Анатолий Алексеевич Горелов
Политология: учебник

Рекомендовано Редакционно-издательским Советом Российской Академии образования к использованию в качестве учебно-методического пособия

Предисловие

   Как только человек рождается, он оказывается погруженным в природное и социальное бытие. Человек существует внутри сфер культуры и общественных, в том числе политических, связей. Первую из них изучает культурология, вторую и третью – социология и политология. Для того чтобы лучше ориентироваться в этих сферах, понять, в каком обществе живешь, и дать себе ответ на вопрос: «Что значит человек?» – нужно изучать указанные дисциплины, а также философию.
   Древнегреческий философ Гераклит считал, что в мире «все течет, все изменяется». И если можно возразить Гераклиту, что, по крайней мере, берега остаются, то в социальном «море» часто не видно «берегов». Люди живут при царе, социализме, капитализме, и социальное целое постоянно модифицируется, с чем человек вынужден бороться или, что бывает чаще, к чему он должен приспосабливаться. В любом случае знание развития общества способно помочь как в выработке мировоззренческой позиции, так и в решении конкретных жизненных проблем.
   Особая необходимость политологии вызвана тем обстоятельством, что в современном мире имеет место приобщение к политике широких слоев населения, которые привлекаются к ней существующими государственными системами. Отсюда задача объективного информирования масс о сути происходящих политических процессов, насущная потребность подготовки их к принятию осознанных решений и активному участию в политической жизни общества. Это, быть может, основная цель политологии и данного курса, так же как и задача сохранения мира в обоих смыслах этого слова.
   Выбор материала для данного учебника обусловливался желанием, с одной стороны, познакомить студентов с основными политологическими понятиями, представлениями и теориями, а с другой стороны, дать им сведения, которые помогли бы разобраться в современной политической ситуации. Структурно и содержательно книга соответствует Госстандарту по политологии для вузов и может служить пособием для самостоятельной работы студентов. В конце пособия помещен проблемный материал, ориентированный на свойственное человеку желание сформулировать определенный идеал развития общества и в то же время совершенствующий способность анализировать сложные политические вопросы в контексте сегодняшнего дня.
   Изучение учебника желательно дополнить чтением классических трудов Платона, Аристотеля, Л.Н. Толстого, М. Вебера, П.А. Сорокина, К. Поппера, Э. Фромма.

Глава 1
Становление политики иполитологии

Определение политики

   Слово «политика» понимается в двух основных смыслах. В широком смысле – это сфера общественной жизни, имеющая дело с управлением. Так, можно говорить о семейной политике, политике в области образования, спорта и т. д. В рамках политологии нас будет интересовать политика в узком смысле слова, а именно: сфера общественной жизни, имеющая дело с управлением государством. Политика в этом смысле существовала не всегда, а возникла с возникновением государства как социального института.
   Слово «политика» происходит от древнегреческого слова «полис», обозначавшего город. В Древней Греции города с прилегающими к ним территориями представляли собой государства, т. е. полностью распоряжались всеми вопросами управления городом. Соответственно политика представляла собой первоначально искусство управления городом-государством. Система городов-государств, как, например, Афины, Спарта и т. д., существовала не только в Древней Греции, но и на Ближнем Востоке, в Древней Индии и в других частях мира. Известны города-государства в средневековой Европе. В Древней Руси такими городами были Новгород и Псков.
   Существует несколько определений политики, каждое из которых подчеркивает какую-либо из ее особенностей. Все они имеют право на существование, если не допускать их абсолютизации.
   Определение политики как управленческой деятельности не совсем точно, поскольку политика не сводится к деятельности, а есть скорее отношения между людьми, и человек, политически пассивный, также оказывается вовлеченным в эту сферу, являясь не субъектом, но объектом политики по известному афоризму: «Если вы не занимаетесь политикой, то политика займется вами».
   По этой же причине не точно определение политики как стремления к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти. М. Вебер пишет, что все люди являются «политиками», когда опускают избирательный бюллетень или высказывают свое мнение по вопросам управления государством. При этом, конечно, совсем не обязательно стремиться к участию во власти или оказанию влияния на ее распределение.
   Изначальное определение политики как искусства управления людьми имеет веские исторические основания. Именно такое значение имело слово «политика» в Древней Греции аналогично тому, как риторика является искусством красноречия. Но это античное определение ушло в прошлое, так же как времена греческого полиса, когда оно сформировалось. Оно ныне также представляется неоправданно узким, так как могут быть политические решения далекие от искусства в высоком смысле слова и попросту некомпетентные.
   Столь же ограниченным будет определение политики как науки управления и не только потому, что политика возникла гораздо раньше, чем наука, но и потому, что конкретный политический уровень деятельности зачастую не основывается на объективных научных данных и вообще протекает на бессознательном уровне, не доходящем до разумной оценки событий. Такое определение имеет историческое основание, так же как, скажем, риторику называли наукой красноречия. Опять-таки, как и в случае с политикой-искусством, оно не соответствует реалиям современной действительности, особенно после появления политологии как науки. Определение политики как сферы общественной жизни, имеющей дело с управлением государством, более общее и адекватное практике. Мы в дальнейшем будем ему следовать.

Причины становления политики в Древней Греции

   Выделение и осмысление политики как особой социальной сферы именно в Древней Греции имело веские причины. Первой из них следует назвать национальный характер и менталитет народа, породившего политику. Древние греки были рационально мыслящими людьми, поднявшими до небывалых высот духовную и материальную культуру. То же время – примерно 2,5 тыс. лет назад – породило философию как первую рациональную отрасль духовной культуры, историю, риторику и такие достигшие небывалого расцвета виды искусств, как театр и скульптура. Все это имело один духовный источник – образно говоря, Кастальский родник у подножья горы Парнас, хотя в числе 9 греческих муз нет музы политики.
   Второй причиной следует назвать социальную, а именно, становление в Древней Греции новой формы общественного устройства, получившей название демократии (в буквальном переводе «власть народа»). Оно приобщило к управлению государством если и не самые широкие массы населения (все-таки это рабовладельческое государство), но всех совершеннолетних граждан полиса (в их число не входили женщины, чужестранцы и рабы). Проблема управления существовала, конечно, и в других странах, но там она решалась узким кругом лиц, принимающих решения. А в Древней Греции действительно стало возможно говорить о политике как широкой сфере общественной жизни. Понятие политики неразрывно связано с Древней Грецией, потому что каждый гражданин демократических городов-государств должен был уметь заниматься ею. Отметим, что слово «полис» однокоренно со словом «поли», означающем «много», и, возможно, произошло от него (полис – город, в котором живет много людей). В слове «политика» можно услышать то, что много людей участвуют в управлении государством.
   У афинян не было термина для обозначения государства. Слово «полис» есть и государство, и общество. Поэтому выражение Аристотеля «человек – существо политическое» можно перевести как «существо общественное» или «существо государственное». Гражданин в Древней Греции – человек, занимающийся политикой (по-гречески «politas»), так как город есть полис. Занятие политикой до такой степени считалось обязательным и само собой разумеющимся делом для гражданина, что человек, не питающий интереса к политике, а занимающийся лишь своими частными делами, назывался «идиотом» – понятием, противоположным гражданину.
   Древняя Греция была богатой, процветающей торговой страной, вызвавшей к жизни новую форму правления. Демократия возникла из аристократии – формы правления, при которой к власти допускалась часть граждан, которая, в свою очередь, образовалась из монархии – власти одного. Как осуществлялось демократическое правление и что оно собой представляло?

Демократия в Афинах

   Демократия Древней Греции не похожа на существующую в современном мире. Это было то, что в наше время получило название прямой демократии. Когда мужчине, родившемуся в Афинах, исполнялось 18 лет, он приносил присягу на верность полису и отныне считался гражданином Афин. Всеми гражданскими правами в Афинах пользовались с 20 лет, когда юношей вносили в список народного собрания, за исключением доступа к должностям, что допускалось с 30-летнего возраста. Правом и обязанностью всех свободных граждан было собираться на главной площади города (это называлось народным собранием) и совместно обсуждать наиболее важные политические вопросы – объявления войны, заключения мира и т. п. Каждый мог выступить с обоснованием собственной точки зрения. Всех желающих выслушивали и большинством голосов принимали решения. Древние греки умели и владели искусством выражать свои мысли, что необходимо для убеждения других в собственной правоте. Тот, кого не хотели слушать, мог переехать в другой город и проповедовать свои взгляды там.
   У истоков афинской демократии стоял выдающийся политический деятель Перикл. Обосновывая необходимость и значение демократии, Перикл говорил: «Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы, скорее, сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и темное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почетную должность, если он способен оказать услуги государству. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным» (Хрестоматия по истории древнего мира. М., 1991, с. 167–168).
   Здесь обращают на себя внимание четыре момента. Во-первых, участие в управлении большинства народа; во-вторых, выдвижение на основе личных достоинств; в-третьих, равенство всех перед законом (правовое равенство); в-четвертых, особая защита слабых.
   Относительно того, каким должен быть гражданин демократического общества и как должны вестись общественные дела, Перикл говорит: «Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, неблагонамеренным гражданином, бесполезным обывателем. Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами и за и против. В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать, тогда как у других невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность. Одним словом, я утверждаю, что город наш – школа всей Эллады, и полагаю, что каждый из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях» (там же, с. 168–169).
   Высшим органом власти в Афинах являлось народное собрание, которое производило проверку действий властей, обсуждало вопросы продовольствия и зашиты страны и прочие по желанию самих граждан. Военачальников выбирали поднятием рук, а основным способом выбора на другие должности, в том числе в высший орган исполнительной власти – Совет пятисот, был жребий. Любой гражданин должен был быть готов к занятию государственного поста. Стало быть, в политике должен был разбираться каждый, и значение этой сферы жизни резко возросло. «По некоторым оценкам, рядовой гражданин, по крайней мере один раз в жизни, имел возможность получить по жребию высшую должность в государстве» (Даль Р. О демократии. М., 2000, с. 18).
   В Совете пятисот председатель пританов – дежурных членов Совета выбирался из числа членов по жребию и не мог пробыть в этой должности более одного дня или занимать ее дважды. Председатель народного собрания и ведущий заседания Совета пятисот также избирались по жребию и не могли исполнять эти обязанности более одного раза в году. Исключение составляли военные должности, которые можно было занимать несколько раз. Имело место разделение исполнительной и судебной власти, которая в виде суда присяжных только и могла налагать взыскания.
   Известный ныне принцип разделения законодательной и исполнительной властей не осуществлялся в Афинах, поскольку четкого разделения законодательных и исполнительных функций между народным собранием и Советом пятисот не проводилось, и народное собрание оставалось высшим законодательным и исполнительным органом, координирующим свою деятельность с Советом пятисот, который был высшим судебным органом.
   Демократия в Древней Греции существовала в отдельные периоды, начиная с V в до н. э., сменяясь другими формами общественного устройства на протяжении двух веков, пока в III веке Древняя Греция не подпала под власть Александра Македонского. Столетие спустя Греция была захвачена Римом и надолго (до захвата Рима варварами) вошла в состав Римской империи. Тем не менее этот отрезок истории был столь же важен для политики, как греческая мифология, философия и искусство для духовной культуры в целом.
   Прямая демократия в Древней Греции могла существовать, поскольку в типичном городе-государстве количество граждан колебалось от 2 до 10 тысяч (в Афинах в период высшего расцвета демократии – 450 год до н. э. – 60 тысяч). Рост числа граждан накладывает ограничения на развитие данного вида демократии. Это стало заметно на примере Древнего Рима, в котором в период республики (на латинском языке – «общее достояние») наделение все большего количества граждан правом принимать участие в решении государственных вопросов уже не приводило к росту реальной демократии, так как граждане, проживающие в других городах империи, не могли регулярно ездить в Рим для участия в народных собраниях, на которых принимались политические решения. К соотношению численности населения государства и развитию в нем демократического способа правления мы вернемся в последующих главах.

Сущность политики

   Одним из первых суть политики определил древнегреческий философ Платон в диалоге «Политик». Платон рассматривал политическое искусство как умение «ткать» из отдельных индивидуальностей государственное целое. Он также называл политиков «пастухами человеческого стада». Будем ли мы считать политику наукой или искусством, в любом случае она имеет дело с управлением. Умением управлять может обладать не только царь, но любой человек. Образ политика, т. е. совокупность черт, принадлежащих пастуху-правителю, можно, по Платону, абстрагировать и представить в чистом виде. Политики – люди, разбирающиеся в государственных делах, каковыми и должны были быть граждане греческих городов. Политик, по Платону, умеет судить и повелевать. Платон называет политическим такое правление, в противоположность тираническому, которое не основывается на силе, а является мягким, попечительским, а владеющего таким искусством попечительства – подлинным царем и политиком. Говоря современным языком, мы называем политическим легитимное правление, о котором речь пойдет дальше.
   Современный ученый А.А Зиновьев дает такое определение политического общества – «общество, в котором политические отношения становятся господствующими в системе социальных отношений» (Зиновьев А.А. Зияющие высоты. М., 2000, с. 527). Политические отношения означают отношения между гражданами и властями как равноправными независимыми партнерами. Политические нормы регулируют взаимоотношения граждан и государства.
   Определяющей границей политики будет, по Платону, не количество правителей, не насилие или добрая воля, не богатство или бедность, а знания. Здесь Платон следует за своим учителем Сократом. Второе, что Платон добавляет к знанию, – это справедливость, и формулирует следующее «великое правило» для правителей, состоящее «в том, чтобы умно и искусно, уделяя всем в государстве самую справедливую долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших лучшими» (Платон. Политик. 297 в).

Политика и власть

   Платон называл политикой специфическое знание власти над людьми, взятое в своем предельном обобщении. Современный политолог Р. Арон пишет, что сущность политики заключается в способе осуществления власти и в выборе правителей. Политикой занимается тот, кто имеет власть, хочет завладеть властью (оппозиция), имеет собственные политические цели (заинтересованные группы).
   Политика и власть – близкие понятия, хотя не тождественные. Власть – это система социально-политических отношений, выражающих способность, право и возможность кого-либо решающим образом влиять на действия и поведение других людей, опираясь на свою волю, авторитет, правовые и моральные нормы, угрозу принуждения и наказания, обычаи и традиции. Сущность власти находит свое выражение в отношениях господства и подчинения. Из этого определения следует, что понятие власти имеет более широкую сферу применения, чем понятие «политика» в узком смысле. Можно говорить о власти в семье, экономике и т. д. Именно политическая власть будет нас интересовать в рамках нашего курса. А.А. Зиновьев проводит еще одно содержательное отличие власти от политики. «Отношения между социальными индивидами разделяются на отношения господства-подчинения и отношения сотрудничества (соподчинения). Политические отношения суть третий тип социальных отношений. Они имеют место между индивидами, которые не находятся в отношении господства-подчинения и в отношении соподчинения одному и тому же индивиду, т. е. между социально-независимыми индивидами. Таким образом, политические отношения начинаются со стремления к независимости и кончаются с ее уничтожением» (Зиновьев А.А. Зияющие высоты… с. 525). Это отличие восходит к разделению Платоном политического и тиранического правления. Значение власти в политике сравнивают со значением денег в экономике. Продолжая сравнение с экономикой, власть называют «товаром с нулевой суммой», т. е. наличие власти у одной структуры или личности означает отсутствие ее у других личностей и структур. Отметим, что русское слово «власть» происходит от «владеть».
   Г. Киссинджер назвал власть «самым сильным возбуждающим средством». Как смотреть на правителей: как на богоподобных существ или как на испорченных властью людей? Р. Арон утверждает, что «в характере власти проявляется степень человечности общественных отношений» (Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993, с. 32) и что структура власти – основная характерная черта сообщества.
   Власть определяется как совокупность всякого рода решений, которые принимают люди относительно жизненных условий и относительно событий, создающих историю их жизни. В этом отличие власти от политики как совокупности способов осуществления власти или стремления к этому. Этими способами будут принуждение с помощью положительных или отрицательных стимулов, «авторитет (власть, обоснованная убеждениями сознательно подчиняющегося) и манипулирование (власть, осуществляющаяся незаметно для подчиненного)» (Американская социологическая мысль. М., 1996, с. 158).
   Осуществление властных полномочий требует наличия определенных ресурсов и связано с использованием особых методов. Американский политолог А. Энциони разделяет ресурсы на:
   1) утилитарные, к которым относятся материальные и социальные блага (зарплата, бесплатное медицинское обслуживание и т. п.);
   2) принудительные (административное и общественное порицание и наказание);
   3) нормативные (средства воздействия на внутренний мир человека).
   Методы власти можно разделить на позитивные и негативные («кнута и пряника»). К позитивным методам относят убеждение; приманивание обещаниями; использование положительных стимулов; создание новых потребностей, которые может удовлетворить носитель власти. К негативным методам относят контроль, принуждение, блокирование нежелательных последствий, шантаж (угрозы в настоящем, обещание бед в будущем и т. д.).
   Формами проявления власти являются поощрение, контроль, управление, принуждение, наказание, насилие. Власть основывается на авторитете, силе и даже любви. Авторитет – индивидуальный или институционализированный – определяет вероятность того, что приказание встретит повиновение. М. Дюверже отличает власть от силы тем, что власть базируется на вере в законность принуждения, а сила – на способности заставить. Принуждение с помощью убеждения Дюверже называет принуждением с анестезией. Хотя отношение власти противоположно отношению любви, последнее может служить основанием добровольной власти одного человека над другим.

Объекты и субъекты политики

   Так как политика неразрывно связана с управлением, имеющих к ней отношение можно разделить на управляющих и управляемых, хотя оно до некоторой степени условно. Соответственно выделяют субъекты и объекты политики.
   Субъектами политики являются те, кто занимает управляющую позицию, т. е. принимает политические решения или, по крайней мере, имеет влияние на их принятие. Если человек просто соглашается или возмущается какими-либо политическими действиями, это не делает его ее субъектом. Сначала надо понять свои интересы и характер их связи с политикой (политическое сознание), затем выразить их в политических формах (политическая культура) и бороться за их осуществление (политическое поведение).
   Объект политики есть, по философскому определению слова, нечто пассивное («инертное большинство») в противоположность субъекту как активному деятелю. Вопрос перехода из объекта в субъект – это вопрос о том, как человек может повлиять на политику (и не только один раз в несколько лет, но постоянно). В момент, когда человек опускает бюллетень с принятым им решением, он является субъектом, но во все остальное время он может быть простым объектом политики, если не участвует в принятии политических решений.
   Принцип верховенства и суверенитета народа зафиксирован сейчас практически во всех конституциях. Например, в Конституции США говорится «об управлении народом». Следует, конечно, отличать формального носителя верховной власти – народ в целом – от реального носителя – политической элиты и, стало быть, формального субъекта политики от реального.
   Отсюда вывод: каждый человек в той степени является субъектом политики, в которой он реально может воздействовать на принятие политических решений.

Определение политологии

   В Древней Греции политику называли наукой. В Новое время Д. Юм в эссе «О том, что политика может стать наукой» выдвинул так называемые «универсальные аксиомы политики», думая, что это сделает политику наукой. Но уподобления политики математике для становления науки недостаточно. Предложенные аксиомы слишком умозрительны, чтобы создать политическую науку. Юм думал, что политику сделает наукой «нахождение вечных политических истин», но сейчас мы знаем, что не этот признак характеризует науку, а проверка следствий из теорий.
   Вопрос о том, сможет ли политика стать наукой, остается открытым. Но развитие гуманитарных наук привело к становлению политологии как науки о политике. Мы определили политику как сферу общественных отношений, имеющую дело с государственным управлением. Соответственно задачей политологии как науки о политике, как любой другой науки, будет эмпирико-теоретическое познание данной сферы отношений и формулирование законов ее развития. Появление этого понятия снимает использование слова «политика» в смысле науки.
   Каковы главные отличия политологии от политики? Политология – идеальная система, политика реальна; политология объективна, политика субъективна, хотя в ней существует понятие объекта политики; политология рациональна, в политике наравне с рациональными присутствуют и нерациональные (порой бессознательные) моменты, и не только у подданных – объектов политики, но и у правителей. Если политика возникла 2,5 тыс. лет назад, то политология только в XIX в. в процессе дифференциации социологического знания. Сначала должна была возникнуть социология как наука об обществе, чтобы затем от нее отпочковалась дисциплина, изучающая ту часть общественной системы, которая имеет дело с государственным управлением.

Предмет политологии

   Предметом науки является то, что она изучает. Предмет следует отличать от объекта. Объект реально существует и обладает в принципе бесконечным количеством свойств. Ученый вычленяет из объекта свойства, которые представляют для него интерес, и совокупность их становится предметом исследования.
   Вопросы управления в государстве не ограничиваются деятельностью собственно государства. Существуют проблемы, непосредственно не связанные с государством, но влияющие на него. Это деятельность партий, других общественных организаций – профсоюзов и т. п.; отдельных людей и заинтересованных групп с присущим им политическим сознанием и культурой; совокупность политических процессов в мире.
   В целом это составляет предмет политологии. Собственно говоря, предметом политологии будет вся совокупность тем, которые рассматриваются в данном учебном пособии, хотя, конечно, она далеко не исчерпывает всего того, чем занимается политология. Конечная цель политологии, как любой другой науки, – выявление закономерностей, в данном случае закономерностей управления обществом, закономерностей функционирования политики как особой сферы общественной жизни.

Методы политологии

   Метод – это совокупность действий, призванных помочь достижению желаемого результата. Первым назначение метода в Новое время указал французский математик и философ Р. Декарт в работе «Рассуждения о методе». Но еще ранее один из основателей эмпирической науки Ф. Бэкон сравнил метод познания с циркулем. Способности людей различны, и для того, чтобы всегда добиваться успеха, требуется инструмент, который уравнивал бы шансы и давал возможность каждому получить нужный результат. Таким инструментом и является научный метод. Метод не только уравнивает способности людей, но также делает их деятельность единообразной, что является предпосылкой для получения единообразных результатов всеми исследователями.
   Научный метод как таковой подразделяется на методы, используемые на каждом уровне исследований. Выделяются, таким образом, эмпирические и теоретические методы.
   К эмпирическим методам относятся: наблюдение – целенаправленное восприятие объективной действительности; описание – фиксация средствами естественного или искусственного языка сведений об объектах; измерение – количественная характеристика свойств объектов; сравнение – сопоставление объектов по каким-либо сходным свойствам или сторонам; эксперимент – наблюдение в специально создаваемых и контролируемых условиях, что позволяет восстановить ход явления при повторении условий.
   К теоретическим методам относятся: формализация – построение абстрактно-математических моделей, раскрывающих сущность изучаемых процессов; аксиоматизация – построение теорий на основе аксиом (утверждений, доказательства истинности которых не требуется); гипотетико-дедуктивный метод – создание системы дедуктивно связанных между собой гипотез, из которых выводятся утверждения об эмпирических фактах.
   Другим принципом классификации является сфера использования метода: применение во всех отраслях человеческой деятельности; применение во всех областях науки; применение в отдельных разделах науки. Соответственно выделяют всеобщие, общенаучные и конкретно-научные методы.
   К всеобщим методам относятся:
   – анализ – расчленение целостного предмета на составные части (стороны, признаки, свойства или отношения) с целью их всестороннего изучения;
   – синтез – соединение выделенных частей предмета в единое целое;
   – абстрагирование — отвлечение от несущественных для данного исследования свойств и отношений изучаемого объекта с одновременным вычленением интересующих свойств и отношений;
   – обобщение – прием мышления, в результате которого устанавливаются общие свойства и признаки объектов;
   – индукция – метод исследования и способ рассуждения, в котором общий вывод строится на основе частных посылок;
   – дедукция — способ рассуждения, посредством которого из общих посылок с необходимостью следует заключение частного характера;
   – аналогия — прием познания, при котором на основе сходства объектов в одних признаках заключают об их сходстве в других признаках;
   – моделирование — изучение объекта (оригинала) путем создания и исследования его копии (модели), замещающей оригинал с определенных сторон, интересующих исследователя;
   – классификация — разделение всех изучаемых предметов на отдельные группы в соответствии с каким-либо важным для исследователя признаком (особенно часто используется в описательных науках).
   К общенаучным методам относятся научное наблюдение, научный эксперимент, научное моделирование.
   Большое значение в современной науке приобрели статистические методы, позволяющие определять средние значения, характеризующие всю совокупность изучаемых предметов.
   Методы политологии, как любой другой науки, делятся на те же три большие группы. Ко всеобщим относятся логические методы: индукция – дедукция, анализ – синтез, аналогия, а также сравнение, классификация, измерение, идеализация и т. п. Они затем конкретизируются.
   Политология использует все основные методы, которые применяются в других науках, видоизменяя их в соответствии со спецификой своего предмета. Как любая наука, она имеет в своем распоряжении собственные конкретные методы исследования и пользуется общенаучными подходами. К числу последних относятся системный анализ, получивший широкое распространение в науке в середине XX века; бихевиоризм, пришедший в политологию из психологии; политико-культурологический подход, а также получившие большое применение структурный и функциональный подходы. В рамках сравнительной политологии широко используется сравнительный метод или, как предпочитал говорить М.М. Ковалевский, историко-сравнительный метод.
   В политологии широко применяются метод идеализации в двух смыслах: в смысле выделения «идеальных типов» и в смысле создания утопических систем наилучшего государственного устройства; метод классификации – разделение изучаемых явлений на отдельные типы; генетический метод анализа предмета исследований, исходя из особенностей его происхождения и развития.

Структура, функции и значение политологии

   В политологии, как в любой науке, выделяют два уровня исследований – эмпирический и теоретический. На эмпирическом уровне происходит сбор социальных фактов, их обработка и эмлирическое обобщение. Теоретический уровень – это уровень создания гипотез и теорий на основе эмпирических исследований. Из теории дедуктивным путем выводятся эмпирически проверяемые следствия, и исследование вновь спускается на эмпирический уровень в целях проверки теоретических концепций. Таким образом, в структуре политологических исследований теоретическое и эмпирическое представляют собой две подсистемы единого целого, удовлетворяя тем самым критерию научности.
   Эмпирический уровень преимущественно аналитичен, поскольку из объекта исследований вычленяется посредством абстрагирования предмет исследования и затем происходит изучение его частей. На теоретическом уровне начинает преобладать синтез. Он сначала выступает в роли гипотезы, обобщающей отдельные результаты исследования во всеобщем утверждении, а затем в виде теоретического конструкта. Аналитическое и синтетическое в политологическом исследовании, так же как эмпирическое и теоретическое, находятся в неразрывном единстве, поскольку без предшествующего анализа нет последующего синтеза. В этом политологическое исследование не отличается от любого научного исследования. Другое дело, что соотношение анализа и синтеза может меняться в зависимости от целей: в одном исследовании может преобладать анализ, в другом синтез.
   Соответственно различают эмпирическую и теоретическую политологию как два относительно обособленных друг от друга типа исследований. В эмпирических исследованиях основное внимание уделяют сбору социальных фактов и их обобщению. Эмпирические исследования, в свою очередь, делятся на полевые и лабораторные. В теоретических исследованиях внимание обращается, прежде всего, на создание теории, описывающей социальные явления, т. е. на исследование преимущественно теоретическое.
   Выделяют также фундаментальную и прикладную политологию. Всякое исследование в основе своей имеет какую-либо проблему, требующую решения. Последняя может сформироваться в рамках самой науки, а может быть задана извне. Задачей фундаментальных исследований является решение проблем, стоящих перед политологией как наукой. Прикладные исследования нацелены на изучение имеющих непосредственное практическое значение проблем, которые не являются собственно предметом политологии как таковой. Сюда же относятся и проблемы социальной инженерии – практического внедрения социальных знаний с целью конструирования новых систем и модификации имеющихся.
   Между фундаментальной и прикладной политологией нет непроходимой пропасти. Фундаментальное исследование при необходимости можно продолжить как прикладное (самое практичное решение дает, как известно, теория). В то же время из хорошего прикладного исследования не всегда можно сделать фундаментальные выводы.
   Что касается функций политологии, то основные из них такие же, как в любой науке. Это прежде всего познавательная функция, в соответствии с которой политология познает политическую реальность. Она обеспечивает прирост нового знания и раскрывает закономерности политической жизни. Большое значение имеет также прогностическая функция, в соответствии с которой политология дает прогноз развития политической ситуации, перспектив и тенденций политической жизни, вариантов будущего; преобразовательная функция, в соответствии с которой политология практически влияет на изменение политической ситуации в мире.
   Методологическая функция служит разработке новых методов исследования и их оптимального соотношения, методическая — разработке отдельных новых методик. Выделяют мировоззренческую функцию, посредством которой политология вносит вклад в формирование мировоззрения человека.
   Наконец, можно говорить о гуманистической функции политологии. Еще Платон сравнивал политика с врачом и призывал к тому, чтобы политики-врачеватели «действовали на благо наших тел, превращали их из слабых в более крепкие и тем самым всегда спасали врачуемых» (Платон. Политик. 293в).

Понятие закона в политологии

   Понятие закона в современной науке трактуется гораздо шире, чем в XIX веке, когда наличие закона предполагало жесткую и однозначную причинную связь между явлениями (так называемый детерминизм). Развитие квантовой механики в начале XX в. показало, что законы природы могут быть результатом действия объективной неопределенности, когда одна причина может повлечь за собой несколько различных следствий, а одно и то же следствие может быть вызвано разными причинами (так называемый неоднозначный детерминизм, первоначально названный индетерминизмом). Такие законы, или закономерности, получили название вероятностных, или статистических. Они составили второй тип законов, в отличие от первого типа – динамических.
   В общественных науках, в свою очередь, сформировалось представление о закономерности как тенденции, когда сохранение действующих причин при отсутствии вновь появляющихся приводит к законообразному поведению социальных систем. Большинство утверждений, претендующих в общественных науках на статус закона, относится к этой категории, поскольку вновь возникающие феномены могут оказать существенное влияние на функционирование общества. Само познание определенных тенденций может оказывать влияние на их замену другими тенденциями («знание законов биржи разрушает эти законы», говорил основатель кибернетики Н. Винер). Социальное познание может давать, таким образом, саморазрушающий результат. Развитие современного естествознания (в частности, синергетики) подтверждает, что и в природе закономерности данного типа распространены гораздо шире, чем представлялось раньше, а сфера действия так называемых «вечных» законов природы свелась к минимуму.
   О преобладании в общественных науках тенденций, а не «положительных предсказаний» как он их назвал, писал Д.С. Милль. Мы познакомимся с подобными тенденциями ниже, на примере политологических законов, предлагавшихся различными авторами. Суммирование их даст возможность создать более точное представление об их статусе.
   Наконец, с появлением кибернетики в середине XX в. стали говорить о наличии закона 4-го типа: закона как ограничения разнообразия, который всего-навсего запрещает определенные процессы, но не регулирует их протекания (например, закон палеонтологии о необратимости эволюции).

Вопросы для повторения

   1. Что такое политика?
   2. В каком регионе появилась политика и почему?
   3. Как связано появление политики с демократическим государственным устройством в Древней Греции?
   4. Как соотносятся политика и власть?
   5. Что такое политология?
   6. Что входит в предмет политологии?
   7. Какие методы применяются в политологии?
   8. Какова структура политологического знания?
   9. Каковы функции политологии?
   10. В чем специфика понятия закона в политологии?

Литература

   Хрестоматия по истории древнего мира. М., 1991.
   Платон. Политик. Государство.
   Аристотель. Политика.
   Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.
   Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959.

Глава 2
История политических учений

Предметом этой главы будет история политических учений, начиная с возникновения политики (и до этого момента) и до возникновения политологии как науки. Все политические учения можно разделить на идеальные, предлагающие наилучший общественный строй (впоследствии они получили название утопических, от греческого слова «утопия» – место, которого нет на земле, но которое может быть), и консервативные, целью которых является обоснование правомерности формы правления, существующей в данное время. Самые древние политические учения возникли в Китае, и это связано с общей социально-политической направленностью китайской культуры, в которой не было развернутой мифологии и философской метафизики.

Идеальное государство как семья: Конфуций

   Крупнейшим мыслителем Китая и автором первого социального утопического проекта был Конфуций (552–479 гг. до н. э.). Он считал, что идеальное государство должно строиться по аналогии с хорошей семьей. Государство, по Конфуцию, должно напоминать большую семью, в которой правитель, как отец, заботится о подданных, а подданные почитают его и любят друг друга, как братья. Конфуций уподоблял государство живому организму. «Правитель в столице страны как сердце в теле [человека]» (Древнекитайская философия. T.l. М., 1972, с. 22). Отголоски подобных представлений дошли до наших дней, когда правителя называют «царь-батюшка», «отец родной», ко всем гражданам обращаются «товарищ», а в монастырях «брат» и «сестра».
   Государство необходимо, по Конфуцию, для справедливого и достойного существования людей, которые разделены на чиновников и простолюдинов, занимающихся соответственно умственным и физическим трудом. «Тот, кто является правителем над людьми, озабочен [мыслями о судьбе страны], но не трудится [физически]; народ же трудится [физически], однако не озабочен [такими мыслями]» (там же, с. 21–22). Конфуций сформулировал принцип социальной гармонии. «Верхи [должны] добросовестно заботиться о низах, а низы [должны] честно служить верхам» (там же, с. 15). Тогда образуется «моральное согласие».
   Правильное управление государством – основа благосостояния народа. Во главе государства должны стоять мудрые люди, а самые лучшие правители – это совершенномудрые, которые от рождения несут в себе знание, дарованное им небом, и передают его людям. Правитель должен быть «величественным, но не заносчивым; строгим, но не жестоким» (История китайской философии. М, 1989, с. 74).
   Искусство управления заключается в «исправлении имен», то есть в том, чтобы каждого поставить на должность, на которой он способен приносить наибольшую пользу государству. Требование «исправления имен» означает, что правителем должен быть человек, могущий править, слуга же должен служить и быть способен к этому; отец должен исполнять обязанности отца, сын – сына и т. д. Если «имена неправильны, речь противоречива; когда речь противоречива, дела не завершаются успехом; когда дела не завершаются успехом, не процветают правила поведения и музыка; когда не процветают правила поведения и музыка, наказания и штрафы налагаются неправильно; народу некуда поставить ноги и положить руки» (Лунь юй. XVI).
   Стремление к реалистичности привело Конфуция к следованию правилу «золотой середины» – избегания крайностей в деятельности и поведении. Благородный муж «[строго придерживается] середины и не склоняется ни в одну сторону. Именно в этом и состоит подлинная сила! Когда в государстве царит порядок, [он] не сказывается от того поведения [какое у него было раньше]… Когда в государстве отсутствует порядок, [он] не изменяет своим принципам до самой смерти» (Древнекитайская философия. Т. I. М., 1972, с. 121). Так же отвечали и греческие философы. Благородный муж не безрассуден. «Когда в государстве царит порядок, его слова способствуют процветанию; когда в государстве нет порядка, его молчание помогает ему сохранить себя» (там же, с. 132).
   Свое учение об идеальном государстве Конфуций создавал в полемике с так называемыми «законниками», социальной школой, представители которой считали, что залог благосостояния и могущества государства в хороших законах. Возражая «законникам», Конфуций говорил, что хорошие законы без добродетелей у членов общества не приведут к социальной гармонии, так как население будет уклоняться от их исполнения, в то время как высокий уровень нравственности гарантирует процветание государства без наличия строгих законов. Современный философ К. Поппер пишет, что невозможно создать институты, «которые работали бы независимо от того, какие люди их обслуживают» (Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. М., 1992, с. 293). Невозможно идеальное общественное устройство без идеального человека. Две проблемы – социального и личностного прогресса – тесно связаны друг с другом и неразрешимы одна без другой. Это хорошо понимал самый известный китайский философ.

Идеальное государство как душа: Платон

   Отдав должное выдающемуся китайскому мыслителю, вернемся в Древнюю Грецию, чтобы познакомиться с представлениями об идеальном государстве древнегреческого философа Платона (427–347 гг. до н. э.). Если Конфуций считал, что государство будет идеальным, если будет соответствовать элементарной ячейке общества – семье, то, с точки зрения Платона, идеальное государство должно соответствовать строению человеческой души. Это средство гармонизации взаимоотношений человека и государства. Как душа состоит из трех частей: разумной с главной добродетелью – мудростью; чувствительной с главной добродетелью – мужеством; вожделенной с главной добродетелью – умеренностью, так идеальное государство должно состоять из трех классов. Высший класс – класс правителей, и его основное достоинство – мудрость. Так как данная добродетель в большей степени присуща философам, то именно они должны управлять государством. «Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия (и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, – которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии), до тех пор… государствам не избавиться от зол» (Платон. Государство. 473 с-е). (См. замечание И. Канта «обладание властью неизбежно извращает свободное суждение разума».)
   Второй класс – класс воинов, главное достоинство представителей которого – мужество. В третий класс входят земледельцы, ремесленники, торговцы и т. п.
   Данный проект имеет много общего с кастовой системой, существовавшей вплоть до XX в. в Индии. Правда, высшая каста Индии – жрецы, а не философы, и у Платона отсутствует каста неприкасаемых. Индийское общественное устройство основывалось на представлении о карме – естественной этической причинности, определяющей судьбу человека, а платоновское идеальное государство – на представлении об иерархическом строении души. Платон связал политическое устройство общества с вопросами собственности. В его государстве частную собственность и семью могут иметь лишь представители третьего класса. Платон полагал, что если разрешить иметь частную собственность всем, то представители двух высших классов как самые умные и сильные захватят ее, не оставив ничего третьему классу, и государство будет далеко не идеальным.
   Платон посчитал лучшим для воплощения идеального законодательства государство с тираническим правлением. Сиракузский тиран, приказав продать его в рабство, практически продемонстрировал его заблуждение.
   Дело, конечно, не только в нежелании тирана утвердить идеальное государство, но в неготовности к этому народа. Тогда возникает искушение достичь идеала с помощью насилия, принудить народ к счастью. Есть определенное противоречие между признанием Платоном, вслед за Сократом, что к добродетели человек должен приходить сам («вполне правильно утверждение многих, что хорошие афиняне по преимуществу хороши. Ибо только их добродетель возникает без принуждения, сама собою» – Платон. Законы. 344 а-с) и жесткой регламентацией в его идеальном государстве, не останавливающейся перед запретами и даже обманом со стороны законодателей, хотя «по природе, власть закона распространяется не насилием, но добровольным подчинением» (там же, 690 с).
   С этих пор проблема правомерности и успешности применения насилия для воплощения в жизнь идеалов – одна из основных в социальной философии. Утопия Платона продемонстрировала опасность, которую несет в себе представление об общечеловеческой истине – опасность тоталитаризма, принуждающего всех думать и поступать по одному шаблону.
   Во всей последующей 2,5-тысячелетней истории человечества утопические проекты возникали неоднократно. Почему они не осуществились? Политологи подчеркивают, что подобные проекты не учитывали устойчивости существующих социальных структур. Как бы то ни было, несмотря на свою практическую несостоятельность, они оказали огромное влияние на развитие общества. «Возможного нельзя было бы достичь, – подчеркивал М. Вебер, – если бы люди не стремились к невозможному».
   Платону принадлежит первая классификация видов государственного устройства. Взяв за основу количество правителей, Платон различал монархию, аристократию, демократию, тимократию, олигархию, и тиранию. Три последних вида являются извращенными формами трех первых. Тимократия основывается на честолюбии и властолюбии, и «тимократический человек» считает, что основанием власти должно быть не умение рассуждать, но военные подвиги, и потому-то он любит «гимнастику и охоту» (Платон. Государство. 549 а). Сейчас бы назвали такое государство диктаторским или полицейским. Следующий извращенный вид государственного устройства – олигархия (от «олига» – часть, «строй, основывающийся на имущественном цензе: у власти стоят там богатые, а бедняки не участвуют в правлении» (Платон. Государство. 550 d). При этом «заранее объявляется, что к власти не допускаются те, у кого нет установленного имущественного ценза. Такого рода государственный строй держится применением вооруженной силы или же был еще прежде установлен путем запугивания» (Платон. Государство. 551 в). «В олигархических государствах не обращают внимания на распущенность, даже допускают ее» (555 d). В таком государстве множество трутней и нищих.
   Переход от тимократии к олигархии Платон описывает так: «Скопление золота в кладовых у частных лиц губит тимократию; они, прежде всего, выискивают, на что бы его употребить, и для этого перетолковывают законы, мало считаясь с ними… Затем, наблюдая, кто в чем преуспевает, и соревнуясь друг с другом, они уподобляют себе и все население» (Цит. по: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. I. М, 1992, с. 74). Ростом экономического благосостояния объяснял развитие общества и К. Маркс, только для него это прогрессивно, а для Платона регрессивно. Платон подходит преимущественно с этических позиций, Маркс – с экономических.
   В современных государствах нет имущественного ценза. Тем не менее, поскольку на деньги можно купить власть, встречается много такого, что Платон считал присущим олигархическому правлению. Слово «олигарх» для обозначения очень богатых людей, близких к власти или претендующих на нее, стало модным ныне.
   Оба строя – тимократия и олигархия – связаны с концепцией идеального государства Платона. Они получаются тогда, когда второй или третий класс идеального государства, отказавшись от своей основной добродетели – мужества и умеренности – захватывают власть.
   Платон критиковал и демократию. Недостатком демократии, имея в виду ее греческий вариант, Платон называл то, что она выравнивает равных и неравных (в то время как люди от природы не равны), замещая государственные должности по жребию и нисколько не озабочиваясь «тем, кто от каких занятий переходит к государственной деятельности» (Платон. Государство. 558 с).
   Демократия, по Платону, возникает из олигархии, когда бедняки, одержав победу, всех уравнивают в гражданских правах и замещении государственных должностей.
   Третий извращенный вид государства – тирания. «Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство» (564а). Платон говорит о переходе видов государственного устройства от одного к другому в определенной последовательности. Первоначальным «наилучшим государством было царство мудрейших и богоподобных людей, затем начинается гераклитова вражда – движущая сила всех перемен из-за эгоистических, главным образом, материальных и экономических интересов. (Ср.: К. Маркс: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов»). Сначала идет тимократия – господство благородных воинов, сражающихся за честь и славу. За ней олигархия – правление богатых семейств. Из нее возникает демократия – царство свободы, следствием которого является беззаконие и тирания. Итак, в порядке убывания: монархия, аристократия, тимократия, олигархия, демократия, тирания.
   Движущей силой всех политических революций, по Платону, является борьба. «Изменения в государстве обязаны своим происхождением той его части, которая обладает властью, когда внутри нее возникают раздоры» (Платон. Государство. 545 d). В диалоге «Политик» Платон предлагает несколько иную классификацию. По признаку соблюдения законов он противопоставляет монархию и аристократию соответственно тирании и олигархии. Демократия по этому признаку делится на два подвида с общим названием. Это можно представить в следующей таблице.

Значение законов вытекает из общефилософской позиции Платона. Вечные идеи Платона представляют собой законы общекосмической жизни, и идеальность есть соответствие этим законам. Такова же точка зрения Маркса, о которой речь пойдет ниже. Лучшая, по Платону, форма государственного правления – монархия, когда правит один («моно» – один), худшая – тирания. На следующем месте после монархии находится аристократия, когда правит некоторое количество лучших людей («аристос» – лучший) и затем олигархия. Самый слабый вид государственного устройства – демократия, не способная ни на большое зло, ни на большое добро.
Недостаток всех шести форм правления – отсутствие мудрого правителя, который настолько совершенен, что ему нет необходимости соблюдать законы, не могущие предусмотреть все обстоятельства жизни человека. В идеальном государстве граждан связывает единство истинного мнения о прекрасном, справедливом и добром. В классификации Платона смешиваются реально функционирующие и идеальные виды. Это, впрочем, присуще и современной классификации политических режимов.

Полития: Аристотель

   Аристотель (384–322 гг. до н. э.) дополнил и уточнил классификацию Платона, сделав ее более строгой, как это вообще свойственно Аристотелю. Он взял в качестве основного количественный критерий: находится ли верховная власть в руках одного, либо немногих, либо большинства. В соответствии с этим критерием различаются три вида государственного устройства: монархия, аристократия, полития (последнее слово обозначает государственное устройство как таковое). У каждого из данных видов, имеющих в виду общую пользу и высшее благо государства, есть свой антипод: у монархии – тирания, у аристократии – олигархия, у политии – демократия, «Тирания – монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демократия – выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них не имеет» (Аристотель. Политика. 1279 в). Демократию, таким образом, Аристотель критикует за то, что она не имеет целью всеобщее благо. Критикует он ее по тем основаниям, что и Платон. «Над чем, собственно, должна иметь верховную власть масса свободнорожденных граждан, т. е. все те, кто и богатством не обладает, и не отличается ни одной выдающейся добродетелью? Допускать таких к занятию высших должностей не безопасно: не обладая чувством справедливости и рассудительностью, они могут поступать то несправедливо, то ошибочно. С другой стороны, опасно и устранять их от участия во власти: когда в государстве много людей лишено политических прав, когда в нем много бедняков, такое государство неизбежно бывает переполнено враждебно настроенными людьми. Остается одно: предоставить им участвовать в совещательной и судебной власти» (Аристотель. Политика. 1281 в).
   Таким образом, наилучшим, по Аристотелю, оказывается строй, совмещающий в себе черты аристократии и политии, когда большинство участвует во власти, но не во всех ее видах. Аристотель называет политией вид государственного устройства, описанный Платоном в «Законах», когда все граждане выбирают из своей среды лучших. Но и избранные, и избиратели должны обладать определенными достоинствами – первые, чтобы хорошо править; вторые, чтобы правильно выбирать. Из отклоняющихся от правильных видов государственного устройства худший, по Аристотелю, тирания, затем идет олигархия, а наиболее умеренный из отклоняющихся видов – демократия. Таким образом, получается такая последовательность по степени благоприятности: полития, аристократия, монархия, демократия, олигархия, тирания.
   Аристотель считал, что полития может существовать в таком государстве, в котором средние слои – стоящие между очень состоятельными и крайне неимущими – «представлены в большом количестве, где они – в лучшем случае – сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности… поэтому величайшим благополучием для государства является то, чтобы его граждане обладали собственностью средней, но достаточной; а в тех случаях, когда одни владеют слишком многим, другие же ничего не имеют, возникает либо крайняя демократия, либо олигархия в чистом виде, либо тирания, именно под влиянием противоположных крайностей» (Аристотель. Политика. 1296 а).
   Аристотель ввел критерий устойчивости государственного строя. «Только там, где в составе населения средние имеют перевес либо над обеими крайностями, либо над одной из них, государственный строй может рассчитывать на устойчивость» (1297 а). В чем причина крушений политий и аристократий? Аристотель считал, что во встречающихся в самом государственном строе отклонениях от справедливости, каковую Аристотель определил как равенство равных и неравенство неравных.
   Аристотель не строил модель идеального общества. Он находил наилучшее из возможных в реальном мире, хотя и говорил, что оно не часто встречается, почему его и упускают из виду авторы классификаций, в том числе Платон. С Платоном Аристотель также не согласен в том, что философы, как самые мудрые, должны управлять государством. Аристотель относит мудрость к сфере фундаментальных проблем, а государственное управление к сфере практики. Для философа главное – достижение истины. В политике большее значение имеет «возвышающий обман». Недаром греческое слово «демагог» – вождь народа приобрело со временем негативный оттенок. Философы не должны управлять государством, но к их голосам следует прислушиваться.
   Люди, желающие занимать государственные должности, должны, по Аристотелю, обладать тремя качествами: «Во-первых, сочувствовать существующему государственному строю; затем, иметь большие способности к выполнению обязанностей, сопряженных с должностью; в-третьих, отличаться добродетелью и справедливостью, соответствующими каждому виду государственного строя» (Аристотель. Политика. 1309 а). Подобно Конфуцию, Аристотель полагал, что законы не приносят пользы государству сами по себе, но он считал, что для устойчивости государства воспитание должно соответствовать виду государственного устройства, реально существующему в данной стране.

Теократическая концепция: Августин Блаженный

   В средние века господствующей отраслью культуры стала религия, которая сформировала и защищала теократическую концепцию государства. В соответствии с ней верховная власть должна принадлежать церкви, которой подчиняется власть светская. Эта концепция восторжествовала на практике, и более тысячи лет светская власть на Западе подчинялась католической церкви в лице Папы римского.
   Свое обоснование теократическая концепция получила в трудах Августина Блаженного (354–430). Хорошо знакомый с философией Платона, Августин Блаженный трансформировал его представление о двух мирах – мире идей и чувственном мире – в представление о «двух градах» – граде Божьем и граде земном. Выражением града Божьего, по Августину, является католическая церковь. В отличие от мира идей Платона, град Божий есть нечто находящееся и укрепляющееся на самой земле в виде церкви.
   Необходимость светской власти повиноваться церковной Августин обосновывал тем, что высшая власть – власть Бога, а церковь ее представляет. «Если царю в своем царстве дозволено отдавать приказания, которые ни до него никто, ни сам он раньше не отдавал, и повиновение ему не является действием против государства и общества – наоборот, именно неповиновение будет поступком противообщественным (ибо во всех людских обществах условлено повиноваться своему царю), то тем более надлежит, не ведая сомнения, подчиняться приказаниям Бога, царствующего над всем творением Своим. Бог стоит над всем; ведь и в человеческом обществе большая власть поставляется над меньшей, и эта последняя ей повинуется» (Аврелий Августин. Исповедь. Кн. 1, VIII, 15). Августин, таким образом, обосновывал необходимость церкви, конкретно римской католической, и ее господствующего положения в христианском мире. Данная концепция господствовала на Западе вплоть до эпохи Возрождения и Реформации.

Государь: Н. Макиавелли

   Макиавелли (1469–1527) – самый известный политический мыслитель эпохи Возрождения. Свой недюжинный талант он использовал для обоснования способов удержания власти в государстве. Еще Аристотель писал, что все помыслы тирана должны быть направлены на три цели: «чтобы люди не доверяли друг другу; чтобы не могли действовать; чтобы прониклись малодушием» (Аристотель. Политика. 1314 а). Макиавелли сделал удержание власти главной темой своих исследований.
   Ему принадлежит деление государств на республики и монархии. В своем основном произведении «Государь» Макиавелли разбирает, какими способами государи могут управлять государствами. Вот какие советы дает Макиавелли: «людей следует или ласкать, либо уничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое – не может» (Макиавелли Н. Государь. Харьков. 1998, с. 53). «Государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности… И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в тех пороках, без которых трудно удержаться у власти» (там же, с. 90). «Мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово, и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца» (там же, с. 95).
   «Государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя… Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисице. Лев боится капканов, а лиса – волков. Надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков» (там же, с. 96). Впоследствии образы льва и лисицы войдут в теорию элиты двух других великих итальянских мыслителей В. Парето и Г. Моска как представители двух сменяющих друг друга элит. «Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание… А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется» (там же). В этой цитате слово «разумный» не имеет моральной нагрузки, и именно в таком контексте политики его часто использовали.
   «Надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым – и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранять готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные – исполнять сами» (там же, с. 97, 100). Известен афоризм, что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает, но Макиавелли советует государю действовать сообразно тому, каков народ, которым он управляет.
   В духе Макиавелли утверждение «пусть ненавидят, лишь бы боялись». Макиавелли считал, что страх подданных лучше, чем их любовь к правителю, потому что любовь зависит от настроения народа, а страх – от желания государя. В целом концепция Макиавелли и заслужила название политического цинизма. «Я назвал циничной, – пишет Р. Арон, – ту философию политики, которая считает борьбу за власть и распределение преимуществ, связанных с властью, единственно возможным воплощением политики» (Арон Р. Демократия и тоталитаризм… с. 46).
   Морализаторство и цинизм, догматизм и релятивизм, утопизм и макиавеллизм составляют две стороны политики, которые постоянно присутствовали в ней на протяжении всей ее истории.

Левиафан: Т. Гоббс

   Английский философ Т. Гоббс (1588–1679) известен более как политический мыслитель. В своем главном произведении «Левиафан» он обосновывает необходимость государства. Человек, считал Гоббс, эгоист по природе и пытается добиться удовлетворения своих желаний всеми возможными средствами, не останавливаясь ни перед чем. Гоббс мог бы сослаться на Платона, у которого есть такая фраза, восходящая к Гераклиту: «…все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни и каждый с самим собой» (Платон. Законы. 626 d). «Человек человеку – волк», – утверждает Гоббс. Люди выполняют естественные законы морали (такие, как «золотое правило» этики) только из страха перед внешней силой. Таковой выступает государство. Государство, по Гоббсу, возникло на основе «общественного договора» из «естественного состояния», чтобы преодолеть «войну всех против всех». Вопреки мнению Платона и Аристотеля, оно «искусственное тело», призванное внести согласие в сложные человеческие взаимоотношения.
   В результате «общественного договора» права отдельных граждан добровольно передаются государству, на которое возлагается функция охраны мира и безопасности в стране. Гоббс был сторонником политического абсолютизма и выступал против верховной власти церкви. По существу, Гоббс исходит из той же предпосылки, что и Макиавелли: люди по природе злы и отягощены пороками. Но если Макиавелли, отправляясь от этого, дает советы государю, как тому удержать власть, то Гоббс печется о том, как обеспечить в этих условиях взаимную безопасность людей. Государство, по Гоббсу, представляет собой «общую власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве… Она может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю» (Антология мировой политической мысли. Т. 1. М., 1997, с. 321).
   Гоббс обосновывал в связи с этим принцип представительства, весьма важный в современной политической мысли. «Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями… Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством согласия, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни civitas» (там же).
   Гоббс дает определение политического государства как государства, которое образовалось в результате «добровольного соглашения людей подчиниться человеку или собранию людей в надежде, что этот человек или это собрание сумеют защитить их против всех других» (там же, с. 322).
   Гоббс считал лучшим государственным устройством монархию, потому что полагал, что при любом государственном строе все люди будут стремиться к осуществлению своих эгоистических желаний. Чем меньшее количество людей в состоянии это делать, тем лучше. Так пусть это будет разрешено только одному человеку – монарху.
   Гоббс обосновывал также суверенитет государства и его монополию на власть. «В политических телах власть представителей всегда ограниченна, причем границы ей предписываются верховной властью, ибо неограниченная власть есть абсолютный суверенитет, и в каждом государстве суверен является абсолютным представителем всех подданных, поэтому всякий другой может быть представителем части этих подданных лишь в той мере, в какой это разрешается сувереном. Но разрешить политическому телу подданных иметь абсолютное представительство всех его интересов и стремлений значило бы уступить соответствующую часть власти государства и разделить верховную власть, что противоречило бы целям водворения мира среди подданных и их защиты» (там же, с. 328). Гоббс дает широкое определение «политического тела», под которое подходят и политические партии, которых в то время не было, и любые другие объединения, преследующие цели управления государством.

Народный суверенитет и общая воля: Ж-Ж. Руссо

   Французский мыслитель Ж.Ж. Руссо жил в эпоху Просвещения, когда изменилось общее представление о человеке. Он развил принцип «общественного договора», но, в отличие от Гоббса, считал, что человек добр по природе и его поведение не сводится к удовлетворению эгоистических желаний, а включает жажду свободы и осуществления «естественных прав», к каковым Руссо относил свободу слова, печати, собраний, митингов, демонстраций и объединений. Человек рождается свободным и должен оставаться таковым в течение всей жизни. Он отдает государству часть своих прав по собственной воле, но государство не должно отнимать у него естественные права, принадлежащие ему от рождения. Руссо шел от человека к государству, а не от государства к человеку, как Гоббс. Стержнем политической концепции Руссо является представление о народном суверенитете как осуществлении общей воли. «По Общественному договору, – пишет Руссо, – человек теряет свою естественную свободу и неограниченное право на то, что его прельщает и чем он может завладеть. Приобретает же он свободу гражданскую и право собственности на все то, чем обладает» (там же, с. 428). Гражданское состояние и гражданская свобода – это, конечно, не совсем то, что имел в виду Гоббс, когда писал о взаимной безопасности подданных. «Все то, чем гражданин может служить Государству, он должен сделать тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен со своей стороны не может налагать на подданных узы, бесполезные для общины; он не может даже желать этого» (там же). «Обязательства, связывающие нас с Общественным организмом, – продолжает Руссо, – непреложны лишь потому, что они взаимны, и природа их такова, что выполняя их, нельзя действовать на пользу другим, не действуя также на пользу себе» (там же, с. 428–429). «Волю делает общей не столько число голосов, сколько общий интерес, объединяющий голосующих, ибо при такого рода устроении каждый по необходимости подчиняется условиям, которые он делает обязательными для других» (там же, с. 429–430). Эта общая воля лежит в основе суверенитета, который «не соглашение высшего с низшим, но соглашение Целого с каждым из его членов» (там же, с. 430). Исходя из этого, Руссо дает определение закона как акта общей воли, имеющего отвлеченный характер и относящегося ко всем гражданам и ни к одному в особенности. Поэтому ни государь не может быть выше закона, ибо он член государства; ни закон не может быть несправедливым, ибо никто не бывает несправедливым по отношению к самому себе.
   Сам Руссо видит сложности, возникающие при осуществлении общей воли. «Частные лица видят благо, которое отвергают; народ хочет блага, но не ведает, в чем оно. Все в равной мере нуждаются в поводырях. Надо обязать первых согласовывать свою волю с их разумом; надо научить второй знать то, чего он хочет… Вот что порождает нужду в Законодателе» (там же, с. 433). Конечно, Руссо многого ждет от просвещения народа.
   В политическом организме Руссо различает силу и волю – исполнительную и законодательную власть. Последняя должна принадлежать народу. Результат правления настолько зависит от возможных комбинаций в абсолютных и относительных положениях народов, что невозможно ответить на вопрос, какая форма правления наилучшая. Но есть верный признак, по которому можно определить хорошее правление или нет. Это численность населения и ее рост. «При прочих равных условиях такое Правление, когда без сторонних средств, без предоставления права гражданства, без колоний граждане плодятся и множатся, есть, несомненно, лучшее. Правление, при котором народ уменьшается в числе и оскудевает, есть худшее» (там же, с. 438–439).
   Руссо не списывал свои представления о народном суверенитете и общей воле с действительности, он мечтал в абсолютистском государстве. После Великой французской революции можно было заявить о воплощении этих идей. Но действительность редко осуществляет идеи в первозданном виде. Отсюда дискуссия о том, воплотилось ли в жизнь после крушения монархии и утверждения республики то, о чем мечтал Руссо. Французская конституция, принятая после Великой французской революции, сделала шаги в направлении народного суверенитета: право объявлять войну и заключать мир было передано нации; ни один член Национального собрания Франции не должен был состоять на государственной службе, быть чиновником и т. п. Достаточно ли этого, чтобы утверждать о наличии народного суверенитета, особенно если учесть скорый приход к власти Наполеона? Если и есть нечто, что можно назвать квазиобщей волей народа, то концепция народного суверенитета гораздо более проблематична. К дискуссии об этом мы еще вернемся.

Принцип разделения властей: Ш. Монтескье

Еще один французский мыслитель эпохи Просвещения Ш. Монтескье (1689–1755), известный как один из основоположников географической школы в социологии, сформулировал практические рекомендации, которые помешали бы государству узурпировать неотъемлемые права личности. Он выдвинул принцип разделения властей, значение которого, как показывает современная политическая ситуация, до сих пор многими не понято. Обоснование Монтескье таково. Если законы будет устанавливать исполнительная власть, то она будет учреждать законы, которые выгодны ей самой, короче говоря, превратится в деспотическую власть. Чтобы этого не случилось, необходимо, чтобы законы устанавливались иной ветвью власти, принимающей их, но не следящих за их исполнением. Точно так же обосновывается независимость судебной власти, наказывающей за нарушение законов. Если это поручить исполнительной власти, то она сможет не выполнять законы и использовать механизм наказания в отношении той части общества, преследовать которую ей выгодно, исходя из собственных интересов. Чтобы этого не произошло, необходима независимость третьей ветви власти – судебной. «Если власти законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы также тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от власти законодательной и исполнительной… Все погибло бы, если бы в одном и том же лице или учреждении… были соединены эти три власти» (Монтескье Ш.Л. Избранные произведения. М., 1955, с. 290). Вопреки Т. Гоббсу, который считал, что разобщенные ветви уничтожат друг друга, Монтескье полагал, что они вполне могут сосуществовать, взаимно друг друга сдерживая. Итак, одна ветвь власти – законодательная – принимает законы, не исполняя их и не осуждая за их невыполнение, вторая исполняет их, не принимая и не осуждая, а третья наказывает за нарушение законов, не принимая их. Монтескье сформулировал одно из основополагающих положений политической теории. В современной политологии положительная роль принципа разделения властей связывается с образованием сдержек и противовесов. Стремление к взаимному контролю исполнительной и законодательной властей и к слежению за ними обоими со стороны судебной власти есть, говоря языком кибернетики, действие механизма обратной связи и гомеостаза.

Права человека: Т. Пейн

   Родившийся в Англии и эмигрировавший в Америку Т. Пейн (1737–1809) во главу угла поставил проблему обеспечения прав человека. Человек может быть несчастен при любом общественном строе, будь то монархический или конституционный. Разобраться в том, почему так происходит, легче при монархическом строе. «Абсолютные монархии (хотя они и являются позором для человеческой природы) имеют то преимущество, что они просты. Если люди страдают, они знают, кто источник их страданий, знают и лекарство и не теряются в разнообразии причин и целебных средств. Но конституция Англии настолько сложна, что нация может страдать годами, не будучи в состоянии раскрыть источник своих бед» (Антология мировой политической мысли. Т. 1. М., 1997, с. 488).
   Пейну принадлежит разделение понятий «общество» и «правительство» (можно было бы сказать «гражданское общество» и «государство», а К.С. Аксаков разделял «страну» и «государство»). «Общество, – писал Пейн, – создается нашими потребностями, а правительство – нашими пороками; первое способствует нашему счастью положительно, объединяя наши благие порывы, второе же – отрицательно, обуздывая наши пороки; одно поощряет сближение, другое порождает рознь. Первое – это защитник, второе – каратель. Общество в любом своем состоянии есть благо, правительство же и самое лучшее есть лишь необходимое зло, а в худшем случае – зло нестерпимое» (там же, с. 487). Назначение и цель правительства, по Пейну, обеспечение свободы и безопасности граждан. «Человек вступил в общество не затем, чтобы стать хуже, чем он был до этого, или иметь меньше прав, чем прежде, а затем, чтобы лучше обеспечить эти права. В основе всех его [человека] гражданских прав лежат права естественные… Естественные права суть те, которые принадлежат человеку по праву его существования. Сюда относятся все интеллектуальные права, или права духа, а равно и право личности добиваться своего благоденствия и счастья, поскольку это не ущемляет естественных прав других. Гражданские права суть те, что принадлежат человеку как члену общества» (там же, с. 491). Вопреки Гоббсу, Пейн считает, что человек в государстве не отказывается от своих прав, а отказывается от осуществления одних желаний, чтобы были обеспечены другие. Прежде всего, сюда относятся безопасность и защита, интеллектуальные (в том числе свобода совести) и юридические права.
   Из данных посылок Пейн делает три вывода:
   1) гражданские права получаются в обмен на естественные права;
   2) гражданская власть представляется соединением естественных прав, которые личность не в силах осуществить самостоятельно и которые тем самым бесполезны для нее, но, будучи собраны воедино, становятся полезны всем. Это напоминает строчки Маяковского: «плохо человеку, когда он один, плохо одному, один не воин… Но если в партию сгрудились малые…» (по Пейну в государство);
   3) власть, полученную от соединения естественных прав, не могущих быть осуществленными отдельной личностью, нельзя использовать для посягательства на естественные права, сохраняемые личностью.
   Т. Пейн выделяет три источника возникновения государства: суеверие, силу и общие интересы общества и общие права человека. В первом случае имеет место господство духовенства, во втором – господство завоевателей, в третьем – разума.
   Пейн склонен идеализировать человека. Аналогично П.А. Кропоткину он считал, что «люди лучше учреждений». Можно сказать, что хорошему человеку государство мешает, а плохого наказывает (в лучшем случае), и надо, чтобы второе осуществлялось, а первое нет, что столь же невозможно, как и ситуация, когда люди не совершают плохих поступков. Чем хуже люди, тем более необходимо государство («ведь если бы веления совести были ясны, определенны и беспрекословно исполнялись, то человек не нуждался бы ни в каком ином законодателе» – там же, с. 487), но тем и хуже оно будет, потому что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает. Здесь порочный круг, из которого человечество не смогло выбраться. Он оправдывает возникновение анархизма и делает невозможным его воплощение в жизнь.
   Пейн поддерживал концепцию «общественного договора» и писал, что «имеются все основания предположить, что сами индивиды, каждый в соответствии со своим личным и суверенным правом, вступили в договор друг с другом для образования правительства; и это единственный способ, каким имеет право создаваться правительство, и единственная основа, на которой они вправе существовать» (там же, с. 493). Современные антропологические исследования не подтверждают гипотезу образования государства подобным образом.
   Критикуя английское государство, Пейн назвал его «рынком, где у каждого человека своя цена и где порок служит предметом купли-продажи за счет обманутого народа» (там же, с. 496). Пройдет сто с небольшим лет и в новой теории демократии Й. Шумпетера образ политического рынка будет использован в положительном смысле.

Вопросы для повторения

   1. В чем суть концепции идеального государства по Конфуцию?
   2. Какому классу б идеальном государстве Платона позволено иметь частную собственность, а каким нет и почему?
   3. Какой тип государственного устройства Платон считал наиболее подходящим для осуществления его идеального проекта и почему?
   4. Чем взгляды Аристотеля отличаются от взглядов Платона?
   5. Что такое полития по Аристотелю?
   6. В чем суть теократической концепции Августина?
   7. Какие советы давал правителям Макиавелли?
   8. Что такое общая воля и народный суверенитет по Руссо?
   9. Какой смысл имеет разделение трех ветвей власти у Монтескье? 10. Каково соотношение государства и человека по Гоббсу и Пейну?

Литература

   Конфуций. Я верю в древность. М., 1998.
   Платон. Государство. Политик. Законы.
   Аристотель. Политика. Афинская полития.
   Макиавелли Н. Государь. Харьков, 1998.
   Гоббс Г. Левиафан. М., 1936.
   Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре. М., 1998.
   Пейн Т. Избранные произведения. М., 1959.

Глава 3
Теории политологии

Классическая теория демократии: А.Токвиль

   Все политические учения по XVIII век включительно умозрительны в том смысле, что они не основывались на специальных эмпирических исследованиях, без которых немыслима современная наука. Только в XIX веке появляются учения, которые достаточное внимание уделяют исследованию эмпирического материала и тем самым закладывают основы политологии.
   Французского ученого А. Токвиля (1805–1859) называют «отцом» политологии и не только потому, что он говорил о необходимости создания «новой политической науки для нового мира», но и потому, что подобно М. Веберу и Э. Дюркгейму в социологии, он был ученым, который занимался политическими проблемами и на эмпирическом уровне, а не был, как его предшественники Т. Гоббс, Ж.Ж. Руссо и Ш. Монтескье прежде всего философом, изучающим и социально-политическую сферу.
   Интересно то, что политология началась с изучения демократической системы правления, как сама политика – с создания демократического государственного устройства. Правда, демократическая система, которую изучал Токвиль на примере США, была далеко не такой, которая возникла в Древней Греции, но совпадение не случайно. Наука исследует большие объемы материала, а в демократической политической системе как раз действуют широкие массы населения, объединенные в соответствующие социальные институты.
   Токвиль полагал, что цель демократии, как власти большинства, – благосостояние населения. Мир идет к обеспечению равенства условий существования для всех. Его политическая форма – демократия, которая основывается на равенстве условий. Результатом является свобода, составляющие которой:
   1) отсутствие произвола (законность);
   2) федеративность (учет интересов отдельных частей государства);
   3) наличие общественных объединений (гражданского общества);
   4) независимость прессы;
   5) свобода совести.
   Причинами становления демократии в Америке Токвиль считал осуществление принципа разделения властей, широкое местное самоуправление и децентрализацию, суд присяжных и контроль за чиновниками со стороны суда, свободу совести и препятствующее вырождению демократии религиозное чувство, обеспечивающая порядок в государстве и предотвращение ущемления гражданских прав конституция, а также характер колонистов – людей предприимчивых, средних по своим способностям, с авантюрной жилкой и жаждой свободы, склонных к религиозной независимости и чистоте (пуритане), и трудность условий жизни, что способствовало равенству и взаимопомощи.
   Залогом свободы, по Токвилю, «является свобода выбора, а на правительство надо смотреть лишь как на сдерживающую силу, к помощи которой надо прибегать в крайних случаях, когда частная инициатива бессильна… Государственная власть – опасная вещь, и чем меньше у нее законных полномочий, тем меньше угроза тирании» (Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994, с. 10). Возникновению тирании препятствует «воспитание, практический опыт, действующий в рамках закона консерватизм, религия, гражданственность народа, проникнутого индивидуализмом, свобода ассоциаций, уважение к закону, богатые возможности, открывающиеся перед всеми классами» (там же, с. 14). Гарантией хорошей работы чиновника служит административная иерархия, выборность и контроль со стороны суда, особенно последнее.
   Токвиль пытается разобраться в том, что может быть источником общей воли граждан. «В мире не существует ничего иного, кроме патриотизма или религии, что могло бы заставить самых различных граждан в течение долгого времени сообща стремиться к обшей цели» (там же, с. 88). Об этом же писал ранее Д. Юм: «человек, который восприимчив только к дружбе и в котором отсутствует патриотизм или уважение к обществу, лишен самой существенной стороны добродетели» (Юм. Д. Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1966, с. 584). Отсюда вывод: чтобы разрушить государство, надо, прежде всего, лишить его граждан патриотических и религиозных чувств.
   Токвиль находит много недостатков в демократической системе, но считает, что она лучшая из существующих. Об этом свидетельствуют следующие высказывания. «Партии – это зло, свойственное демократическому правлению» (там же, с. 144). «Единственное средство нейтрализовать влияние газет – это увеличить их количество» (там же, с. 152). «Те, кто рассматривает всеобщее избирательное право как гарантию хорошего выбора, сильно заблуждаются» (там же, с. 162). «В глазах демократии правительство – это не благо, это – неизбежное зло» (там же, с. 165). Американцы «подчиняются законам как осознанно необходимому злу, но также и как временному злу» (там же, с. 190). «Я не знаю ни одной страны, где в целом свобода духа и свобода слова были бы так ограничены, как в Америке» (там же, с. 199). Так свобода, которую дает демократия, оборачивается своей диалектической противоположностью.
   В то же время Токвиль предвидел опасные тенденции централизации власти в демократических странах, что и осуществилось в XX веке. «Любая власть естественным образом стремится к расширению сферы своего влияния. И в конечном итоге она этого добивается, неустанно и целенаправленно воздействуя на людей, чьи мысли, желания и общественное положение каждодневно меняются» (там же, с. 484). Токвиль делает вывод, который мог бы претендовать на закон: «чем старше демократическое общество, тем более централизовано в нем управление» (там же). Современные американские политологи склонны согласиться, что данный закон действует в США.

Теория элит: В. Парето и Г. Моска

   Теория элит, созданная итальянскими учеными В. Парето (1848–1923) и Г. Моска (1858–1941), была реакцией на классическую теорию демократии и базировалась на анализе централизации власти, об опасности которой предупреждал Токвиль. В основе данной теории лежит представление о том, что политика – сфера борьбы элит между собой и с народом. В циркуляции элит Парето видел основную движущую силу общественного развития. Он определял элиту как совокупность «тех, кто имеет наиболее высокие индексы в своей сфере деятельности» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 61). Элита делится на две части: «тех, кто прямо или косвенно играет заметную роль в управлении обществом и составляет правящую элиту; остальные образуют неуправляющую элиту» (там же). Для обозначения двух соперничающих элит Парето использовал макиавеллевские образы «львов» и «лисиц», поскольку правящий класс имеет два рычага удержания власти – силу и хитрость.
   «Революции происходят, поскольку с замедлением циркуляции элиты или по какой-либо другой причине в высших стратах общества накапливаются деградировавшие элементы, которые более не обладают остатками (инстинктами, чувствами – А. Г.), необходимыми для удержания власти, которые избегают применения силы, в то время как в низших стратах возрастает число элементов высшего качества, обладающих остатками, необходимыми для выполнения функции управления, и склонных к использованию силы» (там же, с. 67).
   Парето считал народное представительство фикцией и полагал, что «повсеместно имеется малочисленный правящий класс, удерживающий власть отчасти силой, отчасти с согласия класса управляемых, значительно более многочисленного» (там же, с. 68). Помогает правящему классу держать в повиновении подданных то, что он «видит свои интересы лучше, чем класс управляемых, поскольку они у него в меньшей степени завуалированы чувствами, тогда как класс управляемых видит их хуже, поскольку у него этот слой чувств более плотный. Поэтому правящий класс может ввести в заблуждение класс управляемых в целях достижения собственных интересов… народ-суверен… верит в то, что он действует в соответствии со своей волей, а на самом деле выполняет волю своих управляющих» (там же, с. 70, 71).
   Правящий класс неоднороден. «Вследствие склонности к персонификации абстракций или приданию им значения объективной реальности многие представляют себе правящий класс в виде одной личности или по крайней мере конкретной организации, с единой волей, осуществляемой с помощью логических средств и продуманных планов. В действительности правящие классы, как и другие общности, совершают и логичные, и нелогичные действия и в большей степени, чем сознательной волей, руководствуются установленным порядком, который иногда приводит их куда-либо вопреки их желанию» (там же, с. 71).
   Существующий в «демократических» (это слово Парето ставит в кавычки) странах режим Парето определяет как плутократию и «как феодализм в значительной мере экономический, где в качестве средства правления используется преимущественно искусство политических клиентел (зависимых в экономическом отношении людей – А.Г.) -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

в то время как военный феодализм средневековья использовал главным образом силу вассалов» (там же, с. 73).
   Продолжил данное направление Г. Моска. Он различал правящий и политический класс. В первый входит не только политическая, но экономическая и военная элита; второй включает не только властвующую группу, но и оппозицию. С точки зрения Моска, то, что древние греки назвали демократией, на самом деле было аристократией для большого числа членов общества. Принципы демократии, монархии и аристократии, по Моска, действуют одновременно во всяком политическом организме.
   Обращаясь к сторонникам демократической теории, Моска отмечал, что «трудно доказывать как непреложный и очевидный факт, что меньшинство управляется большинством, а не наоборот… В действительности суверенная власть организованного меньшинства над неорганизованным большинством неизбежна. Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя большинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организовано именно потому, что оно меньшинство» (там же, с. 121). Правящий класс организуется и приобретает власть после неолитической революции, когда население делится на постепенно становящихся знатью воинов и закрепощаемых земледельцев. Такой процесс, по Моска, происходил и на Западе, и в России.
   Анализ эволюции правящего класса, проведенный Моска, позволяет вспомнить классификацию Платона, в соответствии с которой тимократия превращается в олигархию: богатство, по Моска, в процессе эволюции общества становится более доминирующей чертой, чем воинская доблесть. Соответственно «тип политической организации, который можно назвать феодальным государством, трансформируется в принципиально другой тип, который можно назвать бюрократическим государством… Как только осуществляется такая трансформация, богатство создает политическую власть, точно так же, как политическая власть создает богатство» (там же, с. 125).
   Моска отвергает концепцию социал-дарвинизма, в соответствии с которой высшие классы олицетворяют верхний уровень социальной эволюции. Вопрос, чем отличается правящая элита от управляемого большинства, в дальнейшем будет решаться в концепции элитарной демократии.

Теория олигархизации: Р. Михельс

   Немецкий политолог и социолог Р. Михельс (1876–1936), как Парето и Моска, считается одним из основоположников элитологии, а также социологии политических партий. Михельс пришел к выводу, что олигархизации – неизбежная форма жизни крупных социальных структур. Еще Г. Спенсер писал: «Общественная масса очень мелких размеров отличается однородностью своего состава, но с каждым увеличением ее размера обыкновенно увеличивается и ее разнородность; для достижения же значительного объема требуется приобретение значительной разнородности» (Западно-европейская социологии XIX века. М., 1996, с. 302). Отсюда следует «железный закон олигархизации» Михельса, в соответствии с которым демократия, если бы она была возможна, неизбежно выродилась бы в олигархию. Этот вывод противоречит выводу Платона, в классификации которого, наоборот, олигархия превращается в демократию. По Михельсу, демократия как государственный строй в принципе невозможна. Цивилизованное человечество, по Михельсу, не может существовать без господствующего политического класса. «Большинство человечества, обреченное жестоким фатализмом истории на вечное «несовершеннолетие», будет вынуждено признать господство вышедшего из собственной среды ничтожного меньшинства и смириться с ролью пьедестала для величия олигархии» (Антология мировой политической мысли. Т. II, с. 189–190).
   Закон олигархизации предполагает смену одного господствующего слоя другим как предустановленную форму человеческого общежития в больших союзах. «Могут победить социалисты, но не социализм, гибнущий в момент победы своих приверженцев… Массы удовлетворяются тем, что, не щадя своих сил, меняют своих господ» (там же, с. 190).
   Классовая борьба имеет место в обществе в целом и в отдельных партиях, даже рабочих, представляющих собой классовую смесь. В каждой партии есть свой руководящий слой, который также неизбежно подвержен процессу олигархизации. Михельс приводит поговорку французских рабочих: «Если выбрали, значит, пропал». Чем больше и разнородней становится партия, тем сильнее в ней процесс олигархизации. Возможно, под влиянием Михельса немецкие левые коммунисты поставили перед Лениным проблему соотношения власти пролетариата, коммунистической партии и вождя, от которой Ленин отмахнулся, назвав их высказывания «детской болезнью левизны в коммунизме» и рассказав в одноименной работе про гармонию интересов рабочего класса, партии большевиков и лидера, т. е. самого себя. Действительность, однако, подтверждает правоту Михельса.
   «Неизменный социальный закон состоит в том, что в любом органе сообщества, возникшем под влиянием разделения труда, возникает по мере его консолидации собственный интерес, интерес сам по себе и для себя. Но существование собственного интереса в общем союзе включает в себя существование трений и противоположность интересов по отношению к общему интересу. Более того, в результате выполняемых ими общественных функций различные социальные слои объединяются и образуют органы, представляющие их интересы» (там же, с. 191–192). Здесь переход к теории «заинтересованных групп», о которой речь ниже.
   То же самое относится и к профсоюзам. «Сколь незначительны различия между тенденциями развития государственных олигархий (правительство, двор и т. д.) и олигархий пролетарских» (там же, с. 193). «Представитель», ощущающий полную свою независимость, превращается из слуги народа в господина над ним» (там же), как государственный «слуга», так и партийный.
   Общий вывод Михельса: «Демократия очень хорошо уживается с определенной степенью тирании и по другим психологическим и историческим причинам: масса легче переносит господство, когда каждый ее индивид имеет возможность приблизиться к нему или даже включиться в него» (там же, с. 196). Здесь опять возвращаемся к Платону, считавшему, что демократия переходит в тиранию, и можем подтвердить на материале XX века, что это действительно так. Заслуга Михельса в том, что теорию элиты он распространил на все крупные социальные группы и, обобщив, провозгласил один из немногих в социологии и политологии законов.
   Сформулировав закон олигархизации, Михельс позволяет себе иронию. «При старых аристократических порядках несогласие с требованиями правителя означало прегрешение против Бога. В условиях современной демократии действует правило: никто не может уклоняться от требований олигархов, ибо в этом случае он грешит против самого себя, своей собственной воли, добровольно переданной представителю» (там же).

Концепция бюрократизации: М. Вебер

   Подойдя к решению политологических вопросов с социологических позиций, немецкий ученый М. Вебер (1864–1920), по существу, подтвердил закон олигархизации Михельса. Рассмотрев особенности функционирования государственной бюрократии М. Вебер пришел к выводу, что численный состав и влияние этого социального слоя будет неизбежно расти по мере усложнения функций государства. Борьбу между политическими партиями и чиновничьим аппаратом Вебер назвал основным конфликтом политической жизни. Будущее общества станет, по Веберу, диктатурой чиновничества. Это предвидение оправдывается.
   Теория бюрократизации М. Вебера может опираться на аналогии Г. Спенсера между усложнением организации животных и усложнением организации общества по мере его развития. Идея Вебера о неизбежном расширении государственной бюрократии продолжил и «заострил» своими законами С. Паркинсон. Каждый член бюрократической машины хочет переложить свою работу на других. Если он просто передаст кому-то часть своей работы, то с уменьшением ее объема уменьшатся его функции, что для него нежелательно. К тому же появляется соперник. Как сделать, чтобы без потери функций уменьшился объем работы. Для этого чиновник просит дать ему двух помощников, каждый из которых выполнял бы часть работы, которую он выполнял один, а ему добавить функции координации деятельности новых сотрудников. На смену одному работнику приходит отдел из трех человек. Если так будет действовать каждый новый сотрудник, то у него окажется два своих помощника и т. д.
   М. Вебер призывал бороться против растущей бюрократизации общества и эффективный способ борьбы видел в проведении политических референдумов или плебисцитов по различным вопросам, которые давали бы возможность населению напрямую высказывать свою точку зрения. Этот способ используется время от времени в разных странах (в том числе и в нашей), но еще не достиг такого масштаба, чтобы можно было говорить о нахождении противовеса тенденции бюрократизации.

Теория заинтересованных групп: А. Бентли

   Теория заинтересованных групп А. Бентли появилась в ответ на так называемый правовой формализм, в соответствии с которым общество развивается по непреложным законам, наподобие природных. В то же время эта теория указывает на механизм принятия решений в политической сфере, в том числе законов. В соответствии с ней в обществе существует большое количество групп, так или иначе воздействующих на политическую сферу с целью реализации своих интересов. Трудность создания данной теории заключается в прослеживании связей, часто скрытых, между заинтересованными общественными группами и действующими политическими структурами. В этом главная заслуга А. Бентли.
   К заинтересованным А. Бентли относил социальные группы, имеющие свои политические интересы: профсоюзы рабочих и фермеров, организации предпринимателей, представителей различных профессий (врачей, адвокатов, инженеров), церковные, женские, молодежные, экологические и иные общественные организации. Например, Американская ассоциация производителей, Союз потребителей США и т. п. Члены данных организаций объединены одинаковыми интересами и в целом отражают разнообразие экономических, этнических, религиозных, региональных, демографических, профессиональных и других интересов. Их совокупность составляет гражданское общество в данной стране. В реальной жизни существует сотрудничество и столкновение групп. С одной стороны, они способствуют объединению граждан по интересам и приобщают к политике широкие слои населения, с другой стороны, группы начинают все активнее втягиваться в политические процессы и оказывают на них заметное влияние. Такие группы существуют в качестве движущих сил и опор политической системы и мостиком от индивида к государственному целому.
   Деятельность заинтересованных групп имеет двоякое значение в современной политической жизни. С одной стороны, она искажает исходную объективную картину политической жизни; с другой стороны, способствует полицентричности распределения власти в обществе и тем самым его устойчивости и повышению степени независимости граждан от государства.
   Защита заинтересованными группами своих политических интересов получила название лоббирования. Оно может происходить двумя основными путями: заинтересованные группы могут воздействовать на профессиональных политиков и чиновников самыми разными способами (от составления петиций до подкупа), а могут стремиться вводить во власть своих представителей, что более надежно.
   Способность к созданию заинтересованных групп зависит от политического режима в государстве и от особенностей национального характера и степени развития гражданского общества. Согласно одному из современных опросов на вопрос, готовы ли они создать группы с целью выступления против принятия несправедливого с их точки зрения закона, 56 % американцев ответили утвердительно, в то время как в Великобритании 34 % опрошенных, в ФРГ – 13 %, в Италии – 7 %. Соответственно, в США существует порядка 11 ООО разнообразных групп интересов.
   Заинтересованные группы могут защищать не только частные интересы отдельных слоев, но интересы любого члена общества. Сюда относятся Союз потребителей США, экологические группы и т. п. Членом такой группы может стать каждый.
   Теория заинтересованных групп показала, что в современных системах власти осуществляется не воля каждого отдельного индивида, а воля объединенных групп, которые проводят ее с помощью воздействия на общественное мнение и на политические структуры, не суммируясь в «общую волю». Это потребовало внесения корректив в классические представления о демократии.

Новая теория демократии: Й. Шумпетер

   Критика в адрес классической теории демократии и сама направленность развития мира потребовали внесения корректив в представления XIX века. То равноправие в начале XIX в, о котором писал Токвиль, с наступлением промышленного капитала было ликвидировано. Стало ясно, что в капиталистическом обществе равенство может быть только формальным, что послужило стимулом для развития альтернативных концепций. Последнее было сделано в XX веке и наибольшую известность приобрела так называемая другая, или новая, теория демократии Й. Шумпетера (1883–1950). По определению Шумпетера, «демократический метод – это институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивидуум приобретает власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей» (Антология мировой политической мысли. Т. II… с. 222). Концепцию Шумпетера можно назвать рыночной демократией аналогично рыночной экономике. Политика, по Шумпетеру, продолжение и отражение экономики. Шумпетср, экономист по профессии, уподобляет политику рыночному хозяйству. Как на рынке покупатель приобретает нужные товары, так он выбирает и наиболее устраивающего его политика, отдавая ему свой голос. Выбирается не представитель, а лучший из имеющихся в наличии. Соперничают в борьбе за голоса избирателей различные элиты. Политическая инициатива принадлежит активному меньшинству, объединенному в партии. Демократическая политика осуществляется благодаря выбору одной из соперничающих группировок.
   Отождествление политики и экономики вызывает ряд вопросов. Политические потребности не столь сильны, как потребности физиологические, и их вряд ли можно отнести к базовым. Политический рынок отличается от экономического тем, что человек может не испытывать жгучую потребность заходить на него, и реклама здесь имеет гораздо большее значение, чем в экономике. Поэтому то, что считается нормальным в экономике – покупка лучшего из имеющегося, – иначе воспринимается в политике. В первом случае она жизненно необходима для индивида, во втором – индивид может подождать до появления иных возможностей. Разница и в том, что на рынке человек покупает продукт, который может использовать, а в политике – часто «кота в мешке», который, возможно, не будет осуществлять волю избирателя и который нельзя обменять. Отождествление экономического и политического рынка вызывает и такое возражение. Рыночная концепция демократии отказывается от принципа представительства, а, стало быть, от представления о народном суверенитете и обшей воле. Принцип представительства в XIX–XX вв. подвергся сильной критике. В условиях, когда общая воля, если она есть, в принципе не может быть артикулирована, теоретически не решен вопрос, должен ли депутат представлять интересы своих избирателей или нации в целом. Тем не менее, теоретический отказ от данного принципа рождает сомнение в возможности говорить о демократичности политических систем. Отказ от принципа представительства порождает поиск новых принципов.
   Одним из таковых является принцип индивидуальной свободы. Шумпетер отмечает, что «демократический метод не обязательно гарантирует больший объем индивидуальной свободы, чем любой другой позволил бы в аналогичных обстоятельствах», но «если по крайней мере в принципе каждый волен бороться за политическое лидерство, выставляя свою кандидатуру перед избирателями, это в большинстве случаев означает значительную долю свободы дискуссии для всех. В частности, это, как правило, подразумевает значительную свободу прессы» (там же, с. 225).
   Шумпетер отмечает, что демократический метод исключает возможность контроля со стороны избирателей за действиями властей. Требование контроля, которое подчеркивалось противниками западной демократии, Шумпетер признает противоречащим духу демократического метода. То же он делает и с общей волей. Отрицая возможность выражения в принципе воли народа, Шумпетер пишет, что внедрение принципа пропорционального представительства, выражающего волю отдельных слоев населения, «может помешать формированию эффективного правительства и, таким образом, оказаться опасным в периоды напряжения» (там же, с. 226). Но принцип демократии, по Шумпетеру, не предполагает пропорционального представительства. «Принцип демократии в таком случае означает просто, что бразды правления должны быть переданы тем, кто имеет поддержку большую, чем другие конкурирующие индивиды или группы» (там же), а конкуренция является сутью демократии.
   В заключение Шумпетер делает вывод, что выбор избирателей, идеологически возведенный в волю народа, «не вытекает из их инициативы, но формируется, и его формирование – важнейшая часть демократического процесса» (там же, с. 231). Этим занимаются партии, принципы и программы которых напоминают виды товаров, продающихся в универмагах. «Существование партий и политиков свидетельствует о том, что массы избирателей не способны на какие-либо другие действия, кроме паники… Психотехника управления партией, ее рекламная компания, лозунги и марши – это все не украшения, это и есть суть политики» (там же, с. 232).
   К этому пришла новая теория демократии. Сформулируем ее основные принципы.
   1. Политическая соревновательность – главный критерий, отличающий демократию от других политических форм.
   2. Политическая инициатива в любом сообществе принадлежит активному меньшинству. Действие коллектива сводится к выбору элиты.
   3. Политическое влияние группа может оказать через лидеров, выражающих ее интересы.
   4. Демократия не выдвигает препятствий к осуществлению индивидуальной свободы. В ней самая высокая степень свободы информации.?
   5. Контроль граждан за правительством связан с их правом лишить руководство возможности направлять политический процесс.
   6. Воля народа – мозаика индивидуальных и групповых интересов, и нельзя руководствоваться его единой волей.

Плюралистическая теория демократии: Р. Даль

   Критика классической теории демократии со стороны теории элиты и новой теории демократии потребовала поисков новых принципов, которые обеспечили бы предпочтение демократического строя. Одним из таковых стал плюрализм, т. е. свободное хождение в обществе различных политических взглядов. О значении плюрализма хорошо сказал СИ. Поварнин, имея в виду «борющиеся силы, из взаимодействия которых вырастает величественное здание человеческой культуры. Все они необходимы, и борьба их, честный спор между ними необходимы, и если владычествует одна из них, подавив остальные и затушив споры и борьбу, – настает величайший враг движения вперед: спокойствие застоя. Это – смерть умственной жизни» (Хрестоматия по философии. М., 1997, с. 486–487). Само по себе наличие плюрализма, считает Р. Даль (род. в 1915 г.) не дает оснований говорить о демократическом устройстве. Последнее может рассматриваться в качестве идеала, а для обозначения действительности лучше использовать термин полиархия, предложенный в 1953 г. как одно из четырех слов, характеризующих взаимодействие лидеров и контроль за ними: «призовая система, или контроль за лидерами и со стороны лидеров, иерархия, или контроль со стороны лидеров, полиархия, или контроль за лидерами, и сделка, или контроль среди лидеров, т. е. лидерами друг друга» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 614). В этом смысле называть современное общество полиархией весьма проблематично. Есть еще другой смысл: управление многих в противоположность монархии.
   Данный термин должен отличить демократию идеальную от демократии реальной. Полиархия есть одна из реализаций демократии, потому эту концепцию можно назвать также теорией полиархической демократии.
   Р. Даль включает в данное понятие две характеристики: относительно высокая терпимость к оппозиции и широкая возможность во влиянии на поведение правительства. В полиархии функционируют семь институтов: всеобщее избирательное право; право участвовать в общественных делах; справедливо организованные выборы, в которых исключено всякое насилие или принуждение; надежная защита свободы выражать свое мнение, включая критику правительства, режима, общества, господствующей идеологии и т. д.; существование альтернативных и часто конкурирующих между собой источников информации и убеждений, выведенных из-под правительственного контроля; высокая степень свободы в создании относительно автономных самых разнообразных организаций, включая, что особенно важно, оппозиционные политические партии; и относительно высокая зависимость правительства от избирателей и результатов выборов» (там же, с. 615). Р. Даль считает, что данные институты сложились в процессе адаптации демократических идей, которые существовали в античных городах-государствах, к масштабам современных наций-государств. Данный исторически сложившийся комплекс политических институтов по традиции, пишет Р. Даль, именуют демократическим, хотя «афинский демократ был бы шокирован политическими институтами полиархии и скорее всего отверг бы всякую возможность называть их демократическими» (там же, с. 616), хотя бы из-за наличия политических партий и заинтересованных групп, которых не было в Афинах, где каждый член народного собрания был представителем верховной власти.
   Полиархические институты необходимы, но не достаточны для осуществления демократического процесса на огромных территориях. Столь же необходим плюрализм, идейный и организационный, т. е. наличие ассоциаций и заинтересованных групп. Здесь интересно рассмотреть различие во взглядах Руссо и Токвиля. Руссо считал, что наличие ассоциаций опасно для осуществления общей воли и может привести к тирании большинства над меньшинством. Токвиль, наоборот, полагал, что свобода ассоциаций – необходимая гарантия против тирании большинства. Даль приходит к выводу, что для больших государств более справедлива точка зрения Токвиля. Конкуренция заинтересованных групп помогает сформировать взаимодействие элит и масс, препятствуя одностороннему господству элит (об общей воле речь уже не идет, и если элиминируем это понятие, то действительно прав окажется Токвиль). От Р. Даля не ускользают недостатки организационного плюрализма. «Ассоциации могут достигать большего, чем просто защиты или артикуляции интересов своих членов. Они способны также заострять и преувеличивать частные аспекты групповых интересов как противостоящие другим, возможно отмеченным большей привлекательностью и лояльностью интересам, и в этом смысле помогать формированию и укреплению деформированного гражданского сознания. Когда организационный плюрализм ведет к подобным последствиям, это может исказить существо имеющихся в обществе проблем и сконцентрироваться на политическом процессе скорее в направлении, обещающем видимые кроткосрочные выгоды небольшому меньшинству хорошо организованных групп, чем в направлении, обеспечивающем значимые долгосрочные выгоды для большого числа неорганизованных групп» (там же, с. 623). Р. Даль подчеркивает в связи с этим важность контроля, но проблема эта, как мы знаем из новой теории демократии, остается нерешенной в современном государстве.
   Некоторые исследователи (например, норвежский политолог С. Роккан) считают, что точнее говорить не о плюралистической демократии, а о корпоративном плюрализме. Первое, конечно, не исключает второго, но именно второе реально существует в современном мире. В числе таких четырех «корпораций» С. Роккан называет правительство, профсоюзы, деловые и фермерские организации. Корпоративизм склонен к попранию демократических принципов («подсчитываются голоса избирателей, но все решают часто организационные ресурсы»). На примере США говорят также о «железном треугольнике», включающем в себя комитеты Конгресса, его бюрократию и заинтересованные группы.
   В заключение Р. Даль дает еще одно определение полиархии: «вид режима, приспособленного для управления нациями-государствами, в которых власть и авторитет над общественными делами распределены среди плюралистического множества ассоциаций, которые достаточно автономны не только в отношении друг к другу, но и во многих случаях в отношении к управляющей деятельности государства» (там же, с. 626). Главный недостаток этого термина остается в том, что реально власть не принадлежит многим.

Партисипаторная теория демократии

   В этой теории в качестве отличительной черты демократии рассматривается то, что считается второй характеристикой полиархии – широкая возможность участвовать во влиянии на поведение правительства (в соответствии с олимпийским принципом: «главное не победа, а участие»). Можно ли предоставлять кому-либо право принимать решение за себя? Отрицательный ответ на данный вопрос предполагает, что демократия невозможна без принятия самими людьми политических решений. Термин «представительная демократия» употреблял еще в XVIII веке французский мыслитель Детю де Трасси. К древнему стволу демократии привили средневековую представительную систему и получилась новая «порода» демократии. Р. Даль соглашается, что представительная система изначально не была демократической, «…система представительной власти была порождена не практикой демократии, а возникла в виде некоего инструмента, благодаря которому недемократические правители – прежде всего монархи – могли прибрать к рукам огромные доходы страны, необходимые им главным образом для ведения войн» (Даль Р. О демократии. М., 2000, с. 102). Какую роль играет представительная система сейчас?
   Даль убедительно доказывает, что в большом государстве не только прямая, но и представительная демократия практически невозможна. Члены Конгресса избираются от округов, в которых в среднем проживает более 400 тыс. совершеннолетних граждан. Если конгрессмен будет тратить на встречи с каждым по 10 мин в течение 8 час рабочего дня, то ему понадобится 20 лет. Соглашаясь, по существу, с выводами Михельса, Р. Даль формулирует закон соотношения времени и численности: «чем более количество граждан входит в состав политической единицы, тем меньше степень непосредственного участия этих групп в принятии решений, касающихся управления государством, и тем больше прав они должны делегировать своим представителям» (там же, с. 108).
   Ответом на эту критику является партисипаторная теория демократии. Она основывается на классификации типов политической культуры, в соответствии с которой выделяют провинциалистский тип, представители которого интересуются лишь местными проблемами своего региона и не стремятся участвовать в управлении государством; подданнический тип, представители которого всегда поддерживают человека или партию, находящуюся у власти в данный момент (таких насчитывают 8—10 % населения); партисипаторный тип, представители которого интересуются государственными делами и стремятся принимать в них посильное участие. С точки зрения партисипаторной теории, демократия характеризуется преобладанием именно такого типа политической культуры.
   Партисипаторная теория демократии создана усилиями американского политолога Дж. Барбера и других. Политическое участие Барбер определяет как взаимодействие или коммуникацию с правительственными и неправительственными политическими лидерами в самых различных формах (от написания писем до забастовок и пикетов), даже если это не оказывает непосредственного влияния на ход государственного и местного управления.
   Данная теория подверглась основательной критике. Действительно, чтобы элиты были ответственны перед населением, граждане должны действовать в соответствии с рационально-активистской моделью поведения. «Однако для достижения другой составляющей демократии – власти элит, необходимо, чтобы обычный гражданин имел совершенно иные позиции и вел себя соответственно им. Чтобы элиты были сильными и принимали властные решения, следует ограничивать участие, активность и влияние обычного гражданина… Потребность во власти элит предполагает, что обычный гражданин будет относительно пассивен, выключен из политики… таким образом, от гражданина в демократии требуются противоречащие одна другой вещи: он должен быть активным, но в то же время пассивным» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 604). Это и реализуется, когда гражданин считает, что от него что-то зависит. Элита действует, и гражданин не испытывает чувства бессилия. Важна, стало быть, по Г. Алмонду, потенциальная демократия, в то время как реальная демократия приведет к дестабилизации политической системы, т. е. действующая система, называясь демократической, на самом деле не может быть таковой. Должно быть сочетание активности и пассивности граждан, и среди граждан должны быть активные и пассивные, что и имеет место практически.
   Участие граждан необходимо в демократическом обществе, но само по себе участие, даже очень активное, не делает общественное устройство демократическим. Множество участвующих в состязании бегунов никогда не станут победителями, лицами, принимающими решения. Высказывалось мнение, что расширять масштабы участия за пределы голосования опасно для самой демократической системы. Лозунгу «больше участия в интересах демократического развития» противопоставляется принцип «Не будите спящую собаку».

Концепция государства всеобщего благосостояния: Дж. Кейнс

   Данная концепция возникла после того, как в конце 20-х годов XX века западный мир потряс сильнейший экономический кризис, показавший, что рынок сам по себе не способен нормально функционировать и гарантировать всему населению минимум благ и услуг. Внезапное обнищание широких слоев продемонстрировало важность благосостояния общества для нормальной работы производящей экономической системы. Тогда и возникла, благодаря усилиям Дж. Кейнса (1883–1946), концепция государства всеобщего благосостояния, а путем к нему стало государственное регулирование экономики, создание смешанной экономики, политика социальных услуг.
   Суть концепции – в преодолении социальных конфликтов путем создания с помощью государства сносных условий жизни для всех слоев общества посредством реализации программ социальной помощи низкодоходным и неимущим слоям, принятия мер для уменьшения безработицы и т. д., т. е. решении всех тех проблем, которые сам по себе не способен решить рынок. В какой-то мере это было перениманием опыта СССР, в котором осуществлялась широкая социальная программа, но без столь кардинальных изменений, как отказ от частного предпринимательства.
   Получил хождение термин «социальное государство». Конечно, любое государство в определенном смысле социально, так как в нем живут люди и оно состоит из социальных групп, но здесь имеется в виду другой смысл. Социальным называется государство, которое обеспечивает всем жителям определенное количество социальных благ, включая прожиточный минимум, право на образование, медицинское обслуживание и т. д. Социальное государство должно помогать (путем налогообложения) тем, для кого без такой помощи гражданские права оказались бы пустыми обещаниями. Цель социального государства «гарантировать всем гражданам минимальный уровень цивилизованного существования» (там же, с. 799). Сторонники данной концепции полагают, что в будущем будет решена экономическая проблема. Людям больше не придется перенапрягаться на работе, они будут вполне обеспечены, любовь к деньгам будет восприниматься так, как и должно – как болезненное состояние. Люди станут снова ценить больше цели, чем средства, и предпочитать хорошее полезному.
   В целом данная концепция представляет собой либерально-капиталистический эквивалент социалистической идеологии, к которому многие политологи не относятся вполне серьезно. Концепции государства всеобщего благосостояния грозит опасность превратиться в пропаганду общества потребления со всеми вытекающими последствиями.

Потребительское общество и одномерный человек: Г. Маркузе

   В новых индустриальных условиях, по мнению Г. Маркузе (1898–1979), совершенно иначе предстает свобода людей. Так, экономическая свобода означала бы свободу от экономики – от контроля экономических сил и отношений, от ежедневной борьбы за существование, от того, что нужно зарабатывать себе на пропитание. Политическая свобода означала бы освобождение индивидов от политики, над которой они не осуществляют действенного контроля. Соответственно, духовная свобода означала бы обновление сознания, которое сейчас сформировано средствами массовой информации и воспитанием, ликвидацию «общественного мнения» вместе с его создателями… Самая действенная форма борьбы против освобождения заключается в формировании таких материальных и духовных потребностей людей, которые увековечивают устаревшие формы борьбы за существование» (Американская социологическая мысль. М., 1996, с. 127). Формируя потребности человека, его закабаляют психологически, делают одномерным (здесь точка зрения Маркузе близка к психологической школе в социологии). Поэтому освобождение должно быть прежде всего личностно-психологическим, нравственно-сознательным.
   Маркузе различает истинные и ложные потребности. «Ложными являются те, которые навязаны индивиду частными общественными силами, заинтересованными в его подавлении: это те потребности, которые увековечивают тяжелый труд, агрессивность, нищету и несправедливость… Большинство из господствующих потребностей – отдыхать, развлекаться, вести себя и потреблять в соответствии с рекламой, ненавидеть и любить то, что ненавидят и любят другие, – принадлежит к этому набору ложных потребностей… Единственными потребностями, которые имеют неограниченное право на удовлетворение, являются витальные потребности – питание, одежда и жилье на доступном культурном уровне» (там же, с. 127–128). Навязанные, или ложные, потребности Маркузе называет репрессивными. Соответственно, их удовлетворение будет репрессивным удовлетворением.
   Социальный контроль навязывает «господствующую потребность в производстве и потреблении ненужных вещей; потребность в отупляющей работе, где она в действительности больше не нужна; потребность в разнообразных видах разрядки, которые смягчают и продлевают это отупление; потребность сохранять такие обманчивые свободы, как свободная конкуренция при фиксированных ценах, свободная пресса, которая сама для себя является цензурой, свободный выбор товаров и мелких принадлежностей к ним при принципиальном потребительском принуждении… Свободные выборы господ не ликвидируют господ или рабов» (там же, с. 129).
   В современном обществе потребления «товары поглощают людей и манипулируют ими; они производят ложное сознание, которое невосприимчиво к собственной лжи… Так возникает образец одномерного мышления и поведения» (там же, с. 132–133). Задача правящего класса – превратить «научный и технический прогресс в инструмент господства» (там же, с. 135).
   Развитию тенденции рационализации мешает «растущая иррациональность целого, расточительство и ограничение производительности, потребность в агрессивной экспансии, постоянная угроза войны, обострившаяся эксплуатация, бесчеловечность. Все это указывает на историческую альтернативу: плановое использование ресурсов для удовлетворения жизненных потребностей при минимуме затрат на тяжелый труд, превращение свободного времени в действительно свободное, умиротворение борьбы за существование» (там же, с. 141).
   Маркузе указывает на важность нравственных моментов и связывает их с обретением истинного сознания. «Люди должны обрести вместо ложного сознание истинное, вместо непосредственного интереса – настоящий. Они смогут сделать это, только почувствовав потребность изменить свой образ жизни, отказаться от того, что имеют от общества» (там же, с. 122). Что может кардинально изменить ситуацию? «Великий Отказ» от потребительских ценностей и соединение самого развитого сознания с самой эксплуатируемой силой – опальных и изгоев, лиц, находящихся на периферии современного общества.

Психологическая теория власти: Г. Лассуэл

   Суть психологических аспектов власти заключается не в том, чтобы заставить человека делать что-то силой, а в том, чтобы убедить его, что он должен иметь именно такие взгляды и поступать в соответствии с ними. Здесь на первый план выходит свойство власти, которое названо хитростью, а помогает ей доверчивость народа.
   В основе психологической теории власти лежат идеи популярного в США бихевиоризма, направления в психологии, идущего от знаменитых опытов И.П. Павлова. Бихевиористы изучают возможности управления поведением человека, и не удивительно, что этим направлением заинтересовались политологи. Основатель психологической теории власти – американский представитель бихевиоризма Г. Лассуэл (1902–1978). В основе данной теории лежит убеждение, что важнейшим атрибутом власти является формирование общественного мнения путем политической рекламы, специальной подачи информации, ее нацеленного комментирования с обращением к различным референтным группам, выявляемым с помощью опросов и политических рейтингов. Тем самым методы социологии и политологии применяются с целью манипулирования сознанием населения, и еще раз убеждаемся, что наука представляет собой обоюдоострый меч, который спасает и наносит раны. Здесь очень хорошо можно увидеть различие между политикой и политологией. Политология не заставляет принять какую-либо точку зрения, а проясняет сознание людей. В этом разница между политологом и имиджмейкером.
   Важность информационных моментов несомненна. Информационно-развитая система ничего не отбрасывает, но все модифицирует в соответствии со своими целями, прежде всего самосохранения; она стремится утвердить статус-кво – динамическое, но без потери устойчивости. Это близко к модной ныне концепции устойчивого развития.
   Кстати сказать, СССР проиграл Западу в «холодной войне» не потому, что был слабее, а потому что Запад тоньше вел информационную войну и психологически сильнее воздействовал на сознание жителей «социалистического лагеря». Значение психологических моментов в дальнейшем будет все более и более увеличиваться.

Концепция национального интереса: Г. Моргентау

   Концепция национального интереса относится к внешней политике и подчеркивает вторую сторону обеспечения власти – силу. Ее разработчик Г. Моргентау (1904–1982), американский политолог немецкого происхождения, один из основоположников школы «политического реализма», который «базируется на трех постулатах: основным субъектом международных отношений является национальное государство, выражающее свои интересы в категориях силы (т. е. они обусловлены той силой, которой он обладает); следствием этого, внутренней пружиной, двигающей международные отношения, становится борьба государств за максимизацию своего влияния во внешней среде; оптимальным ее состоянием видится международное (региональное) равновесие сил» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 500).
   Моргентау определяет силу как все, «что связано с установлением и поддерживанием контроля одного человека над другим. – от физического насилия до самых тонких психологических связей, позволяющих одному разуму властвовать над другим» (там же, с. 501).
   Политическую власть Моргентау определяет как «психологическое отношение между теми, кто ее осуществляет, и теми, над кем она осуществляется» (там же, с. 502). Такое определение могли бы дать сторонники психологической теории власти. «Это влияние проистекает из трех источников: ожидание выгоды, боязнь проигрыша, уважение или любовь к людям и институтам. Оно может осуществляться приказами, угрозами, убеждением, харизмой человека или института либо сочетанием любых этих факторов» (там же, с. 503).
   Вывод Моргентау таков: «Внешнеполитические цели должны формулироваться через призму национального интереса и быть поддержаны адекватной мощью» (там же, с. 505). Концепция национальных интересов заставляет вспомнить фразу, сказанную известным английским политиком Г.Д. Пальмерстоном: «У Англии нет постоянных друзей и врагов, есть только постоянные интересы».
   Концепция национальных интересов снимает моральные ограничения с межгосударственных отношений. В соответствии с ней можно делать все, что на благо национальным интересам, используя рычаги, которые присущи власти: силу и хитрость. Это видим в современном мире, нынешняя однополюсность которого позволяет все шире основывать внешнюю политику на силе, оставляя место в информационной сфере для хитрости. Последняя преобладает во внутригосударственных отношениях властвующей элиты с населением, тогда как первая – в международных отношениях. Эта концепция показывает, насколько наивно утверждать, что у какого-либо государства нет врагов, а только друзья. Концепция национального интереса не оставляет камня на камня от данной веры, действительно соответствуя «политическому реализму».
   Сравнивая политологические концепции XIX и XX веков, можно сделать вывод о сближении противоположных позиций по линии: демократия – элитаризм. Демократические концепции эволюционировали от классической теории демократии Токвиля в сторону новой теории демократии, которая признала несостоятельными и утратившими силу многие традиционные представления, претендовавшие на роль неотъемлемых свойств демократии, – о народном суверенитете, обшей воле, представительстве, а взамен им ввела более скромные утверждения о рыночности, плюралистичности и партисипаторности демократии. Теория элит также продвинулась по пути к элитарной демократии, хотя исследования основоположника данного направления Р. Миллса порой напоминают выводы Парето и Моска.

Вопросы для повторения

   1. Каковы основные положения классической теории демократии?
   2. В чем суть теории элит?
   3. Как формулируется закон олигархизации Михельса?
   4. Как предполагал бороться с бюрократизацией М. Вебер?
   5. Кто входит в заинтересованные группы?
   6. Каковы основные положения новой теории демократии?
   7. В чем суть плюралистической теории демократии?
   8. В чем суть партисипаторной теории демократии?
   9. Каково соотношение между концепцией государства всеобщего благосостояния и концепцией одномерного человека?
   10. Каково соотношение между психологической теорией власти и концепцией национального интереса?

Литература

   Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994.
   Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995.
   Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959.
   Даль Р. О демократии. М., 2000.

Глава 4
Политическая система общества

Структура политической системы

   Политическая система общества представляет собой совокупность политических институтов, социально-политических общностей и взаимодействий между ними, в которых реализуется политическая власть. Политическая система состоит из нескольких подсистем.
   1. Институциональная подсистема – совокупность институтов, связанных с функционированием политической власти (государство, политическая инфраструктура, СМИ и т. п.).
   2. Идеологическая подсистема – совокупность политических идей, взглядов, представлений, чувств участников политической жизни (индивидуальных, классовых, общечеловеческих; теоретических, эмпирических).
   3. Нормативная подсистема – совокупность политических норм и традиций, регулирующих политическую жизнь (конституция, законы, нормативные акты; нормы деятельности общественных организаций, обычаи, этические нормы).
   4. Коммуникативная подсистема – совокупность отношений и форм взаимодействий по поводу организации политической жизни (встречи, собрания, митинги и т. п.).
   5. Культурная подсистема – комплекс типовых образцов, политических представлений и поведения.
   Политическая система имеет свой вещественный состав (материальный и духовный), структуру и функции. Структуру политической системы по аналогии с организмом можно назвать анатомией, а функции – физиологией. Политическая система обладает следующими функциями: организация деятельности общества, определение путей его развития, распределение материальных и духовных ценностей, согласование интересов государства и социальных групп, разработка законов, обеспечение безопасности граждан и контроль за их деятельностью, формирование политического сознания и культуры.
   Эти функции политическая система осуществляет с помощью власти, опирающейся на авторитет, силу, насилие. Понятие власти, таким образом, и это следует из определения политической системы, является для нее основополагающим. Соотношение власти и политики обсуждалось в главе 1. Главное внимание в данной главе будет уделено государству как важнейшему институту современной политической системы.

Определение государства

   Отметим, как в случае определения политики, широкое и узкое значение понятия «государство». В широком смысле понятие «государство» употребляется для обозначения страны (российское государство, американское государство и т. д.). В политологии используется более узкое понятие государства как части страны, осуществляющей функции по управлению населением и ресурсами. При таком определении двумя крайними вариантами будут утверждение Людовика XIV «Государство – это я» и модный в СССР лозунг «Государство – это мы». Первое является преувеличением, потому что один человек, каким бы могущественным он ни был, физически не в состоянии выполнять все государственные функции. Такое утверждение вызвано заносчивостью правителя и его стремлением выдать желаемое за действительное и создать у подданных преувеличенное представление о собственных возможностях. Второе утверждение преследует иные, во многом противоположные цели, а именно: закамуфлировать то обстоятельство, что государством управляет часть населения, и выдать остальных за соучастников своего правления, тем самым создав у них преувеличенное представление об их политической роли и сняв к тому же ответственность с себя.
   Итак, в узком смысле государство – это часть политической системы, которая обладает властью, силой и авторитетом, необходимыми для распределения ресурсов и средств, поддерживающих социальную систему, и осуществляет политическую власть в процессе регулирования поведения людей. М. Вебер полагал, что управленческие функции государства настолько разнообразны, что лучше дать определение, исходя не из них, а из главного средства, которое государство использует для осуществления своих целей, – физического насилия.
   Существуют различные виды власти: духовная, моральная, физическая, денежная, психологическая. Государство основано, прежде всего, на физической власти. Все остальные виды могут у нее быть или нет, но физическая необходима. Раскрывая этот подход, М. Вебер пишет, что государство претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия. И дальше более строго: «государство… есть отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное (т. е. считающееся легитимным) насилие как средство» (Антология мировой политической мысли. Т. II-М., 1997, с. 12). Легитимным называют порядок, обладающий престижем, в силу которого он диктует нерушимые требования и устанавливает образец поведения. Именно легитимность отличает царя от тирана у Платона, и монарха от деспота у Монтескье.
   Еще Платон в «Законах» поставил вопрос об основаниях того, что одни правят, а другие обязаны им подчиняться, поскольку необходимо, чтобы в государствах были правители и подчиненные. М. Вебер выделяет «три вида внутренних оправданий, т. е. оснований, легитимности… Во-первых, это авторитет «вечно вчерашнего»: авторитет нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение, – традиционное господство… Далее авторитет внеобыденного личного дара (харизма), полная личная преданность и личное доверие, вызываемое наличием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других, – харизматическое господство… Наконец, государство в силу «легальности», в силу веры в обязательность легального установления и деловой «компетентности», обоснованной рационально созданными правилами, т. е. ориентацией на подчинение при выполнении установленных правил» (там же, с. 12–13). Итак, существуют три обоснования господства: традиционное, харизматическое и рационально-легальное.
   Следует подчеркнуть, что государство имеет монополию на насилие. Оно относится к тому виду принуждения, о котором писал Дюркгейм: «Институты… принуждают нас, а мы находим выгоду в их функционировании и в самом этом принуждении» (Дюркгейм Э. Социология. М., 1995, с. 18). Это особенно важно сейчас в нашей стране, потому что приходится слышать призывы, что нынешнее государство, будучи слабым, должно использовать для охраны порядка и безопасности граждан другие общественные силы и группировки, которые обеспечат порядок быстрее, чем официальные «стражи порядка». За такими утверждениями или стоят интересы криминальных структур, или наивность, связанная с непониманием принципа монополии государства на насилие. Если разрешить самостоятельное выполнение функций поддержания порядка каким-либо негосударственным структурам, то это приведет к тому, что они станут претендовать на выполнение государственной роли, и в конечном счете неизбежно обострится борьба за власть.
   Государство обладает определенными признаками. К ним относятся:
   1) обособленная от общества система органов и учреждений (законодательные, исполнительные и судебные органы, аппарат принуждения: армия, полиция, система исправительно-трудовых учреждений);
   2) право, т. е. система обязательных норм и установок;
   3) территория.
   Этими признаками государство отличается от племенного строя, при котором есть вожди, но отсутствуют особые органы власти, и, что важно, имеет место всеобщее вооружение народа. Структура государства и его составные части изображены на следующей схеме.

Происхождение государства

   Государство не существовало всегда. Оно возникло из догосударственных, неполитических форм власти вождя, предводителя рода, племени, жреца, шамана и т. д., в процессе углубления общественного разделения труда, социальной дифференциации и неравенства. Вопрос происхождения государства один из самых дискуссионных. Существуют различные концепции на этот счет. По Платону, государство возникает из потребностей каждого человека, которые не может удовлетворить он сам. «Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства» (Антология мировой политической мысли. Т. I. М., 1997, с. 87). Помощь возможна, так как люди имеют различные способности к тому, или иному делу.
   По мнению Аристотеля, «государство представляет собой своего рода общение… которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения» (Аристотель. Политика. 1252а). Государство существует ради достижения благой жизни, оно существует по природе, как «человек по природе своей есть существо политическое» (там же, 1253а). Такая концепция рассматривает государство как естественно возникшее в процессе эволюции общества, наподобие организма, возникающего на определенной стадии эволюции природы.
   Каков конкретный механизм становления государства? Платон считал, что оно возникло как господство старейшего, получившего эту власть от родителей. Это патриархальная концепция возникновения государства, в соответствии с которой государство возникает из объединения семей, родов и племен. Отец семейства становится предводителем рода, затем племенным вождем и, наконец, царем. Государство в этом случае предстает в виде большой семьи.
   Следующая концепция теократическая, в соответствии с которой прообразом государственной власти является власть Бога над своими созданиями, и всякая власть, в том числе государственная, исходит от Бога и санкционируется творцом.
   Психологическая концепция государства объясняет его происхождение изначальным стремлением людей к власти. Она основывается на философской концепции «воли к власти» Ф. Ницше, в соответствии с которой воля к власти является главным побудительным мотивом деятельности людей.
   Концепция насилия объясняет появление государства образованием класса воинов. По Г. Моска, государство возникает после перехода от охотничье-собирательного хозяйства к земледельческо-скотоводческому, когда появляются два класса – класс земледельцев и класс воинов, и последний добивается господства над первым. Л. Гумплович считал, что человек добивается удовлетворения своих потребностей двумя способами: трудом и грабежом, или эксплуатацией чужого труда. Первое средство экономическое, второе – политическое, и государство возникает тогда, когда организуется политическое средство. Другой причиной образования государства, в соответствии с данной концепцией, могло быть завоевание земледельцев кочевниками.
   К этой концепции в ее первом варианте близка экономическая концепция возникновения государства, тщательно разработанная К. Марксом. В соответствии с ней государство возникает в результате вызванного экономическими причинами разделения людей на два антагонистических класса: высшего, который владеет частной собственностью на средства производства, и низшего, у которого частной собственности нет. Государство требуется для охраны института частной собственности, и само становится частной собственностью. К. Маркс пишет, что «король – частный собственник народа, когда говорит: мой народ» (Антология мировой политической мысли. Т. I. М., 1997, с. 771).
   В главе 3 шла речь еще об одной концепции – общественного договора людей, соглашающихся передать часть своих прав выбранным представителям, защищающим их общие интересы. Современные антропологи считают, что данная концепция не имеет исторического подтверждения. Государство никогда не возникало подобным образом. Законы государства не результат соглашения, а постепенно вырастают из традиций, навязываются завоевателями и т. п. Прежде чем какие-либо положения фиксируются в законах, они существуют в традициях, и сила законов не в угрозе наказания, а в готовности людей подчиниться им.
   Правда, имели место события незадолго до возникновения концепции общественного договора, которые как будто подтверждают ее. Плывшие на американский континент будущие колонисты еще на корабле договаривались о том, каким будет управление, и, прибыв, устраивали его именно так. Подобные договоры служат источником данной концепции, но никак не ее подтверждением, поскольку колонистами становились цивилизованные люди, эмигрировавшие из стран, имевших опыт государственного строительства. В эпоху же возникновения государства, а было это до становления первых цивилизаций, ситуация была совершенно иной.
   Неоднозначная оценка происхождения государства связана с наличием различных концепций государства, каждая из которых имеет своей частью особый вариант происхождения. По-видимому, имела место не одна, а несколько причин становления государства. Можно согласиться с тем, что его появление не случайно, а объясняется общей эволюцией общества.
   Особую форму происхождения русского государства сообщает «Повесть временных лет». По ней русская государственность возникла в результате призвания варяжских князей славянскими общинами, представители которых заявили: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите и владейте нами». В этой концепции присутствуют все признаки государства: население, территория, князь с дружиной. Многие русские историки относились к ней вполне серьезно.

Концепции государства

   Прежде всего отметим концепцию государства как совершенной формы человеческого общежития, к представителям которой можно отнести Платона, Аристотеля, а из новейших философов – Канта.
   Проекцией божественного порядка на Земле считали государство теологи, а из философов – Гегель, по словам которого государство есть божественная идея, как она существует на Земле, шествие Бога в мире. Как воплощенное право рассматривал государство русский философ B.C. Соловьев. Для Ж.Ж. Руссо государство было способом примирения различных частных интересов и достижения общего блага; для Т. Гоббса – способом сдерживания агрессивных и эгоистических желаний людей.
   В противоположность этому К. Маркс рассматривал государство как форму классового господства, а в отношении современного государства «как комитет по управлению делами буржуазии». Близка к этому концепция государства как формы насилия, которой придерживались не только анархисты, но и Л.Н. Толстой. «Для непробудившегося человека государственная власть – это некоторые священные учреждения, составные органы живого тела, необходимое условие жизни людей. Для пробудившегося человека – это люди очень заблудшие, приписывающие себе какое-то фантастическое значение, не имеющее никакого разумного оправдания, и посредством насилия приводящие свои желания в исполнение», – писал Толстой в работе «Закон насилия и закон любви».
   Промежуточную, компромиссную позицию занимал французский философ Ж. – П. Сартр. Поддерживая в целом концепцию государства как средства угнетения (государство Сартр рассматривал как маскировку насилия), он считал, что современное государство добилось некоторой автономии по отношению к правящему классу и достигло того, что угнетенные пассивно признают государство. Но и в этом случае государство, подчеркивает Сартр, нужно правящему классу.
   Государство, полагает Н. Пуланзас, должно заботиться об эксплуатируемом классе в целях сохранения целостности общества. «Государство играет роль фактора сплочения формации в целое» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 824). С этим нельзя не согласиться. Но возникает вопрос, насколько государство нужно угнетенному классу, или, если поставить вопрос иначе, существует ли все-таки нечто подобное общей воле? Токвиль считал, что общим в государстве может быть патриотизм и религия. Если, как Маркс, полагать эти ценности не важными и исчезающими, то у членов общества не остается одинаковых целей, и государство утрачивает интегрирующую функцию. Тогда логично главной ее функцией назвать закабаление одного класса другим, и государство становится «комитетом по управлению делами буржуазии». Если же считать, что данные ценности важны для всех жителей государства, то тогда и постольку государство будет служить интересам всех подданных. Итак, государство зависит от интересов населения и наоборот. Недаром Гегель писал, что «государственное устройство определенного народа вообще зависит от характера и развитости его самосознания; в этом заключается его субъективная свобода, а следовательно, и действительность государственного устройства… Поэтому каждый народ имеет то государственное устройство, которое ему соответствует и подходит» (Антология мировой политической мысли. Т. I. М., 1997, с. 652).
   Из представления о том, что входит в общую волю, вытекает ответ на вопрос, что нужно делать, чтобы разрушить государство, – надо ослабить патриотизм его жителей и их религиозное чувство. Сплачивает население государства также опасность со стороны соседей, и если бы ее не было, то ее стоило бы выдумать. По крайней мере ее опасно преуменьшать.
   Итак, государство имеет двойственную природу – защищать и эксплуатировать людей и ресурсы. Первое нужно всем жителям, второе – их части. Таким образом, у всех слоев населения есть общие государственные интересы и есть разные, даже противоположные. Их баланс различен. Перекос в сторону защиты делает государство стабильным, в сторону эксплуатации – готовит кризисы и революционные ситуации.

Функции государства

   Функции государства могут быть разделены на внутренние – по отношению к собственному населению, и внешние – по отношению к другим государствам. Внешние функции осуществляются в русле международной политики. О них говорилось в главе 3, когда речь шла о концепции национального интереса. Что касается внутренних функций, то они двояки: здесь и выполнение интересов отдельных социальных групп (наиболее влиятельных в обществе), и примирение интересов различных групп. В зависимости от того, рассматривается ли государство как орган господства одного из классов или как орган классового сотрудничества, можно выделить в качестве основной либо функцию подавления, либо функцию примирения. В реальности имеет место и та и другая. Сама роль государства в целом противоречива: обеспечивать безопасность населения посредством его подчинения. Для этого государство должно быть сильным, но свою силу оно может использовать и для закабаления подданных.
   Пуланзас выделяет три функции государства:
   1) главную, политическую – функцию регулятора общественной формации как системы неустойчивого равновесия;
   2) экономическую;
   3) идеологическую.
   Ныне все больше людей живут вне семьи и не общаются с родственниками, но не вне государства. К государству частично перешли функции, которые раньше выполняла семья – воспитания, контроля, защиты.
   Со словом «государство» часто употребляется прилагательное, в котором выражается суть какой-либо его функции. Выше шла речь о социальном государстве. Так же часто используется выражение «правовое государство», предложенное немецкой юридической школой в XIX веке. На первый взгляд, это словосочетание, так же как «социальное государство», выглядит парадоксальным: ведь в каждом государстве действуют определенные правовые нормативы, и в этом смысле любое государство является правовым. Уже в племенах появляется юрисдикция, возвышающаяся над различиями между родами. Но, как и в случае с социальным государством, под правовым государством понимается такое, в котором не только существуют писаные правила, но беспрекословно выполняются всеми, т. е. все люди равны перед законом, как мечтали Руссо и Радищев. Пока это благое пожелание. Добавим еще понятие политического государства, под которым имеется в виду не просто государство, в котором есть политика (она присутствует во всех современных государствах), а государство, гарантирующее на практике основные политические права своих граждан, тем самым реально обеспечивая населению возможность быть субъектом политики. К понятиям правового, социального и политического государства мы еще вернемся.

Виды государственного устройства

   В главе 2 рассматривались классификации видов государственного устройства Платона и Аристотеля. Современные классификации в чем-то проще, в чем-то сложней. Они отталкиваются от официального названия государства. Все существующие государства можно разделить на две большие группы: монархии – государства, которые управляются одним человеком, и республики, в которых правит более чем один человек (точный перевод слова «республика» с латинского – «общее достояние»). Монархия может быть абсолютной (как Российская империя до 1905 г.) или конституционной, если правление монарха ограничено законом. Самой по себе Конституции как Основного закона государства может при этом и не быть, как, например, в Англии. Следует различать формальное название и суть. Такие развитые страны, как Великобритания, Бельгия, Швеция, Япония, формально монархии, а фактически республики, и словосочетания «английская королева» давно стало нарицательным для обозначения человека, который лишь считается правителем.
   Современные республики делятся на три типа: парламентская, президентская и смешанная. В парламентской республике по результатам всеобщих выборов формируется правительство. Часто премьер-министром становится глава победившей партии. Это обычно для ФРГ, где за власть реально борются 2–3 партии; реже в Италии, где соперничает большое количество партий. То же в Великобритании и Японии (формально это конституционные монархии, а по существу парламентские республики). В парламентской республике может быть президент, но он выполняет в основном представительские функции. В большинстве старых демократических стран принята форма парламентской республики, и она считается более демократичной.
   В президентской республике фактически глава государства президент, избираемый всеобщим голосованием и обладающий большими полномочиями (пример: США). Он глава кабинета министров и предлагает членов правительства, кандидатуры которых утверждаются парламентом, также избираемым всеобщим голосованием.
   В смешанной форме республики президент и парламент обладают сравнимыми полномочиями. Существует обязанность вотума доверия правительству парламентом. В этом случае, если большинство в парламенте имеет одна партия, а президент принадлежит к другой, может оказаться, что премьер-министр и президент придерживаются разных точек зрения. Для того чтобы сделать возможным проведение согласованной политики, в этом случае вводится разграничение полномочий между президентом и премьер-министром. Например, во Франции президент преимущественно решает вопросы внешней политики, а премьер-министр – внутренней.
   Если говорить о государственном устройстве России, то она в XX веке прошла путь от абсолютной монархии к монархии конституционной (после 1905 г), далее к республике (после 1917 г), которую можно назвать «секретарской» (номинальным главой государства в СССР был председатель Верховного Совета – высшего законодательного органа, а фактическим – 1-й секретарь ЦК КПСС ведущей и единственной партии), затем парламентской (с 1991 г. до разгрома Верховного Совета), и, наконец, после 1993 г. президентской, даже ультрапрезидентской, поскольку президент Российской Федерации по нынешней Конституции обладает полномочиями, которых не имеет ни один президент развитой страны. В отличие от США президент может распустить нижнюю палату парламента, и она не утверждает членов кабинета министров, а только премьер-министра. В условиях угрозы роспуска парламента неутверждение трижды предложенной президентом кандидатуры премьер-министра (она может быть одной и той же, как подтвердил Конституционный Суд), означает фактически роспуск Государственной Думы и является таким образом самоубийственным шагом, на который Дума обычно не идет.
   Для того чтобы уменьшить значение парламента по сравнению с президентом, Верховный Совет был разделен, по сути дела, не только на две палаты, а два самостоятельных учреждения, расположенных в разных местах. С этой же целью Верхняя палата парламента была составлена из глав исполнительной и законодательной власти регионов, что привело к нарушению принципа разделения властей. В результате вес Совета Федерации стал таким большим, что он порой не соглашался с президентом (например, в вопросе об отстранении Генерального прокурора) и понадобилась реорганизация 2000 года, чтобы уменьшить его значение. В результате усилилась власть президента.

Формы государства

   Классификация современных государств может быть также проведена по признаку соотношения центральной и местной власти. Здесь выделяют три формы. Первая – унитарное государство. При таком устройстве центральная власть осуществляет основные управляющие функции на всей территории. Пример: дореволюционная Россия и современная Франция.
   Вторая форма – федеративное государство. В нем наиболее важные для государства в целом функции осуществляет федеральная власть, а часть передается в регионы. При этом действует принцип субсидиарности, в соответствии с которым происходит разделение полномочий между уровнями власти. Например, в ФРГ в ведении федерального центра находятся внешняя политика и оборона; координация действий по защите конституции; денежная система, таможня и охрана границ, почта и электросвязь, железные дороги и авиация, авторское и издательское право и т. д. В ведении земель находятся культурная, полицейская и коммунальная сферы; хозяйственное, гражданское и уголовное право, судопроизводство и т. п.
   Федеративными государствами, кроме ФРГ, являются также США и Российская Федерации. Отдельные субъекты федерации могут иметь разные названия – земли в ФРГ, штаты в США, области и республики в РФ. Особенностью Российской Федерация, доставшейся в наследство от СССР, является то, что отдельные субъекты федерации имеют не одинаковые права, чего нет ни в Германии, ни в Америке. Такие национальные республики, как Татарстан и Башкортостан, имеют собственные конституции и особые договора с центральным правительством, тогда как другие субъекты мало чем отличаются от частей унитарного государства. В период непосредственно после распада СССР президентом РФ был брошен лозунг «Берите суверенитета сколь хотите», но впоследствии взят обратно, и попытки глав некоторых областей усилить местную власть до размеров власти в национальных республиках наталкивались на противодействие центра (неудавшаяся попытка организовать Уральскую республику из Свердловской области). Упоминавшийся лозунг о суверенитете противоречил самому принципу суверенитета, как он функционирует в политологии. Напомним, что он был выдвинут в Новое время в период борьбы европейских государств против светской власти Папы и означал полную независимость этих государств в решении политических вопросов. Наибольшую роль в обосновании принципа суверенитета сыграл французский мыслитель Ж. Боден. Дальнейшее развитие этой темы Ж.Ж. Руссо, провозгласившим принцип народного суверенитета, мало что по форме добавило к нему. В современной политологии суверенитет «означает отрицание какого бы то ни было подчинения и ограничения государства другой властью» (Антология мировой политической мысли. Т. I. М., 1997, с. 822). В этом смысле суверенитета не может быть много или мало. Он или есть, или его нет. Правда, в истории известны доктрины «ограниченного суверенитета», а в современном взаимосвязанном мире стопроцентный государственный суверенитет вряд ли возможен. Тем не менее основное значение данного термина осталось без изменений. В этом плане упоминание в Конституции РФ 1993 г о суверенитете республик столь же опасно, как упоминание в Конституции СССР о праве наций на самоопределение вплоть до отделения, сыгравшее зловещую роль в развале СССР. Оно противоречит принципу устройства федеративного государства. Что в этом смысле могут означать лозунги типа «Да здравствует суверенный Башкортостан»? Либо ничего реального, наподобие советских лозунгов типа: «Народ и партия едины», либо, если к ним относиться серьезно, призыв к отделению данной национальной республики от федерации. Создание в России округов как объединений субъектов федерации и более высоких уровней общности свидетельствует о важности данной проблемы для сохранения целостности государства.
   Третьей формой государственного устройства, при которой отдельные ее части обладают суверенитетом, является конфедерация. Имеют место два варианта. Или название «конфедерация» столь же номинально, как монархия в Англии, и фактически речь идет о федерации (как в Швейцарской Конфедерации). Либо это действительно конфедерация, но тогда данное объединение не является государством как таковым, а союзом государств, как СНГ или Европейское Сообщество. При таком устройстве основные управленческие функции сосредоточиваются в субъектах объединения (прежде всего армия и внешняя политика), но отдельные функции (скажем, таможенные) передаются надгосударственным органам. У конфедерации может быть единая валюта. Процесс объединения государств в союзы протекает в современном мире достаточно интенсивно.

Будущее государства

Вопрос будущего государства как политической формы объединения людей не менее сложен, чем вопрос о происхождении государства, и решается он в зависимости от того, какой концепции государства придерживается данный ученый. Те, кто на первый план выдвигают миротворческую функцию, склонны или продлевать его существование в необозримое будущее, или ограничивать его периодом несовершенства человека (если полагать, что причина государства – пороки людей). Те же, кто считает государство орудием господства одного класса или одной части общества над другим классом или частью, склонны связывать гибель данного социального института с возникновением бесклассового общества, когда эксплуататорская функция станет излишней (такова точка зрения К. Маркса), или с преодолением господства государства над основной массой населения в результате революции и слома государственной машины в целом (такова точка зрения анархистов). Однако в любом случае государство будет существовать еще в течение весьма продолжительного промежутка времени и привлекать к себе повышенное внимание политологов.

Вопросы для повторения

   1. Что такое политическая система общества и из чего она состоит?
   2. Что такое государство?
   3. Какие концепции происхождения государства вы знаете?
   4. Каковы концепции государства?
   5. Каково строение государства?
   6. Каковы его функции?
   7. Каковы виды государственного устройства?
   8. Какие типы республик существуют?
   9. Какие имеются формы государства?
   10. Каковы представления о будущем государства?

Литература

   Платон. Государство. Законы.
   Аристотель. Политика. Афинская полития.
   Толстой Л.Н. Закон насилия и закон любви.
   Дюркгейм Э. Социология. М., 1995.
   Конституция Российской Федерации.

Глава 5
Политические режимы

Определение политического режима

   Словосочетание «политический режим», в отличие от вида и формы государственного устройства, означает конкретный порядок ведения дел в государстве. Это характеристика, выражающая степень политической свободы, правовое положение личности, методы деятельности государственных органов. «Режим означает то целое, которое мы теперь имеем в жизненном облике общества, складывающемся из фрагментарных форм; режим означает одновременно формы жизни общества, стиль его жизни, его моральное состояние, строение общества и строй государства, образ правления, дух законов», – писал Л. Штраусе (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 405–406).
   Режим есть нечто более реальное, чем форма. Режимы нельзя подразделять на монархические, аристократические и демократические, так как форма правления не всегда соответствует конкретному содержанию. Главный вопрос, связанный с режимом, – не кто управляет, а как организовано управление, каковы взаимоотношения между управляющими и управляемыми.
   Само по себе слово «режим» не несет какой-либо отрицательной смысловой нагрузки, как, скажем, словосочетание «колония строгого режима». Скорее, это слово употребляется в смысле режима дня, который должен быть у каждого человека и в котором нет ничего плохого. Близко по значению слово «порядок», но оно не лучше выражает суть дела, поскольку, напротив, имеет преимущественно положительное значение, что также не вполне соответствует сущности определяемого, так как конкретное правление может быть далеко от настоящего порядка.

Классификация политических режимов

   Самая распространенная классификация политических режимов строится на характере взаимоотношений властей и подданных. Выделяют три основных режима: тоталитарный, авторитарный и демократический. Эта классификация сложилась в западной политологии исторически и строилась на противопоставлении двух систем – капиталистической и социалистической. При этом тоталитаризм рассматривался как наиболее отличающийся от демократического. Характеристика тоталитаризма основывалась на самоназвании строя, который сложился в фашистской Италии после прихода к власти Муссолини (именно Муссолини начал использовать это слово в положительном контексте для характеристики его режима). Затем выяснилось, что если тоталитаризм и авторитаризм реально существуют, то понятие демократии настолько многозначно (см. различные теории демократии), что классификация может предстать нелогичной и потерять большую долю привлекательности. Как в самом деле сопоставлять реальное и идеальное; то, что есть и что должно быть? Далее. Элементы социальной демократии присущи не только демократическому режиму, они есть в тоталитаризме и авторитаризме. Есть и формальные замечания. В данной классификации смешение параметров: различие между тоталитаризмом и демократией вводится по признаку количества правящих, а между тоталитаризмом и авторитаризмом – по характеру воздействия правителей на подданных.
   Если взять признак количества правящих, то существующие режимы можно разделить на автократические, элитократические и демократические (идеал). По характеру воздействия правителей на подданных и допустимости различия политических взглядов режимы можно разделить на тоталитарные, авторитарные и плюралистические. В тоталитарном режиме существует монополизм во всех сферах жизни, в авторитарном монополизм в политической сфере, в плюралистическом – отсутствие монополизма.
   Предложено классифицировать режимы на одно-и многопартийные. Данный признак тоже может оказаться формальным, если на бумаге насчитывается много партий, а управляет одна. За неимением лучшей общепринятой классификации придется взять за основу разделение режимов на тоталитарный, авторитарный и демократический, имея в виду, что под демократией здесь понимается то ее свойство, которое получило название политического плюрализма.

Тоталитарный режим

   Можно согласиться с Муссолини, что тоталитаризм зародился в начале XX века. Главной его особенностью является то, что правящая элита управляет не только политической сферой, но всеми основными областями жизни: экономической, культурной, информационной, даже семейной. Это объясняется, с одной стороны, тем, что в XX веке на политическую арену вышли широкие массы населения (совершилось, как писал X. Ортега-и-Гассет, «восстание масс»), на которые элита должна воздействовать, чтобы политически починить себе, а с другой стороны, тем, что современные технологии, обеспечив возникновение СМИ, дали возможность элите эффективно воздействовать на массы. Эти же причины (особенно первая из них) способствовали становлению идеологий, и поэтому неудивительно, что тоталитаризм взял их на вооружение. Итак, первая черта тоталитаризма представляет собой широкое и открытое использование идеологии. Ключевым здесь является слово «открытое». Дело в том, что и другие режимы широко используют идеологию, но делают это скрыто (как хорошо показал Р. Барт), так что требуется провести огромную исследовательскую работу, чтобы тайное сделать явным. Итак, именно открытый и навязчивый характер использования идеологии отличает тоталитарную систему. Далее. Если другие режимы обычно применяют либерально-капиталистическую идеологию, то тоталитарный использует другие идеологии – националистическую и социалистическую, что дает основания по этому признаку различать националистический (правый) и коммунистический (левый) тоталитаризм.
   Вторым признаком тоталитаризма будет наличие однопартийной системы, в которой реальная власть принадлежит одной партии, занимающей господствующее положение и держащей в руках все нити управления государством (можно сказать, что это не партия как таковая, а верхняя часть государственного аппарата, как, например, КПСС в СССР). Положение партии не может быть поколеблено, так как, хотя проводится голосование, оно является фикцией: это гонка с одним участником, победитель которой заранее известен. При тоталитарном режиме можно говорить не только о государстве-нации, которое обычно противопоставляли государству-полису, но и о государстве-партии.
   Третья основная черта тоталитарного режима, и наиболее характерная для него, – это контроль за всеми сторонами общественной жизни. Сюда входит, во-первых, контроль над экономикой. Тоталитарная экономика является государственно-регулируемой, что не обязательно означает отказ от частной собственности на средства производства и их национализацию. В Германии и Италии этого не произошло, но экономика оставалась регулируемой государством. Во-вторых, контроль за СМИ. Все руководящие сотрудники СМИ входят в номенклатуру правящего класса и, по существу, становятся государственными чиновниками. Существует строгая цензура и ни одно сообщение не публикуется и не выходит в эфир без одобрения соответствующих партийных или государственных (что в сущности одно и то же) органов, в ведении которых находятся СМИ. Тоталитарный режим следит не только за политической информацией, но любой другой – экономической, культурной, научной. Известны слова Ленина: «из всех искусств для нас важнейшим является кино». Если слова «для нас» обозначают партию большевиков, то мысль понятна. Почему кино? Потому что оно наиболее массовое искусство, влияющее на широкие слои населения, что как раз важно для тоталитарного режима. Не только кино, но музыка, казалось бы, далекий от политики вид искусства, также жестко регулируется государством, которое решает, какую музыку слушать, исполнять, под какую танцевать. 20 лет назад во время репортажа с чемпионата мира по фигурному катанию спортсмены танцевали на льду под одну музыку (скажем, рок-н-ролл), а советские зрители слушали по телевизору совсем другую музыку, которую включали специально для них. Постановлениями ЦК КПСС регламентировались не только музыка, живопись и литература, но сообщалось, какой наукой заниматься, а какая лженаука (сюда попали две ведущие науки XX века – генетика и кибернетика).
   Контролировались тоталитарным режимом запасы оружия, ношение которого запрещалось простым гражданам. Милиция же и органы государственной безопасности были вездесущими. Практиковались пытки и репрессии, причем не только против инакомыслящих, но и без всяких оснований. Люди жили в атмосфере страха за свою жизнь и жизнь близких. Гражданские свободы – слова, печати, собраний, митингов и демонстраций, – хотя признавались Конституцией, но сводились на нет соответствующими добавлениями (разрешается, но в интересах «социалистического строя», т. е. фактически запрещается). В тоталитарных государствах действует принцип: все, что не разрешено – запрещено. Человек не только имеет право на труд, но и обязан трудиться. Вообще его работа, поведение, жизнь подчинены интересам государства, а фактически нынешних его правителей. Осуществлено зловещее предвидение М. Штирнера: человеку в тоталитарном государстве не только не принадлежит материальная собственность, но и его собственная мысль, поскольку думать следует так, как желают правители. Все должны иметь одинаковые мысли, одно «духовное платье». Самостоятельно мыслящие люди преследуются, в какой бы области жизни они ни пытались проявить себя. Тем самым исчезает человек как независимая индивидуальность. Поскольку человек не может не думать, и люди различаются по своим взглядам, то в обществе, где приходится скрывать свои мысли, распространяется система тотальной лжи и двойной морали.
   Жесткое подчинение правителям тоталитарного государства распространяется на все сферы общественной жизни – прежде всего производственную. Элементарная ячейка тоталитарного общества – «начальник – подчиненный», в которой каждый выполняет роль начальника для нижестоящего и роль подчиненного по отношению к вышестоящему. Двойственное отношение «начальник – подчиненный» проникает внутрь каждого человека, и ролевой социальный конфликт превращается во внутренний психологический, меняя структуру личности.
   В тоталитарном государстве может быть то, что можно назвать социалистической демократией, т. е. относительное равенство социальных условий жизни широких слоев общества. Это было в СССР, что составляло принципиальное отличие советского строя от других. Сюда входили право на труд, бесплатное образование (включая высшее) и медицинское обслуживание для всех. В этом отношении тоталитарный режим продвинулся по направлению к социальному государству дальше, чем западные демократии, и концепция государства всеобщего благоденствия базировалась на достижениях советской власти.
   Тоталитарные режимы подразделяют в зависимости от того, какая идеология внедряется в сознание людей в качестве единственно верной и приемлемой. Для правого тоталитаризма характерна ориентация на националистическую идеологию, для левого – на социалистическую в коммунистическом варианте. При правом тоталитаризме человек всецело поглощен государством, при левом не только государством, но и определенным классом. Можно выделить также религиозный тоталитаризм, в котором роль единственно правильного учения закрепляется за религией. Тоталитарные режимы противоречат индивидуальной человеческой природе, которая при них не только не достигает самоактуализации, но и извращается.
   Г. Маркузе дает расширенное толкование тоталитарности, под которое подходят и демократические страны. «Ибо тоталитарность является не только террористической политической унификацией, но и террористической технико-экономической унификацией, которая действует, манипулируя потребностями при помощи насущных интересов… Тоталитаризму способствуют не только особая форма правления или партийное господство, но и особая система производства и распределения, которая вполне уживается с «плюрализмом» партий, газет, «управляющих сил» и т. п.» (Американская социологическая мысль. М., 1996, с. 126).
   А.А. Зиновьев также рассматривает тоталитарность как тенденцию, которая может проявить себя в любом обществе. «Поскольку власть в силу социальных законов присваивает ум и волю общества, она, естественно, стремится фактическое положение дела сделать максимально близким к этому идеалу и рассматривает своеволие лиц, которые без ее ведома начинают размышлять об обществе, о его законах, о системе управления, о состоянии хозяйства, права, печати, искусства и т. д., – как незаконное вторжение не в свое дело» (Зиновьев А.А. Зияющие высоты. М., 2000, с. 154). Зиновьев рассматривает разные варианты тоталитарности в различных типах обществ и, в частности, говорит о денежном тоталитаризме, заключающемся в том, что деньги становятся силой, определяющей все сферы общественной жизни.

Авторитарный режим

   Авторитарным режимом называют такой, в котором правит диктатор или немногочисленная элита, узурпировавшая управление государством, но не препятствующая людям делать то, что они хотят в других областях жизни. Этот режим как бы говорит подданным: «читайте, что хотите, пойте, танцуйте, но в политическую сферу не вторгайтесь. Этим занимаюсь я».
   В отличие от тоталитарного режима, авторитарный может не пропагандировать и не использовать открыто идеологию, поскольку не нуждается в том, чтобы подданные поддерживали политическую линию государства. Он даже, в отличие от демократического режима, может вообще обойтись без идеологии, поскольку не нуждается в политическом участии населения.
   Что касается партийной системы, то, как при тоталитарном режиме, при авторитарном имеет место однопартийная система. Но по той же причине, по которой авторитарный режим может обойтись без идеологии, он может обойтись без партий вообще, поскольку не нуждается в массовой поддержке населением. Этим он опять-таки отличается от демократического режима, основанного на многопартийности.
   Уничтожающая критика авторитарного режима дореволюционной России дана Л.Н. Толстым, который по точности и глубине оценок вполне заслуживает того, чтобы называться не только гениальным писателем, но и выдающимся ученым.
   Л. Толстой писал, что существуют два класса, которые он назвал насилующим и насилуемым. Представители правящего класса, имея много денег и собственности, заставляют работать на себя, применяя три различных способа насилия: личное, захват земли и производимого продукта и денежное. Эти способы не сменяют друг друга в истории, как по схеме К. Маркса феодальное общество сменяет рабовладельческое и само заменяется капиталистическим, а сосуществуют. Способ порабощения физического действует в армии, и миллионы солдат фактически – рабы тех, кто ими управляет. Порабощение отнятием земли тоже налицо. «Мы на нашей памяти, – пишет Толстой, – пережили в России два перехода рабства из одной формы в другую: когда освободили крепостных и помещикам оставляли права на большую часть земли, помещики боялись, что власть их над их рабами ускользнет от них; но опыт показал, что им нужно было только выпустить из рук старую цепь личного рабства и перехватить другую – поземельную» (Толстой Л.Н. Так что же нам делать? // Собр. соч. в 22 т. Т. 16. М, 1983, с. 264).
   Многие тогда не поняли, почему царь-Освободитель дал крестьянам волю, а землю у них отобрал. Думали даже, что здесь какая-то ошибка, и ждали, что землю отдадут. Этого не произошло. Почему, Толстой объясняет с помощью весьма методологически плодотворного образного представления о трех винтах.
   «Все три способа можно сравнить с винтами, прижимающими ту доску, которая наложена на рабочих и давит их. Коренной, основной средний винт, без которого не могут держаться и другие винты, тот, который завинчивается первый и никогда не отпускается, – это винт личного рабства, порабощения одних людей другими посредством угрозы убийства мечом; второй винт, завинчивающийся уже после первого, – порабощение людей отнятием земли и запасов пищи – отнятие, поддерживаемое личной угрозой убийства; и третий винт – это порабощение людей посредством требования денежных знаков, которых у них нет, поддерживаемое тоже угрозой убийства» (там же, с. 262).
   Представление о трех винтах помогло Толстому объяснить отнятие земли у освобожденных крестьян в 1861 году. Толстой сказал бы, что насилующий класс, ослабив один винт, подтянул другой, заменив рабство личное на денежное. Говоря о пределе ограбления, Толстой писал: «Правительства же все всегда перейдут этот предел, во-первых, потому, что для правительства не существует нравственного чувства, а во-вторых, потому, что, как мы знаем, правительства сами находятся в крайней нужде» (там же, с. 247). «Мужики давно знают, что рублем можно бить больнее, чем дубьем… Говорить о том, что деньги не производят порабощения, – это все равно, что было бы говорить полстолетия тому назад, что крепостное право не производит порабощения» (там же, с. 249–250).
   Правящий класс перешел от показавшегося ему малоэффективным феодального насилия к представившемуся более перспективным капиталистическому. Один винт ослабили, другой тут же подтянули под усыпляющие разговоры о свободе, гласности и т. п., которые оказались столь же удачной наживкой, как и обещания всеобщего счастья, освобождения труда и т. д.
   Все происходящее описано Толстым со всей силой его таланта. Государство, переходя к денежной форме рабства, говорит: «между собой распоряжайтесь, как хотите, но знайте, что я не буду защищать и отстаивать ни вдов, ни сирот, ни больных, ни старых, ни погорелых; я буду защищать только правильность обращения этих денежных знаков. Прав будет передо мной и будет отстаиваться мною только тот, кто правильно подает мне, сообразно требованию, установленное количество денежных знаков. А как они приобретены – мне все равно» (там же, с. 260).
   Деньги и насилие идут рука об руку. «И потому насильник находит более удобным все свои требования чужого труда заявлять деньгами, и деньги для этого только и нужны насильнику» (там же, с. 254). Выгода насилия посредством денег «состоит для насильника в том: 1) главное, что он уже более не обязан усилиями принуждать рабочих исполнять его волю, а рабочие сами приходят и продаются ему; 2) в том, что меньшее количество людей ускользает от его насилия; невыгоды же для насильника только в том, что он делится при этом способе с большим числом людей. Выгоды для насилуемого при этом способе в том, что насилуемые не подвергаются более грубому насилию, а представляются самим себе и всегда могут надеяться и иногда действительно могут при счастливых условиях перейти из насилуемых в насилующих; невыгоды же их те, что они никогда уже не могут ускользнуть от известной доли насилия» (там же, с. 259).
   Для полного порабощения рабочего необходимы все три винта, но в разные периоды сильнее давит то один, то другой. Их и регулирует власть, предоставив право выбора при голосовании, но ухудшив материальную жизнь большей части населения.
   «Последнее же, денежное – податное насилие – самое сильное и главное в настоящее время, получило самое удивительное оправдание: лишение людей их имущества, свободы, всего их блага делается во имя свободы, общего блага. В сущности же оно не что иное, как то же рабство, только безличное» (там же, с. 273). Толстой ставит вопрос о власти денег, а не об экономических законах, потому что плутократия осуществляется не только экономическими, но и прямыми политическими средствами. Деньги – системный показатель, который не вписывается в рамки политэкономии.
   Возможность голосовать отнюдь не препятствует тому, что власть находится в руках олигархии. Обеспечивая власть денег и используя приемы денежного порабощения, она грабит страну и ее обитателей. «Во всех человеческих обществах, где были деньги, как деньги, всегда было насилие сильного и вооруженного над слабым и безоружным… Во всех же известных нам обществах, где есть деньги, они получают значение обмена только потому, что служат средством насилия. И главное значение их не в том, чтобы служить средством обмена, а в том, чтобы служить насилию» (там же, с. 251).
   Авторитарное государство существует в традиционных (патримониальных, по С. Айзенштадту) обществах, в которых имеет место: 1) централизация в политическом и социальном отношении с малой статусной автономией периферии и взаимодействием социальных групп; 2) традиционная социальная и политическая пассивность большинства населения; 3) традиции руководства не содержат стремления к тотальному контролю над социальной и территориальной периферией; 4) господствует дух патернализма. Примером авторитарного режима является Испания при Франко, многочисленные диктаторские режимы в Центральной и Латинской Америке (типа папы Дока на Гаити), в Африке и Юго-Восточной Азии. Такой режим существовал в средневековой Европе и России до 1917 года. Сейчас зона его распространения по мере включения населения в активную политическую жизнь сужается, и он эволюционирует в направлении режимов других типов.

Проблема демократического режима

   Модное слово «демократия» используется ныне в самых разнообразных контекстах. Но о политических процессах и их результатах нельзя судить по тому хорошему названию (или самоназванию) или по тому плохому ярлыку, которым их наделяют участники событий. Одно и то же слово может иметь несколько значений.
   Широко распространенное в нашей стране, как и на Западе, понятие демократии в отношении к существующему политическому строю применялось и в советское время. Тогда тоже строй назывался демократическим. Речь велась о социалистической демократии, имея в виду такие социальные блага, как право на труд и отдых, бесплатное медицинское обслуживание и образование и т. п., т. е. понимая демократию в смысле социального равенства людей. Такое толкование имеет право на существование, как и нынешнее, когда подразумевается совсем иное: всеобщее избирательное право и допущение оппозиции и свободы печати. Именно это объявляется сейчас демократией. Западные политологи уточняют порой, что имеется в виду, говоря о плюралистической демократии (допущение оппозиции), рыночной демократии (соревновательность политических партий в борьбе за голоса избирателей) и т. п. Эти уточнения преследуют цель сохранить слово «демократия» и гордое самоназвание политиков – «демократ». Здесь демократия понимается в смысле политической свободы, которая по большому счету столь же демократична, как и демократия в смысле экономического равенства. Льстящее угнетенному большинству слово эксплуатируется, как это, скажем, делается в отношении понятия «наука». С претензией на «научность», как и с претензией на «демократичность», выступают разные общественные силы, и во всем этом нелегко разобраться.
   Из концепции представительной демократии, говорящей, что интересы народа представляют те, кому он отдает свой голос, следует, что формальный носитель власти не совпадает с реальным обладателем ее. Существуют различные варианты представительства, но нигде оно не бывает полным. Концепции плюралистической, рыночной или элитарной демократии ближе к действительности, но дальше от демократии в ее исконном древнегреческом смысле, а концепции плебисцитарной и партисипаторной демократии представляют собой скорее пожелание, чем реальность.
   Некоторые западные политологи соглашаются с тем, что демократией можно назвать идеал, а не реальное политическое устройство. Это не аутсайдеры или анархисты, а многолетний президент Американской ассоциации политической науки Р. Даль, который предлагает различать демократию как идеал и полиархию как реальность. Буквально в переводе с греческого этот неологизм означает «власть многих». Но имеют ли «многие» реальную власть? Можно также предложить понятие «плюралистического элитаризма», отражающее и то, что власть находится в руках меньшинства (элиты), и то, что многие более или менее открыто борются за нее (плюрализм). Г. Алмонд утверждает, что для нормального функционирования политической системы западного типа не только массы, но и лица, принимающие решения, должны верить в демократический миф (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 609). Существование такого мифа влечет за собой важные последствия – «в него верят».
   Важно различать исторические формы и видеть разницу между ними и идеалом, который тоже по-разному понимался в истории социально-политических учений. Соглашаясь с Р. Далем, что понятие демократии не отражает реального способа функционирования современной западной системы власти и не принимая полностью предложенное им понятие полиархии, будем использовать традиционный термин демократия, имея в виду, что современный западный режим власти отличается от тоталитарного и авторитарного по тем особенностям, которые рассмотрены выше при характеристике тоталитаризма и авторитаризма: форме идеологичности, количеству партий и степени политического участия.
   Что касается применения идеологии, то оно здесь не меньше, чем в тоталитарном государстве, но не бросается в глаза и распространяется тихой сапой. В этом смысле на Западе преобладает хитрость, в то время как на Востоке – сила. Западный режим многопартиен, хотя наличие большого количества партий уживается с идеологическим единством. Каким образом, станет ясно из главы, посвященной партийным системам.
   Что касается воздействия на население, то оно столь же большое по результатам, но более скрытое, чем в тоталитарном государстве. Существующее государственное регулирование экономической деятельности не силовое, а по преимуществу финансовое, благодаря регулированию денежных потоков. В «демократическом» государстве существует, как пишет А.А. Зиновьев «денежный тоталитаризм». Цензура отсутствует, но воздействие на население через СМИ не силовое и откровенное, как в тоталитарных странах, а психологическое. Желаемый же результат – манипулирование общественным мнением – пожалуй, даже сильнее. Западные государства используют силу не менее, чем авторитарные и тоталитарные, и наперегонки с ними участвуют в гонке вооружений, и различие здесь не в степени применения силы, а в формах и эффективности внутренней и внешней политики.
   Результаты сопоставления трех режимов могут быть суммированы в следующей таблице.

   При тоталитаризме» люди обязаны иметь чужое мнение, при авторитаризме не должны иметь свое мнение, при плюрализме могут иметь свое мнение. В тоталитарном обществе в политике участвуют по принуждению, в демократическом – по доброй воле.
   Какие черты характерны для современного западного режима? Это относительная независимость ветвей власти, независимые источники информации, соревновательность, свободное голосование, наличие политических свобод, развитие гражданского общества. Данные признаки присущи различным странам в разной степени, по их распространению можно вычислить «индекс демократии». В него включают следующие пункты:
   1. Честные и свободные выборы.
   2. Система избрания законодательной власти.
   3. Система избрания исполнительной власти.
   4. Свобода СМИ.
   5. Свобода деятельности оппозиционных организаций.
   6. Правовые санкции.
   Наличие данных признаков не дает оснований считать режим демократическим, поскольку отсутствует то, что в буквальном смысле означает демократию – народовластие. Прямая демократия в современных государствах, в отличие от Древней Греции невозможна, как и представительность в полном смысле этого слова (см. главу 3). Речь может идти об относительной представительности в том случае, когда имеет место не только выборное, но и контролирующее начало, действующее не постфактум, когда срок исполнения данной должности закончился (тогда нет гарантии, что представительность вообще будет осуществлена), а во время исполнения представительских функций.
   Большие размеры государства и численности населения увеличивают возможности манипулирования массой со стороны элиты. То, что невозможно скрыть в малой группе, успешно камуфлируется в современном государстве, и этим объясняется широкое распространение выгодных элите мифов, в том числе мифа представительства, которые не принимались бы всерьез, если бы государство ограничивалось размерами древнегреческого полиса.
   Р. Даль рассматривает вопрос о политическом равенстве и решает его положительно, тогда как этого нет нигде. В политической сфере это так же невозможно, как в экономической. Наличие у каждого гражданина одного голоса свидетельствует о политическом минимуме, но не о политическом равенстве людей, р. Даль задает вопрос, на который не находит ответа: если рыночная экономика не демократична и усугубляет политическое неравенство, то как она может соответствовать демократической системе, моральный фундамент которой – политическое равенство. Все дело в том, что современная представительная демократия не основана на политическом равенстве и не обеспечивает его. Можно говорить только о правовом равенстве, как равенстве всех перед законом, и о политической пропорциональности. Если взять критерием степень пропорциональности, то можно выделить тоталитарные, авторитарные и демократические режимы. Пропорциональность уменьшается, но никогда не доходит до нуля: «ни в одном государстве никогда не было формы правления, которая в полной мере отвечала бы критериям, определяющим демократический процесс. Не было и нет» (Даль Р. О демократии… с. 45).
   Рост влияния масс настолько важен в развитии демократии, что представляются справедливыми слова французского драматурга Р. де Флера: «демократия – это имя, которое дают народу, когда нуждаются в нем», а действенность этому приему придают слова другого француза – поэта А. Ламартина: «народы так же падки на лесть, как и тираны». Рассуждения о демократическом мифе напоминают следующий афоризм: «На свете существуют две истины, которые следует помнить нераздельно. Первая: источник верховной власти – народ; вторая; он не должен ее осуществлять».
   «В буквальном смысле демократия означает «власть народа», но в крупных и сложных обществах правление всего народа невозможно» (Смелзер Н. Социология. М., 1998, с. 532). Принцип выборности и смены правителей с запретом занимать одному человеку должность больше, скажем, двух сроков есть норма, ориентированная на демократию, но если замена осуществляется в пределах одного класса, то данная форма правления остается элитократией.

Реальная и идеальная демократия

   Теории демократии и противостоящая им теория элит свидетельствуют, что проблема демократии относится как к практике, так и к теории. «В каждой демократической стране наблюдается значительный разрыв между демократией реальной и демократией идеальной» (Даль Р. О демократии… с. 34). Различение идеальной и реальной демократии вполне уместно, но оно подрывает справедливость использования в этом случае слова «демократия», что приводит к предложению заменить его словом «полиархия». Это почти калька со слова «демократия», ограниченная демократия, в которой правят не все, но многие. Данное слово подходит для обозначения режимов в Древней Греции, если учесть, что там правили граждане, но не рабы, чужестранцы и женщины, ко не подходит к современному государству, поскольку «поли» в нем не принимают политических решений. Плюрализм означает наличие многих точек зрения, но не то, что каждый может ее иметь и осуществить. Наличие плюрализма и выборности создает иллюзию демократии.
   Каковы характеристики реальной демократии?
   1. У власти стоит активное меньшинство, получившее большинство голосов на выборах (принцип элитарности).
   2. Большинство населения не обладает властью, но имеет возможность открыто высказывать свои политические взгляды и участвовать в борьбе за власть (принцип плюрализма).
   3. Граждане имеют определенные политические свободы: слова, печати, собраний, организаций, забастовок, избирать и быть избранным на основе всеобщего прямого тайного голосования (принцип представительства).
   ♦ Принцип элитарности определяет количество лиц, принимающих решения: 1) автократизм (диктатура, культ личности) – > 2) элита – > 3) прямая демократия (самоуправление на местном уровне, в маленьких государствах). Стрелка демонстрирует количественное движение от единицы до бесконечности.
   ♦ Принцип плюрализма определяет количество функционирующих политических взглядов: 1) монополизм – > 2) плюрализм-> 3) единство. Стрелка демонстрирует количественное изменение от единицы через множество к единице.
   ♦ Принцип представительства определяет количество участвующих в выборах: 1) фиктивное, фальсифицированное голосование – > 2) голосование с большей или меньшей отчетностью и контролем-> 3) плебисцитарность (референдумы). Стрелка демонстрирует количественное изменение от нуля до бесконечности.

   Режим может быть более или менее элитарным, плюралистическим и представительным. Реальная демократия относительна, поскольку различные политические взгляды обладают не одинаковыми силовыми, финансовыми, экономическими и информационными возможностями, и по соотношению этих условий можно судить о демократичности данного общества. Превышение определенного порога позволяет назвать данное общество относительно демократичным и назвать режим реальной демократией. Он включает в себя также защиту прав меньшинств, и это не форма политической благотворительности, а важный атрибут функционирования данного типа общества. Т. Джефферсон говорил о выборном деспотизме, т. е. деспотизме тех, кого выбирают. О необходимости зашиты прав личности писал Дж. Милль: «Все, что уничтожает индивидуальность, есть деспотизм» (Милль Дж. С. Утилитаризм. О свободе. СПб., 1982, с. 153). Отсюда предложения К. Поппера: 1) мы должны стремиться не к демократии, а к борьбе с тиранией; 2) «было бы безумием основывать все наши политические действия на слабой надежде, что мы сможем найти превосходных или хотя бы компетентных правителей» (Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. М., 1992, с. 163); 3) «в качестве принципа демократической политики можно назвать создание, развитие и охрану политических институтов, позволяющих избежать тирании» (там же, с. 165). Демократия, таким образом, означает не только борьбу за власть большинства, но и борьбу за демократические институты. Опасностями, подстерегающими демократию, является фальсификация волеизъявления и манипуляция общественным мнением.
   Наличие «индекса демократии» показывает, в каком направлении должно двигаться общество, если действительно хочет прийти к демократии. Власть не может не быть олигархической (Р. Арон), но существуют различия в гарантиях для управляемых, привилегиях для элиты и ее открытости, степени честности выборов, независимости прессы, уважения к закону и правам меньшинств. Реальные демократии отличаются по тому, допускаются или нет к участию в политической жизни не стоящие у власти группы, т. е. существует ли открытая политическая конкуренция и свобода оппозиции. Степень демократичности определяется доступностью СМИ, отсутствием фальсификации на выборах, преследования оппозиции карательными органами. Другим важным показателем демократичности является фактическая степень участия граждан в политической жизни и развитие гражданского общества (пока даже в наиболее развитых странах Запада в заинтересованные группы входит не более одной трети населения). Важно не только наличие демократических институтов, обеспечивающих участие граждан в принятии решений, но и реальное их участие.
   Какими свойствами должна обладать демократия как идеал? Быть:
   1. По возможности прямой (референдумы по важнейшим вопросам общественной жизни, широкое самоуправление, федерализм).
   2. Не бюрократической (политические лидеры избираются всем населением и не зависят от государственной бюрократии и частных корпораций).
   3. Не коррумпированной.
   4. Уважающей права меньшинств (иначе деспотизм большинства).
   5. Не агрессивной, исповедующей принцип ненасилия.
   6. Контролируемой электоратом.
   В таком обществе должны быть обеспечены подлинные политические свободы, соблюдение законов всеми, независимость СМИ, отсутствие денежного тоталитаризма, исполнение многих государственных функций гражданским обществом.
   Шагами демократического ограничения власти были установление пределов власти и контроль за ней: «Великая хартия вольностей» (1215), «Хабеас корпус акт» (1679 г.) в Англии; принцип разделения властей; «Декларация независимости» и Конституция США, «Декларация прав человека и гражданина» Великой французской революции; введение местного самоуправления и судебная реформа (например, в России при Александре II). Демократия благоприятна там и настолько, где и насколько народ поднялся на достаточно высокий моральный и рациональный уровень. В противном случае она не приживается или принимает извращенные формы.

Вопросы для повторения

   1. что такое политический режим?
   2. В чем трудности классификации политических режимов?
   3. Какие свойства присущи тоталитарным режимам?
   4. Что такое государство-партия в отличие от государства-полиса и государства-нации?
   5. Какие свойства присущи авторитарному режиму?
   6. Что писал Л.Н. Толстой о политическом режиме в России?
   7. Чем отличается демократический режим от тоталитарного и авторитарного?
   8. Что такое реальная и идеальная демократия?
   9. Что такое «индекс демократии»?
   10. Как по нему можно определить степень демократичности данного общества?

Литература

   Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.
   Толстой Л.Н. Так что же нам делать? // Собр. соч.: В 22 т. Т. 16. М., 1983.
   Барт Р. Избранные работы. М., 1994.
   Даль Р. О демократии. М., 2000.
   Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.

Глава 6
Политические процессы: уровни и детерминанты

Уровни политических процессов

   Политический процесс – это одно из самых широких понятий в политологии, под которое подводятся все разнообразные политические события. Одно из основных делений политики – на внешнюю, международную (межгосударственную)и внутреннюю, национальную (внутригосударственную). Соответственно можно выделить два основных уровня политических процессов и высший, международный, подразделить на глобальный – уровень земного шара и региональный – уровень отдельных регионов, континентов и их частей, больших по масштабу, чем отдельное государство.
   Это деление будет взято за основу, но следует иметь в виду, что существуют другие классификации политических процессов. Предлагается, например, деление на такие уровни;
   1) персоналии;
   2) официальные структуры;
   3) политические элиты;
   4) регионы;
   5) массовое сознание.
   Здесь признаком выделения является степень приближенности к принятию решений в основном на государственном уровне. В свою очередь, решения на каждом из уровней можно разделить на явные (видимые всем), скрытые (не выходящие на первый план и имеющие не замечаемый многими смысл) и теневые (остающиеся незаметными большинству).

Международная политика: глобальный уровень

   Причинами рассмотрения политических процессов на глобальном уровне и постоянно растущей его важности служит тенденция глобализации современной жизни, проявляющаяся в различных сферах действительности.
   1. Политической – постепенное превращение государств в единую мировую политическую систему путем создания глобальных политических органов, служащих взаимосогласованию политических решений представителями различных стран. Пример – ООН, созданная странами-победителями во 2-й мировой войне – СССР, США, Великобританией и Францией – после ее окончания. Предшественницей ООН в 20–30 гг. была Лига Наций. Помимо ООН существуют другие всемирные организации, координирующие политику государств в разных сферах жизни: ЮНЕСКО – всемирная организация, решающая на глобальном уровне проблемы развития и сохранения культуры, Всемирная продовольственная организация, Всемирный банк реконструкции и развития, Всемирная организация здравоохранения и т. п.
   2. Экономической – появление транснациональных корпораций, которые охватывают, словно щупальцами, весь земной шар («Сони», «Филипс», «Самсунг» и т. д.). Вы покупаете цветной телевизор «Сони», но оказывается, что изготовлен он, предположим, в Венгрии. Появляются и глобальные финансовые организации типа МВФ и т. п.
   3. Информационной – появление глобальных систем передачи информации типа Интернета, что создает вокруг Земли информационные пояса и служит подтверждением концепции ноосферы.
   4. Транспортной – появление новых транспортных средств (самолет, а в недалеком будущем и космических), позволяющих быстро добраться до любой точки земного шара.
   5. Экологической – обнаружение ограниченности земных ресурсов и обострение борьбы за них, увеличение воздействия на природу в целом и отрицательные экологические последствия такого воздействия.
   6. Демографической – резкое увеличение общей численности населения планеты, превысившей в 1999 г. 6 млрд., и растущие диспропорции распределения населения по поверхности Земли, увеличившие давление человека на биосферу и обострившие общую ситуацию на земном шаре.
   7. Военной – создание средств массового уничтожения (атомное оружие), которые способны многократно уничтожить не только человечество, но почти все живое на планете.
   О глобальных проблемах заговорили в полный голос в XX веке, и они прошли три этапа: 1) классический колониализм XIX – начала XX вв, приведший к закабалению развитыми странами Европы большей части других народов; 2) борьба за передел колоний в начале XX века; 3) крушение колониализма и создание двухполюсного мира после окончания 2-й мировой войны, одним из полюсов которого был западный мир во главе с США, а другим – социалистический лагерь во главе с СССР.
   После распада СССР мир внезапно стал однополюсным с растущими точками влияния: Китай, Япония, Индия, Латинская Америка, исламский мир. Это можно представить в следующей схеме.

Из схемы видно, что Россия, перестав быть одним из полюсов мира, по своему географическому положению продолжает находиться в центре мировой истории. Дело не только в том, что Россия – самое крупное государство и к тому же обладает примерно 30 % всех запасов полезных ископаемых на Земле. Само ее положение в мире является центральным с точки зрения геополитики. О том, что такое геополитика, речь пойдет ниже. Здесь отметим еще один интересный вывод из приведенной схемы. На ней, по существу, обозначены не государства, а цивилизации. Выдающийся английский историк XX века А. Тойнби считал, что единицы истории не государства, а цивилизации, которых на земном шаре порядка 20. В развитие данной точки зрения С. Хантингтон говорит о современном этапе человечества как о столкновении цивилизаций. Цивилизационный подход более адекватен современной исторической ситуации. А теперь обратимся к геополитике.

Геополитика

   Геополитика появилась на рубеже XIX–XX вв. Объективной причиной ее становления стала тенденция глобализации, о которой говорилось выше; осознание того, что мир един, «закрытие» мирового пространства; замедление европейской экспансии вследствие завершения раздела мира и обострившейся борьбы за его передел. Ввел термин «геополитика» шведский ученый Р. Челлен, который понимал под ним науку, рассматривающую государства в качестве географического организма или феномена пространства. В более широком плане геополитика рассматривает взаимозависимость политики и географического положения государства.
   Важнейшее значение географических факторов в жизни общества признавала географическая школа в социологии в лице Л.И. Мечникова, Ш. Монтескье, В.О Ключевского, непосредственная предшественница геополитики. Большое значение для становления геополитики имела «Политическая география» Ф. Ратцеля, вышедшая в 1897 г, а также труды К. Хаусхофера. Государство рассматривалось в геополитике как организм, действующий в соответствии с биологическими законами; продукт органической эволюции, укорененной в земле. Основным путем наращивания мощи и главной задачей государства признавалась в геополитике территориальная экспансия, или расширение жизненного пространства. В число основных параметров государства включали его географическое положение, природные ресурсы, климат, протяженность территории, численность населения.
   В конце XIX в дискуссионным в геополитике был вопрос о том, что важнее для государства: контроль над морями, как полагал американский адмирал А. Мэхэн в книге «Влияние морской силы на историю (1660–1783)» или владение так называемой «срединной землей» (Евразией), которую X. Маккиндер называл «осью мировой политики» и провозглашал: «Тот, кто контролирует Восточную Европу, контролирует срединную землю; кто контролирует срединную землю, то контролирует мировой остров; кто контролирует мировой остров, тот контролирует весь мир».
   Ключевые понятия геополитики – «кровь и почва», «жизненное пространство» – сыграли большую роль в развязывании немецкими нацистами 2-й мировой войны, хотя стремление совершать походы на восток существовало еще до Гитлера и геополитики.
   Сейчас можно часто услышать, что у современной России нет врагов и ей можно не заботиться о своей военной мощи. Это опасное самоуспокоение. Достаточно посмотреть внимательно на геополитическую карту мира, чтобы понять, что России не суждено мирно жить из-за ее территории, природных ресурсов и важного геополитического положения в центре самого большого континента. Значение этих факторов в современном мире еще больше возросло из-за экологического, демографического, ресурсного и продовольственного кризисов. Только ядерная мощь обеспечивала до сего времени России возможность мирной жизни. Чуть Россия стала ослабевать, как начались события в Чечне, грозящие перекинуться на весь Кавказ. Россия должна быть сильной и не может не быть таковой, если вообще хочет существовать. Или она будет великой, или ее не будет вовсе. Отсюда необходимость постоянного напряжения.
   Факторами сохранения России являются:
   1) современное оружие;
   2) промышленность, основанная на высоких технологиях;
   3) самообеспеченность продовольствием;
   4) увеличение численности населения соотносительно со средними мировыми показателями;
   5) духовное единство (религиозное, идеологическое, патриотическое);
   6) сила духа и готовность к борьбе;
   7) развитие национальной культуры.
   Соответственно другие страны будут стараться усилить свое военное, экономическое и культурное давление на Россию. Пока политика, проводимая российскими властями (спад промышленного и сельскохозяйственного производства, уменьшение населения, подражательность в области культуры), играет на рук) тем, кто жаждет ослабления и поражения России в мировой конкурентной борьбе, которая не закончилась с поражением СССР в «холодной войне».

Теория мировой системы

   Данная теория предложена И. Валлерштайном в 1976 г. Ее основная идея заключается в том, что тенденция глобализации приводит к объединению мира в единую систему. Валлерштайн проводит различие между мировыми империями и мировыми экономическими системами. Первые включали несколько территорий, объединенных военной и политической властью. Пример: Римская империя и колониальные империи капиталистических стран в XIX–XX вв. У мировой экономической системы нет центральной политической власти. Такой мировой экономической системой Валлерштайн считает современный капитализм. Отсутствие единой политической власти способствует ее развитию, поскольку транснациональные корпорации находятся вне контроля правительств отдельных государств, что дает им возможность свободно перебрасывать денежные средства через государственные границы и обходить политические запреты. Мировая экономическая система, согласно Валлерштайну, включает центральные государства и периферийные и полупериферийные регионы, которые, по сути, управляются ими. В настоящее время в мировой экономической системе доминируют США, страны европейского Сообщества (из них особенно выделяется Германия) и Япония. После окончания «холодной войны» мир стал однополюсным, точнее, остались разрозненные точки сопротивления однополюсному империализму, которые достаточно сильны, чтобы не подчиниться Западу, но недостаточно сильны, чтобы придти на помощь другим. Это прежде всего Китай.
   Рост разнообразия при нормальном функционировании общества должен быть охвачен единством. Поэтому тенденция глобализации вполне естественна. И надо спешить занять свое место за единым столом. Как пишет Н. Бирнбаум, «возникновение мирового рынка и мировой структуры управления как результата мирового сообщества больше не относится к области мистики. Об этом можно говорить с полной определенностью» (Американская социологическая мысль. М., 1996, с. 105). В наличии «мировой закулисы», т. е. действующих тайно и претендующих на мировое господство организаций, нет ничего удивительного. Еще К. Маркс почти полтора века назад создал Интернационал как международный союз рабочих. Чем не прообраз единого государства. Если в Норвегии существуют три части политической власти – правительство, корпорации и профсоюзы, которые совместно кулуарно принимают решения, – то почему этого не может быть в масштабе планеты? Это служит оправданием разговоров о «мировой закулисе» и «мировом правительстве». Существуют организации, с которыми связывают такие названия: «Совет по международной политике», «Бильдерберийский клуб», «Трехсторонняя комиссия», включающие влиятельнейших представителей промышленных, финансовых, правящих сфер Запада. Они стремятся держать в своих руках нити глобальной политики. Это переход экономического империализма в политический, дополняемый культурным. «Мировая закулиса», представленная могущественными промышленными, финансовыми и политическими кругами, готовит будущий мировой порядок. Ее задача упростилась после того, как мир стал однополюсным, и сама ее деятельность стала более заметной.
   Изучение «мировой закулисы» ждет своих исследователей. «Если нам однажды удастся выделить интересующую нас прослойку, то можно будет изучить ее деятельность во внутренней экономике, выяснить механизм, с помощью которого она втягивает другие группы элиты в империалистические предприятия, а также идеологические ресурсы, позволяющие создать – реально или «simulacrum» – консенсус» (там же, с. 106). Экономическим ресурсом «мировой закулисы» являются ТНК, а идеологическим – представление о глобализации мира и общечеловеческих ценностях. Пропаганда общечеловеческих ценностей может быть способом подчинения интересов одних государств интересам других, что и видим на практике.

Региональный уровень

   Региональный уровень как межгосударственный есть уровень взаимодействия между отдельными государствами. Существуют три принципа международной политики, сформулированные философами Нового времени. Первый принцип – принцип войны всех государств против всех Т. Гоббса. Второй – диаметрально противоположный ему – принцип создания мирового правительства, рассмотренный И. Кантом в работе «К вечному миру». Наконец, третий принцип взаимодействия государств, предложенный Г. Гроцием, – принцип сосуществования и соглашения между ними. Именно этот принцип, по крайней мере на словах, стал в современном мире основным в межгосударственных отношениях.
   Региональный уровень является проекцией глобального уровня и то, что на нем происходит, невозможно адекватно понять вне геополитического контекста. Например, агрессия стран НАТО против Югославии прикрывалась заботой о соблюдении прав человека в Косове, а имелась в виду стратегическая цель продвижения НАТО на Восток. Постоянное давление западной цивилизации на другие по линии техники, музыки, моды переходило по мере возможности в экономическое и политическое. Культурная экспансия прокладывает дорогу политической (если у них лучше музыка, то, может быть, политическое устройство тоже). Внешнее давление порождает внутренний культурный раскол (церковный и светский), а духовный раскол ведет к распаду государства. Так приближается поражение через подражание. Сдерживающим фактором помимо внутренней консолидации является поиск региональных стратегических союзников, каковыми для России помимо других славянских стран и стран СНГ являются в настоящее время Индия, Китай, страны арабского мира и Центральной и Латинской Америки, противостоящие западной (прежде всего, американской) экспансии. Два процесса, происходящих на региональном уровне, сейчас наиболее важны: объединение Европы, предсказанное О. Контом, и распад СССР.
   Законы взаимодействия государств очень жестоки, и слабые становятся жертвой сильного. После создания атомного оружия, способного уничтожить все человечество, наметился переход от «горячих» к «холодным» войнам, в которых важнейшую роль играет информационное оружие. Но целью и в этом случае является распад государства и уменьшение его населения.
   Две теории взаимодействия на региональном уровне сейчас наиболее влиятельны. Одна – теория конвергенции, в соответствии с которой глобальные тенденции индустриализации и урбанизации ведут к увеличению сходства между прежде различными обществами. Согласно же теории зависимости развитые и промышленные страны искусственно сдерживают развитие других стран с помощью своего экономического господства. Развитые страны представляют собой метрополии, в то время как отсталые – их сателлиты, и это положение с течением времени все более закрепляется. Развитые страны извлекают из отсталых сырье, капитал и излишки продукции. Охотно давая отсталым странам займы и другие виды помощи, международные фирмы и банки, проводящие политику развитых стран, обусловливают эту помощь правом контролировать изменения политики налогообложения, расходы на оборону, благосостояние населения, экономическое развитие и уровень безработицы, становясь тем самым теневым правительством. Таким образом, борьба между государствами на региональном уровне принимает новые, более разнообразные и хитрые формы, чем раньше.

Внутренняя политика

   Внутренняя политика есть политика внутригосударственная. Этот политический уровень базисный в истории со времен становления наций-государств в начале Нового времени. Внутренняя политика неразрывно связана с внешней, протекающей на глобальном и региональном уровнях. Так, распад СССР определялся как внутригосударственными, так и международными процессами. То же самое можно сказать и о войне в Чечне, которая подпитывается из-за рубежа исламским миром и Западом, причем если первый помогает боевикам физической силой и оружием, то второй – рассуждениями о нарушении прав человека в Чечне, предложением собственного арбитража, посредничества ОБСЕ и т. п.
   Принципиально важные политические процессы, протекающие на государственном уровне, делятся на три большие группы: модификация, трансформация и модернизация. Модификация означает существенное изменение политики государства в плане его реформирования. Примером является «новый курс» американского президента Ф.Д. Рузвельта после экономического кризиса конца 20-х годов, когда государство с целью восстановления статус-кво взяло на себя функции регулирования экономики, финансовой системы, социальной защиты населения.
   Следующей формой политических изменений является трансформация – резкое изменение формы правления в государстве. Если модификация сочетается со словом «реформа», то к трансформации больше подходит слово «революция», означающее коренное изменение ситуации, качественное преобразование системы. Такая трансформация произошла в России в 1991–1993 гг., когда советская власть сменилась президентской республикой и произошли существенные изменения в экономической области (приватизация, т. е. замена общественной собственности на средства производства частной). Некоторые исследователи не склонны называть это революцией, так как изменения не сопровождались крупными жертвами, но главный признак революции не ее насильственный характер, а глубина преобразований.
   Известный современный политолог P.P. Дарендорф для оценки изменения государственности в странах Восточной Европы предложил неологизм «рефолюпия», состоящий из соединения слов «реформа» и «революция», имея в виду мирное, но кардинальное преобразование.
   Наконец, третьим видом политических изменений является модернизация. Это понятие употребляется в двух смыслах: во-первых, как процесс рационализации и осовременивания политической системы развивающихся, прежде всего афроазиатских стран, а во-вторых, перенимания этими странами политической структуры Запада. Предпосылками модернизации в развивающихся странах являются:
   1) относительное увеличение численности городского населения по сравнению с сельским;
   2) рост численности рабочего класса и индустриальных предприятий современного типа;
   3) переход к формальному государственному образованию со всеобщими стандартами.
   Как следствие происходит модернизация в следующих формах:
   1) рационализация политической власти – ее большая открытость, ясность, замена традиционных, религиозных, семейных, этнических институтов власти одной, светской;
   2) дифференциация новых политических функций: политическая сфера отделяется от религиозной и племенной; административная иерархия усложняется; формируются правительственные, военные, внешнеполитические и другие структуры; разделяются полномочия центральных и местных органов власти;
   3) расширение участия населения в политической жизни (расширение избирательного права, создание партий и других организаций).
   Трансформация политической системы России вначале также порой называлась модернизацией, имея в виду скорее второе значение понятия модернизации в смысле перенимания Россией западных форм власти (даже чисто словесно – президенты, спикеры, мэры). Однако, в отличие от развивающихся стран, СССР имел достаточно развитую систему власти, и понятие модернизации здесь вряд ли уместно. Если же говорить по существу, то в России политические модификации происходили и раньше, причем с неоднозначными результатами. Модернизация в одной области по западному образцу приводила к возникновению конфликта с другими областями. Экономическая модификация во второй половине XIX в. (освобождение крестьян, развитие крупной промышленности) породило социальный конфликт, что привело к политической нестабильности и затем революции 1917 г., которая сопровождалась идеологической модификацией. Та, в свою очередь, вошла в противоречие с социальной реальностью и привела к политической трансформации 1991 г. В результате через деиндустриализацию, утечку «мозгов» и капиталов пришли к «модернизации» в кавычках.

Детерминанты политических процессов

   Детерминантами называют причины процессов. Они делятся на формы и виды. По форме детерминанты разделяются на жесткие и нежесткие (неоднозначные, вероятностные). Наука XVII–XIX вв. считала, что в мире действует жесткая однозначная детерминация, т. е. каждое конкретное следствие имеет одну причину. Так полагала классическая физика, а вслед за ней и вся, в том числе гуманитарная, наука. В соответствии с этим, например, социальная концепция К. Маркса строилась на основе жесткой детерминации: общественно-экономические формации четко следуют одна за другой в определенной последовательности: первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая, коммунистическая – и не могут ни остановиться, ни пойти вспять. Только вперед, как летит выпущенный из пращи камень.
   Естествознание XX в. отошло от представления о жесткой детерминации к представлению об индетерминизме (отсутствию причинности вообще) и о неоднозначной (вероятностной) детерминации. Вслед за естествознанием к этому выводу пришли гуманитарные науки. С точки зрения неоднозначного детерминизма одно следствие может иметь несколько причин, а одна причина приводить к различным следствиям. Даже при одинаковых обстоятельствах результат может быть разным, и, стало быть, наука дает прогноз с какой-то долей вероятности, на основе господствующих в настоящее время тенденций. Нет одной дороги, по которой друг за другом следуют все страны, а имеет место веер возможностей, из которых реально осуществляется одна. Лишь на такой неоднозначный прогноз отваживается современная политология. В соответствии с этим в современных условиях у России и других стран есть не один, а несколько вариантов, но какой из них они выберут, предсказать строго научно нельзя.
   Некоторые исследователи идут еще дальше. Так, П.А. Сорокин считал, что в мире господствует ненаправленная динамика, т. е. изменения происходят в разных направлениях, меняя их в любой точке, в том числе на полностью противоположное. На такой же позиции стоял В. Парето в своей концепции циркуляции элит.
   Соединением этих представлений о формах детерминации является универсальная схема развития, предложенная в 70-х годах XX века новой дисциплиной физического цикла – синергетикой. В соответствии с этой схемой развитие осуществляется в двух областях – устойчивости и неустойчивости (космоса и хаоса). В зоне устойчивости система функционирует по определенным законам, т. е. имеет место однозначная или вероятностная детерминация (такое функционирование называется линейным, потому что его всегда можно выразить линией на графике). В зоне же неустойчивости происходит качественное преобразование (или гибель) системы, и ее динамика не подчиняется законам вплоть до особой точки бифуркации, преодолев которую система опять будет функционировать детерминированно, но, возможно, по другим законам. П.А. Сорокин называл такие два периода в жизни социальной системы нормальным и революционным.
   Особую форму детерминации по принципу «Вызов – Ответ» предложил А. Тойнби. По ней развитие социальной системы происходит в результате ее реагирования на внутренние или внешние воздействия на нее, ставящие под вопрос ее существование («вызов ситуации»). Если система найдет адекватный ответ на вызов, ее развитие будет продолжаться. Например, первобытный охотник, совершенствуя средства массовой охоты, истребил крупных животных – мамонта и других, – и самое его существование оказалось под вопросом. Но он нашел адекватный ответ на вызов – перешел в результате неолитической революции от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству и тем самым обеспечил себе дальнейшее и более ускоренное развитие.
   Наконец, можно считать, что никакой детерминации вообще нет, а имеет место чудо. Такой подход выходит за рамки науки, так как ее цель заключается в объяснении событий путем поиска их естественных причин.

Объективная и субъективная детерминанты

   Детерминация называется объективной, если событие не зависит от воли конкретных людей. Объективные детерминанты подразделяются по видам и содержанию. По видам объективные детерминанты могут быть экономическими, технологическими, политическими, географическими и т. п. По содержанию объективные детерминанты можно разделить на: I) глобальные и внутригосударственные тенденции; 2) национальный характер данного народа, его историю и культуру; 3) давление других государств и сфер жизни (науки, техники, экономики).
   Детерминация считается субъективной в той степени, в которой события зависят от воли конкретных людей. Это могут быть политические лидеры, социальные группы, например, партии; широкие массы населения. Обычно заметные изменения происходят путем воздействия на достаточно инертный центр политического спектра справа и слева. Традиционно левым в XIX и первой половине XX в. считался пролетариат, а традиционно правой – мелкая буржуазия. Те и другие были носителями соответственно коммунистической и националистической идеологии.
   Во второй половине XX в. ситуация изменилась. Что касается левой части спектра, то положение рабочего класса в западных странах улучшилось настолько, что его революционный энтузиазм испарился, и с помощью профсоюзов он вписался в существующие политические структуры (характерно название фильма Бертолуччи «Рабочий класс идет в рай»), а численный состав по мере автоматизации производства неуклонно снижался, так что даже если бы он по-прежнему стремился к революционному переустройству общества, то у него не хватило бы на это сил. Как пишет Г. Маркузе, два больших класса, противостоящих друг другу, – буржуазия и пролетариат – больше не являются носителями исторических преобразований.
   На смену традиционно левым пришли новые левые, в состав которых входят люди творческих профессий – активное творческое меньшинство, экологи, представители «зеленого» движения, антиглобалисты и т. п. Их целью является движение в сторону «коммунализма» (не коммунизма), новых форм совместного общежития, защиты природы и гармонизации взаимоотношения с ней человека, развития его творческих потенций и т. д. Эти силы в настоящее время слишком слабы, чтобы реально и кардинально воздействовать на политические процессы.
   Что касается правых, то и они не совсем те, что прежде. В дополнение к национализму, ориентации на решение геополитических задач данной нации, а кое в чем и на смену ему пришел религиозный фундаментализм (например, исламский). Враги новых правых не только представители других наций, но-и мондиалисты и глобалисты – сторонники объединения мира и создания единого правительства и единой всемирной культуры.

Виды политических процессов

   По форме процессов можно различать сотрудничество и конфликт. Это две крайности, а на самом деле имеет место непрерывная градация от гармонии до войны. Политическое сотрудничество и конфликты имеют свою специфику, отличающую их от других сфер социума.
   К формам политического сотрудничества на политическом уровне можно отнести:
   1. Поддержку властью политических партий и общественно-политических движений.
   2. Создание местных союзов потребителей и других «групп давления».
   3. Использование референдумов и других форм прямой демократии.
   4. Отчеты и выборность на всех уровнях власти.
   5. Предоставление группам граждан широких полномочий для знакомства с деятельностью администрации.
   6. Совместное проведение исследований по актуальной общественно-политической тематике.
   К формам протеста на государственном уровне относят:
   1. Апелляцию к закону («соблюдайте свою Конституцию»).
   2. Апелляцию к разуму и здравому смыслу: написание листовок, книг, обращение к органам власти.
   3. Апелляцию к морали, поскольку власть имущие нарушают этические нормы и прибегают к насилию.
   4. Послание писем правительству и чиновникам.
   5. Митинги, демонстрации, забастовки.
   6. Нетрадиционные формы: приковывание себя цепями и т. п.
   7. Террор, забрасывание камнями, баррикады.
   Разнообразные формы конфликтных взаимоотношений изучает конфликтология.
   Одна из основных точек зрения на конфликт («столкновение» в переводе с латинского) рассматривает его как неизбежный результат внутренней противоречивости самого человека, общественного устройства, как обязательную предпосылку прогресса (вспомним диалектический закон единства и борьбы противоположностей Гегеля).
   Условия для возникновения конфликта создает отношение господства и борьба за власть и материальные ресурсы. Главные задачи теории конфликта:
   1) выведение конфликта из особенностей социальных структур и
   2) установление условий, при которых конфликт негативен или позитивен.
   Различают три этапа развития конфликта:
   1) конфликт в себе (структурные элементы различия интересов);
   2) осознание латентных интересов;
   3) столкновение.
   Л.А. Козер (р. в 1913 г.) в книге «Функции социального конфликта» разделяет конфликты на позитивные и негативные. «Внутренние социальные конфликты, затрагивающие только цели, ценности и интересы, которые не противоречат принятым основам внутригрупповых отношений, как правило, носят позитивный характер… Если же противоборствующие стороны не разделяют больше ценностей, на которых базировалась законность данной системы, то внутренний конфликт несет в себе опасность распада социальной системы» (Американская социологическая мысль. М., 1996, с. 542).
   Козер делает такое заключение. «Группы, которые поглощены непрерывной внешней борьбой, обычно претендуют на абсолютную личностную вовлеченность своих членов, с тем чтобы внутренний конфликт привел в действие весь их энергетический и эмоциональный потенциал. Поэтому такие группы отличаются нетерпимостью к более чем однократному нарушению внутреннего единства. Здесь существует ярко выраженная тенденция к подавлению внутренних конфликтов. Если же такой конфликт все-таки возникает, он ведет к ослаблению группы путем раскола или насильственного подавления инакомыслящих» (там же, с. 544). Напротив, «частичное участие в массе конфликтных ситуаций является механизмом, поддерживающим равновесие внутри групповой структуры» (там же). В свободно структурированных группах с гибкой структурой конфликт выполняет функции стабилизации и интеграции внутригрупповых отношений.
   Социальный конфликт есть способ адекватного приспособления социальных норм к изменившимся обстоятельствам. Общества с гибкой структурой поэтому более жизнеспособны, чем общества с жесткой структурой, препятствующей конфликтам выполнять их адаптационную роль.
   «Социальные системы, – пишет Козер, – отличаются друг от друга уровнем толерантности и институционализации конфликтов» (там же, с. 545). Специальные социальные институты могут выполнять роль «предохранительных клапанов» для «освобождения» агрессивных тенденций, и потребность в таких «клапанах» увеличивается с ростом жесткости социальной системы
   Конфликты можно классифицировать в соответствии со степенью их нормативной регуляции: от дуэли до борьбы без правил с полным уничтожением противника (именно такие антагонистические конфликты предполагаются в концепции Маркса). Другие классификации: по длительности, интенсивности, степени насильственное™. Шкала насильственности: от войны и вооруженной борьбы до беседы, дискуссии и переговоров в соответствии с правилами вежливости и с открытой аргументацией. Между ними – забастовка, конкуренция, драка, взаимный обман, угроза, ультиматум. Интенсивность конфликта не всегда прямо пропорциональна его насильственности. Могут быть конфликты интенсивные, но не насильственные и наоборот. Интенсивность конфликта больше, если цена поражения выше.
   Конфликтные ситуации играют интегративную и стабилизирующую роль. Но для того, чтобы конфликт был позитивен, необходимо преодолеть его стихийность, придать ему характер разумной организации и упорядочения, сделать социально контролируемым. Факторы снижения интенсивности конфликта:
   1) его открытость;
   2) вертикальная и горизонтальная мобильность;
   3) более плюралистическая структура общества;
   4) разнообразие плоскостей конфликтов, их несмешивание (скажем экономических с политическими).
   Такой конфликт превращается из разрушительного в созидательный. Социально регулируемый конфликт не тормозит, а стимулирует позитивные изменения.
   Большое значение для разрешения конфликта путем компромисса имеют «свидетельства-символы, которые позволяют четко обозначить тот или иной исход борьбы и соотношение ресурсов и ее участников. Когда процесс применения этих символов высоко институционализирован, продолжительность и интенсивность конфликта уменьшаются» (там же, с. 555).
   Способы разрешения конфликта:
   1) подавление (не эффективно);
   2) «отмена» (попытка ликвидировать противоречия);
   3) регулирование (контролирование, так как причины устранить нельзя). Сюда относятся: манифестирование; установление «правил игры», не дающих предпочтения ни одному; «канализирование» противоречий; переговоры; привлечение третьей стороны (посредничество, арбитраж).
   Некоторые ученые поднимают теорию конфликта до значения подхода, противопоставленного функционализму и нацеленного на поиск и урегулирование социальных противоречий. Для этого к теории конфликта подвёрстывается марксизм и другие аналогичные направления. По Р. Дарендорфу, конфликт – «отец всех вещей, т. е. движущая сила изменений», но он не должен быть войной.

Ненасилие в политике

   «Войны всегда возникают как раз по вине государственных деятелей», – писал Э. Фромм в «Здоровом обществе» (Психоанализ и культура. М., 1995, с. 276). Государственные деятели – люди, обладающие монополией на власть, и когда они общаются между собой на международной арене, то это чревато опасностью силовых решений.
   Поскольку именно политические конфликты чреваты наиболее разрушительными последствиями, рассмотрим в конце данной главы метод ненасильственного разрешения политических конфликтов, предложенный вождем индийского народа в период его борьбы против английского владычества Махатмой Ганди. Ганди называл себя учеником Л.Н. Толстого, выдвинувшего лозунг «не противься злу насилием», вокруг которого много споров. Ганди превратил этот лозунг в политическую практику. Его метод, названный им сатьяграха, состоит из трех частей:
   1) несотрудничество (отказ от должностей, бойкот товаров, правительственных и иных учреждений);
   2) гражданское неповиновение (неподчинение законам колониальной администрации);
   3) активное сопротивление (митинги, демонстрации, походы).
   Активное ненасильственное сопротивление, в отличие от пассивного (поджоги домов, голодовки в тюрьмах), – это, по Ганди, оружие не слабых, а сильных. «Храбрость ненасилия во много раз превосходит храбрость насилия», – писал Ганди (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 154). Именно ненасилие позволяет адекватно решать сложные проблемы, «…каждая проблема поддается разрешению, если мы решительно настроены сделать закон правды и ненасилия законом жизни» (там же, с. 156). Но «подобно тому, как при обучении насилию необходимо учиться искусству убивать, так при обучении ненасилию необходимо учиться искусству умирать» (там же, с. 153–154).
   Сатьяграха дала возможность Индии освободиться от колониальной зависимости. В 60-е годы XX века метод ненасилия успешно применял борец за гражданские права американских негров М. Л. Кинг. «Пожалуй, в рациональном обуздании социальных конфликтов заключается одна из центральных задач политики», – подчеркивал Р. Дарендорф (там же, с. 791).

Вопросы для повторения

   1. На какие уровни делятся политические процессы?
   2. Как они связаны между собой?
   3. Чем отличается внутренняя политика от внешней?
   4. В каких сферах жизни проявляется тенденция глобализации?
   5. Что такое геополитика?
   6. В чем суть теории мировой системы?
   7. В чем суть теории конвергенции и теории зависимости?
   8. Чем различаются модификация, трансформация и модернизация?
   9. Что такое детерминация политических процессов? 10. Что изучает теория конфликтов?

Литература

   Американская социологическая мысль. М., 1996.
   Мечников Л.И. Цивилизации и великие исторические реки. М., 1995.
   Тойнби А. Постижение истории. М. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

1991.
   Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.
   Фромм Э. Здоровое общество // Психоанализ и культура. М., 1995.

Глава 7
Политическая социология

Определение политической социологии

   Управление обществом как важный момент его развития нуждается в особом рассмотрении в рамках и социологии, и политологии. Политическая социология является такой промежуточной между социологией и политологией дисциплиной, которая изучает взаимоотношения между обществом и государством, социальным строем и политическими институтами.
   Политическая социология использует те же методы, что социология и политология. Е. Вятр называет в качестве главных:
   1) исторические данные;
   2) наблюдения и эксперименты;
   3) статистический анализ материалов;
   4) опросы населения с помощью специально подобранных тестов.
   Под наблюдением следует понимать получение информации как непосредственно (например, в условиях, когда исследователь анализирует собравшуюся толпу), так и косвенно (когда он пользуется документальными свидетельствами поведения индивидов). Используется и экологический подход – поиски статистической зависимости между политическими поведением и социальными характеристиками среды.
   Два основных направления политической социологии – политическая стратификация и изучение взаимоотношений между политической и другими сферами жизни.

Политическая стратификация

   Политическая стратификация, как любая другая социальная стратификация, призвана распределить людей по определенному признаку, в данном случае по их участию в политической жизни и влиянию на нее. Существуют общие закономерности политической стратификации, отмеченные П.А. Сорокиным.
   1. При общих равных условиях, когда увеличиваются размеры политической организации, т. е. когда увеличивается число ее членов, политическая стратификация также возрастает.
   2. Когда возрастает разнородность членов организации, то стратификация также увеличивается, и наоборот.
   3. Когда оба эти фактора работают в одном направлении, то стратификация изменяется еще больше, и наоборот.
   4. Когда один или оба этих фактора возрастают внезапно, как в случае военного завоевания или другого обязательного увеличения политической организации или (хоть и редко) в случае добровольного объединения нескольких прежде независимых политических организаций, то политическая стратификация поразительно усиливается.
   5. При возрастании роли одного из факторов и уменьшении роли другого они сдерживают влияние друг друга на флуктуацию политической стратификации.
   Политическая организация понимается здесь в самом широком смысле – от партии до государства. Очевидны параллели данных выводов с законом олигархизации Михельса.
   Представим политическую стратификацию в виде конуса и рассмотрим последовательно ее наиболее интересные слои.

   Р. Даль выделяет четыре уровня отношения к политике:
   1. Политические лидеры – люди, обладающие в высшей степени качествами, необходимыми для политика, плюс беспринципностью и удачей.
   2. Искатели политической карьеры – партийные функционеры, понимающие роль политики и желающие ею заниматься.
   3. Члены заинтересованных групп, понимающие, что собственные интересы можно удовлетворить с помощью политических решений.
   4. Аполитичный слой – инертное большинство, преследующее лишь личные, далекие от политики цели.

Типы политических лидеров

   Три качества, по М. Веберу, являются для политика решающими: страсть, в смысле самоотдачи делу; чувство ответственности перед этим делом и глазомер – «способность с внутренней собранностью и спокойствием поддаться воздействию реальностей, иными словами, требуется дистанция по отношению к вещам и людям» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 22), в том числе к самому себе. Чем в большей степени политик обладает данными качествами, тем ближе он к занятию лидирующей позиции. Среди качеств, присущих политическому лидеру, выделяют также следующие:
   1. Способность аккумулировать и адекватно выражать интересы членов общества и заинтересованных групп.
   2. Способность заставить людей поверить в себя.
   3. Способность вести за собой последователей и массы.
   4. Способность выдвигать новые идеи (инновационность).
   5. Информированность о широком круге событий и об истории.
   6. Чутье на ситуацию и новые идеи.
   7. Лексикон – умение с каждым говорить на его языке.
   Главная задача политика как такового, а тем более лидера, не научная деятельность и не «работа с людьми», а регулирование общественных отношений. При этом он должен помнить, что лидерство – средство осуществления цели, каковой является общественное благо.
   М.Дж. Херманн предлагает такую классификацию политических лидеров:
   1. Лидер-знаменосец: имеет собственную оригинальную политическую цель и способность увлекать за собой. К этому типу относятся Петр I, М. Ганди.
   2. Лидер-служитель: точно выражает и реализует интересы своих приверженцев и действует от их имени. Пример: Л.И. Брежнев.
   3. Лидер-торговец: добивается признания путем убеждения людей с помощью знания их потребностей и желания их удовлетворить. Пример: Р. Рейган.
   4. Лидер-пожарный: быстро реагирует на насущные требования времени и масс и способен эффективно действовать в экстремальных ситуациях. Пример: Ф.Д. Рузвельт.
   Надо иметь в виду, что это – идеальные типы, а в реальной жизни встречаются различные сочетания отмеченных качеств.
   На роль политических лидеров претендуют первые лица государства, обличенные правом принимать решения (так называемые ЛПР). Их количество в каждый момент времени невелико. Р. Миллс считает, что в современных США таким правом наделены 40–50 человек. Они и находятся на вершине политического конуса.

Властвующая элита

   Так называется книга американского ученого Р. Миллса. Предмет его исследований – не элита в целом, в состав которой входит, скажем, интеллектуальная или спортивная элита, но правящая часть политической элиты (В. Парето различал правящую политическую элиту и неуправляющую политическую элиту). Р. Миллс рассматривает «треугольник власти» – экономические корпорации, правительство, генералитет, которые образуют систему социального господства. Властвующая элита – это составляющие меньшинство общества дифференцированные группы людей, занимающие руководящие должности в политической, экономической и военной сферах и непосредственно влияющие на принятие государственных решений. Властвующая элита представляет собой как бы одну сверхкорпорацию, состоящую -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

з трех взаимосвязанных частей. Так сложилось исторически, поскольку решения в этих трех сферах влияют друг на друга. «Большая тройка» – люди богатые, власть имущие и именитые, обладающие деньгами, почетом и славой. Они определяют события государственного, если не мирового значения.
   Единство властвующей элиты формируют частные школы, университеты и клубы, а окончательно принадлежность человека к элите определяет «умение быть полезным начальству, от которого зависит ваше продвижение» (Миллс Р. Властвующая элита. М-> 1959, с. 193). Чтобы войти в элиту, надо отказаться от собственных индивидуальных свойств и стать похожим на других членов элиты, своим среди них. Это свойство в^конечном счете главное, хотя богатство, родственные и дружеские связи также имеют немаловажное значение.
   Властвующая элита, по существу, не выборна, а назначаема. Это очевидно в военной и экономической сферах, но меньше заметно в политической сфере. Однако по мере бюрократизации политики, увеличения роли исполнительных органов по отношению к законодательным это становится все более характерно и для политической элиты, высший административный состав которой в США насчитывает примерно 2 тыс. человек. Многие пружины деятельности элиты неизвестны широкой публике, что питает разговоры о тайных заговорах.
   Отмечая соотношение интересов властвующей элиты и населения, Миллс пишет, что имеются интересы общие (внешняя политика) и различные (внутренняя политика). Соотношение их меняется, но гармония интересов властвующей элиты и населения может быть только при бесконечном расширении рынков сбыта.
   Миллс считает, что в настоящее время отсутствует равновесие между ветвями власти и между заинтересованными группами. «На смену политике, складывавшейся в результате избирательной борьбы, приходит авторитарная политика» (там же, с. 367). Общественное мнение исчезло, как и свободный рынок. Обмен мнениями заменяется рекламой, и сама масса выступает в качестве рынка сбыта духовной продукции СМИ.
   Важной характеристикой элиты является мобильность или скорость циркуляции. Открытость элиты способствует увеличению ее жизнестойкости, закрытость ведет к ее смене. В период смены элит легче войти в нее, но, как и ранее, для того чтобы не выпасть, надо переродиться. Встроенность в иерархию – важнейшее условие вхождения в элиту, из чего следует отказ от выражения собственного мнения в случае необходимости (беспринципность), умение повелевать и подчиняться и т. п. Встроенность в систему дает блага (деньги и власть). Критика элиты покоится на двух основах: на моральных и на зависти. Первые не хотят попадать в элиту, вторые не могут.
   М. Вебер делит политических функционеров на две группы: чиновников-специалистов, или государственных бюрократов, и чиновников-политиков, или профессиональных политиков. Первые должны быть беспристрастны, добросовестны и точны в выполнении приказов вне зависимости от собственных убеждений. Вторые лично ответственны за принятие решений. Первые зависят от воли не избирателей, а начальства. Вторые сообразуют свои действия с желаниями масс, т. е. являются «демагогами» в античном смысле. Профессиональным политиком может быть также журналист и партийный чиновник.

Политическое участие

   Следующим политическим уровнем после властвующей элиты является гражданское общество, которое составляет примерно 1/3 населения (цифры разнятся довольно сильно; выше они в развитых странах, ниже – в развивающихся). Под гражданским обществом понимается совокупность добровольных общностей, не входящих в государство: землячества, профсоюзы, клубы, партии, творческие союзы и т. п. Гражданского общества не было в Древней Греции, поскольку общие интересы граждан там сливались с частными. По-гречески «политический» значит «гражданский». Афоризм Аристотеля «человек – существо политическое» можно перевести и как «существо общественное». Лишь в Новое время, когда утверждается идея первенства личности и ее прав и свобод по отношению к государству, стало возможным различать гражданское общество и государство. Государство начинает пониматься как инструмент общества. Четкое разделение гражданского общества и государства присутствует у Т. Пейна в словах «общество создается нашими потребностями, а правительство – нашими пороками» (Антология мировой политической мысли. Т. I. М., 1997, с. 487). фраза, немыслимая у Платона.
   По Гегелю, гражданское общество – переходная стадия от семьи к государству. Государство обеспечивает свободу гражданскому обществу, удерживая его в подчиненном положении. По К. Марксу, государство выражает общий интерес, гражданское общество – частный. Гражданское общество такой же результат развития производства, как и государство. В гражданском обществе действуют преимущественно моральные нормы. В государстве – правовые. Гражданское общество стабилизирует положение в социуме. Отсутствие его может быть причиной социальной дезинтеграции.
   Само слово «гражданин» характеризует личность, чья активность не сводится к выполнению семейных или служебных обязанностей, а предполагает политическое участие. С детства нам знакомы строки Некрасова «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Формы политического участия разнообразны. Это голосование, контакты с политиками, участие митингах и демонстрациях, подписывание петиций, отправл. ние писем, членство в организациях, денежные взносы.
   Выделяют четыре причины политического участия:
   1. Чувство гражданской ответственности и долга.
   2. Субъективная уверенность в эффективности участия.
   3. Доверие граждан друг другу.
   4. Объективная ситуация, подталкивающая людей вмешиваться в политические дела.
   С точки зрения А. Даунса, решение о политическом участии принимается тогда, когда «стоимость» от ожидаемых результатов превышает «цену» участия, т. е. материальные, временные и психологические затраты на участие.
   Уровень политического участия можно разделить на несколько подуровней. Высший из них – «внимательная публика»:
   1) неорганизованная аудитория, перед которой выступают политические лидеры;
   2) организованная аудитория («группы давления»).
   Это, как правило, люди с высоким интеллектом и уровнем образования, которые способны самостоятельно разбираться в политических проблемах и не будут объектом манипуляции со стороны СМИ.
   Следующей, более многочисленной стратой (примерно 20 %) является «мобилизуемая публика», которую можно мобилизовать для активного участия в политической жизни (митинги, демонстрации, различные формы давления). В тактику давления входит массовая пропаганда с целью изменения общественного мнения, лоббирование (влияние на политиков и должностных лиц в системе исполнительной власти), возбуждение судебных дел и т. д.
   Еще большее количество людей входит в заинтересованные группы, о которых говорилось выше (примерно 25 %). Это профсоюзы, национальные ассоциации производителей, союзы потребителей, экологические организации и т. п. Их характеризует организованность, одинаковость стремлений, использование государственных институтов для реализации целей. Функционирование заинтересованных групп имеет свои положительные и отрицательные стороны. К положительным относятся:
   1) социализация и рекрутирование (мобилизация) граждан;
   2) артикуляция и аккумуляция интересов;
   3) дополнение официального представительства;
   4) средство разрешения конфликтов. К отрицательным относят:
   1) неравномерность представления интересов;
   2) кристаллизация элиты;
   3) конкуренция групп и компромиссы, мешающие сбалансировать политику.
   Выдвигают четыре критерия степени вовлечения в политическую деятельность:
   1. Интерес к событиям.
   2. Озабоченность, т. е. сознавание важности политических событий.
   3. Информированность – степень осведомленности.
   4. Активность – прямое участие в осуществлении политики.
   Вовлеченность населения в политическую деятельность зависит от профессиональных и экономических факторов, от уровня образования, места жительства, возраста, пола и даже цвета кожи. Это видно из таблицы.

   Можно выделить следующие закономерности участия в политической жизни:
   1. Чем выше статус человека, тем больше вероятность его участия в политической деятельности.
   2. Мужчины более активны, чем женщины.
   3. Пожилые люди более активны, чем молодежь.
   4. Когда требуется более активное участие в политических делах, число участников сокращается.
   В целом политикой интересуются в той или иной степени примерно 50 % населения. В политологии сформулированы следующие «законы участия»:
   1) повышение уровня социоэкономического и культурного развития нации ведет к интенсификации гражданских установок людей;
   2) рост доходов ведет к большему удовлетворению существующей политической системой.
   Это можно изобразить на следующем графике, где по вертикали представлен уровень дохода населения, а по горизонтали – Уровень социокультурного развития.

   На данном графике все четыре сектора равны, но реально в различных странах существует широкий разброс показателей дохода и образования населения. Условно выделим четыре группы стран, в которых преобладает один из четырех секторов, и четыре типа политического развития:
   1) богатые неиндустриальные (неурбанизированные) страны с высоким уровнем дохода на душу населения и с низким уровнем социокультурного развития, определяемого по образованию (мало людей с высшим образованием), профессии (преимущественно физический труд), месту жительства (большинство деревенских жителей) – Арабские эмираты, Кувейт;
   2) страны с низким душевым доходом и уровнем социокультурного развития – большинство развивающихся и отсталых стран;
   3) индустриальные страны с высоким душевым доходом и уровнем социокультурного развития (много людей с высшим образованием, живущих в городах и занимающихся умственным трудом) – большинство развитых стран;
   4) индустриальные страны с низким душевым доходом и высоким уровнем социокультурного развития – Россия. Представим графики, характеризующие каждую из этих четырех групп стран.

Богатые неиндустриальные страны. Зона политической устойчивости (1) значительна, хотя политическое участие невелико.

Бедные неиндустриальные страны. Зона политической устойчивости мала. Преобладает политическая неудовлетворенность и индифферентность (2)

Богатые индустриальные страны. Зона политической устойчивости (3) наибольшая.
Преобладает политическая удовлетворенность и участие.

   Бедные индустриальные страны. Зона политической неустойчивости (4) максимальна. Преобладает политическая неудовлетворенность и участие.

   Из данных графиков видно, что наибольшая политическая неустойчивость присуща таким странам, как Россия. Следуют такие выводы:
   1) чтобы в стране была политическая устойчивость, политические желания должны удовлетворяться, а уровень дохода населения увеличиваться (по крайней мере индивид должен думать, что это так);
   2) если образование выше дохода, люди тяготеют к левому радикализму, если доходы выше образования – к правому;
   3) с ростом уровня образования должен увеличиваться доход населения и степень удовлетворения политических желаний.
   Тогда общество развивается устойчиво.

Инертное большинство

   Это политический уровень, состоящий из неорганизованых людей, не желающих и не могущих оказать заметное влияние на политическую ситуацию. Они составляют большинство в обществе (2/3 населения, а порой и больше).
   Существуют причины отказа людей от политического участия. Они те же, что изложенные выше четыре причины участия, но с обратным знаком. Можно отметить также депривацию, под которой понимается «субъективное чувство недовольства по отношению к своему настоящему» (Р. Мертон). Депривация к объекту имеет место, если индивид не обладает данным объектом, но желает обладать им, сравнивает свое положение с положением обладающих данным объектом индивидов и рассматривает возможность обладания как нечто вполне реальное и достижимое. Влияние на депривацию имеет не уровень абсолютных показателей обладанием объекта, а динамика оценок относительного обладания.
   Неучастие может быть следствием апатии, вызванной убеждением, что затраты слишком велики по сравнению с выгодой, или что «цена» участия вообще равна нулю. Апатия может быть положительной и отрицательной. В первом случае человек полагает, что все будет хорошо и без его участия; во втором он считает, что ничего нельзя изменить к лучшему.
   Наконец, причиной неучастия может быть аномия – отрицание самой политической и правовой основы общества, в котором человек живет.
   Некоторым представителям инертного большинства свойственно пассивное участие – заинтересованность в политических делах, которая не ведет ни к каким реальным результатам.

Политика и экономика

   Выявление взаимосвязи политики с другими сферами жизни начнем с данной темы. Политика в первую очередь обращает внимание на экономику, признаваемую базисом общества. Полное подчинение ее предполагает лишение отдельных работников не только частной собственности, но и хозяйственной инициативы, которая тоже становится наказуемой как способ проявления самостоятельности.
   В качестве примера рассмотрим ситуацию в СССР и РФ. В СССР после Октябрьской революции 1917 г. сначала экспроприировали экспроприаторов, затем всех, кто имеет собственность (крестьян), затем экспроприировали мысль (интеллигенцию), осуществив самые мрачные предвидения анархиста М. Штирнера. В итоге развал сельского хозяйства, превращение крестьян из более или менее свободных тружеников в подневольных работников, живущих по инструкциям сверху, и превращение страны из экспортера пищевой продукции в хронического импортера. Колхозы и совхозы, владея практически всей распаханной землей, давали лишь в 2 раза больше продукции, чем мизерные приусадебные участки. Без прекращения политически негативного воздействия на экономику (в той или иной форме), продовольственную проблему не решить. В так называемые застойные годы кризис стал надвигаться и на индустрию. Политика КПСС в отсутствие реального противодействия не могла не стремиться к контролю над экономикой в силу своей собственной природы. Она могла дать свободу предприятиям только при непременном условии, что последние будут беспрекословно подчиняться сами. Так как таких гарантий нет, то одной рукой давая экономическую свободу предприятиям, другой ее отнимали. В основе лежало нежелание упускать главную собственность – власть. Отсюда принцип все менять, ничего не меняя. Экономическая свобода предприятий чревата потерей политической власти – вот что заставляло сдерживать хозяйственную инициативу предприятий. Исходный тезис о необходимости руководить экономикой, чтобы направлять развитие общества, оставался незыблемой основой государственной политики на протяжении 70 с лишним лет.
   «Рефолюция» 1991 года привела к кардинальным изменениям в экономике, которые также произошли не спонтанно, а стали результатом новой государственной политики. На смену национализации промышленности, проведенной большевиками, пришел процесс с обратным знаком – приватизация, т. е. переход от общественной собственности на средства производства к частной. Падение производства более чем в 2 раза и, по существу, деиндустриализация хозяйства – ожидаемое следствие. Так политика влияет на экономику.
   Тесная связь между политикой и экономикой существует и в западных странах. В треугольник властвующей элиты входят заправилы корпораций, которые охраняют свои привилегии (вообще все члены властвующей элиты – люди богатые), и неизвестно, в чьих руках больше реальной власти. Пожалуй, скорее у экономической элиты, чем у политической.
   Какое влияние сильнее – политики на экономику или наоборот? Отвечая на этот вопрос, Р. Арон пишет, что в странах, где традиционно важнее политические отношения (он имеет в виду Восток), политика влияет на экономику больше, а в странах, где традиционно важнее экономические отношения (западные страны), больше влияние экономики на политику.
   Идеалом взаимоотношений экономики и политики можно считать концепцию социального государства, рассмотренную выше. Политика должна влиять на экономические отношения таким образом, чтобы осуществлялись параметры социального государства, обеспечивая всем необходимый экономический и социальный минимум и регулируя экономическое неравенство таким образом, чтобы оно шло на пользу всему населению

Политика и право

   Степень влияния политики на право опять-таки лучше всего показать на примере СССР и нынешней РФ. Придя к власти в 1917 году, большевики объявили, что право, как и государство, было буржуазным и должно поэтому быть уничтожено. Кто же будет осуществлять отныне юридические функции? Право, как все остальное, классово, и на смену буржуазному должно прийти пролетарское право. Что это такое и как оно будет функционировать? По В.И. Ленину, наводить порядок будут вооруженные рабочие, карая на месте без суда и следствия. В эпоху гражданской войны так и было, а затем формы права восстановили, но скорее по видимости, чем по сути, отнюдь не препятствуя массовым незаконным репрессиям.
   Начиная с разгона Учредительного собрания, не поддержавшего большевиков, правовые нормы никогда не рассматривались как нечто необходимое, а скорее как «буржуазный хлам», без которого вполне можно обойтись. Этому пониманию способствовало и то, что в марксизме право, как и духовная культура вообще, – лишь надстройка над экономикой, откуда шаг до признания его чем-то второстепенным. Марксизм исходит из определяюшего характера государства по отношению к праву и морали общества, что практически было закреплено после Октябрьской революции. «Всеобщее избирательное право орудие господства буржуазии», – писал В.И. Ленин. Вывод: долой всеобщее избирательное право и буржуазное право вообще. При Ленине имели место расстрелы без суда и следствия и прочие антиправовые действия. В 1921 году Ленин провозгласил новую экономическую политику (НЭП), но не создал правовых гарантий для нее. И.В. Сталин уничтожил экономическую политику Ленина после его смерти, воспользовавшись отсутствием права.
   В соответствии с существовавшими теоретическими установками право стало постепенно превращаться в фикцию. Но государство осталось. Более того, в отсутствие сдерживающего влияния права и имея все рычаги власти, оно становилось всемогущим, а народ бесправным. В отсутствие правовых механизмов вступило в силу право сильного. Царская правящая система была разрушена, а вместо нее утвердилась безраздельная власть ЦК КПСС и его представителей на местах. Это помогло создать Сталину режим личной власти. При царе суд присяжных оправдал Веру Засулич, совершившую политическое убийство. Могло ли такое случиться при Сталине?
   «Рефолюция» 1991 года ликвидировала неправовую власть КПСС в России. Но неоднократно наблюдалось, как высшие чины исполнительной власти манипулируют органами правосудия, добиваясь нужных решений и не останавливаясь перед незаконным снятием нежелательного лица, будь то даже генеральный прокурор. Альтернативой правового государства является правовой беспредел и создание криминального государства.
   Идеал взаимоотношений политики и права – правовое государство, о котором писали Ж.Ж. Руссо и А.Н. Радищев, когда высшую государственную ценность представляет закон и перед ним все равны. В Конституции РФ записано, что у нас правовое государство, но это пожелание на будущее, к которому, впрочем, все страны лишь в большей или меньшей степени приближаются.

Политика и мораль

   Это больная тема для современной политики, о чем свидетельствует ходячее выражение «политика – грязное дело». Так не могли думать Платон и Аристотель, для которых, поскольку политика служит общему благу, было очевидным единство этики и политики. Даже в Новое время из концепции утилитаризма вытекало, что цель политики – достижение наибольшего блага для наибольшего числа людей. Но в XX веке М. Вебер отличал этику убеждений (и милосердия) от этики ответственности (и справедливости) и святых от политиков. Э. Фромм говорит о совести материнского и отцовского типа. Первая призывает к любви и всепрощению. Вторая приказывает выполнять долг. В соответствии с этим человек может быть прав, но не праведен, и наоборот. Причина противоречивости этики и политики – в борьбе за власть, в которой вольно или невольно нарушаются моральные нормы. Судей нет, а нередко их назначает победитель. Возвращаясь к нашему примеру, вполне логично предположить, что, сокрушив сопротивление права, КПСС попыталась сделать это и в области морали. В определенном смысле власть, основывающаяся на насилии, всегда противоположна морали и вступает с ней в непримиримую борьбу, выиграть которую ей тем легче, чем больше мораль будет пониматься как нечто вторичное, надстроечное, относительное.
   Государство как система власти хочет создать такого человека, который был бы хорошим подданным. А хороший подданный тот, кто покоряется власти и в то же время стремится к активному участию в самой ее системе, поскольку он же ее формирует. Другими словами, государство хочет, чтобы его граждане были умелыми начальниками и усердными подчиненными. Поощряя распространение идеологии власти и стимулируя стремление к ней соответствующей системой вознаграждения, государство тем самым способствует моральной дискредитации человека.
   Особенно это характерно для тоталитарных режимов, где правители относятся к своим гражданам, как к детям, которых нельзя принимать всерьез и давать самостоятельность, а себя выставляют в роли отцов, которые вправе учить жить. Словосочетание «отец родной» по отношению к главе государства вполне выражает суть данной претензии. А если «дети» не хотят оставаться детьми, полицейский аппарат накажет за проступки.
   В век внешней формальной организованности каждый занимает в иерархии отведенное ему или с трудом добытое место, выполняя обязанности подчиненного по отношению к вышестоящему и начальника по отношению к стоящим ниже. Будучи таким двойником, начальник-подчиненный несет в себе явное противоречие, потому что вынужден одновременно иметь волю, чтобы руководить, и не иметь ее, чтобы подчиняться.
   Умный человек вполне все это осознает, а если он к тому же совестливый, то переживает. Он понимает, что власть, которая основывается на внешнем принуждении человека к подчинению под влиянием безвыходности его положения или глупости, безнравственна. Совесть человека восстает против насилия, и его желание может быть только одним: скрыться с глаз всесильного начальства и забиться в угол. Видящий и воспринимающий сердцем всю неподлинность пирамиды власти сознательно или невольно становится лишним человеком, если не поднимается на борьбу с несправедливостью.
   Воспетая Ницше воля к власти ведет к моральной и духовной деградации людей, поддавшихся этому искушению. Чем выше поднимается человек по служебной лестнице, тем менее способен к истинной дружбе и любви и достоин доверия. Кому в этих условиях легче пробиться наверх? Прежде всего людям, лишенным нравственного чувства, тем, кто смог создать себе и взять на вооружение соответствующую систему оправдания. Рассуждают к примеру так: высшей истиной и источником развития является борьба противоположностей. Человек не в состоянии отменить этот всеобщий закон, поэтому надо следовать ему как можно лучше и бороться как можно беспощадней. Эта общая концепция конкретизируется в необходимость классовой борьбы пролетариата за освобождение или борьбы наций за жизненное пространство. В такой конкретизации данную систему оправдания принимают не только отдельные люди, но социальные группы и нации, и результатом становится бесконечное кровопролитие.
   В работах политиков, претендующих на стремление осчастливить весь мир, мало упоминаний о нравственности. Если и есть, то в таком духе: «Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41, с. 309). Этим дается ответ на вопрос, почему нравственность как таковая остается на втором плане. А если считать, что светлое будущее объективно обеспечено, то зачем вообще нужна мораль? Если к тому же она относится к надстройке? Цель большевиков была расшатать моральные устои, поставить на место библейских заповедей мораль беспрекословного послушания, доносов и слежек. Нарушавшие заповеди, сформировавшиеся в ходе тысячелетнего развития человечества, оказались по официальной терминологии «друзьями народа», а следующие им – «врагами народа». В результате изменялась бытовая мораль, что вело к росту преступности, числа разводов и неполных семей. Вывод: без социальной справедливости не построишь ни коммунизм, ни его материально-техническую базу. Учитывающая это политика непременно должна быть, если хочет привести человечество к счастью, моральной. Идеальным вариантом взаимодействия политики и морали было бы создание справедливого общества, о котором говорится в заключительной главе пособия.

Политика и церковь

   Последний вопрос, который здесь затронем, – о взаимоотношении политики и церкви. Он решался в истории по-разному. Религия подчинялась светской власти в большинстве стран, включая Древнюю Грецию, хотя юноши, давая присягу, клялись оставаться верными богам своей страны. Она отождествлялась с политикой, как в Древнем Египте, где фараон признавался богом и выполнял обязанности верховного жреца. И светская власть подчинялась религии. Как в Древней Индии, в которой высшей почиталась каста жрецов, а ей подчинялись другие, в том числе каста воинов, из которой выходили цари; как в средневековой Европе, где Папа римский назначал и низлагал государей. Наконец, светская власть боролась с церковью, как во времена возникновения христианства и совсем недавно в СССР. В Новое время в противоборстве с теократической идеей господства католической церкви оформилась концепция государственного, а затем народного суверенитета.
   Влияние политики на церковь проследим на советском примере. Придя к власти в 1917 году, большевики решили расправиться с выступившей против них церковью не только разрушением храмов, но и репрессиями против священнослужителей. К этому звала атеистическая идеология марксизма, утверждавшая, что «религия есть опиум для народа». Большевики рассматривали православие как идеологического противника и соперника в борьбе за влияние на массы. Изменилась власть в 1991 году, и политики (бывшие гонители церкви) встали со свечками в руках в соборах, благосклонно разрешили восстановление разрушенных храмов.
   Каков идеал взаимоотношения политики и церкви? Теократическая идея господства религии вряд ли осуществится в ближайшем будущем, но несомненно, что политика должна иметь противовес в виде религии, поскольку «не имея противовеса в виде религии, политика подвержена почти непреодолимой склонности выйти за все рамки и границы» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 758). Но и религия, которой не противостоит политика, может впасть в нетерпимость и фанатизм. Полезно помнить различия между политикой и религией, не разделяя их полностью и давая им возможность сосуществовать во взаимодействии.

Вопросы для повторения

   1. Что изучает политическая социология?
   2. Что представляет собой конус политической стратификации?
   3. Какие классификации политических лидеров вы знаете?
   4. Какими качествами должны обладать политики?
   5. Что такое властвующая элита и из кого она состоит?
   6. Какие существуют причины политического участия и неучастия?
   7. Как соотносятся политика и экономика?
   8. Как соотносятся политика и право?
   9. Как соотносятся политика и мораль? 10. Как соотносятся политика и церковь?

Литература

   Вятр Е. Социология политических отношений. М., 1979.
   Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.
   Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959.

Глава 8
Партии и их идеологические основы

Определение партии и партийной системы

   Партии – это политические организации свободно объединяющихся людей на базе общности их интересов, реализуемых при обладании ими политической властью. С точки зрения новой теории демократии И. Шумпетер характеризует партию как «такую группу, члены которой предполагают действовать сообща в конкурентной борьбе за политическую власть… конечно, в определенное время все партии формулируют свои принципы или программы: эти принципы и программы характерны для партии, которая принимает их на вооружение как виды товаров, которые продаются в универмаге, характерны для него и важны для его успеха. Но как универмаг нельзя определить через товары, так партию нельзя определить через ее принципы… Психотехника управления партией, ее рекламная компания, лозунги и марши – это все не украшения. Это и есть суть политики. Так же, как и политический лидер» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М, 1997, с. 232).
   С другой стороны, «только сложная картина всего комплекса социальных, государственных (а часто также и международных отношений) дает правильное представление об истории определенной партии» (А. Грамши). Недаром в изучаемый в советское время предмет «История КПСС» входила, по существу, вся история России XX века.
   В государстве может действовать много партий, одна или не быть партий вообще. В соответствии с этим говорят о многопартийной (если две основные партии, как в США, то двухпартийной) или однопартийной системе (если в государстве разрешена деятельность только одной партии). Цель партии при многопартийной системе – участие в реализации власти. При однопартийной системе единственная партия обладает властью, а не входящие в партию лишены права участия в ее реализации. В этом случае партия обладает монополией на власть. Такой государственной партией была в Советской Союзе КПСС. Ее характеристики: огосударствление, т. е. выполнение государственных функций; демократический централизм; запрет фракций и фракционной борьбы; коллегиальность при принятии решений и «обожествление» лидера (перманентный культ личности каждого 1-го секретаря ЦК КПСС в большей или меньшей степени). При многопартийной системе существует конкурентная борьба, и роль каждой партии скромнее.
   В настоящее время в большинстве развитых стран утвердилась многопартийная система, однако дискуссии относительно ее плюсов и минусов продолжаются. Русский либеральный мыслитель Б.Н. Чичерин приводил такие аргументы за и против многопартийности: за – всестороннее освещение политических вопросов, наличие контроля за властью со стороны оппозиции, воспитание организованности, выявление подлинных лидеров; против – односторонность взглядов и действий партий, ослабление правительственной власти в борьбе партий, ухудшение нравов в процессе борьбы.
   Партии начали исторически складываться в Новое время. Выделяют три периода в развитии партий:
   1. XVI–XVII вв. – становление аристократических группировок, объединяющих немногочисленных представителей элиты. Пример: французская Фронда, выступившая против короля. В России в этом же смысле говорили о партиях Годунова, Шуйского и т. д.
   2. XVII–XVIII вв. – создание политических клубов, стремящихся привлечь к политике массы. Такие объединения складывались перед Великой французской революцией (недаром говорили, что революция началась в парижских кофейнях). Якобинцы были не партией, а политическим клубом.
   3. XIX–XX вв. – образование партий в полном смысле слова. Первая массовая партия – Всеобщий немецкий рабочий союз, образованный Лассалем в 1863 г. Основной причиной появления партий был выход на политическую арену масс, развитие рабочего движения, распространение избирательных прав.
   Существуют аналогии между партиями и государствами, которые разбирает М. Дюверже. Съезды партий выполняют роль законодателей, исполнительные комитеты партий выполняют административные функции, комиссии по конфликтам и партийному контролю занимаются деятельностью, сходной с работой судебных органов. Поэтому партии легко встраиваются в существующую государственную систему.
   Каждая партия должна иметь четкую политическую программу, устав, организационную структуру. Только тогда она в полной мере соответствует своему названию. Иногда слово «партия» употребляется в расширительном смысле аморфного конгломерата (как Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» говорил о русской партии), но надо понимать, что здесь иносказательный смысл. Существует большое количество классификаций партий, к которым и перейдем.

Классификации партий

   По количеству членов партии делятся на массовые (КПСС, КПРФ) и кадровые (демократическая и республиканская партии в США). Массовые партии состоят из трех звеньев: лидер, среднее звено (партийные функционеры) и массы. В кадровой партии третьего звена нет.
   Массовые партии характеризуются следующими свойствами:
   1. Сформированы вне стен парламента.
   2. Имеют высокую степень идеологичности.
   3. Существуют благодаря взносам и активности большинства членов партии.
   Кадровые партии, напротив, поддерживаются усилиями немногочисленных влиятельных лиц, ориентированы на подбор кадров функционеров и в них обычно отсутствует фиксированное членство. Массовые партии действуют в течение всего года и не только в парламенте, но и в первичных организациях. Кадровые партии активизируются в период выборных компаний. В РФ к массовым партиям относятся КПРФ (550 тыс. членов, но ей далеко до КПСС, в которой состояло около 20 млн), Аграрная партия (350 тыс.), ЛДПР (свыше 150 тыс., данные сильно разнятся).
   По способам действий партии делятся на парламентские и непарламентские. Главное место действия парламентских партий – стены законодательных учреждений. При этом председатель партии является лидером парламентской фракции, а если партия правящая в парламентской республике, то и премьером. Непарламентские партии ориентируются на внепарламентскую деятельность. Сюда относятся революционные, экстремистские партии, а также партии, которые готовы работать в парламенте, но или не проходят в него, так как не пользуются популярностью у избирателей, либо отстранены от участия в избирательной компании (например, НБП).
   Некоторые партии руководят государством и называются авангардными (КПСС раньше, КПК в Китае сейчас). Другие выходят за пределы государств и становятся транснациональными (Радикальная партия Италии, в которую может вступить любой человек вне зависимости от страны проживания).
   По поведению членов партии во время голосования в парламенте партии делятся на дисциплинированные (как в Великобритании) – все члены фракции голосуют одинаково по ее решению и недисциплинированные (как в США) – каждый член фракции голосует не в соответствии с общим решением, а как лично считает нужным. В российской Государственной Думе в зависимости от обсуждаемого вопроса члены фракций могут голосовать солидарно или свободно (об этом принимается специальное решение).
   По положению в политическом спектре партии делятся на центр, правые и левые. Обычно в центре располагаются партии, ориентирующиеся на либерально-капиталистическую идеологию (буржуазные партии). Справа находятся партии, опирающиеся на националистическую идеологию (националистические партии); а слева – опирающиеся на социалистическую идеологию (социалистические и коммунистические партии). Правда, это не всегда так. Если какая-то ниша оказывается свободной, ее могут занять представители иной идеологической ориентации. Так, в российском парламенте нет националистических партий, хотя они существуют в обществе (РНЕ, например), и на правом фланге образовался СПС, потесненный из центра «Единством» и «Яблоком».
   Полезная классификация партий предложена немецким политологом Г. Еллинеком. Он разделил все партии на случайные, фрагментированные и необходимые. Случайные партии основаны не на классовых, сословных и профессиональных различиях, а преследуют индивидуальные интересы. Они создаются по случаю одним или несколькими лицами и исчезают тогда, когда сходит с политической арены их создатель (скажем, НДР). Фрагментированные партии стремятся к разрешению какого-либо отдельного вопроса в рамках определенного фрагмента реальности (скажем, партия пенсионеров). Продолжительность существования фрагментированных партий также ограничена. Гораздо дольше время действия необходимых партий. Они имеют идеологическую основу и принадлежат к определенному политическому течению. Этим определяется и их название (консервативная, либеральная, демократическая, республиканская, коммунистическая, социалистическая, радикальная, а также сочетания этих слов). К идеологической основе партий мы и переходим.

Что такое идеология?

   Новое время – время океанических цивилизаций и объединения людей новыми мощными средствами коммуникации в единое человечество. Это время действия масс, вышедших на историческую арену. Данный феномен X. Ортега-и-Гассет проанализировал в книге «Восстание масс». Вовлеченность масс в политическую и культурную жизнь потребовала создания особого способа организации масс, получившего название идеологии, и особого способа культурного обслуживания масс – массовой культуры. «Восстание масс» стало источником и движущей силой идеологии и массовой культуры, которые переплелись между собой. Идеология сама является культурой масс и культурой для масс и стимулирует развитие массовой культуры, которая не может не быть идеологизированной, поскольку идеология ближе всех отраслей культуры к материальным потребностям, а массы живут в основном ими. Управлять массами сподручнее рассчитанной на воздействие на них идеологии, чем элитарной, по сути, науке, которую массы не способны понять. С выходом на историческую арену масс идеология получает преимущество перед наукой в борьбе за власть. Идеология имеет дело с массами, подлаживается под их интересы и запросы, что принижает культуру и ведет ее к кризису. Идеология означает переход от разума и религиозной веры к материальным интересам толпы.
   Идеологии не мифы, хотя в них много от мифологии, а мистическое начало скрывается под рациональной оболочкой, проступая в бальзамировании вождей. Идеологии не религии, хотя в них есть приземленная вера, в которой на место Бога ставят идеолога, правителя или материальный идол (скажем, Золотого тельца). У идеологии имеются философские корни, и ее предшественником можно считать Платона. Идеология взяла само название у философии (термин «идея» идет от Демокрита и Платона). Она стремится подчинить себе искусство, заявляет о своей научности. Она пытается соединить науку с высшими идеалами человека – его стремлением к благополучию и счастью. Она объединяет людей, но ценой их превращения в «одномерных», по Г. Маркузе. Объединяет и наука, но идеология действует более жестко, не останавливаясь перед насилием.
   Идеология должна обладать одновременно противоположными свойствами: быть логичной и абстрактной и в то же время простой и понятной массам, отвечать их надеждам и насущным нуждам.
   Идеология соединила материальный интерес с наукообразным прогнозированием будущего, которое является предметом веры. Поставить все предыдущее знание на службу материальным интересам стремится идеология как система взглядов, выражающих интересы больших общественных групп – классов, наций. Идеологи – пророки материального. Они пришли, когда люди захотели счастья здесь и немедленно.
   Идеология сейчас самая мощная сила. Она постоянно стремится что-то преувеличить или затушевать – то общечеловеческие ценности, то национальные, то классовые. Идеология исходит из крайностей, например, двух противоположных классов – капиталистов и пролетариата, двух противоположных взглядов на человека – демократического и тоталитарного, и т. п. Идеология разъединяет людей, хотя печется об их объединении. Ее интересы частные и, стало быть, могут объединить часть людей на определенное время. Разделение идей, писал Д. Вико, удостоверяет разграничение собственности.
   Торжество идеологии привело к господству формальных принципов, наподобие историзма с его многообещающими схемами и пренебрежением к конкретному человеку. Масса – удобный объект идеологических манипуляций, поэтому идеология заинтересована в том, чтобы народ превратился в массу, в которую легко внедрять идеологию.

Три этапа идеологии

   Идеология проходит три этапа: диалектический, демагогический, догматический. Первый этап развития идеологии можно также назвать философским, поскольку при формировании идеологии философская составляющая играет важную роль. На этом этапе идеология проявляет непримиримость ко всем остальным идеологическим направлениям, но сохраняет тесную связь с наукой, искусством и другими отраслями культуры. Борьба с иными идеологическими течениями, в том числе с теми, которые мало чем отличаются от данного, способствует четкому оформлению идеологии, но может ее и погубить. На этом этапе проводниками идеологии выступают только ее создатели да некоторые группирующиеся вокруг них фанатики. Но идеология создана, и вулкан готов к взрыву. Если идеологическая система оказывается достаточно жизнестойкой и ей удается подавить конкурентов, особенно из числа смежных идеологий, она стремится обрести господствующее положение.
   Второй этап – распространение идеологии – можно назвать демагогическим, поскольку стремление к подчинению масс данной идеологии делает важнейшей ее демагогическую составляющую. Идеология может распространяться подобно эпидемиологическим заболеваниям – как некая идеологическая «инфекция», действующая на духовно и душевно ослабленный организм, не имеющий стойких убеждений в качестве иммунитета. «Инфекция» от одного может перейти сразу к нескольким и так далее, захватывая массы. Идеологическая система, как лава, выплескивается на поверхность, занимая огромные площади.
   Третий этап – от господства идеологии до упадка – можно назвать догматическим. Идеологическая лава, выйдя на поверхность, начинает застывать, отрываясь от действительной жизни и интересов людей. Идеи превращаются в непререкаемые догмы и теряют жизненную силу. Если на втором этапе идеология пользуется философскими (преимущественно диалектическими) приемами, обеспечивающими ее проникновение в массы, то на третьем этапе она перестает впитывать какие-либо философские положения и превращается во врага философии.
   К культуре относится этап формирования идеологии. Затем идеология утверждается и пытается подчинить культуру. Ныне это самая большая опасность, грозящая культуре в целом. В идеологии культура достигает своего самоотрицания, переходя, говоря гегелевским языком, «в свое другое». Ничто так не навязывается людям, никакая другая отрасль культуры не внедряется столь насильственно, вопреки самой природе культуры, и никогда кризис культуры не становится столь всеобъемлющим.
   Идеология появляется изнутри культуры как ее отрасль, и поэтому она опаснее всего для культуры. Противостояние идеологии и культуры откровенно и четко выразил Г. Геринг, сказав: «когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет». Материальный результат противостояния вроде бы предопределен, потому что у культуры нет оружия, но идеология проигрывает в любом случае, потому что она или подрубит сук, на котором сидит, или на древе культуры вместо нее вырастет другой плод. Торжество идеологии блестяще, но временно.

Три источника идеологии

   Идеология имеет три источника, заключенные в трех прекрасных словах лозунга Великой французской революции: свобода, равенство, братство. Из них как завязи образовались три мировые идеологии. Само понятие «идеология» появилось в XVIII в. и первоначально обозначало по этимологии слова учение об идеях – понятии, возвращающем к Платону, который, кстати, создал в своих поздних произведениях «Государство» и «Законы» прообраз идеологической системы, которую неудачно пытался воплотить в жизнь.
   Породила идеологию эпоха Просвещения. У ее истоков стоял Ж.Ж. Руссо, считавший, что науки и искусства не делают человека нравственным и счастливым. Руссо восхищались деятели французской революции, особенно Робеспьер, провозгласившие свободу и ограничившие ее во имя ее. «Свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому», – провозгласила «Декларация прав человека и гражданина», принятая Национальным собранием Франции 26 августа 1789 г. Но вскоре началось преследование врагов свободы, и их головы полетели одна за другой.
   Во времена Великой французской революции было в ходу и понятие врагов народа. Декрет Конвента объявлял врагами народа всех, кто выступал против Конвента или пытался унизить его. В соответствии с декретом Конвента от 26 февраля 1794 г. можно было объявить врагом народа кого угодно, например, тех, кто препятствовал народному просвещению «путем всяких махинаций» (Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. М., 1984, с. 239). Наказание – смертная казнь. Улик достаточно устных.
   Сначала деятели революции победили в своей стране, а затем начали войны, с тем чтобы, как заявил Камбон, «ничто, существовавшее прежде, не могло устоять перед осуществляемой нами властью» (Жорес Ж. Социалистическая история Французской революции. Т. 4. М., 1981, с. 152). Задача революционных войн заключалась в том, чтобы способствовать возникновению революций в других странах. Аналогичные задачи ставились после прихода большевиков к власти в России: «подталкивать» революции в странах Запада и Востока и в конце концов разжечь пожар мировой революции.
   Тут же возникает знаменитое «кто кого?». Аргумент: если мы первые не начнем войну, то революция будет раздавлена усилиями остального мира. Тезис об обострении борьбы между капитализмом и социализмом использовал затем И.В. Сталин. Начавшаяся война, писал Жорес, «не была борьбой одной нации против другой нации, а борьбой одной системы институтов – против другой системы институтов. Теперь институты, созданные свободой, должны были уничтожить, пусть даже силой, институты, созданные рабством» (там же, с. 155). То же было в России в XX в. Жорес восклицает: «Но как опасна такая попытка! Какие диктаторские привычки привьет она Франции! И как рискует она отождествить в глазах других народов национальную свободу с былым порабощением!» (там же). Закончилось диктатурой: Наполеона и Сталина.
   Обе революции были борьбой идеологии за власть, и в этом их сходство. Не важно, что идеологии различны: одна – идеология свободы, другая – идеология равенства. А как же с теми, кто не подчинится завоевателям, несущим свободу? «Тогда и отнощение будет к ним, как к врагам, раз они не хотят ни свободы, ни равенства» (там же, с. 158). Это было названо революционной диктатурой Франции и революционным протекторатом Франции над народами (доктрина Камбона, объявленная 15 декабря 1792 г. и утвержденная Конвентом). Великая французская революция была образцом идеологической революции. Ее аналог – октябрьский переворот в России.
   Есть такое выражение: «революция пожирает своих детей», французская революция закончилась гибелью тех, кто ее организовал. Но идеология победила. Аналогична ситуация в России в XX в. Большинство активных сторонников коммунистической идеологии погибли или до революции, или во время ее, или после в сталинских лагерях. Они оказались жертвами, на крови которых взошла идеология.
   Идеология вступила в борьбу за власть в конце XVIII в., когда летели головы ее сторонников и противников, но окончательно укрепилась после первой мировой войны, победили в которой идеологические державы – Англия, Франция и США, а побежденные взяли на вооружение другие идеологии – Россия в 1917, Италия в 1922, Германия в 1933.
   Те, кто отдавал свои жизни за свободу, равенство и братство, подпитывали своей энергией идеологию до того момента, когда она, победив с помощью жертв, сама не отвечала репрессиями против своих противников. Примером является французская революция, но это свойственно всем идеологиям. Гибли тысячи борцов за рабочее дело, угнетенный народ и свободу, и жертвы не пропали даром. Из них родилось господство идеологии в трех формах – либерально-капиталистической, националистической и социалистической. Каждая обещала счастье, и большинство людей верило и надеялось. Ни одна не оправдала надежд. Почему? Объяснение может быть трех типов: историческое рациональное, историческое нерациональное и метаисторическое. Если ограничиться первым, то ни одна из идеологий не выполнила обещаний в силу расщепленности единого идеала и из-за подмены в попытке насильственного приведения людей к счастью. Выводы о государстве как политической форме угнетения большинства меньшинством на диалектическом этапе идеологии сопровождались демагогией о скором преодолении всякого угнетения в результате буржуазной или социалистической революции.

Либерально-капиталистическая идеология

   Для нее главное слово «свобода», первое из троицы Великой французской революции. За ним скрывалось стремление третьего сословия ликвидировать привилегии аристократии и духовенства и достичь одинаковых с ними юридических прав. Когда это произошло, был брошен лозунг: «Обогащайтесь!», и возникла новая форма неравенства, основанная на богатстве одних и бедности других.
   Ахиллесова пята идеологии – насилие. Чем больше насилия в теории и практике идеологии, тем быстрее приходит она к гибели. Порой она еще находится у власти, но ей уже никто не верит. Наиболее хитрая идеология – либерально-капиталистическая, насилие которой не прямое, а косвенное, денежное, которое ей удается скрывать. Недаром в обширном труде «Открытое общество и его враги» апологет капитализма К. Поппер лишь один раз употребляет слово «деньги», да и то в примечании. Поистине гегелевская «хитрость разума» – управлять не путем грубого насилия, а посредством денег. Деньги хороши как средство самореализации, когда не отняты у других. Но именно это происходит в капиталистическом обществе, построенном на эксплуатации людей, идей и природы, где высший стимул – прибыль. Однажды в примечании Поппер говорит о том, что на деньги можно купить политическую власть, но это разбивает его предыдущие построения. Капиталистическое общество открыто для имеющего деньги. Без денег оно закрыто. «А деньги – что ж, это те же гвозди и так же тянутся к нашим рукам» (А. Башлачев).
   Данную идеологию можно назвать либерально-капиталистической, потому что начинает она с лозунга свободы, еще наполненного гуманистическим содержанием эпохи Возрождения, затем переходит к пониманию свободы как свободы предпринимательства и формальных прав личности и собственности, а заканчивает проповедью потребительства. Эта идеология господствует в большинстве развитых европейских стран.
   Либерально-капиталистическая идеология взяла кое-что из других, а именно: люди должны быть равны (но фактически люди твоего класса или нации). За счет этого синтеза она вырвалась вперед и сейчас стала лидирующей в мире.
   Либерально-капиталистическая идеология анонимна. Она пытается скрыть даже свое имя, в то время как обе другие работают с открытым забралом. По мнению Р. Барта, «отречение буржуазии от своего имени не является иллюзорным, случайным, побочным, естественным или ничего не значащим фактом; оно составляет сущность буржуазной идеологии, акт, при помощи которого буржуазия трансформирует реальный мир в его образ, Историю в Природу» (Барт Р. Избранные работы. М., 1991, с. 110). Миф помогает идеологии.
   Большая жизнестойкость либерально-капиталистической идеологии в том, что она не берется открыто противопоставлять себя достижениям других отраслей культуры, прежде всего науке, а также искусству, философии, религии, как делают две другие идеологии.

Националистическая идеология

   Этот тип идеологии вдохновлен другим словом Великой французской революции, известным со времен Конфуция, – братство (имея в виду близость людей одной нации). Борясь за национальное государство, многие становились героями и жертвовали собой. От этого так далеко до стремления к мировому господству, как от Гарибальди до Муссолини. Личный шофер Гитлера писал, что по-человечески фюрер был одинок. То же говорили о Сталине. Мао Цзедун называл себя одиноким путником, бредущим с дырявым зонтиком. Как ни парадоксально, чем большей властью обладает политик, тем более одиноким он себя чувствует, да и является на самом деле. Причина в разъединяющем людей насилии, тогда как настоящая культура объединяет их. Для идеологов живой человек – ничто по сравнению с нацией, классом или даже его правами.
   Апофеозом насилия является националистическая идеология, которая начинается с провозглашения прав собственной нации на самоопределение, а заканчивается откровенно агрессивным стремлением к покорению и уничтожению других наций, что в наибольшей степени присуще немецкому фашизму, развязавшему вторую мировую войну и провозгласившему цель завоевания жизненного пространства и уничтожения целых народов.
   В противоположность либерально-капиталистической идеологии фашизм, как писал Б. Муссолини, «подчеркивает права Государства как выразителя настоящей сущности индивида… Фашистская концепция Государства всеобъемлюща; вне его не существует ни человеческих, ни духовных ценностей… таким образом, фашизм тоталитарен… фашизм противоположен социализму, которому неизвестно единство внутри Государства, сливающего классы в единую экономическую и этическую реальность… реальные потребности заняли должное место в корпоративной системе, где противоположные интересы координируются и гармонизируются в единстве государства» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 237–238). Муссолини пишет о классовом сотрудничестве и корпоративности экономики как синтезе двух элементов: капиталиста и пролетария. Причем классовое сотрудничество устанавливается не путем уничтожения буржуазии, а посредством подчинения ее интересам государства.
   Три другие черты националистической идеологии близки к идеологии социалистической: включение в государство экономической деятельности и образования, планирование, всеобщая мобилизация населения.
   Заметим, что следует различать понятия «патриотизм», «национализм» и «шовинизм». Первое из них используется в националистической идеологии, но может не иметь к ней никакого отношения. Часто употребляемое в последнее время в полемических целях выражение «патриотизм – последнее прибежище негодяя», отнюдь не означает, что все патриоты – негодяи, а говорит лишь о том, что негодяи могут прибегать к патриотической риторике для осуществления своих неблаговидных целей.

Социалистическая идеология

   Эта идеология вдохновлена словом «равенство» и является земной религией угнетенных масс. Идеология равенства возникла во времена Великой французской революции (Бабеф, Марешаль, Сильвен), но обоснована в полной мере Марксом в XIX в. Маркса обвиняют в том, что он некритически воспользовался системой Гегеля, но если бы он ее не взял, то не создал бы идеологию, что является его главной заслугой.
   Маркс и Энгельс тоже пытались затушевать идеологичность своей концепции, выступив с острой критикой идеологии как таковой. Но они же создали идеологию, что признали их последователи.
   На алтарь идеологии положено много жертв. Коммунистическая идеология совершала триумфальное шествие в СССР, подминая под себя остальные отрасли культуры. Наука, религия и философия в определенной степени воздействовали на идеологию, но определяла поведение людей именно она. Провал попыток идеологии применить науку и технику к социальной жизни объясняется тем, что идеология пытается насильственно внедрить свои схемы, вступая в столкновение с жизнью, которую она хочет преобразовать. Столкновение с жизнью – научно-техническое или идеологическое – чревато опасностью, причем идеологическое не меньшей, чем научно-техническое. Оно чревато социальным Чернобылем.

Эволюция идеологии: апофеоз подмен

   Идеология защищает интересы определенных групп общества, но не каждого и всех в целом. Поэтому все хорошие слова остаются невыполнимыми. На этапе становления идеология (как любая отрасль культуры, претендующая на господство) использует весь интеллектуальный и нравственный багаж для создания привлекательного образа. В дальнейшем демагогическая составляющая отбрасывается под причитания ортодоксов; «разве вы не помните, что классик написал то-то там-то?».
   Кризис культуры в лице идеологии заключается в том, что слова остаются словами, более того, их значение искажается и извращается. Сначала происходит подмена смыслов, а потом реальности. Подавляющее (в буквальном смысле) большинство старается для себя. Общие интересы подменяются частными.
   Из всех отраслей культуры идеология наиболее демагогична. У нее самый большой замах – поднять всех на построение рая на земле, и с ней же связаны самые тяжелые подмены. Очевидно, что так и должно быть, так как она намеренно снижает свой духовный уровень, чтобы быть понятной всем, и, добиваясь этого, больше всего связана с материальной действительностью, являющейся главным источником подмен.
   Идеология возникает тогда, когда определенные слои общества готовы жертвовать собой во имя народа, и начинает переживать кризис, когда носители ее, придя к власти, начинают уничтожать несогласных. В конце концов сами проводники идеологии перестают верить в идеалы (если они у них были), и их уверения становятся ложью, видимой всем. Материальные средства искажают духовные цели и делают их неосуществимыми.

Социально-политические типы общества

Рассмотрим теперь пять социально-политических типов общества, основанных на традициях, религии, идеологиях: либерально-капиталистический, националистический, социалистический, христианский, традиционный. Выделим следующие признаки: отношение к ресурсам, отношение к своей и другим нациям, высшая ценность, отношение к правам и обязанностям личности, тип производства, отношение к собственности. Результаты представлены в таблице.

Комментарий к таблице. Типы 2–4 ближе к 1-му, чем к 5-му, так как это западные типы. Они как бы промежуточные, отличаясь от 1-го на 2 показателя. 5-й тип дальше всего от 1 и 2 сходство только в 1 пункте, а с другими 2 пункта. У каждого типа спой особый, неповторимый признак: у либерально-капиталистического – приоритет прав человека, у националистического – национализм, у коммунистического – общественная собственность, у христианского – Бог как высшая ценность, у традиционного – самоограничение и натуральное хозяйство. Эту схему можно сделать динамической: христианство при возникновении совпадало с традиционным типом по всем пунктам, но потом, став господствующим в Византии и на Западе, все дальше отходило от него. Оно ушло от самоограничения, хотя и не пришло полностью к потребительству; ушло от «не противься злому» к применению меча. Пустые клетки означают, что по данному показателю нет определенности.

Политические течения

   Помимо идеологий деятельность партий протекает в рамках политических течений, которые существуют в определенных идеологиях, или промежуточны, или вообще находятся вне идеологий.
   Два главных политических течения в либерально-капиталистической идеологии – либерализм и консерватизм. Г. Рормозер пишет, что «проблема политической власти решается либерализмом путем замены власти на право. Либеральное государство специфично тем, что оно само ограничивает свою власть, чтобы обеспечить и гарантировать основные права гражданина. Основная проблема либеральной философии – это проблема ограничения власти. Либерализм стремится к сведению власти до минимума, к ее нейтрализации, в этом состоит его долгосрочная стратегия» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 754). Либерализм идет от естественных прав личности. «Представление о том, что государство и политика могут представлять собой нечто большее, чем службу по согласованию интересов различных сторон, чуждо либерализму совершенно» (там же, с. 755). Достижения либерализма, по Рормозеру, – правовое государство, конкурентная экономика, разделение функций между государством и обществом, исключение из политических споров вопроса об истине. Рормозер считает, что классический либерализм, переродившись в то, что можно назвать либертаризмом, отказался в принципе от ответа на вопрос об истине. В потреблении, технике, гедонизме буржуазное общество утратило смысл жизни, и из-за перерождения либерализма в либертаризм возник тоталитаризм. Либерализм функционирует, пишет Рормозер, когда в обществе сохраняется нормальное положение и достигнут относительно высокий уровень благосостояния. С ненормальной ситуацией – в Веймарской республике, в нынешней России, – по Рормозеру, либерализм не может справиться.
   Либералы всегда подчеркивали «равенство перед законом, всеобщее избирательное право и политические свободы» (там же, с. 797). Теперь же нужно обеспечить всем минимальный уровень существования. Признание этого отличает новый либерализм от классического.
   Противоположный либерализму в рамках либерально-капиталистической идеологии консерватизм всегда подчеркивал роль государства и традиционных ценностей – семейных, исторических, религиозных, моральных, культурных. «Только государство, сильное государство может обеспечить относительное равенство шансов конкурентов» (там же, с. 753). Без «христианского нравственного воспитания свобода в обществе и государстве не имела бы основания» (там же, с. 756). При «потере нравственности свобода теряет свое содержание» (там же). Для просвещенного консерватизма «человек не только существо, озабоченное своим материальным благополучием, но и культурное существо… Человеку не достаточно одного лишь удовлетворения материальных потребностей и признания его как индивидуума. Он хочет также получить признание своей принадлежности к национальным и другим коллективам. То есть он нуждается в признании как культурное существо. Между тем либерализм не в состоянии дать такое понятие культуры» (там же, с. 757).
   В эпоху экологического кризиса главное не свобода, а сохранение, а стало быть, консерватизм. «И все задуманные изменения нужно проверять, соответствуют ли они императиву сохранения, тем самым ограничивая их» (там же, с. 761). Консерватор, в отличие от либерала, мыслит исторически. Аналогично новому либерализму появляется и новый консерватизм, вбирающий в себя классический либерализм.
   Два основных течения в рамках социалистической идеологии – социализм и коммунизм – различаются не столько по конечным целям – обеспечению социального равенства людей, сколько по средствам их достижения. Коммунизм отдает приоритет революционным действиям и меньше надежд возлагает на мирные демократические преобразования.
   Основные течения в рамках националистической идеологии – фашизм (в традиционной трактовке Муссолини) и национал-социализм (господствовавший в Германии с 1933 по 1945 гг.). Второму присуща наибольшая степень агрессивности и милитаризма. Данные течения в связи с их идеологической основой можно представить следующей схемой.

Многие партии берут не одну, а две идеологические основы, и отсюда двойное название, как объясняется в приводимой схеме.

   Социал-реформизм своим названием подчеркивает, что в стремлении к осуществлению социалистических идеалов он будет идти никоим образом не революционным путем (как коммунизм), а реформаторским.
   Выделяют также радикальные течения, которые стоят за быстрые коренные изменения общественного положения. Еще дальше уходит экстремизм, который считает, что лишь революционное насилие и террор способны изменить ситуацию в нужную сторону. Радикализм и экстремизм бывают правым и левым.
   Партии могут объединяться или, наоборот, возникать из общественно-политических движений – более аморфных образований, не обязательно имеющих программу. На выборах партии и общественно-политические движения могут группироваться, исходя из общих целей борьбы за власть, в предвыборные блоки, а после успешного завершения выборов создавать правительственные коалиции, совместно реализуя властные полномочия.

Вопросы для повторения

   1. Что такое партия?
   2. Какие партийные системы существуют?
   3. На чем основана классификация партий?
   4. Что такое идеология?
   5. Каковы источники идеологии?
   6. Какие идеологии вы знаете?
   7. В чем различие между ними?
   8. Какие этапы проходит идеология?
   9. Что такое социально-политические типы общества? 10. Какие политические течения вы знаете?

Литература

   Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.
   Жорес Ж. Социалистическая история Французской революции. М., 1981.
   Зиновьев А.А-Коммунизм как реальность. М. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

1994.

Глава 9
Политическая культура и избирательные системы

Определение политической культуры иполитического сознания

   Понятие политической культуры ввел в XVIII в. И. Гердер, и появление его в эпоху Просвещения не случайно. Современное ее определение таково: «Политическая культура – это разнообразные, но устойчиво повторяющиеся когнитивные, аффективные и оценочные ориентации относительно политической системы вообще, ее аспектов «на входе» и «на выходе» и себя как политического актора» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 597).
   Политическая культура включает в себя следующие элементы:
   1) наличие определенного уровня знаний о политике;
   2) умение давать самостоятельную оценку событиям;
   3) способность участвовать в политической деятельности;
   4) умение управлять эмоциональной стороной политических действий.
   «Когда мы говорим о политической культуре какого-либо общества, – пишет Г. Алмонд, – мы подразумеваем политическую систему, усвоенную в сознании, чувствах и оценках населения» (там же, с. 594). В политическую культуру входят знания, вера, чувства, суждения и мнения.
   Отличие политической культуры от политического сознания в том, что культура может проявляться на бессознательном уровне и таким образом представляет собой более широкое понятие. Политическое сознание – совокупность взглядов и установок, выражающих отношение людей к государству и партиям, политическим ценностям и целям развития, традициям и нормам политической жизни. Основу политического сознания представляют знания и идеология.
   Можно выделить три уровня соотношения политики и сознания:
   1. Идеологический: уровень «ложного сознания», по К. Марксу на котором функционируют различные социальные мифы.
   2. Прагматический: уровень бессознательный по преимуществу, на котором политик заботится о том, чтобы удержаться у власти, а подданный – о том, как защитить свои интересы.
   3. Политологический: уровень истинного сознания, на котором происходит прояснение, объяснение и рационализация политических реалий.
   Политическая культура общества зависит от многих факторов: от общей культуры и менталитета народа, от степени рациональности его представителей, от престижа политики в государстве, от прав и обязанностей граждан. В свою очередь, от уровня политической культуры зависит политическое сознание отдельных людей. Конечно о таком уровне политической культуры, какой был в Древней Греции в период существования городов-государств, можно лишь мечтать. Там был высочайший уровень культуры в целом, в том числе рациональных разделов культуры, а занятие политикой – высшей честью и обязанностью граждан. Почему уровень политической культуры со временем не поднимается, а, наоборот, падает? Это связано с одним, на первый взгляд, парадоксальным обстоятельством. Дело в том, что цель политики – управление населением. В кибернетике сформулирован закон необходимого разнообразия, в соответствии с которым эффективное управление возможно в том случае, если разнообразие управляющей подсистемы выше разнообразия управляемой подсистемы. Чтобы сделать управление более эффективным, правящая элита стремится (чаще неосознанно) к уменьшению разнообразия подданных, т. е. действует в сторону усреднения, унификации человеческих характеристик. Не только уменьшить политическое участие стремится элита, но и интеллектуальный уровень людей, а стало быть, их способность разбираться в политических событиях, формировать собственную точку зрения на политику.
   Отсюда нацеленность на манипулирование общественным мнением с помощью создания удобных политических мифов, пригодных для общего пользования. К наиболее распространенным политическим мифам в развитых странах относят следующие:
   1) об эгоистической природе человека и его склонности к приобретательству;
   2) об отсутствии социальных конфликтов и эксплуатации;
   3) об индивидуальной свободе и личном выборе граждан;
   4) об объективности действий государства и СМИ;
   5) о плюрализме СМИ.
   Совершенствование СМИ облегчает распространение и пропаганду мифов, и манипуляция сознанием приобретает угрожающие размеры. Правящей элите не нужно, чтобы подлинно свободные люди участвовали в принятии политических решений, но ей выгодно, чтобы люди думали, что они свободны и сами решают свою судьбу. От того, насколько удается внушить это массам, зависит прочность власти элиты и стабильность управляемого ею общества.

Типы и виды политической культуры

   Г. Алмонд выделяет три типа политической культуры:
   1) Провинциалистский (традиционный) – идущий из догосу-дарственных отношений, в соответствии с которым человек интересуется лишь тем, что происходит в его местности (провинции), но не проблемами государства в целом.
   2) Подданнический (монархический) – идущий от первичных этапов существования государства, в соответствии с которым человек всегда голосует за кандидатов, которые имеют власть в данный момент. Он основан на вере в «хорошего барина», который приедет и все рассудит по правде; царя, который желает добра народу, но которого обманывают приближенные бояре. Принадлежащий к данному типу может критически относиться к правителю, но голосовать все равно будет за него (подсчитано, что к этому типу принадлежат 8—10 % населения).
   3) Партисипаторный (сознательно участвующий) – тип современного политического поведения, в соответствии с которым человек стремится к активному участию в политике на основе индивидуальных представлений. Данный тип реализуется при наличии высокой политической культуры и отсутствии мешающих ее становлению препятствий. Этот тип не может довлеть над другими даже в современном обществе, так как его широкое распространение препятствует бесперебойной работе существующей государственной машины.
   Г. Алмонд выделяет также виды политической культуры, которые различаются по степени сходства взглядов представителей разных слоев общества:
   1. Гомогенный (в США и Великобритании) – большинство населения разделяет принципы устройства данной политической системы и терпимо относится к разногласиям.
   2. Фрагментированный (в континентальной Европе) – согласие по основным политическим вопросам отсутствует; общество разделено на субкультуры, часто не совмещающиеся друг с другом.
   3. Доиндустриальный (в модернизирующихся развивающихся странах) – новые политические реалии (парламент и т. п.), смешанные с традиционным политическим поведением.
   4. Тоталитарный (в коммунистических и националистических странах) – гомогенность присутствует, но искусственная, жестко, насильственно навязанная сверху.
   Из данных видов устойчив первый, а четвертый устойчив по видимости. В двух остальных гомогенность отсутствует, что делает их нестабильными, особенно третий, при котором очень большие различия между компонентами системы.
   Американская политическая культура гомогенна, поскольку жители США всегда жили при одной политической системе. Совсем не то в других западных странах, которые прошли длительный монархический этап правления. Еще сложнее ситуация в модернизирующихся странах и нынешней Российской Федерации.
   Другое, более содержательное разделение – на либерально-индивидуалистический и консервативно-коллективистский виды. При первом субъекты выступают против вмешательства государства в дела граждан, при втором имеет место повышенное ожидание заботы от государства, обожествление главы и т. д.
   Р. Даль выделяет три основные причины стремления людей к власти:
   1) во имя общего блага;
   2) эгоистические цели;
   3) по неосознанным мотивам (сюда относится и стремление с помощью власти возместить психологические травмы, полученные в детстве, о чем пишет Ч. Лассуэл, а в основе лежит фрейдистская концепция).
   Человек, жаждущий власти, отличается следующими особенностями:
   1) ценит обладание властью превыше всего;
   2) претендует на власть для себя и тех, кого отождествляет с собой;
   3) полон уверенности, что добьется власти;
   4) обладает минимумом качеств, необходимых профессиональному политику (см. выше).
   Р. Даль выделяет также четыре типа отношения к политике и четыре критерия степени вовлеченности в политическую деятельность. Среди типов отношения он различает:
   1) аполитичный слой, к которому относится 2/3 населения (главными для него являются его собственные интересы, все остальное представляется неважным);
   2) заинтересованный в политике слой, понимающий, что собственные интересы можно удовлетворить с помощью политических решений (сюда входят члены заинтересованных групп);
   3) слой искателей политической карьеры – людей, понимающих значение политики и желающих ею заниматься (сюда относятся партийные функционеры);
   4) слой политических лидеров – людей, обладающих соответствующими качествами политика плюс удачливостью и готовностью поступиться всем во имя достижения политических целей.
   Среди критериев степени вовлеченности в политику различают:
   1) интерес к политическим событиям;
   2) озабоченность, т. е. сознание важности политических событий;
   3) информированность, т. е. осведомленность о протекании политических процессов;
   4) активность – прямое участие в политических действиях.
   В. Парето предложил свою классификацию политиков. К типу А относятся, люди, стремящиеся к идеальным целям и следующие определенным правилам поведения. Для своих приверженцев это «честные», «справедливые» люди; для противников – «фанатики» и «сектанты». Политиков типа В Парето делит на две подгруппы – В (а) и В (Ь). Первые довольствуются обладанием властью и почестями и предоставляют материальные выгоды своим клиентам. Вторые сами используют политику как средство получения материальных выгод для себя и своих сторонников.

Авторитарная, тоталитарная и демократическая личность

   Политологи выделяют также типы личности по их отношению к политическим взглядам. Различают недемократическую (авторитарную, по терминологии Т. Адорно) и демократическую личности. Для первой характерны следующие черты.
   1. Преувеличенная вера в могущество политических лидеров и готовность к абсолютному подчинению.
   2. Ненависть к тем, чье поведение выходит за официально установленные рамки.
   3. Широкое распространение чувства враждебности и понятия вины.
   4. Подозрение и недоверие к другим людям.
   5. Догматизм и отсутствие гибкости в оценках.
   Т. Адорно добавляет к характеристике авторитарной личности недоверие к ценностям индивидуальной духовной жизни, склонность к стереотипам и социальной мифологии, дух разрушения.
   В противоположность этому демократическая личность, по Инкельсу, обладает следующими характеристиками:
   1. Свобода от традиционных авторитетов.
   2. Интерес к общественным проблемам и желание быть информированным.
   3. Ориентация на политические процессы, которые признают необходимость и делают возможными рациональные процедуры.
   Можно также выделить в соответствии с тремя политическими режимами тип тоталитарной личности. Он имеет те же характеристики, что и авторитарный тип плюс склонность придерживаться точки зрения большинства населения. Тоталитарная личность склонна отказываться (сознательно или бессознательно) от собственных взглядов, солидаризируясь с большинством. Общество, в котором доминирует такая личность, конечно, более монолитно и устойчиво, чем состоящее из личностей других типов, но лишь тогда, когда социальная система функционирует нормально. Если же наступает бедственный (по П.А. Сорокину) период, когда рушатся общепринятые ориентиры, то в этом случае преобладание людей тоталитарного типа будет способствовать дальнейшему уменьшению стабильности социальной системы.
   Преимуществом личности демократического типа является осознание того, что точно выразил Гете:

     Лишь тот достоин счастья и свободы,
     Кто каждый день идет за них на бой.

   Этот принцип вошел в теорию политологии. Д.С. Милль писал, что «права и интересы каждой личности уважаются лишь в том случае, если эта личность сама способна и по обыкновению склонна защищать их» (Даль Р. О демократии. М., 2000, с. 55).

Политическая культура России

   Если попытаться, исходя из общих характеристик политической культуры, рассмотреть политическую культуру современной России, то бросается в глаза ее многослойность. Можно выделить следующие элементы:
   1) Традиционно российские: этатизм, анархизм, коллективизм (соборность, солидарность), авторитаризм, догматизм, нигилизм, мессианство, персонификация.
   2) Советские: идеализм, вождизм, уравнительство, коммунистический эсхатологизм.
   3) Постсоветские: индивидуализм; ориентация на успех, конкуренцию, рынок, права и свободы человека.
   Вторая черта политической культуры России – гетерогенность, разделенность на национальные и конфессиональные субкультуры, сильно отличающиеся друг от друга.
   Третья характерная черта – антиномичность, разделенность на противоположности, находящиеся в конфронтации (западники – славянофилы, демократы – патриоты, консерваторы – радикалы, монархисты – анархисты).
   Российская политическая культура соединяет в себе как будто несоединимые типы: в ней присутствует фрагментированность и в то же время элементы трех других типов (гомогенный, доиндустриальный, тоталитарный). Все это ведет к тому, что политическая ситуация в России остается неустойчивой.
   Автор попытался на семинарских занятиях по политологии выявить типы политической культуры в студенческой среде. Конечно, это нельзя назвать репрезентативной выборкой, поскольку опрос производился в одном общественном слое, но надо сказать, что студенчество является характерной социальной группой. Во-первых, оно формируется из различных слоев общества; во-вторых, оно само занимает промежуточное социальное положение.
   Рассматривалась какая-либо сложная политическая ситуация, и учащиеся должны были выразить свое отношение. Преобладали следующие типы политического сознания:
   1. Конституционный, по которому все политические вопросы должны решаться в соответствии с Конституцией.
   2. Судебно-правовой, в соответствии с которым высшим регулятором должна быть судебная власть.
   3. Моральный, в соответствии с которым высшей оценкой политических событий является моральная (человек, совершивший аморальный поступок, не может занимать государственных должностей).
   4. Президентский, в соответствии с которым высшей инстанцией является решение президента как главы государства.

Политическая социализация

Социализацией называют процесс усвоения индивидом социальных норм и ценностей данного общества. Политической социализацией будет усвоение политических норм и ценностей. Этапы политической социализации представляют собой процесс усвоения идей, взглядов и образцов поведения в детстве и юности, обусловленный политическим окружением. Формирование политических взглядов начинается, по Н. Смелзеру, в возрасте от 9 до 13 лет. Дети доверяют правительству, считая, что оно действует на благо народа и отождествляя правительство с определенной личностью. Мальчики предпочитают стать мэрами, а девочки – судьями. Часто детское восприятие остается на всю жизнь, а порой от внезапного разочарования оно переходит в юношеский нигилизм.
От степени политической социализации и от того, какой тип политической культуры преобладает в данном обществе, зависит, какие политические типы личности будут формироваться. Степень политической социализации можно оценить по участию населения в политической жизни. В приведенной ниже таблице показано, как население США участвует в различных формах политической деятельности от голосования до членства в политических организациях.

   (Смелзер Н. Социология. М.,1998, с. 537).

   Цифры в других странах будут, конечно, отличаться, но просматривается определенная тенденция: чем сложнее форма участия, тем менее люди склонны ею заниматься.
   От степени политического сознания в большой мере зависит устойчивость государства и общества в целом. В то же время ни в какой другой области общественной жизни не обострена столь сильно проблема соотношения социализации и самоактуализации, так как на политическую социализацию индивида оказывают воздействие идеология и конкретная политика, стремящаяся манипулировать общественным мнением. Ни в какой другой сфере человека не стремятся так сильно сделать конформистом, как в политической. Специальный инструмент, стремящийся предотвратить самоактуализацию людей, – массовая культура, и в сфере политики требуется больше, чем в любой другой, осознание существующей ситуации.
   Много насмешек вызывали слова В.И. Ленина о том, что «кухарка будет управлять государством». Но смысл их в том, что каждый гражданин должен обладать необходимым минимумом знаний для того, чтобы принимать государственные решения. Конечно, реализация этого – дело далекого будущего.

Избирательные права граждан

   В условиях, когда прямая демократия невозможна, основное значение приобретают выбор населением людей, которые будут затем от их v. 1ени принимать политические решения. По новой теории демократии Шумпетера, главную роль в демократической системе играет именно процедура выборов, а не то, что осуществляется воля народа, наличие и выполнение которой поставлено под сомнение критиками классической теории демократии. «Система выборов, – пишет Шумпетер, – практически единственный возможный способ борьбы за лидерство» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 224).
   Одно из важнейших политических прав человека – право голоса, хотя, как писал русский философ И.А. Ильин, не каждый народ способен выделить лучших представителей при помощи всенародного голосования. Условие правильного выбора в числе прочих, по К. Ясперсу, умение критически мыслить.
   Современная избирательная система характеризуется следующими свойствами:
   1. Всеобщность – все достигшие 18 лет (в большинстве стран) участвуют в голосовании.
   2. Непосредственность – выбираются именно те, кто потом будет принимать политические решения.
   3. Тайность – каждый избиратель имеет право сохранить свое решение в тайне.
   4. Равность – каждый депутат представляет одинаковое число избирателей. Данное условие признается в принципе, хотя осуществить его точно невозможно, так как избирательные округа никогда не равны по численности электората (в России округа содержат от 172 тыс. до 400 тыс. избирателей). Этим, кстати сказать, пользуются для манипуляции волеизъявлением масс.
   Специфическая «нарезка» избирательных округов, преследующая политические цели, издавна практикуется в США и получила особое название «джерримандеризма» по фамилии губернатора Массачусетса Э. Джерри, который прославился такой «нарезкой», которая помогла демократической партии одержать победу в законодательное собрание штата. В ответ на замечание, что один из округов напоминает своими очертаниями саламандру, кто-то пошутил: «Скорей уж Джерримандру», что и привело к появлению вошедшего в американский политический лексикон слова. Прославилась в этом отношении и Франция, правящие круги которой несколько раз меняли нарезку округов после 2-й мировой войны, чтобы уменьшить представительство левых партий в парламенте.

Проблема представительства

Это одна из сложнейших проблем политологии. Еще от Ж.Ж. Руссо, превыше всего ставившего общую волю народа, идет различение фракционного (если суверенитетом обладает каждый человек) и национального представительства (если суверен – нация в целом). Можно различать местное представительство (когда депутат представляет и защищает интересы данной территории и ее населения) и фактическое представительство (когда депутат защищает интересы всего государства и выступает от всей нации). Перед кем ответствен политик – перед страной или ее жителями? Это вопрос, подчеркнутый Ш. де Голлем: «В политике приходится предавать свою страну или своих избирателей. Я предпочитаю второе». Наконец, важно, подотчетен ли депутат народу, т. е. обязан выполнять волю электората (так считается в избирательной системе США), или он отвечает лишь перед своей совестью (такие представления господствуют в Великобритании).
Это показывает, насколько важна проблема представительства, но если согласиться с предложением снять ее совсем, то рушится фундамент современной избирательной системы. В связи с тем, что проблема представительства теоретически не решена, можно говорить о представительстве лишь в относительном смысле, о представительстве заинтересованных групп и т. д.

Виды избирательных систем

   Две основные избирательные системы – мажоритарная и пропорциональная. При мажоритарной системе выигравшим считается кандидат, набравший абсолютное большинство голосов (на выборах президента), или наибольшее число голосов среди всех кандидатов (на выборах в парламент). Такая система действует в США, Великобритании, Франции, Японии.
   При пропорциональной системе выбираются несколько депутатов от округа в пропорции от количества полученных голосов. Данная система основывается на принципе «пропорционального представительства» и считается более демократичной.
   В Германии, Италии и Новой Зеландии половина депутатов избирается по мажоритарной системе, а половина по пропорциональной. Такая система получила название смешанной. Она принята и в России. Половина депутатов Государственной Думы избирается по мажоритарной системе (в одномандатных округах), половина по пропорциональной (в общефедеральном округе по партийным спискам).
   Во Франции, где имеет место смешанный тип республики, действует модифицированная мажоритарная система. Если при выборах в Национальное собрание ни один из кандидатов не набирает большинства голосов, проводятся повторные выборы. Во втором туре участвуют все кандидаты, получившие свыше 12,5 % голосов.
   Каждая из избирательных систем имеет свои особенности, влияющие в значительной степени на результаты выборов (еще подтверждение сложности проблемы представительства). М. Дюверже сформулировал три социальных закона взаимосвязи избирательной и партийной системы.
   1. Мажоритарная система в один тур способствует установлению двухпартийности.
   2. Мажоритарные выборы в два тура ведут к объединению многочисленных, относительно стабильных партий в две коалиции.
   3. Пропорциональное представительство способствует развитию многопартийности, т. е. становлению системы многочисленных независимых партий.
   Причем чем ниже порог прохождения в парламент, тем в большей степени это проявляется (на выборах в Государственную Думу РФ порог равняется 5 %).
   Р. Даль анализирует три возможных комбинации избирательных систем и видов государственного устройства.
   1. Парламентская республика и система пропорционального представительства (континентальный европейский вариант). Он преобладает в странах «старой демократии» и встречается чаше других.
   2. Парламентская республика и мажоритарная избирательная система. Этому варианту верны Великобритания, Канада, Австралия, т. е. страны Британского Содружества, и он называется британским.
   3. Президентская республика и мажоритарная избирательная система. Этот вариант называется американским, поскольку из «старых демократий» он используется только в США, хотя его предпочли и некоторые страны «новых демократий».
   4. Президентская республика и система пропорционального представительства. Этот вариант называется латиноамериканским, поскольку наиболее распространен в Латинской Америке, где существует президентская республика по примеру США, но выборы проводятся по европейской избирательной системе.
   Наиболее демократичным вариантом Р. Даль считает первый, обе составляющие которого, с его точки зрения, лучше соответствуют принципам демократии: и парламентская республика, которая дальше всего от опасности узурпации власти, и пропорциональная избирательная система, позволяющая учесть права меньшинств. Британский вариант учитывает традиции Великобритании и в данных условиях вполне устойчив. США взяли у англичан мажоритарную систему, но предпочли президентскую республику, и в условиях США это сочетание также функционирует вполне устойчиво. Наиболее неустойчива из данных система последняя, но это может быть связано не столько с самой по себе формой устройства, сколько с содержательными аспектами функционирования демократии в Латинской Америке.

Правила ведения избирательного процесса

   Для реализации избирательных прав граждан необходимо соблюдение правил проведения избирательной компании и выборов. Одним из главных принципов является равенство возможностей кандидатов. Конечно, кандидаты не равны по личным качествам, взглядам, политическому весу. Речь идет об уравнении других характеристик, которые могут-помешать избранию лучшего. Здесь следует отметить необходимость нейтральности государственного аппарата, который должен организовывать выборы, но не влиять на их результаты. Это обеспечивается деятельностью избирательных комиссий, а в случае необходимости Конституционным и Верховным судом. Закон о выборах, устанавливающий правила борьбы, выделяет кандидатам одинаковые финансовые средства на ведение избирательной компании, устанавливает равный максимальный лимит расходов, правила частного финансирования и расходования средств (запрещается обходить дома и делать подарки избирателям, т. е. попросту говоря, покупать их голоса), определяет величину равного бесплатного времени, представляемого кандидатам в СМИ и т. п. Запрещается публикация результатов опросов общественного мнения за 2 недели до выборов, чтобы не повлиять этим на волеизъявление избирателей.
   Большое значение имеет предотвращение фальсификации результатов выборов. С этой целью в избирательные комиссии вводятся представители от кандидатов, партий и блоков, а также независимые наблюдатели, в том числе от международных организаций.
   Существуют избирательные технологии, помогающие в конкурентной борьбе за голоса. Они обеспечивают:
   1) мониторинг, т. е. дают информацию о мнении избирателей, их социальном и профессиональном положении;
   2) адресные рекомендации, т. е. предложения о том, что интересует избирателей и что следует говорить кандидату, обращаясь к данной аудитории;
   3) имидж, т. е. наиболее выгодный образ кандидата (этим занимаются специальные имиджмейкеры).
   Выборную инженерию осуществляет избирательный штаб, который помимо выше приведенных функций составляет вместе с кандидатом предвыборную программу и организует и распределяет денежный фонд.
   Различают два типа конкуренции: гомогенный, когда кандидат или партия имеют своего избирателя и отражают его интересы, и гетерогенный, когда кандидат и партия оспаривают поддержку всего электората.
   К сожалению, правила ведения предвыборной борьбы зачастую не выполняются, что еще больше осложняет проблему представительства. Имеет место использование неучтенных средств сверх установленных лимитов и подкуп избирателей (порой можно даже определить стоимость голоса), и нелояльное (мягко говоря) отношение к конкурентам, использование ложных сведений о них, которые трудно отличить от истинных в потоке компромата и т. д. Все это хорошо известно, и избиратель снова и снова сталкивается с этим на каждых выборах, что не прибавляет кандидатам популярности и уважения в глазах населения.

Отношение к выборам

   Отношение к выборам зависит от политической культуры общества, от политического сознания масс, от традиций данного народа, от организации выборов. В целом о степени участия в выборах (на примере США) свидетельствуют следующие данные: активисты организаций и партийные функционеры составляют 0,25 % электората; их помощники (посещающие собрания, дающие деньги) – 5 %; лидеры общественного мнения и просто рассуждающие о политике составляют 25 %; полностью аполитичных – до 7 %.
   Можно выделить следующие типы отношения к выборам:
   1. Среди участвующих в голосовании: подданичество; политическое участие; случайное неполитическое участие; заимствование точки зрения (дома, у друзей, посредством СМИ); традиционализм (ходят на выборы по традиции); частно-материальное отношение (продажа голоса); негативное участие (голосование против того, кто отвергается); активная аномия (голосование против всех).
   2. Среди неучаствующих в голосовании: провинциализм; аполитичность (равнодушие к политике); абсеинтизм – неучастие как форма протеста (потеря надежды и отрицание смысла); пассивная аномия; депривация.
   Как видно, больше типов, участвующих в голосовании (иначе выборов вообще не могло бы быть), но среди участвующих лишь один тип действительно активный, позитивный и стремящийся самостоятельно разобраться в политической ситуации.

Проблема контроля и отзыва депутатов

   Проблема контроля за деятельностью выборных органов и отзыва депутатов остается одной из самых сложных для концепции представительства. Как писал Г. Маркузе, «свободные выборы господ не отменяют противоположности господ и рабов» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 391). Ему вторит Р. Михельс: «Нет никакого сомнения в том, что в процессе развития партии демократическая система сжимается в конечном счете до прав масс самим выбирать себе в данный период времени господ, которым они после их избрания обязаны оказывать послушание» (там же, с. 196–197).
   Данная проблема даже на теоретическом уровне остается нерешенной, поскольку современные политологи расходятся во мнении относительно целесообразности и оправданности введения контроля и обеспечения права отзыва депутатов. Ведутся споры на политологическом и политическом уровне и в нашей стране. Некоторые политики предлагают принять закон об ответственности за невыполнение предвыборных обещаний и установить механизм отзыва выборных представителей, но то, что до сих пор этого нет, свидетельствует, что большинство депутатов не на их стороне. Как образно сказал Г.А. Явлинский, депутат – это купленный товар, который не подлежит замене.
   Трудность заключается в том, что принять закон об отзыве должны сами депутаты, но они не заинтересованы в том, чтобы принимать законы, направленные по сути (или могущие быть использованными) против них самих. Это ахиллесова пята демократии неоднократно подвергалась законной критике, и сами критики не только требовали соответствующих изменений, но включали их в свои программы (например, в программе большевиков говорилось об отзыве депутатов). Но это так и оставалось на бумаге. Причина в том, что контроль за деятельностью выборных органов и право их отзыва всерьез ударяет по власти элиты. Без его решения, однако, вряд ли можно относиться серьезно к названию нынешних режимов демократическими.
   Как сделать, чтобы деятельность выборных представителей была в интересах всех? За это отвечает государство. Оно может контролировать любые виды деятельности, но ему трудно контролировать себя. Здесь возникает ключевой момент – контролирование государства гражданами. Попытки его осуществления делались, начиная с «Великой хартии вольностей», которую можно назвать «Великой хартией контроля», и в настоящее время это остается одной из важнейших политических задач и проблем политологии.

Вопросы для повторения

   1. Что такое политическая культура?
   2. Что такое политическое сознание?
   3. Как они соотносятся между собой?
   4. Какие типы политической культуры существуют?
   5. Какие выделяются политические типы личности?
   6. Каковы свойства современной избирательной системы?
   7. Какие избирательные системы существуют?
   8. Каковы причины участия и неучастия в голосовании?
   9. Как называется парламент Российской Федерации? 10. Как называются его верхняя и нижняя палаты?

Литература

   Шиллер Г. Манипуляторы сознанием. М., 1980.
   Даль Р. О демократии. М., 2000.
   Смелзер Н. Социология. М. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

1998.

Глава 10
Политические реалии и прогноз для России

Политическая культура и национальный характер

   В предыдущей главе говорилось о трех типах политической культуры. Две из них – провинциалистская и подданническая – в обычных условиях исторически преобладали в русском менталитете. Это связано с традициями русской жизни и обстоятельствами образования русского государства, хотя это имело место и в других странах. Россия формировалась как союз удельных княжеств, более или менее связанных друг с другом. Провинциализму способствовали увеличивающиеся размеры государства, реальная отдаленность территорий друг от друга. И сейчас можно услышать, например, такие высказывания: «какое мне дело до Камчатки (или Кавказа), которая так далеко от родного города, деревни». Данному отношению способствует и одновременно противостоит такое качество русского национального характера, как соборность в смысле отношения к человеку не как к гражданину своего государства, своей нации, а как к своему, члену своего коллектива. Это отличие от общечеловеческой и общегосударственной морали, которые предохраняют государство от распада и воспитывают уважение к человеку как гражданину общего государства и нации и к человеку как таковому.
   Подданнический тип также находит основание в русской истории. Россия образовалась как монархия и на протяжении тысячелетия существовала в таком виде. Само слово «государство», в отличие от этимологии европейских языков, происходит от «государя». Есть правитель, а стало быть территория, которой он правит, а все жители ее – его слуги и холопы. Не они владеют данной территорией, заключая между собой свободный договор о форме правления и выбирая правителя, а он изначально их господин, которому они обязаны подчиняться. Привычка покоряться монарху и его представителям, начальству в широком смысле слова, противостоит политическому плюрализму и способствует мышлению, основанному на жесткой дихотомии: «да – нет», «хороший – плохой», «свой – чужой».
   Два типа политической культуры, названные выше, тесно связаны друг с другом, так как если преобладает коллективистская мораль, то кто-то должен выражать ее законы, олицетворять их и следить за их исполнением. Эти функции берет на себя вождь и государство в целом. Отсюда важная роль начальства, персонифицирующего законы коммунальное™.
   Что касается третьего типа политической культуры – партисипаторного, то в русском менталитете есть черта, препятствующая его развитию. Это своеобразное отношение к государству вообще (тесно связанное, впрочем, с подданническим и провинциалистским типами), как к чему-то потустороннему по отношению к обычной жизни, чуждому ей и далекому от нее. «Россия земля совершенно самобытная, вовсе не похожая на европейские государства и страны… Во-первых, власть везде завоевывают. К ней стремятся. Русские от нее бегут. У нас ее дарят. Она у нас призвана. «Придите и владейте». Пришли и владеют, а мы не бунтуем, потому что бунтуют рабы, а мы – не рабы. Мы владеть над собой добровольно призвали, т. е. мы в самом своем истоке обессмыслили протест против власти» (Аксаков К.С. Опыт синонимов. Публика – народ//Соч., т. 2, ч. 1. М., 1875, с. 140).
   Такое отношение к государству естественно продолжилось в отношении к праву. Сколько писали о неуважении к закону, воровстве, коррупции и т. п. Количество заключенных в тюрьмах России в процентном отношении далеко опережало таковое в других странах. Отношение к государству, охарактеризованное К.С. Аксаковым, и слабость правосознания ведут к тому, что государство стремится стать сверхсильным, чтобы обеспечить подчинение себе, и берет на себя функцию внедрения в сознание людей соответствующих общеморальных установок.
   Другое, экономико-географическое, объяснение дает А.Н. Паршев. О необходимости сильной власти он пишет: «А так как наш пряник всегда будет менее сладок (имея в виду, что наше производство в силу климата и других природных причин всегда будет отставать от других стран – А.Г.), то кнут должен быть потолще» (Паршев А.Н. Почему Россия не Америка? М., 1999, с. 400).
   На протяжении тысячелетней истории государство стремилось контролировать все. Но никто не контролировал само государство, и это вызывало недовольство, а порой и бунт, жестокий и беспощадный. Народные массы и при монархии, а в XX веке при однопартийной системе были отстранены от действительного выбора руководителей. Участие трудящихся в управлении, о чем любил порассуждать В.И. Ленин, свелось для большинства населения к опусканию бюллетеней в урны, а для меньшинства – к подъему рук на заседаниях советов. Вся власть находилась в руках Политбюро КПСС, правящего от имени народа. Авторитаризм был в России и раньше, но до построения «социализма» человеку не доказывали, что он участвует в управлении страной и не заставляли его фактом принудительного голосования поддерживать данную версию. Это новое, что внес Октябрьский переворот 1917 года.

Характеристика советского режима

   Система власти, сформировавшаяся после революции 1917 г., получила впоследствии название административно-командной. Она основывалась на жесткой иерархии (как сейчас говорят, властной вертикали) от высшей партийной элиты до низов общества. Эта система оказалась очень эффективной в решении наиболее трудных проблем, вставших перед СССР. Отмечают ее положительную роль в победе в Великой Отечественной войне. Административно-командная система давала возможность концентрировать усилия населения и использовать все резервы для решения отдельных государственных и хозяйственных задач, например, освоения космоса. И в то же время в самой этой системе коренились истоки ее последующего крушения.
   Рассмотрим более подробно структуру советского государства. Руководящей и направляющей силой всех организаций СССР брежневской Конституцией была признана КПСС. Конституция закрепила положение, которое фактически существовало с первых дней захвата власти большевиками. Это действительно так, с той поправкой, что не вся партия, в которой насчитывалось около 20 млн., – руководящая сила, а ее верхушка. В ее руках были все средства массовой информации, и партийные вожди могли сколько угодно хвалить себя. В программе КПСС было записано: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». КПСС не упрекнешь в излишней скромности. Раньше считалось, что ум общества – интеллигенция, честь – войско, совесть – искусство. Партия все присвоила себе. Для сомневающихся же в ее абсолютной непогрешимости в избытке имелись учреждения, где тех, кого не смогла убедить идеология, «убеждала» физическая сила, как и представить нельзя было в царские времена.
   Кто правил страной? После Октябрьского переворота на поверхность вместе с немногочисленной группой революционных фанатиков поднялись беспринципные, способные на все властолюбцы. Террор Сталина, повсюду искавшего врагов народа, уничтожил революционный идеализм. С его смертью и разоблачением Берия государственный терроризм пришел в упадок. Власть захватила бюрократия, вышедшая из недр сталинизма, у которой не было революционного пыла, потому что все революционно-фанатичное было искоренено. Она помнила методы своего шефа, которые ей не однажды приходилось применять в прошлом, и при случае пыталась снова использовать их. Она не хотела полностью открещиваться от Сталина, держалась за него как за каменную стену, потому что его методы – основа ее власти в историческом и структурном плане. Вскормленная Сталиным и прошедшая его школу, бюрократия, не задумываясь, со всей жестокостью подавляла своих противников, но в силу ряда объективных причин не способна была действовать столь открыто, как в свое время Сталин, и вместо красного фона начал преобладать серый. Авантюризм сменился боязнью риска, стремление к экспансии – жаждой самосохранения, преступная мораль – аморальностью. Если преступникам нельзя отказать в знании жизни, пусть и извращенном, то бюрократы все дальше отходят от народа, которого инстинктивно боятся. Те, кто больше всего кричал о единстве с народом, норовили отгородиться от него пуленепробиваемыми стеклами, сетью охранников, закрытыми клубами, распределителями и т. п., лишь изредка показываясь людям или издалека, с трибуны уча их жить чужими словами.
   Иногда политологи наивно вопрошали: как советские руководители не видят, что творится в государстве? А если видят, то почему ничего не делают? До них не доходило, что можно все видя, ничего не понимать, что понимание есть творческий процесс, а для этого надо обладать творческими потенциями; что идеологические шоры могут совершенно закрыть действительность; что истинные патриоты и просто совестливые люди не могут дойти до вершины власти, не переродившись совершенно; что, поскольку собственное положение руководителей прочно, это поддерживает иллюзию, что все в государстве хорошо.
   Партийные организации на всех уровнях отнюдь не стремились к выяснению справедливости в конфликтных ситуациях, хотя к ним обращались за помощью. Чаще всего они оставались на стороне ими же поставленной администрации предприятий, которые ближе к ним и более тесно с ними связаны. Чего они хотели, так это чтобы было спокойствие и хотя бы фиктивное (на бумаге) выполнение директив, которые им спускали свыше и которые они спускали ниже. Этим жили сотни тысяч партийных функционеров.
   Работники партаппарата на самом деле в полном смысле слова функционеры, т. е. люди, которые за определенные блага соглашались на работу, которую выполняли если не механически, то во всяком случае не вкладывая в нее души, не разбираясь в специфике социальных систем, которыми пытались управлять, и в сложностях, которые возникали, действуя силовым давлением.
   Государственная власть функционировала по своим законам как самостоятельная сила, которая гнет преимущественно физически подданных и калечит преимущественно нравственно тех, кто работает в самом ее штате. Положение последних еще безнадежнее, так как они, в отличие от подданных, которые ощущают государство как чуждую внешнюю силу, часто не подозревают (может быть, лишь смутно чувствуют), как государственная служба лишает их человеческого облика. П.А. Кропоткин, который имел «счастье» много раз сталкиваться с государственной силой, заключил, что «люди лучше учреждений».
   Конечно, в том, что существует, виновно не только государство, а и те, кем оно руководит. «Нет власти, – говорит герой рассказа «Так было», – есть только рабы». За свои слабости, доверчивость, безволие люди как бы в наказание вынуждены покоряться государственному Левиафану. Часто они добровольно отдают себя ему, подобно кролику, который какой-то неведомой силой притягивается к удаву. Известно, что Якир перед расстрелом крикнул: «Да здравствует Сталин!», а многие простые люди плакали, когда Сталин умер. Одной силой пропаганды без обращения к психологии человека не объяснишь подобный массовый психоз.
   Государственная машина была взята большевиками на вооружение, хотя несовместимость ее с идеалами социализма была ясна для основоположников марксизма настолько, что Ф. Энгельс недвусмысленно писал (высказывалось, правда, подозрение, что сделал он это в попытке привлечь на свою сторону анархистски мыслящие круги) об отмирании государства при социализме. От этого указания коммунистам нельзя было отмахнуться, но нельзя и принять его, поскольку тогда ставилась под вопрос держащаяся на государственном насилии власть. И вот был придуман противоречащий здравому смыслу, но вполне в стиле софистической диалектики тезис: государство отмирает посредством… усиления. Под усилением же государства понимался дальнейший отход от представления о нем, как об органе, контролирующем и обеспечивающем выполнение свободно выбранными представителями нации законов (идеал государства как «общественного договора» у Ж-Ж. Руссо) и дальнейшее превращение его в орудие, ставящее всех людей на грань унижения и порабощения, когда честные голоса заглушаются и лишь немногие, продавшие душу за материальные блага или обманутые, имеют право говорить, следуя указаниям самозваных представителей нынешнего и будущего поколения. Человек может претендовать при такой системе только на роль винтика государственной машины. Слова «винтик» и «машина» не случайны – они точно характеризуют бездушность и бездуховность «государства рабочих и крестьян».
   Теоретическое сведение человека на положение винтика в марксистской идеологии дополняется его практическим сведением в советском государстве. Здесь никто не являлся самим собой, но членом чего-то высшего, чему он подчинялся, причем это высшее – не общая воля всех, а нечто от всех отчужденное, прикрывающееся выразителем общих интересов, от которого каждый пытается, как от ничейного, отхватить кусок побольше, вместо того чтобы нести в него, как в свое, то, что имеет. Чем больше общее становится отчужденным от всех, тем больше люди хотят взять от него, а не дать. Они приходят в конфликт с отчужденным или идут на компромисс, но не желают быть его жертвой. В то же время они не в силах осознать это отчуждение, или слишком безвольны, чтобы с ним бороться, или слишком эгоистичны, чтобы вообще думать об этом и переживать. Не встречая сопротивления, область отчужденного растет за счет тенденций к саморасширению, присущих бюрократическо-иерархической системе. Пухнут ненужные учреждения и открываются новые, подобные им, плодящие ненужных людей, которые проникают затем в необходимые в принципе учреждения, становящиеся посему также бесполезными.
   Ущербность бюрократическо-иерархической системы проследил сам К. Маркс в парадоксе иерархии знания. «Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей; низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1, с. 271–272). В советском обществе из бюрократического круга еще труднее выскочить, чем где бы то ни было, потому что управляющие верхи, не имея необходимой информации для принятия обоснованных решений, лишь санкционировали предоставленные подчиненными проекты. Никто не выполнял обязанностей, за которые получал деньги. За генсека работал секретариат ЦК, за него аппарат ЦК и т. д. Каждый норовил спихнуть свою работу на нижестоящих, последние же не очень старались исполнять поручения, за которые не ответственны. Дихотомия власти и работы придает правлению извращенно-уродливый характер и ведет к потере им устойчивости. Начальство, привыкнув повелевать и отвыкнув делать, теряет творческую жилку, хотя само положение порождает у данной категории лиц иллюзию, что они способнее и умнее других. Этот момент гораздо опаснее того, который отмечен К. Марксом. Верхи не только мало знают, но оказываются неспособными к творческой работе. В.И. Ленин любил говорить о выборности и сменяемости в любой момент всех должностных лиц в социалистическом государстве, но это осталось пустым звуком. Между тем общество, претендующее на воплощение в жизнь социальных идеалов, должно очень внимательно следить за своими руководителями. Если поведение последних не соответствует идеалам, никакой обман и насилие не приблизят торжества социальной справедливости, а, наоборот, будут тормозить ее осуществление.
   Бюрократизация и чинопочитание проели все этажи общественной лестницы. Эти пороки не придуманы при советской власти, а известны в России со стародавних времен. На предложение Фамусова послужить Чацкий резонно возражает: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Москва второй половины
   XX века, которую превращали в образцовый коммунистический город, далеко ушла от патриархальных порядков начала XIX века. Цветы благоговейного трепета перед начальством, которыми
   всегда славилась Россия, распустились на благоприятной почве советской власти во всю красу, и отношения подчинения заменили нравственные принципы и даже юридические законы.
   При глобальной бюрократизации и иерархизании государственного устройства искреннее желание работать у всецело зависимых от начальства людей возникает редко. Рабочий зависит от мастера, мастер от начальника цеха, начальник цеха – от директора, тот от начальника главка, тот от министра, тот от Совета министров, а последний от Политбюро. Но свободен ли в своих решениях сам генсек? Разумеется, нет. Он полагается на мнения нижестоящих, те – на стоящих еще ниже, и мы должны пробежать по административной лестнице теперь сверху вниз. Положение зациклилось: подчиненные не хотят работать на правителей, видя, что те присваивают плоды их труда, а правители не могут ни отказаться от своих привилегий, ни заставить низы работать. Низы не хотят, верхи не могут – революционная ситуация, по В.И. Ленину.
   Ирония судьбы заключается в том, что тысячи русских людей в XIX веке, начиная с декабристов, гибли за идею конституции, представительного правления и тому подобные политические вещи, и вот как будто их идеи воплотились в жизнь – конституция есть и все остальное. Но на бумаге, содержащей много хороших слов и составленной так обтекаемо (помогла демагогическая школа марксистской идеологии), что под Основной закон можно подвести любое беззаконие. Достаточно процитировать ст. 50: «В соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гражданам СССР гарантируется свобода: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций». При такой казуистической формулировке любое действие может быть запрещено, если правители (они судьи) посчитают, что оно не в интересах народа или не способствует укреплению социалистического (т. е. их) строя. Печальный опыт борьбы за конституцию и вообще история политической борьбы в России показывают ценность ее как таковой. Творцы советского права руководствовались, по-видимому, лозунгом М.Е. Салтыкова-Щедрина: «надо такой суд устроить, чтобы он был и все равно как бы его не было».
   Каков Основной закон, таковы и все остальные. Щедринское определение российского судопроизводства справедливо так же, как и слова Л.Н. Толстого: «Во всех отраслях русской администрации мы привыкли к несоответственности официальной законности к действительности» (Толстой Л.Н. Соч. Т. IV. М., 1913, с. 81). Законы есть, суды имеются и видимость правосудия налицо. Но только видимость. Каково государство, таково и право, и советское государство вполне оправдывает определение государства как комитета по правлению делами… в данном случае не буржуазии, а господствующей партийной бюрократии, и права как организованного узаконенного насилия одного класса над другим.
   Социальная концепция Маркса была превращена в непогрешимую квазирелигию, которой требовалось беспрекословно поклоняться – в немалой степени из-за слабости рациональных основ русского менталитета и ложно понятого коллективизма. Марксистская идеология выполняла роль псевдорелигии, используя традиционные религиозные структуры мысли, в которые народ привык верить. Вера в рай на небе сменилась «научно обоснованной» верой в рай на земле, который будет построен к 1980 году. Но второго пришествия можно ждать вечно, а вот зафиксированный в Программе КПСС год построения коммунизма пришел довольно скоро. Партийные прогнозы не выдержали проверки практикой – главного в марксизме критерия истины.
   Уменьшая разнообразие взглядов и жизни, советский строй подрубал корни своего существования. Ему было все легче управлять все более однообразной массой, но масса уже не могла помочь его функционированию. Казавшееся монолитным и прочным рухнуло в одночасье.

Перестройка и политическая трансформация

   Идеологи «развитого социализма» потратили много сил на отыскание в соответствии с гегелевской философией основного противоречия социализма. Чтобы не подрывать идеологический лозунг о растущем сближении двух основных классов – рабочих и крестьян, его находили в противоречии между человеком и природой (что тоже верно). Все же главным социальным противоречием «развитого социализма» было противоречие между тоталитарной властью и жаждущими свободы подданными, среди которых выделялась в силу специфики своего положения творца культуры – интеллигенция.
   Противоречие между интеллигенцией и властью было главным противоречием «развитого социализма», поэтому интеллигенция сыграла основную роль в победе над тоталитаризмом. Интеллигенция была в большинстве своем угнетенным классом, но в большей мере сознательным, чем рабочие и крестьяне. Это выдвинуло ее на передовые рубежи.
   Не пролетариат стал могильщиком капитализма, а интеллигенция – могильщиком тоталитаризма. Еще в «Вехах» утверждалось, что первая русская революция была интеллигентской, за которую она несет полную ответственность. Так случилось и в 1991 году. Это одно из рациональных объяснений событий последних лет вопреки слухам о заговорах международной закулисы. Минуты победы над тоталитаризмом – это минуты подлинного торжества.
   Интеллигенция была недовольна отстранением от управления страной, рабочие и крестьяне – материальным положением. Перестройка направилась в сторону ситуации, когда больше разрушается, чем создается. Массе привычнее ломать, чем творить. Сама элита раскололась, поэтому в ней не нашлось силы сопротивляться. Произошла бескровная и скорая революция.
   Номенклатура в СССР прикрывалась до поры до времени идеологией, которая привела ее к власти, но вскоре отбросила ее и перешла к идеологии правящего класса Запада – либерально-капиталистической. Пришлось сменить способы насилия, но суть осталась прежней. Захвативший власть социальный слой неизбежно переходит на позиции идеологии правящего класса.
   Объективная сторона сталинских репрессий – насильственное воспрепятствование естественному процессу перехода правящего слоя от идеологии эксплуатируемого класса к идеологии эксплуатирующего класса. Буржуазно-потребительская идеология лучше для него, так как дает собственность и освобождает от обязанностей.
   Перестройка была попыткой изменить многое, ничего не меняя. Она приоткрыла завесу над противоречиями, раскрыла ящик Пандоры, а потом ничего не могла с этим сделать. Внутренние неурядицы в России всегда сопровождались предательством (как показало «Смутное время» и 1917 год) части элиты и проникновением «агентов влияния», что облегчается низкопоклонством перед Западом.
   Крушение СССР – это предостережение тем, кто думает, что научно-технический прогресс всегда будет работать в направлении обеспечения господства правящего класса. Он действовал так в СССР, но до определенного времени, когда пребывавшие втуне противоречия резко и неожиданно вышли на поверхность и разгромили сверхдержаву. Это такое же политическое предостережение, как Чернобыль – предостережение экологическое.
   Политическая трансформация в России в 1991–1993 гг. позволила преодолеть некоторые очевидные недостатки советской административно-командной системы: отсутствие альтернативных выборов, на которых избиратели могли бы сами определить одного из нескольких кандидатов; наличие строгой государственной цензуры и жесткого контроля во всех областях общественной деятельности; наличие закрытой системы распределения определенной части общественного богатства. В то же время другие вызывавшие недовольство особенности советского строя перешли к новой власти и к ним добавились еще и новые, которых не было ранее.
   Положительные факторы нового режима:
   1) возможность говорить, что хочешь, и голосовать, как хочешь (без влияния на государственные дела);
   2) большая гласность;
   3) возможность покидать пределы страны (при отсутствии денег у большинства);
   4) проникновение зарубежной культуры (чаще низкопробной);
   5) возможность заниматься предпринимательской деятельностью и владеть частной собственностью (при налоговом бремени);
   6) наличие парламента (имеющего мало реальных прав). Отрицательные факторы:
   1) ликвидация СССР и потеря статуса великой державы; 1) резкое сокращение общественного достояния;
   3) существенное уменьшение промышленного и сельскохозяйственного производства;
   4) ослабление культурных и моральных традиций;
   5) падение обороноспособности страны и война в Чечне;
   6) разгул преступности;
   7) обнищание большей части населения и сокращение его численности;
   8) инфляция и опасность дефолтов.
   ООН относит к бедным людей, получающих менее 2 долларов в сутки. Это средняя зарплата в нашей стране, а могли бы мы жить в десятки раз лучше. Народ доверчив и терпелив, тогда как, по словам Н. Дугласа, «недоверие к власти должно быть первейшим гражданским долгом». Одновременно у нас существует то, что можно назвать политическим отчуждением, т. е. отчуждением людей от политики. Система противовесов ветвей власти важна, но подлинную устойчивость государству придает гражданское общество, о слабости и необходимости становления которого в современной России пишут очень много.
   Сейчас страна находится в процессе перехода от одного типа к другому. Изменились формы собственности, и о правах говорят больше, чем об обязанностях (здесь велика роль диссидентов, имевших такое же значение для торжества либерально-капиталистической идеологии, как мученики первохристиане для торжества общества христианского типа).
   Представление о том, что у России сейчас нет внешних врагов, также не способствует устойчивости государства, поскольку ослабляет сплачивающую население силу. Внешняя политика вообще основывается на различении друзей и врагов. «Если часть народа объявляет, что у нее врагов больше нет, то тем самым в силу положения дел она ставит себя на сторону врагов и помогает им, но различение друга и врага тем самым не устранено… Далее, было бы заблуждением верить, что один отдельный народ мог бы, объявив дружбу всему миру или же посредством того, что он добровольно разоружится, устранить различение друга и врага» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 305). В результате врагов не убавилось, а армия ослабла. С 1993 года вооруженные силы России сократились с 4 млн 800 тыс. человек до 1 млн 100 тыс. И вопрос состоит в том, способны ли 10 дивизий защитить государственную границу протяженностью 22 тыс. км. Россию уже сейчас характеризуют как «управляемую территорию» (Чернавский Д.С. и др. Социально-экономический бюллетень. М., 2000, с. 61).
   Крушение тоталитаризма привело к возобновлению на новом уровне старого и хорошо изученного идейного противостояния между западниками и славянофилами, аналогий которому нет
   ни в одной стране, чью экономику и политику готовы взять за образец. Прошло много лет, но как только ослабли обручи на «шапке манкурта», так проявилось то же противостояние, но под иными именами. Главный предмет спора, что и 150 лет назад: должна ли Россия идти самобытным путем или есть единое направление развития мировой цивилизации, по которому проходят все нации. Если через 150 лет в совершенно иной социально-политической обстановке сталкиваемся с тем же феноменом, значит, он имеет глубинное духовное основание. А то, что он воспроизводится в среде именно русской интеллигенции, говорит о том, что он коренится в особенностях национального духа. Кто же такие демократы и патриоты? Среди первых преобладают те, кто предпочитает личную свободу. Среди вторых можно выделить тех, кто хочет жить в сильном государстве, и тех, кто сочувствует несчастьям народа. Последние в наибольшей степени сохраняют, хотя бы в своем сознании, связь с народом.
   Одержанная над тоталитаризмом победа мало что дала интеллигенции, разве что часть ее вошла в обновленный правящий слой, заслуживающий теперь названия номенклатурно-олигархического. Интеллигенция, сыгравшая громадную роль в крушении тоталитаризма, мечтала получить свободу, повысив при этом свое материальное благосостояние, но последнее для большинства уменьшилось.
   Несмотря на огромное духовное значение интеллигенции, ее социальная роль ничтожна, и это обрекает ее на поражение. В России нет господствующих социальных сил, которые осознавали бы ценность свободного (а иного быть не может) развития культуры, а сама интеллигенция не может защитить себя из-за своей идейной раздробленности. Народные традиции едины, а интеллигентских правд много, что обрекает интеллигенцию на изнурительную внутреннюю борьбу и не дает объединиться в свою партию, наподобие аграрной или промышленной. Антитоталитарная революция была интеллигентской, и интеллигенция приветствовала ее как слой, который в наибольшей степени нуждается в свободе. Эту свободу она получила вместе с распадом государства и резким сокращением численности населения.

Характеристика основных политических партий и сил

   Самой массовой и влиятельной партией в Российской Федерации остается КПРФ и объясняется это устойчивостью политической структуры общества как такового. Хотя в целом политическая обстановка в России нестабильна, устойчивость национального характера и консерватизм мышления вообще и русского в особенности привели к тому, что КПРФ получила свое влияние как бы в наследство от КПСС. Этому способствовали два объективных обстоятельства:
   1) общее ухудшение материального положения населения за 10 последних лет примерно в 2 раза;
   2) имеющаяся в самом русском характере тяга к коллективистским ценностям, которые в большой мере присущи именно КПРФ.
   КПРФ противостоит несколько политических объединений, которые порознь уступают ей в мощи и консолидации, но в целом являются господствующей политической силой, направляемой либерально-капиталистической идеологией.
   «Единство» представляет собой, прежде всего, партию власти, поэтому ее направление будет определяться политикой президента и правительства. В ближайшей перспективе она будет следовать в русле либерально-капиталистической идеологии, а к какому крылу примкнет, зависит от политики исполнительной власти.
   «Отечество», проявив себя в начале как неоконсервативное государственническое течение, обнаружив тенденцию к слиянию с «Единством», показало, насколько идейно непрочны и, стало быть, случайны вновь возникающие политические образования в России.
   СПС тяготеет к либеральному течению в либерально-капиталистической идеологии и мало чем принципиально отличается от партии власти. Его объявление себя правым выглядит курьезной попыткой занять свободную экологическую нишу, поскольку в современной России нет открыто действующих на политической и парламентской арене националистических сил.
   «Яблоко» тяготеет к неолиберальному течению в либерально-капиталистической идеологии. В отличие от традиционного либерализма, оно склонно включить в себя отдельные консервативные ценности. Другое отличие от СПС в том, что «Яблоко» не так радикально. То, что эти отличия не столь существенны, подтверждается возникающими время от времени разговорами об объединении СПС и «Яблока», от которого последнее пока благоразумно отказывается.
   Своеобразие российской политической жизни, в котором основные течения редко проявляются в развитой форме, приводит к тому, что на деятельность партий в большой степени влияют взгляды и личность лидера. Это ведет к тому, что порой трудно определить идейное лицо партии, что особенно заметно на ЛДПР. По своему названию это партия либерально-капиталистической ориентации, но в выступлениях ее создателя В.В. Жириновского порой звучит патриотическая и даже националистическая риторика. На деле фракция ЛДПР в Государственной Думе всегда поддерживала предложения исполнительной власти, которую сама же резко критиковала, окончательно запутывая избирателей. В результате такой лицемерной политики количество голосующих за ЛДПР с 1993 года неуклонно снижалось, хотя многие признаются, что им нравятся выступления Жириновского.

Современное политическое положение России

   Коренным образом изменившаяся политическая ситуация заставляет вспомнить слова героини рассказа А.П. Платонова: «надо снова учиться жить». Жить в новых условиях. Конечно, это лучше получится у молодежи, потому что она сразу вступила в эту жизнь и не знала другой.
   Можно ли привыкнуть жить в условиях плюрализма, не будет ли это приводить к перманентным расколам в обществе, к неразрешимым конфликтам и смутам – это большой вопрос, учитывая тысячелетнюю российскую традицию
   Так или иначе, изменения в государственной сфере должны производиться постепенно по принципу «слегка опережающей демократии», поскольку, как писал Г. Лебон, «только на внешний взгляд народ круто меняет свой язык, свой государственный строй, свои верования и свое искусство. Для того чтобы произвести подобные перемены в действительности, нужно изменить его душу» (Западно-европейская социология XIX – начала XX вв. М., 1996, с. 113).
   Социальная задача народа – по капле выдавливать из себя раба, как писал о себе А.П. Чехов, в том числе раба собственных желаний, раба всего, кроме свободы, которая противостоит рабству; но именно по капле, чтобы не стать жертвой свободы.
   На сегодняшний день официально установленный минимум зарплаты не дотягивает до прожиточного минимума; социально-экономический минимум, в том числе бесплатное образование, медицинское обслуживание и т. п. не обеспечен всем, как и информационный максимум (особенно на телевидении); важнейшие стратегические и сырьевые предприятия находятся в частном владении.
   75 % доходов России составляет «природно-ресурсная рента, не имеющая отношения ни к плодам мысли, ни к предпринимательской деятельности. Вот оттого, что она приватизирована группой лиц, проистекает и наша неуверенность в завтрашнем дне, и перманентный кризис. Сегодня каждый гражданин России вправе иметь определенную часть этого общего, которую можно назвать национальным дивидентом… Рента – это земля, недра, магистральные трубопроводы, воздушное пространство, телекоммуникационные сети, вот ее и нужно сделать общим достоянием… Согласно концепции национального имущества и национального дивидента, основа этого роста (экономического – AJ.) – рентный доход, и он должен принадлежать всем», – считает академик-секретарь Отделения экономики РАН Д. Львов («Поиск», 3.11.2000, с. 5).
   Необходимые ориентиры внешней политики России: многополюсный мир, в котором она является одним из полюсов наряду с США, Европой, Японией, Китаем, исламским миром; защита национальных интересов, укрепление национальной мощи и национального духа. Дальнейшее сокращение ядерных вооружений не отвечает интересам России, ее противостоянию другим полюсам сил. России предстоит заниматься проблемами интеграции со Средней Азией и другими государствами постсоветского пространства, чтобы не потерять их навсегда из-за давления Запада, исламского мира, Китая и Японии. Альтернатива России: вместе с другими странами противодействовать экспансии или в одной упряжке с Западом быть передовым отрядом давления на Восток. Для России важна идея евразийства, потому что будущее за синтезом (к этому ведет тенденция глобализации), а Россия может стать ведущим звеном синтеза Востока и Запада.
   Национальные детерминанты политики должны определяться тем, что страна таких огромных масштабов должна иметь сильное государство; условия жизни и труда в средней и северной России требуют государственной поддержки сельского хозяйства; необходима ориентация на аскетизм, объясняющаяся скромным объемом благ, которые удается вырвать у природы.
   От России по-прежнему очень много зависит в мировой истории, имея в виду ее важнейшее геополитическое значение. От положения и позиции России зависит, как будет вращаться ось мировой истории.

Вопросы для повторения

   1. Как политическая культура связана с национальным характером?
   2. Какую характеристику можно дать советскому режиму?
   3. Какова роль марксистской идеологии при советской власти?
   4. Какую характеристику можно дать перестройке?
   5. Почему она привела к распаду СССР?
   6. Какова политическая ситуация в современной России?
   7. Каковы основные политические партии и течения в России?
   8. Дайте характеристику КПРФ, «Единству», «Отечеству», «Яблоку», СПС, ЛДПР.
   9. Как называется высшее законодательное учреждение Российской Федерации?
   10. Как называется высшее судебное учреждение Российской Федерации?

Литература

   Зиновьев АЛ. Коммунизм как реальность. М., 1994.
   Россия у критической черты: возрождение или катастрофа. М., 1997.
   Чернавский Д.С. и др. Социально-экономический бюллетень. М., 2000.

Вопросы для повторения по всему курсу

   1. Чем отличается монархия от тирании, по Платону?
   2. Что такое полития, по Аристотелю?
   3. Что такое теократия?
   4. Чем отличается монархия от деспотии, по Ш. Монтескье?
   5. Чем отличается авторитарный режим от тоталитарного?
   6. Что такое политика в широком и узком смысле слова?
   7. Что такое власть в широком и узком смысле слова?
   8. Какие виды государственного устройства вы знаете?
   9. Какие типы республик вы знаете?
   10. Что входит в политическую систему общества?
   11. Что такое государство?
   12. Что входит в государство?
   13. Что такое правовое государство?
   14. Что такое социальное государство?
   15. Что такое легитимность?
   16. Какие типы легитимности вы знаете?
   17. Какие типы политических лидеров вы знаете?
   18. Какие типы политических партий вы знаете?
   19. Чем отличается партия от общественно-политического движения?
   20. Какие существуют типы политической культуры?
   21. Чем отличается политическая культура от политического сознания?
   22. Какие существуют типы партийных систем?
   23. Как называется высшее законодательное учреждение Российской Федерации?
   24. Какова главная функция президента Российской Федерации?
   25. Чем отличается прямая демократия от представительной?
   26. Какие существуют типы избирательных систем?
   27. Чем отличается мажоритарная система от пропорциональной?
   28. Какие существуют уровни политических процессов?
   29. Какие процессы происходят на государственном уровне?
   30. Чем отличается модернизация от модификации?
   31. Чем отличается модернизация от трансформации?
   32. Какие идеологии вы знаете?
   33. Чем отличается либерально-капиталистическая идеология от социалистической?
   34. Что такое либерализм?
   35. Что такое консерватизм?
   36. Что такое правый и левый радикализм?
   37. Что такое экстремизм?
   38. Чем отличается массовая партия от кадровой?
   39. Какие классы существуют в государстве Платона?
   40. Что говорил Т. Гоббс о государстве?
   41. Что говорил Ж. Ж. Руссо о государстве?
   42. В чем суть классической теории демократии?
   43. В чем суть новой теории демократии?
   44. В чем суть теории элит?
   45. В чем суть плюралистической теории демократии?
   46. В чем суть партисипаторной теории демократии?
   47. В чем суть плебисцитарной теории демократии?
   48. Что такое гражданское общество?
   49. Что такое заинтересованные группы?
   50. Какая государственность существовала в России в XX веке?
   51. Каковы принципы справедливого общества?

Вопросы для экзаменов и зачетов

   1. Политика как общественное явление, ее сущность и основное содержание.
   2. Политология как наука о политике. Значение политического анализа современных проблем общественного развития.
   3. Предмет, методы и функции политологии.
   4. Понятие власти, ее источники и особенности формирования. Политическая власть.
   5. История политической мысли. Основные этапы развития.
   6. Сущность демократии. Основные политические концепции демократии.
   7. Основные принципы функционирования демократической системы власти.
   8. Понятие политической элиты. Основные концепции политических элит.
   9. Государство: структура, происхождение, функции.
   10. Легитимность политической власти, пути и способы ее осуществления.
   11. Политические режимы.
   12. Особенности авторитарных политических систем.
   13. Основные черты тоталитарного строя и его разновидности.
   14. Политические процессы: уровни и детерминанты.
   15. Кризисы политического развития и проблема обеспечения стабильности общества.
   16. Социальная политика и идея социальной справедливости.
   17. Внешняя политика государства: цели, средства, методы. Глобальный уровень политических процессов.
   18. «Группы давления» и основные формы их воздействия на власть.
   19. Основные политические идеологии современности.
   20. Либерализм, консерватизм, социал-реформизм, левый и правый радикализм.
   21. Природа политического лидерства: типология и функции.
   22. Сущность, функции и классификация политических партий. Партийные системы.
   23. Политическая стратификация.
   24. Типы и виды политической культуры.
   25. Соотношение политики с экономикой, правом, моралью.
   26. Объекты и субъекты политики, их роль в ее формировании и осуществлении.
   27. Российская государственность в XX веке.
   28. Общественно-политические движения и партии в современной России.
   29. Политическая система общества.
   30. Избирательные системы и их типология.

Краткий словарь терминов

   Автономность – политический принцип, согласно которому субъекты федерации имеют право принимать собственные
   ' Конституции и законы и обладают значительной степенью самостоятельности в решении широкого круга проблем.
   Авторитет – «вероятность того, что приказания встретят повиновение у определенной группы людей» (М. Вебер).
   Агрессия — склонность к удовлетворению своих желаний путем демонстрации или применения силы.

   Власть – форма социального взаимодействия, при которой одни люди и организации обладают способностью навязывать свою волю другим, заставляя их подчиняться.

   Государство – часть политической системы общества; официально признанная универсальная политическая форма организации власти, обладающая монополией на применение насилия и осуществляющая политическое управление обществом.
   Гражданское общество – совокупность групп и организаций граждан, которая не входит в государство и относительно противостоит ему.

   Демократия непосредственная – прямое участие населения в политическом процессе посредством собраний, референдумов, митингов и т. п.
   Демократия представительная – форма передачи гражданами своих полномочий каким-либо лицам или органам.

   Заинтересованные группы – объединения предпринимателей, рабочих, фермеров, учителей и т. п., которые осуществляют формулирование и оценку политических проблем, наблюдения за действиями правительства и используют организованное давление в отношении политических деятелей для достижения своих целей.

   Консерватизм – направление в политике, стремящееся к сохранению основных общественных традиций.
   Конституция – (от лат. constitutio – установление, построение) основной закон государства, в котором в общей форме зафиксированы главные принципы организации и деятельности государства и граждан. В естественных науках под конституцией понимается комплекс основных анатомических и физиологических особенностей живых организмов.
   Культура политическая – термин, введенный в XVIII веке Иоганном Гердером и употребляющийся в политологии для обозначения совокупности индивидуальных и коллективных установок и ориентации участников политического процесса.

   Легитимность – качество взаимоотношений правителей и подданных, характеризующее добровольное признание ценности власти и подчинение ей. Легитимность может быть легальной (основанной на подчинении закону), традиционной (основанной на подчинении традициям), харизматической (основанной на вере и преданности человеку, обладающему привлекательными свойствами).
   Либерализм – политическое течение, обосновывающее свободу личности и устройство такого государства, которое в минимальной степени ограничивало бы эту свободу.
   Лидерство политическое — особый механизм интеграции политических действий, основанный на потребности массы персонифицировать свои интересы в лице руководителя.
   Лоббирование — (от англ. lobby – кулуары) деятельность различных политических кругов, добивающихся принятия или отмены того или иного политического решения. Совокупность приемов, с помощью которых заинтересованные группы достигают своих политических целей.

   Мейфлауэрский договор — документ, подписанный в 1630 году пассажирами «Мейфлауэра», переселявшимися на американский континент. В этом «прообразе» американской конституции есть такие строки: «мы… решили объединиться в гражданский политический организм для лучшего самоуправления, а также для достижения наших целей; в силу этого соглашения мы введем законы, ордонансы и акты, а также сообразно с необходимостью создадим административные учреждения, которым мы обещаем следовать и подчиняться» (Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994, с. 48).

   Насилие — применение силы, прежде всего физической, для навязывания своей воли другим с целью решения каких-либо проблем.

   «Открытое общество» – концепция английского философа К. Поппера, в соответствии с которой двумя основными типами обществ в истории человечества являются «закрытое общество», контакты которого с другими обществами ограничены, и «открытое общество», члены которого находятся в активном взаимодействии с окружающим миром. Примером «открытого общества», по К. Попперу, является современное западное общество, а все другие относятся к закрытому типу.
   Партия политическая — часть политической системы общества; организованное объединение граждан на основе определенной политической программы, действующее более или менее постоянно и стремящееся в борьбе за власть к управлению государством в соответствии со своими целями.
   Пенитенциарная система — система исправительно-трудовых учреждений (тюрем, лагерей и т. п.).
   Политика — (от греч. politeia – способ управления полисом) в широком смысле деятельность в различных сферах жизни по достижению определенных целей. В узком смысле область общественной жизни, связанная с организацией власти в государстве.
   Политология – наука о закономерностях политического развития общества.
   Популизм – подыгрывание народным чаяниям, заведомо невыполнимые обещания.
   Потребительство – преимущественное внимание к удовлетворению материальных потребностей. Свойственное большинству населения, приводит к формированию потребительского общества.
   Потребность – нужда в чем-то. При ориентации человека на формирование и удовлетворение потребностей переходит в потребительство.

   Разделения властей принцип – теоретическое выражение системы отношений между законодательной, исполнительной и судебной властями, при которой они независимы друг от друга.
   Рациональность – (от лат. ratio – разум, причина) особая форма разумной деятельности, нацеленной, в частности, на выявление причин событий. В современной психологии под рационализацией понимается рациональное оправдание чувственных мотивов деятельности.
   Режим политический – характеристика государства, выражающая степень политической свободы, политико-правовое положение личности, методы деятельности государственных органов.

   Сила – способность применять физическое воздействие для навязывания своей воли другим.
   Система партийная – система организации партий и их участия в общественной жизни. Выделяют однопартийную и многопартийную системы.
   Система политическая – часть общества, представляющая собой совокупность политических институтов, социально-политических общностей и взаимоотношений между ними, в которых реализуется политическая власть.
   Социализм – идеология, обосновывающая равенство людей и устройство государства, которое в наибольшей степени установило бы таковое.
   Суверенитет — «означает отрицание какого бы то ни было подчинения или ограничения государства другой властью» (Антология мировой политической мысли. Т. I. М., 1997, с. 822).

   Тоталитаризм – (от лат. total – целостный, всеобъемлющий) политический режим, при котором властвующая элита контролирует все стороны жизни общества.

   Устройство государства – внутритерриториальная организация государства, соотношение отдельных частей государства между собой и центром.
   Участие политическое – активность, посредством которой граждане пытаются влиять на государство таким образом, чтобы оно предпринимало желаемые для них действия. К политическому участию относится голосование, контакты с политическими и должностными лицами в структуре государственного и местного самоуправления, участие в демонстрациях и митингах, денежные взносы, членство в организациях, написание писем, подписывание петиций и т. п.

   Элита политическая – (от лат. elitere – отбирать) привилегированные, знатные слои, принимающие политические решения, определяющие функционирование государства.
   Экстремизм политический – направление в политике, использующее экстремальные средства достижения целей (террор, мятеж и т. п.).

Персоналии

   Арон Раймон (1905–1983) – французский философ, социолог. Внес большой вклад в определение роли насилия в современном мире и в классификацию политических режимов на основе применения насилия. Различал тоталитарный, авторитарный и демократический режимы. Один из создателей теории индустриального и постиндустриального общества.
   Алмонд Габриэль (род. в 1911 г.) – американский политолог, один из основателей функционального подхода в политологии. Дал классификацию типов политической культуры.

   Гоббс Томас (1588–1679) – английский философ и политический мыслитель. Обосновал абсолютный суверенитет государства в книге «Левиафан». Признавал политическую власть как необходимую силу, сдерживающую эгоистические устремления человека.

   Истон Дэвид (род. в 1917 г.) – американский политолог, предложивший системный подход для политических исследований.

   Маркс Карл (1812–1863) – немецкий философ и экономист, один из создателей коммунистической идеологии.
   Монтескье Шарль Луи (1689–1755) – французский философ, политический мыслитель. Один из основоположников географического детерминизма. Сформулировал принцип разделения властей на законодательную, исполнительную, судебную в качестве одного из важнейших принципов демократии. Различал три основные формы правления – республику, монархию, деспотию.
   Моска Гаэтано (1858–1941) – итальянский исследователь, один из основоположников политологии. Создатель теории политических элит.

   Нарето Вильфредо (1848–1923) – итальянский социолог и экономист. Исследователь политических элит.
   Понпер Карл (1902–1994) – английский философ. Автор концепции фальсификации как основного способа проверки научных теорий. Как политический мыслитель сыграл большую роль в опровержении однозначного детерминизма в понимании исторических процессов. Создатель концепции «открытого общества».

   Руссо Жан Жак (1712–1778) – французский политический мыслитель, заложивший основы либерально-капиталистической идеологии. Считал, что источником политической власти является первоначальный «общественный договор» между людьми.

   Токвиль Алексис де (1805–1959) – французский историк, социолог и политический деятель. Один из создателей классической теории демократии. Считал, что демократическое устройство западных стран ведет к стиранию различий в статусе и условиях жизни людей, т. е. к уравнительно-либеральному и уравнительно-деспотическому типам общества.

   Фромм Эрих (1900–1980) – немецкий психолог и философ, большую часть жизни проживший в США. Создатель концепции «здорового общества».

   Хантингтон Самуэл (род. в 1927 г.) – американский политолог. Создатель типологии процессов политической модернизации современного общества.

Список литературы по всему курсу

   1. Антология мировой политической мысли: В 5 т. М., 1997.
   2. Платон. Политик. Государство. Законы.
   3. Аристотель. Политика. Афинская полития.
   4. Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994.
   5. Вебер М. Избранные произведения. М., 1991.
   6. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.
   7. Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959.
   8. Зиновьев АЛ. Коммунизм как реальность. М., 1994.
   9. Даль Р. О демократии. М., 2000.

Приложение

1. Платон
Государство

   // Собр. соч. Т. 3, с. 129–139, 251–253, 319–321, 329.
   – Так в том, что больше, вероятно, и справедливость имеет большие размеры и ее легче там изучать. По этому, если хотите, мы сперва исследуем, что такое справедливость в государствах, а затем точно так же рассмотрим ее и в отдельном человеке, то есть рассмотрим, в чем меньшее сходно с большим.
   – По-моему, это хорошее предложение.
   – Если мы мысленно представим себе возникающее государство, мы увидим там зачатки справедливости и несправедливости, не так ли?
   – Пожалуй, что так.
   – Есть надежда, что в таком случае легче будет заметить то, что мы ишем.
   – Конечно.
   – Так надо, по-моему, попытаться этого достичь. Думаю, что дела у нас тут будет более чем достаточно. Решайте сами.
   – Уже решено, – сказал Адимант. – Приступай же.
   – Государство, – сказал я, – возникает, как я полагаю, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуждается. Или ты приписываешь начало общества чему-либо иному?
   – Нет, ничему иному.
   – Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства, не правда ли?
   – Конечно.
   – Таким образом, они кое-что уделяют друг другу и кое-что получают, и каждый считает, что так ему будет лучше.
   – Конечно.
   – Так давай же, – сказал я, – займемся мысленно построением государства с самого начала. Как видно, его создают наши потребности.
   – Несомненно.
   – А первая и самая большая потребность – это добыча пиши для существования и жизни.
   – Безусловно.
   – Вторая потребность – жилье, третья – одежда, и так далее.
   – Это верно.
   – Смотри же, – сказал я, – каким образом государство может обеспечить себя всем этим: не так ли, что кто-нибудь будет земледельцем, другой – строителем, третий – ткачом? И не добавить ли нам к этому сапожника и еще кого-нибудь из тех, кто обслуживает телесные наши нужды?
   – Конечно.
   – Самое меньшее, государству необходимо состоять из четырех или пяти человек.
   – По-видимому.
   – Так что же? Должен ли каждый из них выполнять свою работу с расчетом на всех? Например, земледелец, хотя он один, должен ли выращивать хлеб на четверых, тратить вчетверо больше времени и трудов и уделять другим от того, что он произвел, или же, не заботясь о них, он должен производить лишь четвертую долю этого хлеба, только для самого себя, и тратить на это всего лишь четвертую часть своего времени, а остальные три его части употребить на постройку дома, изготовление одежды», обуви и не хлопотать о других, а производить все своими силами и лишь для себя?
   – Пожалуй, Сократ, – сказал Адимант, – первое будет легче, чем это.
   – Здесь нет ничего странного, клянусь Зевсом. Я еще раньше обратил внимание на твои слова, что люди рождаются не слишком похожими друг на друга, их природа бывает различна, так что они имеют различные способности к тому или иному делу. Разве не таково твое мнение?
   – Да, таково.
   – Так что же? Кто лучше работает – тот, кто владеет многими искусствами или же только одним?
   – Тот, кто владеет одним.
   – Ясно, по-моему, и то, что стоит упустить время для какой-нибудь работы, и ничего не выйдет.
   – Конечно, ясно.
   – И по-моему, никакая работа не захочет ждать, когда у работника появится досуг; наоборот, он постоянно должен уделять ей внимание, а не заниматься ею так, между прочим.
   – Непременно.
   – Поэтому можно сделать все в большем количестве, лучше и легче, если выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие работы.
   – Несомненно.
   – Так вот, Адимант, для обеспечения того, о чем мы говорили, потребуется больше чем четыре члена государства. Ведь земледелец, вероятно, если нужна хорошая соха, не сам будет изготовлять ее для себя, или мотыгу и прочие земледельческие орудия. В свою очередь и домостроитель – ему тоже требуется многое. Подобным же образом и. ткач, и сапожник. Не так ли?
   – Это правда.
   – Плотники, кузнецы и разные такие мастера, если их включить в наше маленькое государство, сделают его многолюдным.
   – И даже очень.
   – Все же оно не будет слишком большим, даже если мы к ним добавим волопасов, овчаров и прочих пастухов, чтобы у земледельцев были волы для пахоты, у домостроителей вместе с земледельцами – подъяремные животные для перевозки грузов, а у ткачей и сапожников – кожа и шерсть.
   – Но и немалым будет государство, где все это есть.
   – Но разместить такое государство в местности, где не понадобится ввоза, почти что невозможно.
   – Невозможно.
   – Значит, вдобавок понадобятся еще и люди для доставки того, что требуется, из другой страны.
   – Понадобятся.
   – Но если такой посредник отправится в другую страну порожняком, не взяв с собой ничего такого, в чем нуждаются те люди, от которых он собирается забрать то, что нужно здесь, то он так и уедет от них ни с чем.
   – По-моему, да.
   – Следовательно, здесь нужно будет производить не только то, что достаточно для самих себя, но и все то, что требуется там, сколько бы этого ни требовалось.
   – Да, это необходимо.
   – Нашей общине понадобится побольше земледельцев и разных ремесленников.
   – Да, побольше.
   – И посредников для всякого рода ввоза и вывоза. А ведь это – купцы. Разве нет?
   – Да.
   – Значит, нам потребуются и купцы.
   – Конечно.
   – А если это будет морская торговля, то вдобавок потребуется еще и немало людей, знающих морское дело.
   – Да, немало.
   – Так что же? Как будут они передавать друг другу все то, что каждый производит внутри самого государства? Ведь ради того мы и основали государство, чтобы люди вступили в общение.
   – Очевидно, они будут продавать и покупать.
   – Из этого у нас возникнет и рынок, и монета – знак обмена.
   – Конечно.
   – Если земледелец или кто другой из ремесленников, доставив на рынок то, что он производит, придет не в одно и то же время с теми, кому нужно произвести с ним обмен, неужели же он, сидя на рынке будет терять время, нужное ему для работы?
   – Вовсе нет, – сказал Адимант. – Найдутся ведь люди, которые видя это, предложат ему свои услуги. В благоустроенных государствах это, пожалуй, самые слабые телом и непригодные ни к какой другой работе. Они там, на рынке, только того и ожидают, чтобы за деньги приобрести что-нибудь у тех, кому нужно сбыть свое, и опять-таки обменять это на деньги с теми, кому нужно что-то купить.
   – Из-за этой потребности появляются у нас в городе мелкие торговцы. Разве не назовем мы так посредников по купле и продаже, которые засели на рынке? А тех, кто странствует по городам, мы назовем купцами.
   – Конечно.
   – Бывают, я думаю, еще и какие-то иные посредники: разумение их таково, что с ними не очень-то стоит общаться, но они обладают телесной силой, достаточной для тяжелых работ. Они продают внаем свою силу и называют жалованьем цену за этот наем, потому-то, я думаю, их и зовут наемниками. Не так ли?
   – Конечно, так.
   – Для полноты государства, видимо, нужны и наемники.
   – По-моему, да.
   – Так разве не разрослось у нас, Адимант, государство уже настолько, что можно его считать совершенным?
   – Пожалуй.
   – Где же в нем место справедливости и несправедливости? В чем из того, что мы разбирали, они проявляются?
   – Я лично этого не вижу, Сократ. Разве что в какой-то взаимной связи этих самых занятий.
   – Возможно, ты прав. Надо тщательно исследовать и не отступаться. Прежде всего рассмотрим образ жизни людей, так подготовленных. Они будут производить хлеб, вино, одежду, обувь, будут строить дома, летом большей частью работать обнаженными и без обуви, а зимой достаточно одетыми и обутыми. Питаться они будут, изготовляя себе крупу из ячменя и пшеничную муку; крупу будут варить, тесто месить и выпекать из него великолепные булки и хлеб, раскладывая их в ряд на тростнике или на чистых листьях. Возлежа на подстилках, усеянных листьями тиса и мирта, они будут пировать, и сами и их дети, попивая вино, будут украшать себя венками и воспевать богов, радостно общаясь друг с другом; при этом, остерегаясь бедности и войны, они будут иметь детей не свыше того, чем позволяет им их состояние.
   Тут Главком прервал меня:
   – Похоже, ты заставляешь этих людей угощаться без всяких приправ!
   – Твоя правда, – сказал я, – совсем забыл, что у них будут и приправы. Ясно, что у них будет и соль, и маслины, и сыр, и лук-порей, и овощи, и они будут варить какую-нибудь деревенскую похлебку. Мы добавим им и лакомства: смокву, горошек, бобы; плоды мирта и буковые орехи они будут жарить на огне и в меру запивать вином. Так проведут они жизнь в мире и здоровье и, достигнув, по всей вероятности, глубокой старости, скончаются, завещав своим потомкам такой же образ жизни.
   – Если бы, Сократ, – возразил Главкон – устраиваемое тобой государство состояло из свиней, какого, как не этого, задал бы ты им корму?
   – Но что же иное требуется, Главкон?
   – То, что обычно принято: возлежать на ложах, обедать за столом, есть те кушанья и лакомства, которые имеют нынешние люди, – вот что, по-моему, нужно, чтобы не страдать от лишений.
   – Хорошо, – сказал я, – понимаю. Мы, вероятно, рассматриваем не только возникающее государство, но и государство богатое. Может быть, это и неплохо.
   Ведь, рассматривая и такое государство, мы, вполне возможно, заметим, каким образом в государствах возникает справедливость и несправедливость. То государство, которое мы разобрали, представляется мне подлинным, то есть здоровым. Если вы хотите, ничто не мешает нам присмотреться и к государству, которое лихорадит. В самом деле, иных, по-видимому, не удовлетворит все это и такой простой образ жизни – им подавай и ложа, и столы, и разную утварь, и кушанья, мази и благовония, а также гетер, вкусные пироги, да чтобы всего этого было побольше. Выходит, что необходимым надо считать уже не то, о чем мы говорили вначале, – дома, обувь, одежду, нет, подавай нам картины и украшения, золото и слоновую кость – все это нам нужно. Не правда ли?
   – Да.
   – Так не придется ли увеличить это государство? То, здоровое, государство уже недостаточно, его надо заполнить кучей такого народа, присутствие которого в государстве не вызвано никакой необходимостью; таковы, например, всевозможные охотники, а также подражатели – их много по части рисунков и красок, много и в мусическом искусстве: поэты и их исполнители, рапсоды, актеры, хоревты, подрядчики, мастера различной утвари, изделий всякого рода и женских уборов. Понадобится побольше и посредников: разве, по-твоему, не нужны будут там наставники детей, кормилицы, воспитатели, служанки, цирюльники, а также кулинары и повара? Понадобятся нам и свинопасы. Этого не было у нас в том, первоначальном государстве, потому что ничего такого не требовалось. А в этом государстве понадобится и это, да и множество всякого скота, раз идет в пишу мясо. Не так ли?
   – Конечно.
   – Потребность во врачах будет у нас при таком образе жизни гораздо больше, чем прежде.
   – Много больше.
   – Да и страна, тогда достаточная, чтобы прокормить население теперь станет мала. Или как мы скажем?
   – Именно так.
   – Значит, нам придется отрезать часть от соседней страны, если мы намерены иметь достаточно пастбищ и пашен, а нашим соседям в свою очередь захочется отхватить часть от нашей страны, если они тоже пустятся в бесконечное стяжательство, перейдя границы необходимого.
   – Это совершенно неизбежно, Сократ.
   – В результате мы будем воевать, Главком, или как с этим будет?
   – Да, придется воевать.
   – Пока мы еще ничего не станем говорить о том, влечет ли за собой война зло или благо, скажем только, что мы открыли причину войны – главного источника частных и общественных бед, когда она ведется, Конечно.
   – Вдобавок, друг мой, придется увеличить наше государство не на какой-то пустяк, а на целое войско: оно выступит на защиту всего достояния, на защиту того, о чем мы теперь говорили, и будет отражать нападение.
   – Как так? Разве мы сами к этому не способны?
   – Не способны, если ты и все мы правильно решили этот вопрос, когда строили наше воображаемое государство. Решили же мы, если ты помнишь, что невозможно одному человеку с успехом владеть многими искусствами.
   – Ты прав.
   – Что же? Разве, по-твоему, военные действия не требуют искусства?
   – И даже очень.
   – Разве надо больше беспокоиться о сапожном, а не о военном искусстве?
   – Ни в коем случае.
   – Чтобы у нас успешнее шло сапожное дело, мы запретили сапожнику даже пытаться стать земледельцем, или ткачом, или домостроителем; так же точно и всякому другому мы поручили только одно дело, к которому ом годится по своим природным задаткам, этим он и будет заниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое, и достигнет успеха, если не упустит время. А разве не важно хорошее выполнение всего, что относится к военному делу? Или оно настолько легко, что земледелец, сапожник, любой другой ремесленник может быть вместе с тем и воином? Прилично играть в шашки или в кости никто не научится, если не занимался этим с детства, а играл так, между прочим. Неужели же стоит только взять щит или другое оружие и запастись военным снаряжением – и сразу станешь способен сражаться, будь то в рядах гоплитов или других воинов? Никакое орудие только оттого, что оно очутилось у кого-либо в руках, не сделает его сразу мастером или атлетом и будет бесполезно, если человек не умеет с ним обращаться и недостаточно упражнялся.
   – Иначе этим орудиям и цены бы не было – значит, чем более важно дело стражей, тем более оно несовместимо с другими занятиями, ведь оно требует мастерства и величайшего старания.
   – Думаю, что это так.
   – Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные
   задатки.
   – Конечно.
   – Пожалуй, если только мы в состоянии, нашим делом было бы отобрать тех, кто по своим природным свойствам годен для охраны государства.
   – Конечно, это наше дело.
   – Клянусь Зевсом, нелегкий предмет мы себе облюбовали! Все же, насколько хватит сил, не надо поддаваться робости.
   – Разумеется, не надо.
   – Как, по-твоему, в деле охраны есть ли разница между природными свойствами породистого щенка и юноши хорошего происхождения?
   – О каких свойствах ты говоришь?
   – И тот и другой должны остро воспринимать, проворно преследовать то, что заметят, и, если настигнут, упорно сражаться.
   – Все это действительно нужно.
   – И чтобы хорошо сражаться, надо быть мужественным.
   – Как же иначе?
   – А захочет ли быть мужественным тот, в ком нет яростного духа – будь то конь, собака или другое какое животное? Разве ты не заметил, как неодолим и непобедим яростный дух: когда он есть, любая душа ничего не страшится и ни перед чем не отступает?
   – Заметил.
   – Итак, ясно, какими должны быть телесные свойства такого стража.
   – Да.
   – Тоже и душевные свойства, то есть яростный дух.
   – И это ясно, – однако, Главкон, если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и друг с другом, и с остальными согражданами?
   – Клянусь Зевсом, на это нелегко ответить.
   – А между тем они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля. В противном случае им не придется ждать, чтобы их истребил кто-нибудь другой: они сами это сделают и погубят себя.
   – Правда.
   – Как же нам быть? Где мы найдем нрав и кроткий, и вместе с тем отважный? Ведь кроткий нрав противоположен ярости духа.
   – Это очевидно.
   – Если же у кого-нибудь нет ни того ни другого; он не может стать хорошим стражем. Похоже, что это требование невыполнимо, и, таким образом, выходит, что хорошим стражем стать невозможно.
   – Пожалуй, что так, – сказал Главкон.
   Я находился в затруднении и мысленно перебирал сказанное ранее.
   – Мы, друг мой, – заметил я, – справедливо недоумеваем, потому что мы отклонились от того образа, который сами предложили.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Мы не сообразили, что бывают характеры, о которых мы и не подумали, а между тем в них имеются эти противоположные свойства.
   – В каких же характерах?
   – Это замечается и в других животных, но всего лучше в том из них, которое мы сравнили с нашим стражем. Ты ведь знаешь про породистых собак, что их свойство – быть как нельзя более кроткими с теми, к кому они привыкли и кого знают, но с незнакомыми – как раз наоборот.
   – Знаю, конечно.
   – Стало быть, это возможно, и стражи с такими свойствами не противоречат природе.
   – По-видимому, нет.
   – Не кажется ли тебе, что будущий страж нуждается еще вот в чем: мало того, что он яростен, он должен по своей природе еще и стремиться к мудрости.
   – Как это? Мне непонятно.
   – И эту черту ты тоже заметишь в собаках, что очень удивительно в животном.
   – Что именно?
   – Увидав незнакомого, собака злится, хотя он ее ничем еще не обидел, а увидав знакомого, ласкается, хотя он никогда не сделал ей ничего хорошего. Тебя это не поражало?
   – Я до сих пор не слишком обращал на это внимание, но ясно, что собака ведет себя именно так.
   – Но это свойство ее природы представляется замечательным и даже подлинно философским.
   – Как так?
   – Да так, что о дружественности или враждебности человека, которого она видит, собака заключает по тому, знает ли она его или нет… Разве в этом нет стремления познавать, когда определение близкого или, напротив, чужого делается на основе понимания либо, наоборот, непонимания?
   – Этого нельзя отрицать.
   – А ведь стремление познавать и стремление к мудрости – это одно и то же.
   – Да, одно и то же.
   – Значит, мы смело можем допустить то же самое и у человека: если он будет кротким со своими близкими и знакомыми, значит, он по своей природе должен иметь стремление к мудрости и познанию.
   – Допустим это.
   – Итак, безупречный страж государства будет у нас по своей природе обладать и стремлением к мудрости, и стремлением познавать а также будет проворным и сильным.
   – Совершенно верно. […]
   – Разве, по-твоему, художник становится хуже, если он рисует образец – то, как выглядел бы самый красивый человек, и все на картине передает правильно, хотя и не может доказать, что такой человек может существовать на самом деле?
   – Клянусь Зевсом, по-моему, он не становится от этого хуже.
   – Так что же? Разве, скажем так, и мы не дали на словах – образец совершенного государства?
   – Конечно, дали.
   – Так теряет ли, по-твоему, наше изложение хоть что-нибудь из-за того только, что мы не в состоянии доказать возможности устроения такого государства, как было сказано?
   – Конечно же нет.
   – Вот это верно. Если же, в угоду тебе, надо сделать попытку показать, каким преимущественно образом и при каких условиях это было бы всего более возможно, то для такого доказательства ты снова одари меня тем же…
   – Чем?
   – Может ли что-нибудь быть исполнено так, как сказано? Или уже по самой природе дело меньше, чем слово, причастно истине, хотя бы иному это и не казалось? Согласен ты или нет?
   – Согласен.
   – Так не заставляй же меня доказывать, что и на деле все должно полностью осуществиться так, как мы это разобрали словесно. Если мы сможем додуматься, как построить государство, наиболее близкое к описанному, согласись, мы сможем сказать, что уже выполнили твое требование, то есть показали, как можно это осуществить. Или ты этим не удовольствуешься? Я лично был бы доволен.
   – Да и я тоже.
   – После этого мы, очевидно, постараемся найти и показать, что именно плохо в современных государствах, из-за чего они и устроены иначе. Между тем в результате совсем небольшого изменения государство могло бы прийти к указанному роду устройства, особенно если такое изменение было бы одно или же их было бы два, а то и несколько, но все равно их должно быть как можно меньше, и они должны быть незначительными.
   – Конечно.
   – Стоит, однако, произойти одной-единственной перемене, и, мне кажется, мы будем в состоянии показать, что тогда преобразится все государство; правда, перемена эта не малая и не легкая, но все же она возможна.
   – В чем же она состоит?
   – Вот теперь я и пойду навстречу тому, что мы уподобили крупнейшей волне; это будет высказано, хотя бы меня всего, словно рокочущей волной, обдало насмешками и бесславием. Смотри же, что я собираюсь сказать.
   – Говори.
   – Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, – которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого, и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно.
   Вот почему я так долго не решался говорить, – я видел, что все это будет полностью противоречить общепринятому мнению; ведь трудно людям признать, что иначе невозможно ни личное их, ни общественное благополучие.
   Тут Главкон сказал:
   – Сократ, ты метнул в нас такие слово и мысль, что теперь, того и жди, на тебя набросятся очень многие, и причем неплохие, люди: скинув с себя верхнюю одежду, совсем обнаженные, они схватятся за первое попавшееся оружие, готовые на все; и, если ты не отразишь их натиск своими доводами и обратишься в бегство, они с издевкой подвергнут тебя наказанию.
   – А не ты ли будешь в этом виновен?
   – И буду тут совершенно прав. Но я тебя не выдам, защищу, чем могу – доброжелательным отношением и уговорами, да еще разве тем, что буду отвечать тебе лучше, чем кто-либо другой. Имея какого помощника, попытайся доказать всем неверующим, что дело обстоит именно так, как ты говоришь.
   – Да, надо попытаться, раз даже ты заключаешь со мной такой могущественный союз. Мне кажется, если мы хотим избежать натиска со стороны тех людей, о которых ты говоришь, необходимо выдвинуть против них определение, кого именно мы называем философами, осмеливаясь утверждать при этом, что как раз философы-то и должны править: когда это станет ясно, можно начать обороняться и доказывать, что некоторым людям по самой их природе подобает быть философами и правителями государства, а всем прочим надо заниматься не этим, а следовать за теми, кто руководит. […]
   – Помнишь, каких правителей мы отобрали, когда раньше говорили об их выборе?
   – Как не помнить!
   – Вообще-то считай, что нужно выбирать указанные тогда натуры, то есть отдавать предпочтение самым надежным, мужественным и по возможности самым благообразным, но, кроме того, надо отыскивать не столько людей благородных и строгого нрава, но и обладающих также свойствами, подходящими для такого воспитания.
   – Кто же это, по-твоему?
   – У них, друг мой, должна быть острая восприимчивость к наукам и быстрая сообразительность. Ведь души робеют перед могуществом наук гораздо больше, чем перед гимнастическими упражнениями, эта трудность ближе касается души, это ее особенность, которую она не разделяет с телом.
   – Это верно.
   – Надо искать человека с хорошей памятью, несокрушимо твердого и во всех отношениях трудолюбивого. Иначе какая ему, по-твоему, охота и переносить телесные тяготы, и в довершение всего еще столько учиться и упражняться?
   – Другого такого нам не найти, ведь это должна быть исключительно одаренная натура.
   – В том-то и состоит ошибка нашего времени и потому-то недооценивают философию, что за нее берутся не так, как она того заслуживает, – об этом мы говорили уже и раньше. Не подлым надо бы людям за нес браться, а благородным.
   – То есть как?
   – Прежде всего у того, кто за нее берется, не должно хромать трудолюбие, что бывает, когда человек трудолюбив лишь наполовину, з наполовину – ленив. Это наблюдается, если кто любит гимнастику, охоту и вообще все, что развивает тело, но не любит учиться, исследовать, не любознателен – подобного рода трудности ему ненавистны. Хромым можно назвать и того, чье трудолюбие обращено на трудности, противоположные этим.
   – Ты вполне прав.
   – Значит, и в том, что касается истины, мы будем считать душу покалеченной точно так же, если она, несмотря на свое отвращение к намеренной лжи (этого она и у себя не выносит, и возмущается ложью других людей), все же снисходительно станет допускать ложь нечаянную и не смущаться, когда ей укажут на невежество, в котором она легкомысленно выпачкалась не хуже свиньи.
   – Все это совершенно верно.
   – И что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто – подлость. Не умеющий это различать, будь то частное лицо или государство, – сам того не замечая, привлечет для тех или иных надобностей в качестве друзей ли или правителей – людей, хромающих на одну ногу и подлых.
   – Это действительно часто бывает.
   – А нам как раз этого-то и надо избежать. Если мы подберем людей здравых телом и духом и воспитаем их на возвышенных знаниях и усиленных упражнениях, то самой справедливости не в чем будет нас упрекнуть и мы сохраним в целости и государство, и его строй; а если мы возьмем неподходящих для того людей, то все у нас выйдет наоборот и еще больше насмешек обрушится на философию.
   – Это был бы позор.
   – Конечно. Но, видно, я уже и сейчас оказался в смешном положении.
   – Почему?
   – Позабыв, что все это у нас – только забава, я говорил, напрягаясь изо всех сил. А говоря, я то и дело оглядывался на философию и видел, как ею помыкают. В негодовании на тех, кто тому виной, я неожиданно вспылил и говорил уж слишком всерьез.
   – Клянусь Зевсом, у меня как у слушателя не сложилось такого впечатления.
   – Зато у меня оно сложилось – как у оратора. Но не забудем вот чего: говоря тогда об отборе, мы выбирали пожилых, а теперь выходит, что это не годится, ведь нельзя верить Солону, будто человек, старея, может многому научиться; напротив, к этому он становится способен еще менее, чем к бегу: именно юношам принадлежат все великие и многочисленные труды.
   – Безусловно. […]
   – Человека, соответствующего правлению лучших – аристократическому, мы уже разобрали и правильно признали его хорошим и справедливым.
   – Да, его мы уже разобрали.
   – Теперь нам надо описать и худших, иначе говоря, людей, соперничающих между собой и честолюбивых – соответственно лакедемонскому строю, затем человека олигархического, демократического и тиранического, чтобы, указав на самого несправедливого, противопоставить его самому справедливому и этим завершить наше рассмотрение вопроса, как относится чистая справедливость к чистой несправедливости с точки зрения счастья или несчастья для ее обладателя. И тогда мы либо поверим Фрасимаху и устремимся к несправедливости, либо придем к тому выводу, который теперь становится уже ясен, и будем соблюдать справедливость.
   – Безусловно, надо так сделать.
   – Раз мы начали с рассмотрения государственных нравов, а не отдельных лиц, потому что там они более четки, то и теперь возьмем сперва государственный строй, основывающийся на честолюбии (не могу подобрать другого выражения, все равно назовем ли мы его «тимократией» или «тимархией»), и соответственно рассмотрим подобного же рода человека; затем – олигархию и олигархического человека; далее бросим взгляд на демократию и понаблюдаем человека демократического; наконец, отправимся в государство, управляемое тиранически, и посмотрим, что там делается, опять-таки обращая внимание на тиранический склад души. Таким образом, мы постараемся стать достаточно сведущими судьями в намеченных нами вопросах.
   – Такое рассмотрение было бы последовательным и основательным.

2. Макиавелли Н
Государь

М., – Харьков. 1998, с. 93–97, 109–115.

Глава XVII
О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх

   Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Романье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица. Новый государь еще меньше, чем всякий другой, может избежать упрека в жестокости, ибо новой власти угрожает множество опасностей, Виргилий говорит устами Дидоны:

   Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это
   Бдительно так рубежи охранять меня заставляет.
(Вергилий. Энеида. Кн. I, 563–564. М.: Худ. лит., 1971. Перевод С.А. Ошерова).

   Однако новый государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя недоверчивость не озлобила подданных.
   По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверяясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.
   Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушать страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более что причин для изъятия имущества всегда достаточно, и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для лишения кого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее.
   Но когда государь ведет многотысячное войско, он тем более должен пренебречь тем, что может прослыть жестоким, ибо, не прослыв жестоким, нельзя поддержать единства и боеспособности войска. Среди удивительных деяний Ганнибала упоминают и следующее: отправившись воевать в чужие земли, он удержал от мятежа и распрей огромное и разноплеменное войско как в дни побед, так и в дни поражений. Что можно объяснить только его нечеловеческой жестокостью, которая вкупе с доблестью и талантами внушала войску благоговение и ужас; не будь в нем жестокости, другие его качества не возымели бы такого действия. Между тем авторы исторических трудов, с одной стороны, превозносят сам подвиг, с другой – необдуманно порицают главную его причину.
   Насколько верно утверждение, что полководцу мало обладать доблестью и талантом, показывает пример Сципиона – человека необычайного не только среди его современников, но и среди всех людей. Его войска взбунтовались в Испании вследствие того, что по своему чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам большую свободу, чем это дозволяется воинской дисциплиной. Что и вменил ему в вину Бабий Максим, назвавший его перед Сенатом развратителем римского воинства. По тому же недостатку твердости Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из его легатов, и не покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате, желая его оправдать, сказал, что он относится к той породе людей, которым легче избегать ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем от этой черты Сципиона пострадало бы и его доброе имя, и слава – если бы он распоряжался единолично; но он состоял под властью Сената, и потому это свойство его характера не только не имело вредных последствий, но и послужило к вящей его славе.
   Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся – по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано выше.

Глава XVIII
О том, как государи должны держать слово

   Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.
   Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю; но так как первого часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?
   Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еше уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.
   Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить, Во всем свете не было человека, который бы так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими – полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым – и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранять готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.
   Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, неисполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстанет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних государей, которого воздержусь называть, только и делает, что проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либо могущества, либо государства. […]

Глава XXI
Как надлежит поступать государю, чтобы его почитали

   Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки. Из нынешних правителей сошлюсь на Фердинанда Арагонского, короля Испании. Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и блеску первым королем христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые поражают воображение. Основанием его могущества послужила война за Гренаду, предпринятая вскоре после вступления на престол. Прежде всего, он начал войну, когда внутри страны было тихо, не опасаясь, что ему помешают, и увлек ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной, забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви и народа и, пока длилась война, построил армию, которая впоследствии создала ему славу. После этого, замыслив еще более значительные предприятия, он, действуя опять-таки как защитник религии, сотворил благочестивую жестокость: изгнал марранов и очистил от них королевство, – трудно представить себе более безжалостный и в то же время более необычайный поступок. Под тем же предлогом он захватил земли в Африке, провел кампанию в Италии и, наконец, вступил в войну с Францией, Так он обдумывал и осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении подданных, поглощенно следивших за ходом событий. И все эти предприятия так вытекали одно из другого, что некогда было замыслить что-либо против самого государя.
   Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри государства, подобные тем, которые приписываются мессеру Бернабо да Милано, иначе говоря, когда кто-либо совершает что-либо значительное в гражданской жизни, дурное или хорошее, то его полезно награждать или карать таким образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для государя – постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека, наделенного умом выдающимся.
   Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого – это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь добычей победителя к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты: победитель отвергнет союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь. Антиох, которого этолийцы призвали в Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам, союзникам римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне, напротив, убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали совет, легат Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легат говорил так: «Quod autern isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, pracmium victoris eritis» («Что до решения, которое предлагается вам как наилучшее и наивыгоднейшее для вашего государства, а именно: не вмешиваться в войну, то нет для вас ничего худшего, ибо, приняв это решение, без награды и без чести станете добычей победителя» (лат.).
   И всегда недруг призывает отойти в сторону, тогда как друг зовет открыто выступить за него с оружием в руках. Нерешительные государи, как правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и, как правило, это приводит их к крушению.
   Зато если ты бесстрашно примешь сторону одного из воюющих и твой союзник одержит победу, то, как бы ни был он могуществен и как бы ты от него ни зависел, он обязан тебе – люди же не настолько бесчестны, чтобы нанести удар союзнику, выказав столь явную неблагодарность. Кроме того, победа никогда не бывает полной в такой степени, чтобы победитель мог ни с чем не считаться и в особенности – мог попрать справедливость. Если же тот, чью сторону ты принял, проиграет войну, он примет тебя к себе и, пока сможет, будет тебе помогать, так что ты станешь собратом по несчастью тому, чье счастье, возможно, еще возродится.
   Во втором случае, когда ни одного из воюющих не приходится опасаться, примкнуть к тому или к другому еще более благоразумно. Ибо с помощью одного ты разгромишь другого, хотя тому, будь он умнее, следовало бы спасать, а не губить противника; а после победы ты подчинишь союзника своей власти, он же благодаря твоей поддержке неминуемо одержит победу.
   Здесь уместно заметить, что лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к другим государям. Венецианцы, к примеру, вступили в союз с Францией против Миланского герцога, когда могли этого избежать. Следствием чего и явилось их крушение. Но если нет возможности уклониться от союза, как обстояло дело у флорентийцев, когда папа и Испания двинули войска на Ломбардию, то государь должен вступить в войну, чему причины я указал выше. Не стоит лишь надеяться на то, что можно принять безошибочное решение, наоборот, следует заранее примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую. Однако в том и состоит мудрость, что, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо.
   Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо ремесле или искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие – открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами;
   – более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или государства. Он должен также занимать народ празднествами и зрелищами в подходящее для этого время года. Уважая цехи, или трибы, на которые разделен всякий город, государь должен участвовать иногда в их собраниях и являть собой пример щедрости и великодушия, но при этом твердо блюсти свое достоинство и величие, каковые должны присутствовать в каждом его поступке,

Глава XXII
О советниках государей

   Немалую важность имеет для государя выбор советников, а каковы они будут, хороши или плохи, – зависит от благоразумия государей. Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность. Если же они не таковы, то и о государе заключат соответственно, ибо первую оплошность он уже совершил, выбрав плохих помощников. Из тех, кто знал мессера Антонио да Венафро, помощника Пандольфо Петруччо, правителя Сиены, никто не усомнился бы в достоинствах и самого Пандольфо, выбравшего себе такого помощника.
   Ибо умы бывают трех родов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый; третий – сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может. Первый ум – выдающийся, второй – значительный, третий – негодный. Из сказанного неопровержимо следует, что ум Пандольфо был если не первого, то второго рода. Ибо когда человек способен распознать добро и зло в делах и в речах людей, то, не будучи сам особо изобретательным, он сумеет отличить дурное от доброго в советах своих помощников и за доброе вознаградит, а за дурное – взыщет; да и помощники его не понадеются обмануть государя и будут добросовестно ему служить.
   Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он больше заботится о себе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будет хорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на него положиться. Ибо министр, в чьих руках дела государства, обязан думать не о себе, а о государе, и не являться к нему ни с чем, что не относится до государя. Но и государь со своей стороны должен стараться удержать преданность своего министра, воздавая ему по заслугам, умножая его состояние, привязывая его к себе узами благодарности, разделяя с ним обязанности и почести, чтобы тот видел, что государь не может без него обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств и почестей, не возжелал новых богатств и почестей, а также чтобы, занимая разнообразные должности, убоялся переворотов. Когда государь и его министр обоюдно ведут себя таким образом, они могут быть друг в друге уверены, когда же они ведут себя иначе, это плохо кончается либо для одного, либо для другого.

Глава ХХIII
Как избежать льстецов

   Я хочу коснуться еще одного важного обстоятельства, а именно одной слабости, от которой трудно уберечься правителям, если их не отличает особая мудрость и знание людей, Я имею в виду лесть и льстецов, которых во множестве приходится видеть при дворах государей, ибо люди так тщеславны и так обольщаются на свой счет, что с трудом могут уберечься от этой напасти. Но беда еще и в том, что, когда государь пытается искоренить лесть, он рискует навлечь на себя презрение. Ибо нет другого способа оградить себя от лести, как внушив людям, что, если они выскажут тебе всю правду, ты не будешь на них в обиде, но, когда каждый сможет говорить тебе правду, тебе перестанут оказывать должное почтение.
   Поэтому благоразумный государь должен избрать третий путь, а именно: отличив нескольких мудрых людей, им одним предоставить право высказывать все, что они думают, но только о том, что ты сам спрашиваешь, и ни о чем больше; однако спрашивать надо обо всем и выслушивать ответы, решение же принимать самому и по своему усмотрению. На советах с каждым из советников надо вести себя так, чтобы все знали, что чем безбоязненнее они выскажутся, тем более угодят государю; но вне их никого не слушать, а прямо идти к намеченной цели и твердо держаться принятого решения. Кто действует иначе, тот либо поддается лести, либо, выслушивая разноречивые советы, часто меняет свое мнение, чем вызывает неуважение подданных.
   Сошлюсь на один современный пример. Отец Лука, доверенное лицо императора Максимилиана, говоря о его величестве, заметил, что тот ни у кого совета не просит, но по-своему тоже не поступает именно оттого, что его образ действий противоположен описанному выше. Ибо император – человек скрытный, намерений своих никому не поверяет, совета на их счет не спрашивает. Но когда по мере осуществления они выходят наружу, то те, кто его окружают, начинают их оспаривать, и государь, как человек слабый, от них отступается. Поэтому начатое сегодня назавтра отменяется, и никогда нельзя понять, чего желает и что намерен предпринять император, и нельзя положиться на его решение.
   Таким образом, государь всегда должен советоваться с другими, но только когда он того желает, а не когда того желают другие; и он должен осаживать всякого, кто вздумает, непрошеный, подавать ему советы. Однако сам он должен широко обо всем спрашивать, о спрошенном терпеливо выслушивать правдивые ответы и, более того, проявлять беспокойство, замечая, что кто-либо почему-либо опасается говорить ему правду. Многие полагают, что кое-кто из государей, слывущих мудрыми, славой своей обязаны не себе самим, а добрым советам своих приближенных, но мнение это ошибочно. Ибо правило, не знающее исключений, гласит: государю, который сам не обладает мудростью, бесполезно давать благие советы, если только такой государь случайно не доверится мудрому советнику, который будет принимать за него вес решения. Но хотя подобное положение и возможно, ему скоро пришел бы конец, ибо советник сам сделался бы государем. Когда же у государя не один советник, то, не обладая мудростью, он не сможет примирить разноречивые мнения; кроме того, каждый из советников будет думать лишь о собственном благе, а государь этого не разглядит и не примет меры. Других же советников не бывает, ибо люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость. Отсюда можно заключить, что добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудрости государей, а не мудрость государей родится из добрых советов. (…)

Глава XXV
Какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять

   Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим жребием. Особенно многие уверовали в это за последние годы, когда на наших глазах происходят перемены столь внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о происходящем.
   И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим 'людям. Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так, – разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?
   То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений. Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А ведь если бы она была защищена доблестью, как Германия, Испания и франция, этот разлив мог бы не наступить или, по крайней мере, не причинить столь значительных разрушений. Этим, я полагаю, сказано достаточно о противостоянии судьбе вообще.
   Что же касается, в частности, государей, то нам приходится видеть, как некоторые из них, еще вчера благоденствовавшие, сегодня лишаются власти, хотя, как кажется, не изменился ни весь склад их характера, ни какое-либо отдельное свойство. Объясняется это, я полагаю, теми причинами, которые были подробно разобраны выше, а именно тем, что если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ее ударов. Я думаю также, что сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени, и утрачивают благополучие те, чей образ действий не отвечает своему времени.
   Ибо мы видим, что люди действуют по-разному, пытаясь достичь цели, которую каждый ставит перед собой, то есть богатства и славы: один действует осторожностью, другой – натиском; один – силой, яругой – искусством; один – терпением, другой – противоположным способом, и каждого его способ может привести к цели. Но иной раз мы видим, что хотя оба действовали одинаково, например, осторожностью, только один из двоих добился успеха, и наоборот, хотя каждый действовал по-своему: один осторожностью, другой натиском, – оба в равной мере добились успеха. Зависит же это именно от того, что один образ действий совпадает с особенностями времени, а другой – не совпадает, Поэтому бывает так, что двое, действуя по-разному, одинаково добиваются успеха, а бывает так, что двое действуют одинаково, но только один из них достигает цели.
   От того же зависят и превратности благополучия: пока для того, кто действует осторожностью и терпением, время и обстоятельства складываются благоприятно, он процветает, но стоит времени и обстоятельствам перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо он не переменил своего образа действий. И нет людей, которые умели бы к этому приспособиться, как бы они ни были благоразумны. Во-первых, берут верх природные склонности, во-вторых, человек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до того времени неизменно преуспевал. Вот почему осторожный государь, когда настает время применить натиск, не умеет этого сделать и оттого гибнет, а если бы его характер менялся в лад с временем и обстоятельствами, благополучие его было бы постоянно.
   Папа Юлий всегда шел напролом, время же и обстоятельства благоприятствовали такому образу действий, и потому он каждый раз добивался успеха. Вспомните его первое предприятие – захват Болоньи, ещ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

при жизни мессера Джованни Бснтивольи. Венецианцы были против король Испании тоже, с Францией еще велись об этом переговоры, но папа сам выступил в поход, с обычной для него неукротимостью и напором. И никто этому не воспрепятствовал, венецианцы – от страха, Испания – надеясь воссоединить под своей властью Неаполитанское королевство; уступил и французский король, так как, видя, что папа уже в походе, и желая союза с ним против венецианцев, он решил, что не может без явного оскорбления отказать ему в помощи войсками.
   Этим натиском и внезапностью папа Юлий достиг того, чего не достиг бы со всем доступным человеку благоразумием никакой другой глава Церкви; ибо, останься он в Риме выжидая; пока все уладится и образуется, как сделал бы всякий на его месте, король Франции нашел бы тысячу отговорок, а все другие – тысячу доводов против захвата. Я не буду говорить о прочих его предприятиях, все они были того же рода, и все ему удавались; из-за краткости правления он так и не испытал неудачи, но, проживи он дольше и наступи такие времена, когда требуется осторожность, его благополучию пришел бы коней, ибо он никогда не уклонился бы с того пути, на который его увлекала натура.
   Итак, в заключение скажу, что фортуна непостоянна, а человек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его приходит конец. И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать, – таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, – подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.

3. Великая хартия вольностей

// Антология мировой политической мысли в 5-ти т. М., 1997. Т. V, с. 21–23.
61. После же того, как мы, для Бога и для улучшения королевства нашего и для более успешного умиротворения раздора, родившегося между нами и баронами нашими, все это вышеназванное пожаловали, желая, чтобы они пользовались этим прочно и нерушимо на вечныя времена, создаем и жалуем им нижеписанную гарантию, именно: чтобы бароны избрали двадцать пять баронов из королевства, кого пожелают, которые должны всеми силами блюсти и охранять и заставлять блюсти мир и вольности, какия мы им пожаловали и этой настоящей хартией нашей подтвердили, таким именно образом, чтобы, если мы или наш юстициарий, или бэйлифы наши, или кто-либо из слуг наших, в чем-либо против кого-либо погрешим или какую-либо из статей мира или гарантии нарушим, и нарушение это будет указано четырем баронам из вышеназванных двадцати пяти баронов, эти четыре барона явятся к нам или к юстициарию нашему, если мы будем находиться за пределами королевства, указывая нам нарушение, и потребуют, чтобы мы без замедления исправили его. И если мы не исправим нарушения или, если мы будем за пределами королевства, юстициарий наш не исправит (его) в течение времени сорока дней, считая с того времени, когда было указано это нарушение нам или юстициарию нашему, если мы находились за пределами королевства, то вышеназванные четыре барона докладывают это дело остальным из двадцати пяти баронов, и те двадцать пять баронов совместно с общиною всей земли будут принуждать и теснить нас всеми способами, какими только могут, то есть путем захвата замков, земель, владений и всеми другими способам никаким и могут, пока не будет исправлено (нарушение) согласно их решению, неприкосновенной остается (при этом) наша личность и личность королевы нашей и детей наших; а когда исправление будет сделано, они опять будут повиноваться нам, как делали прежде. И кто в стране захочет, принесет клятву, что для исполнения всего вышеназванного будет повиноваться приказаниям вышеназванных двадцати пяти баронов и что будет теснить нас по мере сил своих вместе с ними, и мы открыто и свободно даем разрешение каждому давать присягу, кто пожелает дать ее, и никому никогда не воспрепятствуем дать присягу. Всех же в стране которые сами добровольно на пожелают давать присягу двадцати пяти баронам относительно принуждения и теснения нас совместно с ними, мы заставим дать присягу нашим приказом, как сказано выше. И если кто-либо из двадцати пяти баронов умрет или удалится из страны или каким-либо иным образом лишится возможности выполнить вышеназванное, остальные из вышеназванных двадцати пяти баронов должны избрать по собственному решению другого на его место, который подобным же образом принесет присягу, как и прочие. Во всем же, что поручается исполнять тем двадцати пяти баронам, если случится, что сами двадцать пять будут присутствовать, и между ними о чем-либо возникнет несогласие, или если некоторые из них, получив приглашение явиться, не пожелают или не будут в состоянии явиться, пусть считается решенным и твердым то, что большая часть тех, которые присутствовали, постановила или повелела, так, как будто бы согласились на этом все двадцать пять; и вышеназванные двадцать пять должны принести присягу, что все вышесказанное будут соблюдать верно и заставлять (других) соблюдать всеми зависящими от них способами. И мы ничего ни от кого не будем домогаться, как сами, так и через кого-либо другого, благодаря чему какая-либо из этих уступок и вольностей могла бы быть отменена или уменьшена; и если бы что-либо такое было достигнуто, пусть оно считается недействительным и не имеющим значения, и мы никогда не воспользуемся им ни сами, ни через посредство кого-либо другого.

4. Гоббс Т
Левиафан

   // Антология мировой политической мысли. Т. I, с. 319–323.
   Цель государства – главным, образом обеспечение безопасности. Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являющегося […] необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению естественных законов […]
   Каковая не гарантируется естественным законом. В самом деле, естественные законы (как справедливость, беспристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведение по отношению к другим так, как мы желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т. п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность. Вот почему, несмотря на наличие естественных законов (которым каждый человек следует, когда он желает им следовать, когда он может делать это без всякой опасности для себя), каждый будет и может вполне законно применять свою физическую силу и ловкость, чтобы обезопасить себя от всех других людей, если нет установленной власти или власти достаточно сильной, чтобы обеспечить нам безопасность. И везде, где люди жили маленькими семьями, они грабили друг друга; это считалось настолько совместимым с естественным законом, что чем больше человек мог награбить, тем больше это доставляло ему чести. В этих делах люди не соблюдали никаких других законов, кроме законов чести, а именно, они воздерживались от жестокости, оставляя людям их жизнь и сельскохозяйственные орудия. Как прежде маленькие семьи, так теперь города и королевства, являющиеся большими родами для собственной безопасности, расширяют свои владения под всяческими предлогами: опасности боязни завоеваний или помощи, которая может быть оказана завоевателю. При этом они изо всех сил стараются подчинить и ослабить своих соседей грубой силой и тайными махинациями, и, поскольку нет других гарантий безопасности, они поступают вполне справедливо, и в веках их деяния вспоминают со славой.
   А также соединением небольшого количества людей или семейств. Гарантией безопасности не может служить также объединение небольшого числа людей, ибо малейшее прибавление к той или иной стороне доставляет ей такое большое преимущество в физической силе, которое вполне обеспечивает ей победу и потому поощряет к завоеванию. То количество сил, которому мы можем доверять нашу безопасность, определяется не каким-то числом, а отношением этих сил к силам врага; в таком случае для нашей безопасности достаточно, когда избыток сил на стороне врага не настолько велик, чтобы он мог решить исход войны и побудить врага к нападению.
   Ни множеством людей, из которых каждый руководствуется собственным суждением. Пусть имеется какое угодно множество людей, однако если каждый будет руководствоваться в своих действиях лишь частными суждениями и стремлениями, они не могут ожидать защиты и покровительства ни от общего врага, ни от несправедливостей, причиненных друг другу. Ибо, будучи несогласными во мнениях относительно лучшего использования и применения своих сил, они не помогают, а мешают друг другу и взаимным противодействием сводят свои силы к нулю, вследствие чего они не только легко покоряются немногочисленным, но более сплоченным врагом, но и при отсутствии общего врага ведут друг с другом войну за свои частные интересы. В самом деле, если бы мы могли предположить, что большая масса людей согласна соблюдать справедливость и другие естественные законы при отсутствии обшей власти, держащей их в страхе, то мы с таким же основанием могли бы то же самое и относительно всего человеческого рода, и тогда не существовало бы, да и не было бы никакой необходимости в гражданском правлении или государстве, ибо тогда существовал бы мир без подчинения.
   Что то и дело повторяется. Для безопасности, которую люди желали бы продлить на все время их жизни, недостаточно, чтобы они управлялись и направлялись единой волей в течение какого-то времени, например в ходе одной битвы или войны. Ибо хотя они и одерживают победу против иноземного врага благодаря своим единодушным усилиям, однако потом, когда общего врага уже нет или когда одна партия считает врагом того, кого другая считает другом, они в силу различия своих интересов должны по необходимости разобщиться и снова быть ввергнутыми в междоусобную войну. […]
   Происхождение государства (Commonwealth). Определение государства. Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести в -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

с воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей зашитой, Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лип способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается и следующем определении; государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.
   Что такое суверен и подданный. Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является подданным.
   Для достижения верховной власти имеются два пути. Один – это физическая сила, например, когда кто-нибудь заставляет своих детей подчиниться своей власти под угрозой погубить их в случае отказа или когда путем войны подчиняют своей воле врагов, даруя им на этом условии жизнь. Второй – это добровольное соглашение людей подчиниться человеку или собранию людей в надежде, что этот человек или это собрание сумеют защитить их против всех других. Такое государство может быть названо политическим государством, или государством, основанным на установлении, а государство, основанное первым путем, – государством, основанным на приобретении. […]

Глава XIX
О различных видах государств, основанных на установлении, и о преемственности верховной власти

Различных форм государства может быть только три. Различие государств заключается в различии суверена, или лица, являющегося представителем всех и каждого из массы людей. А так как верховная власть может принадлежать или одному человеку, или собранию большого числа людей, а в этом собрании могут иметь право участвовать или каждый, или лишь определенные люди, отличающиеся от остальных, то отсюда ясно, что могут быть лишь три вида государства. Ибо представителем должны быть или один человек, или большее число людей, а это – собрание или всех, или только части. Если представителем является один человек, тогда государство представляет собой монархию; если – собрание всех, кто хочет участвовать, тогда это демократия, или народоправство; а если верховная власть принадлежит собранию лишь части горожан, тогда это аристократия. Других видов государства не может быть, ибо или один, или многие, или все имеют верховную власть (неделимость которой я показал) целиком. […]

5. Руссо Ж.Ж
Об общественном договоре, или принципы политического права

// Антология мировой политической мысли. Т. I, с. 427–438.

Книга I

Глава VIII
О гражданском состоянии

   […] Переход от состояния естественного к состоянию гражданскому производит в человеке весьма приметную перемену, заменяя в его поведении инстинкт справедливостью и придавая его действиям тот нравственный характер, которого они ранее были лишены. Только тогда, когда голос долга сменяет плотские побуждения, а право – желание, человек, который до сих пор считался только с самим собою, оказывается вынужденным действовать сообразно другим принципам и советоваться с разумом, прежде чем следовать своим склонностям. Хотя он и лишает себя в этом состоянии многих преимуществ, полученных им от природы, он вознаграждается весьма значительными другими преимуществами; его способности упражняются и развиваются, его представления расширяются, его чувства облагораживаются и вся его душа возвышается до такой степени, что если бы заблуждения этого нового состояния не низводили часто человека до состояния еще более низкого, чем то, из которого он вышел, то он должен был бы непрестанно благословлять тот счастливый миг, который навсегда вырвал его оттуда и который из тупого и ограниченного животного создал разумное существо – человека.
   Сведем весь этот итог к легко сравнимым между собой положениям. По Общественному договору, человек теряет свою естественную свободу и неограниченное право на то, что его прельщает и чем он может завладеть; приобретает же он свободу гражданскую и право собственности на вес то, чем обладает. Чтобы не ошибиться в определении этого возмещения, надо точно различать естественную свободу, границами которой является лишь физическая сила индивидуума, и свободу гражданскую, которая ограничена общей волей, а также различать обладание, представляющее собой лишь результат применения силы или право того, кто пришел первым, и собственность, которая может основываться лишь на законном документе.
   К тому, что уже сказано о приобретениях человека в гражданском состоянии, можно было бы добавить моральную свободу, которая одна делает человека действительным хозяином самому себе; ибо поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться закону, который ты сам для себя установил, есть свобода. […]

Книга II

Глава IV
О границах верховной власти суверена

   Если Государство, или Гражданская община, – это не что иное, как условная личность, жизнь которой заключается в союзе се членов, и если самой важной из забот ее является забота о самосохранении, то ей нужна сила всеобщая и побудительная, дабы двигать и управлять каждою частью наиболее удобным для целого способом. Подобно тому как природа наделяет каждого человека неограниченной властью над всеми членами его тела, общественное соглашение дает Политическому организму неограниченную власть над всеми его членами, и вот эта власть, направляемая общею волей, носит, как я сказал, имя суверенитета.
   Но, кроме общества как лица юридического, мы должны принимать в соображение и составляющих его частных лиц, чья жизнь и свобода, естественно, от него независимы. […]
   Все то, чем гражданин может служить Государству, он должен сделать тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен со своей стороны не может налагать на подданных узы, бесполезные для общины; он не может даже желать этого, ибо как в силу закона разума, так и в силу закона естественного ничто не совершается без причины.
   Обязательства, связывающие нас с Общественным организмом, непреложны лишь потому, что они взаимны, и природа их такова, что, выполняя их, нельзя действовать на пользу другим, не действуя также на пользу себе. Почему общая воля всегда направлена прямо к одной цели и почему все люди постоянно желают счастья каждого из них, если не потому, что нет никого, кто не относил бы этого слова «каждый» на свой счет и кто не думал бы о себе, голосуя в интересах всех? Это доказывает, что равенство в правах и порождаемое им представление о справедливости вытекает из предпочтения, которое каждый оказывает самому себе и, следовательно, из самой природы человека; что общая воля для того, чтобы она была поистине таковой, должна быть обшей как по своей цели, так и по своей сущности; что она должна исходить от всех, чтобы относиться ко всем, и что она теряет присущее ей от природы верное направление, если устремлена к какой-либо индивидуальной и строго ограниченной цели, ибо тогда, поскольку мы выносим решение о том, что является для нас посторонним, нами уже не руководит никакой истинный принцип равенства.
   В самом деле, как только речь заходит о каком-либо факте или частном праве на что-либо, не предусмотренное общим и предшествующим соглашением, то дело становится спорным. Это – процесс, в котором заинтересованные частные лица составляют одну из сторон, а весь народ – другую, но в котором я не вижу ни закона, коему надлежит следовать, ни судьи, который должен вынести решение… Смешно было бы тогда ссылаться на особо по этому поводу принятое решение общей воли, которое может представлять собою лишь решение, принятое одной из сторон и которое, следовательно, для другой стороны является только волею постороннею, частною, доведенною в этом случае до несправедливости и подверженной заблуждениям, Поэтому, подобно тому, как частная воля не может представлять волю общую, так и общая воля в свою очередь изменяет свою природу, если она направлена к частной цели, и не может, как общая, выносить решение ни в отношении какого-нибудь человека, ни в отношении какого-нибудь факта. Когда народ Афин, например, нарицал или смешал своих правителей, воздавал почести одному, налагал наказания на другого и посредством множества частных декретов осуществлял все без исключения действия Правительства, народ не имел уже тогда общей воли в собственном смысле этих слов. […]
   Исходя из этого надо признать, что волю делает общею не столько число голосов, сколько общий интерес, объединяющий голосующих, ибо при такого рода устроении каждый по необходимости подчиняется условиям, которые он делает обязательными для других: тут замечательно согласуются выгода и справедливость, что придаст решениям по делам, касающимся всех, черты равенства, которое тотчас исчезает при разбирательстве любого частного дела ввиду отсутствия здесь того общего интереса, который объединял и отождествлял бы правила судьи с правилами тяжущейся стороны.
   С какой бы стороны мы ни восходили и основному принципу, мы всегда придем к одному и тому же заключению, именно: общественное соглашение устанавливает между гражданами такого рода равенство, при котором все они принимают на себя обязательства на одних и тех же условиях и все должны пользоваться одинаковыми правами. Таким образом, по самой природе этого соглашения, всякий акт суверенитета, т. е. всякий подлинный акт обшей воли, налагает обязательства на всех граждан или даст преимущества всем в равной мере; так что суверен знает лишь Нацию как целое и не различает ни одного из тех, кто ее составляет. Что же, собственно, такое акт суверенитета? Это не соглашение высшего с низшим, но соглашение Целого с каждым из его членов; соглашение законное, ибо оно имеет основою Общественный договор; справедливое, ибо оно общее для всех; полезное, так как оно не может иметь иной цели, кроме общего блага; и прочное, так как поручителем за него выступает вся сила общества и высшая власть. До тех пор пока подданные подчиняются только такого рода соглашениям, они не подчиняются никому, кроме своей собственной воли; и спрашивать, каковы пределы прав соответственно суверена и граждан, это значит спрашивать, до какого предела простираются обязательства, которые эти последние могут брать по отношению к самим себе – каждый в отношении всех и все в отношении каждого из них.
   Из этого следует, что верховная власть, какой бы неограниченной, священной, неприкосновенной она ни была, не переступает и не может переступать границ общих соглашений и что каждый человек может всецело распоряжаться тем, что ему эти соглашения предоставили из его имущества и его свободы; так что суверен никак не вправе наложить на одного из подданных большее бремя, чем на другого. Ибо тогда спор между ними приобретает частный характер и поэтому власть суверена здесь более не компетентна.
   Раз мы допустили эти различия, в высшей степени неверно было бы утверждать, что Общественный договор требует в действительности от частных лиц отказа от чего-либо; положение последних в результате действия этого договора становится на деле более предпочтительным, чем то, в котором они находились ранее, так как они не отчуждают что-либо, но совершают лишь выгодный для них обмен образа жизни неопределенного и подверженного случайностям на другой – лучший и более надежный; естественной независимости – на свободу; возможности вредить другим – на собственную безопасность; и своей силы.
   которую другие могли бы превзойти, – на право, которое объединение в обществе делает неодолимым. Сама их жизнь, которую они доверили Государству, постоянно им защищается, и если они рискуют ею во имя его зашиты, то разве делают они этим что-либо иное, как не отдают ему то, что от него получили? Что же они делают такого, чего не делали еще чаше и притом с большей опасностью, в естественном состоянии, если, вступая в неизбежные схватки, будут защищать с опасностью для своей жизни то, что служит им для ее сохранения? Верно, что все должны сражаться, если это необходимо, за отечество, но зато никто не должен никогда сражаться за самого себя. И разве мы не выигрываем, подвергаясь ради того, что обеспечивает нам безопасность, части того риска, которому нам обязательно пришлось бы подвергнуться ради нас самих, как только мы лишились бы этой безопасности?

Глава VI
О законе

   Общественным соглашением мы дали Политическому организму существование и жизнь; сейчас речь идет о том, чтобы при помощи законодательства сообщить ему движение и наделить волей. Ибо первоначальный акт, посредством которого этот организм образуется и становится единым, не определяет еще ничего из того, что он должен делать, чтобы себя сохранить.
   […] Несомненно, существует всеобщая справедливость, исходящая лишь от разума, но эта справедливость, чтобы быть принятой нами, должна быть взаимной. Если рассматривать вещи с человеческой точки зрения, то при отсутствии естественной санкции законы справедливости бессильны между людьми; они приносят благо лишь бесчестному и несчастье – праведному, если этот последний соблюдает их в отношениях со всеми, а никто не соблюдает их в своих отношениях с ним. Необходимы, следовательно, соглашения и законы, чтобы объединить права и обязанности и вернуть справедливость к ее предмету. В естественном состоянии, где все общее, я ничем не обязан тем, кому я ничего не обещал; я признаю чужим лишь то, что мне не нужно. Совсем не так в гражданском состоянии, где все права определены Законом. […]
   Я уже сказал, что общая воля не может высказаться по поводу предмета частного. В самом деле, этот частный предмет находится либо в Государстве, либо вне его. Если он вне Государства, то посторонняя ему воля вовсе не является общей по отношению к нему; а если этот предмет находится в Государстве, то он составляет часть Государства: тогда между целым и частью устанавливается такое отношение, которое превращает их в два отдельных существа; одно – это часть, а целое без части – другое. Но целое минус часть вовсе не есть целое; и пока такое отношение существует, нет более целого, а есть две неравные части; из чего следует, что воля одной из них вовсе не является общею по отношению другой.
   Но когда весь народ выносит решение, касающееся всего народа, он рассматривает лишь самого себя, и если всегда образуется отношение, то это – отношение целого предмета, рассматриваемого с одной точки зрения, к целому же предмету, рассматриваемому с другой точки зрения, – без какого-либо разделения этого целого. Тогда сущность того, о чем выносится решение, имеет общий характер так же, как и воля, выносящая это решение. Этот именно акт я и называю Законом.
   Когда я говорю, что предмет законов всегда имеет общий характер, я разумею под этим, что Закон рассматривает подданных как целое, а действия – как отмеченные, но никогда не рассматривает человека как индивидуум или отдельный поступок. Таким образом, закон вполне может установить, что будут существовать привилегии, но он не может предоставить таковые никакому определенному лицу; Закон может создать несколько классов граждан, может даже установить те качества, вторые дадут право принадлежать к каждому из этих классов; но он не может конкретно указать, что такие-то и такие-то лица будут включены в тот или иной из этих классов; он может установить королевское Правление и сделать корону наследственной; но он не может ни избирать короля, ни провозглашать какую-либо семью царствующей, – словом, всякое действие, объект которого носит индивидуальный характер, не относится к законодательной власти.
   Уяснив себе это, мы сразу же поймем, что теперь излишне спрашивать о том, кому надлежит создавать законы, ибо они суть акты общей воли; и о том, стоит ли государь выше законов, ибо он член Государства; и о том, может ли Закон быть несправедливым, ибо никто не бывает несправедлив по отношению к самому себе; и о том, как можно быть свободным и подчиняться законам, ибо они суть лишь записи изъявлений нашей воли.
   И еще из этого видно, что раз в Законе должны сочетаться всеобщий характер воли и таковой же се предмета, то все распоряжения, которые самовластно делает какой-либо частный человек, кем бы он ни был, никоим образом законами не являются. Даже то, что приказывает суверен по частному поводу, – это тоже не закон, а декрет, и не акт суверенитета, а акт регистратуры. (…)
   Законы, собственно, – это лишь условия гражданской ассоциации. Народ, повинующийся законам, должен быть их творцом: лишь тем, кто вступает в ассоциацию, положено определять условия общежития. Но как они их определят? Сделают это с общего согласия, следуя внезапному вдохновению? Есть ли у Политического организма орган для выражения его воли? Кто сообщит ему предусмотрительность, необходимую, чтобы проявления его воли превратить в акты и заранее их обнародовать? Как иначе провозгласит он их в нужный момент? Как может слепая толпа, которая часто не знает, чего она хочет, ибо она редко знает, что ей на пользу, сама совершить столь великое и столь трудное дело, как создание системы законов? Сам по себе народ всегда хочет блага, но сам он не всегда видит, в чем оно. Общая воля всегда направлена верно и прямо, но решение, которое ею руководит, не всегда бывает просвещенным. Ей следует показать вещи такими, какие они есть, иногда – такими, какими они должны ей представляться; надо показать ей тот верный путь, который она ищет; оградить от сводящей ее с этого пути воли частных лиц; раскрыть перед ней связь стран и эпох; уравновесить привлекательность близких и ощутимых выгод опасностью отдаленных и скрытых бед.
   Частные лица видят благо, которое отвергают; народ хочет блага, но не ведает, в чем оно. Все в равной мере нуждаются в поводырях. Надо обязать первых согласовать свою волю с их разумом; надо научить второй знать то, чего он хочет.
   Тогда результатом просвещения народа явится союз разума и воли в Общественном организме; отсюда возникнет точное взаимодействие частей и, в завершение всего, наибольшая сила целого. Вот что порождает нужду в Законодателе.

Книга III

Глава I
О правительстве вообще

   Я предупреждаю читателя, что эту главу должно читать не торопясь, со вниманием и что я не владею искусством быть ясным для того, кто не хочет быть внимательным.
   Всякое свободное действие имеет две причины, которые сообща его производят; одна из них – моральная, именно, воля, определяющая акт, другая – физическая, именно: сила, его исполняющая. Когда я иду по направлению к какому-нибудь предмету, то нужно, во-первых, чтобы я хотел туда пойти, во-вторых, чтобы ноги мои меня туда доставили. Пусть паралитик захочет бежать, пусть не захочет того человек проворный – оба они останутся на месте. У Политического организма – те же движители; в нем также различают силу и волю: эту последнюю – под названием законодательной власти, первую – под названием власти исполнительной. Ничто в нем не делается или не должно делаться без их участия.
   Мы видели, что законодательная власть принадлежит народу и может принадлежать только ему. Легко можно увидеть, исходя из принципов, установленных выше, что исполнительная власть, напротив, не может принадлежать всей массе народа как законодательнице или суверену, так как эта власть выражается лишь в актах частного характера, которые вообще не относятся к области Закона, ни, следовательно, к компетенции суверена, все акты которого только и могут быть, что законами. […]
   Итак, чем менее сходны изъявления воли отдельных лиц и общая воля, т. е. нравы и законы, тем более должна возрастать сила сдерживающая. Следовательно, Правительство, чтобы отвечать своему назначению, должно быть относительно сильнее, когда народ более многочислен.
   С другой стороны, поскольку увеличение Государства представляет блюстителям публичной власти больше соблазнов и средств злоупотреблять своей властью, то тем большею силою должно обладать Правительство, чтобы сдерживать народ, тем больше силы должен иметь в свою очередь и суверен, чтобы сдерживать Правительство. Я говорю здесь не о
   силе абсолютной, но об относительной силе разных частей Государства.
   Из этого двойного отношения следует, что непрерывная пропорция между сувереном, государем и народом не есть вовсе произвольное представление, но необходимое следствие, вытекающее из самой природы Политического организма. Из этого следует еще, что, поскольку один из крайних членов, а именно, народ, как подданный, неизменен и представлен в виде единицы, то всякий раз, как удвоенное отношение увеличивается или уменьшается, простое отношение увеличивается или уменьшается подобным же образом, и что, следовательно, средний член изменяется. Это показывает, что не может быть такого устройства Управления, которое было бы единственным и безотносительно лучшим, но что может существовать столько видов Правления, различных по своей природе, сколько есть Государств, различных по величине.
   Для того чтобы выставить эту систему в смешном виде, скажут, пожалуй, что, по-моему, дабы найти это среднее пропорциональное и образовать Организм правительственный, нужно лишь извлечь квадратный корень из численности народа; я отвечу, что беру здесь это число только для примера; что отношения, о которых я говорю, измеряются не только числом людей, но вообще количеством действия, складывающимся из множества причин; во всяком случае, если для того, чтобы высказать свою мысль покороче, я временно и прибегну к геометрическим понятиям, то я прекрасно знаю, что точность, свойственная геометрии, никак не может иметь места в приложении к величинам из области отношений между людьми.
   Правительство есть в малом то, что представляет собой заключающий его Политический организм – в большом. Это – условная личность, наделенная известными способностями, активная как суверен, пассивная как Государство; в Правительстве можно выделить некоторые другие сходные отношения, откуда возникает, следовательно, новая пропорция; в этой – еще одна, в зависимости от порядка ступеней власти, и так до тех пор, пока мы не достигнем среднего неделимого члена, т. е. единственного главы или высшего магистрата, который можно представить себе находящимся в середине этой прогрессии, как единицу между рядом дробей и рядом целых чисел.
   Чтобы не запутаться в этом обилии членов, удовольствуемся тем, что будем рассматривать Правительство как новый организм в Государстве, отличный от народа и от суверена и посредствующий между тем и другим.
   Между этими двумя организмами есть то существенное различие, что Государство существует само по себе, а Правительство – только благодаря суверену. Таким образом, господствующая воля государя является или должна быть обшей волей или законом; его сила – лишь сконцентрированная в нем сила всего народа. Как только он пожелает осуществить какой-нибудь акт самовластный и произвольный, связь всего Целого начинает ослабевать. Если бы, наконец, случилось, что государь возымел свою личную волю, более деятельную, чем воля суверена, и если бы он, чтобы следовать этой воле, использовал публичную силу, находящуюся в его руках, таким образом, что оказалось бы, так сказать, два суверена – один по праву, а другой фактически, то сразу же исчезло бы единство общества и Политический организм распался бы.
   Между тем, для того чтобы Правительственный организм получил собственное существование, жил действительной жизнью, отличающей его от организма Государства, чтобы все его члены могли действовать согласно и в соответствии с той целью, для которой он был учрежден, он должен обладать отдельным я, чувствительностью, обшей его членам, силой, собственной волей, направленной к его сохранению. Это отдельное существование предполагает Ассамблеи, Советы, право обсуждать дела и принимать решения, всякого рода права, звания, привилегии, принадлежащие исключительно государю и делающие положение магистрата тем почетнее, чем оно тягостнее. Трудности заключаются в способе дать в целом такое устройство этому подчиненному целому, чтобы оно не повредило общему устройству, укрепляя свое собственное; чтобы оно всегда отличало свою особую силу, предназначенную для собственного сохранения, от силы публичной, предназначенной для сохранения Государства; чтобы, одним словом, оно всегда было готово жертвовать Правительством для народа, а не народом для Правительства.
   Впрочем, хотя искусственный организм Правительства есть творение другого искусственного организма и хотя оно обладает, в некотором роде, лишь жизнью заимствованной и подчиненною, это не мешает ему действовать с большею или меньшею силою или быстротою, пользоваться, так сказать, более или менее крепким здоровьем. Наконец, не удаляясь прямо от цели, для которой он был установлен, он может отклоняться от нее в большей или меньшей мере в зависимости от того способа, коим он образован.
   Из всех этих различий и возникают те соотношения, которые должны иметь место между Правительством и Государством, сообразно случайным и частным отношениям, которые видоизменяют само это Государство. Ибо часто Правительство, наилучшее само по себе, станет самым порочным, если эти отношения не изменятся сообразно недостаткам Политического организма, которому они принадлежат.

Глава IX
О признаках хорошего правления

   Когда, стало быть, спрашивают в общей форме, которое из Правлений наилучшее, то задают вопрос неразрешимый, ибо сие есть вопрос неопределенный, или, если угодно, он имеет столько же верных решений, сколько есть возможных комбинаций в абсолютных и относительных положениях народов.
   Но если бы спросили, по какому признаку можно узнать, хорошо или дурно управляется данный народ, то это было бы другое дело, и такой вопрос действительно может быть разрешен.
   Однако его вовсе не разрешают, потому что каждый хочет сделать это на свой лад. Подданные превозносят покой в обществе, граждане – свободу частных лиц; один предпочитает безопасность владений, а другой – безопасность личности; один считает, что наилучшее Правление должно быть самым суровым, другой утверждает, что таким может быть только самое мягкое; этот хочет, чтобы преступления карались, а тот – чтобы они предупреждались; один считает, что хорошо держать соседей в страхе, другой предпочитает оставаться им неизвестным; один доволен, когда деньги обращаются, другой требует, чтобы народ имел хлеб.
   Даже если бы мы и пришли к соглашению в этих и в других подобных пунктах, то разве подвинулись бы далеко? Раз нет точной меры для духовных свойств, то, даже и придя к соглашению относительно признаков, – как этого достичь в оценке?
   Что до меня, то я всегда удивляюсь тому, что не обращают внимания на следующий столь простой признак или по недобросовестности не хотят его признавать. Какова цель политической ассоциации? Бережение и благоденствие ее членов. А каков наиболее верный признак, что они убережены и благоденствуют? Это их численность и ее рост. Не ищите же окрест сей признак – предмет столь многих споров. При прочих равных условиях такое Правление, когда без сторонних средств, без предоставления права гражданства, без колоний граждане плодятся и множатся, есть, несомненно, лучшее. Правление, при котором народ уменьшается в числе и оскудевает, есть худшее. […)

6. Пейн Г
Здравый смысл

   // Антология мировой политической мысли… Т. I, с. 487–496.
   Некоторые авторы настолько смешали [понятия) «общество» и «правительство», что между ними не осталось никакого или почти никакого различия; между тем, это веши не только разные, но и разного происхождения. Общество создается нашими потребностями, а правительство – нашими пороками; первое способствует нашему счастью положительно, объединяя наши благие порывы, второе же – отрицательно, обуздывая наши пороки; одно поощряет сближение, другое порождает рознь. Первое – это защитник, второе – каратель.
   Общество в любом своем состоянии есть благо, правительство же и самое лучшее есть лишь необходимое зло, а в худшем случае – зло нестерпимое; ибо, когда мы страдаем или сносим от правительства те же невзгоды, какие можно было бы ожидать в стране без правительства, несчастья наши усугубляются сознанием того, что причины наших страданий созданы нами. Правительство, подобно одеждам, означает утраченное целомудрие: царские дворцы воздвигнуты на развалинах райских беседок. Ведь если бы веления совести были ясны, определенны и беспрекословно исполнялись, то человек не нуждался бы ни в каком ином законодателе; но раз это не так, человек вынужден отказаться от части своей собственности, чтобы обеспечить средства защиты остального, и сделать это он вынужден из того же благоразумия, которое во всех других случаях подсказывает ему выбирать из двух зол наименьшее. И так как безопасность является подлинным назначением и целью правительственной власти, то отсюда неопровержимо следует, что, какой бы ни была его форма, предпочтительнее всех та, которая всего вернее обеспечит вам эту безопасность, с наименьшими затратами и с наибольшей пользой. (…)
   (…I Люди будут взаимно и естественно поддерживать друг друга; и от этого, а не от бессмысленного имени короля, зависит сила государственного управления и счастье управляемых.
   Таким-то образом возникает и вырастает правительство, то есть установление, вызванное к жизни неспособностью добродетели управлять миром. В этом и состоит назначение и цель правительства, то есть свобода и безопасность. И какое бы зрелище ни ослепляло наше зрение, какие бы звуки ни обманывали наш слух и как бы предрассудок ни совращал нашу волю, а своекорыстие ни затуманивало сознание, – простой голос природы и разума подскажет нам – да, это верно.
   Мои идеи о форме правления основаны на законе природы, который никакая изощренность не способна поколебать, а именно – чем проще вещь, тем труднее ее испортить и тем легче ее исправить. (…)
   Абсолютные монархии (хотя, они и являются позором для человеческой приролы) имеют то преимущество, что они просты. Если люди страдают, они знают, кто источник их страданий, знают и лекарство и не теряются в разнообразии причин и целебных средств. Но конституция Англии настолько сложна, что нация может страдать годами, не будучи в состоянии раскрыть источник своих бед. Одни найдут его в одном, другие – в другом, и каждый политический лекарь будет советовать иное снадобье.
   Я знаю, как трудно преодолеть местные или старинные предрассудки; и тем не менее, если мы решимся исследовать составные части английской конституции, то найдем, что они являются прочными остатками двух древних тираний, к которым примешаны кое-какие новые республиканские элементы.
   ♦ Во-первых, остатки монархической тирании в лице короля.
   ♦ Во-вторых, остатки аристократической тирании в лице пэров.
   ♦ В-третьих, новые республиканские элементы в лице членов Палаты общин, от доблести которых зависит свобода Англии. (…)
   Некоторые авторы объясняют английскую конституцию следующим образом: король, говорят они, это одно, народ – другое; пэры – это палата для блага короля, Палата общин – для блага народа. Но все это напоминает дом, расколотый семейной ссорой. И хотя слова благозвучны, однако на поверку они оказываются пустыми и двусмысленными; так всегда и будет, что даже прекраснейшее словосочетание, примененное к описанию того, что или вообще не может существовать, или столь непонятно, что не поддается описанию, окажется лишь звучным пустословием; оно может усладить слух, но не может просветить дух, ибо это объяснение оставляет без ответа предыдущий вопрос, т. е. – как же король достиг власти, которой люди боятся доверять и которую они постоянно должны сдерживать? Такая власть не могла быть даром мудрого народа, не может власть, нуждающаяся в узде, исходить и от Бога; и, однако же. Конституция предполагает существование такой власти.
   Но то, что предусмотрено [Конституцией], не соответствует задаче; средства не служат и не могут служить достижению цели. […]
   Поэтому, отложив в сторону национальную гордость и пристрастие к формам и традициям, надо прямо сказать правду, – только благодаря конституции самого народа, но не конституции правительства королевская власть в Англии не так деспотична, как в Турции. […]

Часть первая
Права человека

   Поскольку мистер Берк время от времени направляет яд, извлеченный им из его чудовищных принципов (если не будет профанацией назвать это принципами), не только против английской нации, но против Французской революции и Национального собрания и оскорбляет это высокое, просвещенное и просвещающее учреждение, называл его собранием узурпаторов, я в свою очередь sans ceremonie [без церемоний) противопоставлю его системе иную систему принципов.
   Английский парламент 1688 г. сделал то, что он и его избиратели имели право сделать и что казалось им правильным; но, сверх этого права, принадлежавшего парламентариям по полномочию, он выдвинул другое право, которое присвоил себе сам, – право налагать на потомство обязательства и сохранять над ним власть до скончания времен.
   Таким образом, вопрос имеет две стороны; во-первых, право, принадлежащее парламенту по положению, и, во-вторых, право, которое он сам себе присвоил. Первое право не вызывает возражений. Что же касается второго, то вот мой ответ.
   Никогда ни в какой стране не было и не может быть такого парламента, или такой организации людей, или такого поколения людей, которые имели бы право или власть налагать на потомство обязательства и сохранять над ним свою власть «до скончания времен», или предписывать на все времена, каким образом должен управляться мир, или решать, кто должен управлять им; поэтому все подобного рода статьи, акты и декларации, посредством которых их авторы надеются достичь того, на что они не имеют ни права, ни власти, того, что они даже бессильны осуществить, – все эти документы не имеют законной силы. Каждая эпоха и каждое поколение должны иметь такое же право решать свою судьбу во всех случаях, как и предшествовавшие эпохи и поколения. Тщеславное притязание на то, чтобы управлять и за гробом, – самая смешная и дерзкая из всех форм тирании. Человек не имеет права собственности на другого человека, подобным образом ни одно поколение не имеет права собственности на последующие поколения. Парламент и народ в 1688 г. или в какой бы то ни было другой период времени также не имели прав распоряжаться нашими современниками, обязывать или ограничивать их в какой бы то ни было форме, как парламент и народ в наши дни не имеют права распоряжаться теми, кто будет жить через сто и тысячу лет, не имеют права обязывать или ограничивать их в чем бы то ни было. Каждое поколение полномочно и должно быть полномочным в решении всех вопросов, касающихся его самого. Всегда следует заботиться о живых, а не о мертвых. Когда человек умирает, его власть и его желания умирают вместе с ним; он уже не участвует в делах этого мира и потому не имеет власти предписывать, кто должен им управлять, как должно быть организовано управление и как оно будет осуществляться.
   Я не выступаю ни за, ни против той или иной формы правления той или иной партии – ни в нашей, ни в какой бы то ни было другой стране. Если вся нация решает что-либо сделать, она имеет право сделать это. (…) В былые времена короли распоряжались своей короной на смертном одре и передавали свой народ по завещанию, как скот, любому назначенному ими преемнику. Теперь этот обычай настолько устарел, что о нем мало кто помнит, и представляется настолько чудовищным, что трудно поверить, чтобы он существовал […]
   Законы каждой страны должны соответствовать какому-то единому общему принципу. В Англии ни родители, ни хозяева, ни весь авторитет парламента, именующего себя всемогущим, не могут связать или ограничить личную свободу даже отдельного человека, достигшего 21 года; на каком же основании или по какому праву парламент 1688 г. или какой бы то ни было другой может обязать к чему-либо все последующие поколения на все времена?
   Те, которые уже ушли из мира, и те, которые еще не пришли в него, настолько далеки друг от друга, насколько вообще в силах представить себе воображение смертного: какие же обязательства могут быть приняты, какие правила или принципы, подлежащие соблюдению до скончания времен, могут быть установлены между двумя фикциями, которые никогда не встретятся в этом мире, – между людьми, которых уже нет, и людьми, которых еще нет?
   Говорят, в Англии нельзя брать у народа деньги без его согласия; но кто уполномочил, кто мог уполномочить парламент 1688 г. на то, чтобы ограничить и отнять свободу у последующих поколений и навсегда ограничить их право на свободу действий в определенных обстоятельствах? Ведь этих поколений еще не существовало, так что они не имели возможности дать или не дать свое согласие на это. (…)
   Когда людские убеждения еще только складываются, как это всегда бывает в периоды революций, то возникают взаимные подозрения и склонность ложно понимать друг друга; даже партии, исповедующие в принципе прямо противоположные взгляды, поддерживают подчас одно и то же движение – преследуя при этом совершенно различные цели и надеясь на разные последствия. […]
   Человек вступил в общество не затем, чтобы стать хуже, чем он был до этого, или иметь меньше прав, чем прежде, а затем, чтобы лучше обеспечить эти права. В основе всех его гражданских прав лежат права естественные, Но чтобы точнее провести это различие, необходимо указать на отличительные особенности естественных и гражданских прав.
   Разницу между ними можно объяснить в нескольких словах. Естественные права суть те. которые принадлежат человеку по праву его существования. Сюда относятся все интеллектуальные права, или права духа, а равно и право личности добиваться своего благоденствия и счастья, поскольку это не ущемляет естественных прав других. Гражданские права суть те, что принадлежат человеку как члену общества.
   В основу каждого гражданского права положено право естественное, существующее в индивиде, однако воспользоваться этим правом не всегда в его личных силах. Сюда относятся все права, касающиеся безопасности и зашиты.
   На основании настоящего краткого обозрения будет легко провести различие между классом естественных прав, которые человек сохраняет после вступления в общество, и теми, которые он передает в общий фонд как член общества.
   Сохраняемые им естественные права суть все те, способность осуществления которых столь же совершенна в отдельном человеке, как и само право. К этому классу, как упоминалось выше, принадлежат все интеллектуальные права, или права духа; стало быть, к ним относится и религия.
   Несохраняемые естественные права суть все те, осуществление которых не вполне во власти человека, хотя само право присуще ему от природы. Он просто не может ими воспользоваться. Человек, например, наделен от природы правом быть судьей в собственном деле; и поскольку речь идет о праве духа, он им никогда не поступается; но что ему за польза судить, если у него нет силы исправлять? По этой причине он отдает свое право обществу, частью которого он является, и отдает силе общества предпочтение перед своей собственной силой. Общество ничего не дарит ему. Каждый человек – собственник в своем обществе и по праву пользуется его капиталом.
   Из этих посылок вытекают два или три несомненных вывода.
   ♦ Первое: что каждое гражданское право вырастает из права естественного, или, иными словами, получено в обмен на какое-то естественное право.
   ♦ Второе: что гражданская власть, рассматриваемая как таковая, представляется соединением того класса естественных прав, которые личность не а силах осуществить самостоятельно и которые тем самым бесполезны для нее, но, будучи собраны воедино, становятся полезны всем.
   ♦ Третье: что власть, полученная от соединения естественных прав, не могущих быть осуществленными отдельной личностью, нельзя использовать для посягательства на естественные права, сохраняемые личностью, чья способность их осуществлять столь же совершенна, как и само право.
   Таким образом мы проследили в немногих словах развитие человека от естественной личности до члена общества и показали, или пытались показать характер сохраняемых прав и тех, которые обмениваются на права гражданские. Приложим теперь эти принципы к правительствам.
   Обозрев мир, мы легко отличим правительства, возникшие из недр общества или из общественного договора, от тех, которые не возникли подобным образом; но чтобы внести большую ясность, недостижимую при беглом обзоре, следует остановиться на нескольких источниках, из которых правительства возникают и на которые они опираются.
   Все эти источники можно объединить под тремя рубриками: первое – суеверие; второе – сила; третье – общие интересы общества и общие права человека.
   Первое было господством духовенства, второе – господством завоевателей и третье – разума. […]
   Когда я говорю о врожденном достоинстве человека, когда я пекусь (ибо природа была не столь добра ко мне, чтобы притупить мои чувства) о его чести и счастье, меня приводят в гнев попытки управлять человечеством посредством силы и хитрости, словно все оно состоит из мошенников и глупцов, и мне трудно не презирать тех, кто позволяет себя обманывать подобным образом.
   Нам предстоит теперь рассмотреть правительства, которые возникают из недр общества в противоположность и в отличие от тех, что являются плодом суеверия и завоевания.
   Утверждение, что правительство есть результат договора между управляющими и управляемыми, считалось важным шагом к установлению принципов свободы: но это неверно, ибо это означает поставить следствие раньше причины: ведь, поскольку до возникновения правительств должен был существовать человек, значит, было обязательно такое время, когда никаких правительств не было и в помине и, стало быть, не могли существовать и правители, с которыми заключался этот договор.
   Поэтому имеются все основания предположить, что сами индивиды, каждый в соответствии со своим личным и суверенным правом, вступили в договор друг с другом для образования правительства; и это единственный способ, каким имеют право создаваться правительства, и единственная основа, на которой они вправе существовать.
   Чтобы получить ясное представление о том, что такое правительство или каким оно должно быть, необходимо вернуться к его истокам. При этом мы без труда обнаружим, что правительства либо возникают из народа, либо утверждаются над народом. […]
   Поэтому по отношению к государственной власти конституция играет ту же роль, какую выполняют по отношению к суду законы, издаваемые впоследствии этой же государственной властью. Суд не принимает законов и не может изменять их; он лишь действует в согласии с уже принятыми законами, и правительство аналогичным образом управляется конституцией. […]
   У французской конституции есть чему поучиться. […]
   Французская конституция гласит, что во избежание коррупции представителей нации ни один член Национального собрания не будет чиновником правительства, состоять на государственной службе или получать государственную пенсию. (…)
   Французская конституция гласит, что право объявлять войну и заключать мир принадлежит нации. Кому ешс оно должно принадлежать, если не тем, кому приходится оплачивать военные расходы? (…)
   Война – это (…) искусство завоевания на родине, цель которого умножить доходы, а поскольку их не умножишь без налогов, необходимо измыслить предлог для расходов. Изучая историю английского правительства, войны, которые оно вело, вводимые им налоги, сторонний беспристрастный наблюдатель, не ослепленный предубеждениями, сказал бы, что не налоги объявлялись для ведения войн, а войны объявлялись для введения налогов. (…)
   Деспотические правительства ведут войны из гордости; но у тех правительств, для которых война становится средством взимания налогов, имеются более постоянные побудительные причины.
   Поэтому, чтобы уберечься от обоих зол, Французская конституция отобрала у королей и министров право объявлять войну и передала его тем, кому приходится нести расходы. (…)
   В связи с вопросом о войне следует рассмотреть три момента. Первое: право объявлять ее. Второе: расходы на ее ведение. Третье: способ ведения ее после того, как она уже объявлена. Французская конституция облекает этим правом тех, кому придется нести расходы, а то и другое может быть совмещено лишь в лице нации. Способ ведения войны после того, как она уже объявлена, конституция оставляет на усмотрение исполнительной власти. Если бы так было во всех странах, войны стали бы редкостью. (…)
   Французская конституция гласит: все титулы отменяются и, стало быть, весь этот класс сомнительного происхождения, который в одних странах называют «аристократией», а в других – дворянством, упраздняется, и пэр возводится в сан человека. (…)
   Собственно говоря, своим исчезновением безумство титулов обязано возвышенному духу Франции. Он перерос детские пеленки графов и герцогов и облачился в платье мужчины. Франция не уравняла, а возвысилась. Она принизила карлика, чтобы возвысить человека. Бессмысленные, жалкие слова вроде «герцога», «графа» или «эрла» утратили свою притягательную силу. Даже обладавшие ими отвергли эту галиматью и, выйдя из рахитичного возраста, выбросили погремушку. […]
   Французская конституция ставит законодательную власть выше исполнительной; закон выше короля: La Loi, Le Roi. Это также в порядке вещей, ибо, прежде чем исполнять законы, нужно, чтобы они существовали. […]
   Рассматривая французскую конституцию, мы видим в ней отражение разумного порядка вещей. Принципы гармонируют с формами, а те и другие – со своим происхождением. Может быть, в оправдание плохих форм скажут, что они не более как формы, но это ошибка. Формы вырастают из принципов и служат их сохранению. Плохая форма возможна лишь при условии, что плох и принцип, лежащий в ее основе. Хорошему принципу ее навязывать нельзя: плохие формы в каком-либо правительстве служат верным признаком и плохих принципов. (…)
   После разгрома заговора Национальное собрание вместо того чтобы взывать о мщении, как это делают другие правительства, озаботилось первым делом опубликовать Декларацию прав человека в качестве основы, на которой должна была зиждиться новая конституция; текст ее прилагается ниже.

Замечания по поводу декларации прав

   Три первые статьи содержат в общих выражениях всю Декларацию прав. Все последующие либо вытекают из них, либо следуют за ними в качестве разъяснений. 4-я, 5-я и 6-я определяют более подробно то, что лишь в общих словах выражено в 1-й, 2-й и 3-й.
   7-я, 8-я, 9-я, 10-я и 11-я статьи представляют собой декларацию принципов, на которых должны зиждиться законы в соответствии с уже провозглашенными правами. Но некоторые добропорядочные люди во Франции и других странах сомневаются, гарантирует ли 10-я статья в достаточной мере то право, с которым она по замыслу должна согласоваться. Кроме того, по их мнению, делать религию предметом человеческих законов, значит умалять ее божественное достоинство и ослаблять ее воздействие на умы. Она в этом случае кажется человеку светом, прегражденным туманной средой, которая скрывает от его взора источник самого света, так что тот не видит в этой сумеречной мгле ничего достойного почитания.
   Существо остальных статей, начиная с 12-й, содержится в основном в принципах предшествующих статей; но в этом особом положении, в котором оказалась тогда Франция, вынужденная уничтожать зло и восстанавливать справедливость, было вполне уместно несколько больше войти в подробности, чем это потребовалось бы при иных условиях.
   В то время, когда Декларация прав обсуждалась Национальным собранием, некоторые из его членов замечали, что при опубликовании Декларацию прав следовало бы сопроводить Декларацией обязанностей. Это замечание свидетельствует о мыслящем уме, ошибка лишь в том, что мысль идет недостаточно далеко. Декларация прав есть одновременно и Декларация обязанностей. Все, что является правом одного человека, в то же время является и правом другого; и моя обязанность – обеспечивать, а не только пользоваться.
   Три первые статьи образуют основу свободы как личной, так и национальной; не может называться свободной ни одна страна, правительство которой не опирается при своем возникновении на содержащиеся в этих статьях принципы и не хранит затем их чистоты; Декларация же прав в целом имеет большую ценность для мира и сделает больше добра, нежели все изданные доселе законы и статуты.
   Предпосланное Декларации прав общее введение рисует нам торжественную, величавую картину: под покровительством Творца нация берет свои полномочия, чтобы создать правительство – зрелище столь новое, столь не сравнимое ни с чем в европейском мире, что называть его революцией, значило бы умалять его истинный характер; скорее, это возрождение человека.
   Что, кроме угнетения и попранной справедливости, являют нашему взору современные европейские государства? Что можно сказать о государстве английском? Разве сами жители не называют его рынком, где у каждого человека своя цена и где порок служит предметом купли-продажи за счет обманутого народа? Неудивительно в таком случае, если на французскую революцию клевещут.

7. Декларация прав человека и гражданина. 1789

   // Антология мировой политической мысли. Т. V, с. 69–72.
   Представители французского народа, составившие из себя национальное собрание, считая единственными причинами народных бедствий и развращенности правительств незнание, забвение или презрение прав человека, решили изложить естественные, неотчуждаемые и священные права человека в торжественной декларации, дабы эта декларация, находясь постоянно на виду у всех членов общества, беспрестанно напоминала им об их правах и обязанностях, дабы действия власти законодательной и власти исполнительной стали более уважаемы, благодаря возможности ежеминутно сравнивать, насколько их действия соответствуют цели всякого политического установления, дабы требования граждан, обусловленные отныне простыми и неоспоримыми принципами, направлялись постоянно к поддержанию конституции и к общему благу.
   В силу этого Национальное собрание признает и объявляет пред лицом и под покровительством Верховного существа следующие права человека и гражданина:
   1. Люди рождаются и остаются свободными и равноправными. Общественные различия могут иметь место лишь в случаях их полезности для всех.
   2. Цель всякого политического союза – сохранение естественных и неотчуждаемых прав человека. Права эти суть: свобода, собственность, безопасность и противление угнетению.
   3. Принцип всякой верховной власти принадлежит нации. Ни одна коллегия, ни одно лицо не могут отправлять власти, не исходящей непосредственно от нации.
   4. Свобода заключается в возможности делать все, что не вредит другому. Таким образом, пользование каждого человека своими естественными правами не должно встречать иных границ, кроме тех, которые гарантируют другим членам общества пользование теми же правами. Эти границы могут быть определены только законом.
   5. Закон вправе запрещать действия, приносящия вред обществу. Все, что не запрещено законом, не должно встречать препятствий к своему осуществлению. Никого не должно принуждать делать то, что не предписано законом.
   6. Закон есть выражение общей воли. Все граждане вправе лично или через своих представителей участвовать в составлении законов. Закон должен быть одинаковым для всех, будь то закон ограждающий или карающий. Все граждане, будучи равными перед лицом закона, одинаково допустимы ко всем знаниям, местам и общественным должностям, сообразно своим способностям, и могут быть отличаемы только в силу своих добродетелей и талантов.
   7. Никто не может быть арестован, обвинен или задержан в тех случаях, которые не определены, и в такой форме, которая не предписана законом. Тот, кто домогается, отдает, выполняет или заставляет исполнять распоряжения, основанные на произволе, подлежит наказанию. Но каждый гражданин, призванный или задержанный в силу закона, должен немедленно повиноваться; оказывая сопротивление, он становится виновным.
   8. Закон должен устанавливать наказания, только строго и очевидно необходимые. Никто не может быть подвергнут наказанию иначе, как в силу закона, установленного и обнародованного до совершения преступления и примененного установленным порядком.
   9. Так как каждый человек предполагается невиновным до того момента, как суд объявит его виновным, то, в случае признанной необходимости его ареста, закон должен позаботиться о полном устранении строгостей, не вызванных необходимостью обеспечить суду его личность.
   10. Никто не должен терпеть стеснения из-за своих убеждений, хотя бы даже религиозных, лишь бы их проявления не нарушали общественного порядка, установленного законом.
   11. Свободный обмен мыслями и мнениями – одно из драгоценных прав человека, и каждый гражданин может свободно говорить, писать и печатать под условием ответственности за злоупотребления этой свободой в случаях, определенных законом.
   12. Для гарантии прав человека и гражданина необходима вооруженная
   сила. Однако существует она для общего блага, а не для частной выгоды тех, коим вверено управление ею.
   13. Для содержания вооруженной силы и для расходов по управлению государством является неизбежным общее обложение. Оно должно быть равномерно распределено между гражданами, сообразно их средствам.
   14. Все граждане вправе лично или через своих представителей констатировать необходимость государственных налогов, свободно соглашаться на них, следить за их расходованием и определять их размер, способ раскладки, средства взимания и срок их действия.
   15. Общество вправе требовать отчета у каждого представителя администрации.
   16. Общества, в которых не обеспечена гарантия прав и не установлено разделение властей, неконституционны.
   17. Так как собственность – ненарушимое и священное право, то никого нельзя его лишать, за исключением тех случаев, когда этого требует очевидная общественная надобность, констатированная законным порядком, и то лишь при условии справедливого, предварительного возмещения.

8. Толстой Л.Н
Так что же нам делать?

   // Соч. Т. 16, с. 239–250, 255–265, 304–310.
   Откуда берутся деньги? При каких условиях у народа всегда бывают деньги и при каких условиях мы знаем народы, не употребляющие деньги?
   Живет народец в Африке, в Австралии, как жили в старину скифы, древляне. Живет этот народец, пашет, водит скотину, сады. Мы узнаем о нем тогда, когда начинается история. История же начинается с того, что наезжают завоеватели. Завоеватели же делают всегда одно и то же: отбирают от народца все, что только могут взять у него: скотину, хлеб, ткани, даже пленников и пленниц, и увозят с собой. Через несколько лет завоеватели приезжают опять, но народец сше не оправился от разорения и взять у него почти нечего, и завоеватели придумывают другой, лучший способ пользования силами этого народца. Способы эти очень просты и естественно приходят в голову всем людям. Первый способ – это рабство личное. Способ этот имеет неудобства распоряжения всеми рабочими силами народца и прокормление всех, и представляется естественно второй способ: оставления народца на его земле, признание этой земли своею и раздача этой земли дружине, с тем чтобы через посредство дружины пользоваться трудом народа. Но и этот способ имеет свои неудобства. Дружине неудобно распоряжаться всеми произведениями народца, и вводится третий, столь же первобытный, как и первые два способа, – способ обязательного требования с подвластных известной срочной дани.
   Цель завоевателя состоит в том, чтобы взять с завоеванных как можно больше произведений их труда. Очевидно, что для того, чтобы можно было взять как можно больше завоевателю, нужно взять тс предметы, которые имеют высшую ценность между людьми этого народца и вместе с тем не громоздки и удобны для хранения, – шкуры, золото. И завоеватели накладывают обыкновенно срочную дань шкурами или золотом на семью или племя и посредством этой дани самым удобным для себя способом пользуются орудиями труда народа. Шкуры и золото почти всё отобрали от народца, и потому покоренные должны продавать друг другу и завоевателю и дружине за золото все то, что они имеют: и имущество и труд. Это самое происходило в древности и в средние века, происходит и теперь. В древнем мире, при частых завоеваниях одних народов другими и при отсутствии сознания человеческого равенства людей, личное рабство было самым распространенным средством порабощения одних людей другими, и на личном рабстве лежал центр тяжести этого порабощения. В средние века феодальная система, т. е. поземельная собственность, связанная с нею, и крепостное право заменяют отчасти личное рабство, и центр тяжести порабощения переносится с личности на землю; в новое время, с открытием Америки и развитием торговли и наплывом золота, принятого общим денежным знаком, денежная подать с усилением государственной власти становится главным орудием порабощения людей, и на ней зиждутся все экономические отношения людей.
   В литературном сборнике есть статья профессора Янжула, описывающая недавнюю историю островов Фиджи. Если бы я старался придумать самую резкую иллюстрацию того, каким образом в наше время обязательное требование денег стало главным орудием порабощения одних людей другими, я бы не мог выдумать ничего более яркого и убедительного, чем эта правдивая история, основанная на документах и происходившая на днях.
   Живет на островах Южного океана, а Полинезии, народец Фиджи. Вся группа островов, говорит профессор Янжул, состоит из мелких островов, занимающих вместе приблизительно 40 ООО англ. квадр. миль. Лишь половина островов обитаема населением в 150 ООО туземцев и 1500 белых. Туземные жители уже довольно давно вышли из дикого состояния, выделяются своими способностями между другими туземцами Полинезии и представляют собой народ, способный к труду и развитию, что и доказали, сделавшись в короткое время хорошими земледельцами и скотоводами. Жители благоденствовали, но в 1859 году новое королевство очутилось в отчаянном положении: народу Фиджи и его представителю Какабо понадобились деньги. Деньги 45 ООО долларов понадобились королевству Фиджи для уплаты контрибуции, или вознаграждения, требуемого Соединенными Американскими Штатами за насилия, будто бы нанесенные фиджианцами некоторым гражданам Американской республики. С этою целью американцы прислали эскадру, которая захватила внезапно несколько лучших островов, как залог, и угрожала даже бомбардированием и разрушением колоний, если контрибуция не будет в известный срок вручена представителям Америки. Американцы были одни из первых колонистов, которые вместе с миссионерами появились на Фиджи. Выбирая или захватывая под теми или другими предлогами лучшие куски земли на островах и устраивая там хлопчатобумажные и кофейные плантации, американцы нанимали целые толпы туземцев, связывая их незнакомыми для дикарей контрактами или действуя через особых подрядчиков или поставщиков живого товара. Столкновения между такими хозяевами-плантаторами и туземцами, на которых они смотрели как на рабов, были неминуемы, и вот некоторые-то из них и послужили поводом к американской контрибуции. Несмотря на свое благосостояние, на Фиджи почти до настоящего времени уцелели формы так называемого натурального хозяйства, имевшие место в Европе лишь в средние века: деньги между туземцами не обращались, и вся торговля имела исключительно меновой характер; товар менялся на товар, а немногие общественные и государственные сборы взимались прямо сельскими продуктами. Что было делать фиджианцам с их королем Какабо, когда американцы категорически потребовали 45 ООО долларов под угрозой самых тяжелых последствий в случае их невзноса? Для фиджианцев самая эта цифра представляла нечто непостижимое, не говоря уже о деньгах, которых они никогда не видали в таких размерах. Какабо, посоветовавшись с другими вождями, решился обратиться к английской королеве и сначала стал просить ее принять острова под свой протекторат, а позднее прямо под свое подданство. Но англичане отнеслись осторожно к этой просьбе и не спешили выручить полудикого монарха из его затруднения. Вместо прямого ответа снарядили в 1860 году специальную экспедицию с целью исследования островов Фиджи, чтобы решить, стоит ли их присоединять к британским владениям и тратить деньги на удовлетворение американских кредиторов.
   Между тем американское правительство продолжало настаивать на уплате и удерживало в качестве залога в своем фактическом владении несколько лучших пунктов, а присмотревшись к народным богатствам, прежние 45 ООО долларов повысило на 90 ООО и угрожало еще повысить, если Какабо не уплатит их скоро. Тогда, теснимый со всех сторон, бедный Какабо, незнакомый с европейскими способами кредитных сделок, по совету европейских колонистов начал искать денег в Мельбурне, у купцов, во что бы то ни стало и на каких угодно условиях, хотя бы пришлось уступить частным лицам все королевство. И вот в Мельбурне, на вызов Какабо, составляется торговая компания. Эта акционерная компания, принявшая название Полинезийского общества (Polincsian company), заключила с владетелями Фиджи договор на самых выгодных для себя условиях. Принявши на себя долг американскому правительству и обязавшись уплатить его взносом в известные сроки, компания получила за это по первому уговору 100, а затем 200 тысяч акров лучшей земли по своему выбору, свободу на вечные времена от всяких налогов и пошлин для всех своих факторий, операций и колоний и исключительное право на продолжительное время заводить в Фиджи эмиссионные банки с привилегией неограниченного выпуска билетов. Со времени этого договора, заключенного окончательно в 1868 году, у фиджиан, рядом с их местным правительством с Какабо во главе, очутилась другая власть – могущественная торговая фактория с обширными земельными владениями по всем островам и решительным влиянием в управлении.
   До сих пор правительство Какабо довольствовалось для своих потребностей теми материальными средствами, которые заключались в различных натуральных сборах и небольшой таможенной пошлине с привозных товаров. С заключением договора и основанием могущественной Полинезийской компании его финансовые обстоятельства изменились. Значительная часть лучших земель во владениях отошла к компании, следовательно, сборы уменьшились; с другой стороны, компания, как мы знаем, выговорила себе беспошлинный, свободный привоз и вывоз всяких товаров, а чрез это и доход от пошлин также упал. Туземцы, т. е. 0,99 всего населения, всегда были плохими плательщиками таможенных налогов, так как ничего почти не потребляют из европейских товаров, кроме немногих тканей и металлических изделий, теперь же, чрез освобождение вместе с Полинезийской компанией наиболее состоятельных европейцев от таможенного налога, доход короля Какабо делался окончательно ничтожным, и он должен был позаботиться о его дополнении. И вот Какабо начинает совещаться со своими белыми друзьями о том, каким образом отвратить беду, и получает от них совет ввести первый прямой налог в стране и, чтобы менее утруждать себя, вероятно, в форме денежного сбора.
   Налог был установлен в форме всеобщей или подушной подати в размере 1 фунта стерлингов на всякого мужчину и 4 шиллингов на всякую женщину по всем островам.
   Как мы уже говорили, даже до сих пор на островах Фиджи существует еще натуральное хозяйство и меновая торговля. Очень немногие туземцы владеют деньгами. Их богатство состоит исключительно из различных сырых продуктов и стад, а не в деньгах. Между тем новый налог требовал в известные периоды времени во что бы то ни стало денег, для семейного туземца весьма значительных в обшей сложности. До сих пор туземец не привык ни к каким индивидуальным тягостям в пользу правительства, кроме личных повинностей; все сборы, какие случались, уплачивались общиной или деревней, к которой он принадлежал, и с общих полей, с которых получает он свой главный доход. Ему оставался один исход: искать денег у белых колонистов, т. е. обратиться или к торговцу, или к плантатору. Первому он должен был продать свой продукт по какой угодно цене, так как сборщик податей требовал деньги к известному определенному сроку, или даже занять денег под будущий продукт, чем, конечно, торговец пользовался, чтобы брать безбожные проценты; или же он должен был обратиться к плантатору и продать ему свой труд, т. е. поступить в рабочие. Но заработная плата на о. Фиджи, вследствие, вероятно, единовременного большого предложения, оказалась очень низкою, не более, согласно показанию настоящей администрации, одного шиллинга в неделю для взрослого мужчины, или 2 фунта 12 шиллингов в год, и, следовательно, лишь для того, чтобы получить деньги, необходимые только для уплаты за самого себя, не говоря о семействе, фиджианец должен бросить свой дом, семью, собственные земли и хозяйство и, переселившись часто далеко, на другой остров, закабалить себя плантатору, по крайней мере, на полгода, чтобы выручить 1 фунт стерлингов, необходимый для уплаты нового налога; для уплаты же налога за все семейство он должен был искать других средств. Понятен результат такого порядка: с полутораста тысяч подданных Какабо собирал всего 6 тысяч фунтов стерлингов. И вот начинается усиленное вымогательство податей, дотоле незнакомое, и ряд принудительных мер. Местная администрация, прежде неподкупная, весьма скоро стакнулась с белыми плантаторами, которые начали вертеть страною. За неплатеж фиджианцы притягиваются к суду и приговариваются, кроме судебных издержек, к заключению в тюрьму на сроки не менее как на полгода. Роль этой тюрьмы играют плантации первого белого, который пожелает внести налог и судебные издержки за приговоренного. Таким образом белые получают в изобилии дешевый труд в каком угодно количестве. Первоначально дозволялась эта принудительная отдача на работы сроком на полгода, но затем подкупленные судьи находили возможность назначать на работы даже на восемнадцать месяцев и потом свой приговор возобновлять вновь. Весьма быстро, в несколько лет, картина экономического положения жителей Фиджи совершенно изменилась. Целые цветущие зажиточные округа наполовину обезлюдели и крайне обеднели. Все мужское население, кроме стариков и слабосильных, работало на стороне, у белых плантаторов, чтобы добыть деньги, нужные для уплаты налога или по приговору суда. Женщины в Фиджи почти не несут никаких земледельческих работ, а потому в отсутствие мужчин хозяйства были запущены или совсем брошены. В несколько лет половина населения Фиджи превратилась в рабов белых колонистов. Чтобы облегчить свое положение, фиджианцы опять обратились к Англии. Появилось новое прошение, покрытое множеством подписей именитейших лиц и вождей, о принятии их в английское подданство и было вручено британскому консулу. К этому времени Англия, благодаря своим ученым экспедициям, успела не только изучить, но даже измерить острова и должным образом оценить природные богатства этого прекрасного уголка земного шара. По всем этим причинам переговоры на этот раз увенчались полным успехом, и в 1874 году, к большому неудовольствию американских плантаторов, Англия официально вступила во владение островами Фиджи, присоединивши их к своим колониям. Какабо умер, и его наследникам назначена маленькая пенсия. Управление островов было поручено сэру Робинзону, губернатору Южного Валлиса.
   В первый год своего присоединения к Англии Фиджи не имело своего управления, а находилось под влиянием сэра Робинзона, который назначил сюда администратора. Принимая в свои руки острова, английское правительство должно было разрешить трудную задачу – удовлетворить разнообразным ожиданиям, на него возлагаемым. Туземцы, конечно, прежде всего рассчитывали на уничтожение ненавистного для них подушного налога, белые же колонисты (частью американцы) относились к британскому владычеству с недоверием, частью же (английского происхождения) рассчитывали на всякие блага – признание, например, своего владычества над туземцами, освящение своих прав на земельные захваты и т. д. Английское управление оказалось, однако, вполне на высоте своей задачи, и первым его действием было уничтожение навсегда подушного налога, создававшего рабство туземцев для выгод немногих колонистов. Но тут сэру Робинзону представлялась тотчас же трудная дилемма. Необходимо было уничтожить подушный налог, спасаясь от которого фиджианцы обратились к английскому правительству, а вместе с тем, по правилу английской колониальной политики, колонии должны содержать себя сами, т. е. находить свои собственные средства на удовлетворение расходов по управлению. Между тем с уничтожением подушного налога вес доходы на Фиджи (с таможенных пошлин) не превышали 6 тысяч фунтов, тогда как расходы по управлению требовали по меньшей мере 70 ООО фунтов в год. И нот Робинзон, уничтожив денежный налог, придумывает labour tax, т. е. барщину, на которую должны были ходить фиджианцы; но барщина не выручила 70 ООО фунтов, нужных для корма Робинзона и его помощников. И дело не пошло до назначения нового губернатора Гордона, который, для того чтобы достать с жителей деньги, нужные на содержание его и его чиновников, догадался не требовать денег до тех пор, пока деньги в нужном количестве не распространятся на островах, а отбирать у туземцев их произведения и самому продавать их.
   Трагический эпизод этот из жизни фиджианцев есть самое ясное и лучшее указание того, что есть деньги и в чем их значение. Тут выразилось все: и первое основное условие порабощения – пушка, угроза, убийство, и захваты земли, и главное средство – деньги, которые заменили все другие.
   То, что в историческом очерке экономического развития народов надо прослеживать в продолжение веков, тут, когда уже все формы денежного насилия выработались вполне, сконцентрировано в одном десятилетии. Драма начинается с того, что американское правительство посылает корабли с заряженными пушками к берегам островов, жителей которых оно хочет поработить. Предлог этой угрозы – денежный, но начало драмы с пушек, направленных на всех жителей: жен, детей, стариков, да и мужчин, ни в чем не виноватых, – явление, теперь же повторяющееся в Америке, в Китае, в Средней Азии. Это начало драмы: кошелек или жизнь, повторенное в истории завоеваний всех народов; 45 ООО, а потом 90 ООО долларов или побоище. Но 90 тысяч нет. Они у американцев. И вот начинается второй акт драмы: надо отсрочить побоище, разменять кровавое побоище, страшное, сосредоточенное в короткий промежуток времени, на страдания менее заметные, хотя и более продолжительные. И народец со своим представителем ищет средств заменить побоище рабством денег. Он занимает деньги, и выработанные формы закрепощения людей деньгами тотчас же начинают действовать, как дисциплинированная армия, и в пять лет дело готово: люди не только лишились права пользоваться своею землею, лишились своего имущества, но и свободы; люди – рабы.
   Начинается третий акт. Положение слишком тяжело и до несчастных доходят слухи, что можно переменить хозяина и отдаться в рабство другому. (Об освобождении от рабства, наложенного деньгами, уж нет и мысли.) И народец зовет к себе другого хозяина, которому он отдастся с просьбою улучшить свое положение. Англичане приходят, видят, что владение этими островами дает им возможность кормить разведшихся слишком много дармоедов, и английское правительство берет себе эти острова с жителями, но не берет их в форме рабов личных, не берет даже земли и не раздает ее своим помощникам. Эти старые приемы теперь уже не нужны. Нужно одно: чтобы они платили дань, и дань такую, которая бы, с одной стороны, была достаточно велика, чтобы рабочие не могли выйти из рабства, и, с другой стороны, которая бы хорошо кормила множество дармоедов.
   Жители должны платить 70 ООО фунтов стерлингов. Это есть коренное условие, при котором Англия соглашается выручить фиджианцев от американского рабства. И это есть вместе с тем единственное, нужное для полного порабощения жителей. Но оказывается, что фиджианцы ни в каком случае не могут в теперешнем своем положении выплатить 70 ООО. Это требование слишком велико. Англичане на время изменяют это требование и берут часть натурой, с тем чтобы в свое время при распространении денег довести взимание до положенной нормы. Англия действует уже не как прежняя компания, поступки которой можно сравнить с первым приходом диких завоевателей к диким жителям, когда они хотят только одного – сорвать что можно и уйти, а Англия поступает как более дальновидный поработитель, не убивает сразу курицу с золотыми яйцами, а может и покормить, зная, что курица – несушка. Она сначала отпускает поводья для своей выгоды, чтобы после уже навеки затянуть их, чтобы привести фиджианцсв в то положение денежного рабства, в котором находятся европейские и цивилизованные народы и от которого не предвидится освобождения.
   Деньги – безобидное средство обмена, но только не тогда, когда они насильно взимаются, когда у берегов страны стоят заряженные пушки, направленные на жителей. Как только деньги взимаются насильно, из-под пушек, так неизбежно повторится то, что было на острове Фиджи, и повторялось и повторяется всегда и везде: у князей с древлянами и у всех правительств с их народами. Люди, имеющие власть насиловать других, будут это делать посредством насильственного требования такого количества денег, которое заставит людей насилуемых сделаться рабами насильников. И кроме того, всегда произойдет то, что произошло и у англичан с фиджианцами, а именно то, что насильники в своем требовании денег всегда скорее перейдут тот предел, до которого должно быть доведено количество требуемых денег, чтобы порабощение совершилось раньше, чем не дойдут до него. Дойдут они до самого этого предела и не перейдут его только в случае нравственного чувства и своей собственной независимости от денежных требований, перейдут же его всегда, когда у них не будет нравственного чувства, и всегда, когда и будет это чувство, но они сами будут в нужде. Правительства же все всегда перейдут этот предел, во-первых, потому, что для правительства не существует нравственного чувства, а во-вторых, потому, что, как мы знаем, правительства сами находятся в крайней нужде, производимой войнами и необходимостью подачек своим пособникам. Все правительства всегда в неоплатном долгу, и они, если бы и хотели, не могут не исполнить того правила, которое выразил один русский государственный человек XVIII века, что надо стричь мужика, не давать ему обрастать. Все правительства в неоплатном долгу, и долг этот в общей сложности (не считая случайного уменьшения его в Англии и Америке) растет с каждым годом в ужасающей прогрессии. Точно так же растут бюджеты, т. е. необходимость бороться с другими насильниками и давать подачки деньгами и землями своим помощникам насилия, и потому точно так же растет поземельная плата. Не растет же заработная плата не по закону ренты, а потому, что существует с насилием взимаемая дань государственная и поземельная, имеющая целью отбирать от людей все их излишки, так чтобы они для удовлетворения этого требования должны были продавать свой труд, потому что пользование этим трудом и есть цель наложения дани. Пользование же этим трудом возможно только тогда, когда в общей массе требуется больше денег, чем могут отдать рабочие, не лишив себя пропитания. Возвышение заработной платы уничтожило бы возможность рабства, и потому, пока есть насилие, она никогда не может возвыситься. И это-то простое и понятное действие одних людей над другими экономисты называют железным законом; орудие же, которым производится это действие, они называют средством обмена.
   Деньги – это безобидное средство обмена – нужны людям в их отношениях между собой. Почему же там, где нет насильственного требования денежных податей, никогда не было и не могло быть денег в их настоящем значении, а было и будет, как это было у фиджианцев, у киргизов, у африканцев, у финикийцев и вообще у людей не платящих подати, то прямой обмен предметов на предметы, то случайные знаки ценностей: бараны, меха, шкуры, раковины. Известные, какие бы то ни было деньги получают ход между людьми только тогда, когда их насильно требуют со всех. Только тогда каждому они становятся нужны для откупа от насилия, только тогда они получают постоянную меновую ценность. И получает ценность тогда не то, что удобнее для обмена, а то, что требуется правительством. Будет требоваться золото – золото будет иметь ценность, будут требоваться бабки – бабки будут ценность. Если бы это было не так, то отчего же выпуск этого средства обмена всегда составлял и составляет прерогативу власти? Люди – фиджианцы, положим – установили свое средство обмена, ну и оставьте их обмениваться, как и чем они хотят, и вы, люди, имеющие власть, т. е. средства насилия, и не вмешивайтесь в этот обмен. А то вы начеканите эти монетки, никому не позволяя чеканить такие же, а то, как у нас, только напечатаете бумажки, изобразите на них лики царей, подпишете особенной подписью, обставите подделку этих денег казнями, раздадите эти деньги своим помощникам и требуете себе в форме государственных и поземельных податей таких монеток или бумажек, с такими точно подписями, столько, что рабочий должен отдать весь свой труд, чтобы приобресть эти самые бумажки или эти самые монетки, и уверяете нас, что эти деньги нам необходимы как средство обмена.
   Люди все свободны, и одни люди не угнетают других, не держат их в рабстве, а только есть деньги в обществе и железный закон, по которому рента увеличивается, а рабочая плата уменьшается до минимума! То, что половина (больше половины) русских мужиков закабаляется за подати и прямые, и косвенные, и поземельные в работы землевладельцам и фабрикантам, это совсем не значит то, что очевидно, что насилие взимания податей подушных, и косвенных, и поземельных, уплачиваемых правительству и его помощникам, землевладельцам, деньгами, заставляют рабочего быть в рабстве у тех, кто взимает деньги, а это значит, что есть деньги – средство обмена и железный закон!
   Когда крепостные люди не были свободны, я мог заставить Ваньку работать всякую работу, и если Ванька отказывался, я посылал его к становому, и становой сек ему ж… до тех пор, пока Ванька не покорялся. Притом же, если я заставлял работать Ваньку сверх силы, не давая ему земли и не давая пиши, дело доходило до начальства, и я должен был отвечать. Теперь же люди свободны, но я могу заставить Ваньку, Сидорку и Петрушку работать всякую работу, и если он откажется, то я не дам ему денег, за подати, и ему будут сечь ж… до тех пор, пока он не покорится; кроме того, я могу заставить работать на себя и немца, и француза, и китайца, и индейца тем, что за непокорность его я не дам ему денег, чтобы нанять земли или купить хлеба, потому что у него нет ни земли, ни хлеба. И если я заставлю работать его без пищи, сверх сил, задушу его работой, никто мне слова не скажет; но если я сверх того почитал еще политико-экономических книг, то я могу быть твердо уверен, что все люди свободны и деньги не производят рабства.
   Мужики знают давно, что рублем можно бить больнее, чем дубьем. Но только политико-экономы не хотят видеть этого.
   Говорить о том, что деньги не производят порабощения, – это вес равно что было бы говорить полстолетия тому назад, что крепостное право не производит порабощения. Политико-экономы говорят, что, несмотря на то, что вследствие обладания деньгами один человек может поработить другого, деньги есть безобидное средство обмена. Почему же было не говорить полстолетия тому назад, что, несмотря на то, что крепостным правом можно поработить человека, крепостное право не есть средство порабощения, а безобидное средство взаимных услуг? Одни дают свой грубый труд, другие – заботу о физическом и умственном благосостоянии рабов и об учреждении работы. Даже так, кажется, и говорили […]
   Всякое порабощение одного человека другим основано только на том, что один человек может лишить другого жизни и, не оставляя этого угрожающего положения, заставить другого исполнять свою волю.
   Безошибочно можно сказать: если есть порабощение человека, т. е. исполнение одним против своей воли, по воле другого, известных нежелательных для него поступков, то причина этого есть только насилие, имеющее в основе своей угрозу лишения жизни.
   Если человек отдаст весь свой труд другим, питается недостаточно, отдает малых детей в тяжелую работу, уходит от земли и посвящает всю свою жизнь ненавистному и ненужному для себя труду, как это происходит на наших глазах, в нашем мире (называемом нами образованным, потому что мы в нем живем), то наверно можно сказать, что он делает это только вследствие того, что за неисполнение всего этого ему угрожают лишением жизни. И потому в нашем образованном мире, где большинство людей при страшных лишениях исполняют ненавистные и ненужные им работы, большинство людей находится в порабощении, основанном на угрозе лишения жизни.
   В чем это порабощение? И в чем угроза лишения жизни?
   В древние времена способ порабощения и угроза лишения жизни были очевидны: употреблялся первобытный способ порабощения людей, состоящий в прямой угрозе убийства мечом. Вооруженный говорит безоружному: я могу убить тебя, как, ты видел, я сейчас сделал с твоим братом, но я не хочу делать этого, я милую тебя – во-первых, потому, что мне неприятно убивать тебя, во-вторых, потому, что мне и тебе будет выгоднее работать на меня, чем быть убиту. Итак, делай все, что я велю, а если откажешься, то я убью тебя; и безоружный подчинялся вооруженному и делал все то, что приказывал вооруженный. Безоружный работал, вооруженный угрожал. Это было то личное рабство, которое первое появляется у всех народов и теперь еще встречается у первобытных народов. Этот способ порабощения людей входит первый, но с усложнением жизни способ этот видоизменяется. Способ этот при усложнении жизни представляет большие неудобства для насильника. Насильнику, чтобы пользоваться трудом слабых, необходимо их кормить и одевать, т. е. содержать их так, чтобы они были способны к работе, и этим самым ограничивается число порабощенных; кроме того, этот способ принуждает насильника беспрестанно с угрозой убийства стоять над порабощенным. И вот вырабатывается другой способ порабощения.
   Пять тысяч лет тому назад, как это записано в Библии, был изобретен Иосифом Прекрасным этот новый, более удобный и широкий способ порабощения людей.
   Способ этот – тот же самый, который употребляют в новое время для укрощения непокорных лошадей и диких зверей в зверинцах. Способ этот – голод.
   Вот как описывается это изобретение в Библии:
   Бытия гл. 41, ст. 48. – И собрал он всякий хлеб семи лет, которые были (плодородны) в земле Египетской, и положил хлеб в городах; в каждом городе положил хлеб полей, окружающих его.
   49. – И скопил Иосиф хлеба весьма много, как песку морского, так что перестал и считать, потому что недостало счета.
   53. – И прошли семь лет изобилия, которое было в земле Египетской.
   54. – И наступили семь лет голода, как сказал Иосиф. И был голод во всех землях, а во всей земле Египетской был хлеб.
   55. – Но когда и земля Египетская начала терпеть голод, то народ начал вопить к фараону о хлебе. И сказал фараон всем египтянам: подите к Иосифу, и что он вам скажет, то делайте,
   56. – И голод был во всей земле, и отворил Иосиф все житницы и стал продавать хлеб египтянам. Голод же усиливался в земле Египетской.
   57. – И из всех стран приходили покупать хлеб у Иосифа; потому что голод усилился по всей земле.
   Иосиф, пользуясь правом первобытного способа порабощения людей угрозою меча, собрал хлеб в хорошие года, ожидая дурных, которые обыкновенно следуют за хорошими, что знают все люди и без сновидений фараона, и этим средством – голодом – сильнее и удобнее для фараона поработил и египтян, и всех других жителей окрестных стран. Когда же народ стал чувствовать голод, он поставил дело так, чтобы навсегда держать народ в своей власти – голодом.
   В главе 47-й это описывается так:
   Гл. 47, ст. 13. – И не стало хлеба по всей земле, потому что голод весьма усилился, и изнурены были от голода земля Египетская и земля Ханаанская.
   14. – И собрал Иосиф все серебро, какое было в земле Египетской и в земле Ханаанской, за хлеб, который покупали, и внес Иосиф серебро в дом фараонов.
   15. – И истощилось серебро в земле Египетской и в земле Ханаанской. И пришли все египтяне к Иосифу и говорили: дай нам хлеба; для чего умирать нам перед тобою, потому что вышло серебро?
   16. – И сказал Иосиф: отдайте скот ваш, и я дам вам хлеба за скот ваш, если вышло серебро.
   17. – И приводили они к Иосифу скот свой; и давал им Иосиф хлеба за лошадей, и за стада мелкого скота, и за стада крупного скота, и за ослов; и снабжал их хлебом в тот год за весь скот их.
   18. – И прошел этот год, и пришли к нему на другой год и сказали ему: не скроем от господина нашего, что серебро истощилось и стада скота у господина нашего; ничего не осталось у нас перед господином нашим, кроме тел наших и земель наших.
   19. – Для чего нам погибать в глазах твоих, и нам и землям нашим? купи нас и земли наши за хлеб, и мы с землями нашими будем рабами фараону, а ты дай нам семян, чтобы нам жить и не умереть и чтобы не опустела земля.
   20. – И купил Иосиф всю землю Египетскую для фараона, потому что продали египтяне каждый свое поле, ибо голод одолевал их. И досталася земля фараону.
   21. – А народ переводил он в города от одного конца области Египта до другого конца.
   22. – Только земли жрецов не купил он, потому что жрецам от фараонов положен был участок, и они питались своим участком земли, который дал им фараон, потому и не продали земли своей.
   23. – И сказал Иосиф народу: вот я купил теперь для фараона вас и землю вашу; вот вам семена, и засевайте землю.
   24. – Когда будет жатва, давайте пятую часть фараону; а четыре части останутся вам на засеяние полей, на пропитание вам и тем, кто в домах ваших, и на пропитание детям вашим,
   25. – И сказали они: ты спас нам жизнь, да обретем милость в глазах господина нашего и да будем рабами фараону.
   26. – И поставил Иосиф закон о земле Египетской, даже до сегодня: пятую часть фараону. Одна только земля жрецов не принадлежала фараону.
   Прежде фараону, чтобы пользоваться трудами людей, надо было силою заставить на себя работать; теперь же, когда запасы и земля у фараона, ему нужно только силою беречь эти запасы, и он голодом может заставить их работать на себя.
   Земля вся у фараона, и запасы (отбираемая часть) всегда у него, и потому вместо того, чтобы подгонять на работу каждого отдельно мечом, стоит только силою беречь запасы, и люди порабощены уже не мечом, а голодом.
   В голодный год все могут быть по воле фараона заморены голодом, а в неголодный год могут быть заморены все те, у которых от случайных невзгод нет запасов хлеба.
   И устанавливается второй способ порабощения не прямо мечом, т. е. не тем, что сильный с угрозой убийства гоняет слабого на работу, но тем, что сильный, отобрав запасы и охраняя их мечом, заставляет слабого отдаваться в работу за корм.
   Иосиф говорит голодным: я могу заморить вас голодом, потому что хлеб у меня, но я милую вас только с тем, чтобы вы за хлеб, который я буду вам давать, делали все то, что я велю.
   Для первого способа порабощения сильному необходимо иметь только воинов, которые бы постоянно разъезжали по жителям и под угрозой смерти приводили бы в исполнение требование сильного. Для первого способа насильнику нужно делиться только с воинами. При втором же способе, кроме воинов, необходимых насильнику для оберегания от голодных земли и запасов хлеба, ему необходимы и другого рода помощники – большие и малые Иосифы – управители и раздатчики хлеба. И насильнику приходится делиться с ними и дать Иосифу парчовую одежду, золотое кольцо и прислугу, и хлеб, и серебро его братьям и родным. Кроме того, по самой сущности дела участниками насилия при этом втором способе становятся не только распорядители и их родные, но и все те, которые имеют запасы хлеба. Как при первом способе, основанном на грубой силе, становился участником насилия всякий, имеющий оружие, так при этом способе, основанном на голоде, участвует в насилии и властвует всякий, имеющий запасы, над не имеющими их. Выгода этого способа перед первым состоит для насильника в том: 1) главное, что он уже более не обязан усилиями принуждать рабочих исполнять его волю, а рабочие сами приходят и продаются ему; 2) в том, что меньшее количество людей ускользает от его насилия; – у невыгоды же для насильника, только в том, что он делится при этом способе с большим числом людей. Выгоды для насилуемого при этом способе в том, что насилуемые не подвергаются более грубому насилию, а предоставляются самим себе и всегда могут надеяться и иногда действительно могут при счастливых условиях перейти из насилуемых в насилующих; невыгоды же их те, что они никогда уже не могут ускользнуть от известной доли насилия. Новый способ этот порабощения входит обыкновенно в употребление вместе с старым, и сильный по мере надобности сокращает один и распространяет другой. Но и этот способ порабощения не удовлетворяет вполне желаниям сильного – как можно больше отобрать произведений труда от наибольшего числа работников и поработить как можно большее число людей – и не соответствует более усложняющимся условиям жизни, и вырабатывается еще новый способ порабощения. Новый и третий способ этот есть способ дани. Способ этот основывается, так же как и второй, на голоде, но к средству порабощения людей лишением хлеба присоединяется еще и лишение их и других необходимых потребностей. Сильный назначает с рабов такое количество денежных знаков, находящихся у него же, за которые, чтобы приобрести их, рабы обязаны продать не только запасы хлеба в большей мере, чем та пятая часть, которую назначил Иосиф, но и предметы первых потребностей: мясо, кожу, шерсть, одежды, топливо, постройки даже, и потому насильник держит всегда в своей зависимости рабов, не только голодом, но и жаждой, и холодом, и всякими другими лишениями.
   И устанавливается третья форма рабства – денежного, состоящего в том, что сильный говорит слабому: я с каждым из вас отдельно могу сделать все, что хочу; могу прямо ружьем убить каждого, могу убить тем, что отниму землю, которою вы кормитесь, могу за денежные знаки, которые вы должны мне доставить, купить весь тот хлеб, которым вы кормитесь, и продать его чужим людям и всякую минуту уморить всех вас голодом, могу отобрать все, что у вас есть: и скот, и жилища, и одежды, но мне неудобно это и неприятно, и потому я вам всем предоставляю распоряжаться вашей работой и вашими произведениями труда, как вы хотите; только подавайте мне столько-то денежных знаков, требование которых я распределяю или по головам, или по земле, на которой вы сидите, или по количеству пиши, или питья вашего, или ваших одежд, или построек. Подавайте мне эти знаки, а между собой распоряжайтесь, как хотите, но знайте, что я не буду защищать, ни отстаивать ни вдов, ни сирот, ни больных, ни старых, ни погорелых. Я буду защищать только правильность обращения этих денежных знаков. Прав будет передо мной и будет отстаиваться мною только тот, кто правильно подает мне, сообразно требованию установленное количество денежных знаков. А как они приобретены – мне вес равно.
   И сильный только выдаст эти знаки, как квитанции в том, что требования его исполнены.
   Второй способ порабощения состоит в том, что, отбирая пятую часть урожая и составляя себе запасы хлеба, фараон, кроме личного порабощения мечом, получает вместе со своими помощниками возможность властвования над рабочими людьми во время голода и над некоторыми из них во время постигающих их невзгод. Третий способ – в том, что фараон требует с рабочих денег больше, чем стоит та часть хлеба, которую он брал у них, и получает с своими помощниками новые средства властвования над рабочими не только во время голода и случайных невзгод, но всегда. При втором способе у людей остаются запасы хлеба, помогающие им, не отдаваясь в рабство, переносить небольшие недороды и случайно выпадающие невзгоды; при третьем способе, когда требований предъявлено больше, то отбираются и запасы хлеба, и всякие другие запасы предметов первой необходимости, и при малейшей невзгоде работник, не имея ни запасов хлеба, ни других запасов, которые бы он мог променять на хлеб, подвергается рабству тем, у кого есть деньги. Для первого способа насильнику нужно иметь только воинов и делиться только с ними; для второго ему нужно иметь, кроме охранителей земли и запасов хлеба, еще собирателей и приказчиков для раздачи этого хлеба; для третьего способа ему нельзя уже самому владеть всею землею, а нужно иметь, кроме воинов для сбережения земли и богатств, еще землевладельцев и собирателей дани, распределителей ее по головам или по предметам потребления, наблюдателей, таможенных служителей, распорядителей деньгами и делателей их. Организация третьего способа гораздо сложнее второго: при втором способе собирание хлеба можно отдать и на откуп, как это делалось в старину и теперь делается в Турции; при обложении же рабов податями необходима сложная администрация людей, следящих за тем, чтобы люди или их поступки, обложенные податью, не ускользали от дани. И потому при третьем способе насильнику приходится делиться еще с большим количеством людей, чем при втором способе; кроме того, по самой сущности дела участниками третьего способа становятся все те люди, той же или чужой стороны, которые имеют деньги. Выгоды этого способа для насильника перед первым и вторым состоят в следующем:
   ♦ Во-первых, в том, что посредством этого способа может быть отобрано большее количество труда и более удобным способом, так как денежная подать, подобно винту, может быть легко и удобно завинчиваема до того последнего предела, при котором только не убивается золотая курица, так что не нужно дожидаться голодного года, как при Иосифе, а голодный год устроен навсегда.
   ♦ Во-вторых, в том, что при этом способе насилие распространяется на всех ускользавших прежде безземельных людей, отдававших прежде только часть своего труда за хлеб, теперь же обязанных, кроме той части, которую они отдали за хлеб, отдавать еще часть этого труда за подати насильнику. Невыгода же для насильника в том, что он при этом способе делится с большим количеством людей, не только своих непосредственных помощников, но, во-первых, всех тех частных землевладельцев, которые обыкновенно появляются при этом третьем способе; во-вторых, со всеми теми людьми своего и даже чужого народа, имеющими денежные знаки, которые требуются с рабов.
   Выгода для насилуемого сравнительно с вторым способом одна – в том, что он получает еще большую личную независимость от насильника; он может жить где хочет, делать что хочет, сеять и не сеять хлеб, не обязан отдавать отчет в своей работе и, имея деньги, может считать себя совершенно свободным и постоянно надеяться и достигать, хоть на время, когда у него есть лишние деньги или купленная на них земля, положения не только независимого, но и насилующего. Невыгода же его та, что в общей сложности при этом третьем способе положение насилуемых становится гораздо тяжелее, и они лишаются большей части произведений своего труда, так как при этом третьем способе количество людей, пользующихся трудами других людей, становится еще больше, и потому тяжесть содержания их ложится на меньшее число.
   Этот третий способ порабощения людей тоже очень старый и входит в употребление вместе с двумя предыдущими, не исключая их совершенно.
   Все три способа порабощения людей никогда не переставали существовать. Все три способа можно сравнить с винтами, прижимающими ту доску, которая наложена на рабочих и давит их. Коренной, основной средний винт, без которого не могут держаться и другие винты, тот, который завинчивается первый и никогда не отпускается, – это винт личного рабства, порабощения одних людей другими посредством угрозы убийства мечом; второй винт, завинчивающийся уже после первого, – порабощение людей отнятием земли и запасов пиши – отнятие, поддерживаемое личной угрозой убийства; и третий винт – это порабощение людей посредством требования денежных знаков, которых у них нет, поддерживаемое тоже угрозой убийства. Все три винта завинчены, и когда туже натягивается один, тогда только слабнут другие. Для полного порабощения рабочего необходимы все три винта, все три способа порабощения, и в нашем обществе всегда употребляются все три способа порабощения, всегда завинчены все три винта.
   Первый способ порабощения людей личным насилием и угрозой убийства мечом никогда не уничтожался и не уничтожится до тех пор, пока будет какое бы то ни было порабощение одних людей другими, потому что на нем зиждется всякое порабощение. Мы все очень наивно уверены, что рабство личное уничтожено в нашем цивилизованном мире, что последние остатки его уничтожены в Америке и России, а что теперь только у варваров есть рабство, а у нас его нет. Мы забываем только про маленькое обстоятельство, про те сотни миллионов постоянного войска, без которого нет ни одного государства и при уничтожении которого неизбежно рушится весь экономический строй каждого государства. А что же эти миллионы солдат, как не личные рабы тех, кто ими управляет? Разве эти люди не принуждены к исполнению всей воли своих владельцев под угрозой истязаний и смерти – угрозой, часто приводимой в исполнение. Разница только в том, что подчинение этих рабов называют не рабством, а дисциплиной, и что те были рабами от рождения до смерти, а эти более или менее короткое время так называемой их службы. Рабство личное не только не уничтожено в наших цивилизованных обществах, но с обшей воинской повинностью оно усилилось в последнее время, и как оно было всегда, так и теперь остается, но только несколько изменилось. И оно не может не быть, потому что покуда будет порабощение одного человека другим, будет и это личное рабство, то, которое угрозой мечом поддерживает земельное и податное порабощение людей. Может быть, что это рабство, т. е. войско, очень нужно, как говорят, для зашиты и славы отечества, но эта польза его более чем сомнительна, потому что мы видим, как оно часто при неудачных войнах служит для порабощения н посрамления отечества; но совершенно несомненна целесообразность этого рабства для поддержании земельного и податного порабощения. Завладей ирландцы или русские мужики землями владельцев – и придут войска и возьмут их назад. Построй винный или пивоваренный завод и не плати акциза – придут солдаты и прекратят завод. Откажись платить подати – будет то же.
   Второй винт – это способ порабощения людей отнятием у них земли и потому их запасов пиши. Способ порабощения этот тоже существовал и существует всегда, где люди порабощены, и как бы ни видоизменялся, он существует везде. Иногда вся земля принадлежит государю, как в Турции, и отбирается 0,1 урожая в казну; иногда часть ее, и собирается с нее подать; иногда вся земля принадлежит малому числу лиц, и за нее взимается доля труда, как в Англии; иногда большая или меньшая часть принадлежит крупным землевладельцам, как в России, Германии и Франции. Но там, где есть порабощение, есть и присвоение земли порабощением. Винт этого порабощения людей ослабляется или притягивается по мере того, как туго натянуты другие винты; так, в России, когда порабощение личное было распространено на большинство рабочих, поземельное порабощение было излишне, но винт личного рабства в России ослаблен был только тогда, когда подтянуты были винты поземельного и податного порабощения. Приписали всех к обществам, затруднили переселение и всякое перемещение, присвоили себе или роздали земли частным людям и потом отпустили на «волю». В Англии, например, действует преимущественно порабощение поземельное, и вопрос национализации земли состоит только в том, чтобы подтянуть винт податной, чтобы ослаб винт поземельного порабощения.
   Третий способ порабощения – данью, податью – точно так же существовал и в наше время, с распространением однообразных в разных государствах денежных знаков и усилением государственной власти, получил только особенную силу. Этот способ в наше время так выработался, что он стремится уже заменить второй способ порабощения – поземельного. Это тот винт, при завинчивании которого ослабляется винт поземельный, как это очевидно на экономическом положении всей Европы. Мы на нашей памяти пережили в России два перехода рабства из одной формы в другую: когда освободили крепостных и помещикам оставляли права на большую часть земли, помещики боялись, что власть их над их рабами ускользнет от них; но опыт показал, что им нужно было только выпустить из рук старую цепь личного рабства и перехватить другую – поземельную.
   У мужика не хватало хлеба, чтобы кормиться, а у помещика была земля и запасы хлеба, и потому мужик остался тем же рабом.
   Следующий переход был тот, когда правительство подвинтило очень туго своими податями другой винт – податной, и большинство рабочих принуждено продаваться в рабство к помещикам и на фабрики. И новая форма рабства захватила еще туже народ, так что 0,9 русского рабочего народа работают у помещиков и фабрикантов только потому, что их принуждает к тому требование податей государственных и поземельных. Это до такой степени очевидно, что попробуй правительство год не взыскивать податей прямых, косвенных и поземельных, и станут все работы на чужих полях и фабриках.
   Девять десятых русского народа нанимаются во время сбора податей и под подати.
   Все три способа порабощения людей не переставали существовать и существуют и теперь; но люди склонны не замечать их, как скоро этим способам дают новые оправдания. И что странно, что именно тот самый способ, на котором в данное время все зиждется, тот винт, который держит все, – он-то и не замечается.
   Когда в древнем мире весь экономический строй держался на личном рабстве, величайшие умы не могли видеть его. И Ксснофонту, и Платону, и Аристотелю, и римлянам казалось, что это не может быть иначе и что рабство есть неизбежное и естественное последствие войн, без которых немыслимо человечество.
   Точно так же в средние века и даже до последнего времени люди не видали значения земельной собственности и вытекающего из него рабства, на котором держался весь экономический строй средних веков. И точно так же теперь никто не видит и даже не хочет видеть того, что в наше время порабощение большинства людей держится на денежных податях государственных и поземельных, собираемых правительствами с их подданных, – податях, собираемых посредством управления и войска, того самого войска и управления, которые содержатся податями. […]
   Положение, которым люди, уволившие себя от труда, оправдывают свое увольнение, в самом простом и точном выражении будет такое: мы, люди, имеющие возможность, уволив себя от труда, пользоваться посредством насилия трудом других людей, вследствие этого своего положения приносим этим другим людям пользу или, другими словами: известные люди за приносимый народу осязаемый и понятный вред, силою пользуясь его трудами и тем увеличивая трудность его борьбы с природой, приносят ему неосязаемую и непонятную для него пользу.
   Положение это очень странно; но и люди и прежнего и нашего времени, живущие на шее рабочего народа, верят в него и тем успокаивают свою совесть.
   Посмотрим, каким образом в различных классах людей, уволивших себя от труда, оправдывается это положение в наше время.
   Я служу людям своей государственной или церковной деятельностью: королем, министром, архиереем; я служу людям своим торговым и промышленным делом; я служу людям своей научной или художественной деятельностью. Мы все своею деятельностью так же необходимы народу, как он необходим для нас. Так говорят разнородные, уволившие себя от труда люди нашего времени. Рассмотрим по порядку те основания, на которых они утверждают полезность своей деятельности.
   Признаков полезности деятельности одного человека для другого может быть только два: внешний – признание полезности деятельности тем, кому приносится польза, и внутренний – желание пользы другому, лежащее в основе деятельности того, кто приносит пользу.
   Люди государственные (я включаю устанавливаемых правительством церковных людей в число государственных) приносят пользу тем людям, которыми они управляют.
   Император, король, президент республики, первый министр, министр юстиции, министр военный, просвещения, архиерей и все их подчиненные, служащие государству, – все они живут, уволив себя от борьбы человечества за жизнь и наложив всю тяжесть борьбы на остальных людей на том основании, что деятельность их выкупает это. Приложим первый признак. Признается ли теми рабочими людьми, на которых непосредственно направлена деятельность государственных людей, польза, получаемая от этой деятельности? Да, признается: большинство людей считает государственную деятельность для себя необходимой, большинство признает полезность этой деятельности в принципе; но во всех известных нам проявлениях ее, во всех известных нам частных случаях каждое из учреждений и из действий этой деятельности встречает в среде тех людей, для пользы которых она совершается, не только отрицание приносимой пользы, но утверждение того, что деятельность эта вредна и пагубна.
   Нет деятельности государственной и общественной, которая не считалась бы очень многими людьми вредом; нет учреждения, которое не считалось бы вредным: суды, банки, земства, волостные правления, полиция, духовенство, всякая деятельность государственная – от высшей власти до урядника и городового, от архиерея и до дьячка – признается одною частью людей полезною, другою частью вредною. И это происходит не в России только, но во всем мире, и во Франции и в Америке.
   Вся деятельность республиканской партии считается вредною радикальною партией, и обратно: вся деятельность радикальной партии, если власть в ее руках, считается вредною республиканской партией и другими. Но мало того, что всякая деятельность государственных людей никогда не признается полезною всеми людьми: деятельность эта имеет еще то свойство, что всегда должна быть производима насильственно и что для достижения этой пользы необходимы: убийства, казни, остроги, насильственные подати и др. Оказывается, стало быть, что, кроме того, что польза государственной деятельности не признается всеми людьми и отрицается всегда одною частью людей, польза эта имеет свойство всегда выражаться насилием. И потому полезность государственной деятельности не может быть подтверждаема тем, что она признается теми людьми, для которых она производится.
   Приложим второй признак. Спросим самих людей государственных, от царя до городового, от президента до секретаря и от патриарха до дьячка, прося их искреннего ответа. Все они, занимая свои должности, имеют ли в виду ту пользу, которую они желают приносить людям, или другие цели? К желанию их занять место царя, президента, министра или станового, дьячка, учителя побуждаются ли они стремлением к пользе людей или к своей личной выгоде? И ответ добросовестных людей будет тот, что главное побуждение их – личная выгода.
   И вот выходит, что один разряд людей, пользующийся трудами других, гибнущих в этом труде людей, выкупает несомненный вред этот такою деятельностью, которая всегда считается не пользою, а вредом очень многими людьми, которая не может быть принимаема людьми свободно, а к которой всегда нужно принуждать силою, и цель которой не есть польза других, а личная выгода тех людей, которые ее производят.
   Что же подтверждает то предположение, что государственная деятельность полезна людям? Только то, что те люди, которые ее производят, твердо верят, что она полезна, и то, что деятельность эта всегда существовала; но существовали всегда не только бесполезные, но и вредные учреждения, как рабство, проституция и войны.
   Люди промышленные, – разумея под этим и торговцев, и фабрикантов, и железнодорожников, и банкиров, и землевладельцев, – верят в то, что они приносят пользу, выкупающую несомненно приносимый ими вред. На каких основаниях они верят в это? На вопрос о том, кем, какими людьми признается польза их деятельности, государственные, со включением церковных, люди могли указать на тысячи и миллионы рабочих людей, признающих в принципе пользу государственной и церковной деятельности; но на кого укажут нам банкиры, фабриканты водки, бархата, бронз, зеркал, не говоря уже пушек, на кого укажут торговцы, землевладельцы, когда мы спросим их, признается ли приносимая ими польза общественным мнением? Если найдутся люди, которые признают производство ситцев, рельсов, пива и т. п. вещей полезным, то найдутся люди еще в большем количестве, которые признают производство этих предметов вредным. Деятельность же торговцев, возвышающих цены на предметы, и землевладельцев никто и защищать не станет. Кроме того, деятельность эта всегда соединена с вредом для рабочих и с насилием, хотя и менее прямым, чем насилие государственное, но столь же жестоким по своим последствиям, так как промышленная и торговая деятельность вся основана на пользовании нуждою рабочих людей во всяких видах: пользование сю для принуждения рабочих к тяжелой и нежелательной работе, пользование тою же нуждою для закупки товаров по дешевым ценам и продажа нужных народу предметов по самой высокой цене, пользование ею же для взыскания роста за деньги. С какой бы стороны мы ни рассматривали их деятельность, мы увидим, что польза, приносимая промышленными людьми, не признается теми людьми, для которых она производится, ни в принципе, ни в частных случаях и большею частью прямо признается вредом.
   Если же мы приложим второй признак и спросим: какая побудительная причина деятельности промышленных людей, то мы получим еще более определенный ответ, чем ответ о деятельности государственных людей.
   Если государственный человек скажет, что, кроме личной выгоды, он имеет в виду и общую пользу, нельзя не поверить ему, и всякий из нас знает таких людей; но промышленный человек по самой сущности своего дела не может иметь в виду общую пользу и будет смешон в глазах своих собратьев, если в своем деле будет преследовать какую-либо другую цель, кроме увеличения своего богатства или поддержания его. Итак, рабочие люди не считают деятельность промышленных людей для себя полезною. Деятельность эта сопряжена с насилием против рабочих, и цель этой деятельности есть не польза рабочих людей, а всегда только собственная личная выгода, и вдруг – удивительное дело! Эти промышленные люди так уверены в приносимой ими своею деятельностью пользе людям, что смело, во имя этой воображаемой пользы, делают рабочим несомненный, очевидный вред, освобождая себя от труда и поглощая труд рабочих людей.
   Люди науки и искусства освободили себя от труда и наложили этот труд на других и живут с спокойной совестью, твердо уверенные в том, что они приносят другим все это выкупающую пользу.
   На чем основана их уверенность? Спросим их, как мы спрашивали государственных и промышленных людей: признается ли рабочими людьми, всеми или хоть большинством их, та польза, которая приносится им наукой и искусствами? Ответ будет самый плачевный. Деятельность государственных и церковных людей признается полезною в принципе почти всеми и в приложениях большею половиною тех рабочих людей, на которых она направлена; деятельность промышленных людей признается полезною небольшим числом рабочих людей; деятельность же людей науки и искусства не признается полезною никем из рабочих людей. Польза этой деятельности признается только теми, которые ее производят или желают производить. Рабочий народ – тот самый народ, который несет на своих плечах весь труд жизни и кормит и одевает людей наук и искусств – не может признавать деятельность этих людей полезною для себя, потому что не может иметь даже никакого представления об этой столь полезной для него деятельности. Деятельность эта представляется всегда рабочему народу бесполезной и даже развращающей. Так, без исключения, относится рабочий народ к университетам, библиотекам, консерваториям, картинным, скульптурным галереям и театрам, строимым на его счет. Рабочий человек так определенно смотрит на эту деятельность, как на вред, что не отдает своих детей учиться и что для принуждения народа к принятию этой деятельности нужно было ввести везде закон об обязательном посещении школ. Рабочий человек смотрит всегда на эту деятельность враждебно и перестает относиться к ней так только тогда, когда он перестанет сам быть рабочим человеком и посредством наживы и потом так называемого образования из среды рабочих людей переходит в класс людей, живущих на шее других. И, несмотря на то, что польза деятельности людей наук и искусств не признается и даже не может быть признаваема никем из рабочих людей, рабочие люди все-таки принуждаются к жертвам в пользу этой деятельности. Государственный человек прямо посылает другого на гильотину или в тюрьму; промышленный человек, пользуясь трудами другого, отбирает у него последнее, предоставляя ему выбор между голодною смертью или губительным трудом; человек же науки или искусства как будто ни к чему не принуждает, он только предлагает свой товар тем, которые хотят взять его; но, чтобы производить свой нежелательный для рабочего народа товар, он отбирает от народа насильно, через государственных людей, большую долю его труда на постройки, содержание академий, университетов, гимназий, школ, музеев, библиотек, консерваторий и на жалованье людям наук и искусств. Если же мы спросим людей наук и искусств о цели, которую они преследуют в своей деятельности, то тут получаются самые удивительные ответы. Государственный человек мог отвечать, что цель его есть общая польза, и в ответе его была доля правды, подтверждаемая общественным мнением. В ответе промышленного человека о том, что цель его – общественное благо, было менее вероятности, но все-таки можно было допустить и это. Ответ же людей науки и искусства сразу поражает своею бездоказательностью и дерзостью. Люди науки и искусств говорят, не приводя на то никаких доказательств, совершенно подобно тому, как говорили это жрецы в старину, что их деятельность самая важная и нужная для всех людей и что без этой деятельности погибнет все человечество. Они утверждают, что это так, несмотря на то, что никто, кроме их самих, не понимает и не признает их деятельности, и несмотря на то, что истинная наука и истинное искусство, по их же определению, должны не иметь цели полезности. Люди наук и искусств предаются любимому ими занятию, не заботясь о том, какая польза для людей произойдет от него, и всегда уверены, что они делают самое важное и нужное дело для человечества. Так что в то время как государственный искренний человек, признавая то, что главный мотив его деятельности есть личные побуждения, старается сколь возможно более быть полезным рабочим людям, промышленный человек, признавая эгоистичность своей деятельности, старается придать ей характер общего дела, – люди наук и искусств и не считают нужным прикрываться стремлением к пользе: они даже отрицают цель полезности – так они уверены не то что в полезности, но даже в святости своего занятия.
   И вот оказывается, что третий отдел людей, уволивших себя от труда и наложивших его на других людей, занимается предметами, совершенно непонятными рабочему народу и которые этот народ считает пустяками, и часто вредными пустяками; и занимается он этими предметами без всякого соображения о пользе людей, а только для своего удовольствия, вполне почему-то уверенный, что его деятельность всегда будет такая, без которой нельзя жить рабочим людям.
   Люди уволили себя от труда за жизнь и свалили с себя этот труд на гибнущих в этом труде людей, пользуются этим трудом и утверждают, что их занятия, непонятные всем остальным людям и не направленные к пользе людей, выкупают весь тот вред, который они приносят людям, уволив себя от труда за жизнь и поглощая труд других. Государственные люди, чтобы выкупить этот несомненный и очевидный вред, который они приносят людям своим увольнением от борьбы с природою и пользованием трудом других, делают людям еще другой, очевидный и несомненный вред всякого рода насилий. Промышленные люди, чтобы купить тот несомненный и очевидный вред, который они приносят людям, пользуясь их трудом, стараются приобрести для себя – следовательно, отнять от других – как можно больше богатства, т. е. как можно больше чужого труда. Люди наук и искусств взамен того же несомненного и очевидного вреда, который они делают рабочим людям, занимаются делами, которые непонятны рабочим людям и которые, по их же утверждению, чтобы быть настоящими, должны не иметь в виду пользы, но к которым они чувствуют влечение. И потому все эти люди совершенно уверены в том, что право их на пользование чужим трудом непоколебимо.
   Казалось бы очевидно, что все те «люди, которые уволили себя от труда за жизнь, не имеют на это оснований. Но удивительное дело: люди эти твердо верят в свою правоту и живут так, как они живут, с спокойной совестью. Должно быть какое-нибудь основание, должно быть какое-нибудь ложное верование в основании такого странного заблуждения.

9. Парето В
Компедиум по общей социологии

   // Антология мировой политической мысли. Т. II, с. 59–64, 66–71, 75–78.
   ЭЛИТЫ И ИХ ЦИРКУЛЯЦИЯ
   792. Начнем с теоретического определения данного феномена, точного, насколько это возможно; затем рассмотрим практические ситуации, необходимые для анализа в первом приближении. Мы пока не касаемся хорошей или плохой, полезной или вредной, похвальной или достойной порицания природы человеческих характеров; обратим внимание лишь на тот уровень, которым они обладают: низкий, посредственный, высокий, или, точнее, на то, какой индекс может быть присвоен каждому человеку в соответствии с выше обозначенным уровнем его характера.
   Итак, предположим, что в каждой сфере человеческой деятельности каждому индивиду присваивается индекс его способностей, подобно экзаменационным оценкам. Например, самому лучшему специалисту дается индекс 10, такому, которому не удается получить пи одного клиента, – 1 и, наконец, кретину – 0. Тому, кто сумел нажить миллионы (неважно, честно или нечестно), – 10, зарабатывающему тысячи лир – 6, тому, кто едва не умирает с голода, – 1, а находящемуся в приюте нищих – 0. Женщине, занимающейся политикой, сумевшей снискать доверие влиятельного лица и участвующей в его управлении общественными делами, как, например, Аспазия при Перикле, Ментенон при Людовике XIV, Помпадур при Людовике XV, дадим какой-либо высокий индекс, например 8 или 9; потаскухе, удовлетворяющей лишь чувственность подобных людей и не оказывающей никакого влияния на управление, поставим 0. Ловкому жулику, обманывающему людей и не попадающему при этом под действие уголовного кодекса, поставим 8, 9 и 10, в зависимости от числа простофиль, которых он заманил в свои сети, и количества вытянутых из них денег; нищему воришке, укравшему один столовый прибор у трактирщика и к тому же позволившему карабинерам схватить себя, дадим индекс 1. Такому поэту, как Кардуччи, – 8 или 9, в зависимости от вкусов; рифмоплету, декламация стихов которого обращает людей в бегство, поставим 0. Что касается шахматистов, то мы могли бы получить более точные индексы, исходя из того, сколько и каких партий они выиграли. И так далее, для всех сфер деятельности человека.
   Обратим внимание на то, что речь идет о фактическом, а не о потенциальном состоянии. Если на экзамене по английскому языку кто-нибудь скажет: «Если бы я захотел, я смог бы отлично знать английский; я его не знаю, поскольку не хотел его учить», то экзаменатор ответит: «Мне совершенно не важно, почему вы его не знаете, вы его не знаете, и я вам ставлю 0». Подобным образом тому, кто сказал бы: «Этот человек не ворует не потому, что он не смог бы, но потому, что он порядочный», мы бы ответили: «Очень хорошо, мы воздаем ему хвалу, но как вору мы ставим ему 0».
   Некоторые преклоняются перед Наполеоном I, как перед Богом, а есть такие, которые ненавидят его как последнего преступника. Кто прав? Мы не хотим отвечать на этот вопрос, связанный с совершенно другой темой. Каким бы, хорошим или плохим, ни был Наполеон I, он, несомненно, не был кретином, а также малозначимым человеком, каких миллионы; он обладал исключительными качествами, и этого достаточно, чтобы мы поместили его на высокий уровень, не желая при этом даже в минимальной степени нанести вред решению проблем, связанных с этической оценкой таких качеств и их социальной полезности.
   В целом здесь, как обычно, мы воспользуемся методом научного анализа, согласно которому исследуемая тема делится на части и каждая из частей изучается по отдельности. Необходимо также вместо пунктуального рассмотрения малозначимых вариаций чисел обратиться к значимым вариациям крупных классов, подобно тому как на экзаменах отличаются сдавшие экзамен от проваливших его и как в соответствии с возрастом различаются дети, молодежь и старики.
   Таким образом мы составим класс тех, кто имеет наиболее высокие индексы в своей сфере деятельности, который мы назовем избранным классом, элитой (elite); подразумевается, что граница, отделяющая ее от остального населения, не является и не может являться точной, подобно тому как неточна граница между юностью и зрелым возрастом, что, однако, не означает, что бесполезно рассматривать эти различия.
   793. Для исследования, которым мы занимаемся, – исследования социального равновесия – полезно также разделить этот класс на две части; выделим тех, кто прямо или косвенно играет заметную роль в управлении обществом и составляет правящую элиту; остальные образуют неуправляющую элиту.
   Например, знаменитый шахматист, конечно, входит в элиту; однако столь же очевидно, что его заслуги в шахматах не открывают ему путь к участию в управлении обществом; следовательно, если это не связано с какими-то другими его качествами, то он не принадлежит к правящей элите. Любовницы абсолютных монархов часто принадлежат к элите благодаря либо красоте, либо уму, однако лишь некоторые из них, обладавшие к тому же особыми способностями в сфере политики, принимали участие в управлении.
   Итак, мы имеем две страты населения, а именно:
   1) низшая страта, неэлита, относительно которой мы пока не выясняем, какую роль она может играть в управлении;
   2) высшая страта, элита, делящаяся на две части: (а) правящая элита; (Ь) неуправляющая элита.
   794. На практике не существует экзаменов для определения места каждого индивида в этих стратах; их отсутствие восполняется другими средствами, с помощью своего рода этикеток, которые более или менее достигают данной цели. Подобные этикетки существуют также и там, где есть экзамены. Например, этикетка адвоката обозначает человека, который должен знать закон, и часто действительно его знает, но иногда не обладает необходимыми знаниями. Аналогичным образом в правящую элиту входят люди с этикетками о принадлежности к политической службе достаточно высокого уровня, например министры, сенаторы, депутаты, начальники отделов министерств, председатели апелляционных судов, генералы, полковники, однако при этом необходимо исключить тех, кому удалось проникнуть в их ряды, не имея соответствующих полученной этикетке качеств.
   Таких исключений гораздо больше, чем в случаях с врачами, инженерами или же теми, кто стал богатым благодаря своему мастерству, кто обнаружил свой талант в музыке, литературе и т. п., в частности, потому, что во всех этих сферах человеческой деятельности этикетку получает непосредственно каждый индивид, в то время как у элиты часть этикеток передается по наследству, как, например, связанные с богатством. В прошлом и в правящей элите были также наследовавшие свое положение, сейчас таковыми являются лишь монархи; однако если наследование в прямом смысле исчезло, то оно все еще сохраняет свое значение косвенным образом. В ряде стран унаследовавший крупное состояние легко получает назначение сенатором или избирается депутатом; покупая избирателей и обольщая их, изображая себя, если это требуется, ярым демократом, социалистом, анархистом. Богатство, родственные связи, отношения играют роль также во многих других случаях и делают возможным получение этикетки о принадлежности к элите в целом или к правящей элите в частности тем, кто не должен был бы ее иметь.
   795. В случае, когда социальной общностью является семья, этикетка главы семьи служит тем, кто в нее входит. В Риме тот, кто становился императором, как правило, включал своих вольноотпущенников в высший класс, более того, часто – в правящую элиту. Впрочем, некоторые или многие из этих вольноотпущенников, участвовавших в управлении, обладали хорошими или плохими качествами, для того чтобы заслужить собственной доблестью этикетку, дарованную цезарем.
   796. Если бы вес эти отклонения от основной модели были малозначительными, то ими можно было бы пренебречь, как на практике ими пренебрегают в тех случаях, когда для отправления определенной службы требуется диплом. Известно, что некоторые люди имеют дипломы незаслуженно; но в конце концов опыт показывает, что в общем это обстоятельство можно не учитывать. По крайней мере можно не учитывать в некоторых аспектах – там, где они составляли бы относительно постоянное число, т. е. там, где мало что или ничего не меняло бы пропорцию по отношению к классу в целом людей, обладающих его этикеткой, не имея для этого необходимых качеств. Однако реальное положение вещей в нашем обществе, с которым нам приходится сталкиваться, отличается от двух описанных ситуаций. Отклонений не настолько мало, чтобы ими можно было пренебречь; их число меняется, и отсюда проистекают очень важные для поддержания социального равновесия проблемы; поэтому следует изучать их специально. Кроме того, необходимо понять, каким образом смешиваются различные группы населения. Тот, кто из одной группы переходит в другую, приносит с собой, как правило, определенные склонности, чувства, предрасположенности, приобретенные в той группе, из которой он происходит; и с этим обстоятельством следует считаться. Подобный феномен в том случае, когда рассматриваются только две группы – элита и не-элите, называется «циркуляция элит» (circulation des elites).
   797. В заключение мы должны прежде всего рассмотреть: 1) внутри одной и той же группы – в какой пропорции с целым находятся те, кто номинально входит в нее, не обладая качествами, необходимыми для того, чтобы по праву принадлежать к ней, 2) между различными группами – каким образом происходят переходы из одной в другую и насколько интенсивно это движение или же какова скорость циркуляции.
   798. Скорость циркуляции следует рассматривать не только абсолютным образом, но и в ее соотношении со спросом и предложением некоторых элементов. Например, страна, всегда жившая в мире, не нуждается в том, чтобы в правящий класс входило большое число воинов, таким образом их производство может быть избыточным по отношению к потребности в них. Наступает состояние длительной войны, возникает потребность в большом количестве воинов; их производство, оставаясь на прежнем уровне, может оказаться недостаточным для удовлетворения потребности в них. Заметим, кстати, что это было одной из причин гибели многих аристократий.
   799. Не следует путать правовую ситуацию с ситуацией фактической; только последняя, или почти только она, имеет значение для социального равновесия. Существуют многочисленные примеры закрытых с точки зрения закона каст, в которые фактически происходят инфильтрации, и часто весьма обильные. С другой стороны, к чему каста, открытая с точки зрения закона, если в реальности отсутствуют условия, позволяющие войти в нес? Если всякий, кто обогащается, входит в правящий класс там, где никто не обогащается, то это равноценно тому, что этот класс закрыт; если обогащаются немногие, то это равноценно сложным препятствиям, которые поставил бы закон перед доступом в него. Подобный феномен наблюдался в конце существования Римской империи; тот, кто становился богатым, входил в сословие куриалов, однако богатыми становились очень немногие.
   С теоретической точки зрения мы должны рассматривать множество групп, на практике нам придется ограничиться наиболее важными. Продолжим последующие рассуждения, переходя от простого к сложному. […)
   809. В результате циркуляции элит правящая элита находится в состоянии постоянной и медленной трансформации, движется подобно реке; сегодня она уже не та, что была вчера. Время от времени происходят неожиданности и жестокие потрясения, подобные наводнениям; затем новая правящая элита вновь начинает постепенно меняться: река, вошедшая в свое русло, возобновляет обычный путь.
   810. Революции происходят, поскольку с замедлением циркуляции элиты или по какой-либо другой причине в высших стратах общества накапливаются деградировавшие элементы, которые более не обладают остатками, необходимыми для удержания власти, которые избегают применения силы, в то время как в низших стратах возрастает число элементов высшего качества, обладающих остатками, необходимыми для выполнения функции управления, и склонных к использованию силы.
   811. Как правило, в революциях индивиды из низших страт возглавляются отдельными представителями высших страт, поскольку эти последние наделены интеллектуальными качествами, полезными для руководства борьбой, и в то же время лишены остатков, которые как раз и несут с собой индивиды из низших страт.
   812. Насильственные изменения происходят внезапно, и, следовательно, результат не следует немедленно за причиной. В том случае, если правящий класс или нация в течение длительного времени удерживали власть силой и разбогатели, они могут еще некоторое время просуществовать без помощи силы, купив мир у противников и оплатив его золотом или же принеся в жертву завоеванные до того честь и уважение, что, впрочем, также составляет определенный капитал. На первых порах власть удерживается с помощью уступок, и возникает ложное представление, что это может продолжаться бесконечно. Так, Римская империя периода упадка достигла мира с варварами при помощи денег и почестей; подобным же образом Людовик XVI Французский, растратив в кратчайший срок унаследованные от предков любовь, уважение, почтение по отношению к монархии, смог стать, идя на все большие уступки, королем революции; подобным образом английская аристократия продлила свою власть во второй половине XIX в., вплоть до первых проявлений своего упадка, обозначенных, в частности, парламентским биллем начала XX в. (…)
   955. Политический режим.
   Данный социальный феномен находится в тесной взаимосвязи с феноменом правящего класса и во взаимозависимости с другими социальными феноменами.
   956. Как правило, имеются теории совершенно противоположного свойства: политические, которые придают значение форме и пренебрегают сущностью, и экономические, придающие мало или вообще никакого значения как форме, так и сущности.
   957. Тот, кому важна форма, стремится решить вопрос: «Какая форма политического режима наилучшая?» – вопрос, не имеющий смысла, если не учитывается, к какому обществу он должен относиться и какую индивидуальную и социальную пользу хотят обозначить неопределенным термином «наилучший». Хотя иногда об этом и догадывались, рассмотрение формы политического режима порождало бесконечные деривации, которые лежат в основе различных мифов, ничего не значащих с точки зрения логико-экспериментальной, однако имеющих огромное значение как внешние проявления чувств, побуждающих людей к действиям. Отмеченное отсутствие экспериментальной основы не мешает рассмотрению пользы, поскольку она и не подразумевается в чисто логически-экспериментальной постановке проблемы. Анализ форм политического режима – предмет специальной социологии; здесь же мы ограничимся лишь поиском сущности, скрытой деривациями, а также изучением связей различных типов структуры правящего класса с другими социальными феноменами.
   958. Как всегда, мы наталкиваемся на словесную преграду. Каково значение термина «демократия»? Если мы ограничимся изучением фактов, им обозначаемых, то увидим, что у современных цивилизованных народов, например, наблюдается в целом тенденция к такой форме правления, при которой право издавать законы в значительной мере принадлежит собранию, избранному большим или меньшим числом граждан, и к тому же как эта власть, так и число избирающих это собрание имеют тенденцию к росту.
   959. За почти одинаковыми у всех цивилизованных народов формами скрывается большое различие по существу и разные вещи называются одними и теми же словами.
   Например, власть избранного законодательного собрания колеблется от максимальной до минимальной, от палаты депутатов во Франции до Государственной думы в России японского парламента.
   960. Если оставить в стороне фикцию «народного представительства» и обратиться к существу дела, то обнаружится, что, за небольшими недолговременными исключениями, повсеместно имеется малочисленный правящий класс, удерживающий власть отчасти силой, отчасти с согласия класса управляемых, значительно более многочисленного. Принципиальные различия в том, что касается сущности, состоят в соотношений между силой и согласием, а что касается формы, – в способах, с помощью которых применяется сила и достигается консенсус.
   961. Если бы согласие было полным, то применение силы не потребовалось бы (§ 896). Такая крайность никогда не наблюдалась; напротив, есть конкретные случаи противоположной крайности: деспот, сохраняющий власть с помощью своих войск среди враждебного населения, или же иностранное правительство, которое удерживает в подчинении оказывающий ему сопротивление народ. Причину, по которой равновесие гораздо более нестабильно в первом примере, чем во втором, следует искать в наличии остатков различных классов. Сателлиты деспота обладают остатками, существенно не отличающимися от остатков, присущих угнетенному народу; следовательно, отсутствует вера, которая в одно и то же время поддерживала и сдерживала бы использование силы; поэтому сателлиты с легкостью распоряжаются властью как им заблагорассудится, подобно преторианцам, янычарам, мамелюкам, или же отказываются защищать деспота от народа. Напротив, господствующий народ, как правило, имеет обычаи и нравы, иногда даже языки к религии, отличные от тех, что присущи угнетенному народу; следовательно, налицо различие остатков и имеется вера для использования силы. Но она присутствует также и в подчиненных народах, и это объясняет, каким образом равновесие может быть нарушено.
   962. Именно поэтому господствующие народы стараются ассимилировать подчиненные народы, и, когда им удается осуществить свои намерения, это оказывается наилучшим способом обеспечить себе власть; но часто они терпят поражение, поскольку хотят с помощью насилия изменить остатки, вместо того чтобы использовать уже имеющиеся,
   963. Мы уже много раз отмечали, что деятельность правительств тем более эффективна, чем лучше они умеют пользоваться существующими остатками: тем менее эффективна, чем меньше они знают о последних, и как правило, неэффективна и тщетна, когда они стремятся изменить остатки насильственным образом. Почти все рассуждения о причинах благоприятного или неблагоприятного результата определенных действий правительства основываются в конечном счете на этом принципе.
   964. Использовать чувства, присущие обществу, для достижения определенной цели само по себе ни полезно, ни вредно для общества; польза и вред зависят от цели; если она благоприятна для общества, налицо польза, если она вредит обществу, то – вред. Нельзя также сказать, что когда правящий класс стремится к выгодной для него цели, не беспокоясь о том, чем она является для подчиненного класса, то этому последнему обязательно будет нанесен вред, поскольку очень многочисленны случаи, когда правящий класс, стремясь лишь к собственному благу, заодно делает благо и для класса управляемых. Использование существующих в обществе остатков является лишь средством и имеет значение настолько, насколько значим результат, к которому оно ведет.
   965. К остаткам как средству, которым располагает правительство, следует добавить интересы, которые иногда являются единственной возможностью изменить остатки. Однако одни интересы, не подкрепленные чувствами, являются, конечно, сильным средством для воздействия на тех, у кого преобладают остатки I класса, и, следовательно, на многих из правящего класса, но малоэффективным для тех, у кого преобладают остатки II класса, и, следовательно, на большую часть класса управляемых. В целом в самом общем виде можно сказать, что правящий класс видит свои интересы лучше, чем класс управляемых, поскольку они у него в меньшей степени завуалированы чувствами, тогда как класс управляемых видит их хуже, поскольку у него этот слой чувств более плотный. Поэтому правящий класс может ввести в заблуждение класс управляемых в целях достижения собственных интересов; однако эти последние не обязательно противоположны интересам класса управляемых, напротив, они часто смыкаются, и, таким образом, обман может оказаться выгодным также и классу управляемых.
   966. На протяжении всей истории, от самых древних царей до современных демократических режимов, средствами правления являются согласие и сила, взятые вместе.
   967. Подобно тому как деривации гораздо более изменчивы, чем остатки, формы, в которых используются сила и согласие, также более изменчивы, чем чувства и интересы, лежащие в их основе; различные пропорции использования силы и согласия в значительной мере зависят от различных пропорций чувств и интересов. Сходство дериваций и форм правления состоит также в том, что те и другие влияют на социальное равновесие меньше, чем чувства и интересы, на которых они основываются, но и это немало.
   968. Правящий класс имеется всюду, даже при деспоте, но предстает он в разных формах. В абсолютистских правительствах на виду находится лишь монарх, в так называемых демократиях – только парламент; но за кулисами держатся те, кто играет существенную роль в реальном правлении, и если иногда они склоняют головы в угоду монархам и парламентам, то затем продолжают свою деятельность с упорством и тщательностью, добиваясь еще больших результатов. В некоторых случаях монархи и парламенты даже не догадываются о том, что именно их побуждают делать; еще в меньшей степени это понимает народ-суверен, который верит в то, что он действует в соответствии со своей волей, а на самом деле выполняет волю своих управляющих. Иногда это способствовало улучшению социальной жизни и обеспечивало защиту родины, однако очень часто играло на руку лишь интересам управляющих, которые заботились о собственной выгоде и выгоде своих сторонников. Одна из основных дериваций, с помощью которых хотят доказать полезность для нации ее власти, состоит в том, что народ может лучше судить об общих проблемах, нежели о специальных. В действительности как раз наоборот, поскольку достаточно поговорить немного с малообразованными людьми, чтобы понять, что они лучше разбираются в специальных вопросах, как правило конкретных, чем в общих, обычно абстрактных. Однако абстрактные вопросы имеют то преимущество, что они предоставляют правящим классам повод для извлечения тех выводов, которые им удобны, каким бы ни был ответ, данный на них народом. […]
   977. Рассмотрим теперь партии правящего класса. Мы можем разделить их на три категории: (Α) люди, стремящиеся к идеальным целям, следующие определенным строгим правилам поведения; (Β) люди, которые добиваются прежде всего блага для себя и своих клиентов. Они подразделяются на: (Βα) люди, которые довольствуются обладанием властью и почестями и оставляют своим клиентам материальные выгоды, и (Ββ) люди, добивающиеся материальных выгод, как правило денег, для себя и своих клиентов. Первых (Α) благосклонно настроенные к партии называют «честными», а противники – «фанатиками» и «сектантами»; вторых (Βα), как правило, оценивают как честных их друзья и, невзирая на их честность, враги; третьих (Ββ) все называют «бесчестными», когда обнаруживаются их грехи, однако друзья заботятся о том, чтобы они не обнаруживались, и готовы при случае отрицать даже очевидное. Обычно (Βα) обходятся стране дороже, чем (Ββ), поскольку благодаря их показной честности они делают возможными любые действия, направленные на то, чтобы отнять у других блага для передачи их политической клиентеле, а некоторые заботятся также и об обогащении собственной семьи. Пропорция этих категорий зависит в значительной мере от пропорции остатков I и II классов. Β (Α) превалируют остатки II класса, в (Β) – I, поэтому они более способны к управлению. Когда последние приходят к власти, (Α) являются для них своего рода балластом, служащим для того, чтобы придать партии видимость честности. Но гораздо лучше служат (Βα), которых не так-то много, и поэтому партии усиленно ищут их. Пропорции остатков I и II классов у клиентелы, членов партии, не участвующих в управлении, у избирателей соответствуют их пропорциям у правящего класса, у генерального штаба, не совпадая, однако, с ними в точности. Только партия, у которой преобладают остатки 11 класса, может избрать много индивидов категории (Α); однако, не сознавая того, она избирает их также из категории (Β), поскольку эти последние, хитрые, осторожные, мастера в искусстве комбинаций, с легкостью вводят в заблуждение наивных избирателей, у которых в большом количестве присутствуют остатки II класса.
   В нашем политическом устройстве следует разделить партии на два больших класса, а именно: (I) партии, сменяющие друг друга в правительстве – когда там находится одна из них, другие оказываются в оппозиции; (II) партии непримиримых, не входящие в правительство. Из сказанного следует, что в партиях (I) будет минимум индивидов категории (Α) и максимум (Β) и наоборот – в партиях (II). Это зависит в большой степени от существующего порядка. За немногими исключениями, депутатами становятся за плату или же за предоставление и обещание значительных услуг; министрами становятся, давая обещание депутатам и заверяя их в стремлении к достижению их собственного блага и блага их политической клиентелы. Недостаточно не быть честными; следует с помощью утонченного искусства найти в экономической сфере возможности комбинаций для оказания таможенного протекционизма, льгот банкам, трестам, комбинаций в области монополий, фискальных реформ и т. п., а в других сферах – комбинаций для распределения почестей, оказания давления на суды и т. п. в пользу тех, кто обеспечивает власть. Именно поэтому существующее политическое устройство все более имеет тенденцию к превращению в демагогическую плутократию. Различные партии часто взаимно умалчивают о нечестности друг друга. У всех партий есть свои (А) и свои (В); что касается пропорций, несомненно, есть случаи, когда превалируют индивиды типа (А) и, следовательно, партия может считать себя «честной», но во многих других действительно неизвестно, есть ли большая разница между партиями, входящими в правительство, с точки зрения пропорций (А) и (В); можно лишь сказать, что индивидов типа (А) мало. В низших классах населения также в изобилии присутствуют остатки II класса; следовательно, правительства и политиканы, движимые материальными интересами, должны притворяться, что они озабочены идеальными целями, и прикрываться покровом честности. Если кого-то поймали с поличным, противники поднимают шум для того, чтобы занять место соперников, намереваясь, однако, когда они сами будут у власти, делать то же самое; партия, к которой принадлежит пойманный, сначала пытается защитить его, а если это оказывается невозможно, то она вышвыривает его, подобно тому как корабль в бурю избавляется от балласта; население приходит в волнение, расценивает как необычайное то, что совершенно обычно, и вовсе не замечает того, что данное событие стало следствием выбора, навязанного сложившейся расстановкой сил. […]
   979. Для того чтобы дать общее представление об этом большом и сложном исследовании, рассмотрим некоторые типы правления, известные нам из истории. I) Правительства, использующие главным образом материальную силу и силу религиозных или же других аналогичных чувств. Например, органы управления греческих городов во времена «тираний», Спарты, Римской империи времен августа и Тиберия, Венецианской республики в последние века се существования, многих европейских государств XVIII в. Такому типу правительств соответствует правящий класс, в котором преобладают остатки II класса по сравнению с остатками I класса; циркуляция элиты в общем медленная. Это недорогостоящие правительства, однако они не стимулируют экономическое производство, поскольку в соответствии с собственным характером они избегают нового, а также не оказывают посредством циркуляции элит давления на тех, кто обладает инстинктом экономических комбинаций. Если, впрочем, подобный инстинкт сохраняется у населения, то может наблюдаться умеренное экономическое процветание (как в Риме во времена ранней империи) при отсутствии препятствий тому со стороны правительства. Однако часто в конце концов такое препятствие возникает, поскольку идеал правительств этого типа – нация с жестким общественным устройством (Спарта, Рим времен поздней Империи, Венеция в период упадка). Они могут обогащаться с помощью завоеваний (Спарта, Рим), но, поскольку таким образом не производится новое богатство, подобное обогащение неизбежно оказывается недолговечным (Спарта, Рим). Кроме того в прошлом такие режимы часто вырождались в правительства вооруженной толпы (преторианцы, янычары), способные лишь растрачивать богатство.
   980.11) Правительства, использующие главным образом искусство и хитрость. (II а) Если эти качества обращены прежде всего на то, чтобы воздействовать на чувства, то возникают некие теократические правительства, совсем не встречающиеся у нас в настоящее время. Вероятно сюда можно было бы отнести царей в Греции и Италии в период архаики, но их история слишком малоизвестна, чтобы это утверждать. (II Ь) Если умение и хитрость направлены главным образом на достижение интересов, что, кстати, не означает, что вовсе игнорируются чувства, то возникают правительства, подобные правительствам демагогов в Афинах, римской аристократии в различные периоды Республики, многих средневековых республик и, наконец, очень важному типу правительства «спекулянтов» в наше время.
   981. Правительства подобного рода (II) располагают правящим классом, в котором преобладают остатки I класса по сравнению с остатками класса II, поскольку чтобы эффективно воздействовать посредством умения и хитрости как на интересы, так и на чувства, нужно обладать хорошо развитым инстинктом комбинаций и не быть скованным излишней щепетильностью. Циркуляция элиты в подвиде (II а) обычно медленная, а в подвиде (II Ь) – быстрая, иногда очень быстрая; в правительстве современных «спекулянтов» она достигает максимума. Правительства подвида (II а) не являются, как правило, дорогостоящими, но они также малопродуктивны; больше, чем другие, очи усыпляют население и отнимают у него всякий стимул к экономическому производству. Не используя в значительной мере силу, они не могут восполнить отсутствие такого производства с помощью завоеваний; напротив, они становятся легкой добычей соседей, умеющих использовать силу; в результате они исчезают или вследствие такого завоевания, или из-за внутреннего разложения. Правительства подвида (И Ь) дорогостоящи, часто очень дорогостоящи, но они также и много производят, часто очень много; следовательно, излишек производства может покрывать расходы, что должно обеспечивать процветание страны; но этот излишек по мере роста расходов может также сокращаться и превращаться в определенных условиях и обстоятельствах в убыток. Эти режимы могут вырождаться в слабые правительства, действующие хитростью, над которыми легко одержать победу с помощью насилия, исходит ли оно изнутри или извне; это происходило со многими демократическими правительствами греческих городов и сыграло значительную роль в падении Римской, а также Венецианской республик.

10. Шумпетер Й
Капитализм, социализм и демократия

   // Антология мировой политической мысли. Т. II, с. 222–232.
   Думаю, что большинство изучающих политику к настоящему времени уже согласились с критикой классической доктрины демократии. […] Я думаю также, что большинство из них согласны или вскоре согласятся принять иную теорию, которая гораздо более правдоподобна и в то же время включает в себя очень многое из того, что приверженцы демократического метода в действительности имеют в виду под этим термином. Как и классической теории, ей можно дать краткое определение.
   Будем помнить, что основной проблемой классической теории было утверждение, что у «народа» есть определенное и рациональное мнение по каждому отдельному вопросу и что мнение это реализуется в условиях демократии путем выбора «представителей», которые следят за тем, чтобы это мнение последовательно претворялось в жизнь. Таким образом, выбор представителей вторичен по отношению к первичной цели демократического устройства, а именно: наделить избирателей властью принимать политические решения. Предположим, мы поменяем роли этих двух элементов и сделаем решение проблем избирателями вторичным по отношению к избранию тех, кто будет принимать решения. Другими словами, будем считать, что роль народа состоит в создании правительства или посреднического органа, который в свою очередь формирует национальный исполнительный орган или правительство. Итак, определим: демократический метод – это такое институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей.
   Объясняя и обосновывая эту идею, мы незамедлительно покажем, что оно как в силу правдоподобности посылок, так и благодаря логической обоснованности предположений значительно улучшает теорию демократического процесса.
   Прежде всего у нас есть достаточно эффективный критерий, при помоши которого демократические правительства можно отличить от прочих. Мы видели, что классическая теория сталкивается с трудностями в подобном разграничении, поскольку воле и благу народа могут служить, и во многих исторических ситуациях служили, правительства, которые нельзя назвать демократическими в соответствии с любым из общепринятых смыслов этого слова. Теперь мы в несколько лучшем положении, поскольку решили делать акцент на modus (процедуре, – Лат.), наличие или отсутствие которого в большинстве случаев легко проверить.
   Например, при парламентарной монархии типа английской наш критерий демократии выполняется, поскольку монарх может назначить членами кабинета лишь тех людей, которых выберет парламент. В то же время «конституционная» монархия не является демократической, поскольку электорат и парламент обладают всеми правами, которые у них есть при парламентарной монархии, но с одним решающим исключением: у них нет власти назначать правительство. Министры в принципе могут быть им назначены или уволены. Такое устройство может удовлетворять народ. Избиратели могут подтвердить этот факт, голосуя против любых изменений. Монарх может быть настолько популярен, что сумеет нанести поражение любому сопернику в борьбе за верховную власть. Но поскольку не существует механизма, делающего такую борьбу эффективной, данный случай не подпадает под наше определение.
   ♦ Во-вторых, теория, заключенная в этой дефиниции, дает нам возможность воздать должное жизненно важному феномену лидерства. Классическая теория этого не делает. Вместо этого она, как мы видели, приписывает избирателям совершенно нереальную степень инициативы, практически игнорируя лидерство. Но почти во всех случаях коллективное действие предполагает лидерство – это доминирующий механизм почти любого коллективного действия, более значительного, чем простой рефлекс. Утверждения о функционировании и результатах демократического метода, которые принимают это во внимание, гораздо реалистичнее тех, которые этого не делают. Они не ограничиваются исполнением volonte generale (общей воли. – Фр.), но продвигаются к объяснению того, откуда она возникает и как подменяется или подделывается. То, что мы обозначили термином «подделанная воля», не находится более за рамками теории, (не является] отклонением, отсутствия которого мы так страстно желаем. Он входит в основу, как это и должно быть.
   ♦ В-третьих, поскольку вообще существует воля группы, – например, желание безработных получить пособия по безработице или стремление других групп помочь им, – наша теория ее не отрицает. Напротив, теперь мы можем рассматривать именно ту роль, которую эти волеизъявления играют на самом деле. Они, как правило, не предъявляются непосредственно. Даже если групповые устремления сильны и определенны, они остаются скрытыми часто на протяжении десятилетий, до тех пор, пока их не вызовет к жизни какой-нибудь политический лидер, превращая в политические факторы. Он делает это, точнее, его агенты делают это для него, организуя волеизъявления, усиливая их и в конце концов включая в соответствующие пункты своих предложений. Взаимодействия между групповыми интересами и общественным мнением и способом, которым они создают то, что мы называем политической ситуацией, под таким углом зрения видны в новом, более ясном свете.
   ♦ В-четвертых, наша теория, конечно, не более определена, чем само понятие борьбы за лидерство. Это понятие представляет трудности, аналогичные тем, которые вызывает понятие конкуренции в экономической сфере; их не без пользы можно сравнить. В экономической жизни конкуренция никогда полностью не отсутствует, но едва ли когда-либо существует в совершенном виде. Точно так же в политической сфере постоянно идет борьба, хотя, возможно, лишь потенциальная, за лояльность избирателей. Объяснить это можно тем, что демократия использует некий признанный метод ведения конкурентной борьбы, а система выборов – практически единственно возможный способ борьбы за лидерство для общества любого размера. Хотя это и исключает многие из способов обеспечения лидерства, которые и следует исключить, например борьбу за власть путем вооруженного восстания; это не исключает случаев, весьма похожих на экономические явления, которые мы обозначаем как «несправедливую» или «мошенническую» конкуренцию или ограничения конкуренции. Исключить их мы не можем, поскольку если бы мы это сделали, то остались бы с неким весьма далеким от реальности идеалом. Между этим идеальным случаем и случаями, когда любая конкуренция с существующим лидером предотвращается силой, существует непрерывный ряд вариантов, в пределах которого демократический метод правления незаметно, мельчайшими шагами, переходит в автократический. Но если мы стремимся к пониманию, а не к философствованию, это так и должно быть. Таким образом, ценность нашего критерия существенно не снижается.
   ♦ В-пятых, наша теория, похоже, объясняет существующее отношение между демократией и индивидуальной свободой. Если под последней мы понимаем существование сферы индивидуального самоуправления, границы которого исторически изменяются, – ни одно общество не терпит абсолютной свободы, даже абсолютной свободы сознания или слова, и ни одно общество не ограничивает се до нуля, – то в данном случае речь идет о степени свободы. Мы видели, что демократический метод не обязательно гарантирует больший объем индивидуальной свободы, чем любой другой позволил бы в аналогичных обстоятельствах. Это вполне может быть и наоборот, но тем не менее эти два явления соотносятся друг с другом. Если по крайней мере в принципе каждый волен бороться за политическое лидерство, выставляя свою кандидатуру перед избирателями, это в большинстве случаев, хотя и не всегда, означает значительную долю свободы дискуссий для всех. В частности, это, как правило, подразумевает значительную свободу прессы. Это соотношение между демократией и свободой не является абсолютно строгим, им можно манипулировать. Однако с точки зрения интеллектуала, оно тем не менее очень важно. В то же время об этом соотношении практически больше нечего сказать.
   ♦ В-шестых, следует учитывать, что, считая формирование правительства первичной функцией избирателей (прямо или через посреднический орган), я предполагал включить в эту фразу также и функцию его роспуска. Первая означает просто согласие принять лидера или группу лидеров, вторая – отказ от этого согласия. Это обращает внимание на один элемент, которого читатель, возможно, не заметил. Он мог подумать, что избиратели контролируют правительство точно так же, как и приводят его к власти. Но поскольку избиратели, как правило, могут контролировать своих политических лидеров лишь через отказ переизбирать их Парламентское большинство, их поддерживающее, это, по-видимому, ограничивает возможность контроля до уровня, зафиксированного в нашем определении. Время от времени происходят внезапные резкие изменения, приводящие к падению правительства или отдельного министра либо вынуждающие предпринять определенные действия. Но подобные случаи не только исключены, они, как мы видим, противоречат духу демократического метода.
   ♦ В-седьмых, наша теория проливает столь необходимый свет на старое противоречие. Любой, кто принимает классическую доктрину демократии и, следовательно, полагает, что демократический метод должен гарантировать, что проблемы решаются в соответствии с волей народа, должен быть поражен тем фактом, что, даже если эта воля выражена вполне определенно, принятие решений простым большинством во многих случаях исказит ее, а не воплотит в жизнь. Вполне очевидно, что воля большинства есть воля большинства, а не воля «народа». Приравнять в определении одно к другому не означает решить проблему. Однако попытки прийти к действительному решению были сделаны авторами различных планов «пропорционального представительства».
   Планы эти подверглись резкой критике из практических соображений. В самом деле, очевидно, что пропорциональное представительство не только сделает возможным утверждение разных типов идиосинкразии, но в условиях демократии может помешать формированию эффективного правительства и, таким образом, оказывается опасным в периоды напряженности. Но прежде чем делать заключение о том, что демократия становится недееспособной, если ее принцип соблюдается последовательно, хорошо было бы задать себе вопрос, действительно ли этот принцип предполагает пропорциональное представительство. На самом деле это не так. Если признание лидерства является истинной функцией голосования избирателей, доводы в пользу пропорционального представительства рушатся, поскольку его предпосылки более не действуют. Принцип демократии в таком случае означает престо, что бразды правления должны быть переданы тем, кто имеет поддержку большую, чем другие конкурирующие индивиды или группы. В свою очередь это гарантирует статус системы большинства в рамках логики демократического метода, хотя мы можем ее критиковать с точки зрения, выходящей за пределы этой логики. (…)
   Выше приведено описание теории, теперь мы попробуем выделить наиболее важные характеристики структуры и действия политической машины в демократических странах.
   1. В условиях демократии, как я уже говорил, первичная функция голосования избирателей – формирование правительства. Это может означать выборы всех представителей администрации. Подобная практика, однако, свойственна главным образом выборам местного правительства, и впредь мы будем ее игнорировать. Рассматривая только национальное правительство, мы можем сказать, что формирование правительства практически сводится к решению, кто будет лидером. Как и раньше, мы будем называть его премьер-министром.
   Есть только одна демократическая система, в которой этот выбор является прямым результатом голосования избирателей, – Соединенные Штаты. Во всех остальных случаях голосование избирателей формирует не непосредственно правительство, но посреднический орган – впредь будем называть его парламентом, которому передается функция формирования правительства. Может показаться, что принятие, или, скорее, эволюцию такого рода, а также различные формы, которые он принимает в различных моделях общества, легко объяснить как исторически, так и с точки зрения целесообразности. Но это не логическое построение; это естественное развитие, едва различимые оттенки и результаты которого совершенно ускользают из официальных доктрин, не говоря уже о правовых.
   Каким образом парламент формирует правительство? Самый очевидный способ – избрать его или, что более реалистично, избрать премьер-министра и затем голосовать за список министров, который он представляет. Этот способ используется редко. Но он раскрывает природу данной процедуры лучше, чем любой другой. Более того, все остальные способы можно свести к нему, поскольку премьер-министром обычно становится тот человек, которого избрал бы парламент. То, как он в действительности назначается на должность – монархом, как в Англии, президентом, как во Франции, или специальным органом или комитетом, как в свободном Прусском государстве Веймарского периода, – просто вопрос формы.
   Классическая английская практика такова. После всеобщих выборов победившая партия обычно получает большинство мест в парламенте и, таким образом, может проголосовать за резолюцию о вотуме недоверия любому лицу, кроме ее собственного лидера, который таким «негативным» способом назначается «парламентом» на пост главы государства. Он получает полномочия от монарха – «целует руки» – и представляет монарху список министров, частью которого является список членов кабинета. В список он включает, во-первых, нескольких ветеранов партии, которые получают то, что можно назвать почетным постом; во-вторых, лидеров более низкого ранга – тех, на кого он рассчитывает в ходе борьбы в парламенте и которые обязаны отданным им предпочтением как своей политической ценности, так и тем, что могут стать помехой; в-третьих, восходящих политиков, которых он приглашает в заколдованный круг власти, чтобы «привлечь свежую кровь»; и иногда, в-четвертых, несколько человек из тех, кто, по его мнению, особенно хорошо профессионально подготовлен для занятия определенных постов. Но опять же в нормальных случаях эта практика дает такие же результаты, какие дали бы выборы правительства парламентом. Читатель увидит также, что там, где, как в Англии, у премьер-министра есть реальная власть распустить («назначить новые выборы»), результаты будут в какой-то степени схожи с теми, которые мы могли бы ожидать при прямых выборах кабинета избирателями, если, конечно, последние его поддерживают. […]
   4. […] О парламенте. Я выделил то, что, на мой взгляд, является его первичной функцией, и упрочил эту дефиницию. Можно возразить, что мое определение неверно по отношению к другим его функциям. Очевидно, парламент делает многое другое кроме формирования и роспуска правительства. Он издает законы. Он даже управляет. Хотя любой парламентский акт, кроме резолюций и политических деклараций, является «законом» в формальном смысле, существует много актов, которые можно рассматривать как административные меры. Бюджет – наиболее важный пример. Формирование бюджета – управленческая функция. Однако в США его разрабатывает конгресс. Даже там, где его составляет министр финансов и одобряет кабинет, как в Англии, парламент должен утвердить его, и в результате этого голосовании он становится Актом парламента. Не опровергает ли это нашу теорию?
   Когда две армии воюют друг с другом, их отдельные боевые действия всегда сосредоточены на конкретных объектах, которые определяются в зависимости от их стратегического или тактического положения. Они могут сражаться за конкретную полоску земли или конкретный холм. Но желательность завоевания этой полосы или холма должна определяться стратегической или тактической задачей, а именно – победить врага. Очевидно, абсурдно было бы пытаться вывести эти действия из особых качеств, которые могут быть у этой полосы или холма. Точно так же первая и главная цель любой политической партии – подавить других, чтобы получить власть или остаться у власти. Как и завоевание полоски земли или холма, решение политических вопросов, с точки зрения политика, не цель, но лишь материал парламентской деятельности. Поскольку политики стреляют словами, а не пулями и поскольку эти слова неизбежно связаны с обсуждаемыми проблемами, ситуация не всегда бывает такой же ясной, как на войне. Но победа над противником тем не менее является сутью обеих игр.
   Таким образом, по сути дела текущее производство парламентских решений по острым вопросам жизни страны и есть тот метод, путем которого парламент оставляет или отказывается оставлять правительство у власти, принимает или отказывается принимать руководство премьер-министра. С некоторыми исключениями, которые вы сейчас заметите, каждое голосование – это голосование за доверие или недоверие в техническом смысле этого слова, просто обнаруживает in abstract (в абстрактном выражении. – Лат.), существенный элемент, общий для всех голосований. Этим мы можем удовлетвориться, отмстив, что инициатива в выдвижении вопросов на парламентское обсуждение, как правило, принадлежит правительству или теневому кабинету оппозиции, а не отдельным депутатам.
   Именно премьер-министр выделяет из нескончаемого потока текущих дел те, которые он хочет сделать предметом парламентских слушаний, т. е. по которым его правительство предполагает провести законопроекты или, если он не чувствует твердой почвы под ногами, хотя бы резолюции. Конечно, любое правительство получает от своих предшественников наследство из нерешенных вопросов, которые, возможно, нельзя отложить в долгий ящик; другие вопросы относятся к области рутинной политики; особо выдающимся достижением премьер-министра является такое положение, когда он может навязать принятие мер по политическому вопросу, поднятому им самим. В любом случае, однако, выбор или инициатива правительства, свободная или нет, есть тот фактор, который доминирует в парламентской деятельности. Если законопроект, которого нет в парламентском списке, предлагается группой представителей правительственной партии, это означает бунт, и министры рассматривают его с этой точки зрения, а не с точки зрения наличия у него дополнительных тактических преимуществ. Иногда это приводит к дебатам. Если эти дебаты не предложены либо не санкционированы правительством, это симптом выхода парламентских сил из-под его контроля. Наконец, если мера принимается в результате внутрипартийного соглашения, это означает, что сражение кончилось вничью или произошел отказ от битвы из тактических соображений.
   5. Исключения из этого принципа правительственного лидерства в «представительных» ассамблеях служат лишь доказательством его реалистичности. Они могут быть двух типов.
   ? Во-первых, никакое лидерство не является абсолютным. Политическое лидерство, которое проявляется в рамках демократического метода, еще менее абсолютно из-за элемента конкуренции, который является сутью демократии. Поскольку теоретически каждый сторонник обладает правом сместить лидера и поскольку всегда есть несколько сторонников, которые имеют реальную возможность это сделать, депутат парламента или министр, принадлежащий или не принадлежащий к узкому кругу наиболее влиятельных лиц, – если он чувствует, что у него есть шансы занять место лидера, – придерживается среднего курса между безусловной лояльностью к лидеру и безоговорочным поднятием своего собственного знамени, балансируя между риском и возможностями с тонкостью, воистину достойной восхищения. Лидер в свою очередь также придерживается среднего курса: он требует дисциплины и позволяет ее нарушить. Он сочетает давление с более или менее разумными уступками, неодобрение с похвалами, наказание с поощрением. Результатом этой игры в зависимости от относительной силы индивидов и их позиций является для них различная, но во многих случаях значительная степень свободы. В частности,^возьмем те группы, которые достаточно сильны для того, чтобы их негодование могли почувствовать, но недостаточно сильны, чтобы извлечь выгоду из включения своих приверженцев и своих программ в правительственные структуры. Им могут разрешить иметь свою позицию по незначительным вопросам или во всяком случае по тем вопросам, относительно которых премьер-министра можно убедить, что они частные или не очень важные. Таким образом, у групп или даже отдельных членов парламента от правящей партии время от времени может появляться возможность выдвигать собственные законопроекты, и еще большее снисхождение будет проявляться к тем, кто критикует политику правительства и не голосует механически за любую правительственную меру. Но достаточно посмотреть на это в практическом ключе, чтобы, видя ограничения, которые есть у этой свободы, установить, что она представляет собой не принцип работы парламента, а отклонения от него.
   ? Во-вторых, бывают случаи, когда политическая машина не может воспринять определенных проблем, поскольку высшее руководство правительственных и оппозиционных сил не видит их политической ценности или эта ценность и вправду сомнительна. Такие вопросы берут себе аутсайдеры, которые предпочитают индивидуальную борьбу за власть служению в рядах одной из существующих партий. Конечно, это совершенно нормальная политика. Но есть и другая возможность. Человек может быть настолько затронут конкретной проблемой, что может выйти на политическую арену специально для того, чтобы решить ее своим способом, не имея при этом желания начать нормальную политическую карьеру. Однако это настолько необычно, что трудно найти сколько-нибудь важные примеры. Может быть, таким человеком был Ричард Кобден. Конечно, вопросы второстепенной важности встречаются более часто. Однако все согласятся, что это всего лишь отклонения от стандартной практики. (…)
   Мы можем подвести итоги следующим образом. Рассматривая человеческие общества, мы, как правило, без труда выделяем, по крайней мере на уровне здравого смысла, различные цели, которых изучаемые общества хотят достигнуть. Можно сказать, что эти цели придают смысл соответствующим действиям индивидов. Но отсюда не следует, что общественный смысл данного типа деятельности обязательно обеспечит мотивацию деятельности и, следовательно, объяснение последней. Следовательно, в этом случае теория, которая ограничивается анализом социальных целей и потребностей, не может считаться адекватным объяснением деятельности, которая этим целям служит. Например, причина существования такого явления как экономическая деятельность, безусловно, состоит в том, что люди хотят есть, одеваться и т. д. Обеспечить средства удовлетворения этих нужд – это общественная цель или смысл производства. Тем не менее мы все согласны, что этот тезис был бы самым нереалистичным исходным моментом для теории экономической деятельности в коммерческом обществе и что у нас гораздо лучше получится, если мы начнем с прибылей. Аналогично социальное значение или функция парламентской деятельности, без сомнения, состоит в производстве законов и частично в административных мерах. Но для того чтобы понять, как демократическая политика служит этой социальной цели, мы должны начать с конкурентной борьбы за власть и посты и осознать, что социальная функция выполняется, как мы видели, «случайно» – в том смысле, в котором производство является случайным по отношению к получению прибыли.
   6. Наконец, что касается роли избирателей, следует дополнительно упомянуть еще об одной вещи. Мы видели, что желания членов парламента – не единственный фактор в процессе формирования правительства. То же самое можно сказать и об избирателях. Их выбор – идеологически возданный в ранг «воли народа» – не вытекает из их инициативы, но формируется, и его формирование – важнейшая часть демократического процесса. Избиратели не принимают политических решений. Но нельзя сказать, что они непредвзято выбирают членов парламента из числа людей, имеющих право быть избранными. Во всех нормальных случаях инициатива принадлежит кандидату, который борется за пост члена парламента и лидерство на местном уровне, которое предполагает этот пост. Избиратели ограничиваются тем, что поддерживают эту попытку, отдавая ему предпочтение, или отказываются ее поддержать. Даже те исключительные случаи, когда кандидата действительно выдвигают сами избиратели, попадают в ту же категорию в силу одной из двух следующих причин. Во-первых, если кандидат уже осуществляет лидерство, ему уже не нужно за него бороться.
   Во-вторых, может случиться так, что местный лидер, который имеет возможность контролировать или влиять на голосование, не может или не хочет сам участвовать в выборах и назначает другого человека, который, как кажется, был избран по инициативе избирателей. Но если инициатива избирателей, большей частью состоящая лишь в принятии одного из конкурирующих кандидатов, еще более ограничена существованием партий? Партия вопреки классической доктрине (или Эдмунду Бёрку) – это не группа людей, которая намеревается заботиться о благосостоянии народа, «исходя из некоторого принципа, по которому все ее члены пришли к согласию». Такая рационализация соблазнительна и именно поэтому опасна. Конечно, в определенное время все партии формулируют свои принципы или программы; эти принципы и программы характерны для партии, которая принимает их на вооружение как виды товаров, которые продаются в универмаге, характерны для него и важны для его успеха. Но как универмаг нельзя определить через товары, так партию нельзя определить через ее принципы. Партия – это такая группа, члены которой предполагают действовать сообща в конкурентной борьбе за политическую власть. Если бы это было не так, то различные партии не могли бы иметь почти совершенно одинаковые программы. Тем не менее, как всем известно, такое случается. Существование партий и политиков свидетельствует о том, что массы избирателей не способны на какие-либо другие действия, кроме паники. Они регулируют политическую конкуренцию точно так же, как это делают профессиональные ассоциации. Психотехника управления партией, ее рекламная кампания, лозунги и марши – это все не украшения. Это и есть суть политики. Так же как и политический лидер.

11. Даль P.O
О демократии

М, 2000, с. 159–171, 185–189.

Глава 13
Почему рыночный капитализм благоприятен для демократии

   Демократия и рыночный капитализм напоминают супругов, брак которых весьма далек от идиллии и постоянно сопровождается бурными ссорами, однако вес же продолжается, ибо ни одна из сторон не хочет разводиться. Если же употребить сравнение из сферы ботаники, то можно сказать, что демократия и рыночный капитализм существуют в некоем антагонистическом симбиозе.
   Хотя они находятся друг с другом в чрезвычайно сложных отношениях, обширный и постоянно обогащающийся опыт разнообразных социально-экономических систем позволяет, по моему мнению, прийти к пяти важнейшим выводам. В этой главе мы рассмотрим два; в следующей – три.
   1. Полиархическая демократия выдерживает испытание временем лишь в странах, где преобладает экономика рыночного капитализма; в странах с нерыночной экономикой она неизменно оказывается недолговечной.
   Это утверждение, в данном случае касающееся лишь полиархической демократии, с полным правом можно отнести и к народному правлению, развивавшемуся в городах-государствах Греции, Рима, средневековой Италии, а также и к эволюции представительных институтов и к повышению степени участия граждан в управлении государством в странах Северной Европы. Но я не собираюсь останавливаться на истории вопроса, частично освещенной в главе 2, с тем чтобы сосредоточить все внимание на институтах современной представительной демократии, т. е. демократии полиархической.
   И здесь результаты оказываются совершенно однозначными. Полиархическал демократия существует только в странах с преобладающим рыночно-капиталистическим типом экономики и никогда не возникает (а если возникает, то лишь на очень краткий срок) в странах с нерыночной экономикой. Отчего же это происходит?
   2. Эта нерушимая взаимосвязь объясняется тем, что некоторые основополагающие черты рыночного капитализма делают его фактором, благоприятствующим демократическим институтам. Справедливо и обратное: определенные характеристики нерыночной экономики пагубно сказываются на перспективах демократического развития.
   При экономике рыночно-капиталистического типа экономические субъекты (фирмы, фермы и все что угодно в том же роде) находятся в частном владении лиц или групп, а не принадлежат государству. Основная цель этих субъектов – получение экономического выигрыша в форме прибылей, доходов, арендной платы, процентных ставок. Те, кто управляет этими предприятиями, но преследуют таких широкомасштабных, возвышенных, абстрактных целей, как общее благосостояние или общественное благо. Ими движет исключительно личная заинтересованность, которая порой оказывается единственным стимулом. Поскольку рынки предоставляют владельцам, управляющим и сотрудникам предприятий почти исчерпывающую информацию, они могут принимать решения самостоятельно, без помощи органов центральной власти. (Это не значит, будто они обходятся без законов и подзаконных регулирующих актов – к ним я вернусь в следующей главе.)
   Вопреки нашим интуитивным представлениям рынок координирует и контролирует деятельность этих экономических субъектов. История предоставляет нам более чем убедительные примеры того, что система, при которой неисчислимое множество решений принимается бесчисленными независимыми, но конкурирующими друг с другом субъектами, действующими в достаточно узких собственных интересах и движимыми информацией, предоставляемой рынком, производит товары и услуги гораздо эффективнее, чем любая известная нам экономически-хозяйственная альтернатива. Более того, она действует с поистине поразительной упорядоченностью и правильностью.
   И в конце концов рыночный капитализм обычно приводит к экономическому росту, а экономический рост благоприятен для демократии. Прежде всего он уничтожает самую вопиющую бедность и повышает уровень жизни, а стало быть, помогает свести к минимуму социальные и политические противоречия. Затем, когда разгораются экономические конфликты, он способствует производству большего количества ресурсов, обеспечивающих взаимное удовлетворение претензий и выработку таких соглашений, при которых каждая сторона получает некую выгоду. (При отсутствии экономического роста экономические конфликты в терминах теории игр становятся «игрой с нулевой суммой», т. е. сводятся к формуле: «То, что я выиграл, ты потерял; то, что потерял я, выиграл ты». Сотрудничество лишается смысла.) Экономический рост также предоставляет отдельным лицам, социальным группам и государству в целом дополнительные ресурсы для развития образования и тем самым позволяет пополнять число грамотных и образованных граждан.
   Рыночный капитализм также благоприятен для демократии и своими социально-политическими последствиями. Он создает в обществе обширный промежуточный слой владельцев собственности, которые обычно стремятся к получению образования, автономному существованию, личной свободе, неприкосновенности частной собственности, законопослушности, участию в управлении государством. Еще Аристотель указывал на то, что средний класс является естественным союзником демократических идей и институтов. И последнее, но, вероятно, самое важное: благодаря децентрализации экономической системы, когда многие экономические решения принимаются относительно независимыми частными лицами и компаниями, рыночный капитализм избавляет от необходимости иметь сильное, даже авторитарное центральное правительство.
   Нерыночная экономика может существовать лишь там, где ресурсы ограничены, а экономические решения самоочевидны и не предполагают выбора из многих вариантов. Однако в обществе, организованном более сложно, для того чтобы избежать хаоса и обеспечить хотя бы относительно высокий уровень жизни, необходимо вмешательство иных механизмов, координирующих и контролирующих экономику страны. Единственно приемлемый вариант такой замены – правительство. И потому, кто бы ни являлся формально законным собственником предприятия в нерыночной экономике, решения за него принимает государство и оно же осуществляет управление. При отсутствии рыночных механизмов координации экономики именно правительство по необходимости берет на себя задачу распределения всех скудных ресурсов – капитала, труда, машин, земли, зданий, жилья, товаров народного потребления и пр. Для этого правительству необходим подробный и всеобъемлющий план, и следовательно, нужны правительственные чиновники, на которых были бы возложены его разработка, реализация и контроль за его исполнением. Все эти неимоверно трудные задачи требуют огромного количества достоверной информации. Чтобы добиться согласия на свои директивы, чиновникам приходится отыскивать и применять соответствующие средства воздействия. К ним относятся как законные (в виде заработной платы и премий) и незаконные (взятки) методы принуждения и наказания (вплоть до смертной казни за «экономические преступления»). За исключением редких ситуаций, определяемых недолго сохраняющимися условиями переходных периодов (к ним я еще вернусь), ни одно правительство не могло справиться с этой задачей.
   Однако основная угроза развитию демократии исходит все же не от централизованной плановой экономики, а от ее последствий в социальном и экономическом планах. Централизованная плановая экономика предоставляет ресурсы всей страны в распоряжение руководителей государства. Чтобы предвидеть вероятные последствия такой фантастически неожиданной, просто сказочной политической удачи, следует вспомнить афоризм: «Всякая власть развращает; абсолютная власть развращает абсолютно». Централизованная плановая экономика как бы недвусмысленно дает правительству понять: «Можешь использовать все эти экономические ресурсы для консолидации и упрочения твоей власти!»
   Политические лидеры должны обладать сверхчеловеческой силой самоотречения, чтобы побороть подобное искушение. Увы, как ни печально, в истории мы находим свидетельства того, что все правители, получив доступ к огромным ресурсам, предоставленным централизованной плановой экономикой, подтвердили мудрость этого афоризма. Справедливости ради скажу, что одни лидеры могут использовать свой деспотизм во благо, другие – во зло своих граждан. В истории остались имена и тех, и других, и все же я считаю, что деспоты в конечном счете причинили гораздо больше зла, чем добра. Так или иначе система централизованной плановой экономики всегда была самым тесным образом связана с авторитарными режимами.

Некоторые оговорки

   Оба вывода правомерны, однако нуждаются в нескольких оговорках.
   Прежде всего, экономический рост может наблюдаться не только в демократических странах, точно так же как стагнация не обязательно бывает присуща лишь недемократическим режимам. Представляется, что не существует взаимосвязи между экономическим ростом и типом правления или режима.
   Более того, хотя демократия существует лишь в странах с рыночно-капиталистической экономикой, она, т. е. рыночно-капиталистичсская экономика, может существовать и в недемократических странах. В некоторых их них – особенно на Тайване и в Южной Корее – упомянутые мной ранее факторы, сопровождающие экономический рост и рыночную экономику, в свою очередь способствуют демократизации. В этих двух странах авторитарные лидеры, чья политика помогла стимулировать успешное развитие рыночной экономики, экспортообразующих производств, а также экономический рост и создание многочисленного, образованного среднего класса, невольно готовили свою собственную гибель. И поэтому, хотя рыночный капитализм и экономический рост благоприятствуют демократии, они в конечном итоге оказываются гораздо менее благоприятными, а то и просто неблагоприятными для недемократических режимов. Следовательно, развязка той исторической драмы, которая будет разыгрываться в следующем столетии, покажет, сумеет ли недемократический режим в Китае справиться с порожденными рыночным капитализмом силами демократизации.
   Рыночный капитализм необязательно существует в том обличье, какое знакомо нам по XX в., – урбанистически-индустриальном или постиндустриальном. Он также может быть аграрным или по крайней мере был таким прежде. Как мы помним из главы 2, в XIX в. основные демократические институты (за исключением предоставления женщинам избирательных прав) уже развились в нескольких странах мира – в Соединенных Штатах Америки, Канаде, Новой Зеландии, Австралии, которые были по преимуществу аграрными. В 1790 г., когда была принята новая (и до сих пор действующая) конституция американской республики, из почти 4 млн. ее жителей лишь 5 % приходилось на города с численностью населения, превышавшей 2500 человек, а остальные 95 % проживали в сельской местности, главным образом на фермах. К 1820 г., когда демократические институты (действие их охватывало лишь лиц белой расы и мужского пола) полиархической демократии были уже прочно укоренены, из общего числа граждан США, численность которых не превышала 10 млн. человек, 9 млн. по-прежнему жили в сельской местности. В 1860 г., накануне гражданской войны, когда страна насчитывала уже более 30 млн. человек, восемь из каждых десяти человек жили в сельской местности. Америка, описанная Алексисом де Токвилем, была не индустриальной, а аграрной страной. Наиболее распространенным видом экономического предприятия в этом аграрном обществе были, разумеется, фермы, принадлежавшие индивидуальным собственникам и их семьям. Большая часть производимой ими продукции ими же и потреблялась.
   Важно отметить, однако, что едва ли не полностью децентрализованная экономика (в большей степени, чем это было потом, после пришествия индустриализации) почти не предоставляла политическим лидерам доступа к своим ресурсам и создала многочисленный средний класс свободных фермеров. На развитие демократии это повлияло в высшей степени благотворно. И в представлении Томаса Джефферсона о республике необходимой основой демократии было аграрное общество, состоящее из независимых фермеров.
   Отразились ли эти сложившиеся еще в доиндустриальную эпоху черты, характерные для нескольких стран «старой демократии», на последующем индустриальном развитии этих стран? Да. Этот опыт подтверждает важнейшее положение: какова бы ни была доминантная направленность децентрализованной экономики, которая способствует созданию нации независимых граждан, она очень благоприятна для развития и сохранения демократических институтов.
   Чуть выше я упомянул о тех редких ситуациях, возникших в переходные периоды социально-экономического развития, когда правительства могли эффективно управлять централизованной плановой экономикой. Следует добавить, что эти правительства были демократическими – находившимися у власти в Великобритании и США в период мировых войн. Но в обоих случаях планирование производства и распределение ресурсов имели четко очерченную цель: сочетать удовлетворение нужд обороны с предоставлением основных товаров и услуг гражданскому населению. Задачи военной экономики получили в обществе широкую поддержку. Кое-где, правда, появились «черные рынки», но это явление не обрело того размаха, который мог бы ослабить эффективность централизованной системы распределения ресурсов и контроля за ценами. По окончании войны система была быстро демоитирована, так что правительства не сумели воспользоваться в политических целях теми возможностями, которые могли бы перед ними открыться благодаря их доминирующей роли в экономике.
   Не считая этих систем, действовавших лишь в период войны, централизованная плановая экономика существовала только в тех государствах, чьи лидеры были «фундаментальными антидемократами», и потому мы не всегда можем отличить плачевные для демократии последствия, вызванные самим экономическим укладом, от последствий, порожденных идеологическими установками того или иного лидера. Ленин и Сталин были настроены по отношению к демократии до такой степени враждебно, что сумели бы предотвратить появление и пресечь развитие основных демократических институтов, не прибегая к помощи централизованной плановой экономики. Эта система всего лишь облегчила им задачу, обеспечив их максимальным количеством ресурсов, позволившим им навязывать свою волю другим.
   Строго говоря, никто и никогда не пытался поставить эксперимент по скрещиванию демократических институтов с централизованной командной, плановой экономикой, функционирующей в мирное время. Надеюсь, что и впредь этого не будет, ибо легко предугадать вероятные последствия: ничего хорошего они демократии не сулят.
   Но даже если рыночный капитализм оказывается для демократических институтов гораздо более благоприятным, чем любая известная нам недемократическая экономика, он тоже способен привести к некоторым последствиям, крайне неблагоприятно сказывающимся на развитии демократии. Мы рассмотрим их в следующей главе.

Глава 14
Почему рыночный капитализм наносит ущерб демократии

   Пристально взглянув на рыночный капитализм с точки зрения демократии, мы обнаружим, что он, подобно древнегреческому богу Янусу, двулик. Одно его лицо приветливо обращено к демократии, другое, враждебное, – в противоположную сторону.
   3. Демократия и рыночный капитализм пребывают в постоянном конфликте, в котором ограничивают и видоизменяют друг друга.
   К 1840 г. рыночная экономика с саморегулирующимися рынками рабочей силы, земли и капитала прочно установилась в Англии. Рыночный капитализм возобладал над своими противниками по всем фронтам – не только в теории и практике экономики, но также и в политике, юриспруденции, идеологии, философии. Его оппоненты, казалось, были посрамлены. Однако в стране, где народ имел право голоса, как это было в Англии даже и в додемократическую эпоху, подобная победа не могла быть окончательной. Рыночный капитализм, как это ему свойственно, одним принес выгоду, другим же, чего и следовало ожидать, причинил ущерб.
   Все политические институты представительного правительства, за исключением сильно урезанного избирательного права, уже действовали в полную силу. В свое время, в 1867 г., а затем в 1884 г., избирательные права были расширены, а после 1884 г. право голоса обрели практически все совершеннолетние мужчины. Таким образом, политическая система предоставила возможности для эффективной оппозиции нерегулируемому рыночному капитализму. Те, кто считал себя пострадавшими от нерегулируемых рынков, обратились за помощью и защитой к политическим лидерам. Противники laissez-faire (системы, при которой государство самоустраняется от регулирования экономики) получили возможность заявить о своем недовольстве через посредство политических деятелей, партий, программ, идей, философии, книг, газет и – что было гораздо важнее – выборов. Только что образованная лейбористская партия сосредоточила свою деятельность на улучшении положения трудящихся.
   Часть критиков предлагала всего лишь регулировать рыночный капитализм, другие настаивали на его полной ликвидации. Выдвигались и компромиссные варианты: «Давайте сейчас его отрегулируем, а уничтожим потом». Те, кто намеревался ликвидировать капитализм, так никогда и не достигли своей цели. Те, кто требовал государственного вмешательства и регулирования, во многом своего добились.
   Это произошло и в Англии, и в других западноевропейских государствах, и в ряде англоговорящих стран. Повсюду, где недовольство народа могло оказать воздействие на правительство, система laissez-faire выжить не могла. Рыночный капитализм без вмешательства и регулирования со стороны государства в демократической стране невозможен по меньшей мере по двум причинам.
   ? Во-первых, основные институты рыночного капитализма сами требуют государственного вмешательства и регулирования. Конкуренция рынков, вопросы владения экономическими предприятиями, исполнение контрактных обязательств, борьба с монополизмом, защита прав собственности – все эти и многие другие сферы рыночного капитализма целиком зависят от действующего законодательства, от проводимого правительством политического курса и прочих факторов, являющихся прерогативой государства. Рыночная экономика не является и не может являться полностью саморегулирующейся.
   ? Во-вторых, без государственного вмешательства и регулирования рыночная экономика неизбежно наносит ущерб определенным группам населения. «Потерпевшие» и те, кому угрожает экономический ущерб, не могут обойтись без вмешательства правительства. Экономические субъекты, движимые своекорыстием, обычно бывают мало склонны учитывать интересы других, напротив – они охотно пренебрегут этими интересами, если это сулит им самим выгоду: это могучий побудительный мотив. Угрызения совести по поводу вреда или ущерба, причиненного кому-то, легко унять с помощью такого оправдания: «Если того-то и того-то не сделаю я, это сделает кто-нибудь другой. Если я не допущу, чтобы мое предприятие сливало отходы производства в реку и загрязняло вредными выбросами атмосферу, это допустят владельцы других фабрик. Если я не выпущу в продажу небезопасные товары, это сделают другие». Можно не сомневаться: в любой экономике, более или менее основанной на конкуренции, действует именно такая логика.
   Когда ущерб или вред причинены решениями, вызванными свободной конкуренцией и нерегулируемыми рынками, возникают следующие вопросы. Можно ли устранить или хотя бы уменьшить этот ущерб? Если да, то можно ли достичь этого без ощутимых потерь в прибылях? Когда ущерб достается одним, а прибыли – другим (а обычно именно так и происходит), как нам определить, что предпочтительней? Как найти наилучшее решение? И если не оптимальное, то хотя бы приемлемое? Кем и как должно оно приниматься? Как и какими средствами сделать его обязательным для исполнения?
   Совершенно ясно, что эти вопросы не только из сферы экономики. Они затрагивают и мораль, и политику. Поиски ответов на них непременно приводят граждан демократических стран к политикам и членам правительства. И вот наилучшим и наиболее приемлемым из всех, кто может вмешаться в рыночную экономику, чтобы устранить вред, который без этого вмешательства будет неизбежен, оказывается… правительство страны.
   Преуспеют ли недовольные граждане в получении помощи от государства, зависит, разумеется, от многих обстоятельств, в том числе и от того, какой политической мощью обладают противоборствующие стороны. Тем не менее исторические данные непреложно свидетельствуют: во всех демократических странах ущерб (реальный или потенциальный) от нерегулируемой рыночной экономики побуждает правительства вмешаться с целью предотвращения последствий, которые в противном случае будут пагубными для определенных групп граждан.
   В такой знаменитой своей приверженностью рыночному капитализму стране, как Соединенные Штаты Америки, правительства разных уровней (федеральное, штата и местное) находят такое множество способов для вмешательства в экономику, что все и не перечислишь. Вот лишь некоторые из них:
   – страховка на случай потери работы;
   – пенсии по старости;
   – налоговая политика, направленная на предотвращение инфляции и экономического спада;
   – обеспечение безопасности продуктов, лекарств, воздушного, железнодорожного и автомобильного транспорта;
   – система здравоохранения, контроль над распространением инфекционных заболеваний, обязательная вакцинация школьников;
   – медицинское страхование;
   – образование;
   – продажа акций, облигаций, других ценных бумаг;
   – создание административно-территориальных зон (демографических, производственных и пр.);
   – установление стандартов и норм в строительстве;
   – страхование экономических рисков, борьба с монополизмом и иные ограничения свободной предпринимательской деятельности;
   – регулирование тарифов и квот на импорт;
   – лицензирование врачей, стоматологов, юристов, бухгалтеров и других специалистов;
   – учреждение и сохранение национальных парков, заповедников, заказников и пр.;
   – регулирование деятельности промышленных фирм с целью охраны окружающей среды или ликвидация уже нанесенного ей вреда.
   И, увы, с опозданием:
   – регулирование продажи табачных изделий с целью сокращения пагубных последствия для здоровья граждан (зависимость, онкологические заболевания и пр.). И многое, многое другое.
   Суммируя все вышеизложенное, скажем: ни в одной демократической стране «рыночно-капиталистическая экономика не существует (и, вероятно, не может существовать сколько-нибудь продолжительное время) без масштабного государственного участия и регулирования, имеющего целью снижение ее вредоносного воздействия на общество.
   И хотя существование в демократической стране политических институтов влияет на эффективность рыночной экономики, но и существование в стране рыночно-капиталистичсской системы оказывает очень значительное воздействие на деятельность демократических, политических институтов. Здесь существует прямая и обратная связь между политикой и экономикой, между экономикой и политикой.
   4. Поскольку рыночный капитализм неизбежно порождает неравенство, он ограничивает демократический потенциал полиархической демократии тем, что приводит к неравномерному распределению политических ресурсов.
   Благодаря неравенству в доступе к политическим ресурсам, некоторые граждане приобретают значительно большее влияние на решения, действия и политический курс правительства. И как это ни прискорбно, подобные нарушения равенства далеко не безобидны: под угрозой оказывается моральный фундамент демократии – политическое равенство граждан.
   5. Система рыночно-капиталистической экономики оказывает в высшей степени благоприятное воздействие на развитие демократии, пока она не достигает уровня полиархической демократии. Однако из-за того, что рыночный капитализм сказывается негативно на политическом равенстве граждан, он также неблагоприятно начинает сказываться и на развитии демократии, превышающей уровень полиархии.
   Рыночный капитализм по причинам, о которых я говорил ранее, действует на авторитарные режимы, как мощный «растворитель». Когда он превращает общество, состоящее из помещиков и крестьян в общество работодателей и наемных рабочих, страну темных и необразованных сельских тружеников, влачащих жалкое существование (а порой и оно оказывается не под силу), в страну грамотных, достаточно уверено глядящих в будущее горожан, олигархию, сосредоточившую едва ли не все ресурсы в своем узко элитарном кругу, в систему гораздо более широкого распространения ресурсов, режим, при котором большинство почти не в состоянии избавиться от господства правящей клики, в государственную систему, при которой большинство может эффективно объединять свои ресурсы (и не в последнюю очередь голоса на выборах), чтобы через них воздействовать на правительство, заставляя его действовать в своих интересах, так вот, когда рыночный капитализм способствует всем этим изменениям, а он способствует и будет способствовать этому во многих странах с развивающейся экономикой, он действует как средство поистине революционного преобразования общества и политики.
   И когда авторитарные правители достаточно отсталых стран предпринимают шаги по развитию динамичной рыночной экономики, они, фигурально выражаясь, тем самым роют себе могилу.
   Но как только общество и политика трансформированы рыночно-капиталистической системой экономики, как только утверждаются демократические институты, так сразу же происходят фундаментальные перемены – неравенство в доступе к ресурсам, стимулированное рыночным капитализмом, порождает весьма заметное политическое неравенство между гражданами.
   На трудный вопрос о том, как сделать союз полиархической демократии с рыночно-капиталистической системой экономики более благоприятным для дальнейшего развития полиархии, а также и о том, возможно ли это в принципе, просто и кратко не ответишь. Связь между демократической политической системой страны и недемократической экономической системой постоянно, на протяжении всего XX в., бросала вызов демократическим целям и процедурам. Без сомнения, эта проблема перейдет и в следующее тысячелетие…

О количестве демократических стран

   Сколько всего в мире демократических стран? Где находится точка, соответствующая положению какой-либо страны, к примеру вашей, на условной шкале «демократичности»?
   Я понимаю, что мало кто из числа читателей этой книги испытывает острую потребность в точном, обоснованном и базирующемся на самых свежих данных подсчете количества демократических стран в мире. Вероятно, больший интерес вызовет второй вопрос. Но для того, чтобы ответить на него, сначала придется рассмотреть первый.
   А это будет не так-то просто, поскольку сказать (как это мы сделали в главе VIII), что в демократической стране должны быть все институты полиархической демократии – это одно, а определить, в самом ли деле они существуют в данной стране, – совсем другое. Для того чтобы сделать вывод о том, что «эта страна – демократическая» в том смысле, что она обладает всеми институтами полиархической демократии, требуется по крайней мере два положения. Мы должны прежде всего знать, что институты полиархической демократии действительно существуют в этой стране и находятся на том уровне или выше того предельного уровня (или в его преддверии), оказавшись ниже которого, пол нашим понятиям, страна не может считаться демократической. Огромный объем информации о странах мира, предоставляемый независимыми наблюдателями, помогает составить это первое суждение. Второе – потребует больших усилий и будет грешить известной произвольностью. Существует мнение, что этот минимальный «порог демократии» устанавливается примерно на уровне, соответствующем развитию демократии в Европе и англоговорящих странах, т. е. в «странах старой демократии». Мне кажется, что этот стандарт выбран правильно: мы можем признать страну «демократической» лишь в том случае, если основные демократические институты присутствуют в ней и находятся на сравнительно высоком уровне развития.
   В последние годы многие ученые и целые исследовательские организации пытались сформулировать достаточно обоснованные суждения, касающиеся стран, которые полностью не соответствуют критериям демократии или не вполне удовлетворяют этим требованиям. При этом они использовали схожие, но не идентичные критерии. К счастью, результаты большей частью совпадают, хотя провести объективно четкую грань между понятиями «демократический» и «недемократический» не представляется возможным.
   Проиллюстрирую это на трех примерах. График, приведенный в моей книге «Демократия и ее критики», показывает численный рост стран полиархической демократии с 1850-го по 1970 г., и я привожу этот график в виде табл. 1 (с. 14). Другой график из той же книги (table 17 – 3, р. 241) разбивает 168 стран, взятых во временном промежутке 1981–1985 гг., на семь категорий, начиная от полноценных полиархий, где наличествуют четыре важнейших демократических института, и кончая крайне авторитарными режимами, где нет ни одного из этих институтов. Для построения обоих графиков использовались результаты исследования Майкла Колледжа (Michael Coppedge) и Вольфганга Райнике (Wolfgang Reinicke), которые располагали наиболее полным сводом данных, позволяющих судить о том, каков для каждой страны относительный уровень каждого из четырех основных демократических институтов – свободных и честных выборов, свободы выражения, альтернативных и независимых источников информации и автономии ассоциаций. Свой метод авторы объясняют в работе Measuring Polyarchy, опубликованной в Studies in Comparative International Development (25, 1 (весна 1990). P. 51–72) и содержащей впечатляющие итоги тщательных исследований, которые до сих пор не повторены. Впрочем, Коппедж дает краткое описание своей шкалы и успешно использует ранее определенные рейтинги в работе Modernization and Thresholds of Democracy: Evidencefor a Common Path, опубликованной в сборнике, вышедшем под редакцией Manus I.: Midlarsky Inequality, Democracy, and Economic Development [Cambridge: Cambridge University Press, 19971, P. 177–201.
   Другой не менее полезный источник доступной текущей информации – это ежегодники независимой организации «Freedom House»:
   Freedom in the World: The Annual Survey of Political Rights and Civil Liberties, 1996–1997. Если у вас есть доступ в Интернет, вы можете найти составленный ею список демократических стран на: http://www.freedomhouse.org/politicaI/frtablel.htm. «Frecdom House» составляет рейтинги стран по двум категориям, каждая из которых предусматривает семь позиций – от наиболее свободных (I) до наименее свободных (2). Одна из категорий учитывает степень развития политических прав, другая – гражданских свобод. При их сопоставлении я обнаружил, что страны, занимающие позицию (1) по шкале политических прав и позицию (1), (2), (3) по шкале гражданских свобод, в 56 случаях удовлетворяют обоим критериям и, как мне кажется, в полной мере отвечают другим представлениям о демократических институтах в этих странах. Однако ни Индия, ни Бразилия, ни Россия не достигли этого уровня: «Freedom House» ставит Индию на позицию (2) по шкале политических прав и на позицию (4) по шкале гражданских свобод; Россия ставится соответственно на позиции (3) и (4). Если же мы все-таки включим их в список, то общее количество демократических стран составит 58 единиц.
   Еще одним источником является исследование, проведенное в 1994 г. Колорадским университетом: http://iserc.colorado.edu/pub/datasets/polity3.
   Согласно целям исследования 157 стран распределены по 10-балльной шкале «демократии» (0 – низкий уровень, 10 – самый высокий) и по аналогичной шкале «автократии» с теми же параметрами. В соответствии с этой системой 65 стран набирают по первой шкале 8, 9, 10 очков, а по второй – 0. Таким образом, их количество совпадает с данными 1995 г., приведенными в табл. 1. И хотя мы с полным основанием имеем право называть все эти страны «демократическими», «демократичны» они, если можно так выразиться, в разной степени. 35 стран, получившие по 10 баллов на шкале демократии, могут быть классифицированы как «наиболее демократические», 7 стран, набравшие по 9 баллов, – как «достаточно демократические», 23 страны, набравшие по 8 баллов, – как «демократические в незначительной степени».
   Исследование Колорадского университета не принимает в расчет большую часть таких карликовых государств, как Сан-Марино (население 24 тыс. чел.) или островные государства, расположенные в Тихом океане или в Карибском бассейне, – Барбадос (население 256 тыс. чел.) и Микронезия (123 тыс. чел.). По шкале «Freedom House», и Сан-Марино, и Барбадос, и Микронезия занимают верхние позиции и в рейтинге политических прав, и в рейтинге гражданских свобод, тем самым заставляя рассматривать себя в числе «наиболее демократических» стран.

   Суммируя все вышесказанное, я могу сделать следующий вывод; хотя провести полный, достоверный и базирующийся на самых свежих данных подсчет количества существующих в мире демократических стран представляется невозможным, два источника дают относительно точную оценку. Вероятно, для большинства читателей моей книги будет важнее с помощью этих двух источников понять, каким образом независимые эксперты определяют характер политического устройства той или иной страны, используя методы, которые дают возможность установить степень ее приобщения к демократии.

Анатолий Алексеевич Горелов Политология: учебник

Предисловие

Глава 1 Становление политики иполитологии

Определение политики

Причины становления политики в Древней Греции

Демократия в Афинах

Сущность политики

Политика и власть

Объекты и субъекты политики

Определение политологии

Предмет политологии

Методы политологии

Структура, функции и значение политологии

Понятие закона в политологии

Вопросы для повторения

Литература

Глава 2 История политических учений

Идеальное государство как семья: Конфуций

Идеальное государство как душа: Платон

Полития: Аристотель

Теократическая концепция: Августин Блаженный

Государь: Н. Макиавелли

Левиафан: Т. Гоббс

Народный суверенитет и общая воля: Ж-Ж. Руссо

Принцип разделения властей: Ш. Монтескье

Права человека: Т. Пейн

Вопросы для повторения

Литература

Глава 3 Теории политологии

Классическая теория демократии: А.Токвиль

Теория элит: В. Парето и Г. Моска

Теория олигархизации: Р. Михельс

Концепция бюрократизации: М. Вебер

Теория заинтересованных групп: А. Бентли

Новая теория демократии: Й. Шумпетер

Плюралистическая теория демократии: Р. Даль

Партисипаторная теория демократии

Концепция государства всеобщего благосостояния: Дж. Кейнс

Потребительское общество и одномерный человек: Г. Маркузе

Психологическая теория власти: Г. Лассуэл

Концепция национального интереса: Г. Моргентау

Вопросы для повторения

Литература

Глава 4 Политическая система общества

Структура политической системы

Определение государства

Происхождение государства

Концепции государства

Функции государства

Виды государственного устройства

Формы государства

Будущее государства

Вопросы для повторения

Литература

Глава 5 Политические режимы

Определение политического режима

Классификация политических режимов

Тоталитарный режим

Авторитарный режим

Проблема демократического режима

Реальная и идеальная демократия

Вопросы для повторения

Литература

Глава 6 Политические процессы: уровни и детерминанты

Уровни политических процессов

Международная политика: глобальный уровень

Геополитика

Теория мировой системы

Региональный уровень

Внутренняя политика

Детерминанты политических процессов

Объективная и субъективная детерминанты

Виды политических процессов

Ненасилие в политике

Вопросы для повторения

Литература

Глава 7 Политическая социология

Определение политической социологии

Политическая стратификация

Типы политических лидеров

Анатолий Алексеевич Горелов
Политология: учебник

Глава 1
Становление политики иполитологии

Глава 2
История политических учений

Глава 3
Теории политологии

Глава 4
Политическая система общества

Глава 5
Политические режимы

Глава 6
Политические процессы: уровни и детерминанты

Глава 7
Политическая социология

Глава 8
Партии и их идеологические основы

Глава 9
Политическая культура и избирательные системы

Глава 10
Политические реалии и прогноз для России

1. Платон
Государство

2. Макиавелли Н
Государь

Глава XVII
О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх

Глава XVIII
О том, как государи должны держать слово

Глава XXI
Как надлежит поступать государю, чтобы его почитали

Глава XXII
О советниках государей

Глава ХХIII
Как избежать льстецов

Глава XXV
Какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять

4. Гоббс Т
Левиафан

Глава XIX
О различных видах государств, основанных на установлении, и о преемственности верховной власти

5. Руссо Ж.Ж
Об общественном договоре, или принципы политического права

Глава VIII
О гражданском состоянии

Глава IV
О границах верховной власти суверена

Глава VI
О законе

Глава I
О правительстве вообще