-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Александр Шохов
|
| Мелодия для Мела
-------
Александр Шохов
Мелодия для Мела
Киноповесть
//-- Лео --//
Вся эта история началась с того, что поменялся цвет неба. Оно вдруг стало глубоким и темно-голубым. Настолько, что невозможно было оторвать от него взгляд. Я не обратил бы внимания на это: часто ли мы смотрим в небо? Но мой друг Мел, как художник, не мог оставить это без внимания.
– Лео, смотри! – крикнул он мне однажды утром, когда я вышел из душа.
Я вышел на балкон и встал рядом с ним. С моих коротко остриженных волос капала вода. Был конец мая, и одесское утро радовало солнцем, летним теплом и пением птиц, рассевшихся на деревьях во дворе нашего дома.
– И на что смотреть? – спросил я, обнимая Мела.
– На небо, – сказал он. – Смотри пристально в одну точку.
Я посмотрел в зенит. Через несколько секунд, когда глаза привыкли к синеве, мне вдруг показалось, что небо стало темнеть. Оно становилось все темнее и темнее, с каждым мгновением, а потом наполнилось мельтешащими золотыми пылинками.
– Что это, Мел? – спросил я.
– Не знаю. Но очень красиво, правда? – сказал мой друг. – Я обязательно нарисую такое небо.
– Очень красиво. – сказал я. – Знаешь, у меня сегодня нет никаких дел до четырех часов.
– Тогда давай возьмем этюдник и поедем на берег моря, – предложил Мел.
– Давай, – согласился я. – С удовольствием.
Мы приехали на пустынный загородный берег, Мел развернул этюдник, сел на раскладной стульчик и начал писать морской пейзаж. Я, раздевшись, сидел на песке, бросал в море камни и смотрел, как он работает.
– Ты никогда не пишешь тот пейзаж, который видишь, – сказал я, увидев как из-под его кисти проступают пологие холмы с овечьими стадами, морская даль, покрытая легкой туманной дымкой и небеса, из темно-синей глубины которых сыплются золотые пылинки.
– Реальный пейзаж – всего лишь толчок для фантазии, – откликнулся Мел. – Я же не фотоаппарат. Я пишу то, что чувствую. Кстати, Лео, в голове у меня все еще звучит сочиненная тобой мелодия, которую ты мне вчера сыграл.
– Да, она получилась очень живой и красивой, – улыбнулся я, вспоминая вчерашний вечер. – Но, знаешь, Мел, с мелодиями все иначе, чем с картинами. Я просто слышу те мелодии, которые всегда существовали, просто иногда я слышу их первым. Это же вовсе не значит, что я их сочинил. Вчерашнюю мелодию я услышал буквально за несколько минут до того, как сыграл ее тебе. А картину ты создаешь полностью сам, из своего воображения…
– Если бы не ты, эта мелодия так и осталась бы в небытии. Так что не скромничай. Ты прекрасный композитор.
Я улыбнулся. И начал делать йогические асаны на песке. Тело приятно обдувал морской ветер. Солнце грело, но не обжигало кожу. Было так хорошо и спокойно смотреть в небо, когда я делал асаны, лежа на спине. Было так приятно видеть морские волны, когда я делал стоячие асаны. Я занимался больше часа, Мел за это время завершил эскиз, и мы поехали домой.
– Тебе нужно записать свою мелодию, – сказал Мел. – Вдруг ты забудешь ее?
– Конечно. Сегодня опробую новую компьютерную программу для записи нот.
Мы обедали дома. Я люблю готовить основные блюда, а Мел специализируется на коктейлях, салатах и десертах. Я приготовил тушеное мясо с картофелем, Мел – два салата и замечательные коктейли, смешав мартини и еще несколько напитков, я не заметил, каких именно. Мы подкрепились.
– Я хочу услышать, как твоя мелодия прозвучит в оркестровой аранжировке, – сказал Мел.
– Сейчас услышишь, – сказал я.
Мы взяли коктейли и направились к компьютеру. Я ввел в программу мелодию, нажал кнопку «создать партитуру», проверил, как мелодия разложена по инструментам и нажал «Воспроизведение». Акустическая система, недавно купленная нами, была настроена так, что звук сосредотачивался на поверхности компьютерного стола, как раз там, куда мы поставили бокалы с коктейлями. Когда мелодия заиграла, по поверхности коктейлей пробежала рябь. Мы оба обратили внимание на это и стали смотреть на поверхность жидкости. Мелодические ходы порождали новые вибрации, которые отражались от стенок бокала. И вдруг волны сложились в совершенно четкое изображение головы единорога. Это изображение появилось сначала в бокале Мела, где было меньше жидкости, а потом в моем. Как зачарованные, мы смотрели на странное преображение, затем голова единорога исчезла и появился бутон розы, постоянно расцветающий, как будто кто-то пустил по циклу ускоренное изображение раскрывающихся лепестков. Бутон розы сменился танцующим языком пламени и, наконец, головой дракона. Мелодия кончилась.
– Боже мой, – сказал Мел.
Я вообще не мог ничего сказать.
– Я никогда не видел ничего подобного.
– А давай поставим другие мелодии.
– У меня есть Моцарт, – сказал я.
– Подойдет.
Я включил музыку, но по поверхности коктейлей лишь иногда пробегала редкая рябь. Никакое изображение не появилось.
Мы поставили Шопена, Гайдна, послушали «Пинк Флойд», «Биттлз», но изображения в бокалах с коктейлями появлялись только когда мы ставили мою мелодию.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я Мела, когда через полтора часа мы устали экспериментировать.
– Я ничего не понимаю, Лео. Но я чувствую, что ты сочинил какую-то очень-очень особенную мелодию. Возможно, единственную в своем роде.
– Ой! – сказал я. – Я же опаздываю…
– Давай допьем коктейли, – сказал Мел.
Мы соприкоснули бокалы и сделали по глотку.
– Вкус изменился, – сказал Мел.
– Да, теперь это просто нектар! Напиток богов! – я смаковал чудесный вкус коктейля. В нем уже почти не чувствовался алкоголь. Только свежесть и бодрость. И каждый глоток наполнял меня какой-то струящейся, подвижной, прозрачной энергией, – как будто бы холодным огнем, который побуждал каждую клеточку моего тела заново ощущать радость бытия и движения.
– Это твоя мелодия его изменила, – сказал Мел.
– Пожалуй, – сказал я.
Было уже без четверти четыре, когда я сел в машину и поехал на занятия. Да, я же забыл сказать. Я инструктор по йоге. Сочинение музыки – это мое хобби. А с помощью йоги я зарабатываю на жизнь. И мне это нравится. Я веду занятия в десяти группах, и за последние два года стал, наверное, самым популярным и самым дорогим инструктором в городе. Это все потому, что несколько моих учеников восстановились после очень серьезных травм, а один выздоровел от хронической болезни суставов. Слух распространился быстрее, чем я мог себе представить, и кроме десяти групп у меня появилось множество индивидуальных занятий, за которые клиенты готовы были платить любые деньги. А поскольку я на индивидуальных занятиях тоже работал весьма успешно, моя популярность все росла. А вместе с ней росли и гонорары.
Я вбежал в зал, когда мои ученики уже собрались.
– Сегодня мы будем делать совершенно особые последовательности асан, – сказал я, оглядывая собравшихся. – О! У нас есть новенькая!
Новенькой была девушка с ярко-голубыми глазами и волосами цвета солнечного света. В ее глазах блистал ум, что редко встречается у блондинок. И ее тело было полно жизни, я не мог не оценить красоту и изящество ее форм, хотя, Вы понимаете, женская красота радует меня исключительно как эстетический феномен.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Ева.
– Красивое имя. Называй меня Лео.
В ходе занятий мне пришлось уделять новенькой девушке особое внимание. Она никогда раньше не занималась йогой и входила в асаны как в спортивное упражнение.
– Ева, – сказал я после занятий. – Тебе лучше взять пару дополнительных занятий, чтобы я научил тебя основам дыхания и общим принципам йоги.
– Я согласна. Когда?
– Давай завтра в 12 и послезавтра в 14 часов.
– Хорошо, – улыбнулась Ева.
– До свидания, – сказал я.
– До свидания, – сказала Ева.
Ее ярко-голубые глаза сверкали как танцующие золотые пылинки, которые мне показал в небесах Мел.
Она повернулась ко мне спиной и, покачивая бедрами, направилась в раздевалку, прекрасно зная, что я смотрю на нее.
Что ж, влюбленность учениц мне приходилось испытывать не впервые. Некоторые из них бывали очень разочарованы, узнав, что у меня есть Мел. Когда-то я пытался построить отношения с женщиной. Но понял, что это не для меня. Мел меня спас от ада семейной жизни с женщиной. Если бы не он, я сейчас, наверное, уже бы умер. Мел говорил, что «каждая женщина обречена стать кошмаром чьей-нибудь жизни». Мне кажется, он прав. Есть в женской природе что-то такое, что подавляет в мужчинах полет, фантазию, творчество, внутреннюю свободу и радость жизни. Женщины постоянно чего-нибудь хотят и требуют от своих мужчин, мужчина постоянно находится в положении, когда он что-то должен сделать для женщины, для семьи, для родственников. Его собственная жизнь и его собственные предпочтения остаются в тени, откладываются на потом, а жизнь проходит, а талант выдыхается, словно открытое, но не выпитое шампанское. А потом в глаза заглядывают первые болезни и смерть открывает холодные скользкие объятья… Путь от супружества до могилы прописан множеством общеизвестных деталей, а путь к истинной свободе и счастью постепенно превращается в зарастающую сорняками тропинку.
Я провел занятия еще в двух группах, затем две индивидуальные тренировки, и поехал домой, чувствуя в теле приятную усталость и восхитительную гибкость.
Когда я пришел, Мел показал мне стоящий на мольберте шедевр: тот самый пейзаж, этюд которого он писал на берегу, оброс множеством деталей: теперь на склонах холмов появились домики и белая каменная башня, в окне которой были видны лицо и плечи девушки, появилось множество людей, деревьев и кустов. Мел был мастером тонкого мазка, это позволяло ему делать портреты людей размером меньше детского ноготка и прорисовывать детали, которые обычно художники только обозначают отдельными мазками. Мел очень много времени проводил над тем, чтобы прорисовать каждую черточку.
«У художника взгляд должен быть как у сокола», – часто говорил он.
И действительно, пейзаж, созданный им, мог бы увидеть в реальности только человек, обретший зрение сокола: на шкурах овец был виден каждый волосок, на лицах людей, расположенных на картине вдалеке, читались вполне понятные выражения. И каждая травинка, каждый пузырек в морских волнах и каждая пылинка в темно-голубом небе были прорисованы с величайшей тщательностью.
– Как ты сделал такую работу за столь короткое время? – спросил я.
– Все твоя мелодия, – улыбнулся Мел. – Я поставил ее по циклу и моя рука словно летать начала над картиной. Я никогда не работал так быстро.
– Это шедевр, – сказал я. – Как назовешь?
– Не знаю. Но точно знаю, что продавать эту картину не буду. Слишком уж она удивительна.
– Да, – сказал я. – Продавать ее – настоящий грех.
– Лео, у меня завтра в двенадцать дня переговоры с директором парижской выставочной галереи. Я хочу попросить тебя быть рядом. Я очень хочу, чтобы все получилось.
Я вспомнил, что на то же время обещал своей ученице Еве индивидуальный урок. Но Мел был для меня важнее, чем новенькая ученица. Неудобно, конечно, получилось. Хуже всего, что я не взял у нее телефон. Ну и ладно.
– С удовольствием, Мел, – сказал я. – Конечно, я буду с тобой.
– Спасибо, Лео, – Мел обнял меня и поцеловал. – Мне кажется, создание наших шедевров надо как-то отметить!
– Да, поедем в ресторан! – поддержал я его.
– А в какой ты хочешь? – спросил Макс.
– По дороге решим.
//-- Ева --//
Я вернулась домой, переполненная впечатлениями. Мне очень понравился этот молодой инструктор, Лео. Впрочем, мой муж Максим, совершенно не обратил на это внимания. Я вышла замуж три месяца назад. Кажется, с тех пор прошло уже много времени… Но свадьба не была для нас чем-то особо торжественным. Мы с Максом одноклассники, и, кажется, наши родители договорились поженить нас еще в школе. Мы больше пяти лет жили вместе, потом поженились. Нам обоим 22 года, Максим закончил факультет прикладной математики университета, я получила диплом архитектора. Макс работает сейчас в каком-то международном проекте, занимается математическими моделями климатических изменений, а я работаю дизайнером интерьеров. Мы любим друг друга, скорее, как друзья. И, честно признаюсь, мне всегда казалось, что наши отношения – это норма. Но сегодня, когда я увидела Лео, что-то изменилось. Между нами, девочками, я вся стала мокрой. Сразу, как только его увидела. А потом меня буквально бросало в дрожь, когда он прикасался ко мне, чтобы поправить положение тела в тех или иных асанах.
Когда я пришла домой, я очень долго стояла под тугими струями воды, чтобы прийти в себя. А потом сказала Максу, что у меня сегодня очень особенное настроение, и было бы хорошо куда-нибудь сходить вместе. Макс оторвал взгляд от ноутбука, посмотрел на меня, потом пробурчал, что сегодня у него «чрезвычайное происшествие» и я поняла, что Макс снова занят своими климатическими моделями, и до меня ему дела нет. Жаль, что Лео не дал мне свой телефон. Я бы позвонила. Презрев все правила приличия. Позвонила бы и пригласила его поужинать.
Я ушла к себе в комнату, и мой взгляд упал на флейту, висящую на стене в футляре. Крючок, на котором она висела, прибил к стене мой дедушка. Не знаю, в каком году это было. Но он работал музыкантом в одесской филармонии еще в сталинские времена. Он был гениальным флейтистом. Когда он умер, мы нашли массу грамот и наград. Его флейта осталась висеть так, как он ее когда-то повесил, в последний раз вернувшись домой с концерта. Потом мама учила меня играть на дедушкиной флейте. Но мы никогда не меняли ее местоположения. Та комната, которую я называю теперь своей, когда-то принадлежала моей маме. Я достала флейту и прикоснулась к ней губами. Печальная мелодия «Орфея и Эвридики» полетела в пространство. Макс пришел и встал в проеме двери. Я оторвала от губ инструмент.
– Макс, – сказала я. – Я поеду в ресторан. Ты можешь присоединиться ко мне, если захочешь.
– Ева, ты обиделась? – спросил Макс.
– Нет, ну что ты… Я же понимаю, что твоя работа очень важна для всего человечества, – съязвила я. – Изменения климата затронут все стороны экономической и политической жизни… И так далее и так далее…
Я сложила флейту в футляр и повесила ее на место.
– Ева, ты не понимаешь… Со вчерашнего дня стало происходить что-то очень странное. А сегодня эти изменения усилились. И мои модели показывают, что это может кончиться очень плохо. Я хочу понять, нет ли ошибки в моих алгоритмах, потому что если все будет развиваться в соответствии с моими расчетами, нам всем скоро придется перебираться в Антарктиду.
– Ну, может, пока все не стало так плохо, ты сводишь меня поужинать?
– Ладно, – сказал Максим, с тяжелым вздохом закрывая ноутбук и поправляя очки на носу. – Поехали.
Я не могу сказать, что мне хотелось поехать в какой-то определенный ресторан. Мне просто не хотелось сидеть дома. Я вела машину, и пока не знала, куда мне направиться. Желание увидеть еще раз Лео было таким сильным, что я даже стала опасаться за свою психику. Как-то так получилось, что за 22 года жизни я ни разу не влюблялась по уши, у меня ни разу не было такой страсти, о которой пишут в женских романах. И, честно говоря, до сих пор я считала все это преувеличением. Только теперь я стала понимать тот бред, который произносят со сцены великовозрастные актрисы-джульетты уже несколько веков… Проезжая по Французскому Бульвару, я увидела огни ресторана, и свернула на стоянку. Я ни разу не была здесь, хотя о ресторане много говорили, когда он открылся. Он назывался «Особняк». А Фолкнера я никогда не любила. Впрочем, похоже, владельцы ресторана Фолкнера никогда и не читали, поскольку, войдя в зал, мы с Максом попали в очень странную атмосферу. На столах лежали не скатерти, а клеенки, как в детстве у мамы, еще во времена Советского Союза. Официантки были не стройными молодыми девушками, а уже зрелыми, полными женщинами, в советских клеенчатых фартуках и с умопомрачительными чепчиками на голове. Вместо меню нам подали школьные тетрадки на 12 листов, в которых от руки было написаны названия блюд безо всякого их описания.
– Что это за место? – спросил Макс.
– Откуда я знаю? – сказала я.
– Желаете винегрет? – спросила подошедшая к нам полная официантка. – Он у нас бесплатно.
– Я не люблю соленые огурцы, – сказала я.
– Милочка, – ответила официантка, глядя на меня свысока, – в настоящем винегрете никогда не было соленых огурцов. Там есть красная рыба. Это после 1917 года вместо красной рыбы стали класть соленые огурцы. Я вам очень рекомендую. Тем более, что это угощение от ресторана, совершенно бесплатное.
– Ну что ж, – сказала я. – Тогда мне винегрет, салат из капусты и уху. А потом блинчики с клубничным вареньем и чай.
– Очень хороший выбор, – улыбнулась официантка. – А Вы, молодой человек, что закажете?
– Отбивную, – сказал Макс, – с жареным картофелем, салат из помидоров и компот.
– А на десерт? – спросила официантка таким тоном, как будто Макс задумал ее оскорбить, но еще не произнес оскорбление вслух.
В этот момент в зал вошел… Лео с очаровательным молодым брюнетом. У меня сердце на секунду остановилось, а потом снова забилось, но часто-часто, и я почувствовала, что на шее, в том местечке, которое создано для сладких поцелуев, забилась тоненькая жилка. У меня всегда бьется жилка перед тем, как начнется оргазм. Макс знал это. Поэтому я никогда не могла его обмануть… Впрочем, оргазм – это такое редкое происшествие в нашей супружеской жизни. Я прикрыла шею ладонью.
– Н-не знаю… – сказал Макс, не поднимая глаз на нависшую над ним официантку.
– Очень рекомендую наше фирменное мороженое с тертым шоколадом. Это еще тот шоколад, настоящий…
– Хорошо, – покорно согласился Макс.
Официантка забрала у нас двенадцатилистовые тетрадочки с меню и удалилась.
– Ну и ну! – сказал Макс. – Я снова в СССР?
Но я не ответила. Потому что во все глаза смотрела на Лео.
– На кого это ты смотришь? – спросил Макс.
– Мой инструктор по йоге здесь. Я сегодня с ним познакомилась.
Макс оглянулся.
– А который из них? Светленький с короткой стрижкой или длинноволосый брюнет?
– Да, это он, – ответила я невпопад и рассмеялась. – Его зовут Лео, он светленький.
– А… – сказал Макс. – Ну так, похоже, он гей…
Я в недоумении уставилась на Макса, потом посмотрела на Лео, и Лео в этот момент нежно взял за руку своего спутника.
– Черт! Он действительно гей! – воскликнула я.
Люди, сидевшие за ближайшими к нам столиками, оглянулись. И эхо от моего возгласа разнеслось по залу. Я зажала рот ладонью, но, к счастью, Лео не услышал.
Макс посмотрел на меня пристально.
– Ева, ты сама не своя. Что случилось?
– Наверное, йога на меня так действует, – сказала я. – Лео говорил, что йога повышает уровень личной энергии, и ее не всегда просто контролировать.
– Ладно, – сказал Макс. – Успокойся. Расслабься. Все хорошо.
Между тем Лео, оглядывая зал, встретился взглядом со мной и помахал мне рукой. Я улыбнулась и махнула в ответ… Как мне хотелось подойти к нему. Интересно, он и правда гей?
Винегрет, который принесла нам официантка, оказался необыкновенно вкусен. Уха была выше всяких похвал. Макс тоже ел, как никогда, с аппетитом, нахваливал еду и время от времени произносил:
– Как хорошо, что ты меня вытащила из-за компьютера!
Я уже доедала блинчики, когда увидела, что к нашему столику кто-то подошел. Это был Лео.
– Добрый вечер! Я подошел поздороваться. И познакомиться. Меня зовут Лео.
Макс пожал протянутую руку.
– Макс.
– Вы супруги? – спросил Лео.
– Да, уже три месяца, – ответил Макс.
– Поздравляю. Это чудесное время для влюбленных. Ева начала ходить ко мне в группу йоги, и на завтра мы назначили индивидуальные занятия. Ева, я не смогу завтра в двенадцать, и большая удача, что я тебя встретил. Давай встретимся в десять утра. И лучше, если мы обменяемся телефонами.
Я продиктовала Лео свой телефон, и он позвонил мне на мобильный. Я записывала его номер в память телефона, а сама думала, как бы мне выяснить, в каких отношениях Лео с этим брюнетом.
– А кто твой спутник? – спросила я.
– Мой друг? Это Мел. Мы живем вместе, – ответил Лео и улыбнулся. – Он замечательный, гениальный художник.
– Ты… гей? – спросила я.
– Ева, – сказал Макс. – Ну зачем спрашивать об этом?
Лео смотрел на меня внимательно, с улыбкой, его глаза излучали доброжелательность и юмор.
– Да, – ответил он. – Можно и так сказать. Когда-то я был женат на женщине, но, видимо, это не мой режим жизни. Каждому – свое.
– Да, я понимаю, – втайне обрадовалась я. – Очень многое зависит от женщины… Некоторые совершенно невыносимы для своих любимых мужчин. Но ведь бывают такие женщины, которые составляют с мужчиной идеальную пару…
– Возможно, – улыбнулся Лео. – Сейчас мне уже трудно об этом судить. До завтра. Мне пора.
Он встал из-за столика и с улыбкой кивнул Максу, который в это время ел мороженое.
Я смотрела, как он двигается, и во всем моем теле нарастало ощущение, что Лео – это именно тот мужчина, который мне нужен. Именно тот, идеальный, совершенный, внимательный, чувствительный, необыкновенный, талантливый, красивый… Вот если бы мы оказались с ним в каком-нибудь очень-очень удаленном месте, совершенно диком и первобытном…
– Ну ты даешь! – прервал мои мечты Макс. – Ну можно ли у человека вот так в лоб спрашивать, гей он или нет?!
– А почему нельзя?
– Потому что это личное! – сказал Макс. – Я понимаю, у женщин сбор личной информации – это одна из встроенных программ…
– Не смей говорить обо мне, как о компьютере! – вспыхнула я.
– Ну да, – сказал Макс. – А это еще одна программа.
– Ты невыносим! – сказала я и, встав из-за стола, направилась в дамскую комнату.
Стоя перед зеркалом и глядя на свое лицо, я видела, что молода и красива. Я гадала, достаточно ли я хороша и привлекательна, чтобы соблазнить гея. Теперь я понимала, почему говорят, что запретный плод сладок. Я чувствовала, что готова на все, чтобы завоевать его сердце… Наверное, мне нужно перестать быть столь откровенно женственной. К черту открытые блузки, к черту поднимающие грудь бюстгальтеры, к черту женскую одежду и обувь на каблуках! Если я хочу его соблазнить, мне нужно одеваться так, как одеваются геи. И выглядеть соответственно. Я посмотрела на свои волосы, опускающиеся ниже плеч. Завтра же утром сделаю короткую стрижку. Долой длинные женские волосы!
Я достала мобильник из сумочки, набрала своего парикмахера и записалась к нему на восемь утра.
//-- Лео --//
Когда мы с Мелом вернулись домой, было уже одиннадцать вечера. Но я не хотел спать. Пока Мел доделывал что-то на своей картине, я думал о Еве. Эта девушка нравилась мне. Но, конечно, не настолько, чтобы я хотел бросить Мела и начать жить с ней. Она просто мне нравилась своей наивностью, жизнелюбием, жизненной силой, которая буквально струилась сквозь нее. Думая о ней, я услышал мелодию, и записал ее сразу в компьютерную программу. Аранжировка не заняла много времени. Принеся из кухни стакан с минеральной водой, я установил его на то же место, где стояли наши бокалы с коктейлем, и нажал «Воспроизвести». Волны, отразившиеся от стенок стакана, сначала создавали обычный хаотический узор, а затем, когда вступила основная тема, они сложились в портрет Евы. От неожиданности я чуть со стула не упал. А потом портрет стал поворачиваться левым профилем, в анфас, правым профилем… Наконец, Ева на поверхности воды улыбнулась мне и растаяла с последним аккордом.
– Мел! – крикнул я.
Мел, который уже завершил работу, и мыл кисточки, прибежал, испуганный.
– Что? – спросил он.
– Смотри!
Я поставил музыку. Портрет Евы вновь появился на поверхности воды. Мел смотрел на то, что происходит, не в силах отвести взгляд.
– Боже мой! – сказал он. – Как ты это делаешь?
– Если бы я знал! – воскликнул я.
//-- Ева --//
Я решила, что Макс ни о чем не должен догадаться. Лучше будет, если я ни жестом, ни словом не выдам своего намерения изменить ему. Поэтому я внимательно слушала все, что он говорил мне по дороге домой, и когда мы поднимались в квартиру. Макс рассказывал о странных аномалиях климата, центром которых почему-то стала именно Одесса. Когда мы приехали домой, он усадил меня за свой ноутбук, на который постоянно поступали фотографии со спутников, и специальная программа обобщала их и создавала общую картинку воздушных масс. Его лекция длилась около двух часов. Он рассказал мне обо всем, что я хотела, и чего не хотела знать. Я слушала его, кивала, старалась не заснуть в особенно скучные моменты, но, можно сказать, что слышала его только фрагментарно.
– Понимаешь, Ева, сейчас, когда климат теплеет, воздушные массы и даже океанские течения ведут себя иначе, чем раньше. Например, вот забайкальский антициклон, он сместился южнее, а знаменитый Гольфстрим стал более пресным и теперь не достигает самых северных широт, потому что уменьшилась теплоемкость составлявшего его водного потока…
А я думала о том, как красиво напрягаются руки Лео, когда он встает на голову.
– Кроме того, из-за потепления начала оттаивать вечная мерзлота на Крайнем Севере, а под этой Вечной Мерзлотой находятся огромные запасы природного газа, состоящего, главным образом, из метана. Метан выходит в атмосферу и становится еще одним парниковым газом, земля начинает нагреваться сильнее…
А я думала о том, как блестят глаза Лео, когда он говорит… Его глаза как будто бы говорят вместе с ним, и, в то же время, живут совершенно своей, отдельной жизнью…
– Есть еще одна немаловажная деталь. Чрезмерный нагрев южных океанов ведет к тому, что тает ледяная шапка Антарктиды…
А я думала о том, что делает Лео сейчас, и мое сердце билось от ревности, когда я представляла себе, как его обнимает длинноволосый брюнет, художник по имени Мел…
– А вчера над Одессой вдруг появилось новое атмосферное образование в виде пламени свечи, более высокой температуры, которое стало нагревать соседние воздушные массы. Днем появилось еще одно, отдаленно напоминающее голову быка. Облаков не было, но эти новообразования прекрасно видно в инфракрасных лучах. К вечеру сгустились облака… И… Ева… Ева, смотри!
На экране ноутбука было видно плотное скопление облаков над Одессой. Я всмотрелась в них и вдруг… увидела свое лицо.
– Это же ты! – сказал Макс. – Ставлю на запись! Оно нагревает атмосферу на два градуса. Это в двести раз мощнее, чем образования, которые я видел до сих пор…
Мое лицо, нарисованное на облаках, начало поворачиваться то одной щекой к нам, то другой, а потом снова в анфас, оно улыбнулось и растворилось.
– Ты видела? Ты видела это?!!! Я воспроизведу запись!
Он воспроизвел запись. И мы посмотрели это еще раз.
– Не так уж она похожа на меня, – сказал я.
– Сейчас посмотрим поближе.
Макс увеличил изображение. Теперь сомнений не было. Это действительно был мой портрет.
– Черт возьми! – сказала я. – Такое бывало раньше?
– Никогда! Никогда еще ничего подобного никто не наблюдал! А в инфракрасных лучах твой портрет просто сияет! Что является источником этой энергии? Неужели атмосферное электричество?
Макс был возбужден, у него даже руки дрожали.
– Успокойся… Это всего лишь игра облаков…
– Это не игра облаков… Если я объясню этот феномен, это Нобелевская премия… Ты не возражаешь, если я назову этот атмосферный феномен «Портрет Евы»?
– Нет, не возражаю… Кстати, помнишь, Лео сказал, что его друг, с которым он живет – гениальный художник?
– Нет, не помню… Но это неважно.
– Я давно хотела, чтобы кто-нибудь написал мой портрет, – сказала я. – Знаешь, я, наверное, попрошу этого Мела. Ты не возражаешь?
– Нет-нет! Делай, что хочешь!
Я поняла, что Макс теперь будет сидеть за компьютером всю ночь и что вряд ли он меня слышит, поэтому вышла на балкон и стала смотреть в небо. Сгустившиеся над Одессой облака не пропускали свет Луны и звезд, они висели так низко, что, казалось, задевают крыши самых высоких зданий. Я смотрела на них, пока у меня не закружилась голова. А потом пошла спать. В восемь утра мне уже надо быть у парикмахера.
//-- Лео --//
Я проснулся в шесть сорок пять утра. Небо было затянуто облаками. Но мне очень захотелось пробежать несколько километров. Я выбрался из постели, тихо, чтобы не разбудить Мела, оделся и направился на ближайший к дому стадион. Я бегал и делал различные упражнения примерно полтора часа. Когда я возвращался назад, то, пробегая мимо окон парикмахерского салона, увидел в зеркальном отражении Еву, ей делали новую стрижку. Она тоже заметила меня в зеркале, улыбнулась и махнула рукой. Я приветственно махнул ладонью и побежал дальше. Дома меня уже ждал горячий завтрак. Мел, стоя перед своей картиной в мягком халате, мурлыкал сочиненную мною накануне вечером мелодию. Я встал рядом.
– Доброе утро, Лео! Завтрак на столе. Давай в душ и скорее за стол.
– Мел, твоя картина теперь – центр всей квартиры. Ты гениальный художник.
– Комплимент – это всего лишь слабое отражение истины, помнишь? Точный перевод с французского.
– Это не комплимент.
Я поцеловал Мела и побежал в душ. Я действительно был насквозь мокрым от пота.
Мы завтракали оладушками, которые испек Мел, свежесваренным яблочным вареньем, свежими грушами и только что принесенной тетей Машей сметаной. Про тетю Машу я еще не упоминал. Это женщина, милая, добрая пенсионерка, которая живет с нами по соседству, и занимается всеми нашими закупками, а еще она убирает у нас. И занимается стиркой. Благодаря ей, мы с Мелом живем беззаботно и делаем только то, что нам нравится.
После бега я очень люблю пить чай. Он входит в тело, наполняя его бодростью и теплом. Мышцы приятно стонут, впитывая в себя влагу… Я люблю свое тело, и потому доставляю ему множество разнообразных удовольствий.
– Мел, а где у тебя встреча с представителем картинной галереи?
– Она хочет приехать к нам, посмотреть на мои работы, которые еще нигде не выставлялись.
– Так представитель – женщина?
– Да, бывшая одесситка, Зоя Раппопорт. Сейчас живет в Париже.
– Известная у нее фамилия… Ладно, я вернусь сюда ровно в двенадцать. У меня в десять индивидуальный урок.
– Хорошо, Лео. Буду ждать. Я пока тут подумаю, какие картины повесить к ее приходу.
Я не спеша оделся и поехал в спортзал. Сегодня я прибыл на десять минут раньше, но Ева уже ждала меня.
– Лео, привет! – сказала она, и протянула мне букет очаровательных нарциссов.
– Вот это да! – сказал я. – Спасибо. Ты чудесно выглядишь. Очень хороша с новой стрижкой…
– Наверное, ты бы и не заметил, если бы не пробегал мимо парикмахерской, – улыбнулась она.
– Ну что ты! Я внимательный мужчина.
– Я уже переоделась и готова к занятиям.
– Ну что ж, тогда пойдем в зал.
В зале было прохладно, я выставил систему климат-контроля на оптимальную для занятий температуру и повернулся к Еве.
– Лео, а Мел сможет написать мой портрет? – спросила она. – Я бы хотела сделать это почти без одежды.
– Думаю, это возможно. Я спрошу у него. Главное, чтобы твой Макс не возражал.
– Он даже не заметит. Он сейчас больше занят своей работой.
– А чем он занимается? – спросил я.
– Моделями климатических изменений. Рассчитывает конец света. Это сейчас очень модно.
– Да, наверное. Я не знаю.
– А можно я закажу еще один портрет, в одежде?
– Ладно, – сказал я. – Итак, приступим. Начну с главного. Йога – это не спортивные упражнения. Каждая асана подразумевает, что твое тело должно втекать в нее максимально естественно, и при этом нужно постоянно помнить о дыхании. Дыхание – основа йоги. Вдох и выдох позволяют нам управлять болевыми ощущениями и растягивать мышцы наиболее мягко. И еще одно. Каждое напряжение мышц во время выполнения упражнений должно быть скомпенсировано. То есть после того, как какая-то группа мышц напряглась, мы должны ее расслабить. Лучше всего, если при этом напрягаются противоположные мышцы. Показываю…
– Лео, а мы можем быть друзьями?
Я даже замер от такого вопроса.
– Ева, конечно, мы можем быть друзьями. Что за вопрос? Но у нас сейчас индивидуальное занятие. И я хочу, чтобы ты повторила то, что я тебе объяснил…
– Йога – это не спортивное упражнение… И… И… во время упражнений надо напрягать противоположные мышцы…
– Замечательно! – улыбнулся я. – Ты вообще меня слушаешь? Давай начнем упражнения. Через тело теория доходит намного лучше…
Я помогал ей входить в асаны, показывал, что означает компенсация, учил ее правильно дышать в асанах и правильно расслабляться. Учил ее сосредотачивать внимание на разных чакрах и на болевых ощущениях и дышать в области боли. У нее здоровое, довольно гибкое тело, но она слегка запустила себя сидячим образом жизни, поэтому некоторые асаны для нее слишком трудны. Но в целом, Ева, конечно, находится в лучшей физической форме, чем большинство моих начинающих учениц.
Когда мы закончили занятия лежачими асанами и мне удалось хоть в какой-то степени добиться от нее глубокого расслабления, Ева встала, слегка покачиваясь.
– Лео, – произнесла она томно. – Ты довел меня до оргазма.
– Извини, – улыбнулся я, не зная, что тут сказать.
– Нет, ну что ты, это так хорошо… Спасибо…
Она поцеловала меня в губы и пошла в раздевалку. Ну надо же!
– Завтра в четырнадцать, – крикнул я.
Ева обернулась в дверях.
– Обязательно.
Обычно девушки так себя не ведут. А эта голубоглазая Ева особенная. Она все делает беззастенчиво и не ощущает по этому поводу ни малейшего чувства вины.
Я запрыгнул в машину и поехал домой. Было уже без двадцати двенадцать. Не хотелось бы опоздать. Мел будет нервничать. Зоя Раппопорт, правда, тоже может не быть пунктуальной. Но Мел очень эмоционально чувствителен. Мне кажется, он уже ревнует меня к этой девушке, Еве. Вчера, когда ее портрет танцевал в бокале с водой, я уловил в его глазах ревнивый огонек. Интересно, могу ли я сочинить мелодию, которая нарисует портрет Мела?
Я не опоздал. Зоя Раппопорт приехала через минуту после меня.
Когда Мел, надевший по этому случаю свой ослепительно-белый костюм и белые туфли, открыл ей дверь, в прихожую вошла женщина, бодро встречающая свою третью молодость, с огромной шляпой, украшенной двумя павлиньими перьями, и в каком-то неимоверном наряде, который представлял собой странную смесь сари, плаща и платья.
– Добрый день, молодые люди, – прогудела Зоя Раппопорт густым мужским голосом.
– Здравствуйте, Зоя!
– Вы Мел?
– Да, это я, – просиял Мел.
– Как приятно, что талант выбрал для себя такого молодого красавца! А Вы, молодой человек?
– Я Лео, друг Мела.
– Очень приятно. Меня зовут Зоя. Ну показывайте Ваши новые работы, Мел.
– Прошу…
Мел проводил гостью в свою мастерскую. Комната, площадью чуть больше тридцати квадратных метров, была полностью увешана и уставлена картинами. Я помнил историю создания каждой из них. Но королевой экспозиции, конечно, было вчерашнее полотно. Зоя остановилась возле него сразу.
– Великолепно! Мел, это великолепно. Сколько Вы за нее хотите?
– Эта работа не продается, Зоя, – сказал Мел. – Она слишком дорога мне. Слишком. Я могу ее только выставить для показа, но не более. И то не сейчас, позднее.
– Хм. Жаль. Это великолепная работа. Какая замечательная техника! Я знаю, что художники терпеть не могут, когда их сравнивают друг с другом, но в данном случае Вы превзошли лучшие образцы. Может быть, цена в один миллион долларов покажется Вам подходящей?
Мы с Мелом переглянулись.
– Миллион? – спросил Мел.
– Да, – сказала Зоя.
– Нет, – сказал Мел. – Я не хочу ее продавать.
– Ну что ж, как хотите. Но, Мел, я готова заплатить за эту картину миллион долларов в любой момент, как только Вы захотите с ней расстаться.
– Благодарю, Зоя, – сказал Мел.
– Что касается остальных полотен, я согласна купить их для нашей галереи. Все, без исключения. Сколько Вы хотите за эту картину?
Зоя показала на портрет юной девушки, сидящей у окна. Я знал, кто был изображен на картине. Дочь Мела. Он изобразил ее такой, какой она стала бы, если бы дожила до двенадцати лет… У него была дочь, ведь он тоже был женат. Так получилось, что жена была за рулем автомобиля, а пятилетняя дочка сидела сзади. В катастрофе жена выжила, а дочка погибла. С тех пор ее портрет есть в каждой его картине. Я вдруг осознал, что и в том, последнем шедевре, который Мел отказался продавать, его дочь тоже была: теперь я узнал ее лицо в окне белой каменной башни.
– Я не могу назвать цену, – хриплым голосом произнес Мел.
– Сто тысяч долларов, – подсказал я.
– За сто тысяч ее никто у Вас не купит, молодой человек, – сказала Зоя. – Я бы сказала, что сорок тысяч долларов – хорошая цена для этой работы. А остальные – по пять тысяч каждая. Разве что для этой я бы сделала исключение.
Зоя смотрела на ночной пейзаж, который приснился Мелу после того, как мы с ним три часа проговорили о возможности путешествовать в сновидениях.
– Эту работу я бы оценила в пятьдесят тысяч долларов. Таким образом, – Зоя извлекла калькулятор, – я могу купить все Ваши картины, Мел. Общая сумма 440 тысяч долларов. Половину могу заплатить сейчас, а половину – после того, как продам картины. И я нисколько не сомневаюсь, что продам их очень дорого.
– Ну что ж, хорошая цена, – сказал Мел, вопросительно посмотрев на меня.
– Думаю, да, – согласился я.
– В таком случае, нам нужно подписать контракт.
Зоя извлекла из складок своей одежды папку.
– Нет-нет. Сначала прошу к столу, – сказал Мел. – Я приготовил несколько коктейлей и кое-какую закусочку.
Мы прошли в столовую, где стол был накрыт на три персоны. На белоснежной скатерти стояли три коктейля, две тарелки с бутербродами (красная и черная икра), а также бокалы для шампанского. Само шампанское томилось в серебряном ведерке со льдом, запотевая, как будто бы в предвкушении чьего-то прикосновения.
– А, кстати, Зоя, не хотите ли отведать чисто одесское блюдо? – спросил Мел. – Биточки из сардели? Только что приготовленные?
– Биточки? О! Да это же любимое блюдо детства! – басовито простонала Зоя Раппопорт.
Мел движением фокусника открыл духовку, где на противне томились в ожидании съедения штук двадцать биточков из свежей рыбки.
У Зои даже слюнки потекли. Разумеется, подписание контракта было отложено до съедения биточков и всего остального. Мы превосходно перекусили, и слегка захмелевшая Зоя призналась, что планирует большую часть картин, после того, как они две недели провисят в галерее, отправить на аукцион.
– Это позволит заработать существенно больше, чем я заплатила Вам. Я говорю это, чтобы Вы обратили внимание в контракте на одно условие: Вы получите десять процентов от той прибыли, которую мне удастся заработать на аукционе от продажи Ваших полотен. Это может составить очень солидную сумму, Мел. Поэтому я рассчитываю на то, что наше сотрудничество продолжится.
– Я тоже на это рассчитываю, – сказал Мел.
– Ну что же, подпишем, – сказала Зоя.
Мел подписал контракт. Зоя подписала его со своей стороны, один экземпляр протянула Мелу. Затем достала из сумочки, висевшей на спинке стула, двести двадцать тысяч долларов и протянула Мелу.
– Это пятьдесят процентов от суммы контракта. Я знаю, что одесские художники предпочитают наличные.
– Да, спасибо, – сказал Мел.
– Остаток денег я перечислю на карточный счет, который Вы укажете.
– Хорошо, – сказал Мел. – Я открою карточку и сообщу.
– Сюда скоро приедут фотографы и журналисты. Когда они все снимут, приедут упаковщики картин и каждую упакуют. Собственно, пока это все. Спасибо за биточки.
– Спасибо Вам, Зоя, – сказал Мел.
– Кстати, Мел, у меня для Вас есть совершенно уникальное предложение. Только Вы, ради Бога, не удивляйтесь. Мы сейчас ищем художника, который согласится отправиться в Антарктиду. Не согласитесь ли Вы им стать?
– В Антарктиду? – спросил Мел. – А зачем там художник?
– О! Это очень долгая история, – сказала Зоя Раппопорт. – Я изложу ее только в общих чертах.
Мы с Мелом с вежливыми улыбками готовились послушать уважаемую даму, которая только что сделала моего друга Мела обеспеченным человеком. Однако, то, что мы услышали, вызвало у нас действительно неподдельный интерес.
– Мой хороший знакомый, я бы сказала один из очень близких мне людей, занимается моделированием климатических изменений. У него в Лос-Анджелесе своя лаборатория, и он осуществляет наблюдения по всему миру. Я не знаю подробностей, но ровно двадцать девять дней назад меня разбудил его телефонный звонок. Он всегда забывает о разнице во времени, но я его обычно прощаю: Джордж никогда зря меня не беспокоит. Так вот, Джордж сказал, что по его сведениям осталось совсем немного времени. Еще шестьдесят восемь – максимум семьдесят дней, – и необходимо уезжать из Европы, климатические изменения приведут к ураганам и затоплениям, которые разрушат все крупные города. Осталось, как Вы можете посчитать, тридцать девять дней. Поэтому я так тороплюсь с завершением нашей сделки.
– А куда уезжать? – спросил Мел.
– В Антарктиду, конечно. Уже сейчас, как говорит Джордж, туда набираются добровольцы, чтобы откалывать айсберги. Это позволит немного охладить мировой океан и отдалить неизбежный конец цивилизации. Но новая цивилизация будет основана именно там, на никем не заселенном континенте. Разумеется, мы предпринимаем шаги, чтобы спасти самые выдающиеся произведения искусства и постепенно вывозим их туда. Но художники, которые увековечат возрождение человечества, там тоже необходимы.
– И Вы верите в это, Зоя? – спросил Мел.
– Ну конечно, мой мальчик. Джордж никогда еще меня не обманывал. Он предупреждал меня о наводнениях, когда я жила в Германии, он предупреждал меня о землетрясении, когда я была в Лос-Анджелесе. Джордж всегда все знает лучше всех. Я понимаю, Вы молоды и полны сил. Но с годами начинаешь понимать, что цивилизация также не вечна, как и мы.
– То есть Вы уверены, что если мы не отправимся в Антарктиду, а останемся здесь, у нас очень большой шанс погибнуть в ближайший месяц?
– Да, молодой человек. Если Вам нужны доказательства, я могу связать Вас с Джорджем. Не волнуйтесь, он все понимает. Все, кому я предлагаю отправиться в Антарктиду, выходят на него, чтобы получить доказательства и принять решение самостоятельно. Это совершенно нормально. Джордж просто высылает всем желающим по электронной почте ссылку на сайт, на котором уже лежит вся необходимая информация. Кстати, вот, у меня есть эта ссылка в одном из писем.
Зоя порылась в своей папке и извлекла оттуда распечатку письма. Мел протянул мне листочек, и я направился к компьютеру. Через несколько секунд я был на нужной интернет-странице. Первое, что бросилось мне в глаза – это анимированный портрет Евы, созданный из облаков, точно такой же, каким мы видели его в стакане с водой. Феномен «Портрет Евы» был замечен и описан молодым ученым из Одессы по имени Максим Шопен. Утверждалось, что видео было записано спутниками наблюдения вчера вечером. Феномен сформировался над Одессой. Я вспомнил, что было вчера. Примерно в то же время мы с Мелом слушали мою новую композицию. Я удивился такому совпадению, но особенно на нем не задержался. Мое внимание привлек счетчик обратного отсчета и описание модели климата, в соответствие с которой через тридцать девять дней, шесть часов, семь минут и три секунды климат Земного Шара претерпит необратимые изменения, и вся современная цивилизация будет сметена с поверхности небывалыми по силе ураганами и затоплениями. Цифры секунд и минут постоянно уменьшались.
Я сохранил в памяти компьютера адрес интернет-страницы, и вернулся к Зое и Мелу. Зоя спрятала листочек с адресом обратно в свою папку. А папку – в складки своей сложной одежды.
– Да, я нашел эту интернет-страницу, – сказал я, отвечая на безмолвный вопрос Мела. – Там действительно стоит счетчик обратного отсчета. По нему нам осталось чуть больше тридцати девяти дней.
– Мел, вы подумайте с Лео о том, что я сказала. И примите решение. Я буду очень рада, если вы оба составите нам компанию, когда мы отправимся в Антарктиду. Мы садимся на самолет через двадцать пять дней и летим в Австралию, где нас будет ждать корабль для путешествия в Антарктиду. Буду рада, если увижу вас обоих на борту. Ой, мальчики, мне уже пора… Очень сильно опаздываю.
– Спасибо, Зоя.
Зоя Раппопорт поднялась со стула и направилась к выходу. Мы проводили ее.
– Будьте дома, Мел. Скоро приедут фотографы, а вслед за ними упаковщики.
– Хорошо, Зоя.
Когда Зоя вышла за дверь, Мел спросил:
– Ну что, ты ей веришь?
– Верю? Не знаю. Но я нашел кое-что интересное на том сайте, что она дала.
– И что же?
– Ты не поверишь. Догадайся, какое изображение снял спутник из космоса над Одессой вчера, когда мы слушали мою музыку?
Мелу не надо было повторять дважды. Он почти мгновенно оказался у компьютера, на экране которого постоянно воспроизводился снятый из космоса видеофайл.
– Портрет Евы, – прочел Мел. – Да, это тот самый портрет.
– Похоже, моя мелодия сделала не только бурю в стакане, – сказал я.
– Но как это объяснить?
– А вот, видишь, счетчик обратного отсчета?
– Да, а ниже что?
– Модель того, что будет в Европе через тридцать девять дней. Посмотри.
Мел посмотрел. И я, сидя рядом с ним, ознакомился с результатами моделирования более внимательно. Ученый Джордж Эшвуд считал, что перегретая атмосфера Земного шара за тридцать-сорок дней до катастрофы начнет порождать необычные феномены самоорганизации, как диссипативные структуры, описанные в синергетике. Также там рассказывалось, что будет дальше, какие антициклоны и циклоны родятся в атмосфере, как нарушится движение воздушных масс и как изменятся океанские течения. Через тридцать девять дней, – утверждал ученый, – атмосфера Земли окажется в очередной точке бифуркации, наиболее вероятный выход из которой – полное перемешивание атмосферных потоков, то есть хаос, сопровождающийся фантастическими по силе ураганами, грозами и цунами.
– Да, впечатляет, – сказал Мел.
– И вызывает доверие. Тем более, что все данные и все расчеты ученый открыто публикует.
– Я мало что понимаю в данных и вычислениях, но результаты понятны каждому.
– А знаешь, муж Евы, той самой, чей портрет в облаках, занимается климатическими изменениями. Она только сегодня мне сказала во время занятий. Может, позвоним ему?
– Почему бы и нет? – сказал Мел. – Может, он поможет нам в этом разобраться.
Я сходил за своим мобильным телефоном и набрал Еву.
– Ева, привет!.. Слушай, я еще не спрашивал… Сейчас спрошу. Мел, Ева хочет, чтобы ты написал два ее портрета. Один в костюме Евы, а другой – в одежде.
Мел пожал плечами с выражением «Почему бы и нет?» на лице.
– Он согласен… Гонорар? Ну вы договоритесь, я уверен.
Мел с энтузиазмом кивал головой, подтверждая мои слова.
– Я звоню не только по этому поводу. Скажи, можно ли поговорить с Максом?… Да, это очень срочно… Ну он же занимается моделированием климата, так? Вот это меня и интересует больше всего.
К телефону подошел Макс.
– Макс, привет, мы вчера виделись в ресторане. Слушай, ты занимаешься моделированием климата? Отлично. Нам тут дали сайт Джорджа Эшвуда с моделью климата… Что ты об этом думаешь?… Ты в его группе? Отлично! Значит, ты уверен в правильности его расчетов?… А, так это твои расчеты?… Ты основной автор модели?… Подумать только, как все совпало… А что с портретом Евы на облаках? Это шутка?… Реально? Слушай, Макс, а ты можешь прямо сейчас посмотреть, что там снимают спутники? Отлично! Мел, включи мою вторую композицию, пожалуйста… Да, Макс, посмотри прямо сейчас, через несколько секунд, что там будет.
Мел включил музыку. Я услышал в трубке слова Макса «Пока ничего особенного не вижу», а потом, через несколько секунд, крик «Как вы это делаете?».
– Мел, – попросил я. – А теперь первую композицию. Макс! Смотри дальше. Макс смотрел на единорога, розу, язык пламени и на дракона, и, видимо, был совершенно ошарашен.
– Как у вас это получается? – спросил он.
– Мы тебе расскажем все, если ты изложишь нам подробно и очень популярно суть модели, которую ты разработал для Джорджа Эшвуда. Приезжай прямо сейчас. Ну конечно, бери с собой Еву, она же теперь мировая знаменитость…
Мел посмотрел на меня и сказал свою знаменитую фразу:
– Кажется что-то начинается…
Раздался звонок в дверь. Это приехали фотографы. Вначале мы попытались как-то управлять их перемещениями по нашей квартире, но потом махнули на все рукой. Фотографы расставили свет, стали снимать картины, Мела заставили переодеться, потому что его белый костюм был чрезмерно ярким для их камер, и все остальные объекты получались темнее, чем нужно, потом его долго фотографировали на фоне работ, потом сидя за мольбертом, потом стоя у окна. Пока Мел мучился, приехали Ева с Максом. Увидев у нас всю эту толпу, они немного смутились.
– Не бойтесь, вы попали туда, куда нужно, – сказал я. – Это фотографы, они скоро уедут.
Но фотографы провозились еще полтора часа, фотографируя все работы для каталога. Мел, от греха подальше, убрал свой вчерашний шедевр в мой рабочий кабинет. Я угощал Макса и Еву тем, что нашлось в холодильнике, приготовил обед. Макс выпроводил фотографов и, только сел перекусить, как приехали упаковщики. С ними никаких хлопот не возникло. Шесть пар опытных рук не больше, чем за полчаса упаковали все картины Мела в коробки, которые они прямо на месте делали из толстого картона, каждую коробку завернули в полиэтилен, и погрузили их в припаркованный во дворе микроавтобус.
– Вот так и разбазаривается национальное достояние, – грустно сказал Макс.
– Это точно, – согласился я. – Твой мозг вот использует американский ученый. А что бы он без тебя делал?
– Нашел бы индуса или китайца, – сказал Макс.
Наконец, упаковщики уехали, и мы все вместе сели за стол, чтобы перекусить и поговорить спокойно.
– Что вас интересует в моей модели? – спросил Макс.
– На самом деле, – сказал Мел, – меня интересует ответ на простой вопрос. Надо ли нам всем уезжать в Антарктиду откалывать айсберги и основывать новое человечество или можно пережить природные катаклизмы здесь, в Одессе, никуда не уезжая?
– Я сам ищу ответ на этот вопрос уже много дней, – сказал Макс. – Одесса расположена в уникальном месте. Здесь практически никогда не бывает ни сильных штормов, ни смерчей. И по одним расчетам получается, что Одессу этот катаклизм не затронет, по другим – что все-таки мы разделим судьбу европейских столиц.
– И что же делать? – спросил я.
– Есть еще один вариант, более печальный. Одна из веток развития событий оставляет нам не тридцать девять, а всего лишь четыре дня до начала необратимых изменений климата.
– И ты молчал? – спросила Ева.
– Я говорил тебе вчера. Очень подробно, – спокойно возразил Макс.
– А, ну да, – сказала Ева.
Видимо, вчера она плохо слушала своего супруга. Честно говоря, она и сейчас его не очень хорошо слушала. Ее нога нежно ласкала мою ногу под столом. Я улыбался. Приятно, что я нравлюсь этой девушке. Но ведь она знает, что у нас ничего не получится.
– Но скажите, наконец, как вы делаете то, что я видел сегодня?
– Ты не поверишь, – сказал я.
Мел налил в стакан минеральную воду и пригласил всех пойти за ним. Он поставил стакан на компьютерный стол и включил сначала первую, а потом вторую композицию.
Макс смотрел во все глаза. Ева тоже.
– Это музыка, которую сочинил Лео, – сказал Мел с гордостью.
– А другие музыкальные композиции? – спросил Макс.
– Лео сочинил только две. Мы ставили музыку других композиторов. Ничего подобного она не делает.
– Первая композиция, где единорог, роза, пламя свечи и дракон, имеет температуру на 0,01 градуса выше окружающих атмосферных масс. – сообщил Макс. – А портрет Евы нагревается на 2 градуса выше. Он действует в двести раз мощнее. Но почему?!
Макс, схватившись за голову, опустился на компьютерный стул. Но стул отъехал назад по гладкому паркету, и Макс сел на пол, больно ударившись мягким местом.
– Что это все значит? – спросил он. – Может, вы знаете?
– Нет, конечно. Мы думали, ты нам объяснишь, – сказал я.
– Ну, можно предположить, что климатическая система сейчас находится в таком неустойчивом равновесии, что малейшее изменение оказывает влияние на состояние всей системы в целом. Нет, не всей. Только над Одессой… Только НАД ОДЕССОЙ!
Ученый вскочил с пола и бросился к компьютеру.
– Я ничего не понял, – сказал Мел.
– Я тоже, – признался я.
Макс повернулся к нам и, страстно размахивая руками, объяснил:
– Атмосфера чувствительна к любым, самым незначительным изменениям. Вы зажигаете спичку – и вся атмосфера на это реагирует. Вы открываете окно – и это может привести к началу урагана. Это так же, как в горах, когда один громкий звук может вызвать сход снежных лавин.
– Но как такое возможно? – спросил я.
– Это возможно только при очень особенном состоянии системы… Мне нужна бумага и ручка.
Мел немедленно вытащил из стола стопку бумаги и несколько ручек. Макс начал лихорадочно писать уравнения. Он разложил листочки на полу, а сам улегся среди них, продолжая лихорадочно писать.
– Это надолго, – сказала Ева. – Мальчики, пойдемте, я вам коктейли сделаю.
Мы удалились на кухню, оставив молодого ученого лежать на полу.
– Так когда мы начнем работать над портретом? – спросила Ева.
– Хоть завтра, – сказал Мел. – Сегодня такой суматошный день…
– А сколько денег я буду должна за портрет? За оба портрета?
– Давайте об этом потом поговорим, – улыбнулся Мел. – Я напишу портрет, и Вы сами поймете, стоит ли его покупать у меня, или нет. Если решите, что нет, то получите гонорар как натурщица.
– Хорошо, – сказала Ева. – Я согласна.
Коктейли она смешивала очень профессионально. Мы сидели на стульях вокруг стола, наслаждались напитками, а Ева щебетала о каких-то милых пустяках. В конце концов, она поняла, что мы ее не слушаем.
– Мальчики, а что вы будете делать в Антарктиде, если туда придется ехать?
– Интересный вопрос, – улыбнулся Мел. – Помнится, моя жена тоже постоянно спрашивала у меня, что я буду делать, если случится то, это, пятое, десятое… Я тогда очень на нее злился. А теперь мне смешно.
– Ну я же просто спрашиваю.
– Это тоже типично женская фраза, – заметил я.
– Ну я же женщина, чего же вы хотите?
– Ева, – сказал я. – Ты очень красивая женщина. И не обижайся на нас, мы давно уже не знаем ответов на женские вопросы.
– Мальчики, мне кажется, вы просто заблуждаетесь кое в чем…
– Что-то нас часто стали называть мальчиками, – сказал Мел. – Сегодня уже второй раз…
– Наверное, молодеем, – сказал я.
– Лео, Мел… Вы можете надо мной смеяться, сколько хотите. Но я хочу сказать тебе, Лео. Ты мне очень нравишься. Я влюбилась в тебя с первого взгляда. И я хочу, чтобы ты это знал. Я теряю голову, когда ты рядом. И я понимаю, что ты с Мелом, и я понимаю, что ты гей, но для меня это не имеет никакого значения. Я люблю тебя, Лео. И я хочу, чтобы Мел это знал. Мел, не обижайся. Но это так.
– Ты очень необычная девушка, – сказал Мел.
– Да, Ева, – согласился я. – Ты просто ломаешь все стереотипы! Но я гей, понимаешь? И я никогда больше не буду с женщинами. Мы с тобой можем быть друзьями, мы можем вместе устраивать всякие чудачества, ты можешь пытаться соблазнять меня… Но я гей. Стопроцентный гей. С тех пор, как я это понял, я даже не мечтаю о женщинах…
– Я понимаю, Лео. Я не жду взаимности. Просто… хотела, чтобы ты знал…
Ее глаза заблестели от слез.
– Не надо, Ева. Будем друзьями. Лучшими друзьями, – я смотрел в ее глаза и видел в них такую сильную любовь, что мне даже становилось немного страшно.
– Спасибо, Лео, – сказала Ева. – Будем друзьями. Но я все равно буду тебя соблазнять. Я вас обоих буду соблазнять, чтобы доказать, что вы оба ошибались. Вы не на сто процентов геи. Я это чувствую. Вы оба можете любить меня, и таким образом еще сильнее будете любить друг друга.
Мы с Мелом одновременно встали, подошли к ней с двух сторон и взяли ее за руки.
– Ева, ну что ты делаешь? – сказал Мел.
– Ева, ну зачем ты так? – произнес одновременно с ним я.
– Я художник. Я прекрасно знаю, что такое безответная страсть, – заговорил Мел. – Но поверь мне, эта страсть ценна сама по себе. Все, что ты сейчас чувствуешь, все, что переполняет тебя, вся эта гамма эмоций – прекраснее этого нет ничего во Вселенной. Настанет день, когда ты будешь вспоминать эти свои чувства и радоваться, что они были в твоей жизни. Но не надо делать опрометчивых шагов.
– Ладно, мальчики. Налейте мне лучше чего-нибудь покрепче.
– Виски? – предложил Мел.
– Самое то, – сказала Ева.
Мел налил неразбавленное виски в стакан и протянул Еве, которая осушила его залпом. К ее щекам прилила краска. Она глубоко вдохнула.
– Так лучше? – спросил Мел.
– Да, вполне. Но это ничего не изменило, – сказала Ева. – Все, что я говорила, остается в силе.
– Ладно, ладно, – примиряюще сказал я. – Чему быть, того не миновать.
– Ребята! Идите сюда!
Это был голос Макса. Кажется, он что-то нашел.
– Ребята, я ошибался насчет Одессы.
– Что? – спросили мы хором.
– С Одессы как раз все и начнется. Мы принимали в расчет наблюдения со всего мира, и это усреднило нашу модель. Я с самого начала допустил ошибку. Я решил, что климатические изменения начнутся одновременно по всей планете. Но они начнутся в разных местах в разное время. И первым местом, по всей видимости, будет именно Одесса. Нам осталось несколько часов. Потом здесь начнется такое… Нам нужно разослать твои мелодии, Лео, по всему миру. Мелодия с портретом Евы работает мощнее, но первая мелодия тоже проявляет этот атмосферный феномен. Они должны звучать во всех городах, на всех радиостанциях… Там, где проявляется феномен портрета Евы или возникают изображения из первой мелодии, атмосфера находится в состоянии гипернеустойчивого равновесия, а это означает, что климатическая катастрофа начнется в этом районе в течение двух ближайших суток. Я вывел систему уравнений, описывающую это гипернеустойчивое состояние. По моим расчетам следующим местом, над которым разразятся бури и ураганы, будет Москва, потом Петербург и Северная Европа. А потом катастрофа будет двигаться по Европе до Италии, а после начнется в Северной Америке.
– И куда нам бежать? – спросил Мел.
– Соберите все самое ценное. Мы тоже поедем собираться. Идеальное место укрытия – Юг Африки. А еще лучше действительно Антарктида.
– Но чтобы полететь куда-нибудь, нужны визы, билеты… – сказал Мел. – У нас ничего нет. И за несколько часов мы ничего не можем сделать.
– Да, мы в ловушке, – согласился Макс. – Я не знаю, как мы выберемся.
Но сначала мне нужно написать письмо Джорджу. Я воспользуюсь Вашим компьютером?
– Конечно, – сказал Мел. – На здоровье.
– Ну что, – сказал я Мелу, – приключение начинается?
– Похоже, что так. Надо сказать Зое Раппопорт. Я позвоню из твоего кабинета.
– Где лежат файлы с этими волшебными мелодиями? – спросил Макс.
– Вот здесь, – я показал Максу.
– Давай в именах файлов увековечим имя композитора, – предложил Макс.
– Ну что ж, пиши Лео Гранд.
Это был мой студенческий псевдоним. Макс забарабанил по клавиатуре.
– Есть еще кое-что, – сказал Макс. – Кое-что странное. Я увидел новость в блоге.
– И что? – спросил я.
– Орбиты планет солнечной системы начали меняться со вчерашнего вечера. Земля сошла с орбиты. Теперь Венера и Марс. Интересно, что время схождения с орбиты совпадает со временем, когда я увидел портрет Евы на облаках.
– И что это значит? – спросил я. – Как ты думаешь?
– Думаю, Земля породила какую-то волну изменений. И самая безумная мысль, которая пришла мне в голову, что твои мелодии порождают эту волну.
– Да ну!? Не может быть!
– Знаю, что этого быть не может. Но факты – упрямая вещь. Сейчас узнаем, насколько я прав в этом безумном предположении. Если это так, то когда твоя музыка начнет звучать по всей планете, Земля должна вообще оторваться от Солнца и улететь в самостоятельное плавание по Вселенной.
– Макс, – сказала Ева, – я поеду домой. Соберусь. Что взять из твоих вещей?
– Ноутбук и внешний жесткий диск, – сказал Макс. – И деньги в ящике стола. Там немного, но на первое время хватит. И документы не забудь! Да! И еще нам пригодятся портативные рации. Помнишь, я привозил из экспедиции?
– Помню, – сказала Ева. – Я знаю, где они лежат.
– Я съезжу с тобой, – сказал я Еве. – А то Макс тут пытается меня обвинить, что я осуществил мечту Архимеда, сдвинул Землю.
– Хорошо, – просияла Ева. – Мы скоро вернемся, Макс.
Мы поехали в моей машине. Город жил своей обычной жизнью. В Одессе никто бы и не поверил в надвигающуюся катастрофу, даже если бы об этом трубили на всех радиостанциях. Восприняли бы как обычное штормовое предупреждение. Оптимизм, присущий жителям этого города, в этот раз может сыграть с ними плохую шутку.
– Что ты возьмешь, кроме личных вещей? – спросил я Еву.
– Флейту, – сказала она. – Старую дедушкину флейту.
– Ты умеешь играть?
– Да. Умею. Меня учила мама. А ее дедушка. Он был гениальным флейтистом.
– А я даже не знаю, что мне взять с собой. Вроде, у меня и нет ничего.
– Самое ценное, Лео – это ты сам.
– Знаешь, я тоже учился играть на флейте, – признался я. – Мне всегда нравился этот инструмент. Но потом родители отдали меня учиться на фортепиано, и с тех пор я к флейте не прикасался.
– Я дам тебе поиграть, – пообещала Ева.
Ехать было совсем недолго, мы жили в нескольких кварталах друг от друга. Ева быстро собрала вещи: ноутбук, жесткий диск и флейту передала мне. А сама повесила на плечо две дорожные сумки и маленькую сумочку с рациями.
– Пойдем, – сказала она.
– Не забудь квартиру закрыть, – сказал я. – Твой супруг может и ошибаться.
– В этих вопросах он гений, – сказала Ева. – Он не ошибается.
Тем не менее, дверь она тщательно закрыла и обесточила квартиру, выключив рубильник в подъезде.
– Так будет надежнее, – сказала она.
– А документы ты не забыла? – спросил я. – В конце света документы могут дать главное преимущество.
– Все документы здесь, – она похлопала по сумке ноутбука. – Но что-то подсказывает мне, что нам они не потребуются.
Ева улыбнулась. Она и впрямь была очаровательна. И новая стрижка ей очень к лицу. Мы погрузили вещи в багажник, а ноутбук, жесткий диск и флейту сложили на заднее сиденье.
Над Одессой сгущались облака. Начинался дождь. Было в нем что-то необычное, в этом дожде, что-то угрожающее. Мы остановились на светофоре, и мне в глаза бросились плакаты, напечатанные на желтой бумаге черным шрифтом. Ими обклеены были все столбы, и благодаря сочетанию цветов, текст можно было прочесть издалека: «Судный день настал», – гласила надпись. Видимо, какой-то религиозный фанатик подкрался к истине слишком близко.
– Давай поедем быстрее, – сказала Ева, которая тоже увидела надпись на плакате.
Когда мы приехали, Мел и Макс уже упаковали вещи.
– Лео, я упаковал кое-какую твою одежду, кроме деловых костюмов. И все документы вот здесь, в боковом кармане.
– Вот и хорошо, – сказал я. – А то я уже с ужасом представлял себе, что буду собираться сейчас. Куда решили ехать?
– Надо направляться на Север, в сторону Киева. Там решим, что делать. Макс, когда эта штука достигнет Киева?
– Климатический коллапс начнется в Киеве через двое суток.
– За это время мы успеем получить визу, – сказал Макс. – Зоя обещала помочь. Я звонил ей. Она на пути в Париж, поймал ее в аэропорту. Все мои картины уже в Париже. Так что… можно отправляться в путь.
– Значит, теперь это называется «климатический коллапс»? – уточнил я.
– Именно так, – откликнулся Макс. – Ева, ты взяла мой ноутбук?
– Взяла. Вот.
– Ну через некоторое время мы будем точно знать, что к чему, – сказал Макс. – Можно ехать. Я введу информацию в компьютер по дороге.
– Мел, ты взял с собой свой последний шедевр?
– Да, конечно. Вот он.
Мел показал на аккуратную прямоугольную коробку: упаковщики оставили в мастерской достаточно картона и полиэтилена.
– Ну значит мы полностью готовы, – подытожил я. – Едем!
Мы закрыли квартиру, и я тоже выключил общий рубильник, обесточив ее. Надеюсь, с ней все будет в порядке, когда мы вернемся. Дождь на улице шел все сильнее.
– Интересно, будет ли работать вай-фай во время движения? – сказал Макс.
– Кое-где будет, – ответил Мел.
– У меня еще спутниковый интернет в ноутбуке, – сказал Макс. – Так что без связи не останемся. Да, кстати, вот у меня тут портативные рации есть. Как раз три штуки. Заряжаются от прикуривателя. Настроены на одну частоту. Так что мы сможем постоянно переговариваться.
– Отлично, – сказал я.
Мы расселись по машинам. Мел в свою Хонду, я – в Тойоту, а Ева и Макс – в Мицубиси. Я завел мотор, включил почти полностью разряженную портативную рацию в прикуриватель и проверил связь.
– Алло! Как слышно? Прием!
– Слышу хорошо, – откликнулся Мел.
– Отличная слышимость, – сказала Ева. – Макс подключился к интернету через спутник. – Буду сообщать новости.
– Поехали! – сказал я.
Мы тронулись. Дождь шел все сильнее.
//-- Ева --//
Я села за руль, а Макс расположился на заднем сиденье. Как бы я хотела, чтобы рядом со мной сейчас был Лео. У меня даже была безумная мысль пересесть к нему. Но Макс должен был работать. И не мог вести машину. Получалось, что если я так поступлю, то подведу всех. Пришлось мне смирить порывы. Когда Лео сказал «Поехали!» я тронулась с места. Не выпуская друг друга из виду, мы выехали из города.
– Мелодии Лео уже звучат по всему миру! – сказал Макс.
Я взяла одной рукой рацию.
– Лео! Твои мелодии уже звучат во всем мире! Поздравляю! Ты стал самым популярным композитором на всех радиостанциях!
– Такой славе никто не позавидует, – откликнулся Лео.
– А что там в Киеве? Какая погода? – поинтересовался Мел.
– Погода что надо, – сказал Макс. – Я ввел данные в модель. Климатический коллапс в Киеве начнется через 75 часов. А в Одессе уже начинается. Но пик изменений через три часа. Мы успеваем уехать.
– Ладно. Давите на газ, ребята! – сказал Мел.
Мокрая трасса – не лучшее место для гонок. Мы уезжали от Одессы, и в зеркале заднего вида я наблюдала, как над родным городом сгущаются темные тучи. И вдруг молния прорезала небо над Одессой. Настолько огромная и настолько долгая, что мне стало по-настоящему страшно. Я никогда не видела молнии, которая неподвижно полыхает в течение тридцати секунд.
– Ты заметил? – спросила я Макса.
– Началось. Но это только самое начало, – откликнулся он. – Твое лицо появилось в облаках над Токио. У них будет то же самое в течение двух дней.
– Не хочется быть предвестницей конца света, – откликнулась я.
– Ты спасаешь тысячи людей от верной смерти… Предупреждаешь их. Это не так плохо, Ева.
– Ладно, работай, студент, – сказала я. – Лео, как ты там?
– Все отлично, Ева. Держись правее. По встречной много сумасшедших гонит в Одессу.
– Вижу, – сказала я и приняла чуть правее.
Макс, сидя позади меня, крикнул:
– Ева, дай мне рацию! Пожалуйста!
Я протянула ему рацию через плечо.
– Лео! – крикнул Макс. – Помнишь, я говорил насчет земной орбиты?
– Да, – ответил Лео.
– Земля уходит все дальше и набирает скорость! Мы больше не летим вокруг солнца.
– Думаешь, это моя музыка?
– Я уже ничего не знаю. Похоже, вся Солнечная система начала рассыпаться. Я смотрю астрономические сайты. Там просто паника. В центре солнца возникла дырка, и в этой дыре из солнечной плазмы формируются те образы, которые создают твои мелодии. Единорог, роза, пламя свечи, голова дракона, портрет Евы… Каждое появление портрета Евы ведет к дальнейшему разрушению солнца…
– Если моя музыка разрушает мир, почему мы сами еще целы?
– Это вопрос, – сказал Макс. – Но, кажется, я вижу впереди что-то похожее на ответ.
К нам приближалась волна света.
– Что это, Макс? – взвизгнула я.
– Северное сияние, прямо над поверхностью земли, – сказал Макс.
– Северное сияние?
– У меня нет другого объяснения.
Мы пересекли границу световой волны, и теперь ехали по сказочной местности: все вокруг было покрыто переливающимся светом, с деревьев и с травы летели искры, редкие капли дождя светились. Навстречу больше не попадались машины.
– Ребята, давайте сбавим скорость, – предложила я.
– Мы снизили скорость и поехали вперед осторожно. Сияние под колесами мешало видеть границу трассы. Легко было заехать на обочину и перевернуться. И этот свет становился все ярче. Наконец, он стал слепить так, что мы вынуждены были остановиться.
Я открыла дверь машины и осторожно поставила ногу на асфальт. Ничего не произошло.
– Солнечной системы больше нет, – сказал в рацию Макс. – Солнце рассеялось потоками частиц. Ничего больше нет. Планеты разбредаются в стороны… Это конец света.
Я протянула руку назад и взяла дедушкину флейту. Из машин вышли Лео и Мел. В руках у Мела была картина. Дождь прекратился. Теперь над нами сияло небо со звездами, и эти звезды ощутимо двигались. Правда, совсем не так, как мы привыкли. Сквозь переливающееся сияние, создающее вокруг нас туманную дымку, свет звезд казался колючим и неуютным.
– Что нам делать? – спросила я, глядя на Лео и Мела.
– Не знаю, – сказал Мел. – Мне кажется, мы тоже скоро исчезнем. Растворимся в пустоте.
Из машины вылез Макс, держа в руках ноутбук.
– Посмотрите на это! – сказал он. – Это все, что осталось от Солнца.
Мы склонились к экрану. Солнце представляло собой огромное облако светящегося газа, и это облако постоянно меняло очертания, становясь то моим портретом, то драконом, то единорогом, то розой, то пламенем свечи…
– Впечатляет, да? – сказал Макс.
– А что сделает с землей космический холод без солнца? – спросила я.
– Все замерзнет. Очень быстро, – сказал Макс. – Атмосфера охладится через пару дней. Мне нужно срочно переделывать свою модель. Я не учел в ней того, что солнце может исчезнуть.
– Ну что ж, – улыбнулся Мел. – Значит, тебе будет чем заняться в последние часы.
Мел сорвал упаковку со своей картины. В призрачном сиянии, исходящем с поверхности планеты, его полотно как будто бы ожило.
Какая-то сила подняла нас над поверхностью Земли, и мы повисли в сияющем полупрозрачном тумане. Или это поверхность планеты ушла из-под наших ног, потому что кто-то выключил силу тяготения?… Я почувствовала, что в руках у меня флейта, и осторожно достала ее из футляра.
– Смотрите, – сказал Макс.
И правда, было на что посмотреть. Земной шар удалялся от нас. Все дальше и дальше. Мы уже видели его так, как будто находимся на спутнике Земли.
– Почему мы еще живы? – спросил Мел, сжимая картину.
– Может быть, мы вовсе и не живы? – ответил ему вопросом Лео.
– Почему мы не замерзаем в космическом холоде? – спросила я.
В тот же миг поток холода окатил мое лицо, и я закашлялась.
– Лучше не думай об этом, – сказал с улыбкой Лео.
И холодный поток исчез. Земля улетала от нас все дальше, и, наконец, обратилась в точку. Вокруг нас сиял туман. Сквозь него были видны звезды. И ничего вокруг не было. Только пустота. И тишина. Такая тишина, какую не может услышать ни одно живое существо.
– Интернета больше нет, – сказал Макс. – Что же делать?!
Я поднесла к губам флейту и заиграла «Орфея и Эвридику». Печальная мелодия пронизывала пространство. Все слушали.
Когда я закончила, Мел спросил:
– Лео, о чем ты думал, когда сочинял вторую свою мелодию?
Лео немного помедлил с ответом.
– О Еве. Я вспоминал ее глаза и сравнивал их с небом, которым мы с тобой любовались и которое ты изобразил на этом полотне.
– А сможешь ли ты сочинить и сыграть на флейте то, что на моей картине? – спросил Мел. – Сможешь ли ты сочинить мелодию, которая будет обо всех нас и об этом пейзаже?
Лео протянул руку, чтобы взять флейту.
– Не урони, – сказала я, передавая инструмент.
Лео улыбнулся, кивнул мне. Он закрыл глаза, сосредоточился. И заиграл. От этой мелодии у меня по коже забегали мурашки. Мне показалось, что он воплотил в музыке всю меня, до последней клеточки… А потом это ощущение прошло, и сменилось чувством, что я улетаю в картину, нарисованную художником со странным именем Мел.
А потом в мелодии появился сам Мел, и я вдруг всей кожей ощутила его душу, в мелодию прокрался и Макс со своим ноутбуком, но ему Лео уделил немного внимания. И, наконец, в мелодии, которая все еще звучала, я почувствовала самого Лео. Именно такого Лео, в которого я влюбилась без памяти, такого Лео, который не может ответить мне взаимностью. Во всяком случае, пока не может. Но ведь мир, в котором мы жили, растворился… А мы – остались. Так что возможно всё. ВОЗМОЖНО ВСЁ!
Мелодия завершилась. Мы стояли на вершине пологого холма. Мел сжимал в руках свою картину. Вдалеке паслись стада, дымили трубы хижин, белела каменная башня, лазурное море плескалось у берегов…
Макс, по-прежнему держа ноутбук в руках, сел на траву и ощупал ее руками. Все было реальным. Реальнее некуда.
– Спасибо, что дала поиграть на флейте, – сказал Лео, протягивая мне дедушкин инструмент.
Мел аккуратно положил свою картину на землю, подошел к Лео и обнял его. В окошке башни я увидела нескольких женщин, которые смотрели на нас. А снизу к нам уже бежали люди, одетые в полотняную одежду, и что-то кричали на неизвестном нам, но очень музыкальном языке.
//-- КОНЕЦ --//