здесь позволяются», – подумала она, прикоснувшись к синяку на щеке. Изнасилования – это в порядке вещей, вино – нет. Порки и никабы, призывы к молитве и многоженство, но ни капли искрящегося шабли или сухого сансера.
   Как могла показаться ей красивой эта страна, когда она впервые попала сюда в качестве невесты? Она смотрела на пустыню и море, на высокие белые стены дворца и считала все это самым загадочным и самым экзотическим местом в мире.
   Тогда она была влюблена. Она до сих пор влюблена.
   Тогда Абду заставил ее увидеть красоту своей страны и богатство ее культуры. Она отказалась от своей собственной земли и ее обычаев, чтобы попытаться стать такой, какой хотел ее видеть он. Но оказалось, что он хотел женщину, которую увидел на экране, символ сексуальности и невинности, которые она научилась играть. Но Фиби оказалась простой смертной.
   Абду хотел сына. Она подарила ему дочь. Он хотел, чтобы она стала мусульманкой, но она была продуктом своего воспитания, и этого было не изменить.
   Она не хотела об этом думать – о нем, о своей жизни, о боли. Она сказала себе, что примет всего лишь еще одну таблетку, только для того, чтобы хоть как-то вытерпеть остаток этого дня.

Глава третья

   К своим четырнадцати годам Филип Чемберлен стал очень опытным вором. До десяти лет он был карманником и обшаривал глубокие карманы успешных бизнесменов, спешащих в свои банки, к своим биржевым агентам и адвокатам или выуживал бумажники у беспечных туристов, шатающихся по Трафальгарской площади. Но затем он сам себя повысил и стал вором-домушником, хотя, глядя на него, люди видели лишь симпатичного, аккуратного, несколько чересчур худощавого паренька.
   У него были умные руки, цепкие глаза и интуиция прирожденного форточника. Хитрость, изворотливость, а порой и кулаки помогли ему избежать опасности быть втянутым в одну из уличных банд, которыми кишел Лондон конца шестидесятых. Точно так же он не испытывал потребности раздавать цветы и носить фенечки [4 - Love beads – бусы братской любви, фенечки. Первоначально их делали из небольших семян и носили на шее. Они имели самые разнообразные узоры (англ.).]. Четырнадцатилетний Филип не был ни модом, ни рокером. Теперь он работал на себя и не видел причин примыкать к кому бы то ни было. Он был вором, а не грабителем и от души презирал тех, кто отнимал кошельки у бредущих на рынок старушек. Он был бизнесменом и искренне забавлялся, глядя на тех представителей своего поколения, кто говорил о жизни в коммуне или настраивал купленные с рук подержанные гитары, погружаясь в несбыточные мечты о музыкальной карьере и величии.
   Лично у него тоже имелись планы относительно самого себя. Далеко идущие планы.
   Центральное место занимала его мать. Он намеревался оставить их жалкое существование в прошлом и мечтал о большом загородном доме, дорогой машине, элегантной одежде и вечеринках. В последние годы в его фантазиях появились и довольно милые женщины. Но пока что единственной женщиной в его жизни была Мэри Чемберлен, женщина, которая его родила и в одиночку воспитала. Больше всего на свете он хотел дать ей все самое лучшее, заменить блестящие побрякушки, которые она носила, настоящими камнями и переселить ее из крохотной квартирки на окраине района, быстро превращавшегося в модный Челси.
   В Лондоне было холодно. Филип бежал к кинотеатру Фарадея, в котором работала Мэри, не обращая внимания на хлещущий его по лицу мокрый снег. Он одевался хорошо. Патрульные полицейские редко обращали внимание на аккуратных мальчиков с чистыми воротничками. Как бы то ни было, но он презирал залатанные штаны и залохмаченные манжеты. Амбициозный и привыкший полагаться только на себя Филип знал, чего он хочет, и нашел способ это получить.
   Он родился бедным, без отца. В четырнадцать лет ему еще недоставало зрелости, чтобы расценивать это как преимущество, укрепившее и закалившее его характер. Он ненавидел нищету, но мужчину, который ненадолго появился в жизни Мэри Чемберлен и стал его отцом, он ненавидел еще больше, больше, чем ему когда-либо удалось это выразить. Лично он считал, что Мэри заслуживала лучшего. И он, разумеется, тоже. С раннего возраста он научился пускать в ход свои умные пальцы и смекалку, чтобы обеспечить им достойную жизнь.
   У него в кармане лежало жемчужно-бриллиантовое ожерелье и серьги к нему. Изучив украшения с помощью карманной лупы, он был слегка разочарован. Бриллианты были не чистой воды, и размеры самого крупного камня не превышали полкарата. Тем не менее жемчуг был блестящим и красивым, и он считал, что его скупщик на Брод-стрит неплохо ему заплатит. Филип умел торговаться так же хорошо, как и отпирать замки. Он знал совершенно точно, сколько он хочет получить за безделушки в кармане. Этого должно было хватить на покупку матери нового пальто с меховым воротником на Рождество, после чего у него осталась бы немалая сумма. Ее он собирался добавить к тому, что привык называть фондом своего будущего.
   К билетной кассе «Фарадея» протянулась длинная извилистая очередь. Афиша предлагала зрителям снятую специально к праздникам «Золушку» Уолта Диснея, и в очереди было много капризных перевозбужденных детей и их измученных нянек и мамаш. Филип улыбнулся, входя в двери. Он был готов побиться об заклад, что его мать посмотрела этот фильм уже не менее десятка раз. Ничто не доставляло ей больше радости, чем счастливый конец.
   – Мам.
   Скользнув в билетную будку, он поцеловал ее в щеку. В стеклянной будке было почти так же холодно, как и снаружи, на ветру. Филип подумал о красном шерстяном пальто, которое он увидел в витрине «Хэрродса». В красном его мать будет неотразима.
   – Фил.
   Как всегда, при виде сына в глазах Мэри вспыхнула радость. Такой красивый мальчик с тонким умным лицом и золотистыми волосами. В отличие от большинства женщин, она не испытывала боли при виде мужчины, которого она любила так страстно и так мимолетно, отражающегося во внешности мальчика. Филип принадлежал ей. Только ей. Он никогда не доставлял ей ни малейших хлопот, даже в младенчестве. Она ни разу не пожалела о решении его родить, хотя была совсем одна и не могла рассчитывать на помощь мужа или семьи. Более того, Мэри ни разу и в голову не пришло разыскать одну из этих окрашенных в пастельные тона комнатушек, где женщина могла избавиться от проблемы, прежде чем она становилась реальностью.
   Филип стал ее радостью с момента зачатия. Если она о чем и сожалела, так только о том, что он презирает отца, которого ни разу в жизни не видел, и ищет его в лицах всех встречных мужчин.
   – У тебя холодные руки, – покачал головой он. – Тебе надо надевать перчатки.
   – В перчатках я не смогу давать сдачу. – Мэри улыбнулась молодой женщине, которая держала за загривок мальчонку. Ей никогда не приходилось водить Фила подобным образом. – Держите, дорогая. Приятного просмотра.
   Филип подумал, что она работает слишком тяжело. Слишком тяжело и слишком долго за слишком низкую оплату. Хотя она уклончиво отвечала на вопросы о возрасте, Филип знал, что ей нет еще и тридцати. И еще она была хорошенькой. Молодость и внешность его матери всегда были для Филипа источником гордости. Возможно, она не могла позволить себе вещи от Мэри Квант, но свою одежду выбирала очень тщательно, предпочитая яркие, насыщенные цвета. Она любила просматривать модные журналы, а также журналы, посвященные актерам и кино, и копировать из них прически. И хотя ей приходилось штопать себе чулки, никто не назвал бы Мэри Чемберлен неряхой.
   Он очень надеялся на то, что в ее жизни появится другой мужчина, который сможет все изменить. Он оглядел стены крохотной будки и вдохнул запах выхлопных газов с улицы. Он знал, что будет первым, кто все изменит.
   – Надо сказать Фарадею, чтобы поставил сюда что-то посерьезнее этого жалкого старого обогревателя.
   – Фил, не переживай.
   Мэри отсчитала сдачу двум хихикающим девчонкам, которые отчаянно пытались флиртовать с ее сыном. Подвинув монеты в желоб, она подавила смешок. Она их отлично понимала. Совсем недавно она заметила, что даже племянница соседки ухлестывает за Филом. А ведь ей не меньше двадцати пяти. Она предлагала напоить его чаем. Просила, чтобы он зашел посмотреть на ее скрипучую дверь. Ха, скрипучая дверь, ну конечно! Мэри с такой силой хлопнула сдачей по металлическому желобу, что круглолицая няня что-то недовольно пробормотала.
   Впрочем, она тут же положила этому конец. Она знала, что когда-нибудь Фил ее оставит и сделает это ради другой женщины. Но это не будет пышногрудая корова старше его на двенадцать лет. Ну уж нет, этого Мэри Чемберлен не собиралась допустить.
   – Мама, что-то случилось?
   – Что? – Мэри спохватилась и чуть было не покраснела. – Нет, милый, ничего. Может, хочешь войти и посмотреть кино? Мистер Фарадей возражать не будет.
   «Если только он меня не увидит», – с ухмылкой подумал Филип. Он был благодарен Господу за то, что уже давно удалил Фарадея из своего списка возможных отцов.
   – Нет, спасибо, я только зашел, чтобы сказать тебе, что у меня есть кое-какие дела. Купить что-нибудь на рынке?
   – Может, хорошую курочку.
   Мэри рассеянно подула на застывшие пальцы, откидываясь на спинку стула. В будке было холодно, а ведь зима едва началась. Летом здесь было как в одной из турецких бань, о которых она читала. Но это была работа. Когда у женщины есть ребенок, но нет особого образования, ей приходится соглашаться на то, что предлагают. Она потянулась к своей сумочке из искусственной кожи. Ей никогда и в голову бы не пришло позаимствовать фунт-другой из кассы.
   – У меня еще есть немного денег.
   – Ах, ну тогда хорошо. Убедись, что курица свежая.
   Она подала четыре билета раздраженной женщине, сопровождающей двух грызущихся между собой мальчишек и маленькую девочку с большими грустными глазами.
   Фильм начнется через пять минут. Ей придется обождать еще двадцать минут на тот случай, если будут опоздавшие.
   – Когда придешь домой, не забудь взять деньги за курицу из жестяной банки, – сказала она сыну, зная, что он этого не сделает. Благослови Господь этого мальчика. Он только клал деньги в банку вместо того, чтобы брать их оттуда. – Но разве ты не должен быть в школе?
   – Мам, сегодня суббота.
   – Суббота. Ах, ну да, конечно суббота.
   Она выпрямила спину, пытаясь не вздыхать, и взялась за один из своих глянцевых журналов, уже изрядно затертый.
   – В следующем месяце мистер Фарадей хочет провести фестиваль Кэри Гранта. Он даже попросил меня помочь ему выбрать фильмы.
   – Как здорово.
   Маленький кожаный футляр уже начал оттягивать карман Филипа, и ему не терпелось от него избавиться.
   – Мы начнем с моего любимого – «Поймать вора». Ты будешь от него в восторге.
   – Возможно, – ответил он, глядя в простодушные глаза матери.
   «Что ей известно?» – думал он. Она никогда и ни о чем его не спрашивала и уж точно не интересовалась происхождением тех небольших сумм, которые он приносил домой. Она не была глупой. Скорее всего, это все присущий ей оптимизм, – решил он и снова поцеловал ее в щеку.
   – Почему бы мне не сводить тебя в кино, когда у тебя будет свободный вечер?
   – Это было бы чудесно, – откликнулась она, подавив желание погладить его по волосам. Она знала, что это его смутит. – В нем играет Грейс Келли. Представь себе, настоящая принцесса. Я как раз думала об этом сегодня утром, когда открыла этот журнал на статье о Фиби Спринг.
   – О ком?
   – О, Филип. – Она поцокала языком и сложила журнал, показывая ему статью. – Самая красивая женщина в мире.
   – Самая красивая женщина в мире – это моя мама, – отозвался Филип, зная, что это заставит ее рассмеяться и покраснеть.
   – Ты умеешь делать комплименты, мой мальчик. – Она действительно расхохоталась – громко, от души, смехом, который он обожал. – Но ты только посмотри на нее. Она была актрисой, изумительной актрисой, а потом вышла замуж за короля. Теперь она живет с мужчиной своей мечты в этом сказочном дворце в Джакире. Прямо как в кино. Это их дочь. Принцесса. Ей нет еще и пяти лет, но она настоящая маленькая красавица, верно?
   Филип бросил на фото равнодушный взгляд:
   – Она еще совсем ребенок.
   – Я вот только не пойму, почему у нее такие грустные глаза.
   – Ты снова фантазируешь. – Он сжал футляр у себя в кармане. Пока что ему придется оставить мать наедине с ее фантазиями и мечтами о Голливуде, особах королевской крови и белых лимузинах. Но он позаботится о том, чтобы у нее такой появился. Черт, он ей его купит. Возможно, пока что она только читает о королевах, но очень скоро она и сама будет жить, как королева. – Я пошел.
   – Желаю приятно провести время, милый.
   Мэри снова погрузилась в журнал. «Какая хорошенькая малышка», – подумала она и ощутила прилив материнских чувств.

Глава четвертая

   Адрианна обожала рынки. В свои восемь лет она уже видела разницу между бриллиантами и сверкающими стекляшками, бирманскими рубинами и менее насыщенными и ценными камнями. Ее бабушка, Джидда, научила ее не хуже ювелира оценивать огранку, чистоту и цвет камней. Она была готова часами бродить с Джиддой по рынку, восхищаясь лучшими камнями, выставленными на продажу.
   Драгоценности – это безопасность женщины, которую она может носить на себе, – наставляла ее Джидда. Что проку женщине с золотых слитков и бумажных денег, сложенных в банке? Бриллианты, изумруды и сапфиры можно было носить в виде булавок и ожерелий, демонстрируя миру свою ценность.
   Ничто не доставляло Адрианне большего удовольствия, чем наблюдать за тем, как ее бабушка торгуется на рынке в окружении дрожащих волн жара, поднимающихся от земли. Они часто ходили на рынок – группы женщин, закутанных в черные накидки и напоминающих стаю черных дроздов. В лавках они ощупывали золотые и серебряные цепочки, надевали на пальцы перстни с полированными камнями или просто любовались сверкающими драгоценностями сквозь пыльное стекло витрин. Воздух был пропитан запахом животных и специй, стоял неумолчный гул из голосов покупателей, торгующихся с владельцами магазинов, рева ослов, стука сандалий по твердой земле.
   Где бы они ни появились, везде рыскали мужчины с окрашенными хной бородками – члены религиозной полиции муттава, – готовые карать за малейшие нарушения религиозных законов. Рядом с Джиддой Адрианна их не боялась. В Джакире боготворили бывшую королеву, родившую двенадцать детей.
   Лавки закрывались, когда звучал призыв к молитве. Мужчины опускали лицо к земле, а женщины молча ожидали конца молитвы. Склонив голову, как и остальные женщины, Адрианна прислушивалась к сухому стуку четок. Она еще не носила никаб, но уже не считалась ребенком. В эти последние дни средиземноморского лета она чего-то ожидала, замерев на грани перемен.
   Как и Джакир. Хотя страна изнывала от нищеты, королевский дом Джакира был богат. В качестве первой дочери короля Адрианна имела право на все символы и знаки ее высокого положения. Но сердце Абду было закрыто для нее навсегда.
   Его вторая жена после Фахида родила ему двух дочерей. В гареме шептались о том, что после второй девочки Абду пришел в ярость и чуть не развелся с Лейхой. Но наследный принц был крепким и красивым. Ходили слухи о том, что Лейха снова беременна. Чтобы укрепить линию наследования, Абду взял третью жену и немедленно одарил ее своим семенем.
   Фиби начала принимать таблетки каждое утро. Она ускользала от реальности в ночные сны и дневные грезы.
   Удобно расположив голову у матери на коленях и лениво прищурив глаза от дыма благовоний, Адрианна наблюдала за тем, как танцуют ее кузины. Впереди ее ожидал долгий и жаркий полдень. Она рассчитывала, что они пойдут сегодня на рынок и купят новый шелк или золотой браслет наподобие того, какой ей накануне показала Дуджа, но сегодня утром у ее матери совсем не было сил.
   Они пойдут на рынок завтра. Сегодня вентиляторы под медленный ритм барабанов разгоняли насыщенный благовониями воздух. Латифе удалось раздобыть каталог «Фредерикс оф Голливуд». Женщины листали его и хихикали. Они, как всегда, болтали, и, как всегда, о сексе. Адрианна так привыкла к откровенным словечкам и возбужденным описаниям, что ее это нисколько не трогало. Она любила наблюдать за танцами, плавными волнистыми движениями, скольжением темных волос, изгибами и поворотами тел.
   Она покосилась на Мери, третью жену своего отца, которая с самодовольным видом сидела рядом, гордясь своим раздутым пузом, и обсуждала роды. Лейха с осунувшимся лицом кормила грудью младшую дочь и тайком наблюдала за Мери. Пятилетний крепыш Фахид подбежал к матери, требуя внимания, и она без колебаний отдала младенца служанкам. С торжествующим видом она прижала сына к груди.
   – Что удивительного в том, что они вырастают в уверенности, что женщин можно унижать? – пробормотала Фиби.
   – Что, мама?
   – Да так, ничего.
   Она рассеянно гладила Адрианну по волосам. Барабанный бой отдавался у нее в голове безжалостным гулом – монотонным, как и дни в гареме.
   – В Америке любят всех малышей – как мальчиков, так и девочек. Женщинам не приходится тратить всю свою жизнь на то, чтобы вынашивать детей.
   – А как племя сохраняет силу?
   Фиби вздохнула.
   Бывали дни, когда ей уже не удавалось мыслить ясно. В этом были повинны таблетки, которые одновременно были ее спасением. Последняя партия стоила ей кольца с изумрудом, но в качестве бонуса ей досталась пинта русской водки. Она экономила ее, как последний скряга, позволяя себе лишь крохотный стаканчик после каждого визита Абду в ее спальню. Она больше ему не сопротивлялась. Ей было все равно. Она терпела, сосредоточив все свои мысли на удовольствии от напитка, которым она утешится после того, как муж оставит ее в покое.
   Она могла бы уехать. Если бы только ей хватило смелости взять Адрианну и сбежать. Перенестись в реальный мир, в котором женщин не заставляют стыдливо прятать свои тела и покоряться жестоким мужским прихотям. Она могла бы вернуться в Америку – туда, где ее любили, где люди валом валили в кинотеатры, чтобы на нее посмотреть. Она по-прежнему оставалась актрисой. Разве не приходилось ей играть каждый день своей жизни в Джакире? В Америке она могла бы устроить Адрианне хорошую жизнь.
   Она не могла уехать. Фиби закрыла глаза и попыталась отрешиться от гула барабанов. Чтобы выехать из Джакира, женщина нуждалась в письменном разрешении одного из мужчин своей семьи. Она знала, что Абду такого разрешения ей никогда не даст. Как бы он ее ни ненавидел, он продолжал ее хотеть.
   Она уже умоляла его отпустить ее, но он ей отказал. Побег стоил бы ей не одну тысячу долларов и представлял собой риск, и она почти была готова пойти на него. Но ей ни за что не выбраться из страны вместе с Адрианной. Никто и ни за какие деньги не решится помогать дочери короля нелегально покинуть Джакир.
   И ей было страшно. Она боялась того, что он может сделать с Адрианной. Фиби не сомневалась в том, что он ее заберет. Она ничем не могла ему помешать. Единственный суд, в который она могла обратиться, был его судом, единственная полиция – его полицией. Она не имела права рисковать Адрианной.
   Она часто думала о самоубийстве. Это был единственный надежный способ спастись от Абду. Она представляла его себе таким, каким ей когда-то представлялись занятия любовью. Чем-то желанным, драгоценным, неспешным. Иногда в бесконечные жаркие дни она смотрела на пузырек с таблетками, пытаясь представить себе, каково это – принять их все и окончательно, безвозвратно погрузиться в туманный мир сновидений. Изумительно. Она дошла даже до того, чтобы высыпать их все себе на ладонь и ласково пересчитать.
   Но у нее была Адрианна. Мысли о ней всегда останавливали Фиби.
   Она решила, что останется. Она будет накачиваться таблетками, пока реальность не станет приемлемой, но она останется. И она даст Адрианне что-то свое.
   – Я хочу на солнце, – внезапно произнесла Фиби. – Пойдем погуляем в саду.
   Адрианне, убаюканной ароматами и звуками, никуда не хотелось идти, но она послушно встала и пошла за матерью.
   Их окружил сухой горячий воздух. У Фиби от него всегда начинали болеть глаза, и ей отчаянно не хватало океанского бриза. Когда-то у нее был дом в Малибу и она обожала сидеть у большого открытого окна, наблюдая за накатывающимися на берег волнами.
   Тут были цветы – пышные, экзотические, источающие ароматы. Сад окружали высокие стены, чтобы гуляющие в нем женщины не могли соблазнять проходящих мимо мужчин. Таков был закон ислама. Женщина считалась слабым сексуальным существом, не обладающим силой или интеллектом, которые защитили бы ее честь. Это за нее делали мужчины.
   Воздух в этом оазисе трепетал от пения птиц. Когда Фиби в первый раз увидела этот сад с его сплетением изысканных цветов и головокружительных ароматов, он показался ей ожившей сказкой. За стенами дворца пели и перемещались пески, а здесь благоухали жасмин, олеандр, гибискус. Пышным цветом цвели миниатюрные апельсиновые и лимонные деревья. Она уже знала, что их плоды будут горькими, как глаза ее мужа.
   Ее неукротимо влекло к фонтану. Это был подарок Абду, когда он впервые привез ее в свою страну в качестве королевы. Фонтан символизировал беспрерывный поток его любви. Любовь уже давно пересохла, а фонтан продолжал играть.
   Она все еще была его женой, первой из четырех, положенных ему по закону. Но в Джакире брак стал ее тюрьмой. Она теребила кольцо на пальце, наблюдая за струйками воды, стекающими в маленький пруд. Адрианна начала бросать в него камешки, чтобы заставить шевелиться большого яркого карпа.
   – Мне не нравится Мери, – начала Адрианна. В таком ограниченном мире, как гарем, говорить было особо не о чем, не считая других женщин и детей. – Она выпячивает живот вперед и улыбается вот так. – Она сморщилась, заставив Фиби расхохотаться.
   – О, ты хорошо на меня действуешь. – Она поцеловала макушку дочери. – Моя маленькая актриса. – Фиби отвела со лба Адрианны упавшие на глаза волосы и подумала о том, что у нее глаза отца. Они напоминали ей о том времени, когда он смотрел на нее с любовью и теплотой. – В Америке люди толкались бы в очередях ради возможности тебя увидеть.
   Адрианне это понравилось, и она заулыбалась.
   – Так же, как и ради тебя?
   – Да. – Она снова перевела взгляд на воду. Иногда ей лишь с трудом удавалось вспомнить того другого человека, которым она когда-то была. – Они действительно выстраивались в очереди. Эдди, я всегда хотела радовать людей.
   – Когда приезжала журналистка, она сказала, что по тебе скучают.
   – Журналистка? – Это было два или три года назад. Нет, еще раньше. Наверное, уже прошло четыре года. Странно, как незаметно они пролетели. Абду согласился на это интервью, чтобы положить конец всяким слухам об их браке. Она не думала, что ребенок об этом помнит. Ведь Эдди тогда было года четыре. Максимум пять. – Она тебе понравилась?
   – Она говорила странно, а иногда очень быстро. Ее волосы были подстрижены очень коротко, как у мальчика, и они были цвета соломы. Она рассердилась, потому что ей разрешили сделать всего несколько снимков, после чего у нее отняли фотоаппарат. – Когда Фиби села на мраморную скамью, Адрианна снова принялась бросать в пруд камешки. – Она сказала, что ты самая красивая женщина в мире и что еще никогда и никому не завидовали так, как тебе. Она спросила, носишь ли ты никаб.
   – А ты, кажется, ничего не забываешь.
   Фиби тоже это помнила. Тогда она наплела журналистке что-то о жаре и пыли и о том, что никаб помогает ей защищать кожу от солнца.
   – Мне понравилось, как она с тобой разговаривала. – А еще Адрианна помнила, что после ухода журналистки ее мама плакала. – Она еще вернется?
   – Возможно, когда-нибудь.
   Но Фиби знала, что у людей короткая память. В Голливуде появились новые имена и новые лица, и некоторые из них она даже знала, потому что Абду позволял, чтобы некоторые из писем ей все же доставляли. Фей Данэвей, Джейн Фонда, Энн-Маргрет. Красивые юные актрисы, прокладывающие свой путь, занимающие место, некогда принадлежавшее ей.
   Она прикоснулась к своему лицу, зная, что ее глаза уже окружают морщинки. Когда-то оно было на всех журнальных обложках. Женщины красили волосы, чтобы быть похожими на нее. Ее сравнивали с Монро, с Гарднер, с Лорен. А потом ее уже не сравнивали ни с кем. Она стала сама собой, и сравнивали уже с ней.
   – Однажды я чуть было не завоевала «Оскар». Это самая высокая награда для любой актрисы. И хотя мне его не дали, все равно по этому поводу была замечательная вечеринка. Все смеялись, разговаривали и строили планы. Все это было совершенно непохоже на Небраску. Так называлось место, где я жила, когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, моя малышка.
   – Где был снег?
   – Да. – Фиби улыбнулась и вытянула перед собой руки. – Там, где был снег. Я жила там с бабушкой и дедушкой, потому что мои родители умерли. Я была очень счастлива, только не всегда это осознавала. Я хотела быть актрисой и носить красивые платья, и чтобы меня все любили.
   – Поэтому ты и стала кинозвездой?
   – Да. – Фиби потерлась щекой о волосы Адрианны. – Мне кажется, все это было сто лет назад. В Калифорнии снега не было, зато был океан. Для меня это была сказка, а я была принцессой, о которой в детстве читала во всех книжках. Это была очень тяжелая работа, но я ее обожала, и мне нравилось все, что было с ней связано. У меня был свой собственный дом на самом берегу.
   – Тебе, наверное, было одиноко.
   – Нет, у меня было много друзей и знакомых. Я ездила в города, в которых никогда даже не надеялась побывать. Париж, Нью-Йорк, Лондон… В Лондоне я познакомилась с твоим отцом.
   – Где это – Лондон?
   – В Англии, в Европе. Мы же учили с тобой на уроках.
   – Я не люблю уроки. Я люблю истории. – Но она напрягла память, потому что знала, как важны эти уроки для Фиби. Это был еще один их общий секрет. – В Лондоне живет королева, муж которой всего лишь принц. – Адрианна выжидательно замолчала в полной уверенности, что на этот раз мать ее поправит. Идея о том, что страной правит женщина, казалась ей нелепой. Но Фиби лишь улыбнулась и кивнула. – В Лондоне бывает холодно и идет дождь. В Джакире всегда светит солнце.
   – Лондон красивый. – Одним из ее самых больших талантов было умение мысленно оказаться в каком-то месте – реальном или воображаемом – и отчетливо его себе представить. – Мне он показался самым красивым из всего, что я когда-либо видела. Мы там снимали, и люди толпились у ограждений, чтобы на нас посмотреть. Они меня окликали, и иногда я подписывала автографы или позировала для фотографов. А потом я познакомилась с твоим отцом. Он был таким красивым. Таким элегантным.
   – Элегантным?
   На губах Фиби появилась мечтательная улыбка, и она закрыла глаза.
   – Неважно. Я очень нервничала, потому что он был королем, и нельзя было забывать о правилах этикета, и повсюду были фотографы. Но потом, после того, как мы поговорили, это уже как будто не имело значения. Он повез меня обедать и танцевать.
   – Ты танцевала для него?
   – С ним. – Фиби усадила Адрианну на скамью рядом с собой. Где-то поблизости лениво гудела опьяневшая от нектара пчела. Благодаря наркотику этот звук отзывался в ушах Фиби приятной мелодией. – В Европе и Америке мужчины и женщины танцуют вместе.
   Адрианна прищурилась:
   – Это позволяется?
   – Да, никому не запрещают танцевать с мужчиной, разговаривать с ним, вместе ездить в машине или ходить в театр. Да много всего. Люди вместе ходят на свидания.
   – Дания – это такая страна?
   Иногда английский казался Адрианне чересчур сложным.
   Разморенная солнцем Фиби снова рассмеялась. Она помнила, как она танцевала в объятиях Абду и как он улыбался, глядя на нее сверху вниз. Каким мужественным было его лицо, какими ласковыми были его руки.
   – Свидания. Это когда мужчина приглашает женщину с ним погулять. Он заезжает к ней домой. Иногда он привозит ей цветы. Розы, – мечтательно вспомнила она. Абду посылал ей дюжины белых роз. – Потом они могут вместе пообедать или сходить на какое-нибудь шоу, а затем поздний ужин. Они могут потанцевать в каком-нибудь переполненном маленьком баре.
   – Ты танцевала с моим отцом, потому что вы были женаты?
   – Нет. Мы потанцевали, влюбились друг в друга, а потом поженились. Это все по-другому, Адрианна, и очень трудно объяснить. В других странах все совсем не так, как в Джакире. Почти во всех.
   Страх, который снедал ее с той ночи, когда она стала свидетельницей изнасилования матери, взял верх.
   – Ты хочешь вернуться?
   Вместо страха Фиби услышала лишь свои собственные сожаления.
   – Это долгий путь, Эдди. Слишком долгий. Когда я вышла замуж за Абду, я все это оставила в прошлом. Тогда я этого еще не понимала. Я его любила, а он меня хотел. День, когда мы поженились, стал самым счастливым в моей жизни. Он подарил мне «Солнце и Луну». – Она прикоснулась пальцами к лифу платья, снова как будто ощущая тяжесть ожерелья. – Когда я их надела, я ощутила себя королевой. Мне показалось, что исполнилось все, о чем я мечтала, будучи маленькой девочкой в Небраске. Тогда он подарил мне часть себя, часть его страны. Когда он застегнул колье на моей шее, счастливее меня не было в мире никого.
   – Это самая большая ценность Джакира. Тем самым он показал тебе, что ценит тебя превыше всего.
   – Да, когда-то так и было, Эдди. Но только он меня больше не любит.
   Она давно это знала, но не хотела с этим соглашаться.
   – Ты его жена.
   Фиби посмотрела на свое обручальное кольцо, символ, который некогда значил для нее так много.
   – Одна из трех.
   – Нет, он берет других только потому, что ему нужны сыновья. Мужчина должен иметь сыновей.
   Фиби обняла ладонями личико Адрианны. Она увидела слезы и боль. Возможно, она сказала слишком много, но забирать слова обратно было уже поздно.
   – Я знаю, что он тебя игнорирует и это причиняет тебе боль. Попытайся понять, что дело не в тебе, а во мне.
   – Он меня ненавидит.
   – Нет. – «Но он действительно ненавидит свою дочь», – подумала Фиби. И эта холодная ненависть, которая появлялась в его глазах всякий раз, когда он смотрел на Адрианну, очень пугала Фиби. – Нет, он тебя не ненавидит. Он отвергает меня, то, чем я являюсь, то, чем я не являюсь. А ты моя. Когда он на тебя смотрит, он видит только это. Он не видит в тебе часть себя, возможно лучшую часть себя.
   – Я его ненавижу.
   Фиби пронзил страх, и она быстро огляделась вокруг. Они были в саду одни, но голоса способны разноситься очень далеко, а во дворце повсюду были уши.
   – Ты не должна так говорить. Ты не должна так даже думать. Тебе не понять моих отношений с Абду. Ты и не должна их понимать.
   – Он тебя бьет. – Она отстранилась. Теперь ее глаза были сухи и внезапно постарели. – За это я его ненавижу. Он смотрит на меня и не видит. За это я его ненавижу.
   – Шшш.
   Не зная, как еще утешить дочь, Фиби привлекла Адрианну к себе и начала ласково покачивать.
   Она больше ничего не сказала. Она не хотела расстраивать мать. Пока у нее не вырвались эти слова, она даже не знала о том, что они скрываются в ее сердце. Теперь, когда они прозвучали, она их приняла. Ненависть пустила корни в ее душе еще до той ночи, когда отец изнасиловал ее мать. С тех пор она все время росла, подпитываемая его безразличием и равнодушием. С помощью этих изощренных унижений он выделял ее среди остальных своих детей.
   Она его ненавидела и стыдилась своей ненависти. Она знала, что ребенок должен обожать родителей. Поэтому она больше об этом не говорила.
   На протяжении последующих недель она проводила с матерью больше времени, чем когда-либо прежде, гуляя с ней в саду, слушая рассказы о других мирах. Они по-прежнему казались ей нереальными, но доставляли ей такое же удовольствие, как и рассказы бабушки о пиратах и драконах.
   Когда Мери родила девочку и получила мгновенный развод, Адрианна обрадовалась.
   – Я рада, что она ушла.
   Адрианна играла с Дуджей в камешки. Эту игру позволили в гареме после долгих споров и обсуждений.
   – Куда ее отошлют?
   Хотя Дуджа была старше, Адрианна по умолчанию лучше умела добывать информацию.
   – У нее будет дом в городе. Маленький.
   Адрианна усмехнулась и ловкими пальцами подхватила три камешка. Она бы, может, и посочувствовала Мери, но бывшая жена короля настроила против себя абсолютно всех.
   – Я рада, что она больше не будет здесь жить. – В ожидании своей очереди Дуджа отбросила за спину длинные волосы. – Теперь нам не придется слушать, как она хвастается тем, как часто посещает ее король и какими многочисленными способами он размещает в ней свое семя.
   Адрианна промахнулась. Она быстро огляделась вокруг, чтобы убедиться в том, что рядом нет ее матери. Впрочем, поскольку они говорили по-арабски, она решила, что Фиби этого все равно не поймет.
   – Тебе хочется секса?
   – Конечно. – Дуджа бросила камешки и замерла, изучая результат. – Когда я выйду замуж, мой муж будет посещать меня каждую ночь. Я буду доставлять ему такое наслаждение, что ему никогда не понадобится другая жена. Я буду следить за тем, чтобы моя кожа была мягкой, а груди упругими. А мои ноги раздвинутыми.
   Она рассмеялась и подняла камешки.
   Адрианна заметила, что один из камешков задрожал, но не стала обращать внимание на это нарушение правил. Ее руки были ловчее и умнее, но на этот раз она решила позволить Дудже выиграть.
   – Я не хочу секса.
   – Не будь дурой. Все женщины хотят секса. Закон предписывает нам жить отдельно от мужчин, потому что мы слишком слабы, чтобы устоять перед соблазном. Мы перестаем заниматься сексом, только когда становимся старыми, как наша бабушка.
   – Значит, я старая, как бабушка.
   Девочки рассмеялись и вернулись к игре.
   Дудже этого не понять, размышляла Адрианна, продолжая играть. Мама не хотела секса, а она была молодой и красивой. Лейха его боялась, потому что он принес ей двух дочерей. Адрианна его не хотела, потому что увидела, какой он жестокий и безобразный.
   Но другого способа зачинать детей не существовало, а она очень сильно любила малышей. Возможно, ей достанется добрый муж, у которого уже будут другие жены и дети. Тогда ему не будет нужен секс с ней, а она сможет заботиться о его малышах.
   Когда им надоело играть, Адрианна разыскала бабушку и забралась к ней на колени. Джидда давно овдовела. Когда-то она была королевой. Любовь к сладостям стоила ей зубов, но ее глаза были темными и проницательными.
   – А вот и моя хорошенькая Адрианна.
   Джидда разжала ладонь и протянула ей обернутую в фольгу шоколадную конфету. Адрианна хихикнула и схватила угощение. Поскольку красивая обертка нравилась ей не меньше шоколада, она разворачивала ее очень медленно. Привычным жестом, который неизменно успокаивал Адрианну, Джидда взяла щетку и начала расчесывать волосы внучки.
   – Бабушка, ты будешь навещать новую внучку?
   – Конечно. Я люблю всех своих внуков. Даже тех, кто ворует мои конфеты. Почему моя Адрианна такая грустная?
   – Как ты думаешь, король разведется с моей мамой?
   Джидда уже давно заметила, что Адрианна больше не называет Абду отцом, и это очень ее тревожило.
   – Этого я сказать не могу. Но прошло уже девять лет, и он этого не сделал.
   – Если он с ней разведется, мы уедем. Я буду сильно по тебе скучать.
   – А я по тебе.
   «Этот ребенок во многих отношениях совсем не ребенок», – подумала Джидда, откладывая щетку.
   – Адрианна, тебе не стоит об этом волноваться. Ты взрослеешь. Очень скоро я увижу, как ты выходишь замуж. Тогда у меня появятся правнуки.
   – И ты будешь давать им конфеты и рассказывать сказки?
   – Да. Иншаллах. – Она прижалась губами к волосам Адрианны. Они были черными, как ночь, и от них слегка пахло благовониями. – И я буду любить их так же, как тебя.
   Адрианна обернулась и обхватила руками шею Джидды. Исходящий от ее кожи аромат маков и специй успокаивал ее так же, как и прикосновение к ее худенькому телу.
   – Я всегда буду тебя любить, бабушка.
   – Адрианна. Йеллах. – Фахид потянул ее за подол платья. Его губы уже были перепачканы шоколадом после недавнего визита к бабушке. Шелковый бурнус, модель которого разработали специально для него по приказу его матери, был испачкан грязью. – Пойдем, – по-арабски повторил он и снова потянул ее за юбку.
   – Пойдем куда? – Адрианна, которая всегда была готова его развлекать, соскользнула с коленей Джидды и пощекотала его бока.
   – Я хочу волчок. – Он взвизгнул, вырываясь, а затем звонко поцеловал Адрианну в щеку. – Я хочу посмотреть на волчок.
   Прежде чем позволить ему увлечь себя прочь, Адрианна прикарманила еще горсть конфет. Они с хохотом бежали по коридору. Адрианна преувеличенно пыхтела и стонала, а Фахид продолжал тянуть ее за руку. Ее комната была меньше большинства остальных спален, и это тоже было одним из завуалированных оскорблений, которые ей регулярно наносил отец. Ее единственное окно выходило на самый край сада. Все же она сама выбрала цвета своей спальни – белый и розовый, и комната была очень красивой. В одном ее углу располагались полки. На них лежали и сидели игрушки, многие из которых были присланы из Америки женщиной по имени Селеста, лучшей подругой ее матери.
   Волчок она прислала много лет назад. Это была совсем простая, но ярко раскрашенная игрушка. Стоило покачать вверх-вниз ручку, и волчок, торжествующе взвизгнув, начинал стремительно вращаться, отчего красный, синий и зеленый цвета сливались, становясь совершенно неразличимыми. Волчок быстро стал любимой игрушкой Фахида. Настолько любимой, что Адрианна недавно сняла его с полки и спрятала.
   – Я хочу волчок.
   – Я знаю. В прошлый раз, когда ты его хотел, ты ударился головой, потому что пытался забраться наверх и его достать, когда меня не было в комнате. – А когда об этом узнал король, Адрианне на целую неделю запретили выходить из комнаты. – Закрой глаза.
   Он ухмыльнулся и затряс головой.
   Улыбаясь в ответ, Адрианна наклонялась, пока не оказалась нос к носу с братом.
   – Закрой глаза, братишка, или никакого волчка ты не получишь. – Его глаза тут же зажмурились. – Если ты будешь вести себя очень хорошо, я позволю тебе оставить его у себя на целый день. – Продолжая говорить, она от него пятилась, а затем заползла под кровать, где хранила свои самые драгоценные сокровища. Но едва она потянулась к волчку, как рядом с ней оказался Фахид. – Фахид! – с досадой, которую матери демонстрируют своим самым любимым детям, она ущипнула его за щеку. – Ты очень плохой.
   – Я люблю Адрианну.
   Ее сердце, как всегда, смягчилось. Она отвела со лба его растрепанные волосы и потерлась лицом о его щеку.
   – Я люблю Фахида. Даже когда он плохой.
   Она взяла волчок и начала пятиться, выползая из-под кровати. Но тут зоркие глаза Фахида заметили рождественский шар.
   – Красивый! – восторженно произнес малыш и схватил шар липкими от леденцов руками. – Это мое.
   – Это не твое. – Она схватила его за щиколотки, вытаскивая из-под кровати. – И это секрет. – Они уселись рядом на ковре. Адрианна накрыла своими ладонями пальцы Фахида и встряхнула шар. Позабыв о волчке, они вместе наблюдали за кружением снега. – Это мое самое ценное сокровище. – Она подняла шар вверх, и его пронзил луч света. – Волшебный шар.
   – Волшебный. – Открыв рот, Фахид смотрел, как Адрианна снова наклоняет шар. – Выхватив его у нее, он вскочил на ноги. – Волшебный. Я хочу показать маме.
   – Нет. Фахид, нет!
   Адрианна тоже сорвалась с места и бросилась догонять брата, который уже был у двери.
   В восторге от новой игры, он проворно перебирал своими крепкими короткими ножками. Его смех отражался от стен дворца, и он убегал от Адрианны, держа шар перед собой, как ценную добычу. Чтобы было веселее, он свернул в тоннель, соединяющий женскую половину дома с покоями короля.
   Адрианну кольнула тревога, и она заколебалась. Ей, как дочери, вход в тоннель был запрещен. Она шагнула вперед, надеясь, что ей удастся выманить оттуда Фахида, посулив ему какую-нибудь новую забаву. Но когда его смех внезапно оборвался, она поспешила на помощь. Фахид с дрожащими губами лежал, растянувшись во весь рост, у ног Абду.
   Абду стоял, широко расставив ноги, и с высоты своего роста смотрел на сына. Его белое одеяние касалось пола рядом с Фахидом, и он казался таким могущественным! Освещение в тоннеле был тусклым, но Адрианна увидела гневный блеск в его глазах.
   – Где твоя мать?
   – Прошу вас, сэр, – склонив в знак покорности голову и ощущая, как гулко бьется ее сердце, бросилась к нему Адрианна. – Я присматривала за братом.
   Он смотрел на нее и видел ее всклокоченные волосы, испачканное пылью платье, влажные нервные руки. Одного взмаха руки было бы довольно, чтобы отшвырнуть ее в сторону. Его гордыня шепнула ему, что она недостойна даже этого.
   – Ты плохо заботишься о принце.
   Она молчала, зная, что ответа от нее не ожидают. Она продолжала держать голову склоненной, чтобы он не заметил вспышку ярости в ее глазах.
   – Слезы не для мужчин, и уж точно не для королей, – произнес он, глядя на сына, но наклонился, чтобы осторожно поднять Фахида на ноги. И тут он заметил шар, который продолжал стискивать малыш. – Где ты это взял? – Гнев вернулся в мгновение ока, безжалостно хлестнув детей. – Это запрещено. – Он выхватил шар из рук Фахида, не обращая внимания на его жалобный плач. – Ты хочешь меня опозорить? Опозорить наш королевский дом?
   Зная несдержанность короля, а также то, какая тяжелая у него рука, Адрианна заслонила собой брата.
   – Это принадлежит мне. Это я ему дала.
   Она приготовилась к удару, но его не последовало. Вместо ярости она столкнулась с ледяным холодом. Адрианна поняла, что холодное безразличие способно быть самым мучительным из всех наказаний. На ее глаза навернулись слезы, но, глядя на отца, она проглотила их. Он хотел, чтобы она заплакала, она это чувствовала. Если ее единственной защитой могут быть сухие глаза, значит, они останутся сухими.
   – Так, значит, ты хочешь растлить моего сына? Ты даешь ему под видом игрушек христианские символы? От такой, как ты, мне следовало ожидать предательства. – Он швырнул шар о стену, разбив его вдребезги. Перепуганный Фахид прильнул к Адрианне, обхватив ее ноги. – Возвращайся к женщинам, где тебе и место. С этого момента тебе запрещается заботиться о Фахиде.
   Он подхватил сына и зашагал прочь. Фахид с мокрым и распухшим от слез лицом протягивал к ней руки и звал по имени.

Глава пятая

   Позор сделал ее сильной. Он сделал ее молчаливой. Он сделал ее гордой. В последующие месяцы поведение Адрианны внушало Фиби тревогу. За долгие годы она свыклась со своим собственным несчастьем и даже использовала его как костыль, потому что не видела другого выхода. Ее американский образ жизни закончился, когда она ступила на землю страны своего мужа. С самого начала законы и традиции Джакира были против нее. Она была женщиной и в качестве таковой была вынуждена подчиниться, несмотря на свои собственные убеждения и желания.
   Все это время единственным, что утешало Фиби в ее заключении, была Адрианна. В ее глазах она отлично вписывалась в жизнь в Джакире и была ею вполне довольна. У нее было происхождение, титул и положение, которых не могла отнять даже немилость короля. У нее были родственники и подруги. Она была в безопасности.
   Фиби знала, что европейцы и американцы толпами повалили в Джакир, влекомые нефтью. И благодаря этому новому положению дел она снова встретилась с репортером и сыграла роль сказочной королевы пустыни. Абду нуждался в деньгах и технологиях, которые ему мог предоставить Запад, хотя и презирал тех, к чьей помощи ему приходилось прибегать. Благодаря хлынувшим в Джакир представителям западной цивилизации, страну ожидал прогресс. Со временем могло прийти и освобождение. Она цеплялась за эту надежду, уже не ради себя, а ради Адрианны. Но по мере того, как проходил месяц за месяцем, она начинала понимать, что если новые свободы и придут в Джакир, будет слишком поздно. Они ничем не успеют помочь ее дочери.
   Адрианна была тихой и послушной, но ее глаза потухли. Она играла с другими девочками и слушала истории, которые рассказывала ей бабушка, но она уже не была юной. Фиби с новой силой начала тосковать по дому. Она стала мечтать о возвращении в Америку, о том, как она заберет с собой Адрианну и покажет дочери мир вне законов и ограничений Джакира.
   Но, несмотря на все мечты, она считала, что это невозможно, и поэтому все чаще искала спасения там, где могла его найти, – в транквилизаторах и запретном алкоголе.
   Она не была образованной женщиной. Несмотря на свой взлет в сверкающем мире развлечений, она по-прежнему оставалась наивной девочкой с маленькой фермы в Небраске. За время пребывания в мире кино она насмотрелась на зависимость от спиртного и злоупотребления наркотиками. Но лично ее вся эта грязь не коснулась, и она продолжала жить в мире иллюзий.
   В Джакире она стала наркозависимой, хотя сама об этом не подозревала. Благодаря таблеткам дни казались ей более сносными, а ночи она помнила смутно. Она прожила на Ближнем Востоке почти столько же, сколько в Калифорнии, но из-за наркотиков полностью утратила отсчет времени и не отдавала себе отчета в том, что превратилась в такую же иллюзию, как и те женщины, которых она играла на экране.
   Когда Фиби сказали, что Абду желает видеть ее в своих покоях, она очень испугалась. Они уже давно не разговаривали наедине. На людях, когда ему это было необходимо, они изображали пару из любовного романа. Необыкновенной красоты кинозвезда и элегантный король. Хотя Абду ненавидел фотографироваться, он позволял прессе снимать их вместе. Он стремился соблюдать тонкую грань, будучи одновременно традиционным правителем своей страны и символом прогресса. Но одновременно с хлынувшей из Джакира нефтью в его страну хлынули доллары, иены и немецкие марки.
   Получив образование на Западе, он был способен обедать с президентами и премьер-министрами, производя на них впечатление человека с блестящим и открытым новшествам умом. Он вырос в Джакире и получил исламское воспитание. В юности он верил в возможность слияния двух культур. Теперь он видел в Западе лишь угрозу и считал его мерзкой Аллаху гнусностью. Эти взгляды выкристаллизовались благодаря Фиби. Она превратилась для него в символ испорченности и бесчестья.
   Теперь она стояла перед ним в черном платье, закрывающем ее тело от шеи до лодыжек. Ее волосы были перевязаны платком, так что ни одна огненная прядь не могла выбиться наружу. Ее кожа была бледной, утратив свой прежний сливочный оттенок, а глаза потускнели.
   «Наркотики», – с отвращением подумал Абду. Он о них знал, но предпочитал ничего не замечать.
   Он постукивал пальцем по своему письменному столу из черного дерева, зная, что с каждой секундой ожидания ее страх возрастает.
   – Тебя пригласили в Париж для участия в благотворительном бале.
   – В Париж?
   – Похоже, интерес к твоим фильмам возродился. Возможно, люди забавляются, глядя на то, как жена короля Джакира выставляет себя напоказ.
   Она вскинула голову. Он улыбался, глядя на нее, ожидая возражений с тем, чтобы задушить в зародыше самую попытку сопротивления. Но она тихо произнесла:
   – Было время, когда королю Джакира тоже нравилось смотреть фильмы Фиби Спринг.
   Улыбка сползла с его лица. Он с отвращением вспомнил часы, которые провел, глядя на нее, желая ее.
   – Считается, что твое присутствие заинтересует тех, кто собирается посетить это благотворительное мероприятие.
   Фиби сделала над собой усилие, стремясь сохранять спокойствие.
   – Ты позволишь мне поехать в Париж? – стараясь ничем не выдать своего волнения, спросила она.
   – У меня там дела. Было бы неплохо, если бы моя американская жена приехала со мной и продемонстрировала связь Джакира с Западом. Ты и сама понимаешь, что от тебя ожидается.
   – Да, да, конечно. – Показывать ему всю степень своей радости было нельзя, но она не удержалась от улыбки. – Бал. В Париже?
   – Над платьем уже работают. Ты наденешь «Солнце и Луну» и будешь вести себя, как подобает жене короля Джакира. Если ты меня опозоришь, тебе сразу же «станет нехорошо» и ты вернешься домой.
   – Я это отлично понимаю. – Мысль о Париже, одна только мысль, придала ей сил. – Адрианна…
   – Я о ней уже позаботился, – перебил ее Абду.
   – Позаботился? – От этого слова у нее даже спина похолодела. Как она могла забыть, что всякий раз, когда Абду что-то дает одной рукой, он тут же что-то забирает другой? – Что ты имеешь в виду?
   – Тебя это не касается.
   – Прошу тебя. – Она напомнила себе о необходимости быть осторожной, очень осторожной. – Я всего лишь хочу ее подготовить, чтобы она достойно представляла королевский дом Джакира. – Фиби склонила голову, но судорожно стиснула пальцы. – Я всего лишь женщина, а она мой единственный ребенок.
   Абду опустился на стоящий у стола стул. Он не предложил Фиби присесть, и она продолжала стоять.
   – Ей предстоит отправиться в школу в Германию. Мы сочли, что это будет полезным для женщин высокого происхождения, прежде чем выдавать их замуж.
   – Нет! Боже мой, Абду, не отправляй ее в школу так далеко. – Позабыв о гордости, позабыв об осторожности, она обежала стол, чтобы припасть к его ногам. – Ты не можешь ее у меня забрать. У меня, кроме нее, ничего нет. Тебе до нее нет дела. Какая тебе разница, уедет она или останется со мной?
   Он взял ее за запястья и отнял ее руки от своей джалабии, в подол которой она вцепилась.
   – Она член королевского дома Джакира. Тот факт, что в ее жилах течет и твоя кровь, лишь дополнительное основание для того, чтобы отделить ее как можно раньше. Это позволит надлежащим образом подготовить ее к обручению с Кадимом Аль-Миша.
   – К обручению? – Обезумев от страха, Фиби снова вцепилась в одежду супруга. – Но она совсем еще ребенок. Даже в Джакире дети не вступают в брак.
   – Она выйдет замуж в день своего пятнадцатилетия. Это уже практически решено. Выдав ее замуж за союзника, я наконец-то получу от нее хоть какую-то пользу. – Он снова взял Фиби за руки, но на этот раз рывком привлек к себе. – Скажи спасибо, что я не отдаю ее за врага.
   Она тяжело дышала. Его лицо было так близко. На какое-то безумное мгновение ей захотелось убить его голыми руками, вцепиться ногтями в его лицо и смотреть, как по его щекам стекает кровь. Если бы это могло спасти Адрианну, она бы так и сделала. Но она поняла, что силой ничего не добьется, как и взывая к его разуму. У нее еще оставалась хитрость.
   – Прости меня. – Она позволила себе обмякнуть, одновременно заставив глаза наполниться слезами. – Я слаба и эгоистична. Я думала только о том, что потеряю своего ребенка, а не о том, насколько благородно ты поступаешь, устраивая для нее хороший брак. – Она снова опустилась на колени, следя за тем, чтобы ее поза выглядела как можно более покорной, а затем вытерла глаза, как бы приходя в себя. – Абду, я глупая женщина. Но я не настолько глупа, чтобы забыть о благодарности. В Германии она научится быть настоящей женой. Я надеюсь, ты будешь ею гордиться.
   – Я обязан исполнить свой долг.
   Он раздраженно сделал ей знак подняться с колен.
   – Возможно, ты позволишь ей сопровождать нас в Париж. – Ее сердце бешено колотилось, причиняя ей физическую боль. Она просительно сложила ладони. – Многие мужчины предпочитают брать в жены девушек, которые путешествовали, которые способны сопровождать их в деловых или увеселительных поездках, которые могут помогать, а не быть обузой. В силу высокого положения Адрианны к ней будут предъявлены повышенные требования. Я бы не хотела, чтобы тебе пришлось ее стыдиться. Образование, полученное тобой в Европе, и приобретенный там опыт определенно помогли тебе лучше понимать мир и место, которое в нем занимает Джакир.
   Его первым импульсом было отмести ее предложение как не заслуживающее внимания, но последние слова попали в точку. Он был свято убежден в том, что время, проведенное в таких городах, как Париж, Лондон и Нью-Йорк, помогли ему стать хорошим королем и еще более ревностным почитателем Аллаха.
   – Я об этом подумаю.
   Она подавила желание продолжать его умолять и склонила голову:
   – Благодарю тебя.
   Когда Фиби вернулась к себе, ее сердце все еще бешено колотилось. Ей хотелось выпить, принять таблетку, забыться. Вместо этого она легла на кровать и заставила себя думать.
   Все эти годы в ожидании того, что Абду снова станет таким, как прежде, а к ней вернется ее жизнь, потрачены впустую. Она оставалась в Джакире, подчиняясь его воле, потому что, даже если бы ей удалось каким-то образом сбежать, у него осталась бы Адрианна.
   Будучи слабой и растерянной, она почти десять лет своей жизни провела в рабстве и страхе. Но она твердо решила, что не допустит подобной судьбы для Адрианны. Нет, ни за что. Она была готова на все, чтобы Адрианну у нее не отняли, не отдали какому-то незнакомцу, вынудив вести жизнь, мало отличающуюся от тюремного заключения.
   Первым шагом будет Париж, сказала она себе, отирая испарину со лба. Она возьмет Адрианну в Париж, и сюда они уже не вернутся.
//-- * * * --//
   – Когда я поеду в Париж, я накуплю себе полные чемоданы красивой одежды. – Дуджа смотрела, как Адрианна надевает на руку золотой браслет, и изо всех сил пыталась не завидовать. – Мой отец говорит, что мы будем обедать в ресторане под названием «У Максима» и что я смогу заказывать все, что захочу.
   Адрианна обернулась. Она так нервничала, что у нее постоянно потели ладони, но она боялась вытирать их о платье.
   – Я привезу тебе подарок.
   Позабыв о ревности, Дуджа широко улыбнулась.
   – Только один?
   – Это будет особый подарок. Мы собираемся подняться на Эйфелеву башню и побывать в районе тысяч картин. И тогда… – Она прижала ладонь к животу. – Меня тошнит.
   – Если ты заболела, то никуда не поедешь. Поэтому тебя не должно тошнить. Лейха злится. – Она сказала это лишь в надежде подбодрить Адрианну. Слуги уже унесли вещи, поэтому Дуджа одной рукой обняла Адрианну за плечи, увлекая ее к выходу. – Она хочет в Париж, но король берет только тебя и твою мать. Лейха пусть довольствуется тем, что снова беременна.
   – Если я смогу купить подарки для Фахида и моих сестер, ты им их передашь?
   – Конечно. – Она поцеловала Адрианну в щеку. – Я буду по тебе скучать.
   – Мы скоро вернемся.
   – Но ты никогда раньше не уезжала.
   Гарем был полон женщин, взволнованных путешествием, которое предстояло совершить лишь двум из них. Они обнимали на прощанье Фиби и Адрианну и смеялись. Фиби с бесстрастным лицом стояла в никабе и абайе, стиснув руки у пояса. Ароматы, темные и тягучие ароматы гарема давили на нее с такой силой, что ей казалось, она их видит. «Если есть на свете Бог, – думала она, – я больше никогда не увижу ни этих людей, ни это место». Сейчас она была благодарна и абайе и никабу. Они означали, что ей необходимо контролировать только глаза.
   Она поцеловала своих золовок, свою свекровь и своячениц – всех женщин, с которыми она прожила почти десять лет, поразившись нахлынувшей на нее волне сожаления.
   – Адрианна должна сидеть у окна, – сказала ей Джидда, целуя и обнимая их обеих. – Чтобы, когда самолет будет набирать высоту, она смогла любоваться Джакиром сверху. – Она улыбнулась, радуясь тому, что ее сын наконец проявил интерес к ребенку, который был ее тайным любимчиком. – Не ешь слишком много французских сливок, моя сладкая девочка.
   Адрианна улыбнулась и привстала на цыпочки, чтобы в последний раз поцеловать Джидду.
   – Я буду есть столько, что растолстею. Когда я вернусь, ты меня не узнаешь.
   Джидда рассмеялась, потрепав Адрианну по щеке ладонью, обильно украшенной хной.
   – Я всегда тебя узнаю. А теперь иди, ступай. И возвращайся целой и невредимой. Иншаллах.
   Они вышли из гарема и прошли через сад к воротам, за которыми их ожидал автомобиль. Нервы Адрианны были натянуты как струна, и она не обратила внимания на молчание матери. Она болтала о перелете, Париже, обо всем, что они увидят и что купят. Она задавала вопрос и тут же перескакивала на другую тему, не дожидаясь ответа.
   Когда они добрались до аэропорта, Адрианну тошнило от волнения, а Фиби – от страха.
   Пока что наплыв западных бизнесменов лишь осложнял работу аэропорта. Самолеты взлетали и садились чаще, а наземный транспорт сводился к кучке такси, водители которых не говорили по-английски. Маленькое здание аэропорта было уже до отказа набито людьми. Женщины толпились в одной его половине, мужчины – в другой. Растерянные американцы и европейцы пытались отбить свой багаж у чрезмерно назойливых носильщиков, одновременно высматривая свои рейсы, которые зачастую откладывались на несколько дней. Здесь эти воротилы бизнеса чаще всего были совершенно беспомощны, становясь заложниками различий культур, которые за века превратились в пропасть, разделившую западную и восточную цивилизации.
   Их оглушил рев авиационных двигателей, какофония голосов, одновременно говоривших на разных языках, так что зачастую собеседникам не удавалось понять друг друга. Адрианна увидела женщину, которая сидела у груды багажа. Ее лицо было бледным от усталости и заплаканным. Другая женщина вела трех малышей, которые изумленно озирались вокруг и показывали пальцами на полностью укутанных в черное арабских женщин. Телохранители окружили Фиби и Адрианну и повели их, раздвигая толпу.
   – Их так много, – прошептала Адрианна. – Зачем они приезжают?
   – Деньги. – Фиби тоже обвела приезжих взглядом. Ей было жарко, так жарко, что она опасалась упасть в обморок. Но ее руки были холодными как лед. – Скорее.
   Взяв Адрианну за руку, она снова вывела ее под слепящие солнечные лучи. Их уже ожидал сверкающий частный самолет Абду, совсем недавно купленный за нефтедоллары.
   При виде его у Адрианны все пересохло во рту.
   – Он такой маленький.
   – Не бойся, я с тобой.
   Несмотря на небольшие размеры, салон самолета оказался поистине роскошным. Сиденья были обтянуты дорогой тканью свинцового цвета, ковер был кроваво-красным. Крохотные светильники у каждого кресла были снабжены хрустальными абажурами. В изумительно прохладном воздухе пахло сандаловым деревом, любимым ароматом короля. Слуги стояли, молча склонив головы, готовые подать им еду и напитки.
   Абду уже был на борту и вместе с секретарем склонился над ворохом каких-то бумаг. Традиционную джалабию сменил скроенный в Лондоне костюм, который король надел с восточным головным убором. Он даже не поднял головы, когда жена с дочерью вошли и заняли свои места. Вместо этого он небрежно махнул одному из своих людей, и уже через несколько секунд завели двигатели.
   Когда их истошный вой достиг пика, у Адрианны все перевернулось в животе.
   – Мама.
   – Мы скоро будем над облаками. – Фиби говорила тихо, радуясь тому, что Абду не обращает на них внимания. – Совсем как птицы, Эдди. Смотри. – Она прижалась щекой к щеке Адрианны. – Джакир от нас улетает.
   Адрианну тошнило, но она боялась вырвать, потому что рядом был отец. Она решительно стиснула зубы и сглотнула комок в горле, наблюдая за тем, как удаляется от них земля. Спустя какое-то время ее живот утихомирился. Теперь настала очередь Фиби болтать без умолку. Но она делала это таким тихим голосом, что быстро убаюкала Адрианну. Пока дочь спала, прижавшись головой к ее плечу, Фиби смотрела на синюю поверхность Средиземного моря и молилась.

   Париж оказался настоящим пиршеством для чувств. Крепко держа мать за руку, Адрианна смотрела по сторонам. Они быстро шли по залам аэропорта, и повсюду их окружали люди. Она всегда считала истории Фиби о других странах не более чем сказками. Хотя она любила эти сказки и они ей часто снились. Теперь она вошла в дверь, за которой перед ней распахнулся мир, прежде существовавший лишь в ее воображении.
   Даже ее мать изменилась. Она сбросила абайю и никаб, под которыми обнаружился элегантный западный костюм одного цвета с ее глазами. Ее длинные распущенные волосы роскошными рыжими локонами ниспадали на плечи. Она даже разговаривала с мужчиной, к тому же совершенно незнакомым, когда они проходили паспортный контроль. Адрианна испуганно подняла глаза на отца, ожидая наказания. Но он этого как будто не заметил.
   Женщины здесь ходили совершенно свободно – некоторые в одиночестве, другие под руку с мужчинами. Они были одеты в юбки и облегающие брюки, подчеркивающие форму ног. Они шли, высоко подняв голову, слегка покачивая бедрами, но на них никто не пялился. К своему изумлению, Адрианна увидела, как какая-то пара обнялась и поцеловалась, а люди проталкивались мимо, не обращая на это внимания. Здесь не было муттава с их верблюжьими хлыстами и окрашенными хной бородами, и арестовать целующихся было некому.
   Когда они вышли из терминала, солнце уже клонилось к закату. Адрианна ожидала услышать призыв к молитве, но его тоже не было. Вокруг царила суета, все двигалось гораздо быстрее, но каким-то образом более организованно, чем в Джакире. Люди садились в такси, причем мужчины и женщины вместе, без стыда и не таясь. Она выворачивала шею, стремясь увидеть еще больше, и Фиби пришлось буквально втаскивать ее в лимузин.
   Она впервые увидела Париж в лучах заката. Когда бы Адрианна ни думала об этом городе, она вспоминала магию этой первой встречи с ним – в мимолетные мгновения между днем и ночью. Вокруг вздымались старинные здания – вычурные и несколько женственные, озаренные розовато-золотистыми лучами заходящего солнца. Их большой автомобиль мчался по бульвару, стремительно погружаясь в самое сердце города. Но не скорость заставляла ее учащенно и взволнованно дышать.
   Она ожидала услышать музыку. В таком месте не могло не быть музыки. Но она не стала рисковать и просить опустить окно. Вместо этого она позволила ей играть у себя в голове. Глядя на Сену, по набережной которой они проезжали, она мысленно слышала величественные громкие аккорды.
   Она смотрела на пары, которые шли, взявшись за руки, на короткие юбки женщин и их волосы, развевающиеся на ветру, благоухающем водой и цветами. Благоухающем Парижем. Она видела кафе, в которых, сгрудившись вокруг маленьких круглых столиков, сидели люди. Они пили из бокалов, мерцавших рубинами и золотом, как солнечный свет.
   Если бы ей сказали, что самолет перенес их на другую планету и в другую эпоху, она бы этому поверила.
   Когда машина остановилась перед отелем, Адрианна дождалась, пока отец выйдет, и обернулась к Фиби.
   – Мы сможем увидеть больше?
   – Завтра. – Фиби сжала ее руку так сильно, что девочка поморщилась. – Завтра.
   Она сделала над собой усилие, сдерживая дрожь, охватившую ее, несмотря на теплый вечер. Отель слишком походил на дворец, а она решила, что дворцов в ее жизни больше не будет.
   Со своей свитой из слуг, телохранителей и секретарей они заняли в «Крийоне» [5 - Отель «Крийон» – парижский дворец, пятизвездочная гостиница класса люкс.] целый этаж. К разочарованию Адрианны, их с матерью отвели в номер и оставили одних.
   – А можно нам поехать и пообедать в том месте, которое называется «Максим» [6 - «Максим» (Maxim’s) – самый знаменитый ресторан Парижа. Был открыт в 1893 году в виде маленького бистро бывшим официантом по имени Максим Гайар. В 1979 году внесен в список исторических памятников Парижа.]?
   – Не сегодня, милая. – Фиби выглянула в глазок в двери и убедилась, что охранник уже занял свой пост. Даже в Париже она находилась в гареме. Когда она обернулась к дочери, ее лицо было бледным, но она улыбнулась и как можно более небрежно произнесла: – Мы попросим, чтобы нам доставили еду в номер. Все, что захочешь.
   – Я не вижу разницы между Парижем и Джакиром.
   Она оглядела элегантный номер. Как и женская половина дворца, он был роскошным и отделенным от мира. Но его отличало от гарема то, что окна в сгущающиеся сумерки были открыты. Она прошла через комнату и взглянула на Париж. Повсюду мерцали огни, придавая городу праздничный сказочный вид. Она была в Париже, но ей не позволили стать его частью. Как если бы ей вручили самый великолепный драгоценный камень в мире и позволили любоваться им всего несколько мгновений, прежде чем вырвать его из ее пальцев и снова запереть в хранилище.
   – Эдди, терпение. – Фиби, как и ее дочь, влекло к окну, к огням, к жизни на улицах. Ее тяга была еще сильнее, потому что когда-то она была свободной. – Завтра… завтра тебя ждет самый волнующий день в твоей жизни. – Она привлекла к себе Адрианну и поцеловала ее. – Ты ведь мне доверяешь?
   – Да, мама.
   – Я сделаю для тебя то, в чем ты нуждаешься больше всего, клянусь. – Она еще крепче сжала дочь в объятиях, а затем разжала руки и засмеялась. – Можешь пока наслаждаться видом. Я сейчас вернусь.
   – Куда ты идешь?
   – Всего лишь в другую комнату, не волнуйся. – Она улыбнулась, чтобы подбодрить себя и Адрианну. – Смотри в окно, малышка. Париж прекрасен в это время суток.
   Фиби закрыла дверь между гостиной и своей спальней. Пользоваться телефоном было рискованно. Она уже несколько дней пыталась придумать другой, менее опасный способ связи. С тех пор как Абду сообщил ей об этой поездке, она не прикасалась ни к транквилизаторам, ни к алкоголю, хотя отчаянно нуждалась в их помощи. Уже много лет ее рассудок не был так ясен, как сейчас. И эта ясность причиняла ей боль. Но ничего, кроме телефона, она придумать не смогла. Она только надеялась, что Абду не ожидает предательства от женщины, которая сносила унижения так долго и так терпеливо.
   Она сняла трубку, которая показалась ее ладони инородным телом, чем-то из другого века. Она чуть не рассмеялась. Она была взрослой женщиной, живущей в двадцатом столетии, и все же она почти десять лет не прикасалась к телефону. Дрожащими пальцами она набрала номер. На другом конце линии ей ответили на быстром французском.
   – Вы говорите по-английски?
   – Да, мадам. Чем я могу вам помочь?
   «Все же Бог существует», – подумала она, опускаясь на кровать.
   – Я хочу отправить телеграмму. Срочную. В Соединенные Штаты. В Нью-Йорк.
   Адрианна стояла у окна, прижав ладони к стеклу, как если бы могла растворить его силой своего желания и стать частью спешащего мимо мира. Она чувствовала, что с ее матерью что-то не так, и больше всего опасалась того, что Фиби заболела и их обеих отошлют обратно в Джакир. Она знала, что если сейчас уедет домой, то больше никогда не увидит такого места, как Париж. Она не увидит женщин с голыми ногами и накрашенными лицами, как и высоких зданий, мерцающих сотнями огней. Она подумала, что ее отец этому только обрадуется. Ему доставит удовольствие осознание того, что она увидела, но не прикоснулась, понюхала, но не попробовала. Это будет ее очередным наказанием за женский пол и смешанную кровь.
   Как будто вызванный ее мыслями, он открыл дверь и вошел в номер. Адрианна обернулась. Для своего возраста она была невысокой и миниатюрной, как кукла. В ее внешности уже появились признаки темной, знойной красоты, которой ее наделила кровь бедуинов. Абду видел только худую девочку с большими глазами и упрямо сжатыми губами. Как всегда при виде ее, его взгляд стал холодным и отчужденным.
   – Где твоя мать?
   – Она там. – Когда он направился к двери спальни, Адрианна быстро шагнула вперед. – Можно нам сегодня вечером выйти в город?
   Он равнодушно посмотрел на дочь.
   – Вы останетесь здесь.
   В силу своей юности она настаивала там, где другие уже склонились бы перед его волей.
   – Еще не поздно. Солнце село совсем недавно. Бабушка рассказала мне, что в Париже есть чем заняться и ночью.
   Теперь он действительно остановился. То, что она осмелилась с ним заговорить, было очень странно. Еще более странным было то, что он удостоил ее своего внимания.
   – Вы останетесь в отеле. Ты находишься здесь только потому, что я тебе это позволил.
   – Почему?
   Перед лицом подобной дерзости его глаза сощурились.
   – Мои основания тебя не касаются. Имей в виду, что если ты станешь напоминать мне о своем присутствии слишком часто, я от него избавлюсь.
   Глаза Адрианны заблестели от горя и гнева, понять который она не могла.
   – Я ваша плоть и кровь, – тихо произнесла она. – Какие у вас основания меня ненавидеть?
   – Ты ее плоть и кровь.
   И он обернулся к двери, из-за которой показалась Фиби. Она раскраснелась, а ее глаза были круглыми и широко раскрытыми, как у лани, почуявшей охотника.
   – Абду. Ты хотел меня видеть? Мне было необходимо умыться после путешествия.
   Он видел, что она нервничает. Он ощущал ее страх. Его обрадовало то, что даже вне стен гарема она не чувствует себя в безопасности.
   – Я договорился об интервью. В девять утра у нас здесь завтрак с репортером. Ты оденешься подобающим образом и позаботишься о том, чтобы она тоже была готова.
   Фиби бросила взгляд на Адрианну.
   – Конечно. После интервью я хотела бы пройтись по магазинам и, возможно, сводить Адрианну в какой-нибудь музей.
   – Ты можешь делать все, что захочешь, с десяти до четырех. Затем ты будешь мне нужна.
   – Спасибо. Мы благодарны за возможность посетить Париж.
   – Позаботься о том, чтобы девчонка держала язык за зубами, или она увидит Париж только из этого окна.
   Когда он ушел, дрожащие колени Фиби подкосились и она опустилась на диван.
   – Эдди, прошу тебя, не зли его.
   – Чтобы он разозлился, мне достаточно просто быть.
   Увидев слезы дочери, Фиби привлекла ее к себе.
   – Ты еще такая маленькая, – произнесла она, покачивая Адрианну на коленях. – Слишком маленькая для всего этого. Я обещаю тебя вознаградить. – Ее взгляд стал сосредоточенным и твердым. – Я клянусь, что ты будешь вознаграждена, – повторила она, глядя в пространство поверх головы девочки.

   Она еще никогда не ела с отцом. С характерной для восьмилетнего ребенка жизнестойкостью Адрианна выбросила из головы прозвучавшие накануне слова и с нетерпением ожидала своего первого дня в Париже.
   Если она и была разочарована тем, что им предстоит завтракать в номере, она ничего не сказала. Ей слишком нравилось ее новое синее платье и подобранное в тон ему пальто, чтобы жаловаться на все остальное. Она думала только о том, что через час по-настоящему начнется ее неделя в Париже.
   – Вы и представить себе не можете, Ваше Высочество, как я благодарна вам за то, что вы согласились со мной встретиться.
   Журналистка, уже очарованная Абду, заняла свое место за столом. Адрианна сложила руки на коленях и пыталась на нее не таращиться.
   У журналистки были длинные, очень прямые волосы цвета спелых персиков. Ее ногти, как и губы, были выкрашены в красный цвет. Она была одета в того же цвета облегающее платье, юбка которого чуть поддернулась на бедрах, когда она скрестила ноги. Она говорила по-английски с мягким французским акцентом и казалась Адрианне такой же экзотической, как какая-нибудь птица из джунглей, и точно так же ее зачаровывала.
   – Не стоит благодарности, мадемуазель Гранду.
   Абду подал знак принести кофе, и слуга бросился исполнять распоряжение.
   – Я надеюсь, ваш визит в Париж будет приятным.
   – Мне всегда хорошо в Париже. – Абду улыбнулся. Адрианна еще никогда не видела, чтобы он так улыбался. Внезапно он показался ей вполне доступным. Затем он скользнул по ней таким взглядом, как если бы ее стул был пуст. – Мы с женой с нетерпением ждем сегодняшнего вечера и возможности принять участие на балу.
   – Парижское общество будет счастливо увидеть вас и вашу очаровательную жену. – Мадемуазель Гранду обернулась к Фиби. – Ваше Высочество, ваши поклонники в восторге. Они считают, что вы бросили их ради любви.
   Фиби улыбнулась, не обращая внимания на обжигающую горечь кофе в горле. Она отдала бы все свои драгоценности до единой за глоток виски.
   – Любой человек, который когда-нибудь был влюблен, поймет, что не существует жертвы или риска, на которые не готов пойти любящий человек.
   – Позвольте спросить, не сожалеете ли вы об отказе от вашей блестящей актерской карьеры?
   Фиби посмотрела на Адрианну, и ее взгляд смягчился.
   – О чем я могу сожалеть, если взамен я получила так много?
   – Это похоже на сказку, верно? Прекрасная женщина, которую подхватил и унес в загадочную и экзотическую страну таинственный шейх из пустыни. В страну, – добавила мадемуазель Гранду, – которая благодаря нефти становится богаче с каждым днем. – Как вы относитесь к тому, что в вашу страну хлынули люди с Запада? – спросила она у Абду.
   – Джакир маленькая страна, которая приветствует изменения, последовавшие за открытием нефтяных запасов. Тем не менее мой долг короля заключается в том, чтобы, открыв двери прогрессу, сохранить нашу культуру.
   – Совершенно очевидно, что вы любите Запад, поскольку вы полюбили американку, а затем и женились на ней. Скажите, Ваше Высочество, это правда, что у вас есть еще одна жена?
   Он поднял бокал с соком. На его лице появилась легкая усмешка, но пальцы с силой стиснули хрусталь. Необходимость отвечать на вопросы женщины была ему ненавистна.
   – Моя религия позволяет мужчине иметь четырех жен, если он способен позаботиться о каждой из них в равной степени.
   – С учетом того, что в Соединенных Штатах и Европе набирает силу движение за права женщин, вам не кажется, что подобный конфликт культур создаст проблемы для стран, которые приходят на Ближний Восток для строительства вышек и инфраструктуры?
   – Мадемуазель, мы отличаемся друг от друга как своей одеждой, так и верованиями. Жителей Джакира в равной степени шокировало бы то, что женщине вашей культуры позволено иметь интимные отношения с мужчиной до брака. Но эти различия не повлияют на финансовые интересы обеих сторон.
   – Разумеется.
   Мадемуазель Гранду спорить о политике не собиралась. Ее читатели хотели знать, красива ли все еще Фиби Спринг. Сохраняется ли романтика в ее браке. Она отрезала кусочек блинчика и улыбнулась Адрианне. Это был удивительно красивый ребенок со жгуче-черными, как у короля, глазами и полными красиво очерченными губами Фиби. Хотя оттенок кожи и цвет волос указывали на ее бедуинское происхождение, она была похожа и на мать. Ее черты были мельче и тоньше, чем у женщины, которую когда-то называли амазонкой и королевой кинематографа. Тем не менее мать и дочь роднили благородные черты лица, удивительный профиль и доверчивый взгляд.
   – Принцесса Адрианна, как вы относитесь к тому, что вашу маму считали самой красивой женщиной, когда-либо украшавшей собой экран?
   Она смешалась, но беглый жесткий взгляд отца заставил ее собраться и выпрямиться.
   – Я ею горжусь. Моя мама самая красивая женщина в мире.
   Мадемуазель Гранду рассмеялась и положила в рот еще один кусочек блинчика.
   – Я думаю, очень трудно найти человека, который бы с вами не согласился. Возможно, когда-нибудь вы пойдете по ее стопам в Голливуд. Скажите, Ваше Высочество, можно ли надеяться на то, что вы еще появитесь на экране?
   Фиби сделала глоток кофе, отчаянно пытаясь подавить тошноту.
   – Мой приоритет – моя семья. – Она протянула руку под столом и коснулась пальцев Адрианны. – Разумеется, я счастлива, что меня сюда пригласили и что я смогу повидаться со старыми друзьями. Но тот выбор, который я сделала, как вы сами сказали, был сделан во имя любви. – Она посмотрела на Абду, встретившись с ним глазами. – Там, где есть любовь, женщина способна почти на все.
   – Потеря Голливуда – это явный выигрыш Джакира. В Париже только и разговоров о том, что сегодня вечером вы наденете «Солнце и Луну». Это ожерелье считается одной из самых больших ценностей в мире. Как и все великие драгоценности, «Солнце и Луна» окружены легендами, тайнами и романтикой. Людям не терпится увидеть это знаменитое колье. Вы его наденете?
   – «Солнце и Луна» – это подарок моего мужа к нашей свадьбе. В Джакире это считается ценой невесты. Своего рода приданым наоборот. После Адрианны это второй по ценности дар, который преподнес мне супруг. – Она снова посмотрела на Абду, и на этот раз в ее глазах затаился вызов. – Я горжусь этим ожерельем.
   – В мире не существует женщины, которая сегодня вечером не будет вам завидовать, Ваше Высочество.
   Продолжая сжимать ладошку Адрианны, Фиби улыбнулась.
   – Я только могу сказать, что этого вечера жду с большим нетерпением, чем любого другого за все последние годы. Он будет сказочным. – Она снова встретилась взглядом с Абду. – Иншаллах.

   Как Фиби и подозревала, отель они покинули в сопровождении двух телохранителей и водителя. Она уже одержала свою первую победу и была на седьмом небе от счастья. Остановившись у стойки ресепшена, она попросила отдать ей паспорт, в который была вписана и Адрианна в качестве ее несовершеннолетнего ребенка. Телохранители болтали рядом, в полной уверенности, что ее интересует какое-то шоу или услуги отеля, и не заметили, что служащий вернулся из своей комнатушки и вложил в ее ладонь документ в кожаной обложке. Она едва не разрыдалась от радости, и ее впервые за долгие годы охватила гордость за себя. Но она взяла себя в руки и ничем не выдала своих переживаний. Пока что у нее не было реального плана. Она руководствовалась лишь жгучей и свирепой решимостью. Рядом с ней на сиденье лимузина едва не подпрыгивала от волнения Адрианна. Теперь они по-настоящему находились в Париже, и от возвращения в отель их отделяло много увлекательных часов. Она хотела подняться на вершину Эйфелевой башни, посидеть в кафе, а еще ходить, ходить и ходить и слушать музыку города, которая звучала у нее в голове.
   – Мы немного походим по магазинам. – У Фиби так пересохло во рту, что она с трудом отдирала язык от нёба. – Тут есть Шанель, Диор. Ты только погоди, Эдди, скоро ты сама увидишь эту изумительную одежду. Эти цвета, эти ткани. Но ты никуда не должна отходить. Все время будь рядом. Я не хочу тебя потерять. Держись возле меня. Обещаешь?
   – Обещаю.
   Возбуждение Фиби начало передаваться и Адрианне. Очень часто, после того как ее мать говорила вот так – очень быстро, захлебываясь словами, как будто наползающими друг на друга, она практически всегда и очень быстро впадала в депрессию. И тогда она становилась такой тихой и отстраненной. Она замыкалась в себе, и ей уже ни до кого и ни до чего не было дела. Это пугало Адрианну. Испуганная приближением этого момента, Адрианна принялась болтать без умолку. Их водили по самым изысканным магазинам Европы, но она ни на шаг не отставала от матери.
   Это тоже был сон, хотя и отличный от видения Парижа в сумерках. Салоны сверкали позолоченными столами и бархатными стульями. В каждом из них с ними обращались с предупредительностью, которой Адрианна никогда не видела в своей собственной стране. Над ней ворковали женщины с гладкими лицами, их угощали лимонадом или чаем и крошечными пирожными, пока хрупкого вида модели с тонкими ногами и руками скользили перед ними, одетые по последней моде.
   Фиби заказывала без разбора – десятки расшитых слоями бисера коктейльных платьев на тонких бретельках, облегающие костюмы из чистого шелка и льна. Она знала, что если ее план удастся, то ей не придется надеть ни одной нитки из того, что она столь безрассудно накупила. И она усматривала в этом особую справедливость – пусть небольшую, но очень сладкую месть. Она порхала от салона к салону, нагружая молчаливых телохранителей коробками и пакетами.
   – Перед ланчем мы пойдем в Лувр, – сказала она Адрианне, когда они снова уселись в лимузин.
   Она посмотрела на часы, затем откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
   – Мы можем поесть в кафе?
   – Будет видно. – Она сжала руку Адрианны. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, милая. Больше всего на свете меня волнует твое счастье и безопасность. Все остальное не имеет значения.
   – Мне нравится быть здесь с тобой. – Несмотря на все пирожные, чай и лимонад у кутюрье, ей хотелось есть, но она не хотела говорить об этом Фиби. – Здесь столько интересного. Когда ты рассказывала мне о таких местах, я была уверена, что ты все придумываешь. Но тут еще лучше, чем в твоих историях.
   Фиби открыла глаза и посмотрела в окно. Они ехали вдоль реки по самому романтичному городу мира. Она порывисто опустила стекло и сделала глубокий вдох.
   – Эдди, ты ее чувствуешь?
   Адрианна со смехом прильнула к ней, как щенок, подставляя лицо струе воздуха.
   – Воду?
   – Свободу, – прошептала Фиби. – Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент.
   Когда машина остановилась, Фиби вышла – медленно и царственно, не удостоив охранников даже взгляда. Держа Адрианну за руку, она вошла в Лувр. Тут толпился народ – студенты, туристы, любовники. Все эти люди казались Адрианне не менее интересными, чем картины, на которые обращала ее внимание Фиби, увлекающая ее за собой из одной галереи в другую. Голоса на множестве языков отражались от высоких потолков. Она увидела мужчину с длинными, как у женщины, волосами, в разорванных на коленке джинсах и с потрепанным рюкзаком на плече. Перехватив ее взгляд, он улыбнулся и подмигнул девочке, после чего показал ей два пальца в жесте V. Смущенная Адрианна опустила глаза на носки своих туфель.
   – Так много изменилось, – произнесла Фиби. – Это похоже на другой мир. Одежда людей, их речь… Я себя чувствую, как Рип Ван Винкль.
   – Кто?
   Не то усмехнувшись, не то всхлипнув, Фиби наклонилась и обняла дочь.
   – Это просто история. – Она выпрямилась и отыскала взглядом охранников. Они со скучающим видом плелись в нескольких шагах позади них. – Мне необходимо, чтобы ты в точности делала то, что я буду тебе говорить, – прошептала Фиби. – Не задавай вопросов. Крепко держи меня за руку. – Адрианна не успела даже согласиться, потому что Фиби втянула ее в большую группу студентов. Она очень быстро прошла сквозь толпу, раздвигая ее локтями и отталкивая тех, кто оказывался на пути, после чего бросилась бежать по длинному коридору.
   Позади раздались крики. Не сбавляя темпа, она подхватила Адрианну на руки и начала стремительно спускаться по лестнице. Ей было необходимо найти дверь, любую дверь, которая вела бы наружу. Если бы она смогла выбраться на улицу и каким-то образом поймать такси, у нее появился бы шанс. Каждый раз при виде ответвления в виде бокового коридора она в него ныряла, проталкиваясь сквозь толпы гостей и сотрудников. Пока что не имело значения, приближается ли она к выходу из здания или еще больше в него углубляется. Ей было необходимо оторваться от охранников. Она слышала шаги, грохочущие у нее за спиной, и бежала наобум, напоминая зайца, отчаянно спасающегося от лисы.
   По обе стороны от нее проносились полотна. Она начинала задыхаться, и ей не было дела до самых ценных картин мира, мимо которых она бежала. Люди удивленно оборачивались ей вслед. Аккуратный узел волос растрепался, и они огненной гривой рассыпались по ее плечам. Увидев дверь, она едва не споткнулась. Прижимая к себе Адрианну и пытаясь унять бешеное сердцебиение, она вырвалась из здания на улицу, но не остановилась, а продолжала бежать.
   Она снова ощущала запах реки и свободы. Она остановилась, задыхаясь и переводя дыхание, – красивая испуганная женщина, прижимающая к себе ребенка. Ей достаточно было только поднять руку, как тут же одно из такси свернуло к обочине.
   – Аэропорт Орли, – с трудом выговорила она, оглядываясь по сторонам и усаживая в машину Адрианну. – Пожалуйста, скорее.
   – Oui, madame.
   Водитель коснулся пальцами козырька фуражки и вдавил в пол педаль газа.
   – Мама. Что случилось? Почему мы бежали? Куда мы едем?
   Фиби закрыла лицо ладонями. Пути назад больше не было.
   – Эдди, доверься мне. Я пока не могу тебе объяснить.
   Когда Фиби начала дрожать, Адрианна прижалась к ней еще теснее. Прильнув друг к другу, они выехали из Парижа.
   Когда Адрианна услышала рев самолетов, ее губы задрожали.
   – Мы возвращаемся в Джакир?
   Фиби дрожащими пальцами открыла бумажник и в порыве щедрости заплатила водителю вдвое больше названной им суммы. Она все еще ощущала на языке отвратительный металлический привкус страха. Она знала, что, поймай он ее сейчас, ее ждет смерть. Сначала он убьет ее, а затем сполна отыграется на Адрианне.
   – Нет. – Она присела на корточки на тротуаре, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Мы никогда не вернемся в Джакир. – Она покосилась через плечо в полной уверенности, что Абду выпрыгнет уже из следующей машины и превратит ее слова в ложь. – Я увезу тебя в Америку, в Нью-Йорк. Поверь, Эдди, я это делаю потому, что люблю тебя. А теперь пойдем скорее.
   Она втащила Адрианну внутрь и на мгновение растерялась от шума и суеты. Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз куда-то ездила в одиночестве. Даже до замужества она постоянно путешествовала в сопровождении журналистов, секретарей и гримеров. Ею начала овладевать самая настоящая паника, как вдруг она почувствовала, как ее ладонь обхватывают маленькие напряженные пальчики Адрианны.
   «Пан-Американ». Она попросила Селесту, чтобы билеты ожидали ее на стойке «Пан-Американ». Спеша через терминал, Фиби молилась о том, чтобы подруга откликнулась на ее призыв. У стойки «Пан-Американ» она извлекла из сумочки паспорт и предложила клерку его и свою самую ослепительную улыбку.
   – Добрый день. У меня два оплаченных билета в Нью-Йорк.
   Потрясенный улыбкой и пораженный лицезрением звезды мужчина замер с бумагами в руках и растерянно моргнул.
   – Oui, madame. Я видел ваши фильмы. Вы удивительная.
   – Благодарю вас. – Она ощутила, как к ней возвращается уверенность в собственных силах. Ее не забыли. – Билеты в порядке?
   – Pardon? Ах да, да. – Он поставил на билетах штамп и что-то нацарапал. – Номер вашего рейса, – произнес он, указывая на обложку билета. – Ваша зона выхода на посадку. У вас есть сорок пять минут.
   Она взяла у него билеты и положила их в сумочку. От страха ее ладони вспотели и были липкими.
   – Спасибо.
   – Прошу вас, подождите. – Она застыла, готовая броситься бежать, и крепко сжала ладошку Адрианны. – Вы не могли бы дать мне автограф?
   Она прижала кончики пальцев к глазам, расслабившись лишь для короткого смешка.
   – Разумеется. С удовольствием. Как вас зовут?
   – Анри, мадам. – Он подал ей клочок бумаги. – Я вас никогда не забуду.
   Она подписалась размашисто, снабдив роспись множеством завитков, как всегда делала это в прошлом.
   – Поверьте мне, Анри, я тоже никогда вас не забуду. – Она протянула ему автограф и улыбнулась. – Пойдем, Адрианна, а то опоздаем на свой самолет. Дай Бог здоровья Селесте, – добавила она, когда они направились к своему выходу на посадку. – Она встретит нас в Нью-Йорке, Эдди. Она моя самая близкая подруга.
   – Как Дуджа?
   – Да. – Пытаясь сохранять спокойствие, она опустила глаза на дочь и снова с усилием улыбнулась. – Да, как Дуджа для тебя. Она нам поможет.
   Терминал Адрианну уже не интересовал. Ей было страшно, потому что лицо ее матери было очень белым, а ее рука дрожала.
   – Он разозлится.
   – Он не сможет причинить тебе вред. – Фиби снова остановилась и взяла Адрианну за плечи. – Я обещаю тебе, что он никогда не сможет причинить тебе вред, чего бы мне это ни стоило.
   И тут напряжение всех дней и ночей, которые она провела в ожидании этих минут, дало о себе знать. Прижимая одну ладонь к животу, она ринулась вместе с Адрианной к двери дамской комнаты, где ее с силой вырвало.
   – Мама, прошу тебя. – Перепуганная Адрианна обхватила за талию согнувшуюся над унитазом Фиби. – Мы должны вернуться, пока он ничего не узнал. Мы скажем, что заблудились в толпе. Он только немножко рассердится. Это будет моя вина. Я скажу, что это я во всем виновата.
   – Мы не можем. – Фиби прислонилась к двери кабинки. Тошнота понемногу проходила. – Нам нельзя возвращаться. Малышка, он собирался отослать тебя прочь.
   – Прочь?
   – В Германию. – Фиби нашарила свой платок и вытерла взмокшее лицо. – Я не позволю ему никуда тебя услать. Я не допущу, чтобы тебя выдали замуж за мужчину, который может оказаться таким же, как он. – Постепенно успокаиваясь, Фиби опустилась на колени и обхватила дочь обеими руками. – Я не позволю тебе жить так, как жила я. Это меня убьет.
   Мало-помалу страх покидал глаза Адрианны. В узкой кабинке, в которой все еще стоял кислый запах рвоты, они вместе перешагнули через порог своей новой жизни. Адрианна осторожно помогла Фиби подняться на ноги.
   – Тебе лучше? Обопрись на меня.
   Когда они входили в самолет, усаживались в кресла и застегивали ремни безопасности, лицо Фиби было лишь чуть более бледным, чем обычно. Она прислушивалась к вою двигателей и ощущала, что биение ее сердца замедляется и становится все более ритмичным. Теперь о гареме и его удушающей жаре ей напоминал лишь стук крови в ушах. Ощущая кисловатый неприятный привкус во рту, она закрыла глаза.
   – Мадам? Могу я после взлета предложить вам и мадемуазель что-нибудь выпить?
   – Да. – Она так устала, что не стала и пытаться открывать глаза. – Принесите моей дочери что-нибудь прохладное и сладкое.
   – А вам?
   – Виски, – пробормотала она. – Двойной.

Глава шестая

   Селеста Майклс обожала драмы. В раннем детстве она решила, что будет актрисой. И не просто актрисой, а звездой. Она умоляла и клянчила, дулась и задабривала маму с папой, снисходительно решивших, что их малышка проходит сложный период, пока те не согласились оплатить ей уроки актерского мастерства. Родители продолжали так думать, даже отвозя Селесту на прослушивания, репетиции и спектакли в любительском театре. Эндрю Майклс был бухгалтером, который предпочитал смотреть на жизнь как на бухгалтерский отчет, в котором отражаются как доходы, так и расходы. Нэнси Майклс была хорошенькой домохозяйкой, обожавшей готовить замысловатые десерты для церковных собраний. Даже после того, как театр начал доминировать в их жизни, супруги так и не расстались с уверенностью, что малышка Селеста перерастет свое увлечение гримом и выходами на поклон.
   В пятнадцать лет Селеста решила, что рождена для того, чтобы быть блондинкой, и превратила свои послушные каштановые волосы в золотистую гриву, которой предстояло стать ее визитной карточкой. Мать билась в истерике, а отец разразился нравоучениями. Волосы Селесты остались белокурыми. И ей досталась роль Марион в школьной постановке «Продавца музыки» [7 - Мюзикл Мередита Уиллсона (англ. The Music Man, Meredith Willson).].
   Как-то раз Нэнси не выдержала и пожаловалась Эндрю, что понимала бы дочь лучше, если бы она увлекалась алкоголем и мальчиками, а не Шекспиром и Теннесси Уильямсом.
   Уже на следующий день после получения аттестата об окончании средней школы Селеста покинула уютный пригород в Нью-Джерси, где прошло ее детство. Ее ожидал Манхэттен. Родители проводили ее на станцию, испытывая смешанное чувство облегчения и растерянности.
   Она ходила по кастингам и жарила бургеры и яичницу в одной из забегаловок, наскребая достаточно для того, чтобы оплачивать уроки актерского мастерства и крохотную квартирку на четвертом этаже. Замужество, которое приключилось с ней в двадцать лет, началось с любви с первого взгляда и завершилось потоками слез год спустя. К этому моменту Селеста окончательно перестала оглядываться на свое прошлое.
   Спустя десять лет она уже была примадонной одного из театров со множеством хитов в послужном списке, тремя премиями «Тони» и пентхаусом на Централ-Парк-Вест. На одну из годовщин свадьбы она подарила родителям линкольн, но они продолжали верить в то, что их дочь вернется в Нью-Джерси и остепенится, выйдя замуж за симпатичного парня из числа прихожан местной методистской церкви, как только наиграется в театр.
   Сейчас, меряя шагами зал аэропорта, она радовалась своей относительной анонимности актрисы театра. Те, кто обращал на нее внимание, видели лишь привлекательную блондинку плотного сложения и среднего роста. Они не видели знойную кошку Мэгги или амбициозную леди Макбет, замечая их лишь тогда, когда этого хотела сама Селеста.
   Она в очередной раз взглянула на свои наручные часы, спрашивая себя, действительно ли Фиби прилетит этим рейсом.
   Она присела на стул и начала шарить в сумке в поисках сигарет, размышляя над тем, что они не виделись почти десять лет. Они познакомились и быстро подружились, когда Фиби приехала в Нью-Йорк во время съемок своего первого фильма. Селеста еще не успела оправиться после бурного развода, и милая забавная Фиби стала для нее глотком свежего воздуха. Они нашли друг в друге сестер, которых ни у одной из них никогда не было, и пользовались любой возможностью, чтобы смотаться на противоположное побережье в гости к подруге. Когда такой возможности не было, они наговаривали огромные счета, часами болтая по телефону.
   Никто не радовался больше Селесты, когда Фиби номинировали на «Оскар». Никто не хлопал в ладоши громче Фиби, когда Селеста получила свою первую «Тони».
   Во многих отношениях они были полными противоположностями друг другу. Селеста была жесткой и целеустремленной, а Фиби мягкой и доверчивой. Сами того не понимая, они уравновесили друг друга, обретя дружбу, которой обе очень дорожили.
   Потом Фиби вышла замуж и улетела в свое пустынное королевство. Уже через год письма стали приходить все реже, а затем их переписка практически сошла на нет. Селеста страдала. Она никому и ни за что в этом не призналась бы, но то, что Фиби постепенно отказалась от их дружбы, доставило ей много душевных страданий. Хотя с виду она отнеслась к этому вполне философски. Ее жизнь была содержательной и насыщенной событиями. Она уверенно шла по пути, который наметила себе еще ребенком в Нью-Джерси. Но в ее сердце было место, которое оплакивало эту потерю. Все эти годы Селеста посылала подарки девочке, которую считала своей крестницей, и ее немало забавляли изящно сформулированные благодарственные записки Адрианны.
   Она была готова любить этого ребенка. Отчасти потому, что была замужем за театром, а дети от подобных романов не рождаются. Отчасти потому, что Адрианна была дочерью Фиби.
   Селеста потушила сигарету и достала из пакета рыжеволосую фарфоровую куклу, одетую в синее бархатное платье с белой отделкой. Селеста выбрала ее, потому что ей показалось, что малышке понравится играть куклой с таким же цветом волос, как у ее матери. И она понятия не имела, что она скажет ребенку или собственно Фиби.
   Когда громкоговорители объявили прибытие их рейса, она вскочила и снова принялась быстро ходить по залу. Ждать осталось совсем немного. Пассажиры должны выйти из самолета, пройти таможню… Оснований для снедающей ее тревоги, казалось бы, не было.
   Вот только телеграмма была совсем короткой.
   Селеста помнила каждое слово, и, будучи хорошей актрисой, вкладывала в каждое из них свой особый смысл.

   Селеста, мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, купи два билета на завтрашний рейс «Пан-Американ» из Орли в Нью-Йорк. На два часа дня. Я заберу их в аэропорту. Если можешь, встреть меня. Мне больше не к кому обратиться. Фиби.

   Она увидела их, как только они вышли из дверей. Высокая эффектная рыжеволосая женщина и миниатюрная девочка. Они шли, взявшись за руки и как будто прижавшись друг к другу. Селесте показалось странным то, что несколько секунд она не могла понять, кто из них кого подбадривает.
   Затем Фиби подняла голову. На ее лице отразилось множество эмоций, основной из которых было облегчение. Но еще прежде Селеста заметила страх. Она быстро пошла навстречу.
   – Фиби. – Напомнив себе, что нет ничего важнее дружбы, а остальное может подождать, она обняла Фиби. – Как я рада снова тебя видеть.
   – Селеста, слава богу. Слава богу, что ты здесь.
   Отчаяние в голосе Фиби встревожило ее гораздо больше того факта, что слова были произнесены заплетающимся от алкоголя языком. Продолжая улыбаться, она перевела взгляд на Адрианну.
   – Так, значит, это и есть твоя Эдди. – Селеста легко коснулась волос девочки, отметив и круги под глазами, и другие следы переутомления. На ум пришли фотографии людей, переживших катастрофу. У женщины и девочки перед ней были такие же беззащитные и невыразительные от шока лица. – Ваше путешествие было долгим, но оно почти завершилось. Снаружи ждет машина.
   – Я никогда не смогу тебя отблагодарить, – начала было Фиби.
   – Не смеши меня. – Она осторожно пожала плечи Фиби, а затем подала Адрианне пакет. – В честь твоего прибытия в Америку я принесла тебе подарок.
   Адрианна посмотрела на куклу. Ее сил хватило лишь на то, чтобы провести кончиком пальца по рукаву платья. Бархат напомнил ей о Дудже, но она была слишком измучена, чтобы расплакаться. – Она хорошенькая. Спасибо.
   Селеста удивленно приподняла бровь. Речь девочки была такой же экзотической и иностранной, как и ее внешность.
   – Давайте получим ваши вещи и поедем домой, где вы сможете отдохнуть.
   – У нас нет никаких вещей. – Фиби покачнулась, но сохранила равновесие, схватившись за плечо Селесты. – У нас ничего нет.
   – Хорошо. – Решив, что с расспросами лучше подождать, Селеста обняла Фиби за талию. Затем она бросила взгляд на девочку и убедилась, что та способна идти самостоятельно. – Поехали домой.

   Во время поездки из аэропорта в Манхэттен Адрианна почти ничего не заметила. В лимузине было тихо и тепло, но расслабиться она не могла. Как и во время долгого перелета через Атлантику, она пристально наблюдала за матерью. Сунув куклу, подаренную ей Селестой, под мышку, она крепко сжимала ладонь Фиби. Она так устала, что не была способна задавать вопросы, но была готова в любую секунду броситься бежать.
   – Прошло так много времени. – Фиби огляделась, как будто выходя из транса. Ее взгляд блуждал от окна к окну, а мышца на щеке у рта беспрестанно подрагивала. – Все изменилось. И в то же время все как прежде.
   – Ты всегда можешь положиться на Нью-Йорк. – Селеста выпустила струйку дыма, заметив, что темные глаза Адрианны, как зачарованные, прикованы к ее сигарете. – Возможно, завтра Эдди захочется погулять в парке или пройтись по магазинам. Адрианна, ты когда-нибудь каталась на карусели?
   – Что это такое?
   – Это деревянные лошадки, на которых катаются по кругу под музыку. В парке напротив моего дома есть карусель. – Она улыбнулась Адрианне, отметив, что Фиби вздрагивает всякий раз, когда машина останавливается. В противоположность комку нервов, который представляла собой мать, дочь полностью контролировала себя и ситуацию. Но что же ей сказать ребенку, который не знает, что такое карусель? – Лучшего времени для визита в Нью-Йорк и придумать нельзя. Все магазины украшены к Рождеству.
   Адрианна вспомнила стеклянный шарик и своего брата. Внезапно ей захотелось положить голову матери на колени и расплакаться. Она хотела вернуться домой, к бабушке и теткам, снова вдохнуть ароматы гарема. Но дороги назад у них не было.
   – А снег пойдет? – спросила она.
   – Рано или поздно обязательно пойдет. – Селеста сама удивилась охватившему ее желанию обнять и утешить девочку. Она никогда не считала себя способной на материнские чувства. В том, как Адрианна поглаживала руку Фиби, было что-то невыразимо грустное и одновременно сильное. – В последнее время у нас стоит теплая погода, но я сомневаюсь, что она продержится долго. – О боже, неужели она говорит о погоде? Машина затормозила у тротуара, и Селеста со вздохом облегчения наклонилась вперед. – Вот мы и приехали, – небрежно произнесла она. – Я переехала сюда лет пять назад. Это место мне так подходит, что я уже ни на что его не променяю.
   Они прошли мимо охранника и оказались в вестибюле элегантного старого здания на Централ-Парк-Вест. Селеста, не останавливаясь, увлекла за собой Фиби и Адрианну в обшитый деревянными панелями лифт. Адрианне, руки и ноги которой налились усталостью, подъем наверх показался медленным странствием в никуда. В самолете она боролась со сном, проваливаясь в забытье и снова вскидываясь в страхе, что кто-то может разлучить ее с Фиби. Совершенно обессиленная, она шла между двумя женщинами, механически переставляя ноги.
   – Я устрою вам экскурсию по квартире после того, как вы немного отдохнете, – произнесла Селеста, когда они вошли в ее пентхаус, и бросила пальто на спинку стула. Она решительно не представляла себе, что делать дальше. – Вы, наверное, умираете с голоду. Я могу быстро приготовить омлет или что-нибудь заказать.
   – Я не способна есть. – Фиби осторожно опустилась на диван. Ей казалось, что от любого неосмотрительного движения все кости в ее теле могут переломаться. – Эдди, ты голодна?
   – Нет.
   От одной мысли о еде ее затошнило.
   – Бедняжка, она едва держится на ногах. – Селеста шагнула к Адрианне и одной рукой обняла ее за плечи. – Как насчет того, чтобы поспать?
   – Иди с Селестой, – произнесла Фиби, прежде чем Адрианна успела возразить. – Она о тебе позаботится.
   – Ты не уйдешь?
   – Нет. Когда ты проснешься, я буду здесь. – Фиби поцеловала ее в щеки. – Обещаю.
   – Пойдем, милая. – Селеста почти занесла измученную девочку по длинной лестнице. Не переставая болтать всякий вздор, она сняла с Адрианны пальто и туфли и уложила ее в постель, тщательно подоткнув одеяло. – У тебя был долгий и трудный день.
   – Если он придет, ты меня разбудишь, чтобы я смогла позаботиться о маме?
   Селеста начала было гладить Адрианну по волосам, но при этих словах ее рука дрогнула. От усталости под глазами малышки залегли темные круги, но сами глаза смотрели на нее внимательно и требовательно.
   – Да, не волнуйся. – Не зная, что еще можно сделать для девочки, она поцеловала ее в лоб. – Я тоже ее люблю, милая. Мы позаботимся о ней вместе.
   Удовлетворенная этим ответом, Адрианна закрыла глаза.
   Селеста задернула шторы и оставила дверь приоткрытой. Когда она на цыпочках выходила из комнаты, Адрианна уже крепко спала, как и Фиби, когда Селеста тихонько спустилась вниз.

   Адрианна проснулась, напуганная кошмарным сновидением. Это был повторяющийся сон, который начал ей сниться после ее пятого дня рождения. Она снова и снова видела отца, который входил в спальню матери, слышала ее плач, крики, звон разбитого стекла. Ей снилось, что она снова сидит под кроватью, зажимая уши ладонями.
   Она проснулась с мокрым от слез лицом и прикусила губу, сдерживая рвущийся из горла крик, чтобы не разбудить других женщин в гареме. Но она была не в гареме. У нее в голове так все перепуталось, что ей пришлось несколько минут сидеть совершенно неподвижно, пока события последних дней и часов не выстроились в хронологическую последовательность.
   Они летели в Париж на маленьком самолете, и ей было очень страшно. Город со странно одетыми людьми и цветочными клумбами, казалось, сошел со страниц сказки. Потом были магазины, яркие шелковые и атласные ткани. Мама купила ей розовое платье с белым воротничком. Но оно осталось в Париже. Они так и не поднялись на Эйфелеву башню. Но они побывали в Лувре. И они бежали. Мама была очень испугана, и ее стошнило.
   Теперь они находились в Нью-Йорке в гостях у белокурой леди с красивым голосом.
   Она не хотела быть в Нью-Йорке. Она хотела быть в Джакире с Джиддой, тетей Латифой и своими кузинами. Адрианна шмыгнула носом, потерла глаза и выбралась из постели. Она хотела вернуться домой, где все запахи были так знакомы, а все голоса говорили на понятном ей языке. Прихватив для смелости куклу, подаренную ей Селестой, она отправилась искать мать.
   Выйдя на верхнюю площадку длинной лестницы, она услышала голоса и начала спускаться, пока не увидела мать и Селесту, которые сидели в белой комнате с черными окнами. Прижимая к себе куклу, она села на ступеньку и прислушалась.
   – Я никогда не смогу отплатить тебе за это.
   – Глупости! Какие счеты между друзьями? – театральным жестом отмахнулась Селеста.
   – Ты не представляешь себе, как все эти годы мне был нужен друг.
   Фиби была слишком взвинчена. Не в силах усидеть на месте, она встала и с бокалом в руках начала кружить по комнате.
   – Не представляю, – медленно ответила Селеста, встревоженная нервозностью, сквозившей в резких жестах подруги. – Но очень хотела бы представить.
   – Я не знаю, с чего начать.
   – Когда я видела тебя в последний раз, ты светилась счастьем, закутанная в километры белого шелка и кружев, а на твоей шее сверкало ожерелье, доставленное прямиком из сказок тысяча и одной ночи.
   – «Солнце и Луна». – Фиби закрыла глаза, затем отпила из бокала. – Я не видела ничего красивее этого колье. Я думала, что этот подарок – самый изысканный символ любви, о котором только может мечтать женщина. Чего я не знала, так это того, что с его помощью он купил меня.
   – О чем ты говоришь?
   – У меня не получится объяснить тебе жизнь в Джакире.
   Она обернулась к Селесте. Ее сверкающие синие глаза покраснели от недосыпания. Хотя она начала пить, как только проснулась после своего непродолжительного сна, ничуть не восстановившего ее силы, расслабиться ей не удавалось.
   – А ты попробуй.
   – Вначале все было просто изумительно. Во всяком случае, мне хотелось в это верить. Абду был добрым и внимательным. Я и поверить не могла в то, что я, девчонка из Небраски, стала королевой. Поскольку это было очень важно для Абду, я старалась жить по местным обычаям – что касается одежды, поведения и прочего. Когда я в первый раз надела никаб… это было сексуально и экзотично.
   – Как в «Я мечтаю о Джинни» [8 - «Я мечтаю о Джинни» (I Dream of Jeannie) – сериал, который шел в США с 1965 по 1970 год (пять сезонов).]? – с улыбкой заметила Селеста. Увидев непонимающий взгляд Фиби, она махнула рукой. – Неважно. Неудачная шутка.
   – Я на самом деле ничего не имела против никаба. Это казалось такой мелочью, и Абду настаивал на нем, только когда мы находились в Джакире. В тот первый год мы много путешествовали, и все это казалось мне увлекательным приключением. Когда я была беременна, со мной обращались, как с какой-то сказочной драгоценностью. Беременность проходила с осложнениями, и не было мужчины, более любящего и заботливого, чем Абду. Затем у меня родилась Адрианна. – Она опустила глаза на свой бокал. – Мне необходимо выпить еще.
   – Угощайся.
   Фиби подошла к бару и наполнила низкий бокал почти до краев.
   – Я удивилась, когда Абду огорчился. Она была такой хорошенькой и здоровенькой. И вообще ее рождение было почти чудом, потому что я дважды была на грани выкидыша. Да, он мечтал о сыне и только и говорил, что о мальчике, но я не ожидала, что он разгневается, когда у него родится дочь. Мне было очень обидно. Роды были затяжными и трудными, и его чувства к младенцу меня расстроили. Мы ужасно поссорились прямо там, в больнице. Затем все стало еще хуже. Гораздо хуже. Это было связано с тем, что врачи сообщили нам, что больше детей у меня не будет.
   Фиби сделала еще один глоток и содрогнулась.
   – Селеста, он изменился. Он начал обвинять меня не только в том, что я родила ему дочь, которую он не хотел, но также в том, что я его соблазнила, каким-то образом отвратив от обязанностей и традиций.
   – Ты его соблазнила? Что за бред. – Селеста сбросила туфли. – Этот человек не дал тебе ни единого шанса, покорив тебя сотнями белых роз и ужинами в ресторанах, которые он выкупал на целый вечер, чтобы в них, кроме вас, больше никого не было. Он тебя хотел и сделал абсолютно все, чтобы тебя заполучить.
   – Все это не имело значения. Он смотрел на меня как на тест, своего рода экзамен, который он провалил, и он ненавидел меня за это. Он видел в Адрианне наказание, а не дар, кару за брак с западной женщиной, христианкой, да к тому же еще и актрисой. Он не хотел иметь ничего общего с ней, а заодно и со мной. Меня отправили в гарем, и я еще должна была радоваться тому, что он со мной не развелся.
   – В гарем? Туда, где живут только женщины? Чадры и фонтаны?
   Фиби снова села, сжимая бокал обеими ладонями.
   – В этом нет никакой романтики. Это часть дворца, отведенная для женщин. Ты сидишь там день за днем, и время тянется убийственно медленно, а все вокруг болтают о сексе, родах и моде. Твой статус зависит от того, сколько детей мужского пола тебе посчастливилось родить. Женщина, неспособная иметь детей, – изгой, и ее все жалеют.
   – Никто из них явно не читал Глорию Стайнем, – вставила Селеста.
   – Женщины вообще не читают. Они не работают и не водят машину. Там вообще нечего делать. Остается только сидеть, пить чай и ждать, пока закончится очередной день. Еще можно компанией отправиться по магазинам. Для этого необходимо с ног до головы закутаться в черную накидку. Чтобы не соблазнять мужчин.
   – Да ну, Фиби, этого не может быть.
   – Это правда. Повсюду рыскает религиозная полиция. Тебя могут выпороть за то, что ты что-то не то сказала, сделала или надела. Тебе не позволено даже разговаривать с мужчиной, который не является членом твоей семьи. Ни слова.
   – Фиби, сейчас 1971 год.
   – Только не в Джакире. – Она сдавленно усмехнулась и прижала ладонь к глазам. – Говорю тебе, Селеста, в Джакире времени не существует. Я потеряла почти десять лет жизни. Иногда мне кажется, что прошло не десять, а сто лет, а порой – всего лишь несколько месяцев. Именно так это там и ощущается. Когда выяснилось, что у меня больше не будет детей, Абду взял вторую жену. Закон это позволяет. Мужской закон.
   Селеста взяла сигарету из фарфоровой подставки на низком столике и начала внимательно ее изучать, одновременно пытаясь понять, что рассказывает ей Фиби.
   – Я читала кое-какие статьи. За последние пару лет о тебе и Абду довольно часто писали. Ты никогда ни о чем таком не говорила.
   – Я не могла. Мне позволили общаться с прессой только потому, что ему нужна была реклама нефтяного бума на Ближнем Востоке.
   – Я об этом слышала, – сухо заметила Селеста.
   – Чтобы все это понять, нужно там жить. Даже прессе не позволяется описывать все, что там происходит. Если бы журналисты попытались это сделать, им тут же закрыли бы доступ. На кону стоят миллиарды долларов. Абду амбициозен и умен. Он держал меня при себе, поскольку ему это было выгодно.
   Селеста прикурила, а затем медленно выпустила дым. Она не была уверена в том, что как минимум половина из того, что рассказывает Фиби, не является продуктом ее буйной фантазии. Если хотя бы часть этой истории была правдой, то в ней крылось одно явное противоречие.
   – Почему ты с ним оставалась? Если он так с тобой обращался, если ты была так несчастна, какого черта ты не собрала вещи и не уехала?
   – Я угрожала отъездом. Тогда, сразу после рождения Эдди, я все еще верила, что могу что-то сохранить, если не уступлю. Он меня избил.
   – Фиби, о боже!
   Потрясенная Селеста подошла к подруге.
   – Это было самое кошмарное из всего, что могло произойти. Я кричала и звала на помощь, но никто не пришел. – Она покачала головой и поспешно смахнула слезы. – Никто не осмелился мне помочь. Он продолжал бить меня, пока я не перестала даже ощущать его удары. А потом он меня изнасиловал.
   – Это безумие. – Обняв Фиби обеими руками, Селеста повела ее к дивану. – Неужели ты совсем ничего не могла сделать, чтобы защититься? Ты обращалась в полицию?
   Фиби угрюмо усмехнулась и снова отпила из бокала.
   – В Джакире мужчина имеет право бить свою жену. Если у него есть на то основания. Женщины потом за мной ухаживали. Они были очень добры ко мне.
   – Фиби, почему ты мне не написала и не сообщила, что происходит? Возможно, мне удалось бы тебе помочь. Я бы обязательно помогла.
   – Даже если бы мне удалось отослать тебе это письмо, ты ничего не смогла бы сделать. Абду обладает в Джакире неограниченной властью – религиозной, политической, юридической. Ты никогда ни с чем подобным не сталкивалась. Я знаю, что ты и представить себе не можешь, как я там жила. Я начала мечтать о побеге. Чтобы уехать по всем правилам, мне было необходимо разрешение Абду, но в своих мечтах я от него сбегала. И у меня была Адрианна. С ней мне нечего было и думать о побеге. А без нее я тоже не могла уехать. Селеста, она – это самое ценное, что есть в моей жизни. Если бы не Эдди, я бы, наверное, уже давно наложила на себя руки.
   – Что ей известно?
   – Я точно не знаю. Надеюсь, что очень мало. Она знает о том, как относится к ней отец, но я пыталась ей объяснить, что это всего лишь отражение его чувств ко мне. Женщины ее любили, и я думаю, что она была счастлива и довольна существующим положением дел. В конце концов, ей совершенно не с чем было сравнивать свою жизнь. Он собирался ее отослать.
   – Отослать? Куда?
   – В школу в Германии. Когда я об этом узнала, я поняла, что обязана действовать. Он начал устраивать ее брак, в который она должна была вступить на свой пятнадцатый день рождения.
   – О Господи! Бедная малышка.
   – Я не могла этого вынести. Представить себе, что ей придется пройти через то же, что и мне, было выше моих сил. Поездка в Париж послужила знаком. Сейчас или никогда. Без тебя это было бы «никогда».
   – Мне хотелось бы сделать больше. Как жаль, что я не могу найти этого ублюдка и кастрировать его ножом для масла.
   – Селеста, дороги назад у меня нет.
   Селеста вскинула на нее удивленные глаза.
   – Конечно нет.
   – Я хочу сказать, что уже никогда не смогу вернуться. – Фиби налила себе еще, расплескав напиток через край. – Если он за мной приедет, я скорее покончу с собой, чем позволю себя увезти.
   – Не говори так. Ты в Нью-Йорке и в безопасности.
   – Но есть еще Эдди.
   – Ей тоже ничего не угрожает. – Селеста вспомнила напряженный взгляд темных глаз, под которыми залегли глубокие тени крайней усталости. – Ему придется иметь дело со мной. Первым делом мы привлечем прессу. Возможно, даже обратимся в государственный департамент.
   – Нет, нет, мне шумиха не нужна. Я не хочу рисковать из-за Эдди. Она уже знает больше, чем нужно.
   Селеста открыла было рот, чтобы возразить, но передумала и снова его закрыла.
   – Ты права.
   – Я должна обо всем этом забыть. Ради нас обеих. Я хочу вернуться к работе, снова начать жить.
   – Почему бы тебе не начать с жизни? Когда ты немного придешь в себя, можно будет подумать и о работе.
   – Я должна предоставить Эдди дом, школу, одежду.
   – У тебя еще будет для всего этого время. Пока что ты можешь жить здесь, перевести дух, позволить и себе и Эдди постепенно привыкнуть к жизни в Нью-Йорке.
   Фиби кивнула, и из ее глаз снова хлынули слезы.
   – Знаешь, Селеста, самое ужасное это то, что я все еще его люблю.
   Адрианна начала бесшумно подниматься обратно по лестнице.

Глава седьмая

   Когда Адрианна снова проснулась, сквозь щель в шторах струился солнечный свет. Ее глаза саднили от слез, а голова кружилась. Все же ей было восемь лет, и первым делом она подумала о еде. Она снова натянула платье, в котором была в Париже, и направилась к выходу.
   Квартира была гораздо больше, чем ей показалось накануне. Арки дверей вели в стороны от основного коридора. Она была слишком голодна, чтобы осматриваться, и начала тихонько спускаться по лестнице в надежде найти внизу хлеб и фрукты.
   Она услышала голоса. Мужской и женский. Затем раздался взрыв хохота. Потом мужчина и женщина снова принялись что-то обсуждать. Женщина говорила высоким раздраженным голосом, а английский мужчина показался Адрианне странным. Чем больше они говорили, тем больше смеха слышала Адрианна. Она бесшумно пошла на шум и оказалась в кухне Селесты.
   В комнате никого не было, но голоса продолжали звучать. Адрианна увидела, что они раздаются из маленькой коробки, в которой были маленькие люди. Она, как зачарованная, подкралась к коробке и прикоснулась к ней. Люди продолжали спорить, не заметив ее появления.
   Адрианна улыбнулась. Она поняла, что это не люди, а только их изображения. Двигающиеся и разговаривающие картинки. Это означало, что люди в коробке были кинозвездами, как ее мать. Забыв о еде, она оперлась локтями о кухонную стойку и уставилась на экран.
   – Просто поставьте все это вон там. Ах, Адрианна, ты уже встала.
   Адрианна быстро выпрямилась, ожидая, что ее будут ругать.
   – Вот и хорошо. – Селеста выждала, пока посыльный поставит пакеты на стойку. – Теперь у меня будет компания, а не только «Я люблю Люси». – Она подала юноше несколько банкнот. – Спасибо.
   – Благодарю вас, мисс Майклс.
   Он подмигнул Адрианне и вышел.
   – Твоя мама еще спит, но я так и думала, что желудок тебя разбудит. К сожалению, я понятия не имею, что едят маленькие девочки, поэтому оставила выбор за бакалейщиком. – Она вытащила коробку рисовых хрустяшек. – Мне кажется, это неплохое начало.
   Взрывом цвета и шума началась реклама. Адрианна от удивления открыла рот. В кухню вихрем ворвался Белый Торнадо, спасая измученную домохозяйку от желтого налета на кухонных поверхностях.
   – Занятная штука, верно? – Селеста положила руку на плечо Адрианны. – У вас нет телевизора в Джакире?
   Онемевшая от изумления Адрианна лишь покачала головой.
   – Ну, следующие несколько дней можешь смотреть все, что захочешь. В другой комнате есть телевизор побольше. Этот я держу здесь для своей экономки. Может, позавтракаешь?
   – Да, с удовольствием.
   – Рисовые хрустяшки?
   Адрианна посмотрела на коробку. На ней были нарисованы забавные маленькие человечки в белых шляпах.
   – Я люблю рис.
   – Это немножко другое. Я тебе покажу. – Селеста сделала Адрианне знак пододвинуть стул к столу, откуда ей были видны одновременно и телевизор, и сама Селеста. – Сначала ты насыпаешь их в миску. Потом… – Селеста неторопливо налила поверх хлопьев молоко, наслаждаясь каждым мгновением. – А теперь послушай это. – Она помахала Адрианне пальцами. – Давай, наклонись к миске и прислушайся.
   – Они шипят.
   – Щелкают, потрескивают и хлопают, – уточнила Селеста, посыпая блюдо сахаром. – Шипящие хлопья вряд ли пришлись бы кому-то по вкусу. Попробуй.
   Адрианна нерешительно погрузила ложку в молоко. Она не понимала, как можно хотеть еду, издающую звуки, но была слишком хорошо воспитана и боялась обидеть хозяйку. Она съела одну ложку хлопьев, затем вторую, а потом наградила Селесту широкой искренней улыбкой.
   – Это вкусно. Спасибо. Мне нравится американский рис.
   – Рисовые хрустяшки. – Селеста взъерошила ее волосы. – Пожалуй, я тоже их поем.
   Из всех воспоминаний о первых днях в Америке этот час, который Адрианна провела с Селестой, навсегда остался ее любимым. Это было очень похоже на гарем. Селеста была женщиной, и они болтали о женском. О магазинах, о еде, которую она помогала Селесте убирать в холодильник. Там было масло, сделанное из арахиса, и суп из букв. К ее радости, там также был шоколад.
   Селеста с ее короткими золотистыми волосами и брюками отличалась от женщин гарема. Адрианне нравились мелодичные переливы ее голоса, то, как она сопровождала слова движениями рук и даже тела.
   Когда к ним присоединилась Фиби, Адрианна чопорно сидела на диване Селесты и смотрела первую в своей жизни мыльную оперу.
   – Бог ты мой, я не помню, когда в последний раз так долго спала. Привет, малышка.
   – Мама!
   Адрианна тут же вскочила с дивана и обеими руками обвила Фиби.
   Несмотря на раскалывающуюся с похмелья голову, Фиби прижала к себе дочь.
   – Самое лучшее начало дня. – Она с улыбкой отстранилась, всматриваясь в лицо девочки. – А как начался твой?
   – Я ела рисовые хрустяшки и смотрела телевизор.
   В комнату ворвалась Селеста, за которой тянулся след сигаретного дыма.
   – Как видишь, Эдди уже начала американизироваться. Как твоя голова?
   – Бывало и хуже.
   – Если кто и имел право напиться, так это ты.
   Она покосилась на телевизор, спрашивая себя, можно ли восьмилетней девочке смотреть эту программу. С другой стороны, судя по тому, что ей рассказала Фиби, Адрианну больше шокировала бы «Улица Сезам», чем страсти «Главного госпиталя».
   – Ну, поскольку ты уже встала, я предлагаю тебе выпить кофе и что-нибудь поесть перед тем, как мы отправимся гулять.
   От льющегося в окно света у Фиби болели глаза, поэтому она повернулась к окну спиной.
   – Мы идем гулять?
   – Дорогая, ты же знаешь, что я готова поделиться с тобой всем, что лежит в моих шкафах, но среди моих вещей нет ничего такого, что подошло бы тебе, не говоря уже об Адрианне. Я знаю, тебе предстоит решать множество проблем, и подумала, что могу помочь тебе с самыми первоочередными.
   Фиби прижала пальцы к векам, борясь с желанием ринуться обратно в постель и с головой укрыться одеялом.
   – Ты права. Эдди, почему бы тебе не подняться наверх и не привести себя немного в порядок? Тебе необходимо причесаться. А потом мы отправимся осматривать Нью-Йорк.
   – А тебе этого хочется?
   – Да. – Фиби поцеловала ее в кончик носа. – Иди. Я позову тебя, когда мы будем готовы.
   Селеста подождала, пока Адрианна не начала подниматься по лестнице.
   – Ребенок тебя обожает.
   – Я знаю. – Уступая пульсирующей в висках боли, Фиби села. – Иногда мне кажется, что она – это награда за все, через что мне пришлось пройти.
   – Милая, если тебе не хочется никуда выходить…
   – Нет, – Фиби покачала головой, останавливая Селесту. – Нет, ты права, нам необходимо начать с приобретения основных вещей. Кроме того, я не хочу держать Эдди взаперти. Она и так всю свою жизнь просидела за закрытой дверью. Но меня беспокоит вопрос денег.
   – Ах, и это все?
   – Селеста, я уже взяла у тебя слишком много. У меня осталось мало гордости, поэтому я не могу отказываться от того, что удалось сохранить.
   – Хорошо, считай, что ты их у меня одолжила.
   – Когда я уехала, мы с тобой были приблизительно в равном положении. – Она со вздохом обвела взглядом пентхаус. – С тех пор ты взлетела, а я застряла на месте.
   Селеста села на подлокотник дивана.
   – Фиби, ты просто ошиблась с поворотом. Так бывает.
   – Ага. – Ей смертельно хотелось выпить. Подавляя это желание, она подумала об Адрианне и той жизни, которую она хотела ей обеспечить. – У меня есть кое-какие драгоценности. Большую часть мне пришлось оставить в Джакире, но кое-что удалось вывезти. Я все это продам, а после того, как начнется бракоразводный процесс, денег от Абду нам с Эдди на жизнь хватит. Разумеется, я снова начну работать, так что деньги не будут вечно представлять собой проблему. – Она отвернулась к окну, глядя на небо. – Я дам ей все. Все самое лучшее. Я должна это сделать.
   – Давай подумаем об этом позже. А сейчас, мне кажется, ей не помешают несколько джинсов и пар кроссовок.

   Адрианна стояла на углу Пятой авеню и Пятьдесят второй улицы, одной рукой сжимая ладонь матери, а пальцами другой беспокойно теребя пуговицы своего нового пальто с меховым воротником. Если при беглом знакомстве с Парижем он показался ей другим миром, Нью-Йорк представлял собой другую вселенную. И она тоже к ней принадлежала.
   Тут повсюду были люди. Ей казалось, что их миллионы. И все они выглядели по-разному. В отличие от Джакира, тут не было одинаковой одежды. С первого взгляда мужчин часто было нелегко отличить от женщин. Волосы у обоих полов, как правило, были длинными. Некоторые женщины предпочитали носить брюки. Законы Нью-Йорка этого не запрещали, как и другой женской одежды – крошечных юбок, открывавших ноги значительно выше колен. Она видела мужчин в бусах и с повязками на головах, мужчин в деловых костюмах и пальто. Ее окружали женщины в норковых шубах или в облегающих джинсах.
   Но независимо от своей одежды, все двигались очень быстро. Фиби и Селеста перевели Адрианну через улицу, и девочка попыталась охватить взглядом весь окружающий мир одновременно. Люди наполняли город – каждый его дюйм и уголок, и шум их существования поднимался над тротуаром подобно испарениям. Они шли группами и поодиночке. Они одевались как нищие и как короли. У нее в ушах звучали тысячи слов, произнесенные тысячами голосов.
   И еще тут были здания. Они взмывали прямо в небо и были выше любых мечетей, величественнее любых дворцов. Возможно, их возвели для прославления Аллаха, но она еще ни разу не слышала призыва к молитве. Люди вбегали в эти здания и снова выбегали наружу, и она не замечала никаких ограничений для женщин.
   Некоторые владельцы магазинов выставляли свои товары и на тротуар, но когда Адрианна остановилась, чтобы на них поглазеть, мать потащила ее дальше.
   Она терпеливо заходила в магазины, но ее совершенно не интересовали покупки. Ей хотелось быть на улице – смотреть и поглощать. К примеру, запахи. Вонь выхлопных газов от сотен машин, грузовиков и автобусов, которые, громко сигналя, ползли по улицам. Ароматного дымка от поджариваемых каштанов. И еще запах тысяч человеческих тел.
   Это был грязный, а зачастую и безжалостный город, но Адрианна не замечала его засаленной изнанки или обтрепанных краев. Она видела жизнь – бурлящую, разнообразную – в таком количестве проявлений, о котором раньше и не подозревала. И она не могла оторвать от нее глаза, стремясь видеть все больше и больше.
   – Кроссовки.
   Испытывая приятную усталость, Селеста опустилась на стул в обувном отделе «Лорда и Тейлора» [9 - Lord and Taylor – старейший роскошный универмаг Соединенных Штатов, со штаб-квартирой в Нью-Йорке.]. Она улыбнулась Адрианне, думая о том, что на лице ребенка написана целая книга. И на каждой странице этой книги читалось изумление. Она была довольна решением отпустить водителя и пройтись пешком, хотя от усталости у нее уже подкашивались ноги.
   – Что ты думаешь о нашем большом скверном городе, Эдди?
   – Можно мы еще что-нибудь посмотрим?
   – Да. – Уже влюбленная в девочку, Селеста заправила ей за ухо прядь волос. – Мы можем посмотреть все, что ты захочешь. Фиби, ты еще жива?
   – Я в порядке. – Фиби вымученно улыбнулась и расстегнула пальто. Ее нервы были на пределе. Весь этот шум и толпы после стольких лет тишины и одиночества. И решений. Ей казалось, что она вынуждена принимать сотни решений, в то время как она так долго вообще ни о чем не заботилась. Ей хотелось выпить. О боже, она была готова на преступление ради глотка виски. Или пилюли.
   – Фиби?
   – Да? Ты что-то говорила? – Глубоко вздохнув, она заставила себя сосредоточиться и со спокойной улыбкой обернулась к Селесте: – Прости. Я задумалась.
   – Я говорила, что у тебя усталый вид. Может, на сегодня хватит?
   Она с готовностью кивнула, но тут же заметила разочарование на лице Адрианны.
   – Нет, у меня должно открыться второе дыхание, – ответила она. Она наклонилась для поцелуя к щеке Адрианны. – Тебе нравится?
   – Это лучше вечеринки.
   Селеста рассмеялась и пошевелила пальцами в туфлях.
   – Милая, Нью-Йорк – это самая лучшая вечеринка в этой стране. – Скрестив ноги, она с игривой улыбкой посмотрела на продавца. – Нам нужны кроссовки для маленькой девочки. Я обратила внимание вон на те, розовые с цветочками. И может быть, еще какие-нибудь чисто-белые.
   – Разумеется. – Он присел на корточки и улыбнулся Адрианне. От него пахло мятным кремом, который иногда ела Джидда, а его волосы тронула седина, но совсем чуть-чуть. – Какой размер вы носите, юная леди?
   Он обращался к ней. Непосредственно к ней. Адрианна смотрела на него, не имея ни малейшего представления, как ей следует себя вести. Он не был членом ее семьи. Она растерянно подняла глаза на мать, но Фиби невидящим взглядом смотрела куда-то в пространство.
   – Почему бы вам не измерить ее ногу? – предложила продавцу Селеста.
   Наклонившись к Адрианне, она подбадривающе сжала ее пальцы. При виде того, как широко раскрылись глаза Адрианны, когда продавец взял ее ногу, чтобы снять с нее обувь, ее сердце сжалось от жалости, хотя одновременно это ее позабавило.
   – Он измерит твою ногу, чтобы узнать, какой тебе нужен размер, – успокоила она девочку.
   – Вот именно, – жизнерадостно подтвердил мужчина, опуская стопу Адрианны на измерительную доску. – Встань на ножку, милая.
   Адрианна сглотнула и исполнила его просьбу. Она старалась смотреть поверх его головы, успокаивая себя тем, что продавец обуви – это что-то вроде врача, но чувствовала, что заливается краской.
   – Ага, понятно. Что ж, я пойду посмотрю, что у нас есть.
   – Эдди, почему бы тебе не снять и вторую туфлю? Тогда ты сможешь походить в новой обуви и решить, нравится ли она тебе.
   Адрианна наклонилась, расстегивая пряжку.
   – Продавцу обуви позволено прикасаться?
   Селеста прикусила губу, пряча улыбку.
   – Да – это его работа – продать тебе обувь, которая будет как раз по ноге. Для этого он должен измерить твою ногу. В его обязанности также входит разувать тебя и переобувать в новые туфли.
   – Это ритуал?
   Селеста растерянно откинулась на спинку стула.
   – В каком-то смысле да.
   Вполне удовлетворенная ее ответами, Адрианна сложила руки и, когда продавец вернулся с коробками, позволила ему себя обуть. Она пристально наблюдала за тем, как он шнурует розовые кроссовки в цветочек, завязывая шнурки красивым бантиком.
   – Ну вот, милая, готово. – Продавец похлопал ее по подъему стопы. – Попробуй пройтись.
   Повинуясь ободряющему знаку Селесты, Адрианна встала и сделала несколько шагов.
   – Они другие.
   – Это хорошо или плохо? – спросила Селеста.
   – Хорошо.
   Она улыбнулась при мысли о цветочках у нее на ногах и нисколько не смутилась, когда продавец нажал большим пальцем на носок ее кроссовки.
   – Размер подходит.
   Адрианна глубоко вздохнула и улыбнулась ему:
   – Они мне очень нравятся. Спасибо.
   Она выдохнула, радостно усмехнувшись. Впервые в жизни она обратилась к мужчине, который не приходился ей родственником.

   Три недели, которые Адрианна провела в Нью-Йорке, стали одними из самых счастливых и грустных в ее жизни. Она так много увидела и узнала. Какой-то ее части – той, в которую вбили строгие, несгибаемые правила поведения, – импульсивность города казалась неприличной. Но другая часть – та, которая раскрывалась навстречу новой жизни, – воспринимала ее с восторгом. Для Адрианны Нью-Йорк был воплощением Америки. И он навсегда остался для нее Америкой в ее самых лучших и самых ужасных проявлениях.
   Правила поменялись. У нее была своя спальня, но эта комната была больше и светлее помещения, которое ей отвели в отцовском дворце. Здесь она не была принцессой, но со всех сторон ее окружала забота. Она часто забиралась в постель Фиби, чтобы утешить мать, если она плакала, или просто молча полежать рядом, если она спала. Она понимала, что ее мать терзают демоны, и это ее пугало. Бывали дни, когда Фиби переполняли радость и оптимизм. Она беспрестанно говорила о былой славе и славе, ожидающей ее в будущем. Она смеялась, строила планы и засыпала дочь обещаниями. Спустя всего пару дней это оживление бесследно пропадало, сменяясь унынием. Фиби жаловалась на головную боль и усталость и часами не покидала свою комнату.
   В такие дни Селеста водила Адрианну на прогулки в парк или в театр.
   Даже еда отличалась от всего, что она ела прежде, и ей позволялось брать все, что она захочет и когда захочет. Она быстро пристрастилась к резкому шипучему вкусу пепси, которую пила прямо из запотевшей бутылки. Она съела свой первый хот-дог, даже не догадываясь, что он сделан из запретной для мусульман свинины.
   Телевизор стал для нее как учителем, так и развлечением. Она смущалась, зачарованно глядя на то, как женщины обнимают мужчин – открыто и даже как-то агрессивно. Истории часто оканчивались, как в сказках: кто-то влюблялся – взаимно или безответно. В этих историях женщины сами решали, за кого им выйти замуж. Иногда они вообще от этого отказывались. Она смотрела на это в молчаливом изумлении. Перед ней проходили Бетт Дэвис в «Иезавели», Кэтрин Хепберн в «Филадельфийской истории» и, на удивление, Фиби Спринг в «Ночах страсти». Так начинало расти ее восхищение сильными женщинами, способными выстоять и победить в мужском мире.
   Но больше любых драм и комедий ее восхищали рекламные ролики, герои которых одевались самым причудливым образом и решали все свои проблемы в считаные секунды. С их помощью ее американский вариант английского совершенствовался и обогащался.
   За эти три недели она узнала больше, чем за три года школы. Ее мозг напоминал губку, готовую впитывать и поглощать информацию.
   Но ее настроенный на одну волну с Фиби дух испытывал переживаемые ее матерью взлеты и падения.
   А затем пришло письмо. Адрианна знала о разводе. У нее вошло в привычку по ночам тайком спускаться по лестнице и слушать, как ее мать и Селеста разговаривают на темы, наглухо закрытые в ее присутствии. Так что она понимала, что ее мать собирается развестись с Абду. И была этому рада. Развод означал, что Фиби больше не будут избивать и насиловать.
   Когда пришло это письмо, письмо из Джакира, Фиби ушла к себе в комнату. Она провела там весь день, не выйдя даже для того, чтобы поесть. И всякий раз, когда Селеста стучала в ее дверь, она лишь просила оставить ее в покое.
   Теперь, ближе к полуночи, Адрианна проснулась. В ее беспокойные сны ворвался смех матери. Она проворно вскочила с кровати и на цыпочках подбежала к двери спальни Фиби.
   – Я чуть не сошла с ума от тревоги за тебя.
   Шелестя шелковой пижамой, Селеста быстро ходила по комнате.
   – Прости, дорогая, но мне действительно было необходимо побыть одной.
   Адрианна прижалась глазом к щели в приотворенной двери. Она видела Фиби, которая полулежа расположилась в кресле. Ее волосы были всклокочены, глаза лихорадочно блестели, а пальцы нервно барабанили по подлокотнику, выстукивая какой-то стремительный внутренний ритм.
   – Письмо от Абду стало ударом. Я знала, что это произойдет, но все равно оказалась не готова. Поздравь меня, Селеста, теперь я свободная женщина.
   – О чем ты говоришь?
   Фиби порывисто вскочила на ноги, чтобы наполнить бокал из графина. Она улыбнулась, приподняла бокал в шутливом тосте, затем припала к напитку.
   – Абду со мной развелся.
   – За три недели?
   – Он мог сделать это за три секунды. И он это сделал. Разумеется, мне еще предстоят необходимые в Америке формальности, но можно считать, что дело сделано.
   Селеста обратила внимание на уровень виски в графине.
   – Может, спустимся вниз и выпьем кофе?
   – У меня праздник. – Она прижала бокал ко лбу и расплакалась. – Этот ублюдок даже это не позволил мне сделать по-своему. За все эти годы у меня ни разу не было выбора. Даже в этом.
   – Давай присядем.
   Селеста потянулась к подруге, но Фиби тряхнула головой и снова вернулась к графину.
   – Нет, я в порядке. Мне было необходимо напиться. Трусость, конечно.
   – Человек, который сделал то, что сделала ты, Фиби, не может называться трусом. – Селеста отняла у нее бокал, после чего подвела к кровати и усадила. – Я знаю, что это сложно. После развода тебе кажется, что ты пытаешься нащупать ногами дно и вдруг обнаруживаешь, что там ничего нет. Но рано или поздно у тебя под ногами опять окажется надежная почва, можешь мне поверить.
   – У меня никого нет.
   – Что за глупости. Ты молода и красива. Этот развод – это твое начало, а не конец.
   – Селеста, он что-то у меня отнял. И я не могу вернуть это обратно. – Она закрыла лицо ладонями. – Неважно. Главное – это Эдди. Все остальное не имеет значения.
   – Эдди в порядке.
   – Ей так много нужно, и она этого заслуживает. – Фиби начала шарить по столику в поисках салфетки. – Я должна быть уверена в том, что у нее есть все необходимое.
   – У нее все будет.
   Фиби вытерла глаза и глубоко вздохнула:
   – Абду не будет нам помогать.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Я хочу сказать, что финансового обеспечения для Эдди не будет. Не будет ничего. Ни целевого фонда, ни выплат на ребенка, ничего. Все, что у нее есть, – это бесполезный титул, которого даже он не может ее лишить. Он оставляет себе все, что у меня было, когда мы поженились, все, что он мне подарил. Даже «Солнце и Луну», ожерелье, за которое он меня купил.
   – Он не имеет права. Фиби, у тебя хороший адвокат. Возможно, это займет некоторое время и потребует определенных усилий, но у Абду есть обязательства перед тобой и Адрианной.
   – Нет, он дал мне это понять очень четко. Если я попытаюсь оспаривать его решение, он отнимет у меня Адрианну. – От выпитого виски у нее заплетался язык. Она выпила еще, чтобы немного его развязать. – Поверь мне, Селеста, он на это способен. Она ему не нужна, и один бог ведает, через что ей придется пройти, если он ее заполучит, но он ее у меня заберет. Ничто этого не стоит. Даже «Солнце и Луна». Она бесценна.
   Селеста снова взяла из рук Фиби бокал и отставила его в сторону.
   – Хорошо, я согласна с тем, что прежде всего необходимо позаботиться об Эдди. Что ты намерена предпринять?
   – Я уже предприняла. – Она встала и начала ходить по комнате. Полы ее длинного белого халата развевались от ее стремительных движений. – Я напилась. Потом мне стало плохо. Потом я позвонила Ларри Кертису.
   – Своему агенту?
   – Ему самому. – Она развернулась к Селесте. Ее лицо снова светилось жизнью. Она все еще была бледна, но в то же время великолепна.
   – Он уже летит сюда.
   «Да, она прекрасна, – думала Селеста. – Красотой огня, пылающего чересчур ярко».
   – Дорогая, ты уверена, что готова к этому?
   – Я должна быть готова.
   – Ладно. – Селеста подняла ладонь. – Но Ларри Кертис? О нем ходят слухи, и не очень хорошие.
   – В Голливуде обожают сплетничать.
   – Я знаю, но… послушай, он привлекательный мужик, пробивной и пронырливый, но насколько я помню, ты подумывала о том, чтобы с ним расстаться, еще до того, как завершила свою карьеру.
   – Это все в прошлом. – Фиби снова взяла бокал. Она чувствовала себя хозяйкой положения и была готова сворачивать горы. И еще ей было очень худо. – Ларри помог мне однажды, и он поможет мне снова. Я возвращаюсь, Селеста. Я снова буду знаменита.

   Адрианна не понимала, почему от первого же взгляда на Ларри Кертиса ей стало не по себе и почему он напомнил ей отца. Физического сходства между ними не было ни малейшего. Кертис был плотного сложения и ниже Фиби, рост которой составлял пять футов десять дюймов. Вьющаяся белокурая шевелюра обрамляла его гладкое загорелое лицо. И он беспрестанно улыбался, демонстрируя крупные, белые, идеально ровные зубы.
   Адрианне понравился его костюм. Она по-прежнему думала о западной одежде как о костюмах. Он был облачен в лавандового цвета сорочку с длинными рукавами и распахнутым на груди воротником, открывающим взгляду толстую золотую цепь – явно предмет гордости ее хозяина. Его брюки в мелкую клетку расширялись внизу и были подхвачены на талии широким черным ремнем.
   Ее мать обрадовалась его появлению и открыто его обняла. Когда Ларри небрежно пошлепал Фиби по заднице, Адрианна поморщилась и отвела взгляд.
   – Добро пожаловать обратно, милая.
   – О, Ларри, я так рада тебя видеть.
   Она рассмеялась, пытаясь говорить как можно небрежнее, но он был достаточно проницателен, чтобы уловить в ее голосе нотки отчаяния. И сыграть на них.
   – Я тоже рад тебя видеть, малышка. Дай-ка мне на тебя взглянуть. – Он вытянул руку, отстраняя Фиби и меряя ее взглядом, от которого у Адрианны зарделись щеки. – Выглядишь ты неплохо. Немного похудела, но худоба нынче в моде.
   Морщинки вокруг глаз и рта представляли собой проблему, но он решил, что макияж и мягкий фокус помогут ее решить.
   Когда Фиби Спринг покинула Голливуд, она была настоящей золотой жилой. И она могла снова ею стать. Все зависело от количества вложенных усилий и смекалки.
   – Так, значит, Селеста, это и есть твоя квартира. – Продолжая обнимать Фиби за плечи, он обернулся к хозяйке. – Очень мило.
   – Спасибо. – Селеста напомнила себе, что он нужен Фиби. Возможно, даже очень. За ним действительно водилась репутация ловкого и грамотного бизнесмена. А сплетни, особенно грязные, часто оказывались всего лишь сплетнями. – Как перелет?
   – Все прошло гладко как по маслу. – Он улыбнулся, поглаживая руку Фиби. – Но я не прочь чего-нибудь выпить.
   – Сейчас принесу. – Готовность, с которой Фиби ринулась прислуживать, заставила Селесту внутренне поморщиться. – Ларри, ты пьешь бурбон, верно?
   – Абсолютно верно, милая. – Он непринужденно расположился на диване Селесты. – А это что за хорошенькая маленькая штучка?
   Он одарил ослепительной улыбкой Адрианну, напряженно сидевшую в кресле у окна.
   – Это моя дочь. – Фиби подала ему бокал, затем села рядом. – Адрианна, подойди сюда. Я познакомлю тебя с мистером Кертисом. Он мой очень близкий старый друг.
   Адрианна неохотно встала и подошла к ним.
   – Я рада нашему знакомству, мистер Кертис, – произнесла она.
   Это прозвучало так величественно и так естественно, что он расхохотался и взял ее за руку, прежде чем она успела ее отдернуть.
   – Никаких мистеров здесь нет, моя дорогая. Мы практически одна семья. Так что я для тебя дядя Ларри.
   Адрианна сощурилась. Ей не понравилось его прикосновение. Оно было горячим и прилипчивым. Совсем не таким, как у продавца обуви.
   – Вы брат моей мамы?
   Ларри откинулся на спинку дивана и разразился таким хохотом, как если бы она исполнила какой-то удивительный трюк.
   – Да ей палец в рот не клади.
   – Эдди все воспринимает очень буквально, – объяснила Фиби, нервно улыбаясь дочери.
   – Мы отлично поладим.
   Он сделал глоток виски, окидывая Адрианну поверх края бокала оценивающим взглядом, как если бы она была новой машиной или дорогим костюмом. «В ней есть потенциал, – решил он. – Еще несколько лет, несколько дополнительных округлостей в фигуре, и из нее может получиться весьма достойный экземпляр».
   – Мы с Адрианной еще не закончили рождественские покупки. – Селеста протянула девочке руку, за которую Адрианна с благодарностью схватилась. – Не будем вам мешать говорить о делах.
   – Спасибо, Селеста. Желаю хорошо провести время, малышка, – произнесла Фиби.
   – Одевайся потеплее, дорогуша. – Ларри подмигнул Адрианне. – Там очень холодно. – Он выждал, пока за ними не закроется дверь, после чего снова откинулся на подушки. – Как я уже сказал, милая, я рад твоему возвращению, но ты находишься на неправильном побережье.
   – Мне было нужно время. – Фиби сплела перед собой пальцы. – Селеста была к нам очень добра. Не знаю, что бы я без нее делала.
   – А для чего еще нужны друзья? – Он похлопал ее по бедру и остался доволен тем, что она не стала возражать, когда он задержал пальцы на ее ноге. Вообще-то, он предпочитал менее пышных женщин, но секс для него был испытанным средством, позволяющим без особых усилий получить контрольный пакет акций. – Рассказывай, малышка, надолго ли в наши края?
   – Я вернулась навсегда. – Как только он сделал последний глоток бурбона, Фиби встала, чтобы снова наполнить его бокал. На этот раз она налила виски и себе. Ларри удивленно приподнял бровь. Та Фиби, которую помнил он, никогда не прикасалась ни к чему крепче вина.
   – А как же шейх?
   – Я подала на развод. – Она облизала губы и огляделась вокруг с таким видом, как будто кто-то мог ее ударить уже за одно это заявление. – Я больше не могу с ним жить. – Она сделала глоток, опасаясь, что и без него тоже не сможет жить. – Ларри, он изменился. Ты не представляешь себе насколько. Если он за мной приедет…
   – Ты сейчас находишься в Соединенных Штатах Америки, милая. – Он привлек ее к себе, снова скользнув взглядом по ее телу. По его подсчетам, ей было уже далеко за тридцать. В целом он предпочитал женщин помоложе. Но она была беззащитна. А он любил, когда его женщины и клиенты были беззащитны и чувствовали свою уязвимость. – Я всегда о тебе заботился, разве не так?
   – Да. – Она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться от облегчения. Она понимала, что ее красота уже начала увядать. «Это не имеет значения, – сказала она себе, чувствуя, как поглаживает ее спину Ларри. – Он обо всем позаботится». – Ларри, мне нужна роль. Для начала любая. Я должна думать об Адрианне. Ей нужно очень много, и она заслуживает самого лучшего.
   – Предоставь это мне. Прежде чем ты переберешься на Западное побережье, необходимо организовать для тебя интервью. В духе «королева вернулась». – Он небрежно и бегло сжал ее грудь и потянулся к своему напитку. – Зритель должен увидеть твою фотографию с маленькой принцессой. Детишки всегда обеспечивают великолепные продажи. Я начну подготавливать почву, кое с кем переговорю, поторгуюсь. Можешь на меня положиться. Полтора месяца, и все будут у твоих ног.
   – Я очень на это надеюсь. – Она крепко зажмурилась. – Я так долго отсутствовала. Так многое изменилось.
   – Собирай вещи и готовься к отлету в конце недели. Об остальном позабочусь я. – Он был уверен, что одно ее имя позволит ему заключить выгодный контракт. Даже если она провалит роль, он все равно недурно заработает. И еще был ребенок. У него было ощущение, что девочка может ему пригодиться.
   – У меня не слишком много денег. – Она решительно подняла голову, как будто бросая вызов своему позору. – Я продала свои драгоценности. Нам этого хватит, чтобы какое-то время продержаться на плаву. Но большая часть средств уйдет на оплату хорошей школы для Адрианны. Я знаю, как дорого жить в Лос-Анджелесе.
   Да, ребенок определенно был ему на руку. Он понял, что ради дочери Фиби пойдет на все.
   – Я ведь уже сказал, что позабочусь о тебе.
   Он потянул за язычок молнии на спине ее платья.
   – Ларри…
   – Брось, милая. Покажи, что ты мне доверяешь. Я добуду тебе роль, поселю тебя в прекрасном доме, девочка пойдет в отличную школу. В самую лучшую. Ведь ты этого хочешь, не так ли?
   – Да, я хочу, чтобы Эдди получила все самое лучшее.
   – И ты тоже. Я снова окутаю тебя лучами славы. Если ты готова со мной посотрудничать.
   «Какая, в сущности, разница?» – думала она, позволяя ему себя раздевать. Абду пользовался ее телом, когда хотел, ничего не давая взамен ни ей, ни Адрианне. А от Ларри она получит защиту и, возможно, немного любви.
   – Милая, у тебя все еще великолепные сиськи.
   Фиби закрыла глаза, предоставив ему делать то, что он хочет.

Глава восьмая

   Филип Чемберлен прислушивался к свисту и стуку теннисных мячей, потягивая джин с тоником из высокого бокала. За три недели, проведенные в Калифорнии, он неплохо загорел, и белый теннисный костюм ему очень шел. Скрестив ноги в щиколотках, он сквозь зеркальные солнцезащитные очки смотрел на корты.
   Дружба с Эдди Триуолтером Третьим не доставляла Филипу никакого удовольствия, но все неприятные моменты окупились приглашением в его загородный клуб. Филип прибыл в Беверли-Хиллз по делу, но понежиться на солнышке никогда не мешало. Поскольку он позволил Эдди разделать его под орех в последних двух геймах их матча, молодой американец находился в прекрасном расположении духа.
   – Ты уверен, что не хочешь ланч, старик?
   К чести Филипа, он даже не поморщился от обращения «старик», которое Эдди явно считал высшим проявлением дружбы у англичан.
   – Я бы не против. Но мне уже надо бежать, если я не хочу опоздать на свою встречу.
   – В такой день грешно думать о делах.
   Эдди поднял на лоб свои очки с янтарного цвета стеклами. Тускло блеснули золотые часы на его запястье. Сверкнули в белоснежной улыбке зубы, брекеты с которых он снял всего два года назад. В украшенной монограммой кожаной теннисной сумке его ожидал пакетик первоклассной колумбийской анаши.
   Будучи сыном одного из самых успешных пластических хирургов Калифорнии, он не работал ни одного дня в своей жизни. Триуолтер Второй добывал и складывал в банковский сейф золотые слитки, пока его сын, позевывая от скуки, заканчивал колледж, а в качестве хобби приторговывал наркотиками и играл в теннис в загородном клубе.
   – Ты будешь сегодня вечером на вечеринке у Стоунуэев?
   – Обязательно.
   Эдди опорожнил бокал водки со льдом и сделал знак официанту подать ему еще один.
   – Снимает он фигово, но вечеринку закатить умеет. Порошка и травки сегодня будет достаточно. Хватит на целую армию. – Он усмехнулся. – Я совсем забыл. Ты, кажется, этим не балуешься.
   – Предпочитаю баловаться другими вещами.
   – Ну, дело твое, но Стоунуэй подает кокаин на серебряных подносах. Очень шикарно. – Он скользнул взглядом по худой блондинке в облегающих теннисных шортах. – Этим баловаться несложно. Предложи малышке Марси понюшку, и она трахнет все, что угодно.
   – Она еще подросток.
   Филип сделал глоток джина, смывая отвращение, вызванное юношеской надменностью Эдди и глупостями, изрыгаемыми его ртом.
   – В этом городе подростков нет. Кстати, о доступных женщинах. – Он кивнул в сторону пышной рыжеволосой женщины в открытом летнем платье. – На старушку Фиби в этом можно положиться. – Он фыркнул. – Не зря же у нее фамилия Спринг [10 - Одно из значений английского слова spring – пружина.]. Думаю, на ней попрыгал даже мой собственный старик. Она уже немножко поизносилась, но сиськи классные.
   Филип подумал, что, возможно, он платит слишком высокую цену за дружбу с Эдди.
   – Я, пожалуй, пойду.
   – Конечно. Кстати, старик, она приехала с дочерью. – Эдди провел кончиком языка по губам. – Она еще ребенок, но скоро превратится в первосортное мясцо. Чистое и милое дитя. Вот за кем будет приятно поохотиться. Сегодня мамашка ее на вечеринку не возьмет, но не сможет же она ее вечно держать под замком.
   Подавив раздражение, Филип посмотрел туда, куда указывал Эдди. И ощутил укол в сердце. Он лишь мельком заметил юное лицо с правильными чертами. Но там еще была грива прямых великолепно-черных волос. И ноги. Филип уставился на них помимо своей воли. Поистине изумительные ноги. Он фыркнул от отвращения к себе самому. Девочка была настолько юной, что Марси на ее фоне выглядела старушкой. Он резко встал и повернулся к ней спиной.
   – Детьми не увлекаюсь… старик. До вечера.
   «Вот ублюдок», – думал об Эдди Филип, отходя от столов и радуясь тому, что через день-другой ему уже незачем будет играть роль его «кореша» и он сможет уехать домой. Вернуться в Лондон, который встретит его своей прохладной зеленью, позволив смыть смог Лос-Анджелеса. Он напомнил себе о том, что еще необходимо купить сувениры для матери. Он не сомневался в том, что карта домов кинозвезд приведет Мэри в восторг.
   Пусть себе лелеет свои иллюзии о Голливуде. Нет ни малейшей необходимости рассказывать ей о толстом слое грязи под внешним блеском. Наркотики, секс, предательства. Это, разумеется, не весь Голливуд, но достаточно большая его часть для того, чтобы он был счастлив, что его мать так и не реализовала свою мечту стать актрисой. Все же надо будет как-нибудь ее сюда привезти. Сводить на ланч в китайский театр Граумана, дать ей возможность постоять в отпечатках ног Мэрилин Монро. Этот город сможет доставить ему удовольствие, если позволит произвести впечатление на мать.
   Он наклонился за мячом, подкатившимся ему под ноги. Девочка с изумительными ногами успела надеть огромные солнцезащитные очки, скрывавшие половину ее лица. Она улыбнулась, и, бросив ей мяч, он снова ощутил знакомый укол в сердце.
   – Спасибо.
   – Не за что.
   Филип сунул руки в карманы и задвинул мысли о юной дочери Фиби Спринг на задворки своего сознания. Ему предстояла работа.
   Двадцать минут спустя он уже въезжал в Бель-Эйр на белом грузовом микроавтобусе. Надпись на боку гласила: ЧИСТКА КОВРОВ. Мать Эдди, несомненно, очень огорчится, обнаружив, что кроме ковров подчистили и ее драгоценности. К тому же совершенно бесплатно.
   Теперь выгоревшие на солнце волосы выпрыгнувшего из кабины Филипа были скрыты под каштановым париком, а над его тонкими губами красовались ухоженные усики. Он по-прежнему был в белой одежде, только на этот раз это был белый комбинезон, немного подбитый поролоном для создания иллюзии объема. У него ушло три недели на то, чтобы изучить дом Триуолтеров, а также привычки членов семьи и слуг. У него было двадцать пять минут на то, чтобы войти в дом и покинуть его, прежде чем их экономка вернется после своего еженедельного похода на рынок.
   Это было почти чересчур просто. Неделей раньше он воспользовался тем, что Эдди так накачался наркотиками, что был не в состоянии самостоятельно войти в свою собственную дверь, и сделал слепок с его ключей. Оказавшись внутри, Филип отключил сигнализацию, а затем разбил стекло в двери, ведущей во внутренний двор. Это было необходимо для того, чтобы создать впечатление кражи со взломом.
   Он проворно прошел в спальню хозяев, чтобы приступить к работе над сейфом. Он остался доволен тем, что тот оказался той же модели, что и в доме Меццени в Венеции, на который у него ушло всего двенадцать минут. Это позволило ему избавить любвеобильную итальянскую даму от потрясающего комплекта украшений с изумрудами – одного из самых ценных в Европе. Но это случилось шесть месяцев назад, а Филип был не из тех, кто любит почивать на лаврах.
   Не было ничего важнее максимальной концентрации. Хотя Филипу еще не исполнилось и двадцати одного года, он знал, как сосредоточиться на сейфе, на сигнализации или на женщине. Каждый из этих объектов нуждался в особом подходе и был способен с лихвой вознаградить его за потраченные усилия.
   Он услышал первые щелчки.
   Он держался столь же элегантно и непринужденно, как если бы находился на приеме или в постели. Он научился отлично одеваться, говорить, соблазнять женщину. Его таланты открывали перед ним двери – как общества, так и сейфов. Он сумел переселить свою мать в просторную квартиру. Теперь вместо того, чтобы дрожать от холода или обливаться потом в билетной будке Фарадея, она ходила по магазинам или играла в бридж. И он был намерен позаботиться о том, чтобы она продолжала предаваться этим занятиям. В его жизни были и другие женщины, но мать по-прежнему была его первой любовью.
   Через стетоскоп он услышал щелчки открывающегося замка.
   Он и о себе не забыл позаботиться и был твердо намерен приумножить свое благосостояние. У него был небольшой элегантный особняк в Лондоне. Скоро, очень скоро он намеревался приступить к поискам дома своей мечты за городом. С садом. У него была слабость к маленьким красивым вещам, нуждающимся в уходе.
   Он выпрямился, одной рукой осторожно проводя по диску кодового замка и полузакрыв глаза. Он напоминал человека, который слушает красивую убаюкивающую музыку или наслаждается умелыми прикосновениями искушенной женщины.
   Сейф бесшумно распахнулся.
   Он развернул лежащий внутри бархатный кисет и начал изучать драгоценности с помощью лупы. Он отлично знал, что не все то золото, что блестит. И не все сверкающие стекляшки являются бриллиантами. Но на этот раз камни были настоящие. Вне всякого сомнения, русские, марки D. Он внимательно изучал центральный сапфир. В его центре был крошечный дефект. В камне такого размера иначе и быть не могло. Он был красивым и очень ценным, чистого василькового цвета. Напоминая терпеливого врача, Филип осмотрел все браслеты, кольца и подвески. Рубиновые серьги показались ему необычайно уродливыми. Будучи наделенным утонченным эстетическим вкусом, он решил, что изготавливать нечто столь неэстетичное из такого страстного камня – это настоящее преступление. Прикинув, что драгоценности стоят около тридцати пяти тысяч американских долларов, он забрал их из сейфа. Независимо от своих художественных наклонностей, он прежде всего был бизнесменом.
   Удовлетворенный результатом, он положил украшения в центр обюссонского ковра и скатал его в рулон.
   Спустя двадцать минут после того, как Филип вошел в дом, он задвинул ковер в фургон. Насвистывая сквозь зубы, он сел за руль и поехал к воротам, навстречу появившейся из-за угла экономке Триуолтеров.
   «Эдди прав, – подумал Фил, включая радио. – Не самый лучший день для бизнеса».

   Все в Голливуде оказалось обманчивым. При первом знакомстве он потряс Адрианну. Эта Америка очень отличалась от Америки Нью-Йорка. Люди здесь были более элегантными, они никуда не спешили, и все знали всех. «Совсем как в маленькой деревне», – подумала тогда Адрианна. Тем не менее местные жители оказались далеко не такими дружелюбными, какими были на первый взгляд.
   К тому времени, как ей исполнилось четырнадцать лет, она поняла, что и дружелюбие, и их улыбки зачастую столь же фальшивы, как и фасады магазинов на съемочной площадке. Она также знала, что победоносное возвращение Фиби с треском провалилось.
   У них был дом, она ходила в школу, но карьера Фиби неудержимо катилась под уклон. В Джакире начала увядать не только ее красота. Вместе с самоуважением она растеряла и свой талант.
   – Ты уже готова? – Фиби быстрыми шагами вошла в комнату дочери.
   Слишком блестящие глаза и чересчур возбужденный голос сообщили Адрианне о том, что ее мать пополнила свои запасы амфетаминов. Пытаясь подавить ощущение беспомощности, она через силу улыбнулась. Она была не готова к очередной ссоре, во время которой Фиби будет плакать и давать пустые обещания.
   – Почти.
   Адрианна завязала широкий кушак поверх своего похожего на смокинг костюма. Она хотела сказать матери, какая она красивая, но при виде вечернего платья Фиби внутренне съежилась. Декольте было слишком глубоким, а усыпанная золотыми блестками ткань казалась скорее второй кожей. «Дело рук Ларри», – подумала Адрианна. Ларри Кертис все еще был агентом, бывшим любовником и беспрестанным манипулятором ее матери.
   – У нас еще много времени, – вместо этого произнесла она.
   – О, я знаю. – Фиби принялась ходить по комнате, блестя платьем, подстегиваемая маниакальной энергией пилюль и своими собственными непредсказуемыми скачками настроения. – Но премьера – это всегда волнующее событие. Люди, камеры… – Она остановилась перед зеркалом Адрианны и увидела себя такой, какой она когда-то была, без тех следов, которые на ней оставили болезнь и разочарования. – Там будут все. Совсем как в былые времена.
   Глядя на свое отражение, она погрузилась в мечты. Как с ней это часто случалось, она снова увидела себя в центре внимания многочисленных поклонников и помощников. Они все ее любили, все хотели быть рядом с ней, прикасаться к ней, говорить и слушать.
   – Мама. – Адрианна, которую внезапное молчание Фиби, как всегда, насторожило, положила руку ей на плечо. Бывали дни, когда она вот точно так же уходила в себя и выныривала на поверхность только через несколько часов. – Мама, – повторила она, сильнее сжимая плечо Фиби и опасаясь, что та уже удаляется от нее по длинному коридору своих фантазий.
   – Что? – Фиби моргнула и очнулась. Она с улыбкой сфокусировала взгляд на лице Адрианны. – Моя собственная маленькая принцесса. Ты уже такая взрослая.
   – Мама, я тебя люблю.
   Сглотнув слезы, Адрианна обвила мать обеими руками и тесно к ней прижалась. В последние годы настроение Фиби все больше и больше напоминало американские горки, на которых они когда-то катались в Диснейленде, представляя собой безнадежную мешанину стремительных взлетов и бездонных провалов. Она никогда не знала, чего ей следует ожидать от матери – смеха и безумных обещаний или слез и сожалений.
   – Я люблю тебя, Эдди. – Она гладила дочь по волосам, по цвету и на ощупь так напоминавшим волосы Абду. – Нам постепенно удалось кое-чего добиться, верно? – Она отстранилась и начала кружиться, оставаясь на месте. – Через несколько месяцев мы будем собираться на мою премьеру. О, я знаю, фильм не настолько значимый, как этот, но эти низкобюджетные фильмы сейчас набирают популярность. Как говорит Ларри, самое главное, чтобы я оставалась в обойме. А с той рекламной кампанией, которую он планирует организовать…
   Она вспомнила о фотосессии, для которой позировала обнаженной на прошлой неделе. Сейчас было не время рассказывать о ней Адрианне. «Это всего лишь бизнес, – напомнила она себе, нервно сплетая пальцы. – Всего лишь бизнес».
   – Я уверена, что это будет чудесный фильм, – произнесла Адрианна, со вздохом подумав, что критика на все ее предыдущие фильмы была просто убийственной.
   Ей было безумно жаль мать, которая позорилась на экране, пуская в ход тело вместо таланта. Прожив в Калифорнии пять лет, Адрианна отчетливо понимала, что Фиби променяла одно рабство на другое.
   – Когда я достигну успеха, большого успеха, мы купим этот дом на пляже, который я тебе обещала.
   – У нас хороший дом.
   – Вот эта лачуга…
   Фиби посмотрела в окно на чахлый палисадник, отделяющий их от улицы. Тут не было ни внушительной каменной стены, ни красивых ворот, ни сочной лужайки. Они находились на самом краю Беверли-Хиллз, на краю успеха. Имя Фиби опустилось в список Б самых значимых жителей Голливуда. Главные продюсеры уже не присылали ей свои сценарии.
   Она подумала о роскоши дворца, из которого увезла Адрианну. По мере того как шло время, ограничения, налагаемые жизнью в Джакире, забывались и в памяти оставалось лишь изобилие, сопровождавшее жизнь в гареме.
   – Это не то, чего я хочу для тебя, и близко не то, чего ты заслуживаешь, но чтобы заново выстроить карьеру, нужно время.
   – Я знаю. – Этот разговор происходил так часто, что она знала его наизусть. – Занятия в школе заканчиваются через пару недель. Я думала, что мы могли бы съездить в Нью-Йорк, навестить Селесту. Там ты сможешь расслабиться.
   – Хмм. Будет видно. Ларри ведет переговоры о роли для меня.
   Адрианна сникла. Ей незачем было говорить, что речь идет об очень заурядной роли и что ее мать будет пропадать неизвестно где, там, где ею будут манипулировать мужчины, решившие, что им выгодно эксплуатировать ее тело. Чем усерднее Фиби пыталась доказать, что она способна вскарабкаться обратно на вершину, тем стремительнее она соскальзывала на самое дно.
   Фиби хотела дом на побережье и имя вверху списка. Возможно, Адрианну и возмущали бы ее амбиции. Возможно, она даже попыталась бы с ними бороться, если бы ее мотивы были эгоистичными. Но Фиби все делала во имя любви, движимая потребностью давать. Адрианна все равно не сумела бы убедить ее в том, что она сооружает себе клетку столь же крепкую, как та, из которой она сбежала.
   – Мама, ты уже много месяцев по-настоящему не отдыхала. Мы сможем посмотреть новый спектакль Селесты, походить по музеям. Это пойдет тебе на пользу.
   – Еще больше мне пойдет на пользу то, как все сегодня будут суетиться вокруг принцессы Адрианны. Ты выглядишь изумительно, милая. – Она обняла дочь за плечи, и они вместе направились к двери. – Я уверена, что ты уже разбила много мальчишечьих сердец.
   Адрианна только пожала плечами. Ее не интересовали ни мальчишки, ни их сердца.
   – Что ж, сегодня наш вечер. Какая жалость, что Ларри нет в городе и нас не сопровождает красивый мужчина.
   – Нам никто не нужен.
//-- * * * --//
   Адрианна давно привыкла к толпам, вспышкам фотоаппаратов и камерам. Серьезность дочери часто внушала Фиби опасения, но зато она могла не волноваться относительно ее манер. Несмотря на юный возраст, она обращалась с прессой с поистине королевским достоинством: улыбалась, когда улыбка была необходима, отвечала на вопросы, но никогда не выбалтывала лишнего и уходила в тень, когда запасы ее терпения были на исходе. В результате пресса ее просто обожала. Ни для кого не было секретом то, что журналисты добрее к Фиби Спринг, потому что у них роман с ее дочерью. Адрианна тоже это знала и мастерски этим пользовалась.
   Она позаботилась о том, чтобы из арендованной ими машины Фиби вышла первой и чтобы, когда защелкали фотоаппараты, они стояли под руку. Таким образом, их можно было сфотографировать только вместе.
   Фиби ожила. С ней это уже случалось и прежде. И всякий раз Адрианна страстно мечтала о том, чтобы ее мать развелась с кинобизнесом низкого пошиба. Лицо Фиби лучилось счастьем, простой радостью, которую Адрианна так редко на нем видела. Сейчас ей не были нужны пилюли, бутылка или грезы.
   Вокруг в свете прожекторов ревела толпа, гремела музыка. На мгновение она снова была звездой.
   Прижавшись к ограждениям, зеваки дожидались возможности хоть глазком увидеть своих любимых знаменитостей, а попутно радовались всем подряд. Они добродушно хлопали всем, пока в толпе шныряли карманники и переходили из рук в руки пакеты с наркотиками.
   Видя только улыбки, Фиби остановилась помахать, а затем насладиться аплодисментами, прежде чем величественно заскользить к входу в театр. Адрианна ненавязчиво провела ее внутрь, в фойе, по которому уже рассеялись мужчины и женщины, причастные к миру кино. Тут было много блесток, много низких декольте и много сплетен.
   – Дорогая, как я рада тебя видеть. – Алтеа Грей, популярная актриса телевизионных сериалов, подошла к ним, чтобы поцеловать воздух в дюйме от щеки Фиби. Она безразлично улыбнулась Адрианне и, к немалой досаде девушки, зачем-то потрепала ее по голове. – Хорошенькая, как всегда. Смокинг – какая интересная мысль.
   Она уже прикидывала, как побыстрее сшить такой же для себя.
   Фиби моргнула. Дружеское приветствие застало ее врасплох. В последний раз, когда она видела эту актрису, Алтеа держалась подчеркнуто пренебрежительно.
   – Алтеа, ты выглядишь просто чудесно.
   – О, спасибо, дорогая. – Она дождалась, пока один из допущенных внутрь операторов нацелит на них свой объектив, и по-панибратски потрепала Фиби по щеке. – Я так рада видеть дружеские лица в этом цирке. – Она щелкнула зажигалкой, прикуривая длинную сигарету, чтобы похвастаться изумрудом на пальце, сверкнувшим в свете ярких люстр. – Я хотела прогулять сегодняшнее мероприятие, но моего агента по рекламе чуть удар не хватил. Чем ты сейчас занимаешься, милая? Сто лет тебя не видела.
   – Я только что закончила фильм. – Благодарная за проявленный к ней интерес Фиби улыбнулась, пытаясь не обращать внимания на сигаретный дым, от которого у нее горели глаза. – Триллер, – добавила она, завышая рейтинг низкобюджетного и низкопробного фильма. – Он, вероятно, выйдет на экраны этой зимой.
   – Чудесно. А я как раз выпуталась из телевизионного болота и собираюсь сняться в настоящем кино. По сценарию Дэна Биттермана. Ты могла о нем слышать. – Она лениво наблюдала за Фиби, ожидая ее реакции. – Я только что подписала контракт на роль Мелани. – Помолчав ровно столько, сколько было необходимо, чтобы убедиться, что удар достиг цели, Алтеа снова улыбнулась. – Я должна вернуться к своему другу, пока он не заскучал. Была рада тебя видеть, дорогая. Давай как-нибудь встретимся за ланчем.
   – Мама, что случилось? – спросила Адрианна.
   – Ничего.
   Кто-то окликнул Фиби, и она заставила себя улыбнуться. Мелани. Ларри обещал, что эта роль достанется ей и что это лишь вопрос окончательного согласования контракта. Он обещал, что этот фильм наконец-то вернет ее туда, где она была прежде, – на вершину.
   – Может, ты хочешь вернуться домой?
   – Домой? – Фиби усилила мощность улыбки так, что от нее едва не посыпались искры. – Разумеется, нет. Но перед тем, как войти в зал, я хотела бы чего-нибудь выпить. Ах, смотри, это Майкл.
   Она помахала и привлекла внимание актера, который играл главную роль в ее первом фильме, Майкла Адамса. Его виски слегка тронула седина, которую он даже не пытался закрашивать, а на лице были заметны морщинки, которые он не желал заполнять, не говоря уже о круговой подтяжке. Он часто думал о том, что его успех объясняется не только актерским мастерством, но также и тем фактом, что он совершенно точно знает, кто он такой. Он приближался к полтиннику, и его талия заметно увеличилась в окружности, но он продолжал играть главные роли.
   – Фиби, – с искренней симпатией, в которой сквозила жалость, он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. – А кто эта прекрасная юная леди?
   Он улыбнулся Адрианне, как будто не узнавая ее.
   – Привет, Майкл.
   Адрианна приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, что обычно делала крайне неохотно. Но с Майклом это доставляло ей удовольствие. Он был единственным из всех ее знакомых мужчин, чье общество было ей приятно.
   – Неужели это наша малышка Эдди? Ты затмила всех наших восходящих звезд. – Он засмеялся и ущипнул ее за подбородок, заставив снова улыбнуться. – Это твоя самая лучшая работа, Фиби.
   – Я знаю.
   Она прикусила губу, чтобы та не задрожала, и снова через силу улыбнулась.
   Проблемы, подумал он, с присущей ему проницательностью отметив неестественный блеск в глазах Фиби. С другой стороны, проблемы ее просто преследовали.
   – Только не говорите мне, что вы, девочки, здесь без сопровождающего.
   – Ларри нет в городе.
   – Ага. – Момент для очередной нотации относительно Ларри Кертиса был явно неподходящим. – Может, мне удастся уговорить вас составить компанию одинокому мужчине?
   – Ты не бываешь одиноким, – возразила Адрианна. – Только на прошлой неделе я читала о твоем романе с Джинджер Фрай в Аспене.
   – Что за не по годам развитый ребенок! Вообще-то, я ездил туда только на выходные покататься на лыжах, и мне чудом удалось ничего себе не сломать. Джинджер сопровождала меня на тот случай, если мне понадобится медицинская помощь.
   – Понадобилась? – улыбнулась Адрианна.
   – Вот, держи. – Майкл извлек из зажима для денег банкноту. – Будь хорошей девочкой, купи себе чего-нибудь попить.
   Она усмехнулась и направилась к буфету.
   Майкл смотрел ей вслед, восхищаясь изяществом, с которым она скользила сквозь толпу, и думая о том, что через годик-другой все мужчины этого города – любого города – будут у ее ног.
   – Она настоящее сокровище, Фиби. Моей дочери Марджори семнадцать. Последние три года она не вылазит из своих рваных джинсов и делает все, что в ее силах, чтобы превратить мою жизнь в ад. Я тебе завидую.
   – Эдди ни разу не дала мне повода для беспокойства. Я, честное слово, даже не представляю себе, что бы я без нее делала.
   – Она тебя обожает. – Понизив голос, он произнес: – Ты не думала о том, чтобы увидеться с врачом, которого я тебе рекомендовал?
   – У меня не было на это времени, – уклончиво ответила она, думая только о том, чтобы хоть на минуту от него сбежать и, укрывшись в женском туалете, проглотить пилюлю. – И, честно говоря, Майкл, в последнее время я чувствую себя намного лучше. Иногда мне кажется, что киноиндустрия существует только для того, чтобы обеспечивать работой психиатров и пластических хирургов.
   Он подавил вздох. Она явно что-то принимала, и ее состояние стремительно ухудшалось.
   – Никогда не мешает проконсультироваться со знающим человеком.
   – Я об этом подумаю.
   Адрианна не спешила возвращаться, зная, что Майкл воспользуется этой возможностью, чтобы поговорить с ее матерью о терапии. Он уже обсуждал это с Адрианной, застав ее в состоянии, близком к истерике, когда она вернулась из школы и несколько часов не могла добиться от Фиби ни малейшей реакции на свое присутствие. Она просто сидела на стуле, безмолвно глядя в окно своей комнаты.
   Придя в себя, она засыпала дочь объяснениями своего состояния. Усталость, работа на износ, транквилизаторы. Майкл говорил с ними обеими о необходимости обратиться к врачу, но Фиби упиралась. Именно по этой причине Адрианна стремилась во что бы то ни стало увезти мать обратно в Нью-Йорк, подальше от Ларри Кертиса и его бездонного запаса наркотиков, которыми он снабжал Фиби.
   Несмотря на свой юный возраст, Адрианна знала о снегопаде в Южной Калифорнии. Кокаин превратился в излюбленный наркотик кинотусовки. Зачастую его подавали вместе с ланчем прямо на съемочной площадке. Пока что Фиби отказывалась его принимать, предпочитая адские пилюли адскому порошку, но Адрианна знала, что рано или поздно наступит день, когда она его попробует. Было необходимо увезти Фиби прочь, прежде чем она переступит эту последнюю черту.
   Потягивая пепси, Адрианна неторопливо обходила зал. Она не могла сказать, что ей неприятны все люди в мире, который избрала для себя ее мать. Многие из них были, подобно Майклу Адамсу, по-настоящему талантливыми актерами и верными друзьями. И они всей душой отдавались любимому делу, которое зачастую означало тяжелый труд, сквозь который лишь временами пробивались лучи славы.
   Красивая жизнь этого мира с обедами в элегантных ресторанах и одеждой от лучших дизайнеров доставляла ей удовольствие. Она знала себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что жить обычной жизнью ей будет сложно. Но она не была готова платить за изыски рассудком матери.
   – О боже, ты видела это платье? – Алтеа Грей затянулась сигаретой и кивнула в сторону Фиби. Адрианна остановилась у нее за спиной. – Создается впечатление, что она хочет продемонстрировать всем без исключения, что у нее все еще есть грудь.
   – После нескольких ее последних фильмов, – заметил ее спутник, – места сомнениям быть не должно.
   Алтеа расхохоталась.
   – Она похожа на престарелую амазонку. Знаешь, она и в самом деле считала, что ей предложат роль Мелани. Все отлично понимают, что она уже никогда не получит приличную роль. Это было бы смешно, если бы не было так убого.
   – Были и другие времена, – тихо произнес мужчина рядом с Алтеей. – И тогда ей не было равных.
   – Что за неуместная ностальгия, дорогой. – Алтеа потушила окурок. – Нет ничего скучнее путешествий по волнам памяти.
   – Нет ничего скучнее нытья второсортной актрисы, – громко и отчетливо произнесла Адрианна, даже не моргнув, когда все, кто стоял рядом, обернулись в ее сторону.
   – О боже. – Алтеа постучала кончиком пальца по нижней губе. – У маленьких гномов большие уши.
   Адрианна посмотрела ей в глаза. Уступать она не собиралась.
   – У маленьких талантов большое самомнение.
   Ее спутник усмехнулся, и Алтеа метнула в его сторону испепеляющий взгляд, после чего откинула волосы за спину и снисходительно улыбнулась Адрианне.
   – Беги, играй, милая. Это взрослый разговор.
   – В самом деле? Мне он показался на удивление незрелым. Милая.
   – Грубая избалованная девчонка. – Стряхнув с плеча руку пытавшегося остановить ее спутника, Алтеа шагнула вперед. – Сначала научись прилично себя вести.
   – Не тебе учить меня хорошим манерам. – Она смерила взглядом Алтею, а затем и группу людей вокруг. Ее глаза были такими внимательными, холодными и взрослыми, что от этого долгого взгляда всем стало неуютно. – Я здесь вообще не вижу никого, у кого я могла бы научиться хоть чему-то, не считая лицемерия.
   – Маленькая сучка, – прошипела Алтеа, когда Адрианна развернулась и ушла.
   – Тебе лучше заткнуться, Алтеа, – посоветовал ее спутник. – Тебя только что заткнули за пояс.

   – Малышка, почему ты не хочешь рассказать мне, что случилось?
   Адрианна толкнула боковую дверь, которая вела в их крохотный сад. Ей мало что нравилось в Калифорнии, но она научилась ценить солнце.
   – Ничего не случилось. Просто много уроков.
   Она хотела побыть одна и обдумать все, что узнала после премьеры. Она уже переварила слух о том, что Фиби позировала обнаженной для мужского журнала. Цифра на ценнике на самоуважении ее матери составляла двести тысяч долларов.
   Ей было трудно, очень трудно оправдать позор любовью. Адрианне потребовались годы на то, чтобы приспособиться к новому образу жизни. Она всей душой приняла равенство женщин и мужчин, предоставляющее женщине право самостоятельно делать выбор и быть самоценной личностью, а не символом хрупкости и сексуального желания. Она хотела в это верить, ей было необходимо в это верить. Но ее мать продавала свое тело, позволяя овладеть им любому мужчине, открывшему журнал, с которым была заключена сделка.
   Ее школа была слишком дорогой. Адрианна смотрела на то, как пышные розы роняют свои лепестки, и размышляла над огромными суммами, которые мать платит за ее право оставаться в этой эксклюзивной частной школе. Фиби обменивала свое достоинство на образование дочери.
   Была еще безумно дорогая одежда, в которой, по мнению Фиби, нуждается Адрианна. И водитель – некое сочетание водителя и телохранителя, поскольку Фиби считала необходимым ограждать дочь от террористов… и Абду. Ближний Восток охватила волна самого жуткого насилия, и независимо от того, признавал ее Абду или нет, Адрианна оставалась дочерью короля Джакира.
   – Мама, я хотела бы в следующем году пойти в бесплатную школу.
   – В бесплатную школу? – Фиби заглянула в сумочку, чтобы убедиться в том, что ее кредитка на месте. У нее оставалось маловато наличных денег, и необходимо было протянуть до возвращения Ларри. – Эдди, не смеши меня. Я хочу, чтобы у тебя было самое лучшее образование. – Она на мгновение замерла в растерянности, не понимая, что понадобилось ей в сумочке. Посмотрев на пластиковую карту в руке, она покачала головой и сунула ее обратно. – Разве тебе там не нравится? Твои учителя все время рассказывают мне о том, какая ты одаренная. Но если проблема в других девочках, мы можем найти другую школу.
   – Нет, другие девочки – это не проблема. – Почти все ученицы школы казались Адрианне заносчивыми и сосредоточенными только на себе, но в целом они были совершенно безвредны. – Просто мы понапрасну тратим деньги на то, что я могла бы выучить совершенно бесплатно.
   – И это все? – Фиби рассмеялась и прошла через комнату, чтобы поцеловать дочь. – Деньги – это последнее, что должно тебя волновать. Эдди, ты должна получать только все самое лучшее, и для меня нет ничего важнее этого. Без этого… ну да ладно, неважно. – Она снова поцеловала Адрианну. – У тебя будет все самое лучшее, и в следующем году ты будешь смотреть из окна на океан.
   – У меня уже есть самое лучшее, – отозвалась Адрианна. – У меня есть ты.
   – Ты мое счастье. Кстати, ты уверена, что не хочешь поехать со мной сделать маникюр?
   – Нет, у меня в понедельник контрольная по испанскому. Мне необходимо подготовиться.
   – Ты слишком много работаешь.
   Теперь настала очередь Адрианны улыбнуться.
   – Как и моя мать.
   – В таком случае мы обе заслужили награду. – Фиби снова открыла сумочку. Она взяла с собой кредитную карточку? – Мы поедем с тобой в тот итальянский ресторан, который тебе так нравится, и будем есть спагетти, пока им не придется выкатывать нас за дверь.
   – С дополнительным чесноком?
   – Конечно. Мы закажем так много чеснока, что к нам после этого никто и близко не сможет подойти. А потом отправимся в кино. Посмотрим эти «Звездные войны», о которых все только и говорят. Я вернусь около пяти.
   – Я буду готова.
   «Все будет хорошо», – решила Адрианна, оставшись в одиночестве. Фиби в порядке. Они обе будут в порядке, пока могут заботиться друг о друге. Она включила радио и нашла рок-станцию. Американская музыка. Адрианна улыбнулась и начала подпевать Линде Ронстадт.
   Ей нравилась американская музыка. А также американские машины и американская одежда. Фиби позаботилась о том, чтобы дочь получила гражданство, но сама Адрианна американским подростком себя не чувствовала.
   Она избегала мальчиков, в то время как ее сверстницы за ними буквально гонялись. Они хихикали и обсуждали поцелуи с открытым ртом и петтинг. Она сомневалась, что хоть кто-то из них видел, как насилуют их мать. Даже самые близкие ее подруги, похоже, считали, что в жизни не существует ничего важнее бунта против родительского авторитета. Как могла Адрианна бунтовать против женщины, которая ради ее безопасности рисковала своей жизнью?
   Кое-кто из девчонок приносил в школу марихуану и курил в туалете. Они так легко относились к наркотикам, которых Адрианна смертельно боялась.
   У нее был титул, отделявший ее от всех остальных. Он был не просто словом. Он был у нее в крови, представляя собой связь с миром, в котором она жила первые восемь лет своей жизни. Понять который не смог бы никто из этих избалованных американских девчонок.
   Она приняла американскую культуру и радовалась многому из того, что они воспринимали как должное. И все же иногда бывали моменты, глубоко личные моменты, когда она скучала по гарему и поддержке семьи.
   Она подумала о Дудже, которая вышла замуж за богатого американского нефтяного магната, но была так же далека от ее жизни, как Джидда или Фахид или брат с сестрой, родившиеся уже после того, как она покинула Джакир.
   Выбросив мысли о прошлом из головы, она села за стол у открытого окна в сад и склонилась над учебниками.
   Она очень приятно провела время, слушая музыку чуть громче, чем нравилось Фиби, и сжевав пакет картошки фри на ланч. Учеба была ей в радость, чего ее подруги также не понимали. Но они считали образование своим правом или даже, скорее, скучной обязанностью, а не привилегией. Адрианна научилась читать только в девять лет, но наверстала упущенное время, к удивлению и радости Фиби став отличницей. Адрианне нравилось учиться не меньше, чем слушать льющийся из радиоприемника заводной рок-н-ролл.
   И у нее были свои мечты. К четырнадцати годам она сфокусировалась на определенной цели, решив, что хочет стать инженером. Математика казалась ей языком, и она уже свободно владела алгеброй. Под руководством учителя-энтузиаста она взялась за матанализ. Также ее интриговали компьютеры и электроника.
   Адрианна пыталась решить сложное уравнение, когда до нее донесся звук открывшейся входной двери.
   – Ты вернулась рано.
   Радостная улыбка сползла с ее лица, когда, подняв голову, она увидела Ларри Кертиса.
   – Ты по мне скучала, дорогуша? – широко улыбаясь девочке, он отбросил в сторону дорожную сумку. В туалете самолета перед самым приземлением он приложился к полоске кокаина и чувствовал себя превосходно. – Может, поцелуешь дядю Ларри?
   – Мамы нет дома. – Адрианна перестала болтать ногами и выпрямилась на стуле, сожалея, что ее короткие шорты и маленькие груди под футболкой не защищены от его взгляда абайей и чадрой.
   – Она оставила тебя совсем одну?
   Он крайне редко заставал Адрианну в одиночестве. Адрианна неодобрительно наблюдала за тем, как он достает из шкафчика бутылку бурбона, но молчала.
   – Она вас не ожидала.
   – Удалось закончить дела раньше. – Он выпил и обернулся в ее сторону, разглядывая ее стройные загорелые ноги под столом. Он уже много месяцев мечтал запустить руки между этими хорошенькими бедрами. – Поздравь меня, милашка. Я только что заключил сделку, которая на следующие пять лет обеспечит мне место на вершине.
   – Примите мои поздравления, – вежливо произнесла она и начала собирать книги.
   Она решила укрыться в своей комнате, заперевшись изнутри.
   – И ты занимаешься этим в такой чудесный субботний день?
   Ларри положил ладонь на ее учебник испанского. Адрианна замерла, пытаясь унять тревогу, запульсировавшую в основании черепа. Она знала, как ведут себя мужчины, добивающиеся женщины, потому что выросла на этом. Она подняла на него глаза, и ее затошнило.
   С тех пор как она увидела его впервые, он почти не изменился. Его волосы были подстрижены чуть короче, а пастельные рубашки и цепочки сменились спортивной одеждой от Изод и беговыми кроссовками. Но внутри он оставался таким же, как всегда. Селеста когда-то назвала его скользким. И сейчас это слово вызвало у нее ассоциацию со слизью.
   – Я хочу положить книги на место.
   Ей удалось не отвести взгляд, но ее выдала дрожь в голосе, услышав которую Ларри улыбнулся.
   – Ты такая хорошенькая, когда сидишь, обложившись книгами, как прилежная ученица.
   Он допил виски, но не убрал ладонь с ее сжимающих книги пальцев. Ощущая лихорадочное биение ее пульса, он решил, что она возбуждена. Страх и возбуждение. Именно то, что ему всегда нравилось в женщинах.
   – Я очень привязался к тебе, дорогуша.
   Он смотрел на ее черные и прямые, как стрела, волосы до пояса, свежую кожу цвета золотой пыли и темные, как и ее волосы, глаза, сейчас широко раскрытые от страха. Она определенно понимала, чего он хочет, и это возбуждало его не меньше, чем ее еще неразвитое тело.
   – Я наблюдал за тобой все эти годы, малышка. Мы с тобой могли бы отлично поладить. – Он облизал губы, а затем неторопливо потер ладонью свободной руки свой пах. – Ты не найдешь в этих книгах того, чему мог бы научить тебя я.
   – Вы занимаетесь сексом с моей матерью.
   Он сверкнул улыбкой. Ему нравилось то, что она называет вещи своими именами.
   – Верно. Так что все это будет наше сугубо семейное дело.
   – Вы отвратительны. – Она отдернула руку и подняла книги перед собой, как щит. – Когда я расскажу маме…
   – Ты ничего не скажешь своей старушке. – Он продолжал улыбаться. Наркотик в крови заставлял его чувствовать себя высоким, сильным и сексуальным. Алкоголь придавал ему уверенности и решительности. – Не забывай, что я ваш кусок хлеба с маслом.
   – Вы работаете на мою мать, а не она на вас.
   – Спустись с небес на землю. Без меня Фиби Спринг не получила бы работу даже в тридцатисекундном рекламном ролике, ворочая на экране мешки с мусором. Она себя исчерпала, и мы с тобой это знаем. У тебя есть крыша над головой, дорогуша, только благодаря мне. Я время от времени подбрасываю ей работенку и скрываю от прессы тот факт, что она догоняется таблетками и алкоголем. Так что тебе стоило бы проявить хоть немного благодарности.
   Его бросок был таким стремительным, что крик Адрианны застрял у нее в горле. Книги разлетелись во все стороны, когда он повалил ее на стол. Она сопротивлялась, пытаясь ударить его ногой и расцарапать ему лицо, но ей удалось лишь слегка царапнуть ему щеку, прежде чем он прижал к столу ее руки.
   – Ты еще меня за это поблагодаришь, – заявил он, накрывая ее губы своим ртом.
   Она ощутила, как к ее горлу подступает горячая и горькая тошнота. Она полностью перекрыла ей дыхание так, что даже судорожный глоток воздуха дался ей с трудом. Убедившись в том, что разжать ее губы не удастся, он принялся сосать ее грудь через тонкую ткань футболки. Ее пронзила резкая боль, но еще сильнее боли был стыд.
   Она начала кричать, громко и отчаянно, извиваясь и изо всех сил пытаясь высвободиться. Бокал, который он поставил на стол, упал на пол и разлетелся вдребезги. Этот звук перенес ее в Джакир, в спальню ее матери.
   Перед ее наполненными ужасом глазами вырос отец. Это он нависал над ней. Это его руки разрывали ее футболку. Ее крики сменились рыданиями, когда его рука скользнула вверх по бедру под шорты, ощупывая и проникая.
   Ее сопротивление приводило его в сексуальное исступление. Ему она казалась юным плодом – упругим, гладким, влажным. Ее тело было стройным, как у мальчика, но одновременно мягким, как масло. Он ощутил, как его плоть затвердевает, превращаясь в камень. Не может быть ничего лучше девственницы, – думал он, стаскивая ее со стола на пол. Определенно ничего лучше девственницы. Тяжело дыша, он сжимал ладонями ее маленькие груди и смотрел на струящиеся по ее лицу слезы. Она сдавалась, смиряясь со своей участью. Он без малейшего труда втащил ее обратно под себя, когда она предприняла последнюю попытку уползти.
   Она его уже почти не ощущала. Ее тело и рассудок разделились. Она слышала плач, но ей казалось, что это рыдает кто-то другой. Она испытывала боль, но ее заглушал шок.
   Женщина всегда слабее мужчины. Она привязана к мужчине, нуждается в его руководстве.
   А потом он исчез. Она услышала крики и какой-то треск. Ее это не касалось. Перекатившись на бок, Адрианна свернулась в тугой клубок.
   – Ты ублюдок, – шипела Фиби, держа его за горло.
   Ее глаза горели бешенством. Яростно оскалив зубы, она душила его, не позволяя вздохнуть. Ларри, которого ее нападение застало врасплох, попятился. Ему удалось оторвать ее пальцы от горла и сделать вдох, но уже в следующее мгновение ее ногти со свежим маникюром вспороли кожу у него на лице.
   – Чокнутая сука! – взвыв от боли, он ударил ее в лицо. – Она этого хотела. Она сама напросилась.
   Фиби бросилась на него, как тигрица, колотя его кулаками, вонзая в него зубы и ногти, разрывая его тело и одежду. Что касается роста и веса, они были почти на равных, но ею управляла ярость столь жгучая и неукротимая, что удовлетворить ее могло только убийство.
   – Я тебя убью. Я тебя убью за то, что ты полез своими грязными лапами к моей девочке.
   Она запустила зубы глубоко в его плечо и ощутила вкус крови.
   Он, матерясь, замахнулся кулаком. Ему повезло, потому что он попал в челюсть и на несколько мгновений ее оглушил.
   – Бездарная манда. – Он плакал, потрясенный тем, что женщина оказалась способна причинить ему такую боль. Все его тело сотрясали рыдания. Его лицо было окровавлено, а руки и грудь как будто превратились в желе и отказывались ему повиноваться. – Ты ревнуешь, потому что мне захотелось чуть-чуть попробовать девчонку. – Он провел рукой под носом и начал шарить в карманах в поисках салфетки, чтобы унять кровь. – Ты мне нос сломала.
   Фиби поднялась на ноги, с трудом переводя дух. Увидев открытый бурбон, она схватила бутылку и разнесла ее о стойку, после чего вытянула перед собой руку с зазубренными осколками. Черты ее прекрасного лицо исказились от ненависти, а верхняя губа была испачкана кровью – его кровью.
   – Убирайся, пока я не изрезала тебя на кусочки.
   – Ухожу. – Он захромал к двери, прижимая к лицу платок, с которого капала кровь. – Между нами все кончено, детка. И если ты думаешь, что найдешь себе другого агента, тебя ждет сюрприз. Ты исчерпала себя, милашка. В этом городе ты уже давно всего лишь объект для насмешек. – Фиби пошла на него, и он поспешно распахнул дверь. – Не звони мне, когда у тебя закончатся таблетки и деньги.
   Дверь захлопнулась за долю секунды до того, как в нее врезалась разбитая бутылка. Ей хотелось завыть, замереть посреди комнаты и завыть, подняв лицо к небу. Но необходимо было позаботиться об Адрианне. Фиби присела на корточки возле дочери и ласково подняла ее, прижимая к себе.
   – Ну, ну, малышка, не бойся, мама с тобой. – Адрианна, дрожа всем телом, прильнула к ней. – Я здесь, Эдди, я здесь. Его больше нет. Он ушел и уже никогда не вернется. Тебя больше никто никогда не обидит.
   Футболка Адрианны была изорвана в клочья. Фиби крепко прижала дочь к себе и начала осторожно ее покачивать, утешаясь тем, что на ее теле не видно крови. Он ее не изнасиловал. Один бог ведает, что он делал с Адрианной, прежде чем она вошла в дом, но изнасиловать ее малышку он не успел.
   Когда Адрианна начала плакать, Фиби закрыла глаза, продолжая ее покачивать. Она знала, что слезы помогут. Ей это было известно лучше, чем кому бы то ни было.
   – Эдди, все будет хорошо. Я обещаю. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.

Глава девятая

   Ей исполнилось восемнадцать лет. Адрианна стояла в обставленном в пастельных тонах кабинете доктора Гораса Шредера, одного из ведущих авторитетов страны по аномальному поведению. Сегодня был ее день рождения, но она не ощущала по этому поводу радости, и волнения с предвкушением также не было.
   Снаружи, за окнами кабинета, виднелась длинная лужайка, испещренная мощеными дорожками, по которым одни люди гуляли сами, а других катили в креслах сиделки и медсестры в белых халатах. На краю лужайки склонила ветви вишня, вся в цвету, а ее края были оторочены цветущими азалиями. Над цветами зависали пчелы, опускаясь на них, а затем стремительно уносясь прочь, уже раздутые от нектара. Солнечные лучи отражались от воды в мраморной ванночке для птиц, но малиновки и ласточки, гнездящиеся в дубовой роще по соседству, ее сегодня игнорировали.
   За лужайкой и деревьями открывался вид на расположенные к северу от лечебницы отроги Катскиллов. Они создавали ощущение открытого пространства и свободы. Адрианна сомневалась, что люди, которые смотрят в зарешеченные окна, испытывают те же чувства, что и она.
   – О, мама. – Она прижалась лбом к стеклу. – Как же мы до этого дошли?
   Услышав звук отворяющейся двери, она поспешно выпрямилась. Вошедший в кабинет доктор Шредер увидел спокойную молодую женщину, тоненькую – пожалуй, даже несколько чересчур – в бледно-голубом костюме. Чтобы добавить себе лет и роста, она подняла волосы вверх и заколола их в высокий узел.
   – Принцесса Адрианна. – Он пересек комнату и пожал протянутую ему руку. – Прошу прощения за то, что заставил вас ждать.
   – Это было недолго. – Для Адрианны даже пять минут в этом месте были вечностью. – Вы хотели поговорить со мной прежде, чем я заберу маму домой.
   – Да. Прошу вас, присядьте. – Он пододвинул ей одно из кресел, благодаря которым его кабинет скорее напоминал уютную гостиную. Рядом стоял антикварный столик с коробкой белых салфеток. Адрианна помнила, что два года назад, когда она оказалась здесь впервые, они ей понадобились. Сейчас она сложила руки на коленях и слегка улыбнулась доктору Шредеру. Лицо с длинным подбородком и карие глаза под нависающими веками придавали ему сходство с большой грустной собакой. – Хотите кофе или чая?
   – Нет, спасибо. Я хочу сообщить вам, что очень благодарна за все, что вы сделали для моей мамы – и для меня. – Он попытался отмахнуться, но она подняла ладонь. – Нет, я говорю совершенно серьезно. Ей у вас очень хорошо, и это для меня самое важное. Я также знаю, что вы сделали все от вас зависящее, чтобы не допустить просачивания в прессу подробностей ее болезни.
   – Все мои пациенты имеют право на сохранение врачебной тайны. – Он тоже сел – в кресло рядом с ней, а не на стул за столом. – Моя дорогая, я знаю, как много значит для вас ваша мама и как вы волнуетесь о ее здоровье и благополучии. Я хотел бы, чтобы вы еще раз хорошо подумали, прежде чем забрать ее домой.
   Адрианна приготовилась к худшему. Ее устремленный на врача взгляд остался спокойным, но пальцы лежащих на коленях рук сплелись и сжались.
   – Вы хотите сказать мне, что у нее случился рецидив?
   – Нет, нет, вовсе нет. Состояние Фиби вполне стабильное. Лечение дало свои результаты. – Он помолчал, а затем медленно выдохнул: – Я не хочу перегружать эту беседу техническими терминами. Вы их все уже слышали. Я также не хочу внушать вам неоправданный оптимизм относительно ее состояния и прогнозов на будущее.
   – Я это понимаю. – Она подавила желание вскочить из кресла и начать ходить по комнате. – Доктор Шредер, я знаю, насколько больна моя мать. Я также знаю, что стало причиной болезни и как ее следует лечить.
   – Моя дорогая, маниакальная депрессия – это очень трудная и мучительная болезнь – как для самого пациента, так и для его родных. Вам уже хорошо известно, что приступы депрессии и гиперактивности как внезапно начинаются, так и заканчиваются. За последние два месяца Фиби очень хорошо реагировала на лечение. Но два месяца – это очень мало.
   – Мы говорим только о последнем периоде лечения, – напомнила ему Адрианна. – За последние два года она провела в лечебнице столько же времени, как и дома. До сих пор я была бессильна как-то повлиять на эту ситуацию. Доктор, сегодня мне исполняется восемнадцать лет, что в глазах закона делает меня взрослой. Я могу взять на себя ответственность за маму, и я намереваюсь это сделать.
   – Мы оба знаем, что вы уже очень давно взяли на себя ответственность за свою маму. Я не в силах выразить, как сильно меня это восхищает.
   – Тут нечем восхищаться. – На этот раз она все же встала. Ей было необходимо увидеть солнце, горы. Свободу. – Она моя мама. В моей жизни нет ничего важнее ее. И нет другого человека, который знал бы столько о ее жизни – и о моей тоже, – сколько знаете вы. Скажите мне, доктор Шредер, если бы вы были на моем месте, вы могли бы сделать меньше?
   Обернувшись к нему, она встретилась глазами с его изучающим взглядом. Ее глаза были очень темными, очень взрослыми, очень решительными.
   – Смею надеяться, что нет. Принцесса Адрианна, вы очень молоды. Дело в том, что вашей маме может понадобиться постоянный и интенсивный уход до конца ее дней.
   – Она его получит. Я наняла медсестру, выбрав ее из того списка, который вы мне дали. Я так организовала все свои дела, чтобы мама никогда не оставалась одна. Наша квартира находится в очень тихом районе, рядом с домом старинной и самой близкой маминой подруги.
   – Любовь и дружба, несомненно, очень важны для эмоционального и ментального благополучия вашей мамы.
   Адрианна улыбнулась:
   – Ну, в этом недостатка у нее не будет.
   – Вам придется каждую неделю привозить ее сюда на сеанс психотерапии.
   – Я это организую.
   – Я не могу требовать того, чтобы вы оставили Фиби у нас еще на месяц-другой. Но я бы настоятельно это рекомендовал. Как ради нее, так и ради вас.
   – Я не могу. – Поскольку она очень уважала этого человека, она хотела, чтобы он понял. – Я ей пообещала. Когда я в этот раз привезла ее в лечебницу, я поклялась, что к весне заберу ее домой.
   – Моя дорогая, мне незачем напоминать вам, что когда Фиби к нам попала, она находилась в коматозном состоянии. Она не может помнить этого обещания.
   – Его помню я. – Она подошла к нему и снова протянула свою ладонь. – Спасибо вам за все, что вы сделали, и за все, что, я уверена, будете продолжать делать. А сейчас я забираю маму домой.
   Он знал, что понапрасну тратит время. Доктор Шредер задержал ее пальцы в своей руке.
   – Звоните, даже если вам будет необходимо всего лишь поговорить.
   – Обязательно. – Она боялась, что еще немного, и она расплачется, как это случилось с ней, когда она встретила его впервые. – Я буду очень хорошо о ней заботиться.
   «Кто будет заботиться о тебе?» – подумал про себя он, но вышел вместе с ней в коридор, не произнося ни слова.
   Она молча шла рядом с ним и вспоминала другие приезды сюда, когда она точно так же шла по широким коридорам. Тут не всегда было тихо. Иногда она слышала плач. Или, что было еще хуже, гораздо хуже, – смех. Когда ее маму госпитализировали впервые, она была похожа на сломанную куклу с невидящим взглядом широко открытых глаз и обмякшим телом. Адрианне было шестнадцать, но ей удалось снять комнату в мотеле за двадцать миль отсюда, чтобы получить возможность навещать ее каждый день. Прошло три недели, прежде чем ее мать произнесла первое слово.
   Паника. Адрианна ощутила, как по ее телу пробежала легкая дрожь – эхо той паники, которую она ощущала тогда. Она была абсолютно убеждена, что Фиби умрет на этой узкой белой больничной койке в окружении посторонних людей. Но потом она заговорила. Произнесла всего одно слово. Адрианна.
   С этого момента их жизнь вошла в новую фазу. Адрианна позаботилась о том, чтобы Фиби получала самое лучшее лечение. Она сделала все и даже больше, включая письмо Абду, в котором умоляла его о помощи. Когда он отказал, она нашла другой способ. Они повернули за угол, и Адрианна глубоко вздохнула. Она по-прежнему прибегала к этому другому способу.
   В Институте Ричардсона неагрессивные пациенты жили в просторных комнатах, обставленных так же элегантно, как номера пятизвездочных отелей. Вопросы безопасности решались ненавязчиво, не то что в восточном крыле с его решетками, замками и бронестеклами. В прошлом году Фиби провела там две ужасные недели.
   Теперь Адрианна нашла мать в ее комнате, сидящей у окна со свежевымытыми и заколотыми назад волосами. Она была одета в ярко-синее платье с приколотой к воротнику золотой бабочкой.
   – Мама.
   Фиби быстро повернула голову. Лицо, за выражением которого она тщательно следила на тот случай, если в комнату заглянет медсестра, просияло. Пустив в ход все остатки своего актерского мастерства, она скрыла терзающее ее отчаяние и встала навстречу дочери.
   – Эдди.
   – Ты выглядишь прекрасно.
   Адрианна крепко ее обняла, вдыхая аромат духов Фиби. На мгновение ей захотелось забыться в материнских объятиях, снова стать ребенком. Она отстранилась, улыбаясь, чтобы скрыть, как внимательно она всматривается в лицо Фиби.
   – Ты отдохнула и посвежела, – с облегчением произнесла она.
   – Я чувствую себя замечательно, особенно сейчас, когда ты здесь. Я уже собралась. – В ее голосе послышалось волнение, которое ей не удалось скрыть. – Мы ведь едем домой, не так ли?
   – Да. – Адрианна погладила мать по щеке и окончательно убедилась в том, что приняла правильное решение. Она не имела права ошибиться. – Ты хочешь с кем-нибудь повидаться перед отъездом?
   – Нет, я уже со всеми попрощалась. – Она протянула руку врачу. Ей хотелось покинуть эти стены как можно скорее. Но она знала, что каждый уход хорошей актрисы на сцене, так же, как и ее появление на ней, должен быть своевременным и красивым. – Доктор Шредер, спасибо, что пришли. Я хочу за все вас поблагодарить.
   – Будьте здоровы, и это будет лучшей благодарностью. – Он взял ее руку обеими ладонями. – Вы необычайная женщина, Фиби. И у вас необычайная дочь. Увидимся на следующей неделе.
   – На следующей неделе? – Рука, которой Фиби обнимала Адрианну, напряглась.
   – Ты будешь приезжать на сеансы психотерапии, – поспешила успокоить ее Адрианна. – На амбулаторной основе.
   – Но я буду жить дома с тобой?
   – Конечно. Я буду привозить тебя на эти сеансы. Это будет очень приятная поездка. А потом ты будешь беседовать с доктором Шредером обо всем, о чем захочешь.
   – Хорошо. – Фиби расслабилась и даже смогла улыбнуться. – Мы готовы?
   – Давай сюда свои вещи. – Адрианна подняла маленький чемоданчик, а затем, ощутив, что Фиби в этом нуждается, снова взяла ее за руку. – Еще раз спасибо, доктор. Сегодня чудесный день, – заговорила она, когда они рядом зашагали по коридору. – Когда я ехала сюда, я любовалась деревьями, на которых вот-вот распустятся почки, и цветами. – Они вышли наружу, навстречу солнечным лучам, и вдохнули свежий воздух, напоенный ароматами цветов. – Каждый раз, когда я покидаю город, я думаю о том, как было бы чудесно иметь дом за городом. – Спасибо, Роберт, – сказала она водителю, принявшему из ее рук чемодан. Вслед за матерью она села на заднее сиденье лимузина. – Затем я возвращаюсь в Нью-Йорк и не могу понять, как вообще люди живут в других местах.
   – Ты там счастлива.
   Фиби судорожно сглотнула, когда машина отъехала от здания института. Побег. Они в очередной раз сбежали.
   – Он всегда мне нравился, начиная с самого первого дня. Ты его помнишь? Мы с тобой и Селестой обошли весь центр. Я тогда думала, что это самое сказочное место на всей земле.
   – Селеста тоже будет там?
   Тогда Селеста купила им билеты и встретила их в аэропорту.
   – Она сказала, что зайдет попозже. У них скоро премьера нового спектакля.
   Фиби моргнула, фокусируя взгляд на лице Адрианны. Ее маленькая девочка выросла. Они всего лишь едут домой, а не бегут от Абду. Адрианне больше ничто не угрожает. Никто не может ее обидеть.
   – Я так рада, что она была у тебя, пока я была слаба. – Она посмотрела в окно. Адрианна была права. Изумительный день. Возможно, самый прекрасный день из всех, которые она видела. – Но теперь мне лучше. – Она засмеялась и порывисто поцеловала Адрианну в щеку. – Честно говоря, я еще никогда не чувствовала себя так хорошо, как сегодня. Мне не терпится вернуться к работе.
   – Мама…
   Она ощутила, что адреналин вскипает в ней подобно пузырькам шампанского – резкого и пенного.
   – Только не надо говорить мне, что я должна отдохнуть. Я уже наотдыхалась. Мне всего лишь нужен хороший сценарий. – Она сжала ладони в полной уверенности, что такой сценарий ее уже ждет. – Мне пора снова начинать заботиться о своей малышке. Как только режиссеры узнают, что я вернулась, мне посыпятся предложения. Не волнуйся.
   Поток оптимистичных слов об ожидающих ее ролях, казалось, не остановится никогда. Она говорила о продюсерах, с которыми ей необходимо пообедать, о поездках, которые им с Адрианной предстоит совершить. Адрианна говорила мало. Она знала, что возбуждение и совершенно нереалистичные планы являются такими же симптомами болезни ее матери, как и погружение в глубокую депрессию. Но после того, как она была свидетелем страданий Фиби, даже попытка развеять ее иллюзии казалась жестокой и невозможной.
   – Я так волновалась о том, как ты тут живешь совсем одна, – произнесла Фиби, когда они вошли в квартиру.
   – Это было трудно назвать одиночеством. – Адрианна поставила сумку Фиби на пол и стянула с плеч пиджак костюма. – Селеста проводила здесь больше времени, чем дома. Она отнеслась к тому, что ты назначила ее моим опекуном, очень серьезно.
   В глазах Фиби снова заблестела тревога. Без пиджака Адрианна снова стала хрупкой и уязвимой, как ребенок.
   – Я в этом не сомневалась. Я очень на нее рассчитывала.
   – Как бы то ни было, волноваться об этом больше незачем. Селеста снова может быть просто моим другом. О, мама. – Адрианна обняла Фиби и замерла, покачиваясь. – Как хорошо, что ты снова дома.
   – Малышка. – Фиби обняла ее лицо ладонями и слегка отстранилась. – Ты больше не малышка. Сегодня тебе исполнилось восемнадцать. Я не забыла. Я пока что не смогла купить тебе подарок, но…
   – Нет, смогла, и он мне очень нравится. Хочешь на него взглянуть?
   Обрадовавшись веселью в глазах Адрианны, Фиби решила ей подыграть.
   – О боже, надеюсь, он достаточно хорош для тебя.
   – Лучше не бывает.
   Она потащила Фиби за собой. Вместе они пересекли холл и вошли в гостиную. Над камином висел портрет.
   Фиби было двадцать два года, когда была сделана фотография, с которой написали портрет. Это было время расцвета ее красоты, заставлявшей трепетать мужчин. Фиби была богиней в украшениях королевы. На ее шее мерцали «Солнце и Луна». Пламя и лед.
   – О, Эдди.
   – Это работа Либеритца. Он самый лучший, хотя и несколько эксцентричен и обожает все драматизировать. Настоящий мастер. Когда портрет был готов, он не хотел его отдавать.
   – Спасибо.
   – Это мой подарок, – шутливо напомнила ей Адрианна. – Единственное, чего я хотела больше, чем этот портрет, так это чтобы ко мне вернулся оригинал.
   – Это колье. – Фиби провела рукой по шее и вниз по груди. – Я до сих пор помню ощущение, которое испытывала, когда его надевала, его вес… Эдди, в нем была магия.
   – Оно все еще принадлежит тебе. – Адрианна подняла голову и посмотрела на портрет. Она ничего не забыла. – Когда-нибудь оно к тебе вернется.
   – Когда-нибудь. – Фиби улыбнулась, наслаждаясь моментом. – На этот раз я буду вести себя хорошо. Обещаю. Никакого алкоголя, никаких таблеток, никакого сожаления об ошибках прошлого.
   – Это именно то, что я хотела услышать. – Адрианна шагнула в сторону, чтобы ответить на телефонный звонок. – Алло? Да. Пожалуйста, пусть поднимается. – Она положила трубку, продолжая улыбаться. – Это медсестра. Я уже объясняла тебе, что доктор Шредер очень рекомендовал воспользоваться ее услугами хотя бы временно.
   – Да.
   Фиби повернулась спиной к портрету и села.
   – Мама, пожалуйста, не надо так.
   – Не надо как? – Фиби нахохлилась, втянув голову в плечи. – Я не хочу, чтобы она носила эту проклятую белую форму.
   – Хорошо. Это легко уладить.
   – И она не должна пялиться на меня, когда я буду спать.
   – Мама, никто не будет на тебя пялиться.
   – С таким же успехом я могла остаться в лечебнице.
   – Нет. – Адрианна потянулась к матери, но Фиби отдернула руку. – Это шаг вперед, а не назад. Это очень милая женщина, и я думаю, она тебе понравится. Прошу тебя, не отдаляйся от меня, – беспомощно добавила она.
   – Я попробую.

   И она попыталась. Следующие два с половиной года Фиби сражалась с болезнью, которая, казалось, постоянно ее опережала. Она хотела выздороветь и окрепнуть, но ей было проще, намного проще закрыть глаза и поплыть вниз по течению туда, где она была прежде.
   Стоило ей ослабить самоконтроль, и ей начинало казаться, что она только что закончила один фильм, который теперь готовится к выходу на экраны, и отдыхает в ожидании нового сценария и следующих съемок. Она могла целыми днями парить в эйфории реальности, созданной ею в собственном сознании. Ей нравилось считать Адрианну счастливой и безмятежной светской львицей, плывущей по жизни на волне благополучия и престижа, среди которых она была рождена.
   Затем ее мир переворачивался и какое-то время балансировал на нейтральной почве, прежде чем погрузить ее в бездонную депрессию, настолько мрачную, что, находясь в ней, она теряла счет дням. Она снова видела себя в гареме – среди тех же запахов и того же тусклого освещения. Бесконечной чередой тянулись душные и жаркие часы, причиняя ей как физические, так и душевные страдания. Находясь в ловушке собственного мозга, она слышала, как зовет ее Адрианна, как она умоляет ее откликнуться. Вот только сил на это у нее не было.
   Снова и снова она преодолевала собственное бессилие, выкарабкиваясь на поверхность, и каждый раз возвращение давалось ей все труднее и было все более мучительным.
   – С Рождеством!
   В квартиру вплыла Селеста, укутанная в мех русской рыси, с полной охапкой коробок, обернутых серебристой бумагой.
   Адрианна вскочила, чтобы принять у нее коробки, глядя на шубу со смешанным чувством зависти и удовольствия.
   – В этом году Санта пришел раньше времени?
   – Это маленький подарок, который я сделала сама себе за восемь месяцев успешной игры в «Окнах». – Она коснулась воротника, прежде чем снять шубу и бросить ее на спинку стула. – Фиби, ты выглядишь чудесно.
   Это была ложь, но произнесенная по доброте душевной. Тем не менее Селесте показалось, что ее подруга выглядит лучше, чем несколькими неделями ранее. Она явно посвежела, и цвет лица был не таким землистым, как прежде. К тому же сегодня днем у нее побывал парикмахер, покрасивший и уложивший волосы Фиби так искусно, что они выглядели почти такими же роскошными и густыми, как прежде.
   – Как мило, что ты пришла. Тебя наверняка пригласили на дюжину вечеринок.
   – И все они либо омерзительные, либо просто скучные. – Селеста со вздохом опустилась на диван и вытянула перед собой стройные и все еще красивые ноги. – Ты же отлично знаешь, что всем этим вечеринкам я предпочитаю Рождество с тобой и Эдди.
   – Ты предпочитаешь нас даже обществу Кеннета Тви? – через силу улыбнувшись, поинтересовалась Фиби.
   – Это уже в прошлом, дорогая. – Расплывшись в улыбке, Селеста забросила обе руки за спинку дивана. – Я окончательно решила, что Кеннет чересчур благоразумен. – Она почувствовала за спиной Адрианну и подняла руку. – С елкой ты в этом году превзошла сама себя.
   – Я хотела, чтобы у нас было что-то особенное.
   Она взяла протянутую ей руку, и Селеста ощутила ее напряжение, словно по пальцам девушки струился электрический ток.
   – Тебе это удалось. – Селеста окинула ель взглядом. На каждой ветке красовалось расписанное вручную украшение, при этом игрушки не повторялись. Тут танцевали эльфы, летели олени, мерцали ангелы. – Это те самые украшения, которые ты заказала, проводя кампанию по сбору средств для фонда избиваемых детей?
   – Да, и мне кажется, они получились очень красивыми.
   – Похоже, ты их сама все и выкупила.
   – Не совсем. – Адрианна рассмеялась и подошла к ели, чтобы поправить сосульку. – Успех проекта превзошел все ожидания, и я подумываю о том, чтобы проводить его ежегодно. – Удовлетворенная результатом, она повернулась к Селесте. За ее спиной мерцала ель. – Как насчет эгг-нога [11 - Рождественский эгг-ног (англ. eggnog) – сладкий алкогольный напиток, приготовленный из яиц, сахара, молока или сливок, алкоголя и специй.]?
   – Дорогая, ты читаешь мои мысли. – Селеста сбросила туфли. – У вашей миссис Грейндж не осталось немножко ее замечательного печенья?
   – Сегодня утром она испекла свежую порцию.
   – Тащи его сюда. – Селеста похлопала себя по плоскому животу. – Я снова записалась в спортзал.
   – Одну минуту.
   Бросив обеспокоенный взгляд на мать, Адрианна торопливо вышла из комнаты.
   – Адрианна надеется, что пойдет снег. – Фиби рассеянно смотрела в окно, и разноцветные огоньки, натянутые Адрианной на раму, расплывались перед ее расфокусированным взглядом. – Ты помнишь то первое Рождество, перед тем как мы отправились в Голливуд? Я никогда не забуду, какое у Адрианны было лицо, когда мы включили елку.
   – Я тоже.
   – Я когда-то подарила ей шар, один из тех маленьких стеклянных шаров, которые надо перевернуть, чтобы внутри пошел снег. Интересно, куда он подевался. – Она потерла лоб, пытаясь избавиться от гнездящейся за глазами боли. Казалось, она поселилась там навсегда. – Я хотела, чтобы она сегодня отправилась гулять и праздновать с молодежью.
   – Рождество лучше проводить в кругу семьи.
   – Ты права. – Фиби откинула за спину волосы, твердо решив быть веселой. – В последнее время она постоянно занята всей этой благотворительностью и общественной деятельностью. А потом она целыми часами сидит за своим компьютером. Понятия не имею, что она с ним делает, но выглядит при этом счастливой.
   – Если бы нам только удалось посовещаться и найти ей пару – какого-нибудь безумно привлекательного мужчину.
   Фиби со смехом развела руками:
   – Это было бы прекрасно. Мы не успели бы и опомниться, как стали бы бабушками.
   – Говори за себя. – Селеста приподняла бровь и тыльной стороной ладони похлопала себя снизу по подбородку. – Я для бабушки слишком молода.
   – Выпьем в честь Рождества? – Адрианна вошла в комнату с большим подносом в руках. – И чего это вы так расхихикались?
   – Хихиканье недостойно настоящих леди, – поправила ее Селеста. – Мы с твоей матерью позволили себе усмехнуться, как истинные интеллектуалки. О боже, это сникердудлы?
   – Печенье для истинных интеллектуалок. – Адрианна подала Селесте печенье и разлила по чашкам эгг-ног. Она приправила его только мускатным орехом. – Выпьем за очередное Рождество с двумя моими самыми любимыми людьми.
   – А также за следующее и за десятки других, – добавила Селеста прежде, чем сделать глоток.
   Десятки других. Эти слова издевательским эхом отозвались в мозгу Фиби. Она вымученно улыбнулась и поднесла чашку к губам. Как может она радоваться мысли о долгих годах впереди, когда каждый день доставляет ей невыносимые мучения? Но Адрианна не должна была этого знать. Скосив глаза, Фиби заметила, что дочь за ней наблюдает и уже озабоченно наморщила лоб. Ей удалось улыбнуться веселее, но, когда она ставила чашку, ее рука дрогнула.
   – Надо включить музыку.
   Фиби сцепила перед собой дрожащие пальцы. Даже когда Адрианна встала, чтобы включить проигрыватель, Фиби не расслабилась. Ей казалось, что за ней наблюдает сразу сотня глаз в ожидании малейшей ошибки. Если бы она выпила один лишь бокал виски, грохот у нее в голове прекратился бы и ей удалось бы мыслить ясно.
   – Фиби?
   – Что?
   Она вздрогнула, испугавшись, что Селеста прочитала ее мысли. Селеста всегда видела слишком много, хотела слишком много. Почему все всегда хотят так много?
   – Я спросила, что ты думаешь о планах Адрианны на новогодний благотворительный бал. – Она встревоженно протянула руку и пожала пальцы подруги. – Адрианна уже заработала себе репутацию отличного организатора. Не правда ли, это чудесно?
   – Да.
   «Тихая ночь»? Кажется, по радио передают «Тихую ночь». Фиби вспомнила, как много лет назад, в жарких и безмолвных залах Джакира, она учила этой рождественской песенке Адрианну. Это была их тайна. У них было так много общих тайн. Точно так же, как сейчас у нее.
   Все спокойно, все светло. Она тоже должна быть спокойна, потому что все за ней наблюдают.
   – Я уверена, ее ждет потрясающий успех.
   Селеста бросила взгляд на Адрианну, и они поняли друг друга без слов.
   – Я очень на это рассчитываю. – Она по старой привычке села рядом с Фиби и взяла ее за руку. В хорошие дни всем, в чем нуждалась ее мама, был именно такой мимолетный контакт. – Мы надеемся собрать около двухсот тысяч долларов для бездомных. Единственное, что меня тревожит, так это то, что это не совсем прилично – организовывать гала-обед с шампанским и трюфелями для помощи бездомным Нью-Йорка.
   – То, что позволяет собрать деньги на доброе дело, неприличным быть не может, – успокоила ее Селеста.
   Адрианна невесело ей улыбнулась, а затем посмотрела на Фиби.
   – Да, я в это верю. Я очень сильно в это верю. Когда цель достаточно важна, она более чем оправдывает средства.
   – Я устала. – Фиби не было дела до того, что это прозвучало капризно. Она хотела сбежать из-под молчаливого наблюдения и выжидающих взглядов. – Я, наверное, пойду спать.
   – Я тебя провожу.
   – Не болтай глупости. – Фиби охватило раздражение, от которого не осталось и следа, когда она увидела лицо Адрианны. – Останься с Селестой и полюбуйся елкой. – Она обвила дочь обеими руками и крепко прижала к себе. – Увидимся утром, малышка. Мы встанем пораньше и откроем подарки в точности так, как мы делали, когда ты была ребенком.
   – Хорошо. – Адрианна подняла лицо для поцелуя, пытаясь не обращать внимания на то, что некогда пышное тело Фиби стало таким хрупким. – Мама, я тебя люблю.
   – Я тоже люблю тебя, Эдди. С Рождеством. – Она обернулась к Селесте, протягивая ей руки. – С Рождеством, Селеста.
   – С Рождеством, Фиби. – Селеста поочередно коснулась губами щек Фиби, затем порывисто ее обняла. – Сладких снов.
   Фиби подошла к лестнице и остановилась у ее подножия, чтобы оглянуться назад. Адрианна стояла под портретом, портретом Фиби Спринг в расцвете молодости и красоты, под мощью и роскошью «Солнца и Луны». Улыбнувшись в последний раз, Фиби отвернулась и поднялась по лестнице.
   – Хочешь еще эгг-нога? – торопливо спросила Адрианна, но Селеста перехватила ее руку, прежде чем она успела взять чашу для пунша.
   – Присядь, милая. Со мной тебе незачем быть сильной.
   Это было душераздирающее зрелище. Слой за слоем, капля за каплей рушился самоконтроль Адрианны. Все началось с дрожания губ и затуманившихся глаз. Сила покидала ее, сменяясь безысходностью, пока ее колени не подкосились и она не опустилась на диван, закрыв лицо ладонями и жалобно всхлипывая.
   Селеста сидела рядом, не произнося ни слова. «Девочка слишком мало плачет», – думала она. Она знала, что иногда слезы помогают лучше подбадривающих слов или утешающих объятий.
   – Я не знаю, почему я это делаю.
   – Потому что плакать лучше, чем кричать от отчаяния. – В этом доме не было ни капли алкоголя, даже целебного бренди. – Давай я заварю тебе чай.
   Адрианна провела пальцами по глазам.
   – Нет, я в порядке. Правда. – Она откинулась на спинку дивана, заставляя себя расслабиться. Она научилась изгонять напряжение из конечностей, из мозга, из сердца. Иначе она бы не выжила. – Боюсь, что я совсем не в праздничном настроении.
   – Хочешь побеседовать с другом?
   Не открывая глаз, Адрианна дотянулась до ладони Селесты.
   – Что бы мы без тебя делали?
   – В последнее время помощи от меня было немного. Эти несколько месяцев пьеса занимала большую часть моего времени и энергии. Но сейчас я здесь.
   – Это так тяжело видеть. – Адрианна продолжала сидеть, откинув голову на спинку дивана. Лишь позволив себе такую роскошь, как слезы, она осознала, насколько в них нуждалась. Она наслаждалась чувством опустошенности, которое за ними последовало. – Я знаю эти признаки. Она снова отдаляется. Она сопротивляется. Мне кажется, мне было бы легче, если бы я не знала, сколько усилий она прилагает. Она уже несколько недель борется с депрессией и проигрывает эту битву.
   – Она все еще встречается с доктором Шредером?
   – Он хочет снова положить ее в клинику. – Адрианна рывком встала с дивана. С жалостью к себе было покончено. – Мы договорились подождать до первого числа, потому что мама так любит праздники. Но в этот раз… – Она не договорила и, подняв голову, посмотрела на портрет. – Я отвезу ее послезавтра.
   – Эдди, мне так жаль.
   – Она говорила о нем. – По напряжению в голосе Селеста догадалась, что она говорит об отце. – На прошлой неделе я дважды застала ее в слезах. Из-за него. Дневная сиделка сказала мне, что мама спрашивала, когда он придет. Она хотела сделать прическу, чтобы быть для него красивой.
   У Селесты едва не вырвалось ругательство.
   – Она совсем запуталась.
   Адрианна усмехнулась и оглянулась на нее через плечо.
   – Запуталась? Еще бы ей не запутаться! Ей уже много лет дают лекарства, которые сдерживают ее эмоции, не позволяя ей впадать ни в депрессию, ни в эйфорию. Ее пристегивали ремнями к кровати и кормили через трубочку. Она проходила через такие состояния, в которых не была способна самостоятельно даже одеться. И такие, в которых была готова плясать на потолке. Почему? Селеста, почему она запуталась? Из-за него. Все из-за него. Я клянусь, что когда-нибудь он поплатится за все, что он с ней сделал.
   Холодная ненависть в глазах Адрианны потрясла Селесту.
   – Я знаю, что ты чувствуешь. Уверяю тебя, мне это знакомо, – добавила она, когда Адрианна покачала головой. – Я тоже ее люблю, и мне больно думать обо всем, через что она прошла. Но тебе не следует концентрироваться на Абду и возмездии. Это приносит вред тебе, а ей все равно не помогает.
   – Когда цель достаточно важна, – произнесла Адрианна, – она более чем оправдывает средства.
   – Детка, когда ты так говоришь, мне становится не по себе. – Ей противно было занимать сторону Абду, но Селесте казалось, что так будет лучше для них всех. – Я знаю, что он причина многочисленных проблем Фиби, но за последние несколько лет он отчасти расплатился, позаботившись о том, чтобы денег хватало и на лечение, и на жизнь.
   Адрианна, не отвечая, обернулась к портрету. Время сообщить Селесте о том, что все это ложь, еще не наступило. Она понимала, что рано или поздно сделать это все равно придется. Но в настоящий момент ей казалось, что Селеста не готова услышать правду о том, откуда у них деньги.
   – Существует лишь один платеж, который способен меня заинтересовать. – Адрианна сложила на груди руки, защищаясь от неожиданного озноба. – Я пообещала ей, что рано или поздно оно вернется к ней. Когда «Солнце и Луна» окажутся у меня в руках, когда он узнает, как я его презираю, мы будем в расчете.

Часть вторая. Тень

Он сам лишь тень, крадущаяся тень.
Гомер

Вор всегда пойдет по следу вора.
Томас Фуллер

Глава десятая

   Нью-Йорк, октябрь 1988 года

   Черные перчатки облегали руки, ловко перебирающие узлы веревки, и напряженные, но гибкие запястья. Сама веревка была тонкой, но прочной, как сталь. Иначе и быть не могло. Улицы Манхэттена, блестящие от ночного дождя, находились пятьюдесятью этажами ниже.
   Важнее всего было правильно рассчитать время. Система безопасности была хороша, очень хороша, но преодолеть ее было вполне возможно. Непреодолимых преград не существовало в принципе. Предварительная подготовка уже была проведена. Ей пришлось посвятить этому несколько часов за чертежной доской, с помощью компьютера и ряда расчетов. Сигнализация была отключена, хотя это составляло самую элементарную часть работы. Способ проникновения внутрь определяли камеры, установленные в вестибюле. Входить в здание изнутри было как минимум неудобно. Но существовали и другие способы. Всегда существовали другие способы.
   Дождь теперь едва моросил, и в воздухе заметно похолодало. Зато ветер практически стих. В противном случае его порывы колотили бы повисшую на веревке фигуру о кирпичную стену здания. Уличные фонари радужными пятнами отражались в лужах на асфальте далеко внизу. Облака скрывали звезды над головой. Но фигура в черном не смотрела ни вниз, ни вверх. Ее лоб под обтягивающей шапочкой взмок от пота, но это объяснялось не страхом, а максимальной сосредоточенностью. Фигура соскользнула еще на один фут, полностью концентрируясь на веревке и упираясь ногами в стену для опоры и равновесия. Даже щиколотки должны были быть отлично тренированными и гибкими, как у бегуна или танцора.
   Тело и разум вора были важны не менее, а зачастую более, чем комплект инструментов, без которых было бы невозможно отпереть замок или отключить сигнализацию.
   На улицах было безлюдно. Изредка проползало в поисках пассажиров такси, пошатываясь, брел пьяница, забредший сюда из какого-то менее фешенебельного района. Даже Нью-Йорк в четыре часа утра умел быть неброским. Но даже если бы по его улицам шел парад с марширующими оркестрами и развевающимися флагами, это не имело бы никакого значения. Для фигуры в черном существовала только веревка. Малейший просчет или секундная невнимательность означали ужасную смерть.
   Но успех означал… все.
   Она продолжала сосредоточенно перебирать руками, и дюйм за дюймом неуклонно сокращалось расстояние до узкой террасы с крепкими перилами, уставленной цветами в горшках. Были отчетливо видны поры и микротрещины в кирпичах и крошечные изъяны цементных швов. Если бы пьяница поднял голову и сумел сфокусировать взгляд, черная фигура показалась бы ему крошечным насекомым, ползущим по фасаду здания.
   Но ему все равно никто не поверил бы. Да он и сам не поверил бы тому, что сообщили бы ему затуманенные алкоголем глаза и рассудок.
   Соблазн поторопиться и дать отдых плечам и рукам, которые сводило болью и судорогой, одним махом преодолев несколько последних футов, был силен. Но фигура терпеливо висела над террасой, на последнем этапе спуска руководствуясь исключительно интуицией.
   Черные кроссовки скользнули по перилам, качнулись назад и нащупали опору. Фигура замерла, стройная и драматичная, удовлетворенно усмехнувшись. Впрочем, никто этого не увидел и не услышал.
   Надежный пол террасы позволял окинуть взглядом Нью-Йорк и путь наверх, который удалось преодолеть. Это был великий город, любимый город, почти дом для человека, не имеющего настоящего дома. Грязь тут существовала бок о бок с блеском. И недостаток сострадания с лихвой компенсировался множеством возможностей.
   С этой высоты и в это время года Центральный парк представлял собой разноцветное лоскутное одеяло, как будто перенесенное сюда из какого-то роскошного загородного пейзажа. Деревья были золотыми, бронзовыми, алыми, торжествуя в последней вспышке цвета перед тем, как вторгшиеся из Канады холод и ветер сорвут с них листву и понесут их по опустевшим аллеям.
   Этот участок Централ-Парк-Вест всегда был очень уединенным. Это была улица для швейцаров и выгуливаемых на поводках собак, для врачей и старых денег.
   И хотя она была частью этого города, от настоящей суеты и неистовства реального мира ее отделяло несколько минут езды на такси, отчего она жила в своей совершенно отличной от остального Нью-Йорка реальности.
   За деревьями и озером виднелись взметнувшиеся ввысь небоскребы, гораздо более высокие и шикарные, чем это старое элегантное здание. Возможно, они представляли собой будущее. И уж совершенно точно они были настоящим этого города. В темноте они были просто тенями, угрожающими или многообещающими. В этих зданиях можно было обнаружить все, что можно было купить или продать, что представляло собой предмет торга или объект желаний. Впрочем, все то же самое, только классом пониже, присутствовало и за их стенами – на улицах. Любой предмет роскоши, как, в принципе, и любое желание, были снабжены ценниками. Нью-Йорк это понимал и принимал с присущим ему прагматизмом.
   Сейчас город дремал, готовясь к новому дню, от которого его отделяло всего несколько часов, но его пульсирующая энергия по-прежнему висела в воздухе. Кого-то здесь ожидали триумфальные победы, иных – поражение и несчастье, а также все остальные чувства и достижения между этими крайними состояниями. Некоторым, включая нашего вора, пришлось испытать их все без исключения.
   Повернувшись к перилам спиной, фигура бесшумно прошла через террасу и опустилась на колени перед дверью. Оставалось отпереть лишь один замок. Замки являли собой лишь иллюзию безопасности. Из темной кожаной сумки появился небольшой чехол с инструментами.
   Это был очень хороший замок, и вору он понравился. У него ушло всего две минуты на то, чтобы его отпереть. Возможно, кто-то сумел бы сделать это быстрее, но таких было немного.
   Услышав тихий щелчок, вор аккуратно вернул инструменты в сумку. Организованность, контроль и осторожность позволяли ворам избегать тюремного заключения. А этот конкретный вор уж точно отправляться за решетку не собирался. Слишком многое еще предстояло сделать.
   Но сегодня он думал не о будущем, а о похожих на осколки льда бриллиантах и огненно-красных рубинах. Красть стоило только драгоценности. В них была жизнь, каждый из них обладал особой магией и историей. Но что было самым важным – им было присуще своего рода достоинство. Даже в темноте драгоценный камень флиртовал, манил и дразнил подобно любовнику. Какой бы прекрасной ни была картина, восхищаться ею можно было лишь с определенного расстояния. Деньги были холодными, безжизненными и практичными. Драгоценные камни были глубоко личными.
   Для этого вора каждая кража была личным делом.
   Кроссовки бесшумно ступали по сверкающему полу. После вчерашней уборки в воздухе витал легкий уютный запах мастики, соперничающий с пряным ароматом какого-то осеннего букета. Эта комбинация была настолько приятной, что вор улыбнулся и замер, вдыхая и наслаждаясь. Но уже спустя мгновение он снова сосредоточился на своей задаче. Во вместительной сумке у него лежал мощный фонарь, но здесь в нем не было необходимости. Каждый дюйм надежно отпечатался у него в памяти. Три шага, затем поворот направо. Семь шагов и поворот налево. Отсюда наверх размашистым полукругом вела мраморная лестница, перила которой были вручную украшены бронзовыми листьями и херувимами. В нише под ней находился высокий мраморный пьедестал, на котором возвышалась бесценная статуя еще доколумбовой эпохи. Не обращая на нее внимания, вор бесшумно шагнул в библиотеку.
   Сейф располагался за собранием сочинений Шекспира. Вор положил палец на корешок Отелло, потянул книгу на себя и резко развернулся, потому что в комнате вспыхнул яркий свет.
   – Как говорится, – произнес спокойный голос с удивительно красивыми модуляциями, – ты попалась с поличным.
   Женщина в дверном проеме была одета в мерцающий розовый пеньюар, ее бледное угловатое лицо блестело от ночного крема, а серебристые белокурые волосы были зачесаны назад. На первый взгляд ей можно было дать от силы лет сорок. Она утверждала, что ей сорок пять, но даже это на целых пять лет не дотягивало до истинной отметки.
   Она была миниатюрной и, не считая банана, у нее в руках не было ничего, что могло бы послужить оружием. Драматично откинув голову назад, она прицелилась в вора из этого самого банана.
   – Бах!
   У вора вырвалось досадливое восклицание, и он опустился в глубокое кожаное кресло.
   – Черт возьми, Селеста, почему ты не спишь?
   – Я ем. – В подтверждение своего заявления она надкусила банан. – А вот почему не спишь ты, и что ты делаешь в библиотеке?
   – Тренируюсь. – Голос был низким и хрипловатым, но, вне всякого сомнения, принадлежал женщине. Она начала стягивать перчатки. – Я чуть было тебя не обчистила.
   – Как хорошо, что мне вздумалось совершить налет на холодильник. – Селеста прошла через комнату, как по сцене театра. Осколки ролей – от леди Макбет до Бланш Дюбуа [12 - Персонаж пьесы Теннесси Уильямса «Трамвай “Желание”».] – навсегда прилипали к ней, становясь частью ее личности. Именно целеустремленность и жесткость собственной натуры позволили Селесте Майклс, девчонке из Нью-Джерси, штурмом взять Бродвей и достичь таких высот в своих самых успешных ролях.
   – Адрианна, милая, не то чтобы мне хотелось тебя покритиковать, но когда у тебя есть ключ, ограбление не составляет никакого труда.
   – Я им не пользовалась. – Адрианна надула губы и стянула с головы шапку. Ее волосы, почти такие же черные, рассыпались по плечам. – Я спустилась с крыши.
   – Ты… – Селеста сделала глубокий вдох, понимая, что кричать на девушку бессмысленно. – Ты сошла с ума?
   Адрианна лишь пожала плечами. В конце концов, она уже много раз слышала этот вопрос.
   – У меня почти получилось. Если бы у тебя было хоть немного силы воли, я бы это сделала.
   – Значит, это я виновата.
   – Да ладно, Селеста, это уже не имеет значения. – Адрианна наклонилась вперед, сжимая руки старшей подруги, на левом безымянном пальце которой красовался сапфир, а на правом горел рубин. На руках Адрианны колец не было. Все когда-либо принадлежавшие ей кольца были проданы еще до начала ее карьеры. – Ты себе даже не представляешь, что испытывает человек, который вот так висит над городом. Это такая тишина и уединение.
   – И такое безумие.
   – Дорогая, ты же знаешь, что я способна о себе позаботиться. – Адрианна коснулась верхней губы кончиком языка. Ее губы были такими же полными и красиво очерченными, как у ее матери. – Как ты думаешь, почему не сработала твоя сигнализация?
   Селеста поправила полу пеньюара.
   – Не знаю и знать не хочу.
   – Селеста.
   – Ну хорошо, почему?
   – Я ее выключила сегодня днем, когда мы с тобой обедали.
   – Большое спасибо. Ты оставила меня без всякой защиты от преступного мира.
   – Я знала, что вернусь. – Не в силах усидеть на месте из-за все еще бушующего в ее жилах адреналина, Адрианна встала и начала мерить шагами комнату. Она была миниатюрной, хрупкого сложения женщиной с движениями танцовщицы или профессионального вора. Ее прямые, как стрела, волосы ниспадали ниже лопаток и взлетали при каждом повороте. – После того как я все продумала, остальное было уже очень просто. Я переключила сигнализацию таким образом, что когда ты ее включила, замок террасы закоротило. Пару часов назад я вошла в вестибюль и поболтала с охранником. У его жены опять обострение артрита.
   – Мне очень жаль.
   – В общем, я сообщила ему, что ты неважно себя чувствуешь, и попросила передать тебе цветы. Когда его отвлек кто-то из жильцов, я прокралась наверх.
   Селеста приподняла одну светлую бровь. Этот очень удобный маннеризм она освоила и отточила еще несколько десятилетий назад.
   – Пока я не обнаружила тебя в библиотеке, я чувствовала себя отлично.
   – Я вызвала лифт на пятый этаж и поднялась на крышу, – продолжала Адрианна. – В сумке я пронесла с собой веревку. После этого мне оставались сущие пустяки.
   – Адрианна, пятьдесят этажей. – Избавиться от ужаса было нелегко, и, чтобы подавить его, Селеста дала волю гневу: – Как, черт возьми, я смогла бы объяснить, что принцесса Адрианна, свалившаяся с крыши моего дома и разбившаяся о Централ-Парк-Вест, просто тренировалась.
   – Я не свалилась, – напомнила ей Адрианна. – И если бы тебя не принесло на кухню, я бы обчистила твой сейф, вернулась на крышу и спокойно покинула здание.
   – Какая же я бесцеремонная.
   – Да ладно уж. – Адрианна похлопала ее по руке, прежде чем присесть на подлокотник кресла. – Хотя мне хотелось посмотреть на твое лицо, когда я бросила бы тебе на колени твое собственное рубиновое колье. Придется ограничиться вот этим.
   Адрианна извлекла из сумки замшевый мешочек, открыла его и вытряхнула себе на ладонь бриллианты.
   – О боже.
   – Они изумительны, верно? – Адрианна подняла ожерелье к свету.
   Оно представляло собой одну нитку бриллиантов, постепенно увеличивающихся в размерах к огромному центральному камню, которому предстояло уютно устроиться в ложбинке женского декольте. Бриллианты, казалось, жили своей собственной холодной и высокомерной жизнью. Адрианна повернула колье, и они сверкнули, отражая свет люстры.
   – С учетом всего шестьдесят карат, легкая розовинка в цвете. Отличная обработка и балансировка. Даже шея этой старой карги смотрелась в них весьма недурно.
   Селеста напомнила себе, что ей пора бы уже к этому привыкнуть, но внезапно ей смертельно захотелось выпить. Она встала и, подойдя к французскому шкафчику в стиле рококо, извлекла из него графин с бренди.
   – Как звали старую каргу на этот раз, Эдди?
   – Доротея Барнсворт. – Снова нырнув в свою сумку, Адрианна извлекла из нее бриллиантовые серьги. – Эти тоже очень миленькие, ты не находишь?
   Селеста лишь покосилась на льдинки на ладони девушки стоимостью в несколько тысяч долларов.
   – Ну да, конечно, Доротея. Они сразу показались мне знакомыми. – Селеста протянула Адрианне бокал с бренди. – Она живет в крепости на Лонг-Айленд.
   – В ее системе безопасности есть несколько серьезных просчетов. – Адрианна сделала глоток. После холодного путешествия с крыши бренди проникло в ее организм теплым объятием. – Хочешь взглянуть на браслет?
   – Я его уже видела, на прошлой неделе на Осеннем балу.
   – Это был очень приятный вечер. – Адрианна взвесила серьги на ладони свободной руки, оценив их в десять карат каждую. У нее в сумке лежала ювелирная лупа, которой она воспользовалась в кабинете Барнсвортов. Только для того, чтобы убедиться в том, что она не покидает Лонг-Айленд с полной сумкой миленькой бижутерии. – После того как я их пристрою, эти хорошенькие побрякушки принесут мне около двухсот тысяч долларов.
   – У нее есть собаки, – произнесла Селеста в бокал с бренди. – Доберманы. Пять доберманов.
   – Три, – уточнила Адрианна, бросив взгляд на наручные часы. – Они уже, наверное, проснулись. Селеста, милая, я умираю с голоду. У тебя не найдется еще одного банана?
   – Нам необходимо поговорить.
   – Ты говори, а я поем. – Адрианна вышла из библиотеки, направляясь на кухню, и у Селесты вырвался досадливый возглас. – Должно быть, это из-за свежего воздуха, которым я сегодня надышалась. Боже, на Лонг-Айленд был такой пронизывающий ветер, что у меня зуб на зуб от холода не попадал. Ах да, не забудь мне напомнить, что я оставила на твоей крыше свою норковую шубу.
   Закрыв лицо руками, Селеста упала в кресло у окна, а Адрианна принялась изучать содержимое холодильника.
   – Эдди, это когда-нибудь прекратится?
   – Что это? А-а, охотничий паштет. Как раз то, что надо. – Услышав протяжный вздох у себя за спиной, она попыталась скрыть улыбку. – Селеста, я тебя люблю.
   – Я тоже тебя люблю. Дорогая, я старею. Подумай о моем сердце.
   Адрианна выпрямилась, держа на ладони тарелку с паштетом, зеленым виноградом и тонкими масляными крекерами.
   – У тебя самое большое и сильное сердце из всех, кого я знаю. – Она коснулась губами щеки Селесты, вдохнув такой привычный аромат ее ночного крема. – Селеста, не волнуйся за меня. Я очень хорошо знаю свое дело.
   – Я знаю.
   Кто бы мог подумать. Селеста снова глубоко вздохнула, глядя на сидящую напротив женщину. В свои двадцать пять лет Адрианна, принцесса Джакира, дочь короля Абду ибн Файзала Рахмана аль-Джакира и кинозвезды Фиби Спринг, была светской львицей, которая руководила несколькими благотворительными фондами и часто становилась героиней колонок светской хроники, а еще… воровкой-домушницей.
   Как можно было ее заподозрить? Селеста уже много лет успокаивала себя этой мыслью, хотя во внешности Адрианны было что-то цыганское. Изумительно красивая девочка превратилась в удивительной красоты женщину. Золотистая кожа, темные глаза и волосы достались ей от отца, а черты лица от матери, хотя они были мельче, вполне соответствуя ее миниатюрному телосложению. Со своей стройной, почти хрупкой фигурой и выразительными чертами лица она являла собой сочетание изящества и экзотичности. Ее губы в точности повторяли рот Фиби, и каждый раз, когда Селеста на них смотрела, у нее замирало сердце. Глаза… Как бы сильно ни возмущало Адрианну ее сходство с Абду, ее глаза, несомненно, были отцовскими – черными, миндалевидной формы и проницательными.
   От матери она унаследовала сердце, душевное тепло и щедрость. От отца ей достались жажда власти и склонность к мстительности.
   – Адрианна, нет никакой необходимости держаться за это занятие.
   – Такая необходимость есть. Еще и какая.
   Адрианна сунула в рот крекер.
   – Дорогая, Фиби больше нет. Мы не можем ее вернуть.
   На мгновение, всего лишь на мимолетное мгновение глаза Адрианны стали совсем юными и по-детски беззащитными. Затем их взгляд ожесточился. Она медленно намазала паштетом второй крекер.
   – Селеста, я это знаю. Никто не знает этого лучше меня.
   – Любовь моя. – Селеста ласково накрыла ладонью ее пальцы. – Она была моей ближайшей и самой любимой подругой. Так же, как и ты сейчас. Я знаю, как ты из-за нее страдала и сколько сил ты бросила на то, чтобы ей помочь. Но сейчас уже нет необходимости идти на такой риск. Этой необходимости не было и раньше. Я всегда была готова вам помочь.
   – Да. – Адрианна повернула руку, и их ладони соприкоснулись. – Это так. И я знаю, что, если бы я тебе позволила, ты бы обо всем позаботилась – о счетах, о врачах, о лекарствах. Я никогда не забуду того, что ты пыталась сделать для мамы и для меня. Без тебя она так долго не продержалась бы.
   – Она держалась ради тебя.
   – И это тоже правда. И все, что я делала, что я до сих пор делаю, и то, что я планирую сделать, – это ради нее.
   – Эдди… – ей стало страшно не от прозвучавших слов, но от того, как холодно и безразлично они были произнесены. – Эдди, с тех пор, как ты покинула Джакир, прошло шестнадцать лет. А после смерти Фиби – пять.
   – И с каждым днем долг все возрастает. Селеста, не смотри на меня так. – Адрианна улыбнулась, пытаясь разрядить обстановку. – Ну чем бы я занималась без этого… без этого моего хобби? Я бы была именно такой, какой меня рисует пресса, – богатой, титулованной тусовщицей, которая развлекается благотворительностью и только и делает, что порхает с вечеринки на вечеринку. – Адрианна скривилась от этого описания и снова переключила внимание на паштет. – Если верить светской хронике, я всего лишь очередная скучающая богатенькая бездельница, которой совершенно нечем заняться и которая не знает, что ей делать со своими деньгами. Пусть и тут, и в Джакире продолжают так думать. Пусть он так и думает. – Выражения глаз Адрианны, когда она произнесла эти слова, было вполне достаточно, чтобы Селеста поняла, что она говорит о своем отце. – Это здорово облегчает мою задачу, помогая избавлять настоящих бездельников от всех этих безделушек.
   – Эдди, ты уже не нуждаешься в деньгах.
   – Нет, не нуждаюсь, – глядя в бокал бренди, согласилась Адрианна. – Я очень удачно вложила свои деньги и могла бы жить спокойно и комфортно. Но пойми, Селеста, дело не в деньгах. Возможно, я никогда не занималась этим исключительно ради денег. – Она снова подняла глаза. Они горели этим ужасающим, почти пугающим жаром похищаемых ею бриллиантов. – Мне было восемь лет, когда мы прилетели в Америку. Но уже тогда я знала, что когда-нибудь вернусь и заберу то, что принадлежало ей. То, что принадлежало и мне.
   – Возможно, он еще об этом пожалеет. Возможно, он уже об этом жалеет.
   – Он прилетел на ее похороны? – спросила, как отрезала, Адрианна и, вскочив, снова принялась ходить. – Он вообще хоть как-то обозначил, что знает о ее уходе? Все эти годы, все эти ужасные годы он вообще никак не показывал, что ему известно о ее существовании. – Пытаясь взять себя в руки, она остановилась и оперлась о кухонную стойку. Когда она снова заговорила, ее голос звучал спокойно и уверенно. – И в известном смысле ее действительно не было. Селеста, он ее убил. Он сделал это много лет назад, когда я была еще совсем маленькой и не могла ему помешать. И скоро, очень скоро он за это заплатит.
   Селеста ощутила, как по ее спине ползет холодок. Она вспомнила восьмилетнюю Адрианну. Уже тогда ее глаза были темными, полными горя глазами старушки.
   – Ты думаешь, что Фиби этого хотела бы?
   – Я думаю, что она оценила бы иронию. Селеста, я отниму у него «Солнце и Луну». Как я ей и обещала. Как я обещала самой себе. И он дорого заплатит за то, чтобы вернуть их в Джакир. – Она обернулась к Селесте и приподняла бокал в шутливом тосте. – А тем временем я не могу позволить себе заржаветь. Мне необходимо поддерживать форму. Ты слышала, что в следующем месяце леди Фьюм дает бал в Лондоне?
   – Эдди…
   – Леди Фьюм, эта старая корова, заплатила за свои изумруды больше четверти миллиона. Но на их фоне она выглядит ужасно бесцветной. Изумруды ей совершенно не идут. – Адрианна рассмеялась и наклонилась, чтобы поцеловать Селесту в щеку. – Иди спать, дорогая. Я и сама могу найти выход.
   – Через дверь?
   – Ну, разумеется. Не забудь, что в воскресенье мы вместе завтракаем в Палм-Корт. Я угощаю.
   Адрианна порывисто развернулась и направилась к выходу из квартиры, напомнив себе о том, что необходимо заглянуть на крышу и забрать шубу.

   Адрианна научилась искусству макияжа, наблюдая за матерью. Фиби не уставала удивляться тому, что несколько прикосновений кисточки или карандаша способны подчеркнуть красоту или возраст, а также отнять у женщины и то, и другое.
   Будучи театральной актрисой, Селеста также многому ее научила. Проведя на подмостках больше четверти века, она по-прежнему гримировалась самостоятельно и знала все уловки до единой. Адрианна пустила в ход искусство обеих своих наставниц для того, чтобы превратиться в Роуз Спэрроу, подружку Тени.
   Весь процесс занял сорок пять минут, но результат Адрианну удовлетворил. Контактные линзы изменили цвет ее глаз на грязновато-серый, и ей понадобилось совсем немного усилий, чтобы под ними появились мешки от недосыпания. Она также на полдюйма удлинила себе нос и сделала щеки полнее. Толстый слой грима скрыл ее золотистую кожу, которая теперь была землисто-серой. Рыжий парик ручной работы был очень дорогим и растрепанным. В ушах у Роуз болтались дешевые стекляшки. В рот она сунула клубничную жвачку и отступила на шаг от зеркала, изучая себя с ног до головы в поисках изъянов.
   «Эта девица напрочь лишена вкуса», – с усмешкой подумала она. Лучше и придумать было невозможно. Черный спандекс обтягивал бедра, зрительно увеличенные специальными накладками, а тонкие шпильки добавили ей три дюйма роста. На плечи она набросила дешевый искусственный мех. Довольная результатом, Адрианна нацепила на нос зеркальные солнцезащитные очки в оправе со стразами и покинула квартиру.
   Она спустилась вниз в лифте для рабочих. Это было излишней предосторожностью – никто не узнал бы в ней принцессу Адрианну. Точно так же, как никто не увидел бы в принцессе Адрианне Тень. Тем не менее ей не хотелось, чтобы кто-то увидел Роуз Спэрроу покидающей пентхаус принцессы Адрианны.
   В ее сумочке из искусственной кожи лежала целая пригоршня бриллиантов. Сама девушка благоухала так, как будто искупалась в дешевых духах. Что она, собственно, и сделала.
   На улице она даже не взглянула в сторону такси, которым охотно воспользовалась бы как более удобным видом транспорта, вместо этого направившись в сторону подземки.
   Такие поездки в образе Роуз доставляли ей удовольствие. Никто из тех, кто ее знал, ни за что не спустился бы под землю. Здесь она была просто анонимным телом среди других таких же тел. С момента своего появления на свет она могла лишь мечтать о подобной анонимности. Она спускалась, цокая каблуками по бетонным ступеням, и вспоминала день, когда она спустилась под землю впервые. Ей было шестнадцать, и ее толкнуло на это отчаяние. Ей было ужасно страшно, и она была невероятно взволнована.
   Она была уверена, что в любую секунду на ее плечо может опуститься рука и голос, низкий холодный голос полицейского, потребует, чтобы она открыла сумочку. В тот раз в ней лежал жемчуг – нитка молочно-белого японского жемчуга в двадцать один дюйм длиной. Пять тысяч долларов, на которые она ее обменяла, оплатили лекарства и месячное лечение в институте Ричардсона.
   Сейчас она миновала турникет с непринужденностью завсегдатая подземки. Никто на нее даже не посмотрел. Адрианна уже давно поняла, что здесь, под землей, люди редко смотрят друг на друга. В Нью-Йорке люди погружены в свои дела в упрямой надежде на то, что все остальные заняты тем же самым. Возможно, это служило им защитой.
   Она ощутила поток воздуха, сопровождаемый гулом, который извещал о приближении поезда. Она вдохнула присущий подземке запах – легкий, но каким-то образом успокаивающий, – старого алкоголя и сырости. Переступив через прилипшую к полу жвачку, Адрианна присоединилась к группе людей, ожидающих поезд, который должен был доставить их в сердце Нью-Йорка.
   Рядом с ней две женщины ежились от холода и жаловались друг другу на своих мужей.
   – Вот я ему и говорю – я тебе не чертова прислуга, Гарри, а жена. Я обещала любить и уважать тебя и заботиться о тебе, но я не подряжалась убирать грязь, которую ты разводишь вокруг себя. Я ему так и сказала – в следующий раз, когда ты бросишь свои вонючие носки посреди комнаты, я засуну их прямо в твой большой рот.
   – Молодчина, Лоррейн.
   Адрианна была целиком и полностью с ней согласна. Молодчина, Лоррейн. Пусть этот ублюдок сам подбирает свои носки. Именно это и нравилось ей в американских женщинах. Они не унижались и не трепетали перед могущественными мужчинами, которые были их мужьями. Они вручали им пакет с мусором и приказывали выбросить его в бак.
   Поезд с рычанием остановился у платформы. Одни люди вышли, другие вошли. Адрианна шагнула в вагон вслед за собеседницами. Окинув его быстрым взглядом, она прошла через весь вагон и расположилась рядом с мужчиной в увешанной цепями кожаной куртке. Она всегда старалась сесть рядом с кем-то, кто, судя по его виду, вполне мог прятать под одеждой оружие.
   Поезд качнулся и начал набирать скорость. Адрианна обвела взглядом граффити, рекламу, затем других пассажиров. Мужчина в костюме и галстуке с портфелем под мышкой читал последний роман Ладлэма. Молодая женщина в замшевой юбке мечтательно смотрела в темноту за окном, слушая музыку в наушниках. Чуть дальше какой-то мужчина лежал, укрывшись с головой собственным пальто. Он занимал сразу три сиденья и спал как убитый. Две женщины, которых она уже видела на платформе, продолжали обсуждать Гарри. Мужчина рядом с ней пошевелился, зазвенев цепями.
   На следующей станции портфель с романом вышел, а в вагон ввалилась компания громко хихикающих девчонок, которым следовало бы находиться в школе. Адрианна слушала, как они спорят о том, на какой фильм пойти, и завидовала. Она никогда не была ни такой юной, ни такой беззаботной.
   На своей станции она встала, понадежнее перехватила сумку и вышла из вагона, думая о том, как глупо сожалеть о том, чего не было.
   На улице на нее налетел порыв ветра, продувая ее тонкие лосины и пытаясь сорвать с нее искусственный мех. Но это был район бриллиантов. Сияние, исходящее от застекленных витрин, было способно согреть даже самую холодную кровь.
   Принцесса Адрианна изредка здесь прогуливалась, останавливаясь у витрин, отчего сердца торговцев замирали в надежде, что она избавит их от некоторых из этих побрякушек. Но Роуз приехала по делу.
   В этом районе – с Сорок восьмой по Сорок шестую улицы, между Пятой и Шестой авеню – велся весьма активный бизнес. На тротуарах кое-где виднелись подозрительные личности, изо всех сил пытающиеся держаться непринужденно. Им не терпелось сбыть улов минувшей ночи – драгоценности, прожигающие им карманы. Затем камни вынимали из оправ и перепродавали. Группа евреев-хасидов в шляпах и длинных черных пальто перемещалась от магазина к магазину с плоскими чемоданчиками, полными драгоценных камней. Люди, которые ходили по этим узким тротуарам, носили при себе целые состояния и потому старательно обходили даже самых невинных с виду прохожих.
   Адрианна также соблюдала крайнюю осторожность. Никогда, даже в свои шестнадцать лет, она не продавала драгоценности на улице, предпочитая заключать сделки в помещении, подальше от любопытных глаз.
   Каждая витрина манила и требовала внимания. Салоны от Тиффани или Картье были куда менее броскими и значительно более изысканными. Зато они были лишены этой праздничной атмосферы, способной соблазнить кого угодно. Адрианна шла, разглядывая сияющие камни на черном бархате, армии колец, легионы ожерелий. Серьги, броши, браслеты были отполированы и сверкали на солнце, привлекая к себе внимание. Двадцатипятипроцентная скидка! Выгоднейшее предложение!
   На углу Сорок восьмой улицы она повернула и нырнула в небольшой магазинчик.
   Свет здесь всегда был неярким, а обстановка не отличалась особым шиком. На первый взгляд казалось, магазин балансирует на грани банкротства. Джек Коэн считал, что деньги, вложенные в интерьер, выброшены на ветер. Если клиенту что-то не нравится, пусть себе отправляется к Тиффани, считал он. Вот только у Тиффани его покупка будет далеко не такой выгодной. Клерк поднял глаза на вошедшую в магазин Адрианну, но тут же снова переключился на своего клиента – сутуловатого мужчину со следами акне на подбородке.
   – Такое кольцо ее покорит, а вас не вынудит на всем экономить на протяжении десяти последующих лет. Вы же видите, оно очень элегантное, но достаточно броское для того, чтобы ей захотелось похвастаться перед подружками.
   Не переставая говорить, он повел глазами в сторону двери в глубине магазина. Едва заметно кивнув в ответ, Адрианна направилась к этой двери.
   Тихое жужжание сообщило ей о том, что продавец отпер замок. По другую сторону двери находилось то, что вполне могло сойти за офис. На металлических столах громоздились горы папок с бумагами. Вдоль стен во множестве выстроились коробки и ящики, а в воздухе висел запах чеснока и пастрами.
   Джек Коэн был невысоким коренастым мужчиной с густыми усами в качестве контраргумента редеющей шевелюре на макушке. Он пришел в торговлю ювелирными изделиями через парадную дверь бизнеса, основанного его отцом. Отец также научил его заключать сделки за закрытой дверью. Джек гордился своей способностью распознать копа, притворяющегося покупателем, с такой же легкостью, с какой он отличал цирконий от бриллианта. Он всегда был в курсе того, кто из коллег оказался в затруднительном положении, кому необходимо провернуть сделку как можно быстрее и как охладить горсть горячих камешков.
   Когда Адрианна вошла, он держал в руках бумажный пакетик, свернутый вручную и предназначенный для незакрепленных камней. Он кивнул ей и, высыпав на стол с дюжину маленьких ограненных бриллиантов, начал перебирать их с помощью пинцета, внимательно осматривая каждый.
   – Русские, – произнес он. – Отличное качество. – Он взял ручную лупу, лежащую рядом, и снова начал изучать камни. – Ах, прекрасны, просто прекрасны, – вздохнул он. – Изумительный блеск. – Затем он что-то пробормотал, поцокал языком и отодвинул два камня в сторону. – Что ж, в целом очень интересная партия. – Удовлетворенный осмотром, он смел камни в пакетик и сунул его в карман так же небрежно, как это могла бы сделать со своими образцами дама, торгующая эйвоновской косметикой. – Чем я могу сегодня тебе служить, Роуз?
   Вместо ответа она сунула руку в сумку и извлекла из нее большой замшевый мешочек. Перевернув мешочек, она вытряхнула его сверкающее содержимое на стол ювелира. Маленькие голубые глазки Коэна вспыхнули, как сапфиры.
   – Роуз, Роуз, Роуз, ты способна озарить самый тусклый день.
   Она ухмыльнулась и, сдернув очки, уселась одним бедром на край стола.
   – Хорошенькие, правда? – по голосу ее можно было принять за уроженку Бронкса. – Когда я их увидела, чуть Богу душу не отдала. Я так и сказала: милый, я ничего краше этого в своей жизни не видала. – Она надула пухлые губы. – Жаль, что он не разрешил мне оставить их себе.
   – Они такие горячие, что прожгли бы тебе кожу, Роуз. – Снова взявшись за лупу, он начал камень за камнем осматривать ожерелье. – Они у него давно?
   – Вы же знаете, что он со мной таким не делится. Но я уверена, что недавно. Мистер Коэн, они настоящие, правда? Богом клянусь, они такие огромные, что кажутся ненастоящими.
   – Они настоящие, Роуз, самые настоящие. – Он мог бы поиграть в игры с ней, но не с человеком, который регулярно снабжал его превосходным товаром. – Великолепные камни с крошечными изъянами и легкой розовинкой. Да и сами украшения – дело рук настоящего мастера. – Он осторожно положил ожерелье на стол и взял в руки браслет. – Хотя это к делу не относится. Нас интересуют только бриллианты.
   Она ткнула в ожерелье кончиком ярко-розового накладного ногтя.
   – Мне нравятся красивые вещи.
   – А кому они не нравятся? Потому мы оба и при деле. – Сосредоточенно сцепив зубы, Коэн осмотрел серьги. – Восхитительный комплект. – Он повернулся в сторону горы папок и извлек из-под них калькулятор. Шепотом проговаривая цифры, он защелкал кнопками. – Сто двадцать пять, Роуз.
   Она выпятила подбородок вперед.
   – Он сказал, чтобы я принесла двести пятьдесят.
   – Роуз. – Коэн сложил ладони на груди. Со спокойными голубыми глазами и редеющими волосами он походил на терпеливого дядюшку. Под полой помятого пиджака у него был спрятан пистолет. – Мы оба знаем, что мне придется их у себя подержать, прежде чем я смогу что-то на них заработать.
   – Он сказал двести пятьдесят. – В голосе Роуз зазвучали жалобные нотки. – Если я вернусь домой с половиной этой суммы, ему это очень не понравится.
   Коэн снова взялся за счетную машинку. Он мог заплатить двести и все еще получить свои обычные комиссионные, но ему нравилось играть с Роуз. Если бы не репутация человека, которого она представляла, он с удовольствием сделал бы эти игры более личностными.
   – Каждый раз, когда ты приходишь, я теряю деньги. Я не знаю, Роуз, в чем тут дело, но ты мне нравишься.
   Она немедленно повеселела. Это была привычная для нее игра.
   – Вы тоже мне нравитесь, мистер Коэн.
   – Как насчет ста семидесяти пяти и парочки этих хорошеньких камешков, которые я разглядывал, когда ты вошла? Это будет наш секрет.
   Она позволила себе немного поколебаться, но затем с сожалением покачала головой.
   – Он об этом узнает. Он всегда все узнает, и ему не нравится, когда я принимаю подарки других парней.
   – Ну хорошо, Роуз. Это настоящее самоубийство, но я дам тебе двести. Скажи ему, что комплекты наподобие этого всегда особенно горячие, а это тоже стоит денег. Деньги у меня будут через пару часов.
   – Хорошо. – Она встала и одернула пальтишко. – Если он разозлится, я знаю, как его успокоить. Он не умеет злиться долго. Можно я оставлю товар здесь, у вас, мистер Коэн? Мне не нравится со всем этим разгуливать.
   – Ну, конечно. – Оба знали, что у него достаточно здравого смысла, чтобы не красть у своего лучшего поставщика. Своим аккуратным почерком он написал расписку и подал ей. Это считалось квитанцией в любой сделке, как законной, так и не очень. – Погуляй пока по магазинам, Роуз, а я обо всем позабочусь.

   Три часа спустя Адрианна бросила сумку, пальто и парик посреди огромной латунной кровати у себя в спальне. Затем она извлекла из глаз и промыла контактные линзы, после чего принялась снимать накладные ногти. Проведя рукой сквозь распущенные волосы, она сняла трубку телефона.
   – Кендал и Кендал.
   – Мне нужен Джордж-младший. Это принцесса Адрианна.
   – Да, Ваше Высочество, одну минуту.
   Со вздохом облегчения Адрианна сбросила туфли Роуз и уселась на кровать.
   – Эдди, рад тебя слышать.
   – Привет, Джордж, я тебя не задержу. Я знаю, как всегда заняты юристы.
   – Для тебя я всегда свободен.
   – Как мило.
   – И правдиво. Более того, я рассчитывал, что на этой неделе мы сможем встретиться за ланчем и разнообразия ради пообщаться в неформальной обстановке.
   – Я посмотрю свое расписание.
   Поскольку он ей нравился и к тому же был лишь слегка в нее влюблен, она действительно собиралась это сделать.
   – Я читал, что ты собираешься обручиться с каким-то немецким бароном. С фон Вайсбургом.
   – Неужели? Мы действительно пять минут поболтали на политическом благотворительном обеде в прошлом месяце. Не помню, чтобы кто-то затрагивал вопросы брака.
   Сунув руку в сумку, она извлекла пачку соток. Они не были новыми, и их номера также не были последовательными. Банкноты были мягкими на ощупь, и от них исходил чуть кисловатый запах денег, долго бывших в обороте.
   – Джордж, я хочу сделать небольшой взнос в фонд нуждающихся женщин.
   – На женский приют?
   – Он самый. Пусть этот взнос будет анонимным, разумеется, пройдя через твою фирму. Сегодня я переведу сто семьдесят пять тысяч на свой специальный счет. Ты позаботишься об этом переводе?
   – Конечно, Эдди. Ты очень щедра.
   Адрианна провела кончиком пальца по торцу пачки денег. Она помнила и других нуждающихся женщин.
   – Это наименьшее из того, что я могу сделать.

Глава одиннадцатая

   У него за спиной лев взревел скорее от скуки, чем свирепости. Филип бросил в рот орех и даже не оглянулся. Зрелище этих крупных кошек в неволе всегда его угнетало. Он им сочувствовал. Более того, он сочувствовал всем, кто угодил за решетку. Тем не менее ему нравилось прогуливаться по лондонскому зоопарку. Вероятно, ему было необходимо смотреть на клетки и напоминать себе, что на протяжении всей карьеры ему ни разу не пришлось взглянуть на мир сквозь решетку.
   Он не мог сказать, что скучает по кражам. Возможно, ему этого не хватало, но особого беспокойства это не доставляло. Некогда это было его профессией и надежным источником дохода, позволявшим жить на широкую ногу, а именно к этому Филип всегда стремился. Разумеется, все предпочитают комфорт бытовым неудобствам, но настоящим бальзамом для души он считал роскошь.
   Изредка он задумывался над тем, что на материале своих самых элегантных краж мог бы написать триллер. Взять хотя бы сапфиры Трафалги. Он до сих пор тепло вспоминал эту работу. Разумеется, все приняли бы ее описание за вымысел. Правда всегда причудливее и ужаснее любого вымысла. К сожалению, он сомневался в том, что его нынешний работодатель по достоинству оценит его юмор и иронию. Он вздохнул, думая о том, что эту затею придется отложить на неопределенное время. Зато выйдя на покой и уютно обосновавшись в Оксфордшире, он сможет разводить охотничьих собак, охотиться на фазанов, а также посвятить себя мемуарам.
   Ему нетрудно было представить себя деревенским помещиком, при условии, что он станет им не раньше чем через пару десятков лет.
   Сунув в рот еще один орех, он направился к вольеру с пантерами. Они рассерженно ходили вдоль прутьев, не в силах смириться и принять свой плен так же философски, как другие кошки. Он им сочувствовал. Ему нравились их элегантные тела и опасные глаза. Его сравнивали с ними коллеги, полиция, женщины. Сложение и движения действительно роднили его с этими хищниками. Вот только в отличие от них он был светловолос.
   Продолжая грызть арахис, он напомнил себе, что любой мужчина, возраст которого приближается к тридцати пяти, должен заботиться о своем здоровье. Сигареты были скверной привычкой, и он правильно поступил, отказавшись от них. Он немало гордился этим своим поступком, стыдясь подобной привязанности к табаку.
   Расположившись на скамье, он начал наблюдать за проходящими мимо людьми. Поскольку стоял на удивление теплый для октября день, нянюшки с колясками были представлены тут очень широко. Он встретился взглядом с молодой хорошенькой брюнеткой, которая вела за руку малыша в коротком пальтишке. Она улыбнулась, игриво взмахнув в его сторону ресницами. Когда он не отреагировал на это приглашение, ее лицо разочарованно вытянулось.
   Филип вполне мог бы последовать за ней, если бы не встреча. Женщины его всегда интересовали, и не только потому, что им принадлежала большая часть побрякушек, которым он себя посвятил, но и просто потому, что они были женщинами. Их мягкая кожа и ароматные волосы составляли одну из главных радостей жизни. Он взглянул на часы как раз в ту секунду, когда минутная стрелка переместилась на двенадцать. Ровно час. Филип нисколько не удивился, когда на скамью рядом с ним опустился тучный лысеющий мужчина.
   – Не понимаю, почему мы не могли встретиться у Уайта.
   Филип протянул ему пакетик с арахисом.
   – Там очень душно, старик. Тебе не помешает подышать свежим воздухом. Ты слишком бледен.
   Капитан Стюарт Спенсер что-то недовольно пробормотал, но арахисом угостился. Диета, на которой его держала жена, была сущим мучением. Честно говоря, он был рад возможности покинуть офис вместе со всеми его бумагами и телефонами. Бывали дни, когда он скучал по работе оперативника. К счастью, это случалось нечасто. Настоящей причиной было то, хотя он в этом ни за что не признался бы, что капитан испытывал привязанность к подтянутому человеку, сидящему рядом с ним на скамье. Несмотря на то, что Спенсер потратил почти десять лет своей жизни, пытаясь упечь Филипа за решетку, а может, именно благодаря этому факту. Он никак не мог смириться с тем, что работает с человеком, которому удавалось искусно ускользать от правосудия, и поэтому он испытывал удовлетворенность подобным сотрудничеством.
   Когда Филип принял решение работать на стороне закона, а не против него, Спенсер был далек от мысли, что вор внезапно раскаялся в своих преступлениях. Просто Филипу это было выгодно. Но Стюарт не мог не восхищаться человеком, который способен не просто принять подобное решение, но также идеально выбрать для этого момент, да еще и с максимальной личной выгодой.
   Несмотря на пригревающее солнце, Спенсер кутался в пальто. Его мучила водянка на левой пятке, он чувствовал приближение простуды, а на горизонте уже замаячил пятьдесят шестой день рождения. Он просто не мог не завидовать Филипу Чемберлену с его молодостью, здоровьем и привлекательной внешностью.
   – Дурацкое место для встречи, – проворчал Спенсер только потому, что, брюзжа, он почему-то чувствовал себя лучше.
   – Угощайтесь, капитан. – Филип снова протянул ему арахис. Он так привык к мрачности Спенсера, что не обращал на его настроение внимания. – Вы можете оглядеться вокруг и вспомнить всех закоренелых преступников, которых вам удалось отправить за решетку.
   – У нас есть дела поважнее, чем жевать арахис и разглядывать обезьян. – Все же он сунул пальцы в пакет. Вкус арахиса и запах животных напомнили ему о воскресных походах в зоопарк, когда он был ребенком. Он отогнал подступавшую сентиментальность. – На прошлой неделе произошла еще одна кража.
   Заинтригованный Филип запрокинул голову назад и представил себе, что лениво курит сигарету.
   – Снова наш старый друг?
   – Судя по всему, да. Поместье на Лонг-Айленд в Нью-Йорке. Барнсворты – старая богатая американская аристократия. Владеют универмагами или чем-то подобным.
   – Если вы говорите о Фредерике и Доротее Барнсворт, то они действительно владельцы довольно дорогой сети универмагов в Штатах. Что у них взяли?
   – Бриллианты.
   – Я тоже предпочитал их всему остальному, – задумчиво произнес Филип.
   – Ожерелье. Браслет. Все было застраховано на полмиллиона.
   Филип скрестил щиколотки:
   – Отличная работа.
   – Проклятье. – Спенсер забросил в рот очередной орех, а затем хлопнул себя по ладони вытертыми кожаными перчатками. – Если бы я совершенно точно не знал, где ты был на прошлой неделе, то тебе пришлось бы ответить на несколько вопросов.
   – Стюарт, я уже столько лет не у дел. Ты мне льстишь.
   Спенсер вытащил трубку. Не столько потому, что ему хотелось курить, сколько потому, что он знал, что Филип отказался от этой привычки. Он неторопливо закурил и откинулся на спинку скамьи, пуская кольца дыма.
   – Этот парень настоящий ловкач. Проник в дом и покинул его, не оставив после себя ни малейших следов. Усыпил собак. Доберманов – злобных опасных тварей. Мой брат когда-то держал добермана, которого я терпеть не мог. У Барнсвортов первоклассная система безопасности, мимо которой он проскользнул без малейшего труда. Взял только комплект украшений с бриллиантами. Оставил бонды и другие ценные бумаги, рубиновую брошь и на удивление уродливое рубиновое колье.
   – Он не жаден, – вслух размышлял Филип. Он сам знал, насколько сложно отказаться от легкой добычи и насколько опрометчиво брать все подряд. За последние шесть месяцев он проникся восхищением к этому вору. «Ему присущ класс, – думал он. – Класс, стиль и мозги». – Он ухмыльнулся. Между ними было много общего. – Если бы он был жаден, он бы так меня не интересовал. Как давно за ним охотится Интерпол?
   – Почти десять лет, – неохотно произнес капитан. Ему не нравилось признавать свое поражение. И хотя не все его дела были успешными, за ним закрепилась репутация первоклассного сыщика. – У этого парня нет никаких шаблонов. Пять краж в одном месяце, затем полгода полной тишины. Но мы его все равно поймаем. Достаточно одной ошибки – а он все равно ее совершит, – и он окажется у нас в руках.
   Филип смахнул пылинку с лацкана пальто.
   – Обо мне ты тоже так говорил?
   Спенсер преднамеренно выпустил облако дыма в сторону Филипа.
   – Ты свою ошибку совершил, и мы оба это знаем.
   – Возможно. – Именно поэтому он и оставил свое ремесло в тот момент, когда полиция все еще его не настигла. – Так, значит, вы считаете, что он сейчас в Америке?
   Филип подумал, что он совсем не прочь слетать в Соединенные Штаты.
   – Вряд ли. Я склонен считать, что он сочтет нужным какое-то время находиться подальше от места преступления, а следовательно, расследования. Как бы то ни было, в Нью-Йорке у нас есть свой человек.
   – Жаль.
   – Так чего вы хотите от меня?
   – Похоже, ему нравится обчищать очень богатую публику, и он отнюдь не прочь освобождать ее от знаменитых украшений. Если и существует в его деятельности какая-то закономерность, так это то, что он предпочитает брать широко известные драгоценности. Жемчуг Страдфордов, сапфиры леди Кэролайн.
   – Леди Кэролайн, – со вздохом повторил Филип. – Вот чему я по-настоящему завидую.
   – Мы решили взять под наблюдение наиболее роскошные вечеринки и балы Европы. И было бы неплохо направить на них агента, которого эта публика пускает в свой круг как своего.
   Филип только улыбнулся и принялся разглядывать свой маникюр.
   – Похоже, леди Фьюм планирует гала-прием.
   – Да, меня на него пригласили.
   – И ты принял приглашение.
   – Еще нет. Я не знал, буду ли я в городе.
   – Ты будешь здесь, – сообщил ему Спенсер, посасывая трубку. – Ее дом будет битком набит побрякушками. Мы хотим, чтобы ты туда пошел и внимательно за всем наблюдал, но руки не распускал.
   – Капитан, вы же знаете, что можете мне доверять. – Он улыбнулся. Это была та самая улыбка, от которой женщинами завладевали безрассудные мысли и желания. – Как поживает ваша милая дочурка?
   – Вот еще один объект, от которого тебе лучше держаться подальше.
   – Поверьте, задавая этот вопрос, я руководствовался самыми чистыми и платоническими побуждениями.
   – В мире не существует женщины, о которой ты бы думал из платонических побуждений.
   – Вас не проведешь. – Филип скомкал пустой пакет и бросил его в ближайшую урну. – Я хотел бы получить отчет об этом последнем происшествии.
   «Вот плут», – подумал Спенсер, сунув трубку в рот, чтобы скрыть улыбку.
   – Завтра он будет у тебя.
   – Отлично. Видите ли, я начинаю понимать, как вы себя чувствовали несколько лет назад. Это похоже на зуд… – Взгляд его серых глаз с поволокой был устремлен на решетки вольеров. – Я ловлю себя на мысли о нем в самые неожиданные моменты. Я пытаюсь предугадать его следующий ход, думаю о том, где он живет, что он ест и когда занимается любовью. Я был на его месте, но тем не менее… Да ладно. – Филип встряхнул головой и встал. – Мне не терпится с ним познакомиться.
   – Эта встреча может оказаться совсем не такой, как ты себе представляешь, Филип. – Спенсер тоже встал, стараясь не наступать на пятку. – Этот тип может представлять опасность.
   – Как и все мы при определенных обстоятельствах. Всего хорошего, капитан.

   Адрианна поселилась в лондонском «Ритце» за несколько дней до приема у леди Фьюм. Она предпочитала «Ритц» за его беззастенчивую роскошь, а также потому, что именно на нем остановила свой выбор ее мама во время их единственной счастливой поездки в Лондон. «Коннот» был изысканнее, «Савой» величественнее, но было что-то необычайно экстравагантное в позолоченных ангелах, взбирающихся по стенам «Ритца».
   Штат отеля прекрасно знал Адрианну, и, поскольку она щедро раздавала чаевые и держалась с ними тепло и открыто, им незачем было делать вид, что им доставляет удовольствие ее обслуживать. Она заняла номер, окна которого выходили на Грин-парк, и походя поделилась с носильщиком своими планами посвятить несколько дней походам по магазинам и отдыху.
   Едва оставшись в одиночестве, она не направилась в роскошную ванную, чтобы погрузиться в воду с солями и пеной. Не стала она и переодеваться, чтобы спуститься к чаю. Она вообще ничего не стала распаковывать, кроме серебристого платья от Валентино с глубоким треугольным вырезом. Вместе с бумагой, которой оно было обернуто, были сложены синьки, поэтажные планы и детали систем охраны. Все это обошлось ей дороже платья. Адрианна принесла бумаги в гостиную и разложила их на столе, чтобы выяснить, действительно они стоят потраченных на них денег или нет.
   Городской особняк Фьюмов был элегантным эдвардианским зданием, расположенным в уютном и тихом уголке Гросвенор-сквер. «Какая жалость, – размышляла Адрианна, – что Фьюмы не устраивают этот прием в своем загородном доме в Кенте». Впрочем, выбора у нее все равно не было. Она однажды провела исключительно скучный уик-энд в Кенте у Фьюмов и могла бы начертить подробные поэтажные планы совершенно самостоятельно. Дом в Лондоне был ей почти незнаком, а следовательно, приходилось полагаться на купленную информацию и свои собственные наблюдения в вечер приема.
   Она рассчитывала получить за изумруды леди Фьюм весьма кругленькую сумму. Это означало, что прижимистые и заносчивые Фьюмы, сами того не зная, поддержат фонды вдов и сирот в нескольких городах мира. К тому же изумруды и в самом деле лишь проигрывали на фоне землистой кожи леди Фьюм.
   Радовало то, что Фьюмы были такими скупердяями, что потратили на охрану особняка лишь самый необходимый минимум. Их двери и окна были снабжены только стандартной системой сигнализации. Изучая ее схему, Адрианна пришла к выводу, что даже самый посредственный вор смог бы обойти сигнализацию и получить доступ в дом. А она точно не была посредственностью.
   Теперь важнее всего было изучить окрестности – выяснить, насколько близко расположены соседние дома и каковы привычки их обитателей. Адрианна вложила бумаги обратно в упаковку платья, извлекла из чемодана черный плащ и отправилась знакомиться с местностью.
   Она хорошо знала Лондон – улицы, движение, клубы. Вздумай она заглянуть в «Аннабель» или в засекреченный «Ла Каж», ее бы тут же узнали и пригласили присоединиться к компании завсегдатаев. Будь ситуация иной, она бы даже получила удовольствие от музыки и легкой болтовни. Но в этот раз она прибыла в Лондон по делу. Хотя, разумеется, перед тем, как его покинуть, было необходимо появиться хотя бы кое-где. Принцессе Адрианне полагалось вести себя определенным образом. Точно так же подразумевалось, что она должна предоставлять определенную пищу для разговоров. Но сегодня ей было необходимо подготовиться к работе.
   Вначале она проехала мимо, обращая внимание как на характер дорожного движения, так и на пешеходов, близость здания к соседним домам и к улице, а также в каких его окнах горит свет. Поскольку освещен был лишь холл, Адрианна заключила, что хозяев нет дома. Вероятнее всего, они отправились в театр. Ей потребовалось лишь единожды объехать Гросвенор-сквер, чтобы понять, что ее путь будет лежать через лужайку. Выйдя из машины на Бонд-стрит, она пешком направилась к дому.
   Период теплой погоды, которым наслаждался Лондон, подходил к концу. Воздух был холодным и сырым, и Адрианну это более чем устраивало. Жители Лондона либо сидели дома, либо толпились в клубах, и она шла, никем не замеченная, прислушиваясь к шороху опавших листьев под ногами и шуму ветра в ветвях стремительно оголяющихся деревьев.
   У ее ног уже начали извиваться тонкие и серые струйки тумана. Если ей повезет, когда она будет проходить здесь в следующий раз, туман будет еще гуще и полностью скроет ее от глаз возможных наблюдателей. Пока что погода была ясной, и ничто не мешало ей разглядывать ворота и сад, а также хорошенькие окна, в которые ей, возможно, предстояло забраться. Эта неспешная прогулка заняла всего три с половиной минуты. Если идти быстро, это же расстояние можно было преодолеть и за две. Она подошла ближе, чтобы определить возможные помехи в виде собак или любопытных соседей. И только сейчас она заметила мужчину, который наблюдал за ней, стоя на тротуаре.
   Филип пришел сюда совершенно неожиданно для себя, повинуясь какому-то внутреннему чувству. Не было никакой гарантии того, что кто-то собирается грабить именно дом Фьюмов. Но если бы это было так и если бы он сам собирался это сделать, то ему совершенно определенно захотелось бы прогуляться вокруг и заранее ознакомиться с повадками его обитателей.
   Как бы то ни было, в отеле ему не сиделось, но и в компанию не тянуло. Именно в такие вечера ему остро не хватало волнения и предвкушения, всегда охватывавшего его на стадии планирования операции. Сама работа всегда была напряженной и требовала максимальной концентрации, не оставляя места для удовольствия. Все острые ощущения приходились на период подготовки и первые часы после ее завершения. Он завидовал человеку, который в последние месяцы превратился в его мишень, а сейчас испытывал все эти приятные и волнующие эмоции.
   Тем не менее он при здравом размышлении принял совершенно взвешенное решение завершить свою карьеру вора-домушника и теперь об этом не сожалел. Разве что вот такими сырыми холодными вечерами, когда он практически ощущал жар, исходящий от драгоценностей, уютно устроившихся в бархатных коробочках в душных стальных сейфах.
   И вдруг он увидел эту женщину. Она была невысокого роста, и ее фигуру и лицо полностью укутывала черная накидка. Но в ее непринужденной походке и в небрежной уверенности, с которой скрывались в складках плаща ее пальцы, угадывалась молодость. Вокруг ее ног извивались струйки тумана, и ветер мел по тротуару листья, придавая ее облику какую-то загадочность. Но все его чувства обострились, потому что он увидел, что ее голова повернута в сторону одного из домов на Гросвенор-сквер. Того же дома, за которым наблюдал и он.
   Когда она его заметила, ее замешательство было таким мимолетным, что если бы он его не ожидал, то ничего бы не заметил. Он остался стоять на месте, сунув большие пальцы в карманы короткой кожаной куртки и с любопытством ожидая ее дальнейших действий. Она продолжила идти к нему, не замедлив и не ускорив шага. Приблизившись почти вплотную, она подняла к нему лицо.
   Ее черты были экзотическими и показались ему смутно знакомыми. «Иностранка», – подумал Филип.
   – Добрый вечер, – произнес он, рассчитывая услышать ее голос.
   Она пристально смотрела на него своими темными, как и ее накидка, глазами. Это были удивительные глаза – миндалевидные, густо опушенные ресницами, полускрытые ночными тенями. Она лишь кивнула в ответ и пошла дальше.
   Адрианна не оглянулась, хотя ее обеспокоило то, что ей хотелось это сделать. Его присутствие у этого дома могло объясняться десятком самых невинных причин, но она не имела права сбрасывать со счетов напряжение, внезапно возникшее у нее в затылке. Его глаза были серыми, как туман, и точно так же скрывали какую-то тайну. И, несмотря на его непринужденную позу, Адрианне почудилось, что он готов к броску.
   «Глупости, – сказала себе Адрианна, потуже запахивая накидку у горла. – Это просто мужчина, любующийся ночным городом или ожидающий женщину». Судя по акценту, он был британцем… а еще – с его серыми глазами и светлыми волосами – необычайно привлекательным мужчиной. Не было ни малейших оснований так разнервничаться из-за совершенно невинной встречи… Вот только он никак не шел у нее из головы.
   Решив, что всему виной усталость после долгого перелета и смены часовых поясов, она подумала, что нужно лечь спать пораньше.
//-- * * * --//
   Возможно, ей не следовало ложиться спать на голодный желудок, выпив лишь бокал вина перед сном. Возможно, было бы лучше отправиться в «Аннабель» и немного развлечься, поесть и хорошенько вымотаться, прежде чем попытаться заснуть. Тогда в ее сознание вторглись бы новые впечатления и лица. Разговоры ни о чем, флирт и смех вытеснили бы все воспоминания, и ей бы ничего не приснилось. Но когда сон начался, было уже поздно.
   Запахи запоминаются лучше всего, и легчайший аромат способен всколыхнуть давние воспоминания и позабытые чувства. На этот раз это был аромат кофе, приправленного кардамоном, к которому примешивались тяжелые сладковатые запахи духов. Этот смешанный запах, несмотря на то, что он ей всего лишь снился, тут же перенес ее на много лет назад, в ночь накануне ее пятого дня рождения.
   Ее разбудили собственные рыдания. Адрианна села, прижимая к глазам ладони и пытаясь вырваться из сна. Когда он наваливался на нее с такой силой, как сегодня, ей приходилось прилагать для этого неимоверные усилия. Ее дыхание было учащенным и поверхностным, а по спине градом катился пот, пока она отчаянно пыталась осознать, кто она теперь.
   Она уже не была маленькой девочкой, которая свернулась клубочком под кроватью и отчаянно молила о том, чтобы отец оставил ее мать в покое. С тех пор прошла целая вечность.
   Она встала, пытаясь нашарить выключатель, а затем найти свой халат. После подобных снов темнота становилась для нее невыносимой. В ванной она плеснула на лицо холодной водой, зная, что дрожь оставит ее тело не сразу. К счастью, на этот раз она не сопровождалась тошнотой.
   Ей приходилось повисать на высоте пятидесяти этажей над Манхэттеном, бежать по темным переулкам Парижа, вброд преодолевать болота Луизианы. Но не было ничего страшнее этих воспоминаний, неуклонно возвращающихся в виде сновидений.
   Ее руки продолжали дрожать, и она оперлась о раковину. Почувствовав, что дрожь прошла, она подняла голову и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ее лицо все еще было бледным, но во взгляде больше не было ужаса. Именно страх был первым, что необходимо было контролировать.
   На улицах Лондона царила тишина. Вернувшись в гостиную, Адрианна прижалась лбом к стеклу, радуясь ощущению прохлады. Она думала о том, что срок приближается. Осознание этого одновременно приводило ее в восторг и пугало. Она даже дату уже назначила, хотя даже Селесте в этом пока не призналась. Совсем скоро ей предстояло отправиться в Джакир и отомстить человеку, который унижал и насиловал ее мать. Она твердо решила отнять у него то, что принадлежало только ей. «Солнце и Луну».

Глава двенадцатая

   – Дорогая. – Адрианна коснулась губами младенчески мягкой щеки Хелен Фьюм. – Прости, что опоздала.
   – Вздор, ты нисколько не опоздала. – Леди Фьюм была одета в облегающее зеленое шелковое платье с глубоким вырезом, призванное продемонстрировать не только изумруды, но и постройневшую на десять фунтов фигуру, обретенную за последний месяц в одном из спа-центров Швейцарии. – Но у меня и в самом деле имеется на тебя зуб.
   – Да?
   Адрианна расстегнула застежку накидки.
   – Я слышала, что ты уже давно в Лондоне. Но мне не позвонила ни разу.
   – Я пряталась. – Адрианна с улыбкой сбросила накидку и подала ее ожидающему чуть поодаль слуге. – Избавляя людей от своего не слишком приятного общества.
   – О боже, ты опять поссорилась с Роджером?
   – С Роджером? – Взяв под руку хозяйку особняка, Адрианна повела ее по коридору, вымощенному крупными квадратами кафельной плитки. Как и большинство женщин, Хелен считала, что настроение женщины зависит от мужчины. – Хелен, ты отстала от жизни. Никакого Роджера нет уже несколько недель. Я теперь в свободном плавании.
   – Ну, это легко поправимо. Тони Фитцуолтер расстался с женой.
   – О нет, только не это. Нет ничего хуже мужчины, только что вырвавшегося из священного брачного союза.
   Бальный зал с отполированным до блеска полом и стенами цвета слоновой кости уже был полон людей и музыки. Мерцало в хрустальных бокалах вино, витали ароматы женских и мужских духов, вспыхивали в свете люстр драгоценности. «Миллионы фунтов, вложенные в камни и металл», – подумала Адрианна. Она собиралась взять лишь крошечный процент от этой суммы.
   Большинство лиц были ей знакомы. В этом заключалась основная проблема подобных вечеринок. Одни и те же люди, одни и те же разговоры, за всем этим одна и та же скука.
   Она заметила герцога, которого полгода назад избавила от перстня с бриллиантами и рубинами, и Мадлен Моро, бывшую французскую жену знаменитого киноактера, к которой она собиралась наведаться будущей весной. Улыбнувшись обоим, она взяла бокал шампанского с подноса в руках официанта.
   – У тебя все, как всегда, изумительно, Хелен.
   – Пришлось проделать ужасающий объем работы в ужасающе короткие сроки, – пожаловалась леди Фьюм, хотя самой тяжелой ее работой была примерка нового платья. – Но я так люблю устраивать приемы.
   – Не стоит отказывать себе в том, что у тебя так замечательно получается, – произнесла Адрианна, прежде чем сделать глоток шампанского. – Ты, кстати, выглядишь просто потрясающе. Что ты с собой сделала?
   – Небольшая поездка в Швейцарию. – Хелен провела ладонью по постройневшему бедру. – Там есть совершенно изумительный спа-курорт. Вдруг тебе когда-нибудь понадобится. Тебя там мучают голодом, затем до полусмерти изнуряют упражнениями, после чего ты радуешься каждой ягодке и листику, которые тебе бросают. А когда ты уже готов на все плюнуть, тебя начинают баловать масками для лица, массажами и совершенно потрясающей римской ванной. Я этого никогда не забуду! И я скорее наложу на себя руки, чем еще раз туда поеду.
   Адрианна не удержалась от смеха. Легкая болтовня Хелен ни о чем всегда доставляла ей удовольствие. К сожалению, и она, и ее супруг поклонялись такому божеству, как британский фунт.
   – Я постараюсь обойти твой курорт десятой дорогой.
   – Раз уж ты здесь, обрати внимание на браслет графини Тегари. Он из коллекции герцогини Виндзорской. Она обошла меня на аукционе.
   Алчный блеск в глазах Хелен помог Адрианне избавиться от остатков одолевающих ее угрызений совести.
   – Неужели?
   – Конечно, она слишком стара для таких украшений, ну да ладно, хватит об этом. Дорогая, ты тут знакома почти со всеми. Так что общайся и веселись, а я вернусь к своим обязанностям хозяйки дома.
   – Разумеется.
   Для того чтобы осмотреть расположенный в спальне хозяев сейф, ей было достаточно всего пятнадцати минут. Но не мешало подумать и о будущем. Адрианна направилась к Мадлен Моро, намереваясь мимоходом выяснить, планирует ли она на весну какие-нибудь отлучки из дома.
   Филип увидел ее, как только она вошла в зал. Она была из тех женщин, не заметить которых было просто невозможно. Она прекрасно вписывалась в это окружение красивых и гламурных личностей. Тем не менее человеку, глаз которого был наметан в силу необходимости и естественной наблюдательности, она казалась чуть более сдержанной и отстраненной.
   Она была одета в черную тунику с высоким воротником, украшенным драгоценными камнями. Она облегала ее бедра, переходя в прозрачную расклешенную золотистую юбку, не скрывающую ее ног в прозрачных чулках. Подобное могли себе позволить лишь те, у кого совершенно идеальные ноги. Филип сделал глоток шампанского и решил, что ее ноги вполне соответствуют этому определению.
   Ее волосы были зачесаны назад и заколоты бриллиантовыми булавками, составляющими комплект с серьгами, сверкающими в мочках ее ушей. Смерив девушку одобрительным взглядом, Филип ее узнал, что в свою очередь породило вопросы без ответов.
   Почему эта красавица гуляла одна сырой лондонской ночью вдали от клубов, ресторанов и прочих ночных развлечений? И где он мог ее видеть раньше?
   По крайней мере одну загадку можно было разгадать без особых затруднений. Филип коснулся локтя мужчины рядом с собой и кивнул в сторону Адрианны.
   – Вон та невысокая женщина с изумительными ногами. Кто это?
   Мужчина, основное достоинство которого заключалось в родстве, пусть и отдаленном, с принцессой Уэльской, посмотрел туда, куда указывал Филип.
   – Принцесса Джакира Адрианна. Роскошна с головы до ног. Основной род занятий – разбивание сердец. Чтобы удостоиться ее внимания, мужчинам приходится годами ползать у ее ног.
   Ну конечно. В таблоидах, которые его мать читала с религиозной фанатичностью, всегда имелась какая-нибудь пикантная информация об Адрианне из Джакира. Она была дочерью арабского деспота и американской кинозвезды. Кажется, ее мать покончила с собой? С ее смертью был связан какой-то скандал, но Филипу не удавалось припомнить подробности. Теперь, когда он узнал, кто она такая, ее ночная прогулка возле дома хозяйки приема показалась ему еще более странной.
   Собеседник Филипа угощался мясом с маленького шампура, который он взял на столе с закусками, уже изрядно потрепанном голодными гостями.
   – Хочешь, чтобы я тебя ей представил?
   Он сделал это предложение без особого энтузиазма. Он и сам пытался ухаживать за неуловимой Адрианной, но та от него отмахнулась, как от назойливого комара.
   – Спасибо, я сам.
   Филип еще некоторое время наблюдал за девушкой, и с каждой минутой его подозрение, что на этом приеме она, как и он, всего лишь сторонний наблюдатель, росло. Заинтригованный своими выводами, он начал пробираться сквозь толпу, пока не оказался рядом с ней.
   – И снова здравствуйте.
   Адрианна обернулась и мгновенно его узнала. Забыть эти глаза было невозможно. Несколько секунд она размышляла над ответом, но затем улыбнулась. Интуиция подсказала, что будет правильнее его узнать, а не отшить безразличным взглядом.
   – Привет. – Она осушила свой бокал и подала его Филипу. Жест был непринужденным, но достаточно царственным, чтобы мгновенно установить между ними определенную дистанцию. – Вы часто гуляете по ночам?
   – Недостаточно часто, в противном случае я бы вас встретил раньше. – Филип небрежно поманил официанта. Поставив пустой бокал на поднос, он взял с него два полных. – Вы были у кого-то в гостях?
   Она хотела было солгать, но в ту же секунду отказалась от этой идеи. Если бы он захотел, хотя ей и трудно было представить себе, зачем это могло бы ему понадобиться, ему не составило бы большого труда разоблачить ее ложь.
   – Нет, я просто гуляла. В тот вечер мне хотелось побыть одной.
   Ему тоже, и все же он встретил ее.
   – Это было зрелище, которое я не забуду никогда. Таинственная и романтичная девушка, закутанная в черное, с ногами, обвитыми туманом.
   Это описание должно было ее позабавить, вот только ей было не смешно. Все дело было в его взгляде. Он смотрел на нее так, как будто был способен выведать все ее тайны, как бы она ни старалась их сохранить.
   – В усталости после перелета нет ничего романтичного. В первый вечер я всегда не нахожу себе места.
   – Откуда же вы прилетели?
   Она посмотрела на него поверх края бокала.
   – Из Нью-Йорка.
   – И сколько вы пробудете в Лондоне?
   Это была всего лишь вежливая беседа двух малознакомых людей. Не более того. Адрианна и сама не понимала, почему ей так не по себе.
   – Еще несколько дней.
   – Отлично. Тогда мы можем начать с танца и постепенно добраться до ужина.
   Когда он забрал у нее бокал, она не сопротивлялась. Она умела обращаться с мужчинами. Вежливо улыбнувшись, она отбросила волосы за спину.
   – Мы можем потанцевать.
   Она позволила ему провести себя через толпу мимо оркестра. Ее удивила его рука. Он производил впечатление человека, привычного к смокингам и кушакам, но его ладонь была жесткой – с мозолями на пальцах вплоть до самых кончиков.
   Руки рабочего, лицо аристократа, учтивые манеры. Это сочетание почему-то показалось ей опасным. Адрианна приказала себе расслабиться, когда он заключил ее в объятия для танца. Когда их тела соприкоснулись, что-то щелкнуло, что-то, чего она не желала ощущать и в чем отказывалась признаваться даже самой себе. Сексуальность была присуща ее облику, но являлась лишь оболочкой. Еще ни один мужчина ею не обладал, и много лет назад она решила, что не допустит этого никогда.
   Она почувствовала у себя на спине его крепкую ладонь, а под ладонью ее собственной руки, которую она положила ему на плечо, вздувался округлый твердый мускул. Она уже прикасалась к мужским мускулам, но до сих пор эти прикосновения оставляли ее равнодушной. Оркестр играл тихую, но страстную мелодию. Несмотря на выпитое шампанское, у нее пересохло во рту. Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.
   – Вы близкий друг лорда и леди Фьюм?
   – Знакомый, – сообщил ей Филип. От нее исходил неповторимый аромат. Он вызывал ассоциации с полумраком и тишиной, напоенными благовониями и женскими секретами. – Нас представила друг другу наш общий друг. Карлотта Бунди.
   – Ах, Карлотта, – следуя за ним в танце, кивнула Адрианна. Он танцевал так же, как говорил, – безукоризненно плавно, без запинок и заминок. Но даже его манера двигаться вызывала у нее смутную тревогу. – Мне кажется, я ее сегодня не видела.
   – Нет, ее здесь нет. Думаю, она сейчас на Карибах. В очередном медовом месяце. – Он привлек ее ближе, следя за ее реакцией. Она не стала сопротивляться, но от него не ускользнула настороженность, промелькнувшая в ее глазах. – Вы завтра свободны?
   – У меня есть такая привычка – быть свободной.
   – Я приглашаю вас со мной поужинать.
   – Почему?
   Она не кокетничала и не тянула время. Это был вопрос в лоб. Он поймал себя на том, что привлекает ее еще ближе по той единственной причине, что ему хотелось насладиться ее ароматом.
   – Потому что я предпочитаю ужинать с красивой женщиной, особенно с той, что любит гулять в одиночестве.
   Она ощутила, как его пальцы осторожно перебирают кончики ее волос. Она могла одним взглядом положить конец этому тонкому флирту. Но не стала этого делать.
   – Вы романтик?
   Ей казалось, что его лицо – поэтическое, худощавое – говорит именно об этом. Как и его взгляд, который мог быть попеременно пристальным и безмятежным.
   – Думаю, да. А вы?
   – Нет. И я не ужинаю с незнакомыми мужчинами.
   – Чемберлен. Филип Чемберлен. Или, возможно, вы хотите, чтобы Хелен представила нас друг другу по всем правилам этикета?
   Это имя что-то для нее означало. Смутное воспоминание попыталось выбраться наружу, но затем снова погрузилось в глубины памяти. Она решила раскопать его позже, потому что пока что ей хотелось поддержать его игру. Медленная песня закончилась, сменившись более быстрой мелодией. Не обращая на это внимания, он продолжал двигаться в прежнем ритме. Почему ее пульс от этого участился, она и сама не поняла. Заинтригованная его поведением, она продолжала покачиваться вместе с ним в медленном танце.
   – Что она может мне о вас рассказать?
   – То, что я не женат, а также не люблю распространяться о своих делах, работе и прочем. Что я много путешествую и у меня загадочное прошлое. Что большую часть года я живу в Париже и что у меня есть дом в Оксфордшире. Я люблю азартные игры и предпочитаю выигрыши проигрышам. Что когда меня влечет к женщине, я немедленно даю ей это понять.
   Он поднял ее руку вверх, коснувшись губами костяшек пальцев.
   Было очень сложно проигнорировать жар, ринувшийся вверх по ее руке.
   – Вы так честны или просто спешите?
   Он улыбнулся, и она едва удержалась от ответной улыбки.
   – Я бы сказал, что это зависит от женщины.
   Он бросал ей вызов. А Адрианне всегда было сложно проходить мимо вызова, брошенного ей мужчиной. Она приняла решение спонтанно, не сомневаясь, что обязательно об этом пожалеет.
   – Я остановилась в «Ритце», – произнесла она, отстраняясь от Филипа. – Я буду готова в восемь.
   Филип поймал себя на том, что, глядя ей вслед, тянется за несуществующей сигаретой. Если она сумела вывести его из равновесия всего за один танец, интересно, что она сделает с ним за целый вечер. Он подал знак официанту принести ему еще один бокал шампанского.

   Ускользнуть из зала Адрианне удалось только через час. В лондонском доме Фьюмов она уже была, но лишь однажды. Впрочем, у нее была хорошая память, к тому же освеженная приобретенными ею поэтажными планами. Прежде всего было необходимо ускользнуть от заботливой хозяйки леди Фьюм и целой толпы ее вышколенных слуг. В конце концов она решилась на дерзкий шаг. Из опыта она знала, что очень часто удается скрыть истинные намерения под маской вызывающе откровенных действий. Она начала подниматься по главной лестнице с таким видом, как будто имела полное право бродить по второму этажу.
   Музыка здесь была почти не слышна, и в коридорах пахло скорее лимонным маслом, чем хризантемами и парниковыми розами, изобилующими внизу. Все двери были выкрашены в нежно-голубой цвет, эффектно смотревшийся на фоне белых стен, и все были закрыты. Адрианна подошла к четвертой двери справа и, в качестве предосторожности, постучала. У нее было заранее заготовлено объяснение на тот случай, если бы на стук кто-то ответил. Она бы сослалась на сильную головную боль и поиски аспирина. Но все было тихо, и она, толкнув дверь, вошла, предварительно быстро окинув взглядом коридор справа и слева от себя. Как только она закрылась за ее спиной, она извлекла из вечерней сумочки тонкий фонарик и его узким лучом обвела комнату.
   Ей необходимо было знать расположение всех до единого предметов мебели. Не хватало только врезаться в столик эпохи Людовика Пятнадцатого или стул в стиле королевы Анны, войдя в комнату со спящими хозяевами.
   Она сосредоточенно запоминала обстановку спальни, не удержавшись от мысленного замечания относительно того, что леди Фьюм могла бы пригласить и более креативного дизайнера. К счастью, система безопасности изобретательностью также не отличалась. Сейф был спрятан за довольно блеклым пейзажем на стене напротив кровати. Он представлял собой примитивное устройство, запирающееся с помощью простого комбинационного замка. Адрианна прикинула, что на его отпирание у нее уйдет не более двадцати минут.
   Бесшумно двигаясь по комнате, она осмотрела окна, конструкция которых, как оказалось, не отличалась от окон первого этажа и которые не составляло труда в случае необходимости взломать. При виде пыли на подоконнике Адрианна поцокала языком. Экономка леди Фьюм себя явно не утруждала.
   Удовлетворенная осмотром, она отступила от окна и в ту же секунду услышала звук поворачивающейся дверной ручки. Шепотом выругавшись, Адрианна нырнула в шкаф и оказалась в окружении принадлежащих лорду Фьюму костюмов пэра Англии.
   Она затаила дыхание. Ее привыкшие к темноте глаза сквозь щель в створках шкафа различили медленное движение двери. Когда она открылась, в комнату проник тусклый свет из коридора. Этого оказалось достаточно, чтобы она узнала Филипа.
   Адрианна стиснула зубы, мысленно его проклиная и ломая голову в поисках сколько-нибудь убедительной причины его появления. Он просто стоял в дверном проеме, обводя спальню взглядом. Ей он снова показался чересчур наблюдательным и готовым в любое мгновение перейти к активным действиям. И еще он казался ей опасным. Возможно, это объяснялось тем, что освещение за его спиной озаряло его голову, образуя некое подобие нимба, оставляя лицо в глубокой тени.
   Этот человек был опасен. У Адрианны, которая смотрела на него сквозь щель между створками шкафа, не оставалось на этот счет ни малейших сомнений. То, что он имел право находиться в этой комнате не более, чем она, не помогло бы ей объяснить, что она делает в гардеробе лорда Фьюма, случись Филипу ее в нем обнаружить. Она в очередной раз мысленно его прокляла и затаила дыхание. Случайная встреча на безлюдной улице, совпадение, вероятность которого стремилась к нулю, и он разрушил план, который она выстраивала вот уже несколько недель.
   Затем он улыбнулся, и эта улыбка встревожила ее еще больше. Казалось, он улыбается непосредственно ей, сквозь разделяющую их деревянную створку двери. Она ничуть не удивилась бы, если бы он с ней заговорил. Она даже начала подыскивать себе хоть какое-то правдоподобное оправдание, когда он развернулся и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
   Она выждала не меньше двух минут, прежде чем выбраться из шкафа. Верная своему принципу – всегда соблюдать осторожность – она поправила юбки и волосы. Возможно, она поступила правильно, приняв его приглашение поужинать. Что-то подсказывало ей, что вместо того, чтобы избегать его, ей стоит за ним присматривать.
   Филип Чемберлен вынуждал ее изменить свои планы. Она в последний раз обвела взглядом темную спальню. Леди Фьюм больше не предстояло расставание с изумрудами. Во всяком случае, пока. Но покидать Лондон с пустыми руками она не собиралась. Еще чего! Она с сожалением посмотрела на морской пейзаж.
   Она на несколько часов составит компанию Филипу Чемберлену, после чего вернется к себе в номер и переоденется в рабочую одежду. Мадлен Моро должна была утратить свою подвеску с сапфирами чуть раньше срока.

Глава тринадцатая

   Решение сосредоточиться на Мадлен Моро вынудило Адрианну допоздна засидеться за созданием нового плана, а затем вскочить ни свет ни заря и снова взяться за работу. Вмешательство Филипа Чемберлена, разумеется, сделало работу с Фьюмами опасной, но это не означало, что Тень должна была покинуть Лондон с пустыми руками.
   Воровская карьера Адрианны была весьма успешной. Отчасти это объяснялось ее осторожностью. Кроме того, этому способствовала, возможно даже больше осторожности, ее гибкость. Она решила, что синьки и прочие документы, которые она привезла из Нью-Йорка, могут подождать. Но вот Фонд вдов и сирот ожидать не мог.
   В восемь сорок пять горничная Мадлен, Люсилль, открыла дверь привлекательному молодому человеку с бородкой, одетому в серый комбинезон.
   – Что вам угодно?
   – Контроль за вредителями. – Адрианна улыбнулась в песчаного цвета бороду и игриво подмигнула Люсилль. Под потертой фуражкой на ее голову был натянут встрепанный белокурый парик. Чуть засаленные волосы касались ушей. – Сегодня утром, дорогуша, мне необходимо обойти шесть квартир, и ваша первая.
   – Вредителями? – Люсилль колебалась, краснея под пристальным изучающим взглядом уничтожителя вредителей. – Мадемуазель ничего не говорила о вредителях.
   – Распоряжение подрядчика. – Адрианна протянула розовый листок. На ее руках были рабочие перчатки, полностью скрывающие кисти рук. – Ему поступают жалобы на мышей.
   – Мышей? – сдавленно пискнула Люсилль, отдергивая руку. – Но хозяйка спит.
   – Да мне пофиг. Не хотите, чтобы Джимми уничтожил этих маленьких подлецов, я просто отправлюсь по следующему адресу. – Она снова протянула служанке листок. – Если вас не затруднит, распишитесь вот здесь. Тут говорится, что вы отказались от этой услуги. Моему боссу не придется отвечать, если какой-нибудь грызун вскарабкается вам на колени.
   – О нет! – Люсилль подняла руку ко рту и начала грызть ногти. Мыши. Ее передергивало от одной этой мысли. – Подождите здесь, пока я разбужу хозяйку.
   – Можешь не спешить, дорогуша. У меня почасовая оплата.
   Адрианна проводила взглядом скрывающуюся за дверью Люсилль. Поставив на пол чемоданчик, она быстро обошла комнату, заглядывая под картины и за книги. Она слегка улыбнулась, услышав, как откуда-то донесся голос Мадлен, явно возмущенной тем, что ее сон прервали. Когда Люсилль вернулась, Адрианна стояла, прислонившись к дверному косяку и насвистывая сквозь зубы.
   – Начните, пожалуйста, с кухни. Мадемуазель желает покинуть дом, прежде чем вы перейдете в спальни.
   – Как скажешь, дорогуша. – Адрианна подняла сундучок. – Составишь мне компанию?
   Люсилль взмахнула ресницами. Он показался ей низкорослым и тощим. Но очень смазливым.
   – Возможно. После того, как уедет мадемуазель.
   – Найдешь меня.
   Адрианна снова принялась насвистывать и, следуя указаниям Люсилль, направилась в кухню, где быстро принялась за дело. Скользнув в кладовку, она осмотрела систему сигнализации и разочарованно вздохнула. С этим справился бы даже ребенок. Прислушиваясь к звукам за дверью, она проворно открутила переднюю панель. Затем из глубокого кармана комбинезона извлекла карманный компьютер размером с кредитку, две пружинные клеммы и медленно и методично пережала провода, обесточив всю систему.
   Услышав стук каблуков, она метнулась обратно в кухню и взметнула в воздух тучу органической розовой пыли.
   – Надо немного подождать, дорогуша, – посоветовала она, когда в кухню заглянула Люсилль. – Эта штука должна осесть. Я не хочу, чтобы эти хорошенькие глазки покраснели и начали слезиться.
   Люсилль закашлялась и помахала перед лицом ладонью.
   – Мадемуазель спрашивает, сколько вам нужно времени.
   – От силы час.
   Она снова нажала на кнопку распылителя, ускорив побег Люсилль. Сосчитав до пяти, Адрианна вернулась в кладовую и извлекла из кармана кусачки. На то, чтобы подсоединить провода к своему компьютеру и сменить пароль системы безопасности, у нее ушло две минуты. «Теперь пробраться в дом не составит никакого труда», – думала она, возвращая панель на место. Оставалось только найти сейф. С чемоданчиком на плече Адрианна отыскала Люсилль.
   – Куда дальше?
   – Спальня для гостей.
   Люсилль повела Адрианну по коридору, показывая дорогу, но тут на них обрушился поток ругательств на французском.
   – Люсилль! Черт бы тебя побрал! Куда ты засунула мою красную сумку? Мне что, нужно все делать самой?
   – О, да она настоящая милашка, – заметила Адрианна.
   Люсилль молча закатила глаза и ринулась на зов хозяйки. Адрианна подумала, что если Мадлен устраивает истерики из-за сумки, то после того, как будут похищены ее сапфиры, ее хватит апоплексический удар. «Жадность наказуема», – заключила она и отправилась на поиски спальни для гостей.
   Двадцать минут спустя она услышала стук захлопнувшейся входной двери. Чтобы установить местоположение сейфа в красно-черной, заваленной разбросанными вещами спальне Мадлен, ей понадобилось десять минут. Сейф обнаружился за фальшивой панелью на заставленном баночками и флаконами туалетном столике.
   «Стандартный комбинационный замок», – прищелкнув языком, подумала Адрианна. Кто бы мог подумать, что Мадлен, которая тратит столько на свой гардероб, сэкономит на установке системы безопасности. Снова подхватив чемоданчик, Адрианна вышла в коридор и увидела поджидающую ее Люсилль.
   Служанка опрыскала себя своими лучшими духами.
   – Ты закончил?
   – Любая мышь, которая попытается пробраться в этот дом, упадет замертво. – Люсилль улыбнулась, и Адрианна поняла, что действовать придется очень деликатно. – Мадемуазель ушла?
   – Ее не будет по меньшей мере час.
   Приглашение было более чем очевидным, и Люсилль подошла почти вплотную. Адрианна с трудом удержалась от того, чтобы не расхохотаться, напомнив себе, что все это совершенно не смешно.
   – Жаль, что у меня сейчас нет времени. Но чуть позже оно появится. Во сколько она тебя отпускает?
   – По настроению. – Люсилль надула губки, теребя воротник комбинезона Адрианны. Она еще никогда не целовалась с бородатым мужчиной. – Иногда она задерживает меня на весь вечер.
   – Но она же когда-то ложится спать? – Поскольку в планы Адрианны входило занять Мадлен на весь вечер, она подумала, что было бы неплохо убрать с дороги также и Люсилль. – У тебя получится уйти, скажем, в полночь? Мы могли бы встретиться у Бестера, в Сохо. Ну, заодно и выпили бы по чуть-чуть.
   – Только выпили бы?
   – Ну, это уже по обстоятельствам. – Адрианна ухмыльнулась. – Я живу возле самого клуба, сразу за углом. Ты могла бы зайти в гости и дать мне… урок французского. В полночь.
   Она провела пальцем по щеке Люсилль и поспешно зашагала к двери.
   – Я подумаю.
   Адрианна обернулась через плечо и подмигнула девушке.
   Час спустя Адрианна в белокуром парике и розовом свитере расплачивалась наличкой за букет из двух дюжин красных роз и элегантный ужин с шампанским – на двоих в частном зале загородной гостиницы в часе езды от Лондона.
   – Моему боссу необходимо только все самое лучшее, – с подчеркнутым британским акцентом пояснила Адрианна, вручая пригоршню пятифунтовых бумажек менеджеру. – И, разумеется, он рассчитывает на конфиденциальность.
   – Разумеется. – Менеджер склонил голову, стараясь не слишком откровенно радоваться такому заказу. – На какое имя заказывать зал?
   Адрианна приподняла бровь, копируя Селесту.
   – Мистер Смайт. Позаботьтесь, чтобы к полуночи шампанское было надлежащим образом охлаждено.
   Она протянула ему двадцатифунтовую бумажку.
   – Лично.
   Держа спину прямо, а голову высоко, Адрианна вышла из офиса, направляясь к машине, которую арендовала для поездки за пределы Лондона. От улыбки удержаться ей так и не удалось. К этому моменту Мадлен уже наверняка получила первую партию роз и романтическое загадочное приглашение на ужин за городом с тайным воздыхателем.
   Знание человеческой природы было таким же полезным инструментом, как и ловкость пальцев. Мадлен Моро была француженкой до мозга костей, а значит, ей было присуще тщеславие. Адрианна ни одной минуты не сомневалась, что француженка покинет квартиру и сядет в лимузин, который пришлет за ней Адрианна. Таким образом, в квартире совсем никого не будет. Разумеется, когда анонимный поклонник так и не появится, Мадлен ждет разочарование. Но «Дом Периньон» и врожденное любопытство должны на какое-то время ее занять. Адрианна сомневалась, что она вернется в Лондон раньше двух часов ночи. К этому моменту у Адрианны уже будет сапфир, а у Мадлен великолепная французская истерика.
   Она вернулась к себе и снова засела за свои заметки, выверяя время своих действий на ближайшие несколько часов. Быстро покончив с этим, она улыбнулась при мысли о том, что уже через час Мадлен доставят второй букет роз и дурацкое любовное стихотворение, а также повторную мольбу об интимной встрече.
   Устоять она, конечно, не сможет. Адрианна поднесла спичку к своим записям, убеждая себя в том, что, доверяя интуиции, поступает правильно. Возможно, вмешательство Филипа Чемберлена было простым совпадением, но Тень предпочитала в работе надежность. Она улыбнулась своим мыслям. На этой стадии Филип предоставлял ей самое лучшее алиби из всех возможных. Ее увидят вместе с ним в ресторане, а затем отметят ее возвращение в отель. Необходимо было позаботиться только о том, чтобы никто не видел, как в полночь она покинет свой гостиничный номер.
   Пребывая в великолепном настроении, Адрианна одевалась к ужину. Черное платье, которое она выбрала на этот вечер, было очень простым и облегающим. Оживлял его взрыв разноцветной мозаичной вышивки бисером вдоль одного плеча. В уши она вставила серьги из оправленного в золото темно-синего стекла. Только настоящий эксперт был способен отличить эту бижутерию от сапфиров. Она крала только самые лучшие, самые драгоценные камни, но редко покупала их для себя. Для нее существовали только «Солнце и Луна».
   Сделав шаг назад, она начала пристально изучать свое отражение в зеркале. Этот образ, как и образ Роуз Спэрроу, был для нее очень важен. Она осталась довольна своим импульсивным решением завить волосы, но помада ей не понравилась, и она нанесла другую, более темного оттенка. «То что надо», – подумала она, решив, что это добавило ее облику чуть больше силы. Возможно, Филип Чемберлен и опасный человек, но становиться легкой добычей она не собиралась.
   Когда ей позвонил портье из холла, она была готова и даже с удовольствием предвкушала предстоящий вечер. Она спустилась вниз, где ее уже ожидал Филип.
   Сегодня вечером он был одет менее формально, чем накануне. Серый костюм был явно итальянским и лишь чуть светлее его глаз. Вместо рубашки с галстуком на нем была черная водолазка, выгодно оттенявшая его волосы. «Слишком выгодно», – подумала Адрианна, улыбнувшись ему спокойно и самоуверенно.
   – Вы точны.
   – Вы прелестны.
   Он протянул ей красную розу.
   Она знала мужчин слишком хорошо, чтобы купиться на цветок, и все же ее улыбка немного смягчилась.
   Через ее руку была переброшена соболиная шубка. Он взял ее и накинул ей на плечи, позволив своим пальцам задержаться на ее плечах, чтобы высвободить волосы из-под воротника. Они были блестящими и густыми, как и мех.
   Теплая волна, пробежавшая по ее телу, оказалась для нее полной неожиданностью. Решив не обращать на нее внимания, Адрианна повернула голову и бегло посмотрела на своего спутника. Их лица оказались в опасной близости друг от друга. Их взгляды встретились, и она позволила улыбке тронуть свои губы.
   Она знала, как одним взглядом или движением заставить мужчину потерять самообладание, и он это понял. Он не понимал другого – как с такими глазами ей удалось заслужить репутацию совершенно недоступной женщины.
   – Километрах в сорока к востоку от Лондона есть одна гостиница. Тихое место, изумительная атмосфера, восхитительная еда.
   Она ожидала, что он повезет ее в элегантный модный ресторан в центре города. Неужели им предстояло ужинать в том же месте, где в полночь будет ожидать своего таинственного любовника Мадлен? Смех, заискрившийся в ее глазах, несколько озадачил Филипа.
   – Вы действительно романтик. – Она сделала шаг вперед, высвобождаясь из его рук. – Но я с удовольствием прокачусь. По пути вы сможете рассказать мне все о Филипе Чемберлене.
   Он с улыбкой взял ее под руку:
   – Сорока километров для этого мало.
   Когда Адрианна расположилась в «роллсе», она позволила меху соскользнуть с ее плеч. Прохладный осенний воздух был не в состоянии конкурировать с уютом в салоне автомобиля. Как только водитель завел двигатель и отъехал от обочины, Филип достал из ведерка со льдом бутылку «Дом Периньона».
   «Все это чересчур идеально», – подумала она, пытаясь скрыть очередную улыбку. Красная роза, шампанское, роскошный автомобиль и вечер в загородной гостинице. «Бедная Мадлен», – иронично подумала она, разглядывая профиль Филипа.
   – Вам понравился визит в Лондон?
   Пробка с глухим хлопком вышла из бутылки. В полной тишине послышалось взволнованное шипение вина, поднимающегося вверх по горлышку.
   – Да, мне всегда здесь нравится.
   – И чем же вы тут занимаетесь?
   – Чем я занимаюсь? – Она приняла из его рук бокал с шампанским. – Хожу по магазинам, встречаюсь с друзьями. Прогуливаюсь. – Она позволила ему намазать крекер икрой. – А что делаете вы?
   Он дождался, пока она откусит от крекера, и сделал глоток.
   – С чем?
   Она скрестила ноги и удобно устроилась в углу сиденья. Именно такой образ она любила демонстрировать окружающим – роскошные меха, обтянутые шелком ноги, сверкание украшений.
   – С работой, с развлечениями… да с чем угодно.
   – Я делаю то, что мне в настоящий момент больше всего хочется делать.
   Ей показалось странным, что он не стал вдаваться в подробности. Большинству ее знакомых мужчин было достаточно задать самый невинный наводящий вопрос, чтобы они принялись распространяться о своем бизнесе, хобби и своем эго.
   – Вы упоминали азартные игры.
   – В самом деле?
   Он наблюдал за ней так пристально, что ей в очередной раз стало в его присутствии не по себе. Казалось, что он знает, что «роллс» – это сцена, а они всего лишь исполняют роли.
   – Да. Какие игры вы предпочитаете?
   Он улыбнулся. Это была та же улыбка, которую она уже видела сквозь щель между створками шкафа Фьюмов.
   – Рискованные. Еще икры?
   – Благодарю.
   Адрианна убедилась, что они тоже играют в какую-то игру, правила которой были ей неизвестны. Как и то, какой приз получит победитель. Ясно было одно – матч начался. Икра была белужьей, самой лучшей, как, впрочем, и вино, а также автомобиль, плавно и стремительно уносящий их из Лондона. Она провела пальцем по обивке разделяющего их участка сиденья.
   – Ваши рискованные игры, как я посмотрю, вполне себя окупают.
   – Как правило, да. – Во всяком случае он очень на это рассчитывал в той игре, которую вел с ней. – А что вы делаете, когда не прогуливаетесь по Лондону?
   – Я прогуливаюсь в других местах и хожу по магазинам в других местах. Когда один город наскучивает, всегда находится какой-то другой.
   Он бы ей поверил, если бы уже давно не заметил искр, время от времени мелькающих в ее глазах. Перед ним была отнюдь не дебютантка с избытком денег и времени.
   – Покончив с Лондоном, вы вернетесь в Нью-Йорк?
   – Я еще не решила. – «Какой невыносимо скучной была бы жизнь, если бы она действительно была такой, какой я ее описываю», – подумала она. – Я подумываю о том, чтобы на праздники выбрать местечко пожарче.
   Он решил, что за этими словами кроется какая-то шутка. Она угадывалась в глубине ее глаз, в неуловимо изменившемся тембре голоса. «Интересно, будет ли смешно мне, когда наконец прозвучит ее ключевая реплика?» – спрашивал себя Филип.
   – В Джакире жарко.
   Смех исчез из ее глаз, мгновенно сменившись страстью – живой и бурлящей, – которую она так же быстро попыталась скрыть.
   – Да, – вялым и безразличным тоном отозвалась она. – Но пустыне я предпочитаю тропики.
   Он понял, что есть смысл попытаться тут что-то раскопать, и уже открыл было рот для следующего вопроса, но тут их беседу прервал звонок.
   – Прошу прощения, – произнес он, поднося телефон к уху. – Чемберлен. – Едва различимый вздох. – Привет, мама.
   Адрианна подняла бровь. Если бы она не услышала в слове «мама» некоторую робость, она не поверила бы в то, что у него вообще есть мать, не говоря уже о такой, которой можно звонить в его машину. Она с улыбкой наполнила его бокал, а затем и свой.
   – Нет, я не забыл. На завтра все в силе. Все, что хочешь. Я уверен, что ты будешь выглядеть просто сногсшибательно. Ну конечно, ты меня не побеспокоила. Я еду ужинать. – Он бросил взгляд на Адрианну. – Да, разумеется. Нет, ты мне не помешала. Мам… – снова этот вздох. Он прижал трубку к колену. – Это моя мать. Она хочет с вами поздороваться.
   – Э-э.
   Адрианна оторопело посмотрела на телефон.
   – Она не кусается.
   Чувствуя себя полной идиоткой, она взяла трубку.
   – Здравствуйте.
   – Здравствуйте, дорогая. Прелестная машина, не правда ли?
   В голосе не было ни следа присущей Филипу утонченности, а произношение наводило на мысли о кокни. Адрианна невольно обвела взглядом салон «роллса» и улыбнулась:
   – Правда.
   – Я всегда чувствую себя в ней королевой. Как тебя зовут, милая?
   – Адрианна. Адрианна Спринг.
   Сама того не заметив, она опустила свой титул, а также воспользовалась девичьей фамилией матери, что делала только с теми людьми, в чьем присутствии чувствовала себя непринужденно. Зато на это обратил внимание Филип.
   – Красивое имя. Желаю тебе замечательно провести время. Мой Фил – хороший мальчик. И к тому же красивый, правда?
   Искрящимися от смеха глазами Адрианна посмотрела на Филипа поверх края бокала, и он впервые в полной мере ощутил исходящее от нее тепло.
   – Правда. Даже очень.
   – Не позволяй ему очаровать себя слишком быстро, милая. Он может быть негодяем.
   – Неужели? – Адрианна снова бросила на Филипа взгляд. – Я буду иметь это в виду. Рада была с вами побеседовать, миссис Чемберлен.
   – Зови меня просто Мэри. Как все. И пусть Фил в любое время привозит тебя в гости. Мы попьем чаю и всласть поболтаем.
   – Спасибо. Спокойной ночи.
   Все еще улыбаясь, она протянула трубку Филипу.
   – До завтра, мам. Нет, она не хорошенькая. У нее заячья губа, косые глаза и бородавки. Иди смотреть телевизор. Я тоже тебя люблю. – Он положил трубку и сделал большой глоток вина. – Извините.
   – Не стоит извиняться. – Этот разговор изменил ее отношение к этому человеку. Она поняла, что ей будет очень сложно держаться холодно с человеком, который так любит и ценит свою мать. – Она обворожительна.
   – Это верно. Она любовь всей моей жизни.
   Она немного помолчала, испытующе глядя на него.
   – Мне кажется, вы говорите правду.
   – Вы правы.
   – А ваш отец? Он так же очарователен?
   – Это мне неведомо.
   Она поняла, что он не желает раскрывать ей всех своих семейных тайн.
   – Почему вы сказали ей, что я косоглазая?
   Он расхохотался и, взяв ее за руку, поцеловал ее пальцы.
   – Ради вашего же блага, Адрианна. – Пристально глядя ей в глаза, он задержал ее руку у своих губ. – Она мечтает о невестке.
   – Понятно.
   – И о внуках.
   – Понятно, – повторила она и отняла руку.

   Гостиница полностью соответствовала его описанию. С другой стороны, она же сама выбрала ее для Мадлен, поскольку ресторан был тихим, беззастенчиво романтичным и располагался в стороне от Лондона. Управляющий, с которым она общалась несколькими часами ранее, поприветствовал ее поклоном, явно не узнав.
   За позолоченной решеткой в огромном камине, вполне пригодном для зажаривания быков, пылали гигантские поленья. Окна с густыми переплетами защищали зал от дующего с моря осеннего ветра. Массивная викторианская мебель – буфеты, стонущие под тяжестью столового серебра и хрусталя, – придавала помещению дополнительный уют, который лишь подчеркивало гудение пламени и потрескивание дров.
   Озаряемые мерцающим светом свечей в тяжелых оловянных подсвечниках, они ели фирменное блюдо ресторана – говядину «Веллингтон» – и слушали музыку, извлекаемую старым скрипачом из своего сверкающего инструмента.
   Она не ожидала, что в обществе Филипа сможет чувствовать себя непринужденно. Уж точно не до такой степени. Она не думала, что будет слушать его и смеяться, и с наслаждением пить бренди. Он знал старые фильмы, которые до сих пор были ее страстью, хотя пока что он обходил тему Фиби Спринг и ее трагической судьбы. Они перепрыгнули через поколение и говорили о Хепберн, Бэколл, Гейбле и Трейси.
   Он обезоружил ее тем, что помнил диалоги и воспроизводил их на удивление хорошо. Знанием английского и талантом к подражанию различным акцентам она была обязана экрану – как большому, так и маленькому. Склонность к фантазированию естественным образом досталась ей от Фиби, и в лице Филипа она встретила родственную душу.
   Она узнала, что его интересует садоводство, которым он занимался как в своем загородном доме, так и в теплице, примыкающей к его жилищу в Лондоне.
   – Мне трудно представить тебя ковыряющимся в земле и выдергивающим сорняки. Но это объясняет мозоли.
   – Мозоли?
   – На твоих ладонях, – пояснила она и тут же поняла, что допустила ошибку. То, что подразумевалось как мимолетное замечание, при свечах и звуках скрипки показалось слишком личным, слишком интимным. – Они плохо сочетаются с твоим обликом.
   – Они сочетаются с ним лучше, чем ты думаешь, – пробормотал он. – Внешний облик бывает обманчив, не правда ли?
   Ей послышался в этом заявлении какой-то подтекст, и она ушла от ответа при помощи банального замечания относительно садов Букингемского дворца.
   Они оба много путешествовали и побывали в одних и тех же местах. Потягивая бренди, они выяснили, что пять лет назад останавливались в отеле «Эксельсиор» в Риме на протяжении одной и той же недели. О чем каждый из них умолчал, так это о том, что Адрианна была там с целью освободить некую графиню от ее комплекта украшений с бриллиантами и рубинами. Филип также прибыл по работе. Это было одно из его последних дел, в ходе которого он изъял у одного из воротил кинобизнеса мешочек с драгоценными камнями. Оба мечтательно улыбнулись своим воспоминаниям.
   – В то лето я провела время в Риме просто изумительно, – поделилась Адрианна, когда они уже шли к машине.
   Изумительное время оценивалось приблизительно в триста пятьдесят миллионов лир.
   – Я тоже. – После того как Филип сбыл камни в Цюрихе, его подъем составил почти в полтора раза больше, чем у Адрианны. – Жаль, что мы тогда не столкнулись.
   Адрианна удобно устроилась на роскошном сиденье.
   – Да.
   Ей наверняка понравилось бы пить с ним крепкое красное вино и бродить по душным улочкам Рима. Но она была рада, что тогда с ним не встретилась. Он бы ее отвлекал, как, к сожалению, отвлекал сейчас. Машина тронулась с места, и его нога непринужденно коснулась ее бедра. К счастью, работа у Мадлен не сулила ни малейших сложностей.
   – Там есть кафе с умопомрачительно вкусным мороженым.
   – «Сан-Филиппо», – со смехом продолжала Адрианна. – Стоит мне в него попасть, и я набираю пять фунтов.
   – Возможно, когда-нибудь мы посетим его вместе.
   Он провел пальцем по ее щеке, и этого оказалось достаточно, чтобы она вспомнила, что должна играть с ним в игру и не стоит чрезмерно увлекаться этим процессом. Она с некоторым сожалением отстранилась.
   – Возможно.
   Это было едва заметное движение, но он ощутил, что расстояние между ними растет. «Странная женщина», – размышлял он. Экзотическая внешность, манящий рот, вспышки страсти, которые он время от времени замечал в ее глазах. Все это было более чем настоящим и одновременно иллюзорным. Она не относилась к женщинам, готовым уютно и покорно устроиться в мужских объятиях. Она скорее была склонна обдать мужчину холодом – одним словом или взглядом. Он всегда предпочитал женщин, способных наслаждаться физической близостью, необременительными сексуальными отношениями. И все же Адрианна со всеми своими противоречиями и контрастами его не просто интриговала. Его к ней влекло.
   Филип не хуже ее знал, как важно правильно выбрать момент. Он дождался, пока они въедут в Лондон.
   – Что ты делала вчера ночью в спальне Фьюмов?
   Она чуть не вздрогнула, с трудом удержавшись от того, чтобы не выругаться вслух. Приятный вечер, интересное общество, тепло разливающегося по жилам бренди так ее расслабили, что этот вопрос застал ее врасплох. И лишь годы самоконтроля позволили ей взглянуть на него с ленивым любопытством.
   – Не поняла?
   – Я спросил, что ты делала в спальне Фьюмов во время приема.
   Он лениво наматывал на палец концы ее волос. «Мужчина может затеряться в этих волосах, – думал он. – Утонуть в них».
   – С чего ты взял, что я там была?
   – Я в этом абсолютно уверен. Адрианна, твой аромат совершенно уникален. Ошибиться было невозможно. Я унюхал тебя, едва открыв дверь.
   – В самом деле? – Она поправила шубку на плечах, затягивая время в поисках подходящего ответа. – Я могла бы спросить, что заставило тебя бродить по второму этажу, суя нос в спальни.
   – Могла бы.
   Молчание затягивалось, и она решила, что если не ответит, то лишь усугубит ситуацию ненужной мистификацией.
   – Если уж на то пошло, то я поднялась наверх, чтобы подшить шов, распоровшийся на юбке. Я польщена тем, что произвела на тебя такое впечатление, что ты узнал мои духи.
   – Ты должна быть польщена тем, что я не стану уличать тебя во лжи, – небрежно ответил он. – С другой стороны, красивые женщины обычно лгут обо всем подряд.
   Он снова прикоснулся к ее лицу, но не дразняще игриво, как прежде, а предъявляя на него права. Он обнял ладонью ее подбородок таким образом, что его пальцы легли на ее щеку и ее рот оказался между указательным и большим пальцами. «Какие же у нее неописуемо мягкие и желанные губы», – была его первая мысль. Но то, что промелькнуло в ее глазах, его поразило. Это был не гнев, не смех и не отстраненность. Это был страх. Он возник лишь на мгновение, но Филип знал, что не ошибся.
   – Я лгу более разборчиво, – ответила она. О боже, она не должна приходить в такое состояние от простого прикосновения. Ее спина напряглась, и ее затрясло от неуверенности и неясных желаний. Хуже того – это было вне ее контроля. Ей едва удалось искривить губы в ироничной улыбке. – Похоже, мы приехали.
   – Адрианна, почему ты боишься, что я тебя поцелую?
   Как удалось ему так ясно увидеть то, что ей удалось скрыть от десятков других мужчин?
   – Ты ошибаешься, – спокойно произнесла она. – Я просто не хочу, чтобы ты это делал.
   – Теперь я скажу тебе, что ты лжешь.
   Она выдохнула очень медленно и осторожно. Никто лучше ее самой не знал, какими разрушительными могут быть ее вспышки гнева.
   – Говори, если тебе так этого хочется. Спасибо за прелестный вечер, Филип. Спокойной ночи.
   – Я провожу тебя до номера.
   – Не утруждайся.
   Водитель уже открыл ее дверцу. Она выскользнула наружу и, придерживая полы развевающейся шубки, не оглядываясь, быстро вошла в отель.

   Адрианна дождалась, пока пробьет полночь, прежде чем, крадучись, покинуть отель через служебный вход. Она, как и прежде, была одета в черное, но теперь это была шерстяная водолазка и теплые леггинсы. Поверх водолазки она надела кожаную куртку, а волосы спрятала под облегающей голову шапочкой, низко натянув ее на лоб. Она обулась в кожаные ботинки на мягкой подошве и перебросила через руку ремень вместительной сумки.
   В полумиле от отеля она поймала такси. Всего в этот раз их было три. Извилистыми маршрутами она петляла по городу, пока не оказалась неподалеку от квартиры Мадлен. Она бесшумно шла по тротуару, радуясь туману, который уже достигал ее колен. Ей казалось, она переходит вброд мелкую реку – когда туман расступался перед ее шагами, она видела свои мокрые ботинки. Как только она вплотную приблизилась к зданию, уличные фонари в последний раз подмигнули ей и исчезли в поглотившем их тумане.
   На улице царила тишина, дома были абсолютно темными. Адрианна быстро огляделась и перепрыгнула через низкую стену позади интересующего ее здания. Она пересекла крошечную лужайку и оказалась у западной стены, увитой темным отсыревшим плющом. Вжавшись в стену и практически слившись с растительностью, она снова осмотрелась вокруг. Какой-нибудь страдающий бессонницей сосед мог бы ее заметить, если бы бросил взгляд в ее сторону, но она была полностью скрыта от изредка проезжающих по улице машин. Уверенными, почти механическими движениями она размотала веревку.
   У нее ушло всего несколько минут на то, чтобы взобраться по стене на второй этаж, к окну спальни Мадлен. На туалетном столике горел ночник, позволяя Адрианне отчетливо разглядеть комнату. Судя по беспорядку, Мадлен помучилась, решая, какое платье будет для сегодняшнего вечера самым подходящим.
   «Бедная Люсилль», – подумала она, извлекая стеклорез. Вот на кого утром обрушится весь гнев хозяйки.
   Ей было необходимо вырезать совсем небольшое отверстие. Ее кисть была очень узкой. С помощью липкой ленты она вынула вырезанный стеклянный круг и потянулась к замку на внутренней стороне рамы. Спустя восемь минут после своего появления Адрианна уже забиралась в окно.
   Оказавшись внутри, она замерла, прислушиваясь. Здание готовилось ко сну, поскрипывая и что-то бормоча, по обыкновению всех старых домов. Звук ее шагов полностью поглощался старинным персидским ковром.
   Она подошла к туалетному столику и нажала на пружину, удерживавшую фальшивую панель. Затем она устроилась поудобнее и, вооружившись стетоскопом, приступила к работе.
   Иногда эта часть работы бывала мучительно медленной, но, как и большинство аспектов ее ремесла, она не терпела спешки. В первый раз, когда она ограбила дом, хозяева были дома и у нее вспотели ладони. Ее руки так дрожали, что на то, чтобы отпереть замок, у нее ушло вдвое больше необходимого времени. Теперь ее ладони были сухими, а пальцы уверенными.
   Раздался первый щелчок.
   Она замерла, терпеливо прислушиваясь к звуку проезжающей по улице машины. Затем она медленно выдохнула и посмотрела на часы. Пять секунд, десять… она снова сосредоточилась на сейфе.
   Она думала о первоклассном сапфире в ожерелье Мадлен. Его нынешняя оправа была явным перебором. Камень такого калибра был хорош сам по себе, и его не следовало помещать в столь вызывающе филигранное колье. Точно так же, ему нечего было делать на шее такого эгоистичного и самовлюбленного существа, как Мадлен Моро. Совсем иное дело, если отнять его у актрисы и извлечь из оправы. Она уже прикинула, что главный камень с остальными окружающими его сапфирами помельче стоит не меньше двухсот тысяч фунтов. Возможно, двести пятьдесят. Она будет довольна покинуть перекупщика с половиной от этой суммы.
   Второй щелчок.
   Адрианна не смотрела на часы, но по ощущениям знала, что работает с опережением графика. Точно так же покалывание в кончиках пальцев сообщало ей, что она очень близка к завершению этой части работы. Ей было жарко, но она не стала снимать куртку, зная, что еще несколько мгновений, и она будет держать в руках прохладные камни стоимостью в четверть миллионов фунтов.
   Третий и последний щелчок.
   Она была слишком опытна, чтобы поддаваться спешке. Прежде чем потянуть дверцу на себя, Адрианна вернула стетоскоп в сумку. С помощью фонарика она осмотрела внутренности сейфа. Бумаги и конверты ее не интересовали. Точно так же, как и содержимое первых трех футляров для драгоценностей, которые она открыла. Аметисты были довольно милыми, а жемчужно-бриллиантовые серьги элегантными, но она пришла сюда за сапфиром. Он мерцал на фоне подкладки из светло-коричневого бархата, завораживая ее ярко-синим цветом, присущим лучшим сиамским камням. Главный камень, приблизительно в двадцать карат, был окружен сверкающими бриллиантами и сапфирами поменьше.
   Времени на то, чтобы разглядывать его под лупой, не было. Она решила отложить этот осмотр до того момента, когда окажется дома. Терпение Люсилль могло лопнуть в любую секунду. Адрианне хотелось покинуть квартиру до возвращения служанки. Если украшение окажется бижутерией, что ж, значит, она зря потратила время. Она подняла подвеску и направила на нее луч фонаря. Да нет, вряд ли это подделка.
   Сунув футляр в карман, Адрианна закрыла сейф и повращала диск замка. Она не хотела, чтобы Мадлен хватил удар прежде, чем она выпьет свой утренний кофе.
   Уверенно ориентируясь в темной квартире, она спустилась в кладовку на кухне. Тут она осторожно отсоединила от проводов свой компьютер, но восстанавливать сигнализацию не стала.
   Адрианна покинула дом так же бесшумно, как и проникла внутрь.
   Снаружи она несколько раз полной грудью вдохнула сырой холодный воздух, но от смеха удержалась. Она чувствовала себя чертовски хорошо. Ее переполняла радость от достигнутого успеха. Она много раз пыталась объяснить Селесте свои чувства в момент успешного завершения работы – отчасти сексуальные, отчасти интеллектуальные. Она наконец-то могла позволить себе расслабить напряженные мышцы и с облегчением выдохнуть, ощущая, как беспечно бьется сердце. В эти несколько секунд, от силы минуту, она чувствовала себя неуязвимой. Все остальные ощущения и события ее жизни меркли на фоне этих считаных мгновений.
   Адрианна позволила себе тридцать секунд триумфа, после чего пересекла лужайку, преодолела стену и скрылась в облаках тумана.

   Филип не знал, что заставило его выйти на улицу. Возможно, какое-то подспудное беспокойство, ранее не дававшее ему уснуть, теперь привело его туда, где он впервые увидел Адрианну. Он уверял себя в том, что она тут ни при чем, что он всего лишь беспокоится о Фьюмах. И уж больно хороша была эта ночь для краж.
   Все это было так, но не совсем. Он также пришел из-за Адрианны. Оставшись в одиночестве, он не находил себе места, думая о ней. Он знал, что прогулка по прохладным ночным улицам охладит и прояснит его разгоряченные мысли. Во всяком случае он на это надеялся.
   Его мать сказала бы, что он влюбился по уши, и была бы права. Да и что удивительного? Эта женщина была неуловимой, экзотичной и таинственной. Она также любила лгать. Устоять перед таким набором женских качеств было невозможно, думал он, одновременно отчаянно мечтая о сигарете.
   Возможно, именно поэтому он, сам того не замечая, пришел к ее отелю. Повернув за угол, он увидел Адрианну, которая быстрыми шагами переходила через пустынную улицу. Она снова была в черном, но не в элегантной накидке, а в облегающих брюках и кожаной куртке, со скрытыми под шапкой волосами. Тем не менее ему хватило одного взгляда, чтобы узнать Адрианну. Он едва ее не окликнул, но какой-то инстинкт заставил его сдержаться. Спустя несколько секунд она скользнула в задние двери отеля и скрылась из виду.
   Филип поднял голову и нашел взглядом ее окна. «Это все нелепо, – думал он. – Полный абсурд». Тем не менее он еще долго стоял там, покачиваясь на каблуках и размышляя.

Глава четырнадцатая

   Адрианна неторопливо позавтракала в номере. Просматривая заголовки газет, она ела яйцо всмятку и наслаждалась второй чашкой кофе. Единственной проблемой, которую доставляла Адрианне ее двойная жизнь, было то, что она ни с кем не могла поделиться ее лучшими моментами. Ей не с кем было поговорить, не с кем посоветоваться, когда она обдумывала особенно сложную задачу. Никто не мог понять ее волнение и адреналин, бурлящий в жилах от спуска по стене здания или отключения замысловатой сигнализации. Никто из ее круга друзей понятия не имел, что такое предельная концентрация и необходимость принимать решение на ходу, без права на ошибку, потому что охранник сменил маршрут или время обхода. Разделить ощущение необыкновенного подъема и торжества в те мгновения, когда она держала в руках целое состояние и знала, что в очередной раз достигла успеха, тоже было не с кем.
   Вместо этого у нее были вот такие одинокие завтраки в бесконечной веренице гостиничных номеров.
   Она думала об этом с иронией или даже с юмором, представляя себе, как за ланчем, во время которого ее спутницы болтают о своих новых хобби или любовниках, внезапно объявляет, что провела в Лондоне просто изумительные выходные, во время которых ей удалось похитить сапфир размером с яйцо дрозда.
   Поймав себя на том, что она проводит параллель с жизнью Кларка Кента, Адрианна решила, что слишком мало спит. То, что она начала сравнивать себя с героями комиксов, послужило сигналом о том, что необходимо взять себя в руки. Что с того, что она одинока, если она одарена и успешна?
   Как бы то ни было, пора было одеваться. Интересно, встала ли уже Мадлен и заметил ли кто-нибудь поврежденное оконное стекло. Адрианна аккуратно поместила вырезанный кружок на место, чтобы предотвратить сквозняк. Если Люсилль поленится вытереть пыль с подоконников, кража может оставаться незамеченной еще несколько дней.
   В любом случае это не имело значения. Роуз Спэрроу сегодня утром предстояла работа, а принцесса Адрианна в шесть часов вечера вылетала в Нью-Йорк.
   Когда Адрианна в своем рыжем парике, кожаной мини-юбке и розовых колготках вышла из «Ритца», в него вошел Филип. Они плечом к плечу прошли сквозь двойные двери. Филип даже извинился за то, что слегка задел ее плечом, а Адрианна от удивления раскрыла рот. Если бы он на нее посмотрел, именно посмотрел, это ни за что не сошло бы ей с рук. Сдерживая рвущийся из груди смех, она выдавила из себя:
   – Все в норме, шеф, – произнеся это на ужасающем кокни.
   Швейцар неодобрительно поморщился при ее виде, вне всякого сомнения приняв ее за труженицу панели, которая всю ночь развлекала какого-то богатого и напрочь лишенного вкуса бизнесмена. Довольная собой Адрианна направилась к метро, демонстративно покачивая бедрами. Ей предстояла поездка в Вест-Энд, где некто по имени Фред занимался перекупкой самых дорогих камешков.
   К двум часам она уже вернулась в номер с толстой пачкой двадцатифунтовых банкнот. Фредди был щедр, из чего Адрианна сделала вывод, что у него есть клиент, испытывающий особую страсть к сапфирам. Ей лишь оставалось положить эти деньги на свой швейцарский счет и поручить лондонским агентам сделать анонимный взнос в Фонд вдов и сирот.
   «Минус комиссионные», – размышляла Адрианна, бросая парик Роуз в чемодан. Десять тысяч фунтов казались ей вполне справедливой суммой. Она стояла в одном белье, стирая с лица последние следы Роуз, когда зажужжал звонок. Она накинула халат, туго затянув пояс, прежде чем отворить дверь.
   – Филип, – изумленно пробормотала она.
   – Я надеялся, что смогу тебя застать. – Он переступил через порог, чтобы не дать ей шанса закрыть дверь перед его носом. – Я заходил утром, но тебя уже не было.
   – У меня были кое-какие дела. Ты что-то хотел?
   Он молча смотрел на нее. Женщина, одетая только в тонкий шелковый халатик цвета слоновой кости, не могла задать мужчине более дурацкого вопроса.
   – Я хотел пригласить тебя на ланч. Ты свободна?
   – Ой! Это очень мило, но у меня через несколько часов рейс.
   – Возвращаешься в Нью-Йорк?
   – Ненадолго. Я организовываю благотворительный бал, и в связи с этим у меня куча неоконченных дел.
   – Понятно. – На ее лице не было ни следа косметики. От этого она казалась моложе, что не делало ее менее привлекательной. – А потом?
   – Потом?
   – Ты сказала, ненадолго.
   – У меня уже забронирован билет в Мексику. Косумель. Благотворительный рождественский показ мод. – Не успела она это произнести, как тут же пожалела о своих словах. Она никогда и никого не посвящала в свои планы. – Прости, Филип, но я собираюсь.
   – Продолжай. Ты не возражаешь, если я налью себе выпить?
   – Угощайся.
   Она вернулась в спальню. Парик уже лежал в пакете на дне чемодана. Деньги она надежно спрятала в сумку. Убедившись, что ничего компрометирующего на виду не лежит, Адрианна продолжила складывать вещи.
   – Жаль, что ты так быстро уезжаешь, – произнес остановившийся в дверях Филип. – Тут будет весело.
   – Правда?
   Она сложила свитер быстрыми и ловкими движениями, которые сообщили ему о том, что она привыкла делать такие вещи сама и к тому же часто.
   – А ты разве не слышала, что прошлой ночью произошла кража со взломом?
   И глазом не моргнув, Адрианна взялась за другой свитер.
   – Ты что, серьезно? И к кому же вломились?
   – К Мадлен Моро.
   – О боже.
   Адрианна обернулась, вполне правдоподобно изображая шок. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, держа в руках бокал с напитком – предположительно с виски. И он наблюдал за ней несколько чересчур пристально.
   – Бедная Мадлен. Что украли?
   – Только подвеску с сапфиром, – пробормотал он. – Больше ничего.
   – Только? – Она опустилась на кровать, как будто у нее подломились колени. – Но это же ужасно. Подумать только, всего пару дней назад мы все были у Фьюмов. И, если я не ошибаюсь, на ней была эта самая подвеска.
   – Нет. – Он сделал еще один глоток. «Хороша, – думал он. – Чертовски хороша». – Не ошибаешься.
   – Она, должно быть, в отчаянии. Может, надо ей позвонить? Нет, наверное, не стоит. Вряд ли она захочет сейчас разговаривать.
   – Это очень мило с твоей стороны, то, что ты так о ней переживаешь.
   – Ну как же, в такие моменты мы просто обязаны друг друга поддерживать. Я уверена, что сапфиры были застрахованы, но женские украшения – это очень личное. Я, пожалуй, тоже выпью, а потом ты расскажешь мне все, что знаешь.
   Она прошла мимо него в гостиную, а он сел на ее кровать. Сделав глоток виски, он недовольно поморщился. Что это за жуткий запах? Должно быть, духи горничной. «Ну и вкус!» – подумал он, уловив аромат Роуз. Он заметил кожаную мини-юбку, которую Адрианна не успела уложить в чемодан. Явно не стиль принцессы Джакира, – удивился он, одновременно пытаясь понять, почему ему кажется, что он уже где-то ее видел.
   – У полиции есть какие-нибудь улики? – спросила Адрианна, возвращаясь в комнату с бокалом вермута со льдом.
   – Я не знаю. Похоже, кто-то забрался в окно второго этажа и вскрыл сейф в спальне Мадлен, которой в это время, кажется, не было в городе. По странному стечению обстоятельств она находилась в той же гостинице, в которой ужинали вчера мы.
   – Ты шутишь? Странно, что мы ее не увидели.
   – Она приехала позже. Я бы сказал, охотясь за призраком. Похоже, вор оказался достаточно умен, чтобы выманить ее из дома, посулив романтический полуночный ужин с тайным воздыхателем.
   – Теперь я точно знаю, что ты шутишь. – Она улыбнулась, но тут же посерьезнела, когда он не ответил. – Как это ужасно. Бедная Мадлен.
   – И ее самолюбие.
   – Да, и оно тоже. – Она слегка передернула плечами. – Хорошо, что ее там не было во время кражи. Ее могли бы убить.
   Филип сделал глоток виски. Это была отличная работа. Вполне в стиле Тени. Он искренне восхищался обоими.
   – Я так не думаю.
   Ей не понравилось то, как он это произнес и как на нее при этом посмотрел. Адрианна поставила бокал и снова начала укладывать вещи в чемодан.
   – Кажется, ты сказал, что он взял только одно колье? Ты не находишь это странным? В сейфе Мадлен наверняка были и другие ценности.
   – Нам остается лишь предположить, что его интересовала только эта подвеска.
   – Вор-эксцентрик? – Она улыбнулась и подошла к шкафу. – Ну что я могу сказать? Мне ужасно жаль Мадлен, но я уверена, что полиция поймает вора в считаные дни.
   – Не знаю, как насчет считаных дней, но рано или поздно поймает. – Он допил виски. – Ищут молодого человека с бородкой. Судя по всему, он побывал в доме под предлогом уничтожения мышей. Ярд считает, что он подготовил дом изнутри, вероятно отключив сигнализацию, что позволило ему или его сообщнику позже проникнуть внутрь и совершить кражу.
   – Это так сложно. – Адрианна склонила голову. – Но ты, похоже, довольно неплохо осведомлен.
   – Связи. – Он переложил пустой бокал из одной ладони в другую. – Им невозможно не восхищаться.
   – Вором? Как это?
   – Мастерство. Стиль. Творческий подход. Взять хотя бы то, как ловко он выманил Мадлен из Лондона. Тут чувствуется незаурядный вкус. Я и в самом деле восхищен. – Он отставил бокал в сторону. – Скажи, Адрианна, ты хорошо спала этой ночью?
   Она оглянулась на него через плечо, почувствовав в вопросе, а если точнее, то за вопросом, какой-то подвох.
   – А с чего бы мне спать плохо?
   Он взял в руки мини-юбку и начал, нахмурившись, ее разглядывать.
   – А вот мне не спалось. Как ни странно, но мне захотелось прогуляться, и в итоге я явился сюда. Это было, должно быть, около четверти второго.
   Она почувствовала, что ей нужен еще один бокал вермута.
   – В самом деле? Наверное, выпил слишком много шампанского. Лично я после него сплю как убитая.
   Их взгляды встретились.
   – Странная вещь, – произнес наконец он. – Я и не подумал бы, что ты такое носишь.
   Она забрала у него юбку и положила ее в чемодан.
   – Прихоть. Как это мило, что ты пришел поделиться со мной новостями.
   – Это входит в пакет услуг.
   – Мне не хочется тебя выгонять, Филип, но мне и в самом деле надо поторопиться. У меня в шесть вылет.
   – Мы еще увидимся.
   Она приподняла бровь движением, подмеченным у Селесты.
   – Кто знает.
   – Мы еще увидимся, – вставая с кровати, повторил он.
   Он умел двигаться быстро и без предупреждения. Она успела вздернуть подбородок, когда его ладонь легла на ее затылок, но его губы, охватившие ее рот, застали ее врасплох.
   Возможно, все могло быть иначе. Ей было необходимо верить в то, что все могло быть иначе. Если бы у нее было хоть мгновение в запасе, она бы ему не ответила. Но в этом случае она не узнала бы, что у него такие мягкие и умелые губы.
   Его пальцы сжали ее затылок. Одно это должно было заставить ее отстраниться. Вместо этого она прильнула к нему. Это был лишь намек на принятие, но от нее и этого никто никогда не видел.
   Это был импульс, совершенно неожиданный и с непредсказуемыми последствиями. Ему всего лишь захотелось ощутить ее вкус и оставить ей что-нибудь на память о себе. Другие женщины с готовностью откликнулись бы на поцелуй или отстранились бы, отказывая в близости. Адрианна просто замерла, как будто потрясенная этим самым простым контактом мужчины и женщины. Он ощутил в ней колебания и растерянность, которые резко контрастировали с жаром ее губ. Они были мягкими, нежными и открытыми. Из них помимо ее воли вырвался и вошел в него низкий стон страсти. Он был потрясен этим больше, чем любым другим сексуальным опытом, который когда-либо испытывал.
   Она побледнела. Когда она отшатнулась, он снова увидел в ее глазах проблеск страха. Это остановило его порыв обнять ее и упасть вместе с ней на стопки одежды, аккуратно разложенные на кровати. Ее тайны по-прежнему оставались ее тайнами, и желание их разгадать охватило его с новой силой.
   – Я хочу, чтобы ты ушел.
   – Хорошо. – Чтобы убедиться, что он не ошибается, он взял ее за руку. Ее пальцы дрожали в его ладони. Нет, это была не игра. Она не притворялась. – Но мы не закончили. – Хотя ее пальцы были напряжены, он поднес их к губам. – Нет, мы не закончили. Я думаю, мы оба это знаем. Приятного полета, Адрианна.
   Она дождалась, пока он уйдет, и села на кровать. Она не хотела этих чувств и этих желаний. Ни сейчас, ни в будущем. Никогда.

   – Адрианна, ты чего-то недоговариваешь. Я это чувствую.
   – О чем?
   Адрианна обвела взглядом бальный зал «Плаза». Настраивался оркестр, повсюду в изобилии были цветы. Вдоль одной из стен выстроился обслуживающий персонал в отутюженной униформе. Официанты стояли, отведя плечи назад, похожие на морских пехотинцев, ожидающих появления командира.
   Через несколько мгновений откроются двери перед сливками общества. Они будут танцевать, пить и фотографироваться. Адрианна ничего не имела против этого. Тысяча долларов, которую каждый из них заплатил за это право, пойдет на оплату нового педиатрического крыла в одной из больниц штата, строительство которой она спонсировала.
   – Возможно, надо было использовать пуансеттии, – вслух размышляла она. – Они такие праздничные, а до Рождества всего несколько недель.
   – Адрианна, – нетерпеливо повторила Селеста, и девушка с улыбкой обернулась к ней.
   – Да, дорогая?
   – Что произошло в Лондоне?
   – Я тебе уже рассказала.
   Она заскользила между столами. Нет, все же она поступила правильно, остановив свой выбор на астрах. Их лавандового цвета лепестки удивительным образом оттенялись пастельно-зелеными скатертями. К тому же в это время года пуансеттии были буквально повсюду и уже успели поднадоесть.
   – Эдди, что ты опустила?
   – Селеста, право же, ты меня отвлекаешь, а у меня и так мало времени.
   – Все идеально, как всегда. – Перейдя к решительным действиям, Селеста сжала локоть Адрианны и отвела ее в сторону, подальше от облаченных в смокинги музыкантов оркестра. – Что-то пошло не так?
   – Нет, все в порядке.
   – С тех пор как ты вернулась, ты себе места не находишь.
   – С тех пор как я вернулась, я все время занята, – возразила Адрианна, коснувшись губами щеки Селесты. – Ты же знаешь, как важен для меня этот бал.
   – Да, я знаю. – Селеста смягчилась и взяла ее за руку. – Никто не знает этого лучше меня, и готова поклясться, никто больше меня не переживает о его успехе. Знаешь, Эдди, если бы ты сосредоточилась на этом занятии, вложила бы в него всю ту энергию и талант, которые отдаешь той другой работе, не было бы никакой необходимости…
   – Только не сегодня. – Самым простым способом положить конец этому разговору было подать сигнал распахнуть двери. – Поднятие занавеса, дорогая!
   – Эдди, если бы у тебя возникли проблемы, ты бы мне о них рассказала, верно?
   – Ты была бы первой, к кому бы я обратилась.
   Ослепительно улыбаясь, Адрианна шагнула вперед, чтобы поприветствовать первых гостей.
   Доставить им удовольствие было совсем нетрудно. Было необходимо позаботиться лишь о том, чтобы еда была первоклассной, музыка громкой, а вино лилось рекой. В течение вечера Адрианна постоянно переходила от столика к столику и от группы к группе. Она прокладывала себе путь между платьями из шелка, тафты и бархата, от Сен-Лорана, Диора и де ла Ренты.
   Хотя она и не задерживалась для того, чтобы поесть, она танцевала, когда ее об этом просили, а также флиртовала и льстила. Она заметила Лорен Сент-Джон, отвратительную вторую жену владельца сети роскошных отелей. На ней сверкал новый комплект украшений из бриллиантов и рубинов. Адрианна улучила момент и, когда Лорен направилась в дамскую комнату отдыха, последовала за ней.
   Внутри две актрисы о чем-то спорили ожесточенным полушепотом. Подходя к кабинке, Адрианна догадалась, что они ссорятся из-за мужчины. Типичная ситуация. Ей повезло. «Пипл» прислал журналиста-мужчину, который не мог подслушивать женские сплетни. Разумеется, если бы у дежурной была хорошая память, она могла бы неплохо подзаработать, перепродав истории кому надо. Адрианна услышала, как выругалась в соседней кабинке Лорен. Судя по всему, ей не удавалось вздернуть на бедра слишком узкую юбку. Она подошла к умывальнику, выжидая. Когда к ней присоединилась Лорен, актрисы выскочили из комнаты, сначала одна, затем другая.
   – Они ругались из-за того, из-за кого я думаю? – спросила Лорен, моя руки.
   – Похоже на то.
   – Сексуальный сукин сын. Как ты думаешь, он с ней разведется?
   Она взяла флакон духов, понюхала его, затем щедро себя опрыскала.
   – Вполне вероятно. – Адрианна подошла к ярко освещенному туалетному столику и извлекла свою коробочку с компактной пудрой. – Вопрос заключается в том, почему она за него держится.
   – Потому что лучше его никто не трахается… как я слышала. – Лорен присела на один из мягких белых табуретов, открывая тюбик с губной помадой. – Нам предстоит познакомиться с его… талантом… в его последнем фильме. Я бы и сама не прочь испытать его в действии.
   Она извлекла серебряную щетку с монограммой и провела ею по своим идеально гладким белокурым волосам.
   – Чтобы иметь секс, женщине совсем не обязательно унижаться.
   Адрианна произнесла эти слова с небрежной уверенностью, хотя сама она отнюдь не была в этом уверена.
   – Разумеется. Однако в некоторых случаях унижение того стоит. – Лорен наклонилась к зеркалу, вглядываясь в собственные глаза. Убедившись в том, что подтяжка в ближайшие годы ей не понадобится, она с удовлетворенным видом выпрямилась и обернулась к Адрианне: – Чье сердце ты разбиваешь на этой неделе, дорогая?
   – У меня перерыв. – Кончиками пальцев Адрианна поправила пряди волос вокруг своего лица, после чего достала из сумочки флакон духов. – Лорен, это ожерелье просто потрясающее. Оно новое? – Она уже знала, когда его купили и сколько за него заплатили. Она уже почти определила срок, когда Лорен предстояло с ним расстаться.
   – Да. – Она повернулась направо, затем налево, чтобы камни засверкали, отражая яркий свет ламп. – Чарли подарил мне его на прошлой неделе на нашу первую годовщину.
   – А еще говорили, что это ненадолго, – пробормотала Адрианна, поворачиваясь, чтобы лучше рассмотреть камни. – Они и в самом деле удивительные.
   – Семьдесят карат бриллианты, пятьдесят восемь рубины. Бирманские.
   – Конечно.
   Так уж был устроен мозг Лорен. Адрианну это одновременно отталкивало и восхищало.
   – Не считая серег. – Лорен повернула голову, чтобы показать украшения в самом выгодном ракурсе. – К счастью, я достаточно высокая, чтобы их носить. Нет ничего противнее зрелища некоторых коротышек, так обвешанных украшениями, что они даже ноги едва переставляют. Чем старше они становятся, тем больше на себя навешивают, чтобы скрыть все свои подбородки. Но ты… – Лорен бросила взгляд на филигранное ожерелье, украшенное бриллиантами и сапфирами бриллиантовой огранки. – Ты всегда совершенно точно знаешь, какие украшения надевать и как их носить. Это колье очень милое.
   Адрианна только улыбнулась. Если бы камни были настоящими, оно стоило бы добрую сотню тысяч. Но хорошенькие цветные камушки на ее шее можно было приобрести меньше чем за один процент от этой суммы.
   – Спасибо. – Адрианна встала и поправила платье. Пышная серебристая юбка красиво контрастировала с облегающим лифом из темно-синего бархата. – Я должна идти исполнять свой долг. Лорен, давай в ближайшее время встретимся за ланчем и обсудим предстоящий показ мод.
   – С удовольствием.
   Лорен покосилась на доллар, который Адрианна оставила для дежурной. Она решила, что этого хватит за них обеих, после чего сунула флакон духов в сумочку.
   Чарльз и Лорен Сент-Джон, размышляла Адрианна. Показ мод с участием множества кинозвезд должен был состояться в их новом отеле в Косумеле. Это называлось везением. Там должны были собраться все, кто имел хоть какой-то вес в обществе. Еще одна удача. Красть в толпе всегда было проще. Она улыбалась, думая о подарке Лорен, полученном от мужа на годовщину свадьбы. Надо поскорее организовать этот ланч.
   – Эта улыбка адресована мне?
   Адрианна очутилась в объятиях Филипа, и ее улыбка не просто исчезла. От удивления ее рот открылся, а он ее уже целовал. Чуть более страстно, чем полагалось при обычном приветствии. Затем он отстранился, но ее рук не выпустил, продолжая крепко сжимать их в своих ладонях.
   – Ты по мне скучала?
   – Нет.
   – К счастью, мне известно о твоем пристрастии ко лжи. – Он скользнул взглядом по ее обнаженным плечам, по синим камням у нее на шее, затем снова поднял глаза на ее лицо. – Ты выглядишь потрясающе.
   Необходимо было что-то предпринять, и как можно скорее. Мало того, что на них смотрели. Гораздо хуже было то, что ее сердце учащенно колотилось, угрожая выпрыгнуть из груди.
   – Прости, Филип, но это не открытая вечеринка. Я абсолютно уверена в том, что ты не покупал билет.
   – Я явился без приглашения, но не с пустыми руками. – Из внутреннего кармана смокинга он извлек чек. – Это на твое очень достойное дело, Адрианна.
   Чек вдвое превышал стоимость билета. Хотя ее и возмущало то, что он нарушил заведенный порядок, не восхищаться его щедростью было невозможно.
   – Спасибо.
   Она положила сложенный вдвое чек в свою сумочку.
   Он был рад, что она оставила волосы распущенными, что открывало перед ним возможность запустить в них пальцы.
   – Потанцуй со мной.
   – Нет.
   – Боишься, что я снова начну распускать руки?
   Ее глаза сощурились, и из них на него брызнул гнев. Он над ней насмехался. Этого она не позволяла никому.
   – Снова?
   Но ее голос был совсем не таким ледяным, как она надеялась.
   На этот раз он действительно расхохотался.
   – Адрианна, ты прелесть. Тебе известно, что я только о тебе и думал все это время?
   – Совершенно очевидно, что тебе просто нечем было заняться. Прошу прощения, но в отличие от тебя я довольно занята.
   – Эдди. – Демонстрируя безошибочное чутье ветерана, рядом с ней оказалась Селеста. – Ты не представила меня своему другу.
   – Филип Чемберлен, – сквозь зубы процедила Адрианна. – Селеста Майклс.
   – Госпожу Майклс я видел множество раз. – Филип взял пальцы Селесты и поцеловал их. – Она уже много лет разбивает мне сердце.
   – Как жаль, что я узнала об этом только сейчас. – Селеста быстро оценила Филипа и ситуацию. Если и существовал в мире мужчина, способный заставить женщину утратить покой, то он стоял перед ней. – Вы познакомились с Эдди в Лондоне?
   – Да. К сожалению, она не смогла задержаться. – Одним плавным движением он провел рукой по плечу Адрианны и ее затылку. – Она также отказывается со мной танцевать. Быть может, вы согласитесь.
   – Разумеется. – Взяв Филипа под руку, Селеста с озорной улыбкой оглянулась через плечо. – Вы вывели ее из себя.
   – Именно на это я и рассчитывал.
   Селеста положила руку ему на плечо.
   – Эдди не из тех, кого легко разозлить.
   – Я так и думал. А вы ее любите.
   – Я люблю ее больше, чем кого-либо еще. Именно по этой причине я намерена присматривать за вами, мистер Чемберлен, и делать это очень внимательно.
   – Филип. – Он развернул Селесту таким образом, чтобы наблюдать за Адрианной, которая склонилась над величественной дамой с морщинистым, как чернослив, лицом. – Она удивительная женщина. Одновременно меньше и больше того, чем кажется.
   В голове Селесты зазвенели тревожные звоночки, и она подняла голову, всматриваясь в его лицо.
   – Вы очень проницательны. Дело в том, что Адрианна женщина, к тому же очень чувствительная и уязвимая. И если я узнаю, что кто-то причинил ей боль, это меня очень огорчит. А я, Филип, совершенно нечувствительная. Я очень злая.
   Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.
   – Вы когда-нибудь рассматривали возможность романа с мужчиной моложе вас?
   Она рассмеялась, принимая комплимент.
   – Вы очень милы. И поскольку с вами весьма занятно беседовать, я дам вам совет. Обаяние на Эдди не действует. Попробуйте пустить в ход терпение.
   – Премного благодарен, – кивнул Филип.
   Он наблюдал за Адрианной, когда она подняла руку к горлу и обнаружила, что на нем ничего нет. Удивление и растерянность длились лишь мгновение, сменившись возмущением, устремленным прямо на него. Он с улыбкой кивнул, подтверждая ее догадку. Ее ожерелье из фальшивых бриллиантов и сапфиров уютно лежало у него в кармане.

   Ублюдок. Низкий и подлый ублюдок. Он ее обокрал. Он снял ожерелье прямо у нее с шеи, и она совершенно ничего при этом не почувствовала, не считая бешено колотящегося пульса. И он еще осмелился ее дразнить. Он посмотрел прямо на нее и ухмыльнулся.
   Бросив перчатки в сумку, Адрианна решила, что он должен за это заплатить. И заплатить он должен был этой же ночью.
   Она знала, что поступает безрассудно. У нее не было времени все хладнокровно обдумать и разработать четкий план. Она знала только то, что он ее обокрал и посмеялся над ней, тем самым бросив ей вызов. Ни о чем не подозревающая Селеста сообщила ей, что он остановился в «Карлайле». Этого Адрианне было более чем достаточно.
   Чтобы сменить бальное платье на рабочую одежду, ей потребовался час. Идею подкупить ночного дежурного она отвергла сразу. Штат «Карлайла» славился своей честностью. Она решила просто войти в его номер.
   Но для начала она вбежала в вестибюль.
   – Пожалуйста, – дрожащим голосом с французским акцентом произнесла она. – Двое мужчин, снаружи. Они попытались… – Прижав ладонь к виску, она содрогнулась и покачнулась. – Надо вызвать такси, как глупо, что я попыталась идти. Воды, s’il vous plait. Вы не могли бы принести мне воды?
   Он уже выходил из-за стойки, чтобы подвести ее к стулу.
   – Вы ранены?
   Она подняла к нему лицо и беспомощно посмотрела на него глазами, в которых стояли слезы.
   – Нет, я просто испугалась. Они попытались затащить меня в машину, и не было никого, никого…
   – Все в порядке. Вам уже ничего не угрожает.
   «Он так молод», – думала Адрианна, опираясь на его руку. И играть на его сострадании было так легко.
   – Спасибо. Вы такой добрый, такой хороший. Вы не могли бы вызвать мне такси. Но сначала принесите, пожалуйста, воды. Или, если есть, немного бренди.
   – Конечно. Просто попытайтесь расслабиться. Я через минуту вернусь.
   Минуты ей было вполне достаточно. Едва он скрылся из виду, она вскочила, перепрыгнула через стойку и застучала по клавиатуре компьютера. С мрачной улыбкой она увидела, что он находится в номере на двадцатом этаже. Она не сомневалась, что он самодовольно спит в ожидании ее ответного хода. Она сомневалась, что он ожидает, что она сделает его так быстро.
   Когда клерк вернулся с бокалом бренди, она лежала, распластавшись в кресле, закрыв глаза и прижимая ладонь к сердцу.
   – Вы так добры. – Дрожащей рукой она поднесла бокал к губам и сделала глоток. – Мне надо домой. – Она смахнула с ресниц слезу. – За своей собственной запертой дверью мне сразу станет намного лучше.
   – Может, вызвать полицию?
   – Нет, – с храброй улыбкой ответила она. – Я их не видела. Было темно. Слава богу, что мне удалось вырваться и забежать сюда. – Вернув ему бокал, она с трудом поднялась на ноги. – Я никогда не забуду вашу доброту.
   – Это пустяки.
   Довольный похвалой, он даже раздулся от мужской гордости.
   – Для меня это не пустяки. – Адрианна оперлась на его руку и позволила вывести себя на улицу. Такси, водителю которого она уже заплатила за то, чтобы он подождал ее появления в полуквартале от отеля, подкатило к крыльцу. – Merci bien. – Адрианна поцеловала его в щеку, прежде чем сесть в машину.
   Как только они отъехали от отеля, она выпрямилась на сиденье.
   – Я выйду сразу за углом.
   – Хотите, чтобы я еще подождал?
   – Нет. – Она подала ему двадцатку. – Спасибо.
   – Не за что, леди.
   Пятнадцать минут спустя Адрианна уже стояла у двери Филипа. Входить через служебный вход и подниматься служебным же лифтом было для нее привычным делом. Теперь осталось справиться с замком и цепочкой. Гнев и нетерпение были плохими помощниками, и она провозилась с дверью гораздо дольше обычного.
   Внутри царила тишина. Поскольку шторы в гостиной остались незадернутыми, света было достаточно, и уже через пять минут она установила, что в этой комнате нет ничего ценного.
   В спальне было темно. Она включила свой тонкий карманный фонарик, направив луч в сторону от кровати. Хотя ей очень хотелось посветить ему прямо в лицо и насмерть его перепугать. Она решила, что удовлетворит свою жажду мести тем, что вернет себе ожерелье, присовокупив к нему бриллиантовые запонки, в которых он был на балу.
   Адрианна приступила к бесшумному, но тщательному осмотру комнаты, надеясь, что он не пользуется гостиничным сейфом для хранения ценностей. Честно говоря, она в этом сомневалась. К тому моменту, как он вернулся в отель, уже было почти три часа ночи. Да и перелет через Атлантику должен был дать о себе знать. Скорее всего, он вошел в номер, бросил все в какой-нибудь ящик и рухнул в постель.
   Она убедилась, что была права, когда обнаружила то, что искала, под его аккуратно сложенной рубашкой. Свет фонаря отразился от ее ожерелья. Рядом лежал мужской кожаный футляр для драгоценностей. Внутри оказались не только бриллиантовые запонки. Она увидела еще одни запонки – тяжелые, из чистого золота, без камней, – ювелирную булавку с исключительно красивым топазом и другие мужские безделушки, все очень дорогие и демонстрирующие утонченный вкус владельца.
   Придя в восторг, Адрианна сунула футляр и ожерелье себе в сумку. Как жаль, что она не увидит его лица, когда он утром проснется. Она развернулась, чтобы уйти, и врезалась прямо в него.
   Она и ахнуть не успела, прежде чем он перебросил ее через плечо. Она брыкалась, но понимала, что падает. От удара о матрас у нее перехватило дыхание, а в следующую секунду Филип прижал ее руки к бокам и навалился на нее сверху всем телом.
   – Доброе утро, дорогая! – произнес он и прижался губами к ее рту.
   Он почувствовал, как напряглись в попытке высвободиться ее руки. Ее тело выгнулось, извиваясь, несмотря на то, что ее губы смягчились и открылись. Возбужденный прикосновением к ней, он поцеловал ее глубже, чем собирался.
   Слегка отстранившись, он сжал ее запястья пальцами одной руки, а второй потянулся к выключателю. Как только вспыхнула лампа, он решил, что ему нравится то, как она выглядит в его постели.
   Она отлично осознавала, в каком положении оказалась, но винить, кроме себя, ей было некого. Адрианна злилась на себя за то, что попалась из-за никчемного ожерелья и собственной гордости. Она уже почти десять лет крала совершенно безнаказанно самые лучшие драгоценности, благодаря тому, что делала это хладнокровно и грамотно. Ей оставалось делать хорошую мину при плохой игре.
   – Отпусти меня.
   – И не подумаю. – Продолжая удерживать руки у нее над головой, он свободной рукой отвел волосы с ее щеки. – Согласись, это был очень хитрый прием, чтобы заманить тебя в постель.
   – Я пришла за своим ожерельем, а не для того, чтобы ложиться с тобой в постель.
   – Ты могла бы получить и то, и другое.
   Он расплылся в улыбке и оказался совершенно не готов к ее ожесточенному сопротивлению. Следующие тридцать секунд прошли в жаркой и молчаливой борьбе за верховенство. Она была гибкой и ловкой и оказалась гораздо сильнее, чем можно было бы предположить, глядя на ее хрупкую фигуру. Филип это понял, когда она с размаха попала кулаком ему прямо в солнечное сплетение. На этот раз он прижал ее руки к телу весом собственного тела, почти вплотную приблизив к ней свое лицо.
   – Ну хорошо, мы обсудим это позже.
   Снизу вверх на него смотрела не та всегда сдержанная принцесса Адрианна, а женщина, которая, как он и подозревал, скрывалась под этой маской хладнокровия, – страстная, взрывоопасная… и неравнодушная к нему.
   – Ты меня подставил, ублюдок!
   – Виноват, каюсь. Но мне непонятно, Адрианна, почему ты пошла на такой риск ради своего ожерелья. Оно стоит каких-то несколько сот фунтов. Или оно дорого твоему сердцу?
   Адрианна пыталась отдышаться и одновременно собраться с мыслями. Либо у него отличный глаз, либо есть ювелирная лупа.
   – Зачем оно тебе понадобилось?
   – Простое любопытство. Захотелось понять, почему принцесса Адрианна носит цветное стекло.
   – Я предпочитаю тратить деньги на что-нибудь другое. – Он был без рубашки. Она ощущала под пальцами каждый удар его сердца. – Если ты меня отпустишь, я его заберу и мы забудем об этой истории. Я не стану заявлять на тебя в полицию.
   – Неубедительно.
   Она уже отдышалась и взяла себя в руки. Во всяком случае она на это надеялась.
   – Что ты хочешь?
   В ответ он только приподнял брови, неторопливо и лениво разглядывая ее лицо.
   – Будем считать, что я не слышал этого вопроса, – заявил наконец он. – Это слишком просто.
   – Я не собираюсь извиняться за то, что вошла в твой номер, чтобы забрать то, что мне принадлежит.
   – Как насчет моего футляра с драгоценностями?
   – Это была месть. – В ее глазах снова вспыхнула страсть – мгновенная и обжигающая. – Я верю в месть.
   – Что ж, это справедливо. Выпить хочешь?
   – Да.
   Он снова улыбнулся ей.
   – Тогда я возьму с тебя слово, что ты останешься там, где ты сейчас находишься. – Он почти видел, как рождаются и обретают форму ее мысли. – Адрианна, ты можешь сбежать, и поскольку я недостаточно одет для того, чтобы тебя преследовать, тебе удастся уйти. Сегодня. Но всегда есть завтра.
   – Даю слово, – согласилась она. – Выпить мне не помешает.
   Он поднялся, и она воспользовалась этим для того, чтобы соскользнуть с кровати и переместиться в кресло. Его торс был обнажен, а завязанные на шнурок брюки сидели на его бедрах опасно низко. Пытаясь успокоиться, Адрианна стянула перчатки и прислушалась к звуку жидкости, льющейся в стеклянные бокалы.
   – Скотч устроит?
   – Вполне.
   Она взяла у него бокал и неторопливо из него отпила. Он присел на край кровати напротив нее.
   – Я рассчитываю получить объяснение.
   – В таком случае тебя ждет разочарование. Я ничего не обязана тебе объяснять.
   – Ты раздразнила мое любопытство. – Он потянулся к пачке сигарет на полу возле кровати. – Ты знаешь, я ведь бросил и довольно долго не курил, пока не встретил тебя.
   – Мне очень жаль. – Она улыбнулась. – В конце концов, это всего лишь вопрос силы воли.
   – О, ее у меня хватает. – Он скользнул взглядом вверх и вниз по ее телу. – Но вся она используется в другом месте. Но мой вопрос в следующем: почему такая женщина, как ты, крадет?
   – Забрать то, что принадлежит тебе, – это не кража.
   – Подвеска Мадлен Моро тебе не принадлежала.
   Если бы не железное, годами оттачиваемое самообладание, она поперхнулась бы виски.
   – Это тут при чем?
   Он задумчиво выдохнул дым, не сводя с нее глаз. Она явно была не любителем и уж точно далеко не новичком.
   – При том, что это ты его украла, Эдди. Или ты знаешь, кто это сделал. Имя Роуз Спэрроу тебе ни о чем не говорит?
   Она продолжала хладнокровно потягивать виски, но ее ладони взмокли.
   – А что, должно?
   – Все дело в юбке, – принялся вслух рассуждать Филип. – Все это дошло до меня далеко не сразу. Меня отвлекали мысли о тебе. Но когда я навестил нашего общего друга Фредди, он упомянул Роуз и описал ее. И я вспомнил ту короткую синюю кожаную юбку, которую ты укладывала в чемодан. Ту самую, которая идет вразрез с твоим обычным стилем.
   – Если ты собираешься ходить вокруг да около, то я лучше пойду. Я сегодня не спала.
   – Сядь.
   Она бы и не подумала ему повиноваться, но резкая нотка в его голосе послужила предостережением о том, что для нее будет лучше делать то, что он говорит.
   – Если я правильно тебя поняла, то ты почему-то вбил себе в голову, что я имею отношение к ограблению Мадлен. – Отставив виски в сторону, она усилием воли расслабила плечи. – Я всего лишь поинтересуюсь – зачем мне это нужно, если я совершенно не нуждаюсь в деньгах?
   – Это вопрос не потребностей, а мотивации.
   У нее в горле неприятно гулко стучал пульс. Не обращая на это внимания, она продолжала пристально смотреть ему в глаза.
   – Кто ты? Ты работаешь на Скотленд-Ярд?
   Он рассмеялся и затушил окурок.
   – Не совсем. Ты слышала афоризм о том, что, чтобы поймать вора, нужно пустить по его следу другого вора?
   Внезапно ей все стало предельно ясно. До нее доходили слухи о легендарном воре, известном лишь по его инициалам Ф. Ч. О нем рассказывали, что он обаятелен, беспринципен и мастер своего дела. Он специализировался на драгоценностях. Некоторые считали, что именно он украл бриллиант Веллингтон – чистейшей воды камень весом в семьдесят пять карат. А потом он ушел на покой. Адрианна всегда представляла себе немолодого мужчину, хитрого и коварного ветерана.
   Ирония заключалась в том, что она наконец-то оказалась в обществе одного из себе подобных и к тому же самого лучшего. Тем не менее она не могла позволить себе обсуждать с ним тонкости их общего ремесла.
   – Ты хочешь сказать, что ты вор?
   – В прошлом.
   – Потрясающе. В таком случае, возможно, подвеску Мадлен взял ты?
   – Несколько лет назад я вполне был на это способен. Но дело в том, Эдди, что к этой краже приложила руку ты, и я хочу знать почему.
   Она встала и повращала виски на дне бокала.
   – Филип, если бы по какой-то безумной причине я действительно имела к ней отношение, тебя бы это все равно никоим образом не касалось.
   – Твой титул не имеет в этой комнате ни малейшего значения. Как и твое положение в обществе. Ты расскажешь все либо мне, либо моим руководителям.
   – И кто же они?
   – Я работаю на Интерпол. – Она подняла бокал к губам и одним глотком его осушила. – Несколько краж, происшедших за последние десять лет, убедили полицию в том, что все их совершил один и тот же человек, неуклонно ускользающий от преследования. Сапфир Моро – всего лишь последний из длинного списка украденных драгоценностей.
   – Любопытно. Но какое отношение все это имеет ко мне?
   – Мы можем организовать встречу. Возможно, мне удастся договориться, не впутывая в расследование тебя.
   – Как мило, – произнесла она, отставляя бокал в сторону. – Во всяком случае, это было бы мило, если бы ты был прав. – Она отлично понимала, что балансирует на самом краю, но все же улыбнулась все той же самоуверенной и ироничной улыбкой. – Ты можешь себе представить, как повеселятся мои друзья, если я сообщу им, что мне предъявили обвинение в связи с вором. Эта история будет иметь шумный успех.
   – Проклятье, ты что, не понимаешь, что я пытаюсь тебе помочь? – Он стремительно вскочил с кровати и, схватив ее за плечи, с силой встряхнул. – Передо мной свои спектакли можешь не разыгрывать. Здесь больше никого нет, так что притворяться незачем. В ночь кражи я видел тебя на улице возле твоего отеля. Ты была одета во все черное и тайком пробралась внутрь через служебный вход. Я знаю, что ты каким-то образом пристраиваешь краденые драгоценности. Эдди, ты имеешь к этому отношение. Черт возьми, я сам этим занимался. Так что мне известны все нюансы.
   – У тебя нет фактов, и ты все равно ничего не сможешь рассказать своему начальству.
   – Пока нет. Но это вопрос времени. Уж я-то знаю, что с каждым годом шансы попасться неуклонно возрастают. Если ты попала в беду, если тебе понадобилось продать несколько побрякушек, чтобы выпутаться из какой-то истории, мне совершенно незачем тебя позорить. Поговори со мной, Эдди, я хочу тебе помочь.
   Это было нелепо, но ей показалось, что он говорит искренне. Та ее часть, которую она столько лет держала в узде, хотела ему верить.
   – Почему?
   – Не будь дурой, – прошептал он и снова прижался губами к ее губам.
   Она со стоном уступила, отказавшись от попытки сопротивляться. Страсть, которую она ощутила в его поцелуе, была такой же взрывной, как та, которую испытывала она. Он грубовато и властно запустил пальцы в ее волосы, отклоняя ее голову назад. Впервые в жизни она позволила своим рукам касаться мужского тела – гладить и исследовать его. Желание зародилось ощущением тепла в животе, которое быстро превратилось в жар, затем в ноющую боль, затем в пожар.
   Он знал, что это безумие и что он не должен так ее хотеть, растворяясь в ней и забывая о своих приоритетах. Но он не мог устоять перед ее мягкостью и силой, дрожью и требовательностью. Аромат, исходящий от кожи ее шеи, кружил ему голову. Они упали на кровать.
   В этом взрыве желания он забыл обо всем. Кем бы она ни была, что бы она ни скрывала, он хотел ее так, как еще никогда ничего не хотел. Он любил бриллианты за их внутренний огонь, рубины – за их надменное пламя, сапфиры – за жаркие вспышки синевы. В Адрианне он встретил качества, которые раньше находил лишь в украденных им драгоценностях.
   Она была миниатюрной и гибкой. Шелковистые пряди ее волос окутали его своими ароматами. На ее языке все еще ощущался дурманящий привкус виски. Она откликнулась на его поцелуи с каким-то отчаянием, и он ощутил, как она открывается, теряя все свои защитные оболочки по очереди.
   Когда он сунул руку ей под свитер, нащупывая грудь, полную и мягкую, он почувствовал, как бешено колотится под его ладонью ее сердце.
   Это были совершенно новые, неизвестные ей ощущения. Год за годом, день за днем она убеждала себя в том, что с ней этого не произойдет. Что это не для нее. Впервые в жизни она поняла, что испытывает женщина, которая хочет взять мужчину, одновременно ему отдавшись. Ее тело откликалось на его ласки, изгибаясь и стремясь к наслаждению, приближаясь к разрядке. Но тут ее пронзил страх.
   Она увидела мокрое от слез лицо матери. И сквозь детские ладошки, которыми она зажимала уши, она услышала удовлетворенные стоны отца.
   – Нет! – Это слово вырвалось у нее из груди, и она с силой оттолкнула Филипа. – Не прикасайся ко мне. Не смей!
   Он схватил ее за запястья, защищаясь от удара.
   – Черт возьми, Адрианна.
   Он в бешенстве рванул ее за руки, привлекая к себе и готовясь обрушить на ее голову горькие обвинения. Но слова застряли у него в горле, когда он увидел слезы, уже готовые скатиться из ее глаз. Они были настоящими. И ужас тоже был настоящим.
   – Ладно, успокойся. – Он чуть разжал пальцы и попытался говорить спокойнее. Она казалась ему каким-то головокружительным аттракционом вроде американских горок, и у него пока не было полной уверенности в том, что ему хочется на нем прокатиться. – Прекрати, – приказал он, потому что она продолжала вырываться и отбиваться. – Я не причиню тебе вреда.
   – Просто отпусти меня. – У нее так свело горло, что даже шептать было больно. – Держи свои руки при себе.
   Он снова ощутил вздымающийся в груди гнев и снова усилием воли его подавил.
   – Я не нападаю на женщин, – спокойно произнес он. – Я бы извинился, если бы неправильно истолковал твои сигналы, но мы оба знаем, что это не так.
   – Я тебе уже сказала, что пришла сюда не для того, чтобы с тобой переспать. – Она рывком высвободила одну руку, а затем другую. – Если ты думаешь, что я готова упасть на спину только потому, что тебе вздумалось развлечься, тебя ждет разочарование.
   Он медленно отстранился от нее. Всему был свой предел, и его способности к самоконтролю тоже.
   – Похоже, у тебя был скверный опыт.
   – Просто дело в том, что меня это не интересует.
   Опасаясь, что он снова к ней прикоснется, она вскочила с кровати и схватила свою сумку.
   – Просто дело в том, что ты боишься.
   Он также встал с кровати. Он еще не знал, что на простынях остался ее аромат, который будет преследовать его до самого утра.
   – Хотел бы я знать кого – меня или себя.
   Руки плохо ее слушались, но ей удалось забросить на плечо ремень сумки.
   – Меня не перестает изумлять мужская самоуверенность. Прощай, Филип.
   – Адрианна, последний вопрос. – Она уже была у двери, но все равно остановилась и выжидательно склонила голову. – Мы одни, и наш разговор не записывается. Я хотел бы хоть раз услышать от тебя правду. Это очень личный вопрос. Ты во все это впуталась из-за мужчины?
   Ей следовало его проигнорировать. Ей следовало подарить ему свою самую равнодушную улыбку и покинуть номер, не отвечая на вопрос. Она еще десять раз будет себя спрашивать, почему она этого не сделала.
   – Да. – Перед ее внутренним взором возник отец. Он шел по просторным, залитым солнцем залам, не обращая внимания ни на слезы ее матери, ни на ее собственные молчаливые мольбы. – Да, из-за мужчины.
   Разочарование было глубоким и таким же пронзительным, как и его гнев.
   – Он тебе угрожает? Шантажирует тебя?
   – Это уже три вопроса. – Она нашла в себе силы улыбнуться. – Но вот что я тебе скажу, и это чистая правда. Я делала то, что делала, по собственному желанию. – Вдруг она что-то вспомнила и, сунув руку в сумку, извлекла из нее футляр для драгоценностей. – Воровской кодекс чести прежде всего, Филип. По крайней мере сегодня.
   Она бросила ему футляр.

Глава пятнадцатая

   – Дорогая, не правда ли, это восхитительно? – Лорен Сент-Джон обогнула бассейн, чтобы поцеловать Адрианну в щеку. Она позаботилась о том, чтобы предъявить оператору свой лучший ракурс и использовала тело Адрианны, чтобы скрыть тот факт, что с Дня благодарения она набрала пять фунтов. – Все идет просто чудесно, не правда ли?
   Адрианна подняла бокал «Маргариты» со льдом:
   – Четко по расписанию.
   Сто человек – все только по приглашениям – прогуливались с напитками по террасе у бассейна. Еще пятьдесят человек – предпочитающих морскому бризу кондиционеры – находились в бальной зале. Адрианна с сожалением посмотрела в сторону пляжа и, с трудом оторвав взгляд от моря, улыбнулась Лорен.
   – Это чудесный отель, Лорен, и я уверена, что этот показ мод ждет шумный успех.
   – Это уже успех. Одна пресса – это нечто бесподобное. Разумеется, здесь «Пипл». Нам отвели целых три страницы. Возможно, обложка тоже будет наша. Ты, конечно же, знаешь, что на прошлой неделе я была на «Доброе утро, Америка».
   – Ты выглядела изумительно.
   – Спасибо, милая. – Лорен сделала пируэт, оборачиваясь к съемочной группе. – Дорогая, ты уверена, что не хочешь шампанского? Мы подаем «Маргариту» в основном ради создания атмосферы.
   Судя по всему, костюм мексиканской крестьянки, обошедшийся Лорен в пять тысяч долларов, преследовал ту же цель.
   – Спасибо, меня устраивает и «Маргарита».
   Она обвела взглядом толпу. Тут были десятки ее знакомых, а также десятки тех, кого она знала в лицо. Богатые, влиятельные, знаменитые. Представители прессы бродили среди гостей, описывая каждую пару дизайнерских солнцезащитных очков. Сами гости вырядились в свои лучшие курортные одеяния – от скудных бикини с роскошными парео до развевающихся шелковых юбок. Не забыли они дома и драгоценности. Сверкали в лучах тропического солнца бриллианты, тускло блестело золото. На два дня островок Косумель превратился в рай для воров. Если бы Адрианна решила сорвать здесь большой куш, она сейчас ходила бы среди гостей, собирая камни.
   «Конечно, это сложнее, чем собирать дикие цветы на лугу, – размышляла она, – но очень похоже, при условии, что тебя принимают в этом эксклюзивном клубе как свою». Конечно же, Интерпол тоже прислал на остров своих агентов. Но Филипа она пока не заметила. К счастью.
   – Я слышала, что одежда великолепна.
   Исполняя свою роль, Адрианна склонила голову и улыбнулась фотографу.
   – Ты ничего не должна была слышать. Одежду охраняют лучше, чем сокровища британской короны. Чем больше секретности, тем сильнее предвкушение. Как тебе идея перебросить подиум прямо через бассейн?
   – Изумительно.
   – Подожди, пока не увидишь финал. – Она наклонилась к ее уху и прошептала: – Модели в купальных костюмах будут нырять в воду.
   – Мне уже не терпится это увидеть.
   – Я хотела наполнить бассейн шампанским, но Чарли и слышать об этом не захотел. Но я все равно установила фонтан с шампанским в бальном зале. И ты обязательно должна сыграть в пиньяту. Такая занятная традиция. Эй ты, – набросилась она на официантку. Ее улыбающиеся губы сжались в жесткую прямую линию. – Ты должна подавать напитки, а не просто разгуливать тут с ними. – Лорен обернулась к Адрианне, снова расплывшись в улыбке. – О чем я говорила? Ах да, пиньята. Когда мы с Чарли приезжали сюда в прошлом году, мы попали на какой-то праздник. Все эти маленькие оборвыши с липкими пальцами размахивали битами, целясь в осла из папье-маше. Когда он разбивается…
   – Лорен, я знаю эту игру.
   – А, ну и хорошо. Просто я попыталась немного адаптировать этот обычай к нашим вкусам. Я приказала сделать этого роскошного попугая и наполнить его очаровательной бижутерией. Думаю, все это будет отражено в «Энтертейнмент тунайт».
   Адрианна прикусила губу, представив себе прибывших на показ кинозвезд и прочих знаменитостей ползающими по полу в поисках стекляшек и бусин.
   – Уверена, это будет очень весело.
   – Для этого мы сюда и приехали. Я сделаю все, чтобы наше мероприятие стало незабываемым. Могу порекомендовать фуршет, хотя обслуживающий персонал – это настоящая головная боль. – Она махнула рукой в сторону группы людей у бассейна. – Да что с них взять? Мексиканцы.
   Адрианна медленно отпила из бокала, стараясь держать себя в руках.
   – Мы в Мексике.
   – Ну да… Но я не понимаю, почему они не могут постараться и выучить наш язык. Только и делают, что шушукаются между собой. Да еще и ленивые. Ты себе не представляешь, как трудно держать их в узде. Но зато их труд дешев. Если у тебя будут какие-нибудь проблемы с обслуживанием, сразу говори мне. Кристи, дорогая, ты выглядишь божественно. – Она фыркнула, проводив взглядом длинноногую блондинку. – Рассказала бы я тебе о ней, – добавила Лорен.
   – Я уверена, что у тебя сейчас куча забот.
   «А если я сейчас от тебя не избавлюсь, я закричу», – решила Адрианна.
   – О, ты себе даже не представляешь. Это невозможно себе представить. Как я завидую твоей тихой жизни. Все же я уверена, что это будет самое крупное и яркое открытие отеля в этом году.
   Отлично отдавая себе отчет в том, что Лорен и сама не поняла, что сказала, Адрианна подавила улыбку.
   – Надеюсь, что я не совершила ошибку, организовав это мероприятие днем, а не вечером. Днем все такое… неформальное.
   – Как и жизнь на острове.
   – Мммм.
   Лорен уставилась на молодого актера – восходящую кинозвезду, – который как раз проходил мимо, одетый в короткие шорты и пленку солнцезащитного лосьона.
   – Неформальная одежда имеет свои преимущества. Я слышала, что он необыкновенно вынослив.
   – Как поживает Чарли?
   – Что? – Лорен не сводила глаз с юного жеребца. – Отлично, просто отлично. Должна признаться, я ужасно нервничаю. Просто места себе не нахожу. Мне так важно, чтобы это открытие имело успех.
   – Обязательно будет. Ты соберешь тысячи долларов в Фонд борьбы с лейкемией.
   – Хмм? Ах да, и это тоже. – Лорен пожала худеньким обнаженным плечиком. – Но, конечно же, люди собрались здесь не для того, чтобы думать о какой-то жуткой болезни. Это слишком грустно. Самое важное – это просто здесь быть. Я говорила тебе, что герцогиня Йоркская лично передала мне свои извинения?
   – Нет.
   – Очень жаль, что она не смогла приехать, но особ королевской крови у нас представляешь ты. – Она заговорщически пожала локоть Адрианны. – О, вон Элизабет. Я должна с ней поздороваться. Желаю тебе хорошо развлечься, милочка.
   – Непременно, – пробормотала Адрианна. – Мне будет веселее, чем ты себе представляешь.
   Такие люди, как Сент-Джоны, никогда не менялись. Адрианна прошла в сад, намереваясь насладиться солнцем и музыкой. Курорты наподобие Эль-Гранде, разумеется, обеспечивали рабочими местами мексиканскую экономику, которую в последние годы изрядно лихорадило. Точно так же, как гламурный показ мод должен был собрать деньги на благотворительные цели. Для Лорен и других, наподобие нее, эти преимущества были второстепенными. Или хуже того – они использовали их в качестве трамплина, призванного подбросить их к успеху.
   Сент-Джонов прежде всего волновали только сами Сент-Джоны – деньги, положение, слава. Адрианна потягивала напиток, наблюдая за порхающей вокруг бассейна Лорен.
   Получит она свою прессу. Еще какую. Адрианна решила, что кража бриллиантово-рубинового ожерелья Лорен появится на первых страницах очень многих газет.
   – Ты изображаешь из себя Грету Гарбо, или ты не против общества?
   – Марджори! – Адрианна вскочила, искренне радуясь появлению дочери актера Майкла Адамса, который был их с Фиби другом в Голливуде. Она подружилась с Марджори, когда они обе покинули мир кино. – Я понятия не имела, что ты тоже здесь будешь.
   – Прихоть.
   Стройная блондинка обняла Адрианну.
   – Майкл прилетел с тобой? Я его уже больше года не видела.
   – К сожалению, папа не смог ко мне присоединиться. Он сейчас на съемках в Онтарио. – Она огляделась и улыбнулась. – Как по мне, так пальмы лучше.
   – Он никогда не угомонится. Когда его увидишь, передавай привет от меня.
   – Послезавтра мы будем вместе отмечать Рождество. – Марджори откинула волосы за спину, опускаясь в кресло. – Фруктовый сок, – сообщила она проходящему мимо официанту. – Двойной. – Она протяжно выдохнула. – Ну и зоопарк тут собрался.
   – Не начинай. – Но Адрианна тоже улыбалась. – Так все же, что ты тут делаешь? Насколько я понимаю, высокая мода – это не твое.
   – Зато тропики очень даже мое. И Кейт Диксон тоже.
   – Кейт Диксон?
   – Я знаю, что он актер. – Марджори подняла ладонь. – Поэтому я не спешу, но…
   – Это серьезно?
   Марджори повернула руку, показывая крупный алмаз.
   – Можно сказать и так.
   – Вы помолвлены. – Когда Марджори прижала палец к губам, Адрианна подняла бровь, но понизила голос. – Это секрет? А Майкл знает?
   – Знает и одобряет. Эта парочка так хорошо поладила, что я им практически не нужна. Это даже странно.
   – Странно то, что они поладили?
   – Странно ввиду того, что я потратила большую часть своей жизни на поиски друзей и любовников, которые не нравились папочке.
   Адрианна откинулась на спинку кресла.
   – Утомительное занятие.
   – Еще какое утомительное. С Кейтом все получилось как никогда легко и просто.
   – Тогда к чему такая таинственность?
   – Чтобы подольше не попадать в колонки светских сплетен. Как бы то ни было, это будет в секрете всего еще несколько дней. На Рождество мы поженимся. Мне бы очень хотелось, чтобы ты тоже там была. Но я знаю, как ты относишься к праздникам. Ты сможешь с нами сегодня поужинать в деревне?
   – Я бы с удовольствием. Он должен сделать тебя счастливой, – добавила она. – Марджори, ты выглядишь чудесно.
   – Мне лучше. – Из кармана своей льняной юбки Марджори вытащила сигарету. Это было единственной дурной привычкой, которую она себе еще позволяла. – Иногда я оглядываюсь назад и не могу поверить, через что папе пришлось из-за меня пройти. Через что пришлось пройти мне самой. Сейчас я вешу сто двадцать фунтов.
   – Я за тебя счастлива.
   – Я сохранила свою фотографию, один из газетных снимков, сделанный три года назад, когда я вышла из больницы. Восемьдесят два фунта. Я была похожа на вурдалака. – Она скрестила длинные красивые ноги. – Эта фотография напоминает мне о том, что я должна радоваться тому, что мне посчастливилось выжить.
   – Я знаю, что Майкл тобой гордится. Когда я видела его в последний раз, он только о тебе и говорил.
   – Без него я бы не выкарабкалась. После того, как до меня дошло, что он мне не враг. – Она взяла у официанта стакан сока и протянула ему пятидолларовую банкноту. – Ты тоже мне помогла. За второе поколение голливудских выродков. – Она чокнулась с бокалом Адрианны. – Ты тогда пришла ко мне в больницу, говорила со мной, даже когда я не хотела слушать, рассказывала мне, как тяжело тебе было наблюдать за тем, как теряет себя твоя мать… Эдди, я никогда не говорила тебе, не говорила по-настоящему, что это для меня значило.
   – И не нужно. Майкл один из немногих людей, кому была не безразлична моя мама. Он не смог ей помочь, но он пытался.
   – Мне всегда казалось, что он немного в нее влюблен. В вас обеих. Знала бы ты, как я тебя ненавидела, когда мы были детьми. – Марджори рассмеялась и затушила сигарету. – Папа только и делал, что говорил о тебе. Какая ты примерная ученица, какая ты вежливая и как хорошо воспитана.
   – Фу, какая гадость, – поморщилась Адрианна, снова насмешив Марджори.
   – Итак, я вдыхала, курила и глотала все наркотики, которые мне удавалось раздобыть, вышла замуж за психа, зная, что он будет надо мной издеваться, пользовалась каждой возможностью выставить себя на посмешище. Одним словом, я делала все, чтобы превратить папину жизнь в ад, и это чуть меня не убило. Анорексия стала последней каплей.
   – Ключевое слово – последней.
   – Да, – улыбнулась Марджори той же мимолетной ироничной улыбкой, которая сделала знаменитым ее отца. – Впрочем, хватит этих воспоминаний. Ты слышала, что Алтеа тоже здесь?
   – Алтеа Грей? Нет.
   – Представь себе. Она вон… – Марджори обвела взглядом толпу, – там.
   Адрианна неторопливо надела солнцезащитные очки, прежде чем посмотреть туда, куда указывала Марджори. Актриса действительно была там, одетая в облегающий топ и мини-юбку ярко-розового цвета.
   – Этот прикид больше подошел бы ее дочери-подростку, если бы таковая у нее имелась.
   – Алтеа всегда любила продемонстрировать свой талант, – заметила Адрианна.
   – Ее последние два фильма были бомбами. Ядерными.
   – Я слышала.
   Ее это не интересовало. Она расквиталась с Алтеей много лет назад. Необычайной красоты комплект опалов с бриллиантами превратился в анонимный вклад в Фонд актеров, ушедших на пенсию.
   – Несколько месяцев назад она сделала липосакцию бедер.
   Адрианна зевнула, но не удержалась от того, чтобы не присмотреться к ногам Алтеи.
   – Эдди, я отказалась от алкоголя, наркотиков и беспорядочного секса. Оставь мне хоть что-то. Ах да, до меня дошла еще одна новость из города мишуры [13 - Tinsel town – прозвище Голливуда, относящееся к его великолепной природе и киноиндустрии (англ.).] – о бывшем агенте твоей матери, Ларри Кертисе.
   Улыбка Адрианны застыла.
   – Похоже, слухи о его любви к молоденьким девочкам оказались правдивыми. На прошлой неделе его застали за кастингом новой клиентки. Ей было пятнадцать.
   В животе Адрианны шевельнулась тошнота. Она нарочито медленно отставила напиток и услышала свой собственный голос – холодный и отстраненный.
   – Ты говоришь, его поймали?
   – Прямо на месте преступления. К тому же это был отец девочки. Мерзавец вышел из стычки со сломанной челюстью. Жаль, что никто не завязал эти яйца, которыми он так гордится, у него на шее, но похоже, работа ему больше не светит. Эй… – Встревоженная Марджори выпрямилась в кресле. – Ты побелела как мел.
   Она не хотела этого вспоминать. Адрианна сглотнула, пытаясь избавиться от тугого узла в животе.
   – Перегрелась на солнце.
   – Тогда давай уйдем в тень, пока не началось это шоу. Ты можешь встать? Терпеть не могу всякие клише, но у тебя такой вид, как будто ты увидела привидение.
   – Нет, нет, я в порядке. – Она была обязана быть в порядке. Ларри Кертис остался в прошлом. Там же, где и все остальные грустные события. Она встала и вместе с Марджори подошла к стульям, расставленным под ярко-красным навесом. – Я не пропустила бы этого ни за что на свете.
   – Обещает быть увлекательным.
   Ожидания и в самом деле себя оправдали. Она смотрела, как Лорен подходит к подиуму, уставленному тропическими цветами. На следующий день ее ожидало свое собственное шоу.
   Номер Адрианны в «Эль-Гранде» был обставлен в пастельных тонах. Окна с панорамным обзором распахивались на купающийся в цветах балкон. Тут был набитый закусками холодильник, бар, зеркальная ванная комната, ванна в которой была снабжена водоворотом, а также запирающийся на ключ сейф для ценностей. Тут были свои преимущества, но она предпочитала комнаты, которые сняла в «Эль-Президенте» под именем Лары О’Коннор.
   Адрианна не без сожалений распрощалась с Роуз Спэрроу.
   Все свое снаряжение она держала в этом втором номере. Спустя несколько часов после показа мод она сидела за столиком у окна и, лакомясь киви, изучала синьки плана «Эль-Гранде». Она еще точно не знала, какой из двух способов попасть внутрь изберет. Будучи от природы перфекционистом, она отрабатывала нюансы обоих вариантов.
   Зазвонил телефон.
   – Hola. Si [14 - Привет. Да (исп.).]. – Адрианна покачалась на ножках стула. В голосе ее информатора сквозила тревога. По опыту она знала, что чем больше нервничают посыльные, тем жестче они пытаются разговаривать. – Я буду на месте, как договорились. Если ты не доверяешь мне, амиго, то у тебя есть время от всего отказаться. Я найду другого покупателя. – Она выжидала, потягивая быстро нагревающуюся «Перье». – Тебе известна его репутация. Когда Тень заключает сделку, он всегда доставляет товар. Или ты хочешь, чтобы я сказала ему, что ты сомневаешься в его способности завершить эту операцию? Я так и думала. Manana [15 - До завтра (исп.).].
   Она положила трубку и встала, разминая затекшую спину и шею. Она нервничала. Досадливо закрыв глаза, она медленно поворачивала голову из стороны в сторону. Она уже забыла, когда так нервничала в последний раз.
   Эта работа была несложной. Пожалуй, даже чересчур простой. И все же…
   «Филип», – подумала она. Он преподнес ей сюрприз, нанеся удар, отразить который ей не удалось. Ее беспокоило то, что его нет на острове. Она бы пришла в бешенство, если бы он на нем появился.
   «У него нет никаких доказательств», – успокоила она себя, распахивая балконные двери. И скоро, очень скоро, она завершит поставленную перед собой задачу.
   Сверкающий золотистый круг заходящего солнца горел над океаном. Через несколько часов взойдет луна – холодная и белая.
   «Солнце и Луна». Опершись ладонями на перила, Адрианна смотрела вдаль. Символы ночи и дня, бесконечности, вечности. «Мама, я скоро их заберу, – мысленно поклялась она. – Возможно, как только я это сделаю, нас обеих наконец-то ожидает покой и умиротворение».
   Бриз ласкал ее лицо своими теплыми пальцами. Отовсюду поднимались жаркие цветочные ароматы. Она слышала, как волны накатываются на песок, а затем с шуршанием отползают обратно. Откуда-то доносились смех и крики людей, которые гуляли по пляжу или с трубкой плавали среди рифов.
   Одиночество. Адрианна крепко зажмурила глаза, но отогнать подступающую грусть ей не удалось. Это все Рождество. Она могла свалить свое состояние на приближающиеся праздники и связанные с ними воспоминания. Она даже могла обвинить в нем встречу с Марджори и свою зависть к девушке, которая сумела выкарабкаться после многих лет ошибок и проблем. Но дело было не в этом, далеко не только в этом. Она была не просто женщиной, которая в одиночестве стояла на балконе. Независимо от количества знакомых или мероприятий, в которых она принимала участие, она везде была одна.
   Ее не знал никто. Даже Селеста не совсем понимала терзающие ее вопросы и ее внутреннюю войну. Она была принцессой из страны, которая больше ей не принадлежала. Она была гостем в стране, которая не стала для нее родной. Она была женщиной, которая боялась быть женщиной. Она воровала, стремясь к справедливости и правосудию.
   И сейчас, ощущая касания вечернего бриза на своем лице и окружающие ее смешанные ароматы моря и цветов, она отчаянно нуждалась в чьей-то поддержке.
   Она развернулась и вернулась в номер. Может, у нее и нет никого. Зато у нее есть что-то. Месть.

Глава шестнадцатая

   Сегодня утром у нее не было никаких дел. Адрианна хотела жариться на тропическом солнце и с маской и трубкой плавать в кристально чистой воде среди рифов.
   Канун Рождества. Некоторые из гостей уже вернулись домой – в Чикаго, Лос-Анджелес, Париж, Нью-Йорк, Лондон. Большинство осталось в «Эль-Гранде», праздновать с пальмами, а не елями и соснами, с бокалом пинья колады, а не горячего пунша в руке.
   Адрианна никогда не проводила эти праздники в Нью-Йорке. Она не выносила вида снега и празднично украшенных витрин. Рождество в Нью-Йорке было настоящим событием, которое в детстве ее неизменно завораживало.
   Она до сих пор помнила, как впервые увидела элегантных викторианских кукол, которые медленно вращались в витрине «Лорда и Тэйлора». Ледяной ветер насквозь продувал ее отороченное меховым воротником пальто, а вокруг витали ароматы жареных каштанов. Сейчас в Нью-Йорке на каждом углу звенели колокольчики, а в каждом магазине звучала музыка. «Картье», как всегда, был обернут огромным ярким бантом. Толпа на Пятой авеню была такой плотной, что этот поток увлекал пешехода за собой, не выпуская на протяжении многих кварталов.
   Нью-Йорк волнует и завораживает. Во всем мире не существует города, способного взволновать человека больше, чем рождественский Нью-Йорк. И не существует другого города, который погружал бы Адрианну в такую глубокую депрессию.
   В Джакире Рождество было под запретом. Его не позволяли открыто праздновать даже туристам и сотрудникам западных компаний. Никаких украшений, рождественских песенок, даже сосновых веток. Никаких стеклянных шаров с танцующим внутри снегом. Все это запрещалось законом.
   У нее было много связанных с Рождеством воспоминаний. Некоторые были радостными, другие грустными. Она знала, что отворачиваться от них нельзя. Она была готова их перебирать, но только не в Нью-Йорке, где она нарядила свою последнюю елку, отчаянно пытаясь вовлечь в празднование маму. Именно в Нью-Йорке она в последний раз оборачивала яркой бумагой подарки – коробки, которые Фиби так и не открыла.
   Именно в Нью-Йорке пять лет назад она обнаружила свою маму мертвой на полу ванной комнаты. Это произошло в предрассветные часы рождественского утра. И это было последнее Рождество, собравшее вместе их троих – ее, Фиби и Селесту. Они вместе сидели в гостиной, пили эгг-ног и слушали рождественские песни. Мама рано ушла спать.
   Адрианна так и не узнала, где Фиби раздобыла бутылку скотча или те ярко-синие таблетки. Откуда бы все это ни появилось, свою работу оно сделало.
   Поэтому на Рождество она сбегала, отлично отдавая себе отчет в том, что это слабость. Монте-Карло, Аруба, Мауи – ей было все равно, где находиться в эти дни, лишь бы там сияло жаркое солнце. Иногда она работала там, куда бежала, иногда бездельничала. В этом путешествии она запланировала совместить отдых с работой. Завтра утром, когда зазвонят рождественские колокола, ее работа будет завершена.
   Вовсе не нервозность побудила ее провести день вдали от отеля Сент-Джонов. Ей просто хотелось побыть в одиночестве, там, где никто ее не знает. За два дня она пресытилась бесконечными коктейлями и болтовней ни о чем возле бассейна. Она остановила свой выбор на пляже, примыкающем к «Эль-Президенте», не в качестве принцессы Адрианны или Лары О’Коннор, а как Адрианна Спринг.
   Почувствовав, что у нее уже болят ноги, и испытывая сильную жажду, она поплыла к берегу. С маской и ластами в руках Адрианна подошла по песку к небольшой крытой пальмовыми листьями хижине, в которой она оставила свои вещи, не обратив ни малейшего внимания на двух мужчин, которые загорали неподалеку, потягивая «Дос Эквис», и не спускали с нее глаз.
   – Адрианна!
   Продолжая вытирать волосы полотенцем, Адрианна обернулась к окликнувшей ее женщине. Ее пышное золотистое тело было прикрыто лишь двумя узкими полосками ткани, по сравнению с которыми бикини Адрианны выглядело рыцарскими доспехами. Концы ее темных, коротко остриженных волос покачивались у подбородка. От досады, которую в первую секунду ощутила Адрианна из-за того, что ее беспокоят и здесь, не осталось и следа, как только она узнала женщину.
   – Дуджа? – Адрианна рассмеялась и, уронив полотенце, распахнула объятия перед своей кузиной. – Это ты?
   Они расцеловались в обе щеки и тут же отстранились, разглядывая друг друга.
   – Это просто чудесно. – Низкий музыкальный голос Дуджи всколыхнул воспоминания, как приятные, так и грустные. Долгие душные дни в гареме, прохлада увитых зеленью беседок в саду, где две маленькие девочки слушали истории, которые им рассказывала старая женщина. – Сколько мы с тобой не виделись?
   – Семнадцать лет? Или восемнадцать? Что ты здесь делаешь?
   – Пока не увидела тебя, умирала от скуки и дулась на мужа. Мы были в Канкуне, и Джей Ти решил приплыть сюда, потому что он уверен, что дайвингом лучше всего заниматься именно здесь. А ведь я чуть было не осталась возле бассейна в отеле. Ты одна?
   – Да.
   – Тогда я чем-нибудь тебя угощу и мы поболтаем. – Взяв Адрианну под руку, она повела ее к бару. – Я постоянно о тебе читаю. Принцесса Адрианна присутствовала на премьере балета. Принцесса Адрианна прибыла на Весенний бал. Полагаю, ты была слишком занята, чтобы заехать к нам в Хьюстон.
   – Я не могла. Пока мама была жива, путешествовать было непросто. А потом… – Она помолчала, наблюдая за Дуджей, которая прикурила тонкую коричневую сигарету. – Мне казалось, что увидеть тебя или кого-нибудь еще из Джакира выше моих сил.
   – Я очень тебе сопереживала. – Дуджа коснулась темы смерти Фиби так же осторожно, как и руки Адрианны. – Твоя мама всегда была ко мне добра. Я всегда вспоминаю ее с теплом. Dos margaritas, por favor [16 - Две «Маргариты», пожалуйста (исп.).], – обратилась она к бармену и перевела взгляд на Адрианну. – «Маргарита» подойдет?
   – Да. Спасибо. Прошло так много времени. Трудно поверить.
   Дуджа выдохнула струйку дыма:
   – Мы далеко от гарема.
   «Недостаточно далеко», – подумала Адрианна, но вслух произнесла:
   – Ты счастлива?
   – Да. – Дуджа скрестила длинные загорелые ноги, непринужденно флиртуя с мужчиной в другом конце круглого бара. Ей было тридцать, она была великолепно сложена и уверена в себе. – Я эмансипированная женщина. – Она со смехом поднесла бокал к губам. – Джей Ти прекрасный человек – очень добрый, американец до мозга костей. У меня есть свои собственные кредитки.
   – Этого достаточно?
   – Это не мешает. Кроме этого, он любит меня, а я люблю его. Я помню, как испугалась, когда отец согласился отдать меня ему. С учетом всего, что мы слышали и что нам втолковывали об американцах. – Она со вздохом повернулась на табурете, чтобы видеть загорающих у бассейна людей. – Как подумаю, что я могла бы сейчас сидеть в гареме, беременная шестым или седьмым ребенком, спрашивая себя, доволен ли мной мой муж или я его разгневала… – Она лизнула соль на краю бокала. – Да, я счастлива. Этот мир отличается от того, который мы знали, будучи детьми. Американские мужчины не ожидают от своих женщин, что они будут тихонько сидеть в углу и рожать ребенка за ребенком. Я люблю своего сына, но я также рада, что он у меня один.
   – Где он?
   – Со своим отцом. Джонни обожает дайвинг так же, как и Джей Ти. И он тоже настоящий американец. Бейсбол, пицца, компьютерные игры. Иногда я оглядываюсь назад и спрашиваю себя, какая была бы у меня жизнь, если бы не нефть и не Джей Ти. Если бы нефть не привела меня к нему. – Она пожала плечами и выдохнула ароматный дым, напомнивший Адрианне гарем и звук барабанов. – Но я оглядываюсь нечасто.
   – Я за тебя счастлива. Когда мы были детьми, ты всегда была для меня образцом. Ты всегда была такая красивая и спокойная, умела так хорошо держаться. Я считала, что это все потому, что ты на несколько лет старше, и была уверена, что когда я тебя догоню, то буду такой же.
   – Тебе было сложнее. Ты хотела угодить отцу, но всегда была на стороне матери. Теперь я понимаю, в каком отчаянии она была, когда король взял вторую жену.
   – Для нее это стало началом конца. – В ее голос вкрались горькие нотки. Она сделала глоток коктейля, чтобы избавиться от них. – Ты бываешь в Джакире?
   – Да, раз в год я навещаю мать. Тайком привожу ей фильмы для видеомагнитофона и красное шелковое белье. Там ничего не изменилось, – добавила она, отвечая на непроизнесенный вопрос Адрианны. – Когда я туда приезжаю, я превращаюсь в правильную и покорную дочь с закрытыми волосами и лицом. Я ношу абайю, сижу в гареме и пью зеленый чай. Так странно – когда я там, я воспринимаю это совершенно нормально, как будто так и надо.
   – Как это?
   – Это трудно объяснить. Когда я возвращаюсь в Джакир и надеваю чадру, я начинаю думать, как женщина Джакира, чувствовать, как женщина Джакира. То, что кажется правильным или даже естественным в Америке, становится совершенно чуждым. Когда я уезжаю, то сбрасываю чадру, а также и все ощущения и ограничения.
   – Я этого не понимаю. Это все равно что быть двумя людьми одновременно.
   – А разве это не так? С учетом того, как нас воспитали и как мы живем. Ты там больше никогда не бывала?
   – Нет. Но я об этом подумываю.
   – Мы в этом году в Джакир не едем. Джей Ти беспокоится из-за накалившейся обстановки в Персидском заливе. До сих пор Джакиру удавалось избежать конфронтации, но это не может длиться бесконечно.
   – Абду умеет выбирать друзей и избегать нежелательных конфликтов.
   Дуджа приподняла бровь. Даже спустя столько лет она ни за что не назвала бы короля по имени.
   – Джей Ти буквально недавно сказал то же самое. – Дуджа осторожно затронула скользкую тему. – Ты знаешь, что твой отец развелся с Ризой? Она оказалась бесплодной.
   – Да, я об этом слышала. – Адрианне было жаль последнюю жену отца.
   – Но он взял еще одну. Совсем недавно.
   – Так быстро. – Адрианна сделала еще один глоток, на этот раз большой. – Я не знала. Лейха подарила ему несколько здоровых детей.
   – В их числе пять девочек. – Дуджа снова пожала плечами. Похоже, Адрианна говорила о своих сводных братьях и сестрах, не испытывая ни малейшего дискомфорта. – Две старших уже замужем.
   – Да, я знаю. Я получаю новости.
   – Король грамотно распорядился обеими, отправив одну в Иран, а вторую в Ирак. Следующей всего четырнадцать. Говорят, она отправится в Египет или в Саудовскую Аравию.
   – Он демонстрирует больше привязанности к лошадям, чем к дочерям.
   – В Джакире лошади ценятся больше.
   Дуджа сделала бармену знак приготовить им еще по коктейлю.

   Перед Филипом, который стоял у своего окна на пятом этаже, открывался прекрасный вид на бассейн, сады и море. Он наблюдал за Адрианной с того момента, как она вышла из воды. Полевой бинокль позволял ему разглядеть даже капли скользящей по ее коже воды.
   Он мог только строить предположения относительно женщины, которая теперь была с ней. В том, что это не деловая встреча, он не сомневался. Слишком искренним было удивление, слишком бурной радость на лице Адрианны, когда они встретились.
   Старая подруга или, возможно, родственница. Адрианна пришла на этот пляж не для того, чтобы с ней встретиться. Насколько мог судить Филип, она пришла, чтобы побыть в одиночестве, как она уже делала раз или два, когда Филип также следовал за ней от «Эль-Гранде».
   Он сожалел о том, что ему пришлось отказаться от всех вечеринок последних двух дней. Но было гораздо разумнее держаться в тени.
   Лениво выдохнув облако дыма, он набрал номер Спенсера.
   – Спенсер слушает.
   – Привет, капитан.
   – Слушай, Чемберлен, что, черт возьми, происходит?
   – Ты получил отчет, который я передал нашему агенту в Нью-Йорке?
   – И черта лысого он мне сообщает.
   – Такие вещи быстро не делаются. – Он разглядывал, как лежат на спине Адрианны ее влажные волосы. – Часто требуется больше времени, чем нам хотелось бы.
   – Мне не нужна твоя чертова философия. Мне нужна информация.
   – Разумеется.
   Подняв бинокль к глазам, Филип навел его на лицо Адрианны. Она смеялась. В том, как изгибались ее губы сейчас, не было ни тени иронии или отстраненности. Он нехотя перевел взгляд на ее собеседницу. Родственница, – решил он. Чуть старше, очень американизированная. На ее пальце блеснуло кольцо с бриллиантом. И замужем.
   – Так что ты мне скажешь?
   Раздражение в голосе Спенсера слышалось так же явственно, как и звук посасывания трубки.
   – Мне пока особо нечего добавить к своему первому отчету. – Исключительно удовольствия ради он снова принялся разглядывать Адрианну. У нее была совершенно невероятная кожа – цвета золота на старинных полотнах. Он знал, что поступает опрометчиво, но все же собирался принять кое-какие меры к тому, чтобы пока что ее прикрыть. – Если наш человек и был в Нью-Йорке, то он опять ускользнул. Единственный след, на который мне удалось напасть, ведет в Париж. Возможно, стоит предупредить ваших людей в Париже, чтобы были начеку.
   «Прости, старик, – добавил он про себя, – но мне необходимо выиграть еще немного времени».
   – Почему Париж?
   – Графиня Тегари. Она проводит там праздники вместе с дочерью. Старушка выцепила несколько чудных образчиков из коллекции графини Виндзорской. Если бы я еще был в строю, я тоже счел бы их достойными своего внимания.
   – И это все, что ты можешь мне сообщить?
   – Пока да.
   – Где ты, черт бы тебя побрал, и когда ты вернешься?
   – Я взял отпуск на праздники, Стюарт. Ожидай меня в новом году. Наилучшие пожелания семье, – не обращая внимания на протест Спенсера, добавил он. – С Рождеством.
   «Да, у нее невероятная кожа, – снова подумал Филип. – Повсюду, где она открыта мужскому взгляду».

   Поскольку у Адрианны не было ни одного благовидного предлога, чтобы отказаться от приглашения кузины пообедать на яхте, она слегка сдвинула свои планы. Какая-то ее часть с нетерпением ожидала вечера и возможности понаблюдать за происходящим, понять, действительно ли такое смешение культур и традиций может быть удачным. Кроме того, этот ужин послужил бы ей железным алиби, если бы таковое ей действительно понадобилось.
   Адрианна переоделась в своем номере в «Эль-Президенте», сочтя подобную предосторожность нелишней. Теперь важнее всего было следить за временем. Взгляд на часы убедил ее в том, что Сент-Джоны сейчас находятся в Фиеста-холле, развлекая прессу коктейлями. Это означало, что в ее распоряжении больше часа, прежде чем Лорен вернется в Президентский номер, чтобы переодеться к предрождественскому гала-ужину.
   Сама Адрианна собиралась появиться на ужине с опозданием, сославшись на обед с кузиной. Если Лорен захотела бы надеть сегодня вечером свои рубины, их всех ожидало забавное представление.
   До захода солнца еще оставалась какая-то пара часов, и вечер ласково обволакивал ее теплыми объятиями. Вскоре Адрианна уже остановила автомобиль на парковке «Эль-Гранде», одетая в длинный свободный балахон ярких расцветок, полностью маскирующий ее фигуру. Ее лицо скрывала шляпа с широкими опущенными вниз полями и огромные солнцезащитные очки. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы увидеть в ней американскую туристку с весьма сомнительными предпочтениями в одежде. Что полностью соответствовало ее намерениям.
   Перекинув через плечо соломенную сумку, она переступила через порог главного входа и, не глядя по сторонам, направилась прямиком к лифтам. Войдя в кабину, она остановила ее между этажами, сбросила цветастый балахон и вместе с очками и шляпой сунула его в сумку. Все это она в свою очередь поместила в сумку для белья, которую сложила и запихнула под лиф униформы горничной отеля, которая обнаружилась под цветастыми тряпками.
   Не прошло и тридцати секунд, как лифт уже снова плавно возносился на верхний этаж. Она дополнила свой образ черным с проседью париком, поверх которого красовалась сетка для волос. Вниз по ее щеке протянулся длинный тонкий шрам. Если бы ее заметили и кто-нибудь начал задавать вопросы, то свидетели ее появления в отеле смогли бы описать разве что средних лет горничную со шрамом на щеке.
   Постельное белье хранили в кладовой в конце каждого коридора. Если бы это потребовалось, Адрианна могла бы отпереть замок булавкой для волос. Вместо этого она извлекла инструмент из-под подвязки на бедре. Бросив сумку для белья в пустую тележку, она взяла в кладовой охапку полотенец. Она пятилась с тележкой из кладовой, когда позади нее раздался звук открывающихся дверей лифта.
   Низко склонив голову, она медленно покатила тележку по коридору.
   – Buenas tardes, – пробормотала она, когда мимо нее прошли мужчина и женщина, благоухая хлоркой и маслом для загара. Только сегодня утром она завтракала с ними за одним столиком. Они не потрудились ответить на ее приветствие, продолжая спорить о том, где они будут кататься на лыжах на следующей неделе.
   У двери в Президентский номер Адрианна остановилась и постучала.
   – Обслуживание. Чистые полотенца, – на ломаном английском сообщила она и замерла в ожидании.
   Отсчитав десять секунд, она пустила в ход тот же инструмент и отперла дверь. «Какая жалость, – подумала она, – что среднестатистический гражданин так свято верит в надежность замков». Возможно, когда-нибудь, когда она отойдет от дел, она напишет на эту тему серию статей. Пока что она спокойно вкатила тележку в номер и подперла ею дверь изнутри.
   Если что-то пойдет не так, препятствие подарит ей несколько драгоценных мгновений.
   «Роскошь», – подумала она, обводя взглядом номер. На комфорте Сент-Джоны не экономили. В обстановке – толстых коврах и обширном диване – преобладали персиково-кремовые тона, подчеркнутые отдельными элементами сверкающе-черного цвета. В вазах стояли свежие цветы, что сообщило Адрианне о том, что горничная здесь уже побывала, хотя вещи Лорен были разбросаны по стульям и столам.
   Адрианна предпочитала яркую оранжево-золотистую цветовую гамму «Эль-Президенте». Хоть бы кто-нибудь сообщил Чарли, что люди приезжают на остров не только чтобы расслабиться, но также ради того, чтобы хоть немного выбраться за пределы цивилизации.
   Из синек и своего трехдневного пребывания в новом отеле она успела довольно неплохо его изучить. Ланч с Лорен в «Русской чайной» предоставил ей некоторые недостающие детали. Адрианна оплатила счет, решив, что так будет порядочнее.
   В качестве предосторожности она осмотрела комнаты. Ванна была полностью идентична той, которая была в ее номере, и это соответствовало полученной ею информации. Груда влажных полотенец на полу и аромат «Норелл» сообщили ей, что перед встречей с прессой Лорен приняла ванну.
   Убедившись в том, что она одна, Адрианна безошибочно направилась к встроенному шкафу в гардеробной. В нем находился сейф, это дополнительное удобство, которое Чарли предоставлял гостям всех своих отелей.
   Он запирался и отпирался не комбинацией цифр, а ключом, который гость должен был носить в кошельке или кармане. Мало того что эти сейфы не были оборудованы сигнализацией, но даже ребенок, вооружившийся запасом терпения и отверткой, смог бы открыть его менее чем за полчаса. Адрианна поддернула подол юбки и извлекла из маленького кармашка ключ. Это был ключ от сейфа в ее собственном номере, расположенном этажом ниже.
   Он вошел в замок, но не повернулся. Выбрав напильник, она начала корректировать его форму. Это требовало терпения. За один раз она могла спиливать лишь крошечную частичку металла, после чего вставляла ключ в замок и снова пыталась его повернуть. Скорчившись, как кетчер с битой, она работала – ритмично и упорно. Секунды складывались в минуты, время от времени до нее доносились звуки открывающихся где-то дверей или жужжание лифта, и тогда она, затаив дыхание, ожидала, пока шаги не проследуют мимо номера и не стихнут.
   Как всегда, когда замок сдался перед лицом ее упорства, она ощутила удовлетворение. Положив ключ на сейф, она извлекла футляр для драгоценностей. Жемчужное колье, очень красивое, средней длины. Она вернула его в сейф и взяла другой футляр. Это были бриллианты, довольно мелкие, но хорошие, оправленные в цепочку. Скорее всего, Лорен считала их украшениями на каждый день. Адрианна положила обратно и их и наконец нашла комплект с бриллиантами и рубинами.
   С помощью лупы она осмотрела три камня из ожерелья. Бирманские, как и говорила Лорен, мужские камни насыщенного цвета и изумительной атласной текстуры с минимальными дефектами. Бриллианты также были превосходны – почти идеальные камни с едва заметным желтоватым оттенком, второй воды, но прекрасной огранки. Она сунула ожерелье, а также браслет и серьги в карман, футляр вернула в сейф и заперла его своим ключом. Взгляд на часы сообщил ей, что у нее достаточно времени для того, чтобы вернуться в свой отель и переодеться к обеду с кузиной.
   В эту секунду она услышала звук поворачивающегося в замке ключа.
   – Проклятье, убери эту чертову штуковину с дороги!
   Мысленно выругавшись, Адрианна поспешила исполнить приказ.
   – Простите, сеньора. Свежие полотенца, por favor.
   – Дай мне полотенце, раз уж ты здесь. Черт. – Лорен сдернула одно из полотенец с груды на тележке и начала промокать пятно размером с обеденную тарелку на подоле платья. – Этот неуклюжий сукин сын облил меня пуншем.
   Адрианна с трудом проглотила смешок. Ее карман оттягивала приятная тяжесть ожерелья.
   – Сеньора. Agua… э-э… вода? Холодная вода?
   – Вот идиотка! Это шелк! – Лорен вскинула голову и свирепо уставилась на Адрианну. Она увидела перед собой служанку – старую и явно недалекую. – Да что ты понимаешь в шелке! Боже! На этом чертовом острове приличную химчистку все равно не найти. И почему Чарли не построился в Канкуне? Ума не приложу. – Она приподняла подол платья от Ла-Ренты. – Две тысячи долбаных долларов, и я с таким же успехом могу вышвырнуть его в окно. – Злобно оскалившись, она с силой дернула за молнию застежки. – Тебе что, делать нечего? Вам платят почасово. Убирайся отсюда к чертовой матери и начинай зарабатывать свои песо.
   – Si, сеньора Сент-Джон. Gracias. Buenas tardes.
   – И говори по-английски.
   Лорен вытолкала Адрианну в коридор и захлопнула за ее спиной дверь.

   Филипу, как и Адрианне, терпения было не занимать. Въехав на парковку «Эль-Гранде», он расположился таким образом, чтобы видеть не только ее джип, но также и главный вход. Было жарко. Пот скатывался по его спине под хлопчатобумажной рубашкой, отчего она намокла и прилипла к спинке сиденья. Время от времени он делал глоток пепси и обещал себе, что воздержится от очередной сигареты, пока из отеля снова не выйдет Адрианна. Он решил еще немного подержаться в стороне, в полной уверенности, что рано или поздно, но она выведет его на человека, искусством которого Филип восхищался и которому завидовал за преданность ему Адрианны.
   «Он должен быть хорош, чертовски хорош, – размышлял Филип, – если собирается что-то украсть в отеле прямо средь бела дня». Хотя Филип уже и без того знал, что Тень более чем хорош. Дело Моро стало последним из длинного списка идеальных краж.
   Пока что он так и не смог понять, какую роль во всем этом играет Адрианна. Отвлекает свидетелей? Или она информатор? Ее положение позволяло ей стать бесценным источником информации. Но зачем ей это нужно?
   Выходя из отеля, она смеялась. Тихо, как будто потешаясь над какой-то ей одной известной шуткой. Он пообещал себе, что обязательно выяснит, почему она этим занимается, а также все, что вообще можно о ней узнать. Пока что он поехал следом, держась поодаль.
   У «Эль-Президенте» Филипу снова пришлось ожидать ее появления. Он прикинул, что ей придется поторопиться, если она хочет вовремя явиться к ужину в отеле Сент-Джонов. Независимо от того, спустилась бы она по лестнице или в лифте, не заметить ее со своего места в вестибюле он не мог. Солнце клонилось к западу, когда она появилась в холле. Спокойная и уверенная в себе, одетая в развевающееся летнее платье с открытой спиной. Выйдя из отеля, она повернула не в сторону парковки, а к пляжу. Он издалека наблюдал за тем, как она проходит по пирсу и заходит на борт элегантной белой яхты с названием «Аламо» на борту.
   Ее встретили женщина, с которой она утром сидела в баре, а также лысеющий краснолицый мужчина и худенький мальчик. Адрианна протянула мальчугану руку, а затем рассмеялась и обняла его обеими руками. Заходящее солнце огненными вспышками играло в ее волосах.
   «Если это деловая встреча, – подумал Филип, – то я не в состоянии отличить инфракрасный излучатель от термодатчика». Перестроив свои планы, он поднялся в ее комнату.
   Он уже много лет не отпирал замки без ключа. Но этот навык вспоминался мгновенно – как езда на велосипеде или занятия любовью. И осознание этого неизменно приносило необыкновенное удовлетворение.
   Едва переступив порог, Филип отметил, что она очень аккуратна. Ему уже давно было интересно узнать, как она живет, оставаясь одна. В номере не было брошенной на стульях одежды или забытых на ковре туфель. На столике перед зеркалом аккуратными рядами выстроились ее закрученные флаконы и тюбики. В шкафу висели плечики с одеждой. Он обратил внимание на то, что она предпочитает свободную неформальную одежду, что вполне соответствовало погоде – жарким дням и теплым ночам. В воздухе витал ее аромат.
   Он замер, помимо воли погружаясь в грезы, но тут же спохватился и, одернув себя, приступил к поискам.
   «Зачем ей понадобился этот второй номер, – спрашивал он себя. – Зачем вымышленное имя?» Теперь, оказавшись здесь, он не собирался покидать номер, не получив ответы на эти вопросы.
   Чемоданчик с косметикой не привлек бы его внимания, но он никогда не видел на лице Адрианны ничего, кроме нескольких штрихов теней для век и губной помады. За три дня, проведенные в Мексике, она только вечером немного подкрашивалась, в остальное время предпочитая не утруждаться. Зачем же понадобился полный чемодан косметики женщине, уверенной в своей внешности и ничуть не пытающейся ее подправлять?
   Этих карандашей и тональных кремов хватило бы на всех хористок Бродвейского шоу. Заинтригованный, Филип приподнял верхний слой содержимого чемоданчика и обнаружил внутри театральный грим, накладные ресницы и клей. Похоже, Адрианне нравился не столько макияж, сколько маскарад. Под этим вторым слоем лежали украшения Лорен Сент-Джон.
   Хорош? Он считал, что Тень хорош? Да он был просто гениален! Каким-то образом он получил доступ в номер Сент-Джонов, украл камни, а затем передал их Адрианне. На все это у него ушло меньше времени, чем занял бы рассказ об этом происшествии, а сам он снова остался незамеченным.
   Она спрятала колье, браслет и серьги в пустом футляре из-под теней для век. Держа украшения в руках, Филип ощущал знакомый соблазн, этот пресловутый зов сирен. Из-за таких драгоценностей начинались войны, люди расставались с жизнью, а уж разбитых сердец и вовсе было не счесть. Их выкапывали из земли, откалывали от скал, ограняли и полировали, а затем продавали в виде украшений для шей, запястий, пальцев. В некоторых культурах до сих пор сохранились верования о том, что они способны защищать от злых духов и спасать от смерти.
   И он понимал почему, глядя на кроваво-красные рубины и льдинки бриллиантов, которые переливались у него в руках и даже как будто что-то ему нашептывали.
   Он мог бы оставить их себе, сунуть в карман и уйти прочь. У него по-прежнему сохранялись контакты, которые могли бы неплохо ему за них заплатить. Таким образом, он мог обогатиться, совершенно ничем не рискуя. Это доставило бы ему истинное наслаждение. И ему трудно было устоять перед этим соблазном, не столько из-за денег, сколько из-за самих камней. Они лежали у него на ладони – горячие и почему-то женственные – и дразнили его своим мерцанием.
   Он глубоко вздохнул и положил их обратно. Какая досада, что в отношении Спенсера у него выработалась определенная порядочность. Тем не менее его решение было в большей степени продиктовано мыслями об Адрианне. Ему хотелось обождать и увидеть, что она с ними сделает и кого к этому привлечет.
   Он закрыл чемоданчик, затем положил его обратно на полку шкафа. Решив, что сегодня придется обойтись без обеда, он взял в гостиной подушку, расположился в пустом шкафу и приготовился ждать.

   Он задремал, но поскольку привык спать чутко – привычка героев и воров, – то проснулся, услышав звук ключа, поворачивающегося в замке. Он встал, наблюдая за ней сквозь щель в дверцах шкафа.
   Она, казалось, была полностью расслаблена. Он уже привык к частой смене ее настроений и даже получал удовольствие, предвкушая очередной скачок. Включив в гостиной свет, она направилась в спальню. Он услышал шорох ее платья и представил себе, как она выглядит без него, тут же об этом пожалев. Раздался металлический стук плечиков в шкафу, куда она повесила платье. Она появилась в дверях, разделяющих обе комнаты, одетая в короткий халат, который она не стала подвязывать поясом, отчего ему была видна узкая полоска плоти от полушарий ее грудей и ниже.
   Она двигалась быстро, ничуть не напоминая женщину, которая готовится ко сну, вернувшись домой с вечеринки. Прислушиваясь к стуку флаконов на туалетном столике, Филип проклинал разделяющую их стену.
   Тишину изредка нарушали щелчки открываемых бутылочек или шум воды из крана. Затем послышался звук медленно открываемой двери номера, за которым последовал быстрый щелчок.
   Он выждал пять, десять секунд, прежде чем выскользнуть из шкафа. На лестнице ему пришлось сдерживать себя, чтобы не броситься за ней вдогонку. Спустившись вниз, он решил, что потерял ее. Единственная женщина, которую он увидел, была широкоплечей и широкобедрой дамой с мелкими завитками белокурых волос на голове. Филип продолжал искать взглядом Адрианну. Вдруг что-то снова привлекло его внимание к блондинке. Он понял, что все дело в ее манере держаться, и едва не засмеялся, глядя, как она идет через парковку к своей машине.
   Это была Адрианна, но он сомневался, что она направляется на маскарад.
   Она повернула в сторону Сан-Мигеля, и он поехал за ней, держась в четверти мили позади. Движение было редким – лишь изредка навстречу им из города проезжало такси, держа курс на курортную зону. Слева расстилалось темное спокойное море, на фоне которого сияли яркие, как драгоценные камни, огни круизного лайнера. Приближалась полночь, а с ней первое дыхание Рождества. Дети уже спали в предвкушении утра. Туристы веселились на вечеринках. Хотя все магазины были закрыты, из баров и ресторанов доносилась музыка.
   Адрианна припарковалась на краю площади. Ее дело было совсем недолгим, и ей хотелось закончить его побыстрее. Сегодня, сидя на яхте кузины, наблюдая за Дуджей и ее семьей, вспоминая вместе с ними жизнь в Джакире, она решила, что рубины – это ее последняя работа. Как только она переведет деньги и пыль, поднятая этим событием, осядет, она возьмет курс на восток. В город ее детства. К «Солнцу и Луне».
   Гуляния на площади уже закончились. Повсюду валялись обрывки цветной бумаги, обертки и пластиковые игрушки, которые вылетели из пиньяты и в суматохе остались незамеченными. Город благоухал окаймляющей его водой. Светила яркая белая луна, мерцали красноватые огоньки звезд. Над головой в густом и влажном, типичном для островов воздухе что-то шептали своими широкими листьями пальмы.
   Она вошла в переулок, и громыхающая на площади музыка начала стихать, с каждым шагом звуча все приглушеннее. Еще один поворот, и она оказалась среди лотков, на которых днем раскладывали свой товар торговцы, громко зазывая туристов, а затем отчаянно с ними торгуясь. Имея наметанный глаз и быстрый ум, тут можно было приобрести довольно занятные вещицы. На этих лотках можно было найти кожаные ремни, сумки и сандалии. Шкатулки для безделушек с маленькими птичками вместо ручек стоили всего несколько тысяч песо или пару хрустящих американских долларов. Поблескивали стеклянными крышками длинные ряды ящичков с черными кораллами, которыми славился остров. Также тут продавались изделия из кованого серебра, Абалон [17 - Редкая разновидность натурального жемчуга.], украшенные вышивками хлопчатобумажные платья.
   Сейчас здесь было пусто. Весь товар хранился за запертыми гаражными дверями. Никакой торговли на Рождество. Во всяком случае, для туристов.
   Адрианна остановилась, выжидая.
   – Вы точны, сеньорита.
   Он материализовался из темноты – невысокий худощавый мужчина с глубокими шрамами на лице – то ли от акне, то ли от ветрянки. Его инкрустированная бирюзой зажигалка вспыхнула, когда он прикурил сигарету, и она увидела сморщенный старый шрам на тыльной стороне его кисти.
   – В делах я всегда точна. – В ее голосе слышалась характерная для Техаса гнусавость. – Вы принесли сумму, о которой мы договорились?
   – Вы принесли товар?
   Она хорошо знала, с кем имеет дело, потому что ей уже приходилось иметь дело с такими людьми.
   – Сперва покажите деньги.
   – Как скажете.
   Он отпер ключом один из лотков. Дверь с грохотом и звоном поползла вверх по металлическим направляющим. Внутри все было забито дешевыми серебряными украшениями, которые висели на стенах и лежали под пыльным стеклом витрины. На Адрианну пахнуло запахом переспелых фруктов и табачного перегара. Он извлек откуда-то рюкзак.
   – Сто пятьдесят тысяч американских долларов. Мой спонсор хотел дать только сотню, но я его переубедил.
   – Значит, нам обоим повезло. – Адрианна натянула хирургическую перчатку и извлекла из сумки мешочек. – Вы наверняка захотите осмотреть камни, хотя я уверяю вас, что они настоящие.
   – Естественно. Вы наверняка захотите пересчитать деньги, хотя я вас уверяю, что они все там.
   – Естественно.
   Настороженно глядя друг на друга, они обменялись сумками. Адрианна пролистала банкноты, прежде чем извлечь из сумки небольшое устройство и провести им по одной из пятидесятидолларовых купюр.
   – Деньги тоже настоящие. Было приятно с вами поработать.
   – Мне тоже. – Он сунул в карман лупу и мешочек. У него в руке тускло блеснул нож, который он извлек из кармана. – А теперь верните мне деньги, сеньорита.
   Она посмотрела на нож, затем ему в лицо. Всегда было правильнее смотреть противнику в глаза.
   – У твоего спонсора такие методы ведения бизнеса?
   – Это у меня такие методы ведения бизнеса. Он получит ожерелье, я – деньги, а вы, моя хорошенькая дамочка, вы сохраните свою жизнь.
   – А если я не хочу, чтобы вы получили деньги?
   – Тогда вы потеряете жизнь, а я все равно получу деньги. – Он сделал шаг вперед, держа нож перед собой. – Какая жалость – умереть в темноте и одиночестве в канун Рождества.
   Возможно, это был обычный рефлекс, ее собственный инстинкт самосохранения. С другой стороны, его слова могли вызвать в ее памяти весь ужас смерти ее мамы. Но когда он потянулся к рюкзаку, Адрианна, не обращая ни малейшего внимания на нож, с силой ударила его ногой в пах. Нож со звоном упал на землю лишь за пару секунд до того, как рухнул он.
   – Ублюдок, – пробормотала она и ногой отшвырнула нож куда-то в темноту. – Теперь твоя гордость такая же крошечная, как твой мозг, и в равной степени бесполезна.
   – Хорошо сказано, – похвалил возникший за ее спиной Филип. Он поднял руку, когда Адрианна резко развернулась к нему. В другой руке он держал курносый пистолет 38 калибра. Он сомневался, что ему придется пустить его в ход, поскольку курьера тошнило прямо на бетонные плиты. – Пожалуй, к тебе без бронированных шорт лучше не приближаться. А теперь подними мешочек и пошли отсюда.
   – Какого черта ты здесь делаешь?
   – Я собирался спасти тебе жизнь, но ты сама об этом позаботилась. Драгоценности, Эдди. Мне не улыбается проводить Рождество в мексиканской тюрьме.
   Она подхватила мешочек с земли и прошла мимо него.
   – Как бы я хотела, чтобы ты провалился в преисподнюю.
   Филип поставил пистолет на предохранитель, прежде чем сунуть его в карман.
   – Если так пойдет дальше, то мы там точно со временем встретимся. Но лично мне хотелось бы как можно дольше отсрочить этот момент. – Тут он дал волю эмоциям и, схватив ее за локоть, развернул к себе. – Ты совсем с ума сошла – явиться сюда в одиночку, да еще на встречу с таким типом?
   – Я отлично знаю, что делаю и как мне это надо делать. Ты можешь попытаться арестовать меня здесь и сейчас, но я выставлю тебя на посмешище.
   Он несколько секунд молча смотрел на нее и под всем ее макияжем видел ту женщину, которую знал.
   – Я не сомневаюсь в том, что ты на это способна. Мы возьмем мою машину.
   – Я поведу сама.
   – Не злоупотребляй моим терпением.
   – Куда мы поедем?
   – Сначала мы вернемся в отель и ты избавишься от этого нелепого парика. Ты похожа в нем на потаскуху.
   – Благодарю.
   – А потом мы вернем эти хорошенькие камушки туда, где им место.
   Они уже дошли до середины площади, но, услышав его слова, она резко остановилась и вырвала у него свою руку.
   – Теперь ты сошел с ума! – воскликнула она, изумленно глядя на Филипа.
   – Мы это обсудим. Если ты не возражаешь, я предпочел бы оказаться в нескольких километрах отсюда, прежде чем твой друг придет в себя.
   Он подтолкнул ее вперед, и в то же мгновение часы на площади начали отбивать полночь.

Глава семнадцатая

   Обратный путь в «Эль-Президенте» ее не успокоил. Скорее наоборот. Если только это было возможно. Адрианна яростно ворвалась в номер. Для женщины, которая привыкла всегда скрывать свои истинные чувства, подобная утрата самоконтроля была большой редкостью. Но бывали ситуации и люди, которые заслуживали подобных исключений.
   – Черт бы тебя побрал, Филип. С момента нашего знакомства я не вижу от тебя ничего, кроме неприятностей. Всюду суешь свой нос, во все вмешиваешься, следишь за мной.
   Она сдернула парик и швырнула его в сторону дивана. Он упал на ковер, безвкусный, как стринги стриптизерши.
   – И это вся благодарность, которую я заслужил.
   – Если ты пытался на свой собственный ограниченный манер изобразить из себя героя, я могу тебе сказать, что презираю героев.
   – Я буду иметь это в виду.
   Он осторожно притворил дверь у себя за спиной. Он всегда считал, что в мире существует немного вещей, способных затмить такое увлекательное зрелище, как разгневанная женщина.
   Выдернув из ушей дешевые золотые кольца, она швырнула их о стену.
   – Я ненавижу мужчин!
   – Хорошо.
   Продолжая кипеть, она начала отклеивать накладные ногти, и они посыпались на пол во всем своем дешевом великолепии.
   – И тебя в частности.
   – Мне всегда было приятно, когда красивые женщины выделяли меня из толпы.
   – Зачем ты ходишь следом, ломаешь все мои планы и портишь работу? Тебе что, больше заняться нечем?
   – Пока что нечем.
   Она встряхнула головой, высвобождая свои роскошные волосы. Родинка, которую она нарисовала в уголке губ, шла ей не больше лавандовых теней, которые она щедро наложила на свои веки.
   – Адрианна, дорогая, что ты сделала со своим лицом?
   Издав стон отчаяния, она бросилась в спальню.
   – Убирайся прочь! – потребовала она, когда он вошел следом. – У меня был трудный день.
   – Я это заметил. – Он принюхался. Духи – Розы… или теперь уже Лары?.. От них определенно необходимо было избавиться. Он только улыбнулся, когда она отмахнулась от него, как от надоедливой мухи. – Это была твоя кузина – та женщина, с которой ты сидела в баре?
   Сцепив зубы, она начала отрывать накладные щеки.
   – Ты за мной шпионил. Ничего отвратительнее я и представить себе не могу.
   – В таком случае твое воображение нуждается в тренировках. Я предпочитаю красные бикини, но синие в крошечных звездочках тоже очень даже ничего.
   – Ты омерзителен. – Обмакнув пальцы в холодный крем, она сняла остатки грима. – Но это неудивительно. Что ты делал? Сидел у окна с биноклем? – Он только улыбнулся в ответ, и она начала выдергивать из коробки салфетки. – Ты, похоже, любишь свою работу.
   – В последнее время она радует меня все больше. У тебя это здорово получается, – заметил он, когда она удалила последние следы Лары со своего лица.
   – Я рада, что тебе нравится. – Она ловким движением извлекла из глаз ярко-синие контактные линзы. Филип не понимал, как их еще не расплавила ярость, кипевшая в глазах Адрианны. – Прошу прощения, но я хотела бы переодеться.
   – Дорогая, пока мы не решили проблему драгоценностей Сент-Джонов, я не спущу с тебя глаз. – Он непринужденно расположился на подлокотнике кресла. – Я бы порекомендовал тебе что-то черное. Возвращая драгоценности на место, необходимо соблюдать те же предосторожности, что и воруя их.
   – Я ничего не собираюсь возвращать.
   – Верно, – согласился он. – Возвращать их буду я, а ты пойдешь со мной.
   Она плюхнулась на стул. Больше всего на свете ей хотелось впасть в хандру, хотя такую роскошь она позволяла себе крайне редко.
   – С чего это вдруг?
   – По двум причинам. – На столе стоял слегка увядший букетик оранжевых и алых цветов. Филип выдернул из вазочки один цветок и помахал им под носом. Его аромат был гораздо приятнее дешевого одеколона, в котором искупалась Адрианна. – Первая заключается в том, что, если ты откажешься со мной сотрудничать, я могу создать тебе серьезные неприятности.
   Она фыркнула совершенно неизысканным образом и ссутулилась на стуле.
   – Напугал.
   Он посмотрел на нее так холодно, что ей снова захотелось выпрямиться. Вместо этого она с вызывающим видом вытянула перед собой ноги.
   – Во-вторых, – продолжал он, – если здесь произойдет крупная кража подобного рода, то мне не только не удастся защитить тебя от последствий, но это также перечеркнет все усилия, которые я предпринял к тому, чтобы увести в сторону тех, кто идет по твоему следу.
   – О чем ты говоришь?
   – Только сегодня днем я отправил свое начальство по ложному следу в Париж.
   Это действительно заставило ее выпрямиться.
   – Почему?
   Он уже устал от этого ее вопроса. Точно так же, как он устал задавать его самому себе.
   – Я хотел дать тебе шанс все объяснить. Мне.
   Она смотрела на него так долго, что обоим стало не по себе. Наконец, она опустила голову и посмотрела на свои руки.
   – Я тебя не понимаю.
   Ничего удивительного. Он и сам себя не понимал. Он раздраженно отбросил цветок в сторону.
   – Об этом можно поговорить и позже. А сейчас я был бы тебе премного обязан, если бы ты начала собираться. Я хочу закончить это дело.
   Еще несколько секунд она сидела не шевелясь. Ей было бы легче, если бы он на нее накричал, забросал ее оскорблениями и обвинениями. Вместо этого он спокойно и логично объяснил ей, что им необходимо сделать. И, черт возьми, он каким-то образом умудрился заставить ее почувствовать себя обязанной ему.
   – Я не знала, что ты на острове.
   – Ты не очень хорошо меня знаешь. Зато я знаю тебя лучше, чем ты можешь себе представить. Когда ты бываешь в этих краях, ты обычно останавливаешься в этом отеле. – Он проигнорировал мимолетную вспышку в ее глазах. – Люди нашего рода занятий обычно очень успешны в откапывании информации, Эдди. – Не спуская с нее глаз, он выдернул из вазы еще один цветок и начал похлопывать им по ладони. – Я решил, что с учетом всех обстоятельств мне лучше отказаться от веселья у Сент-Джонов и присмотреть за тобой издалека. Представь себе, в какой восторг я пришел, выяснив, что ты тоже сняла здесь номер.
   Он пронюхал это и гораздо больше. Уже за одно это он заслуживал ее презрения.
   – Я всегда считала шпионов низшей формой жизни. Вроде змей и червей.
   – Как ты можешь так говорить? После моих попыток изобразить из себя сэра Галахада.
   – Я не просила тебя оказывать мне услуги.
   – Верно.
   – И я не собираюсь тебя за это благодарить.
   – Я убит горем.
   Она медленно скрестила ноги:
   – Это ты суешь свой нос всюду, где ему не место и где его появления никто не в силах оценить. Пока тебя не было, у меня все было просто замечательно.
   – Когда вы правы, Ваше Высочество, вы правы. На простого человека и наплевать можно. Так ему и надо.
   – Это не имеет никакого отношения к титулу, и я не собираюсь чувствовать себя виноватой.
   Он только улыбнулся, понимая, что своей цели уже достиг.
   Она побарабанила пальцами по подлокотнику кресла:
   – Я так поняла, что, если мы их не вернем, ты попадешь в переделку.
   – С чего ты это взяла? Только с того, что я почти пятнадцать лет был вором, а теперь отправил Интерпол охотиться на привидения в Париже, а сам явился сюда? И надо же, какое совпадение! Именно здесь и именно сейчас украли драгоценности стоимостью в полмиллиона долларов.
   – Я поняла.
   Она встала, извлекла из шкафа черную рубашку и брюки и уставилась на него.
   Филип вынул из пачки сигарету.
   – Если ты стесняешься, переодевайся в шкафу.
   – Истинный джентльмен, – пробормотала она, направляясь к встроенному шкафу.
   – Пока ты переодеваешься, могла бы рассказать мне о расположении номера Сент-Джонов.
   Из шкафа послышался грохот плечиков. Адрианна стягивала с себя одеяния Лары.
   – Я ничего не должна тебе рассказывать.
   – Может, хочешь, чтобы я тебе помог, пока мы все это будем обсуждать?
   От досады Адрианна сломала пластмассовые плечики.
   – У них номер на верхнем этаже. Четыре комнаты, две ванные. Сейф находится во встроенном шкафу в гардеробной. Открывается ключом.
   – Который у тебя имеется?
   – Конечно.
   – Удобно. А как туда войти?
   Адрианна вытащила волосы из-под воротника рубашки. Она напомнила себе, что для нее важны не драгоценности сами по себе. Ее интересовали деньги. Поскольку деньги она уже получила, то вполне могла пойти ему навстречу.
   – Сегодня вечером я использовала план Б, потому что хотела пообедать со своей кузиной и ее семьей. Форма горничной, тележка для белья. Сент-Джоны давали коктейльную вечеринку для прессы.
   Она украла их сама. Заинтригованный Филип отбросил цветок и, вскочив из кресла, принялся расхаживать по комнате.
   – Проблемы?
   – Ничего нерешаемого. Лорен заскочила в номер, когда я уже заканчивала работу. Но она никогда не смотрит на прислугу.
   – Ну у тебя и выдержка.
   – Это комплимент?
   Она выбралась из шкафа.
   – Замечание. Поскольку ночью горничные уборку в номерах не делают, осуществить план Б будет несколько проблематично. Что представляет собой план А?
   Несколько быстрых движений кистями, и ее волосы уже были стянуты на затылке резинкой.
   – Через вентиляционные шахты. Они узкие, но пролезть можно. В потолках ванных комнат есть люки. – Она окинула его с ног до головы равнодушным взглядом, оценивая его телосложение. – Тебе будет тесновато.
   – Люблю тесноту.
   Он вытащил пистолет.
   – Что ты делаешь?
   В ее голосе не было страха, хотя он считал свой курносый 38 калибр довольно устрашающим экземпляром. Не почувствовал он и отвращения, которое многие женщины испытывают при виде оружия, предназначенного главным образом для того, чтобы убивать. Зато он отчетливо вспомнил, каким точным и поражающим был ее удар, когда ее «деловой партнер» попытался изменить правила.
   – Я не беру его с собой на работу.
   Открыв ящик стола, он положил в него пистолет.
   – Разумно, – пожала плечами она. – Вооруженное ограбление влечет за собой более строгое наказание.
   – Более строгое, чем что? У меня нет ни малейшего намерения отправляться за решетку. Просто мне не нужна кровь на моих камешках.
   Она снова посмотрела на него, уже более заинтересованно, и решила, что это с его стороны не заносчивость, а простая констатация факта.
   – Если мы действительно собираемся возвращать камни, я хотела бы покончить с этим как можно скорее. Это идет вразрез с моими принципами.
   Он отлично ее понимал. Достав колье, он повернул его, любуясь кровавыми и ослепительно-белыми сполохами.
   – Хорошенькие, не правда ли? Я всегда склонялся в пользу бриллиантов, но в цветных камнях тоже есть своя элегантность. Я полагаю, ты их проверила?
   – Разумеется. – Она немного поколебалась, понимая, каково это – держать в руках целое состояние и предмет вожделения. – Хочешь взглянуть сам? – вырвалось у нее. – Я дам тебе лупу.
   Соблазн был велик. Слишком велик.
   – В данном случае не стоит. – С некоторым сожалением он вернул колье в мешочек и перешел к делу. – Нам понадобится мешочек, вторые перчатки и, разумеется, ключ.
   Адрианна приготовила все необходимое.
   – Не так я планировала провести эту ночь.
   – Представь себе, что это рождественский подарок Сент-Джонам.
   – Они этого не заслуживают. Он дурак, а она корыстная авантюристка.
   Филип опустил ключ в глубокий карман своих брюк.
   – Тепличные создания.
   Взяв Адрианну под руку, он вывел ее из номера.
   В «Эль-Гранде» имелась боковая дверь, к которой вел короткий пролет бетонных ступенек. Предназначение этого входа было чисто утилитарным. Гости им не пользовались, зато весь персонал мог входить в отель и покидать его, минуя элегантный холл.
   В нескольких футах от него стоял мусорный бак. Крышка была закрыта, но никак не мешала распространяться запаху, усиленному жарой. Ветер разносил эту вонь, и у любого, кто ее вдыхал, даже глаза слезиться начинали.
   – Этот аромат почти такой же соблазнительный, как духи Роуз, – заметил Филип. – У тебя здесь есть номер. Почему бы не забраться в вентиляцию из него?
   – В «Эль-Гранде» сейчас много туго набитых кошельков, и тут наверняка орудуют карманники. Так что кражи вполне вероятны. Если это повлечет за собой какое-нибудь расследование, пусть оно начнется здесь, а не внутри.
   – Небольшая предосторожность? – спросил он, разглядывая инструменты, которые Адрианна извлекла из сумки. – Недурно. Хирургическая сталь?
   – Конечно.
   – Можно?
   Он выбрал отмычку и умело занялся замком. Из-за его плеча Адрианна имела возможность оценить качество его работы. Склонив ухо к двери, перебирая пальцами с изяществом играющего на скрипке виртуоза, он скорее ощутил, чем услышал щелчок отпершегося замка. Она всегда считала себя специалистом по части отпирания замков, но тут ей пришлось признать, по крайней мере перед самой собой, что он лучше.
   – Сколько лет ты уже не работаешь?
   – Пять лет. Почти.
   Он вернул ее отмычку в сумку, прежде чем открыть дверь.
   – Ты не потерял сноровку.
   – Спасибо.
   Они вместе вошли в недра отеля. Тут было сыро и пахло соответствующим образом, но по сравнению с благоуханием мусора это было ничто. Адрианна обвела лучом фонаря голые бетонные стены и пол. Кто-то повесил тут постер с фотографией, по всей вероятности, мексиканской поп-звезды. Кое-где виднелись стулья, но было непохоже на то, что они могли предложить хоть мало-мальский комфорт. С потолка свисали на шнурах голые лампочки.
   – Мог бы хоть часть своих доходов направить на то, чтобы условия работы соответствовали двадцатому веку.
   Она смотрела на взбегающую по стене ящерицу. Ящерица замерла и моргнула.
   – Мы обсудим обязательства Сент-Джонов перед обществом позже. Куда дальше?
   Она махнула рукой в сторону, и он пересек помещение, направляясь к небольшому углублению в стене, которое оказалось входом в довольно обширный хозяйственный блок. Гудел водонагреватель, старательно выполняя свою работу. Жужжание огромного кондиционера вызвало в его памяти морозные узоры на стеклах его дома в Оксфордшире, где Рождество ощущалось как Рождество. Он, нахмурившись, всмотрелся в воздуховод. Она была права, говоря о тесноте.
   – Ладно, подсади меня наверх, а потом я втащу тебя за собой.
   Он протянул руку к фонарю.
   Адрианна все еще думала о менее чем роскошных условиях в комнате, которую они только что покинули. В мексиканской экономике царил хаос, и жителям приходилось туго. Она могла бы еще раз продать драгоценности Сент-Джонов и через католические благотворительные организации направить эти средства в соответствующий фонд.
   – Может, передумаешь? Я могла бы найти этим камням гораздо лучшее применение, чем украшение шеи Лорен. Мы поделим прибыль шестьдесят на сорок.
   – Шестьдесят на сорок?
   – Я сделала всю работу, – напомнила ему она. – Это было бы справедливо.
   Он предпочел бы, чтобы она ему этого не предлагала. Человеку, который привык брать, и без этого было очень трудно что-то отдать. Дело было не в деньгах, а в принципе. К сожалению, за последние годы у него выработались и другие принципы. И переступить через них он не мог. Он подумал о Спенсере, попыхивающем трубкой за своим рабочим столом.
   – Фонарь, – повторил он.
   Она пожала плечами и исполнила его требование.
   – То, что предложила я, гораздо лучше того, что мы тут делаем, но пусть будет по-твоему.
   – Верхний этаж, говоришь? А номер какой?
   – Последний на западной стороне. Он занимает угол здания.
   – У тебя есть компас?
   – Нет. – Она ухмыльнулась. – Ты не знаешь, в какой стороне запад?
   – Я всегда пользовался компасом, – с характерным для британцев достоинством произнес он.
   Все еще улыбаясь, она сложила руки корзинкой:
   – Алле-гоп, дорогой. Я доставлю тебя куда надо.
   Не обращая внимания на насмешку, он поставил ногу ей на руки. Не успела она даже ощутить его вес, как он уже, извиваясь, вползал в люк вентиляционной шахты. Послышались приглушенные ругательства, но все же ему удалось развернуться и потянуться к ней. Она схватилась за протянутые руки. Их пальцы сплелись и сомкнулись. Их глаза тоже на мгновение встретились. Но уже в следующую секунду ее ноги оторвались от пола.
   Стоя на четвереньках, Филип осветил шахту фонарем. Он чувствовал себя как в металлическом гробу.
   – Похоже, я должен возблагодарить небеса за то, что остался без рождественского пирога.
   – На поворотах еще уже, – не без злорадства сообщила ему она. – Надо было смазать тебя жиром.
   Теснота не позволила ему обернуться и взглядом дать ей понять, что он о ней думает.
   – Если бы у меня было время, я бы придумал план получше.
   – Я никуда не спешу.
   Филип лишь досадливо втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
   – Не отставай. Нам очень далеко ползти.
   Путешествие действительно оказалось долгим и неудобным. Несколько раз металлический тоннель так сужался, что Филипу приходилось протискиваться, извиваясь, подобно зарывающейся под камень змее. Они медленно преодолевали фут за футом, лежа на животе, чтобы равномерно распределить свой вес. Проделывать этот путь было необходимо почти в полной тишине. Когда они проползали над люками, до них доносились голоса и смех, а иногда журчание воды из открытого крана или душа.
   Один раз Адрианне пришлось распластаться и замереть, потому что один из гостей на четвертом этаже вошел в ванную пополоскать горло. Если бы обитатель номера 422, запрокинув назад голову и гоняя по рту мятный ополаскиватель, открыл глаза, его взору предстало бы удивительное зрелище.
   С трудом сдерживая смех, она поползла за Филипом на следующий этаж. Каждый раз, когда шахта раздваивалась или даже расходилась в стороны несколькими ответвлениями, она дергала Филипа за ногу, подсказывая ему направление. Мысленно она уже проделала это путешествие с десяток раз. Через тридцать изнурительных минут они оказались над люком в пастельно-розовом сортире Сент-Джонов.
   – Ты уверена? – прошипел Филип.
   – Конечно, я уверена.
   – Будет верхом непрофессионализма положить драгоценности в чужой сейф.
   – Я сказала, что уверена, – прошептала она в ответ. – Видишь этот жуткий халат в павлинах на двери?
   Чтобы заглянуть в ванную, ему пришлось вжать колени себе в грудь.
   – И что?
   – Я подарила его Лорен на день рождения.
   Филип снова посмотрел на халат.
   – Похоже, ты ее совсем не любишь.
   – Она запугивает своих слуг, выгоняет их, когда ей это вздумается, и за все три года нашего с ней знакомства еще ни разу не оставила в ресторане чаевые. – Она подала ему маленькую отвертку. – Хочешь сделать это сам?
   Какое-то мгновение Филип сидел неподвижно. Затем, как будто спохватившись, он смахнул с ее щеки пыль, которую они насобирали на себя за время своей необычной прогулки.
   – Почему бы это не сделать тебе?
   Она пожала плечами и быстро и бесшумно выкрутила шурупы. Как только они, а также отвертка перекочевали к ней в карман, он приподнял решетку. У него из головы не шли ее слова. Какое дело Адрианне до того, как Лорен Сент-Джон обращается со своими слугами? Он решил, что сейчас не время искать ответ на этот вопрос, и отставил решетку в сторону.
   – Обожди здесь, – попросил он.
   – О нет, я иду с тобой.
   – В этом нет необходимости.
   Адрианна положила ладонь на его предплечье.
   – Откуда мне знать, что ты в самом деле вернешь эти штуковины в сейф?
   – О господи, – вырвался у него возмущенный возглас.
   Он молча скользнул в отверстие, а через несколько секунд за ним так же бесшумно последовала Адрианна. Он автоматически поднял руки, чтобы обхватить ее за талию, смягчая прыжок. Как только он ее коснулся, у него в голове промелькнула мысль, что он предпочел бы провести эту ночь несколько иначе.
   Они оба шагнули вперед, но донесшиеся до них неясные звуки заставили их отпрянуть назад. У них ушла целая минута на то, чтобы понять, что их испугало. Адрианна закрыла лицо обеими ладонями, силясь подавить смех.
   Сент-Джоны явно проводили первые часы рождественской ночи, предаваясь страсти. Скрипели пружины кровати. Стонала Лорен. Пыхтел Чарли.
   – Не будем их беспокоить, – прошептал Филип, сливаясь с полумраком прихожей.
   Они присели на корточки у сейфа, прислушиваясь к звукам в соседней комнате, которые накатывались волнами, становясь то громче, то тише. Филип думал о том, что, судя по интенсивности деятельности хозяев отеля, они могли бы ворваться сюда подобно морским пехотинцам, взорвать сейф пластиковой бомбой и столь же шумно покинуть номер, ничуть не нарушив ритма и темпа, взятого Сент-Джонами. Слушая плаксивые требования Лорен, он не мог не восхищаться выдержкой и выносливостью Чарли.
   Обтянутые хирургическими перчатками ладони Филипа взмокли, но не от беспокойства, а от зависти. Лорен продолжала кричать и стонать, и скрип пружин все нарастал. Плечи Адрианны тряслись от смеха, и луч фонаря дрожал и метался по стенам гардеробной.
   – Возьми себя в руки, – прошипел он.
   – Прости, я просто представила себе голого Чарли.
   – Пожалуйста, только не на пустой желудок.
   Он нашел футляр, оставленный в сейфе Адрианной, и положил туда мерцающие рубины и бриллианты. Возвращать их оказалось еще больнее, чем он ожидал. Затем он и сам едва удержался от стона, потому что стон Лорен перешел в вой, а бедро Адрианны прижалось к его ноге.
   Он выпрямился и потащил ее за собой в прихожую, а оттуда в ванную.
   – Наверх.
   Его резкий тон заставил ее вздернуть подбородок.
   – А ты умеешь испортить настроение.
   Она встала на край унитаза и подтянулась наверх. Филип успел до пояса вползти в отверстие люка, но его ноги продолжали болтаться в ванной, когда за дверью зашлепали босые ноги. Он резко поджал ноги и неимоверным усилием ввинтился в воздуховод. В то же мгновение дверь ванной комнаты открылась.
   – О боже, – послышался измученный голос Чарли, который прислонился к умывальнику, отводя с глаз редеющие волосы.
   Со своего насеста у него над головой Филипу и Адрианне лишь оставалось молча наблюдать за происходящим, обратившись в каменные глыбы. Чарли налил себе в стакан воды и залпом ее проглотил, как человек, умирающий от жажды. Опершись одной рукой на стену, он начал опорожнять мочевой пузырь. Запахи секса и мочи поднимались наверх, в вытяжку. Из спальни донесся ноющий голос Лорен:
   – Чарли, где ты? Иди ко мне, у меня есть для тебя еще один подарок.
   Голый, не первой молодости мужчина с животиком затряс головой:
   – Побойся Бога, женщина. Я же не кролик.
   Но он произнес это очень тихо, после чего выключил свет и вернулся к своим обязанностям.
   Обхватив себя обеими руками, Адрианна раскачивалась взад и вперед. Это стоило отказа от драгоценностей… почти.
   – Ваше Высочество, такое поведение недостойно особы королевской крови, – сообщил ей Филип, укладывая на место решетку. – Пошли отсюда.

   Адрианна ползла по воздуховоду, и ее приподнятое настроение очень напоминало восторг, неизменно охватывавший ее после удачного налета на чей-то сейф. Она размышляла о том, что впервые в жизни применила свои навыки и поделилась планами с партнером. Смех, который она с трудом сдерживала во время долгого обратного путешествия по вентиляционным шахтам, прорвался, когда они сели в машину, чтобы вернуться в «Эль-Президенте». Даже входя вместе с Филипом в свой номер, она все еще продолжала смеяться.
   – Невероятно. Просто невероятно. – Она упала в кресло, вытянув ноги и уронив руки. Ее лицо сияло. Такой Филип ее еще никогда не видел. Сбросив туфли, она улыбнулась. – Это было так невероятно, что я на тебя уже почти не злюсь.
   – Что ж, значит, сегодня я могу спать спокойно.
   – У тебя всегда после работы плохое настроение?
   На самом деле он был взвинчен. Было большой ошибкой на обратном пути позволить ей ползти по воздуховодам впереди него. Ему ничего не оставалось, как следовать за ней, и его целых полчаса манила и дразнила ее хорошенькая задница, туго обтянутая брюками. Теперь он расхаживал по комнате, не находя себе места, – от двери к окну и обратно.
   – Поджидая тебя, я пропустил ужин.
   – Ах, – в этом возгласе не было ни капли сочувствия. – Боюсь, что в это время заказать еду в номер не получится. Но у меня есть шоколадка.
   – Давай сюда.
   Адрианна была в таком благодушном настроении, что могла себе позволить снисходительность. Порывшись в одной из своих сумок, она бросила ему шоколад.
   – Еще у меня осталось немного вина.
   Филип сорвал обертку с простой, безжалостно тонкой плитки «Херши».
   – Без миндаля.
   – Я не люблю орехи.
   – Ты это доказала, когда сегодня вечером, не миндальничая, врезала по орехам своему другу.
   – Фу, как вульгарно. – Она налила вино в бокалы и подала один из них ему. – Пожалуй, мне не стоит сердиться. Деньги в любом случае достались мне.
   Она не успела вернуться к своему креслу, потому что он взял ее за запястье.
   – Эти деньги настолько важны?
   Она подумала о центре для жертв насилия, которому они предназначались.
   – Да, важны.
   Он выпустил ее руку и снова принялся ходить по комнате.
   – Что тебе с этого, Эдди? Он что, время от времени подкидывает тебе несколько тысяч? Ты что-то ему должна? Влюблена в него? Как долги, так и любовь должны быть достаточно серьезны, потому что, насколько я понимаю, он вообще ничем не рискует, раз за разом подставляя тебя.
   Она пила маленькими глотками теплое вино и смотрела, как мечется по комнате Филип. «Как пантера, – подумала она. – Нервно расхаживает из угла в угол, не останавливаясь ни на мгновение».
   – Кто, – медленно произнесла она, – этот «он», о котором ты говоришь?
   – Это ты мне скажи. – Он резко развернулся к ней. Ни один из них до этого мгновения не осознавал, что и его терпение, и его самоконтроль находятся на пределе. Голая и уродливая ревность подняла голову, и не узнать ее было невозможно. И будь он проклят, если не выяснит прямо здесь и сейчас, к кому он ревнует.
   – Я хочу знать, кто он, почему ты с ним связалась и почему помогаешь ему красть.
   Она пристально наблюдала за тем, как он нашаривает свои сигареты и выдергивает одну сигарету из пачки, которую затем бросает на стол.
   – Я никому не помогаю красть.
   – Хватит игр. Для одного вечера их было более чем достаточно.
   – Я тебе уже говорила, что занимаюсь этим по своей собственной воле.
   – Ты также сказала мне, что делаешь это из-за мужчины.
   – Да, но это не то, что ты думаешь. Не существует мужчины, который бы меня шантажировал, платил бы мне или спал со мной. – Она снова опустилась в кресло и откинулась на его спинку. – Я работаю одна и на себя. У меня нет партнера, и я никому ничего не должна.
   Он медленно выдохнул облако дыма, как будто стряхивая с себя раздражение, подобно чьей-то руке, бесцеремонно лежавшей на его плече. Его место заняла глубокая заинтересованность.
   – Ты хочешь заставить меня поверить в то, что ты и только ты ответственна за кражу драгоценных камней стоимостью в несколько миллионов фунтов за последние девять или десять лет?
   – Я не заставляю тебя ни во что верить. Ты хотел слышать правду, и я решила ее тебе сообщить. – Она нахмурилась, сосредоточенно глядя в бокал с вином. – Видишь ли, это на самом деле не имеет значения, потому что у тебя нет улик, которыми ты мог бы это подтвердить. Твое начальство сочтет тебя чокнутым, да и вообще я решила, что именно эта работа станет последней на данном этапе моей карьеры.
   – Это смешно. Когда все это началось, ты была ребенком.
   – Мне было шестнадцать, и да, я была очень зеленой, – продолжала она, не обращая внимания на его изумленный взгляд, – но я очень быстро училась.
   – Зачем тебе это понадобилось?
   Легкая улыбка сползла с ее лица, и она отставила вино, стукнув ножкой бокала о стол.
   – Тебя это не касается.
   – Адрианна, мы это уже проходили.
   – Это моя частная жизнь.
   – У тебя больше нет частной жизни, которая бы не включала меня.
   – Это чересчур самоуверенное заявление, Филип. – Она встала, в упор глядя на него. Когда это было необходимо, она могла держаться царственно, в полном соответствии со своим титулом. – Не то чтобы сегодняшний вечер не доставил мне удовольствия, но я должна пожелать тебе спокойной ночи. Я падаю с ног от усталости.
   – Выспишься завтра. Сегодня мы еще не окончили. – Он бросил взгляд на свои часы. – Прежде чем мы продолжим, я должен сделать один звонок. У меня там есть друг, который способен устроить настоящее шоу и на пару дней отвлечь на себя интерес Интерпола.
   Не спрашивая ее согласия, он направился к двери, чтобы воспользоваться расположенным в спальне телефоном.
   Когда он вернулся, она спала.
   Он смотрел на Адрианну, которая лежала на диване, свернувшись калачиком, подложив одну ладонь под щеку, а вторую руку вытянув вдоль тела. Волосы упали ей на лицо, и когда он отвел их в сторону, ее дыхание осталось таким же медленным и ровным. Сейчас она не выглядела ни царственной, ни безучастной. Она была юной и беззащитной. Он знал, что должен ее разбудить и засыпать вопросами сейчас, пока усталость не позволяет ей выстроить адекватную линию защиты. Вместо этого он выключил свет и оставил ее в покое.

   Уже почти рассвело, когда раздались эти звуки. Небо за окном посерело, и освещение в комнате было мягким и приглушенным, хотя мощным лучам солнца предстояло очень скоро сделать его белым и ослепительным. Филип лежал, вытянувшись во весь рост на ее кровати и небрежно бросив на пол рубашку и туфли. Он проснулся быстро, мгновенно сориентировавшись. Впрочем, еще несколько мгновений он сидел на постели, прежде чем осознал, что разбудил его не свет, а плач.
   Он вошел в соседнюю комнату и увидел, что она лежит, туго скрутившись в комочек, как будто защищаясь от нападения или страдая от невыносимой боли. И только когда он присел на корточки рядом с ней и коснулся ее мокрой щеки, он понял, что она еще спит.
   – Эдди. – Он потряс ее вначале осторожно, затем, когда она начала отбиваться, сильнее. – Эдди, проснись.
   Она вскинулась с такой силой, как будто он ее ударил, откинувшись на диванные подушки и глядя на него широко открытыми глазами, в которых застыл ужас. Он продолжал что-то шептать, хотя какое-то шестое чувство не позволяло ему ее обнять. Постепенно ее остекленевшие глаза прояснились, и он увидел в них горе.
   – Это был дурной сон, – тихо произнес он, беря ее за руку. Ее пальцы на мгновение задрожали, а затем она их сжала и с силой стиснула его ладонь. – Я принесу тебе воды.
   На стойке стояла непочатая бутылка. Он наблюдал за Адрианной, откручивая крышку и наливая воду в стакан. Она беззвучно подтянула колени к груди и уронила на них лоб, борясь с тошнотой, которая безжалостно перемалывала все ее внутренности. Она делала глубокие длинные вдохи, которые обычно помогали ей снова обрести равновесие.
   – Спасибо.
   Она приняла у него стакан, удерживая его обеими руками в попытке не расплескать воду. По мере того как стихало горе, ее охватывал стыд. Она не шевелилась и лишь молилась про себя, чтобы он ушел, позволив ей собрать растерзанную в клочья гордость.
   Но когда он сел рядом, ей стоило огромных усилий не прижаться к нему, не положить голову ему на плечо и позволить ему себя утешить.
   – Поговори со мной.
   – Ты уже сам сказал, что это был всего лишь дурной сон.
   – Ты страдаешь. – Он коснулся ее щеки. На этот раз она не отстранилась, а лишь закрыла глаза. – Ты будешь говорить, а я слушать.
   – Мне никто не нужен.
   – Я не уйду, пока ты со мной не поговоришь.
   Она уставилась на воду в стакане. Она была теплой и безвкусной и никак не помогала унять саднящую боль в животе.
   – Моя мама умерла на Рождество. А теперь прошу тебя, оставь меня одну.
   Не произнося ни слова, он забрал у нее стакан и отставил его в сторону. Так же безмолвно он привлек ее к себе. Она напряглась и попыталась отстраниться, но он не обратил внимания на эту реакцию. Вместо того чтобы произносить слова сочувствия, которые она восприняла бы как унижение, он начал гладить ее по голове. У нее вырвался судорожный выдох, больше похожий на рыдание, и она обмякла.
   – Зачем ты это делаешь?
   – Это мое доброе дело дня. Расскажи мне, что тебя беспокоит.
   Она никогда об этом не говорила. Это было слишком тяжело. Но сейчас, когда она закрыла глаза и положила голову ему на плечо, слова полились из нее потоком.
   – Я нашла ее перед самым рассветом. Она не упала. Казалось, что у нее просто иссякли силы и она опустилась на пол. Возможно, она даже пыталась ползти в поисках помощи. Может быть, она меня звала, но я этого так и не услышала. – Она безотчетно сжимала и разжимала пальцы, снова и снова сдавливая его плечо. – Ты наверняка об этом слышал. Самоубийство. – Это слово вырвалось у нее с таким надрывом, как будто даже ее рту было больно его произносить. – Но я знаю, что это было не так. Она так долго болела. Так сильно страдала. Она всего лишь хотела облегчить свои страдания и немного поспать. Она ни за что не убила бы себя таким способом, зная, что я… зная, что я ее найду.
   Он продолжал гладить ее волосы. Он слышал эту историю, знал о скандале. Она до сих пор время от времени всплывала, окутанная дымкой тайны.
   – Кому, как не тебе, ее знать.
   Тут она отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо – пристально и испытующе, – прежде чем снова уронить голову ему на плечо. Ей уже приходилось слышать слова утешения, но еще никогда они не приносили такого облегчения, как те, которые произнес Филип.
   – Да, я ее знала. Она была доброй и любящей. И простой. Никто так и не понял, что гламурной была актриса, но не женщина. Она доверяла людям, но они ее предали. Именно это в итоге ее и убило.
   – Твой отец?
   Он так мгновенно проник в самую глубь раны, надрез оказался таким точным и глубоким, что пока он не начал кровоточить, она даже не ощущала боли.
   – Он ее сломал. – Она встала с дивана и, крепко обхватив себя обеими руками, начала ходить по комнате. – Он уничтожал ее мало-помалу, день за днем. И это доставляло ему удовольствие. – Слабости больше не было. Ее голос звенел так же отчетливо, как возвещающие Рождество колокола, но был лишен их радости. – Он женился на женщине, которая в то время считалась самой красивой в мире. На западной женщине. На актрисе, перед которой мужчины преклонялись, как перед богиней. Она в него влюбилась, отказавшись от своей карьеры, своей страны, своей культуры. А потом он начал ее уничтожать, потому что она была воплощением всего, что он хотел, и всего, что он презирал.
   Она подошла к окну. Солнце набирало силу, пронзительными вспышками отражаясь от прозрачной воды. Широкая полоса пляжа была безлюдна.
   – Она не понимала жестокости. В ней ее не было ни капли. Я так многого не знала, пока годы спустя все это не начало изливаться из нее в растерянности и отчаянии. В Джакире она разговаривала со мной, потому что больше разговаривать ей было не с кем.
   – Почему она не ушла от него раньше?
   – Чтобы понять это, необходимо знать Джакир и мою мать. Она его любила. Она продолжала его любить даже после того, как она разгневала его, подарив ему ребенка женского пола, и он взял вторую жену. Он ее оскорблял и унижал, но она все равно за него держалась. Она проводила дни в ловушке гарема, глядя на то, как живот второй жены наливается его сыном, и все равно его любила. Он ее бил, и она с этим смирялась. Она больше не могла иметь детей и винила в этом себя. Она оставалась с ним почти десять лет – закутанная в чадру, позволяя себя насиловать, уничтожать веру в себя, личность, самоуважение. Он наносил ей колоссальный вред, но она держалась. Ради меня. Возможно, ей удалось бы выбраться, бежать оттуда, но она прежде всего думала обо мне.
   Адрианна глубоко вздохнула, устремив невидящий взгляд на залитый солнцем песок.
   – Все, что она делала и чего не делала, все это было ради моего блага.
   – Она тебя любила.
   – Возможно, больше, чем следовало. Она оставалась рядом с ним все эти годы, потому что не могла оставить меня. Он ее бил. Он ее унижал. Он ее насиловал. Один бог ведает, сколько раз он ее изнасиловал. Но один раз я при этом присутствовала. Я лежала под кроватью, свернувшись клубочком и зажимая уши ладошками. Как же я его ненавидела.
   Эти слова заставили его выпрямиться. Сочувствие, которое он испытывал до этого, сменилось глухим пульсирующим гневом. Она тогда была совсем еще ребенком. Он хотел что-то сказать, но осекся. Не существовало слов, способных облегчить такую боль.
   – Я не знаю, собралась бы она когда-нибудь с духом или так и не отважилась бы бежать. Но однажды, когда мне было восемь лет, Абду сказал ей, что отправляет меня в школу. Меня ожидала помолвка с сыном его союзника.
   – В восемь лет?
   – Брак предстояло заключить, когда мне исполнилось бы пятнадцать, но помолвка была удачным политическим ходом. Должно быть, в ней еще была жива актриса. Она приняла это его решение, даже сделала вид, что оно ее порадовало. И она убедила его взять меня с ними в Париж, чтобы немного показать мне мир. В качестве хорошей жены я должна была уметь себя вести за пределами Джакира. Она убедила его в том, что восхищена его заботой о моем будущем и одобряет ожидающий меня брак. В моей стране нет ничего необычного в том, что женщина выходит замуж в пятнадцать лет.
   – Независимо от ее желания?
   Она не удержалась от улыбки. Чисто британский вопрос.
   – В Джакире браки все еще заключаются по договоренности. Это касается как дочерей крестьян, так и принцесс. Это делается, чтобы укрепить племя и узаконить секс. Любовь и выбор тут вообще ни при чем.
   День за окном продолжал разгораться. Она увидела молодого человека. Весь в песке, он, пошатываясь, брел по кромке воды.
   – Когда мы были в Париже, ей удалось связаться с Селестой, которая купила нам билеты до Нью-Йорка. За пределами Джакира Абду изображал из себя прогрессивного монарха, так что нам было позволено ходить по магазинам и музеям. Маме разрешили распустить волосы и открыть лицо. В Лувре мы бросились бежать, и нам удалось ускользнуть от наших телохранителей.
   Она прижала ладони к глазам, которые распухли и саднили. Смотреть на яркое сияние песка ей было больно.
   – Она так и не стала прежней и так его и не разлюбила. – Она уронила руки вниз и обернулась к нему. – Я получила хороший урок, который заключается в том, что когда женщина позволяет себе любить, она проигрывает. Я поняла, что для того, чтобы выжить, можно полагаться на себя, исключительно на себя и ни на кого больше.
   – Это также должно было научить тебя тому, что иногда любовь слепа и не знает ограничений.
   Внезапно по ее рукам пробежал озноб. Его глаза смотрели на нее спокойно и пристально. В них было что-то такое, чего она видеть не хотела. Точно так же она не хотела анализировать, почему она рассказала ему то, о чем не говорила никому и никогда.
   – Мне нужно принять душ, – быстро произнесла она.
   Она прошла мимо него к двери ванной. Что-то заставило ее заколебаться, прежде чем она плотно ее за собой притворила.

Глава восемнадцатая

   Она думала, что он ушел. Она долго стояла под душем, ощущая, как тугие горячие струи бьют по ее коже. С самого начала разговора у нее раскалывалась голова, но постепенно ей стало легче, и теперь она ощущала лишь тупую пульсирующую боль, которую, как она знала из опыта, можно было снять парой таблеток аспирина. Она нанесла на тело ароматный крем, потому что это ее всегда успокаивало, и накинула свободный халат с тем, чтобы вытянуться в шезлонге на террасе, предоставив волосам сохнуть на солнце.
   Пляж мог подождать. Сегодня утром ей было лучше побыть одной, вне досягаемости официантов, рыскающих по территории отеля и готовых в любую секунду утолить ее жажду. Тем более ей не хотелось находиться в обществе других отдыхающих – плещущихся в море или бассейне, веселящихся или запекающихся на солнце. Она всегда проводила рождественское утро в одиночестве, избегая как заботливых друзей, так и малейших обязательств перед окружающим миром. Воспоминания о последнем Рождестве ее матери были не такими острыми и мучительными, как обычно, но вид венков из остролиста или сверкающих цветных шаров по-прежнему был невыносим.
   Фиби всегда сажала на верхушку елки белого ангела. Каждый год, начиная с их самого первого Рождества в Америке. За исключением последнего, когда темный тоннель затянул ее так глубоко, что выбраться ей уже не удалось.
   Адрианна именно так думала о болезни матери – как о тоннеле, темном, бесконечном, с сотнями крутых поворотов и тупиков. Ей было легче иметь дело с этим осязаемым образом, чем с холодным утешением, предлагаемым медицинскими терминами в десятках книг по аномальному поведению, которые она проштудировала. И уж гораздо лучше всех диагнозов и прогнозов, которые она выслушала в тихих, обставленных кожаной мебелью кабинетах уважаемых врачей.
   Именно этот тоннель по мере того, как шло время, засасывал ее маму все глубже, безвозвратно. Каким-то образом Фиби постепенно научилась из него выбираться, снова и снова поднимаясь на поверхность. Пока наконец у нее не закончились силы. Она просто очень устала, или, возможно, идти в темноту оказалось легче, чем к свету.
   «Может быть, время и лечит, – думала Адрианна, – но оно не помогает забыть».
   Позволив себе облечь свои чувства в слова, она почувствовала себя лучше, хотя уже начинала сожалеть о том, что доверила Филипу так много. Она сказала себе, что это не имеет значения, потому что скоро их пути разойдутся и, что бы она ему ни рассказала, чем бы с ним ни поделилась, с течением времени все это будет забываться и утрачивать смысл. Если он проявил доброту там, где этой доброты от него никто не ждал, это не имело никакого значения. Если она хотела того, что было для нее под запретом, она была способна с этим справиться. Ей так давно приходилось самой о себе заботиться, тщательно скрывать свои чувства и эмоции, что его появление в ее жизни уже ничего не могло изменить.
   Она решила, что отныне все ее мысли и чувства должны быть сосредоточены на Джакире и мести.
   Но когда она открыла дверь в комнату, он все еще был там. Он расхаживал по комнате без рубашки и босиком, и на удивительно беглом испанском обращался к облаченному в белый костюм официанту с гладким смуглым лицом. У нее на глазах Филип подал юноше несколько банкнот, видимо, для того, чтобы молодой человек порадовался тому, что работает, пусть даже и в праздник.
   – Buenos dias, сеньора. С Рождеством.
   Она не стала говорить ему, что его предположение относительно статуса Филипа является в корне неверным [18 - Речь идет об обращении «сеньора» – как к замужней женщине.], а Рождество давно перестало для нее быть праздником. Вместо этого она улыбнулась, что доставило ему не меньшее удовольствие, чем уже перекочевавшие в его карман песо.
   – Buenos dias. Feliz Navidad [19 - Доброе утро. С Рождеством (исп.).]. – Адрианна скрестила руки на груди, ожидая щелчка закрывшейся двери. – Почему ты еще здесь? – спросила она, когда они остались одни.
   – Потому что я голоден.
   Он вышел на террасу и сел, расположившись с комфортом и явно никуда не торопясь. Наливая себе кофе, он размышлял о том, что существуют разные способы завоевать доверие. Чтобы вылечить птицу со сломанным крылом, нужно запастись терпением. О ней необходимо заботиться, а любые прикосновения должны быть крайне осторожными. С нервной лошадью, которую прежде часто били, необходимо пускать в ход упорство, постоянно рискуя получить копытом в зубы. В общении с женщиной нельзя было обойтись без определенной дозы обаяния. Он намеревался использовать все три метода.
   Она, хмурясь, вышла на террасу.
   – Ты даже не спросил меня, хочу ли завтракать я.
   – Ничего страшного. Я могу съесть и твою порцию.
   – И нужно ли мне твое общество.
   – Ты всегда можешь уйти на пляж. Сливок?
   Она могла бы устоять перед ароматом кофе или золотистым сиянием солнца. Она сказала себе, что наверняка устояла бы перед ним. Но она не могла и не хотела устоять перед ароматом горячей еды.
   – Да.
   Она села на стул с таким видом, как будто согласилась дать ему аудиенцию.
   Губы Филипа дрогнули.
   – Сахару, Ваше Высочество?
   Она гневно сощурилась. Первый признак приближающейся бури. Затем так же быстро ее взгляд прояснился и она улыбнулась:
   – Я пользуюсь своим титулом только во время официальных мероприятий. Или общаясь с идиотами.
   – Я польщен.
   – Рано. Я еще не решила, ты идиот или нет.
   – Ну, решай. Я тебя не тороплю. – Он принялся за омлет, и над тарелкой поднялось облачко пряного аромата. Ему представилось, что Адрианна вот точно такая же – лощеная и элегантная снаружи, но стоило ее вскрыть, как тебя обдавало жаром и наружу начинали сыпаться сюрпризы. – Я был так занят слежкой за тобой, что у меня практически не было времени, чтобы насладиться морем или солнцем.
   – Жаль.
   – Вот именно. Самое меньшее, что ты могла бы сделать, это насладиться ими со мной. – Он намазал гренок клубничным джемом и протянул ей. – Если только ты не боишься проводить со мной время.
   – С чего бы это вдруг?
   – Потому что ты знаешь, что я хочу заняться с тобой любовью, и опасаешься того, что это может тебе понравиться.
   Она впилась зубами в гренок, пытаясь придать своему лицу нейтральное выражение.
   – Я тебе уже сказала, что не собираюсь с тобой спать.
   – В таком случае несколько часов на солнышке ничего не изменят. – Как будто решив этот вопрос, он продолжил есть. – То, что ты сказала ночью… ты это всерьез решила?
   Омлет помогал смягчать напряжение, ощущавшееся в этом разговоре. Солнце рассеяло остатки ее головной боли, и она подняла на него глаза.
   – Что именно?
   – То, что это твоя последняя работа.
   Она потыкала в омлет вилкой. Ложь всегда давалась ей легко, и ей не нравилось то, что с ним это почему-то было иначе.
   – Я сказала, что это последняя работа на данном этапе моей карьеры.
   – И что это значит?
   – То и значит.
   – Адрианна. – Он решил, что пора прибегнуть к терпению и твердой руке. – У меня есть обязательства перед моим начальством. Я также хочу тебе помочь. – В ее глазах вспыхнула настороженность, но она не отняла руку, когда он накрыл ладонью ее пальцы. – Если ты поговоришь со мной начистоту, возможно, мне удастся достичь обеих целей. Если нет, то нас обоих могут ждать серьезные проблемы.
   – Если ты оставишь меня в покое, никаких проблем у тебя не будет. Все, что я могу сказать тебе, Филип, это то, что речь идет о сугубо частном деле, не имеющем никакого отношения ни к Интерполу, ни к тебе.
   – Оно не может не иметь ко мне отношения.
   – Почему?
   – Потому что ты мне не безразлична. – Ее пальцы беспокойно шевельнулись, и он крепче сжал ее руку. – Далеко не безразлична.
   Она предпочла бы, чтобы он избрал какой-нибудь стандартный подход, один из тех способов, которыми мужчины пытаются охмурять женщин и проигнорировать который для нее не составило бы никакого труда. Но он действовал слишком просто, слишком прямолинейно и слишком искренне.
   – Это ты напрасно.
   – Тут я с тобой согласен, но что-либо менять поздно. – Он выпустил ее руку и все с тем же хладнокровным видом вернулся к своей еде. – Я попробую облегчить твою задачу. Начни с того, почему ты вообще начала красть.
   – Ты не отстанешь от меня, пока я тебе это не расскажу?
   – Нет. Хочешь еще кофе?
   Она кивнула и решила, что уже нет смысла что-либо от него утаивать. Кроме того, это было именно то, что их объединяло, – одни и те же ощущения, одни и те же эмоции, одни и те же успехи.
   – Я уже говорила тебе, что моя мама довольно долго болела.
   – Да.
   – Было много врачей, лекарств и курсов лечения. Ее часто и надолго клали в больницу.
   Это ему, разумеется, было известно. Любой, кто прочитал хоть один журнал за последнее десятилетие, был знаком с трагедией Фиби Спринг. Тем не менее он решил, что будет лучше, если он услышит этот рассказ от Адрианны, которая вложит в него свои собственные чувства.
   – Чем она была больна?
   Она знала, что наступил самый трудный момент, но утешила себя тем, что если она произнесет это быстро, то с этим будет покончено.
   – Ей поставили диагноз биполярное расстройство. Порой она говорила и говорила, и строила самые невообразимые планы. Она не могла ни сидеть, ни спать, ни есть, потому что вся эта энергия была почти как яд, пожирающий ее организм изнутри. Затем она погружалась в такую глубокую депрессию, что вообще не могла говорить. Она просто сидела и смотрела в пустоту. И тогда она никого не узнавала. Даже меня.
   Она откашлялась и медленно отпила из чашки с кофе. Это воспоминание было самым тяжелым. Она возрождала в памяти то, что она чувствовала, сидя рядом с мамой, держа ее за руку, разговаривая с ней, умоляя ее, но в ответ натыкаясь лишь на ее бессмысленный взгляд. Это означало, что Фиби заблудилась в тоннеле и темнота и тишина манят ее все глубже, уводя от жизни.
   – Для тебя это, наверное, был настоящий ад.
   Она не смотрела ему в глаза. Просто не могла. Вместо этого она смотрела на воду, безмятежную и невозможно синюю под зеркальным куполом неба.
   – Это был ад для нее. С годами у нее развилась зависимость от алкоголя и наркотиков. Это началось еще в Джакире, хотя один бог ведает, как ей там удавалось все это доставать. Потом, когда она пыталась собрать обломки своей карьеры в Голливуде, это окончательно вышло из-под контроля. Честно говоря, я не знаю, душевная болезнь подпитывала алкоголизм или же алкоголизм стал питательной почвой для ее болезни. Я знаю только, что она сопротивлялась и первому, и второму, пока у нее хватало сил. Но когда мы переехали в Калифорнию, оказалось, что ее не ждут сценарии с ролями, которые она привыкла играть. Она так и не смогла справиться с поражением. У нее также были очень плохие советчики, предлагавшие ей помощь, которую она глотала, как человек, умирающий от голода. Ее агент оказался подонком.
   Ее голос зазвучал напряженно и натянуто, но не дрогнул. Но ощутив эту почти неуловимую смену тембра, Филип прищурился и внимательно посмотрел ей в глаза.
   – Что он сделал? С тобой?
   Она непроизвольно вскинула голову. Какое-то мгновение ее глаза были прозрачными, как стекло. Но так же быстро в них как будто опустилась заслонка.
   – Сколько тебе было лет? – очень осторожно спросил он, стиснув пальцами металлическую ручку вилки.
   – Четырнадцать. Это было не так ужасно, как ты подумал. Мама пришла раньше, чем он успел… когда я от него отбивалась. Я никогда ее такой не видела. Она была невероятной, совсем как в клише о тигрице, защищающей своего детеныша. – Поскольку от этой темы ей было не по себе, она ее оставила, отодвинув воспоминания о ней в сторону. – Но дело в том, что он тянул ее вниз. Он ее использовал, эксплуатировал, а у нее после всех этих лет в Джакире не оставалось сил на то, чтобы подняться.
   Он не стал допытываться о подробностях только потому, что, когда пытаешься завоевать доверие, не стоит копать слишком глубоко с первого раза.
   – Вы уехали из Калифорнии?
   – Мы вернулись в Нью-Йорк сразу после этого происшествия с ее агентом. Казалось, что ей стало лучше, действительно лучше. Она собиралась снова попробовать себя в качестве театральной актрисы. Вернуться на сцену. Она взахлеб рассказывала обо всех поступающих ей предложениях. На самом деле их или не было, или роли были совсем незначительными. Но я тогда этого не знала. Я верила, хотела верить в то, что все хорошо. Потом однажды, вскоре после того, как мне исполнилось шестнадцать, я вернулась домой из школы и обнаружила, что она сидит в темноте. Она не отвечала мне, когда я пыталась с ней говорить. Я ее трясла и кричала. Ничего. Я и передать тебе не могу, как ужасно это было. Мне показалось, что внутри она умерла.
   Он ничего не сказал, а только продел свои пальцы сквозь ее пальцы и осторожно пожал. Адрианна смотрела на их соединенные руки и думала о том, как же это просто. До сих пор она даже не догадывалась о том, что такое простое прикосновение способно утешить.
   – Мне пришлось поместить ее в лечебницу. Это был самый первый раз. Один месяц лечения, и у нас совершенно не осталось денег. Но она на какое-то время вынырнула на поверхность. Я бросила школу и нашла работу. Она так никогда об этом и не узнала.
   Она должна была ходить в школу, заниматься чирлидингом и встречаться с тощими мальчишками.
   – Неужели у вас не было совсем никого, никаких родственников, которые могли бы вам помочь?
   – Ее родители умерли. Ее воспитали бабушка с дедушкой, которых тоже не стало вскоре после моего рождения. Была еще страховка, но эти деньги перечислялись в Джакир, там и остались. – Она отмахнулась, как будто это не имело никакого значения. – Работа меня не пугала. Более того, я получала от нее гораздо больше удовольствия, чем от школы. Но того немногого, что я зарабатывала, не хватало даже на оплату жилья и еду, не говоря уже о лекарствах и лечении мамы. Поэтому я начала красть. У меня это получалось очень хорошо.
   – Она не спрашивала, откуда берутся деньги?
   – Нет. Эти последние годы она добрую половину времени проводила в грезах. Она думала, что все еще продолжает сниматься. – На губах Адрианны появилась легкая улыбка. Она проследила взглядом за чайкой, которая спикировала над пляжем и с криком унеслась в море. – Наконец, я все рассказала Селесте. Она была вне себя. Она была готова все оплачивать, но я не могла ей этого позволить. За мою маму отвечала только я. Как бы то ни было, я всегда крала только у тех, кто этого заслуживал.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я всегда была очень разборчива в выборе жертвы и крала только у очень богатых.
   – Мудрое решение, – иронично заметил Филип.
   – И у очень жадных. Вроде леди Кэролайн.
   – Ну да, ее бриллиант. – Качнувшись назад на ножках стула, Филип достал сигарету. – Двадцать два карата, почти безупречный камень. Я всегда тебе из-за него завидовал.
   – Это была сказочная работа. – Она оперлась локтями о стол и положила подбородок на ладони. – Она держала его в стальной камере, и система безопасности была по-настоящему высококлассной. Термодатчики, сенсоры движения. Инфракрасные излучатели. У меня ушло шесть месяцев только на планирование.
   – Как тебе это удалось?
   – Меня пригласили провести с ними выходные. Это позволило мне не думать о внешней системе охраны. Я использовала магниты и мини-компьютер. На первом этаже были термодатчики, но проползти под ними было несложно. На самой камере стоял временной замок, но я запрограммировала компьютер так, что он решил, что уже на шесть часов позже. Из будильника и нескольких микрочипов я соорудила специальное устройство. Уже внутри камеры мне необходимо было отключить две дополнительные сигнализации и видеокамеры. И я оказалась у цели. Благополучно вернувшись в свою комнату, я включила сигнализацию при помощи пульта.
   – Ты включила сигнализацию, все еще находясь в доме?
   – А ты мог бы предложить идею получше? – К ней вернулся аппетит, и она начала намазывать джемом еще один гренок. – Я спрятала бриллиант в креме для лица, хотя им и в голову не пришло проверять мои вещи.
   – Ну еще бы.
   – В четыре утра меня разбудила сигнализация, а затем я пришла в ужас от сообщения леди Кэролайн.
   Филип смотрел, как она вгрызается в хлеб с джемом.
   – Тебе это не кажется несколько жестоким?
   – Она не заслуживала моего сочувствия. У нее сорок миллионов фунтов в реальных активах, а на благотворительность она выделяет менее полупроцента от этой суммы.
   Он склонил голову, изучающе глядя на нее.
   – Это критерий, по которому ты судишь о людях?
   – Да. Я знаю, что значит быть бедным, нуждаться и ненавидеть свою нищету. Я пообещала себе, что никогда этого не забуду. – Она повела плечами, как будто пытаясь унять хроническую боль. – Когда мама умерла, я продолжила красть.
   – Почему?
   – По двум причинам. Во-первых, это давало мне возможность распределять благосостояние людей, которые в противном случае не выпустили бы его из рук или погребли бы его в темных сейфах. Сапфир Мадлен Моро превратился в весомый вклад в Фонд вдов и сирот.
   Филип щелчком отправил сигарету за пределы террасы, затем сделал большой глоток остывающего кофе.
   – Ты пытаешься мне сказать, что изображаешь из себя Робин Гуда?
   Адрианна задумалась над его словами. Это было интересное сравнение, которое также льстило ее самолюбию.
   – В каком-то смысле да. Но будет честнее назвать это бизнесом. Я всегда оставляю себе комиссию. Не считая того, что кражи требуют немалых вложений – с учетом потраченного на них времени и приобретения необходимого оборудования, – необходимо еще вести определенный образ жизни. Ну а еще я терпеть не могу бедность.
   – Мне она тоже никогда не импонировала. – Он выдернул из вазочки цветок и покрутил его в пальцах. – И какая же у тебя комиссия?
   – Бывает по-разному, но в среднем от пятнадцати до двадцати процентов, в зависимости от сложности работы и затрат на нее. Возьмем, к примеру, драгоценности Сент-Джонов. – Она начала разгибать пальцы. – Билеты на самолет, счет в отеле – в этом. Счет в «Эль-Гранде» я в эти расходы не включаю.
   – Конечно же нет.
   – Кроме этого, питание, униформа и парик горничной, ах да, еще несколько международных телефонных разговоров. По магазинам я, естественно, хожу за свой счет и езжу на экскурсии тоже.
   – Естественно.
   Она встретилась с ним взглядом.
   – Не тебе меня осуждать, Филип, поскольку большую часть своей жизни ты был вором.
   – Я тебя не осуждаю. Я потрясен. Вначале ты сообщаешь мне, что все эти кражи совершала ты, все эти годы, совершенно в одиночку.
   – Верно. А ты разве делал не то же самое?
   – Да, но… – он поднял руку. – Ну да ладно. Теперь ты говоришь мне, что последние несколько лет отдавала все, не считая пятнадцати или двадцати процентов комиссии.
   – Вроде того.
   – Это означает, что восемьдесят процентов шло на благотворительность.
   – На свой собственный манер я филантроп. – Она расплылась в улыбке. – И я обожаю свою работу. Ты же знаешь это чувство, когда ты держишь в руках миллионы. Смотришь, как мерцают на твоих ладонях бриллианты, и знаешь, что они твои, потому что ты умен.
   – Да. – Он отлично ее понимал. – Мне знакомо это чувство.
   – А когда ты поднимаешься по зданию холодной ночью и ветер дует тебе в лицо. Твои руки надежны, а мозг точен и остр, как лезвие ножа. И тебя переполняет предвкушение. Это напоминает момент, когда ты открываешь бутылку «Дом Периньона», это мимолетное мгновение перед тем, как пробка выскочит наружу и из горлышка взметнется волнение.
   Он вытащил из пачки еще одну сигарету. «Более того, – думал он, – это немного напоминает мгновение перед тем, как семя, а вместе с ним страсть, вырывается из тебя, изливаясь в женщину».
   – Я знаю, какие это захватывающие ощущения. Я также знаю, что приходит время, когда необходимо с этим кончать. И это время наступает, когда ты находишься на самой вершине.
   – Как это сделал ты?
   – Именно. Умный игрок знает, когда ставки становятся слишком высоки и когда необходимо сменить игру. – Он выпустил изо рта дым. – Но ты привела мне только одну причину, Эдди. Какая вторая?
   Она ответила не сразу. Вместо этого она встала и подошла к перилам террасы, глядя на пляж. Она не была уверена, что настолько ему доверяет. Да и с чего бы? Но она чувствовала в нем родственную душу. Он был вором, и, возможно, в нем еще осталось достаточно от представителя этой профессии, чтобы он сумел оценить то, что она задумала, даже не понимая, что ее на это толкает.
   – Вначале мне нужны определенные гарантии.
   Она обернулась так, что теплый бриз подхватил ее густые, черные и душистые волосы, сдувая их с ее лица.
   – Какого рода?
   Задавая этот вопрос, он увидел что-то такое в ее глазах и в том, как она стояла, что заставило его осознать – он готов пообещать ей все, что угодно. И это откровение его буквально оглушило.
   – То, что я тебе скажу, останется между нами. Твое начальство ничего об этом не узнает.
   Слепящее солнце вынудило его прикрыть глаза, но даже из-под опущенных век он продолжал за ней наблюдать.
   – Я уже считал это само собой разумеющимся.
   – Ну, я не знаю.
   Она молчала, стремясь выиграть время и правильно оценить сидящего перед ней человека. Она могла бы ему солгать или, во всяком случае, попытаться это сделать. Но, возможно, сказать правду будет безопаснее. Пока он от нее не отклеится, ей ни за что не удастся попасть в Джакир и забрать то, что по праву принадлежит ей.
   – Филип, я знаю, чем ты занимался, и не интересовалась твоими мотивами.
   – Ты хотела бы их услышать?
   Это ее изумило. Она не ожидала, что он готов с ней этим поделиться.
   – Возможно, когда-нибудь. Сегодня утром я рассказала тебе столько, сколько обо мне не знает никто. Даже Селеста о многом не подозревает. Я не люблю посвящать людей в свою личную жизнь.
   – Слишком поздно забирать сказанное обратно и бессмысленно об этом сожалеть.
   – Да. – Она снова отвернулась. – Мне это в тебе нравится. Может, ты и романтик, но в то же время ты очень практичен. Самые лучшие воры сочетают в себе практичность и способность к предвидению. У тебя она есть?
   Он тоже встал, и хотя он стоял у перил, их продолжал разделять стол.
   – Есть, и я вижу, как наши пути пересекаются снова и снова, независимо от того, какие неудобства это доставляет нам обоим.
   Несмотря на жаркое солнце, по ее спине пробежал озноб. Она знала, что судьба – это такая вещь, убежать от которой невозможно.
   – Все может быть, но я не об этом. Ты спросил, почему я продолжаю работать, и я тебе скажу. Это все практика, тренировка, если угодно, для самой важной работы в моей жизни. Возможно даже, в чьей угодно жизни.
   Он ощутил, как свело мышцы его живота, и узнал страх, простой животный страх. Он испугался за нее.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ты слышал о «Солнце и Луне»?
   Теперь страх покинул его живот, одним прыжком оказавшись в горле, подобно живому и очень отвратительному существу.
   – Господи Иисусе. Ты сошла с ума.
   Она только улыбнулась:
   – Значит, ты о нем слышал.
   – В нашей профессии нет людей, которые не слышали бы об этом колье или о том, что произошло в 1935 году, когда кому-то пришла в голову неудачная мысль его украсть. Вору перерезали горло, но прежде отрубили обе руки.
   – А его кровью полили «Солнце и Луну». – Она пожала плечами. – Такие события всегда обрастают легендами.
   – Это не игрушки. – Он обогнул стол, схватил ее за плечи и тряхнул так резко, что она чуть не потеряла равновесие. В твоей стране воров не запирают в симпатичные камеры. Бога ради, Адрианна, тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, как скор на расправу твой отец.
   – Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость, и я этого добьюсь. – Она вырвалась из его рук.
   – Когда мне в первый раз пришлось украсть ради того, чтобы оплатить мамино лечение, я поклялась, что добьюсь справедливости. Колье принадлежало ей. Это был ее свадебный подарок. Цена невесты. По законам Джакира то, что женщине дарят на свадьбу, продолжает принадлежать ей даже после смерти или развода. Все, что принадлежало женщине до замужества, переходит ее мужу. Она сама тоже становится его собственностью, и он волен делать с ней все, что ему заблагорассудится. Но цена невесты остается с невестой. Так что «Солнце и Луна» принадлежали моей матери. Он отказался отдать ей ее собственность, значит, я возьму ее сама.
   – Чем это поможет ей сейчас? – Он знал, что это жестоко, слишком жестоко, но не знал, как иначе до нее достучаться. – Как бы больно тебе ни было, но она умерла.
   – Ты думаешь, я не знаю, что она умерла? – Но в ее глазах вспыхнуло не горе. Это был гнев. – Ничтожной доли этого колье хватило бы ей на долгие годы – на лучших врачей, на лучшее лечение. Он знал, как отчаянно мы нуждаемся. Он знал, потому что я задвинула свою гордость подальше и написала, умоляя его о помощи. Он ответил мне, написав, что, разорвав брак, снял с себя всякую ответственность за нее. Поскольку мама была больна, а я была ребенком, у нас не было возможности вернуться в Джакир и потребовать, чтобы колье вернули в соответствии с законом.
   – Как бы он ни поступил с твоей матерью, это в прошлом. Слишком поздно, и колье уже ничего не может изменить.
   – О нет, Филип. – Ее голос переменился. Бурлившая в нем страсть вдруг как будто покрылась коркой льда, отчего стала еще опаснее. – Месть никогда не настигает слишком поздно. Когда это ожерелье, гордость Джакира, окажется у меня, мой отец пострадает. Конечно, не так, как она, это просто невозможно, но достаточно. А когда он узнает, у кого оно в руках, кто его у него отнял, месть станет еще слаще.
   Он не понимал ненависти. Когда он крал, его единственной целью были деньги – чтобы выжить или обрести больший комфорт. Но когда он сталкивался с настоящей ненавистью, он ее узнавал и считал самой взрывоопасной человеческой эмоцией.
   – Ты вообще представляешь себе, что с тобой сделают, если поймают?
   Она пристально смотрела на него своими темными бездонными глазами.
   – Лучше, чем ты. Я знаю, что меня не защитят ни мой титул, ни мое американское гражданство. Если придется поплатиться, я поплачусь. Некоторые игры стоят свеч.
   Он смотрел на ее кожу, отливающую золотом в лучах яркого солнца.
   – Да, – согласился он, – некоторые того стоят.
   – Филип, я знаю, как это сделать. У меня было на подготовку десять лет.
   А у него было несколько недель, если не дней, чтобы заставить ее передумать.
   – Я хотел бы услышать твой план.
   – Возможно, я тебе о нем расскажу. Как-нибудь в другой раз.
   Резко меняя тон разговора, он улыбнулся:
   – Надеюсь, это будет скоро, но пока что довольно разговоров о работе. Так как насчет заплыва?
   Адрианна решила, что все же она ему не доверяет. В этой улыбке было что-то чересчур обаятельное. Будет правильнее наблюдать за ним, пользуясь тем, что он наблюдает за ней.
   – С удовольствием. Встретимся на пляже через пятнадцать минут.
   Адрианна так долго путешествовала в одиночестве, что совершенно забыла, что это такое – делиться с кем-то маленькими радостями жизни. Вода была прохладной и прозрачной. Она напоминала жидкое стекло, впускающее ее в себя и позволяющее разглядывать окружающую жизнь. А вокруг подобно осеннему лесу сияли кораллы изумительных оттенков оранжевого, золотого, алого, между которыми колыхалась тончайшая дымка фиолетовых кружев водорослей. Со всех сторон поблескивали яркие бока рыб с бархатными хвостами. Они рывками перемещались между кораллами, пощипывая прикрепившихся к ним губок.
   Обремененная лишь маской и трубкой, она могла нырять туда, где на нее набрасывалась крошечная и очень сварливая рыба-ласточка и парили в ожидании подачки наблюдательные абудефдуфы. Адрианна и Филип отплыли подальше от берега – туда, где дно резко уходило вниз на пятьдесят зеркально-прозрачных футов, и общались между собой посредством знаков, привлекая внимание друг друга легкими прикосновениями к руке. Они наслаждались этим полным взаимопониманием, и весь день принадлежал им.
   Адрианна не хотела задумываться над тем, почему в его обществе она чувствует себя так непринужденно. Как, например, в тот вечер, который они провели в деревенской гостинице за пределами Лондона. Она была не из тех людей, у кого множество друзей, а толпы знакомых то появлялись в ее жизни, то исчезали. Если ей случалось с кем-то подружиться, она отдавала себя этой дружбе без остатка и ограничений. Поэтому она очень избирательно подходила к выбору друзей. Даже не вполне ему доверяя, она испытывала к нему чувство дружбы и, несмотря на задние мысли, получала от его общества немалое удовольствие.
   Она сейчас была не принцессой и не искусным вором, но женщиной, наслаждающейся солнцем и морем.
   Она со смехом вынырнула наружу и замерла, опершись одной ластой о коралловый выступ. С ее волос и кожи стекала вода, сверкая подобно драгоценностям. Филип вынырнул рядом, и она подняла маску на лоб.
   – Что тебя так насмешило?
   – Та рыба с выпученными глазами. Я сразу вспомнила лорда Фьюма.
   Он приподнял брови, ловя равновесие.
   – Ты всегда насмехаешься над своими жертвами?
   – Только когда это действительно смешно. Какое замечательное солнце. – Она закрыла глаза и подняла лицо навстречу солнечным лучам, напоминая не то русалку, не то сирену. – Но тебе с твоей бледной британской кожей нельзя на нем долго оставаться.
   – Ты за меня переживаешь?
   Когда она открыла глаза, в них таился скорее смех, чем настороженность. «Прогресс, – подумал он, – пусть и микроскопический».
   – Я бы не хотела, чтобы ты обгорел на солнце.
   – А в Лондоне сейчас идет снег и семьи усаживаются за стол лакомиться рождественским гусем.
   – А в Нью-Йорке гуся еще даже не зажарили. – Она зачерпнула пригоршней воду, наблюдая, как она сочится между пальцев. – Мы всегда готовили индюшку. Маме так нравился аромат, который разносился по кухне, когда она жарилась. – Она встрепенулась, отгоняя подступающую грусть, и через силу улыбнулась. – Однажды она решила пожарить ее сама – так, как это делала ее бабушка в Небраске. Она так туго нафаршировала птицу, что, когда начинка от нагревания расширилась, индюшка взорвалась. Это было жалкое зрелище! – Прикрыв глаза ладонью от солнца, она показала вдаль: – Смотри, в бухту заходит корабль.
   Повернувшись, чтобы получше рассмотреть судно, она потеряла равновесие и упала прямо в его объятия, погрузившись почти по горло. Он приподнял ее из воды, привлекая к себе. Она отстранилась, но ее ноги не доставали до песчаного дна, и ей пришлось схватиться за его плечи.
   Она увидела, что его глаза потемнели, как туман, когда луна прячется за тучу. Его дыхание коснулось ее губ, а ладони скользнули вниз по ее коже. Когда он склонился к ней, она повернула голову так, что его губы осторожно и терпеливо коснулись ее щеки. В ней вскипело желание, а сердце ухнуло вниз от испуга.
   – У тебя вкус моря, – произнес он, – холодного и необузданного. – Он поднес губы к ее уху, ощущая, как ее пальцы впиваются в его мышцы. У нее перехватило дыхание, а по телу пробежала дрожь.
   – Адрианна.
   Она заставила себя на него посмотреть. Она всегда смотрела в лицо тому, избежать чего не было никакой возможности. Яркое солнце играло в его волосах и слепило ее, отражаясь от воды. Откуда-то из-за спины доносился голос женщины, которая ругала ребенка за какую-то провинность. Но гулкий стук крови в ушах заглушал все остальные звуки.
   А он улыбнулся.
   – Расслабься, – произнес он, проводя пальцами по ее спине. – Я не позволю тебе уйти под воду.
   Но он ей это позволил. Как только его губы накрыли ее рот, она погрузилась, глубже и быстрее, чем требовали соображения безопасности. Хотя ее голова осталась над водой, на воздухе и солнце, она задыхалась, и ее сердце билось так учащенно, как будто она вдруг оказалась на невообразимой глубине. Она ощущала на его губах вкус солнца и моря. Они как будто убеждали ее ответить на его поцелуй. Убеждали. Это отсутствие требовательности и давления должны были ее успокоить. Вместо этого она дрожала от натиска потребностей, разгорающихся внутри ее собственного тела.
   Он держал себя в руках. Его страсть была закована в тяжелые цепи, но он пообещал себе, что, когда придет время, он отбросит эти цепи в сторону. Она нуждалась в чем-то большем, чем простое желание, и он должен был ей это предоставить. Он прикусил ее полную нижнюю губу, и она застонала. Понимая, что у его самоконтроля есть пределы, он отстранил ее от себя. Ее глаза под тяжелыми веками подернулись поволокой. Ее губы были такими спелыми. А все его нервы были оголены и натянуты до предела.
   – Как насчет чего-нибудь выпить?
   Она моргнула:
   – Что?
   Он поцеловал кончик ее носа и, сделав над собой усилие, ослабил объятия.
   – Я сказал, давай чего-нибудь выпьем, чтобы я мог унести свою бледную британскую кожу с солнца.
   – А-а. – Ей показалось, что она приняла наркотик, действие которого постепенно ослабевает. – Давай.
   – Отлично. Платит тот, кто окажется в баре вторым.
   С этими словами он разжал руки. Адрианна, которая оказалась к этому не готова, погрузилась в воду. Когда она вынырнула, он уже был на полпути к берегу. Но даже натягивая маску, чтобы броситься вдогонку, она хохотала.
   Они пили резкую ледяную «Маргариту» и слушали, как трио музыкантов выводит на маримбах рождественские песенки. Проголодавшись после солнца и воды, они набросились на энчилады [20 - Тонкие лепешки с начинкой, традиционное блюдо мексиканской кухни.] с сыром и пряным соусом. У них оставалось еще больше половины ленивого раскаленного солнцем дня, и они, сев в машину, отправились кататься наугад по извилистым грунтовым дорогам острова. Во многих местах они видели небольшие каменные скульптуры, наводившие Адрианну на мысли о древних религиях и еще более древних богах.
   Он всячески старался сделать день настолько насыщенным, чтобы она забыла о навалившемся на нее на рассвете горе. Он больше не удивлялся своей потребности защищать и утешать ее. Мужчине, который провел большую часть своей жизни среди женщин, было нетрудно узнать ту, которая предназначается ему.
   Он направил джип в яму на дороге. Машина подпрыгнула и накренилась. Адрианна только засмеялась и показала на следующую. Дорога привела их к маяку на северной оконечности острова. У его подножия расположилось крестьянское хозяйство. По огороженным загонам бродили взъерошенные куры. Тощая кошка растянулась в пыли возле холодильника, который предприимчивая семья набила холодными напитками, продавая их туристам вдвое дороже того, что им пришлось бы заплатить в деревне. Вооружившись двумя бутылками, они сидели на горах высохших водорослей, любуясь прибоем и взлетающими в воздух клочьями пены. С этой стороны острова волны с такой силой ударялись о скалы, что время и море выдолбило целые тоннели, из которых взмывали вверх фонтаны морской воды.
   – Расскажи мне о своем доме.
   – В Лондоне?
   – Нет. – Адрианна сбросила сандалии. – О том, который за городом.
   – Ты бы его назвала очень британским. – Еще одним знаком прогресса в их отношениях стало то, что она не отодвинулась, когда он коснулся ее волос. – Это старый эдвардианский особняк – кирпичный, добротный, трехэтажный. В нем есть портретная галерея, но поскольку я не знаком со своими предками, я их одолжил.
   – Где?
   – В антикварных лавках. У меня есть дядя Сильвестр – очень унылый викторианский джентльмен – и тетя Агата, которая похожа на пудинг.
   – На пудинг? – Адрианна хихикнула и откинулась на локти. – Это очень по-британски.
   – Что есть, то есть, из песни слов не выкинешь. Еще у меня куча всевозможных кузенов и кузин, некоторые из которых очень даже величественны. Но имеется и несколько зловещих типов. Не забудем и о прабабушке. Любила погулять в молодости, но вышла замуж в нашу семью, несмотря на ожесточенные протесты всей родни, а затем начала править железной рукой.
   – Тебе явно недоставало родственников.
   – Возможно. Как бы то ни было, но вся эта публика очень даже недурно заполняет галерею. Двери гостиной открываются в сад. Поскольку это соответствовало стилю дома, сад очень аккуратный и тщательно ухоженный. Розы, рододендроны, сирень, лилии. Еще есть живые изгороди из тиса и чуть западнее, там, где протекает небольшой ручей, ясеневая роща. Там растут чабрец и лесные фиалки размером с мой большой палец.
   Ей почудился в воздухе цветочный аромат.
   – Почему ты его купил? Ты не похож на человека, который любит тихие вечера у камина или прогулки в лесу.
   – Всему свое время. Я купил его, чтобы быть во всеоружии, когда наступит время остепениться и стать одним из столпов общества.
   – Это твоя цель?
   – Моей целью всегда был комфорт. – Он пожал плечами и осушил бутылку. – Я с младых ногтей усвоил, что ради того, чтобы найти комфорт на лондонских улицах, необходимо брать все, до чего сможешь дотянуться, будучи при этом проворнее всех остальных. – Он поставил бутылку на песок рядом с собой. – Я и был проворнее.
   – Ты был легендой. Нет, не надо так ухмыляться. Это правда. Всякий раз, когда крали что-то из ряда вон выходящее, начинали шептаться о том, что это работа Ф. Ч. Взять хотя бы коллекцию де Марко.
   Он улыбнулся, глядя на брызги гейзеров за ее спиной.
   – Это вопрос?
   – Это ты их украл? – Она выпрямилась, когда он вместо ответа снова улыбнулся и потянулся за сигаретой. – Да или нет?
   – Коллекция де Марко, – задумчиво произнес он. – Лучшие образчики бриллиантов и других драгоценных камней в Милане, да и где бы то ни было, если уж на то пошло.
   – Я знаю, что такое коллекция де Марко. Это ты ее украл?
   Он удобно расположился на водорослях, напоминая рассказчика перед пышущим жаром камином.
   – Музей окружил этот экспонат ультрасовременной системой защиты. Оптические и термодатчики, сигнализация, реагирующая на изменение давления на пол. Он был буквально опутан проводами в радиусе двадцати футов вокруг коллекции. Да и сама она была накрыта стеклянным колпаком, который считался непроницаемым.
   – Я все это знаю. – Взлетающие брызги оседали на ее волосах. – Как ты это сделал? Я слышала десятки противоречивых историй.
   – Ты когда-нибудь видела фильм «Королевская свадьба»? Астер там еще танцует на потолке.
   – Да, но это все киноэффекты, которые достигаются при помощи искусной работы оператора. Я признаю, что ты умен, но не настолько.
   – Чтобы войти, мне всего лишь понадобилось раздобыть правильную форму и подделать удостоверение. А оказавшись внутри, я располагал двумя часами – промежутком времени между обходами музея охранниками. Четвертая часть этого времени ушла только на то, чтобы забраться на стену и проползти по потолку.
   – Если не хочешь рассказывать, как ты это сделал, так и скажи.
   – Я тебе рассказываю. Ты больше не хочешь? – Он взял у нее бутылку и допил пиво. – Я воспользовался присосками. Не такими, как продаются в хозяйственных магазинах, конечно, но суть та же. Это помогает понять, как себя чувствуют мухи.
   – Ты прилип к потолку?
   – Что-то вроде того. Разумеется, так долго присоски меня не удержали бы. При помощи пружинных болтов я прикрутил к потолку трапецию. Я помню, как я висел там, зацепившись коленями, над всеми этими сверкающими камешками. Я не мог себе позволить даже потеть. Чтобы заглушить шум дрели, я обклеил ее пенопластом. Когда я просверлил стекло, началась настоящая работа. У меня лежали в кармане камешки – по весу точная копия камней коллекции. Я заменял их по одному. Необходимо было действовать быстро и очень точно. На замену каждого камня у меня была какая-то доля секунды, и помедли я хоть немного, тут же включилась бы сигнализация. На все это у меня ушел почти час. Я работал, не обращая внимания на прилив крови к голове и занемевшие пальцы. Затем я качнулся на своей трапеции и приземлился за пределами зоны сигнализации. Я помню, что мне показалось, как будто мне в обе ноги вогнали по стреле. Я даже ползти почти не мог. Это было хуже всего, и это был мой явный просчет. – Вспоминая тот эпизод, он мог позволить себе хохотнуть. – Я сидел там беспомощной кучей и лупил себя по ногам, чтобы запустить кровообращение. Я уже представлял себе, как попадаюсь, но не потому, что я недостаточно ловок и умен, а потому, что у меня занемели эти чертовы ноги.
   Положив голову на сухие водоросли, как на подушку, Адрианна хохотала вместе с ним.
   – И что же ты предпринял?
   – Я представил себя в камере, а затем очень быстро и совершенно неэлегантно удалился, в основном на четвереньках. К тому времени, как в музее подняли тревогу, я уже отмокал в своей ванне в отеле.
   Когда он вынырнул из воспоминаний, в которые так неожиданно погрузился, она улыбалась, глядя на него.
   – Ты по этому скучаешь.
   – Очень редко. – Он щелчком выбросил окурок в пену. – Видишь ли, Эдди, прежде всего я бизнесмен. Наступило время, и я ушел из этого бизнеса. К тому моменту Спенсер – это мой начальник – уже несколько раз меня едва не настиг.
   – Они все о тебе знали и тем не менее взяли тебя к себе.
   – Полагаю, лучше держать волка в конуре, чем на воле. Рано или поздно все равно расслабляешься и теряешь бдительность. И одной ошибки бывает достаточно.
   Она оглянулась на море с его бурлящей водой.
   – Мне осталось выполнить одну-единственную задачу, и расслабляться я не собираюсь.
   Он промолчал. Он не сомневался в том, что сумеет убедить ее отказаться от этой затеи, и решил, что, если уговоры не помогут, он искусственно создаст ей непреодолимые препятствия.
   – Как ты смотришь на сиесту, а потом на рождественский ужин?
   – Положительно. – Она встала, держа сандалии в руках за ремешки. – Но обратно поведу я.

   Возможно, и не стоило так стараться, но иначе она не могла. Она наслаждалась ароматной ванной и облаками душистой пудры. Это были чисто женские привычки, семена которых были посеяны в нее еще в гареме. Ей нравилось готовиться долго и не спеша, хотя вечер с Филипом вряд ли можно было считать свиданием. Она знала, что основной целью, побуждающей его проводить с ней время, является наблюдение за ней. Что с того, что она сказала ему, что у нее больше нет никаких дел на острове? Он не обязан был ей верить. В любом случае ей тоже было выгодно его общество. По крайней мере, так она себе говорила, выбирая белое платье с необъятной юбкой, но совершенно без спины. Она будет проводить с ним время так же охотно, как и он с ней, – в расчете на то, что его бдительность ослабнет и ей удастся ускользнуть из страны… завтра.
   У нее были планы, которые было необходимо завершить. Планы, которые она вынашивала целое десятилетие. Вскоре после нового года она вернется в Джакир. Она вставила в уши серьги с красивыми камнями – такими же холодными, как ее мысли, и такими же ненастоящими, как облик, в котором она предстанет перед отцом.
   Но сегодня она позволит себе насладиться волшебным светом тропических сумерек и шепотом спокойного моря.
   Когда Филип постучал в ее дверь, она была готова. Он также был в белом костюме, и синяя рубашка казалась вспышкой света на фоне белого пиджака.
   – В отъезде на зиму в жаркие страны есть свои преимущества. – Он провел ладонями по ее обнаженным плечам. – Ты отдохнула?
   – Да. – Она не сказала ему, что успела съездить в «Эль-Гранде», собрать вещи и освободить номер. Его прикосновение заставило ее испытать смешанные чувства и растерянность лошади, которую понукают и останавливают одновременно. – А будучи туристом, я живу настоящим моментом, от завтрака до ланча и от ланча до ужина.
   – Отлично. Но прежде чем мы спустимся вниз, я хочу тебе кое-что подарить.
   Он вытащил из кармана маленькую бархатную коробочку. На этот раз она действительно отшатнулась, как будто ее ударило током.
   – Нет.
   Это прозвучало чересчур холодно, но он взял ее за руку и вложил в нее коробочку.
   – Отказываться от рождественских подарков не только невежливо, это еще и дурная примета.
   Он не стал рассказывать о том, что ему пришлось изрядно потрудиться и дать немало взяток и чаевых, прежде чем он нашел ювелира, согласившегося открыть свой магазин в праздники.
   – В этом не было необходимости.
   – А она должна быть? – парировал он. – Брось, Адрианна, такая женщина, как ты, должна уметь принимать подарки.
   Разумеется, он был прав, а она вела себя глупо. Она открыла коробочку и увидела внутри булавку, лежащую на белом атласе. Но она не просто лежала. Адрианне показалось, что она затаилась перед прыжком, как пантера, которую она собой изображала, – насыщенно-черная, изумительной формы, с горящими огнем рубиновыми глазами.
   – Она изумительна.
   – Она навела меня на мысли о тебе. О чем-то, что нас роднит.
   Он приколол булавку к ее платью с непринужденностью мужчины, которому это было не в новинку.
   Она попыталась расслабиться и улыбнулась:
   – От одного ночного охотника – другому?
   Она невольно подняла руку и погладила пантеру.
   – От одной неприкаянной души – другой, – уточнил он и, сунув коробочку обратно в карман, взял ее за руку.
   Они лакомились нежно обжаренным на решетке омаром и пили резкое вино с фруктовым ароматом, слушая мариачи [21 - Мариачи – один из самых распространенных жанров мексиканской народной музыки.], поющих о любви и страсти. Их столик стоял у окна, что позволяло им наблюдать за людьми, гуляющими по набережной, и мальчишками, которые околачивались у длинной шеренги такси и открывали дверцы пассажирам в надежде на то, что им перепадет пара монет.
   Пока они ели, солнце пылающим шаром опустилось к горизонту и взошла царственно неторопливая луна.
   Она попросила его рассказать о своем детстве и очень удивилась, когда он не стал уклоняться от ответа или отшучиваться.
   – Моя мама работала кассиршей в кинотеатре. Мне это нравилось, потому что позволяло бесплатно смотреть все, что там шло, иногда целыми днями. В остальном ее денег хватало разве что на оплату жалкой двухкомнатной квартирки в Челси. Мой отец появился в ее жизни ровно настолько, сколько было необходимо, чтобы сделать меня, а узнав о моем скором появлении, так же скоропостижно испарился.
   Ощутив болезненный укол в груди, она хотела взять его за руку, но он поднял бокал с вином, и момент был упущен.
   – Наверное, ей было очень трудно совсем одной.
   – Я не сомневаюсь в том, что это был ад, но по ней этого никогда не было видно. Она прирожденный оптимист, женщина, которая довольствуется тем, что имеет, и неважно, это много или мало. Кстати, она преданная поклонница твоей матери. Когда она узнала, что я пригласил дочь Фиби Спринг со мной поужинать, она целый час отчитывала меня за то, что я не привез тебя к ней в гости.
   – Маму многие любили.
   – Ты никогда не думала о том, чтобы последовать по ее стопам и стать актрисой?
   Она не удержалась от улыбки.
   – Как это не думала? – ответила она, поднимая к губам бокал.
   – И часто тебе приходится играть?
   – Играть? – Она развела руками. – По необходимости. Твоя мама знает о твоем призвании?
   – Ты имеешь в виду секс?
   Он не был уверен, что это ее насмешит, но она расхохоталась, а затем наклонилась вперед, глядя на него блестящими глазами, в которых отражалось пламя свечей.
   – Я имела в виду твою профессию, а не хобби.
   – Ах, это. Видишь ли, мы о таких вещах никогда не говорим. Могу сказать одно – мама далеко не глупа. Еще вина?
   – Еще чуть-чуть. Филип, ты никогда не мечтал вернуться и провернуть последнее, но совершенно невероятное дело? Что-то такое, чего тебе хватит на спокойную старость?
   – Ты о «Солнце и Луне»?
   – Это мое, – довольно чопорно ответила она, что немало его позабавило.
   – «Солнце и Луна», – повторил он, наблюдая за ней. – Два удивительных драгоценных камня в одном колье. «Солнце» – бриллиант первой воды весом в двести восемьдесят карат, абсолютно прозрачный и ослепительно-белый. Если верить легенде, это камень с бурным прошлым. Его нашли в Декканской провинции Индии в шестнадцатом веке. После грубой огранки он весил более восьмисот карат. Камень нашли два брата, и, как и в истории о Каине и Авеле, один убил другого ради владения находкой. Но вместо изгнания в землю Нод его ожидали несчастья в его родных краях. Его жена и дети утонули, оставив его с довольно холодным утешением в виде камня.
   Филип сделал глоток вина и, не дождавшись комментариев Адрианны, наполнил свой бокал, а затем ее.
   – Согласно легенде, он сошел с ума и предложил камень дьяволу. Принят был этот дар или нет, история умалчивает. Как бы то ни было, его убили, а камень начал свои странствия. Его путь пролег через Стамбул, Сиам, Крит и дюжину других экзотических мест, и повсюду за ним тянулся след из предательств и убийств. Наконец, кровожадные боги смилостивились, и примерно в 1876 году камень обрел дом в Джакире.
   – Мой прапрадедушка купил его для своей любимой жены. – Она обвела пальцем край бокала. – За эквивалент полутора миллионов американских долларов. Ему пришлось бы заплатить больше, если бы не дурная репутация камня. – Ее палец замер. – В то время в Джакире многие голодали.
   – Он был не первым и не последним правителем, который не обращал внимания на подобные вещи. – Филип помолчал, наблюдая за ней, пока официант убирал их тарелки. – Его огранил некий венецианец, который то ли по неопытности, то ли от волнения срезал с необработанного алмаза больше необходимого. Ему отрубили руки, которые затем повесили ему на шею, и оставили его в пустыне. Но камень уцелел и обрел себе пару в виде столь же древней жемчужины. Она была выловлена в Персидском заливе и обладала идеальной сферической формой и неподдающимся описанию блеском. Все двести пятьдесят ее карат мерцали удивительным свечением подобно маленькой луне. Бриллиант сверкает, а жемчужина сияет, и согласно легенде, магия жемчуга борется с магией бриллианта. Вместе они как мир и война, снег и огонь. – Он поднял свой бокал. – Или как солнце и луна.
   Адрианна сделала глоток вина, чтобы избавиться от комка в горле. Разговоры о колье ее одновременно волновали и удручали. Она прекрасно знала, как оно выглядело на шее ее матери, и могла только представлять себе, что она ощущала, держа его в руках. И все эти россказни о магии и легендах ничуть не поколебали ее решимости завладеть ожерельем.
   – Ты хорошо подготовился.
   – «Солнце и Луна» известны мне точно так же, как и «Кохинор» или «Питт» – как драгоценности, которыми я могу восхищаться, которых я даже могу желать, но только не как камни, ради которых я стал бы рисковать жизнью.
   – Когда мотивом являются только деньги или сам факт обладания, можно устоять даже перед бриллиантами, – произнесла Адрианна и начала подниматься со стула, но он остановил ее, схватив за руку. Его хватка оказалась крепче, чем того требовали приличия, и по его глазам было видно, что ему уже не до смеха.
   – Когда мотивом является месть – перед ним необходимо устоять.
   Она сжала пальцы, а затем расслабила руку. «Контроль, – подумал он, – может быть как благословением, так и проклятием».
   – Месть затуманивает рассудок, не позволяя мыслить хладнокровно. Страсть любого рода приводит к ошибкам, – продолжал он.
   – У меня есть лишь одна страсть. – Ее лицо озарял мерцающий свет свечей, подчеркивая высокие скулы и впалые щеки. – У меня было двадцать лет на то, чтобы ее культивировать и направлять. Не все страсти горячи и опасны, Филип. Некоторые из них холодны как лед.
   Когда она встала, он промолчал, но пообещал себе убедить ее в том, что она ошибается, прежде, чем сегодняшний вечер подойдет к концу.

Глава девятнадцатая

   Адрианна размышляла над тем, что понять этого человека очень трудно. Его сосредоточенность молниеносно сменялась легкомысленностью. На обратном пути в отель он беспечно болтал об их общих знакомых. Как будто и не было того момента в ресторане, когда он взял ее за руку и посмотрел в глаза так, как будто был способен подчинить ее своей воле одним лишь взглядом. Сейчас их окружали лишь тропический бриз и лунный свет. Разговоры об ожерелье и пролитой из-за него крови остались в прошлом.
   Было нетрудно понять, как он проник в общество богатых и привилегированных. Глядя на него, никто не увидел бы выросшего без отца уличного вора из Челси. Как и расчетливого, уверенного в себе вора-домушника. В глазах любого собеседника он был образованным, скучающим и очаровательно беззаботным. Хотя ничто не могло быть дальше от истины, чем это производимое им впечатление.
   Но, даже зная все это, она получала удовольствие от его общества. Одной из его сильных сторон являлось умение заставить женщину трепетать, но уже в следующее мгновение расхохотаться и позволить ей расслабиться. Когда машина остановилась у отеля, она поймала себя на том, что жалеет о том, что уже через пару минут им предстоит расстаться.
   – Я была раздосадована, обнаружив тебя здесь, – сообщила ему она, сунув руку в сумочку в поисках ключа.
   – Ты была в ярости, обнаружив меня здесь.
   Отняв у нее ключ, он вставил его в замок.
   – Ну и ладно. – Она была расслаблена, и ее хорошее настроение отражалось в ее улыбке. – Я редко меняю мнение о ситуации или человеке, но сегодня твое общество мне было приятно.
   – Я рад это слышать, поскольку намерен остаться с тобой.
   С этими словами он взял ее под локоть и вместе с ней вошел в номер.
   – Если ты полагаешь, что я могу попытаться снова стащить драгоценности Сент-Джонов, то тебе нечего опасаться.
   Он бросил ключ на телефонный столик, после чего отнял у нее сумочку и отправил ее туда же.
   – Мое пребывание здесь в данный момент не имеет никакого отношения к драгоценностям.
   Прежде чем она успела отступить, он положил ладони ей на плечи, а затем необыкновенно ласково провел ими вниз по ее рукам. Их пальцы, встретившись, сплелись совершенно естественным образом.
   – Нет.
   Он поднял одну ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони. Затем другую.
   – Что нет?
   Жар ринулся в нее от кончиков пальцев, подобно ракете. Одно дело игнорировать то, в чем ты никогда не испытывала потребности, и совсем другое, когда эта потребность внезапно возникла.
   – Я хочу, чтобы ты ушел.
   Продолжая удерживать ее руку в своей, он отвел ее упавшие на плечо волосы назад. Кончики его пальцев едва ощутимо скользнули по обнаженной коже. Он ощутил вспышку реакции, но не был уверен в том, от кого она исходила – от нее или от него.
   – Я бы ушел, если бы поверил тебе. Тебе известно, что тебя называют недоступной?
   Она отлично это знала.
   – Ты поэтому меня хочешь? Потому что я недоступна?
   – Этого могло быть достаточно. – Он играл с ее волосами. – Раньше.
   – Филип, меня это не интересует. Я думала, что ясно дала тебе это понять.
   – Твое умение лгать – это одна из черт, которые восхищают меня в тебе больше всего.
   Он стоял очень близко. Гораздо ближе, чем следовало ему позволять.
   – Я не знаю, что еще я должна сделать, чтобы убедить тебя в том, что ты понапрасну теряешь время.
   – Если бы это было правдой, убедить меня было бы совершенно несложно. Эдди, ты умеешь так смотреть на мужчин, что самая жаркая кровь в жилах леденеет. И сейчас ты так на меня не смотришь.
   Он положил ладонь ей на затылок. Несмотря на то, что она застыла и напряглась, ее губы – спелые, полные, мягкие – задрожали и приоткрылись. Любой мужчина, даже полностью пресытившийся, продолжал бы их жаждать.
   Его губы едва ощутимо коснулись ее рта, и она тут же ощутила, как ее сердце взлетело куда-то в горло и бешено там затрепетало. Она подняла руку, чтобы оттолкнуть его от себя. Этого требовал инстинкт самосохранения. Но она сжала пальцами его рубашку и осталась стоять на месте. Это была потребность.
   Но одновременно с потребностью ее неожиданно охватило сожаление.
   – Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Я не такая, как другие женщины.
   – Нет, не такая. – Он невольно провел пальцами по ее шее, успокаивая и ободряя ее, хотя его губы продолжали приводить все ее чувства в смятение. – И я не хочу получить от тебя больше, чем ты способна дать.
   Он сильнее прижался к ее губам в поцелуе, и она застонала. В этом звуке слышались одновременно отчаяние и изумление. На мгновение, всего на одно мгновение она отдалась этому чувству. Ее тело прильнуло к его груди, ее губы открылись, а сердце распахнулось. Красота и благородство, представшие его взгляду, потрясли его до глубины души.
   Но она уже отстранялась и отворачивалась.
   – Филип, я знаю, какое впечатление произвожу, но это всего лишь образ. Это все не для меня.
   Она стиснула руки, чтобы унять их дрожь.
   – Возможно, это действительно было не для тебя. – Он снова положил руки ей на плечи. – До сих пор.
   У нее была гордость. Она помогала ей удержаться на плаву все эти нестабильные и сложные годы. Именно она позволила ей без смущения, глядя ему в глаза, произнести:
   – Я никогда не была с мужчиной. И никогда этого не хотела.
   Она отвернулась, чтобы уйти.
   – Я знаю.
   Она снова обернулась к нему, как он и надеялся.
   – Я понял это сегодня утром, когда ты рассказала мне о своем отце – о том, что произошло у тебя на глазах между ним и твоей матерью. Я не могу стереть этого из твоей памяти и не могу облегчить твою боль. Я только могу сказать, что это не обязательно должно быть так. Более того, это никогда не должно происходить таким образом.
   Он снова к ней прикоснулся – ладонью к щеке. Этим он испытывал не только ее, но и себя. Она закрыла глаза, позволив себе впитывать ощущение его пальцев на коже и свой внутренний трепет, и порожденные им желания. Она была женщиной, которая знает, чего хочет, и стремится быть хозяйкой своей судьбы. Но все шло к тому, что сегодня не все будет зависеть от нее.
   – Мне страшно.
   Он высвободил ее волосы из сделанных из слоновой кости заколок.
   – Мне тоже.
   Услышав это, она открыла глаза:
   – Я тебе не верю. С чего это вдруг тебе должно быть страшно?
   – Потому что ты важна для меня. – Он отложил заколки в сторону и запустил пальцы в ее волосы. – Потому что все это так важно. – Он снова привлек ее к себе, стараясь быть мягким, помня о ее хрупкости, а не о ее силе. В ней было и то, и другое, и оба этих качества зацепили его с самого начала. – Эдди, мы можем анализировать это всю ночь. Или ты можешь позволить мне любить себя.
   Выбора у нее не было. Его не было с самого начала. Адрианна верила в судьбу. Ей было суждено покинуть Джакир, точно так же, как и вернуться. И ей было суждено провести эту ночь, пусть даже всего одну, с Филипом и узнать, что заставляет женщин отдавать свои сердца и свою свободу мужчинам.
   Она ожидала страсти. Она ее понимала. Именно это бешеное неистовство заставляло мужчин стремиться к различным способам освобождения. Она знала о сексе как из откровенных разговоров в гареме, так и из бестолковой романтической болтовни во время чаепитий в Европе. Женщины стремились к нему так же, как и мужчины, хотя были более ограничены в своих возможностях утолять этот голод. Впечатление о сексе, запомнившееся ей с детства, представляло собой сплетение конечностей, ураган звуков и движений, которые лучше всего было совершать в темноте.
   Когда его губы снова коснулись ее рта, она приготовилась отдаться страсти.
   Но поцелуй был едва ощутим, представляя собой воздушные прикосновения губ к губам. Она в изумлении открыла глаза и увидела, что он за ней наблюдает.
   Продолжая играть с ее ртом, он видел, как в ней с каждым мгновением нарастает смятение и желание. Он не позволял стремлению поглотить ее всю без остатка, овладеть ею, прорваться наружу. Только не сейчас. Не с ней. Все навыки и все терпение, которое он успел освоить, он намеревался сегодня ночью пустить в ход. Он позволил своим рукам затеряться в ее волосах, давая им обоим время привыкнуть к неожиданному.
   Поэтому когда он к ней прикоснулся, она не сжалась. Похоже, ее тело было готово к тому, чтобы его ласкали и открывали. Он стряхнул с себя пиджак, и она без малейших колебаний провела ладонями по его плечам, а затем спине. Ей не терпелось получить доступ к тому, что уже было открыто ее рукам, и она дергала за подол его рубашки, пока не выправила ее наружу и не смогла ощутить под ней его кожу.
   Прикоснувшись к нему, она услышала, как он шумно втянул в себя воздух сквозь сцепленные зубы. Его губы стали более нетерпеливыми, а сердце забилось еще чаще. Она услышала, как он что-то пробормотал, но не поняла, что он просит ее не спешить. Она не могла знать, каких усилий ему стоит раздевать ее медленно, заставляя руки двигаться неторопливо, в то время как им хотелось жадно стиснуть предмет его желаний. Шорох платья, падающего к ее ногам, громом отозвался у нее в голове. По ее обнаженному телу коротко пробежала дрожь.
   Ее кожа сияла в тусклом лунном свете, который серебрил концы ее волос, падающих на грудь. Он знал, что такое желание, но не знал, что оно может быть таким острым и яростным – таким острым, что его руки дрожали, и таким яростным, что у него сводило болью горло. Дрожащими руками он сорвал с себя рубашку и осторожно уложил Адрианну на кровать.
   Ей тоже приходилось испытывать желания. Но к ним всегда вел четко проложенный путь, и у них было видимое окончание. Безопасность, репутация, восстановление справедливости. Теперь она узнала, что некоторые желания подразумевают множество путей, ведущих во многих направлениях одновременно. Ей по-прежнему было страшно, но боялась она уже не его, а себя и того, какую цену она будет готова заплатить за то, чтобы продолжать чувствовать себя так, как сегодня.
   Он показал ей, что значит гореть медленно, продолжая жаждать все большего жара. Она услышала свой собственный прерывистый вздох, когда ее тело, которому так долго отказывали в этом удовольствии, напряглось, содрогнулось и приняло его ласки. Это была страсть, которая, казалось, плавила ее на медленном огне, нежность, которая возбуждала сверх всех ожиданий, и знание, ломающее все устоявшиеся представления.
   Она с самого начала знала, что он возьмет ее, и он это сделал, но в этом была и отдача. А боли не было совсем. Она была так уверена в том, что ей будет больно. Но его руки скользили по ней подобно воде. Даже когда его рот накрыл ее грудь и ее тело выгнулось, реагируя на ласку, она испытала наслаждение, которое накатывалось на нее подобно волнам.
   Она благоухала страстью, шелком и тайнами. И все это было способно свести с ума любого мужчину. Она прикасалась, но осторожно. Хотя ее отклик был таким, что о большем, казалось, и мечтать невозможно, тем не менее он ощущал, что где-то внутри сохраняется тугой комок напряжения. Она приближалась к пику наслаждения, которого, как он знал, она не могла понять. И какая-то ее часть вела себя сдержанно, возможно опасаясь заплатить слишком высокую цену. Жгучее наслаждение всегда влечет за собой уязвимость. Шепча ласковые слова, он накрыл ее губы ртом. Они открылись, и ее язык сплелся с его языком в нерешительном танце.
   Этот вкус был для нее новым и все же… знакомым. Ощущение его тела, скользящего по ее коже, не было ни чужеродным, ни пугающим, как она того ожидала. И когда он прикоснулся к тому, к чему еще никогда не прикасался ни один мужчина, это, вопреки всем ожиданиям, не показалось ей насилием.
   А затем ее охватили ощущения, которые были чем-то гораздо большим, чем наслаждение или очередное приятное открытие. Ее дыхание стало поверхностным, и ей показалось, что она задыхается. Ее кожа, которая от каждой ласки становилась все более чувствительной, теперь была такой разгоряченной, что даже влетающий в открытые окна ветерок был не в состоянии ее охладить. Беспомощность. Когда-то она поклялась себе, что никогда не позволит себе ее ощутить, и уж точно не в отношениях с мужчиной. Она боролась с беспомощностью, боролась с ним, но жар продолжал концентрироваться и закручиваться внутри ее тела в тугой узел, который затем начал расширяться.
   Она ощущала боль, но эта боль не была похожа ни на одну известную ей боль. Она одновременно сопротивлялась ей и стремилась к ней. Она впивалась пальцами в простыни в отчаянной попытке обрести утраченное равновесие.
   Он медленно вел ладонью вверх по ее бедру, ощущая трепет каждой отдельной мышцы. И он нашел ее, жаркую и влажную. Какое-то мгновение она сопротивлялась, но наслаждение нарастало, и она задохнулась. Ее тело выгнулось, а затем, издав изумленный стон облегчения, обмякло.
   После этого она себя уже не контролировала, жадно стремясь ко всем новым ощущениям, ко всему, чему он мог ее научить. Она обволакивала его собой, и кровь горячо пульсировала в ее венах, мчалась бурным потоком под самой поверхностью. В этом была свобода, которую она с радостью принимала, так же, как принимала его. И было доверие, навстречу которому она открылась так же, как открылась навстречу ему.
   Когда он скользнул в нее, это был шок и наслаждение одновременно. Шок от наслаждения и наслаждение шоком. Он не мог сказать ей, что в этот момент, когда ее тело его приняло, он был более уязвим, чем когда-либо в своей жизни, и более, чем когда-либо, готов идти на риск.

   После она тихо лежала рядом с ним. Это не должно было значить так много. Это ничего не могло изменить. Она знала, что очень глупо чувствовать себя так, как будто она стала другой. В ее стране женщина ее возраста уже давно была бы замужем и, если бы Господь был милостив, родила бы нескольких детей. То, что случилось сегодня, было совершенно естественным. Женщина предназначалась для того, чтобы дарить мужчине наслаждение и сыновей.
   Она мыслит, как женщина Джакира! Шок от этого осознания оставил в ее рту горький привкус, который затмил даже вкус лежащего рядом мужчины. Она начала отодвигаться, возможно, даже решив бежать. Но тут его рука обняла ее за плечи.
   Приподнявшись на локте, он всматривался в ее лицо. Оно все еще скрывало тайны, и под сиянием утоленной страсти ощущались сомнения, понять которые он был не в состоянии.
   – Я сделал тебе больно?
   Это не было его самым первым предположением, но он был не больше ее готов раскрывать свои тайны.
   – Нет, конечно нет.
   Он коснулся ее лица. И хотя она не отстранилась, он не ощутил и отклика. Ее кожа была прохладной, и он укрыл ее простыней, ожидая, что она что-нибудь скажет, даст ему понять, как она себя чувствует или в чем нуждается. Но она продолжала молчать.
   – А ты знаешь, что ты меня не забудешь? – прошептал он. – Первого любовника никогда не забывают.
   В его словах она ощутила упрек и поняла, что он сдерживает раздражение, но не поняла, что оно вызвано обидой.
   – Да, я тебя не забуду.
   Он перекатил ее на себя таким образом, что ее волосы упали по обе стороны его лица, образовав некое подобие полога. Их глаза встретились. В ее взгляде светился вызов, который он увидел и принял.
   – Давай позаботимся о том, чтобы точно не забыла, – заявил он, прежде чем прижаться к ее губам в поцелуе.

   Когда она проснулась, солнце стояло высоко и комната была залита его ярко-белым светом. Во всем ее теле ощущалась боль – тупая, но каким-то образом приятная, напоминающая ей о минувшей ночи. Ей хотелось улыбнуться и поудобнее устроиться в постели вместе со своими воспоминаниями, как с сумкой, полной изумительных бриллиантов. Но где-то очень глубоко в душе она продолжала верить в то, что если женщина уступила в постели, она уступила везде.
   Он спал рядом с ней. Она не думала, что он останется у нее до утра или будет обнимать ее всю ночь даже во сне. Она также не догадывалась, как это успокаивает – лежать без сна в темноте, прислушиваясь к его ровному дыханию. Зато теперь она знала, как приятно ей изучать его лицо в лучах утреннего солнца.
   Нежность. Она ощущала ее и боролась с ней. Ей хотелось провести пальцами по его щеке, запустить их в его волосы. Было бы так здорово прикоснуться к нему сейчас и убедиться в том, что все, что происходило ночью, было реально и важно.
   Очень осторожно она разогнула пальцы и подняла руку. Она едва успела коснуться его кожи кончиками пальцев, как вдруг его глаза распахнулись. Адрианна отдернула руку.
   Но даже во сне его движения были стремительными и точными. Сжимая пальцами ее запястье, Филип поднес ее пальцы к губам.
   – Доброе утро.
   – Доброе утро. – Неловкость. Она чувствовала себя ужасно глупо и не знала, куда деваться от неловкости. – Мы спали дольше, чем я хотела.
   – Для этого и существует отпуск. – Одним незаметным движением он лег на нее, целуя ее шею. – Ну и для других вещей тоже.
   Она закрыла глаза. Она и не знала, как трудно будет бороться с потребностью давать. Это казалось невозможным, но сейчас она хотела его еще больше, чем ночью. Стоило ощутить вкус любви, и, как и в случае с остальными излишествами, остановиться было невозможно.
   – Как насчет завтрака? – спросила она, пытаясь звучать как можно непринужденнее.
   Немного покусав ее губы, он отстранился.
   – Ты хочешь есть?
   – Умираю с голоду.
   – Позвонить в обслуживание номеров?
   – Да – нет, – ответила она, уже ненавидя себя за обман. – На самом деле мне хотелось бы принять душ и одеться, а потом я подумывала о дайвинге. Как ты смотришь на то, чтобы сплавать на Паланкар?
   – Ты заказала лодку?
   – Еще нет.
   Когда он сел, она слегка повернулась. Едва заметно, но так, чтобы их тела больше не соприкасались.
   – Давай я об этом позабочусь? Пойду тоже приму душ. Встречаемся в столовой через час. Отправимся после того, как поедим.
   – Отлично. – Она заставила себя улыбнуться. – Возможно, мне потребуется больше времени. Я должна позвонить Селесте.
   – Только не задерживайся слишком долго. – Он поцеловал ее, и поскольку Адрианна уже сожалела о своем решении, она полностью отдалась поцелую. Застонав от удовольствия, он прижал ее к себе. – Человек может обходиться без еды несколько дней.
   Ее смех прозвучал почти естественно.
   – Только не этот человек.
   Оставшись одна, она прижала колени к груди и опустила на них голову. Это не должно быть так больно. Человек не должен страдать, делая то, что он должен сделать. Но она страдала. Отшвырнув простыни, она быстро встала и начала собираться.
   Он дал ей дополнительные четверть часа, сидя у окна в столовой и наблюдая за тем, как солнцепоклонники на пляже натираются маслом для загара. Он знал, что есть женщины, которые не знают цену времени. Но затем он напомнил себе, что Адрианна не из их числа. Сдерживая нетерпение, он заказал вторую чашку кофе. Он знал, что когда человек начинает считать минуты – это всегда признак того, что дело плохо. Филип взял розу, которую ранее положил рядом с ее тарелкой. Его дела были очень плохи.
   Прошлой ночью с ним случилось гораздо больше, чем страстные занятия любовью и разрядка. В нем что-то громко щелкнуло и встало на место, и этого уже было не изменить. Он не искал, даже не собирался искать человека, который подходил бы ему так идеально. Но пути назад не было. «И для нее тоже», – подумал он, прикуривая сигарету. Возможно, она и думает, что может продолжать жить, как жила до него, но он собирался доказать ей, что она ошибается.
   Он принял решение, возможно первое в своей жизни, которое не было эгоистичным или нацеленным на извлечение прибыли, но он его принял. И, черт возьми, он не собирался проводить остаток утра в ожидании. Он пойдет и прямо сейчас докажет ей, что его решение правильное.
   Он затушил сигарету, оставив дымящийся окурок рядом с остывающей чашкой кофе, и широкими шагами направился к выходу из столовой. Ему уже было не по себе, когда он подошел к ее двери. «Влюбленный придурок», – обозвал он себя, содрогаясь от отвращения. Он постучал – сильнее, чем необходимо, и, когда ему никто не ответил, подергал за ручку двери. Она была заперта, но у него в кармане лежал ключ от его собственного номера, а также кредитка и тонкая монета. Даже не потрудившись оглядеться вокруг, он принялся за работу.
   Открыв дверь, он все понял. Проклиная все на свете, он подошел к шкафу и настежь распахнул его створки. Не считая ее аромата, он был пуст. На туалетном столике виднелись следы пудры, но пузырьки и тюбики исчезли.
   Он выпустил дверцы, тут же с громким стуком захлопнувшиеся, и сунул руки в карманы брюк. Какое-то мгновение его терзала ярость, к которой примешивалось бессилие. Не будучи по природе склонным к насилию, он узнал, что значит с наслаждением задумывать убийство. Подавив эмоции, он подошел к телефону и позвонил администратору.
   – Как давно Лара О’Коннор покинула отель? – Он ожидал ответа, фантазируя на тему жестокой мести. – Сорок минут назад? Спасибо.
   «Пусть бежит, – думал он, возвращая трубку на рычаг аппарата. – От меня ей не убежать».

   Пока Филип грезил местью, Адрианна пристегивала ремень, сидя в самолете. Ее глаза скрывали темные очки. Они не были красными. Она не позволила себе слезы. Но в них плескалось сожаление. Она знала, что он будет зол. Но затем он продолжит жить – как и она, тем более что выбора у нее все равно нет. В ее жизни не было места эмоциям, подобным тем, которые был способен извлечь из нее он. Пока «Солнце и Луна» не оказались у нее в руках, у нее не было права ни на что, кроме мести.

Глава двадцатая

   В Лондоне прошел снег. Улицы посерели от шуги. Вдоль обочин громоздились высокие кучи талого снега, почерневшего, как уголь, и в равной степени уродливого. Но на крышах он был девственно-белым, напоминая нетронутые луга, и сверкал даже в вялых лучах лондонского солнца. Холодный ветер пытался сорвать шляпы с пешеходов и отворачивал полы их пальто. Они, ссутулившись, спешили куда-то, удерживая то, что угрожало улететь. В этом пронизывающем до костей холоде думалось только о камине и ароматном эле. Несколькими часами ранее Филип еще находился под щедрым мексиканским солнцем.
   – А вот и чай, дорогой.
   Двигаясь быстро по старой привычке пытаться все успеть, Мэри Чемберлен вошла в свою собственную уютную гостиную. Отвернувшись от окна, Филип взял из ее рук нагруженный поднос. На нем лежало все, что он так любил в детстве. Несмотря на мрачные мысли, он не удержался от улыбки. Мэри всегда старалась его баловать – когда у нее были деньги и когда их не было.
   – Ты испекла достаточно для целой армии.
   – Когда придет твой гость, ты должен его угостить. – Она расположилась у столика и взяла в руки чайник, готовясь разлить чай по чашкам. Это был изящный мейсенский сервиз с бледно-розовыми розочками и золотыми листиками. Пользуясь им, она всегда чувствовала себя знатной дамой. – Но пока его нет, мы могли бы выпить по чашечке сами и немного поболтать.
   Она добавила в его чашку сливок и вспомнила, что он не кладет себе сахар с тех пор, как ему исполнилось двенадцать. Она не переставала изумляться тому, что ему уже за тридцать. Она сама себя чувствовала на этот возраст. Как все мамы, она считала своего сына слишком худым и поэтому положила перед ним на тарелку два глазированных пирожных.
   – Вот так. – Она с довольным видом принялась размешивать изрядную дозу сахара в своей собственной чашке. Лучше горячего сладкого чая в холодный зимний день и быть ничего не могло. – Не правда ли, уютно?
   – Хмм?
   – Пей чай, дорогой. Перелеты из одного климата в другой всегда плохо сказываются на организме.
   Она не сомневалась, что рано или поздно он все равно расскажет, что его так сильно беспокоит.
   Он автоматически повиновался, глядя на нее поверх ободка чашки. За последние несколько лет она немного пополнела. «Но ей это идет», – решил Филип. Когда она была ребенком, она всегда была слишком худой. Теперь ее лицо было милым и округлым, и хотя ее кожа не была такой нежной, как у девушек, ей было присуще сияние зрелости. Ну да, морщинки, но скорее от смеха, чем от возраста. Мэри всегда была хохотушкой. Ее глаза были чистыми и невинно-голубыми.
   Внешне он пошел не в нее, а в мужчину, который ненадолго появился в ее жизни. В детстве это его очень беспокоило. Это его настолько беспокоило, что он всматривался во всех мужчин подряд – от почтальона до принца-регента – в поисках сходства. Он и по сей день не представлял себе, что бы он сделал, если бы однажды его обнаружил.
   – Ты изменила прическу.
   Мэри взлохматила волосы руками. Это был игривый и совершенно естественный жест.
   – Да. Что скажешь?
   – Что ты красивая.
   Она расхохоталась громко и восторженно.
   – У меня новый парикмахер. Его зовут мистер Марк. Ты можешь себе такое представить – мистер Марк? – Она закатила глаза и слизнула кусочек глазури с пальца. – Он так мило флиртует, что просто невозможно не дать ему дополнительные чаевые. Все девочки от него без ума, но мне кажется, что он другого вероисповедания.
   – Протестант?
   Ее глаза снова заискрились смехом. Ее Фил всегда был чертенком.
   – Да. Итак… – Устроившись поудобнее с чашкой в руках, она улыбнулась. – Расскажи мне о своем отпуске. Я надеюсь, ты не пил там воду. О ней столько всякого говорят. Ты хорошо провел время?
   Он вспомнил, как он ползал по воздуховодам, прятался в шкафах и медленно, неторопливо занимался любовью с Адрианной.
   – Можно сказать, что да.
   – Нет ничего лучше зимнего отдыха в тропиках. Я до сих пор помню, как ты отправил меня на Ямайку в середине февраля. Я чувствовала себя принцессой.
   Это было побочным эффектом дела де Марко.
   – И сводила с ума местное население.
   – Мне казалось, что я веду себя как добропорядочная британская матрона. – Мэри хихикнула. Филип подумал, что кем его мать точно никогда не станет, так это матроной. – Я и сама подумываю отправиться в круиз. Возможно, на Багамы. – Она заметила Чонси, толстого ленивого кота, которого она усыновила много лет назад. Не дожидаясь, пока он запрыгнет на поднос, она налила ему в блюдце сливок. – Меня пригласил этот милый мистер Пэддингтон.
   – Что? – опустившись с небес на землю, Филип уставился на мать. Рядом с ним лениво лакал из блюдца кот. – Повтори, пожалуйста.
   – Я сказала о том, что подумываю отправиться на Багамы с мистером Пэддингтоном. Чонси, ты такая свинья.
   Смягчившись, она бросила на блюдце полпирожного. Кот набросился на еду.
   – Отправиться в круиз с этим сальным развратником? Это смешно.
   Мэри боролась с желанием взять еще одно пирожное.
   – Мистер Пэддингтон – очень уважаемый член общества. Не будь таким занудой, Фил.
   – Я не желаю, чтобы мою мать растлевали посреди океана.
   – О боже, как это мило звучит! – Она расхохоталась и, наклонившись к сыну, похлопала его по руке. – В любом случае, дорогой, ты этого не увидишь. А теперь почему бы тебе не поделиться со мной тем, что тебя тревожит. Надеюсь, это женщина.
   Он встал, досадуя и на чай и на пирожные, и начал мерить шагами комнату. Мэри, как всегда, водрузила на рождественскую ель все игрушки, которые только ей вздумалось. Тут не было ни стиля, ни какой-либо гармонии в цветах. На елке висело все – от пластмассового северного оленя до фарфоровых ангелов. Филип сдернул с ветки обрывок мишуры и начал вертеть его в пальцах.
   – Это просто бизнес.
   – Я никогда не видела, чтобы ты метался по комнате из-за бизнеса. Возможно ли, что ты переживаешь из-за этой милой девочки, с которой я говорила по телефону? Дочери Фиби Спринг?
   Когда ленточка мишуры лопнула в его пальцах, Мэри мысленно потерла ладони.
   – О, это прекрасно.
   – В этом нет ничего прекрасного, так что можешь не мечтать о флердоранже. – Он вернулся и опустился на стул, ссутулив плечи. – Что в этом смешного?
   – Я думаю, что ты влюблен. Наконец-то. Как ты себя чувствуешь?
   Он, нахмурившись, смотрел на носки своих туфель, с трудом преодолевая желание пнуть кота.
   – Отвратительно.
   – Замечательно, замечательно. Именно так ты и должен себя чувствовать.
   Он не выдержал и тоже рассмеялся:
   – Ты всегда умеешь меня утешить, мама.
   – Когда я смогу с ней познакомиться?
   – Я не знаю. Есть одна проблема.
   – Ну конечно, есть проблема. Без этого никак. Настоящая любовь нуждается в проблемах.
   Он сомневался в том, что какая бы то ни было любовь нуждается в проблеме, связанной с бриллиантом в двести восемьдесят карат и бесценной жемчужиной.
   – Расскажи мне, что ты знаешь о Фиби Спринг.
   – О, она была бесподобна. Теперь нет никого, кто хотя бы близко мог с ней сравниться – обладал бы ее шиком, умел бы так держаться и так себя подать. – Погружаясь в воспоминания, она не удержалась от вздоха. Она и сама мечтала стать актрисой, звездой. Потом появился Филип, и она смирилась с тем, что отныне будет продавать билеты на просмотр фильмов вместо того, чтобы в них сниматься. Но ей никогда и в голову не приходило об этом сожалеть.
   – Знаешь, сейчас большинство кинозвезд выглядят как обычные люди. Ну, разве что чуть-чуть красивее, чуть-чуть элегантнее, но таким на их месте мог бы быть любой, если за ним чуть-чуть поухаживать. Фиби Спринг никогда не была обычной. Подожди, я сейчас тебе покажу.
   Она встала и быстро вышла в соседнюю комнату. Филип услышал, как она шуршит бумагами и переставляет коробки. Что-то упало. Он лишь покачал головой. Его мать была помешана на коллекционировании и никогда ничего не выбрасывала. Она собирала кусочки цветного стекла и остатки обрезов ткани, целые полки были заставлены старыми солонками, ящики были забиты корешками от билетов в кино.
   В Челси все их подоконники были уставлены маленькими пластмассовыми животными. Животных держать не позволялось, и Мэри по своему обыкновению нашла им замену. Он до сих пор помнил, как она старательно вырезала и наклеивала в тетрадки фотографии всех подряд – от членов королевской семьи до последнего кинокумира. Все они заменяли традиционную семью женщине, у которой не было никого, кроме себя самой и маленького мальчика.
   Она вернулась, сдувая пыль со старого большого красного альбома для вырезок.
   – Ты же знаешь, что я вела альбомы о своих любимых знаменитостях.
   – Твои звездные альбомы.
   – Да. – Нисколько не смутившись, Мэри села и открыла альбом. Когда на него прыгнул Чонси, она укоризненно поцокала языком и терпеливо опустила кота обратно на пол. – Это Фиби Спринг. Посмотри сюда. Это фото, наверное, сделали на премьере ее первого фильма. Ей тут никак не больше двадцати.
   Он подошел и сел на подлокотник ее кресла. Женщина на снимке держала под руку какого-то мужчину, но он его не заметил. Все внимание приковывала к себе она. Ее платье представляло собой некую фантазию на тему блесток и искр, а ее пышные волосы волной спадали по плечам. Излучаемое ею сияние не смогла притушить даже черно-белая фотография. В ее глазах светилось невинное волнение, а ее тело манило и обещало.
   – Этот фильм сделал ее звездой, – заметила Мэри, листая страницы. Тут были и другие снимки – некоторые из них студийные, другие попроще. Но на всех она была прекрасна. Со всех фотографий, некоторые из которых уже от старости начали закручиваться по краям, излучался секс. Рядом с ними были приклеены вырезки со сплетнями, которые Мэри вырезала из журналов о кино и таблоидов. Это все были слухи о романах Фиби с ее партнерами по фильмам, продюсерами, режиссерами, политиками.
   – Смотри, вот она на «Оскаре», когда ее номинировали за «Завтрашнего ребенка». Жаль, что она его не выиграла, зато ее сопровождал Кэри Грант, а это чего-то да стоит.
   – Я видел этот фильм. Она влюбилась не в того человека, родила от него ребенка, а потом ей пришлось сражаться с ним и его богатыми родителями за право опеки.
   – Я проливала море слез каждый раз, когда его смотрела. Она там такая мужественная, и с ней так дурно обращаются!
   Мэри снова вздохнула и перевернула страницу.
   Филип увидел фотографию Фиби, одетой в платье из светлого атласа и присевшей в изящном реверансе перед королевой. На следующем снимке она танцевала с одетым в смокинг смуглым мужчиной с жесткими чертами лица. Филипу незачем было пояснять, что это отец Адрианны. Глаза, черты лица и цвет кожи и волос говорили сами за себя.
   – Это он?
   – Это ее муж. Король Абду и как там его еще. Видишь ли, она была замужем только один раз. О, об этом писали все газеты и журналы. О том, как они встретились в Лондоне во время ее съемок в «Белых розах». Об их взаимной любви с первого взгляда. Он каждый день посылал ей две дюжины белых роз, пока ее номер в отеле не начал напоминать теплицу. Он заказал целый ресторан, чтобы они могли поужинать только вдвоем. То, что он был королем и все такое, делало эту историю еще более романтичной.
   Глаза Мэри, как стороннего наблюдателя, увлажнились даже сейчас, более четверти века спустя.
   – Ее тут же начали сравнивать с Грейс Келли и Ритой Хейворт, и она действительно в конце концов оставила кино и вышла за него замуж. И уехала в его крохотную страну, где-то там.
   Махнув рукой, она указала, где именно находится его страна.
   – Джакир.
   – Ну да, вот-вот. Это все было как в сказке. А вот и ее фотография в день свадьбы. Она на ней как королева.
   От одного взгляда на платье, окутанное кружевами и струящимся шелком, захватывало дух. Даже под фатой волосы Фиби сияли огнем. Она лучилась счастьем и казалась такой юной, что даже у Филипа защемило сердце. В руках она держала белые розы – много роз. А на ее шее сверкали, едва не прожигая своим блеском фотографию, «Солнце и Луна».
   Как бриллиант, так и расположенная под ним жемчужина служили подвесками на тяжелой, двойного плетения, золотой цепочке. Оправы камней также были великолепными – старинными, изящными, изумительно красивыми.
   Возможно, он и отошел от дел, но при виде колье у него начали зудеть кончики пальцев, а пульс участился. Ему казалось, что, держа его в руках, обладая им хотя бы мгновение, он почувствовал бы себя властелином мира.
   – После того как они поженились, новостей было немного, не говоря уже о фотографиях. Там есть какой-то закон против фотографий. Писали, что она ждет ребенка, потом, что у нее родилась девочка. Видимо, твоя Адрианна.
   – Да.
   – Люди какое-то время все это обсуждали, потом писать о ней стали все меньше, пока она несколько лет спустя вдруг не объявилась в Нью-Йорке вместе с дочерью. Похоже, брак оказался несчастливым, и в конце концов она оставила своего короля и вернулась домой и к своей карьере. Тут есть ее интервью, которое она дала вскоре после возвращения, но она мало что в нем говорит, не считая того, что скучала по съемкам.
   Она перевернула страницу, и Филип увидел другую фотографию. Эта Фиби все еще была красивой, но сияние померкло, сменившись нервозностью и напряжением. Рядом с ней была Адрианна. Ей было не больше восьми лет, и для своего возраста она была невысокой.
   Она стояла очень прямо, глядя в камеру, но в ее глазах таилась настороженность. Она держалась за руку Фиби. Или, может, это Фиби за нее держалась.
   – Как жаль. Фиби так больше и не снялась ни в одном хорошем фильме. Только в таких, где ей приходилось раздеваться, ну и все такое.
   Она перевернула несколько страниц, остановившись на снимках, с которых смотрела совсем другая Фиби. Ее глаза были окружены сеточкой морщин, а глубокие вырезы платьев обнажали ее всю еще гладкую и упругую грудь. Натянуто улыбаясь, она смотрела в камеру безжизненными глазами, и во всем ее облике сквозило отчаяние. На месте невинности прочно обосновалась взвинченность.
   – Она однажды снялась для мужского журнала, – Мэри наморщила нос. Она не считала себя ханжой, но всему есть свои пределы. – Ее агент был ее любовником… в числе прочих. Ходили слухи, что он положил глаз на ее дочь. Грязное дело для мужика его возраста.
   Внутренности Филипа свело болезненной судорогой.
   – Как его звали?
   – О боже, я не помню, даже если знала. Возможно, где-то здесь о нем говорится.
   – Можно я заберу это с собой?
   – Конечно. – Он закрыл альбом, и она положила ладонь на его руку. – Фил, это так важно? Кем бы ни были ее родители, чем бы они ни занимались, это не может изменить того, кем является она.
   – Я это знаю. – Он коснулся губами ее щеки. – А она еще нет.
   Когда раздался звонок в дверь, Филип посмотрел на часы:
   – Это Стюарт. Точен, как всегда.
   – Подогреть чай?
   – Он достаточно теплый, – ответил он, направляясь к двери. – Стюарт.
   Стюарт переступил порог. Его нос и щеки покраснели от ветра.
   – Ну и холод. Сегодня ночью опять пойдет снег. Миссис Чемберлен. – Он взял протянутую ему руку и похлопал ее по пальцам. – Рад вас видеть.
   – Мистер Спенсер, выпейте чаю, и вы сразу согреетесь. Филип остается за хозяина, а у меня есть кое-какие дела. – Она накинула шубку из черной норки, которую ей подарил на Рождество Филип. – Если захотите еще пирожных, они в шкафу на кухне.
   – Спасибо, мама. – Филип поднял ее воротник, соединив концы под подбородком. – Ты похожа на кинозвезду.
   Большего комплимента для нее и придумать было невозможно. Ущипнув его за щеку, она вышла за дверь.
   – Твоя мать прелестная женщина.
   – Да. Она подумывает отправиться в круиз с каким-то зеленщиком по фамилии Пэддингтон.
   – С зеленщиком? Ну что ж, – Спенсер сложил пальто и аккуратно уложил его на стул, прежде чем направиться к подносу с чаем. – Наверняка она будет вести себя осмотрительно. – Он налил себе чаю. – Я думал, что ты собирался отдыхать все праздники.
   – Я отдыхаю.
   Спенсер приподнял бровь. Он поднял ее еще выше, когда Филип вытащил сигарету.
   – Я думал, что ты бросил.
   – Я бросал.
   Спенсер положил в чашку ломтик лимона.
   – Мне показалось, пора тебе рассказать, что произошло в Париже.
   Хотя Филип уже в мельчайших подробностях знал, что там произошло, он сел и приготовился слушать.
   – Как ты и подозревал, графиню должны были ограбить. У нас в ее доме был агент под прикрытием – под видом кухонной прислуги. Еще двое дежурили на улице. Должно быть, наш подозреваемый это почувствовал и начал действовать слишком поспешно. В итоге включилась сигнализация. Это его первый подобный прокол.
   Филип налил себе чашку чая и предостерегающе покосился на Чонси.
   – В самом деле.
   – Агенты на улице его заметили. И это тоже было впервые, хотя описание в высшей степени туманное. Оба утверждают, что он знает Париж, как канализационная крыса, и, скорее всего, местный. Но, возможно, это потому, что он оторвался от преследования и ушел.
   – А что с драгоценностями графини?
   – Целы. – Спенсер с довольным видом вздохнул. – На этот раз мы ему поломали все планы.
   – Возможно, даже больше. – Филип протянул ему вазочку с пирожными. Спенсер несколько мгновений колебался, но затем отломил кусочек. – До меня дошли слухи.
   – Какие слухи?
   – Возможно, все это пустопорожний треп, но я держу нос по ветру. Ты знал, что у нашего человека есть сообщница? Женщина.
   – Женщина? – Спенсер забыл о пирожном и потянулся к блокноту. – На женщину у нас ничего нет.
   Филип стряхнул с сигареты пепел.
   – Поэтому вам нужен я, капитан. Имя мне неизвестно, но она рыжеволосая, что-то вроде потаскушки, и мозгов у нее хватает только на то, чтобы выполнять поручения. – При мысли о том, в какую ярость привело бы Адрианну подобное описание, он не удержался от улыбки. – Как бы то ни было, но она беседовала с одним из моих информаторов. – Он поднял руку ладонью к Спенсеру. – Ты же знаешь, Стюарт, что я не все могу тебе рассказывать. Мы с самого начала об этом договорились.
   – О чем я не перестаю сожалеть. Стоит только представить себе всех подонков и мелких воришек, которых я мог бы смахнуть с улицы… Да ладно. Так что там она рассказала?
   – Она сказала, что Тень… ты же знаешь, что его прозвали Тенью?
   – Ну да, они обожают все романтизировать.
   – Судя по всему, Тень уже немолод и страдает начальной формой артрита. – Филип хрустнул пальцами. – Это то, чего больше всего на свете боятся творческие люди всех мастей. Музыканты, художники, воры. Гибкость – это бесценное качество.
   – У меня туго с сочувствием.
   – Возьмите еще одно пирожное, капитан. Так вот, по слухам, Тень собрался на покой.
   Спенсер замер, не донеся пирожное до рта. Его глаза расширились и остекленели. Выражение его лица напомнило Филипу бульдога, который только что обнаружил, что сочная косточка, в которую он собирался запустить зубы, – это всего лишь кусок пластмассы.
   – Какой еще покой?! Будь я проклят, если позволю ему уйти на покой. Два дня назад в Париже мы были совсем близко к тому, чтобы его наконец поймать.
   – Это всего лишь слухи.
   – Черт бы его побрал.
   Спенсер выронил пирожное и облизал пальцы.
   – Может быть, он всего лишь хочет сделать паузу и отдохнуть.
   – Что ты предлагаешь?
   – Ждать, пока он снова себя не проявит, если он, конечно, это сделает.
   Спенсер двигал челюстью, перекатывая эту информацию между зубами, подобно лошади, покусывающей мундштук.
   – Возможно, стоит сосредоточиться на женщине.
   – Возможно. – Филип пожал плечами, отметая подобную возможность. – Если у тебя есть время проверять всех рыжеволосых шлюх на двух континентах. – Он наклонился вперед и взял свою чашку. – Стюарт, я понимаю твою досаду, но погоня в Париже могла стать для него последней каплей. – Он напомнил себе отправить щедрый чек своему другу Андрэ, который позаботился о том, чтобы парижским агентам было что сообщить начальству. – У меня есть кое-какие личные дела, которыми мне предстоит заниматься в последующие несколько недель. Если я услышу что-нибудь, что может тебе пригодиться, я сразу сообщу.
   – Филип, мне нужен этот человек.
   Тень улыбки тронула губы Филипа.
   – Смею тебя уверить, не больше, чем мне.

   Лишь в третьем часу пополудни Адрианна вошла в свою квартиру. Новогодняя вечеринка, с которой она незаметно ускользнула, вероятнее всего, будет продолжаться до рассвета. Она оставила Селесту флиртовать с бывшим любовником и несколькими неоткупоренными бутылками шампанского. Спутник Адрианны наверняка уже заметил ее отсутствие, но она не сомневалась в том, что он легко найдет, кем или чем себя занять.
   Было очень трудно не смотреть на драгоценности как часть ее работы. За долгие годы она привыкла восхищаться ожерельями и любоваться браслетами, одновременно высчитывая свою выручку в долларах и центах. Теперь она пыталась побороть эту привычку. Ей предстояло лишь одно последнее дело, и эти драгоценности она могла представить себе в любое время дня и ночи. Она видела их и на портрете матери, написанном со старой фотографии. Она ощущала их, лед и пламя, в своих ладонях.
   Когда она вернется из Джакира, она станет той женщиной, за которую ее все уже давно принимали. Ее жизнь превратится в сплошной комфорт, а также череду вечеринок и поездок в места, которые по общепринятому мнению полагалось посещать женщинам ее положения. Она говорила себе, что научится получать от всего этого удовольствие, подобно тому, как наслаждаются плодами своих успехов те, кто завершил дело своей жизни. И она будет делать это в одиночку.
   Она не станет ни о чем сожалеть. Успех имеет свою цену. И приходится платить, какой бы высокой она ни была. Она сожгла мосты, сев в тот самолет с Консумеля. Возможно, она чиркнула этой спичкой много лет назад.
   Он ее забудет. Скорее всего, он уже начал ее забывать. В конце концов, она для него всего лишь очередная женщина. Она не стала его первой женщиной. Не питала она иллюзий и относительно того, что после нее у него никого не будет. Но для нее он был первым и последним одновременно, и она с этим смирилась.
   Держа пальто на руке, она поднималась по лестнице, плавным изгибом ведущей на второй этаж. Она не могла позволить себе думать о Филипе. И уж точно она не могла позволить себе сожаления о том, что полюбила его, как и о том, что захлопнула дверь перед тем, что могло последовать за этой любовью. «Это тупик», – убеждала себя она. Когда женщина любит мужчину, это всегда заводит ее в тупик.
   В чем она сейчас нуждалась, так это во сне. В долгом беспробудном сне. Она знала, что в ближайшие несколько дней ей понадобится вся ее энергия, все ее навыки и сообразительность. Она уже забронировала перелет в Джакир.
   Не включая света в спальне, она бросила пальто на спинку стула и начала в темноте расплетать волосы. За окном то нарастал, то стихал гул машин, напоминая ей шум накатывающихся на берег волн. Ей казалось, что она даже слышит его аромат – аромат моря, к которому примешивался тонкий запах табака и мыла, так напоминающий ей о Филипе.
   Она застыла с поднятыми руками и запутавшимися в волосах пальцами, когда внезапно вспыхнул светильник возле ее кровати.
   Она напоминала статую из алебастра и янтаря с сияющей золотом кожей на фоне расшитого бисером белого платья. Прямое и сверкающее, оно идеально облегало ее фигуру. Но поднимая к губам бокал, Филип неотрывно смотрел ей в глаза. Он обрадовался, увидев вспыхнувшее в них изумление, затем радость, мгновенно сменившиеся заслонкой самоконтроля.
   – С Новым годом, дорогая!
   Он отсалютовал ей бокалом с шампанским, после чего поставил его на столик и поднял бутылку, чтобы наполнить второй, заранее приготовленный им бокал.
   Он был весь в черном – облегающем свитере под горло, узких джинсах, мягких кожаных ботинках. В ожидании ее возвращения домой он расположился, как дома, опершись спиной на горку подушек на кровати Адрианны.
   В ее груди чувство вины боролось с восторгом, а желание с раздражением. Из-за этого ее голос был так же холоден, как и предложенное им вино, когда она произнесла:
   – Я не ожидала снова тебя увидеть.
   – А следовало бы ожидать. Ты не выпьешь за Новый год, Эдди?
   Чтобы доказать свое безразличие себе, а заодно и ему, она подошла и взяла бокал. Ее платье струилось, как вода.
   – Ну, тогда за новое начало и за оплату старых долгов. – Раздался звон хрусталя о хрусталь. – Ты проделал долгий путь ради этого тоста.
   Ее аромат витал в воздухе, проникая во все его органы чувств. Он готов был задушить ее в объятиях уже из-за одного этого.
   – Но у тебя отличный бар.
   Вино показалось ей безвкусным.
   – Если хочешь, я могу извиниться за столь внезапный отъезд.
   – Не стоит. – Он осекся. Гнев бурлил гораздо ближе к поверхности, чем он того желал. – Мне следовало сразу догадаться, что ты струсишь.
   – Я не струсила.
   Едва пригубив шампанское, она поставила его рядом с его бокалом.
   – Ты, – медленно начал он, – жалкая, дрожащая, трусливая эгоистка.
   Она дала ему пощечину, не успев даже понять, что она собирается это сделать, прежде, чем он прочитал это намерение на ее лице. Звук плоти о плоть эхом отразился от стен. Глаза Филипа потемнели от ответной агрессии, но он спокойно взял свой бокал. Тем не менее костяшки его пальцев на ножке бокала побелели.
   – Это ничего не меняет.
   – Ты не имеешь права меня судить и оскорблять. Я уехала потому, что я так решила, потому что я сочла, что так будет лучше, и потому что я не желаю быть твоей забавой.
   – Я уверяю тебя, Адрианна, что в тебе очень мало того, что бы меня забавляло. – Снова отставив бокал, он соединил кончики пальцев, глядя на нее поверх них. – Ты что же, думаешь, что все, что меня интересовало, это жаркий тропический секс?
   Ее щеки побледнели от этих слов, но затем кровь снова прилила к ее лицу и оно вспыхнуло жарким мучительным румянцем.
   – Гораздо важнее то, что меня не интересуют мимолетные связи.
   – Ты можешь пользоваться любой терминологией, какой только захочешь. Это ты низвела то, что произошло между нами, до дешевого одноразового секса.
   – Какая разница? – Он был прав, и ей стало очень стыдно, но она попыталась замаскировать стыд гневом и продолжала: – Одна ночь, две или десяток?
   – Черт бы тебя побрал. – Он схватил ее за запястье и дернул к себе. Она упала на кровать, а он, не обращая внимания на сопротивление, навалился на нее всем телом и прижал ее руки к постели. Она ощутила жар, разливающийся по всему телу. – Это было что-то гораздо большее, и ты отлично это знаешь. Это не было просто сексом, это не было изнасилованием, и я не твой отец. – При этих словах она замерла. Гневный румянец покинул ее щеки, и теперь ее лицо было мертвенно-бледным. – В этом ведь все дело, верно? Каждый раз, когда к тебе приближался мужчина, каждый раз, когда тебя охватывало желание, ты вспоминала о нем. Но только не со мной, Адрианна. Со мной этого не было.
   – Ты не знаешь, о чем говоришь.
   – Да ну? – Он был совсем близко и видел, как в ее лицо возвращается жизнь: румянец, гнев, отказ признавать его правоту. – Ты можешь его ненавидеть, если тебе так хочется, это твое полное право. Но будь я проклят, если позволю тебе сравнивать меня с ним или с кем бы то ни было еще.
   Его рот опустился на ее губы, но не с нежностью, которую он демонстрировал прежде, не с лаской и нежностью, но с гневным требованием, в котором ощущался голод. Она не сопротивлялась, но ее руки, которые он продолжал прижимать к кровати, сжались в кулаки, хотя ее кровь уже кипела и бурлила в жилах.
   – То, что произошло, произошло потому, что ты хотела этого так же сильно, как и я, и нуждалась в этом не меньше моего. Посмотри на меня, – потребовал он, потому что она упорно не открывала глаз. Он дождался, пока она их откроет, и снова спросил: – Ты будешь это отрицать?
   Она хотела все опровергнуть. Эта ложь уже была у нее на языке, но вдруг каким-то образом превратилась в правду.
   – Нет. Но все это осталось в прошлом.
   – О, отнюдь. Ты думаешь, что твой пульс так бешено стучит только от злости? Ты считаешь, что два человека могут соединиться так, как это сделали мы, а потом просто разойтись в разные стороны и забыть? – Он выпустил ее руки только для того, чтобы запустить свои пальцы в ее волосы. – В ту ночь я показал тебе один способ заниматься любовью. Теперь, клянусь Богом, я покажу тебе другой.
   Его губы были горячими, твердыми и жадными. Когда они припали к ее рту, она лежала не шевелясь, твердо решив ничего не дать ему и ничего не взять для себя. Но ее дыхание начало учащаться, и ее губы согрелись и приоткрылись. Он вторгся в ее рот, возбуждая и соблазняя ее языком и зубами.
   Это возбуждало больше нежных слов и полумрака. Это был вызов, брошенная ей перчатка. Это был ответ на вопросы, которые она никогда не решилась бы задать.
   Внезапно она прильнула к нему, беря и отдавая, но ему, похоже, всего этого было мало.
   Он опустился вниз по ее телу, увлекая за собой ее платье, обнажая ее до пояса. Это не было исследованием. Скорее, использованием. Он наполнил свои ладони ее грудями, затем начал их мять, посасывать и дразнить, пока ее соски не затвердели и не заныли сладкой болью, пока ее тело не начало извиваться, выгибаться и трепетать. Она тянулась к нему и принимала его.
   Она звала его, бездумно и бессвязно, и от этого кровь приливала к его чреслам, пульсируя с каждым ударом его сердца. И тем самым она соблазняла своего соблазнителя.
   Перед ним находился замок, который он должен был открыть раз и навсегда. И он обладал всем, что было для этого необходимо, – искусством, опытом и желанием. Его ожидали сокровища более ценные и соблазнительные, чем что-либо, что ему приходилось извлекать из самых глубоких хранилищ, самых темных сейфов. Действуя лишь руками и ртом, он вел ее все выше, увлекая за перевал.
   Тут была темнота. Она была похожа на бархат, и воздух здесь был густым и тяжелым. Она пыталась втянуть его в легкие, но все ее вдохи прерывались, завершаясь стонами. Ей следовало понять из всех намеков, которые он ей уже предоставил, что наслаждение способно завладевать телом и превращать его в массу ощущений и желаний. Оно давало и брало, предлагало и получало, и этот процесс был ей уже неподконтролен.
   Она вцепилась в его одежду, от ее защиты и инстинкта самосохранения не осталось и следа. Она уже испытывала наслаждение, при котором неотлучно находилась сестра-близнец в виде боли. Но не такое. Такое желание затмевало все остальные желания и потребности, заставляя напрочь о них забывать. Еще никогда она не ощущала свое тело так остро, переживая каждый удар пульса. Сотни молоточков стучали в каждой точке ее тела, к которой он прикасался, в каждой точке, к которой она хотела, чтобы он прикоснулся.
   Ее кожа покрылась потом. Как и его. Они катались по постели, и она ощущала вкус соли, а также резкий, пряный, возбуждающий аромат страсти. Она слышала его прерывистое тяжелое дыхание. Он снова навалился на нее своим телом. Их взгляды встретились. У него в голове стоял гул, и каждый вдох давался ему с трудом. Под ним были ее мягкие груди, а ему в спину впились ее острые ногти.
   – Я буду смотреть, как ты поднимаешься к своему пику, – сказал он ей, и каждое слово мучительно процарапало ему горло. – Ты будешь знать, что только я могу тебя к нему подвести.
   Он ринулся в нее с такой силой и мощью, что ее глаза широко раскрылись и уставились на него невидящим взглядом. Сдавленный стон наслаждения вырвался из ее горла.
   Он чувствовал каждую мышцу своего тела и то, как она напрягалась, свиваясь в тугой жгут. И тут ее бедра начали двигаться – стремительно и плавно, встречая каждый его толчок. Все ощущения обострились до предела. Он видел, как луч света от лампы озаряет ее лицо, слышал шорох простыней. Ему казалось, что он чувствует, как раскрываются все поры его тела. Его окутывали ее руки, ее ноги, ее волосы, ее аромат. Реальность сузилась до масштабов острия иглы. Ему подумалось, что это, наверное, похоже на смерть. Затем даже его зрение начало тускнеть. Ее крик, крик освобождения, эхом раздался в его ушах, и он излил в нее всего себя без остатка.

   Она ожидала смущения и отвращения к самой себе. Но не было ничего, кроме мягкого сияния постепенно гаснущего наслаждения. Она понятия не имела, что от того, что делал с ней он, можно получать столько удовольствия. И она радовалась этим новым ощущениям. Она ими наслаждалась. Даже сейчас, когда пик страсти остался позади, она знала, что готова снова с радостью шагнуть им навстречу. Она продолжала лежать с закрытыми глазами, зная, что он за ней наблюдает.
   Филип думал о том, что она не может знать, как изумительно выглядит ее обнаженное тело с разбросанными в порыве страсти длинными стройными ногами, все еще сияющей после хорошего секса кожей и разметавшимися по белым кружевным подушкам волосами. На ней не было ничего, кроме бриллиантовых сережек в ушах. Они эротично мерцали в свете лампы.
   – Эти настоящие, – произнес он, играя ее мочками ушей.
   – Да.
   – Кто их тебе подарил?
   – Селеста на мое восемнадцатилетие.
   – Хорошо. Если бы это был подарок мужчины, мне пришлось бы ревновать. А у меня сейчас нет на это сил.
   Она открыла глаза и едва заметно улыбнулась:
   – Я не знаю, что на это ответить.
   – Ты могла бы сказать что-нибудь наподобие того, что это чудесное начало нового года.
   Ей хотелось прикоснуться к его волосам. Они окружали его лицо и казались почти золотыми от падающего на них света. Это ее руки растрепали их в порыве страсти, но сейчас она лишь сильнее прижала их к постели.
   – Филип, пойми же, что это ничего не может изменить. Тебе лучше всего вернуться в Лондон.
   – Эмм-хмм. А ты знаешь, что у тебя здесь родинка? – Он провел пальцами вниз по ее бедру. – Я мог бы найти ее даже в темноте.
   – Я должна быть прагматичной. – Но даже произнося это, к тому же делая это совершенно серьезно, она придвинулась к нему. – И мне необходимо, чтобы и ты был прагматичным.
   – Отличная идея. Давай за нее выпьем.
   Он дотянулся до столика и взял бокалы.
   – Филип, выслушай меня. Возможно, я поступила неправильно, сбежав из Мексики подобным образом, но я думала, что так будет легче. Я хотела избежать необходимости произносить слова, которые должны быть произнесены.
   – Твоя проблема, Эдди, заключается в том, что ты пытаешься думать больше, чем чувствовать. Но давай, говори, что ты там надумала.
   – Я не могу позволить себе отношения с тобой. Да вообще с кем бы то ни было. То, что я должна сделать, потребует максимальной концентрации моих сил. Ты не хуже меня знаешь, как важно не позволять посторонним проблемам оказывать влияние на работу.
   – Это ты меня так назвала? – Он был так удовлетворен, что эти слова его скорее позабавили, чем разгневали. – Это я посторонняя проблема?
   Она ответила не сразу.
   – Ты не имеешь отношения к моим планам в Джакире. Даже после того, как эта работа будет сделана, я намерена оставаться одна. Я ни за что не позволю себе построить свою жизнь вокруг мужчины и принимать решения на основании своих чувств к нему. Прости, если это кажется тебе эгоистичным. Но я знаю, как легко утратить свою личность и свою суть.
   Он слушал ее, и его взгляд был очень ясным, а на губах не было ни тени улыбки.
   – Все это было бы очень правильно и замечательно, если бы не одна маленькая проблема. Я люблю тебя, Адрианна.
   Ее губы приоткрылись. «От шока», – угрюмо сказал себе он. Затем она резко села на кровати и убежала бы, если бы он не успел ее перехватить.
   – Нет, ты от меня не отвернешься. – Он втянул ее обратно в постель, не обращая внимания на бокал, который она уронила на пол, и на впитывающееся в ковер вино. – И я не позволю тебе отвернуться от себя.
   – Не делай этого.
   – Это уже сделано.
   – Филип, ты просто позволил своему воображению разыграться. Ты романтизируешь то, что происходит между нами, дополняя картинку пением скрипок и лунным сиянием.
   – Ты чувствуешь себя в безопасности, убеждая себя в этом?
   – Это не вопрос безопасности. Это вопрос здравого смысла. – Но это было неправдой, потому что она ощущала, как внизу ее живота ворочается страх. – Давай не будем усложнять все это еще больше.
   – Ладно. Все будет очень просто. – Он обнял ее лицо ладонями, на этот раз очень осторожно. – Эдди, я в тебя влюблен. Тебе придется к этому привыкнуть, потому что тебе от меня все равно не отделаться. А теперь расслабься. – Он скользнул ладонью вниз и накрыл ее грудь. – И я покажу тебе, что я имею в виду.

Глава двадцать первая

   Адрианна удобно устроилась на подушках, моргая от яркого света, а затем потянулась. Вместе с ее рукой поднялась и рука Филипа. Звякнул металл. Она в немом изумлении смотрела на наручник, сковывавший их запястья.
   – Ах ты, ублюдок.
   – Мы это уже установили. – Одним рывком он опрокинул ее себе на грудь. Ее тело было гладким, теплым, обнаженным. – Доброе утро, дорогая.
   Она оттолкнулась от него, но тут же упала обратно.
   – Что это, черт возьми, такое?
   Адрианна дернула рукой с такой силой, что он поморщился.
   – Простая предосторожность. Чтобы не позволить тебе сбежать, проскользнув под дверью. – Свободной рукой он схватил ее за волосы и прижал ее лицо к своему. Одних только воспоминаний было достаточно, чтобы он уже окаменел. – Эдди, я тебя люблю, но я тебе не доверяю.
   – Сними это немедленно.
   Он перекатился таким образом, что их ноги переплелись.
   – Я надеялся, что ты позволишь мне доказать тебе, что я способен тебя любить, даже если мне свяжут руки.
   Она подавила усмешку:
   – Как-нибудь в другой раз.
   – Ну, как хочешь.
   Он снова откинулся на подушки и закрыл глаза.
   – Филип, я сказала, чтобы ты это снял.
   – Я сниму, когда будет пора вставать.
   Она снова дернула их соединенные руки.
   – Я не желаю быть прикованной к тебе, как будто я какая-то личная рабыня для утех…
   – Прелестная идея.
   – И я встаю.
   Он открыл один глаз.
   – В такую рань?
   – Уже первый час. – Она возмущенно подняла наручники к глазам и принялась рассматривать замок. Возможно, ей удастся дотащить его до инструментов. – До встречи с тобой я всегда вставала рано.
   При этих словах он открыл и второй глаз.
   – Это еще зачем?
   Шипя от досады, она перелезла через него.
   – Где этот чертов ключ?
   – Ладно, ладно, только не злись.
   Адрианна уперлась ногами в пол и с силой рванула наручник на себя. Ей пришлось упасть на колени, но наградой ей был грохот рухнувшего на пол Филипа.
   – О боже. – Он совершенно неэлегантно потер ту часть тела, которая ударилась о пол первой. – К чему такая спешка?
   С трудом удерживаясь от смеха, она отвела с глаз волосы.
   – Если уж тебе так интересно, то мне хочется… нет, мне срочно надо в туалет.
   – А-а. Так бы сразу и сказала.
   Она с шумом втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
   – Я не догадывалась, что мне придется объявлять об этом во всеуслышание, пока не обнаружила, что прикована к тебе.
   – Приятное ощущение, не правда ли? – произнес он, наклоняясь, чтобы ее поцеловать.
   – Филип.
   – Ах да, ключ. – Он огляделся и увидел свои джинсы, валяющиеся на полу в ногах кровати. – Пошли. – Увлекая за собой осыпающую его ругательствами Адрианну, он направился к джинсам. – Он в кармане. – Он сунул руку в один карман, затем, ничего не обнаружив, в другой. – Может, я составлю тебе компанию?
   – Филип!
   Она твердо решила не смеяться. В данный момент смех означал бы катастрофу.
   – Нет. Ну ладно. – Он бросил джинсы обратно на пол. – У тебя найдется шпилька для волос?

   Спускаясь в скором времени на кухню, он рассчитывал на кофе. Меньше всего на свете он ожидал увидеть, как одетая в мешковатые спортивные штаны Адрианна жарит бекон. Разносившийся по кухне аромат был настолько соблазнительным, что он мог влюбиться в нее заново.
   – Что ты делаешь?
   – Готовлю завтрак. Кофе уже сварен.
   Он подошел к плите и уставился на поджаривающееся в сковороде мясо.
   – Ты умеешь готовить?
   – Конечно, я умею готовить. – Она вынула бекон из сковородки и положила его на решетку стекать. – Мы с мамой долгие годы обходились без слуг. Я до сих пор предпочитаю обслуживать себя самостоятельно.
   – И ты готовишь мне завтрак.
   Она со смущенным видом достала из холодильника картонку с яйцами.
   – Я тебя умоляю. Можно подумать, я жертвую ради тебя жизнью.
   – Ты готовишь мне завтрак, – повторил он и смахнул волосы с ее затылка в сторону, чтобы ее там поцеловать. – Эдди, ты действительно меня любишь. Просто ты этого еще не поняла.
   Во время еды он выжидал, позволяя ей расслабиться. Чего он не знал, так это того, что она делает в точности то же самое. Расположившись у ее окна с видом на Центральный парк, они неторопливо пили кофе. Они все еще сидели там, глядя в окно, когда запорхали первые снежинки.
   – Этот город прекрасен в снегу. Когда я увидела снег впервые, я заплакала, потому что мне показалось, что он не прекратится, пока нас всех не засыплет. Потом мама повела меня на улицу и показала, как лепить снеговика. – Она отодвинула чашку с кофе, зная, что станет нервной и раздраженной, если будет продолжать злоупотреблять кофеином. – Я бы хотела несколько дней отдохнуть и показать тебе Нью-Йорк, но у меня много дел.
   – Я мог бы просто тебя сопровождать.
   Она откашлялась и предприняла вторую попытку.
   – Если бы ты вернулся через несколько недель, я бы смогла показать тебе музеи, магазины, пару галерей.
   Прежде чем прикурить, он постучал сигаретой о стол.
   – Эдди, я приехал сюда не для того, чтобы меня развлекали, а для того, чтобы быть с тобой.
   – Филип, в конце недели я улетаю в Джакир.
   Он сделал длинную затяжку, пытаясь успокоиться.
   – Это то, что еще необходимо обсудить.
   – Нет, это то, что я собираюсь сделать. Мне очень жаль, что ты этого не понимаешь и не одобряешь, но это не повлияет – не сможет повлиять – на мое решение.
   Он продолжал смотреть на снег. Какой-то мальчик шел в парк выгуливать целую вереницу собак. «Красиво», – подумал он. Он бы с удовольствием провел на этом континенте, в этом городе, в этой комнате часть своей жизни. Когда он снова заговорил, он не испытывал злости и не собирался ей угрожать. Это была простая констатация факта.
   – Эдди, я могу сделать так, что тебе будет трудно, а может, даже невозможно покинуть эту страну. Уже не говоря о том, чтобы отправиться в такой нестабильный регион, как Ближний Восток.
   Ее голова приподнялась почти неуловимо, но этого оказалось достаточно, чтобы придать ей царственный вид.
   – Я принцесса Джакира Адрианна. Если я решу посетить свою родную страну, то никто не сможет мне помешать.
   – У тебя это хорошо получилось, – кивнул он. Настолько хорошо, что у него перед глазами промелькнула фотография ее отца. – И ты была бы права, если бы ты, Адрианна, всего лишь хотела съездить в гости. Но поскольку это не так, то я могу тебе помешать, и я это сделаю.
   – Это не тебе решать.
   – Сохранность твоей жизни в последнее время стала одним из моих приоритетов.
   – В таком случае тебе следует понять, что, если я не поеду и не сделаю то, что должна сделать, можешь считать, что я умерла.
   – Не драматизируй. – Дотянувшись до нее через стол, он схватил ее за руки, вынуждая посмотреть на себя. – Теперь я знаю немного больше. В последние несколько дней я провел очень много времени, читая о твоей матери, собирая обрывки информации о твоем отце, о твоем раннем детстве.
   – Ты не имел права…
   – Права тут ни при чем. Я знаю, что твое детство было трудным, во многих отношениях даже ужасным, но оно прошло. – Он еще сильнее сжал ее руки. – То, за что ты цепляешься, следовало давным-давно отпустить.
   – Я желаю забрать то, что принадлежит мне по закону и праву рождения. Я желаю забрать достоинство, украденное у моей матери и у меня.
   – Мы оба знаем, что камни еще никого не наделили достоинством.
   – Ты не понимаешь. Тебе не дано это понять. – Ее пальцы на мгновение напряглись, но тут же расслабились. – Пойдем, я тебе кое-что покажу.
   Она вывела его из кухни и, миновав коридор, завела в гостиную. Она была полностью белой с несколькими вспышками красного и ярко-синего. На полке над сияющим чистотой камином стоял портрет.
   На нем была изображена Фиби Спринг в расцвете своей славы и молодости – такой, какой он не видел ее ни на газетных вырезках, ни в тех фильмах, которые ему довелось посмотреть. Ее знаменитые огненно-рыжие волосы волнами рассыпались по плечам. Ее кожа была нежно-молочного цвета, что еще больше подчеркивало изумрудно-зеленое платье, тесно облегающее грудь и оставляющее обнаженными руки и плечи. Она улыбалась и, казалось, была готова рассмеяться, отчего ее роскошные губы казались еще полнее. Ее удивительной голубизны глаза светились обещанием и не вызывающей сомнений невинностью. Увидев ее, ни один мужчина не мог остаться равнодушным, не изумиться ее красоте и не возжелать ее.
   У нее на шее, как он уже видел, светились «Солнце и Луна».
   – Эдди, она была изумительной женщиной. Самой красивой из всех, кого я видел.
   – Да. Но, Филип, дело было не только в ее внешности. Она была доброй. По-настоящему доброй. Беда незнакомого человека разбивала ей сердце. Ее очень легко было ранить. Достаточно было резкого слова или сердитого взгляда. Единственное, к чему она всегда стремилась, это нести людям радость. Когда она умерла, она уже так не выглядела.
   – Эдди…
   – Нет, я хочу, чтобы ты увидел. Я попросила написать этот портрет с фотографии, сделанной перед самой ее свадьбой. Она была такой юной. Моложе, чем я сейчас. И такой влюбленной. Одного взгляда на этот портрет достаточно, чтобы понять, что перед тобой счастливая и уверенная в себе женщина.
   – Да, я это вижу. Эдди, с ходом времени меняется все.
   – В ее случае эти перемены были связаны не со временем, не были они и естественными. Посмотри на это колье. Однажды она рассказала мне, как она себя чувствовала, когда надела его в первый раз. Она ощутила себя королевой. И для нее было неважно то, что, уезжая жить в другую страну, по совершенно иным правилам, она отказывалась от всего, что знала. Она была влюблена, и она чувствовала себя королевой.
   Он приложил ладонь к ее щеке.
   – Она ею была.
   – Нет. – Она накрыла своей ладонью его пальцы. – Она была всего лишь женщиной. Она была наивна, она боялась темной стороны жизни, и у нее было большое сердце. Она сумела чего-то добиться, кем-то стать. Потом она от этого отказалась, потому что ее об этом попросили. Колье было символом того, что он так же предан ей, как и она ему. То, что он его забрал, означало, что он отрекается от нее… и меня. Он забрал его, потому что развода было недостаточно. Он стер этот брак, как будто его никогда не было. Сделав это, он отнял остатки ее достоинства. Он украл то, что принадлежит мне по праву рождения.
   – Эдди, прошу тебя, присядь на минуту. – Он опустился вместе с ней на диван, продолжая удерживать ее руки в своих. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Было время, когда я искал черты отца в лицах всех прохожих. В каждом своем учителе, во всех полицейских, встречи с которыми я избегал, даже во всех своих жертвах. Все свое детство я ненавидел его за то, что он отвернулся от моей матери и отказался признать меня. Но я все равно его искал. Трудно сказать, что бы я сделал, если бы его нашел. Зато я знаю, что наступает время, когда тебе должно быть достаточно тебя самого.
   – Фил, у тебя есть твоя мама. То, что случилось, ее не уничтожило. Тебе не пришлось наблюдать за тем, как она каждый день понемногу умирает. Я так ее любила. Я так многим ей обязана.
   – То, что происходит между родителем и ребенком, не требует оплаты.
   – Она рисковала ради меня жизнью. Не меньше. Она сбежала из Джакира прежде всего ради меня. Если бы ее поймали и вернули обратно, ее жизнь была бы кончена. Нет, он бы ее не убил, – добавила она, увидев, как сощурился Филип. – Он бы не посмел. Но она бы много раз пожалела бы о том, что ее оставили в живых. Умереть было бы легче.
   – Эдди, как бы сильно ты ее ни любила, в каком бы долгу перед ней ни чувствовала себя, ради этого не стоит рисковать жизнью. Спроси себя, хотела ли бы этого она.
   Она покачала головой:
   – Здесь важно только то, чего хочу я. Колье принадлежит мне.
   – Даже если бы тебе удалось выбраться из Джакира вместе с колье, ты никогда не смогла бы продемонстрировать его публично. Ты все равно ни разу бы его не надела.
   – Но я хочу забрать колье не ради того, чтобы тайно обладать им или открыто носить. – В ее глазах снова вспыхнул опасный огонь. – Я возьму его ради того, чтобы он узнал, чтобы он наконец узнал, как я его презираю.
   – Ты думаешь, это будет иметь для него какое-то значение?
   – То, что дочь его ненавидит? Нет. Дочь для такого мужчины, как он, это хуже пустого места. Это предмет торговли. И он уже обменял других дочерей на политическую безопасность. – Она снова посмотрела на портрет. – Зато «Солнце и Луна» означают для него все. В Джакире нет ничего более ценного. Это колье бесценно. Это вопрос гордости и силы. Если королевская семья его утратит, страну ждут войны и кровопролитие, в результате которых существующая власть рухнет. Беспорядки в окружающих Джакир странах сомнут его границы и сметут его с карты.
   – Ты хочешь отомстить отцу или Джакиру?
   Она опомнилась. Ее глаза были затуманены, как если бы она замечталась.
   – Я могла бы достичь обеих целей, но это будет зависеть от него. Абду ни за что не станет рисковать Джакиром или своим положением. Ему придется поплатиться только своей гордостью.
   – Его гордость вполне может нанести тебе ответный удар.
   – Да. Это риск, на который я готова пойти. – Она встала, повернувшись спиной к портрету и протягивая ему руку. – Не надо больше ничего говорить. Я хочу тебе еще кое-что показать. Ты поедешь со мной?
   – Куда?
   – Возьми свое пальто. Я тебя отвезу.
   Снег шел густой пеленой, которую трепал свистящий между зданиями ветер. Адрианна, накинувшая норковую шубку поверх спортивного костюма, пыталась расслабиться в уютном салоне лимузина. Так много она еще не рассказывала никому, даже Селесте. Она ни одному человеку не показывала того, что намеревалась показать Филипу.
   Для нее это было важно. Хотя она изо всех сил пыталась это отрицать, его мнение значило для нее очень много. Впервые за долгие годы она нуждалась в чьих-то поддержке и одобрении.
   Район Ист-Сайда был гораздо менее благополучным, чем Централ-Парк-Вест, где жила она. Снежный ковер скрывал нищету, но грубые граффити, нанесенные на стены домов с помощью баллончика, все равно бросались в глаза. Кое-где виднелись заколоченные досками окна, а многие из припаркованных у обочины машин давно пора было списать в утиль. Постучав в нужную дверь, здесь можно было разжиться пакетиком героина, первоклассными компонентами для стереосистемы или ножом в живот. Филип тут никогда не бывал, но ему хватило одного взгляда, чтобы понять, куда доставила его Адрианна.
   – Странное место для новогодних визитов.
   Она спрятала волосы под шубку.
   – Мы ненадолго, – сообщила она водителю.
   Он кивнул, отчаянно надеясь, что так оно и будет.
   В сточной канаве валялись первоклассные образчики мусора – пустой пузырек из-под кокаина, использованный презерватив, осколки разбитого стекла. Филип помог ей все это обойти, но сдерживать гнев ему становилось все сложнее.
   – Какого черта мы делаем в подобном месте? Тебе только за твои туфли могут перерезать горло, а ты вырядилась в норковую шубу.
   – Она теплая. – Она пошарила в сумочке в поисках ключей. – Не волнуйся, я знаю почти всех людей, живущих в этом квартале.
   – Это утешает. – Когда она начала подниматься по скользким полуразрушенным ступеням, он взял ее под локоть. – Будем надеяться, что к ним не приедут погостить кузены из другого города. Что это, черт возьми, за место?
   Она отперла три замка и, толкнув дверь, переступила порог.
   – Это все мое, – донесся до него изнутри ее голос.
   Он закрыл за собой дверь, но теплее от этого не стало.
   – Ты никогда не говорила, что ты домовладелица трущоб.
   – Я тут ничего не сдаю.
   Они вошли в огромную пустую комнату. Местами пол провалился, наводя его на неприятные мысли о крысах. Два окна были заколочены, а остальные покрывал толстый слой грязи и пыли. С трудом пробивающийся сюда свет был таким же грязным, как и стены. Вся обстановка комнаты состояла из шатких столов и каких-то коробок, задвинутых в углы. Какой-то местный художник нарисовал на стенах изображения пар в различных позах, снабдив их совершенно излишними подписями.
   – Это был довольно злачный отель. – Она прошла по комнате, и ее шаги эхом разнеслись по пустому дому. – Я бы проводила тебя наверх и показала остальные комнаты, но пару месяцев назад лестница рухнула.
   – Вечно мне не везет.
   – На каждом этаже двенадцать комнат. Трубы здесь, мягко говоря, ненадежные, а электропроводку придется полностью заменить. Естественно, котел тоже необходим новый.
   – Для чего он необходим? Черт. – Он смахнул с лица паутину. – Эдди, если ты решила заняться отельным бизнесом, не торопись. Только на то, чтобы уничтожить всех паразитов и выгрести отсюда всю грязь, уйдет около миллиона.
   – По моим оценкам, полтора миллиона на полный ремонт и еще миллион на соответствующее оборудование и сотрудников. Я хочу, чтобы здесь было все только самое лучшее.
   – Самое лучшее уже есть в нескольких километрах отсюда в Вальдорфе. – Что-то уютно заскреблось за стеной. – Ненавижу мышей.
   – Вероятнее всего, это крысы.
   – А, ну тогда все в порядке. Эдди, я тебя люблю. – Он вытащил еще несколько клочьев паутины из своих волос. – И если тебе взбрело в голову уйти на покой и на деньги Сент-Джонов составить им же конкуренцию в отельном деле, так тому и быть. Но я думаю, что мы можем найти что-нибудь получше вот этого.
   – Это будет не отель. Это будет клиника. Клиника Фиби Спринг для жертв насилия, и тут будут работать самые лучшие психотерапевты, которых я только смогу привлечь. Когда все будет готово, здесь смогут жить тридцать женщин и детей, которым больше некуда идти.
   – Эдди…
   Она покачала головой, чтобы остановить его тираду. Ее глаза светились теперь страстью совершенно иного рода.
   – Ты можешь себе представить, что это такое, когда тебе некуда идти? Оставаться с другим человеком, потому что не знаешь, что делать, потому что за долгие годы ты почти привык к избиениям и унижениям? Привык настолько сильно, что начал считать, что ты сам заслуживаешь подобного обращения?
   На это ему нечего было ответить. Как поверхностные замечания, так и мягкие уговоры были тут неуместны.
   – Я видела таких женщин. И детей тоже. Но есть вещи похуже кровоподтеков на теле. Это шрамы на рассудке, на сердце. Они далеко не всегда бедны и малообразованны, но всех их объединяет нечто общее. Безнадежность и беспомощность. – Она на мгновение отвернулась в сторону. Здесь ее всегда захлестывали эмоции, но она хотела показать ему практическую сторону своего проекта. – Мы сможем обслуживать еще как минимум тридцать человек на амбулаторной основе. Вдвое больше, когда расширимся. Штат будет состоять как из числа профессионалов, так и из волонтеров. Оплата будет гибкой, в зависимости от платежеспособности. Отказывать в помощи мы не будем никому.
   Ветер свистел сквозь трещины в окнах и гонял по полу. Это было убогое место в убогом районе. Он предпочел бы оставить тут все как есть, но он, как и Адрианна, был способен мечтать.
   – Ты все это давно задумала?
   – Я купила здание около шести месяцев назад, но саму идею вынашиваю уже довольно долго. – Ее шаги снова гулко зазвучали по деревянному полу. Над ее головой провисал покрытый грязными разводами потолок. – Я хочу украсть колье ради себя самой. Мои мотивы абсолютно эгоистичны.
   – Неужели?
   – О да. – Она обернулась к нему. – Не ищи в этом поступке благородства, Филип. Это месть в ее чистом виде. Но когда я ее осуществлю, на этом конец. Я не хочу это колье, оно мне ни к чему. Абду может забрать его обратно. За определенную цену. – В этом тусклом освещении ее глаза были очень темными. Укутанная в темную норковую шубу девушка и в самом деле выглядела принцессой. – Пять миллионов американских долларов. Это лишь малая часть от реальной цены ожерелья, как в материальном, так и в моральном плане. Но этого достаточно. Этого хватит на то, чтобы оборудовать это место, вернуть моей матери ее достоинство и позволить мне удалиться от дел в статусе очень богатой женщины. Мне необходимо достичь этих трех целей. Я потратила последние десять лет жизни на то, чтобы к этому подготовиться. Что бы ты ни говорил, что бы ты ни делал, остановить меня тебе не под силу.
   Он сунул руки глубоко в карманы.
   – С чего ты вообще взяла, что он заплатит? Даже если ты его заполучишь и тебе удастся выбраться из Джакира, ему всего лишь необходимо уведомить о пропаже власти.
   – И во всеуслышание признать, что он нарушил закон, не вернув колье моей матери? – Ее губы изогнулись в ироничной усмешке. – Объявить на весь мир, что женщина взяла над ним верх, и тем самым опозорить королевский дом Джакира? Он будет мечтать о том, чтобы опозорить меня, он даже будет жаждать моей смерти, но его собственная гордость, а также «Солнце и Луна» значат для него гораздо больше.
   – Существует вероятность того, что ему удастся достичь всех трех целей одновременно.
   Даже в меховой шубке она содрогнулась.
   – Тут холодно. Поехали домой.
   Пока они ехали, он молчал. У него перед глазами до сих пор стояла она в окружении этих грязных стен. Нетрудно было понять, почему она его туда привезла, зачем рассказала о своих планах. Никакие слова не дали бы ему понять так ясно, что она не остановится ни перед чем. Он не мог ее остановить. Но кое-что он все же сделать мог. Все решения, принятые им в прошлом, были нацелены на извлечение выгоды лично для него. Он об этом никогда не сожалел и сожалеть не собирался. Он надеялся на то, что не придется ему пожалеть и об этом единственном решении, принятом бескорыстно.
   Едва за ними закрылась дверь квартиры, он перешел к делу:
   – У тебя есть синьки дворца?
   – Конечно.
   – Описание системы безопасности, основные и запасные маршруты и время обходов охранников?
   Она стряхнула шубку с плеч. Спортивные штаны болтались у нее на бедрах.
   – Я знаю свою работу.
   – Покажи их мне.
   Сняв шапку, она встряхнула волосами.
   – Зачем? Я не нуждаюсь в консультанте.
   – Я не собираюсь участвовать в деле, пока досконально не изучу всю доступную информацию. Воспользуемся столом в столовой.
   – О чем ты говоришь?
   – Мне кажется, это очевидно. – Он смахнул тающий снег с воротника своего пальто. – Я еду с тобой.
   – Нет. – Она схватила его за руку, прежде чем он успел войти в комнату. Ее изящные и длинные пальцы впились в его предплечье подобно шипам. – Никуда ты не едешь.
   – Я уверяю тебя, что могу позволить себе оплатить билет.
   – Я не шучу. Я работаю одна. Я всегда работаю одна.
   Он снял ее пальцы со своей руки и поднес к губам:
   – Не будь такой эгоисткой, дорогая.
   – Прекрати. – Резко развернувшись, она бросилась по лестнице наверх. Когда он ее догнал, она уже быстро мерила шагами спальню. – Я полжизни это планировала. Я знаю страну, культуру и все опасности. Филип, это моя мечта, и на кону стоит моя жизнь. Я не допущу, чтобы ты туда ехал. Я не хочу, чтобы твоя кровь была на моих руках.
   Он вытянулся на кровати в точности так, как он сделал это накануне.
   – Моя милая девочка, я отпирал отмычкой замки, когда ты еще играла с куклами. Я украл свой первый миллион раньше, чем ты сменила свой первый лифчик. Эдди, может быть, ты и хороша, возможно даже, ты очень хороша, но тебе всегда будет далеко до меня.
   – Ты самоуверенный заносчивый сукин сын, – взвилась она, к немалому его восторгу. – Я ничуть не хуже тебя, а может быть, даже и лучше. И это не я провела последние пять лет, подстригая розы у себя в саду.
   Он только улыбнулся:
   – Меня так и не поймали.
   – Как и меня. – Он улыбнулся еще шире, и она снова разгневанно отвернулась. – Это было совершенно иначе. Пока я тебе все не рассказала, ты меня всего лишь подозревал.
   – Ты допустила небрежность, когда вломилась в мою комнату, чтобы забрать свое ожерелье. Потому что ты была зла. Потому что ты позволила эмоциям взять верх над рассудком. Сейчас тобой движет жажда мести. Но месть это самая сильная из эмоций. Ты не полетишь в Джакир одна.
   – Ты уже на пенсии.
   Он взял с ее ночного столика баночку с кремом для рук, отвинтил крышку и понюхал содержимое.
   – Я временно возвращаюсь в игру. Ты сама меня как-то раз спросила, не мечтаю ли я провернуть еще одно, последнее, совершенно невероятное дело. – Поставив баночку на место, он закинул руку за голову. – Я решил, что это и есть оно самое.
   – Это моя работа. Ищи себе свою мечту сам.
   – Или ты летишь в Джакир со мной, или ты туда вообще не летишь. Мне достаточно только снять телефонную трубку. В Лондоне есть один человек, который будет просто счастлив с тобой познакомиться.
   – Ты на это пойдешь? – Раздираемая на части яростью и отчаянием от подобного предательства, она села в ногах кровати. – После всего, что я тебе рассказала?
   – Я сделаю все, что буду вынужден сделать. – Он был очень быстрым. Она почти забыла, насколько быстрым. Его руки оплели ее и привлекли к его груди. – Я в тебя влюблен. Со мной такое впервые. Я не намерен тебя терять. У меня за городом дом, который как будто специально был построен для тебя. И весной ты будешь там со мной, чего бы мне это ни стоило.
   – Тогда я приеду к тебе весной, – отчаяние заставило ее почти утратить самоконтроль. – Я даю тебе слово, – воскликнула она, обеими руками вцепившись в его свитер. – Но я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится.
   Он прищурился и еще крепче прижал ее к себе.
   – Почему?
   Она тряхнула головой и попыталась отстраниться.
   Он собрался было настоять на ответе, но затем вынудил себя успокоиться и снова откинуться на подушки.
   – Ну хорошо, это может подождать. Просто выслушай меня. У тебя нет выбора. Только не в этом деле. Либо со мной, либо никак. Я пытаюсь понять, почему это для тебя так важно, почему ты не можешь отказаться от этого замысла. Тебе придется понять, почему это теперь так же важно для меня.
   Когда он ее выпустил, она опустилась на кровать. Он так был похож на того мужчину, которого она тогда впервые увидела в тумане, – одетого во все черное, с зачесанными назад волосами и пристальным взглядом. Она протянула руку и впервые по собственной инициативе коснулась его лица.
   – Филип, ты романтик.
   – Похоже на то.
   – Я принесу планы.

   Они разложили все материалы Адрианны на столе в столовой. Обстановка здесь была традиционной. Чиппендейл, Уотерфорд, ирландские скатерти. На одной кораллового цвета стене висела морская нимфа Максфилда Пэрриша. Заметив ее, Филип окончательно утвердился в мысли, что Адрианна больший романтик, чем готова признать.
   Филип расспрашивал ее пункт за пунктом, продвигаясь вперед, возвращаясь назад, снова и снова задавая одни и те же вопросы, а за окном тихо падал снег. Когда сгустились ранние сумерки, они включили свет и разогрели кофе. Файлы и документы, периодическое щелканье калькулятора придавали их работе сходство с деловой встречей. Он делал свои собственные заметки, пока они перекусывали холодными бутербродами.
   – Как ты можешь быть уверена в том, что систему безопасности не усовершенствовали?
   – Я до сих пор общаюсь с некоторыми из родственников. – Адрианна наморщила нос. Остатки кофе были очень горькими. – Двоюродные сестры, тетки. Когда сын Абду…
   – Твой брат?
   – Сын Абду, – повторила она. Она не хотела примешивать сюда чувства. Было бы слишком больно вспоминать того маленького мальчика и то, как безумно она его любила. – Когда он учился в колледже в Калифорнии, мы встречались. Мне удалось кое-что уточнить. Как и большинство членов королевского дома, которые бывают за рубежом, Фахид считал себя очень американизированным и очень прогрессивным. Во всяком случае, пока ходил в «Левисе» и водил «порше». Он хотел бы, чтобы Абду привнес кое-какие изменения в политическую и культурную жизнь страны. В числе прочего он жаловался на то, что дворец не менялся уже много столетий. Охрана до сих пор ходит с оружием, в то время как современная электронная система сделала бы это совершенно излишним.
   – Ты говоришь о наружной охране?
   – Да. Безопасность дворца обеспечивает охрана и само его положение. Тем более что никому в Джакире и в голову никогда не пришло бы проверять, насколько надежно он защищен. С этой стороны имеется крепостной вал и зубчатые стены, отсюда море. Таким образом, приблизиться к дворцу незамеченным просто невозможно. Именно поэтому я и использую свое право поселиться внутри.
   – Расскажи мне еще раз о хранилище. Все с самого начала.
   Он ткнул пальцем в синьки.
   – Этому хранилищу более ста лет. Это герметично закрытое и полностью звукоизолированное квадратное помещение двадцати футов в ширину. В самом начале века в нем заперли женщину, изменившую своему мужу, чтобы она умерла медленно и в одиночестве, среди горы драгоценных камней. Когда-то хранилище называли сокровищницей, но с той поры она известна как могила Берины. – Она потерла уставшие глаза. – Вскоре после Второй мировой войны хранилище снабдили новой дверью. Теперь она запирается на три замка – две комбинации и один ключ. Ключ – это традиция. Правитель Джакира носит его при себе как символ своей власти и права отпирать и запирать сокровищницу.
   – А сигнализация?
   Она вздохнула и отодвинула в сторону пустую чашку.
   – Установлена в семидесятые годы, когда нефтяной бум привел в Джакир и на Ближний Восток в целом так много неверных.
   – Неверных?
   Она оставила его ироничный вопрос без ответа.
   – И в частности американских бизнесменов. Как и в большинстве арабских стран, их использовали и презирали одновременно. В их технологиях нуждались, причем нуждались отчаянно, поскольку без этого Джакир был бы не в состоянии получать доходы от своей нефти. В страну потекли деньги, и в некоторых областях даже наблюдается некоторый прогресс. Электричество, современные дороги, подъем образования и здравоохранения. Но иностранцам никогда не доверяли. Чтобы никто из них не смог войти во дворец без сопровождения или чтобы не позволить обитателям дворца возможности с ними сближаться, установили системы сигнализации. Но опять же, они в основном защищают от проникновения снаружи. Впрочем, одну из таких систем установили и в хранилище. – Она пододвинула ему схемы. – Честно говоря, она очень примитивна. Провода можно пережать и разомкнуть. Вот здесь и здесь. – Она указала точки на схеме. – В этом случае это предпочтительнее их простого перерезания, поскольку я не знаю, сколько пройдет времени после кражи, прежде чем мне удастся покинуть страну.
   – Это отключает сигнализацию, когда ты отпираешь дверь, а не тогда, когда она уже открыта.
   – Для отключения вторичной сигнализации мне пришлось создать пульт. Он очень похож на устройство для управления музцентром или телевизором. На то, чтобы его усовершенствовать, у меня ушел почти год.
   – Ты уверена, что тебе это удалось?
   – Прошлой осенью я пустила его в ход во время работы у Барнсвортов. – Она невозмутимо улыбнулась. – Я специализируюсь на электронике.
   – Я это заметил.
   – Этим пультом я могу отключить сигнализацию с расстояния в сто двадцать футов. Сложности заключаются в человеческом факторе. Изнутри королевский дворец также патрулируется. И узнать расписание патрулей я смогу только после того, как попаду внутрь.
   – Камеры видеонаблюдения?
   – Никаких камер. Абду их ненавидит.
   – А это что?
   – Старый тоннель, который ведет в гарем из королевских покоев. Женщину могли привести из гарема и вернуть обратно совершенно незаметно для всех остальных.
   – Им до сих пор пользуются?
   – Возможно. Вероятно, да. А что?
   – Просто ищу пути отступления. На какой высоте находится вот это окно?
   – Шестьдесят, может, семьдесят футов над скалами и морем.
   – Я предпочитаю гарем.
   – Да, если тебя в нем поймают, тебя всего лишь кастрируют, – небрежно заметила она, подавая ему какую-то книгу. – Вот это отличный труд о Джакире и его традициях. Тебе лучше это прочесть, чтобы не оказаться в темном подземелье за то, что ты на рынке прикоснешься к женской руке или задашь неудачный вопрос.
   – Премного благодарен.
   – Филип, тебе ни за что не понять это место. После того как я окажусь внутри, ты будешь предоставлен самому себе. И пока что я понятия не имею, как мне с тобой связаться и сообщить, что дело сделано.
   – Если ты считаешь, что я буду валяться, задрав ноги, в каком-то убогом жарком отеле, пока ты будешь изображать из себя принцессу во дворце, то ты глубоко ошибаешься. Я тебя не оставлю.
   Она откинулась на спинку стула и показала пальцем на книгу.
   – Тебе просто необходимо это прочитать. Когда мы окажемся в Джакире, ты не сможешь со мной даже разговаривать, уже не говоря о том, чтобы войти вместе со мной во дворец. Таков закон. Как женщине, мне запрещен контакт со всеми мужчинами, которые не являются моими родственниками. Если бы я была замужем, я также смогла бы общаться с мужчинами из семьи моего мужа.
   – Нам придется придумать, как это можно обойти. – Он пролистал книгу. – И тебе придется добыть для меня приглашение.
   – Я не в том положении, чтобы просить Абду об одолжениях. Чтобы не скомпрометировать себя, он вынужден позволить мне вернуться, но он не обязан исполнять мои желания.
   – Тогда тебе придется выйти за меня замуж.
   – Не смеши меня.
   Она вскочила и, схватив кофейник, направилась на кухню.
   – Полагаю, с этим мы можем повременить. – Он вместе с ней вошел в кухню и начал шарить в холодильнике в поисках чего-нибудь поинтереснее бутербродов. – Я хотел бы, чтобы ты сначала познакомилась с моей мамой.
   – Я никогда не выйду замуж. – Она вытряхнула гущу в мусорное ведро.
   – Ну ладно, тогда до рождения первого ребенка нам придется жить во грехе. Но не будем отвлекаться. – Он обнаружил в морозилке мороженое и, вооружившись ложкой, начал есть прямо из коробки. – Что, если мы будем уже обручены… Это только для Абду, – уточнил он, увидев, что она уже открыла рот, чтобы запротестовать.
   – Мы не будем обручаться. Вообще ни для кого.
   – Но ты только подумай об этом. Это неплохая идея. Прошло так много лет, и вот ты возвращаешься в Джакир, чтобы помириться с отцом перед тем, как выйти замуж. А чтобы все это выглядело еще правдоподобнее, скажем, что предприняли это путешествие по моему настоянию. Я с удовольствием сыграю роль высокомерного шовиниста.
   – У тебя бы это хорошо получилось. – Но она задумалась. Забрав у него коробку, она попробовала мороженое. – Пожалуй, это могло бы сработать. Возможно, это даже сыграет нам на руку. Он прикажет тебе жить во дворце, чтобы за тобой понаблюдать. Он захочет, чтобы его одобрение имело какое-то значение, а значит, оно должно быть взвешенным. А раз уж ты все равно там будешь, то почему бы тебя не использовать?
   – И на том спасибо. – Он сунул ее носом в коробку с мороженым. – А сейчас почему бы тебе не потренироваться изображать из себя тихую и покорную будущую жену, пока я буду кое-кому звонить.
   – Да лучше я съем таракана.
   – Ну, как хочешь, хотя вообще-то тебе не помешало бы поучиться с готовностью кивать и идти в двух шагах позади мужчины.
   – Я не собираюсь задерживаться там больше чем на две недели. – Она вытерла мороженое с носа. – Так что лучше тебе к этому не привыкать.
   – Сделаю все, что будет в моих силах.
   – Кому ты собираешься позвонить?
   – Мне надо пустить в ход кое-какие связи, чтобы получить визу в Джакир. А затем я позабочусь о том, чтобы слух о нашей помолвке распространился как можно быстрее. Так лучше для прикрытия, Ваше Высочество.
   – Я не собираюсь выходить за тебя замуж, Филип.
   – Я понял. – Он направился было к двери, но затем вернулся. – Один вопрос. Если меня в Джакире поймают, когда я буду заниматься с тобой любовью, чего мне следует ожидать?
   – Тебя как минимум выпорют. Но с большей степенью вероятности мы оба рискуем быть обезглавленными.
   – Хмм. Тут есть над чем призадуматься.
   Когда за ним закрылась дверь, Адрианна покачала головой. Посмотрев на кофейник, она отставила его в сторону. Ей хотелось выпить. К тому же чего-нибудь покрепче кофе.

Часть третья. Сладость

Мстит любовь себе самой, Платя за счастье страшною ценой.
Лорд Байрон

За горьким вслед приятней будет радость.
Шекспир

Глава двадцать вторая

   Семнадцать лет – это очень долгий срок. У Адрианны было много времени на то, чтобы мечтать, строить планы, ненавидеть. Похожая на сапфир синева Средиземного моря раскинулась внизу подобно ковру, лишь изредка прерываемая пушистыми облачками и клочком суши под названием Кипр. Они подлетали к Джакиру. Ожидание завершилось.
   Адрианна откинулась на спинку кресла. Рядом с ней на мягком сиденье частного самолета дремал Филип. Пиджак его костюма, его галстук и даже туфли лежали на сиденье позади них, чтобы он мог спокойно вытянуться и воспользоваться комфортом этого последнего отрезка их пути. Адрианна была полностью одета. Спать ей не хотелось совершенно, и она следила за тем, как тают последние минуты их путешествия.
   После вылета из Парижа они занимались любовью так отчаянно, как будто делали это в последний раз. Хотя отчаяние могло исходить только от нее. Этот бурный бездумный секс ей был необходим не меньше последовавшего за ним умиротворения.
   Большая часть ее жизни была посвящена этому возвращению домой. Теперь годы ожидания сжались до минут, и ей было страшно. Она не смогла бы объяснить этот страх ни себе, ни Филипу. От этого переживания у нее не взмокли ладони, а во рту не появился неприятный медный привкус. Страх перекатывался у нее в животе и тупой болью стучал где-то в глубине глазниц.
   Она все еще видела отца таким, каким она запомнила его в детстве, и этот образ сопровождался острой любовью и таким же мучительным страхом. Она представляла его таким, каким он был тогда, – атлетически сложенным подтянутым мужчиной со сжатыми неулыбчивыми губами и сильными красивыми руками.
   Два десятилетия она прожила по западным законам, согласно западным традициям, западным верованиям. Она никогда не позволяла себе сомневаться в том, что она вполне западная женщина. Но тщательно скрываемая правда заключалась в том, что в ее жилах текла кровь бедуинов, и эта кровь могла проявить себя совершенно непонятным для любой американской женщины образом.
   Кем она станет, снова оказавшись в Джакире, живя в доме своего отца, будучи скованной законами Корана, а также традициями, созданными и поддерживаемыми мужчинами? Гораздо острее страха быть пойманной или казненной был страх утратить ту женщину, которой она так старалась стать.
   Этот страх удерживал ее от каких-либо обещаний Филипу. Он не позволял ей произнести слова, так легко дававшиеся другим женщинам. Она его любила, но любовь – это не мягкие шелковистые слова, воспеваемые поэтами. Любовь с ее двумя гранями ослабила очень многих женщин, вынудив жертвовать своими желаниями, своими потребностями ради потребностей и желаний другого человека.
   Самолет нырнул вниз. Море начало подниматься им навстречу. Взвинченная до предела Адрианна положила ладонь на плечо Филипа.
   – Я должна подготовиться. Мы скоро приземляемся.
   Услышав напряжение в ее голосе, он мгновенно проснулся.
   – Ты все еще можешь передумать.
   – Нет, не могу. – Она встала и прошла через проход к дорожной сумке. – Не забудь, после того как мы выйдем из самолета, нас повезут к терминалу в разных машинах. Еще необходимо будет пройти таможню. – Продолжая говорить, она обернула свои волосы черным шарфом так, что из него не выбивалась наружу ни одна прядь. – Это иногда бывает унизительный процесс, но влияние Абду должно его смягчить. Мы увидимся только после того, как окажемся во дворце, но я не могу сказать, когда это будет позволено. За его пределами контакты невозможны в принципе. Внутри, с учетом того, что я полукровка и к тому же все уверены, что мы скоро поженимся, нам сделают кое-какие послабления. Ни в коем случае не приходи ко мне. Я сама к тебе приду, когда мне представится такая возможность. Если она, конечно, представится.
   – Сорок восемь часов. – Завязывая галстук, он смотрел, как она заворачивается в черную абайю. Невзрачная, как мешковина, накидка закрыла ее от горла до ног. Она сделала ее исламской женщиной гораздо больше, чем цвет ее глаз или кожи. – Если ты не найдешь способа связаться со мной до истечения этого времени, я сам тебя найду.
   – И в лучшем случае будешь депортирован.
   Больше всего беспокойства ей доставлял никаб. Вместо того чтобы закрыть лицо, Адрианна продолжала держать его в руке. В элегантном пиджаке Филип походил на типичного британского бизнесмена и вдруг показался ей совершенно чужим. Она решила не обращать внимания на боль в горле, где вдруг учащенно забилось ее сердце. Между ними образовалась и начала стремительно расширяться пропасть.
   – Филип, в этом ты должен мне доверять. Я намерена провести в Джакире не больше двух недель и собираюсь покинуть его с колье.
   – Я предпочел бы, чтобы ты говорила о нас, а не о себе.
   – Хорошо, пусть будет мы. – С легкой полуулыбкой она наблюдала за тем, как он обувается. – Главное – убедить Абду в том, что ты будешь мне хорошим мужем. Ах да, не забудь поторговаться о цене невесты.
   Он подошел к ней и сжал ее руки в своих ладонях. Они не дрожали, но были холодны как лед.
   – Как ты думаешь, сколько ты стоишь?
   – Миллион – неплохая начальная цена.
   – Миллион чего?
   Радуясь тому, что она все еще может смеяться, она снова села в кресло и пристегнулась.
   – Фунтов стерлингов, Филип. Любая меньшая сумма с учетом легенды, которую ты для себя придумал, будет оскорблением.
   – В таком случае нам лучше начать вот с этого. – Он вынул из кармана коробочку. Лежавшее внутри кольцо заставило Адрианну отшатнуться. Филип молча взял ее руку и надел кольцо на безымянный палец. Он предвидел ее реакцию и ожидал до последнего, чтобы у нее осталось как можно меньше времени на споры. – Если хочешь, можешь считать его частью нашего прикрытия.
   Чистейшей воды бриллиант весил больше пяти карат. «Русский», – определила Адрианна, глядя на его искрящиеся огнем ледяные грани. Как и все самые лучшие бриллианты, он был страстным и сдержанным одновременно. Он пылал огнем на черном фоне ее абайи, внушая ей мечты о недостижимом.
   – Дороговатое прикрытие.
   – Ювелир уверил меня, что с удовольствием примет его обратно.
   Эти слова заставили ее резко вскинуть голову. Она успела заметить его широкую улыбку, но в следующую секунду его рот накрыл ее губы. Тут тоже был огонь, разгоравшийся несмотря на то, что самолет уже, вибрируя, мчался по земле. На мгновение ей захотелось забыть обо всем, кроме этого – обещания на ее пальце, страстности поцелуя.
   – Я пойду первой. – Сделав глубокий вдох, она расстегнула ремень. – Филип, будь осторожен. Мне не нужна твоя кровь на «Солнце и Луне».
   – Через две недели у нас свидание в Париже. С бутылкой шампанского.
   – Пусть это будет «Магнум», – попросила она и закрыла лицо чадрой.
//-- * * * --//
   Джакир изменился. Даже зная, что в семидесятые на него обрушился нефтяной бум, зная, что сюда пришел Запад, она оказалась не готова к выросшим повсюду зданиям, некоторые из которых сверкали сталью и стеклом, или к гладким широким дорогам, способным вместить оживленное движение. Когда она покинула страну, самым высоким зданием в Карфие, столице Джакира, была водонапорная башня. Сейчас она показалась ей карликом на фоне офисных зданий и отелей. Тем не менее, несмотря на современные шоссе и сверкающее стекло, казалось, что город способен, если на то будет воля Аллаха, снова раствориться в пустыне.
   По шоссе мчались огромные грузовики «Мерседес». Грузовые суда толпились в порту, а доки были забиты контейнерами, ожидающими погрузки. Она знала, что Джакир ведет политику «и вашим и нашим» и ему пока что удается с помощью искусства дипломатии и денег умиротворять своих соседей на Востоке, а также своих нервничающих западных попечителей. У его границ бушевали войны, но Джакиру удавалось сохранять как минимум видимость нейтралитета.
   И он оставался прежним. Когда они въехали в центр города, Адрианна увидела, что, несмотря на здания, современные дороги и наплыв эмигрантов с Запада, Джакир оставался таким, каким он хотел быть. Она наблюдала в аэропорту, как женщин, нагруженных багажом и колясками, усадили в отдельные автобусы и провели в аэропорт сквозь двери с надписью ЖЕНЩИНЫ И ДЕТИ. Всем этим процессом руководили мужчины, отдававшие резкие приказания. Она вспоминала это, глядя на минареты мечетей, вонзающиеся в чистое синее небо.
   Закончилась полуденная молитва, а следовательно, магазины и рынки были открыты. Хотя она не стала опускать стекло, ей казалось, что она слышит оживленный гул города, певучий арабский язык и щелканье четок. Женщины ходили по торговым центрам – группами или в сопровождении родственника мужского пола. Улицы патрулировала, ревниво следя за соблюдением религиозных законов, муттава, состоявшая из мужчин с выкрашенными хной всклокоченными бороденками и хлыстами из шкуры верблюда. Сквозь тонированное окно своего лимузина Адрианна увидела, как один из них набросился на западную женщину, которая допустила ошибку, закатав рукава до локтя и тем самым обнажив руки.
   Нет. Несмотря на то, что двадцатый век близился к концу, Джакир почти не изменился.
   Вдоль дороги выстроились финиковые пальмы. А также «мерседесы», «роллс-ройсы» и лимузины. В Дом Диора вели две двери – одна для мужчин, другая для женщин. Драгоценные камни в витринах сверкали в лучах полуденного солнца. Какой-то мужчина в белой кандуре и рваных сандалиях вел за собой покрытого пылью осла.
   Большая часть домов здесь была построена из глины, не более долговечной, чем пески пустыни. По стенам карабкались цветы. Окна были снабжены обязательными решетками, назначение которых было скрывать находящихся внутри женщин, но не потому, что ими так дорожили или поклонялись им, – размышляла Адрианна, но потому, что их считали глупыми созданиями, жертвами своего собственного неконтролируемого сексуального влечения.
   Мужчины в джалабиях и куфиях сидели на красных коврах и ели бутерброды. Шаурма. Ей показалось странным, что она вдруг вспомнила вкус этой пряной баранины на лепешке.
   Лимузин миновал рынок и начал подниматься в гору. Здесь дома были более элегантными и затененными деревьями. Некоторые могли похвастать даже такой роскошью, как трава. Ей показалось, что она помнит, как была в гостях в одном из этих домов и они пили зеленый чай в тускло освещенной гостиной, слушая шелест шелковых одежд и вдыхая аромат благовоний, которыми был напоен воздух.
   Они въехали в открытые ворота дворца мимо темных пустых глаз охранников. Здесь тоже мало что изменилось, хотя детские воспоминания рисовали ей более величественную картинку, чем того заслуживала эта реальность. В палящих лучах солнца оштукатуренные стены были ослепительно-белыми. Зеленая черепичная крыша на этом фоне казалась чуть ли не вызывающе яркой. Блестели окна, защищенные от жара плотными шторами. Вздымались стройные минареты, хотя в знак почтения к Аллаху они не могли превосходить по высоте минареты мечети. Окружающие дворец брустверы в случае гражданских беспорядков или нападения извне были способны обеспечить ему надежную защиту. В спину дворцу настойчиво стучали морские волны. Его сады были пышными и служили дополнительным укрытием от любопытных глаз, а также скрывали своей зеленью женщин королевской семьи, когда им хотелось прогуляться.
   Хотя во дворец вели раздельные двери для мужчин и для женщин, лимузин подъехал именно к саду, а не к главному входу. Адрианна лишь слегка приподняла брови. Итак, ей предстояло попасть в гарем без предварительной встречи с Абду. Вероятно, это было и к лучшему.
   Она дождалась, пока водитель откроет дверцу. Хотя она не сомневалась в том, что он приходится ей родственником, пусть и очень дальним, он не предложил ей руку и ни разу на нее не взглянул, старательно отводя глаза в сторону. Подобрав юбки, она шагнула наружу, в жару и буйство ароматов. Ни разу не оглянувшись, Адрианна вошла в сад.
   Журчал струйками воды фонтан. Она знала, что отец приказал построить этот фонтан для ее матери в первый год их брака. Вода стекала в маленький пруд, в котором жили карпы длиной с человеческую руку. Окружающие пруд цветы склонялись к воде в поисках влаги.
   Не успела она подойти к потайной двери, как она открылась. Адрианна прошла мимо одетой во все черное служанки и вдохнула женские ароматы, вернувшие ее в детство. Когда дверь за ее спиной закрылась, она сделала то, что жаждала сделать всю долгую дорогу из аэропорта, – сорвала с себя никаб.
   – Адрианна. – К ней подошла какая-то женщина, от которой резко пахло мускусом. Она была одета в красное платье с блестками, более уместное на каком-нибудь балу девятнадцатого века. – Добро пожаловать домой. – Женщина поцеловала ее в обе щеки, что служило в Джакире традиционным приветствием. – Ты была совсем маленькой, когда я видела тебя в последний раз. Я твоя тетя Латифа, жена Фахира, брата твоего отца.
   Адрианна ответила на приветствие:
   – Я помню тебя, тетя Латифа. Я видела Дуджу. Она здорова и счастлива. Она просила передать привет тебе и поклон отцу.
   Латифа кивнула. В дворцовой иерархии Адрианна занимала более высокое положение, но и Латифа, которая родила пятерых крепких сыновей, пользовалась всеобщим уважением. Другие женщины ей завидовали.
   – Проходи, мы приготовили угощение. Все остальные тоже хотят тебя поприветствовать.
   Здесь также мало что изменилось. В воздухе витал аромат приправленного специями кофе, смешиваясь с благовониями. Длинный стол был накрыт белой скатертью с золотой отделкой и уставлен угощениями не менее яркими, чем платья женщин – шелковые, атласные и даже – несмотря на невыносимую жару – бархатные. Мерцали блестки и бисер. Тускло блестело золото, поблескивало холодное как лед серебро, и, разумеется, сверкали драгоценности. Звон браслетов и шорох кружев сливались с традиционными приветствиями.
   Она коснулась губами щек второй жены Абду – женщины, которая много лет назад стала источником несчастья Фиби. Адрианна не держала на нее зла. В Джакире женщина своей судьбой не распоряжалась. Подтверждением этому служило то, что Лейха, которая родила уже семерых детей и которой уже было за сорок, снова была беременна.
   Тут были кузины, которых она помнила, и другие принцессы рангом пониже. Некоторые из них подстригли или завили волосы. Они это делали ради своего собственного удовольствиями, хвастаясь друг перед другом прическами, как дети новыми игрушками.
   Тут была и Сара, новая жена Абду – миниатюрная большеглазая девочка лет шестнадцати, но уже беременная. Судя по всему, они с Лейхой забеременели почти одновременно. Адрианна обратила внимание на то, что украшения на ее пальцах и у нее в ушах сверкают так же ярко, как драгоценности Лейхи. Этого требовал закон. Мужчина мог взять четырех жен, но только если он был в состоянии относиться к ним одинаково.
   Фиби никогда не была здесь своей, но Адрианна не могла презирать из-за этого эту девочку.
   – Добро пожаловать, – негромким музыкальным голосом произнесла Сара, слегка запнувшись на английской фразе.
   – Это принцесса Ясмин. – Тетя Адрианны положила ладонь на плечо смуглощекой девочки с золотыми обручами в ушах, которой на вид было лет двенадцать. – Твоя сестра.
   Этого она не ожидала. Она знала, что познакомится с другими детьми Абду, но не ожидала взглянуть в глаза, по цвету и форме являющиеся точной копией ее собственных. Она оказалась не готова к вспышке родственных чувств и симпатии. Из-за этого ее приветствие вышло несколько натянутым.
   – Добро пожаловать в дом моего отца, – произнесла Ясмин, когда Адрианна наклонилась, чтобы поцеловать ее в обе щеки.
   – Ты хорошо говоришь по-английски.
   Ясмин приподняла брови, и выражение ее лица сообщило Адрианне, что, хотя никаб ей предстояло надеть не скоро, она уже стала женщиной.
   – Я хожу в школу, чтобы, когда меня отдадут мужу, я не была невеждой.
   – Понятно. – Адрианна улыбнулась ей, принимая девочку как равную, и сняла абайю. Жестом отказавшись от услуг служанки, она аккуратно сложила накидку, в подкладку которой были вшиты все необходимые в ее ремесле инструменты. – Я надеюсь, ты расскажешь мне, чему ты уже успела научиться.
   Ясмин взглядом опытного модного критика окинула простую белую юбку и блузку Адрианны. Когда-то Дуджа тайком привезла во дворец фотографии Адрианны, поэтому Ясмин знала, что у нее очень красивая сестра. И сейчас она думала о том, что Адрианне следовало бы надеть что-нибудь красное и расшитое блестками.
   – Вначале я отведу тебя к своей бабушке.
   За их спинами обитательницы гарема уже набросились на угощение. Еда – чем вкуснее, тем лучше – была их любимым развлечением. Разговоры всегда крутились вокруг детей и магазинов.
   Старая женщина, сидевшая в обитом парчой кресле, была великолепна в своем изумрудно-зеленом платье. Ее лицо было покрыто морщинами и складками, но ее волосы были все так же старательно выкрашены хной. Пальцы, немного искривленные артритом, были унизаны сверкающими кольцами. Она держала на коленях мальчика лет двух-трех. По обе стороны от нее стояли слуги, помахивая веерами, чтобы дым от медной жаровни с благовониями ароматизировал ее волосы.
   Прошло почти двадцать лет. Адрианне было всего восемь, когда она покинула дворец, но она ее помнила. Слезы хлынули из ее глаз так внезапно и так неожиданно, что она ничего не смогла сделать, чтобы их остановить. Вместо традиционного приветствия она опустилась на колени и положила голову на колени бабушки. Матери ее отца.
   Ее кости были тонкими и хрупкими. Адрианна чувствовала их под жестким атласом. Но, к ее изумлению, бабушкин аромат остался прежним – от нее пахло маками и специями. Ощутив на своей голове руку, поглаживающую ее волосы, она прижалась щекой к ее ладони. В самых приятных и добрых воспоминаниях о Джакире неизменно присутствовала эта женщина, которая расчесывала ее волосы и рассказывала ей истории о пиратах и принцах.
   – Я знала, что еще тебя увижу. – Джидда, хрупкая семидесятилетняя женщина, мать двенадцати детей, единственная жена короля Ахменда, гладила волосы своей любимой внучки, одновременно прижимая к груди самого младшего из своих внуков. – Я плакала, когда ты нас покинула, и плачу, когда ты вернулась.
   Адрианна совсем по-детски вытерла слезы тыльными сторонами ладоней и встала для поцелуя.
   – Бабушка. Я совсем забыла, какая ты красивая. Я по тебе скучала.
   – Ты вернулась ко мне взрослой женщиной, так похожей на своего отца.
   Адрианна напряглась и через силу улыбнулась:
   – Возможно, я похожа на свою бабушку.
   Джидда улыбнулась в ответ, демонстрируя зубы слишком белые и ровные, чтобы быть ее собственными. Протезы были новыми, и она гордилась ими так же, как и изумрудным колье на шее.
   – Возможно. – Она приняла у служанки чашку чая. – Шоколада моей внучке. Ты все еще питаешь к нему слабость?
   – Да. – Адрианна устроилась на подушке у ног Джидды. – Я помню, как ты давала мне целую пригоршню шоколадных конфет, завернутых в красные и серебряные обертки. Я их так долго разворачивала, что они начинали таять. Но ты меня никогда не ругала. – Она заметила, что Ясмин все еще стоит рядом. Ее лицо было бесстрастным, но в глазах поблескивала какая-то эмоция, которая вполне могла быть ревностью. Адрианна машинально подняла руку и усадила девочку рядом с собой на подушку. – Бабушка все еще рассказывает истории?
   – Да. – После секундного колебания Ясмин расслабилась. – Ты мне расскажешь об Америке и мужчине, за которого выйдешь замуж?
   Прислонившись головой к бабушкиному колену и держа в руках чашку чая, Адрианна заговорила. Она далеко не сразу осознала, что говорит по-арабски.

   Филип решил, что если уж сравнивать дворцы, европейские ему нравятся больше. Он предпочитал каменные строения с витражами в окнах и мебелью из старого темного дерева. В этом дворце было темно, потому что шторы, решетки и гардины не впускали внутрь солнечный свет. Его обстановка, разумеется, была очень богатой – с шелковыми портьерами и вазами династии Мин в нишах. Он также был современным. В предоставленных ему комнатах имелась даже ванна с золотыми кранами. Но самым главным было то, что из этих кранов лилась горячая, почти как кипяток, вода. Все же весь этот восточный колорит был ему не по вкусу.
   Окна его комнат выходили в сад, что ему очень даже нравилось. Несмотря на солнце, он распахнул створки, впуская внутрь горячий аромат жасмина.
   Его волновал только один вопрос: где Адрианна?
   Ее брат, наследный принц Фахид, встретил его в аэропорту. Этот молодой человек, которому было чуть больше двадцати, носил бурнус поверх идеально скроенного костюма. Со своим отличным английским и непроницаемым лицом он показался Филипу идеальным сочетанием восточного происхождения и западного образования. Он упомянул Адрианну лишь для того, чтобы сообщить Филипу о том, что ее доставят на женскую половину дворца.
   Закрыв глаза, он представил себе синьки. Она должна была находиться двумя этажами ниже в восточном крыле. Хранилище располагалось в противоположном конце дворца. Он решил, что сегодня ночью прогуляется и осмотрится вокруг. Но пока что – он распахнул чемодан – он будет изображать из себя примерного гостя и будущего жениха.
   Он погрузился в огромную ванну и закончил разбирать чемодан после того, как прозвучал призыв к молитве. Низкий гортанный голос муэдзина проник в открытые окна:
   – Аллаху Акбар. Бог велик.
   Бросив взгляд на часы, Филип подсчитал, что это уже третий намаз за сегодняшний день. Еще один призыв должен был прозвучать на заходе солнца, а последний – час спустя.
   Рынки и лавки закроются, и мужчины опустятся на колени, чтобы коснуться лицом земли. Во дворце, как и во всех прочих местах, все дела остановятся в знак покорности воле Аллаха.
   Двигаясь совершенно бесшумно, Филип открыл дверь. Чем не время, чтобы оглядеться на месте.
   Он решил, что прежде всего необходимо проверить, кто его соседи. Комната рядом оказалась пуста, с задернутыми шторами и по-военному тщательно заправленной кроватью. Комната напротив оказалась такой же. Он прошел чуть дальше и приотворил очередную дверь. Здесь он увидел мужчину… нет, мальчика, склонившегося в молитве лицом на юг, в сторону Мекки. В его коврик для молитвы были вплетены золотые нити, а полог над кроватью был ярко-синего цвета. Филип плотно прикрыл дверь, прежде чем спуститься на второй этаж.
   Тут, по всей вероятности, располагались кабинеты Абду, а также комнаты для совещаний. Он решил, что осмотрит их, если у него останется на это время. Он продолжал спускаться и оказался на первом этаже, где царила мертвая тишина. Чувствуя, что время у него уже на исходе, он по извилистым коридорам зашагал в сторону хранилища.
   Первая дверь была заперта. Чтобы открыть ее, ему достаточно было извлечь из кармана пилочку для ногтей. Быстро осмотревшись вокруг, он скользнул внутрь и прикрыл за собой дверь.
   Если в других комнатах царил полумрак, то здесь мрак был полным и непроглядным. Тут не было ни одного окна. Сожалея о том, что не рискнул прихватить с собой фонарик, он на ощупь двинулся в сторону самого хранилища. Его ладони коснулись гладкой холодной поверхности стальной двери. Используя вместо глаз кончики пальцев, Филип измерил ее длину, ширину и положение замков.
   Как и сказала ему Адрианна, тут было два комбинационных замка, к дискам которых он постарался не прикоснуться. С помощью пилочки для ногтей он измерил скважину третьего замка. Она была огромной и старомодной. Он понял, что от отмычек, которые он привез с собой, с таким старым замком проку не будет, но не сомневался в том, что сумеет его открыть. Удовлетворившись осмотром, он попятился назад, решив, что чуть позже придет сюда с фонарем.
   Он уже положил было руку на дверную ручку, как вдруг снаружи послышались шаги. Он прижался к стене за дверью, не успев даже ругнуться.
   Двое мужчин в коридоре говорили по-арабски. Судя по интонациям, один из них был зол, а второй напряжен и оправдывался. Филип терпеливо пережидал, чертыхаясь и мысленно побуждая их уйти. Затем он услышал имя Адрианны. Как же он в этот момент пожалел, что не знает арабского.
   Они спорили из-за нее. В этом не было никаких сомнений. В одном из голосов слышалось достаточно яда, чтобы все его мышцы подобрались, а пальцы сжались в кулаки. Прозвучало резкое распоряжение, ответом которому была тишина, а затем раздраженный стук каблуков по мраморным плитам пола. Один из мужчин удалился. Прижавшись ухом к двери, Филип услышал, как тот, кто остался, выругался по-английски. «Принц Фахид», – решил Филип. В таком случае разгневанный голос мог принадлежать только Абду. Почему отец и брат Адрианны о ней… или из-за нее?.. спорят?
   Дождавшись, пока Фахид тоже уйдет, он выбрался из комнаты. В коридоре снова было безлюдно. Он запер дверь и, сунув руки в карманы, направился в сад. Если его там обнаружат, он всегда сможет сослаться на интерес к флоре. Хотя на самом деле ему хотелось покинуть этот дворец и чего-нибудь выпить.

   Адрианна не знала, что ей будет так трудно сделать то, для чего она сюда явилась. Не технически, нет – в собственном искусстве она была уверена, как и в мастерстве Филипа. Чего она не ожидала, так это того, что ее со всех сторон осадят воспоминания и что их будет так много. Они подобно привидениям что-то ей шептали и постоянно ее касались. В гареме с его сугубо женскими разговорами, женскими ароматами, женскими тайнами было что-то умиротворяющее. Было нетрудно на короткое время забыть о налагаемых им ограничениях и просто насладиться его безопасностью. Как бы дальше ни складывалась ее жизнь, она знала, что уже не сможет полностью от него отречься.
   Разговоры продолжались, по-прежнему вращаясь вокруг секса, магазинов и плодовитости, но появились и новшества. Одна кузина стала врачом, другая получила диплом учителя. Одна молодая тетушка работала администратором на стройке, хотя все контакты с мужчинами, с которыми она работала, осуществлялись посредством телефона или корреспонденции. Перед женщинами открылась возможность образования, и они схватились за нее обеими руками. Мужчины-преподаватели учили их посредством каналов кабельного телевидения, но это было учебой. И женщины учились.
   Если только существовал способ объединить старое с новым, они должны были его найти.
   Она не заметила, как вошла служанка и наклонилась к уху ее бабушки. Когда Джидда коснулась ладонью ее волос, Адрианна подняла к ней лицо и улыбнулась.
   – Твой отец желает тебя видеть.
   Адрианна ощутила, как мгновенно пересохло все ее наслаждение, подобно пруду в лучах пустынного солнца. Она встала. Хотя она снова накинула на себя абайю, никаб она надевать не желала. Он увидит ее лицо, и он вспомнит.

Глава двадцать третья

   Как и Джакир, его правитель изменился, но по сути остался прежним. Он постарел. Это было первым, что поразило Адрианну, когда она его увидела. Ее память, подкрепленная старыми газетными заметками, которые собирала ее мать, рисовала ей мужчину чуть старше, чем была сейчас она сама, с ястребиным, лишенным морщин лицом и густыми черными волосами. Ястреб был на месте – в его точеных жестких чертах, но кроме этого на его лице появились борозды, прорытые временем и солнцем. Они залегли вокруг никогда не улыбающегося рта, лучиками разбежались от наблюдательных глаз. Его волосы, предмет его гордости и тщеславия, были по-прежнему густыми, и он все так же зачесывал их назад, как гриву. Они были пышными, как в юности, и отливали серебром. За все эти годы он почти не набрал вес, и его тело оставалось телом солдата.
   Его белая джалабия была вышита золотом, а на сандалиях сверкали драгоценные камни. Возраст лишь придал ему привлекательности, как это часто бывает с мужчинами. Это лицо, как магнитом, притягивало женщин, несмотря на то, а может, и благодаря тому, что в нем почти не было сострадания.
   Ощущая, как ее желудок сводит тошнота, Адрианна подошла к отцу. Она двигалась медленно, не из-за неуверенности и даже не из уважения, но из желания в полной мере сосредоточиться на этом моменте, которого она так долго ожидала и который так часто себе представляла. Она понимала, что ничего не забыла. Что никогда ничего не забудет.
   Как и в гареме, ее здесь атаковали ароматы – полироли, цветов, благовоний. Она подходила все ближе, приближаясь к прошлому, которое так и не отпустило в полной мере. Тогда она либо подходила к нему, либо в страхе пряталась. До этого момента она не осознавала, что не смогла бы припомнить ни единого случая, когда он подошел бы к ней.
   Он пригласил ее не в одну из многочисленных комнат своих покоев, а в просторный и ярко освещенный зал, в котором он каждую неделю проводил меджлис или давал аудиенции. Тяжелые шторы на окнах были его любимого ярко-синего цвета. На полу лежал старый ковер, по которому ходили его отец, дед и все короли, правившие Джакиром до них. Его покрывали густые черно-синие узоры, пронизанные золотой, похожей на змею нитью. По обе стороны от двери стояли высокие – в человеческий рост – урны. Согласно легенде двумя веками ранее их доставили из Персии одному из королей, тоже Абду. Внутри каждой находилась девственница.
   Золотой лев с сапфировыми глазами охранял обтянутый синим шелком стул, сидя на котором Абду обычно выслушивал своих подданных.
   Хотя во всех подобных случаях вход женщинам в этот зал был воспрещен, Адрианна четко поняла, что он по-прежнему не воспринимает ее как дочь, считая лишь одной из своих подданных. Он ожидал, что, подобно персидским девственницам, она покорится воле короля.
   Она остановилась перед ним. Хотя он не был высоким мужчиной, ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Что бы он ни чувствовал, если он вообще что-либо чувствовал, он тщательно это скрывал. Он наклонился для традиционного приветствия, едва коснувшись ее щек губами. Даже незнакомца он поприветствовал бы с большей теплотой. Она не ожидала подобной холодности, оказалась к ней не готова, и это больно ее задело.
   – Тебе рады в Джакире.
   – Я благодарна тебе за позволение вернуться.
   Несколько мгновений он сидел молча, а затем указал на стул.
   – Ты дитя Аллаха?
   Она ожидала этого вопроса. В Джакире религией дышали.
   – Я не мусульманка, – спокойно ответила она, – но Бог един.
   Судя по всему, этот ответ его удовлетворил, потому что он сделал знак слуге разливать чай. Две приготовленные чашки уже сами по себе означали большую уступку.
   – Я доволен, что ты выходишь замуж. Женщина нуждается в мужской опеке и защите.
   – Я выхожу замуж за Филипа не ради защиты и опеки. – Она сделала глоток чая. – Он тоже женится на мне не для умножения своего рода.
   Она говорила без всяких обиняков. Так мог бы говорить мужчина с мужчиной, но никак не женщина с королем. Он мог ее за это ударить. Это было его право. Вместо этого он откинулся на спинку стула, держа чашку в обеих ладонях. Чашка представляла собой изящный образец тончайшего французского фарфора. Его ладони были широкими, с унизанными перстнями пальцами.
   – Ты стала женщиной Запада.
   – Там вся моя жизнь. Так же, как когда-то жизнь моей матери.
   – Мы не будем говорить о твоей матери.
   Он поставил чашку и поднял ладонь, останавливая слугу, ринувшегося было ее наполнять.
   – Она о тебе говорила. Часто.
   В его глазах что-то промелькнуло. В глубине души она надеялась на то, что это было сожаление. Но это был гнев.
   – Ты моя дочь, и тебе здесь рады. Тебе будут оказывать все почести, причитающиеся тебе по праву как члену королевской семьи Джакира. Находясь здесь, ты будешь следовать всем правилам и традициям. Ты будешь накрывать волосы и опускать глаза. Как твоя одежда, так и твоя речь будет скромной. Если ты меня опозоришь, ты будешь наказана так же, как я наказал бы любую другую женщину своей семьи.
   Чтобы остановить дрожь в пальцах, она впилась ими в чашку. «Прошло столько лет, – думала она, – так много лет, а он по-прежнему разговаривает только приказаниями и угрозами». Ее первоначальное намерение быть женщиной, которую он ожидал бы увидеть, затмила потребность быть самой собой.
   – Я не могу тебя опозорить. Но мне стыдно. Моя мать страдала и умерла в мучениях, а ты палец о палец не ударил, чтобы ей помочь. – Когда он встал, она тоже встала, так быстро, что уронила чашку, которая разбилась о плиты пола. – Как ты мог ничем ей не помочь?
   – Она была для меня пустым местом.
   – Она была твоей женой, – парировала Адрианна. – Тебе бы это ничего не стоило, но ты отказал ей в помощи. Ты бросил ее и меня. Так что стыдно должно быть тебе.
   И тут он ее ударил, нанеся удар тыльной стороной кисти, такой сильный, что ее голова запрокинулась назад, а глаза наполнились слезами. Это не был небрежный шлепок, которым разгневанный родитель мог бы наградить невоспитанного ребенка, но преднамеренный полноценный удар, нанесенный мужчиной своему врагу. Если бы она не наткнулась на стоявший позади нее тяжелый стул и не схватилась за него, чтобы удержаться на ногах, она бы упала. И хотя она покачнулась, ей удалось удержаться на ногах.
   Часто дыша, она пыталась взять себя в руки и успокоиться. Только бы не расплакаться. Она медленно подняла руку и вытерла кровь с кожи, рассеченной камнем перстня. Они в упор смотрели друг на друга глазами совершенно одинаковыми по форме и выражению. Он ударил не ее, и они оба это знали. Это была Фиби. Это все еще была Фиби.
   – Много лет назад, – сдавленным голосом произнесла она, – я была бы рада и такому знаку внимания с твоей стороны.
   – Вот что я скажу, и повторять это я не собираюсь. – Он сделал небрежный знак слуге убрать разбитый фарфор. Ярость, которую она в нем возбуждала, была эмоцией, недостойной короля. – Твоя мать покинула Джакир и тем самым отказалась от всех своих прав на поддержку и почести. Тем самым она также отказалась и от твоих прав. Она была слабой, как все женщины, но кроме этого она была коварной и развращенной.
   – Развращенной? – Адрианна знала, что это может стоить ей еще одного удара, но смолчать было выше ее сил. – Как ты можешь так о ней говорить? Она была самой доброй и чистосердечной женщиной из всех, кого я когда-либо знала.
   – Она была актрисой. – Он произнес это с таким видом, как будто само слово было отвратительным на вкус. – Она демонстрировала себя мужчинам. Мой единственный позор заключается в том, что я позволил ей себя ослепить, привез ее в свою страну и ложился с ней, как мужчина ложится с любой шлюхой.
   – Ты уже ее так называл. – На этот раз голос Адрианны дрогнул. – Как может мужчина говорить так о женщине, на которой он женился, о женщине, с которой он родил ребенка?
   – Мужчина может жениться на женщине, может разместить в ней свое семя, но не может изменить ее натуру. Она отказалась принимать ислам. Когда я ее сюда привез и мои глаза открылись, она отказалась занять свое место и исполнять свой долг.
   – Она была больной и несчастной.
   – Она была слабой и греховной. – Он поднял ладонь, как человек, привыкший к беспрекословному повиновению. – Ты результат моей давней слепоты, и ты находишься тут лишь потому, что в твоих жилах бежит моя кровь и потому что за тебя просил Фахид. Это вопрос чести, моей чести. Ты можешь оставаться лишь постольку, поскольку будешь с ней считаться.
   Ей хотелось бросить ему в лицо все обвинения сразу, крикнуть, что у бесчестного человека нет и не может быть никакой чести. Та ее часть, которая все еще жаждала любви, наглухо закрылась. Даже самый искусный вор не сумел бы теперь отпереть этот замок. Адрианна сложила руки. Она опустила глаза. Жесты покорности. Он мог бы ударить ее снова, и она бы это приняла. Он мог начать очернять ее мать, оскорблять ее, и она бы это приняла. Такова была сила мщения.
   – Я в доме своего отца и чту его желания.
   Он кивнул. Именно такого поведения он ожидал от всех женщин своей семьи. Он был настоящим королем. Когда много лет назад он вернулся в Джакир с королевой, с западной королевой, он был околдован. Он забыл о своих корнях, о своих обязанностях, о своих законах. Все из-за женщины.
   Он был наказан тем, что его первый ребенок оказался женского пола, а его королева была больше неспособна дарить ему детей. Теперь дочь от этого позорного брака стояла перед ним со склоненной головой и сложенными руками. Поскольку по воле Аллаха именно она первой родилась от его семени, он даст ей то, что ей положено, но не больше.
   Повинуясь резкому оклику и нетерпеливому жесту, слуга подбежал и вручил ему маленькую коробочку.
   – Подарок к твоей помолвке.
   Она уже полностью взяла себя в руки, и ей нетрудно было протянуть руку за подарком. Адрианна открыла крышку. Внутри насыщенным фиолетовым сиянием мерцали аметисты в тяжелой золотой оправе тонкой работы. Центральный квадратной огранки камень был шириной с ее большой палец. Колье, достойное принцессы. Попади оно ей в руки много лет назад, вырученные за него деньги могли изменить судьбу Фиби и ее собственную.
   Теперь это были всего лишь цветные камешки. Она всегда крала более ценные украшения.
   – Ты очень щедр. Когда я буду его носить, я всегда буду вспоминать своего отца.
   Она произнесла это совершенно искренне.
   Прежде чем заговорить снова, он подал еще один знак.
   – Я встречусь с твоим женихом. Потом, пока мы будем обсуждать условия брака, ты вернешься к себе или выйдешь в сад.
   Она сунула коробочку в складки абайи, чтобы он не увидел, как судорожно она ее стискивает.
   – Как пожелаешь.
   Когда Филип вошел в комнату вслед за слугой, он вообще не ожидал увидеть Адрианну, не говоря уже о том, чтобы увидеть ее все еще одетую во все черное, со склоненной головой и плечами, приподнятыми как будто в ожидании удара. Белая джалабия Абду являла рядом с ней резкий контраст. Они стояли рядом, так близко, что полы их одежд почти касались друг друга, но между ними не чувствовалось ни радости встречи, ни родства. Абду смотрел на Филипа поверх ее головы. Как будто она была пустым местом.
   – С твоего позволения, – прошептала она.
   – Да.
   Абду дал ей позволение, даже не покосившись на нее.
   – Король Абду ибн Файзал Рахман аль-Джакир, глава королевского дома Джакира, шейх шейхов, позволь представить тебе Филипа Чемберлена, человека, за которого, если ты дашь на то свое позволение, я выйду замуж.
   – Мистер Чемберлен. – Абду шагнул вперед, протягивая ему руку. Когда это было необходимо, он умел вести себя на западный манер. – Добро пожаловать в Джакир и в мой дом.
   – Благодарю вас.
   Филип пожал протянутую ему руку. Ладонь Абду была гладкой и сильной.
   – Ваши комнаты удобны?
   – Более чем. Я ваш должник.
   – Вы мой гость. – Он бросил взгляд на Адрианну. – Ты можешь идти.
   «Таким тоном отдают распоряжения слугам», – подумал Филип. Это неприятно резануло его слух, но затем он почти решил, что не стоит обращать на это внимание. И тут она подняла голову. Этот взгляд был очень беглым, но Филип успел заметить ссадину на ее скуле и уже начинающий проступать на коже кровоподтек. Она снова опустила голову и, шурша длинными юбками, покинула их.
   Ему пришлось сделать вдох. Долгий и медленный вдох. Он решил, что ради нее не станет совершать никаких резких и необдуманных действий. Возможно, он ошибся. Не мог же Абду во время первой же встречи ударить дочь, которую не видел почти двадцать лет.
   – Присаживайтесь.
   Голос Абду вернул его к реальности. Филип обернулся к королю. Устремленный на него взгляд был очень цепким и проницательным.
   – Благодарю.
   Как только он опустился на стул, им подали чашки и разлили чай.
   – Вы британец.
   – Да, я родился в Англии и прожил в ней большую часть своей жизни, хотя я много путешествую.
   – По делам своего бизнеса. – Не обращая внимания на чай, Абду сложил свои унизанные перстнями пальцы. – Вы имеете дело с покупкой и продажей драгоценных камней.
   Он работал под этим прикрытием уже много лет. Благодаря Интерполу его легенда была весьма надежной.
   – Да. Для этого нужен хороший глаз и умение заключать сделки. Драгоценные камни доставляют мне удовольствие.
   – Арабы прирожденные торговцы, и мы всегда понимали ценность камней.
   – Разумеется. Вы позволите взглянуть на рубин на вашем безымянном пальце?
   Абду приподнял брови, но протянул ему руку.
   – От семи до восьми карат, рискну предположить, бирманский – отличный цвет, из тех, что называют кроваво-красными, со стеклянным блеском, отличающим по-настоящему ценные камни. – Филип откинулся на спинку стула и взял чашку с чаем. – Выдающиеся драгоценные камни не проходят мимо моего внимания, Ваше Высочество, и я их глубоко чту. Именно поэтому я и хочу жениться на вашей дочери.
   – Вы откровенны, но в браках подобного рода следует учитывать и много других факторов помимо ваших желаний.
   Абду замолчал. Он обдумывал брак Адрианны, как любое другое незначительное дело социального или политического характера. Если бы ее кровь не была разбавлена европейской кровью, он ни за что не согласился бы на ее брак с европейцем, а тем более с каким-то бледнолицым торговцем драгоценностями. Но ее происхождение не было чистокровным, и она представляла для него гораздо меньшую ценность, чем хорошая лошадь. Но ее брак мог стать дополнительным звеном между Джакиром и Европой. Еще важнее было то, что в Джакире она ему была не нужна.
   – У меня было немного времени на то, чтобы навести о вас справки, мистер Чемберлен, но то, что я узнал, меня вполне устраивает. – Нельзя было исключать и того, что, в отличие от своей матери, она родит сыновей. Внуки в Европе в будущем могли ему пригодиться. – Если бы Адрианна осталась в моем доме, ее ожидал бы брак иного рода, более соответствующий ее положению. Тем не менее, поскольку это не так, я склонен одобрить ее собственный выбор. Если нам удастся договориться об условиях.
   – Я не могу считать себя экспертом в том, что касается вашей культуры, но насколько я понимаю, у вас принято заключать нечто вроде сделки.
   – Это называется ценой невесты и представляет собой подарок, который вы предложите моей дочери. Этот подарок достанется ей и останется в ее собственности. – Он не вспомнил о «Солнце и Луне». Зато это сделал Филип. – Также необходимо сделать подарок ее семье в качестве компенсации за ее утрату.
   – Понимаю. Какой подарок компенсирует вам утрату Адрианны?
   Собранная Абду информация указывала на то, что этот англичанин богат. Но были вещи важнее денег, и важнее всего была гордость.
   – Шесть верблюдов.
   Хотя брови Филипа поползли вверх, ему, хоть и с большим трудом, удалось удержаться от смеха. Он задумчиво постучал пальцем по подлокотнику стула.
   – Два.
   Абду это понравилось гораздо больше мгновенного согласия.
   – Четыре.
   И хотя Филип слабо представлял себе, где он раздобудет хоть одного верблюда, не говоря уже о четырех, он кивнул:
   – Договорились.
   – Это будет записано в договоре. – Не сводя глаз с Филипа, Абду коротко отдал какое-то распоряжение. – Мой секретарь составит контракты на арабском и английском языках. – Вы не возражаете?
   – Я нахожусь в вашей стране, Ваше Высочество. Мы все сделаем в соответствии с вашими обычаями. – Он отставил чашку, мечтая о сигарете. Чай был сдобрен какими-то пряностями, которые человеку, выросшему в Англии, были не совсем по вкусу. – Приходясь Адрианне отцом, вы, разумеется, заинтересованы в том, чтобы она была хорошо обеспечена.
   Абду бесстрастно смотрел на гостя. В голосе Филипа ему послышался сарказм, хотя, возможно, это объяснялось британским произношением.
   – Разумеется.
   – Я так и думал и хотел предложить ей миллион фунтов.
   Абду редко чему-то удивлялся. Еще реже удивление отражалось на его лице. Он решил, что англичанин либо безумен, либо околдован. Возможно, Адрианна подобно своей матери обладала свойством ослеплять мужчин. Но судьба англичанина волновала его не больше, чем судьба дочери, которая самим фактом своего существования напоминала ему о совершенной в молодости ошибке. Он не собирался оказывать ей честь торгом.
   – Это будет внесено в контракт. Сегодня вечером состоится ужин, на котором я представлю вас своей семье и объявлю о помолвке.
   Он встал, давая понять, что аудиенция закончена.
   – Я с радостью принимаю приглашение. – Он предвидел, что Абду будет держаться холодно, но ледяная и бесстрастная действительность превзошла все ожидания. – Вы будете присутствовать на нашей свадьбе весной?
   – Весной? – Губы Абду в первый раз изогнулись в некоем подобии улыбки. – Если вы хотите провести церемонию в своей собственной стране, это не моя забота. Тем не менее брак будет заключен здесь, на следующей неделе, в полном соответствии с законами и традициями Джакира. У вас есть время отдохнуть до ужина. Слуга вас проводит.
   Абду развернулся и покинул зал, но Филип продолжал стоять как вкопанный. Он бы, может, и расхохотался, если бы не сомневался в том, что эта новость также рассмешит и Адрианну.

   Вечером должны были смешаться старые обычаи и новые веяния. Адрианна закрыла волосы, но отложила в сторону никаб. Она оделась скромно, выбрав длинное платье с длинными же рукавами и высоким воротником, чтобы прикрыть аурат – части тела, которые нельзя никому показывать. Но на ярлыке этого наряда значилось «Сен-Лоран». По женской половине дворца разнесся слух, что сегодня семье представят Филипа. Уже одно это указывало на то, что у него все получилось. Одобрение Филипа и ее помолвки означало, что первая часть плана осуществлена.
   Дороги назад больше не было. Хотя у нее ее никогда не было.
   Она стояла перед зеркалом, маскируя тональным кремом кровоподтек на скуле, и бриллиант на ее пальце вспыхивал огнем, отражаясь в гладкой зеркальной поверхности. «Символы двух мужчин, изменивших мою жизнь», – думала Адрианна.
   Сделав шаг назад, она внимательно осмотрела себя с ног до головы. Она специально выбрала черный цвет, зная, что остальные женщины будут разодеты, как павлины. В черном она будет выглядеть скромной и покорной. Она нехотя застегнула на шее аметистовое колье. Этого наверняка ожидал от нее Абду. Находясь на территории Джакира, она была твердо намерена продолжать давать ему то, чего он от нее ожидает.
   Филип оказался прав относительно того, что когда она позволяет эмоциям взять верх, то начинает вести себя безрассудно. Ее правота сегодня утром не имела значения. Ей не следовало произносить того, что она сказала отцу во время их встречи. И кровоподтек напоминал ей о том, что он всегда был и остается мужчиной, не склонным учитывать женские чувства.
   Она снова потрогала скулу кончиком пальца. Она не испытывала ни гнева, ни даже обиды за полученный удар. Боль была совсем мимолетной, зато эта отметина напоминала ей о том, что, сколько бы новых зданий и дорог ни было построено в Джакире, какие бы новые возможности ни предоставлялись здесь женщинам, мужчины по-прежнему управляли страной так, как считали нужным. Что касается ее, то она приходилась Абду не столько дочерью, сколько вещью, которую необходимо было сбыть с рук и выслать из страны туда, где любые ее ошибки не могли отразиться на его чести.
   Ее это нисколько не задевало, но она досадовала на себя за то, что в глубине души лелеяла надежду на то, что между ними все еще возможны любовь, сожаления и воссоединение.
   Теперь надежда была мертва. Услышав стук в дверь, Адрианна обернулась. Теперь у нее оставалась лишь цель.
   – Yellah [22 - Yellah в переводе с арабского означает «пошли», «скорее».]. – Ясмин, одетая в платье из яркого полосатого атласа, схватила ее за руку. – Пошли. Скорее, – повторила она по-английски. – Отец за нами послал. Почему ты оделась в черное? Красный цвет пошел бы тебе больше. – Уголки губ Адрианны дрогнули, но Ясмин уже тащила ее за собой по коридору.
   Мужчины уже ожидали в зале. Абду, трое его братьев, двое его сыновей и несколько кузенов. Адрианна бросила взгляд на мальчика, приходившегося ей младшим братом. Ему было четырнадцать или около того, но его уже считали мужчиной. Несколько секунд они изучали друг друга. Она увидела в его глазах отражение любопытства, которое испытывала и она, те же родственные чувства. На этот раз она не стала скрывать улыбку, и кончики его губ приподнялись в ответном приветствии. В его улыбке она узнала свою бабушку.
   Присутствующий здесь Филип выглядел изумительно по-европейски, напомнив ей оазис – свежий и умиротворяющий. Она хотела дотянуться до него и хоть на мгновение взять его за руку. Ощутить его тепло. Вместо этого она продолжала держать руки сложенными перед собой.
   Ему хотелось хоть на пять минут остаться с ней наедине. С тех пор как они вышли из самолета, они еще не перекинулись ни единым словом. Он хотел лично сообщить Адрианне об изменениях, которые внес в их планы Абду. «Только пять минут», – мысленно умолял он, негодуя против обычаев, которые были одновременно прикрытием и помехой. В ее груди бушевал вулкан. Сегодня днем он мельком заметил, как полыхнули огнем ее глаза. Он опасался того, что заявление Абду спровоцирует извержение.
   Ему по очереди представили всех родственниц Адрианны, соблюдая протокол, достойный Букингемского дворца. В своих пышных праздничных одеяниях они представляли радугу смуглых темноглазых женщин с мягкими голосами. Некоторые платья были элегантными, другие – безвкусными, некоторые шикарными, другие откровенно дурацкими. Зато поведение всех женщин было абсолютно идентичным. Склонив головы и устремив взгляды в пол, они держали почти полностью скрытые рукавами и украшенные кольцами руки сложенными чуть ниже груди.
   Он смотрел на Адрианну, которая по знаку отца сделала шаг вперед, чтобы поприветствовать братьев. Фахид расцеловал ее щеки, затем сжал в дружеском объятии ее плечи.
   – Я счастлив за тебя, Адрианна. Добро пожаловать домой.
   Она почувствовала, что он говорит совершенно искренне. Она не чувствовала Джакир своим домом, но его слова ее утешили. Я люблю Адрианну. Он часто ей это говорил – искренне, бесхитростно, как это умеют только дети. Те дети давно исчезли, но что-то от них осталось в том, как встретились их взгляды. Она так долго обходилась без семьи. Откуда ей было знать, что она все еще что-то для нее означает?
   – Я рада снова видеть тебя.
   Она тоже произнесла это совершенно чистосердечно.
   – Наш брат Рахман.
   Она стояла неподвижно, ожидая, пока он в соответствии с традицией ее поцелует. Когда его губы коснулись ее щек, она ощутила не сдержанность, а смущение.
   – Добро пожаловать, сестра. Мы благодарим Аллаха за то, что он вернул тебя нам.
   Рахман. У него были глаза поэта и имя их прадеда-воина. Адрианне хотелось с ним поговорить, положить начало дружбе. Но на нее смотрел Абду.
   Филип продолжал наблюдать за тем, как ее представляют остальным родственникам. В ее младшем брате он узнал мальчика, который молился в комнате по соседству с его собственной спальней. «Интересно, как чувствует себя человек, встречаясь с братом, которого он видит впервые?» – размышлял он. Странно, но до сих пор ему и в голову не приходило то, что у него могут быть братья или сестры. Он подумал о пропасти, отделяющей Адрианну от остальных детей ее отца, и решил, что, пожалуй, лучше оставаться в неведении.
   Она говорила по-арабски – бегло, музыкально. Это более всего остального придавало всему событию оттенок какой-то нереальности. Хотя он мечтал встретиться с ней взглядом, она даже не посмотрела в его сторону, вместо этого по знаку отца заняв место рядом с ним.
   – Сегодня у нас большая радость. – Из уважения к Филипу Абду говорил по-английски, отчетливо выговаривая каждое слово. – Я вручаю эту женщину из своего рода этому мужчине. По воле Аллаха и во Его славу они вступят в брак. – Взяв Адрианну за руку, он вложил ее в ладонь Филипа. – Да будет она скромной и плодовитой женой.
   Адрианна чуть было не улыбнулась, услышав эти слова, но заметила, что ее бабушка, которую поддерживали женщины помоложе, смахнула с глаз слезы.
   – Все соответствующие документы уже подписаны, – продолжал Абду. – Цена определена. Церемония состоится через неделю, считая от сегодняшнего дня. Иншаллах.
   Филип ощутил, как дрогнули ее пальцы. Она вскинула голову, и несколько секунд вулкан находился на грани извержения. Затем она снова опустила глаза и начала принимать пожелания счастья и детей.
   Они так и не обменялись ни единым словом, когда она вместе с остальными женщинами покинула зал, направляясь туда, где им предстояло праздновать отдельно от мужчин.

   Сны Адрианны были беспокойными, заставляя ее ворочаться в постели. Они были туманными. Одно сновидение бесформенной массой перетекало в другое, оставляя после себя ощущение тревоги и горя. Она надеялась, что усталость позволит ей уснуть быстро и крепко. В конце концов, вся эта болтовня о свадебных платьях и брачных ночах действительно ее измотали. Но сон, в котором ее преследовали смутные кошмары, облегчения не принес.
   Когда ее рот накрыла чья-то ладонь, она села на кровати, одной рукой вцепившись в чье-то запястье, а второй пытаясь нащупать опору.
   – Успокойся. – Филип прошептал это слово ей прямо в ухо. – Начни кричать, и твои родственники примчатся, чтобы отрезать жизненно важные кусочки от моего тела.
   – Филип.
   Первая волна облегчения была такой мощной, что она обхватила его обеими руками. Он непринужденно скользнул к ней в постель, после чего своим ртом пресек даже ее шепот. Вот он наконец-то, вкус, в котором он так нуждался, которого он так жаждал весь вечер. Он не знал, что всего за несколько часов желание может достичь такой силы или что тревога способна так давить на затылок, как будто на него водрузили наковальню.
   – Я не находил себе места, – шептал он, касаясь губами ее шеи. – Не зная, когда я смогу с тобой поговорить, прикоснуться к тебе. Я хочу тебя, Эдди. – Он осторожно укусил ее за ухо. – Сейчас.
   Что-то радостно бормоча, она запуталась пальцами в его волосах. В следующее мгновение она отпихнула его в сторону и снова резко села.
   – Что ты, черт возьми, тут делаешь? Ты знаешь, что будет, если тебя здесь застанут?
   – Я тоже по тебе скучал.
   – Это не шутки. Здесь до сих пор практикуются публичные казни.
   – Я не собираюсь расстаться из-за тебя с головой. – Взяв ее за руку, он поднес ее пальцы к губам. – Во всяком случае, больше, чем я уже это сделал.
   – Ты глупец.
   Ее сердце билось часто и прерывисто.
   – Романтик.
   – Это одно и то же. – Отбросив в сторону простыню, она выбралась из постели. – Необходимо тебя отсюда увести, и сделать это как можно скорее.
   – Не раньше, чем мы поговорим. Адрианна, сейчас три часа ночи. Все спят, набив животы ягнятиной и гранатами.
   Она снова упала на кровать, сказав себе, что пять минут ничего не изменят. Кроме того, на самом деле его появление ее несказанно обрадовало.
   – Как ты пробрался на женскую половину?
   Он никогда не сомневался в своей способности найти даже черную кошку в темной комнате.
   – О боже. Филип, если бы тебя кто-то увидел…
   – Никто меня не видел.
   – Ты меня наконец выслушаешь?
   – Мои уши в твоем распоряжении.
   – И руки тоже. – Она ударила его по рукам. – С твоей стороны безрассудно даже просто покидать свое крыло дворца, но явиться сюда… – она замолчала, отрывая его легкие и проворные пальцы от пуговиц своей ночной сорочки. – Как ты нашел мою комнату?
   – У меня есть свои методы.
   – Филип.
   – Маленькое следящее устройство на твоей косметичке.
   Издав сдавленный возмущенный возглас, она вскочила и начала ходить по комнате.
   – Ты слишком долго работал на Интерпол. Если ты будешь продолжать вести себя как герой шпионского романа, ты точно оставишь здесь голову.
   – Я должен был тебя увидеть. Я должен был убедиться в том, что ты в порядке.
   – Мне очень приятно, но мы договорились, что ты будешь ждать, пока я сама не дам о себе знать.
   – Я не дождался. Ты хочешь попусту тратить время, обсуждая мое непослушание?
   – Нет. – Она не хотела рисковать, включая свет, и вместо этого зажгла две свечи. – Я думаю, нам действительно стоит поговорить о свинье, которую подложил нам Абду.
   – Мне очень жаль, что это вывалили на тебя без всякой подготовки. Я никак не мог тебя предупредить.
   – Гораздо важнее определиться, что нам теперь с этим делать.
   – А что мы можем сделать? – самодовольство в его голосе не ускользнуло от ее внимания. – Я подписал контракт. И я очень сомневаюсь, что мы можем изыскать способ украсть колье и изыскать альтернативный способ покинуть страну до истечения недельного срока.
   – Ты прав. – Она снова села на кровать, пытаясь все обдумать, хотя она целый вечер только этим и занималась. – Что, если он что-то заподозрил и именно поэтому так торопится с браком?
   – Заподозрил, что его дочь входит в число лучших воров десятилетия?
   Она приподняла бровь:
   – В число?
   – Я все еще здесь, дорогая. – Он поднял ее никаб и начал перебирать тонкую ткань пальцами. – Мне трудно представить себе, что Абду мог тебя в чем-то заподозрить, если все эти годы Интерпол сбивался с ног в попытке напасть на твой след. Тебе не кажется более вероятным то, что он просто хочет быть причастен к такому важному событию?
   – Ты думаешь, в нем проснулись отцовские чувства? Вряд ли.
   – Эмоции мешают тебе мыслить ясно, Эдди. – Он произнес это очень тихо, потому что его встревожила прозвучавшая в ее словах горечь. – Я подозреваю, что это скорее вопрос гордости и репутации.
   Она несколько мгновений сидела, борясь с разочарованием.
   – Очень даже вероятно. И то и другое для него имеют первостепенное значение. – Она вертела на пальце кольцо с бриллиантом. – Но что нам теперь с этим делать?
   – Это ты мне скажи. – Он отбросил никаб в сторону. – Это твоя игра.
   – Филип, ты окажешься в очень неловком положении.
   – В положении, в которое я и сам себя хотел поместить, если ты помнишь. Я в любом случае намерен на тебе жениться. Какая разница – здесь или в Лондоне.
   За всю свою карьеру ее еще ни разу так не загоняли в угол.
   – Мои чувства по этому поводу тебе тоже известны.
   – Отлично известны. И что?
   Она продолжала сидеть на кровати, теребя кольцо и рассматривая ситуацию под разными углами.
   – В конце концов, это всего лишь церемония. Мы с тобой не мусульмане, так что можем не принимать ее всерьез.
   – Свадьба – это свадьба.
   Она говорила себе то же самое.
   – Ну ладно, пусть так. Но мусульманский брак можно завершить по мусульманскому обычаю. Когда мы вернемся домой, ты сможешь со мной развестись.
   Филип, улыбаясь, сел рядом с ней.
   – На каком основании?
   – Ты мужчина, тебе не нужны никакие основания. Все, что тебе необходимо сделать, это трижды произнести «Я с тобой развожусь», и все.
   – Удобно. – Он потянулся за сигаретой, но вовремя спохватился. – И все мои потери составят стоимость четырех верблюдов.
   – Это то, что он за меня попросил? Четыре верблюда?
   Она обхватила себя обеими руками, издав звук, похожий на сдавленный смешок.
   – Я торговался, как ты мне посоветовала, но я не знаю, получилось у меня или нет.
   – О нет, это очень выгодная сделка. За хромоногую третью жену ты заплатил бы больше.
   – Адрианна…
   – Это оскорбление мне, а не тебе. – Она стряхнула его руку с плеча. – Не имеет значения. Или не будет иметь после того, как я заполучу «Солнце и Луну». Четыре верблюда или целое стадо, в любом случае я предмет купли и продажи.
   – Мы вынуждены играть по его правилам, только пока мы здесь. – Он осторожно заправил прядь волос ей за ухо. – Через пару недель мы… – Мерцающий свет свечи выхватил из темноты кровоподтек на ее скуле. – А это у тебя откуда?
   – От честности. – Она улыбнулась, но при виде его лица у нее все пересохло во рту. – Филип…
   – Это он сделал? – Он произнес это так, как будто каждое слово было настолько хрупким, что могло разбиться, если бы с ним обращались недостаточно осторожно. – Он тебя ударил?
   – Это ерунда. – Она в панике вцепилась в Филипа, который уже встал с кровати. – Филип, это не имеет значения. Он имеет право…
   – Нет. – Он вырвался из ее рук. – Богом клянусь, нет у него такого права.
   – Здесь есть. – Она заговорила быстро и горячо, заслоняя собой путь к двери. – Ты не забыл, что мы договорились играть по его правилам? Ты сам это только что сказал.
   – Я отказываюсь принимать правила, позволяющие ему тебя бить.
   – Филип, синяки сходят, но если ты выйдешь в эту дверь и сделаешь то, что собираешься сделать, а это написано у тебя на лице, то нам обоим конец. Существуют другие способы поквитаться за попранную честь. Прошу тебя.
   Она подняла руку, чтобы коснуться его лица, но он отвернулся.
   – Дай мне одну минуту.
   Она была права. Он знал, что она права. Он всегда был способен продумывать все хода логически, но еще никогда не испытывал подобной вспышки ненависти. До этого самого мгновения он даже не подозревал, что способен кого-то убить. Или что это может доставить ему удовольствие.
   Он обернулся к ней. Адрианна стояла, стиснув руки и глядя на него широко открытыми темными глазами.
   – Он больше никогда не сделает тебе больно.
   Только сейчас она поняла, что все это время не дышала, и с облегчением шумно выдохнула. Он снова стал прежним Филипом.
   – Он не сможет. Я теперь неуязвима.
   Он шагнул к ней и осторожно коснулся подушечкой большого пальца ее скулы, потом наклонился и легко поцеловал ее в лоб, а затем в губы.
   – Я люблю тебя, Эдди.
   – Филип. – Она обняла его, прижавшись щекой к его плечу. – Никто и никогда не значил для меня больше, чем значишь ты.
   Он провел рукой по ее волосам, пытаясь не принимать ее признание чересчур всерьез. Оно звучало почти как три коротких слова, которые он так мечтал от нее услышать.
   – Я побывал в комнате с хранилищем. – Когда она попыталась от него отстраниться, он лишь еще крепче прижал ее к себе. – Не надо меня отчитывать, Эдди. Это скучно. План мы подробно обсудили, и менять его никто не собирается. Просто я подумал, что будет правильнее, если мы оба заранее осмотримся на местности. Что касается ключа…
   – Придется воспользоваться заготовкой, которую я привезла с собой.
   – Мне было бы спокойнее, если бы мы позаботились об этом заранее. – Он сделал шаг назад, зная, что договориться с Адрианной будет непросто. – Если бы ты мне его дала, то я мог бы сходить туда, скажем, завтра ночью и закрыть эту тему.
   Она задумалась.
   – Завтра ночью мы сходим туда вместе и закроем эту тему.
   – Нам незачем находиться там вдвоем.
   – Отлично. Я все сделаю сама.
   – Эдди, к чему это упрямство?
   – К тому, что я собираюсь участвовать во всех этапах этого дела. Подготовить ключ заранее действительно разумно. Во всяком случае, хотя бы предварительно его обточить. Мы сделаем это вместе, или я справлюсь одна.
   – Пусть будет по-твоему. – Он коснулся кончиком пальца кровоподтека на ее лице. – Наступит время, когда тебе придется уступать хотя бы иногда.
   – Возможно. А пока что я тут обдумывала нашу брачную ночь.
   – Правда?
   Он ухмыльнулся и, зацепив пальцем ворот ее ночной сорочки, потянул ее к себе.
   – И это тоже, но у меня есть свои приоритеты.
   – Какие?
   – Раз уж так складывается, то эта ночь будет просто идеальна для того, чтобы украсть колье.
   – Бизнес прежде удовольствия? Эдди, ты растоптала мою самооценку.
   – Ты себе даже не представляешь, насколько долгие, утомительные и скучные здесь свадьбы. Все это растянется на много часов, пока все не наедятся до полной одури. И вот тогда мы окажемся полностью предоставлены самим себе. Никому и в голову не придет нас побеспокоить. И уже через день-другой мы сможем улететь, не задев ничьих чувств.
   – Мне бы хотелось сказать – какая жалость, что ты настолько прагматична, но в том, что ты предлагаешь, определенно есть смысл. Кроме того, мне кажется вполне логичным, что два вора проведут свою брачную ночь, воруя.
   – Не просто воруя, Филип. Похищая легенду. – Она быстро его поцеловала и направилась к двери. – А теперь ты должен уйти. Тебе слишком опасно здесь задерживаться. Если все пойдет по плану, встретимся завтра возле хранилища в половине четвертого утра.
   – Сверим часы?
   – Мне кажется, в этом нет необходимости.
   – А вот в этом есть. – Она не успела приотворить дверь и убедиться, что в коридоре никого нет, потому что он подхватил ее на руки. – Если уж рисковать головой, то не только ради разговоров.
   Он понес ее обратно к кровати.

Глава двадцать четвертая

   – Ты будешь изумительно красивой невестой. – Дагмар, кутюрье, которую специально доставили самолетом из Парижа, окутала отрезом белого атласа плечи Адрианны. – Очень немногие женщины могут позволить себе носить белоснежную одежду. А вот здесь нужно добавить кружев. – Будучи на добрых полфута выше Адрианны, она ссутулилась, чтобы заколоть булавками ткань. У нее были некрасивые, но быстрые и умелые руки. От нее благоухало ароматом, который носил ее имя и который она лишь недавно начала продвигать на рынок. – Чтобы они струились на лиф платья.
   Адрианна смотрела на свое отражение в зеркале. Ее отец времени не терял. Платье, сшитое всего за неделю одним из лучших парижских дизайнеров, наверняка стоило огромных денег. Но это опять-таки было вопросом чести. Король Абду не мог допустить, чтобы его дочь вышла замуж в платье, которое не было бы верхом совершенства.
   Ее пальцы свело болью. Она медленно и с усилием их расслабила.
   – Я предпочитаю простые фасоны.
   Дагмар заколола длинные рукава, сделав их еще уже.
   – Положись на меня. Платье будет простым, но не примитивным, элегантным, но не шикарным. Когда на платье слишком много того и сего, люди не замечают одетую в него женщину. – Она подняла голову и посмотрела на двух своих помощниц, которые вошли в комнату с охапкой платьев в руках. – Это для подружек невесты. Нам дали список. – Она выдернула булавку из подушечки на запястье и немного утянула талию.
   – Понятно. И сколько же их будет?
   Дагмар подняла глаза лишь на мгновение, удивленная подобным вопросом от будущей невесты.
   – Двенадцать. Бирюза – это отличный цвет. Очень насыщенный. – Она сделала знак ассистентке показать им одно из платьев. У него был праздничный крой, открывающий одно плечо, и пышная юбка длиной до середины икры, покрытая кружевами. – Выбор оставили за мной. Я надеюсь, тебе нравится.
   – Я уверена, что все платья будут красивыми.
   – Пожалуйста, повернись.
   Дагмар еще никогда не видела такой серьезной и такой безразличной к приготовлениям к свадьбе невесты. Она слышала о принцессе Адрианне и всегда надеялась, что ей представится шанс ее одевать. Но она не ожидала, что это произойдет в Джакире во время спешных приготовлений к свадьбе. Возможно, невеста была беременна, хотя тонкая талия и плоский живот Адрианны не давали ни малейших оснований это заподозрить. В любом случае профессиональная этика не позволяла Дагмар сплетничать о своих клиентах – особенно когда один заказ мог повлечь за собой и другие. Она была француженкой, а значит, очень практичной дамой.
   – Шлейф будет крепиться здесь. – Она указала на точку чуть ниже плеч Адрианны. – Он тоже будет струиться из платья подобно реке. – Своими узкими некрасивыми руками она показала, как именно он будет это делать. – Очень царственно. N’est-ce pas? [23 - Не так ли? (фр.)]
   При виде того, как старается Дагмар, Адрианна впервые за все время улыбнулась.
   – Звучит прелестно.
   Воодушевленная Дагмар снова обошла ее вокруг, чтобы продолжить примерку. За долгие годы работы ей часто приходилось маскировать недостатки и складки на телах богатых и знаменитых клиентов, которых она одевала. У принцессы была изумительная фигура – миниатюрная и прекрасно сложенная. Все, что она создаст для такого тела, привлечет внимание и станет предметом зависти. Как жаль, что ей не заказали еще и приданое.
   – Твои волосы. Какая у тебя будет прическа? Ты будешь зачесывать волосы наверх или нет?
   – Не знаю. Я об этом не думала.
   – Ты должна подумать. Прическа должна подчеркивать платье.
   Погладив Адрианну по волосам, она сделала шаг назад. Она была высокой и худой женщиной с тонкими приятными чертами лица и красивыми зелеными глазами.
   – Мне кажется, лучше всего заплести их в косу. Это будет очень по-французски, очень элегантно… как и платье. Но не в тугую косу. Вот здесь мягко. – Довольная принятым решением, она снова переключилась на платье. – Ты наденешь драгоценности? Это будет что-то особенное?
   Адрианна вспомнила, как сверкали на мамином свадебном платье «Солнце и Луна».
   – Нет, на платье не будет ничего.
   За дверью послышались голоса и взрыв смеха.
   – Подружки невесты. – Дагмар закатила глаза. – Через неделю мы сойдем с ума, но все будет в лучшем виде.
   – Мадам, сколько вы возьмете за это платье?
   – Ваше Высочество…
   – Я предпочитаю знать цену принадлежащих мне вещей.
   Дагмар пожала плечами и поправила юбку платья Адрианны.
   – Что-то около двухсот пятидесяти тысяч франков.
   Адрианна кивнула и коснулась кружев у себя на шее. На деле Сент-Джонов она заработала большую сумму в виде комиссионных. Ей показалось очень логичным и одновременно забавным то, что она потратит эти деньги таким образом.
   – Вы пришлете счет мне, а не королю.
   – Но, Ваше Высочество…
   – Вы пришлете счет мне, – повторила Адрианна.
   Она твердо решила, что не наденет платье, оплаченное им.
   – Как пожелаете.
   – Мадам, свадьба в Джакире, – улыбнулась Адрианна, – но я американка. Старые привычки слишком живучи.
   Она обернулась к распахнувшейся двери. Там были далеко не только подружки невесты. Как минимум еще двенадцать женщин пришли посмотреть, попить чаю и поболтать о свадьбе и фасонах. По подсчетам Адрианны, еще до окончания сегодняшних примерок Дагмар предстояло получить заказы на еще по меньшей мере шесть платьев.
   Женщины начали раздеваться. Поскольку нижнее белье было их страстью наравне с драгоценностями, то у одних оно было роскошным, а у других чересчур откровенным. Тут можно было увидеть красные пояса для чулок и черные кружева, белый атлас и прозрачный шелк. Они мерили платья, громко щебеча и восхищаясь тканями и фасонами. Они засыпали Адрианну вопросами о цветах, подарках и медовом месяце. Это было бы забавно и даже трогательно, если бы не боль, пульсирующая у нее где-то за глазами. Возможно, сама свадьба и была фарсом, временной мерой, расчетом, но приготовления к ней были вполне реальными.
   Она смотрела, как ее младшую сестру запихивают в платье, подходящее для женщины вдвое старше ее.
   – Нет, – Адрианна помахала рукой женщине, подкалывающей подол. – Это для нее не годится.
   Ясмин приподняла край широкой юбки.
   – Оно мне нравится. У Кери и всех остальных такие же.
   – Ты в нем похожа на ребенка, который пытается казаться взрослым. – Увидев возмущение и протест на лице Ясмин, Адрианна обернулась к Дагмар. – Я хочу, чтобы у моей сестры было особенное и более подходящее для нее платье.
   – Ваш отец потребовал, чтобы у всех подружек невесты были одинаковые платья.
   Глаза Адрианны и модельера встретились в высоком зеркале на стене.
   – Я говорю вам, что моя сестра это не наденет. Я хочу для нее что-то более мягкое, более… – она осеклась, потому что с ее языка едва не сорвалось слово «молодежное». – Возможно, розовое, чтобы она выделялась среди остальных.
   Глаза Ясмин вспыхнули.
   – Красное.
   – Нежно-розовое, – повторила Адрианна.
   Поскольку Дагмар была согласна с Адрианной и поскольку новые заказы с большей степенью вероятности могли поступить от нее, а не от короля, Дагмар решила пойти ей навстречу.
   – Возможно, в салоне есть подходящее платье, и я могу попросить, чтобы его доставили сюда.
   – Так и сделайте. Это тоже оплачу я. – Она коснулась щеки Ясмин. – Ты будешь прекрасной и совершенно особенной. Как роза среди папоротников.
   – Я и в этом красивая.
   Адрианна повернулась так, что теперь обе сестры вместе смотрелись в зеркало.
   – Ты будешь еще красивее. Существует традиция, согласно которой одна из подружек невесты – почетная подружка – должна быть одета в платье другого фасона и цвета, чтобы выделяться на их фоне.
   Ясмин задумалась. Эта традиция ей нравилась. Она была готова надеть никаб, когда подойдет ее время, но предпочитала, чтобы ее замечали и выделяли.
   – Шелковое?
   Адрианна сама когда-то была юной и мечтала о шелковом платье.
   – Шелковое.
   Ясмин с довольным видом разглядывала свое отражение в зеркале.
   – Когда я буду выходить замуж, я сошью себе такое же платье, как у тебя.
   – Ты можешь надеть это, если захочешь.
   Брови Ясмин удивленно взлетели вверх.
   – Это еще одна традиция – надевать свадебное платье своей мамы, сестры или подруги.
   Ясмин задумчиво провела пальцем вниз по атласной юбке Адрианны. «Странная традиция, – подумала она, – но в этом что-то есть, особенно если платье очень красивое».
   – Я ни за что не надела бы платье моей мамы. Оно не такое красивое, как это. Она была второй женой. А почему ты не надела платье своей мамы?
   – У меня его нет. У меня есть только портрет. Когда-нибудь ты приедешь в гости ко мне в Америку и я тебе покажу.
   – К тебе в гости? – Она отмахнулась досадливо и, как показалось Адрианне, властно от предложенной служанкой чашки чая. – Когда?
   – Когда тебе позволят.
   – Мы будем обедать в ресторане?
   – Если захочешь.
   На мгновение Ясмин стала обычной маленькой девочкой, которой предложили что-то очень заманчивое.
   – Некоторые женщины в Джакире едят в ресторанах, но мой отец не позволяет этого своей семье.
   Адрианна взяла ее за руку:
   – Мы будем есть в ресторанах каждый вечер.

   Филип почти не видел короля, но обращались с ним хорошо. «Как с прибывшим в гости дипломатом», – подумал он после подробной экскурсии, которую ему провели по дворцу. Ему показали все комнаты до единой, за исключением женской половины, а наследный принц рассказал ему длинную и местами скучноватую историю Джакира. Слушая его, Филип запоминал расположение окон, дверных проемов, входов и выходов. Он следил за перемещениями охраны и слуг с учетом времени и порядка их работы.
   Он задавал вопросы. Из книги, которую дала ему Адрианна, он получил довольно четкое представление о том, какие комментарии или расспросы могут быть восприняты как критика. Поэтому он не спрашивал о женщинах, скрывающихся за стенами сада или кружевами решеток на окнах. Он не спрашивал о невольничьих рынках, которые продолжали действовать в Джакире, хотя торговля рабами велась тайно. Как и о казнях, осуществляемых совершенно открыто.
   Они сделали перерыв на ланч, состоявший из икры и перепелиных яиц, в комнате со своим собственным бассейном. Птицы с ярким оперением заливались трелями в подвешенных к потолку клетках. Они беседовали об искусстве и литературе, а не о публичных порках. Рахман тоже ненадолго составил им компанию. Когда ему удалось справиться со смущением, он засыпал Филипа вопросами о Лондоне. Его ум был подобен губке.
   – В Лондоне живет много мусульман?
   Филип сделал глоток кофе, тоскуя по настоящему британскому чаю.
   – Думаю, да.
   – Я бы хотел его увидеть – все эти здания и музеи, – но только зимой, когда выпадет снег. Мне бы хотелось увидеть снег.
   Он вспомнил, как Адрианна описывала свою первую встречу со снегом.
   – В таком случае на будущий год приезжай к нам с Адрианной в гости.
   Рахман подумал, что было бы чудесно увидеть этот великий город и провести время со своей сестрой, у которой такие красивые глаза и улыбка. В Лондоне столько интересного и познавательного, а ему хотелось учиться и все время узнавать что-то новое. Он бросил быстрый взгляд на брата. Они оба знали мнение своего отца.
   – Ты очень добр. Когда-нибудь, если будет на то воля Аллаха, я приеду в Лондон. А сейчас я прошу меня извинить, мне необходимо вернуться к занятиям.
   Позже они ехали по городу в лимузине с включенным кондиционером. Указывая на корабли в порту, Фахид говорил об отличных торговых соглашениях между Джакиром и западными странами.
   «Тут очень красиво», – думал Филип, глядя на темные очертания холмов вдалеке и на яркую синеву неба. Несмотря на дорожное движение и мчащиеся со всех сторон такси, в воздухе витало ощущение древности и, более того – упорного сопротивления переменам.
   Они миновали площадь, где менее пяти лет назад казнили за прелюбодеяние одну из второстепенных принцесс и ее любовника. Вдали Филип заметил серебристую башню офисного здания, увенчанную спутниковой тарелкой.
   – Джакир – страна контрастов, – говорил Фахид, наблюдая за тем, как член Комитета по защите благодетели и предотвращению порока хватает за локоть одиноко бредущую по улице женщину. – За последние двадцать пять лет Джакир очень изменился, но тем не менее мы страна, исповедующая ислам, и всегда ею останемся.
   Решив воспользоваться предоставившейся возможностью, Филип осторожно задал свой вопрос:
   – Ты получил образование на Западе. Тебя все здесь устраивает?
   Фахид смотрел на муттава, который кричал на одинокую женщину и грубо выталкивал ее из лавки. Он этого не одобрял, но он пока что не был королем.
   – Иногда бывает трудно найти баланс между тем, что лучше для твоего мира, и тем, что лучше для моего. Если Джакир хочет устоять, ему необходимо принимать прогресс и идти на уступки. Законы ислама измениться не могут. А традиции людей обязаны измениться.
   Филип тоже заметил сценку у лавки.
   – Например, традиция рукоприкладства в отношении женщин?
   Фахид наклонился и что-то сказал водителю, а затем снова откинулся на спинку сиденья.
   – Религиозная полиция следит за исполнением закона, а религия – это закон Джакира.
   – Фахид, я не собираюсь критиковать чужую религию. Но мне как мужчине сложно смотреть на дурное обращение с женщиной.
   Увидев женщину в лавке, он вспомнил Адрианну, а затем и Фиби.
   Фахиду несложно было проследить его цепочку ассоциаций.
   – По некоторым вопросам мы с тобой никогда не сможем найти общий язык.
   – Что ты изменишь, когда станешь королем?
   – Речь не столько о том, что я изменю, сколько о том, что позволят изменить сами люди. Как и многие европейцы, ты считаешь, что именно правительство делает людей такими, какие они есть. Что оно их или подавляет, или освобождает. Но во многих, если не почти во всех случаях, люди сами сопротивляются переменам. Они борются против прогресса, одновременно приветствуя его. – Фахид улыбнулся и, взяв кувшин охлажденного сока, наполнил два хрустальных бокала. – Возможно, ты удивишься, если я скажу тебе, что многим женщинам нравится закрывать лицо. Они не обязаны носить никабы, которые много веков назад ввели в обиход женщины высших слоев общества. То, что было модным во времена Магомета, постепенно стало традицией.
   Когда Филип вытащил сигарету, Фахид щелкнул для него золотой зажигалкой.
   – Ты обратил внимание на то, что женщинам в Джакире не позволено водить машину? Это не закон, а традиция. Нигде не записано, что женщине не приличествует садиться за руль, но это… не приветствуется, потому что если она, к примеру, пробьет колесо, ни один мужчина не сможет ей помочь. Если она будет нарушать правила, ее не сможет остановить полиция. Таким образом, традиции становятся весомее самого закона.
   – Ваши женщины довольны своей жизнью?
   – Кто знает, что происходит в голове у женщины?
   Филип улыбнулся:
   – По этому вопросу мнение Востока и Запада совпадает.
   – Вот что я хотел тебе показать. – Лимузин остановился, и Фахид кивнул в сторону окна. – Университет памяти Ахманда. Женский колледж.
   Отдельно стоящее здание было возведено из крепкого американского кирпича. Окна были забраны решетками как для защиты от солнца, так и от любопытных глаз. Филип увидел, как три женщины в традиционных мусульманских одеяниях торопливо поднялись по ступеням и скрылись за дверью. Он также обратил внимание на то, что под их абайями мелькают «Найки» и «Рибоки».
   – Родителей поощряют давать дочерям образование здесь, в Джакире. Как видишь, традиции могут быть гибкими. Джакир нуждается в женщинах-врачах, женщинах-учителях, женщинах-банкирах. Пока что это делается для того, чтобы облегчить нашим женщинам доступ к медицинскому обслуживанию и образованию, помочь им самостоятельно распоряжаться своими деньгами. Но так будет не всегда.
   Филип перестал разглядывать здание и обернулся к нему:
   – Ты это понимаешь.
   – Я очень хорошо это понимаю. Я тесно сотрудничаю с министром труда. Я мечтаю о том, чтобы народ моей страны – мужчины и женщины – укрепляли Джакир своими знаниями и умениями. Образование дает знания, но их всегда сопровождает неудовлетворенность, потребность больше знать, больше видеть, больше иметь. Джакир будет вынужден меняться. Но кровь изменить невозможно. Женщины будут закрывать лица, потому что им этого хочется. Они будут цепляться за гарем, потому что им там спокойно.
   – Ты в это веришь?
   – Я это знаю. – Сделав сигнал водителю, он сложил руки на коленях. Перед Филипом находился уравновешенный и эрудированный молодой человек, которому еще не исполнилось и двадцати трех лет. Ему предстояло стать королем. С самого момента его рождения ему не позволяли об этом забывать. – Я получил образование в Америке. Я любил американскую женщину и наслаждался многими американскими вещами. Но во мне течет кровь бедуинов. Мать Адрианны – американская женщина, воспитанная на Западе. Но у нее тоже есть бедуинская кровь. Она будет бежать по ее венам до конца ее дней.
   – Это делает ее такой, какая она есть. Это ее не изменяет.
   – Жизнь Адрианны была непростой. Она люто ненавидит моего отца?
   – Ненависть – это сильное слово.
   – Но точное. – Фахид поднял ладонь. Это был очень важный вопрос, и именно ради него он настоял на том, чтобы провести это время с Филипом наедине. – Такие страсти, как любовь и ненависть, никогда не бывают простыми. Если ты ее любишь, увези ее отсюда сразу после свадьбы. Пока жив мой отец, пусть она больше сюда не приезжает. Он тоже никогда ничего не прощает.
   Раздался призыв к молитве, низкий гортанный напев. На улицах началась небольшая сумятица, и вскоре уже все двери были закрыты, а мужчины встали на колени, чтобы опустить лица к растрескавшейся земле. Фахид вышел из машины. Его одежда была шелковой, но он присоединился к остальным мужчинам, вверяющим себя воле Аллаха.
   Филипу тоже не сиделось на месте, и он вышел в полуденную жару. Он увидел муэдзина на ступенях мечети, взывающего к правоверным. Это было впечатляющее зрелище – под испепеляющими лучами солнца, среди жарких запахов пота и пряных ароматов специй мужчины в длинных рубахах стояли на коленях, опустив головы к земле. Женщины стояли поодаль, стараясь спрятаться в тени. Они могли молиться молча, но откликаться на этот призыв им не позволялось. Несколько западных бизнесменов с обреченным видом ожидали окончания молитвы.
   Наблюдая за происходящим, Филип начал понимать Фахида. Люди не просто следовали традициям или покорялись их требованиям. Они исполняли их с готовностью, тем самым продлевая их существование. Этот образ жизни вращался вокруг религии и мужской чести. Ни высотные здания, ни предлагаемое женщинам образование не могли повлиять на зов предков, звучащий у этих людей в крови.
   Он отвернулся от Мекки и посмотрел в сторону дворца. Его зеленеющие вдалеке сады были подернуты жаркой дымкой. Сверкали на солнце зеленые черепичные крыши. Где-то в его стенах находилась Адрианна. Поманил ли ее к окну призыв муэдзина?

   Устройство, которое принесла Адрианна, было очень чувствительным. Из всех своих инструментов на это короткое свидание она принесла только маленький усилитель звука, медный ключ и напильник. Предосторожности ради она не стала переодеваться в черные брюки и рубашку, оставшись в длинных одеждах мусульманской женщины – на тот случай, если ее кто-то все же увидит.
   Она воспользовалась тоннелем, подобно женщинам, которые веками ходили здесь из своей половины в главный дворец. Одни шли охотно, другие – покоряясь своей судьбе. «Но у них всегда была цель, – подумала Адрианна, – так же, как и у меня сегодня». Ее сандалии бесшумно ступали по вытертым плитам пола. Дорогу ей, как и века назад, освещали факелы, а не электрические лампочки. Низкие, шипящие языки пламени заполняли весь тоннель тенями, придавая ему мрачный и романтический вид.
   Здесь можно было встретить мужчину – короля или принца. Но в этот час дворец спал и она была там одна.
   Она тревожилась за Филипа. Нельзя было исключать вероятности того, что за его комнатами ведется наблюдение. Если бы его поймали в неудачном месте в неудачное время, его бы депортировали, не позволив им обменяться ни единым словом. Ее могли избить или запретить ей покидать женскую половину, но она считала это ничтожной расплатой за достижение стоящей перед ней цели.
   Тоннель привел ее в королевские покои. Абду сейчас наверняка спал в своей спальне. В одиночестве. На ком бы из жен он ни остановил сегодня свой выбор, ее отправили обратно после того, как она исполнила свой долг.
   Здесь повсюду витал его аромат – сандалового дерева, которое он предпочитал в качестве благовония для курения. Сколько раз вызывали в эти комнаты ее мать – как суку, избранную для спаривания? – спрашивала себя она.
   Какое-то мгновение – всего одно мгновение – она боролась с соблазном распахнуть дверь в его спальню, пробудить его от его самодовольного сна и высказать ему все, что она чувствует, все, что взошло и выросло из посеянных здесь горьких семян. Но удовольствие от этих слов неизбежно закончилось бы вместе с самими словами. Нет, она хотела большего, гораздо большего.
   Охрана сменялась лишь за час до рассвета. Адрианна посмотрела на светящийся циферблат своих часов и прикинула, сколько в ее распоряжении времени. «Достаточно, – решила она. – Более чем достаточно».
   В пустынном и темном коридоре царила мертвая тишина. План дворца, отпечатавшийся у нее в мозгу, предписывал повернуть и перейти в крыло, примыкающее к королевским покоям. Оказавшись у двери комнаты с хранилищем, она присела на корточки и начала отпирать замок. Она действовала уверенно, но ее ладони взмокли. Досадливо вытерев их об одежду, она завершила работу. Быстро посмотрев по сторонам, она скользнула внутрь и снова заперла дверь.
   Когда ее рот накрыла чья-то ладонь, у нее оборвалось сердце. Когда оно снова забилось, она выругалась и оттолкнула Филипа. Вырвавшись из его рук, она включила свой фонарь, направив луч прямо ему в лицо.
   – Сделаешь это еще раз, останешься без руки.
   – Я тоже рад тебя видеть. – Он наклонился, чтобы ее поцеловать. – Были сложности с замком, верно?
   – Нет. – Она хотела пройти мимо него, затем обернулась и обвила его шею руками. – Филип, я не знала, что буду так сильно по тебе скучать.
   Он потерся лицом о ее волосы, вдыхая аромат, наслаждаясь их шелковистостью.
   – Что ж, это прогресс. Что ты делала целый день, пока меня возили по городу?
   – Выпила бесконечное количество чашек чая, выслушала повествование о фертильности и деторождении и побывала на примерке свадебного платья.
   – Непохоже на то, чтобы тебе понравилось хоть что-то из перечисленного.
   – Мне трудно. Я не знала, что мне будет так трудно обманывать бабушку. И мне не нравится, когда меня заворачивают в белый атлас для свадьбы, которая представляет собой всего лишь шоу.
   – Шоу или не шоу – все зависит от нас.
   Он произнес это небрежно, но улыбки в его глазах она не заметила.
   – Ты знаешь, как я к этому отношусь, и сейчас не время это обсуждать. Ты осмотрел хранилище?
   – Сверху донизу. – Он направил луч своего фонаря на стальную дверь. – Если верить техническому описанию, к каждому замку подключена сигнализация. Придется повозиться, но в целом система достаточно простая. Мы пережмем провода, как ты и предлагала. Я неплохо чувствую комбинационные замки, так что это не должно занять много времени.
   – Это должно помочь. – Она подала ему диск толщиной с его большой палец и диаметром с двадцатипятицентовую монету. – Это усилитель. Я довольно долго над ним работала. Если приложить его к этой двери, он способен уловить, как кто-то чихнул за три комнаты отсюда.
   Филип в задумчивости посветил на диск фонарем.
   – Это ты сделала?
   – Скорее, переделала. Мне нужно было что-то компактное и чувствительное.
   – Для человека, не закончившего школу, у тебя удивительные познания в электронике.
   – Талант. Думаю, на то, чтобы открыть хранилище, у нас уйдет час.
   – Сорок минут. Максимум пятьдесят.
   – Давай рассчитывать на шестьдесят. – Она улыбнулась и коснулась его щеки. – Я не сомневаюсь в твоем таланте, дорогой.
   – Тысяча фунтов утверждает, что я справлюсь за сорок.
   – По рукам. Только учти, что ты не сможешь спокойно приступить к работе до трех часов. В два тридцать я займусь сигнализацией. Думаю, будет лучше, если ты сразу придешь сюда. Ни к чему не прикасайся до трех часов. Я присоединюсь к тебе, как только закончу свою работу.
   – Мне не нравится то, что ты будешь делать это одна.
   – Если бы кое-кто не сунул нос не в свое дело, я вообще все делала бы одна. Начинай с верхнего замка.
   – Эдди, мы все это уже обсуждали. Я знаю, как открывать сейфы.
   Она прошла мимо него, доставая из кармана ключ.
   – Не позволяй своему самолюбию становиться у тебя на пути.
   – Мне некогда заниматься своим самолюбием. Я только и делаю, что уворачиваюсь от твоего. Как я узнаю, что ты уже отключила сигнализацию?
   – Можешь на меня положиться. – Увидев выражение его лица, она вздернула подбородок. – Я работала слишком упорно, планировала слишком тщательно, чтобы допускать ошибки сейчас. Если ты мне не доверяешь, я могу все сделать сама.
   Он смотрел, как она осторожно водит напильником по ключу.
   – Я не привык работать с партнером.
   – Я тоже.
   – В таком случае, Эдди, это большая удача, что мы оба после этого отходим от дел. Я бы чувствовал себя лучше, если бы ты не была так напряжена.
   – Я бы чувствовала себя лучше, если бы ты был в Лондоне. – Он хотел что-то ответить, но она подняла руку, заставив его умолкнуть. – Нам может больше не предоставиться возможность это обсудить. Если что-то пойдет не так, если станет ясно, что что-то идет не так, я хочу, чтобы ты сразу все бросил. Пообещай мне.
   – А ты?
   – Я не могу. В этом вся разница.
   – Ты, кажется, так ничего и не поняла. – Он взял ее за подбородок, сжимая его пальцами. – До тебя, похоже, не доходит. Ты можешь говорить все, что хочешь, о том, как ты не веришь в любовь, о том, что ты не способна ее испытывать или принимать, но это не может изменить моих чувств к тебе. Эдди, наступит время, когда все это останется позади и останемся только мы с тобой. И тебе придется с этим что-то делать.
   – Это работа. Она не имеет к любви никакого отношения.
   – Неужели? Ты в это ввязалась потому, что ты любила свою мать так же сильно, как ты ненавидишь своего отца. А может быть, и сильнее. Я здесь потому, что для меня важна ты и все твои чувства.
   – Филип. – Она коснулась пальцами его запястья. – Я никогда не знаю, что тебе ответить.
   – Это придет. – Как всегда, пользуясь моментом, он привлек ее к себе. – Ты пригласишь меня в свою комнату?
   – Я бы хотела. – Она закрыла глаза, наслаждаясь поцелуем. – Но я не могу. Может, отложим?
   – Только ненадолго.
   Она отвернулась и снова вставила ключ в скважину, чутко прислушиваясь к легкому трению металла о металл, там, где ключ отказывался проворачиваться в замке.
   – Отпирать его сейчас слишком рискованно. Более точную подгонку придется проводить, когда будет отключена сигнализация. Но я думаю… – Она вставила ключ в замок и снова его вытащила. – Осталось немного. – Она замерла и уставилась на дверь, сжимая в ладони теплый ключ. – Оно там, всего в нескольких футах от нас. Я не понимаю, почему мы не ощущаем его жара.
   – Тебе никогда не хотелось оставить его себе?
   – В детстве я себе это представляла. Я представляла себе, как надеваю колье на мамину шею и вижу, как ее лицо снова оживает. Я представляла, как надеваю его сама и чувствую себя, как…
   – Как?
   Она еле заметно улыбнулась.
   – Как принцесса. – Она вернула ключ в мешочек, в котором его привезла. – Нет, это не для меня, но, несмотря на все трагедии, причиной которых стали эти камни, на этот раз они послужат добру. – Она смущенно пожала плечами. – Наверное, тебе это кажется идеалистическим бредом.
   – Нет. – Он поднес ее руку к губам. – Но, видишь ли, до того, как я узнал, что ты идеалистка и дурочка, я тебя всего лишь хотел. – Взявшись за руки, они подошли к двери. – Эдди, будь осторожна. Я имею в виду твоего отца.
   – Я редко дважды совершаю одну и ту же ошибку, Филип. – Она приложила свое прослушивающее устройство к двери и замерла. Ответом им была полная тишина. – Не беспокойся обо мне. Я уже много лет изображаю из себя принцессу.
   Он перехватил ее, прежде чем она успела выскользнуть за дверь.
   – Адрианна, тебе незачем изображать из себя принцессу, потому что ты и есть принцесса.

Глава двадцать пятая

   Она не была убеждена в том, что он прав. В последующие несколько дней Адрианне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, весь самоконтроль. Возможно, королевская кровь тоже сыграла в этом какую-то роль. Но сама Адрианна была убеждена, что талант к притворству перешел к ней по наследству от простой девушки из Небраски, которая когда-то штурмом взяла Голливуд.
   Она посещала вечеринки – бесчисленные ланчи и фуршеты в обществе многочисленных родственниц, где все разговоры неизменно сводились к одному и тому же. Она выслушивала советы и отвечала на вопросы, как и полагалось примерной невесте. Она видела Филипа урывками и ни разу не осталась с ним наедине. Долгие часы уходили на примерку платья и на бесконечные походы по магазинам с тетушками и кузинами.
   Со всего мира на нее уже сыпались подарки. Этот аспект задуманного ими фарса оказался совершенно неожиданным, но она и его сумела обратить к их с Филипом выгоде. Золотые блюда, серебряные урны, вазы эпохи империи Сун от глав государств и королей стран-союзников. Месть, которая еще недавно была ее сугубо личным делом, вдруг затронула ее друзей, а также совершенно незнакомых людей. Сами того не ведая, принцы и президенты стали участниками ее игры.
   В соответствии с протоколом, она лично благодарила всех за подарки. Все свободное время она писала письма-благодарности и принимала гостей, прилетающих на свадебную церемонию.
   Но был один очень важный подарок, присланный из Нью-Йорка. Позвонить Селесте и заказать этот предмет она поручила Филипу. Теперь он стоял среди других подарков, представляя собой прекрасную лакированную китайскую шкатулку. Это была головоломка с изумительно сложной системой раздвижных дверц и пружинок. Всего через несколько дней Адрианне предстояло уложить «Солнце и Луну» в потайной ящичек и отправить его вместе с вазами и блюдами домой.
   Это позволило отказаться от отчаянного и потенциально опасного плана вывоза ожерелья из Джакира. Движимый неуемной гордостью Абду сам помог ей отомстить ему, ничем при этом не рискуя.
   До свадьбы она увидела его лишь однажды, и ей снова пришлось к нему подходить. Чтобы выйти из дворца, женщина, независимо от ее положения, по-прежнему нуждалась в письменном позволении родственника мужского пола.
   Адрианна стояла перед ним, сложив руки и глядя в пол. Из всех украшений на ней были только кольцо с бриллиантом, подаренное ей Филипом, и серьги, которые ей подарила Селеста. Аметист она уже упаковала. Ему предстояло оплатить замену труб в клинике.
   – Спасибо, что согласился меня принять.
   Офис ее отца представлял собой симфонию красного и ярко-синего цветов. На стене за его спиной висела сабля с изукрашенным драгоценными камнями эфесом. Он сидел за письменным столом черного дерева и нетерпеливо барабанил пальцами по его крышке.
   – Я могу уделить тебе всего несколько минут. Тебе следует готовиться к завтрашней церемонии.
   Унаследованная от него гордость полыхнула ярким пламенем. Талант, доставшийся ей от матери, помог ей с ней справиться и тихим голосом произнести:
   – Все готово.
   – Тогда ты должна проводить время, размышляя о своем браке и сопряженных с ним обязанностях.
   Прежде чем заговорить снова, она усилием воли расслабила пальцы.
   – Я только об этом и думаю. Я должна поблагодарить тебя за то, что ты все организовал.
   Они оба знали, что стоимость свадьбы дочери является еще одним показателем, по которому судят о мужчине.
   – Это все?
   – Я также пришла попросить у тебя позволения съездить сегодня на пляж вместе с Ясмин и другими моими сестрами. Всего на несколько часов. У меня было очень мало времени, а я хотела бы узнать их поближе.
   – У тебя была вся твоя жизнь, но ты предпочла распорядиться ею иначе.
   – Это не отменяет того, что они мои сестры.
   – Они женщины Джакира, дочери Аллаха. В отличие от тебя.
   Она и сама не знала, откуда у нее взялись силы продолжать стоять со склоненной головой и отвечать ему тихим и ровным голосом.
   – Ни ты, ни я не можем отказаться от своей крови, как бы нам этого ни хотелось.
   – Я могу отказать своим дочерям в возможности оказаться под твоим тлетворным влиянием. – Он положил ладони на стол. – Завтра ты выйдешь замуж в ходе церемонии, полностью соответствующей твоему положению. После этого ты покинешь Джакир, и я смогу больше никогда о тебе не думать. Иншаллах. Для меня ты мертва с того дня, как вы покинули Джакир. Нет необходимости отрицать то, чего не существует.
   Она шагнула вперед, зная, что ее могут ударить, а то и того хуже.
   – Наступит время, – тихо произнесла она, – когда ты будешь обо мне думать. Я тебе в этом клянусь.
   Этой ночью ей не снились кошмарные сны. Но она плакала.

   В день свадьбы ее разбудил призыв к молитве. Адрианна распахнула окно, радуясь вторгшимся в спальню жаре и свету. Этому дню предстояло стать самым длинным и, возможно, самым трудным в ее жизни. У нее оставалось совсем немного времени, прежде чем женщины и слуги нарушат ее уединение и начнется мучительный процесс одевания.
   Изгнав из головы все мысли, она наполнила огромную ванну горячей водой, приправив ее маслом для ванн.
   Если бы свадьба была настоящей, такой, которую она принимала бы всем своим сердцем, испытывала бы она волнение, радость, тревогу или нет? Сейчас она не чувствовала ничего, кроме тупого пульсирующего сожаления о том, чему не суждено было сбыться. Вся эта церемония была ложью, как очень часто становились ложью и все обещания, звучащие на подобного рода церемониях.
   Чем был брак, если не узами для женщины? Она брала имя мужчины, отказываясь от своего собственного и соглашаясь быть лишь женой. Отныне имели значение его воля, его желания, его честь. Ее самой во всем этом не было вообще.
   В Джакире это называли шараф – честь каждого отдельно взятого мужчины. Вокруг этого понятия были построены законы, из него вытекали традиции. Если шараф был утрачен, вернуть его было невозможно. Поэтому каждая семья фанатично охраняла своих женщин, а если точнее – их добродетель, потому что мужчина нес ответственность за поведение своей дочери до конца ее жизни. Вместо свободы им предоставляли служанок, вместо физического труда – пустую и бессодержательную жизнь. Это позолоченное рабство воспроизводило само себя, пока женщины позволяли продавать себя мужу. Точно так же, как это позволила сделать она, расплачиваясь за это своей местью.
   Но ее отец был прав. Она не была женщиной Джакира, а в жилах Филипа не было ни капли бедуинской крови. Все это было притворством, маскарадом. В этот самый важный день ее жизни, которого она ждала с детства, ей было особенно важно это помнить. Возможно, в ее жилах и бежала кровь Абду, но она не была его дочерью.
   Когда все закончится, когда стихнут долгие фанфары праздника, она сделает то, зачем сюда приехала. То, что поклялась сделать. Осуществит месть, которая, несмотря на долгие годы, продолжала полыхать в ее глазах и которая будет одновременно сладкой и отчаянной.
   Когда все свершится, ее связи с семьей оборвутся навсегда. Это доставит ей много боли и страданий. Адрианна это знала. За все было необходимо платить.
   Родственницы явились к ней, когда она только вышла из ванной. Они пришли, чтобы напитать ароматами ее кожу и волосы, подвести ее глаза и накрасить губы. Беспрестанный рокот барабанов, бесчисленные прикосновения к ее коже, приглушенный гул женских голосов – все это напоминало какой-то сон. Ее бабушка сидела на золоченом стуле и руководила женщинами. Все происходящее ей очень нравилось, и время от времени она промокала платочком глаза.
   – Бабушка, ты помнишь день своей свадьбы?
   Она еле слышно вздохнула:
   – Ни одна женщина не забывает день, когда она по-настоящему становится женщиной.
   По телу Адрианны скользнул шелк – прозрачный и белый с белой же вышивкой.
   – Что ты чувствовала?
   Джидда улыбнулась, припоминая. Для женщины ее культуры она была очень старой, но свою юность она помнила.
   – Он был красивый, стройный и такой молодой. Ты на него похожа, как и твой отец. Мы были кузенами, но он, как и подобает, был гораздо старше. Мне выпала честь быть избранной им, и я боялась, что не сумею доставить ему удовольствие. – Тут она засмеялась, и в ее глазах на мгновение ярко вспыхнула ее сексуальность. – Но в ту ночь я перестала бояться.
   Женщины говорили о предстоящей брачной ночи – некоторые в шутку, другие с завистью в голосе. Чьи-то руки завладели волосами Адрианны, заплетая, завивая, окуривая их благовониями. Отказать родственницам в этом удовольствии Адрианна не могла.
   Когда прибыла кутюрье со свадебным платьем, почти всем женщинам пришлось покинуть ее комнату. Цокая языком и бормоча наставления, Дагмар помогла Адрианне надеть платье. Она уже насладилась этим раем и мечтала о возвращении в Париж, где женщине не угрожало ничего, кроме, возможно, протяжного свиста вслед и парочки непристойных предложений за целый день. Когда она застегнула две дюжины обтянутых тканью пуговок, раздались возгласы восхищения.
   – Выше Высочество, вы изумительная невеста. Погодите. – Дагмар нетерпеливо щелкнула пальцами, требуя подать ей головной убор. – Я хочу, чтобы, посмотрев в зеркало, вы увидели все сразу.
   Перед ее глазами возникла прозрачная ткань. «Никаб, даже тут, – подумала Адрианна. – Разве что совершенно невесомый и почти невидимый». Перед ней поставили зеркало, и она увидела себя в белоснежном атласном платье с жесткой кружевной отделкой и роскошным шлейфом, струящимся через всю комнату и загадочно мерцающим в свете люстры. Швеи вложили в него более ста совместных часов труда, пришивая к нему украшающий его жемчуг. На голове у нее сверкала маленькая корона из жемчуга и бриллиантов, из-под которых выскальзывало несколько ярдов тончайшего тюля.
   – Вы выглядите изумительно. Платье оправдало все мои ожидания.
   – Мои ожидания оно точно превзошло. Спасибо.
   – Я была счастлива работать для вас. – И какое же облегчение окончить эту работу! – Ваше Высочество, я хотела бы пожелать вам счастья. Пусть сегодня сбудутся все ваши мечты.
   Она подумала о «Солнце и Луне».
   – Так и будет.
   Она приняла букет из орхидей и белых роз.
   Она была невестой, но ее ожидала свадьба без свадебного марша, привязанных к бамперу туфель, осыпания молодоженов рисом. Благодаря этому ей было проще напоминать себе, что это всего лишь шоу, еще одна часть игры.
   С легким сердцем она прошла вслед за своими сопровождающими в комнату, где ее должны были представить мужу и всем мужчинам ее семьи.
   При виде нее у Филипа даже дух захватило. Иначе описать это было невозможно. Только что он дышал и мыслил, как любой обычный мужчина, но вдруг, как только он увидел ее, все замерло. У него даже пальцы занемели. Волнение, которого, как он считал, у него нет, дотянулось до его горла и стиснуло его железной хваткой.
   Все мужчины-родственники по очереди ее поцеловали – одни торжественно, другие радостно. Последними были напряженные поцелуи ее отца. Абду взял ее руку и вложил в ладонь Филипа. На этом его долг перед ней был исчерпан.
   Их благословили. Им прочитали слова из Корана, но поскольку Филип не знал арабского, то он ничего и не понял, за исключением того, что ее пальцы были холодными и начинали дрожать.
   Она не знала, что он будет одет в белую рубаху и исламский головной убор. Это должно было окончательно сделать все происходящее нереальным. Тем не менее ее охватило ощущение, что, как бы она это ни отрицала, брак, в который она вступала, настоящий. Пусть он был временным и легко расторжимым. Сегодня он был реален.
   Прошло более часа, прежде чем процессия двинулась с места. Сначала раздался крик, за которым последовало традиционное щелканье языков бедуинских женщин, ожидающих в свадебном зале. Они медленно шли по коридору под звуки барабанов и музыки.
   Сегодня ночью им снова предстояло тут пройти, только уже тайно.
   – Это и все? – прошептал он.
   Она чуть не вздрогнула от неожиданности, затем сказала себе, что пора посмотреть на все с юмором.
   – И не надейся. Свадебных гостей необходимо развлекать. Первыми возьмутся за дело музыканты и танцоры. Тебе их видеть нельзя. – Она улыбнулась. – Это займет не более двадцати минут.
   – А потом?
   – Свадебная процессия. Мы пройдем по залу между стульями. Там будет нечто вроде подиума. Много цветов. Мы будем сидеть там во время церемонии, а следующие два часа нам предстоит принимать поздравления.
   – Два… прелестно, – пробормотал он. – Нас хоть покормят?
   Ей захотелось его поцеловать уже за одно это. Вместо этого она рассмеялась:
   – Позже, на свадебном пиру. Почему ты так одет?
   Потому что об этом попросил ее отец, но он решил, что лучше ей этого не говорить.
   – В чужой монастырь… и все такое, – небрежно произнес он.
   Больше времени беседовать у них не было.
   Насчет цветов она не преувеличивала. Они стояли стеной, занимая все пространство от пола до потолка. Единственным, что могло затмить это зрелище, были драгоценности на женщинах, удостоившихся приглашения. Точно так же она не преувеличила и время, в течение которого они сидели под пологом, пожимая руки, целуясь и выслушивая поздравления. От смешения густых ароматов роз и духов у него разболелась голова, но и это было еще не все.
   Их проводили или, как показалось Филипу, загнали в огромную комнату с единственной узкой дверью. В ней стояло множество столов, которые ломились от еды – засахаренных фруктов, десертов, ароматного мяса. В центре красовался торт высотой не менее чем в двадцать слоев.
   Кому-то удалось пронести сюда поляроид, и женщины радостно позировали, а затем прятали фотографии. Филип попросил сфотографировать и их с Адрианной, после чего точно так же убрал снимок подальше с глаз.
   Через восемь часов после того, как она надела свадебное платье, их с Филипом отвели в комнаты, где им предстояло провести свою первую ночь в качестве мужа и жены.
   – Итак, – измученно произнесла она после того, как за ними закрылась дверь и вдали стихли последние отголоски смеха провожавших их гостей, – вот это шоу.
   – Не хватало только одного.
   – Борьбы в грязи?
   – Какой цинизм. – Он взял ее за руки, прежде чем она успела снять свой головной убор. – Я не поцеловал невесту.
   Она расслабилась и улыбнулась:
   – У тебя еще есть время.
   Она прижалась к нему, говоря себе – только один раз, еще только один раз она разрешит себе поверить в безоблачное счастье и вечную любовь, «пока смерть не разлучит их». Вокруг все еще витали ароматы цветов. Шурша платьем, она обвила его обеими руками. Его поцелуй был теплым, глубоким и именно тем, в чем она сейчас больше всего нуждалась.
   – Эдди, ты такая красивая. Когда ты сегодня вошла, я чуть язык не проглотил.
   – Я была спокойна, пока не увидела тебя. – Она прижалась щекой к его плечу. – Мне никогда не отблагодарить тебя за все, что ты для меня делаешь.
   – Нет никаких оснований платить за то, что делается из эгоистических побуждений. Завтра мы уезжаем.
   – Но…
   – Я уже сказал об этом твоему отцу. – Сняв с нее головной убор, он отложил его в сторону. У него уже чесались пальцы от стремления запутаться в ее волосах. – Его ничуть не удивило мое стремление немедленно отправиться с женой в свадебное путешествие. Я позаботился о том, чтобы он понял, что сначала мы проведем две недели в Париже, а потом поедем в Нью-Йорк.
   – Ты прав, так будет лучше. Чем меньше я буду видеть своих братьев и сестер, тем легче мне будет смириться с тем, что я больше никогда их не увижу.
   – Откуда ты знаешь, что все будет именно так?
   – После этого он запретит им со мной видеться. Я это знаю и принимаю. Просто я не знала, что будет так трудно отказываться от обладания тем, что принадлежало мне всего несколько дней. – Она подняла руки и потянулась к затылку, чтобы начать расстегивать пуговицы на платье. – Филип, нам необходимо отдохнуть. Нам предстоит трудная ночь.
   Он накрыл ее пальцы своими.
   – Есть вещи важнее отдыха. – Он покрыл ее лицо поцелуями, проворно расстегивая пуговицы. – Эдди, я скучал по тебе, по твоему вкусу.
   Она потянула за ворот его рубахи, обнажая его плечи.
   – Сегодня можешь пробовать на вкус все, что захочешь.
   Французский модельер поморщилась бы, увидев, как падает на пол ее атласный шедевр.

   Он проснулся в темноте и некоторое время лежал неподвижно, ощущая тепло тела прижавшейся к нему Адрианны. Она спала, но ее сон был неглубоким, и он знал, что стоит ему пошевелиться или прошептать ее имя, и она тут же проснется. Но он решил немного с этим повременить.
   Обычно он никогда не спал перед работой. Проблема некоторых профессий заключалась в том, что они никогда не становятся привычными или скучными, а следовательно, никогда нет полной уверенности в том, что твои усилия увенчаются успехом.
   «Солнце и Луна». Совсем недавно одна мысль о возможности подержать легендарное колье в руках волновала бы его на протяжении долгих недель. Сейчас он мечтал только о том, чтобы поскорее покончить со всей этой затеей и увезти Адрианну в тихий и спокойный Оксфордшир – к уютному камину и греющимся у ног борзым.
   Наверное, он стареет.
   Или, сохрани господь, превращается в обывателя.
   На самом деле он был влюблен и до сих пор еще не свыкся с этой мыслью.
   Он провел кончиком пальца по кольцу у нее на руке, золотому ободку с бриллиантами, которое он надел ей на палец во время циркового представления, которое все приняли за свадьбу. Но вопреки ожиданиям и желаниям, оказалось, что этот заурядный символ имеет для него значение. Теперь она была его женой, женщиной, которую он хотел привезти к себе домой и познакомить со своей матерью, с которой он собирался строить планы на будущее.
   Планы на будущее. Свободной рукой он отвел назад волосы у себя со лба. За такое короткое время он проделал огромный путь от планов на следующий вечер до стремления завести детей и коротать вечера дома в кругу семьи. Но ему уже приходилось совершать рискованные прыжки, и до сих пор он всегда приземлялся на обе ноги. Хороший вор-домушник был обязан обладать хорошим чувством равновесия, а также отлично развитой координацией. Он знал, что сегодня ночью ему понадобится и первое, и второе.
   Как жаль, что это не обычная брачная ночь. С шампанским, музыкой и безумствами до утра. Хотя он был вынужден признать, что перед тем, как они уснули, безумств тоже хватало. Она была как вулкан на грани извержения, и после того, как он и в самом деле извергнулся, он еще долго дрожал, как подросток на заднем сиденье автомобиля. Робость и страхи их первой близости оказались поглощены страстью, которая с самого начала пылала в ее глазах. На несколько часов они оба напрочь забыли о напряжении, в котором жили с момента прибытия в Джакир.
   Они были партнерами в постели, а теперь – им предстояло стать партнерами в мщении. Он коснулся ладонью ее щеки и прошептал ее имя. В ту же секунду она проснулась.
   – Который час?
   – Начало второго.
   Коротко кивнув, она вскочила и начала одеваться.
   Минувшим днем они оба были в белом. Ночью их цветом стал черный. Слова им были не нужны, и они молча проверили инструменты и застегнули пояса. Адрианна надела через грудь тонкий мешочек с клеммами для проводов, пультом, коробочкой с толстой подкладкой, напильниками и медным ключом.
   – Дай мне полчаса. – Она взглянула на часы, затем включила режим секундомера. – Побудь здесь до половины третьего, чтобы не столкнуться с охранником в восточном крыле.
   – Если мы будем действовать быстро, то нам незачем разлучаться.
   Она натянула хирургические перчатки – такие же, как у него.
   – Филип, мы это уже много раз обсуждали. Ты знаешь, что я права.
   – Это не значит, что я должен быть в восторге от этой затеи.
   – Просто сосредоточься на замках. – Она приподнялась на цыпочки, чтобы его поцеловать. – Удачи.
   Он рывком привлек ее к себе и поцеловал еще крепче.
   – И тебе.
   Бесшумно, как тень, она выскользнула за дверь и исчезла в темноте.
   Необходимо было думать о том, что ей предстояло, бесстрастно, как и о любой другой работе. Она планировала эту операцию совершенно спокойно. Точно так же спокойно она дожидалась, пока наступит ее черед. Теперь, когда ночь, которой она ожидала всю свою жизнь, наступила, она нервничала, как начинающий магазинный воришка. Она быстро шла по коридорам, держась возле стен и прислушиваясь, прислушиваясь, прислушиваясь.
   Ее глаза быстро привыкли к темноте, к тому же местами на полу виднелись островки лунного света, проникающего сквозь незабранные решетками окна. В коридорах и примыкающих к нему небольших комнатах было полно предметов невообразимой ценности – статуй, фигурок и ваз из индийской слоновой кости, китайского жадеита, французского фарфора. Они интересовали ее не более безделушек на блошином рынке. Что ее интересовало, так это охранники. Адрианна быстро спустилась по лестнице на первый этаж.
   Здесь царила такая тишина, что она слышала свой собственный пульс. Цветы, привезенные из Европы на ее свадьбу, продолжали источать сладкий аромат. В золотой клетке, усыпанной лепестками, спала пара голубей. Адрианна скользнула мимо них, миновала несколько гостиных и большой зал, затем кабинеты. В углу коридора находилась комната охраны, совершенно неприметная постороннему глазу. Гостей необходимо было охранять, не обременяя их ревом сигнализации и демонстрацией оружия. Затаив дыхание, Адрианна отодвинула в сторону потайную дверь.
   Она досчитала до пяти, потом до десяти, но ничто не нарушило ни темноты, ни тишины. Бесшумно ступая ногами в туфлях на резиновой подошве, она нырнула внутрь и закрыла за собой дверь. Дальше ее ожидала крутая и совершенно открытая лестница. Если бы она ошиблась в расчетах и наткнулась на охрану, спрятаться здесь было невозможно, как и оправдать свое здесь нахождение. Быстро спускаться без фонаря по лишенным перил ступеням было слишком рискованно. Она шла осторожно и, как ей казалось, слишком медленно.
   Когда она достигла подножия лестницы, ее сердце колотилось так сильно, что она заставила себя остановиться и сделать несколько глубоких и медленных вдохов-выдохов. Взглянув на часы, она убедилась, что у нее есть двадцать минут на то, чтобы отключить сигнализацию, прежде чем Филип прикоснется к первому замку. Более чем достаточно. Вытащив маленький фонарик, она обвела его лучом комнату.
   У одной из стен почти до потолка громоздились упаковочные коробки. Слой пыли указывал на то, что они тут давно. Вдоль другой стены протянулись шкафы с застекленными дверцами, за которыми подобно солдатам выстроились ряды ружей с поблескивающими ружейной смазкой стволами. На стене напротив находилась сигнализация. Стараясь не думать об оружии за спиной, Адрианна взялась за работу.
   Она не стала трогать сигнализацию для внешней системы безопасности. Пять мучительных минут ушло на то, чтобы отвинтить наружную панель и найти и пережать первый провод. Всего их было двенадцать – по четыре для каждого замка. Она работала с ювелирной точностью, сосредоточившись на техническом описании системы, которую она изучила так тщательно, что теперь она стояла у нее перед глазами. «Вначале белый, затем синий, затем черный, затем красный», – мысленно повторяла она.
   Она бросила взгляд на потолок. Ей очень хотелось знать, на месте ли уже Филип. Две сигнализации уже были отключены, но напряжение продолжало тугим узлом давить ей на затылок. Мельчайшая ошибка означала полный крах многолетней работы.
   Она нашла последний провод и потянулась за клеммой, когда до ее слуха донеслись шаги. Времени на панику не было. Она точным движением поместила на место внешнюю панель и пальцами наживила один из шурупов, теперь удерживающий ее на месте. В следующее мгновение она метнулась к стене, притаившись за ящиками.
   Охранников было двое, и оба были вооружены пистолетами, уютно устроившимися в наплечной кобуре, надетой поверх джалабии. Их негромкие голоса пистолетными выстрелами отозвались у нее в висках. Адрианна скрутилась клубочком и затаила дыхание.
   Один из них жаловался на то, что из-за свадьбы и толпы гостей сегодня вечером работы было гораздо больше, чем обычно. Второй был настроен более философски и хвастался недавней поездкой в Турцию, где он попробовал проституток, привезенных из Будапешта. Теперь у его жены был сифилис, которым он ее заразил.
   Свет включился, едва они остановились менее чем в футе от места, где пыталась слиться с ящиками Адрианна. Второй охранник расхохотался и вытащил из-под одежды журнал. На обложке была изображена обнаженная женщина с широко разведенными в стороны ногами, между которыми находилась ее рука. Если бы муттава обнаружили этот журнал, то этих мужчин не спасло бы даже положение дворцовой стражи – они поплатились бы рукой или глазом. Пот скатывался по спине Адрианны по мере того, как тянулись минуты.
   Мужчины разглядывали фотографии, по очереди затягиваясь турецкой сигаретой, явно чем-то приправленной. Дым окутывал Адрианну, и у нее кружилась голова. Один из мужчин опустил руку и потер свой пах, прежде чем в очередной раз передать сигарету коллеге.
   Охранники покряхтывали и отпускали реплики, от которых залилась бы краской даже бывалая проститутка. Один из них повернулся, и пола его джалабии едва не коснулась стопы Адрианны. От него резко пахло потом. Последовал торг, вначале добродушный, затем более ожесточенный. Она боялась шелохнуться даже для того, чтобы покоситься на часы. Теперь Филип уже наверняка был наверху. Возможно, он уже даже взялся за первый замок. В любую секунду могла взвыть сирена. И тогда всему конец.
   Деньги перешли из рук в руки. Журнал исчез. Сигарету затушили, а окурок спрятали. Сквозь стук крови в ушах она слышала их смех. Они двинулись к выходу, и Адрианна взмолилась, чтобы они поскорее потушили свет.
   Едва это произошло, как она сорвалась с места. Времени осторожничать больше не было. Циферблат часов сообщил ей о том, что на то, чтобы пережать последний провод, у нее остается девяносто секунд.
   У нее пересохло во рту. Это наряду с тошнотой было для нее внове. Когда она сняла панель, она едва не выскользнула из ее онемевших пальцев. Сорок пять секунд. Сжав панель коленями, она искала нужный провод. Ее пальцы действовали уверенно. Так уверенно, как будто они принадлежали не взмокшей от перенапряжения женщине, а кому-то другому. Она перегнула провод с точностью хирурга. Двадцать секунд. Она надела клемму на петлю, повернула и зажала.
   Адрианна потерла губы тыльной стороной ладони, прежде чем снова взглянуть на часы. Две секунды. Она замерла, отсчитывая. Затем она встала и терпеливо отсчитала еще одну минуту. Во дворце царила тишина. Сигнализация так и не включилась. Она перестала молиться ровно настолько, сколько было необходимо, чтобы вернуть панель на место.
   Пальцы Филипа действовали ловко и быстро, а ухо улавливало едва слышные щелчки и шорох. Он работал с точностью и усердием огранщика алмазов. Или вора. Часть его сознания не переставала повторять один и тот же вопрос. Где она?
   Прошло уже пятнадцать минут сверх определенного ими оптимального времени, необходимого для того, чтобы пройти по коридорам дворца и попасть в комнату с хранилищем.
   Раздавшийся в усилителе щелчок сообщил ему о том, что первый замок открыт. Значит, она отключила сигнализацию. Это немного его успокоило. Он погладил второй диск и склонил голову, не сводя глаз с двери. Еще пять минут, пообещал он себе. Если она не появится через пять минут, он отправится на ее поиски, и к черту колье. Он согнул и разогнул пальцы, подобно пианисту, который готовится к арпеджио. Первый щелчок уступающий его усилиям замок издал перед тем, как повернулась ручка двери. Он стоял за дверью, прижавшись к стене спиной, когда в комнату юркнула Адрианна.
   – Ты опоздала.
   У нее вырвался смешок, сообщивший ей о том, что она находится на грани истерики.
   – Прости, никак не удавалось поймать такси.
   Она потянулась к нему и прижалась всем телом. Этого ей оказалось достаточно, чтобы взять себя в руки.
   – Проблемы?
   – Ну, не то чтобы проблемы… Всего лишь пара охранников с порножурналом и какой-то турецкой наркотой. Вот это была вечеринка.
   Услышав это, он взял ее за подбородок и приподнял ее лицо. Ее глаза были ясными и спокойными, но она была очень бледной.
   – Я вынужден тебе напомнить, что теперь ты замужняя женщина. В следующий раз ты пойдешь на вечеринку, только если на нее пригласят и меня.
   – Договорились. – Она отстранилась, изумленная тем, как быстро покинул ее страх. – Что тут у тебя?
   – И ты еще спрашиваешь? Начинай работать с ключом, дорогая. Я почти закончил.
   – Ты мой герой.
   – Постарайся об этом не забывать.
   Они работали рядом. Филип – над последней комбинацией, Адрианна – над неуступчивым ключом. Дважды он ее останавливал, потому что шорох напильника не позволял ему сосредоточиться.
   – Готово. – Он сделал шаг назад. – Я уже почти забыл, как изумительно шуршат открывающиеся цифровые замки. – Бросив быстрый взгляд на часы, он ухмыльнулся. – Тридцать девять минут сорок секунд.
   – Поздравляю.
   – Дорогая, с тебя тысяча фунтов.
   Она подняла на него глаза, утирая пот со лба.
   – Запиши на мой счет.
   – Так я и знал. – Он вздохнул, заглядывая ей через плечо. – Почти готово?
   – Я уступила тебе легкую часть работы, – пробормотала она. – У этого ключа очень сложная конфигурация. Если я за один раз сниму слишком много, у нас вообще ничего не получится.
   – Я могу попробовать отпереть его отмычкой. Но на это может уйти целый час.
   – Нет, я уже близко.
   Она вставила ключ в скважину и осторожно повернула налево, затем направо, кончиками пальцев ощущая его сопротивление. Закрытыми глазами она буквально видела, как трется о пазы медная бородка. Она снова извлекла его наружу, пару раз провела по нему напильником, затем добавила каплю машинного масла и принялась за тонкую доводку при помощи наждачной бумаги. Ее пальцы сводило судорогой подобно пальцам хирурга во время долгой и трудной операции.
   Прошло еще тридцать мучительных минут. Наконец она вставила ключ, повернула и ощутила, как поддается замок. Несколько секунд она могла лишь стоять на коленях перед хранилищем, продолжая сжимать в ладони ключ. Она шла к этому моменту всю свою жизнь. Теперь, в конце пути, она не могла даже пошевелиться.
   – Эдди?
   – А знаешь, это немного похоже на смерть. Я имею в виду достижение самой важной цели в твоей жизни. Ты знаешь, что еще немного, и дело будет сделано, и чего бы еще ты ни достиг в своей жизни, все это будет уже не то. – Она вытащила ключ из замка и вернула его в мешочек на груди. – Впрочем, дело еще не окончено. – Она извлекла пульт и набрала на нем код. Мигнул красный огонек. Бриллиант на ее пальце сверкнул. Она ввела обходной код. Красный огонек погас, а вместо него засветился его зеленый сосед.
   – Надеюсь, сработало.
   – Надеешься?
   Она с улыбкой обернулась к Филипу.
   – У меня нет на него гарантии.
   Понимая ее чувства, он отступил назад, позволяя ей отпереть дверь хранилища самостоятельно. Наружу ринулась волна горячего воздуха. Адрианне почудилось, что она услышала вздох облегчения. Возможно, это всхлипнула давно умершая королева. Она направила луч фонаря внутрь хранилища, где в его свете сверкнули золото, серебро и драгоценные камни.
   – Пещера Аладдина, – заметил Филип. – Мечта любого вора. Господи, а я еще считал, что уже все повидал.
   Золотые слитки были сложены в пирамиду, достигающую взрослому человеку до пояса. Рядом лежали серебряные бруски. Кроме того, тут были чаши, урны и блюда, изготовленные из уже упомянутых драгоценных металлов. Некоторые из них были инкрустированы драгоценными камнями. Рядом со сверкающей бриллиантами короной лежал женский головной убор с отделкой из похожих на капли крови рубинов. Открытый Адрианной сундук оказался почти полон неограненных камней.
   Кроме того, тут были полотна Рубенса, Моне, Пикассо. Абду ни за что не стал бы демонстрировать эти картины на стенах дворца, но оказался достаточно дальновиден, чтобы вложить в них деньги. Они привлекли внимание изучавшего содержимое хранилища Филипа, заставив его забыть о сверкании драгоценных камней. Он наклонился, задумчиво обводя лучом фонаря полотна.
   – Сокровища короля, – послышался голос Адрианны. – Некоторые из них он купил в обмен на нефть, другие заработаны кровью, третьи выменяны на любовь, а часть – оплата за предательство. Все это было здесь, когда моя мама умирала в нищете. У нее не было ничего, не считая того, что я могла для нее украсть. – Филип выпрямился, оборачиваясь к ней. – Но хуже, хуже всего то, что она умерла, все еще его любя.
   Филип осторожно провел большими пальцами по ее щекам, вытирая слезы.
   – Эдди, он того не стоит.
   – Верно. – Она со вздохом стряхнула с себя остатки горя. – Я просто забираю то, что принадлежит мне.
   Она медленно обвела фонарем противоположную стену. Когда луч коснулся ожерелья, «Солнце с Луной» как будто взорвались жизнью.
   – Вот оно.
   Она шагнула к ожерелью. Или, возможно, оно поманило ее к себе. Теперь ее руки действительно дрожали, но не от страха и не от горя. От волнения. Оно лежало под стеклом, но стекло не могло притушить этого огня. Любовь и ненависть. Мир и война. Обещание и предательство. Одного взгляда на колье было достаточно, чтобы испытать одновременно излучаемую им страсть и сулимое им наслаждение.
   Все драгоценные камни очень индивидуальны, но ни один не смог бы превзойти индивидуальность этой пары.
   Филип также посветил на колье, и лучи их фонарей скрестились и слились.
   – Бог мой, я и представить себе такого не мог. Ни о чем подобном я никогда даже не мечтал. Оно твое. – Он положил руку ей на плечо. – Возьми его.
   Она извлекла его из-под стекла и замерла с ним в руках. Оно было тяжелым. Почему-то именно вес ее изумил. Оно было похоже на иллюзию. Казалось, оно способно пройти сквозь пальцы любого, кто попытается предъявить на него свои права. Но оно оттягивало ее пальцы, пульсируя жизнью, суля неизведанные ощущения. На него по-прежнему был устремлен луч фонаря Филипа, и Адрианне почудилось, что она видит кровь, в которой оно купалось за свою долгую историю.
   – Оно как будто было специально для нее сделано.
   – Возможно, так и было.
   Она не удержалась от улыбки. Он ее понял.
   – Мне всегда хотелось ощутить – что значит держать свою судьбу в своих руках.
   – И?
   Она обернулась к нему с сияющим, подобно обещанию, ожерельем на руках.
   – Я только помню, как она смеялась. Я сожалею только о том, что не могу ей его вернуть.
   – Ты делаешь гораздо больше этого. – Он подумал о кишащем крысами здании на Манхэттене, которое Адрианна собиралась превратить в клинику для жертв насилия.
   Коротко кивнув, она извлекла бархатный лоскут из мешочка на груди и завернула в него ожерелье.
   – Он за ним придет. – Она накрыла бриллиант. Накрыла жемчужину. Ее глаза светились страстью, как колье. – Ты тоже это понимаешь.
   – Я понимаю только то, что с тобой не соскучишься.
   Она в последний раз обвела хранилище лучом фонаря. Ее внимание привлекли какие-то насечки на стене за опустевшим стеклянным стендом. Она подошла ближе и присмотрелась. Надпись была старой, но достаточно отчетливой. Ее могли вырезать на камне с помощью бриллианта.
   – Что это означает?
   – Это сообщение от Берины. Тут говорится: «Я умираю от любви, а не от позора. Аллаху Акбар». – Она взяла Филипа за руку. – Может быть, теперь она тоже упокоится с миром.

Глава двадцать шестая

   Она уже давно поняла, что это будет трудно и больно. Адрианна продолжала складывать вещи, а Ясмин ходила по комнате, останавливаясь то для того, чтобы понюхать флакон духов, то для того, чтобы поиграть с лепестками увядающего цветка. В окна струился солнечный свет, падая на яркие полосы платья Ясмин, отражаясь от золота у нее на запястьях, пальцах и в ушах. Адрианне хотелось бы верить, что именно от солнца ее глаза увлажняются и саднят. Когда она покинула Джакир в прошлый раз, ей тоже было больно, но она выжила. На этот раз она увозила с собой колье. Но она не знала, что ей так много придется здесь оставить.
   – Ты могла бы задержаться еще хотя бы на один день. – Ясмин наблюдала за тем, как Адрианна укладывает в чемодан длинную юбку. Ей казалось несправедливым, что ей дали такую красивую и удивительную сестру лишь затем, чтобы почти тотчас же ее отнять. Остальные ее сестры были скучными хотя бы уже потому, что она знала их всю свою жизнь.
   – Прости, но я не могу. – Было бы гораздо легче, если бы она не обнаружила, как это просто – любить. Она уложила в чемодан коробочку с двойным браслетом из чеканного золота – подарком Рахмана. Он хотел быть инженером – во славу Аллаха. Было ли это простым совпадением либо судьбой – то, что он мечтал о том же, к чему стремилась в детстве она? Адрианна снова вынула коробочку из чемодана и надела браслет на руку. К лацкану костюма она приколола черную пантеру с рубиновыми глазами.
   – У Филипа дела. Он и так надолго уехал.
   Она закрыла чемодан. Ей доставило бы огромное наслаждение выбросить его и все сложенные в него длинные юбки и блузки с высокими воротниками из самолета прямо в море.
   – Когда тебе позволят поехать в Америку, ты остановишься у меня.
   – И я увижу то место, о котором ты мне рассказывала, – Радио-Сити [24 - Киноконцертный зал в Нью-Йорке.]?
   Даже одеваясь в абайю, Адрианна не удержалась от смеха.
   – Да, его и многое другое.
   – Блумердейл?
   – Блумингдейл.
   Адрианна обернула волосы шарфом.
   – Он правда больше рынка?
   Нетрудно было понять, к чему лежит душа Ясмин.
   – Вся одежда, которую ты только можешь себе представить, собрана в одном месте, под одной крышей. И много-много духов и кремов.
   – И если у меня будет пластиковая карточка, я смогу купить все, что захочу?
   Покачав головой, Адрианна взяла в руки никаб.
   – Продавцы будут тебя обожать.
   Когда-нибудь это действительно произойдет. Ей было необходимо в это верить.
   – Я очень хочу приехать и увидеть метро и Трамп-Тауэр.
   – Трампы тоже будут счастливы тебя увидеть.
   – Мне будет приятно думать об этом, пока тебя здесь не будет. Но ты вернешься в Джакир?
   Она могла бы солгать. Она научилась делать это достаточно непринужденно. Оглянувшись, она посмотрела на сестру, устроившуюся посреди горы подушек на диване.
   – Нет, Ясмин, я не вернусь в Джакир.
   – Тебе не позволит это сделать твой муж?
   – Филип был бы не против, если бы этого хотела я.
   Ясмин вскочила, оттолкнувшись от подушек.
   – Ты больше не хочешь меня видеть.
   Адрианна нехотя опустилась на диван и усадила рядом с собой Ясмин.
   – Когда я приехала в Джакир, я не знала ни тебя, ни Рахмана. Фахида я помнила еще мальчиком. Я думала, что короткого визита будет вполне достаточно. Сейчас мне очень больно вас покидать.
   – Тогда почему же ты не останешься? Я слышала, что Америка – это плохое место, в котором живут одни безбожники – мужчины и женщины, не блюдущие свою честь. – Она очень удобно забыла о Радио-Сити и Блумингдейле. – Будет лучше, если ты останешься здесь, где правит мой мудрый и щедрый отец.
   «Пусть он всегда остается таким для тебя», – подумала Адрианна.
   – Америка не хуже и, наверное, не лучше других мест. Там живут такие же люди, как и везде, – некоторые хорошие, некоторые плохие. Но это мой дом, точно так же, как твой дом – Джакир. Мое сердце там, Ясмин, но я оставляю маленький его кусочек здесь, с вами. – Она сняла с пальца кольцо – простой квадратной огранки аквамарин на тоненьком золотом ободке. – Это кольцо принадлежало маме моей мамы. Я дарю его тебе на память обо мне.
   Ясмин повернула камень так, что в нем отразилось солнце. Ее наметанный глаз сообщил ей, что кольцо не представляет собой настоящей ценности. Но оно показалось ей хорошеньким. Кроме того, как женщина, она была не лишена сентиментальности. Вдруг она выдернула из ушей свои золотые обручи.
   – А это на память обо мне. Ты будешь мне писать?
   – Да. – Скорее всего, письма будут перехватывать, но, возможно, бабушка поможет передать их адресату. Чтобы порадовать сестру, Адрианна вынула из мочек ушей гвоздики с крупными жемчужинами и заменила их золотыми обручами. – Когда-нибудь я покажу тебе все те места, о которых буду писать.
   Ясмин позволила себя обнять. Она все еще была ребенком, и «когда-нибудь» не простиралось дальше горизонта ее воображения.
   – Ты была права насчет платья, – добавила она. – Я действительно выглядела в нем особенной.
   Адрианна еще раз поцеловала сестру. «Возможно, выбор правильного платья всегда будет самой большой проблемой в жизни Ясмин», – подумала она. Нельзя было исключать того, что снова ее увидеть она сможет, только когда сестра будет уже взрослой женщиной со своими собственными детьми.
   – Я не забуду, как ты в нем выглядела. Пойдем, я должна попрощаться с Джиддой.
   Она не хотела плакать. Она не хотела испытывать это мучительное чувство потери. Но когда она опустилась на колени у бабушкиных ног, слезы сами хлынули из ее глаз. Это была часть ее детства, которая на короткое время к ней вернулась и которую ей предстояло снова потерять – уже навсегда.
   – Молодой жене не пристало плакать.
   – Я буду скучать по тебе, бабушка, и я никогда тебя не забуду.
   Джидда стиснула пальцами ладони Адрианны, целуя ее щеки. Она знала своего сына, как саму себя, и понимала, что его сердце никогда не откроется достаточно широко, чтобы впустить Адрианну.
   – Я люблю тебя так же сильно, как люблю всех детей моих детей. Я тебя еще увижу. Не в этой жизни, но у нас есть еще и другая.
   – Если у меня будут дети, я буду рассказывать им все истории, которые рассказывала мне ты.
   – У тебя будут дети. Иншаллах. Иди к своему мужу.
   Последовало еще много объятий и поцелуев, прежде чем она вышла в дверь, ведущую в сад. Некоторые женщины завидовали тому, что она может свободно покинуть гарем. Некоторые жалели ее, потому что она теряла его защиту. Она поцеловала Лейху, потом Сару. Обе женщины вынашивали жизни, привязывающие ее к Джакиру. Она знала, что больше никогда не увидит ни их самих, ни детей, которых им предстояло родить. Отворачиваясь и уходя прочь, Адрианна спрашивала себя, предстоит ли ей еще хоть когда-нибудь испытать чувство такого тесного родства и близости.
   А потом гарем со всеми своими ароматами и символами остался позади. Проходя по саду, она слышала, как звенит струями фонтан. Дворец со всеми воспоминаниями остался позади.
   Ее уже ожидала машина. Рядом стояли Филип и ее братья.
   – Я желаю тебе счастья. – Фахид расцеловал ее щеки. – И долгой плодотворной жизни. Я всегда тебя любил.
   – Я знаю. – Она прижала ладонь к его щеке. – Если ты приедешь в Америку, мой дом открыт для тебя. Для вас обоих.
   Она быстро села в машину.
   Она молчала всю дорогу до аэропорта. Филип ее не беспокоил, понимая, что ее мысли сейчас вовсе не об ожерелье в коробочке, находящейся в грузовом отсеке самолета, который уже летит на Запад, но о тех людях, которых она покидает. Пока они ехали по городу, она не смотрела по сторонам и ни разу не оглянулась, чтобы бросить взгляд на исчезающий позади дворец.
   – Ты в порядке?
   По-прежнему глядя вперед, она положила пальцы на его ладонь.
   – Я буду в порядке.
   В аэропорту ему удалось отвязаться от шумных турок-носильщиков, хватающих вещи пассажиров, чтобы отнести их на регистрацию или к такси независимо от желания их владельцев. С помощью угроз и ожесточенной жестикуляции он заставил их отступить и вместе с водителем отнес сумки к уже ожидающему их самолету. Рядом стоял пилот, протягивая Адрианне руку, чтобы помочь ей подняться по трапу.
   – Добрый день, сэр, мэм, надеюсь, дорога была приятной.
   Филип с трудом подавил желание расцеловать пилота уже за один его жизнерадостный британский голос.
   – Как погода в Лондоне, Гарри?
   – Ужасная, сэр, просто ужасная.
   – Слава богу.
   – Ваш номер в Париже ожидает вас, сэр. И позвольте поздравить вас с законным браком.
   – Благодарю. – Он в последний раз оглянулся на Джакир. – Полетели скорее отсюда, я очень тебя прошу.
   Поднявшись на борт, Филип увидел, что Адрианна уже избавилась от абайи. Под ней она была одета в изящный костюм малинового цвета. Ее также открытые волосы были закручены в элегантный французский узел. «Знает ли она, что с этой прической выглядит еще более экзотично, чем прежде?» – подумал Филип.
   – Теперь лучше?
   Она, как и он, опустила глаза, глядя на сброшенные ею символы – абайю, шарф, никаб.
   – Немного. Мы скоро взлетаем?
   – Как только получим разрешение. Хочешь выпить?
   Она уже заметила ведерко с шампанским и не удержалась от улыбки.
   – Еще как. – Она хотела присесть, затем, зная, что все равно не усидит на месте, начала мерить шагами маленький салон. – Почему я сейчас нервничаю больше, чем когда мы прилетели?
   – Эдди, это совершенно естественно.
   – Правда? – Она потеребила пантеру на лацкане пиджака. – Но ты спокоен.
   – У меня здесь никого и ничего нет.
   Она опустила руку, затем сцепила перед собой пальцы. Ей никак не удавалось решить, приятно ей или досадно то, что он видит ее насквозь.
   – Нам необходимо многое обдумать, Филип. И прежде всего, что мы будем делать с этими горами свадебных подарков.
   Если ей не хотелось сейчас задумываться над истинной причиной своих переживаний, он не собирался ее торопить. Негромко хлопнув пробкой, он откупорил шампанское. Пена ринулась в горлышко, затем отступила.
   – Я думал, что мы отправили их в Нью-Йорк в качестве прикрытия для колье.
   – Это так. Но мы не можем их себе оставить.
   Он нежно посмотрел на нее, разливая шампанское по бокалам.
   – Для вора у тебя необычайно развитая совесть.
   – Одно дело красть и совсем другое принимать подарки под ложным предлогом.
   Она взяла шампанское. Он осторожно чокнулся с ее бокалом, не сводя с нее глаз.
   – Разве церемония была недействительной?
   – Полагаю, что все было сделано по правилам, но ведь самое главное – это ее цели, верно?
   Свои цели он знал абсолютно точно и поэтому улыбнулся.
   – Мне кажется, будет правильнее, если мы сосредоточимся на «Солнце и Луне», а не на нескольких наборах белья и полотенец. – Он так небрежно обесценил целое состояние в виде полученных ими подарков, что ее брови поползли вверх. – Эдди, давай все делать по порядку.
   – Ну ладно. Думаю, в нашей шкатулке с секретом ожерелью ничего не угрожает.
   – Особенно с учетом того, что изнутри она облицована свинцом.
   – Вывезти его на собственной шее было бы гораздо приятнее, но в шкатулке гораздо практичнее. – Она через силу улыбнулась. – Вряд ли таможня станет рыться в свадебных подарках принцессы Адрианны. А поскольку я полностью восстановила сигнализацию, Абду может заметить исчезновение ожерелья только через несколько недель.
   – Тебя это беспокоит?
   – Что? – Она с усилием стряхнула груз воспоминаний. – Нет. Нет, возможно, я и предпочла бы решить вопрос сразу, но было бы верхом глупости связываться с ним на его территории. – Необходимо было смотреть в будущее. – Он сам ко мне придет.
   – Тогда мы будем переживать об этом, когда это произойдет.
   Щелкнул динамик интеркома.
   – Сэр, нам разрешили взлет. Пожалуйста, сядьте и пристегнитесь.
   Маленький самолет начал разбег по взлетной полосе. Адрианна ощутила момент, когда его колеса оторвались от земли. Они покинули Джакир. Крен самолета вжал ее в спинку сиденья, и она закрыла глаза, вспоминая мать и другой такой же взлет.
   – Когда я в прошлый раз улетала из Джакира, мы тоже летели в Париж. Я так волновалась и так нервничала. Я впервые покинула свою страну. Все мои мысли были о новых платьях, которые мама пообещала мне купить, и о ресторанах, в которых мы будем обедать. – Это напомнило ей о Ясмин, и она встряхнула головой. – Мама уже решила бежать, и, наверное, ей было очень страшно. Но она смеялась, когда мы летели над морем, и показывала мне книжку с фотографиями Эйфелевой башни и собора Парижской Богоматери. Мы так и не поднялись на Эйфелеву башню.
   – Давай поднимемся, если хочешь.
   – Да, хочу. – Она устало потерла ладонями веки. Всякий раз, закрывая глаза, она снова видела колье и то, как оно выглядело, когда она на рассвете уложила его в шкатулку. На него упал солнечный луч. Лед вступил в битву с пламенем в извечной схватке, в которой не могло быть победителя. – Она от всего отказалась. От всего, кроме меня. И только когда мы уже были в Нью-Йорке и нам ничего не угрожало, я осознала, что она рисковала жизнью ради того, чтобы увезти меня из Джакира.
   – В таком случае я перед ней в таком же долгу, как и ты. – Он взял ее руки и поднес их к губам, ощущая клокочущую и рвущуюся из нее наружу энергию. – Она была необыкновенной женщиной, – произнес он. – Такой же необыкновенной, как ее дочь и колье, которое ты ей вернула. Я никогда не забуду, как ты выглядела, когда держала его в руках. Ты знаешь, что ошибалась, считая, что оно не для тебя?
   Она вспомнила его вес. Его великолепие. И на нее навалилось горе.
   – Возьми меня, Филип.
   Он расстегнул свой ремень безопасности, затем освободил ее. Взяв ее за руку, он помог ей подняться на ноги. На мгновение они замерли, стоя в узком проходе между кресел. Затем он провел руками по ее плечам, снимая с нее пиджак, упавший на пол и там забытый. Коснувшись губами ее рта, он ощутил всю степень с трудом сдерживаемого ею волнения. Ее мягкие губы покорно раскрылись, принимая его поцелуй. Ее пальцы, всегда такие точные и уверенные, путались в пуговицах его рубашки.
   – Как это глупо, – произнесла она, обессиленно опустив руки. – Я волнуюсь, как в первый раз.
   – В каком-то смысле так это и есть. В жизни бывает множество поворотных моментов, Эдди.
   Он снял ее блузку, затем опустил вниз юбку. Она стояла перед ним лишь в прозрачной сорочке и подаренных им кольцах.
   Медленно, стремясь продлить момент, он вынул шпильки из ее волос, и они упали ей на грудь. Она сделала шаг вперед, прильнув к нему всем телом.
   Он действовал медленно, как ради нее, так и ради себя. Медленные поцелуи, невесомые ласки. Шепот. Вздохи. Самолет летел над морем, когда они опустились на узкий диванчик, слившись в объятии.
   В нем чувствовалась огромная сила, сила, которую она обнаруживала слой за слоем. Он был не просто мужчиной, предлагающим женщине розы и мерцающее в лунном свете игристое вино. Не просто вором, под покровом темноты забирающимся в окна домов. Он был человеком, который всегда держит слово, который всегда будет рядом, если она ему это позволит. И еще он был человеком, способным удивлять и, как ни странно, придавать ее жизни стабильность.
   Она сама не понимала, в какой момент переступила самой собой очерченные границы и влюбилась в него. Она не знала, почему это случилось, несмотря на ее твердую решимость это предотвратить. Возможно, это произошло в самую первую ночь, когда они были всего лишь встретившимися в тумане незнакомцами. Но она точно знала, когда наконец призналась в этом самой себе. Сейчас.
   Он ощутил перемену, хотя не смог бы ее описать. Ее тело казалось теплее и мягче. Оно подобно вину струилось под его ладонями. Ее сердце колотилось, как будто пытаясь вырваться из груди. Она прижималась к нему изо всех сил, принимая его поцелуи и жадно целуя его в ответ. Ее сжигала страсть, в которой ощущалось что-то темное и глубокое. Ее кожа была влажной и становилась все более разгоряченной по мере того, как он скользил ладонями все ниже – грудь, талия, бедра… Она дрожала. Подняв голову, он увидел, что увлажнились также и ее глаза.
   – Эдди.
   – Нет. – Она коснулась пальцем его губ. – Просто люби меня. Ты мне нужен.
   От этих слов его глаза потемнели и подернулись поволокой желания. Но он обуздал стремление яростно овладеть предложенным даром и нежно коснулся губами ее рта.
   – Я готов слушать это бесконечно.
   Она не успела ответить, потому что он приподнял ее резким толчком, заставившим ее вцепиться в его плечи. Ее пальцы заскользили по его влажной коже. Ее страсть потоком излилась в его ладонь. Она задыхалась, но была далеко не опустошена. Он видел, как расширились и застыли ее глаза. Ее тело выгнулось, а затем расслабилось. Уже в следующее мгновение она начала подъем к следующему пику. Теперь в ее мыслях был только он, и ее тело подобно воде струилось, изгибалось и вздымалось под ним. Свет заливал салон самолета и красным туманом пульсировал под ее закрытыми веками.
   Она извивалась, стремясь предоставить ему такое же безрассудное наслаждение. Ее приводило в восторг его твердое и подтянутое тело, его гладкая кожа на много оттенков светлее ее собственной. Она ласкала ее, покрывая влажными поцелуями и обжигая страстью. Она губами ощущала биение его сердца, и своими ласками заставляла его колотиться все чаще. Некоторым ласкам научил ее он, другие она нащупала инстинктивно. Все вместе взятое обеспечило ее такими знаниями, что о большем ему и мечтать не приходилось.
   Она ощутила, как его пальцы скользят по ее рукам. Их ладони встретились. Открыв глаза, она увидела, что он пристально на нее смотрит. Их пальцы переплелись в объятии крепком, как обещание.
   Когда он ее заполнил, по ее телу пробежала дрожь. Затем она начала двигаться ему навстречу, двигаться вместе с ним, следуя волшебному ритму.
   Самолет покачивался, преодолевая облачную гряду. Слившись воедино, они ощущали лишь свою собственную турбулентность. В далекой дымке на горизонте виднелся Париж. Она выкрикнула его имя, тем самым сообщив ему все, что он хотел знать.

   – Завтра мы вылетаем в Нью-Йорк.
   Филип подошел с телефоном к окну, глядя на панораму Парижа. Город блестел от дождя под серыми, как будто оловянными, тучами. Он уже не в первый раз пожалел, что Адрианна сегодня где-то там одна.
   – Как это мило, что ты даешь о себе знать.
   – Во время медового месяца человек имеет право на уединение, – отозвался он, не обращая внимания на сарказм в голосе Спенсера.
   – Что касается этого… – проворчал Спенсер, громко покусывая черенок трубки, – поздравляю.
   – Спасибо.
   – Мог бы и предупредить.
   – Наш роман развивался… э-э… бурно и стремительно. Что не означает, что тебе удастся обойтись без подарка, старик. Я согласен на что-нибудь изящно-дорогое.
   – Можешь считать подарком отсутствие выговора в личном деле. Получать все разрешения через мою голову, а затем скрываться в какой-то богом забытой стране, и все это посреди важного расследования…
   – Любовь – это странная штука, Стюарт. Никогда не знаешь, что она с тобой сделает. Я уверен, ты это помнишь. Что касается расследования, – добавил он, игнорируя фырканье в трубке, – то кое-какое внимание я ему уделил. От своих бывших партнеров я получил информацию, что наш человек окончательно отошел от дел. В настоящий момент его даже нет в Европе.
   – Черт бы его побрал.
   – Вот именно. Но возможно, я сумею тебя утешить.
   – Как?
   – Ты помнишь Рубенса, которого года четыре назад похитили из коллекции Ван-Вайеса?
   – Три с половиной. Рубенс, два Коро, один Уайет и чернильный рисунок Бердсли.
   – У вас феноменальная память, капитан. Но я, возможно, смогу помочь только с Рубенсом.
   – Каким образом?
   – У меня есть по нему информация. – Он слегка улыбнулся, вспомнив, как в хранилище Абду луч его фонаря скользнул по полотну Рубенса. Да, месть бывает многолика. – Возможно, Рубенс приведет вас и ко всем остальным.
   – Филип, я хочу, чтобы завтра ты был в Лондоне с подробным отчетом.
   – Боюсь, что я уже взял на себя другие обязательства. Но, – продолжал он, прежде чем Спенсер успел на него заорать, – я готов рассказать тебе все, что знаю, а это, смею тебя уверить, немало, через несколько дней. При условии, что мы сможем прийти к соглашению.
   – К какому еще соглашению? Если ты располагаешь информацией по похищенной картине, ты обязан мне ее передать.
   Филип услышал, как открывается дверь. Он улыбнулся еще шире, когда через порог переступила Адрианна. Ее волосы были мокрыми от дождя. Он с наслаждением наблюдал даже за тем, как она снимает перчатки.
   – Капитан, я отлично знаю свой долг. Можете не сомневаться. – Он обнял Адрианну за талию одной рукой и поцеловал ее макушку. – Нас с вами ждет продолжительная и увлекательная беседа. Постарайтесь выбраться в Нью-Йорк. Я хотел бы познакомить вас с женой.
   Он закончил звонок, чтобы поцеловать Адрианну уже по-настоящему.
   – Ты замерзла.
   Он потер ее пальцы ладонями.
   – Это был твой капитан Спенсер?
   – Он нас поздравляет.
   – Ну, еще бы. – Она отставила в сторону сумку с покупками. – Сильно возмущался?
   – Прилично. Но у меня есть кое-что, что должно его приободрить. Ты мне что-нибудь купила?
   – Вообще-то да. Я выбрала шарф от Гермес для Селесты, а потом увидела вот это. – Она развернула кашемировый свитер одного цвета с его глазами. – Думаю, дома у тебя полно свитеров, но к зиме в Париже ты оказался не готов.
   Возможно, это было глупо с его стороны, но ее подарок очень его растрогал.
   – У меня нет ни одного свитера от тебя. Ты поэтому меня с собой не взяла?
   – Нет. – Она поправила свитер, когда он натянул его через голову. – Мне было необходимо немного побыть одной и все обдумать. Я звонила Селесте. Все уже доставили в мою квартиру. Она распаковала китайскую шкатулку.
   – А колье?
   – Оно там, куда я его положила. Я сказала, чтобы она там же его и оставила. Я сама с ним разберусь, когда мы вернемся в Нью-Йорк.
   – Похоже, у тебя все под контролем. – Он приподнял кончиком пальца ее подбородок. – А теперь рассказывай, что еще ты там задумала?
   Она сделала глубокий вдох.
   – Филип, я отправила письмо отцу. Я сообщила ему, что «Солнце и Луна» у меня.

Глава двадцать седьмая

   – Я должна тебе сказать, что мне ужасно обидно, что ты вышла замуж без меня.
   – Селеста, я тебе уже объяснила, что это была всего лишь уловка.
   – Уловка или не уловка, а я должна была быть там. – Селеста обернула шею новым шарфом и полюбовалась результатом в зеркале. – И это все, не считая того факта, что убежать от такого мужчины, как Филип Чемберлен, почти невозможно. – Она усмехнулась, поглаживая шарф. – Лет двадцать назад я бы потягалась с тобой за его внимание.
   – В любом случае, как только мы закончим это дело, наши пути разойдутся.
   – Моя дорогая. – Селеста отвернулась от зеркала и посмотрела на Адрианну. – Ты плохая актриса. Во всяком случае, до твоей мамы тебе очень далеко.
   – Я не знаю, о чем ты говоришь.
   – Ты в него влюблена, и я бы сказала, по уши и безнадежно. И я счастлива за тебя.
   – Чувства не отменяют фактов. – Она потеребила кольцо на пальце. – Мы с Филипом обо всем договорились.
   – Моя милая. – Она поцеловала Адрианну в щеку. – Чувства меняют все и факты тоже. Ты хотела бы об этом поговорить?
   – Нет. – Она вздохнула, досадуя на себя за то, что это прозвучало так жалобно. – Вообще-то я даже думать об этом пока не хочу. У меня голова сейчас забита другим.
   Этого оказалось достаточно, чтобы улыбка сползла с лица Селесты.
   – Я очень за тебя переживаю. Кто знает, что он сделает теперь, когда ты написала ему, что оно у тебя.
   – А что он может сделать? – Адрианна взяла пальто, давая понять, что разговаривать тут не о чем. – Может, ему и хотелось бы меня убить, но это не вернет ему колье. – Она подошла к зеркалу и начала застегивать крючки. – Поверь мне, я знаю, как сильно ему захочется его вернуть. Ради этого он готов на очень многое.
   – Как ты можешь говорить об этом так спокойно?
   – Потому что я потомок бедуинов и принимаю свою судьбу. Я ожидала этого момента всю жизнь. Не беспокойся, Селеста, он меня не убьет. И он заплатит. – Она увидела в зеркале, что ее взгляд стал очень жестким. – Возможно, после того, как он это сделает, я смогу более отчетливо представить себе свою будущую жизнь.
   – Эдди. – Селеста взяла ее за руку. – Оно того стоило?
   Адрианна подумала о тех путях, которые ей пришлось пройти и которые привели ее в душное хранилище в древнем дворце. Она невольно подняла руку и потрогала обручи у себя в ушах.
   – Должно стоить. Будет стоить.
   Она вышла на улицу и решила не брать такси, а пройти несколько кварталов, отделяющих ее от ее дома, пешком. Улица была почти безлюдна. Конец января был не самым лучшим временем для неспешных прогулок. Хотя самые одержимые бегуны по-прежнему наматывали ледяные круги по парку, выпуская в холодный воздух облачка пара. Привратники у дверей подъездов стояли, укутавшись в шерстяные пальто и потирая красные мочки ушей. Сунув руки глубоко в карманы, Адрианна неторопливо шла по улице.
   Она знала, что за ней следят, заметив хвост еще накануне и не сомневаясь в том, что это дело рук ее отца. Впрочем, она не стала ни о чем говорить Филипу. Колье служило гарантией ее безопасности.
   Филип отправился на встречу со Спенсером. Ей казалось, что он что-то от нее скрывает. Сегодня днем, когда они попрощались и каждый отправился в свою сторону, он выглядел очень рассеянным. Вообще-то, он был рассеянным с того самого момента, когда ему позвонил Спенсер и сообщил о том, что он уже в Нью-Йорке.
   Она напомнила себе, что это ее не касается. Разве она только что не сказала Селесте, что они с Филипом заключили соглашение? Если у него есть какие-то секреты от нее или проблемы с начальником, это его личное дело. Но ей хотелось бы, и она ничего не могла с этим поделать, чтобы он с ней поделился.
   Возле ее дома стоял длинный черный лимузин. В этом не было ничего необычного, но ее сердце учащенно забилось. Еще прежде, чем его дверца отворилась, она поняла, кто сейчас выйдет из этой машины.
   Абду сменил свою джалабию на деловой костюм, а место сандалий заняли дорогие итальянские туфли, но он по-прежнему был в традиционном головном уборе своей страны. Они стояли, молча глядя друг на друга.
   – Пойдем со мной.
   Она посмотрела на мужчину рядом с ним, зная, что он наверняка вооружен и что он без колебаний исполнит любое приказание своего короля. Придя в ярость, Абду вполне был способен приказать застрелить ее прямо на улице, но он был далеко не глуп.
   – Я думаю, будет лучше, если ты пойдешь со мной. – Она отвернулась от него и затаила дыхание, входя в здание. – А своего человека оставь здесь, – добавила она, ощутив его за своей спиной. – Это касается только тебя и меня.
   Они вошли в лифт. Если бы их сейчас кто-нибудь заметил, он увидел бы лишь красивого благородной внешности мужчину в мягком приталенном пальто и молодую девушку в норковой шубе, явно его дочь. Возможно, сторонний наблюдатель даже отметил бы, что эта пара являет собой удивительное зрелище.
   Двери лифта захлопнулись. Ей было жарко. И это не имело никакого отношения к отопительной системе здания или теплой шубе у нее на плечах. И это не было страхом, хотя она отдавала себе отчет в том, что его руки достаточно сильны, чтобы задушить ее, прежде чем они достигнут верхнего этажа. Для триумфа тоже было слишком рано. Нет, это было всего лишь предвкушение момента, которого она ожидала так долго.
   – Ты получил мое письмо. – Хотя он не ответил, она наклонила голову и посмотрела на него. – Много лет назад я написала тебе другое письмо. Тогда ты не приехал. Колье явно стоит дороже, чем жизнь моей матери.
   – Я мог бы вернуть тебя обратно в Джакир. И ты была бы благодарна, если бы тебе всего лишь отрубили руки.
   – У тебя нет надо мной власти. – Двери лифта распахнулись, и она вышла на площадку. – Уже нет. Когда-то я тебя любила и еще больше боялась. Теперь у меня не осталось даже страха.
   Она отперла дверь своей квартиры и увидела, что его люди уже здесь побывали. Диванные подушки были вспороты, столы перевернуты, ящики выдвинуты и брошены на пол. Это был не просто обыск. В этом хаосе чувствовалось что-то личное и мстительное. В ее груди вспыхнул гнев, выплеснувшийся через глаза.
   – Неужели ты в самом деле считал, что я стану держать его здесь? – Она вошла в комнату, обходя завалы. – Я ожидала слишком долго не для того, чтобы так упростить тебе жизнь. – Она предвидела удар и успела отступить, так что его кулак лишь скользнул по ее щеке. – Если ты еще хоть пальцем меня тронешь, – ровным голосом произнесла она, – ты его никогда больше не увидишь. В этом я тебе клянусь.
   Он опустил руки, продолжая стискивать кулаки.
   – Ты вернешь то, что принадлежит мне.
   Она сняла шубу и бросила ее в сторону. У ее ног лежала китайская шкатулка. Сломанная. Впрочем, свою службу она уже сослужила. Колье снова лежало в надежном хранилище. На этот раз в одном из нью-йоркских банков.
   – У меня нет ничего принадлежащего тебе. У меня есть то, что принадлежало моей матери. Теперь оно мое. Таков закон ислама, закон Джакира, закон короля. – Ее глаза были точной копией его глаз. – Ты попираешь закон?
   – Закон – это я. «Солнце и Луна» принадлежит Джакиру и мне, а не дочери шлюхи.
   Адрианна подошла к портрету своей матери, сорванному со стены и теперь валяющемуся на полу. Она подняла и поставила его таким образом, что изумительное лицо Фиби смотрело прямо на короля. Она ожидала, пока он посмотрит в ее сторону, увидит и вспомнит.
   – Оно принадлежало женщине, которая перед Богом и законом была женой короля. – Она снова подошла к нему. – Это ты стал вором, украв ее ожерелье, ее честь, а в конце концов, и ее жизнь. Я поклялась вернуть колье, и я это сделала. Я поклялась, что ты за это заплатишь, и ты это сделаешь.
   – Как это типично для женщины – жаждать красивых камешков. – Он схватил ее за плечо, впившись пальцами в нежную кожу. – Ты понятия не имеешь об их истинной ценности, их истинном значении.
   – Я это знаю не хуже тебя, – освобождаясь от его хватки, парировала Адрианна. – А может, даже лучше. Неужели ты считаешь, что мне есть дело до этого бриллианта или этой жемчужины? – Презрительно фыркнув, она отошла в сторону. – Для нее имели значение сам факт подарка и предательство, когда ты его у нее отнял, поправ ее честь. Ей не было дела до ожерелья, до огранки, цвета и карат. Имело значение только то, что ты подарил его с любовью, а отнял в ненависти.
   Присутствие этого портрета, который смотрел на него, служил напоминанием, было невыносимым.
   – Я был безумен, когда его дарил, и мыслил здраво, забирая. Если ты хочешь жить, ты мне его принесешь.
   – Ты готов запятнать руки еще одной смертью? – Она передернула плечами, как будто собственная жизнь значила для нее не больше, чем для него. – Если я умру, оно умрет со мной. – Она выжидала, чтобы убедиться в том, что он ей поверил. – Да, ты видишь, что я говорю вполне серьезно. Я всегда была готова умереть ради того, чтобы тебе отомстить. Даже если я действительно умру, я все равно уже достигла своей цели. Но я предпочла бы этого избежать. Ты можешь забрать его обратно в Джакир, но тебе придется заплатить.
   – Я его заберу, но поплатишься за все ты.
   Она обернулась к нему. Перед ней стоял ее отец, но она не чувствовала ровным счетом ничего. Слава богу, на этот раз она не чувствовала ничего.
   – Большую часть своей жизни я тебя ненавидела. – Она произнесла это ровным спокойным тоном, который полностью отражал ее эмоции. – Ты знаешь, как она страдала, как она умерла? – Она ожидала, наблюдая за его глазами. – Да, конечно, ты знал. Страдания, мучения, горе, растерянность. Год за годом она медленно умирала у меня на глазах. Зная это, тебе следовало бы понимать, что ты ничего не можешь со мной сделать. Мне уже все равно.
   – Может, и так, но ты не одна.
   Она побледнела, доставив ему удовольствие.
   – Если ты причинишь вред Филипу, я тебя убью. Я клянусь. А домом для «Солнца и Луны» станет морское дно.
   – Значит, он для тебя важен.
   – Больше, чем ты способен понять. – Пытаясь сглотнуть вставший в горле ком, она выложила свою последнюю карту. – Но даже он не знает, где находится колье. Это известно только мне. Тебе придется иметь дело со мной и только со мной, Абду. Можешь мне поверить, что твоя честь стоит гораздо меньше жизни моей матери.
   Это заставило его снова поднять кулак. Адрианна собралась перед ударом, но тут хлопнула входная дверь.
   – Если ты еще раз ее тронешь, я тебя убью.
   Адрианна попятилась, а Филип уже держал Абду за отвороты пальто.
   – Нет, не надо. – Она в панике схватила Филипа за руку, пытаясь оттащить его от Абду. – Не надо. Он меня не ударил.
   Он покосился на нее.
   – У тебя губа в крови.
   – Это ерунда. Я…
   – Нет, Эдди, только не в этот раз. – Он произнес это очень спокойно за мгновение до того, как его кулак врезался в челюсть короля. Король рухнул, увлекая за собой стол эпохи королевы Анны. Боль в костяшках пальцев доставила Филипу больше удовольствия, чем если бы у него в руках внезапно оказалась сотня редких драгоценных камней. – Это тебе за кровоподтек на ее лице. – Он смотрел на Абду, выжидая, пока он поднимется и с трудом сядет на изорванный диван. – За все остальное, что ты ей должен, тебя следовало бы убить, но она не хочет, чтобы ты умер. Поэтому вот что я тебе скажу. Существует много способов сделать человека калекой. Я уверен, что тебе это известно. Подумай об этих способах, подумай о них очень хорошо, прежде чем решишь снова поднять на нее руку.
   Абду отер кровь с губ. Он тяжело дышал, но не от боли, а от унижения. С того самого дня, когда он стал королем, его не то что ударить, коснуться никто не смел, если только он не давал на это позволение.
   – Ты труп.
   – Вряд ли. Два твоих головореза уже отвечают на вопросы моего партнера относительно того, почему они ходят с оружием. Их допрашивает агент Интерпола капитан Стюарт Спенсер. Я, кажется, забыл упомянуть, что работаю на Интерпол, верно? – Он огляделся вокруг. – Адрианна, надо уволить экономку. Я бы выпил бренди. Ты не могла бы мне немного налить?
   Она никогда не видела его таким. Никогда не слышала этих взвинченных интонаций в его голосе. Она не боялась Абду, но в этот момент она боялась Филипа. И она боялась за него.
   – Филип…
   – Пожалуйста. – Он коснулся ее щеки. – Сделай это для меня.
   – Хорошо. Я быстро.
   Он дождался, пока она покинет комнату, после чего сел на подлокотник кресла.
   – В Джакире ты не дожил бы до захода солнца, но ты возблагодарил бы Бога за свою смерть.
   – Ты ублюдок, Абду. И твоя голубая кровь не способна этого изменить. – Он протяжно выдохнул. – Ну а теперь, когда с комплиментами покончено, я начну с того, что мне наплевать на ваши обычаи. Тут они не имеют ровным счетом никакой силы. Точно так же, как не имеет значения и мое к тебе отношение или то, что я о тебе думаю. Это бизнес. Прежде чем мы к нему перейдем, я хотел бы объяснить тебе правила.
   – У меня нет с тобой никаких дел, Чемберлен.
   – Независимо от всех остальных твоих качеств, ты не дурак. Мне незачем вдаваться в детали относительно причин, подвигших Эдди забрать ожерелье. Тебе следует знать, что весь план разработала она. Я принял в нем участие на самых последних стадиях, и, как бы ни страдала от этого моя гордость, я вынужден признать, что она справилась бы и в одиночку. Она увела его прямо у тебя из-под носа, и платить ты будешь ей. – Он немного помолчал. – Но если с ней хоть что-то случится, отвечать ты будешь передо мной. Тебе также следует знать, что если тебе вздумается заключить эту сделку, а затем тайком перерезать нам горло, Интерпол уже посвящен во все детали данной операции. Наши смерти, случайные или не очень, положат начало расследованию относительно тебя и твоей страны, чего, я уверен, ты предпочел бы избежать. Она обошла тебя, Абду. Я советую тебе принять это по-мужски.
   – Что ты знаешь о мужчинах? Ты всего лишь женская карманная собачка.
   Филип только улыбнулся в ответ. Но его глаза остались холодными.
   – Может, ты хочешь выйти на улицу и решить этот вопрос где-нибудь в переулке? Уверяю тебя, я готов. – Он бросил взгляд на вошедшую в комнату Адрианну. – Спасибо, дорогая. – Приняв из ее рук бренди, он кивнул на Абду. – Думаю, будет лучше, если мы перейдем к делу. Абду очень занятой человек.
   Ее руки уже не дрожали. Она выбрала стул между Филипом и Абду.
   – Как я уже сказала, ожерелье – это моя собственность. Таков закон, который будет исполнен даже в Джакире, если эта ситуация станет достоянием общественности. Я бы предпочла избежать огласки, но если потребуется, обращусь в прессу, как здесь, в Европе, так и на Востоке. Скандал, который за этим последует, – это уже не моя забота.
   – Рассказ о краже и предательстве тебя уничтожит.
   – Напротив. – Теперь улыбнулась она. – Эта история могла бы кормить меня до конца моих дней. Но это здесь ни при чем. Я верну тебе ожерелье и откажусь от любых притязаний на него в будущем. Я никому не стану рассказывать о том, как ты обращался с моей матерью, и о твоем бесчестии. Ты можешь вернуться в Джакир со своими тайнами – за пять миллионов долларов.
   – Ты высоко ценишь свою честь.
   Она пристально посмотрела ему в глаза:
   – Речь не о моей чести, а о чести моей матери.
   Он мог бы их убить. Абду думал о том, какое удовольствие доставило бы ему взорвать их подложенной в машину бомбой или нанять киллера, который снял бы их бесшумной пулей в темном переулке, или отравить на одной из их распутных американских вечеринок. Для этого у него были и средства и власть. И результат доставил бы ему неимоверное наслаждение. Но не менее серьезными были бы и последствия.
   Если их смерти выведут полицию на него, уличных протестов не избежать. Если всплывет то, что «Солнце и Луна» были похищены, его народ может восстать, а он будет посрамлен. Ему было необходимо вернуть ожерелье, и он не мог позволить себе месть. Во всяком случае, пока.
   Он ненавидел связи с Западом, но и обойтись без них не мог. Из пустыни каждый день выкачивались деньги. Пять миллионов долларов не могли нанести его кошельку ощутимый урон.
   – Если ты требуешь деньги, ты их получишь.
   – А мне от тебя больше ничего не нужно. – Она встала, открыла сумочку и протянула ему визитку. – Это мои доверенные лица, – произнесла она, подавая карточку Абду. – Сделка будет осуществлена через них. Как только мне сообщат, что деньги поступили на мой счет в швейцарском банке, я передам «Солнце и Луну» тебе или твоему представителю.
   – Ты не вернешься в Джакир и никогда не вступишь в контакт ни с кем из членов моей семьи.
   Такова была цена, и она оказалась тяжелее, чем она могла себе представить.
   – Пока ты жив.
   Он что-то тихо произнес по-арабски, и она побледнела. Затем он отвернулся и ушел, оставив ее стоять посреди разгромленной квартиры.
   – Что он тебе сказал?
   Поскольку ей было очень важно не принимать это близко к сердцу, она пожала плечами.
   – Он сказал, что будет жить очень долго, но что для него и для всех членов королевской семьи Джакира я уже умерла. Он будет молиться Аллаху, чтобы я умерла в страданиях и отчаянии, как и моя мать.
   Филип встал и пальцами приподнял ее подбородок:
   – А ты что, ожидала благословения?
   Она через силу улыбнулась:
   – Нет. Дело сделано, и я была уверена, что буду испытывать безумную радость, если не удовлетворение.
   – А что ты чувствуешь?
   – Ничего. После всего этого я, кажется, вообще ничего не чувствую.
   – Тогда, может быть, нам стоит съездить и взглянуть на твое здание.
   На этот раз улыбка далась ей совершенно естественно. Потом она рассмеялась и запустила пальцы себе в волосы.
   – Да, это, наверное, поможет. Я должна убедиться в том, что поступила правильно. – Она перевела взгляд на портрет матери и ощутила, как поджимаются мышцы ее живота. – Деньги для него ничего не значат, но я хочу знать наверняка, что он понял и что он не забудет.
   – Он понял, Эдди. И он не забудет.
   – Филип. – Она коснулась его руки, затем отстранилась. – Нам надо поговорить.
   – Мне понадобится новая порция бренди?
   – Я хочу, чтобы ты знал, как я благодарна тебе за все, что ты сделал.
   – Ммм-хмм.
   Он решил, что лучше снова присесть.
   – Я серьезно. Ты помог мне перевернуть самую важную страницу в моей жизни. Без тебя я, возможно, этого и достигла бы, но все было бы совсем иначе.
   – О, я в этом сомневаюсь. Сомневаюсь, что тебе удалось бы все провернуть без меня, – пояснил он. – Но если тебе нравится так думать, то ради бога.
   – Я совершенно точно знала, что… – Она осеклась. – Неважно. Суть в том, что я хочу за все тебя поблагодарить.
   – А затем проводить до двери?
   – А потом каждый из нас вернется к своим делам и жизни, – уточнила она. – Ты пытаешься вывести меня из себя?
   – Вовсе нет. Я всего лишь пытаюсь убедиться, что совершенно точно понимаю, чего ты хочешь. Ты уже закончила меня благодарить?
   – Да. – Она отвернулась и пнула разбитую вазу. – Закончила.
   – Могла бы повосторгаться мной чуть больше, но придется удовольствоваться и этим. А теперь, если я правильно тебя понял, ты хотела бы, чтобы я ушел из квартиры и твоей жизни.
   – Я бы хотела, чтобы ты сделал то, что будет лучше для нас обоих.
   – В таком случае…
   Когда его руки легли на ее плечи, она отстранилась.
   – Филип, все кончено. У меня есть планы, и я должна приступать к их реализации. Я отхожу от дел и начинаю заниматься клиникой.
   Он решил, что выждет еще пару дней, прежде чем сообщить ей, что она будет работать на Интерпол. Он также выберет удобный момент и добавит к этому тот факт, что Абду предстоит ответить на очень неприятные вопросы относительно того, откуда у него похищенная картина. Но сначала необходимо было решить другие проблемы, личного свойства.
   – Значит, в твоей жизни нет места мужу.
   – Свадьба была частью нашей игры. – Она снова обернулась к нему. Она ожидала, что это дастся ей легко и они даже смогут посмеяться перед тем, как расстаться и пойти каждый своим путем. – Возможно, нас ждет несколько неловких моментов с прессой и друзьями, но между нами все может быть решено очень просто. Нет никаких причин, почему мы должны связывать себя…
   – Обещаниями? – закончил он за нее. – Если я не ошибаюсь, кое-какие обещания там все же прозвучали.
   – Не усложняй.
   – Что ж, хорошо. До сих пор мы играли по твоим правилам. Давай и закончим так, как этого хочешь ты. Что я должен сделать?
   У нее все пересохло во рту. Адрианна взяла его бренди и сделала большой глоток.
   – Это легко. Тебе всего лишь необходимо три раза сказать «Я с тобой развожусь».
   – И это все? Мне не надо стоять на одной ноге и говорить это при свете полной луны?
   Она с громким стуком поставила бокал:
   – Это не смешно.
   – Согласен, это смехотворно. – Он взял ее за руку, крепко стиснув ее пальцы, когда она попыталась ее отнять. Он всегда точно оценивал ситуацию. Но на этот раз он совсем не был уверен в том, что обстоятельства не против него.
   – Я с тобой развожусь, – произнес он и наклонился, касаясь губами ее рта. Ее губы задрожали. Он сильнее сжал ее пальцы. – Я с тобой развожусь. – Свободной рукой он привлек ее к себе и еще крепче прижался к ее губам. – Я…
   – Нет. – Адрианна обхватила его шею обеими руками и прильнула к нему, чертыхаясь. – Нет. Проклятье, нет.
   От облегчения у него даже колени подкосились. На мгновение, всего на одно мгновение он прижался лицом к ее волосам.
   – Эдди, ты меня перебила. Теперь мне придется все начать сначала. Лет эдак через пятьдесят.
   – Филип…
   – Теперь будет по-моему. – Он отстранил ее от себя, чтобы взглянуть ей в лицо. Она снова была бледна, и он очень надеялся на то, что ему удалось насмерть ее перепугать. – Хорошо это или плохо, но мы женаты. Если понадобится, мы проведем еще одну церемонию здесь или в Лондоне, из числа тех, на устранение последствий которых уходит куча денег и сил. И без адвокатов тоже обойтись не удастся.
   – Я не говорила, что я…
   – Поздно. – Он осторожно укусил ее за нижнюю губу. – Ты упустила свой шанс.
   Она закрыла глаза:
   – Я не знаю почему.
   – Нет, знаешь. Скажи это вслух, Эдди. Твой язык от этого не отвалится. – Когда она попыталась отстраниться, он сильнее прижал ее к себе. – Ну же, дорогая, ты ведь никогда не была трусихой.
   Это заставило ее открыть глаза. Они вспыхнули негодованием, и он улыбнулся.
   – Может быть, я тебя люблю.
   – Может быть?
   Она с досадой выдохнула:
   – Мне кажется, я тебя люблю.
   – Еще одна попытка. У тебя все получится.
   – Я люблю тебя. – На этот раз выдох был шумным и резким. – Вот. Доволен?
   – Нет, но скоро буду.
   Он увлек ее на уничтоженный диван.

Об авторе

Нора Робертс стала первым автором, которого ввели в Американский Зал славы писателей любовных романов. Автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс», написавшая такие романы, как «Женская месть» и «Божественное зло», она стала одной из самых успешных и популярных в Америке писательниц. Нора Робертс живет с семьей в Мэриленде.

Нора Робертс Женская месть