Влас Михайлович Дорошевич
Портрет Мунэ-Сюлли [1 - Впервые – «Россия», 1899, No 209, под заголовком «Мунэ-Сюлли». Леметр Жюль Франсуа Эли (1853—1914) – французский критик, писатель. Мендес Катюль (1841—1909) – французский писатель, драматург, либреттист.]

* * *

   Отелло подписывает бумаги.
   Дездемона с веранды бросает в него розой.
   Роза рассыпается, и лепестки ее обсыпают стол, мавра, его живописный костюм.
   Отелло ловит и прижимает к губам лепестки розы.
   Смеющаяся, с золотистыми волосами, венецианка и мавр, обсыпанный розовыми лепестками.
   Вы оглядываетесь на публику.
   – Как хорошо! – говорят одни глазами.
   Другие не могут удержаться от иронической улыбки.
   Париж, наверное, весь пришел в восторг.
   Жюль Леметр нашел это «трогательным и чудесным».
   Катулл Мендес написал об этом в своей рецензии стихотворение в прозе.
   Арман Сильвестр находит, что это хорошо, как сама поэзия.
   Ростан сказал, что на одну эту тему можно написать пьесу в 5 актах в стихах.
   Эта игра, проходящая между двумя влюбленными, кажется сентиментальной.
   Росси, уводя Дездемону ночью в свой дом, кидал на нее взгляд, полный страсти.
   И мы видели, какой безумной страстью пылает мавр к Дездемоне.
   Сальвини улыбался Дездемоне и гладил ее по щеке, как ребенка.
   И мы видели, как верит этому ребенку стареющий Отелло.
   Мунэ-Сюлли перебрасывается с Дездемоной цветами, как пастушки на сентиментальной картинке.
   Если там было много чувства, – здесь много чувствительности.
   В минуту подозрений и гнева, Отелло попадается под руки гирлянда, которую сплела Дездемона, – и он топчет белые цветы.
   Опять-таки Париж, наверное, пришел от этого в восторг, а нам вспоминается Лже-Димитрий [2 - …Лже-Димитрий трагедии Сумарокова… – Сумароков Александр Петрович (1717—1777) – русский поэт, драматург, автор трагедии «Дмитрий Самозванец» (1771).] трагедии Сумарокова, пронзающий Ксению кинжалом и говорящий при этом:
   – «Увяньте, розы!»
   И мы не можем удержаться от улыбки.
   – Какой трагический пафос! – изумляется парижская публика, слушая «львиные рыканья» этого царственного трагика.
   А мы переводим это «на русский»:
   – Актер, который стал бы говорить вместо «смерть» – «смэ-э-эрть», вместо «кровь» – «кро-о-а-овь», вместо «мщение» – «мщэ-э-эние». Это прозвучало бы странно и неприятно.
   Когда нужна истинная страсть, – крик и поза. Чувство, выродившееся в сентиментальность.
   Может ли это производить впечатление?
   Как, на кого.
   Я впервые услыхал имя Мунэ-Сюлли лет десять тому назад на международной… тюремной выставке в Петербурге. [3 - …десять лет тому назад на международной… тюремной выставке в Петербурге. – Выставка была приурочена к 3-му Международному конгрессу криминалистов, состоявшемуся в Петербурге в 1890 г.]
   Я осматривал жесточайший из отделов – бельгийский. И ужаснейший из его уголков – работы приговоренных к пожизненному одиночному заключению.
   Работы, которые свидетельствовали о безумной тоске.
   Ваза, которую заключенный несколько лет лепил из мякиша хлеба. Постамент для столовых часов, сделанный из косточек, попадавшихся в супе. Постамент поражал своей симметрией. Надо было ждать годы, чтобы попались две одинаковые косточки. Эти предметы – казались призраками, явившимися из живых могил.
   И среди этих страшных вещей я увидел большой, рисованный углем портрет.
   Странное лицо. Оно могло бы быть лицом только Гамлета.
   – Да, это портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета, – подтвердил делегат бельгийского отдела, – его рисовал один художник, приговоренный в Брюсселе к пожизненному одиночному заключению за убийство любовницы. Осужденные имеют право брать с собой предметы, которые им особенно дороги. Обыкновенно, это портреты матери, отца, детей. Этот художник пожелал взять с собой портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета.
   – Он родственник Мунэ-Сюлли?
   – Даже незнаком. Не видал его иначе, как на сцене. Он сказал: «Моя жизнь сложилась так тяжело. Лучшими минутами ее были те, когда я видел Мунэ-Сюлли в „Гамлете“.» У себя в одиночестве он занимается тем, что без конца перерисовывает этот портрет в увеличенном виде, – и, как видите, дошел в этом до большого совершенства.
   Артист, портрет которого люди уносят с собою в могилу!
   С тех пор видеть Мунэ-Сюлли стало моей мечтой.
   И когда я в первый раз входил в и Comédie Franèaise смотреть Мунэ-Сюлли в роли Гамлета, – я волновался, словно входил в храм, где сейчас увижу божество.
   Я видел много раз Мунэ-Сюлли во многих ролях.
   И если б мне нужно было уносить воспоминание о нем в могилу, – я унес бы воспоминание как о великолепной картине, как о живой статуе, как о лучшем балете, который я видел в свою жизнь.
   Какое чудное проявление французского гения, который делает красивым все, до чего он коснется.
   Сколько бессилия в этом крике, когда нужна страсть, какая дряблость в этой сентиментальности, заменяющей чувство.
   Мне кажется, что я вижу истинного художника великого вырождающегося народа, способного на красивую позу, красивое слово, бессильного в области чувства, неспособного на истинные страсти.
   Вся внешность глубокой и могучей трагедии. Но среди этой красоты, позы и львиного рыканья, – призрак вырождения, неспособного на истинно сильное, глубокое, могучее.
   Ведь вырождение прежде всего сказывается на искусстве, как прогрессивный паралич прежде всего обрушивается на мозг.