Игорь Михайлов
Резиновая лодка (сборник)

Резиновая лодка

Вступление

   Кто думает, что рыбалка – это один из видов культурного отдыха, тот ошибается. Рыбалка – это образ жизни, к которому человек стремится интуитивно. Многие известные люди начинали свою деятельность с рыбалки: Михайло Ломоносов, Миклухо-Маклай, Фрейд…
   Ум просвещенного критика спотыкается на первом абзаце и подвергает сомнению удивительную мысль. Критик критикует:
   – Если Михайло Ломоносов привез из Архангельской губернии в столицу пять возов мороженой рыбы, то я согласен, что его жизнь соприкасалась с рыбалкой. Но как связать следующие имена? – критик делает паузу, разглядывает потолок, вспоминает факты, пожимает плечами и говорит: – Не понимаю!
   Легкое объяснение разгладит морщины на задумчивом лбу. В эпоху отсутствия закусочных, путешественник-географ имел при себе рыбную снасть, чтобы добывать пищу во время проживания с папуасами на островах.
   Великий психолог возвел форму человеческого общения в научную теорию. Она многое объяснила и заменила ассоциативную, бытовую, чувственную рыбалку на томное либидо.
   В последующих словах не нужно искать двоякий смысл, а все воспринимать как истину, иногда в несколько преувеличенной форме.
   Искусство имеет свой пласт ценностей, которые посвящены рыбалке: повести, былины, стихи, балеты, натюрморты: «Старик и море», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Русалочка», «Треска в апельсинах»… А песня со словами « Ты морячка – я моряк, ты рыбачка – я рыбак» стала популярным шлягером месяца в период миграции корюшки.
   Специальные журнальные издания учат заглатывать крючки и проводят конкурсы красоты среди рыб промысловых пород. Победы дают известность и помогают выразить свою индивидуальность в количестве и качестве пойманной рыбы. Самые большие экземпляры, как эталоны счастья, долго плавают в воспоминаниях и, увеличенные в рассказах до размеров среднего поросенка, привлекают своим плесканием новых слушателей, которые, несомненно, пополнят ряды новых рыболовов.
   Человек, хоть раз в жизни испытавший чувство азарта на рыбалке, никогда не забывает его, и в своей последующей деятельности стремится вновь освежить его новыми впечатлениями.
   Рыболовы бывают заядлые и не заядлые. Первые любое время года и суток посвящают своему любимому занятию. В свободный денек бегут к водоему и лихорадочно начинают вылавливать из него все, что плавает. Они могут поймать там, где не заядлый рыболов ничего не поймает даже с помощью толовой шашки, сети или взвода аквалангистов с гарпунами.
   У заядлого рыболова всегда клюет. Поэтому не заядлый интимно следит за заядлым, подражает ему и пытается выведать толщину лески, которую предпочитает рыба, глубину ловли, размер крючка, цвет поплавка, тип плавательного судна, сорт напитка, который периодически прихлебывает наблюдаемый. Не заядлый рыбак не подозревает, что рыба сама находит заядлого рыбака по той невидимой нити, которая соединяет сердца двух любящих.
   Среди заядлых рыбаков попадаются настоящие, которые для сохранения привлекательности, вкусовых качеств и особенно живучести наживки при зимней рыбалке держат живого червя за щекой. Хитрость подтверждает народную примету, что рыба находит своего рыбака по запаху.
   Рыбалка служит для укрепления семейных уз. Муж-рыбак превращается в кормильца рыбой, а жилище пропитывается рыбным запахом. Закормленная домашняя кошка в расстройстве мяукает, учуяв волну свежего рыбного духа. Ее взгляд выражает сытую печаль потерявшего смысл жизни животного, а в жалобной мольбе слышны нотки совета заняться хозяину ловлей полевок. Кто услышит кошачий призыв?!
   Позиция супруги, как кошки, в такой ситуации однозначна. Женщина, пропахшая рыбой, становится привлекательной для бездомных котов, которые с надеждой косятся на мусорное ведро и предвкушают пиршество. Обладательница ведра чувствует себя русалкой, сосланной на сушу за морские грехи строгим родителем Нептуном. Ненавистный подводный быт, от которого она отреклась, продолжает преследовать на суше своим однообразием и морской похожестью.
   Пословица: рыба начинает гнить с головы, придумана рыбаками-хозяйственниками. Они внесли огромный вклад в рыбное дело. Загнивающие процессы, усиливаемые чутким обонянием, сделали никем не запатентованное открытие – применение соли для консервирования скоропортящихся голов.
   Об активистах сетеплетения и пиротехниках написана книга, четко распределяющая обязанности по статьям уголовного кодекса. Техническая позиция этих не рыбаков корнями уходит в трудное детство, где их запоили рыбьим жиром, и поэтому они мстят безмолвным водоплавающим.
   Если детство не испорчено лекарственной оскоминой, рыбалка оставила самые живые впечатления. Они вызваны искристым плесканием пескарей, которые как вспышка родившейся звезды, остались в розовых воспоминаниях.
   Наличие на звездном небе созвездия «Рыб» указывает на почетное место, которое отводится рыбакам в общем реестре профессий. Они пользуются звездной благосклонностью, и их деятельность овеяна романтической мистикой, что нельзя сказать о множестве других профессий. Отсутствие созвездия «Бухгалтера» не так загадочно рисует обладателей учетной конторской профессии, но рыбалка помогает им в нелегком бумажном труде и лепит из промокашек и клякс полноправного гражданина общества.
   Рыболовам-спортсменам рыбалка позволяет сохранить азарт.
   Рыболовам-любителям – приблизиться к природе.
   Рыболов-гурман приобщается ко всем прелестям сразу и считает, что у него самое благоразумное хобби – не тратить калории, а скапливать их на черный не рыбный день.
   У многих людей рыбалка стала чертой между прошлым и будущим, границей, через которую они перешли и неожиданно захлебнулись в потоке новых открытий. Они на всю жизнь стали рабами рыбалки и упоминают о ней при удобном случае, даже если событие не относится к их увлечению. Они часто начинают свой рассказ словами:
   – Это случилось до рыбалки.
   Или:
   – Это случилось после рыбалки.
   Венцом творения можно назвать фразу:
   – Это случилось на рыбалке!
   В ней заложена интрига. В ней каждая буква играет свою мелодию. В ней свобода.
   Чушь, сказанная с эстрады, вызывает улыбку. Чушь, сказанная с трибуны, становится руководством к действию. Чушь, сказанная на рыбалке, превращается в легенду.
   Эта книга посвящена рыбалке и вполне материальным людям. Их официальные имена – Боря, Игорь, Сережа. Друг к другу они обращались по-свойски. Чтобы истории выглядели совершенно правдиво, автор использовал вторые имена героев. Они звучат поэтично и легкомысленно, скромно и коротко, таинственно и мужественно: Боб, Гарик, Серж. Они нашли свое призвание.
   Тем, кто нежится на диване и не определили свое отношение к жизни, можно дать напутствие:
   – Идите на рыбалку. Там ваша надежда, ваши победы и ваше счастье!

Глава 1

1

   Боб считал себя крупным теоретиком в любой области. Когда он был сыт – это немаловажная деталь, советы из его уст текли неиссякаемым потоком, отличались оригинальностью, поражали неожиданностью поворота, новизной аргумента и законченностью мысли. Советы касались любых форм деятельности, самых простых: заточка карандашей, выращивание петрушки на балконе, ведение политических переговоров, и более сложных: управление вертолетом в тумане в условиях невесомости. Обычно советы высказывались от первого лица, но в крайних случаях рассказчик делал ссылку на энциклопедию.
   В детстве Боб был особенным ребенком. Его особенность заключалась в том, что он любил молочные пенки. В детском садике во время полдника детям давали кипяченое молоко, подернутое сморщенной пенкой. Первую непорочность со стакана снимал Боб. Он незаметно от воспитательницы, которая всегда вела женские разговоры по телефону, обегал столики, двумя пальцами залезал в чужой стакан и, к неописуемому удовольствию других детей – противников пенок, очищал молоко от скверны. Когда Боб подрос и посещал старшую группу садика, его коллеги по играм сами подносили к нему стаканы с молоком, и Боб с удовольствием поглощал пенки.
   Любовь к еде привилась к Бобу с детства, а вместе с ней потихоньку крошка к крошке, пенка к пенке, грамм к грамму привился центнер веса с гаком. Гак не был постоянной величиной и колебался от настроения. Нельзя сказать, что Боб ощущал тягу к еде, скорее наоборот, еда сама искала его и никогда не заставала врасплох. Боб был всеяден. Десять свиных сосисочек вполне могли заморить червячка и служить хорошим подспорьем в промежутках между ланчами.
   Большинство неуравновешенных озабоченных политиков в период предвыборной кампании сулят много обещаний. В зависимости от региона процветания, посулы носят конкретный характер: каждому по миске риса, белой булке и велосипеду; до более глобальных и абстрактных: каждому квартиру, машину и чистую экологию. Списки «каждых» держатся в секрете, а в быту процветают девизы: броские, краткие, на злобу дня с учетом местных условий и вычетом негативных явлений. «Я выполнил норму! А ты?», «Собирай макулатуру – сохрани дерево!»
   Как у большинства нормальных средних людей девиза у Боба не было, но его организм всегда находился в борьбе. До обеда он боролся с голодом, а после обеда со сном. Вся жизнь в борьбе. Если бы Боб придерживался строгих диетических правил, то наверняка выбрал бы своим лозунгом такой: «Лучше переесть, чем недоспать!»
   Боб любил все мероприятия, которые повышали аппетит, кроме тех, где соблюдался этикет с дозированным голоданием. После застольных условностей могучий организм Боба истощался и жаждал утоления внутреннего томления. Хрупкая фарфоровая чашечка кофе в неповоротливых пальцах Боба казалась насмешкой над природой. Женщины на интимных вечеринках великодушно подкладывали кусочки бифштекса и гарнира на тарелку Боба, как редкостному животному, желая вызвать какую-нибудь эмоцию: виляние хвостом, гавканье, урчание или встретить преданный стерегущий взгляд. Боб отвечал на знаки внимания громким чавканьем и добродушно улыбался содержимому тарелки.
   Боб жил один. Он все делал медленно и ничего до конца не доделывал. Рукав рубашки оставался не достиранным, картофель летел в кастрюлю не дочищенным, уборка комнаты останавливалась на половине, если вообще она когда-то начиналась. Все полезные дела Боба заканчивались тем, что он брал в руки книгу, но не для прочтения, а для просмотра закладок, которые хранились в книгах в огромных количествах.
   В школьные годы Боб не затруднял себя усидчивым заучиванием уроков. Он чувствовал смертельную скуку к догматическим истинам и покупал у букинистов книжные закладки с таблицей умножения, историческими датами, спортивными достижениями, вымершими рептилиями, сортами манго и многим другим, что услужливая полиграфия втискивала на небольшие полоски бумаги для школьников-лентяев. Боб рассудил рационально, что главное иметь перед собой в нужное время правильную закладку и всегда получишь какую-то оценку.
   Таблица растворимости солей напоминала густозаселенный дом с говорливыми соседями, которые высунули из окон головы и доказывали превосходство своей соли. Закладки по разделу «Динамика» были выполнены в виде попугайчиков с пестрой окраской с одной стороны и красивыми рисуночками со стрелочками, шариками, пружинками, поясняющими законы, с другой. Немногие могут отличить кинематику от кибернетики и понять, как можно маленький закон из нескольких букв и цифр написать вдвоем. Ученые всегда стеснены в жилищных условиях, творят в одном помещении, за одним столом, пользуются общей чернильницей, а единственным гусиным пером попеременно чешут затылок, чтобы вывести свои, большинству людей не понятные, законы. В термодинамической схватке между Бойлем и Мариоттом, Менделеевым и Клайпероном победила дружба – истина оказалась одна на двоих.
   Боб любил газовые законы. В них прослеживалось уважение человека к человеку и на примере мужей-ученых достигалось газовое равноправие. Работа Боба была связана с газом.
   Внимание Боба привлекли рекорды прыгунов с шестом, которые входили в комплект олимпийских закладок. Боб фантазировал. Спортсмены в одиночку преодолевают высоту, и очень часто попытки приводят к неудачам. А если бы шестовики всего мира объединились в могучий шестовой организм и в единой связке, дистанцией два шага, с общим порывом, со связанными торец к торцу шестами, сильным толчком взлетели над планкой, то все одновременно стали бы чемпионами, и получили бы по маленькой позолоченной медальке. Наблюдательный болельщик заметит, что один спортсмен пролетел выше всех, а остальные парили значительно ниже, но судейская коллегия учтет этот феномен и выдаст медали всем одного качества, но разного яруса. Пролетевший у самой земли становится рекордсменом нижнего яруса, следующий за ним открывает второй ярус, и так далее. Самый верхний спортсмен становится рекордсменом торцевиком. В недалеком будущем синхронные прыжки с шестом займут почетное место в групповом многоборье.
   А если проводить прыжки в разной весовой категории? Допустим, до ста килограммов спортсмен прыгает до пенсии, а после ста он может прыгать на пенсии и быть всю жизнь непобедимым. Здесь благодатное поле для пахоты. Тракторист пашет поле, чтобы посеять хлеб. А спортсмен ест хлеб, чтобы удобрить ниву урожаем своих рекордов.
   Боб нахмурился, как будто что-то вспоминал. Он так же морщил лоб, когда глядел на стрелку манометра в котельной – от длительного наблюдения за приборами его одолевала смертельная скука.
   Стрелочка дрожала между двумя рисками, параметры газа оставались в норме, а Боб хотел совершить подвиг, потому что подвигу всегда есть место в жизни, и нажал на красную кнопку, под которой висела табличка «нажать при аварии».
   На вызов прибежал инженер с взъерошенной копной волос на голове. Он был возбужден, как будто спасался от преследования. Он осмотрел манометр со всех сторон, ощупал трубы вдоль стен и спросил:
   – Что случилось?
   Его взгляд выражал беспокойство, руки перебирали разводной ключ и желали устранить неисправность в трубопроводе высокого давления.
   Боб только что выпил термос чая и съел батон, поэтому начал благодушно говорить:
   – Когда я служил коком на шхуне «Алмаз», на нее наскочил кит. Он засунул морду в рубку рулевого и проглотил его. Шхуна потеряла управление, накренилась и под тяжестью громадины собиралась перевернуться. Команда в испуге бросилась в трюм за спасательными жилетами. Я в это время черпал воду на корме для супа. Кит набросился на меня, но я изловчился – сунул ему в пасть ведро и ударил сковородкой по голове. Оглушенный монстр скатился в море. Я дал полный назад. Кит крепко заглотил ведро и волочился на веревке по волнам. На берегу мы вытащили рулевого из желудка. Он оказался выносливым малым. Мой портрет напечатали в газете. В одной руке я держал ведро, а другой поднял за хвост кита…
   – А причем здесь «нажать при аварии»?
   – Аварии удалось избежать, – невозмутимо ответил Боб. – Давление в норме.
   Инженер неожиданно вновь почувствовал приближение преследователей, встрепенулся и быстро выбежал из комнаты.
   Неделя пронеслась со скоростью семи земных суток. Боб сидел в котельной и вновь нажал на злополучную кнопку. На вызов в комнату влетел тот же инженер. Он выглядел вяло, но не утратил желания к труду. В его руках чернел разводной ключ для вращения гаек с левосторонней метрической резьбой. Инженер осмотрел манометр, но ощупывать трубопроводы не стал, а серьезно спросил:
   – В чем дело?
   Боб повторил историю про кита.
   – Я это уже слышал, – ответил инженер.
   – Неудивительно, – констатировал Боб, – я рассказываю вам этот случай второй раз, но вы так внимательно слушаете, будто начисто все забыли.
   Инженер реабилитировал свою память:
   – Теперь вы рыбачили на подводной лодке.
   Боб благодушно улыбнулся тому, что приобрел благодатного слушателя, он с удовольствием продолжил:
   – Я плавал не только на подводных лодках, но и летал на…
   Слушатель не захотел ознакомиться с курсом начинающего пилота. Инженер стремительно выскочил из комнаты и гулко захлопнул дверь.
   Через две недели, когда благодушие Боба было велико, как никогда, и скука окончательно задавила в лабиринте бесконечных труб, он вновь нажал на красную шапочку кнопки. В комнате появился тот же инженер. Его глаза горели огнем сказочного дракона, прическа напоминала копну свежее сметанного сена. Такие головы встречаются в курортный сезон в Сочи или на туристической тропе в крымских горах. Правый уголок губ был задран кверху, а левый опущен вниз. Создавалось впечатление, что человек пытается одной частью лица улыбнуться, а другой сдержать гнев. Асимметрия лица выдавала замаскированную враждебность – инженер перекидывал из правой руки в левую гаечный разводной ключ, который служил для закручивания гаек с правосторонней дюймовой резьбой. Это насторожило Боба. Труб с такой резьбой на участке не было – значит, ключ хотели применить не по прямому назначению.
   Тень инженера трепещущей тростинкой протыкала пространство, а голодный взгляд поедал противника. Боб не мог оставаться равнодушным к горю человека и смотреть, как тот медленно никнет от голода, как кактус в пампасах сохнет без воды.
   – У меня есть немного чая, – Боб потряс пятилитровым термосом, который обычно брал с собой на службу, и искренне огорчился, – жаль, бутерброды кончились.
   Инженер проглотил слюну. Его лицо приняло симметрично-законченные очертания. Ключ мирно повис в левой руке.
   – Я сейчас! – ответил инженер.
   Он стремительно вышел и через минуту появился в сопровождении двух любимых женщин. На стол посыпались пакеты со снедью, банка шпрот закрутилась вокруг невидимой оси, несколько свежих помидор и огурчиков притулились на вчерашней газете «Спутник вашего досуга».
   За столом состоялось официальное знакомство Боба с Гариком, и его неофициальными подружками, которые к будущей рыбалке никакого отношения не имеют. Канаты, шпагаты, лямки, бретельки, макраме и прочая чепуха истинных рыболовов не интересует. Пусть медведи тянут посильные лямки судьбы в зловещих кущах на берегу топких метановых болот.

2

   В детстве Гарик казался хилым и в некоторых местах неказистым ребенком, но вкус пирога нельзя определить на глазок – порой серая булочка бывает желаннее юбилейного торта, если замес делал опытный пекарь.
   Над Гариком трудились добросовестные кондитеры. Когда все поголовье детского садика лежало скрюченным от эпидемии гриппа – Гарик был весел и здоров. Когда в школе эпидемия укладывала косяки маменькиных сынков в кровать – Гарик был весел и здоров. Когда с востока шла азиатская чума, с запада надвигался атлантический гепатит, в недрах озера Чад плодились микробы африканской малярии, а северный арктический ветер нес свежезамороженных бацилл неразгаданной болезни – все это сталкивалось, смешивалось на высоте полета перелетных птиц и медленно оседало на голову Гарика – он оставался весел и здоров. Ядовитые бациллы проели ему плешь диаметром один железный рубль с изображением революционера-литератора – Гарик был весел и здоров. Загар к коже Гарика прилипал неохотно. От солнечных лучей кожа покрывалась пятнами цвета хаки. Неопытная домашняя псина на выгуле могла перепутать Гарика с газоном для своих надобностей, если тот лежал неподвижно на траве.
   Иногда Гарику снилось, что он идет по росе, счастлив и любим. Откуда-то сверху доносились слова с придыханием:
   – Я беременна…
   Гарик открывал глаза и понимал, что сон перешел в явь. Чуть позже разные голоса говорили ему то же самое дважды. Подруги чувствовали сильный иммунитет Гарика к простудным заболеваниям, стремились передать ценное свойство своим чадам и всячески пренебрегали импортным набором хромосом.
   Как честный человек, Гарик был готов жениться на каждой из дам, но его честность вступала в противоречие по отношению к другой, поэтому он был холостым.
   Гарик не был жаден, и свою зарплату делил на пять равных частей. Три части доставались его малюткам, одну себе, а другую – на прокорм собаки. Кроме обязательных выплат, установленных в законном порядке, Гарик дарил на праздник своим чадам подарки. Когда псина околела, Гарик в память об усопшем животном продолжал делить зарплату на пять частей. Освобожденная собачья часть тратилась на ремонт автомобиля, который до встречи с Гариком покоился на автомобильном кладбище.
   Чудо техники называлось «Запорожец». Дизайнеры в таком названии сделали попытку возвеличить подвиги казаков, которые любили собираться на берегу шустрого Ялика и отмечать свои победы многодневными гулянками, во время которых упражнялись в стрельбе из пищалей по птицам. Множество пернатых усеяли воду своим пухом. Местный поэт восхищался меткостью стрелков и воскликнул:
   – Редкая птица долетит до середины Ялика!
   Когда Гарик извлек свою будущую машину из груды обломков, он сделал предположение: до того, как на ней ездил чужой дедушка, машина подверглась обстрелу мафиозного клана. Но чуть раньше на ее крыше выступала группа бродячих артистов, а капот служил пьедесталом для ведения митингов. Но до этого машина, несомненно, участвовала в сражениях против Наполеона и отбивала атаки кирасир. В битве при Грюнвальде машина лишилась лобового стекла, но до этого злобный баскак за недоимки утащил в орду зеркало заднего вида и номерные знаки. Один из боевых слонов Македонского пробовал завести двигатель методом «постукивания».
   В таком виде машина досталась Гарику. После ремонта она приняла заводские очертания и напоминала ежика, который оказал сопротивление властям при задержании. Нос у нарушителя распух, глаза из круглых, выпуклых превратились в вогнутые. Из гигиенических соображений ежа обрили до вынесения приговора, но суд оправдал нарушителя. После перенесенного стресса новые волосы на еже не выросли. Он сник, сгорбился, потерял здоровье. Прежде чем начать движение, он долго сморкается, чихает, трясется и к всеобщему изумлению едет, везет поклажу и попадает в аварии. Народ пророчески окрестил машину Горбатый. Это слово так прочно вписалось в лексикон, что его все выговаривают без кавычек.
   Богатый духовный мир Гарика дополняли жилистые руки с узловатыми пальцами, вытянутая голова с впалыми щеками, тупым подбородком и светло-коричневыми глазами. Кончик носа был вздернут. Когда Гарик волновался – сжимал челюсти – желваки играли на мускулистом лице, ноздри расширялись. Вечно лохматые темно-русые волосы были жестки и не послушны для расчески. Роста в Гарике было достаточно, чтобы не чувствовать себя маленьким человеком, но он был не прочь подрасти на пять-шесть сантиметров. Нехватку длины компенсировал мужественный характер. На тренировках с макиварой Гарик приобрел резкость в движениях.
   Он носил джинсы, клетчатую рубашку и добротные армейские сапоги со шнурками. Был добр, трудолюбив, ласков и застенчив, обладал кристальной чистоты энтузиазмом.

3

   В тот момент, когда Боб на любимом диване был поглощен мечтательной дремотой, навеянной фантазией спортивных закладок, и почти взял рекордную высоту шестовика среди прыгунов тяжеловесов – раздался звонок. Легкая дремота рассеялась. Боб отложил установку рекорда, покинул свой скрипучий диван и, шлепая тапочками, направился открывать дверь. На пороге стоял респектабельный Серж.
   Он был человеком среднего роста, среднего возраста, с аккуратно подстриженными черными волосами и серыми глазами, но цвет глаз не имел принципиального значения, потому что их затеняли очки в роговой оправе, которые Серж носил всегда. Они придавали лицу трудовую сосредоточенность.
   На носу у Сержа была горбинка. Она помогала поддерживать очки всегда в одном и том же положении. Дужка очков опиралась на естественную неровность носа, скрадывала ее, и от этого нос казался идеально прямым. От встряхивания головой, очки не сползали по переносице. Маленьким ушам Сержа завидовали женщины с большими ушами, а его деловым способностям подражали мужчины.
   Серж был экономистом, но это нисколько не мешало ему круглый год говорить о рыбалке. Во время праздничных застолий и деловых презентаций, он непринужденно классифицировал рыб, описывал особо удачные лично пойманные экземпляры и удивлял хладнокровием, с которым переносил рыбные невзгоды.
   Серж удил с детства. Не всегда успех сопутствовал рыбалке, но опыт калечит неумение, постепенно накапливается и создает слоеный пирог удач.
   Свою первую рыбешку Серж поймал сачком, с которым гонялся за Павлиньим Глазом. Бабочка была красива. Несколько цветных кружочков прилепились у нее на крыльях. Они манили за собой юного следопыта. Неожиданно бабочке в голову пришла идея: перелететь небольшой ручей. Серж не хотел упускать пестрый экземпляр, он ничего не замечал, кроме дрожания ее крыльев, которые создавали неказистый полет и несли изображение таинственных кругов. В азарте погони он не заметил препятствие и скатился в воду. Бабочка не дала захватить себя в плен. Мокрый следопыт в коротких штанишках вылез на берег. В его ловушке-сачке трепыхалась блестка-рыбонька. Ее маленькое гибкое тельце подпрыгивало, она светилась зеркальным светом. Грациозная добыча была желанней мороженого. Благодаря пескаренышу-раззяве зачатки начинающего натуралиста получили узкую рыбную специализацию и незаметно начали формировать мужа-рыболова.
   Серж любил рыбалку и всегда тщательно готовился к ней. Нельзя сказать, что он относился к когорте настоящих заядлых рыболовов – элементы чванливости к шевелящейся наживке обнажали его брезгливость, но он вполне мог изготовить окатыш из теста или хлеба, активно используя свои челюсти для придания нужного свойства приманке.
   Рыбалка наполняла жизнь Сержа положительными эмоциями. Он излучал радость, производительно трудился и был на хорошем счету у начальства. Бумаготворчество предполагало наличие на теле свежей рубашки, галстука, однотонного костюма и вычищенных ботинок. Именно в таком одеянии предстал Серж перед Бобом.
   – Я на минуточку, – произнес Серж, – до тебя невозможно дозвониться. Чем занимаешься?
   Неделю назад Боб пылесосил комнату и случайно вытащил соплом телефонный шнур из розетки, но не вставил его обратно. На конкретно поставленный вопрос Боб мог ответить конкретно: «Убираюсь» – пылесос стоял посреди комнаты. «Стираю» – замоченное белье кисло в тазике. «Пишу диссертацию» – множество книг валялось по комнате в беспорядке. «Делаю ремонт» – за сплошной неразберихой невозможно уловить нить деятельности. Боб, как гостеприимный хозяин, ответил абстрактно:
   – Пью чай.
   От цепкого взгляда Боба не ускользнуло, что Серж прячет за спиной тяжелый торт «Северное сияние». Гость знал о слабости Боба к тортам.
   Однажды, когда отмечалась очередная годовщина весеннего рабоче-крестьянского праздника, друзья случайно встретились в зоомагазине. Серж спешил с тортом в гости.
   – У меня есть новое пополнение в аквариуме, – празднично тожественно произнес Боб. – Оно плавает и махает хвостом, как заправский морж. Ставлю два торта против одного, что ты не догадаешься. – Подзадорил друга Боб.
   Сержа заинтриговала новинка и предложение. Он знал, что кроме улиток в аквариуме Боба давно никто не живет. Он начал перечислять названия декоративных рыб из своей компьютерной памяти и начал с самых простых названий:
   – Гуппи, барбусы, сом, меченосцы…
   – Так дело не пойдет, – возмутился Боб. – За каждый десяток неправильных названий ты прибавляешь один торт.
   Азарт рыболова пленил Сержа. Его самолюбие было задето. Он согласился с кабальным условием. Серж перечислил около полусотни аквариумных рыбешек – его мозг сдал сбой и переключился на рыб промысловых пород, которых загоняют в сети траулеры и аэропланы. Когда теоретических бисквитов набралось пять штук, Боб сказал:
   – Хватит! Надо отовариться.
   Они зашли в ближайшую кулинарию, и Серж, как истинный джентльмен, отоварил проигранную партию тортов.
   – Для бригады берете? – поинтересовалась проницательная продавщица, – Праздник, тепло.
   – На свадьбу, – съехидничал Серж.
   – А кто жених? – не унималась продавщица.
   – Он, – Серж указал на Боба.
   – Счастливый, – воскликнула продавщица. – А кто невеста?
   – Он, – Боб указал на Сержа.
   Продавщица от изумления прикрыла рот ладонью. Потом быстро перевязала торты голубой тесемкой, поставила их на прилавок и вышла в подсобное помещение, шепча как заклинание непонятную фразу:
   – Разноцветные. Вот они какие.
   По дороге к аквариуму Серж продолжал выдвигать рыбные гипотезы, не оговоренные штрафными санкциями. На все попытки выяснить истину Боб отвечал однозначно:
   – Придешь – увидишь!
   – Неужели пираньи! – не успокаивался Серж.
   – Страшнее, – ответил Боб.
   Стекла тридцатилитрового бассейна были расписаны витиеватыми дорожками улиток. На дне среди зеленого мха на мелких камушках, цветом коричневого итальянского ботинка с двумя усами-иглами, лежал рачок.
   – Это мое пополнение, – с гордостью произнес Боб.
   Он опустил руку в воду, и за спинку вытащил нового обитателя аквариума. Рачок на воздухе щелкнул. Мелкие брызги окропили лица зрителей.
   – Вот, как хвостом бьет – признак здоровья, – сказал довольный Боб.
   Серж не разделял ответной радости. Он утерял все признаки здоровья, и не мог составить конкуренцию здоровому рачку. Потеря речи, бледность, частое моргание, потливость, слабость в конечностях – проявляли симптомы неизвестной болезни. Серж опустился в кресло. Кризис быстро миновал. Первым возвратился дар речи. Еле шевелящиеся губы прошептали:
   – Это не рыба.
   – А кто утверждал, что это рыба? – невозмутимо вымолвил Боб. – Я показал новое пополнение. Его мне подарил сосед, который уехал на историческую родину. Раков у них там – во! – Боб правой рукой, в которой держал членистоногое, провел себе по горлу, жестом выражая уровень ракового изобилия за бугром. – Кажется, станция называется Дно.
   Рачок с плеском упал в аквариум, а друзья отправились на кухню.
   Пять тортов украшали стол. Серж набрался самообладания, чтобы не разрыдаться над бисквитным изобилием, не принадлежащим ему, но чувство достоинства не дало упасть ниц. Голос реванша воскрес над мелочной обидой. Серж изрек:
   – Спорим, что ты не съешь это все сразу!
   – Я не собираюсь есть все сразу, – ответил Боб, – день длинный.
   Серж изменил тактику:
   – Спорим на два торта, что ты не съешь все за один час.
   Бобу понравилось условие. Он хорошо знал свои силы, поэтому принял предложение, сделав маленькую поправку, что будет запивать бисквит чаем.
   Первые пять минут Серж с увлечением наблюдал за процессом поедания, но дело спорилось, и через тридцать семь минут обескураженный Серж проследил, как последний кусочек исчез со стола. Счастливый Боб швыркнул чаем и закончил пари в свою пользу.
   Теперь понятно, почему Серж появился в дверях и не делал из своей ноши рекламу, скромно топтался на месте, смущался, как будто его, как блудливого кота, застали врасплох за слизыванием сметаны из крынки с молоком.
   – Если ты думаешь, что я хочу съесть твой торт, – неожиданно признался Боб, – то могу заверить, что крем мне вреден, тем более, что я сижу на диете. Диета – это святое.
   Откровение приятным элем влилось в Сержа. Трудно было что-то возразить. Сомнение перестало терзать его. Он слышал слово джентльмена, которое обязательно ассоциируется с безупречным костюмом, белой крахмальной рубашкой, бабочкой и предметами культа, будь то трость, дипломат или кожаная папочка для документов. Эти вещи имелись у Боба в шкафу. Серж смело переступил порог малогабаритной однокомнатной квартиры и поставил коробку с тортом на обувную полку.
   Друзья прошли на кухню. В ней выясняют отношения особи, кормящиеся с одного стола в замкнутом пространстве. Симпатии между едоками складываются от количества неприязни, скопившейся в результате пребывания на одной жилплощади. Боб и Серж жили вдали друг от друга, поэтому кухня служила им для радостных встреч.
   Разговор был краток, спроецирован на одну тему. Открытым голосованием, без наложения вето, друзья решили посвятить две недели рыбалке. Гарик со своим автомобилем гармонично замыкал тройку рыболовов. Если бы он взял самоотвод, то большинством голосов его кандидатуру утвердили бы на участие в миссии. Решение и поздравление ему были переданы по телефону со строгим предписанием немедленно явиться на сборный пункт, чтобы сообща обсудить второстепенные детали.

Глава 2

1

   В жилище Боба маленький человек чувствовал себя большим, а большой – медведем в берлоге. Последнее обстоятельство не мешало хозяину иметь высокий полет мысли.
   Мебель в его комнате была расположена вдоль стен. Справа от двери на тумбочке дрожали воды аквариума. Над ним висела картина с фрагментом великого кубиста. Две трети следующей стены занимал трехстворчатый шкаф, в углу около окна отдавал бликами кинескоп телевизора. В промежутке между шкафом и телевизором был втиснут стул на тонких ножках. Книжные полки закрывали половину противоположной стены. К ним прислонился диван. Журнальный столик замыкал периметр интерьера. На полу лежал ковер. Диван от шкафа разделяло два с половиной шага.
   Кухня имела большее удобство. По ней не нужно было ходить, а только уметь разворачиваться: налево, направо, кругом. С одного пятачка заглянуть в холодильник, зажечь плиту, включить кран с водой, взять чашку с посудной полки, развернуться и поставить ее на стол.
   Коридор имел такие же преимущества. Друзья решили осмотреть в нем надувную лодку, которую Боб приобрел по случаю у расформированного института «Снега и льда», который переименовали в академию «Солнца и Луны». По прогнозам на Луне в ближайшие годы ожидалась засуха, а для солнечного плавания требовался корабль с жаропрочной резиной, поэтому акционерное общество «Партизан» при академии распродавало имущество бывшего института, включая плавательные средства. Ледокол купили филиппинцы для нарезания архипелагов, а Боб ограничился резиновой лодкой.
   Он встал на табуретку и открыл дверцу антресолей. Их не надо путать с дачными антресолями, на которых собирались гости, пили чай и вели беседы о приятных житейских пустячках. Современные антресоли уменьшились до размеров брикета мороженой рыбы для оптовой торговли и хранят много личных тайн. У каждого на антресолях свой «покойник». Не надо понимать пословицу слишком прямо, но факты, иногда, подтверждают иносказание.
   Однажды, у одной старушки после ее кончины наследники обнаружили на антресолях три мумии: капрала, сенатора и римского легионера. Старушка, в то время привлекательная особа, скрывала своих любовников наверху от ревнивого мужа-боксера. В один прекрасный день он вернулся травмированным и долго не выходил из дома. Вскрытие мумий показало, что бедняги скончались от страха, причем радиоактивный распад легионера был старше, чем у капрала на два тысячелетия, а сенатор захаживал к общей зазнобе в период полураспада первого и последнего любовника. Дело о наследственности затянулось на долгие годы. До сих пор суд не установил прямых потомков усопшей бабушки от отца-боксера. Адвокаты не могут добиться от мумий письменного разрешения на взятие анализов для определения родства.
   Таким образом, антресоли – это полка с дверцами, куда женщины складывают вещи, которые никому не нужны, но выбрасывать их жалко.
   У Боба не было постоянной кладовщицы, поэтому на антресолях лежали сугубо нужные предметы. Он вытащил надувную лодку. Она ни разу не разворачивалась и, судя по непонятным буквам на ярлычках, была импортная. Серж и Боб разложили ее в коридоре между вешалкой и шкафом. На полу она напоминала плащ из общевойскового защитного комплекта для отражения химических атак.
   Когда Боб служил в армии, он бегал в подобном плаще, потел, глядел через мутные стекла противогаза на окружающий мир и галлюцинировал условного противника. Именно такое одеяние вырабатывало рефлекс: на кнопки нажимать, а за шнурки тянуть.
   Серж поднял лодку, чтобы поближе к свету разглядеть надписи, а Боб потянул за шпагат. Коридор наполнился шипением, плащ зашевелился, на глазах начал расти. Набухающие формы оттеснили Боба в шкаф, а упругий борт лодки закрыл створки. Боб оказался в темноте, в тесноте, в неизвестности, без куска пищи и запаса пресной воды. Через узкую щель к узнику поступала информация из внешнего мира в виде проклятий и призывов о помощи. Боб многократно пытался вылезти из шкафа, но его сил не хватало, чтобы открыть дверцы. Зато он установил закономерность, чем сильнее давил на створки, тем приглушеннее становились проклятия – из слов вылетали все буквы, кроме шипящих и свистящих, а звуки походили на астматический выдох. Боб оставил свои силовые потуги и догадался заглянуть в щель.
   Надутая лодка, как гидравлический запор, одним бортом подпирала дверь шкафа, а другим – придавливала Сержа к вешалке. Положение усугублялось тем, что голова страдальца была окутана пальто, которое мешало круговому обзору. Звуки доносились из глубины и напоминали сипение водолаза, которому перегнули шланг и прекратили доступ воздуха. Боб изогнулся в своем склепе, как только мог, и увидел под дном лодки хаотическое безвольное болтание рук Сержа. Конечности не могли подняться выше ватерлинии – им мешала собственная длина и отсутствие балетной гибкости. Ноги, по-лягушачьи подогнутые и вывернутые как на музейном зоо экспонате, упирались коленями в пол. Поза йога лишала тело всех степеней свободы, кроме духовного раскрепощения.
   Боб заметил, что признаки жизни собрались уйти из тела Сержа, а архангел выписывает ему свидетельство кандидата в утопленники, но никак не может разобрать фамилию под нечленораздельным мычанием. Боб предпринял новую попытку искусственного дыхания – нажал и отпустил створку шкафа. Проклятия возобновились. Роль реаниматора увенчалась успехом. Боб первым пошел на словесный контакт. Сквозь щель он крикнул:
   – Сними пальто с головы!
   Нет ничего ценнее своевременного совета.
   Однажды с Большеохтинского моста в реку упал неизвестный. Он барахтался в воде и взывал о помощи. Толпы зевак согнулись через перила. Каждый кричал свое:
   – Греби к берегу! Спасайся! Караул!
   Энтузиасты показывали направление гребли, а сводный береговой оркестр прапорщиков заиграл туш для лучшей ориентации. Тренер-общественник встал на тумбочку и показывал приемы плавания для начинающих. Какой-то калека бросил свои деревянные костыли в реку. За них ухватился несчастный и благополучно догреб до берега.
   – Барин, ну как ты? – спросил пострадавшего сердобольный крестьянин.
   – Я видел, я видел, – взволнованно говорил мокрый человек.
   – Что ты видел?
   – Будущее, когда падал. Там, – он указал на левый берег, – много мачт и парусов. А дальше огромный лавровый лист до неба в облаках.
   – Ну, – успокаивал его крестьянин, – лист посадят?
   – Посадят.
   – А он вырастет.
   – Нет.
   – Ну, вот все будет хорошо. Лист посадят, но он не вырастет. Ты в этом не виноват.
   – Я не виноват, – обрадовался мокрый барин. – Я не виноват.
   Его сажали в конку скорой помощи, а он продолжал повторять одну единственную фразу: Я не виноват.
   Мэр был очень удивлен, когда на объявление в газете для вручения медали «За спасение утопающего» откликнулось полгорода. Каждый считал свой совет достойным награды.
   Боб не думал о почестях. Забота о человеке толкала его к общению. Он нашел заменитель костылям и крикнул закутанной голове:
   – Если ты меня слышишь – покажи фигу!
   Боб нагнулся и увидел внизу две фиги, что означало: «Слышу тебя очень хорошо.» Контакт был установлен. Оставалось найти управляющий орган, способный выполнить сложные манипуляции. Ястребиный взгляд спасателя определил контуры швабры на полу, Боб подал команду закутанной голове:
   – Справа впереди швабра. Возьми ее.
   Руки подопытного ощупали линолеум, отвергли стоптанный ботинок фабрики «Скороход» и цепко схватились за предмет половой гигиены. Боб облегченно вздохнул – напряжение спало как после удачной стыковки космического корабля в центре управления полетом.
   – А теперь, – Боб продолжал говорить в верхнюю часть щели, – бей шваброй по лодке снизу.
   Серж покорно выполнял команды – неуклюже тыкал шваброй в днище, но она соскальзывала. Голова подопытного мешала передвижению судна вверх. Создавалась безвыходная ситуация. Проблема не разрешалась.

2

   Как призывники времен застоя вовремя приходили к военкомату для отправки на службу, так Гарик своевременно примчался на сборный рыболовный пункт. На звук условного сигнала дверь не открывалась. Подозрительные шорохи и сдавленные голоса раздавались внутри. Гарик притаился на лестничной площадке. Он не знал, что секционеры находились в западне. Он предполагал худшее.
   Настойчивое дребезжание звонка возбудило в Бобе новую идею – спасение придет снаружи.
   – Попробуй открыть дверь! – крикнул Боб что есть мочи застывшей швабре.
   Свободная рука Сержа показала фигу, что означало: «Понял!». Боб продолжал управлять манипулятором:
   – Упрись шваброй в дверь и перемещай ее вверх к замку!
   Швабра, как белая трость великого слепого, блуждала по обшивке двери, пока не натолкнулась на французский замок.
   Серж слыл докой в открывании замков. Его дебют медвежатника состоялся в первом классе, когда он получил самостоятельность и личную связку ключей. Они болтались на галантерейной резинке, как амулет, и при движении брякали. Часто шея оставалась без музыкального сопровождения с одной грязной резинкой – ключи терялись.
   Первый этаж проживания давал льготы – Серж предусмотрительно оставлял открытой форточку и беспрепятственно попадал в квартиру. Его способность использовали рассеянные дяди и тети, которые тоже теряли ключи, их степенность не позволяла проникать домой подобным образом. Один раз он залез по шаткой лестнице на второй этаж и заработал сладкую грушу. Когда Серж стал умнее, ленивее и перешел во второй класс, он повесил на ключи кожаную бирку со своим именем, домашним адресом и пятой группой крови, как у настоящего гонщика. После очередной потери он ждал, когда ключи принесут домой по указанному адресу.
   В один прекрасный день, когда горечь утери притупилась, а ее место занял новый дубликат, Серж увидел старые ключи. Они висели на гвоздике в прихожей. Добрые люди скромно возвратили их, не требуя вознаграждения. На том же гвоздике белела продырявленная записка: «Спосиба». Беглый взгляд определял отсутствие в квартире вешалки для кашне, серванта с чашками, телевизора, ореховых стульев, шкафа с новым папиным костюмом. Но больше всего Сержа расстроило, что исчез дырявый футбольный мяч, который предполагалось выменять на велосипедный звонок. После этого случая Серж стал собраннее, оторвал у дубликатов кожаные ярлычки и спокойно терял ключи не чаще одного раза в год. Поэтому ясно, что шваброй управляли умелые руки. Всевидящий Серж уперся лохматой щеткой в защелку, надавил на нее, замок щелкнул.
   Гарик с противоположной стороны двери как чуткий вождь Чун-Чу-Чуна прислушивался к непонятным шорохам. Он сожалел, что не захватил с собой оружие устрашения бизонов – водопроводный ключ для устранения прорывов газа на прогнивших трубопроводах. Острый кулачок каратиста невозможно забыть, он всегда находился при хозяине, рефлекторно сжимался в минуту опасности и представлял смертельную угрозу, как капля никотина для лошади или липучка для мух.
   Гарик не побежал за полицией, он чувствовал сиюминутную необходимость помощи. Его чуткие индейские уши уловили щелчок замка. Гарик рванул дверь на себя. В тот же миг что-то лохматое ударило по глазам, но тридцать вторым выпадом ЦЗУЙ ЦЮАНЬ – пьяный кулак, Гарик прорвал бездну, оттеснил лохматого внутрь коридора и не дал ему прорваться к лифту, но упругое сопротивление остановило Гарика. Он резко перегруппировался и применил тактику ХОУЦЮАНЬ – кулак обезьяны. На десятой позиции движением ГОУ-ШУ – рука крюк, каратист зацепил тесемку и вытащил трубку с ниппелем.
   Через отверстие в корпусе лодки в лицо Гарика ударила струя воздуха с тальком. Лохматое препятствие исчезло, но голову обволокло облаком аэрозоля. Упругий соперник применил неизвестное оружие. Враг явно хотел умереть, но Гарик решил спасти две жизни. Он схватил противника в охапку и попытался вместе с ним выскочить через закрытую дверь, но в серо-пыльном ослеплении газовой атаки не угадал направление выхода и стукнулся головой в зеркало. Как оса, потерявшая перспективу, Гарик бился головой о собственное изображение, но не сумел открыть мифическую дверь. После двенадцатого удара, он с удовлетворением почувствовал привкус победы. Под его руками-клешнями существо осело и испустило дух. Гарик тоже замер. В эту минуту он чувствовал презрение к боли.
   Боб, как одинокий узник в темнице, замер, в оцепенении слушал треск и крики, способные спугнуть стадо слонов с натоптанной тропы. Шум напоминал Бобу далекое детство, когда он стоял у клетки с обезьянками. Шаловливые мартышки щипали друг друга, визжали, бросали объедками в зрителей, которые с удовольствием отвечали взаимностью. Сейчас Боб чувствовал себя одним из участников подобной баталии, которого для собственной безопасности посадили взаперти. Он тихо радовался, что его ограждают не прутья, а сплошной фанерный щит, через который не мог пролететь спелый помидор и испачкать пижаму.
   Мысли людей меняются с обстоятельствами – теперь Боб не хотел выходить из своего убежища и ждал, когда извне попросят об этом. Сквозь наблюдательную щель назойливо проникала пыль и раздражала слизистую оболочку. Боб не выдержал химической обработки, чихнул и с глухим ударом открыл головой шкаф. Свобода наступила так же неожиданно, как пришло заточение. Боб не решался воспользоваться ею и сквозь открытую створку шкафа наблюдал, как тальк медленно оседает на предметный мир коридора, внося естественное равновесие и спокойствие.
   Серо-пепельный порошок, которым обильно обсыпают резину при длительном хранении, тонким слоем покрыл пол, обувную щетку, одежду на вешалке; ботинки, в которые были вставлены чьи-то ноги; брюки на ногах, клетчатую рубашку и лохматую голову. Прическа на голове принадлежала Гарику и напоминала седеющую львиную гриву. Сытый и удовлетворенный царь зверей лежал на своей добыче, отдыхал и совершенно не по-царски сплевывал набившийся в рот тальк, который хрустел на зубах и создавал привкус канцелярского клея.
   Бобу вдруг стало жалко себя. Он вспомнил свое непорочное детство и тот миг, когда в первом классе на уроке труда первый раз отведал вкус канцелярского клея. Это было так давно, но воспоминания воскрешали события.
   Была осень – пора очей очарованья. Дети составляли аппликации: на белый лист бумаги клеили изображения листиков деревьев, вырезанные из цветной бумаги. Боб старался. Он приклеивал желтый листик – сильно и тщательно гладил и вдавливал свою аппликацию в белый лист формата А-4. Вокруг тоже все старались. Старалась девочка, сидящая рядом, старался сосед за спиной, потому что на шее сзади Боб ощутил капли клея, отлетавшие от грубой щетины кисточки. И, о ужас, перестала стараться соседка спереди. Она первой приклеила аппликацию и хотела поделиться своей победой с окружающим миром. Резко развернулась и опрокинула стеклянную баночку жидкого клея, которая стояла на парте перед Бобом. На мгновение все замерли. Клей тек по парте, приближался к краю, вот-вот должен был ринуться вниз и струей Ниагарского водопада упасть на колени. Бледно-серая жидкость, похожая на кисель, разливалась неотвратимо. Боб успел отодвинуться, но соседка-девочка замерла. Она оставалась в опасности. Клей мог залить ее платье. Боб наклонил голову и лизнул канцелярский клей. Хуже вкуса он ни разу не ощущал. Этот вкус невозможно ни с чем сравнить: горечь, горечь, отвращение и опять горечь – вот, что осталось в воспоминаниях о девочках. Боб сидел с открытым ртом. Язык свешивался наружу, глаза окружающих выражали страх. Никто не смеялся. Это вселило в Боба еще больше ужаса. Поток клея был ослаблен. Девочка-соседка была спасена. Боб хотел сказать: «Дети, не лижите канцелярский клей! Вытирайте его рукавом!»
   Сейчас Боб мелко сплевывал вокруг себя, и после столь странного ритуала решил нарушить гнетущую тишину. Чтобы случайно не спровоцировать близорукого льва к новым выпадам, заговорил на нейтральную тему о погоде. О ней можно говорить бесконечно, потому что погода является составной частью жизни и влияет на происходящие события. Хорошая погода вызывает деловую активность, улыбку, стремление к новым знакомствам, жажду свиданий, объятий, путешествий. Но хорошей погоде также присущи противоположные признаки: кому охота работать в хорошую погоду? Если долго улыбаться на солнце, то лицо покрывается неравномерным загаром, а на коже остаются белые морщинки. Глупцы бегают на свиданье в жару – горячие объятья лучше приберечь для прохладного времени года. Если здесь хорошо, то зачем ехать за тридевять земель к неизвестной погоде?
   Невооруженным глазом заметно, что хорошая погода явно или косвенно несет признаки плохой. В то время, как праздный курортник наслаждается мягким солнцем, крестьянин за забором ждет дождя для будущего урожая, но слишком обильные осадки могут загубить труд земледельца.
   Пушистый бархатный снег осыпает склоны на радость горнолыжникам и дороги на горе автомобилистам.
   Человек издавна наблюдал за природой и любимым богам давал всепогодные таинственные имена: Зевс – громовержец, Эол – бог ветра, Нефела – богиня животворных туч… Хорошие и плохие боги дрались между собой и создавали климат. Для изучения климата строились институты. Если в одном институте становилось тесно двум одинаковым мыслям, создавался новый институт для размещения старых распухших мыслей. Они выглядели свежо и привлекательно в интерьере модной мебели.
   Свободные полки усыхали без новых теорий. Человечество порадовалось открытием магнитного влияния солнечных протуберанцев на увеличение числа людей пьющих алкоголь во вторую пятницу каждого месяца. Солнечная активность так влияла на мужчин, что они впадали в двухдневный транс, из которого мог вывести огуречный рассол. Ученые-мужи на основании длины протуберанцев и статистики вытрезвителей доказали влияние погоды на склонность человека мужчины к спиртному. За новую теорию ученым повысили оклады, звания, вручили награды и предписали открыть филиалы института в городах с численностью населения более двух миллионов человек. Все остались довольны. Кроме сторожа Потапа, который охранял институт и боялся потерять свою работу, так как владел уникальной тайной. Он покинул свою жену, чтобы случайно во сне не выболтать секрет. Он знал, что всплеск протуберанцев возникает в момент выдачи зарплаты мужскому населению, которое бежит в винные лавки и подсознательно уменьшает дозу солнечной радиации.
   Разговор о погоде в любой ситуации будет уместным и плавно подготовит слушателя к основной теме. Боб из своей берлоги полюбопытствовал:
   – На улице выпал снег? – Он тонко намекал на внешний вид Гарика, который был покрыт тальком.
   – На улице второй месяц лето, – сухо без восторга ответил Гарик.
   – Я это предполагал, – дружелюбно сказал Боб.
   На этом прелюдия о погоде закончилась, и Боб перешел к главной теме.
   – Мы испытывали лодку, а плавать в мороз по льду неудобно.
   Боб взглянул на вешалку, желая подключить к разговору молчаливого Сержа, но второго испытателя под ней не оказалось. Странные сомнения начали одолевать Боба, а вместе с ним слабая догадка исподтишка клюнула в одну из извилин черепной коробки и мыслью растеклась по капиллярам. Боб произнес:
   – Кстати, ты можешь отпустить это, – он указал рукой на предмет, который Гарик обнимал и использовал для подстилки.
   Царю зверей предложение понравилось. Он встряхнул гривой. Поднял пыль, как колдун с древнего фолианта для гадания, и вырос над свертком.
   После непродолжительного исследования на дне развернутой лодки обнаружили тело. Оно напоминало человекообразную массу, которая упала с высоты Эвереста без парашюта. Голова страдальца была вывернута наружу, вымазана в собственных мозгах и сильно отличалась от фото в паспорте. С таким лицом в метро не пускают. Руки прижимали к груди кусочек эстафетной палочки. Боб определил, что палка когда-то составляла часть гарнитура мебели и принадлежала швабре.
   После предварительной скорбной минуты молчания приступили к выносу тела. Гарик взял трофей за ноги, Боб взялся за широкоплечий торс. Тело понесли в комнату. Во время транспортировки Боб почувствовал теплое дыхание усопшего, а язык покойного слизывал мозги с собственной физиономии. Тело положили между диваном и пылесосом. Одежда жертвы была липкой, источала ванильный запах. Боб с удовольствием вдохнул приторные ароматы кондитерской промышленности. Они напомнили былые рекорды. Вторая минута молчания показалась Бобу лишней тратой времени. Личность человека не установлена. Боб взял со стола ложку и начал сцарапывать с лица незнакомца предполагаемые мозги и пробовать их на вкус.
   Совместная трапеза – лучший способ решения любых проблем. Если мужчина голоден, не пытайтесь извлечь из его души семя добра. Оно будет плодить колючие кактусы и больно жалить иглами нежные подушечки пальцев. Сытость состригает колючки, сближает, греет и располагает к тихому воркованию. Сытые люди руководят партиями, участвуют в конкурсах красоты, посещают концерты и думают, как накормить голодного, чтобы он стал товарищем. Сытые люди придумали чаепитие. Чашечка чая помогает собраться с мыслями. А когда мысли исчезают, можно отхлебнуть глоточек кипятка, и заполнить паузу естественным причмокиванием.
   Гарик присоединился к трапезе. Как тонкий ценитель сладкого, он осторожно кончиком ложечки поддевал крем и тщательно облизывал свой столовый инструмент. Нижняя часть лица незнакомца была очищена, проступил волевой подбородок и плотно сжатые губы. Боб произнес:
   – Я так и знал! Это Серж!
   Гарик вытащил из левого глаза опознанного человека очередную порцию крема и с интересом спросил:
   – Вы знакомы?
   – Да! – продолжала голова диалог с удивительным хладнокровием. Она нетактично вмешалась в разговор живых людей. – Господа, заканчивайте обед. У меня затекла спина.
   – Это Гарик! – сказал Боб, показывая ложечкой на лохматую голову, – А это – Серж, – ложка изменила направление.
   – Очень приятно! – скромно произнес Гарик.
   – Мне тоже! – резко и коротко отозвался Серж. Его очищенный левый глаз смотрел на мир без интереса.
   Так открылось заседание рыболовной секции.

Глава 3

1

   Жизнь дана для того, чтобы ее прожить. Каждый человек нащупывает свою дорогу и бредет по назначенному лабиринту. В пути встречаются тернии, в тени которых делается остановка для подкрепления организма. Организм сам выбирает дозу питания на вкус, цвет, запах, калорийность и объем. Первые три свойства интересуют экзаменационную комиссию кулинарного техникума. К последним двум тянутся едоки.
   Рыболовы относятся к едокам. Качество пищи влияет на выдержку, остроту зрения, реакцию на поклевку, правильно выполненная подсечка подводит итог. Сидение на рыбном месте ограничивается временем, поэтому труд рыболова сродни автономному плаванию субмарины пятого поколения. Оно зависит не от работы ядерного реактора, не от запаса кислорода, а от продолжительности жизни экипажа, которая поддерживается продуктами на борту. Капитан субмарины как турист утверждает рацион питания. Их обоих интересуют калорийность и объем. Слишком затаренная лодка, как тяжелый рюкзак, становится неповоротливой и может потерпеть фиаско на боевом дежурстве. В то же время голодные колики команды не способствуют точному поиску цели.
   Четко написанный регламент превращает хаос в гармонию. Обязанность заготовителя провианта была поручена Бобу. Он не стал скрупулезно высчитывать тоннаж в граммах, как это делают навьюченные туристы для недельных переходов. Их верблюжьи горбы кроме восхищения вызывают зависть. Нести и наслаждаться, терпеть и радоваться, быть не такими, как все – их удел. Но еще при этом курлыкать мелодию со словами: тури-тура, тури-тура, туристы! Это вершина совершенства и личного мужества. На вопрос домоседа с оттопыренными ушами: «Какие красоты ты видел?» Турист морщит лоб, глубокомысленно закатывает глаза, но кроме рюкзака впереди идущего ничего вспомнить не может, поэтому с удовольствием описывает содержимое ноши и с интересом разглядывает собственные слайды красот, которые он не заметил на тропе самоистязания.
   На второй вопрос: «Что вы ели?» Турист выдаст меню с точностью до грана, как аптекарь, и будет пропагандировать здоровый режим питания. Завтрак, каша 100 граммов, чай 3 грамма, сахар рафинад 10 граммов, хлеб и сухари 108,5 граммов. Обед – прочерк. Ужин – смотри завтрак, плюс сахар по вкусу, но не более 10 граммов.
   Такое меню вызывало у Боба изжогу, легкое головокружение, природа виделась в унылых тонах, тело устойчиво теряло трудоспособность и смысл жизни.
   – Я знаю, где есть ларек, в котором можно купить все, – заискивающе произнес Боб. Мне там сделают скидку.
   Жизнь не стоит на месте. Преобразования в торговле влияют на творчество масс. Ухарь-купец со своей телегой, где есть ситец и парча, проходимец торговли. Он шел в далекие дикие массы и нес радость обретения. Он приучил всех к роскоши, и массы сами пошли к нему навстречу. Дорогу в светлое послезавтра преградили ларьки.
   Для предупреждения всех недохваток сразу, Боб составил меню на все случаи жизни: хлеб и макароны 1 ящик, банки с консервами 1 ящик, пиво 4 ящика, разное 3 ящика. Графа «разное» дополняла нехватку самого необходимого, что не вошло в первые шесть ящиков. Приоритет отдавался предметам досуга. К ним относились: бинокль, зонтик, сухой спирт, запасное весло, кастрюля с крышкой, поварешка, набор вилок и ложек, пятый номер журнала «Катера и яхты», болотные сапоги, бидон, палатка, фал, пустой мешок, гамак, панамка – все это было сдобрено пакетиками сухих супов, не входящими в основной рацион.
   Особо стоит отметить керосин. Он обладает необычайным дезинфицирующим свойством. Военные медики используют его при операциях в полевых условиях. Убитых микробов от одной капли керосина значительно больше, чем от капель других жидкостей. Микробы ползают, летают, плавают, прячутся внутри и снаружи. Керосин преследует микробов, они исчезают без мучений, разлагаются, испускают дух, который всегда путают с запахом керосина. Микробным духом пропитываются рюкзак, теплый свитер, сапоги, куртка, вареные яйца, макароны, соус. Вам все равно, чем питаться – вкус еды одинаков.
   Из проезжающих авто высовываются головы. Ориентируясь на запах, они спрашивают вас о бензоколонке, а настырный автолюбитель со знаком «слепой за рулем» на лобовом стекле, пытается вытащить из вашего рюкзака заправочный пистолет и заполнить бак своего авто топливом.
   Инвалид по обонянию преследует вас и требует написать лечебно-парфюмерный рецепт, который вернул ему нюхательный эффект. Вы прячетесь в зарослях от вопрошателей, темное время суток коротаете в одиночестве. Но утром обнаруживаете около своего тела очередь людей с банками. Народ из ближайшей деревни терпеливо ждет открытия керосиновой лавки. Вы пытаетесь занять очередь и ищете последнего, но всегда оказываетесь первым – великодушные старушки, не знакомые с азами подпольной конспирации, не дают вам смыться. Они хотят, чтобы их отоварили керосином.
   Вы ненавидите крекинг процесс и желаете отделаться от назойливого запаха. Из рюкзака пытаетесь извлечь мыло, которое прилипло ко всем вещам сразу: испачкало тренировочный костюм, склеило носки, продырявило пакет с чайной заваркой. В новой роли мыло напоминает бутерброд, который упал маслом на землю. Вы с проклятием мчитесь к водоему и начинаете мыть мыло. В самый неподходящий момент оно выскальзывает и его приходится ловить по всей акватории.
   Ловля мыла – увлекательное зрелище. Неоднократно в своей жизни люди ловят мыло, и каждый раз это делается как будто впервые. Несколько ненавязчивых советов помогут исправить грубые ошибки. Не следует резко бросаться на мыло, оно вторично выскользнет и переместится на большую глубину, где его труднее достать. Чтобы предупредить эту неожиданность, лучше всего раздеться и попробовать зайти с противоположной стороны. Если попытка захвата будет неудачной, то мыло выскользнет в сторону берега, что облегчит третью попытку овладеть желанным кусочком.
   Мыло можно ловить группой. В этом случае шансы на успех нулевые. Каждый зорко следит за тем, чтобы мыло не досталось соседу. В конце концов, оно теряется или его уносит течение. Общий азарт коллективной цели сближает людей.
   Если человек в одежде ходит руками по дну реки, а его ноги в тапочках упираются в прибрежный камень – знайте, это начинающий ловец мыла. Он пренебрегает советами опытных туристов, и когда длина его тела станет меньше расстояния от камня до мыла, он шлепнется в воду. Таким лентяям лучше сидеть дома, ловить мыло в собственной ванне и чистить зубы щеткой.
   Зубная щетка – это третий предмет гигиены, после керосина и мыла, которые Боб предусмотрительно не взял с собой. Она доставляет много хлопот. Постоянно нужно держать в памяти то место, куда ее положил. Ее поиски приводят к шторму в рюкзаке и гибели части продуктов, а такую роскошь Боб позволить себе не мог.
   Зубная щетка временно устраняет запахи керосина, который проникает в организм с пищей, но если вы его с собой не взяли, то зубная щетка вам тоже не нужна.
   Все советы невозможно упомнить. Они утомляют, приводят к депрессии и отравляют отдых, но самые необходимые желательно знать и уметь ими пользоваться.

2

   Накануне торжественного выезда Боб клялся, что непременно разбудит всех в положенный час. Для этого он записал телефоны Сержа и Гарика на отдельном листе и пришпилил бумажку кнопками к журнальному столику, чтобы ее не сдуло сквозняком. В свою очередь Серж поклялся, что разбудит Боба раньше, чем он проснется и прочитает свою шпаргалку. Боб долго смеялся над этой шуткой и поставил два против одного, что он выполнит свое обещание. Серж не уступил и поставил три против одного, что он разбудит Боба. Что они ставили друг другу, оба деликатно умалчивали, но, вероятно, это подразумевалось.
   Гарик удивительно тонко опроверг позицию обоих и, ехидно улыбаясь, произнес, что им не придется будить друг друга, так как это за всех сделает он. При этом Гарик ставил сумму слагаемых ставок Боба и Сержа, которая равнялась пять против одного. У оппонентов аргументов не осталось. Они развели руками и досадливо обменялись взглядами. Глубоко удовлетворенный Гарик пошел ставить автомобиль в гараж, чтобы бездельники подростки за ночь не свинтили колпачки с колес. Серж вышел за ним.
   Бодрость – залог плодотворного труда. Чтобы ее приобрести, надо раньше лечь спать или позже встать.
   Боб серьезно решил доказать твердость своего слова и для усиления боя настольных часов соорудил колокол-резонатор: железный тазик поставил вверх дном на два тома мировой энциклопедии, под тазик подсунул будильник, поверх тазика положил алюминиевые вилки и ложки, чтобы они входили в резонансное дребезжание со звонком будильника и возбуждали повышенное желание выпрыгнуть из постели.
   Когда рассвет робко царапался в оконную раму, первые троллейбусы уперлись рогами в бесконечные провода, собаки во время утреней прогулки согнали подвальных котов с мусорных бачков, Серж и Боб удобно спали в своих кроватях, но в разных квартирах. Стрелки адской машины давно совместились, какафония звуков опрокинула банку с кормом для рыб в аквариум. Рачок, захлебываясь от восторга, влезал в новый домик хвостом вперед. Вилки соскользнули на пол, тапка заняла почетное место над их перекрестием, словно дополнила череп, получилось изображение Веселого Роджера с продолговатой головой, похожей на истукана острова Пасхи. Преданная настенным ходикам кукушка девять раз открывала клюв и собиралась сделать еще три выкрика, сигнализируя полдень местного времени, но гири отработали положенную длину цепей, и механическая птица осталась сидеть с открытым клювом. Настойчивый телефонный звонок ураганом ворвался в живой уголок и нарушил спящую идиллию. Тело Боба взлетело вверх и с гимнастическим прогибом бросилось на звук сигнала. Тазик с набатным боем покатился по полу, будильник прыснул стеклами и прекратил свое существование. В нежную пятку воткнулась кость Роджера.
   – Ааааа…! – закричал Боб и, прыгая на волосатой ноге, схватил телефонную трубку.
   – Ты где? – спросила трубка голосом заспанного Сержа.
   Боль в ноге оказалась преувеличением. Боб мужественно справился с первыми муками и ответил:
   – Рад тебя слышать! Все утро не могу до тебя дозвониться! Где Гарик?
   – Это я у тебя хотел спросить! Никто не берет трубку.
   – Значит он в гараже, – сделал Боб предположение.
   – Я лечу к нему.
   – Лети. Жду вас обоих с нетерпением…
   Последние слова Боб говорил гудкам в телефонной трубке и подсчитывал расходы за проигранное пари.

3

   Автомобиль был создан для того, чтобы его чинили. Гараж для того, чтобы хозяину автомобиля было удобно заниматься ремонтом. Автолюбители большую часть времени проводят в гараже. Самые ответственные остаются на ночевку, чтобы с первыми лучами солнца погрузить руки в любимое занятие. В тесных гаражах ночуют в автомобиле, под автомобилем, в багажнике. В просторных гаражах привязывают гамаки к силовым стропилам или сколачивают топчаны – это считается роскошью.
   Хозяйственные автолюбители роют в полу ямы и устанавливают кессоны для хранения картошки. Ленивые потребители покупают ее в магазинах.
   Для технических эстетов расторопные кооператоры строят двухэтажные гаражи. На первом этаже размещается автомобиль, а на втором подсобное помещение для технического творчества. Семьи шоферов дружат гаражами и организованно выезжают на пикники. Маленький гараж Гарика из листового железа не позволял внедрять комфортные доработки. Множество полочек, ящичков, коробочек, баночек, гаечек, ключей, запчастей располагалось вдоль стены, и всегда оказывалось под рукой. Теснота Гарика не угнетала. Он спал в автомобиле. Основная, более ценная часть туловища, покоилась на заднем сиденье, а ноги, вытянутые через переднюю дверь, лежали на табурете. Полуоткрытый рот Гарика исполнял привычную арию боевого мартовского кота, свободного от предрассудков.
   В то время, как Серж с возмущением слушал храп Гарика, Боб мучился в неведении, не пойманная рыба вольготно гуляла на глубине, Гарик проводил лучшие часы своей жизни в беспамятстве: потерял ум, забыл о чести, и его совесть не мучилась а поисках истины. Это был человек, лишенный ответственности, равнодушный и грязный. Над головой спящего лежала доска, она образовывала мостик от переднего кресла к заднему сиденью. На ней лежали перчатки, кепка, несколько ключей.
   Униженный невниманием, Серж нажал на кнопку звукового сигнала. Гарику приснилось что-то удивительно страшное. Он неожиданно подскочил, головой проверил прочность доски, а ногами уперся в стену. Он решил, что уснул за рулем и с опозданием имитировал экстренное торможение. Действовать в замкнутом объеме ему приходилось не первый раз. Вторичное лобовое столкновение с деревяшкой пробудило окончательно. Содержимое полочки рассыпалось, ключи упали на грудь полусонного человека. Серж ел глазами Гарика, как голодный матрос котлету. Гарик не отвечал взаимностью. Он грамотно оценил обстановку, вышел из аварийной ситуации и протянул руку в пространство. Вместе с сухим мужским рукопожатием установилась тишина, которая способствовала спокойному непринужденному разговору.

4

   Автомобиль, готовый к погрузке, стоял у парадного крыльца. Трое рыбаков считали, что он выполнит роль рюкзака. Грузоподъемность Горбатого составляла девять ящиков пива. Ровно столько помещалось в салоне на сиденьях. Опытный хозяин Горбатого раскладывал дополнительные бутылки по верхним ящикам. Благодаря хитрости грузоподъемность возрастала и равнялась десяти ящикам пива и одному Гарику. Такой объем напитка заказывал микрорайонный буфет в день выборов народных судей. Халтурная поездка давала средства для увеличения личного благосостояния.
   Оставалась небольшая мелочь: загрузиться и уехать, но расклад вещей не позволял выполнить два дела одновременно. Гарик, привыкший к голодному существованию, считал, что запас продуктов слишком большой для двухнедельной рыбалки.
   – Даже учитывая повышенный аппетит моих друзей на свежем воздухе, – мягко говорил Гарик, давая словам обтекаемую форму, но конкретно ни на кого не показывая пальцем, – нам хватит этих продуктов на полгода.
   – Вы не учитываете форс-мажорные явления, – вежливо, сухо, по биржевому выдвигал Боб свои аргументы, – Для нашей области две недели – это все равно, что два десятилетия для соседей. За столь длительный срок может произойти путч, смена управдома, продажа продуктов по карточкам или введение зимних денег.
   Последняя причина относилась к семейной тайне Боба. Как-то раз он случайно оказался в командировке в местах не столь отдаленных. Ему срочно потребовалось поменять деньги. Много национальных валют возникло на пустом месте. Шустрые менялы узнавали неопытных клиентов по разрезу глаз и предлагали свои услуги. Боб крутил незнакомые купюры, рассматривал их и спрашивал:
   – Почему на этой деньге человек лысый, а на этой – в шапке?
   Достоинство купюр было одинаково. Менялы с местным акцентом просвещали европейца:
   – Без шапки – это летние деньги, а в шапке – это зимние деньги. Сейчас осень. Переходный период. Действуют все деньги, а зимой наденем шапки, и будем покупать на зимние деньги. Бери зимние деньги – они свежие.
   Боба это убедило. Он набрал денег с философом в шапке. При детальном объяснении в отделении полиции, куда проводили Боба как распространителя фальшивок, он выяснил, что деньги с шапкой хождения в стране не имели. Боба простили и помогли добраться к месту командировки.
   Это единственный случай, который не имел отношения к рыбалке. Разговор продолжался. Боб доказывал необходимость запасаться продуктами впрок:
   – Морская погода непредсказуема, как капризы принцессы Ди. Ураган может отрезать нас от большой земли и лишить средств связи.
   Слова произвели на Гарика угнетающее воздействие. Он испуганно посмотрел на свой автомобиль, который мог пострадать от цунами. Сердце Гарика защемило от жалости. Он раскаивался в том, что взвалил на свое детище непосильную ношу. На морском дне, искореженный и ненужный – кто заменит прогнившие порожки? Гарику приходила мысль ограничиться пешей экскурсией.
   Боб вовремя заметил нарождавшуюся опасность и устранил природные катаклизмы. Выделяя каждое слово паузой, он громко, четко произнес:
   – Погоду обещают хорошую! – Он облизнул указательный палец и поднял его вверх, – совсем не дует!
   Доверчивый Гарик поднес свой палец к лицу Боба. Тому ничего не оставалось, как тоже облизнуть чужой палец. Гарик поднял его вверх. Серж тоже поднес палец к лицу Боба.
   – И этот я? – удивленно переспросил Боб.
   – Чтобы показания были одинаковы, должен лизать один человек.
   Боб облизал палец Сержа.
   Они втроем стояли с поднятыми пальцами и ловили розу ветров.
   – Что ты чувствуешь? – переспросил Боб у Гарика.
   – Ничего, – ответил тот.
   – Вот именно. Потому что все будет хорошо, – сказал Боб.
   Прогноз успокоил доверчивого Гарика. Надежда сверкнула в его глазах, и бархатный взгляд прокатился по обшивке автомобиля. Боб переключился на критику соперника:
   – Кто-то забрал все железо из гаража.
   Боб хотел еще что-то добавить, но Гарик не вынес окололичностный намек и конкретизировал реплику:
   – Если вы имеете в виду четыре запасных колеса, то они являются особенностью моего автомобиля. При проколе одного колеса приходится менять четыре.
   Гарик говорил правду. У его автомобиля было много особенностей. Техника работала непредсказуемо, как морской климат.
   – Я имею в виду утюг и чугунную сковороду, – парировал Боб.
   – Утюгом я подогреваю топливо для лучшего распыла, а на сковороде кипячу масло для двигателя в зимнее время.
   Такой ответ мог выбить все козырные карты из рук дипломата. Первые заморозки ударят через четыре месяца.
   После непродолжительных дебатов, напичканных специальными терминами, Боб согласился стойко переносить жажду и оставить дома два ящика пива. Гарик дал обязательство не ездить по стеклам и с сожалением расстался с запасными колесами, но отложить сковородку категорически отказался и запретил к ней притрагиваться. Он хитрил, под сковородой у него лежало пятое запасное колесо.
   Боба вполне устраивала такая расстановка вещей, но разгоряченный спором он воспользовался правом решающего выбора. В последнюю минуту ему в голову не пришло ничего умнее, как взять отложенную зубную щетку. Ее, как символ победы, согласия и перемирия положили на ящик с гамаком.
   Гарик усадил пассажиров в машину. Положил им на колени дополнительный багаж. Горбатый полный достоинства и гордости рыкнул выхлопным газом и поехал ко всеобщей радости друзей.

Глава 4

1

   Дарвин создал человека из обезьяны, чтобы гармонично возвыситься над биологической нишей, в которой проживал сам. Ученый не освободил свое создание от страстей. Страсть человека к перегораживанию рек замечена издавна. Плотины, шлюзы, дамбы, запруды разбросаны по всей длине реки и нарушают естественное движение вод. Разуму тесно в узком русле и фантазия архитекторов перебросилась на моря.
   Петербургская дамба, как стрела Робина Гуда, взлетела с одного берега, попала в яйцевидный остров, разбила его, пронзила цель, переломилась и на излете воткнулась в противоположный берег, навсегда преградив путь в глубь материка посторонним подводным лодкам и корюшке.
   Природа удивительно чутко отнеслась к новому строению. Морской бриз нагонял легкую волну, которая с удовольствием лизала грязные пыльные камни с наветренной стороны дамбы, и поражала тишиной своего равнодушия с другой.
   Простуженный нос путешественника улавливал слабое зловоние, которое тянулось со стороны города, преодолевало сопротивление ветра и создавало букет грубых запахов приторного миндаля, прокислой капусты, вареных ядовитых грибов, в которые вплелись нити тонких неразгаданных ароматов, подвластных обонянию опытного парфюмера.
   Вороны и грачи объединились в одну стаю, по чаячьи кричали и неожиданно проявляли дар пловцов и ныряльщиков. Молодой орнитолог с радостью трепетал над открытием нового не известного вида птиц, но матерый орнитолог обращал внимание на нефтяное пятно, в котором пернатые испачкали свое оперение. Черные тела чаек скользили над водой, как летучие привидения археоптериксов из мира ушедших тайн.
   Большие горы камней и песка египетскими пирамидами застыли на берегу. На их вершины не ступала нога человека, и они могут служить полигоном для начинающих альпинистов. С одного из пиков можно определить, что возведение дамбы прекращено из-за утраты повода, побудившего к ее строительству, поэтому они служат памятником эпохи. В следующих столетиях потомки догадаются засыпать рукотворное болото, и город зацветет на новых пространствах, отвоевывая участки дна для строительства китайских кварталов.
   Серая дорога тянулась вдоль берега. Автомобиль, как нагруженный ишачок, уверенно полз по шоссе, медленно и менее уверенно преодолевал подъемы, и очень уверенно катился под горку.
   Боб сидел на заднем сиденье, держал на коленях ящики и сквозь щели изучал затылок Сержа, который в свою очередь сквозь щели своих ящиков смотрел через лобовое стекло на убегающие вперед автомобили.
   За рулем сидел стабильный шофер Гарик. За десять лет вождения он ни разу не попадал в дорожные аварии. Самые крупные катастрофы происходили в гараже. Один раз обломилась балка, которую Гарик использовал вместо крана для поднятия двигателя. Она проломила кабину. Чаще Гарик не попадал в открытые ворота собственного гаража. Обычно такие пристрелки кончались заменой фары, выправлением дверцы и мелкой покраской. Гарик был докой в подборе колера для своей машины, из трех видов краски мог намешать любой цвет, но все они отличались от первоначального. Постепенно машина приобрела пятнисто-голубой окрас. Она выглядела загадочно.
   Автомобиль съехал с шоссе. Колеса шуршали по гальке. Зачарованный Гарик смотрел на водяные блестки и отрешенно улыбался заходящему солнцу. Закат прекрасен всегда – в любое время года и в любую погоду. Всегда разный, он притягивает, успокаивает, заставляет задуматься о вечных проблемах. Самые грандиозные мысли появляются во время заката. Они текут неторопливо, как облака, на несколько минут высвечиваются умирающим солнцем, а тех, кто успел поймать и запомнить мысль, утром назовут гением.
   Камень-валун с зычным звоном уперся в стальной передний бампер. Легким звяканьем ему ответили бутылки с пивом. Пассажиры в такт бутылкам качнулись вперед, и автомобиль заглох. Природа сама назначила место для стоянки и робко напомнила о ночлеге.
   Гарик выскочил из машины. Раздраженно пнул ногой камень и начал прыгать на одной ноге, подражая птице фламинго, которую видел в зоопарке.
   Друзья терпеливо ждали, когда первая эйфория радости от встречи с природой уляжется в непоседливом организме. Они не могли самостоятельно выйти из машины.

2

   Закат давно возвестил о сумерках. Они собирались погрузить все в темноту. Рыболовы в отличие от сов в темноте не видят, поэтому остаток времени, которое должно перейти в черную ночь, троица посвятила разбивке стоянки.
   Боб считал, что главное правильно выбрать место для очага, чтобы ветер не задувал огонь, и в то же время слишком его не раздувал. Уха получится наваристее и вкусней при ровном пламени. Для горения лучше использовать сухие березовые дрова, заготовленные в середине зимы, когда дерево звенит на морозе. Уверенный в своих мыслях, Боб взял топор, ведро, окинул взглядом окрестности и направился в сторону зарослей.
   Серж понимал, что ведро предназначено для воды, а топор для дров, но недостающие для варки ухи компоненты находились в разных сторонах: огромный залив с водой плескался от машины в пяти прыжках австралийского кенгуренка, а лес шелестел в десяти прыжках взрослого кенгуру. Боб удалялся по длинному пути.

   Гарик что-то колдовал около переднего бампера и, как сектант отшельник, шевелил губами. Его маленькая обыкновенная лысина была прекрасна в отблеске заката. Она неожиданно обнажала свое присутствие, когда Гарик пытался засунуть голову под бампер и разглядеть возможные поломки, и совершенно терялась в лохматой шевелюре, когда Гарик отрывал голову от каменистого пляжа.
   Серж не стал ждать, когда силуэт Боба сольется с рельефом местности, и ударил Гарика тюком в поясницу. Шутка развеяла печаль и послужила сигналом для конкретного дела.
   Без определенных навыков и затрат физического труда палатку не установить. Основа любой установки – это найти правильный угол и пришпилить его к земле. Серж и Гарик начали разгребать камни, чтобы добраться до мягкого грунта. Примитивная работа не требует умственного напряжения. Ее сделали быстро и качественно. Землекопы сняли верхний слой гальки, в песке вырыли ямку и в ней расстелили палатку.
   Первые четыре угла благополучно пришпилили к грунту. Гарик поднял тент и сделал некоторое замечание по поводу странной конструкции палатки: ее профиль напоминал равнобедренный треугольник с прибитой к земле вершиной. Серж выдвинул версию, что палатка вобрала в себя последние достижения арктической науки и скосом ее нужно устанавливать с наветренной стороны. Гарик оттянул верхний угол, а Серж с распоркой полез внутрь. Он благополучно нашел дальний угол, в который упер распорку, но она оказалась значительно длиннее и не помещалась по высоте.
   – Она не входит! – приглушенный голос Сержа раздался сквозь плотную материю.
   – Я помогу! – ответил Гарик.
   Он залез в палатку, и они вдвоем начали давить распорку в верхний угол. Работа пошла споро. Материя не выдержала усилия четырех мужских рук и треснула. Распорка резко подалась вверх, а тент накрыл головы. Двое людей оказались в темном мешке, и спешно искали выход. Гарик пятился назад, но уткнулся в тупик, потерял ориентиры и беспорядочно натыкался на конечности, которые ему не принадлежали. Сержу мешала распорка. Она переплелась с телом и, как палка в колесе, препятствовала движению. Ситуацию осложнило морское побережье. Подобно проливным дождям в Месопотамии, оно угрожало наводнением. Колени отсырели. Снизу поступала вода.
   Легенда гласит, что двое с топорами спасли две жизни: молодую особу в красной шапочке и старую леди в чепце. Боб вышел из зарослей с ведром дров. Таинство, которое проходило на берегу насторожило одинокого дровосека. Что-то беспокойно копошилось внутри палатки: сопело, пыхтело, искало выхода. Шевелящиеся бугры под материей определяли запутанное положение существ. Боб откинул полог и одним решительным жестом освободил двоих. Заточенцы глотнули свежего воздуха и счастливее невест вылезли наружу. Их лица сияли, а глаза говорили больше, чем длинные многословия.
   Боб оттянул брезент и высказал предположение, что вместо дна к земле пришпилили крышу. Серж и Гарик поблагодарили Боба за проницательность и заметили, что догадались об этом, когда сидели внутри, а если бы Боб был с ними, то они догадались бы об этом быстрее.

3

   Нагловатое солнце осторожно выглянуло через просвет рваных облаков, как через острые грани стекла, выбитого кочергой окна.
   Угли потухшего очага давно погасли, а пепел с легкостью поднимался над теплой землей. Поодаль от кострища, как пожарный водоем, блестела лужа – место на котором предполагалось установить брезентовую палатку. Из автомобиля торчало две пары ног. Пара в стоптанных ботинках принадлежала Гарику, а ноги в заморских кроссовках, не сохранивших первоначальный цвет и название фирмы, Бобу. Обоих обладателей повседневной обуви объединял крепкий сон. Рядом с передним колесом автомобиля предательски блестела литровая бутылка из-под спирта. Вокруг, как звездочки на сером небосводе, тускло мерцали пивные пробки.
   Солнце подобрало кочергу и начало колотить по капоту автомобиля, но от теплового напора сон рыбаков усилился. Тогда кочерга заинтересованно поднялась над палаткой, которая в виде аморфной тряпки лежала между пожарным водоемом и очагом, и выборочно несколько раз стукнуло по покатистым бугоркам. Палатка зашевелилась, и из ее недр вылез Серж.
   Сквозь щелки басурманских глаз ему показалось, что рассвет только что забрезжил. Серж с уверенными мыслями, но не уверенной походкой направился к лодке, которая в надутом состоянии притулилась к заднему бамперу машины.
   За короткую ночь рыбаки поочередно надували лодку с помощью ножного насоса и поднимали тосты за тех, кто с нами, за тех, кто в море, за прочность весел, остроту крючков и другие. Серж не помнил многих тостов. Ему хотелось быстрее погрузиться в рыбную нирвану. Он вытащил из багажника свой рюкзак, и потащил лодку к большой воде.
   Солнце утопило кочергу и больше не стучало Сержа по голове. Прохлада и свежесть исходили издалека и придавали уму ясность. Серж определил направление отрезвляющего веяния, спустил лодку на воду и погреб к горизонту.
   Смысл бытия постигался потной работой. Первые минуты организм пробуждался. Через полчаса гребец осознал запоздалое желание утолить жажду. Он бросил взгляд на умиротворенный берег, где можно достать питьевую воду, но жажда рыбалки поглотила остальные плотские чувства. Серж, не сбавляя темпа, поплыл дальше.
   Время летело стремительно, как кортеж автомобилей шоу-звезды. Через час терпеливого бдения поплавок дрогнул и скрылся под водой. Серж подсек и начал выбирать леску. Она натянулась, как тетива лука. Серж ликовал. Он находился в высшей точке азарта, когда удача пришла быстро, и когда нужно проявить мастерство, чтобы получить добычу.
   Бедность соседствует с богатством, как восторг с разочарованием. Не надо радоваться случайной находке и впадать в отчаяние от потери. Они шествуют рядом и всегда готовы заменить друг друга.
   Серж вытащил из воды собственный якорь-кирпич. Крючок с наживкой впился в веревку, проткнул ее насквозь и засел в нитях. Он крепко держал тяжелую добычу и не хотел расстаться с ней. Так ростовщик-процентщик цепляется когтистыми пальцами за чужую собственность и ищет способы ее присвоения. Серж понял, что море сыграло с ним злую шутку и послало испытание, но он также понял, что находится на правильном пути: там, где клюют кирпичи, рыбам делать нечего. Удача ждет впереди! Серж с новым энтузиазмом погреб к линии горизонта. Она ничем не отличалась от предыдущей, за исключением большей глубины, на которую опустился якорь. Второй раз Серж закинул снасти и начал терпеливо ждать чуда.
   Волнение было сильнее, чем при первой остановке. Поплавок завалился на бок, в такт волне поднимал свою макушку, скрывался в воде, от него шли круги. Ветер играл леской и создавал видимость рыбьего жора.

   Серж сменил леску, поплавок, наживку. На разной глубине у него болталось несколько мормышек разных форм и расцветок. Аппетитную наживку в виде бутерброда из опарышей и дождевых червей, он менял каждые полчаса, но рыба не замечала заботу и обходила снасти стороной.
   Солнце очертило положенный сектор над горизонтом и давно клонилось к закату. Ветер менял направление, поэтому волны нехотя касались раздутых боков лодки. Положение усугублялось тем, что спирт, принятый накануне, продолжал давать реакцию. В полости рта разыгралась буря из суховея. Язык, как липкий лист, приклеивался к сухому небу, и слабое покалывание ощущалось в деснах. Серж, то открывал, то закрывал рот, но никак не мог избавиться от жажды, которая навязчиво лезла изнутри и выталкивала язык наружу. Между тремя поплавками в темной воде покачивалось сморщенное отражение рыболова. Сержу оно напоминало бульдога, страдающего одышкой. Розовый язык, как лакмусовая бумажка, болтался вместо галстука и мог служить сигналом опасности для железнодорожного локомотива. Серж закрыл рот, но язык продолжал болтаться на том же месте и еще больше сморщился. Не успел Серж догадаться, что видит не язык, а красный шарф повязанный на шее, как новая мысль захлестнула сознание: морщины – это не что иное, как волны, которые исходят от поплавка.
   Он дернул ближнюю удочку, но наживка на крючке оказалась цела. Серж стремительно сообразил, что клюет на второй удочке, и дернул ее. В воздухе взлетел новый червячок-живчик. Серж окончательно понял – клюет третья последняя удочка. Он схватил ее и дернул. Ошибки не произошло. Ерш длиной со спичечный коробок болтался на леске и в свете нисходящих лучей казался золотой рыбкой. Пятичасовое бдение вознаградилось долгожданным клевом.
   Серж запустил ерша в банку с водой и с флегматичным азартом начал вылавливать новые породы рыб из морских глубин. Берег тонкой полоской темнел вдалеке. Спасительный берег, который может утолить жажду, но не может дать рыболовного счастья.
   Когда рыбы наловилось достаточно, чтобы сварить уху, Серж направил свое судно к берегу. Усиленное вращение веслами не вызывало пота – тело иссохло за день. Морские полосатые мухи ползали по двум рыбьим скелетикам, которые валялись на дне лодки. Серж сосал живую рыбу и так создавал видимость обильного питья.
   Весла царапнули подводный камень. Серж сошел в воду, легко затащил лодку на берег и с прямолинейностью бегемота, не глотая, вылил в себя пол-литра влаги. Окинул взглядом место стоянки и понял, что во время его отсутствия на землю не ступала человечья нога. Две пары ног, которые молчаливо желали счастливого плавания, так же сдержанно встречали и своей монументальной неподвижностью подчеркивали значимость события.
   В полном одиночестве Серж приступил к приготовлению ухи. Его не тяготили кулинарные обязанности. Первым запах пищи учуял Боб. Его ноги утратили неподвижность. Он неспешно вылез из своей берлоги и подсел к очагу.
   – Хорошее утро, – сказал Боб, путая время суток. Он протянул руки к пламени и осторожно вдохнул запах варева.
   Боб чувствовал в своей голове притупленность мыслей. Они потеряли живость и не радовали новизной. Однотонный окружающий мир вызывал противоречивые чувства. Такие чувства вызывает быстро бегущий таракан, или комар-мутант, на которого не действуют химикаты. Боб не знал, кому из них дать предпочтение.
   Комар, в отличие от таракана, не дает человеку спокойно созерцать красоты природы. Комар вертляв, как вертолет, и занимает большое воздушное пространство. В мире много охотников на таракана. Он противен, его хочется трахнуть по голове тапкой. Но еще больше охотников на комара. Он вреден, его хочется прихлопнуть газеткой или зажать в кулачке. Человек возбуждается от таракана на свету, а комар возбуждает в темноте, не дает спать и своим писком бодрит лучше крепкого кофе. Таракан благороднее – он питается отходами и бросает их по первому требованию. Комар жаден, у него нет совести, он пьет кровь, пока не отвалится от жертвы под собственной тяжестью. Комар злопамятен и коварен – он заставляет человека бить самого себя по шее или по щекам. Таракан не дружит с комаром – у них разное мировосприятие.
   В данную минуту симпатии Боба лежали на стороне таракана. Он был далеко, а комар пищал рядом. Боб шлепнул себя по шее. Осторожно взял комара двумя пальцами. Раздавленное насекомое шевелило ножками.
   – Рыбалка будет удачной, – шепотом сообщил Боб.
   Серж, кроме темного пятнышка, других шаманских примет не увидел, но согласился с пророчеством и подал Бобу миску с ухой.

Глава 5

1

   Стандарт – великое достижение человечества, которому подчинена работа технической мысли. Самое старое изобретение на земле – колесо. Самое распространенное – гайка. Изобретатели бескорыстно отдали эти творения на благо людей, но не попали в галерею портретов великих зодчих или реформаторов. Инженеры-поэты стягивают конструкции гайками. Тонны гаек ездят, плавают, летают. Они работают внутри дизеля, крепят ножки мебели, соединяют нефтеперегонные трубы. Гайки взаимозаменяемы.
   Стандарт достиг не только внешнего сходства, но приблизил эмоции, которые вызывают разнородные предметы: электробритва харьковского завода воет как самолет, а стук подольской швейной машинки напоминает стрельбу из автомата. Военное ведомство использует их для адаптации новобранцев к боевым условиям, а диверсанты включают их в тылу врага – шумом наводят панику в рядах противника.
   Зубную щетку, попавшую под стандарт инженерной мысли, могут опознать хозяева в нескольких уголках земного шара одновременно и предъявить на нее свои права.
   Серж чистил зубы. Он вкладывал в гигиеническое занятие любовь, оно доставляло удовольствие, как боцману, который заставляет молодых матросов надраивать палубу. С пеной во рту Серж напевал какую-то песенку про хорька и рассматривал каждый зуб в ридикюльное зеркальце.
   – Что ты делаешь? – осведомился Боб, заглядывая через плечо Сержа.
   – Шишу шубы, – ответил картаво Серж, подражая диктору телевидения, что означало: чищу зубы.
   – Полчаса назад я чистил зубы этой щеткой, – произнес Боб. Он широко оскалился и продемонстрировал чистые зубные щели.
   Убедительное доказательство согнало с лица Сержа благостную улыбку, и оно исказилось гримасой, как будто вместо чая он проглотил теплый шампунь, а теперь с опозданием желает извергнуть жидкость из себя. Чужая щетка вызывала отвращение. Серж испытывал хроническую брезгливость к чужим предметам гигиены.
   Быстрый переход Сержа из одного физиономического состояния в другое развеселил Боба. Положительная гримаса расплылась по его лицу и сузила щелки глаз до монгольского типа. Боб смеялся очень громко. Его брюшко тряслось. Он упал на колени, уперся кулаками в песок и хрипел, как забитый мусором пылесос. Обычно так хохочут смертельно больные долгожители, которым минута смеха продлевает день жизни. После такого смеха запаса энергии хватает на целую вечность.
   Гортанное икание привлекло внимание Гарика, который регулировал дверной замок своего лимузина. Гарик оторвался от работы и подошел к месту событий. Он хотел разделить с Бобом радость, но грусть Сержа мешала полностью отдаться первому чувству. Гарик заинтересованно спросил:
   – Что вы тут делаете?
   – Жу-щу-чу-щу, – брызгая пеной с микробами, шипел Серж.
   Он говорил много, загадочно, махал руками, а в конце речи протянул зубную щетку Гарику, который учтиво взял ее и начал добросовестно рассматривать. Он крутил щетку в руках, нюхал, гнул, поднес к левому глазу и проверил плавность гиперболического изгиба ручки, провел пальцем по ворсинкам. Отнесся к процедуре опознания, как главный свидетель, от которого зависит результат следствия.
   Растягивая короткие слова и делая между ними задумчивые паузы, Гарик произнес длинную итоговую фразу:
   – Я искал ее все утро. Вчера этой щеткой я делал карбюратор.
   Неожиданно наступила могильная тишина. Рот Сержа расслабленно открылся. Пенные струйки потекли по подбородку к шее. Так посетитель выслушивает запоздалые извинения официанта, который вместо устриц подал на завтрак медузу Горгону.
   Смех Боба прекратился на полуикоте. Он вел себя, как впечатлительная невеста на конкурсе женихов. После щеголеватого гусара девушке предложили в супруги Кощея Бессмертного, но она не была готова к вечной любви. Рот Боба напоминал открытое дупло, то ли он хотел осчастливить состоятельного, но уродливого жениха первым поцелуем, то ли ждал прилета дятлов из теплых стран. После несдержанного проявления радости Боб впал в депрессию. Он вдруг понял, почему хлеб, чай, паштет пахли бензином, а ночью снились трактористы-2.
   – Когда кончите чистить зубы, как следует вымойте щетку, я буду удалять ею нагар.
   Гарик положил захватанную отпечатками грязных пальцев щетку рядом с тюбиком зубной пасты. Серж и Боб бросились к своим вещам и извлекли из их недр две одинаковые зубные щетки. Великая идея – стремление к стандарту, иногда приводит к недоразумениям.

2

   Белые ночи – это волшебство природы. Они медленно затеняют пространство, приглушают лесные звуки, иногда в низину бросают белую вуаль тумана. Природа замирает на невидимой точке, на отрезке времени, который немного темнее дня и вдруг, налившись силой, вновь начинает вытеснять притухшие краски. Рассвет брезжил в полную силу. Солнце, как грудь созревшей девы, выскакивало из тесного плена и округлым полушарием соблазняло поэтов, которые рифмовали буквы на дощатом заборе.
   – Чу-чу! – доносилось откуда-то издалека. Странный непонятный звук похожий на чих сибирской росомахи, придавал картине странновато-диковатое звучание. А может, на огороде работал культиватор трудолюбивого чухонца или кочегар линкора выпустил из котлов лишний пар?
   Ан – нет. Звуки издавали кроссовки Боба. Они утопали в сыром песке и чавкали. Боб уходил все дальше и дальше от места стоянки. За его спиной висел рюкзак, а на голове покачивалась лодка, которую хозяин придерживал рукой.
   Честь Боба, как опытного рыболова была задета. Он доказывал Сержу, что поймает рыбы больше, чем плавает в кастрюле с ухой. Серж сосчитал количество голов и сказал, что им не нужно очень жирной ухи, и если Боб поймает рыбы в два раза меньше, то все стороны получат удовлетворение. Боб принял предложение и теперь шел на рыбалку первый раз.
   Чайки нервничали над водной гладью: задевали крыльями воду и переругивались между собой. По народным приметам они кружились над рыбным местом. Без окуляра и штангенциркуля Боб нашел условный перпендикуляр от стаи птиц к береговой линии – это было кратчайшее расстояние. Боб опустил на воду лодку и сел в нее. Первые гребки удались с трудом, но постепенно Боб попал в ритм, и лодка поплыла без рыскания. Боб греб, но расстояние между ним и птицами не уменьшалось. Чайки перемещались вместе с рыбой и не выдавали места кормежки. Они все дальше удалялись от берега, а лодка, как медленно ползущая и настырная улитка, неотступно преследовала их. Птицы первыми не выдержали погони и разлетелись в разные стороны.
   – Я их достал! – счастливо подумал Боб.
   Он заметил на поверхности воды перья и погреб к белому ориентиру. Когда лодка достигла перьев, Боб взял в руки якорь, который хорошо зарекомендовал себя на предыдущей рыбалке, размахнулся им, но в горячке забыл разжать пальцы, и, как ныряльщик за жемчугом, последовал за кирпичом в морские глубины. Боб закрыл рот, отпустил кирпич и не успел достигнуть батискафной глубины. Обратную дорогу со дна показала веревочка, которая точно вывела к правой уключине. Легкомысленно покидать резиновую лодку на плаву, но еще более странными кажутся попытки влезть в нее обратно, не сняв с плеч рюкзака.

Три раза Боб пытался влезть в лодку, три раза она переворачивалась, три раза ему попадало веслом по голове, и три раза он возвращался в исходное положение – держался за борт лодки и отдыхал. Его тело ослабевало, вытягивалось, покрывалось гусиной кожей. Рюкзак намок, отяжелел, тянул ко дну. Ноги безвольно висели в водной пропасти и костенели.
Боб не терял самообладания. Он высоко закинул ногу – его кроссовка показалась из воды, но желаемого результата не последовало. Лодка перевернулась в четвертый раз, и человек погрузился в воду.

3

   Вечер – дивный странник, он приходит один раз в сутки независимо от того, ждут его или нет. Мягкое кресло любезно расставляет подлокотники, возникает желание присесть, включить телевизор или блуждающим взором прогуляться по Млечному пути, погрустить об утерянном счастье, в пространных мечтаниях незаметная грань дневных забот стирается и они превращаются в вечерние.
   Гарик и Серж сидели на запасном колесе. Их волновало отсутствие Боба. Целый день они вглядывались вдаль, но все усилия зрительного нерва оказались тщетны. Увидеть силуэт Боба-рыболова не удалось. Горизонт был пуст.
   – Наверное, Боб утонул, – высказал печальную мысль Гарик.
   Серж облизал указательный палец. Поднял его над своей головой. С наветренной стороны палец чувствовал холод. Ветер дул с моря. Серж уловил направление ветра и не принял грустную версию:
   – Тогда бы лодку пригнало к берегу.
   – Верно! – удивленно согласился Гарик, но счастье не долго озаряло его лицо. Новое сомнение взяло вверх. Гарика тянуло к трагическому финалу:
   – Лодка наткнулась на подводную мину.
   – Взрыв мины слышен издалека, к тому же Боб опытный моряк – он в детстве служил на тральщике, – Серж отстаивал жизнь Боба.
   Гарик выдвинул новый аргумент:
   – Это была специальная бесшумная мина для надувных лодок. Она похожа на ежа.
   – Где ты видел такие мины?!
   – Последняя информация «Рыболовного ревю». Применяется для борьбы с браконьерами.
   Печальные глаза Гарика выражали больше, чем слова. Серж прочел во взгляде приговор, от которого нельзя скрыться, как от атомного взрыва.
   – Ты думаешь, произошло худшее?! – спросил Серж.
   Гарик молчал. Скупая мужская сдержанность говорила красноречивее любого ответа. Гарик протянул Сержу мятую мокрую панамку. Серж мог узнать ее из тысячи других панамок, потому что именно ей он вытирал свое лицо от торта, который был случайно раздавлен во время домашнего испытания лодки. Головной убор принадлежал Бобу.
   – Панаму я нашел в воде, – признался Гарик. – Я не хотел тебя расстраивать раньше времени.
   Он достал из ящика с провиантом пакет сока, чтобы произнести речь. На пакете были изображены сливы. Они соблазнительно блестели и плавали в собственном соку. Это была новинка пищевой промышленности. Первый шаг к замене тяжеловесной консервной банки пакетом из фольги. Он хрустел, менял форму, но, благодаря несжимаемости сока, его содержимое не давилось. Прошли те времена, когда консервная банка занимала лидирующее положение на пищевом фронте. Человечество затратило много мускульной силы и сплющило не одну банку, прежде чем научилось открывать их. Жестяная банка отличается от пакета тем, что после еды сохраняет свой объем, а когда оказывается пуста, ее хочется пнуть ногой, или набросать внутрь окурков. Пустые банки долго гниют на лесных опушках и мешают сохатым питаться ягелем.
   Гарик держал в руках пакет и мечтал отведать его содержимое. Опыт, который приобрело человечество при открывании банок, здесь не годился. Сержа сильно волновали собственные мысли. Всей душой он желал присоединиться к теплым словам, которые прозвучат, как реквием, как итог честно пройденного пути.
   Серж любил консервированные сливы, а Бобу, ради которого открывался компот, нравилось стрелять фруктовыми косточками.
   – Ты прав, – наконец согласился Серж, – как бы заняты мы не были, нам нужно помнить о делах.
   Он был заинтересован в открытии пакета и желал получить свою долю.
   – Надорви уголок, – посоветовал Серж.
   Гарик застенчиво подставил Сержу спину и попытался надорвать уголок руками. Фольга скрипела, но не рвалась. Тогда Гарик проделал то же самое зубами. Он надкусывал каждый уголок и пробовал его на прочность. На фольге остались следы неразвитых резцов, а пакет не обнажал свои недра. С краев Гарик содрал краску, тем самым очень сильно осложнил работу археологам-землекопам, которые, несомненно, в будущем попытаются восстановить по культурному слою художественный уровень рекламы. Картинка приобрела вид обглоданного яблока, но сам пакет сохранил свои девственные свойства. Шесть лет Гарик не обращался к стоматологам. От сильной нагрузки заныли зубы, но желание победить осталось.
   Гарик трепал пакет руками, так трудолюбивая хозяюшка застирывает жирные пятна на супружеской рубашке. Фольга не подчинялась грубоватому насилию. Гарик сдержанно свирепел. Резервы его терпения иссякали быстро. Он поставил пакет на камень. Размахнулся палкой из дровяного запаса и ударил по натюрморту. Пакет пискнул, но брызнуть содержимым отказался. Изменилась его форма. Теперь он представлял голову спаниеля, чьи уши завязали бантом на носу, так что они скрывали полоумное выражение слив-глаз.
   Расторопный Серж предложил свои услуги. Он вернул пакету первоначальную форму, придержал его рукой и доверчиво смотрел на палку, как забавная собачонка, которой развязали уши, открыли стриженую челку и преданное выражение глаз.
   Гарик размахнулся и ударил палкой по пакету. Указательный палец, который так часто применялся в быту, попал под удар. Голос пострадавшего отдаленно напоминал вой пароходного ревуна. Гарик искренне переживал свой промах, хотел облегчить страдания чужого пальца и подуть на него, но Серж не знал о добрых намерениях Гарика, поэтому никого не подпускал близко к изувеченному пальцу, и со слезами на глазах радовался, что ему попало не по голове. Именно об этом кричал Серж и тряс рукой в воздухе.
   Пакет с соком распластался на камне. Кривая царапина на серебристой фольге изогнулась кривой усмешкой. Откровенный намек совершенно вывел Гарика из себя. Он заработал открывалкой, как хоккейной клюшкой на ускоренном повторе голевого момента. Раненный Серж не успевал давать советы. Конфигурация пакета менялась как узоры в калейдоскопе. Любая консервная банка при такой агрессии превратилась бы в листок тонкой папиросной бумаги. После заключительного удара палкой сбоку, пакет взвился ввысь, описал дугу в воздухе и опустился у ног Боба.
   Неожиданное появление третьего лица вселило ужас. Гарик напрочь забыл все слова, которые хотел произнести во время тоста, а Серж не вспоминал боли и желал, чтобы его кто-нибудь ущипнул. Между тем призрак поднял пакет и начал приближаться. Серж и Гарик уступили ему дорогу. Тот направился к ящику с припасами, порылся в его закромах и извлек соломинку для коктейля. Заостренным кончиком он воткнул ее в белую точку на пакете, и начал высасывать сок. Это успокоило Сержа и Гарика. Они признали живого Боба. Призраков не мучает жажда.
   Человечество стерло немало эмали с зубов и потратило много нервов, прежде чем удосужилось приклеивать соломинки к пакетам на клейкую ленту. Боб быстро высосал сок, отбросил пустой многострадальный пакет в сторону и с гордостью отца-кормильца, которого с нетерпением ждут молочные голодные братья, сказал:
   – Я принес немного рыбы. Она там.
   Рука Боба указывала на место, где стоял эмалированный бидон, а поодаль лежала лодка.
   После этих слов заботливые дети бросаются в объятия своего папаши, подставляют ему кресло, снимают с натруженных ног сапоги, обмахивают комаров веером и первую, зажаренную в золе, рыбу преподносят главе семейства. Ничего этого не произошло – дети получили плохое воспитание.
   Серж снял с бидона крышку. То, что он увидел, относилось к рыбе с большой натяжкой. Они тоже плавали, извивались, но назывались пиявками.
   – Зачем они тебе? – обратился Серж с вопросом.
   Спина Боба склонилась над ящиком в поисках следующего пакета с соком.
   – Чтобы варить уху, – ответил Боб, не сомневаясь в своей правоте.
   – Пригласите для своей кухни повара с атолла Мата-Уту. Даже если они съедобные, я не намерен готовить из них блюдо.
   Серж закрыл бидон с трофеями Дуремара.
   Боб достал из ящика пакетик. Воткнул в него соломинку и теперь издавал неторопливое, размеренно-сдержанное сопение. Он догадался, о чем идет речь и сказал:
   – Пиявки лечебные. Рыба в рюкзаке.
   Новое обстоятельство не изменило настроения Сержа. Он с ехидством расстегнул рюкзак. Пошарил рукой в потемках, боясь наткнуться на клешню живого омара, и вытащил авоську. В ней лежало несколько огромных горбатых рыбин со взглядом торговца семечками. Это были судаки. У Сержа не хватило слов, чтобы выразить свое восхищение. Он издал протяжный вой одинокого волка:
   – Ууууууууууууу…!?
   Звук выражал радость и скрывал вопрос, который требовал молниеносного ответа. Боб не заставил себя долго ждать.
   – Этих мальков, – он пренебрежительно назвал свой улов, намекая, что в жизни было большее счастье, – я поймал с помощью чукчунской хитрости.
   Профессионал Серж недоверчиво отнесся к новой методике ужения, но сделать резкий выпад против нее мешали три килограмма свежей рыбы.
   Боб не стал описывать подробно угол заточки гарпуна, диаметр лески и размер сапог, в которые опускались ноги при ходьбе, утомительно прожитый день не располагал к длинному рассказу. Боб поведал основные принципы ужения:
   – Северные охотники вырубают полынью. Ставят на край льда приманку, а когда морж высунется из воды, они его хватают. Вот вся хитрость.
   Серж изумился неожиданной версии. Гарик – полный дилетант в рыбной ловле, не выражал эмоций. Боб понял, что надо привязать свой рассказ к местным условиям.
   – Рыба под вечер становится голодна. На берегу я рассыпал крошек от булки и ждал, когда рыба подплывет и схватит приманку. В этот момент я выскакивал из кустов и хватал рыбу.
   – Этого не может быть! – яростно закричал Серж. Он вскочил с колеса, на котором сидел и начал вокруг него бегать. Он не мог слушать, как нагло попираются все каноны ужения.
   Боб невозмутимо согласился:
   – Верно, этого не может быть, но только в том случае, если неправильно учтено расстояние от воды до крошки. Оно зависит от породы рыб, времени года и главное… психического состояния рыбы.
   Серж искал истину и пытался добиться ее любыми путями. Он вытащил из авоськи судака и сказал:
   – Порода мне известна! Раз!
   Серж поднес рыбину к лицу Гарика, предлагая ему стать свидетелем позорного разоблачения. Губы рыбы и Гарика соприкоснулись. От неожиданного холодного поцелуя Гарик отстранился назад, съехал с колеса и оперся руками в землю.
   – Сейчас лето! – Серж поднял глаза вверх. Ища признаки лета на вечернем небосводе.
   Гарик понял, что ему предстоит еще один поцелуй с рыбой, опередил Сержа и сказал:
   – Два!
   Серж это воспринял, как поддержку, и с новым энтузиазмом продолжал разоблачать:
   – В третьих, что такое психологическое рыбное состояние?
   – Финский залив так засорен, что любая корюшка готова выпрыгнуть на берег, чтобы поесть экологически чистых червей или поклевать свежей булки, – ответил Боб.
   – А как все это связать с расстоянием до крошки? – Сержу не хотелось слушать абстрактные высказывания. Он жаждал конкретных пояснений.
   Боб их предоставил:
   – Расстояние равно половине длины от кончика нижней губы до середины жабра, отнесенной к числу дней после удачного нереста, приведенных к метрам.
   Боб засунул в рот соломинку. Он считал, что дал полный ответ.
   Без рыбного календаря Серж не мог вычислить начало нереста судаков, а они не раскрывали свою интимную биографию. Гарик взял у Сержа рыбину, оттопырил ей нижнюю губу и извлек из пасти хлебный мякиш. После проверки остальных рыбин у них в пасти обнаружили недоеденный хлеб.
   – Это заранее спланированная акция, – тыкая покалеченным пальцем в рот рыбе, произнес Серж, – я отказываюсь ей верить.
   На этом разговор исчерпал себя. Довольные собой, стороны приступили к вечерним обязанностям. Серж и Гарик отходили ко сну, а Боб разглядывал собственные ботинки и вспоминал прошедший день.
   Когда четвертый раз он погрузился в воду, то понял, что без посторонней помощи ему не забраться в лодку. На ум приходили слова, которые помогали отфыркиваться от воды. Он постоянно повторял одно и то же:
   – Бредит бритый брокер бредни.
   Боб держался за борт лодки и отдалялся от берега. Неожиданно ноги наткнулись на твердое дно – мель спасла от гибели. Боб залез в лодку и догреб до берега. Когда-нибудь он расскажет правду о сегодняшнем дне: как глупо свалился в воду, как счастливо выбрался на берег, где обогрелся в кочегарке и достал рыбу, а теперь ему хотелось хорошенько подкрепиться и немного поспать.

Глава 6

1

   Утро игривыми зайчиками плясало по палатке. Солнечные кружочки трепетали на ее крыше и толкали друг друга. Хозяева палатки не хотели встречать новый день и своими позами демонстрировали равнодушие ко всему. Лица двух голов были скрыты одеялом, открытое лицо Гарика честно выражало беспечность за минуту до укуса шмеля. Толчок в спину взбодрил мысли, а голос из-под одеяла осветил реальность.
   – Ты сегодня дежуришь! – произнес Боб.
   Планы Гарика посвятить день любимому занятию – ремонту автомобиля, рухнули. Подошла очередь выполнять обязанности дневального по кухне. Слабая надежда, как свеча политкаторжанина, догорала последней. При составлении меню Гарик настаивал на лечебном голодании. Его предложение было отклонено в соотношении два против одного.
   – Жизнь дана для того, чтобы жить, а не существовать, – просипел Боб. Его голос после сна не приобрел твердые нотки.
   Тогда Гарик впал в другую крайность и предложил организовать макаронный фестиваль. Новое веяние в кулинарии заинтересовало Боба. Он оживился и высунулся из-под одеяла, чтобы лучше услышать подробности. Гарик пояснил, что на завтрак подаст горячие макароны, на обед – теплые, на ужин – холодные, а из отвара сделает кисель.
   – Это безотходное приготовление еды! – не без гордости заявил Гарик. Боб сник. Макаронная диета могла расшатать его здоровье. Серж категорически отказался стать участником фестиваля. Второе предложение было отклонено в том же соотношении.

   Серж взял инициативу в свои руки. Он откинул край одеяла и изложил свое мнение:
   – Четверг – это рыбный день! Благодаря удаче Боба, у нас много рыбы. Ее нужно съесть.
   Открытая похвала льстила Бобу. Большинством голосов объявили день судака, а Гарика утвердили в должности шеф-повара. Его тактично вытолкнули из палатки и закрыли молнией полог. Гарик остался один, и его мысли окончательно проснулись.
   Чистка рыбы, в отличие от чистки ковров, преподносит много сюрпризов. Мертвая рыба проявляет непокорность: поднимает голову, бьет хвостом, выстреливает чешуей в глаза повару или полуоткрытый от усердной работы рот.
   Гарик чистил рыбу и ненавидел ее. Рыба недолюбливала Гарика. Она равномерно забрасывала его чешуей. Хлопчатобумажная роба, бывшая в употреблении, постепенно превращалась в костюм звездочета с блестками, который на собственных щеках составлял карту звездного неба. Он вымазал в чешуе свое лицо, одежду, пенек на котором чистил рыбу, траву в радиусе взмаха руки вокруг собственного туловища и свою спину.
   Отношение к рыбе в роду Гарика заложил дед, который в молодости любил путешествовать. Однажды, прогуливаясь с рюкзаком по мысу Кривой Нос, он выменял на водку пять байкальских омулей. Они так понравились деду своим экзотическим названием и уникальностью происхождения, что он решил развести их в озере Красавица на Карельском перешейке. Оно находилось в семи тысячах верстах от Байкала. Дед запустил живых омулей в ведро и начал путь в родную Каменку.
   Двести верст от мыса до Улан-Уде он благополучно проделал на лесовозе. Его никто не спросил: «Что у вас в ведре?».
   Первые недоразумения возникли, когда озеро Байкал блестело под крылом двухмоторного самолета. Свежесть и дыхание воды проникали в щели дверей и назойливо раздражали пассажиров рыбным запахом.
   Один мужчина сделал предположение о начале путины. Второй был более приземленным и, глядя на деда Гарика, сказал, что рыбой перед полетом не закусывают. Дед ногами задвинул ведро под сиденье и начал дышать за пазуху. Невинность легкой тенью закрыла его лицо и спрятала наигранную стыдливость.
   На другом берегу Байкала деду предстояло пересесть на трансконтинентальный лайнер. При досмотре багажа дежурная спросила:
   – Что в ведре?
   – Рыба, – откровенно признался дед.
   Ведро, перетянутое веревкой, было вымазано повидлом. Конспиративный дед выдавил тюбик желейной массы и размазал его по крышке. Внешний осмотр багажа не выявил оружия. Собака-наркоманка деловито обнюхала чемоданы и с презрением обошла ведро.
   Опытная стюардесса по имени Жанна приветствовала пассажиров около входа в самолет. Ее гробовая улыбка напоминала оскал веселого черепа, который изображали на пиратских флагах. Жанна была бабушкой воздушного транспорта. Ее не один раз хотели проводить с почестями на пенсию, но она заявляла:
   – Если вы меня уволите, то произойдет эстрадный кризис, потому что я являюсь музой поп-музыкантов, и они вдохновляются мной.
   Трудно было опровергнуть эти слова – Жанна Давыдовна включала магнитофон, и из динамиков неслась песня:
   – Стюардесса по имени Жанна, и желаема ты, и желанна…
   Под натиском неопровержимых доказательств авиакомпания уступала доводам стюардессы. Бабушка Жанна продолжала летать и своим опытом наводила порядок в воздухе.
   Пассажиры благополучно сели в самолет. Дед понимал, что рыбки могут задохнуться или ослепнуть без воздуха в ужасной темноте, поэтому в полете, он чуть-чуть приоткрыл ведро и посмотрел в иллюминатор.
   Справа ватными тампонами проплывали облака. Они бросали на землю серые тени. В детстве дед бегал за ними по луговой тропинке, но каждый раз они быстро ускользали из-под ног и уносились в таинственную даль. Теперь дед созерцал утерянные дали, и это приносило ему спокойствие.
   Пассажир слева вел себя неспокойно. Казалось, он что-то потерял и пытается найти. Его нос, как флюгер-улавливатель, искал причину рыбного запаха.
   – Сейчас идет путина, – дед Гарика произнес старческую мудрость, которую запомнил в коротком перелете.
   Беспокойного пассажира проблемы рыболовов не волновали. Он эгоистично думал о личном комфорте. Его озабоченность передалась соседям. Несколько флюгеров поднялось над креслами. Люди с подозрением тянули воздух ноздрями и незаметно принюхивались друг к другу. Самые щепетильные брызгали на соседей одеколоном. Почетный пенсионер Нанайского округа попросил остановиться и пересадить его в другой самолет – от запаха рыбы разыгралась аллергия, и возбудился зуд в пятках. Несколько молодых людей требовали к рыбе пиво. Опытная стюардесса по имени Жанна объявили, что все пиво забрали летчики. Они закрылись в кабине и на стук не реагируют. Но повода для волнения нет. Автопилот не пьет! Чтобы запах не раздражал, стюардесса предложила купить подушечки жвачки, и засунуть их в нос. Все без исключения последовали мудрому совету, а почетный пенсионер подложил конфетки под пятки. Он знал точно, что там находятся активные точки обоняния.
   В Северной Пальмире дед Гарика помчался на такси к железнодорожному вокзалу. Всю дорогу водитель такси вертел головой и смотрел по сторонам, думая, что его преследует цистерна с полуживой рыбой. На перекрестке городские коты развязно мяукали. Несколько животных прыгнуло на задний капот и исцарапало когтями багажник. Дед оплатил проезд по двойному тарифу.
   Последняя электричка ждала вечерних пассажиров. Дед успел запрыгнуть в четвертый вагон. Ловкость спасла от ночевки на вокзале. Электричка отошла вовремя.
   Рыбный запах распространялся не сразу. Через полверсты вагон покинули старушки, приступы кашля мешали им разговаривать, очкарик с дипломатом бросился вслед за ними – он хотел перевести их между вагонами, как скаут через дорогу. За интеллигенцией к тамбуру потянулись служащие и рабочие завода резиновых изделий. Первые не желали, чтобы их конторская одежда пропиталась чуждым ароматом, а вторые покинули вагон по идейным соображениям. Они признавали только профессиональные запахи.
   После первой остановки кроме деда Гарика в вагоне осталась пустая бутылка из-под кефира, оставленная расточительным поэтом и его меланхоличной подругой-студенткой. Муза не переносила бакалею сельмага. На следующей остановке вошли новые пассажиры, но проехав несколько минут, они удалились в другие вагоны искать знакомых.
   Дед Гарика доехал до станции Кирилловское. Ему предстояла трехчасовая пешая прогулка до деревни Каменка, что расположилась на берегу озера Красавица. В деревне никто не спал. Все коты вышли на околицу и мяукали в сторону шума поездов. Деревенские собаки не лаяли на котов, а тихо скулили.
   Начитанный Трофим рассказывал, что так ведут себя японские животные во время землетрясения или цунами. Он читал газету «Гудок». Никто не поверил его словам, но на всякий случай жители собрались на местной высотке с подручными плавательными средствами. Зоркий Егор всматривался вдаль. Его спрашивали:
   – Видать?
   – Ешо не видать! – отвечал Егор.
   Тревога охватила всех, но паники не было.
   С появлением на горизонте человека с белым ведром, коты подняли невообразимый вой и побежали к реке. Собаки бросились в противоположную сторону. Живность разбегалась. Люди приготовились к долговременной осаде.
   Дед Гарика издалека помахал сельчанам рукой и вошел в свою избу. Через десять минут к деду пришел Трофим и принес ультиматум. Трофим, не снимая противогаза, сказал, что содержимое ведра нужно зарыть за мостом. Дед очень удивился, что сельчане догадались о наличии в ведре редких живых экземпляров рыбы. На предложение посмотреть их, Трофим отказался. Сельчанам он заявил, что у деда Гарика не в порядке голова. Большим пальцем он покрутил около своего виска, показывая предполагаемое больное место. Он ошибся в диагнозе на десять сантиметров. У деда Гарика был запущенный насморк.
   Местная красавица Дуня затопила баню, вылечила болезнь и стала бабушкой Гарика. Дед зарыл протухшую рыбу в болоте. После чего болото прозвали Омулевым, но сельсовет переименовал его в честь местной рыбы в Красноперское.

2

   Борьба противоположностей закончилась победой Гарика. Три обновленных судака без чешуи лежали на кухонной доске, как бритое неполное отделение новобранцев перед хирургом. Гарик сложил рыбу в ведро и пошел по тропке в глубь лесочка, чтобы на поляночке, закрытой от постороннего взгляда зачерпнуть холодной ключевой водички для непокорных судачков. Рыбки понимали, что им устроили банный день, поэтому смирно лежали, изогнувшись тремя серпами в ведре, и разглядывали собственные хвосты.
   Путь был недалек – несколько минут. Тропка еле заметной ниточкой вела к ручью, и каждый жаждущий шел к источнику своей дорогой. Большого утоптанного пути к водопою не было.
   Глупо повторяться, но источник всегда привлекает внимание кого-нибудь, кто нуждается в утолении жажды.
   Кусты ольхи последний раз хлестнули Гарика по лицу, и он вышел к цели своего путешествия.
   Малиновая десятка стояла посреди полянки именно в том месте, где природа выдолбила брешь для родниковой струи. Для тех, кто не водит автомобиль и слабо разбирается в счете, нужно пояснить, что цифра обозначает модель автомобиля. Мечта любого шофера – иметь последнюю модель машины. У кого нет десятки, тот хочет ее приобрести. У кого она есть, тот хочет от нее избавиться. Этот автомобиль был последним криком моды и неосуществимой мечтой Гарика.
   Как факел Прометея, машина колыхалась среди зеленых насаждений и завораживала магическим блеском. Ее корпус колебался, но амортизаторы не скрипели.
   – Бесшумно работает мотор, – подумал Гарик и подошел ближе к автомобилю.
   За рулем никого не было видно, но чьи-то грязные пятки вздрагивали на переднем сиденье. Затемненные стекла не позволяли проследить длину тела целиком, но Гарик догадался, что в машине спряталась влюбленная парочка. Она покинула свой душный городской замок, в котором не находила места для уединения и нашла приют на пленере под крышей автомобиля. Здесь они остались вдвоем и в неге придавались своим чувствам. Не бойся своих желаний!
   Старые забавные времена отдалились на несколько столетий назад, когда влюбленные парочки долго присматривались друг к другу, краснели, если их заставляли врасплох, разбегались по разным углам комнаты, и неизвестно кому в этот момент было хуже – им или тому, кто застал их наедине.
   Каждый в своей жизни может вспомнить не один случай, когда распугивал влюбленную парочку, или сам становился объектом нетактичного вмешательства. В такие моменты не обязательно бить посуду, садиться на пальму или хватать кактус голыми руками. Лучше сказать, что вы ищете дядюшку Бэна и он, вероятно, копает в саду картофель для своего белого пюре.
   Вы удаляетесь в свою комнату и до ужина из нее не выходите. Наконец, утомленный чтением старой газеты, вы следуете по огороду и среди картофельной ботвы натыкаетесь на влюбленную парочку. Чтобы ваше преследование не казалось навязчивым, будьте последовательны в своих действиях, скажите, что, вероятно, дядюшка Бэн понес свой картофель на кухню. Поднимите несколько клубней с земли и идите подальше от злополучного места.
   После такой встречи влюбленная парочка попытается оторваться от назойливой опеки на машине. Если вы будете убегать от нее в противоположном направлении, то ваши дороги обязательно пересекутся.
   Гарик нагнулся к земле, чтобы зачерпнуть родниковой воды, но машина стояла неудобно, закрывала родник, и Гарик тактично и очень тихо постучал в боковое стекло. Он хотел попросить влюбленную парочку отъехать немного вперед, но та, не начиная диалога, чем-то бросилась в назойливого гостя через верхний люк. Гарик поймал предмет, который был похож на носовой платок, и неожиданно понял, что с его физиономией, заляпанной чешуей, с ним не хотят говорить. Гарик утерся предметом. Из машины никто не выходил. Гарик начал рассматривать подарок, который состоял из двух половинок сшитых вместе. Сверху была вырезана одна большая дыра, а снизу две поменьше. Не сразу Гарик догадался, что держит в руках элегантные нежные трусики.
   Основоположницей моды на трусы считают французскую королеву шестнадцатого века Екатерину Медиче. Тогда эта часть туалета называлась панталонами и защищала не только от ветра и пыли, но и от любопытных взоров при падении с лошади.
   Последнее обстоятельство насторожило ученых. После падения с лошади даже у пьяного гусара возникали проблемы со здоровьем. Нетрудно представить, что будет с хрупкой леди, наделенной светскими манерами, если она упадет с высоты косой сажени головой об землю на скорости галопа. Только циник в такой ситуации может наслаждаться ее слабостью. Поэтому ученые современники Гарика склонны считать, что «падение с лошади» носит нарицательный оттенок и выражает скорее образный элемент бытового события, чем истинную трактовку. Эзопово иносказание подчеркивает слабость женщины в момент ухаживания гусара.
   Панталоны делали любовную игру еще более завораживающей. Гусар не сразу понимал, что его рука ласкает не кожу любимой, а материю панталон. Остается загадкой, почему церковь встала на пути триумфального шествия панталон по Европе. Или среди гусар были осведомители, или среди церковников богохульники. Идея была заторможена на несколько столетий, но не убита.
   К началу девятнадцатого века королева Гортензия вводит в моду то, что можно назвать панталонами в нашем понимании. В журнале мод продолжалась полемика – носить или не носить? Общественность скептически приняла новшество. Панталоны разрешили носить детям, чтобы воспрепятствовать непристойным детским забавам.
   Катаклизмы общества изменили женские туалеты. Первая мировая война заставила слабый пол избавиться от корсетов и кринолинов. Кокетки избрали скромное белье. Панталоны укорачиваются. Современный вид трусики приобретают в тридцатых годах двадцатого века. Они становятся неотъемлемой частью туалета любой женщины и служат для того, чтобы в нужный момент от них избавиться. Именно этой частью Гарик стер со лба чешую.
   – Маньяк! – донесся женский вопль из машины.
   Гарик заметил, как за руль машины вскочила обнаженная амазонка. Блеск жожоба играл в ее растрепанной прическе бенгальскими искрами. Заднее боковое стекло медленно опустилось, и на фоне другой женской головы четко обозначилось дуло револьвера.
   Гарик бросился на землю раньше, чем успел подумать, что оружие заряжено пулями, которые разрываются внутри головы. Он ошибся – газовая струя рассекла воздух и несколько комаров упали на грудь Гарика. Он почувствовал их тяжесть. Жужжание стартера заглушало женские проклятия. Малиновая десятка оставляла нервными колесами черноземный след на траве. Машина вырывалась с полянки и, мелькая между соснами, уносила влюбленную парочку лесбиянок от народного источника. В кулаке Гарик сжимал трофей – чужие трусы. Он развернул их и прочел на шелке фигурный вензель – «Четверг».
   – Это судьба, – подумал Гарик. – Четверг – рыбный день.

Глава 7

   После двух ночевок рыболовы покинули первую стоянку и отправились дальше. Разгруженная машина ехала значительно шустрей. Серж смотрел на мелькание столбов по обочине дороги. Дни беспечного детства, как призраки, всплывали розово-голубыми ностальгическими воспоминаниями. Серж был флагоносцем. Среди других юных паломников он пробирался по льду Разлива, чтобы в день пионерского праздника на клич: «Будь готов!», вдохновенно воскликнуть: «Всегда готов!». Торжественным маршем гордо пронести флажок мимо трибун со старыми седыми пионерами города, лихо распахнуть грудь с алым пионерским галстуком, с чувством собственного превосходства отобрать у девочек пол-яблока, закусить трофей ириской и помчаться по слякоти обратно к железнодорожной станции. Гарик подтвердил, что он в это время вскидывал руку в братском приветствии где-то в последних рядах и из-за высоких сверстников не видел главного действия.
   Боб откровенно признался, что ему хватало сил, чтобы преодолеть дорогу длиной в пять бутербродов. Потом он поворачивал обратно, брал в буфете новые лакомства, но их хватало только до большого поворота.
   – Я никогда не был пионером и не видел соломенного шалаша, – запоздало признался Боб.
   – А «Три поросенка» ты читал? Там был шалаш, – назидательно заметил Серж.
   – Я читал о трех китах марксизма, – защищал свое образование Боб.
   Серж и Гарик взглянули на него как чукчи на спекулянта, предлагающего рыбные консервы. «Но это еще не все!» – воскликнул последний, и в разгар арктической зимы поставил на середину чума глыбу искусственного льда.
   – Мы исправим пробел в твоей биографии, – сказал Серж.
   Гарик повернул руль и взял направление в сторону мемориального комплекса.
   Белоствольные березки – символ поэзии, мелькали за окном. Они рябили в глазах и могли лирическое настроение довести до стихотворного экстаза.
   – Я не переходил дальше этого поворота, – сказал Боб, когда машина делала очередной вираж на дороге.
   – Наконец сообща мы преодолели этот рубеж, – сказал Серж.
   Боб счастливо улыбался.
   Дорожный знак «кирпич» запрещал движение прямо. Машина остановилась. Пассажиры вышли и размяли затекшие члены.
   Если бы меня всегда возили на машине сюда, я бы рос примерным пионером, – сказал Боб, чавкая первым бутербродом.
   – Ты не посещал пионерские собрания? – спросил Серж.
   – Я очень любил собрания, ответил Боб.
   Он разорвал пакет с чипсами и хотел пояснить, что во время собрания удалялся в школьный буфет и там проводил время. Но мысль Боба перескочила на военно-патриотическую тему. Под хруст сухого картофеля он поделился детскими впечатлениями:
   – Особенно я любил игру «Зарница». Там было препятствие – минное поле. В землю зарывали несколько банок вареной сгущенки. Я всегда был сапером. Сапер ошибается только раз. Меня запускали на минное поле – рыхлый грунт подо мной проваливался. Так я находил банку-мину. Медсестры тащили меня в полевой госпиталь и клянчили сгущенку. Я им говорил, чем быстрее меня донесете до пункта назначения, тем больше вам достанется. Я щедро делился с ними сгущенкой. Они зализывали ее до блеска.
   Боб становился неугомонно болтлив, когда чувствовал прилив сытости. Незаметно паломники дошли до мемориала, посвященного последней стоянки подпольщика-революционера, откуда он, с перевязанной для маскировки челюстью, сделал бросок на будущий Петроград. Слева был воздвигнут бетонно-стеклянный павильон с останками баркаса, железными котелками, крестьянской одеждой, обломками каких-то предметов, которыми пользовались революционеры в изгнании. В конце асфальтовой дорожки справа на полянке стоял шалаш из серого камня – вечная копия первого шалаша. Серж помнил, что рядом должен был находиться соломенный шалаш, но на месте лохматого домика тлели уголья. Запах гари распространялся в воздухе. Под знаком «курить запрещено» сидел человек на зеленом ящике и курил.
   На лице человека, изрытом морщинами, угадывались следы трудно-прожитой жизни. Нос-картошка с лилово-бордовыми прожилками излучал внутреннее тепло. Темная ватная фуфайка выглядела парадно и ново. На резиновых сапогах отпечатались следы грязных пятен.
   – Дедушка, а где шалаш? – спросил Серж.
   Дед ответил не сразу. Он затушил папиросу о собственный каблук, проткнул в земле пальцем ямку и захоронил окурок. Этим кривым грязным пальцем он поманил Сержа к себе.
   – Сегодня выходной, – сказал дед, – моя очередь поджигать шалаш.
   Серж недоуменно спросил:
   – Вы анархист?
   Нет, я сторож, – ответил дед. Он пояснил свой вандализм: – Соломка прогнила. Зиму не простоит. Сено надо поджечь. К вечеру новый шалаш сложу, и так до нового покоса. При старой власти по ночам жгли, а теперь послабление – можно днем.
   – А мы хотели друга в пионеры принять, – сказал Серж.
   Сторож с сожалением покачал головой:
   – Мемориал не работает. Акция будет не законной…
   – Мы проездом, – робко настаивал Серж, – завтра не сможем, и за ценой не постоим.
   Хитрый прищур сторожа выражал глубину мыслей.
   – Бутылка! – назвал он свою цену.
   Серж достал из авоськи пол-литра водки и протянул сторожу. Тот взял бутылку. Покрутил ее в руке и с удовольствием наблюдал, как внутри образовалась воронка с пузырьками.
   – Змей правильный, – сказал сторож, – водка не ларечная.
   – Натуральная, – подтвердил Серж, – в магазине брали.
   Сторож спрятал бутылку в огромный карман штанов, открыл зеленый ящик, сколоченный из досок. В ящике лежали грабли, лопаты, коса, лом, бруски для точения, ведра, лейка и большой деревянный крест. На боковой стенке на гвоздиках висели пионерские галстуки.
   – Разгильдяи потеряли. Несколько лет висят, – пояснил сторож, показывая грязным пальцем на галстуки, – выбирай любой.
   Серж осмотрел находки. Они были сделаны из шелка в виде тупоугольного равнобедренного треугольника, выцветшие, ветхие, со следами ржавчины, которая проела материю насквозь. Серж выбрал галстук, который казался новее – с одной дыркой и оторванным острым углом.
   Сторож перекладывал лопаты, грабли, гремел ведрами, вытащил деревянный крест и прислонил его к ящику снаружи. Крест состоял из двух березовых необтесанных палок. Комель у основания был заточен и испачкан в земле.
   – А крест зачем? – не удержался от вопроса Серж. Он повесил галстук на согнутую в локте левую руку, и стоял, как официант при обслуживании клиентов.
   – Для скаутов сделал! – ответил сторож. – Приезжали сюда на экскурсию – спрашивали, где вождь молился? Я сказал, что в зеленом кабинете – где писал, там молился. Дети любопытные очень, спросили, зачем яма?
   Я сказал, что ведутся раскопки – крест ищут, на который молился. Теперь перед экскурсией втыкаю его в березняке. Если спросят – говорю, что лесная молельня, а не спросят – хлопот меньше.
   – А яма зачем? – не удержался Серж от нового вопроса.
   – Электрики что-то чинили, а после себя не зарыли.
   Наконец сторож нашел то, что искал. Он снял чехол с древка и развернул флаг. На алом полотнище была изображена горящая пятиконечная звезда с человеческой головой.
   – Кого примать будем – тебя, что ль? – спросил сторож.
   – Нет, вон того, – Серж кивнул головой в сторону друзей, которые ожидали на скамейке.
   – Большого или маленького? – уточнил сторож.
   – Большого, – ответил Серж.
   – Маленький, – иди сюда.
   Гарик поднялся со скамейки и пошел на зов.
   – Держи флаг. Стой здесь! – сказал сторож и указал место около лужи на асфальте.
   Главным действующим предметом в процедуре построения был грязный указательный палец. Им дед работал, как регулировщик жезлом на перекрестке.
   – Большой иди сюда! – сторож поманил нового клиента к месту инагурации. – Стой здесь! – сторож указал на место рядом с Гариком. – Клятву знаешь?
   – Я знаю, ответил Серж за Боба.
   – Я его спрашиваю. Его примать, а не тебя, – грозно и серьезно сказал сторож.
   Боб смущенно покачал головой.
   – Повторяй за мной, – сказал сторож, – я…, вступая ряды пионерии, торжественно обещаю…
   Боб повторил. Сторож продолжил:
   – Не пить, не курить, по газонам не ходить, муравейников не топтать, стекол не бить, старушек через дорогу переводить, в общем жить, как учит партия… Клянись!
   – Клянусь! – испуганно ответил Боб.
   Серж повязал Бобу галстук. Сторож скомандовал:
   Отряд – равняйсь – смирно! С линейки шагом марш!
   Отряд из трех человек торжественным маршем прошел мимо деда.
   Впереди – знаменосец Гарик. За ним – юный пионер Боб. Колонну замыкал Серж.
   – Флаг отдать? – спросил Гарик.
   Сторож махнул рукой и сказал:
   – Мне не нужен. Забери себе.
   Колонна продолжила путь. Она вышла с центральной площадки, и, выдерживая равнение, проследовала к своему автомобилю. Сторож смотрел им вслед, пока последний оплот пионерии не скрылся за поворотом.

Глава 8

1

   Санаторий «Ривьера севера» непотопляемым авианосцем колыхался среди длиннющих сосен. Два огромных здания с темными окнами напоминали корабль, который покинула команда. Несколько этажей в первом корпусе светилось прерывистой змейкой. Редкие отдыхающие после ужина прохаживались по аллее и, встретившись, удивленно поглядывали друг на друга, как реликтовые ящеры, утратившие признаки злобности. Бездомные дворняги хозяйски обнюхивали скамейки и задирали ноги у каждой урны. Тропа здоровья в отдаленных уголках стала безлюдной, но линялые указатели исправно показывали направление среди хвойного леса.
   – Неплохо переночевать одну ночку в этой гостинице, – сказал Гарик.
   – Нам надо выспаться перед второй стоянкой, – поддержал предложение Серж.
   – Всегда готов! – лаконично ответил юный пионер Боб.
   Машина остановилась около регистратуры – отдельно стоящего здания. В стеклянном аквариуме администраторской комнаты сидела старушка с вязанием. Табличка с крупными буквами «Мест нет», могла поразить правдивостью любого доверчивого иностранца, но не Сержа. Он подошел к стеклянной перегородке с квадратным окошком, через которое удобно переговариваться детям, но взрослому человеку нужно войти в образ буквы «Г» русского алфавита, чтобы его поняли на той стороне, низко опустить голову и в раболепном наклоне высказать свою просьбу. Кто слабо знаком с местной письменностью, может легко найти похожую букву в другом алфавите. Например, латинская буква «L», как две капли виски из одной бочки напоминает свою сестрицу. Но ее поставили с ног на голову и свернули шею. Образ какой буквы лучше принять решает проситель с учетом местного диалекта.
   Серж заглянул через окошечко.
   – Мы хотим здесь переночевать, – сказал он без акцента.
   Старушка бодро встрепенулась. Она оказалась моложавой женщиной с волосами пепельного окраса. Вязальщица ткнула спицей в табличку и улыбнулась.
   – Но я заметил, что у вас работают три этажа, – сказал Серж.
   – Не три, а два, – поправила женщина. – На первом этаже не живут, и пустует второй корпус, но мест все равно нет.
   Парадоксы жизни заключаются в том, что табличками «мест нет», «тары нет», «ушла на базу», «сдачи нет», «билетов нет», «еду в парк», «пива нет» наполнена страна. Их надо применять, и они с успехом выставляются в любое время суток. Самолеты и поезда отправляются полупустыми. Пыль оседает равномерно в свободных номерах гостиниц, торговые дворы завалены пустой тарой, а где-то ощущается избыток пива, в котором тонут мухи. Холерики не верят надписи «Не влезай – убьет», они лезут на столбы и заглядывают в трансформаторные будки. Любопытных действительно убивает. У Сержа в книге по технике безопасности стояло «зачет». Он улыбнулся, как лукавый муж после длительного отсутствия, и сказал:
   – Букетик скромных фиалок разжалобит ваше неприступное сердце. Он протянул коробку конфет, на которой лежал ярко-желтый одуванчик.
   – Вы очень любезны. Мне так редко дарят цветы, – ответила женщина.
   Она взяла коробку. Цветок сбросила в урну, а конфеты спрятала в ящик стола.
   – Есть один двухместный номер, – печально заявила женщина, как будто расставаясь с великой тайной, при разглашении которой терялась всесильность.
   – Но нам хотелось бы трехместный, – робко запротестовал Серж.
   – Трехместных нет. Берите, что есть, – в ее голосе послышались нотки раздражения.
   – Берем, берем, – опасаясь отказа, согласился Серж.
   – На третьего можно оформить раскладушку, – добавила женщина.
   – Оформляйте раскладушку, – принял условие Серж, надеясь на то, что ему придется спать на кровати.

2

   Культурный центр санатория представлял двухэтажное здание. В нем размещались концертный зал, библиотека, буфет – конкурент висячим садам Семирамиды, в горшках на последнем этаже росло много пальм, фикусов, традесканций. Из бильярдного зала доносились звуки ударов по шарам.
   Наиболее посещаемой культурной единицей бал трактир, который назывался «бар», о чем свидетельствовали буквы на стеклянной двери. Человек за стойкой считал себя барменом. Он очень гордился черной бабочкой и своим положением, хотя в недалеком прошлом за выполнение такой же работы его называли половым и щелкали по носу за неаккуратность.
   В трактире сидело несколько посетителей. Они тянули через трубочку месиво, которое называлось «сорока-белобока». Это был истинно народный напиток и включал в свой состав водку и пиво. Половой упорядочил его разлив до аптекарских пропорций и впечатал в меню под рубрикой «коктейли». Фантазию оценили местные завсегдатаи. Первые посетители приходили после обеда.
   – Пиво есть? – спрашивали они по обыкновению.
   Несколько полок были заставлены пивом, но половой к удивлению посетителей отвечал:
   – Пива нет.
   Их недоумение хотело выплеснуться за грань дозволенного этикетом. Половой внимательно следил за их настроением и в момент, когда терпение покидало неуемную душу, говорил:
   – Читайте меню.
   Клиент брал меню и читал:
   – Сорока один, сорока два, сорока-белобока один, чистая белобока…
   – Что за чушь? – думал клиент.
   Злость перерастала в недоумение, а затем в добродушную ухмылку. Клиент принимал игру и говорил:
   – Сороку один, здесь!
   Ему открывали бутылку пива. Он выпивал его в жаждущем раздумье и подходил за новой порцией заказа:
   – Сороку два, здесь!
   Ему открывали бутылку пива другого сорта. О многом догадавшись, он делал новый заказ:
   – Сороку-белобоку один.
   – Половой вливал в сто граммов пива двадцать граммов водки и подавал клиенту.
   – Ишь ты! – ухмылялся заказчик. Он садился за дальний столик и с интересом наблюдал, как другой посетитель с недоумением встречался с новшеством.
   Игра понравилась всем. Началось стихийное соревнование – кто больше выпьет коктейлей за один вечер. Появились свои лидеры в употреблении сорок-белобок, но процесс шел стихийно и заканчивался падением участников форума под стол или выносом тела на свежий воздух.
   Среди завсегдатаев самым выносливым считался Жора-толстяк. Он носил кожаную куртку и был абсолютным чемпионом по употреблению сорок-белобок за один вечер. Когда выносили очередного ослабленного за стены трактира, чтобы клиент внешним видом не портил настроение молодежи, Жора в сердцах взмахивал рукой и выдавливал из себя:
   – Слабак.
   Чемпион имел на это право. Однообразие вечеров навевало грусть. Там, где нет проблем, проблем не бывает.
   У Жоры была своя методика тренировок, о которой он не любил распространяться. В течение года он не употреблял алкогольных напитков, а пил только козье молоко. В день он выпивал три большие банки молока, которые носили ему держатели коз. Тренировка Жоржа заключалась в том, что он добавлял в молоко по вкусу мочу козла производителя и хряка. Напиток получал специфический привкус. Секрет формулы смеси Жорж не выдавал. Он утверждал, что такое отвращение появляется, когда начинаешь в одиночку пить вторую бутылку водки: первая не улеглась в животе, а вторая открыта и выдыхается.
   В тихую гавань, как баржа, груженная арбузами, заплыл Боб. Он подошел к стойке трактира и, вдохновенно глядя на любимый напиток, воскликнул:
   – Бутылочку пива!
   – Пива нет! – ответил половой.
   Боб внешне остался спокоен. Он оглядел длинный ряд пивных и водочных бутылок. Его глаза отметили четыре наименования пива и десять водок. «В мире много странностей и если каждой уделять внимание, то не хватит времени на самое главное, – подумал Боб. Он заказал пакет сока и сел за ближайший стол.
   Несколько абстрактных рисунков висело на стенах. Художник мучился в поисках места для фрукта вдохновения и помещал яблоко в разные углы картины, меняя цвет фона и ломая пространство за яблоком зигзагами. Такие рисунки делаются с помощью картонных трафаретов, ими закрывают часть бумаги, а на открытые места распыляют краску. После просушки трафареты снимают, накладывают новые с другим расположением фигур. Процесс повторяется несколько раз, а в конце вырисовывается яблоко.
   Талантливые художники к яблокам прилепляют мух. В этом случае картина превращается в одухотворенный натюрморт с философским названием «не ждали». Если на фрукте изобразить росинку, то название можно сменить на сентиментальное «утро» или «после дождя». Гусеничный трактор размером с насекомое наполнит картину пафосом обновления. Мичуринское яблоко будет символизировать вызов лени и бесхозяйственности, а название, как залп эскадры, прозвучит грозно и сытно: «урожай».
   – По-моему, вы усмехаетесь над моими картинами?
   Боб не сразу понял, что это обращение относилось к нему, и продолжал сидеть с улыбчиво-безразличным лицом.
   Иногда, английскую выдержку путают с псковской ранимостью или вологодской рассеянностью. Отличить три явления друг от друга может специалист, прошедший языковую стажировку в двух областях нечерноземья.
   Многоводная и даже в некоторых местах болотистая псковщина выработала тип характера, склонный к доверчивости и дружелюбию. В мокрых краях родилась пословица, рыбак рыбака видит издалека. Иногда люди годами трутся бок о бок, живут в соседних домах, воды одной реки омывают разные берега, и между жильцами существует языковой барьер, который преодолевается с помощью весла. Это покажется странным, но только тому, кто знает, что весло служит для гребли.
   Если человек идет после бани с красным лицом, а навстречу ему бежит другой и дружелюбно ударяет первого веслом по плечу, то реакция пострадавшего может быть такой:
   – Мужик, ты че?
   Мужик берет сломанное весло и убегает его чинить. Эта черта близка к псковской ранимости – вопрос остался открытым.
   Бывает, что пострадавший не реагирует на приветствие и продолжает свой путь по дороге. Гребец достает второе весло и хлопает им встречного по другому плечу. Пешеход начинает понимать, что от него чего-то хотят и с вологодской рассеянностью собирает обломки весла, чтобы сколотить из них носилки для обидчика.
   Случается, что человек после касания веслом начинает нервничать и громко разговаривать. В его речи несколько раз проскальзывает учтивое трехбуквенное обращение, которое известно многим народам, и они его используют при любом удобном поводе. Оно служит для связи слов в разговоре и указывает на личность. Оно ассоциируется с грузом приличных манер и положением в обществе.
   Любой сэр может позавидовать английской выдержке, с которой нападающий, замученный отдачей, падает в пыльную дорогу и покоится под обломками собственного весла. Труден путь к пониманию истины, еще труднее согласиться с тем, что идешь не по той дороге, а времени для изменения маршрута не осталось.
   После пятого или шестого удара, который обрушился ему на голову, Боб подумал, что ему хотят сообщить срочную новость о наследстве, которое завещала богатая тетушка из Свазиленда, где много дикой саранчи. Но после настырного десятого удара, он утвердился в мысли, что его бьют.
   Боб всегда сетовал на свою неуклюжесть. Он слишком резко вскочил. Несколько человек, давя друг друга, отлетело к урне. Последнему из нападавших творцов Боб предложил сесть, но слишком высоко поднял стул. Сиденье прошло сверху вниз через голову, собеседник остался стоять, как бледная поганка без шляпки, окаймленная бахромой мини юбки. Уголки его губ подернулись заторможенной улыбкой.
   – Кубисты расшалились, – сказал Жорж, когда несъедобный гриб, покачиваясь, побрел к выходу.
   Жорж подошел к столику, где только что разыгралась трагедия, и представился:
   – Я чемпион мира по принятию сорок-белобок.
   – А я – многоборец, – ответил Боб.
   Они сели за стол.
   Художникам оказали первую медицинскую помощь. Медбратья хлопали кубистов по щекам, дали понюхать нашатырь и понесли тела к выходу.
   – Вольному – воля! – шептали губы первого пострадавшего.
   – Разное течение – разное видение жизни! – говорил второй пострадавший, когда медбратья лавировали с ним между столиками.
   – Творческий застой – самое страшное для художника, – сказал Жорж, обращаясь к Бобу, – кажется, вы дали им новое направление и вывели из духовного кризиса. Свежий воздух придаст им бодрости. – Жорж отхлебнул из своего стакана лимонад и, разглядывая пузырьки, которые тоненькими бисерными ниточками поднимались со дна, сказал:
   – Через неделю истекает мой чемпионский срок. Я хочу вызвать вас на состязание.
   Боб не удивился. За короткое время он столкнулся со многими неясностями, которые запутали окружающий мир, сделали его непредсказуемым. Боб спросил:
   – В чем заключается состязание?
   – Нужно преодолеть все спортивное меню и суметь заказать белобоку.
   Такой ответ не прояснил ситуацию, а скорее запутал дело. Боб был в недоумении. Жорж пояснил свои путаные мысли.
   – Соревнование состоит из меню, которое делится на два тайма. В каждом тайме четыре пивных раунда. Раунд состоит из четырех коктейлей. Количество пива в коктейле всегда одинаково – сто грамм. В эту дозу добавляется двадцать грамм водки. Коктейль называется сорока-белобока один. В сороку-белобоку два добавляется тридцать грамм водки. В сороку-белобоку три – сорок грамм и в сороку-белобоку четыре – пятьдесят грамм. После окончания раунда меняется сорт пива, подается портер. Во втором тайме меняется сорт водки.
   Боб слушал внимательно. Он пытался сосчитать. Сколько ему придется выпить пива и водки, но даже для человека, знающего о существовании Бинома Ньютона, это оказалось трудной задачей. Боб запутался в числе перестановок и сочетаний, но практический ум подсказал, что в общей сложности придется поглотить пол-ящика напитков. Объем жидкости был невелик, но Боба смущал адский состав смеси. Если капля никотина убивает лошадь, то правильно приготовленный коктейль может свалить с ног целый табун мустангов. Неожиданное открытие вспышкой озарило размышления Боба. Он воскликнул:
   – Так ведь это же ерш!
   Последнее слово, как звон набатного рельса оглушило мирно отдыхающих завсегдатаев трактира. Половой выронил стеклянную рюмку. Звон разбитого стекла, как запоздалый удар молоточком кузнеца-мастера, незаметно растворился в всеобщем ропоте.
   – Тсс! – прошипел Жорж, – не называйте этим мерзким словом благородную идею. Вас могут не понять.
   Боб огляделся. Много непонятливых глаз смотрело в его сторону.
   – За чей счет пойдут расходы? – спросил Боб.
   – За счет пожертвований зрителей.
   – Что ждет победителя?
   – Титул чемпиона года и вечная запись в клубе «белобок» с почетным званием полковник.
   Боб давно мечтал доказать, что его большой мужественный организм способен ставить рекорды. У него есть сила воли, но его тело не приспособлено для гимнастических колец или для бега с барьерами. Лошадь слишком нежна, чтобы Боб мог принять участие в стипльчезе, а велосипед до убогости хрупок и часто ломается. Кровь рекордсмена бурлила в жилах Боба. Он вымолвил:
   – Согласен!
   Крепкое мужское рукопожатие скрепило договор двух соперников. По залу прокатился ропот одобрения.
   – К соревнованию допускаются прошедшие медосмотр и годные по состоянию здоровья к работе на водном транспорте, – с удовольствием сообщил Жорж, – но эту формальность мы уладим.

3

   Жорж распорядился о проведении матча. Добровольцы, которые четко знали правила игры, вошли в судейскую коллегию. Они подготовили площадку для соревнований. Посреди зала были поставлены два стола и два стула. Из других столов был сооружен коридор к стойке. Его разделили веревочкой. Для спортсменов принесли специальную одежду – широкие рубахи-косоворотки с орнаментом, которые подвязывались поясом. Жорж надел красную рубаху. Бобу досталась синяя косоворотка.
   Половой предложил зрителям достать из фуражки два фанта. Председатель развернул их и прочел название водок, которые примут участие в первенстве. (Чтобы не делать рекламу фирмам-производителям, автор держит в секрете названия напитков.)
   Когда все было подготовлено к соревнованиям, половой ударил бамбуковой палочкой по бокалу. Слабый звон распространялся по залу. Все ждали, когда из дальнего угла отзовется комариный писк камертона. Ответный звук был настолько слабым, что многие его не слышали, но могли видеть – над лапками камертона на тонкой капроновой нити висела пластина размером с медную монету. Нить дрожала от резонансных колебаний. Соревнование начиналось в абсолютной тишине.
   После соблюдения ритуала председатель судейской коллегии встал и нарушил могильную тишину:
   – Сегодня произойдет очередной матч за звание чемпиона мира по сорокам-белобокам.
   Публика взорвалась громом аплодисментов.
   Когда шум утих, председатель продолжил речь.
   – Слева от меня чемпион прошлого года – Жорж. Он известен как опытный боец и единственный член клуба «Белобок». Справа от меня наш гость – Боб, который осмелился бросить вызов Жоржу и побороться за чемпионский титул.
   Когда все формальности были соблюдены, главный судья подал знак половому, который ударил в гонг. Матч начался.
   Жорж встал из-за стола, подошел к стойке и сказал:
   – Первую сороку-белобоку один!
   Половой подал спортсмену приготовленный коктейль. Жорж взял бокал, направился к своему столу, сел за него и залпом выпил напиток. То же самое повторил Боб.
   Судьи внимательно следили за разливом коктейлей. Обоим участникам полагалось наливать напиток из одной бутылки. Заказ должен произноситься четко, спортсмен сам нес напиток до стола и выпивал его сидя. Спортсмен не мог дольше положенного времени сидеть за своим столом. Невыполнение одного из требований накладывало штрафную дозу в размере сороки-белобоки один, которая выпивалась после пивного раунда у прилавка.
   Боб следил за реакцией зрителей. Ему нравились аплодисменты, которыми они приветствовали каждый выпитый бокал и скандировали:
   – Пей до дна, пей до дна!
   Ему хотелось выпить коктейль около стойки. В этот момент Боб думал, что правила очень строги и до формальности глупы – ему приходилось в ходе встречи бороться со своими привычками, но после третьего раунда он понял, что донести бокал до своего стола, не расплескав содержимое, требует большого внимания. Боб споткнулся на ровном месте – потерял ориентацию, но устоял на ногах. Часть напитка вылилась на пол. Судьи начислили штрафную дозу. Разливать напиток запрещалось.
   Жорж тоже получил штрафную дозу. На его лице помощник судьи зафиксировал две блестящие струйки. Коктейль был выпит не полностью.
   После первого тайма давался отдых десять минут. Боб чувствовал, что может продолжать соревнование, но перерыв был обязателен. Наступило очередное испытание – сидеть и бороться с ужасной слабостью, которая прижимает тело к стулу, кружит голову и заставляет плыть в эфире. Боб на мгновение забыл, для чего он здесь и что с ним происходит. В зале тихо звучала песня:

     Первый тайм мы уже отыграли,
     Но одно лишь сумели понять,
     Чтоб тебя на земле не теряли,
     Постарайся себя не терять…

   Лирическое напутствие прояснило сознание Боба. Надо вычеркнуть все самое ненужное, не обращать внимание на соперника, выработать алгоритм в работе. Боб взял листок, который лежал на столе. Это было спортивное меню. В первом тайме Боб пренебрег им, но теперь понял, что без подсказки ему не обойтись. Он будет вычеркивать строчку перед тем, как встать. Около уха раздался голос судьи:
   – Осталось тридцать секунд.
   «Много это или мало», – подумал Боб. Он взял карандаш и, как шахматист записывает свои ходы, вычеркнул верхнюю строчку на листе. Прозвучал гонг. «Главное не киснуть, держать себя под контролем», – думал Боб.
   Он уверенно выполнил первый заказ, затем второй, третий. Боб не смотрел на своего соперника, но чувствовал его дыхание, видел неуклюжую тень огромного тела. Тонкая веревочка, которую привязали одним концом к стулу, а другим – к гвоздику на прилавке, разделяла два мира, имеющих право на существование.
   Жорж-соперник воскликнул:
   – Я пропускаю ход.
   Это означало, что он остается сидеть за своим столом еще три минуты, а при следующем заказе ему подадут двойную порцию напитка. Бобу тоже не хотелось вставать, но он понимал, что соперник сбивает ритм и хочет навязать свою игру. У Боба своя тактика – не останавливаться, делать как можно меньше пауз.
   Второй тайм подходил к концу. Зрители замерли. Они внимательно следили за событиями и понимали, что спортсмены действуют на пределе своих сил и разума.
   – Четвертая сорока-белобока четыре, – заплетающимся языком проговорил Жорж. Он икнул, крепко схватился за стакан, как за опору и пошел к своему столику. Каждое неловкое движение спортсмена сопровождалось тяжелым выдохом зрителей, как будто они провожали мяч на футбольном поле при опасной ситуации у ворот.
   Жорж удачно сел на свой стул, выпрямился и, цедя сквозь зубы напиток, выпил все до дна. Аудитория облегченно вздохнула. Жорж поднялся. Он чувствовал, что если просидит еще хоть немного, ему будет не встать. Он почти валился с ног, но дошел до стойки и сказал:
   – Чистую белобоку!
   Заказ был сделан. Жорж подарил беззаботную улыбку спящего младенца всем зрителям и счастливый рухнул рядом со стойкой. Он выполнил свою чемпионскую норму, которая год назад принесла ему славу. Внимание зрителей переключилось на участника в синей косоворотке.
   Перед глазами Боба передвигались какие-то непонятные силуэты. Он держал в руках меню и никак не мог понять, что ищет на листе бумаги. Кривыми линиями был исчеркан весь листок. Боб увидел надпись «чистая белобока». Второе слово было зачеркнуто. Он проследил глазами за линией и увидел, что она идет от предыдущей строчки. «Значит, мне заказывать чистую белобоку», – прошелестела коварная мысль.
   – Осталось десять секунд, – голос судьи раздался со стороны левого уха. Он заканчивал отсчет времени.
   В последний момент неимоверным усилием воли Боб заставил себя подняться. Он неуверенно переставлял ноги. Каждый шаг отдавался в животе вулканическим всплеском. Внутри бушевала слепая похоть организма. Около стойки Боб долго качался. Его губы шевелились, но в тишине никто не слышал слов. Мускулы лица дрожали. Глаза были закрыты. Боб думал о волшебной жар-птице, имя которой должен произнести. Наконец он вымолвил:
   – Чистую белобоку!
   Зал взорвался овациями. Боб понял, что он на правильном пути. Алгоритм продолжал работать. Боб взял с прилавка стакан и, держа его двумя руками, понес к своему месту. Как стрелка компаса неотвратимо показывает на север, так Боб, повинуясь инстинкту, сел на стул, и, запрокидывая голову, как органист после заключительного аккорда, вылил в себя чистую белобоку. Ему хватило мастерства, чтобы не уронить стакан, а аккуратно поставить его на край стола.
   Зрители смотрели на синюю рубаху Боба, и слезы счастья текли из их глаз. Под стол медленно сползал новый чемпион года, действительный член клуба «Белобок».
   Половой развернул конверт и прочитал завещание, в котором Боб указывал номер комнаты, в которую должны доставить тело после соревнования.

Глава 9

1

   Гарик и Серж были встревожены состоянием своего большого друга, который вторые сутки отказывался от приема пищи. Гарик подносил ложку с овсянкой ко рту Боба, но струя воздуха распыляла съедобное месиво – оно мелкими брызгами разлеталось по комнате и оседало на стенах, полу, люстре и лице кормильца. Боб не мог есть, потому что спал. Первые полсуток он спал тихо, как утомившийся гадкий утенок, который устал бороться с бурей и нашел приют в теплом дупле. Постепенно ослабший организм набирал силу. Струя воздуха, выдуваемая легкими, становилась сильнее, сопение перерастало в умеренный храп, подобный неожиданному извержению камчатского гейзера.
   Со стороны коридора на дверной ручке номера, в котором ночевал Боб, висела табличка «не шуметь!» Она призывала тех, кто умеет читать, бесшумно передвигаться по коридору. Но надпись безнадежно устарела, потому что храп пугал своим настойчивым проявлением отдыхающих, и все переселились на другой этаж.
   У входа в номер на табуретках сидели две сухонькие старушки. Они подогнули ноги под сиденья, чинно сложили руки на коленях и напоминали сестер-двойняшек. У бабы Марфы был повязан на голове красный платок с желтыми ананасами, а у бабы Акулины синий платок с павлинами. Рядом с ногами у каждой стояла двухлитровая банка молока. Старушки громко разговаривали между собой. Они не обращали внимание на табличку, которая призывала к тишине.
   – Всю жизнь в них вкладываешь, из соски выкармливаешь, – говорила бабка Марфа, – целый день заботишься, а она выросла и норов свой показывает. А мне что показывать? Я всякое видела – все стерплю.
   – Трудно с ними, – соглашалась бабка Акулина. – Малые детки – малые бедки, большие детки – большие бедки. А без них никуда не денешься – ты их кормишь, а они – тебя. Моя смирная, а как чего захочет, так хоть режь ее, а своего добьется.
   Бабка Акулина в синем платке с павлинами наклонилась в сторону собеседницы и шепотом сообщила:
   – Я приводила своей жениха из Ильичева.
   – Слыхала, там хорошие женихи.
   – Так жених жениху рознь. Одному только дай пожрать, а дела не сделает, а за все уплачено.
   – Да, – сокрушенно покачала головой бабка Марфа, – козлы нынче в копеечку обходятся.
   Старушки замолчали и прислушались к шуму в комнате. Они обе привстала, бабка Акулина приоткрыла дверь, просунула в щель голову и спросила:
   – Бобик не проснулся?
   – Нет, – Гарик вставил слово между двумя всплесками гейзера. Акулина закрыла дверь и таинственным шепотом сообщила:
   – Спит болезный.
   Старушки уселись на табуретках и, как крылатые грифоны, сторожили сон своего фараона. Они пришли сюда по распоряжению эксчемпиона Жоржа. Он закончил тренировки. Сократил потребление молока и теперь делился им со своим бывшим соперником. Жорж строго наказал проследить, чтоб молоко попало лично Бобику. Старушки исправно выполняли волю заказчика. Они не хотели в лице Жоржика терять хорошо платящего клиента, в то же время им жалко было оставлять банки, которые непременно пропадут. Пятый час старушки сидели около двери, никуда не отходили и обсуждали повадки своих коз.
   Серж знакомился с описанием процедур для лечения сердечных больных. Он отверг музыкально-нюхательные сеансы. Они погружали человека в заросли колючих лесных трав, кустов жасмина или соловьиную рощу. Соляные пещеры, расположенные в сыром подвале, не могли пробудить от летаргического сна. Водные процедуры включали в себя душ «Шарко», который в отличие от обыкновенного душа лил не на голову, а на пятки. При струйном массаже вода тонкими иглами била по спине, бокам, груди. Ванна с углекислым газом была мечтой бражника. Если растворить в ней ведро сахара, то можно купаться в сладком шампанском целый день. Серж пролистнул несколько страниц, посвященных подводному массажу и, подражая старушкам, сказал:
   – Если Бобик проспит еще сутки, то мы обанкротимся. Наши финансы не позволяют задерживаться здесь очень долго.
   Гарик внимательно слушал. Его левое ухо было заложено ватным тампоном, который предохранял от храпа, а правое со свободной раковиной воспринимало речь.
   – Я нанял врачей, – продолжал говорить Серж. Он взглянул на часы, – сейчас они соберут консилиум и решат что делать.
   Врачей долго ждать не пришлось. Гарик не успел доесть кашу, как в комнату вошли трои человека в белых халатах. Судя по одежде, они относились к медработникам. Двое мужчин держали в руках носилки, а женщина – молоток с резиновым наконечником.
   – Где больной? – спросила женщина у Гарика, который доедал кашу. Гарик указал ложкой на кровать, где покоился Боб.
   Женщина была врачом-терапевтом. Она подошла к спящему пациенту, подняла ему веки, покрутила молоточком над его лицом, взяла ватку в руки и оттопырила ему нижнюю губу. Послушала через трубочку дыхание. Постучала по ребрам. Задрала нижний край одеяла (пациент спал в носках) и провела острым концом молоточка по ступням. Боб дернулся во сне. У Гарика перекосило лицо. Серж часто заморгал.
   Врач села за стол. Раскрыла перед собой папку и спросила:
   – Сколько он спит? – ей не хватало дополнительных сведений для установки точного диагноза.
   – Более суток, – ответил Серж.
   – И плохо ест, – поспешно вставил Гарик.
   Врач записала точный диагноз. В титульном листе медицинской карты кроме паспортных данных значилась графа – «партийность». Гарик увидел в этой графе прочерк, ткнул в черточку пальцем и подсказал врачу:
   – Он пионер.
   – Это не имеет значения, – врач устранила авторучкой указательный палец бдительной сиделки с бланка и продолжила непонятно писать. Когда она заполнила все графы кроме одной «рекомендуемое лечение», она обратилась к двум мужчинам в белых халатах.
   – Коллеги, ваше мнение?
   Два белых пятна, не проявлявших интереса к проблеме, шевельнулись. Первое пятно-халат принадлежало истопнику – в виду работы кочегарки не на полную мощность, его попросили принять участие в консилиуме. Второй был водопроводчиком, но по совместительству работал санитаром. Несловоохотливый кочегар с большими ушами, карими глазами и сопливым носом самоустранился от высказывания мнения. А водопроводчик, привыкший сначала оценить свою работу, а затем приступать к ней, сказал:
   – Душ «шарко» отпадает. Он на втором этаже. Струйный массаж тоже не годится – пациента в вертикальном положении не удержать. В водном массаже узкий проход – в коридоре не развернуться.
   Водопроводчик замолчал. Установилась тихая мучительная пауза, нарушаемая посвистом Боба. Все ждали окончательного вердикта.
   – Можно попробовать ванну с углекислым газом, – сказал водопроводчик, – там широкий проход.
   Врач записала процедуру в медицинскую карту больного. Коллеги положили подушки на пол. Сверху поставили носилки и столкнули пациента с кровати. Подушки под носилками смягчили удар. Храп на мгновение захлебнулся, но тут же обрел твердое звучание.

2

   По аллее к водолечебному корпусу двигалась процессия. Ее возглавляла врач. Четверо мужчин несли носилки. Водопроводчик и кочегар держались за передние ручки, а Серж и Гарик за задние. Последними следовали хозяйки коз с банками молока в авоськах. Около ступенек центрального входа процессия остановилась. Носильщики отдыхали перед штурмом двадцати ступенек, которые нужно преодолеть, прежде чем попасть в здание. Минута расслабления освежила силы. Как штангист перед решающим подходом к снаряду, мужчины сделали последний рывок. С первыми шагами вверх, тело с носилок начало сползать вниз.
   – Вира! – заорал водопроводчик, имея в виду, чтобы Серж и Гарик подняли носилки выше, но напуганный кочегар поднял свою сторону. Тело Боба сползло еще больше.
   – Назад! – крикнул водопроводчик.
   Эту команду поняли все. Бригада медбратьев сошла со ступенек и поставила носилки на землю. Коллеги поменялись местами. Теперь Серж и Гарик взялись за передние ручки, а кочегар и водопроводчик за задние.
   При второй попытке преодолеть ступеньки – надрывным голосом крикнул Гарик:
   – Поднимай!
   Его команда осталась без внимания. Тело продолжало сползать с носилок. Коллеги вновь отступили. Трудную ситуацию обсуждали стоя.
   – Надо что-то делать, – сказала врач.
   – Делать что-то надо, – хором высказали самостоятельную мысль старушки.
   – Что-то надо делать! – кочегар подвел окончательный вывод и почесал огромный затылок.
   Водопроводчик провел пальцем по своей переносице. Как будто очки, которых он никогда не носил, натерли кожу. И в глубоком раздумье сообщил:
   – Здесь надо применить «купель Ивана».
   – Нет такой процедуры, – сказала врач. Она открыла папку и провела пальцем по списку лечебных процедур, проверяя свою память.
   – Это народное средство, – сказал водопроводчик, – придумано женой моего друга и названо в честь ее мужа.
   – Мы не можем сидеть здесь вечно, – сказала врач.
   – Касатик, – жалобно запричитали старушки, – козы не доены. Молоко киснет.
   – Эту дорогу нам не осилить, – изрек водопроводчик, кивком головы показывая на лестницу. Крутой подъем, и в коридоре будет тесновато.
   – Купель – хорошее средство, – задумчиво протянул кочегар, продолжая чесать затылок. – Дорога туда не в гору.
   Все посмотрели на врача. Решающее слово осталось за специалистом.
   – Хорошо, действуйте, – ответила врач, – но только под вашу ответственность.
   Коллеги взяли носилки и понесли их по тропе здоровья в сторону залива. Ветер качал макушки вековых сосен и сдувал с веток сухие иголки. Иногда на землю падали шишки. Они, как миниатюрные прыгучие ежики, спугивали лесных воробьев, которые копошились в хвое. Волны безвольно ласкались о прибрежные камни – терлись об их шершавые изрытые оспинами бока и острыми язычками старались дотянуться до сухой серой кромки берега, чтобы оставить влажную, темную вершину мокрого пятна.
   Деревянные мостки на темных валунах вели в море. Коллеги поставили носилки на каменистый берег. Бабка Марфа в беспокойстве взмахнула руками и с испугом выдвинула неожиданную версию:
   – Касатики, а если он не проснется и потонет?
   – Не дрейфь, мать! Мы ему спасательный круг привяжем, – развеял ее сомнение водопроводчик. Он открыл дверь сарая, где хранился садовый инвентарь, и зашел внутрь.
   К слову сказать, водопроводчика звали Матвей. Он считал себя рыболовом и постиг все грубые формы ужения, кроме ловли акул на живца. Теперь Матвей учился мастерству сетевязания. Он плел сеть на леща. Без грузил и поплавков сеть не обходится. Все, что тонет в воде, можно использовать грузилом, но не все, что держится на поверхности, может стать поплавком.
   Клизма – облегчает жизнь массам. В прямом смысле животворной струей устраняет заторы на пути прогресса в светлое сегодня. Дарит простую человеческую радость мировосприятия. Скромно, без лишнего пафоса и наносной рекламы в хаосе сложной медицинской техники, продолжает оставаться главным докторским прибором. Таинственная незнакомка с оранжевым шаром в руке врывается в сложную закопченную жизнь, проникает в глубины бытия и праведным жезлом регулировщика дает широкую дорогу движению. Памятник клизме будет стоять там, где народная тропа ведет к исцелению. Цветы у пьедестала – не дань моде – это акт благодарности за бескорыстную помощь от благодарных поклонников. В каждой квартире можно отыскать забытую старую клизму. Выражение «вставить клизму» стало нарицательным. В некоторых отдаленных районах крайнего юга существует культ клизмы, как единственного средства, спасающего от недуга. Люди едут за тысячи километров, чтобы ощутить новую чудодейственную помощь удивительного продукта. Пусть всегда будет клизма! Она напоминает теннисный мяч, которому пришили длинный буратинный нос. Матвей обрезал носик, а чтобы воздух не выходил из сферы, в отверстие вставил заглушку. Готовый поплавок использовался для сетевого улова крупных и мелких водоплавающих.
   Матвей вышел из сарайчика с гирляндой красных клизм. Они небрежно висели на плече. В жертву науки и спасения человека отдавалась рыболовная снасть. Мужчины приподняли Боба с носилок, а Матвей обмотал верхнюю часть тела пациента ожерельем из клизм.
   Врач с хирургической педантичностью молчаливо наблюдала за событиями и спросила:
   – Что это такое? – в ее голосе кроме интонации вопроса звучал пафос раздраженного хозяйственника.
   – Это спасательный пояс, – ответил водопроводчик.
   – Меня интересует – из чего он сделан?
   – Вы тоже любите рыбалку – это редкое явление в женщине, – довольно ответил Матвей. Он не замечал, что над его головой сгущаются тучи.
   Врач нагнулась над носилками и нажала на один из мячиков.
   – Я спрашиваю, что это такое?
   – Это поплавок.
   – Хорошо. Раз вы не понимаете, я задам вопрос по-другому.
   Врач достала из кармана маленькую клизму и спросила:
   – Что это такое?
   – Это клизма, – ответил Матвей.
   – Вот именно, – воскликнула врач. – Меня интересовало: куда они деваются? За последний квартал я списала тридцать восемь клизм, за предыдущий – двадцать пять. Такое количество клизм не могло стереться так быстро. У нас санаторий не желудочно-кишечного профиля, а сердечно-сосудистого. Я, как зав отделением, как член народного контроля, как член женсовета, как член садоводов, как член спасения на водах не оставлю без внимания этого дела. – Врач говорила с энтузиазмом, но постепенно ее голос ослабевал, начинал дрожать, в глазах появились слезы, она отвернулась от коллег, положила на камень папочку с документами, села на нее и разрыдалась.
   Мужчины не знали, как ее утешить, но пациент новым извержением гейзера напомнил о себе.
   – Надо действовать, – скомандовал водопроводчик.
   Коллеги взяли носилки и ступили на шаткие мостки.
   На счет «три», тело Боба полетело в воду с одной стороны досок, четверо мужчин упали в воду с другой, а носилки остались лежать на деревянных мостках и покачивались, как весы правосудия.
   Боб проснулся в тот момент, когда свежий ветер ласкал лицо прохладой, и двое ангелов в белом одеянии хлопотали у изголовья. Боб не верил в мистику, но от кого-то он слышал, что ангелы приходят к праведникам, а любой таинственный обряд связан с окроплением водой. Боб ждал окунания в купель, но надеялся на лучшее, что это произойдет во сне, а не наяву. Когда волны сомкнулись над головой, он почувствовал реальную опасность, сориентировался и поплыл в сторону берега. Боб махал руками и продвигался вперед, а плавучесть обеспечивали клизмы. Живот коснулся дна. Боб перестал грести, встал на четвереньки и, похожий на ожившего мамонта, которому изыскатели отпилили для музея бивни, выбрался на сушу. С другой стороны мостков карабкались на берег четыре мамонтенка.
   Бабка Марфа, которая по своей немощи не принимала участие в заплыве, активизировалась. Она подскочила к Бобу, сунула ему в руки банку молока и сказала:
   – Выпей, касатик, молочка от Дерезы!
   Боб не заставил себя долго упрашивать. Он большими глотками осушил двухлитровую банку. Счастливая бабка Марфа, свободная от обязательств перед Жоржем, спрятала банку в авоську и поправила на голове платок с ананасами.
   Бабка Акулина протянула свою банку:
   – Отведай, болезный, молочка от Березы!
   Боб отказался от второй порции молока. Он махнул головой в сторону ослабевшего стада.
   Бабка Акулина подошла к четырем мужчинам, которые стояли в мокрой одежде, и протянула им свое угощенье. Медбратья поочередно, осторожно, передавая банку из рук в руки, сделали несколько глотков. Матвей последним пригубил банку. Он подошел к врачу и сказал:
   – Елена Юрьевна, не побрезгуй, выпей молочка.
   Врач была тронута вниманием. Она радовалась благополучному исходу процедуры, взяла угощение, краем халата протерла горлышко банки и выпила остатки молока. На стекле отпечатался след от помады.
   – Меня мужчины никогда не угощали молочком, – сказала врач и улыбнулась. На кончиках ее улыбки вспорхнули два белых уса. – Простите меня. Я погорячилась. – Она показала пальцем на Боба, с которого сматывали гирлянду, – устройство действует безотказно.
   Матвей засмущался и произнес:
   – Моя конструкция хоть бегемота выдержит. Бабка Акулина забрала пустую банку и вместе с Марфой они поспешили доить коз.
   Врач покопалась в кармане своего халата и протянула Матвею маленькую оранжевую клизму.
   – Возьмите вот это. Я поливаю ей цветы в горшках, но пусть она послужит на благо умного человека.
   Грубых ладоней Матвея коснулись нежные подушечки пальцев Елены Юрьевны. Он спросил:
   – А как же вы – без клизмы?
   – Я буду поливать кактусы из лейки, – гордо ответила врач-терапевт.
   Она заправила под колпак выбившиеся волосы и удалилась по лесной тропинке в сторону лечебного корпуса. Ее белый халат долго мелькал среди хвойного леса как одинокий парусник среди бутылочно-зеленых волн. Она шла, а вокруг щебетали чибисы, или это казалось ей.
   – Вот женщина, – выдохнул водопроводчик Матвей. – Вот возьму и приглашу ее на рыбалку.
   Ему было стыдно, что он без спросу подбирал клизмы у цветочных горшков. Он не мог предположить, что кто-то брызгает из них на цветы.

Глава 10

1

   Машина с тремя голодными рыболовами мчалась по шоссе. На крыше багажника лежала надутая лодка. По ее бортам висели ветки с красными плодами волчьих ягод. Они обозначали габариты груза.
   Слева и справа за окном мелькал плоско-болотный ландшафт, на котором зеленела хвойно-лиственная флора. За кормой вытянулся населенный пункт с экзотическим названием Зеленая дубрава. Около сельмага росло два чахлых тополя, между ними лежал отполированный штанами ствол дуба, на сучке которого хрустальным блеском сиял дежурный граненый стакан, а в кострище валялись обгоревшие банки из-под бычков в томате.
   Машину подбросило на ухабине. Дремавший Боб открыл глаза – сонливость закончила борьбу с голодом поражением, после чего Боб объявил:
   – Завтрак с утра просто необходим.
   Никто не стал с ним спорить. Машина съехала с главного шоссе, переваливаясь с рессоры на рессору, преодолела кочки и остановилась в местности, которая на секретной карте полевых командиров отмечена названием «скотный двор».
   На кратковременной остановке Гарик проявил незаурядные способности при заваривании целебного чая из лесных трав. Он разлил свое варево по кружкам и раздал всем по пачке вафель.
   – Немного странноватый запах у этого чая. – Серж сделал легкое замечание по поводу кулинарного дарования повара.
   Гарик обиженно насупился и в знак молчаливого протеста первым отхлебнул немного чая. Жидкость напоминала вкус прессованного кизяка. Гарику хотелось сморщиться, но вместо этого он улыбнулся и сказал:
   – Ничего странного. Березовые почки придают напитку терпкость и темно-зеленый цвет. – Он причмокнул губами и, смакуя вкусовой букет, сделал предположение, – надо слегка подсластить.
   Гарик высыпал в котелок остатки сахара из пакета и размешал жидкость столовой ложкой. Боб отхлебнул из кружки чая, закусил вафлями и поинтересовался:
   – Что кроме цвета дают березовые почки?
   – Здоровье и силу, – нисколько не сомневаясь в верности своих слов, ответил Гарик. Он похлопал себя кулаком по груди – раздалось лязганье ключей, которые висели на шее под футболкой. Ими Гарик затягивал гаечки в салоне машины, если что-нибудь дребезжало при езде. – В здоровом теле – здоровый звук! – торжественно заявил Гарик. Его лицо светилось счастьем беспроблемного человека.
   Боб похлопал себя кулаком по груди, но она не издала бренчащей мелодии. Боб расстроился. Он начал сомневаться в своем здоровье и для проверки постучал по груди Сержа. Тот подавился чаем и закашлял.
   – Березовые почки заваривают как чай и пьют при легкой простуде, – сказал Гарик. – Если вы кашляете, то чайная ложка на полстакана кипятка снимает хворь.
   Боб и Серж без подсказки поняли, что со здоровьем у них что-то случилось, и с отвращением начали пить целебный чай. Гарик просвещал их в вопросах лечения:
   – Настойку из березовых почек втирают при болях в суставах.
   Боб посмотрел на свои согнутые колени и попытался их распрямить. Суставы работали не так резво, как хотелось бы. Подозрительный скрип выдавал симптомы страшного недуга – в костях отвердевала смазка. Боб направил взор в голубеющую даль небес, незаметно накренил кружку и вылил немного чая на брюки. Облегчающее жжение расползалось по колену. Болезнь временно отступила.
   У Сержа заныл правый локоть. Рука окаменела и не желала разгибаться. Серж испугался, что может уронить кружку с драгоценным бальзамом – поставил ее на пенек, а левой рукой начал усиленно втирать отвар в больной сустав.
   Гарик охотно вспоминал народные рецепты:
   – Сухие распаренные березовые листья применяют для припарок при подагре.
   Боб и Серж не знали, что такое подагра. Но одновременно ощутили приступы странной болезни. У Боба подагра разыгралась под мышками, а Серж почувствовал подагру между лопатками. Гарик с удовольствием наполнил их пустые кружки до краев и сказал:
   – Настой из березовых листьев применяют при пролежнях, ожогах и потливости ног.
   Серж и Боб поняли, что они совсем плохи. Именно пролежни не давали Бобу спокойно сидеть, а Серж мучился потливостью ног – внутри обуви булькала потливость. К ужасу Серж обнаружил у себя потливость ладоней, лба и головы. Теплый пот стекал по шее и беспокоил подагрическую спину.
   – Корой березы лечат диатез, раны и язвы, – сказал Гарик.
   Неожиданно Боб понял причину красных пятен на лице Сержа, а Серж подумал, что заразился диатезом от Боба. Они подозревали друг друга в одинаковой болезни.
   – Деревом мудрости называют березу во Франции, – сказал Гарик. – Ее корни используют как противолихорадочное средство, а листья помогают против желтухи.
   Наконец Боб понял, что красные пятна на лице и руках вовсе не красные, а оранжево-желтые. Он чувствовал в себе последнюю стадию желтухи и как ревматический лихорадочный кабан готов был грызть корни березы, дуба, баобаба, фикуса или прутья чугунного забора, если они будут иметь целебные свойства. Боб вел беззаботную жизнь и не подозревал, что каждый день он медленно умирает от тяжелых недугов, которые паучьей сетью окутали его организм. Где-то сбоку в сети трепыхался Серж. Они вдвоем боролись за право на существование. Гарик был неумолим, правдив и чист. Он говорил горькую истину, но лучше знать ее, чем упиваться лживой лестью.
   – Молодые листья в виде настоя применяются при расстройствах нервной системы, – сказал как отрубил Гарик.
   Серж и Боб чувствовали, что обречены. Они никогда не были так счастливы, как в последние минуты, которые даровала им судьба. Жизнь наполовину вышла из их тел, но зацепилась за подтяжки Боба и проявляла последние рефлексы. Нервно дрожащие руки тянулись к котелку со спасительной жидкостью. На его дне плавала разварившаяся требуха. Гарик ткнул пальцем в мусор и сказал:
   – Отвар из листьев рекомендуется при склерозе.
   Боба мучил хронический склероз, а Серж заразился неизлечимой болезнью в детстве. Они тщательно жевали вареные листья как последнюю надежду на исцеление.
   – Если б я знал, что вам понравится эта дрянь, – сказал Гарик, совершенно не считаясь с состоянием своих подопечных, то я не стал бы пить свой чай, а отдал бы его вам.
   Речь осталась без внимания. Серж и Боб говорили о своих недугах.
   – Именно от нервов все болезни, – в раздумье шептал Серж. Боб глянул в его желтушно-язвенное лицо и спросил:
   – Ты давно болеешь этим?
   Они понимали друг друга с полуслова.
   – Со школьной скамьи, – меланхолично ответил Серж. Он старчески чмокнул губами, пошевелил бровями и вспомнил убегающую мысль: – на уроке арифметики меня спросили, сколько будет пятью два в факториале! Я ответил не сразу и долго думал. – Серж впал в прострацию и разглядывал вареный лист.
   – Я заболел раньше, – без хвастовства ответил Боб. – Мне говорили, что в два года я садился на горшок, не снимая штанишек.
   Они заплакали, обнялись и начали целовать друг друга. Гарик тайком смахнул слезу с уголка глаза и шмыгнул носом. Нервический срыв прошел.
   Серж продолжал разглядывать вареный листочек, а Боб пытался двумя пальцами поймать и отобрать у него темно-зеленое целебное пятнышко.
   Без аппетита больные доскребли содержимое котелка и закусили пачкой вафель.
   – У меня такое впечатление, что я сидел на краю сероводородной ванны в Мацесте и пускал кораблики, – сказал Боб.
   – Это бывает после целебного чая, – ответил Гарик.
   Сборы заняли немного времени. Гарик вел машину вдоль узкой речки по грунтовой дороге. В коричневой воде плыло много тины и крупных пузырей. Запах целебных трав становился резче и навязчиво проникал в салон. Бобу показалось, что он соскользнул в ванну, в которой пускал кораблики. Серж нюхал флакон с огуречным лосьоном. Гарик внимательно следил за рельефом ухабистой дороги. Она упиралась в ворота из двух деревянных столбов. Сквозь скобы на столбах были продеты жерди. Сломанная нижняя жердь обломком упиралась в землю. Они перегораживали дорогу к длинному одноэтажному кирпичному строению. От ворот в обе стороны тянулась изгородь, сколоченная из таких же столбов и жердей. Территория за ней служила загоном для коров. Глубокие следы парнокопытных испещряли землю. Коров в загоне не было. Они паслись вокруг Плетнева озера, из которого брал начало лесной ручей. Он протекал вдоль кирпичного строения и служил водопоем, затем нырял в трубу под дорогой и широким спокойным половиком двигался по ольшанику. На стыке слияния ручейка и мирового океана, Гарик брал воду для чая.
   Только больной мог убрать жерди в воротах и поехать на машине прямо по грунту, который представлял непреодолимое препятствие из навоза.
   Гарик первым догадался, что напоминает по вкусу целебный чай, поэтому нервно дергал рычаг передачи на задний ход. Шестерня скрипела, машина буксовала в вязкой земле, но все-таки выскочила на твердый грунт. Гарик уверенно поехал к основному шоссе.
   Серж и Боб высунули головы из окна и с жадностью вдыхали целебный воздух. Встречный ветер охлаждал красные возбужденные лица. На шоссе Гарик в панике нажал на тормоза. Машина резко остановилась, а Гарик взволнованно заговорил:
   – Я забыл сказать вам самое главное, – он на мгновение задумался, подбирая правильные слова, и произнес безупречную фразу: – Отвар березовых почек активизирует выделительные функции организма.
   Все трое внимательно посмотрели друг на друга и одновременно выскочили из машины. Вероятно, они забыли наломать веников для бани, чтобы избавиться от боли в костях. Главное лекарство в жизни – чистая совесть. Эту простую истину Гарик помнил с детства.

2

   «Мечта» – как много в этом слове заключено надежд и судеб, свершений тайных или явных в корысти без тепла зачатых, жестоких дел и разговоров, печалью наградивших брата. С мечтою властвовать над миром тиран глумится над народом и создает себе забвенье в сердцах грядущих поколений. Любовь тупым кинжалом страсти пронзает мозг, а безучастье могилу роет на погосте – и засыпают грунтом кости, и охладевшие тела приют находят у червя. Все тленно: власть, богатство, слава – пороки окружают нас, для них мы создаем желанья и подчиняем мирозданье своим мечтам. Они мелки, но к счастью ли ведут они?
   Гарик мечтал поймать щуку, поэтому взял спиннинг с блесной и тройным крючком номер девять. Самые большие рыбы плавают в малолюдных местах, где умники не дают советов. Гарик нашел такое место. Слева в воде лежал огромный камень – необтесанный постамент для будущего памятника. Ледниковая эпоха оставила на нем глубокие вмятины. Справа через полсотни шагов росли кусты. Они близко подступили к воде и полоскали в ней свои ветки.
   Начинающие рыболовы в первую очередь думают о том, куда они будут складывать улов. Гарик зачерпнул полное ведро воды, с трудом влез на камень и поставил ведро на его макушке. На этом вспомогательные приготовления закончились. Гарик спрыгнул с камня, собрал спиннинг, размахнулся и долго всматривался вдаль. Бросок был настолько хорош и далек, что Гарик не заметил падения блесны. Он начал крутить катушку и сразу почувствовал сильную упругость лески. В столь ответственный момент какой-то умник, очевидно желающий дать совет, потянул рыбака за штаны. Гарик, не оборачиваясь, в тактичной форме отверг совет, отмахнулся рукой, но умник с молчаливым упорством продолжал досаждать рыболову. Гарик развернулся, но никого за своей спиной не обнаружил. За столь короткое время умник не мог зарыться в песок или спрятаться в лесу. До ближайших деревьев было полминуты бега. При таинственных случаях часто выручает смекалка. Кончик спиннинга загибался в бок. Гарик проследил путь натянутой лески. Она вывела к блесне, которая зацепилась за штаны. Крючок долго не вытаскивался из материала. Успех пришел лишь после того, как штаны были сняты, ножичком сделан разрез материала – расширено отверстие, и крючок получил свободу.
   Первая попытка поймать собственные штаны оказалась не последней. Гарик несколько раз ловил себя за разные детали туалета и всегда выходил из ситуации победителем. В его одежде появились мелкие отверстия. Они служили для вентиляции и создавали благоприятный микроклимат для ужения.
   Иногда Гарик забывал снять катушку с тормоза. Забывчивость приводила к тому, что после взмаха спиннингом грузило било по голове, а крючок цеплялся за рубашку. Гарик получал двойную дозу разочарования, но продолжал оттачивать мастерство закидывания. Когда он научился не ловить самого себя, неожиданно на катушку намоталась борода – леска переплелась, навязались узлы и петли. Гарик распутывал гордиев узел. Утомительное занятие отнимало уйму времени. Безнадежные бороды Гарик обрезал, перецеплял леску и с неослабевающим вдохновением продолжал ужение. Оно поглотило его целиком, сосредоточило в единую цель и не оставило времени для наблюдения природы.
   Гарик не замечал, какое небо голубое, какие на нем облака, как деревья безмолвно гордо выстроились на берегу и ждут, когда их опишут и спилят на дрова. Вертлявая сойка скачет по сучкам и в беспокойстве дергает хвостом. Ее скачки непредсказуемы, как полет летучей мыши.
   Сокол кружит над водой высоко в просторе неба, перепутав море с полем. Может он с полевкой в ссоре и поэтому не смотрит на лужайки и проселки. На чужбине ищет счастье, и в потоке вод зыбучих хочет испытать забвенье. Нет, задумал сокол ясный поживиться свежей рыбой и высматривает глазом чужеродную добычу, чтобы вырвать силой клюва и когтей, подобных серпу, чье-то счастье. Да, коварная природа тихо-тихо в день рыбалки накопила испытаний. Кто готов к преодоленью?
   После усидчивых бросков Гарик сделал побочное открытие. Оно заключалось в том, что блесна не летела в воду, а падала на сушу, то влево, то вправо, а чаще назад. Шансы поймать рыбу резко уменьшались, поэтому Гарик пошел на хитрость. Он встал спиной к воде. Теперь суша простиралась спереди и по бокам. Гарик представил, что это море, Размахнулся – блесна полетела в сторону леса и упала в песок. Новое обстоятельство не подчинилось нарождавшейся теории. Гарик предполагал, что блесна полетит за спину и упадет в воду – необычным способом он решит проблему с бросками, но маршрут полета продолжал удивлять своей постоянной непредсказуемостью. Блесна летела в сторону воображаемого моря на сушу. Гарик не мог предугадать направление своей рыбалки – это его взволновало. Но легче обломать березовый сук, чем сломить дух Гарика. Он, в одежде, не сняв ботинки, зашел в воду. Она скрыла колени. До горизонта не было препятствий.
   Упорство рождает истину и приближает цель. На сей раз целью послужило ведро, которое стояло на камне. Отменной ловкости и точности мог позавидовать любой рыболов-спортсмен. Блесна со звяканьем шлепнулась в ведро. Крючок зацепился за ручку, ведро с лязганьем скатилось в воду, оставило на камне мокрый след от пролитой воды и утонуло. Тройник отцепился. Гарик повторил бросок. Блесна упорно не признавала море и падала на камень. Потревоженные мухи в панике разлетались. Со стороны казалось, что профессионал тренирует меткость глаза, действует спиннингом, как мухобойкой и пытается прибить к камню насекомых-паразитов.
   В небе сокол заметался. Неподвластно пониманью птицы удаль человечья: прыть и стойкость, жажда страсти и уверенность в удаче в подсознанье слишком сильно. Не сверкай, соколик, глазом, не точи когтей колючих, долгожданная рыбешка в мутном омуте сокрылась. Лучше уподобься, сокол, Могул птице – вырви перья и помазуй добрым знаком рыболова. Глух соколик. Жалко перьев. Чуждым помыслам не внемлет или затаил обиду, иль не верит в чародейство. Нет у птицы силы духа, разум слаб перед делами, кропотливостью обижен. Умерла надежда в птице. Опустело сине небо.
   В который раз Гарик размахнулся спиннингом, и (О, чудо!) блесна полетела в море. Не вправо, не влево, а, именно, прямо в глубину, где живет большая рыба. Леска еле заметной ниткой погрузилась в дрожащие волны. Гарик быстро, почти лихорадочно крутил катушку. На леске у конца спиннинга висели капельки воды. Они набегали друг на друга и, отяжелевшие срывались, вниз. Неожиданно леска натянулась. Гарик затрепетал от удовольствия – он дождался своей рыбы. Капельки побежали по леске быстрее. Первая радость удачи укрепилась и постепенно приводила к беспокойству – рыба вела себя странно. Она затаилась в глубине и не двигалась. Это притупило взлетевшую радость. Гарик дергал спиннинг то влево, то вправо, но рыба крепко держала стальной крючок в зубах и не хотела его отпускать. Гарик потянул сильнее. Леска издала мышиный писк и лопнула. Счастье отодвинулось. Рыбакам иногда попадается улов, который невозможно вытащить из воды. Коряги, подводные камни, водоросли и собственные штаны встают серьезным препятствием на пути настоящего рыболова.
   Преодолев все этапы неудач, куется настоящий человек. Рыба лепит характер, как умелые руки гончара из аморфной массы создают шедевр, волнующий воображение творца и удивляющий зрителя, так рыбак познает смысл бытия через поражение, без которого невозможна рыбалка и даже маленький успех.
   Гарик возвратился в лагерь мокрым, с тремя десятками рваных ран на одежде, без ведра и блесны, но счастливым и непобежденным. Он мог давать советы по широкому кругу вопросов ужения спиннингом и выдвинуть свою кандидатуру на пост заместителя министра рыбного хозяйства по узкому кругу текущих дел. Гарику не хотелось ни того, ни другого. Он залез в палатку, обернулся одеялом и вздремнул до восхода солнца. Серж и Боб сторожили его сон и удивлялись беззаботности, с которой человек может проспать шестьсот минут.

Глава 11

1

   До захода солнца оставалось часов десять или одиннадцать. Жизнь тянулась преступно долго. Чайки, вечные спутницы простора и городских свалок, гуляли по берегу – у них не было работы, они выглядели беспечными и счастливыми. Многие из людей, у которых есть работа, не испытывают угрызения совести за бездарно проведенное время, поэтому всегда находятся в состоянии счастья. Их вдохновляет уверенность в своей нужности.
   Когда Боб чувствовал, что на него смотрят, то принимал вид человека, который неплохо поработал. Он не жаловался на аппетит, крепко спал, был похож на специалиста, отдохнувшего от работы и готового приступить к новой ответственной работе. Боб находился там, где всегда была работа. Как только он видел работу, то начинал о ней говорить. Его рассуждения о работе могли составить трактат по безработице.
   Однажды Боб прогуливался по дорожкам садоводства «Заветы Маруси». Название садоводства совершенно не имеет отношение к сухому повествованию, и выбрано с помощью генератора знакомых имен. Хотя многие заветы иногда становятся популярны, и в сочетание с именем могут стать программным документом строительства чего-нибудь. Боб увидел соседа, который трудился на ниве любительского строительства. Совершенно не профессионально сосед подставил табурет к стене дома, и примерялся забить гвоздь. Боб деликатно обратился к человеку:
   – Прочен ли гвоздь, который ты хочешь забить?
   Чистосердечная наивность сквозила в ответе соседа. Он доброжелательно промолвил:
   – Прочен.
   – Из какого материала он сделан? – заинтересованно продолжал Боб.
   – Из стали, – неуверенно отвечал сосед, как будто сомневался в свойствах гвоздя.
   – А где ты его купил? – вникал в суть дела Боб.
   – В хозмаге на углу, – настороженно и с ноткой испуга в голосе отвечал сосед, подозревая себя в покупке неправильного гвоздя.
   Боб погасил его сомнения в зародыше.
   – Там продают прочные гвозди. Ты все правильно сделал, – воодушевленно соглашался Боб и хвалил соседа за правильный выбор гвоздя: – я горжусь тобой, – но тут же Боб находил причину для предосторожности: – каким молотком ты собираешься его забивать?
   – Вот этим, – сосед разочарованно показывал молоток.
   – Хороший молоток. Ты умеешь выбирать молотки.
   У соседа в глазах мелькнула искра скрытой ненависти или огонь запоздалой любви, но Боб был безразличен к чужим чувствам, когда дело касалось техники безопасности труда.
   – Табурет стоит прочно? – заботливо интересовался Боб, – ты уверен, что не упадешь с него.
   Сосед не собирался падать. Он крепко стоял на табурете, но Боб расшатал его уверенность.
   – Смотри – не пробей стену насквозь, – предостерег Боб. – Длина гвоздя должна быть короче толщины стены.
   Третий раз сосед замахивался молотком, чтобы вогнать гвоздь в стену, но всякий раз откладывал удар и решал новую проблему, о которой не подозревал. Он разглядывал гвоздь, молоток, свои руки и удивлялся тем многочисленным мелочам, которых не сумел предусмотреть. Есть тип соседей, которые склонны пренебрегать умными советами. Большинство замечаний Боба остались без внимания. Он высказал доброе пожелание:
   – Береги руки!
   Сосед не был скрипачом, он совершенно не заботился о руках, поэтому совершил легкомысленный поступок – ударил себя молотком по пальцам. Его проклятия Боб дослушивал на улице. Они сопровождались не то падением соседа с табуретки, не то падением стены на другого соседа. Боб не стал возвращаться и давать умные советы нерадивым работникам. Вокруг было так много соседей, которые нуждались в ценной подсказке.
   В отличие от Боба, Гарик был не многословным добросовестным работником. Для него дороже работы, была другая работа. Увидев работу, он брался за нее сразу же. Не откладывая в долгий ящик, а ящиков у Гарика было множество. Он постоянно копался в них и искал новую работу. В каждом углу у Гарика лежала работа. Он приносил ее со своей основной работы и ставил в угол. Тогда работа не лежала, а стояла в углу. Иногда работы накапливалось столько, что Гарик спотыкался о нее и давил, затем снова усидчиво работал, чтобы восстановить поломанную работу.
   Серж часто говорил, что впереди нас ждет большая работа. Он мог так говорить, потому что видел больше и дальше других. В этом помогали очки. Через них Серж видел работу там, где Боб не давал советов, а Гарик не спотыкался. Серж делал работу из воздуха, из отходов, но никому об этом не говорил. Его работа была тайной жизни, тайной его окружения, и, наверное, государственной тайной. Серж ломал голову над тем, что он делает, и не мог понять этого, но перспективы его работы были огромны. Он был человеком будущего и жил для него. Даже в редкие минуты отдыха, которые выпадали во время отдыха, Серж думал о работе и не таил своих мыслей.
   – Чья очередь сегодня работать? – спросил Серж.
   Как истинный сэр, Боб уступал свое рабочее место в длинной очереди безработных более достойному. Самый достойный лежал на утреннем солнцепеке и стыдливо закрывал лицо газетой «Совсем секретно». Чтобы ее не унес ветер, края газеты были придавлены камнями к земле. Серж и Боб склонились над газетой. Их заинтересовала передовица. Статья называлась «Кто водил скальпелем хирурга?». Читателей интересовал конец криминальной повести. Они перевернули листы. Солнечные лучи брызнули в глаза Гарику.
   – Он жмурится и не думает о работе, – сказал Серж.
   – Он любит читать газеты в рабочее время, – подтвердил Боб.
   Гарик открыл глаза. Его руки были переплетены на груди узором французского завоевателя востока.
   – Я приехал сюда отдыхать, – ответил Гарик. Боб уступал свое рабочее место в длинной очереди безработных более достойному.
   – А мы должны работать? – спросил Серж.
   – Я устал чистить рыбу, – парировал Гарик.
   – Я устал ловить рыбу, но ни кому об этом не жалуюсь и смиренно несу свой крест, – сказал Серж.
   – Твой крест состоит из бамбуковых удочек. Они слишком легкие. Их может унести любой, – не сдавался Гарик.
   Серж собирался сказать, что дело не в тяжести, а в тех результатах, которые дает свободный труд. Он уже открыл рот, чтобы произнести ключевую фразу, но Боб предал дискуссии другое направление. Голосом кающегося грешника он произнес:
   – Братья мои, самый тяжелый крест – это бездуховность. – Необычное начало словесной пасторали настораживало. Речь никто не прервал. Боб продолжил: – Только близкий человек может заботиться о вашей нравственности. Я всю ночь раздумывал о судьбах человечества и возложил на себя тяжелую ношу. Я совершил поступок, который оценят потомки. – Боб потупил глаза в землю и виновато закончил: – сегодня ночью я утопил пиво и водку.
   – Ты пожертвовал призом! – воскликнул Серж.
   – Три ящика, – воскликнул Гарик. – Это вы называете работой!
   – С этого дня вы будете чисты в своих деяниях так же, как я, – сказал Боб.
   – Все – хватит, – рассердился Гарик. – Я больше всех работаю, я меньше всех отдыхаю, меня больше всех учат. Я устал от ваших глупых лиц.
   Серж и Боб переглянулись. Они внимательно изучали лица друг друга, затем одновременно посмотрели на Гарика, чье лицо, несомненно, представляло эстетический идеал.
   Гарик волновался. Он вспоминал старые обиды:
   – Вы отобрали у меня лучшие минуты сна, вы забрали у меня газету, вы не даете мне кататься в лодке, я никогда не ходил под парусом.
   Хождение под парусом несколько отличается от хождения в шляпе по тротуару, но для Гарика разные понятия слились в одно. С таким же успехом он мог вспомнить, что его не кормили мороженым, когда он более ангиной, или не пускали в вольер с крокодилом, когда животное просилось на руки.
   Серж хотел сказать, что он тоже не ходил под парусом, а Боб хотел добавить, что он опытный яхтсмен и прошел теоретическую подготовку в таверне «Соленая тельняшка», но опасается натягивать парус на топ реи при сильном вест-зюйде. Их мысли не были произнесены вслух. Гарик толкнул лодку в воду, вскочил в нее и начал налаживать парус. Контрабандист, удирающий от полиции, работает с меньшей прытью, чем Гарик, влюбленный в морскую стихию.
   Лес и скалы со всех сторон закрывали бухту от сквозняков. Вода спокойно набегала на берег и откатывалась назад, но в открытом море буйствовал ветер. Он возбуждал непогоду – море взволнованно дышало, а гребни кое-где окрашивали всполохи волн белыми барашками.
   Вест-зюйд игриво относил лодку от берега. Гарик привязывал парус к мачте и получил два хлестких удара по щеке, но не отступил, пока не сделал несколько узлов на веревке для того, чтобы парус не скользил вниз. Ветер продолжал гнать лодку в том направлении, в котором считал нужным. Гарик минуту отдыхал – наслаждался своей победой и тем, что приручил стихию. Случайный взгляд в сторону земли продлили его блаженство. Ничего смешнее открывшейся картины Гарик не видел в своей жизни. Две фигурки бегали по берегу, спотыкались, падали, вставали, поднимали что-то с земли и размахивали палками, которые напоминали весла.
   Гарик сложил ладони в виде рупора, поднес их ко рту и крикнул:
   – Я налью вам воды в бассейн, если вы научитесь правильно грести!
   На берегу его шутку плохо расслышали. Они продолжали заниматься исполнением странного ритуала. Боб, как метатель молота, раскрутил весло и, делая неимоверные усилия, бросил его в сторону лодки. Оно описало дугу в воздухе и, преодолев четверть расстояния, упало в воду.
   – Мазила, – ликовал Гарик, – каши мало ел.
   Лодку относило все дальше и дальше. Серж тоже размахнулся веслом, но он не был знаком с азами молотометания – его снаряд взмыл вверх и повис на широких ветках сосны.
   Чем дальше относило лодку от берега, тем меньше оптимизма оставалось у морского волка. Гарик незаметно для себя начинал понимать, что для обратного пути ему не хватает именно тех предметов, которые бросали вдогонку друзья. Чтобы уменьшить скорость лодки, Гарик хотел спустить парус. Но крепкие мокрые узлы вечными стопорами держали парус поднятым. В его правом нижнем углу была написана инструкция, в которой мог разобраться опытный флиппер или шкипер. Самую понятную часть Гарик прочитал несколько раз.
   – При движении левым или правым галсом завести соответственно левый или правый нижний шкот паруса в коуш носовой стромки. Второй шкот паруса должен быть заведен в кормовую стромку. Оба шкота держать в руках.
   Гарик знал, что «Галсом» назывался кооператив автосервиса, который бесследно исчез с деньгами и колесами автолюбителей. Каким галсом двигалось судно оставалось загадкой. Гарик дернул за ближайший конец веревки. Лодка резко накренилась и несколько секунд неслась по волнам боком. Онемевший Гарик приготовился к пешей прогулке по морскому дну, но веревка выскользнула из рук. Лодка со шлепком ударилась о воду и пошла прежним курсом. Морской волк не предпринимал новых попыток взять управление в руки. Лодка вела себя устойчиво, если не трогали парус и не тянули за шкоты. Гарик решил плыть по ветру – в нейтральных водах его может засечь и выловить сторожевой катер.

2

   Друзья на берегу наблюдали за эволюцией судна, которое со скоростью ветра исчезало в бесконечных морских просторах. Когда оно удалилось безнадежно далеко, организовалась погоня. Боб вел машину по шоссе, а Серж следил в бинокль за ярко-красным парусом.
   – Он борется за жизнь! Он укрощает ветер! Он чуть не перевернулся! – комментировал события на воде Серж. – Он идет на рифы! Он слился с землей.
   Боб переживал, часто отвлекался от управления автомобилем и смотрел на точку в море. Дорога неожиданно ускользнула из-под колес, и машина затормозила с помощью дерева. Удар был не сильный. Две фары, как два глаза сытого удава, окружили поэтическую березку, мигнули ближним светом. Автомобиль заглох.
   – Продолжай наблюдение! – воскликнул Боб, – я сейчас.
   Серж не вылезал из машины. Он судорожно крутил колесико бинокля и постоянно настраивал ускользающую резкость.
   Бег трусцой любимое занятие здоровых людей, которые надеются прожить долго. До деревни урочища Высокого было недалеко. Боб не любил бегать. Он считал себя здоровым, но после пробежки понял, что сильно преувеличивал свои возможности. Он чувствовал себя разбитым и больным. Боб сел на лавочку около палисадника деревенского дома, чтобы отдышаться.
   Если вас незнакомец попросит одолжить свою машину, пиджак или деньги до получки – что вы будите делать? В лучшем случае мило улыбнетесь и скажите, что торопитесь: машина вам нужна, у пиджака оторвалась пуговица, поэтому он не может служить подарком, а денег не предвидеться до конца жизни. А что будете делать, если вам наоборот предложат это, не спрашивая вашего имени и телефона? В лучшем случае задумаетесь, или уточните условия передачи дара.
   Из дома вышел его хозяин Эско Хамиляйнен, потомственный рыбак и крестьянин в одном лице. Он был средних лет, о чем свидетельствовала его внешность: сухое лицо, выцветшие брови, седые виски; нос, подобный созревшей сливе, морщинки около глаз веером расходились к вискам, как у людей, которые много щурились на своей работе. У него было право поинтересоваться тем, кто сел на его лавочку у калитки. Эско не успел произнести свое сдержанное приветствие, как Боб подмигнул хозяину и сказал:
   – Здесь недалеко от берега на глубине полметра лежат образцы продукции ликеро-водочного завода. Можем неплохо заработать, если немедленно выйдем в открытое море на катере и подберем капитана лодки.
   – Моя доля? – спросил деловой крестьянин.
   – Все, что поднимете со дна – ваше.
   – Согласен! – не задумываясь, ответил Эско. В нем клокотало чувство долга и взаимовыручки.
   Через несколько минут Боб и Эско причалили на катере к берегу в том месте, где машина потерпела аварию. Боб вывел наблюдателя из обломков и осторожно повел его к катеру. Серж боялся потерять на горизонте ориентир, поэтому шел, не отнимая бинокля от глаз. Наблюдателя посадили на нос катера.
   – Туда! – Серж показал рукой в сторону Большого Березового острова.
   Плавание на катере по волнам напоминает катание на стиральной доске: зубы клацают и пытаются надкусить язык. При сильном толчке можно вывихнуть челюсть, если она расслаблена, или вспорхнуть над судном и приводниться в пучине. Выбор не велик и каждый вариант приносит физические недомогания.
   Катер остановился в бухте острова. Тростник плотной стеной преграждал путь к берегу. Здесь закончилась кругосветка резиновой лодки. Пассажиры увидели ее останки. Из центра комка оранжевой мятой резины торчала мачта. Она накренилась и почти касалась воды. Квадрат паруса качался на волнах. Трагедию дорисовал сапог, который нарушал баланс физических формул, он плавал каблуком вверх.
   – Он там! – воскликнул Боб, указывая на сапог.
   Ужас охватил Сержа. Он знал – кто должен находиться в сапоге. Бинокль тяжелой гирей повис на его груди и сдавил шею. Катер с выключенным мотором подплывал к сапогу. Боб протянул руку, чтобы поднять обувь, но слишком большая ответственность лежала на этом незаметном, крохотном, лживо-пугливом предмете резиновой фабрики «Красный треугольник».
   – Нет – я не могу! – крикнул Боб.
   – Гу-гу…гу-гу, – вторило эхо.
   – В его смерти прошу винить тесные сапоги! – сказал Серж.
   Эско Хамиляйнен не видел дальше того, что видел, и не мог предугадать чужие мысли. Он переживал, что вместе с пропажей капитана не исполнятся условия соглашения. Он поддел шестом сапог и бросил его в катер. Сапог был пуст. Эско поводил шестом под водой и начал ощупывать дно. Серж, с другой стороны катера, поймал веревку, которая относилась к такелажу резиновой лодки, и привязал ее к носу катера.
   – Здесь глубоко, много ила, – Эско произносил слова тяжеловесно с расстановкой, – трудно вытаскивать шест.
   – Давай я помогу, – предложил Боб, – вдвоем будет легче.
   Эско был опытным лодочником. Он подумал, что справиться с шестом один, но не успел вслух поделиться своими мыслями. Боб схватил шест. Катер накренился. Боб тяжестью своего тела навалился на шест. На помощь к ним бросился Серж. Он тоже ухватился за шест. Боб не мог отпустить шест, потому что опирался на него. Эско был придавлен к шесту Бобом, а Серж помогал им в трудную минуту. Катер, как льдина в ледоход, ускользнул из-под их ног. Пустое судно продолжало двигаться в сторону берега. Перед ним плыли останки резиновой лодки. Они воткнулись в тростник и с шуршанием последовали в глубину зарослей. Катер раздвинул носом камыши. Он плыл следом. Его корма медленно скрылась в зарослях.
   Трое спасателей повисли на шесте. Они напоминали созревшие ягоды шелковицы, которые не желали падать. Боб возвышался над гроздью и был самым спокойным среди плодов, как будто он всю жизнь только тем занимался, что работал с шестом на подиуме. Внизу висел Серж. Ему достался самый мокрый сучок. Авантюрно-безумные действия были в новинку для Эско, он безвольно опирался на плечи Сержа, у которого из воды торчала голова, и он продолжал сообщать свежие новости:
   – Дна нет.
   Ему не верили, и все настойчиво сползали вниз. Боб понимал, что он сейчас самый главный в пирамиде и держал равновесие, как мог. Он ухватился двумя руками за кончик опоры, подтянул голову и не торопил события.
   – Вот он, вещий сон, – о чем-то своем совершенно некстати шептал Боб.
   Он отвлекся от основной обязанности сохранять равновесие, и возложил баланс на чужие плечи. Шест медленно, с достоинством пизанской башни, кренился. Люди опустились в воду без брызг. Пловцы устремились вдоль тростника в надежде найти протоку, чтобы добраться к берегу через брешь чистой воды. Одежда быстро намокла и давила тяжестью рыцарских доспехов. Тяжелые сапоги тянули ко дну. Подводный камень изменил их общую судьбу. Первым на него взобрался Эско, к нему примкнул Серж. Последним на камень помогли взгромоздиться Бобу. Они стояли мокрые, печальные, но не сломленные. У них в глазах была надежда.

3

   Чтобы понять настоящее, нужно приоткрыть завесу прошлого, и тогда шаг вперед осмыслит будущее.
   Гарика несло в бухту на остров левее мыса Бодрого, но правее мыса Длинного, но неожиданно на пути лодки из волн выросла макушка старого бакена. Лодка бортом протаранила стальную проволоку, которая проткнула резину. Ветер развернул лодку кормой к берегу, и она с шипением понеслась в сторону камышей. В судно поступала вода. Гарик вычерпывал ее сапогом, но до берега дотянуть не удалось. Лодка потеряла форму и не выдерживала на своем борту седока. Гарик привязал к носовой стромке фал, другим концом обвязал себя, прыгнул в воду и поплыл в сторону камышей. От верной гибели спас пенопласт, который прибило к камышам. Гарик держался за него и с трудом продирался сквозь заросли.
   Остров-плавун замер среди тростника, и одинокая карликовая березка скорчилась на его торфяном дерне. Гарик ухватился за ствол березки, едва не вытащил ее с корнем и пришел к печальному выводу, что на острове невозможно собирать грибы, жечь костры, добывать пищу, поить зубров пивом из консервной банки и передвигаться далее одного шага от ствола дерева. При повторном шаге нога провалилась в траву и вязла. Почва под ногами заколыхалась и зеленой волной уперлась в камыши. Третий шаг Гарик не делал. Остров образовался на плавучей коряге, со временем оброс мхом и представлял хорошее убежище для гнездовища крякв, судя по тому, что в траве лежала старая скорлупа. Гарика не устраивала жизнь без попугаев и Пятницы. Робинзон потянул фал на себя. Остров-плавун задрожал и подался вперед, но корни и подводные травы удерживали его на месте. Гарик еще сильнее потянул фал, который бесконечно длинной стрелой терялся в камышах. Под напором обмякшей резиновой массы они раздвигались, и к Гарику медленно подплывал белый, как осколок айсберга, моторный катер.
   Гарик подтянул свой богатый улов к острову. Вскочил в катер, погрузил в него резиновую лодку и, перебирая руками по тростнику, начал выводить судно из зарослей. Когда оно достигло большой воды, Гарик вытащил весла и начал грести вдоль камышей. Ветер прижимал судно к растениям. Гарик отпустил правое весло, напирал двумя руками на левое весло, продолжил плыть ровно.
   За поворотом в воде впереди возвышались три фигуры. Они, как императорские пингвины, смотрели удивленно на мир и не верили видению. Мокрая одежда и почти свинцовые сапоги, навечно приковали их к узкому подводному камню. Но это только казалось. Спасение надвигалось неизбежно. К ним приближался катер. Для каждого из них это было лучшим подарком в их прожитой жизни.
   – Я знал, что вы спасете меня, – крикнул взволнованный Гарик, – я здесь!
   Он яростно греб, преодолевал сопротивление ветра и поравнялся с тремя несчастными, которые плотно стояли друг к другу. Его переполняла радость, он хотел обняться и поцеловаться со всеми, поэтому шагнул к ним навстречу, в надежде встать рядом на твердое дно, как это делали застенчивые друзья, но Гарик не почувствовал под ногами опору. Бездна стала поглощать его счастливым.
   – Этот отчаянный парень был вашим капитаном? – сдержанно спросил Эско, показывая на круги в воде и плотнее прижимаясь к людям.
   Боб и Серж кивали головами. От радости у них перехватило дыхание. Ветер выдувал из глаз слезу. Все молчали. Они не могли сделать шаг навстречу. Вокруг камня было очень глубоко.
   Серж первым нарушил равновесие на камне и прыгнул в сторону катера. Ловкому Сержу хватило сил забраться на его борт и спасти всех сразу, в том числе Гарика, который вынырнул за катером, и всех обманул иллюзией расходящихся кругов.

Глава 12

   Машина «Запорожец» мчалась по шоссе в сторону Петербурга. За окном мелькали знакомые пейзажи, которые несколько дней назад завораживали рыболовов своей первозданной красотой. Пассажиры были равнодушны к видам за окнами. Боб жевал бутерброд. Серж читал экономическую газету «Спутник главбуха», а руки Гарика произвольно лежали на руле. Глаза шофера были закрыты. Он дремал. Пассажиры не обращали внимание на его слабость. Машина мчалась с огромной скоростью. Она обгоняла туристические автобусы, шаланды дальнобойщиков, плавно вписывалась в повороты, но глаза Гарика оставались закрыты.
   Пригородные пейзажи сменились городскими строениями: лентой тянулась гранитная набережная Невы, мелькали решетки мостов, серые здания, городской транспорт. Боб с заднего сиденья спросил:
   – Мы не пропустим обед?
   Серж отложил газету и легонько подтолкнул шофера. Гарик наконец раскрыл глаза. Серж сказал:
   – Посигналь ему. Пусть остановится.
   Гарик нажал на клаксон, но звука не последовало.
   Забыл, что машина неисправна, – сказал Гарик.
   Он высунул в боковое окно красный шарф, который был привязан на зимнюю удочку. Машина замедлила ход и остановилась около ресторана «Емелина уха».
   «Запорожец» стоял на втором ярусе грузовой платформы для перевозки автомобилей. Колеса «Запорожца» отделяло от асфальта расстояние в полтора человеческих роста. Гарик открыл дверь и спрыгнул на землю. С другой стороны выпрыгнул Серж. На него вывалился холщевый мешок и Боб с удочками.
   Из кабины грузовой платформы высунулась голова шофера. Он спросил:
   – Куда изволите?
   Гарик подал ему записку и сказал:
   – Отвезите груз по этому адресу.
   – Будет сделано, – ответил шофер.
   Грузовик поехал дальше, а друзья зашли в ресторан «Емелина уха». Метрдотель очень настороженно отнесся к небритым посетителям, но визитная карточка известной фирмы, которую предъявил Серж, развеяла сомнения. Боб вытряхнул из мешка на серебряный поднос осетра – подарок рыболовной артели, в которой работал Эско.
   – Три порции ухи и жареной рыбы из материала заказчика, – Боб указал на осетра.
   Метрдотель хлопнул в ладоши. Из кухни выбежали два поваренка в белых халатах и колпаках и утащили поднос с рыбой на кухню.
   Рыболовы заняли места за столом с белоснежной скатертью. Плотно закусили перед ожиданием основного блюда. Их немного разморило.
   Три стакана чая появились на столе кстати. Их принес на подносе шустрый поваренок. Гарик утопил пакетик чая в кипятке и начал дергать содержимое пакетика за ниточку. Облако коричневого цвета окрашивало жидкость от центра к периферии.
   – Примерно так работает балансир, – небрежно бросил загадочную фразу Серж.
   Гарик и Боб переглянулись. Серж явно открыл новую тему, но составить ему дискуссию мог специалист. Чтобы не наступить на новые грабли, так искусно подложенные Сержем, Боб демонстративно сел в пол оборота и уставился на чай, который готовил Гарик. Гарик в свою очередь начал внимательно разглядывать что-то в своем стакане. Поднял пакетик. Выжал его четырьмя пальцами, снова утопил в кипятке и начал дергать за ниточку. Серж вытер бумажной салфеткой рот, который он уже вытирал, бросил салфетку на блюдце – он явно тянул паузу и наслаждался бессилием оппонентов. Первым не выдержал Боб, он заявил:
   – Сегодня так безжалостно меня еще никто не унижал.
   – Ба, – воскликнул Серж. – Просвещенная публика не знает, что такое балансир? Мне стыдно за подрастающее поколение потребителей, у которых нет интереса к созидательным процессам жизни.
   Серж начал искать глазами что-то на столе, схватил чайную ложку и начал изгибать ее у основания чашечки. Наконец, он сломал ложку, взял отломанную чашечку и продемонстрировал ее со словами.
   – Балансир – это маленькая рыбка, которую опускаешь в лунку и дергаешь за леску, и рыбка подо льдом в воде, а не в воздухе, делает восьмерки.
   – Зачем? – спросил Гарик, совершенно не подумав о последствиях своего наивного вопроса.
   Серж, нервно дергая указательным пальцем, прочертил в воздухе горизонтальные восьмерки. А затем шепотом, словно собираясь выдать секретное сообщение, произнес:
   – Чтобы поймать хищника.
   Безразличные взгляды оппонентов усилили среду непонимания. Сержа понесло, он разразился обличительным монологом:
   – Вы равнодушны к зимней рыбалке. Вы не понимаете смысла жизни, вы воздвигли себе памятник при жизни. Неужели она закончилась для вас? Я иду по озеру, по хрустящему свежему снегу. Буром проделываю три лунки во льду. Забрасываю балансир и дергаю его не больше тридцати раз. Затем перехожу к другой лунке и проделываю то же самое. Затем бросаю лунки – иду на новое место. В полдень у меня обед. Обед это что-то. Мороз. У меня четыре бутерброда с салом. Я прокладываю сало между хлебом и кусаю его. Потом иду дальше, бурю лунки, бросаю балансир. К концу дня у меня лицо горит, аппетит зверский, я боец. Я понимаю смысл жизни.
   – Сало, – тихо прошептал Боб.
   – Что? – учтиво переспросил Серж.
   Он боялся порвать тонкую нить взаимопонимания.
   – Здесь недалеко рынок, – задумчиво произнес Боб. – В рыболовной лавке наверняка есть балансиры. Я подумал, что стакан – это лунка. Можно испытать балансиры, пока ждем обед.
   Боб обратился к официанту:
   – Эй, дружок, принеси нам парочку балансиров.
   – Каких размеров, сэр.
   – Очень большой нам ни к чему, – Боб посмотрел на Гарика. Тот покачал головой в знак согласия. – Но и маленький тоже зачем? – Боб взглядом призвал Гарика к участию в заказе. Гарик скорчил гримасу, которую можно было принять за согласие.
   – Какого веса должен быть ваш балансир, сэр, – не унимался официант.
   – Все должно быть среднего размера и веса, – ответил Боб.
   – И один самый маленький для меня, – наконец обронил несколько значимых слов Гарик.
   – Для него самый маленький, дешевый, но золотой – подтвердил заказ Боб.
   – Золотистый, – последнее слово осталось за Сержем, – чтобы рыбкам нравилось.
   Официант понимающе кивнул и ушел.
   Боб взял двумя пальцами хрустальную рюмку, похожую на швейный наперсток с тонкой ножкой, поднялся из-за стола и сказал:
   – Я не боюсь повторить чужие слова, которые были произнесены ранее, но я поднимаю стакан за тех, кто благополучно выбрался из всех передряг и неплохо отдохнул на берегу Финского залива.
   Мысль Боба понравилась всем. Даже сытый ресторанный кот, который залез под стол, чтобы выклянчить свою порцию рыбы, не удержался от чувств и жалобно мяукнул.
   Довольный официант торопливо вбежал в зал. Он со счастливой улыбкой выложил на стол три маленьких украшения.
   Друзья склонились над столом и начали разглядывать их. Серж заподозрил что-то не ладное. Официант протянул ему счет. Многозначная цифра оплаты за услугу повергла Сержа в шок.
   – Что это? – со стоном выдавил из себя Серж.
   Лоснящееся лицо официант расплылось в угодливой улыбке. Он пояснил:
   – Это, так сказать, ваш заказ, так сказать, балансиры из соседнего ювелирного магазина. Два средненьких и один малюсенький, все пятисотой пробы.
   – Катастрофа, – еще тише простонал Серж.
   Боб первым сориентировался в ситуации и свирепо произнес:
   – Что вы сделали с моим другом?
   Официант недоуменно смотрел на страдающего Сержа, который тихо сползал на пол и обмахивал сам себя салфеткой.
   – А мне нравиться, – независимо произнес Гарик. – Не могу понять, что это такое, но блестит.
   Он держал украшение перед собой и вращал его двумя пальцами.
   – Ему нравиться, – официант указал на Гарика.
   Боб твердо отвергал нелепое предложение стать обладателем ювелирного украшения:
   – Уберите свою дешевку. Мой друг чистый аристократ и признает украшения только 583 пробы. Ни каких примесей: все чистое и свежее, как ваша салфетка.
   Боб схватил белую салфетку из рук официанта и положил ему на плечо.
   – Вот так, а не иначе.
   – Польщен, ошибся, простите. Так значит балансирчики убрать.
   – Убирай и чтоб …все больше ни ни…
   Боб закончил свою сбивчивую речь, не находя подходящих слов. Официант убрал со стола украшения. Через несколько минут он вынес фарфоровую кастрюлю с ухой. Отдых продолжался.
   Юмор для жизни, это все равно, что аромат для духов, без которых жить можно, но они возвышают быт до праздника.
   1994

Болото

1

   Глебу достался в наследство деревенский дом. Молодой мужчина не сильно жаждал получить его, но он оказался единственным наследником своего далекого родственника. Лишнего счастья в руках не бывает. Тем более если это дом с претензией на тишину и чистый воздух. Добираться до него было просто – почти три часа езды на электричке, затем на автобусе, который поджидал прибывающий состав, еще около часа езды по асфальтированной дороге, наполненной ухабами и выбоинами. Перед ними автобус всегда притормаживал: скрипел тормозами, медленно переваливался через препятствие, как будто водитель боялся не только растрясти пассажиров, но еще оберегал средство передвижения от механической поломки. Вся конструкция старого автобуса скрипела. Затем раздавался скрежет шестеренок коробки передач, двигатель набирал обороты, конструкция начинала вибрировать и мелко дребезжать, автобус набирал скорость на ровном участке дороги.
   Медвежий угол – иначе назвать деревню было трудно. Автобус проходил через нее раз в день, точнее заезжал, потому что к ней вела одна дорога.
   Конец лета. Погода стояла теплая, но дыхание осени незаметно меняло палитру красок на деревьях, желто-красные всполохи игривых праздничных оттенков маяками появлялись на умирающей листве. Вечно зеленые ели проявляли свою степенность и мрачнели, их тона приобретали темный оттенок, а может это только казалось с наступлением сумерек.
   Глеб вышел один, остальные немногочисленные пассажиры молчаливо проводили его взглядом. Автобус развернулся, с рыком выпустил облачко гари, и медленно, переваливаясь на ухабинах, неторопливо удалился.
   Дом находился на краю деревни. Мимо него проходила грунтовая дорога с двумя песчаными наезжими колеями от автомобильных колес. Вдоль обочины дороги-улицы росла высокая трава, а между колеями зеленели листочки подорожника. Невысокая изгородь из старого ветхого штакетника тянулась с обеих сторон дороги, темные тонкие палки которого были покрыты лишайником. Улица была пустынна. Хотя Глебу показалось, что в одном окне колыхнулась занавеска, и над ней за стеклом промелькнул овал лица. Блеск стекла и темнота оконного проема скрыли человека, но Глеб понял, что за ним наблюдают.
   Не встретив ни одного человека, Глеб подошел к своему дому. Два фасадных окна, которые выходили на улицу, были заколочены ставнями. Штакетник палисадника завалился внутрь двора и держался на подпорках. Скоба закрытой калитки держалась на одном гвозде. Сухая еловая гладкая палочка фиксировала задвижку. Глеб вытащил палочку, открыл калитку и зашел во двор. Окно дома, выходившее во двор, в отличие от фасадных окон, не имело ставень. С наружной стороны окно было обрамлено белым наличником. Дверь веранды была закрыта так же – в задвижку вставлена еловая палочка. Глеб приоткрыл дверь и заглянул внутрь веранды. На двери в доме висел замок. Глеб сжал в кармане ключ, но проходить дальше не хотелось. Он сел на лавочку под окном у порога, затылком коснулся бревенчатой стены, закрыл глаза.
   В голове гудело тихой зудящей вибрацией. Вероятно, усталость от проделанного пути таким непривычным образом дала о себе знать. Странный непонятный звук доносился издалека, как будто со всех сторон одновременно, поэтому совершенно невозможно было определить его происхождение. Настороженность, оторванность от действительности, а главное – неизвестность пугали и создавали ненужную напряженность, первую предвестницу страха и паники.
   Глеб отстранился от стены. Гудение прекратилось. Он снова прислонился затылком к дому. Гудение возникло вновь. Человек повторял покачивания несколько раз, пока не убедился в том, что звук связан с прикосновением к дому, вибрация идет от стен и передается от контакта. Глеб открыл глаза. За штакетником на дороге он увидел трех женщин разного возраста, но почти одинаковых. В центре стояла пожилая женщина с сильно морщинистым лицом, которую смело можно назвать бабушкой. С одной стороны за нее держалась девочка-ребенок, а с другой, опустив руки вдоль тела, стояла молодая женщина, которая смотрела на незнакомца пристально, внимательно, как будто оценивала его по своей известной только ей одной мерке. Похожесть незнакомкам придавала одинаковая одежда. На них были надеты фуфайки, на ногах красные резиновые сапоги, а головы повязаны белыми платками. Вероятно, женщины закупили свой товар в одном месте. Иначе трудно было понять их приверженность одинаково выглядеть.
   Глеб поднялся с лавочки. Кивком головы поприветствовал женщин, но они остались стоять неподвижно. Расстояние для приветствия не такое уж маленькое – штакетник частично скрывал людей друг от друга, но бесцеремонное наблюдение за собой мужчине не очень нравилось, поэтому Глеб повернулся к наблюдателям спиной и решил осмотреть двор и сарай. Он обогнул веранду, по тропке подошел к двери сарая, которая была закрыта, и засов замкнут как все двери этого дома на палочку. Он открыл дверь, которая со скрипом поддалась, из темного проема сарая дохнуло затхлым картофелем. Через окно сарая внутреннее убранство освещалось достаточно хорошо: середина бывшей времянки-сарая пуста, старая рухлядь разложена вдоль стен, кое-где лежат колотые поленья, ящик с проросшей картошкой стоит около входа. Глеб повернул голову, чтобы выйти, но во время движения ему показалось, что между стулом и поленницей мелькнул кончик хвоста.
   – Кис-кис, – интуитивно произнес Глеб.
   – Мяу, – отозвалось где-то из глубин рухляди.
   – Кис-кис, – повторил мужчина.
   Совершенная тишина. Никто не отозвался на кошачий зазыв. Глеб вышел из сарая и направился обратной дорогой к веранде, приговаривая про себя: «Кыс-кыс, кыс-кыс». Улица перед домом была пуста. Женщины ушли.
   Он поднялся по ступенькам, открыл висячий замок, снял его с задвижки, закрыл и, не вынимая ключа, положил на подоконник у входа. Открыл дверь в дом и занес в сени сумку. Странное, почти мистическое чувство переполняло молодого человека. Как будто что-то торжественное входило в его жизнь. Оно было ново и потому празднично.
   В доме было все прибрано и царил порядок. В сенях справа от входа висело коромысло, и на скамейке стояли два пустых ведра, далее вдоль стены – стол, накрытый клеенкой, над столом полки, закрытые занавеской. Вероятно, сени служили летней кухней. Рядом – рукомойник. Белый кусочек мыла лежал в мыльнице. Слева на вешалке висело несколько фуфаек, под вешалкой на полу стояла обувь: две пары черных резиновых сапог, стоптанные тапки, обрезанные, без голенищ, сапоги. Впереди – большой трехстворчатый шкаф. На шкафу множество картонных коробок. Около шкафа переносная лестница приставлена к стене. Несколько веревок натянуто наверху. Шиферная треугольная крыша ограничивала пространство сеней. Половик застилал пол.
   Тяжелая дверь подалась со скрипом. В доме располагалась единственная комната, в которой было три окна: два закрыты ставнями, а третье рассеивало сумрак жилища дневным светом. Справа от входа – сплошная стена, вдоль нее печь, сложенная из кирпича и побеленная мелом, который от времени посерел, как весенний грязный снег. Затем – кровать и шкаф. Между фасадными окнами в простенке – стул, у левого окна на стене – маятниковые часы в деревянном корпусе. Маятник часов не двигался. Вторая кровать упиралась спинкой в стену под часами и занимала пространство от угла до окна левой стены. От входа слева – буфет, а за ним в углу холодильник. Посреди комнаты – круглый стол со стульями.
   Матица – мощное бревно на потолке, была расположена низко. Глеб решил завести часы. Он прошелся по комнате, нагнул голову под матицей, и подошел к часам. Ключ для завода находился внутри. Глеб прокрутил стрелки и выставил время восемнадцать часов ровно. Затем завел механизм и качнул маятник. Часы пошли. Он сделал несколько шагов назад, посмотрел на творение своих рук, забыл о низко расположенной матице, и при развороте ударился лбом о бревно. Сморщился не столько от боли, сколько от неожиданности, сел на ближайшую кровать, и начал тереть ушибленное место. Увидел у входа зеркало и подошел к нему. Лоб покраснел и, кажется, появилась шишка. Боль начала удаляться, но ушибленное место при нажатии пальцем болело.
   На маленькой полочке под зеркалом лежала кисточка для бритья и станок с лезвием. Странный силуэт кисточки напомнил виденное совсем недавно, но что именно Глеб не вспомнил. Он поставил кисточку ворсинками вверх, как будто на полке стоял маленький кипарис. Затем резко обернулся. Ему показалось, что в проеме окна за стеклом он увидел лицо. Он не смог его разглядеть, потому что оно мгновенно исчезло.
   – Такое назойливое любопытство, – с иронией подумал Глеб и тут же осекся. Он поверил мистике – окно было закрыто ставнями. Он не мог что-либо увидеть через него. Оно отражало комнату.
   Маленькие ненавязчивые фрагменты с чувственным беспокойством начинали тревожить, вносить сомнение в неустроенный быт, сильно отличный от городского, возможно, новизна обстановки толкала к странным иллюзиям, будоражило воображение, играло мистическим началом.
   В любом случае надо подогреть чай, а для этого нужна вода. Глеб взял ведра в сенях и вышел на улицу. Колодец находился на соседнем огороде, через дорогу за штакетником. Около картофельных грядок под уклон проходила натоптанная тропинка. Глеб убрал крышку с колодца и посмотрел в глубину. Вода была не дальше трех метров, чистая, темная, неподвижная. В кругляшке неба на ней отражалась голова. С крышки в воду упала капля и нарушила зеркальную неподвижность, которая мгновение очаровывала своей совершенной ровной поверхностью. Изображение закачалось, изменилось, черты стали не похожи. Глеб качнул головой, но изображение не получило ответного движения. Оно морщилось в своей прежней форме. Нос превратился в свиной пятачок, на голове дрожали рожки. Глеб бросил ведро с цепью в глубину и разбил иллюзию. Он вращал ворот с цепью и боялся взглянуть внутрь колодца. В отверстии появилось наполненное водой ведро. Он разлил его по своим ведрам и понес их в дом. На ступеньках споткнулся, но удержался на ногах. Часть воды пролилась на досочный крашеный пол. Тут же лежала тряпка. Он придавил ее ногой и, не наклоняясь, затер влагу на полу. Затем налил воду в алюминиевый электрочайник и воткнул его вилку в розетку. Чайник некоторое время безмолвствовал, а потом загудел – начал нагреваться. Глеб разобрал сумку с продуктами и разложил их на столе в комнате, потрогал чайник рукой – вода закипала медленно.
   Осень тихонько подкрадывалась во двор. Клумба с георгинами пожухла, заросла бурьяном, но былое великолепие небольшого участка еще угадывалось. Длинная осока согнулась, ее кончики наклонились к земле и начали засыхать, а крепкий зеленый стебель у основания продолжал держать осанку и бороться со старостью. Сырые доски, лежащие грудой на земле, покрыла плесень. За домом располагался небольшой садик. Кусты с крыжовником заросли травой. Полусухие темные ягодки просматривались на ветках. Две яблони с мелкими яблоками сцеплялись между собой ветками. Густые заросли крапивы скрывали стволы деревьев. На грядках, среди травы, ввысь устремился огромный с широкими листьями лопух. Его листья свешивались с полутораметрового ствола, а макушку венчали круглые колючки с фиолетовым отливом. Он завоевал пространство на земле и в воздухе и был главным растением в огороде. Он выглядел настолько величественно и независимо, что в голову приходила только одна единственная мысль о том, что он контролирует участок из шести соток, замкнутый между тремя штакетниками и стеной сарая. Глебу хотелось сломать лопух, вырвать его с корнем, он махнул рукой и коснулся крапивы, которая чувствительно ужалила кисть. Человек отступил – нужна лопата, чтобы срубить крапиву. Он пошел в сарай. Садовый инвентарь лежал около двери: мелкие совочки, рыхлители и лопата. На стене висела коса.
   – Именно то, что нужно!
   Глеб взял ее за черенок и снял с гвоздей, которые служили опорой. Стальное лезвие было ржавое, но тонкое. Глеб вышел с косой на огород. Первый раз он держал это орудие в руках. Он взмахнул им по крапиве. Лезвие натолкнулось на жесткие стебли, но не срезало их, а только погнуло посередине. Глеб направил движение ниже, но коса врезалась в землю. Следующий удар пришелся по макушкам крапивы, и коса взметнулась вверх.
   – Сейчас, сейчас, – человек успокаивал себя, – сейчас получится.
   Он махнул рядом с землей, коса попала в камень, лезвие зазвенело, отрикошетило вверх и соскочило с гнилого деревянного комля. Глеб стоял с черенком в руке. Он несколько раз удалил по зарослям палкой. Крапива дрожала, волна пробежала мимо лопуха тонкой полосой и затихла в колючках крыжовника. Глеб почувствовал усталость. Он осмотрел поле битвы – порубленную и помятую крапиву, гордый нетронутый лопух, развернулся и направился восвояси.
   На пороге он тщательно протер ноги, зашел в сени, тень мелькнула перед ним так явственно и контрастно, что Глеб вздрогнул он неожиданности. В помещении никого не было. Трехстворчатый шкаф неподвижным исполином занимал большую часть стены.
   – Я пугаюсь собственной тени.
   Он сделал несколько шагов вперед, потянулся к дверной ручке в избу, но в последний момент повернул голову вправо, посмотрел в мутное зеркало шкафа, которое занимало центральную створку, натянуто улыбнулся отражению. И вздрогнул еще раз. Зеркало отражало маленького человечка. Явно это был не он, а кто-то другой стоял в проеме двери на веранде. Контурный свет четко обрисовывал профиль человека. Глеб продолжил нелепый поворот вокруг своей оси, полностью развернулся и увидел в дверях девочку. Она стояла на веранде. Глеб с изумлением смотрел на ребенка. Фуфайка, красные сапоги, белый платок – знакомая одежда. Девочка начала говорить первой, немного шепелявила из-за отсутствия нескольких зубов.
   – Бабушка велела передать для шишка.
   Она протянула стеклянную поллитровую банку с белой жидкостью.
   – Что здесь? – спросил Глеб.
   – Молоко от Зорьки.
   Девочка поставила банку на табуретку и быстро выбежала наружу. Калитка с шумом закрылась. Глеб совершенно ничего не понял, но взял банку с козьим молоком и открыл дверь в горницу. Запах гари резко ударил в нос. На столе дымился электрочайник. Его верхняя часть выплавилась и провалилась внутрь. Глеб выдернул провод из розетки и плеснул молоко внутрь чайника. Жидкость зашипела, белый пар поднялся вверх, запах горелого молока наполнил комнату. Глеб открыл настежь дверь. Попытался открыть боковое с двойными рамами окно, но закрашенные шпингалеты не желали поворачиваться. Фасадные окна имели форточки, но окна были заколочены ставнями. Глеб взял топор и вышел в палисадник. Он загнал топор в щель между досками и наличником, ставни легко подались, гвозди заскрипели. Пришлось подставить стремянку, чтобы оторвать доски в верхней части окна. Боковым зрением Глеб видел свое отражение в стекле. Ему казалось, что оно внимательно следит за ним. Он четко ощущал пристальный взгляд со стороны. Глеб оторвал ставни и бросил их рядом, затем внимательно посмотрел на самого себя в стекле. Отражение в темном стекле было его, оно двигалось в такт его движениям, поворачивало головой, двигало плечами и шевелило пальцами, а глаза – они не подчинялись движению, его внутреннему состоянию и мироощущению, они были чужими. Глеб бросил топор на землю, поднес лицо близко к стеклу и начал рассматривать отражение своих глаз. Они были похожи, смотрели прямо, неотступно, внимательно. Затем их состояние изменилось, в них промелькнула искра расчетливого озорства, насмешки. Да, именно – это, они насмехались над замешательством и бестолковщиной своего зрителя. Вдруг повернулись в одну сторону, мелькнули белками, затем – в другую, закрутились вокруг своей оси, подобно юле, и выпрыгнули из орбит. Две пустые глазницы остались на их месте. Глеб закрыл ладошками около лица свет и прижался лицом к стеклу, чтобы лучше разглядеть происходящее внутри.
   Пара глаз летала по комнате, как одно слитное неразделимое существо. Они всегда были рядом, и расстояние между ними не менялось, как будто они были соединены невидимым стержнем и повторяли действия один другого. Иногда казалось, что таинственный невидимка бегает по комнате и выдает свое присутствие парой подвижных глаз: вот они пронеслись под потолком около деревянной матицы, подлетели к часам, как будто желали уточнить время. Затем, бесцеремонно осмотрели продукты на столе, взгромоздились на печь и с высоты дымохода взирали на свои владения. Совершенно неожиданно, как будто им надоело симметричное существование, один глаз отделился от другого, сделал пролет по комнате и исчез в стеклянной вазе, которая стояла на холодильнике. Другой глаз, последовав примеру своего партнера, также спланировал в вазу. Движение прекратилось.
   Изумленный Глеб осторожно спустился на землю. Он хотел немедленно посмотреть на свое лицо, чтобы убедиться в присутствии глаз именно там, где им надобно быть. Озираясь по сторонам, он осторожно вошел в дом и посмотрел в зеркало шкафа. Глаза были на месте. Не раздумывая, он взял картонку, тихо подкрался к холодильнику и накрыл картонкой вазу. Вместе с ней он вышел на улицу, присел на тропинке, наклонил отверстием к земле, и начал тихонько отодвигать картонку. Две мухи с пугающим жужжанием вылетели из отверстия вазы. Глеб облегченно вздохнул.
   После снятия ставен, в доме стало светлее, комната проветривалась через две форточки. Глеб положил топор рядом с печкой, чтобы на всякий случай был под рукой. Он даже не мог предположить, что такой случай наступит совсем скоро.

2

   Медвежий угол – неофициальное название деревни, которое применяли при разговоре, чтобы показать не столько удаленность, сколько тупиковое положение поселка. Настоящее название звучало Озерки с ударением на первый слог. Это название больше соответствовало природному ландшафту. Рядом с деревней находилось три озера. Они следовали одно за другим, имели одинаковую форму, но были разными по размерам. Первое самое большое озеро располагалось близко к деревне. На его заросших камышом берегах стояли многочисленные баньки. От берега к воде вели мостки. Вода в озере была темная, как смоль, а на ощупь казалась бархатистой и шелковой. В озере водилась мелкая безымянная рыбешка, она плавала на поверхности, ее вылавливали сачком и использовали для живца в других рыбных водоемах. Темная вода придавала озеру таинственность, которая еще более возросла, когда один любознательный рыболов измерил глубину. Он опустил в воду сорокаметровую веревку с грузом, и груз не достал дна.
   – Оно бездонно! – С ужасом разнес он новую весть.
   Озера начали бояться. Но все-таки в жаркие дни, когда терпеть зной становилось тяжело, ребятня купалась у берега. Для этого на уровне воды к столбикам мостков была прибита жердь. Дети держались за нее и бултыхали ногами.
   Следующее озеро находилось в лощине. Сквозь частокол тонких еловых стволов оно выглядело загадочно и красиво. Его длина составляла триста метров, а ширина не более ста. Берег, заросший камышом, не давал подступиться к воде.
   Третье озеро скорее являлось продолжением болота. Ровный мшистый топкий берег сливался с зеркальной водной гладью. Редкая клюква и морошка росли во мху. Мох иногда собирали, если кто-то затевал новострой. Мох просушивали и прокладывали между бревнами. Но такое явление было крайне редким. Все чаще дома пустовали. Редко кто затевал строительство.
   Лесная дорога проходила мимо озер, расчленялась на другие таинственные зигзаги, которые иногда терялись среди зарослей, а другие выводили на большак. Одна из них вела через поля в соседние леса. На обочине этой грунтовой дороги лежал железный лист. Аргоновой сваркой выпуклыми тонкими буквами на нем была сделана кривая надпись «Крапачиха». Это было названием когда-то существовавшей деревни. От нее совершенно ничего не сохранилось, только молва и легенды. В стародавние времена Римский-Корсаков был хозяином деревни. Фундамент из красных кирпичей – все, что осталось от барского дома. Два ряда огромных великих елей обозначают дорогу к поместью. Она заросла, ее не отличить от обычного леса, но стражники-ели напоминают и сохраняют былое величие заброшенного пути, по которому ехал барский тарантас из столицы. Великому композитору молва приписывает владение имением. Не исключено, что вице-губернатор Новгородской губернии, отец великого композитора, мог привозить свою семью в Крапачиху. Когда видишь дремучий, темный лес, начинаешь понимать, что именно здесь будущий музыкант мог получить впечатления для великого музыкального произведения «Кощей Бессмертный». Иначе быть не могло. Дремучий, страшный, темный лес даже в солнечную погоду вызывает опасение и страх. Как дорожный поворот таит за собой новый пейзаж и неожиданность, так дремучий русский лес вызывает тихое уважение. Каждая ель – предупреждение о чем-то таинственном. За ней кроется загадка, которую невозможно до конца понять. Тишина несет вибрацию звуков, едва уловимую чутким настроем живого организма. Ее ощущаешь не столько слухом, сколько всем существом. Кто может понять ее и воплотить в звуки понятные многим? Только окрыленный духовной близостью к природе человек.
   В те крепостные времена жил в Крапачихе мужик по имени Ермола. Ростом был маловат, как тогда говорили аршин с кокошником. Рябоват и неразговорчив. Работал на барина, кормился с огорода. Делал туеса из бересты. Плел лапти. Вырезал свистульки и раздавал их детям. Любил Ермола лес. В дому суета одна, а в лесу жизнь идет необычная, если кто примечает ее.
   Белка так увлеклась расщеплять шишку, что совершенно не замечает, как подкрадывается куница. Оба зверька ловкие и быстрые, но куница сильнее. Упала недогрызенная шишка, шелуха разбросана на хвое.
   Стук дятла слышен далеко. Он усердно и методично долбит клювом по сухостою, успевает посмотреть по сторонам, покрутить красной шапочкой, непонятно, в чем она ему помогает?
   Гусеница упала с березы на камень. Столкнулась с муравьем. Идет между ними схватка. Кто кого одолеет?
   Замечал все Ермола. Считал это чудесами.
   Осенью на болоте за сбором клюквы наблюдал, как журавли в стаю собирались. И так жалобно курлыкали – трудно им с родиной расставаться, в далекий путь улетать, и то, правда их – хорошо здесь!
   Любовь к лесу погубила Ермолу. Однажды не вернулся он домой. Искали его на болоте, но его лукошко с ягодами не нашли. Обычно ягодники ставили большое лукошко на мох, а ягоду собирали в маленький туес, а когда туес наполнялся – высыпали ягоду в лукошко. Не мог он пропасть на болоте. Следопыты порыскали в окрестности, но тоже ничего не приметили. Через год лесорубы нашли перевернутое лукошко в лесу. Мыши да птицы ягоды растащили.
   Не только мелкие зверюшки водились около деревни, но проживал где-то поблизости царь леса – медведь. Кормился мишка ягодами, шумные ватаги ягодников зверь обходил стороной, таился. А с Ермолой столкнулся нос к носу. Улетела душа тихого Ермолы вместе с журавлиной песней или скитается неприкаянной где-то в лесах. А хуже, если ею завладел зверь или дядька лесной. Беда всей округи. Будет смущать слабые души. Не все сильны, как барин, который талантом сопротивляется и все вибрации лиха в звуки переводит. А со словом божьим, которое защищает, многие не знакомы.
   Заметили бабки, что чаще начали погибать мужички. Кто неловко ступил, кто с лошади упал, кто от внутреннего огня сам с собой расправился. Обезлюдела Крапачиха. Все исчезло, даже от домов ничегошеньки не осталось. Только сказка. Спасибо барину. Пока помнят его фамилию – помнят Крапачиху.
   Почти двести лет прошло с гибели Ермолы. Шутка сказать – трудно понять. Нынче другой народ проживает в ней, но, конечно, не в ней, а рядом. Все меняется, но непутевость жизни беспокоит деревенских жителей по-прежнему, как в стародавние времена.
   Не вернуть ушедших денечков. А реальность такова, что холодно стало в доме к сумеркам. Решил Глеб погреться – истопить печку. Нехитрое дело – огонь разжечь. Дрова в поленнице. Газет много. Печка заполнена. Огонь занялся по сухим газетам быстро, но дым повалил из печки в комнату как-то скоро и густо. Сообразил Глеб, что надо заслонку отодвинуть. Пока искал ее – дым так густо заполнил все кругом, что хоть топор вешай. Со скрежетом заслонка подалась, Глеб нырнул к полу и отдышался. Огонь погас. Не мудрено – дрова отсырели. Несколько сухих поленьев лежало на печке. Глеб взял одно полено, поднял с пола топор и пошел на крыльцо. Здесь он начал полено расщеплять на щепки. Наделал много щепок. Комната к тому времени проветрилась, но дух дыма остался. Собрал новое кострище в печке. В середке бумага, сверху нее – щепки, а выше сухие дрова, все загорелось сразу. Дым выходил плотной струей из пода и тянулся в дымоход. Огонь занялся сильно и ровно.
   Между тем, ночь брала свое. Темнота окутала все пространство. Кое-где в окнах пробивался свет. Стало быть, жизнь в деревне существовала. Тишина звучала странным посвистом. Все неизведанное несет в себе оттенок странности и страха.
   Глеб щелкнул выключателем. Свет погас. В печке теплились голубые угольки. Дымоход закрывать нельзя – угарный газ еще выделяется. Голубое пламя – вестник опасности. Шлепая босыми ногами по половицам, Глеб забрался под одеяло на кровать, которая стояла в углу. Часы на стене блестели, маятник равномерно качался, но время рассмотреть было сложно. Стрелки тонули во мраке. Он поймал себя на мысли, что во мраке тонуло все: шкаф в углу, круглый стол посередине комнаты, все предметы на столе. Чтобы убедить себя в этом навсегда и окончательно, он изогнул шею и посмотрел на другую стену – все темно, хотя квадрат зеркала можно различить. Положение печи угадывается мерцанием углей внутри. Раздался шорох в углу. Несколько минут шелестела бумага. Потом начались щелчки по всей комнате. Тихие, еле слышимые. Глеб почувствовал на своем лице касание, как будто паутина задела щеку или шелковый платок коснулся лица. В то же мгновение в комнате на окне забилась ночная бабочка. Она часто махала крыльями. Ее толстое тело трепыхалось на стекле. Глеб еле различал ее, но что-то привлекало его внимание к этому воздушному созданию. Он вглядывался в окно и вдруг увидел силуэт головы с двумя рожками и два маленьких светящихся глазочка. Они были живыми, потому что светились. Глебу не было страшно, но он натянул одеяло на себя и продолжал наблюдать за миром комнаты, а именно, за этим поросячьим противным взглядом. Глаза были неподвижны, и это придавало им холодность, жестокость и беспощадность. Они оценивали окружающий мир, чтобы расправиться с ним. Впивались во все живое и вносили в него свои правила существования. Во всяком случае, так казалось человеку: он здесь не один, за ним наблюдают, как за новым существом, случайно проникшим в чужой мир. Человек – царь мира, подвластен странному тонкому воздействию мифических сил и сказок. Он вправе творить мифы сам, но странно попадает в зависимость от несуществующих образов.
   Чем больше он вглядывался в окно, тем яснее становились очертания призрака, как живого и равноценного существа. Образ на окне усмехнулся. Глеб понял, что призрак понимает его мысли. Он усмехнулся на слове «равноценный». Может, мы не равны, и он выше. То есть, я ниже. Я бабочка перед ним. А настоящая бабочка – кто передо мной или перед ним? Надо выяснить все сейчас же. Глеб решил подойти к окну, но глаза на стекле начали двигаться. Они мерцали бледным лунным светом, расползаясь по сторонам. «Я не боюсь, не боюсь, не боюсь», – шептал Глеб. Он медленно встал, сделал два шага, рассмотрел светлое пятно поближе, протянул руку к окну и указательным пальцем ткнул в глаз на окне.
   – Ой, – раздался выкрик за спиной.
   Глеб обернулся. Никого в темноте не было. Глеб снова перевел взгляд на окно. Глаза медленно двигались. Глеб начал тереть их ладошкой. Светящиеся точки оставались на окне. Они были на другой стороне стекла, на той, которая выходила наружу. Свечение происходило от маленьких жучков.
   – Это светлячки, – озвучил свою версию Глеб.
   Но все-таки он решил проверить свое предположение. Набросил на плечи фуфайку, надел сапоги и вышел во двор. Опять показалось, что кто-то шмыгнул под ногами. Он плотно закрыл дверь. Прошел в палисадник. На стекле ничего не было. На всякий случай, он протер стекло рукой и вспомнил про силуэт: что могло создавать контур, так похожий на человека с рожками, – ближайшие кусты сирени на другой стороне улицы? Да, в них определенно есть округлые формы. Он перешел дорожную колею, взялся за сук куста сирени и начал его выкручивать. Кусты тряслись, гнулись, сломать их было трудно. Все-таки Глебу удалось погнуть несколько веток.
   – Хватит, – сказал он сам себе и пошел в дом.
   Резкими тычками ног скинул с себя сапоги, бросил в сторону фуфайку и лег на кровать. Закрыл глаза. Долгожданное спокойствие наступило сразу. Тело как будто получило защитную раковину и утонуло на перинном одеяле. Череда нервной подозрительности сменилась глубоким умиротворением, радостью, внутренней гармонией. Когда спокойствие, казалось, взошло на пик своего блаженства, и незаметно сон стал накатывать, на чердаке послышались грубые шаги. Сначала это был скрип петель, но Глеб не желал его замечать. Он был в подступающем мире сна и тишины, все его существо боролось против посторонних звуков. Но внешний мир настойчиво напоминал о себе многократными шагами.
   – «Все. Только не сегодня. Завтра. Проверю чердак завтра. Не верить. Быть спокойным» – Глеб сказал сам себе. Плотно закутался в одеяло и зажал уши руками. Но такое неловкое напряженное состояние долго продолжаться не могло. Дышать под одеялом было тяжело. Руки ослабли. Лицо появилось из-под одеяла. Глоток свежего воздуха показался прекрасным. Шаги на чердаке затихли. Спокойствие снова начало возвращаться в дом. Уже все почти вернулось в прежнее положение, но мышиный шорох прояснил сознание. С потолка посыпалась пыль прямо в лицо. Глеб ощутил у себя на губах песок, плотно зажмурил глаза, спрятался под одеяло. Обтер лицо руками. Он ощутил на губах сладкую пыль. Она показалась противной. Страх нарастал с новой силой. Он опять закутался в одеяло и, измученный, заснул под утро.
   Стук в окно пробудил к новой жизни. Удаляющийся детский смех на улице вернул реальную обстановку. В комнате было светло и приятно. В голове рождались странные планы работы по дому. Хотелось сделать что-то полезное: навести порядок, приготовить еду обязательно в печке, разобрать поленницу – дрова в ней сырые, вскопать грядку в огороде. Взгляд упал на часы – почти полдень. Пора вставать.
   День пролетел незаметно в какой-то рваной суете и бесполезности. Все было сделано наполовину. Верхняя часть поленницы, которая сильно отсырела от дождей, разбросана по двору. Подходящей лопаты для вскапывания земли не нашлось, та, что стояла в сарае, была тупой и плохо входила в почву. Старая грядка была расковырена с одного краю, на этом энтузиазм иссяк. Огонь в печи долго не желал разгораться, даже с учетом прошлых ошибок. Хозяйство не подчинялось желанию человека и отнимало много времени. Заветная мечта – сесть за написание диссертации в тихом уединенном месте – откладывалась на неопределенное время. Только когда вечерние сумерки накрыли деревню, Глеб вспомнил о своем желании осмотреть чердак. Он подставил лестницу и медленно взобрался по ней наверх. Длинный ряд березовых веников, подвешенных на веревке, тянулся к окну под крышей. В некоторых местах крыша протекала, поэтому кое-где стояли цинковые тазики и ведра, отслужившие свой срок, но пригодные для накапливания воды. Потолок был шатким, поэтому Глеб шел по центральному бревну, удерживая равновесие. Форточка на окне была открыта, она могла стучать от ветра. Глеб закрыл ее, и зафиксировал согнутым гвоздиком, который служил задвижкой.
   Странное чувство не покидало его. Ему казалось, что за ним кто-то внимательно следил. Глеб резко повернулся. Шорох прокатился по веникам, но за ними точно никого не было. Пространство под ними было пусто. Печная труба могла скрывать кого угодно, но трудно предположить, что за ней кто-то прятался. Глеб пошел обратно. Осмотрел веники, заглянул за трубу, бабочка вспорхнула и начала метаться под крышей. Два павлиньих глаза на ее крыльях попеременно подмигивали, или, по крайней мере, такой была иллюзия. Казаться могло все, но ощущение и присутствие живого взгляда не исчезало до последнего мгновения.
   Он сделал шаг вперед, споткнулся и полетел с чердака вниз в сени. Ужас наполнил это падение. Он был бессилен. Едва успел выставить руки вперед. Они пролетели через веревки, которые были натянуты в сенях для просушки вещей, и о чудо, тело ощутило их упругость, они пружинили, и Глеб скатился на пол совершенно без повреждений и ушибов. Веревки лежали на полу. Гвоздики, на которых они крепились, вылетели из стены. Одна веревка продолжала висеть в своем прежнем положении. Глеб интуитивно посмотрел наверх. Он не представлял, о что мог споткнуться или зацепиться, кроме собственной ноги.
   Глеб вышел во двор. Ночной кузнечик принялся за свое стрекотание, хотя сумерки только начинались. Кошка притаилась в траве и что-то высматривала. Затем бросилась на свою добычу. В зубах у нее была лягушка. Кошка, сверкнув хищным взглядом, быстро нырнула под штакетник и целенаправленно потрусила со своим охотничьим трофеем. Ее бело-черная спинка мелькала среди травы.

3

   Глеб почти засыпал. Состояние, когда еще осознаешь приход сна, но через мгновение в него проваливаешься, и ты принадлежишь не себе, а тем странным законам космоса, которых не знаешь, но которые неотступно сопровождают любую жизнь, в том числе ту, которая не осознает свое существование. Высшее подражание космическому божеству – человек, осознает свою конечность бытия, пребывания на земле, и поэтому своим страданием и поиском истины мучается на своем земном пути.
   Одно мгновение до глубокого сна, полного забвения, где сознание сливается в общем мировом эфире, но что-то помешало свершиться сну. Глеб почувствовал на своем лице постороннее прикосновение. Справа налево, от щеки к щеке над верхней губой под носом, он ощущал многократные прикосновения. Как будто кто-то водил и щекотал пушистой травинкой его лицо. Глеб не открывал глаза, он провел рукой по своему лицу, откинул край одеяла и продолжал лежать, надеясь на сон. Прикосновения по лицу продолжились, настойчиво и упорно. Глеб взмахнул руками, надеясь избавиться от странного ощущения. Но когда он положил руки на одеяло, снова его лицо ощутило настойчивую игру чьих-то проказ. Глеб зажмурил глаза, боясь их открыть, но терпеть щекотку было выше сил. Он открыл глаза, и увидел перед собой образ склонившегося черта, который кисточкой своего хвоста пытался очередной раз провести по лицу. Глеб взмахнул руками. Черт немного отстранился, подтянул хвост ближе к себе, но исчезать не собирался, слегка склонил голову на бок и застенчиво улыбался.
   – Кыш, – произнес Глеб. Он приподнялся и сел на кровати. – Кыш, тебе говорят, – с угрозой повторил он, но почувствовал, что получилось не очень убедительно и даже просяще.
   Черт не уходил. Он продолжал улыбаться, и кисточкой своего хвоста водил около своего рыльца. Глеб откинул одеяло, и встал рядом с кроватью. Черт, с быстрым проворством и щелканьем переместился к двери. Глеб неоднократно слышал это щелканье, но только теперь понял, что оно связано с движением фантома-черта. Глеб сделал в его направлении один шаг. Рыжий черт стоял около двери, странным образом делая видимым себя и пространство около двери, вся остальная часть комнаты была погружена во тьму. Он виновато склонил голову к правому плечу, и держал в опущенных руках хвост с кисточкой.
   – Кыш, – опять повторил Глеб.
   Других слов для своего гостя он не находил. Черт еще более засмущался и исчез. Вместе с его исчезновением комната погрузилась во мрак. Глеб нащупал спинку своей кровати и забрался под одеяло. Сохранившееся тепло приятно обволакивало все тело. Спокойствие, так необходимое в эту минуту, приходило очень быстро. Почти мгновенно он погрузился в предсонное состояние, размышляя о причине зла. Свобода дает право творить добро и зло. Если подавить нарождающееся или будущее зло, то будет ли этот поступок считаться добром? Ведь для данного подавленного объекта – это зло, хотя для множества других будущее зло не свершилось, и очевидно поступок надо считать добром. Но чтобы свобода не рождала зло – ее надо ограничить. Ограничение свободы будет считаться злом. Такие рассуждения могут продолжаться долго, и в каждом будет таится доля правды. Только результат может определить истинность того или иного предположения.
   Глеб почувствовал, как с него начало сползать одеяло, он ухватил его край, но одеяло выскользнуло из рук, потянулось по полу к двери, странным образом начало исчезать через порог под дверью, где совершенно не было щели. Глеб вскочил и крикнул:
   – Черт, опять ты!
   Но вместо ответа он услышал пощелкивание, и одеяло начало исчезать за порогом быстрее, как будто кто-то торопился его похитить. Глеб вскочил с кровати, ухватил за край одеяла и начал тянуть его на себя, но с другой стороны сопротивление было сильное, и одеяло исчезло за дверью. Глеб открыл ее, и увидел на веранде своего визави – черт тащил одеяло на улицу. Глеб успел надеть сапоги на босу ногу, накинул фуфайку, схватил под руку первый попавшийся предмет – им оказалось коромысло, и бросился в погоню за своей собственностью. Черт стоял по другую сторону калитки, застенчиво улыбался, и тащил одеяло на себя. Глеб запустил в него коромыслом, но оно пролетело сквозь черта. Это несколько озадачило Глеба. Он поднял полено и бросил его в том же направлении. Полено пролетело сквозь мишень. Чудеса не прекращались. Это еще больше разозлило Глеба. Он выбежал на улицу, подобрал коромысло и начал преследовать похитителя одеяла, который волочил сей предмет по дороге. Процессия приближалась к лесу. Глеб старался изо всех сил, но расстояние между ними не уменьшалось и не увеличивалось. Только Глеб прибавлял темп, черт тоже ускорял свой бег со своим типичным пощелкиванием. Чем быстрее бежал черт, тем чаще раздавались щелчки. Глеб перешел на шаг и медленно преследовал черта. Свои попытки бросаться в нечистую силу, Глеб прекратил, но расстаться с коромыслом не торопился. Он нес его под мышкой.
   – Слышь, черт, – Глеб решил хитростью приблизиться к своему противнику, – кирпичом тебя не взять, а из ружья можно?
   – Из ружья тоже нельзя, – улыбчиво ответил черт, – поскольку меня нет на самом деле. Я фантом, привязанный к одному месту. Мое предназначенье изводить все живое.
   – Как это?
   – А так. Чтоб живое стало не живым. Вот тебя, например, заведу в лес и брошу, поскольку ты мешаешь мне в доме.
   – Дом мой, – ответил Глеб, – мое наследство по закону.
   – А я обосновался на этом месте, когда дома еще не было.
   – Так что, дом на тебе построили?
   – На моих кустах.
   – В лесу много кустов – выбирай любые.
   – В городе много домов – выбирай любой, – ответил черт.
   – Не понимаю! – произнес Глеб.
   – И я не понимаю.
   Глеб остановился. Идти за чертом глубже в лес не хотелось. Черт тоже остановился и сказал:
   – Ты не сможешь выбраться отсюда. Я тебя изведу.
   – Я! Не смогу!? – запротестовал Глеб.
   Он обернулся. За спиной была кромешная темнота. Ничего не видно. Даже вытянутая рука утопала в черноте ночи. Глеб сделал шаг, и рука напоролась на сухой еловый сук. Глаз выколи – это именно про такое время суток. Дороги под ногами не было. А почему между мной и чертом светло? Глеб повернулся к черту, но там была темнота. Вокруг непроницаемая жуткая темнота. Черт исчез. Бросил его в лесу и исчез. Глеб присел и начал шарить рукой под ногами, пытаясь нащупать колею и твердость грунта. Но даже слабого подобия дороги он не обнаружил. Рука попала в холодную лужу или какую-то слякоть. Глеб брезгливо отдернул руку и понюхал. Она пахла тиной.
   – Черт! – Закричал Глеб. – Отдай одеяло!
   Эхо разнесло его слова очень громко, как будто он сидел в замкнутом объеме. Глеб пошарил руками вокруг себя и обнаружил бетонную стену. Она была близко и ограничивала движения замкнутым кругом. Глеб понял, что находится в колодце. Он поднял голову и увидел наверху круглое отверстие. Черт сидел на краю бетонного кольца и смотрел вниз.
   – Отдай одеяло! – крикнул Глеб.
   – А если не отдам, что будет? – поинтересовался черт.
   – Будет, как вчера.
   Черт задумался, часто заморгал, хрюкнул свинячьим рыльцем и с интересом спросил:
   – Не могу вспомнить, что страшного вчера было.
   – А говоришь, что все можешь, а самого простого не знаешь.
   – А мне знать не обязательно. – Гордо, с достоинством, задрав рыльце вверх, отвечал черт. – Я сам себе на уме.
   – Да, – поддакивая своему собеседнику, говорил Глеб. – Натура ты сложная, да вообще в твоей жизни не так все просто.
   Черт, вероятно, понял тактику Глеба, и произнес:
   – Ты ко мне не прилизывайся. Я, таких, как ты, целую деревню в позапрошлом веке извел без всяких разговоров.
   – И меня изводить будешь? – подлаживаясь под тон черта, спросил Глеб.
   – Ты почти изведен. Дай срок.
   – А как ты это делать будешь? – задал новый вопрос Глеб.
   – А тебе не страшно будет? – в свою очередь поинтересовался черт.
   – Сейчас страшно или потом, какая разница.
   – И то верно. – Черт немного помолчал, как будто готовился выдать великую тайну, и промолвил: – У меня здесь гадюка подколодная живет. Постучу, змейка выползет и хватит тебя.
   Глеб боязливо оглядел под ногами воду, и расправил свои болотные сапоги, которые скрыли голые колени. Погибнуть от укуса змеи ему совершенно не хотелось, а ждать, когда черт начнет стучать и вызывать гадюку – занятие малоприятное. Чтобы отодвинуть эту процедуру на неопределенный срок, Глеб продолжил говорить:
   – А как зовут змейку?
   – Сам спросишь, когда она зашипит.
   Черт был словоохотлив, Глеб решил разузнать о нем как можно больше и использовать это для своего спасения. Выбраться из колодца не представлялось возможным – сверху черт, который чинит препятствия. Снизу скоро появится змея подколодная. Словоохотливость черта в данный момент была положительным аргументом. Глеб задал новый вопрос:
   – А раньше как ты изводил?
   Черт заерзал на краю кольца, и начал вспоминать свое профессиональное прошлое:
   – Раньше было проще. Меня завидят – и в обморок – шмяк об камень – и готово, или бегут, куда глаза глядят, и опять шмяк – и готово. Сейчас народ другой – за мной гоняется, обидеть норовит, но я тоже на месте не стою, чародействую.
   – Ты мастер, – похвалил черта Глеб.
   – А то, – черт с достоинством поднял голову и завилял хвостом. – Стараюсь.
   – А ради кого стараешься? – Глеб продолжал атаковать вопросами.
   – Кощей меня на эту должность назначил. На него работаю.
   – Так значит ты не один?
   – Кощей – табу!
   Черт замолчал. Посмотрел на луну, затем вокруг колодца.
   – Ты чего там ищешь? – спросил Глеб.
   – Камень, чтоб постучать. Скучно стало.
   Глеб понял, что черта нужно занимать разговорами. И продолжил расспрос:
   – Кощей – табу. А ты не табу. Скажи, почему сквозь тебя полено пролетело?
   – Я не живой в человеческом понимании. Зло рядится в мой образ и живет в нем. Я могу быть кем угодно и нести одну и ту же суть.
   – То есть бабочка, которая порхала на чердаке, была тобой.
   – Молодец, – восторженно произнес черт.
   – А я мог задавить бабочку? – поинтересовался Глеб.
   – Ту, которая летала на чердаке? – в свою очередь уточнил черт.
   – Да.
   – В принципе – мог, – утвердительно ответил черт.
   – А зло, которое она несла?
   – Зло в это время было у тебя под ногами.
   – Я его мог увидеть.
   – Нет. Только почувствовать.
   Черт встал на край колодца, поднялся на цыпочки, и высоко поднимая одно копыто, прокомментировал свой поступок: – и осторожно переступить.
   – Интересно. Ты рассказываешь, как нужно спасаться от зла. Не боишься, если я воспользуюсь твоими уроками?
   Черт усмехнулся и парировал:
   – Ты в западне. Тебя ничто не спасет.
   – Ну, раз так все плохо, проясни мне один момент. Для чего тебе молоко носят, раз ты не живой и еда тебе не нужна.
   – Мне молоко не нужно. Я ежиков люблю, вот их кормлю.
   – Почему ежиков? – поинтересовался Глеб.
   – Надо кого-то любить.
   Черт скрестил руки на груди, как будто обиделся.
   – Ты добрый, – протяжно сказал Глеб, пытаясь вызвать в собеседнике сострадание.
   – Я злой и коварный, – не принимая в свой адрес похвалу, ответил черт.
   – А ты присмотрел следующего клиента.
   – В каком смысле? – поинтересовался черт.
   – В смысле, кто после меня будет.
   – Раньше батьки в пекло лезешь. – Недовольно просипел черт.
   Он принял независимый безразличный вид.
   Глеб продолжал настаивать в другой манере:
   – В современном мире принято спрашивать у звезд планы на будущее, так сказать узнавать творческие шаги.
   – Ох, уж этот современный мир. Никак к нему не прилажусь. То азбуку меняют, то с деньгами просто беда.
   – А тебе зачем деньги, – изумился Глеб.
   – Искушаю ими. А если они меняются каждый год, как работать можно? Пока узнаю их облик: время уходит – клиент потерян.
   – Нелегко тебе, – покачал головой Глеб, – и кого ты приметил.
   – Девчонку соседскую.
   – Ту, которая молоко для ежиков носит?
   – Ее саму.
   Волна гнева прокатилась по Глебу. Он еле сдержал себя, чтобы не выдать своего настроения. И сквозь зубы спросил:
   – Ну и как же ты будешь изводить ее?
   Черт не стал скрывать свои планы.
   – Сначала задразню ее. Потом подброшу чужие рублики. Она не вынесет позора – слабый неокрепший организм.
   – Дразнить сам будешь?
   – Зачем? Войду в хулигана.
   – Так ты в каждого войти можешь!
   – Могу, только со злом. Человек совершает зло – он открыт для темных сил. Вот выйти сложнее – надо ждать другого зла, более сильного и большего. В этих делах опасны праведники. Молодые черти, не разобравшись, входят в них через грех, а те молитвами, да благопристойностью изживают беса. Он гибнет – выйти не может. А хулиган: подставил подножку – я прочитал в глазах зло, вошел. Сделал, что надо его руками, а ему неймется, разбил лампочку – опять зло, я вышел.
   – А во мне ты был? – осторожно поинтересовался Глеб.
   – К тебе присматривался. Но как видишь, одолел тебя без сложностей. – Самодовольно изрек черт.
   Глебу стало очень жалко девочку, которая так верит даже самому коварному существу. Наверное, как в сказку, которая должна кончиться благородно. Он представил ее беззубую улыбку, которая превратилась в кривую гримасу заплаканного от слез лица. Затравленные глазенки выражали боль, понятных только ей одной детского горя и несправедливости. Он хотел выручить ее, но не знал, как это сделать, потому что сам находился в безвыходном положении.
   – Ты ей показывался?
   Черт понял, о ком его спрашивают и небрежно бросил:
   – Нет и не собираюсь.
   – А откуда она знает о тебе?
   – В сказку играет.
   – Да. Все любят сказки.
   Глеб мучительно искал выход, но не представлял, что можно сделать. У каждого должна быть какая-то слабость. У черта она тоже должна быть. Что-то изменилось в его поведении. Он чувствует свою победу, умиляется ей. Ведет себя по-другому. Как? Раньше смотрел заискивающе, скосив на бок рыльце. Все время в одной позе. Поджимал хвост и держал его перед собой в руках. Атаковал и одновременно чего-то остерегался. Почему сейчас не боится? Все время помахивает хвостом. От хвоста идет тень. А от черта нет. Может хвост – его слабое место? Надо поймать его за хвост!
   Глеб прикинул расстояние до своей цели. Хвост свисает в колодец. Мне до его кончика не допрыгнуть. Если поднять и поставить к стенке старое бревно, затем самому с толчка вскочить на торец бревна и оттолкнуться, можно дотянуться до хвоста, если он будет свисать.
   – Ты чего там копошишься? – спросил черт.
   – Сыровато здесь стоять. Создаю себе удобство.
   Черт оставался спокоен. Кончик хвоста лениво шлепал по бетонной стенке. Глеб продолжил разговор:
   – Скажи, ваша злобность, а кому-нибудь удавалось вырваться из твоих чар?
   Черт задумался, но ненадолго, и начал рассказывать:
   – Был у меня юноша в позапрошлом веке, Николой кликали. Приехал погостить к своему родственнику, который мирянами управлял в здешней округе. Все чинно, гулял по лесу, птичек слушал, с виду впечатлительный, хрупкий. Начал я его водить по лесу, а потом возьми и появись перед ним, а он схватил меня за хвост и давай тянуть, я ему всю правду выложил.
   – Какую?
   – Про наш лес.
   Глеб наблюдал за кончиком хвоста своего визави. Хвост свисал вдоль бетонных колец. Только бы нога не соскользнула с мокрого чурбана. Глеб поставил ногу на стоящий чурбан, выпрямился и подпрыгнул вверх. Обеими руками уцепился за хвост. Поросячий визг огласил окрестности, эхо задребезжало в колодце. Глеба вынесло из глубины заточения на поверхность. Он увидел вместо хвоста в руках змею, она шипела, извивалась, пыталась выскользнуть, но Глеб еще сильнее сжал ее. Змея пошипела и затихла. Глеб держал в руках хвост. Чары злой силы не сработали и не смогли напугать Глеба. Маленький черт сидел рядом, дрожал и просил о пощаде:
   – Отпусти меня, Глебушка. Я тебя не трону. Уйду в другой дом.
   – Меня ты теперь не тронешь, а других изводить будешь?
   Маленькие глазенки чертика бегали. Он уперся взглядом в землю. Глеб дернул за хвост.
   – Ой, – крикнул черт. – Не дергай, я от этого уменьшаюсь. Хочешь, уйду в другую деревню? – С надеждой поинтересовался черт.
   – Нет, твоя злобность, Николай тебя отпустил, а ты всех извел. Буду тебя дергать за хвост, пока ты совсем не исчезнешь.
   – Устанешь. Совсем я не исчезну.
   – Тогда я тебе хвост отрублю.
   – Кощей нового черта на мое место поставит, потому, как местность без чертей быть не может.
   – Может, – ответил Глеб.
   – Не может.
   – Может.
   – Не может.
   Глебу надоело спорить.
   – Давай, говори, кто такой Кощей. Почему он свои порядки устанавливает.
   Черт молчал. Глеб для надежности намотал хвост на ладонь и еще раз дернул черта.
   – Ой!
   – Хватит ойкать, тебе вопрос задан по существу.
   – Слушай, – начал Черт. – Живет Кощей в тридевятом царстве.
   – В тридесятом государстве. Сам знаю. Ты суть толкуй.
   – А ты не перебивай. Мысль из-за тебя потерял.
   Черт прищурился, вероятно, настраиваясь на правильную мысль, и продолжил:
   – Держит он взаперти Наташу-царевну.
   – А почему не Марью? – удивился Глеб.
   – Ну, блин, – начал злиться черт. – У папы ее спроси.
   – У какого папы? – не понял Глеб.
   – У царского дворника Петрова.
   – А почему не у самого царя?
   – Потому что царь бездетный. Он усыновил дочку дворника, которую зовут Наташа. Она царевна.
   – Все так запутано в вашем царстве, – тяжело вздохнул Глеб.
   – А ты не перебивай, а то до первых петухов не успеем.
   – Куда? – опять удивился Глеб.
   – В тридевятое царство.
   – Зачем? – спросил Глеб.
   Теперь настало время удивляться черту. Спросил он:
   – Ты что, не будешь спасать Наташу-царевну?
   Глеб озадачился.
   – Вообще-то, я о Кощее думал.
   – Мечтаешь о мировой революции. Романтик. Любить все человечество легче, чем помочь одному конкретному человеку. Пусть даже царевне. Будешь меня всю жизнь тянуть за хвост. Что скажет партия зеленых? Стыдно. Меня даже в красную книгу не успели занести. Заступиться некому.
   Черт говорил знакомые истины, как радио. Глеб не смел спорить.
   – Стоп! – неожиданно прервал речитатив Глеб, – давай о главном.
   – О Кощее?
   – О нем.
   – А что Кощей? Он бессмертный. Его охраняют десять чертей.
   – Зачем бессмертного охранять? – не удержался от нового вопроса Глеб.
   – Ему лень творить зло самому. Он дает приказ, и его зло несет черт в то место, куда прикажут.
   – А его смерть в яйце на конце иглы? – спросил Глеб.
   – Кто разносит эти байки? Наверно, служба охраны Кощея, сделал предположение черт. – Нет, с его смертью не так все просто. Она находится в слезинке его дочери – Кощеевны. Если она заплачет, слезинка появится. Эту слезинку нужно испарить. Вот тогда Кощею конец. Но только временный.
   – Почему временный? – удивился Глеб.
   – Ты в школе учился?
   Глеб утвердительно качнул головой. Черт продолжил:
   – Слышал о круговороте воды в природе?
   – Да.
   – Вода испаряется, летит облаком, потом на землю выпадает дождь. Чтоб Кощей воскрес, надо чтоб эта капелька упала обратно с дождем в его логово, что практически невозможно, но не исключено.
   – Может лука репчатого с собой взять, – сделал предположение Глеб.
   – Зачем?
   – Чтобы она заплакала от лука.
   – Исключено, – непреклонно отверг черт. – Она соком репчатого лука каждый день умывается для тренировки.
   – А если ее рассмешить до слез?
   – Ты придешь и скажешь ей: «Ваша злобность, вы не подскажете, как пройти в библиотеку»?
   – Не очень смешно получается. Но все равно пошли.
   – Куда? – удивился черт.
   – В тридевятое царство.
   – Так оно ж за тридевять земель. Садись на одеяло-самолет, так быстрее будет.
   Глеб не отпускал черта. Они одновременно сели на одеяло. Черт, похлопав по одеялу лапой, с достоинством сообщил:
   – Как в воду глядел, будто знал, что пригодится.
   Он пошептал что-то. Одеяло поднялось в воздух над деревней и полетело куда-то в темноту. Совершенно непонятно в каком направлении.
   Земля находилась во мраке, а на горизонте уже забрезжил рассвет. Первые лучи прорывали темноту и заполняли пространство живительным светом.
   – Чего молчишь? – спросил Глеб.
   – А чего говорить. Летишь на свою погибель.
   – А ты?
   – Мне выгода от всего есть. Если одолеешь Кощея – женюсь на его дочери. Если нет, то Кощей будет рад кровушки твоей испить. Редко удается привести кого-нибудь в самое логово.

4

   Первые лучи солнца осветили землю. Голубая дымка подернула горизонт. Небо становилось светлее, а непроницаемый мрак ночи еще господствовал на земле. Он отступал постепенно, словно темная краска начинала выгорать и ослабевать от воздействия света. Среди бело-серой ваты тумана мелькали просветы воды. Мир просыпался после ночного кошмара.
   Глеб настороженно спросил:
   – Внизу туман. Ты знаешь куда лететь?
   – Рдейское болото. Самое крупное в Европе. Сейчас пойдем на посадку.
   Одеяло-самолет начало снижаться. Воздухоплаватели плюхнулись грубо, но без ушибов и ссадин.
   – Посадка почти по вертолетному, – торжественно сказал черт.
   – Откуда ты все знаешь!
   – Нахватался по радио и по телеку, иногда ходишь по домам, слушаешь, смотришь для самообразования.
   Они поднялись. Глеб осмотрелся. Тридевятое царство представляло собой небольшой остров, во все стороны от которого сверкала вода. Под ногами красный мох и кочки с клюквой. Около воды невысокие ровные стебли осоки окружали остров зеленым кругом. Единственное дерево – белоствольная кривая березка, росла посреди маленького острова. Она из-за своей одинокости вызывала чувство жалости и непреодолимой тоски. Холодный туман волной откатывал от острова и открывал все больше и больше чистого пространства с неподвижной, тихой, как зеркало, водой. На границе воды и земли на коле, воткнутом в ил, держалась табличка «ВЫХОДА НЕТ».
   – Да, – как будто угадывая мысли о плохом, проговорил черт, – умирать не охота.
   – Не каркай, зло болотное.
   – Да я не о себе, о тебе пекусь. Последний раз предлагаю, я тебя увожу на большую землю, и там разбегаемся по добру – по здорову.
   – Нет тебе места на большой земле.
   – Ну тогда пеняй на себя, – отрезал черт. – Человек – кузнец своего счастья. Полезай в дупло.
   Черт увидел непонимающий взгляд Глеба и добавил:
   – Это вход.
   – Я туда только руку могу просунуть.
   – Вот и просовывай.
   Глеб поднял правую руку, а левой продолжал держать черта за хвост. Рука проскользнула в дупло, и вслед за ней все тело полетело куда-то в бездну. Падение было стремительным, хаотичным и вдобавок ко всему головокружительным. Глеб упал на кучу песка весь в пыли и грязи.
   «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» – приветствовал плакат, натянутый между двух сухих стволов – первое, что бросилось в глаза в подземном царстве Кощея.
   – Нас ждали? – спросил Глеб.
   – Совершенно не понимаю, – отреагировал черт, – раньше здесь висел плакат «Посторонним не входить».
   – Здесь светло.
   – Все собрано из специального светящегося материала, чтоб гостям было удобно.
   Под плакатом проходила дорожка, она вела к скале, где терялась среди камней. На первом ее изгибе в землю был воткнут кол, на котором держался череп.
   – Аллея героев! – воскликнул черт. – Имя первого знают все. Иван царевич первый.
   Глеб остановился перед колом. Совершенно гладкий белый череп, как будто отполирован, с безукоризненно правильным рядом белоснежных зубов. Черт с гордостью произнес:
   – Красавец. Даже в таком виде излучает тепло.
   Глебу нечего было сказать. Они пошли дальше. На каждом изгибе дорожки стоял экспонат, похожий на первый. Черт комментировал:
   – Иван царевич второй.
   Около следующего экспоната, черт сказал:
   – Иван царевич третий.
   Около следующего черт хотел прокомментировать, но Глеб его остановил и попросил:
   – Сейчас я угадаю. Иван царевич четвертый.
   – Точно, – удивился черт.
   Так они шли, а дорожке не было конца. Она извивалась среди скалистых нагромождений.
   – Иван царевич тридцать второй. Последний. Посмотри номерок под черепом, – черт указал кивком головы на экспонат.
   Глеб приподнял череп с кола. Там действительно стоял номер тридцать два.
   – Откуда столько Иванов царевичей в наших местах? – задал очередной вопрос Глеб.
   Черт таинственно улыбнулся.
   – Ты будешь Иваном царевичем тридцать третьим. Возможно, следующий колышек будет посвящен тебе.
   Глеб сильно дернул черта. Он стал намного меньше. Настолько маленьким, что идти рядом с ним становилось трудно. Глеб обмотал хвост черта вокруг своего пояса, завязал узлом, и посадил на плечо как декоративного домашнего кота. Они продолжили путь.
   – Тише, – черт поднял вверх лапку, – впереди что-то делают.
   Они тихонько подкрались к повороту, спрятались за камнем. Черт осторожно выглянул из-за укрытия. Глеб услышал его шепот:
   – Я же говорил – пустой колышек уже готов.
   Глеб выглянул из-за кустов. Действительно, на повороте двое чертей устанавливали новый колышек. Один копал лопатой землю, другой держал в руках кол. Они довольно быстро выполнили эту работу и ушли. Черт озабоченно произнес:
   – Кажется, о нашем приходе известно.
   – Фактор неожиданности не сработал.
   – Отступать поздно!
   Они пошли дальше. Ущелье не кончалось. Скалы становились ниже, серое небо висело над скалами и открывалось все шире и шире. Наконец, ущелье закончилось. Прямо перед ними встал хвойный лес. Ветвистые кряжи устремились ввысь. Одноэтажный дом из белого кирпича с черепичной крышей такого же цвета преграждал путь в дремучий лес. На фасаде дома висела табличка «Магазин Богатырь».
   – У тебя не богатырский вид, – сказал как отрезал черт, – надо зайти. Колокольчик у дверей возвестил о приходе гостей, но никто на его звук не вышел. Глеб оглядел магазин. Кругом дубовые темные стеллажи с оружием разных эпох. Мечи, луки, щиты, палицы, арбалеты. Огнестрельное оружие. Доспехи воинов и шлемы. Манекены, одетые в форму воинов различных эпох.
   Неожиданно в проходе открылась занавеска, и из-за кулис другой комнаты в торговый зал вошел элегантно одетый черт. На нем хорошо сидел подогнанный по фигуре серый костюм с бабочкой, на согнутой в локте лапе, как официант полотенце, он держал собственный хвост.
   – Здравствуй, здравствуйте, здравствуйте, – говорил продавец. – Я не верю своим ушам. Уже триста лет сюда никто не заходил. Это «сюрпрайз». – Коверкая иностранное слово, выразился продавец. Он продолжал расточать комплименты: – Я рад, рад, рад. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Чай, только чай. Из лепестков роз, с запахом жасмина, с тростниковым сахаром.
   Он указал на круглый высокий столик около окна. Стульев рядом с ним не было. Видимо, гости располагались рядом с ним стоя. Глеб подошел к столику. На нем дымился свежезаваренный чай. Продавец продолжал делиться радостью встречи:
   – А я смотрю в окно, идут рабочие, несут новый, совершенно новехонький кол. Решил, что старый кол будут менять, ан, нет – ошибся. – Продавец осекся. – Вам не совсем приятно об этом слышать, но таковы реалии сегодняшнего дня. Все мы гости в этом мире. И каждую минуту надо проживать плодотворно, как вы. Завидую. Но сделайте, наконец, глоточек этого чудного чая. Не чай – эликсир.
   Продавец поднес чашечку на блюдце к лицу клиента и почти силой заставил сделать несколько глоточков.
   – Чудный котик, – продавец сделал комплемент в адрес черта, который сидел на плече у Глеба, – мур-мур.
   Глеб почувствовал легкое головокружение, но вскоре все нормализовалось.
   – Но приступим к делу. – Продавец красиво выполнял роль менеджера низшего звена. – Здесь нет случайных людей. Я вижу перед собой не юношу, но мужа. Победа или смерть! Только так, а не иначе. То и другое должно быть красивым. Кощея победить невозможно! Значит – красивая смерть.
   Продавец мгновенно сделал оборот вокруг себя и оказался лежащим в шикарном гробу весь в цветах, с орденами. Глеб поморщился. Продавец поднялся из гроба, и сказал:
   – Вы не такой. Нужна альтернатива.
   Гроб исчез. Продавец крутанулся вокруг себя еще раз. Теперь на нем был костюм ковбоя дикого Запада: широкополая шляпа, кожаные штаны, куртка и неимоверное количество револьверов на поясе.
   – Победа в быстроте, успех в реакции.
   Продавец стоял около двери. Неожиданно огнестрельное оружие на стеллажах начало стрелять в хозяина магазина. Он увертывался от всех выстрелов, пока дверь не превратилась в сплошное решето, он в свою очередь подбросил два револьвера, поймал их и открыл огонь в сторону мнимого противника. На стене из отверстий от пуль появилась надпись «победа». Продавец посмотрел на посетителя. Разруха, причиненная пальбой, исчезла. Продавец продолжил свой монолог:
   – Победа в единоборстве. Да, о спорт – ты мир!
   Продавец прокрутился вокруг себя, и принял облик спортсмена – игрока в экипировке для игры в американский футбол. Мощный торс закрывала желтая футболка с номером 33. На голове желтый шлем. Лицо прикрывала маска из стальных прутьев. В этом облачении продавец сделал сальто на месте, с разбега проломил стену и влетел в торговый зал уже с противоположной стороны. Голова пробила прилавок, и застряла в отверстии. Продавец вытащил голову из обломков, спортивный шлем остался в отверстии под прилавком. Гости были удивлены. Все разрушения исчезли. Продавец в обычном своем наряде задумался и огласил новую версию своего предложения.
   – Стиль ретро. Оригинально и надежно.
   Он прокрутился вокруг себя. На этот раз на нем были доспехи былинного богатыря, а в руках меч. Богатырь ударил себя в грудь рукояткой меча, и со стеллажей полетел поток стрел из луков и арбалетов, что-то богатырю удавалось отбивать, а остальные стрелы отскакивали от стальной кольчуги. Стены неожиданно раздвинулись, и в проеме появилась гарпунная пушка. Огромный гарпун вылетел из пушки и вынес богатыря из торгового зала. Но победить даже с помощью гарпунной пушки богатыря не удалось. Он появился в двери целый и невредимый, на поясе висел меч, в одной руке он держал гарпун, а в другой – пучок стрел. Продавец метнул стрелы в стену, и они воткнулись, изображая цифру 33.
   Глеб посмотрел на свои голые ноги в болотных сапогах.
   – Понимаю, – многозначительно отозвался продавец.
   Он подошел к стеллажу и с достоинством бросил на прилавок джинсы, как всегда прокомментировав свой товар:
   – В огне не горят и в воде не мокнут. К ним прилагаются: кроссовки-скороходы, рубашка-неваляшка.
   Глеб поинтересовался:
   – Почему кроссовки-скороходы, я понимаю: быстро бегаешь в них. А рубашка неваляшка – значит, не мнется.
   – Нет – это для рифмы. Рубашка – чистый хлопок, кровь хорошо впитывает. С меня двадцать условных единиц.
   – Почему с вас?
   – Внимание клиента оценивается в сто единиц. Джинсы – сорок, кроссовки и рубашка по двадцать. Ошейник противоблошиный для вашего кота в подарок от магазина.
   Продавец снял со стенда инквизиции ошейник с шипами внутрь на длинном поводке и застегнул его на шее у чертенка.
   – Много болтаешь, женишок, – продавец незлобно погрозил пальчиком чертенку.
   Глеб выходил из магазина в обновах и как великосветский лев держал на поводке экзотического чертенка, которого унизительно прозвали котом. В кармане джинсов лежали двадцать условных денежных единиц тридесятого царства. Глеб вспомнил о своей цели, хотел вернуться и попросить слезоточивого газа, но когда обернулся, дома позади не было. Кругом темный лес и дорога, которая определенно должна куда-то привести. Кроссовки безнадежно далеко унесли его вперед по темному лесу. Глеб шел в кроссовках-скороходах, держал на поводке чертенка, который ехал позади на роликовой доске.
   – Каков нахал, – возмущался чертенок на поводке. – Обозвал меня котом, надел ошейник. В нашем тридевятом государстве каждый должен чувствовать себя свободным и независимым котом, – чертенок поперхнулся, сравнив себя с ненавистным ему животным. – Как быстро поддаешься агиткам, назови черта котом три раза, так он мяукать начнет.
   – Каждый заслуживает того, к чему стремится. Нечего пенять на зеркало, коль рожа крива.
   – Попрошу ко мне не применять общеизвестные выражения. Нам вместе еще работать предстоит. Где вы найдете говорящего, пардон, кота, который по нюху узнает путь. Хотя, честно говоря, жаль тех столетий, которые я рос, совершая зло. Все труды коту под хвост. Здесь уместно это сравнение.
   Дорога кажется бесконечной и таинственной, когда не знаешь маршрута. А когда его знаешь, она становится нудной и утомительной. Возможно, опасности подстерегают на каждом шагу или на каждом повороте, может быть, реже, но все равно – они где-то есть. Глеб почувствовал, что поводок начал тянуться с усилием. Позади чертенок тормозил всеми возможными способами, а именно, копытцами по земле, хвостом цеплялся за деревья, лапами за траву.
   – Ты что? – с удивлением спросил Глеб.
   – Ты быстро двигаешься. Смотри, – он показал на указатель, который вращался с огромной скоростью.
   Глеб действительно его не заметил. Указатель прекратил вращаться. Надпись на нем сообщала коротко и лаконично «дракон – 1 км». Острие указателя упиралось в чащу леса.
   – Дракон охраняет царевну Наташу, – констатировал чертенок.
   – Нам нужна Кощеевна, – отреагировал Глеб, – не будем отвлекаться на дракона. – К тому же, мы не знаем точного направления.
   Они пошли дальше. Новая надпись на краю дороги предупреждала «дракон – 800 метров».
   – Чем дальше от дракона, тем ближе к нему, – прокомментировал чертенок новое сообщение, – идем в другую сторону.
   Они пошли не в ту сторону, которую рекомендовал указатель. Новая информация сообщала «дракон – 500 метров».
   Они дружно повернули назад, и пошли по проторенному пути. Другой указатель предупреждал «дракон – 300 метров».
   – Все дороги ведут к дракону! – с сожалением сказал черт.
   – Битва неизбежна, – ответил Глеб.
   Растительность начала меняться. По краям дороги появились фруктовые деревья: яблони, груши, сливы. Чертенок на ходу пробовал дотянуться до плодов, но у него ничего не получалось.
   Несколько шагов в кроссовках-скороходах приблизили незаветную цель. «Дракон – 100 метров» – пугала новая надпись. За ней в нескольких шагах стояла избушка на копытах. Над избушкой висело сообщение «Секретарь дракона».
   – Не все так просто, – произнес Глеб, – нам сюда. – Он кивком головы показал на домик.
   Они поднялись по ступенькам. Дубовая дверь с трудом поддалась. Внутренний интерьер напоминал обстановку конторы прораба – никакого блеска, ничего лишнего: вешалка на подставке при входе, стол, стул перед столом, стул за столом, карта землеотвода, огнетушитель в углу на гвоздике. Не хватало комков грязи на полу – он был свежевымыт. Линолеум блестел от влаги. Кое-где сухие островки пола начинали расширяться и увеличивать сухую площадь. Глеб зацепил поводок чертенка за крюк вешалки.
   – Да, да, да, – откуда-то из другой двери раздался очень знакомый тембр голоса и появился очень знакомый черт, если возможно их различать между собой. – Да здравствует новый герой! В жизни всегда есть место подвигу!
   – Но лучше быть подальше от этого места! – прошипел чертенок на поводке.
   Его реплика осталась благородно не замеченной.
   Черт продолжал говорить:
   – А я как чувствовал, что сегодня будет встреча, даже пол помыл, не успел просохнуть. Осторожно, не поскользнитесь, присаживайтесь. – Черт жестом указал на стул перед столом. Глеб сел на предложенное место. Черт сел за стол, и продолжил свое радостное выступление, – Глупо, глупо, глупо спрашивать о цели вашего визита. Наша цель – дракон. Начнем с формальностей. Страховка жизни, полная или частичная, зависит от первого взноса.
   Глебу, наконец, представилась возможность вставить слово:
   – Это обязательно?
   – Увы, – развел руками черт.
   Глеб достал двадцать тридесятых условных единиц и положил на стол банкноту. Черт воспрянул духом:
   – Полная страховка. Вы сделали правильный выбор.
   Он забрал деньги, открыл в столе ящик и бросил их внутрь, после чего закрыл ящик.
   – Не скрою, вам предстоит драться со страшным монстром. Полное его название «Дракон трехголовый огнедышащий». Многие уходили сразиться с ним, но никто не возвратился. Таковы реалии дня, – с сожалением сообщил черт и, резко отвлекшись от темы, выразил новую мысль: – Рубашка у вас модная, хорошо кровь впитывает. Все услуги у нас платные, но поскольку у вас полная страховка жизни и шансов на спасение нет, мы выплачиваем страховую премию при жизни героя. Мы можете выбрать тип оружия из каталога.
   Черт начал комментировать предложения:
   – Меч-кладинец. Простите за каламбур, кладет головы направо и налево. Страшная вещь. Следующее оружие – копье-самострел. Летит само, бросить можно по любому, и, знаете ли, прямо в сердце попадает, как стрела амура. Простите за сравнение. Вещи просто необходимые для богатыря как вы. Есть более современные разработки. Так сказать, драконову – драконово. Боремся с ним его же методом. Огнемет противодраконный, многоразовый. Сжигает все, поэтому лесные пожары – частое явление. Бьет на поражение. Шансов у дракона убежать никаких. Есть еще одна вещица. Наша гордость – гранатомет антидракон. Нет отрицательных сторон. Боюсь что-то навязывать, но с любой из этих вещей герой непобедим. На здоровье, как говорится, не сэкономишь, поэтому на каждый предмет цена одинаковая. Нам не нужна нездоровая конкуренция.
   Глеб безучастно пролистал каталог и отложил его в сторону.
   – Почему никто не возвратился? – задал вопрос Глеб, беспокоивший его все это время.
   – Сам не понимаю, – отреагировал черт. – Мы не стоим на месте. Постоянно совершенствуемся. Но никто не видел героев – ни живыми, ни мертвыми.
   – А как же черепа на аллее героев?
   – Искусные муляжи. Сам Кощей их шлифует.
   – Тогда я возьму огнетушитель, который висит за вашей спиной.
   – Да, свершилось, я рад, – черт подскочил с места, – снял со стены огнетушитель и поставил его на стол. – Вы – новый герой. Вот вам лицензия на отстрел дракона.
   Глеб задумался, и добавил к своему пожеланию новую просьбу:
   – Еще хотелось бы копье, но только простое без всяких штучек.
   – Понимаю, – черт многозначительно потряс своей головой и извлек из стола швабру, – это годится?
   – Вполне, даже переделывать не нужно.
   – Оригинально. Когда вы победите дракона, нужно все подмести, понимаю.
   Слеза умиления прокатилась по щетине черта. Он протянул реквизит с лицензией визитеру и исчез, как все исчезает в этом таинственном и непривычном мире.

5

   Снова дорога тонкой лентой расстилалась впереди. Глеб отмерял шаги в кроссовках-скороходах, а за ним на поводке, сидя на роликовой доске, ехал чертенок и держал в лапах огнетушитель и копье. Чертенок, как всегда сетовал на жизнь, и ругал дороги злобного мира:
   – Верь после этого указателям. Битый час едем сто метров, а дороге конца не видно. Хоть бы сделали хорошее покрытие, а то колдобина на колдобине. Как после такой дороги с кем-то сражаться. Хорошо, что копье взяли, с ним удобно фрукты сбивать.
   Чертенок поднял швабру и на ходу ударил по яблокам, которые свисали над дорогой. Яблоки упали прямо на роликовую доску.
   – Это кто там мои яблоки сбивает, – раздался женский голос из леса.
   Процессия остановилась. На обочине дороги стояла девушка с корзинкой в руках. Чертенок выбросил яблоки, и принял совершенно безобидный вид наивного простачка. Глеб сказал:
   – Здравствуйте.
   – Здравствуйте, – ответила девушка и представилась, – царевна Наташа.
   Чертенок оживился:
   – Именно такой я вас представлял.
   – Какой – такой? – поинтересовалась царевна Наташа.
   – Какая вы есть, – ответил чертенок.
   – А какая я есть?
   – Такая есть – какая есть. Вот пристала.
   В разговор вмешался Глеб:
   – Котам слово не давали.
   Чертенок насупился, с поникшей головой отвернулся от царевны и сел на роликовую доску. Глеб представился и сказал:
   – Скорее всего, мы должны вас спасти.
   – Дело это трудное и без магии не обойтись.
   – У нас есть лицензия на отстрел дракона, – Глеб показал бумажку.
   Царевна Наташа взяла лицензию и прочитала:
   – Дракон трехглавый огнедышащий – это к нам, – сказала она, отдавая лицензию, – Это хорошо. Без бумажки он с вами разговаривать не будет. Чем старее – тем зануднее становится. То это не так, то другое не так. Каждый день я собираю фрукты – на каждую голову по корзинке в день. Одной голове принесешь яблоки, идешь за второй корзинкой. Принесешь сливы, а первая голова обижается – почему не ей сливы. Всем не угодишь. Говорят, есть семиглавые драконы. Вот с ними мученья еще больше, правда?
   – Не знаю, семиглавых не видел. А почему он сам по лесу не ходит. Прогулялся бы, яблочек пощипал, – поинтересовался Глеб.
   – Он не может. При деле. Охраняет дорогу в царство Кощея. Да какой с него охранник. Спит целыми днями. Перегородит ущелье своим телом и с места не сдвинется.
   – И что, такого лежебоку никто победить не может?
   – Никто. Как битва начинается, я ухожу. А когда прихожу, он такой веселенький лежит, а богатыря рядом нет. Что у них происходит – не знаю. Но знаю точно, не ест он мяса.
   – Вегетарианец?
   – Точно.
   – Так, – задумался Глеб, – а мы тебя спасать пришли из гнета. Пока не спасем, доступа к Кощею не будет.
   – Конечно, не будет, – согласилась царевна Наташа.
   – Ты собирай яблоки, а я пойду с драконом биться.
   Чертенок, до этого безразлично сидевший на роликовой доске, оживленно заголосил:
   – А мы пойдем с драконом биться, а мы пойдем с драконом биться.
   Глеб и чертенок пошли по дороге навстречу своей судьбе. В узком ущелье посреди дороги лежал огромный трехглавый дракон. Две его головы спали, а другая – смотрела во все стороны. Глеб незаметно подошел к дракону и спросил:
   – Вы дракон?
   – Ой, – ответила голова, – кто здесь?
   – Это я. Богатырь.
   Голова, наконец, разглядела своего собеседника и поинтересовалась:
   – Раз назвался богатырем, то пришел биться со мной?
   – Точно. Не в бровь, а в глаз.
   – А лицензия у тебя есть?
   – Есть.
   Глеб протянул листок бумаги дракону. Тот внимательно прочитал листок и ответил:
   – Все правильно. Каким оружием будешь убивать меня?
   Глеб смутился. Он совершенно не понимал вопроса. Голова внимательно осмотрела его и произнесла:
   – Вижу, у тебя нет оружия. На этот случай у меня меч припасен.
   Голова извлекла из камней меч, и бросила его к ногам богатыря.
   – Что я должен делать этим мечом? – спросил Глеб.
   – Драться со мной. Победить меня просто. Потому что мне надоело быть драконом. Только знай, кто убивает дракона, тот становится драконом.
   – То есть, я буду таким как ты?
   – Не в бровь, а в глаз. Поэтому дракона победить невозможно.
   – Меня не устраивают такие условия. Я не хочу быть драконом.
   – Все не хотели, но стали. Тебе стоит только прикоснуться кончиком меча до меня – и все.
   – Мне надо подумать.
   – Думай недолго. А то когда я злюсь, начинаю огнем дышать, и все вокруг испаряется.
   Глеб ушел от дракона подальше. Навстречу ему повстречалась царевна Наташа с полной корзиной яблок. Глеб рассказал ей, почему дракона нельзя победить. Царевна Наташа опечалилась.
   – Значит, я все время буду кормить дракона. Никто меня не спасет.
   Глеб искал выход из положения и внес предложение:
   – Ты будешь кормить дракона, одновременно все три его головы. Пока он чавкает, он ничего не слышит. Я, между тем, пройду по карнизу ущелья мимо дракона. А чертенок будет показывать представление.
   – Какое представление? – возмутился чертенок.
   – Какое хочешь! А сейчас всем собирать фрукты для дракона, чтобы все его головы были заняты одновременно.
   Три корзины фруктов были собраны очень быстро. Чертенок ехал по дороге и вез на роликовой доске три корзины с грушами. Царевна Наташа шла позади. Глеб незаметно подкрадывался к дракону перелесками. Чертенок напевал песенку, которую выдумывал на ходу:
   – Куда уехал цирк, куда уехал цирк, а никуда он не уезжал. Он приехал и привез подарки от спонсора.
   Дракон почувствовал запах фруктов и поднял все три головы. Чертенок выполнял роль ведущего и артиста одновременно.
   – Сегодня выступает чемпион болот на роликовой доске. Единственное представление в жанре риска. Фигурное катание между яблоками, пардон, между грушами. Висит груша – нельзя скушать, что это такое?
   Вопрос был задан для дракона, но он смотрел глупым взглядом старца умудренного опытом.
   – Правильно! Груша висит очень высоко. А как ее достать? Для этого придумана – что? Швабра. Швабра спасет от голода в трудный момент. Мы ей сбивали груши. Кто любит груши?
   – Я! – хором ответили три головы дракона.
   – А кто их любит больше?
   – Я! – опять ответили три головы дракона одновременно.
   – Кто их любит, тот их получит. Но когда? А тогда, когда нужно будет. А когда нужно будет? Когда получит.
   Дракон глотнул слюну. У чертенка иссякал запас необходимых слов. Глеб пробирался за головами дракона по самому карнизу ущелья. Наташа раскладывала перед драконом груши, но так, чтобы он не смог дотянуться до них. Цепь ограничивала движения дракона. Чертенок прыгнул на роликовую доску и начал кататься между грушами. Три головы внимательно следили за его действиями. Затем, чертенок начал жонглировать фруктами. Каждая голова следила за своей грушей. Шеи начали запутываться между собой. В это время Глеб преодолел опасный участок каньона, и скрылся из видимости. Чертенок начал бросать груши в дракона, а тот ловил их и глотал.
   – Приятного аппетита, – желала царевна Наташа дракону.
   – Цирк едет дальше. Разрешите пройти, – интересовался чертенок.
   Дракон махал всеми тремя головами в знак согласия. Чертенок проехал по его телу на доске и оказался у хвоста непобедимого монстра. Глеб и чертенок продолжали удаляться в глубины тридевятого царства.

6

   – Хочешь грушку? – чертенок предложил оружие усмирения дракона богатырю Глебу.
   Глеб посмотрел, как злобный друг уплетает плод и ответил:
   – Ты же бестелесное существо. Тебе еда не положена.
   – Это я наверху призрак, а здесь я совершенно другой. Мне нужно трехразовое питание и восьмичасовой рабочий день.
   – Любишь работать?
   – Наоборот. Мне нравится быть бабочкой.
   – На чердаке.
   Чертенок обиделся:
   – Кто старое помянет, тому глаз вон. Бабочка порхает как мотылек. Крылышками бяк-бяк-бяк. Только есть опасность – птицы склевать могут. А на чердаке пауки. Зевать нельзя.
   – Опасная у тебя работенка, – Глеб пожалел своего злобного друга. – Плохо, что идем неизвестно куда, ищем известно кого, но неизвестно где. Новостей никаких.
   Ущелье закончилось. Каменный мешок сменился приятным зеленым лесом. Около дороги между двумя раскидистыми дубами стоял лоток с газетами. Черт около лотка призывал ознакомиться с последними новостями:
   – Свежие новости. Свежие новости. Последние события тридевятого царства. Дракон побежден! Да здравствует дракон! Алхимия финансов. Индекс подорожания груш полез вверх.
   Услышав эти сообщения, чертенок спрятал свою грушу за спину. Продавец новостей продолжал вещать о последних событиях:
   – Популярность груш бьет все рекорды. Удар грушей по инфляции. Первая кандидатка на звание «Королева груш». Эксклюзивное интервью с принцессой Наташей.
   Продавец новостей увидел перед собой путешественников и замолчал. Чертенок спросил:
   – Сколько сейчас на рынке дают за одну грушу?
   – Индекс полез вверх и равен полтора, – черт сделал пригласительный жест и шепнул на ушко чертенку, – но я даю две.
   Чертенок, не раздумывая, положил на прилавок свою грушу. Хозяин новостей посмотрел по сторонам и спрятал грушу под прилавок. Затем вытащил из-под прилавка две точно такие же груши и положил их перед чертенком. Тот в свою очередь забрал две груши. Как ни в чем не бывало, продавец новостей продолжил кричать:
   – Кощеевна мечтает выпустить диск. Уже придумано название диска «С любовью к болоту». Зацветут ли хризантемы на болоте?
   – Это шанс, – шепнул чертенок Глебу.
   Глеб молчаливо с ним согласился и спросил продавца новостей:
   – У вас не найдется карты местности?
   – Карты нет, – ответил продавец новостей, – но есть что-то поинтересней.
   Он достал из-под прилавка клубок ниток и объяснил:
   – Нить болот. Стоит положить клубок перед собой, шепнуть направление, клубок покатится. Вам нужно идти за ним. Он приведет вас к месту.
   – Сколько стоит? – поинтересовался Глеб.
   – Сейчас инфляция, – засмущался продавец, показал на лапе два пальца и кивнул в сторону чертенка, который прятал за спиной две груши.
   – Отдай ему груши, – настойчиво попросил Глеб.
   Чертенок совершенно без энтузиазма протянул груши продавцу. Глеб положил клубок на землю и спросил:
   – Что дальше?
   Лотка между двух раскидистых дубов уже не было.
   – Ясно, что дальше, – чертенок шепнул в клубок, – хотим попасть в логово Кощея.
   Клубок покатился по дорожке. За ним следовал Глеб, который тянул за поводок чертенка на роликовой доске. Близко ли, далеко ли лежал их путь – неизвестно. Завела их нить в дремучий лес. Такой дремучий, что солнца не было видно – в подземном мире тоже светило солнце.
   – Когда мы придем, что скажем? – поинтересовался Глеб.
   – Здравствуйте, девочки!
   – А если на пути будет стоять папа?
   – Здравствуйте, папа!
   – Стоп! Никаких здравствуйте – ты поэт и композитор. Я продюсер. Мы идем, чтобы снять клип на песню, которую написал ты.
   – Я не пишу песен, – возмутился черт.
   – Жениться хочешь?
   – Да.
   – Тогда пиши песни.
   – Можно я буду продюсером, – скромно поинтересовался чертенок.
   – Ты жених – тебе писать. Пока идем в логово, чтоб песня была готова.
   Суровые будни творчества тяжелым бременем навалились на хрупкое создание, похожее на кота.
   – Я совершенно не приспособлен писать что-либо, – хныкал чертенок.
   – Включи свою магию, – настаивал Глеб, – творить зло умел. Теперь твори добро.
   – Я не думал, что все так сложно. Я тебя совсем не знаю, иногда не понимаю. Стой. Мне попала в глаз соринка. По щеке течет слезинка.
   – Записывай! – Глеб остановился.
   – Что? – недоумевал чертенок.
   – То, что пропел, то есть, то, что сказал.
   – А что я сказал?
   – Что-то про слезинку.
   – Давай вернемся к тому дереву, где я начал творить добро, то есть говорить, и прослушаем все заново. А ты записывай. Я не могу делать три дела одновременно: идти – раз, говорить – два, писать –три. Писать я вообще не умею – четыре.
   – У тебя все пороки творческой личности.
   Они вернулись обратно. Глеб приготовился писать.
   – Только иди, не останавливайся, – предупредил чертенок, – мне кажется, в творчестве важен ритм.
   – Думай о том, что твою песню будет петь дама. Три – шестнадцать! – скомандовал Глеб.
   Они пошли. Чертенок выдал свой первый шлягер.

     – Я себя совсем не знаю.
     Иногда не понимаю.
     Мне попала в глаз соринка,
     По щеке течет слезинка.
     Может, милый мой идет.
     От меня он не уйдет.
     Я такая странная, для тебя желанная.
     Вместо «да», скажу я «нет».
     Это будет мой ответ.
     Вечереет. Солнце село.
     Уж все глазки проглядела.
     Целый день мечтой жила.
     Чай с баранками пила.
     Но надеюсь все и жду
     И в окошечко гляжу.
     Миленький мой странненький,
     Для меня желанненький.
     А его все нет и нет.
     Потерялся мой «привет»

   Глеб остановился. Движение прекратилось. Чертенок замолк и спросил:
   – Ну, как?
   – Мне кажется, – Глеб высказывал свое личное мнение, – это направление можно назвать «болотный реп».
   – Да, да, да, – импульсивно завопил чертенок. – Это болотный реп. Я чертов репер. Продюсируй меня дальше. Я могу бить по барабанам. Вот так.
   Он начал колотить лапами по роликовой доске, отбивать ритм, понятный только ему одному, и кричать:
   – Я звезда болотного репа. Я звезда болотного репа.
   Под песни вместе было весело шагать по просторам. Эйфория первой удачи длилась недолго. От глупостей быстро устаешь. К тому же неожиданно появился указатель «Логово – 100 метров».
   – Мы у цели, – одновременно сказали пешеходы.

7

   Грот своим синим жерлом предлагал войти в пещерный мир царства Кощея. Летучие мыши-вампиры тенью бесшумного полета делали путь в подземном лабиринте жутким и пугающим. Сталактиты висели под куполом пещеры. Иногда, капля влаги срывалась с кончика сосульки, и ее падение звонким эхом разносилось по таинственным лабиринтам подземного хода. Казалось, что зло поджидает везде. Огромная сосулька может стрелой сорваться с места и пронзить тело. Летучая мышь маленьким ядовитым зубом воткнуться в плечо и пустить смертельный яд. А между камнями поджидает подколодная смерть в виде блестящей шелковой медлительной змеи с глянцевым узором. Эхо разносило шаги путников. Там, в глубине, зала хранители зла знали, что гости приближаются. Чертенок дрожал всем телом. Глебу передавалась его нервозность, но отступать было поздно. Встреча с абсолютным злом была неизбежна.
   – Зайдите в наш погребок, – предложил таинственный голос.
   Между двумя сталагмитами, как между двумя колоннами, появился черт приятной наружности. Он продолжал говорить:
   – Наше заведение находится в самом глухом месте. Редко кто добирается до нас. Отдых вам просто необходим.
   Глеб не заставил себя долго упрашивать. Хотелось понять и прочувствовать ситуацию подземного мира. На первый взгляд ничего сверхъестественного в погребке не было. Обыкновенный бар. Столы расставлены свободно, или так кажется – посетителей нет. Сцена – небольшое возвышение над полом. Черт продолжал нахваливать свое заведение:
   – У нас все по-честному. Никакой двусмысленности или двойных стандартов. Если в меню указано «кровавая Мери», будьте уверены – кровь настоящая от Мери.
   Глеб взял меню и прочитал:
   – Рубленый бифштекс с ядом гадюки. Это что такое?
   Черт в свойственной ему манере агрессивного торговца начал почти кричать:
   – Возьмите быка за рога и получите приз. Я знаю, ваш успех вы сделаете сами, мое дело – помочь вам. Если не вы, то кто же? Если не сейчас, то когда же?
   Он щелкнул пальцами. Занавес сцены раскрылся. Взору представилась арена, обнесенная деревянным забором. Черт услужливо склонился и пояснил:
   – Сейчас мы увидим битву титанов. Кто проиграет, из того сделают бифштекс.
   На арене появился человек. Это был тореадор. Он артистично раскланялся, хотя трибуны были совершенно пусты. Несколько раз взмахнул красной полой своего плаща, подобно павлину, который раскрывает свой хвост для обозрения. На поясе у тореадора висела сабля. Он вытащил ее из ножен и отбросил ножны на песок. Затем начал вертеть саблей в воздухе и показывать замысловатые упражнения. На арену ворвался бык. Он ничем не отличался от обычных боевых быков, за исключением рогов. На их месте присутствовали два коротких обоюдоострых меча. Когда бык замотал головой, его мечи на голове заблестели в отраженном свете, стало понятно, насколько это сильное орудие против человека. Черт дал новые пояснения:
   – Шансов у человека выжить почти никаких. Саблей быка не проколоть, можно только раздразнить поверхностными ранениями. Есть один вариант, но не буду забегать вперед – сами все увидите.
   Бык вел себя как совершенное чудовище. Бил ногами, поднимал в воздух пыль, из его ноздрей вылетали брызги. Он крутил головой по сторонам, как будто охотником являлся он, а не смельчак-одиночка, который к тому же начинал размахивать красной полой своего плаща и привлекать к себе внимание. Бык не заставил себя долго ждать. Он ринулся на противника. Полтонны громадины неслось на смельчака. Невозможно было понять, как можно победить этого живого монстра. Тореадор отскочил в сторону, но его сабля оставила след на шкуре быка. Зверь пронесся мимо. Развернулся, и повторил свой ужасный набег. Все повторилось в том же порядке, только на другом боку зверя была оставлена саблей новая кровавая полоса. Бык, казалось, обезумел от ярости. Он пробегал мимо, разворачивался, искал свою жертву и снова начинал ее атаковать. На его боках прибавлялись кровавые полосы. В одном из своих маневров тореадор близко подошел к ограждению. Бык разогнался, и его мечи воткнулись в деревянную ограду, мгновение он стоял неподвижно. Этого времени хватило тореадору, который подскочил к зверю, проткнул его шею насквозь своей саблей и усилием собственно тела сделал прорез шеи сверху вниз. Сильное сердце животного выплескивало кровь импульсами из прорезанного горла. Казалось, победа достигнута!
   Последние силы еще не покинули быка. Он мотнул головой. Один меч-рог обломился и остался торчать в деревянной балке, другой мечрог все так же украшал голову зверя. Он повернулся в сторону своего обидчика, сделал один шаг, чтобы сблизиться и взмахом головы снизу вверх рассек тело тореадора надвое. Это было последнее усилие, дарованное природой быку. Он рухнул на землю. Тело тореадора разломилось, и упало рядом с быком. Два поверженных победителя лежали рядом.
   – Необычный конец, – прокомментировал исход события черт. – Можно заказать бифштекс микс. Очень редкое блюдо. Яд – это очень сильная непривычная специя для вас. Рекомендую горчицу.
   Глеб словно очнулся от увиденного зрелища и поспешно сказал, словно отрезал:
   – Не надо мясного, чего-нибудь попроще и поестественней.
   Разрубленное тело тореадора превратилось в двух летучих мышей. Они вспорхнули и улетели. На месте туши быка появилась змея, которая извилистой лентой скрылась под изгородью.
   Черт сделал новое предложение:
   – Раки со станции Дно. Все одного размера. Родные единокровные братья и сестры. Жили в естественной среде.
   – Между ними тоже будет битва? – поинтересовался Глеб.
   – Да, – ответил черт. – Слабый боец, то есть рак, попадет на стол.
   – Я не голоден. Резервов у человека хватает на три месяца.
   – Вы, как Гамлет, все отрицаете.
   – Вы про него тоже знаете? – удивился Глеб.
   – Чертом можно стать лишь тогда, когда обогатишь себя знаниями, которое выработало человечество. А как с ним бороться?
   – С человечеством? – уточнил Глеб.
   – Конечно. Его же методом. Вас я не имел в виду. Вы гость.
   – Приятно было осознать свое право на уважение.
   Черт натянул улыбку на свое рыльце и льстиво быстро заговорил:
   – Всегда рад. Всегда рад.
   Он, расшаркавшись, удалился из поля зрения.
   Чертенок, который тихонько сидел на поводке рядом со стулом, проронил первое слово. Оно было произнесено шепотом:
   – Кажется, здесь многие недовольны нашим заказом. Мы невыгодные клиенты.
   – Мне больно смотреть на подготовку блюд, – ответил Глеб. – Очень мало гуманизма во всем.
   – Низшее должно подчиняться и служить высшему организму, – так учил Кощей.
   – Почему ты говоришь шепотом?
   – Боюсь!
   – Чего?
   – Неопределенности.
   Занавеска, за которой скрылся официант, снова распахнулась. Он вышел бодрой походкой и улыбчиво начал говорить:
   – Сегодня день французской кухни. Поэтому мы проводим конкурс красоты…
   – Попробую угадать, – сказал Глеб. – Красавица попадет в меню.
   – Не хочу быть на ее месте, – с грустью ответил чертенок.
   Официант продолжал пояснять события.
   – Конкурс красоты непростой, как вы успели заметить. Все непросто в нашем мире. Мы должны выбрать жюри из компетентных клиентов. Как мы определим компетентность? Очень просто. С помощью загадки. Она перед вами. Я открываю первое слово. Вы должны угадать имя красавицы. И так, начнем.
   Официант снял черную полоску с доски. Появилось слово «сидит». Он поинтересовался:
   – Что-нибудь оно говорит вам?
   Чертенок начал соображать вслух.
   – Так, так, так. Сидит, сидит, сидит. Нет вариантов. Мы тоже сидим.
   Официант открыл следующее слово, короткое «на». Чертенок настойчиво продолжал угадывать.
   – На, на, на. Сидит на. Мы тоже сидим на стуле. Следующее слово.
   Официант снял новую полоску. Появилась фраза. «Сидит на листочке…»
   – Не понимаю, – чертенок волновался. – Какое-то легкое насекомое, раз может сидеть на листочке. Дальше.
   Официант открыл новое слово – «зеленом». Чертенок возмутился:
   – Это не подсказка. Последнее слово ничего не дает. Все листочки зеленые. Может – саранча.
   – Нет не саранча, – ответил официант.
   Он открыл еще одну полоску. Появилась фраза – «сама зеленая».
   – Саранча, – настаивал чертенок.
   – Нет не саранча, – протестовал официант.
   – Открывайте все.
   Официант выполнил волю клиентов. Получилась такая фраза: «Сидит на листочке зеленом. Сама зеленая и хочет петь».
   – Если не саранча, – продолжал рассуждать чертенок, – то, возможно, цикада или сверчок.
   – Не верно, не верно, – отреагировал официант, – но мне нравится ход вашей мысли, – кувшинка тоже имеет зеленый листочек.
   – И елка тоже зеленая, – добавил чертенок. – Я могу перечислить много зеленых предметов. Например, ваш галстук.
   – Очень польщен, – заулыбался официант. – Вы такой разносторонне развитый.
   – К чему это вы вспомнили листок кувшинки. Болото – моя слабость. Это мой дом. Там живет моя любимая. Она любит сидеть на листке кувшинки и петь… – чертенок запнулся. – Милейший сударь, не хотите ли вы сказать, что во французскую кухню включены лягушки.
   – Да, да, да, – официант взорвался, как вулкан. – Вы сказали это первым. Вы сделали невозможное. Вы председатель жури. Выбор будет за вами.
   – Но я люблю лягушек.
   – Как Иван царевич? – поинтересовался официант.
   – Нет, как водяной.
   – Это повышает ответственность.
   – Я готов.
   – Но чур, ошейник не снимать.
   – Так надежней?
   – Нет. Официальней. Красивый ошейник.
   – На таможне подарили.
   – Завидую белой завистью. Надо приступать к делу.
   Официант щелкнул пальцами. На арену друг за другом начали запрыгивать лягушки. Их становилось все больше и больше. Они беспорядочно прыгали и быстро заполняли пространство. Их скопилось столько, что свободного места не оставалось на земле. Лягушки были везде. Арена превратилась в сплошную шевелящуюся массу.
   – Красота, – хрюкнул рыльцем чертенок.
   – У меня нет аппетита, – отреагировал Глеб на происходящее вокруг.
   – У члена жюри тоже, – поддержал разговор чертенок.
   Официант смутился, но ненадолго. Казалось, он готов был к любому обороту дела. Он произнес:
   – Тогда проведем конкурс красоты.
   – Их невозможно отличить между собой, – протестовал чертенок.
   – Этапы выберут достойных, – в свою очередь отреагировал официант.
   Он поставил посреди арены подобие стола на штативе и пояснил:
   – Кто запрыгнет наверх, тот продолжит конкурс.
   – А они об этом знают? – поинтересовался Глеб.
   – Сомневаюсь, – ответил официант. – Будем ждать.
   Ждать пришлось долго. За это время гости посмотрели фильм об истории подземного царства, как оно создавалось, этапы большого пути.
   Наконец одна из лягушек каким-то чудом запрыгнула на подиум. Чертенок пришел в восторг. Начал рваться в стороны, но поводок ограничивал его движения.
   – Вы видели. Вы видели. Она это сделала, – кричал чертенок.
   – Остальные участницы не прошли интеллектуальные состязания, – подвел итог официант.
   – Какой будет их судьба? – поинтересовался Глеб.
   – Вам решать, – ответил официант, – или кухня или свободная жизнь в болоте.
   – Всем второй вариант.
   Официант щелкнул пальцами, арена очистилась от лягушек, кроме одной. Победительница продолжала сидеть на подиуме.
   – Я забираю ее с собой.
   Лягушку посадили в аквариум – прозрачный стеклянный сосуд яйцевидной формы с длинным горлышком с одной стороны, который напоминал медицинскую утку. Чертенок взял аквариум под мышку. Путешественники вновь направились по бесконечным лабиринтам подземного царства. Только теперь у них в руках была карта подземелья – путеводитель, предоставленный служителем погребка.

8

   Цех номер девять – так на карте было обозначено место, куда вел подземный лабиринт. Путеводитель описывал это место следующим образом. Просторное строение, где собираются сливки общества на ристалища. Служит культурно – досуговым центром всея подземелья.
   – На обороте расписание лекций, – произнес Глеб. – Сегодня тема «Зло как элемент добра». Докладчик Кощей Бессмертный. Прямо в логово к зверю, – добавил он свой комментарий.
   – Если бы, – отреагировал чертенок. – Зверей я люблю. А здесь сила, против которой не совладать.
   – Не забыл нашу легенду? – поинтересовался Глеб.
   Чертенок оживился:
   – Да, я болотный репер.
   Чертенок настроился на поэтическую волну и выдал словесную импровизацию.
   – Я пою, что вижу, а вижу, что пою. Почему я не вижу тебя. Ты меня потеряла в ночи. Чи-чи-чи. Громко мне закричи. Я услышу тебя. Даже если бичи, отберут калачи. Чи-чи-чи. Ну как?
   – Это вопрос?
   – Да.
   Глеб ответил уклончиво.
   – Главное, чтобы зритель собирался вокруг нас.
   – Важно не то, что я покажу, а как к этому отнесутся.
   Девятый цех представлял собой ангар, внутри которого протекала культурная жизнь подземелья. Вход размещался в центре строения. Клиенты занимались различными видами единоборств и проявляли свои таланты не только в силе, но и в ремеслах. Дверь с металлическим скрипом открылась, и путешественники попали внутрь.
   Скромное и грубое убранство внутренней отделки поражало своим аскетизмом. Стены из красного кирпича, бетонные ступеньки между этажами. Никаких излишеств в виде цветов и картин. Ничто не отвлекало от совершенствования внутреннего мира посетителя.
   – Сдайте в гардероб аквариум с лягушкой, – сказали при входе. – Проходите наверх.
   Ноги печатали шаги по тяжеловесным ступеням. Эхо разносило движение в пространстве. Никто не мог проскользнуть по лестнице незамеченным – странника выдавал звук. Каждый шаг становился монументальным и казался последним. Злое олицетворение бытия давало шанс, чтобы выполнить последнюю волю. Так казалось. Но то, что кажется под вечер, преображается с утра.
   – Я предатель, я предатель, – тихо раскаивался чертенок.
   – Мы покоряем зло. Это честь, – вторил ему Глеб.
   – Зло победить невозможно. Оно вечно.
   – Нельзя вечно покоряться ему. Ты не хочешь, чтобы зло поступали с тобой – не делай зла другим.
   – Все правильно.
   – Тогда кто я?
   – В худшем случае революционер.
   – А в лучшем? – поинтересовался чертенок.
   – Борец за справедливость.
   – А в самом лучшем?
   – Поэт и композитор, я надеюсь!
   – Да, это больше подходит. Я люблю болото.
   – А при чем здесь болото?
   – Если каждый воспевает свой край, свою маленькую родину, то он не может совершить зла против других.
   – Это точно.
   Под монументальные звуки шагов, они поднялись этажом выше. Ничто не омрачало торжества момента. Первый шаг в неизвестность всегда проходит волнующе. Этот шаг был сделан. Но ничего сверхъестественного не произошло. Метрдотель указал на комнату и дал указание:
   – Сегодня конкурс композиций. Вы должны придумать номер и показать его для зрителей. Обещает быть «Сам».
   Метрдотель блаженно хрюкнул.
   – Нам нужна Кощеевна, – невозмутимо сказал Глеб. – Мы для нее написали шлягер, и хотим, чтобы она выступила.
   – Я передам просьбу руководству, – ответил метрдотель.
   Он поклонился и вышел, оставил конкурсантов наедине.
   – Почему здесь такие крупные черти? – поинтересовался Глеб.
   – Ну, я же объяснял, – обиженно сказал чертенок, – зло величина переменная. Чем больше его совершаешь, тем крупнее становишься. И не тяни меня за хвост, а то сделаюсь маленьким, как мышка.
   – Так значит, здесь все очень злые?
   – Наоборот, – отрицал чертенок, – все добрые и пушистые, они давно свершали зло, поэтому выросли.
   Комната представляла собой звукозаписывающую студию. Все в ней было предусмотрено для глубокого творческого процесса, но как работать с оборудованием никто не знал. Чертенок подскочил к барабанам и начал по ним стучать. Ему доставляло удовольствие производить шум. Он был счастлив. Через некоторое время к ним постучали. Дверь открылась. В проеме стоял все тот же метрдотель. Он произнес:
   – Ваша лягушка, сэры!
   – Она вновь со мной, – восторженно произнес чертенок.
   Метрдотель поставил аквариум на стол и удалился с таинственной улыбкой. Лягушка заговорила человеческим языком:
   – Ты не узнал меня? Поликарп!
   – Кто здесь Поликарп! – недоумевал Глеб.
   – Это я! – воскликнул чертенок. – А это ты! Моя любовь. Я тебя сразу не узнал в новом обличье.
   – Но теперь ты понял, кто перед тобой?
   – Да, – ответил чертенок Поликарп. Он обратился к Глебу: – это Кощеевна в образе лягушки.
   – Давно она в таком образе? – поинтересовался Глеб.
   Чертенок посмотрел на свою возлюбленную. Она ответила:
   – С конкурса красоты.
   – Она счастливо избежала французской кухни, – с гордостью заявил чертенок.
   – Замечательно! – Глеб был в восторге. – Нам нужно не терять времени и приступить к репетиции. Мой друг поэт-песенник, композитор чертенок Поликарп предложит вам болотный шлягер.
   – Реп, – поправил чертенок.
   – Ах, – сумела не сказать, а только выдохнуть лягушка Кощеевна.
   Это вздох говорил о многом. А именно о том, что она с детства мечтала заявить о себе хоть как-то. Она была одной из главных фигур в обществе, ее возносили, но все это было льстивой мишурой, изыском тщеславия подхалимов, ищущих собственное благополучие на фоне добродетели, которую несла она – несравненная Кощеевна. Она считала себя выше интриг и мечтала сломать устои, которые мешали ее творчеству и проявлению индивидуальности. Но рядом не было рыцаря, который смог бы вырвать ее из рутины повседневности. Возможно, сейчас он появился, воскрес после трехсот лет скитаний на поверхности. Там все не так. Там больше впечатлений. Там есть самое главное – нет вечности. Нельзя ничего откладывать на потом. Надо все делать сегодня и сейчас. Потом будет поздно.
   Эйфория праздника царила в подземелье. Все чаще под сводами ангара раздавались монументальные шаги. Все больше посетителей собиралось за столиками в концертном зале. Выступающие и зрители находились в одном зале. Глеб, чертенок и Кощеевна в образе чертовки заняли места за столиком. Первое слово было предоставлено Кощею. Он говорил вдохновенно.
   – Вот уже многие лихолетья нас волнует единственный вопрос: вечно зло или оно будет побеждено. Свободе дано право выбирать между добром и злом. Может ли свобода ожесточиться на зло, и преследовать его, сама уподобляясь преследователю? В этом ее погибель. Может ли осатаниться человеческая свобода? У нас много примеров грешников. Что с ними делать? Перевоспитывать творчески или уничтожать? Перевоспитываться они не хотят, и в этом нет нужды. Без них на земле полно праведников, которым уготован рай. Значит, последнее – уничтожать. Мне тяжело это произносить, но дарования Божии несокрушимы. Не умеет он уничтожать. Кому-то приходится выполнять непопулярную работу. В рай злых нельзя принять, а каяться они не хотят. Наберемся терпения и будем творить зло на благо добра!
   Кощей ушел со сцены под бурные овации зрителей. Его место занял метрдотель. Он объявил:
   – Начинаем наш концерт. Единоборство саблистов.
   На сцену вышли два черта в доспехах воинов. После ритуального приветствия они начали сражаться на саблях. Они производили впечатление умелых и ловких мастеров. Удар одного удачно отражал другой. Они крутились под смертоносными всплесками своего оружия, которое взлетало вверх, и высекало искры от соприкосновения с оружием соперника. Они отрубили друг другу хвосты и лапы, но продолжали поражать своей умелостью на поле битвы. Наконец они выполнили одновременно сальто, их сабли нашли шею противника и две отсеченные головы упали на арену. Бой закончился. Безголовые существа продолжали держаться на ногах. Они подняли свои головы, взяли их под мышки и поклонились публике. Затем один у другого отобрал свою голову, и передал в обмен равноценный трофей. Подобрав отрубленные хвосты и лапы, они убрались за кулисы, вероятно, залечивать раны.
   Вслед за ними вышли акробаты-жонглеры. Впятером они выполняли фигуры, построение которых противоречило законам физики. Атлет опирался одной рукой о подиум, а на его ногах четверо выполняли построение различных фигур, при этом они жонглировали предметами сервировки стола: ножами, вилками, блюдцами и рюмками. Жонглировать помогал атлет, который держал своих коллег. Его свободная рука участвовала в общем жонглировании предметами.
   Затем вышел «длиннохвост». Он своим длинным хвостом выписывал в воздухе витиеватые узоры, сбивал кончиком хвоста предметы с подноса, гасил пламя свечей, делал стойку на хвосте, вил слова-посвящения: свобода, равенство, победа, ад, рай, Кощей. Каждое слово благородный зритель встречал аплодисментами.
   Факир был неподражаем. Он извергал огонь изо всех щелей, зрители тоже принимали участие в его огненном шоу. Их движения сопровождались пламенем, которое неожиданно вылетало из сумочек и карманов. Вместо восторженных реплик изо рта появлялся факел. Все закончилось питьем огненного грога, который разносили в золотых чашах. Грог выливали в фужер, и он продолжал гореть в бокале адским пламенем.
   Настала очередь Кощеевны. Она приняла облик царевны Несмеяны и затянула свой болотный реп, новое течение в музыкальной бездне. Софиты высвечивали одухотворенное лицо певицы. Корона украшала голову. Длинная коса тянулась к полу и, подобно змее, медленно вползала в зал. Светомузыка выделывала радужные силуэты на втором плане. Неистовый чертенок выбивал барабанный ритм. Иногда он перескакивал на цимбалы, и грозное болотное эхо, подобно надвигающейся грозе, делало музыку реалистичной. Гром гремел басом. Слеза умиления катилась по щеке восходящей вечерней звезды. Она смахнула ее ватным тампоном и бросила его в знак признательности своему продюсеру с необычным именем Глеб. Зал замер. Тампон летел по воздуху прямо в руки Глеба. Перед ним горела чаша с грогом. Человек поймал тампон и под изумленные взгляды зрителей поднес вату к огню. Она вспыхнула. Кощей затрясся всем телом, но успел сказать последнее слово:
   – Я знал о вашем заговоре. Теперь я улетаю наверх и там узнаю о причине зла. Зло умерло, да здравствует зло. Ты займешь мое место и будешь продолжать мое дело.
   – Я не желаю! – воскликнул Глеб.
   – Это не желание – это обязанность!
   Только успел это сказать Кощей и растворился как облако. Пар вознесся под своды ангара и исчез в вентиляционном отверстии. Зла в лице Кощея не стало.
   Глеба со всех сторон начали обступать черти. Они окружили человека и смотрели на своего нового повелителя.
   – Нужно выполнить процедуру инициации, – сказал метрдотель, – немедленно.
   В его руках блестели ножницы, и он все время ими щелкал. Глеб не понимал, что это такое, но предполагал, что хорошего в этом мало и молчал.
   – Нет, – воскликнула Кощеевна, – он не готов. Ему надо время.
   – Две минуты хватит? – поинтересовался метрдотель.
   – Пять, – ответила Кощеевна. – Дайте нам пройти в студию.
   – Им некуда деться, – проговорил метрдотель.
   Толпа чертей расступилась и образовала живой коридор до студии. У всех в руках блестело холодное оружие: столовые ножи, ножницы, бритвы.
   – Только пять минут, – настойчиво проговорил метрдотель.
   Глеб, Кощеевна и чертенок зашли в студию и закрыли за собой дверь.
   – Что это такое? – спросил Глеб.
   Кощеевна импульсивно начала объяснять:
   – Если тебя инициируют, ты станешь вторым Кощеем. Я не попаду в болото. Его, – она показала на чертенка, – отправят на перевоспитание творить зло в глухомань, где нет карьерного роста.
   – Что, что такое инициация? – заикаясь, переспросил Глеб.
   – Обычная кастрация, – пояснил чертенок, – сам говорил – жизнь в яйце, яйцо в утке и так далее.
   – Я не хочу! – протестовал Глеб.
   – А тебя не спрашивают, – не унимался чертенок, – круговорот зла в природе.
   – Где выход? – заорал Глеб.
   – Там, – в один голос сказали Кощеевна и чертенок. Они показали пальцем наверх.
   – Все за мной.
   Глеб полез в шахту вентиляции. За ним последовали остальные члены трио.
   – Пора ломать дверь, – волновались граждане подземного царства, – мы не можем долго находиться в неизвестности и вручать свое будущее случаю.
   – Тише-тише, – успокаивал толпу разъяренных чертей метрдотель, – все на минуточку замолчали.
   Воцарилась глубокая тишина. За дверью шел разговор.
   – Вот слышите, они наставляют нашу будущую злобность на путь истинный. Нести меч кары – это большая ответственность и честь.
   – Им дали пять минут, а они болтают уже пятнадцать! – возмущались черти.
   – Терпение, я сам не люблю неопределенности!
   Для пущей важности метрдотель щелкнул ножницами. Все ответили ему лязганьем холодного оружия. В стае были одни единомышленники. Вновь воцарилась тишина. Разговор за дверью не прекращался. Один из чертей приложил ухо к двери. Через некоторое время он воскликнул:
   – Нас водят за нос. Ломаем.
   Второй раз никого не пришлось уговаривать. Дверь сломали. Пленка магнитофона крутила запись диалога. Началось преследование.

9

   Погоня – захватывающая часть сюжета. Итог всего повествования. В погоне решается все. Кто силен и отважен, тот победит. Кто вынослив и смел, тот тоже победит. Кто хитер и разумен, тот победит несомненно. Но господин случай смеется над всеми разумными доводами.
   Трио ползло по шахте вентиляции. Возможно, они надеялись на то, что их не возьмут живыми. Такая надежда умирает последней. Не умирай надежда!
   Шаги преследователей разносились всюду: снизу, сзади, с боков, и самое печальное – сверху. Куда беглецам податься или где найти спасение? Утопить свою молодость в вине, задушиться на собственном ремне, или ежедневно предаваться нелюбимой работе, что равноценно медленному умиранию. Гогот здесь не уместен. Крик гагар настораживает. Многое не доступно гагарам. Неужели открылся сезон охоты – повеяло свежестью. Нет! Это вентиляция вышла на крышу ангара. Что дальше?
   – Кто его знает, куда теперь идти! – недоумевал чертенок, – коллеги со всех сторон. Наверху голубое небо.
   – Это муляж. Цепляйся за облака, – импульсивно проговорила Кощеевна.
   Чертенок щелкнул пальцами и прокричал:
   – Чары не действуют.
   – Я поняла, – они включили защиту, – чары не действуют у всех. Мир перевернут.
   – Как это? – удивился Глеб.
   – Смотри, – она взяла монетку и спросила, – куда она полетит?
   – Вниз, – ответил Глеб.
   Кощеевна бросила монетку. Медный пятачок наперекор всем силам устремился вверх и скрылся в облаках. Она пояснила:
   – Если мы полезем наверх, то окажемся в руках врагов. Нам надо идти на них, но не прозевать момент, когда они выключат защиту, чтобы не напороться на настоящее зло.
   Между тем враги приближались по крыше ангара. Кощеевна смело пошла навстречу и прошла сквозь них. За ней последовали остальные беглецы. Чертенок постоянно бросал монетки, чтобы не прозевать момент переключения защиты. Монетки поднимались к облакам. Беглецы начали спускаться по лестнице. Монетка, которая поднималась вверх, неожиданно поменяла направление и полетела вниз.
   – Все наоборот, – крикнул чертенок.
   Беглецы увидели, как крошечная медяшка летит к ногам врагов.
   – Теперь нам надо убегать от них.
   Все ринулись в обратное направление. Лестница была направлена в небо.
   – Я понимаю, что нужно убегать, но не понимаю, откуда взялась лестница в небо? – недоумевал Глеб.
   – Все просто, – поясняла Кощеевна, – в момент переключения мы были на лестнице – она принадлежала нам. Мы удалялись по ней от врагов. Теперь мы продолжаем удаляться от них по той же лестнице, но только в другом направлении. Расстояние от преследователей пошло в зачет. Быстрее перемещайся вперед.
   Глеб ускорил карабканье и уперся в облака.
   – Пробивай их головой, – командовала Кощеевна.
   Глеб сильно уперся головой и продырявил небо. Он первым почувствовал под ногами опору. Вытащил из отверстия Кощеевну, подал руку чертенку.
   – Ой, – заорал чертенок, – меня держат за ноги.
   – Остановись, – приказала Кощеевна, – надо понять, в каком поле он находится, а то мы все вылетим обратно к врагам.
   – Какая-то теория относительности, – посетовал Глеб.
   Он держал чертенка за передние лапы, которые торчали из дыры, и боялся пошевелиться.
   Кощеевна бросила монетку. Медяшка парила в пространстве, то немного опускалась, то вновь поднималась вверх.
   – Они ловят нас на ошибке. Мы от врагов так же далеко, как и близко. Они включают и выключают защиту. Любое движение против нас. Надо действовать осторожно. Смотри на монетку. Если она движется вниз, значит, враги внизу и нам нужно лезть вверх, и ты тащишь чертенка на себя. А если монетка летит вверх, ты его отпускаешь. Он не знает, когда нужно толкнуться вверх.
   – Мне тяжело, – сказал Глеб.
   Кощеевна взяла чертенка за другую лапу. Они вдвоем продолжали держать последнего героя. Глеб бросил в воздух еще одну монетку. Теперь две медяшки парили в воздухе. Кощеевна крикнула в дыру:
   – Поликарп, сними ноги с лестницы. Мы тебя держим.
   Монетки продолжали парить в воздухе. Неожиданно они устремились вверх.
   – Отпускаем, – крикнул Глеб.
   Они одновременно отпустили лапы своему напарнику. Только его волосатые лапы успели скрыться в дыре, как монетки поменяли направление и устремились вниз. Тишина воцарилась в поднебесье. Никто не знал, чего ждать дальше. Из отверстия может появиться голова преследователя, и тогда бегство продолжится в новом поле.
   Свист нарастал со всех сторон. Пугающий звук летящего снаряда интуитивно заставил прижаться к поверхности. Неизвестный предмет опустился рядом, подняв тучу пыли.
   – Получилось! – в один голос закричали Глеб и Кощеевна.
   Они узнали в предмете чертенка Поликарпа. Он встал, отряхнулся и произнес:
   – За мои ноги держались враги. Но кажется, им достались только мои подковы.
   – На счастье, – быстро предположил Глеб.
   – На беду! – еще быстрее опротестовала Кощеевна.
   Как будто в подтверждение ее слов, новый нарастающий свист вибрацией звука нагнал страх.
   – Бежим! – согласились все трое одновременно.
   Они что есть мочи бросились бежать по бескрайнему простору подземного поднебесья. Прозрачное голубоватое марево искажало горизонт со всех сторон. Загадочные пустынные блики искривляли пространство. Они играли вдалеке, как будто гладь водного болота подступала ближе, но затем отодвигалась, и новый пустынный рельеф, как наказание марафонцам, утомительной преградой вставал на пути. Три полосы пыли простирались позади. Еще дальше туча пыли поднималась и вихрилась в пространстве.
   – За нами погоня! – кричал чертенок.
   – Нельзя останавливаться, – соглашались остальные беглецы.
   Они продолжали утомительный бег. Пыль вылетала из-под ног. Пот стекал по лицу. Мелкая галька накатывалась, будто земной шар вращался под ногами. Механическое отупение от бега тяжелым бременем заволакивало разум. А конца беспросветного пути не было видно.
   – Сил нет, – коротко бросила Кощеевна.
   – Еще немного, – чертенок настаивал продолжать изнуряющий бег.
   Он как будто искал что-то знакомое на бескрайних просторах пустыни.
   – Сюда, – чертенок лапой показал направление.
   Поднятая крышка люка ракетной шахты мрачным жерлом открывала путь в неизвестность.
   – Опять под землю! – возмутился Глеб. Но тут же поправился. – Выбора нет.
   Кощеевна и Глеб залезли в лаз. Чертенок крикнул им:
   – Я отведу чертей.
   Он бросился бежать в сторону и продолжал оставлять за собой пыльный след.
   – Герой, – скупая слеза навернулась на глаза Кощеевны.
   Они по лестнице начали спускаться вниз. Железные прутья короткими штрихами указывали направление движения. Холод мрачного подземелья приближался с каждой ступенькой. Страх утробной темноты пугал своей неизвестностью. Было жутко расставаться со светом. Но привычный желанный свет открывал беглецов врагам, а здесь было укрытие, но неизведанная тайна приближалась с каждым шагом и настораживала своей непредсказуемой опасностью. Рука соскользнула с металлического прута перил. Ноги не почувствовали опору. Внизу беспощадная бездна встречала бездонным пространством. Глеб висел на руках и мысленно призывал самого себя о помощи. Неожиданно его нога нащупала новую опору. Он посмотрел вниз. Отсутствовал небольшой сектор лестницы. Глеб встал ногами на новый пролет, отпустил руки и перебрался на металлическую площадку. Помог Кощеевне переместиться на площадку. Они стояли рядом – молодое воплощение зла – дочь злодея и объект применения зла – человек. Дальше лестница обрывалась. Небольшой участок металлической конструкции был последним оплотом твердой поверхности. Консоли, которые держали площадку, едва заметно, медленно прогибались. Они не выдерживали тяжести беглецов.
   – Все прогнило в царстве Кощея, – Глеб настороженно смотрел на прогибающийся металл.
   Как будто в подтверждение его слов, консоли вырвались из зацепления, и конструкция вместе с беглецами полетела вниз. Законы тяготения здесь действовали безотказно. Крик удалялся в темную бездонную пропасть.

10

   Белое бескрайнее поле занимало весь горизонт. Во все стороны простирался один бело-мутный цвет. Зрению невозможно было зацепиться за какой-то выступ рельефа. Белизна обезличивала весь окружающий мир. Казалось, что она выходила изнутри глаз и заполняла пространство. Неожиданно среди этого однообразия начали проявляться жилы рек, как на карте. Тонкие, но уверенно длинные нити рассекали матовую поверхность, царапали ее своим длинным руслом. Поверхность была не так безукоризненно чистой, как казалось в первую минуту. Множество точек в разных местах черными вкраплениями помещались между царапинами рек. Белая потухшая идеально круглая луна длинной цепью упиралась в ландшафт. Луна не висела над ним, а именно упиралась, как с помощью столба. Нелепо выглядел кусок штукатурки среди созданной воображением картины. Его ни с чем нельзя было перепутать. Он висел в углу, как вечная принадлежность казенного дома. Глеб повернул голову. Обстановка поразила своей реальностью. Железные кровати составляли главную принадлежность комнаты. Три пары напротив друг друга образовывали коридор по комнате, ограниченный спинками кроватей. Между кроватями промежутки на величину ширины тумбочек, которые стояли у стен. Через два окна проливался свет из внешнего мира на скромное внутреннее убранство больничной палаты.
   – Ой, проснулся, – голос незнакомки не прояснил сознание Глеба, а только еще больше запутал реальность.
   В дверях появилась сама принцесса Наташа. Глеб удивился и спросил:
   – А где дракон, Наташа?
   – Вы знаете моего дракошу? Правда, он славный.
   – Все так же любит груши? – осторожно поинтересовался Глеб.
   – И яблоки тоже.
   – Как ты сюда попала? – Глеб был неутомим в своих дознаниях.
   – Как все рухнуло – я сюда и прикатила. А вы откуда меня знаете?
   – Вместе дракона кормили. Забыла?
   – Разве такое забудешь! Но вас не помню.
   – Много героев прошло мимо тебя.
   – Это вы-то герои. Все одним тестом мазаны. А меня нечего моим прошлым попрекать. – Перейдя к официальной части визита, принцесса Наташа сказала: – Вам укольчик надо сделать.
   Глеб оголил место для укола и поинтересовался:
   – Что рухнуло?
   Наташа промазала спиртовой ваткой кожу и сказала:
   – Финансовый кризис. В городе все рухнуло – зарплату не платят, я сюда приехала, медичкой устроилась. Зарплата еще меньше, но огород свой.
   Боль от укола исказила реальность до абсурда. В дверь вошел человек в белом халате. Это был Кощей. Глеб со страхом подтянул к лицу одеяло из-под края белого пододеяльника с ужасом смотрел на вошедшего человека. Из нагрудного кармана халата злодея торчали металлические ножницы.
   – Как себя чувствует больной? – спросил врач у медсестры.
   – Разговаривает. Даже что-то вспоминает.
   – Что именно? – поинтересовался врач.
   – Знает моего попугая.
   – Они знакомы и давно? – с иронией пошутил врач.
   – Дракошу все любят!
   Врач пощупал пульс на руке Глеба. Сказал:
   – Хорошо.
   После чего удалился. За ним вышла медсестра. Глеб остался один со своими мыслями и сомнениями. Он начал ощупывать свое тело и выяснил, что на голове марлевый бинт, а на теле клейкие липучки. Последние события он помнил хорошо, но, вероятно, они не были самыми последними. Где-то поблизости раздались знакомые щелчки. Реальность напомнила о себе незамедлительно. Он ждал появления гостя, и черт явился. Его появление было очень тихим и незаметным. Он сидел на спинке кровати, которая стояла первой от двери, и совершенно безучастно занимался ловлей мух или лениво от них отмахивался. Поймав одну, он поднес сжатую лапу к своему уху, и, как будто разговаривая со своей добычей, растягивая слова, медленно произнес:
   – Пришел проведать тебя.
   – Где я?
   – Все забыл? – поинтересовался черт.
   – Наоборот, все помню.
   – Это хорошо. Проще сотрудничать будет.
   – Я со злом не дружу. Ты знаешь мою точку зрения.
   – Опять все отрицаешь, – черт разжал лапу и отпустил муху.
   Глеб высказал свои наблюдения:
   – Я заметил, что работники больницы похожи на жителей подземного царства.
   – Обычное сходство, и совпадения биографии, – отреагировал черт, – но меня больше беспокоит – где обрываются твои мысли?
   – Помню летел в шахту. Дальше – нет.
   – Зло совершил ты, а не я. Зачем взорвал ракету? Теперь весь мир разлетелся по сторонам. Нет больше царства Кощея.
   – Как это?
   – А вот так это? Герой ты по всем показателям.
   Черт нажал на пульт управления и включил телевизор. Диктор вещал последние новости:
   – Три дня назад на самом крупном болоте в Европе –Рдейском замечен выброс большого количества метана. Огненный столб газа достиг высоты нескольких сотен метров. Вспышку видели в таких городах, как Холм, Поддорье, Язвы Гоголевские. Изучение феномена продолжается.
   Черт выключил телевизор.
   – Так значит, зло разлетелось по земле, – уточнил Глеб.
   – Как это, – в свою очередь недоуменно спросил черт.
   – Ты раньше жил в доме, теперь ходишь по больнице.
   – Я не хожу. Это ты меня сюда привел. Теперь я привязан к тебе, так сказать, узами родства. В общем куда ты – туда я.
   Глеб разбил братский тон собеседника:
   – Мне такое соседство очень даже вредит. С точки зрения докторов, я мир воспринимаю не адекватно.
   – А мне все равно, где жить, – черт проявлял полное равнодушие к своей судьбе, – лишь бы человек хороший был.
   – Тебе все человека подавай. Ты был злыднем – им останешься. Черт тяжело вздохнул и ответил:
   – Многого ты не понимаешь. Я тебе толкую, как ребенку. Царство повержено. Нет мирового зла. Отчеты посылать некому. Жить мне негде, только рядом с тобой.
   Глеб призадумался. Соседство с монстром, пусть даже бывшим, не очень устраивало. Трудно жить с постоянным чувством присутствия постороннего. Чуть не подумал «человека». Черт как-то суетливо дернулся на своем насесте и вымолвил:
   – Но это еще не все.
   Глеб вопросительно уставился не него. Черт продолжил:
   – Не один я здесь. Невеста у меня.
   – Поздравляю, – равнодушно ответил Глеб.
   – Ты не понял, – после короткой паузы он продолжил, – она не умеет исчезать.
   Глеб внял, о чем идет речь. Оглядел пустую палату, нагнулся и заглянул под кровать. Кроме стеклянной утки, там ничего не было. Черт мотнул рыльцем и пояснил:
   – Она в тумбочке.
   Глеб посмотрел на свою тумбочку и осторожно открыл дверцу. Там на верхней полке зажавшись в угол, сидела зеленая лягушка. Ее рот был открыт. Она тяжело дышала. Глеб сделал предложение:
   – Может ее в банку посадить.
   – Не надо в банку. Там ей душно будет. – Черт немного поразмыслил и высказал сомнение, – хотя банка пригодилась бы. Ты ее в банке будешь носить, мне за ней тяжело смотреть, когда она прыгает среди людей. Все хотят ее задавить. Вот после этого люби вас.
   – Опять у нас взаимные претензии, – возмутился Глеб. – А вдруг она под кроватями начнет скакать.
   Глеб поднял голову и увидел в проходе между кроватями принцессу Наташу. Она держала в руках градусник и спросила:
   – С кем это вы говорите все время. Я слышу вашу речь в коридоре.
   – Сам с собою, – торопливо ответил Глеб и взял протянутый градусник.
   Черт за ее спиной делал непонятные жестикуляции, но Глеб понял их значение после того, как царевна Наташа закричала, и Глеб увидел на полу лягушку. Она выпрыгнула из открытой тумбочки и запрыгнула под кровать.
   – Какая мерзость. Кто разрешил? Это негигиенично! – кричала принцесса Наташа. Ее тонкая натура проявила самые отрицательные стороны в трудный момент жизни.
   – Но вы же сами жили с драконом, – Глеб не к месту пробудил в себе воспоминания.
   Принцесса Наташа налилась краской и выбежала из комнаты. Глеб остался лежать с градусником под мышкой. Черт из своего угла продолжал давать указания:
   – Спрячь ее в утку.
   Глеб нагнулся, подхватил мирно сидящую на полу лягушку и запихнул ее в стеклянную утку. Черт не унимался и продолжал руководить:
   – Утку засунь к себе под одеяло.
   Глеб сделал, как ему советовал жених. Только Глеб положил голову на подушку, как дверь открылась, и в палату не вошла, а влетела принцесса Наташа, и вслед за ней вошел сам Кощей.
   – Вот он, – принцесса Наташа показала на больного.
   Глеб увидел игру желваков на лице Кощея. Его мимика была аналогична той, с которой он говорил свою последнюю речь перед испарением.
   – Надо выполнять требования младшего медицинского персонала, – выразил свои замечания Кощей.
   Глеб не сдержал нахлынувшего на него впечатления и спросил:
   – Вы не до конца испарились?
   Принцесса Наташа и Кощей переглянулись. В их взгляде Глеб заметил коварство и какую-то потаенную недосказанность. Как будто они понимали друг друга без слов и скрывали истинную правду от окружающих, доступную им одним. Но еще больше изумило Глеба, когда в палату вошла санитарка. Ее облик совпадал с обликом Кощеевны. Одновременно находиться в двух обличьях было выше всех разумных и безумных представлений. Одна Кощеевна стояла перед ним, а другая невеста чертенка Поликарпа лежала в утке под одеялом. Глеб чувствовал холод зажатого между ног предмета, и почти интуитивно хотел заглянуть под одеяло, чтобы убедиться в наличие лягушки в утке. Он засунул руку под одеяло и через отверстие в утке пытался нащупать внутри лягушку. Глеб желал убедиться, что присутствует при раздвоении личности Кощеевны – этого не объяснимого феномена.
   Доктор дал приказание санитарке:
   – Уберите, пожалуйста, насекомых и пресмыкающихся из палаты.
   Он и принцесса Наташа вышли из палаты. В комнате осталась санитарка. В руках у нее была швабра, именно та, которой сбивали груши для дракона. Санитарка пристально следила за больным и одновременно водила шваброй по полу. Глеб тоже смотрел за санитаркой и одновременно пытался нащупать лягушку под одеялом.
   – Где она прыгает? – спросила женщина, ни к кому не обращаясь.
   Действия пациента ей казались подозрительными. Он проводил странные манипуляции под одеялом, и пытался проделывать их скрытно. Как только она поворачивалась в его сторону, он замирал и криво улыбался. Как только она наклонялась и искала лягушку, которую приказал изловить доктор, пациент начинал судорожно дергать что-то под одеялом.
   Глеб в свою очередь никак не мог соединить два образа в одном. Как только санитарка наклонялась, он откидывал одеяло и видел лягушку в утке, но как только санитарка поднимала голову, он естественно закрывал одеяло и не видел лягушки. Он желал видеть лягушку и санитарку одновременно. На свой страх и риск, он подтянул к себе утку, и поставил ее рядом с собой. Стеклянный сосуд упирался под мышку правой руки и был закрыт одеялом.
   – Что же это, что же это, – залепетала женщина и выбежала из палаты.
   Глеб поднял утку и совместил два образа, лягушка закрывала удаляющуюся фигуру женщины. Но он не мог понять, видел ли он два образа одновременно, потому что скоротечность событий не могла дать ясного результата.
   Между тем санитарка выбежала в коридор и сказала доктору:
   – Он там как Иван царевич с лягушкой живет, извращенец. Смотреть на это обидно.
   Она в сердцах плюнула или скорей всего сделала вид, что плюнула. Потому что плеваться на людях – это просто некультурно. Об этом знает каждый уважающий себя и окружающих человек.
   – Одна из форм помешательства, – печально подтвердил доктор. – Он не буйный – уже хорошо. Мой долг помогать людям.
   – Вы любого можете оправдать.
   – Не каждому дано видеть хорошее в человеке.
   – На таких, как вы, держится свет.
   – И не только этот. – После короткой паузы доктор в раздумье произнес, – так вы говорите, он интересуется лягушками. Интересно. Думаю его не надо волновать.
   На этом короткий диалог закончился. Санитарка глубоко вздохнула и отправилась со шваброй по коридору, разговаривая сама с собой:
   – А может, не было никакой лягушки. Все померещилось. Может все у них хорошо.
   Она, как будто испугалась своей мысли, опять в сердцах плюнула и произнесла:
   – Срамно о таком думать, не только говорить.
   Между тем Глеб лежал на кровати и готовился защищать невесту чертенка – зеленую лягушку. Стеклянная утка была большой, и спрятать ее в комнате было проблематично. Глеб вылез из-под одеяла и пытался запихнуть предмет под батарею, но это не удалось. Щель между радиатором и полом была маленькой. Затем он запихнул утку под одеяло чужой кровати, но бугор, образованный предметом, никак не поддавался сглаживанию. Подушка хорошо скрывала предмет, но была ненадежным укрытием. За тумбочкой утка помещалась, но при проверке тайник быстро найдут. Оставался один вариант. Глеб положил предмет под свою подушку, сел на кровать и спиной придавил подушку к спинке кровати. В таком сидячем положении он решил держать оборону против насильственного изъятия лягушки.
   Вечерело. Сельская больница не выказывала признаков активной деятельности. Все внутри замерло. Холодная каша стояла на тумбочке, мутный чай в граненом стакане с множеством осевших чаинок напоминал в разрезе водоем с илистым дном и болотной светло-коричневой водой. Глеб нашел рваную газету, расправил ее и пытался решить шахматный этюд, мысленно переставляя фигурки на доске. Дверь в палату тихонько открылась, и в комнату вошел ни кто иной, как сельский доктор, так напоминающий Кощея. Его одежда выглядела странно и даже необычно. Доктор был одет в короткую синюю юбочку со сборками. Белую майку на тонких бретельках. На поясе у него держался зеленый спасательный круг в форме лягушки. Кривые волосатые ноги торчали под кругом, в декольте майки выпирали ключицы, глаза часто моргали, что придавало черепу с залысинами немного глуповатый вид. Доктор закрыл дверь и перестал часто моргать. Это придало его лицу новый оттенок сосредоточенной грусти.
   – Не ждали? – неожиданно спросил доктор.
   Глеб подавился слюной и закашлял. На газетном обрывке фигуры сами передвинулись на клетках и поставили мат черному королю.
   – Мат! – с удивлением вслух произнес Глеб.
   – Еще нет! – ответил доктор.
   – Я имею в виду шахматы.
   – Ах, какой вы умный, я сразу разглядела в вас эту страсть к шахматам.
   Глебу показалось странным, что доктор начал называть себя в женском роде. «От волнения», – подумал Глеб. Как будто вторя его мыслям, доктор сказал:
   – Во мне это вовсе не от волнения, а от безысходности.
   «Угадал», – еще раз подумал Глеб. Доктор продолжал поражать монологом.
   – Иногда, мне так кажется, я умею угадывать чужие мысли. Я вам нравлюсь? – доктор исподлобья посмотрел на пациента. – Ну вот без всяких наворотов. Хоть немножечко. Хоть чуточку. Ну же.
   Глебу казалось, что из него выпытывают нужное признание, в то же время он предполагал о действительном визите доктора, тот явился, чтобы хитростью взять лягушку. Чтобы не раскрывать себя, Глеб решил подыграть доктору и не обострять ситуацию.
   – В каждом есть доля прелести.
   – Как точно сказано!
   Доктор подобно мотыльку взмахнул подолом короткой юбочки и присел на краешек кровати пациента. Его волосатые ноги выглядели непривычно из-под столь скромной шотландской одежды. Доктор продолжал:
   – Видите ли, я сама радуюсь этой скромной и благородной миссии, которую на себя возложила. Жизнь сложна, и зачем ее осложнять еще больше. Надо быть добрее и бороться со злом. А как хотелось бы среди этого непонимания и серости найти единомышленника, сильное плечо, на которое можно опереться в трудную минуту. Вам не кажется, что такая трудная минута приближается уверенно и неотвратимо.
   У Глеба работала мысль, как у разведчика в час икс перед минутой провала. Он собрал все внимание, чтобы не пропустить решающего мгновения, которое должно неизбежно настать перед броском врага. Хитрый доктор идет к цели издалека. Я не поверю в его увертки и беллетристику словесных упражнений. Он что-то говорит о неотвратимости. Глеб переспросил:
   – Какая минута?
   Доктор сморщился. Вероятно, его мимика выражала улыбку или снисхождение старшего перед младшим. Он пояснил свое выражение еще более фамильярно и ласково:
   – Мой малыш. Я верю в твою силу. Разве я не эталон лягушки в самом высоком понимании этого слова.
   Он погладил свой спасательный зеленый круг у талии и произнес:
   – Посмотри, какой яркий цвет у твоей избранницы. Какие у нее глаза.
   Глеб посмотрел на красные, нарисованные на плавательном круге лягушачьи глаза. Доктор игриво отмахнулся рукой и сказал:
   – Шалунишка. Ни эти, а вот эти.
   Он оттянул нижние веки обоих своих глаз указательными пальцами и напомнил Глебу детскую страшилку из детства. Когда дети давят на собственный нос снизу и получается рожица с оттянутыми веками и вздернутым носом. Значение этой рожицы вызвать ужас или рассмешить. Что делать в данной ситуации Глеб не понимал, поэтому решил ответить уклончиво:
   – Все, что ни делается – к лучшему.
   – Да, я готова ждать лучшего, но не вечно. Мой лягушонок, возьми свою лягушку прямо здесь на этом спасательном круге.
   «Вот нехороший человек, все знает и хочет, чтобы я добровольно расстался с ней», – Глеб искал выход из ситуации.
   Доктор придвинулся по кровати ближе к пациенту. Кровать заскрипела. Глеб поджал ноги. Доктор продолжал натиск:
   – Откройся мне. Не напрягайся, милый.
   Доктор полез рукой под одеяло, но Глеб опередил его, спрыгнул с кровати на другую сторону и схватил подушку, внутри которой находилась утка с лягушкой.
   – Не отдам, – закричал Глеб.
   Доктор сделал порывистое движение к пациенту и томно проговорил:
   – Неужели я хуже твоей лягушки, милый.
   Глеб схватил сетку с вещами, подбежал к окну, у которого предусмотрительно были открыты шпингалеты, ударил ногой по раме и выпрыгнул наружу. Сельская ночь поглотила бледный силуэт убегающего в неизвестность человека.
   Доктор выбежал в коридор с криками:
   – Он ушел.
   Два человека стояли перед ним в строгих черных костюмах.

11

   Глеб бежал сквозь кусты, подальше от света во тьму. Единственным его желанием было оказаться подальше от людей, которые пытаются проникнуть в открытый им мир через него. Он оделся в кустах, на железнодорожной станции сел попутчиком в грузовик, и поехал в сторону своей деревни. Он хотел скорее освободиться от груза обязанностей, которые давили его тяжелым бременем.
   – Поворот на Медвежий угол, – произнес шофер.
   Глеб будто вышел из забытья, поблагодарил, вышел и опять оказался в темноте. Он шел по дороге. Рассвет помог преодолеть страх темноты и неопределенности. За спиной блеснули фары легковушки. Глеб сошел с дороги и спрятался в кустах. Жигули не быстро проехали по грунтовке мимо. Глеб заметил в салоне машины спящего доктора, так похожего на Кощея. Скорее всего, он не спал, а сидел с закрытыми глазами. Погоня продолжалась. Около деревни Глеб свернул на проселочную дорогу и пошел к болоту. Рассвет наступил окончательно и бесповоротно, но лесная темнота настойчиво не желала сдаваться силам рассвета. Лес дышал загадками страха. Ближайшее болото сверкало отраженным светом зари. Глеб прошел по сырому мху, достал из подушки стеклянную медицинскую утку. Лягушка сидела внутри. Он вытряхнул лягушку на мох. Она повалилась на спинку, дернула лапками, перевернулась и поскакала к большой воде.
   – Спасибо тебе, выручил.
   Глеб обернулся на голос. За спиной стоял чертенок.
   – Мы на спасибо не договаривались. Ты давал слово не изводить людей.
   – Буду держать его, только, чур – болото мое, а здесь – кому как повезет.
   – Большего желать нельзя.
   Глебу не хотелось говорить с нечистой силой. Он вышел на твердую землю и направился к дому. В избе он рухнул на кровать и уснул, как будто не спал целую вечность.
   Вечером он проснулся и вышел во двор. Рядом с его сараем на корточках сидела девочка. Она увидела хозяина и сказала:
   – Ой, дядя Глеб, вас уже выписали.
   – Откуда? – недоуменно спросил он.
   – Из больницы, – так же недоуменно сказала девочка.
   – Тебя как зовут?
   – Варей.
   – Вот что Варя, я не помню. Расскажи, что произошло.
   – Вас нашли в старом колодце. Забрали в больницу. А мама говорила, что молоко шишкам, а у вас два ежика под сараем живут, можно я их поить молочком буду?
   – Можно, Варюша. Приходи в любое время и пои их молочком. А шишка не бойся. Его нет.
   – Я тоже знаю, что его нет, а мама пугает.
   – А ты не бойся, расти смелой.
   Девочка поднялась с корточек, побежала и закричала:
   – Мама, мама, а я ежиков кормила.
   Глеб оперся рукой о доски сарая, уткнулся глазами в собственную руку и заплакал. Он боялся повернуться назад, чтобы не выдать свою слабость, которая неожиданно проявилась в слезах сильного человека.
   2008

Игорь Михайлов Резиновая лодка (сборник)