   И. М. Раздорская С. П. Щавелёв
   Очерки истории фармации
   Выпуск второй
   Фармация Античности, Средневековья и раннего Нового времени

Авторы посвящают это издание 75-летнему юбилею Курского государственного медицинского института /университета (1935–2010)

ВВЕДЕНИЕ
Лекарственная помощь в историко-антропологической ретроспективе

   Термин фармация представляет собой международную ныне кальку греческого слова pharmakeia, в свою очередь происходящего от греческого же pharmakon – лекарство. [1 - Предположения относительно заимствования древними греками этого слова из других языков (египетского, финикийского) не слишком убедительны.] Так называют отрасль научных знаний и практической деятельности, решающую вопросы получения, обработки, изготовления, хранения и отпуска лекарственных средств их потребителям, пациентам. Как видно, перед нами вечная и закономерная часть медицины и, соответственно, культуры любого человеческого сообщества. Причем отрасль, относящаяся к решающей, действенно-практической стадии медицинской помощи в преодолении болезни или же поддержания здоровья человеческого организма. Без лекарственного препарата лечебное воздействие на страдающий организм невозможно в абсолютном большинстве случаев (даже если порой фармацевтический препарат отчасти или преимущественно представляет собой плацебо).
   Аптека, где концентрируются лекарственные препараты, вещественные аксессуары здравоохранительных, терапевтических и хирургических технологий, всегда и везде составляла неотъемлемый атрибут врачевателя, обязательную часть больницы. В настоящем пособии мы употребляем этот ключевой для его тематики термин чаще всего в расширительном смысле слова, как общее понятие – для обозначения любого вместилища лекарств, места их распределения, продажи. А само по себе слово аптека пришло в русский язык из западноевропейских языков, которые использовали один и тот же греческий термин «апотека» – склад, хранилище. В немецком языке это слово фигурирует века с XIII. Учитывая, что большинство первых аптекарей в России начала XVII в. были иностранцами, в основном немцами, именно тогда «аптека» попала в русский язык. Поначалу в приблизительных, воспринятых на слух формах: «оптека», «обтека».
   Язык вообще прекрасно отразил то, у кого наши соотечественники учились научной, рациональной медицине и фармации. Немецкое же происхождение имеют некоторые другие современные термины лекарственного товарооборота: бинт (от нем. binde – повязка); вата (нем. watte). Оставили свои следы в фармацевтическом словаре языки французский: например, пипетка (от pipe – свирелька, вообще трубочка); пинцет (pincer – защеплять); пастилка – лепёшка с подслащённым лекарством; парфюмерия (косметическая и гигиеническая) – через французский от лат. fumus – пар, дым – в смысле «запах»; итальянский (беладонна – буквально «красавица»); и т. д. Другие аптечные русскоязычные выражения пришли прямо из греческого: например, эликсир (дословно – снадобье, вызывающее сухость); из латыни: рецепт (обязательство, гарантия); очки (oculus – глаз); шалфей (salvus – здоровый); валериана – от провинции Валерия, где её было в изобилии; арабского: химия; нашатырь – аммиак; древнееврейского: бальзам (от названия бальзамного дерева); ряда других древних и новых языков. Собственно славянскими выражениями этого круга являются, например, снадобье, зелье, отрава (от слова трава, но ядовитая), девясил и ряд т. п.
   От сумки, в которой шаман хранил целебные коренья и травы, до современного аптечного терминала, фармакологической лаборатории и так называемого фармамаркета пролегли многие тысячелетия культурного развития всего человечества. Всемирные тенденции и региональнохронологические особенности в организации лекарственной помощи страждущим телесно и душевно всегда прихотливо сочетались друг с другом. Любое лекарство, будучи открыто среди людей того или иного рода-племени, рано или поздно становится международным достоянием; его соавторами и пользователями выступают представители самых разных цивилизаций. Поэтому в истории фармацевтического дела региональные, национальные традиции сочетаются с интернациональным опытом, а в последние десятилетия – небывалой в прошлом глобализацией лекарственной индустрии и торговли.
   Изучение истории фармации – важный этап в процессе подготовки современного провизора. Нельзя забывать, что настоящее – всё то, чем сегодня владеет человечество, является закономерным наследием прошедшего времени. Все ныне накопленные знания и умения медленно и постепенно подготавливались трудом предыдущих поколений. Каждое из них неминуемо уходит в историю и предполагает уважительное, понимающее внимание к себе со стороны своих культурных, интеллектуальных наследников.
   Разумеется, в истории медицинской науки и практики сегодняшняя стадия поглощает и вытесняет предыдущие. Это в искусстве шедевры художников прошлых веков или же в религии заповеди былых пророков живут и процветают до сего дня. А в точных, научных и практических знаниях, каковы медицина и фармация, исторический опыт сам по себе интересует только узкий круг специалистов-историков, историографов. Наивно полагать, будто в далеком прошлом ещё таятся какие-то незаменимые секреты врачевания, чудесные рецепты для исцеления сегодняшних недугов человечества. Практически всё, что сохраняет свою актуальность из врачебного опыта разных стран, народов и эпох, уже использовано технологами, фармакологами при разработке действующих лекарственных препаратов. Творческая мысль врачей и фармацевтов устремлена в будущее. Только там возможны действительные открытия, которые позволят преодолеть старые и новые заболевания. Ссылки на магические тайны восточной, народной, вообще древней медицины сегодня – не более чем рекламный приём для завлечения доверчивых покупателей экзотических снадобий. Иногда полезный, иногда безобидный, иногда опасный для их здоровья.
   Тем не менее изучение прошлого своей специальности, её исторических истоков и этапов, культурных форм и национальных традиций столь же полезно для будущих провизоров, как и для любых других специалистов с университетским образованием. С известной долей условности можно разграничить несколько взаимосвязанных задач данного учебного курса:
   • мировоззренческая (закрепление и обогащение общих представлений специалиста об истории и культуре человечества, о вкладе разных народов в прогресс цивилизации – на материале своей собственной профессии, фактов и выводов из её длительной эволюции);
   • методологическая (осознание разницы между истиной и заблуждением в познании и на практике, между наукой и лженаукой; их сложных отношений в прошлом и настоящем);
   • социально-психологическая (использование исторических данных при организации рекламы, вообще позиционирования аптечных товаров, услуг; декоративном оформлении материальных атрибутов провизорской деятельности);
   • педагогическая (апелляции к историческому опыту ради усиления мотивации профессионального отбора абитуриентов, учёбы на фармацевтических факультетах, труда работников аптечных учреждений);
   • практически-организационная (даже весьма отдаленные традиции того, как люди воспринимали болезнь и выбирали средства от неё, какими путями стремились предотвратить заболевание, как общество относилось к аптекарям и т. п. моменты фармацевтической истории, психологии и социологии так или иначе влияют на организацию аптечного дела в современных условиях).
   Конечная цель курса истории фармации – формирование у менеджеров лекарственного рынка чувства уверенности в решении проблем во многом неопределённого будущего, в том числе и благодаря обогащению своих познаний о прошлом своей специальности. Кое-кто посчитает, что историческая литература не относится к числу приоритетов у менеджеров. Легендарный автомобилестроитель и финансист Генри Форд (1863–1941), например, полагал, что история – это «в большей или меньшей степени чепуха». Точнее, для него «нет такой идеи, которая была бы хороша только потому, что она стара, или плоха потому, что она новая; но, если старая идея оправдала себя, то это веское свидетельство в её пользу. Задача в том, чтобы реализовать её на практике». [2 - Форд Г. Моя жизнь, мои достижения. М., 1989. С. 13.] А вот философ Джордж Сантаяна (1863–1952) думал иначе: «Тот, кто не помнит прошлого, обречён повторить это прошлое ещё раз». Точнее всего по данному вопросу высказался английский публицист Эдмунд Бёрк (1729–1797): «Почему мы должны оглядываться в прошлое для того, чтобы подготовиться к будущему? Да потому, что больше некуда смотреть». [3 - Другой перевод того же афоризма: «Тем, кто не оглядывается назад, не заглянуть вперёд» (Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма. М., 1996. С. 114).]
   Предлагаемая авторами настоящего пособия методика изучения всемирной истории фармации предполагает последовательное знакомство студентов с отдельными выпусками этой книги, а внутри каждого из них – с сответствующими разделами. Каждый из них посвящён важнейшему этапу развития одной из основных цивилизаций человечества. После сжатого очерка общих особенностей и этапов развития этой цивилизации даётся представление о присущей ей медицине и в особенности фармации. Учитывая наличие довольно многочисленных учебников и пособий по истории медицины, как и то, что наше пособие предназначено прежде всего для студентов фармацевтических вузов и факультетов, сведения о различных отделах медицинской науки и практики рассматриваются, как правило, лишь в связи с их лекарственным обеспечением аптечной стороной. Конечно, историю фармации невозможно отделить от истории остальной медицины полностью, однако в существующих пособиях этого профиля фармацевтические аспекты чаще всего оказываются в тени.
   Особое внимание нами уделяется растительному и прочему естественному сырью для приготовления лекарственных препаратов – ведь в далёком прошлом, многие тысячелетия до изобретения химического синтеза, оно служило основным ресурсом аптечного дела.
   Аптечная торговля и технология приготовления соответствующих снадобий связана не только с оздоровительными процедурами да лечением болезней, но и с разного рода косметическими процедурами (с кожей, волосами, чертами лица, прочих частей тела). Фармация служила и служит не только медицине, но и эстетике, общественной моде на тот или иной тип внешности. А это ведь не просто прихоть, но важный момент внешней культуры личности и общества. Гигиеническая и эстетическая составляющая фармации прослеживается в настоящем пособии, когда это позволяют исторические источники.
   По каждой теме приводится довольно подробный список дополнительной литературы как научно-академической, так и научно-популярной. Во-первых, для того, чтобы отразить источники заимствований авторами для цитирования, пересказа и анализа информации; а, во-вторых, чтобы поддержать любознательных студентов в их дальнейшей работе над историей своей специальности и своим кругозором вообще. Основные разделы каждой темы озаглавлены жирным шрифтом, а базовые понятия и определения выделены в тексте пособия курсивом.
   Фармация имеет длительную и очень интересную историю. Лекарственная терапия прошла долгий и сложный путь – от красочного, но на поверку примитивного тотемизма (культа растений и животных), до генной инженерии, биотехнологии и комплексной трансплантологии. Без изучения этой истории невозможно оценить размах современной фармацевтической науки и технологии по созданию новых, качественно более эффективных лекарственных средств. Тех, которые позволят, наконец, справиться с наиболее опасными заболеваниями, традиционными (онкологией, ишемией, диабетом и т. п.), так и новоявленными (аллергией, СПИДом, атипичной пневмонией, вирусами птичьего, свиного гриппа и т. п.); на порядок продлить средний возраст жизни людей (перевалив по этому показателю 100-летний порог); причём повысить не только продолжительность, но и психосоматическое качество жизни человека на всех возрастных этапах его биографии.
   Намеченная перспектива дальнейшего оздоровления человечества вовсе не означает искомой средневековыми алхимиками панацеи – мифического средства от всех болезней сразу. Всякий прогресс содержит оборотную сторону: решая одни противоречия свой жизни, люди неминуемо осложняют другие ее же стороны. Так, существенное продление среднего возраста жизни в развитых странах привело к невиданному взлету тех заболеваний (болезни Паркинсона, Альцгеймера и т. п.), до которых большинство людей в прежние эпохи просто не доживало. Постарение европейского населения создает социальную проблему – скоро каждый трудоспособный гражданин будет обеспечивать средства к жизни сразу нескольких пенсионеров. Однако путь решения такого рода осложнений пролегает вовсе не назад в якобы более светлое и экологически чистое прошлое, не в сторону от магистрали развития науки и техники, а лишь в сторону их дальнейшего усовершенствования. Поэтому авторы настоящего пособия не склонны идеализировать прошлое аптечного дела, стараются показать его читателям конкретно-исторически; учесть и плюсы, и минусы прежней фармации.
   В существующих учебниках по истории медицины и здравоохранения в целом все этапы их развития обычно рассматриваются актуалистически, то есть под углом зрения сегодняшнего дня. В минувшие эпохи у разных народов выискивается только то, что приближалось к теории и методам современной медицины; такие лекарства, инструменты и способы лечения, которые представляли собой шаги по направлению к научному естествознанию и индустриальной технике. Весь остальной культурный контекст лекарственного врачевания, а именно, магический, религиозный, эстетический и прочий зачисляется историками медицины в суеверия и упоминается в лучшем случае мельком. Например, из такого влиятельного и огромного (полуторатысячелетнего) периода западноевропейской истории, как Средневековье, обычно затрагивается лишь Салернская школа (в 1213 г. преобразованная в университет), потому что это был первый и долгое время единственный на всю Европу центр светской медицины. А о народной, языческой, а затем и церковно-монастырской медицине нынешним студентам-медикам по сути дела ничего не известно. [4 - См.: Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые. Антропология болезни в средние века. М., 2004. С. 5–6.] Между тем и языческие, и христианские традиции отношения к болезни и больным, лекарству и аптеке до сих пор влияют на поведение и пациентов, и медиков, даже получивших естественно-научное образование. Более того, в последние годы православная клиника и аптека стали в российской школе, как средней, так и высшей, очень модными. При этом церковная медицина и фармакология воспринимаются некритически, вне их исторического контекста.
   История фармации представляет собой комплексную междисциплинарную область медицинской науки и педагогики. Она посвящена развитию лекарственной помощи и формированию фармацевтических знаний на различных этапах общественной жизни и культуры. В центре внимания каждого, кто изучает историю, всегда стоит человек и его дела. Однако любая личность так или иначе проявляет себя только в рамках социума, куда она входит. Индивидуальная инициатива обычно опирается на культурную традицию; оригинальность взглядов и замыслов культурных героев сочетается с общенародным менталитетом. Рассматривая предпосылки, вехи эволюции той или иной науки и практики, мы должны осознать диалектику общечеловеческого и национально-специфического; вечного и преходящего; музейного и актуального сегодня компонентов исторического наследия.
   Выдающийся художник русского слова Борис Леонидович Пастернак заявлял: «Дайте человеку творчески изменяться в веках, и города, государства, боги, искусства появятся сами собой, как следствие, с той естественностью, с которой зреют плоды на фруктовом дереве». Отсюда, по его мнению, «историография – это опись урожая, ведомость последствий, учетная книга жизненных достижении». [5 - Пастернак Б. Л. Что такое человек? // Об искусстве. «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. М., 1990. С. 292.] Обогащение от эпохи к эпохе арсенала лекарственных средств, способов борьбы с болезнями составляет едва ли не самые волнующие, благородные страницы в энциклопедиях науки и культуры. Вместе с тем ретроспектива медицины и фармации не должна замалчивать и моменты ошибок, заблуждений, когда страшные заболевания или экологические катастрофы, вопреки всем усилиям врачевателей, губили миллионы людей почем зря. А знахари да астрологи без всякой пользы морочили головы своим пациентам, а то и усугубляли их страдания. Деградация и гибель множества локальных культур человечества явно имели эпидемиологическое основание (или слагаемое).
   Историю фармации можно условно разделить на три составляющие: всеобщую, частную и корпоративную историю.
   Всеобщую историю фармации образует вся совокупность знаний по лекарствоведению, которые накоплены за историю человечества всеми народами мира, представителями разных цивилизаций. В таком ракурсе перед нами закономерная, но относительная часть истории мировой медицины и некоторых других разделов культуры.
   Частная (специальная) история фармации связана с развитием отдельных дисциплин: естественно-научных, медицинских и технических, её, эту историю, составляющих. В этом плане история фармации тесно связана с историей отдельных отраслей медицины и здравоохранения (терапии, хирургии, психиатрии, педиатрии; санитарии и гигиены; и т. д.); с развитием физики, химии, биологии; инженерной технологии. То большее, то меньшее влияние на фармацию оказывали и более обширные области культуры, такие, как экономика, финансы, политика, религия, другая идеология. Они составляли внешние условия лекарственной помощи пациентам, так или иначе предопределяли формы и способы оказания такой помощи разным слоям населения в разных регионах их проживания.
   Корпоративная история в области фармации – это «биография» отдельной фирмы, коллектива аптеки, любой другой организации, занятой на рынке лекарств и медицинских услуг вообще. Помимо общекультурного интереса к страницам коллективного прошлого, исторические данные (год создания, личность основателя и т. д.) вполне успешно «конвертируются» на практике – они активно и по праву используются в действующих рекламных слоганах, присутствуют на торговых марках аптечных учреждений, в дизайне их офисов и торговых помещений.
   Источники изучения истории фармации разнообразны и взаимно дополняют друг друга. К их числу принадлежат:
   • письменные – сохранившиеся в архивах и библиотеках рукописи, печатные труды фармацевтов и химиков, священнослужителей и врачей, историков и философов, посвященные тем или иным способам оздоровляющего воздействия на организм человека, рецептам изготовления лекарств, описаниям болезней и эпидемий, путям их преодоления и профилактики;
   • вещественные – археологические, архитектурные памятники, так или иначе относящиеся к лечебно-аптечному делу; отдельные артефакты, связанные с врачеванием (инструменты, иное врачебное, химическое оборудование); а также фармацевтическая символика на произведениях искусства, гербах, монетах, почтовых марках, фирменных логотипах и т. п. материальных носителях;
   • этнографические – обычаи, обряды, верования разных народов, связанные с исцелением от болезней и поддержанием здоровья;
   • аудиовизуальные – скульптуры, живописные полотна; затем в особенности фото-, кинодокументы, зафиксировавшие яркие, типичные моменты развития фармацевтической науки и практики.
   Для изучения прошлого фармации используются данные различных наук: зоопсихологии и этологии; физической и культурной антропологии, археологии, истории, лингвистики, фольклористики, палеонтологии, географии, этнографии (этнологии), искусствоведения и целого ряда других.
   Для преподавания истории любой отрасли практики, в том числе аптечного дела, важным подспорьем служат некоторые страницы мировой художественной литературы, образы других жанров искусства. Представляя фигуры фармацевтов и их пациентов в живой обстановке места и времени их работы и жизни, искусство превосходно иллюстрирует бесстрастные факты исторической науки. Поэтому в нашем пособии нередко цитируются такого рода художественные произведения.
   История фармации тесно связана с историей управления (менеджмента). Ведь сколько-нибудь массовое, стабильное, гарантированное оказание врачебной помощи возможно лишь на основе профессионального планирования, централизованного руководства, контроля качества и постоянного совершенствования всех этих звеньев оборота лекарств и соответствующих им врачебных услуг. Из полукустарного промысла, каким аптечное дело оставалось в традиционных, архаичных обществах, фармация с началом индустриальной эпохи, Нового времени на Западе (ориентировочно XVII–XVIII вв.) превращается в прибыльную отрасль индустрии, важный сегмент рынка товаров и услуг. По оценкам современных экспертов, прибыль от торговли лекарствами превышает доходы от незаконного трафика наркотиков и т. п. криминальных занятий.
   Управление, в том числе в области фармации, имеет очень длинную предысторию и довольно короткую историю. Зафиксированные на глиняных табличках, датируемых III тыс. до н. э., сведения о коммерческих сделках и законах древнего Шумера доказывают существование там практики управления потоками товаров и услуг, включая оборот целебных веществ. Ныне вывод на международный рынок нового лекарственного препарата под силу только транснациональным консорциумам. Практически ни одно государство мира, даже самое богатейшее, не в состоянии в одиночку решить такую задачу. Организация эффективной рекламы, предпродажной подготовки, массированного сбыта лекарств превратилась в одну из лидирующих отраслей современного менеджмента.
   Английский фармаколог Дж. Хаддэм подсчитал, что в XVII–XVIII вв. лекарственные препараты появлялись примерно с частотой, равной 5 новым лекарствам за 100 лет; в последнее десятилетие XIX в. – с частотой 1, 6 препарата в год; в середине XX в. – 2, 7 ежегодно. Общее число новых лекарственных препаратов в первой половине XX века равно количеству лечащих средств за всю предшествующую историю медицины. С 1958 по 1970 гг. на фармацевтический рынок было предложено 476 новых лекарственных препаратов, т. е. их частота составила 36 единиц в год.

   В настоящее время в мире производится более 300 тысяч лекарственных препаратов. Правда, многие из них являются разновидностями какого-то одного основного соединения; кроме того, довольно часто одно и то же соединение выпускается под разными фирменными названиями (так называемые лекарства-дженерики). Сегодня известно более 5 миллионов различных соединений, из которых в отношении лекарственного, фармакологического действия исследовано лишь сравнительно небольшое количество. А открытие новых свойств давно известных лекарственных препаратов продолжается постоянно.
   Чтобы достичь столь впечатляющих, хотя и противоречивых показателей, учёным, врачам, аптекарям и предпринимателям пришлось пройти длинный и сложный путь совместного труда. Происхождение фармации уходит далеко вглубь веков, поскольку человек в любые исторические времена подвергался различного рода заболеваниям и искал средства, способные исцелить его или по меньшей мере облегчить причиняемые ими страдания. Первоначально отбор лекарственных снадобий производился исходя из бытовых наблюдений да бесконечных проб и ошибок. От них и зависел выбор тех или иных целебных веществ, знания о которых в дальнейшем передавались из поколения в поколение.
   Среди характеристик, отличительных для Homo sapiens’ов, – наша склонность и способность лечить болезни, физические и психические, с помощью лекарств. Археологические данные указывают на то, что стремление смягчить бремя болезни, отвести её угрозу такое же древнее, как поиск человечеством других инструментов и технологий. Подобно кремню, используемому использовавшемуся в каменном веке для изготовления ножей и топоров, лекарства редко встречаются в природе в своей непосредственной, самой полезной (или приятной) форме. Так что их действующие ингредиенты надо было открыть, найти, собрать, обработать и соединить в медикаменты. Такого рода деятельность, известная уже на заре человечества, всё еще в фокусе фармацевтической практики. Иначе говоря, фармация была и есть искусством (а позднее – прикладной наукой и профессиональной практикой) приготовления важнейшего средства воздействия на организм – лекарств.
   Современным фармацевтам стоит осознать решающую роль лекарств в истории человечества, его выживания в кризисные моменты своей эволюции; при переходе отдельных народов от дикости к цивилизации; в процессе качественного повышения уровня жизни людей. Как и другие знания, технологии и инструменты, лекарства использовались для получения большего контроля над нашей жизнью, чтобы сделать ее лучше и дольше. От периода к периоду мировой истории понимание механизма действия лекарств менялось довольно радикально. Соответственно не оставался неизменным способ их применения (и злоупотребления ими же). Тем не менее, как часто бывает на пути от знания к практике, наши сведения о лекарствах – это нечто среднее между мифом и наукой, фольклором и продемонстрированным фактом, психотерапией и биохимией. Победные открытия в истории фармации сочетались с роковыми заблуждениями, вольно или невольно приносившими вред пациентам. Не только излечение застарелых недугов, но и наркомании разного типа – плод деятельности специалистов в области фармакологии. Сегодня всё настойчивее озвучиваются подозрения средств массовой информации и общественности относительно злого умысла, сговора некоторых фармацевтических корпораций, которым очень выгодны прогнозы пандемии всё новых и новых инфекций типа свиного гриппа.
   Так что первый из педагогических и юридических уроков при изучении истории фармации состоит в осознании повышенной ответственности провизора перед обществом, его законом и моралью.
   Изучение развития идей и методов, касающихся лекарств, а также эволюции профессии их изготовителей и продавцов, позволяет нынешним фармацевтам более убедительно представить значение своей работы для широкой публики. Полная мировая история того, как сложились и росли знания о лекарствах, какова была их связь с общим прогрессом медицины, производственной технологии, формами быта и промышленности, коммерцией, взятыми вместе, позволяет составить реалистичное представление о месте и роли фармации в мировой цивилизации и составляющих ее отдельных национально-региональных культурах.
   В истории фармации можно выделить два взаимосвязанных аспекта:
   • как концепция лекарства эволюционировала с течением времени;
   • как приготовление и применение лекарств стали самостоятельной профессией.
   На протяжении истории человечества лекарства играли широкий спектр социальных ролей. Они сопутствовали научным открытиям; вдохновляли на творчество художников слова, кисти, резца, музыкантов; опосредовали коммерческие сделки; использовались в политических интригах; помогали на поле брани и в дальних странствиях; а главное, они напрямую влияли на повседневную жизнь миллионов людей. Такие лекарства, как хинин, инсулин, нитроглицерин помогли выжить многим заболевшим, казалось бы, обречённым на преждевременную смерть; антибиотики и химиотерапевтические агенты продолжают спасать миллионы людей, не так уж давно, несколько десятков лет назад приговорённых бы врачами к мучительной кончине от страшных заболеваний. Разного рода медицинские снадобья не только продляли земные дни, отодвигали мрак смерти, но и облегчали, разнообразили саму жизнь; сообщали людскому существованию вкус и аромат и в будни, и в праздники, и при совершении разного рода ритуалов. Лекарство, таким образом, суть универсальный медиатор культуры. А изобретатели, изготовители, продавцы лечебных снадобий, т. е. все те, кого потом стали называть провизорами, – своего рода культурные герои (наравне с политическими вождями, военными стратегами, искусными художниками, техниками-изобретателями и т. п. лидерами человечества). Отношение к врачу и провизору в том или ином социуме характерно для общего строя его культуры, ее места на шкале развития мировой цивилизации.
   Все лекарства, напомним, стали действительно полезными, относительно безопасными и доступными посредством аптеки. Формально говоря, аптека (от греч. apotheke – склад, кладовая) представляет собой место, помещение для приготовления, хранения и отпуска лекарств и прочих медицинских товаров; учреждение, осуществляющее указанные функции. В более общем же, культурологическом плане аптекой именуется накопленный тем или иным сообществом арсенал лекарственных знаний и практических средств врачевания недугов. В этом смысле аптечная составляющая столь же важна для характеристики любой культуры, как ее религиозные, экономические, художественно-эстетические и прочие традиции.
   Именно эффективное использование лекарственных препаратов и иных целительных методик стало содержанием отдельной профессии фармацевта, чей возраст можно определять по-разному. Если фармация как домашнее ремесло стара, как изготовление орудий из дерева, камня и кости, то фармацевтической практике как особому искусству или специализации исполнилось «всего» несколько тысяч лет. Фармация как профессия – ровесница древнейших цивилизаций Земли и спутница всех тех культур, которые шли им на смену по мере исторического прогресса человечества. Однако превратиться из достаточно шаблонизированного ремесла в наукоемкую практику, стоящую на уровне передовых биотехнологий и остальных достижений современной медицины, фармации удалось только в недавно истекшем XX столетии. Знакомство с основными историческими вехами развития фармацевтического дела должно помочь молодому пополнению профессиональной когорты провизоров укрепиться в своем жизненном выборе, повысить свое корпоративное самоуважение и, значит, трудиться в аптечном бизнесе с большей отдачей.
   Первый выпуск нашего учебного пособия, опубликованный в 2005 г., был посвящён рождению фармации в условиях первобытного общества и самых ранних цивилизаций Земли. Это издание оказалось довольно быстро распродано, разошлось по библиотекам медицинских вузов центра России и получило одобрительные отзывы студентов и коллег-преподавателей.
   В настоящем, втором выпуске изложение историкофармацевтического материала продолжается в хронологическом порядке:
   • рассматриваются эпохи и регионы греко-римской Античности;
   • раннего и зрелого Средневековья как на Европейском Западе, так и на Ближнем Востоке, в арабском мире;
   • затем у восточных славян и в Древней Руси;
   • наконец, изложение (правда, уже конспективно) доводится до адаптации западноевропейской медицины в России XVII–XIX вв.
   Авторы выражают свою признательность коллективу редакционноиздательского отдела Курского государственного медицинского университета во главе с Игорем Ивановичем Бобынцевым и Валерием Ивановичем Колосовым за их редакторское, корректорское и полиграфическое мастерство, с которым ими печатаются наши работы.

Профессор И. М. Раздорская, профессор С. П. Щавелёв.
1 сентября 2010 г.

ГЛАВА I
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ: РОЖДЕНИЕ ПРОФЕССИИ ВРАЧА-ФАРМАЦЕВТА В ЕВРОПЕ

«Греческое чудо»: его причины и медико-фармакологические слагаемые

   Та культура, которую сегодня называют западной, берёт свое начало в Древней Греции. К тому времени, когда греки заявили о себе всему окружающему миру, т. е. около середины I тысячелетия до новой эры, в бассейне Средиземноморья уже давным-давно, несколько тысячелетий, существовали более ранние и, несомненно, интеллектуально мощные цивилизации. Философские доктрины и религии Индии и Китая; монументальное искусство (пирамиды, статуи богов) и технология мумификации в Египте; ступенчатые храмы-зиккураты и астрономия Вавилона; мореходные навыки и маршруты финикийцев до сих пор поражают воображение. Тем не менее основы западной науки, в том числе медицины и фармации, оказались заложены сравнительно молодой греческой цивилизацией. При этом налицо как культурная преемственность, так и революционный переворот, радикальные инновации жителей Эллады по сравнению с их предшественниками и соседями по тогдашней ойкумене – достижимой для древних путешественников части Земли.
   Быстрый рост населения и нехватка продовольствия на юге Балканского полуострова, где основалась Эллада, вызвали постоянную и широкую колонизацию. Корабли с переселенцами периодически бороздили моря в поисках бухт и побережий, пригодных для земледелия, ремесла и торговли. На новых землях эллины, с одной стороны, копировали устройство своих малых родин – полисов, их культуры, а с другой – активно взаимодействовали с носителями других культур. Какие-то их достижения греки перенимали, но всегда с радикальным переосмыслением, переработкой.
   Яркий пример – письменность – «генетический код» мало-мальски высокой культуры. Археологически доказано, что письменность – в виде клинописи, оттисков маленьких фигурок на сырой глине – придумали древние шумеры. Египтяне на основе клинописи разработали свои сложные иероглифы. Финикийцы упростили эти громоздкие письмена до более удобного и информативного алфавита семитского типа. Его-то и заимствовали веке в IX до н. э. греки, доведя до совершенства.
   Есть филологическая версия о том, что греческий термин «фармация» происходит от египетского слова, означавшего «дарующий безопасность, исцеление». Якобы так были подписаны послания египетского бога Тота, одной из функций которого считалось врачевание. Другая этимология сближает тот же термин с магией, колдовством, т. е. тайным искусством, которое может принести как пользу, так и вред человеку. Как бы там ни было, название своей отрасли знания и практики аптечные работники всего мира получили от древних греков. И это вполне закономерно.
   Историки и философы давно обсуждают причины «греческого чуда» – исторически внезапного расцвета науки и искусства в Древней Элладе. Несколько соображений на сей счёт выглядят правдоподобными. Во-первых, конечно, природа. Залитые щедрым средиземноморским солнцем каменистые ландшафты полуострова Пелопоннеса, островов и островков (Ионических, Спорад, Киклад, Крита) Средиземноморья. Изрезанные морским прибоем заливы, средней величины горы. Климат не слишком суров, не слишком мягок. Отсюда, между прочим, знаменитая теперь (как самая антиишемическая) диета – виноград, оливковое масло, козий сыр, ячменные лепёшки, ключевая вода, обеззараженная небольшим количеством виноградного вина.
   Сравнив свои обычаи, своих богов и героев с теми, которых чтили другие народы, эллины едва ли не впервые в древнем мире осознали, что взгляды и убеждения могут быть разными. Тогда греки поняли, что основа познания – сомнение. Ни одно повествование, никакой рецепт не может претендовать ни абсолютную истинность. Надо искать, думать, решать. Так на место непререкаемому авторитету жреца, фараона, царя пришла мыслящая личность свободного гражданина полиса.
   Мифология греков, в отличие от поверий прочих средиземноморских народов, была целиком антропоморфной. Терриоморфные – звериные, чудовищные боги Древнего Востока отражали особое представление о мире как о чем-то непостижимом для человеческого сознания, а явления этого мира в принципе не могут быть переведены на человеческий язык. А у греков боги, живущие на Олимпе, очень похожи на людей, только, так сказать, масштабированных. Зевс – отец всех отцов; Гера – мать всех матерей; Афродита – модель, лучшая любовница; Афина – доктор наук; Гефест – лучший механик на всю округу; Арес – лучший офицер во всей армии и т. п., т. п. Греческие боги находятся между собой в тех же взаимоотношениях, что и люди. Хотя и сами греческие мыслители, и особенно потом христианские богословы не раз критиковали этот подход к миропониманию как наивный, именно он открыл принципиально новое восприятие универсума как в принципе доступного человеческому сознанию.
   Боги Древней Греции обладали, несмотря на своё бессмертие, человеческими качествами, так что мифы о них действительно до странности напоминают содержание мыльной оперы. Греческий Зевс стоял во главе очень беспокойной и многочисленной семьи, склонной к интригам и различным пакостям. Люди с удовольствием слушали и рассказывали забавные истории из жизни богов, вроде той, в которой Гефест, бог-кузнец, застал свою жену Афродиту, богиню любви, в объятиях бога войны Ареса. Те же люди совершали торжественные храмовые обряды в честь этих самых богов, их многочисленных идолов и оракулов. Но в конце концов стало ясно, что мыльная опера и религиозное чувство плохо сочетаются друг с другом (Не потому ли греки и приняли потом христианство?).
   Структуры внешнего мира впервые и уже навсегда для Европы оказались согласованы со структурами мышления. Мир «говорит» на человеческом языке, и люди должны его «расколдовать», изучить и понять… Разумеется, этот познавательный оптимизм распространился и на охрану здоровья, и на врачевание недугов.
   Греки – прирожденные спортсмены. Их понятие «агон» – борьба, состязание изначально сопоставимых по силе и воле противников атлетов – открыло Олимпийские игры. Канализация природной агрессивности – замена изничтожающей и врагов, и друзей войны, кровавой междоусобицы. Долгие и мучительные тренировки тела, волевая закалка духа рождает великих чемпионов-олимпиоников. Им не платят за победу призовых денег, но их статуи воздвигают на родине, все сограждане рады видеть их в своем доме, готовы дать им в долг на неопределённый срок любую сумму. Разные виды спорта – состязания колесниц, бег на короткие и длинные (марафон) дистанции, прыжки в длину (с гантелями в руках), классическая борьба, «панкратий» (прообраз нынешнего рукопашного боя), метание диска, копья; стрельба из лука – выбирайте, сограждане, пробуйте свои силы. Если слабо – рукоплещите с трибун, торгуйте мороженым в рядах стадиона. Всем найдется занятие.
   Греческие полисы были самые разные по своему политическому устройству. Как в своего рода исторической лаборатории здесь опробовали и тиранию, и олигархию, и – заметим особо – впервые в мировой истории – демократию. Когда устанавливалась эта последняя, то законы дальнейшей жизни всех сограждан принимало общее собрание всех граждан – взрослых женатых свободных урожденных в этом городе мужчин. Это сборище на центральной площади полиса – агоре – в принципе невозможно было подкупить. Оставался один путь для того, чтобы отстоять и провести в жизнь свои интересы – привести логические аргументы, опровергнуть контрпредложения оппонентов. Так возник особый способ передачи информации, дотоле не слишком распространенный – доказательство, апелляция к разуму. Отсюда же появилось новое, принципиально небывалое в прежней истории знание – теоретическое. Которое не учит, как лучше сделать нечто утилитарно полезное, а объясняет скрытые сущности и универсальные принципы, закономерные стороны бытия.
   Для появления этого – умозрительного, теоретического знания необходимо представление о стабильных (постоянных) элементах мышления. Такое представление далеко от обычной человеческой психики, которая чаще всего напоминает непрерывный поток разноцветных, переливчатых впечатлений. Они меняются желаниями, а те в свою очередь – первыми попавшимися словами. Уловить четкую грань между этими элементами нашего сознания практически невозможно. Так что внутри архаичной психики человеческие мнения не постоянны и не проверяемы на истинность. Греки же установили наличие стабильных структур мышления по мере широкого распространения письменности, ибо записанное постоянно и неизменно.
   Таким образом, греческая культура впервые в мировой истории представила знание как доказательное, умопостигаемое, основанное на предварительной проверке любых данных (принцип сомнения), а окружающий нас мир как сущностно постигаемый.
   Ниже мы увидим, как в условиях эллинской культуры общие для самых разных народов Земли приёмы знахарского врачевания переросли в объективный подход к организму как одному из природных объектов. Только среди древних греков мог появиться Гиппократ с его пытливым умом, который, например, разрезая глаз быка, стремился понять, как устроено человеческое зрение…
   Какую же роль играли навыки лечения и предназначенные для этого лекарства, приемы врачевания в этой судьбоносной для нашей европейской культуры эллинской цивилизации? Поначалу не слишком большую. Как и все прочие варвары, древние греки довольно долгое время использовали обычные для всех древних народов способы врачевания.

До Гиппократа: архаичная медицина Эллады

   Самые древние и авторитетные медицинские школы в Греции сложились не на её исходной материковой территории (полуострове Пелопоннесе), а на противоположном берегу Эгейского моря, вдоль малоазийского побережья. Их было несколько:
   • на острове Родос (в северо-восточной части Эгейского моря);
   • в городе Кирене в Северной Африке;
   • на острове Кос (из числа Спорад, как и Родос, первые сведения -584 г. до н. э… основатели – Неброс и его сын Хрисос. Расцвет школы – Гиппократ II Великий);
   • на полуострове Книд (расположенном рядом с Косом, VI век до н. э., основатель – Эврифон);
   • в городе Кротоне на юге Италии (VI век до н. э., основатель – Алкмеон);
   • на острове Сицилии (V век до н. э., основатель – Эмпедокл).
   Три самых крупных и славных центра ранней греческой медицины – Родос, Книд и Кос – расположены на путях с Балкан к африканско-азиатскому юго-востоку. Вряд ли такая топология случайна. Это географическое расположение заставляет предполагать влияние на древнегреческую медицину и фармацию соответствующих достижений более древних народов Востока. Но определить более конкретно размеры такого заимствования трудно. А вот разницу общекультурного контекста медикофармацевтических знаний мы уже упоминали, она читается без труда. Религия Эллады не имела такого «зомбирующего» влияния на массы населения, как в Египте или, допустим, в Персии. Жреческая каста, святилища у греков не были столь могущественны, как на Востоке. Это и облегчало прогресс греческой мысли – её проникновение в сущность вещей. Потому же и народная, сугубо прикладная и в сущности примитивная медицина с ранних времён дополнилась у греков медициной профессиональной, особым сословием врачей, получавших достойное вознаграждение за свои услуги.

Первые европейские фармацевты: во дворцах микенских царей

   Первой заговорившей с историками на языке письменности из раннегреческих культур оказалась микенская. Кроме собственно города Микен с их знаменитыми «львиными воротами», археологи изучили ещё несколько городищ, где в промежутке 1700–1200 гг. до н. э. возвышались мощные укрепления тогдашних правителей материковой и островной Греции. Знаменитому археологу-самоучке Генриху Шлиману посчастливилось откопать в Микенах скальные гробницы нескольких царей с богатейшим, из золота и серебра заупокойным инвентарём (включая посмертные маски-портреты из золотой фольги).
   Но ещё больше потрясла научный мир расшифровка первого для Европы не иероглифического, а линейного слогового письма типа Б (XIV–XIII вв. до н. э.). Несколько тысяч глиняных табличек, заполненных этими письменами, археологи обнаружили на Крите, а также в нескольких центрах материковой Греции. В 1953 г. англичане М. Вентрис и Дж. Чедвик разгадали все 88 знаков этого архаичного алфавита. Все глиняные документы оказались хозяйственно-административными записями, образовывали архивы местных царьков (вроде гомеровских предводителей кораблей, осаждавших Трою). В архивах накапливались сведения об их земельных владениях, натуральных податей с крестьян и ремесленников, о составе дворцовой администрации и т. п. Среди множества ремесленных профессий (каменщиков, плотников, корабелов, ткачей, кузнецов, оружейников, ювелиров, пекарей и т. д.) и соответствующей продукции встречаются упоминания о врачах. Повторим, это веков XV до новой эры. Самые ранние письменные упоминания о медиках в истории Европы. Так что именно в Микенах, Пилосе, Орхомене, Фивах, Тиринфе, откуда происходят документы, впервые появились профессиональные целители. Они встречаются среди тех современников, кто на самом деле носил имена гомеровских героев – Ахиллов, Аяксов, Касторов, Гекторов, Тезеев и т. п. Как именно лечили людей тогдашние врачи, каким был состав их аптек, из лапидарных табличек много не узнать.
   Впрочем, один из микенских текстов содержит уникальное свидетельство, относящееся даже не прямо к медицинской клинике, а именно к фармацевтике: «…Вот каким образом дал Аксот варщику мазей Фиесту ароматы» [6 - Казанский Н. Н. Гиппократов корпус и его значение для современного гуманитарного знания // Труды Отделения историко-филологических наук РАН / Отв. ред. А. П. Деревянко. М., 2005. С. 506.] (фимиамы). Налицо два основных этапа аптечного дела: заготовка, получение сырья для дальнейшего приготовления окончательных лекарственных форм (мазей). Указан и способ приготовления, по всей видимости, самый древний и распространённый – варка. Если упомянутый Аксот мог быть просто господским кладовщиком, отвечавшим за хранение припасов, которые ему поставляли подданные, то некий Фиест уже явно специалист аптечного профиля – изготовитель лекарств. Препараты по его рецептам могли предназначаться как обитателям царских дворцов – властителю, его домочадцам и многочисленной челяди, так и жителям окрестного района, подвластного аппарату дворцового комплекса.
   Судя по всему, приведённый выше отрывок служит первым из пока известных источников подтверждением предложенного авторами настоящего пособия подхода, предполагающего возможность относительно самостоятельной истории именно фармации при всей её закономерной взаимосвязи с прочими направлениями клинической медицины.
   Кое-что об уровне микенской медицины проясняется со страниц поэм Гомера.

Первые врачи литературной Европы – на Троянской войне

   В гомеровском эпосе описаны причины, ход и последствия Троянской войны. Как показали раскопки предполагаемого места расположения исторической Трои – одного из множества малоазиатских полисов, её разрушали и отстраивали заново несколько раз. Так что эпическая поэзия, вероятно, как-то сочетала в себе историю не одной, а нескольких войн пелопонесских греков с троянцами. Кульминационный поход относился, по мнению некоторых историков, ко времени около 1260 г. до н. э.
   В «Илиаде» Гомера представлена чаще всего народная медицина. Когда кто-то из ахейцев или троянцев заболевает или ранен, первую помощь ему оказывают свои же собратья. Подают подкрепляющие напитки при утомлении; накладывают перевязки, лубки при ранениях, переломах; мази для заживления ран. Так происходит в известных эпизодах с ранениями Ахилла или Патрокла. Натуральные, отобранные из самой природы охотниками, пастухами, земледельцами средства врачевания выглядят культурной основой будущей профессиональной медицины, которая в Европе впервые появляется именно среди эллинов.
   Но не всегда собратья гомеровских персонажей могли оказать друг другу эффективную медицинскую помощь. Травмы и болезни случались ведь довольно сложные. Тут требовались уже профессиональные (по тем временам) медики. Врачи в составе эллинского либо троянского войска именовались «полифармакос», потому что могли оказать эффективную помощь при разных недугах – травмах, ранах, лихорадках, коликах, приступах прочих органов и т. д. «Ризотомами» именовали собирателей лекарственных растений и изготовителей снадобий из них. Кроме них лекарствами торговали так называемые «фармакополы», в чьём ассортименте кроме фитопрепаратов находились также противоядия и прочие препараты из минеральных и животных субстанций, а также всякие диковинки вроде зажигательных стёкол или игрушечных механизмов.
   В олимпийской мифологии эллинов врачеванием заведовал врач богов Асклепий (у римлян Эскулап – в латинской транскрипции это имя навсегда стало синонимом того, кто лечит ближних).
   Один из ахейских героев, Махаон – «славной рати врач, Асклепия мудрого сын» – был в дальнейшем обожествлён греками в качестве покровителя врачей-хирургов. Не уступал Махаону его родной брат Подалирий, специалист по внутренним болезням, в свою очередь превращённый в божество терапевтической медицины. Махаону удалось исцелить тяжело раненого Парисом Менелая, а Подалирий поставил правильный диагноз обезумевшему Аяксу (по его горящим глазам и беспокойному поведению).
   Вместе братья останавливали кровотечения при боевых ранах и бытовых травмах, перевязывали их, дезинфицировали, наблюдали раненого по ходу исцеления. Вот типичная для троянской войны ситуация:

     Врач из плотного запона стрелу извлечь поспешает;
     Но, когда он повлёк, закривились шипы у пернатой.
     … Язвину врач осмотрел, нанесённую горькой стрелою;
     Выжал кровь и, искусный, её врачевствами осыпал,
     Силу которых отцу его Хирон открыл дружелюбный.

Илиада, IV, 213–214; 217–219.
   Нетрудно видеть за поэтическим образом мифического кентавра Хирона и его последователей некую сумму знахарских средств и навыков, накопленных многими поколениями арийских племен, к которым принадлежали и будущие древние греки. Этот кентавр стал у греков и римлян символом их народной медицины. Однако в составе этой последней следует различать общедоступные народу и присущие лишь отдельным знахарям компоненты. Будучи едины по своей практической силе, общие и специальные приёмы врачевания различались в те архаические времена по объёму разного рода рецептов и инструментов врачебного воздействия.
   В гомеровском эпосе упоминаются эпидемии болезней, очень похожих на чуму или тому подобную инфекцию, использование окуривания серой в качестве противоэпидемического средства, лечение разнообразных ран и бытовых травм, противоядия при укусах ядовитых змей.
   Историческая приоритетность арийских народов, покоривших почти всю Европу и заложивших фундамент её дальнейшей культуры, сказалась и на их медицинских познаниях. Их отразила соответствующая часть лексики, отмечающая части тела, его органы. [7 - См. перечень слов анатомического содержания, восходящий к индоевропейской общности: Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984. С. 812.] В гомеровском описании Троянской войны очень точно описывается характер ранения: куда именно оказался поражён герой, в какую часть тела попали меч, стрела или копьё, какое повреждение нанесло оружие. Разумеется, эти сцены описаны сугубо поверхностно, феноменологически, на уровне не научной технической анатомии, а народного массового сознания. Но уже не столь примитивного, как у более древних и культурно низких народов. Приведём одну из такого рода сцен гомеровского эпоса:

     … Ахиллес пересёк ему выю,
     Голову с шлемом, сотрясши, поверг;
     из костей позвоночных выскочил мозг;
     обезглавленный труп по земле протянулся.

Одиссея, XX, 482. Пер. Н. И. Гнедича.
   Между прочим, позвоночник со спинным мозгом внутри у греков вплоть до Гиппократа почитался основой всей жизни организма, вместилищем всех жизненных сил. Вероятно, это представление уходит корнями в самые первобытные времена, когда повреждения этого органа чаще всего оказывались для наших предков смертельными. Недавно филологи установили этимологическую связь греческого названия позвоночника с хеттским термином для обозначения «(мужского) семени». Вот характерный пассаж из трактата «О семени» из состава корпуса Гиппократа: «В человеке, что есть самого сильного и самого густого, отделяется от пенящейся влаги и направляется к спинному мозгу; достигнув его, оно несется к почкам, ибо оттуда направляется в [дальнейший] путь через вены… От почек через середину тестикул семя достигает детородного органа». [8 - Пер. В. И. Руднева. Цит. по: Казанский Н. Н. Гиппократов корпус и его значение для современного гуманитарного знания // Труды Отделения историко-филологических наук РАН / Отв. ред. А. П. Деревянко. М., 2005. С. 508.]
   Эпические произведения других народов не знают такой анатомической подробности, как поэмы Гомера.
   В следующей части гомеровского эпоса – «Одиссее» – врачи тоже занимают привилегированное положение. Их относят к числу демиургов, то есть творцов общественного блага. Поэтому «врач, – по словам Гомера, – это человек, который стоит многих». При нужде в исцелении врачей приглашают в дом захворавшего человека. За лечение они получают вознаграждение, чаще денежное, но порой и натуральное. Действия врача с древнейших – микенских времен и до греческой классики описываются сходными терминами: «резать» и «прижигать».
   Набор лекарств в архаической Греции невелик; разница снадобий незначительна (как об этом можно судить по короткому списку их отдельных названий из корпуса произведений Гомера). Эпический поэт упоминает только о «лечебных напитках» да «обезболивающих средствах». Конечно, это правила эпического жанра, суммирующего жизнь своими формулами, но и отражение реальных возможностей народа, оставившего этот вариант эпоса.
   В обеих частях гомеровского эпоса, их медицинских сюжетах, наряду с чисто эмпирическими врачебными манипуляциями находят своё место и мифо-магические заклинания. До конца всей огромной античной эпохи медицина останется тесно связанной с мифологией и религией, хотя в конце концов и обособится от них в своей практической части, а отчасти и теоретически. Развитие медицинских знаний и умений связано с профессионализацией лечения – у греков примерно с VI в. до н. э., когда сложились легенды об Асклепии. К V–IV вв. до н. э. врачи обосновались уже во всех города Эллады. Сельскую местность, отдалённую от полисных центров, обслуживали странствующие знахари, по-прежнему представлявшие сугубо народную медицину.

Общественная и бытовая культура древних эллинов – условие и результат развития их медицины и фармации

   Как уже отмечалось нами выше, характерной чертой древнегреческой культуры является её мифологичность. Мифом (от греч. mythos – рассказ, предание) называется вид устного народного творчества, в котором действительность сливается с вымыслом. Как разъяснялось в первом выпуске данного учебного пособия, мифы могут быть:
   • этиологические (объясняющие причины тех или иных вещей);
   • героические (описывающие подвиги богов и героев);
   • из отдельных мифов складываются сказания о происхождении и устройстве Вселенной (космогония) и о жизни богов (теогония);
   • наконец, мифы предрекают неизбежный конец всего мира, его гибель в неких катаклизмах (эсхатология).
   Миф представляет собой особую форму общественного сознания, существующую с определенных пор наряду с религией, искусством, наукой, философией, но отличную от них. Носителем мифологического сознания является общество в целом, поскольку миф – это продукт коллективного опыта, в мифах человек практически не отделяет себя от природы и космоса. Кроме того, миф – это способ познания мира, «дорефлективная философия», по определению А. Ф. Лосева, познающая действительность в художественной форме. Отсюда характерная для мифа образная символика, иносказания. Античная мифология прошла в своем развитии несколько этапов:
   • фетишизм (сакрализация предметов и поклонение им);
   • тотемизм (вера в сверхъестественное родство людей с животными и растениями);
   • анимизм (одушевление природы в целом).
   На основе античной мифологии возникла олимпийская религия (по представлениям древних греков их боги жили на горе Олимп в Фессалии), характерными чертами которой являлись политеизм (многобожие) и антропоморфизм (по внешнему виду и образу жизни боги человекоподобны и отличаются от людей могуществом и бессмертием). Олимпийские боги составляли единую семью, возглавляемую Зевсом. Его жена (она же сестра) Гера – покровительница семьи; Посейдон (бог морей) и Аид (бог подземного царства мёртвых) – братья Зевса; Гефест (бог-кузнец, покровитель ремесленников); Арес (бог войны); Аполлон (предводитель муз разных искусств); Афина (богиня мудрости) – все они дети Зевса.
   Примыкающие к их семье боги: Гермес (вестник богов, покровитель не только торговли, но и врачевания [9 - Климент Александрийский выделяет в корпусе текстов, приписывавшихся Гермесу, особый раздел «Пастофорус» с описанием болезней и лекарств от них.]); Дионис (бог виноделия); сын Аполлона Асклепий, почитаемый как бог врачей и врач богов, обучавшийся искусству исцеления у кентавра Хирона. Дети Асклепия – Гигиея (богиня здоровья), Панакея (покровительница лекарственного врачевания), Махаон (хирург), Подалирий (врач, лечивший внутренние болезни).
   Выше богов древние греки ставили Судьбу. Античный мир знал её в двух проявлениях: как фатум (неотвратимый рок, отменить который не могут даже боги) и фортуну (удачу, которую можно «приручить» удачливому смертному). Культовые действия эллинов включали в себя жертвоприношения богам у их алтарей, украшение статуй богов, торжественные процессии и церемонии, пение священных гимнов. Влиятельного жреческого сословия не существовало, жреческие функции исполняли граждане, избранные по жребию (исключение составляли жрецы из наиболее почитаемых святилищ, например, храма Аполлона в Дельфах). Древнегреческий политеизм не препятствовал проявлению свободной воли человека, боги почитались за благодеяния людям (действовал принцип – «я даю, чтобы ты дал мне»), а самим верованиям придавалось меньше значения, чем соблюдению ритуальных обрядов.
   Современные философы различают два типа взаимоотношений человека с божеством:
   • во-первых, это так называемая «культура вины», основанная на чувстве изначальной греховности человека перед богом, его заботе об искуплении уже совершенных прегрешений и избегании новых;
   • во-вторых, «культура стыда», исключающая понятие греха и ориентирующая индивида на соизмерение собственных поступков не с религией, а с принятой в обществе моралью. Примером последней служила эллинская цивилизация, культура которой носила практически секулярный (светский) характер.
   Богатство образов, исключительная яркость и красочность древнегреческой мифологии и религии послужили основой античной литературы и искусства. История греческой литературы начинается с Гомера и Гесиода. Древним грекам человечество обязано появлению театра с его жанрами трагедии и комедии. Античная трагедия (от слова «трагос», т. е. козел, буквально это значит «песнь козла») сформировалась на основе дионисий – праздников, прославляющих бога виноделия Диониса. Участники этих празднеств обычно одевались в козлиные шкуры, предводителем хора был запевала – «корифей». Основоположник трагедии – Эсхил, произведения которого основываются на столкновении двух конфликтных начал («Орестея», «Агамемнон»). Софокл ввёл в действие третьего актера, что позволило показать разные типы поведения героев в одном конфликте («Царь Эдип», «Антигона»). Еврипид в «Медее», «Ифигении в Авлиде» и других своих трагедиях ставит трагического героя перед проблемой морального выбора. Ведущая тема античной трагедии – судьба и её неотвратимость в жизни человека.

     Не думайте, что гордость заставляет меня молчать.
     Но я терзаюсь сердцем при зрелище позора моего.
     Кто, как не я, богам всем этим новым
     Распределил почетные дары?
     Но замолчу о том, что всем известно,
     а про страданья смертных расскажу.
     ………………………………………
     Вот что всего важнее: если кто заболевал,
     Он не имел целящих ни мази, ни питья,
     но погибал за недостатком помощи врачебной;
     Я научил их смешивать лекарства,
     чтоб ими все болезни отражать…

Эсхил. «Прометей прикованный».
   Психологическое, социальное и нравственно-эстетическое воздействие трагедии разработал главный философ Эллады Аристотель (теория катарсиса как очищения от жизненных переживаний). Ему также принадлежит определение искусства как мимезиса, то есть подражания (в отличие от анамненизма (припоминания) Платона).
   «Отцом» комедии считается Аристофан («Плут», «Женщина в народном собрании»). Проблемы, поднимаемые в античной драматургии, были наполнены гражданским звучанием, театр был теснейшим образом связан с жизнью полиса и считался по праву вторым народным собранием.
   К VIII–VI вв. до н. э. относится расцвет древнегреческой лирики (термин произошел от названия музыкального инструмента – лиры, под аккомпанемент которой исполнялись стихи). Выдающиеся лирические поэты Греции – Архилох, Анакреонт, Сафо, Алкей. Все размеры стихосложения, и поныне общепринятые в Европе, сложились в античной лирике и обозначаются греческими терминами (ямб, хорей, амфибрахий и прочие).
   Центрами общественной жизни в Древней Греции были храмы, являющиеся особым типом общественного здания – на площади перед ними проводились народные собрания; в храмовых постройках сложились классические архитектурные ордерные стили – дорический, ионический, коринфский. Наиболее известный храмовый комплекс – афинский Акрополь, его самый большой храм – Парфенон, посвященный богине Афине Деве, построили выдающиеся архитекторы Иктин и Калликрат.
   Основой древнегреческого художественного видения мира была пластичность, то есть чувственная конкретность и зримость образов, поэтому помимо архитектуры значительного расцвета достигла скульптура, представленная такими именами, как Мирон («Дискобол»), Пракситель («Эрот», «Гермес»), Фидий (статуя Афины в Парфеноне, Зевса Олимпийского, считавшаяся одним из семи чудес света) и многими другими (согласно ироничному утверждению Плутарха, в Афинах было больше статуй, чем живых людей).
   К VI в. до н. э. относят возникновение античной философии, которая эволюционировала от чувственно-наглядных представлений о космосе натурфилософов (Милетская школа, Пифагор, Гераклит, Демокрит) к познанию человека (Сократ) и получила свою систематизацию и завершение в трудах Платона и Аристотеля. Появление философии ознаменовало собой зарождение принципиально нового типа мышления – рационалистического, основанного на логике и доказательствах, свободного от религиозной и мифологической трактовок мироздания.
   В V в. до н. э. от философии начали отделяться специальные науки, в первую очередь история (Геродот, Фукидид); география (Страбон) и медицина (представленная поначалу оставшимися безымянными врачевателями).

Возникновение греческой медицины

   Возникновение философии и рационального типа мышления оказало решающее влияние на формирование медицинской науки. Как уже упоминалось нами прежде, практика врачевания известна людям с древнейших времен и целители разных времён и народов накопили большой опыт в лечении болезней, применяя лекарственные средства и даже отдельные хирургические инструменты. Особенно значительными были успехи египетских врачей, у которых, по легенде, обучался сам Гиппократ – самый знаменитый медик Эллады. Однако традиции врачевания, практикуемые жрецами языческих святилищ, куда обращались больные за исцелением, представляли собой синтез преднаучных знаний и магических обрядов.
   Процесс выделения медицины из лечебной магии, начавшись еще в Египте, нашёл своё завершение в Древней Греции. Одна из наиболее известных ранних античных медицинских школ возникла в Кротоне в VI в. до н. э. Ее глава врач-философ Алкмеон первым из греческих врачевателей производил вскрытия тел животных, разработал пневматическую систему медицины, которая впоследствии стала основой древнеримской науки врачевания, и сделал правильный вывод, что органом мышления является мозг. Большой вклад в становление медицины внесли философы-пифагорейцы, которые лечили тело с помощью гимнастики и лекарств, а душу – с помощью музыки. Учения Демокрита, Анаксагора, Эмпедокла и других античных натурфилософов подорвала веру в божественное происхождение болезней, что и послужило важнейшим основанием окончательного отделения медицины от магии и превращения ее в науку.
   Особенное внимание медицинским вопросам среди первых греческих философов уделял Пифагор. Вокруг него в городе Кротоне на рубеже VI–V вв. до н. э. сложился кружок сторонников, в основном юноши из аристократических семейств. По наставлениям учителя они вели особый – пифагорейский образ жизни. Вставали ото сна перед восходом солнца и шли на морской берег встречать рассвет. Делали гимнастические упражнения в роще, обдумывали дела на день, завтракали. На прогулках с учениками Пифагор чаще всего излагал своё учение. Днём все занимались своими личными и общественными обязанностями. Под вечер пифагорейцы сходились снова, чтобы поужинать, обменяться впечатлениями, послушать чтение философских сочинений и прокомментировать их. Как видно, физическое и духовное развитие сочеталось в пифагорейском союзе весьма гармонично.
   «Любым способом следует избегать и отсекать огнём, железом, чем угодно ещё – от тела болезнь, от души невежество, от желудка излишество, от дома разногласие, от города смуту, от всего вообще – неумеренность» – центральный тезис пифагорейской философии и медицины.
   В основе пифагорейского здравоохранения лежали диетика и гигиена тела и духа. Что и когда есть, как чередовать гимнастику, занятия музыкой и учебой – этому в первую очередь учил Пифагор своих последователей. Недаром среди его учеников сразу несколько получили известность как искусные врачеватели: Алкмеон, Каллифонт и Демокед из Кротона (у греков была пословица «Здоровее кротонца»); Икос из Тарента (его советы по ограничению пищи породили поговорку «Обед Икоса», надо полагать скудный); Эмпедокл из Акраганга (автор учения о четырех «стихиях», порождающих всё в природе); Акрон из того же полиса (ему приписывали сочинения «О диете здоровых»); Менестор из Сибариса (чьё врачебное искусство основывалось на хорошем знании ботаники); ряд других.
   Каждый продукт питания, согласно Пифагору, порождает соответствующее состояние души. Отсюда его пищевые рекомендации и запреты. Мясо и вино следовало употреблять в строго дозированных количествах, не всем и не всегда. Варёное предпочтительнее жареного. Удаляясь для молитвы и общения с богами, Пифагор брал с собой заготовленный заранее запас еды и питья: маковые зёрна и кунжут, зелёный лук для выдавливания сока; цветы нарцисса, листья мальвы, ячмень и горох; наконец, дикий мёд. Питьё настаивалось на семенах огурцов, изюме, цветах кориандра, семенах мальвы и портулака. Тёртый сыр смешивался с молоком и оливковым маслом, сдабривался мёдом. По мнению Пифагора, такова была диета Геракла, присоветованная этому герою самой богиней Церерой. В составе этой пищи выделяются мак и мальва (дикая роза), обладающие лёгким наркотическим эффектом, поощрявшим медитацию.
   Основоположником древнегреческой медицины должен быть признан последователь Гераклита и Демокрита Гиппократ Косский, который считал, что причины заболеваний связаны с природными свойствами организма и влиянием среды. В основу лечения он положил так называемый органический принцип, основанный на понимании организма в его целостности. Гиппократ рассматривал болезнь в её развитии, изучал роль климатического фактора, большое внимание уделял проблемам медицинской этики, сформулировав важнейшие принципы взаимоотношений врача и пациента.
   В целом в области эллинской медицины сложились два направления:
   • догматическое – изучающее природу человека и его болезней;
   • эмпирическое – изучение и врачевание конкретных заболеваний. Из практики медицинских школ и народной медицины к III в. до н. э. возникает фармакология (учение о лекарственных веществах). Диокл из Кариста был автором первой книги о лекарствах; вплоть до Нового времени в европейских странах в качестве учебника по фармакологии использовали книгу Диоскуриада.
   Достижения и недостатки античного здравоохранения становятся яснее, если учесть традиционную культуру повседневности греческого народа. Уже в школьной подготовке эллинов, наряду с грамотой и музыкой, большое внимание уделялось личной гигиене, закаливанию, физической тренировке. Спорт выступал непременной основой воспитания мальчиков и юношей (эфебов). Физическая подготовка будущих полноправных граждан полиса – женатых мужчин среди местных уроженцев-греков – имела универсальное назначение. В мирное время здоровый и физически развитый гражданин полиса должен быть крепить его экономическое благосостояние, а также поддерживать разумные традиции общественной жизни (народные собрания, разного рода объединения-коллегии).
   Многочисленные произведения древнегреческого искусства воспевают культ совершенного человеческого тела. На росписи керамических ваз, в сюжетах скульптуры и мозаики преобладали сцены ухода за телом: обливания, растирания, массаж; разного рода спортивных состязаний и тренировок к ним; наконец, боевых схваток.
   Ведь ещё важнее спорта для общего блага было военное дело – защита полиса от внешней агрессии как со стороны варварских народов (вроде персов), так и со стороны других эллинских полисов. Тут требовались как физически крепкие, так и душевно стойкие люди – настоящие воины. Известные исторические эпизоды (вроде подвига 300 спартанцев) наглядно демонстрируют достижения греческой культуры в области воспитания достойных личностей.
   Не случайно в языки всего цивилизованного мира прочно вошли греческие термины «стадион», «арена», «гимназия», «академия», «лицей» и целый ряд других, связанных с ключевыми моментами физического и духовного воспитания.
   Вместе с тем возможности древнегреческой медицины и фармации не следует переоценивать. Хотя эллины в лице их лучших представителей постепенно поднялись до самого порога научной (по античным временам) медицины, но эти достижения так и не стали в древности всеобщим достоянием. Население греческих полисов болело, страдало и умирало от болезней почти точно так же, как и все остальные народы той эпохи. Скорее, греки приготовили идейную эстафету в области медицины и фармации, которую предстояло развивать следующим эпохам мировой и в особенности европейской истории и культуры.

Асклепий – олимпийское божество врачевания

   Точнее говоря, Асклепий в глазах греков не полноправный представитель олимпийского пантеона, а один из культурных героев, которых потомки обожествили в силу их выдающихся способностей и заслуг. Родоначальниками и покровителями многих искусств, включая и медицинское мастерство врачевания, эллины считали полноправных обитателей Олимпа – Аполлона и Артемиду. Первый – музыкант; вторая – юная, но уже опытная охотница. В святилищах, посвящённых этому богу и этой богине, греки чаще всего обращались с мольбами об исцелении от всевозможных недугов.
   Будущий покровитель именно врачей Асклепий согласно мифологической версии родился в результате связи бога Аполлона и нимфы Карониды. (В другом варианте мифологического предания его матерью была Арсиноя, дочь Левкиппа). И ту, и другую Аполлон наказал за измену смертью. Но прежде чем положить изменницу на погребальный костёр, отец вырезал из её чрева живого младенца и отдал его на воспитание мудрому кентавру Хирону. Тот-то и обучил Асклепия тайнам врачевания. В том числе рецептам травяных настоев и прочих зелий. Так что в этом мифе различаются сказочные истоки не только медицины, но и такой её части, как фармация, фармакология. В своём врачебном искусстве ученик Хирона усовершенствовался со временем до такой степени, что решил попробовать воскрешать мёртвых. За этот дерзкий помысел разгневанный Зевс якобы убил Асклепия ударом молнии.
   Печальный итог мифологического предания мог отразить суеверный страх древних людей перед волшебной на их дикарский взгляд мудростью врачевателя. В своём сборнике занимательных историй «Флориды» известный латинский писатель II в. н. э. Апулей более реалистично описывает одно из «чудес», совершённых одним из потомков бога врачевания: «Знаменитый Асклекпиад [из Прусы, в Малой Азии, практиковавший в начале I в. до н. э. в Риме] был одним из самых выдающихся врачей и, не считая одного только Гиппократа, превосходил всех остальных. Он был первым, кто начал применять вино для лечения больных, разумеется, давал это лекарство в нужный момент, определяя его с большой точностью благодаря той внимательности, с которой наблюдал за пульсом, его неправильностями и перебоями. Так вот, однажды, возвращаясь домой из загородного поместья, заметил Асклепиад вблизи городских стен пышный катафалк и множество людей, которые пришли на похороны и теперь огромной толпой стояли вокруг, все такие печальные, в поношенной, грязной одежде [в знак траура]. Врач подошёл поближе, чтобы… узнать, кого хоронят, так как на все свои вопросы не получал никакого ответа, а может быть, и для того, чтобы посмотреть, нельзя ли извлечь из этого случая чего-нибудь полезного для своих занятий. Но, право же, судьба сама ниспослала его человеку, лежавшему на погребальных носилках и разве что только не сожжённому. Уже все члены этого несчастного были осыпаны благовониями, уже лицо его смазали душистой мазью, уже омыли и умастили труп и почти закончили все приготовления, когда Асклепиад, осмотрев его и внимательно отметив некоторые симптомы, снова и снова ощупывает тело человека и обнаруживает, что в нём теплится жизнь. Немедленно он восклицает: „Этот человек жив! Гоните же прочь факелы, прочь огни уберите, костер разберите, поминальные яства с могильного холма на стол перенесите“. Тем временем поднялся говор: одни утверждали, что на этого врача можно положиться, другие вообще насмехались над медициной. Наконец, несмотря на протесты близких, которые, вероятно, не хотели упускать наследства из рук или, может быть, всё ещё никак не могли поверить Асклепиаду, врачу удалось добиться для мёртвого краткой отсрочки и, вырвав его таким образом из рук могильщиков и словно вернув из преисподней, доставить снова домой. Тут он немедленно восстановил ему дыхание, и с помощью каких-то лекарств немедленно вернул к жизни душу, скрывавшуюся в тайниках тела». [10 - Апулей. Апология, или речь в защиту самого себя от обвинения в магии. Метаморфозы в XI книгах. Флориды. М., 1959. С. 350–351.]
   Всё асклепиево семейство имело отношение к облегчению телесных и душевных страданий. Супруга олимпийского покровителя врачевания Эпионе, то есть «болеутолительница». Сыновьями Асклепия греками считались Подалирий и Махаон, которые, напомним, в гомеровском эпосе фигурируют как умелые врачи среди войска, осаждавшего Трою. Их специализация – военно-полевая хирургия и терапия, помощь раненым. Среди нескольких дочерей Асклепия – Гигиея (римская Гигиена, символ здоровья) и Панакея (Панацея, то есть «всецелительница»), в свою очередь искусные врачевательницы.
   Атрибутом Асклепия была змея (а то и пара змей). В посвящённых ему храмах змей на самом деле держали – считалось, что именно они принимают приношения благодарных пациентов. После того, как Зевс взял своего земного потомка в заоблачную высь Олимпа, первый в мире врач превратился в небесное созвездие Змееносец, согласно тотемному символу древней медицины. С тех пор змея выступает своего рода гербом медицины, логотипом аптеки. Среди её символических коннотаций (значений) – и вечно возрождающаяся сила земли; и целебность яда, взятого в правильной пропорции.
   В мифологическом сознании греков Асклепий считался ипостасью своего родителя Аполлона. Некоторые храмы посвящались им совместно. В лице покровителя врачевания типичная для античной мифологии ситуация – передача божественных полномочий детям богов – героям, которые так или иначе нарушали установленную олимпийцами гармонию мира. За это боги покарали их смертью (вспомним ещё судьбу Геракла, Ахилла и тому подобных персонажей), но взяли к себе на Олимп.
   Римляне переименовали божество врачевания в Эскулапа, но сохранили его образ точно так же, как это они сделали с другими богами греческого происхождения. Культ Эскулапа сосредоточился в III в. до н. э. на одном из островов Тибра, где римлянами был построен храм, куда, между прочим, поселили привезённую из Эпидавра змею.
   Мифологический змей, чьим символом выступали в древности настоящие змеи, был связан с общим средиземноморским культом матери – Земли. Змеи – существа хтонические, то есть изначально земные. Земля порождает людей, а также средства поддержания их здоровья и благополучия, включая средства исцеления от болезней.
   Как и во всех остальных сферах жизни, живописная мифология эллинов переросла во вполне реальную и весьма эффективную для своей эпохи практику их жизни и деятельности.

Храмовые больницы в честь Асклепия – асклепионы

   В различных местностях Греции получают известность святилища, посвящённые тем или иным богам и героям древности. Так, в Лебадее чтили Трифония, в Оропе – Амфиарая и т. д. Однако врачующая функция для них была, что называется, побочной, одной из многих благодатных задач. Но уже примерно с VII в. до н. э. богом именно врачебного искусства становится Асклепий. Посвящённые ему храмы с тех пор во множестве распространяются по всей Греции и её заморским владениям. В качестве пунктов паломничества хворых и убогих эти святые места не имели себе равных по числу посещений и жертвоприношений.
   Самым знаменитым святилищем «медицинского профиля» стал храм в одном из древних городов Эллады – Эпидавре. Здесь согласно легенде некогда и был похоронен покровитель врачевания Асклепий. Этот храм – один из самых больших и дорогих по отделке сооружений всей Греции – находился в самом центре полиса. Вокруг храма располагались помещения для приезжих, общественные сооружения – театр, стадион, ипподром. Экология здесь была не слишком хороша – пресную воду приходилось привозить издалека, долина находилась чуть выше уровня моря. Однако вера в Асклепия привлекала сюда со всех концов Греции множество пациентов, которые добирались сюда и пешком, и в повозках, и верхом. Особенный наплыв наблюдался в праздничные дни, посвящённые божеству врачевания.
   Жрецы бога Асклепия, разумеется, выступали и в роли врачевателей. В состав религиозных церемоний входили обмывания, купания, пост, а также, конечно, молитвы и жертвоприношения. Подготовленных таким образом и физически, и психически пациентов подвергали ключевой церемонии – ритуальному сну («энкоймесис») в храме. К нему примыкало помещение, называемое «абатон» и разделенное на множество отдельных комнат. Здесь пациенты проводили ночь, переживая надежду на исцеление. Если таковое не наступало через несколько ночей, жрецы просили пациентов пересказать им свои сны. Они истолковывали их как волю самого обожествленного Асклепия, из которой и следовали те или иные медицинские советы. За несколько веков подобной практики представители жреческой касты накопили неплохие эмпирические знания о человеческом теле и духе, разных типах заболеваний, лекарственных препаратах и процедурах, так что их советы пациентам, их фармакологические и прочие врачебные средства довольно часто давали нужный эффект. Сам по себе сон полезен при многих недугах, особенно нервно-психических расстройствах. Не исключено, что снотворный эффект жрецы усиливали гипнозом и специальными снадобьями.
   «Козырным номером» здешних жрецов выступали вотивные (жертвенные) таблички из мрамора, на которых были высечены описания чудесных исцелений, совершенных Асклепием. Археологические раскопки в Эпидавре принесли ученым множество таких «каменных книжек». Их заказывали и оставляли в библиотеке асклепиона на самом деле или якобы исцеленные с помощью жрецов просители. Вот образец такого рода текстов: «Амброзия из Афин, слепая на один глаз, искала помощи у бога; после нескольких дней, проведенных на его родине, она, не прозрев, стала насмехаться над рассказами об исцелениях. Проходя по святилищу, она уверяла всех, что невозможно вылечить хромых и слепых с помощью вещих сновидений. Однако и ей был дарован вещий сон. В нем к ней явился бог и обещал исцелить её недуг, но при условии, что исполнит обет и преподнесет храму в дар серебряную статуэтку свиньи – на память о ее глупости. Высказав это, бог вынул у нее из глазницы слепое око и влил туда бальзам. Наутро она проснулась и прозрела».
   Ещё пример для иного диагноза: «Человек с язвой в желудке. Во сне он увидел лицо бога. Тот будто бы приказал его слугам схватить хозяина и крепко связать. Те так и сделали, привязав больного к дверному кольцу. Тогда Асклепий разрезал ему живот, вырезал язву и зашил разрез. После чего больного развязали. Встал с постели он совершенно здоровым. Однако пол на том месте оказался залит кровью».
   Историки греческой культуры предполагают, что жрецы по ночам вполне могли инсценировать визиты «бога» к пациентам. Врач в маске и одеянии Асклепия, по всей видимости, и совершал с помощью помощников те или иные медицинские манипуляции: втирал глазную мазь или даже делал полостную операцию. В отдельных случаях целительное воздействие могли оказывать эмоциональные переживания, потрясения, пережитые гостями асклепиона с помощью искусных «режиссёров» – жрецов. Например, некий Никанор сильно хромал и едва мог передвигать с помощью костылей. Пока он сидел вечером в асклепионе, готовясь к ритуальному сну, какой-то мальчишка вырвал у него костыль и убежал с ним. Несчастный хромец устремился за обидчиком – и его хромота прошла…
   Другая табличка рассказывает о пришельце из Вифинии, страдавшем подагрой. Когда он добрался до святилища Асклепия, его за ногу ущипнул до крови гусь. Нога сразу же перестала болеть!.. Перед нами что-то вроде шоковой терапии.
   Ещё один пациент, некто Агестрат, жаловался на головную боль и бессонницу. В храме Асклепия ему помогли заснуть. Во сне к нему явился Асклепий, который избавил его от мигрени, раздел и поставил в позу кулачного бойца на арене… Проснувшись, он почувствовал себя здоровым, а вернувшись домой, приступил к спортивным тренировкам. Через какое-то время стал чемпионом Немейских игр по панкратиону – кулачному бою, прообразу нашего бокса.
   Благоприятные эпизоды рекламировались на новых и новых табличках, о неудачах в лечении умалчивали. Часть врачебных воздействий совершалась днем, но якобы по запомненным во снах приказаниям бога. Гонорары за лечение брали по средствам пациентов. У состоятельных больных просили подарить храму модель исцелённого органа, выполненную из серебра, золота, слоновой кости. Подражая богачам, бедные пациенты делали такие же модельки из глины. Общее количество таких даров тоже повышало медицинский авторитет храмовых лекарей.
   Кроме табличек, археологи обнаружили в руинах Эпидавра множество медицинских инструментов, прежде всего хирургических: ножи (включая ланцеты), иглы для сшивания ран, крючки для удаления из них инородных тел, зубные щипцы, шприцы, долота, шпатели, зонды и т. д.
   Раз в пять лет в Эпидавре проводились особенно масштабные торжества в честь Асклепия, своего рода религиозно-медицинские «олимпиады» по врачеванию недугов и утешению страждущих.
   Храмовые лечебницы Греции демонстрируют нам самый высокий, пожалуй, уровень развития народной медицины. Всё, что можно извлечь из сугубо прикладного наблюдения за разными недугами, без изучения их настоящих причин и внутренних механизмов, эллинские жрецы применяли в своей лечебной практике. Однако настоящая перспектива развития научной медицины лежала в стороне от религиозной традиции.

Религия и медицина Эллады

   Итак, храмовая медицина стала особой ветвью древнегреческой медицины. По сравнению с сельскими знахарями и городскими лекарями врачи при храмах и святилищах пошли дальше в понимании болезней и способов избавления от них. Однако не жрецы, а только представители профессиональной, но в принципе светской медицины прославили Элладу и в данном отношении. Ведь заклинания и амулеты во все времена обладают только психотерапевтическим действием, очень разным по эффективности для разных по характеру и состоянию здоровья людей. У греческих поэтов классической эпохи мы неоднократно встречаем насмешки над шарлатанством жрецов-целителей. Однако в древности вера в богов была, наверное, несравненно сильнее, чем в наши дни. Поэтому даже у просвещённых для своей эпохи греков сочетание нехитрого набора лекарственных снадобий с интенсивной психотерапией давало при целом ряде заболеваний диагнозов какой-то целебный эффект. Недаром сам Гиппократ родился на острове Кос, где тоже находился один их храмов-больниц в честь Асклепия.
   С эпохой «отца медицины» и его последователей – гиппократиков – связан очень важный этап в истории взаимоотношения религии и медицины. Передовые врачи Греции открыто выступили против простонародных суеверий, зачастую мешающих правильному лечению больных. В гиппократовом трактате «О благоприличном поведении» врача среди многих других наставлений этому последнему значилось «отрицание суеверного страха перед богами». Именно из данного тезиса следовал логически афоризм, популярный до сего дня: «Ведь врач-философ равен богу». Подразумевается: по своим возможностям защитить многих пациентов от болезни и смерти.
   Уточним, что чистого атеизма как отрицания богов вообще античность ещё не знала. Свободомыслие в вопросах веры состояло в ограничении компетенции божеств, критике слепой веры во что-то потустороннее. Подобную позицию хорошо передает позднейший афоризм, призывающий не молиться зря о немедленном исцелении; лучше просить богов послать тебе опытного врача.
   Расцвет врачебной практики жрецов в асклепионах приходится на V в. до н. э. С началом IV в. особую популярность приобрело святилище Асклепия на острове Кос.

Асклепия на острове Кос – родине Гиппократа (Эмпирическая школа врачевания)

   С Эпидавром соперничало по медицинской популярности святилище на острове Кос. Первые сведения о нём относятся примерно к 584 г. до н. э., когда к самому известностному оракулу Греции в Дельфах обратились представители города Коса. В их военном отряде, осаждавшем город Киррос, вспыхнула эпидемия. Оракул (с помощью дельфийских жрецов) указал на двух косских врачей – Небраса и его сына Хрисоса. Те откликнулись на приглашение и успешно выполнили свою миссию, погасили заразу в армии.
   Здешние доктора считались потомками Асклепия и назывались асклепиадами. Вероятно, сначала это могла быть действительно большая патриархальная семья, большинство членов которой занимались лечением. Знания и навыки передавались по наследству из поколения в поколение. Через какое-то время повышенный спрос на их услуги мог быть удовлетворен только приёмом в состав врачевателей учеников со стороны. Так асклепиады стали своего рода профессиональным цехом или сословием врачей. Однако идея родственности их между собой осталась, превратилась в особую коллегиальность (корпоративность) докторов, уже независимую от их семейных, национальных, возрастных и прочих различий.
   Не случайно именно Кос был родиной Гиппократа – самого знаменитого врача античности, по праву получившего титул отца медицины. Асклепия в Косе была шагом вперёд по сравнению с эклектичным (религиозно-лечебным) Эпидавром. Она располагалась в часе езды от порта, на склоне горного хребта, примерно на высоте 100 метров над уровнем моря. Это географическое положение обеспечивало свежий воздух, но без пронзительных ветров, чистую родниковую воду. Вода из горного источника отсюда попадала в трубы водопровода, ведущие ко всем зданиям асклепии. Удобные помещения для приёма и госпитализации пациентов отмечены на плане косской асклепии, составленном в III в. до н. э.
   Косские врачи не увлекались теоретическими размышлениями относительно общих причин болезней. Им было ясно, что состояние здоровья человека зависит от сочетания природных сил организма и внешних условий его жизни. Болезни – отнюдь не кара богов, а нарушение природного равновесия. Они старались опытным путем подобрать наиболее эффективные приёмы и средства врачевания. Ценили больше всего природный артистизм, удачливость и сметку «кандидатов в доктора». С такой точки зрения, врачом надо родиться. Медицина – прежде всего искусство, а не отвлеченное от практики знание философского типа. Эта школа греческой медицины именуется историками эмпирической, т. е. прикладной, опытной.

Книдская медицинская школа: догматическая

Хотя врачебный центр в Книде был похож на косский по своей организации и порядку работы, представители книдской школы стремились к некоторой теоретизации своего ремесла – они постарались придать медицине характер науки о здоровом и больном организмах. Разумеется, науку не в современном, а в античном смысле этого слова. Имеются в виду умственные построения, спекулятивные соображения о том, как устроен организм, отчего он заболевает и каким образом возможно обратить болезнь вспять, вернуть здоровье. В этом смысле данную школу именуют догматической (в смысле опоры на общие принципы лечения). Именно с Книда пошло представление о накоплении вредных веществ в определённых частях тела как причине многих болезней терапевтического профиля. Разница заболеваний даже одного и того же органа объяснялась книдскими врачами различиями этих самых вредных веществ. Эта схема, с одной стороны, помогла сделать медицинскую диагностику более конкретной и точной, но с другой – имела небезопасную тенденцию отделять болезнь от больного, который, как известно, далеко не всегда точно совпадает с широкими рамками понятия о болезни.
Тем не менее отдельные представители книдской школы получили заслуженную известность как виртуозы своего дела. Это великие современники Гиппократа – Эйфирон и Ктезий (V в. до н. э.).

Методическая школа (оздоровление образа жизни пациентов)

   Третью, промежуточную школу греческой медицины попытались занять врачи, составившие школу, получившую название методической (по стремлению воздействовать на организм изменением всего образа жизни пациента по особым методикам). Основателем методической школы считается Асклепиад из Прусы, что в Вифинии (I в. до н. э.). Не врач, а преподаватель риторики, он стал подрабатывать тем, что лечил некоторых пациентов по собственной методике. В ней сочетались дальние прогулки (нынешний курортный терренкур), специальная диета, массаж, купания в холодной воде, парные бани, ванны, сон в раскачивающихся гамаках. Подобными приёмами Асклепиад снискал себе большую популярность, которую засвидетельствовали Плиний Старший, Апулей и другие античные писатели. Похожие методики у группы их горячих поклонников, по сути своего рода секты, встречаются и сегодня (небезызвестный Порфирий Иванов и т. п.), когда научная медицина ушла далеко вперёд, но всё же не нашла и не найдет панацею. Будучи ранним сторонником всяческой натуропатии, Асклепиад осуждал чрезмерное применение лекарств, предпочитая во многих клинических ситуациях апеллировать к психике и иммунитету пациентов (как сказали бы сейчас).
   В такой позиции были и есть своя сильная и слабая стороны. Конечно, питьё лекарств не только помогает, но и вредит организму, но многих заболеваний без этого не преодолеть. Чаще всего лечение в духе этого самого Асклепиада требуется тем, кто склонен лечиться, ещё толком не заболев. Такие личности испытывают неприязнь к официальной медицине, преувеличивая ее недостатки и превознося медицину народную, вредные последствия которой ими же недопонимаются. Как правило, это прирожденные эгоисты, которые свое драгоценное здоровье ставят выше всего на свете, даже здоровья и благополучия близких. Реформаторы людского поведения во имя здоровья встречаются во все времена и везде. Им навстречу и пошёл наблюдательный Асклепиад, до сих пор идут его позднейшие последователи, с выгодой для себя врачующие здоровых по сути, но мнительных, праздных людей.
//-- * * * --//
   При всей разнице народной, религиозной и профессиональной разновидности античной медицины и фармации, многое их объединяло – от веры в богов никто из греков (кроме отдельных философов) не отказывался, только пропорция заклинаний и рационального знания была разная.
   Сочетание разных путей в лечении болезней и подборе лекарственных препаратов с тех пор стало традицией европейского здравоохранения.

Античная философия и медицина

   Греция – родина европейской философии. Именно здесь появились мыслители, пробовавшие определить первоначало всего сущего, а именно материю (лат. – вещество); открыть всеобщий закон мироздания (логос). Кроме космоса в целом, отдельные греческие мыслители задумывались о сущности биологической жизни. Это оказалось очень полезно для становления научной медицины. Пифагор полагал, что все живые существа происходят из неких семян. Алкмеон из Кротона начал производить вскрытия животных, чтобы изучить устройство организма. Мозг он признал центральным органом душевной активности. Анаксагор пробовал рассекать мозг трупов. Самые острые заболевания он объяснял проникновением желчи в кровь. Несколько патофизиологических догадок принадлежит Демокриту. Кроме его знаменитого учения об атомах и пустоте, мыслитель из Абдер объяснял воспаления органов и тканей скоплением слизистых веществ, бешенство животных – воспалением нервов.
   Многие греческие философы как архаичного, так и классического периодов пробовали свои силы в медицине. Подобная энциклопедичность была в духе ранней античной науки. Основателем Сицилийской врачебной школы считался Эмпедокл из Акраганга (около 495–435 гг. до н. э.). Известен он стал прежде всего как автор очередного варианта досократической натурфилософии. Сохранились фрагменты его сочинения «О природе». В отличие от предшественников, он признавал не одну-единственную, а несколько субстанций, сочетание которых в разных пропорциях и порождает все вещи, а именно – огонь, воду, воздух, землю. Перед нами прообраз атомизма, а еще ближе – средневековой алхимии. Как врачу, ему приписывали спасение города Селиунта от начавшейся вспышки эпидемии.
   Произведения, которые традиция приписала Гиппократу, в чём-то полемизируют со взглядами философов своего времени, а какие-то идеи прямо или косвенно у них заимствуют. О связи греческой медицины с философией ещё ярче свидетельствует стилистика соответствующих сочинений. Одни трактаты Гиппократа демонстрируют стремление к технически точной прозе, совпадая в этом с произведениями Аристотеля, где поэтическая форма отбрасывается ради научной строгости. Другие части Гиппократова корпуса выдержаны в лучшей традиции античной софистики и риторики, нанизывая разного рода аргументы на идейную ось железной логики.
   С другой стороны, медицинские взгляды самых передовых греческих врачей не могли преодолеть общей особенности античного мировоззрения – восприятия космоса как законченного целого, устроенного богами гармонично раз и навсегда. Смертные люди способны постигать божественный замысел, открывать тайны космоса, но никто не в силах переделать мироустройство. В рамках такого миросозерцания не было места экспериментальному испытанию природы, с помощью которого только и возможна настоящая наука. Отсюда попытки представителей античной медицины заниматься анатомированием так и не привели к систематическому объяснению устройства организма. Отдельные верные заключения анатомо-физиологического свойства тонули в массе предубеждений и незнания по тем же самым вопросам. Как Птолемей считал Землю центром Вселенной, так и греческие философы и врачи не могли разобраться в том, за что отвечает в организме сердце, а за что мозг.
   Европейской культуре предстояло пройти несколько огромных цивилизационных ступеней, чтобы сделать из медицины и фармации вполне естественные науки. Но первые шаги на этом в принципе верно направленном маршруте сделали именно эллинские мудрецы. К их числу по праву причисляют и основоположника мировой научной медицины Гиппократа.

Гиппократ – «отец» европейской медицины

   Хотя Гиппократ происходил из малоазийского Коса, в его медицинском наследии сочетаются лучшие традиции врачей и этой его родины, и соперничавшей с ними книдской школы. Именуя его «отцом медицины», историки этой последней имеют в виду, что именно он, с одной стороны, обобщил лучшие достижения и традиции многих поколений своих предшественников, а с другой – поднял медицинские представления и рекомендации на гораздо более высокий уровень.
   А главное, только при нём, с его активным участием врачебные представления окончательно отделились от мифо-религиозных догм. Для Гиппократа болезнь – это состояние организма, момент его жизни, вызванной изменениями её материального субстрата, а вовсе не волей божества или злого духа. Объяснения жреческой медицины античного периода гиппократики отвергали.
   Гиппократ происходил из «рода» асклепиадов, его отец Гераклеид был опытным врачом. Они якобы происходили от сына Асклепия Подалирия и могли посчитать десятки поколений своих предков. Гераклеид будто бы стал первым учителем сына, родившегося, согласно традиции, около 460 г. до н. э. Освоив достижения косской школы, Гиппократ отправился в путешествие по различным областям Греции. Там он получил возможность общения со многими выдающимися современниками – вроде натурфилософа Демокрита, ритора из числа софистов Горгия, гимнаста Геродика из Селимбрии. Не исключено, что жажда медицинских знаний заносила его и в Северное Причерноморье, в тамошние греческие колонии. Во всяком случае в его сочинениях есть сведения очевидца о скифах, их образе жизни и приёмах лечения. Став полноправным врачевателем, Гиппократ поработал в разных полисах – на своей родине, на острове Кос, в Афинах, наконец, в Фессалии, в городе Ларисе (где якобы и был похоронен). Умер Гиппократ вроде бы в 370 г. до н. э.
   Уникальные сведения о Гиппократе дошли до нас в составе некоторых из диалогов Платона. В диалоге «Протагор» главные его герой – Сократ пересказывает свою беседу с юношей по имени Гиппократ (дословно: укротитель коней – нередкое среди эллинов имя, особенно среди аристократии). Сам Платон был лет на 30 моложе исторического Гиппократа. Из упомянутого произведения выясняется, что этот Гиппократ столь же знаменит, как великие скульпторы Поликлет и Фидий. А в диалоге «Федр» Гиппократ фигурирует уже как врач, чьи рассуждения о природе и человеке интересны философам.
   Первые античные биографы великого врача писали о нём лет двести после его кончины. Поэтому многие детали его жизни и судьбы или недостоверны, или совсем уж явно вымышленны позднейшими комментаторами его сочинений. Несмотря на то, что с ними работали многие выдающиеся текстологи-античники, в корпусе его произведений – так называемом «Кодексе Гиппократа» трудно отличить его личное авторство (или редакторство) от трудов каких-то иных медиков того времени. Среди 72 произведений, составляющих данный корпус текстов, встречаются самые разные по стилю и по содержанию. «Часть текстов написана техническим языком и направлена на точную фиксацию медицинского факта. Есть произведения, в которых излагается взгляд врача на общие закономерности и влияние внешней среды на здоровье человека. Наконец, сюда же входят и речи, построенные по всем правилам риторического искусства; в которых защищаются взгляды медиков от того, что предлагает философская доктрина» [11 - Казанский Н. Н. Гиппократов корпус и его значение для современного гуманитарного знания // Труды Отделения историко-филологических наук РАН / Отв. ред. А. П. Деревянко. М., 2005, с. 508–509.] того времени. Отдельные части этого сборника могли принадлежать даже конкурентам косской школы – врачам с острова Книд. Часть собранного Гиппократом или приписанного ему прямо заимствовано у авторов-немедиков.
   В составе «Собрания гиппократических сочинений» выделяются:
   • «О древней медицине» (цель и задачи врачебной деятельности),
   • «О воздухе, воде и свойствах местности» (экологические факторы здоровья и заболеваний);
   • «О прогностике» (путь распознавания болезни; соотношение между отдельными симптомами заболевания и прогнозом о его дальнейшем течении);
   • «Об эпидемических заболеваниях» (в нескольких книгах, не в современном смысле слова «эпидемия» как инфекционное заболевание, а просто широко распространенные среди народа (демоса); например, лихорадки, чахотка, простуда, параличи и т. д.);
   • «О диете при острых болезнях»;
   • «О переломах костей»; «О вывихах», «О ранах головы», «О вправлении суставов» (все хирургического профиля);
   • «Афоризмы» (относительно самых разных казусов в работе врача).
   Начало «Афоризмов» гласит: «Жизнь коротка, искусство [овладеть своей профессией] долго (вечно); удобный опыт скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен употреблять в дело всё, что необходимо, но и больной, и все окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности».
   Практическая сторона гиппократовой медицины явно превалирует над теоретической. Это соотношение не просто отражает возможности античного знания, но прежде всего представляет принципиальную установку данной школы. Медицина тут прежде всего искусство, обусловленное личными способностями и опытом конкретного врача. Тот должен трезво осознавать пределы своей борьбы с природой болезни и стараться не выходить за эти границы.

Заповеди медицинской морали

   «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственном моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство.
   Почитать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать в его нуждах.
   Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения любого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертоносного средства и не покажу пути для подобного замысла. В какой бы дом я ни вошёл, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всего злонамеренного и пагубного.
   Что бы при лечении, а также и без лечения я ни увидел или ни услышал касательно жизни людей из того, чего не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной.
   Мне, нерушимо выполняющему эту клятву, да будет дано счастье в жизни и во врачебном искусстве и слава у людей на вечные времена. Преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».
   Хотя этот или похожий текст связывается теперь с именем Гиппократа, вряд ли именно он был её автором. Похожие обещания должны были давать представители врачебного сословия не только предшествуюших гиппократикам поколений у греков, но и у соседних с ними народов. В школе Гиппократа, как видно, эту присягу отредактировали, систематизировали. В дальнейшем обещание врача честно исполнять свои обязанности неизменно и повсеместно связывают с именем Гиппократа потому, что он обобщил лучшие достижения античной медицины – фундамента медицины современной.
   Отсюда следуют основные этические заповеди, заложенные в гиппократов кодекс:
   • прежде всего стараться не вредить организму пациента (primum non nocere);
   • не становиться стяжателем, который ставит свои доходы от лечения выше интересов пациентов, начинать общение с пациентом с размеров платы за лечение «вредно для больного», предостерегал Гиппократ, иногда подобает лечить даром, в особенности чужестранцев и бедняков;
   • проявлять сдержанность, подавая окружающим пример взвешенного отношения к людям и событиям; «работать спокойно и умело, скрывая от больных многие сомнения; приказывая с весёлым и ясным взором то, что следует делать, и отвращая больного от его неуместных пожеланий с настойчивостью и строгостью»;
   • прислушиваться к своей совести, принимая решения относительно больных;
   • соблюдать чувство собственного достоинства, которое повышает авторитет врача среди окружающих;
   • быть постоянно готовым оказать свои профессиональные услуги тем, кто в них нуждается;
   • выглядеть опрятно – «держать себя чисто, иметь хорошую одежду и натираться благоухающими мазями, ибо все это чаще всего приятно для больных»; ведь «те, кто сами не имеют хорошего вида в своем теле, у толпы считаются не могущими иметь правильную заботу о других»;
   • осмысливать свой и своих коллег опыт лечения, чтобы использовать прецеденты прошлой медицинской практики для ее усовершенствования в настоящем и будущем.

Терапевтическая практика в школе Гиппократа

   В целом метод Гиппократа состоял в том, чтобы ставить диагноз и затем лечить больного, исходя из возможного учёта всех условий его жизни, внимательного наблюдения над течением болезни. При этом мистические соображения вроде козней демонов, дурного сглаза и т. п. отметались как суеверия. Формально воля богов гиппократиками не отрицалась, но на процесс диагностики и врачевания таковая не влияла. Они старались принимать в расчет климатические условия, в целом природную среду обитания тех или иных пациентов (упомянутый трактат «О воздухе, водах и почвах» – зародыш экологического направления в современной медицине). К числу оздоровительных либо вредоносных факторов в школе Гиппократа относили времена года, температуру воздуха, свойства воды и почвы в данной местности, а также возраст человека, рацион его питания, в целом образ жизни, наследственную склонность к определённым страданиям.
   Но главное в этом историческом варианте медицины, так сказать ее практическая философия, состояла в том, чтобы помочь организму, его естественным силам победить вредоносные причины заболевания. Представители гиппократовой школы предпочитали госпитализировать внушающих мало-мальское опасение пациентов – таковые должны были лежать во врачебном помещении, принимать лекарства и процедуры под постоянным наблюдением врача и его помощников. Перед нами в полном смысле слова клиническая медицина, по сути дела впервые возникшая в истории культуры.
   Размышления о природной сущности болезни здесь находятся на втором плане. Если такие теоретические представления могут подсказать врачу тактику его действия в каком-то определенном случае, что хорошо; но главное – в осмыслении каждого отдельного случая заболевания. В таком подходе в работе врача есть момент исторически оправданной истины, а есть момент стратегического заблуждения. Если вдуматься, то первого больше, чем второго. Гиппократу и его последователям, причём во многих и многих поколениях, было ясно, что понять внутреннюю сущность болезнетворного процесса им объективно не было дано. Для этого потребовались эпохальные открытия в биологии, физиологии, химии, биохимии, микробиологии и очень многих других отраслях вполне научного естествознания. Такие возможности наступили в лучшем случае в позапрошлом, прошлом веках, а по многим медицинским проблемам пока ещё не наступили и в начале текущего XXI столетия. Но во все минувшие времена врачам приходилось лечить пациентов, причем во всё возрастающем количестве и разнообразии нозологий. Разрыв между медицинской практикой и медико-биологической наукой вполне логично обусловил практицизм врачебной философии Гиппократа. А кроме такого прагматического историзма, необходимо отметить, что и в прошлом, и в настоящем, и в сколь угодно отдаленном будущем никакая самая совершенная наука не объяснит, какое именно сочетание множества самых разных причин приведет одного пациента к исцелению, другого к фатальному исходу. Ведь наука по определению своих задач отвечает за общее, принципиальное, закономерное. А практика, та же клиническая медицина, обречена постоянно сталкиваться с частным, уникальным, непредсказуемым. Гениально осознавая, предвидя всё это, Гиппократ советует своим коллегам на многие поколения вперед: не увлекайтесь теоретизированием, копите личный опыт у постелей больных. Впрочем, это занятие вовсе не возбраняет врачу размышлять над общими причинами и следствиями болезней, но только потом, после того, как мы сделали всё, чтобы помочь нашему сегодняшнему пациенту. По здравому размышлению эта формула поведения врача во все времена.
   Однако у изложенного и положительно оценённого нами подхода имелось еще одно в целом отрицательное последствие: здоровый человек интересовал Гиппократа и его последователей гораздо меньше больного. С гиппократовых и вплоть до самых современных времен патология интересовала представителей медицины куда больше нормы. В такую антинаучную ситуацию свою весомую лепту вносила религия, сначала языческая, а затем христианская, запрещавшая анатомировать трупы и вообще экспериментировать на живом.
   Поэтому врачи школы Гиппократа и их преемники ещё очень много поколений спустя лучше всего были знакомы со строением скелета, положением связок и суставов, которые можно изучить на трупах, причём не только людей, но и животных; но почти совсем не понимали устройство внутренних органов, прежде всего мозга, всей нервной системы, а также сосудов и в целом мышц. Кое-что об этой «начинке» скелета могла сказать врачам хирургия, но обобщение такого эмпирического опыта заняло многие века.
   Если анатомия у гиппократиков оставалась в зачаточном состоянии, физиология, вполне понятно, – почти в нулевом. Из этой ситуации они нашли вполне логичный выход, в очередной раз продемонстрировав гений древних греков: именно от Гиппократа пошла такая умственная конструкция клинической медицины, где истинные соображения сочетались с допущениями метафорического плана. Для практической медицины такая ситуация не устарела даже после того, как в новое и новейшее время реальная этиология объективно учла генетические, экологические, микробно-вирусные причины болезней. Но выдвинутый в наши дни на первый план мультифакториальный подход в профилактике, диагностике и клинике вернул познавательную ситуацию в медицине к столь высокому уровню проблематичности, которая заставляет вспомнить о Гиппократе и его непосредственных сторонниках.
   Причины большинства болезней Гиппократу видятся в различных внешних условиях: плохое питание, испорченная вода, вредные профессиональные нагрузки, несбалансированный образ жизни в целом, нездоровый климат, прежде всего колебания температуры, ядовитые испарения почвы. Все эти факторы действуют на разные организмы неодинаково. Одни люди склонны к одним болезням, другие – к другим. «Кодекс» упоминает «наследственное предрасположение» к определённым заболеваниям.
   Гиппократ воспринял и закрепил своим авторитетом характерное для предыдущих медицинских школ Греции представление о «соках организма», которые могут смешиваться между собой правильно (здоровье) или неправильно (разные заболевания). На роли этих «соков» (humores), внутренних жидкостей античные медики примеряли кровь, слизь, желчи – светлую и тёмную. Соки эти служат проявлениями первичных начал всей природы – тепла, холода, сухости, влажности.
   Именно на эту классификацию опиралась позднейшая (позднеантичная и средневековая) типология четырех темпераментов:
   • сангвиники (лат. sangius – кровь);
   • флегматики (греч. phlegma – слизь);
   • холерики (греч. choli (желтая) – желчь);
   • меланхолики (греч. melaine choli – черная желчь).
   Эта теория отчасти получила экспериментальное подтверждение при изучении процессов возбуждения и торможения в центральной нервной системе и конкретизирована физиологами и психологами XX в.
   Позднее, уже в Новое время на основе этой гиппократовой концепции сформировалась так называемая гуморальная теория заболеваний, которая, таким образом, насчитывала более двух тысячелетий. Отказались от этой умозрительной теории только под конец XIX в.
   Учение гиппократиков о ходе течения болезней, прежде всего лихорадочных состояний, выделяло три фазы. На первой, как результат действия вредного начала, «соки организма» становятся более едкими. В результате этого едкими становятся и выделения из организма – пищеварительные, из носа и рта. Второй этап заболевания состоит в том, что отравленные «соки» как бы «свариваются», превращаясь в жидкость с ненормальными свойствами. Повышается температура тела, из крови получается гной. На третьем отрезке организм стремится выделить испорченные соки вон из себя – с потом, мочой. Эту кульминацию заболевания греки именовали кризисом, что дословно и означает «выделение». Заключительный этап может завершиться довольно быстро, за несколько часов; а может продлиться надолго, по мере растворения вредных веществ.
   Обобщая свои многочисленные наблюдения над разными клиническими ситуациями, гиппократики стремились уточнить, сколько дней длится обычно каждый из этапов той или иной болезни. Числа 4, 7 и 21 встречаются в их клинической хронологии чаще всего. Здесь, пожалуй, можно усмотреть рецидив магического мышления, поскольку кульминации и исходы острых заболеваний, как правило, не подчиняются таким простым расчётам.
   То, что впоследствии назвали иммунитетом организма, греки именовали его «природой» (физис), вполне разумно полагая, что именно от этого зависит наступление болезни и дальнейшее выздоровление либо гибель организма. Школа Гиппократа стояла на том, что сам организм должен приводить себя в норму, а врач только помогает этому процессу; варьирует направление этого действия.
   Результатом изложенного понимания биологической патологии для гипократиков явилось их повышенное внимание к строго индивидуальному анамнезу каждого больного. Систематика симптомов тут не имеет себе равных в медицинских традициях древности да и средневековья. Пациента внимательно осматривали, ощупывали болезненные точки тела и выслушивали жизненные шумы его организма. Визуализация клинической картины тогда достигла значительной высоты. Недаром некоторые симптокомплексы до сих пор используются медиками. Например, так называемая «маска Гиппократа» (facies Hippocratica). «Заостренный нос; впалые глаза; запавшие виски; холодные и сморщенные уши, отстающие ушные мочки; сухая, жесткая и морщинистая кожа на лбу; желтая либо темная, бледная или синеватая окраска всего лица» – такая клиническая картина любому врачу вселяет серьезные опасения в прогностическом плане. Столь же метко был подмечен и симптом утолщения концевых фаланг пальцев рук («пальцы Гиппократа»).
   Ощупывание применялось прежде всего для определения тех изменений, которые болезнь внесла в размеры, форму и положение различных внутренних органов. Ощупыванием же уточняли картину переломов и вывихов. Тонких подробностей в болезненных изменениях пульса греческие врачи еще не знали, но самые существенные его характеристики они уже знали. Ради определения температуры тела врач клал ладонь на грудь пациента. При выслушивании врач прислонялся ухом к месту расположения дыхательных органов. Трахеальные хрипы, например, сравнивались с кипением уксуса; плевритный шум – с хрустом кожаного ремня. Запах и вкус выделений из больного организма (крови, мочи, мокроты) также привлекался к диагностике.
   Практика гиппократиков включала в себя даже несложные эксперименты, что вообще-то оставалось чуждым всей остальной науке античности. Так, мокрота туберкулезников встряхивалась с горящими углями – особенно неприятный запах объяснялся присутствием в ней частиц легочной ткани, что служило дурным знаком для врача. Другой способ отличить чахоточную мокроту состоял в том, что она тонула в морской воде (из-за своего удельного веса). Консистенцию мочи определяли взбалтыванием ее с соломой. К такого же рода эвристичным (особенно при отсутствии любой техники) пробам принадлежал метод «succussio Hippocratis» – выслушивание грудной клетки при её встряхивании. Так пытались локализовать эмфизему лёгких. «Если симптомы болезни выступают недостаточно, – учил „отец медицины“, – надо оказать природе содействие». Имелось в виду – вызвать реакции, позволяющие уточнить диагноз (рвотные или слабительные средства; энергичные движения и т. п.).
   Излюбленный метод лечения в кругу гиппократиков – от противного: «Переполнение врачуется опорожнением; опорожнение же – наполнением; труд врачуется отдыхом и наоборот – покой трудом. Одним словом, противоположное суть лекарство для противоположного, ибо медицина в сущности есть прибавление и отнятие – отнятие всего излишнего (для организма), прибавление же (ему) недостающего. И кто это лучше всего делает, тот наилучший врач».
   «Против серьёзных болезней нужны самые сильные лекарства» – этот завет Гиппократа лучше всего передаёт пафос честной, гуманной медицины. Не только лечить, не инсценировать лечение, а добиваться исцеления всеми доступными врачу средствами. Таков вечный долг врача.
   Наряду с болезнями взрослых пациентов Гиппократ уделял внимание детским (прежде всего новорожденных и грудных детей) заболеваниям (например, ему принадлежит первое описание свинки).
   Хроническая болезнь рассматривалась гиппократиками как процесс, который имеет начало, кульминацию и конец. Эти фазы сравнивались с нагреванием жидкости: сырость, кипение (сварение) и извержение.
   Гиппократова клиническая медицина подытоживается призывом «приносить пользу или во всяком случае не вредить; ничего не предпринимать бесцельно, ничего не упускать из виду».
   Врачебные назначения делились на две группы: общие и специальные. К первым относилась прежде всего диета, но это понятие у древних не ограничивалось гастрономией. Подразумевался весь образ жизни пациента, его повседневность целиком. Одежда, постель, купания, физические упражнения, благодушное общение с близкими и т. д. Вся гиппократическая диетика зиждилась на двух принципах: соблюдать умеренность во всём и избегать резких переходов к иному жизненному ритму. «Всякий излишек – враг естественного стремления к излечению; всякая постепенность – безопасна». «То, что нас питает, это же нас уничтожает» – подметили римляне. Современному миру, почти поголовно страдающему от ожирения, стоит прислушаться к этим советам.

Аптека гиппократиков

   Фармакон (греч. pharmakos) – в Греции человек, символически приносимый в жертву во время праздника Аполлона Таргелия – бога лета и жатвы. Как правило, избирали двух преступников, украшали их гирляндами цветов и под звуки флейт изгоняли из города или бросали в море, тотчас спасая. Обряд был отзвуком древнего жертвоприношения людей.
   Решающее значение для перехода от знахарского траволечения, имевшего место во всякой народной медицине, в том числе и в древнегреческой, к профессионализированной фармации имело научное развитие ботаники. Ее «отцом» в истории европейской науки признан ученик Аристотеля Теофраст (372–287 гг. до н. э.). В его трактатах «Об истории растений» и «О причинах растений» был сосредоточен богатый материал о флоре Греции и сопредельных с ней стран. Наряду с общебиологическими выводами (о строении, размножении, среде лучшего роста растений), Теофраст старался отмечать полезные для организма свойства разных образцов флоры, их отдельных частей. Из его книг современники и потомки черпали сведения о том, какие растения и в каком виде пригодны в пищу; из каких можно изготовить лекарства; как собирать, хранить и обрабатывать растения; как ухаживать за садовыми, огородными и полевыми растительными культурами.
   Как и везде и всюду в древности специализированных аптечных магазинов ещё не существовало, у Гиппократа первое упоминание об аптеке (apotheca) встречается как упоминание о месте хранения лекарств. Как мы уже отмечали, греческие врачи сами готовили те препараты, что назначали больным. Тем не менее, из народной медицины, которая, как известно, по преимуществу фитотерапевтична, гиппократики заимствовали довольно много лекарственных субстанций и широко применяли их в своей практике.
   В Древней Греции было широко развито употребление клубней орхидеи. «Подсказка» природы была истолкована весьма оригинально: у всех видов орхидей имеются два клубня. Один – сухой, прошлогодний, другой – свежий и сочный. Поэтому свежий корень употреблялся как любовный напиток, а старый – для подавления полового чувства. Считалось, что растение оказывает свое действие, даже находясь в руке человека. Диоскорид же утверждал, что если мужчина съест большой свежий корень, у его жены родится мальчик, если женщина съест малый завядший корень, то родится девочка. Кстати, тот же завядший корень рекомендовали жрицам-монашкам для подавления полового чувства.
   Среди фармакологического арсенала греков находим редьку, сельдерей, иссоп, латук, чемерицу, мандрагору, полынь, кориандр, калган, плоды граната; уксус; соду, квасцы. А кроме этого – серу, окись меди и железа; многие другие растительные и минеральные вещества. Ряд субстанций покупали в Египте и других частях света, которые посещались греческими мореходами. Например, сезам, кардамон, различные смолы, многое другое для Европы экзотическое. Так, между прочим, греки открыли один из нехитрых секретов успешных продаж аптечных снадобий: всё необычное для данной местности, привозное издалека, пользуется повышенным спросом. Такова, видно, человеческая психология: ждать чуда (тут – исцеления) издалека, по сути – ниоткуда.
   У последователей Гиппократа сложилась нехитрая классификация лекарственных средств, судя по их консистенции и характеру лечебного воздействия: слизистые, вяжущие, бальзамические, ароматические и т. д. Критерием классификации препаратов служила также степень сложности их состава и приготовления.
   Специализированные меры врачебного воздействия в духе Гиппократа имели целью удалить из организма вредные начала и устранить болезненные симптомы. Широко назначались рвотные, слабительные снадобья; применялось кровопускание; ставились банки.
   Вариантом этиологической терапии служила формула «contraria contrariis curantur» – противоположное излечивается противоположным, т. е. применять меры обратного симптомам больного действия. От переполнения – опорожнение; против затвердения – размягчение и т. д.
   Лекарства представителями гиппократовой корпорации применялись как наружно (компрессы, втирания, компрессы-пластыри, свечи и т. д.), так и внутренне (прием настоев, отваров, кашиц, вытяжек и т. п.). По своей фармакологии препараты делились на рвотные, слабительные, крепительные, пото– или мочегонные, болеутоляющие, снотворные, общеукрепляющие.
   Дозирование как жидких, так и сыпучих ингредиентов чаще всего оставалось в те отдалённые времена приблизительным: «размером в пятку оленя» или «астрагал барана» и т. п. Даже такое ядовитое веществ, как цикута, «давалась пить в воде, сколько можно захватить тремя пальцами». Часть субстанций выступала и как собственно лекарства, так и в качестве жидких и вязких субстанций, корректоров вкуса и запаха других препаратов. К таким полифункциональным видам лекарственного сырья относились в первую очередь виноградное вино, мёд, растительные и животные масла, соки растений и т. п.
   Твёрдые лекарственные формы были представлены в гиппократовой аптеке порошками и лепёшками – прообразом нынешних таблеток. Порошкообразные средства тщательно, до тонкой фракции толклись, просеивались. Применялись они главным образом наружно. Так, на раны сыпались тончайшие стружки корня лотоса, «чешуйки закиси меди», квасцов, окись свинца «цвета серебра», кирказон («оскрёбки которого тщательно протирают») и т. п. Лепёшки же выступали в роли полуфабриката – их то принимали внутрь как пилюли, то разводили до вязкого состояния для использования в виде мази. Вот пример подобного рецепта: «Взять драхму (3,24 г) сильфиона, наскоблить аристолоха в размере пятки оленя, очистить чечевичную крупу и пожаренную чечевицу, каждого половину хайникса (1 л), замесить всё с медом и уксусом и затем сделать шестьдесят лепешек; каждый день истолочь одну из этих лепешек, развести в полкотилине (0,125 г) черного вязкого, очень приятного вина и давать пить натощак». Или же средство для уничтожения морщин: «Истолочь в каменной ступке молибден [т. е. различные соединения свинца, в данном случае имеются в виду свинцовые белила (карбонат свинца)], подлить воды, постоявшей месяц в сосуде; сделать лепешки, а когда они высохнут, распустить их в масле и этим натирать морщинистое лицо».
   Для изготовления жидких лекарственных форм применялись разнообразные приёмы: растворение измельченных твердых компонентов в различных жидкостях, вымачивание, кипячение, отваривание, процеживание и т. д. В итоге получались растворы, взвеси, настои, отвары и т. п. препараты.
   В «Сборнике Гиппократа» среди врачебных назначений часто встречаются питательные или же лечебные супы. Похлебки готовились как ячменный отвар (птизан) или же из крупы, муки с добавлением некоторых приправ. Распространённое жидкое лекарство «кикеон» изготовляли из ячменной каши, разбавленной водой, вином или медом. Иногда добавляли туда же тёртый сыр, лук и различные травы. Популярен был меликрат – медовый напиток, получаемый путем разбавления мёда водой или вином в различной пропорции. Вариант такого напитка – оксимель – мёд с водой и уксусом.
   Отвары целебных растений древнегреческие врачи готовили на воде, вине, козьем молоке. Их принимали внутрь либо использовали как впрыскивания (например, влагалищные – с помощью выскобленного свиного пузыря с наконечником). Для клизмы брали соды (размером с косточку-астрагал барана), одну котилию (0,25 г) вина, масло и мед по полкотилии. Взвесь для внутреннего приёма состояла из серы («величиной в боб»), такого же веса кардамона, руты и эфиопского тмина, всё это смешивалось, измельчалось и разводилось в вине.
   Среди мягких лекарственных форм для наружного применения использовались припарки, мази, пластыри, суппозитории; внутренний приём производился в виде кашицы, пилюлей, лепешек. Припарки при опухолях и воспалениях готовили из сырых или варёных растений, измельчённых с вином или маслом, иногда с добавлением высушенного и тонко измельченного льняного семени. От облысения пробовали припарки из тмина, редьки, голубиного помёта, смеси порея, свёклы и крапивы.
   Мази составлялись на основах разного происхождения: растительного (лук-порей, чемерица, корни дуба, мирра, ладан и т. д.); животного (желчь и печень быка, шпанские мушки и т. п.); минерального (сода, окись меди, белила, глина и др.). В качестве основ мазей применяли мёд, масла, свиное сало, сгущённые соки и отвары растений в воде или вине. Технология приготовления предполагала измельчение твердых компонентов, просеивание слишком крупной фракции, расплавление основы, перемешивание ингредиентов, нагревание смеси до загустения.
   Приведём образец гиппократического рецепта для мази: «Распускают свежее свиное сало, переливают его в другой горшок; потом толкут в мелкий порошок молибден, просеивают, смешивают, варят и вновь мешают, варят до тех пор, пока капля, пролитая на землю, не станет сгущаться; тогда снимают смесь с огня и перемешивают, оставляя в горшке только осевший каменистый осадок; прибавляют смолы и мешают, предварительно прибавив к части, снятой с огня, немного кедрового масла».
   В таком же духе выдержаны рецепты препаратов для внутреннего применения. Ну, скажем, такой: «Нарежь кусочками морского лука и свари в воде, дав хорошо прокипеть; слей воду, налей новой и вари до тех пор, пока лук не окажется на ощупь мягким; потом старательно истолки его, прибавь к нему пожаренного тмина, свежего миндаля, истолки всё это в меду и сделай из этого кашицу».
   Имеется документальное свидетельство заботы самого Гиппократа о качестве лекарственных препаратов и их надлежащей заготовке. Это его письмо к некоему Кратевасу, принадлежавшему к корпорации ризотомов, то есть собирателей трав; в письме содержалась просьба прислать травы и растительные соки, которые могут пригодиться при лечении Демокрита: «Все соки, выжатые и истекающие из растений, следует доставить в стеклянных сосудах; все листья, цветы и корни – в новых глиняных горшках, хорошо закрытых, чтобы под влиянием проветривания не выдохлась сила лекарств, как бы впавши в обморочное состояние». При раскопках античных аптек обнаружено, что использовался именно такой способ хранения лекарственных средств. Отсюда видно, что основоположник древнегреческой (а значит, и всей европейской медицины) не мыслил её вне правильной фармации.
   Всего в «Кодексе Гиппократа» упоминается более 250 препаратов растительного происхождения и до 50 – животного и минерального (включая соли некоторых металлов). Они охватывают практически все физиологические функции организма – моче– и потогонные, рвотные, слабительные и крепительные, снотворные и активизирующие. Как далеко не уходили бы с тех отдалённых времён фармакология и фармация, сам принцип поиска и методической проверки наиболее эффективных от разных недугов лекарственных препаратов остаётся до сих пор неизменным.
   В Древней Греции существовало представление о том, что оригинальные, «фирменные» препараты являются более эффективными и безопасными в отличие от «младших братьев»-дженериков. Только один день в году по благословению жрецов врачеватели острова Лемнос добывали белую глину на склонах гор. Затем они промывали ее, прокаливали, формировали из нее пастилки или брусочки и на каждом ставили печать освятившей эту глину жрицы. Это был один из первых в истории человечества брэндов – «Terra Sigillata». Белая глина применялась как адсорбирующее при кишечных заболеваниях, наружно – в присыпках и мазях.
   В общей терапии Гиппократ широко применял гигиено-диетический метод. Обосновывая тезис о том, что во всём нужна мера, Гиппократ, в частности, писал: «Кушанья и напитки, которые больше всего приносят пользы и которые лучше всего бывают достаточны для жизни и здоровья, при неумеренном и несвоевременном использовании ими производят болезни, а от болезни происходит смерть». Он указывает, что «не следует доводить похудание тела до крайности, ибо это опасно. Нужно доводить его до меры. Так точно и вообще всякое опорожнение, доходящее до крайности, опасно».
   В терапии гинекологических заболеваний большое внимание уделялось вагинальным суппозитариям. Они изготовлялись из различных лекарственных средств растительного и минерального (реже животного) происхождения в форме шарика, жёлудя, свечи, иногда тампон из шерсти пропитывался лекарственной жидкостью и использовался в качестве пессария.
   Примеры описания технологии суппозиториев: «Пережечь толстый глиняный черепок, истолочь его гладко, сварить майоран, гладко растереть в гусином жире, смешать с черепками, положить в тряпочку и прикладывать в виде пессария». «Если матка не задерживает семени, взять свинец и камень, который притягивает к себе железо, мелко растолочь, завязать в полотно, смочить в женском молоке и положить в пессарий».
   «Истолки молочай, подлей туда воды, процеди, замеси с мукой, приготовь пирожок, подлей варёного мёда и давай это есть тем, которые нуждаются в кишечных извержениях, и страдающим водянкой».
   Для лечения глазных болезней применялись тонко измельчённые присыпки, мази и другие лекарственные формы, которые готовились так же, как и другие лекарства для внутреннего и наружного употребления.

Хирургия в школе Гиппократа

   Большое место у гиппократиков занимала хирургия. Для древнего мира – исключительно эффективная. Тяжелый физический труд, спорт высоких достижений, почти непрерывные войны с использованием холодного оружия – вот какие обстоятельства античности давали хирургам огромную практику. Сам Гиппократ советует начинающему врачу, желающему стать хирургом, сопровождать войска в походе на войну. Не исключено, что и сам «отец медицины» имел опыт военно-полевой хирургии. Детальность и эффективность его советов по лечению переломов (лубки, шины, вытяжки), вывихов и ран разного рода вроде бы свидетельствуют об этом.
   А ведь ни анестезии, ни антибиотиков от воспаления, ни всех прочих эффективных условий оперативного вмешательства вовнутрь организма тогда не было и в помине, приходится только удивляться гению древних хирургов. Поскольку вплоть до наших дней ловкость рук, опыт работы ножом, решительность в критические моменты операции значат для хирурга не меньше, если не больше, чем новейшие материалы и технологии, то и в древности талантливые и мотивированные врачи добивались выдающихся результатов за операционным столом. Разумеется, в тех случаях, когда состояние организма пациента им это позволяло.
   Оборудование операционных комнат стояло на довольно высоком уровне – насколько это вообще было возможно в тех исторических условиях. Чистота рук и ногтей, одежды и головных уборов хирургов и их помощников – всё это соблюдалось неукоснительно. К травмам и ранам гиппократики подходили максимально щадяще: без крайней необходимости не тревожа повреждения тела, подвергая травмированное место только необходимым процедурам лечения. При свежих, не успевших загноиться ранах регулировали кровотечение, в одних случаях останавливая его жгутом, в других, напротив, давая крови вытечь из гематомы.
   В качестве кровоостанавливающих средств использовали холод, высокое положение конечности, давление повязки, растительные кровоостанавливающие вещества; нередко прибегали к прижиганию раскалённым железом (между прочим, одна из вечных в условиях вынужденной антисанитарии панацей). Зашивали раны чистыми льняными нитями, прокипячёнными в масле; при мочекаменной болезни пользовались катетером для обнаружения камня. Нагноения лечили антисептическими компрессами. Поскольку ремонтировать сосуды и нервы ещё не могли, сложные ранения (вроде разможжения или укуса) лечили как язвы – допускали их нагноение, а затем прибегали к очищающим процедурам (компрессам и промываниям составами из растительного или минерального сырья). Гораздо лучше лечили переломы и вывихи – с помощью виртуозной методики перевязок и лубков (шин, включая полые). Использовалось также длительное вытяжение поврежденных конечностей. К вправлению вывихов привлекали особые механические приспособления (так называемая «скамья Гиппократа»).
   Оперативная хирургия гиппократиков охватывала не только относительно простые случаи, но и такие довольно сложные, как вскрытие абсцессов, удаление опухолей, полипов, геммороидальных шишек и т. п.; резекция конечностей, трепанация черепа, нефротомия при почечном абсцессе, лапаратомия (разрез живота) и многие другие.
   А вот набор хирургических инструментов оставался на удивление простым и немногочисленным. Большая часть инструментов изготавливались из бронзы; стальными были лишь лезвия режущих орудий. Археологам хорошо известны античные ножи, ланцеты, пинцеты, щипцы, крючки для ран, шпатели, иглы, щипцы зубные, долота, катетеры, зонды, даже металлические зеркала для осмотра прямой кишки. Всему этому хирургическому инструменту предстояло возродиться и усовершенствоваться в Новое и Новейшее время европейской истории.
   Хуже всего гиппократикам давались акушерство и гинекология. Традиция античности запрещала чужим мужчинам, даже врачам, касаться половых органов женщин. Их изучали повивальные бабки, они же следили за исполнением назначений врача, которые тот сделал по их устному рассказу. Впрочем, женщины – акушерки, которым только и доверялось принимать роды, добивались значительной опытности по женской анатомии и физиологии, разумеется, на сугубо описательном уровне. В трудах гиппократиков упоминаются такие женские болезни, как аменорея, дисменорея, изменения положений матки, опухоли, некоторые другие. Лечить пытались сидячими ваннами, окуриванием, впрыскиванием, промыванием, маточными свечками и т. п. средствами.
   Хорошо изучены были на уровне народного акушерства различные положения плода; приёмы исправления этого положения (наружный, внутренний, комбинированный повороты). При явной невозможности рождения жизнеспособного ребенка эмбрион подвергался раздроблению внутри матки с помощью специальных инструментов. Принцип акушерской медицины: «Если нет другого выбора, пусть выживет мать, а не плод» – имеет античное происхождение.

Достижения и пределы гиппократовой медицины

   Современники и преемники Гиппократа и его школы не только хвалили их достижения, но и критиковали кое-что в их опыте. Отчасти эта критика подмечала реальные просчёты, отчасти диктовалась завистью, конкуренцией со стороны менее знаменитых коллег. Уже младшие современники Гиппократа в IV в. до н. э. выражали сомнения в некоторых его выводах и рекомендациях. Например, Диокл, которого соотечественники назвали «вторым Гиппократом», с негодованием оспаривал вывод «первого Гиппократа» о меньшей опасности сезонных заболеваний: «Что ты говоришь, Гиппократ! Горячка, которая вследствие качеств материи сопровождается жаром, нестерпимой жаждой, бессонницей и всем тем, что наблюдается летом, будет легче переноситься в соответствии со временем года, когда все страдания обостряются, нежели зимой, когда сила движения умеряется, острота уменьшается и всё заболевание становится более мягким».
   А один из лидеров так называемой методической школы греческого врачевания Асклепиад с едкой иронией замечал, что Гиппократ чаще объясняет, от чего пациенты умирают, и реже – как их можно спасти. Впоследствии Гален поправлял некоторые хирургические приёмы гиппократиков. Например, лидер римской медицины отмечал неэффективность рекомендуемого ими приёма вправления вывиха бедренного сустава.
   Возможность критики, полемики – важнейшее условие именно научной медицины, пусть и на самых ранних стадиях ее развития. Народная, знахарская медицина, а тем более жреческо-храмовое врачевание исключают дискуссии по своему определению. Так что сколь угодно критическое обсуждение идейного и рецептурного наследия Гиппократа и его учеников нисколько не колеблет высокую оценку их вклада в развитие эффективной медицины и фармации.
   В целом медицина Гиппократа и гиппократиков представляет собой одно из важнейших достижений античной цивилизации, которые она передала по наследству всему миру. Важна не только сумма конкретных достижений, приёмов врачебного воздействия и препаратов для лечения отдельных болезней, но и выдвинутые ими подходы к миссии медицины и фармации. Именно Гиппократ и его последователи создали учение о природных причинах разных болезней (этиологию); прогнозе (течение заболевания); типологической разнице пациентов (учение о темпераментах); неразрывной связи больницы и аптеки, врача и фармацевта; наконец, нравственный и деонтологический кодекс медицинского работника, сохранивший своё значения для всех времён и народов. Присяга врачей во всех странах цивилизованного мира, конечно, переработанная и дополненная, до сих пор с полным основанием именуется ещё «клятвой Гиппократа».
   Вместе с тем многие выводы Гиппократа о свойствах здорового и больного организмов носят наивный, а то и ошибочный характер. Что вполне естественно для доэкспериментального, ранненаучного состояния всей античной медицины.
   Хотя теоретические представления даже самых передовых и опытных врачей в древности носили примитивный на современный взгляд характер, но философия здравоохранения оказалась поставлена ими на прочный фундамент. Никто ни до, ни после Гиппократа лучше не сформулировал принципы этой философии: главная цель медицины – практическое лечение больного; этому искусству можно научиться только у постели пациента; этот опыт – незаменимый наставник любого врача.

Клятва Гиппократа и биомедицинская этика наших дней

   Этике и деонтологии прямо посвящены такие части «Кодекса Гиппократа», как «Клятва», «Закон», «О враче», «О благоприличном поведении», «Наставления» [медикам].
   Когда именно составлена «Клятва», нам неизвестно. Должно быть, в упрощённой форме она передавалась устно из поколения в поколение потомков Асклепия и их коллег. Будучи отредактирована, она была включена в Гиппократов сборник, после чего и получила своё окончательное название. Хотя по форме это обещание завершившего образование врача свято соблюдать обязанности корпорации медиков, свой профессиональный долг носило морально-этический характер, в обычном и кодифицированном праве древности эта клятва подразумевалась как вполне достаточное основание для юридических решений, если таковые требовались в случае конфликтов врача и пациента.
   В целом так называемая клятва Гиппократа суммирует профессиональную и жизненную позиции древнегреческого врача. Он был обязан служить пациентам всеми своими знаниями и умениями, работать по совести. В том числе ему запрещалось давать пациентам яд, а беременным женщинам – средства для изгнания плода. Врач должен был держать в тайне все известные ему о пациенте сведения; не злоупотреблять своим положением ради того, чтобы соблазнять женщин или мужчин.
   «Клянусь Аполлоном-целителем, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, и призываю их в свидетели, что эту мою клятву и обязательства, которые я беру на себя, я буду исполнять по мере сил моих и понимания; тех, кто обучал меня врачебному искусству, я буду почитать как своих родителей; я разделю их судьбу; по их желанию я буду доставлять всё, в чем они нуждаются; в их детях я буду видеть своих братьев; буду, если они захотят, обучать их врачебному искусству, без всякой платы и без всяких письменных обязательств с их стороны; далее обязуюсь передать все правила, заключения и всё содержание врачебной науки моим сыновьям, сыновьям моего учителя и его ученикам, если они войдут во врачебное сословие и возьмут на себя обязательства согласно врачебному закону; никому другому всего этого я не сообщу.
   Диетические мероприятия я буду назначать на пользу больного и по моему разумению; если больным будет угрожать какой-нибудь вред, я буду оберегать их от него. Никому, даже при усиленных просьбах с его стороны, я не дам средств, которые могли бы причинить смерть; не стану также давать каких бы то ни было советов в этом отношении; не дам я также женщинам средств, которые могли бы произвести выкидыш.
   Чисто и благочестиво устрою я свою жизнь, и буду честно отправлять свое дело. Ни в каком случае не буду я проводить операции камнесечения, предоставив её тем, чьей профессией она является. Во все дома, куда меня позовут, я буду входить с намерением принести пользу больному; и буду воздерживаться от всяких преднамеренных приносящих вред поступков; в особенности же от половых отношений с мужчинами и женщинами, рабами и свободными среди своих пациентов.
   Обо всём, что во время лечения я увижу и услышу, а также обо всём, что узнаю и независимо от лечения в повседневной жизни, поскольку этого нельзя рассказывать посторонним, я буду молчать, видя в этом тайну».
   Организованное на изложенных принципах профессиональное сообщество представляло собой ячейку того, что в новейшие времена назовут гражданским обществом. Врачебная корпорация сама, независимо от государства, контролировала поведение своих сочленов; ограждала свои ряды от неподходящих кандидатов в столь ответственную профессию.
   Может быть, несколько наивно на современный взгляд, чересчур конкретно изложены в клятве Гиппократа этические нормы врачебной корпорации. Но для древнего мира, где преступные убийства и самоубийства, тем более полностью бесправных рабов или иноземцев, принудительные и добровольные аборты были обычным делом, особенно в отношении рабынь, этические нормы Гиппократа выглядят рекордом гуманизма. Упоминания диеты в начале общения врача и пациента подчеркивают необходимость осторожности, постепенности в целебных манипуляциях; необходимости идти от простого к сложному, чтобы снизить риск непреднамеренного вреда во время лечения. Сюда же примыкает призыв придерживаться своей врачебной специализации, а не браться за рискованные операции (вроде вырезания камней из желчного пузыря), которым тебя не учили.
   Если сравнить этическую позицию врачей времен Гиппократа с нынешними проблемами медицины и здравоохранения, отражаемыми биоэтикой, то видны как моменты их преемственности, так и существенные разрывы между ними же. С античности и до наших дней медицина считается самой гуманной из профессий, её представители призваны делать всё возможное, чтобы предупреждать и облегчать телесные и душевные страдания людей. Только понимание путей решения столь благородной задачи за две с половиной тысячи лет претерпело существенные изменения.
   У Гиппократа гуманистическое начало медицины очевидно и абсолютно. Эвтаназия и аборты безусловно запрещаются. Самоубийцу поддерживать в его преступном намерении нельзя. Врачебная тайна не знает границ. Коллегиальность медиков носит характер семейных уз. Наставники будущего медика становятся его вторыми родителями. Сегодня эвтаназия уже законодательно разрешена в нескольких странах, а аборт в рамках светской культуры правовых государств признан правом самой дееспособной женщины, как и добровольный уход из жизни потерявшего её смысл человека.
   Куда же идти медицине: назад, к Гиппократу, или же вперёд, к неизведанным реалиям научно-технического прогресса? Единого мнения на этот счёт пока нигде не выработано. Безусловная ценность жизни и отрицание смерти соблюдались многие тысячелетия. Представители христианских церквей и многие светские специалисты убеждены, что пересматриваться они не должны. Другие ученые и общественные деятели с ними не согласны и предлагают реальнее смотреть на вещи: ведь генетики могут клонировать организм из соматической клетки не только живой, но и давно умершей особи (хоть мамонта или неандертальца); выдать пациенту «генетический паспорт» с долгосрочным прогнозом его болезней, включая фатальные; хирурги способны пересадить любой орган, кроме (пока) разве что мозга; переменить пол индивида и т. д. Так что соблюдение или же изменение кодекса Гиппократа представляет собой открытую проблему медицины и фармации.

Общественное положение греческих врачей

   Обучение медицине в классической Греции проходило следующим образом. Юный адепт поступал в обучение и в услужение к опытному и известному врачу, и несколько лет состоял у него, что называется, на подхвате. Передача знаний и навыков происходила по ходу самой врачебной практики учителя. Наставник, конечно, дополнительно пояснял те или иные детали разных элементов лечения, чтобы последователи лучше их усвоили.
   Когда наставник видел, что ученик вполне освоил его опыт врача, молодой врач обычно отправлялся в путешествие, чтобы посетить другие центры медицины, познакомиться с их опытом лечения тех или иных заболеваний, повторить и закрепить таким образом свои врачебные и аптечные навыки.
   Большинство греческих врачей вели свою практику частным образом. Но при чрезвычайных обстоятельствах – вроде войны, опасной экспедиции, природной катастрофы и т. п. – городские общины могли обращаться в ту или иную медицинскую школу с тем, чтобы нанять её представителя на роль общественного врача. Сначала (около 600 г. до н. э.) такие должности, оплачиваемые из казны полиса, появились в греческих колониях (там, понятное дело, угроза жизни и здоровью сограждан была много выше, чем в устоявшейся в своих границах метрополии). Но под конец V в. до н. э. такие полисные доктора появились и на территории этой последней. Как видно, это было связано с усилением кризисных тенденций в политике и экономике Греции, рядом с которой подрастала новая, более энергичная римская цивилизация. Полисы добавили в число податей особый медицинский налог. На эту часть общественных средств оплачивался труд врачей и закупалось всё необходимое для их практики. За этой традицией уже смутно просматриваются контуры античной аптеки, которая должна была составлять необходимую часть домашнего хозяйства любого профессионального врача.
   Но большинство «дипломированных» (как сказали бы в новейшие времена) представителей медицинской профессии оставались на протяжении всей античности частными лицами. Вознаграждение за их труд не нормировалось никакими законами, но устанавливалось на основе обычного права, простой договорённости между врачом и его пациентами. Большинство пациентов из числа рядовых общинников, земледельцев или ремесленников, их или государственных рабов, иностранцев-метеков, проживавших по своим делам в греческих полисах, могли вознаградить врача за его услуги или в натуральной форме (продуктами своего труда), либо сравнительно небольшими денежными суммами. Но за лечение знатных и богатых пациентов отдельные, особо знаменитые доктора могли получать экстраординарное вознаграждение. Если вдуматься, то подобный принцип назначения цен на лекарства или же платы за лечение сохраняется поныне.
   Наряду с врачами в полном смысле этого слова в медицинской профессии античной эпохи подвизались менее квалифицированные представители, как сказали бы сейчас, среднего медицинского персонала. Эти своего рода древние фельдшеры или ассистировали врачам при их работе, или же самостоятельно осуществляли менее сложные медицинские манипуляции (вроде растираний мазями, постановки компрессов, банок; приготовления ароматических ванн и т. д.). Такого же рода лекарские помощники приобретали, собирали лекарственный материал, приготавливали готовые лекарственные формы из полуфабрикатов. Вот этот круг древнегреческих медиков и можно, пожалуй, рассматривать в качестве античных фармацевтов. Как ни странно это прозвучит, но второстепенное положение фармацевтов и провизоров по сравнению с врачами с тех пор сохраняется в каком-то виде до сих пор.
   Общественных больниц, а тем более особых аптечных магазинов, лавок, античность ещё не знала. Врачи оказывали помощь у себя на дому, где для приёма пациентов выделялись специальные помещения. Тяжёлым или же богатым больным помощь могла оказываться по месту их жительства. В случае необходимости врачи могли оставлять отдельных больных у себя для более или менее продолжительного лечения. Так появились по сути дела частные врачебные клиники.
   О том, как они выглядели, наглядное представление дает одно из раскопанных археологами жилищ в Помпеях, погибших при извержении вулкана. Это так называемая «вилла хирурга». Хотя это уже позднейшая, римская эпоха, её прототипы явно возникли ещё в Греции. В доме врача сочетались помещения для него самого и его семьи (включая учеников), комнаты для ведения амбулаторного приёма, покои для госпитализации.
   Наряду с такого рода частными клиниками работали, как отмечалось нами выше, храмовые лечебные центры. От домашних больниц они отличались только большими размерами, здесь принимали больше пациентов, соответственно, работали многие врачи и группы их учеников.
   Как видно, в эпоху античности центры врачебной практики совмещались с учебными заведения по подготовке будущих медиков.

Итоги и перспективы греческой медицины

   Несмотря на авторитет Гиппократа и его непосредственных преемников, методы врачевания в Древней Греции уже не стояли на одном месте, а дополнялись и развивались в каждом поколении, в разных центрах греческих медиков. Это тоже одно из принципиальных отличий профессиональной, институционализированной медицины от народной, знахарской. Так, Геродик из Селибрии (Фракия, конец V в. до н. э.) начал применять массажную терапию, особые диеты, сделал упор на лечебную гимнастику. В IV в. до н. э. Диокл из Кариста подчеркнул зависимость здоровья от гигиены тела, от диеты, а более всего – от правильного соотношения труда и отдыха. В III в. до н. э. в Александрии Египетской практиковал выходец из Калхедона Герофил, оставивший трактаты «Об анатомии», «О глазах», наставление для акушеров. Его современник придворный лекарь Селевка I Эрасистрат из Кеоса заложил основы теории кровообращения: разобравшись в системе кровеносных сосудов и устройстве сердечной мышцы, именно он различил собственно нервы и сухожилия.
   В литературных источниках сохранились сведения о том, что и Герофил, и Эрасистрат, и некоторые их коллеги уже негласно занимались вивисекцией, анатомируя и трупы, и живых преступников, которых им предоставляли благодарные за исцеления властители. Тем более распространены были медико-анатомические опыты на животных, включая обезьян. О таких операциях упоминает Аристотель, позднее их приписывали знаменитому Галену (II в. до н. э.). Хотя анестезии античность практически не знала, без таких жестоких опытов нельзя было лучше узнать организм и усовершенствовать врачевание, включая его фармакологическую составляющую. Вскрытие трупов начал систематически практиковать один из поздних представителей косской школы Гераклид Тарентский. Так античная медицина и фармация выработали максимум своих исторических возможностей.
   Подводя итоги примерно тысячелетнему развитию древнегреческой медицины и фармации, можно признать, что и в этой отрасли знания и практики, как и в философии, науке, искусстве, Эллада заложила культурный фундамент дальнейшего развития всей европейской цивилизации.
   Именно древние греки:
   • сохранили и умножили со времён своей индоевропейской прародины и общности наиболее детальную и точную лексику для выражения медицинской – анатомической, хирургической, терапевтической, лекарственной терминологии;
   • органично вписали фигуру искусного целителя в систему идеологии своей эпохи – мифологии, затем политеистичной религии;
   • уже в период античной архаики дополнили фантастические мифомагические представления о причинах болезни и путях исцеления рациональными соображениями о внешней и внутренней природе заболеваний и путях борьбы с ними;
   • в период античной классики фактические отделили технику медицинских воздействий от слепой веры в демонов и богов;
   • сохраняя храмовую медицину, греки лишили её монополии на лечебную практику, развив впервые в истории культуры институт светских врачей, независимых от религии и церкви;
   • эллины безболезненно сочетали врачебную и фармацевтическую практику разных типов: храмовую (жреческую) и светскую (общественные и домашние лекари, странствующие целители и продавцы лекарств);
   медицинские услуги для богатых и для бедных; антиэпидемические меры в интересах всего социума;
   • разработали и постоянно усовершенствовали широкий ассортимент врачебных средств, включая психотерапию (вплоть до гипноза), хирургические вмешательства, физиотерапию, исходные формы лекарственных препаратов (мазей, настоев);
   • сформировали несколько направлений медицины, каждое из которых развивало либо психотерапевтическое, либо технико-эмпирическое, либо теоретическое понимание врачебной практики;
   • подчеркнули относительную самостоятельность фармации и ее служителей, обеспечивающих врачей качественными лекарственными препаратами разнообразных форм из специально отобранного и обработанного сырья, приготовленными по специализированным технологиям;
   • институционализировали общественное положение медиков, поддерживали высокий авторитет врача и его помощников, ввели актуальные с тех пор символы медицины (посох, чаша со змеями);
   • сконструировали специальные помещения для госпитализации и систематического лечения пациентов как общественные – при храмах (асклепионы) и больших больницах, так и частные (ятрейи) – на дому у врача;
   • повсеместно основали школы для подготовки лекарей и аптекарей как высококвалифицированных ремесленников;
   • старались всецело использовать экологические факторы здравоохранения, медицины и фармации (географическое расположение лечебных учреждений, характер климата, качество питьевой воды, воздуха и т. д.);
   • сформулировали свод этических норм и деонтологических правил деятельности медиков, который (с некоторыми изменениями) просуществовал на практике медицинского образования и управления вплоть до наших дней (клятва Гиппократа и ее современные варианты).
//-- * * * --//
   Всё сказанное о достижениях древнегреческой медицины и фармации нельзя переоценивать, модернизировать. Как и в области всех остальных наук, греки нащупали отдельные подступы к объективному знанию устройства организма, предпосылок и причин его патологий. Верные в принципе их наблюдения на этот счёт тонули в массе заблуждений и «белых пятен» в составе анатомии, физиологии, фармакологии. Наряду с передовыми для своего времени технологиями исцеления и тогда вовсю процветали шарлатаны от медицины и фармации, спекулировавшие на невежестве и отчаянии своих клиентов. Процветали заклинания, жертвоприношения, гадания о возможностях выздоровления, знахарские снадобья. Впрочем, весь этот репертуар медицинских суеверий благополучно дожил до наших дней и по-прежнему активно конкурирует с настоящей медициной и фармацией.
   Отдельные отрасли медицины оставались по-прежнему на убогом уровне народного знахарства. Например, педиатрия так и не отделилась от акушерства, а родовспоможением тогда занимались исключительно женщины-повитухи. В том печальном состоянии находилась гинекология.
   Врачи, сплошь на подбор мужчины, [12 - Сохранился рассказ Гая Юлия Гигина о том, как молодая афинянка по имени Агнодика решилась изучать медицину у Герофила в заморской Александрии. Ради этого она должна была коротко остричься, носить мужскую одежду, что отрезало ей возврат к изначальной социальной роли (коротко стриглись многие женщины лёгкого поведения, гетеры). Когда смелая девушка получила право на самостоятельную практику, она предложила вылечить одну знакомую даму. Та отказалась принять у себя дома врача мужчину. Тогда решительная Агнодика скинула хитон и доказала, что она женщина. Лечение состоялось и оказалось успешным. Но тайна пришельцы оказалась раскрыта, и другие врачи подали на самозванку жалобу в суд. На её счастье женщины города атаковали судей и заставили их принять специальное разрешение женщинам изучать медицину и заниматься лечением наряду с мужчинами.] практически не имели доступа к больным женщинам. Поэтому те умирали куда чаще мужчин, в особенности при осложненных родах. Вплоть до позднейшей промышленной революции Нового времени в Европе, когда средства бытовой гигиены и общественной санитарии качественно улучшились, средний возраст жизни сильного пола далеко опережал тот же показатель у пола прекрасного.
//-- * * * --//
   В отличие от других древних народов греки не утаили своих достижений, включая медико-фармацевтические, от тех, кто сменил их на авансцене мировой истории. Наследником Эллады выступил Рим, в культуре которого были стороны более сильные (армия, право, инженерия, бытовые коммуникации), а были и элементы регресса по сравнению с классической Элладой. Хотя развитие медико-фармакологических знаний в римскую эпоху не прекратилось, и новая империя подарила человечеству столь же великие фигуры, как Гиппократ, в целом римляне признавали первенство греков по части врачевания. В римском государстве именно греки слыли самыми авторитетными врачами и фармакологами.

Литература

   Аристотель. О частях животных / Пер. В. П. Карпова. – М., 1937.
   Аристотель. Сочинения в 4-х томах. – М., 1975–1984.
   Геродот. История / Пер. Г. А. Стратановского. – Л., 1972.
   Гесиод. Работы и дни / Пер. В. В. Вересаева. – М., 1927.
   Гиппократ. Избранные труды. – М., 1936; 2-е изд. – М., 1994.
   Гиппократ. Сочинения / Пер. В. И. Руднева. Тт. I–III. – М., 1936–1944.
   Гомер. Илиада / Пер. Н. И. Гнедича и др. – М., 1959.
   Гомер. Одиссея / Пер. В. А. Жуковского и др. – М., 1959.
   Демокрит. Тексты, перевод, исследования С. Я. Лурье. – Л., 1970. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Пер. М. Л. Гаспарова. – М., 1986.
   Ксенофонт. Киропедия / Изд. В. Г. Боруховича, Э. Д. Фролова. – М., 1977.
   Лукиан. На врача / Пер. Л. В. Блуменау // Греческая эпиграмма. – М., 1960.
   Платон. Сочинения. В 3-х томах. – М., 1968–1972.
   Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3-х томах. – М., 1961–1964.
   Страбон. География. / Пер. Г. А. Стратановского. – М., Л., 1964.
   Феофраст. Исследование о растениях / Пер. М. Е. Сергеенко. – М.-Л., 1951.
   Феофраст. Характеры / Пер. С. А. Стратановского. – Л., 1974.
   Фукидид. История. – Л., 1981.
   Эллинские поэты. Пер. В. В. Вересаева. – М., 1963.
//-- * * * --//
   Античная Греция. Проблемы развития полиса. Т. 2. Кризис полиса. – М., 1983.
   Античная культура. Литература, театр, искусство, философия, наука. Словарь-справочник / Под ред. В. Н. Ярхо. – М., 1995.
   Античная цивилизация / Отв. ред. В. Д. Блавацкий. – М., 1973.
   Архангельский В. П. О «Гиппократовом сборнике» // Клиническая медицина. 1991. № 3.
   Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима / Пер. с польск. – М., 1988.
   Воробьев В. А. Индоевропейское и неиндоевропейское в греческой медицинской терминологии // Античная балканистика. – М., 1987.
   Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. – Тбилиси, 1984.
   Жебелев С. А. Религиозное врачевание в Древней Греции // Зап. имп. рус. археологич. о-ва. 1893. Т. 6. – С. 369–429.
   Жуана Ж. Гиппократ / Пер. с франц. – М., 1997.
   Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции в VIII-V вв. до н. э. – Л. 1985.
   Зеликсон Ю. И., Кондратьева Т. С. Приготовление лекарств в Древней Греции // Фармация. 1987. Т. 36. № 4.
   Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия. – Киев, 1993.
   Ивакина М. О. Из истории профессии фармацевта и провизора // Медицинская помощь. 1993. № 2.
   История Древней Греции / Под ред. В. И. Кузищина. – М., 1986.
   Казанский Н. Н. Гиппократов корпус и его значение для современного гуманитарного знания // Труды отделения историко-филологических наук РАН / Отв. ред. А. П. Деревянко. – М., 2005.
   Карпов В. П. Гиппократ. – М., 1994.
   Куманецкий К. История культуры Древней Греции и Рима / Пер. с польск. – М., 1990.
   Левинштейн И. И. История фармации и организации фармацевтического дела. – М.-Л., 1939.
   Лисовый И. А., Ревяко К. А. Античный мир в терминах, именах и названиях: Словарь-справочник по истории и культуре Древней Греции и Рима / Науч. ред. А. И. Немировский. – 3-е изд. – Минск, 2001.
   Лосев А. Ф. Античная мифология в её сравнительно-историческом развитии. – М., 1957.
   Лурье С. Я. Язык и культура микенской Греции. – М.-Л., 1957.
   Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. – М., 1990.
   Парандовский Я. Мифология. – М., 1971.
   Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. – М.-Л., 1950.
   Рейнак С. Врачи в античном мире: Пер. с фр. // Гейберг И. Л. Естествознание и математика в классической древности. М.-Л., 1936. С. 170–189.
   Рожанский И. Д. Анаксагор. У истоков античной науки. – М., 1972.
   Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности. Ранняя греческая «наука о природе». – М., 1979.
   Рожанский И. Д. Античная наука. – М., 1980.
   Рожанский И. Д. История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи. – М., 1988.
   Сергеенко М. Е. Простые люди древней Италии. – М.-Л., 1964.
   Словарь античности / Сост. Й. Ирмшер, Р. Ионе. – М., 1992.
   Тахо-Годи А. А. Греческая мифология. – М., 1989.
   Amanda O’Neil. Gods and Demons. – Colour Library Books Ltd. Godalming, Surrey, England, 1993.

ГЛАВА II
МЕДИЦИНА И ФАРМАЦИЯ В ДРЕВНЕМ РИМЕ

Римская цивилизация: потери и заслуги

   Завершающим этапом развития античности стала римская цивилизация, в процессе своей эволюции испытавшая на себе воздействие культурных достижений этрусков и народов, проживающих на многочисленных завоеванных римлянами территориях, но определяющим всё же оказалось влияние греков. Термином «античный» принято называть всю культуру Древней Греции и Рима, однако некоторые исследователи обозначают этим понятием лишь греческую цивилизацию, отрицая самобытность римской культуры и называя римлян эпигонами греков. Действительно, Рим усваивал, интерпретировал, а нередко просто заимствовал и копировал многие эллинские культурные традиции – даже римский пантеон сформировался за счет отождествления местных богов с греческими (Зевс – Юпитер, Гера – Юнона, Афродита – Венера, Асклепий – Эскулап и т. д.). Да, римляне остались равнодушными ко многим достижениям эллинской философии и науки, предпочитая заниматься практическими полезными, технологическими направлениями познания. Вместе с тем латинская культура всё же имела свою специфику, а её культурное наследие оказало значительное влияние на развитие европейской цивилизации, особенно на политическую и правовую культуру, военное дело и технику, в том числе медико-фармацевтическую.
   Социально-политическое развитие Древнего Рима совпадает с основными этапами эволюции Древней Греции (родовая община – республика – империя). Древний Рим возник в VIII в. до н. э., по преданию его основал потомок троянского героя Энея Ромул. Основой раннего римского общества был род, совместно владеющий собственностью; совокупность родов составляла общину, возглавляемую «царём», то есть вождём, который избирался на народном собрании и правил совместно с советом старейшин (сенатом). К V в. до н. э. правление царей сменилось рабовладельческой республикой, политическая жизнь которой определялась борьбой патрициев (родовой аристократии) и плебеев (простого народа, не имеющего политических прав). Формы народного представительства в Древнем Риме сложились таким образом: высший законодательный орган республики – народное собрание; постоянно действующий государственный орган – сенат; два высших должностных лица в республике – консулы, избираемые сроком на один год, а при исключительных обстоятельствах один из консулов назначался диктатором (должностное лицо с чрезвычайными полномочиями). В результате политической борьбы в государственные институты проникают демократические элементы: учреждается плебисцит (референдум плебеев), вводится должность народного трибуна с правом вето; периодическая сецессия, т. е. коллективный уход плебеев из Рима в знак протеста против произвола властителей и т. п. Однако римская республика по существу оставалась аристократической, ведущая роль в социальной жизни принадлежала нобилитету (патрицианской знати в сговоре с плебейскими богатеями).
   Римская идеология, основанная на идее патриотизма и представлении о богоизбранности римского народа, определила систему духовнонравственных ценностей, воплотившихся в общественном идеале человека, для которого характерны верность долгу, служение государству, военная доблесть, богатство, красноречие (искусство владения словом ценилось особенно высоко, поскольку обеспечивало успешное участие в политической борьбе, поэтому важнейшим предметом в образовании считалась риторика). Идея коллективистской миссии римского народа разрабатывалась в политико-правовых учениях, доказывающих превосходство Рима, его государственного устройства и идеологии над другими народами (одной из попыток обоснования идеи римского мирового господства стала «История» Полибия). Особая роль в республиканском Риме принадлежала праву: долг гражданина заключался в беспрекословном подчинении закону, который в свою очередь защищал свободу и интересы человека в соответствии с его социальным статусом. На основе закона 12 таблиц (контроль общины над частным имуществом) сложилось прославленное в дальнейшем на весь мир римское право; в первую очередь формулируется гражданское право и право народов (регуляция правовых отношений между гражданами Рима и иностранцами); в III в. до н. э. возникает и потом бурно развивается юриспруденция (правоведение).
   К I в. до н. э. в результате установления военной диктатуры и узурпации власти Цезарем республиканская форма правления заменяется имперской. Общественный строй ранней Римской империи – принципат (от лат. princeps – первый) представлял собой концентрацию высших государственных должностей у императора при сохранении сената и народного собрания. В этот период республиканские идеалы сменились преклонением перед императорами вплоть до обожествления их, большое распространение получил космополитизм, а утрата коллективной цели и демократических свобод привела к осознанию бессмысленности существования и общему падению нравов. Превращение свободного римского гражданина в подданного императора нашло своё отражение в наиболее популярной в то время философской доктрине – стоицизме. Римские стоики – Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий разрабатывали проблемы практической морали, проповедовали подавление аффектов и преодоление страха как средства обретения внутренней свободы человека и тем самым выступали против тирании. В целом же философия все более сближается с религией, мистикой, в римском обществе возрастает интерес к астрологии и магии. Вместе с тем годы правления первого римского императора Октавиана Августа (30 г. до н. э. – 14 г. н. э.) были наиболее благоприятны для Рима и его культуры, на них приходится золотой век латинской поэзии, связанный с творчеством Горация, Овидия, Вергилия.
   Ко II в. до н. э. складывается единая эллинистическо-римская культура, синтезировавшая элементы культур завоеванных Римом территорий. Распространяется христианство, возникшее в начале новой эры в Иудее, однако римская знать препятствовала проникновению новой религии в империю. Особенно жестоко преследовал христиан император Диоклетиан, при котором принципат сменился доминатом – неограниченной монархией по типу восточных деспотий. Период поздней Римской империи (284–476 гг. н. э.) характеризуется общим кризисом рабовладельческого строя (восстания рабов, упадок городов и торговли), зарождением элементов феодализма (превращение рабов в колонов), набегами варваров и последующей вынужденной варваризацией армии, усилением внутренней нестабильности из-за острой борьбы за политическую власть. Император Константин перенес столицу в Византию (Константинополь), а в 395 г. империя распалась на Западную (латиноязычную) и Восточную (грекоязычную) части.
   Искусство Древнего Рима сформировалось на основе взаимодействия художественных компонентов различных культур (этрусской, греческой, восточной).
   Римляне, соперники этрусков, считали этот архаичный народ тёмным и иррациональным. Вместо стройной латыни – неясные письмена, вместо иерархии человеческих богов – крылатые монстры, вместо радостей жизни – извечное «помни о смерти!» Так или иначе, курганы и саркофаги этрусков имеют куда как больше сходства с египетскими, скифскими или сибирскими захоронениями, чем с рациональной культурой ромеев. Более того, в некоторых вещах этруски были прогрессивнее блистательных римлян: они позволяли женщинам присутствовать на пирах и сильнее ценили семейные узы (стоит посмотреть на супругов, возлежащих на крышках саркофагов).
   В республиканский период искусство в основном обслуживало официальную идеологию, и развитие получили те его виды, которые имели практическое значение, главным образом архитектура. В эпоху императорского Рима преобладает монументальный стиль: скульптура, храмы и общественные здания отличались грандиозностью и помпезностью, воплощая идею величия императора и римского государства (форумы Цезаря и Августа, Колизей, Триумфальная арка Тита, Пантеон, термы Каракаллы). Римская литература представлена многообразными жанрами: это комедии Плавта и проза Катона, исторические мемуары («Записки» Цезаря), жизнеописания (Плутарх), философская поэма (Тит Лукреций Кар «О природе вещей»), сатира (Апулей, Луцилий), историография («История Рима от основания города» Тита Ливия, «Анналы» Тацита), образцы политического и судебного красноречия (Тиберий Гракх, Цицерон), эпиграммы (Марциал), лирика (Катулл, Проперций, Тибул).
   Среди ученых эллинистическо-римского периода особую известность приобрели Клавдий Птолемей, в работе которого «Великое построение» получила теоретическое оформление геоцентрическая картина мира, и «римский Гиппократ» – Гален, автор несколько сотен трактатов по медицине. Его труд «О частях человеческого тела» дает первое анатомофизиологическое описание организма, изучение функций которого Гален проводил с помощью вивисекции. Авторитет Галена в теории и практике врачевания был непререкаем в течение столетий.
   Историческое значение античной культуры в первую очередь определяется ее влиянием на становление западноевропейской цивилизации, большинство достижений которой в своих истоках восходят к римской и особенно греческой древности. Значительное воздействие античность оказала и на культуры исламского мира, а через Византию к ее традициям приобщилась Древняя Русь. Для античного мира характерен особый динамизм социокультурных модификаций – возникают и сменяют друг друга различные формы государственного устройства, вырабатываются понятия о правах и свободах граждан, формируются и активно действуют разнообразные государственно-правовые институты. Уникальность античной культуры заключается в особом гармоничном мироощущении эллинов и римлян, соизмеряющих мироздание с целями и интересами человека. В этом смысле культуру Античности можно считать гуманистической, хотя этот гуманизм носил ограниченный характер, поскольку не распространялся на иноземцев, рабов и женщин. По заключению Б. Рассела, это была цивилизация, приносившая удовольствие одним лишь свободным и родившимся мужчинами.

Врачевание и санитария в архаичном Риме

   Римляне, как и все их предшественники по античному миру, родоначальниками медицины считали латинизированного Асклепия – Эскулапа. Однако задолго до установления официального культа этого божества обитатели древнейшей Италии как-то оберегали свое здоровье и лечились от болезней. Как везде и всегда в столь архаичных социумах это была так называемая народная медицина. В ее составе неразрывно смешивались вполне практичные эмпирические наблюдения, случайно открытые целебные свойства растений и минералов с наивной верой в магию и религию языческого типа.
   В латинском народном пантеоне изначально фигурировали божества, каждое из которых «отвечало» за исцеление при определенном заболевании. Так, при лихорадке обращались к соответствующей богине – Dea Febris; во время родов – Dea Carmentis и Dea Lucina. Здоровье в целом патронировала Dea Salus. Среди жертвоприношений выделялись миниатюрные изображения тех частей тела, которые болели (этот древний обычай перешел потом в западное христианство – в католических храмах до сих встречаются вотивные (жертвенные) маленькие фигурки из драгоценных металлов (сердечки, ножки и т. д.).
   Литературные источники о Риме периода первых царей упоминают также «кудесников» (по-нашему – шаманов) из среды соседних с латинянами народов – этрусков и марсийцев. К ним римляне древнейшего периода тоже обращались за врачебной помощью прежде всего в виде заклинаний.
   Когда опасность эпидемии угрожала не отдельным лицам, а всей городской общине, власти «вечного города» находили экстраординарные меры, чтобы отвлечь сограждан от паники. Так, во время страшного мора около 363 г. до н. э. из городской казны оплатили публичные выступления актеров. Понятно, с какой целью – противопоставить фатальному року нетривиальный, творческий ответ. А в 293 г. до н. э. снова случилась эпидемия, и на сей раз лидеры римлян обратились к гадательным «Книгам Сивиллы» (легендарной пророчицы), где вычитали (или сами выдумали?) совет привезти из Эпидавра змею, атрибут Асклепия. Что и было сделано. Когда судно на обратном пути подплывало к Риму, змея выскользнула и переплыла через Тибр на небольшой остров. В этом, естественно, усмотрели волю бога врачевания и возвели на этом островке храм в его честь, ставший одновременно больницей, как описанные в предыдущей главе нашего пособия греческие асклепионы. Придумано было мудро: на острове больные, многие – заразными болезнями, находились в изоляции от города.
   На протяжении всей дальнейшей истории Рима, когда в столице огромной империи появилось уже множество врачей-профессионалов, практиковавших самые прогрессивные для своего времени способы лечения, у храма Эскулапа с его примитивной магией не убывало страждущих клиентов. В середине I в. н. э. император Клавдий вполне логично распорядился, чтобы все престарелые, истощенные и больные рабы, отвезенные хозяевами на Эскулапов остров, в случае их выздоровления при храме навсегда получали свободу.
   Впрочем, общесанитарные мероприятия проводились в «вечном городе» с первых же его исторических шагов. Так, закон XII таблиц (450 г. до н. э.), записанный на медных досках, вывешенных для всеобщего обозрения на центральной площади Рима – форуме, являлся характерным сводом законов раннеклассового общества (защита патриархальных традиций, сочетание принципа талиона и денежных штрафов и т. д.). Например:
   Таблица V.
   Если человек впал в безумие, то пусть власть над ним самим и над его имуществом возьмут его агнаты или его сородичи.
   Таблица VIII.
   Если кто-нибудь говорит о яде, то должен добавить, вреден он или полезен для здоровья, ибо и лекарства являются ядом.
   Таблица Х.
   1. Пусть мертвеца не хоронят и не сжигают в городе.
   2. Пусть на похоронах женщины щек не царапают и по умершим не причитают.
   3. Пусть костей мертвеца не собирают, чтобы впоследствии совершить погребение, за исключением лишь того случая, когда смерть постигла на поле битвы или на чужбине.
   4. Отменяется бальзамирование рабов и питье круговой чаши.
   5. А также золота с покойником пусть не кладут. Но если у умершего зубы были скреплены золотом, то не возбраняется похоронить или сжечь его с этим золотом.
   К древнейшей же эпохе Рима относится сооружение общегородской канализации (cloaca maxima) и водопроводной сети. Древний закон Lex Regia воспрещал погребение беременных, пока жив их плод (Paritura); он же регулировал попечение о душевнобольных (Demens – тронувшихся умом, да Furiosus – одержимых).
   Однако вплоть до II в. до н. э. источники не упоминают о профессиональных врачах в Риме. Историки полагают, что первыми врачами там стали приведенные из военных походов рабы, которые занимались этим ремеслом у себя на родине, а именно в Греции и ее заморских владениях, покоренных римлянами.

Греческие истоки профессиональной медицины «вечного города»

   По версии ведущего летописца римской истории её вершинного периода Плиния Старшего, первым профессиональным врачом, появившимся в Риме, стал грек Архагат (Дословно: «Хорошее начало»), прибывший на берега Тибра из Пелопонесса в 219 г. до н. э. Начинал свою практику он в жалкой лачуге, но вскоре гонорары его так увеличились, что он переселился в большой дом, где на широкую ногу заработала его хирургическая клиника. Построить ее греку помогли городские власти, явно впечатленные необычно эффективными способами лечения. Пример этого грека, быстро произведенного в римские граждане, привлек на Апеннины одного за другим множество специалистов из Греции. Одни римляне почтительно именовали Архагата «целителем ран», а другие, напротив, – «живодером». Двойственная репутация всегда и везде сопровождала представителей врачебного цеха, а в культурных условиях Рима была вполне понятна.
   Даже если плиниев рассказ отражает не исторический факт, а является литературным анекдотом, он реалистично отражает греческую медицинскую иммиграцию.
   Работа в столице и других центрах империи находилась для всех греческих медиков, однако ревнители римской самобытности ворчали, видя в этом переселении очередной этап греческого культурного засилия. Один из латинских консерваторов, Катон Старший Цензор, в своем памфлете «Наставление сыну» предостерегал молодежь от общения с иноземными лекарями. Те, на его взгляд, считают римлян варварами и готовы уморить их своими непонятными снадобьями, за которые ещё просят громадных денег.
   Тут надо иметь в виду, что отрицательное отношение у римских консерваторов оставалось не только к врачам, но и ко всем прочим специалистам-грекам – учителям риторики и грамматики, художникам, музыкантам и прочим. Ревнители римских устоев считали, что иноземцы угрожают самобытности их культуры, подрывают мужественный дух народа. Однако обвинения такого рода не могли остановить объективного процесса латинизации предшествующей античной культуры. Обеспечив себя солдатами, юристами и чиновниками, римляне в широких масштабах привлекали к обслуживанию себя иноземных врачей и всех прочих представителей «свободных профессий».
   Многие врачи в Риме действительно были изначально рабами, но прибыльная и уважаемая профессия помогала им сравнительно быстро нажить состояние и стать вольноотпущенниками. Всё больше становилось в империи свободных врачей (medici liberti). Такая практика была не исключением, а правилом в Риме, где порабощенные грубой силой люди свободу получали чаще всего по экономическим соображениям, одинаково выгодным и хозяину, и его поначалу слуге. Повторим, что, испытывая особенную тягу к политике, юриспруденции, истории, риторике, военному делу, знатные римляне в своей массе с пренебрежением относились к остальным искусствам и наукам. Многие знаменитые поэты, писатели, драматурги, грамматики, прочие деятели латинской культуры были или рабами (как Эзоп), или вольноотпущенниками (Федр), или плебеями (Плавт).
   Французский историк Анри Валлон отмечает: «В этой области римляне ни на что не претендовали; некоторые науки они всецело предоставляли рабам – такова была медицина… Презираемая вначале грубым невежеством римлянина, она вскоре стала пользоваться уважением всех богатых фамилий. Они пожелали иметь врача для ухода за телом, как грамматиков или певцов-рапсодов для просвещения или развлечения ума. Греция, поверженная в рабство, должна была продолжать давать то, чем она занималась, будучи свободной; то, что у себя дома предоставляла только свободнорожденным. Врач-раб, становясь вольноотпущенником, не бросал своего искусства. Некоторые врачи не только посещали больных на дому, но и брали их для лечения к себе, и Плавт не жалеет слов для сарказма, которыми театр вплоть до Мольера не переставал осыпать эту профессию. Заниматься врачеванием – это (правда, по признанию одного наиболее наглого раба) значит пить вино и давать другим воду. Один врач в надписи протестует, основываясь на своем прозвище, против этой оскорбительной характеристики: он называет себя „врач, дающий вино“. Комедии не мешали высмеивать врачей, но продолжали прибегать к их искусству. Многие врачи благодаря доверию к ним со стороны богатых фамилий составили себе большое состояние. Высокая оплата их труда привлекала к этой профессии свободных граждан Греции и Рима, но всё же она сохраняла всегда клеймо своего первоначального происхождения вплоть до тех почетных званий, которые империи было угодно им дать». [13 - Валлон А. История рабства в античном мире. [М.,] 1941. С. 480–481.]
   У каждого зажиточного римлянина среди клиентов фамилии находился домашний лекарь из числа рабов (servus medicus) или же вольноотпущенников. Владельцы и патроны этих специалистов чаще всего не возражали против того, чтобы те в свое свободное время занимались частной врачебной практикой в городских кварталах или сельских округах.
   В итоге настоящие врачи заняли в Риме столь же уважаемое положение, как и риторы, учителя, адвокаты и землемеры, многие из которых тоже были иностранцами по происхождению.
   Юлий Цезарь (на то он и гений римской политики) повысил общественный статус медиков-иммигрантов: все те из них, кто у себя на родине происходил из числа свободнорожденных, получали согласно его указу 46 г. до н. э. права римского гражданства. Эта мера прямо свидетельствует об успехе иноземных медиков – на их новой родине ими были поначалу довольны, но через столетие-другое окончательно признали их необходимость.
   Одному из римских докторов, естественно, этническому греку Антонию Музе сенаторы не только пожаловали золотую гривну, освободили его от налогов, но даже собрали деньги на памятник, установленный близ статуи Эскулапа. Светоний Транквилл сообщает, что такой чести этот медик удостоился за то, что спас от тяжелой болезни самого принцепса Октавиана Августа, наследника диктатуры Цезаря. Муза лечил первое лицо государства по-своему, чередуя холодные ванны и припарки. Как известно историкам, Октавиан от рождения был тщедушен и ему явно требовалось повышать свой иммунитет, чему закаливание явно полезно, как мы понимаем до сих пор.
   На радостях от исцеления Август возвел умелого врача в ранг римского всадника, а всех врачей Рима освободил от уплаты податей (еще одна демонстрация эффективности тогдашнего варианта медицины). Перед нами показательный пример того, как способные врачи древности, не понимая истинной природы заболевания, интуитивно прибегали к эмпирически эффективным процедурам и пополняли ими свой целительный набор рецептов.

Асклепиад из Прусы

   Самым известным выходцем из Греции среди римских врачей стал Асклепиад из Прусы. Как видно по его имени, он принадлежал к числу легендарных потомков греческого бога врачевания, т. е. наследственной корпорации врачей Эллады. Он родился около 120 г. до н. э. и образование сначала получил в области риторики и философии, но в конце концов занялся медициной, в которой и преуспел. Примерно в 90 г. до н. э. переселился в Рим, где его покровителями стали такие влиятельные личности, как Марк Антоний и Квинт Муций. Пациентов у него в столице империи стало хоть отбавляй. Первая причина популярности Асклепиада на его новой родине состояла в том, что он значительно упростил методику лечения и аптеку, исключив разного рода экзотические и мучительные для пациентов средства. Во-вторых, этот врач исповедовал эпикурейскую философию, а это было вполне в римском духе.
   Адаптация философского атомизма к медицине у Асклепиада означала примерно следующее. Как и все прочие материальные тела, организм состоит из мельчайших частиц (атомов). Сочетание и движение этих частиц определяет качество тела, в данном случае здоровье или болезнь. Основой всех жизненных функций служит «пневма» – «вещество, состоящее из чрезвычайно мелких частиц». Причина болезней – застой этих самых частиц, либо, напротив, слишком быстрое движение, а порой – перегиб атомов относительно пор (пустот) тела. Названные причины вызывают расстройство пневмы и составляющих ее «жизненных соков». Эти расстройства могут распространяться как на весь организм, так и на отдельные его части. Попытки Асклепиада локализовать отдельные болезни оказались ограничены слабыми возможностями античной анатомии. Так, эпилептические судороги он связывает с изменениями мозговых оболочек; плеврит – потрясениями плевры, а не самих легких; пневмонию – страдание частей легкого, обнимающих дыхательную трубку; и т. п.
   Принципом асклепиадовой терапии служило изречение «Tuto, celerites, inclunde» – «Безопасно, быстро, приятно». Предпочтение отдавалось не сложным лекарствам и мучительным операциям, а простым и естественным рекомендациям – диете, физическим упражнениям, прогулкам, банным процедурам – омовениям и потению и т. п. Едва ли не единственным среди античных медиков Асклепиад провозглашал, что природа сама по себе не столько разумна, сколько вредна для здоровья, если не корректировать ее изобретениями культуры (спорт, те же диета, бани, и другие подобные мероприятия, которые идут наперекор человеческой лени и распущенности). Такого рода лозунги создали Асклепиаду репутацию новатора от медицины и повышали его популярность среди пациентов-римлян, в своем большинстве, как известно, волевых и прямых людей. Излюбленными средствами этого врача стали массажные растирания с помощью благовоний, контрастное водолечение (ванны, бани), дозированное вино, вообще диета, вплоть до строгого поста, физические движения, согласованные с характером недуга, в том числе и так называемые «пассивные движения» – в носилках, повозке, на корабле, в гамаке. Медикаменты назначались им в виде исключения. Нетрудно видеть, что подобная стратегия лечения была рассчитана на так называемых «в основном здоровых больных», которых всегда полно среди праздных представителей высших классов. Ожирение, гиподинамия, меланхолия – вот что поставляло Асклепиаду большинство пациентов. Более серьезные заболевания ведь не излечить качанием в гамаке или мытьем в бане. Тем не менее у него был ряд последователей, наиболее популярным из которых стал некий Темизон из Лаодикеи.

Официальное место и фактические заработки римских врачей

   Несмотря на все успехи иностранных врачей, римляне высших сословий не считали лекарское искусство достойным для себя занятием, как, впрочем, и профессии, актера, музыканта и т. п., которым платят за их работу. А платили медикам щедро. Годовое жалование императорского врача составляло в среднем 250 000 сестерций. Популярный лекарь Стертиний хвастался, что вместе с частной практикой собирал по 500–600 000 сестерций ежегодно. Такого рода состояния успешных врачей стали для Рима правилом. Вместе с тем их общественное положение никогда не достигало такого престижа, как некогда в Греции. Врач-окулист Целадиан, находящийся при особе императора Тиберия, так и остался рабом до своей кончины. Только Юлий Цезарь, повторим, во время своего господства в Риме возвел в права гражданства «всех, занимавшихся врачебной деятельностью, и преподавателей свободных искусств».
   С тех пор, т. е. на рубеже старой и новой эр, врачебному искусству стали учиться и некоторые этнические римляне – это видно по именам врачей, уже не сплошь греческим.
   Из столь противоречивой общественной ситуации проистекали многие плюсы и минусы римской медицины и фармацевтики. Культурный контекст в древности, как и сегодня, многое определял в развитии знаний о болезнях и лекарствах.

Теория и практика римской медицины

   В римский период усилилась наметившаяся еще в классической Греции тенденция расхождения теории и практики врачевания. Одни авторы размышляли о природе различных недугов и методах борьбы с ними, а другие получали известность как удачливые врачи. Этим последним приходилось бороться с такими недугами, как эпилепсия, малярия, лишаи и т. п. По тем временам и фармакологическим возможностям исцеление от большинства из них чаще всего выходило относительным.
   В связи с легализацией врачебного сословия в Риме и его провинциях повсеместно стали появляться больницы. Эти учреждения отличались от греческих асклепионов и назывались валетудинарии. Это были по сути просто госпитали самого разного профиля, рассчитанные на множество пациентов, функции обучения будущих медиков в них отошли на задний план. Потребность в такого рода гражданских, а не храмовых больницах возникла, во-первых, из-за массового применения в римских поместьях-латифундиях рабского труда, а, во-вторых, в связи с постоянными войнами, которые Рим вел по всему свету. И раб, и солдат-легионер стоили дорого, их здоровьем, а тем более жизнью нельзя было пренебрегать. Заболевших или раненых солдат сначала стремились переправить на лечение в Рим, но при императоре Августе решили, что лучше основать лазареты по месту базирования войск. Так в Риме возникла как общегражданская, так и военно-полевая медицина. Врачебной практикой занимались лично свободные врачи, чей труд оплачивался или из средств рабовладельцев, или из военной казны, или из личных средств частных пациентов.
   При императоре Тиберии, в I в. н. э. Авл Корнелий Цельс написал целую энциклопедию научных знаний своего времени, обратив особое внимание на медицину. Именно эта часть трактата Цельса дошла до наших дней. В ней констатируется, что количество разных лекарств постоянно увеличивается, а вот общие принципы охраны здоровья, профилактики болезней остаются постоянными. Цельс советует горожанам заботиться о правильном пищеварении, не переедать, придирчиво отбирать продукты для питания; больше бывать на свежем воздухе, загорать, но избегать резких перепадов температуры.

Вечная проблема: власть и медицина – римский прототип

   Хотя римские врачи далеко превосходили современных им знахарей варварского мира, население «вечного города» и его сателлитов относилось к своим целителям с недоверием, а то и с открытой враждой. Инвективами против злоумышленников от медицины полны сочинения латинских писателей. Плиний Старший списал на каком-то кладбище (или придумал, но весьма реалистично) надпись на чьей-то могильной плите: «Погиб, сраженный толпой врачей». Причин столь незавидной репутации у медиков римских городов было немало. Как уже говорилось, почти все они были иностранцы. Пользовались непривычными для латинского плебса методами лечения, включая настоящие яды (от которых тогда нередко погибали лица, имевшие недоброжелателей). Многие врачи наживали солидные состояния на плате за успешное лечение, что облегчало их сближение с власть имущими вплоть до лидеров республики, а позднее императорского окружения. Например, один патриций, излеченный от мучительного лишая, заплатил своему избавителю 2000 сестерциев. Плиний Старший сообщает, что придворный лекарь получает до 25 000 сестерций в год, что составляло солидную по тогдашним меркам сумму.
   Корнелий Тацит описывает карьеру двух братьев греков, уроженцев острова Кос – Квинта и Гая Стертиниев (принявших латинские имена после переезда в Италию, где стали вольноотпущенниками). Первый начал свою врачебную деятельность в Риме в 30-х гг. I в. н. э. Пригласил вслед за собой брата и выхлопотал ему место придворного врача императора Клавдия. По версии Тацита, последняя супруга этого императора Агриппина, чтобы освободить трон для своего сына Нерона, уговорила придворного врача отравить мужа. Тот во время пира, «как бы затем, чтобы вызвать рвоту, ввел в горло Клавдия смазанное быстродействующим ядом перо, хорошо зная, что хотя затевать величайшие преступления невозможно, не подвергаясь опасности, зато преуспевший в них щедро вознаграждается» (Анналы, XII, 67). Объединив доходы от службы при дворе и частной практики в городе, братья Стертинии выстроили себе роскошную виллу под Неаполем, оставив наследникам более 30 000 000 сестерциев. Это сообщение Плиния Старшего (Естественная история, XXIX, 7–8) косвенно подтверждает подозрения Тацита о наивности клятвы Гиппократа для его римских коллег).
   Среди простонародья широко циркулировали слухи и сплетни о том, что врачи использовали свое профессиональное положение для того, чтобы вступать в связи с женщинами из знатных семей вплоть до императорской. (На современный взгляд римляне могли бы показаться сексуально озабоченным народом судя по содержанию многих надписей-граффити, открытых археологами; впрочем, если бы древние римляне посмотрели наши фильмы, журналы мод и т. п. продукцию, они бы вряд ли удивились.). Более просвещенные римские писатели, вроде того же Плиния Старшего или Тацита, не выступая против профессиональной медицины как таковой, выражали негодование более или менее явными злоупотреблениями некоторых придворных врачей. Например, личного врача и друга Ливии, жены Друза, сына императора Тиберия, народ подозревал в отравлении этого последнего по просьбе коварной женщины. Позднее то же говорили про жену императора Клавдия Мессалину и её врача Валента.
   То ли ради того, чтобы отыскать более действенные способы лечения, то ли чтобы искусственно задрать гонорар, многие римские врачи назначали больным слишком дорогие лекарства, многие из которых требовали иностранных по происхождению компонентов (тут опять всплывает специально фармацевтическая тема). Известный римский правдоискатель Катон Старший возмущается подобной практикой: зачем искать лечебные компоненты за границами Италии и везти их оттуда за большие деньги, когда благословенная природа родины плодит так много полезного для здоровья!.. Теперь и не поймешь, что в этих обвинениях справедливого, а что выражает псевдопатриотизм ревнителя римских добродетелей. Доказывая свое обвинение, единомышленник Катона Плиний Старший ссылается на практику римских врачей применять индийскую киноварь, вместо которой торговцы всучивали им сурик, который, будучи добавлен в лекарства, просто яд. Нам теперь трудно сказать, что ли отдельные римские врачи проявляли невежество, то ли они сознательно спекулировали на здоровье людей, то ли Тацит повторил злонамеренную сплетню?.. Впрочем, от заблуждений, ошибок и даже злоупотреблений медицина и фармация никогда и нигде не были и не будут застрахованы. По этой причине не надо идеализировать античные этапы их развития, происходившие в гораздо более грубых и даже страшных общественных условиях, чем те, к которым привыкли современные люди.
   Впрочем, то, что упомянутый цензор Катон из патриотических побуждений предлагает взамен греческой медицины, сегодня производит анекдотическое впечатление. Его сборник рецептов латинской народной медицины включает, во-первых, такие паллиативные рецепты, как применение коры гранатового дерева против глистов, можжевеловых ягод при расстройстве мочеиспускания; капусту при всех возможных хворях и т. п.; а, во-вторых, вполне шаманские заклинания даже при вывихах!
   В результате подобной общественной атмосферы многие римляне с недоверием и даже открытым негодованием относились к приезжим врачам и их лекарствам. Социально-политические интриги и гражданские войны тем самым тормозили прогресс медицины в Риме и его провинциях. Когда врач Хармид из Мессалии выступил против традиционных для римлян горячих ванн в пользу закаливания, его просто высмеяли. Впрочем, предубеждения своего времени разделяли далеко не все римляне. Известный философ-стоик Сенека принадлежал к числу поклонников холодного купания. В его «Нравственных письмах к Луцилию» встречаются такие пассажи: «Я погрузился в холодную воду (она у меня называется не слишком тёплой)» (LXXXIII, 5).
   Римская история вряд ли присвоила или даже открыла, скорее ярко проявила вечную дилемму «Власть и специальное знание» на самой животрепещущей теме – медицины и фармации. На первый взгляд все эти запутанные истории про участие продажных врачей в борьбе за власть выглядят римской экзотикой. Если же разобраться, то рецидивы, повторения той самой практики использования специальных, недоступных никому, кроме узких специалистов, знаний наблюдаются в дальнейшем на протяжении всей мировой истории. Достаточно вспомнить сталинское «Дело врачей» (заметим – инородцев), гитлеровские опыты над узниками концлагерей, все дальнейшие убийства политических противников с помощью таких экзотических препаратов, как полоний и т. п. Древние римляне, как и во многих других вопросах (вроде юридического права, армейской службы, того же патриотизма), показали своим потомкам пример, который те чаще всего не в состоянии усвоить…

Цельс и его энциклопедия эллинистической медицины

   Авл Корнелий Цельс – римский писатель, живший во времена императора Тиберия и составивший на латинском языке энциклопедию «искусства» («Artes»), основанную по преимуществу на греческих источниках. Из нее до наших дней дошла меньшая часть – только 8 книг, которые посвящены медицине и здравоохранению. Остальные части – по сельскому хозяйству, риторике, философии, праву и военному делу оказались утрачены. По всей видимости, этот автор, перечитавший и толково пересказавший множество сочинений по медицине и фармации эллинистического периода, сам врачом всё же не был.
   Среди афино-александрийских направлений врачевания Цельсу ближе всего оказалась позиция так называемой методической школы: он утверждал, что медицина должна искать «золотую середину» между постулатами прошлого опыта лечения болезней и всегда новыми эмпирическими данными современного врачевания. Цель цельсова труда – дать практическое руководство соотечественникам как врачам, так и образованным пациентам в том, чем располагала медицина их эпохи.
   Первая книга посвящена античной диетике, понимаемой, напомним, в прошлом весьма широко: все факторы, влияющие на состояние здоровья – телосложение, питание, образ жизни, климатические условия, вплоть до спутника в браке. Тут же следует серия рекомендаций, как следует вести себя пациентам при различных заболеваниях.
   Вторая книга содержит взгляды Цельса на общую патологию: признаки болезней, варианты прогнозов и лечебных рекомендаций при типичных заболеваниях. Завершается эта книга группировкой различных питательных веществ и описанием их влияния на отдельные телесные отправления.
   Две следующие книги отданы учению о патологии и терапии отдельных болезней.
   Пятая книга по большей части (на протяжении 25 первых глав) отведена фармакологии, что и позволяет отнести трактат Цельса к заметным вехам истории именно фармации. Подробно трактуются род, действие, способы приготовления и способы назначения лекарств от различных недугов. Остальная часть этой книги посвящена лечению ранений и отравлений.
   В шестой книге автор возвращается к общей патологии, уделяя особое внимание глазным болезням.
   Седьмая книга отведена хирургии. Остеологическая тематика продолжается и в заключительной, восьмой части, которая завершается вопросами лечения переломов и вывихов.
   В целом труд Цельса весьма полно и точно отражает уровень, достигнутый профессиональной медициной эллинистически-римского периодов.

«Естественная история» Плиния Старшего о лекарствах и знахарях

   Несколько позже Цельса, во второй половине I в. н. э. была составлена еще одна, причем несравненно более масштабная энциклопедия – «Естественная история» («Naturalis historia»). Ее составитель – Плиний Старший (родившийся в 23–24 г. в Северной Италии). Он был видным политическим деятелем, полководцем, доверенным придворным у династии Флавиев. Кроме военно-административных обязанностей всю сознательную жизнь интересовался науками, ежедневно много читал, конспектировал, диктовал. Из многочисленных трудов, связанных с именем этого плодовитого писателя, сохранилась упомянутая «Естественная история» – огромный труд в 37 книгах. Для его написания автор привлек более 400 греческих и римских источников. Первые книги отведены описанию физической и экономической географии, этнографии и истории всех частей Римской империи. Истории медицины и фармации посвещены книги с 12 по 32. Тут дан огромный гербарий всех известных римлянам растений, рассказано о лекарствах растительного происхождения (20–27 части), о препаратах животного происхождения (28–32).
   К вычитанным у других авторов и пересказываемым им сообщениям Плиний добавляет свои собственные соображения. Впрочем, практической фармакологией и тем паче медициной этот постоянно загруженный делами администратор не занимался. Воздерживается он и от критики достоверности заимствованных им фактов и рецептов. Поэтому его труд по сравнению с трактатом Цельса гораздо ближе к народной медицине римской эпохи. Кроме рациональных врачебных средств, «Естественная история» вобрала в себя множество суеверий, магических приемов и отразила выше упоминавшееся недоверие значительной части римского общества к профессиональной медицине. Труд Плиния носил, как сказали бы сейчас, научно-популярный, просветительский характер.
   Характерны обстоятельства гибели Плиния – 28 августа 79 года он оказался вблизи вулкана Везувий. Наперекор массе людей, в панике спасавшихся от извержения вулкана, он на корабле приблизился к горящей лаве, спасая людей и наблюдая воочию редкое природное явление. Плиний старший жил и умер как настоящий администратор и настоящий ученый.

Гален – «латинский Гиппократ»

   Самым знаменитым врачом Рима, своего рода «латинским Гиппократом» стал Гален. Он успешно сочетал практику и теорию врачевания. Историки медицины отмечают, что в его лице временно прекратилась традиционная борьба двух античных школ – косской и книдской относительно того, что же представляет собой врачевание – науку или искусство? Гален, будучи опытным и успешным врачом, получил возможность отнестись к своей профессии как к науке – разумеется, в античном смысле этого слова (теоретического знания, ограниченного визуальным восприятием и логическим мышлением). Эллинистические знание в области анатомии и физиологии животных и человека давали для этого необходимое основание.
   Гален – уроженец малоазийского города Пергама. Родился в 130 г. н. э. Его отец, известный архитектор Никон, дал сыну великолепное образование. Уже лет с четырнадцати он знакомил его с различными философскими учениями, математикой и основами тогдашнего естествознания. В один прекрасный момент его родителю приснился сон, в котором сам Асклепий посоветовал ему направить сына на стезю медика. Так и было сделано. В Пергаме тоже находился и активно работал асклепион – традиционная греческая лечебница. Здесь будущий лучший врач империи и прошел профессиональную подготовку, получая уроки у представителей разных школ греческой медицины.
   После смерти отца Гален отправился в путешествие, чтобы по античной традиции понабраться опыта врачевания в разных центрах тогдашней медицины. Дольше всего он изучал анатомию у Пелопса в Смирне и у Нумизиана в Коринфе. Завершалась его стажировка в Александрии, где, кроме анатомии, постигались другие разделы медицинской теории и практики. Уже тогда молодой врач отдал должное литературе, излагая свои жизненные впечатления в общедоступной художественной форме. После девятилетнего отсутствия он вернулся на родину.
   Начинал Гален врачебную практику в родном Пергаме, с семнадцати лет трудясь врачом гладиаторов на протяжении четырех лет. В 161 г. переселился в Рим, где сравнительно быстро завязал полезные знакомства среди знатных и богатых пациентов, включая влиятельных придворных. Разумеется, в этом ему помогло блестящее мастерство врача. Кроме политиков и чиновников, Гален общался со столичными философами и писателями. Надо заметить, что его карьере в столице империи способствовали не только хорошие, но и дурные качества как личности. По собственному признанию и замечаниям современников, «латинский Гиппократ» в духе своего времени был высокомерен, склонен к саморекламе, вспыльчив и нетерпим к иным мнениям. То, что не принято среди ученых, при императорском дворе оказалось кстати.
   В итоге Гален стал придворным врачом императоров династии Антонинов – Марка Аврелия; затем Луция Вера; наконец, Коммода. С именем Галена связывают несколько десятков трактатов на самые разные медицинские темы: по анатомии и физиологии, гигиене и диетике, патологии и прочих. Именно он начал систематически анатомировать обезьян, чтобы лучше разобраться в устройстве человеческого организма. Кстати сказать, из этих опытов Гален делал своего рода шоу для избранных – приглашал влиятельных римлян на вскрытия и прочие медицинские демонстрации, сопровождая их публичными лекциями. По-своему это способствовало популяризации передового медицинского опыт в высших слоях римского общества.
   Привлекая на свою сторону нужных людей среди политиков и богачей, Гален таким образом оттолкнул от себя большинство коллег-медиков. Они подвергали его опыты ожесточенной критике, выискивали ошибки в его врачебной практике. Остракизм со стороны коллег послужил причиной, а ужасная эпидемия, так называемая «чума Антонина», разразившаяся в Риме и многих других областях империи в 166–167 гг. н. э. стала поводом для Галена покинуть на время вечный город. Как видно в этом случае, «кодекс Гиппократа» не всегда соблюдался даже самыми выдающимися его последователями. Гален отправился на родину, останавливаясь по пути в Кампанье, на Кипре и в Палестине, всюду пополняя свой медицинский опыт. Однако только он добрался до Пергама, как был вызван обратно – в императорскую ставку, перенесенную из-за эпидемии в Акивлею. Там пребывали соправители Луций Вер и будущий знаменитый император-философ Марк Аврелий. Гален вернулся ко двору, но отказался сопровождать Марка Аврелия на войну, в поход против мятежного германского племени маркоманов в 169 г. В этом походе умер Люций Вер (спасло бы его врачебное искусство Галена, будь тот более мужественным человеком, сказать трудно, по Риму ходили слухи, что смерти брата «помог» сам Марк Аврелий). Галена приставили врачом к наследнику императорского престола юному Коммоду, а после возвращения Марка Аврелия из похода Гален стал его личным доктором вплоть до 180 г., когда император скончался от «чумы» в очередном походе на германцев. Оставался ли Гален лейб-медиком при Коммоде, неизвестно, но этот император отличался чудовищным нравом, допускал невиданные в римской истории злоупотребления и погиб в результате заговора собственных придворных (192 г.). Так закончилась императорская династия Антонинов и вместе с ней врачебная карьера Галена. Последние годы жизни он больше занимался литературным творчеством, чем практической медициной. Умер в 201 г. то ли в Риме, то ли на родине в Пергаме.
   Литературное наследие Галена велико даже по римским литературным меркам, где компиляторство и графоманство стали нормой для писателей и ученых. С его именем связывают более 400 сочинений. Из них в истории медицины и фармации чаще всего вспоминают:
   • «Анатомические исследования»;
   • «О назначении частей тела»;
   • «Об учениях и взглядах Гиппократа и Платона»;
   • «Терапевтические методы»;
   • «О больных частях тела»;
   • «О составе лекарств»;
   • «Гигиена»;
   • целый ряд других сходной тематики.
   Дошедшие до нас тексты Галена обнаруживают и сильные, и слабые черты его натуры, о которых упоминалось выше. С одной стороны, редкая даже для удивительных римских эрудитов начитанность, дар критической оценки чужих выводов, редкая наблюдательность при проведении собственных опытов над животными и людьми, умение накапливать опыт эмпирических наблюдений и теоретических заключений. С другой – безграничное тщеславие, переоценка своих и недооценка чужих исследований, склонность к болтливым самоповторам не лучшие для ученого и писателя качества.
   Подобная противоречивость характера не помешала Галену достичь удивительного для античной медицины синтеза ее достижений. Среди его принципиальных завоеваний выделяются:
   • установление органической связи между различными отраслями медицины (терапией, хирургией, другими; диагностикой и прогностикой);
   • установление взаимополезного отношения между практикой врачевания и теорией возникновения болезней в человеческом организме;
   • согласование знаний о здоровом организме с представлениями относительно его патологии;
   • фокусировка внимания на технологии приготовления и механизмах действия лекарственных веществ как главной задаче клинической медицины.
   Конкретно-исторические условия столь масштабного синтеза медицинских знаний предопределили как гениальные взлеты галеновой мысли, так и поразительные заблуждения этого же автора.
   Ключевым тезисом к медицинскому мышлению Галена послужила мысль Аристотеля о том, что «природа ничего не делает без цели». Под «целью» тут понимается не сознательная воля, но результат действия некоторых естественных причин. Гален рассматривает организм в качестве системы функций, организующим началом которых выступает «пневма» – античная категория для обозначения самых разных отправлений тела. Это некое вещество, которое проникает в организм при дыхании. Там оно распределяется на три субстрата с разной локализацией:
   • в сердце располагается «жизненная пневма»;
   • в мозгу – «психическая пневма»;
   • в печени – «физическая пневма».
   В соответствии с такой классификацией жизнь организма поддерживается тремя базовыми функциями.
   Функцией печени служат образование крови, питание всего организма и его рост. «Печень получает пищу после ее предварительной обработки желудком и кишками, выступающими, таким образом, ее слугами; этой пище печень придает все свойства крови». Избытком отмеченного процесса выступает образование желчи. Из печени питательные вещества поступают частично непосредственно в вены и разносятся чрез них по всему телу, частично в правый желудочек сердца, а из него – в артерии для такого же распределения по организму.
   Сердце представляет собой центральный орган жизненной пневмы. Она образуется там из пневмы, поступающей из легочной вены в левый отдел сердца, а оттуда по артериям разносится по остальным частям тела. Ею поддерживается нужная температура всего организма.
   В мозгу помещается душа; здесь же расположен центр регуляции всех отправлений души. Носительницей этих функций служит «душевная пневма»; она возникает в мозговых недрах в результате переработки там пневмы, доставленной в мозг артериями. Из мозга по нервам «душевная пневма» распределяется по различным органам.
   Все части тела связаны между собой указанными тремя функциями пневмы в одно целое. От них зависят все процессы, происходящие в организме. Этот последний состоит из плотных и жидких компонентов. Плотные разделяются на «равномерно плотные части», т. е. такие, которые состоят из одинаковых атомов (кости, мышцы, жир и т. д.); и «неравномерные» части, построенные из различных тканей (почки, печень и прочие). Жидкими составными частями тела служат кровь, слизь, желтая и черная желчь.
   Человек остается здоровым, пока все названные части тела имеются в надлежащем количестве и качестве. Понятие здоровье не абсолютно: оно зависит от пола, возраста, образа жизни, индивидуальных особенностей человека. Чаще всего организм находится в промежуточном состоянии – ни здоровья, ни болезни, но предрасположенности к определенным заболеваниям.
   Болезнь представляет собой чрезмерное изменение функций той или иной части тела, возникающее вследствие соответствующего изменения ее же свойств. Одни болезни связаны с изменением свойств таких «соков» организма, каковы кровь, слизь, желчь; другие вызваны изменениями пневмы (лихорадка, воспаление).
   Процесс заболевания по Галену включает в себя следующие этапы:
   • предпосылки порождают склонность организма к определенной болезни;
   • случайные поводы запускают в действие болезнетворный механизм;
   • непосредственные причины болезненных изменений вызывают уже собственно болезнь.
   Происходит, таким образом, расстройство функций и, как следствие, болезненное состояние организма. Внешним выражением такого состояния выступают симптомы, которые сочетают в себе свойства вредоносного начала и косвенного результата его действия.
   Течение болезни делится Галеном на несколько типичных стадий:
   • обнаружение недомогания;
   • нарастание болезненных явлений;
   • полное развитие болезненного расстройства;
   • убыль болезненных явлений вследствие либо выносливости организма, либо правильной врачебной помощи ему.
   До известной степени эта поверхностная, как сказали бы сейчас, феноменологическая периодизация соответствует тезисам гиппократиков о гуморальной природе патологии. А именно, «сырости», «кипению» и «выделению» жизненных «соков». Этими терминами для Галена выражается материальная основа указанных периодов заболевания.
   Эскизно изложенные нами общепатологические представления Галена обусловили его терапевтическое учение. Он уверен, что «не может быть расстройства функции без патологических изменений в части тела, которой это страдание касается». Главной задачей врача с точки зрения изложенной теории является установить, достаточно ли у организма пациента «жизненной силы» (physis, понятие гиппократиков) для самостоятельного выравнивания нарушений заболевших функций, или же этой силы не хватает и требуется врачебное вмешательство. В этом последнем случае врачебные назначения проистекают из распознанных причин болезни. В медицинском идеале врач предупреждает болезнь, воздействуя своими назначениями на распознанные при диагностике предпосылки расстройства. Поэтому на ранних стадиях заболевания Гален рекомендовал коллегам не вмешиваться своими лекарствами в работу организма, реагирующего на сбои в своей работе. Если же организм не справился сам и явное расстройство какой-то из его функций уже наступило, то необходимо активное вмешательство врача с его лекарствами и целебными процедурами. Врачебные показания зависят от явных симптомов болезни.
   Таким образом, профессиональный долг врача, согласно учению Галена, стоит в том, чтобы вовремя поддержать «жизненную силу» организма в ее закономерном стремлении к самоисцелению. Повторяя в этой установке Гиппократа, римский доктор стремился уточнить соответствующий механизм совместной борьбы с болезнью организма пациента и его врача. По мнению Галена, «physis» складывается из суммы тех сил, которыми регулируются различные функции здорового организма. Врач своими назначениями должен поощрить их все, в первую очередь так называемую «выделяющую силу», которая в условиях заболевания способствует очищению организма от вредоносных начал. Кроме этой силы, на борьбу с болезнью задействуются также «выделяющая» и «сдерживающая» силы. Искусство врача в том и состоит, чтобы использовать надлежащую силу надлежащим образом.
   Отсюда следует галеново учение о действующих силах лекарственных средств. Предусматривались три основные стадии фармакологического эффекта:
   • во-первых, лекарства могут поощрять основные свойства организма – теплота, холод, сухость, влажность;
   • во-вторых, лекарственная терапия способна сочетать действие указанных свойств;
   • в-третьих, ей же подвластно использование специфических свойств отдельных веществ (рвотное, слабительное, мочегонное и т. д.).
   Следующий фармакологический принцип Галена состоит в разделении лекарственного эффекта на такие разновидности, как актуальный (немедленный) и потенциальный (замедленный, постепенный). Например, огонь и перец сходны в том, что они горячат, но первый действует так сразу и резко, а второй – исподволь.
   Гален как и большинство врачей того времени имел свою аптеку в Риме, где сам готовил лекарства для больных. При аптеке находилась лаборатория (officina), где и готовились лекарства и косметические средства. Лекарства были преимущественно растительного происхождения и многие из них сложны по составу: так, некоторые пластыри состояли из 23–60 веществ. Все эти сложные по своему составу медикаменты заготовлялись в запас. Гален описал технологию изготовления порошков, пилюль, лепешек, мыл, пластырей, горчичников, сборов, настоев, отваров, растворов, жирных масел, вин, уксусомедов, примочек и териака.
   Излюбленными препаратами при лихорадочных состояниях и всяческих отравлениях были териаки. Териак существовал трех категорий:
   • Против укусов ядовитых животных;
   • Против напитков;
   • Против болезней, происходящих от неразумного пищевого режима.
   Изготовление императорского териака было обязанностью Галена. При заболеваниях желудка он часто использовал кашку, в состав которой входили в равных частях мед, сок айвы, уксус, имбирь и белый перец. Териак вскоре сделался панацеей и успешно назначался при самых различных заболеваниях. Это одно из древних лекарств, совершивших очень длинный жизненный путь.
   Митридат VI, понтийский царь (120–63 гг до н. э.), ведущий войны с Римом в течение всей своей жизни, вошел в историю не только как исследователь и изобретатель ядов, но и как составитель первого противоядия – териака Mithridatum. Не колеблясь, Митридат экспериментировал на себе и на своих подданных. Свой опыт царь Понта изложил в собственных заметках. Составленное Митридатом противоядие содержало около 50 веществ. Основной составной частью териака был опий. Произведенные Митридатом исследования стали основой для развития токсикологической химии. Когда Помпей разбил Митридата, в его руки попало сочинение понтийского царя о ядах и лекарственных растениях. Помпей велел перевести эти записки на латинский язык. «Таким образом победа Помпея принесла не меньше пользы людям в их частной жизни, чем государству», – заметил по этому поводу Плиний.
   Во времена Галена в большом количестве изготовлялись косметические средства, зубные порошки, помады, краски для волос и т. д. Гален разработал оригинальную формулу кольдкрема, технологию его изготовления и систему продвижения этого товара. Он собственноручно предлагал покупательницам кольдкрем, причем презентацию товара проводил в своей аптеке. Кольдкрем содержал белый воск, спермацет, персиковое масто, глицерин. Применялся, надо полагать успешно, для смягчения кожи.
   Лекарства галенова ассортимента делятся по степени своего воздействия на организм. Одни еле заметны в этом отношении; другие – ясно заметны; третьи относятся к сильнодействующим; а четвертые – уже вредные, поскольку разрушают организм в каком-то отношении. Искусство лекарственной терапии, по Галену, состоит в умении улавливать тонкие различия в действии препаратов, назначая их в зависимости от реального состояния организма.
   Как видно, авторитет Галена основывался прежде всего на его непревзойденном в древности даре систематизатора: физиология организма у него выступает логическим следствием анатомии и общей биологии; на физиологию опирается учение о болезни; а это последнее предопределяет методы диагностики; им же соответствует надлежащая терапия.
   Среди теоретических заслуг Галена прежде всего надо отметить попытку объединить анатомию и физиологию. При своих опытах над живыми организмами и трупами, Гален старался сочетать анатомические наблюдения и физиологические предположения. Далее, он сознавал, что и те, и другие выводы имеют и научное, и практическое значение. Понимание устройства и функционирования организма увеличивает сумму наших знаний о природе; а от них зависит успех в борьбе с болезнями.
   Тут историк медицины и фармации в очередной раз может поправить общепринятое определение античной науки как сугубо созерцательной, чуждой эксперименту. Медицина Галена уже ступила на опытноэкспериментальный путь. В области анатомии этот медик признавал лишь то, что видел собственными глазами на препарированном организме, а совсем не то, что предполагали любые авторитеты. Ставить эксперименты в области физиологии пытались уже представители Александрийской школы врачей, но именно Гален придал этим опытам более или менее систематический характер, конечно, насколько это позволяли условия его времени. Стоит только отметить его опыты по препарированию головного и спинного мозга живых животных – с тем, чтобы наблюдать выпадение отдельных функций их организмов, а отсюда умозаключать о роли отдельных нервов и целых частей нервной системы.
   Техника вскрытия трупов, разработанная Галеном, отличалась весьма изощренным для своего времени характером. Еще более революционными стали его опыты вивисекции, т. е. анатомирования живых организмов животных – свиней, собак, даже львов, слонов, представителей других видов, вплоть до обезьян («смешной копии человека», по его собственному определению). Напомним, что римляне той эпохи широко использовали опасных животных в гладиаторских боях, так что и на родине, в Пергаме, и в столице, в Риме, у Галена была масса возможностей для зоологической хирургии. Человеческие трупы Гален вскрывал в виде исключения – для проверки выводов, сделанных на животных. Так, им совершенно правильно отмечено, что «изучая строение гортани, совершенно необходимо обращаться к вскрытию трупов людей».
   Анатомические исследования того периода детально описывали внешние формы и отчасти соотношение внутренних органов; пытались даже распознать внутреннее их строение, однако отсутствие соответствующей оптической техники ограничивало такое стремление. Что же касается возможностей невооруженного глаза, то Гален использовал их максимальным образом. Он рассмотрел, например, что мышца состоит не только из мышечного вещества как такового, но включает в себя еще соединительные ткани, конечные разветвления двигательных нервов. Он же доказал, что стенки артерий, желудка, печени и прочих органов состоят из нескольких слоев, а почки, печень и т. п. органы образуются не только их специфическим веществом, но и опорной тканью и сетью кровеносных сосудов. Таким образом, галенова анатомия вплотную подошла к гистологии – и это вопреки отсутствию необходимых технических средств тонкого препарирования.
   Общая оценка вклада Галена в теорию и практику медицины выходит противоречивой. Как врач он стоял на уровне своего времени, но не более. Он успешно использовал весь накопленный греко-римской практикой арсенал лекарственных средств и вообще методов врачевания, но не предложил ни одного нового. Будучи одним из лучших терапевтов императорского Рима, он заметно уступал более успешным коллегам в области хирургии или акушерства. Тем не менее Гален по праву разделил с Гиппократом славу «отца европейской медицины». Думается, тому способствовал его непревзойденный дар систематизатора. Он изучил и изложил согласно единой логике все основные достижения античной науки в области живой природы и возможностей борьбы с болезнями. С его помощью был наконец преодолен многовековой разрыв между теорией устройства организма и практикой врачевания. Пусть теоретические взгляды «латинского Гиппократа» оставались в своем большинстве приблизительными, а то и прямо ошибочными, но с тех пор никто из профессиональных врачей уже не мыслил воздействовать на организм без хоть какого-то понимания его анатомии и физиологии. В известном смысле дальнейшее развитие медицинской теории носило уже количественный характер, а качественный барьер в этом отношении оказался преодолен именно Галеном. Сам он без ложной скромности заключал, что, подобно тому, как император Траян привел в порядок знаменитые булыжные дороги, опоясавшие римскую империю, так и он расчистил и сделал проходимым тот путь в медицине, который наметил Гиппократ. Действительно, после Галена ничего существенного античная медицина уже не открыла. Его литературное наследие оказалось тем завещанием, которое Греция и Рим передали эпохе Средневековья.

Аптечное дело и другие отрасли римской медицины

   Если в Греции главным ботаником по праву считался Теофраст, то в Риме – Диоскорид, военный медик при дворе императора Клавдия (I в. н. э.). Его труд «О врачебной материи» состоял из пяти книг. В них подробно и довольно глубоко для своего времени описаны до 600 растений, применяемых в медицине; отмечены места и условия их произрастания; их целебные свойства; способы обработки для получения готовых лекарственных форм. Эта работа в дальнейшей – византийской и средневековой медицине пользовалась непререкаемым авторитетом, многократно копировалась и дополнялась.
   Отдельных от больниц аптек в Риме по-прежнему не было. Сами врачи чаще всего выполняли работу аптекарей. Широко использовались различные травы в виде настоек и отваров; из различных субстанций изготавливались мази, пилюли, компрессы. По-прежнему врачу ассистировали помощники – древние предшественники нынешних фельдшеров, ассистентов медицинских факультетов. Среди лекарских помощников преобладали массажисты – сказывалось массовое, как и в Греции, увлечение спортом, широкая популярность гладиаторских боев и т. п. занятий настоящих мужчин. Не только частные лица при деньгах, но и отдельные корпорации вроде гладиаторов, пожарных, спортсменов, военных легионеров и т. д. нанимали в складчину врача, у которого была возможность специализироваться на типичных в данном цехе травмах и заболеваниях.
   Развивалась специализация и среди общественных городских врачей – хирурги, окулисты, ларингологи и т. д. Акушерство по-прежнему отдавалось на откуп женщинам. В другие сферы медицины их не пускали. Рекомендации же врачей-мужчин по части здоровья младенцев оставались паллиативными. Широко распространилось мнение о недопустимости их вскармливания не родной матерью, а посторонними кормилицами. Псевдотеоретические аргументы в пользу такого запрета изложил философ Фаворин, персонаж «Аттических ночей» Авла Гелия. Якобы организм младенца формируется в питательной среде материнского лона, поэтому он после появления на свет должен поддерживать себя теми же живительными соками, содержащимися именно в материнском молоке. Таков был идейный «потолок» античной физиологии и, значит, медицины. Впрочем, многие состоятельные римлянки не желали следовать рекомендациям врачей и философов, жертвуя своей фигурой, и продолжали нанимать кормилиц своим младенцам.
   В период принципата Августа получила государственное оформление военно-полевая медицина. Приданные легионам врачи не только лечили больных солдат и офицеров, но и следили за гигиеной в казармах и походных лагерях, участвовали в отборе рекрутов, определяя их физическое развитие и психическое здоровье. Каждый военный лагерь, возводимый на мало-мальски продолжительный срок, оборудовался акведуком для подвода свежей воды из чистых источников, туалетами с канализацией, баней с горячей и холодной водой. Поскольку Рим постоянно вел войны, внешнеполитические и гражданские, у военных врачей не было недостатка в самой разнообразной практике. Цельс подчеркивал, что врачи легионов лучше разбирались в анатомии, хирургии и терапии, чем гражданские лекари, чей опыт более рутинный. В конце первого – начале второго века во всех подразделениях (легионах, когортах) появились врачи-профессионалы, их служба хорошо оплачивалась, а после отставки они получали расчетную сумму и участок земли. Медицинская служба в армии имела продуманную систему: между врачами существовало разделение труда – один отвечал за лекарства, другой за процедуры, третий курировал выздоравливающих бойцов и т. д. Штат санитаров помогал врачам во всех их обязанностях. Во флоте на каждом военном корабле было по одному врачу. Каждому воину полагалось иметь необходимый перевязочный материал для оказания первой помощи себе и раненым товарищам.
   После битвы раненых отвозили в ближайшие города или военные лагеря, где устраивали военные учреждения для раненых и больных – вале-тудинарии (по одному на каждые три-четыре легиона, состоящих из 5–6 тысяч человек). Обслуживающий их персонал состоял из врачей, экономов, инструментариев и младшего персонала. Инструментарии заведовали инструментами, лекарствами, перевязочным материалом. Младший персонал, главным образом из числа рабов, использовался для ухода за больными. При императоре-философе Марке Аврелии для армейских медиков установили специальную эмблему – кубок, обвитый змеёй Асклепия. В такой романизированной форме этот древнегреческий символ дошёл до наших дней и получил международное признание.

Лекарственные средства Древнего Рима

   Развитие лекарствоведения в Древнем Риме преемственно связано с древнегреческой фармацией. В I веке н. э. древнеримский врач Диоскорид Педаний в сочинении «О лекарственных средствах» систематически описал все известные к этому времени лекарства растительного, животного (минерального) происхождения, сгруппировал свыше 400 растений по морфологическому признаку.
   В 1 веке н. э. в Риме появились энциклопедические труды Авла Корнелия Цельса и Пливия Старшего, в которых имелись сведения по медицине, в том числе данные о приготовлении лекарств. Капитальное сочинение Цельса (конец 1 века до н. э. – первая половина I века н. э.) «О медицине» составляет VI–XII книга огромной энциклопедии «Искусства». Как отмечают редакторы первого полного перевода труда Цельса на русский язык акад. АМН СССР В. Н. Терновский и проф. Ю. Ф. Шульц, это сочинение Цельса представляет собой практическое руководство по медицине. Цельс мог создать его, занимаясь лечением больных в своем валентодинариуме (т. е. здравнице, больнице) для рабов. При этом Цельс использовал многочисленную медицинскую литературу от Гиппократа до Асклепиада. Значение труда Цельса характеризуется тем, что с 1478 г., когда вышло первое печатное издание, он издавался более 70 раз. Интересна с точки зрения фармации вступительная часть сочинения Цельса «Обзор истории медицины». Он отмечает, что в послегиппократовской Греции произошло разделение медицины на три части. «Одна лечит образом жизни, другая – лекарствами, третья – хирургическим путем. Первую часть называли диетической, вторую – фармацевтической, третью – хирургической».
   Крупнейшим врачом и фармацевтом Древнего Рима был Гален (около 130–200 гг.). Он обобщил сведения античной медицины и представил в виде единого учения, которое оказало большое влияние на развитие естествознания вплоть до XV–XVI веков.
   Лекарства применялись почти исключительно в виде сырых или подвергнутых относительно примитивной обработке продуктов. Их совокупность называлась материа медика.
   В натуральном виде использовались, например, кровь собаки, гиены, козленка, клопы, паутина.
   Вокруг головы привязывали теплое легкое овцы, к обожженным местам прикладывали навоз с воском.
   Применялись средства растительного, животного и минерального происхождения в виде твердых, жидких, мягких и газообразных лекарственных форм.
   Твердые лекарственные формы. В форме порошков для внутреннего применения и присыпок применялся пепел, получаемый при сожжении животных, птиц, моллюсков. Плиний описывал присыпку при ожогах, представляющую собой сожженный и растертый магнезийский камень («камень, притягивающий железо»). В состав присыпки для уничтожения дикого мяса входили медная окалина, ладан и медная ржавчина.
   Жидкие лекарственные формы. В качестве жидких лекарственных форм использовались растворы, взвеси, соки и отвары растений, смесь масла, воды, мёда и других веществ. Уксусо-мёд получали растворением двух киафов (0,09 л) мёда в секстарии (0,547 л) уксуса, талассомель готовили смешиванием равных количеств морской и дождевой воды и мёда, применяли в качестве мягкого слабительного. Отвары из растительного сырья готовились на воде, вине, уксусе.
   В отличие от Гиппократа и его последователей, считавших, что в природе даны лекарства в готовом виде и в оптимальном сочетании и состоянии, Гален утверждал, что в растениях и животных есть полезные вещества, которыми нужно пользоваться, и вредные, которые нужно отбрасывать. На этом принципе основано получение галеновых препаратов. Однако термин «галеновые препараты» появился спустя 13 веков при Парацельсе, который так называл препараты, получаемые по способу Галена, и считал их неэффективными.
   Примеры взвесей: денарий (1,7 г) растолченной коры вяза на гемину (0,247 л) холодной воды (слабительное), «исцеляет один киаф (0,045 л) вина с двумя денариями (3,4 г) порошка листьев или корня девясила».
   Использовались соки, выжатые из растений. На это указывает, например, следующая рекомендация: «Головная боль проходит, если перед сном влить через нос или уши две ложки сока лука-порея, смешанные с одной ложкой меда».
   Плинию был известен процесс, который мы называем «искусственным старением». Он пишет, что старое масло можно быстро сделать нагреванием свежего масла.
   Мягкие лекарственные формы. Для наружного применения использовались припарки, мази, пластыри, компрессы, ароматические лепешки, суппозитории, для внутреннего – пастилки, пилюли, кашки.
   О том, какие вещества входили в состав мазей, можно судить по следующей прописи мази для лечения язв: «Перемешиваются между собой в равном количестве: коровье масло, телячий мозг, телячье сало, гусиный жир, воск, мед, смола терпентинного дерева, розовое масло, масло египетской клещевины. Все они по отдельности должны быть приведены в жидкое состояние, потом в жидком виде смешиваются и затем одновременно растираются».
   Плиний описывает применение при язвах смеси ланолина с мёдом, различных мазей для окраски волос.
   Цельс следующим образом дифференцирует лекарственные формы для наружного применения: компрессы, пластыри и ароматические лепешки. Компрессы предназначались для неповрежденной кожи и изготовлялись главным образом из ароматических растений. В состав пластырей и ароматических лепешек входили также некоторые металлы. Способ приготовления пластырей заключается в том, что сухие компоненты растирали и смешивали, по каплям прибавляли уксус или другую нежирную жидкость и вновь растирали, добавляли масло или масляный отвар, перемешивали.
   Гален различал 4 вида пластырей:
   1) пластыри из металлов. Свинцовый глет (свинца оксид, РЬО), свинцовые белила 2РЬСО -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

-РЬ(ОН) -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

) кипятили со старым маслом или жиром до тех пор, пока масса не прилипала к пальцу;
   2) пластыри из соков, отваров смол с воском и другими веществами;
   3) пластыри из тонкоизмельченных и просеянных трав (ясенец, ирис и др.);
   4) пластыри из голубиного помета с уксусом, солями металлов, смолами, воском и другими веществами.
   С технологией пластырей можно ознакомиться на примере пластыря, применяемого при синяках и опухолях. «В новый глиняный горшок кладется фунт (327,45 г) просеянной толченой серебряной пены и полтора фунта (491,17 г) старого масла. Все это варят и время от времени перемешивают при помощи маслодельного пресса до тех пор, пока смесь не приобретает густоту ремесленного клея. Затем прибавляют квадрант (81,86 г) сухой смолы, унцию (27,3 г) тщательно растертого бычьего сала и по истечении получаса, когда пресс опустится, эту смесь помещают в холодную воду… Когда будет необходимость, намазывают на плотный полотняный платок…»
   Способ изготовления ароматических масел заключался в следующем: «сухие лекарства, растертые с нежирной влагой – вином или уксусом, соединяются и, вновь соединенные стынут, а когда ими необходимо пользоваться, разводятся жидкостью такого же рода… Ароматическая лепешка намазывается или смешивается с чем-либо мягким, например, с воском или мазью».
   Цельс приводит состав вагинальных суппозиториев при воспалении матки, в состав которых входят шафран, восковая мазь, коровье масло, гусиное сало, сваренные яичные желтки и розовое масло.
   Для приготовления пилюль использовали алоэ, соки растений, воск, трагакант.
   Кашки, в состав которых входили ладан, белый перец, корица, черная дикая корица, шафран, мирра, индийский нард, применялись в качестве противоядия.
   Глазные лекарственные формы можно выделить условно. Их составы и способы приготовления неспецифичны, лишь подчеркивается необходимость более мягкой консистенции глазных мазей. «…Чем сильнее воспаление (глаз), тем лекарство надо сделать более смягчающим, прибавляя или яичный белок или женское молоко».
   Ингаляции через трубку применялись путем нагревания стиракса сандарака и других смолистых веществ на раскалённом угле или выпаривания смеси смол с водой.
   Для «Естественной истории» Плиния характерно сочетание научных данных с распространенными в ту эпоху суевериями, хотя к предрассудкам сам автор относился отрицательно. Так, в его сочинении встречаются такие утверждения, что головную боль излечивает «вода, которую пил бык или осел, если выпить ее три раза». При болезнях носа «полезно тем, кто страдает этим недугом, целовать ноздри самок мула» и т. д.
   Хотя еще в V–IV веке до н. э. были сформулированы высокие этические принципы поведения врача, который не должен использовать знания и лекарства во вред человеку (клятва Гиппократа), медицинская практика в Древнем Риме нередко противоречила этим принципам. Причина, побудившая Плиния взяться за составление своего труда, – это желание независимости «от обманов врачей», которые нередко «продавали самые дешевые лекарства за огромные деньги». Кроме того, некоторые врачи «…недомогания, которые можно было бы устранить за несколько дней или даже часов, растягивали на длительное время, чтобы дольше иметь доход от больных, считавших свое положение тяжелым».
   Следующие высказывания Галена: «Подобно тому, как архитектор стоит по отношению к плотникам, ремесленникам и другим мастеровым, так и врач стоит по отношению к своим слугам, каковы ризотомы (собиратели трав), составители мазей, приготовители пластырей, припарок, кровопускатели и ставщики клистеров, банок» – позволяют понять истоки высокомерного отношения врачей к фармацевтам, бытовавшего в течение длительного времени.
   Современные историки считают, что в Древнем Риме приготовление лекарств и парфюмерных средств наряду с другими важнейшими областями ремесленной, химической техники (металлургия, стеклоделие, изготовление керамики, получение красителей) явилось первой и весьма важной в историческом отношении ступенью в возникновении и развитии научных и химических знаний.
   Согласно одному из предположений, происхождение слова химия – наливание, настаивание – обязано практике древних врачей-фармацевтов.

Латинские предпосылки медицинской культуры Европы

   Итак, мы можем признать, что хотя в целом римская культура не превзошла эллинской во многих отраслях философии, науки и искусства, однако в области практического знания латиняне сделали значительный шаг вперёд. К числу их достижений можно смело отнести медицину и фармацию.
   Во-первых, именно римляне с самого начала сохранили и приумножили у себя все достижения греческих врачей и фармацевтов. Именно им они долгое время доверяли медицинскую и аптечную практику в самом Риме и других центрах Римского государства.
   Во-вторых, невиданная экспансия Римского государства, покорившего множество стран и народов и навязавшего им свои культурные традиции, позволила римлянам значительно обогатиться иноземным медикофармацевтическим опытом.
   В-третьих, римская культура выдвинула специалистов (вроде Галена или Цельса), которые по своему таланту теоретиков и практиков медицины не уступали лучшим греческим врачам вроде Гиппократа. Эти римские специалисты оставили миру свои сводные труды, которыми всё цивилизованное человечество пользовалось ещё долгие века. В отдельных приёмах и рецептах римская медицина сохраняет актуальность и в наши дни (например, так называемые галеновы препараты).
   В-третьих, выдающийся вклад римлян в теорию и практику военного дела способствовал появлению и быстрому развитию военно-полевой медицины, включая её аптечные элементы.
   Наконец, римляне дали последующим эпохам мировой, в первую очередь европейской истории образец стойкого, активного отношения врачей и пациентов к сохранению здоровья, а при необходимости – активной борьбы с травмами и болезнями. А психосоматический фон любого врачевания во все времена остаётся немаловажным.

Литература

   Элиан. Пестрые рассказы / Пер. с древнегреч., статья, примечания С. В. Поляковой. – М.-Л., 1964 («Литературные памятники»).
//-- * * * --//
   col1_0 Гибель античного мира. – Ростов н/Д, 1997.
   Зеликсон Ю. И., Кондратьева Т. С. Лекарственные средства Древнего Рима // Фармация. – 1992. – Т. 41, № 6.
   Зелинский Ф. История античной культуры. – СПб., 1995.
   Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. – М., 1988.
   Историко-культурные основы европейской цивилизации. – М., 1992.
   Куманецкий К. История культуры Древней Греции и Рима. – М., 1990.
   Машкин Н. А. История Древнего Рима / Отв. ред. А. Г. Бакщанин. [М.,], 1956.
   Мейер-Штейнег Т. Древняя медицина. – М., 1999.
   Портнягина И. Этрурия и этруски. – М., 1993.
   Соколов В. С. Плиний Младший. Очерк истории римской культуры времен империи. – М., 1956.
   Соловьёв С. Этрусский характер // Профиль. 2004, 26 апреля. Федорова Е. В. Императорский Рим в лицах. – М., 1979.

ГЛАВА III
ВИЗАНТИЯ: ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ ЗНАНИЯ, МЕДИЦИНА И ФАРМАЦИЯ

Возникновение христианства и раскол Римской империи

   Идейные предшественники, отчасти соперники христианства по-своему реагировали на кризис греко-римского мира, всё усиливавшийся под конец старой эры. Эти варианты философии и религии в чём-то предвосхищали христианство, в чём-то уступали ему, но и подготавливали умы к восприятию новых для античного мира идей и надежд. «Зерно» поучения Иисуса упало на почву, подготовленную для его триумфального роста.
   Римский пантеон насчитывал десятки божеств, к которым по мере расширения империи добавлялись боги покорённых народов. С I в. н. э. получили развитие восточные культы прежде всего умирающих и воскресающих богов – египетских Осириса и Изиды, фригийской Кибелы, греческого Диониса, иранского Митры, которые обещали воскрешение в лучшем мире. Восточные боги были особенно популярны среди социальных низов, искавших в богах-спасителях утешения, избавления от тягот земной жизни и надежду на вечное блаженство. С приходом восточных культов религия превратилась для римлян из общественного долга в выражение личной веры.
   Культ иранского бога Митры, занесённый в империю легионерами, был исключительно мужским. Его приверженцы собирались для обрядов в пещере или специальном подземном помещении. Во время ритуальных трапез они вкушали освящённый хлеб, смешанное с водой вино и мясо жертвенного быка. Бог-воин Митра не мог не вызвать сочувствия римских солдат, и его культ вскоре распространился по всей империи. У митраизма много общего с христианством и в том, что касается обрядов, и в том, что касается этики. Напоминание о митраизме сохраняется в дате праздника Рождества: 25 декабря – праздник рождения Митры.

//-- МАРКЕТИНГ И МИТРА --//
   В конце IV века н. э. христианство окончательно вытеснило митраизм, и многие торговцы и поставщики священных изображений митраизма остались с кучей нераспроданного товара. Они не растерялись, переделали этикетки своих товаров и вместо неходового «Митры, стреляющего из лука» продавали хорошо расходящегося «Моисея, выбивающего посохом воду». Небольшая поправка, и из «Митры, убивающего быка», получался «Самсон, раздирающий пасть льву» (Amanda O’Neil. Gods and Demons).

   Ещё в Греции периода её расцвета появились тайные общества, поклоняющиеся мифическому певцу и музыканту Орфею. Орфики переосмысливали весь пантеон олимпийских богов в мистико-символическом духе: из яйца Хроноса (Времени) родился Эрос (божество любви и света), создавший этот мир и населивший его богами и людьми. Душа человека обречена вечным перевоплощениям, но их круг может быть сокращён или даже прерван правильной жизнью – презрением к нуждам плоти, аскезой. Высшей наградой за аскетизм служит блаженное бессмертие. Совершая свои мистерии в глубокой тайне, последователи орфизма не покушались на устройство полиса и власть императора. Но намечали идеи будущего христианства – неокончательности смерти, загробного воздаяния по земным делам, возможности бессмертия для всех праведников.
   Многие восточные религии опирались на эсхатологические идеи о грядущей катастрофе этого несовершенного мира, приходе спасителя людей, который утвердит новый, окончательный и справедливый порядок (греческое слово эсхатос означает «крайний», «конечный», т. е. будущие и завершающие времена мира и человека). На такого спасителя уповал зороастризм – персидская поначалу религия. Тексты зороастризма были сохранены (и модифицированы) магами, персидской кастой жрецов, с которыми христианство идентифицирует трёх волхвов, пришедших поклониться младенцу Христу.
   Названные мысли плотно впитал в себя иудаизм – религия древних евреев. Они верили, что бог Яхве заключил с их предками договор (завет), согласно которому тех, кто выполняет 10 заповедей Торы, ожидает будущее царство справедливости (знаком «завета» служил обряд обрезания правоверных). Иудеи ожидали спасения от конкретного лица – избранника божия (помазанник – по-древнееврейски машиах; по-гречески мессия или христос). Согласно пророчествам, таким избранником должен был стать кто-то из потомков царя Давида (того ведь сам бог посвятил, помазал в цари). Еврейский народ ожидал прихода такого избавителя много веков, начиная примерно с середины I тысячелетия до новой эры. Евреев неоднократно изгоняли и переселяли более сильные соседи, поэтому идеи Ветхого Завета сначала собирались повсюду, а затем повсюду же распространялись на Ближнем Востоке, который служил тогда своего рода буфером между Востоком и Западом.
   Место и время появления и первоначального развития христианства не случайны. Эта религия ознаменовала смену двух огромных этапов развития европейской цивилизации – античного на средневековый. Если же ещё учесть последующие периоды истории Европы, Западного мира в целом, то именно христианство оказалось подходящей теорией, наилучшей идеологией этой истории, западной культуры. Но не надо думать, что рассматриваемая доктрина, система ценностей возникла в готовом виде раз навсегда. Как всегда бывает в духовной жизни общества, подходящая идеология опирается на что-то в прошлом, впитывает в себя властные импульсы настоящего и предугадывает будущее, отчасти подстраиваясь под него, отчасти его же предопределяя. Так вышло и с христианством. Не стоит воспринимать канонические Евангелия как документально точное изложение событий. На этом настаивает церковь – это её право и дело. Не надо впадать и в противоположную крайность – объявлять всё это мифом, сказкой. Так утверждали скептики, атеисты (вспомним булгаковского Берлиоза). Все писания первых поколений христиан неоднократно переписывались, отбирались и редактировались. Множество деталей и оценок в этих текстах перепутано или выдумано. Но для потомков неважны эти детали (например, в каком именно городе родился Иисус, принадлежал ли его отец к царскому роду, был ли он причастен к рождению сына или же выступил просто номинальным его родителем и т. д. – такого рода подробности скорее всего привнесены в текст Святого писания позднее, исходя из представлений древних евреев о своём Спасителе). Независимые исторические источники подтверждают:
   • тот, кого назвали Иисусом Христом, на самом деле жил в первой половине I века новой эры в Палестине (главным образом в Галилее);
   • будучи по рождению и воспитанию правоверным иудеем, он многое заимствовал из учения раввинов (Ветхого Завета); ещё больше общего у него было с другими группами отколовшихся от иудаизма аскетов, искателей другой истины (историкам известны несколько таких «орденов», но их могло быть и больше – проектов новой веры было несколько, равно как и кандидатов в её пророки);
   • проповедь Иисуса оказалась по сердцу многим галилейским беднякам, изнывавшим от гнёта нескольких «эшелонов власти» – и римской, и своей местной; попытки вооружённого сопротивления угнетению раз за разом топились в крови, приходилось надеяться на духовное спасение и ненасильственное сопротивление богатеям и властителям;
   • именно группе Христа «повезло» оказаться в такое время и в таком месте, где учение их основателя не погибло, а было подхвачено последователями, вовремя видоизменялось в соответствии с духовными чаяниями первых поколений христиан, в конце концов идеи ненасильственного сопротивления, уравнения в правах и более справедливого распределения собственности получили поддержку (правда, уже за пределами Иудеи, где группы христиан были физически перебиты римлянами, а народ в массе своей в христианство так и не перешёл);
   • зато на просторах Европы как Западной, так и Восточной новая вера постепенно была с теми или иными поправками принята сначала как одна из нескольких допустимых государством религий, а затем и как единственно подходящая для государства и общества, в таком успехе христианства огромная заслуга его основателя – одного из гениальных мыслителей и мужественных политиков человечества;
   • в отличие от других оппозиционных группировок Христос и его окружение, поддержанные прежде всего бедняками, униженными и оскорблёнными, обращали свою проповедь ко всем слоям палестинского общества, верили возможности их обращения в правую веру, именно эта открытость позволила следующим поколениям христиан вербовать на свою сторону представителей самых разных народов, а не только иудеев, превратить сугубо местное палестинское движение в общеевропейскую, а затем и мировую религию.
   Иисус Христос – основоположник христианства. Иисус – греческий перевод (по-еврейски Иешуа) имени религиозного проповедника из Назарета – небольшого города в области Галилее, на севере Палестины. В 20-е – 30-е гг. I века новой эры в этом регионе Ближнего Востока располагалась одна из провинций Римской империи – Иудея. Еврейским народом здесь жёстко правили наместники (прокураторы) императорского Рима (в указанный момент представлявшие власть императора Тиберия). С римскими оккупантами сотрудничали местные цари Иудеи и священники столичного Иерусалимского храма, осуществлявшие функции внутреннего управления страной. Тут, как и во многих других провинциях позднего Рима, обострялись социальные конфликты, боролись разные политические группировки. Свои политические и экономические интересы они выражали в религиозной форме. Среди иудеев выделилась группа фарисеев – ревностных учителей иудаизма, знатоков Ветхого Завета будущей Библии и комментариев к нему – Талмуда. Они представляли средний класс еврейского общества. За сотрудничество с Римом, открытость другим народам выступали саддукеи — идеологи жреческой аристократии. Эти не отличались религиозным фанатизмом, воспринимали подходящие для себя идеи греко-римского мира. Заговорщики-«зилоты» (по-еврейски «кинжальщики») готовили террористические нападения на римских военнослужащих.
   Бедные слои народа не находили идейной поддержки ни у тех, ни у других, ни у третьих. Поэтому то и дело появлялись религиозные диссиденты – критики иудейского жречества, проповедники религиозной реформы. Одним из них и был Иисус, прозванный своими последователями Христос – греческий перевод еврейского слова Мессия, т. е. «помазанник», в смысле «избранник» (истинного Бога, его посланец к людям, спаситель их душ для вечной жизни на том свете). Такого посланника Божия евреи давно ожидали, надеясь, что он освободит их от гнёта Рима и, более того, покорит еврейскому государству Израилю другие народы. Так пророчествовали их ветхозаветные мудрецы. Однако Иисус не оправдал таких теократических ожиданий. Он призывал не к политической революции, а к духовному преображению людей. Поэтому за ним последовала лишь небольшая часть еврейского народа и его учение – христианство утвердилось в качестве международной религии уже за пределами Палестины. Сами евреи его не приняли прежде всего потому, что новый учитель проповедовал не еврейский национализм, исключительность, а интернационализм, всечеловечность. Тем не менее большинство догматов заимствовано христианами из иудаизма, конечно, в несколько переделанном виде.
   О жизни Иисуса сообщают несколько вариантов его церковной биографии – Евангелия (т. е. «благая весть» о долгожданном евреями пришествии Спасителя, Сына Божия). «Благовестием» первоначально именовали всю пропаганду первых христиан. Упоминания о них в трудах синхронных, но независимых, нехристианских историков (Тацита, Светония, Иосифа Флавия и других) подтверждают реальность, историчность фигуры этого Христа. Он оказался человеком выдающихся способностей духовного лидера, проповедника, мыслителя. За ним пошли первые ученики – апостолы (по-гречески «посланники» к людям с благой вестью о рождении их спасителя), в своем большинстве тоже весьма незаурядные по интеллектуальным и волевым качествам личности. Двое из них – Матфей и Иоанн впоследствии составили два варианта Евангелия, а ещё два, вошедшие в христианский канон, написаны представителями второго поколения христиан – Марком и Лукой (учениками двух самых авторитетных апостолов – Петра и Павла). Остальные Евангелия (от Фомы, Петра, египтян и прочие) были признаны на церковных съездах-соборах апокрифами (по-гречески «тайными», «скрытыми») – подложными, недостоверными версиями деяний и судьбы Христа.
   В число апостолов – наиболее близких Иисусу учеников, – он придирчиво отобрал из множества любопытствующих, присоединявшихся к его странствию на какое-то время, следующих лиц:
   1) самым первым стал Симон (переименованный учителем в Петра (по-гречески «камень» – «на этом камне воздвигну церковь свою», верил её основоположник);
   2) брат Симона – Андрей (по легенде, впоследствии крестивший наших предков – восточных славян);
   3) Иаков (старший сын Зеведея);
   4) его младший брат Иоанн (первый евангелист);
   5) Филипп;
   6) Варфоломей;
   7) Фома;
   8) Иаков (тёзка одного из предыдущих, сын Алфея);
   9) Симон Зилот;
   10) Иуда, сын Иакова;
   11) Иуда Искариот (оказавшийся предателем); наконец,
   12) Левий, он же Матфей (заместивший предателя уже после казни Иисуса и ставший вторым евангелистом).
   Каждый из апостолов после смерти учителя возглавил целую общину его поклонников. Большинство первых последователей Христа оказались по-своему незаурядными людьми; именно благодаря их интеллектуальной и организационной активности христианство, в отличие от многих аналогичных сект того времени, не погибло, а распространилось, укрепилось в разных местах Римской империи. Даже гнусный предатель Иуда из города Кириафа своим ужасным примером (кончил свою молодую жизнь в петле) стал зримым предостережением тем, кто попытался бы пойти в христиане, а потом изменить им.
   Иисус – выходец из семьи скромного достатка (его отец Иосиф был плотником, хотя их род восходил к иудейскому царю Давиду, откуда и должен был, согласно пророчеству, явиться мессия). Мать Христа Мария родила его не в родном городе, а в соседнем селении Вифлееме. Младенца удалось спасти от жестокого иудейского царя Ирода Великого, велевшего убивать всех новорожденных того года, потому что среди них, согласно такому же пророчеству, находился губитель его царства. Дожив лет до тридцати правоверным иудееем, Иисус затем круто изменил свою жизнь – стал странствующим проповедником. Водное крещение он принял от одного из своих предшественников – отшельника Иоанна (археологи недавно нашли его пещеру и водоём). Он первым признал в нём Мессию. С тех пор Иисус странствовал по Иудее и Галилее, обращался к людям со своими поучениями. К нему присоединялись те или иные земляки, когда хозяйственные дела позволяли им на время покинуть свои дома и семьи. Молва приписывала Иисусу серию чудес (хождение по воде, превращение воды в вино, исцеление паралитика, даже воскрешение умершего). Его критика иудаизма, а особенно иудейского жречества встревожила и римскую, и местную власть. Его арестовали и судили (за «подстрекательство к мятежу») вместе с уголовными преступниками, приговорили к смертной казни. Приговор церковного суда Синедриона утвердил римский прокуратор Понтий Пилат, чьи солдаты распяли Христа на горе Голгофе («Череп»). Апостолы Христа утверждали, что после казни и похорон Христос чудесным образом воскрес и был вознесён на небо.
   Группа первых поклонников Иисуса Христа была не первой и не единственной сектой, отколовшейся от иудаизма. В Палестине на рубеже старой и новой эр действовали несколько таких раннехристианских общин. Их идеология и образ жизни во многом совпадали. Они ждали конца света и чудесного спасения верных Богу лиц. Не так давно, (в 1947 г.) в местечке Вади-Кумран случайно были открыты и затем расшифрованы учёными рукописи одной из таких общин (община ессеев). Этот архив получил название текстов (с берегов) Мёртвого моря. Многое в этой библиотеке перекликается с известной теперь всему миру Библией.
   Рукописи были написаны на древнееврейском, арамейском и греческом языках. Их можно было поделить на три группы: собственно ветхозаветные тексты, рукописи, близкие к библейской тематике, и документы, принадлежащие самой общине ессеев.
   Избранное ими для себя название ессеев происходит от сирийского слова Asaya, что означает «врачи» (ср. шумеро-вавилонское «asu» – врач-практик), а по-гречески «терапевты», ибо их открытая деятельность среди народа состояла в излечении физических и нравственных недугов.
   Древняя община Кумрана упоминается в трудах Иосифа Флавия, Плиния и Филона. Ритуальное очищение было важным аспектом их жизни, и система цистерн с водой и дамб могла сохранять большие объёмы воды.
   Некоторые из воззрений ессеев были похожи на взгляды ранних христиан. Тем не менее в то время, как их основной доктриной была собственная исключительность и внимание к последним дням, Иисус уделял внимание обычным людям и новой жизни.
   Ещё одна рукопись в том же роде – так называемое «Евангелие от Иуды», недавно опубликованное. Оно отражает идеи гностиков – мистической философии. (Нередко авторы апокрифов подписывались именами апостолов, чтобы придать вес собственному сочинению, так что нет гарантии, что автором данного апокрифического Евангелия является тот самый Иуда).
   Учение Христа наиболее ярко и полно выражено в одной из его «лекций» апостолам – Нагорной проповеди. Христос не отвергает 10 заповедей иудаизма, изложенных людям Моисеем в качестве Божьего завета («Не убивай, не воруй, не изменяй в супружестве, не приноси ложных клятв» и т. д.). Однако он считает их недостаточными для праведного поведения и спасения души. Выполнение только этих ограничений не искореняет греховности людей, не останавливает зла. Старые заповеди уповают на вполне понятные здравому смыслу вещи – силу оружия, денег, групповой поддержки (родственников, единоверцев, соотечественников). С точки зрения Христа, надо обратить внимание не на материальные, а на духовные ценности. Увидеть не то, что различает людей (цвет кожи, пол, происхождение, уровень доходов и т. д.), а то, что их всех роднит (совесть, доброта, великодушие, взаимопомощь). Понять, что одного материального достатка нормальному человеку недостаточно для счастья. Нужно еще заслужить любовь своих ближних. Примерно так можно понять афоризмы и парадоксы Нагорной проповеди и прочих поучений Христа.
   Вы знаете, что было сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю Вам: не мсти тому, кто причинил тебе зло. Если кто-то рубашку хочет у тебя отсудить, пусть забирает и плащ. Если тебя заставляют сопровождать кого-то километр, пройди с ним все два. Тому, кто просит у тебя что-то, дай это [не жадничай]; от того, кто хочет взять у тебя взаймы, не отворачивайся. Вам говорили: «Люби ближнего своего и ненавидь врага!» А я говорю вам: любите своих врагов, молитесь за тех, кто преследует вас… Не осуждайте, и [тогда, может быть] вас не осудят, потому что каким судом судите, таким осудят и вас, и какой мерою мерите, такой отмерят и вам. Что же ты смотришь на соринку в глазу своего ближнего, а в собственном бревна не замечаешь?
   Такого рода поучения Христа можно принимать за чистую монету и всю жизнь строго выполнять. Этим занимались довольно многочисленные праведники и святые христианского мира – священники, монахи, отшельники, аскеты, тому подобные замечательные личности. Что касается большинства остальных верующих христиан – мирян, то христовы заповеди выступают для них неким идеалом, своего рода «нравственным компасом». Их поведение то приближается к нему, то отдаляется от него же. Но всё-таки моральная планка для любого христианина стоит гораздо выше, чем у язычника. Христианство – это религия духа, интеллекта. Она заставляет видеть человеческую природу глубже, учитывать не только сиюминутные, но и отдалённые интересы человека. Христос не мог и не думал переделать жизнь человека полностью (Царство моё не от мира сего…) Он мечтал, чтобы люди в массе своей помудрели, задумались над целями и средствами своего поведения и в результате корректировали своё поведение в лучшую сторону.
   Вернёмся к тезисам Нагорной проповеди. Попробуем истолковать их более реалистично, приземлённо. Фанатик сочтет «ослабленное», свободное понимание христианства богохульством. Гуманно настроенный человек допускает, что каждый верит на свой лад, в силу своих умственных и моральных способностей. Ведь христианство и вчера, и сегодня неоднородно. В нём можно выделить по крайней мере следующие пласты:
   • богословское христианство — изучившее корпус первоисточников своей религии и авторитетных комментариев к ним, строго соблюдающее каноны этой религии;
   • народное христианство регулирует повседневную жизнь большинства населения стран христианской культуры, оно выборочно и упрощенно толкует заповеди Христа и прочих святых, тесно переплетено с пережитками язычества, новыми суевериями;
   • свободомыслие, которое стремится преодолеть устаревшие в ходе истории формы религии, но для того, чтобы лучше понять и применить ее же долговечные идеи и принципы. Французский философ Ален (1868–1951) в этом последнем духе говорил: «Немного католицизма [или православия – С.Щ.] не принесёт вреда; это момент, это этап; Кеплер, Галилей, Декарт [и также верующие М. В. Ломоносов, И. П. Павлов, многие другие] превратили его в науку и образ мышления. Протестантизм тоже неплох – Кальвин сотворил из него право и республику. Только это этап, не забывайте. Это движение было прекрасно; всегда нужно преодолевать то, во что веришь; но как преодолевать то, во что не веришь?» («Колдуны, чудеса и боги», 1921).
   Так что попробуем преодолеть непонятность, странность поучений Христа.
   Кровная месть? В некоторых случаях она, конечно, неизбежна. Кто не «заработал» себе врагов, вряд ли имеет настоящих друзей. Надо уметь, иметь мужество защищать (если потребуется – силой) свои ценности (личности, семьи, родины). «Простите врагов ваших, но запомните их имена», – советовал Джон Кеннеди («Врага нужно прощать, когда его труп болтается на виселице» – румынская пословица). Однако прежде, чем начать враждовать, надо взвесить свои силы. В серьёзной борьбе пострадать, даже погибнуть могут обе враждующие стороны. Вы учли такой исход, затевая месть? Если да, то учтите ещё, что победить врага легче, если не будешь слишком сильно ненавидеть его (негативные эмоции мешают думать и принимать правильные решения). Отдаваясь мести целиком и полностью, вы встаёте на одну доску с противником. А он чаще всего этого не заслуживает. Равнодушие к врагу обычно обижает его больше всего. Какие-то выпады против вас вам самим выгоднее просто «не заметить», простить (меньше ненужных волнений, великодушие привлекает людей на вашу сторону). Так сам Христос сказал по адресу своих мучителей и убийц: Отче [Боже мой], прости им, ибо не ведают, что творят.
   Выполнение церковных и иных обрядов? Да, обряды украшают жизнь, позволяют сменить надоевшую повседневность на возвышенное настроение ритуала. Но: Суббота для человека, а не человек для субботы, – говорил Иисус по поводу важнейшего правила иудаизма – запрета работать по выходным. «Красным днём календаря» у христиан стало воскресенье. Ближе к христианству не тот, кто ревностно замаливает в церкви свои грехи, а тот, кто меньше грешит. Тезис: «Не согрешишь – не покаешься» – лукавство.
   Отдайте кесарю кесарево, а Божье – Богу, настаивал Иисус. Имея, как видно, в виду не только необходимость выполнять законы государства, в котором живешь, в частности, честно платить налоги. За внешним законопослушанием надо различать более высокие цели и ценности – познания, сопричастности чему-то долговечному. Добиваясь благополучия, не разрушайте человеческих взаимоотношений, не «шагайте по головам», а то ведь не с кем будет наслаждаться жизненными достижениями.
   Помощь ближнему? Тут важно быть добрым, а не добреньким. Если прощать людям всё, что угодно и выручать их из любых ситуаций, можно оказать им дурную услугу. Помогать стоит тем и тогда, кто самостоятельно не может помочь себе сам. Прощать мелкие грехи, но не спешить прощать явное предательство, неблагодарность, прочие проявления морального уродства. Иначе мы поощрим их. Протестанты говорят: дарите голодному не рыбу, а удочку. А открытое зло надо подавлять без всякой пощады, давать ему урок ужаса!.. Памятуя, впрочем, что при этом так или иначе пострадают все участники схватки. Такова от веку земная жизнь.
   Как видно, христианство предполагает свободный выбор человеком правильного поступка. Люди как бы сотрудничают с Богом в борьбе против сил зла, за добро. Противник Бога – Дьявол искушает людей. Эта борьба вечно ведется с переменным успехом. Никто из смертных не имеет морального права считать себя безгрешным или же осудить другого человека как неисправимого грешника. Со временем каждому воздастся за его поступки согласно Божьему промыслу. Так христианин верит в целесообразность бытия, возможность преодоления хаоса в природе, обществе и душе человека.
   Апостолы Иисуса Христа после его мученической кончины выбрали наиболее эффективную стратегию и тактику для проповеди нового учения, а оно само оказалось наилучшим образом приспособлено к международному распространению, массовому тиражированию. Апостолы разошлись по разным концам Римской империи, повсюду основывая христианские общины. Между ними завязывалась переписка, обмен кадрами проповедников. Репрессии против первых апостолов и их слушателей со стороны римских и местных властей использовались ранними христианами как аргумент «от противного» в свою пользу – пострадавшие за веру первыми вкусят райское блаженство (вспомним роман польского писателя Генрика Сенкевича «Камо грядеше?»)
   Старший апостол Пётр проповедовал в самом Риме (и потому считается небесным покровителем Западного мира – первым Папой Римским); по приказу императора Нерона его казнили, распяв головой вниз. Наёмный убийца в Иерусалиме по приказу царя Ирода Агриппы поразил мечом апостола Иакова старшего (его останки были перенесены в Испанию, чьим небесным покровителем этот святой с тех пор считается). Иоанн, прозванный Богословом, – любимый ученик Христа. Он написал больше всех текстов Нового завета, в том числе наиболее эмоциональное Евангелие и фантастический Апокалипсис (по-греч. «Откровение» о судьбах мира и конце света), замыкающий Новый завет. Писательскому творчеству, очевидно, способствовала ссылка на скалистый остров Патмос в Эгейском море, где Иоанн и умер в весьма преклонных летах.
   Левий Матфей до встречи с Христом служил сборщиком податей – мытарем. Общественное мнение в Иудее относилось к представителям этой профессии весьма недоброжелательно (что-то вроде русского народного выражения «менты поганые»). Прислушавшись к словам Христа, Матфей бросил на дорогу сумку с деньгами и отправился дальше собирать мудрые мысли, а не деньги (что по-своему символично).
   Апостол Павел (в язычестве Савл) лично не знал Христа. Первоначально он учился в школе раввинов – иудейских священников и появление христиан встретил крайне враждебно. Однако впоследствии перешёл на их сторону и больше всех апостолов сделал для крещения язычников. Он первым из апостолов-миссионеров избрал путь на Восток (отсюда большая близость этого духовного образа славянам, в том числе нашей России). Из 21 библейского послания апостолов 14 написано им. Одно из его посланий галатам гласит: Нет уже [для нас] ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчин, ни женщин, ибо все вы одно во Христе Иисусе. Он проповедовал христианство в Сирии, Малой Азии, Греции, на Кипре, Италии. Павел развивал христовы идеи духовности и доброты: Если я говорю на языках людей и ангелов, а любви не имею, то я медь звенящая и кимвал бряцающий [а не настоящий человек]. Если я… проник во все тайны, и обладаю всей полнотой знания и веры… а любви не имею, я ничто… Любовь великодушна, независтлива, она не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своей выгоды, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а радуется истине; она… на всё надеется, всё переносит! (Первое послание Павла к коринфянам).
   Апостол Андрей именуется Первозванным потому, что они вместе с братом Петром первыми откликнулись на призыв Христа пойти за ним (были рыбаками, выбирали сети, когда Иисус обратился к ним: Идите за мной! Я сделаю вас ловцами человеков). Впоследствии Андрей забрался с проповедью новой веры дальше всех апостолов на восток – в Причерноморье, на Босфор и в Скифию. Поэтому он считается основателем Константинопольской церкви – первого оплота православия и, следовательно, духовным покровителем Руси-России, (хотя версия про его путешествие к восточным славянам по Днепру, в Киев и Новгород явно легендарна. (Кстати, в Скандинавии и Финляндии существуют легенды о путешествиях апостола Андрея и в эти страны). Его убили, распяв на косом кресте (который символизирован Андреевским флагом русского военного флота, а также финским флагом – голубой крест на белом фоне).
   Греческий писатель Георгий Александру обнаружил одно предание, согласно которому Андрей двадцать лет прожил в пещере в Дервенте (Румыния), обошёл территорию нынешней Румынии, Молдавии и Болгарии. Но самое поразительное заключалось в том, что согласно этому раннему румынскому преданию годы пребывания там один в один покрывали двадцатилетний период, зиявший пустотой в стройном ряду всех ранее собранных свидетельств.
   Местные предания болгар, румын, жителей Эфиопии и Арамеи, сирийцев, коптов и даже греческие и латинские церковные предания складываются в единую картину жития св. Андрея. В Арброутской декларации – шотландском документе XIV века, провозглашающем независимость Шотландии от Англии, говорится, что шотландцев научил христианской вере сам апостол Андрей. Историки не допускают такой вероятности, но теоретически такая возможность вполне реальна (шотландский флаг – тёмно-синий, с белым крестом, такой же формы, как голубой крест на российском Андреевском флаге). Всё это, безусловно, просто легенды.
   По сведениям древнегреческих авторов, существовал путь, по которому греческие торговцы ходили от побережья Балтийского моря по континенту. От берегов греческой Тавриды они поднимались по русским рекам Днепру, Двине и другим к той местности, где сейчас стоит Санкт-Петербург. А в русских преданиях говорится о посещении этих мест апостолом Андреем. После этого, стараясь избежать суровой русской зимы, греки не возвращались тем же путем, а плыли по Балтике, закупая по пути янтарь, а потом направлялись в Шотландию, к Корнуэллу, ища, где можно выгодно приобрести олово. Из Корнуэлла их путь лежал на юг Иберийского полуострова к Гибралтару и далее мимо греческих в ту пору городов Марсель, Ницца, Антиб, Монако в Рим, на Сицилию и в Грецию. А по Дунаю святой Андрей уже мог приплыть в Румынию.
   В Скифии, по преданию, миссионерствовал и апостол Филипп. До Индии, Месопотамии и Армении дошли с проповедью христианства апостолы Варфоломей (по-еврейски «сын Толмая», собственное имя Нафанаил) и Фома (по прозвищу Неверный – он уверовал в чудесное Воскресение Христа позже всех апостолов, только после того, как не только увидал, но и потрогал его, ожившего после казни).
   В первых общинах христиан преобладали униженные и угнетённые элементы римского мира – бедняки, рабы, вольноотпущенники и т. п.; женщин было куда больше, чем мужчин (и в дальнейшем идеи Христа попадали в отдалённые от его родины страны чаще всего с поверившими в них женщинами, их малыми детьми). К сильным личностям всегда тянутся слабые (о некоторых апостолах нам почти ничего не известно, кроме их имён; должно быть, они оказались пассивными поклонниками, своего рода «массовкой» нового учения).

   Удивительная по тем временам странность: демократичное поведение Иисуса по отношению к женщинам. Хотя жизнь женщин в Израиле и не была рабством, в религиозном плане женщины находились ниже мужчин в храме и в синагоге. Роды и менструации регулярно делали их нечистыми, то есть выводили за рамки закона. Матримональное еврейское право принижало их ещё больше, чем римское: они не могли требовать развода. Их положение в I веке ухудшилось по сравнению с ветхозаветными временами. Свобода Иисуса по отношению к женщинам подтверждена частотой его встреч с ними, отмеченных Евангелиями: грешница у Симона (Лука, 7, 36–50), неверная жена, которую хотели побить камнями (Иоанн, 7, 53; 8, 11), Марфа и Мария (Лука, 8, 1–3, Марк, 15, 40–41) и те, кто присутствовал при Воскресении (Марк, 16, 1–8). Его не пугало прикосновение женщины, страдавшей кровотечением (Марк, 5, 25–34). Все эти признаки говорят, что Иисус не разделял идею приниженности женщины, общепринятую для живших с ним в одно время людей. В диспуте по поводу побивания камнями он протестует против безнравственности поведения мужей. И даже для гулящих женщин находит место в Царстве Божьем!
   Христос – восстановитель прав женщины и её освободитель, что бы не говорили ап. Павел и отцы церкви, которые, принизив женщину до роли служанки, извратили мысль Учителя.
   Еврейский ребёнок до 12 лет (возраст религиозного совершеннолетия мальчика) относился к той же категории, что и глухие, немые, слепые, язычники, женщины и рабы: все они имели лишь косвенное отношение к закону. Считалось, что болтовня с детьми ускоряет старение мужчины так же, как утренний сон или полуденные возлияния. Даже в Западной Европе признание ребёнка как личности по-настоящему произошло после XVIII века. В отличие от обычаев своего времени, согласно которым дети считались ничтожными существами, Иисус хорошо относился к детям и призывал брать за образец чистоту и невинность детей, что очень удивляло его учеников. В Евангелии от Матфея сказано об исцелении 12-летней девочки – дочери начальника синагоги (Мф. 9: 18–25).

   Поскольку первые христиане отказывались поклоняться римским богам и обожествленным императорам, власти Рима сначала преследовали их (вплоть до выбрасывания на арены цирков в качестве жертв хищных зверей на гладиаторских играх). Однако со временем именно в христианстве наиболее дальновидные властители Рима разглядели идеологию, способную как-то сплотить раздираемую на части, рушащуюся империю, примирить все населявшие её племена и народы. В христианских общинах к тому времени числилось куда больше знатных и богатых лиц. Подавляя восстания в Иудее 66–73 и 132–135 гг., римляне физически истребили состоящие из евреев христианские общины в Палестине. Среди христиан стали преобладать бывшие язычники, полностью разорвавшие с иудаизмом. После кончины очередного гонителя христиан императора Диоклетиана в борьбе за престол выиграл претендент, привлекший на свою сторону христиан – Константин I (Великий) (285–337). Придя к власти, он до смерти остался язычником, но в 313 г. Миланским эдиктом законодательно уравнял христианство в правах с другими религиями, издав эдикт о веротерпимости. В конце IV века новой эры очередной император Феодосий пошел дальше – признал христианство единственной официальной религией Римской империи, а языческие храмы приказал закрыть. Завоевав сердцевину наиболее цивилизованного тогда мира – Средиземноморье и окончательно отколовшись от иудаизма, христианство превратилось в мировую религию. Как видно, именно христианские идеи лучше всего подошли для культурной и политической экспансии наибольшего масштаба.
   Священное писание христиан – Библия (по-гречески «книги») представляет собой, кроме всего прочего, своеобразный учебник жизни. Там можно найти образцы любой межличностной коллизии, примеры и советы на все случаи жизни. Первая часть Библии именуется Ветхим (т. е. прежним, старым) заветом (т. е. «завещанием» Бога людям, своего рода «их договором о намерениях и сотрудничестве»). Ветхий завет состоит из книг, отобранных христианами из иудаизма.
   Новый завет включает несколько текстов (книг). Их начали составлять уже первые поколения христиан, в I – начале II веков. А закончили их окончательную редакцию к V веку. Из множества раннехристианских сочинений руководители тогдашней церкви отобрали несколько (всего 27), наиболее адекватно, с их точки зрения, передающих смысл новой веры. Кроме четырёх Евангелий, в Новый завет вошли:
   • Деяния апостолов (после ухода их учителя);
   • Послания апостолов (к населению обращаемых в новую веру стран); из 21 послания 14 относятся традиционнно к авторству Павла, два – Петра, три – Иоанна Богослова, по одному Иакова и Иуды (тёзки изменника);
   • Откровение Святого Иоанна Богослова, или же Апокалипсис, – книга, пророчащая конец света и Страшный суд Богом всех живых и мертвых к тому времени людей.
   Все эти тексты дошли до нас в греческом переводе, который служил тогда международным на всём Средиземноморье. Семитские (еврейские или арамейские) оригиналы некоторых из новозаветных текстов были утрачены.
   Самое краткое и, по-видимому, древнейшее Евангелие – от Марка. В нём ничего не сказано о происхождении, детстве и юности учителя; повествование начинается с деятельности его непосредственного предшественника – Иоанна, прозванного Крестителем за то, что в своей пустынной пещере этот отшельник и аскет крестил (подвергал ритуальному омовению в водоёме) других желающих отойти от иудаизма. Среди прочих такое крещение принял Иисус, пришедший к реке Иордану из Галилеи. Иисус оказался «более сильным», согласно Марку, вождём еврейских протестантов по сравнению с Иоанном. Пробыв с этим последним 40 дней в пустыне и настроившись на свой подвиг, Иисус возвращается на север Палестины, в родную Галилею и начинает проповедовать исполнение ветхозаветных пророчеств («Приблизилось царство Божие!», «Покайтесь!» и т. п.). Рассказано о том, как Иисус завербовал в свою веру первых сторонников из числа простых рыбаков, промышлявших на Тивериадском озере. Как видно, эти и последующие апостолы не просто бросили все свои занятия, семьи и пошли за Христом, а присоединялись к нему время от времени, так сказать в отпускное время от своих трудовых будней. Лейтмотив этого Евангелия – противостояние Христа с иудейскими ортодоксами, фарисеями и саддукеями, а также с группой сторонников Иоанна Крестителя. Наперекор своим противникам Иисус нарушает каноны иудаизма (например, не чтит субботний отдых; справляет ритуальный ужин перед Пасхой («тайную вечерю») на день раньше, чем остальные евреи); присваивает себе право отпускать людям грехи; непринуждённо общается с табуированными грешниками (типа блудницы Марии Магдалины). Впрочем, на открытые провокации он не поддаётся – отвергает призывы к восстанию против Рима («отдавайте цезарю цезарево, а Божье – Богу»), называет себя «сыном Давидовым» (тем самым разграничивая религию и политику). Тем не менее Христос предвидит свою незавидную участь – под конец своей земной миссии просит трёх самых любимых апостолов разделить его ночное бдение на Масличной горе на окраине Иерусалима, обращается к Богу с молитвой о спасении («… Пронеси эту чашу мимо меня!») При описании ареста, суда, пыток и казни учителя авторы «Евангелия от Марка» приводят ряд весьма жизненных деталей, явно восходящих к очевидцам или по крайней мере, современникам Иисуса. Так, последняя фраза Христа – цитата из ветхозаветного псалма («Боже мой, Боже мой, почему ты меня оставил?») приводится не по-гречески, как остальной текст, и не на древнееврейском, как в оригинале псалма, а на родном арамейском наречии галилеянина Иисуса: «Элохи, ламма савахвани!»
   Остальные Евангелия добавляют к биографии Христа целый ряд подробностей. У большинства правоверных иудеев – современников Иисуса не могло возникнуть никакого доверия к призывам нищего сына плотника, уроженца захолустного, никому не известного Назарета. Поэтому другие евангелисты добавляют Христу солидную родословную (восходящую к самому славному для всех евреев царю Давиду, а через него – и к их общему прародителю Аврааму); переносят роды его материи Марии в Вифлеем (бывшую крепость того же Давида). Отца Иосифа объявляют не реальным отцом, а отчимом Христа, фиктивным супругом «девы Марии», поддержавшем версию ее «непорочного зачатия» и усыновившем потомка династии Давида. В этих Евангелиях гораздо больше рассказов о чудесах, совершённых Иисусом, и цитат из его поучений, афоризмов и притч (иносказаний). Так, центральная – Нагорная проповедь подробнее всего приведена в Евангелии от Матфея.
   На пути к своей победе в европейско-средиземноморском мире христианство испытало не только внешние гонения, но и внутренние противоречия и расколы. И в первые века его существования, и впоследствии между его сторонниками нередко вспыхивали острые разногласия по поводу буквы и духа их учения. Наиболее существенные споры удалось преодолеть, выработав основные догматы христианской церкви и утвердив их на международных совещаниях руководителей христианских общин – Вселенских соборах. Авторы этих догматов – замечательные мыслители, писатели и политики были за это названы отцами церкви. Они опирались на интеллектуальные традиции античной философии, опыт разных религий Востока и Запада. Их книги примыкают к текстам Нового завета и составляют Священное предание христианства.
   Среди отцов христианской церкви, признаваемых всеми её ветвями, в том числе православием, выделяются:
   • Афанасий Александрийский (295–373), в борьбе еретиками отстаивавший единство Бога-Отца и Бога-Сына;
   • Василий Кесарийский, прозванный Великим (330–379) за выдающийся вклад в организацию и защиту православия;
   • его брат Григорий Нисский – философ-диалектик;
   • Григорий Назианин (329–390) – церковный поэт и мыслитель;
   • Иоанн Златоуст (350–379) – одаренный оратор-проповедник, за смелые обличения власть имущих сосланный на Кавказ;
   • Максим Исповедник (580–662) – философ-мистик;
   • Иоанн Дамаскин (умер около 753) – систематизатор православного учения.
   Среди представителей латинской патристики наиболее знамениты:
   • Амвросий Медиоланский;
   • Августин Блаженный (к его гениальной «Исповеди» восходит современная философия экзистенциализма);
   • папа Лев Великий.
   На I Вселенском соборе в г. Никее 325 г. церковные иерархи Востока и Запада разработали Символ веры — краткий конспект всего христианского вероучения. В 381 г. на II Вселенском соборе в Константинополе его (с поправками) утвердили. При христианском крещении Символ веры читается как молитва: Верую в единого Бога, Отца всемогущего, творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, сына Божия Единородного… Который ради нас, людей, и ради нашего спасения сошёл с небес и воплотился от Духа святого и девы Марии и стал человеком. Распят был за нас при Понтии Пилате, пострадал и был погребён. И воскрес в третий день согласно писаниям. И взошёл на небеса и сидит по правую руку отца. И опять придёт со славой судить живых и мертвых, и царствию его не будет конца. И в Духа Святого, Господа животворящего, от Отца исходящего, которому вместе с Отцом и Сыном воздается поклонение и слава и который вещал через пророков. И в единую святую, соборную и апостольскую церковь. Исповедую единое крещение во оставление грехов. Ожидаю Воскресения мёртвых и жизни будущего века.
   Кому-то из неверующих людей этот и т. п. тексты христианства (и других религий) кажутся устаревшим, музейным экспонатом; даже бессмыслицей. Однако если подумать, то можно если не согласиться с основными тезисами христианства буквально, то по крайней мере постараться понять их логику и смысл. Символ веры сводится к следующим догматам.
   1. Единобожие. По сравнению с политеизмом язычников, христианство относится к более культурному монотеизму. Сколько сил управляет всем сущим и могут ли они быть сведены к чему-то единому? Мир вокруг нас – сплошной хаос или же в нем возможны моменты, островки порядка? Возможны ли подобные общие принципы в поведении людей? Если мы верим в сверхъестественное, то подчиняется ли оно одному принципу или же служит ареной вечного столкновения разных начал? (как у тех же язычников, верящих в существование множества божков).
   2. Креационизм (латинское creatio – творение) – признание Бога творцом всего мира. Стоит ли за возникновением и эволюцией природы некая программа, матрица или же эволюция полностью стихийна и бесцельна? Христианство признает Бога творцом мира. Человек – венец этого творения, он создан «по образу и подобию Божию», т. е. наделён разумом и свободной волей для выбора поступков. В итоге творения весь космос ставится в зависимость от людских деяний (этот вывод близок к идее ноосферы у современных ученых).
   Адам и Ева – первые люди на Земле – поддались злу, нарушили запрет Бога и вкуси плодов с дерева познания добра и зла. За это нарушители подверглись изгнанию из рая. Так началась история человечества. Потомки Адам и Евы несут на себе печать первородного греха. Роковую цепь адских мук прерывает искупительная жертва Спасителя – Иисуса Христа.
   3. Божественная природа Иисуса Христа — его единосущность (полное равенство Богу – Отцу и Богу – Духу Святому) и признание Святой Троицы. Распределение творческих функций между разными ипостасями (здесь по-гречески «личность») единого Божества предостерегает от упрощенных толкований религии. Христианский Бог един в трёх лицах (ипостасях), он одновременно есть и абсолют, и личность, и исходящая от них эманация святости. Божественная Троица символизируется сложением пальцев руки при крестном знамении.
   4. Историчность Христа и его апостолов, прочих библейских пророков. Бог-Сын стал человеком, участвовал в творении мира – ведь он научил людей истинной вере, пострадал и погиб за нее. Благодаря учению Христа люди постигли замысел Бога и своими деяниями воплощают его в жизнь. Христос, точнее говоря, Богочеловек. Значит, возможен пример достойного поведения на Земле; нам есть у кого учиться жить. Христиане верят в Спасителя всего человечества.
   5. Целостность и святость христианской церкви. Несмотря на ее разделение на многие варианты, христианин должен придерживаться одной из них, подчиняться её правилам; понимать, что церковь как коллектив единомышленников выше и лучше отдельных своих представителей; различать общую для всех христианских конфессий суть учения Христа. Перед нами урок коллективизма, духовная прививка против эгоизма и самовольства.
   6. Крещение – необходимый «пропуск» в христианскую религию. Этот первичный обряд развивает предыдущий тезис – солидарность, сопричастность близким тебе по духу людям здесь выражается через внешне ритуализированное поведение, обрядность. Обряды инициации (посвящения во взрослых, самостоятельных людей) осуществляются у всех народов, начиная с каменного века. Христианство, опуская нижнюю планку такого посвящения к младенчеству, подчёркивает уникальность каждой отдельной личности, независимо от пола, возраста, происхождения.
   7. Спасение – воскресение мёртвых после Страшного суда и вечная жизнь их душ в Царствии небесном канонически верующий христианин поймет буквально, постарается избегнуть адских мук и заслужить райское спасение. Более широко можно понять этот тезис христианства как надежду на торжество справедливости в будущем. Судьба воздаст каждому по делам его. И пусть наши добрые дела перевесят на неких невидимых весах злые.
   Христианство – проверенная веками экология души множества своих сторонников. Сегодня это самая крупная из религий мира – христиан более двух миллиардов на всех континентах Земли.
   Многие догматы христианского вероучения и культа толковались отдельными группами сторонников этой религии по-разному. Те группы, которые потерпели поражение в борьбе с большинством остальных общин, получили с их стороны презрительное название – ереси (от греч. отбор, раскол). Еретики возможны только внутри самого христианства, остальные религии с точки зрения христианства именуются сектами. Среди первых ересей (IV в.) выделяется учение священника из Александрии Арии, признававшего Бога-Сына не равным Богу-Отцу. После арианства, в V веке распространилось несторианство, названное по имени константинопольского патриарха Нестора. Тот настаивал на преобладании человеческого начала в Христе. С этим не соглашались приверженцы монофизитов, в глазах которых Христос обладал единой божественной природой. Каждый из этих вариантов христианства получил на какое-то время признание в отдельных регионах Востока, у тех или иных народов. Но Вселенские соборы осудили их как ереси и постепенно они потеряли своих сторонников (монофизитство сохранилось до наших дней в армяно-григорианской церкви). В эпоху Средневековья то там, то тут возникали новые и новые ереси, под знаменами которых происходили восстания угнетённых и обездоленных слоев европейских народов (читаем об этом, например, в романе Умберто Эко «Имя розы» или новом романе Анджея Сапковского «Башня шутов» про восстание гуситов и остальную Реформацию).
   Союз христианской церкви и государства (Римской империи) установился на разделении функций государства и церкви. Образно говоря (словами Иоанна Златоуста), «императору вверены тела, а иерею души» подданных. В гражданских и уголовных делах граждан судит государственная власть, а в вопросах нравственности и веры как представители властей, так и граждане подчиняются духовенству. Политическая практика, однако, в разные периоды в разных странах устанавливала союз церковной и светской властей неодинаково. Это привело к существенной разнице в развитии этой религии на Западе и на Востоке Европы.
   В конце IV в. Римская империя политически разделилась на Западную (Римскую) и Восточную (Византийскую). Вследствие этого в 867 г. произошёл разрыв между папой Римским Николаем I и Константинопольским патриархом Фотием. Это означало раскол христианства на западное и восточное. Раскол стал необратимым после 1054 г., когда патриарх Керруларий и легат папы Льва IX Гумберт взаимно отлучили один другого от церкви (признали схизматиками, т. е. раскольниками). Схизма возвела идейный и политический барьер между православием и католицизмом. На Западе Европы, где господствовал латинский язык, образовалось католичество (по-гречески всеобщая, затем соборная, самоуправляемая церковь). Здесь до сих пор (в Италии, Испании, Португалии, Франции, Польше) господствует римско-католическая церковь. Римские папы долгое время боролись за превосходство своей власти над государствами латинского Запада. В результате Запад распался на множество сравнительно небольших государств, а в папской власти осталось лишь карликовое государство Ватикан.

Библия о врачах и медицине

   Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Вышнего врачевание, и от царя получает он дар. Знание врача возвысит его голову, и между вельможами он будет в почете. Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими. Не от дерева ли вода сделалась сладкою, чтобы познана была сила Его? Для того Он и дал людям знание, чтобы прославляли Его в чудных делах Его: ими он врачует человека и уничтожает болезнь его. Приготовляющий лекарства делает из них смесь, и занятия его не оканчиваются, и чрез него бывает благо на лице земли. Сын мой! В болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу, и Он исцелит тебя. Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце. Вознеси благоухание и из семидала памятную жертву и сделай приношение тучное, как бы уже умирающий; и дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен. В иное время и в их руках бывает успех; ибо и они молятся Господу, чтобы Он помог им подать больному облегчение и исцеление к продолжению жизни. Но кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача! (Сир 38, 1–15).
   О сокрушении дщери народа моего я сокрушаюсь, хожу мрачен, ужас объял меня. Разве нет бальзама в Галааде? Разве нет там врача? Отчего же нет исцеления дщери народа моего? (Иер 8, 21–22).
   Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены (Пс 6, 3).
   Сила Господня являлась в исцелении больных (Лк 5, 17), от Него исходила сила и исцеляла всех (Лк 6, 19).
   Он [Господь] возвышает душу и просвещает очи, дает врачевство, жизнь и благословение (Сир 34, 17).
   Исцели меня, Господи, и исцелен буду; спаси меня, и спасен буду (Иер 17, 14).
   Вот, Я приложу ему пластырь и целебные средства, и уврачую их, и открою им обилие мира и истины (Иер 33, 6).
   Слово лечит – известная медицинская поговорка взята из Священного писания. Язык мудрых – врачует (Притч 12, 18).
   Апостолы исцеляли болезни молитвой. Созвав же двенадцать, дал силу и власть над всеми бесами и врачевать от болезней, и послал их проповедовать Царствие Божие и исцелять больных (Лук 9, 1–2).
   Бог молитвами святых дает исцеление даже через вещи, принадлежащие им, материальные предметы (масло), изображение (тень) апостола и через мощи: Бог же творил немало чудес руками Павла, так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них (Деян 19, 11–12).
   Руками же апостолов совершались в народе многие знамения и чудеса; и все единодушно пребывали в притворе Соломоновом. Из посторонних же никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их. Верующих же более и более присоединялось к Господу, множество мужчин и женщин, так что выносили больных на улицы и полагали на постелях и кроватях, дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них. Сходились также в Иерусалим многие из окрестных городов, неся больных и нечистыми духами одержимых, которые и исцелялись все (Деян 5, 12–16). Они проповедывали покаяние; изгоняли многих бесов и многих больных мазали маслом и исцеляли.
   Получая исцеления, мы должны благодарить Бога, как это сделал только один из исцеленных прокаженных. «И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились вдали и громким голосом говорили: Иисус Наставник! помилуй нас. Увидев их, Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. И когда они шли, очистились. Один же из них, видя, что исцелен, возвратился, громким голосом прославляя Бога, и пал ниц к ногам Его, благодаря Его; и это был самарянин. Тогда Иисус сказал: не десять ли очистились? Где же девять?
   Как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника? И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя» (Лк 17, 12–19).
   Веселое сердце благотворно, как врачевство, а унылый дух сушит кости (Притч 17, 22).
   Апостол Лука был врачом! «Приветствует вас Лука, врач возлюбленный, и Димас» (Кол 4, 14).
   Болеют даже святые и пророки. «Елисей заболел болезнью, от которой потом и умер» (4 Цар., 13, 14).
   Предупреждение болезней (профилактика): «Прежде болезни заботься о себе» (Сир 18, 18).
   Указания о медицинской диете и ее влиянии на здоровье тоже есть в Библии: «Сын мой! В продолжение жизни испытывай твою душу и наблюдай, что для нее вредно, и не давай ей того; ибо не все полезно для всех, и не всякая душа ко всему расположена. Не пресыщайся всякою сластью и не бросайся на разные снеди, ибо от многоядения бывает болезнь, и пресыщение доводит до холеры; от пресыщения многие умерли, а воздержный прибавит себе жизни» (Сир 37, 30–34).

О вине, вредных привычках и т. д

   В христианстве вино всегда воспринималось как Дар Божий. Вот, что говорит по этому поводу Священное Писание:
   «Вино полезно для жизни человека, если будешь пить его умеренно. Что за жизнь без вина? Оно сотворено на веселие людям. Отрада сердцу и утешение душе – вино, умеренно употребляемое вовремя», – гласит книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова (31: 31–33).
   Первое чудо, которое сотворил Господь, было превращение воды в вино на браке в Кане Галилейской.
   В Евангелии есть прямое указание на то, что Иисус Христос Сам употреблял вино: «…Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Лк. 18: 33–34).
   «Ты произращаешь траву для скота, и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу, и вино, которое веселит сердце человека, и елей, от которого блистает лице его, и хлеб, который укрепляет сердце человека», – так воспевает величие Творца псалмопевец Давид в 103-м псалме.
   Более того, в Писании признаются целебные свойства вина: «Впредь пей не одну воду, – пишет апостол Павел Тимофею, – но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов» (1 Тим. 5:23).
   Разумеется, и в библейские времена люди знали о пагубных последствиях неумеренного употребления вина. В Священном Писании мы можем найти множество предостережений.
   «Против вина не показывай себя храбрым, ибо многих погубило вино. Печь испытывает крепость лезвия закалкою; так вино испытывает сердца гордых – пьянством. Горесть для души – вино, когда пьют его много, при раздражении и ссоре» (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова).
   «И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом», – пишет апостол Павел в Послании к Ефесянам (5:18).

//-- Иисус Христос исцелял больных марихуаной? --//
   Иисус Христос использовал марихуану в качестве, лекарства. Этот вывод американец Крис Беннетт сделал после тщательного изучения Библии и древних христианских текстов. Результаты его исследования опубликовал фармацевтический журнал «High Times» и авторитетная британская газета «Guardian».
   Учёный утверждает, что ранние христиане умели готовить масло с экстрактом конопли под названием канех-бозем. Такое масло применялось при религиозных церемониях – помазании, например. Возможно, экстракт конопли содержался и в ладане, который курился во время религиозных обрядов.
   А ещё им лечили больных. По словам Беннетта, конопля и её производные в то время использовались в медицинских целях повсеместно. «Священное вещество, описанное в оригинальном тексте Исхода на иврите, содержало более 2,5 кг канех-бозема, – говорит Беннетт. – Сейчас люди предпочитают курить коноплю или добавлять её в пищу. А древних помазанников практически целиком смазывали этой мощной смесью». Масло впитывалось в кожу, и таким образом чудодейственный экстракт попадал в организм.
   Именно канех-бозему приписывает он случаи исцеления глазных и кожных болезней, описанные в Священном Писании: «В древнем мире некоторые заболевания, такие, как эпилепсия, считались дьявольской одержимостью, – пишет Беннетт. – Считалось, что излечить от такой болезни можно лишь экзорцизмом, то есть изгнанием дьявола с помощью определённых ритуалов или чудесным исцелением пусть даже и с помощью определённых трав. Интересно, что конопля была признана эффективной при терапии не только эпилепсии, но и многих других недугов, которые лечили Христос и его ученики».

   Еще более грозные слова звучат в Послании к Коринфянам: «ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:10).
   И библейское и святоотеческое учение на это счет весьма ясно: необходимо отличать благость Даров Божьих от греховных поступков человека, который может употреблять эти Дары во вред. Нет ничего скверного в вине: грех коренится в неумеренном его употреблении. Вот что говорит о вине святитель Иоанн Златоуст:
   «Я слышу, как многие, когда встречаются такие случаи [т. е. случаи пьянства], говорят: будь проклято вино! О, глупость; о, безумие! Другие грешат, а ты порицаешь дар Божий. Что за сумасбродство? Ужели вино, – о, человек, – причиною такого зла? Нет, не вино, а невоздержание тех, которые злоупотребляют вином. Итак, лучше скажи: исчезни пьянство, погибни роскошь! А если скажешь: пропади вино, то можешь вслед затем сказать: пропади железо, потому что есть человекоубийцы; пропади ночь, потому что есть воры; пропади свет, потому что есть клеветники; да погибнут жены, потому что есть блудницы. Таким образом ты всё наконец захочешь истребить. Но ты не поступай так, ЭТО САТАНИНСКИЙ ДУХ. Не презирай вина, но презирай пьянство. Когда пьяный придет в чувство, опиши ему все его безобразие. Скажи ему: вино дано для увеселения, а не для того, чтобы безобразить себя; дано для того, чтобы быть веселым, а не для того, чтобы быть посмешищем; дано для укрепления здоровья, а не для расстройства; для уврачевания немощей телесных, а не для ослабления духа. Бог тебя почтил этим даром: для чего же ты неумеренным употреблением этого дара бесчестишь себя?» (Толкование на св. Матфея Евангелиста. Беседа 57 пар. 4, 5).

Византия: поздняя Античность / раннее Средневековье на рубежах Запада и Востока

   Государство, общество и культура Восточной Римской империи – Византии сложились благодаря взаимодействию трех начал:
   • античной традиции в ее эллинистическом варианте;
   • христианства в его восточном православном варианте, общепринятом на развалинах Римской империи в IV в. н. э.;
   • восточного варварского мира, прежде всего малоазиатского.
   К. Маркс характеризовал Византию как амальгаму западной цивилизации и восточного варварства. В то время как на Западе римского мира нашествия варварских племен стерли с лица земли все остатки античной цивилизации (сложную государственность, юриспруденцию, высокую материальную и духовную культуру), и Средневековье там начиналось с довольно-таки примитивного состояния, то на Востоке римского мира, вокруг тамошней столицы Константинополя (Царьграда русских летописей) собиралось и развивалось культурное наследие эллинизма.
   На долю Восточной империи достались все старейшие и крупнейшие культурные центры греческой культуры – Афины, Александрия Египетская, Антиохия и сам Константинополь. В результате византийская ученость (включая медицину) и искусство вобрали в себя лучшие достижения греко-римской античности. Но они испытали сильное воздействие новой христианской идеологии. На смену свободной мысли античной философии пришли мистические ухищрения и догмы православного богословия. Живопись, музыка, поэзия, проза и прочие жанры эстетического творчества оказались поставлены на службу церкви. Взгляды на природу, во многом определявшие уровень медицины и фармации, теперь принудительно согласовывались с мифами и притчами Библии.
   Тем не менее на протяжении V–XII вв., т. е. поздней античности и раннего средневековья, именно Византия, этот «Рим на Востоке» (К. Маркс), оставалась наследницей и продолжательницей классической культуры, самой просвещенной страной Европы, откуда черпали знания и образцы культуры все окрестные народы, включая восточных славян и Русь.
   Византийская империя сыграла решающую роль в том, что Европа остановила мусульманскую экспансию Арабского Халифата, чьи войска под зелеными знаменами накатывались всё севернее и восточнее.

Греко-римское научное наследие в условиях православной идеологии и кризиса Античности

   Знания о природе и человеке византийцы восприняли от классической греко-римской культуры. Как и ранее римляне, они не ограничились только лишь заимствованием античного наследия, но подвергли его творческой переработке и дальнейшему развитию. При этом сохранилась римская тенденция к тому, чтобы уделять основное внимание не отвлеченным вопросам общей теории, а тем отраслям знания, которые имеют непосредственно практическую отдачу. И здесь едва ли не на первом месте оказались медицина и фармация, впрочем, наряду с сельским хозяйством, высокотехнологичным ремеслом, строительством и архитектурой, мореплаванием, военным делом и т. п. сферами практики. Но и в теории, и в прикладных областях знания византийцы сознательно стремились сохранить культурное наследие классической античности – собрать, переиздать, систематизировать, прокомментировать труды классиков философии, науки и литературы Эллады и Рима. В этой культурной преемственности, в значительном расширении географии античной науки и культуры – главная историческая заслуга Византийской империи.
   Однако у нее же имелась отрицательная сторона в том же самом отношении – сохранения и развития знаний о природе и человеке. Имеется в виду победа христианства в области идеологии и духовной культуры. Восточный вариант новой мировой религии – православие провозгласило приоритет божественного откровения, церковного догмата перед пытливой мыслью ученого, практика; от изучения природы познавательный интерес сместился к внутреннему душевному миру человека. Любое явление природы объяснялось действием божественной воли и силы. В основу всех наук была положена не философия, как в Греции и Риме, а теология, которая по природе своей враждебна поискам объективной истины.
   Отсюда проистекали не только достижения, но и потери, начало культурного регресса, характерные для византийской эпохи. Из античного наследия отбиралось лишь то, что могло укрепить христианскую веру или, по крайней мере, не противоречило ей. В результате развитие естественнонаучного знания, включая и фармацию, и медицину, заметно затормозилось по сравнению не только с полисной Грецией, но и с имперским Римом. А вот репертуар самых грубых суеверий, нелепых пережитков византийская эпоха заметно пополнила.
   Свои представления о живой природе византийцы заимствовали из трудов классиков античности, в первую очередь Аристотеля по психологии и биологии («О душе», «История животных», «О частях животных», «О возникновении животных», «О движении животных» и некоторых других). Они не только отыскивали, сличали и переписывали заново эти трактаты, но и составляли наборы выдержек из них, сопровождали их собственными комментариями, а кое в чем и критиковали. Однако сколько-нибудь существенно продвинуть вперед аристотелевы теоретические представления по зоологии, анатомии, эмбриологии, ботанике у византийцев не получилось. Зато по части приложения этих знаний к практике, в первую очередь фармацевтической и медицинской, у них имеются определенные заслуги. Так, они интересовались не столько систематикой флоры и фауны, сколько тем, как использовать растения и животные субстанции для приготовления лекарств, в сельском хозяйстве и различных промыслах вроде охоты, рыболовства, пчеловодства и т. п. Кое-какие новые явления живой природы византийские авторы сумели описать вдобавок к трудам Аристотеля, но его теоретический подход к природе оказался на время утрачен.
   Постепенное нарастание кризисных явлений на закате античной эпохи сказалось на расцвете всяческих антинаучных настроений и представлений. В кругу византийства пышным цветом расцвели всяческая мистика и магия, особым авторитетом пользовались предсказания астрологов. Поэтому же ко вполне позитивным сведениям, заимствованным у Аристотеля, византийские авторы сплошь и рядом примешивали сказочнофантастические домыслы и слухи. Такие эклектичные сочинения пользовались у них особенной популярностью. Знания о природе тогда излагались в литературно-занимательной форме, превращались в массовое чтение, что было и хорошо (популяризация), и плохо (вульгаризация).

Биологические представления византийцев

   Практический поворот научных исследований в условиях византийской культуры привел к тому, что приоритетное развитие получили такие отрасли знания, как ветеринария, агрономия, хозяйственные промыслы всякого рода и т. п. Византийцы охотно собирали, переписывали и читали всяческие сведения о домашних животных и птицах, в том числе о лошадях, верблюдах, ослах, мелком и крупном рогатом скоте, собаках и кошках, пчелах, прочих вредных и полезных насекомых, охотничьей дичи, рабах, рептилиях. Такого рода работы переводились на языки соседних с византийским греками народов – сирийский, армянский, арабский, наконец, на древнерусский.
   Огромной популярностью в Византии, а затем и на Руси пользовался «Физиолог» – компилятивный сборник сведений по естественной истории. Сообщения о животном мире, а также о минералах из этого произведения широко использовали многие писатели, признанные «отцами православной церкви», – Ориген, Лактаций, Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст и другие. «Физиолог» был составлен в Александрии во II–III вв. из кусков произведений разных авторов. Реалистичные наблюдения над животным миром сочетались в этом сборнике с явной фантастикой. Наряду с настоящими представителями флоры и фауны характеризуются такие существа, как феникс, василиск, горгона, единорог, кентавр, сирена, дракон. К тому же действительные и мнимые свойства животных подвергались здесь аллегорическому толкованию в библейском духе. Авторы «Физиолога» стремились как-то согласовать данные античной науки по биологии и зоологии с сюжетами Ветхого и Нового заветов, христианской моралью.
   Описания живой природы встречаются и в других раннехристианских произведениях. Больше всего появилось тогда так называемых «Шестодневов» – комментариев к библейской Книге бытия, где повествуется о творении мира богом из хаоса за шесть дней. Они представляли собой популярное изложение христианских представлений о строении природе и опровержении физических теорий античности.
   Самым известным ветеринарным врачом того времени стал Апсирт, выходец из Вифинии, современник и сподвижник императора Константина Великого. Он участвовал в его военных походах на Истр и в Скифию. Написал такие книги, как «О лечении лошадей», «О природе бессловесных животных» и другие. Эти сочинения стали источником ветеринарной части такого выдающегося для своего времени сочинения, как «Геопоники» – сельскохозяйственной энциклопедии X в., составленной по поручению императора Константина Багрянородного. Кроме нее был составлен и ветеринарный труд по коневодству – «Корпус гиппиатрик», где Апсирту принадлежали 27 из 33 глав.
   Еще одним известным византийским ветеринаром был тезка величайшего греческого врача Гиппократа, чьи сочинения послужили еще одним источником для «Геопоники».
   Несколько раньше, при императоре Диоклетиане, трудился его сановник, префект Александрии Иероклей. Он составил трактат «О лечении коней», 5 глав из которого в свою очередь пополнили «Корпус гиппиатрик», отдельные пассажи вошли в «Геопоники».

От ботаники к фармакологии: византийский приоритет

   Парадоксальным образом понижение теоретического уровня наук о природе поощрило развитие медицины и особенно фармации. Ботаника из науки, изучающей растения в их сущности и многообразии, превратилась в детальнейший гербарий, внутри которого особого внимания удостаивались только те растения, которые могли служить продуктами питания, сырьем для лекарственных препаратов и прочих бытовых снадобий. Византийские авторы составили подробные перечни таких полезных растений. Эти книги заметно богаче своих предшественников – трудов «отца ботаники» Теофраста (372–287 гг. до н. э.) и Диоскорида – военного врача в армии римского императора Клавдия (I в. н. э.). Фундаментальный труд Диоскорида «О врачебной материи» византийцы многократно копировали, иллюстрировали живописными изображениями различных растений. Самый роскошный экземпляр такой копии, сделанный в 512 г. для некой знатной византийской дамы Юлианы Аникии, так называемый «Венский Диоскорид», хранится ныне в Национальной библиотеке столицы Австрии.
   Кроме переписок античных авторов, в Византии составлялись собственные ботанические сочинения. Некий Евтекс на рубеже IV–V вв. составил перечень средств лечения от укусов ядовитых животных. Появилось и несколько анонимных произведений, прозаических и стихотворных, о целебных свойствах растений. Кто-то из византийцев пересказал поэму на фармакологическую тему, написанную ранее Никандром из Колофона (II в. до н. э.).
   Даже в составе не медицинских, а исторических, географических, богословских трудов встречаются сведения о лекарственных растениях. Например, в «Беседах на Шестоднев» Василия Великого. Упоминают фармацевтические товары византийские законы. В самом известном их сборнике – Дигестах императора Юстиниана среди импортных продуктов, подлежащих таможенному обложению, фигурируют продукты растительного происхождения и медицинского профиля: перец, опиум, корица, мирра и прочие.
   В сочинении IV в. н. э. «Полное описание мира и народов» перечислены растения, возделываемые в отдельных провинциях Византийской империи, из которых производят различные продукты питания, лекарственные средства и товары быта (ткани, канаты, средства письма и т. д.). В составе такого сырья фигурируют полевые, огородные и садовые культуры, дикорастущие травы.
   О флоре заморских тропических стран повествуют авторы самых знаменитых географических сочинений того периода – Филосторгий и Косьма Индикоплов. В частности, о кустарнике перца, гвоздичных и коричных деревьях, кокосовых и фисташковых пальмах, кунжуте, валериане, сахарном тростнике, алоэ, хлопке и многих других. Кроме ботанического описания, отмечаются возможности переработки – на пищевые продукты, пряности, лекарства, благовония; говорится о перспективах экспорта в Византию.
   В работах по сельскому хозяйству, принадлежащих Винданию Анатолию и Кассиану Басу, подробно говорится о винограде, других фруктах, злаках и овощах.
   Многие анонимные ботанические глоссарии (словари) того времени ради лучшего распространения приписаны выдающимся медикам прошлого вроде Галена.
   Таким образом, византийские авторы сохранили для потомков все ботанические знания античности, а кое в чем их приумножили. Именно в этот период ботаника начала перерастать в фармакологию, фитотерапию, т. е. стала полноправной отраслью медицины. Тому способствовал выдающийся интерес византийских авторов именно к полезным, лекарственным свойствам всякого рода растений.

Медицина Восточного Рима

   Как и в области зоологии и ботаники, византийская медицина сделала заметный крен от теории к практике. В области общего понимания организма, принципов его функционирования, природы заболеваний византийцы явно не преуспели. Теоретические проблемы биологии и медицины они не только не разрабатывали, но даже и не ставили. Однако в том, что касается медицины практической, способов диагностики и лечения, авторы этого периода добиваются определенных успехов.
   Как и во всех остальных областях науки, в области медицины и связанных с ней областях естествознания (анатомии, физиологии, эмбриологии) византийцы опирались на лучшие достижения Греции и Рима времени их расцвета. Главными авторитетами оставались Гиппократ (около 460–377 гг. до н. э.) и Гален (129–199 гг. н. э.). Их книги оказали огромное влияние и на теоретические представления, и на практическую деятельность византийских врачей. Кроме этих авторитетов и их последователей, медики Восточной Римской империи внимательно рассматривали лекарства и приемы врачевания, которые предлагались представителями других периодов и школ врачевания.
   Как и ранее, профессия врача оставалась, как правило, наследственной. Например, один из самых известных докторов византийского периода Александр Тралльский усвоил первые навыки врачевания от отца, практиковавшего в своем родном городе Траллах.
   Медицина включалась в программу обучения, принятую в византийских школах. Ее изучали наряду с базовыми предметами так называемого квадривиума. Ее же включали в свою программу византийские преподаватели философии Елий, Давид, Стефан Афинский и другие. Давид составил комментарий к «Прогностике» Гиппократа, а Стефан – к другим книгам Гиппократова корпуса и трудам Галена.
   Александрия Египетская стала одним из самых авторитетных в Византии центров медицинского образования. Здесь учились почти все самые известные медики Восточного Рима: Оривасий, Кесарий, Иаков, Аэпий из Амиды, Павел Эгинский, Гесихий Дамасский, Асклепиодот, Палладий, а также множество менее известных врачей. Когда город захватили арабы, они не закрыли медицинской школы, и она продолжала работать до рубежа VII–VIII вв.
   Учебными пособиями будущим врачам служили прежде всего 12 трактатов Гиппократа и 16 работ Галена, которые гораздо раньше отобрали для школьных целей. Начинали с Галена, затем переходили к Гиппократу. Кроме собственно медицинских знаний и рецептов, от учеников требовали более широкого научного кругозора – знакомства с философией, математикой, астрономией. При этом ссылались на авторитет Галена, утверждавшего, что настоящим врачом может стать лишь философ, поскольку от медика требуется истинно философское самообладание в любых ситуациях. Свои лекции преподаватели медицины обычно начинали с обсуждения четырех главных вопросов:
   • Существует ли медицина?
   • Что она собой представляет?
   • Каковы ее составные части?
   • Какова ее цель?
   После завершения обучения, сдачи экзаменов и получения соответствующих грамот (дипломов), выпускники медицинских школ могли претендовать на должность государственного врача и старшего врача (архиатра). Но в большинстве своем византийские доктора занимались частной практикой. Некоторые из вышеупомянутых прославленных врачей того периодами служили лейб-медиками при византийских императорах: Оривасий – при Юлиане Отступнике; Кесарий при Иовиане и Валенте; Иаков при Льве I, Аэций из Амиды при Юстиниане I.

Византийская культура и наука – славяно-рускому миру

Именно через Византию славяне, а впоследствии жители Древней Руси получили возможность усвоить хотя бы некоторые уроки античности, а также в полном объёме достижения христианской культуры. Главным достижением в этом международном сотрудничестве был, конечно, первый славянский алфавит, разработанный в миссионерских целях для древней Болгарии, но затем адаптированный и на Руси. Принятие христианства древнерусским государством на рубеже X и XI в. означало судьбоносный выбор для наших предков. Вместе с настоящей письменностью на Русь пришли навыки и умения каменного строительства, иконописи, церковного песнопения, школьного обучения. Среди множества переводных с греческого и латинского языков сочинений в корпусе древнерусской литературы немало фрагментов медико-биологического и санитарногигиенического содержания. Именно здесь содержатся первые истоки рационального понимания природы, в том числе человеческого организма, научных (в будущем) подходов к охране здоровья и врачевания болезней у народов Восточной Европы, сплотившихся вокруг Руси, затем России. Именно с территории Византийской империи, подчинённых ей стран Ближнего Востока на Русь эмигрировали первые поколения настоящих по тем временам врачей, которые могли предложить своим пациентам нечто большее, чем примитивные навыки народной медицины и ограниченную психотерапию христианской религии и церкви. Сложный этнокультурный синтез лёг в основу древнерусской цивилизации, включая её медикофармацевтические компоненты.

Литература

   Бод П.-М. Христианство / Пер. с франц. Н. Осиповой. – М., 2003.
   Геопоники. Византийская сельскохозяйственная энциклопедия X в. / Введ., пер. с греч. и коммент. Е. Э. Липшиц. – М.-Л., 1960.
   Маргера Д. Человек, который пришёл из Назарета. Что сейчас известно об Иисусе. – Мулэн: Обонн, 1990.
   Путешествия апостола Андрея. // www.pravoslavie.ru.
   Шюре Э. Великие посвящённые / Пер. с франц. Е. Писаревой. – Калуга, 1914.
   Amanda O’Neil. Gods and Demons. – Colour Library Books Ltd. Godalming, Surrey, England, 1993.
   La Livre De La Bible. Le Nouveau Testament. Collection Decouverte Cadet. Paris, Gallimard Jeunesse, 1987.
   The Holy Land. The Land of Jesus: Palphot Ltd, Herzlia, Israel, 2006.
//-- * * * --//
   Гранстрем Е. Э., Удальцова З. В. Византийская наука и просвещение в IV–VII вв. // История Византии. Т. I. – М., 1967.
   Пигулевская Н. В. Византия на пути в Индию. – М.-Л., 1951.
   Самодурова З. Г. Естественнонаучные знания // Культура Византии. IV – первая половина VII в. / Отв. ред. З. В. Удальцова. – М., 1984.
   Удальцова З. В. Византийская культура. – М., 1988 («Из истории мировой культуры»).

ГЛАВА IV
ВРАЧЕБНОЕ И АПТЕЧНОЕ ДЕЛО НА АРАБСКОМ ВОСТОКЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА

Арабы и их соседи до и после пророка Мухаммеда

     Я – потомок хана Мамая,
     подо мною гарцует конь.
     Сколько душ загубил – не знаю,
     Азиатский в груди огонь!

     Кровь прольёт заря на востоке,
     Как один, всколыхнётся рать,
     Много стран, я не знаю, сколько,
     Нам придётся ещё покорять!

     Новых битв разгорится демон,
     Конь, зубов слепящий оскал,
     Ятаганом удар по шлему —
     Впереди, за рекой – Москва!

     Я любил ятаган мой острый —
     Вот единственный мой Аллах!
     И ласкаю последним вздохом
     Когти ворона на губах…

В. Бережков. Азиатская.

   Как и все прочие великие религии и вообще духовные доктрины, ислам появился там и тогда, когда некий народ своей предшествующей историей оказался подготовлен к взлёту на новые высоты власти и культуры. Так к началу второй половины I тысячелетия произошло с арабскими племенами, населявшими Аравийский полуостров.
   Ислам (по-арабски – покорность воле Аллаха) или же мусульманство (муслим – по-арабски – вверивший себя Аллаху) – последняя по времени религия, ставшая действительно мировой по огромному количеству своих сторонников. Эта религия возникла в начале VII в. н. э. на Ближнем Востоке, в Западной Аравии. Ислам освятил становление государственности в среде арабских племён. Арабы – прирождённые воины и умелые торговцы. В условиях глобального кризиса, который охватил культуру Западной Европы при переходе от Античности к Средневековью, арабы, как более молодой и динамичный этнос, переняли, сохранили и умножили многие достижения европейской мысли в науке, философии, религии. Ислам стал идеологией арабской культуры. Вместе с арабскими армиями и торговыми караванами идеи ислама распространились на многие регионы Востока и некоторые страны Запада. Сегодня мусульмане составляют подавляющее большинство населения в странах Ближнего (Турция, Сирия, Иордания, Ирак, Объединённые Арабские Эмираты, Судан, Сомали) и Среднего (Иран, Афганистан, Пакистан) Востока, так называемого Магриба (Марокко, Алжир, Тунис, Ливия), Индонезии. Очень много мусульман также в Ливане (до половины населения), Индии, Пакистане, Китае, Эфиопии, Албании, бывшей Югославии, Болгарии. Господствует ислам по южному краю бывшего СССР – в Средней Азии, Казахстане, Азербайджане. А в нынешней России – на Северном Кавказе и в Дагестане, в Калмыкии, Татарии, Башкирии (всего более сорока народов принадлежат в Российской Федерации к исламской культуре). Вместе с выходцами из этих регионов исламские общины существуют в большинстве остальных районов Земли. Общее число мусульман во всём мире подходит к миллиарду. В России (согласно переписи 2002 г.) их 14,4 миллиона, т. е. около 10 % населения. Больше всего мусульман проживает у нас в Дагестане (2 430 000), в Башкирии (223 400), в Татарии (2 040 000), в Чечне (105 800). Причем все эти числа в обозримом будущем продолжат быстро расти.
   Исторически так получается, что многие наиболее кровавые и затяжные конфликты и войны в далёком и недавнем прошлом и сейчас ведутся в зонах, где исламисты сталкиваются с представителями иных этно-конфессиональных традиций (в Новейшей истории: Турция – Армения; Армения – Азербайджан; Израиль и его арабское окружение; сербы, албанцы и хорваты в бывшей Югославии; Афганистан; США – Ливия, Ирак, Иран; русский Кавказ; многие другие). Чтобы правильно судить об этих политических коллизиях, понимать богатую историю и культуру Арабского Востока, нужно познакомиться с характером ислама как религии и соответствующего ей образа жизни. Определённую роль сыграла культура арабского Востока в истории мировой медицины и фармации.
   Основоположник исламаМухаммед (570–632) принадлежал к знатному, но обедневшему роду, жившему в городе Мекке – одном из крупнейших торговых центров Аравии. Через этот город пролегали караванные пути из Африки и Йемена в Палестину и Месопотамию; здесь ежегодно собиралась всеаравийская ярмарка, на время которой устанавливалось перемирие сражавшихся между собой арабских племён. Здесь располагалась Кааба – главное святилище Аравии, каждое из племён которой поклонялось своему богу. Их каменные идолы были выставлены в Каабе. Каабу контролировало племя курейш, в одном из родов которого (хашим) и родился Мухаммед. Мальчик рано осиротел и воспитывался в семье деда, а затем дяди. С детства Мухаммеду пришлось трудиться – пастухом, погонщиком верблюдов, торговым агентом. Выгодно женившись на богатой вдове Хадидже (по её брачному предложению), он самостоятельно занялся торговлей. Разъезжая по торговым делам, Мухаммед часто встречался с проповедниками разных религий, в том числе монотеистических – христианами, иудеями, ханифами (арабскими представителями единобожия в лице Аллаха). В спорах с ними, собственных размышлениях о боге, Мухаммед выработал исходные идеи новой религии. Когда ему исполнилось 40 лет, его стали посещать видения «ангелов» и «демонов», слышаться их голоса. Рассказывая про это окружающим, Мухаммед заслужил репутацию нового пророка. Он собрал вокруг себя небольшую группу первых последователей ислама, прежде всего своих родственников и свойственников. Не получив признания в родном городе, Мухаммед и его община (полтораста человек) переселились в соседний город Йасриб (затем переименованный в «город пророка» – Медину). Это событие (хиждра — переселение) в 622 г. считается началом истории новой религии и нового летоисчисления, принятого затем во всем исламском мире. В Медине Мухаммед стал главой города и командиром его войска. Оно успешно воевало с соседями, захватывало направлявшиеся к ним торговые караваны.
   Вооружённая борьба двух городов через восемь лет закончилась победой мединцев, во главе которых стоял Мухаммед, проявивший себя талантливым полководцем, оратором и политиком. Он был уверен, что его устами говорит сам Аллах, и поэтому каждый мусульманин должен беспрекословно следовать его указаниям. Очищенная от языческих идолов Кааба (т. е. «куб» – квадратное в плане строение, в фундаменте которого заложен чёрный метеорит) была превращёна в храм-мечеть единого бога Аллаха и стала центром паломничества для правоверных мусульман всего мира.
   Вокруг Мекки и Медины строится арабо-мусульманское государство. Его размеры увеличивались ураганными темпами. Уже под властью династии Омейядов (661–750) эта империя – Арабский Халифат включила в себя Месопотамию, Сирию и Палестину, Иран, Египет, Северную Африку, Пиренейский полуостров, Среднюю Азию, северо-западную Индию, Армению, Азербайджан, часть Грузии. Глобальная агрессия арабов с трудом была остановлена на пороге Восточной и Западной Европы после нескольких веков ожесточённых сражений воинов ислама с европейским рыцарством, греками-византийцами, тюрками-хазарами и другими народами Европы. Военно-политические и социально-экономические успехи арабов во многом объяснялись эффективностью ислама как идеологии их внутренней жизни и борьбы с соседями.
   Первым словом, с которым Аллах обратился к Мухаммеду через пророка Гавриила-Джабраила, было: Внимай! (Читай!) Имеется в виду, что Аллах постепенно продиктовал Мухаммеду свои поучения (за десять лет в Мекке и ещё десять лет в Медине). Пророк точно запомнил сказанное ему богом и повторил людям. В этом отличие Корана от Библии, чьи книги писались людьми, избранными для этого Богом, то есть как бы в соавторстве с ним. Мухаммед не был обучен грамоте, свои поучения он произносил наизусть. Лет через двадцать после кончины Мухаммеда его богословские высказывания, проповеди были собраны воедино и записаны (со слов первых сподвижников пророка, некоторые из которых служили профессиональными исполнителями, пересказчиками священных текстов). Получившийся сводный текст назван Кораном (по-арабски – «то, что произносят вслух, читают наизусть»). Каноническую версию Корана создали по приказу третьего халифа Османа (644–656). Он же, как видно, распорядился уничтожить все остальные варианты Корана. Священная книга мусульман состоит из 114 глав (сур, т. е. важнейших разрядов, глав), каждая из которых делится на стихи (аяты, т. е. знамения, чудеса). Суры расположены по размеру – от наибольших к самым кратким, в несколько строк (хотя те и другие изречения обнародовались Мухаммедом в разные периоды его жизни – сначала самые лаконичные, затем всё более пространные). Почти весь Коран написан ритмической прозой. Каждая сура имеет (условное) название (например, «Корова», «Свет», «Ангелы», «Звезда» и т. д. – по самой яркой её фразе или теме). Все суры (кроме девятой) начинаются формулой: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!» С этой фразой мусульманин начинает любое важное дело.
   Попозже самого Корана были записаны хадисы — рассказы знавших Мухаммеда и его сподвижников лично людей об их поступках и высказываниях. Сборник таких рассказов именуется сунна. Поскольку пророк нередко высказывался довольно туманно, потребовалось составить подробные толкования Корана (тафсир). На основе Корана и хадисов мусульманские богословы разработали шариат (по-арабски – правильный путь) – свод принципов мышления и правил поведения, обязательных для каждого мусульманина. Согласно сурам Корана регламентируется жизнь правоверного мусульманина (пищевые запреты, количество жён, отношения в семье, правила наследования имущества, торговых сделок, раздела военной добычи, внесения и распределения налогов, отношения к другим религиям и так далее). Здесь же определены самые тяжелые грехи – ростовщичество, пьянство, азартные игры, супружеская неверность, воровство. Таким образом, в отличие от остальных религий, в исламе по сути нет разделения общества, церкви и государства. Здесь и церковью (коллективом правоверных), и частью государства является сама мусульманская община-умма.
   Священное писание любой крупной религии противоречиво. Не составляет исключения и Коран: одни его стихи противоречат другим. Это связано с тем, что менялось положение Мухаммеда – сначала его мало кто признавал, ему угрожали; затем он завоевал беспрекословный авторитет соотечественников. Кроме того, сложностью отличаются темы отдельных частей Корана. Поэтому им с успехом пользуются как мирные мусульмане, так и исламские террористы. Ещё более гибкой логикой отличаются сборники хадисов. Шесть наиболее авторитетных из них составлены в IX в. Вот пример оттуда одной из речей Мухаммеда: «Люби бедных; всегда обращай внимание на тех, которые стоят ниже тебя, и не обращай внимания на тех, кто стоит выше тебя; не проси никогда ничего ни у кого; храни верность родственникам, хотя бы они и причиняли тебе горе; говори всегда правду, как бы она ни была горька; не позволяй совращать себя оскорблениями с пути Божьего». В хадисы включены также многие пригодившиеся арабам идеи соседних с ними и покорённых ими народов (вплоть до мнений античных философов, христианских молитв, идей иудаизма, зороастризма и прочих учений Древности и Средневековья). При этом ярко проявились особая любознательность арабов и их склонность к путешествиям в чужие страны.
   При всей пестроте своих источников ислам отличается внутренним единством. Его исходная формула: Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его. В этом высказывании подчёркиваются две исходные и важнейшие идеи – единобожия и пророческой миссии Мухаммеда. Главный долг каждого мусульманина – всемерно подтверждать это. 112 сура Корана гласит: Скажи: Он – Бог – один / Бог крепкий; / не родил и не был рождён, / и не был Ему равным ни один! Аллах одновременно и грозный, и милостивый для людей; он непостижим для них и одновременно постоянно являет себя им через разные знамения. Сотворив весь мир, Аллах управляет им, сообщив людям свою волю через своего пророка Мухаммеда. Благочестивый мусульманин обязан как можно чаще упоминать Аллаха по его многочисленным (99) именам (милостивый, милосердный, верный и тому подобные). Согласно исламу, всё происходящее в мире, как добро, так и зло, а также все поступки людей обусловлены волей Всевышнего.
   Предшественниками Мухаммеда, тоже пророками, признаются основоположники иудаизма (библейские пророки Авраам-Ибрахим, Моисей-Муса, Давид-Дауд и др.) и христианства (Иисус-Иса). Своё происхождение арабский народ возводит к старшему сыну пророка Авраама – Исмаилу. Согласившись с этим, Мухаммед утверждал, будто именно ими воздвигнуты стены Каабы. Мусульмане признают священное происхождение Ветхого и Нового Заветов Библии, однако считают, что иудеи в Торе и христиане в Евангелии исказили божественный закон. Тем не менее именно у них ислам заимствовал представления о загробном мире, страшном суде, рае и аде, ангелах и демонах, а главное – об абсолютном всесилии единого Бога. Поскольку люди забывали или искажали поучения его пророков, милостивый бог послал им последнего – Мухаммеда (тот поэтому именуется в исламе печатью пророков). Язык Корана, а значит для мусульманина и Бога – только арабский. Слушать или читать Коран по-арабски для мусульман означает внимать самому Аллаху. Переводы Корана на другие языки считаются ими лишь популярными истолкованиями его текста, своего рода учебными пособиями, но не священным текстом. Богослужения в любой мусульманской стране ведутся только на арабском языке.
   Таким образом, ислам возник как своеобразный синтез иудаизма, христианства и аравийского язычества. Мухаммед творчески переработал их содержание и применил к социально-политическим условиям и задачам своего народа. Не договорившись о союзе с иудейской и христианскими общинами Медины, пророк в своих проповедях от идеи веротерпимости (нет принуждения в религии) перешёл к идее безусловного преимущества ислама над прочими вариантами единобожия. Общим днем молитвы мусульман становится пятница в противовес иудейской субботе и христианскому воскресенью.
   Мусульманское вероучение базируется на пяти основных принципах.
   • Первый назывался выше. Это вера в единого Бога и пророческий дар Мухаммеда (шихада – свидетельство). Произнося главную формулу «Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед – посланник его», – мусульманин отличает себя от людей других вероисповеданий. В сражении это изречение (или его краткий эквивалент: Аллах акбар! – «Аллах велик!») служит боевым кличем. Погибший с таким возгласом на устах воин признаётся шахидом, становится мучеником за веру, которому уготовано райское блаженство. Произнесения шихады в присутствии двух взрослых мусульман-свидетелей (мужчин) достаточно для принятия ислама.
   Остальные четыре идейных столпа ислама следующие:
   • обязательная как минимум пять раз в день, в строго определённое время молитва (намаз); его совершают на рассвете, около полудня, перед вечером, перед закатом и с наступлением ночи; кроме этих пяти обязательных может быть совершено любое число добровольных молитв; молитва сопровождается очищением верующего внутренним (настрой на покаяние и искупление) и внешним (водой, а если её нет, то песком, камнем) омовением; молитвенный ритуал ракат включает в себя цикл молитвенных поз (стоя, в поясном поклоне, на коленях, сидя на пятках) и движений, которые сопровождаются произнесением молитвенных формул; последовательность этих движений и формул возводится к Мухаммеду и с тех пор не меняется; молиться можно как индивидуально, так и коллективно; полуденную молитву в пятницу рекомендуется совершать в мечети;
   • периодический (в течение месяца рамадан по лунному календарю) пост (ураза); он состоит в полном воздержании в светлое время суток от любой еды, питья, курения, исполнения супружеских обязанностей, то есть от всего того, что отвлекает от благочестивого настроения; с наступлением ночи эти запреты снимается, однако рекомендуется и тогда проводить время не только во сне, но и за чтением Корана, раздумьями, беседами, раздачей милостыни и совершением других добрых дел;
   • налог в пользу бедных и немощных членов мусульманской общины (закят); его выплачивают состоятельные мусульмане; кроме нищих, сирот, инвалидов, престарелых, странников, из этого же источника финансируются воины за веру;
   • паломничество в Мекку (хадж) к храму Каабы; его обязан совершить хотя бы раз в жизни каждый мусульманин, если позволят здоровье и финансы; кульминацией паломничества является стояние у горы Арафат (как бы непосредственно перед ликом Аллаха) и обход Каабы; совершивший паломничество получает звание хаджи и право носить зелёную чалму; массовый сбор паломников в Мекку символизирует единство мусульманской общины всего мира независимо от национальных и прочих различий верующих в Аллаха.
   Дом пророка в Медине стал первой мусульманской церковью – мечетью. Здесь были выработаны основные обряды ислама (форма молитвы, порядок поста, ритуал восходящего к язычеству праздника жертвоприношения – курбан-байрам). Этот главный праздник мусульман начинается после завершения паломничества и длится три дня. В память о жертвоприношении Авраама, паломники забивают тогда домашний скот (барана, верблюда, быка); две трети мяса принято раздаривать неимущим.
   Также три дня длится второй по значению мусульманский праздник – ураза-байрам. Он отмечается после поста в месяце рамадан и состоит в разговении – обильной праздничной трапезе после общей молитвы. Как писал непревзойдённый знаток мусульманского Востока Редьяд Киплинг:

     Опустили руки мы, как мудрецы,
     В коричневый соус из жирной овцы,
     И кто не ел из того котла
     Не умеет добра отличить от зла…

   В дни своих праздников мусульмане надевают парадные одежды, посещают могилы предков и родственников, наносят визиты родным и друзьям, дарят им подарки.
   Несколько поколений исламских богословов до мелких деталей регламентировали повседневную и общественную жизнь мусульман. Ни одна другая религия так глубоко не проникает в политику, экономику, право, частную жизнь, как ислам. Первые преемники Мухаммеда – халифы (заместители пророка) Абу Бакр (632–634), Омар (634–644), Осман (644–656), как и он, сочетали в своих руках высшую светскую и религиозную власть. Однако уже при четвёртом халифе Али (656–661) и дальнейшей династии Омейядов (661–750) в мусульманском государстве (халифате) возникли крупные разногласия по поводу порядка передачи и раздела власти. В результате ислам раскололся на несколько направлений:
   • суннитов;
   • шиитов;
   • хариджитов, а также ещё целый ряд более мелких направлений, по сути сект.
   Сунниты (их теперь до 90 % всех мусульман мира) отдают власть в государстве халифу, избираемому всей мусульманской общиной (часть хадисов, касающихся халифа Али, они отрицают). У суннитов нет церкви и священнослужителей в нашем (христианском) понимании этих институтов; суннитские богословы, в отличие от шиитских, не пользуются правом выносить собственные решения по вопросам религиозной и общественной жизни, их роль сводится к толкованию текста Корана и поучению верующих с его помощью. А шииты считают законной передачу власти в исламском государстве лишь по наследству потомкам пророка Мухаммеда по линии его двоюродного брата Али. Для суннитов глава мусульманской общины – имам («стоящий впереди», на молитве, прежде всего) выступает лишь руководителем молитвы. Его функции может выполнять любой благочестивый мусульманин, умеющий читать Коран. А в глазах шиитов он воплощает в себе божественную благодать, передающуюся от одного потомка Али к другому. Поэтому для шиитов власть имама имеет божественное происхождение и не зависит от желания людей.
   Шиизм, в отличие от суннизма, не представляет собой единого движения, но расколот на многие течения и секты (имамитов, исмаилитов, друзов, алавитов и многие другие). Истинного имама – вождя всех мусульман они усматривают в разных деятелях этой религии из разных поколений потомков пророка. Сейчас для большинства шиитов зримого имама нет, а представителями временно скрытого имама считаются главные авторитеты ислама – аятоллы. Они имеют право отдавать приказы по самым важным вопросам не только религиозной, но и общественной жизни тех стран, где господствует шиизм (например, в Иране).
   Кроме суннитов и шиитов разных толков, в исламе существуют и появляются ещё более жёсткие варианты вероисповедания и культа. Это упомянутые выше хариджиты («повстанцы») – первая секта в исламе, добивавшаяся (сугубо террористическими методами) демократизации власти в Халифате при пророке Али. Затем прославились мистики суфии, проповедующие строгий аскетизм – отказ от всех земных благ, доходящие до экстаза молитвы и прочие ритуальные телодвижения (зикр).
   Печальную известность получил в последнее время также ваххабизм, настаивающий на немедленном начале войны против представителей других религий (джихад, газават). Основоположником этой секты в конце XVIII в. стал Мухаммед ибн Абд-аль Ваххаб, проповедовавший среди аравийских бедуинов строгое восстановление «чистоты первоначального ислама». С тех пор ваххабиты особо беспощадно искореняют в своей среде показную роскошь, алкоголь и наркотики, пение и танцы, прочие развлечения. На самом деле изначально и до сих пор идеи этой секты служили прикрытием для передела власти в отдельных районах мусульманского мира, для нападения с той же целью на соседние страны. Последнее по времени государство, где победили ваххабиты, – Саудовская Аравия. Именно представители ваххабитов возглавили войну чеченцев за отделение Кавказа от России; они же придали этой борьбе террористические формы (захваты заложников и превращение их в рабов, взрывы жилых домов, угоны самолетов и пароходов с мирными жителями, расстрелы представителей законного государства и тому подобные). Свои фанатики были и есть в истории любой крупной религии, но именно в исламе они сохранились в большом числе до наших дней. Однако эти террористы представляют не весь ислам, а только его фундаменталистскую (то есть доведённую до крайности, нежелающую меняться в мирную сторону) часть. Многие представители международного терроризма находят убежище и поддержку в странах наиболее фундаментального ислама (Ливии, Иране, Палестине, Афганистане). Террористы, прикрывающиеся Кораном, опасны в первую очередь настоящим мусульманам, поскольку создают им невыносимые условия жизни, навлекают на них вражду соседних стран и народов. Скажем, афганские талибы («студенты» медресе-школ при мечетях) – солдаты, завербованные, обученные и вооружённые Пакистаном ради экспансии в соседний Афганистан, захватили почти всю эту страну и устанавливали там варварский образ жизни (запрещались радио и телевидение, игры вроде шахмат; женщины не имели права работать вне дома, появляться на улице без закрывающей лицо чадры, сопровождения мужчин-родственников и всё такое прочее). По приказу имамов движения талибан разрушались ценнейшие памятники буддизма и других религий на территории Афганистана. Всё это безумие закончилось вторжением армии США и новым витком международной войны в этой многострадальной стране.
   С искажённым фундаменталистами исламом предстоит долгая и трудная борьба. Борьбе с терроризмом в мусульманской оболочке должны помогать мирные трактовки ислама, призывающие творить людям добро.
   Краткая историческая справка об исламе подводит нас к пониманию того вклада, который внесли в развитие медицины и фармации на Арабском Востоке тамошние ученые и врачи.

Начало исламского врачевания

   Согласно мусульманскому преданию пророк Мухаммед познакомился с основами медицины у врача аль-Харита ибн-Каладаха, который практиковал в то время в Мекке, а медицинское образование получал в индийском Гундишапуре – знаменитом центре врачебной подготовки той эпохи на Ближнем Востоке, в южном Иране – стране богатейшей в Древнем мире культуры. Мухаммед завещал своим последователям почитать профессии врачей и аптекарей: ведь Аллах не допустит болезни, если сам же не создаст средства её исцеления; задача медиков – эти средства найти и правильно применить.
   Однако было бы преувеличением возводить гигиенические заповеди Корана к традициям греческой, иранской и индийской медицины. Нищим кочевникам-бедуинам были доступны только самые элементарные советы в духе народной медицины, выработанные в условиях пустынного и жаркого Аравийского полуострова. Частые омовения, пищевые запреты (на свинину в первую очередь), периодический пост, обрезания половых органов, строгая регуляция брачных отношений, многожёнство – все эти заповеди бытовой культуры в исламском мире представляют собой некий гигиенический минимум, призванный до какой-то степени предохранить правоверных от заболеваний, прежде всего эпидемических. Заслуга основателей ислама тут видится прежде всего в том, что они заставили земляков и единоверцев строго соблюдать отобранный из народной медицины круг элементарных рекомендаций.
   В период бурной геополитической экспансии воины пророка вовлекли в орбиту своей государственности многие народы Ближнего Востока и Средней Азии, сопредельных территорий. Среди этих покорённых арабами или соседних с ними народов находились выдающиеся для древнего и средневекового периодов центры культуры, в том числе в области медицины и фармации. Исламские властители разного ранга – халифы, эмиры, раисы – охотно привлекали в свои столицы, дворцы учёных и особенно врачей, аптекарей из признанных культурных центров. У иностранцев усердно учились и первые арабские мыслители.
   Именно на арабском востоке дорогостоящие пергаментные свитки сменились бумажными рукописями (в среднеазиатском Самарканде тиражировали китайскую технологию производства бумаги). Именно через Арабскую Испанию технология бумажных мельниц проникла в Европу и с XIV в. получила распространение на Западе.
   В итоге на территории арабских халифатов накопились и были приумножены многие достижения греко-римской, иранской, индийской науки и медицины. В этом состоит выдающаяся историческая заслуга арабской культуры перед мировой историей.
   Расцвет мусульманской науки и медицины пришёлся на период правления династии Аббасидов (середина VIII – середина IX вв.). Под их властью объединились многие народы, чьи достижения в науке и медицине оказались удачно объединены и приумножены на арабоязычной основе.
   Однако ислам не всегда покровительствовал объективному знанию. В IX–XIII вв. арабский мир распадается на несколько враждующих государств – халифаты Багдадский, Египетский, Кордовский и более мелкие объединения (вроде среднеазиатских Саманидов). После своего утверждения на Ближнем Востоке, в Северной Африке и на Пиренейском полуострове, мусульмане «заморозили» духовную жизнь на подвластной им территории. Догмы Корана были признаны достаточными на все случаи жизни, включая вопросы здоровья и болезней. В результате развитие медикофармацевтических знаний здесь, по сути, остановилось, законсервировалось на средневековой стадии. В дальнейшем сколько-нибудь эффективную врачебную помощь, надежные лекарства граждане арабских государств получали с Запада. Там же учились их врачи и провизоры. Так происходит до сих пор – во многих арабских странах, прежде всего тех, где ислам так или иначе фундаментализирован (Объединённые Арабские Эмираты, Саудовская Аравия, например), большая часть технических специалистов – инженеров, менеджеров, врачей, провизоров и всех прочих – представители Западной Европы и США. Там, где мусульманство либерализировано (Египет, Турция, Сирия, тому подобные государства), преобладают свои собственные медики, но работающие уже по западным, мировым стандартам.

Первые больницы и аптеки исламского арабского Халифата

   Победа ислама в арабском мире способствовала общему подъёму культуры, включая медицину и фармацию. Хотя первые больницы носили светский характер, их учреждали сами халифы и другие знатные лица, чтобы поддержать единоверцев в борьбе с болезнями. Арабское название больницы – бимаристан – заимствовано из персидского языка. Это лишний раз подтверждает влияние иранских и византийских традиций врачевания на мусульманскую медицину.
   По сообщению историка аль-Макризи (1364–1442), первую больницу в мусульманском мире соорудили при халифе из династии Омейядов аль-Валиде (705–715). В Багдаде первую общественную лечебницу открыли по решению известного халифа Гарун-аль-Рашида около 800 г. Организовал её по поручению халифа врач-христианин Джабраил ибн-Бахтишу. Он происходил из династии врачей, живших в городе Гундишапуре (на юге Ирана), которую основал его дед Джурджус ибн Джабраил ибн-Бахтишу. В 765 г. тот излечил тяжело больного халифа аль-Мансура, которому многие другие врачи не могли помочь несколько лет.
   Хунайна ибн-Исхак стал одним из самых плодовитых переводчиков учёных сочинений разных народов, в том числе по медицине, на арабский язык (с греческого, латинского, сирийского, персидского). Им переведены основные сочинения Гиппократа, Диоскорида и Галена – величайших медиков античного мира.
   Мусульманские больницы делились на три типа:
   • первые – общественные – устраивались по воле и на средства халифов или их приближённых, были рассчитаны на широкие слои единоверцев, финансировались исламским государством, имели штаты врачей и их помощников по уходу за больными, при таких лечебных заведениях, как правило, действовали и школы для подготовки медиков, имелись библиотеки соответствующей литературы, ученики не только слушали лекции опытных врачей, но и сопровождали их при обходах больничных палат и во время частных визитов к пациентам на дом;
   • больницы второго типа носили частный характер – содержались врачами с достаточной практикой, порой при поддержке известных религиозных деятелей, были меньше по размеру;
   • третий тип мусульманских лечебниц – военные госпитали; они размещались при местах дислокации воинов – в замках и прочих цитаделях, в походах сопровождали армии, размещались в палатках; среди врачей таких госпиталей находились не только мужчины, но и женщины. Поскольку все исламские государи периодически воевали с «неверными» и друг с другом, военно-полевая медицина под их началом была постоянно обеспечена массой пациентов.
   В арабском Египте первую большую больницу основал в 873 г. правитель Ахмад ибн-Тулун, который инспектировал её каждую пятницу. Она предназначалась для бедняков. На её содержание ежегодно отпускалось 60 000 динаров из правительственной казны. Согласно арабомусульманской традиции, лечебница делилась на женскую и мужскую половины (на каждой из них имелась особая баня). Пациенты распределялись в больнице по отделениям в соответствии с характерами заболеваний.
   А при своей дворцовой мечети в Каире ибн-Тулун учредил аптеку, где опять же по пятницам врач бесплатно консультировал приходящих больных и выдавал им нужные лекарства. Мусульманская аптека отличалась от больницы тем, что не имела помещений для стационарной госпитализации пациентов, а только помещение для амбулаторного их приёма. Зато в аптеках имелись лаборатории по обработке веществ и для приготовления лекарств. Лабораторное оборудование было заимствовано у восточных алхимиков.
   Одним из крупнейших алхимиков арабского мира был Джабир ибн-Хайан (721–815). В Европе его звали Гебером. Ему приписывается целая энциклопедия, состоящая из семидесяти частей, где сведена масса знаний о политике, богословию, натурфилософии. В последних частях этой рукописи содержались довольно реалистичные сведения о металлах, солях и прочих веществах, включая их фармакологические возможности. Особое внимание уделено сере и ртути, как якобы первооснове остальных металлических соединений. Главное же внимание, разумеется, уделялось «созреванию золота» – самого совершенного металла, заветной мечте всех алхимиков. В поисках эликсира для превращения «несовершенных» металлов в золото, Хайан получил серную и азотную кислоты, нитрат серебра, хлорную ртуть, соли аммония, натрий хлорид, селитру и другие соединения, для Средневековья невиданные. Он же обнаружил химическое превосходство так называемой «царской водки» – смеси соляной и азотной кислот, растворяющей золото. Всё это весьма пригодилось впоследствии первым химикам и фармакологам как на Востоке, так и особенно на Западе.
   В 1284 г. в помещении бывшего каирского дворца открылась крупнейшая лечебница, названная в честь знаменитого халифа «Аль-Мансури». По свидетельству арабских историков, она вмещала до 8000 пациентов, которые распределялись по полу и по типу заболеваний. Обслуживающие её врачи обоего пола специализировались на лечении разных болезней.
   Заметное участие женщин в практической медицине – отличие арабской культуры от европейской античной традиции. Некоторые мусульманки, занимавшиеся медициной, получили широкую известность. Так, при Омейядах прославилась окулистка Зайнад из племени Авд. При гареме аль-Мансура состояли ибн-Зухра и её дочери, специализировавшиеся на женских болезнях.
   В Багдаде к 916 г. насчитывалось пять общественных больниц. В 918 г. открылось еще две: халиф пожертвовал на одну из них 2000 динаров в месяц, а на вторую мать халифа – по 600. В 978 г. халиф Адуд аль-Дауд возвел самую крупную больницу на берегу р. Тигр. Это лечебное заведение обслуживал внушительный штат врачей, санитаров, привратников и надзирателей. К 1160 г. в Багдаде насчитывалось уже более 60 лечебниц. Разумеется то были лишь островки относительно передовой по тем временам медицины и фармации, на остальных просторах территориально всё время пульсирующего арабского мира врачевание болезней оставалось на сугубо народной, по сути первобытной стадии. Так продолжается до сих пор. Скажем, на Северном Кавказе, там, где войны с Россией вытеснили всё русское население, целые районы остались без врачебной и фармацевтической помощи. Теперь после прекращения открытой войны с Россией, – выходцы с Кавказа начали получать высшее медицинское образование в вузах Ставрополья и прочих русских областей и можно надеяться на восстановление стационарной медико-фармацевтической помощи среди народов Чечни и Дагестана.

Химия и фармацевтика у арабов

   В мусульманский период своей истории арабы достигли довольно высокого уровня приготовления лекарств, включая весьма сложные их формы. В городах Халифата открывались аптеки для приготовления и продажи разного рода снадобий.
   Как и в Западной Европе, на Арабском востоке медикофармацевтические познания в период Средневековья были тесно связаны с алхимией. Алхимики арабоязычного ареала изобрели перегонный куб и методику фильтрования, благодаря чему получили азотную и соляную кислоты, хлорную известь и спирт (арабское слово «алкоголь»).
   Временное завоевание арабами Пиренейского полуострова способствовало передачи химических и медико-фармацевтических знаний интеллектуалам Западной Европы.

Теория и практика арабо-мусульманской медицины

   Основы теории болезни арабы заимствовали у Аристотеля и Гиппократа с комментариями Галена. Четырем природным «стихиям», полагали арабские врачи, соответствуют четыре вида «телесных соков». Пропорция этих жидкостей определяет важнейшие жизненные качества: тепло, холод, сухость и влажность. А их сочетание представляет собой темперамент (мизадж) каждого человека. Это качество изменяется с возрастом и под влиянием окружающей среды. Нарушение равновесия в темпераменте представляет собой болезнь. Задача врача – восстановить нарушенное равновесие.
   При лечении внутренних болезней сначала устанавливался нужный режим, а уже потом выбирались лекарства и процедуры.
   Выдающимся философом, химиком и врачом раннего средневековья на Арабском востоке был Абу Бакр Мухаммад ибн-Закарийа Ар-Рази (850–923), в Европе именуемый Разесом. Он родился в персидском городе Рее, близ Тегерана. После первоначальной подготовки на родине в Персии учился философии, математике, астрономии, алхимии и медицине в среднеазиатских государствах (территория нынешних Узбекистана и Таджикистана). В конце концов осел в Багдаде, где прославился прежде всего как удачливый врач. Основанная им в Багдаде больница привлекала множество пациентов и учеников. Согласно легенде, выбирая место для лечебницы, он развесил куски мяса в разных частях города и наблюдал, где оно дольше всего не загнивает. Действие лекарств проверял на обезьянах, что было редкостью на доэкспериментальном этапе истории медицины.
   В дошедших до нас сочинениях Ар-Рази учитываются достижения врачей разных народов – греков, сирийцев, индусов, персов и арабов. Его «Медицинская книга» в десяти томах и «Всеобъемлющая книга по медицине» в двадцати пяти томах обобщали накопленные к тому времени в раннем средневековом мире знания в области общей и частной патологии, фармакологии, диетики, хирургии, токсикологии, инфекционных заболеваний, гигиены и косметики. Особенно полезной для развития клинической медицины стала его книга «Об оспе и кори», где детально изложены этиология и симптоматика этих похожих, но разных болезней. Установив на практике, что оспой исцелившиеся от неё пациенты не заболевают повторно, стал применять вакцинацию – прививать здоровым людям содержимое оспенных пустул.
   Велик оказался вклад Ар-Рази в хирургическую практику. Он изготовил специальный инструмент для извлечения инородных тел из глотки, ввел в больничный обиход хлопковую вату при перевязках, узкими ленточками из кишок барана зашивал раны.
   Некоторые трактаты Ар-Рази перевели на латинский язык и использовали как учебные руководства в западноевропейских университетах. Ряд изречений этого восточного врача стали крылатыми для медиков последующих поколений. Например: «Один врач не может лечить разные болезни» (необходимость врачебной специализации); «Лёгкие недуги могут быть трудно излечимы» (об индивидуальном и до конца непредсказуемом течении болезни); «Если нет врача, лечись сам» (На этот случай им написано руководство «Для тех, у кого нет врача» или же «Медицина для бедных»).
   Традиции ислама, как и античного язычества, и раннего христианства, возбраняли вскрытие человеческого тела как вивисекцию (живосечение), так и анатомирование трупов. Поэтому восточная хирургия заметно уступала восточной же терапии и фармакологии. Тем не менее отдельные мусульманские врачи сумели внести кое-какой вклад в анатомию и хирургию, совершая анатомирование по секрету от единоверцев.
   Особенно ярко эмпирический порыв арабских медиков проявился в офтальмологии. Изучая строение глаз у животных, египетский астроном и врач Ибн аль-Хайсам (965–1039), в Европе называвшийся Альхазеном, объяснил преломление лучей в средах глаза, дал их классификацию и поименовал составные части глаза (роговица, хрусталик, стекловидное тело и т. д.). Ему удалось изготовить модели хрусталика из хрусталя и стекла, а также двояковыпуклые линзы для преодоления старческой дальнозоркости. Его «Трактат по оптике» можно рассматривать как одну из отдалённых предпосылок научной биофизики.
   Не меньшую известность получил «Меморандум для окулистов», который составил багдадский врач Али ибн-Иса. В этой книге сначала описаны строение и принципы работы глаза, затем те его болезни, которые доставляют затруднения пациенту, наконец, заболевания глаз, для самих больных незаметные.
   Аммар ибн-Али ал-Маусили, практиковавший в Каире, виртуозно удалял катаракту по собственной методике, отсасывая хрусталик через изобретённую им полую иглу. Эта «операция Аммара» получила распространение среди средневековых офтальмологов.
   Влияние мусульманской школы глазных болезней ощущалось в Западной Европе вплоть до XVIII в.
   Крупнейшим хирургом арабского мира стал Абу Касим Халаф ибн-Аббас аз-Захрави (936–1013). Принадлежа к арабо-испанской культуре, он успешно сочетал традиции античной и восточной школ врачевания. Среди нескольких его открытий – методика удаления катаракты (им же предложенный термин), местного прижигания (каутеризации) в хирургических операциях, борьба с туберкулёзным поражением костей. Ему же принадлежит наиболее подробный в средневековом мире каталог хирургических инструментов (более 150), уникальность которого состояла ещё и в том, что каждое орудие хирурга было не только описано, но и нарисовано. Уже с XI в. перевод этого сочинения на латынь стал настольной книгой западноевропейских хирургов и оставался таковой вплоть до Нового времени.
   Сирийский врач из Дамаска Ибн аль-Нафис в XIII в. описал лёгочный круг кровообращения, предвосхитив открытие Мигеля Сервета.
   Абу Бакр Мухаммед ибн-Абд ал-Малик Ибн Туфайль (1110–1185) служил визирем и одновременно лекарем при дворе халифа ал-Мансура в Арабской Испании. В Европе его знали под латинизированным именем Абубацера. Вокруг него группировались тогдашние интеллектуалы Андалузии, включая знаменитого философа Ибн-Рушда (по-латыни Аверроэса). Главное сочинение Абу Бакра «Повесть о Хайе, сыне Якзана» – своего рода медико-философская утопия. Герой повествования появляется на свет на необитаемом острове, зародившись сам собой из глины. Его выкармливает и воспитывает газель, потерявшая собственного детёныша. Постепенно он становится полноценным человеком, обучаясь мышлению и познавая тайны природы. Вершиной этого литературного мысленного эксперимента становится открытие героем своего божества и экстаз по этому поводу. Эта повесть пользовалась устойчивой популярностью и на Востоке, и на Западе (в разных переводах, включая русскоязычный).
   А в арабо-испанской Севилье прославился врач Абу Марван Ибн-Зухр. Он принадлежал к третьему поколению знаменитой во всей Испании как исламской, так и христианской династии врачей, состоявшей из шести поколений. Потомкам особенно запомнилось, что этот медик имел обыкновение проверять действие лекарств на животных, прежде чем давать их людям. Ибн-Зухру принадлежит «Книга пищи» – ранний образец диетологии и гигиены. Этого же средневекового врача стоит причислить к числу первых в истории медицины и фармации популяризаторов медикофармакологических познаний – он составил так называемую «Книгу упрощений относительно лечения и диеты». Там понятным для всех языком описаны многие болезни (включая воспаление лёгких, отит, чесотку и многие другие), меры по их профилактике и способы лечения.
   Как видно, арабский мир породил немало замечательных врачей, которые внесли заметный вклад как в теорию, так и в практику исцеления болезней, охраны человеческого здоровья. Биографический словарь врачей мусульманского Востока составил сирийский медик Ибн-Аби Оссейбия (придворный врач одного из сирийских эмиров вплоть до своей кончины в 1269 г.).

Ибн-Сина как врач и философ

   Перед нами, если пользоваться нашей европейской меркой, – «восточный Гиппократ». Самый знаменитый врач и даже вообще мыслитель азиатского средневековья. Его научное, литературное и философское наследие переведено на все европейские языки, до сих пор активно изучается и комментируется историками. Заслуги этого человека в освоении античной культуры и особенно в творческом развитии многих дисциплин удивительно велики. Вместе с тем перед нами личность весьма противоречивая, где беспримерное трудолюбие сочеталось с редкостным тщеславием, мудрость учёного и политика – с авантюризмом космополита, вечного странника. В судьбе Ибн-Сины воплотились и перспективы, и тупики мусульманской науки и медицины да и всей арабо-ирано-среднеазиатской цивилизации. Причём трудно сказать, помогали или мешали, даже угрожали великому врачу каноны ислама.
   Абу Али аль-Хусейн ибн-Адбаллах Ибн-Сина (известный в Европе под латинизированным именем Авиценна) – уроженец Бухары (980). Его отец – сборщик налогов из чиновничьего аппарата бухарского эмира – сумел дать сыну хорошее образование, приглашая для домашних уроков известных специалистов – богословов и учёных. В этом ему помогли друзья из Египта, принадлежащие к исламской секте исмаилитов. Ибн-Сина – вундеркинд. За несколько лет он овладел не только элементарной арабской грамотой и основами коранического богословия, но преуспел в математике, логике, физике и философии. Трактаты Аристотеля талантливый ученик постигал в пересказе Порфирия Тирского (III в. н. э.). Евклида и Птолемея – по их собственным трудам. Известный арабский философ Аль-Фараби завершил его философскую подготовку – его комментарий к «Метафизике» Аристотеля будущий великий врач знал наизусть. Особый интерес он проявил к медицине, ознакомившись с произведениями известных врачей разных стран – Греции, Рима, Индии, Персии и других.
   На пороге совершеннолетия Ибн-Сина уже вёл успешную врачебную практику. В свойственной ему на склоне лет хвастливой и ностальгической манере вспоминал юные годы: «Вскоре во мне пробудилась склонность к медицине, и я взялся за изучение посвящённых ей сочинений. Врачебная наука отнюдь не относится к числу трудных, и потому я преуспел в ней за самый короткий срок настолько, что учиться у меня медицине начали почитаемые всеми врачи. Пока я пользовал больных, мне открылись такие дающиеся опытом способы лечения, которые нигде не были описаны… И было мне в ту пору шестнадцать лет».
   Как раз тогда потеряла власть некогда могущественная династия иранских халифов Саманидов. Ей на смену в Средней Азии пришли властители тюркской династии Караханидов. Территория арабских Халифатов распалась на множество средних и мелких владений, между которыми то и дело вспыхивали междоусобные войны. В 999 г. в Газне захватил власть и провозгласил себя султаном бывший раб из дворцовой гвардии (гулямов) Махмуд. Ибн-Сина отказался служить при его дворе и вынужден был всю оставшуюся жизнь скитаться от одного мелкого государя-эмира к другому. Беглый врач и философ то приближался к престолу и становился советником какого-то эмира – визирем, то вынужден был бежать в пустыню, переодевшись в рубище нищего-дервиша. Несколько верных учеников записывали его поучения по всем областям средневековых знаний, но милость власть имущих Ибн-Сине чаще всего приносило его врачебное искусство.
   Так, он сумел вылечить очередного правителя Бухары Нуха ибн-Мансура, затяжная болезнь которого поставила в тупик всех остальных придворных врачей. В благодарность за исцеление эмир разрешил своему избавителю пользоваться богатейшей библиотекой своего дворца, бывшей одним из крупнейших книгохранилищ на Ближнем Востоке. Поскольку и это собрание, и большинство других библиотек погибли в пожарах междоусобиц, именно прямые и скрытые цитаты древних произведений в трудах Авиценны пригодились будущим поколениям учёных и врачей Азии и Европы.
   Самым плодотворным оказался период его жизни в Ургенче (1005–1017) – столице древнего Хорезма. Здесь трудились выдающиеся учёные своего времени – философы, математики, историки, медики. С ними, прежде всего с великим философом, географом, историком и астрономом Абу Райханом Бируни (973–1048) Ибн-Сина активно сотрудничал. Для истории фармации особое значение имеет труд Бируни, называвшийся «Медицинская фармакогнозия». В этой книге более тысячи разделов, из которых более восьмисот посвящены отдельным лекарственным препаратам растительного происхождения. Для сравнения укажем, что у того же Диоскорида зафиксировано вдвое меньше – около четырехсот фитопрепаратов.
   Именно в Хорезме Ибн-Сина начал писать прославившие его произведения – «Канон врачебной науки» и «Книгу исцелений».
   В 1017 г. Хорезм завоевал султан Махмуд Газневи, фанатик исламского консерватизма, противник передовой науки. Ибн-Сина в очередной раз был вынужден бежать и скитаться по пустыне. Посещал по очереди разные оазисы Средней Азии, побывал и в Иране. Везде лечил, преподавал разные предметы; даже становился на какое-то время советником правителя, визирем. На чужбине он испытал много лишений. По пути умер сопровождавший его ученик. Зато затем он встретил другого, который и записал большинство его зрелых сочинений. Только великий целитель приживался при каком-то дворце, входил в доверие к владыке, как того свергали, убивали, а его приближённые, включая Ибн-Сину, бежали без оглядки, чтобы не потерять головы. Бегства не всегда удавались, и мыслитель успел посидеть в тюрьме, откуда его освободил очередной завоеватель.
   Скончался Ибн-Сина в 1037 г. в возрасте 57 лет, не выдержав очередной поездки на войну в качестве придворного врача очередного владыки. Для средневековой эпохи – преклонный возраст; тогда жили в среднем на порядок меньше нынешнего.
   На старости лет Ибн-Сина признавался своему верному ученику, что в тайне производил вскрытие человеческих и лошадиных трупов – «чтобы убедиться в схожести организмов» людей и животных. Кровопролитные войны переполняли госпитали пациентами, включая безнадёжных, так что смелый врач имел возможность без огласки проверить анатомию Галена и даже кое в чём её уточнить (по части анатомии глаза, сердца и некоторых других органов, скелета). Прекрасно понимая, что тем самым он нарушил заповедь своей религии, среднеазиатский вольнодумец надеялся, что «создал учение о человеке и для него».
   Биография Ибн-Сины, хотя и кажется полной приключений, демонстрирует нам действительное отношение ислама к науке и медицине. Ирано-азиатские властители-эмиры и халифы приближали к себе учёных и философов, оплачивали их пребывание при своих дворах вовсе не из чистой любви к науке и искусству. По примеру предшественников и конкурентов – византийских императоров, царей Ирана они таким образом стремились повысить свой авторитет в глазах подданных и соседей-властителей сопредельных земель. Расколотый на множество течений ранний ислам позволял такой симбиоз власти и науки. В дальнейшем, когда политическая карта исламского мира стабилизировалась, наука и в том числе медицина лишились «режима наибольшего благоприятствования», подчинились примитивным догмам Корана и ограниченной традиции эмпирической медицины Востока. Поэтому, оставаясь на почве реалистичного историзма, возможности арабо-мусульманской медицины и фармации не следует ни преуменьшать, ни преувеличивать.
   Несмотря на все перипетии судьбы, Ибн-Сина везде и всегда умудрялся заниматься науками, в том числе продолжал составлять свою медицинскую энциклопедию. В итоге его «Канон врачебной науки» насчитывает 14 книг; «Книга исцелений» – 18; юридическая «Книга справедливости» – 20; «Книга по арабскому языку» – 10 и т. д. Всего с его именем на Востоке связывают более 430 трудов. Среди них выделяются произведения по философии, логике, физике и химии, юриспруденции, а также литературно-поэтические работы. При этом известно, что немало книг этого автора не сохранилось в бурных событиях эпохи, а некоторые дошли до потомков в приблизительных пересказах и переделках поздних средневековых авторов.
   Собственно медицине посвящено около полусотни трактатов, из которых до наших дней дошло около тридцати. Они образуют три группы. Во-первых, труды по общей теории медицины, то есть нормальной и патологической анатомии и физиологии. Во-вторых, описания отдельных органов и типичных для них заболеваний, средствах их излечения. В-третьих, что особенно примечательно для истории фармации, – лекарствоведческие сочинения, наброски будущих фармакопей.
   Все эти сочинения оказались переработаны и суммированы их автором в его главном произведении – «Каноне врачебной науки» – подлинной энциклопедии средневековой медицины Востока.

«Канон врачебной науки»

   Несмотря на все жизненные лишения и посмертные потери, научное наследие Ибн-Сины имело в целом счастливую судьбу. Его главные произведения, включая медицинский «Канон», довольно рано, уже в XII в. перевели с арабского на латынь, а затем и на национальные европейские языки – французский, немецкий, английский. Рукописные копии переводов Авиценны служили в Европе учебниками на протяжении нескольких веков. А с 1473 г. появились первые их печатные издания. Ими пользовались медики и ученые Падуи, Венеции, Рима и прочих центров западного Средневековья. В XV в. с «овсиньевой мудростью» познакомились и на Руси. К XVII в. «Канон» выдержал в Европе до 40 полных переизданий.
   «Канон» – сложное произведение, состоящее из нескольких книг, которые в свою очередь делятся на отделы, главы и параграфы.
   Первая книга «Канона» состоит из трёх частей. Первая из них посвящена теоретическим вопросам медицины – её анатомическим и физиологическим предпосылкам. Описываются кости, хрящи, нервы, суставы, связки, мускулы, сухожилия и другие органы. Кровеносные сосуды подразделяются на пульсирующие (артерии) и покоящиеся (вены). Довольно точно описан мышечный аппарат глаза.
   Во второй части содержатся взгляды на причины и проявления болезней. При этом уделяется внимание вопросам профилактики заболеваний. Подробно обсуждается пульс, его разновидности в норме и патологи. Даны советы по изучению выделений больного.
   Третья часть посвящена условиям здоровья и неизбежности смерти. Рассмотрены правила гигиены, подчёркнуты возможности закаливания и общей тренировки организма (бег, борьба, верховая езда, стрельба из лука, фехтование и прочие физические упражнения). Содержится призыв к медикам учитывать пол, возраст, индивидуальные особенности пациентов.
   Вторая книга «Канона» переходит от клиники к фармакологии и фармацевтике. Здесь описываются относительно простые лекарственные вещества – всего почти восемь сотен снадобий растительного, животного, минерального происхождения. Сначала излагаются общие свойства лекарств, затем отдельные лекарственные формы и способы их применения в клинике. Многие из собранных Авиценной лекарственных субстанций до сих пор применяются в медицине.
   Третья книга «Канона» больше всех по объёму. Она состоит из двадцати двух частей, характеризующих отдельные органы и их системы в организме. Рассказ ведется сначала об их анатомо-физиологическом строении и нормальном функционировании. Затем указываются возможные патологии каждой части тела (начиная с головы и кончая пятками), описываются причины и симптомы болезней. В заключение предлагаются методы лечения соответствующих заболеваний. Как видно, Авиценна исповедовал локалистический подход к практической медицине. По современной терминологии он предложил свод частной патологии и терапии.
   Четвёртая книга (из семи частей) продолжают рассматривать вопросы медицинской клиники, а именно типичные болезни человеческого организма, его отдельных органов и подсистем. А именно: лихорадки, опухоли, травмы, отравления и так далее. Особое внимание уделено заразным, паразитарным заболеваниям. Затем намечаются типичные периоды течения заболеваний, их внешние факторы, варианты их исхода. Распознаются признаки рака и проказы. Против злокачественных опухолей рекомендуется оперативное вмешательство. Довольно подробно дана травматология: описаны переломы, вывихи, раны, ушибы, ожоги, кровотечения, методы их врачевания (некоторые из них сохраняются в арсенале современных медиков). В духе своей коварной эпохи автор интересуется ядами и противоядиями. Завершается книга косметологическими рецептами, по уходу за кожей, ногтями, волосами. Упоминаются способы татуировки и удаления её следов. Рассматриваются способы борьбы с разного рода кожными заболеваниями.
   Пятая книга – фармакопея Авиценны. Здесь приведены его рецепты приготовления и хранения сложных по своему составу лекарств, затем способы их применения при различных заболеваниях. Завершается эта книга восточной системой мер и весов.
   Кроме огромного «Канона», с именем Авиценны история медицины и фармации связывает ещё несколько работ. Они представляют собой то ли наброски отдельных частей «Канона», то ли его монографические продолжения. Среди них: «О сердечных средствах», «О гигиене», «Правила использования лекарств», «Лихорадки и опухоли», «Нервные болезни и параличи», «Медицинские афоризмы», «Медицинские указания», «О сохранении здоровья», «Об устранении вредоносных факторов», «О пульсе» и ряд других, подобных по тематике.

Фармакологические рецепты Авиценны

Среди собственно фармацевтических произведения «восточного Гиппократа» выделяются авиценновы «Книга о лекарствах при сердечных болезнях», «О свойствах цикория», «О свойствах уксуса» и целый ряд тому подобных. Но заслуги Ибн-Сины перед наукой и практикой лекарствоведения не только количественные, но и качественные. Арабские врачи, например, Ибн-Аббас (930–994), рекомендовали проверять лекарственные средства в больнице на отдельных пациентах. Авиценна расширил поле апробации препаратов. Сначала пробы на животных, затем нечто вроде клинического эксперимента на отдельных, менее опасных в клиническом отношении пациента; наконец, в повседневной врачебной практике. В его «Каноне» особое внимание обращается на учёт возможных побочных действий тех или иных препаратов; на варианты их взаимного усиления либо ослабления при сочетанном применении. Десятки авиценновых рецептов в том или ином виде входили в состав первых европейских и российских фармакопей.
Авиценна правильно предсказал приоритет лекарств, полученных химическим путём, перед натуральными снадобьями. Например, именно ему приписывают первые опыты использования препаратов на основе ртути против сифилиса (ртуть тогда добывали в окрестностях Бухары). Им же описаны побочные симптомы такого лечения – ртутного стоматита.

О составе лекарств и об их первичных свойствах

     Простым лекарством пользуют больного,
     Пока оно своё не скажет слово,
     А к сложным обращаться не спеши:
     Они тогда лишь только хороши,
     Когда болезнь сложна – пои с оглядкой;
     Улучшь лекарство, пищу сделай сладкой.
     Когда лекарство пользы не даёт,
     Усиль его, чтоб был ему проход
     К больному органу, создай удобство,
     Чтоб проглотить лекарство было просто.

     Готовишь снадобье – не позабудь:
     Лекарства сложные – сложна их суть.
     По правилам сочти и взвесь все дозы,
     Будь осторожен: берегись угрозы,
     Которую лекарство принесёт,
     Коль у врача неправильный расчёт.
     Лекарство, если по составу сложно,
     Делить на части для приёма должно.
     Назначь питья лекарств часы и дни,
     Пусть строго соблюдаются они.

//-- По рецептам тубибов --//
   Известно, что восточная медицина во многом отличается от европейской. Так повелось издавна – исламские народы очень суеверные, имели особое влечение к таинственным явлениям природы. Маги и чародеи пользовались среди них повышенным спросом, а медицина и врачи были окружены ореолом высшей силы.
   Между тем в большинстве случаев в недалёком прошлом врачеватель, например арабский – тубиб, был малообразованным человеком, который едва умел читать и писать. Все его медицинские познания сводились к поверхностному знакомству с ядовитыми и целебными свойствами трав.
   Самыми действенными средствами лечения тубибы считали кусочки цветной бумаги с написанными на них изречениями из Корана. Эти бумажки проглатывались больными с надеждой на скорое исцеление ими. В других случаях бумажки для разнообразия аккуратно сворачивали, опускали в воду и кипятили на медленном огне с ритуальными нашёптываниями. По прошествии некоторого времени захворавший выпивал эту воду такой горячей, как только мог вытерпеть и не обжечься.
   Были и другие оригинальные способы лечения. Например, для лечения лихорадки нужно было написать на обыкновенном курином яйце изречение из Корана, потом положить его перед собой и, не отрываясь, смотреть на него до тех пор, пока не полегчает. От прочих заболеваний больному давали смесь из ртути и железа синеродистого калия, после чего он жевал листья орехового дерева и небольшими частями выплёвывал эту смесь. Таким образом, получалось некоторое подобие пилюль, потом их размачивали и бросали в огонь. Больной же, завернувшись в плащ, вдыхал в себя пары. Конечно, в процессе выздоровления большое значение имели гипноз, самовнушение и стремление к исцелению.
   Рецепты арабских докторов в старину (а в некоторых местностях и в наше время) обыкновенно состояли из формул, в которых главное место занимал образ Аллаха. Средства же, прописываемые врачами, в основном состояли из жира, масла, чеснока, перца, аниса, соли, воды флердоранжа, уксуса и др.
   Долгое время европейцы не могли открыть секреты некоторых действительно целительных рецептов тубибов: те держали их в большой тайне, боясь, что чужеродцы могут подорвать престиж знахаря-знатока в глазах местного населения. После неоднократных попыток к доступу и овладению восточными премудростями одному дотошному французу в конце XIX в. повезло – он смог прочитать в бумажке-рецепте следующее: «Хвала единому Богу! Вот какие мне нужны лекарства: слюногонка (жижнец), изюм, чеснок, гвоздика, керс, белый уксус, камфора, мастика, масло, лавровое дерево, зелёный анис, шафран, мёд и красная бумага. Вот всё, что мне надо». Пропорций в составе даров природы вовсе не было. Каким образом применять: пить, прикладывать, делать клистир или смотреть на полный сбор лишь глазами – не указывалось…
   Интересно, что каждый тубиб, желавший привлечь как можно больше пациентов в сферу собственного обслуживания, постоянно имел в своей «клинике» массу рукописных аттестаций. Эти как бы «дипломы» рекомендовали его с самой лучшей стороны. Представители правоверного больного ритуально, дотошно знакомились с этими документами и лишь после того вверялись врачевателю.

Ближневосточные уроки в культуре и медицине Европейского Средневековья

   Авторы некоторых учебников по истории медицины и фармации склонны переоценивать тот лечебный арсенал, который накопил в своих работах Авиценна. Будто бы он предвосхитил множество диагнозов и лекарств, переоткрываемых заново впоследствии вплоть до наших дней. Кое в чём так оно и есть. Например, он умел различать до десятка вкусовых признаков лекарственных препаратов. Многие лекарства получили распространение именно с его лёгкой руки. Скажем, именно Авиценна внедрил в аптечное дело простейший способ дистилляции воды. Хотя достижения этого «восточного Гиппократа» исключительно разнообразны и несомненны, но и он не мог выйти за описательные пределы средневекового естествознания. К тому же исламская религия с особой жестокостью подавляла свободную мысль в области биологии и медицины. По этой причине многие в общем верные наблюдения и догадки Ибн-Сины на долгий срок были утрачены для потомков, а его труды дошли до нас далеко не полностью. То же самое можно сказать об идейном наследии всех остальных интеллектуалов средневекового Востока.
//-- * * * --//
   Итак, мы можем заключить, что арабская медицина и фармация почти тысячу лет занимали ведущие позиции в Средиземноморском ареале. Арабы сохранили, существенно дополнили и возвратили в Европу лучшие достижения греко-римской Античности, византийского Средневековья, иранской и индийской цивилизаций. В Багдаде, Басре, Каире, Дамаске, Кордове, Толедо, Бухаре, Самарканде и других арабо-мусульманских столицах создавались крупные центры средневековой медицины и фармации: благоустроенные по тем временам больницы с библиотеками медицинской литературы (включая залы для переводов и переписки медицинских трактатов), врачебными школами, аптеками при них. В Западной Европе подобная сеть университетов и госпиталей сложилась на два-три столетия позже с учётом восточного опыта.
   В арабо-мусульманской империи поначалу парадоксальным образом её повсеместная агрессия приводила к широкому заимствованию достижений, в том числе медико-фармакологических, самых разных народов Европы и Азии. Драгоценные греческие и римские, византийские и иранские, тюркские и иудейские рукописи по философии и медицине, которые по местам их создания оказались в забвении или вовсе беспощадно уничтожались, среди арабов оказались сохранены, переведены на арабский язык, прокомментированы и приняты за основу врачебной науки и практики.
   Тот же самый «Канон врачебной науки» Авиценны уже в XII в., то есть через столетие после кончины автора, оказался переведён с арабского на латинский язык Герардом Кремонским (1114–1187), а в XIII столетии – на древнееврейский и разошёлся во множестве списков по всему средиземноморскому миру. Как только в Европе изобрели печатный станок, «Канон» тиражировали среди первых печатных изданий. Первое издание – 1473 г. в Страсбурге. Впоследствии число его изданий соперничало с самой Библией – вплоть до Нового времени его печатали полностью более сорока раз и несколько сот раз в составе разных хрестоматий и антологий. Около пяти столетий «Канон» находился среди настольных руководств врачей всех стран Европы, служил одним из учебников для медицинских факультетов старейших университетов Старого света.
   Однако все перечисленные нами достижения арабских и среднеазиатских авторов относятся к раннему периоду мусульманской экспансии на Востоке. Победивший ислам перестал поддерживать естественные науки – они ничего не могли прибавить к священному Корану. Подобно тому, как исламское изобразительное искусство запретило изображать лица людей и выразилось только в изощренных орнаментах, в области медицины арабы и их сателлиты сохранили богатый репертуар практических навыков врачевания, но отказались от обсуждения общих вопросов биологии и медицины. Это существенно обеднило врачебные возможности в мусульманском мире, довольно скоро привело к его безнадёжному отставанию от европейской науки распознавать и лечить болезни. До сих пор квалифицированную медицинскую помощь на Арабском Востоке оказывают только западные врачи или же прошедшие у них обучение местные уроженцы. То же самое касается аптечного дела и фармакологии – их технологии и рецепты повсеместно западного происхождения.

Литература

   Ибн-Сина. Канон врачебной науки. Тт. I–V / Пер. М. А. Салье и др. Ташкент, 1951–1961.
   Ибн-Сина. Автобиография / Пер. А. В. Сагадеева // Избранное. – М., 1980.
   Ибн-Сина. Поэма о медицине [Фрагменты] / Пер. М. Фофановой, М. Чемерисской // Избранное. – М., 1980.
   Избранные произведения мыслителей Ближнего и Среднего Востока IX–XIV вв. – М., 1961.
   Коран / Пер. И. Ю. Крачковского. – М., 1990.
//-- * * * --//
   Ислам. Краткий справочник. – М., 1983.
   Ислам. Энциклопедический словарь / Отв. ред. С. М. Прозоров. – М., 1991.
   Хрестоматия по исламу / Пер. с араб., введ. и примеч., сост. С. М. Прозорова. – М., 1994.
//-- * * * --//
   Армстронг К. Мухаммад. История пророка / Пер. с англ. – М., 2008.
   Большаков О. Г. История халифата. Т. 1. Ислам в Аравии (570–633). -М., 1989; Т. 2. Эпоха великих завоеваний (633–656). – М., 1993; Т. 3. Между двух гражданских войн (656–696). – М., 1998.
   Фон Грюнебаум Г. Э. Классический ислам. Очерк истории (600–1258) / Пер. с англ. – М., 1988.
   Пиотровский М. Б. Коранические сказания. – М., 1991.
   Панова В. Ф., Вахтин Ю. Б. Жизнь Мухаммеда. – М., 1990.
   Мец А. Мусульманский Ренессанс / Пер. с нем. – М., 1996.
   Резван Е. Ислам. – СПб., 2006.
   РодионовМ.А. Ислам классический. – СПб., 2004.
   Силантьев Р. А. Ислам в современной России. Энциклопедия. – М., 2008.
   Тримингэм Дж. С. Суфийские ордена в исламе. – М., 2002.
   Уинтл Дж. История ислама. Подробный справочник по истории / Пер. с англ. – М., 2008.
   Хисматуллин А. А. Суфизм. – СПб., 2003.
//-- * * * --//
   Абу Али ибн – Сина, его медицинские и некоторые философские воззрения. – Ташкент, 1979.
   Бирюкова Т. По рецептам тубибов. – Фармацевтический вестник, № 21 (220), 26 июня 2001 г.
   Сагадеев А. В. Ибн-Сина (Авиценна). – М., 1980 («Мыслители прошлого»).

ГЛАВА V
«НОЧЬ» И НОВЫЙ «ДЕНЬ» ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ВРАЧЕВАНИЯ [14 - Глава написана в соавторстве с Раздорской О. В.]

Средние века: продвижение или застой европейской культуры?

   Термин «средние века» был введён в научный обиход итальянскими гуманистами для обозначения эпохи, отделявшей их время (Возрождение / Ренессанс) от греко-римской античности. Позднее сформировалась целая отрасль исторической науки, изучающей средневековый период в развитии общества, прежде всего западноевропейского, – медиевистика (лат. medius – средний).
   В понятие «Средневековье» в разные исторические периоды вкладывалось различное ценностное содержание. Сначала и надолго укоренилась сложившаяся уже у гуманистов и потом у просветителей негативная оценка этой эпохи как варварской, означавшей шаг назад, откат культуры от её античных вершин. Для такой отрицательной оценки имелись основания. С победой феодализма по всей Европе восторжествовала христианская церковь, быстро усвоившая крайне догматические, явно фанатические формы. Загорелись костры инквизиции, велась охота на «ведьм» и еретиков (среди которых сплошь и рядом оказывались учёные, в том числе медики). То и дело вспыхивали религиозные войны, на восточных соседей обрушивались крестовые походы. Средневековое общество оказалось выстроено в жёсткую вертикаль, основанием которой являлись массы крепостных крестьян, на деле просто рабов своих господ – светских и церковных феодалов.
   Противоположная точка зрения на ту же самую эпоху, возникшая в культуре романтизма, представляет собой идеализацию Средневековья, которому приписывалась необыкновенно высокая духовность, преодоление многих вековых пороков человечества. Что ж, и для такой оценки имеются определённые основания. На смену античному эгоизму и прагматизму пришли ценности коллективные: преданности своей корпорации, будь то рыцарский орден, аббатство-монастырь, ремесленный цех или сельская община. Начатки грамотности, духовности, профессионального искусства с узкого побережья Средиземноморья распространились на весь европейский континент. А в крупнейших городских центрах уже в начале II тыс. н. э. возникли первые университеты, прославившиеся на весь христианский мир. Кембридж, Оксфорд, Сорбонна, Прага, Толедо, Салерно, некоторые другие высшие школы той эпохи успешно развивали не только богословие и философию, но и медицину, включая фармацию.
   Как это часто бывает в историографии культуры, реалистичная оценка Средних веков находится где-то посредине их очернения либо обеления. Перед нами уникальная цивилизация, которая так или иначе подготовила дальнейшее развитие мировой культуры, включая современный мир.
   Мрачному, как принято считать, средневековью было свойственно и празднично-поэтическое восприятие мира. Оно проявилось в красочности книжных миниатюр того времени, в нарядности тканей, изысканности орнаментов драгоценных украшений, великолепии готических соборов, демонстрирующих мастерство и вдохновенную фантазию многих поколений художников, подлинных творцов.
   Вопрос установления хронологических границ Средневековья до сих пор является дискуссионным. Одна из наиболее распространённых точек зрения такова: начало эпохи условно датируется 476 годом (падение Западной Римской империи), а её завершение – концом XVI столетия, периодом старта буржуазных революций в Европе. Внутренняя периодизация эпохи на раннее средневековье (V–IX вв.), развитое (зрелое) и позднее (XIV–XVI вв.) также достаточно условна, поскольку в культурном развитии Западной и Восточной Европы синхронность отсутствовала: если до IX века Запад переживал глубокий духовный кризис, то для Византии, развивающей традиции греко-римского мира, это был расцвет всех сторон культурного бытия; в то же время падение Константинополя (1453 г.) хронологически совпадает с европейским Ренессансом.
   В своих истоках Средневековье основывается на культурных традициях античности, германского варварства и восточного деспотизма. Сложный эволюционный процесс становления средневековой культуры шел от разрушения традиций античности и «тёмных веков» (V–VIII вв.), через ряд попыток реанимации элементов классики (Каролингское возрождение IX в., Оттоновское возрождение X в.) к расцвету средневековой культуры (в XI–XIII вв. – период готики, схоластики) и установлению цивилизации нового типа – Новоевропейской (со стыка XVI–XVII вв).
   Культурное и социально-политическое содержание Средневековья определяет феодализм (от лат. feodum – поместье). Экономическую основу феодальных отношений составляет натуральное хозяйство и феодальная форма собственности – личная и поземельная зависимость крестьян от феодалов как монопольных собственников земли. Основными формами социальной организации в период раннего средневековья являлись феодальный замок, поместье и монастырь, а к XI в. центр общественной жизни перемещается в город, где складывается особая форма собственности, основанная на ремесленном труде и торговле, и новый социальный слой – горожане; возникает городская культура.
   Общество средневековой Европы разделялось на три сословия: основанием иерархической лестницы служило так называемое третье сословие, в которое входили крестьяне, ремесленники, торговцы и низшее духовенство; далее следовали два привилегированных слоя – объединяющим началом для феодального дворянства служило владение землей и происхождение от знатных предков; высшее сословие составляло духовенство, также принадлежащее к феодалам. Сословное деление общества на «молящихся, воюющих и работающих» воспринималось как богоданное, каждое сословие представляло собой замкнутую социальную группу со своей моралью, образом жизни, традициями, причём переход из низшего сословия в высшие был практически невозможен, поскольку определялся случайностью рождения. Общественная и личная жизнь подчинялись принципу строгой регламентации: место в социальной иерархии и условия образ жизни индивида, вплоть до покроя и цвета одежды не могли избираться произвольно, а были изначально детерминированы сословной принадлежностью. С одной стороны, это лишало человека свободы проявления своей индивидуальности, с другой – давало ощущение социальной и психологической защищённости, создавало чувство уверенности в завтрашнем дне.
   Менталитет и повседневная жизнь средневекового человека были неразрывно связаны с символическими актами. Символ (от греч. symballo – соединяю) – это знак, носящий условный характер и имеющий двойной смысл, явный и скрытый для непосвящённых. Средневековое сознание интерпретировало все феномены бытия и в буквальном, и в мистическом значениях; существовала сложная система религиозной символики (так, голубь символизировал Святого Духа, агнец – мученичество Христа, белый цвет считался символом непорочности и т. д.).
   Неизменность жизненного уклада средневекового общества в конечном счете обусловливалась религиозными представлениями той эпохи. Христианская религия, названная так по имени ее основателя Иисуса Христа, возникла в I в. н. э. на территории Римской империи, синтезировав элементы иудаизма (первоначальное христианство представляло собой реформированный иудаизм), восточных религиозных культов и некоторых философских идей самой античности. В IV в. христианство утвердилось как официальная религия в Римской империи, а к X веку процесс христианизации Западной Европы был практически завершен.
   В основе христианского вероучения лежит монотеизм – признание единственности Бога, находящегося вне времени и пространства. Христианская этика определяет смыслом жизни человека служение Богу и стремление к спасению души человека. Нравственная сущность этой религии изложена в Декалоге (десяти заповедях) Ветхого завета Библии; важнейшие постулаты веры сводятся к проповеди смирения, прощения и терпения. Христианство учит о свободной воле человека и загробном воздаянии за праведную жизнь и, напротив, наказании за неправедную. Христианский дуализм состоит в разграничении мира небесного и земного, души и человеческого тела, чем нарушается свойственное античности гармоническое представление о едином универсуме и человеке как его части. Христианство же связывает исчезновение царящей некогда гармонии («Эдем») с первородным грехом, а её восстановление – с искупительной жертвой Христа, пострадавшего на кресте за всех будущих единоверцев.
   Религия христиан имеет свой культ и обрядность, важное место в которых принадлежит таинствам – особым культовым действиям, способствующим нисхождению благодати на верующего. Лионским собором XIII века утверждены семь таинств: крещение, миропомазание, покаяние, евхаристия (причащение), венчание (брак), священство, соборование (умирающего).
   Догматы христианского вероучения изложены в Библии (множественное число от греч. biblion – книга) – Священном писании. Оно состоит из двух частей: книг Ветхого Завета, почитаемых священными и в иудаизме, и в христианстве, и книг Нового Завета, излагающих основы собственно христианской веры. Ветхий Завет создавался в период с XII по II вв. до н. э.; Новый – в первые века н. э. Отбор текстов в Священное писание прошёл процесс канонизации (от греч. kanon – правило, образец) – канонические книги имеют догматический характер и признаются безусловной истиной. В состав канонической Библии не входят апокрифы (от греч. apokryphos – тайный) – произведения с библейскими сюжетами, авторство которых с точки зрения руководителей ранних христианских объединений недостоверно. Многие апокрифы (например, «Протоевангелие Иакова Младшего», рассказывающее о родителях Девы Марии, «Книга Иосифа – плотника» и др.) церковь считает душеполезными, но не признает их боговдохновенными, поскольку в христианской религии Библия почитается как произведение, написанное людьми под непосредственным влиянием Святого Духа и потому содержащее абсолютные истины.
   Библия насчитывает ряд переводов: Септуагинта – перевод иудейской Библии на греческий язык в III в. до н. э.; Вульгата – латинский перевод Иеронима Блаженного, относящийся к V в.; в IX в. славянский мир обязан своему знакомству с текстами Священного писания новому алфавиту монахов-просветителей Кирилла и Мефодия (IX в.), с помощью которого начался перевод отдельных частей Библии на славянские языки; а с XVI в. Библию стали переводится на остальные языки европейских стран. Первоначально книги Библии не имели текстуального членения, в XIII в. текст разделяется на главы, в XIV в. – на стихи; а к XVI столетию эта редакция стала общепринятой во всём христианском мире.
   Книги, составляющие Библию, условно подразделяются на: законоположительные (Пятикнижие Моисея); исторические (повествующие об истории иудейского народа); учительные (содержащие учение о благочестии); наконец, пророческие. Структуру Нового Завета образуют Евангелия (благоповествования) от Марка, Луки, Матфея и Иоанна; деяния и послания апостолов; завершает же Библию апокалиптическое «Откровение Иоанна Богослова», содержащее эсхатологическую концепцию христианства (греч. eschaton – последний, предельный, т. е. конец Света) – учение о конце мировой истории. Для истолкования и разъяснения верующим смысла библейских текстов понадобилась специальная богословская дисциплина – экзегетика, одновременно являющаяся способом мышления, трактующим уже наличное знание – «Откровение».
   В качестве посредника между Богом и человеком в христианстве выступает церковь, возникшая на основе раннехристианской общины и эволюционировавшая от апостольской до епископской во главе с папой (римская католическая церковь) или же патриархом (греко-православная церковь). Догматы и организацию этого религиозного института формировали так называемые отцы Церкви: святые Амвросий Медиоланский, Аврелий Августин, Иероним, Григорий Великий и многие другие в католичестве; и Афанасий Александрийский, Василий Великий, Иоанн Златоуст и Григорий Богослов, кое-кто ещё в православии. Они заложили основы теологии (богословия), защищали христианскую веру от ересей, разработали основные принципы взаимоотношений церкви и светской власти.
   Жизнь, деятельность и труды отцов Церкви изучает специальная богословская наука патристика (от лат. pater – отец). Для рассмотрения духовных вопросов и разрешения споров, касающихся важнейших религиозных догматов, церковь начиная с IV в. созывает Вселенские Соборы, при этом православное богословие признает их в количестве семи, а католики считают Вселенскими ещё тринадцать. Это разногласие между первыми христианскими конфессиями связано со схизмой – церковным расколом, произошедшим в 1054 г. вследствие внесения римскими священнослужителями дополнения в Никео-Константинопольский символ веры, так называемое «филиокве», согласно которому Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына (от лат. filioque – «и от сына»). В результате между восточным и западным христианством усилились догматические, обрядовые и канонические, а по сути и политические расхождения.
   Христианская церковь складывалась в сложнейших социальнополитических условиях, в борьбе с ересями (для их окончательного искоренения в XIII в. был создан особый церковный суд – инквизиция) и поначалу соперничала с властью королей и императоров, постепенно устанавливая духовную и претендуя на политическую гегемонию в христианском мире. В период формирования западной цивилизации церковь выполняла важнейшую миссию – она способствовала культурному и политическому объединению Европы, противополагая раздробленности и нестабильности складывающихся государственных структур свою централизованную иерархию со строгой дисциплиной и едиными законами. Являясь крупнейшим феодалом, церковь внесла значительный вклад в подъём христианского мира, стимулировала экономическое развитие средневекового общества, оказывала определяющее воздействие на становление духовнонравственных ценностей европейской цивилизации, влияя на формирование единого культурного пространства Запада.
   Церковные институты способствовали распространению письменности и грамотности, и примерно до XII века церкви принадлежала монополия на образование. Средневековая система образования представляла собой комплекс под названием «семь свободных искусств» (septem artes liberales), который состоял из тривиума («три пути знания»), в который входили грамматика, риторика, диалектика и квадривиума («четыре пути знания»), включавшего в себя геометрию, арифметику, астрономию и музыку. Именно церковь являлась восприемницей античного культурного наследия, хотя её отношение к классическим традициям было двойственным: с одной стороны, существовала тенденция сохранения и приспособления всего лучшего, что создал греко-римский мир, к нуждам христианства, в связи с чем теологи адаптировали античные тексты для средневекового сознания, объявили латынь языком церковной литургии и образования; с другой – страх перед язычеством и его культурой препятствовал её усвоению и в нередких случаях приводил к уничтожению культурных памятников прошлого (в этом смысле показательна судьба Александрийской библиотеки, сожжённой христианами).
   Традиция хранения и переписывания древних рукописей сложилась первоначально в монастырях, распространявших христианские духовные ценности среди неграмотного населения. Монашеское движение, проповедующее удаление от мира, возникло в III веке в Египте как реакция на утрату чистоты первоначального христианства и «обмирщение» церкви; его основоположником считается Антоний Великий. Сложились две основные формы обустройства монашеской жизни: лавра, где монахи жили уединенно и собирались вместе только для воскресных и праздничных богослужений; и киновия, представляющая собой монастырь, устав которого требовал совместного участия в богослужениях, молитвах и труде. Монашеская аскеза требовала полного отказа от всех мирских благ и представляла собой путь к достижению христианского идеала святости.
   В раннем Средневековье в монастырях существовали наиболее благоприятные условия для развития образования и письменности, но уже к XII веку в связи с ростом городов возникают новые центры культурной жизни – университеты (Оксфордский, Кембриджский, Парижский, Болонская юридическая школа; затем и другие), представляющие собой уникальное явление в мировой практике. Университетская наука складывалась на основе теоцентризма. Догматизм средневекового мышления определяла схоластика (т. е. школьная, университетская философия), главный принцип которой – непротиворечивость между истинами Откровения и истинами науки – был сформулирован самым выдающимся западным богословом Фомой Аквинским. Разум объявлялся слугой веры, потому религиозные догматы считались принципиально доказуемыми, и схоластическая философия концентрировалась на поиске рациональных аргументов бытия Бога и его всесилия.
   Средневековая философия истории также развивалась в рамках теологии: священная история начинается с акта творения, естественная – с сотворения неба и земли, а человеческая ведет свое начало от Адама. В этот период впервые разрабатываются схемы периодизации мировой истории. Церковный историк Евсевий разделил ее на четыре последовательно сменяющие друг друга монархии: ассиро-вавилонскую, грекомакедонскую, мидоперсидскую и римскую. В отличие от античности, где для восприятия истории была характерна цикличность, повторяемость, христианство вводит представление о линейном времени. Идею всемирноисторического процесса формулирует Августин в трактате «О граде Божьем», выделив в ней шесть эпох, соответствующих шести возрастам человека, начиная от изгнания из рая и заканчивая Страшным судом. В основе средневековой философии истории лежит провиденциализм, ставящий ход исторических событий в прямую зависимость от воли провидения.
   Средневековье сочетало в себе разные типы культуры (церковной, светской, городской и народной), однако в реальной практике их противопоставления не наблюдалось, так что многослойная средневековая цивилизация представляла собой целостную систему, основанную не на противоречии входящих в нее компонент, а на их взаимопроникновении.
   Эстетическое сознание эпохи и ее художественная культура формировались под воздействием церковного канона, складывающегося в борьбе между иконоборцами, считающими всякие попытки создать изображение Бога идолопоклонничеством, и иконопочитателями, во главе которых стоял Иоанн Дамаскин, систематизатор христианского вероучения, который говорил: «Я дерзаю делать изображение Бога невидимого не так, как Он существует, в невидимости, но как Он открывается нам». Благодаря победе иконопочитателей на Вселенском Соборе 787 г. в Европе возникло искусство иконописи. В области архитектуры последовательно сменившие друг друга романский стиль и готика внесли ценнейший вклад в мировую культуру.
   В целом Средневековье представляет собой уникальный культурноисторический тип, являющийся следующей после античности ступенью развития западноевропейской цивилизации. Восприняв многие традиции греко-римской классики, средневековая христианская культура в то же время отрицала их, отказавшись от признания за человеческим разумом способности к познанию и преобразованию действительности. Эпоха Средневековья оставила богатейшее культурное наследие, заложила фундамент западноевропейской цивилизации, положила начало великим географическим открытиям, книгопечатанию. Однако религиозные верования, нередко доходящие до фанатизма, учреждение инквизиции и организация крестовых походов – источник конфронтации христианского и мусульманского миров, догматизм и авторитаризм мышления, препятствующие развитию науки и прогрессу человечества, послужили основанием для критической оценки этого сложного и противоречивого исторического периода.

Особенности средневековой медицины

   На первом этапе Средневековой эпохи, в V–XIII вв. культурные достижения античности оказались в основном утрачены. Великое переселение народов, возникновение новых – варварских государств стерли с лица земли многие города с их научными, в том числе медицинскими и фармацевтическими традициями. На время восторжествовали невежество и мракобесие на сей раз под покровом догматизированного христианства. Так, самыми эффективными лекарствами признавались тогда святые мощи и прочие церковные реликвии. На смену аптекам и лечебницам повсеместно опять пришли средства народной медицины и молитвы, только новому Богу. Германская, кельтская, романская, славянская культуры стартовали, в том числе в области медицины и фармации, во многом с нуля.
   Средневековая философия – схоластика определила и развитие средневековой медицины, которая под её влиянием приобрела догматический характер, лишившись по сути признаков научности. Источник болезней снова стали усматривать в сфере сверхъестественного, а за исцелением обращаться к Богу. Наиболее действенными лечебными средствами считались посты, молитвы и контакты с предметами культа. Главными авторитетами в медицинском знании выступали Аристотель и Гален, причем их сочинения прошли церковную цензуру. Попытки Гиппократа и Галена на опыте изучить строение организма оказались преданы забвению, а их выводы канонизировались без разбора, правильные они или нет. Вскрытие трупов, а тем более вивисекция, безусловно запрещались, а покушение на авторитеты, одобренные церковью, инкриминировалось как ересь.
   В средневековой Европе бытовало не только христианское объяснение болезни, но и ряд выраженных в достаточно эксплицитном виде или имплицированных во всевозможных обрядах и связанных с ними поверьях этиологий, которые можно назвать традиционными, так как они базируются не на наблюдении и опыте, а на существующей традиции – тех коллективных представлениях, до «амальгамации» с которыми доводит человек данные своего индивидуального опыта, пытаясь найти им объяснение.
   Как и почему возникают такие этиологии?
   Объяснения причины болезни вписываются в характерные для культуры в целом представления о причинности, которые суть важнейший элемент её картины мира и производное доминирующего типа мышления. Устный характер средневековой народной культуры и роль традиции как важнейшего канала передачи знаний и социального опыта позволяют говорить о ней как о культуре с преобладанием мифологического типа мышления, с его логической диффузностью, метафоричностью, неотделённостью от сферы эмоционального.
   Тем не менее, постепенно, в раннем Средневековье частично, а в зрелом уже полнее, медико-фармацевтические традиции Античности были отчасти воскрешены и даже в чем-то приумножены. В IX–XI вв., как говорилось нами выше, центры научной для тех времен медицины переместились в Византию и на Арабский Восток. Византийские и арабские учёные и врачи сохранили какую-то часть греко-римского медикофармацевтического наследия. Более того, как тоже уже объясняли в предыдущих главах, восточные медики обогатили античные рецепты и диагнозы массой новых наблюдений и выводов над здоровым и больным организмами. Наряду с фрагментами из Гиппократа, Галена и Цельса, средневековые медики активно использовали «Канон врачебной науки» Авиценны и некоторые другие произведения восточных авторов.
   А главное, эти более рациональные медицинские знания, пусть и в довольно скромном объеме, распространились с самого юга Европы на весь континент. На его просторах среди множества сельских поселений стали возникать укреплённые центры – дворянские замки, монастырские аббатства и самое главное для истории культуры – настоящие города. Одни возникли на руинах римских муниципиев (в Италии, южной Франции и Британии, на Рейне), другие – как новые пункты ремесла, торговли, администрации и церковного культа. Именно за городскими стенами, помимо прочих ремёсел, появились врачи и фармацевты, пошедшие дальше скромных возможностей народной медицины. По сути, был возрожден римско-византийский институт городских врачей, так называемых тогда «физиков», знающих природу (здоровья и болезней).
   В среде средневековых медиков была принята своеобразная специализация, разделяющая их на терапевтов, которых готовили в университетах, и хирургов, чьи функции первоначально выполняли цирюльники, поскольку хирургия долгое время считалась ремеслом, а не наукой. Среди горожан все они имели множество состоятельных пациентов.
   Циркуляция купцов, моряков, паломников и крестоносцев повышала эпидемическую опасность. Странники приносили в Европу экзотические для неё виды заразы. Например, проказу. За городские стены прокажённых не пускали. В сельской местности эти бедолаги были обязаны предупреждать о своём появлении звуками трещотки или колокольчика. В крупных портовых центрах (вроде Генуи или Венеции) сложилось правило «сорока дней», в течение которых никого с причалившего корабля не пускали на берег. За карантином в гавани следили специальные «попечители здоровья».

Наука в Средние века

   Состояние научных знаний и возможности их приумножения, развития находились в ту эпоху в крайне противоречивых условиях. С одной стороны, христианские церкви, особенно католическая, догматизировали «заморозили» на несколько веков научный поиск. Церковь настаивала, что все возможные знания уже изложены в Священном писании – Библии и тех комментариях, что оставили к ней отцы христианской церкви. Греческая и римская философия и медицина были поставлены на службу христианской теологии и в свою очередь канонизированы. Всякое новое мнение подозревалось в ереси, было чревато суровыми наказаниями – начиная с отлучения от церкви, изгнания и заканчивая публичной казнью (вроде сожжения Джордано Бруно во Флоренции). В этих условиях рациональные знания оказались оттеснены в тень интеллектуальной жизни мистикой и догматизмом.
   Яркой иллюстрацией сказанному служит борьба с колдовством, ведьмами и чародеями. Вплоть до начала Нового времени, т. е. XVII в. по всей Европе (включая Россию) обвиненных в черной магии чародеев жгли на кострах на потеху толпе. Многие из этих мучеников занимались врачеванием, изготовлением нехитрых лекарств, которые церковниками оценивались как свидетельства ереси. Например, некий французский судья Реми за первую половину XVII в. умудрился приговорить к сожжению несколько сотен так называемых «ведьм» (якобы около 900).
   Вместе с тем, потребности и возможности городской жизни диктовали новые способы познания мира – опытные вместо чисто умозрительных, критические и рациональные – вместо слепой веры в старинные авторитеты. Разумеется, эти тенденции действовали скрытно, под пеленой богословской доктрины. Большинство средневековых естествоиспытателей носило монашеские или священнические сутаны. Так, Пётр Пилигрим ещё в IX в. пробовал ставить эксперименты по изучению магнетизма. Р. Гроссетест (1168–1253) проверял рефракцию линз. Уильям Оккам (1285–1349), основоположник философии номинализма и ярый критик папизма, высказал гипотезы, предвещавшие открытие земного тяготения, законов инерции и небесной механики. Жан Буридан (1300–1358) и Никола Орезм (1320–1382) выступили с критикой аристотелевского учения о движении, чем предвосхитили будущие открытия Галилея в области динамики. Роджер Луллий (1235–1315) – один из самых известных алхимиков, стремился применять химические знания в области медицины.
   Тем не менее даже самые глубокие и смелые мыслители Средневековья не посягали на авторитет Священного писания. Скажем, Роджер Бэкон (около 1214–1292) считал научное знание «лишь частью, наряду с Откровением, совокупной мудрости, которую следует созерцать и использовать на пользу Богу».
   Галилео Галилей в своём «Диалоге о двух главнейших системах мира» приводит показательный анекдот о некоем схоласте, который попал на анатомический сеанс. Там он увидел, что нервы препарируемого животного связаны с мозгом, а не сердцем, как учил Аристотель. Тогда богослов воскликнул: «Вы показали мне всё это так ясно и ощутимо, что если бы текст Аристотеля не говорил обратное – а там прямо сказано, что нервы зарождаются в сердце – то необходимо было бы признать это истиной». Много веков подряд анатомия в Европе практически не изучалась. Эпизодическое вскрытие трупов в исследовательских и судебно-медицинских целях не могло изменить этого застоя медико-анатомической мысли. Тем не менее отдельные шаги в этом направлении совершались – вопреки догматам христианской церкви. Так, в 1238 г. император Фридрих II разрешил профессорам Салернской школы вскрывать для демонстрации студентам один труп в пять лет. Одно из первых судебно-медицинских вскрытий произвел в 1125 г. в Болонье хирург Саличето (1201–1277). В 1302 г. первое судебное вскрытие произвели в Польше. В 1316 г. профессор Болонского университета Мондино Луцци (1275–1326) издал учебник по анатомии, который содержал анатомический раздел «Канона врачебной науки» Авиценны. Однако этот учебник состоял по преимуществу из отрывков Галена, к тому же не в лучшем переводе. Самолично автор пособия препарировал только два трупа. Так или иначе, но книга Мондино более двух столетий оставалась настольной для европейских врачей. Сам Андрей Везалий, реформатор анатомической науки, учился по ней, будучи студентом. Практика анатомических демонстраций перед студентами медицинских факультетов утвердилась только с XIV–XV в., причём в ограниченных размерах – обычно разрешалось вскрывать не более одного трупа за учебный год.
   Только в 1490 г. анатом Александр Бенедетти открыл в Падуе первый в Европе стационарный анатомический театр, где демонстрации вскрытия трупов стали производиться регулярно. Постепенно его примеру последовали в других университетских центрах. На публичные вскрытия собирались не только студенты-медики, но любопытствующие горожане, в том числе знатные дамы. Нередко вскрытие производил цирюльник, а профессор анатомии с кафедры читал в качестве комментария к тому или иному действию из трудов Галена. Демонстрация продолжалась обычно два-три дня и ограничивалась лишь полостями тела. Мышцы, сосуды и нервы при этом не затрагивались.

Практика средневековой медицины и фармации

   Большую роль в возрождение римских и византийских традиций врачевания и призрения убогих стариков и инвалидов по всей средневековой Европе сыграла церковь. Начиная с VI в. при монастырях стали создаваться больницы и богадельни – в Лионе, Монте-Кассино, Париже, Лондоне, Сен-Бернаре и т. д. Конечно, по уровню санитарии, гигиены и собственно врачевания западноевропейские монастырские лечебницы долгое время уступали лучшим византийским и арабским медицинским учреждениям. Врачи из числа монахов мало что понимали в причинах болезней и способах их лечения. А одного милосердия, заботы о пациентах было явно недостаточно, особенно при эпидемиях чумы, оспы и холеры, которые периодически сокращали население Европы в разы. В монастырских условиях могли готовить только сестёр милосердия да санитаров для первичного ухода за ранеными и больными.
   Средние века – время торжества мистики самого разного сорта. Не стали исключением и области медицины и фармации. Звездочёты и гадалки, колдуны и кликуши успешно конкурировали с городскими врачами за гонорары от болящих пациентов всех сословий. Талисманы и гороскопы, магические заклинания и мистические поверья использовались при лечении любых болезней. Летучая мышь, убитая ровно в полночь и высушенная, почему-то считалась эффективным противозачаточным средством. Повсеместно признавалось, что корень ядовитой мандрагоры, кричащий, как человек, когда его выкапывают из земли, помогает от падучей болезни (эпилепсии).
   Из 205 используемых в позднее Средневековье и в начале Нового времени растений названия по меньшей мере 11 включали имена из христианского пантеона святых. Зверобой стал «травой св. Иоанна» (нем. Johanniskraut), чабрец – «травой св. Марии» (нем. Marienkraut), дудник, или лесной дягиль (лат. Angelica silvestris) – «ангельским корнем» (нем. Engelwurz), а его ближайший родственник дягиль лекарственный (лат. Archangelica officinalis) – даже «архангельским». Другое «христианское» название дягиля «корень св. Бенедикта» (нем. Benediktuswurzel).
   Особенной популярностью пользовались астрология и каббалистика. Это наследие древних Вавилона и Халдеи обрело в средневековой Европе вторую родину. Кафедры астрологии существовали даже в отдельных университетах. Почти все правители – императоры, короли, князья содержали при своих дворах штатных астрологов. Соответственно, многие врачи тогда гадали о диагнозе и прогнозе по звёздам, а многие астрологи и алхимики торговали лекарственными препаратами. На основании расположения планет и созвездий определяли наиболее благоприятное время для лечебных кровопусканий, приготовления лекарств и их приёма. К примеру, таблетки считались наиболее действенными, если они приготовлены в фазе максимального сближения Юпитера и Сатурна.
   Несмотря на всё это мракобесие, мешавшее дальнейшему развитию медицины и фармации, та и другая кое в чём постепенно продвинулись вперёд по сравнению со своими античными и арабскими образцами. В первую очередь это касается хирургии, во вторую – мерам борьбы с инфекционными заболеваниями. Причины того и другого прогресса в общем понятны. Непрерывные войны, которые государства средневековой Европы вели между собой и с восточными соседями, поставляли богатейшую практику хирургам.
   Хотя хирурги почти всё Средневековье оставались обособлены от корпораций ученых докторов, концентрировавшихся в университетах, и оставались, так сказать, на фельдшерском, лекарском положении. Дело в том, что священникам и монахам, из числа которых формировалось абсолютное большинство врачебного корпуса в те времена, по самому церковному определению не подобало заниматься живосечением. «Церкви ненавистно кровопролитие» – постановляло несколько церковных соборов. Поэтому-то хирургическая помощь и оказалась надолго отдана на откуп цирюльникам да банщикам по традиции ещё античной эпохи. Лица, оказывавшие тогда хирургическую помощь, делились на несколько категорий: костоправы (мануальные терапевты, согласно нынешней терминологии); камнесечцы-урологи; цирюльники, совершавшие кровопускания, и прочие. К тому же хирургическому цеху примыкали мозольные операторы из числа банщиков. Среди множества шарлатанов и просто невежд находились и весьма добросовестные и опытные цирюльники, которые опытным путём освоили много не слишком сложных, но эффективных в ряде типичных случаев ранений и прочих болезней операций.
   Тем не менее со временем хирургией занялись и отдельные представители университетской корпорации врачей. Среди университетских профессоров, прославившихся именно как хирурги, можно отметить Саличето и Мондино де Луцци из Болоньи; Антри де Мондевилля (1260–1320), преподававшего в Монпелье; Ланфранки, который был вынужден почему-то бежать из Милана в Париж, где и основал хирургическую школу.
   Между корпорациями университетских врачей и городских цирюльников-хирургов нередко происходили конфликты, возникали судебные тяжбы как результат спорной делёжки пациентов и их гонораров. Особенно сильной хирургическая корпорация оказалась во Франции. Преодолевая сопротивление университетских медиков, хирурги-практики здесь раньше всего добились равноправия. В XIV в. во Франции ряд королевских указов санкционирует сословное разделение среди хирургов. Первый эдикт издан королём Филиппом I Красивым в 1311 г. Он выделяет прежде всего так называемых хирургов длинной мантии, имевших университетские дипломы бакалавра или лиценциата. Они составляли своего рода хирургическую аристократию, ниже которой располагались те же цирюльники. Эти последние, напомним, и в Древности, и в Средневековье не только стригли и брили клиентов, но делали несложные операции (начиная с удаления мозолей), вправляли вывихи, лечили ушибы и раны, вскрывали нарывы, торговали мазями и настоями от разных травм и недомоганий. Таким образом, тогдашних цирюльников следует рассматривать как предшественников будущих фармацевтов и провизоров. Ещё ближе именно к аптечному делу стояли тогдашние торговцы бакалейщики и ярмарочные разносчики, в ассортименте которых среди товаров первой необходимости всегда присутствовали и разного рода снадобья.
   Учёные хирурги, с одной стороны, и цирюльники, с другой, как тогда повсеместно водилось, искали и получали покровительство церкви. Так в Европе возникли две медицинские корпорации – братство Козьмы и Дамиана и братство Гроба господня. С точки зрения истории медицины и фармации это означало долгий раскол теории и практики, науки и техники, что значительно тормозило развитие медико-фармацевтических познаний.
   Объединения («братства») хирургов получили возможность не только держать отдельных учеников, как все ремесленники, но и открывать целые школы для их подготовки. Поэтому не случайно, что известнейший врач той эпохи – Амбруаз Паре начинал именно в качестве цирюльника.
   Первые наставления по хирургии Анри де Мондевиля и других его коллег представляли собой компиляции из Гиппократа, Галена и восточных врачей. Но затем новые специалисты (вроде Александра Бенедетти) расширяют хирургический репертуар за счет грыжесечения, ринопластики и прочих оперативных вмешательств в больной организм.
   Одним из крупнейших хирургов Средневековья стал Ги де Шолиак, питомец Монпелье и Болоньи, преподававший в Парижском университете. Он составил объёмистое руководство «Собрание искусств хирургической медицины».
   С XIV столетия европейским хирургам прибавляется работы за счёт огнестрельных ранений. Поэтому в войсках всех армий появляется всё больше хирургов. Так, у немцев армейские цирюльники получили наименование Feldscheere – полевые ножницы. Отсюда и пошел нынешний термин «фельдшер» как наименование медика средней квалификации.
   Остальные отрасли терапии, в том числе акушерство и гинекология, лечение глазных и кожных болезней в Средние века не получили сколько-нибудь заметного развития, оставаясь на уровне народной или же в лучшем случае антично-арабской медицины.
   Как уже упоминалось нами, другое прорывное направление средневековой медицины – противоинфекционное. И тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: во всём времени и пространстве Средневековья свирепствовали такие эпидемии, каких не знал Древний мир. Дело в том, что масштабные войны (вроде тех же крестовых походов) приводили раз за разом к разрухе в экономике и массовой антисанитарии в быту выживших людей, массы которых перемещались уже по всему свету, перенося заразу по целым континентам. К тому же периодически случались голодные годы вследствие природных и социальных катаклизмов. Иммунитет средневекового человека был серьезно подорван всеми этими перипетиями.
   Каждое столетие Средних веков то в одной стране, то в другой, а то и в нескольких разом случались вспышки известных и неизвестных массовых заболеваний: чума, оспа, какой-то ещё «священный огонь» и всё такое прочее (как видно, ещё дизентерия, сыпные и другие тифы, лепра-проказа). Все их тогда именовали «чумой», а по-русски – «мором». Нередко эпидемии заразных болезней носили сочетанный характер. Хронисты тех времён то и дело вносили в свои анналы сакраментальную формулу: «… и живых не хватало, чтобы хоронить мёртвых». Так, за период так называемых детских крестовых походов от истощения и болезней скончались десятки тысяч юных крестоносцев.
   Самая сильная пандемия «чёрной смерти» (чумы и т. п. болезней) случилась в середине XIV в. Тогда в крупных городах вроде Вены, Будапешта, Праги, Парижа, Марселя, Флоренции, Лондона, Амстердама и т. п. умерло от половины до 9/10 населения. По расчётам нашего видного статистика Б. Ц. Урланиса в целом от чумы вплоть до ее практического искоренения в Европе вымерло на менее 1/5 совокупного населения. В литературе по исторической демографии встречаются и более высокие оценки – около четверти, а в абсолютном выражении – свыше 25 миллионов человек. Ярчайшие сцены эпидемического драматизма мы находим в художественной литературе, стоит вспомнить хотя бы «Декамерон» Боккаччо или же французскую поэму о чёрной смерти Симона Ковино, «Пир во время чумы» А. С. Пушкина и многие другие произведения. Сходные картины, как мы увидим ниже, рисовали и русские летописцы XII–XVII вв.
   На столь серьёзные угрозы средневековые государство и общество искали хоть какой-то ответ. При полном отсутствии вакцинации приходилось уповать на жёсткие карантинные меры. Первый лепрозорий в Европе открыли в 570 г. Крестовые походы, принёсшие проказу уже в массовом масштабе, привели к учреждению специального монашеского ордена св. Лазаря, члены которого составляли персонал больниц для прокажённых. Отсюда, между прочим, позднейшее наименование больницы лазаретом. По всей Европе их открыли к XIII в. многие тысячи.
   Получили распространение также санитарные кордоны. C XIII–XIV вв. в большинстве крупных центров Италии, а затем и других европейских стран за пределами городских стен функционировали особые лагеря – «чумные города» для содержания заболевших и подозрительных. В крупных портах, как уже отмечалось, всех прибывших выдерживали по сорок дней в изоляции, «на воздухе и под солнцем», прежде чем допустить в город. Отсюда и термин «карантин» – дословно «сорокоднев». В крупных городах улучшались водоснабжение, канализация и похоронное дело; оперативная уборка мусора и падали. Создавались специальные команды с карантинно-полицейскими функциями. Вводилось специальное карантинное законодательство (регламенты) – портовыми магистратами, а затем и центральными властями. Часть городских врачей обеспечивали выполнение всех этих противоэпидемических мер.
   Таким образом, если ещё не по научно-лечебной части, то по части организационной и гигиенической средневековая медицина значительно продвинулась вперёд на фронте борьбы с эпидемическими и вообще заразными заболеваниями. Соответствующие меры были сохранены и развиты в эпоху Возрождения и особенно в Новое время, когда наука открыла правильную классификацию заразных болезней, методы их эффективной профилактики и лечения.

Медицинские факультеты

   Огромным шагом вперёд в истории медицины в Средние века стало светское образование врачей. Во всех старейших университетах Европы постепенно открывались медицинские факультеты (наряду с теологическими и философскими). Как известно, в средневековых университетах сложилась учебная система, стоявшая из двух частей – так называемых тривиума и квадривиума. Первый составляли грамматика, риторика, логика, при помощи которых всех студентов обучали перед тем, как они выберут себе факультет для дальнейшего обучения. Второй круг предметов составляли арифметика, геометрия, музыка и астрономия. Только после такого артистического факультета школяр выбирал себе стезю либо философа, либо богослова, либо медика.
   Разумеется, кроме только что перечисленных отраслей знаний в крупнейших университетах рассматривались и другие. Среди них медицина представляла собой всё естествознание (в чём сказался схоластический дух средневековой науки, почти оторванной от реальной практики жизни). Так, в XII в. Григорий Отенский предложил одну из систем обучения школяров. Исходная формула его гласила: «Невежество суть изгнание человека, наука – отечество». «Территория страны знаний» представлена им таким образом. Сначала идут такие пограничные «города» (этапы обучения) как грамматика, риторика, диалектика, арифметика, музыка, геометрия, астрономия. Всё это введение в мир науки традиционно для ранней университетской культуры. А вот следующие этапы «духовного странствия» обозначают устремлённые в будущее тенденции той же самой культуры. Это прежде всего физика, то есть дословно «природоведение», где руководителем выступает мифологизированный Гиппократ. Его задача – обучить «странника» таким вещам, как добродетели и природа трав, деревьев, минералов, животных. [15 - Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние века. Долгопрудный, 1997. С. 71–73.] Чем не набросок учебного плана для фармацевтического факультета?!
   Как и остальные факультеты, медицинский разрабатывал свои учебные программы на античных системах знаний. Основным источником обучения будущих врачей стал упоминавшийся выше свод врачебных познаний Ars Medicinae, составленный в XI в. Константином Африканским в качестве компиляции трудов Гиппократа и Галена. Позднее к ним прибавились подобные «Суммы» арабов: «Канон» Авиценны с «Поправками» Аверроэса и «Альманзором» Разеса.

Салернская школа врачевания – чемпион средневековой медицины

   Особое место среди медицинских центров средневековой Европы занимала Салернская школа, наиболее полно и последовательно продолжившая традиции античного искусства врачевания и потому названная «гиппократовой общиной».
   Город Салерно, расположенный на Сицилии, впервые упоминается в письменных источниках за 197 г. до н. э. В IX в. н. э. он стал столицей Лангобардского герцогства, а в 1075 г. оказался вместе со всем островом завоеван норманнами. Вождь захватчиков герцог Роберт Гюискар устроил тут свою резиденцию. Вскоре город разбогател на паломничестве и торговле с Востоком, которая особенно оживилась в связи с первым крестовым походом (1096–1099).
   Уже тогда в Салерно сложилась корпорация врачей, которая, повторим, получила почётное наименование «Civitas Hippocratica» – Гиппократова община. Ведь салернцы полнее всего усвоили достижения античной медицины. Они занимались как практическим лечением больных, так и обучением будущих медиков. Собственно исследовательская работа в области теории различных заболеваний у салернцев находилась на втором плане. В отличие от всех прочих медицинских школ средневековой Европы, которые составляли лица разных духовных званий – клирики, прямо подчинённые церкви, медицинская школа Салерно с самого начала носила светский характер, а Салернский госпиталь, основанный в 820 г., стал первой гражданской больницей в Европе. И школа, и госпиталь финансировались за счёт городской казны и платы студентов за обучение.
   В истории Салернской школы выделяются два периода. Первый, так называемый греческий, продолжившийся с момента появления школы в IX в. и до конца XII в., и второй – арабский, начиная с XIII в. Уже в раннем Салерно были подготовлены пособия для врачей – лечебники и справочники лекарственных препаратов. Среди последних выделяется внушительный «Антидотарий» (от греческого слова «антидот» – противоядие; в более широком смысле – лекарство). Сначала «Антидотарий» включал около 60 рецептов, но впоследствии он периодически редактировался и расширялся. Здесь впервые в истории фармации количество компонентов для приготовления каждого препарата и его окончательная дозировка приведены не на глазок (ложка, щепоть, пригоршня и т. п.) и не по примитивным аналогиям (с оливку, с пятку зайца и т. д.), а в точной весовой прописи: в гранах, унциях, скрупулах, драхмах (общеупотребительная тогда греческая система взвешивания драгоценных камней, драгоценных металлов и т. п. редкостей).
   Среди салернских лечебников выделялся «Пассионарий» («возбуждающий» – имеется в виду «мысль и решительность врача»), составление коего приписывается ученому лангобардцу Гариопонту.
   Возвышение салернского центра врачевания и лекарствоведения объясняется в первую очередь удачным сочетанием античной и арабской медицинских и фармацевтических традиций. Особое влияние на салернцев оказал видный по тем временам врач и переводчик Константин Африканский (1020–1087). Именно он перевел большую часть медицинских трактатов с арабского на латынь и познакомил с плодами своих трудов салернских врачей.
   Среди самых известных салернских специалистов находились:
   • Иоанн Платеарий (XI в.), составивший Краткий справочник для практикующего врача, который находился в широком больничном обороте вплоть до XVI в.;
   • некто Кофо – автор сочинения о лихорадках и частной патологии (начиная с головы и до ступней);
   • о лихорадочных же состояниях организма оставил своё сочинение Феррарий;
   • оригинальным для того времени явилось произведение Архиматтея «О приходе врача к больному», где кроме диагностических, лечебных и фармацевтических сюжетов обсуждались вопросы медицинской этики и деонтологии, правил общения врача и провизора с пациентами;
   • самым же знаменитым представителем известной медицинской школы стоит признать Роджера Салернского (XII в.), автора первого в Западной Европе наставления по хирургии, так называемой «Хирургии Роджера» (1170), источниками её были греческие, римские и арабские сочинения;
   • выходец из Салерно Корбейль основал медицинскую школу в Париже;
   • в середине XII в. среди салернских врачей лидировали Мавр и Урсо, первый составил трактат о моче как диагностическом показателе и наставления в кровопускании (к этой операции вплоть до Нового времени и врачи, и знахари прибегали очень часто), а второй опубликовал «Афоризмы» на манер гиппократовых, где излагал своего рода философию практической медицины;
   • ко второй половине XII в. относится сочинение Музандина о врачебной диете – приготовлении кушаний и напитков для разного рода больных.
   К середине XII в. в Салерно накопилось столько медицинской литературе, что её обобщили в объемистый трактат «О лечении заболеваний», в котором шла речь о диагностике и лечении всех возможных болезней – «с головы до пят».
   К началу XIII в. слава салернских медиков стала так велика, что в 1224 г. император Фридрих II (1212–1250) предоставил им исключительное право присваивать звание врача и выдавать лицензии на право медицинской деятельности на территории свой империи. С тех же пор салернцы приняли постоянную учебную программу: приёму в эту школу предшествовал трёхлетней подготовительный период (сравнимый с нынешней школой фельдшеров); затем пять лет изучения медицины; наконец, годичная стажировка у опытного доктора (нечто вроде нынешней интернатуры).
   Обучение в Салерно носило преимущественно практический характер. Стажёры находились у врачей на посылках, выполняли больным предписанные процедуры. Старшие студенты сопровождали своих преподавателей во время обхода в госпитале, ассистировали хирургам на операциях. Анатомия преподавалась по рисункам или на трупах свиней. С 1238 г. салернским врачам разрешили анатомические демонстрации на человеческих трупах, но всего лишь раз в пять лет – по одному сеансу на каждый курс обучения. Особым курсом читалась диетика и гигиена.

Медики Монпелье

   Традиции Салернской школы наиболее полно подхватила медицинская школа французского Монпелье. Ещё в 768 г. здесь при доминиканском монастыре основали лечебницу и школу лекарей. С рубежа XI–XII вв. сюда в качестве преподавателей стали переманивать метров и выпускников из Салерно. В 1137 г. медицинская школа отделилась от монастыря, а в 1180 г. в ней разрешили обучаться и даже преподавать евреям и сарацинам.
   В 1145 г. в Монпелье открылся городской госпиталь, служивший базой практического обучения студентов-медиков. В 1120 г. был официально утверждён правовой статус школы: формально подчиняясь здешнему епископу, школа получала право самостоятельно выбирать себе администрацию во главе с канцлером – обычно светским лицом, утверждаемым тем же епископом. Одним из первых канцлеров в медицинской школе Монпелье и стал вышеупомянутый Роджер Салернский. Согласно статусу, в школе вводились учёные степени бакалавра (для сдавших полукурсовые экзамены); лиценциата (для прошедших полный курс обучения); именно последнее звание давало право на самостоятельную врачебную практику; наконец, степень магистра (для лиц, приглашавшихся в корпорацию преподавателей школы). Система преподавания там копировала салернскую.
   На рубеже XIII–XIV вв. здесь около десятка лет преподавал Арнольдо де Вилланова – питомец Салерно и Монпелье, один из прославленных врачей Средневековья. Круг его профессиональных интересов был весьма широк. Среди прочего он особенно интересовался токсикологией (включая противоядия); геронтологией (средствами продления жизни и замедления старения); написал книгу о целебных свойствах виноградного вина; составил «Бревиарий» – краткий справочник по терапевтической практике.
   Особое внимание Вилланова уделил вопросам диетики и гигиены. Изучив весь корпус медицинских сочинений Салерно, он в стихотворной форме изложил своего рода медико-гигиеническое кредо этой прославленной школы: правила здорового образа жизни, рационального питания, способов профилактики заболеваний, климато-экологических (как сказали бы сейчас) условиях здоровья или болезней. Это сочинение, впервые опубликованное в 1480 г. как Салернский кодекс здоровья, получило широкую известность и многократного издавалось на многих европейских языках (по данным историка медицины В. Н. Терновского, к 1970 г. выходил в свет более 300 раз, а с тех пор, несомненно, ещё многократно). «Салернский кодекс здоровья» рекомендовал правильный образ жизни как основное средство для предотвращения многих болезней. Этот документ – предтеча экологического направления в современной медицинской этиологии.

Алхимия, астрология и медицина

   Термин «алхимия» представляет собой всего лишь арабскую кальку названия этой древней науки (есть мнение, что химию так назвали ещё в Египте, стране «чёрной земли» («кеми»), которой разливы Нила ежегодно удобряют окрестные поля). Целью средневековых алхимиков было, как известно, получить волшебное средство – философский камень, способный превращать «неблагородные» металлы (вроде железа, свинца, меди, ртути) в «благородные» (золото и серебро). Другой заветной идеей алхимиков стала панацея – лекарство от всех болезней и для продления жизни.
   Среди самых известных алхимиков находились Альберт фон Больштедт, поименованный Великим за свои философские труды, английский монах-францисканец и не менее знаменитый философ Роджер Бэкон, испанец Раймонд Луллий и другие.
   Все знаменитые алхимики параллельно со своими натурфилософскими поисками решали и аптекарские задачи очистки субстанций, приготовления из них лекарств и их опробования. Алхимики считали природу живой и одушевлённой, потому и пытались «вырастить» золото из его «предков». При всей обманчивости этой идеи она отдалённо предшествовала позднейшему объяснению действия ферментов и катализаторов, в том числе и в фармацевтическом производстве. А золото из ртути в конце концов удалось получить только с помощью современного синхрофазотрона, но оно выходит гораздо дороже природного и к тому же нестойким.
   Главная заслуга алхимиков – разработка и изготовления многообразных химических приборов и приспособлений. В их лабораториях уже можно было ставить настоящие химические опыты, только не хватало настоящего знания веществ и реакций. Арабские и европейские алхимики изобрели первые аппараты для дистилляции (перегонки) жидкостей, сублимации (возгонки) твёрдых веществ, перекристаллизации солей и их термического разложения. Все эти колбы, мензурки, горелки, штативы и т. п., привычные сегодня любому студенту-химику, – плод упорства и фантазии средневековых алхимиков. Так причудливо сочетаются в истории науки и практики заблуждение и истина. Один из испанских алхимиков в поисках «философского камня» долго перегонял… мочу, но получил «всего лишь» фосфор, впервые выделенный таким образом в чистом виде искусственным путём. Алхимики же начали применять амальгаму золота – его раствор в ртути для золочения изделий из меди и железа. С помощью той же ртути они умели выделять золото при его малом содержании в раздроблённой до пескообразного состояния руде. Они же научились использовать азотную кислоту для отделения серебра или меди, с которыми золото в природе часто образует сплавы. С этой кислотой золото не взаимодействует, а с серебром и медью образует растворимые в воде соли-нитраты.
   Впечатляющие аксессуары алхимической практики, таинственность, напускаемая на себя её адептами на протяжении многих столетий, привлекали расположение богатеев и власть имущих, надеявшихся дополнительно обогатиться с помощью мистической «науки». Многие князья, султаны, короли и императоры содержали при своих дворах алхимиков и щедро финансировали их опыты, надеясь на стократную отдачу. Так, император Леопольд I (1640–1705) привечал многих «посвящённых», в конце концов выбрав в придворные алхимики монаха Венцеля Зайлера. По Европе ходила легенда, наверняка баснословная, что этому «чудотворцу» удалось при помощи «философского камня» – некоего красного порошка – из цинка делать золота. Будто бы кто-то видел венецианские золотые монеты – дукаты с надписью: «Силой порошка Венцеля Зайлера я из цинкового стал золотым. 1675 г.». Ни одной такой монеты нумизматы не знают. Другой император – Фердинанд III (1608–1657) по обыкновению монархов той эпохи тоже содержал алхимика Иоганна фон Рихтгаузена. Тот в свою очередь превратил в присутствии монарха и его двора ртуть в золото, но кто-то из образованных придворных уличил фокусника в мошенничестве: он заранее растворил золото в ртути, чтобы затем нагреванием испарить ртуть.
   В конце концов и власти, и народ убедились, что среди алхимиков полным-полно шарлатанов, а даже настоящие естествоиспытатели из их числа не в силах победить природу и сделать золото. К началу Нового времени по всей Европе алхимия стала синонимом обмана и заблуждения. Однако свою роль в подготовке настоящей опытно-экспериментальной науки она сыграла.

Парацельс: на пороге научной фармакологии

   Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (1493–1541) получил от современников и на последующие века прозвище Парацельса потому, что он выглядит равным великому медику Античности Цельсу. Этот выдающийся швейцарский врач, провизор и естествоиспытатель заслуженно пользуется репутацией «отца» европейской научной фармакологии.
   Он родился в деревне неподалёку от Цюриха. Его отец Вильгельм Бомбаст из Гогенгейма был светским врачом, получившим университетское образование. Он и стал первым учителем сына, преподав ему основы алхимии, хирургии и терапии. Продолжение учёбы будущего реформатора алхимии и фармакологии последовало среди монахов монастыря св. Андрея в долине Савоны. Достигнув 16 лет, Филипп отправился в университет Базеля. Здесь одним из его наставников стал известный алхимик и астролог Иоганн Тритемий из Шпангейма, аббат монастыря св. Иакова в Вюрцбурге. Многое узнал этот студент и в лаборатории Сигизмунда Фуггера, учёного представителя знаменитого купеческого рода.
   По окончании университета Парацельс много путешествовал. Он побывал в Германии, Италии, Франции, Голландии, Дании, Швеции и даже в России. Везде он интересовался постановкой медицинского и аптечного дела как у представителей академических кругов, так и у простых лекарей, цирюльников. Ему пришлось послужить армейским лекарем в нескольких армиях.
   После десятилетия скитаний, Филипп возвратился на родину. Его приняли в корпорацию университета Базеля в качестве профессора «физики», терапии и хирургии. Параллельно с преподаванием он занимался обширной врачебной практикой. Получив должность главного городского врача, он предложил магистрату отдать под его надзор все городские аптеки с целью контроля ассортимента и качества лекарств. Бедняков этот доктор и тогда, и впоследствии пользовал бесплатно. Подобные амбиции навлекли на него ненависть коллег – врачей и аптекарей, и они добились изгнания яркого выскочки из города в 1528 г.
   С тех пор будущее светило науки вернулось к бродячей жизни, живя на постоялых дворах и подрабатывая врачеванием по градам и весям Германии. Временами его сопровождали ученики, служившие ассистентами. Самым известным среди них был Иоганн Опорин, ставший потом профессором греческого языка, печатником и книготорговцем в Базеле. Посетив десятки городов, Парацельс осел в Зальцбурге. Здесь ему покровительствовал герцог Эрнст, пфальцграф Баварский, большой поклонник оккультизма. Учёному недолго довелось пользоваться долгожданным почётом и материальным достатком. Вскоре он умер в возрасте 48 лет. Существует версия, что он погиб от рук завистников и конкурентов из числа менее талантливых медиков.
   Парацельс оставил целую библиотечку сочинений по философии, математике, политике, астрологии и прочим оккультным «наукам», медицине и фармакологии. Причудливым образом этот автор сочетает постулаты христианства, принципы оккультизма и тягу к рациональному изучению болезней и лекарств от них. Судя по рассказам современников об удивительных исцелениях парацельсовых пациентов, страдавших тяжкими недугами вроде водянки, язв, слоновой болезни, проказы, подагры, мистические верования в небесные сферы, философский камень и эликсир жизни не мешали этому врачу подбирать всё новые и новые растительные и минеральные вещества для борьбы с болезнями.
   В области фармации Парацельс пошёл дальше галенова разделения природного сырья на полезную часть (лекарство) и бесполезную, а то и вредную (отходы). Он впервые высказал продуктивнейшую идею о наличии в лекарственных растениях и прочем аптечном сырье действующих веществ, которые и обладают целебными свойствами. Именно ему принадлежит название «галеновых препаратов» для лекарственных извлечений из растений и т. п. сырья. Впрочем, в практику современной фармакологии вошли не только собственно «галеновы препараты», но и более древние рецепты лекарств в виде соков, настоев и т. п. биологически активных соединений. Современная фармация «просто» усовершенствовала их классификацию и технологию приготовления, а медицина уточнила показания к применению для разных болезней и больных.

Противоречивые результаты средневековой фармации

   В средневековой Испании в IX в. появляются аптеки как самостоятельные учреждения и уже к XV в. они распространяются повсеместно. При монастырях, а затем в городах открываются больницы.
   Но в целом церковь препятствовала развитию медицины как науки, надолго исключив из неё экспериментальный опыт и непредвзятое наблюдение, практически низведя искусство врачевания до комментария авторитетных книг. Особенный застой наблюдался в медицине и санитарии. Средневековые медики довольствовались теми знаниями, которые они восприняли от Галена и Авиценны, к тому же ограниченными христианскими догматами. Только в эпоху Возрождения продолжилось развитие анатомии и неразрывно связанных с ней отраслей медицины, химии и зависящей от неё фармации. Тем не менее гуманисты Ренессанса, отрицая догматизм и умозрительную схоластику, опирались на лучшие достижения средневековой культуры.
   Средневековье – самая спорная и противоречивая эпоха в истории человечества. Одни воспринимают её как времена прекрасных дам и благородных рыцарей, менестрелей и скоморохов, когда ломались копья, шумели пиры, пелись серенады и звучали проповеди. Для других же Средневековье – это время фанатиков и палачей, костров инквизиции, вонючих городов, эпидемий, жестоких обычаев, антисанитарии, всеобщей темноты и дикости.
   Причем поклонники первого варианта часто стесняются своего восхищения Средневековьем, говорят, что они понимают – все было не так, но любят внешнюю сторону рыцарской культуры. Тогда как сторонники второго варианта искренне уверены: Средние века не зря назвали темными веками, это было самое ужасное время в истории человечества.
   Мода ругать Средние века появилась ещё в Возрождение, когда шло резкое отрицание всего, что имело отношение к недавнему прошлому (как нам это знакомо), а потом уже с легкой руки историков XIX века этим самым грязным, жестоким и грубым Средневековьем стали считать времена с падения античных государств и до самого XIX века, объявленного торжеством разума, культуры и справедливости. Тогда и развились мифы, которые теперь кочуют из статьи в статью, пугая поклонников рыцарства, короля-солнца, пиратских романов, и вообще всех романтиков от истории.

Восемь мифов о Средневековье

   Миф 1. Все рыцари были тупыми, грязными, необразованными мужланами. Это, наверное, самый модный миф. Каждая вторая статья об ужасах средневековых нравов заканчивается ненавязчивой моралью: смотрите, мол, дорогие женщины, как вам повезло, какие бы ни были современные мужчины, они точно лучше рыцарей, о которых вы мечтаете. Грязь оставим на потом, об этом мифе будет отдельный разговор. Что же касается необразованности и тупости. Было бы забавно, если бы наше время изучали по культуре «братков». Можно себе представить, каким бы тогда был типичный представитель современных мужчин. И ведь не докажешь, что мужчины-то все разные, на это всегда есть универсальный ответ – «это исключение».
   В Средние века мужчины, как это ни странно, тоже были все разные. Карл Великий собирал народные песни, строил школы, сам знал несколько языков. Ричард Львиное Сердце, считавшийся типичным представителем рыцарства, писал стихи на двух языках. Карл Смелый, которого в литературе любят выводить этаким хамом-мачо, прекрасно знал латынь и любил читать античных авторов. Франциск I покровительствовал Бенвенуто Челлини и Леонардо да Винчи. Многожёнец Генрих VIII знал четыре языка, играл на лютне и любил театр. И список этот можно продолжить. Но главное – это все были государи, образцы для своих подданных да и для более мелких правителей. На них ориентировались, им подражали, и уважением пользовались те, кто мог, как его государь, и противника с коня сбить, и оду прекрасной даме написать. Ага, скажут нам, знаем мы этих прекрасных дам, ничего общего они с женами не имели. Значит, перейдем к следующему мифу.
   Миф 2. К женам «благородные рыцари» относились как к собственности, били и ни в грош не ставили. Для начала повторю то, что уже говорила: мужчины были разные. И чтобы не быть голословной, вспомню знатного сеньора из XII века Этьена II де Блуа. Был этот рыцарь женат на некой Адели Норманнской, дочери Вильгельма Завоевателя и его любимой супруги Матильды. Этьен, как и положено ревностному христианину, отправился в крестовый поход, а жена осталась ждать его дома и управлять поместьем. Банальная, казалось бы история. Но особенность ее в том, что до нас дошли письма Этьена к Адель. Нежные, страстные, тоскующие. Подробные, умные, аналитические. Эти письма – ценный источник по крестовым походам, но они же еще и свидетельство того, как сильно мог любить средневековый рыцарь не какую-то мифическую даму, а собственную жену.
   Можно вспомнить Эдуарда I, которого смерть обожаемой жены подкосила и свела в могилу. Его внук Эдуард III жил в любви и согласии со своей женой более сорока лет. Людовик XII, женившись, превратился из первого развратника Франции в верного мужа. Что бы там ни говорили скептики, любовь – явление, не зависящее от эпохи.
   Теперь переходим к более практическим мифам, которые активно пропагандируются в кино и сильно сбивают романтический настрой у любителей Средневековья.
   Миф 3. Города были свалкой нечистот. О, чего только не пишут о средневековых городах. Вплоть до того, что мне встречалось утверждение, что стены Парижа приходилось достраивать, чтобы нечистоты, выливаемые за стену города, не полились назад. Эффектно, не правда ли? А еще в той же статье утверждалось, что поскольку в Лондоне отходы человеческой жизнедеятельности сливали в Темзу, то она была тоже сплошным потоком нечистот. Мое богатое воображение сразу забилось в истерике, поскольку я ну никак не могла представить, откуда же могло взяться столько нечистот в средневековом городе. Это же не современный многомиллионный мегаполис – в средневековом Лондоне жили 40–50 тысяч человек, да и в Париже немного больше. Оставим в стороне совсем уж сказочную историю со стеной и представим себе Темзу. Эта не самая маленькая река выплескивает в море 260 кубометров воды в секунду. Если мерить это в ваннах, то получится больше 370 ванн. В секунду. Думаю, дальнейшие комментарии излишни.
   Впрочем, никто не отрицает, что средневековые города отнюдь не благоухали розами. И сейчас стоит только свернуть со сверкающего проспекта и заглянуть на грязные улочки и в темные подворотни, как понимаешь – отмытый и освещенный город очень сильно отличается от своей грязной и вонючей изнанки.
   Миф 4. Люди не мылись по много лет. Про мытье говорить тоже очень модно. Причем тут приводятся совершенно настоящие примеры: монахи, которые от излишка «святости» не мылись годами, вельможа, который тоже от религиозности не мылся, чуть не умер и его отмыли слуги. А еще любят вспоминать принцессу Изабеллу Кастильскую (многие её видели в недавно вышедшем фильме «Золотой век»), которая дала обет не менять белье, пока не будет одержана победа. И бедная Изабелла держала свое слово три года. Но опять-таки выводы делаются странные – отсутствие гигиены объявляется нормой. То, что речь во всех примерах идет о людях, которые дали обет не мыться, то есть видели в этом какой-то подвиг, подвижничество, не принимается во внимание. Между прочим, поступок Изабеллы вызвал большой резонанс во всей Европе, в честь нее был даже придуман новый цвет, настолько всех потряс данный принцессой обет.
   А если почитать историю ванн, а еще лучше – сходить в соответствующий музей, то можно поразиться разнообразию форм, размеров, материалов, из которых делали ванны, а также способов подогрева воды. Королева Елизавета I принимала ванну раз в неделю и требовала, чтобы все придворные тоже мылись почаще. Людовик XIII вообще мок в ванне каждый день. А его сын Людовик XIV, которого любят приводить в пример как короля-грязнулю, поскольку он-то как раз ванны не любил, протирался спиртовыми лосьонами и очень любил купаться в реке.
   Впрочем, чтобы понять несостоятельность этого мифа, не обязательно читать исторические труды. Достаточно посмотреть картины разных эпох. Даже от ханжеского Средневековья осталось немало гравюр с изображением купания, мытья в банях и ваннах. А уж в более поздние времена особенно любили изображать полуодетых красавиц в ваннах.
   Ну и самый главный аргумент. Стоит посмотреть статистику производства мыла в Средние века, чтобы понять – все, что говорят о повальном нежелании мыться – враньё. Иначе для чего бы требовалось производить такое количество мыла?
   Миф 5. От всех ужасно воняло. Этот миф напрямую вытекает из предыдущего. И у него тоже есть реальное доказательство – русские послы при французском дворе жаловались в письмах, что от французов «ужасно смердит». Из чего был сделан вывод, что французы не мылись, воняли и пытались заглушить запах духами (про духи – общеизвестный факт). Этот миф мелькнул даже в романе Толстого «Пётр I». Объяснение ему – проще некуда. В России не принято было сильно душиться, тогда как во Франции духами просто обливались. И для русского человека обильно воняющий духами француз был «смердящим аки дикий зверь». Кто ездил в общественном транспорте рядом с сильно надушенной дамой, тот их хорошо поймет.
   Правда, есть еще одно свидетельство, касающееся все того же многострадального Людовика XIV. Его фаворитка мадам Монтеспан как-то раз в порыве ссоры крикнула, что от короля воняет. Король был оскорблен и вскоре после этого расстался с фавориткой окончательно. Кажется странным: если король обижался на то, что от него воняет, то почему бы ему не помыться? Да потому, что запах шел не от тела. У Людовика были серьезные проблемы со здоровьем, и с возрастом у него стало плохо пахнуть изо рта. Сделать было ничего нельзя, и естественно король сильно переживал по этому поводу, так что слова Монтеспан были для него ударом по больному месту. Кстати, не надо забывать, что в те времена не было промышленного производства, воздух был чистым. И потому, с одной стороны, волосы и кожа дольше не засаливались (вспомнить наш воздух мегаполисов, который быстро делает вымытые волосы грязными), поэтому люди в принципе дольше не нуждались в мытье. А с человеческим потом выделялась вода, соли, но не все те химикаты, которых полно в организме современного человека.
   Миф 6. Одежда и прически кишели вшами и блохами. Это очень популярный миф. И доказательств у него немало – блошиные ловушки, которые действительно носили знатные дамы и господа, упоминания насекомых в литературе как чего-то само собой разумеющегося, увлекательные истории о монахах, чуть ли не заживо съеденных блохами. Все это и правда свидетельствует: да, блохи и вши в средневековой Европе были. Только вот выводы делаются более чем странные. Подумаем логично. О чем вообще свидетельствует ловушка для блох? Или зверек, на которого эти блохи должны перескакивать? Даже не требуется особой фантазии, чтобы понять: это свидетельствует о долгой, идущей с переменным успехом войне людей и насекомых. Да, блохи и вши были настоящим бичом Европы. Этому способствовало большое количество домашних животных (у кого есть собака, тот хорошо знает – как ее не береги, блохи все равно заведутся), сложная многослойная одежда, которую чаще чистили, чем стирали, да и просто несовершенство средств борьбы с паразитами. Единственный реально действенный способ был волосы обрить, а белье прокипятить. Но насколько долгий эффект это давало? Даже в наши высокоцивилизованные времена стоит одному ребенку в садике обзавестись вошками, как проверяют абсолютно всех, потому как эти насекомые имеют милую особенность перескакивать на всех живых существ, находящихся поблизости.
   Самым большим поклонникам этого мифа можно посоветовать почитать «Педагогическую поэму» Макаренко. Там подробно рассказывается, как интеллигентные люди два года воевали с паразитами. Они все были люди чистоплотные и цивилизованные, постоянно мылись и заставляли то же самое делать воспитанников, одежду стирали и кипятили, в общем, боролись всеми доступными человеку двадцатого века способами. Но стоило в колонии появиться очередному новенькому, как блошиная эпидемия начиналась заново. Чего уж говорить о Средневековье, где горячая вода была роскошью, а каких-либо химических средств борьбы с паразитами вообще не существовало.
   Миф 7. Никто не заботился о гигиене. Пожалуй, именно этот миф можно считать самым обидным для людей, живших в Средние века. Мало того, что их обвиняют в том, что они были тупые, грязные и вонючие, так ещё и утверждают, что им всем это нравилось.
   Что же такое должно было произойти с человечеством в начале XIX века, ведь ему до этого нравилось быть грязным и вшивым, а потом вдруг резко разонравилось?
   Если полистать указания о строительстве замковых туалетов, то можно найти любопытные пометки о том, что слив надо строить так, чтобы все уходило в реку, а не лежало на берегу, портя воздух. Видно, люди все-таки не особо любили вонь.
   А законы, которые то и дело издавали власти разных стран, например запреты выливать помои на улицу или регулирование строительства туалетов. Проблема Средневековья была в основном в том, что мыться тогда было действительно сложно. Лето не так уж и долго длится, а зимой в проруби не всякий сможет искупаться. Дрова же для подогрева воды были очень дороги, не каждый вельможа мог себе позволить еженедельную ванну. А кроме того, не все понимали, что болезни приключаются от переохлаждения или недостаточно чистой воды, и под влиянием фанатиков списывали их на мытье. И теперь мы плавно подходим к следующему мифу.
   Миф 8. Медицина практически отсутствовала. Чего только не наслушаешься о средневековой медицине. И средств-то никаких кроме кровопускания не было. И рожали все сами по себе, а без врачей так даже лучше. И контролировали всю медицину одни священники, которые всё отдавали на откуп Божьей воле и лишь молились.
   Действительно, первые века христианства медициной, как, впрочем, и остальными науками, занимались в основном в монастырях. Там и госпитали были, и научная литература. Монахи своего в медицину вносили мало, однако неплохо пользовались достижениями античных медиков. Но уже в 1215 году хирургия была признана не церковным делом и перешла в руки цирюльников. Разумеется, вся история европейской медицины просто не влезет в рамки статьи, поэтому я остановлюсь на одном человеке, имя которого известно всем читателям Дюма. Речь идет об Амбруазе Паре, личном враче Генриха II, Франциска II, Карла IX и Генриха III. Простое перечисление того, что этот хирург внёс в медицину, хватит, чтобы понять, на каком уровне была хирургия в середине XVI века.
   Амбруаз Паре ввел новый способ лечения новых тогда огнестрельных ран, изобрел протезы конечностей, начал делать операции по исправлению «заячьей губы», усовершенствовал медицинские инструменты, написал медицинские труды, по которым потом учились хирурги всей Европы. И роды до сих пор принимают по его методу. Но главное – Паре изобрел способ ампутировать конечности так, чтобы человек не умирал от потери крови. И этим способом хирурги пользуются до сих пор. А ведь он даже не имел академического образования, просто был учеником другого врача. Неплохо для «тёмных» времен?

Заключение

   Что и говорить, реальное Средневековье сильно отличается от сказочного мира рыцарских романов. Но и к грязным историям, которые по-прежнему в моде, оно не ближе. Правда, наверное, как всегда где-то посредине. Люди были разные, жили они по-разному. Понятия о гигиене действительно были достаточно дикими на современный взгляд, но они были, и средневековые люди заботились о чистоте и здоровье насколько хватало их разумения.
   А все эти истории… кому-то хочется показать, насколько современные люди «круче» средневековых, кто-то просто самоутверждается, а кто-то вообще не разбирается в теме и повторяет чужие слова.
   В большинстве городов XI–XVI веков регулярно действовали бани, а в крупных городах – в немалом количестве. В Париже в 1292 году числилось 26 бань, полвека спустя в Нюрнберге – 9, Эрфурте – 10, Вене – 29, Вроцлаве – 12. Красочное описание дает Поджо Браччоли, сопровождавший Иоанна XXIII, лишенного в 1417 году папского престола, в поездке в Баден. По его записям, здесь действовало 30 роскошных бань, а для простолюдинов – два открытых бассейна.
   Средние века часто представляются нам как эпоха общего упадка культуры. Однако гигиена не сдала своих позиций в это время. Едва поднявшись с кровати, феодал окунался в заранее наполненную горячей водой бадью. В подвалах замков нередко устраивали парилки, причем в них использовалась вода, ароматизированная травами и цветами. Женщины, чтобы сохранить прическу, купаясь, надевали свитый из цветов венок в форме шапочки. Перед завтраком обитатели замка снова совершали омовение рук и лица.
   На фонтане в одном из средневековых французских замков сохранилась наивно-назидательная надпись: «Нужно мыть руки, чтобы быть чистым, идя к столу». Призыв был особенно актуальным в то время: ведь вилка еще не была распространена. Во время еды руки вытирали салфетками, а потом снова мыли их у фонтана. Перед сном обитатели замка мыли ноги.
   Таковы были привычки людей богатых. А крестьяне? Быт средневекового крестьянства известен нам хуже, чем жизнь сеньоров, но среди редких предметов крестьянского обихода, дошедших до наших дней, есть кувшины для воды, тазы, корыта.
   Следили за чистотой и горожане. В 1292 году в Париже с населением примерно 150 тысяч было не менее 26 бань, они работали ежедневно, кроме воскресенья. Богатые буржуа предпочитали мыться дома. Водопровода в Париже не было, и воду доставляли за небольшую плату уличные водоносы.
   Первые купальни в Венгрии начали строиться еще задолго до влияния турок. Первая купальня в этом районе была построена в 14 веке, хотя купальни Рудаш и Рац датируются концом 16 века.
   Были лечебные купальни и в Швейцарии. Епископа Матеуса Шинера, позже ставшего кардиналом, поразила целебная сила источников региона Боэц (сейчас это знаменитый курорт Лейкербад), и он стал приглашать сюда именитых гостей со всей Европы. Для них были оборудованы специальные купальни, построены постоялые дворы.

Литература

   Библия: Книги Священного Ветхого и Нового завета. Канонические. – М., 1989.
//-- * * * --//
   Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. – М., 1965.
   Бессмертный Ю. Л. Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции. – М., 1991.
   Бицилли П. М. Элементы Средневековой культуры. – СПб., 1995.
   Восемь мифов о Средневековье. // www.ateismu-net.ru.
   Габрахманов П. Ш. Средневековые крестьяне и их семьи. Демографическое исследование французской деревни в VIII–XI вв. – М., 1996.
   Гуревич А. Я. Категории Средневековой культуры. – М., 1972.
   Гуревич А. Я. Культура и общество Средневековой Европы глазами современников. – М., 1989.
   Гуревич А. Я. Средневековый мир: Культура безмолвствующего большинства. – М., 1990.
   Даркевич В. П. Народная культура Средневековья. – М., 1988.
   Даркевич В. П. Празднества Средневековья // Атеистические чтения. Вып. 19. – М.: Политиздат, 1990. – 112 с.: ил. – С. 57.
   Европа в Средние века: экономика, политика, культура. К 80-летию академика С. Д. Сказкина. – М., 1973.
   Заборов М. А. Крестоносцы на Востоке. – М., 1980.
   Иванов К. А. Многоликое Средневековье. – М., 1998.
   Иванов К. А. Трубадуры, труверы и миннезингеры. – М., 1999.
   История средних веков / Л. М. Брагина, Е. В. Гутнова, С. П. Карпов и др. В 2-х тт. – М., 1990.
   Карсавин Л. П. Культура Средних веков. – Киев, 1995.
   Кёнигсбергер Г. Средневековая Европа. 400–1500 годы. – М., 2001.
   Куглер Б. История крестовых походов. – Ростов-на-Дону, 1995.
   Культура и искусство Средневекового города. – М., 1984.
   Ле Гофф Ж. Цивилизация Средневекового Запада. – М., 1992.
   Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние века. – М., 1997.
   Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: Быт, нравы, идеалы. – М., 1996.
   Оссовская М. Рыцарь и буржуа: исследования по истории морали. – М., 1987.
   Пуассон А. и др. Теория и символы алхимии. Великое делание. – М., 2000.
   РуаЖ.Ж. История рыцарства. – М., 1996.
   Усков Н. Ф. Христианство и монашество в Западной Европе раннего Средневековья. Германские земли II/III – середины XI вв. – СПб., 2001.
   ХейзингаЙ. Осень Средневековья. – М., 1995.
   Элита и этнос Средневековья. М., 1995.
   Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI–XIII вв. – М., 1978.
   BuzaPeter. Budapest.: Buda Bako, 2002.
//-- * * * --//
   Арнаутова Ю. Е. Тревоги повседневной жизни: болезни, представления об их причинах и лечении // Средневековая Европа глазами современников и историков. Ч. 3. – М., 1994.
   Арнаутова Ю. Е. Колдовство и «колдовские» болезни в Средние века // Вопросы истории. 1994. № 11.
   Арнаутова Ю. Е. Чудесные исцеления святыми и «народная религиозность» в Средние века // Одиссей. Человек в истории. 1995. – М., 1995.
   Арнаутова Ю. Е. Об истории западноевропейского госпиталя в Средние века и некоторых методологических аспектах её изучения // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2000. № 5.
   Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые: Антропология болезни в Средние века. – СПб., 2004.
   Волков А. А. Выдающиеся химики мира. – М., 1991.
   Карасик В. М. Прошлое и настоящее фармакологии и лекарственной терапии. – М., 1965.
   Менье Л. История медицины. – М., 1926.
   Семенченко В. Ф. История фармации. – М., 2003.

ГЛАВА VI
ЗДОРОВЬЕ И БОЛЕЗНИ, ЛЕКАРСТВА И ЛЕКАРИ В ДРЕВНЕЙ РУСИ И НОВОЙ РОССИИ (X–XVIII века)

«Нет сомнения, что схизма (разделение церквей) отъединила нас от остальной Европы, и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые её потрясали, но у нас было своё особое предназначение. Это Россия, это её необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех… Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже отдельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие её могущества. – как, неужели всё это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Пётр Великий, который один есть целая история! А Екатерина II, которая поставила Россию на порог Европы? А Александр, который привёл нас в Париж?…..Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя;… но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог её дал».
А. С. Пушкин – П. Я. Чаадаеву.
19 октября 1836 г.

Каждому народу вполне естественно хочется представить свою историю и культуру в самобытном и оригинальном виде. Эта универсальная идеология выглядит примерно так: «Мы, то есть наши предки, всегда жили на нашей родной земле; своим трудом достигли многого в культуре; всегда побеждали своих врагов; вообще никому не уступим.» Подобный патриотизм способствует сплочению этноса; поддерживает, как сейчас говорят, национальную идентичность. Как правило, для гордости за свою родную историю и культуру имеются определённые основания. Но учёные – историки, этнографы, антропологи – знают, что этногенез не бывает «стерильным» – племена и народы смешивали свои гены и технологии; у каждого культурного достижения, открытия были предшественники и соперники; победы чередовались поражениями, героизм – предательством. Так было со всеми народами Земли, многие из которых давным-давно прекратили свое существование, «не оставив ни племени, ни потомства», как отмечал русский летописец. Славяне, в том числе их крупнейшая сейчас ветвь – русские, не самый древний из ныне населяющих нашу планету народов. Однако с довольно далёких времён – рубежа поздней Античности и раннего Средневековья – полноправный сотворец мировой истории. Чтобы лучше представить себе реальные истоки и стартовые этапы развития отечественного просвещения, славяно-русской культуры, включая медицину и фармацию, предлагаем нашим читателям проследить начальные вехи национальной истории, как их восстанавливают специалисты разных наук по всем возможным источникам знаний о прошлом. Ведь будущие медики – студенты лечебных и фармацевтических факультетов должны представлять историю избранной профессии, особенно в своей собственной стране, реалистично, а не на основе вздорных мифов и басен.

Восточные славяне: долгий путь на родину

     «Мы жили в зелёных просторах,
     Где воздух весной напоён.
     Мерцали в потупленных взорах
     Огни кочевавших племён…»

Э. Багрицкий. Славяне.
1915–1917 гг.

   Глубинные истоки славянской истории и культуры возможно представить только по данным языкознания. Славянская речь относится к индоевропейской семье языков. Эти наречия постепенно отделялись от гипотетически единого праязыка вместе с народами, покидавшими изначальную территорию расселения индоевропейцев (однозначно локализовать которую учёным пока не удалось). Так возникли языки индийские, иранские, романские, германские, балтские, славянские и прочие, им родственные. На них говорят теперь почти все народы, заселившие Европу на протяжении нескольких последних тысячелетий, начиная с конца неолита (нового каменного века) и начала эпохи бронзы (около середины IV тыс. до новой эры) и кончая веком раннего железа (с рубежа II и I тыс. до н. э.). Их переселение сюда шло несколькими «волнами», с востока (из Северной Индии, Месопотамии, малоазиатской Анатолии, с Кавказа) на запад Евразийского континента. Они несли с собой передовые по тем временам достижения культуры:
   • развитые выше первобытного уровня отрасли хозяйства (разнопородное скотоводство, плужное земледелие, керамическую посуду, металлическое вооружение);
   • первичную социально-политическую иерархию в обществе (рядовые общинники, воины, жрецы);
   • сложные мифо-религиозные представления, связанные с ведами (на санскрите – знание) – священным преданием арийских племен.
   Жившее по разным сторонам Европы раньше население было уничтожено индоевропейцами или же смешалось с ними. Представители иных языковых семей удержались только на крайнем севере (финно-угры, уральцы по происхождению) и на самом юге (носители разнотипных кавказских наречий).
   Сравнительно-историческим языкознанием установлено, что прародина славян находилась в стороне от моря, гор и степей; на лесной равнине с умеренным климатом, среди рек, озёр и болот. Именно такая географическая лексика носит общеславянский характер. Её сопоставление с результатами археологических раскопок указывает на области Центральной Европы, находящиеся где-то в бассейнах Вислы, Одера, затем Дуная и, наконец, Днепра. Территория, на которой складывалось славянство, меняла свои очертания, пересекаясь с землями предков иных народов. Соседями будущих славян на западе были кельты, на северо-западе – германцы, на северо-востоке – балты, а с юга – фракийцы, затем ираноязычные скифы и сарматы. В процессе своего этногенеза эти народы взаимодействовали, обменивались культурными достижениями и соответствующими им языковыми терминами (в славянских языках германизмами являются такие слова, как князь, хлеб, купить, долг, меч, шлем, котёл, блюдо и др.; иранизмами бог, хорошо, топор, собака, лошадь, хата, слово и др.; почти у всех этих слов есть и собственно славянские кальки: вождь, жито, всевышний, добро, секира, пёс, топор, миска, конь, дом, речь и т. д.). Наибольшее родство у славянских языков обнаруживается с балтскими. По-видимому, довольно долго существовала балто-славянская этнокультурная общность. Очередное вторжение, вероятно, свирепых азиатских гуннов, разрушило это единство, и славянская речь отделилась от балтской. Кроме того, на финальных этапах своего переселения с Дуная в поисках окончательной родины отдельные группы славян смешивались с аборигенами разных районов Восточной Европы. Поэтому, между прочим, у славяноязычных народов столь разнотипна антропология (цвет волос, глаз, телосложение) да и культура. Мы по мировым меркам – большой народ, чья сила всегда была во внутреннем разнообразии.
   Античные писатели, описывавшие этнополитическую карту Европы рубежа старой и новой эр, упоминают целый ряд народов, названия которых историки обычно относят к ранним славянам (венеты, анты, склавины). Однако вплоть до середины, а то и последней трети I тыс. н. э. затруднительно определить те или иные археологические культуры [16 - Археологической культурой называют совокупность однотипных памятников далёкой старины (поселений, могильников, святилищ, кладов). Чаще всего они оставлены одним народом, реже – группой родственных либо союзных народов. Названия археологических культур условны – даются по месту первых раскопок или наиболее типичного памятника.] как безусловно славянские. Дело в том, что этничность, отмечаемая письменными источниками, и материальная культура, чьи остатки изучают археологи, не всегда совпадают. Предки славян могли входить как один из этнических элементов, преобладающий или подчиненный, в такие археологические культуры сначала поочередно, а затем совместно занимавшие юг Восточной Европы в I тыс. н. э., как зарубинецкая, киевская, пражско-корчакская (склавины?), пеньковская (анты?), колочинская (венеты?), волынцевская. Их объединяют такие признаки, как:
   • обряд похорон (трупосожжение с погребением кремированного праха в глиняных сосудах или даже без них, так называемые «поля погребальных урн»; переход к трупоположению, сооружению курганных насыпей произошел под влиянием христианства под конец I тыс. н. э.);
   • тип жилища (полуземлянки, топившиеся печами по-чёрному, без дымоходов);
   • комплекс хозяйственного инвентаря (лепная баночного типа керамическая посуда, деревянные ведра и бочки с железными обручами, железные серпы, топоры, двушипные наконечники стрел, ромбовидные наконечники копий и т. д.);
   • набор престижных украшений костюма, различавшихся у отдельных группировок славян (разных форм фибулы-застежки верхней одежды; височные кольца, вплетавшиеся в женскую прическу, либо носившиеся в ушах как серьги; прочие подвески).
   Всюду, куда приходили разные группы ранних славян, они сохраняли этот относительно простой, но универсальный набор элементов материальной культуры, а затем изменяли, пополняли его за счёт заимствований у предшественников и соседей. Раннеславянские поселения оставались по большей части неукреплёнными – селищами, культурный слой которых невелик и беден находками (сказались частые переселения и войны).
   Наиболее для эпохи на стыке поздней Античности – раннего Средневековья развитой (по провинциально-римским образцам) и обширной по занимаемой территории (от Дуная до Дона) была черняховская культура – раннеполитическое объединение разных народов (даков, сарматов и подчиненных ими поздних скифов, праславян, др.) во главе с германцами-готами III–V вв. н. э. (так называемая «держава Германариха» и его преемников). «Черняховцы» активно торговали с греческими колониями Причерноморья и северными провинциями Рима, усваивая и по-своему перерабатывая их высокие по тем временам производственные технологии (в особенности керамистику – прагерманские культуры, в отличие от раннеславянских, не «баночные», а «мисочные» и «амфорные»). Клады римских монет-денариев маркируют направления этих контактов по всей Восточной Европе (включая поречье Сейма).
   Под конец IV в. германское влияние здесь оказалось прервано вторжением полчищ кочевников-гуннов из степей Центральной Азии, которые безжалостно разгромили союз народов во главе с остготами – все черняховские поселения гибнут в пожарах. На широких просторах Евразии началась и вплоть до VII в. продолжалась эпоха Великого переселения народов, в котором приняли участие и ранние славяне. Всё новые орды азиатов (в основном тюркоязычных – аваров, венгров, болгар, печенегов, гузов) периодически прокатывались по степям Северного Причерноморья в поисках добычи и свежих кочевий. Славяне в свою очередь возглавили нападения варваров [17 - Варварами греки и римляне именовали те народы, которые не говорят на их языках, а бормочут что-то неразборчивое («бар-бар»; ср. русское название германцев – немцы, т. е. «немые» в чужой стране). Похожим образом наши предки именовали себя словене, т. е. «люди, владеющие словом», «народы, говорящие на понятных друг другу языках» (в отличие, в частности, от чудских, т. е. чуждых по языку, чудных на вид финно-угорских народов). Отсюда позднее произошел современный этноним славяне. Термин же варвары быстро приобрел и удержал до сих пор отрицательную коннотацию: «baros» дословно по-гречески означает «нечто мучительное, грязное», а в переносном смысле – разрушительное, некультурное.] на Византийскую империю, захватив север Балканского полуострова и неоднократно осаждая Константинополь. Их раннеполитические объединения (вождества-«славинии») заняли доминирующее место готов в центре и на востоке Европы.
   К исходу I тыс. н. э. культурное единство славянского мира сменилось обособлением таких его ветвей, как южное, западное и восточное славянство. Восточные славяне в свою очередь распались на группы, которые неточно называют «племенами» либо «союзами племен». Племя, собственно, состоит из нескольких экзогамных родов (между которыми заключаются браки). В результате долгих многоэтапных переселений у славян сложились скорее соплемённости — более или менее тесные (культурно и политически) и масштабные объединения семейно-территориальных общин. Их крупные группы отличались друг от друга диалектами общеславянской речи, особенностями костюма, некоторых других проявлений культуры; уровнями социально-политического развития. Так, на Правобережье Днепра к IX в. сложилась лука-райковецкая, а на Левобережье – роменская культуры, обе уже бесспорно славянские.
   В начале русской летописи уточняется, что:
   • на северо-западе, в лесной зоне, по соседству с финнами-чудью разместились чересполосно словене ильменские (вокруг озера Ильменя) и кривичи (потомки легендарного жреца Крива);
   • на западе – дулебы (распавшиеся на волынян и бужан, в поречьях Волыни и Буга), дреговичи (между Припятью и Двиной, среди болот-«дрягв»);
   • в Среднем Поднепровье – древляне (жившие в лесах-«деревах»), поляне (на равнинной местности, среди возделанных земледельцами полей); на Левобережье Днепра – северяне (по Десне, Суле, Сейму; пришедшие сюда, как видно, уже с севера; согласно летописцу, «от кривичей»), радимичи (по Сожу), вятичи (в Поочье; потомки летописных вождей Радима и Вятко, приведших сюда своих сородичей из ареала западных славян – «от ляхов»);
   • южнее, в нижнем течении Днестра и Буга – уличи, тиверцы.
   Иные из таких же славянских группировок, не пережив вражды с воинственными соседями, либо в поисках более плодородных земель, покинули свои земли, остались для потомков безымянными (как, например, носители боршевской культуры в Подонье).
   У части славянских народцев, тех, что оказались в центре Восточной Европы, подальше от иноземных государств, уже появились собственные политические объединения-княжения; остальные жили, по выражению иностранных наблюдателей, «в народоправстве»; согласно летописцу Нестору, «сами собой владели», политически их объединяло только ополчение вооружённых мужчин на случай войны да выплата дани более сильным соседям, в чью политическую орбиту они поначалу входили.
   Славянское заселение Восточной Европы носило характер крестьянской колонизации. При подсечно-огневой системе земледелия пашня периодически истощалась, скоту не хватало полноценных пастбищ. Повторялись неурожаи, эпизоотии. Тогда некоторые большие, многопоколенные семьи (летописные роды) отселялись из уже обжитых районов куда подальше. На новых угодьях они селились вдоль по течениям рек, их притоков отдельными хуторами, состоящими из нескольких дворов. На возвышенных речных берегах у леса огнём отвоевывались новые участки для пашни, отыскивались деревья-борти с медоносными пчёлами, тропы охотничьих зверей; в речных поймах размещались промысловые угодья – огороды, сенокосы, смолокурни, солеварни; рыбные ловли; кузнечные, гончарные, прочие мастерские. Силами десятка-другого таких деревенек выстраивалось их центральное поселение (для археологов теперь – городище), укреплённое рвом, земляным валом и частоколом из огромных брёвен – как общее укрытие в случае военной опасности; в обычных условиях за их стенами размещался руководящий округой род. Эти посёлки летопись именует градами. Одни из них впоследствии запустели или были разрушены врагами, зато другие превратились в настоящие города отечественного Средневековья (вроде Киева или, допустим, Курска).
   Таким образом, труд свободного земледельца, ремесленника и промысловика, способного прокормить и защитить себя и своих близких от любого врага и грозных сил природы, – вот материальная основа культуры и всей дальнейшей общественной жизни славян, затем Руси.
   Внешние – политические и экономические факторы заметно активизировали историческое развитие восточного славянства. Ведь наивысшего уровня культуры в мире к I тыс. н. э. достигли, как мы уже отмечали выше, мусульманский Восток и православная Византия – они сохранили и приумножили античное наследие (литературу, философию, науку, медицину, величественную архитектуру, имперскую власть с развитым аппаратом управления и регулярными армией, флотом). Остальная Европа только поднималась из руин после римско-варварских войн. А славяне, тем более восточные, в своей массе находились в наибольшем отдалении от греко-римского мира и его культуры.
   Наша начальная летопись застаёт большинство восточнославянских группировок данниками соседних, более воинственных и могучих народов. Северные «племена» (словене, кривичи, их соседи-финны – летописные чудь, меря, весь) платили дань «варягам из-за [Балтийского] моря», а южные (северяне, радимичи, вятичи, одно время поляне) – хазарам, чье разноплеменное государство-каганат [18 - От титула верховного правителя у тюркских народов – каган; буквально – «хан ханов».] контролировало обширные пространства Азово-Каспийского междуморья и от Северного Кавказа до Верхнего Поволжья. Торгово-ремесленно-военные поселения скандинавов, начиная с VIII в., появились в ключевых точках на водных трассах восточноевропейского Севера, Запада и Востока (Ладога, Волхов, Западная Двина, Верхние Днепр, Волга). А белокаменные крепости с хазарскими гарнизонами цепочкой обогнули славянскую территорию с юго-востока, по Дону и Северскому Донцу. Хазарский каганат почти на три века заслонил Европу от вторжения новых кочевников из-за Волги и арабов на Кавказе. Наёмные дружины варягов-руси страховали славян балтийского ареала и их соседей от набегов своих же соплеменников-викингов [19 - Вик на германских языках – «залив», «порт»; викинг – участник похода по морям и рекам в чужие страны ради пиратской добычи, получения откупа-дани или торговли с иноземцами. Походы викингов из Скандинавии потрясали приморские побережья всей Европы в VIII–XI вв. Кое-где (например, во французской Нормандии, в Англии, на Сицилии) скандинавы захватывали власть и устраивали новые государства. В Византии, затем на Руси, где из скандинавов (в основном шведов и норвежцев) формировали гвардейские части, их звали варягами (что означало «воины, принесшие присягу», «наёмные телохранители»). Русами, собирательно русью называли викингов, оседавших в Восточной Европе, среди славян и их соседей (см. ниже).] с Балтики. Они же возглавили походы коалиционных войск северных «племён», прежде всего славянских, на Византию, проторили к X в. «путь [по Днепру и Чёрному морю] из варяг в греки и из грек» обратно на Балтику. Не ограничиваясь Причерноморьем и Константинополем, варяжские дружины преодолевали границы Хазарии, пиратствовали на Каспии; с купеческими караванами доходили до приуральской Волжской Булгарии и даже до Багдада. За пушнину и рабов там платили высокие цены в серебре.
   В итоге той бурной эпохи скандинавы, хазары и славяне, прочие народы Восточной Европы не столько воевали между собой, сколько всё активнее торговали и вообще союзничали. Причём не только друг с другом, но и с немцами, византийцами, арабами, купцами из других стран, которые в погоне за невиданными у себя на родине барышами пересекали целые континенты сухопутными, а также более быстрыми, экономичными и безопасными речными путями. Возросший с помощью варягов и хазар приток к славянам престижного импорта (массы арабских серебряных монет-дирхемов, разнообразных бус и прочих украшений, высококачественного вооружения) стимулировал у них развитие товарного хозяйства, его экспортные статьи (пушнина, зерно, мёд, воск); из мелких хуторов население стягивалось в пункты международного обмена – первые города; лидеры таких общин, собирая дань для чужеземцев (по серебряной монете и беличьей шкурке с каждого двора-дыма) и организуя транзитную торговлю, попутно богатели сами, укрепляли собственную власть уже как государственную, публичную; создавали постоянное войско-дружину.
   Итак, на арену всемирной истории славяне выходят во второй половине I тыс. н. э. со средним (по меркам раннего Средневековья), но весьма устойчивым и перспективным уровнем культуры. Вопреки многочисленным войнам и нашествиям, экологическим бедствиям и благодаря периодическим миграциям, славянство за первые века своего самостоятельного существования многократно разрослось и расселилось на обширных пространствах Европейского континента. Славянские «племена» заняли громадную территорию от Адриатического и Черного морей на юге до Балтийского моря на севере; от Эльбы (Лабы) на западе и до Урала на востоке. Цивилизационный тип славян – хорошо вооружённых и оснащённых земледельцев, скотоводов и промысловиков – обеспечил их открытость широким международным контактам. Восточная часть славянства в начале своей собственной истории активно взаимодействовала с разными народами и государствами Европы и Азии (в первую очередь христианской Византией, иудейской Хазарией, мусульманским Арабским Халифатом и другими). Образцы их духовной и политической культуры творчески соединялись славянством со своими собственными традициями. На этнокультурной основе прежде всего и в основном восточных славян, но при участии их иноязычных соседей (аборигенов и пришельцев с севера и юга) к началу II тыс. н. э. сформировалось одно из крупнейших государств средневековой Европы – Русь.

Культурный мир славянского язычества и его врачебные возможности

     «Одеты в косматые шкуры,
     Мы жертвы сжигали тебе —
     Тебе, о, безумный и хмурый
     Перун на высоком столбе!»

Э. Багрицкий. Славяне.
1915–1917 гг.

   Термин «язычество» происходит от библейского выражения языци, т. е. (ещё некрещёные) народы. Так называют тип культуры, предшествующий мировым религиям, которые исповедуют единобожие (монотеизм). Язычники же не знают столь всеобъемлющей – стоящей над природой фигуры Творца и Вседержителя; они поклоняются силам природы, одушевляя и обожествляя их (анимизм). Все общественное, человеческое и духовное для язычества восходит к природным стихиям, представляет собой их распространение на область человеческих дел и желаний. Отсюда вера во многих богов сразу (политеизм). А с другой стороны, «конкуренция» языческих богов, каждому из которых молятся, приносят жертвы, вплоть до человеческих, с оглядкой на других или с угрозой заменить его другими божками (магия). Все они отождествляются язычником с реальными явлениями природы (тотем, фетиш) или антропоморфными предметами-идолами. Высшие боги (земли, неба, грома и молний, т. п.) в представлениях язычника уживаются с низшей демонологией – духами леса, воды, дома, прочими; оборотнями, вампирами, русалками и многими т. п. фантастическими существами.
   Так, основной миф восточных славян, согласно реконструкции учёных филологов, посвящен поединку бога грозы (грома и молний) (Перуна) со змеем, владыкой подземного и подводного мира (Велесом). Обитающий на горах, в дубовых рощах владыка неба преследует скрывающегося внизу врага за похищение им скота (или людей, жены). В результате победы громовержца на землю проливается благодатный дождь. Таким представляется мифологический взгляд наших предков на первоисточник земного плодородия.
   Современные оценки славянского язычества, как правило, излишне поляризированы: оно либо объявляется царством невежества и жестокости, либо выдается за оригинальную матрицу всей последующей культуры России, якобы актуальную до сих пор. В действительности нам очень мало что известно о настоящем язычестве именно восточных славян: письменные источники застали уже его остатки, ушедшие в подполье под влиянием христианской церкви, мутировавшие в связи с её догматами и обрядами. Во всяком случае, рисуемая большинством учебников и популярных изданий картина целого пантеона языческих богов, особого слоя жрецов и множества сакральных центров-святилищ с храмами-жертвенниками и изваяниями богов у восточных славян представляется маловероятной, слабодоказуемой. Святилища с изваяниями идолов отмечены европейскими путешественниками у самых северных славян-вендов южнобалтийского побережья, где сказывались культурные влияния кельтов и германцев-скандинавов.
   Судя по данным археологии и намекам письменных источников, основным центром религиозной практики для славян-язычников выступало их кладбище, в пред– и даже раннехристианскую эпоху курганное. Самые древние из этих могильных холмов скрывают остатки кремации; здесь же (судя по находкам кухонной посуды, костей животных, кострищ, отпечатков растений) совершались заупокойные жертвоприношения – тризны в честь ушедших в иной мир предков. Под идейным влиянием христианства трупосожжения постепенно заменяются трупоположением в подкурганных ямах, гробовищах. Погребения богатых и знатных лиц отличались большими размерами кургана, обилием заупокойного инвентаря: оружия (у мужчин); бронзовых, серебряных, стеклянных украшений (и у мужчин, и особенно у женщин); сосудов с ритуальной пищей. Могилы северных воинов нередко парные – в последний путь их обычно сопровождала женщина, убиваемая на похоронах. Таким образом, курган – это и есть своеобразный храм язычников, сооружая и периодически посещая который они поклонялись своим богам.
   Кроме того, как всякие язычники, славяне «творили почесть» отдельным валунам (культовым камням), деревьям (дубам), водным потокам, целым урочищам (вроде рощ и полей).
   Кое-какие следы магических действий обнаруживаются археологами и на славянских поселениях. Это глиняные модели хлебцев, плодов бобовых и зерновых культур; миниатюрные сосуды, очевидно, жертвенные; керамическая посуда, по донцам клеймёная особыми знаками (круг, крест, свастика, звезда, др.), предназначенная, наверное, только для сакральных трапез; украшения-амулеты (лунницы, иначе оформленные подвески), как видно, в честь тех же природных божеств (Солнца – источника жизни и пищи? Луны – покровительницы женщин? «Матери-сырой земли», воспетой в позднейших русских былинах?).
   Славянское язычество явно представляло собой раннего, простого типа религию вооружённых земледельцев. Индоевропейское слово бог первоначально означало долю (урожая, военной добычи), выпавший в жизни удел (счастливый; ср. богатый; напротив, убогий – обездоленный, нищий), а вместе с тем их подателя. Византийский историк Прокопий из Кесарии ещё в VI в. писал о славянах: «Они считают, что один из богов – творец молний – является владыкой всего, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды… Почитают они и реки, и нимф, и всякие иные божества и приносят жертвы также всем им, и при помощи этих жертв производят гадания» («Война с готами»).
   Обрядовая практика язычников складывалась из нескольких циклов:
   • календарного (сезонного обновления природы);
   • семейного (рубежи человеческой жизни от рождения до смерти);
   • специализированных (в кризисных ситуациях типа эпидемии, засухи или войны; у отдельных профессий вроде кузнецов или особо интересующих нас знахарей).
   Далекими отголосками языческих представлений и «игрищ» воспринимаются сегодня наши народные праздники вроде встречи весны, сжигания чучела зимы на масленицу или же лесные «бесчинства» во время летнего солнцестояния в ночь на Ивана Купалу.
   Что касается жрецов-профессионалов (волхвов), то они вплоть до XI в. упоминаются среди славян редко (в летописном сюжете о гибели князя Олега Вещего) и выглядят явно маргинальными по отношению к славянским коллективам и русским князьям («Заведовали» черной магией и жили по отдельности в укромных местах? Относились прежде всего к финно-угорским народам лесной зоны – их шаманы?). Тем более проблематично наличие среди восточных славян лиц, специализировавшихся исключительно на знахарстве. Во всяком случае никаких прямых свидетельств, письменных источников о том, что эти самые летописные волхвы оказывали бы какую-либо медицинскую помощь, историки не обнаружили. Россказни на этот счет в популярной литературе – чистой воды домыслы, построенные на легковерной аналогии с этнографией шаманизма и т. п. знахарства совсем других времён и народов. Как мы могли убедиться на примере передовых народов Античности и Средневековья, профессиональные медики появляются среди них только на относительно высокой стадии развития культуры – вместе с государством, которое гарантирует безопасность и устойчивый доход лицам подобных профессий. Славяне же в первой половине I тыс. н. э., а восточные славяне и во второй половине того же тысячелетия оставались, в общем, на варварской, первобытнообщинной стадии общественного развития. Применительно к тематике настоящего пособия это означает только так называемую народную медицину. В поздних, XVII–XVIII вв. письменных источниках народные целители иногда именуются у русских волхвами, но принадлежал ли этот термин самой народной речи или же был заимствован из древней книжности, сказать трудно.
   Во главе языческого ритуалитета у восточных славян стояли, по всей видимости, сами руководители общин (главы семей, «старцы градские», военные вожди). Как видно, именно в честь таких общественных лидеров, тяжким трудом массы рядовых общинников, подчиненных единой воле, во второй половине IX – первой половине X вв. были насыпаны огромные, высотой от 5 до 10 м курганы-сопки русского северо-запада и прочие большие курганы Евразии.
   Языческая мифология и соответствующая ей ритуальная практика явно усложняются с появлением у восточных славян собственных государств. Их власть нуждалась в идеологическом обосновании, потребовала сакрализации фигуры князя, ставшего одновременно верховным жрецом своей страны. Самый большой и богатейший – явно княжеский курган конца X в. Чёрная могила в Чернигове содержал атрибуты языческого культа, отправлявшегося погребёнными там лицами (два воина и женщина), турьи рога-кубки в богатой оправе, жертвенные ножи, статуэтку идола (скорее всего, скандинавского бога Тора), массу оружия, доспехов и украшений. Как видно, здесь были торжественно погребены (по-скандинавски сожжены в ладье) представители местной, варяжской по происхождению династии. На территории черниговского детинца при земляных работах были найдены ещё две серебряные головы-навершия языческих идолов.
   Примерно в то же время (980 гг.) в Киеве князь Рюрикович Владимир I Святославич объединил в одном святилище («на холме вне княжеского терема») целый пантеон – деревянные изваяния богов разных народов своей державы. Там высились:
   • Хорс (загадочный персонаж, чьё имя восходит к иранским языкам);
   • Дажьбог и Стрибог (повелители небесных светил и ветра, податели земных благ у славян);
   • Симаргл (напоминающий по названию чудесную птицу Сэнмурв, вестницу иранских же божеств);
   • Мокошь (богиня-покровительница сельских работ, плодоносящей земли);
   • во главе с Перуном (громовержцем, покровителем воинов и их вождей; «голова серебряная [седина?], усы золотые»).
   Летописец-монах потом утверждал, что этим идолам приносились жертвы, в том числе человеческие («сыновей своих и дочерей», чья «кровь осквернила землю русскую и холм тот»). Похоже, что и немногочисленные погребения в вышеупомянутых новгородских курганах-сопках – жертвенные. Воевода Владимира Добрыня водрузил «кумир Перуна» и в Новгороде. Его культ сочетался там, на севере, с поклонением еще одному языческому богу (скота и прочего богатства) – Велесу.
   Как видно, язычество служило идеологией разрозненных общин восточных славян и их соседей. Его боги воплощали единство и борьбу людей с природными стихиями; освящали магические практики их умиротворения, поклонения душам предков, сплочения первобытного коллектива. В обобщенной форме языческий пантеон увенчал собой первые политические объединения на территории Восточной Европы. Однако для дальнейшего развития культуры ее народов языческой веры оказалось недостаточно. Она целиком погружена в повседневный быт отдельной личности или семьи с ее собственными тревогами и надеждами. Чтобы объединить в одном государстве разные «племена», стать вровень с соседними странами, приютить на своей земле выходцев оттуда, потребовались более сложные и отчетливые, гуманистические представления о человеке и его месте в мире и обществе. Такой идеологией для наших предков стало христианство – в его восточном, византийском варианте православия.
   «Осколки» язычества благополучно дожили до наших дней, отчасти конкурируя, отчасти сливаясь и с христианской обрядностью, и с научнотехническими знаниями. Имеются в виду известные сюжеты былинного эпоса (Соловей-Разбойник, Змей-Горыныч и т. д.); народная демонология – лешие, водяные, домовые, русалки, оборотни-упыри, т. п. «нечистая сила» – персонажи крестьянского фольклора; их сказочные и техногенные перевоплощения вроде бабы-яги, кощея, чуда-юда, вплоть до полтергейста-«барабашки» (он же домовой), снежного человека, НЛО (вместо летающих драконов), многих т. п. по-детски наивных быличек и баек новейшей придумки), масса пережитков и так называемых суеверий магического типа (к примеру, плевать через левое плечо и стучать по дереву, чтобы «не сглазить» удачу).
   Ко всему этому пёстрому скопищу откровенных суеверий прямо относится обширный репертуар рецептов и рекомендаций так называемой народной медицины.

Достижения и тупики народной медицины у славян

     «Пантелей-государь ходит по полю,
     И цветы и травы ему по пояс,
     И все травы пред ним расступаются,
     И цветы все ему поклоняются.
     И он знает их силы сокрытые,
     Все благие и все ядовитые.

     По листочку с благих собирает он,
     И мешок ими свой наполняет он,
     И на хворую братию бедную
     Из них зелие варит целебное.
     Государь Пантелей!
     Ты и нас пожалей,
     Свой чудесный елей
     В наши раны излей,

     В наши многие раны сердечные;
     Есть меж нами душевно увечные,
     Есть и разумом тяжко болящие,
     Есть глухие, немые, незрящие,
     Опоённые злыми отравами, —
     Помоги им своими травами!»

А. Н. Толстой. Пантелей-целитель.
1866 г.

   Истоки народной медицины восходят к тем доисторическим временам, когда далёкие наши предки, руководствуясь полуживотными инстинктами, пытались облегчить свои болезненные состояния, прибегая к помощи природных средств. Древние люди, что подтверждается этнографическими примерами, превосходили нас в способности видеть мельчайшие детали и связи природы, улавливать их тонкое влияния на жизнь человека. В архаичной картине мира человек – естественная частица природы, с которой он связан неразрывно. Отсюда понятно, почему в народной медицине целебными свойствами обладает всё, что окружает человека и с чем он взаимодействует: травы, цветы, коренья, плоды; жир, молоко и кровь животных; минералы, смолы, глины; короче говоря, сама биосферная оболочка Земли, все природные стихии.
   Столетие за столетием, в мириадах проб и ошибок отбирались крупицы реальных знаний, действенных средств и способов лечения. Лечебная помощь раньше всего стала оказываться при травмах, родах, уходе за новорожденными, функциональных хворях вроде простуды, отравлений и т. п. Позднее возникли некоторые специальные приемы лечения различных заболеваний с явно выраженными внешними признаками. Арсенал лекарственных средств, используемых в народной медицине, насчитывает около десяти тысяч видов растительного, животного происхождения, а также минералов.
   В народной медицине есть качественное своеобразие и свои достоинства, которых нет и не может быть в медицине научной, современной. Среди них – длившийся тысячелетия широчайший поиск целебных средств по всему полю реального мира, отсутствие каких-либо формальных ограничений по выбору средств и методов лечения, глубина истории, в которой совершался скрупулёзный отбор рационального медикофармацевтического опыта. Вместе с тем обыденное сознание, сколь угодно умудренное вековым опытом, скользит по поверхности явлений; оно обречено заполнять мифами представления об их сущности и действительных причинах. Так, причинами болезней шаманское сознание полагает злых духов, «порчу» путём «сглаза» и прочую чепуху (которая, впрочем, производит сильное впечатление на суеверных людей).
   По сравнению с народной, научная медицина ещё молода. Ей, по большому счёту, лет двести. Все её действия находятся под постоянным контролем общественности и управленческих структур, что в некоторых случаях заметно сужает свободу поиска и эксперимента. Отметаются практически все средства и способы лечения, которые кажутся странными учёным, противоречат современному научному рассудку. Синтезированные лекарственные средства, даже при тщательных клинических испытаниях, не проявляют сразу всех своих побочных эффектов, отрицательных и положительных. Таковые обнаруживаются иногда через десятилетия массового применения. Современная медицина всё более превращается в мощную, всесторонне оснащённую ремонтную базу человеческих тел. По лечению многих болезней существуют хорошо отработанные технологии, гарантирующие успех с высокой долей вероятности. Всё это приводит к тому, что классическое требование медицины – лечить не болезнь, а больного во всей его уникальной индивидуальности – на практике осуществляется всё реже. Народная медицина, напротив, держится на строгом, хотя бы по форме общения, индивидуальном подходе. Знахарь обращается к больному интегрально, как к личности. А медицина официальная волей-неволей обращает своё внимание на заболевший орган, какую-то часть организма.
   Зато научная медицина и только она позволила успешно бороться с тяжелыми хроническими заболеваниями, перед которыми любая народная медицина попросту бессильна. Именно научная медицина западного типа позволила ликвидировать целый ряд тяжелейших эпидемий, уверенно излечивать многие остающиеся недуги и реально облегчать страдания любого рода пациентов. Ничего этого не в состоянии была добиться народная медицина за все тысячелетия своего существования. Более того, только научно объясняя анатомию, физиологию и биохимию организма, возможно реалистично обсуждать проблемы сохранения здоровья, продления возраста жизни без тяжелых болезней. В фундаментальном исследовании по исторической антропологии «Homo sapiens. История болезни» А. П. Бужиловой (2005) суммированы данные о средней продолжительности жизни людей в разные эпохи. В каменном веке она была самой короткой: ниже 20 лет у австралопитеков; ниже 23 у неандертальцев; чуть выше 26 у первых кроманьонцев (сапиенсов); 31–32 года в эпохи верхнего палеолита (охотники на мамонтов), мезолита и неолита. С периодов раннего металла (бронзы, железа – первые земледельцы и скотоводы) и до позднего Средневековья таковая составляла около 35 лет для мужчин и около 30 лет для женщин. В Древней Руси редкостью был человек, доживший до 60–70-ти лет. Средневековый социум вообще – гораздо более молодёжное общество, чем нынешнее, которое стремительно стареет. К тому же масса людей в прошлом, далёком и сравнительно недавнем, умирала при родах, в младенчестве или в детстве; от инфекций, травм и голода. Выживали те сравнительно немногие наши предки, кто проявлял повышенный иммунитет к физическим болезням и психическим стрессам. Только с конца XVIII в., то есть в условиях индустриальной цивилизации, эти показатели для мужчин и женщин в среднем по Европе достигли соответственно 70 и 75 лет. Решающую роль в этом достижении сыграли возможности научной медицины и гигиены (в первую очередь вакцинация, асептика, анестезия). Женщины, по крайней мере, сумели превзойти «сильный пол» по продолжительности жизни только при правильной постановке родов и резком снижении младенческой смертности в Новое время.
   Наши предки, жившие в Средние века и в раннем Новом времени, находились в чём-то более, а в чём-то менее благоприятных условиях, чем мы – представители индустриального или постиндустриального общества. Экология в предыдущие века была лучше, темп жизни – более размеренным, естественным. Жизненный цикл в прошлом задавался природными ритмами – суточными и сезонными, а не работой офиса или заводского конвейера. Вместе с тем причин для стресса у обитателей Древней Руси находилось, если разобраться, гораздо больше, чем у нас. Постоянная военная угроза вражеского нашествия или гражданских усобиц; периодические стихийные бедствия, приводящие к голоду; наивная вера в демонов и бесов, божью кару – всё это создавало сильный патогенный фон, не говоря уже о почти полном отсутствии лекарств от большинства хронических болезней, жуткой антисанитарии, в которой пребывало абсолютное большинство населения в Средние века. Цинга в период голодовок; оспа, чума, холера, сибирская язва, тиф и т. п. эпидемии буквально выкашивали целые области, города и сёла и Западной, и Восточной Европы на протяжении многих столетий, пока научная медицина не научилась, а государство не осознало необходимость бороться с инфекционными заболеваниями. Не менее частыми и угрожающими были эпизоотии – падёж скота, основного источника белковой пищи для массы крестьянского населения. Зараза разносилась по всем сторонам света с купеческими караванами, толпами паломников, военными отрядами.
   Сейчас для многих обитателей «общества потребления» главной проблемой стало переедание, гиподинамия, избыточный вес, неврозы. Раньше всё было наоборот. В славянских, в том числе русском языке термины, обозначающие худого и больного, несчастного человека, синонимичны: «худо» / «худоба». Соответственно, «здоровый» – и тот, кто не болеет, и тот, кто отличается крупным телосложением, не хилый. Физическая полнота в прошлом свидетельствовала о полноценном питании и высоком социальном положении. Не случайно она совпадает с народными представлениями о женской красоте («красавица» та, у кого сияют краски на лице – румянец и т. п.).
   Только официальная медицина может изучать накопленный опыт народного врачевания (приёмы, средства), извлекая рациональное из прошлого, или критически оценивать вновь появляющиеся находки современных самородков-врачевателей. Особенно это относится к такой области фармацевтики, как фитотерапия, которая в большинстве случаев только суммирует, отбирает и усовершенствует лекарственные средства тысячелетней давности.
   Народная медицина предельно консервативна – рецепты в ней передаются от поколения к поколению без особых изменений. А научная медицина постоянно развивается. Пределов её роста не просматривается. Например, с помощью био– и нанотехнологий станет возможным транспортировать лекарство (скажем, антибиотики) точно в тот орган, который нуждается в излечении. Уже выращиваются целые органы из их же отдельных клеток, что в ближайшие годы приведет к настоящей революции в трансплантологии и позволит спасти множество людей от страшных болезней – «отремонтировать» сердце, почку, печень да и любой другой орган. Уже начинают выдаваться «генетические паспорта», с помощью которых люди смогут так изменить свой образ жизни, что ее длительность существенно вырастет. Без всех этих и многих других достижений научной биологии и медицины миллионы пациентов умирали бы досрочно в страшных мучениях. Никакие знахари им бы не помогли.
   Как всякий спонтанный, стихийный процесс, народную медицину невозможно ни запретить, ни искусственно стимулировать в развитии. Запрет на врачевание без диплома и требование лицензирования некоторых народных приемов врачевания остаются на бумаге. Вопреки закону в нашей стране множество знахарей открыто ведут приём пациентов, прикрываясь патентами предпринимателей по оказанию «услуг населению». Абсолютное большинство их клиентов – или тёмные, малограмотные, или отчаявшиеся люди; среди них преобладают женщины в возрасте менопаузы.
   Характерны наименования знахарей в разных славянских языках: ворожейка, ворожильник; лекарь, лекарка; докторка; ладильщица; знаток, знаточка; чаровник, шептун, шептуха, баильница (от баять – говорить); бабка, дед; травница, травник, зелейница, лечец и т. д. Эти названия объединяют такие лексемы, как тайное знание; произнесение заклинаний, общение с потусторонними силами; приведение в порядок, в норму; наконец, жизненный опыт, житейская мудрость. По тем же терминам видно, что в знахарском деле речевая психотерапия преобладала над медикаментозным лечением и физиотерапией. В этом коренное отличие народной медицины от рациональной, научной, и отличие это выражает слабость, бессилие противостоять большинству угроз организму.
   Яркий пример тому – народная фитотерапия (то ли наша, славянорусская, то ли любая другая). На первый взгляд, лечение отварами трав и прочими природными средствами выражает рациональный подход к их целебным свойствам. На самом деле, ещё больше прямого фармакологического эффекта для организма тут содержится сугубо мифологических мыслей и чувств. Ведь эти самые травы да коренья следует собирать тайком, в строго определённые дни и часы, при этом произносить заговоры. Среди народных фитопрепаратов помимо действительно эффективных при сравнительно простых недугах множество бесполезных, а то и просто вредных, ядовитых.
   В народной медицине условно можно выделить три компонента:
   • первый – обширный набор лечебных средств самой разной природы, проверенных тысячелетней практикой; многие их них после исследования современной медициной рекомендованы к применению; это дееспособное ядро народной медицины, фундамент, на котором она существует и будет существовать ещё достаточно долго;
   • второй компонент – средства и приёмы врачевания, в основе действенности которых лежит плацебо (лат. placebo – понравлюсь) – психотерапевтический эффект; имеются в виду лекарственные формы, по виду или вкусу имитирующие какое-либо лекарство, но на самом деле содержащие фармакологически нейтральные вещества; хотя на самом деле никакого воздействия на организм плацебо не производит, почти всегда у большинства пациентов оно приносит временное облечение болезненной симптоматики; эта часть знахарства функциональна и способствует популярности целителей, ибо пользы здесь больше, чем вреда; плацебо-эффект – спутник любого врачевания, даже самого современного, но он никак не может заменить материального-консервативного или же оперативного вмешательства в поражённый организм в нужных случаях;
   • наконец, третий компонент народной медицины – приметы, обычаи, традиции, прилагаемые к лечению, сопутствующие ему; они больше всего подвержены старению, утрате содержания и лишь немногие из них сохранили хоть какой-либо смысл и психотерапевтическое содержание; суеверия есть суеверия, сколько не тверди об их психологической пользе.
   Примером медицинских примет служит такая их группа, которая предлагает судить о будущем состоянии здоровья по тем или иным ощущениям в организме: звенит в ухе; зудит, чешется какая-то часть тела; дрожит конечность и т. п. Болезни могли предвещать и внешние сигналы: вой собак, крик птиц (ворон, петухов), встреча с некоторыми животными (кошка, заяц дорогу перебежали) треск в стене храма и т. д. Все эти суеверия зафиксированы этнографами XVIII–XIX вв. у русских крестьян и мещан, но типологические восходят ещё к византийским сочинениям (пересказы в книгах типа «Трепетника», «Волховника» и т. п., внесённых православной церковью в индекс запрещённых).
   Среди рациональных приёмов народной медицины можно упомянуть как наиболее распространённые и частые: массаж, мытьё и парение в бане; окуривание дымами разного рода; растирание тела теми или иными веществами; настойки, отвары или мази из растительных и иных субстанций; простейшие хирургические операции по лечению травм, вывихов и переломов.
   Рациональное и суеверное тесно переплетено в составе традиционной медицины любого народа. Восточные славяне, а затем русские тут не составляют исключения. Болезни народное сознание представляло в виде живых существ, которые проникают в тело и живут в нём – иногда незаметно, иногда явно повреждая его. Чаще всего им придавали женские черты, населяя ими отдалённые местности – горы, моря, болота, воздух. Лихорадки разного рода, тиф, оспа и т. п. недуги привязываются к человеку и мучают его, пока не перейдут на кого-то ещё. Управляют болезнями, насылают их на людей колдуны и ведьмы (наводят порчу). Передать заболевание можно в еде и в напитках, через различные предметы; вызвать «дурным глазом», словесно – специальным заговором. О наведении порчи на лошадей и свиней (пошибании) упоминает одна из недавно найденных при раскопках в Новгороде довольно древних берестяных грамот. Ещё один носитель заболеваний – так называемые «заложные покойники»: погибшие насильственной смертью и не допущенные на «тот свет», оставшиеся среди живых людей. Психические заболевания, например, истерические припадки у женщин, объяснялись тем, что в женщину «вселился чёрт», нечистый.
   По мере христианизации народной культуры на роль болезнетворных духов стали помещать тех или иных злодеев из христианской истории. Например, лихорадок русские крестьяне считали 12 дочерями иудейского царя Ирода или же Каина, которых Дьявол насылает на мучение людям. У каждой из этих сверхъестественных старух своя задача: одна отбивает аппетит, другая отгоняет сон, третья сосёт кровь, четвёртая тянет жилы и т. д. Их якобы так и зовут: Ломиха, Огниха, Трясовица, Желтяница, Горчиха, Бессониха и прочая, и прочая. В виде безобразной женщины либо уродливого мужика представляли и более серьёзные болезни – холеру, например.
   Наряду с такими фантастическими объяснениями в народе бытовали и вполне здравые, только поверхностные и частичные взгляды на причины заболеваний: простуда, сильное перенапряжение (надсад), «дурная кровь». Со временем на Русь проникло и христианское объяснение: болезнь насылает Бог за грехи человека. Впрочем, этот взгляд нисколько не убавил языческих суеверий на медицинский счет.
   Различить реальное и фантастическое в народной медицинской практике не всегда легко. Так, жидкие лекарства для приёма внутрь нередко были горькими, даже тошнотворными, чтобы «отвратить болезнь»; дым для окуривания – особенно едким, с отвратительным запахом – с той же целью. Рвотные средства то ли по-настоящему облегчали состояние организма, то ли символически извергали из него болезнь. То же можно сказать о потении в парной бане.
   Едва ли не самым распространённым способом сохранить здоровье и уже исцелиться от болезни выступало омовение водой. Тут народная языческая традиция совпала с христианско-православной. Почитаемые водные источники – ключи, ручьи, реки (особенно в местах их слияния), колодцы с древнейших и до сих пор притягивают к себе массу людей, особенно в дни календарных праздников.
   Деревья, кусты, рощи, также путевые кресты издавна и до наших дней привлекают к себе страждущих, которые увешивают их пёстрыми ленточками, прочими приношениями – вполне в шаманском духе.
   Магическая аура сопровождала не только «народную диагностику», но и «народную терапию». С целью предотвратить эпидемию село опахивали ночью – делали магический круг, впрягшись в плуг, раздетые или полуодетые женщины. Такой же круг рисовали углем или ножом вокруг опухоли, лишая. Болезнь стремились перенести обратно на те предметы, через которые она якобы прицепилась. Например, русские и белорусы заболевших младенцев протаскивали через дупло или отверстие, специально сделанное в стволе дерева (мальчиков – через дуб, девочек – через березу или осину). Украинцы для подобной операции пекли большой бублик, который после выбрасывали (считалось, что тот, кто его съест, сам заболеет). Куриную слепоту передают курам; ячмень на глазу – собаке (ячмень называли песьим); бели у женщин – белой березе и т. д. Болезнь стремились напугать, прогнать – ударами по стене около больного; ударами по самому телу больного; её угрожали съесть и т. п. Ещё болезнь пытались обмануть: например, мнимой продажей ребенка нищему или же имитируя повторное рождение младенца. Испуг использовали и применительно к самому больному – его внезапно обливали холодной водой (при лихорадке, эпилепсии; чтобы ускорить роды). Широко распространённая процедуры плевания при колдовском лечении отсылает нас к мифологии воды как всепоглощающей первичной стихии природы.
   Во время эпизоотии на краю деревни рыли ров, через который прогоняли стадо – в надежде, что болезнь скота перейдёт к земле. Вера в целебную силу родной земли отразилась в известном обычае зашивать и носить её щепотку в ладанках, брать с собой на чужбину.
   Самая распространённая в народной культуре целительная процедура – попытка символического изгнания, перемещения болезни из тела пациента. В этих случаях вещи, символизирующие больного или болезнь, выбрасывали в топкие места, сплавляли по реке, выносили за село, бросали на проезжую дорогу. Кто подберёт – к тому перейдёт недуг. В качестве таких вещей фигурировали срезанные ногти или колтун волос, одежда; свёрнутые из неё фигурки; даже деньги (на которые скорее польстится наивный прохожий). Детские болезни могли символически переправлять на домашних животных, собак или кошек, навешивая им на хвост тряпицы из одёжки пациента. С той же целью использовались даже неодушевленные предметы вроде замка («Запор, запор, сними с меня опор»); дворовых построек («овин, овин, сними с меня утин»). Болезнь пытались отпугнуть шумом, пляской, криками, бряцанием оружием. К больным подносили культовые предметы из церкви – кресты, иконы, хоругви; их окропляли святой водой; ставили под звонящие колокола. Отгонные формулы непременно входили в тексты знахарских заговоров (болезни приказывали «Кыш!», «Геть!», «Вон!», «Прочь!», «Долой!», отсылали её «в пустые места», в пещеры, в глубь земли, в болота, в тёмный лес и т. п. гиблые зоны).
   Стоит заметить, что практически те же самые приёмы лечебной магии известны у всех народов мира: и европейских, и азиатских, и прочих. Так, индусы пытаются перегнать лихорадку в лягушку. Многие немцы до сих пор верят, что болезнь можно передать дереву, если обойти его три раза. В Бельгии до недавних пор бытовал обычай унимать зубную боль, прикоснувшись к больному месту гвоздём и забив его после в дерево.
   Как во всей прочей колдовской практике, вся эта лечебная магия построена на примитивных языковых и вещественных аналогиях. Упомянем некоторые из них:
   • закваска – остатки кислого хлебного теста, как правило, высушенные, с помощью которых готовили тесто в дальнейшем; в магической практике играла роль средства, способного разрушить порчу, снять сглаз, обезвредить наговоры; из закваски скручивали валики, наговаривали на них заговор и ставили в остывающую печь, когда валики потрескаются, тогда пропадёт и вредоносная порча; часть закваски, из которой пекли на рождество обрядовый хлеб, оставляли в качестве лекарства;
   • навесной замок, который запирает ворота или двери, согласно простодушной аналогии должен также «замыкать болезнь»: применялся, в частности, в попытке остановить кровотечение (когда кровь шла из носа, к нему прикладывали замок), один из русских заговоров гласил, что три ворона несут три золотых замка, чтобы сомкнуть рану травмированному человеку, для облегчения тяжёлых родов практиковалось отмыкание всех запоров и дверей, вплоть до царских врат в церкви;
   • игла использовалась в попытках остановить кровотечение; для приготовления питья от самых разных хворей – от «дури», бешенства, колотья и ломоты; чирьев, волдырей; даже глазных болезней; чтобы избавиться от желтухи, с заговором лили воду через ушки трёх иголок, взятых от трёх невесток; лишай обводили трижды «мертвецкой» иголкой или же зачёркивали его крест накрест; кроме того, производным от иглы способом народного врачевания служили колючие растения – сжигая шиповник, чертополох и т. п., окуривали больных (в основе всей этой примитивной магии – острота этого швейного инструмента, которая должна, по идее, отпугивать злые силы); кроме того, иглы использовали для оберега домашнего скота (от сглаза и порчи иголки прикрепляли к хвостам или вбивали в рога коров и быков, вплетали в гривы коней; если масло долго не сбивалось, то бросали в маслобойку иглу, а потом втыкали иглу в сбитое из молока масло;
   • даже христианские иконы задействовались во вполне магических обрядах – о судьбе больного славяне гадали, обливая икону святого целителя Пантелеймона: если часть воды остаётся на иконе, больной умрёт; воду с иконы давали пить умирающему: если суждено умереть – вода ускорит агонию, если выздороветь – принесёт облегчение; желающий стать колдуном или ведьмой совершал с иконой кощунственные действия; в случае невыполнения обращённой к иконе молитвы русские в Средние века могли подвергнуть икону наказанию – перевернуть, побить, даже ослепить изображение на ней, сжечь;
   • вода из «святого» источника – очистительные, целебные свойства все славянские народы приписывали быстрым и чистым ручьям, подземным ключам, колодцам с родниковой водой (до сих пор толпы людей устремляются с бутылками или баклажками к таким родникам, особенно освящённым церковью; пьют эту воду, купаются в ней, веря в оздоровительный эффект этих процедур); верят в особую силу купания, обливания на Крещения, в ночь на этот праздник, а также в так называемый Чистый четверг перед Пасхой;
   • красная нить – широко распространённый среди разных славянских народов амулет против болезней; красный цвет в народной культуре наделялся по преимуществу положительными, защитными свойствами; служил символом красоты и здоровья, жизни, солнца и плодородия; красную нитку повязывали младенцу на правую руку, чтобы был здоров; от боли в суставах руки обвязывали красными нитями или ленточками; красной нитью связывали крест-накрест руки и ноги эпилептику во время припадка, и т. п.; в народной медицине также широко использовалась кровь (многих животных и птиц), которой пытались лечить любую боль, исправлять трудные роды, останавливать припадки падучей и т. п.;
   • даже экскременты использовались для врачевания болезней – ими мазали бородавки, чирьи, ушибы, раны, флюсы, прочие нарывы, даже гангрену и укусы змеи, видимо рассуждая от противного: самое отвратительное должно приносить полезный эффект.
   Упоминавшийся выше и игравший большую роль в народных суевериях дурной глаз мог иметь какое-то отношение к настоящему гипнозу. С его же помощью пытались избавиться от заболевания – так называемые заговоры. Недаром само славянское слово «врач» происходит от глагола «врать», т. е. говорить, уговаривать. Сюда же примыкали молитвы и прочие церковные действия перед чудотворными иконами и мощами; использование освящённой воды и других религиозные аксессуаров (вплоть до паломничества к святым местам, одной из распространённых целей которого служило исцеление разных недугов).
   Надо иметь в виду, что средневековый человек что на Западе, что на Востоке Европы, как правило, был гораздо более нервным, экзальтированным, чем представитель индустриального социума, человек Нового времени. «Чудеса» шаманов или священников нашими предками воспринимались как нечто реальное. Отсюда многочисленные эпизоды исторических источников, в которых повествуется о чудесные исцелениях – бесноватых, паралитиков и прочих пациентов, которые испытали экстатический шок (прикоснулись к святыне, приобрели заветный амулет и т. п.). В большинстве этих случаев за быстрым восстановлением работы внутренних органов или нормализацией нервной системы стоит «просто» психосоматика, всем известный теперь, но почти всегда мощный эффект плацебо. Поэтому за многими нелепыми на современный взгляд процедурами народной или церковной медицины стоял этот самый психологический заряд внушения и самовнушения.
   Разумеется, кроме всего этого лечебного волшебства, имевшего сугубо психотерапевтическое значение для невежественных, тёмных и напуганных пациентов, в арсенале народной медицины имелись и вполне рациональные, только в большинстве своем паллиативные средства. Это:
   • во-первых, растительные снадобья самого разного рода;
   • а, во-вторых, мануальная терапия (массаж; вправления вывихов, при опущении матки; наложение лубков при переломах и т. д.);
   • общие формы санитарии и гигиены (парная баня, купания, закаливание организма холодом и т. д.).
   Универсальным врачебным средством, как уже говорилось, считалась баня, а также до новейших времён – дозированное кровопускание. Последняя операция, ясное дело, просто варварская. Но даже баня, как известно, показана далеко не всякому: повышая чаще всего, иммунитет в общем здоровых людей, парная противопоказана при всех хронических заболеваниях, которые она неизбежно обостряет.
   Народная медицина, несомненно, уступает современной по объёму и качеству оказываемой помощи, а также в подавляющем большинстве случаев и по эффективности. Она бессильна против большинства тяжёлых, хронических недугов. Хотя бы потому, что в далёком прошлом люди просто не доживали до таковых. Дореволюционный исследователь традиционной крестьянской культуры Г. И. Попов, обобщив большой этнографический материал, сделал вывод о том, что прогностические возможности народного лечения «лишь в небольшом ряде случаев основываются на физических и физиологических признаках и почти всей тяжестью лежат на чисто суеверных основах». Но традиционная медицина произрастает на «свободных территориях», полностью ещё не освоенных современной медициной, имеет собственные культурные основания, круг приверженцев и пациентов, и потому способна приносить некоторую пользу при разумном взаимодействии с современной научной медициной.
   Народная медицина принципиально сходна, если не сказать, одинакова у самых разных народов Земли. В особенности у обитателей одного и того же климатического пояса, где флора, фауна, ландшафт и геология одни и те же. Какие-то нюансы рецептуры, особенности врачебных приёмов у народов не то что Восточной, но и всей Европы, и даже Евразии не меняют их типологического сходства. Так что искать какие-то существенные особенности традиционной медицины славян, а тем более русских – занятие бесполезное. Ведь великорусская нация, во-первых, при своем образовании впитала в себя культурно-генетический материал и культурные традиции многих соседних народов; а, во-вторых, уже сложившись как нация, русские люди колонизировали обширные пространства Севера и Востока, часто воевали, торговали на Юге и на Западе, где опять-таки активно взаимодействовали с самыми разными этносами, перенимая какую-то часть их рационального опыта в области хозяйства и быта. Этот вывод следует учитывать при знакомстве с бытовыми традициями той или иной национальной культуры, в нашем случае – восточнославянских народов, в том числе русского.

Христианизация и культура Древней Руси

     «…Киев поникнет, расплещется Волга,
     глянет Царьград обречённо и слепо,
     как от кровавых очей Святополка
     скачут лошадки Бориса и Глеба.

     … Бог-Вседержитель с лазоревой тверди
     Ласково стелет под ноженьки путь им.
     Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
     Чад убиенных волшбою разбудим.

     …Ныне и присно по кручам Синая,
     по полю русскому в русское небо,
     ни колоска под собой не сминая,
     скачут лошадки Бориса и Глеба…»

Б. Чичибабин. Ночью черниговской с гор араратских…
1977 г.

   Относительно происхождения имени русь у историков нет единого мнения. Одна гипотеза ищет для этого этнонима местные корни в Поднепровье (река Рось и т. п.). Более авторитетна сегодня версия, относящая такое названия к скандинавским языкам, где оно первоначально обозначало гребцов (ruotsi), т. е. команду корабля викингов (ходивших из Балтики по рекам вглубь Восточной Европы именно на веслах). Согласно нашим летописям и свидетельствам иностранных источников, русью первоначально называли представителей того социального слоя, представители которого в IX–XI вв. возглавили международную торговлю и строительство государственности на просторах Восточной Европы. Скандинавские (по большей части шведские) викинги (варяги) здесь меньше грабили (вдалеке от моря затруднительно скрыться с добычей), а больше торговали, оседали для постоянного жительства в своих факториях, где занимались кузнечным, судостроительным, ювелирным, прочим высококвалифицированным ремеслом, обслуживанием торговых караванов, воинским наёмничеством. Вооружённый мечом, секирой и копьём с ланцетовидным наконечником, украшенный шейной гривной с подвешенными к ней «молоточками Тора», браслетами и перстнями из бронзы и серебра, снаряжённый маленькими весами для драгоценных металлов, шкатулкой и кошельком для их хранения, инструментом для ремонта ладьи и конской сбруи – таков внешний облик руса (судя хотя бы по инвентарю их погребений). Предводители этих скандинавов со своими воинами то служили местным общинам и князьям, то захватывали у них власть над той или иной округой, то относительно независимо сосуществовали с ними.
   Например, в исландской «Саге о йомсвикингах» (около 1200 г.) описываются события X в. на южном побережье Балтийского моря, в земле тамошних славян-вендов. «В то время конунгом [князем] Вендланда был Бурислейф [Борислав]. Он слышал о [знаменитом на всю Европу викинге] Палнатоки и был обеспокоен его набегами, а Палнатоки неизменно побеждал, и считалось, что он никому не уступит. Конунг решил послать людей, чтобы те нашли Палнатоки и пригласили его к нему, и сказали, что конунг будет ему другом. Конунг добавил к приглашению, что предлагает ему землю под названием Йом в его стране, и обеспечит его поселение там, а за это Палнатоки будет защищать свою округу и всё королевство. Палнатоки принял предложение и поселился там со своими людьми. Вскоре там был построен большой хорошо укреплённый град. Часть города находилась на мысу и окружена была морем. Там была гавань, где могло разместиться триста шестьдесят длинных ладей, да так, что все они находились бы под прикрытием городских укреплений. Все там было устроено так хитро, что вход в гавань перекрывала большая каменная арка. На входе в бухту были установлены железные ворота, которые запирались изнутри. На вершине арки стояла башня, в которой были установлены катапульты. Город звался Йомсборг». [20 - Викинги. Между Скандинавией и Русью / Авторы составители А. А. Фетисов, С. П. Щавелёв. М., 2009. С. 103–104 (Terra Historica).] Похожим образом дружины варягов заключали договоры о сотрудничестве (ряды) с восточнославянскими, затем русскими князьями.
   Вплоть до рубежа X–XI вв. источники отмечают на территории Восточной Европы несколько альтернативных центров ранней государственности, среди которых Киев во главе с князьями Рюриковичами оставался до поры до времени не самым сильным. Свои конунги сидели в Чернигове, Турове, Изборске и, очевидно, в некоторых других центрах восточного славянства. Ради военных походов на Византию они время от времени объединяли войска и прочие ресурсы, неоднократно осаждая Царьград (Константипополь), чтобы добиться от греческих императоров выкупа и торговых привилегий на время перемирия. Их дружины пиратствовали не только в Причерноморье, но и на мусульманском Каспии.
   В состав этой первоначальной дружинно-торгово-административной «руси» кроме скандинавов входили представители других народов, прежде всего восточных славян, а также финно-угров, кочевников-тюрков. Ещё чаще заключались межплеменные браки. Разноэтничность правящего тогда слоя видна хотя бы по парадному костюму знатного руса-дружинника – его одежда, украшения, амуниция, оружие, сочетали черты, модные у народов как северных морей, так и южных степей. Надписи-графитти на монетах и других вещах, связанных с русами, сделаны древнегерманскими рунами, немецким, греческим, арабским, славянским видами письма. Так что древнерусская культура изначально складывалась как международная. Она объединяла в себе черты, традиции и самих славян, и их союзников, и противников из разных частей света.
   Захватив и обеспечив магистральный путь с Севера на Юг – «из варяг в греки», новгородско-киевские Рюриковичи – князья Олег Вещий, Игорь Старый, его вдова княгиня Ольга, её сын Святослав и её внук Владимир – поэтапно покорили своей власти окружающие Среднее Поднепровье группировки славян и их ближайших соседей. Их городища горят в результате штурмов, их знать находит свой последний приют в больших курганах типа Чёрной могилы. Военные акции Киева против соседей сочетались с торговлей, переговорами и запугиванием. Русы, из купцов, вольных пиратов и воинов-наемников превратившиеся в княжеских дружинников, теперь становились чиновниками и полководцами новорожденного государства. Зимой они совершали полюдье – объезд по периметру земель их подданных для сбора заранее заготовленной теми в деньгах и натуральных продуктах дани. Летом эти ресурсы тратились на организацию новых военных походов, постройку крепостей для дружинных отрядов, их содержание. Те викинги, которые не желали идти на службу русским князьям, переправлялись на заработки за границы их владений. Распространение по Восточной Европе опорных пунктов новой власти археологически отмечено особыми – камерными погребениями (в деревянных гробовищах под курганами, с европейским оружием, богатыми украшениями и прочим престижным инвентарем). До конца X в. такие кладбища теснятся вокруг самого Киева, а после XI в. они простираются далеко по всем сторонам света, отмечая границы древнерусского государства – империи Рюриковичей.
   Первоначально это государство носило дружинный характер – коллектив вооруженных сподвижников правящего в Киеве князя выступал коллективным собственником и управителем Русской земли. Вместе с торгово-дружинной «русью» на территорию Восточной Европы начало проникать христианство. Именно в курганах княжеских дружинников и членов их семей за IX–XI вв. появляются яркие символы новой религии (тельные кресты разных типов, литые образки Богоматери и других святых, пасхальные яички-писанки, восковые свечи и т. д.). Большая часть этих ранних христианских символов происходит из женских погребений, что указывает на большую религиозность женщин в древнерусском обществе. Княгиня Ольга первой (в 957 г.) среди Рюриковичей приняла крещение (в Константинополе). Вместе с тем христианскими символами все чаще отмечалась и дружинная атрибутика, включая оружие (инкрустации крестов на боевых топорах, наконечниках копий и т. д.; находки мечей в княжеских погребениях при храмах). Таким образом, первые христиане на Руси воспринимали себя в качестве «дружины Господней», воителей за новую веру. Ранние христианские общины находились в крупных городах, а их сельская округа оставалась до XII в., а то и позже вполне языческой (отсюда летописное определение язычников – поганые; от лат. paganus – сельский, нехристианский).
   Князь Владимир Святославич, испробовав Перуна и прочих языческих богов в роли покровителей своей империи, предпочёл в конце концов, в 988 г. приобщить её к числу христианских стран. Политический союз с Византийской империей – оплотом православия – оказался для тогдашней Руси наиболее выгодным дипломатическим шагом. Иудаизм агонизирующей Хазарии, как и мусульманство из Волжской Булгарии, и римско-католическое христианство Польши, прочих западноевропейских стран, и местное язычество проиграли спор за умы и души создателей Русской державы. Догматы христианства (в его православной редакции) лучше всего подошли для идейного сплочения и культурного развития столь обширной и разноплеменной страны, как новорожденная Русь. Сакральные символы язычества (земля, вода, огонь, хлеб и т. д.) перевоплотились в литургическую атрибутику православной церкви (погребение-ингумация, освящение-окропление, свечи и лампады, причащение Телом Христовым и др.). Эта же церковь веками с переменным успехом искореняла наиболее одиозные из языческих практик (человеческие жертвоприношения, многоженство, сексуальные отклонения, идолов-кумиров, гадания, прочую «бесовщину», включая знахарей-волхвов). Христианизация русского народа произошла не сразу и так и не дошла до конца – пережитки язычества надолго, если не навсегда объединились в его мировоззрении и бытовом поведении с христианскими взглядами (так называемое двоеверие). Типичным признаком этого последнего в области народной медицины выступало сочетание христианских ритуалов со вполне языческими представлениями о болезнях и лечении. Так, в качестве оберега от нечистой силы, любых языческих демонов в Средние века всё чаще использовалось крестное знамение, а уже не языческие обережные жесты.
   Кульминацией летописного рассказа о выборе веры князем Владимиром выступает речь в пользу православия греческого миссионера, которого летописец Нестор уважительно называет Философом (как и первоучителя славян македонца Кирилла). Грек пересказал киевскому князю и его придворным библейскую историю сотворения мира, жизни еврейского народа вплоть до рождения Иисуса Христа и его проповеди новой веры. Князя особенно впечатлила продемонстрированная проповедником картина Страшного суда, на которой праведники отправляются в рай, а грешники горят в адском пламени (в языческом мировоззрении «тот свет» выглядел единым пристанищем душ всех умерших, с некоторыми привилегиями для погибших с оружием в руках воинов). Земным раем показалось старшим дружинникам-боярам, посланным Владимиром в Царьград, торжественное богослужение в Софийском соборе. Ко всему прочему, византийские императоры позаботились, чтобы принятые в православии богослужебные книги были бы к тому времени переведены с греческого на славянский язык (с помощью специального алфавита [21 - Азбука, придуманная в 863 г. уроженцем Фессалоник (Македония) Константином (в монашестве Кириллом, откуда ее название – кириллица) по приказу византийского императора для славян Великой Моравии на Дунае, чтобы перевести на их язык Священное писание – Библию и тем привлечь на сторону своей империи, увести от влияния католического Рима. Однако утвердилось это письмо в соседней Болгарии, откуда его и заимствовали сербы, македонцы и восточные славяне.]).
   Вместе с православным христианством и его служителями на Русь пришли передовые достижения европейской цивилизации того времени – письменность, школы грамоты, книжные собрания при монастырях, княжеских и боярских дворах; переводная и собственная литература, пастырская риторика священников (прежде всего богослужебные и богословские тексты, а кроме того – летописи, жития святых, «хожения» путешественников, нравственные поучения); деревянная и каменная (кирпичная) архитектура (храмы и княжеские терема, стены и башни кремлей в Киеве, Новгороде, Пскове, Полоцке, Галиче, Смоленске, Чернигове, Переяславле, Владимире, Суздале, Ростове, Ярославле и прочих центрах русских княжеств); связанные с церковной практикой живопись (иконная, фресковая), нотная музыка, стеклоделие, ювелирные работы по драгоценным металлам и камням, т. п. высокотехнологичные специальности. Первые представители всех этих ремёсел и художеств приглашались как правило из Византии, Болгарии, у них учились местные мастера. На Руси заёмные традиции культуры творчески перерабатывались и переплетались с опытом языческого прошлого самих восточных славян.
   Зодчество Древней Руси сочетало монументальный характер с особой пластичностью и разнообразием форм, их соразмерностью человеку, его духовным потребностям. На место первых – деревянных церквей возводятся каменные храмы величественного облика: самая первая на Руси Десятинная церковь (базилика) X в.; многокупольные, крестовопирамидальные в XI в. (св. Софии в Новгороде, Киеве, Полоцке; св. Спаса в Чернигове); однокупольные квадратные в XII в. (собор св. Георгия в Юрьеве-Польском; «Золотые ворота», Успенский и Дмитриевский соборы во Владимире, многие др., вплоть до главного чуда древнерусской архитектуры – храма Покрова-на-Нерли). Архитектурные памятники эпохи Средневековья удивительно гармонично вписывались в живописные ландшафты Средне-Русской равнины.
   Зримой энциклопедией и для учёных, и для неграмотных людей в ту эпоху являлась икона (от греч. «эйкен» – образ, подобие). Церковь рассматривает иконы вовсе не как «фотографию» божественных явлений, а в качестве символа, мистически связанного с Богом и дающего верующему возможность проникнуть в сверхъестественный мир Его всемогущего замысла. Для церкви это не просто картина, а воплощенная в линиях и красках молитва. В строгий канон иконного письма русские художники привнесли национальный колорит, получивший мировое признание. Отечественный иконостас отличался сюжетным разнообразием, хотя наиболее популярными у нас оказались изображения:
   • Христа (Спас – в силах и Нерукотворный);
   • Богоматери (Оранты – стоящей с поднятыми руками как символ нерушимой стены; Одигитрии – путеводительницы, поясное изображение с младенцем на левой руке; Элеусы, т. е. умиления: поясное изображение с младенцем Христом на правой руке, прильнувшим к матери);
   • Николая угодника – помощника в трудных делах, заступника от различных бед; покровителя путешественников, мореплавателей;
   • Святого Георгия – победоносца, победителя страшного дракона;
   • первых по времени канонизации русских святых – князей-мучеников Бориса и Глеба.
   Церковь, в особенности её монастыри, неустанно осуществляли практическое милосердие и общественное призрение всех убогих и неимущих «братьев во Христе», просветительскую и миссионерскую деятельность по окраинам страны, населённым аборигенами-язычниками.
   Политическая культура Руси в свою очередь основывалась на христианской идеологии. Созидание древнерусского государства окончательно завершается при Ярославе Мудром (середина 980-х – 1054 гг.) и его сыновьях. Род Рюриковичей монополизирует власть в этом государстве. Их власть наряду с православной религией и славянским языком объединила довольно разные по своим культурным особенностям и политическим интересам земли. С XII в. территория Руси состоит из отдельных княжеств-уделов, которые распределяются и перераспределяются между отдельными представителями правящей коллективно династии в соответствии с их старшинством и военной силой. Спорные вопросы решаются на периодических съездах князей. Время от времени между князьями, с участием союзных им варягов, поляков и кочевников (половцев), вспыхивали войны за более престижные княжеские «столы». Тогда горели русские города и села, их жителей грабили, убивали и порабощали войска враждебного их князю «собрата». Летописец-монах оценивал усобицы в качестве «кары Божьей за грехи православных». Междоусобицы осложняли, но не прерывали функционирования этой достаточно гибкой системы управления столь обширной страной. Против внешних врагов выступали более или менее широкие коалиции русских князей (как в знаменитом, но отнюдь не самом типичном «полку», т. е. походе 1118 г. Игоря Святославича в степь против половцев).
   Областные различия в хозяйстве и образе жизни уступают место единой общерусской культуре. Вместо подчинённых интересам транзитной торговли немногих факторий и массы разрозненных родоплеменных посёлков растут настоящие города – административные и общекультурные центры сельскохозяйственных и промысловых округ. Кроме упомянутых выше столичных, появляются сотни других, более или менее крупных городов (в том числе с начала XI в. летописный «Куреск на Тускоре»). Продукция сельского хозяйства, лесных и водных промыслов во всё больших объёмах шла и на внутренний, и на внешний рынки. Расцветают многие отрасли ремесла – кузнечного, ювелирного, гончарного, косторезного, столярного, кожевенного и др. Из-под умелых рук русских мастеров вышли и дошли до нас (в составе кладов, из раскопок археологов) настоящие шедевры прикладного искусства (их можно видеть в музеях, прежде всего краеведческих во всех областных центрах нашей страны, первых залах Исторического музея в Москве на Красной площади).
   Жестокий удар по русскому народу и его культуре, материальной и духовной, нанесло татаро-монгольское нашествие и последовавшее почти на три века иго. Возродившаяся из руин и объединявшаяся вокруг Москвы Русь оказалась во многом другой страной. Менее грамотной, менее свободной, более деспотичной и рабской. В области сложного ремесла, архитектуры, медицины ей пришлось начинать своё развитие заново – большинство мастеров или погибли, или оказались рабами в Орде. Территория Руси резко сократилась и расширялась медленно, путем многолетних войн с соседями по всем сторонам света. Княжеская, потом царская власть стала куда деспотичнее (уроки Орды); выросла зависимость трудового населения от государства (юридическое закрепощение крестьян, экономическое закабаление горожан в нуждах обороны и централизации царства).
   Исторические невзгоды не смогли остановить развития русской культуры. В эпоху зрелого Средневековья и раннего Нового времени (XIV–XVII вв.) слагаются былины об Илье Муромце и прочих богатырях; продолжается летописание и литературное творчество иных жанров («Сказание о Мамаевом побоище», «Задонщина», другие произведения); Феофаном Греком (около 1340 – после 1405), Андреем Рублевым (1370-е – около 1430), Дионисием (1440 – после 1502), их сотрудниками и преемниками в церковной живописи пишутся поражающие воображение до сих пор фрески и иконы; возводятся новые и новые шедевры архитектуры, крепостной и церковной. Русские люди – земледельцы, ремесленники, купцы, ратники и их полководцы-воеводы, священнослужители – не только отбивают атаки многих агрессоров, но и раздвигают пределы своей державы – покоряют Поволжье, Урал, Сибирь, приносят их первобытным народам свет просвещения и развитые формы хозяйства.
   Рядом с соотечественниками, дома и на войне, всегда находились медики. Народные целители и заезжие «химики», фармацевты; придворные лекари царей, бояр и гостеприимные монахи-травники – все они, как могли, врачевали всевозможные недуги.
   Таким образом, у русской культуры – тысячелетние корни. В её формирование внесли свой вклад русский и другие народы Восточной Европы, которые при этом постоянно обменивались духовными и материальными ценностями со многими своими соседями, ближними и дальними. Русь-Россия, зародившись в «колыбели» Новгородского Севера и Киевского Поднепровья, испытав определенное влияние Азии, заполнив собой большую часть континента Евразии, изначально принадлежит к земледельческой, урбанистической цивилизации Европы, её православнохристианской части.

Православная психотерапия

   «Все эти люди жили такою жизнью и в то же время все более или менее несли тяготы друг друга и восполняли не богатую разнообразием жизнь.
   … Я этот народ коротко знаю и так его понимаю, что ему днесь паче всего нужно христианство.
   … В народе сем я вижу нечто весьма торгашеское…»
Н. С. Лесков. Соборяне. 1869 г.

   Синкретическое – языческо-христианское мировоззрение населения средневековой Руси обусловило широкое участие в процессе знахарского врачевания православных понятий и церковных предметов. На первом месте среди них находились чудотворные иконы и мощи святых. За неимением настоящих лекарств к ним устремлялись толпы страждущих верующих. Именно они в целом ряде случаев принуждали официальную церковь признать ту или иную личность или местность святой. Так случилось с местом последнего упокоения Серафима Саровского, Ксении Петербургской, Иоанна Кронштадтского и других т. п. фигур. Их массовое почитание народом вынудило церковные власти канонизировать со временем этих целителей. То же касалось самых знаменитых в русском народе икон – Божией Матери Казанской, Владимирской, Иверской, Курской (Коренной), Смоленской; сотен местночтимых в качестве чудотворноцелительных.
   Широко практиковались обеты – обещания в случае исцеления от хронической болезни совершить паломничество к тем или иным святыням, дойти пешком до Киево-Печерской, Троице-Сергиевской, Почаевской лавры; на Соловки; в Зосимову или же Оптину пустынь или даже до Иерусалима (чтобы припасть ко гробу господню), на Афон.
   По медицинской части лидером среди христианских святынь выступал Пантелеймон-целитель. Посвящённые ему иконы и часовни собирали особенно много больных.
   С той же целью на Русском Севере воздвигали кресты (обычно на перекрестьях дорог); в дальнейшем на такой крест наматывали отрез материи, вешали полотенца – опять-таки ради исцеления, особенно детей. В результате столь почитаемый крест напоминал запеленутую фигуру распятия. Для прямых потомков язычников, которые веками приносили дары в пещерные или древесные святилища, такая практика была понятной и привычной. А что изображено на святом месте – звериные фигуры или крест – наших крестьян не смущало.
   Как уже упоминалось нами, приходские священники и монахи обычно выступали и в роли целителей. Особенно часто к ним обращались по случаю психических заболеваний, скажем, женской истерии в острой форме, получившей название кликушества. Считалось, что в бесноватого человека вселяются злые духи, и представителям церкви сподручнее их изгнать. Изгнание обычно совершалось путём отчитывания больного молитвами. Остальные приёмы лечения у церковнослужителей по сути совпадают со знахарскими. Например, Иоанн Кронштадтский лечил туберкулёз, трижды, крестообразно дуя чахоточному в рот, а больного оспой исцелял, проводя рукой по обезображенному болезнью лицу…
   Стоит упомянуть, что православная церковь и в прошлом, и в наши дни сугубо отрицательно относится ко всевозможным колдунам, «экстрасенсам» и прочим чародеям. Ведь общение с оккультными силами осуждалось и в Ветхом, и в Новом заветах Библии. Епископ Кирилл в своем «Слове о злых дусех (духах)» даёт суровую отповедь тем своим прихожанам, которые не смиряются с ниспосланными им испытаниями, и обращаются к помощи знахарей-колдунов. Библейский Иов, напоминает этот автор, перенёс и гибель детей, и полное разорение, и чудовищную болезнь, но не отрёкся от своего Бога. «А мы ныне хоть мало поболим, или жена, или дети, то, оставивши Бога, – врача душам и телам, ищем проклятых баб чародеиц, наузов (талисманов) и слов прелестных (магических заклинаний) слушаем, (которые знахари) глаголют нам, навязывают наузы, всякую дьяволу прелесть. О, горе нам, – прельщённым бесами и скверными бабами». В отличие от долготерпеливого Иова из Ветхого завета, мы начинаем роптать на Бога даже тогда, когда у нас погибает «едина животина» из нашего стада. И чародеи, и их пациенты обречены гореть в аду, предупреждает епископ. Благочестивый христианин должен поступать иначе, поучает свою паству Кирилл: «Коли нам Бог какую-либо болезнь даёт, либо жене, либо детям, или рабам, то призовите попов, пусть творят молитвы врачебные, Бога призывающие». Если же молитвы не помогут, оговаривает добрый пастырь, пусть погибнет тело верующего, «но душу избавит от вечных мук».
   На наш современный взгляд, это сомнительная позиция, и вряд ли современная церковь поддержит своего средневекового предшественника в подобном медицинском фатализме. Во всяком случае, народной психологии этот последний остался в основном чужд. И в язычестве, и в так называемом народном православии преобладала по возможности активная борьба с болезнями – и настоящими лекарствами, и магическими заклинаниями. Как говорилось нами выше, языческое сознание объясняет болезни отнюдь не как Божью кару, а как атаку на организм злых духов, бесов и т. п. нечистой силы. А с ней можно и должно побороться.
   Впрочем, на практике церковной жизни её представители далеко не всегда соблюдали полную пассивность в отношении болезней и больных.
   Скажем, явно психически ненормальные люди – юродивые во Христе – могли выступать от лица церкви, даже находиться в её среде. Своим неуравновешенным моментами поведением они напоминали былых шаманов, периодически бившихся в трансе. Яркий образец чему описывает новелла Киево-Печерского патерика, посвящённая преподобному Исакию Пещернику. В миру это был преуспевающий купец, в один прекрасный день круто изменивший свою судьбу, уйдя в Печерский монастырь. Приняв там постриг, начал служить богу небывало строгими способами: одевался во власяницу либо сырую козью шкуру; затворился в тесной пещерке, где не мог ни лечь, ни встать; ел по профоре, и то через день; дни и ночи проводил в молитвах. Столь суровый образ жизни довольно скоро вызвал у него форменные галлюцинации – видения то ангелов, то бесов. Кончилось это чем-то вроде инсульта фанатично настроенного инока – собратья нашли его в полумертвом состоянии. Года два он пролежал почти недвижим, «расслаблен душой и телом» в келье собрата Антония. На третий год больной встал и научился самостоятельно есть. После чего и стал настоящим юродивым. За его выходки над ним смеялись и даже били, но в конце концов признали «одержимым во Христе». Страшные видения продолжали посещать его до смерти. Перед нами тяжелое психическое расстройство вроде шизофрении или чего-то т. п. Средневековое сознание, однако, воспринимало столь экзальтированное состояние как избранничество. Попыток вылечить беснующегося собрата печерские монахи не предпринимали.
   Христианизированное сознание объясняло болезни, во-первых, как признак изначального несовершенства человеческой природы, тварного бытия человеческого тела; а, во-вторых, как наказание за грехи перед Богом. Телесное и душевное здоровье надо было заслужить, идя по путям праведности, следуя по мере возможности евангельским заветам.
   В Древней Руси имел хождение апокриф [22 - Апокриф (от греческого «скрытый», «тайный») – произведения иудейской и раннехристианской литературы, не включенные в библейский канон. До наших дней дошли десятки таких произведений, относящихся как к Ветхому, так и к Новому заветам (непризнанные евангелия, послания, деяния и откровения). В их составе, как и в канонической Библии, встречаются сюжеты медико-биологического и фармацевтического содержания. У католиков, протестантов и православных разное понимание набора канонических и апокрифических сочинений.] под названием «Како сотворил Бог Адама», где живописно домысливалась библейская история о появлении первого человека. В этом полуподпольном сочинении утверждалось, что сначала Бог изготовил человека безо всяких изъянов. Пока тело Адама ещё не был одушевлёно, Сатана улучил момент и испачкал его нечистотами – «калом, тиною и возгрями (соплями)». Заметив это, Бог очистил тело от скверны, из неё сделал собаку и оставил её на цепи караулить Адама, а сам отправился в «горний Иерусалим» за жизненным «дыханием» для своего детища. Дьявол в этот момент догадался взять палку, чтобы злобный пёс его не достал, и истыкать глиняное тело – эти-то 70 дырок и «сотворили в нём 70 недугов». Застигнутый за этим занятием, Дьявол оправдывался таким образом: если человек будет жить, ничем не страдая, он и не вспомнит своего Создателя, а так, болея то тем, то другим, станет ему постоянно молиться, приносить жертвы…
   Таким наивным образом народно-христианское сознание пыталось объяснить и оправдать тот факт, что от недугов страдают не только явные грешники, но и праведники; здоровье и болезнь далеко не всегда соответствуют характеру и поведению человека. Болезнь получалась не только наказанием грешников, но также испытанием праведников. И тем, и другим она не давала забыть о смерти и последующей перспективе Страшного суда над душами умерших.
   Весь этот комплекс древних языческих и прилаженных к ним христианско-православных представлений о мире, человеке, его здоровье и болезнях предопределил медицинские моменты традиционной культуры русского народа.

Традиции и приёмы личной гигиены и фитотерапии у русского народа по данным этнографии

   «Здоровье дороже денег».
В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка.
1880 г.

   Наука о «живой старине» – сохранившихся до новых времён традициях культуры – именуется этнографией, или же в последнее время чаще этнологией, т. е. описанием, изучением народов. Вот уже более двухсот лет этнографы описывают обычаи, собирают в музеи старинные предметы разных народов, в том числе украинцев, белорусов и русских. Прямым продолжением этой области гуманитарного познания выступает фольклористика, чей предмет – устное народное творчество (эпические былины, лирические песни, так называемые паремии – разного рода притчи). В знаменитом собрании русских пословиц и поговорок Владимира Ивановича Даля имеются такие разделы, как «Здоровье – хворь» (около 300 паремий, т. е. пословиц, поговорок, загадок и т. п. изречений), а также близкие по содержанию рубрики – «Молодость – старость», «Сон», «Пища», «Пьянство», «Умеренность – жадность» и т. п. Все эти перлы народной мудрости вращаются вокруг центральной ценности – здоровья («Здоровье – всему голова», «Здоров буду и денег добуду» и т. д.).
   Особо подчеркнуто русским фольклором значение профилактики болезней («Болезнь входит пудами, а выходит золотниками», «Здоровый урока не боится», «Где пиры да чаи, там и немочи» и прочие).
   Замечена народом важность психологического настроя для преодоления немочей: «От печалей немощи, а от немощей смерть», «Железо ржа поедает, а печаль сердце сокрушает», «Горе что стрела разит»; а также зависимость телесного состояния от морально-психологического: «Грешное тело и душу съедает», «Телу просторно, душе тесно», «Душа согрешила, а спина виновата», «От зависти пожелтел, от досады вспыхнул», «Не криви душой, кривобоким на тот свет уйдешь».
   Всякий фольклор морально противоречив – он вбирает в себя как положительные, так и отрицательные стороны народного менталитета. Например, на каждую пословицу о пользе трудолюбия можно привести прямо противоположное высказывание, поощряющее лень, и т. п. Так вот в поговорках русского народа выражено скептическое, даже отрицательное отношение к учёным докторам и их аптекам: «Добрая аптека убавит века», «Не жива та душа, что по лекарям пошла».
   Среди многих важных сторон традиционной культуры этнографами выделяется раздел «Личная гигиена». Здесь речь идёт, во-первых, об общих условиях поддержания по возможности здорового образа жизни; а, во-вторых, о специальных приемах врачевания недугов, если уж таковые возникают среди населения. Все эти приёмы и навыки сохранились главным образом среди сельского населения, ведь жизнь и быт крестьян меньше всего изменились под натиском техногенной цивилизации. У горожан, особенно среди высших слоев общества, всегда космополитичных, народные традиции выражаются всё слабее. Нет сомнения, что большая часть навыков личной гигиены в русской деревне XIX – начала XX вв. уходит далеко в прошлое, по крайней мере средневековое.
   Традиционная гигиена начиналась с причёски волос (в связи с широким распространением насекомых-паразитов – вшей и т. п. у домашних животных и их хозяев). Причёски отличались у разных славянских народов. Украинцев потому и прозвали хохлы, что их мужчины, в особенности казаки, имели обыкновение выбривать почти всю голову, оставляя лишь на макушке пучок длинных волос (так называемый оселедец, т. е. «селедка»). У русских мужиков, живших в основном севернее, преобладала прическа «в кружок» или же «под горшок»: остригали только концы волос, торчащие из-под краев горшка, надетого на голову. Бороду и особенно усы восточные славяне почти никогда не брили. Только в XIX столетии в Россию пришла мода расчесывать волосы на пробор, сначала прямой, а затем косой (прическа «полька»; волосы сзади подстригают высоко, а шею и низ затылка даже бреют). Славянские женщины повсеместно и почти всегда заплетали длинные волосы в косы. Распускают волосы по плечам только в особо торжественных случаях (венчание, причастие, траур). У русских девушек волосы сплетались в одну косу, а у замужних крестьянок – в две (местами косы после свадьбы вовсе обрезались). В праздничные дни женские прически усложнялись парадными головными уборами и украшениями (их остатки находят в дохристианских погребениях). Короткие стрижки – мода новейших времён.
   К предыстории фармацевтики можно отнести средства ухода за волосами и кожей. Такие средства, по-видимому, существовали всегда и везде. Археологи довольно часто находят не только гребёнки разной формы и разных материалов (дерево, кость, металл), но и инструменты типа пинцетов, а также уховёртки (копоушки) для удаления серы из ушной раковины. В том числе на территориях обитания славян и их ближайших соседей. Гребни мужские и женские первоначально изготавливались из дерева твёрдых пород (например, привозного издалека самшита) и рога; впоследствии также из металлов (меди). Их делали и свои ремесленники, и привозили купцы (самшитовые, костяные). С помощью расчёсок не только поправляли прическу, но и вычёсывали из волос паразитов, особенно вшей (полностью искоренить их удалось довольно поздно, с помощью уже средств научной химии).
   Летописи (уже за начало XIII в.) упоминают, что русские девушки белились и румянились. Иностранные путешественники последующих времён (XVI–XVII вв.) уточняли, что эти косметические ухищрения были широко распространены, особенно среди горожанок. Позднее у русских было принято, чтобы жених перед свадьбой дарил бы невесте целый косметический набор из зеркальца, мыла, белил и румян. В качестве косметических красителей использовались такие средства, как:
   • румяна – бодяга (Spongia fluviatilis), сухой корень или же свежие ягоды ландыша (Convallaria polygonatum L.), надрезанная свёкла (Beta romania); а также водка, настоянная на красном сандале с сахаром; раствор квасцов; фуксии; позднее даже красные бумажные обёртки дешёвых конфет; головки серных спичек;
   • белила – покупные свинцовые; порошок из стеариновой свечи;
   • чернение бровей – сурьма, жир, уголь; кое-где бытовало чернение… зубов.
   От загара и веснушек мылись молочной сывороткой; парным молоком; огуречным рассолом; мазались берёзовой смолой. На Урале и в Сибири был распространён обычай жевать так называемую серку – кусочек смолы лиственницы (считалось, что она отбеливает зубы и дезодорирует полость рта).
   С чистотой у восточных славян дело обстояло не лучшим образом. Они принимали это понятие прежде всего в моральном, а потом уже в физическом смысле. Недаром по-русски всё нечистое называется поганым – изначально это слово означало «языческий» (на вульгарной латыни paganus). Домашние животные (свиньи, козы, телята) нередко в сильные морозы впускались в избы к людям. Украинцы и белорусы, по наблюдениям этнографов, вели себя гораздо чистоплотнее русских крестьян.
   Тем не менее в системе народных ценностей на первом месте стояло здоровье. Пожелания здоровья издревле и до сих пор входят в состав приветствий, пожеланий у всех славянских народов. С той же целью обеспечить здоровье на целый год осуществляется обрядовое купание (в Сочельник, на Новый год, на Рождество, Крещение, Иванов день и т. д.). Ради обеспечения здоровья готовили обрядовую пищу; совершали паломничества к святым местам, посещали культовые места и оставляли там свои приношения (например, бросали монеты в водоёмы, колодцы).
   Как видно из всего этого перечня средств личной гигиены, традиционных для великороссов (нынешних русских), очень долго, вплоть до появления настоящих аптек на рубеже XVIII–XIX вв., почти весь их ассортимент удовлетворялся народом из двух источников: натурального хозяйства крестьянской семьи, кроме того – москательной лавочки товаров повседневного спроса, а то и запаса бродячего торговца-коробейника. В до-индустриальном обществе функции аптекаря во многом выполнял лавочник, бакалейщик.
   Среди подручных средств лечения использовались, например:
   • дёготь – смолистая жидкость; все славянские народы этот продукт сухой перегонки древесины, торфа или каменного угля применяли и наружно, и внутрь, прежде всего от простудных и кожных заболеваний; кроме асептического действия, дёготь обладал резким запахом, так что славяне верили, что вещество с таких запахом, к тому же чёрного цвета отпугивает нечистую силу; его же ставили в изголовье больного; мазали шею и подмышки ребёнку на третий день после рождения; окуривали ребёнка дымом от горящего дегтя; при эпидемиях, падеже скота писали дёгтем на воротах усадьбы обращение к болезни: «Дома никого нет. Приходи вчера»; в очагах холеры крестьяне спрыскивали дёгтем одежду и притворялись умершими; и т. д.;
   • камень самых разных пород использовался как универсальное средство укрепления здоровья – по аналогии с его крепостью (например, чтобы не болела голова, трижды ударяли себя камнем по голове (или трижды перебрасывали камень через голову) во время первого грома; с той же целью прислонялись головой к камню во время новолуния – чтобы не болели ноги;
   • капуста – её свежими листьями обкладывали больную голову; клали их на ожог, на воспалённое место; на раны; капустной рассадой, посаженной на день сорока мучеников, обкладывали больного эпилепсией во время приступа; для предотвращения выкидыша советовали пить семена капусты с водой; рассолом с квашеной капустой мазали детей на второй день Великого поста, чтобы их не покусали змеи;
   • калина – листья, ягоды, кору, корни в качестве общеукрепляющего средства, при простудных заболеваниях, для лечения кашля, сердечных болей; в качестве профилактике от раковых заболеваний; от зубной боли; вообще – для исцеления;
   • зверобой – само название этого растения указывает на веру в его защитные функции; тёмно-оранжевый цвет сока его цветочных лепестков вызвал к жизни легенды о «заячьей крови», «крови христовой», (менструальной) «крови Богородицы» и т. п.; так что применение этой травы в лечебных целях основывалось отнюдь не на реальных биохимических свойствах её субстанции, а на суеверных взглядах, будто бы она отгоняет демонов, оберегает от нечистой силы; кустики зверобоя поэтому клали под постель роженицам, в колыбели младенцев; отваром зверобоя умывались, чтобы отогнать от себя инфекцию; особой целебной силой будто бы обладал зверобой, собранный в Иванов день и освящённый в день успения Богородицы; недаром русские звали его «здоровая трава», «лекарством от 99 недугов»;
   • зерно злаковых растений; в качестве универсального лекарства для людей и животных оставляли зёрна первого и последнего ржаного снопа; чтобы избавиться от «лихорадок», бросали им в жертву горсть зёрен в реку, стоя к ней спиной (курский обычай);
   • коренья самых разных растений – деревьев (бузины, дуба, вербы, сливы, тёрна), трав (папоротника, полыни, таволги, лопуха, змеевика, красавки, валерианы и прочих); их добывали в особые клендарные сроки, в дни памяти разных святых; из них делали не только лекарственные субстанции, но и вполне магически носили при себе как амулеты;
   • огонь – обряды перепрыгивания, перенесения ребёнка через костёр – чтобы не болели ноги, прекратилась лихорадка и т. д.; пачканья друг друга сажей;
   • металлы; железо – в силу его особой твердости, способности отражать удар фигурировало в народной славянской культуре в качестве универсального оберега (железные изделия-амулеты, их клали в постель новобрачным, роженице, в колыбель ребенку и прочим людям, находящимся в переходном состоянии); серебро и золото – универсальный символ здоровья, чистоты, крепости, богатства (отсюда, между прочим, популярность украшений из драгоценных металлов среди славянских народов);
   • отдельные животные, их органы и ткани; взять колючего ежа – его салом смазывали скотину от укусов насекомых; сбитые места на шеях лошадей и быков; натирали больного лихорадкой, ревматизмом, нарывами; ежиную мочу тайком подмешивали пьяницам в еду, питье, водку, чтобы отучить от пьянства;
   • разные лесные и луговые ягоды; скажем, ежевика: в народной медицине и ветеринарии использовались ее цветы, ягоды, листья, ветки, даже корни; при ревматизме ее веточкой дотрагивались до больного места, чтобы колючки задели кожу; сушеный порошок из ягод ежевики – способ наводить порчу у славянских ведьм; как видно, признаки чистоты и святости сочетались у ежевики с представлением о проклятом растении; в качестве оберегов от всякого зла, включая болезни, широко использовали и другие колючие растения – еловые ветки, шиповник, боярышник, терновник, репейник, крапиву и т. п.;
   • деревья, чаще всего – дуб (видимо, по аналогии с его долголетием, с крепостью его древесины); больного протаскивали через ствол дуба, специально расщепленного для этого или же расколотого молнией; в ствол дуба закладывали отрезанные волосы или ногти больного ребёнка, забивая отверстие колышком: когда дитя перерастёт; практиковались также молитва у дуба, обход этого дерева – при лечении зубов, болезней горла и легких; дубовые ветви – распространённый оберег – их втыкали в окна и двери домов и хлевов в канун Вальпургиевой (или купальской) ночи, чтобы защитить дом и скот от ведьм; наиболее частый (наряду с берёзой) материал для банных веников;
   • деньги (монеты, преимущественно серебряные) – использовались в славянских ритуалах, обеспечивающих здоровье и красоту (обычай «умываться с серебра»); гаданиях и жертвоприношениях на здоровье (общеизвестно запекание монеты в хлебные изделия (пироги, лепешки и проч.).
   Как видно из всего этого сугубо выборочного ассортимента «народной аптеки», её препараты отчасти обладали реальным фармакологическим, асептическим действиям, но гораздо чаще фигурировали в сугубо магических действиях – заклинаниях, рассчитанных на психотерапевтический, а то и просто сугубо ритуальный эффект, приносящий некоторое облечение не самому пациенту, а врачевателю его недуга.
   Большинство распространённых хвороб славяне стремились врачевать самыми разными способами. Например, чем только не пытались унять зубную боль! Кусали больным зубом дуб, сосну или камень; церковную паперть – с троекратным произнесением заклятия: «Как камень сей крепок, так закаменейте и мои зубы – крепче камня!» К больному зубу прикладывали множество разных предметов: зуб хищного животного; зубья бороны или граблей; кость покойника; щепку от креста (придорожного, надгробного) или от разбитого молнией дерева; белемнит, и т. д., и т. п. Выплёвывали на муравейник разжёванный хлеб – как только насекомые поедали хлеб, боль должна была утихнуть. Жевали смолу, сгустившуюся из тележной смазки дёгтем. Делали компрессы водой с растолчённым дурманом, беленой и другими ядовитыми растениями. Полоскали рот отваром из веток осины, тёрна, кизила, корневищ крапивы. Малая часть народных рецептов в отношении сравнительного простого заболевания наглядно демонстрирует, как мало в народной медицине рационального, действенного и как много суеверного, мнимого. По наивной аналогии (грызть, кусать, поедать) в качестве оберегов и целебных амулетов использовались те же зубы (упоминались в знахарских заговорах); преимущественно клыки (медведя, волка, кабана, собаки и прочих животных), с древнейших и новейших времён носились как амулеты от всяческого зла, включая болезни. Челюсти первой пойманной или самой крупной щуки вешали над входом в дом, вставляли в леток улья, клали воду для купания младенца; летом носили при себе, чтобы не укусила змея, и т. д.
   Неразрывный комплекс рациональных средств и фантастических поверий был характерен для лечения всех болезней способами народной медицины. Для очередного примера возьмём желтуху – симптом пожелтения кожи, возникающий чаще всего при заболеваниях печени. Не понимая этого, причиной желтухи славяне считали то особую лихорадку («желтея»), то любовь к пшённой каше, то разглядывание своего отражения в зеркале в потёмках. Жёлтый свет в общеславянской мифологии имел отрицательное значение, символизируя болезнь или смерть. При лечении применяли ванны с отваром цветов жёлтого цвета, в разжиженной глине, отваре кораллов с серебряными монетами и т. п. А еще целую кучу примитивных магических аналогий: смотреть на что-то жёлтое (скажем, на золотую чашу в церкви; на золотой перстень); на пшённую кашу, растопленное масло, молоко от чёрной коровы и т. п.; на пойманную щуку в посуде, пока та не уснёт и не пожелтеет; больного ребенка укрывали жёлтым покрывалом. Желтушечному привязывали на шею жёлтые корни тысячелистника; чистотела; нанизанные на нитку дольки чеснока; жёлтую ленту, платок; на руку – скрученные жёлтую и красную нитки и т. д.; натирали щёки золотой монетой, молочаем; пили водку с растворенной в ней ржавчиной, бульон из жёлтой курицы, кровь линя; ели растения похожего оттенка (морковь, чабрец, цветы каштана, полыни, пыльцу белой конопли и др.) и прочее, и прочее в том же наивно-цветовом духе. Как видно, почти ничего фактически действующего на поражённые клетки печени этот богатый перечень не содержит. Против хронических болезней народная медицина вообще, как правило, бессильна, помогая только паллиативно от функциональных расстройств организма вроде простуды, травм, переутомления.
   Центральную роль в оздоровлении восточнославянского, а затем и русского населения играла парная баня. Хотя это славянское слово, скорее всего, заимствовано из поздней латыни (balnia), устройство наших бань принципиально отличается от более древних греко-римских терм и похожих на те турецких. О наличии и широкой популярности бани в обеих столицах древнерусского государства – Новгороде и Киеве извещается в самом начале первой русской летописи – «Повести временных лет».
   В первом случае баня фигурирует как одно из впечатлений апостола Андрея, который якобы, в соответствии с легендой, добрался до Новгорода. «Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и. проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру… И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей, каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну варягов, и пришел в Рим [обогнув Европу], и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: „Диво видел я в славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того так себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водой студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимы, но сами себя мучат, и то творят омовение себе, а не мученье“ Те же, слышав об этом, удивлялись…». [23 - Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод… Д. С. Лихачева, Б. А. Романова. 3-е изд. СПб., 2007. С. 145.]
   На самом деле библейский персонаж – апостол никогда не бывал на Руси, которой в его время просто не существовало, но путешественников – купцов, дипломатов, бродячих ремесленников из разных стран, включая Палестину, в Поднепровье встречалось немало, и наша летопись весьма реалистично передает впечатления палестинского иудея или же византийского грека от топившейся по чёрному избушки-бани. Сама процедура парения за прошедшие тысячу лет ничуть не изменилась (только вместо летописной «мытели» (кваса?) используют шампунь).
   Второй летописный эпизод с участием бани – месть княгини Ольги древлянам за то, что те убили ее мужа Игоря. Стремясь помириться с киевской княгиней, «древляне избрали лучших мужей, управлявших Деревской землею… Когда же древляне пришли, Ольга приказала приготовить баню, говоря им так: „Вымывшись, придите ко мне“. И натопили баню, и вошли в нее древляне, и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь ее от дверей, и туту сгорели все». [24 - Там же. С. 164.] Показательно, что жители дремучих лесов-«деревов» охотно приняли предложение княгини попариться – видимо, для них это было обычное дело, особенно после утомительного путешествия. А киевская баня смогла вместить два десятка человек – столько было послов (археологи обнаружили на территории этого славянского «племени» ровно двадцать городищ – летописных «градов»).
   Третье упоминание бани в древнерусских источниках ещё более показательное. Оно содержится в договоре Руси с византийскими греками 907 г. Среди прочих привилегий русские особо выделили своё право вдоволь мыться в банях столицы империи – Константинополя («да творят им мовь елико хотят»). Надо иметь в виду, что Западная римская империя в полной мере унаследовала и развила высокую культуры римских бань-терм. Они оставались и местами лучшего отдыха, общественной гигиены, и клубами для общения. Значит, представители элиты древнерусского общества – купцы и дружинники привыкли периодически мыться в бане и у себя на родине, в градах и весях Руси.
   Интересно отметить, что попытку перенести византийскую банную традицию на Русь летопись отмечает под 1089 г., когда грек Ефрем, ставший митрополитом в столичном Переяславле, построил у себя в резиденции каменную баню («чего не было прежде на Руси» отмечает летописец). Но это стало едва ли не единственным исключением из всей отечественной традиции деревянных бань-каменок.
   Наконец, баня фигурирует в апокрифичном сюжете летописи, повествующем о происхождении мира: бог будто бы мылся в бане, обтёрся ветошью и бросил её – получилась наша Земля.
   Похоже, летописные бани уже носили общественный характер и по масштабам превосходили те деревенские избушки, которые славяне, по всей видимости, переняли у финно-угров – коренного населения северо-запада Восточной Европы. Первоначально все бани топились по-чёрному, т. е. без дымоходов, но позднее появились и бани по-белому, с вентиляционной трубой. Были регионы, где крестьянские семьи строили себе и такую, и такую баню. Первую поодаль от жилья, а вторую во дворе. Протопка жилища по-чёрному обладала дезинфекционным эффектом.
   В Новое время бани сохранились далеко не во всех регионах Российской империи (имеется в виду их сельская территория). Повсеместно строили бани северные русские, а южнорусские и белорусы мылись не в банях, а в печах. «Украинцы же вообще не особенно склонны к мытью», [25 - Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 283.] отмечал наш авторитетнейший этнограф. На самом деле украинцы мылись в корытах, а южные русские и часть белорусов – в обычных печах, где они пекут хлеб и варят остальную еду. Бытует мнение, что бани строили крестьяне тех губерний, что богаты лесом. Однако это мнение не основательно – при заселении Сибири, где строительных материалов повсеместно много, бани появлялись только в тех местах, куда переселялись крестьяне из Центральной России, имевшие такую традицию; те же, кто на исходной территории обходился без бани, оставался без нее и переселившись в таёжную местность за Урал. Так что всё дело в традиции или её отсутствии.
   Русскую баню чаще всего ставили на берегу реки или озера, а иногда и во дворе крестьянской усадьбы, неподалеку от колодца. Строилась она по аналогии с бревенчатой избой, длиной 4–6 м и шириной 4 м; высотой немногим больше 2 м; потолок и пол дощатые; крышу иногда не воздвигали. Другой вариант славянской бани – полуземлянка, заглублённая в грунт, так что приходилось спускаться туда по лестнице (отсюда белорусское название бани – лазня). Перед входом в баню обязательно пристраивался предбанник – ради сбережения тепла. В нём раздевались и одевались. В самой бане имелись лавки, печь и высокий настил – полок с двумя-тремя ступенями. Дымоходов в печи долгое время не было – в стене под потолком или в самом потолке находилось отверстие для выхода дыма. На полу стояли бочки для горячей и холодной воды и для щёлока, заменявшего мыло (см. выше летописный сюжет о древнерусской бане в Новгороде). Печь складывали из больших камней (каменка), чаще всего не цементируя их и не обмазывая глиной; наверх печи клали кучку камней меньшего размера – на них, раскалённых топкой печи, лили воду для образования пара. Для приятного запаха лили также разбавленные водой хлебный квас или ячменное пиво. Квасом или отваром из трав (древнерусс. мытель; укр. митель) обливались по ходу парения. Раскалённые камни также опускали в бочку для подогрева воды. Кульминация парной бани – битье веником по телу – вариант массажа. Больше всего ценились веники дубовые и березовые, но в зависимости от местности и времени года делали веники из многих других веток и растений вплоть до еловых лап. Многие парильщики после веников выбегали из бани – окунались в водоём, зимой валялись по снегу, а летом – по траве. В общем, всё, как описано в «Повести временных лет».
   Разумеется, имеется в виду баня деревенская, частная. Общественные, так называемые торговые бани как вариант коммерческого предприятия представляли собой более просторные помещения. Вплоть до конца XVIII в. в городских банях только раздевальни стояли отдельно для мужчин и женщин, а мыльные помещения были общие. Одно из обвинений известному самозванцу Лжедмитрию состояло в том, что он не соблюдал московских обычаев: не спал после обеда и не ходил в баню по субботам.
   Баня в традициях русского народа – не просто средство гигиены, но одно из главных удовольствий жизни («Баня да баба – одна забава»), незаменимое лекарство и высшее наслаждение («Баня парит, баня правит, баня всё поправит», «Когда б не баня, все б мы пропали», «Баня – мать вторая»). По сути это народная лечебница, где в зависимости от состояния здоровья нагнетали жар в той или иной, обычно высокой степени; забирались на полок выше или ниже; проводили в парной больше или меньше времени; а кроме того, делали массаж, растирания (мёдом, маслами); ставили банки; в прошлом – кровопускание, пока оно находилось в арсенале примитивной медицины. В бане чаще всего принимали роды. Баня входила в свадебный обряд у русских крестьян: накануне венчания здесь моется невеста с подружками; а после свадьбы молодые уединяются в бане же (Отсюда пословица: «По рукам – да в баню»). В баню таскали детей начиная с первых же лет жизни, особенно при первом подозрении на заболевание или же пресловутый «сглаз».
   В крестьянских поверьях баня считается, как ни странно, зоной «поганой» – в ней нет икон. После бани в тот же день в церковь не ходили. Считалось, что в бане обитает особый дух – так называемый банник, вариант домового. Его представляли в виде чёрного, мохнатого, злого (может напугать, а то и погубить человека) мужичка. Стремясь его задобрить, оставляли в бане после мытья веник, немного воды в бочке, кусочек мыла. Видимо, все эти банные поверия – отголоски языческих практик, куда явно уходит традиция париться в бане. На этой – языческой репутации банной процедуры также, надо полагать, основывалась вера простого народа в её целебные силы. Парная – не только и не столько просто физиологический, сколько психотерапевтический обряд.
   Баню активно использовали в своей медицинской практике знахари. До сих пор при купании детей у русских звучат отголоски соответствующих заклинаний («Как с гуся вода, с меня худоба»; «Болезнь в подполье (с водой), на тебя здоровье» и т. п.).
   Наряду с положительными, здоровыми традициями народной медицины необходимо отметить явно отрицательные, опасные для здоровья и даже жизни бедных пациентов. Среди вышеотмеченных веществ и снадобий, используемых простым народом в качестве лекарств, есть не только реально целебные или же нейтральные, но и более или менее вредные, даже прямо ядовитые. Сегодняшние наследники традиционной медицины предлагают в качестве лекарств керосин, мочу (уринотерапия), растительное масло натощак и т. п. чушь.
   Самая отрицательная, опасная черта отечественной народной медицины состояла в недоверии и даже прямой враждебности к научной медицине и фармации, которые всё активнее проникали в Россию по мере ее модернизации в Новое время (XVII–XIX вв.). Среди русских крестьян было широко распространено мнение, будто все аптечные средства «поганые», они опасны; народу хватит своих лекарств (средствия). С пережитками таких настроений мы сталкиваемся, причем в довольно широких масштабах, до сих пор. Множество невежественных людей, включая более или менее опасно больных, упорно отказываются от посещения медицинских учреждений; гордятся тем, что не пьют никаких таблеток, зато готовы схватиться за любое шарлатанское средство (вроде пресловутых уринотерапии или же питья керосина). Этим пользуются многие участники аптечного бизнеса, продавая сомнительные снадобья, биологические добавки и прочие варианты «панацеи». При этом нужно учесть, что оригинальный опыт народной медицины во многом уже утрачен как на самом селе, так и особенно в городе. Тому способствовали глобальные преобразования традиционной культуры в минувшем XX в. Поэтому то, что выдается сегодня за «народную медицину», чаще всего представляет собой грубую подделку под рецепты и гигиенические представления наших предков.

Медико-фармацевтические сюжеты в памятниках древнерусской литературы

   «И сотвори ему в нём [дьявол] семьдесят недугов…»
«Како сотворил Бог Адама».
Древнерусский апокриф.

   Почти всю информацию о средневековой медицине и фармации, в том числе отечественных, мы получаем из письменных источников того времени. Разумеется, соответствующие моменты содержания старинной литературы – о здоровье и болезнях, о лекарствах и лекарях – сохранились в корпусе древнерусской литературы, как правило, случайно и несистематично, они помещены в специфический контекст идеологии своей эпохи, причудливые рамки того или иного литературного жанра —
   • временной фиксации важных для страны событий в летописях (хрониках);
   • приукрашенных биографиях церковных и светских святых (их житиях);
   • записок путешественников за пределы Руси и иностранцев на Русь (хожениях и т. д.);
   • церковных наставлений в праведной жизни и светских похвальных слов героям;
   • переводных и компилятивных сочинений на разные нравоучительные и бытовые темы (с греческого, латинского, новоевропейских языков);
   • некоторых актах государственного устройства, памятниках законодательства.
   Первым из этих последних, как известно, стала «Русская правда». Уже в её древней, так называемой «Краткой редакции», приписываемой Ярославу Мудрому, упоминает врач («лечец»), причём как вполне обычное явление среди населения Руси. А именно, в качестве штрафа за телесные повреждения (синяки, раны до крови) полагалась не только компенсация «обиды» потерпевшему, но и плата за лечение («а лечцю мзда»).
   Если внимательно прочесть хотя бы часть из внушительного состава русской средневековой литературы, то многое в развитии нашей культуры, в том числе медицины и фармации, станет яснее.

Летописи о болезнях и их лечении

   «Читайте, исправляя, ради Бога, но не кляните, потому что [прочитанные мной] книги обветшали, а ум молод, не постиг [всего]».
Летописец Лаврентий.

   Как известно, древнерусский летописец – не историк в современном смысле слова. Это христианский монах, который во всём происходящем на его веку видит провидение божье. Он старается ничего не придумывать, но и далеко не всё из того, что знает, включит в свой труд. Ведь его погодная повесть должна отвечать православной вере в провидение Божье, святое покровительство над нашей родной землей. Среди тех удивительных событий, которые удостоились попасть в летописи, видное место занимают не только смены правителей, нашествия и войны, политические интриги и перевороты и т. п. общественные события, но и всякого рода знамения, природные катаклизмы.
   В их ряду стоят и болезни как индивидуальные, так и массовоэпидемические. Как уже объяснялось нами выше, в разделе о православной психотерапии, болезни рассматривались летописцем-монахом как наказания за грехи людские – кара грешников и испытание праведников. Идеологу православия приходилось так оправдывать любые бедствия – и вражеские нашествия, и не менее кровавые междукняжеские усобицы; и неурожаи, приносящие голод; и ужасные эпидемии. Всё это случается «за грехи наши», чтобы люди покаялись и в дальнейшем сторонились греха.
   Похожим образом – как орудие божественного промысла – объяснялись болезни отдельных летописных персонажей, её главных героев. Так произошло с князем Владимиром Святославичем, который накануне крещения «разболелся очами и ничего не видел». Его невеста византийская принцесса Анна посоветовала ему ускорить крещение, если он желает исцелиться. Надо ли говорить, что так оно и случилось, он снова прозрел, как только обратился к новому богу. Креститель Руси, в будущем равноапостольный князь Владимир Святой, принял новую веру для себя и своих подданных и выздоровел и телом, и душой.
   Только с теми летописными персонажами, чьё благочестие несомненно, не связываются моральные оценки в случае их болезней и смертей, как с тем же Владимиром I или же Феодосием Печерским.
   Итак, помимо всего прочего, о чём повествую средневековые хроники, отдельные летописные персонажи, понятное дело, болеют, и их лечат. Среди тех, кто лечит, фигурируют, понятное дело, специалисты этого дела – лекари, чаще всего безымянные. При дворах князей Рюриковичей, также их бояр нередко среди челяди имелись своего рода семейные доктора. С самого начала письменной истории Руси среди врачей преобладают иностранцы. На протяжении всех Средних веков и раннего Нового времени иноземных лекарей и аптекарей приглашали из-за границы наряду с военными наёмниками, архитекторами, геологами «рудознатцами», ремесленниками – пушкарями, часовщиками, ювелирами, «денежниками» и прочими. Кроме учёных на латинский либо греческий манер докторов практиковали и местные знахари из народа, особенно в малых городах и в сельской местности.
   Разумеется, относительно летописных пациентов речь почти всегда идёт о представителях элиты древнерусского государства – князьях, их родичах, придворном окружении да высшем духовенстве. Знатные люди Древней Руси жили, как правило, в более комфортных условиях, нежели масса их подданных – те периодически и голодали, и мёрзли, и травмировались на работе, и ранились на войне, и подвергались чудовищному стрессу в связи вражескими нашествиями, массовыми заболеваниями. Но даже на таком ограниченном социальном материале за несколько веков древнерусского летописания оно накопило внушительный каталог болезней: мозговая грыжа, злокачественное новообразование челюсти, туберкулез легких, мозговой инсульт, акромегалию, крупозную пневмонию, подагру, желчнокаменные колики, простуды, артриты и т. д., и т. п. Конечно, эти нозологии устанавливают современные историки медицины, но летописные картины симптомов почти всегда дают для этого достаточные основания.
   Вот небольшая часть летописных диагнозов для образца. Феодосий Печерский перед кончиной «разболелся», а именно, «был расслаблен телом, так что не мог повернуться на другую сторону, ни встать, ни сесть» (1074 г.). Архиепископ новгородский Антоний «очень разболелся, и онемел» (1225 г.) (в этих двух случаях, по-видимому, инсульт). «Кирилл, епископ Ростовский, болел внутренне, лицо его изменилось и почернело, рот и нос отолстели» (1229 г., акромегалия).
   А у князя Владимира Васильковича Волынского «начала гнить ротовая полость, и вся слизистая и все зубы выгнили, и челюсть перегнила» (1288 г., по всей видимости, рак челюсти). Князь протянул с этим жестоким недугом около четырёх лет. Летописец подробно рассказывает о ходе заболевания. Первый год симптомы были щадящие, а на второй и третий – мучительные. Реакция больного, который слыл в глазах подданных «книжником и философом», весьма показательна для православного отношения к жизни и смерти. Пока князь был в силах садиться на коня, он разъезжал по своему княжеству и раздавал щедрую милостыню крестьянам и горожанам. На эту благотворительность он потратил большую часть своей богатой казны. Золотые и серебряные изделия, включая драгоценные монисты своей матери и бабки, были по княжескому приказу перелиты в денежные гривны – их получили бедняки, не имеющие коня; вдовы погибших при татарских нашествиях и т. п. «убогие люди». До самой смерти благочестивый пациент продолжал славить Господа и выражать покорность его воле, в чём бы она не выражалась… У летописца эта история болезни вызывает живейшее одобрение как яркий пример того, как крепко подобает верить в милость Господню.
   Ещё более многочисленны травмы и раны летописных персонажей, которые ведут, как правило, весьма активный образ жизни – скачут на конях, порой целыми сутками; охотятся на самых свирепых зверей; участвуют боях с применением всего арсенала холодного оружия – мечей, сабель, ножей, стрел, копий, дротиков, боевых топоров, кистеней, чеканов… При осаде и обороне городов на всех этих людей мечут «греческий огонь» (смесь нефти, серы и ещё каких-то горючих веществ, рецепт ромеи засекретили), льют кипяток, бросают тяжёлые камни; их сталкивают в глубокий ров, переполненный раздавленными ратниками. Пленников, закованных в колодки, месяцами гонят вдаль от родины конные стражники. Других пленников бросают на долгие годы в земляную тюрьму – «поруб». Понятное дело, всех, кого можно среди этих бедолаг, приходится потом лечить, чтобы вернуть в строй политиков, воинов, ремесленников; даже рабов, чьё здоровье прямо пропорционально их цене на невольничьем рынке.
   Вот известный фрагмент из знаменитого «Поучения» князя Владимира Всеволодовича Мономаха [26 - Сын русского князя Всеволода Ярославича и дочери византийского императора Константина Мономаха (отсюда и прозвище нашего русского князя Мономаха).] (1053–1125 гг.), в 1113–1125 гг. князя Киевского. Это произведение дошло до нас в составе Лаврентьевской летописи под 1096 г., но было составлено, как предполагают текстологи, около 1117 г. Итак, вот что писал князь-ветеран в назидание своим «детям или к иным, кто прочтёт»: «И вот что я в Чернигове [пока княжил там] делал: коней диких своими руками связал я в пущах десять и двадцать, живых коней, помимо того, что, разъезжая по равнине, ловил своими руками тех же коней диких. Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь [рысь? леопард?] вскочил ко мне на бёдра и коня со мной опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки, и ноги свои повреждал – в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своей, не щадя головы своей.
   Что надлежало делать отроку моему, то сам делал – на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя». [27 - Поучение Владимира Мономаха / Пер. О. В. Творогова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI–XII вв. СПб., 1997. С. 471.]
   Тяжелы описанные Мономахом физические нагрузки, но у руководителя такого ранга едва ли не пострашнее были перегрузки нервнопсихические. Ведь он отвечал за множество своих людей перед лицом страшных опасностей. Вот колоритный эпизод междоусобной войны с его участием: «И потом Олег на меня пошёл со всею половецкою землею к Чернигову, и билась дружина моя с ними восемь дней за малый вал и не дала им войти в острог; пожалел я христианских душ, и сёл горящих, и монастырей и сказал: „Пусть не похваляются язычники [разорением русской земли]“. И отдал брату отца его стол, а сам пошёл на стол отца моего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми и женами. И облизывались на нас половцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах, – Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимыми дошли мы до Переяславля». [28 - Там же. С. 468–469.]
   И так всю жизнь, начиная с самых малых – нескольких лет, когда княжича впервые символически сажали на коня и до преклонных лет, до седых волос – битва не на жизнь, а на смерть вперемежку с дипломатическими компромиссами. «А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших. И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать, и при отце и без отца, а раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких. сто. А самих князей Бог живыми в руки давал… и иных витязей молодых пятнадцать, этих я, приведя живых, иссёк и бросил в ту речку. А врозь перебил их в то время около двухсот лучших мужей». Недаром в Половецкой степи матери-половчанки пугали именем Мономаха непослушных детей. Только после кончины князя-ветерана половцы осмелились снова напасть на Русь.
   Если при таких физических и психических нагрузках Мономах не просто выжил, а сохранил до преклонных лет бодрость тела и ясность ума, то это говорит не только о наследственной крепости его здоровья, но и об искусстве его докторов. А данный летописный персонаж по своему образу жизни и характеру типичен для той героической эпохи.
   Кроме индивидуальных заболеваний, летописи отмечали хвори массовые – эпидемии и пандемии. Историки медицины предполагают, что в летописных статьях 1309, 1321, 1375 гг. отражены вспышки сибирской язвы; за 1350, 1364, 1373, 1377 – лёгочной и бубонной чумы; а в других случаях просматриваются картины тифа, холеры, оспы. Симптомы различных заболеваний сформулированы летописцами довольно ясно: «где выложится железа»; «хракаху людие кровию, а инии железою болезноваху»; «яко рогатиной ударит за лопатку или под груди противу сердца, та же потом дрожь имать»; «а железою боляху не одинако: иному убо на шии, иному же на стегне, иному же под пазухой, иному же под скулою, иному же за лопаткою».
   Особенно яркое описание эпидемии и её отражения в средневековом сознании приводится в летописном сюжете о моровом поветрии в Полоцке в 1092 г. Летописцу рассказали, что сказочные всадники «навьи» (чужие, не погребённые должным образом покойники) будто бы рыскали тогда по городу и поражали своими невидимыми копьями всех заболевших. «От Филиппова дня до мясопуста» было продано до 4000 гробов. Набожный летописец, конечно, переквалифицировал фантастических разносчиков болезни в бесов. Как бы там ни было, но полочане в страхе затворились по домам и не смели показаться на людях. Такой стихийный карантин – единственное, что им оставалось делать в эпицентре какой-то смертельной инфекции.
   Такого рода описания болезненных симптомов, будучи упомянуты летописцем, повторяются применительно к летописным новеллам других лет. Трудно сказать, что означает такой повтор: точность диагноза одного и того же заболевания или же присущий летописи приём клишированного описания сходных событий. Борьба с не прекращающимися вспышками «морового поветрия» рано или поздно должна было перейти под контроль государства, которое просто не могло существовать при громадном дефиците подданных, налогоплательщиков, массово умиравших от неизлечимой инфекции. Соответствующие меры – карантины и обеззараживание очагов эпидемии – также зафиксированы летописцами и авторами других литературных произведений средневековой Руси (см. ниже об этом особый раздел главы).

Переводные и компилятивные медицинские сочинения

   «Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь – как отец мой [великий киевский князь Всеволод Ярославич (1030–1093)], дома сидя, знал пять языков, оттого и честь от другихстран». [29 - Среди этих иностранных языков, должно быть, 1) латынь (посольства из Священной Римской империи в Киев); 2) греческий (его жена – гречанка Мария, из императорского рода Мономахов); 3) один из северногерманских диалектов – английский? шведский? (невестка Гита); 4) польский (свояченица Гертруда – польская княжна; войны и союзы с Польшей), 5) сам древнерусский в его литературном – церковнославянском варианте.Как видно, стать полиглотом этому человеку помогло редкое по разноэтничности его семейное окружение, а не только княжеский сан. Факт знания стольких языков отмечается в мономаховом «Поучении» именно в силу чрезвычайной редкости в то время на Руси и как идеал для подражания потомкам.]
Поучение Владимира Мономаха.

   Медицинская тематика представлена не только в летописании Древней Руси, но и в произведениях большинства остальных жанров того времени. Ведь они, как правило, носили пёстрый эклектичный характер, где компиляции античных и раннехристианских источников сочетались с оригинальными опытами отечественных авторов. Судя по прямым упоминаниям и косвенным данным (грецизмы и латинизмы в терминологии ранних русских лечебников), на Руси имелись и читались медицинские сочинения на греческом и латинском языках. Начала античной натурфилософии составляли идейный контекст биолого-медицинских воззрений на Руси. Естественно, в плотном обрамлении православного богословия. В домонгольский период ссылки на греко-римских врачей и биологов в памятниках русской письменности встречаются редко и практически без пояснений. Позднее интерес к античной и западноевропейской медицине становится в нашей стране более основательным и глубоким. Например, в XV в. основатель Кирилло-Белозерского монастыря игумен Кирилл переписал для своей библиотеки более раннюю рукопись «Галиново на Ипократа», т. е. комментарий Галена к сочинениям Гиппократа. Это не столько сборник рецептов от разных болезней, как прочие лечебники и травники, сколько натурфилософский трактат об устройстве организма и его связях с внешним миром. Вполне в духе античной натурфилософии и средневековой алхимии внешний мир сравнивается с микрокосмом человеческого тела: «Мир от четырёх вещей составился: от огня, от воздуха, от земли и от воды. Составлен же и малый мир, то есть человек, от четырёх стихий: от крови, от мокроты, от красной жёлчи и от чёрной». Каждому возрасту нашей жизни соответствует преобладание одного из этих начал. У ребёнка лет до 14 «умножается кровь», субстанция, подобная воздуху. Она «тепла и мокра» и пополняется весной. Соответственно, детство суть весна человеческой жизни, когда ростки нового ещё хрупки, но уже обещают дальнейший расцвет. Под влиянием этой стихии поведение детей так переменчиво – они то смеются, то плачут. У юноши (отрока) до 30 лет доминирует «красная желчь», теплая и вязкая. Поэтому молодые люди «смелеют и (даже) свирепеют», готовы на подвиги. Они переживают свого рода лето своей биографии. Зрелые мужи, что около 45 лет, полны «чёрной желчью», плотной и студёной. Поэтому они «суровые и крепкие», с трудом сдерживают свой гнев, если что не так – вступают в осенний период своей судьбы. Наконец, старики переживают зиму человеческой жизни. Когда вам под 80, душит мокрота, холодная и мокрая. От неё старцы печальны и дряхлы, всё забывают и стремятся только к покою. Всё это – при правильном балансе упомянутых жидкостей. Его нарушение ведёт к болезни.
   В XVI в. это произведение Кирилла неоднократно копировалось и изучалось у нас теми, кто интересовался медициной.
   Некие выдержки и пересказы из Фалеса, Анаксагора, Пифагора, Парменида, Демокрита, Платона, Аристотеля, Диогена, Плутарха, Геродота, Еврипида, Софокла, Феогнида, Демосфена, Ксенофонта, Гиппократа, Теофраста, Диоскорида, Эпикура, Эпиктета, Катона и других античных философов, учёных и врачей, чаще всего с дополнениями и комментариями видных христианских богословов можно встретить в таких популярных среди древнерусских читателей произведениях, как:
   • Шестоднев Иоанна, экзарха Болгарского (вторая половина IX – первая треть X в.) – одно из самых ранних произведений южнославянской и древнерусской литературы; трактат назван так потому, что представляет собой комментарий к ветхозаветному рассказу о сотворении мира богом за шесть дней; автор – придворный болгарского царя Симеона, учился вместе с ним в Византии; главная задача этого и одноименных ему произведений других, более ранних авторов – согласовать античную мудрость с христианскими мифами и легендами; здесь помимо прочего тоже излагается широкий круг сведений из области естествознания, порой фантастических, порой реалистичных; в частности, воспроизводится античное представление о составе человеческого тела, куда входят четыре жидкости – кровь, мокрота, красная желчь и флегма; от состояния и соотношения их зависят или здоровье, или заболевания; здесь же приведены описания типичных недугов, в особенности оторинологического почему-то профиля – головы, зубов, горла, ушей; даются соответствующие профилактические, гигиенические советы; есть и ботанический раздел с точным описанием устройства виноградной лозы, злаковых колосьев, лилии и других полезных растений; общие классификации пород животных, рыб и пресмыкающихся; объяснение происхождения янтаря; многое другое; эта книга пользовалась исключительной популярностью среди грамотных людей русского Средневековья – упоминается в составе личных и монастырских библиотек; цитаты из неё содержатся в книгах разных жанров (летописях, проповедях, наставлениях); по «Шестодневу» часто обучали грамоте детей; вплоть до конца XVII в. печатный вариант упоминается среди самых ходовых товаров на ярмарках Вологды, Великого Устюга и других городов наряду с рыбой, мылом и холстом;
   • Физиолог – сочинение о природе, восходящее к Александрийской литературной школе II–III вв. н. э. и переведенное на Руси с греческого; выполненный в типично позднеантичном, византийском духе перечень массы животных, птиц, растений, минералов сочетает в себе реалистические фрагменты с множеством фантастических выдумок (например, о пеликане, кормящем птенцов собственным мясом) и аллегорических толкований (неясыть-пеликан – символ чадолюбия; адамант-алмаз приравнивается к чистоте Христа; двурогая антилопа выражает Ветхий и Новый заветы Библии; и т. п.);
   • Пчела – переводной сборник изречений и описаний поступков великих людей (анекдотов в старом смысле этого слова); назван так в соответствии с аллегорией трудолюбивой пчелы, отовсюду собирающей свою дань (здесь – различные сведения); в русском переводе известен с XII–XIII вв., причем в нескольких вариантах; сюжеты крайне пестры и подобраны по темам – «О мудрости», «Об учении и беседе», «О богатстве и убожестве» и т. д., и т. п.; всё это перемежается цитатами из Священного писания, сочинений отцов церкви; и что особенно примечательно – античных философов, некоторые из которых высказывались о человеческом организме и его болезнях;
   • Палея (от греч. «палейос» – древний) – сочинение по всемирной истории, где изложение исторических событий сопровождается обширными комментариями в церковно-богословском духе; «Палей», собственно, на Руси, бытовало несколько (дошли до нас списки XV–XVI вв., но они восходят к более ранним протографам) – «Толковая», «Хронографические»; в православно-богословской форме они излагают средневековые представления об устройстве мироздания, о животном мире, о свойствах человеческого организма;
   • Азбуковники – средневековые (на Руси с середины XVI в.) прообразы позднейших словарей и энциклопедий; состояли из имен нарицательных и имен собственных, расположенных в алфавитном порядке; иногда ещё тематически рубрицированных; среди множества терминов имелись и медико-биологические, и ботанико-фармацевтические.
   Те или иные медицинские и биологические идеи просматриваются во многих других произведениях древнерусской книжности как богословских, так светских нравоучительных. Например, «Поучение Моисея о безвременном пьянстве» предостерегает православных от алкоголизма исходя из вполне античной, гиппократической идеи баланса жидкостей («кручин») в организме человека.
   Таким образом, в солидном корпусе древнерусской книжности медико-биологические сюжеты были представлены разнообразно и солидно – по меркам европейского Средневековья.

«Изборник Святослава»

   «Птичка по зёрнышку клюёт».
Русская пословица.

   Вслед за Византией среди населения её культурных сателлитов – Болгарии и Руси особой популярностью пользовался литературный жанр так называемых «Изборников». В этих книгах сочетались отрывки из самых разных источников – прежде всего Библии, затем христианских апокрифов, [30 - Апокриф (от греческого «скрытый», «тайный») – произведения иудейской и раннехристианской литературы, не включенные в библейский канон. До наших дней дошли десятки таких произведений, относящихся как к Ветхому, так и к Новому заветам (непризнанные евангелия, послания, деяния и откровения). В их составе, как и в канонической Библии, встречаются сюжеты медико-биологического и фармацевтического содержания. У католиков, протестантов и православных разное понимание набора канонических и апокрифических сочинений.] трудов «отцов» христианской церкви; античных и раннесредневековых авторов. Переводные сочинения соседствовали с местными. Кроме пассажей по философии, риторике, поэтике и т. п. гуманитарным областям знания, в «Изборниках» представлены медико-фармацевтические сюжеты.
   Одни из самых ранних русских трудов такого рода были составлены по заказу князя Святослава Ярославича (1027–1076 гг.) в 1073 и в 1076 гг. Этот князь – средний сын Ярослава Мудрого, занимал киевский престол с 1073 по 1076 гг. По завещания отца был поставлен княжить в Чернигове со «всей границей восточной до Мурома». Как повелось среди князей-Рюриковичей, немало поборолся за более выгодные княжеские «столы». Сначала за южную Тьмутаракань с дядей Ростиславом Владимировичем, а затем с помощью брата Всеволода Ярославича завладел столичным киевским столом. Будучи в Чернигове, основал Елецкий и Ильинский монастыри. Организовал составление «Изборника великого князя Святослава 1073 года» и «Изборника 1076 года».
   «Изборники» основаны на переведенных и переработанных греческих трактатах, не только по богословию, истории и философии, но и по медицине и фармации. Получился своего рода учебник для врачей, прежде всего придворных, пользующих князей и их придворное окружение.
   Весьма популярный среди книжников «Изборник» содержал специальные медицинские статьи. В понятной форме там рассказывалось как о нормальном росте, старении организма, так и о причинах и симптомах множества заболеваний. Эти последние делятся на телесные (слепота, хромота, плешивость; травмы разного рода, утопления, укус ядовитой змеи и т. д.) и душевные.
   В отличие от летописи, где болезни и смерти всегда воспринимаются как действие божественного промысла, в «Изборники» и похожие по жанру сочинения проникло восходящее к Античности представление об естественных причинах заболеваний. Так, «Изборник» 1073 г. упоминает «злые растворы» как условие исцеления – в соответствии с учениями Гиппократа и Галена о соотношении основных жидкостей в организме как здоровом, так и больном. Боль в том же литературном памятнике совершенно правильно объясняется как вестник болезни, сигнал к началу лечения, без которого человек и мог бы защититься от болезни и погибал бы всякий раз, как заболеет.
   Анатомо-физиологическая терминология в ее древнерусском варианте весьма детальная (упоминаются мозг, гортань, печень, матка, желчь, флегма и т. д.); под стать и названия, описания болезней: гангрены, эпилепсии («челюсти дрожание»), травматическом шоке («морок злый»); водянках, отёках подкожной клетчатки («оток»), бредовых состояниях, галлюцинациях; головных болях («болезнь главная»); тифе («огневица»); желудочных расстройства («болезнь сырищная»); гнойного плеврита; онкологии («каркин» – канцер); многих других.
   Аптечная часть «Изборника» тоже довольно богата для своего времени. Среди лекарственных препаратов упоминаются «питья» – соки, отвары, настои («зелие»), масла; мази («масти»), примочки. Из врачебных средств «Изборник» упоминает пластыри («налепы»), повязки («обязы»). Наряду со вполне реальными лекарствами, «Изборники» включают уверения о лечебных свойствах драгоценных камней (гиацинт, т. е. вид циркона, граната или аметиста золотисто-красного цвета, якобы помогающего при родах; некий «индийский камень»(?) излечивает от водянки, и т. д.).
   Вопросы диетики подразумевают введение в рацион различных «овощей», что на старом русском языке подразумевало и собственно овощи, и фрукты. Некоторые пищевые рекомендации выглядят непонятно на современный взгляд: «В марте вдоволь ешь и пей, а в апреле репы не ешь (откуда она в среднерусском климате весной появится?); в мае поросят не ешь (кто же бьет скотину в начале лета?)» и т. п. Впрочем, смысл тут заключается не в отдельных рекомендациях и запретах, а в фундаментальном принципе православного понимания здоровья: умеренность во всём (в еде и питье, сне и бодрствовании, сексе, жизненных притязаниях и амбициях). Древнерусские книжники приводили доходчивый пример: вот животные (конь или пёс) никогда не будут есть и пить «через сыть», как их ни заставляй.
   К разумной мере в питании принуждали своих пациентов и светские врачи. Так доктор-сириец Пётр требовал от своего пациента князя Николая Святоши «пренебрегать обильной снедью».
   Впрочем, многие церковные установления пищевого свойства происходят с родины христианства – Ближнего Востока, и в других регионах могут выглядеть необычно. Например, православная церковь даже в Великий пост разрешает пить вино в праздничные дни – на Востоке за столом виноградное вино пилось повседневно.
   Судя по литературным источникам, древнерусский врач обычно сочетал функции терапевта, хирурга и фармацевта. Он не только сам или с помощниками составлял снадобья, устанавливал режим больному, но и вырезал опухоли, ампутировал пропавшие члены («орезание удное»), ликвидировал нагноения.
   Тем не менее сам заказчик и первый владелец «Изборника» князь Святослав скончался именно в результате безуспешной хирургической операции: «Преставился Святослав… от резанья желве», т. е. «умер Святослав, сын Ярослава, месяца декабря 27-го [1076 г.], от разрезания желвака, и положен в Чернигов, у святого Спаса» в церковную гробницу-саркофаг. [31 - Повесть временных лет. С. 223.] Очевидно, эта операция по вырезанию опухоли оказалась неудачной. Судьба врача, оперировавшего великого князя, осталась неизвестной.
   Этот эпизод медицинской истории Древней Руси лишний раз демонстрирует, что по сравнению с античностью искусство, а особенно наука врачевания в Средние века оказались отброшены далеко назад, на уровень первых цивилизаций Земли, чьи врачи воздействовали на организм вслепую, не понимая его устройства. Однако постепенно восстановление в правах эффективной медицины в нашей стране началось и к рубежу Средневековья и раннего Нового времени мы догнали Западную Европу и по части врачевания болезней и охраны здоровья.

«Моровые поветрия», церковь, государство

     «Да ведают потомки православных
     Земли родной минувшую судьбу,
     Своих царей великих поминают
     За их труды, за славу, за добро —
     А за грехи, за тёмные деянья
     Спасителя смиренно умоляют».

А. С. Пушкин. Борис Годунов.

   Надо ли говорить, что ни народная медицина, ни даже отчасти заимствованная греческая ничего не могли противопоставить тем ужасным моровым поветриям, которые периодически опустошали русские города и сёла. Впрочем, как известно, подобному опустошению подвергалась в Средние века и Западная Европа, чья медицина стояла тогда выше отечественной.
   Летописи беспристрастно отмечают масштабы эпидемий. Так, в 1230 г. в Смоленске погибло до 30 000 жителей; а в Новгороде Великом оказалось столько мёртвых, что некому было хоронить трупы. В 1364 г. эпидемия охватила всю северо-западную часть страны, так что в городе на Белоозере не оказалось ни одного живого человека, и опустела вся земля, и на месте поселений вырос лес, возникла непроходимая пустыня. В 1387 г. в Смоленске выжил десяток человек, «и град затворился».
   Специальных мер властей, княжеской или же местной общинной, против эпидемий в раннем летописании и прочих письменных источниках того времени не просматривается.
   Позднейшее летописание отражает постепенное повышение медицинской культуры в русском государстве. В московский период отечественной истории появляется регулярная армия, более масштабный аппарат управления, укрепляются международные связи. Всё это повышает авторитет профессиональных врачей и аптекарей. Карантинные меры против эпидемий становятся не стихийными, как раньше (когда выжившие в эпидемию люди «затворяли» своё поселение), а предписываются государством. Так, когда в 1521 г. в Пскове «начали умирать люди на Петровской улице», то «князь Михайло Кислица велел улицу Петровскую запереть с обеих сторон», а сам на всякий случай покинул город. Трупы погибших от эпидемий теперь хоронили уже не на родовых кладбищах, не у церквей, а подальше за городом в общих могилах. За нарушение карантина наиболее настырных купцов могли сжечь заживо вместе с товаром. Священников, нарушавших запрет властей отпевать погибших от морового поветрия, в свою очередь предписывалось «жечь с теми же больными людьми». Учитывая культурно-бытовые условия Средневековья, такая строгость была единственным средством спасти государство и общество от полного вымирания. Переходя из дома в дом в поселении, охваченном эпидемией, священники, думая сотворить благо – облегчить участь умирающих, на самом деле разносили заразу. Вооружённая охрана, засеки на дорогах выставлялись при первых признаках «мора» на всем протяжении московского периода российской истории. Под угрозой смертной казни из зоны медицинского бедствия никого не выпускали, как и в неё не впускали. Великие князья, а затем цари поручали установление характера массового заболевания, а затем и карантинные меры против него наиболее авторитетным своим полководцам и чиновникам.
   Кроме описанных карантинных мер, и центральные власти, и чиновники на местах осуществляли целый ряд рациональных мероприятий по борьбе с заразой. Предполагая, что инфекция переносится по воздуху, ветром (отсюда термин поветрие), особенно в хмурую осеннюю пору туманов и дождей, русские люди в Средние века окуривали помещения дымом (от дубовых дров), размещали в них полынь, можжевельник, прочие естественные дезодоранты. Сам Иван Грозный в эпидемической ситуации повелел, чтобы «в тех выморочных дворах велели избы вытопить можжевеловыми дровами и положити полыни». [32 - Цит. по: Альшиц Д. Н. Неизвестные послания Ивана Грозного // ТОРДЛ. Т. XII. М.-Л., 1956. С. 429.] Одежду эпидемических больных стирали в щёлоке, вымораживали, а то и сжигали. Вымораживали и помещения в зоне эпидемии. Пищу и питьё больным подавали через окна, через пламя («питьё подавати издали через огонь»). Донесения и документы на кордонах сначала тоже держали над огнём. Царь Алексей Михайлович велел замазывать двери и окна в государевых мастерских и казённых палатах, «чтобы в те места ветер не доходил».
   Все эти мероприятия по изоляции заражённых мест и локализации очагов массовых заболеваний позволяли до какой-то степени снизить число их жертв и избежать общегосударственной катастрофы по медицинским причинам.
   И индивидуальные, и массовые заболевания укладывались в христианскую схему летописного провиденциализма, в данном случае – кары божией: «Бог бо казнит рабы своя напастьми различными: водою, и огнём, и болезньми тяжкыми». [33 - Троицкая летопись. Стр. 176–177.] С точки зрения церкви и верующих, и наводнения, затяжные ливни, губящие урожаи; и пожары, периодически выжигающие целые кварталы деревянных городов Руси; и эпидемии посылаются людям за их грехи. Соответственно, непременным условием лечения и борьбы с эпидемиями всегда и везде оставались церковные мероприятия: молебны, крестные ходы, окропления святой водой и т. п. Ведущее средство психотерапии – молитва, связанные с ней ритуальные действия перед домашним иконостасом или же в храме. Как и повсюду, в христианском мире популярность сохраняли паломничества к всевозможным святым местам, пунктам хранения чудотворных мощей, прочих святых реликвий. Определённую психологическую поддержку массе верующего населения церковные мероприятия, несомненно, оказывали, однако помешать частым вспышкам заразы, разумеется, не могли.
   Иногда возникали конфликты между санитарно-профилактическими мероприятиями светских властей и позицией церковников в условиях эпидемии. Например, известный публицист первой половины XVI в. монах Елеазарова монастыря Филофей в 1510 г. письменно бранил дьяка Михаила Григорьевича Мисюря-Мунехина за наложенный им на очаг эпидемии в Пскове строгий карантин: «Пути заграждаете, дома запечатываете, попам запрещаете к болящим приходить, мёртвые тела из города далеко вывозите». [34 - См.: Малинин В. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1910. С. 166.] Так вот один из авторов известной доктрины о Москве как «третьем Риме» проявлял печальное невежество и опасный консерватизм в медицинских вопросах.
   А в 1656 г. патриарх Никон более благоразумно обращался «к духовным и мирским всякого чина и состояния людям» с призывом «о принятии предосторожностей от моровой язвы». Впрочем, и он тут же налегал на смирение, покаяние и молитвы, а о реальных профилактических и лечебных мерах особо не распространялся.
   Как видно из приведённых эпизодов, российское государство опережало русское общество в области медицинского сознания и профилактического поведения в условиях эпидемической угрозы. Очевидно, что более рациональный подход к спасению от заразы сформировался под влиянием сходного опыта Западной Европы, с которой представители наших властей так или иначе контактировали, а также благодаря собственному здравому смыслу – массовая потеря подданных, налогоплательщиков угрожала самому существованию государства.

Жития русских святых о монастырских лечебницах

«Когда бывал болен этот блаженный, лекарь, видя то, начинал приготовлять зелье против той болезни, которая тогда случалась – огненного ли жжения или болезненного жара.»
О преподобном Святоше, князе Черниговском, слово // Киево-Печерский патерик.

Хотя отдельные церковники и проявляли невежество в санитарногигиенических мероприятиях, церковь в целом, а в особенности её монастыри стали, вполне естественно, очагами более или менее развитой по средневековым меркам медицины и фармации. Рядовое духовенство всегда оставалось близким к простому народу, могло сочетать в своём врачебном опыте рецепты народной медицины и даже в небольшой степени приёмы медицины профессионализированной – византийско-европейской. Библиотеки в церквах и монастырях нередко включали в себя сочинения по медицине и фармации. При многих церквах и особенно монастырях действовали приюты для нищих и убогих, выполнявшие и функцию лечебниц. Вместе с тем христианско-православное толкование болезни как кары господней, идеология непротивления своей судьбе тормозили развитие медицинских знаний и навыков. Обо всём этом свидетельствует такой жанр древнерусской литературы, как «Жития» первых русских святых.

Киево-Печерский патерик: образы больных и врачевателей

   «Всё это по уставу Феодосий определил и ввёл в своём монастыре, а от того монастыря переняли все русские монастыри этот устав. Поэтому и честь Печерскому монастырю, так как древнее он всех и честью выше всех».
Нестора, инока обители монастыря Печерского, сказание о том, почему монастырь был назван Печерским. [35 - Здесь и ниже ссылки на этот литературный памятник по изданию: КиевоПечерский патерик // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4. XII век. СПб., 2004.]

   Патерик – в переводе с греческого дословно отечник, т. е. сборник историй из жизни святых отцов, основателей и дальнейших насельников данной обители. Киево-Печерский монастырь начинался со скромной пещеры, которую выкопал на окраине столицы Руси, в густом лесу на высоком берегу Днепра придворный священник Илларион. Когда ему надоедала мирская суета, он уединялся в этой пещере для молитв. Князь Ярослав Святославич (потомками прозванный Мудрым) оценил набожность Иллариона и повысил его в церковном чине – около 1044 г. перевёл его из своей летней резиденции в селе Берестове на кафедру митрополита – главы всей Киевской епархии. Через какое-то время освободившуюся пещеру занял очередной благочестивец – Антоний. Этот был уроженцем города Любеча на Левобережье Днепра. Увлечённый проповедями новой в родном краю религии – христианства, он совершил путешествие в Византию, где задержался на Афоне. Сей полуостров, по христианской легенде, якобы посетила сама Богородица с несколькими апостолами, благословив возникшие там монастыри. Среди афонских обителей была и русская по составу насельников. Антоний принял на Афоне монашеский постриг, но не остался там, а был послан обратно на родину – с миссионерской миссией. В столице Руси новоявленный миссионер застал очередную смуту – дети крестителя Руси Владимира I после его смерти делили власть, один за другим погибая в гражданской войне. Антоний снова оказался на Афоне, а поручение своих греческих наставников смог выполнить только после победы Ярослава Владимировича, пережившего всех своих братьев и завоевавшего единоличную власть в стране. Чтобы дистанцироваться от придворных попов и монахов княжеских монастырей, всецело поддерживавших любого победителя в борьбе за столичный трон, Антоний и стал отшельником, засев в той самой пещере. Компанию ему составил некий Никон, не уступавший афонскому посланцу в крепости веры и суровости характера. Вскоре к ним присоединился ещё один аскет – юный Феодосий из Курска, искавший в столице подходящее место для монашеских подвигов. Праведная жизнь и рьяная вера пещерных отшельников получили широкую известность в стране, и к ним постепенно стекались новые подвижники. Для их размещения подземные ходы расширялись.
   Летописец и биограф первых русских святых Нестор так описывал их жизнь в пещере: «А какова была сперва их жизнь в пещере, и сколько скорби и печали испытали они из-за всяких невзгод в том месте – это одному Богу ведомо, а устами человеческими невозможно и рассказать. К тому же и еда их была – один хлеб ржаной и вода. В субботу же и в воскресенье ели чечевицу, [36 - Вспоминается известный библейский сюжет: Исав, старший сын патриарха Исаака, продал своему младшему брату Иакову право первородства за миску чечевичной похлёбки. На Ближнем Востоке стол простолюдинов включал в себя обычно хлеб, виноград, оливки, бобы. Неудивительно, что более калорийное блюдо показалось Исаву столь соблазнительным. Современные кулинары предлагают такой рецепт упомянутого кушанья. Для его приготовления требуются: полчашки оливкового масла, полкило ягнятины, 6 луковиц среднего размера, 2 моркови, 2 стебля сельдерея, 1 зелёный перец, несколько томатов (откуда помидоры до открытия европейцами Америки?), полкило чечевицы, чайная ложка соли, чёрный перец. Масло разогреть, пассеровать в нём мелко нарезанный лук. Затем добавить нарезанное на небольшие куски мясо и томить на медленном огне. Доложить нарезанные овощи и промытую чечевицу, залить водой и варить до готовности (около полутора часов). Перед окончанием варки посолить и поперчить. Котёл периодически встряхивать или добавлять понемногу воды, чтобы ингредиенты не слиплись. Похлёбку подавать горячей с огуречным салатом (По книге «Готовим с Библией», выпущенной в 2008 г. в Мюнхене).Понятно, что упомянутое в Житии Феодосия блюдо из чечевицы было не такое вкусное из-за отсутствия мяса и приправ.] но зачастую и в эти дни не было чечевицы, и тогда ели они одни вареные овощи. При этом и трудились непрестанно: одни обувь плели или шили клобуки, и иным ремеслом занимались, и носили сделанное в город, продавали, и на вырученные деньги покупали зерно, и его делили между собой, чтобы каждый ночью свою долю помолол для печения хлеба. Потом служили заутреню, а затем снова принимались за свое дело. Другие же в огороде копались, выращивая овощи, пока не наставал час новой молитвы, и так все вместе сходились в [подземную] церковь, отпевая положенные часы, и совершали святую службу, а затем, поев немного хлеба, снова обращались каждый к своему делу. И так трудились день за днём в неугасимой любви к Богу». [37 - Житие Феодосия Печерского / Пер. О. В. Творогова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI–XII вв. СПб., 1997. С. 377.]
   Так скромно начинался прославившийся вскоре на всю Русь монастырь. [38 - Подробнее об основателях Киево-Печерской лавры см.: Щавелёв С. П. Феодосий Печерский – курянин. Историко-археологические очерки. Курск, 2008.]
   Для истории древнерусской медицины и фармации история Киево-Печерской лавры важна потому, что среди её хроник, собранных в одноименном патерике, довольно часто встречаются соответствующие сюжеты заболеваний и исцелений. Этот монастырь был нового для Руси типа – ни пышный придворный, ни затерянный в дебрях нищенский отшельнический скит, а что-то среднее между этими двумя крайностями. У печерцев было и желание, и средства помогать «всем страждущим и обременённым», как завещал Христос. В том числе – людям больным и физически, и психически.
   Поэтому медико-фармацевтические моменты патерика весьма показательны для средневекового медицинского сознания. Печерцы продемонстрировали всем киевлянам, остальным соотечественникам бескорыстие своих намерений, истинность своей веры и пользу своих трудов. Поэтому пожертвования и льготы потекли в эту обитель рекой. Князь Изяслав Ярославич подарил инокам землю, захваченную монастырём. Тогда печерцы выбрались, наконец, из-под земли и построили первую наземную церковь – сначала небольшую, деревянную. А в 1027 г. в Киев вернулся изгнанный германским императором его племянник Симон. В своё время он сражался на стороне русских князей в битве на реке Альте с половцами. Чудом спасшись там после разгрома русских дружин, он выполнил обет и подарил печерцам много денег, а кроме того, пояс и венец, украшавшие статую Иисуса в одном из немецких соборов (купил? украл?). На эти средства был построен и украшен первый каменный храм Печерской обители. В его закладке принимал участие сам князь Святослав Ярославич, со своей стороны пожертвовавший монастырю огромную сумму в 100 гривен [39 - В качестве денежной единицы в Древней Руси гривна представляла собой слиток серебра (разной для отдельных регионов и периодов формы) весом примерно 200 граммов. В качестве разменных денег в так называемый безмонетный период нашей истории – XI–XIII вв. (после прекращения поступления арабских дирхемов и до начала чеканки собственных рублей) фигурировала пушнина – беличьи и куньи шкурки. Эти меховые деньги всё равно пересчитывались на гривны. При Ярославе Мудром, например, гривна равнялась 20 ногатам или 50 резанам (эта последняя делилась на самые мелкие единицы – векши, т. е. белки). Таким образом, в упомянутом случае монастырь получил от князя 20 килограммов серебра.] серебра.
   На своём веку Печерский монастырь в Киеве пережил немало трагических событий, среди которых выделяются его захваты и грабежи половцами (1096 г.), торками (1151 г.) и, наконец, татаро-монголами (1240 г.).
   Но что бы ни происходило вокруг лавры и с нею самой, её монахи неустанно и каждодневно вершили свой долг и помогали всем приходящим к ним страждущим и духовно, и материально. Поэтому и в своеобразной истории монастыря – его патерике сохранились такие медикофармацевтические данные, которых не смогла удержать летопись. Летописцы интересовались, как правило, рубежными социальнополитическими событиями, от которых зависела государственная власть. В случаях медицинских причин политических пертурбаций, болезни отмечались как общий факт, без интересных историку медицины и фармации конкретизаций. Например, как будто бы укушенный змеёй князь Олег Вещий «разболелся и умер», так и столетия спустя отравленный, по всей видимости, в Орде князь Александр (Невский) «разболелся и умер» по пути назад. Авторы же патерика были озабочены прежде всего прославлением своих монашествующих собратий, почему и детализирует их подвиги, включая медицинские. Вот самое главное с точки зрения последующей истории медицины и фармации свидетельство: «Если кто приносил больного ребёнка, или взрослый, одержимый каким-нибудь недугом, приходил в монастырь.», то все лечебные возможности монастыря были в его распоряжении. Перед нами поистине цивилизационный прорыв – одну из первых общедоступных больниц на Руси организовал в своем КиевоПечерском монастыре его первый игумен Феодосий, и она исправно работала всё дальнейшее время существования обители.
   К врачебным возможностям печерцев обращались и простолюдины, и власть имущие, и даже городские врачи того времени, не говоря уже о самих печерских насельниках, когда им случалось захворать:
   • «Однажды так разболелся этот князь [Изяслав Ярославич]»;
   • «… И всякий раз, как Изяслав делался болен…»;
   • «Всеволод с сыном своим Владимиром [Мономахом] приехал из Переяславля…; Владимир же был тогда болен…»;
   • «Однажды разболелся сам лекарь…»;
   • «Этот блаженный Пимен больным и родился, и вырос…»
   – все они и остальные страждущие обитатели Киева и «гости столицы» обращались в Печерский монастырь за лечебной помощью и получали её.
   Клиническая часть Киево-Печерского патерика вобрала в себя целый набор средневековых недугов и вполне естественных в то боевое время травм, и вечных поражений внутренних органов, и неизбежных у какой-то части населения психических заболеваний. Вот выбранные наудачу примеры тех, других и третьих из текста патерика:
   • слепота – «Вот я, Георгий, сын Симонов, раб пресвятой Богородицы и святого отца Феодосия, принимал благословение от святой руки его, слышал из уст его: „Прозри“, и прозрел; пять лет был я болен глазами, блеска солнечного не видал, и исцелился»;
   • полиартрит (?) – «Был же между братии некто, уже много лет страдавший болью в ногах»;
   • гастрит или же язва желудка: «Дивлюсь я твоему желудку: как терпит он! Бывало, отягощался сладкой пищей, а теперь суровое зелье и сухой хлеб принимает – берегись!»;
   • лихорадка (?), дизентерия (?): «Когда тот блаженный бывал болен, врач, видя то, начинал приготовлять врачебное зелье против того недуга, который тогда случался: огненное же жжение, водный ли какой вред и прочее»;
   • паралич в результате инсульта: «Он же, приподнявшись немного, попросил воды из печерского колодца, и онемел.»;
   • травмы, прежде всего ушибы: «Приехавши в Чернигов, он упал с коня и так разбился, что не мог рукой пошевелить»;
   • психические расстройства: «Однажды привели к нему из Киева одного бесноватого.»;
   • отравления: «И велел он дать смертного зелья одному осужденному на казнь и послал его в монастырь, чтобы он, принявши смертного зелья, упасть мертвым перед иноками»;
   • проказа: «Некто из богатых киевлян заболел проказой» (результат см. выше).
   Понятное дело, в патерике представлена случайная выборка из множества тех недугов, коим были подвержены наши средневековые предки.
   Текст Патерика позволяет различить разные типы врачей, практиковавших на домонгольской Руси:
   • прежде всего, разумеется, представители так называемой народной медицины, причём колдовского, шаманского её направления – волхвы;
   • знахари, т. е. члены сельской или городской общины, лечащие своих земляков без претензий на колдовство, натуральными средствами народной аптеки;
   • доктора-иностранцы, в глазах русских православных – иноверцы;
   • целители из числа монахов.
   Возможности врачей-язычников и иностранцев авторы патерика стараются умалить, чтобы прославить своих собратьев монахов, которые тоже занимались врачеванием. Отсюда следующий патериковый пассаж: «Много лечился он у волхвов и у врачей, и у иноверных людей искал помощи…», но всё бесполезно, по уверению монаха-агиографа.
   На самом деле число врачей-«иноверцев» должно было быть гораздо больше, чем сообщает хроника Печерского монастыря. Ведь в монастырской истории упоминаются во врачебном качестве только лишь христиане иных по сравнению с византийским православием толков – армяне и сирийцы; может быть, болгары из Великой Болгарии (секта богомилов). Между тем в Киеве сосуществовало гораздо больше этнических общин. А католики, и евреи, и тем более мусульмане из Волжской Болгарии и вообще с Востока, все как-то, несомненно, лечившиеся, и по данным письменных источников присутствовавшие в средневековом Киеве: о них благочестивые составители патерика, по всей видимости, умолчали. Судя по тому, что иностранные доктора свободно разговаривают с печерскими монахами, они достаточно долгое время провели на Руси и успели овладеть русским языком.
   Так, упомянутый сириец Пётр не захотел разделить выбор своего патрона князя Николая Святоши, ушедшего в монастырь, и остался в городе на более прибыльной практике: «Этот Пётр пришёл с ним в монастырь, но, видя его добровольную нищету на поварне и у ворот, стал жить в Киеве, врачуя многих», надо понимать, способных заплатить за лечение. Отсюда видно, что профессия умелого врача в древнерусских городах была прибыльной.
   Киево-Печерский патерик конкретно упоминает следующих врачей, трудившихся в средневековом Киеве:
   • «Блаженный князь Святоша имел врача весьма искусного, именем Петра, родом сириянина»;
   • «Был же во время этого блаженного некоторый человек, армянин родом и верою, так же искусный во врачевании, как никто не бывал прежде до него».
   Если уж единственный добровольный изгой из рода Рюриковичей, Святоша нашёл личного, да ещё искусного врача, то все остальные, наделённые реальной властью князья, должны были тоже иметь собственных при дворных врачей. А эти последние, весьма вероятно, могли вести приём и непридворного населения соответствующих городов, удельных княжеств.
   Ревнители и идеологи монастыря не способны были, понятное дело, признать, что светское лечение помогает обычно лучше молитвы. Отсюда в патерике возникает следующий пассаж относительно врача-сирийца: «Но тот [сирийский врач Пётр], рассчитывая на своё искусство, выпил растворение и, думая избавиться от болезни, едва жизни ни лишился. Только молитва блаженного исцелила его». Опять разболелся Пётр, и святой послал объявить ему: «В третий день ты исцелишься, если не будешь лечиться» – надо понимать, материальными лекарствами. «Послушался сириянин, и в третий день исцелился по слову блаженного». Так апологет православия стремился превзойти, хотя бы в своем воображении, научную медицину психотерапевтической молитвой. Но русский народ сказал потом мудрее, а именно, придумал известную пословицу: «На бога надейся, а сам не плошай.»
   Печерский патерик сохранил свидетельства конкуренции между церковными и светскими врачами. Вышеупомянутый «армянин же уязвился стрелой ревности и стал укорять блаженного. С этого времени вооружается на него иноверный тот армянин. Он напустил на святого Агапита единоверцев своих, чтобы они дали ему смертного зелья, думая уморить его тем. Блаженный же испил без вреда и никакого зла не пострадал». Что стоит за этим сюжетом? Знание противоядия? Обман со стороны армян, не решившихся отравить по сути единоверца, да ещё монаха? Трудно судить об этом эпизоде, но наивная идеология восхваления чудес своей веры тут налицо. Верить всей этой чудесной идеологии сегодня было бы просто наивно.
   «После этого разболелся Агапит, и пришел его посетить [соперник] армянин. И начал он состязаться с иноком о врачебном искусстве, спрашивая, каким зелием какой недуг лечат. И отвечал блаженный: „Каким Господь подаст здоровье“. Армянин понял так, что он нисколько не сведущ в этом и сказал своим [Соотечественникам? Помощникам?]: „Он ничего не знает“. Потом взял его руку и сказал, что через три дня он умрет. Блаженный же с негодованием сказал ему: „Так вот как ты врачуешь! Смерть мне предсказываешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то дай мне жизнь, а если этим не владеешь, что же укоряешь меня?“ Посмеялся блаженный невежеству его, дал зелье больному, и тот стал здоров. Армянин же, быв посрамлен, ушёл».
   За всем этим литературным фрагментом отчётливо просматривается конфликт между принципиально разными концепциями врачевания: мистическо-христианской и антично-научной. Наука, даже ранняя, знает способы и темпы исцеления, но она же знает и пределы жизни, и неутешительные диагнозы. А народная и церковная ветви медицины всегда оставляют место чуду – в данном случае спасению от неизбежной вроде бы смерти. Молиться неведомо кому, или же искать реальных средств против болезни – эта дилемма дошла до наших дней и выражает вечный вопрос: принять смиренно свою природную участь, покориться врачам и фармацевтам, надеяться на их знания и умения или же найти утешение в религиозных выдумках, погибая телесно. Авторы патерика, вполне понятно, настойчиво проводили мысль о том, что лучшими врачами своего времени были монахи этой знаменитой лавры, причём лишь те из них, которым господь даровал силы исцелять страждущих. Врачи-иностранцы изображены в этом памятнике церковной литературы в карикатурном виде, им приписаны только отрицательные характеристики. Между тем из текста самого патерика видно, что услугами армянских и сирийских докторов охотно пользовались русские князья и многие их подданные. Такой спрос был бы невозможен без успеха во врачевании недугов.
   Вот некоторые образчики такого подхода к болезням и больным:
   • «Потом и другой брат, именем Лаврентий, захотел также войти в затвор [т. е. стать отшельником]. И за крепкое житие его дал Господь ему благодать исцеления»;
   • «И уразумели все из того, что угодил Афанасий Богу. 12 лет не выходил он из пещеры, не видел солнца, плакал беспрестанно день и ночь, ел только хлеб, пил воду – и то мало, и через день»;
   • «Был же во время этого блаженного некоторый человек, армянин родом и верою, так искусный во врачевании, как никто не бывал прежде него; только увидит он больного, узнает и объявит ему смерть, назначив день и час, и такого уж не станет лечить. И никогда не изменялось слово его. Один из таких больных, первый у князя Всеволода, принесён был в монастырь Печерский. Армянин привёл его в отчаяние, предсказав через восемь дней смерть. Блаженный же Агапит дал ему зелья, которым сам питался, и тот стал здоров. И помчалась слава о нем по всей земле той»;
   • «В те дни разболелся Владимир Всеволодович Мономах. Усердно лечил его армянин, но безуспешно, и только сильнее делался недуг. Будучи уже при конце жизни, посылает князь молить игумена печерского Иоанна, чтобы он понудил Агапита прийти к нему».
   Строгий режим, чередующий физический труд с молитвенной психотерапией, лесной воздух, скудная диета в определённом возрасте и при определённом состоянии организма действительно могут быть целительными.
   На знаменитом Агапите история печерской медицины не окончилась. Остальные лекари из числа монастырской братии выглядят ему под стать – сплошь аскеты, постники:
   • «Иеромонах Дамиан был такой постник, такой воздержанный, что кроме хлеба с водой ничего не ел до самой смерти».
   • «Блаженный Пимен постник. пророчествовал и недужных исцелял».
   • «Потом и другой брат, именем Лаврентий, захотел также войти в затвор. И за крепкое житие его дал господь ему благодать исцеления».
   В отличие от брата Агапита, эти персонажи вроде бы не прибегают к «зельям», т. е. лекарственным препаратам. Что за недуги они врачевали силой внушения, из текста памятника понять можно не всегда. Впрочем, для предельно экзальтированных личностей, какими были, как видно, многие печерцы, мощное психотерапевтическое действие имели типичные в религиозной практике пророчества и видения. Вот один из примеров тому: черноризец Эразм однажды разболелся так сильно, что, наконец, перестал говорить, лежал с открытыми глазами; грудь едва дышала. Так пробыл он семь дней. На восьмой пришли к нему братия и, видя страшное его издыхание, чудились все и говорили: «Горе, горе душе брата сего! Жила она в лености и во всяком грехе и теперь видит что-то такое, мятётся и не может выйти». Эразм же тотчас встал, как никогда и болен не был… и начал говорить так: «…И вот увидал я Пресвятую Богородицу. Она держала на руках сына своего, Христа, Бога нашего, и все святые были с Нею. И она сказала мне: „Эразм, за то, что ты украсил церковь мою и иконами возвеличил её, и тебя прославлю в царстве сына Моего. Только, вставши от болезни, покайся и прими великий ангельский образ“».
   В других эпизодах недуг вроде ясен, но механизм исцеления остаётся в мистической тени. «Вот я, Георгий, сын Симонов, раб Пресвятой Богородицы и святого отца Феодосия, принимал благословение от святой руки его, слышал из его уст: „Прозри, и прозрел; пять лет я был болен глазами, блеска солнечного не видал, и словом его исцелился“».
   Типичный для религии тезис о болезни как божьем наказании, каре за грехи ярко иллюстрируется литературной историей Печерской лавры. «И захотел Георгий Симонович оковать гроб святого Феодосия, что и сделал. Он послал для этого одного из подручных бояр, именем Василия, давши ему 500 гривен серебра и 50 золота. Василий открыл сокровище, посланное на основание раки, взял оттуда пятую часть золота и серебра и истратил на себя и на коней. Приехавши в Чернигов, он упал с коня и так разбился, что не мог рукой пошевелить. И в ту же ночь явился боярину преподобный [Феодосий] и сказал: „Василий, не слышал ли ты глас Господа, говорящего… принимающий праведника во имя праведника получит награду праведника. Впрочем, не отчаивайся за свою жизнь, и ты иначе не сможешь исцелиться, как покаявшись о своем согрешении. Тогда пусть положат тебя на раку мою, и ты будешь здоров.“ Василий же начал рассказывать все явления и деяния. На другой день князь, взявши с собой врача, пришёл в то место, где был прежде Василий, хотел лечить его и не нашёл его там. Узнавши же, что его повезли в Печерский монастырь, подумав, что он умер, поспешно отправился туда, и нашёл его таким здоровым, будто он никогда и не болел».
   Вместе с тем при внимательном чтении из текста Киево-Печерского патерика явственно просматривается психологический комплекс неуверенности во врачебной силе одной лишь молитвы и т. п. психотерапевтических средств. Молитва молитвой, но материальные лекарства фигурируют на страницах памятника везде, где нужно. Киево-Печерская аптека, по всей вероятности, типичная для монастырских лечебниц нескольких последующих веков, состояла из нескольких типов врачебных средств.
   Монастырская аптека выглядит подстать житийным возможностям врачевания. Перечислим основные разряды применяемых монахами врачебных средств.
   • «Зелье» для внутреннего употребления – под этим собирательным термином в древнерусских источниках подразумевается, должно быть, сразу несколько лекарственных форм, в новейшее время именуемых микстурами, настойками, отварами и прочими растворами тех или иных целебных субстанций с помощью тех или иных жидкостей (воды, вина, меда); конкретного содержимого «врачебного зелья» источники обычно не поясняют – работа лекаря оставалась закрытой для непосвящённых.
   Часть лекарств изготавливали в самом Киеве, часть получали с привозным товаром. Местные, похоже, были в основном растительного происхождения, как и повседневная пища монахов, почти вся вегетарианская. Импортные же могли прибывать с Востока, прежде всего из Византии, где многие киевляне неоднократно бывали с военными, дипломатическими, торговыми, паломническими целями. Так, однажды монастырский лекарь посмотрел и сказал иноку: «Это не из наших зелий. Думаю, что его из Александрии привозят».
   • Яды («смертные зелья») и противоядия – вариант целебных зелий; как известно, яды широко применялись в древности при борьбе с политическими противниками или экономическими конкурентами; Русь унаследовала эту печальную традицию из Византии – её лидеры охотно прибегали к ядам и во внутри-, и во внешнеполитических целях; древнерусские источники то прямо сообщают об отравлениях, то позволяют предположить такое исходя из социально-политического контекста (скажем, подозрительно раннюю кончину Евстафия, единственного сына князя Мстислава Владимировича – конкурента своего старшего брата Ярослава в борьбе за верховную власть над Русью).
   Вот примеры применения ядов и фармацевтической борьбы с ними из истории Печерского монастыря.
   «Армянин же уязвился стрелой зависти и стал укорять блаженного. И велел он дать смертного зелья одному осужденному на казнь и послал его в монастырь, чтобы ему, принявши смертного зелья, упасть мертвым перед иноками».
   «Блаженный же, видя умирающего, дал ему монастырской пищи, и он стал здоров молитвою его. И так блаженный врач избавил от смерти осужденного на смерть. И с этого времени вооружается на него иноверный тот армянин. Он напустил на святого Агапита единоверцев своих, чтобы они дали ему смертного зелья, думая уморить его тем. Блаженный же испил без вреда и никакого зла не пострадал».
   • Мази разных составов, начиная с так называемого миро – вещества, употребляемого в христианских церквах при совершении таинства миропомазания; состав этого самого миро менялся со временем; в первые века распространения христианства – просто оливковое или иное растительное масло; затем к этой основе добавляли многие другие компоненты (в настоящее время их насчитывают более 30) – виноградное вино (белое), ладан, кардамон, различные ароматизаторы, мастики и т. п.; процесс мироварения представляет собой род церковного торжества и совершается редко, сейчас – раз в четыре года, в период великого поста, на протяжении целой недели, при непрерывном чтении молитв; в присутствии архиерея; готовый продукт освящается епископом, запечатывается и рассылается по епархиям и приходам (всё это – для пущего внушения паствы и самовнушения духовенства); кроме массового таинства миропомазания, это вещество использовалось при введении светских владык на трон, затем при венчании царей на царство.
   Поскольку многие компоненты миро издавна использовались на Востоке в качестве лекарств, применение соответствующего состава, особенно с мощным психотерапевтическим зарядом, исходящим от авторитетных священников, могло иметь некоторый терапевтический эффект. В Печерском монастыре, кроме прямого назначения миро, оно использовалось для помазания хворых посетителей.
   «Иеромонах Дамиан был такой постник, такой воздержанный, что кроме хлеба с водой ничего не ел до самой смерти. Если кто приносил больного ребенка или взрослый, одержимый каким-нибудь недугом, приходил в монастырь к блаженному Феодосию, тот приказывал этому Дамиану помолиться над больным. И тотчас, как он помолится и помажет миром, приходящие к нему получали исцеление».
   Современный врач и провизор поймут этот пассаж литературного памятника более здраво: не каждый пациент и тем более не тотчас исцелялся так просто; а в некоторых более простых клинически случаях не исключено, что поможет и жест с миро.
   Выше уже упоминалась странная на нынешний взгляд процедура изготовления лекарства вроде мази иконописцем Алимпием. Тот «взял сосуд с красками, которыми писал иконы, намазал этими красками лицо больного [опять-таки проказой], покрыл и гнойные струпья, и тем возвратил ему прежнее благообразие».
   Если и это не одна из многочисленных монастырских легенд, то всё равно процедура изготовления лекарства выглядит странно: как это в одном сосуде содержатся разные краски? Почему краски помогают при кожном заболевании, даже если это вовсе не практически неизлечимая в прошлом проказа, а что-то внешне на неё похожее? Ведь для изготовления своих красок иконописцы издревле и до сих пор используют растертые в порошок минералы (золото, ляпис-лазурь, уголь, мел и другие, вплоть до полудрагоценных камней), растительные соки и масла, яичный желток. Каким образом состав такого рода может служить дерматологическим препаратом? Или печерский художник в ипостаси врача использовал другие ингредиенты? Ответа мы сегодня не получим, но лишний раз убедимся в скудости древнерусской аптеки и наивности просто верующих в чудо.
   В качестве психотерапевтического по большей части, но в каких-то ситуациях и реального врачебного средства, монастырскими лекарями широко использовалась, разумеется,
   • святая вода – настой родниковой воды на серебре (обычно опускали в сосуд серебряный крест или иное изделие); источник для её изготовления в свою очередь обычно пользовался среди местного населения репутацией целебного; культ воды, особенно кристально чистой, восходил ещё к языческим временам (вспомним хотя бы «живую воду» народных сказок); он был подхвачен и развит с началом христианства (крестильня в пещере у Иоанна Крестителя и т. д.); химически серебро имеет некоторый асептический эффект, а вместе с тем и кое-какие ещё целебные свойства для организма; печерские иноки и их пациенты и пили святую воду, и умывались ею, обмывали больные места тела. Приведем соответствующие эпизоды патерика.
   «Однажды так разболелся этот князь [Изяслав Ярославич], что все уже отчаялись за него. Он же, приподнявшись немного, попросил святой воды из печерского колодца, и онемел. Послали за водой. И дали ему пить той воды., и он тотчас выздоровел».
   «Некто из богатых киевлян заболел проказой. Много лечился он у волхвов и у врачей, у иноверных людей искал помощи и не получил, а только сильнее сделалась его болезнь. И послал его один из друзей в Печерский монастырь просить некоторых из отцов, чтобы помолились о нем. Когда привели больного в монастырь, игумен велел напоить его из колодезя святого Феодосия и помочить ему голову и лицо. Потом привел он его в божественную церковь Печерскую, дал ему причаститься Святых Тайн и велел умыться водой, которой умываются священники. И тотчас спали с прокаженного струпья, и он исцелился».
   Сегодня трудно сказать, что на самом деле означают эти сообщения источника. То ли эти эпизоды просто выдуманы ревностным апологетом обители ради повышения её авторитета (и соответствующих ему даров), то ли предполагают ошибку в диагностике (ни расстройство мозгового кровообращения – инсульт, ни лепру – проказу, никакой водой не излечить, тем более моментально) и сильнейшее психоэмоциональное потрясение фанатично верующего человека?.. Во всяком случае некритически повторять церковные версии чудес, тем более серийных, при исцелении тяжелейших заболеваний современный преподаватель медицины не должен. Подобное легковерие идёт в разрез с той наукой, на которой построено настоящее исцеление тех страждущих пациентов, которых ещё возможно исцелить в согласии с природой и искусством врача ресурсами провизора.
   Как видно из приведённых выдержек из литературного памятника, аптека Печерского монастыря оставалась предельно скудной. Что вполне естественно для древнерусской цивилизации, только начинавшей свой исторический путь, то и дело переживая военные и экологические катастрофы. В таких условиях на первое место выходили не настоящие лекарства, а их паллиативные эквиваленты – средства психологического воздействия. А именно, —
   • внушение – уверенный приказ авторитетного в глазах верующего представителя святой Церкви, заслуженного деятеля авторитетнейшей святой обители, призыв к тому или иному варианту поведения как спасительного;
   • самовнушение – пылкая, с искренней верой молитва, обращение к Господу и прочим Святым силам за помощью в страдании, об исцелении от мучительного недуга. Индивидуальная молитва жаждавшего исцеления лица усиливалась знанием того, что о том же молятся самые авторитетные священнослужители, монахи, чья личная святость получила при их жизни широкое признание.
   Как обычно, в религиозной практике, тем более медицинского толка, внушение и самовнушение шли рука об руку, предполагали друг друга.
   Текст Киево-Печерского патерика дает колоритные примеры средств психологического воздействия на страждущий организм, нелекарственной помощи больным людям.
   «Если кто приносил больного ребёнка, или взрослый, одержимый каким-нибудь недугом, приходил в монастырь к блаженному Феодосию, он приказывал этому Дамиану помолиться над больным. И тотчас, как он помолится, приходящие к нему получали исцеление».
   Князь «Всеволод с сыном своим Владимиром [Мономахом] приехал из Переяславля. Владимир же был тогда болен, и только обложили его тем золотым поясом (святой реликвией), он тотчас выздоровел молитвою святых отцов наших Антония и Феодосия».
   Повторим ещё раз, что с точки зрения объективной медицины далеко не все недуги возможно излечить, тем более так быстро, с помощью нелекарственных приемов, средствами психологического воздействия. Так что в приведённых отрывках отразились или фантазия монастырского летописца, принимающего желаемое за действительное, или же некие относительно простые расстройства, подлежащие чистой психотерапии, или же и то, и другое вместе, что вообще характерно для литературных памятников любой церковной идеологии.
   Следующая выдержка из патерика выглядит гораздо реалистичнее, потому что отражает не только психосоматические эффекты внушения и самовнушения служителей церкви и её прихожан, но и сопутствующие процедуры медикаментозного лечения.
   «…Этот блаженный Агапит, ревнуя святому тому старцу, помогал больным. И когда кто-нибудь из братий делался болен, он оставлял свою келию (в ней не было ничего, что можно было бы украсть), приходил к болящему брату и служил ему: подымал и укладывал его, выносил на своих руках, давал ему в пищу зелье, которое варил для себя, и тот выздоравливал молитвой его. Если же Бог по изволению своему продолжал недуг болящего, блаженный Агапит оставался неотступно при больном, постоянно моля за него Бога, пока господь подавал ему здоровье ради молитвы блаженного. И прозван он был врачом, потому что Господь дал ему дар исцеления. И услышали о нем в городе, что в монастыре есть некто врач, и многие больные приходили к нему и выздоравливали».
   К этой картинке монастырского врачевания почти наверняка нужно добавить то, что осталось «за кадром» восхваляющих свою обитель писателей. А именно, что монастырский лекарь, один раз дав пациенту лекарство («зелье»), должен был повторять эту процедуру неоднократно, если облегчение не наступало сразу. Кроме того, при мало-мальски массовом приёме больных неизбежно попадались неизлечимые случаи, но о них благочестивый хроникёр монастырских чудес скромно и благоразумно умалчивает. Но даже с этой оговоркой перед нами встаёт явственная картина зарождения профессиональной медицины в нашей стране. Разумеется, это только первые шаги, успехи которых не надо преувеличивать вслед за благочестивым автором монастырской хроники. Тем не менее по сравнению со знахарями-колдунами здесь налицо кое-что новое – не волшебство, а молитва; не заклинания-заговоры, а подбор лекарств, среди которых должны появляться препараты новые по сравнению с вековечной «аптекой» простого народа. Рецепты многих лекарств явно заимствовались из соседних стран, прежде всего Византии, где традиции врачевания имели глубокие античные корни.
   Из медицинских сюжетов патерика видны и типичные средства тогдашней психотерапии.
   Прежде всего внушать исцеление пытались вербально, заклиная больного и его болезнь соответствующими словами. Скажем, так: «Больным же он говорил: „Братия и друзья мои! Встаньте и проводите меня!“ И тотчас по слову его отступала от них болезнь, они делались здоровы и шли с ним». Тут перед нами прямой парафраз целительных подвигов самого Иисуса Христа («Встань и иди!»).
   В иных случаях к словам авторитетного проповедника добавлялись церковные обряды, т. е. слово подкреплялось некой телесной моторикой с высоким ценностным смыслом. «Вот я, Георгий, сын Симонов, раб Пресвятой Богородицы и святого отца Феодосия, принимал благословение от святой руки его, слышал из его уст: „Прозри!“ и прозрел; пять лет был я болен глазами, блеска солнечного не видал, и словом его исцелился».
   Когда в обычной культовой практике слова и дела оказывалось недостаточным, в запасе у верующих имелись особые святыни, наделенные в их глазах повышенной сакральной силой. По сути, использовалась так называемая контактная магия, т. е. применение предмета со сверхъестественными (в глазах участников обряда) свойствами. Выше уже упоминался «золотой пояс», с помощью которого был исцелен юный Владимир Мономах.
   • Лечебное голодание и прочие условия монастырского образа жизни. Оздоравливающее воздействие на иноков, по крайней мере, не слишком старых возрастом и в основном здоровых, должен был оказывать сам образ жизни в монастыре. Как известно, Феодосий ввёл у себя в обители новый для Руси, более строгий устав монастырского общежительства. Этот устав по его заказу скопировали в Византии, в монастыре св. Студита. Тамошние правила предполагали отсутствие индивидуальной собственности у всех монахов, их ревностное участие как в ежедневных богослужениях, так и во всех хозяйственных работах. В других русских монастырях того времени монахам жилось куда вольготнее. Дозированная диета, периодические строгие посты, в отдельных случаях сокращение пищи до минимума в сочетании с ежедневным физическим трудом на свежем воздухе – это здоровый образ жизни. «Да и ты, когда врачуешь, не велишь ли воздерживаться в пище?» – задает риторический вопрос наставник монахов лекарю.
   Правда, порой монастырские строгости могли и повредить здоровью и окончательно его подорвать. Такое отмечается в истории лавры в тех случаях, когда свою плоть истязали физически слабые или же просто слишком старые люди. Нельзя не отметить и таких крайностей религиозной веры, доходящей в этих эпизодах до явного фанатизма, как ношение железных вериг на голом теле; самобичевание и т. п. изуверские операции. Тот же Феодосий, по воспоминаниям соратников, имел обыкновение сидеть в лесу, полном комаров, с обнаженным торсом, испытывая свою веру.
   • Мануальная терапия или же некоторые её элементы просматривается за отдельными известиями Киево-Печерского патерика.
   «Был же между братией некто, уже много лет страдавший болью в ногах. И принесли его к… Афанасию затворнику. Он же обнял тело блаженного и исцелил, и с того времени и до самой смерти никогда не болели у него ни ноги, ни что другое». Если это не привычное для церковного произведения преувеличение, то похоже на один из приемов мануальной терапии – встряхивание пациента на весу, чтобы устранить повреждение позвоночника, от которого нередко страдают и ноги.
   «Однажды так разболелся этот князь [Изяслав], что все уже отчаялись от него… и надели на него власяницу [единственного Рюриковича, добровольно ставшего монахом – Николая Святоши], и он тотчас выздоровел… И всякий раз, как Изяслав делался болен, он надевал на себя эту власяницу и так выздоравливал». Опять-таки, тут не исключен и психотерапевтический эффект. Но власяница, как следует из самого названия этой монашеской одежды, делалась из грубой шерсти, например, верблюжьей. Её надевали на голое тело «для умерщвления плоти». Проще говоря, беспрестанно колющая тело, раздражающая кожу власяница из плотной ткани не давала иноку ни на минуту забыть о своем призвании. Может быть, натирая тело больного, вызывая приток крови, согревая организм в целом, эта одежда приносила функциональное облегчение от некоего заболевания.
   Итак, отдавая должное приоритетной роли монастырей, начиная с Киево-Печерского, в области становления новой, незнахарской, причём общедоступной для населения медицины на Руси, необходимо отнестись критически к наивной вере церковных историков в преимущества монастырской аптеки и терапии перед врачебной практикой, продолжавшей и развивавшей традиции античной медицины и фармации. Свой вклад во врачевание русского народа в эпоху Средневековья внесли и местные знахари шаманского типа, и церковно-монастырские лекари, и особенно приезжие из других, более древних стран врачи. Будущее отечественной медицины было за лекарской наукой именно этих последних.

Место врача в древнерусском обществе

   «Взыскание трёх гривен с ответчика, причинившему истцу телесные повреждения, представляется вознаграждением за обиду. Статья содержит также норму, согласно которой обидчик должен был уплатить лекарю за услуги, оказанные потерпевшему».
Законодательство Древней Руси. [40 - См.: Законодательство Древней Руси // Российское законодательство X–XX вв. Т. 1. М., 1984.]

   «… Наш главный гейтман заболел. А цирюльника у нас нет.
   – Так ведь был же, – припомнил Рейневан. – Звали его брат Альберт. Вполне пристойным был медиком.
   – Был, – достаточно мрачно поддакнул подгейтман Ян Плуг. – Но когда начали недавно папских пленников огнём прижигать, то он начал заступаться, кричать, что это не по-христиански и что так нельзя… Так гейтман взял да обухом его пощупал…
   – А меня тут же после похорон фельдшером сделали, – пожаловался худой юноша. – Сказали, что я учёный и справлюсь. А я настолько грамотный, что у аптекаря… лишь карточки выписывал да к бутылочкам приклеивал. В лечении ни бум-бум… Говорю им, а они своё, дескать, ты учёный, справишься, медицина – дело несложное: кому на небо, тому и так Бог святой не поможет, а кому ещё жить, тому и наихудший лекарь не помешает… Но когда самого гейтмана недуг схватил… то таки приказал стремглав лететь и лучшего медика искать».
А. Сапковский. Свет вечный.

   Как видно из текста Киево-Печерского патерика и других литературных источников, до возникновения государства на Руси практиковали только представители народной медицины – колдуны-знахари (летописные волхвы). Малая эффективность их лечения очевидна нам хотя бы потому, как много пациентов самых разных возрастов и общественных званий оказалось у первых же неязыческих целителей. Профессиональные врачи появляются сначала только в городских центрах «империи Рюриковичей». Первыми докторами в Киеве и, должно быть, других крупных городах были иностранцы, преимущественно выходцы с Востока – армяне, сирийцы и т. п. Эти последние прямо указаны в древнерусских источниках. Гипотетически можно предположить, что какая-то часть врачей на Руси была представлена византийскими греками. Ведь с этой восточной империей у Руси были самые тесные торгово-дипломатические отношения, а медицина и фармация там, как уже говорилось нами выше, продолжали многие античные традиции врачевания и лекарствоведения. Повторим, что в Константинополе и в других центрах Восточной Римской империи и государство, и отдельные богачи организовывало и финансировало общественные лечебницы. Медиков готовили в некоторых из имперских школ. Врачи входили в элиту византийского социума. Биологические, медицинские и фармацевтические сюжеты были широко представлены в памятниках византийской литературы, а к ним имели доступ довольно широкие слои византийского населения. Поэтому весьма вероятно, что в поисках клиентуры какая-то часть византийских медиков могла оказаться на Руси.
   Собственно же русские врачи впервые появились среди монахов столичных монастырей.
   Среди пациентов летописных целителей находились, разумеется, не только представители знати, о которых сообщают письменные источники, но и какая-то часть рядовых воинов и мирных жителей. Правда, врачебные услуги, как видно из первого судебника «Русской правды», стоили недёшево, как и привозные издалека лекарственные препараты, поэтому масса бедняков и просто нищих оказывалась в Древней Руси предоставлена сама себе и своим болезням.
   В случае успеха лечения врача любого рода ждала щедрая награда: упомянутый князь Владимир Мономах после исцеления от болезни «пошёл в Печерский монастырь, желая почтить инока и увидеть того, кто с помощью Божьей, давши зелье, возвратил ему здоровье (он никогда не видел Агапита) и думал богато одарить его… Потом послал Владимир к блаженному одного из бояр своих со многими дарами. Посланный боярин нашёл его в келии и положил перед ним принесенные дары. И сказал ему инок: „Сын мой! Никогда ничего не брал у кого бы то ни было. Стану ли теперь терять мзду [Божьего благословения] свою из-за золота? Мне его ни от кого не нужно“».
   Хотя в данном эпизоде монастырский доктор отказался от гонорара, это подается составителями патерика как редкое исключение в тогдашней врачебной практике, лишнее и яркое доказательство святости печерцев. Ведь руководство монастыря, начиная с первого игумена Феодосия, принимало княжеские дары – и продуктовые, и денежные, и земельные, используя их для обеспечения и расширения обители. Так что бескорыстие монастырского врача только повышало авторитет лавры, наверняка компенсировалось другими, еще более богатыми пожертвованиями. Тех величественных строений, которые ныне составляют Киево-Печерскую лавру, было не заработать на огородах да на примитивных промыслах.
   По образцу Киево-Печерской обители и её врачебных возможностей общедоступные лечебницы стали распространяться по Руси. Например, по сообщению летописи, киевский митрополит Ефрем «и строение банное и врачеве и болници всем приходящим безмездно врачевание, такоже и в Милитине, в своем городе устрои».
   В позднем Средневековье славились своими лекарями такие монастыри, как: Кириллов Белозерский монастырь на северо-востоке страны (Белом озере); Соловецкий; Холмогорский и ряд других. Со временем лечебницы появились почти во всех более или менее крупных обителях; скажем, в Троице-Сергиевском, Даниловском, Симоновском монастырях средневековой Москвы. Однако вплоть до начала системной модернизации России при Алексее Михайловиче и особенно Петре Алексеевиче большая часть населения страны оставалась без сколько-нибудь квалифицированной врачебной помощи. Это безусловно обусловливало повышенную (в сравнении в Западной Европой и даже некоторыми центрами восточной культуры) заболеваемость и смертность среди подданных и Древней, и затем Московской Руси.

Медицинские познания русских людей эпохи Средневековья

   «На вывеске над входом в баню были нарисованы святые Косьма и Дамиан, покровители цирюльников. Первый был изображён с коробочкой бальзама, второй – с флаконом лекарственного элексира. Художник не пожалел для святых близнецов ни краски, ни позолоты, благодаря чему вывеска притягивала взоры. Цирюльнику с лихвой покрылись расходы на художника: хотя на Мельничной улице бань было несколько и клиенты имели выбор, „Под Косьмой и Дамианом“ обычно всегда было полно людей».
А. Сапковский. Свет вечный.

   Как говорилось выше, подавляющее большинство населения Руси – России в эпоху Средневековья и раннего Нового времени составляло крестьянство. Оно веками обходилось средствами народной медицины. В её составе немало вполне рациональных рекомендаций тонуло в «океане» предрассудков и суеверий. В относительно простых ситуациях патологии народная медицина помогала, но против хроники и эпидемики, эпизоотии чаще всего оказывалась бессильной. Специалисты по определённым промыслам – пчеловоды, садовники, охотники, рыболовы и т. д. разнообразили свои домашние аптечки профилактическими и лечебными средствами из предметов своего труда.
   Едва ли не в каждой деревне находились лица, чьи познания в народной медицине оказывались заметно выше односельчан. Эти лица и считались знахарями, ведунами, к ним обращались в тяжёлых случаях телесных и душевных заболеваний. Чудес эти потомственные лекари не творили, но авторитетом в крестьянском восприятии неизменно пользовались.
   В городах практиковали сначала единично, потом все шире уже профессиональные врачи, нередко иноземцы. Среди их пациентов преобладали представители знати и экономической элиты, но обращались и более широкие средние слои городских общин.
   Отдельные представители русской знати специально изучали медицину. Об этом, в частности, повествуется в «Житии Ефросиньи Черниговской» за XIII в. Прежде чем стать игуменьей, она прочитала много медицинских книг – лечебников, травников, переводов книг античных врачей. Потом в обители успешно врачевала обращавшихся за этим в монастырь.
   Похожим образом вела себя княгиня Евпраксия Мстиславовна, внучка Владимира Мономаха, жившая в первой половине XII в. и выданная замуж за византийского императора Алексея Комнина и коронованная под именем Зоя. Переселившись в Константинополь, она читала там труды Гиппократа и Галена. После чего составила на греческом языке собственный лечебник, названный «Мази» («Алимма»). В нём пять частей, где затронут широкий круг вопросов гигиены и медицины: о влиянии климата на организм, сне, бане, гигиене тела. В особенности о здоровье матери и ребенка; режиме питания; лечении ран и различных болезней. Жаль, что эти сведения по физиологии и патологии, санитарии и гигиене не получили известности на её родине, Руси.
   Не только знать, но и представители других сословий, прежде всего духовенства и военных, интересовались медициной. Даниил Заточник, например, в своем «Молении» приносит извинение за то, что не имел возможности перечитать труды Теофраста, «отца ботаники».
   Как видно из вышеперечисленных произведений средневековой литературы, научные для своего времени сведения уживались в сознании наших соотечественников того времени с явной фантастикой. Взять для примера ботанический экскурс из упоминавшегося выше «Шестоднева»: «В растениях найдешь признаки, похожие на человеческую юность и старость: одни деревья, будучи срезаны, прозябают вновь; а срубленные и обожжённые сосны, превращались, заметим, даже в дубы». «Известно и то, – продолжает составитель памятника с убеждённостью очевидца, – что в некоторых деревьях естественный порок исправляется заботами садовников, например, кислые гранаты и горькие миндали, когда ствол у корня провернут и в самую середину сердцевины впущен тучный клин из певга, переменяют горький свой сок на приятный». В первом пассаже реальность сочетается с явной фантастикой (в духе нашего «народного академика» Т. Д. Лысенко, тщетно превращавшего ольху в берёзу, а овёс в овсюг…), а во втором случае всего лишь описана садовая прививка культурного растения на штамб дичка.
   На похожем уровне находились представления читателей древнерусской книжности об анатомии и физиологии. В составе человеческого тела различались четыре элемента – «от огня теплоту, от воздуха же студеньство, от земли же сухоту, от воды же мокроту».
   Фантастичность биологических представлений не мешала нашим предкам более или менее успешно заниматься хирургией, в особенности военно-полевой (лечить колотые и рубленые раны, ушибы, извлекать наконечники стрел, дротиков и т. п.), исцелением язв и воспалений, совершать некие ортопедические приёмы, практиковать массаж. О некоторых из подобных возможностей древнерусской медицины можно судить по открытиям археологов – некоторые скелеты из древних трупоположений несут следы исцелённых при жизни повреждений или же хронических болезней. Впрочем, немало тогдашних покойников погибли от подобных же повреждений (рубленые раны черепа, костей; застрявшие ко костях наконечники и т. д.).
   Врачевание в целом именуется в древнерусской литературе «мудростью», «хитростью», т. е. требует не просто книжных знаний, но также изощрённости ума, опытности, ловкости рук лекаря. При определении болезни врач должен обращать внимание на поведение пациента: «Смотри жития его, хожения, седания, едения и всего обычая его пытаи». Определённый набор признаков может открыть опытному доктору, что кончина пациента близка.
   Чаще всего анатомо-физиологические замечания и медицинские наставления в древнерусской книжности – почти целиком церковной по авторству и идеологии – сопровождаются христианскими напоминаниями о том, что тело – это временная оболочка бессмертной души.

«Лечебники», «Травники» и т. п. справочники

   «Когда месяц после полнолуния начнёт уменьшаться, в день Венеры и Фреи перед восходом солнца пойди в сад. Сорви яблоко, которое покажется тебе самым красивым. Перережь его ножиком пополам, растерев перед тем на лезвии каплю sanguine menstruo. Насыпь на каждую половинку яблока щепотку высушенного спорыша, скрепи обе половинки прутиками из ветки мирта. На кожуре яблока вырежи инициалы имени любимого, трижды повтори имя, после каждого раза приговаривая заклинание: Esse iste venit, вот он приходит. Яблоко спрячь, причём так, чтобы ни раз не упал на него солнечный свет. Даже если избранник твой был на конце света, воротится к тебе».
А. Сапковский. Свет вечный.

   Накопление народных и ученых рецептов изготовления лекарств, вообще приемов врачевания вызвало к жизни специально медицинскую часть отечественной средневековой книжности.
   Появление и размножение на Руси «Травников» («Зельников») и «Лечебников» приходится на XIV–XV вв. Это компиляции, происходящие из Византии, но обросшие сведениями из разных соседних с ней стран и значительно пополненные уже на Руси. Их медико-фармакологическое содержание отразило опыт профилактики и врачевания, накопленный в разных странах, включая нашу, в предшествующие столетия. Русские составители «Травников» и т. п. синопсисов обнаруживают начитанность в области античной и средневековой литературы по естествознанию и медицине. Обычны ссылки типа: «Серапион глаголет», «Плинус (Плиний) глаголет», «Павлин глаголет» и т. п.
   При переписывании лечебников и травников в них вносились то ценные дополнения, то грубые фальсификации – в зависимости от всё новых владельцев из разных сословий средневекового общества. Явно местным служил, например, совет регулярно париться в бане. В том же духе рекомендация при всяких внутренних болезнях садиться на диету – «есть не досыта». Духовенство наводняло эти же сочинения богословскими домыслами, простолюдины – магическими формулами из знахарского арсенала. Отсюда, между прочим, частые запреты и уголовные наказания для владельцев таких рукописей, о чем мы подробно рассказываем в этой главе. По той же причине до наших дней сохранились в архивах и библиотеках по преимуществу лечебники позднего времени, а не собственно средневековые – те были уничтожены или самими испуганными владельцами, или по приговору судей, которые преследовали колдунов.
   Почти целиком медицинского содержания и такая рукописная книга, как «Тайная тайных». Здесь собраны мысли разных авторитетов и анонимов о гигиене, теории и практике борьбы с болезнями. Приведены симптомы многих заболеваний, включая сифилис, астму, туберкулёз.
   В том же литературно-медицинском ряду стоят сборники под названием «Вертоград». Это перевод немецкого компилятивного сочинения, выполненный в 1534 г. Николаем Булем (Булевым), врачом, практиковавшим в России. Книга получила название «Гортус санитатис», т. е. «Сад здоровья» (по-старославянски «Вертоград»). Читатель этого сочинения узнавал, как спастись во время эпидемии, как лечить ту или иную болезнь (разумеется, в тех пределах, с которыми было знакомо европейское Средневековье). Поскольку до наших дней дошло больше всего списков именно этих, а не иных медицинских произведений, можно судить, что «Вертограды» пользовались наибольшей популярностью у средневекового читателя. Одна из причин этой популярностью иллюстрации – рисунки трав, животных, рыб, насекомых, включая тех, что встречались именно в России (их добавляли и переводчик, и последующие переписчики трактата).
   Еще одна рукописная книга – «Сказание о пропущении вод» – предназначалась уже не широкому читателю, а специалистам аптекарям, травникам. Поэтому списков этого сочинения сохранилось немного. Прототип этого тоже переводного сочинения – работа немецкого врача XV в. Иеронима Брауншвейгского. В названии трактата имелись в виду лечебные промывания организма при разных заболеваниях. Рекомендуемых для этого ингредиентов и аппаратуры (горны, реторты, печи и т. п. алхимические аксессуары) в средневековой Руси могло и не быть, зато русские переводчики и переписчики позаботились снабдить «Сказание» нужными отечественному пользователю вставками. Они носят энциклопедический характер и затрагивают охоту, рыболовство, разные промыслы, ювелирное дело (металлы и камни в средневековых поверьях обладали и вредоносным, и целебным действием), торговлю (включая медикаменты) и меры безопасности для путешественников, многое т. п. Как видно, это пособие служило в московский уже период настольной книгой для сотрудников аптекарского приказа в столице и аналогичных ему аптекарских изб на местах.
   Столь же редкая рукописная книга – «Проблемата». По своему содержанию она относится скорее к медико-биологической теории, нежели к практике. Пересказ отрывков из Аристотеля, Гиппократа, Галена, Плиния Старшего, даже Ибн-Сины и прочих знаменитых философов и врачей посвящен всему процессу зарождения, роста и устройства организма. Позвоночник рассматривается как основа всего скелета, опора всех органов тела. Перечислены почти все мышцы рук, корпуса и конечностей; сообщается о порах кожи, через которые выделятся пот; описываются органы дыхания; дана топография сердца, включая перепонки; прослежены кровеносная система, анатомия глаза (включая механизмы определения цвета, расстояния, формы предметов), упомянуто и о головном мозге (в том числе как органе, в котором протекают сновидения – воспоминания о бывших событиях). Ко всем этим разделам анатомии и физиологии даны медицинские комментарии, касающиеся расстройств тех или иных подсистем организма. В том же самом трактате нашли свое место сведения по ботанике, зоологии, экономике.
   С такого рода литературой, как «Проблемата», на средневековой Руси мог познакомиться только ограниченный круг высокообразованных по тем меркам людей. Однако, как показали находки берестяных грамот в культурных слоях Новгорода Великого, Москвы, Старой Руссы и некоторых других русских городов XI–XVI вв., грамотность была достаточно широко распространена среди населения средневековой Руси. Конечно, в таких международных центрах, как Новгород или Киев, завзятых книжников да и просто функционально грамотных лиц насчитывалось на несколько порядков больше, чем в разных «медвежьих углах», однако в целом уровень книжной культуры на Руси оказался достаточно высок по общеевропейским меркам, и он постоянно рос от столетия к столетию. Это же касалось и знаний медико-биологических, что видно по количеству и разнообразию сочинений соответствующей тематики – и переводных, и компилятивных, и авторских.

«На Бога надежда да на вашу силу (здоровье)»: [41 - Берестяная грамота № 304: (20-е гг. XV в): «… Теперь, господа, как думаете [поступить?]. На Бога надежда да на вашу силу [т. е. на вас]»] медицинская лексика берестяных грамот

   Уникальным источником знаний о жизни и быте в Древней Руси стали берестяные грамоты, сравнительно недавно, в 1951 г., обнаруженные при раскопках Великого Новгорода (с тех пор и по 2010 г. там обнаружено уже более тысячи таких документа), а затем и ещё в нескольких русских городах домонгольского возраста: Старой Руссе (41), Торжке (19), Смоленске (15), Пскове (8), Москве (3). Там почва, затопленная водой, которую удерживают пласты глины, сохраняет попавшие в неё предметы из органических материалов – дерева, кожи и т. п. Сенсацией стали находки множества документов, выцарапанных писалом на коре березы. Кожаный пергамент был дорог и шёл только на официальные книги – богослужебные, летописные, философские. А между собой новгородцы и их соседи переписывались, оказалось, с помощью более дешёвого и доступного материала – берёзовой коры. К настоящему времени археологи обнаружили больше тысячи писем на бересте. Они, конечно, очень разные – по размеру, содержанию, степени сохранности и разборчивости текстов. Преобладают берестяные документы делового содержания – денежные счета, торгово-купеческие сделки, хозяйственные поручения и т. п. Недаром самая первая грамота, обнаруженная рабочей Ниной Акуловой 26 июля 1951 г., – берестяная записка в 13 строк содержала перечень крестьянских повинностей. Кроме того, есть и донесения разведчиков, и языческие заклинания, и православные молитвы, и ученические упражнения, и завещания, и даже любовные записки.
   Уникальность берестяных грамот как исторического источника состоит в том, что они отразили не парадные, официальные, а бытовые, повседневные моменты жизни членов средневекового русского социума – и богатых, и бедных, и мирян, и священников, и мужчин, и женщин, и детей, жителей других русских городов и иностранцев. Поэтому и медицинская сторона древнерусской культуры не могла не приоткрыться при чтении этой удивительной библиотеки.
   Следуя «Словоуказателю» из фундаментального издания А. А. Зализняка, [42 - См.: Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. 2-е изд., переработанное с учетом находок 1995–2003 гг. М., 2004.] выделим те моменты берестяной библиотеки, что прямо или косвенно относятся к здравоохранению и лечению болезней.
   В качестве заголовка данного раздела использован текст со сравнительно поздней, начала XV в. грамоты, сохранившейся очень фрагментарно. В ней использована стандартная, как видно, формула древнерусского языка: «…В бозе гадка да в вашем здоровие». Что переводится на современный русский язык так: «На Бога надежда да на вашу силу». Что-то вроде парафраза известной русской пословицы: «На бога надейся, а сам не плошай». Понятие здоровья здесь использовано синонимично общей дееспособности, силе духа и тела человека.
   Слово «здоровье» встречается в нескольких грамотах – в составе этикетных формул письменной речи («благополучный», «живой-здоровый»). В одних ситуациях автор письма успокаивал адресата на свой счет: «А мы с Григорием в Ярославле добре здоровы (живы-здоровы)» (№ 69 за конец XIII в.). В других случаях пожелание здоровья завершало послание: «Здоров (будь)» (№ 892 за 10-е – 30-е гг. XII в.). Примерно та же формула использовалась для одобрительной характеристики не только отдельного человека, но и его жизненной ситуации в целом: «А всё остальное в порядке (дословно: Добро здорово)» (№ 122 за начало XV в.). Или же: «А у нас (а дома) всё в порядке» (дословно: мы здоровы; дома здорово) (№ 286 за первую половину XVI в.).
   То же самое выражение – «здоровье» использовалось авторами берестяных посланий и в ещё более широком значении – «благополучия», «успешности», «силы». Так, маленькая грамота № 104 (70-е – 80-е гг. XIV в.) сохранила такую формулу: «…А земля сама себя окупит твоим здоровьем» (т. е. «благодаря твоей силе, успешности, благосостоянию», – поясняют переводчики, или же «вашей удачливости, фартовости», добавим мы).
   Источником здоровья для всего коллектива в первобытном сознании считался его предводитель. Так, грамота № 852 (1120-е – 1140-е гг.) обещает народу: «…А если князь будет здоров и благополучен, то и о вас позаботится».
   В том же ряду этикетного, ритуального пожелания здоровья при обращении к кому-либо находится берестяной неологизм, не имеющий параллелей в других древнерусских тестах. Зато это выражение точно соответствует латинскому выражению «Salutem» – «Будь здоров!» Грамота № 849 (середины XII в.) начинается обращением: «Целым (желает быть) Петр Демше.» (от церковно-славянского выражения цълы – «исцеление», «спасение».
   Типичный образец народного понимания психологии содержит редкостная по содержанию грамота № 521 (вторая половина XV – первая половина XVI вв.). Она содержит несколько разных записей на большом берестяном листе, одна из которых представляет собой любовный заговор: «…Так пусть разгорится сердце твоё и тело твое и душа твоя [страстью] ко мне и телу моему и к лицу моему». По предположению публикаторов документа, вероятно, новгородцы включали такого рода заклинания в любовные письма (а таких среди берестяных грамот содержится несколько). Любопытно отметить, что эта береста послужила оберткой двух других документов, один из которых – подробное и оформленное по всем правилам завещание некоего Моисея. Выходит, что, распределяя свои обширные земельные владения между многочисленными детьми, этот новгородец вместе с тем озабочен любовными делами.
   Другой, уже собственно медицинский заговор обнаруживается, как ни странно, среди грамот церковного характера, написанных по-церковнославянски. Это грамота № 715 (около середины XIII в.), содержащая заговор против лихорадки: «Тридевять ангелов, тридевять архангелов, избавьте (буквально: избавь) раба Божия Михея (от) трясовицы (трясучки) молитвами святой Богородицы». Археологи полагают, что эта береста относилась к так называемым наузам – амулетам, носимым (навязанным) на теле больного. В общем, церковнославянский текст содержит вкрапления обычного древнерусского языка, поэтому писавший ее человек вряд ли был вполне образованным церковным чином. Не исключено, что заклинание писал не сам больной Михей, а кто-то из церковной среды по его заказу.
   Ещё одно врачебное заклинание сохранилось на грамоте № 734 рубежа XII–XIII: «Сихаш сихаш сихаш аньгьлъ аньгьлъ аньгьлъ гидьнь гь има аньгьла». Перед нами типичный для Средневековья медицинский заговор против лихорадок. Упомянутый Сихаил – ангел (или архангел), «отвечающий» за исцеление от лихорадочного состояния организма. Типичен для медицинского колдовства троекратный повтор заклинательной формулы.
   А грамота № 930 (конца XIV в.) уместила целый текст так называемой «Сиситиевой молитвы» – известного и по письменным источникам в Средневековье заговора против лихорадки: «Святой Сиситий и Сихаил сидели на горах Синайских, смотря на море. И был шум с небес, велик и страшен. И увидел ангела, летящего с неба, – святого Сисития и Сихаила, носящего наручи (деталь воинского доспеха) ледяные, а в руках держащего оружие пламенное. И тут взволновалось море, и вышли семь жён простоволосых, окаянные на вид; они были схвачены силой невидимого царя.» и т. д. Здесь два персонажа библейской мифологии наивно отождествляются, видимо, для усиления противодействия лихорадочным заболеваниям, которых в народном сознании довольно много.
   О типичности медицинских заклинаний для средневекового сознания всей Европы свидетельствует береста № 753 – она содержит похожий на вышеописанные заговор на немецком языке.
   Упоминание больного человека содержится в грамоте № 705 (за первую половину XIII в.): «Поклон от Домажира к Якову. Я слышу, что ты говоришь (т. е. мне прочтено твое послание). Если она тебе не угодна, то отошли сестру ко мне. Я в прошлом году [её] наделил (то есть выделил ей в надел какое-то имущество)… а теперь я слышу (= ты мне сообщил), что сестра больна. Если её Бог приберёт, то пришли сына ко мне с её „знатьбой“, пусть он побудет у меня за сына, и я им утешусь, а потом отошлю её „знатьбу“ обратно в город. Если же не исполнишь этого, то я тебя предам святой Богородице, перед которой ты приносил клятву». Речь тут явно идёт о сестре автора письма Домажира. Яков, по всей видимости, её муж. Трудно сказать, почему Домажир не надеется на излечение сестры и спешит оговорить ситуацию после её предполагаемой кончины. То ли сообщение о болезни не оставляло сомнения в фатальности диагноза, то ли здесь проявляется характерное для древнерусского человека смирение перед волей Божьей. Точного перевода выражения «знатьба» историки дать не могут, но предполагают завещание. В целом тут лишний раз очевидно, как мало по сравнению с современной медициной наши предки могли влиять на исход своих болезней.
   Грамота № 288 (за 10-е – 30-е гг. XIV в.) содержит список товаров, среди которых некоторые перекликаются по своему назначению с ассортиментом будущей аптечной торговли. «… Полотна 3 локтя., золотник зеленого шелка, другой [золотник] красного, третий – желто-зеленого, золотник белил для отбелки, „бургальского“ мыла на отделку, а ещё на одну отбелку…» (тут текст обрывается). Перед явно перечень ингредиентов, нужных для изготовления тканей. Определение «бургальское» непонятно историкам. Предполагаются такие переводы, как «булгарское» (из Волжской Булгарии); «городской» (от германского слова «бург» – город). Как бы там ни было, упомянутый сорт мыла явно импортный для Новгорода. Это значит, что многие продукты для личной гигиены и врачевания недомоганий наши предки ввозили из-за рубежа. А сегодня? Почти все лекарства в России начала XXI в. импортированы или же изготовлены из иностранных субстанций.
   Недаром медицинские заговоры среди берестяной почты обнаружены и на немецком языке, и написанный с помощью скандинавских рун.
   В маленькой, состоящей из трёх слов грамоте № 378 (60-е – 70-е гг. XIII в.) упоминается «ведун». Ведущий специалист по переводу берестяной почты академик А. А. Зализняк допускает здесь возможность как имени собственного (имя или прозвище «Ведун»), так и нарицательное (ведун в смысле знахарь, колдун).
   Одна из последних по времени находки и довольно ранняя по времени составления (второй половины XII в.), за № 954 грамота сообщает о том позоре, который навлекли в глазах жителей всего города на один из его кварталов – Людин конец действия одного из его жителей. Этот последний, именем Шильник, якобы «пошибает» чужих свиней и лошадей. Филологи переводят этот термин как сглаз, наведение порчи. Таким образом, медицинская по содержанию магия в глазах наших предков могла быть не только «белой», но и «чёрной».
   Ещ одна из новонайденных (в 2006 г.) записей находилась на днище хозяйственного короба и должна была защитить его содержимое от покушений: дескать, не трогай короба и не пытайся его украсть, а то прокляну!
   Как видно из чудом дошедших до нас отрывков живой речи древних новгородцев и их деловых партнёров из других городов, тематика здоровья и болезней в их повседневной жизни занимала обычное для средневекового социума место. Берестяная почта подтверждает и в чём-то дополняет сведения письменных источников того времени о болезнях и борьбе с ними в условиях доиндустриального общества и соответственного ему сознания его членов.

Археологические находки медико-фармацевтических типов

     «Небольшое, но утешение,
     археология – воскрешение.
     С годами вещи
     Приобретают голос вещий».

В. Берестов.

   Кое-что о древней медицине и фармации славян и их соседей может поведать археология – «история, вооружённая лопатой» (А. В. Арциховский). Понятное дело, что извлечённые из культурного слоя былых времён вещи – всего лишь отдельные разрозненные и молчаливые штрихи прошлой жизни. По этим крупицам трудно сказать о ней что-то наверняка, в целом. Но в некоторых случаях археологические артефакты весьма выразительны, порой они как-то соотносятся с известиями письменных источников, и тогда их информативность взаимно возрастает.
   Наличие специалистов-знахарей по археологическим данным не устанавливается. Зато раскопки подтверждают известный по этнографическим данным факт приобщения к врачебным делам такой категории ремесленников, как кузнецы, в том числе оружейники, ювелиры. Их труд издавна считался чем-то колдовским, связанным с духами. Это поверье ярко иллюстрируется репертуаром их изделий. Наряду с орудиями труда (ножами, топорами, сошниками и т. д.), оружием и украшениями обычных типов они изготавливали различные амулеты, которые могли использоваться как обереги от болезней, несчастных случаев. Среди такого рода талисманов преобладают миниатюрные копии тех или иных предметов, орудий: маленькие ложечки, ключики, ножики, топорики, гребешки, ковшики, также небольшие изображения зверей, птиц и рыб – символика большинства из них прозрачна. Магическую роль должен был играть орнамент на многих ювелирных изделиях (перстнях, браслетах, подвесках, серьгах) – геометрический либо растительный, либо изображающий фигурки зверей, птиц, людей и т. д. С распространением христианства в X–XII вв. роль амулетов начинают играть соответствующие подвески – нательные крестики разных типов, иконки-образки Богородицы и православных святых.
   Какое-то время языческие и христианские символы в магической практике восточных славян сочетались друг с другом. Примеры такого рода «двоеверия»:
   • так называемые (археологами) «крестовключённые лунницы» (где старый символ полумесяца объединён с изображением креста);
   • амулеты-змеевики (где с одной стороны изображён тот или иной христианский святой, а с другой – голова Медузы Горгоны с пучком змей вместо причёски. Этот символ пришёл на Русь из Византии, а там представлял собой реплику античных «профилаксий» – оберегов от болезней и прочих напастей. Этнографы предполагают, что количество змей на этих изображениях (обычно 12) соответствует числу «лихорадок» согласно народным суевериям. Сохранившиеся на змеевиках надписи отсылают к заболеваниям лихорадочного состояния (вроде малярии, тифа, чумы, оспы).
   Кроме символических средств народной медицины, археологам достаются и явно медицинские инструменты:
   • ножи миниатюрного размера, пинцеты (похожие на нынешние) могли использоваться как в косметологической, так и в хирургической практиках (удалять занозы, наконечник стрел из ран и т. п.);
   • специально хирургические ланцеты – предшественники современных скальпелей и т. п. инструментов оперативной медицины;
   • копоушки – своего рода ложечки для удаления серы из ушей.
   После того, как под влиянием христианства славяне перестали сжигать своих покойников и перешли к обряду трупоположения, по некоторым из сохранившихся в курганах скелетов антропологи могут поставить окончательный диагноз: залеченные при жизни травмы, раны; некоторые хронические заболевания (вроде артрита), или же причины смерти (проломленные или порубленные кости, застрявшие в них наконечники стрел).

«Домострой»

   «Домострой» – памятник русской литературы XV–XVI вв. В нём собраны разнообразные советы и наставления о том, как заниматься домашним хозяйством, воспитывать детей и прочих домочадцев, соблюдать общественные приличия, исполнять церковные обряды. Сочинение это по преимуществу вторичное, компилятивное – его составитель широко заимствовал из более ранних произведений энциклопедического характера – «Измарагда», «Златоуста», «Златой цепи» и т. п. Содержит многочисленные вкрапления народных пословиц и поговорок. Историки предполагают, что первый вариант этого сборника возник среди богатых новгородских бояр и купцов – рецепты «Домостроя» в своём большинстве рассчитаны на представителя средневековой элиты. В середине XVI в. сборник был переработан протопопом Сильвестром, тогдашним фаворитом юного царя Ивана IV, будущего Грозного. Сочинение получило тогда форму обращения отца к сыну, как бы передачи житейской мудрости начинающему жизненный путь.
   Разумеется, нравоучительный и бытовой жанр сочинения не позволял миновать медико-фармацевтических сюжетов.
   Глава 8 «Домостроя» так и называется: «Как христианам врачеваться от болезней и от всяких страданий – и царям, и князьям, и всяких чинов людям, и священникам, и монахам, и всем христианам». Пафос этого раздела – христианское смирение перед любыми страданиями: «Если Бог нашлёт на кого-либо болезнь или какое страдание, врачеваться следует божьей милостью да молитвою и слезами. Постом, подаянием нищим да истовым покаянием, с благодарностью и прощением, с милосердием и нелицемерной любовью ко всем». [43 - Домострой / Изд. В. В. Колесов, В. В. Рождественская. СПб., 1994. С. 142.] Перед нами типично средневековое, церковно-христианское понимание задач медицины: болезнь – не абсолютное зло, с которым надо бороться как только возможно, а средство наказания грешников и укрепления духа праведников. Недуги тут поставлены в один ряд со стихийными бедствиями, политическими катаклизмами, при которых страдают и гибнут люди.
   Впечатляет перечень насылаемых богом страданий: «…Огнивание тела, костям ломота, отёк и опухоль на все члены, запор обоим проходам и камень в почках, и кила [грыжа], и тайных членов гниение, водянка и глухота, слепота и немота. Боли в желудке и страшная рвота, и вниз на оба прохода и кровь и гной, и чахотка, и кашель, и боль в голове и зубная боль, подагру, чирьи и сыпь, слабость и дрожь, желваки и бубоны [чумные пятна], и парша, и горб, шея, руки и ноги скрюченные, и косоглазие, и иные всякие тяжкие недуги». Чем же умудрённый жизненным опытом составитель «Домостроя» предлагает своим читателям спасаться от всего этого ужаса? Одним только церковным покаянием. Восхваляется «благое терпение тех, кто не призвал к себе ни чародеев, ни кудесников, ни волхвов, ни травников, никаких бесовских врачевателей, но всё упование возлагал на Бога».
   Составители «Домостроя» пылко обличают язычество, особенно его праздничную и медицинскую культуру. Тем самым современный читатель может кое-что узнать о реальной практике нашего Средневековья, где официальное православие всегда сочеталось с гораздо более древними обычаями. А именно, «бесовскими песнями, плясками и скаканием, игрой на бубнах, трубах, сопелках; заведением [дрессированных] медведей и птиц и ловчих собак и конскими гонками». Далее в перечне языческих грехопадений следуют «чародейство и волхование, и колдовство, звездочётье и чернокнижье, чтение отречённых книг, альманахов, гадальных книг». Среди языческих лекарств упомянуты «громовые стрелки и топорки [каменные орудия древних людей], усовьё и матка, камни и кости волшебные и прочие всякие козни бесовские», «знахарей всяких с их кореньями», надо полагать, распространенные среди современников автора всех этих обличений. Он проклинает тех, кто «чародейством и зельем, корнями-травами до смерти или до помешательства окормит или бесовскими словами, наваждением и наговором наведёт кого-то на любой порок.». Таким образом, любой «травник», т. е. средневековый фармацевт заведомо объявляется колдуном, достойным самого сурового наказания («как преднамеренный убийца», ни больше ни меньше). А тот, кто верит знахарям и приглашает их в свой дом для лечения, должен быть на шесть лет отлучён от церкви. Спрашивается, как в таких условиях было развивать медицинские знания и навыки?
   Что же противопоставляет набожный автор «Домостроя» средствам народной медицины? Весь набор церковной обрядности: лечиться предлагается с помощью «животворящих крестов и чудотворных икон, святых образов христовых и богородичских, архангельских и всяких святых, и посредством святых мощей, и освященной воды, освященного масла, и через молебны и богослужения.» Отсюда становится понятнее поистине ужасный уровень заболеваемости, инвалидности и смертности в эпоху Средневековья в особенности на Руси.
   Домостроевские призывы избегать «обжорства и пьянства», «грубого блуда», «в чистоте содержать жилище», конечно, гигиенически полезны, но в целом медико-фармацевтические представления, отразившиеся в этом литературном памятнике, убогие и отсталые даже по средневековым меркам. Рекомендуя навещать пациентов в больницах, автор «Домостроя» ни слова не говорит о том, как уберечься от заболевания и как его лечить. Недаром это название – «Домострой» – стало среди русской интеллигенции синонимом культурной косности, негативных сторон российского менталитета. Медико-фармацевтические сюжеты этого произведения ярко подтверждают эту оценку. Призывы не лечиться у знахарей и травников, а уповать на милость божию при самых тяжёлых недугах – просто-напросто изуверство.

Магия против болезней: сценарии знахарского врачевания

     «Когда в сёлах пустеет,
     Смолкнут песни селян,
     И седой забелеет
     Над болотом туман,
     Из лесов тихомолком
     На полях волк за волком
     Отправляются все на добычу.

     Семь волков идут смело.
     Впереди их идёт
     Волк осьмой, шерсти белой;
     А таинственный ход
     Заключает девятый.
     С окровавленной пятой
     Он за ними идёт и хромает.

     Их глаза словно свечи,
     Зубы шила острей.
     Ты тринадцать картечей
     Козьей шерстью забей
     И стреляй по ним смело.
     Прежде рухнет волк белый,
     А за ним упадут и другие.

     На селе ж, когда спящих
     Всех разбудит петух,
     Ты увидишь лежащих
     Девять мертвых старух.
     Впереди их седая,
     Позади их хромая,
     Все в крови. С нами сила Господня!»

А. К. Толстой. Волки.
1840-е гг.

   Распространение биологических и медицинских знаний среди образованных кругов русского общества не могло повлиять на массовые представления в народе о болезнях и способах борьбы с ними. На протяжении всех Средних веков огромную роль в этой сфере играли примитивные формы религиозности и их практическая часть – магия. В этом нет ничего странного, особенно если вспомнить заинтересованное отношение наших современников, людей XXI века, ко всякого рода паранауке, чудесам и прочим мистическим сюжетам. Нелишне напомнить сущность соответствующих пластов народной психологии.
   Анимизм (от лат. «anima» – душа) – одушевление в принципе бездушного, т. е. природного. На самом деле, с научной точки зрения, у природы как таковой нет и не может быть цели, плана «действий», т. п. желаний. Природные процессы протекают стихийно, по матрицам объективных законов неорганической и живой материи. Применительно к природе бессмысленно ставить вопрос: «Зачем?» Осмыслен лишь вопрос: «Почему?» Но по упрощённой «логике» антропоморфизма наивное сознание персонифицирует причины любых событий, переносит на природу и вообще событийную стихию специфику человеческих отношений: «Кто виноват? Чей дар? С кого спросить? Кому воздать?» Анимизация внешнего мира состоит в мысленном населении его различными сверхъестественными, надприродными существами – духами, волшебными персонажами (то ли конкретизированными вроде ангелов, чертей, леших, ведьм, домовых и т. д., и т. п.; то ли абстрагированными силами вроде эманации вражды-сглаза, некой «ауры» святости или греховности у отдельных лиц или предметов; «кармы», предопределяющей судьбу). Обладая особой в глазах верящего в них человека природой, сверхъестественные силы участвуют в событиях его жизни, с ними возможен диалог, их лучше умилостивить жертвой.
   Кульминацией же анимизма выступает понятие души как нетелесной сущности человека, чьё существование во многом параллельно существованию тела, начинается до рождения человека, а продолжается после гибели его тела. Отсюда религиозные идеи о переселении душ, их загробном существовании и общении с ними живых людей (путем культовой практики, особенно жертвоприношений разного рода, заупокойного культа).
   Не находя научных подтверждений, анимизм философски и психологически вполне понятен и оправдан – человек нуждается в такой идеалистической «достройке» своих ограниченных возможностей. Отсюда же идут врачующее душу (психику) поклонение могилам близких, другая ритуализация быта и бытия; разговоры с животными, даже вещами, «общение» с природой вообще. Очеловечивая внешний мир, люди возвышают свой мир внутренний, очищают его от тёмных сторон своей животной и социальной природы. В конце концов вывод о примате духовного над материальным, проистекающий из анимистической позиции, носит глубоко человечный характер. Этот вывод является подспудным двигателем всякого творчества. Однако разменивать одухотворение мира на суеверия типа «чудотворных икон» или злых чертей сегодня как-то странно.
   Применительно к народной медицине анимизм выражался в том, что болезни представлялись живыми существами, способными передвигаться в пространстве и проникать в тело человека, переходить от одного человека к другому по собственному усмотрению или по приказу колдуна. Отсюда попытки защититься от болезней магическими приёмами, а если уж заболел – теми же способами изгнать недуг. Судя по текстам медицинских заговоров, простой народ воображал болезни в виде уродливых и злых женщин (порой – дочерей страшного персонажа Библии царя Ирода). За многочисленными «сёстрами-лихорадками» видны распространённые симптомы многих заболеваний: огнея, желтея, знобея, ломея, трясея и т. д.
   Остальные из ранних форм религии следуют из анимизма, конкретизируют его на практике.
   Фетишизм (порт. «fetico» – амулет) – мысленное наделение отдельных вещей сверхъестественными вредными или чаще полезными свойствами. Идея анимизма здесь овнешняется, овеществляется. Различного рода святые для человека предметы и места (нательные украшения-обереги, иконы, другие реликвии, памятники, храмы, кладбища, прочие культовые сооружения, освященные территории вроде чудотворных источников, монастырских земель, полей сражений и т. п.) выступают как бы материальным каркасом, на котором держится духовная культура личности и нации. Фетишизируется, т. е. освящается, поэтизируется по сути историческая память народа, судьба отдельной личности. Когда же вещи-символы превращаются в самоцель, заслоняют собой всю жизнь, которая превращается в сплошное паломничество к неким святыням, тогда фетишизм выступает одной из массовых форм суеверия.
   Ярким примером средневекового фетишизма служит убеждённость составителей и переписчиков тогдашних лечебников в целительных свойствах драгоценных камней. Фантастика такого рода восходила к античной и византийской медицине. Скажем, алмаз будто бы хранит от ранений и указывает на отраву; яхонт, он же лал (рубин) укрепляет сердце; изумруд оберегает от проказы; бирюза спасает от насильственной смерти; аметист помогает при бесплодии, и т. д.
   Тотемизм (англ. «totem» – из языка индейцев племени алконгинов, значит «его род») – представление о природных предках, прародителях людей данного народа. В роли таких «отдалённых родственников» могли выступать животные (ср.: Чингачгук – Большой Змей; тотем, скажем, чукчей, часто изображаемый ими на одеждах, – бабочка; хищники в гербах разных государств и дворянских родов и т. п.); растения (вспомним хотя бы образы деревьев и цветов в фольклоре), целые природные стихии (вроде огня и воды).
   Этот источник веры отражает общий мифологический постулат о единстве человека и природы, их постоянной взаимосвязи, доходящей до взаимного перехода. Подобные идеи служат простым и надёжным способом консолидации компактной общности людей, предполагающей обычно противопоставление её прочим общностям («Мы одной крови», храбры как соколы, орлы, миролюбивы как голуби; а чужие – потенциальные враги, они – «волки», «шакалы», «чёрные вороны» и т. п. опасные твари). Из тотемизма происходят такие моменты нашей жизни, как пищевые предпочтения и запреты, сюжеты украшения одежды, жилища, татуировок; дрессировка животных и т. п., как видно, глубоко этичные и эстетичные, если не доводить идею нашей сопричастности природе до абсурда полного подчинения её стихиям, не ставить природу выше человека.
   Яркий образец медицинского тотемизма представляют собой славянские поверия относительно деревьев. Наши предки и соотечественники верили, что с деревьями можно заключить договор обмена – пациент уверял, что не причинит дереву вреда, а взамен просил его «забрать зубную боль» или иной недуг. Другим вариантом служил «перенос» болезни с человека на дерево. С этой целью в стволе просверливалась дырка, куда засовывали пук волос или остриженные ногти пациента, вешали его одежду на дерево, дотрагивались кусочком дерева до больного места, под деревом закапывали жертву (хлеб, деньги, вино и др.) и т. д., и т. п. Наибольшей популярностью пользовалось пролезание или протаскивание больного через согнутый или расщепленный ствол дерева, дупло или под выходящими наружу корнями (мифологический смысл этой операции состоял в том, что по одну сторону дерева находился больной человек, а на другую сторону вылезал бы его выздоровевший двойник). Подобные способы использовались и в народной ветеринарии славян. У отдельных славянских народов бытовал и такой обычай: пролезали через дерево коллективно, всем селом – при начале эпидемии или даже профилактически, на какой-то календарный праздник.
   Магия (по-русски – колдовство, ворожба, волхование) представляет собой практическую, действенную часть любой мифологии, а значит, в преобразованном виде и религии. Это те символические действия, которые человек совершает из расчета на анимизм, фетишизм и тотемизм вместе взятые. Магия возникает, когда человек, в принципе исчерпав в ходе решения какой-то своей проблемы весь возможный репертуар рациональных поступков, материальных действий, не останавливается на этом, а дополняет их действиями символическими. С помощью этих последних он стремится подключить к решению своей проблемы силы сверхъестественные. Применительно к нашей теме – болезням и лекарствам от них – прежде всего нужно отметить веру людей в порчу как причину всех неприятностей, включая любые недомогания. Заболевшего человека «сглазили» – колдун по чьему-то заказу или просто злой человек из зависти. Эти представления о причинах заболевания распространены на Земле повсеместно от каменного века до наших дней. «Логика» такого рассуждения ясна – мы не согласны с тем, что пали жертвой слепого случая, общего закона природы, нам нужен виновник, чьё-то осознанное действие. Так выдуманная причина понятнее тёмному, жалкому человеку, с ней он может попытаться бороться, а законов микробиологии, правил гигиены он не ведает.
   Типичные в этом смысле элементы магического ритуала – жертвоприношения, заговоры, заклинания, охранительные или вредоносные жесты, позы, телодвижения и т. п. символические действия.
   Вот образцы заговоров медицинского характера, в каждом из которых содержится своя магическая стратегия:
   • «Булатный нож, подрежь чёрную болезнь в ретивом сердце, в мозгах, в костях и в жилах» (использование колдовского помощника, в данном случае – острого ножа);
   • «От раба Божия (имярек) отстань, лихорадка и плыви вдоль по реке» (отгон опасности прочь);
   • «На синем море лежит бел горюч-камень, на этом камне стоит Божий престол, на этом престоле сидит Пресвятая Матерь, в белых рученьках держит белого лебедя, обрывает, общипывает у лебедя белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от раба Божия (имярек) родимые огневицы и родимые горяки.» (замещение болезни действием);
   • «Тут тебе не быть, тут тебе не жить; быть тебе по болотам, по гнилым колодам, за тёмными лесами, за крутыми горами, за жёлтыми песками. Там тебе быть, там тебе жить» (заговор против желтухи – отпугивание болезни);
   • «Не грызи колено, грызи осиновое полено.» (против грыжи; перевод вреда на другой объект);
   • «Куры, куры, отдайте мне моё зрение, возьмите слепоту» (магия обмена);
   • «Вот вам, двенадцать сестёр, хлеб, соль, полноте меня мучить, отстаньте от меня» (подкуп болезни, соблазн ее угощением);
   • «Секу-отсекаю, рублю-перерубаю, секу, рублю колотье [в сердце] острым ножиком.» (угроза действием);
   • и многие т. п.
   Заговор, вообще говоря, представляет собой одну из малых форм устного народного творчества. Это словесная магия в целях достижения желаемого – в ритуалах защиты, плодородия и прочих, включая в особенности лечение. Возникнув в составе фольклора, заговоры в дальнейшем нередко записывались и размножались уже в рукописной форме. Самые древние заговоры обнаружены среди новгородских грамот на бересте (см. выше о них особый раздел главы). Множество текстов заговоров содержатся в рукописных и печатных лечебниках, травниках, сборниках разного содержания, особенно за XVII–XVIII вв. (когда грамотность и книжность уже распространились, но ещё недостаточно, чтобы большинство населения перестало верить наивному колдовству). Этнографам известны сотни заговоров от всевозможных болезней, прежде всего самых частых среди крестьян: на ожог, на кровоточащую рану, на ушиб; на уши, на зубы, на «жабу» (сердце, лёгкие, горло); на рожу, на чирьи; на «жару» (лихорадку); и т. д. Особой популярностью, понятное дело, пользовались заговоры от детских болезней: на исполох (испуг), на грыжу, на прикос (глаз) и т. п. К примеру, такой: «С гоголя (утки) вода, с камня струя, с зайца снег, с рабы божией (такой-то) скатитесь, свалитесь с ясных очей, с чёрных бровей, ото всех печеней уроки, прикосы, денны уговоры, ночны исполохи.». Затем следует «адрес», куда посылается болезнь (в морскую пучину, на острый нож, к старой хозяйке или хозяину в тёмные леса, в глубокие воды или ко гнилой колоде).
   Словесная часть заговора усиливалась действенной – знахарь сопровождал свои заклинания определёнными поступками. Так, он наговаривал свои формулы на воду, молоко, масло и т. п. вполне материальные субстанции. После произнесения волшебных слов, жидкость выплёскивалась в лицо больного или на поражённую болезнью часть тела. Эту процедуру проделывали троекратно. Кроме того, применяли очерчивание ножом и сплёвывание.
   Облагороженный вариант заговора представляет собой молитва, применительно к нашей тематике – во здравие, за выздоровление. Хотя христианские проповедники со своей стороны резко осуждали простонародные заговоры как рудимент язычества, но на практике они всё чаще объединялись. Словесная часть заговора почти всегда сочеталась с практической, действенной. Например, распространённый среди русских крестьян заговор: «На тебе рожь, а нашу семейку не трожь!» произносился при погребении, когда в могилу сыпали зерно, чтобы откупиться от покойника.
   Широко был распространён обычай отчитывания (произнесения целого цикла молитв) при таких тяжёлых заболеваниях, как сумасшедствие, в том числе эпилепсия, кликушество и т. п.
   Под влиянием христианства языческие целители потеснились и уступили часть своего авторитета православным персонажам. Первое место среди этих последних занял св. Пантелеймон (Пантелей-целитель народной молвы). Этот великомученик, который якобы жил при римском императоре Максимилиане (III в. н. э.), считался великим врачевателем, изображался на иконах со шкатулкой, полной лекарств. День памяти этого святого – 27 июля (по новому стилю) – сопровождался многочисленными просьбами об исцелении со стороны верующих в него прихожан православных храмов. Они несли деньги, холсты, продукты, чтобы откупиться от недугов.
   Среди персонажей заговоров выступали персонажи языческой и христианской мифологии: красное солнце, дедушка водяной, царь морской, царица морская, Бабариха, а также Иисус Христос, Богородица, Иван Креститель, Илья Пророк, Егорий Храбрый и прочие.
   На такой разнице основывалось частичное и временное противопоставление колдуна знахарю. Первый опирался на языческие силы, а второй – на христианские. Однако по психотерапевтическому эффекту те и другие не слишком отличались.
   Целебную силу воды усиливали её освящением с помощью креста; запасали воду «богоявленскую»; усиливали её благовещенской просфорой и четверговой свечой (зажженной в Чистый четверг на святой неделе). Так в христианском духе трансформировалось древнее почитание огня как очистительной стихии. Такой свечой выжигали обереги – знаки креста на косяках избы, чтобы преградить путь в дом нечистой силе. Подобной благотворной силой обладала в глазах верующего христианина всякая свеча, купленная в церкви. Чудотворную силу обретали в глазах правоверных все предметы, освящённые на великие праздники. Например, в так называемый Чистый четверг обращали в целебные соль, мыло, золу, простую воду. Травы и цветы, собранные на Троицу и в Иванов день, крестьянки освящали в церкви и в дальнейшем использовали как защиту от болезней и «сглаза».
   Как видно, в устных и письменных заговорах на болезнь и здоровье присутствует широкий спектр речевых актов: просьбы, угрозы, предостережения, приказы, уговоры, увещевания, приглашение и многие другие словесные обороты. В магическом сознании слово выступает эквивалентом дела: «Я говорю-уговариваю сердечную грыжу, заплечную грыжу, пуповую и паховую» (у взрослого пациента); «Снимаю рёв, переполох, бессонницу, полунощницу, неугомонницу, испуг и грыжу» (у ребёнка).
   Сокращённый вариант заговора представляло собой заклинание – прямое обращение к объекту магического воздействия в повелительной форме (приказа, просьбы, запрета, угрозы и т. п.). Особенно широко применялись заклинания именно в народной медицине для изгнания болезней. Русские крестьяне заклинали таким образом «коровью смерть»: «Выйди вон, выйди вон, из села, из села». А вот заклинание в переводе с сербского: «Иди, боль, в лес, в воду, в высокие высоты, в глубокие глубины, где петух не поёт, где курица не кудахчет».
   Народные заговоры против болезней носили системный характер – в них последовательно перечислялись все части тела, из которых изгонялась хворь: «Господи Боже наш премилостивый, Царю святый, отжени всяк недуг от раба своего (имярек), от души и от тела, от главы, от верха от темени, от влас, от чела, от брови, от веку, от ресниц, от очей, от ушей, от лица, от носу, от уст, от языка, от подъязычья, от гортани» и т. д. В других случаях перечислялись симптомы заболевания: «…Щепоты, ломоты унимала, порезы и посеки, от удару и от укладу и булату унимала и запирала.» Болезнь пытались изгнать из всех зон времени и пространства: «…Не троньте и не грызите раба Божьего (имярек) ни в день, ни в ночь, ни в утреннюю зарю, ни в вечернюю, ни на новый месяц, ни на ветхий.»
   Соответствующий характер носила и средневековая фармация. Её рецепты нередко чисто внешне похожи на приёмы фитотерапии, а если разобраться, то основаны на той же самой вере в порчу, сглаз и т. п. сверхъестественные причины болезней. Реалистическое рассмотрение знахарской практики траволечения показывает, что в травах и знахари, и их пациенты ценили не столько их настоящие фармакологические свойства, сколько выдуманные «способности» отпугивать злые силы, вредных духов и прочую нечистую силу. Например, повсеместно считалось, что ветка рябины или же трава калган отпугивают порчи. С какой стати? Это не пояснялось.
   Особой целебной силой обладали якобы травы, сорванные в ночь на Ивана Купалу – языческо-христианский праздник летнего солнцестояния. В это время и «чёрные», и «белые» знахари старались запастись лекарственным сырьём для своих целей. Названия и лечебных, и вредоносных трав носили вполне выдуманный характер: петров крест, одолень-трава, плакун-трава, разрыв-трава и т. п. Не только колдуны, но и все обычные суеверные крестьянки направлялись утром того же дня за село, чтобы собрать «целебную росу». Её выжимали в сосуд и умывали лицо и руки, свято веря в оздоровительную силу этой процедуры. Надеялись после этого стать красивыми и здоровыми. Сорванным в этот же день берёзовым веникам приписывались те же волшебные свойства – ими стремились запастись на весь год, чтобы каждое парение в бане гарантировало оздоровительный эффект.
   Вот цитата из одного древнерусского травника: «Есть трава. Пошла на плакун, лист у неё долог, а цвет вишнёв, а растёт подле реки на лугу, на угодном месте, и внести ту траву в дом, и не внидет в тот дом дух лукав, а носить ту траву на теле, и питии ту траву на тоще сердце».
   Сценарий лечения при помощи заговора предполагал три последовательные стадии:
   • сначала определить причину, источник и характер болезни;
   • затем происходит изгнание болезни из тела пациента;
   • наконец, болезнь символически отгоняется прочь или уничтожается.
   Филологи отмечают в текстах заговоров элементы тайной речи – повторы, аллитерации, рифмовки, анаграммы и т. п. приёмы, усиливающие впечатление от заклинания у пациента. В частности, некоторые заговоры произносили или писали задом наперёд. Скажем, чтобы избавиться от лихорадки, писали на клочке бумаги: «Рака усен» – «Рака несу» (считалось, что эта хворь боится раков). Лексика заговоров сохраняла старинные, книжные, церковнославянские обороты; в неё вкрапливали иностранные слова – для пущей важности. Архаическая мифология сочеталась при этом с христианской картиной мира. Болезнь подразумевалась нарушением природного порядка, космической катастрофой, а лечение восстанавливало гармонию в теле и в душе.
   Отличие магии от собственно религиозного культа прежде всего в том, что колдует человек без посредников, напрямую апеллируя к неким духам. В лучшем случае, в особо ответственных случаях в роли посредника в диалоге с высшими силами выступает шаман (жрец, колдун, вещунья, маг, волхв, знахарь и т. п.) – одиночка.
   Например, у разных славянских народов при лечении болезней активно использовалась близлежащая дорога: на неё выбрасывали ногти и волосы больного; предметы, бывшие с ним в соприкосновении (его полотенце, рубашку и прочее); вещи, на которые с помощью заговоров «переносилась» болезнь (яйцо, монета, полено, камешки от печки и т. д.). На дороге обмывали больных; туда же выливали воду после их купания, вода проливалась на дорогу и после купания в Чистый четверг здоровых людей – чтобы не заболеть. Всё это в наивной надежде на то, что все проходящие и проезжающие по этому пути «растопчут беду на мелкие части и разнесут хворь подальше от нашего дома». Напротив, случайно найденные на дороге предметы должны якобы приносить счастье и здоровье удачливому находчику. Так что больной, скажем, чирьями (фурункулами) для излечения собирал на дороге мелкие камешки, становился на перекрёстке, выкладывал их вокруг себя, чтобы затем выйти из круга и оставить чирьи, как камешки, в стороне от себя.
   Магия – совсем не абсурд, как может показаться с позиций утрированного рационализма, механистического детерминизма. У неё своя довольно изощрённая логика, которую можно рассматривать как предшественницу или вынужденную заместительницу научной методологии познания и практики. Предполагается, что кроме непосредственно воспринимаемого мира, существует ещё мир скрытых сущностей. Чтобы привлечь их на свою сторону, нужно разработать правильный маршрут и шаг за шагом двигаться по нему. По форме таково же и научное исследование микро-, макро– и мегамиров. Только содержание у магии и у науки разное. Одно то самовнушение, соответствующее задачам предстоящей деятельности настроение, которое обычно придается человеку колдующему, объясняет его резон. Ритуальная пляска индейца, выходящего на тропу войны; стрела, посланная чукчей в темноту святилищной пещеры; торговка на курском базаре, обмахивающая свой товар полученной от первого покупателя денежной купюрой; многие сугубо магические действия плотно вплетены в быт малограмотных людей.
   В составе магии реальные знания и соответственно технологии сочетаются, как только что говорилось, с сугубо символьными, знаковыми. И не всегда здесь легко отделить разумное от абсурдного. Так, лечебная магия способна мобилизовать защитные силы психики пациента в тех ситуациях, когда реальных лекарств нет или они неэффективны; гадания (на чём угодно) служат организующим своё выполнение прогнозом; знамения разного рода помогают самопознанию личности («сны сбываются так, как их истолкуешь», гласит исландская пословица), и т. д., и. т. п.
   Эффект магии зависит от степени доверия к ней. Проклятие жреца способно довести до смерти от испуга мнительного соплеменника. Человек другой закалки стоит вне магических чар. Как в колоритном эпизоде за 1071 г. из нашей первой летописи – «Повести временных лет»: «… Волхв объявился и при [князе] Глебе в Новгороде; говорил людям, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, говорил ведь: „Предвижу всё…“ И была смута в городе, и все поверили ему и хотели погубить епископа. Епископ же взял крест в руки и надел облачение, встал и сказал: „Кто хочет верить волхву, пусть идёт за ним, кто же верует в Бога, пусть ко кресту идёт“. И разделились люди надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И началась смута великая между ними. Глеб же взял топор под плащ, подошёл к волхву и спросил: „Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?“ Тот ответил: „Знаю всё“. И сказал Глеб: „А знаешь ли, что будет с тобой сегодня?“ – „Чудеса великие сотворю“, – сказал [тот]. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал он мёртв, и люди разошлись».
   Бытовые суеверия наших дней – осколки древней магии. За многими приметами стоят очень тонкие психологические наблюдения за человеческой натурой. Не всегда, но нередко соль просыпают на кухне излишне нервные, импульсивные люди; встреченная охотниками, моряками женщина невольно отвлекает их от сложной цели, стойкий запах её менструальной крови отпугнёт чуткого зверя; здороваясь через порог, можно споткнуться об него; возвращаясь с полдороги, деформируем доминанту трудового дня; и так далее. Однако без доли шутки, игры вера в приметы выглядит уже диковато.
   Когда возникают развитые формы религий – национальных и мировых, формы ранней религиозности видоизменяются и становятся компонентами единой веры (в до предела анимистического Бога; магия же воплощается в молитвы и священные таинства во храме; тотемизм заметен в зооморфных образах ангелов – с крыльями, дьявола – с копытами, хвостом и рогами; фетишизируются иконы, мощи святых и прочие реликвии). В составе настоящей религии, впрочем, её примитивные предшественники так или иначе облагораживаются, одухотворяются и, значит, перестают быть конкурентами научной логики, но дополняют её, достраивают до полноты человеческого духа, как это вообще свойственно настоящей религии.
   Если теперь вернуться к магическим сторонам русской средневековой медицины, то получится очень колоритная картина. Представители церкви неоднократно сетовали на неразумие своей паствы в вопросах врачевания: «Немощь волшбою лечат, и наузы [ладанки с „чудодейственными“ травами и прочими оберегами], чарами, бесам требища [жертвы] приносят» («Слово, как житии христианам»). Знахарок священники называли «бабы мерзкие», «скверные чародеицы». По сути это те самые повивальные бабки, которых мы встречали в Греции, в Риме и везде, где господствует народная медицина. Технология знахарского врачевания по сути не изменилась за тысячелетия его существования. Те же церковные обличения «безбожного волхования» упоминают такие действия знахарок и знахарей, как «помазания» и «вдыхания»; навязывание оберегов-наузов; произнесение заговоров, призывание бесов и тому подобные приемы.
   Большое значение в предсказаниях судьбы человека, в особенности состояния его здоровья придавалось приметам и гаданиям: то «храмина трещит», то «сон страшит», то «вороны грают», то «пес воет», то «мыши пищат», то «искра из огня прянет – сгорит человек» и т. д. Такого рода случайностям суеверные люди придают значение до сегодняшнего дня. А уж в средние века к услугам гадалок и знахарей прибегали не только тёмные и запуганные смерды да холопы, но и многие их господа – князья и бояре. Грамотность и тогда, и потом нередко уживалась с вполне дичайшими суевериями. В тех же летописях полным-полно всяких метеорологических знамений, фантастических обитателей небес, с которых эти чудовища будто бы падают на землю.
   Даже настоящие, более или менее эффективные лекарственные препараты обязательно «заговаривались» народными целителями. Вот образцы таких заклинаний. В 1673 г. на Руси арестовали некоего поляка Нестерку, которого свидетели обвиняли в том, что он «на вине наговаривает, и то наговорное вино пить давал» от разных болезней. Чтобы откреститься от подозрения в «еретичестве и ведунстве», этот простой скотник познакомил следователей со своими «наговорными стихами»:
   • от болезней – «Помилуй, Христос и Пречистая Богородица, великая государыня, вступитесь за нас грешных на сём свете отцовою и материнской милостью, а с миром крещеным согрешили, и солнце праведное вступитеся за наши души грешные, помилуй раба своего Якова от скорби и от болезни, дайте ему благ и здоровья во веки веков»;
   • для установления мира между супругами – «Смилуйся, Пресвятая Богородица, вступись за нас грешных, буди милостива, закрой нетленною ризою своей души наши грешные раба своего (имярек) и рабу свою (имярек) на сём свете закрой их, дай им, Богородица, любовь меж ими и совет житии по старине в любви и чтобы им ныне и до веку жить в совете.»;
   • против «младенческих скорбей» – окропляя младенца водой, произносил: «Вступись, Пресвятая Богородица, за нас грешных, помилуй раба своего младенца (имярек) от скорби и болезни и тяжкой нужды, дай ему здоровья отныне и до веку».
   Как видно, перед нами упрощённые молитвы наподобие канонических церковных, только используемые самодеятельным целителем во вполне магических целях. Автор «целительных стихов» Нестерка уверял следователей, что «те стихи даны ему от Бога» и никто его, равно как и он сам, никого колдовству не учил. Эта жертва суеверного правосудия выдержала пытки и своих показаний не изменила, что было большой редкостью в то жестокое время.
   В 1676 г. в городе Кашине схватили посадского человека Савку «с кореньями, и с травами, и с зубом». Властям его доставил некий кузнец. Бедный целитель как на духу показал, что со всеми этими аксессуарами он «ходит в мир и лечит людей и лошадей от всяких скорбей, а тот-де зуб сазана рыбы». На период проверки этих показаний жертву держали «за крепким караулом».
   Порой заподозренных в колдовстве знахарей задерживали не служилые люди и не отдельные подозрительные обыватели, а целые общины жителей. Так, в 1664 г. сумские черкасы (украинские обитатели южнорусского пограничья) «всем городом» били челом в Белгород, обвиняя некоего Кондрашку в «воровстве и чародействе». А в 1677 г. в городе Курмыше жители всем скопом задержали «пришлого человека Сеньку Иванова» по сходному обвинению в «еретичестве и порче людей».
   В 1630 г. воевода города Лебедяни и соответствующего уезда запросил московское правительство, что ему делать с задержанной «бабой ворожейкой», которая ходит по слободам и ворожит. Государь повелел ворожею «пытать накрепко», чтобы узнать, у кого она училась ворожбе, и что кому своей ворожбой сделала. Выполняя царское повеление, воеводы выяснил методику ворожбы: «Ворожила-де та баба, смотрела на руках и щупала на нутрю»; другому пациенту лечила глаза вынутой из овцы печенью; сыпала просо в воду и тем настоем умывала больные глаза; пускала в глаза женское молоко; кому-то «ворожила луком». В этом случае налицо некое подобие фитоаптеки – не просто словесные заклинания, но и природные препараты, в каких-то случаях, не исключено, эффективные против некоторых заболеваний.
   В силу отмеченного смешения язычества и христианства в массовом сознании место старых волхвов и знахарей в медицинской практике средневековой Руси всё чаще занимали православные чудотворцы и реликвии. Вера в духов, демонов, добрых и злых (вроде леших, домовых, русалок и т. п.) сочеталась с определённых пор с верой в православных святых. Борьба злых и добрых сил языческой мифологии соотносилась в так или иначе христианизированном сознании с противостоянием божественного промысла и происков дьявола. В этой связи еще раз напомним сюжет из Киево-Печерского патерика, в котором один из печерских монахов, иконописец Алимпий взялся лечить одного киевского богатея, подхватившего проказу. Подчеркивается, что пациент сначала искал помощи у волхвов и у «иноверных врачей», но безуспешно. А Алимпий теми же красками, какими он писал образа святых, замазал «гнойные струпы» и те якобы прошли. Если это не результат действия свинцовой или ртутной субстанции в красках, то просто монастырская легенда рекламного свойства.
   В любые чудеса люди лучше верят за пределами мест своего обитания. На эту социально-психологическую черту опиралось христианское паломничество, одной из целей которого во все времена являлось именно исцеление от недугов и укрепление здоровья. Письменные источники о святых реликвиях в Византии и на Руси переполнены соответствующими свидетельствами. В качестве самых чтимых реликвий фигурировал широкий круг предметов, связанных с историей происхождения христианства – места рождения, проповеди и гибели Иисуса Христа, множество связанных со всем этим аксессуаров. К самым ранним реликвиям примыкали более поздние – материальные свидетельства жизни и деятельности христианских святых всех следующих поколений вплоть до практически современных населению Древней Руси.

Фармакология волшебства: судебные процессы против колдовства в Московской Руси XVII века

   В распоряжении историка российской медицины имеется уникальный источник для изучения средневекового понимания болезней и механизмов их распространения, также состава тогдашней аптеки (в широком смысле этого слова – асортимента лечебных средств). Опубликован обширный сборник судебных материалов, связанных с обвинениями верховной государственной власти в первой половине XVII в., составленный по архивным документам Николаем Яковлевичем Новомбергским (1871–1949), профессором Томского университета. Издание называется «Слово и дело государевы» – такую формулу произносили люди, готовые донести властям о злом умысле в отношении самого царя. [44 - Новомбергский Н. Я. Слово и Дело Государевы (Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 г. Т. I. М., 1911 (Записки Московского Археологического интитута. Т. XIV); Слово и Дело Государевы (Материалы). Т. II. Томск, 1909. Репринтное переиздание: М., 2004.] К истории медицины и особенно фармации прямое отношение имеет второй том этого труда, посвященный процессам уголовного преследования по обвинениям в колдовстве. [45 - Новомбергский Н. Я. Колдовство в Московской Руси XVII столетия. СПб., 1906 (Материалы по истории медицины в России. Т. III, ч. 1). Репринтное переиздание: М., 2004.Пока не переиздана книга того же автора: Черты врачебной практики в Московской Руси. СПб., 1904.]
   Как известно, колдунов и колдуний «выявляли» и наказывали самым жестоким образом, вплоть до публичного сожжения, по всей средневековой Европе. Н. Я. Новомбергский справедливо называет судебные процессы о колдовстве «отвратительными кровавыми пятнами на фоне европейской цивилизации». И на Руси колдунов искали, находили и наказывали представители всех сословий тогдашнего общества – и простые люди, и высшее духовенство, и великие князья. Методы борьбы с колдовством применялись те же, что и на западе Европы – повальные обыски, изгнания, пытки и казни обвиненных в чародействе лиц. Для темы нашего пособия важно обратить внимание на следующие моменты соответствующих архивных материалов:
   • насколько искажённо, суеверно понимали тогда все без исключения русские люди причины заболевания и способы их лечения;
   • какой набор веществ использовался тогда в качестве медицинских средств;
   • как трудно, чаще всего невозможно теперь различить реальные медикаменты народной медицины («коренья», «травы», «зелья» и т. п.) и фантастические, рассчитанные на психотерапию артефакты («заговоры», «обереги», «записи» и т. п.).
   Поскольку всеми другими письменными источниками средневековая медицина и особенно ее фармакологическая часть отражены, как мы могли убедиться выше, крайне отрывочно, случайно, то архивный свод Н. Я. Новомбергского приобретает исключительную познавательную ценность. Тут мы воочию видим реальную медицинскую практику позднего Средневековья, пусть и с одной – юридической точки зрения, в криминальном контексте.
   Судя по документам, «выявленные» чародеи (чаще всего, впрочем, чародейки-«ведьмы») издавна подвергались самосуду земляков, так называемой народной расправе; на современном языке – линчеванию («побивание лихих баб», в лучшем случае – изгнанию предварительно ограбленные дочиста, из волости; в худших – убийству). По мере централизации государственной власти в преследование колдунов всё чаще включались официальные власти вплоть до верховных.
   Вот, к примеру, указ царя Алексея Михайловича от 1647 г. на имя воеводы города Шацка Григория Семеновича Хитрово: «И ты бы жёнке Агафьице и мужику Терешке, дав отца духовного, велел их причастить святых Божьих тайн, а причастя святых Божьих тайн, велел их вывести на площадь и, сказав им их вину и богомерзкое дело, велел их на площади в срубе, оболокши соломою, сжечь». В чем же состояла вина этих лиц? Из указа видно, что крестьянку Агафью и мужика Терентия Ивлева царь велел сначала «у пытки расспросить и пытать накрепко и огнём жечь, каких поименно людей они портили и до смерти уморили, каким поименно людям килы и невстанихи делали, и кто с ними тем мужикам и женкам такое дурно делали, и где и у кого именно Терешка Ивлев такому ведовству и всякому другому учился». Не выдержав пытки, Агафья созналась в том, что действительно «мужикам килы присаживала и невстанихи делала, да я ж-де Агафьица с сестрою своей с Авдотьицей испортила и уморила до смерти приказного дьячка боярина князя Никиты Ивановича Одоевского Федьку Севергина; да она же-де Агафьица уморила крестьянина Степанка Шахова, да испортила земского дьячка Шишку, да она же присудила килу сестры своей к Авдотьицыну деверю к Степанку. А всему же тому дурну учила ее, Агафьицу, сестра ее Авдотьица до сестры ее Авдотьицы свекор Терешка Ивлев». Хотя этого последнего «пытали накрепко» и огнем жгли «нещадно», он признался только в том, что учил колдовать лишь упомянутую «женку Агафьицу» и никого кроме неё. Сильный телом и духом, как видно, оказался мужчина, потому как после мучительной пытки упорно отрицал, что причинял кому бы то ни было вменяемое ему зло. «А учился де я, Терешка, тому дурну на Волге, на судах, слыхал у судовых ярыжных людей».
   Итак, лет триста назад московиты были убеждены, что с помощью заклинаний и прочей магии можно «навести болезнь» на конкретного человека; перенести ее с одного человека на другого («кила» – грыжа, опухоль; «невстаниха» – импотенция). Измученная пыткой женщина рассказала и о своих магических приёмах. Процитировала «кильный стих» про чёрного ворона, который держит в клюве пузырь, куда наливается морская вода – точно так же, как растет опухоль. Призналась, что наводила порчу на Федьку с помощью «нити с мертвого человека с приговором». Задачей было вернуть своего соседа от другой женщины к самой колдунье. Когда же этот Федька женился «мимо неё», его стали зачаровывать уже насмерть. Для этого «её сестра Авдошка ходила ночью на погост, брала с могил землю, и ту землю с приговором давали пить». «Приговор», т. е. заклинание было несложное: «Как мертвый не встает, так бы он, Федор, не вставал; как у того мертвого тело пропало, так бы он, Федор, пропал вовсе». Кроме того, ему тайком скармливали с едой «наговорные коренья». Среди вредоносных средств упоминается некий «дурман-репейник». Упомянутая сестра Авдотья успела скрыться от ареста «неизвестно куда» и на костер послали Агафью и Терентия.
   Год спустя после расправы над Агашкой и Терешкой, в 1648 г. тот же Алексей Михайлович обобщил опыт борьбы государства с колдунами – в указе белгородскому воеводе Тимофею Федоровичу Бутурлину предписывалось: «…А иные прелестники мужского и женского пола в городах и уездах бывают со многим чародейством и волхованием, и многих людей тем своим чародейством и волхованием прельщают и портят, а иные люди тех чародеев и волхвов и богомерзких баб, вдов к себе призывают и к малым детям, и те волхвы над больными и над младенцами чинят всякое бесовское волхование». Уличенных в колдовстве предписывалось на первый раз бить батогами, а если они не прекратят своей чародейной практики, ссылать их в «украинные города» на южной границе государства (где житье было особенно опасно из-за периодических татарских набегов). Этот указ царь велел разослать в копиях «во все станы и волости», «читать по торгам многажды».
   В апреле и мае 1653 г. колдуны и знахари опять удостоились царского внимания. Очередные указы адресовались воеводам в пограничные города Карпов и Оскол. В первом указе население оповещалось о том, что «в польских [т. е. находящихся „на поле“ – в южнорусской лесостепи] и украинных городах и в уездах многие люди, забыв страх Божий и не помятуя смертного часу, и не чая себе за то вечные муки, держат отреченные еретические и гадательные книги, и письма, и заговоры, и коренья, и отравы; и еретическими наговорами многих людей насмерть портят, и от той их порчи многие люди мучатся разными болезнями и помирают». В этой связи повелевалось, чтобы «впредь никаких богомерзких дел не держались и те бы отреченные и еретические книги, и письма, и заговоры, и гадательные книжки, и коренья, и отравы пожгли, и к ведунам, и к ворожеям не ходили, и никакого ведовства не держались, и костьми и ничем иным не ворожили, и людей не портили». А тех, кто продолжит упорствовать в медицинской магии, предписывалось «в срубах сжечь безо всякой пощады и дома их велено разорить до основания, чтобы впредь такие злые люди и враги Божьи и злые их дела никогда никем не вспоминались».
   В документах последующего времени историк находит сведения о том, что эти царские указы не остались на бумаги, а ревностно претворялись в жизнь. Например, в 1666 г. гетман запорожского войска Иван Мартынович Брюховецкий «велел сжечь пять баб ведьм да шестую гадяцкого [т. е. города Гадяча] полковника жену» за то, что они, по мнению гетмана, «его и жену его портили и чахотную болезнь на них напустили».
   Поскольку все признания были получены под пыткой, нельзя исключить и того, что всё это или часть упомянутого колдовства просто выдуманы подследственными ради перерыва в смертельных страданиях; подсказаны палачами. С другой стороны, не менее вероятно, что такого рода достаточно примитивная чёрная магия была довольно широко распространена среди населения Московского государства. О характере следственных пыток того времени говорит следующий пассаж из жалобы отставного стрельца Володьки Кузнецова, который просил освободить из тюрьмы свою жену. Она, дескать, «без государева указу и без розыска пытана, и кнутом смертельно изувечена, выломанных с плеч руки не владеет, по сю пору лежит на смертной постели». Обвинение бедной женщине было стандартное: она будто бы училась у соседки чародейству («высечь середку из козюльки»), чтобы «испортить» соседа.
   Как видно по этим историческим источникам, мистическая, собственно волшебная сторона средневекового чародейства (заговоры, заклинания, проклятия) была неразрывно взаимосвязана со стороной лекарственной, материальной (коренья, травы и прочее, и прочее). Во всех этих случаях очевидно кондовое средневековое суеверие – причина болезни в совершенно фантастическом духе очеловечивалась, вина за нее перекладывалась на конкретных лиц, уличаемых в колдовстве. Теперь уже невозможно различить между собой:
   • явную клевету на ни в чем не повинных людей, которых по каким-то соображениям объявляли колдунами (и которые могли сознаться в этом под пытками);
   • настоящих колдунов, которые вообще-то занимаясь магией, тем не менее могли не иметь никакого отношения к той или иной болезни у каких-то лиц;
   • а могли и пытаться их отравить своих противников не только словесными да письменными заклинаниями, но и вполне реальными ядами.
   В условиях вопиющей антисанитарии, отсутствия сколько-нибудь правильных знаний о причинах и характере болезней обвинение в чародействе служило своего рода «социальным громоотводом», когда бессильная злоба и отчаяние смертельно больных людей вымещались на воображаемых или даже настоящих колдунах. Не случайно с тех пор, как наука и техника объяснили реальные причины заболеваний, простонародные суеверия насчёт колдовства и знахарства перестали интересовать государственную юстицию. [46 - Об этом подробнее речь пойдёт чуть ниже, в следующем разделе данной главы.] Историки не смогли проследить, когда именно потухли эти страшные костры, на которых сжигали несчастных жертв дичайших суеверий наших предков. Последний из прослеженных Н. Я. Новомбергским эпизодов такого рода датируется 1676 г., когда в местечке Сокольском были сожжены муж с женой по обвинению в колдовстве. Тогда царь Фёдор Алексеевич приказал «сокольскому пушкарю Панке Ломоносову и жене его Аноске дать им отца духовного и сказать им их вину в торговый день при многих людях, и велеть казнить смертию, сжечь в срубе с кореньем и с травами, чтоб другим неповадно было так воровать [47 - Напомним, что «воровством» тогда называлось любое преступление против государства, а отнюдь не только кража. Соответственно, «вор» – любой преступник, бунтовщик. Отсюда пословицы типа: «Нет у белого царя вора пуще курянина», «Орёл да Кромы – первые воры» и т. п.] и людей кореньем до смерти отравливать».
   Таким вот образом накануне реформ Петра I, что «прорубил» для России «окно в Европу», верховная власть в государстве воспринимала целебные корни и травы как орудие вредного волшебства, и присуждала знатокам народной медицины смертную казнь. Мы теперь уже не можем выяснить точно, чем именно занимались жертвы этой своеобразной «российской инквизиции» – то ли это были действительно «чёрные маги», то ли добросовестные лекари, то ли они же знать не знали никакого медицинского колдовства, но случайно попались под «горячую руку» испуганных очередной эпидемией властей.
   Следующий указ против «колдунов-фармацевтов» смягчает им наказание. В 1684 г. тогдашние соправители Иван и Пётр Алексеевичи приказали стрельца Ваську Баранникова и отставного стрельца Лёвку Барана с женой Танькой «за воровство и волшебство сослать в ссылку в украинные города на вечное житье». Историк медико-фармацевтического колдовства на Руси затрудняется решить, что именно означает это историческое свидетельство – то ли смягчение наказания за рассматриваемое преступление, то ли обычную меру против лиц, которые к волшебству имели отдалённое отношение. По крайней мере в 1628 г. человек, который активным чародейством никогда не занимался, а будучи душевнобольным, привязал себе на гайтан нательного креста какой-то корешок, за это внешне безобидное дело был сослан «на Устюг Великий в Архангельский монастырь». Там ему повелевалось «быть в чёрной монастырской работе и из монастыря его не выпускать, чтобы он не пропал безвестно…».
   Волшебство так пугало власть имущих в ранней России, что они наказывали за любые его проявления, вплоть до самых безобидных. В 1664 г. некоего Фильку Басова сослали в Симбирск «на вечное житье» только за то, что он был зятем обвиненного в колдовстве Умая Шамордина (которого впоследствии даже оправдали).
   Упоминание среди клиентов всех этих чародеев «больных» и «младенцев», среди аксессуаров «колдовства» вредных «кореньев» и «зелий-отрав» ясно указывает на медицинскую ориентацию тогдашнего колдовства. Как царь и его приближенные понимали акушерство и терапию без магического антуража, теперь нам не очень понятно. Ведь никакой государственной медицины, тем более родовспомогательной, в стране ещё не существовало и в помине. Вплоть до конца XVIII в. образованных врачей в России оставалось крайне мало – не только в сельской местности, но и в большинстве провинциальных городов таковых просто не было. А в городах крупных таких врачей было мало, а их услуги оказывались далеко не всем по карману. Поэтому государство ничем не могло помочь множеству своих подданных, налогоплательщиков и защитников в их жизненных бытовых проблемах – беременности и родах, профилактике болезней и их лечении. Тем не менее, как видно из цитируемых документов, некоторых акушерок из числа народных целительниц раз за разом обвиняли в «наведении порчи» и беспощадно казнили.
   Вообще, любая болезнь наводила наших предков на чёрные мысли о чьем-то злом умысле. Так, в 1653 г. некий поп Василий бил челом властям, что «были-де дети его Васильевы Филька да Ивашка в монастыре, и игуменов-де сын Аничка да успенский дьячок Ивашка поднесли детям его браги, а в браге-де смешано неведомо какое отравное зелье, и они, испивши той травы, стали вне ума». Этот простонародный диагноз означал, как проверили служилые люди подьячие, что оба ребёнка «лежат без памяти и не говорят, а вскоча, дерутся на стенку».
   И это не единичное обвинение. Поскольку монахи нередко занимались благотворительным врачеванием, на них порой пытались списать случаи разных заболеваний. Например, мценский стрелец Ивашко Казеев связал внезапно наступившее у его брата безумие («дерёт-де на стену и рубаху на себе дерёт») тоже с визитом в монастырь, где «поили его неведомо каким зельем». Тот же диагноз и та же этиология, что и с поповыми детьми из предыдущего эпизода. Расследование обоих случаев показало, что действительно упомянутый успенский дьячок сыпал в монастырскую брагу «траву незнаемую», которую он собирал на огороде соседа Дементия Русинова. Этого последнего, разумеется, в свою очередь допросили. Явно с перепуга, попав в пыточную камеру, Дементий показал, будто бы он нашёл эту траву по дороге из Мценска, зачем-то поднял её с дороги, привёз домой. А там «ребята изволокли ее на огород, где она и вызрела». Объяснение явно надуманное, чтобы выдать пресловутую траву за нечто случайное и тем отвести от себя вину в колдовской «фармакологии».
   Впрочем, для обвинения в колдовстве в те тёмные времена не нужно было никаких артефактов вроде травы или зелья. В 677 г. некий Митька Печённый донёс на своего кума Емельяна Обыденного, который в ссоре с каким-то драгуном заявил: «Пухнет-де жена Митькина, будешь и ты от меня пухнуть.» Этого оказалось достаточно, чтобы голословно обвиненного в «наведении болезни» «Емельку пытать и огнём жечь».
   Любое сообщение о колдовском вредительстве побуждало власти проводить энергичный розыск обвинённых в чародействе и подвергать их жестоким пыткам. Вот у какого-то конюха Петра Хмелевского жена сходит с ума – начинает «вопить кукушкой и зайцем кликать». Испуганный муж вызывает на роль лекаря посадского человека Первушку Ульянова, который произносит над больной заговоры («на соль, и на воду, и на молоко», которые давал пить больной). Пациентка народного целителя перестала кричать; перешла к более тихой стадии помешательства – «скорбеть сердечной скорбью и зубами руки у себя грызть». Затем упомянутый целитель Ульянов умер, и тогда безутешный супруг донёс на свою квартирную хозяйку «вдову Авдотьицу», которая будто бы и сглазила его жену. Немедленно последовал указ схватить ту Авдотьицу, и если на следствии дойдет дело до пытки, то «её про ту порчу пытать накрепко».
   Целый ряд судебных процессов о колдовстве касался лишении половых способностей у мужчин. Скажем, в 1648 г. драгун Федька Филиппов подал жалобу на Дарьицу, жену церковного дьячка: «Испортила она, Дарья, меня, учинила скопцом; и по пирам и по беседам она, Дарья, похваляется, что она так нарочно сделала. И я от той порчи вконец погиб и женишки отстал». Допрошенные односельчане дружно подтвердили, что у этой Дарьи репутация колдуньи: своего соседа Евтифея, заподозренного ею в краже платья, она сглазила до смерти; многим другим угрожала своими чарами. В другом подобном случае (1653 г.) стольник Федор Ладыженский обвинил некоего Сеньку в том, что тот двоих его дворовых людей «на свадьбах перепортил, совокупление у них с женами отнял». Закованный по рукам и ногам в железо, Сенька покаялся в содеянном и предложил излечить испорченных людей. Для этого он попросил чесноку – съев по три зубца чеснока, «Федоровы люди от того исцелились». В который раз задумаешься, чего в этом средневековом колдовском опыте больше – психосоматики, внушения или же простой фитотерапии?
   Вот парадоксальный результат нескольких веков работы и народных целителей, и монастырских лечебниц. Народные суеверия распространяются даже на святых отцов. В отдельных случаях, как видно из приведённых эпизодов, эти обвинения оказывались небеспочвенными – монахи и их служки сами не знали, что за снадобья они применяют и зачем.
   Подозрения в чародействе навлекали и представители других сложных профессий, загадочных на посторонний взгляд. В те суеверные времена опасно было показать окружающим знания каких бы то ни было врачебных средств и вообще навыков лечения. Так, в 1628 г. «крестьянин Иван Левашёв принёс челобитную на крестьянина Максимку Иванова», который подрабатывал коновалом, т. е. ветеринаром. Жалобщик утверждал, что «давал-де тот Максимка жене его пить траву, и она-де от той травы умерла». Вот и помогай ближнему своему знанием лечебных трав! Слава Богу, в этом деле за бедного знахаря вступились монахи – архимандрит Рафайло с братией. Они утверждали, что пациентка «умерла судом Божиим, а не от травы». Тем не менее, вскоре Левашёв задержал коновала и передал его властям. Под пыткой Максимка признался: «Жене Левашёва пить траву давал от порчи и она от той травы умерла»; ту же траву он давал многим людям и сам ее пил; научил его траволечению некий Федька Ребров, который «ходит по деревням и травы всякие знает и волшебством промышляет, людей портит и за очи [заочно] на многих людей нечистый дух насылает, и оттого-де люди помирают.»
   С такого рода историческими документами сегодня полезно познакомить тех, кто идеализирует народную медицину, рассматривает её рецепты как панацею. На самом деле первых фитотерапевтов часто пытали и убивали за их попытки подобрать природное лекарственное сырье для исцеления своих соотечественников.
   В 1663 г. очередной ведовской процесс вёлся по просьбе князя Михайлы Шейдякова, который обвинил свою «дворовую жёнку Феньку», будто та «портила его с женой, травами и кореньями окармливала». Та Фенька не стала запираться и выдала те травы и коренья, но утверждала, что они не вредные, а полезные: должны были вернуть ей расположение княгини, которая наказала ее, Феньку, за кражу драгоценностей – крестов и перстней. Поиски следователей увенчались успехом: был разыскан крестьянин Трошка, который и дал Феньке лекарственное сырье «и один корешок при ней Феньке истёр в горшке и велел давать княгине Катерине в яства, а два корешка велел ей у себя на вороту носить». Дворовая девка была рада стараться: добавляла «лекарство» на княжеской кухне в уху и в квас. От приема снадобья княгиня «лежала недели по две», но не умерла.
   Подобных судебных дел об использовании «отравных кореньев» и т. п. колдовских средств в XVII в. история Московской Руси сохранила немало. Везде примитивная магия сочеталась с некими растительными и минеральными препаратами. По размерам таких колдовских «аптек» видно, что некоторые московиты занимались этим делом почти профессионально. Например, при обыске в доме драгуна Исайки было захвачено «толчёных трав в двенадцати узлах завязано, да в шести мешках травы же; да от ружья заговор записан в маленькой тетрадке, да пук разных пяти трав». Это вам уже не два-три заговоренных корешка, а солидный запас для длительной врачебной практики. Исайка, как человек военный, категорически отрицал свое участие в «порче», а запасённые травы объяснил необходимостью лечиться «от пострела и от иных болезней». Своих доморощенных рецептов он не таил: «А что-де соль в платке завязана с купоросом да с каменьями, той солью он умывает себя и ребят своих». Текст с заговором драгун приписал первому мужу своей супруги Аграфены. Но как только его начали пытать («с первой стряски да с десяти ударов» кнутом) бедный Исайка признался в приписанном ему обвинении – порче попа Давыда и его семьи. Такие же показания после пыток дала и Аграфена. Вот чем рисковали русские люди в позднем Средневековье – раннем Новом времени, которые держали у себя дома нехитрую аптечку для профилактики распространённых недугов. Любой лекарственный препарат – вещественное доказательство колдовства в глазах церковных и светских властей.
   В 1639 г. царь Алексей Михайлович указал сослать в северные города Пелым, Каргополье, Вятку «золотую мастерицу [золотошвейку] Дашку Ламанову с мужем её с Стёпкою Ламановым», «да золотую же мастерицу Дунку Ярышкину с мужем ея», «колдуний Манку Козлихину да Дунку слепую, да Феклицу слепую ж с мужем с Гришкой сапожником». Их обвиняли в том, что они «людей приворачивают, а у мужей к женам сердца и ревность отнимают, а наговаривают на соль и мыло; да ту соль дают мужьям в ястве и питьё, а мылом умываются». Иными словами, царь и его окружение верили, что, произнеся заклинания над предметами домашнего обихода вроде соли и мыла, возможно заставить мужчину разлюбить или полюбить ту или иную женщину. Упомянутая Дарья Ламанова пошла еще дальше: посыпая следы царской повозки пеплом из сожжённых женских рубашек, она надеялась так повлиять на волю монарших особо, чтобы они после этого колдовства удовлетворяли поданые им прошения.
   Одна из жертв этого судебного дела, некая повивальная бабка Манька Козлиха даже под пыткой честно показала: она «только и знает, что малых детей смывает [после принятых родов] да жабы, у кого приключится во рту, уговаривает; да горшки на брюхо намётывает, а опричь того ничего не знает». Так очевидная знахарская практика родовспоможения да простейшего врачевания выдаётся запуганными властями за некую сложную магию.
   Те же документы сохранили несложные тексты колдовских заговоров:
   • на соль – «как ту соль люди в яствах любят, так бы муж жену полюбил»;
   • на мыло – «коль скоро мыло с лица смоется, так же скоро муж жену полюбил»;
   • на пепел сожжённой рубашки – «как белые рубашки на теле, так и муж до жены [близок] был»;
   • против «жабы» (опухоли?) якобы помогали слова – «святой ангел хранитель умири и исцели у того (имярек), с кого случилась болезнь его».
   Мужественная Козлиха вполне резонно заявила следователям, что её ремесло никому не приносило зла («лихим словом не наговаривает»); что она отнюдь не одна такая врачевательница («есть на Москве и иные бабы, которые подлинно умеют ворожить»). Нескольких таких баб-ворожей по этому же делу арестовали и несколько раз жестоко пытали. Не выдержав мучений, они сознались в том, что не только лечили младенцев и некоторые хвори взрослых пациентов, но и колдовали по более сложным вопросам. Например, в случаях застоя торговли у купцов; опять же привораживали мужей к женам.
   Историкам медицины и фармации интересны, конечно, не столько эти внемедицинские сюжеты средневекового колдовства, сколько врачебная практика колдунов. Относительно неё по данному следственному делу упоминаются следующие подробности. «У кого случится сердечная болезнь или лихорадка, или иная какая внутренняя болезнь» – давали вино, чеснок, уксус; разумеется, сопровождая лекарство магическими заклинаниями (заговором). В качестве магических артефактов якобы лечебного свойства использовались медвежий коготь (традиционный амулет, предшественник нательного креста у многих народов); «громовая стрелка» (случайно находимые каменные орудия первобытного человека наделялись в Средние века сверхъестественными качествами).
   Таким образом, и болезни, и семейные неурядицы, и многие другие напасти хоть в царской семье, хоть среди её подданных разного ранга и те, и другие были склонны сваливать на колдунов, в число которых обычно записывали представителей тогдашней народной медицины.
   Нередко за обвинениями в колдовстве стояли корыстные интересы тех или иных лиц, стремление отомстить кому-то, убрать конкурентов и т. п. мотивы. Например, в 1636 г. кабацкий откупщик Сенька Иванов заявил на своего коллегу, кабацкого откупщика Петрушку Митрофанова, будто бы «тот Петрушка привез с поля коренье, неведомо какое», от которого будто бы «будет у меня много пьяных людей». Во время обыска у Митрофанова обнаружили какие-то корни растений, за что его тут же посадили в тюрьму. А в 1622 г. крестьянин Лунка Ушаков пытался обвинить свою жену в том, что она уморила его брата опять-таки каким-то корнем, якобы взятым ею у матери. Хотя эта женщина после нанесённых ей мужем побоев призналась в этом, но после отказалась от своих показаний, и её вроде бы оправдали. Но такой благоприятный исход дела о колдовстве представлял собой редкое исключение из правила – стоило только заявить о «наведении порчи», как власти начинали беспощадное следствие; свидетелей вредоносного колдовства находилось в избытке, и обвиняемые наказывались самым строгим образом независимо от того, насколько правдоподобно выглядели показания свидетелей их вины.
   Как видно из мер, принимаемых верховной властью против колдовства, оно было широко распространено тогда в стране, имело глубокие корни в предшествующих веках русской истории. Хотя, повторим, трудно различить реальные магические действия и вынужденные зверскими пытками самооговоры, ложные признания в колдовстве. Но если даже часть судебных случаев была фальсифицирована следственными органами, то обвиняемые в «наведении порчи» прекрасно знали технологию этого дела, раз давали признательные показания вполне конкретного толка.
   Как видно из собранных Н. Я. Новомбергским документов, московское правительство и его представители на местах вплоть до начала XVIII в. рассматривали любые материальные атрибуты врачебной практики как доказательства колдовства. Иметь у себя коренья, травы, минералы, рецепты составления лекарств тогда было смертельно опасно. Однако и люди, и домашние животные всё-таки болели, и их приходилось кому-то лечить. В таких варварских условиях длительное время существовала народная фармация. К примеру, в 1648 г. был совершён обыск у обитателя Бежецкого Верха Первушки Петрова, которого обвиняли в хранении «коренья лихого и травы дурной». Однако соседние с ним обитатели Бежецкого посада засвидетельствовали, что Первушка действительно коновал – лечит лошадей. Другие «конские мастера» объяснили: «Та-де трава конский лён, бекнорица и кмытл» (?). Этому ветеринару, получается, повезло, и его не казнили за его профессиональную деятельность. А вот жителю Рыльска сыну боярскому Гаврилке Мусину в схожей ситуации не повезло: при обыске у него в кармане нашли какой-то корень. Обладатель объяснил, что держит при себе корень «для звериного промысла». Поскольку свидетели не подтвердили его занятия охотой, воевода распорядился Мусина пытать: «Для какого волшебного дела он, Гаврилка, тот корень держал?»
   В 1628 г. на проезжей дороге стрельцы задержали крестьянина, у которого вместе с нательным крестом был привязан какой-то корень. Задержанный Адрейко объяснил, что корень этот «дал ему, дорогой идучи, прохожий человек для того, что он, Андрейко, болен чёрной болезнью, а хватает-де его помесячно» (вероятно, периодические приступы лихорадки или иного хронического заболевания). Начальство стрельцов приказало расследовать и это дело: корень показать «дохтурам», а у помещика узнать, чем болен его крепостной. Отзывы оказались благоприятными для подследственного. «Дохтуры Валентин с товарищи смотрев корень сказали, что тот корень гусина плоть и к лекарству пригожается, а лихого ничего в нём нет, да и в рот тот корень клали». Осторожные лекари, правда, сделали оговорку: «А будет-де кто захочет воровать и он и на добром корне воровством и наговором дурно сделает, а того-де они не знают, есть ли на том корне наговор». Как видно, тогдашние лекари (скорее всего, иностранцы) то ли разделяли предрассудки своих пациентов насчёт сглаза, то ли не хотели спорить с суеверными представителями власти. Помещик в свою очередь подтвердил болезнь своего человека. Тюремные стражники тоже сообщили о ежедневных приступах «чёрной болезни» (помешательства?), случившихся с Андрейкой уже после его ареста.
   Итак, вся эта масса документированных судебных процессов против медицинского колдовства демонстрирует нам, какие сложные времена переживала народная медицина в Средние века и в начале Нового времени. И отдельные подданные Московского государства, и его центральные власти, и региональные начальники по первому подозрению хватали любого заподозренного в «наведении сглаза», «порче» людей и скота. Следствие по таким делам велось ревностно, с исключительной жестокостью, как за государственную измену. Случаев оправдания в колдовстве документы почти не сохранили. Любые, даже самые невинные на вид лекарственные препараты, а тем более амулеты, тексты молитвенных заговоров от болезней признавались вещественными доказательствами чёрной магии.
   Среди народных целителей того времени встречались более или менее знающие лекарственные возможности природных веществ. У одних знахарей молитвы и заговоры сочетались с фитопрепаратами; а у других очевидна сплошная психотерапия. Все они были обречены балансировать между неким гонораром (чаще всего, вероятно, скудным) за успешное лечение и обвинением в колдовстве (за которым неизбежно следовали арест, жесточайшие пытки, тюремное заключение, а то и сожжение на костре). В роли доносчика на настоящего или предполагаемого колдуна мог выступить кто угодно, включая самых ничтожных маргиналов или личных врагов, конкурентов обвиняемого, – власти верили всем доносчикам по делам о врачебной магии. Даже ветеринары-самоучки, бравшиеся лечить лошадей и прочий домашний скот, не были защищены от клеветнических обвинений в ведовстве.
   Надо обратить внимание, что за многочисленными уголовными делами о медицинском колдовстве просматривается обширная врачебная практика этих самых знахарей. К ним обращались в случае любых жизненных затруднений, не только болезней органических или психических, но при импотенции, супружеских разногласиях, прочих конфликтах, неудачи в делах. В те жестокие времена, когда жизнь простого человека целиком зависела от его хозяина-помещика; судьба жены и детей находилась в полной власти мужа и отца; при постоянных войнах и разбойных нападениях, спрос на услуги настоящих или мнимых целителей оставался на высоком уровне. Множество жертв болезней или личных неурядиц могли надеяться только на знахарей и больше ни на кого.
   Можно согласиться с составителем обильно цитируемого нами издания, что именно ведовство послужило «колыбелью народного врачебного знания», духовной «подпочвой народной медицины». Изложенные материалы наглядно демонстрируют, что целый ряд столетий мало-мальски профессиональные лекари составляли абсолютное меньшинство, и их услугами имел возможность пользоваться узкий круг представителей знати, богачей. Масса народа должна была довольствоваться услугами самодеятельных знахарей, чей состав по уровню знаний и навыков оставался очень пёстрым. С другой стороны, эти же документы должны предостеречь от преувеличения возможностей знахарского целительства – они всегда были и остаются до сих пор крайне скудными, а в целом ряде клинических случаев – просто нулевыми, а то и отрицательными, т. е. вредоносными, опасными для здоровья и жизни пациентов, обращавшихся ко всякого рода знахарям.
   Православная Россия относилась к ведьмам и ведьмакам точно так же, как это делали на католическом и протестантском западе Европы – их безжалостно наказывали, вплоть до того, что сжигали на кострах. Разница состояла только в том, что на Западе под влиянием схоластической философии, впитавшей в себя некоторые античные понятия, богословы и философы развивали целое учение о колдовстве как дьявольском наущении, а на Руси колдунов выжигали калёным железом, исходя из примитивного двоеверия – азбучного христианства, смешанного с пережитками язычества.

Магическое целительство в век Просвещения: судебные обвинения в колдовстве в XVIII столетии

   После того, как Россия усилиями Петра I и его преемников вступила на путь модернизации, начала от патриархального Средневековья разворачиваться к индустриальной цивилизации, отношение к медицине и народной, и профессиональной стало меняться. Врачей, получивших европейскую подготовку, стало гораздо больше. Врачебной практики у них теперь хватало – представители новой элиты (военные, чиновники, инженеры, моряки, люди искусства, учёные и все прочие, чьи знания и навыки ценило и оплачивало российское государство) начали понимать истинные причины болезней и способы борьбы с ними. Знахари, разумеется, тоже оставались, особенно в сельской местности, но государство уже считало их не реальными волшебниками, а мошенниками, обманщиками. Светскую юстицию они постепенно перестают интересовать. Наказывал (отлучал от церкви) их теперь чаще всего церковный суд наравне со случаями супружеской измены, богохульства и т. п. морально-нравственными казусами. Количество судебных дел в отношении магического целительства в XVIII в. резко сократилось. Специальное исследование [48 - См.: Смилянская Е. Б. Магическое целительство, или Ведьмы, знахари и клирики как лекари в России XVIII века // Библиотека для чтения (Интернет-версия).] насчитывает уже не сотни, как в предыдущем столетии, а три-четыре десятка такого рода сюжетов. Но и по этим архивным делам очевидно, что размах колдовского знахарства ничуть не уменьшился. Народ по-прежнему верил в целебные и вредоносные заговоры, искал спасения от недугов у знахарей. Только среди образованной части русского общества формировалось более здравое отношение к ведьмам и колдунам как шарлатанам. Появилась возможность описать болезнь рациональными понятиями, не прибегая к заклинаниям злых духов и призывам ангелов. С тех пор такое противоречивое отношение к медицине сохраняется в общественном сознании русских людей, пожалуй что и до сих пор.
   Часть архивных дел такого рода просто повторяет средневековые процессы против ведьм. Например, в 1752 г. в Сыскной приказ (тогдашнее Министерство внутренних дел) обратилась помещица Авдотья Ступишина, она обвиняла свою крепостную в том, что та подала ей к столу отравленный (наговорной солью) суп, в результате чего господа заболели. Такие точно обвинения мы во множестве встречали в XVII в. Бедная помещица испытала «превеликую тоску исступление ума, а потом великую тошноту, и с утра. внутреннем в животе и в гортани было великое жжение, и рвота продолжалась даже до вечера».
   Яркий эпизод рассматриваемой тематики – «видения» ребёнка, десятилетней Матроны Дудиной из Северодвинска, записанные её отцом Егором в 1750 г. По сути, это история болезни девочки, осложнённой религиозным фанатизмом и суевериями медицинского толка. По всей видимости, речь шла о типичном случае женской (девичьей) истерии, впоследствии гениально изученной З. Фрейдом. Больная неоднократно «лежала в расслаблении», испытывала нарушения речи, унеё отказывали ноги. По ходу всех этих страданий она «мучилась дьявольскими видениями», в связи с чем ей шесть раз являлся Николай Угодник, дважды – ангел и дважды – сам Спаситель. В результате общения с этими святыми личностями пришло исцеление. Благоприятный исход болезни побудил благочестивого родителя запечатлеть эту историю на бумаге (вышла толстая тетрадь). Кроме этого, Дудин учредил в своем доме своего рода часовню Николая Чудотворца – к целебной иконе потянулись люди, прося у святого исцеления своих нужд. Местный священник донёс властям о такой конкуренции с официальной церковью, в результате чего последовало расследование (в материалах которого и сохранилась упомянутая рукопись «видений Матроны»).
   С вмешательством «нечистой силы», «дурным глазом» простым народом всё так же связывались случаи кликушества (той же женской истерии). Показательно, что и профессиональные врачи того времени сознавали ограниченность своих средств в лечении подобного фанатизма. Вот официальный отзыв городского врача, которому в 1765 г. доставили на освидетельствование нескольких кликуш: «У тех жёнок временно бывает тоска, которая к ним приходит от давнего повреждения в кровях и во внутренних женских частях. Но как те жёнки сурового воспитания и к лекарствам непривычные, то выпользовать их вскоре надежды мало осталось.»
   Как и в Средние века, несчастная любовь, приводящая к меланхолии («страсти», «тоске»), опять-таки приписывалась в народе чьему-то колдовству.
   Кроме душевных расстройств, по ведомству магии продолжали проходить многие телесные недуги – грыжи, лихорадки (жара), расстройства пищеварения (животная болезнь), импотенция, венерические заболевания (французская болезнь), зубная боль, запои (упомянутая девочка Матрона объясняла запои отца тем, что он в гостях выпил «порченное пиво»). В этих и многих других случаях многие русские люди предпочитали обращаться к ведьмам или колдунам.
   Общей причиной сохранение авторитета магов от медицины оставалось непонимание причины заболевания, невозможность исцелиться от него иным способом. Официальные врачи в ту пору уверенно помогали в относительно простых случаях, а при сложных, особенно нервносоматических недугах мало что могли сделать. Эта ситуация и сохраняла социально-психологическую нишу для магических целителей, несмотря на явный прогресс науки и просвещения в новой России. Когда рациональные приёмы врачевания оказывались неэффективными, пациенты обращались к старым поверьям о колдунах и ведьмах. Например, дьяк Василий Васильев, перепробовав нескольких докторов, которые не смогли помочь его захворавшей супруге, решил «искать как узнать, кто её испортил и [как] от порчи освободить».
   Первым признаком не естественного, а волшебного заболевания служила его внезапность. Скажем, в 1749 г. помещик Сафьянников обратился в тот же сыскной приказ по поводу болезни жены. Та «нечаянным образом» слегла, отчего он решил, что его благоверная «волшебным образом отравлена». Как видно, внезапное наступление расстройства ассоциировалось не с природной болезнью, а чьим-то злым умыслом. Такой умысел Сафьянников приписал крепостной девке Анне, которая будто бы наслала на барыню «гадину наподобие мыши». Только «родив» эту гадину, помещица выздоровела. Стоит отметить, что загадочное существо было доставлено на показ чиновникам, но в архиве, конечно, не сохранилось. Тут имеет место приём, который используют известные филиппинские хилеры и прочие колдуны, подбрасывая своим клиентам экзотические артефакты в доказательство своих врачебных возможностей.
   Упомянутый выше отец Матроны Дудиной в свою очередь с удивлением вопрошал о неожиданности дочерней хвори: «…Приключилась ей по осени неведомо с чего презлая во всём теле болезнь…»
   Как в древние времена, христианское понимание болезни – наказание за грехи – мирно сочеталось с языческой верой в злых духов. Обвинённый в колдовстве Семён Минин подтвердил, что две его пациентки-крестьянки заболели от того, что одна из них «наступила в наговорённый след», а другая переступила через «наговорённые корешки» – так их обеих и «испортили». Той же Матроне Дудиной её болезнь являлась то в образе огромной («как с быка») кусачей собаки, то петуха, который тоже «давит по горлу», то белого быка, то овцы и т. д. Ей же виделись «лихорадки» в виде «жёнок» с распущенными волосами, которых сопровождал черноволосый старик. Он якобы запрещал больной молиться и креститься, ездить в церковь: «Не езди ты в башню, рот не может произнести слова „церковь“ – С.Щ.), там лешие живут, они тебя удавят, а как в башню поедешь, я тебе там руки-ноги переломаю». В конце концов в воспалённом воображении невменяемой девочки появился «настоящий» чёрт – «большой, чёрной, рот до ушей, губы большие, язык высунул, большой хвост у гузна, сам скачет и говорит: „Назови себя „я чёртова, а ты божий“, тогда я от тебя отойду“».
   Похожие галлюцинации были типичны для суеверных больных того времени. Запойный пьяница Михаил Смирнов так описывал свои видения: бесы «придут многолюдством… да ещё с дрекольем и…, обступя избу, кричат, чтоб его, Михайлу, тащили вон. А потом в образе знакомых людей [приходили и], смотря в окно, говорили: „Полно, Михайла, Богу молиться, поедем на базар…“»
   Представитель архаичного, а затем и традиционного общества воспринимал болезнь как битву злых и добрых сил, дьявольских и божеских существ. Знахарь или священник приглашался для того, чтобы помочь пациенту в этой битве. При этом, как мы видели уже неоднократно ранее, обычно сочетались такие духовные практики, как:
   • магические приёмы языческого врачевания;
   • обряды христианской церкви;
   • элементы настоящей, рациональной медицины и фармации.
   Пропорция тех, других и третьих могла изменяться от случая к случаю.
   В новой России окончательно установилось разделение труда, а моментами и взаимодействие типичных фигур целителей, субъектов врачевания.
   • Знахарь в народной культуре то отличался от колдуна (тем, что лечит тайным знанием растений, заговоров и т. п., а не контактами с нечистой силой), то отождествлялся с колдуном или ведьмой. Способы и атрибуты знахарского лечения располагались в такой последовательности:
   • прежде всего знахарь произносил заговоры – словесное обращение к Богу, святым и добрым силам природы; вариант – наговаривание на различные предметы (воду, соль, водку, чеснок и т. п.), которые съедал или выпивал больной, ими же обтирались и обмывались больные места;
   • изготовлял и давал больному различные зелья – отвары, настои, другие формы обработки лекарственных растений и прочих субстанций (корней, коры и т. д.); у знахарей обычно имелась целая аптечка сушёных трав, порошков из минералов, мазей для растираний и т. п. препаратов из арсенала народной медицины;
   • предметы, которым приписывалась магическая сила – земля (обычно с кладбища), шкурка змеи, «громовая стрелка» – кремнёвое орудие каменного века; нож и другие острые предметы; освящённая вода; верба; пасхальная скатерть; венчальная свеча и т. д.;
   • протыкал изображение болезни иголками, заклинал её покинуть пациента и т. п.
   Кроме собственно лечения, от знахарей ждали целый ряд услуг – находил потерянные вещи, указывал на вора, предсказывал будущее, привораживал девушкам женихов, охранял молодых на свадьбе от сглаза; уничтожал вредных насекомых и мышей в доме, обеспечивал добычу на охоте и рыбалке; предохранял домашних животных на весь летний пастбищный сезон; его призывали остановить эпидемию, падёж скота; разогнать грозовые тучи и т. д. Нередко знахари специализировались на лечении какой-то одной болезни – зубной боли или же детской бессонницы. Врачебные действия знахарей сплошь и рядом сочетались с такими типично колдовскими функциями, как гадания (на картах, на бобах, на воде и прочем). Некоторые знахари уверяли, что видят «тот свет», могут разговаривать с мёртвыми.
   Познания знахаря считались то врождёнными, то приобретёнными через ученичество у опытных колдунов. Считалось, что перед смертью или с решением избрать себе преемника знахарь теряет свою волшебную силу. Славянские народы считали, что знахарству способен обучиться любой человек (как и иному ремеслу), но чаще тайны врачевания передавали по наследству – от старшего младшему, так будет надёжнее. Обычно знахарство передавалось девочке, у которой ещё нет месячных, или мальчику лет десяти; порой девушке перед венчанием (чтобы во время этого последнего она бы тайно «обвенчалась» бы и со знахарем). Но тот, кому передали тайные знания, начинал ими пользоваться только после смерти наставника.
   Первоисточником знахарского мастерства славянские народы считали потусторонние силы либо языческие (лешие, прочие духи; юродивые, нищие странники), либо христианские (Богородица, Параскева Пятница, прочие православные святые).
   Процедура знахарского врачевания оставлялась, как правило, вполне в шаманском духе. Для пущей убедительности проводилась по конец недели. В субботу (чтобы вместе с неделей завершилась болезнь); на сходе месяца, на заходе солнца (по той же причине). Впрочем, некоторые заболевания могли врачевать на рассвете. Не приветствовалось знахарство в воскресенье, в дни церковных праздников и в Великий пост.
   Место лечения зависело от характера недуга. Порчу снимали дома, около очага; детские болезни – на пороге дома, в бане, на меже пашни; бородавки заговаривали на могиле, на овощной грядке; эпилепсию – на том месте, куда пациент упал в припадке головой; лихорадку – около осины, чьи ветви постоянно трясутся; высокую температуру тела – перед огнём и т. д. Во всех эти случаях налицо примитивная магическая логика, как и у гомеопатии – подобное изгонять подобным.
   Большая часть лекарей в народе была женского пола, но встречались и мужчины. Знахаркой охотнее признавалась «чистая» женщина – старуха, одинокая или вдова. Замужняя знахарка должны была обмываться после сеанса лечения, прежде чем вступить в интимные отношения с мужем. Легче стать знахарем было человеку, родившемуся после смерти своего отца, или же имеющему на теле какие-нибудь знаки (родимые пятна, врождённые уродства). Во многих случаях народ больше доверял знахарям-инородцам (так, украинцы считали сильными знахарями русских; сербы – румын и т. п.).
   Какая-то часть знахарей входила в числе типичной для всего европейского Средневековья когорты специалистов – странствующих ремесленников. Кроме ювелиров, оружейников и прочих, бродили от поселения к поселению в поисках платёжеспособной клиентуры и лекари. В известной былине об Илье Муромце калики перехожие преподносят будущему богатырю некое питье, вылечившее длительный паралич его ног. За эпическим сюжетом просматривается жизненная практика наших предков.
   Уличённых в колдовстве знахарей в послепетровские времена уже не пытали огнём и кнутом, не сжигали на площадях, как в XVII столетии, а «просто» ссылали в Сибирь на поселение или на каторгу. А ближе к веку XIX ограничивались в отношении колдунов церковной епитимьёй.
   К примеру, в деле одержимого бесами монаха Григория Зварыкина содержится типичный эпизод. В юности он был ранен. Для лечения был приглашён «старик слепой», который ту «рану смотрел [вероятно, всё же ощупывал] и присыпал травою, а потом приложил пластырь». Через неделю пациент принес лекарю «рублёвик», потому что рана стала заживать. Тут знахарь дал Григорию целый мешочек с травами, обещая, что те сделают его «добрым» и помогут «призывать бесов».
   В 1764 г. крестьянин подмосковного Серпуховского уезда Пётр Яковлев был уличён в магической практике – он врачевал импотенцию и другие недуги, происходившие, как тогда считалось, «от сглаза». Способ лечения был типичен: произнесение заговора над водой, которую затем пили пациенты.
   • Священник (дьякон из церкви или монах из монастыря) молились, читая молитвословы (требники, евхологионы); произносили утешительные слова в виде проповеди; рекомендовали совершить паломничество к святым местам, где имеются чудотворные иконы, мощи святых и т. п.
   Часть священнослужителей, особенно монахов, могла использовать наряду с обрядами некие лекарственные препараты, в то время всё еще почти исключительно из арсенала народной медицины. Об этом свидетельствуют некоторые сюжеты древнерусской литературы. Так, один из основоположников Соловецкого монастыря Зосима в юности, до принятия монашеского пострига, занимался знахаркой практикой. Поскольку при нём на Соловках оказывали врачебную помощь, надо полагать, ему и там пригодились приёмы народной медицины.
   Впрочем, церковный подход к лечению болезней то и дело чередовался с языческим. Средневековый человек, надо полагать, воспринимал как колдовские чары и действия волхвов, и православные обряды. Скажем, в известной «Повести о Петре и Февронии» эта дева врачует своего мужа от какого-то тяжёлого кожного заболевания (струпья и язвы), намазав его в бане киследжью – забродившим мёдом. Приём вполне понятен – эта самая Феврония происходила из семьи простых крестьян-бортников (пчеловодов). Не надо думать, что в этом литературном сюжете перед нами пример каких-то тайных возможностей народной медицины. От мёда, да ещё в жарко натопленной бане, как правило, вреда не будет, но сама обстановка лечения («дутьё» на целебный раствор) остаётся вполне магической, шаманской. Православия тут нет и в помине.
   • Учёные доктора вели приём на обычный европейский манер, осматривая и расспрашивая больного и его близких о причинах и симптомах болезни; ставили диагноз и подбирали консервативное либо оперативное лечение. Поскольку магических приёмов они больше не использовали, а власти перестали верить басням о сглазе и наговоре, судебных дел против учёных врачей больше не возбуждали. Поэтому же мы теперь меньше знаем о подробностях их врачебной практики – в архивах российской юстиции она почти не отражалась.
   Порой эти типичные фигуры старинной медицины усваивали методики друг друга. Так, многие священники, кроме канонических текстов, хранили, переписывали и применяли апокрифические и даже явно магические заговоры от болезней и светские травники, лечебники. Церковное судопроизводство сохранило сведения о конфискациях таких медицинских библиотечек у представителей духовенства. Например, в 1731 г. у священника Григория (Фёдорова) изъяли целый комплект рукописей о магических свойствах трав и заговоров от зубной боли. Церковное начальство с подозрением относилось к любым врачебным аксессуарам, находимым у священников, – кореньям, травам, «каменьям» (минералам) и т. п. Скажем, в 1764 г. выяснилось, что дьяк Влас Федотов владел «книжицей», где были переписаны 33 заговора против разных болезней, и активно использовал эту рукопись для врачевания. Он читал эти заговоры над вином и давал это вино пить своим пациентам. Надо сказать, что сами священники-знахари не считали, что занимаются колдовством.
   Соответственно, многие знахари из народа всё чаще произносили в своих «наговорах» имена христианских святых. Допустим, крестьянин Зот Грезин на следствии в Тайной канцелярии категорически отрицал занятия колдовством: «Волшебства и колдовства он, Зот, не знает и ни у кого тому не учился, только-де лечит он людей от сердца, а лошадей от притки (?), и даёт в вине и в квасе соль, наговаривая так: „Кузьма и Демьян, Михайла Архангел и Тихон преподобный, ангелы святые, честные, заступитесь за нас, грешных, и простите моё приговорье.“» и т. д. Этот заговор он придумал сам – «только для того, чтобы ему от того пропитаться, потому что пропитание имел скудное, а вовсе не для какого-нибудь для людей или скота вреда». Это признание наглядно демонстрирует, что знахарство в рамках архаичной и традиционной культуры представляет собой особую профессию, предполагающую материальное вознаграждение. Упомянутого Зота всё же осудили за то, что он давал своей госпоже «наговорённую соль», чтобы с её помощью та снискала чьё-то благоволение и любовь.
   Ту же Матрону Дудину во время её затяжной болезни лечили то церковными, то народными средствами. А именно, с одной стороны, – приложением креста, посещением храма, чтением богослужебной книги, выставлением икон, возжиганием свечей, окуриванием ладаном; а с другой – заговорёнными солью, маслом, «перьями кречетов», посещением бани.
   В 1743 г. купец Иван Брыкин донёс властям про «доктора» Илью Грачёва, жившего в Москве за Никитскими воротами. Этот лекарь, «взяв кости, бросил по столу, а потом, взяв незнаемо какую книжку, в ней смотрел, и, посмотрев, говорил ему: надобно-де тебе на вино наговорить и то вино выпить, и сыну твоему-де надобно на масле наговорить и тем маслом его вымазать, так-де им от болезни будет посвободнее». Обыск у Грачёва действительно выявил и кости, и лечебник, и отдельные записи заговоров. Рукописи отдали на экспертизу московским медикам, но те не нашли в них ничего магического, только рецепты народной медицины. Любопытно отметить, что в данном случае обычный знахарь из народа именует себя «доктором».
   И в деле Матроны Дудиной зафиксировал вызов «врача», но и он лечил девочку вполне магически: «говорил [заклинание? молитву?] в вино и давал пить». Интересно, что в дальнейших «видениях» этой истерички дьявол осудил действия «врача», заявив: «Неладно мужичок словцо молвил!» А вот явившийся вслед за бесом Христос действия врача одобрил и подтвердил его рекомендации: пить наговорное вино, сходить в баню и растереться маслом.
   Видимо, это отражает расширение влияния рациональной медицины в российском обществе, раз названием врача пользовались колдуны.
   Нетрудно видеть, что такого рода полузнахарское, полуцерковное врачевание имело место и в дальнейшем, в XIX–XX вв., вплоть до наших дней.
   Хотя образованное общество постепенно проникалось идеями рациональной медицины, и в его среде сохранялись дичайшие суеверия насчёт болезней. Выразительной иллюстрацией этого служит дело 1758 г. в отношении высокопоставленного придворного – камергера Петра Салтыкова (брата первого фаворита Екатерины II Сергея Салтыкова). Пётр посылал своих слуг искать себе знахарей, которые бы вызвались лечить его от нескольких болезней – от расстройства желудка до «французской хвори» (так называли тогда венерические недуги). А заодно помогли бы ему избавиться от опостылевшей супруги и снискать милость императрицы Елизаветы Петровны. На призыв Салтыкова откликнулись пять знахарей и две знахарки, которые лечили людей и животных, а также оказывали магические услуги по «приворотам» и «отворотам».

Наследники средневекового чародейства: современные российские целители «из народа» и их претензии

   В условиях либерализации общественной жизни нашей страны, начиная с рубежа 1980–1990 гг. заметно активизировались всякого рода шарлатаны в области медицины, выдающие себя за «народных целителей». Их практика тупо копирует вполне средневековые образцы внушения и обмана доверчивых пациентов.
   В феврале 2008 г. в Москве прошел очередной, уже вроде бы пятый всероссийский съезд представителей неофициального целительства и так называемой народной медицины. Он собрал более 400 делегатов – экстрасенсов, магов, астрологов, шаманов и прочей т. п. разношерстной публики. Руководители этого сборища противопоставляли его «конгрессу Ассоциации духовных и народных целителей мира», которые обосновались на ВВЦ (бывшая ВДНХ). Журналисты, освещавшие в печати и на телевидении пестрое сборище самозванцев от медицины, приходили в тупик при попытках их классифицировать. «Целителей много и они разные. Одни лечат грипп травами и настойками, другие заговорами снимают сглаз и отваживают мужа от любовницы, третьи берутся лечить рак и СПИД, гарантируя стопроцентный успех». [49 - Елков И. Бал чародеев // Российская газета. 2009. № 24 (4848). 12 февраля. С. 26.]
   Вся эта подозрительная братия надеется, что Государственная Дума России примет закон, предусматривающий обязательное лицензирование «народных целителей», астрологов, прорицателей, магов и ясновидящих. Такой законопроектов якобы уже внесен в законодательные органы Российского государства.
   Современный рынок оккультно-магических услуг составляет заметный сегмент нынешнего российского предпринимательства. Надо признать, что ни государство, ни существующие общественные организации профессиональных медиков ничего не предпринимают для контроля над опасной для общества деятельностью мошенников от медицины.

Аптекарский приказ Московского государства

   В XVII в. и в нашей стране распространяется книгопечатание, и его продукция уверенно дополняет и вытесняет рукописи из культурного обихода русских людей. Растёт число школ, всё новые и новые библиотеки появляются у частных лиц. Печатный двор выпускает книги по истории, географии, садоводству, ветеринарии, фармации и медицине. Спрос на эту последнюю литературу заметно возрастает с открытием в Москве в 1654 г. первой лекарской школы. Появляются издания вроде таких как «О болезнях детячьях», «Помогание жёнкам в рожении», сборники советов по санитарии и гигиене. Такого рода издания переводятся с польского и немецкого языков. Известно, что в 1658 г. Епифаний Славинецкий перевел семь книг труда выдающегося учёного хирурга Андрея Везалия «О строении человеческого тела». Этот перевод, к сожалению, не сохранился до наших дней.
   Расширение дипломатических связей Московского государства способствовал обмену культурным опытом, в том числе в области медицины и фармации. В Москве и других центрах России появлялось всё больше иностранцев, прежде всего военных, и разного рода гражданских специалистов. Среди них были и врачи, и аптекари, и ветеринары. Их услуги востребовали как всё растущие войска, так и аппарат гражданского управления, боярство, дворянство и купечество, а вслед за ними и более широкие слои городского и сельского населения.
   Первая аптека в России была открыта в столице английским фармацевтом Джеймсом Френшамом, которого у нас звали Якобом, потому что он приехал к нам в качестве компаньона доктора Роберта Якоби в 1581 г.
   А вот когда был открыт специальный Аптекарский приказ, среди историков нет единого мнения. До петровских реформ центральные органы государственного управления назывались приказами. Это прообразы будущих министерств и ведомств. Приказы заведовали или особыми направлениями государственных дел, или отдельными областями государства. Главными считались приказы Посольский (дипломатия), Разрядный (вооружённые силы и служилые люди), Поместный (землевладение), Разбойный (тогдашнее управление внутренних дел), Большого прихода (всевозможные налоги и подати) и т. д., а также Казанского дворца (управление завоёванными ханствами Казанским, Астраханским), Сибирский и т. д. Менее крупными сферами ведали палаты, избы, дворы, дворцы, трети и четверти. Везде заседали и решали текущие дела окольничьи и дьяки, им помогали подьячие и писари. В Новое время, после петровских реформ, сложилось мнение о том, что приказная система управления была громоздкой и неэффективной. Однако это преувеличение. При тогдашних условиях почтовой связи (ямщицкие тройки), общественных отношениях и политической системе приказы более или менее успешно, но решали все поставленные перед ними царём и боярской думой задачи.
   По мнению одних историков, Аптекарский приказ возник в конце XVI в. (в документах упоминается с 1594–1595 гг. – тогда в писцовой книге Вяземского уезда фигурирует некий подьячий «Обтекарского приказу»). Другие исследователи относят полноценное функционирование этого учреждения к царствованию Михаила Фёдоровича (1613–1645). Наконец, опубликован уникальный документ, чудом сохранившийся до наших дней в качестве обложки более поздних рукописный свитков (столбцов), – «Записи о расходе лекарственных средств» за 1581–1582 гг. Вполне убедительно предположение, что такого рода документ должен отражать деятельность правительственного учреждения именно аптечного назначения. Тем более что время этих записей совпадает с вышеупомянутым временем приезда в Москву иноземного аптекаря – англичанина Френшама, ассистента английского доктора Роберта Якоби. Итак, 25 ноября 1581 г. – это и есть точное время появления первой аптеки в России. [50 - См.: Рихтер В. История медицины в России. Ч. 1. СПб., 1914. С. 303.] Именно эти иностранные специаплисты основали первую официальную аптеку в России. Продававшиеся там лекарства изготавливались из трав, камфары, ревеня, мускуса и прочих ингредиентов. Первоначально ее клиентами были представители столичной знати. Немного спустя в Москве появились ещё аптеки, где лекарства отпускались всем желающим. Иностранные путешественники доносили своим правительствам из Московии, что «русские врачи лечат по опыту и испытанными лечебными травами».
   Росло информационное обеспечение медицины и фармации. К середине XVII в. Московский печатный двор накопил на своем складе более 10 000 экземпляров разных изданий, среди которых были и церковнобогословские, и общегражданские (буквари, грамматики, т. п., вплоть до медико-фармакологических справочников). В 1662 г. переводчику Христофору Синарадскому заказали изложить по-русски своды по фармакологии и фармакопеи. А в 1670 г. Аптекарская палата закупила у старца можайского Лужецкого монастыря Аникиты шесть книг на латыни и на немецком по медицине.
   Так были заложены научные основы отечественной медицины и фармации. С момента крещения Руси и её приобщения к православной цивилизации прошло почти семь веков…
   Впрочем, в конце XVI в. аптечные дела в Московии могли ещё находиться в ведении не отдельного учреждения, а одного из других дворцовых приказов вроде Оружейной палаты. Как бы то ни было, Аптекарский приказ, даже если он возник в XVII столетии, входил в состав дворцовых приказов, т. к. первоначально обслуживал прежде всего медицинские нужды царского двора – особы государя, его семьи; чинов государева двора; иноземных послов и прочих знатных иностранцев. Примерно с 1630 гг. этот приказ приобрёл общегосударственное значение, становится для своего времени своеобразным министерством здравоохранения. В его обязанности входил сбор всей возможной информации о лекарствах и вообще способах лечения и профилактики болезней. Дьяки этого приказа собирали сочинения по ботанике и медицине; организовывали перевод иностранных трактатов такого рода.
   В штате Аптекарского приказа состояли русские и иноземные доктора, лекарские помощники, костоправы, цирюльник, аптекари, «алхимисты» (изготовители лекарств), травники (собиратели лекарственных растений). Здесь же планировались и осуществлялись меры против эпидемий; устанавливались карантины в тех случаях, когда морового поветрия избежать всё же не удавалось.
   При нём учились лекарскому и аптечному делу представители низшего и среднего медицинского персонала, которые потом работали по специальности в столице и провинциях московского царства. Из средств этого учреждения оплачивалось медицинское обучение за границей, в странах Западной Европы – сначала только завербованных на это иностранцев, а с 1690 гг. и русских людей, желавших стать докторами и аптекарями.
   Выполнял также функции военно-медицинской комиссии: определял годность дворян к военной службе; проводил судебно-медицинские экспертизы по уголовным делам.
   Сотрудниками Аптекарского приказа заготавливались лекарственные субстанции и изготавливались лекарственные препараты. Прежде всего для царской семьи, придворных, но также для войск и местных властей. В конце XVII в. приказ имел две аптеки – в Москве и в Подмосковье, а при них – аптекарские огороды, лабораторию и мастерскую аптечной посуды. Кроме того, нужные врачам и аптекарям растения поставлялись дворцовыми крестьянами в виде особой повинности.
   В качестве лекарственного сырья использовались травы, почки растений, разные органические вещества; появившаяся тогда на Руси водка и многое другое, что служило или воспринималось как лекарство как таковое.
   Кроме собственно лекарств, изготовлял и реализовывал спиртные напитки (настойки), а также кислоты, лаки, красители для Оружейной палаты (сокровищницы и своего рода музея при царском дворе).
   Документы сохранили имена руководителей Аптекарского приказа: бояре А. С. Матвеев, И. Д. Милославский, Б. И. Морозов, князья В.Ф. и Н. И. Одоевские, Ф. И. Шереметев, князь И. Б. Черкасский и другие.

Артамон Сергеевич Матвеев (1623–1682) – основатель аптечного дела в России

   Чтобы достойно оценить вклад этих государственных деятелей в медицинское просвещение народа, их борьбу за здоровье соотечественников, представим краткий очерк одного из них. Артамон Сергеевич Матвеев (1623–1682) прожил долгую (по тогдашним меркам), насыщенную событиями и в конечном счёте славную жизнь. Сын дьяка, который выполнял дипломатические поручения при царе Михаиле Фёдоровиче. Воспитывался при царском дворе вместе с царевичем Алексеем (будущим царём Алексеем Михайловичем). Службу начинал стряпчим (1641), затем возглавил стрелецкий гарнизон в столице (1642). После воцарения Алексея Михайловича становится стольником и полковником. В 1653 г. участвовал в посольстве, которое договаривалось с гетманом Богданом Хмельницким о присоединении значительной части Украины к России. Участник Переяславской рады 1654 г. В качестве одного из военачальников участвовал в русско-польской войне. В мирное время возглавил Стрелецкий приказ. Подавил «Медный бунт» москвичей 1662 г. Участник Глуховской рады 1669 г., на которой ему удалось переломить настроения украинского казачества в пользу России и сохранить на Слободской Украине русские гарнизоны. На дипломатических переговорах с польской Речью Посполитой добился присоединения к России Киева. Наладил торговодипломатические отношения со Средней Азией (Бухарским и Хивинским ханствами), а также Китаем.
   В дальнейшем возглавлял ряд государственных учреждений, в том числе Малороссийский, Посольский приказы. Во главе стрелецкого полка подавил восстание Степана Разина (1670–1671 гг.) С 1672 г. имеет чин окольничьего, с 1674 постельничьего, а в 1675 г. пожалован одним из высших придворных чинов – в дворецкие.
   Вот этот-то чиновник и политик, офицер, полководец и дипломат принадлежал к числу образованнейших людей своего времени. Собрал обширную библиотеку. Активно выступал за приобщение России к достижениям европейской культуры. Впервые в России основал частный театр, собрав «комедийную группу» из своих дворовых людей и иностранцев. По его же предложению организовали театр при царском дворе (1672). Координировал работу по составлению официальной истории Московского государства – «Титулярника» (1672), «Истории о царях и великих князьях земли русской», «Родословия великих князей и царей российских», «Книги об избрании на высочайший престол. Михаила Фёдоровича.» Под руководством Матвеева в Посольском приказе перевели целую библиотечку религиозных и светских сочинений на исторические и философские темы: «Книгу о сивиллах», «Книгу о девяти музах и семи свободных художествах», «Василиологион» и др.
   Особое внимание Матвеев уделял медицине и фармации, распространению медицинских знаний среди населения. С 1673 г. участвовал в работе Аптекарского приказа, а в 1676 г. возглавил его. Благодаря его инициативе впервые наладили доставку из-за границы лекарств и книг по медицине.
   Как видно, именно Артамона Сергеевича Матвеева возможно признать отцом-основателем российской фармации как особой отрасли государственной службы.
   После смерти царя Алексея Михайловича в 1676 г. Матвеев попал в опалу и был сослан воеводой в Верхотурье. Вскоре его обвинили в распространении «чёрных книг», был лишён чинов и земельных владений; заключён под стражу. Только в 1682 г. частично помилован царём Фёдором Алексеевичем – выпущен на свободу и сослан на поселение в Кострому. Когда и этот царь скончался, его мать – царица Наталья Кирилловна (в девичестве Нарышкина), бывшая дальней родственницей и воспитанницей Артамонова, выпустила его из ссылки и возвратили часть его земель. На беду старого воина и дипломата в этот момент в Москве вспыхнуло восстание стрельцов, Наталья Кирилловна вызвала его в Москву на подмогу против бунтовщиков. Однако подавить очередное восстание Матееву уже не удалось: стрельцы схватили его в царском дворце и выбросили с Красного крыльца на пики. Так погиб один из самых колоритных и эффективных государственных деятелей допетровской России.
   В письменных источниках этого периода фигурируют приглашенные к московскому двору иноземные аптекари: голландец Аренд Клаузенд (1566); англичанин Томас Корвер (1567). И раньше, и позже иностранцев аптечным делом занимались наши соотечественники. Например, некий аптекарь Матюшка.
   В 1714 г. этот приказ переименовали в Канцелярию главной аптеки, затем в Аптекарскую канцелярию, а в 1721 г. преобразовали в Медицинскую канцелярию.

Первый аптечный рецепт в России

   В Российском государственном архиве древних актов, где сосредоточены самые древние документы правительственных органов нашей страны, сохранилась уникальная запись – о выдаче лекарственных средств для нужд царского двора за 1581–1582 гг. Конечно, такого рода операции с лекарственными средствами в Москве осуществлялись и раньше, но в сохранившихся документах они не отразились. Здесь же речь идёт о том, что один из приближённых царя Ивана Грозного оружничий Богдан Яковлевич Бельский выдавал фармацевтические ингредиенты придворным докторам для приготовления лекарств. Трудно сказать, существовал ли тогда уже Аптекарский приказ, но вот первая аптека в Москве появилась как раз тогда – её основал аптекарь Якоб (Джемс Френшам), который именно в 1581 г. прибыл в Московское государство из Англии вместе с врачом Робертом Якоби. Тот факт, что к этому времени на государственном складе уже хранилось множество разного рода лекарственных субстанций, говорит о том, что какая-то организация по обслуживанию царской семьи и её приближённых лекарствами существовала и ранее. Такая придворная аптека вполне могла возникнуть и до Аптекарского приказа как составная часть другого правительственного органа, например, Оружейной палаты.
   Обратим внимание, что царский любимец Бельский не просто отпускает дефицитное сырьё для составления лекарственных препаратов, но и разбирается во множестве ингредиентов этих последних, а также в технологии приготовления клистиров, отваров, настоев. Это говорит в пользу того, что придворная аптека функционировала ещё раньше отражённого в документе момента; что руководство ею осуществлялось специально и квалифицированно, раз множество лекарственных средств хранилось там загодя, будучи заготовленными по некоему плану и заказу. Не медик, а военный и гражданский чиновник Бельский знает названия разных препаратов и по-русски, и по-латыни (чьи термины передаются в русской транскрипции). Всё это свидетельства более раннего, чем отразили письменные источники, зарождения столичной фармации европейского образца в нашей стране. Именно из этого московского центра стало у нас развиваться и распространяться настоящее аптечное дело и рациональная, а не народная фармакология.
   Приведём для образца начало этого уникального источника.
   «№ 1. [1581 г. сентября не позднее 19]… Корени торматели… да попутника большова – по 6 золотник; орешков сканных – 6 золотник; семени сумаку, коры гранатов, цвету балаустия, семени барберис, семени ситониорум, тера сизилата, сок акасия, сок ипокистидос, сок таморинги, тмину, нукси купреси, мастики – всех по 6 золотник; семени петрушкова – 2; семени дауцы – по 2 золотника; сабуру – 3 золотника.
   … № 2. [1581 г.] сентября 19… К оружничему Богдану Яковличю Бельскому доктор Иван взял корени проскурника большова, да семени проскурникова меньшева; корени девясильного; подлешникова; езула минор – по 2 золотника; цвету макова, цвету Романова, травы мяты, травы божеи руки; земляного дыму; праксиум марибиум – по полгорсти; сена Александрина – 3 золотника; ягод винных – полгривенки; диягридиуму – золотник. И в том делал клистер.
   … № 3. 1581 г. сентября 23… Доктор Иван взял корени проскурникова большова, да семени проскурникова меньшова, да корени девясильного, корени подлешникова – всех по горсти; баблокакало квинта. И то всё варил в виде обычном, а уваря – процедил, да тутож положил, смешав вместе, масал мятного, да масла рутного, да масла лилиором албором, патоки белыя…» [51 - Жаринов Г. В. Записи о расходе лекарственных средств 1581–1582 гг. // Архив русской истории. Вып. 4. М., 1994. С. 121–122.]
   В рассматриваемых записях упоминается некий «доктор Иван». Историки связывают эту фигуру с фламандским анабаптистом Иоганном Эй-лофом, проживавшим в то время в России. Он одновременно практиковал и как врач, и вёл торговые операции как купец.
   Хронологический перечень снадобий нигде не упоминает, что они предназначались прямо царю или кому-то из его родных и близких. Историки предполагают, что это вызвано секретностью сведений о состоянии здоровья царя и его приближённых, которую поддерживали тогда, да и, впрочем, всегда относительно первых лиц в государстве. К тому же приставленные к аптеке государственные деятели должны были сами пробовать те средства, которые затем предназначались царю и членам его семьи. Средневековая экзотика такого рода, если вдуматься, не слишком отличается от нынешней практики кремлёвской или вашингтонской аптек и больниц.

Государственная медицина Российской империи

Только по ходу радикальных и масштабных преобразований России, осуществленных Петром I и его сподвижниками и непосредственными преемниками, медицина и фармация в нашей стране стали на общеевропейский уровень. По сути дела они были созданы заново и впервые. Преемственность с древнерусскими и даже позднесредневековыми традициями изготовления и применения лекарств у нас практически не прослеживается. Так что не стоит идеализировать возможности языческого и православного, знахарского и церковного врачевания – они делали, что могли и что умели, чтобы помочь страждущим различными недугами, но сколько-нибудь эффективно повлиять на большинство хронических угроз организму наших предков были бессильны. А с началом XVIII столетия заканчивается предыстория и начинается настоящая история отечественной медицины и фармации.

Медицинская канцелярия

   Так назывался высший орган управления врачебным и аптечным делом в России первой половины XVIII в. Организовать Медицинскую канцелярию на базе бывшего Аптекарского приказа предложил один из сподвижников Петра I И. Л. Блюментрост. Эта реформа была закономерной частью всех тех преобразований государственного управления, которые производились по инициативе первого российского императора. Первый раз это учреждение упоминается в императорском указе от 21 августа 1821 г., который предписывал Медицинской канцелярии ведать всеми казенными больницами и госпиталями, их персоналом, а также контролировать все частные аптеки «с огородами» (лекарственных растений), которые именно тогда стали в массовом порядке открываться в нашей стране. Чиновники этой канцелярии отвечали за ассортимент аптек, рецептуру отпускаемых там препаратов; подбирали лекарей и провизоров для больниц и аптек; в том числе и прежде всего для нужд армии, тюремно-полицейской системы (врачевание заключенных); санитарно-профилактической работы и борьбы с эпидемиями.
   Медицинская канцелярия находилась в непосредственном подчинении императору и правительствующему Сенату. Текущее управление этим органом осуществлял чиновник, чья должность именовалась архиатр – главный врач империи. Эту должность ввели с 1716 г. Для решения задач своего ведомства архиатр привлекал лучших столичных врачей. Штат собственно канцелярии постепенно расширялся. Начиналась она с нескольких помощников архиатра – доктора (штат-физика), лекаря, оператора. К 1744 г. в учреждении состояло уже более 40 человек.
   Важной обязанностью Медицинской канцелярии с самого начала ее деятельности являлась аттестация врачей и провизоров. Только тут выдавали разрешение на их профессиональную практику. В 1735 г. был утверждён «Генеральный регламент о госпиталях», который определял их штат и круг обязанностей, порядок подготовки отечественных медиках в лекарских школах. По сути дела тогда и была организована высшая медицинская школа в нашей стране. Заканчивалась многовековая зависимость России от врачей и аптекарей иностранцев. А в 1736 г. утвердили ещё «Регламент полевых аптек», расписавший их структуру, штаты и задачи. Так была основана государственная аптечная сеть в империи, ставшая с тех пор дополнять и страховать частные аптеки, которые в те времена находились далеко не во всех уездных центрах, не говоря уже о сельской местности. В 1737 г. во всех губернских центрах и самых крупных уездных городах ввели должности городовых врачей, а с 1739 г. организованы городовые аптеки. Благодаря этим мероприятиям число врачей в России возросло вдвое – со 150 в начале XVIII в. до более 300 в 1762 г.
   Как видно из этих данных, только в рамках общего проекта модернизации и вестернизации России, выдвинутого и осуществленного Петром Великим и его сподвижниками, медицина и фармация в нашей стране достигли среднеевропейского более или менее цивилизованного уровня. Хотя проблем со здравоохранением и лечением населения и тогда и затем в такой огромной империи хватало, период дикости и мракобесия в понимании болезней и лекарств остался позади.
   Огромную роль в этом сыграли иностранные специалисты, верой и правдой служившие своей новой родине. Так было, как мы помним, и в армии, и на флоте, и в Академии наук, и в Московском университете. Во главе Медицинской канцелярии последовательно находились:
   • И.Л. Блюментрост (1721–1730);
   • Совет из пяти директоров, среди которых А. Д. Дейтельс, Н. Л. Дидло, З. З. Ван дер Гульст, Г. Шобер, А. Севазло (1730–1732);
   • И.К. Ригер (1732–1734);
   • И.Б. Фишер (1734–1741);
   • И.А. Лесток (1741–1748);
   • К.Б. Герман (1748–1753);
   • П.З. Кандолоиди (1753–1760);
   • Я.Я. Лерш (1760–1762; 1762–1763);
   • Я.Ф. Мунсен (январь – июнь 1762).
   Как видно по их именам, все эти немцы, французы, голландцы, швейцарцы, греки и прочие иностранцы на русской службе приняли наши имена-отчества и сумели передать своим местным помощникам и преемникам передовой научный опыт медицины и фармации Западной Европы.
   В 1763 г. Медицинская канцелярия была реорганизована в Медицинскую коллегию. Тем самым её статус в структуре высших государственных органов повысился.

Медицинская коллегия

   Медицинская коллегия руководила всем медицинским и аптечным делом в России во второй половине XVIII в. Её учреждал императорский указ от 12 ноября 1763 г. Функции нового органа остались по сути дела те же, что были у Медицинской коллегии, только структура его усложнилась и в несколько раз выросли штаты. Коллегия отвечала за врачебную и лекарственную помощью населению, за работу государственных и частных аптек, поддерживала научные исследования врачей и фармацевтов, практиковавших в России.
   В состав коллегии входили:
   • президент;
   • вице-президент;
   • 4 советника;
   • 4 асессора;
   • секретарь.
   Коллегия состояла из двух департаментов – «докторского и лекарского искусства». Первый курировал научно-исследовательскую деятельность в области медицины и фармации, а второй – практическую организацию врачевания в стране. Канцелярия вела бухгалтерско-финансовую отчетность как самой коллегии, так и подведомственных ей больничных и аптечных учреждений. Научной и экспертной работой в области медицины и здравоохранения в составе коллегии занималось особое собрание. Оно состояло из трёх «директоров медицины»; трёх самых авторитетных врачей-практиков; штаб-лекаря; оператора и аптекаря; двух учёных секретарей обоих департаментов. В подчинении Медицинской коллегии находился медицинский факультет Московского университета.
   Президент коллегии был обязан ежемесячно предоставлять главе государства (скажем, императрице Екатерине II) всеподданнейшие рапорты о состоянии здоровья её подданных, мерах, принимаемых коллегией.
   В 1786 г. в целях более строгого контроля за расходованием средств на здравоохранение и медицину второй департамент Медицинской коллегии разделили на две экспедиции. Первая теперь ведала собственно расходами и доходами, а вторая ревизовала правильность учёта тех и других, а также всех аптек и прочих медицинских учреждений страны. Все они присылали финансовые отчёты в коллегию, а та в свою очередь – сводный отчёт в экспедицию по государственным доходам.
   При подготовке будущих медиков в университете и лекарских школах коллегия рекомендовала отдавать преимущество «подлинным россиянам». Абсолютному засилью иностранных медиков в нашей стране приходил конец. Что и логично, потому что при всех достоинствах и заслугах иноземцев, перешедших на службу России, для её огромной территории специалистов-эмигрантов никогда не хватало и не хватило бы. Сначала (с 1764 г.) право подписывать дипломы врачам принадлежало Медицинской коллегии, затем (с 1797 г.) оно перешло к Московскому университету. А иностранные медики должны были теперь держать экзамены как на право заниматься врачебной или аптекарской практикой в России, так и на подтверждение их ученых степеней.
   Чиновники Медицинской коллегии отвечали за работу всех врачебных и аптечных учреждений империи; должны были заботиться об открытии таковых в регионах, испытывающих дефицит медицинской помощи; заполнении образующихся вакансий лекарей и фармацевтов. Сюда же сдавались отчёты докторов о болезнях и способах их лечения.
   Особое значение придавалось мерам по предупреждению эпидемий и эпизоотий, а в случае их возникновение – организации карантинов и преодолении заразы. В 1800 г. обнародовано сводный «Устав постовых и пограничных карантинов».
   Впервые в России, но немногим позже Западной Европы, были организованы специальные лечебницы для умалишённых – так называемые тогда «смирительные дома». А при так называемых «воспитательных домах» (приютах) – отдельные родильные отделения. К области государственной постановки следует отнести также приюты для бродяг – «странноприимные дома». Да и сам факт основания общедоступных лечебниц по ведомству приказа общественного призрения, прообразов нынешних районных поликлиник, свидетельствует о том, что медицина, наконец, стала одной из важнейших функций Российского государства.
   Для нашего пособия особенно важно заметить такой пункт в регламенте Медицинской коллегии, как «искоренение из аптек невежественных лекарств». Здесь же велась первая отечественная фармакопея – «Диспенсатория российская» – справочник лекарственных препаратов, опробованных и доказавших свою эффективность в наших условиях. На основании этого рукописного свода вышли в свет несколько вариантов русскоязычной фармакопеи – 1765, 1778, 1779 гг., а также «Уставы аптекарские» (1799). Эти книги стали первыми отечественными стандартами лекарственных средств и форм. Именно с них правомочно отчислять начло развития русской фармации как науки и профессиональной практики. Все предыдущие фармацевтические познания и провизорские навыки остались не более чем попытками применить в нашей стране чужие достижения в области теории и практики лекарствоведения.
   К специальной фармацевтической сфере следует отнести и такие новации Екатерининской эпохи, как крупные ботанические сады (с 1780 г.); поиски минеральных вод, разведки минеральных и растительных ресурсов лекарственного сырья. Медицинская коллегия периодически посылала экспедиции по сбору лекарственных растений.
   Во главе Медицинской коллегии последовательно стояли: А. И. Черкасов (1763–1775); А. А. Раевский (1775–1785); А. О. Закревский (1785–1794); В. Н. Зиновьев (1794–1800); Н. В. Леонтьев (1800–1803). Как видно, настало время, чтобы во главе русской медицины и фармации стояли русские не только по гражданству, но и по происхождению люди. Дело тут вовсе не в наивном «квасном» патриотизме и тем более не в примитивном национализме. Понять и сердцем почувствовать жгучие нужды народа гораздо лучше и скорее сможет именно соотечественник, нежели иностранец, тем более, временно нанятые на службу в чужой стране.
   В 1802 г. Медицинская коллегия в связи с новым этапом развития нашей Родины подверглась дальнейшему преобразованию. Сначала из коллегии сделали департамент Министерства иностранных дел, а с 1803 г. возникла Экспедиция государственной медицинской управы.

Медицинская экспедиция и Медицинский совет [52 - Слово «экспедиция» (лат. expedicio – опыт, попытка что-то осуществить), как известно, означает не только более употребительный смысл «поездки куда-то», «военной акции» и т. п., но «учреждение либо отдел учреждения», как в данном случае.]

   После упразднения Медицинской коллегии её функции были переданы Экспедиции государственной медицинской управы. Таковую организовали в 1803 г. на правах департамента Министерства внутренних дел. Надо сказать, что двести лет назад состав этого министерства был гораздо шире нынешнего. Кроме охраны правопорядка, оно занималось сбором всевозможных сведений для государственной статистики; посылало экспедиции для нанесения на карту глухих окраин империи; поиском и раскопками исторических древностей; всеми вопросами практической медицины и фармации.
   Медицинскую экспедицию возглавлял управляющий, который подчинялся непосредственно министру внутренних дел. Ему подчинялись более 50 чиновников. Экспедиция состояла их двух отделений. Первое курировало подготовку и прохождение службы персоналом больниц и аптек, госпиталей и лекарственных складов. Одной из важнейших задачи этого отделения служила апробация медицинских препаратов как эффективных и безопасных новых лекарственных форм, так и качества тиражирования уже известных. Разумеется, контролю подлежала вся остальная организация и деятельность аптек по всей стране.
   За этим же отделением оставалась судебно-медицинская экспертиза; установление инвалидности; ведение статистики заболеваемости и смертности от неё; прививки от оспы и прочих эпидемических заболеваний; организация карантинов против холеры, чумы, сибирской язвы и прочих заразных болезней, чьи вспышки время от времени продолжали потрясать Россию, но уже с куда менее летальными последствиями, нежели в Средние века.
   Второе отделение Медицинской экспедиции ведало хозяйственным обеспечением медицинских и фармацевтических учреждений, их финансированием и бухгалтерской отчётностью. К его же полномочиям относился контроль за предприятиями по изготовлению медицинских инструментов и расходных материалов; ботаническими садами и плантациями лекарственных растений; сбор и обработка дикорастущих лекарственных растений; закупка и хранение всех прочих лекарственных препаратов.
   Для обсуждения и решения общих вопросов здравоохранения, медицины и фармации в 1803 г. по докладу министра-реформатора В. П. Кочубея Александр I своим указом образовал Медицинский совет. Этот орган носил совещательный характер сначала в составе МВД, а с 1809 г. – при министерстве просвещения. Совет возглавляли два генерал-штаб-доктора, по армейской и по гражданской частям. В 1822 г. Медицинский совет вернулся в состав Министерства внутренних дел.
   Кроме главных медицинских инспекторов из разных ведомств (армии, флота, учебных заведений, учреждений общественного призрения и т. д.) в состав Совета входили видные ученые-медики, профессора высших медицинских заведений, в том числе фармацевты. В разные времена в Медицинском совете состояли такие выдающиеся деятели отечественной медицины и естествознания, как Я. В. Виллие, К. М. Бэр, Н. И. Пирогов, С. П. Боткин, Д. И. Менделеев, Н. В. Склифосовский и другие. Помимо комиссий, собираемых для обсуждения текущих проблем здравоохранения и медицины, члены этого совета осуществляли цензуру всей медикофармацевтической литературы: учёных сочинений и популярных лечебников, травников, поваренных книг и т. п. сочинений. Тут же апробировались новые лекарственные препараты (с установкой заменять импортные лекарства отечественными), составляли наставления врачам о лечении различных заболеваний, правила для составления рецептов. Сюда же выносились спорные эпизоды судебно-медицинской экспертизы, заключения по сложных гражданским и уголовным делам, где такая экспертиза требовалась.
   В 1811 г. Медицинскую экспедицию в полном составе передали из МВД в состав Министерства полиции и назвали там Медицинским департаментом. А Медицинский совет просуществовал в составе МВД до самой революции и после октября 1917 г. был превращён в Учёный медицинский совет Наркомата здравоохранения новорожденного Советского государства.

Медицинский департамент

   «Мне даже на пакетах пишут: „ваше превосходительство“. Один раз я даже управлял департаментом».
Н. В. Гоголь. Ревизор.

   От перемены ведомственной принадлежности мало что изменилось в работе этого по-прежнему центрального учреждения управления здравоохранением и практической медициной. Только теперь новый департамент делился на три отдела:
   • первый отдел управлял всеми видами лечебных заведений, а также общими мероприятиями «об охране народного здравия»;
   • второй отдел заготавливал разного рода лечебные средства и контролировал работу казённых аптек;
   • третий по сложившейся традиции отвечал за финансовый контроль работы всей медико-фармацевтической системы государства.
   При департаменте действовала (с 1805 г.) канцелярия генерал-штабдоктора по гражданской части. Ей вменялось в обязанность контролировать прохождение службы всего персонала государственных лечебных учреждений, а также надзором за работой частных медицинских заведений (аптечных, стоматологических, кожно-венерологических и прочих). Эту должность некоторое время (до 1837–1876) совмещал сам директор Медицинского департамента. Та же канцелярия собирала медицинскую статистику по всей стране.
   Когда Министерство полиции упразднили (1910 г.) и передали его функции обратно в МВД, часть медико-фармацевтических функций этих учреждений оказалось организовано несколько иначе. Так, в 1836 г. в составе МВД возник Департамент казённых врачебных заготовлений. Особые подразделения МВД стали ведать судебной медициной и врачебной экспертизой. Этими делами (включая регулярное освидетельствование официально зарегистрированных проституток) занималась специальная медицинская полиция.
   Департамент теперь делился на два отделения и особый секретный стол при директоре. Первое отделение направляло работу Медикохирургической академии в Санкт-Петербурге и медицинского факультета Московского университета. В 1845 г. эти два учебных заведений организационно объединили. Это же отделение проверяло квалификацию государственных лекарей и вольнопрактикующих врачей; порядок работы клиник и отдельных врачебных кабинетов. В этом отделении составлялся общий список чиновников медицинского ведомства; сводный финансовый отчёт о расходах на здравоохранение и медицину в стране.
   Второе отделение – это опять медицинская полиция и судебномедицинская экспертиза; надзор за порядком во всех казённых больницах и аптеках; поиск мер по улучшению их работы. Здесь же рассматривались прошения об открытии новых аптек и выдавались патенты на таковое открытие; разрешения на работу акушерками («повивальными бабками»). Чиновники этого отделения ездили по стране инспектировать казённые и частные аптеки. Особой задачей являлось развитие курортного дела – источников минеральных вод, грязевых ванн и т. п. способов оздоровления.
   Медицинский департамент по-прежнему отвечал за оспопрививание и организацию карантинов при периодических вспышках эпидемических заболеваний.
   Тогда вошла в моду всевозможная статистика по регионам – по сути их энциклопедическое описание с исторической, природной, социальноэкономической и разных прочих точек зрения. В Медицинском департаменте, соответственно, составляли медико-топографические описания губерний (а их в Российской империи насчитывалось более полусотни).
   В 1859 г. был организован новый для нашей страны – комитет по улучшению ветеринарной части, переросший в 1868 г. в ветеринарное отделение Медицинского департамента. Это подразделение пыталось уменьшить падеж домашнего скота от разного рода эпизоотий. В 1901 г. на базе этого учреждения возникло специальное ветеринарное управление Министерства внутренних дел.
   В 1904 г. весь Медицинский департамент реорганизовали в Управление главного врачебного инспектора. Два его отделения сохранили те же функции, что имелись в прежнем департаменте. Только количество служащих было сокращено – с 58–60-ти (1856–1900) до 39 (1916).
   А перед самой революцией, в сентябре 1916 г. последовала последняя для императорской России реорганизация ее медицинского строя – возникло Главное управление государственного здравоохранения. На базе этого ведомства победившие вскоре большевики создали свой Народный комиссариат здравоохранения (октябрь 1917 г.).

Периоды, фигуры и итоги тысячелетней истории русского целительства

   Он бросился к ней, упал на колени. Схватил за плечи. Первое, что он почувствовал, это мокрый жар. Она была настолько горячей, что едва не пылала огнём…
   – Что это? – глухо спросил Шарлей. – Чем она больна? Откуда эта страшная синюшность?…
   – Это. – слова застряли ему в горле. – Думаю, что. Её заразили гнилокровием, вызванным магическим образом. Согласно Авиценне. Салернцы называют это sepsis. У неё уже признаки гангренозного воспаления…
   – Лекарство?
   – От гнилокровия нет лекарства. Никто не знает лекарства против этого…
   – Не говори так, чёрт возьми. Ты медик. Пробуй!
   «Сначала горячка, – подумал Рейневан, вставая на колени. – Я должен снять горячку. Потом необходимо сильное противоядие. Что-то, что остановит заражение…»
А. Сапковский. Свет вечный.

   В Средние века и на Западе, и ещё в большей степени на Востоке Европы медицина и фармация оказались далеко позади того уровня знаний, которого достигли врачи античности; представления об организме, его болезнях и способах их лечения снова попали под густую тень религиозно-мистических представлений, так или иначе вульгаризированного христианства, перемешанного с живучими традициями язычества; рационалистическую традицию врачевания и лекарствознания пришлось восстанавливать мучительно медленно, долгие века, извлекая из-под церковных запретов и постепенно возрождая и развивая труды Гиппократа (V–IV вв. до н. э.) и Галена (II в. н. э.).
   Православная церковь оказала противоречивое влияние на медико-фармацевтическую сферу отечественной культуры:
   • с одной стороны, именно при монастырях возникли первые общедоступные лечебницы и аптеки; монахи и священники стали своего рода «социальными работниками», стремящимися облегчить страдания всех убогих и больных;
   • с другой стороны, христианское мировоззрение в конечном счёте ориентировало людей не на то, чтобы предупреждать и лечить болезнь, а на то, чтобы покорно принять её как волю божью; терпеть любые страдания, свои собственные и своих близких с тем, чтобы заслужить посмертное воздаяние; самые страшные и массовые мучения оценивались католическими и православными церковниками как испытания верующего во Христа человека, залог его посмертного блаженства.
   Недаром вроде бы синонимы – русское слово «больной» и западноевропейское «пациент» – на самом деле отражают разное отношение в болезни и лекарствам от неё. «Больной» – это «тот, кто испытывает боль», т. е. существо, страдающее в первую очередь. А «пациент» – от лат. корня «pati» – «терплю», «переношу», т. е. «тот, кто терпит» болезненные и лекарственные невзгоды. Соответственно соотносятся друг к другу слова «врач» и «доктор». «Врач» дословно означает по-древнерусски «говорящий приподнятым тоном», «вещающий», «врущий» (не в смысле «лгун», а в смысле «фантазёр»). А «доктор» теперь означает, во-первых, врач с высшим образованием; а, во-вторых, «лицо, имеющее учёную степень». То и другое значения прямо относятся к науке.
   В русском языке отмеченные термины как бы объединяет слово «лекарь». Хотя оно исконно славянское, но изначально заимствованное (через германцев-готов?) из латыни и греческого, где «lego» значит «сообщаю», «собираю», «говорю» (родственное слово – «логос» – «слово»). Так что, по мнению филологов, слова «врач», «лечить» в германских языках (находившихся под прямым влиянием греков и особенно римлян) произошло от значения «собирающий травы», «произносящий заговоры», т. е. в сумме «знахарь». Как видно даже по этим данным языка, медицина и фармация всегда шли рука об руку.
   Хотя местные знахари, иноземные врачи и монастырские лекари пытались как-то бороться с болезнями, медицины как организованной отрасли знания и практики в Древней Руси по сути дела не было; она начала оформляться лишь с XVI–XVII вв. по мере приобщения молодой России к западноевропейской культуре; этот процесс завершился только в XVIII-XIX вв., когда в нашей стране, ставшей на путь модернизации, государство постепенно взяло на себя функцию охраны здоровья населения и врачевания его недугов.
   Нет никаких оснований считать, что в древней или средневековой истории находятся какие-то чудодейственные рецепты исцеления; некие чудодейственные лекарства, напротив, без рациональной медицины и фармации при всех мало-мальски серьёзных заболеваниях наших предков ждали страшные мучения и почти неминуемая смерть.
   В истории отечественной медицины и фармации выделяются несколько этапов её постепенного становления:
   • восточнославянский (первое тысячелетие новой эры), когда «племена» славян осваивали Восточную Европу, и в борьбе с болезнями за сохранение здоровья пользовались услугами исключительно народной медицины как семейно-домашней, так и знахарской (волхвы шаманского типа);
   • древнерусский (с рубежа I и II тыс. и до объединения страны вокруг Москвы) – появление первых профессиональных врачей и аптекарей, отчасти унаследовавших традиции античной и раннесредневековой медицины и фармации, как иностранных (с Востока, из Европы), так и русских (в большинстве случаев – священнослужителей, прежде всего монастырских иноков); медицинских и ботанических сочинений в составе древнерусской книжности как переводной, так и оригинальной местной, первых общедоступных лечебниц и аптек при крупнейших монастырях;
   • московский (XV–XVII вв.) – усиление позиций рационального здравоохранения; основание общегосударственного медикофармацевтического ведомства – Аптекарского приказа; участие государства в борьбе с эпидемиями; приглашение из-за границы, подготовке своих профессиональных лекарей и аптекарей;
   • всероссийский, императорский (с рубежа XVII–XVIII вв.) – выход отечественной медицины и фармации, в целом здравоохранения на среднеевропейский уровень;
   • дополнение государственной системы здравоохранения общественной, земской медициной с 1860-х гг.
   В Древней и Средневековой Руси, даже в России Нового времени сочетались и моментами переплетались между собой несколько вариантов врачевания:
   • традиционная народная медицина знахарского типа, по своей идеологии языческая;
   • светская, в те времена научная медицина, основанная на соответствующей письменности, вобравшей в себя достижения и гипотезы грекоримской, византийской, восточной (арабской) науки; на протяжении всего средневекового периода эта ветвь врачебной практики была представлена главным образом врачами-иностранцами;
   • церковно-монастырская медицина, сочетавшая в себе традиционные и рациональные элементы.
   Появление медицины и фармации нового типа вовсе не отменяло старых вековечных практик медицины народно-знахарской. Напротив, учёные доктора, народные целители и откровенные волшебники пользовались одинаковым вниманием пациентов; нередко разные типы медиков использовали приёмы друг друга.
   Медицинская тема отчётливо читается в памятниках древнерусской литературы как переводных, так и оригинальных (летописных, житийных, географических, юридических, нравоучительных и прочих); известные нам по памятникам литературы и оставшиеся безвестными для потомков русские врачи усваивали взгляды знаменитых врачей античности – известны переводы тех или иных частей из сборников Аристотеля, Гиппократа, Галена, Ибн-Сины и прочих медицинских авторитетов древности; среди сравнительно широких слоёв населения были распространены энциклопедического типа лечебники и травники, где содержались восходящие к античности сведения по анатомии и физиологии организма, а рецепты лекарств и приёмы врачевания дополнялись советами по благоустройству быта.
   В роли целителей всех болезней выступали:
   • сами обыватели – крестьяне, горожане старших возрастов и достаточного жизненного опыта (допустим, от простого завистливого «сглаза» могла заговаривать любая женщина, а вот болезнь-порчу могли снимать только «специалисты»-знахари);
   • знахари и знахарки, травники и травницы – представители нароной медицины;
   • так называемые волхвы (ведьмы, ведьмаки и т. п.); их отличия с предыдущей категорией не всегда можно проследить;
   • представители православной церкви – монахи и прочие клирики, они в свою очередь не гнушались вполне магических приёмов врачевания;
   • практикующие на Руси иностранные врачи;
   • странствующие лекари, а также бродячие торговцы товарами первой необходимости, в том числе фармацевтического профиля (средствами общей гигиены, некоторыми лекарственными препаратами);
   • цирюльники и костоправы, практиковавшие при банях, кабаках и прочих местах общественного пользования;
   • некоторые другие, более редкие (например, окулисты или же).
   Надо признать, что все эти категории целителей действовали на сугубо прикладном, стихийно-эмпирическом уровне воздействия на заболевший организм и практически не пытались разрабатывать вопросы теории и методологии медицины и фармации. Первые уроки научной медицины и фармации русские специалисты получили в Западной Европе, куда их начал посылать на учёбу Петр I и его преемники. Самостоятельная традиция научной медицины сложилась в нашей стране только на рубеже XIX-XX вв., когда её модернизация начала приносить первые плоды.
   Специализация лекарского искусства оставалась слабо развитой. Помимо целителей общей практики выделялись:
   • повивальные бабки – акушерки и гинекологи;
   • коновалы – ветеринары, лечившие лошадей и другой домашний скот;
   • своего рода венерологи, бравшиеся вернуть (или отнять) потенцию у мужчин, возбудить (или угасить) любовную страсть у представителей обоих полов.
   • В составе знахаркой аптеки преобладали препараты растительного происхождения – травы и коренья.
   • Абсолютное большинство среди народных лекарей составляли женщины, как правило, старшего и пожилого возраста (вышедшие из репродуктивной стадии и незамужние), авторитетные среди односельчан по своему опыту и характеру. Их названия у славянских народов общеизвестны: бабы, знахарки, шептухи, ворожеи, ведуньи (русские термины), знайницы (болгарское слово), байка (сербское) и т. п. Считалось, что свои лечебные секреты знахарка передает какой-то девочке, обычно своей родственнице. Знахарка или знахарь воспринимались в народной среде как посредники между людьми и высшими силами, от которых зависят здоровье, благополучие и сама жизнь;
   • Сведения о лекарственных растениях и других препаратах не только бытовали в устной традиции, но и обобщались в рукописных книгах – травниках, лечебниках, число которых среди населения возрастало по мере приближения к Новому времени;
   • В большинстве случаев тяжелых заболеваний сочетались разные практики лечения – к пациентам поочередно приглашали и официальных врачей, и знахарей-колдунов, и священнослужителей;
   • Представители разных типов врачевания могли использовать не только свои собственные приемы (рациональные, молитвенные или колдовские), но и сочетать их при лечении.
   • Знахарь из народа лечил все болезни людей и скота, но в фокусе его специализации находились недуги сверхъестественного, колдовского происхождения (порча, сглаз, оговор, испуг при встречи с нечистой силой вроде леших или чертей) и т. п. вплоть до вселения в человека нечистой силы (кликушество, настоящая эпилепсия и т. д.). Народные целители сочетали приёмы «чёрной» и «белой» магии – и по заказу своих клиентов и по собственной инициативе то обращались к помощи христианских святых, то вызывали «князя тьмы» и его бесов; с помощью фитопрепаратов то лечили, то «наводили порчу».
   Сочетание рационального и суеверного, вздорного в составе народной медицины могло меняться от эпохи к эпохе, от народа к народу, но в целом оставалось далеко не в пользу реальных возможностей исцеления. Везде и всегда в ней преобладали или бесполезные, или прямо вредные, даже убийственные приёмы помощи пациентам.
   • Только реформы Петра Великого принесли в Россию представление об естественных причинах заболеваний и веру в способность разума эти причины распознать. Но суеверная, знахарская медицина уступала свои позиции медицине научной крайне медленно. Большинство населения продолжало верить в сверхъестественные причины болезней и магические способы их лечения. Число настоящих врачей оставалось явно недостаточным и росло очень медленно. За пределами столицы да губернских городов профессиональный медик вплоть до середины XIX в. оставался редкой фигурой.
   • С XVIII в. государственные власти перестали разделять веру простого народа в реальность колдовства и наказывать знахарей в порядке уголовной юстиции. Магическое целительство официально перешло в разряд суеверий и преследовалось светскими и церковными властями уже за свой духовный вред. Постепенно кара лицам, уличённым в волшебстве, смягчилась: вместо смертной казни и лишения свободы – высылка в отдаленные края империи. В конце концов обвинения в колдовской медицине перешли в ведение синодальной церкви (высшая мера наказания которой состояла в отлучении от церковных таинств).
   • Осудив знахарские приёмы врачевания как суеверие, правительство долго не создавало сколько-нибудь широкой и доступной системы народного здравоохранения и доступной широким слоям населения рациональной медицины. Только на протяжении XVIII – начала XIX вв. такая система в нашей стране постепенно обозначилась. Во всех российских университетах имелись медицинские факультеты. Однако их выпускники ради усовершенствования в своей специальности продолжали стажироваться в странах Западной Европы. А во второй половине XIX в., по ходу великих реформ российской жизни, система здравоохранения расширилась и упрочилась за счет земской медицины. Профессиональных же провизоров стали готовить ещё позже, вплоть до революции 1917 г. большинство российских аптекарей составляли лица с химическим или фельдшерским образованием.
   Однако вплоть до 1930 гг. врачей всех категорий в нашей стране катастрофически не хватало, а аптечная сеть оставалась недоступной для большинства населения.
   Хотя в новейшей истории СССР и затем отдельной России медицина всё-таки достигла среднеевропейского уровня, но многие «родимые пятна» прошлого остаются актуальными и сегодня. Значительная часть населения до сих пор верит не только возможностям официальной медицины, но и «чудесам» медицины народной. Кроме научно апробированных аптечных препаратов пользуются большим спросом методы церковной психо– и физиотерапии (молитвы, храмовые требы, святая вода и т. п.), а кроме того – заклинания всяческих знахарей. Поэтому история древней и средневековой медицины остаётся актуальной сегодня.

Литература [53 - Указана та литература, которую в той или иной степени использовали авторы-составители настоящего пособия. Здесь мы приводим столь широкий (близкий к исчерпывающему) библиографический перечень для того, чтобы обеспечить методически возможное выполнение курсовых, дипломных работ по истории фармации, а также рефератов для сдачи экзамена кандидатского минимума по истории и философии науки (как известно, профилированного теперь по отраслям подготовки аспирантов и соискателей учёной степени).]

   Библиотека литературы Древней Руси. Тт. 1–3. XI–XII вв. – СПб., 1997; Т. 4. XII в. – СПб., 1998; Т. 5. XIII в. – СПб., 1999; Т. 6. XIV – середина XV вв. – СПб., 1999; Т. 7. Вторая половина XV в. – СПб., 2000; Т. 8. XIV – первая половина XVI вв. – СПб., 2001; Т. 9. Конец XV – первая половина XVI вв. – СПб., 2002; Тт. 10–13. Т. XVI. – СПб., 2004; Т. 14–17. XVII в. – СПб., 2005.
   Жития святых. Византийский канон. – М., 2004.
   «Изборник». Сборник произведений литературы Древней Руси. – М., 1969 («Библиотека всемирной литературы»).
   Реликвии в Византии и Древней Руси / Ред. – сост. А. М. Лидов. – М., 2006.
   Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского. Ранняя русская редакция / Издание подготовила Г. С. Баранкова. – М., 1998.
//-- * * * --//
   Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общей ред. Н. И. Толстого. Т. 1. А-Г. – М., 1995; Т. 2 (Д-К (Крошки). – М., 1999.
//-- * * * --//
   Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. – СПб., 1914.
   Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т. I–III. – М., 1965–1869 [Репринт: Тт. 1–2. – М., 1994].
   Васильев М. А. Язычество восточных славян накануне крещения Руси. – М., 1999.
   Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Тт. I–II. М. – Харьков, 1913–1916.
   Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пртокультуры. Чч. 1–2. – Тбилиси, 1984.
   Древняя Русь. Быт и культура. – М., 1997.
   Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. 4-е изд. – М., 1997.
   Зиньковская И. В. Анты и готы в днепро-донской лесостепи. – Воронеж, 1999.
   Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). – М., 2000.
   Клейн Л. С. Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон. – СПб., 2009.
   Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. – М., 1998.
   Мусин А. Е. Меч и крест: новое религиозное сознание Древней Руси по данным археологии // Раннесредневековые древности Северной Руси и ее соседей. – СПб., 1999.
   Очерки истории культуры славян. – М., 1996.
   Панченко А. А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни северо-запада. – СПб., 1998.
   Петров Н. М. Каменные идолы Восточной Европы: славянское язычество? // Евразия сквозь века. – СПб., 2001.
   Петрухин В. Я., Раевский Д. С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. – М., 1998.
   Свод древнейших письменных известий о славянах. Т1-П. – М., 1991; 1995.
   Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. – М., 1995.
   Седов В. В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. – М., 1999.
   Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М., 1995.
   Славянские древности. Этнолингвистический словарь. В 5 тт. Т. I–III. – М., 1995.
   Франклин С., Шепард Д. Начало Руси. 750–1200 гг. – СПб., 2000.
   Щавелёв А. С., Щавелев С. П. Черная могила // Вопросы истории. 2001. № 2.
   Щукин М. Б. Рождение славян // Стратум: структуры и катастрофы. Сб. символической индоевропейской истории. – СПб., 1997.
//-- * * * --//
   Александров А. И. Физиолог. – Казань, 1893.
   Алмазов А. И. Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры (К истории византийской отреченной литературы). – Одесса, 1901.
   Базанов В. А. Народная медицина // Большая Российская энциклопедия. Т. XVII. М., 2006.
   Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. – СПб., 1993.
   Богоявленский Н. А. Древнерусское врачевание в XI–XVII вв. – М., 1960.
   Болонев Ф. Ф. О народной медицине и заговорах русского населения Забайкалья // Генезис и эволюция этнических культур Сибири. – Новосибирск, 1986.
   Болтарович З. Украиінска народна медицина. Iсторія i практика. – Киів, 1994.
   Будур Н. В. Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII–XIX вв. – М., 2008 («Живая история: повседневная жизнь человечества»).
   Ветухов А. В. Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова (Из истории мысли) // Русский филологический вестник. 1901–1907. № 1–4.
   Виноградов Г. Самоврачевание и скотолечение у русского старожилого населения Сибири // Живая старина. 1915. Т. XXIV. Вып. 4.
   Власов В. Онтология народной медицины // Человек. 2001. № 3.
   Власов В. Современный человек и традиционная медицина // Человек. 2001. № 1.
   Высоцкий Н. Ф. Очерки нашей народной медицины. Вып. I // Записки Императорского Московского Археологического института. Т. XI. – М., 1911.
   Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Тт. I–II. Харьков, 1913–1916 [Репринт: – М., 2000].
   Гарчинский И. Краткий обзор медицины в Древней Руси // Сборник Кавказского медицинского общества. 1880. № 31.
   Герман Ф. Л. Врачебный быт допетровской Руси. – Харьков, 1891.
   Громыко Н. Н. Мир русской деревни. – М., 1991.
   Груздев В. Ф. Русские рукописные лечебники. – Л., 1946.
   Даль В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. 2-е изд. Материалы по русской демонологии. СПб., 1880 [Переиздание: – М., 1996].
   Дмитриева С. И. Традиционная народно-медицинская практика // Русские / Отв. ред. В. А. Александров и др. – М., 2005 («Народы и культуры»).
   Долгов В. Быт и нравы Древней Руси. Миры повседневности XI–XIII вв. – М., 2007.
   Дубровина С. Ю. Русская ботаническая терминология в этнолингвистическом освещении (на материале названий растений, образованных от названий животных и птиц). Автореф. дисс… канд. филол. н. – М., 1991.
   Елеонская Е. Н. К изучению заговора и колдовства в России. – М., 1917.
   Елеонская Е. Н. Сельскохозяйственная магия. – М., 1929.
   Елеонская Е. Н. Сказки, заговор и колдовство в России. – М., 1994.
   Жаринов Г. В. Записи о расходе лекарственных средств 1581–1582 гг. // Архив русской истории. Вып. 4. – М., 1994.
   Журавлев А. В. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. Этнографические и этнолингвистические очерки. – М., 1994.
   Заблудовский И. Е. История отечественной медицины. – М., 1960.
   Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. – М., 1880.
   Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография / Пер. с нем. – М., 1991 («Этнографическая библиотека»).
   Зелинский Ф. Ю. О заговорах (Из истории развития заговора и главные его формальные черты). – Харьков, 1897.
   ЗмеевА.Ф. Былое врачебной России. – СПб., 1890.
   Змеев А. Ф. Русские врачебники. – СПб., 1896.
   Ипполитова А. Б. Русские рукописные травники XVIII века как феномен культуры. Автореф. дисс. канд… филол. н. – М., 2004.
   Кобрин В. Б. Новая царская грамота 1571 г. о борьбе с чумой // Труды отдела древнерусской литературы Пушкинского дома АН СССР. Т. XIV. -М.-Л., 1956.
   Корнеев В. М. Государственная медицинская коллегия 1763–1803 гг. (К 200-летию со дня организации) // Советское здравоохранение. 1963. № 11.
   Краинский Н. В. Порча, кликуши и бесноватые как явление русской народной жизни. – Новгород, 1900.
   Крушевский Н. Заговоры как вид русской народной поэзии. – Варшава, 1876.
   Кулаков В. К. Очерки развития естественнонаучных и технических представлений на Руси в X–XVII вв. – М., 1976.
   Лахтин М. Ю. Медицина и врачи в Московском государстве. – М., 1906.
   Лахтин М. Ю. Материалы по истории медицины в России. – М., 1907.
   Лахтин М. Ю. Старинные памятники медицинской письменности. – М., 1911.
   Левин И. Двоеверие и народная религия в России. – М., 2004.
   Лохтева Г. Н. Материалы Аптекарского приказа – важный источник по истории медицины в России XVII в. // Естественнонаучные знания в Древней Руси. Т. II. – М., 1980.
   Максимов М. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. – СПб., 1903 [Репринт: – М., 1991, 1993].
   Материалы по истории медицины в России [Материалы Аптекарского приказа с 1629 по 1682 гг.]. Вып. 1–4. – СПб., 1881–1885.
   Меркулова В. А. Очерки по русской народной номенклатуре растений (Травы. Грибы. Ягоды). – М., 1967.
   Минько Л. И. Знахарство. – Минск, 1971.
   Мирский М. Б. Медицина в России XVI–XVIII вв. – М., 1996.
   Моисеев И. А. Медицинский совет Министерства внутренних дел. Краткий исторический очерк. – СПб., 1913.
   Народная медицина и магия в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей / Отв. ред. О. В. Белова. – М., 2007.
   Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверия, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах. – Витебск, 1897.
   Новомбергский Н. Я. Очерки по истории аптечного дела в допетровской Руси. – СПб., 1902.
   Новомбергский Н. Я. Материалы по истории медицины в России. Тт. I–IV. – М., 1905–1907.
   Новомбергский Н. Я. Основы борьбы с эпидемиями в допетровской Руси // Вестник археологии и истории. Вып. XVII. – СПб., 1906.
   Новомбергский Н. Я. Врачебное строение в допетровской Руси. – Томск, 1907.
   Отречённое чтение в России XVII–XVIII вв. – М., 2002.
   Палкин Б. Н. Возникновение медицинской канцелярии в XVIII в. и первый период её деятельности // Советское здравоохранение. 1974. № 4.
   Панченко А. А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни северо-запада. – СПб., 1998.
   Петров Е. Собрание российских законов о медицинском управлении. – СПб., 1826.
   Познанский Н. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. Пг., 1917 (Записки историко-филологического факультета Петроградского университета. Ч. 136).
   Покровский Н. Н. Тетрадь заговоров 1734 г. // Научный атеизм, религия и современность. – Новосибирск, 1987.
   Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. – СПб., 1903.
   Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. – М., 1975.
   Проценко Б. Н. Заговоры, обереги, народная медицина, поверья, приметы. Духовная культура донских казаков. – Ростов-на-Дону, 1998.
   Райков Т. И. Наука в России в XI–XVII вв. Очерки по истории донаучных и естественнонаучных воззрений на природу. – М.-Л., 1940.
   Рихтер В. История медицины в России. Ч. 1. – М., 1814.
   Романов Б. А. Быт и нравы Древней Руси. – М., 1979.
   Русское колдовство, ведовство, знахарство. – СПб., 1994.
   Смилянская Е. Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. – Минск. 2003.
   Смилянская Е. Б. Магическое целительство, или ведьмы, знахари и клирики как лекари в России XVIII века // Библиотека для чтения (Интернет – версия).
   Сорокина Т. С. История медицины. В 2-х тт. – М., 1992.
   Сокловский М. Характер и значение деятельности Аптекарского приказа // Вестник археологии и истории, издаваемый Санкт-Петербургским Археологическим институтом. Вып. 16. – СПб., 1904.
   Торэн М. Д. Русская народная медицина и психотерапия. – СПб., 1996.
   Традиционная русская магия в записях конца XX в. / Сост. С. Адоньева, О. Овчинникова. – СПб., 1993.
   Харитонова В. И. Заговорно-заклинательная поэзия восточных славян. Конспекты лекций. – Львов, 1992.
   Харитонова В. И. Традиционная магико-медицинская практика и современное народное целительство. – М., 1995.
   Цветаев Д. И. Медики в Московской Руси и первый русский доктор. – Варшава, 1896.
   Чаев Н. С. Просвещение // История культуры Древней Руси. Т. II / Под ред. Н. Н. Воронина, М. К. Каргера. – М.-Л., 1951.
   Чистович Я. А. Очерки по истории русских медицинских учреждений XVIII в. – СПб., 1870.
   Шейн П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения северо-западного края. Т. III. Описание жилища, одежды, пищи, занятий; препровождения времени, игры, верования, обычное право; чародейство, колдовство, знахарство, лечение болезней, средства от напастей, поверья, суеверья, приметы и т. д. – СПб., 1902.
//-- * * * --//
   Врачебно-санитарное законодательство в России. Узаконения и распоряжение правительства. 3-е изд. – СПб., 1913.
   Корнеев В. М. Государственная медицинская коллегия 1763–1803 (К 200-летию со дня организации) // Советское здравоохранение. 1963. № 11.
   Мирский М. Б. Медицина в России XVI–XIX вв. – М., 1996.
   Моисеев А. И. Медицинский совет Министерства внутренних дел. Краткий исторический очерк. – СПб., 1913.
   Палкин Б. Н. Возникновение медицинской канцелярии в XVIII в. и первый период её деятельности // Советское здравоохранение. 1974. № 4.
   Петров Е. Собрание российских законов о медицинском управлении. – СПб., 1826.
   Чистович Я. А. Очерки из истории русских медицинских учреждений XVIII в. – СПб., 1870.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Медицина – одно из примечательнейших явлений культуры от древности до наших дней. Оно явно лежит в основе всей остальной культуры человечества, любой его цивилизации в том смысле, что без поддержания здоровья, работоспособности, без преодоления множества угроз организму людей они не смогли бы заниматься ничем другим. А фармация как теория и технология лекарств – «родная сестра» медицины, точнее – её неразрывная часть. Они не могут друг без друга, потому что и для здоровья, и против болезни нужны какие-то материальные средства. Их набор и есть аптека. Пройдя путь от сугубо прикладного ремесла – знахарства и шаманства до развитой научно-технологической отрасли, медицина / фармация стала неотъемлемым компонентом комплекса современного знания, превратились в мощную ветвь бизнеса; приобрели сравнимые только с компьютерными технологиями культуртрегерские функции, оказывают мощное влияние на политику и всю общественную жизнь посредством экологически ориентированных организаций – на авансцене её, а за кулисами – в связи с теневым оборотом лекарств, доходы от которого сравнимы с продажей нефти или золота. Естественно, медико-фармацевтическое знание привлекает особое внимание культурологов.
   Всеобъемлющая философская теория медицины (категории нормы и патологии, болезни и здоровья, причин массовых заболеваний, общественным статусом больницы и этической позицией врача и аптекаря, многие т. п.) продолжается и конкретизируется философско-культурологическим исследованием взаимодействия врачей, вообще медиков и пациентов; процессов заболеваемости и здравоохранения в тех или иных социокультурных условиях. Основу культурологического анализа медицины и здравоохранения составляет их рассмотрение в качестве неотъемлемой части той или иной культуры, отражающей установки всего остального культурного комплекса. Данными установками применительно к медицине будут прежде всего представления о том, что есть человеческое тело, на каких принципах основано его функционирование, каковы причины болезни, методы лечения и, следовательно, возможности и перспективы соответствующей отрасли медицинского знания. Возможно указать на несколько медицинских традиций в границах единого комплекса человеческого знания о человеке, его здоровье и болезнях, путях их врачевания и профилактики.
   Китайская медицина представляла тело человека как поток энергии, перемещающейся по специальным каналам, не имеющим точных анатомических соответствий. С современных позиций этот подход может быть охарактеризован как функциональный; «каналы», «меридианы», гипотетические органы (тройной обогреватель, перикард) есть только мифологически олицетворенные, фантазийно опредмеченные связи органов и систем. Основная задача такой медицины – обеспечить достаточное количество энергии (Ци) и ее равномерное, незатрудненное течение по всем каналам. Соответственно чему подбираются методы более или менее паллиативного лечения – иглоукалывание, прижигание, точечный массаж, лекарственные травы в разных комбинациях. За китайской медициной закрепилось поэтому такое обозначение, как «организмический натурализм». Данный термин обозначает нерасчлененную целостность тела и духа, а также состояний организма и окружающей природы, при этом основной акцент делается на поддержании нормального функционирования всего организма.
   Древнеиндийская классическая философия исходила из принципиального единства мира. В соответствии с этим медицина, представлявшая нижнюю ступень религиозной практики, рассматривала тело как способное воспринимать (и в норме воспринимающее) вибрации Вселенной. Позы хатха-йоги представляют собой моделирование отдельных состояний космоса с целью их гармонизации. Являясь органической частью древнеиндийской культуры, медицинская наука, сосредоточенная в Аюрведе, опирается на религиозно-философское понятие кармы. Это своего рода закон судьбы, определяющий постоянный переход души из одного тела в другое. Сюда же примыкает понятие мокши – освобождение души и тела от перерождений. Здоровье является отражением хорошей кармы прошлой жизни, достойного поведения в нынешней; болезнь же есть следствие неправильного образа жизни в предыдущих перерождениях. Основной же принцип лечения – достижение полного контроля над умом – манасом. Мотив ментальной регуляции жизнедеятельности организма являлся у индусов преобладающим; он был заимствован европейцами в усечённом виде и преобразован в аутогенную тренировку.
   История фармации как развитие фармакологии и вообще аптечного дела столь же продолжительна, как и история остальной медицины. Представители первобытного и архаично-традиционных обществ интуитивно искали и находили в самой природе средства, облегчающие страдания и помогающие исцелению при травмах и прочих заболеваниях. С возникновением развитых религий и их культов применение лекарств получило сакральный шлейф, от народных знахарей перешло в руки священнослужителей, которые связывали действие лекарств с божественной силой.
   С глубокой древности лекарственная терапия культивировалась на Востоке – в Китае, Тибете, Индии и прочих восточных странах. Так, в Китае за несколько столетий до новой эры появилась первая фармакопея – трактат о корнях и травах «Фейнуна», где было учтено более трёхсот целебных растений. Арийские Веды упоминают энергетический напиток сому и другие лекарственные снадобья. Тибетским знахарям, помимо белены, камфоры, солодки и прочих фитопрепаратов, стало привычным использовать соли железа, меди, сурьму, серу и другие препараты минерального происхождения. Многие из достижений восточной аптеки аккумулировали арабские учёные времён становления мусульманских государств. Они же сохранили медико-фармацевтическое наследие античной греко-римской культуры. Эпоха Средневековья на западе Европы, а также Древняя Русь больше потеряли, чем сохранили из векового опыта аптечного лечения. Медицина и фармация надолго перешли в руки священнослужителей, чья вера существенно ограничивала изучение реального организма и его естественных потребностей в здоровом и больном состояниях. Только с эпохи Возрождения, примерно с XVI столетия, развитие лекарственной терапии вошло в нужную колею рационального знания. При этом лучшие достижения прошлого по части фитотерапии оказались сохранены и приумножены.
   Европейская медицинская традиция Древнего мира, Средневековья, а в особенности раннего Нового времени начинается с пристального изучения анатомии и физиологии человеческого тела, экспериментального поиска всё лучших и лучших способов сохранения здоровья и исцеления болезней. В настоящее время этот наукоемкий, технологический, рационализированный вариант медицины аккумулирует свои основные достижения в хирургии и трансплантологии, генной инженерии и нейробиологии, многих других разделах клиники. Использование достижений фундаментального естествознания, высоких технологий и демократической системы общественно-политической жизни позволило европейской медицине достичь выдающихся успехов в продлении и повышении качества жизни, облегчении и исцелении их недугов. Вместе с тем общие издержки научнотехнического прогресса – обезличивание отношений между людьми, колоссальные нагрузки на их психику и весь организм, новые техногенные их деформации особенно болезненно сказались на области медицины и здравоохранения.
   Европейская медицина – это единственная в мире полностью анатомическая традиция. Классическая медицина Китая обращалась к органам как функциональным проявлениям организма: так, например, лёгкие – система дыхания в целом, включая газообмен через кожу, а печень – система обмена веществ и все ступени его регуляции. Древнеиндийская же Аюрведа использовала для описания анатомии модель кундалини, в которой органы носят условный характер. Схема кундалини указывает путь реинтеграции, слияния человека с Абсолютом. Как видно, все восточные медицинские взгляды и практики имеют по преимуществу мистическую, идеалистическую направленность. Они опираются на вымышленные философами и священнослужителями сущности и начала макро– и микрокосма, апеллируют к слепой вере в эти отвлеченные выводы целителей и пациентов. На Арабском востоке медицина и фармация поначалу заняли некую среднюю позицию между мистикой и разумом, но окончательная победа ислама в итоге склонила арабскую культуру в сторону веры, а не разума. Подобный уклон медицинской теории и практики связан, как видно, с тем, что на Востоке в силу ряда социально-исторических и естественногеографических причин не сложилась наука европейского типа – рациональная, экспериментально-опытная, технологизируемая.
   Только европейцы сделали реальную анатомию, вообще объективный подход к структуре и функциям организма центром своей медицинской доктрины. Человеческое тело представляется здесь как своего рода сложная машина, работающая во многом независимо от психики – души. Душа в её различных проявлениях становится объектом самостоятельных исследования у философов (начиная с Аристотеля), психологов, врачей-психотерапевтов. Сравнительно поздно, в Новое и особенно в Новейшее время европейская наука и медицина предпринимают попытки комплексных – психосоматических разработок. Особой популярностью в теории и на практике пользовались такие модели западной психосоматики, как психоанализ (фрейдизм) и последующие версии глубинной психологии; рефлексология И. П. Павлова и В. М. Бехтерева; аутотренинг и сравнительно массовое «промывание мозгов» по специальным методикам (в политике, спорте, военном деле, искусстве и т. д.).
   Европейский подход к знанию вообще и медицинскому в частности привёл, с одной стороны, к взлёту научной мысли и технического творчества; выработке объективных методов диагностики, не связанных с культурной средой, замене мистической медицины на технологическую. Это дало возможность поставить медицинскую помощь на своего рода конвейер – предоставить её всем нуждающимся, а подготовку медиков – на поток, скачкообразно увеличив их численность (в пропорции на душу населения). А главное – постоянно поднимать качество лечения (продлевая средний срок жизни в социуме, повышая качестве биологической жизни внутри этого срока, облегчая страдания при летальных и хронических заболеваниях, искореняя многие эпидемические болезни).
   С другой стороны, в рамках европейской традиции наукоёмкой и технологизированной медицины появилась опасность недооценки организма как естественной целостности (бесконечная специализация отраслей врачевания, действия лекарственных препаратов); акцент на внешнее вмешательство в противовес саморегуляции организма (европейская хирургия и фармакология); преобладающее внимание к соматическим компонентам здоровья и болезни в противовес психическим; снятие ответственности за состояние здоровья и исцеление от болезни с пациента и перенос ее практически целиком на врача.
   Перемены, происходящие в современной культуре и Востока, и Запада, не могли не затронуть медицину и фармацию. Переход от общества всеобщей стандартизации (модерн) к постмодернистскому смешению стилей мысли и жизни вызвал перераспределение «медицинского авторитета» в обществе. Пациенты, имеющие доступ к современным базам данных, становятся не менее информированными, чем врачи и фармацевты. В этом праве их все больше поддерживает новейшее законодательство развитых индустриальных стран. Происходит трансформация врачебного сообщества из касты полубогов в сообщество консультантов и помощников граждан-налогоплательщиков. Качественно новый этап в развитии медицинских и биологических технологий привлёк внимание общественности к этическим проблемам медицинского знания, порождая новую отрасль знания и практического действия – биомедицинскую этику.
   А сомнение в универсальности научных стандартов, неминуемые издержки научно-технического прогресса поощряют старое, как мир, явление – соседство официальной, научной медицины со знахарскими и шаманскими практиками врачевания и предсказания, а также архаичными системами регуляции организма восточного или паранаучного происхождения. Подобное двоеверие сопровождает медицину и фармацию с древнейших времен до наших дней. Если от тяжёлых болезней не помогали официальные боги того или иного племени, вождества или царства, больные тайком возносили молитвы и приносили жертвоприношение старым или запретным идолам. Так получается и сегодня, когда армии врачей и провизоров противостоят полчища шарлатанов-экстрасенсов, знахарей разного рода, по сути – шаманов. Неприукрашенная история медикофармакологического знания и врачебно-аптечной практики, которую стремились представить авторы настоящего учебного пособия, способна как-то сориентировать студентов медицинских и фармацевтических факультетов, да и их преподавателей на объективное, критичное отношение не только к прошлому, но и к настоящему, и к будущему своей профессии, её месту в обществе.

И. М. Раздорская С. П. Щавелёв Очерки истории фармации Выпуск второй Фармация Античности, Средневековья и раннего Нового времени

ВВЕДЕНИЕ Лекарственная помощь в историко-антропологической ретроспективе

ГЛАВА I ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ: РОЖДЕНИЕ ПРОФЕССИИ ВРАЧА-ФАРМАЦЕВТА В ЕВРОПЕ

«Греческое чудо»: его причины и медико-фармакологические слагаемые

До Гиппократа: архаичная медицина Эллады

Первые европейские фармацевты: во дворцах микенских царей

Первые врачи литературной Европы – на Троянской войне

Общественная и бытовая культура древних эллинов – условие и результат развития их медицины и фармации

Возникновение греческой медицины

Асклепий – олимпийское божество врачевания

Храмовые больницы в честь Асклепия – асклепионы

Религия и медицина Эллады

Асклепия на острове Кос – родине Гиппократа (Эмпирическая школа врачевания)

Книдская медицинская школа: догматическая

Методическая школа (оздоровление образа жизни пациентов)

Античная философия и медицина

Гиппократ – «отец» европейской медицины

Заповеди медицинской морали

Терапевтическая практика в школе Гиппократа

Аптека гиппократиков

Хирургия в школе Гиппократа

Достижения и пределы гиппократовой медицины

Клятва Гиппократа и биомедицинская этика наших дней

Общественное положение греческих врачей

Итоги и перспективы греческой медицины

Литература

ГЛАВА II МЕДИЦИНА И ФАРМАЦИЯ В ДРЕВНЕМ РИМЕ

Римская цивилизация: потери и заслуги

Врачевание и санитария в архаичном Риме

Греческие истоки профессиональной медицины «вечного города»

Асклепиад из Прусы

Официальное место и фактические заработки римских врачей

Теория и практика римской медицины

Вечная проблема: власть и медицина – римский прототип

Цельс и его энциклопедия эллинистической медицины

«Естественная история» Плиния Старшего о лекарствах и знахарях

Гален – «латинский Гиппократ»

Аптечное дело и другие отрасли римской медицины

Лекарственные средства Древнего Рима

Латинские предпосылки медицинской культуры Европы

Литература

ГЛАВА III ВИЗАНТИЯ: ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ ЗНАНИЯ, МЕДИЦИНА И ФАРМАЦИЯ

Возникновение христианства и раскол Римской империи

Библия о врачах и медицине

О вине, вредных привычках и т. д

Византия: поздняя Античность / раннее Средневековье на рубежах Запада и Востока

Греко-римское научное наследие в условиях православной идеологии и кризиса Античности

Биологические представления византийцев

От ботаники к фармакологии: византийский приоритет

Медицина Восточного Рима

Византийская культура и наука – славяно-рускому миру

Литература

ГЛАВА IV ВРАЧЕБНОЕ И АПТЕЧНОЕ ДЕЛО НА АРАБСКОМ ВОСТОКЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА

Арабы и их соседи до и после пророка Мухаммеда

Начало исламского врачевания

Первые больницы и аптеки исламского арабского Халифата

Химия и фармацевтика у арабов

Теория и практика арабо-мусульманской медицины

Ибн-Сина как врач и философ

«Канон врачебной науки»

Фармакологические рецепты Авиценны

О составе лекарств и об их первичных свойствах

Ближневосточные уроки в культуре и медицине Европейского Средневековья

Литература

ГЛАВА V «НОЧЬ» И НОВЫЙ «ДЕНЬ» ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ВРАЧЕВАНИЯ [14 - Глава написана в соавторстве с Раздорской О. В.]

Средние века: продвижение или застой европейской культуры?

Особенности средневековой медицины

Наука в Средние века

Практика средневековой медицины и фармации

Медицинские факультеты

Салернская школа врачевания – чемпион средневековой медицины

Медики Монпелье

Алхимия, астрология и медицина

Парацельс: на пороге научной фармакологии

Противоречивые результаты средневековой фармации

Восемь мифов о Средневековье

Заключение

Литература

ГЛАВА VI ЗДОРОВЬЕ И БОЛЕЗНИ, ЛЕКАРСТВА И ЛЕКАРИ В ДРЕВНЕЙ РУСИ И НОВОЙ РОССИИ (X–XVIII века)

Восточные славяне: долгий путь на родину

И. М. Раздорская С. П. Щавелёв
Очерки истории фармации
Выпуск второй
Фармация Античности, Средневековья и раннего Нового времени

ВВЕДЕНИЕ
Лекарственная помощь в историко-антропологической ретроспективе

ГЛАВА I
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ: РОЖДЕНИЕ ПРОФЕССИИ ВРАЧА-ФАРМАЦЕВТА В ЕВРОПЕ

ГЛАВА II
МЕДИЦИНА И ФАРМАЦИЯ В ДРЕВНЕМ РИМЕ

ГЛАВА III
ВИЗАНТИЯ: ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ ЗНАНИЯ, МЕДИЦИНА И ФАРМАЦИЯ

ГЛАВА IV
ВРАЧЕБНОЕ И АПТЕЧНОЕ ДЕЛО НА АРАБСКОМ ВОСТОКЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА

ГЛАВА V
«НОЧЬ» И НОВЫЙ «ДЕНЬ» ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ВРАЧЕВАНИЯ [14 - Глава написана в соавторстве с Раздорской О. В.]

ГЛАВА VI
ЗДОРОВЬЕ И БОЛЕЗНИ, ЛЕКАРСТВА И ЛЕКАРИ В ДРЕВНЕЙ РУСИ И НОВОЙ РОССИИ (X–XVIII века)