   Николай Петрович Вагнер
   Блинное царство
   (Масленичная сказка)

I

   Жил-был блин – рассыпчатый, крупитчатый, поджаренный, подпеченный.
   Родился он на сковороде, на самом пылу.
   Масло на сковороде кипело, шипело, прыгало, брызгало во все стороны.
   – То-то раздолье!.. А ты что – глупая сковорода?! Сковворрррода!.. Ее жарят, а она лежит себе, не шелохнется… Чумичка, чернавка противная!
   – Ну! – сказала сковорода. – Коли не было бы меня, чумички, так тебе не на чем бы было прыгать. Но погоди! Погоди!.. Вот на тебя тесто положат.
   – Не смеют!..
   Но оно только успело выговорить: «Не сме…», как вдруг: шлеп! И на него вывалили целую большую ложку кислого, прекислого теста…
   Батюшки! Как оно обозлилось! Закричало, заворчало, забрызгало.
   – Куда лезешь, кислятина!!!
   Но кислятина преспокойно расползлась по всей сковороде, как будто ни в чем не бывало.
   – Вот видишь! – сказала сковорода. – Я на огне, ты на мне, а тесто на тебе!
   Но масло ее не слушало. Оно кричало, ворчало.
   – Прочь, прочь, глупый блин… Сейчас тебя снимут, снимут! Прочь, прочь, прочь!
   – Как бы не сняли, – сказала сковорода, – видишь, какое скорое, да не спорое.
   Но действительно, подошли, подсунули ножик под блин и подняли его.
   – Что, что, что, что?! – закричало, обрадовавшись, масло. Но не успело оно хорошенько расчтокаться, как вдруг – шлеп!.. Тот же блин, да другой беленькой сторонкой, так-таки, прямехонько, на самую серединку…
   Ну, тут уж масло совсем обозлилось, просто вышло из себя и все в блин ушло. Уж оно там кипятилось, ярилось, возилось, инда весь блин горой вздуло и стал весь блин комом.
   – Ну, – сказала кухарка Матрешка, – первый блин всегда комом.
   Взяла она его, раба Божьего, со сковороды, без всякой церемонии, просто руками – и прямо в рот… Туда ему и дорога! Не долго жил, мало нагрешил.
   Испекла Матрешка другой блин, да на таракана наступила.
   – Наше место свято! Пожалуй, подавятся господа, будет мне беда!
   Скорехонько со сковороды стащила – и прямо в рот… Туда ему и дорога!
   Испекла третий блин, да кошка Машка, блудница-канашка, за снетками на стол вскочила.
   – Брысь, подлая!
   Стала ее выгонять, хлестать… глядь! А блин совсем сгорел, черней угля стал… Скорехонько со сковороды стащила – и прямо в рот… Туда ему и дорога!
   Испекла четвертый блин, да кум Матвей пришел. Юлил, лебезил, всяки мины подводил. Болтал, болтал, лясы да балясы распускал. Ушел… глядь! А на сковородке один уголь пригорел.
   – Ах, чтобы ему прямо со сковородки, да поперек глотки!.. Чистила, чистила, насилу уголь отодрала.
   Пятый блин стала печь – оказалась в масленке течь… Туда, сюда.
   – Батюшки! Матушки! Все масло на плиту убежит… Давно, поди, надо масленку переменить, да на огонь-то не ставить. Вишь треснула, поганая!..
   Перелила наконец маслице в кастрюлечку. Все ладнехонько обрядила, только пятый блин спалила.
   – Ах ты!.. Непутный! Чтоб тебя огнем спалило.
   Однако все-таки остатки в рот упрятала… Туда им и дорога.
   Шестой блин испекла, наконец, как быть должно!.. Больно уж хорош вышел! Пухлый, румяный, крупитчатый, рассыпчатый, что твой кум Матвей… Не утерпела, пятый горький блин им заела. Туда ему и дорога!
   Седьмой блин вышел еще лучше.
   – Эх, что, мол, эта и за кухарка Матрешка. Молодец баба блины печь!
   И в награждение без хлопот, прямо его в рот. Туда ему и дорога!..
   Пекла, пекла, пекла – индо живот вспучило. Глядь, поглядь! Хвать, похвать! А в чашке-то уж дно видно.
   – Ах ты пакость!.. Гля-кось: все тесто спалила!.. Оказия!.. Нешто побежать к соседям – тестица попросить.
   Платочком накрылась, чашечку захватила. Побегла. Просила, просила… нигде не дают.
   – Ах вы непутящие! А пуще всего Стешка… У! че-ерт баба!..
   Сцепились, бранились, ругались, расплевались, разошлись. Как быть должно!
   Пришла назад. Тошнехонько! Платочка с головы не сняла – в кабак побегла. Две косушки пропустила, от сердца отлегло. Развеселая такая домой пришла, песню петь зачала.

     Уж как кум куму до крайности любил,
     Для кумы он во Китай-город сходил…

   Сидит, поет и ухом не ведет. Море по колено. Приходят господа.
   – Что, Матрешка, где блины?

   А Матрешка:

     Он купил куме китаечки,
     Положил куму на лавочку…

   Стали Матрешку бранить, ругать, пьяницей называть.
   – Да нешто, говорит, сегодня не маслена?.. И в маслену-то отдыха нет… Господи! Жисть-то горемычная!..– и разревелась.
   Разумеется, обозлились, затопали, закричали и вон Матрешку прогнали. Туда ей и дорога!..
   Это присказка, не сказка, погоди сказка будет впереди.
   Жил был Царь-Блин с Царицей-Масленицей. Царь был жирный, Царица – масленая. И ели они целый день и целый год и каждый год блины. Вместо чаю утром блины, завтракали блинами, обедали блинами, ужинали блинами, спали на блинах и покрывались блинами.
   Как только встанут, умоются, Богу помолятся – так несут, тащат им слуги верные блинов, блинов, блинов – красных, белых, пшеничных, гречневых, кислых, пресных, сдобных, молочных, татарских, бухарских, монгольских.
   Сидят друг против дружки Царь с Царицей и все едят, едят, едят – едят и улыбаются, друг на дружку любуются. А масло так и течет у них по губам.
   – Ах, – говорит Царь-Блин, – если б ты, Царица-Красавица, стала бы вдруг блином?
   – Ну, так что ж? – спрашивает Царица.
   – А так бы взял бы тебя, да и съел.
   Царица улыбнулась, и у нее на глазах масло выступило.
   – Ну, а потом что?
   – Потом ничего! Нашел бы другую царицу и тоже бы съел.
   Царица оттолкнула от себя блин и поморщилась.
   – Какой он горький да пресный, – сказала она.
   – А это оттого, – сказал Царь, – что кухарка Марфушка не умеет печь блины. Надо другую кухарку искать. Позвать, – говорит, – сюда кухарку Марфушку.
   И только успел сказать, – побежали, покатили, понеслись слуги, спешники, приспешники, скороходы, скоролеты, к ногам крылышки для скорости привязаны, – катят, летят, сломя голову.
   Прикатили, прилетели, схватили кухарку Марфушку – и как была замасленная, засаленная – сейчас, сию минуточку фьють!.. Представили перед жирные очи Царя-Блина.
   – Какой ты нам блин подала, такая, сякая, эдакая! – допрашивает строго-настрого Царь-Блин Марфушку. – У матушки Царицы во рту горько стало…
   Кухарка Марфушка бух Царю в ноги.
   – Взмилуйся, Царь-Осударь! Не прикажи голову рубить. Вели правду говорить.
   – Говори! – повелел Царь-Блин.
   – Масла нет!.. Вот что, – говорит Марфушка. – Известно дело. Коли ежели без масла, то тут всякий блин пригорит, загорчится… Опять и масло не так чтобы… Горьковато маленько.
   Разгневался Царь не на шутку.
   – Позвать, – кричит, – сырника-масляника!..
   И как только сказал, сейчас побежали, полетели, понеслись спешники, вершники, скороходы, скоролеты, к ножкам для скорости крылышки привязаны. Летят, спешат, схватили сырника-масляника, представили перед Царя-Блина.
   Упал сырник-масляник на коленки.
   – Как ты смеешь, такой разэтакой, к нашему Царскому столу прогорклое масло отпускать?..
   – Не виновен, Царь-Осударь. Для твоего Царского Величества угождал, масло сберегал… В прежни времена, надо так сказать, везли молоко без счету – и все царским молочком питались… Делали из него, делали и сыры, и масло, и даже дома строили, и все как сыр в масле катались… А ноне не то… Не то время пришло. Ноне везде разоренье, плохи времена пришли. Не отпущает коровник молока, да и на поди!..
   – Как!.. Как!.. Как он смеет! – разгневался Царь-Блин. – Позвать мне его сейчас сюда!..
   И не успел сказать, как сейчас же побежали, полетели, понеслись вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, для скорости к ножкам крылышки привязаны-Схватили, спалили… тащат, ведут коровника Мартына Лысого… Представили…
   Бух Мартын Лысый прямо Царю в ноги…
   – Батюшка, Царь-Осударь. Прикажи слово молвить… Не те ноне времена!.. Вот что!.. Прежде гоняй коровушек куда хошь… Ты их и в Дунькин клин, и на Степанов луг, и в Харламовы межи, и в Матренину плешку… А ноне нет… Ни! ни! никуда не пущают… Всюду сейчас к мировому – и штраф, потому что ноне Закон!.. И опять совсем нет ноне лугов. Вот что!.. Никаких нет лугов…
   – Как нет лугов!.. Что ж смотрит сам земляник-коренник. Позвать, – говорит, – ко мне самого земляника-коренника!
   И сейчас опять бегут, летят вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, ищут везде земляника-коренника. Ищут по долам, по лугам, по закутам; спешат, ищут по полям, по лесам, по овинам, гумнам. В силу, в силу нашли… На печи лежит, тряпицу сосет… Схватили, притащили.
   Бух Царю в ноги.
   – Говори, такой разэтакой, отчего нет лугов?
   – Лугов-те!.. Да, нету-ти!..
   – Как нету!.. Коли нет, так ты насей травы, и будут луга… А то ты только на печи лежишь и тряпку сосешь…
   – Ладно, – говорит земляник. – Для че не засеять, засеять можно!..
   – То-то можно! А то ты до сих пор, болван, не догадался.
   – Н-нет, – говорит земляник и теребит изо всех сил у себя в затылке. – Я домекал… Во как домекал!.. Да землицы-то нетути! Вот оно што!.. Землица-то вся по пустырям пошла… Ишь ты клином сошлась… Землица-то!.. Право слово, Осударь!
   – Как землицы нет! – вскричал Царь-Блин и в ужасе вскочил со своего трона, который весь был из самых отборных сахарных блинчиков.
   – Как землицы нет! – обратился он к своим князьям, боярам и думным дьякам.
   На колени пали князья, бояре и думные дьяки, поклонились до земли.
   – Нет, – говорят, – землицы. Нет ее, матушки! Царь-Осударь, ваше блинное величество.
   – Как же вы от меня до сих пор скрывали это?
   – Да нешто они скажут! – говорит укоризненно, земляник-коренник. – Они все скроют…
   – Врешь ты! Врешь, сиволапо земляно чучело! – закричал на него Лысый Мартын. – Я прямо батюшке Царю доложил, что лугов, мол, мало, что лугов совсем нет…
   – Эка, доложил! – перебивает его сырник-масляник. – Доложите вы! Маслицем помажете, сметанны крысы! Я батюшке Осударю так-таки прямо представил: нет, мол, молочка, батюшка Осударь, молочко подобралось все.
   Но тут кухарка Марфушка впуталась, вступилась.
   – Ах вы, брехуны, толоконники! – накинулась она на сырника и коровника. – Да нешто не на меня батюшка Царь осерчал, разве не мне, горемычной, довелось батюшке Царю горьчавый блинок поднести… Ах, чтоб вам на масленой всем бы подавиться первым блином!.. Черти!..
   – Да чего ж ты раньше молчала! – накинулся на нее коровник.
   – Ты, сметанник, что молчал?! У тебя где язык-то бесстыжий был?! Разве это мое, кухарское, дело батюшку царя беспокоить: об масле ему докладывать!..
   – А ты нешто масла не жрешь?! Тебе отпустят пуд, а ты его на Сенной продашь… Вы, небось, с молочником и молоко, и масло все травите… В вас, точно в озеро… Вали! вали!..
   Но тут уж коровник и кухарка накинулись на него оба. Одна визжит, другой гудит. Ругались, ругались, расплевались.
   А князья, бояре и думные дьяки было их разнимать принялись, да сами разодрались. Начали друг дружку корить, попрекать, слово за слово, шире да дальше, да как припустят.
   – Стой! Смирно! – крикнул Царь-Блин, и все в ту же минуту наземь повалились, Царю в ножки поклонились. – Сказывайте вы все, такие разэтакие, куда наша земля девалась?!
   Все на коленях стоят, пришипились, молчат.
   – Эй ты, земляник-коренник! Говори: куда наша земля девалась?
   А земляник-коренник в уголочке стоял, чтобы, значит, боярам драться не мешать.
   Подошел он к Царю, для порядку спину почесал, поклонился низехонько.
   – Башкирам, – говорит, – батюшка Царь, всю землю роздали! Вот что!
   – Как башкирам, каким башкирам!!.
   Но тут князь Шугай живо подскочил, Царю в ножки ударился.
   – Врет он! Врет беспутный! Не верь ему, батюшка Царь. Никто твоей земли не раздавал… Сама она вся раздалась. Горой ее вспучило, болотами размучило – и вся расползлась… Прямо к башкирам. А башкиры народ жаднущий. Все сожрет, слопает, и всего ему мало!
   – Ишь ты, ловкий какой! – говорит земляник. – Каки-таки чудеса расписывать? А-яй!.. Лов-ко-й!!
   Помолчал, подумал Царь-Блин.
   – Ладно! – говорит. – Мы поглядим, куда наша земля девалась. К каким таким башкирам пошла?.. Эй! Позвать сюда нашего перваго банщика-истопника.
   И только успел вымолвить, как сейчас скороходы, скоролеты, для скорости к ножкам крылышки подвязаны… Бегут, летят – тащат банщика-истопника.
   Весь красный, раскрасный явился банщик-истопник, бух Царю в ноги.
   – Вот, – говорит Царь, – земли у нас нет и масла нет, а без масла нельзя жить… Погляди-ко кругом: из кого масло топить?!
   Поглядел кругом истопник, а очи у него, как у ястреба, так и сверкают.
   А бояре ни живы ни мертвы стоят, трясутся – как смерть бледны, и у всех от страха масло выступило. У того весь кафтан замаслился; у другого из-за пазухи течет.
   – Да из всех можно! – говорит истопник. – Потопить, так и потечет.
   – Ну, так возьми ты их всех и топи на здоровье!.. Эй! Стражники-охранники, – кричит, – бери всех масляников, тащи к истопнику. На масло топить, башкирские земли вытапливать!..
   Батюшки-светы! Какой гвалт поднялся. Все на коленках ползают, кричат, вопят, убиваются.
   – Царь-Осударь, – говорят, – батюшка грозный, не прикажи топить! Сейчас тебе всю землю отдадим.
   И принялись все бояре распоясываться, раскошеливаться. Руки со страху трясутся. Расстегнулись, распахнулись: у кого из пазухи клин выпал, у другого поле, у третьего усадьба, у четвертого полоса, у пятого лугов пятьсот десятин, у шестого лесу гибель… Вот так башкиры!.. Насыпали земли – страсть!
   – Ай да батюшка, Царь-Осударь! – говорит земляник. – Исполать тебе! Дошлый ты! Дай Бог те добра здоровья.
   И начал всю землю подбирать, в луга обращать.
   – Ай да, батюшка Осударь! – кричит Лысый Мартын. – Теперь есть где коровушек пущать. Есть где им пастись, гулять.
   Масленик тоже что-то хотел сказать, но не успел. Кухарка Марфушка выскочила вперед, давай плясать и припевать:

     Ах! Масляна, Масляна!
     Вышло все напраслина.
     Вся земля теперь нашлась,
     Маслом, медом полилась.

     Ай блины, блины, блины!
     Нам на радость вы даны!
     Слава батюшке царю!
     Ему свет и привет,
     Чтобы жить ему сто лет!

   И все князья, бояре затянули Царю-Блину славу и такой шум подняли, что даже матушка Царица проснулась.
   – Гли-кось! – говорит. – Как задремала, инда вся в блины ушла! И вся как есть в масле. На-кось! Хоть выжми!!.
   А у батюшки Царя от радости все лицо маслом покрылось.
   – Эй вы, – кричит, – слуги мои верные! Вот вам царский сказ-наказ. Катите, тащите сюда бочки меду крепкого, пива мартовского, батюшку ерофеюшку горького и матушку сивушку развеселую.
   И только что успел сказать – прибежали кравчие, виночерпии, катят-тащат бочки, красоули.
   Принялись слуги верные пить. Пили, пили, пили. Все перепились. Попьют, попьют – спать завалятся. Поспят, поспят – пить начнут. И сами уж не могут разобрать, на что и куда валятся? где небо, где земля?
   И все переплелись, перепутались. Князь Шугай, обнявшись, с башкиром спят. Масленик с Лысым Мартыном. Сам Царь-Блин обхватил земляника, а Царица-Масленица у кухарки Марфушки головой на коленях лежит.
   И такой это храп, и соп, и стон во всех палатах стоит, что даже царские чертоги от храпа трясутся: батюшки, кричат, сокрушимся!
   И не только в царских чертогах, но по всей земле храп и свист идут; так что вся земля стоном стонет.
   И вдруг «Бум!» по всей земле разнеслось.
   Все бояре, князья, стольники, воеводы, у которых уши не совсем мохом заросли, вскочили, глядят друг на дружку.
   – Батюшки! Что такое, али головы полопались? Никак пушка выпалила.
   И опять: бум!..
   Инда батюшка Царь-Блин с земляником проснулись, глядят, протирают глаза, таращат на всех.
   – Бум! Бум! Бум!..
   И Царица-Масленица с Марфушкой проснулись, загалдели, заговорили все.
   – Что за чудо такое? Пушки у нас давно не чищены стоят, все, чай, насквозь совсем проржавели. А пушкари, чай, давно на валу пьяны лежат!.. А тут!.. На-кось! Палят!..
   – С крепости ребята палят, – говорит масленник. – Айдате побежим в крепость?
   Вскочили, побегли. Ноги на бегу заплетаются, из угла в угол словно волной сшибает. Не успели на царское крыльцо выскочить, зазвучала, загремела труба по всему царству. И выезжают на широкий царский двор витязи и воины, бравые, удалые. А промеж их царский глашатай, весь в белом, в серебре, словно месяц блестит. Белы знамена над ним веют-развеваются. На одном знамени золотом вышито стоит: «Труд», а на другом стоит: «Правда».
   Проиграли, прогремели трубы кованы. Развернул глашатай длинную-предлинную грамоту вестовую. Читает:
   «Мы, Царь-Труд и Царица-Правда, соседи Царя-Блина и Царицы-Масленицы, много терпим от такого соседства. Подданные наши близко жить не могут: такой чад и смрад из блинного царства тянет, что всем глаза повыело. Прогорклое масло, как река, течет и всю нашу землю попортило. А от сивушного чаду у нашего батюшки Царя каждый день голова словно с угару болит. В силу чего мы признали за благо: объявить Царю-Блину, чтобы он отъезжал подальше от наших краев, в тартарары, в земли пустопорожние: туда, где спят, храпят, жрут, едят, с боку на бок переваливаются, со стороны на сторону перекатываются. А сроку ему, Царю-Блину, даем мы для сего ровно три дня и три ночи. А после сего на него войной пойдем и все его чадное, пьяное царство в свою казну возьмем!»
   И кончил глашатай: снял со своей руки рукавицу железную. А в это время сам Царь-Блин впопыхах на крыльцо выскочил. И швырнул глашатай рукавицу железную. Прямо в пузо Царю-Блину угодила она. Ударила и сшибла Царя-Блина с развеселых ног.
   Уехал глашатай. Шум, гвалт великий по всей земле поднялся.
   – Батюшки! Сватьюшки! – кричат. – Родители! Кормильцы-заступники! Защитники!.. Вот так страсть!!.
   И с этой самой страсти, с перепугу со всеми трясовица приключилась. Бьет, трясет, зуб на зуб не попадает…
   – Блинков бы!.. Блинков!..– кричат. – Бл… бы… бы… бы… брр…
   – Сивушки бы! Си… си… си… в…ввва… ва!
   – Огурец бы… Огурчик! Соленый!..
   – Смирно! – кричит Царь-Блин. – Стройсь! Сомкнись!.. Пойдем дружно! Не посрамим блины родимые!.. Грудью встанем!..
   – Живво-том!.. Жживотом! Батюшка Царь-Осударь!.. Жи… во… во… ммм!
   – Позвать сюда всех вождей-ироев моих! – приказывает Царь-Блин.
   И только успел вымолвить Царь-Государь, как все вершники, приспешники, скороходы, скоролеты хотят бежать, лететь… да силушки нет. Толкутся, толкутся на одном месте, трясутся, дрожат, а с места сняться не могут.
   – Бей в билы!.. Братцы!..– кричат… – Б-ббей… в бби-лы, в нашу голову!
   А никто ни с места. У всех поджилки трясутся.
   Не струсил один земляник-коренник, пошел с перевалкой, в затылке чешет, спину дерет… Пришел, ударил в билы, созвал ироев-воевод.
   Пришли, приползли с разных мест ирои-воеводы. У кого щеку разнесло, кого салом расперло, кого просто раздуло.
   – Эй вы! Герои, воины храбрые! – говорит Царь-Блин. – Защищайте, отечество спасайте, Царь-Труд на нас войной идет; со света Божьего гонит…
   Но не успел еще кончить свою речь Царь-Блин, как ирои-воеводы повалились и захрапели.
   – Что за чудо такое?! – думает Царь-Блин. – Не успел рта разинуть, а они уж спят! На поди!..
   – А это их с блинов, батюшка Царь-Осударь, – говорит земляник. – С блинов-то они, знаешь ты, сморились, вишь они, ирои, раздуло их горою… Так долго им стоять-то и неповадно… Валятся, как чурки!
   – Что же мы будем делать!! – возопил Царь-Блин и схватил себя за голову.
   – Как-никак, – говорит земляник, – надо поискать пойти – войско устроить, муницию припасти… Все обрядить, обладить…
   Махнул рукой Царь Блин: иди, мол, спасай отечество.
   Пошел земляник по всему царству; ходил, ходил, все войско собирал. Нет как нет. Один пушкарь на валу спит подле пушки, из которой недавно палил.
   Растолкал его земляник.
   – Где, – говорит, – брат-земляк, войско наше?
   – Войско!.. Како войско?..– Чесал, чесал брат-земляк шею и спину, – нет, – говорит, – тебе никакого войска… все вышло…
   – Как вышло! Шут те дери!
   – А так же! Все на блины извели. Один я остался, у пушки сижу.
   Поглядел, поглядел на него земляник, в затылке почесал.
   – Врет, чай, поди, собачий сын! – думает.
   И пошел он опять искать войско по всему царству. Искал, искал и день, и два, и три. Куда ни придет, все только одни блины лежат. Зашел в инфантерию – блины. Зашел в кавалерию – блины. Зашел в артиллерию – блины! В царско войско зашел… везде одни блины лежат.
   – Тьфу! инда тошно стало!.. Эх! Чтоб вас… Пойти нешто, батюшке-Царю доложить.
   Но не успел он до царских палат дойти, как поднялся шум и гвалт, визг и стон, дым и чад пошел коромыслом со всего блинного царства и словно страшная труба грянула.
   Глянул земляник вдаль и видит: грядет-идет сила несметная. Идут стройно рядами, идут, поют, трубят, в трубы кованы играют:

     Царь Труд идет,
     Царь Труд идет,
     Всем мир несет,
     Свободу и правду святу!..
     . .

   И так хороша была песня, что земляник стоял, стоял, все слушал и совсем заслушался.
   И не заметил он, как исчезли и чад и дым, исчезли блины и все блинное царство словно сквозь землю провалилось, а царство Труда водворилось кругом.
   Очнулся, оглянулся: глядь, поглядь!.. Перед ним стоит лошадка, ржет – сытая, резвая, веселая.
   Впряжена лошадка в крепкий новенький плуг.
   Перекрестился земляник, к плужку кинулся, за поручни ухватился, пошел пахать-орать, инда земля под плугом взыграла от радости:
   – Слава тебе, Господи!..

Николай Петрович Вагнер Блинное царство (Масленичная сказка)

I

Николай Петрович Вагнер
Блинное царство
(Масленичная сказка)