&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Сергей&nbsp;Павлович&nbsp;Щавелёв<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки. Учебное пособие<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей Павлович Щавелёв<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рецензенты напутствуют читателей пособия [1 - По ряду объективных и субъективных причин многие важные условия академического и учебного книгоиздания в постсоветской России заметно выродились. Редакторов и, особенно, рецензентов учебников и монографий сплошь и рядом обозначают формально, «для галочки», а то и обходятся без них вовсе. Поэтому автор настоящего пособия обратился с просьбой к его рецензентам сформулировать свои впечатления от знакомства с ним и поместил их отзывы перед своим текстом – как варианты подготовки читателей к его освоению.]<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Актуальность антропологии науки<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор философских наук, член-корреспондент РАН И.Т. Касавин [2 - Илья Теодорович Касавин – доктор философских наук, член-корреспондент РАН, заведующий сектором социальной эпистемологии Института философии РАН (Москва), главный редактор журнала «Эпистемология и философия науки»; составитель и главный редактор «Энциклопедии эпистемологии и философии науки» (М, 2009).] (Институт философии РАН)<br></h3><br><img border=0 src="i_001.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Основная идея данной книги, которая, несомненно, будет с интересом встречена довольно широким кругом читателей, состоит, как мне представляется, в подчёркивании антропологического измерения науки, научной деятельности, коммуникации и собственно познавательных актов. Попросту говоря, Сергей Павлович делает своим предметом обстоятельство, которое в течение долгого времени оставалось на периферии эпистемологических и науковедческих исследований: в науке работают не какие-то особенные «учёные», а ЛЮДИ – со всеми своими достоинствами и недостатками. Очеловечивание образа учёного, отказ от отождествления науки и истинного научного знания своим следствием имеют призыв к реальной ответственности учёного за сделанную, а порой и сознательно не сделанную по каким-то причинам работу. Ведь только настоящий, а следовательно, в чём-то несовершенный человек, неизбежно время от времени ошибающийся и переживающий свои ошибки, в идеале как-то преодолевающий их, способен усмотреть моральную проблему и воспринять этическую аргументацию в пользу того или иного способа её решения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но во взгляде на науку сквозь призму морали и эмпирически данного сознания заложена ещё одна возможность, а именно – пересмотра самого статуса ЛОГИКИ НАУКИ как подлинного предмета современной эпистемологии. Этика и психология науки, принятые всерьёз, заставляют расстаться с иллюзиями абстрактной объективности познающего субъекта. Они требуют подходить и к самому познавательному процессу с теми же критериями и уделять ошибкам и заблуждениям то же внимание, что и общепринятым научным результатам, претендующим на истинность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, в предлагаемом читателю тексте учёный едва ли не впервые в отечественной научно-учебной литературе низводится из своей «башни слоновой кости» на грешную землю; и одновременно наука становится более понятной и доступной, а в перспективе – и практичной с точки зрения реализации своих инновационных идей. Книга профессора С.П. Щавелёва вносит заметный вклад в осознание этого процесса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 ноября 2009<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;г. Москва.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Задание читателю<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заслуженный деятель науки России, профессор Л.Т. Хроленко [3 - Александр Тимофеевич Хроленко – доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки России, заведующий кафедрой русского языка Курского государственного университета. Член совета по фольклору РАН, этнолингвистической комиссии при Международном комитете славистов. Составитель энциклопедического словаря языка русского фольклора, соавтор сопоставительного словаря «И.Ф. Тютчев и А.А. Фет», многих других т. п. монографических, учебных и справочных изданий.](Курский государственный университет)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Зная, как привольно, свободно и радостно живётся в научной области, невольно желаешь, чтобы в неё вошли многие».<br>
&nbsp;Д.И. Менделеев. «Основы химии».<br><br><br><img border=0 src="i_002.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не скрою, что автор этих слов, профессиональный филолог, с симпатией относится к вузовской учебной дисциплине, именуемой «История и философия науки», и жалеет, что ему в аспирантские годы не довелось основательно изучить и сдать экзаменом эту весьма полезную молодому гуманитарию, да, наверное, и естественнику дисциплину. В зрелом возрасте, разрабатывая курсы лекций для магистрантов от филологии по истории, проблематике и методологии науки о слове, с большим интересом изучил пособие группы авторов (Джегутанов Б.К, Стрельченко В.К, Балахонский В.В., Хон Г.Н. История и философия науки. Учебное пособие для аспирантов. СПб., «Питер», 2006. 368 с). Не прошли мимо моего внимания и другие учебные книги по означенной дисциплине. В них профессионально и обстоятельно обсуждалось большинство вопросов философского и науковедческого характера, но что касается раздела «Наука, мораль, нравственность», то он на фоне других казался неким довеском, хотя и обязательным, которому не повезло. Почему? Ответить на этот вопрос можно только после прочтения книги, которую читатель сейчас держит в руках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рефлексия о научном знании складывается из двух частей – что такое наука и кто такой учёный?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думается, что толково объяснить, что такое наука, какова таксономия наук, научная парадигма и научная революция, вненаучное и псевдонаучное знание и т. п. вопросы, относительно легко, поскольку речь идёт о вещах определённых, объективно существующих и академически осмысленных и принятых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается рассказа об этике и психологии науки, то это уже искусство. С одной стороны, налицо кажущаяся простота: подбирай примеры, выстраивай из них нарратив и предъявляй полученное читателю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С другой, читателя убедить трудно, ибо к каждому примеру и каждому тезису можно без труда подобрать контрпример и контртезис, и убедительности как не бывало. Академику Д.С. Лихачёву принадлежит грустное замечание о том, что знакомство с сотрудниками литературоведческих учреждений убеждает его в том, что литература никого и ничему не учит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Профессор Сергей Павлович Щавелёв предложил свою академическую версию знаменитого «Что такое хорошо и что такое плохо?», только не везде, а именно в науке. Право на это автор книги имеет, поскольку рассказ об этике и психологии науки ведёт человек, в науке состоявшийся. Не так уж много тех, у кого две докторские степени. С.П. Щавелёв – один из них. К степени доктора философии он прибавил степень доктора исторических наук. В каждую из двух областей знания им внесён заметный вклад. Шестнадцать монографий по философии и по истории; пять учебных пособий для высшей медицинской школы; бездна статей в журналах, альманахах и энциклопедиях; несколько разделов в сборниках научных трудов; публикации, популяризирующие науку в средствах массовой коммуникации. Каждой его работе присущи въедливость ищущей мысли и живость языка, излагающего найденное и понятое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господь наделил С.П. пытливым умом и великолепным чувством языка. Общаясь с С.П., не раз признавался собеседнику в своей зависти к его умению точно, остроумно и красиво излагать продуманное. Свою мысль С.П. умеет оперить стихотворной строкой из настоящей поэзии. Кажется, нет такой академической темы, для которой у него не нашлось бы неожиданного и глубокого эпиграфа. В разделе «Об авторе» с изумлением прочитал, что в печати находится сборник С.П. Щавелёва (псевдоним Сергей Раменский) 1970-х – 2000-х гг. «Эпиграфы». Неожиданно как факт и ожидаемо как суть. Так вот где секрет изящества изложения сухих рациональных мыслей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Секрет книги в том, что её текст двуслоен. Первый слой – это собственно повествование – умное, энциклопедически содержательное и весьма увлекательное. Второй слой – это то, на чём основывается филологическая герменевтика – образ самого автора книги, складывающийся из отбора и выстраивания материала, из смысла и коннотации избираемых слов, из явных и неявных оценок того, о чём пишется. Первый слой учит, а второй влечёт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глубокоуважаемый читатель, позвольте предложить вам филологическое задание по тексту этого пособия – вопрос, каким человеком представляется вам доктор философии и истории Сергей Павлович Щавелёв, и в чём образ автора не совпадает с его рекомендациями относительно этики и психологии науки?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;12 ноября 2009 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Курск.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нейтральна ли наука этически?<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кандидат философских наук, доцент Д.П. Кузнецов [4 - Дмитрий Петрович Кузнецов – кандидат философских наук, доцент кафедры философии Курского государственного медицинского университета. Специалист по истории русской философии, философии медицины и биоэтике.]<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Курский государственный медицинский университет)<br></h3><br><img border=0 src="i_003.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этическая проблематика науки имеет свою долгую историю, которая, впрочем, не привела к сколько-нибудь однозначным выводам [5 - Один из самых обстоятельных обзоров этой темы: Лейси X. Свободна ли наука от ценностей? Ценности и научное понимание / Пер. с англ. М., 2001.]. Одна из ведущих российских науковедов – Елена Аркадьевна Мамчур, заведующая сектором философии естествознания Института философии РАН, в своей последней по времени публикации книге [6 - См.: Мамчур Е.А. Образы науки в современной культуре. М., 2008.] в очередной раз обсуждает вопрос о том, насколько наука свободна от ценностей жизни и культуры, или же она нагружена ими? У неё получается, что этические принципы научного познания неизбежно в чём-то меняются от века к веку, но при этом загадочным образом в чём-то остаются неизменными…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и вообще обстоит дело с декларируемой в социуме этикой и реальной моралью, внутринаучные нравы всегда пестры, даже контрастны. Один учёный честный, а другой обманщик; один совершает свои открытия бескорыстно, а другой всё время держит в уме возможный гонорар за него же; один отрывается от занятий наукой – для того, чтобы трогательно заботиться о членах своей семьи, а в меру сил и о многих других обездоленных и несчастных современниках; ну и т. п. А ко всему прочему, эти все и т. п. плюсы и минусы в нравственном облике учёного исследователя сплошь и рядом сочетаются в биографии одних и тех же коллег, причём как рядовых, так и широко известных в общественном мнении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но, продолжая этическую экспертизу науки, подчеркнём: все эти личностно-психологические нюансы не имеют прямого отношения к более глубокому и важному пласту этоса учёных [7 - Коллективное рассмотрение этого понятия российскими и украинскими философами и науковедами свелось к попыткам прокомментировать известную концепцию Р.К. Мертона исходя из реалий начала XXI в.: Этос науки / Отв. ред. Л.П. Киященко, Е.З. Миркша. М., 2008.] – как измерить производимое ими знание в категориях добра и зла, пользы и угрозы для социума, его культуры? Кто отвечает за практическое применение, общественную отдачу научного знания – сами его творцы или же представители разных профессиональных практик, прежде всего чиновники, политики, их советники-эксперты. И здесь история науки не даёт нам однозначного ответа: соучастие в политических проектах, равно как и уклонение от такового со стороны учёных, служило поводом для их восхваления как патриотов, так и осуждения как «врагов народа». К тому же тут встаёт разница геополитических интересов разных стран и государств. Минувший XX век даёт нам особенно много образцов такого рода нравственных коллизий: и обоснование нацистских и коммунистических доктрин виднейшими мыслителями своего времени; и работа на оборону, включая разработку оружия массового поражения опять-таки всеми конфликтовавшими сторонами; и ответственность учёных и техников за вселенские катастрофы типа Чернобыльской.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, если миновать все эти и т. п. так или иначе изжитые, либо переживаемые человечеством катаклизмы, встаёт ещё более масштабный вопрос: куда нас приведёт дальнейший прогресс компьютерных, биомедицинских и прочих технологий, уже поменявший устои западной цивилизации? [8 - См. обзор футуролого-антропологических концепций в нашей работе: Кузнецов Д. П. История и человек. Проблема завершённости и совершенства в русской религиозной философии. Курск, 2005.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Автор настоящего учебного пособия – честь ему за это и хвала – не оглядывается на всевозможные историографические парафразы этической рефлексии над наукой, но осмысливает бродячие сюжеты своей темы вполне самостоятельно, как бы заново.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все отмеченные мной и многие другие, впрочем, по сути однопорядковые морально-нравственные коллизии в истории и в современной жизни науки и её служителей – учёных довольно подробно, вариативно прослежены в предлагаемом читателям пособии. Поэтому его с интересом прочтут разные категории читателей – и потенциально возможные исследователи (среди гимназистов и студентов высшей школы), и начинающие учёные (соискатели учёных степеней, аспиранты, научные сотрудники); и вполне состоявшиеся в науке её деятели; и даже ветераны «нашего движения». Однако и у тех, у других, и третьих, и у десятых могут и даже должны возникнуть разные впечатления от прочитанного. Что вполне нормально для любой профессии, а не только для нашей – академическо-университетской.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ещё одно немаловажное обстоятельство. Получив высшее образование на историческом факультете, я тем не менее с тех пор интересовался вопросами истории философии, а там, как вы сами понимаете, бездна проблем философии и истории науки. Читая ино– и русскоязычные тексты на эту последнюю тему, я всё более убеждался, что её необходимо конкретизировать – применительно к той или иной эпохе мировой истории, а главное – определённой цивилизации. То, что считалось физикой или же, допустим, медициной в Древней Индии или же в Древнем Китае, вовсе не чета атомистической традиции Демокрита – Ньютона – Бойля; а тем более кодексам Гиппократа или Галена. Тогда как автор настоящего пособия, мой многоуважаемый руководитель по службе в медицинском институте / университете, на указанное обстоятельство по большей части никак не оглядывается. Книга написана с западноцентричных, европеоидных позиций, и читатель должен это учитывать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вполне понятно, что, рассказывая о разных перипетиях научной работы и жизни, автор то и дело приводит те или иные эпизоды биографии, суждения выдающихся учёных, прежде всего наших русских. О каждом из них даётся постраничное примечание, резюмирующее его вклад в науку. Вообще-то, такого рода справку сегодня легко навести в общедоступных интернетовских поисковиках и ресурсах вроде общеизвестной Википедии, не говоря уже о печатных энциклопедиях и словарях. Но в жанре именно учебной книги персональный комментарий, пожалуй, уместен, поучителен для молодого специалиста – основного адресата настоящего издания. Тем более что сейчас мало кто из узких специалистов интересуется историей других научных дисциплин. Хотя для мало-мальски подготовленных читателей пособия по философии науки все эти сведения носят элементарный, общеизвестный характер; а в отдельных случаях их легко извлечь из тех же общедоступных справочных источников. Хотя, в конце концов, если вдуматься, чем больше информации автор-составитель умудрился вместить в своё издание, тем лучше для любых его возможных читателей. Тем более что многие персонажи этого пособия имели то или иное отношение к практической медицине и многим наукам, которые её обслуживают. Так что и по своей персонально-биографической части книга отвечает профилю соответствующего кандидатского экзамена в медицинском университете.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Привлекательной стороной текста кажутся мне вплетённые туда личные мемуары автора – о своих учителях, коллегах и даже противниках в науке и учебной работе. На многих страницах книги ярко запечатлены реальные эпизоды и нравы советской и постсоветской науки в лице Академии наук и Университета. Правда, в отдельных эпизодах мемуарного характера автору изменяет чувство меры. Упоминая о столкновениях национальных группировок в Ленинградском университете, он одну из них иллюстрирует фольклорными абстракциями («Ивановы, Петровы, Сидоровы»), а другую вполне реальными персоналиями («Штоффы, Каганы, Свидерские»), что не вполне корректно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, наряду с несомненными достоинствами, в пособии заметны определённые недостатки. Они, как гласит французская пословица, суть продолжение наших же достоинств. Поэтому я вовсе не ставлю вопрос об их искоренении до печатания рукописи пособия. Искренняя увлечённость автора своей профессией нередко оборачивается некоторой пристрастностью – по отношению к другим занятиям, вообще моментам человеческой жизни, разным вариантам их сочетания. Может быть, поэтому автор-составитель пособия неоднократно повторяется, то и дело возвращаясь к одним и тем же сюжетам: возрастной структуре кадров российской науке, вариантам её реформирования, отношениям между учёными разных поколений, сочетанию науки и более прибыльных заработков. У кого что болит, гласит русская пословица, тот о том и говорит. Что, впрочем, вполне понятно и закономерно. Добросовестный профессионал не может игнорировать перспективы своей профессии и своё место в ней. Но жалобы на несовершенство мироустройства не заменят нам рецептов его оздоровления. А вот с рецептами подъёма нашей науки и в данном пособии, и вообще в российском государстве пока что дело обстоит гораздо сложнее, нежели это думается автору.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя это пособие посвящено общим вопросам науки, в нём то и дело фигурируют примеры из совсем других областей духовной культуры, прежде всего литературы да изобразительного искусства, кинематографа. Действительно, в каких-то моментах «кухня творчества» учёных и художников похожа, но в других – совсем различна. Автор не всегда учитывает это.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подзаголовочные данные издания адресуют его в первую очередь начинающим учёным-медикам. Отдельные моменты теоретической и практической медицины в книге затронуты. Но гораздо больше материала приведено по другим отраслям фундаментального естествознания, а ещё больше – из области гуманитарных наук. Оно и понятно – автор пособия в большей степени историк да археолог (а ещё точнее – историк археологии, действительно один из ведущих в нашей стране), чем философ. Впрочем, будущим медикам, биологам, химикам, технологам, социальным работникам, всем их коллегам небесполезно расширить свой кругозор за счёт столь энциклопедического обзора научных институций. А литература, и классическая, и новейшая, по философско-методологическим и социокультурным проблемам медицины и здравоохранения автором этой учебной книги приводится довольно полно. Так что при желании читатели могут продолжить знакомство с этим кругом сюжетов своей профессии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие выводы и прямые рекомендации автора противоречат друг другу. Например, он то призывает юных коллег к смирению перед своими учителями в науке, то подталкивает к идейному бунту против собственных наставников. То заклинает начинающих учёных изо всех сил терпеть бедность и не изменять своему призванию бескорыстного поиска истины, а то призывает их же наплевать на нищенский бюджет науки и уходить в более прибыльные профессии, чтобы обеспечить достойное существование своим родным и близким. То с пониманием относится к эмигрировавшим в поисках лучшей доли коллегам, то выражает в их же отношении презрение. Далее Сергей Павлович относит бытовые наркотики (никотин, алкоголь) то к стимуляторам, то к аннигиляторам научного мышления. Наверное, эти текстовые разногласия отражают действительную сложность, диалектичность настоящей жизни в науке, которую стремился донести до читателей автор пособия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Встречаются в тексте пособия и прямые неточности. Например, упомянутые там, между прочим, «братья Черепановы», как выяснили историки техники, на самом деле были отцом и сыном. Как говорилось в поздне-советском анекдоте, «оказывается, «Слава КПСС» это вообще не человек…». Но не будем умножать всего лишь несколько образцов явных оговорок автора. Ведь он не только в своих замечательных прозрениях и предупреждениях, но и в этих своих отдельных смысловых «пробуксовках» воплощает и выношенные убеждения, и расхожие предубеждения своего поколения теоретиков науки – до сих пор господствующего в разработке её истории и философии. Это обстоятельство надёжно вписывает столь оригинальную книжку в историю философии науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;7 января 2010 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Курск.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этика и психология науки<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Светлой памяти<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Александра Александровича Формозова (1928–2009) – выдающегося русского археолога и историка науки в России.<br>
<br><br><img border=0 src="i_004.jpg"><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предисловие<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Что мне сказать?…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что вы дисциплинировали взмах<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взбешённых рифм, тянувшихся за глиной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И были домовым у нас в домах<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И дьяволом недетской дисциплины?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что я затем, быть может, не умру,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что до смерти теперь устав от гили,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы сами, было время, поутру<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Линейкой нас не умирать учили?»<br>
&nbsp;Б. Л. Пастернак.<br>&nbsp;Брюсову.<br>&nbsp;1923 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Высшую аттестационную комиссию Российской Федерации реформировали неоднократно. Пытались изменить к лучшему порядок защиты диссертаций и присвоения учёных степеней и званий. На исходе 1990-х гг. некоторыми членами президиума ВАКа был поднят вопрос о пересмотре состава кандидатских экзаменов. В частности, предлагалось убрать экзамен по философии; заменить его на что-то другое (звучало предложение о русском языке – дабы улучшить грамотность соискателей учёной степени и стиль диссертаций). Физики и другие естественники-технари из президиума ВАКа активно проталкивали это предложение (лет десять спустя после отмены советской идеологии, наконец, осмелели…). Только решительное противодействие ректоров Московского государственного и Бауманского технического университетов блокировало подобные намерения. В.А. Садовничий и И.Н. Фёдоров заявили как отрезали: в МГУ и в МВТУ как сдавали кандидатский минимум по философии аспиранты и соискатели всех факультетов, так и будут сдавать. Последовал и целый ряд протестов в средствах массовой информации против разгуманитаризации аспирантской подготовки [9 - В их числе отметился и автор этих строк: Щавелёв С.П. «Философский пароход» опять под загрузкой? // Поиск. Еженедельная газета научного сообщества. 1999. № 34. 27 августа. С. 4 (Статью подписали также Б.Ф. Сикорский, В.И. Колядко, Б.П. Королёв).]. По вопросу о кандидатских экзаменах была создана согласительная комиссия ВАКа во главе с учёным-правоведом, академиком В.Н. Кудрявцевым. Не прошло и нескольких лет, как эта комиссия предложила экзамен нового формата – по истории и философии науки. Ещё через какое-то время новый экзамен был обеспечен программами, учебными пособиями [10 - Впрочем, философская и учебная литература по философии и методологии науки в СССР 1970-х – 1990-х гг. публиковалась в изобилии. См., например: Стёпин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992; Философия и методология науки / Под ред. В.И. Купцова. Учебник для вузов. М., 1996. В одном из таких изданий поучаствовал и автор этих строк: Щавелёв С.П. Вненаучное познание. Пара-наука; Практическое познание: содержание, структура, функции // Философия и методология познания. Учебник для магистров и аспирантов / Под ред. В.Л. Обухова. СПб., 2003. С. 254–271,287-302.Так что аналогичные по тематике и жанру издания последних лет по большей части представляют собой перелицованные тексты предыдущих десятилетий.] и кадрами переподготовленных в столичных центрах преподавателей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Упомянутые учебные пособия написали самые авторитетные в стране философы-науковеды – B.C. Стёпин [11 - Стёпин B.C. Философия науки. Общие проблемы. Учебник для аспирантов и соискателей учёной степени кандидата наук. М., 2007.], Л.А. Микешина [12 - Микешина Л.А. Философия науки. М., 2005.], В.В. Ильин [13 - Ильин В.В. Философия и история науки. Учебник. 2-е изд., доп. М., 2005.]; целый «коллектив авторов», не согласившихся на единого редактора [14 - Философия науки. Методология и история науки / Коллектив авторов. М., 2007.]; и другие, а также ещё ряд менее известных коллег. Тем не менее учебное изложение философии науки для аспирантов нельзя считать исчерпанным. Кроме общей теории и методологии, логики и социологии науки с начинающими учёными стоит обсудить проблемы психологии и этики профессии, которую они выбирают. Таким сюжетам посвящено настоящее пособие, а в остальных, уже вышедших в свет, они почти не затрагиваются [15 - В типовой ваковской программе настоящего учебного курса слово «психология» отсутствует, а «этические проблемы науки в конце XX столетия» упоминаются единожды и безо всякой конкретизации. См.: Программы кандидатских экзаменов «История и философия науки» («Философия науки»). М., 2004. С. 9.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя мой стаж пребывания в учебных и научных структурах – студентом (1969), аспирантом (1974), ассистентом (1980), старшим преподавателем (1984), доцентом (1986), профессором (1994) – перевалил за сорок лет, я бы нипочём не решился поучать молодых учёных, как им заниматься наукой и относиться друг к другу и к своим наставникам, если бы не полученные мной самим уроки того и другого моих замечательных учителей. Прежде всего, двоих ближайших. По философии науки – Г.А. Подкорытова [16 - Геннадий Алексеевич Подкорытов (1922 г. рождения) – доктор философских наук, профессор философского факультета Санкт-Петербургского университета. Ветеран и инвалид Великой Отечественной войны. Воевал с ноября 1941 по август 1943 гг. на Западном фронте (топограф-вычислитель стрелковой роты). В атаке был ранен, попал в госпиталь, где ему ампутировали ногу. Закончил исторический факультет Пятигорского педагогического университета (1947). Переехав в Ленинград, учился на юридическом факультете ЛГУ; там же закончил аспирантуру философского факультета, где и преподавал вплоть до выхода на пенсию.] (Санкт-Петербург), по истории науки – А.А. Формозова (Москва) [17 - Александр Александрович Формозов (1928–2009) – русский археолог, историк, историограф. Выпускник исторического факультета МГУ и аспирантуры Института археологии РАН, где вплоть до выхода на пенсию (2003) прослужил научным сотрудником. См. о нём: Щавелёв С.П. Историки Курского края. Биографический словарь. Курск, 2009. С. 261–265; Формозов А.А. Ответы на анкету «Историки России: особенности научной работы» // В кн.: Бердинских В.А. Ремесло историка в России. М., 2009. С. 139–145.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Геннадий Алексеевич Подкорытов, возглавляя в 1971–1986 гг. кафедру философии для гуманитарных факультетов Ленинградского государственного университета, подготовил цикл своих собственных и коллективных монографий по теории и методологии науки [18 - Подкорытов Г.А. Историзм как метод научного познания. Л., 1967; Его же. Соотношение теории и метода в научном познании // Методологические вопросы общественных наук. Л., 1972; Его же. Особенности принципа как форма научного познания // Роль научных принципов и понятий в научном исследовании. Л., 1976; Его же. Общее и особенное в методологии научного познания // Общее и особенное в методологии социальных исследований. Л., 1986; Его же. О природе научного метода. Л., 1988; Его же. От гуманитарного знания к гуманитарному сознанию // Гуманитарное знание: сущность и функции. СПб., 1991; Его же. В мире вещей и понятий. Сб. научных и литературно-художественных миниатюр. СПб., 2002.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Александр Александрович Формозов (1928–2009), прослужив долгие годы в Институте археологии РАН, помимо своего заметного вклада в археологию эпох камня и бронзы, историю и теорию первобытного искусства, выступил основоположником историографии русской археологии и примыкающих к ней гуманитарных дисциплин, от их зарождения на отечественной почве до наших дней [19 - Формозов А.А. Очерки по истории русской археологии. М., 1961; Его же. Страницы истории русской археологии. М., 1986; Его же. Археология и идеология ([19]20-е – 30-е годы) // Вопросы философии. 1993. № 2; Его же. Пушкин и древности. Наблюдения археолога. Изд. 2-е, доп. М., 2000; Его же. Рассказы об учёных. Курск, 2004; Его же. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. М., 2004; 2-е изд., доп. М., 2006; Его же. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2005; Его же. Статьи разных лет. Курск, 2008.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие сюжеты и выводы этого учебного пособия представляют собой мою попытку пересказать и посильно дополнить материалы Г.А. Подкорытова и, особенно, А.А. Формозова. Я имел честь и счастье присутствовать при обсуждении некоторых из этих материалов и даже оказывался причастным к их публикации [20 - См., если угодно: Подкорытов Г.А., Щавелёв С.П. Какова же роль скептицизма в познании? // Философские науки. 1979. № 5; Щавелёв С.П. [Рец. на кн.:] А.А. Формозов. Классики русской литературы и историческая наука // Вопросы истории. 1998. № 5; Его же. От составителя // Формозов А.А. Историография русской археологии на рубеже XX–XXI веков (Обзор книг, вышедших в 1997–2003 гг.). Курск, 2004; Его же. От редактора (Рассказ об авторе «Рассказов об учёных) // Формозов А.А. Рассказы об учёных. Курск, 2004; Его же. Новые книги А.А. Формозова по истории и теории русской археологии (2004–2005). Курск, 2006; Его же. Послесловие составителя // Формозов А.А. Статьи разных лет. Курск, 2008.]. Ещё больше ценных мыслей о науке и об учёных высказывалось ими, что называется, не для печати, а при личном общении. При посредничестве моих замечательных учителей я познакомилея и с некоторыми другими представителями академической, университетской среды Петербурга и Москвы. Как и у любого другого многолетнего участника разного калибра конференций и конгрессов, рецензента и оппонента множества диссертаций, книг, статей, учебников, у меня накопилось немало собственных впечатлений от различных типов и ситуаций в этой профессии. Часть услышанного и увиденного стала материалом для настоящего пособия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щедро цитированы мной также многие классики отечественной и зарубежной науки, любившие поразмышлять над заповедями и парадоксами своей профессии. Прямо или косвенно к науке имеют отношение многие психологические моменты искусства, да и множества других сфер общественной практики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается разделов по научной морали и психологии в составе имеющихся и доступных автору трактатов по науковедению, специальной этике и некоторых других гуманитарных дисциплин, то, познакомившись с какой-то их частью, в основном русскоязычной [21 - В том числе по части общей теории и методологии медицины и биологии: Философия и медицина / Под ред. В.Ф. Сержантова, А. А. Королькова. Л., 1986; Юсуфов А.Г., Магомедова М.А. История и методология биологии. М., 2003; Шевченко Ю.Л. и др. Философия медицины. М., 2004; Хрусталёв Ю.М., Царегородцев Г.И. Философия науки и медицины. М., 2005; Моисеев В.И. Философия науки. Философия биологии и медицины. М., 2008.Если сравнить эти произведения с работами М. Фуко и других западных мыслителей, использовавших для своего анализа, в том числе, и материалы истории медицины и здравоохранения, то наша отечественная печатная продукция аналогичной тематики выглядит по большей части суконно, убого и не способна заинтересовать практикующих медиков.], я не нашел там чего-то поучительного и правдивого для начинающего исследователя – основного адресата настоящей книжки. Так, какие-то трюизмы, штампы, голые принципы – без попытки разобраться в том, как эти (или прямо противоположные?) постулаты работают в настоящей жизни и деятельности учёных [22 - Взять для примера: Фролов И.Т., Юдин Б.Г. Этика науки: проблемы и дискуссии. М., 1986; Юдин Б.Г. Этика науки // Введение в философию. Учебное пособие для высших учебных заведений / Рук. авторского коллектива: И.Т. Фролов. Изд. 3-е, перераб. и доп. М., 2003.Между тем именно на эти публикации до сих пор вынуждены ориентироваться преподаватели курса истории и философии науки аспирантам и соискателям учёных степеней: Виктору к Е.Н. Этика и аксиология науки для аспирантов и соискателей (опыт работы в Сибирском государственном технологическом университете) // Эпистемология & философия науки. Т. XXI. 2009. № 3. С. 97.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, речь не идёт о классиках истории и социологии науки – вроде Р. Мертона или Т. Куна со товарищи. Но их произведения вовремя переведены на русский язык и доступны тем же читателям и без меня. Ниже речь пойдет не столько о сконструированной кем-то и как-то социологии и официальной этике науки, сколько об её реальной атмосфере – обстановке, на самом деле переживаемой и проживаемой исследователями; настоящим нравам научного сообщества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многочисленные примеры, иллюстрации из истории науки, преимущественно русской, в особенности современной, приводятся в этом пособии не системно-хронологически, а при удобном случае, структурно-тематически. Каждый читатель может заменить их на свои собственные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все мои научные и педагогические проекты 1980-х – 2000-х гг. благосклонно поддерживались ректоратом Курского государственного медицинского университета, в особенности нынешним ректором (прежде – проректором по науке) профессором Виктором Анатольевичем Лазаренко. По правде говоря, не так уж часто администраторы высшей школы сочетают в своём лице и действующих исследователей, и заслуженных практиков своей профессии (в нашем случае – врачей). Мне повезло работать под началом именно таких специалистов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Институт рецензентов и научных редакторов наших научных и учебных произведений с переходом на компьютерные технологии книгоиздания и отказом от советской цензуры парадоксальным образом обесценился, находится на грани вырождения. Очень опасная ситуация для качества научно-учебной литературы. Поэтому я решил не ограничиваться обозначением имён и регалий тех многоуважаемых коллег, кто согласился дать свои отзывы о моём пособии, а поместить эти отзывы в его начале. Один из них старше меня, поэтому мой наставник; другой почти ровесник, «напарник»; третий моложе, своего рода ученик. Но наше общение с каждым из них по научной части, да и житейским обстоятельствам, было и есть, надеюсь, взаимно интересно и полезно. За себя, по крайней мере, ручаюсь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завершая благодарности, автору особенно приятно отметить, что все возможные коллизии научно-исследовательской работы (правда, только на материале истории и археологии, отчасти философии, филологии и литературоведения) он уже лет двадцать обсуждает с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Алексеем Сергеевичем Щавелевым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я убеждён, что знакомство с этико-психологической тематикой современной науки для начинающих исследователей, в первую очередь медиков, не менее, если не более важно, чем знание этапов её истории, перечня общенаучных принципов и методов познания, то есть всего того, что составляет сейчас содержание соответствующего курса и экзамена кандидатского минимума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Профессор С.П. Щавелёв.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;15 августа 2010 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;День археолога<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кого считать учёным?<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провёл упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечён туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши «борова». Подпись – Бегемот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А число? – пискнул Николай Иванович.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной…»<br>
&nbsp;М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выражение «учёный», при всей его привычности, если вдуматься, по-русски звучит нескромно. Дескать, мы – учёные, а все прочие, получается, неучи?.. До революции это слово служило исключительно прилагательным, обозначавшим высшую ступень профессиональной подготовки, ответственную квалификацию (вроде «учёный агроном», «учёный секретарь», «учёный совет» и т. п.). Л.Д. Ландау [23 - Лев Давидович Ландау (1908–1968) – физик, академик Академии наук СССР; Герой Социалистического Труда; удостоен нескольких Сталинских (Государственных) премий за расчёты атомной и водородной бомб; лауреат Нобелевской премии. Автор ряда фундаментальных физических теорий – фазовых переходов и сверхтекучести; матрицы плотности; диамагнетизма электронов в металлах и затухания без трения волн в плазме; многих других. Создал знаменитую на весь мир школу теоретической физики, из которой вышли многие Нобелевские лауреаты. В соавторстве с Е.М. Лифшицем и отчасти Л.П. Питаевским подготовил многотомный курс этой науки для высшей школы, переведённый на 20 языков. Личность Ландау, его стиль мышления и уклад жизни вошли в легенду. См. подробнее: Бессараб М. Так говорил Ландау. М., 2004; Её же. Лев Ландау. Роман-биография. М., 2008; Горобец Б.С. Круг Ландау. М. – СПб., 2006.] говаривал, что учёным (то есть дрессированным) бывает пудель (или кот), а мы – научные работники. Но и такое определение звучит казённо. Так что не будем прибедняться и придираться к словам – не в них ведь дело. «Доктор» тоже дословно переводится как «знающий», «артист» – «ловкий. Этимологический подтекст, как правило, в живой речи прячется, а обиходный смысл слова вполне ясен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За словами можно разглядеть вопрос по существу: всякий ли научный работник – настоящий учёный? Есть ведь и неудачные доктора (медики), и бездарные актёры. Кое-где таковых большинство. Но дело тут даже не в «кадровом отстое» (о нём у нас ещё пойдёт речь), а о неизбежной в любой организации «табели о рангах», причём не формальной, а кулуарной, по «гамбургскому счёту» (который придумал учёный и писатель В.Б. Шкловский [24 - Знаменитый борец Иван Поддубный якобы придумал всем чемпионам по цирковой (французской) борьбе периодически собираться в Гамбурге и там соревноваться без поддавков и договорных поединков, чтобы выяснить, кто на самом деле среди них сильнейший.Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) – российский писатель, литературовед, киносценарист. Воевал (унтер-офицером), был ранен на Первой мировой войне. Член партии социалистов-революционеров. После Октябрьской революции бежал в Финляндию, пребывал в эмиграции в Берлине (1922–1923). Прототип Шполянского из «Белой гвардии» М.А. Булгакова. Государственная премия СССР (1979) за книгу «Эйзенштейн».]). Среди служащих в научных учреждениях и высших школах способности распределяются неодинаково. Не всем же в армии быть полковниками да генералами, а в офисах – учредителями компаний или топ-менеджерами. Но применимо ли подобное ранжирование к людям мысли и творчества? Конечно, да. И в когорте научных работников пригодятся и опытные лаборанты, и рядовые исполнители коллективных научных планов – наряду с талантливыми экспериментаторами и гениальными генераторами идей. Доктору Борменталю из булгаковского «Собачьего сердца» далеко до своего учителя профессора Преображенского, но пока что они не могут друг без друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Честно говоря, абсолютная масса дипломированных исследователей – просто «муравьи». Принесённые ими в общую кучу «палочки»-данные смешаются, «гора» научных знаний мало-помалу растёт, а сами они уйдут в небытие. В истории науки останутся единицы, чьи портреты украсят учебники, а биографии привлекут внимание будущих поколений. Ну, так что ж? Такова вообще участь смертных. Но среди учёных гораздо больше шансов не просто «родить ребёнка», или «посадить дерево», или «построить дом», как у почти всех прочих людей, но создать нечто духовно-творческое, долгосрочное, по сути вечное. Этой, в том числе, надеждой и двигается подспудно наука: дескать, «… будут мои отголоски / звенеть аж до Судного дня / и в сноске – вот именно – в сноске / помянет историк меня» (А.А. Галич).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Более того, именно разница типов личности, способностей и соответствующих им направлений научной работы обеспечивает её системность, динамизм. О типах учёных, равно как и о довольно многочисленных самозванцах в стенах академических учреждений будет сказано ниже. Критерии профессионализма в науке по сути те же, что и на любой другой «умной» практике:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• призвание, когда трудно представить себя, а ближним – тебя в иной сфере занятий;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• соответствующая подготовка (не только официальное образование, ведь бывают в отдельных отраслях исследований и самоучки);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• продолжение (а не прекращение) исследований;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• признание их результатов коллегами (пускай оно порой затягивается на долгие годы).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И то, и другое, и третье, и четвёртое нередко имитируется, более или менее успешно, но это уже особая тема реалистического науковедения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иного специалиста готовят десять лет в специализированной средней школе, затем от пяти до восьми лет в школе высшей; принимают в аспирантуру на три года, а то и в докторантуру ещё на пару лет, после чего он преспокойно переходит служить в силовые органы или в коммерческие структуры. Ведь там гораздо больше платят! Там есть шанс получить жильё! Другой будущий «молодой специалист» имеет стопроцентный аттестат ЕГЭ, а заявление о приёме в вуз пишет с грубыми грамматическими ошибками. Многие коллеги собирают почётные звания, публикуют всё новые и новые «сборники научных работ», но ничего действительно нового уже давным-давно не пишут. Наконец, чтобы пришло признание, художнику или учёному жить приходится очень долго. Нередко сотни лет (имея в виду сохранность их творений).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, случается сплошь и рядом считаться или же считать себя учёным, но на поверку ещё или уже им не быть. Но точно так же, повторю, обстоит дело в любой другой профессии. Только практические профессии надёжнее и быстрее отбраковывают кадровый балласт – кто же согласится терпеть убытки из-за нерадивого помощника или бездарного партнёра? В науке же можно десятилетиями паразитировать на более работящих коллегах и даже слыть ничего себе учёным, педагогом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Причём к науке желает примазаться куда больше народа, нежели, допустим, к искусству или же к бизнесу. Без голоса и слуха не получить консерваторского образования; без стартового капитала не завести собственного дела. Куда легче мнить себе учёным. Не случайно довольно многие лица, от науки далёкие, на досуге занимаются какими-то «исследованиями», пишут какие-то «труды», в надежде, что те в один прекрасный день их прославят. Отсюда же повальный интерес публики к так называемой паранауке. Она позволяет заменить дарования и каждодневный труд иллюзией знания (то ли об «экстрасенсорных феноменах», то ли от «открытиях» «доктора» Мулдашева [25 - Эрнст Рифгатович Мулдашев (1948 г. рождения) – башкирский врач (хирург-офтальмолог); создатель и директор центра микрохирургии глаза в Уфе (с 1990 г.). Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач РФ. Скандальную известность приобрёл голословными заявлениями о якобы произведённой им операции по пересадке глаза (все остальные офтальмологи отрицают возможность регенерации сетчатки глаза). Абсурдный, откровенно бредовый характер носят «неакадемические исследования» этого врача (о тибетской прародине человечества; законсервированных где-то в пещерах Гималаев предках – резервном генофонде человечества; и т. п. вздор). Тем не менее книги на эти темы («В поисках города богов», «От кого мы произошли», «Матрица жизни на Земле» и т. д.) широко представлены в продаже.] «циклопов с тремя глазами», скрывающихся где-то в горах Тибета…). Хуже всего для науки и для общества, что множество псевдоучёных имеют настоящие учёные степени, которые они просто купили или иначе вымогай у своих недобросовестных, корыстных или чересчур конформных коллег.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что учёными считает себя гораздо больше лиц, нежели имеется тех людей, которые ими являются на самом деле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одним из признаков учёного, наоборот, как и у всякого профессионала, служат мучительные сомнения в своей собственной состоятельности. Точнее, «одним полушарием мозга» мы гордимся своими достижениями, а «другим» подозреваем себя же в самозванчестве, опустошённости [26 - Вот, например, показательный пассаж из мемуаров Джона К. Гэлбрейта – выдающегося теоретика и практика мировой экономики. Будучи уже международно известным учёным, он из США прилетел в Швейцарию, чтобы написать очередную книгу. Там ему предложили прочесть лекции в женевском Институте международных проблем. А «лекции заставляют много думать. День и час лекции приближались неумолимо; нельзя же стоять молча перед самой невежественной аудиторией. Вот и заставляешь себя выбирать самое главное, делать выводы в уверенности, что никто из присутствующих не запомнит всё настолько, чтобы потом упрекать тебя в некомпетентности. И всё же я пребывал в неуверенности» (Гэлбрейт Дж. К. Жизнь в наше время. Воспоминания. М, 1986. С. 226).]. Отсутствие одного или другого из этих амбивалентных чувств характерно для посредственностей (уж эти-то всегда довольны собой, либо впадают в парализующее мысль отчаяние). Баланс гордыни и самоуничижения меняется в зависимости от характера, возраста, перипетий личной судьбы учёного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но история науки знает случаи, когда некто на досуге, вовсе не служа в учебно-научных заведениях, годами действительно создаёт труд, который прославит его в веках. Формально он ещё или уже не подходит под звание учёного, но именно он, а не сонм малодаровитых ленивых коллег с пропусками в институты Академии наук да университетскими дипломами, им является. Известный пример наших дней – Григорий Перельман [27 - Филдсовская медаль – высшая в мире награда для молодых (до 40 лет) математиков, присуждается раз в 4 года. С момента учреждения в 1930-х гг. её получили до полусотни человек, из которых 8 – российского гражданства или происхождения. Вместе с Перельманом в 2006 г. её удостоился другой россиянин – Андрей Окуньков.Отказ первого лауреата получать премию по-своему закономерен. Григорий Яковлевич Перельман (1966 г. рождения) – ленинградец, выпускник физико-математической школы № 239, механико-математического факультета Ленинградского университета; неоднократный победитель факультетских, городских, всесоюзных и международных олимпиад; старший научный сотрудник Математического института имени В.А. Стеклова; кандидат наук; недолго преподавал геометрию в СПбГУ; в начале 1990-х стажировался в Нью-Йоркском и Бруклинском университетах, но в отличие от многих своих друзей-коллег за границу не уехал, отклонив несколько предложений эмигрировать с гарантией работы. «Мне в России лучше работается», – объяснял он. Уволившись в 2005 г. из института (там его не переизбрали на очередном конкурсе по причине отсутствия публикаций) и из университета, живёт с матерью (отец эмигрировал в Израиль, сестра – в Швецию). Свои соображения о гипотезе Пуанкаре выложил в Интернете в виде препринтов в 2002 г. и 2003 г. за подписью «Гриша Перельман». Денежная составляющая медали Филдса составляет 7 тысяч $, но американский меценат Клей в 2000 г. предложил Бостонскому фонду развития математики приз в миллион $ за доказательство теоремы Пуанкаре. Большинство математиков признало его единственным автором правильного решения. Президент Международного математического общества приезжал в Петербург и два дня пытался убедить Перельмана принять награду. Тот заявил: «Если доказательство верное, другого признания не требуется».В начале 2010 г. Институт Клея предпринял новую попытку наградить русского гения – присудил ему свою особую Премию тысячелетия, с тем же денежным эквивалентом в один миллион долларов. Информационные агентства мира дружно сообщили: 46-летний учёный, живущий с матерью в скромной двухкомнатной квартире в спальном районе Петербурга, думал над тем, принимать ли миллионную награду, и в конце концов окончательно от неё отказался.], бывший научный сотрудник, несколько лет уже безработный, живущий анахоретом, на матушкину пенсию, собирающий в сезон грибы в окрестностях Санкт-Петербурга; доказавший на досуге неразрешимую лет сто теорему Пуанкаре [28 - Анри Жюль Пуанкаре (1854–1912) – французский математик, физик; историк и теоретик науки. Член парижской Академии наук (1887); с 1906 г. её президент; иностранный член-корреспондент Императорской Академии наук России (1895); член французской национальной академии (1909). Автор фундаментальных работ по небесной механике, астрономии; дифференциальным и интегральным уравнениям, теории чисел; теории вероятности; неэвклидовой геометрии; топологии; электромагнетизму; «Курса математической физики» в 10 томах; релятивистской динамике (в связи с чем является (вместе с Лоренцем) непосредственным предшественником теории относительности А. Эйнштейна); квантовой теории.] и за это заслуживший самую престижную для математиков награду (медаль Филдса); отказавшийся её получать вместе с денежным призом. Подобные случаи напоминают нам, что, как и везде, в науке только встречают по одёжке (степеням, званиям, должностям), а провожают по иным показателям. Звание учёного не выдаётся раз навсегда с тем или иным дипломом. Его надо заслужить; если хотите – завоевать. А потом много трудиться, даже страдать ради того, чтобы его сохранить. А если вольно или невольно отошёл от академических занятий, признаться в этом хотя бы самому себе. Не делать вида, что ты остался в науке. Вежливо попрощаться с ней. Другие профессии заслуживают не меньше уважения. Тем более в наше время и в нашей стране.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Считаешься ты или не считаешься учёным – не так уж важно. Главное им быть – для начала в своём собственном сознании. Тогда, глядишь, и коллеги тебя признают таковым. Может быть. Со временем. А по-другому никому не удастся стать и быть учёным.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выбор профессии<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«… Я иду и размышляю не спеша:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ли стать мне президентом США,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ли взять да и окончить ВПШ!»<br>
&nbsp;А.А. Галич.<br>&nbsp;Право на отдых, или баллада о том, как я навещал своего старшего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как становятся учёным? Отчасти так же, как выбирают другие профессии. Кто-то по счастливой случайности, оказавшись волею судьбы в нужном месте в нужное время. Кого-то запихивают в университет, потом в аспирантуру деспотические родители. Иные сами мечтают пойти по стопам учёных предков – и идут. Некоторые выбиваются на академическую стезю из рабочих или крестьян. Точно также бывает и у актёров, писателей, инженеров, врачей, представителей иных творческих профессий и династий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо признать – при любом из жизненных стартов получаются как способные исследователи, так и бездари. Вот два известных советских археолога – Пётр Николаевич Третьяков (1909–1976) и Иван Иванович Ляпушкин (1902–1968). Первый из интеллигентной семьи, вундеркинд – начинал археологические поиски ещё в школьном кружке при столичном доме пионеров. Стал членом-корреспондентом академии наук СССР. Другой – крестьянин, на всю жизнь сохранивший сельский выговор; долго служивший в армии. Оставшийся «просто» доктором наук. Их спор о путях и сроках заселения славянами Восточной Европы составил эпоху в истории русской археологии. Время показало, что ближе к истине почти всегда оказывался Ляпушкин. Он же гораздо больше успел сделать «в поле» – на разведках и раскопках. Хотя и у его вечного оппонента Третьякова встречались интересные гипотезы и выводы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На похоронах Ляпушкина, вспоминает Л.С. Клейн, закалённый на высокопоставленной партийной работе Третьяков рыдал; хотя никто другой так не переживал. Без честного критика учёному остаться куда трагичнее, чем без льстивого подпевалы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отсюда следует, что внешние факторы выбора профессии заведомо вторичны по сравнению с внутренними мотивами и личными способностями будущего специалиста. Хотя чаще и лучше получаются учёные из отпрысков интеллигентных семей. Эти молодые люди уже как-то подготовлены к восприятию сложных знаний, вообще рафинированной культуры. Недаром говорилось – чтобы стать интеллигентным человеком, надо закончить три университета (тобой, отцом и дедом). Вместе с тем и дети преподавателей порой выходят в двоечники; отпрыски академиков – в хиппи и бомжи. В пресловутой телеподелке «Бригада» сын астронома, наречённый «Космосом», имеет призвание вульгарного уголовника. Хуже всего, когда учёные родители толкают (и нередко) в науку своих потомков, на которых «природа отдохнула». Лучше уж в банду, по-моему, – меньше вреда для науки и общества; легче обезвредить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть группа профессий, где одного желания ими заниматься мало. Таковы прежде всего искусство и спорт. Без музыкального слуха не стать композитором; с астеническим телосложением не возьмут в тяжелоатлеты. В науке, по сути, то же самое, только ограничения не столь очевидны. Бесполезно поступать на физико-математический или лечебный факультет с низким (ниже эдак 120) коэффициентом интеллекта. То есть можно и поступить по блату, и даже потом работать в лаборатории или клинике, но в качестве кадрового балласта. Между тем на другом рабочем месте этот же самый человек был бы органично успешен в карьере, полезен людям и по заслугам уважаем ими. Это азы профессиональной ориентации. В США в полицию, например, наоборот, не принимают кандидатов со слишком высоким интеллектом: им придётся тяжко среди сослуживцев… К тому же в науке полно дисциплин, не столь сложных, как физика да математика, хирургия или фармакология, где человек со средними способностями, но работоспособный и мотивированный, вполне может добиться какого-то успеха. А за спиной кафедрального или лабораторного недоросля над его претензиями считаться учёным будут хихикать все, вплоть до лаборантов и студентов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот парадокс: похоже, что среди учёных случайных людей в среднем больше, чем в других, практических профессиях или же в искусстве. Особенно при такой патриархальной организации науки, как у нас в России. К тому же ввергнутой в нынешний кризис, где учёные степени и звания сплошь и рядом просто покупаются или присваиваются по знакомству. Но вообще засорённость негодными кадрами как-то связана со спецификой научной работы. Ведь здесь результат профессиональной деятельности не столь очевиден, как на практике (торговли, промышленности, даже искусства или спорта). Поиск истины дело долгое, в сущности коллективное, так что бездарям легче отсидеться за спинами более творческих коллег. По придуманному В.Б. Шкловским «гамбургскому счёту» коллеги знают, чего на самом деле стоит тот или иной учёный. Тем более разберутся потомки. А пока низкий уровень интеллекта и дефицит творческого дара, а то и просто вульгарная леность сплошь и рядом успешно компенсируются другими качествами (чаще всего тихой наглостью с коллегами да угодливостью перед начальством).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но рано или поздно обнаруживаются истинные мотивы выбора профессии. У кого-то это практически бескорыстный поиск истины. У кого-то – служебная карьера и все связанные с ней жизненные дивиденды. Разделение это по главному вектору. Ведь и карьерист может сделать в науке что-то полезное, а не только толкаться локтями. А альтруисту истины надо жить и он тоже получает от науки больший или меньший доход. Но, как говорится, определим, что первично, а что вторично. Наши усилия прямо зависят от размера оплаты труда, или же мы трудимся в своё удовольствие? Выключается ли творческий процесс после окончания рабочего дня или мы готовы работать по ночам? Вспомним героев замечательных сказок братьев Стругацких – для них понедельник начинается в субботу… Метафора, конечно, но очень точная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С начала 1990-х годов и по сию пору у нас среди мотивов любой профессиональной деятельности на первый план вышел жизненный успех, измеряемый уже не просто привилегиями, а количеством денег. Остальные слагаемые успеха – профессиональная состоятельность, искренность и длительность усилий на избранном поприще, – отошли далеко на задний план. Для науки по сравнению с бизнесом или тем же искусством подобное шкурничество, самозванчество уж слишком контрастно, а значит опасно, даже губительно. Как с этим бороться, не знает никто. Какое общество – такая у него и наука. Власть имущим, федеральным структурам стоит задуматься над этой нехитрой истиной. Только вряд ли они без смелых протестов коллег учёных решатся что-то по существу изменить в организации науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но кивать на быстротекущую конъюнктуру, мешающую тебе творить, – последнее дело. Когда некий начинающий литератор пожаловался О.Э. Мандельштаму в 1930-е годы, что его сочинения де не печатают, тот выгнал неофита и кричал ему вслед: «А Будду печатали!? А Христа печатали!?.» Важный урок молодому сегодня учёному – выбирать, с кого ему брать пример. Не «вестись» на временно преуспевших фармазонов от науки. Высматривать в своём окружении более настоящих, хотя и менее финансово состоятельных наставников. Это вовсе не обрекает нас на полное бессребренничество, новоявленное юродство. Просто пусть же в сложном сплетении благородных и «шкурных» мотивов чаще побеждают благородные. Ехидный Корней Иванович Чуковский наставлял молодых собратьев писателей: «Бескорыстие дороже продаётся…» Если вдуматься, он прав, только не каждому из нас дано это понять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нобелевский лауреат по физике Виталий Лазаревич Гинзбург [29 - Виталий Лазаревич Гинзбург (1916–2009) – академик РАН, старейший сотрудник Физического института имени П.Н. Лебедева РАН. Выпускник физического факультета МГУ (1938) и аспирантуры при нём же (1940). Кандидат (1940), доктор (1942) наук; автор около 400 статей и 10 монографий по теоретической физике, радиоастрономии и физике космических лучей; философским проблемам науки и защите атеистического мировоззрения, разоблачению лженауки. Основные труды посвящены распространению радиоволн, астрофизике, происхождению космических лучей, физике плазмы, кристаллооптике. Разработал теории: квантовую теорию эффекта Черенкова-Вавилова; черенковского излучения в кристаллах (1940); переходного излучения, возникающего при пересечении частицей границы двух сред (1940, совместно с И.М. Франком); полуфеноменологическую теорию сверхпроводимости (1950, совместно с Л.Д. Ландау); полуфеноменологическую теорию сверхтекучести (1958, совместно с Л.П. Питаевским). Лауреат ряда премий, в том числе: Сталинской (1953); Ленинской (1966); золотой медали имени С.И. Вавилова (1995); Вольфа (1994–1995); Нобелевской (2003, совместно с А. Абрикосовым, А. Леггетом – за вклад в развитие в теории сверхпроводимости и сверхтекучести). В единодушных оценках коллег – физик Вселенной, последний теоретик-энциклопедист.], незадолго до своей безвременной кончины, последовавшей 9 ноября 2009 года, в очередном своём интервью, со свойственным ему неподражаемым темпераментом заявил: «Наука – вот настоящая жизнь! Я в жизни не видел ни одной акции, но ничего от этого не потерял, и плевать на них хотел!» Я-то понимаю и разделяю пафос маститого академика, но как объяснить необходимость альтруизма рядовому научному работнику, чьи естественные потребности сплошь и рядом обеспечены очень скудно? Остаться в науке для нынешней молодёжи чаще всего означает предать интересы семьи – на какие деньги ему кормить, одевать, оплачивать учёбу детей? Где взять жильё? Как помогать престарелым родителям? Несколько лет назад в Академии наук решили строить доступное жильё для аспирантов да младших научных сотрудников, но экономический кризис не позволил приступить к исполнению этой программы. Всё это так, но пусть и нынешние студенты, и аспиранты подумают над заветной мыслью патриарха русской физики, которую он провозгласил на пороге могилы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, ведь от абитуриента, новичка нельзя, по определению, ждать точного знания своего будущего в профессии. «Когда б я знал, что так бывает, / Когда пускался на дебют, / Что строчки с кровью убивают; / Нахлынут горлом и убьют. / От шуток с этой подоплёкой / Я б оказался наотрез…» (Б.Л. Пастернак). Поэт, как всегда, философичен. Пусть же и у «молодого учёного» иллюзии в своё время переплавятся в мудрость профессионала. Неизбежные колебания при выборе профессии сменятся, в случае удачи, осознанием неизбежности академического призвания. А честная, не слишком быстрая, но успешная в конечном счёте академическая карьера принесёт материальный достаток и неподдельное уважение окружающих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В норме специалист просто нутром чует, что нигде, кроме своей специальности, ему не будет так психологически комфортно, ни к чему другому он природой не приспособлен. Откуда берётся это чувство – бог весть. Легче бывает выбрать отрасль науки, чем какую-то определённую тематику внутри неё (но это особая тема, обсудим её ниже). Мой покойный коллега и друг Викторин Васильевич Новиков (1939–2008), заведующий кафедрой физической и коллоидной химии КГМУ, химик и педагог от бога, любимец множества поколений студентов [30 - Им в соавторстве с учителем М.И. Равичем-Щербо был опубликован двумя изданиями учебник «Физическая и коллоидная химия» для студентов медицинских вузов. Он – автор 7 изобретений и патентов, 13 рацпредложений, внедрённых в практику клинической медицины. См. подробнее: Памяти В.В. Новикова // Вести Курского медицинского университета. 2009. Сентябрь. № 1. С. 7.], говаривал мне: «А что мы, Палыч, с тобой умеем, кроме как буровить на семинарах?!» Разумеется, это преувеличение, но если разобраться, очень точное. Директор кладбища при мне воспитывал своих землекопов: «Если профессора или академика выгонят с работы, я возьму его копать землю, и он будет копать. А вот если я вас выгоню, ничего другого вы не сумеете». Татуированные могильщики молча слушали поучение. Суметь-то, если жизнь заставит, мы бы все сумели, но вот полюбить что-то другое? Это едва ли. Викторин как всегда был прав.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проще выбрать себе учёную специальность, чем удержаться в ней. Тем более в нашей стране, где престиж профессии учёного за последние годы упал катастрофически. И в императорской России, и в раннем, и в позднем СССР, при всех перипетиях их истории, учёные занимали сравнительно высокое общественное положение, неплохо обеспечивались материально. Наука притягивала молодёжь. Со времён Ломоносова до вышеупомянутого Григория Перельмана. Лихие 1990-е всё изменили. С тех пор в российской науке идёт фатальный процесс постарения кадров: в большинстве её отраслей за 1990-е гг. «вымыло» младшее и, особенно, среднее поколения и возраст большинства специалистов уходит годам к 60. Впрочем, точно так же и в армии – единицы опытных инструкторов и куча необученных лейтенантов. Какие бы меры ни принимали власти [31 - Раз за разом встречаясь с руководителями Российской академии наук, президент и премьер-министр соглашаются на паллиативы: предоставить молодым учёным (каким и где именно?) столько-то сотен квартир; повысить суммы грантов лучшим молодым кандидатам и докторам наук в несколько раз (а этих премированных кандидатов и докторов наук ведь меньше 1 % от всех ещё остающихся в нашей стране). Ощутимых результатов эти меры пока что не приносят.], заботясь о «молодых учёных», эффекта от них пока не видно. Задуманное недавно министерством образования и науки сокращение числа высших школ в несколько раз во столько же раз сократит число рабочих мест для преподавателей и научных сотрудников. Введение платы за место в магистратуре, за оформление соискательства учёной степени сократит число по-настоящему образованных людей, увеличит число купленных неучами дипломов. Россия станет в результате гораздо менее социальным государством вопреки своей Конституции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1990-е и в начале 2000-х годов в российской науке идёт отрицательный отбор молодёжи: академические структуры и высшую школу выбирали, как правило, не самые способные, а по преимуществу убогие молодые люди, которым ничего не светило в бизнесе, в армии или на государственной службе. Те, кто вынужден был и соглашался жить на несколько тысяч рублей жалования; по сути, в нищете; или же до седых волос сидеть на шее у родителей. Хорошо известно и о массовой «утечке мозгов» из позднего СССР и новой России за границу. Возвращения учёных на родину единичны; процесс утечки продолжается, и если темпы его несколько снизились, то отнюдь не по причине улучшения условий на родине, а по причине перенасыщенности кадрового рынка для учёных за рубежом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя кризис с преемственностью поколений учёных у нас налицо, краха науки я не предвижу. Престижность научного труда меняется от эпохи к эпохе, от одной культуры к другой. Может быть, даже лучше, что в науке остаются самые преданные ей молодые люди. Многие из них успешно сочетают учёные изыскания и посторонние науке заработки. Да, таким приходится особенно трудно. А когда и кому было легко? К тому же жизненный опыт обогащается не только в лабораториях да библиотеках, но и за их пределами. Учёному полезно узнать жизнь своих современников во всей её полноте. Хотя не во всех дисциплинах совмещение исследований с посторонними заработками возможно в принципе. Ну что ботанику или астроному делать в торговой фирме или на бирже? Разве что накопить средства для возвращения в любимую специальность. Но это же утопия – кто захочет, кому семья позволит добровольно понижать уровень жизни? Так и уходят один за другим не дописавшие диссертации химики да историки в торговые представители или в силовики, в лучшем случае – в журналисты или же в политические аналитики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя есть отдельные примеры приложения математических способностей к зарабатыванию денег. Например, член-корреспондент РАН, опальный олигарх Б.А. Березовский написал монографию по теории игр. В других же науках (экономике, например, или правоведении, политологии) практические занятия не только допустимы, но и необходимы на определённом этапе академической карьеры. В.В. Путин на пенсии планирует заняться вопросами государственного права. Сказанное относится также к медицине и фармации – без практического опыта работы в больнице или аптеке невозможно изучать болезни и лекарства от них. Чаще всего молодой учёный живёт преподаванием. В столичных школах, гимназиях и лицеях сейчас платят неплохо – разумеется, по усреднённым меркам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, «приливы» и «отливы» талантливой молодёжи в академические структуры, перемещения по разным её отсекам не отменяют главного: как бы там ни было, всегда найдётся кто-то, идущий по нашим следам – дальше, к ускользающим вершинам знания. Значит, стоило пройти, проторить этот путь, оставивший зовущие следы. «Другие по живому следу / Пройдут твой путь за пядью пядь…» (Б.Л. Пастернак). Как ни сманивай этих других жизненными благами, они пойдут за нами, а не за другими, гораздо более богатыми и знаменитыми (сегодня) людьми. Почему так получается? Надо подумать. Но не соблазниться полученными выводами. Они ведь не гарантированы навечно.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Молодой учёный»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Серьёзность не к лицу, когда семнадцать лет…»<br>
&nbsp;А. Рембо. Роман. 23 сентября 1870 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Тридцать лет – это время свершений,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тридцать лет – это возраст вершины,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тридцать лет – это время свержений<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тех, кто раньше умами вершили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А потом начинаешь спускаться,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый шаг осторожненько взвеся:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пятьдесят – это так же, как двадцать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну а семьдесят – так же, как десять».<br>
&nbsp;Ю.А. Кукин. Тридцать лет.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Процитированную в эпиграфе свою песню мой любимый «бард» Юрий Кукин на концертах поясняет так, что «имеет в виду «условные тридцать» – от двадцати пяти до сорока. Эти годы и есть вершина человеческой жизни, до условных тридцати человек много может, но мало понимает, потом – наоборот». Идея этой песни родилась на опыте альпинистов – указанный возраст соответствует лучшим достижениям в этом виде спорта. В других делах – в политике или же в науке – всё не так просто. Как известно, чаще всего добиваются феноменальных результатов молодые математики. Недаром Л.Д. Ландау частенько шутил на сей счёт, увидевши в аудитории незнакомое юное лицо: «Кто это? Откуда? Сколько ему лет?.. Как, такой молодой и уже неизвестный?» (Выкрики на его знаменитом семинаре в Институте теоретической физики Академии наук СССР).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В других науках высшие достижения приходят и в зрелости, и даже в старости. Стоит оглянуться на портретную галерею маститых старцев – корифеев науки. Седые бороды, усы, морщины на челе и т. п. Превозмогающий неведомую болезнь, подхваченную в тропиках, Дарвин [32 - Чарльз Роберт Дарвин (1809–1882) – английский путешественник и учёный-натуралист (биолог, геолог). Основоположник теории эволюции живой природы, в доработанном виде лежащей в основе современной биологии. Основной труд – «Происхождение видов путём естественного отбора, или выживание благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» (1859). После недолгой работы секретарём Лондонского Географического общества (1838–1841) жил затворником в поместье в графстве Кент, исподволь занимаясь научными исследованиями. Его эволюционистские идеи развиваются в позднейших трудах: «Изменение животных и растений в домашнем состоянии» (1868), «Происхождение человека и половой отбор» (1871), «Выражение эмоций у животных и человека» (1872), ряд более специальных по зоологии и ботанике.С момента обнародования и до сих пор дарвинизм встречается в штыки адептами разных религий, начиная со всех вариантов христианства как «богохульная» теория. Однако противоположные дарвинизму идеи креационизма запрещены к преподаванию как антинаучные в школах Советом объединённой Европы. Эволюционизм составляет одну из незыблемых основ современного научного мировоззрения. Конкретные применения этой теории продолжают уточняться с позиций генетики и других достижений естествознания.], дошедший до склона своих лет, всё собирается обнародовать теорию эволюции, но сомневается, переживает возможность общественного остракизма, пока его молодой коллега Уоллес не публикует набросок тех же самых выводов. Престарелый академик И.П. Павлов [33 - Иван Петрович Павлов (1849–1936) – русский физиолог. Выходец из священнической семьи, но в духовной семинарии недоучился (оставшись на всю жизнь воцерковленным прихожанином православного храма). Закончил естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета (1875) и Медико-хирургическую академию с золотой медалью (1879). В дальнейшем – сотрудник физиологической лаборатории в клинике С.П. Боткина; профессор кафедры фармакологии (1890), затем физиологии (1895–1925) Военно-медицинской академии. С момента создания Императорского Института экспериментальной медицины (на базе Пастеровской станции) возглавлял в нём отдел физиологии (вплоть до своей кончины). Из голодающего и замёрзшего по ходу гражданской войны Петрограда обращался с гневными обличениями к большевистским вождям. В результате В.И. Ленин согласился на предложения A.M. Горького предоставить продовольственные пайки учёным и другим представителям интеллигенции, оставшимся в России. Нобелевская премия за исследования физиологии пищеварения (1904).] продуктивно работал до последних минут своей жизни (под самый её конец диктуя коллеге свои ощущения умирающего). Образцы поздних прозрений учёных можно множить и множить. Равно как и феноменальные результаты их очень юных коллег (того же Уоллеса).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что общей закономерности для самого продуктивного возраста учёного не просматривается. Это кому как повезёт, кто как устроен – сначала, в зрелом возрасте или же на пороге могилы выдавать сенсационные результаты своих наблюдений и раздумий. А то и периодически всю жизнь. Порой – раз в жизни – и замолчать уже навсегда. Общая тенденция состоит в более или менее резком падении креативности с годами, после «условных тридцати». Все эти варианты встречаются не только в науке, но и в искусстве, и в других областях творчества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У нас в стране определение «молодой учёный» имеет официальное хождение – на таковых распространяются некие льготы, им выделяются отдельные гранты, места при выборах в Академию и т. п. Ясная цель – омолодить безнадёжно постаревшую на родине науку – пока что этими мерами не достигается. «Условно тридцатилетних» исследователей почти поголовно вымело из неё или за границу, или в более доходные профессии (бизнес, гос– и спецслужбы и т. п.). Средний возраст научных сотрудников учреждений РАН давно уже безнадёжно пенсионный; к подобному рубежу приближается средний возраст преподавателей высшей школы России.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К тому же хронология научной «молодости» весьма растяжима. В высшей школе, кажется, молодым считаешься до 35 лет; а молодёжная квота на выборах в Академии подрастает куда-то к пятидесяти годам и выше… Со стороны эти «возрасты молодости» могут выглядеть странно. Но если учесть присущую вообще науке геронтократию, которая в России достигла своего апогея (очередной устав РАН так и не установил возрастного барьера для занятия административный постов – от президента Академии до директоров её институтов – многим из них давно за 70), то на фоне полка глубоких старцев иной член-корреспондент возрастом лет в 40–50 выглядит юнцом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что определение «молодой учёный» не слишком содержательно. Или ты уже, либо всё ещё учёный, либо пока или уже нет. Язвительный С.Я. Маршак посвятил эпиграмму юному коллеге, кокетливо подчёркивающему свой возраст: «Мой друг, зачем о молодости лет / Ты возвещаешь публике читающей? / Ведь тот, кто начал – он уже поэт, / А кто не начал – тот не начинающий». Это вам не спорт – тут всё решают не мускулы, а интеллект. Он, конечно, у всех людей неизбежно притупляется с возрастом, но психологи установили, что у лиц творческих профессий и у бывших начальников этот процесс старческого отупения идёт в среднем медленнее. Так что наука представляет своим участникам уникальную возможность, в большинстве прочих профессий немыслимую, – работать учёным со школьных и до мафусаиловых лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернёмся к теме молодёжной науки. После исполнительского искусства (особенно музыки) да шахмат наука – лучшее прибежище для вундеркиндов. Она ведь в идеале предельно демократична, и маститые мужи могут на равных дискутировать с юнцами вроде школьников или студентов по тем или иным научным вопросам. Гимназиста Алексея Шахматова приглашали на заседания учёных обществ и советов после того, как он передал в читальном зале библиотеки свою рукопись маститому филологу [34 - Алексей Александрович Шахматов (1864–1920) – выдающийся русский учёный – лингвист, филолог, историк; действительный член Императорской Академии наук (1894); председатель Отделения русского языка и словесности (1906–1920) Академии наук. Основоположник критического изучения летописей и житий как исторических источников. Принципы научной текстологии, выработанные им, до сих пор остаются незаменимой методологией изучения древнерусской литературы и истории, включая её региональные аспекты. Окончил Московский университет (1887), где стал приват-доцентом (1890). После перерыва в учёной деятельности, связанного с деятельностью земской в сельской глубинке, – профессор Санкт-Петербургского университета (с 1909).]. Так он удивил профессоров и академиков своими познаниями. Гений в изучении истории языка обнаружил себя и был признан на школьной скамье. «Гениальный мальчик» – дразнила его сестра. Оказалось, как в воду глядела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В иных сферах деятельности столь ранний взлёт представить труднее. Там ведь не только чистый интеллект, не одна воля, но и жизненный опыт, круг знакомств и деловых связей, наконец, мудрость возвышают специалиста. А все эти качества приходят с годами к достаточно зрелым людям. Академик Андрей Михайлович Будкер [35 - Герш Ицкович (Андрей Михайлович) Будкер (1918–1977) – советский физик; академик АН СССР; участник атомного проекта; с 1957 г. директор Института ядерной физики Сибирского отделения АН. Лауреат Сталинской (1949), Ленинской (1967) премий.Основные труды посвящены теории урано-графитовых реакторов; теории кинетики и регулирования атомных реакторов; расчёту ускорителей заряженных частиц; физике плазмы и управляемых термоядерных реакций, физике высоких энергий. Разработал теорию циклических ускорителей. Предложил метод встречных пучков для исследования элементарных частиц. Все эти и многие другие идеи и расчёты Будкера до сих применяются в мировых центрах ядерной физики.] говаривал: «Учёные делятся не на молодых и старых, а на умных и дураков».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, шахматовский случай представляет собой некое исключение – моментального попадания в круг учёных олимпийцев прямо со школьной скамьи. Но для всех других – просто небесталанных учёных – для того же самого требуется всего несколько лет – до первой нетривиальной курсовой, дипломной работы или кандидатской диссертации. Когда замечательный русский историк Б.А. Романов, будучи ещё студентом, принёс на посмотр академику А.А. Шахматову свою статью об одном из пунктов «Русской правды», тот, прочитав, немедленно подписал её в печать в «Известиях» Отделения русского языка и литературы Академии наук и отправил в типографию. Благо, та находилась в одном здании со служебной квартирой академика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как держаться начинающему? Академик Исаак Константинович Кикоин (1908–1984) [36 - Соавтор советского уранового проекта. За разработки в области магнетизма, атомной и ядерной физики и техники дважды удостаивался звания Героя Социалистического Труда, Ленинской и шести Государственных премий. Кроме науки и технической практики, академик Кикоин много внимания уделял подготовке молодых учёных. Он был председателем оргкомитета всесоюзных физико-математических и химических олимпиад школьников, автором школьных учебников физики, создателем физико-математического журнала для юношества «Квант». На вопрос, зачем он столько времени уделяет школьникам, он отвечал так: «Благодаря им я держу в голове «всю физику». Знаете шутку Пуанкаре? После школы мы забываем элементарную математику, а после университета высшую… А я с пользой для работы не даю себе расслабиться. Ну а если всерьёз, то, будучи эгоистом, хочу, чтобы дело, которым занимаюсь, попало в руки людей талантливых, а начинать их воспитывать надо ещё в школе».] советовал: «Старт в науке надо брать энергично».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие гуманитарии и, особенно, естествоиспытатели заявляли о себе зрелыми, порой этапными работами ещё на студенческой скамье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, дерзость в выборе темы и настойчивость в её разработке никак не означают наглого бытового поведения в коллективе коллег. «Наглость, – определял Л.Д. Ландау, – это нахальство, не имеющее серьёзных оснований» (Просто нахальство даровитых личностей, особенно в науке, Ландау не осуждал). Психологический климат в научном коллективе должен быть достаточно демократичен, чтобы право голоса имели не только заслуженные, но и начинающие свой путь в науке. Но до поры до времени бремя ключевых решений будет лежать на старших, как возрастом, так и должностью коллегах. Они могут руководить своими коллективами долго, но не пожизненно. За границей предельный возраст ректоров и деканов, директоров институтов, глав кафедр и завлабов определяется жёстко, несмотря ни на какие заслуги в прошлом. У нас пока нет, и это плохо. Не помогают даже вполне гуманные предложения после семидесяти перейти в почётные профессоры, консультанты при сохранении жалования, кабинета, секретаря и прочих служебных преференций. Как писал Н.Н. Асеев: «Ещё гоняются за славою / – Охотников до ней несметно, / Стараясь хоть бы тенью слабою / Остаться на земле посмертно». Ну, хотя бы пожизненно… Решение о своевременной отставке остаётся на совести маститых старцев. За их спинами маячат довольно давно уже молодые учёные.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Отцы» и «дети» в академической организации<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Где, укажите нам, отечества отцы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Которых мы должны принять за образцы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не эти ли, грабительством богаты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великолепные соорудя палаты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где разливаются в пирах и мотовстве,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И где не воскресят клиенты-иностранцы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошедшего житья подлейшие черты…»<br>
&nbsp;А. С. Грибоедов.<br>&nbsp;Горе от ума.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Я помню древнюю молитву мастеров:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Храни нас, господи, от тех учеников,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Которые хотят, чтоб наш убогий гений<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кощунственно искал всё новых откровений».<br>
&nbsp;Н. С. Гумилёв.<br>&nbsp;Молитва мастеров.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, не нужно путать творческое долголетие с пожизненным пребыванием на штатных, тем более руководящих должностях в научных учреждениях. В нашей стране средний возраст служащих этих учреждений сегодня составляет около 50 лет. Среди кандидатов наук – чуть больше 50, а у докторов наук приближается к 60, что, между прочим, равняется средней продолжительности жизни мужчин в России [37 - Науковедение. 1999. № 3.]. За границей нет такого возрастного перекоса: в США действующих учёных в возрастной группе от 50 до 59 лет не больше 15 % (у нас 28 %); старше 60—6 % (у нас 18 %). «Такая ситуация ведёт к разрушению научного потенциала изнутри, нарушению механизма ротации кадров, преемственности в передаче знаний и опыта между поколениями» [38 - Ленчук Е.Б. Реформирование российской науки в условиях перехода к экономике инновационного типа // Наука в России: современное состояние и стратегия возрождения. М., 2004. С. 11.] российских учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вполне понятно, почему большинство наших престарелых учёных цепляются за штатные места сколько есть мочи: их мизерные пенсии по нескольку тысяч рублей не позволят им вкусить давно заслуженный отдых. А ведь именно наша профессия располагает к нему. Думать и писать не только можно, но и лучше на досуге от ежедневной службы. Правда, экспериментаторам нужна техника, но и к ней не так трудно получить доступ, если есть силы и желание. Так что главная причина резкого постарения российской науки в её нищете. Поэтому жалко и тех стариков, кого учреждения РАН должны были уволить по программе повышения оплаты труда оставшимся, несколько более молодым сотрудникам. Большая часть выведенных за штат и на пенсии делала что-то полезное для науки, да и продолжает это делать даже на пенсии, только резко потеряв в оплате труда. А ведь пожилым людям нужны деньги на лекарства и врачей. В итоге – взаимные обиды, неотмеченные юбилеи, досрочные кончины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При такой системе не позавидуешь и молодым учёным. Тем слишком долго приходится ждать не то что общественного признания да руководящих постов, но просто нормальной оплаты по реальному труду. Какое бы замечательное открытие ни сделай, как много ни создай научной продукции, ты до седых волос останешься сначала ассистентом, младшим научным сотрудником, через годы доцентом, научным сотрудником, если твои шефы не позволят тебе ускоренно повысить своё служебное положение. Но в любом коллективе на лучше оплачиваемую вакансию претендует немало взрослых коллег. Они ведь всю жизнь трудятся в этой лаборатории, на этой кафедре! Не признаются же, что просто, как говорится, небо коптят там…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что у нас в науке карьера зависит не от тебя, а от твоих начальников. Многие из последних не терпят возле себя конкурентов. Зато поощряют подхалимов и прихлебателей, кафедральных да секторальных «молчалиных». А ведь талант исследователя чаще всего соотносится не с низкопоклонством, а с чувством собственного достоинства. Поэтому его обладатели в своём большинстве покидают «феодальные замки» российской науки. Кто – за границу, кто оставаясь на родине, но там, где предоставят перспективу жизненного развития, а не биографической стагнации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Науковеды именуют эту ситуацию презрительно – «служивая наука». Если выбрать «сохранение нашей архаичной системы ведомственного управления наукой, то процесс вырождения кадрового потенциала будет прогрессировать, и никакие финансовые вливания или «косметические» улучшения здесь не помогут. Наша наука превратится в сферу подготовки талантливых молодых и энергичных специалистов высшей квалификации для других областей деятельности внутри страны или для зарубежных исследовательских институтов. В наших же институтах останутся те, кого привлекает карьера в бюрократической организации – таких у нас тоже немало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот только нужна ли нам служивая наука?» [39 - Мирский Э.М., Барботько Л.М. Нужна ли нам служивая наука? // Наука в России: современное состояние и стратегия возрождения. М., 2004. С. 58.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если разобраться, мы тут ведём речь не только и не столько об абсолютном хронологическом возрасте учёных, сколько о более или менее демократических механизмах их профессиональной мобильности, как «горизонтальной», так и «вертикальной». Ведь как бы то ни было, только в постсоветской России открылся «железный занавес», прежде всего для молодых исследователей, и они широким потоком устремились за границу, а кто-то ищет лучшее место работы на просторах отечества (чаще всего, перебираясь из глухой провинции в гораздо более кадроёмкие столичные центры). А это правильно, хорошо, и для бывших, и для нынешних учёных, если разобраться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда же у нас появились более или менее молодые доктора наук и старшие научные сотрудники, даже члены-корреспонденты РАН и директоры отдельных её Институтов. Часть из них вполне заслужили высокие степени и звания, руководящие должности. А часть их как-то сфабриковала, если не просто купила. Так что некоторое омоложение научных кадров у нас налицо, но оно принимает не всегда справедливые и своевременные формы. Меняется (хотя и очень медленно) личный состав разноуровневых кланов и группировок руководителей науки и образования, а не сам мафиозный принцип руководства наукой. Голос каждого из множества рядовых сотрудников чаще всего ничего не значит при решении важнейших вопросов жизни и работы научных коллективов. Права и обязанности в большинстве научных коллективов распределены не симметрично: кому-то можно всё, кому-то – ничего. Профессиональные союзы и общественные советы всего коллектива работников при такой системе ничего не значат и существуют для галочки, в качестве ширмы для авторитарной бюрократии. Из такой науки всегда будут бежать те, кто по возрасту и способностям способен к побегу; в такую науку беглецы никогда не вернутся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ведь в истории русской и советской науки встречались отрадные образцы гармоничного сотрудничества старших и младших, как по возрасту, так и по должностям. Например, A.M. Будкер, чьим именем назван теперь Институт ядерной физики Сибирского отделения РАН, при жизни боялся остаться в окружении узкой группы единомышленников. Он справедливо полагал, что как они ни будь толковы и доброжелательны, информация, получаемая от них, окажется неполной, чреватой шаблонами в ответах на вызовы жизни их коллективу. Поэтому Андрей Михайлович создал свой знаменитый «круглый стол», за который усадил всех членов учёного совета. Именно тут решались все важные для Института проблемы. Директор всякий раз старался добиться единогласных решений, консенсуса, пусть даже после долгих и мучительных споров. На обсуждения он не жалел ни времени, ни нервов, своих и чужих. Чтобы повысить статус научных работников по сравнению с управленцами, Будкер часть административных обязанностей распределил среди членов учёного совета – на общественных началах. Когда с ростом института возросло количество молодых научных сотрудников, замыкавшихся в своей повседневной деятельности на своих старших коллегах и руководителях, директор создал несколько малых «круглых столов» – по отдельным направлениям научной деятельности. В их состав и вошло молодое поколение коллег. Сам академик еженедельно посещал заседания всех «круглых столов» и таким образом был в курсе разных вопросов жизнедеятельности учреждения. Его мощное влияние ощущалось везде, но основывалось оно на полном объёме необходимой для принятия решений информации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Академик РАН и РАМН, ведущий специалист по онкологическим заболеваниям Гарри Абелев [40 - Гарри Израйлевич Абелев (1928 г. рождения) – специалист в иммунологии и онкологии. Сотрудник Института экспериментальной медицины Академии медицинских наук СССР (с 1950). Доктор биологических наук. Действительный член РАН (2000). Профессор МГУ (с 1964). Заведующий лабораторией в Российском онкологическом центре имени Н.Н. Блохина РАМН. Государственная премия СССР (1978).] справедливо подчёркивает особую психологическую атмосферу, которая только и способна объединить усилия исследователей старшего поколения и молодых. «Старшие исследователи богаты здравым смыслом и являются его носителем. Молодые – носители пробивной энергии, жадны в освоении новых методов. Такое сочетание требует высокой порядочности с обеих сторон, такта и этических принципов, не формализуемых, но возникающих непредвиденно в процессе работы. Вытеснение и грубость в этих отношениях совершенно нетерпимы, непродуктивны и разрушительны для творческой работы».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тема старцев неустранима из корпоративной этики, хотя весьма деликатна. Здесь имеется в виду пожизненная монополизация власти, административного ресурса, а не сам по себе возраст и даже не просто пребывание в академическом коллективе. Не возраст сам по себе, а тип личности способен скомпрометировать любой возраст, извратить его возможности. А продуктивно работать можно и в штате, и на части ставки, и на полной пенсии. В этом состоит крест или привилегия учёных и прочих людей творчества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Онемевший после инсульта великий режиссёр Антониони свои последние фильмы режиссировал жестами. Их поясняла его последняя спутница жизни, которая была моложе метра лет на 40. Кто захочет оказаться в подобной ситуации? «Живым трупом» среди «племени младого, незнакомого»?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя, если подумать, то в отдалённом будущем своей судьбы и такое может показаться даже заманчивым… Один из героев Н.С. Лескова желает своему благодетелю «сто лет жить и ещё пятьдесят на карачках ползать…» Именно пожилые учёные – таких было немало – мыслили и сочиняли свои интереснейшие труды и в инвалидском кресле, и на больничной койке, и в тюремной камере, и даже в сумасшедшем доме. Да минует нас чаша сия, а судьба даст возможность подольше сохранять работоспособность. Как писал незабвенный Юрий Иосифович Визбор: «…Я ж на чутких врачей уповаю тайком, / Если это конечно в природе возможно».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой любимый актёр и режиссёр Клинт Иствуд, родившийся в 1930 году, до сих пор плодотворно работает в кино, сняв более 30 фильмов. Журналисты с недоумением спрашивают его: «В чём секрет вашей вечной молодости?» Метр снисходительно отвечает: «Последние 40 лет изо дня в день посещаю тренажёрный зал. Даже к съёмочной площадке прилагается спортзал». «Ведь вы вполне можете уйти на пенсию, проводить всё время в семье или на площадке для игры в гольф…» «Действительно. Но я не вижу причин остановиться, пока нахожу оригинальные сюжеты и пока мне нравится сам процесс работы. Один мой коллега снял последний фильм, сидя в инвалидной коляске и вдыхая кислород из баллона. Можно и так работать. Я намерен продолжать, пока не превращусь в инвалида». Хотя и это не конец.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, а потом – может, повторим слова выдающегося американского хореографа Мерса Каннингема. Он летом 2009 г. ушёл из жизни на 91-м её году. Вплоть до 80 лет он танцевал сам, а затем вёл репетиции, будучи прикован к инвалидному креслу; сказавши своим помощникам: «Уходить из жизни нужно с чувством приятной усталости…»<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мотивация научной работы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Известно, что ведьмак, причиняя иным мучения, страдания и смерть, столь великое удовольствие и наслаждение испытывает, коих человек благочестивый и нормальный токмо тогда достигает, когда с женой своею законной общается, ibidum cum eiaculatio».<br>
&nbsp;Аноним. Монструм, или ведьмака описание // А. Сапковский. Башня ласточки.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Но что мы теперь станем делать? Для чего будем жить? – бросил я в отчаянии в пустое синее небо. – Что, например, буду делать я? Не стало газет – значит, конец моему призванию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не на кого охотиться, не с кем воевать, так что и для меня всё кончено, – сказал лорд Джон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не стало студентов, – значит, кончено и для меня, – прохрипел Саммерли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не кончено… для меня, – заметил Челленджер, – потому что наука не умерла, и катастрофа сама по себе предлагает нам для исследования множество захватывающих проблем».<br>
&nbsp;А. Конан Дойл. Отравленный пояс, 1913 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Веригин (устало в трубку). Что ж, ладно, что поделаешь… Тогда уж можете не торопиться. Что-нибудь придумаем взамен. Только вот я теперь не знаю, как со Ско-филдом быть? Ведь та же петрушка будет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бузыкин (вскричал). Нет! Скофилд – это моё! Это я на коленях!»<br>
&nbsp;А. Володин. Осенний марафон.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В чудесной пьесе Александра Моисеевича Володина и снятом по ней столь же замечательном фильме Георгия Данелия «Осенний марафон» главный герой – переводчик и преподаватель университета Бузыкин хронически опаздывает со сроками сдачи в печать своих работ: жена; другая, любимая женщина; подработка лекциями на журфаке; навязчивые приятели; наглая знакомая-однокурсница, чьи бездарные переводы ему приходиться править; навязчивый сосед слесарь с еженедельной бутылкой водки, коей они потчуют иностранца-стажёра («хиппи проклятый…»); и разные прочие помехи тормозят его творческую работу. Перелом в его судьбе происходит, когда обожаемого им автора Скофилда передают для перевода этой самой бездарной однокурснице. Тогда Бузыкин становится принципиальным… У любого автора есть что-то главное, заветное для его жизни в профессии. По нему и проверяется, что именно нами движет. Или ничего уже не движет, кроме житейской инерции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жизнь то и дело пробует на излом мотивацию учёного. Учиться дальше на медные деньги или сразу начать зарабатывать приличные суммы, попрощавшись с наукой? Пойти в аспирантуру по любимой специальности, или по другой, мне лично малоинтересной, но к могущественному шефу? Уехать или остаться? Занять место старшего коллеги или пропустить его вперёд по служебной лестнице? Перейти к более перспективному руководителю или сохранить верность постаревшему учителю? Сменить науку на более прибыльное занятие или обездолить родных и близких людей своим фанатизмом исследователя? Для правильного выбора нет рецептов. Впрочем, в этике всегда так, а не только в научной её сфере. Есть только принцип так называемого меньшего зла. А его каждый понимает по-своему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ганс Селье [41 - Ганс (Ганс Гуго Бруно) Селье (1907–1982) – выдающийся физиолог, эндокринолог, теоретик биологии и медицины. Родился в семье врача. Эмигрант (с 1933 г.) из Австрии в Канаду; выпускник медицинского факультета Пражского университета. В дальнейшем учился медицине в Риме и Париже. Наконец, сотрудник медицинского факультета университета Мак-Гилла и университета Монреаля; основатель и многолетний руководитель Международного института стресса в Монреале. Журналисты называли его «Эйнштейном медицины». Автор ряда открытий в области гуморальной системы организма, влияния гормонов на жизнедеятельность разных органов и тканей; наконец, ставшей классической теории стресса и его вариантов (дистресса и эустресса), общего адаптационного синдрома.Его книги и статьи переведены на русский язык: Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме. М., 1960; Его же. На уровне целого организма. М., 1972; Его же. Стресс без дистресса. 2-е изд. М., 1982; др.] обращает внимание на то, что для достижения денег, власти и общественного положения существуют более надёжные пути, нежели наука. Этот автор одной из самых замечательных науковедческих книг выделяет одну главную причину и несколько соподчинённых мотивов для научных изысканий. Первый раздел его книги так и называется: «Почему люди занимаются наукой?». Ответ сводится к следующему: открытие истины относительно тайн природы или устройства общества, организма человека или же прошлого человечества приносит исследователям особенное удовлетворение. «И адвокат, как известно, может предотвратить страдания клиента с помощью искусной защиты; и политический деятель может сделать то же самое в ещё большем масштабе, проводя в жизнь полезный закон; и, наконец, полководец удачным стратегическим маневром может спасти жизнь тысячам и тысячам людей. Но все эти люди защищают одного человека от другого и, как правило, за счёт этого другого. Тайна же Природы, открытая однажды, постоянно обогащает человечество в целом» [42 - Селье Г. От мечты к открытию. Как стать учёным. М., 1987. С. 18.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К Природе стоит добавить такие предметы научных изысканий, как Человек, Общество, Прошлое, Будущее, Техника, Здоровье и ещё какие-то. Вроде Безопасности, Технологии, Логистики, которые близки к науке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Именно наука, наряду с искусством, ближе всего к творчеству. Научное открытие, как и действительно новое произведение искусства, независимо от их масштаба, приносит его автору ни с чем не сравнимое удовольствие. Оно, это чувство, может быть не слишком заметно, причём не только окружающим, но даже самому своему субъекту. Тем не менее как пожизненное настроение – психологический фон всех наших усилий – оно, это внутреннее осознание твоих возможностей заниматься познанием – эти усилия обеспечивает. Разумеется, жизнь учёного украшают и более конкретно выраженные эмоции. Неповторимая до конца дней для нашего брата радость первых публикаций (Сборник аспирантских работ ещё пахнет типографской краской! И твоя фамилия в оглавлении! В Интернете повсюду объявления о продаже моей первой книжки! Надо же! Ну, и т. п.). Приятная опустошённость после защиты диссертации (Высота взята!). Вплоть до настоящего аффекта при более серьёзном, действительно крупном достижении («Эврика!» – якобы яростно закричал Архимед, осознавший закон изменения веса тела, погружённого в жидкость. «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» – вопил наш национальный поэт, завершив поэму «Борис Годунов». «Сегодня – я гений» – пометил в своём дневнике А.А. Блок, поставив точку в своей последней поэме «Двенадцать»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспомним, как у Юлиана Семёнова в «Семнадцати мгновениях весны» шёл во вроде бы нейтральной Швейцарии на проваленную явку, на верную смерть, но сам не зная того, немецкий профессор астрономии Плейшнер, втянутый Штирлицем в Сопротивление. Шёл, любуясь архитектурой Цюриха, улыбаясь весенней погоде при невоенной тишине… В гостиничном номере его ждала начатая рукопись монографии – и это придавало его жизни смысл, удовольствие жить… Чудаковатый, но мужественный астроном – очередная удача гениального русского актёра Евгения Евстигнеева (в будущей истории кинематографа – ещё и булгаковского эталонного профессора Преображенского из «Собачьего сердца» в постановке В.В. Бортко [43 - Владимир Владимирович Бортко (1946 г. рождения) – российский кинорежиссёр, сценарист, продюсер. Государственная премия РСФСР (1990, за фильм «Собачье сердце»). В составе его фильмографии: «Блондинка за углом», «Афганский излом», первые серии «Улиц разбитых фонарей», «Бандитского Петербурга» (фильмы 1–2), «Идиот», «Мастер и Маргарита», «Тарас Бульба».]).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Психологическая отдача от успеха в науке складывается из нескольких мотивов, альтруистических и эгоистических. Их пропорция у разных типов и уровней учёности разная. Г. Селье предлагает такой их перечень:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• бескорыстная любовь к Природе и Истине;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• восхищение красотой закономерности;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• простое любопытство;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• желание приносить пользу;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• потребность в одобрении;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ореол успеха;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• боязнь скуки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если рассортировать отмеченные факторы на более или менее важные, упростить ответ, то можно сказать: учёными на самом деле в первую очередь движут два тесно взаимосвязанных мотива:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• любознательность [44 - В одном из последних исследований головного мозга учёные из Канады, Франции и Швейцарии локализовали в нём место, отвечающее за любознательность. Это зубчатая извилина гиппокампа. Подопытные мыши, у которых данный участок мозга активизировали соответствующими белками, изо всех сил принимались изучать окружающее пространство; у них заметно усиливалась долговременная память, с помощью которой они успешно решали задачи на сообразительность. Видимо, прирождённые учёные действительно генетически к этой работе предрасположены (Батенё-ва Т. Как сделать учёными всех // Известия. 2009. 18 сентября. № 172. С. 15.).] и —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• тщеславие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То и другое, и третье, и пятое, и десятое, если разобраться, конечно, не есть привилегия науки. Любопытства полно в разных профессиях и даже в обыденной жизни, равно как и гордыня переполняет многих посторонних науке людей. Хотя право гордиться своим шагом к вечной истине имеют только учёные. А любознательность и тщеславие, если подумать, по своей психологической сути – одно и то же (узнать, подсмотреть нечто важное первым!), а различается только на взгляд твой собственный, самокритичный, либо посторонний, завистливый взгляд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот, например, малолетний сын графа А.А. Бобринского [45 - Граф Алексей Александрович Бобринский (1852–1927) – видный русский археолог; товарищ председателя (1877), затем председатель Императорской Археологической комиссии (1886–1917); вице-президент Императорской Академии художеств (1889–1890); почётный мировой судья Черкасского уезда; предводитель санкт-петербургского дворянства (с 1875 – уездный; в 1878–1898 – губернский); председатель думы Санкт-Петербурга; сенатор (1896), председатель Совета объединённого дворянства (1906–1912); член Государственного совета (1912); депутат Государственной думы III созыва; обер-гофмейстер Императорского двора (1916); почётный опекун санкт-петербургского присутствия Опекунского совета учреждений императрицы Марии; член совета Императорского Человеколюбивого общества; председатель кустарного комитета министерства земледелия и государственных имуществ (ни по одной из упомянутых должностей денежного содержания не получал). См.: Рудаков В.Б. Археологическая деятельность графа А.А. Бобринского (По поводу 25-летия его председательствования в Императорской Археологической комиссии) // Исторический вестник. 1911. № 3; Юбилей графа А.А. Бобринского // Там же.] заносит в свой дневник впечатление относительно одной из находок из раскопанных отцом скифских курганов: «Мой гребень! Я нашёл!» Прикинем: перед нами человек, принадлежащий к самому элитному слою империи. Деньги, почести, звания – сколько хочешь. Имения, доходы на банковском счету, должности в столице, частые поездки за границу. А что греет его душу в первую очередь? Археология! Раскопки! Редкие находки! (Гребень-то и в самом деле на весь мир знаменитый – чистого золота, с изображением сражающихся воинов на вершине; репродуцировался множество раз; выставлен в Золотой кладовой Эрмитажа). Вот вам и наука. Поневоле задумаешься об её значении в жизни настоящего учёного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем, кто не испытывал чувства научного открытия, даже более скромного достижения, бесполезно его описывать; а тому, кто с ним знаком, описание не требуется. Это как, на всем понятный пример, с любовью (мужчины к женщине и наоборот). Все её описания банальны. В психологическом отношении наука и любовь похожи на почечную колику: когда рассказывают о них, не веришь; переживёшь сам, рассказывать не захочешь. У Александра Дюма-пера выясняется, во имя чего его главные герои то и дело рискуют жизнью? Самый сильный мушкетёр Портос на удивлённые вопросы обывателей отвечал: «Я дерусь потому, что дерусь». На первый взгляд, эта реплика глуповата. Атос как истинный граф всегда говорит правду. Арамис как прирождённый интриган выдумывает благонравный повод. Д'Артаньян молча ломит в открытую дверь, если за ней женщина или другой успех. А недалёкий простодушный Портос не находит ответа по существу. Но мнимая тавтология Портоса оказывается в данном случае глубже, мудрее. Процесс деятельности для него не менее, а то и более важен, нежели результат. Он – самый надёжный спутник, сподвижник чем-то ещё мотивированных людей. Без Портоса сопьётся Атос, возомнит себя благонравным аббатом Арамис, получит стилетом в сердце Д' Артаньян. А в компании с верным и сильным Портосом они все выживают и получают возможность выбирать свою судьбу… Так писатель замотивировал возврат своих героев «на тропу войны» и десять, и двадцать лет спустя после их знакомства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так же и мы со своими экспериментами, семинарами, публикациями, конференциями. Ничего другого не умеем и не хотим. Главное – не хотим этого всего другого, кроме этой самой треклятой науки. Диагноз? Приговор? Воздаяние? Судите сами.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Богач? Бедняк? Сам себе меценат? Способы финансирования науки и оплаты труда учёных<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Что вы предлагаете мне взамен Роллинга? Я женщина дорогая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Оливиновый пояс.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– … Гм! Объяснять это очень сложно. Нужен свободный вечер и книги под руками. Оливиновый пояс – это власть над миром. Я найму вашего Роллинга в швейцары, – вот что такое оливиновый пояс».<br>
&nbsp;А.Н. Толстой.<br>&nbsp;Гиперболоид инженера Гарина.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сегодня обнаружил ровно в восемь, что потерял единственный трояк…»<br>
&nbsp;Ю. Кукин.<br>&nbsp;Романс.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«За эту работу не платят:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вытьё в ней одно и нытьё.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лишь кто окончательно спятит,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возьмётся работать её.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако работа такая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не схожая с добрым трудом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сначала тебя упрекая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе благодарна потом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда ты, смежив свои зенки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окончишься как вещество,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она на правах иждивенки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Живёт за тебя самого».<br>
&nbsp;В.Н. Корнилов.<br>&nbsp;2001 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И выше, и ниже мы в разной связи касаемся деликатной темы финансирования науки; тех способов и источников, которые обеспечивают учёным средства к существованию – то прозябанию, а то и относительному процветанию, в отдельных случаях – даже обогащению. Здесь кратко суммируем свои соображения по этому противоречивому вопросу. «Наука – и деньги». Эта тема не случайно всплывает то и дело в нашем пособии. Ведь деньги и только они материализуют наши идеалистические по определению нашего же призвания порывы. Но в связи со спецификой научного познания приходится вспомнить общеизвестную шутку: для учёного важны не деньги, а их количество. Если это количество слишком велико, исследователь превращается в предпринимателя или рантье. Однако тему обогащения за счёт науки мы можем смело миновать. Такой возможностью в её среде мало кто обладает. Первые руководители академических учреждений, их заместители. Их официальные заработки кратно больше, чем у рядовых сотрудников; им же – начальникам обеспечен доступ к самым щедрым грантам и субсидиям. В нынешнюю Российскую академию наук выбирают уже не только настоящих учёных, а всё чаще тех, кто способен оказать существенные услуги её руководителям – финансовые, административные, бытовые. Не исключение составляет и наша высшая школа. Кто-то из руководителей институтов да университетов щедрее делится с коллективом подчинённых, кто-то скупее. Но это сюжет для юриста или политика, а не для науковеда. Деньги и мораль слишком сложно соотносятся. Первые лица в организации, как ни крути, исключение, а не правило. Фараон или касик сам по себе не выиграет войны и не построит пирамиды. Для этого нужны армии работников. Их на что содержать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В архиве академика П.Л. Капицы остался любопытный текст, где затрагивается эта тема. Это лекция в канадском университете Мак-Гилла, где начинал свою экспериментальную деятельность великий Резерфорд [46 - Эрнест Резерфорд (1871–1937) – британский физик. Основоположник теории радиоактивности. Нобелевская премия по химии (1908).]. В свою очередь начиная работать уже в британской лаборатории Э. Резерфорда молодым физиком-экспериментатором, Капица задал шефу вопрос: «Как должны жить научные работники? Сколько они должны зарабатывать – много, или мало, или средне?» [47 - Капица П.Л. «Хлеб, масло, но не джем…» // Химия и жизнь. 1987. № 3. С. 3.] Вопросы для новичка были не праздными: будучи талантливым инженером, он мог бы неплохо подрабатывать консультациями на заводах и фабриках, советуя их владельцам, как избежать проблемных ситуаций со сложными технологиями. Резерфорд ответил образно: «Хлеб, масло, но не джем». Дескать, хватит вам прожиточного минимума. Когда Капицу пригласил для консультаций «стальной король» Британии Роберт Хэдфилд, изобретатель и производитель нержавеющей стали, Резерфорд предостерёг: «Капица, будьте осторожны. Богу и мамоне служить одновременно нельзя. Советую вам не иметь никаких дел с Хэдфилдом». Капице пришлось послушаться учителя. Этим советом Ре-зерфорда Капица завершает ту свою лекцию 1969 г.: «Сейчас, когда наука начинает оказывать такое большое влияние на оборону и на международные связи, учёный также должен принимать во внимание моральную сторону своей деятельности. Он не должен сознательно использовать науку не для блага народа».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я бы не стал принимать этот вывод за чистую монету. Когда Капицу вынудили вернуться на родину, он поставил перед советским правительством ультимативное требование: построить ему целый академический городок под собственный институт физических проблем. Что и было исполнено в районе нынешнего элитного Ленинского проспекта в Москве. Все научные сотрудники жили там во вполне комфортабельных квартирах, имели дачи, специальное снабжение. Кроме решения чисто научных проблем, Капица разработал технологию получения сжиженного кислорода и возглавил небольшое министерство по его производству. Всё это приносило пользу и советскому государству, и коллективу физического института, и лично Капице. Он сознательно добивался того, чтобы учёные-физики вошли в круг советской элиты – по размерам зарплаты, прочему бытовому обеспечению. Заповедь Резерфорда насчёт джема нужно понимать по меркам благополучной Европы, а сегодня уже и передовой Азии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Формула бескорыстия преданного науке исследователя подразумевает:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• доходы учёных различаются в зависимости от целого ряда факторов (отрасли знаний; уровня подготовки, квалификации; личного вклада в исполнение того или иного проекта; страны проживания; стажа работы) – и это нормально, это вечная ситуация; ведь обезличка, уравниловка в оценке труда учёных понижает его эффективность;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• в норме оплата научного труда не должна быть низкой, приближаться к прожиточному минимуму здесь / теперь; учёные – часть элиты социума, а не его маргиналы;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• в одних областях науки щедрое финансирование является непременным условием проведения научных исследований (высокотехнологичных), а в других (интеллектуалистских) – нет, им хватает обеспечения общечеловеческих потребностей в питании, проживании, отдыхе и т. д. («хлеба с маслом», по Резерфорду);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• в любой ситуации на первом месте в спектре мотивации научно-исследовательской работы стоят не материальные, а духовные факторы, дельцы, предприниматели, бизнесмены могут, и небезуспешно, руководить научными коллективами, но самостоятельно вести научные исследования они чаще всего уже не в состоянии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кое-кто из вполне рядовых докторов или кандидатов наук умудряются неплохо по среднестатистическим меркам зарабатывать по ходу своей официальной службы в научных или учебных заведениях. Пока что у нас редко когда это происходит легально. На казённое жалование не купить коттеджа, иномарки и двухэтажного гаража. В ход идут «серые» и даже «чёрные» схемы. Взятки в высшей школе стали притчей во языцех, а теперь к ней присоединилась по этой постыдной части и школа средняя с рекордно завышенными в ряде регионов результатами ЕГЭ (Всего-то, по подсчётам МВД, по 20 тысяч рублей за предмет).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Денежным «донором» некоторые умельцы делают не только частных лиц, но и государство, и частные предприятия. Например, в археологии – когда часть денег незаметно для «откатанной» бухгалтерии уводится из бюджета археологических экспедиций (экономя на питании экспедиционе-ров, списанном давным-давно снаряжении и т. д.) или по другим статьям бюджетного финансирования науки; ещё «вкуснее», когда шантажируются заказчики предпроектного изучения культурного слоя. Но коррупцией поражены у нас не только НИИ или университеты, так что здесь бессмысленно обсуждать эту тему. Алчный стяжатель материальных благ и креативный исследователь в одном лице совмещаются трудно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одна из причин замутнённости финансовой отчётности в российской науке – её чрезмерная бюрократизация. Ни в одной другой стране от держателя грантов на исследования не требуется столько формальных согласований, подписей и печатей. Нигде ему не предписывают – куда тратить выделенные суммы. Только у нас. Отсюда и некие хитрости с распределением и освоением грантовых сумм. В том числе и по негласному сговору с выдающими гранты фондами, издательствами поддержанных грантами работ; разумеется, в лице тех или иных их чиновников и их «учёных» партнёров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все эти коллизии не улучшают морального климата в российской науке, а заметно его портят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя «не хлебом единым жив человек», а тем более творец духовных ценностей вроде учёного, ему тоже надо на что-то жить. Круг первичных потребностей у него не так уж широк: кроме всеобщих – жилья (с его технологической инфраструктурой вроде холодильника, телевизора, газовой плиты и т. д., и т. п.), еды и питья, – ещё средства на пополнение библиотеки, поездки для сбора материалов; ну, ещё на собирание какой-то коллекции, иное хобби (оно уравновешивает душевное состояние).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При «подсчёте денег в чужих карманах» стоит отказаться от сравнения – как синхро-, так и диахронического. Ясное дело, что в императорской России профессор или приват-доцент университета, да что там – гимназический учитель получали куда больше, чем нынешние заведующие кафедрами и лабораториями в постсоветской России. Например, профессор правовед Д.Я. Самоквасов [48 - Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843–1911) – русский историк, правовед, археолог, архивист. Выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Профессор Варшавского университета (1873–1892), заслуженный профессор Московского университета (1892–1911); директор Московского архива министерства юстиции (Ныне – Российский государственный архив древних актов).] (1843–1911), отслужив положенные для пенсии 20 лет в Варшавском университете, в качестве таковой сохранил те же 2500 рублей ежегодного содержания пожизненно; тут же получив вакантное место управляющего Московского архива министерства юстиции, – ещё столько же в качестве директорского жалования. Чтобы сопоставить эту сумму в 5000 рублей с сегодняшним курсом рубля, стоит приписать к ней пару-тройку нулей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понятно, что и в СССР науку, особенно фундаментальную и оборонную, обеспечивали куда щедрее, чем сейчас. В этом, как ни странно, крылись как истоки её достижений, так и провалов. Тем более понятно, что в обозримом будущем Россия нипочём не приблизится к тому уровню, который давно стал нормой на Западе Европы, а тем более в США. Там финансирование науки не опускается ниже 3 % годового национального дохода. В СССР 1970-х гг. эта доля достигала 5–7 % (разумеется, с учётом всех извращений плановой экономики). Но в постсоветской России этот же показатель составляет менее половины процента. Бюджет любого американского университета сопоставим с годовыми расходами на всю российскую науку. Даже рядовой «постдок» в крошечном Люксембурге получает тысяч по 40 евро ежегодно на протяжении четырёх-пяти лет, пока не приобретёт более устойчивый статус в академической среде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Абстрагируясь от всех этих сравнений в плане количественном, небесполезно обратить внимание на варианты качественные – способы финансирования науки и высшей школы. А кроме того, на способы приспособления части наших оставшихся исследователей к скудному финансированию. Правда, за последние годы оно заметно подросло. Но сам по себе рост дотаций ещё не означает автоматического прогресса в научных открытиях и технических разработках. На 2010 г. российское государство выделяет 20 миллиардов рублей на инновационные исследования в науке и технике. Президент А.Д. Медведев, напоминая руководителям науки и высшей школы об этой сумме, справедливо заявил, что она гораздо больше тех, что выделяли учёным в недалёком прошлом. Для нашей страны деньги значительные, важно правильно их потратить. Премьер-министр В.В. Путин в начале 2010 г. выступил с несколькими инициативами в том же направлении. Он предложил отказаться от финансирования всех существующих учреждений науки подряд, а выяснять, кто из них уже прекратил реальные исследования, а кто их активно продолжает. Для некоммерческих учреждений науки, образования, медицины им предложено отменить лет на восемь налог на прибыль, с тем чтобы они могли сохранить и развивать высокотехнологичные методы производства знаний и услуг населению.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где-то (как в царской России или в нынешних Германии, Нидерландах) основную часть средств учёные и педагоги получают от государства, в том числе благодаря перераспределению налогов в их пользу, прочим льготам. Но в большинстве развитых стран Запада и Востока университет представляет собой вполне самостоятельное предприятие. Да, государство выделяет ему множество льгот, предоставляет за символическую плату право аренды земли, зданий, но львиную долю средств университеты зарабатывают сами. У них три основных источника доходов: плата за обучение, спонсоры и продажа своих интеллектуальных достижений. Разумеется, в зависимости от традиций и профиля того или иного учреждения образования и науки пропорция этих источников доходов может меняться, но в любом случае оно не висит на шее у государства, то есть у налогоплательщиков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оговорим на всякий случай, что именно университеты на всём Западе являются центрами не только образования, но и науки. Разного рода академии там – всего лишь объединения по интересам, своего рода клубы почётных собратьев по увлечению – то ли медициной, то ли филологией, то ли разными прочими науками. Научно-исследовательские лаборатории вне университетов обычно встроены в частные компании или сами представляют собой таковые, выигрывают заказы на рынке интеллектуальных ноу-хау.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получившие ту или иную форму поддержки своих изысканий за границей (стажировку, стипендию, постдок и т. д.) не обременены там той массой формальностей, которые сопровождают наши скудные гранты (подписи директора, главного бухгалтера, печати учреждения и прочая, и прочая). Вся документация там проще, доверяет просителю пособия. Зато и получить финансовую поддержку, хлебное место куда как трудно. Конкуренция огромная, что и объяснимо масштабами помощи учёному. Иностранным коллегам приходится тратить гораздо больше времени на поиски грантов, субсидий и отчёты по ним, нежели большинству российских исследователей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но и в западных условиях на занятиях наукой кто-то зарабатывает, а кто-то, наоборот, расходует где-то ещё приобретённый капитал (пусть и в качестве инвестиции в своё или своего чада будущее).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У нас в стране пока со всем этим сложнее. Отойти от государственной опеки в сколько-нибудь серьёзных масштабах пока не получается. Почти все НИИ не только гуманитарного и фундаментально-естественнонаучного, но и технического, вообще прикладного профилей прямо зависят от оборонного и прочих государственных заказов. Есть и исключения – успешного сбыта интеллектуальной продукции, но они не делают погоды в российской науке. Виной тому косность обеих сторон – и самих учёных, привыкших к гарантированному, несмотря ни на что, куску хлеба; и лидеров бизнеса, предпочитающих сырьевой да торговый секторы экономики, а не высокие технологии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, отметим негосударственные вложения в науку. До революции купцы и промышленники-меценаты оказывали ей значительное содействие. Выделялось Леденцовское общество поддержки научно-технических разработок, пользовавшееся процентами с капитала, пожертвованного одноименным предпринимателем [49 - Христофор Семёнович Леденцов (1842–1907) – купец (I гильдии) из Вологды. Выпускник вологодской гимназии (1860) и московской Практической академии коммерческих наук (1862) (ныне Высшая школа экономики), награждённый похвальным листом (дающим личное звание почётного гражданина). Одно время (1883–1887) служил вологодским городским головой. Умирая от туберкулёза в Женеве, весь свой огромный капитал (более трёх миллионов рублей по тогдашнему курсу) завещал на создание «Общества содействия успехам наук и их практических применений». Душеприказчиком благотворителя и первым председателем этого Общества был прадед автора настоящего пособия Семён Андреевич Фёдоров, профессор Московского технического училища. Детям меценат оставил проценты с 200000 рублей пожизненно, после чего и эта сумма должна была отойти Обществу его имени. Общество открыло свою деятельность по материальной поддержке научно-технических проектов в 1910 г. После революции активы Общества были национализированы советской властью, и оно прекратило существование. Между тем то был отечественный вариант Нобелевского фонда.]. В постсоветской России новые благотворители у нас явно предпочитает финансировать церковь, искусство, медицину, отчасти образование (гранты Сороса, потанинские стипендии и т. п.), но не фундаментальные исследования. Фонд содействия науке, основанный Р. Абрамовичем, О. Дерипаской, А. Мамутом, выделяет солидные гранты, но помочь сколько-нибудь заметной части наших исследователей и он не в состоянии. Большая же часть крупных российских предпринимателей по-прежнему предпочитает переводить на зарубежные счета десятки миллиардов долларов ежегодно. Эти сверхприбыли получаются на экспорте сырья и в теневых секторах экономики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, фактом остаётся нищенское в 1990-е годы и возросшее, но всё ещё явно недостаточное в 2000-е финансирование науки, да и всей прочей культуры со стороны Российского государства; почти полное пренебрежение этой сферой со стороны благотворителей. Как можно удержать на университетской кафедре начинающего сотрудника, платя ему 5000–8000 рублей в месяц? В учреждениях Академии наук эта сумма для молодых учёных выросла раза в два, а то и в три, но для мегаполиса и этого явно мало. В то время как в силовых органах его сверстник на вполне мирной службе получает в разы больше, плюс уверенную перспективу бесплатного собственного жилья. Разумеется, и на благополучном по рассматриваемой части Западе начинающий учёный содержится куда скромнее маститого. Но, во-первых, в абсолютном выражении, как уже говорилось обеспечение даже начинающего там в десятки раз больше нашего, не говоря уже о более заслуженных деятелях. Да, штатное место в университете не так легко получить, но счастливчики, своим трудом и талантами попавшие туда, поднимутся на вершину доходов так называемого среднего класса. А во-вторых, общий уровень жизни там, как известно, опять-таки несопоставим с нашим (доступность кредитов, жилья, всех прочих житейских благ).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очевидны негативные последствия «финансового голода», испытываемого русской наукой вот уже добрые четверть века:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• уход талантливых исследователей из науки в более прибыльные сферы деятельности;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• эмиграция энергичных учёных в те страны, где учёным платят достойные деньги за их интеллектуальный труд;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ухудшение материально-технической базы науки (использование устаревшего оборудования, дефицит новейшей приборной техники);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• деформация научных коммуникаций (сокращение поездок на международные и всероссийские конференции; командировок для работы в столичных библиотеках, архивах, прочих центрах; возможности Интернета отчасти компенсируют коммуникативные потребности учёных, но полностью не заменят их личного общения);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• снижение результативности научных исследований (раз в десять упало число патентов и заявок на изобретения; индекс цитирования отечественных публикаций раз в 15 уступает работам американцев; Нобелевские премии нашим соотечественникам – редкое исключение);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• количественное сокращение кадров русских учёных за счёт внутренней и внешней эмиграции в два-три раза за 1990-е – 2000-е гг. (в зависимости от отрасли знания).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все перечисленные и иные показатели деградации отечественной науки имеют не только экономическое, но и морально-психологическое значение:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• падение престижа науки, привлекательности труда учёного в общественном сознании (абсолютное большинство и абитуриентов, и выпускников российских вузов мечтают о карьерах практических юристов, экономистов, политологов и т. п., игнорируя пути экспериментаторов, теоретиков, инженеров;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;деградация профессиональной морали среди многих научно-исследовательских коллективов (продажа и покупка диссертаций; взятки на вступительных и курсовых экзаменах; торговля государственными тайнами и секретными материалами; хакерство и т. п. криминалитет, распространившийся в нашей академической и университетской среде за последние четверть века);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• понижение самооценки учёных относительно их нужности обществу, пессимизм в оценках будущего их профессии на родине;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• усиление клановой разобщённости в научной среде, её сепарация на преуспевающую верхушку и бедствующую массу рядовых сотрудников [50 - Опубликованный недавно пример: ректор Воронежского государственного технического университета В. Петренко приказал выплачивать себе ежемесячную надбавку к жалованию за развитие внебюджетной деятельности размером в 2 % от суммарного фонда оплаты труда всех сотрудников. Сумма, от которой начислялась эти пара процентов, достигала в ВГТУ 240 миллионов рублей. Таким образом, ежемесячный доход руководителя вуза достигал 970 тысяч рублей в месяц. При этом зарплата ассистентов без учёной степени согласно новой системе ее исчисления с 1 декабря 2008 г. составляла 5 тысяч рублей. Деканы же факультетов получали в 15–20 раз больше ассистентов. См.: Академический нокаут. Экономия на ассистентах обернулась рукопашным боем // Известия. 2009. № 201. 29. 10. С. 8.]; процветающие столичные центры и загнивающую периферию;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• расцвет псевдонаучных фантазий в средствах массовой информации, прессинг лжеучёных по самым разным специальностям – от так называемой «чёрной археологии» до нетрадиционной «медицины».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последние реформы механизма финансирования российской науки не слишком её обогатят. Постановлением Правительства России от 19 октября 2007 г. «О Российской академии наук» РАН и другие государственные академии должны были с 2009 г. получать средства из федерального бюджета в виде субсидий. Кризис отодвинул эту меру на год. С началом 2010 г. субсидии будут трёх видов: 1) на реализацию программ фундаментальных исследований; 2) на выполнение государственных заданий по оказанию услуг лицам и организациям образования, здравоохранения, культуры; 3) инвестиции в поддержание и развитие научной, производственной и социальной инфраструктуры академической науки [51 - Волчкова Н. К маневру готовы? Институтам РАН придётся освоить новый механизм финансирования // Поиск. 2009. № 37 (1059). 11 сентября. С. 3.]. Суть реформы заключается в том, что казна отпускает деньги академиям крупными порциями, а те уже самостоятельно распределяют их на конкретные нужды – зарплату, ремонт, закупку оборудования и т. д. каждого своего института. Мера, вроде бы повышающая самостоятельность академий, но на них теперь ложится вся ответственность за рациональную трату бюджетных денег. Вряд руководители нашей науки на всех ступеньках её иерархии обидят сами себя при такой делёжке бюджетных денег.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В абсолютном исчислении программы фундаментальных исследований президиума и отделений РАН на 2010 г. были сокращены на четверть– с 2,7 до 2 миллиардов рублей. Выход руководители Академии нашли в укрупнении этих программ, перераспределении средств между ними. Среди тех программ, чьё финансирование сохранилось на прежнем уровне, находится такая, как «Фундаментальные науки – медицине».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К тому же значительная часть научных специальностей во всём мире, а тем более у нас вовсе не рассчитана на коммерческий эффект. То есть он может и воспоследовать, но через какое-то время после открытия, а не сразу. Конечно, иждивенческие настроения среди отечественных учёных преодолевать необходимо, но с разбором – где и когда перевод на рыночные рельсы возможен, где пока или же никогда немыслим. Одно дело физика или химия, особенно в их технологичных приложениях, а другое – философия или древние языки. Культурному обществу полезно и то, и другое, но цена будет разная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как бы там ни было, в деле финансирования науки не видно главного: государство не увеличивает сколько-нибудь заметно совокупных расходов на неё, а большинство научных учреждений не могут или не хотят научиться зарабатывать своим интеллектуальным трудом. Наконец, богатые люди в нашей стране предпочитают всевозможные виды бизнеса, но к их числу пока не относятся научно-технические инновации, их оплата и утилизация. На Западе картина обратная. Там крупнейшие компании соревнуются с государством по части денежных вливаний в науку. На исходе 1990-х гг. ежегодно «Дженерал моторе» вкладывала в научно-технические разработки 7,9 миллиардов долларов; «Форд моторе» – 6,3; «Хитачи» (Япония) – 6,4; «Сименс» (Германия) – 5,5 [52 - Наука и высокие технологии России на рубеже третьего тысячелетия. М., 2001.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для России сотрудничество крупного бизнеса с академической наукой пока остаётся большой редкостью. В начале 2010 года РАН заключила соглашение о сотрудничестве с кампанией «Роснефть». Эта крупнейшая в отечестве нефтегазовая корпорация из 1500 тем, которыми сегодня занимаются НИИ, отобрали около 30 и намерены финансировать их осуществление. Понятное дело, все эти проекты связаны с развитием технологии нефтедобычи и т. п. задачами. Пока из полусотни базовых для этого производства технологий отечественных используется меньше половины. Если не начать соответствующие разработки, через десяток лет мы безнадёжно отстанем от тех стран, которые смогут добывать минеральные ресурсы сложных условий залегания, прежде всего на морском шельфе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А правительство объявило тогда же о выделении 20 миллиардов рублей на три года на реализацию совместных проектов вузов и предприятий. При этом предприятия промышленности обязываются вкладывать в научные разработки столько же своих средств, сколько получат из бюджета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, некие подвижки в деле более достойного финансирования российской науки всё же происходят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже в тех странах (Польша, Чехия, Венгрия и др.), чья наука существует, как и у нас, в основном на государственные средства, они распределяются по грантовому, то есть конкурсному принципу. В России же через гранты государственных и общественных фондов идёт не более 10 % всех расходов на науку. Да и при распределении грантов сплошь и рядом клановые, по сути коррупционные интересы у нас превалируют над объективной экспертизой проектов. Только у нас гранты выдаются не лично способному исследователю, а тому учреждению (университету, институту), где он служит. Без подписи начальника и бухгалтера не подашь заявки в РФФИ и РГНФ. Купленное на гранты оборудование формально числится за учреждением, где пока работает исследователь. Пользуясь этим, многие научные учреждения забирают себе большую или меньшую часть грантов, полученных их сотрудниками. Не все исследователи, особенно начинающие, способны включиться в эту лицемерную игру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Грантовый принцип распределения средств на исследования, хотя и на первый взгляд самый справедливый в принципе, имеет свои тонкости и подводные камни. Нередко он способствует излишней формализации работы учёных. Количество и престижность публикаций, известный индекс цитирования и т. п. критерии сплошь и рядом могут заслонять собой бескорыстный поиск истины. Замечательное открытие можно изложить в одной-единственной статье, новое направление исследований обосновать в одной монографии. Но чиновники из министерства науки и образования вряд ли разберут, кто из учёных более достоин финансирования. Скорее предпочтение отдадут внешне плодовитому коллеге, который умеет рекламировать свою работу. А когда гранты распределяют вроде бы сами учёные (в лице засекреченных фондом экспертов), тоже трудно бывает соблюсти справедливость и отдать деньги не столичному корифею, а провинциальному новичку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обещанное повышение жалования в Российской академии наук в ближайшие годы в среднем до 30 000 рублей в месяц вряд ли привлечёт в науку способную молодёжь. Между тем условием этого поэтапного повышения окладов было увольнение почти всех сотрудников старших возрастных групп. Кое-кто из них мог бы ещё трудиться и трудиться с большой продуктивностью. А начинающим сотрудникам и в обозримом будущем не заплатят даже обещанные 30 000 (они достанутся старшим, главным и ведущим научным сотрудникам да заведующим отделами, лабораториями), а просто «научным сотрудникам» заплатят в среднем вдвое меньше. Премия по итогам 2009 года в Институте всеобщей истории РАН для молодых учёных составила около 5 000 рублей. Разве это деньги? Тем более в мегаполисе. Несколько десятков двухлетних премий президента для молодых учёных – кандидатов наук сначала по паре сотен, а с 2009 года по пять сотен тысяч рублей в год никак не повлияет на дефицит молодёжи, особенно в провинциальных университетах, институтах и академиях. Старики в руководстве РАН, её многочисленных институтов уже сегодня получают сотни тысяч и даже миллионы рублей (а кое-кто и долларов), и они не очень склонны делиться с молодёжью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этих условиях твердить о престижности звания учёного, романтике поиска истины просто смешно. Уже сегодня энергичный и толковый выпускник МГУ или МВТУ получит в частной фирме уже после нескольких лет работы вдвое, если не втрое больше рядового сотрудника Академии или преподавателя университета, а также массу других жизненно важных льгот – кредиты на покупку жилья, поездки по стране и за границу, бесплатное второе высшее образование, бесплатные обеды в своём офисе, служебный транспорт, питание для новорождённого ребёнка и т. д. За 1990-е – 2000-е гг. около четверти всех наших кандидатов наук перешли на работу, с наукой не связанную. Приток молодёжи в российскую науку резко сократился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё это так, но как же быть тем, кто предпочитает попасть именно в науку и остаться в ней? Рецепты тут разные:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• кроме мизерного штатного жалования ассистента или младшего научного сотрудника пытаться получить поддержку в виде грантов, как бюджетных, так и частных, отечественных и иностранных фондов; до кризиса 2008–2009 гг. это получалось у довольно-таки значительной части коллег; теперь снова стало для большинства молодых исследователей, особенно провинциалов, весьма проблематичным, потому что бюджеты РФФИ, РГНФ, негосударственных благотворительных фондов сократились в десятки раз;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• как-то сочетать занятия наукой с более прибыльной работой или службой; скажем, видный представитель исторической школы «Анналы» Филипп Арьес называл себя «воскресным историком», потому что все остальные дни он исправно служил в фирме, торгующей фруктами (за выходные дни он написал по крайней мере два фундаментальных труда – о детстве и о смерти, вошедших к классику социальной антропологии); новые формы частичной занятости, связанные с компьютерными технологиями, многим позволяли это, опять же до кризиса; однако для многих специальностей, прежде всего негуманитарных, подобная раздвоенность не просто затруднительна, но и прямо невозможна – как ставить эксперименты или ездить в экспедиции, если большая часть года занята иными делами?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• пожертвовать темпами социальной мобильности сегодня, чтобы вырасти в научной табели о рангах со временем – тогда вырастут и доходы; такое возможно при наличии доброй воли и поддержки близких людей, членов семьи учёного, которым не безразлично его жизненное увлечение и ждать отдачи позволяет материальное положение;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• эмигрировать в те страны, где учёным платят достойно;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «некоторые становятся люмпенами, живут в сараях вместе с такими же неприкаянными и одержимыми друзьями», как писал С.Д. Довлатов о собратьях-писателях, но маргинализироваться способны порой и учёные; пресловутые в советские годы кочегарки, дворницкие и т. п. убежища до сих пор вмещают не только музыкантов, но и некоторых «менеэсов»; Сомерсет Моэм в рассказе «Нищий» отмечал, что самых бедных людей в мире он встречал в России, так что нам, русским, эта наклонная дорожка особенно «светит»; русский эмигрант физик Георгий Антонович Гамов [53 - Георгий Антонович Гамов (1905–1968) – русский физик и биолог-теоретик, большую часть жизни проработавший за границей (с 1933 г.), в основном в США (с 1934 г. до кончины). Уроженец Одессы. Закончил физический факультет Петроградского университета (1926). Университетский наставник – А. Фридман, дополнивший теорию А. Эйнштейна концепцией расширяющейся Вселенной (1925). Гамов первым создал теорию одного из типов радиоактивности – альфа-распада (1928). В СССР тесно сотрудничал с П.Л. Капицей, Л.Д. Ландау и другими коллегами, которые отвернулись от него после его бегства с родины. Эмигрировать был вынужден после того, как ему запретили очередной выезд в Копенгаген, где он плодотворно работал у Н. Бора в 1929–1931. Последний раз был выпущен из СССР под личные поручительства Н. Бора и П. Ланжевена в том, что он вернётся на родину. Не вернулся из заграничной командировки, обосновавшись в США. Вместе с Р. Альмером и Р. Германом выдвинул теорию Большого взрыва (1948). В 1938 г. его лишили звания члена-корреспондента АН СССР. Целый ряд его товарищей – советских физиков были репрессированы на родине. В США, став профессором Вашингтонского университета, ежегодно проводил международные конференции по теоретической физике, собиравшие цвет мировой науки. Помощники Гамова Э. Стеллер (с ним Гамов создал ещё теорию бета-распада, удостоенную позднее Нобелевской премии) и Л. Сциллард (1898–1964) сыграли ключевую роль в создании американской атомной и водородной бомб. К этому проекту Гамова не привлекали из-за его русской национальности. Он переключился на астрофизику и космологию, где совершил ряд фундаментальных открытий. Автор теории «горячей Вселенной», образовавшейся в результате Большого взрыва; предсказал существование реликтового излучения, однородно распределённого по Вселенной. В конце концов переключился на эволюционную биологию, выдвинув идею генетического кода (1954). Последние годы жизни успешно занимался популяризацией науки («Приключения мистера Томкинса в мире квантовой механики и молекулярной биологии»). За дальнейшую разработку идей Гамова три группы учёных получили Нобелевские премии: А. Пензнас и Р. Вильсон за феномен реликтового излучения после Большого взрыва (1978); Р. Холи, X. Коране, М. Ниренберг за расшифровку генетического кода (1968). Посмертно восстановлен в звании члена-корреспондента Российской академии наук (1990).] умудрился спиться за двадцать лет благополучной внешне жизни профессора в США;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• уйти из науки, чтобы потом вернуться в неё – но обеспеченным человеком, который может сам заплатить за своё интеллектуальное увлечение; вариант, пожалуй, самый опасный для сохранения научной квалификации;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• бросить профессию исследователя навсегда ради более выгодного дела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выбор, как и вообще в жизни, сложен. Как-то субординировать перечисленные исходы трудно – согласно пословице, и тут «каждый умирает в одиночку». Мне представляются оптимальными второй (для молодых) и третий (для пожилых) варианты преодоления финансового кризиса нашими учёными.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самоучки в науке<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Ты знаком с основами арифметики? – Я изучал все семь главных искусств: тривий и квадриум. А диплом получил summa cum laude».<br>
&nbsp;А. Сапковский.<br>&nbsp;Крещение огнём.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мы… в гимназиях не обучались».<br>
&nbsp;И. Ильф, Е. Петров.<br>&nbsp;Золотой телёнок.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В последнем эпиграфе процитирован персонаж популярнейшего романа – Александр Дмитриевич Суховейко – в прошлом камергер двора его императорского величества, которого в советской коммунальной квартире звали просто Митричем. Как известно, «Митрич» говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он кончил Пажеский корпус в Санкт-Петербурге, то есть ещё более элитное учебное заведение. Здесь проходили офицерскую подготовку сыновья и внуки особо отличившихся на войнах генералов и адмиралов, отпрыски великих князей и высших сановников, иностранные принцы. Выпускники корпуса имели привилегию сами выбирать себе род войск и воинскую часть для прохождения дальнейшей службы. А названа была эта школа так потому, что лучшие из её воспитанников в последний год обучения назначались камер-пажами членом царской семьи. После революции Митрич «косит» под пролетария, чтобы спрятаться от «диктатуры пролетариата».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В науке нередко происходит наоборот: среди учёных то и дело встречаются явные недоучки. А именно, некто, формально окончивший высшее учебное заведение, даже элитное, так и не сумел получить в его стенах достойного образования. Выпускник юридического факультета МГУ М.С. Горбачёв даже не научился говорить по-русски без жуткого южноруского акцента и массы самых безграмотных ошибок. Точно также Борис Ельцин и Виктор Черномырдин. Такое бывает и среди учёных. Диплом правдами и неправдами получен, а за «корочкой» – пустота. Но куда интереснее бездарей-самозванцев изредка встречающиеся у нас же настоящие самоучки. Эти, напротив, официально ни в каких школах, хоть низко-, хоть высоко рейтинговых, на самом деле не обучались, но сумели дать фору их выпускникам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Можно подумать, что самоучки возможны где угодно, но не в науке. В некоторых сферах её, конечно, так и есть – ни в экспериментальную медицину, ни в космонавтику, ни во многие другие отрасли знания нипочём не затесаться случайному человеку. Но в гуманитарных сферах и в технике самоучки до сих пор попадаются. Краеведы, изобретатели, вообще энтузиасты. Хотя определение «самоучка» формальное – просто человек не имеет дипломов об окончании школ; или же его дипломы по другим, совсем иным специальностям, чем та, где он пытается что-то доказать армии профессиональных сотрудников. Но разве в дипломе всё дело?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, ладно, – пусть кто-то выучится вроде сам, по книжкам; подумает над затронутой там проблемой и предложит какой-то новый научный продукт. Но эти книжки кто-то написал, и их авторов надо, если по-честному, признать наставником нашего гипотетического самоучки. Далее: новый продукт кто-то должен воспринять, подвергнуть экспертизе, зачислить в фонд научной информации. Получаются уже не книжные, а живые вроде бы учителя и сотрудники. Так что феномен самоучек на поверку выходит эфемерен. Тот учёный, который с порога отмахивается от самоучек, – просто сноб, а по сути хам. Ты сначала послушай человека, прочти его тексты, а потом выноси вердикт: кто из вас настоящий учёный – ты или он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самый яркий из известных лично мне примеров такого рода: в археологии российской ныне трудится некто Александр Вадимович Г-в, москвич. Он не имеет даже среднего законченного образования. Вот статья о нём в моём словаре «Историки Курского края»: «Археолог («специализация – археология периода становления Древней Руси»). Ведущий в стране специалист по роменской археологической культуре Днепровского Левобережья IX – начала XI вв.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уроженец г. Москвы. Официального образования не имеет. Вехи жизни и деятельности (согласно лично заполненной им анкете): «1976–1978 – Центральный государственный архив Советской армии, хранитель фондов (оклад 83 р.); 1978–1986 – Институт археологии РАН, лаборант (оклад 90 р. + 10 % за вредность); 1986–1996 – лицо без определённых занятий; с 1996 и по сей день – музей-заповедник «Куликово поле» (Тула), старший научный сотрудник».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В период работы в Институте археологии РАН стал высококлассным реставратором. После увольнения оттуда по инициативе директора Б.А. Рыбакова, продолжил реставрировать археологические коллекции и находки в частном порядке, достигнув в реставрационном деле виртуозности и авторитета среди археологов и коллекционеров древностей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Упомянутый музей в 2008 г. получил Государственную премию. Её размер теперь – 5 миллионов рублей. В число лауреатов Г-в не попал, но ящик водки ему начальники музея обязательно выставят. Ведь его раскопки городища Су пруты на р. Оке вошли в формулировку о присуждении высшей премии нашего государства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Участник Новгород-Северской экспедиции А.В. Кузы [54 - Андрей Васильевич Куза (1939–1989) – советский археолог, научный сотрудник Института археологии АН СССР. Кандидат исторических наук (1970), специалист по древнерусской археологии. Представитель молдавского дворянского рода, чей основоположник Александр Куза в 1862 г. после свержения с господарского престола нашёл убежище в России. Выпускник исторического факультета МГУ (1957–1962). Со студенческих лет работал в Новгородской археологической экспедиции. Вся трудовая деятельность его связана с Институтом археологии, его славяно-русским сектором – с 1962 г. и по безвременную кончину (ускоренную вненаучными интригами в связи с финансированием полевых работ в дирекции Института, которую тогда абсолютистски возглавлял академик Б.А. Рыбаков). Участвовал в раскопках в Новгороде Великом, в Ярославской области, в Любече, на Киевщине, в Белоруссии, в Ираке.]. Кроме него, считает своим учителем в археологии В.И. Кулакова [55 - Владимир Иванович Кулаков (1948 г. рождения) – российский археолог. Выпускник исторического факультета МГУ (1972). Ведущий научный сотрудник Института археологии РАН (с 1972). Доктор исторических наук (1994). Начальник Балтийской экспедиции Института археологии РАН (с 1974 г.).] (Институт археологии РАН). Сам возглавлял раскопки ряда памятников, включая курские. Ныне – научный сотрудник Тульской археологической экспедиции. Автор многих научных статей и двух монографий, посвященных IX–XI вв. в этнокультурной истории Днепропетровского Левобережья. Столь содержательных публикаций не имеет пока большинство дипломированных историков и археологов, занимающихся средневековой историей Курского края.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Г-в – редкий в современной науке образец талантливого самоучки, типичного особенно для России самородка. Вместе с тем его научно-практическая деятельность лишний раз демонстрирует вторичность официальных институций в науке и образовании – по сравнению с живым общением специалистов и личной мотивацией к занятиям наукой. Из той же анкеты: «Диссертаций не защищал. Степеней и званию не имею. Наград не дают».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Принимал участие в раскопках славяно-русских памятников археологии на территории Курской области. Фактические материалы отсюда занимают видное место в его многочисленных статьях и двух монографиях о роменской археологической культуре. В этих работах прояснены многие ключевые вопросы происхождения, материальной культуры, внешнеторговых связей, социально-политического устройства славян «роменцев», их экономических и политических взаимоотношений с соседями, включая Киевскую Русь. Уточнил истоки формирования, этапы существования и финал роменского социума на территории Курского Посеймья. Некоторые его предположения относительно отдельных сторон роменской культуры нуждаются в критическом обсуждении» [56 - Историки Курского края. Биографический словарь / Сост. С.П. Щавелёв. Курск. 2008. С. 100–101.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно уже на одном этом примере, у любого преуспевшего самоучки на самом деле учителя имелись, только в неофициальном порядке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чарльз Дарвин по воле отца-врача сначала учился медицине в Эдинбургском университете, а потом теологии в Кембридже. Однако большую часть времени тратит не на эту учёбу, а на любимые занятия – охоту, геологические, ботанические, энтомологические и зоологические экскурсии. Главным делом его жизни стало кругосветное путешествие в качестве исследователя-натуралиста на корабле «Бигль» (1831–1836), где он собрал материалы для своей теории эволюции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предшественник теории относительности, самый универсальный математик всех времён и народов Анри Пуанкаре перенёс в детстве дифтерит с тяжёлыми осложнениями вплоть по временного паралича ног; лицей (французскую среднюю школу) он закончил с оценками «удовлетворительно», провалив контрольную работу по математике.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сам А. Эйнштейн тоже вроде бы плохо учился в школе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В раннем советском периоде не дали закончить университет многим выходцам из «бывших» – дворян, капиталистов (Например, сыну банковского служащего М.М. Бахтину). Средней школы не закончил и нобелевский лауреат И.А. Бродский. С.Д. Довлатова отчислили с третьего курса филологического факультета ЛГУ за академическую неуспеваемость. Нашему лучшему детскому поэту и знатоку творчества Н.А. Некрасова Чуковскому тоже не дали закончить гимназии, выгнали как «кухаркиного сына», а кончилась эта некрасивая история, правда, спустя шесть десятков лет, мантией и шапочкой почётного доктора Оксфордского университета в Англии, Государственной премией СССР, всемирной известностью как учёного-литературовед а и писателя. Тогда уже никто не спрашивал у Корнея Ивановича аттестата о среднем образовании. Если порыться в историографии разных наук и искусств, сыщем и многие другие примеры талантливых «недоучек».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, всё это исключения. Абсолютное большинство учёных получило и среднее, и высшее образование; почти все успешные исследователи заслужили блестящие результаты в своих аттестатах. Троечникам, по большому счёту, не место в науке. Более того, есть такие сложные и ответственные области исследований (вроде физики или всё той же медицины), где невозможен уже никакой самоучка, будь он хоть семи пядей во лбу. В прошлом, в период становления науки и техники, да, таковые встречались. Вроде курского купца, ставшего сам по себе неплохим астрономом, Фёдора Алексеевича Семёнова [57 - Фёдор Алексеевич Семёнов (1794–1860) родился в семье курского скототорговца средней руки. С 12 лет под контролем отцова приказчика совершал деловые поездки для закупки товаров на Украине и на Дону. Став случайным свидетелем солнечного затмения, начинает искать его объяснения в популярной, а затем в научной астрономической литературе. В 1829 г. поехал в Москву и был принят для беседы ректором Московского университета, профессором астрономии Д.М. Перевощиковым. Тот пригласил его на свои лекции по астрономии и подарил солнечные и лунные таблицы. Вернувшись в Курск, обзаводится телескопом и приступает к систематическим наблюдениям небесных светил. Кроме того, начал ежедневные записи погодных условий в родном городе. Эти его записи регулярно печатались губернской и академической периодикой. В 1840 г. первым предсказал солнечное затмение 26 июня 1842 г. Д.М. Перевощиков и другие учёные приехали в Курск для его совместного с добровольным их помощником наблюдения редкого небесного явления. Императорское Русское Географическое общество и Главная физическая обсерватория избрали Семёнова своим членом-корреспондентом. Кроме массы статеек по метеорологии, садоводству, пчеловодству, опубликовал «Таблицы показания времени лунных и солнечных затмений с 1840 по 2001 годы, по старому стилю, вычисленные Ф.А. Семёновым» (1856).]; или же величайшего изобретателя Т.А. Эдисона, нигде ничему не учившегося, но облагодетельствовавшего человечество лампочкой накаливания и другими фундаментальными инновациями. В области техники самоучек-изобретателей поначалу вообще было едва ли больше профессиональных инженеров. Впрочем, это уже несколько другой разрез темы (См. ниже о профессионалах и дилетантах в науке).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О бывших троечниках, попавших таки в науку и образование, – особый разговор. Они в абсолютном своём большинстве не составляют там погоду, хотя бы потому, что отбор в аспирантуру и на работу чаще всего лимитирован академической успеваемостью кандидата. Есть (кое-где) бывшие троечники – неплохие исследователи; есть (много где) – явно занимающие в науке чужое место (см. ниже филиппику А.А. Формозова на тему «Бедная Маша!»). В целом времена самоучек и недоучек в науке давно прошли. Другое дело, что образование само по себе ещё не гарантирует успеха в дальнейшей профессиональной деятельности. Без природного дара и железной воли никакому выпускнику Гарварда или МГУ учёным не стать. Но шансов на это у питомцев учебных заведений такого ранга будет гораздо больше. Впрочем, немало выпускников самых элитных учебных заведений пополнили армию посредственностей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, стоит упомянуть о том, что в широком смысле слова абсолютно все добросовестные учёные – тоже самоучки. В том смысле, что продолжают учить себя и коллег всю свою жизнь в науке. Имею в виду вовсе не периодические формальные повышения квалификации, разные формы постдипломного образования, которые имеют место в российской высшей школе; аналогичные им стажировки, поездки за опытом в разные центры науки и образования. Всё это – дело небесполезное, но скорее для практиков (врачей, военных и т. п.). Для учёного поездки туда или сюда тоже как-то обогащают его видение своего предмета, живое общение с коллегами бывает всем нам очень полезно. Однако Интернет заметно сузил влияние «межвузовских конференций», разных прочих симпозиумов. С помощью электронной почты можно моментально обменяться мыслями с коллегами по всему свету. В «сухом остатке» остаётся тот поиск нужной информации для исследований, лекций, разных других проектов. Вот без такого пожизненного самообразования никакой учёный немыслим. И начинается оно ещё на студенческой скамье. Лекциями и учебниками бывают «сыты» одни посредственности, которым не стать исследователями. Получив от талантливого преподавателя личностно-эмоциональный заряд, будущий учёный сам читает, лазит по Интернету, выспрашивает однокашников о том или ином сюжете. Вот тут-то и начинается его настоящее – внутреннее, а не формальное образование. Но в строгом смысле слова дипломированного специалиста самоучкой не назовёшь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сюжет о самоучках как таковых относится скорее к истории науки, нежели к её нынешнему или будущему состояниям. Теперь эта тема трансформируется вопросами о добровольных помощниках учёных, так сказать волонтёрах научного знания; о популяризации научных знаний среди широкой публики; о том, как отдельные специалисты вдруг без видимой причины круто меняют направление своего научного поиска, даже переходят из одной дисциплины в другую. Эти вопросы мы затронем в дальнейшем тексте пособия.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Профессионалы и любители<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Краеведы были в восторге. Разных крынок и прялок они собрали уже великое множество. А теперь… Теперь им попалось нечто выдающееся. Волчий приёмыш… Наконец-то что-то настоящее, что-то живое! О волчьем приёмыше можно даже в газету написать. Таким образом, из них, краеведов, могут когда-нибудь получиться настоящие учёные!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Муфта понял, что краеведам невозможно что-либо объяснить… Краеведы заинтересованы в открытии чего-то необычайного, и теперь они считали: такое открытие было ими сделано».<br>
&nbsp;Эно Рауд.<br>&nbsp;Муфта, Полботинка и Моховая Борода.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вариантом только что рассмотренного сюжета о самоучках является разделение учёных на профессионалов и любителей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не только в науке, но и в самых разных отраслях познания и практики есть такое деление. Профессионал, по определению, имеет специальное образование и получает за свою работу соответствующее вознаграждение, живёт за её счет. Любитель, он же по-латыни дилетант, изощрился в том же самом деле самостоятельно, занимается им бескорыстно, что называется «из любви к искусству». Конечно, кастовые учёные тоже любят свою работу, ощущают её романтику, многое в своём деле предпринимают вполне бескорыстно. А дилетантам порой что-то перепадает от их любительских увлечений – и некий прибыток, и толика общественного признания. Но сути намеченного разделения субъектов деятельности эти оговорки не меняют.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общественном сознании устоялся стереотип похвалы профессионализму и осуждения дилетантизма. Призывы стать в своём деле «настоящим профессионалом» набили оскомину. Как и ирония по адресу чудаков вроде изобретателей вечного двигателя (блестящее изображение такого типа дано в «Сказках о тройке» братьев Стругацких). Например, видный русский востоковед Василий Михайлович Алексеев (1881–1951) относился к числу тех кастовых учёных, которые терпеть не могли дилетантов. «Всякие проявления любительства в науке, – вспоминали его коллеги, – не обеспеченные компетентностью суждения и писания, В.М. Алексеев ненавидел страстно и награждал самыми убийственными определениями:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Дилетантство, популярщина – знамение сатаны, губящего науку» [58 - Цит. по: Шаститко П.М. События и судьбы. Из истории становления советского востоковедения. М., 1985. С. 64.]. Под таким заключением готовы подписаться большинство дипломированных учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В действительности всё сложнее, причём не где-нибудь, а именно в науке. Все научные дисциплины начинались когда-то любителями, просвещёнными по тем временам и достаточно состоятельными, чтобы отдавать своё время удовлетворению любознательности, либо тщеславия. Меценаты, тратящие свои капиталы на нужды науки и просвещения, есть до сих пор. А в дальнейшей истории науки каждая революция в той или иной её отрасли заставляет учёных какое-то время работать по сути дела любительски, не имея устоявшихся канонов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Особенно много полезной любительщины в прикладных, инженерно-технических разработках. Как известно, все эпохальные открытия индустриальной эпохи – первые паровозы, пароходы, станки, разные технологии промышленности изобрели не кастовые учёные, а самые разные по роду занятий, но нестандартно мыслящие, пытливые личности. Вроде наших братьев (или отца да сына?) Черепановых (крепостных крестьян) или почти психически ненормального Никола Тесла. Прямой связи между изучением электричества Максвеллом и другими физиками и изобретённой полвека спустя лампочкой накаливания нет. Лампочку сам собой придумал самоучка Эдисон. Теперь, конечно, техника и технология усложнились настолько, что и ими тоже занимаются в основном учёные инженеры и техники. Однако патенты на открытия и изобретения в этих прикладных сферах до сих пор нередко получают простые рабочие или пенсионеры, весь свой досуг отдающие решению технических головоломок (вроде простого сержанта-танкиста Михаила Тимофеевича Калашникова с его автоматом всех времён и народов; который с тех пор качественно усовершенствовали профессионалы оружейного дела, имён которых, впрочем, никто пока не помнит; нынешний АК отличается прежде всего видимым в темноте прицелом, «присобаченным» на автомат всех времён и народов преемниками талантливого конструктора).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В других сферах, напротив, любители концентрируются отнюдь не здравые, а в разной степени безумные, от распространённой акцентуации до прямой психиатрии. Таковы, скажем, медицина и фармация. Тут век шаманов давно прошёл, и новомодные знахари только дурачат самих себя и своих пациентов разными вариантами плацебо (в лучшем случае) или же очередной «панацеи» (в этом худшем случае досрочно загоняющем в гробы наивных или отчаявшихся больных). Опять же за редкими исключениями сугубо специального свойства (вроде мануальной терапии, где ловкие руки важнее знающей анатомию и физиологию головы, или гирудотерапии, где сама природа придумала лекарство, в каких-то случаях достаточно полезное).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И у профессионалов, и у любителей научного познания есть свои плюсы и минусы. Профессиональные занятия чем бы то ни было и кем бы то ни было со временем поневоле в какой-то степени рутинизируются, обрастают стереотипами, не все из которых плодотворны. А любитель, сев на своего конька, ездит на нём с завидным энтузиазмом. Есть много примеров научных открытий, сделанных случайно, по-любительски. Так, ботаник Броун [59 - Роберт Броун (1773–1858) – шотландец, член Британской академии наук – Лондонского королевского общества (1810). Изучал медицину и ботанику в Абердин-ском и Эдинбургском университетах (1789–1795). Начал службу военным медиком (ассистентом хирурга), совершил путешествие в Австралию, Тасманию, острова Басова пролива, изучая тамошнюю флору и фауну. Привёз в Англию богатейшую коллекцию минералов, гербариев и чучел птиц и зверей (свыше 4000 видов). В дальнейшем обработал несколько столь же экзотических коллекций из заморских стран. Стал хранителем ботанического отдела Британского музея. Совершив немало частных открытий в области систематики растений (в том числе различив голо– и покрытосемянные растения; выделив ядро растительной клетки), прославился гениальным наблюдением пыльцы под микроскопом: плавающие в растительном соке пыльцевые зёрна вели себя совершенно хаотически, двигаясь непредсказуемо зигзагообразно. Впоследствии Броун продемонстрировал тот же эффект на суспензиях других веществ. Природу этого хаотического (броуновского) движения объяснили потом А. Эйнштейн (1905) и М. Смолуховский (1906).] как-то по случаю заметил поверхностное движение на слое жидкости. Августинский монах Грегор Мендель [60 - Грегор (монашеское имя) Иоганн Мендель (1822–1884) – австрийский священнослужитель (монах) (1847) и естествоиспытатель (ботаник). Из бедной крестьянской немецко-чешской семьи. Мальчиком подрабатывал помощником садовника. Бедность не позволила ему закончить университет в Ольмюце (Оломоуц). Выход из беспросветной нужды нашёл, поступив послушником в августинский монастырь в Брюне (ныне Брно). Несколько попыток сдать государственные экзамены на звание учителя у него не увенчались успехом (получал неудовлетворительные оценки по зоологии и геологии), несмотря на успешную учёбу на протяжении нескольких семестров в Венском университете. Так и не получив диплома, продолжал преподавать физику, греческий и латинский языки в реальном училище. Самостоятельно продумал и успешно осуществил опыты (около десяти тысяч) по скрещиванию растений в монастырском садике. Рассмотрел в лупу 7324 горошины (гладкие, либо морщинистые). Основоположник генетики. Применив статистические методы для анализа результатов гибридизации сортов гороха, сформулировал закономерности наследственности (названные его именем) (1858–1963). Его публикация «Опыты над растительными гибридами» (1866) впоследствии, после периода забвения, оказалась общепризнана в качестве начала генетики как самостоятельной науки. Три десятилетия спустя гениальные выводы Менделя о парности родительских задатков (генов), парности хромосом, двойной спирали ДНК, силовой форме расщепления наследственных признаков 3:1 (или 1:1, 1:2:1) восторжествовали в генетике. В 1868 г. Мендель дослужился до настоятеля своего монастыря и отошёл от научных исследований. Несмотря на замалчивание и прямую критику своих гениальных выводов, он не отрёкся от них, приговаривая на старости лет «Моё время ещё придёт!..»], так и не сумевший сдать экзамены на звание школьного учителя, вполне самостоятельно поставил гениальные опыты с горохом, опередившие рождение новой науки генетики на несколько десятилетий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или вот недавний пример из исторической науки. Некто Герман Франк Майер, отошедший от дел предприниматель, решил разыскать могилу своего отца, лейтенанта вермахта, казнённого греческими партизанами в 1943 г. Проследив судьбу родителя, Майер затем два десятилетия трудился над изучением боевого пути одной из знаменитых дивизий фашистской армии – элитного подразделения горных стрелков «Эдельвейс». Этот «непрофессионал оказался во многих отношениях выше представителей исследовательского сообщества. Источниковая база исследования безупречна. Автор использовал материалы 26 архивов в 8 странах, побывал в 200 населённых пунктах только в Греции и Албании, взял более 80 интервью в Германии и в нескольких странах Восточной Европы» [61 - Борозняк А.И. [Рец. на кн.:] Г.Ф. Майер. Кровавый «Эдельвейс». 1-я дивизия горных стрелков во Второй мировой войне. Берлин, 2008… // Вопросы истории. 2009. № 6. С. 173.]. Его книга вызвала в Германии бурный общественный резонанс – новый всплеск споров противников и сторонников реабилитация фашизма. Выяснилось, что горные стрелки занимались карательными операциями по всей Европе не менее ретиво, чем подразделения СС. В исторической науке создание важных работ лицами без специального исторического образования не такая уж редкость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, гораздо больше у дилетантов «открытий велосипеда». Но и каста профессиональных докторов наук да профессоров нередко вольно или невольно впадает в заблуждения, даже чинит препоны на путях познания. Правда, для кастовой науки ошибки – исключение, а для дилетантизма – правило.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Со временем на значительной части дисциплинарной карты науки дилетантизм себя изжил. Это прежде всего физико-математическое естествознание (за редкими и мелкими исключением, вроде астрономии, где сугубо эмпирическое созерцание звёздного неба в новейшие телескопы порой приносит досрочные открытия новых небесных тел и явлений сугубым внештатным любителям этого дела; или же палеонтологии, где поиски окаменевшей фауны и флоры помогает вести местное население и простые рабочие академических экспедиций). Но в области квантовой физики или же космологии, молекулярной биологии или же химии с их умопомрачительно сложным математическим и понятийным аппаратами любителям делать нечего. На медицинские факультеты во всём цивилизованном мире принимают абитуриентов только по успешным результатам тестирования интеллекта и учат на врача почти десять лет; наказание за «врачевание без диплома» предусмотрено Уголовным кодексом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иначе в области гуманитарных наук. Здесь для любителей всегда останется достаточно места. Надо только правильно его определить, что удаётся, к сожалению, далеко не всегда. Памятников истории и культуры, которые изучаются большинством гуманитариев, повсюду множество. Курганы, городища, стоянки с разрушаемым природой и техникой культурным слоем. Церковные и прочие руины. Случайно находимые клады монет и вещей. Предметы давно ушедшего быта, перлы устного народного творчества, о которых помнят только глубокие старики. Рукописные и старопечатные книги. Затерянные природные диковины. И многое-многое другое, что надо бы найти, сохранить и изучить. В такой обширной стране как Россия, всех этих памятников не обозреть, не найти, не сохранить одним только научным сотрудникам да университетским преподавателям. У тех всегда были добровольные и бескорыстные помощники, в 1920-е годы получившие имя краеведов. До революции члены множества губернских и даже уездных учёных комиссий да археологических комитетов считали себя любителями соответствующих наук – истории, археологии, этнографии, фольклористики. Есть они по нашим градам и весям до сих пор. Учителя, журналисты, чиновники, просто пенсионеры – они и редкую рукопись умершего соседа в музей снесут, и случайно найденное кремнёвое рубило туда же определят, об открытом кем-то кладе донесут, и приезжим археологам городища да курганы покажут. Обо всём этом напишут в газету. Ни одна археологическая, этнографическая, фольклорная экспедиция немыслима без добровольных помощников, информаторов на местах проведения работ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот один из последних примеров, которых вообще-то масса. Осенью 2009 г. ученики одной из сельских школ Воронежской области проводили урок биологии в виде экскурсии по берегу Дона. Там много меловых отложений, среди которых любознательные ребята откопали… целое яйцо динозавра. На указанном месте учительница нашла ещё кучу столь же древней скорлупы, но целым оказалось одно яйцо. Ему более 90 миллионов лет. На рентгеновском снимке обнаружился зародыш хвостатого ящера. Подобных ископаемых во всём мире единицы, для нашей страны – первая находка, дающая учёным уникальную возможность для палеозоореконструкций.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кому-то из краеведов удавалось в сотрудничестве с профессиональными учёными дорасти до того уровня, который позволяет вести вполне самостоятельные исследования, по крайней мере, эмпирические. Недавний рассказ коллеги: некий юный программист из Сибири увлёкся историей Древней Руси и написал тезисы на авторитетную московскую конференцию учёных русистов. С собой он привёз большеобъёмный носитель электронной информации, где оказалась масса раритетных изданий по медиевистике. Оказалось, юноша взломал электронную часть библиотеки конгресса США и переписал себе её книжные сокровища из эмигрантских собраний. Своей замечательной находкой он бесплатно поделился с московскими учёными. Вот на что способно любительство – любовь к науке. Так что не спешите чураться, а тем более шугать чудаков, которые неминуемо встречаются на жизненных путях учёных. У кого-то из них, чужаков, за душой может оказаться сюрприз для вас и для всего вашего кастового сообщества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вменяемых любителей становится всё меньше. После последней нашей Отечественной войны, по мере того, как вымирали старые краеведы с университетским да богословским образованием, их места занимали люди по большей части серые, сугубо советской выделки, нередко просто малограмотные. Зато рьяные на саморекламу, выбивание бюджетных и спонсорских денег на свои убогие издания, пробивание мнимых юбилеев своих городов и прочих общественных явлений. Такой дилетантизм в историко-филологических областях науки становится всё опаснее для них и для общественного сознания в целом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё хуже в гуманитарной сфере так называемые «чёрные археологи» – ради добычи, продаваемой на интернет-аукционах, да псевдоспортивного азарта, они уничтожают безвозвратно для науки массу памятников старины. Применяемые ими металлоискатели становятся всё доступнее и мощнее. Весь металл механически вынимается из культурного слоя памятника практически на всю его глубину. Обворовывают церкви со старинными иконами; дурачат пожилых крестьянок, скупая за гроши уцелевшие изделия древнего ремесла; роют жертв последней мировой войны ради их персональных медальонов и прочих наград, уцелевшего оружия и боеприпасов. Якобы благородная цель – погрести по-человечески останки «павших за други своя» – затушёвывает всё ту же чёрную кладоискательскую корысть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Принимаемые меры против грабителей прошлого пока паллиативны, да и те не исполняются на местах. Напротив, часть музейных работников и даже отдельные учёные вступили на скользкий путь сотрудничества с криминальными собирателями. Экспертиза их находок в музеях и университетах обменивается на информацию о криминальных поисках, на часть незаконно найденного. Во всём цивилизованном мире любое сотрудничество с владельцами незаконно полученных раритетов, сколь угодно сенсационных, запрещено законом. На металлодетекторы во многих странах Европы выдаются лицензии, как на оружие. А у нас в России наоборот – альянс представителей официальной науки и скупщиков краденого скорее правило, чем исключение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Похоже обстоит дело с представителями альтернативной медицины. Её адепты и не думают лицензировать свои врачебные занятия; власти не обращают внимания на их практику, нередко изуверскую.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тема профессионализма в науке за последнее время приобрела ещё одно важное измерение. Оно возникло в области медико-биологических исследований и разработок. Речь идёт об этических комитетах, которые заняты экспертизой риска для человека результатов этих последних проектов. Принцип организаций таких комитетов состоит в объединении профессионалов (только не тех самых, которые предлагают то или иное мероприятие по вмешательству в организм человека) и представителей общественности. К числу последних относятся обычно лица из младшего медицинского персонала, а также священники, юристы, полицейские, т. п. лица. Перед нами некий аналог суда присяжных, только в сфере общественного мнения относительно здравоохранения и лечения болезней отдельных пациентов. Пока что оно допущено в сферу биомедицины и биотехнологий и не касается других зон риска, связанного с научными исследованиями (проектирования вооружений, энергостанций, как водных, так и атомных;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;космических полётов; и т. д.). Но тенденция к преодолению этического герметизма науки и техники обозначилась вполне ясно. Какими темпами она будет развиваться, покажет будущее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, не только дилетантизм, но и профессионализм в науке имеет свои плюсы и минусы. Тактичное отношение к добросовестным любителям тех или иных наук, их привлечение на сторону учёных должно сочетаться с непримиримой борьбой против самозваного присвоения объектов научного изучения невеждами и мошенниками. Особенно это необходимо в области медицины и фармации, где на карту ставится не отвлечённые интересы культуры, а жизни и судьбы людей.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знахари и доктора<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Пантелей-государь ходит по полю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И цветы и травы ему по пояс,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все травы пред ним расступаются,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И цветы все ему поклоняются.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И он знает их силы сокрытые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все благие и все ядовитые…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По листочку с благих собирает он,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И мешок ими свой наполняет он,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И на хворую братию бедную<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из них зелие варит целебное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Государь Пантелей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты и нас пожалей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свой чудесный елей<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В наши раны излей,<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В наши многие раны сердечные;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть меж нами душевно увечные,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть и разумом тяжко болящие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть глухие, немые, незрящие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опоенные злыми отравами, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помоги им своими травами!»<br>
&nbsp;А.Н. Толстой.<br>&nbsp;Пантелей-целитель. 1866 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Он бросился к ней, упал на колени. Схватил за плечи. Первое, что он почувствовал, это мокрый жар. Она была настолько горячей, что едва не пылала огнём…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что это? – глухо спросил Шарлей. – Чем она больна? Откуда эта страшная синюшность?…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это… – слова застряли ему в горле. Думаю, что… Её заразили гнилокровием, вызванным магическим образом. Согласно Авиценне… Салернцы называют это sepsis… У неё уже признаки гангренозного воспаления…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Лекарство?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– От гнилокровия нет лекарства… Никто не знает лекарства против этого…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не говори так, чёрт возьми. Ты медик. Пробуй!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сначала горячка, – подумал Рейневан, вставая на колени. – Я должен снять горячку… Потом необходимо сильное противоядие… Что-то, что остановит заражение…»<br>
&nbsp;А. Сапковский.<br>&nbsp;Свет вечный. 2005 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Современная теория познания – философская эпистемология признаёт наличие разных типов знания в культуре любого социума. Более того, эпистемологи подчёркивают их взаимную дополнительность, незаменяемость друг на друга в жизни и деятельности людей. Самое первое и общее деление тут состоит в сравнении научного и обыденного знания (рассуждая философски) или же академического и практического видов интеллекта (смотря психологически). Каждый из этих типов познания и мышления решает свои собственные задачи, и поэтому они сильно отличаются друг от друга. Вместе с тем имеются моменты их взаимодействия, обмена содержанием и методами получения информации. Характер отношений, пропорция этих разновидностей знания меняется от одной исторической эпохи к другой, в разных этнокультурных регионах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Суть разницы науки и здравого смысла (беря шире – практического знания) в том, как соотносятся идеальные и материальные компоненты действия там и тут. Для учёного все орудийные приёмы, физические операции служат одной цели – получению нового знания, т. е. некоего идеального, информационного продукта. А для любого практика, наоборот, любая информация выступает всего лишь подручным средством какого-то реального преобразования физического мира – природы или общественных, межличностных отношений. Отсюда и вся остальная гамма различий между теорией и практикой в любой области [62 - См. подробнее: Щавелёв С.П. Практическое познание. Философско-методологические очерки. Воронеж, 1994; Его же. Метод практики: природа и структура. Курск. 1996; Его же (с соавторами). Духовная практика (В печати).] (о чём у нас в пособии ещё пойдёт речь – на материале медицины как науки и как практики).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, различаются между собой и типы практики, а в том числе и обслуживающие их разновидности знания. В основе «пирамиды» материально-преобразующих деятельностей лежит бытовая практика лично-семейного самообслуживания, то есть неспециализированный труд (приготовление пищи, уборка жилья, воспитание детей, уход за больными и т. д., и т. п.). Над повседневной практикой возвышается практика сложных, информационно ёмких профессий (крестьян и рабочих-ремесленников, врачей, военных, инженеров, педагогов, предпринимателей и всех прочих, где одного здравого смысла мало, нужны специализированные знания и умения). Далее следует отметить практики духовно-личностного свойства, реализуемые в формах мифологии, религии, искусства, морали, философии разного рода. Все они так или иначе направлены на внутренний духовный мир человека, на регуляцию общественного сознания. Разумеется, всё это деление отчасти условно и в действительности типы знания и действия то и дело чередуются и даже синкретизируются.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ярче всего сложное, противоречивое соотношение теории и практики, науки и жизни, обыденного и специализированного сознания демонстрируется в области медицины. Ни среди массы пациентов, ни среди врачей-клиницистов, ни среди медиков-исследователей до сих пор нет никакой ясности в этих вопросах. Кто проклинает, кто прославляет, кто игнорирует так называемую народную медицину. Те же самые хвалы и инвективы звучат по адресу медицины научной, официальной (на Западе). Давайте рассмотрим этот поучительный сюжет ещё раз. Ведь тут может проясниться место и роль науки на практике и вообще в культуре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Истоки народной медицины восходят к тем доисторическим временам, когда наши далёкие предки, руководствуясь полуживотными инстинктами, пытались облегчить свои болезненные состояния, прибегая к помощи природных средств. Древние люди, что подтверждается этнографическими примерами, превосходили нас, современных людей в способности видеть мельчайшие детали и связи природы, улавливать их тонкие влияния на жизнь человека. В архаичной картине мира человек – естественная частица природы, с которой он связан неразрывно. Отсюда понятно, почему в народной медицине целебными свойствами обладает почти всё, что окружает человека и с чем он взаимодействует: травы, цветы, коренья, плоды; жир, молоко и кровь животных; минералы, смолы, глины; короче говоря – сама биосферная оболочка Земли, все природные стихии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Столетие за столетием, в мириадах проб и ошибок отбирались крупицы реальных знаний, действенных средств и способов лечения. Лечебная помощь раньше всего стала оказываться при травмах, родах, уходе за новорождёнными, функциональных хворях вроде простуды, отравлений, лихорадок и т. п. Позднее возникли некоторые специальные приёмы лечения различных заболеваний с явно выраженными внешними признаками. Арсенал лекарственных средств, используемых в народной медицине, насчитывает около десяти тысяч видов – растительного, животного происхождения, а также минералов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В народной медицине есть качественное своеобразие и свои достоинства, которых нет и не может быть в медицине научной, современной. Среди них – длившийся тысячелетия широчайший поиск целебных средств по всему полю реального мира; отсутствие каких-либо формальных ограничений по выбору средств и методов лечения; глубина истории, в которой совершался скрупулёзный отбор рационального медико-фармацевтического опыта. Вместе с тем обыденное сознание, сколь угодно умудрённое вековым опытом, скользит по поверхности явлений; оно обречено заполнять мифами представления об их сущности и действительных причинах. Так, причинами болезней шаманское сознание полагает злых духов, «порчу» путём «сглаза» и прочую чепуху (которая, впрочем, производит сильное впечатление на суеверных людей).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По сравнению с народной, научная медицина ещё молода. Ей, по большому счёту, лет двести. Она порождена промышленным переворотом и научной революцией Нового времени. Все её действия находятся под постоянным контролем общественности и управленческих структур, что в некоторых случаях заметно сужает свободу поиска и эксперимента. Отметаются практически все средства и способы лечения, которые кажутся странными учёным, противоречат современному научному сознанию. Синтезированные лекарственные средства, даже при тщательных клинических испытаниях, не проявляют сразу всех своих побочных эффектов, отрицательных и положительных. Таковые обнаруживаются иногда через десятилетия массового применения. Современная медицина всё более превращается в мощную, всесторонне оснащённую ремонтную базу человеческих тел. По лечению многих болезней существуют хорошо отработанные технологии, гарантирующие успех с высокой долей вероятности. Всё это приводит к тому, что классическое требование медицины – лечить не болезнь, а больного во всей его уникальной индивидуальности – на практике осуществляется всё реже. Народная медицина, напротив, держится на строгом, хотя бы по форме общения, индивидуальном подходе. Знахарь обращается к больному интегрально, как к личности. А медицина официальная волей-неволей обращает своё внимание на заболевший орган, какую-то часть организма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зато научная медицина и только она позволила успешно бороться с тяжелыми хроническими заболеваниями, перед которыми любая народная медицина попросту бессильна. Именно научная медицина западного типа позволила ликвидировать целый ряд тяжелейших эпидемий, уверенно излечивать многие остающиеся недуги и реально облегчать страдания любого рода пациентов. Ничего этого не в состоянии была добиться народная медицина за все тысячелетия своего существования. Более того, только научно объясняя анатомию, физиологию и биохимию организма, возможно реалистично обсуждать проблемы сохранения здоровья, продления возраста жизни без тяжёлых болезней. В фундаментальном исследовании по исторической антропологии «Ноmо sapiens. История болезни» А.П. Бужиловой (2005) суммированы данные о средней продолжительности жизни людей в разные эпохи. В каменном веке она была самой короткой: ниже 20 лет у австралопитеков; ниже 23 у неандертальцев; чуть выше 26 у первых кроманьонцев (сапиенсов); 31–32 года в эпохи верхнего палеолита (охотники на мамонтов), мезолита и неолита (первые земледельцы). С периодов раннего металла (бронзы, железа – первые ремесленники, торговцы и скотоводы) и до позднего Средневековья таковая составляла около 35 лет для мужчин и около 30 лет для женщин. В Древней Руси редкостью был человек, доживший до 60–70 лет. Средневековый социум вообще – гораздо более молодёжное общество, чем нынешнее, которое стремительно стареет. К тому же масса людей в прошлом, далёком и сравнительно недавнем, умирала при родах, в младенчестве или в детстве; от инфекций, травм и голода. Выживали те сравнительно немногие наши предки, кто проявлял повышенный иммунитет к физическим болезням и психическим стрессам. Только с конца XVIII в., то есть в условиях индустриальной цивилизации, эти показатели для мужчин и женщин в среднем по Европе достигли соответственно 70 и 75 лет. Решающую роль в этом достижении сыграли возможности научной медицины и гигиены (в первую очередь вакцинация, асептика, анестезия). Женщины, по крайней мере, сумели превзойти «сильный пол» по продолжительности жизни только при правильной постановке родов и резком снижении младенческой смертности в Новое время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наши предки, жившие в Средние века и в раннем Новом времени, находились в чём-то более, а в чём-то в менее благоприятных условиях, чем мы – представители индустриального или постиндустриального общества. Экология в предыдущие века была лучше, темп жизни – более размеренным, естественным. Жизненный цикл в прошлом задавался природными ритмами – суточными и сезонными, а не работой офиса или заводского конвейера. Вместе с тем причин для стресса у обитателей Древней Руси находилось, если разобраться, гораздо больше, чем у нас. Постоянная военная угроза вражеского нашествия или гражданских усобиц; периодические стихийные бедствия, приводящие к голоду; наивная вера в демонов и бесов, божью кару – всё это создавало сильный патогенный фон, не говоря уже о почти полном отсутствии лекарств от большинства хронических болезней, жуткой антисанитарии, в которой пребывало абсолютное большинство населения в Средние века. Цинга и пеллагра в периоды голодовок; оспа, чума, холера, сибирская язва, тиф и т. п. эпидемии буквально выкашивали целые области, города и сёла и Западной, и Восточной Европы на протяжении многих столетий, пока научная медицина не научилась, а государство не осознало необходимость бороться с инфекционными заболеваниями. Не менее частыми и угрожающими были эпизоотии – падёж скота, основного источника белковой пищи для массы крестьянского населения. Зараза разносилась по всем сторонам света с купеческими караванами, толпами паломников, военными отрядами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас для многих обитателей «общества потребления» главной проблемой стало переедание, гиподинамия, избыточный век, неврозы, заболевания старческого возраста (Альцгеймера, Бехтерева, Паркинсона и т. п.). Раньше всё было наоборот. В славянских языках, в том числе русском, термины, обозначающие худого и больного, несчастного человека, синонимичны: «худо» / «худоба». Соответственно, «здоровый» – и тот, кто не болеет, и тот, кто отличается крупным телосложением, не хилый. Физическая полнота в прошлом свидетельствовала о полноценном питании и высоком социальном положении. Не случайно она совпадает с народными представлениями о женской красоте («красавица» та, у кого сияют краски на лице – румянец и т. п.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только официальная медицина может изучать накопленный опыт народного врачевания (приёмы, средства), извлекая рациональное из прошлого, или критически оценивать вновь появляющиеся находки современных самородков-врачевателей. Особенно это относится к такой области фармацевтики, как фитотерапия, которая в большинстве случаев только суммирует, отбирает и усовершенствует лекарственные средства тысячелетней давности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Народная медицина предельно консервативна – рецепты в ней передаются от поколения к поколению без особых изменений. А научная медицина постоянно развивается. Пределов её роста не просматривается. Например, с помощью био– и нанотехнологий станет возможным транспортировать лекарство (скажем, антибиотики) точно в тот орган, который нуждается в излечении. Уже выращиваются целые органы из их же отдельных клеток, что в ближайшие годы приведёт к настоящей революции в трансплантологии и позволит спасти множество людей от страшных болезней – «отремонтировать» сердце, почку, печень, да и любой другой орган. Уже начинают выдаваться «генетические паспорта», с помощью которых люди смогут так изменить свой образ жизни, что её длительность в большинстве случаев существенно вырастет. Без всех этих и многих других достижений научной биологии и медицины миллионы пациентов умирали бы досрочно в страшных мучениях. Никакие знахари им бы не помогли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Характерны наименования знахарей в разных славянских языках: ворожейка, ворожильник; лекарь, лекарка; докторка; ладилыцица; знаток, знаточка; чаровник, шептун, шептуха, баильница (от баять – говорить); бабка, дед; травница, травник, зелейница, лечец и т. д. Эти названия объединяют такие лексемы, как тайное знание; произнесение заклинаний, общение с потусторонними силами; приведение в порядок, в норму; наконец, жизненный опыт, житейская мудрость. По тем же терминам видно, что в знахарском деле речевая психотерапия преобладала над медикаментозным лечением и физиотерапией. В этом коренное отличие народной медицины от рациональной, научной, и отличие это выражает слабость, бессилие знахарей противостоять большинству угроз организму.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яркий пример тому – народная фитотерапия (то ли наша, славянорусская, то ли любая другая). На первый взгляд, лечение отварами трав и прочими природными средствами выражает рациональный подход к их целебным свойствам. На самом деле, ещё больше прямого фармакологического эффекта для организма тут содержится плацебо – сугубо мифологических мыслей и чувств. Ведь эти самые травы да коренья следует собирать тайком, в строго определённые дни и часы, при этом произносить заговоры. Среди народных фитопрепаратов, помимо действительно эффективных при сравнительно простых недугах, множество бесполезных, а то и просто вредных, ядовитых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В народной медицине условно можно выделить три компонента:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• первый – обширный набор лечебных средств самой разной природы, проверенных тысячелетней практикой; многие их них, после исследования современной медициной, рекомендованы к применению; это дееспособное ядро народной медицины, фундамент, на котором она существует, и будет существовать ещё достаточно долго;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• второй компонент – средства и приёмы врачевания, в основе действенности которых лежит плацебо (лат. placebo – понравлюсь) – психотерапевтический эффект; имеются в виду лекарственные формы, по виду или вкусу имитирующие какое-либо лекарство, но на самом деле содержащее фармакологически нейтральные вещества; хотя на самом деле никакого воздействия на организм плацебо не производит, почти всегда у большинства пациентов оно приносит временное облечение болезненной симптоматики; эта часть знахарства функциональна и способствует популярности целителей, ибо пользы здесь больше, чем вреда; плацебо-эффект – спутник любого врачевания, даже самого современного, но он никак не может заменить материального – консервативного или же оперативного вмешательства в поражённый организм в нужных случаях;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• наконец, третий компонент народной медицины – приметы, обычаи, традиции, прилагаемые к лечению, сопутствующие ему; они больше всего подвержены старению, утрате содержания и лишь немногие из них сохранили хоть какой-либо смысл и психотерапевтическое содержание; суеверия есть суеверия, сколько не тверди об их психологической пользе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Примером медицинских примет служит такая их группа, которая предлагает судить о будущем состоянии здоровья по тем или иным ощущениям в организме: звенит в ухе; зудит, чешется какая-то часть тела; дрожит конечность и т. п. Болезни могли предвещать и внешние сигналы: вой собак, крик птиц (ворон, петухов), встреча с некоторыми животными (кошка, заяц дорогу перебежали) треск в стене храма и т. д. Все эти суеверия зафиксированы этнографами XVIII–XIX вв. у русских крестьян и мещан, но типологические восходят ещё к византийским сочинениям (пересказы в книгах типа «Трепетника», «Волховника» и т. п., внесённых православной церковью в индекс запрещённых).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди рациональных приёмов народной медицины можно упомянуть как наиболее распространённые и частые: массаж, мытьё и парение в бане; окуривание дымами разного рода; растирание тела теми или иными веществами; настойки, отвары или мази из растительных и иных субстанций; простейшие хирургические операции по лечению травм, вывихов и переломов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рациональное и суеверное тесно переплетено в составе традиционной медицины любого народа. Восточные славяне, а затем русские тут не составляют исключения. Болезни народное сознание представляло в виде живых существ, которые проникают в тело и живут в нём – иногда незаметно, иногда явно повреждая его. Чаще всего им придавали женские черты, населяя ими отдалённые местности – горы, моря, болота, воздух. Лихорадки разного рода, тиф, оспа и т. п. недуги привязываются к человеку и мучают его, пока не перейдут на кого-то ещё. Управляют болезнями, насылают их на людей колдуны и ведьмы (наводят порчу). Передать заболевание можно в еде и в напитках, через различные предметы; вызвать «дурным глазом», словесно – специальным заговором. О наведении порчи на лошадей и свиней (пошибании) упоминает одна из недавно найденных при раскопках в Новгороде, довольно древних берестяных грамот. Ещё один носитель заболеваний – так называемые «заложные покойники» – погибшие насильственной смертью и не допущенные на «тот свет», оставшиеся среди живых людей. Психические заболевания, например, истерические припадки у женщин, объяснялись тем, что в женщину «вселился чёрт», нечистый.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мере христианизации народной культуры на роль болезнетворных духов стали помещать тех или иных злодеев из христианской истории. Например, лихорадок русские крестьяне считали 12 дочерями иудейского царя Ирода или же Каина, которых Дьявол насылает на мучение людям. У каждой из этих сверхъестественных старух своя задача: одна отбивает аппетит, другая отгоняет сон, третья сосёт кровь, четвёртая тянет жилы и т. д. Их якобы так и зовут: Ломиха, Огниха, Трясовица, Желтяница, Горчиха, Бессониха и прочая, и прочая. В виде безобразной женщины, либо уродливого мужика представляли и более серьёзные болезни – холеру, например.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наряду с такими фантастическими объяснениями в народе бытовали и вполне здравые, только поверхностные и частичные взгляды на причины заболеваний: простуда, сильное перенапряжение (надсад), «дурная кровь». Со временем на Русь проникло и христианское объяснение: болезнь насылает бог за грехи человека. Впрочем, этот взгляд нисколько не убавил языческих суеверий на медицинский счёт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Различить реальное и фантастическое в народной медицинской практике не всегда легко. Так, жидкие лекарства для приёма внутрь нередко были горькими, даже тошнотворными, чтобы «отвратить болезнь»; дым для окуривания – особенно едким, с отвратительным запахом – с той же целью. Рвотные средства то ли по-настоящему облегчали состояние организма, то ли символически извергали из него болезнь. То же можно сказать о потении в парной бане.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Едва ли не самым распространённым способом сохранить здоровье и уже исцелиться от болезни выступало омовение водой. Тут народная языческая традиция совпала с христианско-православной. Почитаемые водные источники – ключи, ручьи, реки (особенно в местах их слияния), колодцы с древнейших времён и до сих пор притягивают к себе массу людей, особенно в дни календарных праздников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деревья, кусты, рощи, также путевые кресты издавна и до наших дней привлекают к себе страждущих, которые увешивают их пёстрыми ленточками, прочими приношениями – вполне в шаманском духе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Магическая «аура» сопровождала не только «народную диагностику», но и «народную терапию». С целью предотвратить эпидемию, село опахивали ночью – делали магический круг, впрягшись в плуг, раздетые или полуодетые женщины. Такой же круг рисовали углём или ножом вокруг опухоли, лишая. Болезнь стремились перенести обратно на те предметы, через которые она якобы прицепилась. Например, русские и белорусы заболевших младенцев протаскивали через дупло или отверстие, специально сделанное в стволе дерева (мальчиков – через дуб, девочек – через берёзу или осину). Украинцы для подобной операции пекли большой бублик, который после выбрасывали (считалось, что тот, кто его съест, сам заболеет). Куриную слепоту передают курам; ячмень на глазу – собаке (ячмень называли пёсьим); бели у женщин – белой берёзе; и т. д. Болезнь стремились напугать, прогнать – ударами по стене около больного; ударами по самому телу больного; её угрожали съесть и т. п. Ещё болезнь пытались обмануть: например, мнимой продажей ребёнка нищему; или же имитируя повторное рождение младенца. Испуг использовали и применительно к самому больному – его внезапно обливали холодной водой (при лихорадке, эпилепсии; чтобы ускорить роды). Широко распространённая процедура плевания при колдовском лечении отсылает нас к мифологии воды как всепоглощающей первичной стихии природы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время эпизоотии на краю деревни рыли ров, через который прогоняли стадо – в надежде, что болезнь скота перейдёт к земле. Вера в целебную силу родной земли отразилась в известном обычае зашивать и носить её щепотку в ладанках, брать с собой на чужбину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самая распространённая в народной культуре целительная процедура – попытка символического изгнания, перемещения болезни из тела пациента. В этих случаях вещи, символизирующие больного или болезнь, выбрасывали в топкие места, сплавляли по реке, выносили за село, бросали на проезжую дорогу. Кто подберёт – к тому перейдёт недуг. В качестве таких вещей фигурировали срезанные ногти или колтун волос, одежда; свёрнутые из неё фигурки; даже деньги (на которые скорее польстится наивный прохожий). Детские болезни могли символически переправлять на домашних животных, собак или кошек, навешивая им на хвост тряпицы из одёжки пациента. С той же целью использовались даже неодушевлённые предметы вроде замка («Запор, запор, сними с меня опор»); дворовых построек («овин, овин, сними с меня утин»). Болезнь пытались отпугнуть шумом, пляской, криками, бряцанием оружием. К больным подносили культовые предметы из церкви – кресты, иконы, хоругви; их окропляли святой водой; ставили под звонящие колокола. Отгонные формулы непременно входили в тексты знахарских заговоров (болезни приказывали «Кыш!», «Геть!», «Вон!», «Прочь!», «Долой!»; отсылали её «в пустые места», в пещеры, вглубь земли, в болота, в тёмный лес и т. п. гиблые зоны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоит заметить, что практически те же самые приёмы лечебной магии известны у всех народов мира – и европейских, и азиатских, и прочих. Так, индусы пытаются перегнать лихорадку в лягушку. Многие немцы до сих пор верят, что болезнь можно передать дереву, если обойти его три раза. В Бельгии до недавних пор бытовал обычай унимать зубную боль, прикоснувшись к больному месту гвоздём и забив его после в дерево.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как во всей прочей колдовской практике, вся эта лечебная магия построена на примитивных языковых и вещественных аналогиях. Упомянем некоторые из них:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• закваска – остатки кислого хлебного теста, как правило, высушенные, с помощью которых готовили тесто в дальнейшем; в магической практике играла роль средства, способного разрушить порчу, снять сглаз, обезвредить наговоры; из закваски скручивали валики, наговаривали на них заговор и ставили в остывающую печь – когда валики потрескаются, тогда пропадёт и вредоносная порча; часть закваски, из которой пекли на рождество обрядовый хлеб, оставляли в качестве лекарства;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• навесной замок, который запирает ворота или двери, согласно простодушной аналогии должен так же «замыкать болезнь»; применялся, в частности, в попытке остановить кровотечение (когда кровь шла из носа, к нему прикладывали замок); один из русских заговоров гласил, что три ворона несут три золотых замка, чтобы сомкнуть рану травмированному человеку; для облегчения тяжёлых родов практиковалось отмыкание всех запоров и дверей, вплоть до царских врат в церкви;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• игла использовалась в попытках остановить кровотечение; для приготовления питья от самых разных хворей – от «дури», бешенства, колотья и ломоты; чирьев, волдырей; даже глазных болезней; чтобы избавиться от желтухи, с заговором лили воду через ушки трёх иголок, взятых от трёх невесток; лишай обводили трижды «мертвецкой» иголкой или же зачёркивали его крест накрест; кроме того, производным от иглы способом народного врачевания служили колючие растения – сжигая шиповник, чертополох и т. п., окуривали больных (в основе всей этой примитивной магии – острота этого швейного инструмента, которая должна, по идее, отпугивать злые силы); кроме пользования людей, иглы использовали для оберега домашнего скота (от сглаза и порчи иголки прикрепляли к хвостам или вбивали в рога коров и быков, вплетали в гривы коней; если масло долго не сбивалось, то бросали в маслобойку иглу, а потом втыкали иглу в сбитое из молока масло;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• даже христианские иконы задействовались во вполне магических обрядах – о судьбе больного славяне гадали, обливая икону св. целителя Пантелеймона: если часть воды остаётся на иконе, больной умрёт; воду с иконы давали пить умирающему – если суждено умереть, вода ускорит агонию, если выздороветь, принесёт облегчение; желающий стать колдуном или ведьмой, совершал с иконой кощунственные действия; в случае невыполнения обращенной к иконе молитвы, русские в Средние века могли подвергнуть икону наказанию – перевернуть, побить, даже ослепить изображение на ней, сжечь;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• вода из «святого» источника – очистительные, целебные свойства все славянские народы приписывали быстрым и чистым ручьям, подземным ключам, колодцам с родниковой водой (до сих пор толпы людей устремляются с бутылками или баклажками к таким родникам, особенно освящённым церковью; пьют эту воду, купаются в ней, веря в оздоровительный эффект этих процедур); в особую силу купания, обливания верят на Крещение, в ночь на этот праздник; а также в так называемый Чистый четверг перед Пасхой;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• красная нить – широко распространённый среди разных славянских народов амулет против болезней; красный цвет в народной культуре наделялся по преимуществу положительными, защитными свойствами; служил символом красоты и здоровья, жизни, солнца и плодородия; красную нитку повязывали младенцу на правую руку, чтобы был здоров; от боли в суставах руки обвязывали красными нитями или ленточками; красной нитью связывали крест-накрест руки и ноги эпилептику во время припадка, и т. п.; в народной медицине также широко использовалась кровь (многих животных и птиц), которой пытались лечить любую боль, исправлять трудные роды, останавливать припадки падучей и т. п.;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• даже экскременты использовались для врачевания болезней – ими мазали бородавки, чирьи, ушибы, раны, флюсы, прочие нарывы, даже гангрену и укусы змеи; как видно – рассуждая от противного: самое отвратительное должно приносить полезный эффект.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Упоминавшийся выше и игравший большую роль в народных суевериях дурной глаз мог иметь какое-то отношение к настоящему гипнозу. С его же помощью пытались избавиться от заболевания – так называемые заговоры. Недаром само славянское слово «врач» происходит от глагола «врать», т. е. говорить, уговаривать. Сюда же примыкали молитвы и прочие церковные действия перед чудотворными иконами и мощами; использование освящённой воды и других религиозных аксессуаров (вплоть до паломничества к святым местам, одной из распространённых целей которого служило исцеление разных недугов).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо иметь в виду, что средневековый человек, что на Западе, что на Востоке Европы, как правило, был гораздо более нервным, экзальтированным, чем представитель индустриального социума, человек Нового времени. «Чудеса» шаманов или священников для наших предков воспринимались как нечто реальное. Отсюда многочисленные эпизоды исторических источников, в которых повествуется о чудесные исцелениях – бесноватых, паралитиков и прочих пациентов, которые испытали экстатический шок (прикоснулись к святыне, приобрели заветный амулет и т. п.). В большинстве этих случаев за быстрым восстановлением работы внутренних органов или нормализацией нервной системы стоит «просто» психосоматика, всем известный теперь, но почти всегда мощный эффект плацебо. Поэтому за многими нелепыми на современный взгляд процедурами народной или церковной медицины стоял этот самый психологический заряд внушения и самовнушения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, кроме всего этого лечебного волшебства, имевшего сугубо психотерапевтическое значение для невежественных, тёмных и напуганных пациентов, в арсенале народной медицины имелись и вполне рациональные, только в большинстве своем паллиативные средства. Это —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• во-первых, растительные снадобья самого разного рода;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• а во-вторых, мануальная терапия (массаж; вправления вывихов, при опущении матки; наложение лубков при переломах и т. д.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• общие формы санитарии и гигиены (парная баня, купания, закаливание организма холодом и т. д.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Универсальным врачебным средством, как уже говорилось, считалась баня, а также до новейших времён – дозированное кровопускание. Последняя операция, ясное дело, просто варварская. Но даже баня, как известно, показана далеко не всякому – повышая, чаще всего, иммунитет в общем здоровых людей, парная противопоказана при всех хронических заболеваниях, которые она неизбежно обостряет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Народная медицина, несомненно, уступает современной по объёму и качеству оказываемой помощи, а также в подавляющем большинстве случаев и по эффективности. Она бессильна против большинства тяжёлых, хронических недугов. Хотя бы потому, что в далёком прошлом люди просто не доживали до таковых. Дореволюционный исследователь традиционной крестьянской культуры Г.И. Попов, обобщив большой этнографический материал, сделал вывод о том, что прогностические возможности народного лечения «лишь в небольшом ряде случаев основываются на физических и физиологических признаках и почти всей тяжестью лежат на чисто суеверных основах». Но традиционная медицина произрастает на «свободных территориях», полностью ещё не освоенных современной медициной, имеет собственные культурные основания, круг приверженцев и пациентов, и потому способна приносить некоторую пользу при разумном взаимодействии с современной научной медициной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Медицинский оккультизм (от лат. occultus – тайный, сокровенный) – это попытки врачевания болезней без рационального объяснения их природы, но с претензией на использование сверхъестественных или ещё не познанных наукой сил. Они, оказывается, всё же подчиняются якобы избранным служителям соответствующих тайн. Любое лечение предполагает внушение и самовнушение – мобилизацию психики пациента, обращение к его целостной личности. В такого рода сотрудничестве врача и пациента нет ничего оккультного, хотя ещё далеко не все механизмы психосоматического взаимодействия вполне ясны естествознанию и медицине. Однако в большинстве случаев одного внушения бывает слишком мало для исцеления, и тогда врачевание без диплома становится уголовным преступлением, поскольку угрожает здоровью и даже жизни больного, уменьшает его шансы на излечение или по крайней мере избавление от невыносимых страданий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для общества, живущего первобытным строем, – в избах или кибитках, ярангах или ледяных хижинах, шаман, пророк, знахарь – нужные и закономерные фигуры, своего рода культурные герои, с помощью которых решаются важные задачи индивидуальной и коллективной практики. С мелкими недомоганиями или другими жизненными затруднениями представители традиционных обществ справляются сами. Они накопили большой запас эмпирических сведений о полезных и вредных сторонах природных явлений. К шаману обращаются, когда болезнь протекает тяжело, когда не ясны её причины (не простуда, не травма, а колдовство, порча?) или же когда предстоит явно рискованное предприятие (охота, война, стихийное бедствие). Задача шамана – изгнать злых духов и приманить к людям добрых. Характерен антураж шаманских сеансов (камланий). Шаман работает обычно вечером или ночью, в жилище больного, которое освещается только огнём очага; в присутствии его родственников и прочих зрителей, которые частью составляют пассивную аудиторию, частью помогают создавать звуковой фон сеанса; пользуется набором магических атрибутов (бубен, колотушка, бич) и реальных снадобий (мази, настойки из трав и т. п.). Веру в себя шаман старался укрепить разными экстравагантными действиями (хождение сквозь огонь, долгое погружение в воду, элементы гипнотического внушения разных чудесных «эффектов», вроде мнимого, на глазах заживающего пореза своего тела). Нередко одежда шамана имитирует облик зверя или птицы, вплоть до соответствующей маски на голове. Представители древних и традиционных обществ обладали повышенной внушаемостью, первая сигнальная система (органы чувств) преобладала у них над второй (словесно-смысловой). Это повышало эффективность шаманских трюков (зомбирующий психику равномерный шум бубна, барабанов; пассы в ходе танца; поглаживания тела пациента; внушение видом и взглядом).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первые шаманы появились ещё в каменном веке, среди охотников на медведей и мамонтов; следы ритуальной деятельности шаманов, даже их изображения встречаются на древнейших росписях пещер, затем на петроглифах (рисунках на камнях) эпох неолита и бронзы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На взгляд шамана и его клиентов, существуют три мира – верхний, средний и нижний. На небе обитают добрые духи, под землёй – злые, а на земле – люди. Но обитатели всех трёх миров могут перемещаться между ними и вступать в контакты, то полезные людям, а то опасные, даже гибельные. Единство мироздания обеспечивает мировое дерево, корни которого уходят в подземный мир, а верхушка достигает поднебесья. У других народов похожую роль играет мировая река. Именно шаману дан чудесный дар посещать своей душой, впавшей в экстаз, верхний или нижний миры и там общаться с их обитателями, заступаться за людей. Те или иные животные (вроде ворона или орла, оленя или лося, т. д.) выступают символами того или другого яруса шаманистского мироздания. В птиц, насекомых, летучих мышей и т. п. животных якобы превращается шаман, когда работает над выполнением заказа клиента.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В языческой «теории» роль шамана сводится к заключению союза с чуждым духом, как бы женитьбе на нём с тем, чтобы подчинить его задачам клиентов. Шаман стремится контролировать странствие душ путём изменения своего внешнего (танцы) и внутреннего (вещий сон или же экстаз, затем транс, вплоть до каталепсии) состояния. Но все эти изменения – только средство для достижения главной цели шамана. А она состоит в том, чтобы осуществить желания пациента, чаяния коллектива. Шаман претендует регулировать круговорот жизненной силы в природе (у охотничьих народов) и цикл общественного воспроизводства, отношения живых и мёртвых (у скотоводов и ранних земледельцев). Все шаманские практики связаны с непредсказуемыми, но важными для людей ситуациями их жизни – появлением диких животных, погодой, урожайностью; здоровьем, взаимностью в любви, выигрышем в игре; возвращением из путешествия, победой на войне и т. п. Успех здесь прямо связывается с умением шамана перехитрить или задобрить духов и тем самым повлиять на действительность в нужном отношении. Удача заслуживается, завоёвывается шаманом вместе с его клиентами. Когда у человека нет реальных средств изменить или предсказать действительность, он и обращается к шаману, который изменит хотя бы его сознание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видный американский востоковед Генри Франкфорт (1897–1954) уточняет разницу современного (так или иначе онаученного, рационализированного) и древнего (по преимуществу мифологизированного) типов мышления. Для нашего современника окружающий его мир явлений воспринимается как некое безличное «Оно», а для древнего, примитивного по складу ума человека этот мир суть родственное «Ты». Первый вид сознания мира лёг в основу западноевропейской науки. Он предполагает объективное, бесстрастное рассмотрение субъектом объекта таким, каков тот есть сам по себе. Такое знание носит понятийный – опосредованный, расчленённый на смысловые единицы характер. А второй предполагает непосредственное понимание вещей и событий как похожих на нас самих; живое впечатление от их пользы или вреда нам лично, а значит и переживание чувств (страха, надежды и т. д.) по поводу всего окружающего без исключения. «Ты», присутствуя рядом с нами, как-то проявляет себя, и это позволяет дикарю мыслить о его значении для людей. «Оно» в принципе предсказуемо, поскольку управляется универсальными причинами и законами. Наука и техника, открывая эти последние, позволяют нам прогнозировать будущее и влиять на него волевым образом. Напротив, «Ты» по определению непредсказуемо и проявляет по отношению к людям свою собственную волю, благую или злую. Поэтому дикарь вступает с диалог с животным миром и даже неодушевлёнными стихиями природы, надеется договориться с ними о мирном сосуществовании или даже союзе, взаимной поддержке. Заметим, что язычник или его «агент влияния» на природу – шаман не умоляют духов природы о милости, не капитулируют перед их всесилием, как поклонники мировых религий. Дикарь договаривается с камнями, растениями, животными так же, как с людьми-соплеменниками; угрожает им или задабривает их. «Ты» в природе переживается как всегда живое, цельное, от которого зависит твоё собственное существование. В мифах, таким образом, воплощён опыт бесчисленных встреч людей и сил природы. Но это опыт более или менее успешных действий по поводу повторяющихся событий, а вовсе не объяснение их скрытой сущности. Поэтому древние люди рассказывали мифы, то есть олицетворяли, очеловечивали природу, её силы, вместо того чтобы анализировать события и делать общие выводы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На природные объекты и стихии переносились качества самого человека, людских коллективов. Боги обустраивали космос так же, как рачительный хозяин свою усадьбу. Этот антропоформизм составляет сущность любой мифологии, и этим она в первую очередь отличается от науки с её объективным подходом ко всему сущему, имеющему свои собственные принципы устройства и законы. На законный вопрос, почему люди так склонны выдавать желаемое за действительное с помощью мифов, понятно отвечает востоковед И.М. Дьяконов. Согласно основному выводу его исследования «Архаические мифы Востока и Запада», миф возникает из тропа, то есть иносказания (греческое tropos – поворот, направление; в данном случае – слово или оборот речи, употребляемые в переносном значении). Образцом чего служит метафора – образное сближение слов на основе их переносного значения, мысленный обмен признаками между ними. Метафора отличается от простого сравнения (допустим, лицо как луна, руки как крылья и т. п.). Метафора – скрытое сравнение, в ней слова «как будто», «словно», «как» опущены, но подразумеваются (вспомним пушкинскую «телегу жизни»; гоголевскую «птицу-тройку» (Россию); блоковский «революционный пожар» и прочие классические литературные метафоры).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Метафорическое сближение явлений и предметов, нередко самых разных, ничем на самом деле не связанных, таит в себе неограниченные возможности постижения их скрытых сторон, сущности. Недаром метафора стала основным способом моделирования мира в искусстве. Но читатель, зритель авторского произведения искусства сознаёт условность метафор, их сугубо эстетическую нагрузку. А шаман и его пациенты верят в действительное родство охваченных образным сравнением явлений (например, молния – оружие божества; земля родит урожай как любое другое существо женского рода; и так далее). Именно образами, метафорами вынужден мыслить первобытный или вообще необразованный человек, поскольку ему не хватает абстрактных категорий, отвлечённых понятий, точных фактов. Мозг у творцов и пользователей мифов устроен точно так же, как и наш, и по своим умственным способностям мы в принципе равны. Однако средства для переработки информации у носителя примитивного мышления в явном дефиците. Ему не с чем сравнить неизвестные явления, процессы. Мал запас фактических и теоретических знаний. Вот он и сравнивает их с простыми визуальными впечатлениями – цвета, формы, запаха и прочими, доступными любому. Отсутствие научных и технических сведений восполняется тем, что всегда под рукой – простым сравнением одной наглядности с другой (допустим, Земля похожа на круглую плоскость типа тарелки, только громадных размеров, а стоит она на черепахе, которую мы тоже видали). Любая народная культура пронизана метафорической символикой – приметами, знамениями, предсказаниями, иными ассоциациями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нейрофизиология мифа, включая его медицинские варианты, выясняется благодаря открытию и изучению феномена асимметрии головного мозга человека – органа обработки и осознания информации. Его правое и левое полушария обрабатывают информацию по-разному. В результате целого ряда экспериментов было доказано, что у абсолютного большинства людей правое полушарие воспринимает мир синтетически, образно, по аналогии, а левое – аналитически, по логической схеме. Р. Сперри [63 - Роджер Уолкот Сперри (1913–1994) – американский физиолог. Научный сотрудник Гарварда, затем профессор Калифорнийского университета. Нобелевская премия 1981 г. (совместно с Д. Хьюбелом и Т. Визелом) «за открытия, касающиеся специализации полушарий головного мозга».] так характеризует специфику разнополушарного восприятия: «Имея дело, например, с лицами, правое полушарие, по-видимому, реагирует на всё лицо в целом в то время как левое обращает внимание на отдельные выдающиеся признаки и детали, к которым легко могут быть приложены вербальные ярлыки, и использует эти признаки для различения и узнавания». Правое полушарие позволяет сразу охватить ситуативные связи на каком-то участке реальности и воспринимать его в динамике таким, каким он внешне является человеку в своей целостности. По отзыву другого выдающегося физиолога Дж. Экклса [64 - Джон Керью Экклс (1903–1997) – австралийский физиолог. Нобелевская премия 1963 г. (вместе с А. Хаксли и А. Ходжкином) за изучение механизмов возбуждения и торможения в нейронах. «Физиология синапсов» (1963).], функции правого полушария у высших животных и человека очень похожи. Левое же полушарие у людей специфично – оно занимается анализом, знаково-символическим обозначением реальности с точки зрения её внутренних, общих, сущностных сторон; оперируя дискретными единицами информации, соответствующими целым классам объектов. Оно же ведает речью, устной и письменной; цифрами и математическими формулами. Но левое полушарие нечувствительно к музыке и плохо распознаёт сложные образы, которые не делятся на простые элементы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В зависимости от характера деятельности и условий окружающей среды у человека активизируются тот или иной из отмеченных типов мышления. У представителей первобытных народов их культура и экология востребует в большей степени правополушарный тип сознания. Не случайно среди них в десятки раз больше левшей, чем в индустриальных социумах (неврологически это свидетельствует о правополушарном доминировании). Охота на диких животных, постоянная угроза нападения извне, непрерывное изучение природы в поисках полезных ресурсов требуют быстрой оценки ситуации в целом и отчётливой зрительной ориентировки. В экстремальных условиях внешней среды успешнее адаптируются лица, акцентирующие правое полушарие. Здесь смутное ощущение опасности или удачи важнее последовательного перебора сенсорной информации. Всё решает быстрота реакции. Как показывает в своей работе российский философ Евгений Ярославович Режабек [65 - Евгений Ярославович Режабек (1929 г. рождения) – доктор философских наук, профессор кафедры исторической культурологии философского факультета университета Ростова-на-Дону. Нами здесь реферируются его работы: Миф: когнитивные возможности и ограничения. Ростов-на-Дону, 2002; Мифомышление. М., 2003.], мифомышление базируется на работе правого полушария, а специализированные типы духовности вроде науки или философии опираются прежде всего на возможности левополушарного мышления. Предполагается, что народы Востока больше налегают на возможности правого полушария, а европейцы – левого. Поэтому восточная культура более синтетична и интуитивна, а западная – рациональна, логична. Только последняя породила экспериментальное естествознание, технику и высокие технологии. Зато поплатилась медициной на уровне целого организма. Но это уже особая тема.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, в условиях отсутствия науки, в нашем случае – медико-биологического естествознания, неизбежно господство знахарского врачевания. Иное дело оккультизм в индустриальном обществе. Наука и техника позволяют решать проблемы лечения болезней и охраны здоровья, не прибегая к заклинаниям. Новоявленные шаманы и колдуны, гомеопаты и «фитотерапевты», экстрасенсы и уфологи, астрологи и гадатели вроде пресловутых Джуны, Ванги, Кашпировского, Чумака, Глобы и т. п. – имя им ныне легион – это мифология в чистом виде, причём далеко не лучшего сорта. Путём знахарского внушения можно излечить не все заболевания, а только относительно лёгкие, прежде всего неврогенные. Теряя время при тяжёлой соматической патологии, пациент лишает современную медицину реальных возможностей исцелить или хотя бы облегчить его страдания. Однако наукоёмкая медицина не сулит бессмертия, не даёт стопроцентных гарантий успеха. Поэтому даже обитатели небоскрёбов да лимузинов сплошь и рядом склонны мистифицировать себя и окружающих, прибегая к платным услугам знахарей. У каждого собеседника, должно быть, наготове рассказ о чудесном исцелении знахарями пациента, которого официальная медицина признала безнадёжным. Мало кто задумывается, каков был средний возраст людей, набор их заболеваний, масштаб страданий, когда роль врачей исполняли только знахари. Интерес к «нетрадиционным», экзотическим методам врачевания сродни интересу детского ума к сказкам с хорошим концом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как всякий спонтанный, стихийный процесс, народную медицину невозможно ни запретить, ни искусственно стимулировать в развитии. Запрет на врачевание без диплома и требование лицензирования некоторых народных приёмов врачевания остаются на бумаге. Вопреки закону, в нашей стране множество знахарей открыто ведут приём пациентов, прикрываясь патентами предпринимателей по оказанию «услуг населению». Абсолютное большинство их клиентов – или тёмные, малограмотные, или отчаявшиеся люди; среди них преобладают женщины в возрасте менопаузы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Законом «Об охране здоровья граждан в Российской Федерации» от 1993 г. впервые юридически определён порядок занятий народной медициной. Статья 57 этого закона определяет народную медицину как методы оздоровления, профилактики, диагностики и лечения, основанные на опыте многих поколений людей, утвердившиеся в народных традициях и не зарегистрированные в порядке, установленном законодательством РФ. Правом на занятия народной медициной обладают только те граждане, кто получил диплом народного целителя, выдаваемый органами исполнительной власти субъектов РФ в области здравоохранения. Решение о выдаче диплома принимается на основании заявления гражданина и представления профессиональной медицинской ассоциации, либо учреждения, имеющего лицензию на медицинскую деятельность. Такой диплом действителен только на территории того субъекта РФ, где он был выдан. Никакие международные дипломы юридически у нас недействительны. Надо заметить, что Комитет здравоохранения Курской области до сих пор не выдал ни одного такого диплома. Между тем знахари и экстрасенсы всякого рода, пользуясь общей либерализацией правоохраны в нашей стране, успешно занимаются своей практикой, регистрируясь как частные предприниматели и маскируя свои медицинские занятия графой «и другие услуги». Приказ Министерства здравоохранения РФ 1998 г. о «Перечне видов медицинской деятельности, подлежащих лицензированию», особым 8 пунктом перечисляет таковые применительно к народной медицине (целительству): гирудотерапия (пиявки), гомеопатия, мануальная терапия, рефлексотерапия, медицинский массаж, фитотерапия. Попытки представителей ассоциаций знахарей расширить этот перечень решением Верховного суда РФ не увенчалась успехом. Верховный суд оставил соответствующий иск без удовлетворения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замечательный английский писатель, истовый католик по своим убеждениям – Гильберт Кийт Честертон (1874–1936) в рассказе «Вещая собака» пророчески говорит (устами своего героя сыщика патера Брауна) о «поветрии, которое в наше время распространяется всё больше и больше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оно узурпаторски захватило власть над умами. Я нахожу его в газетных сенсациях, даже в модных словечках. Люди с готовностью принимают на веру любые голословные утверждения. Оттесняя наш старинный рационализм и скепсис, лавиной надвигается новая сила, и имя ей – суеверие. Вот оно, первое последствие неверия. Люди утратили здравый смысл и не видят мир таким, каков он есть. Теперь стоит сказать: «О, это не так просто!» – и фантазия разыгрывается без предела, словно в страшном сне. Тут и собака что-то предвещает, и свинья приносит счастье, а кошки – беду, и жук – не просто жук, а скарабей. Словом, возродился весь зверинец древнего политеизма… Так вы катитесь назад, к обожествлению животных, всё лишь потому, что вас пугает слово «человек».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Основные религии отвергают шаманизм потому, что предлагаемый колдунами транс лишает человека свободы воли и, значит, сбивает его с осознанного пути к Богу. Однако и внутри современных религий, и вообще в обыденном сознании до сих пор уживаются родственные шаманизму представления. Это, скажем, вера в личных ангелов-хранителей, знаки зодиака, счастливую звезду, талисманы, те же приметы удачи или несчастья; общение с мёртвыми душами. Так что даже самая архаичная мифология в каких-то своих превращенных формах навсегда остаётся с человеком, то помогая, то мешая ему жить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Народная» медицина пропитана оккультизмом неравномерно. Больше мистики в её экзотических, выдуманных городскими шарлатанами вариантах («восточная», «тибетская», «славянская» и т. д.) с их доморощенной аптекой, мануальными навыками и всё тем же, вечным как человеческий мир, внушением («заговоры», амулеты разного рода). В отсутствие медицины научной, технологичной, наши предки веками вынуждены были использовать всевозможные подручные средства, для того чтобы хоть как-то бороться с недугами. Сейчас ситуация в здравоохранении совсем иная. Среди средств народной медицины находятся и относительно полезные, практически безвредные; и бесполезные, играющие роль плацебо; и более или менее ядовитые, опасные для организма, лечащие его в одном отношении и калечащие в другом. Сегодня во всём этом необходимо разбираться и настоящим врачам, и их психически нормальным пациентам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знахарям, повторю, верят люди тёмные, необразованные или ослабевшие духом, отчаявшиеся, или просто поддавшиеся моде на медицинскую экзотику, настырной рекламе новоявленных панацей вроде фитотерапии, экстрасенсорики, биодобавок к пище и т. п. чудодейственных бальзамов, капель, мазей, настоек, аппаратов. Вот один из множества примеров того, чего может стоить обращение к нетрадиционной медицине. Во влиятельном медицинском журнале Human Reproduction недавно были опубликованы результаты исследования, которые доктор Луи Чан из университета в Гонконге провёл с таким широко известным и на Востоке, и на Западе энергетиком, как женьшень. «Корень жизни» давали беременным крысам. В результате у крысиных эмбрионов, а затем и плодов возникали пороки развития сердца, глаз и конечностей. При увеличении дозы с 30 до 50 мг уродства увеличивались, а объём тела новорождённых уменьшался. По мнению ученых, низкие дозы женьшеня вели к более мелким порокам, не всегда сразу заметным. Этим может объясняться тот факт, что ядовитое действие препарата веками недооценивалось по сравнению с его явно стимулирующим организменные процессы эффектом. По справедливому заключению А. Мельникова, обнародовавшего эти факты в отечественной прессе, «вся эта история очень показательна для так популярной сегодня фитотерапии – препараты из лечебных трав стали большим бизнесом задолго до того, как изучили их безопасность… Потребители, медики и чиновники как-то сразу поверили формуле «натуральное – значит безопасное», забыв, что растения содержат массу ядов… Проверить безопасность «травок» гораздо сложнее, чем «химии». Гораздо проще торговать «травками» и легендами».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Медикам с высшим образованием, прежде всего врачам и провизорам, необходима осознанная, критичная позиция по отношению к представителям народной медицины. В отдельных случаях они вам – союзники, но в большинстве – конкуренты, как правило, недобросовестные. Просвещение пациентов, тактичная популяризация достижений науки и техники – одна из нравственных обязанностей учёного доктора и аптекаря.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Врачи и священнослужители<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Все эти люди жили такою жизнью и в то же время все более или менее несли тяготы друг друга и восполняли не богатую разнообразием жизнь… Я этот народ коротко знаю и так его понимаю, что ему днесь паче всего нужно христианство… В народе сем я вижу нечто весьма торгашеское…»<br>
&nbsp;Н.С. Лесков.<br>&nbsp;Соборяне. 1869 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё более сложен и деликатен вопрос об отношении науки и религии. В нашем иллюстративном ряду – докторов и священников, которые в истории культуры и цивилизации то конфликтовали, то союзничали в борьбе за жизнь и здоровье своих пациентов и прихожан. В современном мире, в том числе в российском обществе, встречаются самые разные точки зрения по этому вопросу. Он носит не только чисто теоретический, но и социально-психологический характер. Поэтому и учёные, и практические врачи, и деятели церкви должны проявить внимание к позиции друг друга, уважать её. На деле же присутствуют попытки либо игнорировать чувства верующих, либо подчинить светскую медицину канонам православия или иной религии. Даже печально известная своим изуверством секта «свидетелей Иеговы», запрещающая своим адептам любое пролитие крови (включая прививки, анализы крови, хирургические операции), в нашей стране действует открыто и свободно как одна из якобы христианских организаций [66 - В хирургическое отделение Приволжской центральной больницы г. Самары поступила 12-летняя школьница, получившая травму на уроке физкультуры – разрыв селезёнки и сильное внутреннее кровотечение. Чтобы спасти девочку, требовалась срочная операция по удалению селезёнки и переливанию литра крови. В работу хирургов вмешались родители девочки, оказавшиеся «свидетелями Иеговы». Они категорически запрещали врачам переливать кровь, ссылаясь на свои религиозные убеждения; написали соответствующее заявление. Тогда медики обратились в прокуратуру, которая тут же подала исковое заявление в суд. Тот, не мешкая, вынес решение в пользу больницы. Врачам предоставили свободу действий, и пациентка выжила. Даже на суде зомбированные родители пытались обратить в свою веру судью и остальных участников процесса, раздавали рекламные буклеты изуверской секты (Евстифеев Д. Судья и прокурор спасли девочку от смерти // Известия. 2009. 28 октября. № 200. С. 5). Склоняю голову в знак искренней благодарности перед мужеством врачей и судейских работников. Молодцы! Всем бы нам так действовать в критических ситуациях.]. Но дело даже не в изуверских сектах, в принципах отношения науки и религии в демократическом обществе. С выпускниками высшей медицинской школы необходимо тактично обсуждать эти сюжеты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Религия, как и её «старшая сестра» мифология, состоит в духовном родстве с философией и даже с их самой «младшей сестрой» – наукой потому, что все они стремятся сформулировать некие общие понятия и выводы относительно человека и мира, в котором тот живёт и действует. Каждая из названных сфер духовной культуры помогает людям как-то справиться с абсурдом и безысходностью их существования. Однако у каждой из этих форм сознания свои критерии достоверности используемого ими знания. В науке (хоть в физике, хоть в истории, хоть в психологии, хоть в любой другой, кроме богословия) возможно убедительно для всех вменяемых желающих лиц установить те или иные факты (например, те, что вода состоит из водорода и кислорода, стресс отличается от дистресса, а князя Андрея Боголюбского убили заговорщики). В философии же и религии единых критериев истинности знания нет. Они обращены ведь к иного рода вопросам. Однако если к философии неприложимы эмпирические критерии, то приложимы теоретические. Не факты, а логические аргументы позволяют нам выбирать ту или иную философскую интерпретацию как наиболее убедительную (скажем, материалистическое, идеалистическое или плюралистическое объяснение устройства природы или хода истории общества). Что касается религии, то здесь ни эмпирическое, ни теоретическое доказательства не внесут согласия – консенсуса. Допустим, историк докажет, что библейский Моисей на самом деле совершал те поступки, что описаны в соответствующих книгах Ветхого завета. Но как быть с утверждениями этого вождя еврейского народа о том, что сам Бог сообщал ему религиозные истины? Что сухой куст загорелся по воле Бога, а не просто от удара молнии? А Христос ходил по воде? А Мохаммед летал на волшебном коне с одного континента на другой? А до них и то, и другое проделывал Будда? Обычным путём такие утверждения проверить нельзя. В них можно или верить (признавать), или нет (отрицать), или сомневаться (воздерживаться от окончательного вывода), или игнорировать. Сторонники всех этих решений могут спорить до бесконечности, но не переубедят друг друга. Что же, если религия недоказуема обычными путями, значит она в отличие от философии и от науки – просто «обман трудящихся»? Не будем спешить с выводами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И наука, и философия стремятся к общим, типичным, закономерным сторонам бытия. Их не интересуют отдельные случайности, единичные образчики чего бы то ни было, всяческие исключения из правил. Чтобы открыть скрытую сущность вещей, сформулировать законы и принципы бытия и сознания, необходимо преодолеть пелену частностей. Использование же общих знаний рано или поздно, так или иначе позволяет улучшить жизнь множеству людей. Но человеку всего этого мало. Ведь каждый из нас и есть то самое единичное, неповторимое явление. Наука объяснит, допустим, почему и как погибают или исцеляются от разных болезней пациенты. Философия растолкует, как можно в принципе понимать счастье и горе. Но ни наука, ни философия не берутся объяснить данному человеку, почему именно он сейчас наслаждается или страдает, живёт или умирает. Здесь нет правил, принципов, законов. Есть более или менее осознанный выбор между целым спектром вариантов бытия и небытия. Речь идёт не о мелочах нашего быта, а о важнейших устоях личности, переломных пунктах на её жизненном пути. Осознанное человеком его собственное бытие можно назвать экзистенцией (лат. exsistentia – существование). Согласно Мартину Хайдеггеру, экзистенция – это «бытие того сущего, которое открыто для откровенности бытия, в котором оно находится благодаря тому, что переносит её». Для усвоения такого рода экзистенциальных вопросов – быть или не быть? как быть? зачем именно так? – и предназначена религия (или её антипод – атеизм, могущий быть не воинствующим, а толерантным). Без осмысления этих вопросов жизнь быстро превратится в полный мрак и абсурд. Растает воля к жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только личный духовный опыт как субъективное переживание некоего откровения способен служить основанием для выбора той или иной разновидности веры (конфессии) или же неверия (свободомыслия, агностицизма). Верующий соотносит своё внутреннее состояние с внешним поведением, поэтому его вера по-своему реальна. Соответственно, иные душевные переживания поведут кого-то к отказу от религиозной веры. Поэтому навязать веру или безверие со стороны весьма затруднительно, особенно для психически здорового человека. Но отрицать реальность искренней веры вообще не приходится. Случаи ханжеского притворства здесь рано или поздно разоблачаются несоответствием декларируемых взглядов и поступков (Вспомним бессмертный образ мольеровского Тартюфа и тому подобных лицемеров).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понятие священного (сакрального) вообще-то шире религии. Священными, то есть предельно ценными для человека, обычно являются не только боги и храмы, но и родство, родина, здоровье, богатство, удача и много чего ещё в жизни и культуре. Но эти понятия тесно взаимосвязаны: именно религия социализирует, упорядочивает потребность людей в поклонении чему-то высшему, запредельному по отношению к их житейскому мирку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По изложенной причине – разнице критериев истины для разного рода выводов – единая дефиниция религии невозможна и не нужна. Необходимо учесть разные, но самые типичные, причём сущностные её определения. Даваемые, так сказать, извне и изнутри веры в бога, с точки зрения науки и с позиций остальной культуры. По данной теме вообще следует не столько укрепляться в своей вере или в своём свободомыслии по церковно-религиозной части, сколько прислушаться к альтернативным взглядам (при том непременном условии, что они выражены сдержанно, хоть как-то объяснены вдумчивыми доводами дискутирующих сторон).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, первое – богословскоеопределение религии даётся обычно с точки зрения неё самой. В этом случае имеется в виду путь к спасению человеческой души через её единение с неким высшим творящим началом всего бытия. Проще говоря – вера в Бога и какие-то жертвоприношения ему. По словам русского философа, ставшего священником, Сергея Николаевича Булгакова (1871–1944), «религия есть опознание Бога и переживание связи с Богом». Недаром одна из возможных этимологии термина относит его появление к латинскому слову «religare» – «связь, объединение» (сторонников определённой конфессии между собой и с предметом их поклонения). Тут – антропология религии, то есть её человеческое предназначение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Второе – научноеопределение религии предпринимается, что называется, со стороны – с позиций гуманитарных наук (истории, социологии, культурологии), для которых религия – одно из общественных явлений, разновидность мировосприятия людей. С этих позиций религиозная вера предполагает мысленное удвоение мира на реальный, «тварный» и идеальный, божественный. Последний населяют особые существа – боги, демоны, ангелы. Посюсторонний и потусторонний (трансцендентный) миры как-то связаны. Из чего логически следуют поиски взаимодействий между этими двумя горизонтами существования мира и человека. По словам первого русского марксиста Георгия Валентиновича Плеханова (1856–1918), любая религиозность предполагает веру в сверхъестественное. Это, можно сказать, психологическая сторона религии, её сугубо личностное измерение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С другой стороны, религия служит не только каждому верующему в отдельности, но и всему обществу. Она удовлетворяет глубокую потребность множества людей в некой сакрализации (освящении, ритуализации) каких-то моментов, сторон своей жизни. Здесь открывается другая – социальная сторона религии. Человеку свойственно поклоняться высшим силам, откупаться от опасностей судьбы. Наиболее естественные формы удовлетворения такого рода потребностей представляет собой религия. Богослужение в храме представляет собой демонстрацию солидарности единомышленников, сограждан. Их самых благородных помыслов и чувств. Дома или на улице, в центрах досуга и развлечений такого эффекта не добиться. Поэтому для многих верующих церковь – своего рода общественный клуб, где можно людей посмотреть и себя показать в наиболее выгодном свете. Такая народная психотерапия – молитва, исповедь, вся прочая обрядность поддерживают самоуважение личности, помогают преодолеть опасные переживания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В любой религии совмещаются нравственные и эстетические моменты. Призывы к добру и справедливости здесь звучат в блеске личных амулетов, красках икон, звуках литургии, пропорциях храмовых зданий, эффектности облачений священнослужителей и прочих произведений церковного искусства. Вера в некие святыни вбирает в себя длительную историю народа, традиции его культуры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В основе как тонкого богословия интеллектуалов, так и примитивной веры простолюдинов лежит, в таком случае, процедура гипостазирования (от греч. «hipostasis» – сущность, субстанция), т. е. придание отвлечённым понятиям (вроде добра, святости, греха, зла, любви и т. п.) самостоятельного существования наряду с материальными объектами (природными, социальными). Если учесть, что люди из-за такого рода идеальных сущностей радикально меняют своё поведение, рискуют самой жизнью и подчас отказываются от неё, гипостазирование в вопросах веры уже не выглядит столь наивно, как на первый, обывательский взгляд или же с позиций физико-математического естествознания, признающего за действительную реальность только материальные явления природы. Между тем особая – субъективная реальность человеческого сознания не менее, а чаще всего более важна для каждого из нас, чем объективная реальность природы, либо объективно-субъективная реальность общественной жизни. А в формирование и общества, и личностей большинства его членов религия (в тех или иных формах) вносит большой и до сих пор практически незаменимый вклад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, с научной точки зрения религия представляет собой особую форму общественного сознания, одно из вечных отличий Человека разумного от стихийного мира Природы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Третье – философскоеопределение религии возможно также извне, но с куда большей дистанции, чем научная; а именно с точки зрения остальных областей культуры и, в особенности, философии как её идейной вершины. Тут надо задуматься, какие человеческие потребности вызвали религию к жизни и обеспечивают её вечность, безусловную необходимость для Homo sapiens'а. Где люди – там и религиозная вера. Нет ни одного народа на Земле, у которого этнографы не зафиксировали бы каких-то религиозных верований, пусть самых примитивных. Сколько ни воевали с той или иной церковью, сколько ни уничтожали религию вообще, сколько ни убывало в людях веры, но без неё общества и даже личности представить невозможно. Почти все, даже совсем неверующие в обычной жизни, молятся в тех случаях, когда им или их близким угрожает смертельная опасность. Почему?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Убедительный ответ на этот вопрос предлагает выдающийся немецкий социолог Макс Вебер (1864–1920), согласно которому религия – это «способ рационализации иррационального» в жизни и культуре. Имеются в виду, повторим, попытки примирить человека с неразрешимыми в принципе, по природе своей нерешаемыми на самом деле проблемами его бытия. Вера в Бога возникает вместе с человеком для заполнения тех участков его творящего целый мир сознания, где полёт мысли упирается в барьеры неведомого, недостижимого, антиразумного. Религия артикулирует наши запредельные переживания и размышления. Так проясняется ещё одна, глубинная и интегрирующая ипостась религии, которую и называют экзистенциальной (сущностной). Её постигает уже не антропология, не психология, не социология, не культурология (при всей важности каждой из них), а философия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем самым с познавательной и жизненной точек зрения настоящая религия не отрицает самую точную науку, а логично дополняет её. Наука и религия вместе «строят» людское бытие и «ремонтируют» его при необходимости. Когда нет науки – страдает тело, когда нет религии (или иной веры) – душа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разницу науки и религии лучше всего видно при обсуждении того, как возможны боги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Главное в большинстве религий – идея бога. А богом, если разобраться, в различных религиозных системах считается некое совершенное и всемогущее, извечное и надмирное начало, выступающее суммой идеалов верующих людей в отношении самого человека, общества и природы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вопрос о том, существует ли бог или нет, представляет собой типичную философскую проблему. Её вряд ли возможно разрешить эмпирическим путём. Доказательства бытия божия часто пытаются основать на якобы фактах – откровениях и чудесах. Откровение предполагает, что бог порой являет (открывает) себя смертным (иудеи верят, будто Яхве встречается с Моисеем на горе Синай, чтобы передать ему скрижали с 10 заповедями; мусульмане в то, что Аллах разговаривал с Мухаммедом; а христиане в появление погибшего на кресте и похороненного Христа перед его учениками-апостолами). Чудеса разного рода в глазах верующих нарушают научно установленные законы природы ради того, чтобы помочь людям, выручить их из беды, подсказать им что-то важное. Однако никакой проверке, критическому взгляду ни случаи откровения, ни чудеса не поддаются. Для любого здравомыслящего человека они представляют собой или тонкий обман, подлог, или же самообман, иллюзию. Повторить эти эпизоды при беспристрастном контроле просто невозможно. Так что эмпирические (опытные) подтверждения божества несостоятельны, что называется, по определению.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Богословы – представители иудаизма, христианства и, отчасти, ислама рассматривают бога как вечное, бесконечное и никем не сотворенное Сущее, творца нашего мира и нас самих. Среди поклонников разных религий преобладает слепая вера в бога. Она или не требует никаких аргументов, или заменяет их словами о пользе такой веры и о гибельности неверия. Логики и вообще смысла в таких заверениях не содержится. Приводимые их апологетами единичные примеры спасения, исцеления, либо, напротив, кары за грехи, никак нельзя проверить или объяснить иначе, чем простой случайностью, сочетанием обстоятельств, или же преднамеренным мошенничеством, фальсификацией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разговор о боге надо перевести из области внешнего событийного опыта в сферу разума. Мыслители разных времен и народов стремились привести доказательства бытия божия. В европейской традиции философствования их накопилось пять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Космологическое доказательство имеет в виду, что раз наш физический мир (космос) существует, то его кто-то должен был создать. Такое вечное и, безусловно, необходимое бытие материалисты называли природой, а теологи – богом. Критики такого вывода обращали внимание на то, что у божества, по идее, в свою очередь должна быть причина; бог сам от чего-то произошёл. Так что данное доказательство создаёт порочный круг в логическом рассуждении, и поэтому не может быть принято всерьёз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Телеологическое доказательство опирается на целесообразность устройства нашего мира (греч. telos – цель), где одно сопряжено с другим довольно разумно. Отсюда делается вывод, что какая-то мудрая сила позаботилась о столь гармоничном устройстве природы. Правда, за рамками богословского телеологизма остаются всевозможные катастрофы и прочие моменты полного хаоса, абсурда как в природе, так и в общественной жизни. Не слишком убедительно выглядит попытка объяснить наличие зла и страданий в мире божеским наказанием за всевозможные грехи людей (включая ни в чём ещё неповинных младенцев и взрослых праведников). Бог тогда выходит неким злым надсмотрщиком над нами – его рабами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Онтологическое доказательство сформулировал один из основоположников католической философии Ансельм Кентерберийский (1033–1109). Он считал общие понятия (универсалии), вроде истины, добра, красоты, существующими реально и, более того, порождающими соответствующие качества вещей. Поскольку понятие бога мыслится его поклонниками как абсолютное совершенство, то нелогично будет отказать ему в таком атрибуте, как бытие, реальное существование. Философы Нового времени стремились уточнить такое доказательство. Р. Декарт подчеркнул, что мы не можем представить себе идею бога без представления об его реальном существовании. Г.В. Лейбниц добавил к этому такое соображение: бог должен существовать, если в понятии о нём нет внутреннего противоречия, а этого последнего не может быть потому, что богу нами приписываются одни только совершенства. Тем не менее и этому доказательству не удаётся убедительно перейти от субъективной сферы человеческого мышления к объективному бытию мира. Формальное обоснование идеи бога ещё не означает появления бога на самом деле. Как шутил И. Кант, моя мечта о деньгах не зазвенит в кармане серебряными монетами. А совершенство универсума – вещь довольно спорная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Историческое доказательство отражает тот факт, что все народы мира поклоняются каким-то богам, имеют религию. Откуда могло повсеместно взяться представление о боге? Ведь человеческое сознание, тем более первобытное, несовершенно и ограничено. Идея всесовершенного существа могла быть сообщена всем людям Земли только самим богом… На самом деле религиозные верования разных племён и народов настолько различны, столь причудливы и во многом примитивны, что логичнее объяснить появление и существование религии, наоборот, ущербностью и незащищённостью человека перед лицом грозных сил природы и общества. Тем паче, что с древности и до наших дней среди людей то и дело встречаются еретики, безбожники и безразличные к вопросам веры лица, причём в немалых количествах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моральное доказательство предложил И. Кант, предварительно раскритиковав все предыдущие доказательства как несостоятельные с точки зрения разума. Согласно анекдотической легенде, соответствующую лекцию профессора Канта подслушал его старый слуга, отставной солдат Лямпе. И со слезами на глазах попросил хозяина не убирать бога совсем, оставить его людям. Вот Кант и придумал новое доказательство. Применительно к последнему прибежищу бога – морали – мыслитель из Кенигсберга имел в виду, что людям присуще сознание всеобщего и неизменного нравственного закона. Сам человек не способен согласовать противоречащие друг другу требования нравственного долга и стремление к счастью. Равновесие между полюсами долга и счастья может установить лишь инстанция высочайшей нравственности, а именно бог. Проще говоря, люди нуждаются в боге как верховной инстанции оценки их поступков, своего рода беспристрастного судьи их доблестей и грехов. Ведь никто из смертных, даже праведники из праведников, именно в силу своей праведности не должны претендовать на источник всеобщей морали. Припомним знаменитый диалог персонажей романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», который они вели жарким летним днём в час заката на Патриарших Прудах Москвы:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– … Позвольте Вас спросить, как же быть с доказательствами бытия, доказательствами, коих существует ровно пять? – осведомился иностранец крайне тревожно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Увы, – ответил товарищ Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит. Их давно сдали в архив. В области разума никаких доказательств бытия Божия нету и быть не может.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Браво! – вскричал иностранец. – Браво. Вы полностью повторили мысль старикашки Иммануила по этому поводу. Он начисто разрушил все пять доказательств, потом, чёрт его возьми, словно курам на смех, вылепил собственного изобретения доказательство!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Доказательство Канта, – ответил, тонко улыбаясь, образованный Берлиоз, – также не убедительно, и не зря Шиллер сказал, что Кантово доказательство пригодно для рабов…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Попробуем развить (популяризировать) кантовский подход к идее бога. Наука постигает законы, принципы, начала, но она бессильна предсказать, а не то что предопределить траекторию такой песчинки мироздания, каков человек и даже целые общества, цивилизации, затерянные на краткий миг в бескрайних пучинах Космоса, то и дело поглощаемые им без малейшего следа. Куда подевались миллионы поколений наших предков? Пара экспонатов в музее – ничтожный итог их жизни и деятельности. Более того, и в те моменты, когда природное бытие людей относительно устойчиво, они то и дело допускают невиданную в живой природе внутривидовую агрессию: убийства, войны, прочие насилия и авантюры. Религия более или менее успешно пытается противостоять этим тёмным сторонам, ужасным провалам человеческого духа и поведения. Так, учёный медик объяснит пациенту этиологию и патогенез его заболевания, перечислит факторы риска, однако никакая наука не объяснит, почему именно этот пациент попал в число заболевших и должен страдать, а скоро совсем уйти в мир иной, а точнее – в небытие. А молитва худо-бедно облегчит пациенту и его близким переживание смертельного риска. Пускай это паллиативное облегчение; лучше такое, чем никакого. Образно говоря, та или иная вера в того или иного бога представляет собой некий духовный наркотик, болеутоляющее средство («опиум народа», согласно К. Марксу), только не для тела, а для души. «Горько-сладкий яд», как говаривал доктор 3. Фрейд. Не случайно большинство людей вспоминают о религии только тогда, когда у них где-то заболит (под бомбами или перед ножом хирурга все или почти все люди начинают молиться).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как бы там ни было, этическая трактовка религии в духе И. Канта представляется сегодня единственно возможной с точки зрения светской философии и науки. Религия в роли катализатора нравственности – усмирителя разнузданных инстинктов выглядит убедительнее, нежели при её сопоставлении с наукой или философией с их гордым вызовом природе вещей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот как зарифмовал этот вывод замечательный ленинградский поэт Александр Кушнер в своём кантианском стихотворении:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;… Бог – это то, что не в силах пресечь камнепад,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В каплях блестит, в шевеленье живёт и в накрапах.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То есть его, говоря осмотрительно, нет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В онтологическом, самом существенном смысле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бог – совершенство, но где совершенство? Предмет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спора подмочен, и капли на листьях повисли.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старому Лямпе об этом не скажешь, бедняк<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В боге нуждается, чистя то плащ, то накидку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бог – это то, что, наверное, выйдя во мрак<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наших дверей, возвращается утром в калитку.<br>
<br>&nbsp;1984 г.<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получается, что бога нельзя доказать логически или эмпирически, а можно только воображать и переживать эмоционально.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Религия и мифология похожи друг на друга своим акцентом на иррациональное, интуитивно-эмоциональное восприятием действительности. Существенная разница между ними прежде всего в том, на что направляется вера в сверхъестественное. Миф как-то компенсирует нечто жизненно важное, но временно недосягаемое, хотя вообще-то, в будущем в принципе доступное человеку. Так, шаман нужен до тех пор, пока нет реальных лекарств от тяжёлой болезни. А развитая религия относится к действительно и вечно запредельным сторонам жизни. Тем, о причинах и последствиях которых никто ничего по сути не знает и никогда не узнает. Такова прежде всего смерть. Что-то представлять может живое существо. Умирая, оно сливается с неорганической природой. Контраст между жизнью и смертью, осознание неминуемой кончины всех людей и себя лично, бренности наших свершений на этом свете – вот что в первую очередь породило религию в глубокой древности и питает её до сих пор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но и преувеличивать морально-нравственное значение религии и тем более церкви не стоит. В прошлом мировые религии сыграли свою полезную роль, сделав общественные нравы более гуманными, чем среди язычников. Однако переделать людскую натуру религия не в силах. Она помогает людям выйти из критических ситуаций, но они повторяются снова и снова вечно. Смешно изображать бога неким злобным надсмотрщиком, день и ночь следящим, куда пошёл каждый «муравей» на отдалённой планете нашей Галактики, чем этот муравей питается, с кем спит и так далее. Кроме верующих, всегда встречались свободомыслящие в религиозных вопросах люди. Они искали путь к истине и добру помимо идеи бога и нередко находили такой путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот после всех этих предварительных пояснений можно обратиться к вопросу об отношении врачей и священнослужителей. Религия и медицина издавна находятся в тесной, но противоречивой связи. С одной стороны, в одни моменты истории и жизни, вера укрепляет дух пациентов и помогает им бороться с недугом. Известно, что некоторые выдающиеся естествоиспытатели и врачи были набожными. В иных случаях, наоборот, церковники мешают врачам и учёным делать своё дело – помогать людям выжить. Поэтому другие учёные и врачи критиковали церковные догмы относительно здоровья и болезней. В идеале, думается, следует придерживаться «разделения труда» между теми и другими. К сожалению, в обозримом будущем этого трудно будет достичь. Разные церкви слишком привержены своим догматам, чтобы пойти на их пересмотр. Католический Ватикан, например, выступает за безусловный запрет контрацептивов, что в условиях ВИЧ и других страшных инфекций выглядит по меньшей мере странно. По той же причине опасным анахронизмом выглядит обрядовая практика целования икон, причастия одной и той же ложкой в православии. Не менее важным, чем физиология и микробиология, здесь, в области здравоохранения и медицины, является психология веры и неверия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мнению действующего американского психоаналитика Дениэла Ранкур-Лаферьера, «эмпирические наблюдения показывают: верующие живут дольше, они счастливее и здоровее неверующих. В такой специфической области, как душевное здоровье, влияние религии можно признать благотворным, особенно в отношении людей, обладающих «внутренней» верой, то есть ценящих религию как таковую, а не как средство к достижению целей. Напротив, нерелигиозный человек в большей степени подвержен риску оказаться не в лучшем душевном состоянии».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако реальное христианство, каким оно представлено в массе так или иначе верующего народа, отходит довольно далеко от евангельских практик. Синкретическое – языческо-христианское мировоззрение населения средневековой Руси, а затем и новой, и современной России обусловило широкое участие в процессе знахарского врачевания православных понятий и церковных предметов. На первом месте среди них находились чудотворные иконы и мощи святых. За неимением настоящих лекарств к ним устремлялись толпы страждущих верующих. Именно они в целом ряде случаев принуждали официальную церковь признать ту или иную личность или местность святой. Так случилось с местом последнего упокоения Серафима Саровского, Ксении Петербургской, Иоанна Кронштадтского и других т. п. фигур. Их массовое почитание народом вынудило церковные власти канонизировать со временем этих целителей. То же касалось самых знаменитых в русском народе икон – Божией Матери Казанской, Владимирской, Иверской, Курской (Коренной), Смоленской; сотен местночтимых в качестве чудотворно-целительных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Широко практиковались обеты – обещания в случае исцеления от хронической болезни совершить паломничество к тем или иным святыням, дойти пешком до Киево-Печерской, Троице-Сергиевской, Почаевской лавры; на Соловки; в Зосимову или же Оптину пустынь; или даже до Иерусалима (чтобы припасть ко гробу господню), на Афон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По медицинской части лидером среди христианских святынь выступал Пантелеймон Целитель. Посвященные ему иконы и часовни собирали особенно много больных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С той же целью на Русском Севере воздвигали кресты (обычно на перекрестьях дорог); в дальнейшем на такой крест наматывали отрез материи, вешали полотенца – опять-таки ради исцеления, особенно детей. В результате столь почитаемый крест напоминал запелёнутую фигура распятия. Для прямых потомков язычников, которые веками приносили дары в пещерные или древесные святилища, такая практика была понятной и привычной. А что изображено на святом месте – звериные фигуры или крест – наших крестьян не смущало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приходские священники и монахи обычно выступали и в роли целителей. Особенно часто к ним обращались по случаю психических заболеваний; скажем, женской истерии в острой форме, получившей название кликушества. Считалось, что в бесноватого человека вселяются злые духи, и представителям церкви сподручнее их изгнать. Изгнание обычно совершалось путём отчитывания больного молитвами. Остальные приёмы лечения у церковнослужителей по сути совпадают со знахарскими. Например, Иоанн Кронштадтский лечил туберкулёз, трижды, крестообразно дуя чахоточному в рот, а больного оспой исцелял, проводя рукой по обезображенному болезнью лицу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоит упомянуть, что православная церковь и в прошлом, и в наши дни сугубо отрицательно относится ко всевозможным колдунам, «экстрасенсам» и прочим чародеям. Ведь общение с оккультными силами осуждалось и в Ветхом, и в Новом Заветах Библии. Епископ Кирилл в своём «Слове о злых дусех (духах)» даёт суровую отповедь тем своим прихожанам, которые не смиряются с ниспосланными им испытаниями, и обращаются к помощи знахарей-колдунов. Библейский Иов, напоминает этот автор, перенёс и гибель детей, и полное разорение, и чудовищную болезнь, но не отрёкся от своего Бога. «А мы ныне хоть мало поболим, или жена, или дети, то, оставивши Бога, – врача душам и телам, ищем проклятых баб чародеиц, наузов (талисманов) и слов прелестных (магических заклинаний) слушаем, (которые знахари) глаголют нам, навязывают наузы, всякую дьяволу прелесть… О, горе нам, – прельщённым бесами и скверными бабами». В отличие от долготерпеливого Иова из Ветхого Завета, мы начинаем роптать на бога даже тогда, когда у нас погибает «едина животина» из нашего стада. И чародеи, и их пациенты обречены гореть в аду, предупреждает епископ. Благочестивый христианин должен поступать иначе, поучает свою паству Кирилл: «Коли нам Бог какую-либо болезнь даёт, либо жене, либо детям, или рабам, то призовите попов, пусть творят молитвы врачебные, Бога призывающие». Если же молитвы не помогут, оговаривает добрый пастырь, пусть погибнет тело верующего, «но душу избавит от вечных мук».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На мой взгляд, это сомнительная позиция, и вряд ли современная церковь поддержит своего средневекового предшественника в подобном медицинском фатализме. Во всяком случае, народной психологии этот последний остался в основном чужд. И в язычестве, и в так называемом «народном православии» преобладала по возможности активная борьба с болезнями – и настоящими лекарствами, и магическими заклинаниями. Как говорилось выше, языческое сознание объясняет болезни отнюдь не как Божью кару, а как атаку на организм злых духов, бесов и т. п. нечистой силы. А с ней можно и должно побороться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, на практике церковной жизни её представители далеко не всегда соблюдали полную пассивность в отношении болезней и больных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скажем, явно психически ненормальные люди – юродивые во Христе – могли выступать от лица церкви, даже находиться в её среде. Своим и неуравновешенным и моментами поведениям они напоминали былых шаманов, периодически бившихся в трансе. Яркий образец чему описывает новелла Киево-Печерского патерика, посвященная преподобному Исакию Пещернику. В миру это был преуспевающий купец, в один прекрасный день круто изменивший свою судьбу, уйдя в Печерский монастырь. Приняв там постриг, начал служить богу небывало строгими способами: одевался во власяницу, либо сырую козью шкуру; затворился в тесной пещерке, где не мог ни лечь, ни встать; ел по профоре, и то через день; дни и ночи проводил в молитвах. Столь суровый образ жизни довольно скоро вызвал у него форменные галлюцинации – видения то ангелов, то бесов. Кончилось это чем-то вроде инсульта фанатично настроенного инока – собратья нашли его в полумёртвом состоянии. Года два он пролежал почти недвижим, «расслаблен душой и телом» в келье собрата Антония. На третий год больной встал и научился самостоятельно есть. После чего и стал настоящим юродивым. За его выходки над ним смеялись и даже били, но, в конце концов, признали «одержимым во Христе». Страшные видения продолжали посещать его до смерти. Перед нами тяжёлое психическое расстройство вроде шизофрении или чего-то т. п. Средневековое сознание, однако, воспринимало столь экзальтированное состояние как избранничество. Попыток вылечить беснующегося собрата печерские монахи не предпринимали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Христианизированное сознание объясняло болезни, во-первых, как признак изначального несовершенства человеческой природы, тварного бытия человеческого тела; а, во-вторых, как наказание за грехи перед Богом. Телесное и душевное здоровье надо было заслужить, идя по путям праведности, следуя по мере возможности евангельским заветам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Древней Руси имел хождение апокриф [67 - Апокриф (от греческого «скрытый», «тайный») – произведения иудейской и раннехристианской литературы, не включённые в библейский канон. До наших дней дошли десятки таких произведений, относящихся как к Ветхому, так и к Новому заветам (непризнанные евангелия, послания, деяния и откровения). В их составе, как и в канонической Библии, встречаются сюжеты медико-биологического и фармацевтического содержания. У католиков, протестантов и православных разное понимание набора канонических и апокрифических сочинений.] под названием «Како сотворил Бог Адама», где живописно домысливалась библейская история о появлении первого человека. В этом полуподпольном сочинении утверждалось, что сначала Бог изготовил человека безо всяких изъянов. Пока тело Адама ещё не было одушевлено, Сатана улучил момент и испачкал его нечистотами – «калом, тиною и возгрями (соплями)». Заметив это, Бог очистил тело от скверны, из неё сделал собаку и оставил её на цепи караулить Адама, а сам отправился в «горний Иерусалим» за жизненным «дыханием» для своего детища. Дьявол в этот момент догадался взять палку, чтобы злобный пёс его не достал, и истыкать глиняное тело – эти-то 70 дырок и «сотворили в нём 70 недугов». Застигнутый за этим занятием, Дьявол оправдывался таким образом: если человек будет жить, ничем не страдая, он и не вспомнит своего Создателя, а так, болея то тем, то другим, станет ему постоянно молиться, приносить жертвы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким наивным образом народно-христианское сознание пыталось объяснить и оправдать тот факт, что от недугов страдают не только явные грешники, но и праведники; здоровье и болезнь далеко не всегда соответствуют характеру и поведению человека. Болезнь получалась не только наказанием грешников, но также испытанием праведников. И тем, и другим она не давала забыть о смерти и последующей перспективе страшного суда над душами умерших. Весь этот комплекс древних языческих и прилаженных к ним христианско-православных представлений о мире, человеке, его здоровье и болезнях предопределил медицинские моменты традиционной культуры русского народа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вряд ли возможно сделать выводы по данному разделу пособия, которые устроят всех его возможных читателей. Я предложил бы всем им для осмысления такую самодельную молитву: «Боже, если я заболею, пошли мне мудрого и опытного врача!» Или же: «Боже, пусть фармакологи поскорее придумают эффективное лекарство от моего недуга!» Если же мы будем ждать мгновенного облегчения от поставленной в храме свечки, то, на мой взгляд, уподобимся язычникам с их примитивной магией, верой в серийные чудеса шаманов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Феномен чуда наилучшим образом высвечивает познавательные установки верующих и неверующих людей, в том числе учёных.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чудо в религии, науке и философии<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Чем больше мы познаём неизменные законы природы, тем всё более невероятными становятся для нас чудеса».<br>
&nbsp;Ч.Р. Дарвин.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Я всегда говорю только правду! – Мюнхгаузен невозмутимо уселся рядом с пастором…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;… – Я читал вашу книжку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И что же?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что за чушь вы там насочиняли!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я читал вашу – она не лучше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какую?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Библию… Там, знаете, тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Или возьмём всю историю с Ноевым ковчегом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не сметь! – заорал пастор… Эти чудеса сотворил Бог!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А чем же я-то хуже?… Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию!»<br>
&nbsp;Г. И. Горин.<br>&nbsp;Тот самый Мюнхгаузен.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Где чудеса, там мало складу…»<br>
&nbsp;А. С. Грибоедов.<br>&nbsp;Горе от ума. 1823 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Феномен чуда заслуживает быть обсуждённым в связи с вопросами этики и психологии науки. Ведь отношение к этому понятию лучше всего отличает учёного от богослова, рационалиста от мистика, да и разные типы и тех и других друг от друга. В виде чуда или «чуда» перед нами «лакмусова бумажка» научной строгости, либо антинаучности нашего с вами мышления. Хотя и «окрашиваемая» по вере в возможности чудес не в какой-то один известный цвет, а становящаяся радужной, пленительно-загадочной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иной читатель сразу подумает, что автор пособия собрался заново аргументировать известный тезис житейского здравомыслия насчёт того, что «чудес на свете не бывает». В каком-то смысле так оно и есть. Точнее говоря, их не бывает в природе, где чудо выглядит синонимом чего-то статистически крайне маловероятного. Но не невозможного в смысле нарушения законов природы. Разумеется, известных нам (науке) на данный момент. Составитель словаря русского языка В.И. Даль с этого и начинал определение чуда: «Всякое явление, кое мы не умеем объяснить по известным нам законам природы». А вот в бытии социума и в личной жизни индивида некие их моменты приходится называть чудесными. И там, и тут остаётся место для философской рефлексии чуда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этимология понятия «чуда». Дословно «чудо» в лексическом родстве с удивлением. Чудесным выглядит нечто неожиданное, небывалое в прежнем опыте, казавшееся невозможным, исходя из него же и потому загадочное, поразительное. Причём даже после своего совершения чудо не становится «роднее», понятнее. Слышится в этом слове оттенок тайны. Наречие «чудом» означает «непонятно как, загадочно, необъяснимо». Наконец, этим же словом именуют и что-то в общем понятное, но редкое – по своему совершенству, небывало высокой степени развития. Так рассматриваемая лексема завершает смысловой круг, приходя к той же коннотации – увлекательного, поразительного, сказочного. Причём чудесное впечатление может варьироваться от привлекательного «чудно-дивного» – через сомнительное, странноватое «чудное» – и вплоть до пугающего «чудища-страшилища»… «Чудесить» по-русски может значить и «мудрить», «хитрить» – и «дурить», «сумасбродствовать».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между прочим, славянское cudo в языковом родстве с греческим «чудос», т. е. «слава, честь». А то, в свою очередь, уходит к индоевропейскому a-kutis – умысел, а также учитель, мудрец. Отсюда общеславянские производные слова – чуть, чуять, кудесник. Главная же лингвистически и потому философски наиболее поучительная лексема тут – чужой. В смысле непривычный, небывалый в нашем опыте жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так язык со всей очевидностью выдаёт нам сущностные коннотации чуда – его редкость, маловероятность, доступность немногим избранным, во всяком случае не нам с вами, и то раз в жизни… «Чудью» в древнерусской летописи звались не славянские, а балтские или финские племена (для славян необычные на внешний вид («чудь белоглазая»), непонятные по языку).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сохраняя общепсихологическую подоплёку сказочного «дива дивного», чудеса качественно меняются в призмах разных форм общественного сознания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без чудес: мифо-магическое «всесилие» архаичного сознания. «По религиозным и мифологическим представлениям, сверхъестественное явление, вызванное вмешательством божественной, потусторонней силы» – так определяет чудо общий словарь русского языка. Историку, антропологу, просто цивилизованному путешественнику к отсталым народам Земли их жизнь представляется переполненной чудесами. Они ведь могут говорить с духами, заклинать промысловых животных, ещё что-то вещать в пророческом трансе. Всё это выглядит волшебным только на посторонний, ретроспективный взгляд. Изнутри архаичной мифологии чудесам не остаётся места. Для мифа ведь нет пределов возможному. Возможно всё, что способен помыслить шаман, маг, сказитель преданий. «Полёты» шамана в иные миры, конечно, впечатляют зрителей и, особенно, слушателей, но вера в их реальность, даже ожидаемость их результата, как-то нейтрализует волшебность столь запредельных акций.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Единственным чудом для носителей мифо-магического сознания остаётся возможность встречи с представителями, проявлениями другой цивилизации. Когда африканцы или индейцы впервые увидели белых людей, а затем их ужасные создания вроде огнестрельного оружия, затем самоходных повозок и даже самолётов, они восприняли всё это как чудеса. Хотя и для такого рода диковин в ряде случаев у аборигенов имелись некие легендарные предвидения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, первобытное и архаичное, пережиточное сознание «приручает чудеса», переводит их в смысловую противоположность – чего-то доступного в повседневности. Недаром историки науки называют магию её непутёвой праматерью…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рождение чудес: религия и богословие. Чудеса рождаются вместе с более или менее развитыми религиями. Отделив сакральный мир от повседневного, переместив своих богов за пределы собственной жизнедеятельности, вера во всесилие чего-то сверхъестественного расчищает место чудесам в массовом сознании. Когда клир отделяется от прихожан, и тем и другим требуется время от времени нечто чудесное, дабы подпитать свою веру в нечто неосязаемое повседневно. Первобытный человек, современный дикарь живут вместе со своими духами и не нуждаются в чудесах для их ореаливания. Верующий в богов или в Бога, напротив, предполагает всесилие божества, однако понимает непредсказуемость этого субъекта запредельного опыта. Чудес ждут, их просят, выкупают у бесчисленных алтарей-жертвенников, но никогда до конца не знают, дойдут ли молитвы о чуде до их адресата, соизволит ли он их удовлетворить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На религиозной почве рождается первая группировка чудес – по основным направлениям веры в сверхъестественное и церковь как своего рода «главпочтамт» (или если угодно «Интернет») таких интенций. А именно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;чудо-богоявление – явно исходное, потому что подтверждает надежду на все остальные возможные чудеса; строго говоря, те тоже являют собой милость бога, так что вся группировка выходит несколько условной; однако для верующего эпизоды богоявления (прямые – сам пророк, богоматерь, ангелы, т. п. представители горнего мира вдруг обнаруживают себя перед простыми смертными; либо косвенные, когда согласно божественной воле «плачут» иконы, на какой-то поверхности вдруг проступает божественный лик; и т. д., и т. п.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• чудесное спасение, избежание разных опасностей для жизни и благосостояния верующих;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• как наиболее частотный и жизненный вариант предыдущего – чудесное исцеление от разного рода недугов;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• чудесное превращение – разумеется, грешника в праведника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При беспристрастной проверке все эти «чудеса» распределяются на две категории: мошеннической фальсификации с тем или иным умыслом, либо невольного самообмана тех бедняг, кто без чудес выжить не мог. Вера в такие «чудеса» – удел людей убогих, тёмных, отчаявшихся, либо хитрецов себе на уме, спекулирующих на наивности предыдущей категории поклонников всего чудесного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В замечательном романе Ярослава Гашека о бравом солдате Швейке так высмеивается наивная вера в несусветное «чудо» – некоего учителя, который неожиданно для себя обнаружил в купленном по случаю диване походный алтарь, забытый там пьяными его обладателями – фельдкуратом (военным священником) и его ординарцем Швейком. Из их разговора с бедолагой-учителем выяснилось, что «он считал свою находку чудом и видел в ней перст божий… Учитель видел в этом указание свыше украсить сим алтарём… костёл.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это нас мало интересует, – заявил фельдкурат. – Эта вещь вам не принадлежала, и вы были обязаны отдать её в полицию, а не в какую-то проклятую ризницу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как бы у вас с этим чудом не вышло неприятностей, – добавил Швейк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы купили диван, а не алтарь. Алтарь – военное имущество. Этот перст божий может вам дорого обойтись! Нечего было обращать внимание на ангелов. Один человек из Згоржа тоже вот пахал и нашёл в земле чашу для причастия, которую кто-то, совершив святотатство, украл и закопал до поры до времени в землю, пока дело не забудется. Пахарь тоже увидел в этом перст божий и, вместо того чтобы чашу переплавить, понёс её священнику – хочу, дескать, пожертвовать её в костёл. А священник подумал, что крестьянина привели к нему угрызения совести, и послал за старостой, а староста – за жандармами, и крестьянина невинно осудили за святотатство, так как на суде он всё время болтал что-то насчёт чуда. Он-то хотел оправдаться и рассказывал про какого-то ангела, да ещё приплёл божью матерь, а в результате получил десять лет».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какая блестящая сатира на невежественный энтузиазм в религиозных вопросах! Причём никакого отношения к настоящей религии этот урок здравомыслия не имеет. Он целиком – о человеческой глупости и слабости, а вовсе не о вере в бога. Кланяюсь вам, пан Ярослав. Ваши русские земляки и сегодня чтут ваш уникальный талант сатирика. А если оказываются в Праге по туристической путёвке, не преминут выпить «в шесть часов вечера после войны» кружечку-другую за упокой вашей души именно в трактире «У чаши»!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расколдованное чудо: индустриальный социум как сам себе «волшебство». Рождение настоящей науки в лице классического естествознания и сопутствовавшей этому рационалистической философии прерывает монополию религии и церкви на фабрикацию и расфасовку чудес. Скептики (в лице прежде всего Дэвида Юма и Вольтера) весьма убедительно для всякой не слишком предубеждённой аудитории свели так называемые чудеса к обману или к самообману. Корысть и простодушие – вот истинные «корни» всевозможных чудес массового обыденного сознания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот факт, что от века к веку, в том числе в наше время и в нашей стране, не только «простые», а проще говоря – убогие люди верят в чудеса, но и довольно многие представители вроде бы образованных классов общества верят или делают вид, что верят не в то, что бог пошлёт им хорошего врача и необходимое лекарство, но исцелит хвори именно моментально чудесным образом, нисколько не колеблет предлагаемой типологии чудесного. «Просто» понятие образования деформируется в культуре под натиском всех прочих её тектонических сдвигов на пути к постиндустриализму и постчеловечности (в духе Ф. Фукуямы [68 - См.: Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. М., 2004.]).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но разоблачение церковных чудес, надо признать, предельно примитивных (и потому именно, наверное, таких живучих для консервативного массового сознания) – не единственное и даже не главное последствие обсуждаемого феномена культуры. Для внерелигиозных субъектов, прежде всего учёных исследователей, это понятие тоже имеет значение, только внерелигиозное (Тут надо оговорить, что один и тот же человек как учёный способен отрицать вульгарные чудеса в предмете своих академических занятий и одновременно признавать нечто чудесное в своей же личной жизни как обывателя). Чудо в рамках научного сознания лежит за пределами той или иной его собственной парадигмы (в смысле Т. Куна). Неизведанная пока область реальности по определению полна чудес, т. е. чего-то немыслимого, невозможного в рамках старой парадигмы. Отсюда популярная фраза Нильса Бора о сумасшедших теориях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но и внутри некой парадигмы научного исследования отыщется местечко для чудес. Оно прячется в уже упоминавшейся области маловероятного, пренебрежимого по своей вероятности для ожиданий учёного. Но всё же принципиально не то чтобы возможного, но не исключаемого, в принципе теоретически допустимого с точки зрения уже открытых наукой её законов. Время от времени столь редкостный эффект вдруг да достигается на практике (наблюдения или эксперимента). Примерами могут служить неожиданные находки вроде бы окончательно вымерших существ (скажем, кистепёрой рыбы-целаканта – но никакого не «снежного человека» или живого динозавра…). Но в этом пункте наука тоже похожа на свою отдалённейшую предшественницу магию – учёные мгновенно переводят любое «чудесное» открытие в частный случай в принципе возможного. А в то, что возможно всё на свете мыслимое, верят только представители пара-науки. В настоящей (сегодня) науке есть только познанное, познаваемое пока что гипотетически и ещё непознанное (но уже тематизированное в качестве проблемы). Куда же на такой скорости научной мысли деваться чуду?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Философский концепт чуда. Всё сказанное вовсе не отрицает признания чуда, но только не в ортодоксально-религиозном и не в конкретно-научном, а в философском смысле этого слова. Если в природе чудес как таковых не бывает, а в области слепой веры чудеса нетрудно выследить и истребить силой разума, то всё это не значит, что чуду больше негде угнездиться. Эпистемологическое убежище чуду предоставляет вненаучное знание. На его границах – в области этики, эстетики, вообще аксиологии – приволье всему чудесному. Правда, лишь в эмоциональном, субъективно-личностном смысле данного термина. Чудо – удел человеческой свободы, бросающей вызов тотальной детерминации космоса и частичной детерминации социума. Когда знания недостаточно или оно вовсе не нужно, тогда его дублирует чудо как синоним субъективного, ничем не обусловленного извне выбора. Так получаются чудеса родства, любви, дружбы, надежды и всех прочих недетерминированных, но онтологически укоренённых в жизнебытии людей реалий этой самой жизни. Как, например, вы встретились с вашей жизненной «половиной»? Разве не случайно? А кажется, что закономерно. Чудо, получается, не что иное, как непредсказуемый результат эволюции природы и, главное, последующей культуры. Короче говоря, чудо придумал сам человек для объяснения себе лично необъяснимого всем другим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, философия должна вывести понятие чуда из области религии и богословия. Мы, представители науки и светского образования, не можем и не должны разделять сказки о чудесных событиях, издавна предлагаемые на потребу простому народу. Однако просто отрицать чудо в духе классического скептицизма сегодня уже не актуально даже для нас. Надо рационализировать чудо в рамках неклассической теории познания. В таком случае всё чудесное в жизни личности и культуре социума можно объяснить с помощью понятий веры, надежды и любви. Тогда в природе чудесное будет равно предельно редкому или же в принципе возможному в будущем. В личной жизни каждого индивида, напротив, многие моменты биографии просто чудесны, поскольку непредсказуемы научно по их определению как чего-то волевого или стихийного. Ведь свобода сознательной воли, как и хаотичное пересечение множества воль и вообще обстоятельств жизни неподвластны научному прогнозу и даже объяснению. Наука занимается закономерностями (пусть даже в хаотических процессах), а не исключениями, каковы всевозможные людские поступки. С такой точки зрения «чудеса» мировых религий станут просто притчами, забавными выдумками талантливых писателей и драматургов.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учитель и ученики<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мне ещё многому пришлось их учить – и узлы вязать, и марку накладывать, чтоб трос на конце не расплеснивался, и сетную дель укладывать. Много тут всякой всячины. Меня самого никто этому не учил… Орали, пока сам не выучился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они ничего соображали, не туго, да тут и недолго сообразить, если кто-нибудь покажет толком. Найти только нужно – кто бы и мог объяснить, и хотел. Я вам скажу, странно себя чувствуешь, когда расстаёшься с какими-нибудь секретами. Что-то от тебя убывает, от твоей амбиции. Вот, значит, и всё, что умеешь и знаешь? Только то?»<br>
&nbsp;Г. Владимов.<br>&nbsp;Три минуты молчания. 1976 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«… Учитель! Воспитай ученика, Чтоб было у кого потом учиться».<br>
&nbsp;Е.И. Винокуров.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давайте вернёмся из-за пределов науки в её собственные границы и поставим вопрос о том, как подготовить будущих учёных. Опять кажется, что это очень просто – взять, да научить кого-то, передать опыт исследований от ветеранов неофитам. Что ж, если оставить уже маловероятный сегодня в большинстве научных дисциплин гипотетичный случай учёного-самоучки, то «мы все учились понемногу / чему-нибудь и как-нибудь». Но вопрос об ученичестве не так прост. То или иное влияние на наше становление чаще всего оказывает отнюдь не один единственный, а несколько старших товарищей. В широком смысле слова это и есть твои учителя [69 - Слово «учитель» вместе со многими другими тому подобными выражениями во множественном числе долго выглядело по-русски как «учителе». Но размывание старых грамматических норм коснулось и его. В советское время архаичное написание сохранялось только в одном случае: «Маркс и Энгельс – учителе пролетариата». Сейчас приходится везде писать «учителя». Но меня лично тянет говорить и писать «учителе». Как безнадёжно утверждает мой друг археолог А.А. Федин: «Говорили «домы» и «томы», и будем говорить». Только кто ж нас, Лёша, услышит…]. Имеются в виду официальные руководители курсовой работы, диплома, диссертации, другого исследовательского проекта. Так-то оно так, да не совсем так.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На поверхности научной жизни представляется идиллия: мудрый наставник окружён сонмом благодарных учеников… Юбилеи учителя, подарки, публичные благодарности ему за науку: «Он нас создал», «второй отец», «никогда не забудем уроки» и т. д. На самом деле, и учительство, и ученичество приносят как сладкие, так и горькие плоды; случаются и вовсе бесплодные ситуации с обеих сторон. И тема самоучки маячит за самыми что ни на есть распрекрасными случаями вроде бы ученичества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ведь настоящий Учитель есть далеко не у каждого учёного. Распределение на кафедральную специализацию (курсовые работы, специальные курс или семинар, дипломное сочинение), да и потом в аспирантуру, а то и в докторантуру у многих происходят случайно. Позвал приятель, подвернулось место, надо было где-то переждать время. «От шуток с этой подоплёкой / Я б отказался наотрез / Начало было так далёко / Так робок первый интерес» (Б.Л. Пастернак). Курсовиков, дипломников, аспирантов делят между членами кафедры или сектора заочно, чаще всего не спрашивая их желания. Нередко настоящего наставника начинающий исследователь находит совсем в другом месте, а не у себя в отделе, не на своей кафедре. Ну и слава богу. Это скорее норма, чем исключение. Нормой, вероятно, выступает собственный выбор молодым учёным своего наставника. И благосклонное согласие того им стать. Такое изредка, но случается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выше и ниже неоднократно упомянутый здесь археолог А.А. Формозов признаётся: «На вопрос – кто ваш учитель – я не решусь назвать одно имя. Пожалуй, больше всего я обязан семи людям: М.В. Воеводскому и О.А. Граковой, давшим мне первые представления о памятниках каменного и бронзового веков; М.Е. Фосс, СВ. Киселёву, Г.Ф. Дебецу, А.В. Арци-ховскому и, особенно, С.Н. Замятнину, с которыми мне посчастливилось много говорить о путях нашей науки, её месте в духовной жизни. Если бы можно было вернуться назад, скорее всего я опять постарался бы найти для себя несколько учителей… Из семи перечисленных археологов Замятнин дал мне больше всего, и если бы потребовалось назвать одного учителя, я бы назвал именно его. Но я был едва ли не единственным, с кем он говорил охотно и откровенно… Итог: руководителем школы надо считать не того, кто по должности руководит дипломниками и аспирантами, а того, кто дал идеи следующему поколению специалистов» [70 - Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2005. С. 162–163, 171–172.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, без наставника не обойтись, но лучше не ограничиваться од-ним-единственным, а поискать себе нескольких авторитетов, общение с которыми, прямое или косвенное (по их работам), обогатит ученика любого светила, не говоря уже о рядовой профессуре, доцентуре. Заочный учитель, если вдуматься, выходит гораздо более верным – ведь его выбираешь ты сам, подумав и почувствовав всё, взвесив все свои мысли и ощущения. Но, выбрав, какое-то время скрываешь – от тех, кто окружает нас в реальной жизни, чаще всего далёкой от юношеских мечтаний.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но и того (или тех нескольких), кто дал твоей мысли и судьбе решающий толчок, вывел на дорогу будущего твоей жизни в науке, забывать негоже. Как говорится, не стреляй в прошлое из пистолета – будущее выстрелит в тебя из пушки… Только кто же думает про «пушку», имея на руках заряженный «пистолет» и походящую ему «мишень».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, надо помнить о ревности, которую проявляют многие шефы в отношении других кандидатов на их роль благодетеля… Молодому учёному приходится лавировать, что не легче, чем между жёнами – официальной и неофициальной; прежней, настоящей и будущей… Опять маячит призрак так называемого меньшего зла – не обокрасть самого себя интеллектуально и не огорчить заслуженного наставника. Так что вопрос об учителе любого учёного не прост, а коварен; ответ на него лучше отложить на долгое потом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и в семье, как и на любой другой работе, отношения между старшим (учителем) и младшим (учеником) со временем претерпевают определённые изменения. Поначалу они не могут друг без друга. Новичку нужен покровитель, наставник. Ветерану для престижа, для подручных работ нужны ученики, помощники «на подхвате». Но вечно мир да лад между старшим и младшим в профессии не продлится. Рано или поздно они поссорятся. После чего могут помириться. А может, и нет. Кто виноват в конфликте? Тут и капризы постаревшего учителя, и юношеская нетерпимость ученика. Иной раз предательство шефа (воспитанника) выглядит более реально, другой раз – представляет собой плод воспалённого воображения. Смертельно больной Ландау возненавидел своего вечного приятеля и соавтора Е.М. Лифшица [71 - Евгений Михайлович Лифшиц (1915–1985) – советский физик. Вместе с братом, Ильёй, тоже ставшим известным физиком, воспитаны отцом – харьковским врачом-онкологом профессором Михаилом Ильичём Лифшицем. Ближайший сотрудник и соавтор (курса теоретической физики) Л.Д Ландау, чей знаменитый экзамен по теоретическому минимуму физики сдал в числе первых. Член-корреспондент (1966), действительный член (1979) АН СССР. Автор и соавтор ряда фундаментальных теорий в физике твёрдого тела, космологии, гравитации. Лауреат Сталинских и Ленинской (1962 г., вместе с Л.Д. Ландау за курс теоретической физики) премий. Участник советского атомного проекта. После того как Л.Д. Ландау попал в автокатастрофу и стал полным инвалидом, завершил работу над их курсом и редактировал его переиздания.] и по наущению стервы-жены писал из больницы в дирекцию их института ругательные записки с требованиями уволить ни в чём не повинного соавтора. А ведь без Лифшица Дау нипочём бы не написал их знаменитый многотомный «Курс теоретической физики». Старики вообще ворчливы и ревнивы, они не склонны считаться с прошедшим временем и изменениями в статусе их учеников. Ученики неопытны и поспешны в своих оценках и решениях. Короче говоря, чаще всего в размолвке поколений виноваты обе стороны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пётр Вайль признавался: «Я рядом с Довлатовым прожил двенадцать лет тесно и многообразно – три года в друзьях, два во врагах, два в нейтралитете, пять снова в друзьях». А вывод-то какой: «Без Довлатова оказалось труднее, чем я думал». Ну вот и нам, читателям, без самого Петра Львовича, ушедшего в 2009 (будь он проклят) году, оказалось куда как неуютно. Вот о чём стоит задуматься и старшим, и младшим. Чего мы все стоим друг без друга? Но никого этот мудрый вывод не помирит. Люди есть люди, будь они даже учёные преучёные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Нильс Бор выступал в Москве перед советскими физиками, кто-то задал ему традиционный вопрос об источнике выдающихся достижений его копенгагенской школы. Её глава ответил в том духе, что, дескать, он никогда не затруднялся признать себя дураком перед своими учениками. Переводивший ответы метра Лифшиц (alter ego Ландау) замялся и перевёл неточно: будто бы Бор мог назвать дураками своих учеников… В аудитории заметили накладку перевода и запротестовали. Лифшиц быстро поправился, но председательствующий тогда П.Л. Капица [72 - Пётр Леонидович Капица (1894–1984) – русский физик-экспериментатор. Сотрудник Э. Резерфорда. После принудительного возвращения в СССР из многолетней заграничной командировки основал и возглавил Московский физико-технический институт. Член АН СССР (1939). Дважды Герой Социалистического Труда (1945, 1984). Лауреат Нобелевской премии по физике (1978).] как бы про себя, но слышно для всех пробормотал, что была озвучена (по Фрейду) разница двух научных школ – Бора и Ландау… Зал долго хохотал и аплодировал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Профессор философского факультета Санкт-Петербургского университета Борис Васильевич Марков [73 - Борис Васильевич Марков (1947 г. рождения) – доктор философских наук, выпускник (1971), затем преподаватель (1974), профессор (1989) философского факультета Санкт-Петербургского университета. Заведовал там кафедрой онтологии и теории познания (1989–1994). Основал там же кафедру философской антропологии, которую возглавляет по сию пору. В советский период специализировался, как многие коллеги, на теории и методологии научного познания. В 1990-е годы занялся широким кругом проблем герменевтики, структурализма, постмодернизма в философии. Автор нескольких учебников и монографий по философии и культурологии, в том числе: «Разум и сердце. История и теория менталитета» (1993); «Храм и рынок»; «Знаки бытия», «Человек, государство и бог в философии Ф. Ницше».], едва ли не самый оригинальный сегодня русский философ, признаётся: «Молодёжь нуждается в фигуре мэтра. Я помню, что и нам на 2–3 курсах нужен был учитель-наставник, которому можно доверять… Я побывал во многих университетах и сделал такой вывод: чем выше статус учебного заведения, тем меньше пиетета в отношении учителя. Это может быть критерием элитарности учебного заведения. Я не отрицаю герменевтики авторитета, значимости традиции, но надо учитывать, что общение с учителем можно уподобить не только стартовой площадке для ученика, но и огромному валуну на дороге. Я против слепого отношения к учителю со стороны ученика и не люблю учеников» [74 - Интервью с профессором факультета философии и политологии СПбГУ, доктором философских наук Борисом Васильевичем Марковым // Credo. Теоретический журнал. СПб., 2007. № 3 (51). С. 9–10.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не любить учеников – своего рода невроз профессионала, как и противоположное чувство – почти семейного родства с учениками. Оба типа отношения к младшим, как и всякий вообще невроз, нечто компенсируют в жизни опытного учёного, чреватой душевными коллизиями, как и вся остальная жизнь. Холодность, сдержанность, дистанцированность отсекают что-то лишнее, мнимое в коллективных отношениях исследователей; душевность, щедрость, приветливость помогают начинающим утвердить себя «на тропе войны», но в чрезмерных дозах могут и испортить характер преемника…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Настоящий ученик лоялен наставнику только по форме (повседневного общения, вежливого и терпеливого). По содержанию их научных занятий он должен пойти дальше, привнести нечто своё, а значит, почти неминуемо задеть самолюбие учителя. Мы – европейцы, и не разделяем слепого поклонения послушника своему наставнику – гуру, практикуемого на Востоке. Мы не кланяемся мастеру в пояс, как на тренировках по восточным единоборствам, а здороваемся с ним за руку. Время ученичества испаряется очень быстро, и вот уже, не успели оглянуться, аспирант, ассистент, младший научный сотрудник – полноправный коллега руководителя научного подразделения. Хватит «советского феодализма» в науке, когда самодуры начальники держали подчинённых в ежовых рукавицах под угрозой потери карьеры, а то и работы. Теперь есть Интернет, нет «железного занавеса», мы живём в (юридически) свободной стране. Молодые люди сами выбирают, где и у кого им лучше учиться быть учёными, потом работать по специальности. Польстить мэтру между делом можно, и воспитанному человеку даже нужно, но превращаться в подхалима и лизоблюда молодой учёный не должен. Это удел ничтожеств, чужаков в нашем кругу, чья научная судьба незавидна. Но в российском научном «заповеднике» не вымерли и шефы-жлобы, которые недостойны правильных учеников. Правду сказать, несть им числа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другое дело, что не стоит во всём противоречить наставнику открыто. Со старшими спорить надо особенно аккуратно. Тактичнее и практичнее как-то обойти шефа молча в тех вопросах, где он на твой взгляд явно не прав. Это уже особое искусство – интриги и конспирации, но не вопреки, а во благо общему делу. Интриги далеко не всегда порочны, даже в науке. «Мы могли бы служить в разведке / Мы могли бы играть в кино…» – заслуженно гордится музыкальная группа «Високосный год». Парафраз мудрой русской пословицы: «Простота хуже воровства». Меру, конечно, надо знать, – где и когда резать правду-матку, где и в чём смолчать, но поступить по-своему. Этому не научить, риск серьёзной размолвки маячит над подобными ухищрениями. «Как обаятельны, – наблюдательно пел Булат Окуджава, – для тех кто понимает / Все наши глупости и мелкие злодейства».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Умный учитель рано или поздно сам начинает чему-то учиться у своих же учеников. Смирится с растущим у них самомнением. А те, оценив доброе отношение к себе, поправят своё вызывающее поведение, лишний раз поклонятся шефу, без которого они где были бы?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вообще-то, качества педагога и исследователя могут совмещаться в одном лице крайне разнообразно. Кроме множества великих учёных, бывших вместе с тем прирождёнными воспитателями себе подобных, мы имеем дело с массой же крайностей в этом вопросе: талантливых исследователей, своим характером отталкивающих от себя молодёжь; либо наоборот – научных «середнячков» или даже аутсайдеров, за которыми толпами ходят благодарные ученики. А кому-то придётся ко двору один ученик, а остальные разбегутся. Биографии великих учёных пестрят примерами того, другого и третьего. Такова научная жизнь. Но если уж в семьях не все родственники долюбливают друг друга, чего ждать от целой корпорации учёных всех стран и народов. Здесь, по крайней мере, выбор шире, чем между родителями и детьми, братьями и сестрами. Разошёлся с руководителем принципиально – ищи другую работу. На этой тебя всё равно «съедят».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утешает, что не реже скандалов и «разводов» между шефом и его наследниками в науке случается их почти родственное объединение. Хороший ученик становится, по сути, членом семьи своего учителя. Нередко он ему ближе духовно и больше помогает материально, чем родные дети. Ещё бы – ведь мы единомышленники в самом главном – своём деле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мудрый учитель на пределе жизни утешится не столько своими собственными достижениями, сколько победами своих учеников. Настоящие ученики всегда будут помнить учителя. «Того, кто нас выводит в люди, кто нас выводит в мастера…» Не упустят возможности воздать ему за учёбу, прославить его в юбилей, прижизненный, либо посмертный. Ведь сияние короля падает и на придворных, даже карликов и шутов. Так и образуется преемственность в истории науки.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Типы учёных<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Душа моя, печальница<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О всех в кругу моём».<br>
&nbsp;Б. Л. Пастернак.<br>&nbsp;Душа. 1956 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С той или иной долей условности все люди делятся на разные типы – по своему темпераменту, характеру, способностям. Классифицируют их обычно психологи, учитывая при этом данные биологической, медицинской антропологии, с одной стороны, и социологии, с другой [75 - См. подробнее: Психология индивидуальных различий. Тексты / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, В.Я. Романова. М., 1982; Психология личности. Тексты / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, А.А. Пузырея. М., 1982.]. Так появляются более или менее распространённые в общественном сознании деления на:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• холериков, сангвиников, меланхоликов и флегматиков (восходящее к Гиппократу);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• экстравертов и интравертов (по КГ. Юнгу [76 - Карл Густав Юнг (1875–1961) – немецкий врач-психиатр; один из основоположников психоанализа; психолог и философ. Любимый ученик, духовный наследник 3. Фрейда, один из руководителей Международной психоаналитической ассоциации. Со своим наставником, впрочем, в конце концов разошёлся (1913). Автор особого варианта постфрейдизма – аналитической психологии. Одна из работ – «Психологические типы» (1921).]);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• атлетиков, пикников, астеников в её норме; шизоидов и циклоидов на грани с душевной патологией (согласно Э. Кречмеру [77 - Эрнст Кречмер (1888–1964) – немецкий психиатр и психолог. Приват-доцент, затем профессор ряда германских университетов. Создал учение о связи разных типов темперамента с особенностями телосложения («Строение тела и характер», 1921); и при разных вариантах психиатрических расстройств, и (в меньшей степени) в медицинской норме. Попытался адаптировать свою концепцию к области «наук о духе» («Гениальные люди», 1929).]);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• художников и мыслителей (обоснованное И.П. Павловым);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• с точки зрения Э. Шпрангера [78 - Эдуард Шпрангер (1882–1963) – немецкий педагог, психолог и философ. Выпускник, преподаватель, наконец, ректор (1945) Берлинского университета. При нацистах был узником Моабитской тюрьмы (1944). Выдвинул концепцию «понимающей психологии». Среди его работ – «Основные идеальные типы индивидуальности».], человек бывает (в зависимости от ориентации на те или иные ценности) теоретическим (научная истина), экономическим (материальные блага), эстетическим (стремление к самовыражению), социальным (общественное благо), политическим (власть), религиозным (смысл жизни);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• в глазах А. Ф. Лазурского [79 - Александр Фёдорович Лазурский (1874–1917) – русский учёный (медик (психиатр), анатом, физиолог, невролог), один из создателей медицинской психологии в России, основоположник индивидуальной психологии. Выпускник Петербургской Военно-медицинской академии. Ученик и преемник В.М. Бехтерева по руководству психологической лабораторией при клинике нервных и душевных болезней. Опубликовал, в частности, «Очерк науки о характерах» (1906). Посмертно вышла в свет его работа «Классификация личностей» (1921).]люди разделяются на —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• рассудочных;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• аффективных (кои в свою очередь различаются на подвижных, чувственно-органических, мечтателей);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• энергичных;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• покорно-деятельностных;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• упрямых;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• непрактичных теоретиков-идеалистов (учёных, художников, религиозных созерцателей);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• практиков-реалистов (человеколюбцев-альтруистов, общественников, властных, хозяйственных);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ряд других группировок предлагались в истории психологии и физиологии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоит повторить, что любое деление рода людского условно, потому что отдельные личности чаще всего выражают не один-единственный из типов какой-то классификации, а нечто промежуточное, усложнённое, к тому же меняющееся с возрастом, испытаниями судьбы. Однако какая-то установка будет у него доминировать, чем и определяется психология индивидуальных различий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее какую-то разницу, некие вариации человеческой натуры выявлять и учитывать приходится и в теории, и на практике. Иначе возрастает риск конфликта в общении, ошибки при выборе места работы и тому подобных недоразумений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поскольку наука – дело творческое, требующее особых способностей, – индивидуальные различия и предпочтения сказываются в ней как нигде ярко. Мало того, что «исследователь», «теоретик» выделяется во многих общечеловеческих [80 - Даже в опытах с крысами выявилась подобная группа: когда их стаю запускали в новое помещение, где имелись кормушки, самки и зоны лабиринта, то малая часть особей игнорировала еду и размножения ради изучения неясной поначалу ситуации… Это и есть крысы-исследователи по натуре. Мы похожи на них, а они на нас.] классификациях (хотя он не обязательно станет учёным по профессии, а свою повышенную любознательность, вполне возможно, реализует иначе), но на научной работе так или иначе сказываются все остальные градации людей. Поэтому вариантов классификации именно учёных тоже немало. Этим с увлечением занимались философы (начиная с Аристотеля); сами учёные, сравнивая себя с коллегами по цеху (Ч. Дарвин, Дж. К. Максвелл, А. Пуанкаре, И.П. Павлов, Л. де Бройль [81 - Луи де Брошь (1892–1987) – французский физик. Один из основоположников квантовой механики. По первому образованию историк и палеонтолог, но в конце концов выбрал точные науки. Член французской Академии наук (1933), затем её постоянный учёный секретарь (с 1942). Нобелевская премия по физике (1929). Внёс большой вклад в практическое применение физической теории (атомная энергетика и др.), популяризацию науки.], В. Оствальд [82 - Вильгельм Оствальд (1853–1932) – немецкий физико-химик, философ, общественный деятель. Выпускник Дерптского университета (ныне г. Тарту). Один из основоположников физической химии как науки. Нобелевская премия по химии (1909).]); историки и социологи науки (таковых слишком много). Напомню самые известные варианты группировки нашего брата-учёного:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «эрудит», «пионер», «фанатик», «техник», «эстет», «диагност», «методолог», «либеро» (X. Гоу и Д Вудворт);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «адапторы» и «новаторы» (М Киртон);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «ассимиляторы» и «исследователи» (Дж. Кауфман);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «генераторы идей», «критики», «эрудиты» (М.Г. Ярогиееский [83 - Михаил Григорьевич Ярогиееский (1915–2002) – русский психолог и историк науки. Одно время заведовал сектором проблем научного творчества в Институте истории естествознания и техники АН СССР. Помимо собственно психологии, разрабатывал (одним из первых в нашей стране) тематику науковедения (вопросы идеогенеза, научных школ, когнитивного стиля, оппонентского круга и т. п.). Применительно к отечественной истории ввёл понятие «репрессированной науки».]);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• теоретики, эмпирики и методологи (общераспространённая группировка, определяющая даже штатное расписание в иных НИИ).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нетрудно видеть, что приведённые варианты с разной степенью подробности повторяют почти одно и то же. Одни представители науки являют собой более творческие натуры, другие менее (зато эти последние умело продолжат почины новаторов, выдержат такое давление, которое тем и не снилось); одни склонны к теоретическим обобщениям, другие к эмпирическому накоплению знаний, а третьи следят за тем, как другие работают, чтобы определить их методологию. Надо признать, что такое разделение труда в науке идёт ей на пользу. При условии, что представители каждого из уклонов трезво осознают свои возможности и претензии, а кроме того, достаточно разбираются в работе представителей иных типов исследователей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё важнее заметить, что:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• в чистом виде представители тех или других типов встречаются куда реже, чем те из нас, кто в какой-то пропорции, на каком-то из этапов жизни сочетает в себе черты разных типов;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• для науки в целом, для определённых научных коллективов (вроде лаборатории, кафедры, НИИ, тем более института, университета, академии) нужны представители разных, если не всех типов работников;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• однако среди множества разновидностей научных работников есть не только положительные, но и отрицательные, причём более или менее вредные в отношении конечных целей и самого духа науки;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• с годами отдельный учёный может как-то и поменять свою исследовательскую ориентацию;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• занятия наукой только проявляют, обостряют общечеловеческий склад личности, которой в таком случае надо трезво оценивать свои достоинства и недостатки как научного работника; не претендовать на решение задач, чуждых ему по духу; заниматься своим делом;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• особенно важно, чтобы разницу склонностей и возможностей своих подчинённых осознавали и учитывали в своих управленческих решениях руководители науки разного ранга, от заведующего кафедрой или лабораторией, до президента академии;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• в крупных отраслях науки (естествознании, гуманитаристике, технике, медицине) классификации учёных конкретизируются, видоизменяются;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• разные периоды развития науки востребуют больше или меньше тот или иной типы учёного;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• вместе с тем некая основа такого деления носит постоянный, вечный характер – ведь человеческая природа в чём-то сохраняется неизменной от эпохи к эпохе, и учёные не составляют исключения из этого правила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ганс Селье предложил одну из наиболее детальных и остроумных классификаций своих собратьев по профессии. В ней велика доля шутки, что всячески подчёркивается автором, но юмор вовсе не снижает остроты и глубины его наблюдения за коллегами. Вот как представляются ему разные типы личности учёного, перечисляемые по степени антипатичности автору классификации:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «делатели», состоящие из —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «собирателей фактов» («хороший наблюдатель, но начисто лишён воображения») и —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «усовершенствователей» (всё «пытается улучшить аппаратуру и методы исследования, настолько увлекаясь их усовершенствованием, что руки у него так и не доходят до применения достигнутого им по назначению»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «думатели», разделяющиеся на —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «книжных червей» («ненасытный читатель, обладающий порой познаниями энциклопедиста; «любит учить и учит хорошо», «что служит оправданием его неуспехов в лаборатории»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «классификаторов» (у него «подлинно научная душа; он получает наслаждение от созерцания совершенства природы, хотя редко идёт дальше своей удачной попытки соединить взаимоподобные вещи»; «среди медицинских специальностей «классификаторы» более всего обжили дерматологию»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «аналитиков» («в детстве он разобрал на части наручные часы (и не смог собрать их снова), потому что хотел узнать, как они тикают»; «в области медицины «аналитик» предпочитает анатомию, гистологию и аналитическую биохимию»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «синтезаторов» («ребёнком он любил строить карточные домики или мосты и башни из пластилина»; «способность к синтезированию проявляется в самых разнообразных областях: химии, измерительных процедурах, теоретизировании или же в пластической хирургии»; хотя этот тип «может забыть спросить самого себя, на самом ли деле вещь, которую он пытается создать, заслуживает этого»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;далее идут —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• учёные-«чувствователи», среди которых —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «крупный босс» («в детстве он был капитаном команды – той, которая выигрывала»; «его извращённый ум направляется монументальным комплексом неполноценности, который он презирает и вынужден скрывать за железным фасадом самоуверенности»; «он мог бы сделать почти такую же карьеру в бизнесе, политике или в армии, но волею обстоятельств попал в «научную карусель», где, будучи игроком по природе, не намерен упускать свой шанс»; «несмотря на его эгоистическую жёсткость, он дружелюбен – в стиле соболезнующего похлопывания по плечу»; «страдая комплексом примадонны и нарциссизмом, он очень горд своим «видением того, что важно в науке», хотя его показушный, самодовлеющий, железобетонный ум не в состоянии постигать истинные ценности, не лежащие на поверхности»; «под началом такого или подобного ему человека вы работаете в течение всей своей жизни»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «хлопотун» («он испытывает настолько сильное нетерпение сделать всё побыстрее, что у него не остаётся времени подумать, а что же именно надо делать»; «он торопится достичь очередной ступеньки карьеры, потому что до вершины ещё так далеко; достигнув же вершины, он торопится, потому что осталось так мало времени»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «рыбья кровь» («демонстративно невозмутимый скептик»; его эпитафия – «ни достижений, ни попыток, ни ошибок»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «высушенная лабораторная дама» (которая, добавлю, может быть и кафедральной, и очень даже грузной по комплекции, но всё равно – засуха у неё в душе; «как правило, она технический сотрудник, иногда даже имеет первую учёную степень, но порой получает и вторую»; «может быть незаменимой при выполнении скрупулёзной и нужной работы, но, как правило, создаёт атмосферу напряжения и неудовлетворённости среди окружающих») [84 - Приведу высказанную совершенно независимо, но идентичную оценку этого рода учёных дам другим историком науки (гуманитарной): «Отмечу ещё одно обстоятельство: появление армии невежественных и бездарных, но крайне агрессивных дамочек, рвущихся на ключевые позиции в науке. Не то суфражистки, не то бизнесуимен. В нашей среде [археологов] это Н.Б. Л., Э.В. С, В.Б. К., М.А. и Е.Г. Д. [сокращено мной – С.Щ.]. То же заметно повсюду. Н.Я. Мандельштам приводит слова В.М. Жирмунского о таких филологинях: «Они все пишут» [В смысле: непонятно что пишут и неясно когда напишут – С.Щ.]. Видим мы это и в политике (едва ли не ежедневно в новостях из «коридоров власти»), и в литературе («Авиетту» А.И. Солженицын заметил ещё в «Раковом корпусе»).Опасность наступления деятельниц такого рода не осознаётся. А.В. Арциховский согласился оппонировать С. по ее липовой докторской диссертации. В.Л. Янин всячески покровительствует Л. Характерна В.И. К. – член «Трудовой России» Анпилова. Сделала карьеру при дружке Рыбакова Е.И. Крупнове, стала доктором наук, издала пять-шесть плохеньких книг. Все симпатии её в прошлом. «Моя мать – уборщица, а отец шофёр. Я стала крупным учёным только благодаря советской власти». В августе 1991 года, при создании ГКЧП, с радостью говорила в институте: «Поигрались в демократию, ну и хватит!»» (Формозов А.А. Статьи разных лет. Курск, 2008. С. 21).];<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «самолюбователь» («воплощение чистого эгоцентризма, он пребывает в постоянном восторге от своих талантов»), проявляющий себя в двух вариантах, – таких, как —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «мимозоподобный тип» («часто чувствует себя обиженным, обойдённым и жалуется…») и —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «сварливый торероподобный тип» («создаёт сложные ситуации намеренно, чтобы иметь возможность продемонстрировать, с какой мужественной отвагой он их парирует»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;наконец, идеалы учёного —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «Фауст – идеальный учитель и руководитель» («Чистого учёного философского склада отличает религиозное преклонение перед природой и глубокое убеждение в ограниченности возможностей человека при исследовании её тайн»; «он мудр и сочувствует человеческим слабостям, но его доброта не доходит до потакания нарушениям дисциплины»; «несмотря на беспредельную сложность работы, он остаётся простым и достойным человеком, которого никакая лесть не способна превратить в «важную персону»»),<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «Фамулус – идеальный ученик и молодой сотрудник» («он, как и его шеф, представляет собой совершенное сочетание всех других типов, а кроме того, он олицетворяет собой будущее» – поэтому «он самый важный среди наших персонажей).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, «ни один из названных прототипов не существует на самом деле в чистом виде; их характеристики порой перекрывают друг друга, и вдобавок отдельные индивиды могут обладать дополнительными характеристиками…» [85 - Селье Г. От мечты к открытию. Как стать учёным. М., 1987. С. 45.]. Никому из нас не стать Фаустом, ни даже Фамулусом – «идеалы создаются не для того, чтобы их достигать, а для того, чтобы указывать путь». Как и везде, а не только в науке. Сказка – ложь, да в ней намёк, – вот чему учит нас эта шутливая классификация великого учёного-медика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я бы добавил, что у многих из нас, тех, которые считают самих себя вполне добропорядочными деятелями науки, более или менее ярко проблёскивают черты самых разных, если не всех деятелей, живописанных только что Г. Селье. Видимо, всем нам надо стараться контролировать того или иного «дракона в душе» и не давать ему обижать окружающих нас же вовне и вне нас почём зря. Житейская разница характеров будет гаситься известной вежливостью интеллигентных людей, а различия типов профессиональной мысли и действия пойдёт на пользу общему делу. В идеале, опять же.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Специализация и её границы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Чем же он плох?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не говорю, что он плох. Просто немного чудаковат – энтузиаст некоторых областей науки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Должно быть, хочет стать медиком?…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет, я даже не пойму, чего он хочет. По-моему, он отлично знает анатомию, и химик он первоклассный, но, кажется, медицину никогда не изучал систематически. Он занимается наукой совершенно бессистемно и как-то странно, но накопил массу, казалось бы, ненужных для дела знаний, которые немало удивили бы профессоров».<br>
&nbsp;А. Конан Дойл.<br>&nbsp;Этюд в багровых тонах.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда доктор Ватсон познакомился с Шерлоком Холмсом поближе, он узнал, что его «невежество было так же поразительно, как и его познания. О современной литературе, политике и философии он почти не имел представления… Когда оказалось, что он ровно ничего не знает ни о теории Коперника, ни о состоянии Солнечной системы, я просто опешил от изумления». Объясняя своему компаньону свой подход к самообразованию, великий литературный детектив говорил: «…Человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадётся под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть… А человек толковый тщательно отбирает то, что поместит в своей мозговой чердак. Он возьмёт лишь инструменты, которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он разложит в образцовом порядке. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жизненная позиция литературного героя уязвима для критики. Отчасти он прав, воспевая гимн специализации. Времена настоящих энциклопедистов остались в далёком прошлом. Появление позитивных наук вытеснило романтиков всеобщего познания за пределы научного знания, в область просвещённого дилетантизма. Отдельные естествоиспытатели или же математики ещё могли на досуге интересоваться изящными искусствами или же философией, но чтобы нынешние гуманитарии знали химию или физику хотя бы в объёме средней школы, такого уже не дождёшься. Специализация победила в науке, но эта победу можно назвать пирровой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дело в том, что межпредметные связи просто сузились по сравнению со временами Аристотеля или Леонардо да Винчи. Да, химик не обязан знать ботанику или даже астрономию так же хорошо, как свою науку, но определённые представления о разных областях физики и биологии и ему знать приходится. «Тот, кто ничего не знает, кроме химии, – заметил известный парадоксалист Лихтенберг [86 - Георг Кристоф Лихтенберг (1742–1799) – немецкий учёный, философ и писатель. Профессор физики Гёттингенского университета (1769). Член-корреспондент Императорской Академии наук России (1795). Прославился сборниками афоризмов, неоднократно публиковавшимися при его жизни; затем переведёнными на многие языки мира.], – и её знает недостаточно». Литературовед неизбежно будет отчасти историком, а антрополог – социологом; химик – биологом; и т. д. до бесконечности. По крайней мере, широта кругозора отличает настоящих, больших учёных. Их подручные, конечно, могут и замкнуться в узкие рамки специализации – их задачи локальны, они исполнители, а не генераторы новых идей. Ещё больше, нежели чистому исследователю, приходится знать преподавателю любой дисциплины, в особенности общих курсов – что химии, что биологии, что любой истории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но одно дело – чёткий спектр твоих научных изысканий или лекционного курса, а другое – в чём ещё ты по собственной инициативе разбираешься (более широкий, но и жидкий информационный круг). Любая наука сегодня втиснута в концентрические круги сложившегося конуса специализаций:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• некая дисциплина;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• её раздел или период;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• проблема / тема внутри него;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• даже аспект или момент темы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Допустим, геолог, специализирующийся на теории образования золотоносных месторождений и методологии их выявления в районах Крайнего Севера. Или хирург-трансплантолог, занимающийся в основном пересадкой почек больным детям. Или же историк-античник, восстанавливающий события войн Рима в Испании. И т. д., и т. п. Без тематических ограничений нет учёного. Ему противопоказаны аморфность и разбросанность мысли. Как у грибоедовского персонажа, который пытается выразить «отзвук, взгляд и нечто / О чём бишь нечто? Обо всём…» Над теми коллегами, которые слишком разбрасываются в своих исследовательских предпочтениях, коллеги иронизируют (Про главного курского краеведа Ю.А. Липкинга (1904–1983) [87 - См., если угодно: Щавелёв С.П. Последний романтик краеведческой археологии (К 90-летию со дня рождения Ю.А. Липкинга) // Российская археология. 1995. № 3. С. 213–219.] столичные археологи иронически говаривали: он де копает всё – от палеолита до НЭПа).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если кто резко меняет тематику занятий всей своей предыдущей жизни, коллеги только покачают головами и покрутят пальцем у виска. В некоторых случаях скептики ошибутся – им будет чему завидовать и на совершенно новом поприще решительного коллеги. Выше уже упоминался прецедент такого рода, когда один из ведущих в мире физиков-теоретиков Г.А. Гамов в конце концов своей научной карьеры взял, да и занялся новорождённой тогда генетической биологией. И что же? Взял да и предсказал наличие генетического кода в механизмах наследственности – ключевое открытие для всей будущей генной инженерии. Но это – редкое исключение из правила пожизненной научной специализации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но специализация специализации рознь, как и учёный учёному. Опасно всё бросить и перейти к новым проблемам, но ещё хуже всю жизнь жевать одну и ту же тематическую жвачку. Новые темы должны вырастать из прежних. По крайней мере, в начале научной карьеры. Дипломная работа в идеале – половина кандидатской диссертации, а докторская как-то продолжает и углубляет кандидатскую. Таково правило, из которого, конечно, бывают исключения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, границы специализации подвижны, но их нельзя ни заузить, ни расширить сверх меры. Вряд ли может быть учёным энтомологом специалист по одному-единственному виду бабочек. Такая узость – признак коллекционера, удел любительского знаточества, которое знает всё о чём-то одном, но о чём именно – так и не узнает. Например, какой-нибудь «мануальный терапевт» или попросту костоправ виртуозно вправляет вывихи, но понятия не имеет об анатомии и физиологии. Его знания – в руках, а не в голове. Это практика, а не наука. Но и всех насекомых мира никто не узнает, как и всех болезней не вылечит. Тут тоже поприще знахарей-шарлатанов и представителей внешне модернизированной паранауки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любой учёный балансирует между крайностями эмпиризма и схоластики. Первый топит тебя в фактах, не давая их как-то обобщить; вторая разбрасывает твоё внимание так широко, что смысловые связи утрачиваются. Пропорция фактов и теории меняется в зависимости от характера научной дисциплины, темперамента исследователя и масштаба его личности. Но видеть место своей темы в общей панораме науки обязан каждый из нас. Самые талантливые могут круто поменять тематику, открыть новые горизонты познания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть темы, которые можно закрыть хорошей монографией или даже статьёй. А есть такие, которые можно разрабатывать всю жизнь, издать целую библиотеку, так и не исчерпав. Но в большинстве случае исследователь как-то развивает, видоизменяет свою тематику; порой переходит от одной области исследований к другой, более или менее отдалённой от прежней. Например, известный историк средневековой Франции Б.Ф. Поршнев [88 - Борис Фёдорович Поршнев (1905–1972) – советский историк и социолог. Доктор исторических (1941) и философских (1966) наук. Заведовал сектором новой истории западноевропейских стран, затем сектором истории общественной мысли в Институте истории АН СССР. Автор трудов по истории Франции в раннее Новое время. Его работа «О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии» (1974; полное издание 2007 г.) содержит оригинальную концепцию антропогенеза.] под конец жизни увлёкся поисками «реликтовых гоминид», то бишь «снежного человека» и написал работу о происхождении человечества. Переворота в теориях антропогенеза она не сделала, но в историографию проблемы вошла и порой цитируется. Когда у Бориса Фёдоровича спросили, зачем ему защищать диссертацию по философии, будучи доктором исторических наук, он ответил: «А для антуража»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первая тема большинству из нас в студенческие или аспирантские годы достаётся случайно. Хорошо ещё, если при её выборе умный и заботливый шеф постарается уловить склонности и способности ученика. Но бывают исключения, когда молодой человек область своих занятий определит сам, на основании собственной мечты, интуиции будущего. Хорошо, если найдётся тактичный руководитель, который словом и делом поддержит инициативу, если она стоящая. Придумать хорошую тему, подходящую определённому лицу, – большая удача; требует ума, знания и мудрости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас у нас, правда, находятся «коллеги», которые, слегка перелицевав свои кандидатские, защищают их как докторские. Что ж, позорные явления всегда сопровождают любую профессию, и наука не исключение. Да, это признак её морального и организационного кризиса, когда учёные степени можно купить за деньги или обещание лояльности в дальнейшем. Скажи мне свою тему, и я скажу, кто ты в науке. Специализация должна быть соразмерна масштабу личности. В науке особенно.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возраст учёного<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Лютик! Тебе около сорока лет, выглядишь ты на тридцать, думаешь, что тебе немногим больше двадцати, а поступаешь так, якобы тебе всего лишь десять».<br>
&nbsp;А. Сапковский.<br>&nbsp;Кровь эльфов.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Распространены мнения о том, что наилучшие достижения в науке получаются то ли в молодости, то ли в зрелости. У математиков бывают случаи очень раннего взлёта. У гуманитариев, напротив, патриархи то и дело производят нечто выдающееся. Но в целом с возрастом творческая продуктивность большинства учёных сначала растёт до некоего пика, акмэ, а на закате жизни волей-неволей снижается. Старость, болезни, невзгоды, житейские передряги дают о себе знать, давят на волю и ум. Мысли исследователя, писателя – дело тонкое, ими мудрено заниматься в расстроенных чувствах. А уж возрастные поводы для расстройств в любой биографии растут как снежный ком: хвори, свои и близких людей; осложнения со взрослеющими отпрысками; климакс у жены или подруги; размолвки с друзьями; и т. д., и т. п. Похожим образом обстоит дело в большинстве других профессий, где также требуется периодическое омоложение кадров. Но учёных, в молодые годы осчастлививших человечество выдающимися открытиями, а потом сразу покинувших профессию, а то и саму жизнь, во много раз меньше, чем таких же очень рано кончившихся поэтов, живописцев или актёров. Тут кроется какая-то хронологическая загадка науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гораздо больше эпизодов преодоления всего и вся ради любимой работы – и утрат самых близких людей, и опасной болезни, и инвалидности, вплоть до угрозы смертной казни (Известно, что многие арестованные в сталинские да гитлеровские времена учёные продолжали думать и писать в тюремных камерах; читали лекции по просьбе сокамерников). Так, великий биолог, основоположник этологии, нобелевский лауреат, австриец Конрад Лоренц в годы Второй мировой войны был мобилизован и служил врачом на Восточном фронте. Попав к нам в плен и отбывая срок в казахстанском лагере, ухитрился подготовить материалы к диссертации по зоологии, которую и защитил по возвращении из советского плена на родину, в Вену. Текст диссертации был написал им чернильным карандашом на листах, вырезанных из мешков для цемента. Офицер нашего особого отдела почему-то поверил этому чудаковатому заключённому, что рукопись непонятным готическим шрифтом не содержит ничего шпионско-секретного, и дал Лоренцу охранную справку в этом на путь обратного следования.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Академик А.А. Шахматов, самый гениальный из созвездия великих русских языковедов, в голодном и холодном Петрограде, совершенно измученный страшными передрягами войны и революции, вместе со всеми коллегами голодавший в 1919 году, всё писал, закутавшись в шубу, очередной текст по древнерусской истории. На фразе – «Святополк, узнав о чуде…» – потерял сознание, выронил перо из озябшей горсти, был отправлен в больницу, где вскоре скончался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Примеры того, как научная работа даёт возможность преодолевать запредельные невзгоды жизни, можно множить и множить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако пожизненная продуктивность – вовсе не правило для научных сотрудников. В целой армии разных научных работников у каждого имеется свой собственный возрастной барьер. Один так и не соберётся защитить первую диссертацию, хотя слывёт среди коллег знающим специалистом. Другой успокаивается на степени кандидата наук. Третий одолеет докторскую, а после станет почивать на лаврах. Но это всё касается рядовых, в сущности, случайных в науке лиц. Настоящий учёный не может не работать, пока жив. Он может не защищать никакой диссертации, но думать и читать, писать он будет почти ежедневно. Археолог Лев Самуилович Клейн (1927 г. рождения), прооперированный по поводу рака предстательной железы, давшего метастазы в позвоночник, продолжает работать над кучей монографий, опубликовал объёмистую книгу воспоминаний, завершаемую обращением ветерана гуманитарной науки к правителям России по поводу кричащих проблем её экономики и общественной жизни. Воистину, как говаривал Эрнест Хемингуэй, иных людей можно уничтожить, но нельзя победить… Среди учёных таких особенно много. Наверное, потому, что их профессия предполагает примат духовного над материальным. И пока жив дух, он не сдаётся страданиям тела. Случаи душевной катастрофы, отказа от творчества надо рассматривать отдельно, как нечто исключительное; патологию, а не норму в науке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другое дело, что в разные периоды жизни у разных людей меняется творческая продуктивность. Науковеды пытаются даже определить типичный возраст наивысших достижений в науке. Скорее, наоборот, есть периоды, когда достижения исследователя ускромняются. Чаще всего, повторю, это происходит на возрасте, в старости. А кто-то, напротив, долго не может раскрыться, но бывает вознаграждён своего рода «болдинской осенью» выдающихся результатов. Михаил Михайлович Бахтин [89 - Михаил Михайлович Бахтин (1895–1975) – русский филолог, философ. Ранние работы ему приходилось публиковать от имени учеников. Репрессирован в 1929 г. и надолго отправлен в ссылку в глухую провинцию (Кустанай, Саранск). Слава на родине и за границей пришла к нему после публикации его основных трудов в 1960-е – 1980-е гг. (О поэтике Ф.М. Достоевского, Франсуа Рабле и др.). Введённые им понятия – диалога, карнавала, полифонии, хронотопа в культуре, другие – получили широкое хождение в гуманитарной мысли XX–XXI вв.], скажем, получил отдельную квартиру в столице в 1969 г., уже став после ареста и ссылки полным инвалидом, с ампутированной в 1942 г. ногой. Его более тридцати лет не печатали. Но мысль учёного не угасала, пообщаться с ним считали за честь многие гуманитарии, даже высокопоставленные партийные функционеры. Академик-физиолог В.И. Воячек [90 - Владимир Игнатьевич Воячек (1876–1971) – советский военный врач (отоларинголог) и учёный-физиолог. Его отец – чех Игнатий Каспарович Воячек, музыкант и историк славянской музыки, приехавший из Моравии на российскую службу – военным капельмейстером и профессором консерватории в Петербурге. Его сын тоже пошёл по военной части, но медицинской. Выпускник Военно-медицинской академии (1899), где преподавал на кафедре болезней уха, горла, носа; заведовал этой кафедрой (с 1917). Начальник этой Академии (1925–1930); затем начальник кафедры там же (1930–1956); наконец, там же профессор-консультант (1956–1968). Служил в Советской армии с 1918 г. Генерал-лейтенант медицинской службы (1943). Академик Академии медицинских наук СССР (1944). Герой Социалистического Труда (1961). Автор трудов и медицинских технологий в области анатомии и физиологии слуха; вестибулярного аппарата; порокам речи и слуха; учебников по общей и военной оториноларингологии. Разработал критерии отбора личного состава для службы на флоте и в авиации, затем в космонавтике.] консультировал первых космонавтов, даже находясь в отставке, сам приближаясь к столетнему возрасту. Знания престарелого военного врача помогали выжить в космосе и восстановить здоровье после приземления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неплохое противоядие от творческой аритмии – смена тематики исследований. Если такая перемена органична, а не авантюристична, она действует как эликсир молодости на душу и даже на тело учёного. Яркая иллюстрация этого содержится в фильме Ильи Авербаха по сценарию Е.И. Габриловича [91 - Евгений Иосифович Габрилович (1899–1993) – советский писатель (публицист, рассказчик, драматург и сценарист). Лауреат трёх Государственных премий СССР (1943 (передал в фонд обороны), 1967, 1983). Офицер на фронтах Отечественной войны. Герой Социалистического Труда (1979).] «Монолог» (1972). Профессор Никодим Сретенский, которого в фильме играет Михаил Глузский, на закате академической карьеры внезапно уходит со своих постов ради того, чтобы вернуться к давно заброшенному проекту исследований. О нём академику напоминает молодой учёный, импульсивный Самсон Котиков (которого играет Станислав Любшин). Их увлечённость наукой вознаграждается действительно сенсационным открытием качественно нового нейролептика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обширная галерея портретов выдающихся физиков, химиков, биологов, историков, географов, философов и всех прочих учёных мужей демонстрирует лиц весьма почтенного по средним меркам возраста – лет эдак от 60 и до 90, а то и дальше…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Идеальный ум, – провозглашает любимый герой Артура Конан Дойла профессор Челленджер, – … способен решать тот или другой отвлечённый вопрос в промежуток времени от падения своего обладателя с воздушного шара до мгновения, когда он коснётся земли. Только такие люди достойны составлять когорту покорителей природы и хранителей истины».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько ни сравнивай возрасты учёных, в конце концов придёшь к идеалу творческого долголетия – как и вообще в жизни. Послушаем рецепт от интеллектуала, который поставил эксперимент над своей собственной жизнью и – получил выдающийся результат. Несмотря на многолетнюю бессонницу, кучу болезней, потерю малолетней дочери и взрослого сына, любимой жены, неоднократные опалы от властей, Корней Иванович Чуковский (1882–1969) прожил долгую жизнь счастливого человека [92 - Лукьянова И. Корней Чуковский. М., 2006 (Жизнь замечательных людей. Вып. 1237 (1037)).]. Он работал с утра до вечера каждый день, что бы в его жизни ни происходило. Вот рецепт долгой и плодотворной жизни от дедушки Корнея: «Любимая работа, которую делаешь без оглядки, не справляясь с часами, – вот, я уверен, первый залог долголетия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Второй тоже имеет отношение к работе. Вовсе не ради долголетия, а для того, чтобы сохранить свою голову ясной, способной к работе, я не выпил за всю жизнь ни одной рюмки спиртного. Я смолоду видал столько писателей, загубленных вином, что счёл первым правилом писательского поведения (и, конечно, не только писательского) – полное изгнание из своего быта каких бы то ни было винных бутылок. Пьяный человек – не работник. Этого сознания достаточно, чтобы стимулировать трезвость. Ещё вреднее для работы – курение. Я ещё не видел случая, чтобы курение давало человеку ясность мысли, душевные силы. Напротив, оно истощает нервную систему, мутит мозг, ускоряет склероз» [93 - Чуковский К.И. Собрание сочинений в 15 тт. Т. 15. Письма (1926–1969). М., 2009. С. 550.]. Вспомним этот рецепт, когда ниже прочтём про стимуляторы творческого труда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неизбежный стресс всем нам помогают выдержать определённый темперамент и характер, то есть наследственная конституция организма и тренированная личностью воля. «Безбашенный» (на молодёжном сленге) киноперсонаж из сценария Константина Мурзенко абсолютно прав, изрекая: «… Не надо превращаться в папуаса, а надо держать себя в руках… Жизнь колотит по всем, но человек должен быть прекрасен…» [94 - Мурзенко К. Тело будет предано земле, а старший мичман будет петь // В его кн.: Мама не горюй и другие тексты для кино. Литературные сценарии. СПб., 2004. С. 29.]. В отдельных случаях, надо нам всем признаться, это легче сказать (как соавтор процитированной мысли А.П. Чехов), чем сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо известно, что из всего круга наших выдающихся физиков, привлечённых к созданию атомного оружия, только П.Л. Капица осмелился не подчиниться диктату всесильного куратора проекта Берии. Причиной их конфликта, я думаю, оказался вовсе не пацифизм учёного, а его гордыня – нежелание подчиняться невеже и ничтожеству. Капица, наверное, сам был не прочь возглавить урановый проект или, по крайней мере, сохранить в нём независимую позицию. Когда ни то, ни другое не получилось, Пётр Леонидович имел мужество хлопнуть дверью и уйти с работы. Конечно, он сильно рисковал быть стёртым в лагерную пыль. Но, парадоксальным образом, спас свою жизнь, продлил её до полных девяноста лет, чего не получилось у многих из тех, кто остался на руководящих постах в том же советском атомном проекте. Сергей Петрович Капица так пишет об этом: «В те годы, бросив курить, отец совершал регулярные прогулки… Упорядоченный и интеллектуально напряжённый образ жизни несомненно сохранил здоровье отцу. Судьба же его коллег, работавших над бомбой, была другой. Возглавлявший тогда крупнейший ядерный институт И.В. Курчатов [95 - Игорь Владимирович Курчатов (1902–1960) – советский физик. Глава советского проекта по созданию атомной бомбы. Академик АН СССР (1943). Сотрудник Ленинградского Физико-технического института, где работал под руководством академика А.Ф. Иоффе. Под руководством И.В. Курчатова создана первая в мире водородная бомбы (1953). Позже его коллектив разработал термоядерную бомбу. Он же сконструировал первую в мире промышленную атомную станцию (АЭС) – Обнинскую (1954); первый реактор для подводных лодок (1958) и атомных ледоколов (1059). четыре Государственные (1942, 1949, 1951, 1954) и Ленинская премии (1957). Трижды Герой Социалистического Труда (1949, 1951, 1954). В его честь назван город Курчатов в Курской области, где была построена и работает очередная атомная станция. РАН присуждает золотые медали в честь И.В. Курчатова за выдающиеся результаты в атомной физике и энергетике.] умер в 57 лет, а А.И. Алиханов [96 - Абрам Исаакович Алиханов (1904–1970) – советский физик. Член-корреспондент (1939), действительный член (1943) АН СССР. Соавтор первой советской атомной бомбы. Сооснователь Института теоретической и экспериментальной физики (1945, директор до 1968). Автор многих открытий в области ядерной физики, физики космических лучей, техники ядерных реакторов, физики элементарных частиц.] в той же должности – в 66 лет. И не от радиации, как это иногда представляют, а от болезни сердца, доведённые до инфаркта в первую очередь режимом и обращением с ними шефа «проблемы»» [97 - Капица С. Читая письма отца // Капица П. О науке и власти. М., 1990. С. 44.] Лаврентия Павловича Берии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, искреннее увлечение наукой лучше всего отвлекает от жизненных драм и телесных недугов, от сознания обозримой смерти тебя лично… Курят и пьют больше других люди нервные, психопатического склада. Серьёзное исследование не потерпит житейской суеты. Невротик (за редкими исключениями вроде моего друга профессора русской истории А.Н. Курцева) не усидит годами в лаборатории или за письменным столом за писанием своих научных текстов. Увлечённому учёному некогда болеть или же ссориться со склочной супругой [98 - «От шагов и волн капота / И упрёков – ни следа / В зарешеченном работой / Слое воздуха – слюда…» – с законной гордостью объявлял Б.Л. Пастернак, профессионально учившийся и музыке, и философии, прежде чем стать поэтом и прозаиком; трижды женатый (официально дважды, но фактически трижды, но не оставивший своей денежной поддержкой ни одну из своих жён).]; возражать политику-тирану или же сопереживать бедным «детям Германии». А житейский стоицизм чаще всего продлевает нам жизнь. Психофизиология. Не в возрасте учёного дело, а в том, какой из него учёный.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;После нас: формы творческого наследия<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Умоляя вас Христа ради,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С выбросом правой руки —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сохраните мои тетради,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расшифруйте черновики».<br>
&nbsp;Б.А. Слуцкий.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Если был бы отец живой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я б ему позвонил домой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я бы вышел, курнул дымку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Был бы март иль апрель в соку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И мотался б скворец на берёзе кривой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если был бы отец живой».<br>
&nbsp;Марк Фрейдкин.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хочешь не хочешь, но все мы смертны. Поэтому относительно всех, а применительно к учёным в особенности, надо подумать о жизни после смерти. Совсем не в мистическом, а в реальном смысле этих слов. «Жизни» их идей, открытий, трудов. Имеется в виду как судьба творческого наследия учёного, так и память о его делах, личности. То и другое имеет значение для любого человека, но для людей творчества особенно большое, а уж для именно учёных наибольшее. Ведь поиск истины дело прямо и косвенно коллективное, но вместе с тем индивидуально-неповторимое, так что забвение чьего-то вклада в общее дело наносит ему прямой урон. Рукописи на самом деле ещё как горят; компьютерные файлы и директории то и дело утрачиваются, портреты предшественников после их ухода из рабочих кабинетов навсегда отправляют на свалку. В борьбе с патологией беспамятства и неблагодарности академическое сообщество выработало целый ряд традиций. Как выразился академик-историк В.Т. Пашуто [99 - Владимир Терентьевич Пашуто (1918–1983) – советский историк, член-корреспондент АН СССР. Специалист по истории России, Украины, Прибалтики в эпоху Средневековья. В его честь в Институте всеобщей истории РАН до сих пор ежегодно проводятся Пашутинские чтения – международная научная конференция по медиевистике.], нам «надо стоять на плечах, а не на костях своих предшественников».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако вопрос связи поколений в науке сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Латинская мудрость гласит: «О мёртвых или хорошо, или ничего». С этим далеко не всегда можно согласиться. Прирождённый еретик Н.С. Лесков на той же самой латыни провозглашал: «…Ничего, кроме правды». С одной стороны, учёные, как и прочие люди творчества, обострённо ревнивы к чужим успехам, критичны к своим коллегам. Нередко чрезмерно критичны, а поскольку покойники не могут ответить своим критикам, те, будучи ещё живы, пускаются во все тяжкие. С другой стороны, у них же возникает желание погреться в лучах чужой славы, выказать себя великодушными наследниками великого дела. Отсюда тенденция замалчивания их недостатков и даже пороков именно как исследователей и организаторов науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди причин, если так можно выразиться, меморизации оставшихся в прошлом этапов и фигур науки выделяются:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• родные и близкие (включая любимых ушедшим от нас учёным учеников) испытывают законное моральное удовлетворение, отдав законный долг признательности своему былому лидеру;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• благодарная память о наших замечательных предшественниках поддерживает традицию поиска истины, укрепляет связь поколений в составе научных школ и направлений;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• государство и гражданское общество, даже международное сообщество получают действенные символы гуманизма и высокой культуры;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• архивированные базы данных хранят массу полезной сегодня информации; изучение творческого наследия тех, кто трудился в этой области прежде тебя, способно тебя обогатить идейно и методически.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Формы выражения почтения к патриархам, отцам-основателям наших наук похожи во всём цивилизованном мире:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• сборники статей благодарных коллег и учеников к юбилеям, не только прижизненным, но и посмертным;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• посвященные таким же памятным датам конференции, симпозиумы, семинары;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• публикация законченных и незаконченных работ из архива почившего в бозе специалиста; перепечатка издававшихся когда-то его же трудов с соответствующими предисловиями и комментариями;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• меморизация мест обитания и труда великих учёных – посвященные им памятные доски, надгробия, даже индивидуальные памятники, музеи наиболее заслуженных из них;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;посвящения новых статей, книг светлой памяти наших наставников. Кажется, всё это тривиальные вещи. Но как часто памятников удостаиваются дутые величины, а подвижники истины пребывают в забвении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Угроза пошлости сплошь и рядом становится реальнее, когда «виновник торжества», будучи покойником, не может возразить. Впрочем, кое-кто умудряется позаботиться и об этом. Свою подругу Татьяну Литвинову Корней Иванович Чуковский «когда-то попросил: «Если кто-то скажет на моих похоронах, что у меня был сложный и противоречивый путь, дай ему в морду». «Я бы дала, – говорила потом Литвинова. – Это отвлекало меня от горя на похоронах, я всё время следила, скажет кто-нибудь или нет» [100 - Лукьянова И.В. Корней Чуковский. М., 2006. С. 975.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разговор о жизни после смерти завершим пассажем о жизни, точнее – её завершающей стадии. А именно, о внимании к ней, пока она не прервалась. «Люби его, пока он живой…» – справедливо советует с эстрады кто-то из наших рокеров. Воплощением подходящего спутника творческого человека на исходе его лет стал Иоганн Петер Эккерман (1792–1814) – секретарь Гёте с 1823 по 1831 год, когда величайшего из немецких поэтов не стало. Книга Эккермана «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни» стала бестселлером для множества поколений, переведена на разные языки, включая русский [101 - Эккерман И.П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1981.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таков мой комментарий для молодого читателя к стихотворению Владимира Корнилова о его наставнике в русской поэзии – Борисе Абрамовиче Слуцком (как ясно читателю, оба – среди моих любимых поэтов):<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Удивляйте, а не эккерманьте, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слуцкий говорил, а я дерзил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«За другими не таскаю мантий,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне себя тащить не хватит сил».<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Друг мой славный, друг мой самый лучший,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для себя познавший волшебство,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взял с собой свои секреты Слуцкий,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И попробуй догони его!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ведь я б их сразу прикарманил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И себя ругаю: «Эх, дебил,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же ты за ним не эккерманил,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если всё равно не удивил?»<br>
<br>&nbsp;1988 г.<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывшие учёные: благородные изгнанники? Жертвы судьбы? «Дезертиры»?<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Генерал, вы знаете, я не трус<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не боюсь ни врага, ни ставки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пусть мне налепят бубновый туз<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между лопаток —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошу отставки».<br>
&nbsp;И. Бродский.<br>&nbsp;Письмо генералу Z.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А хочешь, я выучусь шить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А может, и вышивать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А хочешь, я выучусь жить,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И будем жить-поживать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И будет трава расти,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А в доме – топиться печь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, Господи мне прости,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я, может быть, брошу петь».<br>
&nbsp;В. Долина.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Сомерсета Моэма есть рассказ «Нищий» (1929). Автор во время своего американского вояжа вдруг встречает на улице мексиканского порта Веракруса вроде бы знакомое лицо – но среди просящих милостыню маргиналов. «Внезапно я обратил внимание на нищего, резко отличавшегося от всех других, да и от людей, сидевших вокруг меня – смуглых и черноволосых – цветом своих ослепительно рыжих волос и бороды… На нём не было ничего, кроме брюк и бумажной фуфайки, но таких засаленных и драных, что непонятно было, почему они ещё не развалились. Никогда мне не приходилось видеть такой худобы… Среди всех этих жалких подобий человека он выглядел самым несчастным. Он не был стар, ему едва перевалило за сорок, и я невольно задумался над тем, что же могло довести его до такой жизни… Людей, обнищавших до такой степени, я встречал только в России, поэтому я задал себе вопрос, не русский ли он, случайно. Но у него было нерусское лицо. Черты резкие, не расплывчатые, и разрез голубых глаз совершенно не русский… Я не мог отделаться от впечатления, что в своё время он пересёк мой жизненные путь… Я вдруг вспомнил. Не имя – оно всё еще ускользало от меня – но всё остальное. Должно быть, он узнал меня, так как за прошедшие двадцать лет я мало изменился, и потому он ни разу больше не задержался перед моим столиком. Да, я встречался с ним двадцать лет назад… в Риме… Мы засиживались допоздна, увлекшись бесконечными спорами об искусстве и литературе. Он… хотел стать писателем. Его в нашей среде недолюбливали за высокомерие, никто из нас не был настолько умудрён жизненным опытом, чтобы проявить терпимость к высокомерию молодости. Он считал нас мелюзгой и, не колеблясь, говорил нам об этом… Он пожертвовал всем, чтобы стать писателем… Он попал в лапы к жизни, и она искалечила и изломала его, а потом бросила истекать кровью на каменные ступени этой церкви. Я подошёл к нему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы помните Рим? – спросил я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он не пошевелился. Не ответил. Не обратил на меня никакого внимания, словно перед ним было пустое место… Я не знал, как мне поступить. Я вынул из кармана жёлтую кредитку и сунул ему в руку. Он не посмотрел на неё. Но рука его чуть шевельнулась, тонкие пальцы-когти сомкнулись и смяли её; он скомкал бумажку в маленький шарик, подбросил в воздух, и шарик упал среди галдящих птиц. Я инстинктивно оглянулся и увидел, как одна их них схватила шарик в клюв и полетела прочь… Когда я опять повернул голову, человека не было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Веракрусе я провёл ещё три дня. Его я больше не видел».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как известно, даже в стаях зверей и птиц встречаются аутсайдеры, затюканные собратьями особи. Например, часть обезьян предпочитают не искать пищу самостоятельно, а попрошайничать у более энергичных сородичей. Какой-то процент деградантов, опустившихся на дно жизни, включает в себя любой социум. В кризисные времена их число растёт за счёт слабых духом и телом; во времена процветания – за счёт тех, кто внутренне протестует против общих стандартов сытой жизни. Парижские кло-шары, нью-йоркские хиппи, наши бичи и бомжы, восточные дервиши – целые армии нищих попрошаек, сообщества паразитов никогда не переведутся. Среди них немало бывших деятелей искусства – натуры тонкие, творческие чаще «ломаются» под натиском неудач. Учёного, как правило, труднее сбить с жизненного пути. Его «хлеб» бывает скуден, но обычно более стабилен, нежели у артистов да живописцев. Так, бывший профессор среди бродяг – скорее литературный или кинематографический образ, чем жизненная реалия. Но всякое произведение настоящего искусства открывает нам некие общечеловеческие черты даже на конкретном, профессиональном материале. Едва ли случайно среди всяческих люмпенов в книгах и фильмах показываются именно бывшие учёные, преподаватели, врачи и т. п. специалисты. Наверное, контраст их прежней, одухотворённой, среди «сливок общества», и последующей, «на дне» жизни особенно заметен для читателей, зрителей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одно из ярких воплощений такой тематики представляет собой фильм англо-американского режиссёра Терри Джильяма «Король-Рыбак» (The Fisher King, 1991 г., сценарий Ричарда Ла Гравинье). Выходец из США, этот режиссёр начинал как мультипликатор и актёр в сюрреалистической группе «Монти Питон». Его персонажи – прирождённые, идейные борцы с однообразием повседневности, с наступлением скуки на человеческие души. Главный герой рассматриваемого фильма Джек Люкас – преуспевающий деятель шоу-бизнеса, популярный ведущий радиопрограммы (его играет Робин Уильяме). Он на взлёте своей карьеры; его приглашают и на телевидение, предлагают там вести авторскую программу. Из накатайной колеи самовлюблённого героя («Голос нации!», а будет «Лицо нации!») выбивает несчастный случай с одним из слушателей – некий маньяк после диалога в открытом эфире с модным ведущим («Остановим сытых и благопристойных!») берётся за оружие и расстреливает первых встречных посетителей бара. Хотя официальных претензий никто Джеку не предъявляет, у него просыпается совесть, наступает депрессия, он уходит с работы, пьянствует. Его новая сожительница, владелица видеомагазина (эффектная актриса Мерседес Руэлл), несмотря на всю свою итальянскую экспансивность, не в силах вытащить его из невроза, быстро переходящего в психоз. На грани самоубийства беднягу останавливает случайная встреча с сумасшедшим бродягой по кличке Пэрри (знаменитый голливудский актёр Джеф Бриджесс). Тот неожиданно выручает Джека при столкновении с хулиганами в парке. Так Джек попадает в странный мир тронутого умом бедняги и его нищенского окружения, которое на задворках Нью-Йорка разыгрывает, кто как может, сюжеты литературного сказания о короле Артуре и рыцарях круглого стола. Разумеется, что и новоявленный «король-рыбак» Перри мечтает обрести свой Грааль. Этому мешает страшенный Красный рыцарь, наподобие всадников Апокалипсиса время от времени преследующий по улицам мегаполиса воспалённое воображение умалишённого. Джек, как может, утешает бедного умом бродягу, подыгрывает ему. Хотя живописные лохмотья и вызывающие поступки новоявленных рыцарей нелепы, их игра подчёркивает общечеловеческую и вечную суть происходящего на экране: в кельтском эпосе Амфорт, Король-Рыбак, страдает, потеряв любимую и вместе с ней цель в жизни; сэр Парсифаль, желающий помочь другу, излечить его от страдания, должен для этого добыть заветную чашу – Грааль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Странный интерес Джека к психически больному обитателю «дна» находит своё объяснение: то бывший профессор филологии, чью невесту в его же присутствии застрелил тот самый радиоманьяк, после чего учёный и помешался. Идефикс самого Джека становится вернуть Пэрри к нормальной жизни. Ради этого он проходит несколько этапов. Денежные подачки впрок не идут – Перри тут же отдаёт их другому сумасшедшему, бывшему брокеру (пародия на обезличивание наших доходов банковскими счетами). Тогда Джек устраивает знакомство подопечного с девушкой-аутисткой (дебютантка в кино Аманда Пламмер – неподражаемая игра на грани убогости и красоты), в которую тот влюбился (пародия безответности наших самых заветных чувств). Однако ни деньги, ни женщина – земные блага и соблазны – не в силах вернуть гармонию в надломленную ими же в прошлом душу. Перри после очередной драки с хулиганами оказывается в коме, бесчувственным телом на больничной койке. Что же спасёт его? Джек вспоминает пафосный монолог уходящего в вечность друга о Граале – его теперешней мечте. То плача от жалости к бедняге-приятелю, то матерясь от сознания собственного алогизма, Джек с риском для жизни забирается на верхотуру городского замка некоего миллионера и похищает эту самую «чашу Грааля – символ Божьей милости» (в действительности спортивный кубок с надписью «Ланни Кармайклу, Рождество 1932»), приносит чашу в больницу, вкладывает в руки Перри. «Не надпись важна. Важна человечность. Сердце», замечает сентиментальный поляк Анджей Сапковский (в своём эссе о нынешних наследниках короля Артура). Самознание возвращается к профессору Генри Сагану. Он выздоравливает и телесно, и душевно. С ролью рыцаря Перри, Короля-рыбака, он под конец фильма начинает прощаться, возвращаясь в личность учёного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, герои Т. Джилльяма в финале фильма о «Короле-Рыбаке», вроде бы вернувшиеся к дневным заботам семьи и профессии, тёплой летней ночью снова и всерьёз валяют дурака – раздевшись донага, лежат на лужайке Центрального нью-йоркского парка и созерцают звёздное небо… Джек-Парсифаль предлагает силой воли разогнать тучи на этом небе, а Перри-Генри его урезонивает («Это просто ветер…»). Сдружившись и проверив дружбу на смертельный излом, они как бы обменялись психологическими характеристиками. А их общая цель Грааль – на то и Грааль, чтобы искать его без конца («Женщины ведут дом, чтобы рыцари могли искать Грааль, вырезая целые деревни…», говаривал бывший профессор Саган, пока был настоящим сумасшедшим). Положение в обществе не меняет стратегической задачи романтиков. Это их жизненная философия. Другие фильмы Джильяма на разные лады развивают эту художественную философию («Бразилия», «Мюнхгаузен», «Братья Гримм», «Имаджинариум доктора Парнассуса», т. п.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;История науки знает немало примеров, когда совершенно здоровые и благополучные её деятели вдруг, под влиянием какого-то внутреннего душевного надлома, бросали свои изыскания навсегда. Уходили, при наличии житейского достатка, в частную жизнь; меняли профессию на более или менее прибыльную; даже опускались на общественное дно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так, старший брат известного писателя Дмитрия Мережковского Константин стал многообещающим зоологом, открыл следы палеолита в Крыму, профессорствовал в провинции, но внезапно как-то повредился психикой, отбился от нескольких судебных исков насчёт педофилии; и в жизненном итоге кончил очень скверно – изощрённым самоубийством за границей [102 - См.: Формозов А.А. Загадочный предшественник // Формозов А.А. Рассказы об учёных. Курск, 2006; Золотоносов М.Н. Братья Мережковские. Книга первая. Omjepenis Серебряного века. Роман для специалистов. М., 2003.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;A. А. Блок, сочинив гениальную поэму «Двенадцать», затем три с лишним года молчал, не написав ни строчки. Потом произнёс два-три шутливых стиха и умер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;B. И. Равдоникас, ведущий ленинградский археолог 1930-х – 1940-х гг., пережив блокаду, эвакуацию из неё, после войны взял, да и вышел на пенсию; оставаясь, естественно, членом-корреспондентом Академии наук СССР и получая за это пожизненное содержание, больше ни строчки не написав и не опубликовав; жил дома анахоретом, ходил в гастроном с авоськой и всё. Вне науки он провёл почти столько же, сколько был учёным – около 20 лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подобный синдром гораздо чаще науки встречается среди представителей других видов творчества, независимо от возраста внезапного ухода – вспомним хотя бы дуэли Пушкина и Лермонтова; бегство из дома престарелого Л.Н. Толстого; отъезд двадцатилетнего Артюра Рембо в Африку, где он уже стихов не писал; многочисленные самоубийства других писателей и поэтов [103 - См. подробнее: Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., 2002.]. Э. Хемингуэй последние годы жизни на Кубе почти не писал, ловил рыбу и ежевечерне напивался в баре, где теперь стоит его бронзовый памятник, которому бармен опять каждый вечер ставит бокал с коктейлем. Учёных среди добровольных отставников явно меньше, чем литераторов, но и они есть. Выше упоминался гениальный русский физик Георгий Гамов, под занавес очень плодотворной жизни вульгарно спившийся во вполне благополучной американской эмиграции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь я не имею в виду уважительные причины отхода от работы – некая жизненная катастрофа, преклонный возраст, болезнь. Тем более что и они, как правило, просто сужают круг деятельности истинных исследователей, а не размыкают его вовсе. Например, Виталий Лазаревич Гинзбург в ФИАНе вёл свой общемосковский семинар по физике более 45 лет, провёл 1700 заседаний, а завершил на своё 85-летие. Но сам работать не перестал. Буквально до последних дней жизни он отзывался на общественные события и академические проблемы, – посылал письма в газеты, давал интервью, обращался с петициями к властям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, первый тип беглеца из науки – не вынесшие некоего душевного кризиса, выходом из которого померещилась радикальная смена жизненных ценностей. Анализ этой очень личностной ситуации вряд ли даст какие-то общие выводы. Вероятно, здесь «просто» латентная поначалу душевная болезнь, как правило, наследственная. И чередования её ремиссии с обострениями, одно из которых и обрывает академическую карьеру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть и гораздо более распространённые и менее драматичные варианты ухода. Образно говоря, – вверх или же вниз по жизненной «лестнице». Вверх бывших учёных увлекают карьерные возможности на том или ином практическом поприще – государственном или коммерческом, административном или дипломатическом. Самое частое и, признаемся, правильное убежище выдохшихся исследователей – преподавание. Не можешь открывать новое знание – передавай молодёжи чужие открытия. Но многим бывшим учёным хочется чего-то большего, чем университетская кафедра или даже дирекция НИИ. В свою очередь, самые разные политические режимы и общественно-экономические организации желают укрепить свои ряды кадрами с учёными степенями и званиями. Они рассматриваются как умные, образованные, предприимчивые сотрудники. Им платят гораздо больше, чем в лаборатории или на кафедре. Особенно привлекателен, даже неотразим такой биографический манёвр становится в периоды социально-экономических кризисов, когда финансирование науки минимизируется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самый близкий нам пример оттока учёных из науки дали 1990-е годы – масса наших аспирантов и научных сотрудников разошлись кто куда – менеджерами и охранниками, торговцами на рынке и сотрудниками силовых органов. Ещё больше молодых людей не пошли в студенты, ещё больше студентов пренебрегли распределением в аспирантуру; множество аспирантов ушли зарабатывать деньги как-то иначе. По некоторым оценкам, за 1980-е – 1990-е гг. число научных сотрудников сократилось в нашей стране почти вдвое. Около миллиона человек поменяли профессию на дела, не связанные с научными исследованиями и разработками. Наверное, в позднем СССР численность научно-технической интеллигенции оказалась явно завышенной – по сравнению с экономическими возможностями страны. Но кроме плюсов кадровой санации, «внутренняя эмиграция» учёных не могла не иметь отрицательных социальных последствий:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• наука потеряла многих своих деятелей, которые при нормальных условиях могли бы внести в неё выдающийся вклад;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• оказались разорваны связи между поколениями учёных, которые в норме необходимы для передачи опыта новым поколениям исследователей;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• упал авторитет науки в общественном мнении, внутри государственной власти – образ учёного стал ассоциироваться с жизненной неудачей, неумением вписаться в новую реальность российской жизни;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• пострадало образование, как среднее, так и высшее, где остались не самые способные учителя и преподаватели;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• научная интеллигенция оказалась по большей части в идеологической оппозиции к постсоветскому государству и его лидерам, отойдя либо к правым (либерально-демократическим), либо к левым (неокоммунистическим) убеждениям; обслуживать власть стали не честные исследователи-эксперты, а беспринципные политтехнологи, готовые манипулировать информацией в угоду сиюминутной конъюнктуре;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ощутившие свою ненужность представители науки склонны отпугивать от занятий ею молодёжь, указывая ей на более прибыльные и престижные пути жизненной карьеры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В начале 2000-х годов российские власти декларировали ряд мер для поддержки науки, привлечения в неё молодёжи, поощрения инноваций, но… В связи с мировым кризисом Министерство образования и науки летом 2009 года само предложило правительству сократить финансирование отечественной науки. Куратор науки в правительстве вице-премьер С. Иванов (по образованию – филолог) заявил, что в новой смете останутся те направления, которые «дадут максимальный эффект в обеспечении национальной безопасности, роста конкурентоспособности производства и устойчивого социально-экономического развития» и не приведут «к размазыванию тонким слоем государственных средств». Вероятно, иначе в сложившихся обстоятельствах государство не имеет возможности поддержать учёных, но совершенно ясно, что наука теперь недосчитается ещё большего числа потенциально талантливых исследователей. В такую науку способные молодые люди не пойдут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трудно осуждать этот выбор. Потенциальным молодым учёным было необходимо кормить и одевать не только самих себя, но и своих беспомощных близких. На новых местах службы их доходы сразу выросли раз в десять и более, а кроме того они обросли ещё более ценными бонусами вроде получения бесплатного жилья, автотранспорта, поездок за границу и т. д. Но всё же, думаю я грешным делом, не для всех начинавших как историки, археологи, астрономы, физики, а ставших системными администраторами, офицерами ФСБ, рыночными «челноками», брокерами и т. п., подобный жизненный зигзаг обойдётся личностным выигрышем. Решая житейские проблемы, некоторые из них приобретут моральные, психологические. Не исключено, что душевный кризис настигнет не их, а их детей. Впрочем, это личное дело бывших учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди покинувших академическую стезю в трудные годы не все преуспели житейски. Часть потенциальных исследователей застряли на обывательской стадии – великовозрастных нахлебников, кормящихся пенсиями и огородами родителей; прозябающих на грошовое жалование (по нескольку тысяч рублей в месяц) лаборантов, препараторов, младших научных сотрудников. С этими тоже всё ясно – «рождённый ползать летать не может». В лучшем случае они остаются в учреждениях науки и культуры вплоть до 40–50 лет на низших должностях. Но ведь и вспомогательный персонал учреждениям науки и культуры всегда ох как нужен. Разбогатевшее на нефти и газе государство пока не смогло оплатить их труд лучшим образом. Поэтому у нас сегодня многие потенциальные Павловы или Ключевские до седых волос бегают с бумажками и подают чай какому-то новому руководству.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, заметна и такая прослойка среди более или менее молодых учёных, которая умудрилась как-то сочетать более или менее достойный заработок и продолжение научных исследований. Некоторые профессии (аналитики-политологи, журналисты, консультанты разного рода, литературные «негры» и т. п.) сохраняют часть досуга для чтения и письма научных текстов. Да, им приходится трудиться за двоих. Но и жизненные достижения удваиваются, как материальные (оплата труда, круг делового общения), так и духовные (статьи, книги, доклады, степени и звания).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже сама научная сфера теперь предоставляет определённые возможности не только просуществовать, но и заработать. Есть целая система грантов правительственных и частных, в том числе иностранных фондов – на проведение исследований, публикацию их результатов, поездки на академические мероприятия, модернизацию информационных сетей и прочие учёные нужды. Разумеется, эти гранты достаются в первую очередь ветеранам науки, но кое-что (в том числе от щедрот тех же ветеранов) перепадает и молодым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продолжение учёбы и работы за границей для молодых учёных связано главным образом с благотворительными акциями западных университетов и фондов. Финансово-экономический кризис на время сузил рамки благотворительной поддержки науки, но в будущем они должны расти. Тогда-то и воздастся за верность идеалам научного познания тем, кто не продал их за чечевичную похлёбку в лихие 1990-е и непонятно какие 2000-е. Тогда-то, может быть, и выяснится вердикт относительно беглецов с академического корабля: дезертиры? первопроходцы? жертвы новейшей истории России?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ехидно-мудрый Корней Иванович Чуковский внушал начинающим литераторам: «Бескорыстие дороже продаётся…»<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уехать? Остаться? Вернуться? «Утечка умов» из России<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«…За морем житьё не худо».<br>
&nbsp;А. С. Пушкин.<br>&nbsp;Сказка о царе Салтане.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Прощай, немытая Россия,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страна рабов, страна господ…»<br>
&nbsp;М.Ю. Лермонтов.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«…Теперь по Нью-Йорку холодному,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А может быть, по Лондону,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А может, по Мюнхену бродит он —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смоленский мальчишка Иван.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Пока ещё веря заученным<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чужим иностранным словам».<br>
&nbsp;Л. Дербенёв.<br>&nbsp;1961 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Убегая, ты предаёшь…Убегая, остановись».<br>
&nbsp;О. Куваев.<br>&nbsp;Правила бегства.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эмиграция наших учёных не сходит с новостных полос в СМИ, постоянно отслеживается социологами и экономистами. Чаще всего её оценивают как яркий симптом очередного кризиса и российского общества в целом, и русской науки. Между тем перед нами вечное и глобальное, а потому противоречивое явление. Интеллектуалы всегда переезжали из страны в страну – в поисках новых знаний, жизненных впечатлений и высоких заработков. Учёные по определению космополиты. Уже в Древней Греции философы и врачи брали за правило постранствовать из полиса в полис, а также к варварам, а уж потом осесть где-то для постоянной практики. Художники, астрологи, алхимики (нередко в одном лице) потом тоже периодически меняли покровителя, переезжая из страны в страну. Именно с приглашения европейских специалистов начиналась Петром Великим да Великой же Екатериной II и наша Академия наук, и университет при ней. Затем общим правилом стало пребывание начинающего исследователя два-три года в странах Европы ради усовершенствования в своей отрасли знания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако до революции отъезд русского учёного за границу на постоянное место жительство оставался редким исключением (связанным чаще всего с политической оппозицией самодержавию). Все поменялось после октября 1917 г. Нынешнее бегство разного рода специалистов из России – далеко не первое, а очередное (после тех, что случились в результате революции, в ходе Гражданской войны; затем войны Второй мировой; наконец, отъезда советских евреев «на землю обетованную»). Масштабы перемещения во всех этих случаях сопоставимы. Просто сейчас стали отъезжать не по политическому или национальному признаку, а по экономическому, денежному, отчасти технологическому (Россия по-прежнему отстаёт в ряде секторов с экспериментальной и прочей техникой от Запада). Это-то и обидно политикам и социологам: на родине дела вроде бы налаживаются, только самые способные учёные не желают принимать в этом участие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Главное же, что налицо не взаимная циркуляция ценных кадров, а односторонний их отток. Точные цифры «бегства интеллекта из России» пока не подсчитаны, но они очевидно велики. К тому же многие специалисты, формально оставаясь на родине, работают на западные фирмы (так называемый аутсорсинг). Среди этих последних лидируют программисты, для которых Россия превратилась в ещё один оффшор. Согласно приблизительным оценкам, начиная с 1991 г. Россию покинуло более 50 тысяч специалистов научно-технического профиля. Причём большая часть беглецов работала в самых знаменитых наших центрах вроде МГУ или московского же Физтеха. Другие эксперты называют кратно большие цифры русских эмигрантов-учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А сколько иностранных специалистов приехало в Россию, чтобы поработать у нас хоть несколько лет? Единицы. Асимметричный вектор научной мобильности сводит на нет её несомненные преимущества (обмен опытом, расширение кругозора исследователей, усиление их рабочих контактов и соавторства). Почти весь позитив достаётся странам-реципиентам, а страны-доноры истощают свой творческий потенциал. Среди американских учёных более 40 % составляют иностранцы. А в технических и компьютерных науках эта доля побирается к 60 %. Мало утешает и то, что не меньше, чем русских, в США и Западной Европе работает учёных из Китая, Индии, а также некоторых других развивающихся стран. Китайцев среди американских учёных больше всего – 22 %; индусов – 14 %; выходцев с территории бывшего СССР – 6 %; и по 4 % из Канады, Германии и Южной Кореи. Замыкают список Индия и Япония – по 2 %. А вот в Западной Европе русские учёные (5 %) обгоняют по числу китайцев и индусов, даже американцев (по 4 %). К нам же отдельные иностранцы приезжают только в краткосрочные командировки для сбора материала по своим темам, как-то с Россией связанным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Почему-то в России я не стоил ничего, а за границей стою очень дорого?» – вопрошает со страницы газеты «Известия» профессор Владимир Чигиринов [104 - Известия. 2009. № 118. 12 октября. С. 4.]. Один из ведущих в мире специалистов в области полупроводниковой дисплейной техники. В 1998 г. он уволился из Российской академии наук и переехал в Гонконг. Объясняя свой выбор, Чигиринов отмечает, что 97 % жидкокристаллических дисплеев производит ныне Юго-Восточная Азия. Так что университет науки и технологий Гонконга – передний край этого направления научно-технической практики. Там его и его семью полностью обеспечили материально – всем, что требуется для эффективных исследований. «За 10 лет я сделал примерно столько же, сколько в России за 25 лет, – 2 монографии, 35 патентов, 80 статей, 5 китайских аспирантов… В начале 1990-х годов Россия держала 5-10 % мирового рынка жидкокристаллических материалов, сейчас мы упали почти до нуля. Мы делали 1 тонну при мировом объёме в 11–12 тонн. Сейчас мировой рынок вырос до 2000 тонн, но России на нём нет, хотя цена одного грамма достигает $20. То есть на кону – миллиарды. Директора институтов, вырвавшись на коммерческую свободу, быстро и за гроши распродали уникальные ключевые технологии» иностранцам. Этот жизненный случай типичен для убежавшей из России высокоприбыльной науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, эмиграционная статистика мало что может сказать о возможностях нашей национальной науки. Ведь те, кто остался на родине, демонстрируют прямо противоположные настроения: пожизненной привязанности к одному и тому же научному учреждению, нежелания принимать в расчёт мировой контекст своей специальности. У нас произошёл своего рода отрицательный отбор среди специалистов: наиболее энергичные, склонные к пресловутым инновациям учёные в своём большинстве покинули Россию, а остались на родине специалисты в массе своей менее творческие, жизненно косные. Конечно, не все такие, но значительная часть. Другая часть – вполне дееспособные исследователи, которым более эффективно трудиться мешает устаревшая организация отечественной науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Правда, среди уехавших большую часть составила честолюбивая и энергичная молодёжь, что вполне понятно. Люди с именем в науке в зрелом возрасте покидали свою страну гораздо реже. Русские в Америке и в Европе, как правило, – рядовые научные сотрудники, так называемые постдоки. Чаще всего они выполняют задания руководителей департаментов и лабораторий. Чтобы выдвинуться там на руководящие посты, им предстоит ещё трудиться и трудиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, перечислены общие тенденции, из которых могут быть разные исключения применительно к отдельным специальностям и возрастным группам. Скажем, врачам и провизорам гораздо труднее подтвердить свои дипломы в США или Израиле, чем физикам или химикам. Мест для филологов или историков-русистов за рубежом много меньше, чем для инженеров или программистов. Предстоит ещё подсчитать, какие дисциплины оказались больше всего истощены на родине так называемым «бегством умов».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Например, один из ведущих в нашей стране онкологов академик РАН Гарри Абелев печально констатирует, что из его Института канцерогененеза Онкоцентра РАМН более 80 человек, то есть свыше 30 % сотрудников переехало за границу. Уехали наиболее сильные и молодые коллеги. Понятное дело, где скорее будут раскрыты природа и причины рака. Но мы знаем, что именно на медико-биологические исследования сейчас отдаётся львиная доля средств за рубежом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме несомненных минусов для страны, «утечка мозгов» имеет и некоторые плюсы [105 - См. подробнее: Дёжина И., Киселёва В. Тенденции развития научных школ в современной России. М., 2009.]. Большинство эмигрантов поддерживает какие-то контакты с родиной. Прежде всего, со своими коллегами по профессии. Многие периодически навещает «родные Палестины», а также принимает у себя гостей с родины. Это неминуемо активизирует тот самый обмен опытом и расширение кругозора исследователей, коих ждут от нормальной мобильности кадров в науке. В массе мировой научной продукции всё больше становится работ, написанных в соавторстве с представителями разных государств. Подобный штрих глобализации скорее благотворен, как для самой науки, так и для межнациональных отношений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Следующий шаг – возвращение поработавших за границей специалистов на родину. Такое уже наблюдается в Китае и Индии, где возникают современные научные центры. Возвращенцам там платят в несколько раз больше, чем остававшимся на родине исследователям. Канада выделяет более двухсот миллионов долларов для обеспечения 2000 новых рабочих мест для специалистов, пожелавших вернуться из США и поработать на родине семь лет, с возможностью продления этого срока. Для нашей страны это пока не характерно. Ведь одних лабораторий да прочих центров, оснащённых по последнему слову техники, учёным мало. Необходимы комфортные условия остальной жизни, социальная стабильность и экономический рост, а этим Россия похвастаться не может.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подталкивает к реэмиграции разве что мировой финансово-экономический кризис: хорошо оплачиваемых мест становится всё меньше; теперь поддерживается грантами всего около 10 % заявок на гранты и постдоки. В этих условиях и так нелёгкий переход по ступеням иностранной научной лестницы будет предельно сложен: от диссертации «доктора философии» (PhD) – к промежуточному постдоку (по сути, испытательному сроку) – к младшему профессору (на шесть лет) – наконец, к полному профессору (с годовым окладом около $100 000). Уволить научного сотрудника могут на каждой из этих ступеней, кроме последней – она уже гарантирована до пенсии. Поскольку львиную долю (до 70–80 % в разных отраслях) среди уехавших составляют контрактники, чей срок пребывания за рубежом ограничен, можно ожидать некоторого оживления их реэмиграции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другая группа «возвращенцев» – учёные в возрасте, рассчитывающие продолжить карьеру на родине. Ведь за границей после 60–65 лет с руководящими должностями в науке приходится расставаться без разговоров. А в российской науке процветает геронтократия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 2009 г. группа русскоязычных учёных из Европы и Америки обратилась с открытым письмом к руководству России о состоянии науки на родине. В подтексте послания намёк – без них, эмигрантов, положения не исправить. Я бы не спешил принять этот тезис на веру. Реэмиграция учёных порождает морально-психологические проблемы – в их отношениях с теми, кто оставался на родине и вынес на себе тяготы безденежья и реформ. Кому теперь будут больше платить, кому лучше оборудуют рабочие места, расширят штаты? Потребуется немалая деликатность с обеих сторон, осмотрительность и мудрость руководителей научных учреждений, чтобы их не раскололи новые конфликты между «аборигенами» и «иностранцами».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Руководство Минобрнауки и РАН приняли на 2010 г. вполне реалистический план академической реэмиграции. Её лучше проводить поэтапно. Никто из серьёзных исследователей в продуктивном возрасте не бросит ежегодную плату $100 000 на чужбине ради ностальгии по отчизне. Можно попробовать привлечь их к руководству научным коллективом на родине пару месяцев в году. И был объявлен конкурс на таких условиях. Он вызвал интерес иностранцев – на каждый из объявленных проектов подали в среднем 3,5 заявки. Из них отобрали ПО заявок на общую сумму 340 миллионов рублей, выделенных на два года. Среди тех, кто согласился возглавить научные коллективы в России, 18 человек – граждане США, 15 – Германии, 9 – Великобритании; 48 имеют двойное гражданство, преимущественно с Россией. Среди победителей конкурса 36 полных профессоров, 12 заведующих лабораториями, 10 старших научных сотрудников, 7 руководителей других организаций; остальные менее титулованы [106 - См.: Медведев Ю. Новые аргонавты. Как вернуть в Россию уехавших за границу учёных // Российская газета. 2009. 29 октября. № 206 (5030). С. 15.]. Теперь им предстоит потрудиться в системе, гораздо менее эффективной и демократичной, чем на Западе. На следующие годы сумму грантов российское правительство предполагает увеличить, поначалу до 3 миллионов рублей в год, с пропорциональным распределением этой суммы между лидером и его помощниками по кафедре, лаборатории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, эта форма международного сотрудничества не единственно возможная. Кроме таких временных коллективов, остаются актуальными более традиционные формы обменов: обмен выездными лекторами, исследователями-стажёрами, аспирантами и студентами-дипломниками. Во всём мире оплачиваются не только визиты приглашённых иностранцев, но и поездки своих сотрудников для учёбы за рубеж. Сегодня науке, в том числе нашей, по большому счёту, всё равно – русско– или англоязычные специалисты способствуют её развитию. Нужна циркуляция умов между ведущими научными центрами мира. Такие ещё существуют и в России.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если с экономической и социально-психологической точек зрения «потеря умов» представляет собой явно отрицательное явление, то для внутринаучной психологии и этики исследовательского сообщества она скорее положительна. По устаревшей организации отечественной науки нанесён мощный удар. Уже нельзя заставить учёного в молодом или зрелом возрасте пожизненно работать на каких-то боссов за копейки. Чтобы удержать, а тем более вернуть специалистов, придётся создавать им условия работы и жизни, сопоставимые с передовыми мировыми стандартами. К сожалению, в современном российском обществе совсем другие приоритеты, нежели наука и учёные. Так новая волна эмиграции учёных оказалась ещё одним беспощадным диагнозом позднему социалистическому и раннему капиталистическому устройствам в нашей стране. Будем надеяться, что постепенное возвращение части наших учёных на родину будет ещё одним фактором реформирования российской науки. Что международный кризис подтолкнёт отечественную политику к экономике знаний, прогрессивных технологий.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Администраторы науки<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Дело в том что у нас идеальный директор. Он един в двух лицах. Есть А-Янус Полуэктович и У-Янус Полуэктович. У-Янус – это крупный учёный международного класса. Что же касается А-Януса, то это довольно обыкновенный администратор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Близнецы? – осторожно спросил я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет, это один и тот же человек. Только он один в двух лицах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ясно, – сказал я…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего, Саша, скоро всё узнаешь, – сказал Роман ободряюще».<br>
&nbsp;А. и Б. Стругацкие.<br>&nbsp;Понедельник начинается в субботу.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Менеджеры среднего звена», этот «пролетариат общества потребления», так называемый «офисный планктон», придумали, в частности, и распространяют в Интернете незамысловатую байку: дескать, жил-был муравей, он успешно трудился себе и трудился, таскал на себе всё, что нужно; но мимо пролетал шмель; он решил, что муравьем кто-то должен руководить и приставил к этому делу осу; та потом привлекла в штат паучиху – для учёта результатов муравьиных трудов; затем в организации появились ещё какие-то члены; назрело сокращение штатов; уволили, понятное дело, самого младшего по статусу – муравья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Басня, если вдуматься, скорее ошибочная. Мало того, что в природе муравьи вообще не живут поодиночке, но даже в столь творческих профессиях, как искусство да наука, без начальников никуда не денешься. Конечно, в первую очередь любой организации, всякому коллективу нужны творческие личности, способные генерировать новое знание или выказывать практическое умение. Патенты и лицензии получают отдельные персоны – их называют изобретателями, новаторами. Статьи и книги, как правило, пишут отдельные авторы. Даже если их несколько (в коллективных трудах), начальник им не нужен. Помощники – да; сотрудники тоже, но никакие не руководители. Как говорят американцы (настоящие – англосаксы из Новой Англии), культивирующие принцип индивидуализма, «каждый сам себе заведующий». В том смысле, что бесполезно опекать тех, кто этого недостоин. Например, у знаменитого Ниагарского водопада, на его смотровой площадке, нет никаких ограждений. Туристы из Японии ужасаются такой неосмотрительности. А жители Новой Англии считают, что всё правильно – так воспитывают людей, отвечающих за свои действия…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но для достижения более крупных результатов, чем статья или книга, рядовые работники в современном обществе организованы в какие-то коллективы, которые встроены в большие структуры (министерства, ведомства, корпорации, фирмы, университета, института, лаборатории, конструкторского бюро). Так и в науке – где больше, где меньше требуется объединять труды отдельных исследователей воедино, как-то планировать и контролировать их деятельность. Обеспечивать её финансово и технически. Представлять коллектив на публике и перед более высоким начальством. Редко какой творец создаст и возглавит университет или консерваторию. Тут нужен ректор. И кучка проректоров. Даже если они сами – крупные учёные, то, заняв административный пост, они волей-неволей ограничат свою чисто научную активность в пользу управленческой (в этом состоит один из подтекстов блестящего образа Януса Полуэктовича у братьев Стругацких – см. эпиграф к этой главке). Поэтому, теоретически рассуждая, руководители, начальники столь же необходимы в науке, как и гениальные, одержимые одиночки. Нет лаборатории без заведующего, института без директора, академии без президента, фонда без председателя. Ведь современная большая наука – это своего рода государство в государстве; отрасль индустрии (знаний); сфера политики (научно-технической). Везде кто-то должен концентрировать и персонифицировать власть, в том числе и над организациями науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее чаще всего научных начальников воспринимают с подозрением, если не прямо негативно. Как нечто чуждое, даже вредное истинной науке. Не так уж редко так оно и есть. «Как часто нами правят суки…» [107 - «… Как часто нами правят суки / А впрочем, не об этом стих / Ведь вы останетесь в науке не только поголовьем книг / Наука – это не работа, а состоянье головы / И если есть в ней донкихоты / То это – несомненно вы. / Хоть всё, что есть, даётся свыше, / не каждый важный – господин. / В науке много разных «шишек», / Формозов у неё один!»] – констатирует эпиграмма археолога А.Н. Сорокина [108 - Алексей Николаевич Сорокин (1952 г. рождения) – доктор исторических наук (2000), ведущий научный сотрудник Института археологии РАН. Специалист по мезолиту Восточной Европы. Реконструирует возникновение древнего населения центральных областей России на рубеже эпох голоцена – плейстоцена. Начальник Окской и За-мостьинской экспедиций Института археологии. Автор цикла стихотворных эпиграмм на своих коллег. См. соответствующий сайт в Интернете.]. Его старший коллега А.А. Формозов (чьему 75-летнему юбилею был посвящен этот стих) имел недавно все основания с горечью констатировать: «За последние тридцать лет на первый план всё упорнее стал выдвигаться тип учёного-дельца, мастера саморекламы, охотника за чинами, званиями, деньгами… Да, они хорошие организаторы. Но беспокоит их вовсе не научная истина, а личный успех, ради чего они готовы на всё и потому порой весьма опасны для науки» [109 - Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. М, 2004. С. 100.]. Каждый из нас может назвать не одно, а десяток-другой имён такого рода деятелей, под чьим началом некоторые из нас горбатятся всю жизнь – со студенческой скамьи до профессуры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди отрицательных сторон многих начальников науки чаще всего встречаются следующие:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• самодурство (принятие решений без обсуждения в коллективе; произвольное распределение средств и льгот) («Мне возражать нельзя!» – говаривал своим аспирантам академик историк Б.А. Рыбаков);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ложное соавторство (шефа ставят, как правило, первым, в список соавторов независимо от того, какой вклад он внёс в данную разработку, и даже от того, вносил ли его вообще);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• фаворитизм, фамусовщина (выдвижение и приближение к себе не талантливых исследователей, а бездарных подхалимов; проталкивание на хлебные места своих родственников, близких людей вопреки заслугам других лиц);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• неизбежное следствие этого вечного как мир трайбализма – обратная зависимость начальника от бездарного окружения, марионеточные черты в его деятельности (сплошь и рядом важнейшие управленческие решения только озвучиваются официальным руководителем, а диктуются они его секретаршей, женой, любовницей или другим наушником);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• творческая импотенция (некоторые шефы учёных изначально бесплодны и только имитируют какую-то творческую работу, прежде всего за счёт мнимого соавторства; иные в прошлом кое-чего достигли как исследователи, но с годами сами работать над статьями и книгами перестали, а для поддержания престижа составляют сборники чужих работ да пишут к ним якобы глубокомысленные, но никому не нужные предисловия [110 - Вот наудачу взятая иллюстрация того, какое множество бездарностей занимает руководящие посты в нашей науке, оттесняя в сторону действительно способных коллег: Андрей Топорков. Риторика фольклористики (Рец. на кн.: Каргин А.С. Прагматика фольклористики. Сб. статей, докладов, эссе. М., 2008) // Новое литературное обозрение. Филологический журнал. 2009. № 99. Автор рецензируемой книги – основатель и бессменный директор Государственного республиканского центра русского фольклора (ГРЦРФ), издатель журналов «Народное творчество», «Живая старина», «Традиционная культура»; редактор многочисленных сборников научных трудов, организатор многих конференций. Эта объёмистая (около печатного листа) рецензия завершается совершенно обоснованным выводом: «Если представить себе на минуту, что кто-то поставил бы своей целью скомпрометировать А.С. Каргина и ГРЦРФ, он вряд ли смог бы сделать это более успешно, чем издатели «Прагматики фольклористики». Причём скомпрометированными оказались и многие другие люди и учреждения. Если человек, не умеющий грамотно писать по-русски и делающий элементарные ошибки в области истории своего Отечества, мог защитить докторскую диссертацию, долгие годы занимать руководящие посты в Министерстве культуры СССР и руководить Центром фольклора, это явно дискредитирует не только его самого, но и те организации, которые выдавали ему дипломы, предоставляли работу, назначали на руководящие посты и т. д.».На первый взгляд совершенно убийственное для репутации любого специалиста разоблачение ничуть не помешало общественной деятельности вроде бы разоблачённого в невежестве, некомпетентности «коллеги» – в начале 2010 г. А.С. Каргин с успехом руководил вторым Всероссийским конгрессом фольклористов в Москве.Представители любой другой научной специальности могут привести свои примеры того же самого руководящего самозванчества в науке.]);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• зависть к более талантливым коллегам; в лучшем случае, их игнорирование (что, впрочем, приводит, к печальным для опальных коллег результатам – несправедливой задержке в степенях, званиях, должностях; получении материальных благ типа выслуженного жилья, заграничных поездок), а в худшем – организация их травли, чтобы вынудить к уходу (обрекая уже на полную нищету и забвение);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• геронтократия – нежелание уйти с руководящего поста вовремя (даже энергичные и результативные поначалу своей карьеры руководители чаще всего склонны занимать свои посты (от отдельной лаборатории, кафедры и вплоть до института, целой академии) пожизненно, не давая прохода лидерам новых поколений; их застреванию на вершинах научной организации способствует её несовременная, феодальная (в нашей, по крайней мере, стране) организация и общий настрой на коррупцию в нашем же государстве;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• иконизация образа бывшего начальника нередко ещё при его жизни, а уж тем более в юбилейных публикациях, некрологах, исторических обзорах рисуемого в тонах исключительно благостных, даже героических, «святоотеческих».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пожизненное властвование характерно для деспотических, тоталитарных режимов. Одним из признаков демократии служит периодическая сменяемость руководителей. Власть, как правило, так или иначе искажает человеческую душу, и престарелый руководитель нередко уже не может адекватно оценивать свою и чужую деятельность. Нормой являлся бы уход с ключевых постов в науке лет в 60–70, но не старше. В нынешней российской армии для генералов принята на западный манер 50-летняя шкала штатной службы. Своё основное призвание учёный должен осуществлять в области творчества нового знания – только этот результат даёт ему заслуженный авторитет и общественное признание. Этим можно и в идеале должно заниматься пожизненно. Руководители науки, прекратившие собственные исследования, превращаются в духовных оборотней, «развоплощаются», как писал незабвенный Толкиен (между прочим, профессор британских университетов [111 - Джон Рональд Руэл Толкиен (1892-) – британский филолог, писатель. Выпускник Оксфорда. Лектор по английскому языку в Лидском университете (1920); профессор там же (1924); затем профессор английского языка и литературы Мертоновского колледжа Оксфорда.]).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтому институт почётных президентов, советников при дирекции, заслуженных профессоров, консультантов директората успешно работает на Западе, обеспечивая не только своевременную ротацию в руководстве университетов и исследовательских центров, но и заслуженное уважение бывшим лидерам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отметив и заклеймив вышеуказанные и другие возможные недостатки научных бонз, «касиков», «фюлеров», не забудем и о полезных, привлекательных, необходимых качествах руководителей научных исследований. Такой позитив есть даже у самодуров, не говоря уже о правильных в целом, поистине заслуженных начальниках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одни потенциальные лидеры рвутся к власти осознанно и энергично, а другие соглашаются занять руководящий пост скрепя сердце; потому, что больше некому, и если не они возьмут власть, то кто-то другой, но бездарный и опасный для коллег. Вот известный случай: после ухода из активной жизни потерпевшего автокатастрофу Л.Д. Ландау, встал вопрос о его преемнике на посту директора института теоретической физики. Логичная на первый взгляд кандидатура самого заслуженного там академика А.Д. Сахарова [112 - Андрей Дмитриевич Сахаров (1921–1989) – советский физик, входил в группу разработчиков советского термоядерного оружия (1948–1968). Занимался также магнитной гидродинамикой, физикой плазмы, элементарных частиц, астрофизикой, гравитацией. Ученик академика И.Е. Тамма, совместно с которым сделал ключевые расчёты по управляемой термоядерной реакции (1950–1951). Академик АН СССР (1953). В конце 1960-х гг. переключился на общественно-политическую деятельности, став одним из лидеров правозащитного движения в СССР. Получил Нобелевскую премию мира (1975), за это был наказан партийными властями лишением званий трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Сталинской (1953) и Ленинской (1956) премий; высылкой под домашний арест в г. Горький (1980–1986). Участник I съезда народных депутатов СССР (1989). Его именем названа и его памятником отмечена площадь у главного здания Санкт-Петербургского университета.] внушала серьёзные опасения коллегам: тот уже увлёкся политикой, начал деятельность диссидента. Тогда, чтобы не разрушить всё учреждение, пост директора согласился занять младший возрастом академик В.Л. Гинзбург, никак не склонный к администрированию, но и к политической оппозиции. А что ему было делать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо отдать должное добросовестным лидерам – они жертвуют многими своими планами и мечтами в науке ради блага коллектива, да и всей науки. Получив академические полномочия, они используют их гуманно, помогая чем можно своим коллегам, часто униженным и оскорблённым другими, менее принципиальными начальниками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;История русской науки знает немало как самозваных диктаторов, так и настоящих гуманистов на руководящих постах. Порой (а может, часто или даже всегда?) черты диктатуры и порывы гуманизма как-то сочетаются в деятельности одного и того же лица. В этой последней связи вернёмся к замечательному персонажу философской сказки братьев Стругацких. Поработав в НИИЧАВО [113 - Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства.], новый сотрудник программист Саша Привалов научился различать две ипостаси директора. «А-Янус выглядел несколько моложе, был неприветлив, всегда корректен и малоразговорчив. Рассказывали, что он много работает, и люди, знавшие его давно, утверждали, что этот посредственный администратор медленно, но верно превращается в выдающегося учёного. У-Янус, напротив, был всегда ласков, очень внимателен и обладал странной привычкой спрашивать: «Я с вами не беседовал вчера?» Поговаривали, что он сильно сдал в последнее время, хотя и оставался учёным с мировым именем. И всё-таки А-Янус и У-Янус были одним и тем же человеком. Вот это у меня никак не укладывалось в голове. Была в этом какая-то условность. Я даже подозревал, что это просто метафора» [114 - Стругацкий А., Стругацкий Б. Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке (2 экз.). Фантастические повести. М. – СПб., 1997. С. 91.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто бы сомневался! Конечно, это проникновеннейшая метафора практически любого руководителя, поставленного волею судьбы или даже своей собственной волей над учёными. Стоило ли авторам вообще говорить о метафоричности своего персонажа? Как учили древние, sapienti sat – просто читаем их фантазийную повесть дальше да оглядываемся по сторонам в своём собственном институте или университете…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Реальная жизнь науки тоже приобретает то и дело сказочные, фантастические на поверхностный взгляд черты (как и всякая вообще жизнь). Относительно научных руководителей в памяти разных поколений учёных отложилась бездна устных историй, как страшных, так и обнадёживающих. Приведу здесь пару эпизодов хорошего толка (хотя мог бы рассказать и немало плохого, поистине пошлого, даже ужасного…). Тут всё зависит от угла зрения. Замечательные, уважительные анекдоты рассказывают и о самых что ни на есть дураках и даже монстрах в директорских креслах. А о правильных в целом начальниках сплетничают немало дурного. Во всём этом нет ничего нового. Так устроены люди – им психологические комфортно раболепствовать, пресмыкаться пред диктаторами, либо возражать, задираться перед сохранившими человеческое лицо начальниками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Археолог-востоковед Борис Борисович Пиотровский [115 - Борис Борисович Пиотровский (1908–1990) – русский археолог, кавказовед и египтолог. Выпускник Ленинградского университета. Научный сотрудник Государственной академии истории материальной культуры, затем Ленинградского отделения Института археологии АН СССР (1929–1964); директор этого института (1953–1964); директор Эрмитажа (1964–1990).] в 1964 г. сменил на посту директора Эрмитажа Михаила Илларионовича Артамонова [116 - Михаил Илларионович Артамонов (1898–1972) – русский археолог и историк. Из крестьян. Участник Первой мировой и гражданской войн. Закончил Ленинградский университет (1924). Организовал раскопки опорного памятника хазарской археологии Саркела – Цимлянского городища на Нижнем Дону и его округи (1934–1936; 1949–1951). Профессор (1935); доктор исторических наук (1941). Директор Института истории материальной культуры АН СССР (с 1939); заведующий кафедрой археологии Ленинградского университета (с 1949); директор Эрмитажа (1951–1964); после отставки – снова профессор ЛГУ. Выпустил труды, рубежные в историографии хазар, скифов и ранних восточных славян. Скончался за рабочим столом, редактируя очередную статью («Первые страницы русской истории в археологическом освещении», опубликована только в 1990 г.).], не менее крупного учёного, тоже археолога, но слависта (тот проштрафился, разрешив в стенах музея выставку авангардных художников вроде Михаила Шемякина, только что выпущенного из психиатрической больницы). Коллектив старейшего музея настороженно встретил нового директора. Тут как на грех один из научных сотрудников попал в вытрезвитель. Как это было тогда принято, «телега» из милиции скоро легла на стол директора. Провинившийся понуро пошёл на приём к начальнику, мысленно прощаясь с должностью. На его глазах Пиотровский порвал донесение со словами: «Ну хоть один мужчина есть в этом дамском коллективе…» (женщин в штатах Эрмитажа и сейчас подавляющее большинство). Такие эпизоды становятся легендами, пополняют научный фольклор и завоёвывают искреннюю любовь подчинённых, даже далеко не склонных к подхалимству.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Директор Института археологии СВ. Киселёв [117 - Сергей Владимирович Киселёв (1905–1962) – русский археолог и историк. Выпускник Московского университета. Руководил масштабными экспедициями по раскопкам древних могил на Алтае. Восстанавливал в своих трудах древнюю историю Сибири и Центральной Азии. Государственная премия СССР (за монографию «Древняя история Южной Сибири», 1948; 1951). Научный сотрудник Института археологии АН СССР (1930). Профессор Московского университета (с 1939). Член-корреспондент АН СССР (1953).] в 1950-е годы проводил очередное совещание. Молодой сотрудник А.А. Формозов потихоньку покинул его досрочно, чтобы успеть на одно из последних выступлений великой Галины Улановой. О проступке донесли директору. Формозов ждал нагоняя. Встретившись вскоре с подчинённым, директор заговорщицки прошептал: «Ну, как балет?» «С тех я старался не опаздывать на все обязательные мероприятия и высиживал их до конца», – признаётся мемуарист.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый из наших коллег приведёт кучу примеров, анекдотов о своих научных руководителях, и плохих, и хороших, и средних. Постараемся отнестись и к тем, и к другим, и к третьим с пониманием – места и времени, характера и судьбы. Когда скончался очередной президент советской академии наук Сергей Иванович Вавилов (физик, соавтор открытия «эффекта Вавилова-Черенкова [118 - Павел Алексеевич Черенков (1904–1990) – из воронежских крестьян, выпускник физико-математического факультета Воронежского университета (1928), затем аспирантуры ленинградского Института физики и математики АН СССР. В дальнейшем трудился в московском Физическом институте имени П.Н. Лебедева. Изучая по заданию С.И. Вавилова излучения радиоактивных веществ, открыл необычное голубое свечение при излучении радия в жидкостях. Не располагая в то время источниками радиации высоких энергий и чувствительными детекторами, пользовался простыми материалами и собственным зрением, обострявшемся после долгого пребывания в темноте. За открытие и объяснение (совместно с коллегами по институту) «эффекта Черенкова» последний получил учёную степень доктора наук, Сталинскую премию (1946, совместно с С.И. Вавиловым, И.Е. Таммом и И.С Франком), Нобелевскую премию (совместно с И.Е. Таммом и И.С. Франком), первую для советских физиков (1958). Член-корреспондент (1964), действительный член (1970) АН СССР.]», за которое Черенков впоследствии получил Нобелевскую премию), вскрытие показало на его сердце десятки рубцов от инфарктов, перенесённых на ногах, без госпитализации. Его старшего брата, гениального ботаника и селекционера Николая Ивановича Вавилова [119 - Николай Иванович Вавилов (1887–1943) – русский агроном, селекционер, ботаник, генетик, географ. Родом из семьи московских купцов (второй гильдии). Академик АН СССР, АН УССР, ВАСХНИЛ; президент (1929–1935), вице-президент (1935–1940); президент Всесоюзного Географического общества (1931–1940); основатель и директор вплоть до ареста Всесоюзного института растениеводства (1930–1940); директор Института генетики АН СССР (1930–1940). Член ВЦИКа СССР (1926–1935), ВЦИКа РФ (1927–1929). Арестован в 1940 г., осуждён к смертной казни (1941), которая была заменена на 20 лет заключения. Умер в Саратовской тюрьме от дистрофии. Посмертно реабилитирован (1955).] шарлатан Лысенко [120 - Трофим Денисович Лысенко (1898–1976) – советский агроном. Из семьи украинских крестьян. Писать и читать научился в 13 лет. Закончил два класса сельской школы и низшее училище садоводов в Полтаве; заочно – Киевский сельскохозяйственный институт. Работал рядовым агрономом на Украине, затем в Азербайджане. Его немногочисленные статьи по выращиванию растений демонстрируют общую и научную неграмотность автора. Выдвинулся на руководящие посты во Всесоюзном институте растениеводства в результате беззастенчивой рекламы своих «достижений» в полеводстве в партийных средствах массовой информации. Возглавил борьбу с отечественной генетикой и основанной на ней агробиологией, в результате которой советская наука и сельскохозяйственная практика оказались на долгие годы оторваны от мировой культуры, а корифеи русской биологии и агрономии оказались репрессированы. Академик АН Украины (1934); ВАСХНИЛ (1935); АН СССР (1939). Герой Социалистического Труда (1945). Получил 8 орденов Ленина; 3 Сталинские премии (1941, 1943, 1949). Все инновации Лысенко оказались дезавуированы впоследствии как шарлатанские или неоригинальные, заимствованные у европейских агрономов и устаревшие (яровизация растений, чеканка растений, посевы по стерне, летняя посадка картофеля его кожурой, гнездовые посадки растений, ветвистая пшеница, перерождение одних видов растений в другие, отрицание законов Менделя и прочее). В 1955 г. в ЦК КПСС было направлено «Письмо трёхсот» учёных – биологов, физиков, математиков, химиков, геологов и др. против лысенковщины, за возврат к генетике. Но Н.С. Хрущёв тогда не поддержал учёных. Но только после отставки Хрущёва, в 1965 г. Лысенко был разоблачён и снят с поста директора Института генетики АН ССР. Доживал в забвении и одиночестве.] и недоучка Сталин уморили голодом в Саратовской тюрьме. Зная об этом, Вавилов-младший принял предложение «вождя всех времён и народов» возглавить Академию наук. Надо подумать о мотивах этого согласия. Оценить компромисс, на который тот пошёл, ясно сознавая его цену. Поблагодарить за мудрость и душевную стойкость. Многие его выдающиеся современники-долгожители впоследствии вспоминали, что лучшего президента их академии они не знали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот здесь кроется парадокс для руководителей науки – не будешь действующим исследователем, все остальные исследователи тебе не захотят подчиняться. Займешься исследованиями – запустишь администрирование, что тоже не одобрят в коллективе. Выход из этого тупика каждый руководитель науки ищет сам. Некоторые находят. Например, директор Российского института трансплантологии и искусственных органов, член-корреспондент РАМН Сергей Владимирович Готье отвечает на вопрос корреспондента газеты «Известия»: «В отличие от большинства врачей вы не отключаете сотовый телефон во время операции. Почему?» – «Просто не могу перестать быть директором. Я на операции по несколько часов – потом сложнее расхлёбывать то, что в нужное время можно решить за несколько минут». Рецепт спорный, не всякому подойдёт, но сам по себе пример поучительный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Психологи среди разных способностей одарённых детей выделяют так называемый социальный интеллект – способность находить общий язык в коллективе, организовывать других людей на выполнение чего-то сложного, вообще адекватно общаться со всеми себе подобными. Это качество очень важно – где угодно, только не в науке. Ведь учёный может заслужить это своё звание только добившись новых, нетривиальных результатов в своей специальности. Без этого, будь он сколько угодно социален, лично обаятелен, задушевен, его никак не оценят коллеги. Не случайно многие выдающиеся учёные славились скверным характером. П.Л. Капицу друзья прозвали кентавром. Как-то ни за что обиженный главой Института физических проблем иностранный коллега возопил: «Так кто же ваш директор – человек или скотина!?.» Кто-то из его окружения тогда и определил: «Кентавр». Скорее всего, легенда, выдумка, но точная, поучительная. Даже на очередной юбилей академику подарили статуэтку кентавра, которую виновник торжества, скривившись, игнорировал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Преемники и соратники бывшего лидера редко вспоминают о нём реалистично. Время прихотливо аберрирует людскую память. Когда большие начальники уходят от нас, человеческая память чаще всего стирает негативные моменты в их образах и культивирует позитивные. Это удел лучших руководителей (или слабых духом мемуаристов). Отдельные слабости, даже провалы признаются молвой второстепенными по сравнению с достижениями того или иного бывшего лидера. Знающие правду люди только усмехнутся подобным панегирикам. «Бог (то есть в данном случае история науки) правду видит, да не скоро скажет», – гласит народная молва. Но ведь когда-нибудь всё-таки скажет, добавит честный историк науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но многих научных начальников ждёт иной посмертный синдром – «мёртвого льва». Того, как известно, может безнаказанно облаять или укусить любая шавка, которая при жизни властелина леса подобострастно виляла перед ним своим куцым хвостом. И вот из прежнего владыки, то ли благодетеля, то ли мучителя, делают или икону, или карикатуру. С первой капает сахар, со второй льётся яд. А прототип-то чаще всего сочетал в себе плюсы и минусы – и как исследователь, и как руководитель. Пропорция елея и яда в каждом конкретном случае представляет из себя историографическую проблему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как всегда, лучше всего выразил эту жизненную диалектику поэт. Персонаж «Больничной цыганочки» А. Галича – водитель, попавший в одну больницу со своим шефом:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Вот лежу я на койке, как чайничек,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Злая смерть надо мною кружит,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А начальничек мой, а начальничек,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он в отдельной палате лежит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ему нянечка шторку повесила,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Создают персональный уют,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Водят к гаду еврея-профессора,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Передачи из дома дают!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А там икра, а там вино,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сыр, и печки-лавочки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А мне – больничное дерьмо,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хоть это и до лампочки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надеваю я утром пижамочку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выхожу покурить в туалет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И встречаю Марусю-хожалочку, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько зим, говорю, сколько лет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доложи, говорю, обстановочку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она отвечает не в такт —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твой начальничек дал упаковочку —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У него получился инфаркт!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, конечно, гражданка гражданочкой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но когда воевали, братва,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы ж с ним вместе под этой кожаночкой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночевали не раз и не два,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тянули спиртягу из чайника,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под обстрел загорали в пути…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, ребята, такого начальника<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне, наверно, уже не найти!»<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я рад таким образом вспоминать своих наставников и шефов (не всех, правда); того же желаю своим коллегам. Потому что мы не родились и не воспитались сразу как начальники, большие или мелкие. Кое-кто из нас стали меньшими или большими «фюрерами» в своей среде, и за это каждый из нас ответит. Перед кем? Да, конечно, перед самим собой.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Паранаука<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Перекосившись набок под тяжестью огромного чёрного футляра, вкатился сухопарый старичок в толстовке и в военных галифе с оранжевым кантом… Я сразу узнал этого старичка – он неоднократно бывал в нашем институте, и во многих других институтах он тоже бывал, а однажды я видел его в приёмной заместителя министра тяжёлого машиностроения, где он сидел первым в очереди, терпеливый, чистенький, пылающий энтузиазмом. Старичок он был неплохой, безвредный, но, к сожалению, не мыслил себя вне научно-технического творчества».<br>
&nbsp;А. и Б. Стругацкие.<br>&nbsp;Сказка о тройке.<br>&nbsp;История непримиримой борьбы за повышение трудовой дисциплины, против бюрократизма, за высокий моральный уровень, против обезлички, за здоровую критику и здоровую самокритику, за личную ответственность каждого, за образцовое содержание отчётности и против недооценки собственных сил.<br>&nbsp;1967 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не откажу себе в удовольствии продолжить обширную цитату из пророческой литературной сказки братьев Стругацких 1960-х гг. о романтике научного поиска и разных препонах на путях такового. Итак, – «он снял с футляра крышку, под которой оказалась громоздкая старинная пишущая машинка, извлёк из кармана моток провода, воткнул один конец куда-то в недра машинки, затем огляделся в поисках розетки и, обнаружив, размотал провод и воткнул вилку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот, извольте видеть, так называемая эвристическая машина, – сказал старичок. – Точный электронно-механический прибор для отвечания на любые вопросы, а именно – на научные и хозяйственные. Как она у мене работает? Не имея достаточно средств и, будучи отфутболиваем различными бюрократами, она у меня пока не полностью автоматизирована. Вопросы задаются устным образом, я их печатаю и ввожу таким образом к ей внутрь, довожу, так сказать, до ейного сведения. Отвечание ейное, опять через неполную автоматизацию, печатаю снова я. В некотором роде посредник, хе-хе! Так что, ежели угодно, прошу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он встал за машинку и шикарным жестом перекинул тумблер. В недрах машины загорелась неоновая лампочка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;… – А что это там у вас за лампа? – подозрительно спросил Фарфуркис.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старичок ударил по клавишам, потом быстро вырвал из машинки листок бумаги и рысцой поднёс его Фарфуркису. Фарфуркис прочитал вслух:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– «Вопрос: что у нея… гм… у нея внутре за лпч…?» Лэпэчэ… Кэпэдэ, наверное? Что ещё за лэпэчэ?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Лампочка, значит, – сказал старичок, хихикая и потирая руки. – Кодируем помаленьку. – Он вырвал у Фарфуркиса листок и побежал обратно к своей машинке. – Это, значит, был вопрос, – произнёс он, загоняя листок под валик. – А сейчас посмотрим, что она ответит… Члены Тройки с интересом следили за его действиями…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот, извольте, ответ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фарфуркис прочитал: – У мене внутре… гм… не… неонка». Гм. Что это такое – неонка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Айн секунд! – воскликнул изобретатель, выхватив листок и вновь побежал к машинке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дело пошло. Машина дала безграмотное объяснение, что такое неонка, затем она ответила Фарфуркису, что пишет «внутре» согласно правилам грамматики, а затем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фарфуркис. Какой такой грамматики?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Машина: А нашей русской грмтк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Лавр Федотович: Грррм… Какие будут предложения?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Машина: Признать мене за научный факт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старичок бегал и печатал с неимоверной быстротой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Хлебовводов (раздражённо). Я так работать не могу. Чего он взад-вперёд мотается, как жесть на ветру?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Машина. Ввиду стремления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хлебовводов. Да уберите вы от меня ваш листок! Я вас ни про чего не спрашиваю, можете вы это понять?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Машина. Так точно. Могу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До Тройки наконец дошло, что если они хотят кончить когда-нибудь сегодняшнее заседание, им надлежит воздержаться от вопросов, в том числе и риторических…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Есть предложение, – тщательно подбирая слова, сказал Фарфуркис. – Пусть научный консультант произведёт экспертизу и доложит своё мнение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лавр Федотович поглядел на Выбегаллу и величественно наклонил голову. Выбегало встал. Выбегало любезно осклабился. Выбегало прижал правую руку к сердцу. Выбегало заговорил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Эта… – сказал он, – неудобно, Лавр Федотович, может получиться. Как-никак, а же суизан рекомендатель сет нобль вё [121 - Я – рекомендатель этого благородного старика (искажённый французский).]. Пойдут разговоры… эта… кумовство, мол, протексион… А между тем случай очевидный, достоинства налицо, рационализация… эта… осуществлена в ходе эксперимента… Не хотелось бы подставлять под удар доброе начинание, гасить инициативу народа. Лучше будет что? Лучше будет, если экспертизу произведёт лицо незаинтересованное… эта… постороннее. Вот тут среди представителей наблюдается Привалов Александр Иванович… (Я вздрогнул). Компетентный товарищ по электронным машинам. И незаинтересованный. Пусть он…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я осмотрел агрегат и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, хорошо… Имеет место пишущая машинка «ремингтон» выпуска тысяча девятьсот шестого года в сравнительно хорошем состоянии… – Я поймал умоляющий взгляд старикашки, вздохнул и пощёлкал тумблером. – Короче говоря, ничего нового данная печатающая конструкция, к сожалению, не содержит. Содержит только очень старое…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Внутре! – прошелестел старичок. – Внутре смотрите, где у неё анализатор и думатель…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Анализатор… – сказал я. – Нет здесь анализатора. Серийный выпрямитель – есть, тоже старинный. Неоновая лампочка обыкновенная. Тумблер. Хороший тумблер, новый. Та-ак… Ещё имеет место шнур. Очень хороший шнур, совсем новый… Вот, пожалуй, и всё… Описанная машинка «ремингтон» в соединении с выпрямителем, неоновой лампочкой, тумблером и шнуром не содержит ничего необъяснённого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я? – вскричал старичок…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, конечно… – промямлил я. – Проделана большая работа….. Ну пусть человек работает, раз ему интересно… Я только говорю, что необъяснённого ничего нет… А вообще-то даже остроумно…».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Талантливые писатели, как это водится в искусстве, выразили самые существенные черты самой жизни. А именно: явное безумие лжеизобретателя, снисходительность интеллигентного эксперта, покровительство невеждам невежественных же представителей власти. Как говорится, всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно… Очевидно, сумасшедшие «изобретатели вечного двигателя», подобные живописанному Стругацкими, представляют собой пренебрежимое меньшинство по сравнению с целой армией гораздо более хитрых шарлатанов, претендующих на учёный статус. А борьбу с этим очень опасным «духовным вирусом» мало кто решается вести.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Определение паранауки (от греч. para – около, за пределами, вопреки) предложено мной лет пятнадцать назад [122 - См.: Щавелёв С.П. Практическое познание. Философско-методологические очерки. Воронеж, 1994. С. 198–213 («Практический разум против заблуждений»).С тех пор увидели свет новые специальные исследования данного феномена, выполненные с научно-философских позиций: Леглер В.А. Наука, квазинаука, лженаука // Вопросы философии. 1993. № 2; Мартишина Н.И. Когнитивные основания пара-науки. Автореф. дисс… докт. филос. н. Екатеринбург, 1997; Её же. Когнитивные основания паранауки. Омск, изд-во ОмЕУ, 1996; Её же. Наука и паранаука в духовной жизни современного человека. Омск, 1997; Дубровский Д.И. Паранаука, парапрактика и изменённые состояния массового сознания // Здравый смысл. 1997. № 2; Леглер В.А. Наука, квазинаука, лженаука // Вопросы философии. 1993. № 2; Стёпин B.C. Наука и лженаука // Науковедение. 2000. № 1; Гинзбург В.Л. Демагоги и невежды против научной экспертизы // Литературная газета. 2002. № 42 (5897); В защиту разума. Против агрессии шарлатанства и паранормальных верований в российскую культуру начала XXI века / Материалы международного симпозиума «Наука, паранаука и паранормальные верования». М., 2003; Пружинин Б.И. Ratio servus // Вопросы философии. 2004. № 12; Сердюков Ю.М. Альтернатива паранауке. М., 2005; некоторые другие.]. Имелись в виду многоразличные «эффекты» во внешнем мире и в психике, отвергаемые современной наукой как принципиально невозможные в теории, отсутствующие в эмпирии, а нередко и крайне вредные на практике. Прошедшие годы укрепили меня в мысли о том, что перед нами своего рода модернизированнаямифология, то есть иллюзорные формы человеческого сознания, которые тем не менее обслуживают некие реальные вчера, сегодня и завтра потребности личности и социума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, кроме собственно паранаучных, общественное сознание нашего времени демонстрирует множество других типов и видов иррациональности – от вполне канонической религиозности до всяческого мракобесия, от чарующего душу высокого искусства до «зомбирующей» её же фольклорной по типу «попсы». Критерий паранаучности по сравнению со всеми остальными до– и вненаучными формами сознания усматривается в претензиях её адептов на официальное признание со стороны учёных и публики в качестве именно науки, причём не какой-нибудь, а самой передовой. Цирковой фокусник или жрец какой-то религии не претендуют на лавры академика, у них своя стезя. Представители же паранауки убеждают нас, что их версии тех или иных явлений природы или общества не фантастика, а столь же реальные феномены, как и признанные официальной наукой. Якобы именно эти аномальные явления интереснее всего прочего для исследования и полезнее всего для жизни людей. Итак, перед нами старинное, по крайней мере средневековое мракобесие, приукрашенное новыми словечками; худшего сорта мистицизм, но маскирующийся под настоящее знание, нахально именующий себя наукой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Попытками оправдать паранауку служат такие уловки, как:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• квазинаучная терминология, камуфлирующая фантастическое содержание в глазах неискушённых образованием лиц (например, не летающий или плавающий дракон, как в добрых старых сказках, а НЛО («пришельцы») или «выживший динозавр» в озере Лох-Несс; не леший или баба-яга, а «снежный человек» (реликтовый антропоид); не фольклорный домовой, а «полтергейст»; не гипноз, а «кодирование»; не гадание на кофейной гуще, а «проскопия»; не магия, а «телекинез»; не нимб святого, но «аура»; не «снятие порчи», а «очищение организма» от «шлаков»»; и масса тому подобных пустых словечек) [123 - Ср.: «Если в публикации встречаются слова: аура, биополе, чакра, биоэнергетический, энерго-информационный, резонансно-волновой, психическая энергия, телегония, волновая генетика, волновой геном, сверхчувственный – можете быть уверены, что имеете дело с шарлатанской писаниной» (Голод А. Краткий определитель научного шарлатанства // Наука и жизнь. 2009. № 3. С. 15).];<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• имитация методических приёмов и логических аргументов — применительно к таким феноменам, абсурдность которых по большей части видна настоящему учёному с первого взгляда и в особом доказательстве не нуждается (поскольку противоречит всему позитивному опыту академического сообщества и не находит ни одного опытно-экспериментального подтверждения);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• самовольное присвоение внешних атрибутов науки и учёных – степеней, званий (выдуманных); названий организаций («институты», «лаборатории», «академии» и т. п.; внешних аксессуаров (академических мантий, шапочек).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известный журнал «Science» публикует своего рода антирейтинг не подтвердившихся «открытий» каждого истекшего года. За 2004 г. среди «худших достижений» неудачливых исследователей разных стран выделяются следующие. Гран-При – за китайцами, предполагавшими вывести помидорный куст с килограммовыми плодами за счет обучения энергией в открытом космосе… Приз «Антизнаменитость» достался знахарю из Ботсваны, заявившему гомеопатическое средство против СПИДа. Доктор Дж. Маккейт из Англии предложила людям есть хлорофилл, дабы насыщать свою кровь кислородом, и была признана самым безграмотным человеком с учёной степенью. «Производители худшего научного товара» двинули на рынок презервативы со специальной мазью для местной анестезии. Вместо обещанного патентом продления оргазма наступали обморожения кожи. И т. д., и т. п. [124 - Российская газета. 8 февраля. 2005. № 24. С. 14.]. Эти антипремии присуждаются ежегодно и их «призёры» никогда не переведутся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Самоуправное копирование институциональных структур академического типа – самозваные «исследователи» сами себя увенчивают званиями, степенями, премиями; открывают «институты», «академии», «школы»; публикуют свои «труды» и периодические издания; размещают сайты и порталы в Интернете; проводят симпозиумы и конгрессы; регистрируют свои собственные «открытия»; выдают патенты на «научные открытия»; присваивают тому подобные аксессуары кастового знания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что показательно – всё это делается за деньги, в общей сумме довольно значительные. Их платят честолюбивые люди, а попадают они в карманы мошенников под вывеской науки. Образцами такого рода мошеннических проектов могут служить разного рода общественные «академии» – их держателям регулярно платят за фантомные дипломы, медали, патенты на открытия наивные и излишне честолюбивые коллеги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ярким образцом «мутирования» внешней атрибутики науки служит индустрия присуждения уже не просто общественных, а прямо поддельных «наград» некоторым её представителям. За определённую сумму (от сотни-другой до скольких-то тысяч долларов) кое-кто разживается бумажкой о том, что он «человек года», «лицо десятилетия», «золотой рыцарь», «хрустальный глобус», член «Нью-Йоркской академии наук», «Международного биографического центра в Кембридже»; и т. п. Так, из Мосгорсправки (на Тверской улице нашей столицы) сделали «Международную академию информатизации», куда сегодня завербовано уже более 15 000 «членов» (перемножьте их на сумму денежных взносов). Из ленинградской партийной школы вышли «Академия гуманитарных наук», «Петровская академия наук и искусств». Из Московской ВПШ – «социальный университет», из Московской комсомольской школы – «гуманитарный университет имени Шолохова».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не попавшие в настоящие – государственные академии, наши коллеги довольствуются тем, что за свои собственные деньги покупают дипломы вышеупомянутой «академии» «естественных» «наук» или же множества разных других «академий». То и дело узнаём из средств массовой информации, как очередной «Наш учёный – в интернет-энциклопедии» «Выдающиеся учёные России» [125 - Глухих О. Наш учёный – в интернет-энциклопедии // Городские известия. Курск, 2009. 24 октября. № 128 (2829). С. 1.] – очередной проект РАЕН по вымоганию денег за нагрудный знак и сертификат включения сюда того или иного коллеги. В процитированном примере фигурирует заслуженный изобретатель России, доктор технических наук, профессор кафедры теоретической механики местного Технического университета. Зачем ему на старости лет ещё какие-то сертификаты, удостоверения? Воистину, бесконечны людское тщеславие и хитрости мошенников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме уже названных, заслуживают упоминания и такие отличительные черты паранауки:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• упорное сопротивление независимой экспериментальной проверке, игнорирование её результатов;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• аллергия на критику (наивно сравнивать принципиальную критику абсурда с претензией на научность и давние гонения инквизиции на передовых учёных; преследованиями генетики в СССР – в действительности, именно академик В.И. Вавилов категорически отрицал теоретически абсурдные претензии «народного академика» Т.Д. Лысенко на «воспитание» полезных растений);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• противоречие фактически доказанным научным теориям, извечная для человечества мечта о невозможном;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;агрессивная реклама своей реалистичности и эффективности (вполне по законам рыночной психологии, но отнюдь не академической науки);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• беззастенчивая конкуренция с легитимными способами познания и практики;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• тотальность претензий на истину и пользу; сенсационность заявок на «открытия» и «изобретения».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отношение к паранауке в обществе раскладывается на несколько вариантов. Отличаясь и от религии (трансцендентального по своей сути восприятия мира), и от искусства (условной по определению художественной имитации жизни), паранаука в тех или иных своих вариантах выглядит популярным суррогатом той или другого. Поэтому в её отношении имеются не только принципиально критическая позиция (представленная, в частности, в настоящем пособии), но и сочувственные (хотя и не всегда прямо апологетические) варианты определения её же.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Романтическая версия объявляет о появлении на наших глазах новой науки, открывающей передовые горизонты познания, преодолевающей консерватизм официальной науки. Будущее познания якобы за непризнанными пока «гениями» вроде явно невменяемого геометра Фоменки (в исторической науке) вкупе с якобы дипломированным офтальмологом Мулдашевым (в антропологии)…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Либеральный вариант отношения к паранауке отводит ей роль альтернативного горизонта познания, относит её к широкому спектру вненаучных способов восприятия мира, дополнительные к научной картине мира. Дескать, пускай публика развлекается телевизионными да газетными сенсациями о новоявленных «чудесах» – кому от этого плохо? Настоящая наука – удел узкой касты специалистов. А «сенсации» несут «факел знания» в массы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Безразличное игнорирование якобы учёных характерно для большинства учёных настоящих. Им просто нет дела до всевозможных невежд. Зачем отвлекаться от профессиональных занятий на общение по бесполезным поводам? Позиция понятная, но, если вдуматься, небезопасная для самой науки, а тем более для образования и просвещения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В каждом из намеченных подходов, как видно, содержится та или иная доля истины по обсуждаемому предмету, которая может повышаться, либо понижаться применительно к тем или иным его сторонам. Ведь мир паранормального исключительно пёстр и сложен. Одни «эффекты» оттуда безусловно безумны, другие вполне невинны, третьи даже любопытны. Соответственно названным позициям может меняться терминология. Тогда паранаука называется то лже-, квази-, антинаукой, то просто около-, вне-научным знанием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Некоторые паранаучные увлечения вроде бы безобидны, а убогим людям даже полезны. Например, лучше читать чудака (или расчётливого обманщика?) Мулдашева о поисках живых циклопов в Гималаях, нежели беспробудно скучать или пьянствовать. Но другие акции в принципе того же сорта прямо угрожают социуму и его культуре. Прежде всего, это касается оккультной «медицины», усугубляющей страдания множества доверчивых или отчаявшихся пациентов. Но паранаучную «ниву возделывают» не только экзотические знахари. Так называемые «чёрные археологи» всё активнее разоряют культурный слой – невосполнимый источник научной информации о прошлом. Перекраивающие историю разных стран шарлатаны завалили книжный рынок привлекательными обложками своих диких опусов. Рекламщики каких-то несусветных «торсионных полей» вводят в заблуждение малокультурных генералов из министерства обороны. У Б.Н. Ельцина имелся собственный астролог; от упрёков новосибирских учёных по этому поводу этот президент гневно отмахнулся. И т. д., и т. п.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, поглощение огромных денег спекулянтами на сверхъестественном уводит средства от реального решения разнообразных жизненных проблем. Немало паранаучных проектов прямо нацелено на получение бюджетных или спонсорских денег (вроде разного рода чудесного «оружия» или чудесного же «лекарства», «контактов» с «пришельцами» или поиска кладов).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Классификация паранаучных заблуждений возможна как по историческим, так и по логическим соображениям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Генеалогия паранауки включает в себя такие широко известные в истории культуры человечества духовно-практические проекты, каковы:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• первобытная мифология (как наивно-антропоморфное восприятие мира) и её практическая часть – магия (колдовство, то есть символическое «воздействие» на мир с помощью придуманных сверхъестественных сил);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• мантика (гадания о будущем по типу «самоорганизующегося прогноза»), в том числе по руке – хиромантия; по почерку – графология; френология – диагностика характера по конфигурации черепа; и т. д.), основанные на преувеличении соматической корреляции психологического типа личности;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• медицинский оккультизм (знахарское врачевание, где извечно перемешаны шарлатанство и психотерапия, опытные навыки и плацебо-эффект);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• алхимия (инструментальные попытки трансмутации вещества и создания панацеи);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• астрология (предопределение индивидуальной судьбы по расположению небесных тел) («глупая дочь мудрой астрономии»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• спиритизм (общение с душами умерших людей при посредстве медиумов), теософия (опять же претензии на общение с потусторонним миром);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;религиозные секты тоталитарного типа (типа «сайентология» Рона Хаббарда [126 - Рональд Лафайет Хаббард (1911–1986) – американский авантюрист, писатель (автор фантастических романов, киносценариев). Хвастался, что в детстве был принят в индейское племя черноногих, у шаманов которых якобы учился мудрости. Поступал в Вашингтонский университет, на инженерный факультет, но закончить его не сумел. Основал квазирелигиозную секту – Церковь сайентологии (с отделениями во многих странах мира); пропагандировал псевдонаучную теорию «правильной жизни» («дианетику», «современную науку о разуме», а на самом деле – очередной примитивный вариант самодеятельного оккультизма). Последние годы жизни, присвоив большие суммы денег своих сторонников, скрывался от судебных исков, путешествуя по морю (во время Мировой войны служил капитаном катера береговой охраны, симулировал травму ноги, чтобы списаться на берег). В большинстве стран сайентологические центры за мошенническое принуждение сторонников к денежным выплатам подверглись государственным запретам.] т. п.), претендующие на теоретическое обоснование своих жизненных доктрин;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «тренинги» по «расширению, изменению сознания» в духе новоев-ропейских мистиков вроде Г. Гурджиева [127 - Георгий Иванович Гурджиев (1877–1949) – проповедник вульгаризированного варианта восточного мистицизма. Самоучка. Путешествовал по странам Востока. Эмигрант из России во Францию; где пропагандировал свой вариант «эзотерического христианства».], К. Кастанеды [128 - Карлос Кастанеда (1925–1998) – американский антрополог. Выходец из Латинской Америки (Бразилии, Перу); португалоязычный креол. Бакалавр (1962), затем профессор (1973) антропологии Калифорнийского университета. Широкую известность, особенно в среде молодежной контркультуры 1960-х – 1970-х гг. на Западе, а потом и в России, получило его литературное творчество – фантастическая повесть об обучении героя (студента-этнолога на полевой практике) у индейского шамана (дона Хуана Матуса – собирательный образ) в Мексике. Принимать всерьёз этот сюжет – всё равно что верить в подвиги нашего русского Конька-горбунка или т. п. сказочных персонажей. См. основной роман Кастанеды: «Учение дона Хуана. Путь знания индейцев Яки» (1968) и несколько т. п. произведений, ставших бестселлерами среди массового читателя разных стран и сделавших автора миллионером. Сюжет крутится вокруг обучения героя («Карлоса») у индейцев способности изменять своё сознание с помощью длительного ритуала – физических упражнений, анализа сновидений, приёма алкоголя и растительных наркотиков (кактусового пейотля, гриба мухомора, травы дурмана, т. п. галлюциногенов). Результат этой стажировки – полное изменение личности ученика, что вполне понятно для человека, ставшего наркоманом и алкоголиком. Перед смертью, из-за рака печени прекратил приём алкоголя и наркотиков, стал вести здоровый образ жизни (вплоть до отказа от никотина, чая и кофе). Выдуманный и рекламируемый этим автором индейский («тольтекский») «Путь воина» ничем не отличается от экстативных практик шаманов у всех прочих примитивных народов. Разрекламировав себя годами полного затворничества, засекречивания своей биографии и личной жизни, затем вместе с группой последователей (по сути, сектой) вёл платные лекции и семинары по пропаганде своего учения об индейской магии, рекламе книжной продукции своего издательства. В университетской среде сочинения Кастанеды воспринимались как интересный образчик гуманитарной фантастики, стилизованной под полевой дневник антрополога. Парафразы «учения дона Хуана» встречаются в современном искусстве (у Ричарда Баха, Макса Фрая, Паоло Коэльо, Джона Андерсона, Бориса Гребенщикова и других писателей и музыкантов, в своём творчестве бегущих от опыта западной культуры).], С. Грофа [129 - Станислав Гроф (1931 г. рождения) – американский психолог чешского происхождения. Доктор медицины. Специализировался на изучении действия на человека психоделических наркотиков (начиная с пресловутого ЛСД). Расширил свою медицинскую практику и проект развития «трансперсональной психологии» за счёт других способов «расширения сознания» («холотропное дыхание» и проч.). Предложенная им антропологическая модель сочетает в себе гипотетические выводы о личностном значении запредельного опыта переживания с явно антинаучными, мистическими предложениями достижения психологической целостности путём подключения к неким «энергиям». В академической психологии и психиатрии идеи Грофа воспринимаются скептически из-за их явного мистицизма и неверифицируемости экспериментально. См. его сочинение: За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии. М., 1992.] и т. п. личностей;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• прочие варианты мистики, оккультизма и эзотерики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько бы ни разоблачали эти и им подобные интеллектуальные «забавы» здравомыслящие эксперты, люди продолжают проявлять к ним массовый интерес, конца которому не видно, несмотря ни на какой научно-технический прогресс. В глубинах и на просторах массового сознания средневековье с его «охотой на ведьм» и услугами колдунов никогда, похоже, не закончится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С теоретической точки зрения возможен вариант классификации паранормальных «феноменов» по степени их абсурдности:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• те «явления», которых нет в природе и быть не может по её определению официальной наукой (спиритизм и т. п.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• объекты, может быть, существующие, а может быть, и нет с точки зрения настоящей науки, но заведомо преувеличенные паранаукой («экстрасенсорика», «биополя», «реликтовые антропоиды» и т. д.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• реальные явления, искажённо воспринимаемые паранаукой (вроде так называемая «уфологии» отражает целый спектр техногенных эффектов, оптических иллюзий, прямых подлогов);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• события прошлого, от которых почти ничего не сохранилось (погибшие цивилизации, отдельные виды палеоживотных и т. п.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• прогнозируемые в будущем эффекты, о которых пока слишком мало известно (искусственный интеллект?);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• рабочие гипотезы официальной науки, провоцирующие движение научной мысли («параллельные миры» в физике; «полый земной шар»; т. п.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• альтернативные гипотезы, чья цель – усилить аргументацию официальных теорий (отрицание дарвинизма (во имя модной «теории катастроф»), теории относительности и т. п.);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• тривиальные повторы некоторых рекомендаций настоящей науки, чаще всего психологии или медицины, но с заявкой на приоритет, открытие чего-то нового. (Типа того, «как перестать беспокоиться и начать жить» – как будто до сих пор никто этого не знает, а если узнает, то сразу успокоится…)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мере появления современных отраслей естественнонаучного и гуманитарного познания практически у каждой из них появляется своя па-ранаучная «тень»:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у астрономии – уфология («контакты» с представителями внеземных цивилизаций);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у физики – телекинез (претензии перемещать материальные предметы силой мысли);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у биологии – так и не зафиксированное лабораторно «биополе»;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у психологии – парапсихология, то есть экстрасенсорика (передача информации по нематериальным каналам);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у филологии – находятся наивные и тщеславные лица, обнародовавшие совершенно фантастические этимологии тех или иных имён, якобы расшифровки древнейших вариантов письменности и т. п. насилия над словом [130 - См.: Зализняк А. О профессиональной и любительской лингвистике // Наука и жизнь. 2009. № 1–2.];<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у истории – «новая хронология» академика (математика) Фоменко [131 - Анатолий Тимофеевич Фоменко (1945 г. рождения) – учился в МГУ на механико-математическом факультете; там же заканчивал аспирантуру (1969). Быстро защитил кандидатскую и докторскую диссертации по математике. Стал профессором кафедры высшей геометрии и топологии МГУ (1980); заведующим кафедрой дифференциальной геометрии и её приложений (1992). Член-корреспондент АН ССР (1990); действительный член РАН (1994). Скандальную известность в академических кругах приобрёл изданием книг с «пересмотром» хронологии античной и средневековой истории, очевидно абсурдными для всякого непредубеждённого специалиста. Предпосылки душевного надлома просматривались в биографии Фоменки, с юности писавшего не только математические работы, но и фантастические рассказы про освоение космоса в 2020 г.]; масса аналогичных абсурдных версий прошлого [132 - См.: Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., 1998.];<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у археологии – наделение реальных памятников далёкого прошлого волшебными свойствами (чего стоит «алтайская принцесса» – мумия скифской женщины, повторного погребения которой требуют от археологов тамошние «шаманы»); масса т. п. фальсификаций прошлого в националистических или же просто честолюбивых целях;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;и т. д. по классификации наук.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие паранаучные авантюры претендуют на междисциплинарность (один из последних примеров связан с «путешествиями» хитрого или психически больного хирурга-офтальмолога из Уфы Мулдашева, который ищет в горах Тибета наших предков-«атлантов» 90-метрового роста и с третьим глазом во лбу…).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё больше ненаучных проектов технического свойства, сулящих чудеса на бытовой практике (какие-то сказочные по своей целебности пирамиды, «структурированная» вода, медные браслеты, ионизаторы воздуха, всесильная плесень, и прочая, и прочая). Вечная идея чудесного исцеления выглядит так привлекательно в упаковке физических и биологических терминов!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заметим, что успехи настоящих наук ни в коей мере не снижают, а скорее активизируют представителей паранауки, расширяют её доверчивую аудиторию среди обывателей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Степень абсурдности и нахальности паранаук варьируется в широких пределах:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• от явно экстравагантных и поэтому очевидно для любого здравомыслящего человека версий;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• от небесполезных рабочих гипотез внутри настоящей науки (вроде совсем недавно экспериментально отвергнутых гипотез «параллельных миров» и «суперструн» в физике);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• через тривиальные имитации человекознания (типа примитивной «дианетики» Рона Хаббарда);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• вплоть до клинического бреда псевдоцелителей (наподобие печально известных у нас обычной медсестры Джуны, эстрадного фокусника Чумака, малограмотного гипнотизёра Кашпировского и иже с ними). Когда «белый маг» Лонго на экранах телевизоров «оживлял» труп, большинство зрителей поверили в это… С такой массовой аудиторией современным колдунам безработица не грозит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предпосылки и причины паранаучных увлечений многообразны, они резонируют и сочетают в себе вечные и обновляемые факторы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На поверхности чаще всего лежит болезненное тщеславие аутсайдеров профессиональной науки, не находящих в себе физических и нравственных сил для усидчивой многолетней работы и потому пробавляющихся дешёвыми выдумками. За это их ближайшее окружение почитает их «талантами», а им того и надо («эффект павлина»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За этим небезобидным психозом стоят, им питаются более практичные вещи:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• большой бизнес в области книготорговли, всех средств массовой информации; «откат» крупных денежных средств из бюджета (мифические «торсионные поля» выдоили из Министерства обороны РФ миллионы долларов в 1990-е годы) или из карманов доверчивых потребителей пара-практических услуг (бесчисленные врачеватели без диплома, в абсолютном большинстве – шарлатаны);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• публичное прославление шарлатанов, становящихся на какое-то время «звёздами» телеэкранов, лидерами продаж на книжном рынке; популярными экспертами для государственных инстанций и широкой публики;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• авторитет выдающихся знатоков в некоторых отраслях знания и практики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благодатную почву для расцвета тех же феноменов предоставляют иррациональные компоненты массового сознания, чей так называемый здравый смысл задан макромиром и эволюцией животных в его условиях. А наука, начиная с Нового времени, работает в совершенно других мирах так или иначе идеализированной реальности. Сюда же добавляются недостатки школьного образования; приток в политику, науку и образование «интеллигентов в первом поколении», то есть по сути малограмотных людей с дипломами о высшем образовании и даже учёными степенями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, причины популярности паранауки хотя и различны, но переплетаются друг с другом. Среди них:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• социальные (переходные периоды цивилизационных кризисов, недостатки среднего и высшего образования, элитарность академической науки);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• социально-психологические (иррациональные моменты обыденного сознания – вера в чудо, жажда нового; кризис идеологической идентичности; сенсационные достижения официальной науки);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• индивидуально-психологические (суррогат духовной активности для интеллектуалов-неудачников);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• клинико-психиатрические (навязчивые состояния акцентуированных личностей, психозы, фобии и мании);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• экономические (бизнес на газетной, книжной, кино– и телепродукции; др. товарах экзотического назначения; коррупция в области распределения бюджетных средств);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• эстетические (модернизированный городской фольклор – былички о чудесах, детские страшилки).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В целом паранаука маркирует собой пережиточные и кризисные моменты и этапы общественного сознания. Как и всякая болезнь, она помогает организму до какой-то степени преодолеть кризис, но ценой потери тех или иных жизненных перспектив. Вторичные очаги интеллектуального «заболевания», своего рода «метастазы духа», обнаруживаются, когда па-ранаучные взгляды переносятся по разным каналам из СМИ в область средней и даже высшей школы, в среду профессиональной науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Налицо целый набор факторов (как объективных, так и субъективных) частичной вульгаризации учебного процесса и даже научной деятельности в паранаучном духе:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• усложнение современных научных исследований, всё дальше уходящих от так называемого «здравого смысла», сложившегося в условиях доиндустриальных цивилизаций; с каждым десятилетием всё сложнее становится передавать молодым поколениям всю совокупность главных выводов науки – преподаватели сами не успевают их усваивать, а значительная часть учащихся не готова их воспринять (легче отвергать Дарвина, чем сдать зачёт по дарвинизму и экзамен по генетике);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• демократизация образования так или иначе снижает его качественный уровень и вместе с тем облегчает доступ в школу, среднюю и высшую, разного рода духовным суррогатам (вроде валеологии или парапсихологии);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• консервация пережиточных слоев массового сознания у значительной части современных школьников и студентов поощряется вполне естественной у молодёжи тягой к новизне, экзотичности, новой корпоративности, которую охотно удовлетворяют представители паранауки (зачем напрягаться в анатомическом классе или химической лаборатории как это делали наши отцы и деды, когда можно порассуждать о «тибетской медицине»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• экспансия конкурирующих с наукой за духовное лидерство среди молодёжи форм общественного сознания – традиционных и нетрадиционных религий, похожих на них общественных движений (так называемых толкинистов, исторических реконструкторов и т. п.), искусства фэнтези; фанатиков компьютерных игр; т. п.;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;недооценка опасности, даже игнорирование квазинауки представителями официальной науки (публичному дезавуированию своих интеллектуальных противников уделяют внимания главным образом те представители Академии наук или университетов, кто сам выглядит чудаковато); даже переход на позиции паранауки некоторых представителей науки профессиональной (по клиническим, социальным, иным причинам).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, уже несколько лет при Российской академии наук работает специальная Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований [133 - См. полезнейший труд председателя этой комиссии: Кругляков Э.П. «Учёные» с большой дороги. М., 2001. 320 с.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анализ лженаучных «феноменов» пока отсутствует в российских учебниках по философии и по философии науки. Между тем экспансия этой новоявленной мифологии нарастает год от года. И если в отдельных отраслях знания претензии квазиучёных можно счесть более или менее безобидными чудачествами (вроде поиска «космических пришельцев», «снежных людей» или же составления гороскопов), то в области медицины и фармации многие шарлатанские увлечения прямо угрожают жизни и здоровью доверчивых простаков, невежд. Стократно возрастает опасность псевдонаучных заблуждений, когда их разделяют медицинские работники. Поэтому будущим медикам всех специальностей необходимо разъяснять причины популярности и степень опасности паранауки для физического и психического состояния людей, в своём большинстве – их будущих пациентов. Курс философии, по нашему убеждению, обогатится дидактически и педагогически благодаря рассмотрению этой темы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Феноменом паранауки уже заинтересовались наши философы (защищена докторская диссертация, выпущено несколько монографий с анализом когнитивной природы паранауки; появились критические статьи в академических журналах, начиная с «Вестника РАН» и «Вопросов философии»), однако до широкой публики голоса учёных практически не доходят. Массу читателей, зрителей и слушателей СМИ захлёстывает мутная волна старых и новых суеверий. Заглушён даже отрезвляющий голос православной церкви, со своей стороны осуждающей всю эту бесовщину самозваных знахарей, колдунов и шаманов. В этих условиях свою просветительскую и воспитательную роль должно сыграть университетское образование, прежде всего его гуманитарная составляющая, её лидер – философия. Показать реальную природу паранауки как симптома кризиса общественного сознания; изложить убедительные аргументы учёных и философов против новоявленной мифологии; привлечь будущих специалистов медицины и здравоохранения на сторону разума, повысить их «интеллектуальный иммунитет» относительно против новомодных суеверий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Представления большинства наших студентов и аспирантов относительно паранормальных феноменов носят либо безразличный, либо прямо сочувственный характер – разделяя предубеждения своих семей, по большей части крестьянских, пролетарских, мещанских, псевдоинтеллигентских, студенты в своём большинстве свято верят в чудеса «народных целителей», гороскопы астрологов, «находки» уфологов и всю прочую паранаучную галиматью. Многие преподаватели университета, даже медицинского, будучи того же самого социального происхождения, только несколько постарше, не только не разубеждают своих учеников в абсурдности квазинаучных версий, но и при удобном случае пропагандируют их же. В этих условиях если искать идейную опору в борьбе за умы юношества, то придётся апеллировать к здравому смыслу; классическим образцам его защиты со стороны представителей науки и просвещения (например, Д.И. Менделеева [134 - Дмитрий Иванович Менделеев (1834–1907) – русский учёный и общественный деятель исключительно разносторонней направленности (физик, химик, технолог, конструктор, геолог, экономист, метролог, воздухоплаватель). Выпускник физико-математического факультета Главного педагогического института в Санкт-Петербурге (1856). Приват-доцент (1857), профессор (1865) Санкт-Петербургского университета.] – критика спиритизма). Лженаучному поветрию надёжнее всего противопоставить реальные достижения естественных наук и медицины, которые, несомненно, имеются в какой-то степени и на кафедрах, лабораториях нашего же университета. Так что по этой теме междисциплинарные связи выстраиваются таким вот – не тематическим, а, так сказать, контрастным образом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Данные социологических опросов ВЦИОМ населения России за 1990-е – начало 2000-х гг. свидетельствуют о массовом и устойчивом спросе на паранаучные продукты: среди наших сограждан верят в возможность общения с душами умерших 11 %; верят в телекинез 22 %; верят в возможность «наводить порчу», в колдовство 35 %; верят в передачу мыслей на расстоянии, в гадание о будущем 42 %; верят в приметы 49 %; верят в чудотворные иконы, амулеты, исцеляющие тяжёлые недуги 61 %; верят в преимущество экзотической медицины (шаманы, хилеры, другие знахари) 68 %.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Настоящие учёные и специалисты-практики обязаны по мере сил разоблачать шарлатанов от науки, активно формировать у населения научное мировосприятие мира и человека. Особенно актуально такое наступление на самозваных «исследователей» в области медицины и фармации, где претензии «целителей» без дипломов могут принести смертельный вред доверчивым пациентам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя остановить наступление лженаучных доктрин на общественное сознание никогда не удастся (в силу прежде всего качественной разницы научного и вненаучного типов знания, изменения самих критериев научности), минимизировать вторжение паранауки на общественную арену, прежде всего в академический и университетский миры необходимо для сохранения их работоспособности. Пути отпора новоявленным суевериям представляются зеркально противоположными отмеченным выше причинам постоянной регенерации казалось бы уже опровергнутой вместе с алхимией или астрологией паранауки. Среди «противоядий», которые можно рекомендовать относительно фальсификаторов науки, сочетаются и полное их игнорирование, и юмористическое высмеивание, и обстоятельное опровержение в средствах массовой информации, и юридическое преследование наиболее опасных шарлатанов. Тут как в медицине – всех болезней никогда не вылечить, но бороться с ними врачи не прекращают.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Оборотни в мантиях» – самозванцы в науке<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Как вам не стыдно дурачить людей? – Спросил Страшила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сначала было стыдно, а потом привык, – ответил Гудвин».<br>
&nbsp;A.M. Волков.<br>&nbsp;Волшебник Изумрудного города.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть учёные великие, есть средние, есть рядовые. Все они науке полезны. Пусть и в разной степени. История потом разберёт, кто есть кто. Но встречаются среди нас и откровенные самозванцы. То есть те, кто получает должности и степени, явно не соответствуя им. А получив возможность считаться научным работником, занимаются прямым вредительством, так или иначе мешая научному познанию, обманывая коллег относительно результатов своей работы. Такие встречаются и среди научных начальников, и среди их заместителей, и среди их подчинённых. Размер их опасности для науки различен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хуже всех учёные мошенники. Те, кто способен исказить информацию ради личного успеха. Подтасовать результаты эксперимента. Опуститься до плагиата. Присвоить достижения коллеги. Выдать желаемое за действительное. А это всё – смертный грех для учёного. Прощения за него нет и не будет. Наказание уличённому в плагиате или ещё в каких-то подтасовках одно – остракизм, изгнание из профессии. По крайней мере, моральное. Ведь они запускают в состав научной информации такие духовные «вирусы», которые её уничтожают, тормозят путь к истине. «Обман трудящихся», – приговаривал в таких случаях «безбашенный» Л.Д. Ландау, и ничто не могло переменить беспощадный вердикт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недавно в такой научно и вообще благополучной стране, как Южная Корея, разоблачили видного учёного-генетика. В прошлом он заявил о первом в мире клонировании собаки. Получил за это достижение солидную порцию почётных званий и денег (около 3 миллионов $). Затем выяснилось, что сенсационный результат подтасован. Учёного наказали разжалованием со всех постов и штрафом на ту же сумму.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Похожие инциденты случаются время от времени в разных странах, только не везде и не всегда обманщики получают справедливое возмездие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Порой мотивация учёных мошенников может быть менее корыстной, более тщеславной или даже чудаческой. Одновременно с развенчанием генетика-корейца весь мир облетели кадры следов падения метеорита в Латвии. Приглашённые для экспертизы учёные быстро выяснили, что двадцатиметровый в диаметре кратер – рукотворный. Вскоре шутники сознались. Ими оказались представители одной из компаний мобильной связи – роя землю под «метеорит», они, оказывается, рекламировали свои услуги… Полиция не смогла предъявить им обвинение, – не оказалось заявителя о правонарушении, хотя на оцепление места происшествия войсками и научную экспертизу были затрачены немалые средства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо, если находится принципиальный человек, который выступит с публичным разоблачением подлога. Но не всегда то или иное профессиональное сообщество такого праведника имеет. А если он и встретится, то чаще всего окружающие сделают вид, что не слышат его обличений. Никакая корпорация – и наука не исключение – не приветствует «борьбу с ветряными мельницами». Выносить сор из избы нигде не принято. Нередко обманщик процветает, паразитируя на инертности товарищей и как-то подкупая начальство. Ведь у каждого из мошенников есть свой покровитель наверху организационной пирамиды. А среди рядовых коллег большинство тех, чья «хата всегда с краю»…. Нахальство, говорит народ, второе счастье. Оно и позволяет выживать и процветать мошенникам почти в каждой научной организации. Уповать приходится на суд истории – мнимые заслуги мошенника со временем развеются, как дым, а достижения настоящих учёных войдут в золотой фонд науки. Утешение, впрочем, слабое. Ведь самозванцу всё это «до лампочки» – он свою толику привилегий урвал, барьеры против мошенников успешно обошёл. Получил столько денег и привилегий, сколько не снилось его добросовестному, но скромному, тактичному коллеге.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;История науки, в том числе новейшая, знает случаи грандиозных обманов, осуществлённых отдельными псевдоучёными. В заблуждение вводились коллеги, лаборатории, институты, целые академии и даже государства. Печальный рекорд принадлежит нашему соотечественнику Трофиму Денисовичу Лысенко. С 1926 по 1965 гг. он дурачил и руководителей науки, и массу народа, и высшее политическое руководство страны очевидно (впоследствии) бредовыми идеями в области селекции растений, сельского хозяйства и общей биологии. Но останавливали и наказывали не его, а тех учёных, которые пытались разоблачить шарлатана. Многие его оппоненты поплатились за это свободой и даже жизнью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известна печальная судьба настоящего гения агроселекции академика Николая Ивановича Вавилова, которого приговорили к смертной казни;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;отложив которую, уморили голодом в тюрьме. Накануне ареста он заявил друзьям: «На костёр пойдём, гореть будем, а от убеждений своих не откажемся!..» Так оно и вышло. Погибли или пострадали многие наши талантливые генетики. Приоритет многих генетических открытий в результате ушёл на Запад. Специальный анализ потом показал, что ни одно из десятков «открытий» Лысенко не имело ни научного основания, ни практической пользы. У каждого из его якобы новаторских предложений были какие-то предшественники, пробовавшие те же методики в экспериментальном порядке. А на основе экспедиций и трудов Н.И. Вавилова ботаника и агрономия продвинулись далеко вперёд. Генетика в конце концов победила лысенковщину, но какой ценой русские учёные одержали эту победу!?. Сколько времени и сил было потеряно страной, где хронически не хватало продовольствия, и сотни тысяч людей до и после войны умирали от голода!?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тёмный и глупый мужик без среднего образования Лысенко, дьявольской хитростью и безжалостной волей побеждал от десятилетия к десятилетию всех своих оппонентов, среди которых преобладали очень крупные учёные. Находились, конечно, и сторонники «народного академика» – к победителю спешили примкнуть как гнусные личности и бездарности, так и отдельные настоящие специалисты, желавшие выжить, а то и преуспеть любой ценой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иные биологи и агрономы самоустранялись, пытаясь балансировать над схваткой. Но усилия принципиальных противников злого гения отечественной биологии не пропали даром. В конце концов, пусть поздно, они добились победы над Лысенко. Права генетики как науки были полностью восстановлены. «Герой социалистического труда» потерял власть в Академии и доживал свой стариковский век в опале, в одиночестве. На его похороны Академия наук по обыкновению пригнала несколько автобусов. Но никто из коллег не пришёл проводить его в последний путь. Только несколько приближённых, не успевших переметнуться от опального академика к настоящей генетике, от своего шефа – по сути – заурядного агронома.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В замечательном романе Владимира Дудинцев «Белые одежды» есть колоритная сцена последней встречи опального уже академика-изувера и победившего его в науке ученика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– Кассиан Дамианович… Почему вы с вашими способностями так свободно мыслить… Почему вы не займётесь настоящей наукой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хых-х!.. Настоящей… А у меня какая? Поддельная?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это я вам серьёзно… Я бы тогда пошёл к вам в сотрудники. Мы бы не теряли время на превращение берёзы в ольху. Озимой пшеницы в яровую. Овса в овсюг. Потому что знали бы, что возможно, а что – нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Опять же скажу тебе, как сатане. От которого не отвязаться. Только одному тебе спокойно скажу. Белое пятно у меня, Федя, в глазу. То есть, конечно, не в глазу, а сам понимаешь, где. Я не вижу того, что называется истиной. И терпения у меня нет. Ждать, пока увижу что-нибудь. Всю жизнь ждать! А в науке ж без терпения нельзя. Я, конечно, могу проникать интуицией вглубь вещей. Рождаю гипотезы. Мысль моя не терпит остановки, приземлять не даётся, лети-ит, лети-ит… Такой у меня талант. Я чистый теоретик. Философ-диалектик. Индукция и дедукция – тут моя стихия…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Одного я не понимаю – их сколько было? Тысячи. А я один. Почему они мне сдались? И ещё. Почему я сегодня терплю поражение? Этого никому не понять» [135 - Дудинцев В.Д. Белые одежды. М., 1988. С. 650–651.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На самом деле понятно здесь многое, если не всё. История лысенковщины поучительна. И в плане оценки советского режима, и в плане реальных нравов внутри научного сообщества, и в плане восприятия науки общественным мнением [136 - См. подробнее: Медведев Ж. Взлёт и падение Лысенко. История биологической дискуссии в СССР (1929–1966). М., 1993.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где были тогда настоящие учёные? Одни, сознавая всю абсурдность ситуации, боялись пикнуть («Он знал, что вертится Земля / Но у него была семья»). Другие пытались докричаться до властей и общественного мнения, но безрезультатно. Властям обычно нужно совсем другое, а не научная истина. Общественного мнения чаще всего, особенно в нашей исконно недемократической стране, просто нет (В тех условиях, когда высказывать его небезопасно, а СМИ национализированы или приватизированы). Эта проблема относится, скорее, к разделу «Учёный и власть» (см. ниже).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В условиях устоявшейся демократии и рыночной экономики плутам приходится труднее. Отчётность за результаты научных проектов строже, бездельнику просто не заплатят. Независимые средства массовой информации так и ждут «жареных фактов» откуда угодно, включая респектабельную на первый взгляд науку. Тем сенсационнее будут разоблачения! Научные сотрудники не так порабощены службой в одном-единственном месте, чтобы держать язык за зубами, если столкнутся с откровенными мошенниками в своей среде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Антидемократические, деспотические режимы во все времена опирались не только на вооружённых стражников, но и на лжеучёных, угождавших любой прихоти тирана. Так на время возникали целые лженауки. Достаточно вспомнить алхимию или же астрологию. Каждый король или герцог, да что там – любой городской магистрат содержали в штате алхимиков и астрологов. Их опыты щедро оплачивались. В Средние века, по крайней мере, никто не знал ещё истинной природы вещества да гелиоцентризма. Но и при Гитлере посылались археологические и альпинистские экспедиции в далёкие Гималаи, в Тибет на поиски мистического арийства. При Сталине вся тысячелетняя история России стала «историей СССР», которую венчала «история КПСС». Персонаж «Сказки о тройке» братьев Стругацких Фарфуркис «имеет степень кандидата исторических наук, тема диссертации: «Профсоюзная организация мыловаренного завода имени товарища Семёнова в период 1934–1941 годов» [137 - Стругацкий А., Стругацкий Б. Понедельник начинается в субботу. Сказка о тройке (2 экз.). Фантастические повести. М., 1997. С. 405.]. Ирония, конечно, но отнюдь не фантасмагорическая. Один «мой знакомый друг» – Виктор Г-н защитился по истории КПСС по индустриализации в одном-единственном районе ЦЧО. За что до сих пор, лет уже более тридцати получает прибавку к жалованию за «учёную степень». Да что там тот или иной «капээсэсник»!.. Сотни и тысячи моих коллег писали статьи и диссертации именно на примерно такие же темы и благодаря этому преуспевали в советской жизни. Хрущёв пытался засадить всю Восточную Европу кукурузой. Горбачёв вырубал элитные крымские виноградники. При Ельцине из бюджета министерства обороны выкачали огромные деньги на изучение мифических «торсионных полей». МЧС нынешнего министра Шойгу привлекает экстрасенсов для поиска затерявшихся жертв катастроф. Украинские археологи по приказу бывшего президента Ющенко реконструировали замок гетмана Мазепы, объявленного героем борьбы украинцев против русской оккупации Малороссии… Этот перечень вариантов «прикормленной науки» не имеет конца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рецидивы государственной и спонсорской поддержки явного шарлатанства в науке были, есть и будут. Не стоит самообольщаться: Средние века, когда у каждого государя служил свой алхимик и свой астролог, в этом смысле не кончились. Власть имущие до сих пор то и дело поддерживают тех, кто предлагает им разные на первый взгляд привлекательные аферы. Почему же чиновники клюют на удочку шарлатанов? Кто-то по невежеству. Кто-то из своекорыстия (знаменитые сейчас «откаты»). Кто-то по инерции заполнения вакуума настоящей жизни хоть чем-нибудь якобы интеллектуальным. Все эти качества невежественных и некультурных покровителей антинауки взаимосвязаны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что интересно: во всех других профессиях откровенный непрофессионализм невозможен по определению; по крайней мере, затруднён. Если какой-нибудь слесарь не знает, в какую сторону откручивать гайку, ему не починить крана. Коли шофёр регулярно выезжает за сплошную разделительную полосу шоссе, то его безусловно лишают водительских прав. И т. д. А вот у нас никакие по своей продуктивности якобы «учёные» будут всю жизнь получать зарплату, вовсе ими не заработанную. Почему так складывается? Наверное, потому, что, как и везде и всюду, недостатки науки суть продолжение её же достоинств. В данном случае – совершенно необходимого зрелой науке демократизма. Принимая всех, кто способен подать здравый голос в нашей дискуссии, мы, рискуем услышать и шарлатанов. Но определить их поддельный статус мы и особенно наши начальники, как правило, сможем не сразу, а лишь какое-то время спустя. Тем более, что на посторонний взгляд многие настоящие научные открытия производят впечатление фантастики. Отличить её от псевдонауки порой нелегко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассуждая о самозванчестве в науке, нельзя путать его с ошибками и даже заблуждениями учёных. Таких с кем не бывает? Правда, и отношение к своим и чужим ошибкам у всех нас разное. Но об этом сюжете – ниже, там, где о грехах учёных. Ошибаются, как известно, только тот, кто что-то делает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сложнее с бездельниками – мудро предупреждает А.А. Формозов. – В каждом научном учреждении таковых предостаточно. Все мы знаем типичные случаи: приходит в институт милая молодая женщина. Довольно скоро её жизнь в подробностях известна сослуживцам. Старики-родители болеют, получают маленькую пенсию, муж пьёт, сын связался со скверной компанией и т. д. Жалко бедную Машу! Голова её занята домашними бедами, где уж тут наукой заниматься. И держат Машу в штате до пенсии, а то и до смерти. О том, что на её месте мог бы работать творческий человек, стараются не думать. А рядом квалифицированный филолог-классик, автор многих статей о культуре древней Греции, переводчик философских трактатов Аристотеля, служит лифтёром, и почему-то никто не видит в этом трагедии. На мой взгляд, не случилось бы трагедии, если бы в лифтёры ушла Маша, уступив своё место более достойным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маш много, и беда в том, что иные из них не просто бездельничают, а чтобы закрепиться, вступают на всё ту же чиновничью стезю и путаются под ногами у других… Есть разные позиции: обывательская, безусловно, более низкая, чем научная; и жизненная – самая высокая. Перепутать их легко. Обывательскую точку зрения большинство и разделяет, и приветствует; жизненную же – не понимает и осуждает» [138 - Формозов А.А. Рассказы об учёных. Курск, 2006. С. 97.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме более или менее явно лишних людей, в научных организациях пруд пруди исследователей бывших, с какого-то момента прекративших работать творчески (вспомним вышесказанное о возрасте учёных и вариантах их бегства из профессии). Многие не просто снижают темпы своей научной работы, но нередко вовсе прекращают её по существу. Но остаются в штате, получают жалование, более или менее старательно имитируя какую-то активность, отсиживаясь за спинами работящих коллег. Эти дезертиры науки тоже сорт самозванцев. За прошлые заслуги им прощается нынешнее безделье. Но этого сорта снисходительность к аутсайдерам более понятна и отчасти нравственно оправдана памятью о прошлых заслугах тех, кто почему-то оказался творческим банкротом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя чаще всего самозванцев терпят (некоторых за прежние заслуги), но никто их не уважает. Коллеги сходного возраста, и даже студенты, аспиранты, посмеиваются за их спинами над этими «голыми королями» от науки. К тому же опасность разоблачения, нелицеприятной критики довлеет над этими убожествами, отравляя им жизнь. Так что мнимым учёным не позавидуешь. А мы, остальные их коллеги, сами то и дело чуем за своими спинами призрак своего собственного интеллектуального «разорения», и потому нередко проявляем снисхождение к научным банкротам. А что прикажете делать? Решать для себя в который раз нравственную задачу. Не имеющую по своему определению однозначного решения.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Смертные грехи» учёного<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«…Мне снилось, что я стою недалеко от кучки ангелов зажиточного вида, и полисмен взял меня за крыло и спросил, не из их ли я компании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А кто они? – спросил я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, как же, – сказал он, – это люди, которые нанимали на работу девушек и платили им пять или шесть долларов в неделю. Вы из их шайки?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, ваше бессмертство. – Я всего-навсего поджёг приют для сирот и убил слепого, чтобы воспользоваться его медяками».<br>
&nbsp;О. Генри.<br>&nbsp;Неоконченный рассказ.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Идея греха, как, наверное, и классификация грехов по степени тяжести, возникают вместе с религией, а та, как известно, служит одним из признаков культуры, её морально-этической подсистемы. У дикарей с их мифо-магическим мировоззрением пространство греховности очень узкое – круг семьи, рода, общины. Нельзя обижать своих (по крови, по соседству, по народности), а чужие – вообще не люди и на них наша мораль не распространяется. Чем больше их скальпов висит на шесте моего вигвама, тем выше мой статус в племени. Вот за убийство соплеменника следует автоматическое изгнание, по сути, отсроченная смертная казнь (чтобы преступник погиб среди животных и прочих нелюдей, а не от руки людей «настоящих»). За границей племенной территории можно всё.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мировые религии раздвинули пределы моральной регуляции до обширного круга единоверцев. Дальше всех в этом направлении пошли восточные религии, – даосы или тот же буддизм, который запрещает наносить вред всему живому. Ислам и, особенно, христианство поощряют прозелитизм – переход в их веру язычников, которые благодаря такому духовному перерождению получают все права и защиту вселенской церкви и поклоняющейся ей светской власти. Раса, пол, национальность, социальный статус теоретически уже не играют роли в шансах верующего в нашего бога сподобиться благодати за праведные поступки, либо попасть на вечные адовы муки за жизнь греховную в иной какой-то вере.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В христианстве появляется идея смертного греха. Ото всех прочих прегрешений этот отличается тем, что бесповоротно губит душу грешника – обрекает её на вечные муки в аду. Смертный грех невозможно искупить каким угодно подвигом в дальнейшем. Правда, христианский канон оставляет лазейку для совершивших смертный (по идее) грех: передать эту свою вину кому-то из экстремально заслуженных перед богом кандидатов в святые. Так, князья Древней Руси, посягнувшие на жизнь своих собратьев по клану Рюриковичей, могли обратиться с покаянием к кому-то из самых заслуженных руководителей церкви… Впрочем, это всё тонкости богословской казуистики. Они не могут задвинуть в тень людского сознания здравой мысли: чего-то в этой жизни совершать нельзя никак, иначе ты погибнешь душой. Перестанешь быть самим собой, хотя, может статься, и выживешь на какое-то время физически. Но это существование уже будет тебе не в радость, а в пожизненную предсмертную муку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вопреки распространённому в массе верующих мнению, количество самых страшных грехов не зафиксировано библейским каноном. Ветхий завет Библии, как известно, перечисляет целый набор возможностей отклонения от заповедей божьих, но прямо эти прегрешения не сортирует на большие или меньшие. А в Новом завете, если вчитаться, находим один-единственный непростительный грех – в виде «хулы на духа святого». То есть сомнение в самой религии, если вдуматься. Зато после победы христианства как новой мировой религии его адепты развернулись и стали перечислять рубежи человеческого поведения куда подробнее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наиболее пунктуально концепцию греховности оформил католицизм. Ватикан составил индекс семи смертных грехов:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• гордыня (высокомерие, тщеславие) – superbia;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• зависть – invidia;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• чревоугодие (обжорство) – gula;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• похоть (блуд) – luxuria;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• гнев (злоба) – ira;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• алчность (жадность) – avaritia;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• уныние (печаль, отчаяние) – acedia.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Художник-авангардист Михаил Шемякин даже воздвиг посредине Москвы серию скульптур – олицетворений всех смертных грехов – неподалёку от Третьяковской галереи. Детей пугать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если разобраться – список вздорный, «заточенный» не на реальную людскую жизнь, а на потребности самой церкви. Где же смертоубийство и прочие уголовные преступления!? Их, что ли, можно отмолить?! (Просто уголовщина издавна находилась в юрисдикции светской власти, а не клерикальной.) Ну почему то же переедание возводится в неискупляемое прегрешение? А отчаяние почему же так страшно? Это же вполне человеческая реакция на грехи мира сего!.. В общем, «без бутылки не разберёшься» с логикой отцов церкви и её апологетов вроде св. Фомы Аквината.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В наши дни предлагалось как-то пересмотреть, сократить или же дополнить этот список (в связи с появлением новых страшных реалий современной цивилизации вроде СПИДа или атомного оружия). Действительно, разве наркомания не страшнее чревоугодия, а загрязнение окружающей среды – гордыни? А финансовые пирамиды, разоряющие множество людей? А применение оружия массового уничтожения? Список новых смертных грехов можно продолжать долго. Но папы римские не идут на такую редакцию. Наверное, правильно делают. Ведь природа человека не меняется век от века, от тысячелетия к тысячелетию. И максимальные угрозы роду человеческому кроются пока что не в так называемых глобальных проблемах, а в нарушениях уже совершающихся – массовых и самый стойких – они и изничтожают изо дня в день миллионы людей, так не доживающих до «ядерной зимы» или какой-то всемирной эпидемии…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гораздо точнее сгруппировал «восемь смертных грехов цивилизованного человечества» (в одноимённой книге 1973 г.), то есть глобальных проблем его выживания, австрийский биолог Конрад Лоренц:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• перенаселение Земли, результатом которого получается нехватка жизненного пространства и переизбыток общения;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• опустошение жизненного пространства – загрязнение окружающей среды,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• всё убыстряющийся бег человека наперегонки с самим собой – ускорение темпов развития экономики и общественных институтов, в том числе в погоне за иллюзорными целями; безудержный рост производства и потребления;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «тепловая смерть чувства» – разрыв с природными ритмами и естественными переживания, связанный с отчуждением людей, накоплением генетического брака, иллюзией равенства людей;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• отказ от традиций, нарушение культурной преемственности; конфликт поколений (внутривидовая борьба);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• индокринируемость – манипулирование людским поведением с помощью предвзятых идеологических доктрин; преувеличенная вера во всемогущество науки;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• немирный атом – изобретение и накопление оружия массового уничтожения [139 - См.: Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. М., 1998.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя ко многим, если не ко всем перечисленным угрозам роду человеческому приложили свои усилия учёные, естественники, либо гуманитарии, но в целом эти вызовы носят, скорее, общественный характер, порождены новейшей историей западной культуры. А мы здесь ведём речь о профессиональных прегрешениях тех, кто занимается наукой. Об их «грехах» говорится, конечно, в условном, переносном смысле слова. Имеются в виду такие поступки и жизненные позиции, которые прямо и решительно противоречат исходным ценностям научного познания, принципам этоса науки. Эти последние установки науковеды представляли в разных вариантах. Одним из самых распространённых до сих пор является перечень Роберта К. Мертона. Этот авторитетнейший социолог науки из Филадельфии (США) [140 - Роберт Кинг Мертон (урождённый Мейер Р. Школьник) (1910–2003) – американский социолог. Большую часть научной карьеры преподавал в Колумбийском университете. Из семьи еврейских эмигрантов в США из Восточной Европы. Выпускник Темплского и Гарвардского университетов. В этом последнем защитил первую диссертацию (тогда ему оппонировали выдающиеся социологи П. Сорокин, К. Циммерман, Т. Парсонс, Дж. Сартон). Стал классиком структурного функционализма в социологии и автором самой влиятельной до сих пор теории этической регуляции науки.См.: Merton R.K. Sociology of science: Theoretical and empirical investigations. Chicago-L., 1973.] предложил считать базовыми для всей науки следующие четыре нормы-ценности («институциональных императива») честного исследователя:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• универсализм выводов – они должны представлять собой объективное знание, основанное на фактах и потому общезначимое; этот постулат относится и к объекту науки, который основывается на общезначимых закономерностях; и к истинности научного знания, которая в идеале не зависит от субъективных особенностей пола, расы, возраста, авторитета и т. п. привходящих обстоятельств;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• всеобщность (дословно «коммунизм») в смысле широкого распространения научного знания, в идеале не ограниченного авторством, кастой, другим личным или групповым интересом, а служащего всему научному сообществу; а в конечном счёте – всему человечеству;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• бескорыстие – при поиске научной истины требуется устранять все субъективные пристрастия, частные ценности, личную корысть, желание прославиться, и помнить первые два требования; не ждать особой награды за новое знание, кроме чувства первооткрывателя;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• организованный скептицизм – направленный против возможности ошибок, заблуждений и фальсификаций интеллектуальный фильтр сомнения не имеет границ своего применения, кроме одной – объективной истины; сомнение во всём и вся – не самоцель, а средство очищения истины от искажающих её примесей; в науке никто не может быть защищен от аргументированной критики со стороны коллег; ответственность распространяется не только на первооткрывателя сомнительного знания, но и на всех, кто его некритично заимствует.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мертон имел в виду классический идеал научного исследования, который за последние десятилетия кое в чём весьма существенно меняется по ходу исторических событий. В особенности эти изменения заметны по второму и третьему пункту мертоновского перечня. Наука теперь более глубоко встроена в коммерческую, предпринимательскую деятельность, и в этом надо признать не только негатив, но и позитив для учёных и науки, не говоря уже про общество в целом. Они лучше обеспечиваются материально, повышается их авторитет в обществе. Правда, не по всем возможным и необходимым направлениям исследований. За последние десятилетия финансовые потоки, вливаемые в науку государствами и корпорациями, существенно переструктурировались. Меньше (относительно) средств идёт на нужды фундаментального естествознания (физики, химии, эволюционной биологии), больше в те отрасли, от которых прямо зависит прогресс медицины и здравоохранения (науки о жизни). Такое перепрофилирование уже дало всем очевидные результаты: в борьбе с онкологическими, сердечно-сосудистыми, вирусными заболеваниями достигнут существенный прогресс. В связи с этой же тенденцией рванули вперёд такие отрасли прикладной науки, как фармацевтика, биотехнологии, разного рода бытовое и медицинское приборостроение (включая компьютеры и средства связи). Оговорим, что это всё на Западе, а отнюдь не у нас, в России (см. ниже об её вкладе в мировую науку сегодня).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но радикального отказа от классических установок научного познания мы тем не менее не наблюдаем. Новые реалии создают вторичные условия для дальнейшей реализации вечных идеалов истины, справедливости, ответственности. Поэтому разговор об этике науки сохраняет свою актуальность и в современных условиях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если поискать антонимы вышеизложенным в редакции Мертона заповедям, список интеллектуальных «грехов» для исследователя получится таким:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• субъективизм, когда личные или кастовые интересы тормозят поиск истины и какие-то учёные сознательно от неё отклоняются в пользу неких «шкурных», явно вненаучных соображений;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• эгоизм в распоряжении информацией, которая «приватизируется», изымается из общего интеллектуального оборота в своих личных целях, своих собственных, узкокорпоративных, либо для передачи «наследникам»;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• своекорыстие – «распродажа» науки, её эксплуатация ради собственной выгоды, карьеры; забвение общего блага из-за частных или корпоративных интересов;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• некритичность, примат веры или догмы над знанием; традиции перед инновацией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мало-мальски непредвзятый взгляд на реальную историю науки, самый скромный опыт выживания в коллективах учёных демонстрируют, что все намеченные заповеди профессиональной чести нарушаются нами, учёными, на каждом шагу, а откровенные «грехи» встречаются ещё чаще. Во взаимных оценках исследователи, чаще всего неадекватные, преувеличивая заслуги одних и произвольно игнорируя, зачеркивая, а то и активно очерняя таланты и достижения других, выставляют на первый план самих себя, любимых. Споры о приоритете в научных открытиях вели самые великие учёные всех времён и народов. Даже Ньютон погряз в судебных тяжбах к Лейбницу по поводу того, кто первым предложил теорию бесконечно малых величин в математике. Свои ноу-хау что есть силы утаивают не только государства, научно-исследовательские лаборатории, но и отдельные научные сотрудники, причём не только по части коммерчески перспективных технологий, но и в отношении никак не конвертируемых источников или методик. Агрессивной рекламой подлинных и мнимых достижений не брезгают не только научные ничтожества, но и в общем настоящие, даже крупные исследователи. Шоры той или иной идеологии, какой-то конфессии, а в особенности быстро изменчивые национальные интересы, прямо или косвенно влияют на наши методы и выводы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё это и тому подобное в принципе антинаучное поведение неприятно, но не так уж страшно. «Человеческое, слишком человеческое» сказывается везде и всюду, но везде и всюду как-то со временем преодолевается. Всё это действительно грехи наши, но не самые опасные – потому что они чаще всего не затрагивают прямо само по себе научное знание. А внешняя обстановка его выработки как правило герметична к его содержанию. Будь автор открытия негодяй, либо праведник, для истории науки безразлично, лишь бы открытие было подлинным. Моральные качества того или иного учёного могут поощрять, либо тормозить его исследовательскую работу, но это уже факт его биографии, а не той науки, которой он служил. Чтобы указать на грехи непростительные, по церковной терминологии «смертные» даже и именно для учёных, стоит вспомнить философские градации отступлений от истины. Тут надо различать ошибки, заблуждения и прямой обман, сознательную ложь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ошибка означает индивидуальное незнание истины, которая, вообще-то, известна или может быть уже открыта. Всякую деятельность, особенно сложную, ответственную, подстерегают случайные, невольные промахи. «На грех мастера нет» – эта снисходительная русская пословица вот об этом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заблуждение – это коллективное, всеобщее отступление от истины. Точнее, её временное недостижение. Уклонение с правильного пути к ней. Великие заблуждения составляют такую же неотъемлемую часть истории науки, как и выдающиеся открытия. Без алхимии не было бы химии; геоцентризм позволил как-то работать календарю и навигации до открытия гелиоцентризма; гипотеза эфира закономерно предшествовала теории относительности; и т. д., и.п.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вот сознательный обман коллег, да и самих себя, действительно непростителен и представляет собой не этап развития, а торможение, отрицание науки. Вот где кроются «смертные грехи» учёного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очень условно, не имея в виду степени тяжести вины, можно так раскрыть вариации безусловно ложной «науки»:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• плагиат – сознательное заимствование чужих идей или даже текстов без точной ссылки на первоисточник;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• подделка результатов эксперимента или иных вариантов научного исследования; вариантами здесь могут быть:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– произвольное исключение той части полученных данных, которая противоречит авторским выводам;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– придумывание несуществующих данных, то есть их прямая фальсификация;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– выводы и предложения, для которых ещё не собрано достаточно данных, но которые тем не менее формулируются в ускоренном порядке;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• так сегодня называемое райтерство – писание диссертаций или других научных работ вместо других, за деньги или иные услуги этих самозванцев;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• сюда же нужно отнести принудительное соавторство в публикациях, выполненных другими исследователями;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• последовательное утаивание научных достижений от обнародования;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• произвольное нарушений общих правил оформления научной работы (смертельно больной, буквально подыхающий от СПИДа Мишель Фуко за несколько недель до смерти отпрашивался из больницы в парижские библиотеки, чтобы выверить ссылки в рукописях двух своих последних книг; притом его окружало множество молодых друзей, готовых сделать за него черновую работу);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• запрещённые приёмы борьбы с конкурирующими исследователями, научными группами или направлениями (доносы, клевета, прочие интриги);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• игнорирование достижений своих предшественников и современников в специальности – скрытый вариант плагиата;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;прекращение реальной научной работы при сохранении своей должности или поста в научном или образовательном учреждении («Честнее оставить видимость научных изысканий и уйти в каменотёсы!» – предлагал историк академик М.Н. Тихомиров своему любимому ученику, который хронически тянул с представлением кандидатской диссертации. Почему именно каменотёсы? Этой профессией занимался, как известно, только Сократ…).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увы, и эти самые серьёзные прегрешения то и дело встречаются в мире науки. Причём даже среди этих худших пороков нашего брата учёного можно усмотреть свою иерархию. Творческая импотенция явно извинительнее плагиата (ведь за обанкротившимся учёным чаще всего стоят семейные иждивенцы или младшие коллеги, которым всё ещё надо помогать, а не бросать на произвол судьбы, самому выйдя на пенсию). Да и степень каждого из «грехов», если разобраться, разная (одно дело присвоить страницы чужого текста, а другое – «забыть» печатно поблагодарить коллегу за факт или идею, которые ты у него взял, и сам развил и опубликовал).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой же связи обратим внимание на более сложное распределение добродетели и греховности между учёными одной и той же исторической эпохи. Мы уже отметили, что в глазах историка представители одной и той же науки сплошь и рядом выступают – одни в чёрных, а другие в белых одеждах. Образно говоря. Нередко так оно и есть. Ничего хорошего о том же Лысенке сейчас не скажешь. Упырь есть упырь. Попил человечьей крови через край. Некие недостатки можно заметить и среди его противников генетиков. Первый из них – попытки соглашательства с явной лженаукой. У кого-то (начиная с Н.И. Вавилова) такое примиренчество было вынужденным (высокими должностями, ответственностью за подчинённых, их судьбы), а у кого-то просто прагматическим ходом, опасением за собственное положение; у многих – просто житейской инерцией невмешательства во всё, что тебя лично прямо не касается. Есть мнение, что равнодушие к злу – не менее страшный грех, чем оно само. «Бойтесь равнодушных, – поучал польско-советский писатель Бруно Ясенский, – именно с их молчаливого согласия творятся все ужасы на Земле». Доля истины в таком вердикте имеется. Но если все подряд учёные кинутся на борьбу со злом, кто будет работать по профессии? Разве сопоставима пассивность первых советских генетиков с агрессией лысенковцев?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Более существенны на моральных весах истории те случаи, когда в общем-то добросовестные представители науки допускали слабину и вольно-невольно участвовали в проработках своих безвинных товарищей. Но и тут стоит различать мотивы сдачи нравственных позиций: желание спасти себя и близких людей, или же потребность ценой предательства продвинуться в карьере. Конечно, не всегда эти мотивы явно различаются [141 - См. яркие образцы сложностей в мотивации поведения разных учёных на идеологических переломах: Алымов С. Космополитизм, марризм и прочие «грехи»: отечественные этнографы и археологи на рубеже 1940-х – 1950-х годов // Новое литературное обозрение. Филологический журнал. 2009. № 97.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но если стать на путь оговорок и отговорок, то все вообще вины людей можно релятивизировать (в духе Раскольникова из романа Ф.М. Достоевского). Зло вообще есть зло, независимо от его размера. Только очень большое зло может заставить честного человека совершить зло, как будто бы меньшее. Но эти формулы житейской морали уже не имеют прямого отношения к науке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При всей сложности обсуждаемой темы, «суть дела, когда речь идёт о преступлении, всегда проста. Она начинается с того, что я вижу возможность или уже фактическое начало преступления и всё-таки участвую» [142 - Ясперс К. Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии. М, 1999. С. 108.]. И если в этом случае я – настоящий учёный, то пойму, что перестал быть им.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учёный и власть<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ниже учёных и журналистов никто не падает в раболепии перед властью».<br>
&nbsp;А. И. Герцен.<br>&nbsp;Чего они так испугались?<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Подчиняться власти легче, чем воевать с ней».<br>
&nbsp;Э. Хемингуэй.<br>&nbsp;По ком звонит колокол.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– В числе прочего я говорил, – рассказывал арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдёт в царство истины и справедливости, и власть ему будет не нужна…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия! И не тебе, бродяга, рассуждать о ней! – сорванный и больной голос Пилата разросся».<br>
&nbsp;М.А. Булгаков.<br>&nbsp;Мастер и Маргарита.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приведя данное первым эпиграфом грустное заключение издателя «Колокола», А.А. Формозов дополняет его впечатляющими примерами академического сервилизма [143 - От лат. servilis – рабский. «Раболепство, прислужничество, рабская угодливость» (Словарь иностранных слов).]. Первый пример – французский.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как выдающиеся естествоиспытатели вроде Лапласа [144 - Пьер-Симон Лаплас (1749–1827) – французский математик, астроном, физик. Из крестьян, но всегда находил влиятельных покровителей, которые помогли ему получить образование. Выбрался из департамента Кальвадос в столицу благодаря блестящим трактатам по исчислению бесконечно малых величин и общим принципам «небесной механики» (введённый им же термин). Начал преподавать математику в Военной академии. Среди его учеников был и восемнадцатилетний лейтенант Бонапарт, чьи способности высоко оценил на экзаменах. Впоследствии учёный пользовался неизменным покровительством императора Наполеона I, который наградил его множеством отличий, включая титул графа Империи, посты министра внутренних дел, затем сенатора. Одним из первых проголосовал за низвержение Наполеона; вернувшиеся Бурбоны сделали его маркизом и членом палаты пэров.Член Парижской академии наук (1785). Член-корреспондент Императорской Академии наук России (1802). Автор фундаментальных работ по устройству Солнечной системы (многотомник «Небесная механика»), теории дифференциальных уравнений, теории вероятности (один из её основоположников); по множеству других разделов алгебры, геодезии, акустики, прочих естественнонаучных дисциплин. В годы революции находился в числе учредителей Бюро долгот (Института астрономии); Нормальной школы; разрабатывал и вводил новую метрическую систему.В философии, несмотря на образование, полученное в школе бенедектинского монастыря, придерживался материализма и атеизма. На вопрос Наполеона, почему он ни разу не упомянул бога-творца в своих трудах о системе мира, дал знаменитый ответ: «Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе». Классический вариант научного детерминизма назывался его именем, равно как и космогоническая гипотеза (Канта – Лапласа) о происхождении планет Солнечной системы из раскалённой газовой туманности.], Лаканаля [145 - Иосиф Лаканаль (1762–1845) – французский философ, политический деятель. Преподавал философию в провинции перед избранием членом революционного Конвента. В годы революции занимался организацией школ нового типа, включая Эколь Нормаль (Нормальную школу) в Париже. После реставрации королевской власти уехал в Соединённые Штаты Америки, где возглавлял университет в Луизиане. На старости лет ему разрешили вернуться на родину.], Бертолле [146 - Клод Луи Бертолле (1748–1822) – французский химик, врач и аптекарь. Член-корреспондент Парижской академии наук (1780). Профессор Нормальной и Политехнической школ в Париже. Во время революции и наполеоновской империи курировал вопросы обороны страны, организовывал химическое и металлургическое производства. Сопровождал Бонапарта в Египетском походе. Сделал несколько открытий в области неорганической химии, химии растворов и сплавов (включая хлорноватокислый калий – бертоллетову соль).], Монжа [147 - Гаспар Монж (1746–1818) – французский математик. Член Парижской академии наук (1780). Один из учредителей и профессор Нормальной и Политехнической школ в Париже (1794). Классик начертательной геометрии. В ходе революции был министром флота (1792–1793), заведовал пороховыми складами и пушечными заводами. Впоследствии сподвижник Бонапарта, участник его Египетского похода. Удостоен графского титула и должности сенатора. После Реставрации Бурбонов лишён всех постов, включая профессорские.], Карно [148 - Лазар Николя Карно (1753–1823) – французский учёный-математик, инженер-механик. Активный деятель революции – член Законодательного собрания, Конвента; затем Комитета общественного спасения при якобинской диктатуре, затем Директории; наконец, был военным министром при Бонапарте. После окончательного возвращения Бурбонов изгнан из Франции (1915).], Фурье [149 - Жан Батист Жозеф Фурье (1768–1830) – французский математик, физик. На вторых ролях участвовал в политической борьбе по ходу революции. После чего был приближен Бонапартом, взят в Египетский поход. Потом служил одним из наполеоновских префектов – возглавлял один их департаментов. После Реставрации возглавлял статистическое бюро. Избран в члены Парижской академии наук (1816), стал её пожизненным секретарём. Сохранил баронский титул, пожалованный Наполеоном.], Пуассона [150 - Симеон Дени Пуассон (1781–1840) – французский математик, физик, астроном и инженер-механик. Член Парижской академии наук (1812). Профессор Политехнической школы (1806) и Парижского университета (1809). Почётный член Императорской Академии наук России (1726). Целый ряд математических формул, теорем и уравнений назван его именем.] и другие выслуживались сначала при королевской власти, затем в кровавые годы революционного террора, потом при Бонапарте, наконец, опять при реставрированных Бурбонах. Каждый новый режим приносил им дивиденды в виде постов министров, префектов, депутатов законодательного собрания; орденов, академических званий; титулов графов, баронов, маркизов, пэров; разных прочих отличий, включая, разумеется, солидные денежные суммы. Кое-кто, правда, пострадал «при ловле счастья и чинов» – Лавуазье [151 - Антуан Лоран Лавуазье (1743–1794) – французский учёный, один из основоположников современной химии. Член французской академии. После её ликвидации занимался коммерческой деятельностью по откупам; возглавлял пороховой арсенал. По приговору революционного трибунала гильотинирован по обвинению в финансовых махинациях по ходу откупной деятельности. Председатель трибунала Коффиналь отклонил ходатайство бюро искусств и ремёсел о помиловании Лавуазье с вердиктом: «Республике не нужны учёные».] гильотинировали, Лаканаля и Карно исключили из академии и выслали из страны [152 - См.: Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2006. С. 147–150.], так как они не отказались от своих республиканских идеалов. Но большинство их коллег легко меняли политическую ориентацию с каждым поворотом в истории их родины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другой пример итальянский – в 1931 г. всем преподавателям и сотрудникам университетов предложили присягнуть на верность новой власти – фашизму и его дуче Муссолини. Из 1250 человек уклонились от этой присяги 12, то есть менее одного процента. «Итальянцы – народ космополитичный. Едва ли не каждый квалифицированный специалист без особых трудностей устроился бы во Франции или США, и всё-таки людей, уклонившихся от компромисса, оказалось позорно мало…» [153 - Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2006. С. 15–151.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Читатели книг А.А. Формозова об отечественной науке могут извлечь из них, да и сами привести массу наших российских примеров того же самого явления – когда вроде бы самые образованные, умные и честные представители русского народа поддерживали самые дикие, антинародные решения властей – сначала самодержавной, потом «керенской», а затем, в особенности, советской; наконец, постсоветской, «новороссийской». Подписи выдающихся представителей русской интеллигенции, включая учёных и врачей, стояли под каждым новым откликом о расстрелах «врагов народа», или «происках империализма», или необходимости «укрепления вертикали власти».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Существует мнение, что обслуживать власть могут лишь прикладные, технологичные отрасли науки, а «фундаментальное (чистое) естествознание, ставя перед собой цель добывать объективное знание о законах природы и общества (? – С.Щ.), не является социально ангажированным» [154 - Мамчур Е.А. Образы науки в современной культуре. М., 2008. С. 352.]. Как видно из контекста этого раздела пособия, с таким идеалистическим мнением трудно согласиться. Различается мера и формы идеологической ангажированности учёных, причём характер этой ангажированности зависит не только от их специальности (физик-теоретик или историк, астроном или литературовед и т. д.), но и от типов их личности, индивидуальных характеров. Не говоря уже о национальных и корпоративных интересах, которые всё сильнее притягивают специалистов самых разных профилей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обслуживать власть учёные могут как в рамках своей специальности, так и за её пределами; усиливать правящий режим наука способна как материально, так и морально-психологически. Разумеется, астроному не приготовить отравляющих веществ и не сконструировать иного оружия массового поражения. Но он вполне способен назвать новую звезду именем вождя, вступить в правящую партию и фигурировать на её публичных мероприятиях в качестве «свадебного генерала». Ботаник или, допустим, врач-инфекционист вряд ли возьмутся сочинять предвыборную программу вместо штатных политологов, но и они могут гордо голосовать за очередного вождя и прославлять его политику в средствах массовой информации. И наоборот, бывший советник вождя может эмигрировать, отказаться от участия в политических играх. Вспомним, какую психологическую трагедию испытали многие создатели атомного оружия, как заграничные, так и отечественные физики и инженеры. Именно они развернули международное движение за мир на планете. Академик В.А. Легасов [155 - Валерий Алексеевич Легасов (1936–1988) – русский химик и технолог; первый заместитель директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова; академик АН СССР (1981). В составе правительственной комиссии по ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы пробыл на объекте четыре месяца, получив поэтому фатальную дозу радиации. Разработал технологию изоляции горящего реактора. Покончил с собой во вторую годовщину этой аварии. Перед смертью записал на видеоплёнку свой чернобыльский опыт, рассказал об остававшихся в тайне фактах этой трагической истории. Эти видеоматериалы Би-би-си использовало для фильма «Пережить катастрофу». Посмертно (1996) награждён званием Героя России.] убил себя, потому что не смог пережить банкротства властей и собственного бессилия в момент Чернобыльской катастрофы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что политический выбор учёного пролегает не столько внутри дисциплинарной системы науки, сколько вне её, на просторах самой жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут пора уточнить, что это за власти, и почему бы учёным их не игнорировать? Особенно в мало-мальски демократическом государстве, каковой, наконец, стала Россия или тем более уже давно являются страны Запада. На этот вопрос не ответить избитой фразой о том, что, дескать, если ты игнорируешь политику, то она всё равно достанет и использует тебя. Потому что аполитичные люди автоматически поддерживают существующий режим, невзирая на его достоинства и недостатки. Речь не идёт о низовых уровнях исполнительной власти, регулирующих сугубо коммунальные вопросы и тайком подворовывающих из муниципальных бюджетов. Политический режим в стране бросает свою тень на всё, включая учреждения науки. Одно дело, как выжить учёным при диктатуре. Другое – выбор между правящими и оппозиционными силами в условиях демократии. И третье – как сейчас в России, где установилась «управляемая демократия». Но только не для служителей научной истины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учёные в своём большинстве пытаются выжить и даже преуспеть при любом режиме. Отчасти это объясняется их преданностью любимому делу, за возможность заниматься которым они готовы отдать всё или почти всё. Отчасти – трусостью за свою шкуру, боязнью потерять жизненные блага. Один мотив не отменяет другого. Учёные действительно больше многих других профессионалов любят свою работу. Но в число учёных попадает больше робких личностей, чем в иные, более воинственные профессии. Эта тенденция как-то связана, разумеется, с особенностями их труда. Кто-то из ветеранов специального подразделения «Альфа» высказал мнение, что на сотню родившихся мальчиков приходится около семи воинов. Вряд ли кто-то из них пойдёт в науку. А сутулым очкарикам, отличникам по математике и чемпионам школы по шахматам, туда самая дорога. Казалось бы – нормальное разделение функций в популяции, в данном случае – социуме. Но жизнь испытывает на прочность не только военных. «Не где пулемёты радеют, / Не только во время атак, / Бывает, что за ночь седеют, / За миг, за решительный шаг // Земля дорога и сурова / Не только для бравых солдат. / Седеют за честное слово / и за / Неопущенный взгляд. // Не только железные гунны, / Не только огонь и броня, / Седеют, идя на трибуны, / Седеют, друзей хороня». (В. Солоухин «Седина»). Так что сколько настоящих исследователей рождается на сотню младенцев – это ещё неизвестно. Но вряд ли больше, чем прирождённых воинов. В разные периоды истории общества ему нужны то воины, то учёные. Так что надо готовить впрок и тех, и других.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Правда, раболепие учёных нигде и никогда не было тотальным. Не знаю уж сколько на проценты взять именно, но порой природа рождает героев с душой воина и умом учёного. А может, таких гораздо больше, чем мы думаем. Архимед грубо послал подальше римского легионера, помешавшего ему чертить очередную теорему, невзирая на происходивший штурм Сиракуз. Джордано Бруно взошёл на костёр инквизиции, но не отрёкся от своих открытий бесконечных миров во Вселенной. Наш Ломоносов гневно обличал учёных немцев перед матушкой императрицей. Нильс Бор влез в подводную лодку и отправился под немецкими глубинными бомбами в Америку, докладывать Рузвельту об атомном оружии. Опять же наш П.Л. Капица послал подальше зловещего Берию и отказался делать атомную бомбу. И несть числа примеров из истории науки, когда учёные не струсили в критические моменты жизни, а совсем наоборот – проявляли редкую смелость, даже неслыханную дерзость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мои первые впечатления в лагере…, – делился на склоне лет выдающийся генетик XX века Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский [156 - Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский (1900–1981) – русский биолог, один из основоположников генетики. См. его увлекательнейшие мемуары: Тимофеев-Ресовский Н.В. Воспоминания. М., 1995.]. – Нас толкнули в барак… и тут сразу набросились урки. Был в нашей группе старичок, такой прилично одетый старичок. И на него набросились раздевать, разувать. И на меня накатило. Ну, злость накатила такая, что спасу нет. Я, несмотря на то, что на ногах недостаточно крепко стоял, вспомнил всё-таки остатки джиу-джитсу, какие знал. Значит, на первого урку просто прыгнул и двумя кулаками ему в морду, в прыжке, вот таким образом: с двух сторон по двум скулам кулаками. Вообще это штука ужасная. Но я-то был очень ослабши… Он, конечно, свалился без сознания, но ничего, не сдох, слава богу. Затем я другому в причинное место ногой сразу угодил. Он завыл, как шакал, и тоже бултыхнулся, а остальные разбежались. Потому что они же трусы вообще, урки, страшные» [157 - Тимофеев-Ресовский Н. Воспоминания. М., 1995. С. 327.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одно дело бытовые ссоры, а совсем другое – политические коллизии. Отдельные представители академической корпорации имели мужество пойти против «политического течения». В знак протеста против увольнения нескольких прогрессивных профессоров почти все их коллеги из Московского, тогда Императорского, университета в 1911 г. единодушно ушли в отставку, после чего нашли себе работу в негосударственных учреждениях. Когда царское правительство исключило из числа почётных академиков Максима Горького за его революционные делишки, в знак солидарности сложили полномочия почётных академиков по разряду изящной словесности А.П. Чехов и В.Г. Короленко. Но что угрожало таким диссидентам при царе? Молчаливое презрение власть имущих. И сохранение всех их гражданских прав. Возможность работать и зарабатывать на жизнь всем своим близким. Даже ездить за границу. Нам бы так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом цена свободы высказываний повысилась до свободы их автора и даже его жизни. При советской власти столь масштабных выступлений не случалось, но отдельные вспышки сопротивления имели место. Л.Д. Ландау, занимая место преподавателя Харьковского университета и находясь на взлёте своей учёной карьеры, участвовал в сочинении и распространении по-настоящему антисоветской листовки. Из тюрьмы его спасло только настойчивое заступничество П.Л. Капицы, к которому Сталин и Берия ещё прислушивались. Кое-кто из наших правозащитников 1980-х -1990-х гг. до сих пор затёсывается в так называемые марши несогласных с этой, нынешней Россией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но единичные диссиденты только подчёркивают сплошную беспринципность абсолютного большинства их коллег.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А.А. Формозов так объясняет феномен учёного раболепия перед властями. Страх и корысть тут присутствуют, но не они главное. Главное заключается в двух других обстоятельствах. Первое: постоянная зависимость учёных от источников финансирования своей работы. Сначала князья, короли, императоры, римские папы и епископы; затем миллионеры и фюреры; наконец, «государственный» бюджет и всё те же благотворительные фонды, наши и иностранные. Учёные всегда выглядят иждивенцами, просителями, то есть просто попрошайками. Совершив тяжкими трудами и в силу выдающихся способностей важные для науки открытия, их авторы надеются на немедленную благодарность общества, какую-то отдачу от своей победы. Тщетно! И ветви власти, и широкая публика ничего не понимают в этих сложных и отвлечённых вопросах. Это ведь, допустим, не атомная бомба и не новые удобрения для сельского хозяйства (хотя и то, и другое придумали именно учёные). Астрономия, филология, математика, история, археология, лингвистика, всё такое прочее – кому они, по большому счёту, нужны? В такой ситуации некоторые творцы научного знания психологически «ломаются» и устремляются в погоню за благами земными, беззастенчиво рекламируя свои научные достижения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вторая, по А.А. Формозову, причина учёного сервилизма ещё глубже. Даже в условиях, когда польза от работ физиков или филологов вроде бы признаётся и государством, и обществом, среди учёных незаметно прибавки гражданского мужества и моральной принципиальности. Дело «заключается, видимо, в том, что люди, чей ум предельно гибок и изощрён, постоянно убеждающиеся по собственной практике в относительности всех оценок и принципов, склонны руководствоваться этим и в морально-этической сфере. Натуры, менее интеллектуальные и потому более цельные, в критическую минуту зачастую ведут себя достойнее «мыслителей», сохраняя верность ранее избранному пути… Тренированный ум всему отыщет оправдание…» [158 - Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2006. С. 153.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне кажется (или я хочу надеяться), что первая из названных замечательным историком нашей науки причин сервилизма всё-таки важнее второй. Господствующему режиму присягают представители всех сословий и занятий. Может быть, голос интеллигенции звучит громче, но это уже не вина учёных или художников, а особенность их ремесла. Вина талантливейшей режиссёрши Лёни Риффеншталь (музы самого фюрера!) или же гениального писателя Кнута Гамсуна (Нобелевского лауреата) за прославление Гитлера общеизвестна, как и погромные речи, доносы на коллег Мартина Хайдеггера тех же времён, как и преувеличение звериных черт в человеке Конрадом Лоренцем [159 - Конрад Захариас Лоренц (1903–1989) – австрийский зоолог. Выпускник медицинского факультета Венского университета. Стажировался у О. Хаксли в Англии. Член НСДАП с 1938 г. Профессор Кёнигсбергского университета (1940). Воевал армейским врачом на Восточном фронте. 4 года провёл в русском плену (Армения, Казахстан). По возвращении в Германию основал Институт физиологии (Бавария). Нобелевская премия по физиологии и медицине (1973, совместно с Николасом Тинбергеном и Максом фон Фришем) за создание новой науки о поведении животных и человека – этологии. Научные и популярные книги Лоренца переведены на многие языки мира, включая русский («Человек находит друга», «Год серого гуся», «Кольцо царя Соломона», «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», «Агрессия. Так называемое зло»).] – врачом вермахта, а вот истовое служение фашизму и на фронте, и в тылу миллионов их сограждан кануло в «песок статистики». Точно так же подписи Ильи Эренбурга да Виктора Шкловского, присланные ими даже из крымской здравницы к постановлению Союза советских писателей, осуждающих Б.Л. Пастернака за Нобелевскую премию, вошли в историю, а вот имена десятков «трудящихся», прокричавших в газетах да на митингах то же самое, сегодня никому уже не интересны. Поэтому я предполагаю, что на учёных, продавших душу политическому дьяволу, лежит одна главная вина – их голоса прозвучат стократ мощнее. Отсюда и повышенная мера ответственности. А в остальном учёные и художники – такие же люди, как и представители всех остальных профессий и слоев общества. Не хуже и не лучше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С добровольной «продажей в политическое рабство» всё вроде бы в основном ясно. А вот как быть тем немногим коллегам, кто желает сохранить свою совесть и репутацию даже под идеологическим нажимом? А.А. Формозов намечает несколько вариантов нашего поведения в нелёгких условиях. Их он наблюдал за полвека научной работы в условиях позднего сталинизма и последующей – авторитарной истории СССР.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый выход – уйти, бежать из науки в другие, более безопасные занятия (Здесь и далее курсив мой – С.Щ.). Одни археологи переучивались на геологов, иные на врачей. Выпускник медицинского факультета университета св. Владимира, лекарь I разряда М.А. Булгаков, будучи мобилизован то петлюровцами, то деникинцами на гражданскую войну с её зверствами, после неё упорно скрывал своё медицинское образование. Многие гуманитарии уходили от академических занятий в более безопасное преподавание. Кто на время, возвращаясь к увлечению молодости при политической «оттепели», кто навсегда. Когда П.Л. Капица отказался принять участие в проекте создания атомной бомбы, его уволили с поста директора Института физических проблем. В отставке он устроил подобие лаборатории в дачном сарае и проводил там некие эксперименты. Но у большинства коллег нет пожизненной ренты, и, оставив академическое учреждение, они вынуждены искать другую профессию, которая их прокормит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А.А. Формозову не нравится окончательный разрыв с наукой. А кому из настоящих адептов нашей профессии он понравится? Действительно, он похож на дезертирство присягнувшего солдата или бегство в мир монаха. Измена есть измена, как её не оправдывай. Надо работать по любимой специальности, что называется, до упора, но как?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Распространённый вариант: «замкнуться в узком круге специальных проблем, подальше от того поля, где идёт борьба не на жизнь, а на смерть» [160 - Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2006. С. 156.]. Такой выбор делает, пожалуй, большинство из нас. Малограмотные солдаты из «Зоны» С. Довлатова огрызаются на взывания замполита: «Политику не хаваем». Советские учёные покорно ходили на демонстрации солидарности трудящихся два раза в году, подписывались на денежные займы в пользу государства, совершали все прочие ритуальные действия. А кто из них этому государству верил, кто не очень, а кто его в душе ненавидел – никак не влияло на их исследовательскую работу. Ну и хорошо – именно для науки. Плохо для учёного, который, если честен перед самим собой, перестаёт себя уважать. А нравственные унижения так или иначе снижают творческий потенциал личности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другой, более достойный вариант – «на службе обычная рутинная работа в своей частной области, а по вечерам тайком что-то делается для себя без оглядки на цензуру» [161 - Там же. С. 157.]. М.И. Пришвин всё время сталинских репрессий пересидел на глухих охотничьих становьях, писал для печати всё больше о синичках и ёлках, а «в стол» – откровенный до известной степени дневник (полностью до сих пор, кажется, не опубликованный). Тот же М.А. Булгаков зарабатывал театральной подёнщиной (либретто для МХА-Та и Большого театра, ассистентом режиссёра), а по ночам писал свой «закатный роман». После смерти шестидесятилетнего историка А.А. Зимина [162 - Александр Александрович Зимин (1920–1980) – советский историк (Древней и Средневековой Руси). Доктор исторических наук. Научный сотрудник Института истории АН СССР.] лет десять ежегодно выходила новая монография из его архива. Несть числа таким примерам если не в искусстве (там часть рукописей да партитур всё же сгорает безвозвратно), то именно в науке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подобные примеры вызывают у А.А. Формозова уважение, но он обращает внимание на то, что далеко не все созданные тайком рукописи не сгорят. В прямом или переносном смысле этого слова. Чаще написанное «в стол» утрачивается или просто устаревает после смерти их авторов, так и не войдя в историю науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сам автор пересказываемой классификации предпочитает четвёртый вариант: «Работая с полной отдачей в избранной сфере, скрепя сердце приняв какие-то апробированные догмы, исподволь при всяком удобном случае приводить в печати или на лекциях идеи, идущие вразрез с официальными установками. Иногда это удаётся в скромных масштабах, иногда – в довольно значительных, иногда быстро пресекается и кончается плохо. Это путь деятельных людей, в основе порядочных, но идущих на компромиссы, чтобы не зарыть свой талант в землю, чтобы твоя область знаний двигалась вперёд, не отрываясь от достижений мировой науки» [163 - Там же. С. 157.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осмелюсь добавить к этой замечательной типологии учёных, взятых по их отношению к власти, ещё один вариант: открытого вызова этой последней. Оригинальнейший русский философ, которого до революции левые ругали за правизну, а правые за левизну, в 1918 г. приходил то в московский совет большевистских депутатов, то прямо в Кремль, заявляя охране: «Я – монархист Розанов. Желаю видеть Троцкого или Ленина. Надо поговорить…» Такое изредка, но случалось даже при Гитлере и Сталине; учащалось при смягчении режима до авторитарного (т. е. без массовых казней, как при тоталитаризме). Академик Николай Иванович Вавилов под натиском лысенковщины заявлял своему окружению: «На костёр пойдём, гореть будем, но от убеждений своих не откажемся». Так оно и вышло. И авторитарные, и даже внешне либеральные политические режимы наказывали всех непослушных себе, невзирая на их заслуги перед той же наукой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но всё же Александр Александрович Формозов прав, выпустив этот вариант бунта из своего перечня. Во-первых, это просто самоубийство – по отношению и к себе, и к своим близким, и к самой науке. А.Д. Сахаров, начав открыто диссидентствовать, уже не смог возглавить Институт теоретической физики после кончины своего учителя академика Фока, потому что тут же подвёл бы всё учреждение «под монастырь» политической неблагонадёжности. Правда, он будто бы сказал своим коллегам: «Волк не охотится в своих угодьях…» Став «правозащитником» или ещё каким-то политическим деятелем, учёный, по сути, меняет профессию, изменяет науке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-вторых, таких борцов с политическим режимом обычно прямо или косвенно поддерживают геополитические конкуренты твоей страны. Через Коминтерн Сталин финансировал антифашистов. ЦРУ и прочие разведки мира пристально следили за нашими диссидентами и ненавязчиво подсобляли им, стремились завербовать. Как тут разделить патриотизм и предательство родины? Когда нынешние правозащитники, среди которых немало сотрудников РАН и университетских преподавателей, обличают войну России на Кавказе, чему это способствует? Правильно – продолжению сепаратизма, в перспективе – расчленению Российского государства на уделы. Политическая оппозиция нужна, но причём здесь наука?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Следующая, логически последняя в излагаемом перечне линия поведения прямо или косвенно противоположна вышеизложенным. Она означает переход на официальные позиции и сознательное, добровольное участие в разгроме тех направлений, что им не соответствуют. Разница в том, кто записывается в палачи: серьёзный учёный, или же бездарный приспособленец, пытающийся сделать карьеру около науки. Тоталитарные и авторитарные власти с охотой использовали и тех, и других.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Могу только добавить к выводам А.А. Формозова, что одни настоящие учёные подавались в политику только при самой острой нужде, а по её истечении как-то каялись, пытались искупить грехи (таковы многие президенты Академии наук дохрущёвских, да и последующих времён). А другие, подававшие большие надежды в науке и даже отчасти их оправдавшие, навсегда входили во вкус политического интригантства и делались пожизненными «фюрерами» своих научных учреждений (таковы многие директора Институтов той же Академии на протяжении всей советской и даже постсоветской истории).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё сказанное относится прежде всего к гуманитарным дисциплинам, чьё содержание прямо или почти прямо связано с борьбой политических идеологий. Но и естественные науки, вплоть до таких отвлечённых, как математика да астрономия, физиология или филология, в условиях тоталитаризма становились ареной проработок и казней. Даже в относительно демократических условиях перед многими учёными встаёт мучительный моральный выбор – как при изготовлении оружия массового поражения или же экспериментами над геномом. Впрочем, это уже не политическая тема.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А.А. Формозов мудро предупреждает, что вся изложенная группировка схематична. Жизнь и в прошлом, и сейчас, да и, вполне возможно, в будущем оказывается богаче схемы. Кто-то из нас менял позицию в ту или иную сторону. Различался размер компромиссов. Потомки из своего исторического далека вряд ли различат такие нюансы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне очень по душе окончательный вывод патриарха нашей науки: «Вся наша жизнь стоит на компромиссах: с родителями, любимыми, но принадлежащими к другому поколению и плохо нас понимающими; с коллегами, очень разными по устремлениям и нравственным качествам. Нельзя превращать жизнь в вечную гражданскую войну. Но нельзя и капитулировать при малейших сложностях, приспосабливаясь к любому произволу и преступлению. Борьба и противостояние неизбежны. Решить, где пролегает грань допустимых уступок, которую нельзя перейти, дело совести каждого. Тут единых рецептов нет» [164 - Там же. С. 159–160.].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука при тоталитаризме и в условиях демократии<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А я ушаночку поглубже натяну<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в своё прошлое поглубже загляну…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слезу смахну,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тайком тихонечко вздохну…»<br>
&nbsp;Н. Петров.<br>&nbsp;Ушаночка.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Не пижонься, парень, – мой папаша барин!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тоже популярен был на Колыме…»<br>
&nbsp;Л. Сергеев.<br>&nbsp;«Опоздал немного поезд круглоногий…»<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Народ в своём большинстве – носитель массового сознания – не склонен, да и не должен вечно помнить ужасные страницы своего прошлого. Ему надо жить дальше, встречать новые победы и беды. Историки тоталитарных режимов отмечают феномен «онемевшей в людях истории» – коллективную амнезию на пережитый ужас. И красный, и коричневый, и любой другой террор приносят попавшим между его жерновами людям столь запредельный опыт, что помнить его вечно, а тем более вспоминать, пересказывать просто невозможно. Это сразу отметили правдивые летописцы Гулага и Освенцима. Чтобы хоть как-то познакомить сограждан, молодые поколения с политическими жертвами их народа, писатели смягчали краски на своих фресках земного ада. Познакомившись с «Одним днём Ивана Денисовича» Солженицына, Варлам Тихонович Шаламов, отбывший четверть века за колючей проволокой, сказал: «Я в таком лагере не сидел». «Колымские рассказы» самого Шаламова читать почти невозможно: слишком ужасны характеры и ситуации. На тюрьму и на лагерь похожи война, блокада, тюрьма, но и там есть некоторые утешения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако для представителей интеллектуальных профессий забвение прошлого опасно. Их общественная роль как раз и состоит в том, чтобы помнить и объяснять былое, извлекать из него уроки. Во-первых, идейная преемственность необходима самой науке. Во-вторых, учёные, прочие представители интеллигенции имеют возможность, а значит, и обязанность познакомить с историческим опытом новые поколения не только коллег, но и всех желающих узнать правду сограждан.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В царской России многим интеллектуалам казалось – устрани самодержавие и прочие средневековые атрибуты отечественной государственности – и страна пойдёт вперёд семимильными шагами. Отсюда популярность не только умеренных оппозиционеров вроде кадетов, но и радикалов вроде эсеров или большевиков в кругах русской интеллигенции. Революция 1917 года развеяла эти иллюзии. В послевоенный период значительная часть советской интеллигенции, в том числе академической, находилась в скрытой оппозиции дряхлевшей советской власти. Так называемым (условно) шестидесятникам представлялось: распусти КПСС, прими новую конституцию и Россия… (см. выше). Поэтому московская интеллигенция готова была своими телами защищать «Белый дом» от танков противников демократии. Всего через несколько лет оказалось, что вместо старых советских трудностей мы получили совсем другие, но не менее, а может быть, и более мучительные. И всё же попробуем различить положение науки и учёных, образно говоря, позавчера, вчера и сегодня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Одним их мифов, который получил широкое распространение и почти утвердился в сознании ряда поколений, стало представление о том, что Октябрьская революция и вызванные ей социальные последствия оказали большое позитивное влияние на культурное развитие широких масс общества. Этот миф, ставший одним из основных тезисов советской пропаганды, повторялся затем многократно в научных трудах и широкой печати, стал аксиомой. Даже западные критики советского режима, особенно из так называемых левых интеллектуалов, принимали его как доказанный факт. Основное значение революции они усматривали именно в том, что культура, перестав быть элитарной, стала доступной массам, хотя и претерпела при этом сильное упрощение… Нет сомнения в том, что революция, радикально разрушив традиционные общественные отношения, способствовала перегруппировке социальных структур и отдельных их элементов, мобилизации (часто принудительной) масс для выполнения задач модернизации, а в конечном счёте создавала определённые предпосылки для формирования современного массового общества. Однако другим следствием этого процесса стала социальная деградация, люмпенизация и маргинализация общества, очевидная эрозия культуры, уничтожение интеллигенции. Все эти процессы нашли своё завершение и выражение в принципиально новом историческом образовании – тоталитарном государстве, культура которого представляет собой квазикультуру и существует лишь постольку, поскольку выполняет известную функцию, социальный заказ. Отсюда возникает особый тип мышления и поведения индивида, характеризуемый очень точно как раздвоение сознания, основной смысл которого состоит в стремлении избавиться от всесильного зла путём внутренней эмиграции. Наиболее драматический характер эта дилемма приобретает для творческих натур – поэтов, художников и учёных, смысл жизни которых и предназначение – в раскрытии увиденного, осознанного и понятого ими мироздания для человечества. Конфликт индивида и общества в этой ситуации неизбежен и может закончиться только победой одной из сторон. Поэтому история советской культуры… – это длинный мартиролог, каждое имя в котором отражает какую-нибудь из граней общей печальной судьбы народа» [165 - Сабенников И.В. «Моя академия» А.П. Соловьёва: реальность абсурда // Отечественная история. 2008. № 6. С. 131.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я позволил себе такую длинную цитату из вступления современного историка к опубликованному им документу об эпохе репрессий потому, что сказанное целиком совпадает с моим собственным взглядом на эту эпоху. Влияние революции и её порождения – советской власти на науку и учёных действительно было противоречивым. Если в области естественных и, особенно, технических наук на протяжении этой самой власти наблюдался то больший, то меньший прогресс (его человеческая цена – другой вопрос), то дисциплины социально-экономические и гуманитарные претерпели очевидную деградацию. Их кнутом и пряником загнали в прокрустово ложе вульгаризированного марксизма. Всякая попытка высунуться оттуда жёстко пресекалась неистовыми ревнителями советской идеологии. В результате нашим гуманитариям советского периода приходилось смотреть на предмет своего изучения как бы одним глазом, выходить на международный форум, хромая на одну ногу. Какой неестественный отбор этот идеологический фильтр производил среди наших предшественников, страшно представить. Да и нужно ли сегодня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается моральных травм и прямого физического уничтожения правых и виноватых перед тоталитарным или даже авторитарным режимом, то тут пострадавших выйдет примерно одинаково в каждом из дисциплинарных сегментов отечественной науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кстати: зловещим юмором по отношению к науке и учёным служит горько-шутливая метафора, нечаянно подсказанная советским зекам Горьким. Тот назвал беллетризацию своего босяцкого детства «университетами», а наши пострадавшие наставники – тюрьму да лагерь «академией». Дескать, вот где их учили жизни, а не в официальных школах, средних да высших…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При оценке советского прошлого стоит различать, с одной стороны, личные судьбы и достижения оказавшихся на этом временном отрезке учёных, а с другой – тот тип науки и тот тип личности учёного, которые насильственно формировала советская власть. Историографические портреты этих типов учёных пестрят не светлыми, а чёрными красками. Среди обвинений советской организации науки находятся:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• разрыв международных научных связей (абсолютное большинство специалистов навсегда сделались «невыездными»; все заграничные журналы и книги стали на десятилетия недоступными; международные конгрессы принимали чаще всего чиновников-функционеров из СССР, нежели настоящих учёных; даже переписка с зарубежными коллегами стала опасным поводом для обвинений в шпионаже);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• очернение дореволюционной науки как якобы «буржуазной, лакейской, дворянской», по В.И. Ленину (или её же безудержная идеализация в момент «борьбы с космополитизмом»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• создание ложной репутации учёных старших поколений как «дворянских, буржуазных, мелкобуржуазных»; их насильственное «перевоспитание» на марксистско-ленинской платформе;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ускоренное производство новых поколений научных кадров в ущерб качеству их подготовки (запрет для поступления в высшую школу всех, кто не имеет рабочего стажа; рабфаки – ускоренные курсы подготовки в студенты недоучек; «чистки» учебных заведений и академических учреждений от «классово чуждых элементов», «вредителей»; т. п. антинаучные политические кампании);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• массовые репрессии против учёных, – периодические кампании по выявлению «врагов народа» в своей среде; последующие аресты, расстрелы, заключение в концлагерь, высылка в Северный край, увольнение с работы; перевод целых коллективов специалистов на рабское положение («шарашки»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• парализующая интеллект учёных атмосфера страха перед доносами, арестами в научных учреждениях и учебных заведениях (например, в Воронежском университете в 1930-е гг. последовательно арестовали нескольких ректоров, а вслед за каждым из них – деканов, профессоров, прочих преподавателей, некоторых студентов; точно так же случилось до войны в каждом советском «вузе»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;принудительная идеологизация не только социально-экономических и гуманитарных, но и естественнонаучных и технических работ учёных (обязательная привязка к «единственно верному учению Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина…»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как на поделённых политическими границами одних и тех странах (Финляндия / Карелия; ФРГ / ГДР; Южная / Северная Кореи; и т. д.) история поставила эксперимент, ясно показавший, кто в результате обнищал, а кто разбогател, так и на примере эмигрантов из Советской России ясно видно, сколь пагубно сказались условиях несвободы на биографиях учёных, прежде всего гуманитариев. Например, Роман Якобсон вовремя уехал в Чехию, затем США и стал всемирно известным лингвистом, литературоведом, а друг его детства и юности Виктор Шкловский, приспособившийся к советской власти, такой высоты в науке отнюдь не достиг. Хотя их стартовые способности были очень похожи (оба таланты с чертами гениальности, по определению Мариэтты Омаровны Чудаковой).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, те немалые достижения во всех областях науки, которые пришлись на советский период, были достигнуты скорее вопреки, нежели благодаря революционным изменениям Российского государства и русского общества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Либерализация в постсоветской России принесла учёным как благо, так и зло. Их пропорцию мы понимаем по-разному, в зависимости от места службы, а в особенности личного политического выбора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывшие демократы обычно твердят про всё хорошее, а именно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• отмену цензуры; за несвоевременные слова и мысли теперь уже не обвиняют уголовно;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• разрушение «железного занавеса»; свободу перемещения по стране, выбора учреждения для работы; выезда за границу;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• свободный режим на службе, где теперь можно работать столько, сколько тебе платят;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• звонки и прочие информационные связи по всей стране и всему миру; доступность интернет-ресурсов;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• и про всё такое прочее, действительно неплохое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж, это всё настоящие достижения, особенно ценные для людей науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но при всём при том сохранившие приверженность коммунизму коллеги акцентируют не менее очевидные минусы в условиях нашей работы:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• падение финансирования, по большей части катастрофическое;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• обветшавшая материальная база многих учреждений науки, в особенности естественнонаучных и технических; гуманитариям, конечно, легче, но и для них евроремонт служебного присутствия не заменит современных средств компьютерной связи, предоставленных каждому члену коллектива;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• смену ценностей в обществе, где профессия исследователя перестала котироваться; превратилась в один из символов маргинальности, жизненного неуспеха;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• падением престижа профессии учёного ниже «общего плинтуса».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И с этим всем не поспоришь. На мой личный взгляд, лучше нынешние мытарства, нежели советский произвол. Но далеко не все коллеги со мной согласятся. И будут по-своему правы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что общего вывода тут и не сделать. Поживём – увидим: что станет с нашей профессией в будущем. Но мы-то ей не изменим. Скорее сдохнем. А на наше место придут другие фанатики. Что будет с ними, я не знаю.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Награды: «по чётным» и «по нечётным»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Известный человек, солидный,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И знаков тьму отличья нахватал;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не по летам и чин завидный,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не нынче-завтра генерал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За третье августа; засели мы в траншею:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ему дан с бантом, мне – на шею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Об них как истинный философ я сужу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне только бы досталось в генералы».<br>
&nbsp;А. С. Грибоедов.<br>&nbsp;Горе от ума.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Былая жизнь давно осуждена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В осколках быта, потерявших имя,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поблёскивают тускло ордена,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в запылённой связке их – Владимир».<br>
&nbsp;А. Несмелов.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ведь мы играем не из денег —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам только б вечность проводить…»<br>
&nbsp;А. С. Пушкин.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человеческие знаки отличия зоопсихологически, этологически восходят к ранговым признакам животных. Самцы-доминанты всегда выделяются своими размерами, окраской шерсти или перьев, местоположением в стае, позами тела. Африканские «вожди в леопардовых шкурах», азиатские князьки с деформированными в младенчестве черепами, европейские генералы в ярких мундирах, «олигархи» в громадных автомашинах да на огромных яхтах, расфуфыренные «дембеля» с широко расставленными локтями; и т. д., и т. п. – каждый из них по-своему, но манифестирует свои истинные или мнимые заслуги перед обществом. Остальные сограждане довольствуются лишней порцией вкусной пищи, местом у трибуны на параде, школьными отметками своих чад, а кое-кто премиями, орденами, медалями, почётными званиями, даже значками, несчётными в советские, да и в постсоветские времена почётными грамотами, которые всем демонстрируют заслуги своего обладателя. Наиболее ограниченные среди нас увешивают этими грамотами в рамочках стены своих кабинетов. Не понимая, что наука не чета офисам менеджеров торговых фирм.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и во всех прочих институтах культуры, в наградах есть лицевая и оборотная стороны. Они поддерживают общественную структуру и динамику, цементируют определённые духовные ценности (героизм, преданность, талант). Но ими же то и дело начинают спекулировать, поощряя низменные стороны человеческой натуры – тщеславие, зависть, непомерную гордыню. Золотые и серебряные медали за окончание средней школы у нас неуклонно росли числом вплоть до 2009 г., когда отменили связанные с ними привилегии при поступлении в школу высшую. А ведь интеллект да талант не купишь деньгами. Но этому постулату никто не внемлет. Покупали, покупаем и будем покупать. Только кто-то из торговцев и покупщиков понимает смехотворность таких сделок, а кто-то искренне ими упоён. Укажу хотя бы на это.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сам институт награждения, как видно, вечен. Он восходит к столь важному механизму антропогенеза, как выбор самками австралопитеков самых добычливых и щедрых половых партнёров. Раздавая часть добычи соплеменникам, доминантный альфа-самец получал больший доступ к самкам. С тех пор за альтруизмом человеческой щедрости всегда скрывается эгоистическая подоплёка. Перед нами символический, обобщённый вариант известного этнографам обычая, именуемого по-эскимосски потлач – обмен дарами на периодических сходках-пирах. Дар в традиционных социумах предполагает ответный подарок, причём побольше; и т. д. Так и с наградами: на милость власти отвечают преданностью ей, которая в свою очередь вознаграждается; и т. п. Князья Древней Руси отмечали своих дружинников – кто серебряными ложками в трапезной, кто первыми чеканами золотых да серебряных монет (не имевших хождения, а носившихся как медали). В позднем Средневековье на Москву пришло татарское словцо «сеунч», означавшее радостную весть, чаще всего о военной победе, доставленную государю первым кем-то из участников события. «Сеунщику» полагалась награда – шуба с царского плеча да несколько рублей деньгами. В Российской империи сложилась стройная система награждения довольно многочисленными орденами, увязанная с известной табелью о рангах, военных и гражданских. Ордена, как собственно российские, по именам наших святых лидеров (св. Анны, бабушки Христа; Андрея Первозванного; св. Георгия (змееборца); Александра Невского, св. Владимира), так из заимствованные после аннексии Польши (Белого Орла, св. Станислава), давались согласно прозрачной логике. Во-первых, за добросовестную выслугу лет на военной или гражданской службе (за отдельные сроки такой службы – определённый орден). Во-вторых, за особые отличия, так сказать, вне очереди – военные подвиги, важные гражданские мероприятия, нередко тоже рискованные (вроде подавления народных беспорядков). В-третьих, за благотворительную деятельность – крупные пожертвования на социальное обеспечение, меценатство искусства и т. п. Особые медали чеканились и широко раздавались по случаю юбилеев важных исторических событий прошлого (победоносных войн, битв; начала династии), либо ключевых событий настоящего (вроде коронации очередного императора). Наконец, императоры и их ближайшее окружение отмечали государственные заслуги сподвижников ценными подарками вроде крупных денежных сумм, списания долгов, перстней с драгоценными камнями, земельных наделов, богато украшенного холодного оружия (этим отмечались подвиги мусульман и вообще нехристиан на русской службе [166 - Один из массы примеров постсоветского бескультурья: на исходе 2009 г. премия имени Андрея Первозванного досталась действительному герою, но мусульманину Юнус-беку Евкурову…]). «Послужные» ордена выдавали каждые два-три года к тому или иному церковному празднику. В целом награждение любого чиновника, офицера или купца-благотворителя производилось по известной системе, понятной и власти, и её подданным. Каждый орден соответствовал определённому чину, а высшие давали права личного и потомственного дворянства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учёные, прежде всего находящиеся на царской службе в Академии и университетах, получали ордена и медали наравне с прочими чиновниками. Сплошь и рядом вне обычной очереди, за особые заслуги. Кроме того, Академия наук и отдельные благотворители учреждали особые премии по различным отраслям знания – за лучшие сочинения на определённые темы. Победителя определяла авторитетная комиссия. Премированное сочинение публиковалось, автор получал какую-то сумму денег. Самыми известными были Демидовская и Пушкинская премии. В том же ряду стояли конкурсы на лучшие сочинения студентов – они каждый учебный год на каждом факультете удостаивались специальных золотых медалей, что поощряло энергичный старт в науке молодых учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В скобках отметим, что ордена и медали тогда изготавливались из драгоценных металлов и представляли из себя определённую денежную ценность как предметы ювелирного искусства. Офицеры и чиновники, удостоенные награды, сами оплачивали изготовление соответствующего знака отличия и принимались затем в члены корпорации его кавалеров. Так что материальная сторона награды до революции отодвигалась на второй план по сравнению с её же ролью в социально-психологическом плане. Но вместе с тем эти же награды в случае чего можно было продать на лом драгоценных металлов за вполне весомые деньги. Чего не скажешь о нынешних знаках отличия, девальвированных и морально, и материально.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сталинские времена, наоборот, за орден выплачивали своего рода ежемесячную стипендию (потом отменили). Выплаты Героям Советского Союза и Героям России возобновили в 2000-е гг. Сталинские (потом названные Государственными) и Ленинские премии присуждались учёным и инженерам систематически, были весомы в денежном выражении, предоставляли лауреату весьма существенные житейские льготы и всеобщий почёт. Выбор же лауреатов и орденоносцев стал непредсказуем и непрозрачен, полностью ушёл из-под общественного контроля. В те годы, когда Пастернак и Ахматова собирали битком набитые залы восторженной молодёжи на своих поэтических вечерах, многотысячные премии и звёзды героев получали вовсе не они, а преданные Сталину Михалковы, Сурковы да Симоновы; а кроме них, никому не известные теперь Веры Пановы или вообще какие-нибудь примитивные Бубённые и т. п. ничтожества. Почему та или иная доярка, или учитель, или учёный, или военный становились орденоносцами, а тысячи точно таких же специалистов – нет, оставалось тайной парткомов и обкомов. Неприсуждение очередного ордена наравне с избранным кругом коллег – писателей, или музыкантов, или учёных – расценивалось как явный признак опалы, недовольства тем или иным «заслуженным деятелем» (в сталинские годы – признаком его скорого конца – стирания в лагерную пыль).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Со временем девальвировались даже сугубо военные награды, когда ордена Отечественной войны и её же медали стали выдавать к её юбилеям всем выжившим её участникам. Например, мой учитель профессор Г.А. Подкорытов получил орден Отечественной войны II степени на фронте, потеряв в атаке ногу, а тот же орден уже I степени уже в мирное время, к юбилею Победы. Можно ли сравнивать? Что чувствовали фронтовики, чьи награды давались на поле боя, среди горящих немецких танков, когда они увидели точно такие ордена на кителях тыловиков? Когда ветеранов гнали в атаку, полковой священник (потом – комиссар) мог сказать: там, на немецкой проволоке висят георгиевские кресты (потом их аналоги – медали «За отвагу»). На пути к ним минное поле, оно насквозь простреливается противником… Мне теперь диковато видеть георгиевские ленточки на антеннах автомашин, лацканах юных студентов или молодых преподавателей… За таким знаком отличия надо поползать под пулями. «… Я лежу в пристрелянном окопе / На перебомблённом рубеже…» – написал фронтовик А. Межиров. Пусть каждый обладатель военных медали или ордена имеет право повторить эти слова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один из членов банного клуба, куда я имею честь входить, гвардии полковник авиации в отставке, Василий Николаевич Клочков – кавалер Ордена мужества. Он неоднократно вытаскивал с земли катапультировавшихся после катастрофы ведомых лётчиков; посадил самолёт, не выпустивший шасси, прямо на бетонку взлётной полосы (бывшему с ним в том полёте генералу скомандовал: «Руки на колени, сажать буду я…»). Вот это мужество. Его не купишь, не выпросишь. За него награждают по справедливости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Реформа системы государственных наград при М.С. Горбачёве и Б.Н. Ельцине проводилась крайне неграмотно. Невнятный изначально «Орден дружбы народов» превратился сейчас в «Орден дружбы», уже вовсе непонятно кого с кем. Центральной наградой стал орден «За заслуги перед Отечеством» аж четырёх степеней. Попытка скопировать имперский опыт наград обернулась фарсом. Словосочетание «заслуги второй (или любой другой) степени» звучит насмешливо и кощунственно. Расплодилась масса ведомственных (церковных, корпоративных, вообще непонятно каких) орденов и медалей, внешне ничем не уступающих официальным наградам. Знак отличия Курской области называется «За труды и Отечество» – явно безграмотная формулировка (За труды на благо Отечества? Так бы и нарекли).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Логично выглядят только последние инновации на наградной ниве: сокращение числа и резкое увеличение денежной части у Государственных премий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но особенно опасной для самого института наград стала вакханалия их учреждения, раздачи и откровенной продажи самыми различными инстанциями, помимо государства и даже отдельных его ведомств. Процитирую свою рецензию на «Большую курскую энциклопедию», недавно увидевшую свет и раскритикованную мной за откровенную безграмотность. «Акцент на награды и премии, которых удостоились персонажи энциклопедии, порой переходит границы реальности. Наряду с авторитетными инстанциями таких поощрений за последние годы, как известно, расплодилось немало «общественных академий» и прочих мошеннических проектов. Многие из них с наивным тщеславием вставлены в нашу энциклопедию. Ворох наград обрушился, оказывается, на ныне здравствующих курян: медаль имени императрицы Марии Фёдоровны, золотой знак имени Петра Великого, звание рыцаря науки и искусств, персональный общественный орден «За честь и доблесть»; членство в каких-то химерических объединениях вроде «Российского имперского союза-ордена», «Академии гуманитарных наук», «Петровской академия наук и искусств», «Академии наук о природе и обществе», «Академии российской словесности» и т. д., и т. п. до бесконечности. Например, агроном О.Г. Ревенков (1950 г. рождения), помимо прочего, – «генерал-майор казачьих войск, награждён орденом Св. Георгия 4 ст.». С каким же недоумением воспримут всё это куряне – кавалеры настоящих боевых и трудовых наград, не купленных, а заслуженных почётных званий?!.»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Случаи отказа от невнятных наград единичны (Солженицын, кое-кто ещё из интеллигенции).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не успела Государственная дума учредить новый праздник – в честь крепкой семьи, на день святых супругов Петра и Февронии, – как дельцы наградного бизнеса начали торговать соответствующими медалями. Золотая I степени, изготовленная из серебра с позолотой, стоит 14 850 рублей, плюс 800 за доставку; серебряная (отлитая из мельхиора) – всего 3 750. Учредитель награды – «народный клуб» «Семья» во главе с неким кандидатом философских наук Семилетенко. Сначала вручают новую награду нескольким известным людям, например, министрам, а затем уже всем остальным – за деньги. Геральдический совет при президенте России не усматривает в такой практике ничего противозаконного. Факт обесценения государственных наград не отрицается уже никем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так издевательски сказалась относительная свобода, наступившая после тисков советского режима. Как видно, от этапа к этапу отечественной истории всё актуальные становится старая горькая шутка кого-то из бывших великих: «Наградами не унижен». А у нас в наградном смысле получилась пока пародия на гражданское общество, которое, по идее, само должно отмечать лучших своих членов. А пока что в России отмечают разными наградами скорее худших – самых пронырливых и амбиционных представителей разных корпораций, начиная с учёных. Подчас слабину в этом отношении проявляют даже действительно выдающиеся коллеги. Скандальную известность получил случай, когда денежной премией «Энергия» был награждён её собственный учредитель и арбитр – академик Ж. Алфёров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учёные тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо – включая тщеславие; обиду, когда твои заслуги остаются в тени, а на жизненные призы претендуют якобы лентяи и бездари. Поэтому система ежегодных академических наград имеет определённое значение для развития научных исследований. Золотые медали РАН имени выдающихся учёных прошлого по разным отраслям знания присуждаются, как правило, весьма достойным специалистам, отечественным и зарубежным. Тем более полезны ежегодные гранты молодым учёным – студентам, аспирантам и докторантам. В каких-то пропорциях система поощрений тиражируется на низовом уровне – региона, отрасли, учреждения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При всём том что-то существенное в природе науки сопротивляется наградам за открытия. «…Ведь мы играем не из денег / Нам только б вечность проводить», – гениально, как всегда, подметил А.С. Пушкин. Среди негативных и даже порочных последствий наградной системы в науке можно отметить:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• превращение наград в рычаги воздействия на поведение учёного, его общественную позицию и даже выбор тематики исследований (более перспективные для отличий, модные темы не всегда самые актуальные научно);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• постоянная несправедливость наград, которые получают далеко не все достойные их творцы (Д.И. Менделеева так и не избрали в Императорскую Академию наук; Нобелевская премия не присуждается посмертно – отсюда явная диспропорция реального вклада в науку разных стран и народов и получения «нобелевок» прежде всего и без того богатыми американцами);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• использование наград явно их недостойными лицами – бездарностями и карьеристами для противоестественного закрепления в науке и взлёта по служебной лестнице;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• развращение наградами даже отдельных действительно замечательных учёных (археолог академик В.Л. Янин собрал уже все возможные премии России, не в пример десяткам не менее заслуженным своим коллегам. И хотя он может жертвовать часть премиальных денег на свою Новгородскую экспедицию, это не меняет дела с его ливнем наград).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между тем многие представители науки сегодня активно включились в позорную гонку за настоящими и, особенно, за мнимыми наградами. Сразу после Перестройки возникла куча ложных «академий», где звание академика или члена-корреспондента, патент на научное открытие, медаль «имени Вернадского» или хоть кого угодно другого, например, апостола<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Павла, может получить любой желающий – но за определённую сумму денег. Позорно? Конечно, да. Но премированные за свой счёт коллеги в этом не признаются.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если вдуматься, неясно, велика ли разница награды, купленной сегодня за деньги её лауреата – по сравнению с царским или сталинским орденом к очередному юбилею нашего же брата учёного. Ну и ладно. Учёных за их труд вознаграждают по-разному, и каждый из нас выберет себе подходящий вариант – или придумает его в собственном воображении. Главное – и то, и другое действует на нас психологически. Что и требовалось от «награды». А наука, как искусство, похожа на игру, у которой по-настоящему нет цели, кроме как играть, невзирая на наказания и поощрения со стороны тех, кто забрался по общественной лестнице выше нас. И оттуда нам, грешным, завидует.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Научные школы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Звучал с небывалой силой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лозунг её простой:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«За свободу Франции милой!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто любит меня – за мной!»<br>
&nbsp;В. Солоухин.<br>&nbsp;Лозунги Жанны д'Арк.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наивный новичок в науке с придыханием говорит, что, дескать, он принадлежит к такой-то научной школе. Руководство тем или иным институтом или университетом с удовольствием отчитывается перед министерством или общественностью, будто бы в его недрах сложились такие-то и такие-то научные школы. Объявленные лидерами этих школ персонажи млеют от восторга. У них берут интервью журналисты. Родственники руководителей и сотрудников гордятся в свою очередь. К настоящей науке всё это имеет мало отношения. Ведь далеко не во всяком подразделении научной или учебной организации сложится настоящая, а не дутая школа. Ведь даже у настоящей школы есть свои плюсы и минусы в отношении творческой продуктивности её членов. Хотя об этом и не принято говорить, тем более публично.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ко всему прочему, понятие научной школы многозначно. Оно применяется к разным по масштабам и характеру объединениям учёных. А именно, имеются в виду:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• личность основателя, лидера некой генерации исследователей (скажем, математическая школа академика Колмогорова – её прошли сотни, если не тысячи талантливых воспитанников его интерната при МГУ);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• место расположения, город, край, учреждение (например, тбилисская школа психологов; гарвардская школа экономики);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• страна, т. е. государство (английские инженеры-текстильщики, в своё время – монополисты для всей Европы);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• часть света, иной регион расположения (европейская школа клинической медицины; или же – восточная медицина);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• период и направление мировой истории науки (школа Э. Резерфорда в атомной физике, куда входили учёные из разных стран и поколений).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В целом ряде случаев эти критерии так или иначе сочетаются или объединяются (например, советская математическая школа или же русская школа изучения европейской истории, основанная И.В. Лучицким).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, личный состав научной школы может колебаться от нескольких до множества специалистов. Но мы рассмотрим научную школу в её узком, исходном, собственном значении. Это явно обозримая группа людей, которые хорошо знают друг друга и напрямую сотрудничают в разработке какой-то общей для них тематики. Чаще всего местом обитания такой школы служит кафедра университета, сектор или лаборатория научно-исследовательского института, редакция научного издания, оргкомитет регулярно проводящегося конгресса или же симпозиума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заведомо ясно, что далеко не любое служебное подразделение науки можно назвать школой. Школ во много раз меньше, чем кафедр и отделов. Школу что-то отличает от созданного по приказу отдела кадров подразделения научного учреждения. Не менее очевидно, что называться школой желали бы все эти последние. Иметь школу, входить в неё – почётно, лестно. Даже необходимо для представителя науки, добившегося какого-то высокого ранга, выслужившего солидный стаж. Соответственно, не иметь своей школы для претендующего на лидерство, начальственные полномочия как-то странно, даже стыдно. Надо признать, что реальных, авторитетных школ много меньше, чем самопровозглашённых и даже чем официально зарегистрированных научным начальством, получающих соответствующие преференции от государства или ещё каких-то спонсоров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Признаки научной школы, если подумать, несложны, но предельно весомы на шкале академических ценностей:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• общепризнанные фундаментальные, выдающиеся достижения (открытия, изобретения, рубежные издания), заметно опережающие средние результаты работы коллег по данной дисциплине, в эту школу не входящих;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• неординарная личность лидера – основателя, руководителя группы, направления;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• добровольное объединение вокруг лидера группы исследователей;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• искреннее сотрудничество в рамках школы представителей разных поколений, типов учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Научная школа – пример системы. По отдельности её участникам нипочём не получить тех результатов, которые прославили школу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время существования школы разное. Любая школа не вечна. Чаще всего школа чахнет, исчезает почти сразу после ухода своего отца-основателя. Стоило умереть тому же Г. Селье, и его Институт стресса в Монреале был закрыт, источники финансирования переключились на другие направления экспериментальной медицины. Проведя 1700 заседаний, прекратил собираться семинар академика В.Л. Гинзбурга, последнего нашего лауреата Нобелевской премии. Перевалив на десятый десяток лет, тому стало тяжеловато продолжать своё объединение. А кто заменит столь уникального специалиста? Пока, видно, некому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Порой среди учеников находится новый лидер, преданный идеям учителя, и он становится очередным учителем для следующих поколений участников школы, как бы «внуков» и «правнуков» её родоначальника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но такое бывает редко. Сменщики лидера чаще всего, хотя и хороши сами по себе, но до отца-основателя школы им далековато. Сын Юрия Никулина директорствует в московском цирке на Цветном бульваре. Он даже внешне похож на отца, Юрия Владимировича. Но всем ясно, кого из этой семьи будут помнить многие поколения благодарных зрителей. А кого и сейчас почти не знают. Сын Высоцкого, Никита тоже играет, говорит с экрана, но… – его предназначение – заведовать музеем в память отца. Ну, и т. д.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чаще всего клятвы в верности заветам первопроходца носят ритуальный характер и не отражают действительности. Предание о школе пытаются реанимировать. Ради тщеславия или же более весомых дивидендов. Или из жалости и нежелания выглядеть неблагодарными. Когда исполнилось сто лет со дня рождения бывшего главы советских археологов академика Б.А. Рыбакова [167 - Борис Александрович Рыбаков (1908–2001) – советский археолог, историк, организатор гуманитарной науки. Академик АН СССР (1958); РАН (1991); академик-секретарь отделения истории АН. Директор Института археологии АН СССР (1956–1987). Лауреат Сталинских (1949, 1952) и Ленинской (1976) премий. Герой Социалистического Труда (1978). Вёл раскопки нескольких древнерусских центров, документация по которым не всегда оформлялась им должным образом. Под его редакцией было выпущено несколько поколений школьных и вузовских учебников по «истории СССР»; а также многие тома фундаментальной «Истории СССР с древнейших времён»; «Свода археологических источников»; «Археологии СССР»; Полного собрания русских летописей. Наряду с капитальными работами («Ремесло Древней Руси», 1948; ряд других) обнародовал массу сомнительных, а то и прямо антинаучных выкладок (вроде полуторатысячелетнего возраста города Киева или славянства «скифов-пахарей» с V в. до н. э.). Заслуженный профессор МГУ, на историческом факультете которого свыше шестидесяти лет преподавал историю, читал первую лекцию 1 сентября каждого учебного года. Подготовил нескольких видных археологов. Некоторым коллегам помешал плодотворно работать (произвольно прекращая финансирование их экспедиций, издание трудов). Богатейший личный архив академик оказался утрачен после того, как того незадолго до кончины принудительно госпитализировали по якобы психиатрическим показаниям.], две-три его ученицы, сами уже престарелые дамы, умильно вспоминали учителя в юбилейном телефильме. К дифирамбам присоединилась и пара-тройка молодых коллег-археологов. А когда несколько лет назад нынешний юбиляр, сданный родным сыном в богадельню, «доходил» там на глазах медицинского персонала и скончался в забвении, помочь ему оказалось некому. Личный архив учёного пропал неизвестно куда. Среди нескольких поколений тех, кто работал под началом Рыбакова долгие десятилетия, суждения о былом патроне разноречивые. Отдают должное незаурядной личности – и тут же с горечью припоминают самодурство, расправы с неугодными подчинёнными, фантастические допущения в учёных трудах. Вот вам и «научная школа академика Рыбакова».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж! Гибнут не только научные школы, но и всё на свете. Прошлое питает настоящее, а оно – будущее. О настоящих школах, по крайней мере, напишут в книгах по истории науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У любой научной школы есть свои плюсы и минусы – и для самочувствия её адептов, и для результатов их исследовательской работы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди достоинств научной школы:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• опора для новых кандидатов в учёные – их, рассмотрев и рассортировав, примут в свои члены и научат всему, что надо; поставят на конвейер научных достижений и получения жизненных благ – только вкалывай!..;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• защита для её членов – авторитет лидера, репутация высоких достижений позволяют какое-то время работать, не оглядываясь на завистников и конкурентов («Нас только тронь!»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• точка отсчёта для кандидатов в гении – им видно, что уже сделано внутри твоей школы, а что осталось открыть – и заявить на весь мир о твоём собственном открытии;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• гарантии для рядовых исполнителей – пока существует школа, им будут платить за их рутинную работу и даже отсвет славы коллектива падёт и на них;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• солидарность участников общего дела придаёт смысл их жизни и деятельности; оказывает психологическую поддержку в трудные минуты и на склоне жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недостатки научной школы, как это и водится в жизни, проистекают из её же достоинств. Они выражаются более или менее болезненно для её сторонников, разных их типов. Минусы объединения в школу могут, в конечном счёте, преодолеваться, как мелкие размолвки в дружной семье. А могут нарастать, приводить к расколу и общему кризису такого объединения. Заметим, что эти недостатки вытекают из некоторых черт научной школы, только что указанных как её достижения, плюсы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так или иначе, пребывание в составе школы способно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• затормозить рост таланта, которому не дают хода официальные лидеры школы (причём не по злому умыслу, а просто «по жизни» в одном коллективе – не идти же вперёд по головам старших коллег!..);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• при жизни обожествить лидера школы, закрывая глаза на его недостатки, вредящие всем его последователям; чаще всего так оно и бывает;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• искусственно сузить круг научного общения – контакты, тем более сотрудничество с представителями других направлений и школ могут расцениваться как ренегатство; на мероприятия школы приглашают обычно далеко не всех желающих и достойных, но только «своих»; отсюда сектантский оттенок объединения, по идее чуждый интересам науки;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• нивелировать индивидуальность исследователей, составляющих среднее и младшее поколения школы – парадигма их деятельности всегда заужена некими традициями одного-единственного объединения учёных;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ввести в заблуждение руководителей науки, тех её кураторов, кто распределяет финансовые потоки – чаще всего деньги и оборудование получают не самые достойные, а самые самоуверенные и пробивные, вовсю рекламирующие свою школу;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• кризисы, а особенно распад школы нередко выбивает из профессиональной колеи тех её участников, кто отвык пробиваться в одиночку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если от формального разбора понятия научной школы перейти к общей оценке роли этого феномена развития науки, то её, школы, оценка будет противоречивая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-первых, то или иное объединение учёных гораздо чаще называется «школой», чем ею на самом деле является. Большинство руководителей «школ» – самозванцы. За фасадом такой «школы» скрывается «научный феодализм» – удержание личной власти над людьми, материальными ресурсами, знаками общественного признания (то, другое и третье взаимосвязано).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-вторых, нередко реальной школой в науке становится то, что так вовсе не называется или же официально не признаётся. По сути дела, каждый исследователь, который хоть чего-то добился в науке, представляет собой продукт некой школы. Ведь у него были учителя, которые сами у кого-то учились… Так что школы в науке существуют всегда и везде, только порой незримо. Но они-то и есть настоящие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие из нас придумывают себе школу. Так легче самоутвердиться и продолжать самоутверждаться в науке («знатные предки», «заслуженные родители»). У такой фантазии есть свои резоны – наставник выбирается не из-под палки, но добровольно, – так ведь наука, по определению своему, – и есть зона свободы. Встречаются и тут и угрозы – самозванчество никогда не доводило до добра, тем более в творческих вопросах, где требуется беспристрастное суждение аудитории о чьих-то талантах и свершениях. Честнее, когда тебя кто-то считает своим учеником, нежели ты сам «назначаешь» себе учителя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В-третьих, под вывеской научной школы действуют не только добровольные объединения исследователей, но группировки руководителей той или иной отрасли науки. Захватив в ней командные высоты, они монопольно и произвольно решают, как распределять финансовые потоки, как решать кадровые проблемы и т. п. административные вопросы. Надо ли говорить, что их решение редко совершается справедливо. Чаще всего оно порождает групповщину, угодничество, подавление не только инакомыслящих, но и просто независимых коллег. По сути, это не школы, а мафии (по-заграничному) или «кодлы» (по-нашему) – как говорил мой учитель А.А. Формозов – и был прав.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В-четвёртых, даже в настоящих и в целом благополучных научных школах присутствуют в какой-то степени выше отмеченные негативные черты данного явления научной жизни. «За кулисами» научной организации кроются такие тени, которые стараются не показывать на юбилейной сцене. Но так обстоит дело не только в науке, но во всех других организациях. Люди есть люди, независимо от их мундиров, мантий, погон или эквивалентов этих регалий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отношения между научными школами тоже складываются по-разному, как в любой другой профессии (вспомните «Театральный роман» М.А. Булгакова, где два основоположника одного «Независимого театра» годами не разговаривают друг с другом).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чаще всего школы лицемерно поддерживают друг друга («кукушка хвалит петуха, затем что хвалит он кукушку»), а за глаза критикуют и даже бранят. Некоторые школы тайно или открыто враждуют. Подвергают остракизму истинных или мнимых ренегатов, перебежчиков или дезертиров. У нас москвичи не любят петербуржцев. Ленинградцы в свою очередь не жалуют москвичей. Хотя те и другие делают общее дело. По-отдельности многие даже дружат. Но традиция соперничества жива. А пошла она с тех пор, когда Российская Академия наук располагалась в Санкт-Петербурге, а все иногородние (даже москвичи) могли быть только «членами-корреспондентами» (то есть писать о своих открытиях в Академию, а не самолично заседать в ней).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В любом случае личность исследователя куда важнее школы. Хорошо мотивированный и подготовленный, одарённый творец формируется отчасти благодаря, а в чём-то и вопреки каким-то неизбежным рутинным элементам школьной организации науки. Нет, самоучкам в науке уже практически нет места, но и «научного феодализма», даже «рабства» современная наука тоже всё менее склонна поощрять. Только на равноправных условиях можно восстанавливать наши научные школы, пострадавшие от массовой эмиграции российских учёных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Академик РАН и РАМН, один из лидеров Российского онкологического центра РАМН имени Н.Н. Блохина, Гарри Абелев подчёркивает разницу американской и отечественной науки. США в сотни раз опережает Россию по численности исследователей, институтов и оборудования. «Если там главной задачей является выбор наиболее продуктивных сотрудников, с одной стороны, и наиболее исполнительных – с другой, то у нас восстановление школ требует широкого понимания научных задач и высокой производительности от всех сотрудников одновременно». Не только руководители школ, но и их сотрудники должны как генерировать идеи, так и работать руками по их проверке и доводке. Пожалуй, наш русский коллективизм, соборность в данном случае оказываются ближе духу науки вообще, чем американский конвейер выработки научной информации. Нобелевские лауреаты по биологии и медицине, какую бы страну они не представляли, обычно сами ставили эксперименты и сами вырабатывали свои теории, которые их прославили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тревогу за судьбу русской науки сегодня высказывают многие её представители и наблюдатели-аналитики. Во многом эти опасения связаны с извращением понятия научной школы. Процитирую сравнительно свежие материалы «круглого стола» на тему «Российская наука и молодёжь», проведённого недавно в редакции журнала «Вопросы философии». Вот что заявил там Е.В. Семёнов (в недавнем прошлом руководитель Российского гуманитарного научного фонда, а ныне главный редактор журнала «Науковедение», т. е. специалист, знающий наши научные нравы изнутри и в деталях). «Научный социум в современной России остался феодальным организмом. Изменение состоит только в том, что он… одряхлел, обнищал, снизились его этические нормы… Даже те социальные образования в науке, за которые мы хватаемся как утопающий за соломинку, – научные школы – и те, если вдуматься, в значительной степени фикция… административные порождения, которые были возможны при крайней ограниченности мобильности человека именно в условиях железного занавеса, прописки, характеристик с тремя подписями… Не благородные по своей сути, за исключением тех ситуаций, когда, действительно имела место связь типа талантливый учёный и ученики… В них научная активность постепенно угасает и не воспроизводится, поскольку реформа феодального научного социума оказалась невозможна… Современная молодёжь в современных условиях в эту реальную науку… не пойдёт» [168 - Вопросы философии. 2004. № 8. С. 4–5.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что правда, то правда. И всё же, пока существует наука, будут возникать новые научные школы. Итоги деятельности каждой из них впоследствии оценят противоречиво. Если сначала мы ворчим на те или иные недостатки и даже пороки нашего объединения, то на склоне дней вспомним о нём же с ностальгией. И наоборот – захваленный при жизни сверх всякой меры лидер в конце концов убедится, что люди запомнили не только добро, но и всё зло, им причинённое. Такова диалектика сложного подразделения науки – её школ.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Споры и конфликты в науке<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Раб мстит сразу, а трус никогда».<br>
&nbsp;Исландская пословица.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оборотная сторона любого творчества – соперничество и его вечное «топливо» – зависть. Отсюда столкновения интересов и, что хуже, амбиций. Разногласия, споры, конфликты. Спектр их выражения широк: от закулисного «шипения» до открытых скандалов, даже доносов в надзирающие инстанции. Наука здесь не составляет исключения по сравнению с любым другим творческим делом – искусством или, допустим, бизнесом. Везде «террариум единомышленников». Порой и похуже – «серпентарий». Обижаются все на всех: учителя на учеников, ученики на учителей; начальники на подчинённых, подчинённые на начальников; молодые на пожилых, пожилые на молодых; а чаще всего «мы» на «них» (представители одной «партии» на представителей «другой»). Конфликты тлеют внутри коллективов учёных, разгораются между однотемными объединениями из разных подразделений, учреждений, городов, даже стран (кому чаще всего присуждают Нобелевские премии? Почему не нам?).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мы уверяем себя, – пишет многоопытный А.А. Формозов, – что есть некое научное сообщество, дружная семья учёных, озабоченная неким общим делом. А в действительности идёт борьба за место под солнцем, за чины, ставки, средства на исследования, перспективные районы и темы. Кое-кто готов в этой борьбе орудовать без перчаток, а кто-то умело использует это» [169 - Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма. М., 2004. С. 243.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недоброжелатели учёного действуют и тайно, и явно. Типичны такие формы академического негативизма, как:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• неправомерное отклонение поданных на конференции докладов, публикаций в сборники, статей в журналы; а главное – заявок на денежные гранты (только потому, что автор «не наш»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• отрицательные рецензии на рукописи, в том числе и те, что вполне заслуживают публикации, но принадлежат «не нашим» авторам; разгромные отзывы на всё же опубликованные «не наши» тексты;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• отрицательное голосование на защитах диссертаций или же выборах на должность, учёное звание (то с гласной мотивацией своего отрицания, не всегда убедительно обоснованного, то тайком, что всего подлее);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• игнорирование, а то и опять-таки произвольное отрицание полученных кем-то результатов, даже очевидно положительных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• вообще отказ от общения с теми, кто не принадлежит к «нашим» объединениям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме собственно межличностных конфликтов, науку отличает соперничество школ и направлений внутри одной и той же дисциплины. У нас москвичи уже века два недолюбливают петербуржцев, которые отвечают новоявленной старой столице взаимностью. В позднем СССР «партии» составлялись нередко по национальному принципу. Русские профессора были не прочь «пощипать» аспирантов евреев; научные руководители этих последних – допустим, какие-нибудь Штоффы или Каганы могли в отчет «прижать» учеников Ивановых да Петровых. В общем, «паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Всё как всегда. Колоритные сцены такого рода можно прочесть почти во всех мемуарах учёных, вышедших после отмены советской цензуры в 1990-е – 2000-е гг. У авторов этих воспоминаний и многих читателей складывается впечатление, что подобные коллизии – один из результатов советского застоя. На самом деле перед нами вечное явление истории науки. Как-то варьируется только его аранжировка (нет парткомов, куда раньше ябедничали, – накажем «соперника» при получении грантов или как-то иначе, вот и всё; а до революции ябедничали в консисторию или же в жандармерию – велика ли разница?).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чаще всего поводом к ссоре в академической среде служат просто обострённые честолюбия. А вовсе не соперничество за некие материальные ресурсы, что легче было бы понять. Впрочем, и за невротическими синдромами учёных чаще всего следуют некие реальные санкции – при поступлении в аспирантуру, допуске к защите диссертации, публикации трудов, приёме на работу. Есть масса способов досадить настоящему или вымышленному конкуренту. А то и угробить его как учёного. Не хуже, чем у Шекспира. «И всюду страсти роковые / И от судеб защиты нет…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но, как говорится, «трус не играет в хоккей». Начинающий свой путь в науку молодой человек должен вытерпеть все издержки конкурентной борьбы, приноровиться к ней и отстоять своё право заниматься любимым делом. Иначе он просто «тряпка», и нигде ему не будет удачи – ни в офисе, ни в семье, ни на стадионе. К тому же демократические условия жизни по сравнению с тоталитарными многим хуже, но вот добросовестную конкуренцию они облегчают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В советские времена соперничество в учёной среде было чревато организационными выводами – от увольнения с работы до ареста. В современной России отдельных учёных тоже убивали и избивали (десятки случаев), но уже не их товарищи, а посторонние бандиты – из-за конкретных денег или по несчастному случаю, а не из какой-то психологической несовместимости с коллегами. Наконец-то мы живём в свободной стране. По крайней мере, формально-юридически, что и позволяет нам в большинстве случаев просто игнорировать своих недоброжелателей. У тех обычно руки коротки нам повредить, а на сплетни мы не обращаем внимания. Будда учил: подожди какое-то время, и труп твоего врага пронесут мимо тебя. Мой любимый писатель Анджей Сапковский показал это очень эффектно в своём последнем романе «Свет вечный».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Командир дивизиона ПВО на Белом море, где я проходил срочную военную службу, подполковник Альфред Васильевич Мельник говаривал: «Из врагов надо делать или трупы, или друзей». Этот афоризм он у кого-то заимствовал; думаю, что у известного кардинала Ришелье. Легко сказать, но трудно сделать. У Ришелье-то были в распоряжение личная гвардия и безотказная тюрьма Бастилия. Да и тех не хватало на храбрецов типа четырёх мушкетёров. Мордобой в интеллигентской среде не приветствуется, да и не решает он спора радикально (Хотя я знаю и такие случаи). Спорят-то не мускулы, а умы. Побрататься с врагами тоже, как говорят наши студенты, чаще всего «в падлу». Что же делать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знаю два рецепта, которые дополняют друг друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё один мой старший друг, известный филолог, заслуженный деятель российской науки, утверждает: «У меня нет врагов, могут быть только завистники». Это значит, что он не опускается до активной вражды, а просто игнорирует своих недоброжелателей (а их-то хватает у каждого из тех, кто что-то собой представляет в профессии).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но напускного безразличия мало. На проявления вражды лучше отвечать асимметрично способам нападок на вас. Если вас унижают изощрённо, можно и послать противника открытым текстом, разорвать с ним всяческие отношения. Если же вас оскорбляют прямо, смолчите, отойдите в сторону – оскорбитель взбесится ещё того пуще.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как бы там ни было, открытая агрессия в ответ на агрессию мало подходит людям творческих профессий, тем более учёным. На меня в юности произвёл впечатление эпизод из первой серии матчей советских хоккеистов с канадскими профессионалами. Во время одного из московских матчей капитан заокеанской команды, гигант с физиономией гангстера Фил Эспозито грубо сыграл против нашего капитана Валерия Харламова. Тот отмахнулся от грубияна. Со своей скамейки запасных канадец, глядя на Харламова, провёл ребром ладони по горлу. Дескать, скоро опять сойдёмся на площадке и тогда… Жест международно понятный. А Харламов в ответ клюшкой показал сопернику на табло: счёт был в нашу пользу, во многом благодаря Харламову. И я понял: побеждает тот, кто выигрывает на том самом поле, где произрастают конфликты с твоими завистниками. Не отвечать грубияну грубостью, а переигрывать его по правилам. «Рубил» заокеанских наглецов наш благодушный защитник Валерий Васильев. Это его амплуа – «обломить» любого, на грубость ответить ещё более «отвязанной» грубостью. А форвард должен забивать. Во что бы то ни стало. Мстительность обратно пропорциональна творческому дару. Особое отношение к врагам в данном случае вовсе не моральная святость, а, как выражался антигерой вестерна «Великолепная семёрка», глава бандитов Кальвера – «практическая политика». Если потратить время и душевные силы не на какие-то интриги, а на работу, то именно от этого твоему сопернику будет только хуже. Такая вот интеллигентская «антиместь». А закулисные интриги – удел неудачников. Обижается на кого-то обычно слабейший. Он же кричит в спорах. Наша победа – в самом факте нашего существования. Мы живём назло врагам. Для этого о них много думать не надо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказанное не означает буквального повторения христианской заповеди о любви к своим врагам. Как и все моральные максимы христианства, в прямом выражении и эта малореалистична. Что значит: подставь другую щёку? Не всем же быть юродивыми. А если оскорбляют не тебя лично, а твоего учителя, твоего ученика, твой коллектив? В некоторых случаях месть, конечно, неизбежна. Это вечный общечеловеческий институт регуляции моральных отношений, инструмент защиты нравственности. Кто не «заработал» себе врагов, вряд ли имеет настоящих друзей. Надо уметь, иметь мужество защищать (если потребуется, силой) свои ценности (личности, семьи, родины; в нашем случае – твоего научного «клана»). «Простите врагов ваших, но запомните их имена», советовал Джон Кеннеди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приведённые в начале этой фразы слова из Нагорной проповеди Иисуса Христа я предложил бы толковать иносказательно. Примерно так: прежде чем начать враждовать, надо взвесить свои силы. В серьёзной борьбе пострадать, даже погибнуть, могут обе враждующие стороны. Вы учли такой исход, затевая месть? Если да, то учтите ещё, что победить врага легче, если не будешь слишком сильно ненавидеть его – негативные эмоции мешают думать и принимать правильные решения. Отдаваясь мести целиком и полностью, вы встаёте на одну доску с противником. А он чаще всего этого не заслуживает. Равнодушие к врагу обычно обижает его больше всего. Какие-то выпады против вас вам самим выгоднее просто «не заметить», простить (меньше ненужных волнений, великодушие привлекает людей на вашу сторону). Так сам Христос сказал по адресу своих мучителей и убийц: Отче [Боже мой], прости им, ибо не ведают, что творят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже ввязываясь с конфликт, чаще всего нельзя опускаться до тех методов вражды, какими подчас оперируют ваши соперники. Ирония при удобном случае – пожалуй, да; но никак не площадная брань, тем более не донос в вышестоящие инстанции на реальные или мнимые прегрешения конкурентов. Это на войне как на войне. А в науке – другая война, сродни дипломатии. Пушками не заглушишь муз, вопреки латинской пословице. Реальные или мнимые (что тоже не редкость) соперники только и ждут, что мы прекратим работать и станем «биться с тенью». Всё это образно показано великим Толкиеном в эпопее о «кольцах всевластья». Захвативший такое «кольцо» постепенно развоплощается и становится нежитью… Урок не для детей, а для взрослых читателей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Правда, иной раз надо прервать пелену глухого молчания и на клевету ответить гласно, с трибуны, в печати. Сказать правду, и будь что будет. Единого рецепта выживания в конфликте нет. До революции обычной практикой в русской науке были отрицательные рецензии на те или иные научные труды. Их уязвлённые авторы отвечали своим критикам в тех же самых журналах и газетах. Критики писали повторные пасквили. Нередко вся эта полемика выходила в свет дополнительно в виде брошюр. А мы всё думали: самодержавие, цензура… Прошло лет сто, и научные конфликты теперь чаще всего загоняются вглубь коллективов учёных и не предаются гласности. Что не добавляет здоровья психологической атмосфере в нашей науке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конфликтов в науке можно как-то избежать или, по крайней мере, снизить их негативную энергию. А вот споры, дискуссии, то есть столкновения не личностей, а мнений, взглядов – закономерные моменты научного поиска. Тут самое главное – не потерять за деревьями леса, то есть за личными амбициями видеть суть спора. Не отвечать на нападки по принципу: «Сам дурак», а вернуть дискуссию в предметное русло. Если за обвинениями в ваш адрес и в адрес ваших учеников, сотрудников, стоит что-то реальное, имейте мужество признаться в недоработках, даже ошибках. Иначе их не преодолеть. Если обвинения не имеют реальной почвы, докажем это фактами. На предвзятую рецензию, например, чаще всего отвечают конкретными доводами, и добросовестная редакция публикует такой ответ пристрастному рецензенту. Защита диссертации потому и именуется защитой, что предполагает публичную дискуссию. Не побоимся отстаивать свои выводы, раз мы в них уверены. Ведь наука никогда не была «оранжереей для ботаников». Она – такое же ристалище сильных телом и, главное, духом, как и все остальные жизненные поприща. Но помятуйте: всё это (придирки, мелкие свары) – «пена дней», поэтически говоря. Её сдует ветер вечности, которая всех рассудит. Уповаем на это.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот ещё мудрый совет: «Когда перед вами конфликт, попытайтесь до вынесения приговора понять, кто есть кто в этом споре. Профессор Новороссийского университета И.Ф. Синцов в 1873 году провалил на магистерском экзамене выдающегося палеонтолога В.О. Ковалевского [170 - Владимир Онуфриевич Ковалевский (1842–1883) – русский геолог и палеонтолог. Выпускник элитарного Училища правоведения (1861). Однако чиновничьей карьере предпочёл науку. Женился на СВ. Ковалевской (о ней см. ниже). Продолжал образование в Европе, где отошёл от юриспруденции и увлекся естествознанием, дарвинизмом. Участвовал в Польском восстании 1863 г.; движении Гарибальди в 1866 г.; помогал парижским коммунарам в 1871 г. По возвращении на родину специализировался на палеозоологии. Его публикации на эту тему удостоились похвалы Ч. Дарвина. После вышеупомянутой неудачи на магистерских экзаменах в Новороссийском университете, успешно сдал эти экзамены в Петербургском университете (1874) и там же защитил магистерскую диссертацию (1875). Ради заработка занялся издательской деятельностью, потом риэлторством, другими коммерческими проектами. Успел стать доцентом кафедры геологии Московского университета (1881), но крах нефтяной кампании с его участием побудил учёного к самоубийству.]. На того это так подействовало, что он отошёл от науки, взялся за малоподходящие для себя издательские дела, запутался в них и покончил с собой. Синцов был доктором биологии, кое-что полезное в его сочинениях как будто содержится, но в целом перед нами типичный чинуша. Недаром он в конце концов бросил университет и пошёл на административную должность [171 - Давиташвили Л.Ш. Владимир Онуфриевич Ковалевский. М.-Л., 1946. С. 165–177, 320, 372.]. За мелкие наблюдения над третичными раковинами трагическую гибель Ковалевского Синцову простить нельзя» [172 - Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2006. С. 156.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Если хочешь мира, готовься к войне», учили римляне. «Войны не хотим, но к отпору готовы», – возглашала сталинская пропаганда. «Делай своё дело, и будь что будет» – этот анонимный в буддийском духе афоризм лучше всего передаёт интеллигентное отношение к спорам и конфликтам среди учёных. «Бог мой, дай сил обезуметь не совсем…» – призывал «железный» Редьярд Киплинг. И это реалистическое заклинание нам всем пригодится.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пример конфликта: историк против философа<br></h3>&nbsp;//--&nbsp;(Дело об издании учебного пособия А.Н. Илиади «Введение в марксистско-ленинскую философию» (1969–1970 гг.) [173 - Опубликовано в кн.: Вторые Илиадиевские чтения. Тезисы докладов и выступлений международной научной конференции (Курск, 5 мая 1999). Курск, 1999. С. 7–9.])&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подзаголовок этого раздела пособия повторяет название одной из единиц хранения Государственного архива Курской области (ГАКО. Ф. Р-3707. On. 1. Д. 1440). В этом архивном деле 23 листа. Содержащиеся там документы говорят сами за себя, и я их только резюмирую, сведя комментарий к минимуму. Как говорится, sapienti sat.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, в 1968 г. заведующий кафедрой философии Курского государственного педагогического института Александр Николаевич Илиади [174 - См. о нём: Илиади А.Н. (1921–1980) // Алексеев П.В. Философы России XIX–XX столетий. Биографии, идеи, труды. 3-е, перераб. изд. М., 1999. С. 316.А также следующую выписку из его архивированной автобиографии:«Автобиография Илиади Александра НиколаевичаЯ родился в г. Одессе в 1921 году. Мой отец – Илиади Николай Николаевич – до революции студент Новороссийского университета, после революции – преподаватель математики в ряде учебных заведений Одессы. Мать – Илиади Мария Николаевна – врач.В 1929 году я поступил в десятилетку № 48 в г. Одессе, которую окончил в 1938 году. В том же году был принят в Одесский механико-технологический институт им. Сталина. В 1941 году, в июне, был призван в Красную Армию. Окончил артиллерийское училище им. Фрунзе и по февраль 1945 года находился в действующей армии. Работал на различных должностях: от командира взвода разведки до пом. нач. оперотдела арткорпуса. В феврале 1945 года был ранен и демобилизован. За период лечения в госпитале окончил механико-технологический институт. В процессе занятий особое внимание я уделял вопросам диалектического и исторического материализма, в частности – теории отражения. В связи с этим начал работу над темой «Ленинская теория отражения и искусство». В целью завершения работы поступил во Львовский государственный университет им. Франко. В 1951 году я окончил его по филологическому факультету, ибо философского в нём не было. В 1953 году я переехал в г. Москву. Тогда же был прикреплён к кафедре диалектического и исторического материализма философского факультета Московского государственного университета, где прослушал аспирантский курс и сдал кандидатские экзамены.В 1956 году мною была подана к защите диссертация «Искусство как познание в свете Ленинской теории отражения». Отзывы на работу имеются и по выходе в свет статьи, охватывающей тему диссертации, я должен буду её защитить.Я член КПСС с апреля 1943 года. Судимостей и партвзысканий не имел. Награждён орденом «Красная звезда», «Отечественная война I степени» и медалями.Жена – Илиади Светлана Борисовна, врач-рентгенолог, сотрудник Курского онкологического диспансера.Дочь – Юлия, 5,5 лет.10 сентября 1957 года. Подпись».(Архив КГМИ/КГМУ. Ф. Р-4847. On. 3–4. Д. 477. А.Н. Илиади. 11. 09. 1957-13. 11. 1958. Лл. 4–4 об.)] подготовил к печати рукопись учебного пособия «Введение в марксистско-ленинскую философию». Однако руководство института требовало всё новых и новых рецензий, удостоверяющих благонадёжность данного опуса. Так рукопись успешно прошла все, пожалуй, на тот момент возможные «круги рецензионного чистилища». Положительные отзывы, приобщённые к «Делу», дали:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1) научный редактор книги доцент Курского сельскохозяйственного института В.А. Блюмкин;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;коллеги автора по кафедре 2) доцент М.А. Степинский («Диссертация Илиади является для нас в какой-то мере сюрпризом, но в то же время она рождалась на наших глазах»);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;и 3) преподаватель В.Т. Мануйлов;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4) заместитель начальника Главного управления учебных заведений Министерства просвещения РСФСР Д. Забродин;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;5) экспертная комиссия по гуманитарным наукам ЦЧО во главе с профессором Воронежского государственного университета Б.Я. Пахомовым;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;6) декан философского факультета МГУ В.Ф. Овсянников (между прочим, уроженец Тимского уезда Курской губернии);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;7) и.о. заведующего кафедрой диалектического материализма того же факультета профессор А.Я. Ильин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После чего рукопись пособия в июне 1969 г. поступила в типографию издательства «Курская правда» для тиражирования.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Работу уже включённого печатного станка приостановила докладная записка тогдашнему ректору Педагогического института от тогдашнего же проректора по научной работе [175 - Имена ректора и проректора внимательный читатель может найти среди персоналий моего словаря «Историки Курского края».], озаглавленная: «По поводу находящегося в производстве учебного пособия (курса лекций) проф. А.Н. Илиади».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ней говорилось: «После моего возвращения из отпуска (20 сентября) мне стало известно, что учебное пособие разрослось с 15 до 27 печатных листов. Это я узнал в результате посещения типографии и беседы с товарищами Н.Н. Казаковым и Ю.Г. Пойдашевым. Перед ними был поставлен вопрос [явно по совету ректора института – С.Щ.] о том, чтобы институту были предоставлены три экземпляра вёрстки указанного учебного пособия (набор уже завершился) для ознакомления. Увеличение объёма учебного пособия проф. Илиади объясняет доработкой рукописи в соответствии с требованиями рецензентов. Однако вряд ли допустим тот факт, что проф. Илиади своевременно не предупредил научную часть института об увеличении размеров учебного пособия. В силу чего научная часть не смогла известить об этом Министерство просвещения РСФСР и получить необходимые разрешения от соответствующих инстанций» [читай – государственной цензуры – С.Щ.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Директору типографии Н.Н. Казакову на стол легло заявление проректора. «Ректорат КГПИ просит выдать институту на непродолжительное время рукопись учебного пособия. Это вызвано тем, что до сих пор не закончена правка вёрстки названного учебного пособия». На этом заявлении красуется виза начальника производственного отдела издательства: «В связи с существующим положением о работе издательства и заказчика выдача оригиналов находящихся в производстве рукописей заказчику на непродолжительное время запрещена».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не сумев заполучить рукопись, руководство института запрещает типографии расходовать бумагу, принадлежащую институту и хранящуюся на складе издательства. Директор издательства отвечает на эту санкцию симметрично: «Непредоставление сырья в срок вынуждает нас обратиться в Госарбитраж по поводу иска за пролёживание наборного металла».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гласное разбирательство, как видно, не устраивало ректора, и он переключает ход осложнившегося дела обратно на проректора: «Прошу предоставить ваши соображения».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проректор, в свою очередь, требует очередную объяснительную от Илиади. Тот отвечает по существу: «Работа несколько задержалась в своём выпуске из-за непонятного отношения ректора института, который вместо поддержки работы… пытается приостановить набор». Автор учебника обещает своему руководству компенсировать стоимость сверхплановой бумаги и увеличенного набора, «если курс лекций не будет мною распространён» среди студентов и других читателей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После чего у блокираторов издания совсем не осталось аргументов, и в январе 1970 года оно было подписано в печать и благополучно опубликовано издательством.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если практика в самом деле критерий истины (как, должно быть, полагали все участники изложенного эпизода истории советской науки), то надо признать – учебник получился неординарным. Частично устарев за прошедшие десятилетия по содержанию, эта книга до сих пор остаётся оригинальной по своему замыслу (курс общей философии несколько раз варьирован по основным факультетам гуманитарного университета), цитируется иногда нынешними исследователями, а ещё чаще явно или неявно используется преподавателями философии, уже не марксистской.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука на посторонний взгляд<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Я пламенно люблю астрономов, поэтов, метафизиков, приват-доцентов, химиков и других жрецов науки… Ужасно я предан науке!.. Я много произвёл открытий своим собственным умом…»<br>
&nbsp;А.П. Чехов.<br>&nbsp;Письмо к учёному соседу.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учёные вправе обижаться не только друг на друга, но и на то общество, которому они вроде бы служат. Ценят ли власти наши достижения? Понимают ли профаны наши усилия? Воздают ли нам, подвижникам истины, должное уважение? С этим выходит по-разному.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как воспринимают науку не учёные, а простые обыватели? То есть та часть читающей «жёлтую» прессу и смотрящей на гламурные экраны публики, которая занимается массой других профессий или же просто бездельничает. Когда-то первых учёных воспринимали как опасных колдунов; потом от физиков, химиков и биологов ждали чудес – спасения от всех напастей. До сих пор образы науки в общественном мнении разнятся. Это связано с некоторыми из её настоящих характеристик, которые, однако, преувеличиваются, искажаются народной молвой, средствами массовой информации, решениями представителей власти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сциентизм (лат. scientia – знание) абсолютизирует роль науки в процессе познания и во всей культуре социума. Его представители полагают, что наука способна найти эффективные способы решения всех человеческих проблем. Пусть не сегодня, так завтра. Естествознание и техника должны задавать стандарты материальной и даже духовной жизни, учёные и инженеры – руководить обществом, раз они такие умные. Столь завышенные оценки опираются на то бесспорное заключение, что науки, прежде всего естественные, действительно произвели переворот в жизни значительной части человечества. Однако ни сегодня, ни даже в отдалённом будущем наука не всесильна. Она облегчает жизнь людей, помогает им решить множество кардинальных проблем. Однако наука сама по себе не гарантирует счастья и даже процветания; никогда не устранит из нашей жизни моментов кризиса, разочарования, наконец, гибели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя настоящие учёные никогда не чуждались нужд практики. Биологи придумывали целебные вакцины; физики рассчитывали параметры смертоносного оружия; историки растолковывали, кто прав, кто виноват в смертоносных войнах и революциях прошлого; лингвисты учили правильному языку; все прочие специалисты тоже что-то придумывали для людей. Ну и кто их послушался? Кто-то, чему-то, когда-то, может быть, и научился у специалистов. Но большинство человечества упоённо продолжает наступать на одни и те же грабли. А именно, усиленно портит здоровье курением, алкоголизмом и обжиранием; воюет с соседями ни за понюшку табаку; обваливает биржи и банки паническими настроениями; осваивает всё новые и новые жаргоны; грешит, грешит и грешит дальше. Но учёные не сдаются. Пусть нас никто не услышит, но в случае опасности мы опять ударим в колокол. Тогда уже не говорите, что вы ничего не слышали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наукофобия, напротив, выражает разочарование от тех надежд людей, которые наука пока не оправдала, и, быть может, никогда не оправдает. Некоторых гарантий (вечного благополучия, бессмертия, обязательного счастья, равенства и т. п.) уж точно никакая наука никому никогда не даст. А люди упрекают учёных за те издержки научно-технического прогресса, вина за которые лежит не столько на науке, сколько в большей степени на политике (и равнодушных к политике обывателей). Вот и бранят учёных и за атомную бомбу, и за плохую экологию, и за плохую школу, и за финансово-экономический кризис, и вообще за всё плохое на свете. А учёные ни тут, ни там, почти нигде, если разобраться, не виноваты. Команду применить оружие стратегического сдерживания отдаёт политическое руководство, которое при этом с учёными уже не советуется. Загрязняют среду обитания те предприниматели, которые экономят на средствах очистки, наукой же и разработанных. В школу приводят лентяев и бездарей их собственные родители, а государство платит учителям слишком мало, чтобы среди них удержались личности, достойные великой миссии воспитания. Рынок движимости и недвижимости обваливают не экономические эксперты, а недобросовестные дельцы ипотечного и любого другого рынка. И всё остальное в том же вне– и даже антинаучном роде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что прежде, чем ругать учёных, обыватели должны вернуться в те самые школы, которые они закончили с неудовлетворительными оценками. Сдай сначала зачёт по основам дарвинизма, а уже потом присоединяйся к воплям креационистов. Усвой хоть перечень планет Солнечной системы, потом можешь рассуждать про «НЛО». Нет же, ничего не помним по физике и химии, а физиков и химиков будем ругать… И врачей, и инженеров, и историков, и всех вообще учёных. Не надо же им всем, учёным, ждать благодарности от людей, чьи жизни благодаря науке изменились в лучшую сторону. Неблагодарность и забвение – удел творцов. Примиримся с этой участью. «Нет пророка в своём отечестве». Тем более если наша духовная родина – истина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Популяризация реальных достижений и перспектив науки – вот единственно достойный канал диалога учёных и остального общества. Обеим сторонам придётся потрудиться. Интеллектуалам – продумать доступное неспециалистам, увлекательное для каждого нормального собрата по разуму объяснение своих открытий, гипотез, замыслов. Не все учёные – хорошие писатели и тем более ораторы. Но даже у талантливых популяризаторов научного знания образуется не слишком густая аудитория. Это видно по низкому рейтингу такого рода телепрограмм, идущих сегодня обычно в ночном эфире всего одного двух каналов из нескольких десятков сугубо развлекательных. Масса людей жаждет не расширения своего умственного кругозора, а бездумного отдыха, «драйва»; поэтому смотрят мелодраматические сериалы, и ничего кроме них. У дурацких развлекательных программ, у вульгарных спортивных матчей – миллиардная аудитория. Зрители телеканала «Культура» с вкраплениями замечательных программ Би-Би-Си и т. п. – по преимуществу старые девы. Наверное, так даже правильнее, чем когда нищий СССР считали «самой читающей страной» в мире – в том числе и потому, что советские журналы «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Знание – сила», «Квант», «Природа» и т. п. выходили миллионными тиражами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но всё равно грустно, когда достижениями науки никто не интересуется. Хотя, если разобраться, кому это на самом деле нужно? Наверное, только тем, кто этих достижений удостоился. А эти-то сами понимают свои заслуги перед согражданами? Если да, ну и ладно. Хотя по части медицины и здравоохранения рекомендации учёных вроде как полезны согражданам. Только большинство этих последних упорно не желает просвещаться гигиенически и физиологически. В общем, всё с практическим применением научных знаний обстоит сложно.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Популяризация научных достижений<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Объясняю популярно, для невежд —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я к болгарам уезжаю, в Будапешт».<br>
&nbsp;B.C. Высоцкий.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Популяризация дословно означает распространение в народе, то есть доведение до сведения неспециалистов. Популяризируют не только науку, но и любое другое специальное знание. Скажем, произведения искусства, религиозные тексты, технологии ремонта жилья и бытовой техники, вообще ведения домашнего хозяйства, даже техники секса. Устно, печатно, экран-но. Зачем это делается? Многим специалистам хочется поделиться своими достижениями, если угодно – похвалиться ими. Так ведь и есть чем гордиться! Мы знаем и умеем то, чего не знает почти никто, хотя наше знание им всем очень бы пригодилось. С другой стороны, многие профаны, то есть незнающие что-то, тёмные в данном вопросе, не прочь просветиться, расширить свой кругозор. Спрос рождает предложение, и на такой продукции могут заработать и авторы, и издатели (продюсеры), и оказаться в выигрыше потребители популяризированного информационного продукта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Научно-популярная литература рождается практически одновременно с кастовой наукой. Были периоды настоящего взлёта этого жанра, когда доступные школьникам и всей желающей публике брошюры и книги шли нарасхват миллионными тиражами. Так случилось на взлёте научно-технической революции середины XX века и какое-то время после него. Журналы типа наших «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Химия и жизнь», «Техника – молодёжи», «Вокруг света», «Вопросы истории» печатались, подписывались и раскупались действительно массой народа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На рубеже прошлого и начавшегося веков интерес к этой продукции упал радикально, в сотни тысяч раз. На то были разные причины, включая явное перепроизводство общедоступного знания в предыдущие десятилетия. Всё-таки какое-то отношение к науке имели далеко не все чтецы и зрители её популяризации, а их явное меньшинство. Но интерес посторонних к науке не угас окончательно. К тому же расплодились внекнижные, не бумажные, а экранные формы трансляции достижений науки – кино-, теле– и видеофильмы; интернет-ресурсы. Поисковики глобальной сети тотчас выдадут набор реферативных текстов почти на любую тему. Толпы любознательных дилетантов переселились из читальных залов во «Всемирную паутину». Но и аудитория «лузеров», так и не вылезающих из предтелевизионных кресел, никогда не иссякнет. По всему этому у пропагандистов достижений науки всегда останется большая или меньшая, но постоянная читательская, зрительская ниша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колебания тиражей и спроса – количественная, а не качественная сторона дела. От того, прочтут ли некий текст десятки или миллионы людей, и для науки, и для общества мало что изменится. Нам надо рассмотреть плюсы и минусы популяризации как таковой, независимо от её масштаба в том или ином обществе, на том или ином этапе истории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Официальная точка зрения – популяризация нужна и полезна. Долг учёных – довести свои достижения не только до узкого кружка коллег по специальности, но и до широких кругов сограждан. В идеале – разных стран, чтобы лишний раз прославить родину. Такая продукция воспитывает молодёжь, прививает её гуманитарные ценности. Родители прикупают для своих малолетних чад детские энциклопедии, красивые книжки и диски про животных, об истории, о памятниках культуры; водит их по музеям и картинным галереям. Запоминается изо всего этого малолетним чадам очень мало что. Среди конкурсов наших государственных научных фондов, ежегодных премий Российской академии наук, других книжных премий – номинации за лучшую научно-популярную статью, книгу. А кто их читает? Кто-то читает, и получает некий жизненный заряд, значит, на самом деле надо популяризировать науку!?. Доля истины во всём этом имеется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди плюсов популяризации:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;расширяем кругозор людей, а это косвенно и постепенно может сказаться на их поведении – в плане его гуманизации, искоренения дикости на досуге и на публике; формировании разумной культуры повседневной жизни;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• повышаем престиж науки в обществе и в глазах властей предержащих (чиновники тоже порой читают самые знаменитые книжки, иные публикации об учёных); этим удобряется почва для получения новых денег на дальнейшие исследования;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• вербуем в свою профессию новых членов (многие учёные признаются, что на выбор факультета повлияла та или иная вовремя прочитанная книжка или же виденный фильм);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• заполняем досуг чем-то лучшим, чем переедание или алкоголь, иные бытовые наркотики (см. пункт первый);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• даём приработать склонным к популяризации специалистам – писателям, издателям, торговцам, предлагающим душеспасительные информационные продукты, а это лучше, чем торговать наркотиками или вообще плохими товарами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё это хорошо, однако в целом картина получается не такая радостная. Среди минусов популяризации:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• некие издержки для самой науки – попытки раскрыть её поле для всеобщего обозрения в целом ограничены, если не утопичны (перевести знания со специального языка на просторечие в большинстве случаев просто невозможно); эти попытки донести знания людям отражают вчерашний день, а не реальные перспективы познания; на популяризацию чаще всего тратят время аутсайдеры, пенсионеры науки;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• диагноз для самих учёных – как и все остальные специалисты, может, даже больше, они любят похвалиться, покрасоваться перед публикой; при этом обычно оставить в тени проблемы и недостатки своего дела, выпятить, а не то придумать достижения; «шоуменов» от науки сейчас хватает (вроде недавно скончавшейся внучки В.М. Бехтерева [176 - Владимир Михайлович Бехтерев (1857–1927) – русский врач-психиатр, невролог, невропатолог; физиолог, психолог. Выпускник Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге. Стажировался в Европе у ведущих психологов (В. Вундт, Дюбуа-Реймон) и психиатров (Шарко). Приват-доцент, затем профессор, заведующий кафедрой нервных и душевных болезней своей alma mater. Своё учение называл рефлексологией и рассматривал её в качестве комплексной науки о человеке, призванной соединить физиологию и психологию. Целый ряд болезней, диагнозов, лекарственных препаратов носят его имя. Автор фундаментальных работ по анатомии, физиологии и патологии нервной системы.Основатель Психоневрологического института в Петербурге (1908), носящего впоследствии его имя. После революции по его ходатайству был открыт Институт мозга и психической деятельности (1918), где он стал директором. Заслуженный деятель науки РСФСР (1927). Скоропостижно скончался в результате пищевого отравления. Существует неподтверждённая версия, будто бы был отравлен по приказу Сталина после того, как тот проконсультировался у маститого врача (с диагнозом «паранойя»).] Натальи Петровны (1924 г. рождения), помешавшейся на парапсихологии; или детского врача Леонида Рошаля [177 - Леонид Михайлович Рошаль (1933 г. рождения) – врач-педиатр. Доктор медицинских наук (1970), профессор. С 1981 г. по настоящее время заведует отделением неотложной хирургии и травмы детского возраста НИИ педиатрии Центра здоровья детей РАМН.], стремящегося не только лечить детей, как тысячи его коллег педиатров, но и «быть женихом на всех свадьбах» общественной жизни, экспертом по всевозможным проблемам; возомнившего себя спасителем человечества, этакой «матерью терезой» в брюках); есть своя правда в том, что коллеги обычно недолюбливают своих слишком публичных собратьев – они в какой-то степени не столько прославляют науку, сколько дискредитируют свою специальность, особенно в глазах знающих людей;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• у популяризации есть смысловые пределы изнутри науки, особенно в естествознании и технике; специалиста может вполне понять только другой специалист, и то не всегда; так что тут мы не только просвещаем, но и вольно-невольно обманываем доверчивого профана, коему бы учиться да учиться, а он сочтёт себя уже учёным, раз читает, слушает настоящего учёного;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• заманивая доверчивых юнцов в науку, мы не раскрываем перед ними заранее всей правды об её тяготах и тупиках, вольно-невольно играя роль известного по сказке крысолова;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• внешние барьеры для популяризации – прочнейшие стереотипы массового сознания, догмы здравого смысла, старые и новые мифы; народный ум питается ими, а вовсе не истинами учёных; в результате общественное мнение чаще всего не просвещается учёными публицистами, а укрепляется в своих нелепых суевериях по принципу: «Мели, Емеля, твоя неделя»;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• рынок квазиинтеллектуальной продукции искажает благородные задачи популяризации; в моду входит не то, что на самом деле важно и нужно из достижений науки, а то, что лучше продаётся среди вымыслов на её счёт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иллюстрациями всех этих неожиданно отрицательных последствий выхода учёных на широкую публику могут служить почти все якобы просветительские, документальные телевизионные программы почти всех центральных каналов российского телевидения – например, про воображаемую каким-то придворным попиком Византийскую империю; или какую-то «структурированную воду»; или же якобы вездесущую «плесень» и т. п. страшилки (за исключением разве что изгнанного с первых кнопок Гордона, неформатной «Культуры» и петербургского 5 канала, чьи научно-популярные программы остаются на высоте жанра).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и всегда, от естествознания нынешняя публика ждёт чудес (омоложения, процветания, покорения других галактик); от медицины – моментального исцеления ото всех недугов; а от наук гуманитарных – бесконечных переложений патриотического мифа (Александр Ярославич Невский, Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, Серафим Саровский, многие, многие другие – о каждом из них и всех прочих героях отечественной истории специалисты расскажут вам много и хорошего, но и плохого, так что с конечной оценкой их жизни и деятельности никто из широкой публики толком не разберётся, но в глазах широкой общественности они сплошь ангелы во плоти).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В итоге к популярным изданиям и особенно «ресурсам» стоит подходить придирчиво, «отвевая зёрна от плевел». На границах науки много и тех, и других. Но большинство читателей и зрителей этому не внемлет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За вычетом тех и других крайностей, популяризация наших достижений – это наш (учёных) «глоток кислорода» после «безводной пустыни» собственных научных изысканий. Учёные надеются, что несколько «семян» из посеянного ими в общественном сознании «мешка» упрощённой информации прорастут и дадут правильные «всходы». Каждый чемпион готов поделиться с окружающими секретами своих рекордов. Они же ему достались недаром. Так стоит ли тогда осуждать тех специалистов, которые находят время и желание поделиться с молодёжью секретами своей профессии?!<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука и практика (на примере медицины)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мило Вандербек, низушек, полевой хирург, известный под прозвищем Русти-Рыжик, жадно втянул изумительную смесь запахов йода, нашатыря, спирта, эфира и магических элексиров, заполнявших палатку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там, – начал Русти без предисловий, указывая на поле, – вот-вот начнётся бойня. И тут же появятся первые раненые… Нас, с учётом двух других госпиталей, двенадцать медиков. Мы ни за что на свете не сумеем помочь всем пострадавшим. Даже исчезающе малому проценту требующих нашей помощи. Да этого от нас даже не ожидают. Но мы будем лечить! Ибо это, простите за банальность, суть нашего существования. Помогать страждущим. Так поможем – банально – тем, скольким сможем помочь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы не сумеем сделать больше, чем в состоянии сделать… Но давайте постараемся все, чтобы того, что мы сделать не сможем, было по возможности меньше…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хирург может себе позволить быть циничным только после десяти лет практики…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Интересно, – тихонько сказала Йоля, не поднимая головы, – а сколько лет практики у вас, господин Русти? Сто?»<br>
&nbsp;А. Сапковский.<br>&nbsp;Владычица озера.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Медицина представляет собой весьма своеобразную модель познания и практической деятельности. Современная теория познания, всё чаще именуемая не гносеологией, как раньше, а эпистемологией, в свою очередь не проиграет, если попробует определить специфику медицинского знания и умения. Ведь эпистемология – это уже не классическая гносеология, которая представляла субъекта познания в качестве некоей абстракции дискурсивного мышления. Ныне этот субъект усложнен за счёт ценностного и практического контекста порождения и применения знания. Врач, вообще медик – правильная модель для эпистемологического анализа. Разумеется, не единственно возможная, но одна из самых перспективных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Клиническая, т. е. практическая медицина в гносеологическом отношении отличается, пожалуй, ото всех остальных направлений человеческой деятельности. Она располагается где-то между несколькими фундаментальными направлениями человеческой активности, а именно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• наукой (объективным знанием сущностей и принципов);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• искусством (вдохновенной игрой в символы);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• ремеслом (практикой как таковой, т. е. предметно-орудийным действием ради получения вполне материальных и утилитарно полезных изделий).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Названные занятия пользуются разными типами знания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько упрощая, но и проясняя суть дела, можно сказать, что конечная цель учёного – обобщение и углубление, объективизация знания. Принцип, закон, теория. Что-то типичное, повторяющееся, экземплярное. Атом водорода одинаков во всей Вселенной, закон Ома действует в каждой лампочке. Такова же научная медицина – в познавательном отношении она ничем не отличается от той же биологии [178 - Логика и методология медицины как науки впервые в новоевропейской традиции изложена Клодом Бернаром: Bernad Cl. Introduction a l'e'tude dela me'dicine ex-perimentale. Paris, 1865.]. Только с приставкой пато– и при сочетании нескольких наук о человеческом организме и его экологии (анатомии, физиологии, биохимии и т. д.). Поскольку мы распознаём и лечим болезни, которые по сути своей довольно типичны, мы в какой-то степени учёные, исследователи. То есть медицина относится к числу самых наукоёмких практик. Недаром за неё тоже присуждают учёные степени и звания, даже Нобелевские премии (которыми волею случая оказалась обделена «царица наук» математика).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но у постели больного одних научных знаний мало. Сколько угодно докторов, накопивших огромные знания, но так и не ставших успешными диагностами и врачевателями (Разумеется, не наоборот, – успешный доктор невозможен без солидного запаса знаний. Но! Как правило, без претензий на научные открытия). Ботаник или, допустим, химик быстро определят растение или вещество по известным их дисциплинам признакам; они могут воспользоваться соответствующим справочником. Врачу этого, как правило, мало. Правильный диагноз и тем более успешное лечение требуют чего-то большего, чем научные знания объективной реальности. Сакраментальное «лечить не болезнь, а больного» выводит врача за рамки науки. Науку не интересуют исключения, всё единичное, неповторимое. Любой пациент, как известно, в чем-то атипичен, ход его недуга не до конца предсказуем. Тут, как ни прискорбно, заканчивается чистая наука, и начинается грубая, но хоть как-то обнадёживающая ещё живых людей практика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она уже указывает на такую область вненаучного знания, как искусство, с его не объективной истиной, а парадоксальной художественной правдой, увлекательной символикой, неожиданными для публики эффектами. Художник пользуется метафорой, где мысль сплавлена с эмоцией. Правда искусства выражает (думает, что выражает, или же выражает, не задумываясь) некие общие оценки, установки через уникальные ситуации, индивидуальные образы. Этим на искусство похоже медицина. Она всегда имеет дело с индивидуализированным объектом. Не только музыканты да писатели лицедействуют – к этому в какой-то мере причастны представители целого ряда профессий, которые предполагают общение с людьми, в том числе клиническая медицина. Именно здесь, думается, гнездится неизбывный психотерапевтический эффект, феномен плацебо, которым врач либо награждается (при усилении терапевтического эффекта), либо наказывается (в случае временного, обманчивого облегчения болезни).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поскольку на самом деле мы лечим всё же не самого по себе больного, не весь его организм и не всю душу, а именно его болезнь, мы от науки и искусства врачевания должны перейти к его ремеслу. Не разделим же мы здесь отрицательного, осудительного значения этого слова. Как чего-то шаблонного, тиражного, а не творческого. Прежде всего, ремесленник (как типичный представитель профессиональной практики) – это мастер какого-то дела. Но он не выходит за пределы рецептов своего ремесла с отработанными технологиями производства товаров и услуг. Тут нет теории, тут излишни эмоции, требуется нужный результат в заданные сроки, при установленном лимите расходных ресурсов. Те же параметры у клинической медицины: за известные деньги, при наличии определённых препаратов и прочих способов лечения подействовать на пациента благотворным образом. Ремесло – это синоним практического познания [179 - См. подробнее: Щавелёв С.П. Практическое познание. Философско-методоло-гические очерки. Воронеж, 1994.], где знание отнюдь не конечная цель мышления, а только лишь средство достижения определённой цели. Знание служит достижению материального результата (товар, услуга, в клинике – какое-то состояние здоровья).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие науки и даже отрасли практики в последнее время всё дальше уходят от визуализации своего предмета, заменяя органы зрения и других чувств при его распознавании и анализе знаковыми системами и машинными процессами. Инструментальная вооружённость клинической медицины также растёт. Те расстройства организма, которые не воспринимаются зрением и слухом, сегодня распознаются гораздо лучше, чем в недавнем прошлом, благодаря соответствующим лабораторным анализам и машинам. Но роль непосредственного восприятия пациента всё не уменьшается. Ведь идея диагноза рождается чаще всего общим путём рождения новой идеи – интуитивного синтеза необходимых потоков информации. Потом эта идея может и должна проверяться и уточняться с помощью обычных методов, эмпирических и теоретических, включая сегодняшние компьютерные и суперкомпьютерные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, названные параметры медицины выделены условно и относительно. В действительности у врача получается некий сплав знаний, психотерапевтических эффектов и практических воздействий на организм пациентов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возвращаясь к педагогическим и дидактическим вопросам, можно сказать, что врача приходится готовить отчасти как учёного, отчасти как артиста, отчасти как ремесленника. В системе такой подготовки находится место философии и другим гуманитарным дисциплинам. Пожалуй, всё равно каким и в какой пропорции. Лишь бы медик не ограничивался в своих размышлениях и знаниях одной медициной.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Национализм или космополитизм?<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«…Нет Востока и Запада нет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;что племя, родина, род,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;если сильный с сильным лицом к лицу<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;у края земли встаёт?!»<br>
&nbsp;Р. Киплинг.<br>&nbsp;Баллада о Востоке и Западе.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«О боже, хоть понюшку нам Англии отсыпь!»<br>
&nbsp;Р. Киплинг.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения», – записал себе в дневник посетившую его мысль А.П. Чехов. «Истина не измеряется меридианом», – уверял, кажется, Вольтер. Это так, но всё же существуют и национальные характеристики науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-первых, любая наука существует не в безвоздушном пространстве, а в силовом поле национально-государственных интересов. Они сказываются не только в естествознании да технике, но даже в гуманитарных сферах. Когда французские интеллектуалы ратуют за независимость Чечни от России, отечественные историки найдут, что возразить «французику из Бордо» [180 - «Смотрел на этого уродца – гадал, откуда что берётся…» – описал своё впечатление от семинара М. Фуко наш поэт-эмигрант А.П. Цветков.]. Немцы, французы, американцы, испанцы – и т. д., и.т.п. – разве же они все будут одинаково объективными в вопросах любой науки?.. Конечно, в чём-то нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-вторых, и это важнее для понимания природы научного познания, национальный характер, этнический образ мира накладывает некий отпечаток на способы решения одних и тех же проблем в физике, математике или той же истории. Тут специфику уловить сложнее, но некоторые теоретики науки пытались это сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самый понятный результат национализации науки – выбор между родиной и эмиграцией. Уехать или остаться? Этот вопрос перед русскими учёными возникал неоднократно. Из царской России уезжали те, кто был не согласен с самодержавием. Так за границей оказались Софья Ковалевская [181 - Софья Васильевна Ковалевская (в девичестве Корвин-Круковская) (1850–1891) – русский математик и механик. Поскольку доступ в государственные университеты России тогда был закрыт для «дамского элемента», ей пришлось получать высшее образование за границей – в Гейдельберге и в Берлине (у самого К. Вейерштрасса). Выезд за границу ей обеспечил брак (сначала фиктивный, а потом настоящий) с В.О. Ковалевским (см. выше). Удостоена премий Парижской и Шведской академий наук за разрешение одной из задач о вращении твёрдого тела вокруг неподвижной точки. После самоубийства мужа, окончательно эмигрировала (1883), оставив пятилетнюю дочь у родителей. Первая русская женщина, получившая учёное звание профессора, и первая в мире женщина – профессор математики (Стокгольмского университета). Член-корреспондент Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге (1889). Успела написать воспоминания, автобиографические повесть («Нигилистка») и роман («Семья Воронцовых»), изданные посмертно на родине.] и Александр Герцен [182 - Александр Иванович Герцен (1812–1870) – русский писатель, журналист, общественный деятель. Внебрачный сын русского дворянина И.А. Яковлева и привезённой им из Европы немки Луизы Гааг. Фамилия дана от немецкого Herz – «сердце». Выпускник Московского университета (1833). За обсуждение социалистических взглядов и осуждение самодержавия на молодёжных сходках выслан в провинцию (Пермь, Вятка, Владимир), служил там чиновником при губернаторах. Эмигрировав, осел в Лондоне, где издавал и переправлял в Россию антиправительственные журналы «Полярная звезда» и «Колокол» (1857–1867). В своей публицистике уделял внимание философским вопросам научного познания («Дилетантизм в науке», 1943; «Письма об изучении природы», 1845–1846).], Михаил Бакунин [183 - Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) – русский философ, общественный деятель. Поначалу карьеры – юнкер, затем армейский офицер. Выйдя в отставку, изучал европейскую философию, участвовал в кружках петербургской интеллигенции, где вызревала идеология народничества. Эмигрировав (1840), включился в демократическое, социалистическое движение. За открытую пропаганду революционных идей высылался из ряда европейских государств полицией. Участвовал в восстаниях в Чехии и Саксонии. Выдан российскому правительству и сослан в Сибирь. Бежав из ссылки, примкнул в Лондоне к А.И. Герцену, затем к К. Марксу и его «Интернационалу». В конце концов, перешёл на позиции революционного анархизма, став главным теоретиком этого общественного движения, автором соответствующих трактатов («Государственность и анархия», 1873; др.).] и Пётр Кропоткин [184 - Князь Пётр Алексеевич Кропоткин (1842–1921) – русский путешественник, географ, геолог; историк; журналист, общественный деятель. Выпускник Пажеского корпуса (1862). Добровольно избрал военную службу в Сибири, есаулом Амурского казачьего войска. Участвовал в экспедициях по Восточной Сибири, Маньчжурии. Впоследствии учился на физико-математическом факультете Петербургского университета, служил в Центральном статистическом комитете МВД. Член Русского Географического общества (1868), его секретарь (1870). Составил первую достоверную карту горной Азии. За участие в одной из подпольных народнических организаций арестован и заключён в Петропавловскую крепость. Совершил побег из тюремного госпиталя и скрылся за границей. В эмиграции активно участвовал в работе Интернационала, поддерживая революционное движение в разных странах. Три года провёл во французской тюрьме. Стал одним из главных теоретиков анархизма. Вернулся в Россию в июне 1917 г. Не поддержал ни Временного правительства, ни большевистского. Его мемуары «Записки революционера» (1902) неоднократно переиздавались.], Илья Мечников [185 - Илья Ильич Мечников (1845–1916) – русский биолог, медик. Выпускник Харьковского университета (1864). Стажировался в Германии, Италии. Магистр (1867), доктор (1868) зоологии Санкт-Петербургского университета. Профессор Новороссийского университета в Одессе (1870–1882). После конфликта с министерством народного просвещения вышел в отставку и эмигрировал во Францию (1887). Заведовал лабораторией в Институте Луи Пастера. Значительно продвинул патофизиологию, микробиологию, бактериологию и эпидемиологию. Один из основоположников сравнительной и эволюционной эмбриологии, геронтологии. Открыл фагоцитоз, внутриклеточное пищеварение. Зарубежный член Императорской Академии наук России (1902). Выдвинул фагоцитарную теорию иммунитета. Нобелевская премия по физиологии и медицине (1908, вместе с П. Эрлихом). Пропагандировал собственный вариант философии рационализма (работа «Сорок лет искания рационального мировоззрения», 1913).] и Павел Виноградов [186 - Павел Гаврилович Виноградов (1854–1925) – русский историк-медиевист. Выпускник Императорского Московского университета. Профессор alma mater (1884). Стажировался в Германии, у крупнейших европейских историков Т. Моммзена, Л. фон Ранке. В результате конфликта с министром народного просвещения Ванновским (1902) подал в отставку и эмигрировал. Профессор в Оксфорде (1903). На время вернулся в Россию на прежнюю должность профессора МГУ (1908). Член-корреспондент Императорской Академии наук (1914). В 1911 г. окончательно эмигрировал, после революции принял английское гражданство и преподавал в Оксфорде, опубликовал ряд трудов по экономической истории Англии.], десятки их коллег. Всё учёные мирового класса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но всё же тогда выходцев с родины было сравнительно немного. Многие эмигранты периодически посещали родину. Даже уволившись из университета или покинув Академию по идейным соображениям, русские учёные могли жить и работать у себя дома. Потом эта возможность оказалась потеряна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В результате революции 1917 г. и последовавшей за ней Гражданской войны за пределами России оказалось около двух миллионов бывших русских граждан. Среди них присутствовали выдающиеся учёные. Философы, историки, инженеры, химики, агрономы, медики, да кто угодно из мира науки. В том числе Нобелевский лауреат Иван Бунин (тоже академик Императорской академии наук по бывшему тогда разряду «изящной словесности»); или же изобретатель вертолёта Игорь Сикорский [187 - Игорь Иванович Сикорский (1889–1972) – русский инженер, американский авиаконструктор. Сын врача и психолога, профессора медицинского факультета Университета св. Владимира в Киеве И.А. Сикорского (1842–1919). Образование получил в Морском училище (Санкт-Петербург) и Политехническом институте (Киев). Одним из первых в нашей стране получил права лётчика. Сконструировал первый в мире вертолёт (1908) и несколько моделей самолётов (1910–1914), включая первый в мире многомоторный – «Русский витязь». На них устанавливал мировые рекорды грузоподъёмности и скорости. Главный конструктор Русско-Балтийского завода (Санкт-Петербург), выполнявшего заказы на аэропланы для русской армии (транспортные, бомбардировщики, истребители, разведчики-монопланы).Эмигрировал (с потерей нажитого на родине состояния) в США (1919), где основал авиастроительную компанию (1923). После многих моделей самолётов, разработал первый в мире серийный вертолёт (1940). Вертолёты И.И. Сикорского первыми совершили полёты через Атлантический (1967) и Тихий (1971) океаны (с дозаправкой в воздухе). Одно– и двухвинтовые машины Сикорского успешно использовались как для военных, так и для гражданских целей.]; или же ведущий социолог Запада Питирим Сорокин [188 - Питирим Александрович Сорокин (1889–1968) – русский социолог, американский культуролог. Из крестьянской семьи русского ремесленника, женатого на зырянке (коми). По первому образованию – иконописец и ювелир. Затем учился в учительской семинарии. Примкнул к партии социалистов-революционеров, за революционную пропаганду был арестован, подвергнут тюремному заключению и высылке. Экстерном сдал экзамены за курс гимназии. Учился в Психоневрологическом институте, на первой в России кафедре социологии, у М.М. Ковалевского и Е.В. де Роберти. Завершил высшее образование на юридическом факультете петербургского университета. Оставлен на кафедре уголовного права для подготовки к профессорскому званию. Приват-доцент (1916). Депутат учредительного собрания от партии эсеров. Выслан большевиками из России (1922) вместе с группой учёных-гуманитариев. После Германии и Чехословакии навсегда переехал в США, где стал одним из основоположников университетской социологии. Профессор Гарварда (1931–1959). Президент Социологической ассоциации США (1965). За последние годы все труды П.А. Сорокина переведены на русский язык и переизданы на родине.]; или же изобретатель телевизора Владимир Зворыкин [189 - Владимир Кузьмич Зворыкин (1889–1982) – русский инженер-технолог, американский электротехник. Из семьи муромских купцов. Учился в Петербурге (Технологический институт) и в Париже (Коллеж де Франс). Участник Мировой войны – в войсках радиосвязи, затем в офицерской радиошколе. Эмигрировал в США (1919). Работал в компаниях Вестингауз и Радиокорпорейшн. Изобрёл сначала «иконоспокоп» для преобразования световых сигналов в электрические (1931), а затем и настоящий телевизионный кинескоп. В 1930-е гг. побывал на родине, где консультировал советских инженеров, работавших над первой отечественной моделью телевизора (зворыкинской конструкции). В 1940-е гг. работал над созданием медицинской техники (электронный микроскоп).]; или же… – список обширен, открыт для продолжения. В результате не у нас, а за границей наши соотечественники изобрели вертолёт, цветное телевидение, искусственный каучук – резину; тонометр – аппарат для измерения артериального давления крови (курский врач Коротков); сделали много других удивительных открытий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После Второй мировой войны тоже оказалось множество «невозвращенцев» – и прежних, и новых тогда мигрантов из России по всем частям света. В СССР их ждала неминуемая гибель, а за границей принимали и бывших пленных, и власовцев, и просто «без вести пропавших» в дьявольском водовороте всемирного катаклизма. Тех, кого выловили чекисты, ожидал ГУЛАГ, откуда спаслись немногие специалисты (вроде С.П. Королёва [190 - Сергей Павлович Королёв (1906–1966) – советский инженер, конструктор космических кораблей. Академик АН СССР (1958). Дважды Герой Социалистического Труда (1956, 1961). Лауреат Ленинской премии (1957). Учился в Киевском политехническом институте, затем в МВТУ имени Н.Э. Баумана; московской школе лётчиков. Участвовал в проектировании, создании и испытаниях первых реактивных двигателей и ракет. Репрессирован и отбывал срок в колымском лагере, затем в закрытых конструкторских бюро (1938–1944). Изучал в Германии трофейную военную технику (1945–1947). С 1955 г. руководил подготовкой первых советских космических аппаратов и боевых ракет. Руководил запуском первого искусственного спутника Земли; полётом на Луну; запуском человека в космос; первым групповым полётом космических аппаратов; запуском корабля на Марс; целым рядом других новаторских космических проектов.], Н.И. Тимофева-Ресовского [191 - Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский (1900–1981) – русский биолог, один из основоположников генетики. Внёс решающий вклад в радиобиологию, космическую биологию, популяционную генетику, математическую теорию эволюции, биогеноценологию. Выпускник Московского университета. С 1925 г. находился в научной командировке в Германии (Берлинском институте мозга), откуда не возвратился, узнав об уничтожении своих учителей и коллег в ходе политических репрессий. После взятия Берлина советскими войсками арестован и заключён в концлагерь (1945–1956). После освобождения трудился в институтах Академии наук.] или А.И. Солженицына).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1970-е – 1980-е гг. сотни тысяч евреев (или прикинувшихся таковыми) выехали из СССР на родину «предков». Надо ли объяснять, сколько среди них было специалистов по самым разным отраслям. Они осели не только в Израиле, но и в Европе, и в США.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1990-е гг. «бегство мозгов» из России приобрело повальные масштабы. Уехали все, кто желал и мог это сделать. Страна лишилась целого поколения учёных и техников. На Родине остались только те, кому за 50–60, и кто уже не в состоянии круто переменить свою судьбу ради успеха дела своей жизни, во имя близких людей. Оставшиеся учёные нищенствуют на Родине. Кое-кто (например, филолог и лингвист Вяч. Вс. Иванов [192 - Вячеслав Всеволодович Иванов (1829 г. рождения) – русский языковед и литературовед. Выпускник МГУ. Доктор филологических наук (1955; повторная защита в 1978). Академик РАН (2000). Профессор Калифорнийского университета. Директор Института мировой культуры МГУ. Директор Русской антропологической школы РГГУ. Полиглот (выполнил переводы с 18 языков). Автор фундаментальных работ по индоевропеистике и славянской традиционной культуре (в том числе в соавторстве с академиком В.Н. Топоровым, Т.В. Гамкрелидзе).]) умудрился пристроиться так, чтобы жить и работать то на родине, то за границей; но такой фокус не каждому по зубам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нынешние власти России, пытаясь спасти своё лицо, провозглашают приглашение к ведущим учёным Запада приехать, поработать у нас. Дескать, мы никому не запрещаем отъезд, но будем создавать условия, чтобы на Родине работать было выгоднее, чем за рубежом. Пока эти декларации не подкреплены ничем реальным. Средняя зарплата опытного научного сотрудника РАН меньше американского пособия по безработице. Обо всём остальном по части жизни и быта там и тут можно не говорить. Но ведь Родина есть Родина. Подумаем об этом.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Измерение вклада России в мировую науку<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«У советских собственная гордость —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На буржуев смотрим свысока».<br>
&nbsp;В.В. Маяковский.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Современная Россия всё ещё насчитывает у себя около 12 % учёных всего мира. Но при этом мы занимаем лишь 0,3 % мирового рынка наукоёмкой продукции. У США и в Японии этот последний показатель составляет 36 % и 30 % соответственно. Наш доход от продаж отечественных лицензий на научно-технические разработки составляет лишь 2 % от соответствующего показателя в США [193 - Россия и современный мир. 1998. № 2.]. Эти и тому подобные показатели со всей наглядностью демонстрируют, что российская наука не сумела перестроиться при переходе страны из плановой экономике к конкурентной, рыночной. Однако признать тривиальный факт нашего отставания и по научной части мало. Полезно конкретизировать те места, которые мы всё ещё занимаем в различных отраслях науки и техники. Эти цифры помогут объяснить многие вопросы управления наукой, тенденций её развития у нас; наконец, морально-психологический климат в академической и университетской корпорациях. Вклад различных стран мира в науку ярко характеризует уровень и тенденции развития их экономик и социальных сфер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известны методики оценки уровня научных исследований – по числу цитирования опубликованных работ в наиболее престижных научных журналах (так называемый импакт-фактор). Одно из такого рода библиометрических исследований предпринято И.В. Маршаковой-Шайкевич за 1991–2002 гг. с использованием весьма репрезентативных баз данных [194 - См.: Маршакова-Шайкевич И.В. Россия в мировой науке. Библиометрический анализ. М., 2000. С. 200–206.]. Вот какая получается картина относительно 17 важнейших отраслей естественнонаучного и технического знания на начало 2000-х гг. В среднем по ним Россия занимает 9-е место – после США, Великобритании, Японии, Германии, Франции, Канады и Италии (в такой последовательности оценивается вклад этих государств в мировую точную или полезную науку). Ещё в 1993 г. мы занимали 6-е место – отсюда видно, какими темпами снижается русский вклад в мировой научный прогресс.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наилучшие показатели мы сохраняем в таких областях, как физика (4-е место); химия (6-е); изучении космоса (астрофизике) (10-е); науках о Земле (10-е); математике (10-е). Думается, везде тут в удержании относительного лидерства сказывается инерция позднесоветского прошлого, остатки соответствующей индустрии этих знаний, накопленных к рубежу 1980-х – 1990-х гг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зато по тем сферам научного познания, которые вышли в мировые лидеры с тех пор, наша страна отстаёт пугающе, едва ли не безнадёжно: в клинической медицине (27-е место в мире); фармакологии (28-е); иммунологии (41-е); компьютерных разработках (26-е); микробиологии (24-е); экологии (28-е). Как видно, изучение живой природы в России откатилось далеко на задний план – яркий показатель степени гуманности и образованности последних по времени её политических режимов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме этих прямых показателей, имеется немало косвенных, относящихся к нашим геополитическим партнёрам и конкурентам. Так, на 8-м месте, впереди России расположился Китай. Этот успех отражает настоящие реформы в экономике и политике, предпринятые в бывшей Поднебесной империи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Причины намеченного структурного отставания российской науки уже не только от стран «большой десятки», но по ряду наук от многих других, далеко не самых крупных и передовых государств, лежат на поверхности. Я уже не раз упоминал эти причины, повторю в очередной раз здесь:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• снижение бюджетного финансирования науки в России, особенно некоторых её отраслей;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• уход исследователей из слабо финансируемых отраслей в более прибыльные сферы деятельности, или же эмиграция их;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• неизменная вот уже два десятилетия низкая доля внебюджетного финансирования науки;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• за тот же период реформирования отечественной науки практически не проводится; наука существует в устаревших организационных формах; застой охватывает и академическую сферу, и сферу высшей школы, и даже небольшой сектор науки внутри производственной сферы;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• состояние науки – важный срез состояния гражданского общества и правового государства в той или иной стране; судя по этому показателю социально-политическое развитие новой России пока что эфемерно;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• если фундаментальные отрасли, вроде физики, химии, молекулярной биологии или генетики требуют дорогостоящей инфраструктуры и затратного же воспитания кадров, то прикладные науки – сельскохозяйственные, о растениях и животных, фармацевтические и т. п. могут давать большую отдачу при относительно меньших затратах; но Россия не использовала такую возможность – лидерство и в этих отраслях захватывают не только передовые, но и относительно слаборазвитые страны мира.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В итоге за почти два десятилетия постсоветского существования вклад России в мировую науку по сравнению с вкладом позднего СССР упал в два раза. Впрочем, то же самое можно сказать обо всём постсоветском пространстве. Также вдвое упал научный потенциал независимой Украины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между тем за тот же период в научные лидеры выходят государства, ранее к таковым не относящиеся. Феноменален научный рост романо-латинских стран – Италии, Испании, Португалии (в несколько меньшей степени), а также Греции и Турции; за океаном – Канады, в меньшей, но заметной степени – Бразилии и Мексики. Их научная активность выросла раза в 1,5 и приближается по объёму к показателям ведущих стран Европы – Франции, Германии и Великобритании, а также США.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другой регион бурного роста науки – Азия. Кроме Китая, заметный рывок, особенно в технических и компьютерных науках, сделали Индия, Южная Корея и Тайвань.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В итоге нашего научно-технического регресса за последние четверть века Россия далеко отстоит от нескольких главных центров соответствующего прогресса – США, Евросоюза, Японии и Китая. В 2010 г. в печати появились данные о доле государств в общемировых расходах на научно-технические цели – в процентах и денежных (в миллиардах долларов) показателях: 1) США: 35,0 (389,2); 2) Япония: 12,6 (139,6); 3) Китай: 1,1(123,7); 4) Германия: 6,1 (67,9); 5) Южная Корея: 3,7 (41,3); 6) Франция: 3,7 (41.1); 7) Великобритания: 3,3 (37,2); 8) Индия: 2,5 (28,1); 9) Канада: 2,1 (23.1); 10) Россия: 2,0 (21,7); 11) Бразилия: 1,6 (18,0); 12) Швеция: 1,0 (11,4); Израиль: 0,8 (8,8).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже те страны, которые почти не были заметны на карте мировой науки, начинают обозначать там своё растущее присутствие. Это прежде всего Саудовская Аравия. Даже в слаборазвитых странах Африки появляются свои научные кадры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, отставание России в науке очевидно, но оно пока неравномерно. Если принять общемировую массу публикаций в области естественных и технических наук за 100 %, то суммарная доля первых 8 развитых стран – США, Великобритании, Японии, Германии, Франции, Канады, Италии и России – составит 81 %. Наибольший вклад, натурально, у США. От 23 % в химии до 48 % в науках о космосе, а также по молекулярной биологии и генетике. Поразительно высок их вклад в науки о жизни: более 40 % по нейронаукам, иммунологии, биологии, биохимии, а также в компьютерных науках (42 %). «По показателям исследовательской активности во всех 18 областях естествознания США держат первое место» [195 - Там же. С. 91.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великобритания по большинству отраслей фундаментального естествознания занимает 2-е или 3-е место после США. Например, 10,5 % публикаций по клинической медицине; 10,17 % по биологии и биохимии; 10,26 % по нейронаукам; 10,86 % по генетике; и т. д.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Япония идет на 2-м месте по химии (12 % мирового публикационного потока); физике (14 %); биологии и биохимии (11 %); техническом конструировании (почти 10 %); материаловедении (15 %), фармакологии (12,7 %); компьютерных разработках (10 %).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Германия по суммарному числу публикаций находится на 2-м месте по химии, физике и математике (по 10–11 %); в остальных отраслях она на 3-4-м местах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Франция безусловно лидирует по математике (12 %), 2-е место после США.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вклад России отличается широким диапазоном между достижениями и отставанием: от 9,8 %; в области физики до 0,32 % по фармакологии. Хотя в целом ряде разделов вклад нашей страны остаётся значительным (4-е место по физике; 5-е по химии; 6-е в области наук о Земле, о космосе и материаловедения), он всё равно неуклонно снижается. Удерживая какую-то часть былого первенства в математике (3,5 %) и техники (3,75 %), мы безнадёжно отстаём в области наук о жизни: биологии и биохимии (2 %), нейронауке (0,43 %), иммунологии (0,41 %), компьютерных исследованиях (0,6 %), агронауках (1,5 %), экологии (1,25 %).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша страна отстаёт от своих научных конкурентов и количественно, и качественно. Например, во всех странах большой научной восьмёрки по показателю исследовательской активности на первом месте находится медицина. Её доля составляет от 21,6 % в Японии до 28,6 % в Италии. Но не у нас – всего лишь 3,53 %. Связанная с медициной фармакология варьируется от 2,19 % в США до 3,02 % в Италии. В России – 0,21 %. Похожая картина в компьютерных наука: от 1,13 % в США до 1,41 % в той же Италии. У нас – 0,21 % всех мировых публикаций.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут надо, справедливости ради, отметить, что с самого начала 1990-х гг. и по сию пору российской науке оказывали помощь многие зарубежные, правительственные и неправительственные организации и отдельные лица. В первую очередь, конечно, США, а затем и Евросоюз. Они в первую очередь заботились, разумеется, о конверсии нашего ядерного оружия, но уделяли значительные средства на поддержку молодых учёных, модернизацию компьютерной техники, пополнение библиотек и т. д. Конечно, вполне компенсировать катастрофическое недофинансирование учёных со стороны собственного государства зарубежная помощь не могла, но в чём-то она смягчила кризис российской науки в постсоветский период ее существования [196 - См.: Дёжина И. Чем смогли, помогли. Российская наука выживала не в одиночку // Поиск. Еженедельная газета научного сообщества. 2010. № 8–9. С. 20.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лидерство, либо отставание той или иной страны по отдельным направлениям научных исследований отражает её научную политику (бюджетные вливания финансов) и динамику развития экономики (оплата тех или иных научных разработок частными инвесторами). Отсюда ясно, что все попытки реформировать отечественную науку на постсоветском этапе её истории оказались неэффективны. Если не изменить на самом деле организацию науки и её долю в бюджете России, падение её научных достижений продолжится всё убыстряющимися темпами и может стать окончательным – наша страна переместится по своему научному потенциалу ближе к отстающим странам «третьего мира».<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Попытки реформировать русскую науку<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Не бойся войны, не бойся тюрьмы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не бойся мора и глада.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А бойся единственно только того,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто скажет: я знаю, как надо».<br>
&nbsp;А.А. Галич.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Скрипач не нужен!..»<br>
&nbsp;Р. Габриадзе, Г. Данелия<br>&nbsp;Кин-дза-дза!<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какое отношение вопрос об организации науки, национальной стратегии её развития имеет к этике и психологии? Да самое прямое. И наверху, и внизу общественной «пирамиды». Руководители государства отвечают перед его гражданами и даже перед будущими поколениями соотечественников за то, насколько эффективный путь развития страны они выберут. Ответственность или её отсутствие, долг перед избирателями или его циничное попрание – сугубо этические категории. Поведение рядовых учёных в условиях кризиса – тоже проблема морального выбора. Наконец, отношение общественного мнения к знанию, интеллекту ярко характеризует нравы, фактически царящие среди нас. И те, и те, и те признают, что без собственной науки и техники у России нет будущего. Признают на словах. А на деле?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Авторитетные науковеды, социологи, эксперты выносят русской науке беспощадный приговор. Научно-техническое творчество на рубеже XX–XXI вв. является одним из ведущих факторов общественно-экономического развития. Залогом процветания передовых стран мира. Там львиная доля прироста ВВП – до 70–85 % – обеспечивается научными открытиями и превращение новых знаний в соответствующие технологии. Мировой рынок наукоёмкой продукции достиг огромного объёма (приближается к $ 2,5 триллиона). «Процессы же, протекающие в научно-технической сфере России, находятся в вопиющем противоречии с практикой мирового сообщества. Подводя итог десятилетнего пути рыночных трансформаций в России, следует отметить, что перенос центра тяжести экономических преобразований в основном на изменение отношений собственности и финансовую сферу отодвинули на второй план такие важнейшие проблемы, как сохранение и развитие национальной науки, обеспечивающей технологическое обновление производства и выпуск конкурентоспособной продукции. Научно-технологический фактор был практически полностью исключён из процесса реформирования экономики. Результатом такой политики стало разрушение научно-технического потенциала, резкое обострение технологического кризиса, падение производства, потеря внутренних и внешних рынков, растущая технологическая зависимость от зарубежных стран» [197 - Ленчук Е.Б. Реформирование российской науки в условиях перехода к экономике инновационного типа // Наука в России: современное состояние и стратегии возрождения / Отв. ред. Е.В. Семёнов и др. М., 2004. С. 8–9.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проще говоря, государственные власти и лидеры общественных групп все 1980-е, 1990-е гг. занимались у нас только дележом и переделом собственности, а на жизненные потребности населения махнули рукой, тех же учёных держали на голодном пайке. В начале 1990-х годов оказалась приватизирована и была практически свёрнута вся отраслевая наука в России, ранее, в СССР финансировавшаяся отдельными министерствами и ведомствами. Это уже не реформа, а просто развал значительного сектора отечественной науки. Численность учёных по сравнению с РСФСР сократилось у нас втрое. Развалилось множество научных школ и центров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В странах с развитой экономикой затраты на науку составляют не менее 2–3 % ВВП. Барак Обама в разгар экономического кризиса (2009 г.) пообещал довести финансирование науки в США до 3 % бюджета страны. А в России? В 1990 г., на излёте советской истории, этот показатель равнялся 2,03 %. А в 2001 г. – всего 1,1 %. Десять лет спустя он упал до поразительного минимума. Бюджет РАН на 2010 год составит 0,1 % ВВП. Как видно, расходы на науку за время рыночных реформ уменьшились более чем в десять раз. Тем самым он откатился к советскому показателю 1940-х – 1950-х гг., когда страна только поднималась из военных руин. Сегодня мы тратим на науку в 5 раз меньше, чем Германия, и в 25 раз меньше, чем США. В расчёте на душу населения у нас расходуется на научно-технические разработки около 86 $; в США, Японии, Израиле, Финляндии – больше 1000 $; в Швеции более 800 $; в Германии более 600 $; во Франции более 500 $.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё больший контраст демонстрирует такой показатель, как затраты на одного исследователя. К началу 2000-х гг. у нас он составляет (в среднем) около 8 тысяч $, а в Германии превышает 200 тысяч $. Если по государственным расходам в данном показателе мы отстаём от лидеров мировой науки в 4–5 раз, то по частным расходам (у нас это около 40 $) – в 15–20 раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди мировых держав мы единственная страна, которая тратит на военную науку (0,6 % ВВП) больше, чем на гражданскую (0,4 % ВВП) [198 - Наука России в цифрах. 2002. М., 2003; Рогов С Альтернатива примитиву // Поиск. Еженедельная газета научного сообщества. 2010. № 12. С. 7.]. И при этом никак не можем оснастить армию и флот достаточным количеством и качеством современных вооружений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бюджеты институтов РАН составляют от 3 до 5 % денежного содержания аналогичных научных учреждений в США.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 2000-е гг., когда сырьевой бюджет позволил увеличить расходы бюджета на общественные нужды, его профицит как-то поддержал бюджетников и пенсионеров, но по-прежнему мало чем помог учёным. Они оказались самой пострадавшей от рыночных реформ общественной группой. Прекратилось финансирование по множеству научно-технических проектов. По причине нищенской зарплаты большая часть способных и энергичных исследователей или эмигрировали, или покинули науку ради того, чтобы как-то иначе заработать на жизнь, свою и своих близких. Среди тех, кто остался в научных коллективах, отношения складываются не лучшим образом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обострились многие социально-психологические проблемы (сепарация сообщества на преуспевающую верхушку и нищие контингента рядовых исполнителей; коррупция при распределении грантов, ученых степеней, званий и должностей). Заметно обветшала материально-техническая база науки. В целом финансирование российской науки относительно прочих статей бюджета последние четверть века неуклонно сокращается год от года. В 2000 г. оно составляло 1,85 %; в 2001 – 1,72 %; в 2002 – 1,56 %; к 2010 г. уже десятые доли процента. Хотя никто не отменял действующий закон РФ о науке, предусматривающий нижнюю планку такого показателя в 4 %. В условиях начавшегося в 2008 г. кризиса доля расходов на науку безусловно сократится ещё больше. Бюджет РАН на 2009 год составлял 46 миллиардов рублей, то есть 1,5 миллиарда долларов. А для восстановления научно-технического паритета с мировыми лидерами требуется 70–80 миллиардов долларов общих расходов (не только РАН, но и другие научные центры) в постоянных ценах ежегодно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Справедливости ради нужно отметить пассивность сообщества учёных в этих трудных условиях. Конечно, от них мало что зависело. Трудно представить, как именно бедные исследователи могли достучаться до власть имущих. А главное, что им предложить? И всё же интеллект нации тоже подкачал. Или разбежался в эмиграцию, или застыл в социальном анабиозе на пределе выживания. Подсчитано, что среди нынешних российских работников науки 15 % публикуют 45 % общего числа научных работ. Видно, что значительная часть исследователей в условиях нищенского финансирования фактически прекратила или свела к минимуму свою работу по профессии. Такими учёных воспитали за долгие годы советской власти. Впрочем, не будем отвлекаться от темы реформирования отечественной науки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При оценках отечественной науки за последнее столетие сочетались крайне противоречивые оценки. С одной стороны, наша наука – одна из самых передовых в мире. Её корифеев знают везде, по целому ряду направлений науки и техники нашим открытиям не имеется аналогов. С другой стороны, организация нашей науки неуклонно ухудшается, её авторитет в мире падает, практическая отдача от вложенных государством средств снижается. Согласимся, что по отдельным научным учреждением и направлениям ближе к истине первый вывод, а по большинству – второй. Как же реагировали государство и сами учёные на явный кризис их отношений?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начиная по крайней мере с 1960-х годов и по настоящие 2010-е то и дело принимались постановления верховных органов власти, суммирующие недостатки в науке и предписывающие меры по их устранению. По сути, диагностировалась одна и та же «болезнь» (практическая неэффективность), только состояние «пациента» всё ухудшалось [199 - См. подробнее: Наука в России: современное состояние и стратегии возрождения / Отв. ред. Е.В. Семёнов и др. М., 2004; Мирская Е.З. Науковедение и научная политика // Науковедение и новые тенденции в развитии российской науки. М., 2005.]. Руководители науки в лице директоров институтов, заведующих лабораториями и кафедрами блюли свои собственные интересы и перераспределяли выделяемые им средства далеко не всегда нужным государству и обществу образом. Поставленные на грань нищеты рядовые научные работники либо покидали стены академических учреждений в поисках более прибыльной работы, либо эмигрировали в аналогичные заведения за рубежом, либо впадали в апатию и сугубо формально числились на службе, почти ничего не делая, либо имитировали исследовательскую активность в поисках всё новых грантов. Увольнялись по возрасту чаще всего не самые пассивные и бездарные учёные, а скорее наоборот – неудобные начальству, правдоискатели, конкуренты в борьбе за гранты, просто беззащитные по характеру личности, каковых среди учёных всегда было немало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо признать, что и власти, как советские, так и уже российские, демонстрировали непонимание истинной природы научного творчества, его задач, распространяя на науку приёмы, выработанные в других сферах общественного производства. Огульно закачать в сферу новые средства, денежные и материальные, а если их не хватает – усилить административный нажим на её руководство, угрожая и уговаривая работать лучше. Столь экстенсивный подход давно доказал свою полную неэффективность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только в последние годы у руководства страны появилось осознание того, что управление наукой надо перестраивать качественно. Но решений, а тем более политических и правовых действий, отвечающих этому пониманию, по-прежнему не видно. Как видно, боязнь отпугнуть какую-то часть избирателей, ухудшить в глазах общественности свой имидж заставляет руководителей государства действовать по советскому принципу «шаг вперёд, два шага назад». Задумали поставить финансирование РАН под контроль представителей государства – и отказались от этого, оставили её руководство в целости и сохранности. Хотели (как во всём цивилизованном мире) как-то ограничить возраст руководителей научных учреждений (скажем, 70-ю годами), но выкинули этот пункт из нового устава Академии. В какой-то немыслимый раз оставили во главе РАН престарелого, но тихого и лояльного Ю. Осипова. Альтернативной кандидатурой, немного уступившей ему при голосовании в общем собрании Академии, был В. Фортов. Этому 62 года, он всемирно известный учёный, лауреат премий М. Планка и А. Эйнштейна; имеющий опыт работы в российском правительстве (побывал заместителем премьер-министра и министром науки); эффективный руководитель Отделения энергетики, машиностроения, механики и процессов управления РАН. Но голосов до победы Фортов немного не добрал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под конец 2000-х гг. российское правительство решило перераспределять финансирование академических институтов: лидеры по научным открытиям и весомым публикациям получат большую часть «бюджетного пирога», которую отнимут у аутсайдеров. На гражданскую науку в упомянутом 2008 году пошло 127 миллиардов рублей, а на следующие пять лет обещано 250 миллиардов ежегодно. Ещё 600 миллиардов правительство сулит на развитие высоких технологий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вот в 2009 г. наступил мировой финансово-экономический кризис, и, по сообщениям средств массовой информации, «правительство РФ рассматривает предложение Минобразования сократить финансирование отечественной науки. В новом списке финансирования останутся те направления, которые дадут максимальный эффект в обеспечении национальной безопасности, росте конкурентоспособности производства и устойчивого социально-экономического развития, а не приведут к размазыванию тонким слоем государственных средств». Стоит ли спрашивать, сколько средств теперь «намажется» на философию, историю, археологию, лингвистику и прочие «небезопасные направления» научных изысканий? А что такое национальное государство без своей науки о языке, истории, памятниках старины и всех прочих гуманитарных сюжетах?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ведь даже в относительно «тучные» от нефти и газа времена всё новые и новые финансовые влияния не остановили падение результативности отечественной науки. По количеству публикаций в престижных в мире журналах Россия опустилась с третьего места (в позднем СССР) на 14; по индексу цитируемости – на 17-е; а российский объём высокотехнологичной продукции на мировом рынке составляет всего 0,3 %. Всем понятно, что надо что-то менять в организации нашей науки. Но пока не ясно, как именно подсчитать и как сравнить результативность труда учёных, тем более разных специальностей. Число публикаций у математиков и биологов различается в десятки раз; гуманитарии же могут годами не публиковаться, готовя к выходу в свет фундаментальный труд. Посмотрим, что получится из очередного ранжирования российских НИИ, высших школ на «национальные» и просто государственные или даже региональные, просто частные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яркий пример «результативности» государственного управления российской наукой представляет собой система аттестации научных и педагогических кадров. Пару лет назад власти наконец озадачились полной дискредитацией Высшей Аттестационной комиссии, под крылом которой расцвела откровенная торговля учёными степенями и званиями. Президент встретился с ректорами ведущих вузов и потряс перед ними несколькими авторефератами диссертаций по педагогике на одну и ту же тему. Возникла задача привести эту важнейшую часть научной организации в порядок. Привели? Как бы не так. ВАК принял две-три меры, в результате которых… – цены на купленные учёные степени и звания выросли в несколько раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь ведь не просто торгуют диссертациями для бездарных, но честолюбивых лиц. Даже если ты принесёшь в иной Диссертационный совет замечательную диссертацию, её похвалят и… предложат купить у них другую, состряпанную на продажу, гарантируя скорую защиту и прохождение через ВАК. Решили ужесточить требования к диссертантам. Ввели список академических журналов, где тем надлежит публиковаться. Большинство этих изданий теперь берёт все подряд статьи, но за постраничную плату (в среднем до тысячи рублей за страницу) и подписку на этот орган. Получилось множество кормушек для бездарных, но богатых соискателей учёных степеней. Закрыли малую часть диссертационных советов. Оставшиеся сразу повысили таксу негласных, «чёрным налом» взимаемых поборов с подзащитных. Что дальше? Да ничего – плохие и хорошие учёные продолжат своё существование в науке, как и прежде.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Курский «корчеватель» для аспирантов<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Пришёл к дьяку истец, говорит: «Ты отец<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бедных;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кабы ты мне помог – видишь денег мешок<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Медных, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я бы те всыпал, ей-ей, в шапку десять рублей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шутка!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сыпь сейчас, – сказал дьяк, подставляя колпак, -<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну-тка!»<br>
&nbsp;А.Н. Толстой.<br>&nbsp;«У приказных ворот собирался народ…» 1857 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На то, что единственным критерием отбора публикаций в большинстве «ваковских» журналов стали деньги, никто не обращал внимания, пока не произошёл скандал с публикацией псевдонаучной статьи в «Журнале научных публикаций аспирантов и докторантов» [200 - Уже одно название выдаёт самозванство владельца и редактора издания. Нужно ли пояснять? Публикации аспирантов да докторантов могут ли быть не научными?]. Доктор биологических наук, профессор Михаил Гельфанд, заместитель директора Института проблем передачи информации РАН, с помощью американской программы генерации псевдонаучных текстов произвёл статью «Корчеватель: алгоритм типичной унификации точек доступа и избыточности», перевёл её на русский язык с помощью другой компьютерной программы и от имени вымышленного аспиранта М.С. Жукова из несуществующего института отправил в упомянутый журнал, где статья была положительно отрецензирована и опубликована за 4500 рублей [201 - Российская газета. 2008. 29 октября. № 225 (4782). С. 14.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Текст не просто нелепый, а предельно абсурдный, что видно при чтении любой его строчки. Например, там фигурируют такие обороты: «отношение сигнал шум, измеренный в нанометрах»; «время, измеренное в цилиндрах»; «латентность в градусах Цельсия». Ко всему этому приложены изображения. Общепринятый для научных публикаций раздел благодарностей за помощь в их подготовке отсылал к теме генерации случайных текстов на компьютере. Тут же содержалась ссылка на автора по фамилии Софтпорн. Ни один из этих «красных флажков» не привлёк внимания ни рецензента, ни редакционной коллегии, ни главного редактора. Какая редакция, раз за публикацию исправно уплачено? Рецензия гласила: «Практическая эффективность отличная, источниковедческая база работы отличная». Журнал с абракадаброй исправно вышел в свет и был отослан «автору». Профессор Гельфанд сделал печальный, но очевидный вывод: заплати несколько тысяч рублей и можешь считаться учёным в нашей стране, защищать диссертацию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как отреагировали на эту скандальную историю её участники? Главный редактор и по совместительству владелец «журнала» курский (?) «адвокат» (?) некто Владимир Иванов вынужден был признать своё поражение: «Этот случай, безусловно, является на самом деле вопиющим. Мы находимся в глубоком шоке от произошедшего, и прежде всего от действий рецензентов». Он попытался свалить вину на некий «московский вуз», якобы по договору с ним рецензировавший статьи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Академик РАН Владимир Фортов (чуть не ставший на очередных выборах её президентом) так прокомментировал этот случай: «Это прискорбный факт, но против него есть противоядие… ВАК знаком с этой ситуацией, и они сейчас проверяют такого рода слабенькие журналы. Я убежден, что они будут закрыты». Ан нет. ВАК закрыл только один – этот самый оскандалившийся курский «журнал», и ни одного другого. Почему? По той же причине, по какой все эти журналы в ВАКе зарегистрировали. Как говорится, секрет полишинеля. Деньги открывают любые двери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Интернет-сообщество поахало над абсурдной ситуацией, но никто не задумался, кто такой «владелец и редактор» этого самого журнала Владимир Иванов и как это ВАК РФ разрешила ему открыть журнал со своим грифом?.. Ведь до сих пор в Курске, центре одного из субъектов Российской Федерации, только одно издание – журнал медицинского университета «Человек и здоровье» имел «ваковский» статус (да и то поначалу только для кандидатских диссертаций).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тема коррупционной «науки» легко раскрывается несколькими сугубо риторическими (только не для чиновников ВАКа) вопросов:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему не огромные по меркам всем страны учебные заведения Курска – КГУ, КГТУ, СХА, а никому не известный Иванов, частное лицо, открывает здесь второе издание ваковского уровня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему за публикацию берётся «антигонорар»? (размером со среднемесячную зарплату в провинции);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему в качестве «научных журналов» фигурируют сборники текстов сразу по множеству отраслей знания?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему журналы создают частные лица, «по договору» формирующие редакционные коллегии и штаты рецензентов?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• чем от курского сборника антинаучного содержания отличаются какие-нибудь «Аспирантские тетради» «Известий Санкт-Петербургского педагогического университета А.И. Герцена», где расценки и условия публикаций точно такие же?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему разоблачением мошенников занимается профессор Гельфанд по своей инициативе, а не государственная служба надзора и контроля за образованием?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему пойманный за руку современный «Энди Такер» Иванов не был привлечён никакой прокуратурой к ответственности за доказанное мошенничество?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• почему оскандалившийся «журнал» курского Иванова по-быстрому закрыли, но сотни его «клонов» продолжают собирать деньги с незадачливых соискателей учёных степеней и званий?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Казус с курским «корчевателем» – всего лишь «капля в море» индустрии фальсификации научных трудов. Интернет переполнен призывами: «Докторская диссертация, кандидатская диссертация, срочная публикация статей. Звоните, поставьте перед нами задачу»; «Срочные публикации в журналах ВАК по многим специальностям. Срок публикации – от двух месяцев»; «Помощь в выборе аспирантуры и научного руководителя. Выбор темы для научной работы, её актуализация. Составление план-концепции согласно выбранной темы. Подбор необходимой литературы и других материалов. Полное научное сопровождение и консультирование. Помощь в подготовке необходимых документов» для ВАКа (Цитата из одного из множества сайтов – под названием ЦНИ (Центр научных изысканий). Это сайт содержит обычные опции: «О компании. Услуги. Справочная информация. Сотрудничество. Новости. Контакты»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;ВАК несколько раз объявлял о мерах противодействия подделкам. В том числе, внедрением программы Антиплагиат. Если защищаются диссертации, явно сделанные сканером, то эта программа пока не работает. Но что она может обнаружить в текстах, скомпилированных каким-нибудь ЦНИ? На него же работают дипломированные специалисты, им покупаются публикации в настоящих журналах, а не в каких-нибудь «корчевателях» вроде курского. Если из Интернета убирают сцены насилия, размещённые там террористами, то почему не закрывают адреса контор по изготовлению диссертаций на заказ?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как говорится, «бывали хуже времена, но не было подлей».<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Режим дня учёного<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Две жизни не прожить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А эту, что дана,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не всё равно – тянуть<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;длиннее иль короче?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закуривай табак,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;налей себе вина,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поверь бессоннице<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;и сочиняй полночи».<br>
&nbsp;Д. С. Самойлов.<br>&nbsp;Стихи о Дельвиге. 1974 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ах, у психов жизнь, так бы жил любой:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хочешь – спать ложись, а хочешь – песни пой!»<br>
&nbsp;А.А. Галич.<br>&nbsp;Право на отдых, или баллада о том, как я навещал своего старшего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Роберт Пени Уоррен [202 - Роберт Пенн Уоррен (1905–1989) – американский писатель (прозаик, поэт, эссеист и литературовед). Учёные степени Калифорнийского и Иельского университетов; стипендиат С. Родса в Оксфорде. Пулитцеровская премия 1947 г. за роман «Вся королевская рать». Первый поэт-лауреат США (1986).] как-то сказал, что если вы не способны, не обладаете достаточной страстью вставать в пять-шесть утра, чтобы написать полстраницы перед тем, как отправиться на работу, скажем, кассиром супермаркета, вам не стоит становиться писателем. Это правда, хотя есть и другие рецепты умственного труда. Учёный, в общем-то, свободный человек, а не раб офиса и не слуга мастерской. Ему не обязательно вставать рано утром, чтобы точно в назначенный час вовремя добраться до места работы. По крайней мере у нас в России. Главное для него – быть на связи с местом службы, а появляться там слишком часто не надо. У натуралистов, вообще естественников с их экспериментами или же археологов с их экспедициями, по части режима, конечно, построже, а у остальных гуманитариев – посвободнее. В большинстве российских академических институтов научным сотрудникам отводится года два на разработку избранной ими плановой темы, а уж как распределить время для её выполнения, решают сами исполнители. Раз в неделю, да и то не каждую, они появляются на пару-тройку часов на заседание своего сектора, чтобы послушать и обсудить чей-то доклад, попить чая, покурить, попутно впитывая новости и сплетни. Такой же явочный день бывает на кафедре университета, но там прибавляются часы учебных занятий, хотя их обычно немного – две-три «пары» в неделю. Как бы мало ни платили нашим преподавателям и научным сотрудникам, зато ежегодные отпуска у нас самые большие – два, а то и три месяца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой научный руководитель по аспирантуре Ленинградского университета профессор Г.А. Подкорытов лет десять заведовал кафедрой философии для гуманитарных факультетов философского факультета следующим образом. В пятницу утром мы с ним уезжали за сотню километров на его дачу под Лугой (купленный дом в деревне, малость подреставрированный, с участком земли соток в десять под остатки сада и огород). На заднем сидении инвалидских «Жигулей» шефа лежала папка с моей или ещё кого-то из его нескольких аспирантов главой диссертации. Но на даче к ней обычно не прикасались. Копали и поливали огород, смотря по сезону; пололи или собирали клубнику или малину; трясли яблони; ловили рыбу в озере; купались, плавали на шлюпке на озёрный остров; ходили по грибы или по ягоды по соседним лесам; вырубали там ту или иную сосенку в ближайшем лесу для некой проектируемой шефом подстройки; что-то ремонтировали; парились в бане, пили чай, делали окрошку на обед, жарили пойманную рыбу; и всё в таком духе. Перед каждым новым делом такого рода шеф утешающе говорил: «Ну, вот, сделаем вот это, а потом спи и отдыхай». Отдыхать от хозяйственных хлопот, правду сказать, не приходилось. Шеф-то был родом старообрядец с Урала, а они не отдыхают… Крутились по этой даче с утра до вечера. Возвращались в Ленинград в понедельник после обеда. Разумеется, по дороге туда и обратно, а то и в перерывах между сельхозработами, возникали и научные, университетские темы для разговоров, для аспирантов очень поучительные, приправленные неформальными, правдивыми характеристиками многих наших старших, титулованных коллег. Во вторник Геннадий Алексеевич работал над очередной статьей – читал монографии и статьи, печатал свои тексты на пишущей машинке. В среду читал одну лекцию по философии на факультете журналистики ЛГУ. Я там на пару с Геной Любимовым, подкорытовским же аспирантом, вёл за ним семинары. Проведя, заходили в рюмочную. Питер даже в виде Ленинграда оставался культурным центром. Пиво в многочисленных «точках» его продажи можно было заказать с подогревом, большую (0,5) или маленькую (0,25) кружку. В четверг все сходились на факультете. На лестнице курили, общались, пили кофе в кафе, заседали на кафедрах, ходили в столовую, посещали книжную лавку университета и «Академкнигу». В пятницу утром – опять выводили из гаража шефа его «Жигули», чтобы ехать в деревню. Так проходили весна и лето. Зато осенью и зимой все мы – и аспиранты, и наш шеф, и прочие кафедралыцики просиживали «как штык» шесть дней в неделю часов по пять-семь в «Публичке» – Библиотеке имени М.Е. Салтыкова-Щедрина (Столовая там отличная!), ныне Российская Национальная библиотека. Впрочем, кто-то предпочитал «БАНю» – Библиотеку академии наук (прямо напротив философского и исторического факультетов). По воскресеньям я шатался по Эрмитажу, а мои два приятеля по комнате аспирантского общежития просто отсыпались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, наш шеф сочинил докторскую диссертацию и ещё несколько десятков статей, объединённых потом в монографию «Природа научного метода»; а человек двадцать его аспирантов защитили кандидатские диссертации. Оба мои соседа по общежитской комнате тоже стали докторами наук, занимают важные посты, один в Москве, другой в Минске.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наши соседи по этажу, польские аспиранты, с которыми мы предпочитали общаться и по временам пить водку, горланить в застолье и ихние (знаменитую «Сто лят» [203 - Смысл этого неофициального польского гимна такой: «Давайте проживём сто лет, а потом сядем и подумаем, как жить дальше…»]), и наши («Ехали цыгане с ярмарки домой…»), и общие («Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш…») песни, вели уж совсем светский образ жизни, штурмуя диссертацию за несколько месяцев до её защиты. Общагу населяли выходцы изо всех стран и континентов, так что выбор у нас, русских, был; ну, мы и выбрали поляков для общения. Теперь и Тадеуш Б-о (то есть для нас Тадек), и Войцех О-й (Войтек) – важные люди у себя на родине. Живут в замках. А когда-то Тадек (председатель польского землячества студентов и аспирантов в Ленинграде) продал мне по сходной цене первые мои настоящие джинсы «Ливайс» и сделанные в США сигареты «Мальборо»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На всё это нам всем потребовалось три аспирантских года. И кто скажет, что они не одни из самых лучших в наших биографиях?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во Франции преподавателю университета раз в четыре года предоставляется годичный отпуск с сохранением жалования для написания монографии или учебника. В Голландии и прочих странах Евросоюза после защиты диссертации «доктора философии» (общей для всех факультетов) самым лучшим авторам таковых предлагается так называемый «постдок» – ещё четыре года оплаченной и неплохо оплаченной работы при университете (написание монографии, участие в преподавании, конференциях и т. д.). Так попадают в саму университетскую корпорацию уже полноправным членом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Чтоб я так жил!» – позавидует иной клерк или рабочий-ремесленник, «парящийся» в конторе или вкалывающий на заводе от звонка до звонка семь часов ежедневно, а во время неизбежных авралов и куда дольше. И будет не прав – добросовестный учёный работает больше всех.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-первых, основное занятие исследователя – думать. Конечно, он, как и все прочие, перемежает это занятие чередой повседневных обязанностей и даже праздников. Но всё равно, его интеллект не отключается ровно в 17.00, как у служащего или рабочего. Крестьянин изнемогает на пашне да покосе всё лето, а зимой может себе позволить расслабиться, «побить баклуши». Он, по словам поэта, «до смерти работает, до полусмерти пьёт». То же самое рабочий, клерк, продавец на базаре, кондуктор или водитель общественного транспорта. Только для учёного «понедельник начинается в субботу», как выразились братья Стругацкие о своих персонажах, ночи и воскресенья напролёт просиживающих в лабораториях сказочного НИИЧАВО («Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, свои собственные трудоголики имеются и среди представителей многих других профессий. Например, владельцев и руководителей массы фирм, банков и всех прочих предприятий крупного и мелкого бизнеса. Они заслуживают всяческого уважения, потому что их дарованиями и энергией создаётся материальная среда жизни всего социума. И всё же в каком-то смысле им полегче, чем художникам и учёным, от которых требуют периодически всю жизнь выдавать на гора вечные ценности. Такие открытия, которых вряд ли добьётся кто-то другой в своём деле. По крайней мере, в обозримом будущем. Да и платят предпринимателям во много раз больше, чем нам, учителям и изыскателям. Так что для максимальных усилий в жизни у нас с практиками неодинаковая мотивация. Как писал А.С. Пушкин, это «мы играем не из денег / Нам только б вечность проводить…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-вторых, любой научно-исследовательский проект потребует много рабочего времени. Дни, месяцы, годы. Можешь спать до полудня, но остальной день и следующую ночь потом просидишь за компьютером или лабораторным столом. Сегодня не пишется – пойди погуляй; приехал друг – сядь с ним выпей; но потом за все прогулы придётся заплатить штурмовщиной при сдаче отчёта по гранту или плановой теме. Этот отложенный труд давит на психику исследователя побольше, чем курс акций на бизнесмена или звонок президента на губернатора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В-третьих, как и везде, в научной работе неизбежны авралы, индивидуальные и коллективные. Когда заканчивается археологическая экспедиция, а до отъезда ещё непочатый край работы по консервации раскопа, первичной обработке коллекций, сворачиванию лагеря, начальник с садистским удовольствием громогласно объявляет: «Световичок!» Это значит, что всем оставшимся «кадрам» экспедиции предстоит работать весь световой день. Эдак с шести утра до одиннадцати вечера. Без выходных. Пока не закончим. Через год всё повторится. Что-то похожее переживают все остальные научные коллективы. А ведь учёный не может просто и тупо «штывать», как землекоп, или же лихорадочно рисковать как маклер на бирже. Исследователю нужно постоянно думать, что и зачем он делает. Иначе он потеряет нить осмысления информации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может быть, именно по этой причине, учёные – среди чемпионов откладывать работу на завтра или, лучше, на послезавтра. «Завтра, завтра, не сегодня, – так ленивцы говорят». Моя бабка Александра Семёновна Вострякова много раз повторяла мне это по-немецки, но я так не запомнил, как это звучит на языке оригинала. Русский писатель, говаривал И.С. Тургенев, любит, когда ему мешают (писать). Золотые слова. В научных фондах заявки на гранты на следующий год принимают обычно до конца сентября. Почти 100 % заявок приходят именно в сентябре, а львиная их доля отправляется претендентами именно 30 сентября. Немногие присланные летом наивными новичками заявки сотрудниками фонда обычно теряются.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В-четвёртых, даже внерабочие моменты жизни учёного как-то связаны с его основным делом. Интуитивная часть мыслительного процесса, как известно, протекает где-то в подсознании круглосуточно, а моменты озарения чаще всего приходятся как раз на внерабочее время. Когда мозг отдохнул во сне, отвлёкся чем-то эмоциональным, ярко-сенсорным. Лучшие идеи многим из нас приходят на прогулке или за завтраком, в пути или же на концерте; да бог знает ещё когда!.. Вспомним Архимеда, выскочившего из ванны с криком «Эврика!» Отсюда же, между прочим, легендарная рассеянность учёных мужей – они слишком часто погружены в свою тему, чтобы замечать знакомых или цвет собственных носков. Маршаковское «вместо шапки на ходу он надел сковороду…» – это про нас. Учёный то и дело ломает что-то в доме и на работе – полумашинально совершая те или иные действия, он часто думает совсем о другом… «Он ломает – я чиню» – это говорит гравёр Савва Игнатьевич про искусствоведа Хоботова в замечательном фильма Михаила Казакова по пьесе Леонида Зорина «Покровские ворота».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие учёные становятся героями рекордного количества анекдотов. К их числу относился почётный член АН СССР (1932) профессор МГУ И.А. Каблуков, автор учебников «Основные начала физической химии», «Физическая и коллоидная химия». «…Однажды профессор-химик Иван Алексеевич Каблуков (1857–1942) забыл где-то зонтик. Обнаружив пропажу, он вспомнил, что побывал в булочной. Зашёл в булочную Филиппова и спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не оставил ли я здесь свой зонтик?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зонтика не нашли. Зашёл он и к Елисееву, но там тоже его зонтика не было… Наконец, пришёл он в булочную Мюллера:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет ли у вас моего зонтика?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот Ваш зонтик, господин профессор!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я же говорил, что немцы честнее, – заключил Каблуков» [204 - Стеблин-Каменский И.М. Анекдоты про востоковедов // Scripta Gregoriana. Сборник в честь семидесятилетия академика Г.М. Бонгард-Левина. М., 2003. С. 471.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В другом случае тот же учёный, завершая лекцию, увидал, что перед ним сидят всего три студента. «А где же остальные?» – спросил профессор. «Отсутствуют по болезни, Иван Алексеевич. Сами знаете – грипп свирепствует…» «Ах, да, действительно, грипп – страшная вещь. Из него, говорят, два выхода – в сумасшедший дом или в могилу. Сам, помнится, в детстве болел».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чего в таких историях больше – правды или выдумки, трудно сказать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В-пятых, наука – одна из таких профессий, где трудно разделить работу и отдых, службу и досуг. Наполеону принадлежит гениальное высказывание о том, что лучший отдых – это перемена занятий. У его не менее гениального соотечественника Жоржа Кювье в лаборатории стояло несколько рабочих столов, и этот натуралист на протяжении долгого рабочего дня переходил от одного к другому, трудясь то над одной, то над другой темой. Это тоже про всех нас – чокнутых исследователей, которые рады хоть на время убежать от мучительной темы – но только к какой-то другой теме.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже внешне не обязательное общение с коллегами по цеху – в столовой или курилке, кулуарах конференции или на банкете после защиты диссертации – добавляет некие духовные «специи», «лигатуры» в тот «котёл», «сплав», где «варится» наука. Помимо информационного «мусора», тут циркулируют любопытные идеи, которым пока не место на печатной странице и даже в «живом журнале» Интернета. Вспыхивают новые темы, всплывают новые источники, пополняется библиография. Интеллигентные коллеги обычно не преминут сообщить друг другу что-то новое по темам друзей или просто знакомых, что встретилось им в библиотеках или Интернете [205 - Попутно отметим любопытный тест на моральные качества учёного: отмечает ли он в последующих публикациях, кто именно подсказал ему источник, подал идею, указал на факт? Вот характерный эпизод повести «Роковые яйца» М.А. Булгакова. «… Произошёл между учёными разговор, смысл которого сводился к следующему: приват-доцент Иванов берётся соорудить при помощи линз и зеркал камеру, в которой можно будет получить этот луч в увеличенном виде и вне микроскопа… Тут произошла маленькая заминка.– Я, Пётр Степанович, когда опубликую работу, напишу, что камеры сооружены вами, – вставил Персиков, чувствуя, что заминочку нужно разрешить.– О, это не важно… Впрочем, конечно…И заминочка тотчас разрешилась. С этого времени луч поглотил и Иванова».]. Даже общение с не слишком симпатичными тебе коллегами, в том числе теми, кого ты считаешь своими врагами или соперниками, стимулирует здоровую психику исследователя, питая её «энергией заблуждения» (В.Б. Шкловский).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что большинство учёных большую часть своей жизни работает довольно-таки систематически. Как, впрочем, и писатели, и художники, и журналисты, и менеджеры, и все прочие трудоголики. Разница между ними только по форме соотношения рабочего и «свободного» времени на протяжении дня, недели, года. Регулярный образ жизни, наверное, способствует долголетию, которым отличаются многие учёные. У одних исследователей, в определённые периоды их жизни и деятельности отмечается «запойный стиль» труда; у других, а со временем почти у всех устанавливается размеренный режим рабочего дня. Мой учитель Г.А. Подкорытов наставлял своих аспирантов: вы должны публиковать по две больших (ну, под печатный лист каждая) статьи в год. Так лет за десять из них сложится монография. «Пролетарии умственного труда» в своём большинстве – такие же, если не пущие труженики, как и все прочие добросовестные профессионалы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разночинец, недавний попович, уже строевой офицер и начинающий (в будущем – великий) археолог Василий Городцов [206 - Василий Алексеевич Городцов (1860–1946) – русский археолог, музейный работник. Один из руководителей Государственного исторического музея. Профессор Московского университета (1918–1944).] записал к себе в дневник, сохранившийся в его личном архиве: «День графинь Уваровых (Прасковьи Сергеевны и её дочерей Прасковьи и Екатерины – С.Щ.). Я не знаю, можно ли лучше и разумнее жить, чем живут графини. Их время, занятия, отдых, всё распределено с таким умом… Недаром графини пользуются хорошим, бодрым настроением и здоровьем. Их жизнь следует изучать и брать в образец. В 9 часов они пьют чай. С 10 до 12 часов энергично работают. В 12 часов лёгкий завтрак. С 12 до 3 – отдых и прогулки. В 3/&#189; – чай. С 3/&#189; до 5 опять работа. В 5 часов – обед из трёх или четырёх блюд, всегда с фруктами. Обед рациональный, лёгкий, гигиенический. После обеда с час времени лёгкие домашние занятия или прогулка. С 6 до 9 опять серьёзные занятия. В 9 часов вечера чай, после которого все члены семьи обмениваются своими впечатлениями, затем опять занятия или распоряжения по дому и хозяйству. Графини часто ездят в лес для осмотра участков…; тоже для осмотра школ… Таким образом, люди, имеющие средства жить сибаритами, живут действительно трудовой разумной жизнью. Следует заметить, что описываемую здесь жизнь графини ведут на даче и считают её летним отдыхом… Я никогда не видел, чтобы графини имели печальные, утомлённые лица; они всегда и все жизнерадостны, энергичны, свежи» [207 - Уварова П.С. Былое. Давно прошедшие счастливые дни // Труды Государственного Исторического музея. Вып. 144. М., 2005. С. 11–12.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как уже упоминалось выше, увлечённость темой или же срочный заказ заставляет учёных сплошь и рядом нарушать столь идиллический режим работы и отдыха. Кто из нас не испытал гнетущей тягости и вместе с тем шального упоения исследовательской штурмовщины! В повести М.А. Булгакова «Роковые яйца» профессор Персиков вдруг замечает в микроскопе нечто необычайное. «Во второй вечер профессор, осунувшийся и побледневший, без пищи, взвинчивая себя лишь толстыми самокрутками, изучал новое поколение амёб, а в третий день он перешёл к первоисточнику, то есть к красному лучу… Прошла ещё одна неделя, причём Персиков… почти всякую ночь ночевал в институте. Голова его от бессонных ночей и переутомления стала светла, как бы прозрачна и легка».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вот уже не преклонных лет, как Персиков, а молодой человек, геолог, пытается вычислить тип ловушки для золотоносных россыпей на Чукотке, где до него весового золота никто никогда не находил. Автор романа «Территория» Олег Куваев сам работал в геологических управлениях Анадыря и Магадана, так что знал, о чём писал. «Новый год проскочил незаметно. Обошлось без шума, пальбы и выпивки. Над управлением висело «время отчётов». В начале января Баклаков выбросил в мусорную корзину заготовленные наброски глав. Стопкой сложил полевые книжки. Требовалось начать всё сначала. Складывая книжки, он быстро просматривал их. Раздавленный между страницами комар, срыв карандашной строчки, следы дождя на покоробленной странице, случайно попавшая травинка – запахи, мечтания, озноб, усталость, долг, мысль, лето.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он положил перед собой карту Монголова. Турин прав: плоская, без мечты и фантазий карта. Фиолетовое поле триаса. Предположительно палеозойский массив на востоке. На юге зелёная в галочках полоса эффузивов Кетунгского нагорья. Красные в крестиках овалы гранитов. Красные линии разломов, трещин земной коры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он смотрел на карту, зажав уши. На плоском цветном листе бумаги существовал четырёхмерный мир во взаимосвязи перемещений земных пластов, дробящих его трещин, взрывы глубинных магм, буйное сумасшествие вулканических извержений. Когда? Как? Вопроса «почему?» не было. Этот вопрос относился лишь к золоту. О золоте после. Он должен представить себе историю. Разломы? Почему-то мысль его всё время возвращалась к разломам. По ним проходят перевалы в хребтах, к ним приурочены речные долины, сбросовые обрывы хребтов. По ним проникает магма, они формируют рельеф. Зачем ему разломы? О них тоже после. Он взял чистый бланк карты и стал, ещё не зная цели, переносить на неё красными линиями разломы, те, что наблюдал он сам, и те, что нанёс на карту Монголов. Те, что отметил Дамер. Пунктиром на намечал разломы, которые просились предположительно по связи перевалов, речных долин – логике местности… Из управления он ушёл последним, в первом часу ночи. Весь следующий день он ходил по берегу бухты. Пытался обрести силу в моральной уверенности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером, по дороге в управление, он зашёл за табаком в магазин. Он наладил отличную смесь: три пачки «Трубки мира» на одну большую «Капитанского». Вахтёрша пропустила его безропотно, хотя он не был ни в каких списках. Дело шло к весне. Вахтёрши за зиму привыкали в их ритму работы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В кабинете он зажёг настольную лампу, взял стопу заготовленных ранее отчётов и положил перед собой обзорную карту Территории. В вдруг подумал, что нет смысла тонуть ему сейчас в море фактов. Все эти отчёты он читал по пять раз и знает приложенные к ним карты. Не лучше ли просто подумать? Разломы! Он вытащил из тумбочки плитку, поставил на неё жароупорную колбу, взятую в управленческой лаборатории. Сейчас будет чай. А впереди – ночь. Сила пророков в их моральной уверенности. Нельзя сейчас прятаться за мелочи. Он должен дать основу. Детали будут потом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стены кабинета тонули в полумраке. Он нагнул отражатель настольной лампы так, чтобы свет падал лишь на середину стола. В темноте высились стеллажи с образцами. Каждый камушек перещупан своими руками, доставлен на своём горбу. Почему молчат камушки?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баклаков взял лист бумаги, ручку и вдруг, вместо задуманного списка вопросов, начал писать письмо… Когда он кончил письмо, то совершенно ясно понял, зачем ему требовались разломы. Если они формируют речные долины, то в зоне пересечения древних разломов коренное ложе долины будет иным – углублённым, или смещённым в сторону, или более широким. Именно в зоне пересечения разломов может прятаться россыпь в уготованной для неё ловушке. Россыпь не по всей долине, а там, где долину пересекает другой разлом. Как они не поняли этого с Монголовым летом? Почему не проверили на шурфах?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он быстро перенёс на бланковую карту разломов, сделанную им накануне, все гранитные массивы. Золото есть – вездесущие «знаки». Это факт. Оно принесено гранитами. Это тоже факт. Но ни в одном из гранитных массивов никто не видел рудного золота – это третий факт. Следовательно, были «специальные» золотоносные граниты, полностью разрушенные к текущему времени? Или золото содержалось в верхних частях существующих гранитных массивов? Верхние части срезаны эрозией. Или есть особый тип гранитов, ещё нам пока неизвестный? Он без перехода принялся писать докладную записку… Карта-гипотеза, отчёт-гипотеза уже существовали для Баклакова. Он видел эту карту и знал текст отчёта. Он писал легко… Баклаков посмотрел на часы. Было три часа ночи… Двумя пальцами он перестукал свою докладную, на ходу шлифуя формулировки… Он вышел на улицу. Вдохнул колючий воздух. Голова гудела от названий рек, перевалов, массивов, горных вершин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В эту ночь он обрёл главное – интуицию и уверенность. Он знал, что он прав…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сегодня была хорошая ночь. Если верить Копкову, я уменьшил количество зла на земле, – сказал Баклаков» сам себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и вообще все люди, мы делимся по ежедневному графику сна и бодрствования на «сов» и «жаворонков». Бальзак и Флобер работали ночами. Первый с помощью десятков чашек крепчайшего кофе, а второй подкреплялся стаканом-другим абсента. Эрнст Хемингуэй и Ян Флеминг писали по утрам, после чего плавали в бассейне, а вечерами систематически напивались, поглощая десяток коктейлей. Пушкин больше писал осенью, а Пришвин – весной. Илье Эренбургу лучше всего писалось в парижских кафе, которые обтекали толпы народа, а Марсель Пруст мог работать только к изолированной комнате с пробковыми стенами, плотно задёрнутыми шторами (астма). Виктору Гюго требовалась для рождения его пухлых романов штормовая обстановка острове Джерси в проливе Ля Манш, где он укрывался ради творчества. С.Д. Довлатов признавался в шуточном посвящении: «Разгоняя остатки похмелья / Восхожу на голгофу труда…» Итак, бытовой антураж – это ничто, а продолжение работы – всё.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот два моих знакомых учёных. Один филолог, лингвист, второй археолог, историк. Первый – заслуженный деятель науки Российской Федерации (в провинции это звание имеют единицы наших коллег, не в пример заслуженным работникам высшей школы – тех хоть пруд пруди). Автор кучи монографий, учебников, пособий, словарей. Второй недавно защитил докторскую, создал и возглавил региональный НИИ археологии. Как они работали, чтобы получить свои незаурядные научные результаты? По-разному. Вот их средние рабочие дни, которых, пожалуй, за год наберётся под 300 (за вычетом воскресений, отпуска, рабочих поездок и экспедиций, где режим меняется).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филолог встаёт очень рано, часов в пять. Выпив чашку кофе, садится к столу и набрасывает мысли и факты (для последующей записи в компьютер). В восемь часов он (в прошлом альпинист и бегун марафонец) бегает трусцой в парке под окнами своего дома несколько кругов, делает физзарядку. После завтрака, в девять утра, он уже на кафедре в институте, благо, тот в двух остановках троллейбуса от его дома (это расстояние он чаще всего проходит пешком). До обеда – лекции, беседы с аспирантами, дипломниками; набор в компьютер очередной порции словаря или другой книги; решение текущих кафедральных дел (заведующий кафедрой, лабораторией). В час дня он уже дома – обед. После него с полчаса лежит, а затем направляется – через улицу – в областную научную библиотеку. Там проводит за чтением и выписками несколько часов (Уже сорок лет подряд!). Перед ужином прогулка. На нём же покупки в магазинах и на рынке; большая часть кухонных работ и уборка квартиры (Супруга – инвалид, он о ней трогательно заботится). Вечером чтение, немного телевизора, общение с женой; звонят или приходят взрослые дети и внуки. Ложится, по общим меркам, рано – часов в десять. Раз в неделю – обязательно парная баня, с веником и любительским массажем. Никогда не курил; алкоголь – очень редко, при встрече с другом, и преимущественно виноградное вино. Летом – пара недель на море. Наш герой недавно отметил 70-летний юбилей. Но на его режиме возраст не сказывается. Описанным образом он живёт и работает уже скоро полвека. Его возраста на вид ему никто не даст. Импозантный джентльмен мужественного вида.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Археолог живёт иначе. Работает он в основном вечерами, прихватывая часть ночи. Много курит, и по ходу работы, и в паузах; дешёвый табак. Физическая активность ограничивается прогулками с пуделем, спорадической вознёй на даче, да ходьбой на раскоп летом, в экспедиции (впрочем, и там он всё реже выбирается из командирской палатки). Довольно много пьёт, самые разные напитки, преимущественно крепкие; по поводу и без повода; с возрастом, правда, поменьше и пореже. Научная работа археолога делится на полевую и кабинетную. Летом надо организовать работу и отдых сотни-другой молодых людей, что называется в чистом поле – палаточном лагере на опушке леса. Кормить, поить, учить методике раскопок, строить дисциплину. Раскопки длятся месяца два. После них нередко – поездка на грузовой машине по другим памятникам, их разведка. Добытый раскопками материал надо обработать, инвентаризировать, задокументировать, изучить и обобщить в виде полевого отчёта, статей и книг. Материал колоссальный, не успеешь обработать – не получишь открытого листа на следующий год раскопок. Как говаривал покойный академик Б.А. Рыбаков: «Наши археологи пьют как бурлаки. Но и работают они как бурлаки» (парафраз известного стиха Н.А. Некрасова). Археолог выглядит старше своих лет. С годами его работоспособность падает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если поменять режимы филолога и археолога, ни тот, ни другой работать не смогут. Первому претят рваный ритм жизни и бытовые наркотики. Другому – клонированные по часам дни и ночи. «У каждого свой светофор», как выразился О. Генри.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кого среди учёных больше, «сов» или «жаворонков», трудно сказать. На выбор суточного ритма влияют не только внутренние, но и внешние факторы – ритмы большого города; заботы о членах семьи; дополнительные обязанности вроде преподавания. На мой взгляд, наиболее рационален третий, средний вариант ежедневного графика, не ночной, и не раннеутренний. Он предполагает сон после обеда. Сутки тогда делятся как бы надвое. Отдохнувший человек может себе позволить посидеть с работой вечером и часть ночи. Физиологи учат, что в зачёт организму идёт сумма дневного и ночного отрезков сна. Так жил Черчилль. Так живут целые страны, где послеобеденная сиеста – святой закон. Во Вьетнаме, например, обеденный перерыв длится три часа. Когда Черчилля спросили, каким образом ему удалось при такой интенсивной, насыщенной делами и событиями жизни достичь столь преклонного возраста (полные 90 лет), он ответил: «Я никогда не стоял, когда можно было сидеть, и никогда не сидел, когда можно было лежать» [208 - Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. М., 1982. С. 447.]. За этой шуткой стояла привычка британского лидера – обязательный сон днём, около часа, в пижаме, в постели. Этой привычке он старался неукоснительно следовать всю жизнь. Война там, не война. Поэтому мог работать и с утра, как его коллега Рузвельт, и по ночам, как их общий «партнёр» Сталин. Ясное дело, это не панацея, а разумное дополнение к хорошей генетике и стальному характеру. Если бы не французский коньяк и гаванские сигары, глядишь, сэр Уинстон дотянул бы и до ста… Только что лишний десяток лет прибавил бы к его репутации и личному самоощущению?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот, на мой вкус, идеальный образ повседневной жизни творческого человека. Вспоминает вторая жена Б.Л. Пастернака Зинаида Николаевна Нейгауз: «Ежедневно зимой и летом, когда бы Боря ни лёг спать, он подымался в восемь часов утра. После завтрака шёл в кабинет, работал до часу и потом сразу уходил гулять. В полтретьего он занимался водными процедурами, в три часа садились обедать. После обеда спал, хотя врачи запрещали ему это. Спал недолго, минут сорок. Напившись в пять часов крепкого чая (чаем заведовал и заваривал он сам), снова садился работать до девяти – десяти часов вечера. Перед сном гулял полтора часа… Он всегда любил плотно ужинать часов в одиннадцать, несмотря на запреты врачей. Утверждал, что не сможет заснуть, если будет ужинать в семь вместе со мной. Во всём, что не касалось больной ноги, он мало прислушивался к мнению врачей, и привычка так жить была его второй натурой. Что бы ни случилось в доме, он каждое утро занимался гимнастикой. В выходные дни и праздники, если ему не мешали, он так же проводил день. По воскресеньям обычно кто-нибудь приезжал к обеду» [209 - Пастернак 3. Воспоминания // Полн. собр. соч. с приложениями. В 11 томах. Т. XI. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. М., 2005. С. 227–228.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, «каждый выбирает по себе» не только «женщину, религию, дорогу», как утверждал поэт (Юрий Левитанский), но и вообще свой модус вивенди в науке и жизни. А если ты сам себе установил некие принципы, надо, чёрт возьми, им следовать. Время от времени отступая от них с особенным удовольствием.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Личная жизнь учёного, его хобби<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Боже мой! – думал он. – Другие, ежели скучно, выпиливают, спиритизмом занимаются, мужиков касторкой лечат, дневники пишут, а один я такой, что у меня нет никакого таланта…»<br>
&nbsp;А.П. Чехов.<br>&nbsp;Безнадёжный.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Некоторые учёные (как правило, не из первого ряда) успевают в своей жизни позаниматься чем-то более эффектным, публичным, чем корпение в лабораториях, либо в архивах. Кто политикой, кто бизнесом, кто повоевать, кто просто попутешествовать. Но всё это не правило, а исключение. «В жизни учёного, – объяснял В.О. Ключевский, – главные дела это книги, а главные события – мысли». В том же духе Больцман [210 - Людвиг Больцман (1844–1906) – австрийский физик. Один из основоположников статистической физики и физической кинетики. Выпускник Венского университета, где и остался профессором. Стажировался в Германии. Член Венской Академии наук (1895). Иностранный член Императорской Академии наук России (1899).] сказал о Кирхгофе [211 - Густав Роберт Кирхгоф (1824–1887) – немецкий физик. Выпускник Кёнигсбергского университета, где после два десятка лет профессорствовал. Автор работ по механике, математической физике. Один из создателей (вместе с Р.В. Бунзеном) спектрального анализа (1859); сформулировал правила для электрической цепи (носящие его имя); законы теплового излучения; ввёл понятие абсолютно чёрного тела. Член Берлинской Академии наук (1874). Иностранный член-корреспондент Императорской Академии наук России (1862).]: «В его жизни не было великих событий. Великие события происходили у него в голове». Ведь сколько-нибудь серьёзный научный проект поглощает нас целиком, оставляя на посторонние дела очень мало времени и сил. Даже преподавание, испокон веку шедшее рука об руку с научным исследованием, последнее время с ним расходится. Одно дело, как какой-нибудь Фуко, за приличное жалование прочитать десяток лекций за учебный год в Коллеж де Франс, а совсем другое – бегать по нескольким подработкам, проводя еженедельно десятки «пар» в разных местах Москвы или Санкт-Петербурга…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Биографы великих учёных любят украшать рассказ об их пути в науку разного рода житейскими подробностями. Описывается происхождение будущей знаменитости, его семейные корни; трудности, прёодолённые им по ходу жизни; его вненаучные увлечения. Например, всем известно, что Дмитрий Иванович Менделеев на досуге мастерски клеил чемоданы, Альберт Эйнштейн [212 - Альберт Эйнштейн (1879–1955) – немецкий физик. Нобелевская премия по физике (1921).] почти профессионально играл на скрипке, Александр Михайлович Бутлеров [213 - Александр Михайлович Бутлеров (1828–1886) – русский химик, один из основоположников органической химии. Выпускник (1849), затем профессор (1857) Казанского университета. Стажировался у ведущих химиков (А. Беккереля, Ю. Либиха, Р.В. Бунзена, А. Кекуле и др.) Европы в Германии и Франции. При поддержке Д.И. Менделеева стал профессором Петербургского университета (1871–1885). Увлекался также сельским хозяйством: садоводством, пчеловодством, чаеводством на Кавказе. Странному увлечению учёного спиритизмом способствовал его родственник (кузен жены) А.Н. Аксаков, издававший спиритический журнал «Психические исследования», а также опубликовавший «Сборник статей A.M. Бутлерова по медиумизму» (1889).] увлечённо занимался пчеловодством, а профессор химии А.П. Бородин [214 - Александр Порфирьевич Бородин (1833–1887) – русский учёный химик и композитор. Будучи внебрачным сыном князя Л.С. Гедеанова, записан купцом, получал домашнее среднее образование, общее и музыкальное. Выпускник Медико-хирургической академии (1856). Изучал медицину и химию. По выпуску стажировался в Германии, Италии и Франции. Доктор медицины (1858). Профессор alma mater (1864). Один из основателей и преподавателей Женских врачебных курсов (1872), открывших русским женщинам путь в медицину. Вместе со своим учителем профессором Н.Н. Зининым основал Русское химическое общество (1868). Кроме целого ряда химических открытий, сочинил много музыкальных произведений (одни из первых в России симфоний и квартетов, а также романсов и сатирических песен). Член композиторского кружка М.А. Балакирева «Могучая кучка». Поначалу вынужден был скрывать свои музыкальные занятия от учителя и остальных коллег, осуждавших это отвлечение от научной работы. Делом его жизни стала эпическая опера «Князь Игорь», над которой автор работал почти два десятка лет, но так и не закончил. Дописали и оркестровали её после кончины автора Н. Римский-Корсаков и А. Глазунов (1890). Работая над оперой, Бородин посетил Курск, чтобы лично наблюдать степные пейзажи, где разворачивались события «Слова о полку Игореве». На здании, где он жил в Курске (ул. Московская, ныне Ленина), установлена мемориальная доска в честь этого события.] по воскресеньям писал оперы. Мой учитель в археологии Ю.А. Липкинг каждую свободную минуту в экспедиции посвящал интеллектуальным карточным играм (вроде преферанса). Другой археолог, академик Валентин Лаврентьевич Янин [215 - Валентин Лаврентьевич Янин (1929 г. рождения) – русский историк, археолог. Выпускник исторического факультета МГУ (где ныне заведует кафедрой археологии). Член-корреспондент (1966), академик АН СССР (1990). Начальник Новгородской археологической экспедиции.] собрал лучшую в Москве коллекцию граммофонных пластинок. Уинстон Черчилль заимел дома целые армии оловянных солдатиков и всю жизни в них периодически играл. Ещё он увлечённо занимался кирпичной кладкой, выводя бесконечный и никому не нужный забор вокруг своего имения. Многие гуманитарии писали историко-фантастические романы. Натуралисты и врачи вели научно-популярные телепередачи. Создатели атомной бомбы потом увлечённо боролись за мир. И т. д., и т. п.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И всё-таки, это не правила, а исключения. У большинства учёных, художников, политиков никаких посторонних увлечений нет – времени и сил на них не остаётся. Чтобы, допустим, еженедельно играть в преферанс, придётся похлопотать, поволноваться, выпасть на время из научных занятий; наконец, уговорить жену («Скатерть, водка и женщины – первые враги преферанса», как наставлял меня мой учитель философии, заслуженный профессор Ленинградского университета Г.А. Подкорытов). Чем-то посторонним науке всерьёз увлекаются в основном те учёные мужи, которые уже почивают на лаврах. Один из главных советских физиков академик А.Б. Мигдал основал федерацию подводного плавания СССР и снял фильм «Над нами Японское море». Ещё Мигдал почти профессионально занимался альпинизмом, скульптурой. А вот академик РАН философ Теодор Ильич Ойзерман, уверенной поступью приближающийся к своему столетию, на вопрос известного справочника «Who is who?» о своём хобби ответил: «Прогулки». Кто-то из нас добавит: «пиво» или «виски»; кто-то рыбалку да охоту; у кого-то сиамский кот или ирландский терьер; кто-то в очередной раз женился на своей аспирантке, кто-то в гоголевском духе выполняет макраме; кто-то обожает возиться с автомобилем в гараже; да что угодно ещё делать на досуге – но всё это общечеловеческие слабости; развлекательный довесок к специальности, а вовсе не её конкуренты или союзницы. Наука – законная спутница жизни настоящего учёного, и она плохо переносит каких бы то ни было соперниц. Как, впрочем, всякое иное творчество. На встрече танцора Николая Цискаридзе с телезрителями его спросили, чем он ещё любит заниматься, кроме балета. Ответ ожидаем: «Ничего не делать. Лежать на матрасе морском пляже. Выпить коктейль, почитать, посмотреть фильм. И снова ничего не делать»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё важнее отметить, что никакого отношения к научным занятиям житейский антураж не имеет. Когда А. Эйнштейна уговорили написать нечто вроде автобиографии, он написал «Автобиографические заметки». На их страницах он тщательно избегал любых сведений из личной жизни. Ни о родителях, ни о службе в разных учреждениях, ни о переездах из города в город, из страны в страну. Отец возникает только в одном эпизоде: он подарил маленькому Альберту компас и тот как заворожённый долго рассматривал его, обдумывая – какая невидимая сила заставляет стрелку указывать одно и то же направление?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, большинство учёных не фанатики и не аскеты, и ничто человеческое им не чуждо. Понятное дело: то или иное хобби даёт передышку от напряжённой мыслительной и прочей работы. Генеральный конструктор ракетно-космической техники СССР Сергей Павлович Королёв по воскресеньям просто спал большую часть суток (ведь с понедельника по субботу он координировал работу сотен организаций, тысяч специалистов по созданию ракетной техники). Тот же Василий Осипович Ключевский был не прочь поудить рыбу (читая десятилетиями одни и те же лекции то в университете, то в духовной академии). Инженер-текстильщик Семён Андреевич Фёдоров регулярно по субботам приезжал на электричке из Москвы, из своей директорской квартиры в Техническом училище (в скором советском будущем – Бауманского), в Раменское, где жила его старшая дочь, парился там в бане (не чета Сандунам), отдыхал на квартире у дочери и наутро возвращался в Москву. Кто-то из нас коллекционирует марки, кто-то в отпуске плавает на байдарках, кто-то курит трубку, кто-то делает деревянную мебель, кто-то обожает мотоциклы или дельтапланы, кто-то играет в шахматы с компьютером. И т. д., и т. п., до бесконечности. Как и у вполне неучёных обывателей. Только учёные, как говорилось выше, и на досуге как-то додумывают свои темы; то и дело мысленно возвращаются к ним. А от этого дела полностью отвлечься мудрено.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другое дело – физкультура и спорт. Именно они позволяют снять умственное и физическое напряжение, зарядить умственной и телесной энергией. На спортивной площадке забываешь обо всём на свете. К тому же он неплохо сплачивает индивидуалистов из академической среды, где каждый обычно себе на уме. Упоминавшийся выше академик A.M. Будкер в своём новосибирском Институте ядерной физики объяснял сочетание талантливого специалиста и остального коллектива с помощью волейбольной метафоры: вся команда выводит на завершающий удар того, у кого это получается лучше всех. И никаких обид!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увы! Абсолютное большинства «жрецов науки» довольно скоро обзаводится солидным брюшком, повышенным артериальным давлением и прочими недугами гиподинамии. Сидячий образ жизни не проходит бесследно для фигуры и нервной системы. Исключения только подтверждают правило – поглощение наукой вредит здоровью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и среди всех прочих работяг, среди научных сотрудников немало пьяниц. Стакан водки моментально остужает воспалённый научными бдениями мозг и позволяет забыться сном среди ночи, проведённой за компьютером. Бокал (другой, третий, пятый, десятый) пива облегчает общение с коллегами. Но любой допинг коварен. «Не допил – бессонница / Перепил – похмелье…» – печально констатирует Фазиль Искандер и, на основании богатого личного опыта застольчества кавказского человека, советует студентам Литературного института: «Слушайте Баха». Пусть молодые учёные учтут печальный опыт старших коллег. Лёгкие наркотики – всё равно наркотики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При всём том прав и другой писатель, подметивший: «Воля ваша, есть что-то подозрительное в мужчинах, игнорирующих карты, вино и женщин». Люди, ведущие исключительно здоровый образ жизни, как правило, жуткие эгоисты и зануды. И оборотной стороной их телесного здоровья выступает страшный невроз, переходящий в психоз. Они носятся со своими прежними достижениями (нередко мнимыми) как дурень с писаной торбой (См. выше про администраторов науки). Беспощадно эксплуатируют своих близких, в первую очередь женщин, которые должны грудью ложиться на соблюдение строжайшего режима своего кумира. Учёный без житейских недостатков – как правило, страшный инфантил. Уволь его из академии или университета – сдохнет от голода, даже до биржи труда не доберётся. И воспитатель, между прочим, из него никудышный. На проповедь житейской санитарии клюнут самые глупые и тёмные студенты, бездарные аспиранты. Те, кто после преуспеют в науке и жизни, будут то и дело с упоением вспоминать не его, санитарно стерильного, а то, как пьяный с утра ассистент Р. принимал у них зачёт по анатомии и всем поставил заслуженные оценки… Когда я сочинил воспоминания о своём историческом факультете, то как свою первую студенческую любовь охарактеризовал преподавательницу всеобщей истории престарелую доцентшу Веру Эммануиловну Скорман, имевшую студенческую кличку «бабушка» и вечно курившую в перерывах лекций, и даже на экзаменах (привычка, вынесенная «бабушкой» из сталинских лагерей); только «Беломор» она со временем поменяла на болгаро-советский «Опал». Эта ученица профессора Я.М. Захера [216 - Яков Михайлович Захер (1893–1963) – советский историк, специалист по Великой французской революции (Монография «Бешеные» (1930) и другие работы). Ученик Н.И. Кареева. Выпускник историко-филологического факультета Петроградского университета (1920). Профессор там же (1927). Незаконно репрессирован (1938–1953), в итоге реабилитирован.] и академика Е.В. Тарле [217 - Евгений Викторович Тарле (1875–1955) – русский, советский историк. Ученик по университету св. Владимира (Киев) основоположника русской школы европейской истории И.В. Лучицкого. Участник нелегальных социал-демократических кружков, за что арестовывался. С 1903 г. – преподаватель (приват-доцент, затем профессор) Санкт-Петербургского университета. Член-корреспондент (1921), академик (1927) АН. Репрессирован по Академическому делу (1930), сослан в Алма-Ату на 5 лет, но уже через год возвращён на прежнее академическое положение. В историографии рассматривается как «придворный историк И.В. Сталина» – тому импонировали книги Тарле «Наполеон», «Крымская война» и др. (Собрание исторических сочинений в 12 томов не имеет равных по объёму в советской историографии).] дала мне больше всего полезных уроков будущей профессии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Труднодостижимым идеалом здесь является, на мой взгляд, умение, во-первых, вовремя остановиться, сократить или прекратить употребление бытовых наркотиков (вроде кофе, табака или алкоголя); а во-вторых, восстанавливать потраченное в работе и слишком активном отдыхе здоровье разумными мерами вроде посильной физической активности и пассивного отдыха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В итоге всё кажущееся разнообразие нашего досуга в большинстве случаев сводится к дивану и интересным книгам, фильмам, тем же прогулкам на природу или выходам в театр. Те коллеги, кто хвастается своим умением вырезать лобзиком или же выращивать розы; или же выпить литр водки и покорить кучу дам; на худой конец, коллекцией старых монет или гигантскими помидорами из своего сада, – просто немного тщеславны, кокетничают перед знакомыми, интервьюером или читателем. Или же пытаются за кулисами науки «добрать» некие условные баллы для самоуважения… На знаменитом семинаре Л.Д. Ландау, когда иной докладчик входил в житейские подробности своих занятий, резкий председатель заседания кричал ему в одесском стиле: «Расскажите это вашей жене!» А она ведь и так знает, чего на самом деле стоит её муж за пределами работы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, хобби выражают ту или иную меру тщеславия, либо самоуничижения научных работников. Не более, но и не менее. Житейские предпочтения интересны биографам и широкому читателю книг о «жизни замечательных людей», но для истории науки они, как правило, безразличны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но для корпоративной психологии науки её бытовые, вненаучные моменты бывают важны. Во-первых, на досуге люди раскрываются с разных сторон. В том числе и по части мудрых мыслей, добрых эмоций, жизненных отношений. В тех же самых биографиях учёных и художников этому уделяется заслуженное внимание. Даже у самых знаменитых и плодовитых писателей какая-то часть их творческого потенциала остаётся в устной форме. Мемуарные книги типа «Анатоль Франс в туфлях и халате» или «Любовь в жизни Льва Толстого», «Донжуанский список Пушкина» или «Мой друг Сергей Довлатов» читаются на одном дыхании и обогащают наши представления о, казалось бы, хорошо известных публике фигурах. Бывает, что такого рода квазифольклор оказывается в чём-то содержательнее учёных трудов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Например, выше уже упоминавшиеся записи бесед скромного секретаря Эккермана с великим Гёте, сделанные после совместных прогулок и застолий, гораздо философичнее устаревших трактатов немецкого энциклопедиста по натурфилософии и до сих пор читаются куда чаще. Но это так оказалось для Гёте. А для Эккермана? На житейском фоне великих людей особенно ничтожно выглядят все остальные, их окружающие люди, тоже в чём-то бывшие личностями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во-вторых, досуг творческих людей тоже по-своему творческий. Особенно по части общения представителей разных поколений, научных школ. Неотъемлемая часть научных научных конференций – гостиничные застолья, банкеты, «товарищеские ужины». В крупнейших наших библиотеках – Российской государственной («Ленинке») и Российской национальной («Публичке») самое интересное о современной науке можно узнать не в читальном зале, а в курилке или в буфете. Помимо общечеловеческого веселья и отдыха от трудов праведных, там завязываются личные контакты, продолжается обсуждение исследовательских сюжетов, рождаются ценные идеи, передаётся опыт творчества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В-третьих, моменты личного общения повышаются в своей психологической цене в настоящее время – неуклонного развития анонимного общения в Сети, дистантных форм контактов между специалистами по электронной почте. Решая одни проблемы, Интернет создаёт другие. В первую очередь – обезличку, фактическую анонимность общения (с «ни-ком», а не с человеком; в чате, а не в креслах и не в постели). Зато мгновенно и со всем миром. Оценим и это.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Застолья, правда, небезопасны для межличностных отношений учёных. Алкоголь нередко сближает врагов и ссорит друзей («под банкой» мозговая кора не корригирует подкорку). Все люди любят сплетничать, но нам это надо делать осторожнее других. Люди творчества обычно более обидчивы, мнительны, склонны переоценивать отзывы коллег друг о друге. Да и не пристало интеллигентным людям уподобляться кумушкам за чаем. Мой знакомый полковник авиации, лётчик-инструктор молодых пилотов рассказывает: «У нас командир полка – человек не без странностей. У него после афганской кампании пули в голове, неоперабельные. Я запрещаю молодым офицерам обсуждать поведение командира. Наказание ослушнику – идти за водкой. Ну, как соберёмся после полётов, покурим, поболтаем, так кто-то и идёт за ней…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что досуговую жизнь людей науки не надо ни переоценивать, ни недооценивать. Делу время, потехе час. «Всяк по-своему с ума сходит» – подметил в своей мудрой как всегда пословице русский народ.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Младшие братья и сестры по интеллекту<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Пёс! Никто не брал тебя всерьёз,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но спасал, когда нас забывал<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человек по имени Христос,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человек породы сенбернар».<br>
&nbsp;А.А. Вознесенский.<br>&nbsp;«Выбегает утром на бульвар человек породы сенбернар…»<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Речь веду неспроста:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;мясо да молоко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До моего кота<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вам, друзья, далеко».<br>
&nbsp;С. Раменский.<br>&nbsp;Памяти кота Чешира.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доместифицированные животные сопровождают человечество с каменного века и до наших дней. Останки собак и кошек в культурных слоях поселений и погребений археологи находят, по крайней мере, с рубежа палеолита и неолита. Зоологи предполагают, что собаки симбиотизировали с охотниками на мамонтов, оповещая их стойбища при появлении опасных хищников, а кошки защищали от грызунов зернохранилища первых земледельцев. Не всех своих животных-соседей нашим предкам удалось одомашнить (неудачными стали попытки приручить лосей, а вот свиньи или козы быстро пришлись им ко двору). Со временем утилитарная польза помощи на охоте, в охране отошла далеко на второй план, а роль бессловесного друга, верного спутника жизни оказалась с прогрессом цивилизации незаменимой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наверное, поэтому многие учёные оказались запечатлены рядом с собаками или же с котами на руках. Конечно, точно такую же привязанность к «братьям нашим меньшим» (С.А. Есенин) демонстрировали представители всех других профессий. Однако если разобраться с породами домашних животных, то обнаружится их любопытная корреляция с нашими, человеческими характерами и занятиями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие горожане склонны во всём уподоблять своих животных питомцев людям, не делая различий между возрастами, породами, индивидами, условиями содержания собак, кошек и всех прочих «меньших братьев» человека. Из-за непонимания того, чем европейские овчарки, скажем, отличаются от азиатских (первые – собаки для управления стадом; вторые – только для защиты пастуха); почему ласковый со всеми своими хозяевами щенок года в 2–3 начинает рычать на всех по очереди членов семьи, стремясь занять более высокое положение в «стае»-семье; в чём состоят иные казусы в том же роде, рождаются разочарования, а то и трагедии (когда собака, чья порода выведена селекционерами для силовой защиты, в неумелых руках нападает на самого хозяина, его детей или случайного прохожего). Хорошо ещё если в результате гибнет только животное, от которого наивные и неумелые владельцы вынуждены избавиться. Но вместе с обманутыми глупыми людьми зверями всё чаще гибнут и ни в чём не повинные люди – дети, прохожие, которых насмерть загрызли или покалечили «симпатичные» доберманы или грозные ротвейлеры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По тому, какую собаку заводит себе человек, нередко можно многое понять в нём самом. Псы крупного размера, бойцовских пород (питбули, стаффордширы, ротвейлеры, доберманы и похожие) чаще всего свидетельствуют о душевной неуверенности своих хозяев. Их заводят многие агрессивные мужчины и хрупкие женщины, которым на работе достались вторые роли. Жесткошёрстные эрдели, фоксы, «ирландцы», скотчи, велыпи и прочие терьеры, либо сеттеры, пойнтеры обычно сопутствуют людям интеллигентного облика. Пушистые колли, спаниели, пудели могут указывать на склонность к семейному уюту. Владельцы чау-чау или водолазов – в душе романтики. Овчарки служат многим из тех, кто склонен к дисциплине и порядку. В общем, домашние животные, в первую очередь собаки, компенсируют многим людям то, чем они обделены в отношениях с другими людьми. Даже те из нас, кто не позволяет себе завести никакого питомца-зверёныша, нередко этим самым выдают собственную душевную неустроенность, личностную неприкаянность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказанное, однако, не должно приводить к полному очеловечиванию зверей, даже вполне приручённых, их уравниванию с человеком. Если хочешь сделать собаку счастливой – накорми и прогуляй её. Когда у известного киноартиста, страстного любителя собак, журналисты попросили дать его определение счастья, он ответил: «Быть собакой Алена Делона». И продолжил свою мысль: «Разве могут люди планеты договориться друг с другом, когда нам трудно договориться с консьержем или соседом? Я не говорю о семейных отношениях. Вся проблема сводится как раз к тому, что отличает нас от животных. Животное более человечно. Я предпочитаю иметь дело с животным, действующим инстинктивно, без расчёта и всегда находящим наиболее подходящее решение».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Именно адекватное видовому инстинкту животного обращение с ним даёт человеку уникальную возможность компенсировать издержки технического прогресса, урбанизации, вернуть себе сопричастность живой природе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завершим это легкомысленный раздел пособия словами нашего мудрого сказочника. «Вот Чуковский разговаривает с Раскиным о сходстве собак с хозяевами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А если бы у вас была собака, какая бы она была? – спрашивает гость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Корней Иванович остановился и с улыбкой посмотрел на меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какая? – переспросил он. – Самая обыкновенная. Вечно возилась бы с чужими щенками. Страдала бы бессонницей… Ненавидела бы радио, телевизор и телефон… Перед директором издательства виляла бы хвостом… Рычала бы на графоманов… Писала бы мемуары… Очень любила бы Блока и Чехова…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И звали бы её Каштанка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно, – очень серьёзно ответил Чуковский»» [218 - Лукьянова И.В. Корней Чуковский. М., 2006. С. 972.].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наш внешний вид<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Шей платье по возможности дороже —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По виду часто судят человека…»<br>
&nbsp;У. Шекспир.<br>&nbsp;Гамлет.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мне говорил Серёга Мельник<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воздушный в юности десантник,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До дырок заносивший тельник,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До лоска затаскавший ватник:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Живу я, Боря, у базара<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;… Я любовался человеком<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Простым, но в сущности великим».<br>
&nbsp;Б. Рыжий.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одно из модных сегодня направлений прикладных исследований называется имиджелогией, то есть наукой о том, какое впечатление мы производим на окружающих, как формируется наш облик на посторонний взгляд. Ну, наукой – это громко сказано; скорее, – методикой распознавания определённых образов, их конструирования для определённых целей. Теоретики имиджелогии справедливо подчёркивают первостепенное значение для формирования имиджа внешнего вида человека – его телосложения (габитуса); таких составляющих, каковы одежда, причёска, украшения, прочие аксессуары, т. п. факторы. Можно спорить о том, как внешность соотносится с внутренним обликом личности, но как-то определённо соотносится. Раньше тоже развивалась так называемая физиогномика, романтизированная авторами детективного жанра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В начале 2000-х гг. было проведено специальное исследование образа учёного в нынешнем российском обществе. Результат исследования получился удивительным, но, если вдуматься, закономерным. «В социальных представлениях утверждения, характеризующие внешность учёного, объединились в категорию «неопрятный». Иными словами, важнейший компонент производимого впечатления – внешний вид учёного – имеет явно негативную окраску» [219 - Володарская Е.А. Профессиональная идентичность учёного и имидж науки в обществе // Науковедение и новые тенденции в развитии российской науки. М., 2005. С. 200.]. При аналогичном опросе самих учёных фактор внешнего вида был просто проигнорирован респондентами из академической среды (что тоже показательно).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В прошлом учёные одевались так же, как их соотечественники прочих профессий, куда они примыкали по своему общественному положению. Простой хитон каменотёса, но афинского гражданина Сократа; доминиканская ряса бывшего графа Фомы Аквината; камзол парламентария Ньютона; мушкетёрский мундир офицера Декарта; сюртук императорского астронома Лапласа; генеральский китель профессора Военно-медицинской академии Павлова; костюм-тройка академика Вавилова; крестьянская поддёвка его оппонента Лысенко; ковбойка-апаш Фуко или галстук-бабочка Умберто Эко… В реформаторском XX веке в большинстве случаев среди нашего брата победила демократическая мода, по крайней мере в повседневной, рабочей обстановке: джинсы, свитер, бородка в духе Хемингуэя; нередко трубка или пачка сигарет. «Мне ничего не надо / И сожалений нет, – пел Окуджава, – / Со мной моя гитара и пачка сигарет». Разумеется, получать Нобелевскую премию, да и на куда менее почётные церемонии наш же брат является по принятой там форме («…Обедал чёрт знает с кем во фраке», как И.А. Бродский). Наутро после церемонии этот самый щеголь спускается в гостиничный бар опять-таки в джинсах. Но у вышеупомянутого мной полковника авиации, кроме офицерских мундиров, обычного и парадного, и лётного комбинезона, имеется на гражданский выход чёрный костюм с тем же галстуком-бабочкой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аристократический или по крайней мере интеллигентский стиль поведения в быту подобает представителям умственного труда. Интеллектуалы должны подавать облагораживающий пример всем прочим согражданам. Прежде всего своим ученикам и сотрудникам. Археолог Л.С. Клейн на склоне лет вспоминает своих коллег по первым экспедициям. Среди них «палеонтолог Всеволод Николаевич Петров – маленький тщательно выбритых старичок в аккуратном ватничке. При раздаче немудрёной пищи из экспедиционного котла он расстилал выглаженную салфеточку, раскладывал на ней серебряный прибор – ножичек, ложечку, вилочку – и принимался трапезничать. Заметив мой иронический взгляд, он спросил: «Что это вы на меня так скептически смотрите, молодой человек?» Я сказал, что странно в негородских условиях так заботиться о городском уюте. Он спросил: «А вы который раз в экспедиции?» Я гордо ответил «Уже второй», полагая, что получу ответ: «Ну, вот видите, а я первый, ещё не привык». Но он ответил: «Вот когда вы будете двадцать второй, как я, вы поймёте, что культуру поведения стоит сохранять в любых условиях». Я это урок запомнил навсегда…» [220 - Клейн Л. Трудно быть Клейном. Автобиография в диалогах и монологах. СПб, 2010. С. 64.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумеется, одежда и всё прочее внешнее – дело вкуса и воспитания. Везде встречаются «пиджачные люди», как их называл С.Я. Маршак (сам не выходивший из дома, не сменивши пижамы на пиджачную пару), чувствующие себя на людях нагишом вне костюма и галстука. Повсюду же находятся прирождённые босяки, на которых даже новая одежда и обувь из дорогих бутиков смотрятся отрёпками. И прирождённые аристократы, выглядящие стильно и в серой кепке, и в болоньевом плаще как Ален Делон. И среднего вида типы в скромных, но приличных костюмчиках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какое всё это имеет отношение к науке? Да никакого. Животному в виварии или телескопу совершенно всё равно, как одеты экспериментатор или наблюдатель небесных светил. Однако ведь учёные по определению своему относятся к элите нормального социума? Ну, это как сказать. Именно учёные целиком оправдывают расхожую фразу о том, что, дескать, «встречают по одёжке, а провожают по уму…» Начальники науки обречены одеваться на службу и официальные мероприятия построже, подороже, а армия их подчинённых вырабатывает свой этикет – соответственно тем деньгам, что они получают; тем ценностям, которые исповедуют. А вот здесь кроется опасность – вольно-невольно манифестировать собственную маргинализацию. Пойдите в ту или иную московскую, либо петербургскую публичную библиотеку: Ленинку, Публичку, Историчку, БАНю, Горьковку или, тем более, т. п. провинциальную (Никитинку, Асеевку и т. п.). С рубежа 1980-х – 1990-х гг. и по сию пору вас там поразит масса оборванных, диковатых на вид читателей-замухрышек. Инвалиды, богомольцы, хиппи какие-то. Нечёсаные лохмы, грязные бинты, стоптанные почти лапти. Вот он, интеллектуальный «отстой» постсоветской России. А как им, бедолагам, прикажете выглядеть на скудные рубли их нищенских пособий? А библиотека осталась для них всех родным домом. Туда пускают бесплатно. Всех обслуживают одинаково вежливо. Хоть плачь, хоть смейся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Про внешность учёных дам судить ещё сложнее. Им, бедняжкам, и без того тяжело общаться со множеством коллег сильного пола. Наверное, общие принципы дамской внешности остаются в силе и в научных коллективах: разнообразие нарядов, их модность, неожиданность, индивидуальность и т. п. Только вот распространённая в научных учреждениях униформа, вроде врачебных халатов или лабораторных комбинезонов, то и дело сводит женскую моду на нет. Правда, остаются неизбежные даже у фанатиков научного познания праздники, вечеринки, где и можно блеснуть вечерним платьем при соответствующих аксессуарах. А вот тут у большинства научных сотрудниц, по крайней мере русских, чаще всего возникает «клин». Привычка скромно одеваться на работу становится второй натурой, как и не совсем женственное поведение вообще. Есть, конечно, исключения из правил, но само правило выходит далековатое от облика топ-модели…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От греха подальше, вернёмся к большинству научных работников – мужчинам. «У учёных собственная гордость – перефразируем любимого поэта, – на буржуев смотрим свысока». Джинсы тоже бывают дорогими, а «Жигулями» можно управлять виртуознее, чем иные владельцы джипов ими. Так что махнём рукой на костюм и отправимся в институт, библиотеку, лаборатории в том виде, на который оказались способны переодеться из домашнего дезабилье. Умные и стильные женщины полюбят нас и в таком виде [221 - В замечательной книге Петра Вайля (М., 2007) «Стихи про меня» выделяется стихотворение Владимира Уфлянда 1937 г.: «Уже давным-давно замечено, / как некрасив в скафандре Водолаз. / Но несомненно: есть на свете женщина, / что и такому б отдалась. /… Вот ты / хотя не резиновый, / но скользкий. / И отвратителен, особенно нагой. / Но Женщина ждёт и тебя. / Поскольку / Ей нужен именно такой».]. За интеллект. Но, избрав, постараются переодеть поприличнее. А мы к ним прислушаемся. Вот и хорошо. В чём нас хоронить, ведь решать не нам. И слава богу.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стимуляторы умственного труда<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мышлаевский. Ух, хорошо. Освежает водка. Не правда ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лариосик. Да, очень.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мышлаевский. Умоляю, ещё по рюмке. Господин полковник…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алексей. Ты не гони особенно, Виктор, завтра выступать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Николка. И выступим…»<br>
&nbsp;М.А. Булгаков.<br>&nbsp;Дни Турбиных.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Меняю хлеб на горькую затяжку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Родимый край очнулся и запах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И жить легко, и погибать не тяжко<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С дымящейся цигаркою в зубах».<br>
&nbsp;Б. Чичибабин.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«…И старшой Крупенников говорит мне тоненько,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтоб я принял смертушку за честной народ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но чтоб на колоколенке захлебнулся кровушкой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Растакой разэтакий этот сукин кот…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне сухарик кинули, мне чинарик подали,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне старшой Крупенников фляжку опростал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я её испробовал, вспомнил маму родную<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И по полю ровному быстро побежал…»<br>
&nbsp;Л. Сергеев.<br>&nbsp;Колоколенка.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А я узнала интересный момент,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что и Ван Гог, и Матисс, и Дали<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Курили таба-табак, употребляли абсент<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И кое-что, кстати, тоже могли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы только время поменяем и лица,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зелёный цвет мы не поменяем…».<br>
&nbsp;Елена Ваенга. Абсент. 2008 г.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Затронутая тема бытовых стимуляторов, по сути – «лёгких» наркотиков, заслуживает специального рассмотрения. Хотя учёные ведут не столь раскованный образ жизни, как литераторы, художники или артисты, они тоже в какой-то степени относятся к богеме. В том смысле, что относительно свободный график рабочего дня и, тем более, рабочей недели, академического года, пятилетнего отрезка очередной аккредитации их учреждения тоже провоцирует как перенапряжение умственных и физических сил, так и повышенную потребность отдыха от серьёзных усилий. Всем людям творчества обычно требуются как возбуждающие средства, так и расслабляющие. Часто обе эти роли играют одни те же субстанции. Они общеизвестны – алкоголь, танин, кофеин, никотин. Великие изобретения человечества. Отними их – оно сойдёт с ума. Они же – сладко-горький яд, убивающий множество людей из века в век, и так бесконечно. «Майор, – обращается «разводящий» Артур к выпивающему с подследственным бандитом, но в прошлом своим однополчанином по Афганистану, майору-милиционеру в фильме по сценарию талантливого Константина Мурзенко (играл «фашиста» в «Брате-2») «Мама не горюй!», – водка погубила многих блестящих людей» [222 - Мурзенко К. «Мама, не горюй» и другие тексты для кино. М., 2004. С. 165.]. Святые слова. Кому как не врачам, медикам знать опасность, но и притягательность этих стимуляторов для организма и личности. Историки культуры свидетельствуют: не было и нет ни одного народа на Земле без психостимуляторов. Различаются на карте мира лишь зоны исходного сырья: опийная, кактусовая, виноградная, плодовая, зерновая и т. д. (даже грибная (мухоморная), как у сибирских шаманов).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замечательный польский писатель Ян Парандовский в своей увлекательной книге «Алхимия слова» про «кухню» литературы пытается разграничить на этой самой «кухне творчества» относительно лёгкий алкоголь (виноградное вино) и тяжёлый (вроде водки или коньяка). Первый якобы помогал многим писателям, а второй свёл множество творцов в могилу фатального алкоголизма. «Стакан доброго вина, выпитый в час творчества, рассеивает мрак, воспламеняет воображение, окрыляет мысль…» Но – «сколько талантов утонуло в рюмке» чего-то покрепче вина! «Бывают среди писателей и наркоманы. Морфий, кокаин, опиум, пейотль сначала возбуждали их любопытство, потом становились необходимыми для подъёма духа, экзальтации, создания поэтических видений, ослепительных красок и блеска. Хотя в списки наркоманов внесены имена Бодлера и Квинси… всё же в этот отравленный потусторонний мир в первую очередь устремляются личности слабые, с путаницей в голове, с расшатанной нервной системой, с иссякшим воображением…» [223 - Парандовский Я. Алхимия слова. Петрарка. Король жизни. М., 1990. С. 125–126.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне думается, этот предусмотрительной вердикт относится скорее к учёным, чем к художникам. Ведь мысль исследователя прикована к объекту и предмету изучения, её парение гораздо более ограничено; точнее, более концентрировано, чем фантазия литераторов да живописцев. Целый ряд отрезков научной работы просто немыслим в нетрезвом состоянии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это поэты вроде Блока или Есенина, даже Маяковского или Твардовского, могли напиваться до чёртиков, а назавтра карябать свои стишки, порой даже гениальные. Обдумывать же и ставить эксперимент; наблюдать реальность, критиковать источник информации и натуралисту, и гуманитарию лучше трезвым. По сути, такое занятие только и возможно-то с ясной головой. Иначе такого «накосячишь», как говорят теперь наши студенты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если подумать, дело вовсе не в типе алкоголя (или другого стимулятора), а в его количестве. В офисе любого западного предпринимателя, в каюте капитана корабля, в кабинете директора института и т. д. непременно стоит бутылка неплохого виски или же коньяка. Изредка они отпивают из неё один-два «дринка». У нас же, славян, всё по-другому. Выпивается зараз всё, что есть в доме спиртного, после чего следует несколько походов за дополнительными бутылками. «Кончится коньяк, – пел B.C. Высоцкий, – не пропадём, / Съездим к трём вокзалам и возьмём…» «Помню, – подтверждает С. Довлатов, – трижды бегали за водкой. Говорили: «Пошли в «Елисеевский»: туда метров триста и обратно примерно столько же…»»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, от алкоголизма лет в сорок-пятьдесят ушли из жизни не только наши Есенин, Фадеев, Шпаликов, Высоцкий, Олег Даль, Довлатов и иже с ними, но и западные корифеи высокого искусства – Эдгар По, О. Генри, Эрнест Хемингуэй, Джеральд [224 - Джеральд Малколм Даррелл (1925–1995) – английский зоолог, путешественник, писатель-анималист. Высшего образования не получил. Начал работать в одном из зоомагазинов Лондона, затем был смотрителем в зоопарках. Основным занятием его стали экспедиции за редкими животными в разные части света для европейских зоопарков, начиная с Камеруна, Гайяны (1947). Его книги и фильмы с описаниями этих экспедиций (более 30) становились бестселлерами, переведены на множество языков мира, включая русский. Для спасения вымирающих видов животных организовал на частные пожертвования зоопарк на о. Джерси (1959) и соответствующий международный Трест сохранения диких животных (1963). Ему принадлежат идеи Красной книги и возвращения редких животных из зоопарков в места естественного обитания.] и Лоуренс [225 - Лоуренс Джордж Даррелл (1912–1990) – английский писатель, поэт, прозаик и сценарист. Служил пресс-атташе (и, вероятно, разведчиком) британского посольства Египте (1941–1945); затем в Югославии (1949–1952); Греции (1957). Кроме дипломатической службы, зарабатывал на жизнь преподаванием английского языка в заграничных британских школах. Среди многих его произведений выделяется эпический цикл из четырёх романов «Александрийский квартет» (1957–1961).] Даррелы, да и многие другие – все сплошь самые лучшие, незаменимые в своём жанре творчества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А сколько художников и учёных, вовсе не пивших и не куривших, «просто» покончили с собой в разном возрасте? Немало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, кроме само собой напрашивающихся нравоучений, проблема психостимуляторов для творческих личностей выходит не такой простой, а более сложной, тревожной, настораживающей…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один из моих учителей по философскому факультету Ленинградского / Петербургского университета, профессор, заведующий кафедрой теоретической антропологии Борис Васильевич Марков сочинил замечательное эссе под названием: ««Сайгон» и «Слоны»: институты коммуникации?». Приведу обширную цитату из этого поучительного сочинения:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Великие идеи, всеобщие условия познания, предельные основания культуры – вот на что ориентирована философия. Их природа парадоксальна: с одной стороны, они – имманентные самому знанию идеи, а с другой – оказываются чем-то чуждым, так как не поддаются привычным способам обоснования. Наподобие ума или глупости, они просто даны, и никакие опыт, образование, просвещение не способны их восполнить. Поэтому в актах идеации есть что-то чудесное: увидев мертвеца, больного и нищего, Будда сразу понял суть человеческой жизни; идиот же, которого в порядке эксперимента поцеловала женщина, сказал: мокро и невкусно. Так и в «круг понимания» трудно войти, а не выйти из него…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человек производит не только понятия, но и вещи, он является переживающим и действующим существом, помещённым в мир реальных взаимодействий, усложнение ткани которых представляется гораздо более важным по своим эмансипирующим последствиям процессом, чем грёзы, фантазии и идеи, культивируемые в уединении… Поэтому в центре внимания должны быть не только идеи, но и зоны их бытования: люди должны создавать места для интеллектуальной, духовной, психической и социальной эмансипации. Эволюция социального пространства, организации приватных и публичных зон обитания человека являются составной частью цивилизационного процесса…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Слоны» – название разливочной, кажется, на Петроградской. Топчутся отяжелевшие от вина люди, кружится перед глазами разноцветный мир, струится причудливая мысль, повторяется один и тот же вопрос: а ты меня понимаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сайгон» – название известной кофейни на Невском… Суховатые, смугло-бледные субъекты молча впитывают крохотные порции крепчайшего кофе; скученные вокруг узких высоких столов, они не видят друг друга; взгляд их устремлён в вечность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как тепло, хлевно в желудке у пьяницы, как чётко очерчена его мысль, как ярки краски его восприятия. Близорукий, но хорошо «взявший на грудь» субъект может и без очков отчётливо видеть лица женщин и номера трамваев. Алкоголь хоть и горек, зато плоды его сладки. Сладчайшая любовь ко всему живому поначалу столь сильно пронзает сердце пьющего, что в его тёплых и участливых глазах светится готовность слушать и плакать, сострадать и соучаствовать. Алкоголь – это сопричастность к абсолютному, и поэтому пьют не ради вина, а ради того, чтобы воспарить ввысь и остро ощутить истину кажущегося посторонним банальным разговора на троих; чтобы потом плавно опуститься в лоно матери-земли и замереть, успокоиться в сладкой истоме.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ментальность кофейного человека скручена и напряжена как стальная пружина, его мозг работает как сатана, тело гибко, а мышцы упруги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё это рассыпается, когда проходит действие кофеина. Любитель кофе, хотя и рассуждает о вкусе, способах приготовления кофе, не является гастрономом. Его стихия – мысль; жажда мысли сжигает его душу и тело.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человек – не только мыслящее, но и страдающее существо. Даже его мысли имеют телесный облик и, как дети или уродцы, образуют свой фантастический мир, который не сводится к логике и фигурам дискурса. Чтобы выразить свою мысль в дискурсивной форме, нужно избавиться от страдания, которое толкает к молчанию. Напиток расслабляет и расковывает, и пьяница, как медиум, нередко свободно и красиво говорит. Одинокие смертники за стойкой, за письменным столом потягивают возбуждающие средства, чтобы обострить способность говорить и писать. Сжигая себя, они выражают удивительные мысли и образы. Рюмка вина или чашка кофе, выпитые не для того, чтобы кое-как доползти до дома после отупляющего трудового дня, имеют странный метафизический привкус, они причащают к абсолютному. Поэтому приходится пить и много, и часто…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несомненно и то, что употребление возбуждающих напитков связано с телесностью. Молодой и здоровый человек, в сущности, не нуждается в алкоголе, он весел, если не испытывает голода или усталости. Однако медики говорят о врождённом пристрастии некоторых личностей к спиртному: дети алкоголиков требуют не молока, а кое-чего покрепче. Наше тело уже не принадлежит нам, оно сформировано культурой, например, древними практиками достижения группового единства при посредстве коллективного опьянения. В современном мире трудно жить трезвым. Не только тираны, палачи, работники боен, интеллектуалы, но и представители мирных, механических, отупляющих душу и тело профессий не могут не пить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Современный человек – гражданин, патриот, исполнитель социальных ролей, подвергает своё тело жестокой перегрузке. Он находится в тисках жёстких условностей: манеры, жесты, позы, речи, взгляды – всё жёстко кодировано и регламентировано. При этом чувствительность интенсифицирована столь значительно, что хмурый взгляд начальника ввергает подчинённого в страх и трепет. Лучше бы он меня побил, думает иная дама, испытывающая бесконечные поучения супруга, страдающая от его маниакальной чистоплотности, педантичности, аккуратности. Как можно скорее и дальше бежать от невыносимого бремени семейных и общественных обязанностей, думает мужчина, страдающий от необходимости надзирать и наказывать. Наше тело, онемевшее от страданий, ищет выхода: оно учится либо унижать другого, либо испытывать наслаждение от собственных унижений…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кофейные и рюмочные на первый взгляд кажутся вне– и даже антиинституциональными структурами, где возникает не просто гражданское общество, но духовная общность… Можно допустить, что это зона психической эмансипации, где собутыльники выполняют по очереди роли пациентов и терапевтов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Питейные заведения необходимы не только для общественной, но и для семейной жизни. Любовь молчалива и безъязыка. Влюблённые только и могут заверять: я тебя люблю – и спрашивать: ты любишь меня? Это довольно скучно; любовь – слишком ненадёжное основание для общественной жизни и поддержки семьи. Поэтому она реализуется за счёт различных норм, правил, гарантий и т. п. Цивилизуя отношения браком, люди могут получать изощрённое наслаждение из разнообразных семейных игр: сначала мужчина приходит поздно и навеселе, зато утром берёт верх женщина, укрепляющая свою власть испытанным механизмом признания вины: где был, с кем, на какие средства. Парадоксальным образом такая игра вместе с соответствующим дискурсом и его фигурами только укрепляет семейную жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Необходимо освободиться от чисто негативной оценки рюмочных, кофеен и прочих питейных заведений. Все борются с кабаками, шинками и забегаловками как местами, где расположен земной ад, их отвергают как нечто нецивилизованное и бездуховное. На самом деле это не так, и история питейных заведений обнаруживает их цивилизационный характер и важные последствия в преобразовании человеческого бытия… Эти заведения выполняют позитивные функции организации свободной общественности, её сомнений и интересов, ценностей и установок. Власть держит людей в состоянии страха или серьёзности, требует ответственности, точности и пунктуальности. В питейных заведениях царят веселье и шутки субъектов, сбросивших узы дисциплины и угодливости. И хотя в реальности они чаще всего выступают лишь дополнением и продолжением присутствия, местами проклятий и озлобленности угнетённых людей, в идеале они могут стать зонами обитания свободной от принуждения общественности…» [226 - Марков Б.В. «Сайгон» и «Слоны» – институты коммуникации? // Метафизика Петербурга. Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. Вып. 1.СП6., 1993. С. 130–145.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такая вот своеобразная философия пьянства. Какое отношение она имеет к науке? Мысль – вот что объединяет бытовую пьянку невежд с симпозиумом мудрецов. Учёные и неучёные думают о разном, но и те, и другие мыслят о чём-то вечном и всегда новом (хотя бы в их собственных глазах). «Мыслю, значит, существую» – это известное изречение Декарта оправдывает применение психостимуляторов – вплоть до того трудно уловимого момента, когда они не поощряют, а убивают свободную мысль, а вскоре и любую мысль вообще. Легче всего призывать к повальной трезвости. Ещё проще отрешиться от всех условностей и спиться с круга. Труднее найти золотую середину между внешними и внутренними условиями творчества. Ещё труднее «пролетариям умственного труда» разных взглядов на жизнь понять позиции друг друга: пьянчужкам – трезвенников, курящим – некурящих, поклонникам чая – кофеманов; и наоборот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заслуженный профессор Курского медицинского института А.Д. М-в как-то поставил полушутливый опыт: части своих уверенно выздоравливающих пациентов он по их просьбам дал – одним выкурить по сигарете, а другим хлебнуть из мензурки разведённого спирта. После чего показал мне на приборы, замерявшие важнейшие жизненные показатели их всех. «Понял?» – спросил он у меня. Я ответил утвердительно: «Да, понял. Хочешь закурить – лучше выпей…» Сделанным «научным» открытием я много лет делился при удобном случае с собеседниками. Пока один из них, очень уважаемый мной специалист-историк и политолог не заметил: «Папа! Озверевших от сигарет людей я что-то не встречал, а вот от спиртного – сколько угодно…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я вам не скажу «за все науки», но в некоторых из наших гуманитарных дисциплин водка играет большую роль. Не понять какую – положительную или отрицательную. Взять ту же мою любимую археологию. Академик Б.А. Рыбаков, не одно десятилетие руководивший нашими гуманитарными науками в советской Академии, говаривал: «Наши археологи на новостройках пьют как бурлаки…» После паузы добавлял: «Но и работают они как бурлаки…» Любая научная конференция археологов начинается и заканчивается коллективной попойкой. Многие участники пьют сепаратно с утра до вечера. Неделями, месяцами, годами. Видимо, сказываются привычки экспедиционного быта: каждое лето «в поле» – палатки, природа, нередко южная, томительная; и всё такое прочее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, водка помогает археологам выжить, сплотиться в трудной работе. Но скольких же талантливейших исследователей она погубила. Взять Ленинград / Петербург. Основоположник тамошней археологии советского периода В.И. Равдоникас [227 - Владислав Иосифович Равдоникас (1894–1976) – советский краевед, археолог. Член-корреспондент АН СССР (1946). Почётный член Норвежской академии наук. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Учился на историко-филологическом факультете Петроградского университета (1918–1923). Состоял научным сотрудником Института истории материальной культуры (с 1928); был заведующим его Ленинградским отделением (1944–1945; 1946–1949). Эвакуирован из блокадного Ленинграда. Заведовал кафедрой археологии ЛГУ (1936–1948). Произвёл масштабные раскопки памятников неолита и средневековья в Приладожье и на побережье Белого моря.] целиком ушёл из профессии за двадцать лет до своей физической кончины, вульгарно спившись. То, что он на каком-то пенсионном своём этапе пить временами переставал, не отменят факта алкоголизации его академической судьбы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Крупный специалист по эпохе викингов Г.С. Л-в всю вторую половину своей недолгой жизни пил много и часто. Когда я после несколько-летнего перерыва увидел его на одном из конгрессов, с трудом узнал. Подумал: вот он мог бы играть «голос Саурона» в экранизации Толкиена; есть там такой мрачноватый персонаж. Л-в погиб нелепо, ночью взявшись залезть по пожарной лестнице на какой-то этаж экспедиционного здания в Старой Ладоге, сорвался и сломал себе шею. Дело было на День археолога, 15 августа. Сообщивший мне эту печальную новость по телефону коллега добавил: «Теперь душа Г.С. в Вальхалле – он умер как викинг, на земле викингов…» Там и похоронен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другой петербуржец И.С. Д-в дошёл до степеней известных: в бытность мою в аспирантуре ЛГУ в 1970-е гг. возглавлял партком университета, затем директорствовал в Кунсткамере – большом, уникальном на весь мир музее этнографии. Допился до того, что жена с дочерью выехали из квартиры, а он, однажды не дойдя до телефона, чтобы вызвать скорую помощь, умер от сердечного приступа в одиночестве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Третий из этой когорты В. Б-н, кажется, ещё жив, но вынужден уйти с работы в университете и в ИИМК РАН по той же самой – запойной причине. Трезвым его уже много лет никто не видел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот мартиролог жертв «зелёного змия» среди российских археологов, да и многих других учёных легко продолжать и продолжать. Есть, правда, случаи «завязавших» с отравой. Есть и более редкие примеры сочетания активной работы с запоями. Московский археолог Ю.Ю. М-в долгие годы работал с понедельника по пятницу очень интенсивно. В субботу он крепко выпивал. В воскресенье приходил в себя. И так далее. Много лет. Правда, в итоге докторскую диссертацию он защитил на старости лет натуральной развалиной. Ведь всю взрослую жизни он ещё выкуривал по две-три пачки папирос и сигарет каждый день. Утром курил сигареты с фильтром; потом весь рабочий день дешёвые сигареты без фильтра; вечером опять с фильтром. Даже самая здоровая генетика не выдержит такого прессинга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как признавался за всех нас С.Д. Довлатов, «да я и сам такой».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто-то из учёных алкоголиков погибает скорее, кто-то медленнее. Самый великий натуралист XX века Джеральд Даррелл всю свою взрослую жизнь «постоянно пил. Прежде чем приехать во Францию, он проходил курс лечения на [острове] Джерси. Но трезвость для него означала пиво на завтрак и неограниченное количество вина в течение дня – лишь бы обойтись без виски и коньяка… Врач, давно знавший Джеральда и восхищавшийся им, говорил: «Легко понять, почему он стал алкоголиком. Даже если бы у него не было генетической предрасположенности [а она была], он принадлежал к тому типу людей, которым нужно бежать, защититься от жестокой реальности. Жизнь для них слишком жестока и непереносима. В его случае алкоголь не влиял на его способность работать и существовать в этом мире как человеческое существо. Скомпенсированные алкоголики способны на это. Выпивка для них – это норма существования. Алкоголь необходим им, как пища и вода, он позволяет им работать. В противном случае им не хватает смелости и сил жить в этом мире. Алкоголь может придавать силы и лишать их» [228 - Боттинг Д. Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер. М., 2002. С. 611–612.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На фоне водки и её аналогов сигареты (и их «родственники» типа сигар или кальяна) выглядят почти безвредно. Да, капля никотина убивает лошадь, но не прямо сегодня же… Образ курящего интеллектуала не сходит с экранов, фотопортретов. У нас в Курском медицинском институте многие сотрудники были заядлыми курильщиками. Один – проректор по лечебной работе, основатель кафедры поликлинической медицины, не расставался с трубкой – рак челюсти; другой, известный офтальмолог, обожал дорогие сигареты – рак лёгких; третий, заведовавший кафедрой фармакогнозии, предпочитал вульгарную «Приму» – варрикоз вен, операции не перенёс. Список жертв курения среди врачей можно продолжать, и он никогда не закончится. Поклонники никотина, впрочем, на это возразят примерами тех пациентов, которые никогда не курили, но заболели теми же самыми болезнями, что и перечисленные курильщики. Если вдуматься, аргумент скорее софистический. Мне по душе пример великого экономиста, советника нескольких президентов США Джона К. Гэлбрейта. На середине жизненного пути познакомившись с первыми статистическими корреляциями рака лёгких и курения, он в одночасье бросил эту вредную привычку. Ведь все Гэлбрейты жили долго, и он решил не изменять этой похвальной привычке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В итоге этого странного раздела книжки о психологии науки стоит указать на банальный, но вечный тезис: лучший стимулятор творческой работы – она сама. Увлечённого своим делом специалиста не надо подбадривать. У него свой кураж. Вера в своё предназначение, любовь к профессии, честолюбие члена корпорации, надежда на успех – всё это, вместе взятое, и заставляет учёных ночи напролёт просиживать в лабораториях, многие часы проводить в архивах, библиотеках, за письменным, пардон, компьютерным столом. А всё остальное – личная жизнь, она не для обобщений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну и для того, чтобы уравновесить всю эту философическую мораль, – правдивое стихотворение Евгения Винокурова.<br>
&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Здоровяку завидую немного,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;что исполняет предписанья йога,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;что ходит в Подмосковье с рюкзаком,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;что на педали жмёт велосипеда,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;что никогда не спит после обеда,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;что в болями в предсердье не знаком…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но, к сожалению, я живу иначе:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В столице пребываю, не на даче.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;День, два брожу в томленье, – ни строки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я йоговским советам не внимаю, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таблетки среди ночи принимаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я жду: вот-вот появятся стихи…»<br>
<br>&nbsp;1972 г.<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учёные шутят<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Я спешу надо всем посмеяться, чтобы не заплакать».<br>
&nbsp;Н.В. Гоголь.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Юмор – это стыдливость, игра ума. Ежедневное нравственное и духовное омовение… Юмор – это в конце концов разум».<br>
&nbsp;Ж. Ренар. Дневник.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;За границей диссертации защищают иначе, чем у нас в России. Нет никаких диссертационных советов и никакого ВАКа. Текст исследования, в гуманитарных науках обычно весьма объёмистый (в несколько сотен, а то и тысяч страниц) рассылается нескольким (двум-трём) известным специалистам по данной теме (разумеется, теперь чаще всего по электронной почте). Этих независимых экспертов предлагает соискатель учёной степени, а утверждает факультет, чей университет в случае удачного исхода и удостоверяет своим дипломом присвоение учёной степени (начальной – магистерской; высшей – так называемой PhD – «доктора философии», разумея некий концептуальный вклад в ту или иную отрасли науки, от физики до лингвистики). Эксперты знакомятся с рукописью и присылают своё заключение – достоин ли кандидат искомой степени. В одних странах этими письменными отзывами дело и ограничивается, на их основании выдаётся диплом. Среднего качества диссертации – без комментариев; высокого – со средневековой оценкой cum laude – с похвалой; выдающегося – extra cum laude; обладатели этой последней могут претендовать на место преподавателя или исследователя в данном университете. В некоторых странах эксперты приезжают в этот университет, и устраивается их собеседование с соискателем на специальном заседании совета факультета. Для этого публичного обсуждения претендент формулирует десяток тезисов, в которых резюмируется научная новизна его работы. Так вот, два-три тезиса обязательно носят шутливый характер. По форме они относятся как-то к тематике работы, но апеллируют к художественной литературе или фольклору (Например, специалистка по исторической географии античности может предложить тезис о топографии толкиеновского Средьземелья; зоолог – обратиться к классификации сказочных драконов; физик – моделировать известного «демона Максвелла» [229 - Джеймс Клерк Максвелл (1831–1879) – британский физик, основатель статистической физики, включая электродинамику. Первопроходец в теоретическом разъяснении электромагнитного поля. Теория электромагнетизма Максвелла легла в основание всей классической физики. Создал Кавендишскую лабораторию в Кембридже. Один из самых успешных популяризаторов науки.]; и т. д.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Русские учёные тоже не дураки пошутить, но делают это обычно в кулуарах, на юбилеях и банкетах, а на официальных заседаниях реже и сдержаннее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в целом у большинства учёных столь изощрённый и быстрый ум, что без юмора они не могут обойтись так же, как животные без кислорода.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы вполне оценить значение юмористики для людей творческих профессий, надо вдуматься в её антропологическое предназначение. Зачатки смешного, как и все остальные человеческие способности, уходят в животный мир. Звери и птицы, особенно молодые, много играют и, по сути, создают комические ситуации. Трудно сказать, переживают ли они при этом то, что близко чувствам потешающегося над ними человека. А уж в составе нашей культуры юмор изначально и вечно занимает неотъемлемое место, составляет один из признаков Человека Разумного. Как сформулировал академик Д.С. Лихачёв, «бесспорное отличие человека от животного и от самого совершенного компьютера – умение смеяться. Машина может определить смеховую ситуацию, но она никогда не рассмеется сама» [230 - Лихачёв Д.С. Раздумья. М., 1991. С. 311.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смех воплощает в себе полноту и правоту жизни. Он поддерживает самосознание человека как личности, служит одной из связок телесной и духовной ипостасей нашего бытия. Будучи порой жестковат для нашего самолюбия, умный смех чаще всего целителен, бодрящ для душевных и физических сил и теоретика, и практика. «…Люди искони смеялись над физической трудностью, чтобы одолеть её в себе самом, – отмечает С.С. Аверинцев, – смех – зарок, положенный на немощь, которую человек сам себе запрещает, и одновременно разрядка нервов при повышенном напряжении» [231 - Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура // М.М. Бахтин как философ. М, 1992. С. 10.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Если же не понимает человек шутки, – отмечено в переписке А.П. Чехова, – пиши пропало! И знаете – это уже не настоящий ум, будь человек хоть семи пядей во лбу» [232 - Чехов А.П. Собр. соч. В 12 тт. Т. 11. М., 1963. С. 363.]. «Юмор, – дополняет современный комедиограф, – требует, прежде всего, ясности мысли и чёткости формы. Иными словами, чтобы донести до зрителя комизм ситуации или характера, нужно выразить это конкретно, точно и объективно» [233 - Рязанов Э. Неподведённые итоги. М., 1986. С. 36.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как видно, остроумие вбирает в себя целый «букет» познавательных – сенсорных и мыслительных способностей личности. Тех, что в первую очередь нужны прежде всего именно учёным. «Отец» американской атомной бомбы Эдвард Стеллер говорил про своего учителя Георгия Гамова: девять из десяти идей у него оказываются ошибочными, но он никогда не падал духом, неудачи обращал в шутку и шёл дальше в поиске новых идей…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь и заключается секрет научной юмористики. Хотя и все другие профессии вовсю пользуются именно возможностями смеха, но не все его интеллектуальными сторонами. Обратим внимание на спектр прямых и переносных (метафорических) определений юмористического разума: острый, отточенный, тонкий, изощрённый, блестящий, быстрый и тому подобный ум. В этих эпитетах сконцентрировано сразу несколько граней полноценного интеллекта:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• оперативность, даже моментальность разумных реакций на быстротекущую жизненную ситуацию; так называемый «задний ум» (или же по-английски «остроумие на лестнице») не более чем бледная тень невостребованного вовремя разума; «Иногда, – замечает Т.Б. Любимова, – для того, чтобы оценить хорошую шутку, надо немножко и подумать… Но не слишком много и не слишком долго. Иначе эффект комического пропадает» [234 - Любимова Т.Б. Комическое, его виды и жанры. М., 1990. С. 10.]; интуитивное, импровизационное начало первично важно для удачной шутки по сравнению с дискурсом, резиньяцией – а разве не так в моментах научного озарения, творчества нового знания существует подлинная наука?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• интеллект утончается, закаляется и тренируется только в живом общении людей, вариантом которого выступает самоанализ, диалоги с самим собой; остроумие по своей природе рассчитано на восприятие и усвоение другим человеком; оно, как правило, обслуживает совместную деятельность, – не так ли обстоит дело в науке, где любой новый результат нуждается в апробации сначала членами узкой группы коллег по изучению определённой проблемы, а затем и в признании всеми прочими коллегами по «цеху»;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• юмор, если он удачен и понят адресатами, неизбежно смягчает их взаимоотношения с авторами шуток и анекдотов; служит лучшей профилактикой конфликтов; поощряет дальнейшее сотрудничество – понявших и принявших друг друга людей, вместе посмеявшихся над одной остротой;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• тот же самый юмор может и омрачить, порой – непоправимо временных собеседников – в том случае, если он обнажит антагонизм их пристрастий, главных ценностей; так что любая шутка – это «езда в незнаемое», как определял поэт, а должен помнить в первую очередь учёный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юмор профессионально и социально окрашен. Это вполне понятно. Поскольку одного лекарства от разных болезней не бывает. Шутки и розыгрыши учёных по форме (то есть самому главному в юморе) ничем не отличаются от ёрничества внутри любой другой профессии. А волей-неволей отчасти специфическое содержание (кто, что и как из нас изучает) придаёт научной юмористике свой собственный колорит. Впрочем, понятный всем, кто имеет чувство юмора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспоминал Виталий Лазаревич Гинзбург: «Раздался звонок, меня по-английски спросили: это профессор Гинзбург? Я сказал: да. Мне объяснили, что звонят из Стокгольма и что мне дали Нобелевскую премию. Я переспросил: не смеётесь ли вы? Мало ли что, думаю, есть такие шутники, которые любят вот так вот разыгрывать. Они ответили, что это не розыгрыш. И я понял, что они не шутят, потому что они сказали сразу, что Нобелевскую премию получили я вместе с Абрикосовым и Леггетом» – за созданную ими вместе с Л.Д. Ландау теорию сверхпроводимости. А на официальной церемонии вручения премии Гинзбург, в частности, заявил, что любовь к низким температурам, когда вещество становится сверхпроводимым, у него с зимы 1942 года, когда он мёрз и голодал в эвакуации…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анекдотов, что миллионы раз пересказываются в народе, лучшие учёные не очень одобряют. Ведь анекдот – смех заёмный, не столько по содержанию, сколько по форме (более или менее артистической) рассказа. Вот случаи из жизни – совсем другое дело. Она, жизнь, пошутит лучше любого остряка. Надо «только» слегка отшлифовать ситуацию, чуть приукрасить тот или иной её момент. И пересказать эту «пластинку» (как называла А.А. Ахматова свои любимые истории) в нужное время нужным слушателям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы не быть голословным, приведу несколько образцов того, как шутят учёные. Согласимся, что ничуть не хуже писателей или сценаристов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лучший писатель-анималист XX века, чьи книги о поисках вымирающих видов животных и их разведении в зоопарках, о значении живой природы для человека и для человечества переведены на десятки языков, Джеральд Даррелл (1925–1995) описывает одно из своих последних зоопутешествий, на сей раз в СССР, в 1985 году: «Мы прибыли сюда все сразу (с девяносто двумя местами багажа) и провели в Москве два дня. Скажу прямо, это не самое лучшее место на Земле. Как только нас показали по национальному телевидению, нас узнают буквально все вокруг. Для нас устроили несколько званых обедов (весьма странно для Москвы). В целом этот богом забытый город произвёл на нас более благоприятное впечатление, чем в прошлый приезд. Ночным поездом мы отправились в Череповец, а оттуда в Дарвинский заповедник в 120 километрах от города. В Москве мы познакомились с Николаем Дроздовым, очень симпатичным и милым человеком, местной телезвездой. Он предусмотрительно принёс с собой шесть небольших стаканчиков в филигранных подстаканниках и огромное количество бренди, чтобы их наполнить. В результате наше купе, где никогда не курили, наполнилось дымом, раздавалось громкое пение, звон стаканов, что весьма огорчило нашу проводницу. Проводница, чтобы вы поняли, – это женщина, которая сопровождает вагон поезда. Она обязана подавать вам чай в любое время дня и ночи, включать и выключать свет и радио (по которому хор Советской Армии исполнял песни о производстве тракторов), а также предупреждать пассажиров, чтобы те не курили в купе. После наших поездок большинство проводниц отправлялись прямиком в психушку. Можете себе представить: десять человек (преимущественно иностранцы), совершенно пьяные, что-то орущие и поющие, продолжающие пить и курить и, что особенно огорчительно, нарушающие все установленные правила. Наконец, восемь человек вывалились из нашего купе, и поезд отъехал от перрона. Мы ещё немного выпили (в чисто медицинских целях) и легли спать. Благословенная ночь! Утром появилась нервно улыбающаяся проводница с чаем. Мы чувствовали себя отвратительно» [235 - Боттинг Д. Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер. М., 2002. С. 560–561.]. Это – фрагмент большого письма Даррелла родителям его жены в США. Оно, разумеется, не было рассчитано на публикацию. Оценим же потребность и способность шутить у человека, уже тяжело больного и обременённого массой обязанностей (экспедиция сняла фильм, а сам Джерри написал очередную книгу об охране редких животных в Советской России).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Интернет переполнен байками под рубрикой «Учёные шутят». Есть и печатные сборники такого же рода. Гораздо больше этого материала никак не опубликовано, остаётся только в памяти ещё живых собеседников великих исследователей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для примера приведу некоторые афоризмы академика Виталия Иосифовича Гольданского (1923–2001), одного из соавторов советской атомной бомбы, многолетнего директора Институт химической физики РАН [236 - См.: Академик Виталий Иосифович Гольданский: избранные статьи, воспоминания. М., 2007.Виталий Иосифович Гольданский (1923–2001) – русский физико-химик, член-корреспондент АН СССР (1962); академик РАН. Главный редактор журнала «Химия высоких энергий». Автор работ по ядерной химии.]:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если бы друзья были так же надёжны, как враги…;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жена друга много лучше, чем друг жены;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смерть вырвала дорогого коллегу из наших рук;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дорогому капитану от преданного экипажа;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Больница славилась своими поварами;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здоровье у нас одно, а болезней много;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хочешь немедленно видеть результаты своего труда – мой посуду;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Добродетель всегда вознаграждается, порок же приятен сам по себе;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разврат – это секс, в котором лично мы не участвуем».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ясное дело, что шутки учёных и над учёными можно коллекционировать до бесконечности и публиковать их целыми томами. Но, как правильно говорит русский народ, «делу время, потехе час».<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заключение, оно же напутствие читателю<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Нужны люди столь сильного закала, чтобы они могли покорить природу и стать пионерами истины».<br>
&nbsp;Джордж Э. Челленджер (1863–1945),<br>&nbsp;профессор Эдинбургского университета, президент Королевского Палеонтологического общества, почётный член Британского музея, etc.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«– А Грааль? Как с Граалем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что такое Грааль?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что-то такое, что всё время ищут… Что-то самое важное… Без чего жизнь теряет смысл».<br>
&nbsp;А. Сапковский.<br>&nbsp;Что-то кончается, что-то начинается.<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как всем известно, чем «читать мораль», лучше действовать собственным примером. Для «игрока» на научной арене, а пока ещё не «тренера», и то, и другое было бы нескромно. Поэтому позволю себе в виде эпилога обширные цитаты из аналогичных сочинений старших коллег, которых я очень уважаю, отношусь к ним с восхищением, и у которых старался учиться сам. Моя мечта была – стать похожим на них, хоть в какой-то степени, и эту установку я хотел бы передать возможным читателям этого учебного пособия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Александр Александрович Формозов (1928–2009) завершает свои «Рассказы об учёных» (Курск, 2006) такими итогами: «Мы затронули тяжёлые конфликты, отражающие в целом трагичность положения подлинного учёного. Каждому из нас нужно отдавать себе отчёт в том, что познание мира, требующее беспристрастности, объективности, производится обыкновенными людьми, обременёнными всеми страстями, свойственными нашему роду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нельзя сказать: подави в себе всё человеческое, постарайся стать бесстрастной машиной. Именно эта ужасная идея вела талантливых врачей в услужение к палачам, обещавшим медикам обильный материал для любопытнейших изысканий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но ошибочным был бы и противоположный совет: будь прежде всего человеком, а уже потом специалистом. Он выглядит куда красивее, но тоже опасен, ибо есть обстоятельства, когда приходится поступаться своими чувствами ради Науки с большой буквы. В любом из предшествующих очерков мы сталкивались с внутренней борьбой человека и специалиста в учёном. Переоценка собственной персоны побуждает его к созданию внешне эффектных, широковещательных, но легковесных теорий. Самолюбие мешает ему сказать – «не знаю», или исправить некогда допущенную ошибку. Патриотизм или приверженность к какой-либо предвзятой идее заставляет искажать факты в угоду дорогой его сердцу концепции. Казалось бы, это элементарно, но кто из нас осмелится заявить, что абсолютно свободен от подобных слабостей?…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каков же тогда итог? Для себя я формулирую его так: надо отчётливо сознавать, что наука строится людьми, обладающими всеми присущими им качествами – и прекрасными, и постыдными; что ты сам наделён ими в полной мере, о чём свидетельствуют твои статьи и книги. Нужно не забывать об этом ни на минуту, чтобы почаще вносить поправки в свои старые выводы; трезво оценивать то, что делается вокруг, и быть готовым вновь и вновь искать наилучшие решения повседневно возникающих психологических конфликтов. Исходным, раз навсегда данным должно быть только это, а не стремление вечно подавлять в себе человека во имя науки, или, наоборот, превратить её в источник безбедного и беспроблемного существования…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От родителей я воспринял идею служения науке и культуре, столь характерную для русской интеллигенции XIX века. Представления, с которыми в 1946 году я пришёл на исторический факультет Московского университета, а в 1951 – в академический Институт истории материальной культуры АН СССР (ныне – Институту археологии РАН), подверглись жестокому испытанию при столкновении с реальной действительностью. Вместо храма науки я видел то заурядную контору (начальник, подчинённые, фавориты), то лавочку (я тебе – ты мне). Это не прибавляло взаимопонимания ни с учителями, ни с товарищами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Со временем учителя умерли. Мои сверстники радостно заняли их места. Подросла молодёжь. Лучшие из неё открыто выражают недовольство окружающим их в академической среде. Я с ними согласен. Надо многое менять. Но с чего же начать? Одни полагают, что – с высокой теории, с выяснения того, где предмет, а где объект нашей науки. Другие призывают к формализации и математизации её в надежде, что машины с лёгкостью решат вопросы, доводящие людей до отчаяния.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю начать с определения возможностей человека. Все мы знаем, что наукой занимаются не боги и не бесстрастные механизмы, а обычные грешные люди. Людям же свойственно и заблуждаться, и, увы, говорить неправду. Но напоминать об этом на заседании или в печати почитается верхом неприличия. Принято делать вид, будто все работают исключительно честно, добросовестно и ни при каких обстоятельствах не могут ошибаться. В итоге ошибки укореняются, ложь утверждается, а наука всё дальше отклоняется от своей цели – постижения истины. Вот об этом мне и хочется потолковать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас во всём мире учёные поняли, какую огромную роль в процессе познания играет личность исследователя. Даже у одинаково опытных химиков, пользующихся одинаковым набором реактивов, реакция нередко идёт по-разному [237 - Сравним независимое от изложенного здесь вывода такое же наблюдение главное редактора журнала «Науковедение»: «Е.В. Семёнов… Ряд людей из сферы естественных наук говорит о том, что из-за утраты смысла деятельности, из-за ценностных и этических изменений падает чистота эксперимента…» (Российская наука и молодёжь (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2004. № 8. С. 4) – С.Щ.]. Нашего брата гуманитария это касается в ещё большей мере…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За последние годы в нашей стране многое изменилось. Что-то в лучшую сторону, что-то – в худшую. Снят идеологический пресс, разрушен «железный занавес». Но почти прекратилось финансирование науки, как экспедиционных, так и лабораторных исследований, а особенно издательской деятельности. Учёные мечутся в поисках случайных заработков. Всё это, однако, не снимает проблемы, поставленные в книге. Человеческая природа всё та же. Более того, в новых условиях корыстное потребительское отношение к науке даже усилилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И последний вопрос: а не попусту ли я всё это говорю? Если в основе проблемы – черты человеческой психологии, никакое морализаторство ничего в ней не изменит. Отдельные люди способны на самоконтроль, а общество в целом, пожалуй, что и нет. И всё же за годы работы я что-то понял, многое переоценил не только на собственном опыте, но и в беседах и спорах с коллегами. Значит, кому-то из читателей могут пригодиться и мои записи и размышления о типичных коллизиях в учёном мире» [238 - Формозов А.А. Рассказы об учёных… С. 110–113.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказанного моим (и далеко не только моим) учителем было бы вполне достаточно для заключения любой книжки об этике и психологии науки, кроме той, что адресована прежде всего представителям медицины, будущим врачам и их многочисленным союзникам и помощникам (фармацевтам и провизорам, инженерам фармацевтического производства, клиническим психологам, экономистам здравоохранения, патронажному персоналу больничных учреждений и прочим социальным работникам). Для этой целевой категории читателей добавлю ещё один пассаж, принадлежащий классику экспериментальной медицины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ганс Селье (1908–1982), в свою очередь не раз цитированный на страницах этой книжицы, завершает свою исповедь учёного обращением к самому желанному, хотя и гипотетическому читателю, такими словами: «Ну, вот и конец моего рассказа, Джон. Заметок, составленных о вещах, которые представлялись мне значительными, и которые я собирал в течение всей моей жизни… В них – те впечатления и события, которые оказали наиболее решающее влияние на мою жизнь… Мне бы хотелось, чтобы эти заметки побудили тебя к соблюдению трёх принципов в науке: простоты, честности и милосердия… Пока ты молод и полон сил, ты мало задумываешься о болезнях и смерти, но, проведя длительное время в больнице, ты будешь думать иначе. Когда ты увидишь больных с признаками смерти в глазах, всё прочее покажется тебе маловажным. Старайся думать о них, когда будешь трудиться у себя в лаборатории… Наши коллеги – физики, химики, математики – так же как и мы, а может быть даже больше, чувствуют красоту науки как таковой. Но нет ничего более достойного забот человека, чем борьба за его жизнь, за преодоление мучительности и унизительности болезней и смерти… Величие покорения Вселенной, опасность разрушительной войны, последствия перенаселения нашей планеты – всё теряет смысл у постели больного, который обречён, и ты ничем не смог ему помочь. И всё это потому, что ты не сумел побольше узнать о его болезни» [239 - Селье Г. От мечты к открытию… С. 350–353.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти слова обращены к начинающим представителям практической медицины и медико-биологического естествознания. Деятели же ещё более фундаментального естествознания, упомянутые в цитированном отрывке, и даже гуманитарии, не говоря уже о техниках и технологах, тоже могли бы сказать что-то в защиту своего вклада в гуманистическое познание, которое так или иначе может помочь людям жить и выживать. Общий смысл такого рода напутствий молодым коллегам в том, что если ты учёный, то постарайся делать это хорошо, вести себя в профессии и в остальной жизни достойно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Про всевозможные препятствия, искушения и западни на этом пути и шла в основном речь в завершаемом теперь учебном пособии. О привлекательных сторонах научного труда у меня получилось сказать гораздо меньше, но это, вероятно, естественно. Люди делятся, главным образом, своими горестями и проблемами, а пересказывать удовольствие от любви и дружбы гораздо сложнее. Позитивные переживания, по крайней мере, у мужчин, обычно безмолвны. Правда, один мой знакомый лётчик, пилот-истребитель высочайшего класса, как-то раз в бане, где мы вместе паримся, изрёк: «Вот уже 28 лет в небе, а каждый раз в полёте испытываю состояние, близкое к оргазму. И за это мне ещё деньги платят». Сильно сказано, но человек, преданный своей профессии, его поймёт.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Библиография<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Субъективно избранная автором литература [240 - Именно эти книги произвели на автора пособия наибольшее впечатление – я читал и перечитывал их с увлечением, они побудили меня написать настоящее пособие.]<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бердинских В.А. Ремесло историка в России. М., 2009.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буланин Д.М. Эпилог к истории русской интеллигенции. Три юбилея. СПб., 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Грехэм Л., Дёжина И. Наука в новой России: кризис, помощь, реформы. М., 2010.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давидсон А. Я вас люблю. Страницы жизни. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Клейн Л. Трудно быть Клейном. Автобиография в монологах и диалогах. СПб., 2010.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маркова Л.А. Человек и мир в науке и искусстве. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Питер Л.Дж. Принцип Питера, или Почему дела идут вкривь и вкось / Пер. с англ. М., 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рыбаков Б. История и перестройка. М., 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишков В.А. Наука и жизнь. Разговоры с этнографами. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трагические судьбы: репрессированные учёные Академии наук СССР. Сб. статей / Отв. ред. В.А. Куманёв. М., 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фейнман Р. Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман! / Пер. с англ. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Формозов А.А. Человек и наука. Из записей археолога. М., 2005 (Studia historica. Series minor).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шноль С. Герои, злодеи и конформисты отечественной науки. М., 2010 («Наука в СССР. Через тернии к звёздам»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эко У. Как написать дипломную работу. Гуманитарные науки / Пер. ситал. М., 2001.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Официально рекомендуемая литература<br></h3>&nbsp;//--&nbsp;Учёные и историки науки о науке и о себе&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернадский В. И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетарное явление. М., 1978.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гейзенберг В. Шаги за горизонт / Пер. с нем. М., 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Горобец Б.С. Круг Ландау. Жизнь гения. М. 2006; 2-е изд. В 2 тт. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доманска Э. Философия истории после постмодерна / Пер. с англ. М.,2010.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка. 2-е изд., доп. М., 1979.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Капица П.Л. О науке и власти. Письма. М., 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Койре А. Очерки истории философской мысли / Пер. с франц. М., 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса / Пер. с англ. М., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пригожий И., Стенгерс И. Время, хаос, квант / Пер. с англ. М., 1994.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пуанкаре А. О науке / Пер. с франц. М., 1983.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юнг К.Г. Феномен духа в искусстве и науке / Пер. с нем. М., 1992.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Философы о науке и её методах&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Азимов А. Язык науки / Пер. с англ. М., 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М., 1978.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Башляр Г. Избранное. Т. I. Научный рационализм. Пер. с франц. М-СПб., 2000.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белл Д. Социальные рамки информационного общества // Новая технократическая волна на Западе. Пер. с англ. М., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быков В.В. Методы науки. М., 1974.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ван-дер-Варден Б. Пробуждающаяся наука. Пер. с нем. М., 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вебер М. Избр. произв. Пер. с нем. М., 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Венцковский Л.Э. Философские проблемы развития науки. Современные исследования. М., 1982.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В поисках теории развития науки. М., 1982.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гайденко П.П. Эволюция понятия науки (XVII–XVIII вв.). Формирование научных программ Нового времени. М., 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ. М., 1988.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Границы науки. М., 2000.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дзюн Т. Теория науки / Пер. с японск. М., 1983.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Де Солла П.Д. Малая наука, большая наука. Наука о науке. Пер. с итал. М., 1966.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Злобин Н. Культурные смыслы науки. М., 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зотов А. Ф. Структура научного мышления. М., 1973.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илларионов СВ. Теория познания и философия науки. М., 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ионас Г. Принцип ответственности. Опыт этики для технологической цивилизации. Пер. с англ. М., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Карцев В.П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. М., 1984.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кирсанов B.C. Научная революция XVII века. М., 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Киссель М.А. Христианская метафизика как фактор становления и прогресса науки Нового времени // Философско-религиозные истоки науки / Отв. ред. П.Л. Гайденко. М., 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий. Пер. с франц. М., 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Коммуникация в современной науке. М., 1976.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Косарева Л.М. Предмет науки. М., 1977.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Косарева Л.М. Рождение науки Нового времени из духа культуры. М., 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кравец А.С. Наука как феномен культуры. Воронеж, 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики. М., 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кузнецов Б.Г. Современная наука и философия. Пути фундаментальных исследований и перспективы философии. М., 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кузнецов Н.И. Наука в её истории. М., 1982.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кун Т. Структура научных революций. Пер. с англ. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. Пер. с англ. М., 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лебедев С.А. Индукция как метод научного познания. М., 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;ЛегеЖ.-М. Кого страшит развитие науки? (Научные работники, политика, общество) / Пер. с франц. М., 1988.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лекторский В.А. Субъект. Объект. Познание. М., 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2000<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Малахов А.Н. К вопросу о критериях классификации функций науки // Методология общественного познания. Л., 1979.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Малкей М. Наука и социология знания / Пер. с англ. М., 1983.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мамчур Е.А. Проблема выбора теории. К анализу переходных ситуаций в развитии научного знания. М., 1975.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мамчур Е.А. Проблемы социокультурной детерминации научного знания. М., 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мамчур Е.А. Образы науки в современной культуре. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маркова Л.А. Наука: история и историография XIX–XX вв. Новосибирск, 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маршакова-Шайкевич И.В. Россия в мировой науке. Библнеметрический анализ. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меркулов И. П. Гипотетико-дедуктивная модель и развитие научного знания. М., 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука в культуре / Под ред. В.Н. Поруса. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука: возможности и границы. М., 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука России в цифрах: 1998. Краткий статистический сборник. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука в социальных, гносеологических и ценностных аспектах / Ред. Л.Б. Баженов, М.Д. Ахундов. М., 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука и альтернативные формы знания / Под ред. Б.В. Маркова. СПб., 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наука в России: современное состояние и стратегии возрождения. М., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Науковедение и новые тенденции в развитии российской науки / Под ред. А.Г. Аллахвердяна, Н.Н. Семёновой, А.В. Юревича. М., «Логос», 2005 («Научные доклады» Института истории естествознания и техники РАН. Вып. 3).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Научные теории: структура и развитие. М., 1978.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наумова Т.В. Научная интеллигенция в новой России. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки. М., 1988.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подкорытов Г.А. О природе научного метода. М., 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полами М. Личностное знание. Пер. с англ. М., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поппер К.Р. Логика и рост научного знания / Пер. с англ. М., 1983.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проблема демаркации науки и теологии: современный взгляд. Под ред. И.Т. Касавина. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ракитов А.И. Философия компьютерной революции. М., 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рожанский И.Д. Античная наука. М., 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-методологический анализ. М., 1978.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия / Сост. А.А. Печёнкин. М., 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Соколов Э.В. Четыре «науки» XXI века // Человек. 2002. № 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сорокина Т.С. История медицины. М., 1994.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Социальные проблемы науки / Отв. ред. В.Л. Макаров. Новосибирск, 1983.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стёпин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стёпин B.C. Философия науки. Общие проблемы. М., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стёпин B.C., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М., 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Структура и развитие науки / Пер. с англ. М., 1978. Традиции и революции в развитии науки. М., 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки / Пер. с англ. М., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Философия науки. Вып. 5. Философия науки в поисках новых путей / Отв. ред. И. Т. Касавин, В.Н. Порус. М., 1999.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Философия науки в историческом контексте. М., 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с франц. М., 1977.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фуко М. Археология знания / Пер. с франц. СПб., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хагинг Я. Представление и вмешательство. Начальные вопросы философии етественных наук / Пер. с англ. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Холтон Дж. Тематический анализ науки / Пер. с англ. М., 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорган Дж. Конец науки / Пер. англ. М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шалютин И.С. «Искусственный интеллект». Гносеологический аспект. М., 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Швырёв B.C. Научное познание как деятельность. М., 1984.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Швырёв B.C. Анализ научного познания: основные направления, формы, проблемы. М., 1988.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Швырёв B.C. Рациональность как ценность культуры. М., 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Штофф В.А. Проблемы методологии научного познания. М., 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. О методологической функции социального знания // Научно-техническая революция и философская наука. Л., 1977.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Какова же роль скептицизма в познании? // Философские науки. 1979. № 5 (В соавторстве с Г.А. Подкорытоеым).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Диалектическое отрицание как регулятивный принцип научного познания // Эвристическая и методологическая функция философии в научном познании. Л., 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. О методологической культуре практического социального действия // Общее и особенное в методологии социальных исследований. Л., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Практическое мышление и его особенности в условиях коллективной деятельности // Социально-психологические аспекты организованности коллектива школьников и студентов. Курск, 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Антигуманизм феномена паранауки // Тезисы докладов региональной учебно-методической конференции «Проблемы совершенствования атеистического и гуманистического воспитания в условиях перестройки высшего медицинского образования и здравоохранения». Воронеж, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Роль отрицательных результатов в научном познании и практической жизни // Проблемы методологии науки и формирования научного мышления. Курск, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Практическое познание как философско-методологическая проблема // Философские науки. 1990. № 3.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Профессионал и любитель как субъекты практики // Идеология и перестройка (Республиканская научно-практическая конференция. Тезисы докладов). Витебск, 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Практическое знание // Социальная сила знания. Минск, 1991. С. 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Практическое значение гуманитарного знания // Гуманитарное знание: сущность и функции. СПб., 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Личностное познание как феномен практики // Мышление и субъективный мир. Ярославль, 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Практический разум как категория философии и психологии // Мышление и общение в практической деятельности. Материалы межвузовской научно-практической конференции. Ярославль, 1992.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Социально-философская методология 1990-х: поход за пределы науки // Международная научно-практическая конференция «Философия социального действия и перспективы демократии». Ч. 1. Методология социального действия в экстремальных условиях общественного развития. Минск, 1994.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Философская культура медицины. Программа кандидатского экзамена по философии для аспирантов и соискателей. Курск, 1994.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Практическое познание. Философско-методологические очерки. Воронеж, 1994.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Технология как форма научно-практического знания // Новые технологии в учебном процессе медицинского вуза (Опыт работы Курского медицинского университета). Курск, 1994.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Феномен практического познания // Природа и дух: мир философских проблем. Учебно-научное пособие. В 2 кн. Кн. 2. Виды и формы освоения бытия. СПб., 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Философия и методология без науки // Наука и философия на рубеже тысячелетий: перспективы и горизонты. Тезисы докладов и выступлений на Всероссийской научной конференции. Курск, 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Мудрость, глупость и хитрость как социально-философские категории // Философия. История. Культура. Книга для высших и средних учебных заведений. Курск, 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. «Поступающее мышление»: рассуждение на заданную М.М. Бахтиным тему // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века. Тезисы III Саранских международных Бахтинских чтений. В 2 ч. Ч. I. Саранск, 1995.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Критика вненаучного разума – основной вопрос философии постмодернизма // Человек в научной и философской картине мира XXI века. Тезисы докладов и выступлений Всероссийской научной конференции. Курск, 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Метод практики: природа и структура. Курск, 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Апология практического разума // Человек – Философия – Гуманизм. Тезисы докладов и выступлений I Российского философского конгресса. В 7 тт. Т. 3. Онтология, гносеология, логика и аналитическая философия. СПб., 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. [Рец. на кн.:] А.А. Формозов. Классики русской литературы и историческая наука // Вопросы истории. 1998. № 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Гносеология фольклора (Постановка проблемы на примере историографии и археологии) // Фольклор и мировая культура. Тезисы докладов научной конференции «Юдинские чтения – 98» (г. Курск, 12 февраля 1998 г.). Курск, 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Научное и практическое познание // Философия. Учебное пособие в 3 кн. Кн. 1. История философии, философия бытия, философия познания. СПб., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. «Философский пароход» опять под загрузкой? // Поиск. Еженедельная газета научного сообщества. 1999. № 34. 27 августа. С. 4 (В соавторстве с Б.Ф. Сикорским, В.И. Колядко, Б.Н. Королёвым).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Дело об издании учебного пособия А.Н. Илиади «Введение в марксистско-ленинскую философию» (1969–1970 гг.) // Вторые Илиадиевские чтения. Тезисы докладов и выступлений международной научной конференции (г. Курск, 5 мая 1999 г.). Курск, 1999.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Повседневность, научность, специальность: проблемы соотношения рациональностей // Научная рациональность и структуры повседневности. Тезисы научной конференции. Санкт-Петербург. 22–23 ноября 1999 г. СПб., 1999.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. [Рец. на кн.:] И.Т. Касавин. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания // Вопросы философии. 1999. № 12.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Повседневность как новация современного философствования // Философия XX века: школы и концепции. Материалы научной конференции [к 60-летию философского факультета СПбГУ]. СПб., 2000.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Понятие вненаучного познания // Третьи Илиадиевские чтения. Тезисы докладов и выступлений международной научной конференции. Курск, изд-во Курского гос. пед. ун-та, 2000.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. «Вселенная» повседневности и другие по отношению к ней «миры» // Онтология возможных миров в контекстах классической и неклассической рациональности. Тезисы научной конференции. Санкт-Петербург. 14–16 ноября 2001 г. СПб., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. «Синяя птица» повседневности (Этюды к антропологии обыденного сознания). Курск, 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Вненаучное познание. Паранаука; Практическое познание: содержание, структура, функции // Философия и методология познания. Учебник для магистров и аспирантов / Под общ. и науч. ред. В.Л. Обухова и др. СПб., 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Ситуации типа «вымысел вымысла» в науке и на практике // Рациональность и вымысел. Тезисы научной конференции. Санкт-Петербург, 12–14 ноября 2003 г. СПб., 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Анализ повседневности. М., Канон +, 2004. 432 с. (Современная философия) (В соавторстве с И.Т. Касавиным).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Герменевтика в Воронеже // Эпистемология & философия науки. Научно-теоретический журнал по общей методологии науки, теории познания и когнитивным наукам. Т. П. № 2. М., «Канон+», 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Биоэтика и деонтология в медицинском университете. Программа комплексного и поэтапного преподавания на кафедрах и факультетах многопрофильного медицинского вуза / Под ред. А.И. Лазарева. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. От редактора (Рассказ об авторе «Рассказов об учёных) // Формозов А.А. Рассказы об учёных. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Паранаучные вызовы современному образованию // Проблемное обучение в условиях современных образовательных и информационных технологий / Сб. материалов юбилейной учебно-методической конференции, посвященной 70-летию КГМУ (1–2 февраля 2005 г.). Курск, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Паранаука и её когнитивные основы // Университетская наука: взгляд в будущее. Сб. трудов юбилейной научной конференции КГМУ и сессии Центрально-Чернозёмного научного центра РАМН, посвященных 70-летию КГМУ. В 2 тт. Т. 2. Курск, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Паранаука, ее социально-психологические и когнитивные основы // Материалы пленарных и секционных заседаний учебно-методической и научной конференций, посвященных 70-летию Курского государственного медицинского университета. Курск, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Духовная практика // Философия и будущее цивилизации. Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса. В 5 тт. Т. 3. М., 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. «Великолепная семёрка» как метафора альтернатив освобождения // Рациональность и свобода. Тезисы VI международной научной конференции. 16–17 ноября 2005 года. СПб., изд-во СПбГУ, 2005. С. 211–213.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Историческое познание и ценности практики // Наука глазами гуманитария / Отв. ред. В.А. Лекторский. М., 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Биографический словарь региональной науки: критерии составления (на примере энциклопедической статьи «Ю.И. Юдин» // Фольклор в контексте современной культуры. Юдинские чтения-2005. Материалы Всероссийской научно-практической конференции (Курск, 22 декабря 2005 г.). Курск, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Раскопки души. О когнитивном потенциале феноменологии на примере археологии // Эпистемология & философия науки. Научно-теоретический журнал по общей методологии науки, теории познания и когнитивным наукам. Т. XII. № 2. М., 2007 (В соавторстве с А. С. Щавелевым).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Рациональность и коммуникация // Тезисы VII международной научной конференции. 14–16 ноября 2007 г. СПб., 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Разные тропы в прошлое: профессионалы и любители // Эпистемология & философия науки. Научно-теоретический журнал по общей методологии науки, теории познания и когнитивным наукам. Т. XV. № 1. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Медицина. Наука? Искусство? Ремесло? (Эпистемологические предпосылки врачебной диагностики) // Специализация преподавания гуманитарных дисциплин в высшей медицинской школе. Сб. материалов Всероссийской научно-методической электронной конференции (9-18 ноября 2007 г.). Курск, 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Биоэтика и деонтология в медицинском университете. Программа комплексного и поэтапного преподавания на кафедрах и факультетах многопрофильного медицинского вуза / Под ред. А.И. Лазарева. Изд. 2-е, испр. и доп. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2008. 62 с. (В соавторстве с Е.Г. Гребенщиковой, Д.П. Кузнецовым).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Демаркация типов знания: по «горизонтали» или по «вертикали» пространства культуры? // Проблема демаркации науки и теологии: современный взгляд / Отв. ред. И.Т. Касавин. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Жизнь и житие (На историографических границах религии и науки: общее и особенное агиографии и биографии) // Там же. С. 182–200 (В соавторстве с А.С. Щавелевым).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. «Чудо» в пределах и за пределами разума // Университетская наука: теория, практика, инновации. Сб. трудов 73-й научной конференции КГМУ и сессии Центрально-Черноземного научного центра РАМН. В 3-х тт. Т. 3. Курск, 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щавелёв С.П. Феноменология чуда: опыт междисциплинарного анализа // Феноменологические исследования. Обзор философских идей и тенденций. Ежегодник. № 9. 2008 г. / Отв. ред. Е.А. Плеханов. Владимир – Hanover, 2008 (В соавторстве с А.С. Щавелевым).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юдин Б.Г. Методологический анализ как направление изучения науки. М., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юревич А.В., Цапенко И.П. Функциональный кризис науки // Вопросы философии. 1998. № 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юревич А.В., Цапенко И.П. Глобализация российской науки // Вестник РАН. 2005. № 12.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юревич А.В. Психологические особенности российской науки // Вопросы философии. 1999. № 4.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юревич А.В. Звёздный час гуманитариев: социогуманитарная наука в современной России // Вопросы философии. 2003. № 12.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Обзоры прикладной этики&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Введение в прикладную этику. Тюмень, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Назаров В.Н. Прикладная этика. Учебник. М., 2005.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Этические проблемы науки&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агацци Э. Моральные измерения науки и техники. Пер. с итал. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Барбур И. Этика в век технологии. Пер. с англ. М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фролов И.Т, Юдин Б.Г. Этика науки: проблемы и дискуссии. М., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Энгст Я. Некоторые проблемы научной этики. М., 1960. Этика и ответственность науки // Человек. 2000. № 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этика науки / Отв. ред. В.Н. Игнатьев. М., Институт философии РАН, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этос науки / Отв. ред. Л.П. Киященко, Е.З. Миркина. М., 2008 («Монографические исследования: философия и социология науки»).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юдин Б.Г. О возможности этического измерения науки // Человек. 2000. № 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юдин Б.Г. Этика науки // Введение в философию. Учебное пособие для высших учебных заведений. Изд. 3-е, перераб. и доп. М., 2003.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Теория и методология медицинской науки и практики&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Актуальные проблемы биоэтики в России. М., 2004. Анохин A.M. Теоретическое знание в медицине. М., 1998. Биомедицинская этика / Отв. ред. В.И. Покровский. М., 1997. Биоэтика: принципы, правила, проблемы / Отв. ред. Б.Г. Юдин. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Биоэтика и деонтология в медицинском университете. Программа комплексного и поэтапного преподавания на кафедрах и факультетах многопрофильного медицинского вуза. Курск, 2004; 2-е изд., перераб. и доп., Курск, 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Введение в биоэтику / Отв. ред. Б.Г. Юдин. М., 1998. Лисицын Ю.П. Теория медицины на стыке веков – XX и XXI. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мартынов А.И. и др. Этическая экспертиза клинических исследований (Основы методологии и практики). М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моисеев В.И. Философия науки. Философия биологии и медицины. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петленко В.П. и др. Метамедицина. В 3 тт. СПб., 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петров В., Седова Н. Практическая биоэтика. М., 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Планирование и проведение клинических исследований лекарственных средств / Под ред. Ю.В. Белоусова. М., 2000.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тищенко П.Д. и др. Введение в биоэтику / Отв. ред. Б.Г. Юдин. М., 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тищенко П.Д. Био-власть в эпоху биотехнологий. М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тищенко П.Д. Геномика – наука «другого модерна» // Философия науки. Вып. 8. М., 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тищенко П.Д. Биоэтика, биополитика и идентичность (анализ современных медицинских структур «заботы о себе») // Этика науки / Отв. ред. В.Н. Игнатьев. М., 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Философия биомедицинских исследований. Этос науки начала третьего тысячелетия / Отв. ред. Б.Г. Юдин. М., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Философия здоровья. М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Философия и медицина / Под ред. В.Ф. Сержантова, А.А. Королькова. Л., 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фуко М. Ненормальные. Курс лекций, прочитанный в Коллежде Франс в 1974–1975 учебном году. Пер. с франц. СПб., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хрусталёв Ю.М., Царегородцев Г.И. Философия науки и медицины. М., 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шевченко Ю.Л. и др. Философия медицины. М., 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юсуфов А.Г., Магомедова М.А. История и методология биологии. М., 2003.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Критика паранауки&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В защиту разума. Против агрессии шарлатанства и паранормальных верований в российскую культуру начала XXI века / Материалы международного симпозиума «Наука, паранаука и паранормальные верования». М.,2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кругляков Э.П. «Учёные» с большой дороги. М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Леглер В.А. Наука, квазинаука, лженаука // Вопросы философии. 1993. № 2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лиственная Е. Маги и целители XXI века. Главные идеи, афоризмы, малоизвестные факты. М., 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лэйси X. Свободна ли наука от ценностей? Ценности и научное понимание / Пер. с англ. М., 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мартишина Н.И. Когнитивные основания паранауки. Омск, 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подкорытов Г.А., Щавелёв С.П. Какова же роль скептицизма в познании? // Философские науки. 1979. № 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проблемы борьбы с лженаукой // Вестник РАН. 1999. Т. 69. № 10.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердюков Ю.М. Альтернатива паранауке. М., 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стёпин B.C. Наука и лженаука // Науковедение. 2000. № 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология» / Пер. с нем. М., 2007.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Об авторе<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– кандидат философских наук (1979, Ленинградский государственный университет); доктор философских наук (1994, Санкт-Петербургский государственный университет), доктор исторических наук (2002, Воронежский государственный университет), профессор (по кафедре философии) (1994); ассистент (1980), старший преподаватель (1984), доцент (1986), заведующий (с 1992 г. по настоящее время) кафедрой философии Курского государственного медицинского университета.<br>
<img border=0 src="i_005.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей Павлович Щавелёв<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Автор монографий:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Практическое познание. Философско-методологические очерки. Воронеж, изд-во Воронежского ун-та, 1994. 232 с;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Метод практики: природа и структура. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 1996. 133 с;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Профессиональное мышление провизора. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 1999. 101 с. (в соавторстве с И.М. Раздорской);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «Синяя птица» повседневности. Этюды к антропологии обыденного сознания. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2002. 125 с;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Первооткрыватели курских древностей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Вып. 1. Предпосылки и становление региональной историографии. 136 с; Вып. 2. «Золотой век» губернского краеведения: 1860-е – 1910-е гг. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 1997. 141 с; Вып. 3. Советское краеведение в провинции: взлёт и разгром (1920-е – 1950-е гг.). Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2002. 217 с;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Историки Курского края. Биографический словарь. Курск, изд-во Курского гос. пед. ун-та, 1998. 121 с, илл. (В соавторстве с А.В. Зориным); 2-е изд., испр. и доп. Курск, изд-во Курского гос. пед. ун-та, 2009. 468 с;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Историк Русской земли. Жизнь и труды Д.Я. Самоквасова. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 1998. 281 с, илл.; 2-е, испр. и доп. изд. (В печати);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Курск. История города от Средневековья к Новому времени: X–XVII вв. Курск, изд-во «Учитель», 1999. 291 с, илл. (В соавторстве с А.В. Зориным, А.И. Раздорским);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Анализ повседневности. М., Канон+, 2004. 432 с. («Современная философия») (В соавторстве с И.Т. Касавиным);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Новые книги А.А. Формозова по истории и теории русской археологии (2004–2005). Курск, изд-во Курского гос. ун-та, 2006. 19 с;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• «Дело краеведов ЦЧО» 1930–1931 годов. (Курский «филиал»). Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2007. 272 с, илл.;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Археология, история и архивное дело России в переписке профессора Д.Я. Самоквасова (1843–1911) / Составление, вступительная статья и комментарии С.П. Щавелёва. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2007. 508 с, илл.;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Феодосии Печерский – курянин. Историко-археологические очерки. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2008. 280 с, илл.;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Гочевские древности Курской губернии. Век археологии Верхнего Пела: 1909–2009 (В соавторстве с А. С. Щавелевым) (В печати);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Духовная практика (В соавторстве с А.Ю. Бубновым, Д.П. Кузнецовым, Е.Б. Зыкиной) (В печати);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Начало Курска. Историко-археологические очерки (В печати).<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учебных пособий для высшей медицинской школы:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Очерки истории фармации. Вып. 1. Рождение целителя и его аптеки: древние цивилизации. Учебное пособие для студентов фармацевтических факультетов высшей медицинской школы. Курск, изд-во Курского гос. унта, 2006. 200 с; Вып. 2. Фармация Античности, Средневековья и раннего Нового времени. Курск, 2010. (В соавторстве с КМ. Раздорской);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Биоэтика и деонтология в медицинском университете. Программа комплексного и поэтапного преподавания на кафедрах и факультетах многопрофильного медицинского вуза. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2004. 56 с; Изд. 2-е, испр. и доп. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2008. 62 с. (В соавторстве с Е.Г. Гребенщиковой, Д.П. Кузнецовым);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки. Учебное пособие для аспирантов и соискателей учёной степени к экзамену кандидатского минимума в медицинском университете. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2010;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Исцеляющий разум. Очерки теории и методологии научного и практического познания в медицине и фармации (В соавторстве с Д.П. Кузнецовым, И.М. Раздорской) (В печати);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Философия. Учебный курс для студентов высшей медицинской школы (В печати).<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Автор статей в журналах, альманахах и энциклопедиях: «Проблемы студенческого научного движения» (Варшава); «Философские науки», «Вопросы философии»; «Эпистемология & философия науки. Научно-теоретический журнал по общей методологии науки, теории познания и когнитивным наукам»; «Вопросы истории», «Российская археология», «Государство и право», «Московский журнал», «Архив русской истории»; «Фармация»; «Викинги. Между Скандинавией и Русью» (Москва); «Клио» (Санкт-Петербург); «Феноменологические исследования. Обзор философских идей и тенденций» (Владимир); «Археология», Ruthenica (Киев); «Сумская старина» (Сумы); «Проблемы славяноведения»; «Деснинские древности»; «Русский сборник» (Брянск); «Летопись», «Сеймские берега», «Архивная находка», «Порубежье», «Курск. Краеведческий словарь-справочник», «Большая курская энциклопедия» (Курск); двух сборниках, посвященных А.А. Формозову (Москва, 2004, 2010).<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разделов в сборниках научных трудов: Ленинградского / Санкт-Петербургского, Минского, Белгородского, Воронежского, Саранского, Новгородского, Омского, Ставропольского, Ярославского, Брянского, Курского, Липецкого, Владимирского, Сумского, Черниговского университетов; Государственного Исторического музея; Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунсткамеры); Курского, Муромского, Полтавского, Брянского краеведческих музеев; Институтов РАН – Философии; Археологии; Славяноведения.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Автор предисловий к работам:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Зыкина Е.Б. Культурология. Учебный курс для студентов медицинского университета. Курск, 1996;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Основы философии и культурологии. Учебное пособие для иностранных студентов, обучающихся в России. Курск, изд-во Курского медицинского ун-та, 1996;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Хроленко А.Т. Лингвокультуроведение. Пособие к спецкурсу по проблеме «Язык и культура». Курск, изд-во «Курск», 2000;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Юрий Иванович // Юдин Ю.И. Записные книжки. Курск, изд-во Курского гос. пед. ун-та, 2001;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства: сравнительно-исторический аспект. Брянск, изд-во Брянского гос. ун-та, 2002;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Рассказ об авторе «Рассказов об учёных // Формозов А.А. Рассказы об учёных. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2004;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Апанасёнок А.В. Старообрядчество Курского края в XVII – начале XX вв. Курск, изд-во Курского гос. технического ун-та, 2005;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Кузнецов Д.П. История и человек. Проблема завершённости и совершенства в русской религиозной философии. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2005;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Формозов А.А. Статьи разных лет. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2008;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Бубнов А.Ю. Основы политической науки. Учебное пособие для очных отделений многопрофильных медицинских университетов. Курск, изд-во Курского гос. ун-та, 2008.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Составитель и редактор изданий:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Курские тетради. Курск и куряне глазами учёных. Вып. 1. 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;81 с; Вып. 2. 1998. 72 с; Вып. 3. 2001; Вып. 4. 2002; Вып. 5. К 100-летию со дня рождения Ю.А. Липкинга (1904–1983), 2004; Вып. 6. Ревнители русского слова. К 70-летию филологического факультета КГПИ / КГПУ. 2004; Вып. 7. Прошлое и настоящее региональной культуры Курского края. По проектам Российского гуманитарного научного фонда 2005 г. Курск, изд-во Курского гос. ун-та (В соавторстве с А. Т. Хроленко);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Юдин Ю.И. Записные книжки. Курск, изд-во Курского гос. пед. унта, 2001 (В соавторстве с А. Т. Хроленко);<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Формозов А.А. Историография русской археологии на рубеже XX–XXI веков (Обзор книг, вышедших в 1997–2003 гг.). Курск, изд-во Курского гос. ун-та, 2004;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Формозов А.А. Рассказы об учёных. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2004;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Кузнецов Д.П. Основы философии. Учебное пособие для заочных отделений многопрофильных медицинских университетов. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2005;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Формозов А.А. Статьи разных лет. Курск, изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2008;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;• Бубнов А.Ю. Основы политической науки. Учебное пособие для очных отделений многопрофильных медицинских университетов. Курск, изд-во Курского гос. ун-та, 2008.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Участник многих научных конференций, в том числе: VI Международного конгресса славянской археологии (Новгород Великий, 1996); I Российского Философского конгресса (Санкт-Петербург, 1997); «60 лет кафедре археологии МГУ им. М.В. Ломоносова» (Москва, 1999); «Научная рациональность и структуры повседневности» (Санкт-Петербург, 1999; «125 лет археологического исследования Гнёздова» (Москва, 1999); «Философия XX века: школы и концепции. К 60-летию философского факультета СПбГУ» (Санкт-Петербург, 2000); «Ритуальное пространство культуры» (Санкт-Петербург, 2001); «Иерархия и власть в истории цивилизаций» (Санкт-Петербург, 2002); «Клады: состав, хронология, интерпретация» (Санкт-Петербург, 2002); I Северного Археологического конгресса (Новосибирск, 2002); «Дружиннi старожитностi Центрально-Схiдноi Европи VIII–XI ст.» (Чернiгiв – Шестовиця, 2003); «Курский край в истории Отечества. К 225-летию образования Курской губернии и 70-летию образования Курской области» (Курск, 2004); IV Российского философского конгресса (Москва, 2005); «Рациональность и свобода» (Санкт-Петербург, 2005); Кондаковские чтения-I (Белгород, 2005); «Русь на перехрестi свiтiв (Мiжнароднi впливи на форування давньоруськоi держави) IX–XI ст.» (Чернiгiв – Шестовиця, 2006); «Чернiгiв у середньовiчнiй та ранньомодернiй iсторii Центрально-Схiдноi Европии» (Чернигов, 2007); «Специализация преподавания гуманитарных дисциплин в высшей медицинской школе» (Курск, 2007); «Восточнославянский мир Днепро-Донского междуречья и кочевники южнорусских степей в эпоху раннего средневековья» (Воронеж, 2008); «Проблема демаркации науки и теологии: современный взгляд» (Москва, 2008); II (XVIII) Всероссийского археологического съезда (Суздаль, 2008); «История и практика археологических исследований. К 150-летию со дня рождения члена-корреспондента АН СССР, профессора А.А. Спицына (Санкт-Петербург, 2008); «Рациональность и вера» (Санкт-Петербург, 2009).<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Немало публикаций, популяризирующих науку, поместил в средствах массовой информации: газетах «Курская правда», «Молодая гвардия», «Городские известия»; «Книжное обозрение», «Поиск» (Москва); на интернет-портале «Курск дореволюционный» (Курск).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сборник стихов 1970-х – 2000-х гг. «Эпиграфы» (В печати).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;См. о нём: Алексеев П.В. Философы России XIX–XX столетий. Биографии, идеи, труды. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2002. С. 111; Алексеев П.В. Философы России начала XXI столетия. Биографии, идеи, труды. М., 2009.<br>
<br><br><br>